очень высокие и, похоже, хорошо тренированные. Легким, привычным жестом женщина откинула вуаль, и Мэллори разглядел наконец ее лицо. Это была Ада Байрон, дочь премьер-министра. Леди Ада Байрон, королева вычислительных машин. Она проскользнула мимо охранников и исчезла за дверью, даже не обернувшись, без единого слова благодарности. Мэллори со все тем же ящиком в руках поспешил за ней следом. -- Подождите! -- крикнул он. -- Ваша светлость! -- Минутку, сэр. -- Один из полицейских -- тот, что повыше,-- вскинул мясистую ладонь и оглядел Мэллори с головы до ног, не обойдя вниманием ни деревянного ящика, ни мокрой от крови штанины. Его верхняя губа чуть скривилась. -- Вы приглашены в королевскую ложу? -- Нет, -- торопливо заговорил Мэллори, -- но вы должны были видеть, как сюда только что вошла леди Ада. С ней случилось нечто ужасное, и мне кажется, она сейчас не совсем в себе. Я смог оказать ей некоторую помощь... -- Ваше имя и фамилия, сэр? -- рявкнул второй полицейский. -- Эдвард... Миллер. -- В последнее мгновение Мэллори почувствовал какой-то странный холодок и решил воздержаться от излишней -- и опасной -- откровенности. -- Вы позволите взглянуть на ваше удостоверение личности, мистер Миллер? -- спросил первый полицейский. -- Что это у вас там? Если вы не возражаете, я хотел бы заглянуть внутрь? Мэллори прижал ящик к груди и попятился. Полицейский смотрел на него брезгливо и с подозрением -- смесь крайне неустойчивая и опасная. Снизу, с беговой дорожки, донесся грохот. Из разошедшегося шва итальянской машины вырвался столб пара, на трибунах возникла небольшая паника. Мэллори воспользовался случаем и заковылял прочь; полисмены не стали его преследовать -- не решившись, по всей видимости, оставить пост. Раненая нога мешала идти быстро, но его подгоняло желание поскорее затеряться в толпе. Движимый непонятным страхом, предчувствием какой-то опасности, он затолкал полосатую кепку в карман. Удалившись от королевской ложи на почтительное расстояние, Мэллори нашел свободное место и сел; окованный латунью ящик он пристроил себе на колени. Дырка в штанине оказалась совсем маленькой, однако кровь все еще текла. Садясь, Мэллори болезненно поморщился и прижал к ране ладонь. -- Вот же зараза, -- просипел сзади мужской голос, полный пьяной самоуверенности. -- Этот фальстарт сорвет давление. Тут все дело в теплоемкости. А значит, победит тот, у кого самый большой котел. -- Ну и кто же это будет? -- поинтересовался его спутник, по всей видимости сын. Сиплоголосый зарылся в программку гонок. -- "Голиаф", владелец лорд Ханселл. Точно такая же машина выиграла и прошлогодние гонки. Мэллори глянул вниз, на изрытую подковами дорожку. Водителя итальянской машины уносили на носилках, после того как не без труда извлекли из тесной кабины. Столб пара стал заметно ниже, но все еще застилал трибуны. К безжизненному металлическому остову спешили служители с упряжкой лошадей. Из труб остальных машин вырывались острые белые струйки пара. Весьма впечатляла дымовая труба "Голиафа", увенчанная ослепительно надраенной медной короной; рядом с ней хрупкая, укрепленная растяжками труба "Зефира", имевшая в поперечном сечении все ту же каплевидную, обтекаемую форму, казалась совсем игрушечной. -- Жуткое дело! -- высказался тот, что помоложе. -- Этому бедному иностранцу, ему ж наверняка голову снесло взрывом, это уж и к бабке не надо. -- Черта с два! -- возразил старший. -- У него же вон какой шлем был. -- Так он же не шевелится, сэр. -- Если итальянцы не понимают в технике, им тут делать нечего, -- презрительно заметил старший. Ломовые лошади оттащили вышедший из строя пароход в сторону; заскучавшие было зрители ожили. -- А вот теперь мы увидим настоящее соревнование! -- сказал старший. Мэллори, ожидавший начала гонки с не меньшим, чем сосед, напряжением, неожиданно для себя обнаружил, что открывает загадочный ящик; его большие пальцы подняли латунные крючки, словно по собственной воле. Обклеенный изнутри зеленым сукном ящик был плотно набит тонкими молочно-белыми пластинками. Мэллори вытащил одну из них наугад, примерно из середины пачки. Машинная перфокарта, изготовленная по французским стандартам, только вот материал какой-то странный, неестественно гладкий и упругий. В углу карточки виднелись цифры, написанные бледно-лиловыми чернилами: #154. Мэллори аккуратно вернул карточку на место и захлопнул крышку. Взмах флажка -- и машины сорвались с места. Лидировали "Голиаф" и французский "Вулкан". Непредвиденная задержка (фатальная задержка, с тоской подумал Мэллори) охладила крохотный котел "Зефира", вызвав тем самым непоправимую уже потерю энергии. "Зефир" катился в кильватере более крупных машин, комично подскакивая на глубоко перепаханной их колесами колеях. Судя по всему, Честертону никак не удавалось набрать мощность. Мэллори