не успела заметить, кто это ее схватил, да и какая, собственно, разница, что один бандит, что другой. Она брыкалась как бешеная, но без особого успеха - разве ж тут ударишь хорошенько, когда этот гад тащит тебя на вытянутых руках. А потом он споткнулся и чуть не упал, и они оказались снаружи, на верхнем уровне, и в руке высокого, здоровенного мужика был здоровенный пластиковый пистолет, или там автомат, очень похожий на детскую игрушку, их тоже делают такого вот грязно-зеленого цвета, который называется "защитный", и на мужике этом был такой же плащ, как на том, другом, который остался внизу, а шляпы не было, ни пластиковой, никакой - только мокрые волосы, гладко зачесанные назад, а еще кожа у него на роже была натянута неестественно туго, прямо как на барабане, чуть-чуть - и порвется. - Отпусти ее, мудила. Странный был акцент у этого мужика, вот так же точно говорил какой-то монстр в одном старом фильме ужасов. Тот, другой, который вытащил Шеветту наружу, поставил ее на землю, она не успела напрячь ноги и едва не грохнулась. - Только пошевелись, - сказал монстр с пистолетом, - и я тебя, мудилу... - Уор... - Тот, зацапавший ее, согнулся пополам и начал хрипло, натужно кашлять. - ...Бэйби, - добавил он, выпрямляясь, а затем ощупал свои ребра, болезненно сморщился и пробормотал: - Ну, мать твою, и лупишь ты ногами. Вот этот - точно американец, только не с Тихоокеанского побережья. Рукав дешевой нейлоновой куртки почти оторван, из дырки лезет какой-то белый пух. - Только пошевелись... Пластиковый ствол глядел этому, драному, прямо в лицо. - Уор-бэйби, уор-бэйби, - сказал драный, во всяком случае, звучало это именно так. - Уор-бэйби поручил мне найти ее и привести. Его машина припаркована у въезда, сразу за этими надолбами, он сидит там и ждет меня. С ней. - Аркадий... Ну вот, еще один явился. Старый знакомый. Теперь из-под его дурацкой шляпы торчал короткий тупой рог - объектив прибора ночного видения. В правой руке - какая-то круглая штука - аэрозольный, что ли, баллончик? Он махнул баллончиком в направлении лестницы и сказал что-то на непонятном языке. По-русски? - Нельзя поливать перцем в закрытом помещении, - заметил тот, американец. - Люди ж до смерти с носоглоткой будут мучиться. - Ты водила, да? - спросил Барабанная Рожа. И тут же махнул своему напарничку левой, свободной, рукой, чтобы тот спрятал баллончик, или что уж там у него было. - Мы пили кофе, а вы - чай. Шитов, так, что ли? Не хочет, чтобы я знала его фамилию, подумала Шеветта, поймав на себе опасливый взгляд Барабанной Рожи. Да не бойсь ты, бандюга, ничего я не расслышала, мне и вообще показалось, что этот парень сказал: "Шит-офф", а ведь такой фамилии просто не может быть. - Зачем ты ее утащил? - спросил Барабанная Рожа, Шит-офф. - А если б она смылась в темноте? Я что, знал, что у этого, твоего напарничка, есть ночные очки? Кроме того, Уорбэйби меня за ней и послал. А вот вас тут вроде и не должно было быть, во всяком случае, я так понял. - Отпусти! - заорала Шеветта. Тот, в шляпе, грубо заломил ей руку. И когда это только успел он зайти сзади? - Не бойся, - сказал американец. - Эти ребята из полиции. СФДП, отдел расследования убийств. Успокоил, называется. - Ну ты и мудила, - присвистнул Шит-тофф. - Копы? - переспросила Шеветта. - Ну да. Шит-офф громко, со злостью сплюнул. - Пошли, Аркадий. Пока эти говнюки из подвала... Шляпник снял прибор ночного видения и теперь нервно переминался с ноги на ногу, почти приплясывал - точь-в-точь как перед запертой кабинкой туалета. - Подождите, - сказала Шеветта. - Сэмми убили. Вы же копы, вы должны что-то сделать. Он убил Сэмми Сэла. - Какой еще Сэмми? - заинтересовался тот, с оторванным рукавом. - Мы с ним работаем! В "Объединенной"! Сэмми Дюпре. Сэмми. Он его застрелил! - Кто застрелил? - Рай-делл. Заткни хле-ба-ло. - Она говорит нам, что обладает-информацией-связанной-с-возможным-убийством, и ты говоришь мне: "Заткни хлебало"? - Да. Я говорю тебе: заткни на хрен свое долбаное хлебало. Уорбэйби. Он все объяснит. Они пошли в сторону Сан-Франциско, и Шеветта пошла тоже - а как тут не пойдешь, если руку тебе заломили. 