льным свойством самосохранения: при столкновении с опасностью фугу выпускает шарообразное облако темной жидкости и скрывается за этой своеобразной дымовой завесой. Известно также, что из круглой кожи фугу выделываются декоративные светильники и фонари, которые встречаются в портовых городах не только в Японии. -- Подобные опасения, -- замечает Киносита сан, -- по меньшей мере проистекают из явной недооценки моей ихтиологической эрудиции. О море спрашивают у рыбака. Не секрет, что каждый японец -- рыбак уже по своей природе. У нас даже нынешний император Хирохито всецело посвятил себя ихтиологии. И если верить токийской прессе, ему принадлежит сенсационный вклад в науку: он, оказывается, обнаружил несколько редчайших разновидностей морских крабов, которые до его открытия успешно укрывались от "близоруких ихтиологов всего мира", но не спаслись от "всепроницающего взора" его "небесного величества" (тэнно) во мраке океанской преисподней... КУЛЬТ ЦВЕТОВ ЭСТЕТИКА РАСТЕНИЯ Среди национальных особенностей японского народа, которые не могут не привлекать внимания при посещении Японии, бросается в глаза глубокая приверженность японцев к живым цветам, к выращиванию, разведению, уходу, широкому использованию их в виде украшения. Редко еще где можно, пожалуй, наблюдать такую чрезвычайную и едва ли не повсеместную приверженность, какая обнаруживается у японцев к живым цветам и растительному миру. Это искусство Флоры, считающейся в древнеримской мифологии богиней цветов и весны, является своего рода культом цветов, который без преувеличения можно назвать одной из характерных черт жизни и быта японского народа. Правда, следует напомнить, что у японцев, насколько нам удалось познакомиться с этим, существуют три эстетических поклонения, три культа: цветов, луны, снега. Эти культы и их формы, выработанные самим бытом, нашли свое яркое отображение в поэзии, живописи, в живом языке народа. Природа японских островов помогает почувствовать, понять: прекрасны цветы, луна, снег. Жизнь повелела: любоваться цветами -- в их смене, в нескончаемом чередовании соответственно времени года; любоваться луной -- в ночи полнолунья, особенно осенью, когда в Японии, как там принято говорить, -- "ниппонбарэ" -- "японская ясность", то есть ровное, однотонно чистое небо; любоваться снегом, когда он покрывает землю словно цветами. В языке образовались понятия: ханами -- "смотрение на цветы", цукими -- "смотрение на луну", юкими -- "смотрение на снег". А самый обычный японский толковый словарь поясняет: ханами -- смотреть на цветы и наслаждаться, испытывать радость, восторг. Употребляя для передачи японского слова "таносиму" -- очень многосмысленного -- в данном контексте иероглиф, хотят подчеркнуть, что берут в "таносиму" то, что означает "ле" ("раку") -- "веселье душевное", "услада души". А быт выработал традицию торжественных трапез в часы любования цветами, что также характерно и для эстетического быта других дальневосточных народов и их поэзии. Любовное отношение японского народа к цветам прекрасно выражено в поэтических строках Акахито, прославленного народного певца Японии первой половины VIII века: Я в весеннее поле пошел за цветами, Мне хотелось собрать там фиалок душистых, И поля Показались так дороги сердцу, Что всю ночь там провел средь цветов до рассвета! Мир цветов с их бесконечным многообразием красок и форм, чарующей красотой, будимые ими у человека возвышенные чувства, благородные движения души постоянно были неисчерпаемым источником вдохновения японских поэтов всех времен. Стихотворение Аривара Нарихира, поэта IX века, может служить одним из образцов такой поэзии: Я красотой цветов пленяться не устал, И слишком грустно потерять их сразу... Всегда жалею их, Но так их жаль, Как этой ночью, -- не было ни разу! Столь большой роли цветов в жизни японцев, несомненно, в значительной мере способствуют природные условия Японии. Мягкий морской климат, обилие влаги и солнечного тепла, благодатная почва позволяют японцам почти в течение всего года выращивать многообразные живые цветы и декоративные растения. Цветоводство и садоводство приобрели в стране самые широкие масштабы, носят буквально поголовный характер. Даже в крупных городах, в том числе в гигантском Токио, используется малейшая возможность, всякий клочок земли для разведения цветов и декоративных растений. В каждом японском (по постройке, стилю) доме есть непременная принадлежность -- так называемый "о-нива", садик при доме. Представьте себе рабочий пригород промышленного и торгового гиганта -- Осака. В этом пригороде люди живут в самом дешевом виде жилища, называемом "нагая". Нагая -- дом-цепочка, то есть вытянутое в длину соединение подведенных под одну крышу маленьких отдельных домиков-квартир. В каждом таком домике -- одна-две комнатки, крошечная кухонька