ничуть этому не удивлялся и ни на что больше не надеялся. На первом же повороте началась борьба между "Вулканом" и "Голиафом", еще три машины чуть поотстали и катились ровной, как на параде, колонной. Наперекор всякому здравому смыслу "Зефир" выбрал для поворота самый длинный путь -- по наружной кромке, далеко за пределами колеи своих конкурентов. Создавалось впечатление, что мастер второй ступени Генри Честертон, сидевший за рулем крохотной машины, просто свихнулся. Мэллори наблюдал за происходящим со спокойствием конченого человека. А потом "Зефир" совершил невообразимый рывок. С непринужденной, сказочной легкостью он обошел всех остальных и выскользнул вперед, как арбузное семечко из плотно сжатых пальцев. На полумильном повороте его хвостовое колесико почти оторвалось от земли, но самое неожиданное произошло на финальной прямой: небольшой бугорок сыграл роль трамплина, и вся машина взмыла в воздух. Затем огромные, бешено вращающиеся колеса снова коснулись дорожки, раздался металлический скрежет, к небу взлетели клубы пыли. Только теперь Мэллори заметил, что над трибунами повисло гробовое молчание. Ни одного выкрика, ни одного свистка -- даже в тот момент, когда "Зефир" пересекал финишную черту. Затем он заскользил юзом и остановился, несколько раз подпрыгнув на выбоинах, оставленных колесами соперников. Прошли целых четыре секунды, прежде чем ошеломленный судья махнул флажком. "Голиаф" и прочие стальные мастодонты еще только проходили поворот трека в добрых ста ярдах позади. Потрясенные трибуны взорвались ревом -- не столько радости, сколько полнейшего неверия и даже какого-то странного гнева. Генри Честертон выбрался из кабины. Закинув назад концы длинного белого шарфа, он небрежно прислонился к сверкающей обшивке "Зефира" и с холодным высокомерием стал наблюдать, как остальные машины, ожесточенно пыхтя, подползают к финишной черте. За эти немногие секунды они постарели на столетия. Мэллори смотрел на них, как на живые окаменелости. Он опустил руку в карман. Квитанции были в полной сохранности. Материальная природа их ничуть не изменилась, но теперь эти маленькие синие бумажки неопровержимо свидетельствовали о выигрыше в четыреста фунтов. Нет, в пятьсот -- пятьдесят из которых предстояло передать главному победителю мистеру Майклу Годвину. В ушах Мэллори, среди все нарастающего гула толпы, прозвучал чей-то голос. -- Теперь я богат, -- спокойно произнес этот голос. Его собственный голос. Теперь он был богат. Перед нами светский дагерротип, один из тех, которые распространялись представителями британской аристократии в узком кругу друзей и знакомых. Предполагаемым автором является Альберт, принц-консорт, человек, чей общеизвестный интерес к науке обеспечил ему тесные, доверительные отношения с радикалистской элитой Британии. Размеры помещения и богатство драпировок заднего плана укрепляют в мысли, что съемка производилась в Виндзорском замке, в личном фотографическом салоне принца Альберта. На снимке изображены Ада Байрон, а также ее компаньонка и суа-дизан* чапероне, леди Мэри Сомервилл*. Лицо леди Сомервилл, автора трактата "О единстве физических наук" и переводчицы "Небесной механики" Лапласа, выражает отрешенное смирение женщины, свыкшейся с экстравагантными выходками своей более молодой компаньонки. На обеих женщинах -- позолоченные сандалии и белые мантии, несколько напоминающие греческие тоги, но с заметным привкусом французского неоклассицизма. В действительности, это орденская форма женщин, принадлежащих к "Обществу Света", тайному внутреннему органу и основному проводнику международной пропаганды промышленной радикальной партии. На голове пожилой миссис Сомервилл -- бронзовый ободок, украшенный астрономическими символами, тайный знак высокого положения, этой фам-савант** в европейских научных советах. * Soi-disant (фр.) -- самозваный. ** Femme savante (фp.) -- женщина-ученый. Леди Ада, чьим единственным украшением является перстень с печаткой на указательном пальце правой руки, возлагает лавровый венок на мраморный бюст Исаака Ньютона. Несмотря на тщательно выбранную точку съемки, странное одеяние не льстит леди Аде, и ее лицо отражает внутреннее напряжение. В конце июня 1855 года, когда был сделан данный дагерротип, леди Аде было сорок лет. Незадолго до того она потеряла значительную сумму денег на скачках, но есть основания полагать, что эти игорные долги, хорошо известные в кругу ее близких друзей, просто маскируют исчезновение еще больших сумм, скорее всего -- выманенных у нее посредством шантажа. Она -- королева вычислительных машин, заклинательница чисел. Лорд Бэббидж называл ее "маленькая Ада". Она не играет никакой официальной роли в правительстве, а краткий расцвет ее математического гения остался уже в прошлом. Но в то же самое время она, по всей видимости, является