23 БЫЛА НЕ БЫЛА Шитов чуть не силком заставил Райделла пристегнуться к Шеветте Вашингтон наручниками и наручники дал свои, "береттовские", точно такие же, как у ноксвиллской полиции. Сказал, это чтобы у них с Орловским руки были свободные, на случай если местные заметят, что девушку арестовали, и захотят ее отбить. Арестовали? А где же тогда "миранда"? ["Миранда" - знаменитая формула: "Вы имеете право молчать. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в качестве доказательства. Вы имеете право на совет адвоката". В 1966 г. некий Эрнесто Миранда, обвиняемый в похищении и изнасиловании, был, несмотря на признание, оправдан Верховным судом США, т. к. полицейские при аресте в спешке не зачитачи ему эту формулу. Потом он, правда, все равно сел - но за другое.] Да девице и не сказали даже, что вот, значит, ты теперь под арестом. Райделл твердо решил, что так прямо на суде и выложит, что не слышал никакой "миранды", хотя все время находился рядом, и давись они конем. Не было еще заботы - лжесвидетельствовать ради каких-то там раздолбаев. В Академии каждый, считай, день капали курсантам на мозги, что на полицейских ложится колоссальная ответственность и как они должны себя вести, так вот эти, прости Господи, крутые ковбои - хрестоматийный пример, как не нужно себя вести. А с другой стороны, именно ведь такими и представляют себе люди копов, именно тако- го поведения и ожидают от них, сознательно или бессознательно, и все это связано с мифологией - так объяснял один шибко умный лектор. Мифология, она страшная сила, взять, например, синдром преподобного Малкахи. Это когда кто-нибудь держит заложников в запертом помещении и копы решают, что же им такое делать. И все они видели этот фильм про патера Малкахи и начинают действовать соответственно. Ясно, говорят, понятно, нужно привести сюда священника. Нужно привести родителей этого парня. А я пойду туда без оружия и постараюсь его уговорить. Слово за слово, а потом какой-нибудь герой и вправду кладет ствол на землю и идет этого психа уговаривать, со всеми вытекающими последствиями. И все по одной-единственной причине - он забыл, что жизнь не похожа на кино, совсем не похожа. Но это - редкий случай, чаще бывает наоборот, живой коп начинает подражать крутым телевизионным копам, проходит какое-то время, и ему не нужно даже подражать, он и вправду становится таким вот ковбоем. Несмотря на все, чему его учили, несмотря на все предупреждения. А иностранцы, вроде тех же Шитова и Орловского, на них эта телевизионная хрень действует еще сильнее. Да хоть на одежду взглянуть - сразу видно, с кого они узоры пишут. Добраться бы до душа. До горячего душа, чтобы почти как кипяток. И терпеть, пока хватит сил - или пока вода в кране не кончится. Вытереться, надеть новые, совер- шенно сухие шмотки и сесть по-человечески, в своей комнате, в свое кресло. Уорбэйби наверняка заказал уже новому сотруднику номер в какой-нибудь гостинице, или сам заказал, или Фредди своему поручил. Позвонить, чтобы прислали пару клубных сэндвичей и пяток этих длинных бутылок мексиканского пива, в