и, конечно, столь же крохотная "ванная комната" -- помещение, способное вместить только ящик с горячей водой (японская ванна) да одного человека. Но одна из комнаток выходит в о-нива -- садик размером в письменный стол. Значит, есть цветы, либо в земле, либо в горшках. Собственно говоря, это -- нива (сад, двор), но сердце японца не допускает обозначения этого маленького пространства номенклатурным определением, языковой регистрацией; он хочет вложить в обозначение и кусочек своего сердца. Поэтому он и говорит: не нива, а о-нива. Что такое это "о"? Прозаическая грамматика, то есть то, что насилует свободный язык своими навязчивыми дефинициями, ответит: "о" -- префикс почтительности, ласкательности, уменьшительности". Значит, это не "сад", а "садик", "садочек" -- что-то милое сердцу. Много внимания и усердия вкладывается японцами в выращивание новых интересных разновидностей цветов, усовершенствование их формы и окраски, улучшение сорта. Японские цветоводы стремятся к тому, чтобы живые цветы росли и цвели непрерывно в течение всех четырех сезонов года и чтобы при этом не нарушался определенный рисунок, ковер, сотканный самой природой из наиболее красивых расцветок цветов и их сочетаний. Неудивительно поэтому то, что на всей территории этого островного государства, в самых различных его районах, в городах и сельских местностях -- всюду наблюдается поразительное богатство и многообразие живых цветов. Здесь часто можно встретить самые необычные, поистине экзотические породы, рисунки, краски и оттенки цветов; и все это нередко удивительно больших, колоссальных масштабов. Среди живых цветов, наиболее часто встречающихся в Японии, следует прежде всего выделить столь же утонченные, сколько и многообразные виды "золотого цветка" хризантемы: летней, осенней, зимней, от самых мелких, ординарных размеров до наиболее крупных, махровых. Это изумительное растение, принадлежащее к семейству сложноцветных, обладает роскошными, пышными махровыми цветами разной, часто самой неожиданной окраски. Хризантема является традиционным цветком и украшает официальную государственную эмблему Японии. Хризантема разводится в Японии главным образом для декоративных целей. Хризантема, быть может, как никакой другой цветок, неизменно являлась источником вдохновения японских живописцев, создавших изумительные полотна с неповторимым художественным изображением этих благородных цветов. Японская поэзия полна прекрасных образцов поэтического творчества, воспевающего цветы хризантемы. Вот небольшое стихотворение, принадлежащее перу Томонори, поэта японской древности: Как тает иней, павший на цветы Той хризантемы, что растет у дома, Где я живу, Так, жизнь, растаешь ты, Исполненная нежною любовью! Прекрасно по настроению и по своеобразному видению поэта стихотворение Сугавара, писавшего в далекие дни японской старины: Те хризантемы белые, что там Колеблемы вдали приморским ветром, Все кажутся глазам В осенний день Прибрежною волной, а не цветком! В Японии, в отличие от некоторых европейских стран, широко культивируются не только осенние хризантемы, но и летние. Японские и китайские цветоводы стремятся высаживать хризантемы разных цветов так, чтобы их цветение не совпадало, чтобы оно продолжалось нескончаемой чередой. Когда отцветают одни хризантемы, зацветают другие, но чем ближе к осени, тем колоритнее и обильнее цветение. В больших городах устраиваются выставки хризантем. А в императорском дворце -- на обширных пространствах дворцового "о-нива", который тут зовется "ге-эн" -- "парк", осенью, в разгар цветения хризантем, устраиваются пышные приемы в саду, для избранных, разумеется. Разница, конечно, огромная! Одно -- сидеть в одиночестве в маленькой "клеточной комнатке" и смотреть на крошку-садик с единственным кустиком хризантем; другое -- бродить чинно в разряженной толпе, да еще в присутствии "высочайших особ"... Недаром тут уже не о-нива, а царственный парк, императорские угодья. Наибольшей силы и яркости цветение достигает в сентябре, когда распускаются десятки и сотни видов хризантем. Медленно накаляется этот огонь цветов и так же медленно гаснет. Уже потянуло северными ветрами, уже окрестные леса стали желто-красными, потом бледно-серыми и темными, а на клумбах рдеет пламя хризантем, будто распущенное ветром на множество язычков. В японском саду поражает разнообразие цветов и рисунков -- темно-вишневые, белые с золотой сердцевиной, светло-голубые, терракотовые, бело-розовые с висячими, трубчатыми, вогнутыми, игольчатыми лепестками. И при этом японские садоводы продолжают создавать все новые виды хризантем, добиваясь невиданной прежде формы, окраски и даже размеров. Нынешняя хризантема -- плод многовековой работы садоводов, невиданно, фантастически облагородивших простую ромашку. Мне вспомнился тот день, когда мы