основным связующим звеном между своим отцом, великим оратором промышленной радикальной партии, и Чарльзом Бэббиджем, серым кардиналом и виднейшим социальным теоретиком. Ада -- мать. Ее мысли сокрыты. ИТЕРАЦИЯ ТРЕТЬЯ ПЛАЩ И КИНЖАЛ Представьте себе Эдварда Мэллори, поднимающегося по центральной лестнице Дворца палеонтологии, лестнице воистину великолепной. Массивные, черного дерева перила покоятся на кованой решетке с орнаментом из древних папоротников, китайских гинкго и цикад. Заметим далее, что следом за ним шагает краснолицый носильщик с дюжиной глянцевых свертков -- плодом длительного, методичного обхода лондонских магазинов. Навстречу Мэллори спускается лорд Оуэн*, личность весьма корпулентная, с перманентно брюзгливой миной на лице и столь же перманентно слезящимися глазами. Глаза выдающегося анатома пресмыкающихся похожи на устриц, думает Мэллори. На устриц, изъятых из раковин и приготовленных к расчленению. Мэллори приподнимает шляпу. Оуэн в ответ бормочет нечто неразборчивое, что можно принять за приветствие. Сворачивая на первую лестничную площадку, Мэллори замечает группу студентов, расположившуюся у открытого окна; студенты мирно беседуют, а тем временем над гипсовыми чудищами,украшающими сад камней Дворца, опускаются сумерки. Вечерний бриз колышет длинные льняные занавески. Мэллори повернулся перед зеркалом платяного шкафа -- правым боком, левым, потом опять правым. Расстегнув сюртук, он засунул руки в карманы брюк, чтобы лучше был виден жилет с узором из крохотных синих и белых квадратиков. "Клетка Ады" -- называли такой рисунок портные, поскольку создала его сама Леди, запрограммировав станок Жаккарда так, чтобы он ткал чистейшую алгебру. Жилет -- это главный штрих, подумалось Мэллори, хотя к нему чего-то еще не хватает, возможно -- трости. Щелкнув крышкой серебряного портсигара, он предложил господину в зеркале дорогую сигару. Прекрасный жест, но невозможно же таскать с собой серебряный портсигар, как дамскую муфту; это уже будет полный моветон. От переговорной трубы, чей раструб выступал из стены в непосредственном соседстве с дверью, донесся резкий металлический стук. Мэллори пересек комнату и откинул медную, покрытую с оборота резиной, заслонку. -- Мэллори слушает! -- крикнул он, наклонившись. -- К вам посетитель, доктор Мэллори, -- прозвучал призрачный, бестелесный голос дежурного. -- Послать вам его карточку? -- Да, пожалуйста! Мэллори, не привыкший обращаться с решеткой пневматического устройства, завозился с позолоченной задвижкой. Черный гуттаперчевый цилиндр снарядом вылетел из трубы, пересек по параболе комнату и врезался в стенку. Подобрав его, Мэллори равнодушно отметил, что оклеенная обоями стена покрыта десятками вмятин. Открутив крышку цилиндра, он вытряхнул его содержимое. "Мистер Лоренс Олифант*, -- гласила надпись на роскошной кремовой карточке. -- Журналист и литератор". Адрес на Пикадилли и телеграфный номер. Журналист довольно видный, если судить по карточке. Дилетант. Вполне возможно, что у его семьи хорошие связи. По большей части такие ретивые пустозвоны совершенно бесполезны для науки. -- В Географическом, доктор Мэллори, -- начал Олифант, -- идут сейчас ожесточенные споры относительно предмета исследований. Вы, вероятно, знакомы с этой полемикой? -- Я был за границей, -- ответил Мэллори, -- и не в курсе многих новостей. -- Без сомнения, вас занимала собственная научная полемика, -- понимающе улыбнулся Олифант. -- Катастрофа против единообразия. Радвик не раз высказывался по этому вопросу. И весьма, скажу я вам, горячо. -- Сложная проблема, -- пробормотал Мэллори. -- Более чем запутанная. -- Лично мне доводы Радвика кажутся довольно шаткими, -- небрежно бросил Олифант -- к приятному удивлению Мэллори; почтительное внимание, светившееся в глазах журналиста, также приятно щекотало самолюбие не избалованного поклонниками ученого. -- Позвольте мне подробнее разъяснить цель моего визита. У нас в Географическом некоторые полагают, что много разумнее было бы не лезть в Африку на поиски истоков Нила, а обратиться к изучению истоков нашего собственного общества. Почему мы должны ограничивать исследования физической географией, когда существует столько проблем географии политической и даже моральной, проблем, не только не разрешенных, но даже плохо еще сформулированных? -- Весьма любопытно, -- кивнул Мэллори, совершенно не понимая, к чему клонит его собеседник. -- Как выдающийся исследователь, -- продолжил Олифант, -- что бы вы ответили на предложение такого, примерно, рода... -- Он словно разглядывал некую пылинку, повисшую где-то на полпути между ним самим и собеседником. -- Предположим, сэр, что требуется исследовать не бескрайние просторы Вайоминга, а некий определенный уголок нашего Лондона... Мэллори тупо кивнул. А в своем ли он уме, этот Олифант? -- Не