Лос-Анджелесе оно везде есть, так и здесь, наверное, тоже. В ведерке со льдом. Посмотреть телевизор. Включить, скажем, а там как раз "Влипших копов" показывают. Позвонить Саблетту, почесать языком, рассказать ему, какой тут бардак в этой ихней Северной Калифорнии. Саблетт не переносит яркого света и старается работать ночью, так что одно из двух - либо он сейчас в патруле, либо смотрит свои старые фильмы... - Смотри, куда идешь! Рывок за наручники чуть не опрокинул его на мостовую. - А? - пришел в себя Райделл. Они с Шеветтой огибали вертикальный стояк с разных сторон. - Прости. Шеветта хмуро промолчала. И все-таки - ну никак не смотрелась она на девицу, способную полоснуть мужика по горлу и вытащить его язык наружу сквозь не предусмотренное анатомией отверстие. Правда, вот нож... А что, собственно, нож? Ведь нельзя же каждого, у кого в кармане нож, так вот сразу считать за убийцу. Кроме ножа Шитов вытряс из нее карманный телефон и эти долбаные очки, из-за которых весь переполох. Точно такие же, как у великого сыщика, и футляр такой же. Теперь очки у него, во внутреннем кармане брони; увидев их, русские прямо кипятком в потолок от радости. И даже боялась она не так - душные волны страха, исходящие от пойманного преступника, не перепутаешь ни с чем, для этого и опыта никакого не надо. А тут скорее ужас затравленной жертвы - и это при том, что она с ходу призналась Шитову, что да, украла я эти очки. Прошлым вечером в гостинице этой самой, в "Морриси", во время пьянки. И никто ведь из русских ковбоев и слова не сказал про убийство, и вообще про мужика этого зарезанного, Блике он там или как. Подумать если, так они и ни в чем ее не обвиняли, ни в убийстве, ни в воровстве даже, - вообще ни в чем. А она говорила, что кто-то там убил какого-то Сэмми. Может, Сэмми - это и есть тот немец, зарезанный? А русские словно не слышали, и сами ничего не ответили, и Райделлу рот заткнули, и она теперь тоже молчит, ну разве что огрызнется иногда, прикрикнет, когда он начинает засыпать на ходу. Дождь закончился, ветер стих, но большого оживления на мосту не наблюдалось - да и то сказать, странно бы было, если бы сейчас, в невесть какой час ночи, все повыскакивали наружу и начали устранять причиненный непогодой ущерб. Однако кое-где зажегся свет, какие-то люди сгребали с мостовой воду и мусор. И пьяные - уж без них-то, конечно, никак. Круто уторчавшийся на "плясуне" му- жик - во всяком случае, он непрерывно разговаривал сам с собой, молотил языком со скоростью тыща слов в минуту - пристроился в хвост процессии и так и плелся следом, пока Шитов не развернулся и не прошипел, что, мол, уторчался, мудила, так и уматывай на хрен в Окленд, а то искрошу тебя к такой-то матери в капусту, и все это со стволом в руках. Мужик вылупил глаза и послушно, без спору, повернул назад, да и кто бы на его месте спорил, а Шитов оглушительно заржал. Участок моста, где час назад (или два? сколько же времени прошло?) стояла в нерешительности Шеветта Вашингтон, был освещен несколькими фонарями. Райделл споткнулся о какую-то доску, взглянул вниз и только теперь заметил на ногах девушки черные десантные ботинки, один к одному, как его собственные. И тоже небось с кевларовыми стельками. - Классная обувка, - уважительно прокомментировал он и тут же смутился. Шеветта взглянула на него, как на психа. На ее щеках блестели слезы. - Заткнись, мудила! - рявкнул шагавший рядом Шитов; ствол пистолета болезненно ткнул Райделл а в ямку между челюстной костью и правым ухом. - И чтобы больше ни слова! Райделл скосился на русского придурка, подождал, пока рука с пистолетом