посетили огромный цветник в окрестностях Камакуры, что раскинулся на огромном лугу, окруженном невысокими горами. Каждый вид цветов имел свою делянку. Лето было в разгаре, а многие виды цветов еще не были высажены в открытый грунт. Некоторые цветы, возможно, так и останутся в горшках и кадках. Это иногда облегчает уход за цветами. Кадка лучше удерживает влагу. Мы обратили внимание на то, что даже в таком цветнике, как камакурский, где хризантемы занимали значительную территорию, каждый вид был представлен лишь немногими экземплярами. Тогда мы насчитали в Камакуре до тысячи видов хризантем. Большие осенние выставки хризантем, ежегодно устраиваемые в многочисленных городах Японии, экспонируют все новые виды. По литературным данным, хризантемы были вывезены в Европу в семнадцатом столетии, а в Японии они выращиваются с VII века. Лишь лотос и бамбук могут соперничать с хризантемой в популярности. Нет, кажется, цветка, который воодушевил бы поэтов на такое множество стихов, а художников на такое обилие картин, как хризантема. Хризантемы на Дальнем Востоке -- не только декоративные растения. Их лепестки, обладающие чудесным медвяным запахом, примешиваются к ароматным сортам чая, на них настаиваются наливки и вина. В Киото и других городах мне приходилось видеть красивых, цветастых кур, названных породами хризантем. В Камакуре мы были в начале лета и не видели осенних хризантем, зато летние были нам показаны во всем их разнообразии и пышном цвете. И странно, что при взгляде на хризантему трудно сказать, что этот нежный цветок так неприхотлив. В Камакуре редки морозы, но когда они случаются, хризантемы не только выживают, но и продолжают цвести. Греки называют хризантему златоцветом, и это название очень точно передает золотистое сияние цветка, окруженного снежно-белым венцом. В древности хризантема была только золотой, -- не перестаешь дивиться цвету и оттенкам, которые приобрела хризантема в позднейшие времена: розовые, медно-бронзовые, кирпично-красные. Подобно тому как некогда в Камакуре, нам показывали в других местах Японии экземпляры хризантем, являющиеся своего рода достопримечательностью местных цветоводов, их драгоценной реликвией. Нам много рассказывали о методах выращивания красных и других хризантем, отличающихся крупными бутонами. Перед нами открылись секреты выращивания так называемых плакучих хризантем, или каскадного цветка, который действительно создает впечатление потока, каскадом обрушивающегося вниз. Не скрою, мы были потрясены тем, что люди, занятые тысячей больших и малых дел, находили возможным поддерживать культуру древнего цветка, да, видимо, и не могли отказать себе в этом. И нам не однажды приходилось убеждаться, что в этом находит свое выражение извечное стремление человека к красоте, его желание сделать свою жизнь радостнее, краше. В небольшом, казалось бы, этом факте мы почувствовали стремление людей взять от природы прекрасные ее дары, умножить и обогатить явления самой природы, все то живое, что радует и волнует душу человека. Кто долго жил в Японии, тот не мог не заметить, что в этой стране трудно найти человека, который не любил бы живых цветов. Любовь к цветам поистине заложена в самой природе японского народа. Эта их приверженность к цветам является выражением эстетических взглядов, художественных вкусов японцев. Она нашла свое воплощение в произведениях японской живописи, которой присуща удивительная жизненная убедительность, эмоциональная действенность. Живые цветы были всегда одной из излюбленных тем японских художников, мастеров знаменитых мозаичных произведений и фресок, резчиков по дереву и яшме. И мы видим, что с древнейших времен в сознании японского народа любовь к живым цветам ассоциировалась с мыслями о прекрасном и возвышенном, с устремлениями к лучшей, совершенной жизни, к торжеству жизнетворных сил и справедливости. Цветы -- излюбленный сюжет японской живописи. Конечно, не всей. В Японии это характерно для определенного направления в искусстве живописи. Небезынтересно отметить, что это направление имеет свое специфическое обозначение -- "цветы и птицы". Достаточно увидеть эти два иероглифических знака, как перед вашим взором сейчас же предстанут многочисленные полотна с "цветами и птицами". Европейцы часто говорят, что это декоративная живопись. Это не совсем точно. Такая живопись стала декоративной, но не такой она была при своем возникновении и подъеме. Формула "цветы и птицы" дает ключ к этому искусству: "птицы" берутся с ярким опереньем, с фантастическими хохолками, с прихотливыми хвостами; "цветы" -- вместе с ветвями, то есть кресты и линии. Так что перед вами -- мир, свой, особый мир: мир красок, линий и форм. Прибавьте к этому самое существенное: что видят японцы в цвете, линии и форме. Одни -- сознательно, через философию, другие -- бессознательно, так сказать, интуитивно, через привитую веками эстетику. О большом внимании японского народа к цветам и их роли в духовной жизни людей свидетельствуют уже самые ранние литературные, в частности поэтические, произведения японских мастеров художественного слова. В народных, фольклорных песнях самого древнего китайского поэтического памятника "Шицзин" -- "Книги песен", широко известной также в Японии, цветы служат одной из любимых тем. Значительное место занимают мотивы живых цветов в другом произведении -- "Чуских строфах", пользующихся популярностью и в Японии. О цветах говорится в одной из древнейших песен -- "Поклонение душе" из цикла "Девять напевов", принадлежащих перу родоначальника китайской поэзии древности Цюй Юаня (340--278 гг. до н. э.), произведения которого дошли до нас в иероглифических письменах: Весной цветут орхидеи, Осенью -- хризантемы. Так и обряды наши Тянутся чередой. Замечательно, таким образом, что упоминание о хризантемах, быть может еще не культивированных, а диких, содержится в литературных записях седой старины. Однако, судя по "Таблицам хризантем", составление которых относится к десятому столетию, уже тогда насчитывалось до семидесяти различных видов хризантем. Именно хризантемам, которые, по меткой характеристике японцев, "способны бороться с дыханием осени и сединами зимы", посвящены вдохновенные строки многочисленных поэтических произведений, об этих цветах сложено множество преданий и сказочных историй. Перу выдающегося китайского новеллиста Пу Сун-лина (Ляо Чжай) принадлежит замечательная новелла, в которой рассказывается о любителе цветов по имени Мао Цзы-цай, в семье которого секрет выращивания цветов хризантемы передавался от отцов к детям. Мао Цзы-цай стал страстным цветоводом. Услышит, бывало, что где-то появился новый сорт хризантемы, -- ему и тысяча верст не страшна, тотчас же в путь, только бы достать редкостный цветок. Как-то Мао Цзы-цай отправился за хризантемой в город Наньлин и повстречался в пути с юношей по фамилии Тао, который владел искусством выращивания хризантем. Выброшенные другими, хилые цветы быстро расцветали и приносили новые сорта, как только попадали в волшебные руки Тао. Вскоре Мао Цзы-цай женился на старшей сестре Тао, по имени Хуан-ин, и обе семьи породнились. Однажды Тао выпил лишнего, пьяный упал на землю и тотчас превратился в громадный куст хризантем. Лишь на следующий день к нему вернулся его прежний облик. Но вскоре Тао, вновь сильно опьянев, превратился в огромный куст хризантем, только теперь человеческий образ к нему уже не вернулся. Хуан-ин была в отчаянии, и горьким слезам ее не было конца. Зарыв корни куста в землю, она стала за ними старательно ухаживать, поливать. И к ее крайнему изумлению, осенью на кусте расцвели розовые хризантемы, испускавшие пьянящий аромат. Так возник новый сорт хризантемы, названный "пьяный Тао". Выращивая из поколения в поколение новые разновидности хризантем, китайские цветоводы давали им названия одно поэтичнее другого. Здесь и "летящий золотой мотылек", и "благодатный снег -- предвестник урожая", и "к солнцу обращенная заря", и "яшмовая чарка с развевающейся лентой" и т. д. и т. п. Так соединялся художественный рисунок, утонченная форма, создаваемая природой при активном воздействии человека, с живым эмоциональным словом, поэтическим образом. В этом на протяжении веков находило свое выражение одно из проявлений идеалов прекрасного, образное раскрытие эстетического начала в жизни народа. Знаменательно, что воспитанию эстетического чувства, пониманию прекрасного серьезное внимание придавалось у нас с первых же шагов создания советской педагогики, морально-этических принципов нового человека, несмотря на материальные лишения, нужду, разруху. "Коллектив надо украшать и внешним образом, -- подчеркивал один из вдохновенных воспитателей-коммунистов А. С. Макаренко. -- Поэтому я даже тогда, когда коллектив наш был очень беден, первым долгом всегда строил оранжереи, и не как-нибудь, а с расчетом на гектар цветов, как бы дорого это ни стоило. И обязательно розы, не какие-нибудь дрянные цветочки, а хризантемы, розы... это очень важно". ЛИК УТРЕННИЙ И ВЕЧЕРНИЙ Не менее часто встречающимися цветами в Японии являются также многочисленные разновидности пионов -- клубневых и стеблевых, декоративных азалий из семейства вересковых, нарциссов луковичных с пахучими цветами, тюльпанов, душистых гиацинтов из семейства лилейных, астр, георгинов декоративных, достигающих тридцати сантиметров в диаметре, георгинов типа кактуса, бесконечное разнообразие роз, гортензий -- полукустарниковых растений семейства камнеломковых с круглыми листьями и зонтиковидными цветами, шафрана и т. д. и т. п. Часто и в большом количестве встречается также вьюнок самых различных сортов и гигантских размеров, достигая