следует ли нам, сэр, -- в голосе журналиста появилась дрожь с трудом сдерживаемого энтузиазма, -- провести абсолютно объективные, чисто статистические исследования? Не следует ли нам изучить общество с невиданной прежде точностью и подробностью? Выводя тем самым новые принципы -- из бесчисленных актов взаимодействия людей; из самых потаенных перемещений денег; из бурного течения прохожих и экипажей по улицам... Предметы, которые мы неопределенно относим по ведомству полиции, здравоохранения, общественных служб -- но подвергнутые тщательнейшему рассмотрению острым, ничего не упускающим глазом ученого! Взгляд Олифанта пылал неподдельным энтузиазмом, ясно показывая, что вся его недавняя вялая расслабленность была напускной. -- В теории, -- неуверенно начал Мэллори, -- такой подход представляется весьма перспективным, но я сильно сомневаюсь, чтобы научные общества могли обеспечить машинное время, необходимое для столь обширного и амбициозного проекта. Как вспомнишь, сколько пришлось мне воевать, чтобы провести элементарную оценку напряжений в обнаруженных мною костях. На машинное время огромный спрос. Да и с чего бы это Географическое общество взялось за такое дело? С какой такой стати станут они разбрасываться деньгами, необходимыми для экспедиционной работы? Уж скорее прямой запрос в парламент... -- Правительству не хватает фантазии, интеллектуальной смелости, да и просто трезвой объективности. Ну а если бы вам предложили машины полиции, а не того же Кембриджского института? Как бы вы к этому отнеслись? -- Вычислительные машины полиции? -- поразился Мэллори. Идея показалась ему совершенно невероятной. -- Ну зачем им делиться с кем-то своими машинами? -- Ночью их машины почти бездействуют, -- улыбнулся Олифант. -- Бездействуют? -- переспросил Мэллори. -- Вот это уже крайне интересно. Но если эти машины поставить на службу науке, мистер Олифант, легко ожидать, что другие, более неотложные проекты быстро съедят все свободное машинное время. Без мощной поддержки предложение вроде вашего просто не сможет пробиться к началу очереди. -- Но в принципе вы согласны? -- не отставал Олифант.-- Вас смущает только техническая сторона дела или что-нибудь еще? Были бы доступны ресурсы, а основную идею вы считаете интересной? -- Прежде чем активно поддержать такой проект, я должен ознакомиться с подробным рабочим планом. Кроме того, я сильно сомневаюсь, что мое слово будет иметь какой-то вес в Географическом обществе. Вы же знаете, что я не являюсь его членом. -- Вы преуменьшаете свою растущую славу, -- возразил Олифант. -- Избрание Эдварда Мэллори, открывателя сухопутного левиафана, пройдет в Географическом на ура. Мэллори потерял дар речи. -- Вот, скажем, Радвик, -- небрежно заметил Олифант. -- После этой истории с птеродактилем он сразу стал действительным членом. Мэллори неуверенно откашлялся. -- Я думаю, что стоит... -- Я почел бы за честь, если бы вы позволили мне заняться этим делом лично, -- сказал Олифант. -- Все пройдет без сучка без задоринки, уж это я вам обещаю. Уверенный тон Олифанта не оставлял места сомнениям. Мэллори склонил голову перед неизбежным. Этот журналистик не оставил ему места для маневра, тем более что членством в богатом и могущественном Географическом обществе никак не стоило пренебрегать. Новая ступенька профессиональной карьеры. Он уже видел новую аббревиатуру, приписанную к своему имени: Мэллори, Ч.К.О., Ч.К.Г.О.* -- Это вы оказываете мне честь, сэр, -- сказал Мэллори, -- только слишком уж много из-за меня хлопот. -- Я питаю глубочайший интерес к палеонтологии, сэр. -- Удивлен, что подобный интерес проявляет автор путевых заметок. Олифант сложил длинные пальцы домиком и поднес их к тщательно выбритой верхней губе. -- Доктор Мэллори, я обнаружил, что "журналист" -- удобное расплывчатое обозначение, позволяющее заниматься любыми, пусть даже крайне необычными исследованиями. По натуре своей я человек широких, хоть и прискорбно поверхностных интересов. -- Он патетически развел руками. -- Я прилагаю все свои силы, чтобы служить истинным ученым, при том что собственное мое положение во внутренних кругах великого Географического кажется мне не очень заслуженным, да я к нему никогда и не стремился. Внезапная слава может иметь самые неожиданные последствия. -- Должен сознаться, что я не знаком с вашими сочинениями, -- смутился Мэллори. -- Я был на другом континенте и основательно запустил чтение. Надо понимать, ваши книги имели большой успех. -- Да при чем тут книги? -- удивился Олифант. -- Я участвовал в этой истории с Токийской миссией. В Японии. В конце прошлого года. -- Кошмарный эпизод в нашем посольстве,так, кажется? Кого-то там вроде ранили? Я тогда был в Америке... Олифант помедлил, потом согнул левую руку и оттянул безупречный манжет. Чуть повыше кисти, на внешней ее