двадцати сантиметров в диаметре. Особенно примечательны два вида вьюнков: один -- распускающийся утром, другой -- вечером. Поэтому первый японцы называют "асагао", "утренним ликом", второй -- "югао", "вечерним ликом". Это породило нескончаемое многообразие сюжетов в японской поэзии и живописи. Пионы являются наиболее популярными декоративными цветами в Японии. Яркость расцветок, нарядность и благоухание выделяют этот цветок среди других растений. Если вьюнок и как "лик утра" и как "лик вечера" неизменно служит в поэзии и живописи олицетворением женского образа, то пион -- всегда мужское начало, мужественный характер. Поэтому пион часто называют "мужем" или "царем" среди цветов. В Японии, где культивирование этих цветов началось около 1400 лет тому назад, насчитывается несколько сот разновидностей этого изумительного цветка. Неповторимы оттенки цветов пионов: нежно-белый, нефритовый, соломенно-желтый, зеленоватый, черный. В результате длительных прививок и селекционирования японским цветоводам удалось получить новые виды роскошных махровых пионов. Здесь нередко встречаются громадных размеров пионы -- свыше тридцати сантиметров в диаметре. Они цветут в начале лета, но период цветения непродолжителен, около десяти дней. Справедливо поэтому говорят в народе, что "за цветами ухаживают год, а любуются ими десять дней". Пионы неизменно вызывали восхищение японских и китайских художников и поэтов, воспевших в своих вдохновенных творениях обаяние этих прелестных цветов. Одно из стихотворений "Пью вино и смотрю на пионы" принадлежит крупнейшему китайскому поэту Лю Юй-си (772--842), пользующемуся также известностью в Японии: Я перед цветами сегодня пью -- Каждый кубок до дна. Хмелею, блаженствуя в тишине, Считаю кубки вина. И об одном лишь грущу сейчас, Что не говорят цветы: Не мне ль, старику, принесли они Дар своей красоты? Необыкновенная нежность и тонкое благоухание цветка нарцисса, вызываемое им эстетическое наслаждение снискали ему любовь человека, завоевали ему в жизни народа одно из почетных мест. Нарцисс любит воду. И в народе родилась удивительная легенда об истории появления этого цветка. Мне довелось познакомиться с нею в изложении Ян Ци. Давным-давно у подножия горы Юаньшань, вблизи города Чжанчжоу, жила старая бедная вдова с сыном. Однажды вечером, когда она сварила остатки риса и ждала возвращения сына, в дом вошел нищий старец. Вид у него был жалкий, несчастный. Голодному нищему вдова отдала последнюю чашку риса, сваренного для сына. Когда старик съел кашу, вдова вдруг залилась горькими слезами. -- Отчего ты плачешь? -- спросил старик. -- Как мне не плакать, ведь это последняя чашка риса для сына, который целый день трудится и очень голоден, -- сказала она. -- И ты, наверное, жалеешь, что отдала его мне! -- произнес нищий. -- Нет, не жалею, -- ответила вдова, -- эта чашка риса спасет твою жизнь, но все равно не накормит моего сына. Старый нищий был глубоко тронут словами вдовы и спросил: -- А где ваша земля? -- Вон там, у подножия горы, -- ответила вдова. Ничего больше не сказав, старец поплелся в указанную сторону. Придя на поле, он постоял немного на земле, а затем бросился в находившийся рядом пруд. Заметив это, вдова выбежала из дома и стала звать на помощь. У пруда собрались все жители села. Люди опускались в воду, стараясь спасти старика, но тщетно. На другой день утром сельчане заметили, что на том месте в поле, где стоял старый нищий, вырос чудесный ароматный цветок. С тех пор все стали говорить, что нищий старец -- не кто иной, как водяной дух, а выросший на поле вдовы цветок люди назвали нарциссом -- "цветок водяного духа". Существует несколько названий нарцисса: "драконьи лапы", "золотая чашка", "хрустальная яшма". Климатические условия Японии позволяют выращивать нарциссы почти в течение всего года. Живыми нарциссами украшается жилище и с наступлением весны, и с наступлением зимы. Эта особенность нарцисса отображена в поэтических строках Басе (1644--1694), одного из выдающихся представителей японской национальной поэзии: Первый снег в саду! Он едва-едва нарцисса Листики пригнул. Кому доводилось бывать в японских парках с их прудами и озерами, тому должны быть хорошо знакомы заросли водяных растений с громадными темно-зелеными листьями и водопрозрачными белыми или розовыми цветами лотоса. Но немногие, пожалуй, знают, что это растение появилось в самые отдаленные времена истории земли. По литературным источникам, развитие лотоса можно проследить на протяжении 145 миллионов лет. Замечательно, что растения лотоса поразительно жизнеустойчивы. Даже весьма длительное хранение не отражается на способности семян лотоса прорастать при соответствующих благоприятных условиях. Небезынтересно напомнить, что в 1925 году японскому ученому удалось вырастить цветы лотоса из