стороне, краснел длинный узкий, затянутый сморщенной кожей шрам. Ножевой порез. Хуже того -- удар саблей, прямо по сухожилиям. Только тут Мэллори заметил, что два пальца на левой руке Олифанта скрючены и не двигаются. -- Так это были вы! Лоренс Олифант, герой Токийской миссии! Вот теперь все встало на место. -- Мэллори погладил бороду. -- Напрасно на вашей карточке нет этого, тогда бы я сразу вас вспомнил. Олифант опустил рукав, вид у него был несколько смущенный. -- Шрам от японского меча -- довольно необычное удостоверение личности... -- Теперь я вижу, сэр, что ваши интересы действительно разнообразны. -- Иногда приходится заниматься самыми неожиданными делами. В интересах нации, каковы бы они ни были. Да вы и сами прекрасно знакомы с подобными ситуациями. -- Боюсь, я не совсем вас понимаю... -- Профессор Радвик, покойный профессор Радвик был достаточно близко знаком с такими делами. Теперь Мэллори понял смысл намеков Олифанта. -- В вашей карточке, сэр, вы значитесь журналистом. Подобные вещи с журналистами не обсуждают. -- Боюсь, -- вежливо улыбнулся Олифант, -- ваша тайна давно не является тайной. Ее знают участники вайомингской экспедиции. Пятнадцать человек, далеко не все они умеют держать язык за зубами. Люди Радвика тоже знали о его тайной деятельности. И те, кто все это организовал, кто просил вас исполнить их замыслы, тоже знают. -- А откуда, сэр, это известно вам? -- Я расследовал убийство Радвика. -- И вы думаете, что смерть Радвика связана с его... С его деятельностью в Америке? -- Не думаю, а знаю. -- Прежде чем продолжить эту беседу я хотел бы несколько прояснить ситуацию, мистер Олифант. О какой такой "деятельности" вы все время говорите? Кто ее "организовал" и "просил исполнить их замыслы"? -- Прекрасно, -- пожал плечами Олифант. -- Я говорю об официальной организации, которая уговорила вас заняться контрабандой. Вооружить американских дикарей самострельными винтовками. -- И название этой организации? -- Комиссия по свободной торговле Королевского общества, -- устало вздохнул Олифант. -- Они существуют -- официально -- для изучения международных торговых отношений. Пошлины, инвестиции и все такое прочее. Боюсь, однако, что их амбиции несколько выходят за рамки официальных полномочий. -- Комиссия по свободной торговле -- вполне законный орган правительства. -- В дипломатических кругах, доктор Мэллори, ваши действия могут быть расценены как нелегальная попытка вооружить врагов нации, с которой Британия официально не находится в состоянии войны. -- Судя по всему, -- гневно начал Мэллори, -- вы относитесь с большим недоверием и даже неодобрением к... -- ...контрабанде оружия. Я прекрасно понимаю, что она была, есть и будет. -- Олифант замолк и снова оглядел гостиную. -- Вот только заниматься ей должны соответствующие службы, а не добровольцы-энтузиасты с преувеличенными представлениями о своей роли в международной политике. -- Вам не нравится участие в этой игре любителей? Олифант встретился с Мэллори взглядом, но промолчал. -- И вы, мистер Олифант, предпочитаете профессионалов. Людей вроде вас. -- Профессиональное агентство не бросает своих людей на произвол судьбы. -- Олифант подался вперед, поставил локти на колени и чуть сощурился. -- И не допускает, мистер Мэллори, чтобы иностранные агенты выпускали им кишки -- да еще в самом сердце Лондона. Как ни печально, сэр, но и вы попали в аналогичное положение. Комиссия по свободной торговле не будет вам более помогать, сколь бы успешно ни выполняли вы их задания в прошлом. Вас даже не известили, что вашей жизни угрожает опасность. Или я не прав, сэр? -- Фрэнсис Радвик был убит в драке, в притоне для крысиных боев. И это было давно. -- Это было в январе -- прошло только пять месяцев. Радвик вернулся из Техаса, где он втайне вооружал племя команчей винтовками, поставленными вашей Комиссией. В ночь, когда убили Радвика, некто совершил покушение на жизнь бывшего президента Техаса. Президент Хьюстон чудом спасся, буквально чудом. Его секретарь, британский гражданин, был зверски зарезан. Убийца все еще разгуливает на свободе. -- Вы думаете, что Радвика убил техасец? -- Почти уверен. Деятельность Радвика малоизвестна здесь, в Лондоне, но не составляет тайны для несчастных техасцев, которые регулярно извлекают британские пули из трупов своих товарищей. -- Мне кажется, вы понимаете наши действия крайне превратно и однобоко. -- Мэллори с трудом сдерживал закипающую ярость. -- Если бы не оружие, они не стали бы нам помогать. Без помощи шайенов прокопались бы там многие годы... -- Сомневаюсь, -- качнул головой Олифант, -- чтобы ваши доводы убедили техасского рейнджера. Или нашу прессу. -- У меня нет намерения обсуждать эти вопросы с прессой, и я крайне сожалею о нашей с вами беседе. Я плохо понимаю, почему вы относитесь к Комиссии с таким предубеждением. -- Я знаю о Комиссии гораздо больше, чем мне хотелось бы. Я пришел сюда, чтобы предупредить вас, доктор Мэллори, а не за информацией. Это я говорил слишком открыто -- по необходимости, поскольку топорная работа Комиссии поставила вас в опасное положение, сэр. Спорить было трудно. -- Серьезный аргумент, -- кивнул Мэллори. -- Вы предупредили меня, сэр, и я благодарен вам за это. -- Он на секунду задумался. -- Но при чем тут Географическое общество, мистер Олифант? Оно-то здесь каким боком? -- Наблюдательный путешественник может послужить интересам своей нации безо всякого ущерба для науки, -- улыбнулся Олифант. -- Географическое общество давно уже является важным источником разведывательных данных. Составление карт, морские маршруты... -- А ведь их вы не называете любителями, мистер Олифант, -- мгновенно среагировал Мэллори. -- Хотя они тоже рыщут в плащах и с кинжалами там, где не надо. Повисло молчание. -- Они -- ноши любители, -- сухо пояснил Олифант после довольно заметной паузы. -- Ив чем же конкретно заключается разница? -- Разница, доктор Мэллори, и вполне конкретная, заключается в том, что любителей Комиссии убивают. Мэллори хмыкнул и откинулся на спинку кресла. Мрачная теория Олифанта не выглядела такой уж безосновательной. Внезапная смерть Радвика, его соперника и самого сильного научного противника, всегда казалась ему слишком уж удачным подарком судьбы. -- А как он выглядит, этот ваш техасский убийца? -- По описаниям, это -- высокий темноволосый мужчина крепкого сложения. Одет в широкополую шляпу и длинный светлый плащ. -- А это, случаем, не может быть плюгавый ипподромный ходок со лбом, как тыква, Мэллори тронул свою голову,-- и стилетом в кармане? -- С нами крестная сила, -- еле слышно выдавил Олифант. Мэллори едва сдержал улыбку. Возможность привести этого лощеного шпиона в замешательство доставляла ему искреннее удовольствие. -- Он хотел пырнуть меня, этот малый, -- сказал Мэллори, утрируя свой сассексский акцент. -- В Эпсоме. На удивление мерзкий тип. -- И что же вы? -- Начистил паршивцу морду, что же еще? -- пожал плечами Мэллори. Олифант на секунду онемел, а затем весело расхохотался. -- Ас вами, доктор Мэллори, не соскучишься. -- Тоже самое я мог бы сказать и о вас, сэр. -- Мэллори чуть помедлил. -- Однако следует заметить, что этот человек вряд ли охотился за мной. С ним была девица -- уличная девица -- и некая леди, с которой эти двое обращались до крайности грубо... -- Продолжайте, пожалуйста. Все это весьма любопытно. -- Боюсь, я не смогу сказать вам большего, -- качнул головой Мэллори. -- Упомянутая мною леди принадлежит к высшим кругам. -- Ваша тактичность, сэр, -- ровно проговорил Олифант, -- делает вам честь как джентльмену. Однако нападение с ножом -- уголовное преступление, и весьма серьезное. Вы обратились в полицию? -- Нет, -- ответил Мэллори, наслаждаясь еле сдерживаемым возбуждением Олифанта, -- и все по той же причине. Я боялся скомпрометировать леди. -- Возможно, -- задумчиво сказал Олифант, -- все это было специально задумано, чтобы ваша смерть выглядела как результат заурядной драки на скачках. Нечто подобное было проделано с Радвиком -- который умер, как вы помните, в крысином притоне. -- Сэр, -- возмутился Мэллори, -- Ада Байрон выше таких подозрений. -- Дочь премьер-министра? -- поразился Олифант. -- А что, разве есть другая Ада Байрон? -- Нет, конечно же, нет. -- Мгновенно появившееся напряжение мгновенно же и прошло, в голосе Олифанта появилась прежняя легкость. -- Но, с другой стороны, есть немало женщин, похожих на леди Аду, ведь наша королева вычислительных машин является также и королевой моды. Тысячи женщин следуют ее вкусам. -- Я не был представлен леди Аде, мистер Олифант, однако видел ее на заседаниях Королевского общества. Я присутствовал на ее лекции по машинной математике. Я не мог ошибиться. Олифант достал из кармана куртки кожаный блокнот и положил его на колено, достал и раскрыл самописку. -- Я бы очень просил вас рассказать об этом инциденте. -- Строго конфиденциально? -- Даю вам слово. Мэллори представил настойчивому собеседнику несколько урезанную версию фактов -- по возможности точно описал мучителей Ады и все сопутствующие обстоятельства, однако тактично умолчал о деревянном ящике с французскими перфокартами из камфорированной целлюлозы. Он считал это частным делом двух лиц: леди попросила джентльмена сохранить принадлежащий ей предмет, джентльмен согласился -- и теперь обязан свято выполнять свое обещание. Деревянный ящик с карточками, тщательно завернутый в белый мешочек для образцов, лежал среди окаменелых ископаемых в одном из личных шкафов Мэллори в Музее практической геологии, ожидая дальнейшего развития событий. Олифант закрыл блокнот, убрал ручку и подал знак официанту. Узнав Мэллори, официант принес ему