семян, которые пролежали в недрах высохшего торфяного болота около двухсот лет. Цветы лотоса привлекали внимание художников и поэтов с древнейших времен. В древнем китайском поэтическом памятнике -- "Книге песен" -- упоминание о лотосе встречается в народных песнях и стихах. Нежные и благоухающие цветы лотоса, гордо возвышающиеся над поверхностью воды, с давних времен служат олицетворением неподдельной чистоты и целомудрия. Прекрасно об этом сказано в поэтическом произведении "Я лотос люблю", принадлежащем известному китайскому художнику слова Чжоу Дунь-и (1017--1073), творчество которого пользуется любовью и в Японии: "И на воде, и на сухих листах, среди травы и на деревьях цветов есть очень много всяких, которые ты мог бы полюбить... При Цзинь жил Тао Юань-мин: один лишь он умел любить, как надо, хризантему. А начиная с Тан и вплоть до наших дней любовь толпы сильней всего к пиону. Но я один люблю лотос за то, что из грязи растет он, а сам не грязнится; чистою рябью омытый, кокетства он женщин не знает. Сквозя внутри, снаружи прям... Не расползается и не ветвится. И запах от него чем далее, тем лучше... Он строен и высок, отчетливо растет. Ты можешь издали им разве любоваться: нельзя играть С ним фамильярно в безделушки. И вот я говорю: О хризантема, ты среди цветов -- отшельник, мир презревший. А ты, пион, среди цветов богач, вельможа пышный! Но, лотос, ты средь них чистейший, благородный человек! Да, хризантему полюбить, как Тао, ох, редко кто, сколь знаем мы, умел! В любви же к лотосу со мной единым стать кто может из людей?! К пиону же любовь -- ну, это для толпы". Примечательно, что цветок лотоса, являющийся в сознании народа олицетворением моральной чистоты и целомудрия, был использован буддизмом и превращен в один из своих религиозных символов, непременных храмовых атрибутов. В буддийской живописи и храмовой скульптуре, получивших необыкновенное развитие в Японии, Будда и его сподвижники нередко изображены восседающими на троне из гигантских цветов лотоса. Многообразно и любопытно назначение лотоса и его семян. Помимо декоративной роли, лотосы идут в пищу. Корни его бывают до метра длиной и толщиной с человеческую руку. Молодые и нежные корни лотоса употребляются в сыром виде. Крахмал, приготовленный из корней, широко используется в диетическом питании. В большом цветоложе, остающемся после опадения лепестков, содержится около дюжины зубчатых зерен. Молодые и зеленые зерна идут в пищу в сыром виде или варятся с сахаром и жасминным цветом. Спелые зерна засахариваются или идут на приготовление сладостей наподобие халвы. Круглые листья лотоса, достигающие в диаметре более полуметра, высушиваются и идут для обертки продуктов. Мясо, завернутое в свежие листья лотоса и сваренное на пару, приобретает особый аромат. Корни, цветы, тычинки, зерна и листья находят себе применение также и в народной медицине. ЦВЕТЕНИЕ САКУРЫ Большой любовью пользуются в Японии цветы-деревья. Здесь прежде всего надо назвать знаменитую японскую вишню -- сакуру, воспетую в японской поэзии и наиболее широко отображенную в картинах художников разных поколений. Цветы сакуры, появляющиеся на голых изогнутых ветвях вишни весной, встречаются простые и махровые, различных цветов и оттенков, в том числе розового, кремового, желтого. В период цветения сакуры каждый японский дом украшается ее прекрасными ветвями, помещенными обычно в изящные фарфоровые вазы или специальные цветочницы. "Сакура видна по цветам", и японцы часами любуются прелестью весеннего дня, когда на ветвях сакуры распускаются белые и желто-розовые лепестки. Этот народный обычай любоваться цветущими вишнями воспет в многочисленных творениях японской поэзии. О захватывающем зрелище цветения сакуры, заставившем, например, остановиться знатного всадника в сопровождении пышной кавалькады, говорится в чрезвычайно емком, хотя и миниатюрном по размеру стихотворении поэта Исса (1763--1827), в произведениях которого звучит живая образная речь, задушевная лирика и тонкая ирония: Как вишни расцвели! Они с коня согнали И князя-гордеца. В другом стихотворении Исса воспевается поэтическая тема душевной дружбы, уз братства, навеянная цветением сакуры: Чужих меж нами нет! Мы все друг другу братья Под вишнями в цвету. В солнечные дни ранней весны жители японских городов неудержимо стремятся попасть в парк или сад, и часто можно видеть, как толпы зачарованных людей, стоя, часами любуются белым или розоватым облаком цветущей сакуры. Не случайно это поклонение цветам отозвалось в особом понятии "кансе" (китайское слово, пришедшее в японский язык): оно означает "взирать", "всматриваться", "наблюдать", "не сводить глаз". Не сводить глаз и видеть прекрасное! "Слива цветет -- запах хорош, вишня цветет -- глаз не оторвешь", -- гласит японская пословица. Здесь, как у художественного полотна, нужно отступить на несколько шагов от предмета любования, чтобы увидеть его пропорции, охватить глазом всю раму живого творения. Многих в эти радостные часы влекут уединенные места, горные выси, заповедные уголки девственной природы, где их воображение может быть взволновано внезапным видением любимого зрелища. Именно с таким настроением написано поэтом Кито одно из коротких стихотворений в классическом жанре хокку: Идешь по облакам, И вдруг на горной тропке Сквозь дождь -- вишневый цвет! С темой цветения сакуры в японской поэзии органически сплетены мотивы интимных чувств, любовная лирика. Прекрасным образцом такой поэзии является одно из стихотворений поэта японской древности Цураюки: Как сквозь туман вишневые цветы На горных склонах раннею весною Белеют вдалеке, -- Так промелькнула ты, Но сердце все полно тобою! С большой силой выразительности передано настроение глубокой влюбленности поэта в чарующую своей неповторимостью картину не только цветения, но и увядания цветов сакуры -- в другом коротком произведении Цураюки: Туман весенний, для чего ты скрыл Те вишни, что окончили цветенье На склонах гор? Не блеск нам только мил, -- И увяданья миг достоин восхищенья! Нигде, вероятно, не существует столь своеобразного и едва ли не всенародного культа, как культ цветов сакуры в Японии. Живая ветка сакуры, которая как бы служит символом богатого и своеобразного растительного мира этой островной страны, полнее всего, пожалуй, отображает эстетический вкус японского народа. Среди разновидностей сакуры особое место занимают цветы горной вишни -- "ямадзакура". В этом слове японец, воспринимая его как целое, слышит в то же время и составляющие его элементы: яма -- гора, сакура (в соединении: дзакура) -- вишня, хана -- цветок. А горы, вишневые деревья, цветы и есть в глазах японца олицетворение "Ямато" -- Японии. Название "Ямато" по своему настроению близко к тому, что для русского содержится в имени "Русь". Известный японский ученый и поэт восемнадцатого столетия Мотоори Норинага не без гордости провозгласил в одном из своих стихов: Коль спросят у тебя о духе, Что в истинных сынах Японии живет, То укажи на цвет дерев вишневых, Что блещут белизной, благоухая В лучах веселых утреннего солнца. Мы долго любовались в красивейших местах Японии -- Нара и Никко -- работами японских художников, с изумительным мастерством запечатлевших на простой бумаге нежнейшие цветы сакуры и дикой сливы. И в моей памяти невольно возникали картины этой островной страны. Ранней весной, когда зацветает сакура, и стар и млад стремится в горы и парки страны. Нет, кажется, зрелища прекраснее, чем кроны этих дивных растений. И я подумал о нашей совместной поездке с прославленным китайским художником Сюй Бэй-хуном в горную деревушку Хуангоя, ютящуюся на скалистом берегу Янцзы неподалеку от Чунцина. Мы вышли из машины и пешеходной тропкой взбирались с уступа на уступ. Солнце лежало где-то за горами, и скалистый гребень горы казался черным. Будто смоляной корой одеты были стволы деревьев -- интенсивно-черные, уродливо вывихнутые. Оттого что черны были горы и стволы деревьев, необыкновенно хорошо выглядели розовато-белые миниатюрные кроны сакуры, будто созданные чудесным ювелиром. В них было что-то праздничное, свадебное. Сюй Бэй-хун отломил ветвь, щедро украшенную цветами, и бережно передал мне: -- Взгляните, как тонка ветвь, будто проволока. Только цветок -- маленький, бледно-голубой или розовый -- способен оживить эту ветвь... Мы взобрались еще выше и, достигнув покатого склона, остановились, пораженные видом, открывшимся перед нами. Из расщелин, расколовших горы, словно выступил дым и голубыми, нежно-розовыми, сиреневыми кушаками перевил камень. Необыкновенное, захватывающее зрелище! Ничто с такой силой не свидетельствует о приходе весны, о пробуждении непреоборимых сил, скрытых в природе, как цветение сакуры. Трудно было оторвать глаза от этой изумительной панорамы. Мы уже готовились сойти вниз, когда Сюй Бэй-хун показал на выступ скалы, террасой повисшей над долиной. -- Взгляните внимательнее. Видите? Я увидел большую группу крестьян, обративших взгляды на горы. -- Они что-то увидели в горах? -- спросил я неосторожно. -- Что именно? -- Как что? -- недоуменно взглянул на меня Сюй Бэй-хун. -- Они увидели то же, что и мы... сакуру. -- Они здесь работали? -- Нет, они приехали или пришли сюда, чтобы полюбоваться сакурой. Уступом ниже тоже стояли крестьяне. -- И они? -- Да, конечно... И выше, и ниже стояли сельчане, приехавшие сюда целыми семьями, с детьми. -- У вас сегодня праздник? -- Праздник? Ах, да... праздник, ведь цветет сакура. Мы сели в машину и направились в Чунцин. Я долго смотрел на ветвь, полную цветов сакуры, которую подарил мне Сюй Бэй-хун, и не без волнения думал о том, что только что увидел. И