хакл-бафф; Олифант предпочел розовый джин. -- Мне бы хотелось свести вас кое с кем из моих друзей, -- сказал Олифант. -- В Центральном статистическом бюро хранятся обширные досье на преступников -- антропометрические замеры, машинные портреты и тому подобное. Вполне возможно, что вы сумеете опознать напавшего на вас человека и его сообщницу. -- Прекрасно, -- кивнул Мэллори. -- Кроме того, вам будет предоставлена полицейская охрана. -- Охрана? -- Естественно, не из обычной полиции. Кто-нибудь из Особого бюро. Их люди весьма тактичны. -- Но я не хочу, чтобы какой-то фараон все время дышал мне в затылок! -- возмутился Мэллори. -- Что люди скажут? -- Я больше бы волновался о том, что они скажут, когда вас найдут в каком-нибудь закоулке со вспоротым животом. Двое известных ученых, двое специалистов по динозаврам, два загадочных убийства. Пресса будет в полном экстазе. -- Мне не нужно охраны. Я не боюсь этого мелкого сутенера! -- Возможно, этот тип и вправду не стоит особого внимания. Вот удастся вам его опознать -- все и прояснится. Конечно же, -- негромко вздохнул Олифант, -- в масштабах Империи обсуждаемая нами история выеденного яйца не стоит. И все же я отметил бы, что неизвестные злоумышленники имеют в своем распоряжении деньги, могут при необходимости пользоваться услугами некоторых наших соотечественников -- сомнительного сброда, прикармливающегося за счет иностранцев, -- и, наконец, пользуются тайными симпатиями американских беженцев, спасающихся здесь от войн, сотрясающих Новый Свет. -- И вы думаете, что леди Ада могла оказаться замешанной в эту грязную историю? -- Нет, сэр, ни в коем случае. Такое просто невозможно. Женщина, которую вы видели, никак не могла быть Адой Байрон. -- Тогда и дело с концом, -- развел руками Мэллори. -- Скажи вы мне, что тут затронуты интересы леди Ады, я согласился бы почти на что угодно. Однако в данной ситуации я уж как-нибудь справлюсь сам. -- Как знаете, -- пожал плечами Олифант. -- Да, может быть, сейчас и рановато прибегать к столь решительным мерам. У вас есть моя карточка? Если что-нибудь еще, дайте мне знать. -- Непременно. Олифант встал. -- И если кто-нибудь спросит, мы сегодня не обсуждали ничего, кроме дел Географического общества. -- Вы так и не сказали, на кого вы работаете, мистер Олифант. Я не имею в виду редакторов и издателей. -- Подобные сведения, -- покачал головой Олифант, -- никогда не приносят пользы, сэр. И могут принести уйму неприятностей. С вашей стороны, доктор Мэллори, было бы очень благоразумно не связываться впредь с рыцарями плаща и кинжала. Будем надеяться, что вся эта история окажется в конечном итоге пустышкой и растает без следа, как ночной кошмар. Я же, безусловно, выдвину вашу кандидатуру в Географическое общество и искренне надеюсь, что вы всерьез рассмотрите мое предложение относительно полицейских машин. С этими словами необычный посетитель встал, повернулся и зашагал прочь по роскошному ковру Дворца; его длинные ноги мелькали, как ножницы. Одной рукой сжимая ручку новенького саквояжа, другой цепляясь за свисающие сверху ременные петли, Мэллори проталкивался на выход. Когда паробус притормозил, давая дорогу грязному грузовику с асфальтом, Мэллори спрыгнул на мостовую. Несмотря на все свои усилия, он ошибся паробусом. Или, возможно, заехал гораздо дальше, чем нужно, -- углубившись в свежий номер "Вестминстерского ревю". Он купил этот журнал потому, что там была статья Оли-фанта, своего рода патологоанатомическое исследование причин и хода Крымской войны. Олифант, как выяснилось, считался чем-то вроде эксперта по Крымскому региону, поскольку опубликовал свои "Русские берега Черного моря" за год с лишним до начала военных действий. В книге подробно описывалась веселая и довольно богатая событиями поездка репортера по Крыму. Статья в "Вестминстерском ревю" пестрила весьма ядовитыми намеками и выпадами; вполне возможно, что раньше, до знакомства с Олифантом, Мэллори их бы и не заметил. -- Ты это мне, начальник? -- удивленно поднял голову малолетний оборванец, обмахивавший тротуар метлой. К печальному своему удивлению, Мэллори осознал, что говорит сам с собой -- стоит посреди улицы в полном отупении и бормочет что-то о пройдошливости этого Олифанта. Пытаясь привлечь внимание ошалелого господина, мальчишка сделал обратное сальто. Мэллори бросил ему монету, окончательно понял, что не знает этих мест, и зашагал куда глаза глядят; вскоре он оказался на Лестер-сквер, чьи дорожки и тенистые аллеи являлись идеальным местом, чтобы схлопотать по голове или -- при мирном развитии событий -- попросту остаться без кошелька. Особенно ночью, поскольку окрестные улицы кишели мелкими театриками, а также заведениями, где развлекали зрителей немудреными пантомимами и картинками волшебного фонаря. Миновав Уитком-стрит, а затем Оксендон-стрит, Мэллори