как ни чудесно было зрелище цветущих вишен в горах, сознаюсь, не это волновало меня. Я думал о толпах простых крестьян, пришедших как на радостный праздник, чтобы полюбоваться цветущей сакурой. Потребность созерцать красивое была очень сильна, если в страдную весеннюю пору они пришли сюда. Как чутки люди ко всему прекрасному, как сильно в них чувство красоты, как глубоко у простых тружеников искусство проникло в быт. За долгие годы жизни среди японцев я обращался к этой мысли вновь и вновь. И это было не без причины. Мне приходилось не раз убеждаться в том, как глубоко в японском народе эстетическое чувство, как воспринимает он прекрасное. И я счастлив, что в дни ранней дружбы с народным художником Сюй Бэй-хуном произошел случай, давший, быть может, неполное, но такое яркое представление о художественном чувстве народа, о его способности воспринимать красивое. В упоминавшемся нами поэтическом памятнике "Книге песен", содержится стихотворение под названием "Цветы дикой вишни". В этом наиболее раннем на всей земле поэтическом произведении суровому осуждению подвергаются вражда и распри, воспевается идея дружбы и верности между братьями: Цветы дикой вишни, Разве не пышен их убор? Из всех людей на свете Нет ближе, чем братья родные. Прошли годы, и случай привел меня в дом-музей Сюй Бэй-хуна. Долго и с глубоким чувством признательности я осматривал произведения этого яркого и самобытного мастера, в творчестве которого отозвались так многогранно и с такой проникновенностью лучшие душевные черты человека. И прежде чем переступить порог, чтобы покинуть музей, я еще раз оглянулся вокруг. И на дальней стене, почти от потолка до пола, был развернут широкий свиток -- чудесная акварель: цветет сакура обильным и ярким цветением, как там, за Чунцином, на утесах могучей реки Янцзы. Прекрасны ветви цветущей сливы. Цветы эти не умирают даже в студеную, морозную погоду. И в самом деле, на дворе еще лежит снег, стоит леденящий холод, а на приземистых деревьях умэ -- сливы -- с их черными узловатыми, перекрученными, точно проволока, ветвями распустились цветы. Кажется парадоксальным -- среди снежных хлопьев, подобно вате повисших на ветвях, нежнейшие лепестки слегка розовеющих цветов японской сливы, распустившихся под животворными лучами раннего весеннего солнца. Замечательно об этом сказано в стихотворении уже упомянутого Акахито, выдающегося певца родной природы: ... Я не могу найти цветов расцветшей сливы, Что другу я хотела показать: Здесь выпал снег, -- И я узнать не в силах, Где сливы цвет, где снега белизна? Цветение сливы воспринимается японцем как примета времени. С цветением сливы начинается год, разумеется по лунному, природному, а не искусственному, астрономическому году. Вообще все сезоны, а их японцы насчитывают двадцать четыре в году, соединены в Японии со своим цветком. Предвестие весны -- слива, весна в разгаре -- вишня, один из сезонов осени -- хризантема и т. д. Японская умэ напоминает наше сливовое дерево, но, как и сакура, не является плодоносящей. И это не просто ботаническая характеристика; это -- фактор, определяющий семантику соответствующих слов. Для нас слова "вишня", "слива" значат прежде всего (если и не исключительно) плод, для японцев -- растение, цветок. Между прочим, отсюда пошло выражение, весьма ходкое среди европейцев, познакомившихся с Японией: "В Японии деревья не дают плодов, цветы -- не пахнут". Вообще говоря, это довольно верно: японские цветы в подавляющем большинстве действительно не пахнут. Поэтому в японском языке даже нет выражения: "нюхать цветы". На цветы смотрят. Для цветов у японцев -- не нос, а глаза. На японских островах насчитывается несколько сот разновидностей умэ. По расцветкам умэ разделяется на красную, белую и дымчато-зеленую, а самой ценной считается умэ с белыми цветами и фиолетовыми тычинками. Японская слива бывает пряморастущей, изгибающейся и "прививочной". Цветы сливы пользуются у японского народа необыкновенной любовью. Они являют собой не только прекрасное зрелище, но и символизируют непреоборимое проявление сил природы, их пробуждение от зимнего сна, радостную поступь весны. Бросая вызов зимней стуже, цветы сливы, несущие людям тонкое благоухание и красоту, являются олицетворением благородства, торжества животворных сил. Прекрасно о цветах сливы поется в одном из произведений японской народной поэзии: Лишь первый свой цветок Весной раскроет слива, -- Ей в мире равных нет! При звуках птичьих песен, Вещающих весну, Повсюду лед растаял, -- И свежая волна Прибрежной иве моет Зеленую косу... Высокий светлый гребень -- Трехдневная луна -- Под вечер набелилась, Богато убралась. -- Глядеть не наглядеться, Такая красота! Такими же цветами-деревьями, как сакура и японская слива, являются цветы неплодоносящего персика, крупные цветы камелии с вечн