оказался на Хеймаркете, таком странном в разгар ясного летнего дня, когда здешние сиплоголосые сирены расползлись по домам и завалились спать. Из любопытства он прошелся по улице. Днем Хеймаркет выглядел совсем иначе -- каким-то запущенным, уставшим от себя самого. Наконец, обратив внимание на неспешную походку Мэллори, к нему подкатился сутенер с предложением купить "французские дирижабли", наилучшее предохранительное средство от французской же язвы. Мэллори отдал ему деньги и закинул покупку в саквояж. Повернув налево, он окунулся в пыхтящий грохот и суету Пэлл-Мэлл; здесь вдоль широкой асфальтированной мостовой тянулись кованые решетки закрытых клубов, их мраморные фасады стояли в глубине, подальше от уличной бестолковщины. За Пэлл-Мэлл в дальнем конце площади Ватерлоо высилась колонна герцога Йоркского. Старый добрый герцог Йоркский,у которого было десять тысяч солдат*, превратился теперь в почерневшую от копоти статую; рядом со стальными шпилями штаб-квартиры Королевского общества его колонна казалась жалким столбиком. Теперь Мэллори ориентировался. Он поднялся на пешеходный мост, пересекавший Пэлл-Мэлл; внизу рабочие с платками на головах долбили перекресток стальной лапой экскаватора. Присмотревшись, он сообразил, что они готовят площадку под новый монумент, не иначе как в честь крымской победы. Мэллори спустился и зашагал по Риджент-стрит к Серкусу, где толпа нескончаемо извергалась из прокопченных мраморных вестибюлей подземки. Тут он отдался на волю стремительному людскому потоку. И чуть не задохнулся от оглушительной вони; на какое-то мгновение Мэллори показалось, что адские миазмы исходят от самой толпы, от ее одежды и башмаков. Но нет, эта вонь обладала невероятной, нечеловеческой интенсивностью, в ней ощущалась яростная химия раскаленной золы и человеческих выделений, просачивающихся сквозь многометровую толщу земли; было ясно, что отравленный воздух выдавливается из душного чрева города мчащимися во мраке туннелей поездами. Толпа тащила Мэллори по Джермин-стрит; несколько секунд -- и ноздри ему прочистил головокружительный запах сотен сортов сыра, исходивший из знаменитого магазина "Пакстон и Уитфилд". Подойдя к Дюк-стрит, он задержался возле кованых фонарей "Кавендиш-Отеля", запер саквояж на ключ и перешел на другую сторону улицы, где высился Музей практической геологии, цель его путешествия. Мощное, похожее на крепость здание чем-то напоминало духовный облик своего куратора. Поднявшись по ступеням в желанную каменную прохладу, Мэллори раскрыл переплетенную в кожу книгу посетителей, широко, с росчерком расписался и прошел в огромный центральный зал, вдоль стен которого сверкали застекленные, из красного дерева стенды. Дневной свет попадал сюда сверху; вот уж кому не грозит безработица, подумал Мэллори, заметив под огромным прозрачным куполом люльку стекломоя. Справится с последним стеклом -- будет самое время мыть первое. На первом этаже Музея были выставлены позвоночные, а также подходящие к случаю чудеса из области стратиграфической геологии. Выше, на обнесенной перилами галерее, располагались стенды поменьше -- с беспозвоночными. Сегодня посетители радовали глаз своей многочисленностью; просто удивительно, сколько пришло сюда женщин и детей, в том числе большая группа грубоватых, не очень опрятных мальчишек в форме, скорее всего дети рабочих, обучающиеся в какой-нибудь из государственных школ. Они изучали стенды серьезно и внимательно, поминутно обращаясь с вопросами к одетым в красные куртки смотрителям. Мэллори открыл высокую, безо всякой таблички дверь и оказался в коридоре, по обеим сторонам которого шли двери кладовых. Кабинет куратора располагался в самом конце коридора; из-за закрытой двери доносился громкий, хорошо поставленный голос, голос человека, привыкшего к тому, что каждое его слово выслушивается с благоговейным вниманием. Мэллори постучал и с улыбкой прислушался: невидимый глазу оратор завершал особо цветистый период. -- Войдите, -- прогремел могучий голос. Увидев Мэллори, Томас Генри Гексли поднялся из-за стола и протянул руку. Куратор диктовал что-то своему секретарю, желторотому очкарику с внешностью честолюбивого старшекурсника. -- Пока все, Харрис, -- сказал Гексли. -- Пришлите, пожалуйста, мистера Рикса с его рисунками бронтозавруса. Секретарь поместил свои записи в кожаную папку, отвесил Мэллори почтительный поклон и удалился. -- Как жизнь, Нед? -- На Мэллори смотрели близко посаженные, почти нечеловечески наблюдательные глаза, сумевшие в свое время заметить в корне человеческого волоса "слой Гексли". -- Ты неплохо выглядишь. Можно сказать, великолепно. -- Да вот, повезло тут однажды, -- туманно объяснил Мэллори. К немалому его удивлению, из-за захламленного стола Гексли появился маленький светловолосый мальчик, одетый в аккуратную матроску