уберется, и только тогда кивнул: - О'кей. Весь дальнейший путь прошел в полном молчании. Райделл украдкой поглядывал на Шитова и решал в уме сложную задачу: когда начистить морду этому сучьему потроху - сразу, как расстегнут наручники, или чуть погодя? В тот момент, когда Шитов вытаскивал свою долбаную пушку из Райделлова уха, Райделл заметил через его плечо какого-то парня, заметил безо всякого интереса - ну парень себе и парень. Высокий, крепкий, длинноволосый, вылез из узкой, не шире фута, двери, и даже не дверь это, а щель какая-то, вылез и стоит моргает, то ли от яркого света, то ли от удивления. Райделл не относился как-нибудь там по-особому ни к иммигрантам, ни к черным, ни к голубым - пусть себе хоть зеленый в крапинку, был бы человек хороший. Это, к слову сказать, сильно выручило его при поступлении в Полицейскую академию - прогнали его через все ихние тесты, увидели, что не расист парень, ни вот на столько не расист, и взяли - несмотря на очень грустные отметки в школьном аттестате. Райделл и вправду не был расистом, только не из каких-нибудь там идейных соображений, а так, по житейскому смыслу. Ну на кой, спрашивается, быть расистом, если от этого никакой радости, одни заморочки? Ясно же, что люди никогда не вернутся назад, не будут жить, как жили когда-то; а даже и случись такая невероятная вещь - что бы в том хорошего? Тогда бы небось не по одной станции долбили пятидесятничный хэви-метал, а по всем, двадцать пять часов в сутки. И кто бы, спрашивается, ягарил монгольский шашлык? Да и вообще, что толку думать о такой бредятине, когда в Белом доме сидит черная баба? Однако сейчас, когда они с Шеветтой Вашингтон пробирались между бетонных надолб, взмахивая руками в идиотском общем ритме, ни дать ни взять детский сад на прогулке, черт бы побрал эти наручники, Райделл не мог не признать, что некоторые конкретные иммигранты и негры его достали. Сильно достали. И Уорбэйби с его вселенской скорбью и постной, как у телевизионного проповедника, харей. И Фредди этот самый, технический, в рот его и в ухо, консультант. Отец, царствие ему небесное, на дух не переносил таких вот типов, скользких и хитрожопых; "ублюдки сраные" - так он их называл, любимое папашино выражение. А уж Шитов и Орловский - посмотришь на них и сразу поймешь, что имел в виду дядя, который в Африке воевал, когда рассказывал про дубин, у которых голова хрящом проросла. И вот он, пожалуйста, Фредди тот драгоценный, - привалился задницей к радиатору "Патриота" и дергает башкой в такт какой-то там из наушников мелодии, а по краям его кроссовок бегут красные буковки, слова песни или там что. Этот-то под дождь не вылезал, в машине отсиделся, вон ведь, все у него сухонькое, и рубашка эта пистолетная, и необъятные портки. И начальничек его, Уорбэйбп, в стеганом этом пальто и в шляпе, нахлобученной почти на глаза. Почти на эти сраные ВС-очки. Широкий, как шкаф, только нормальный шкаф сам по себе стоит, а этот на тросточку опирается. Нос к носу с "Патриотом" стояла неприметная такая серенькая машинка размером с океанский лайнер; армированные покрышки и графитовая решетка на радиаторе прямо-таки кричали каждому любопытному: "КОПОВОЗКА". И любопытные были - несмотря на поздний (или уже ранний?) час, они стояли среди бетонных надолб, сидели на ящиках и продуктовых тележках. Дети, пара мексиканок - поварихи, наверное, судя по волосам, затянутым сетками. Крепкие, угрюмого вида мужики в грязных робах опирались на лопаты и швабры. Никто не подходил особенно близко, просто смотрели - и все, на лицах подчеркнутое безразличие, обычное поведение людей, наблюдающих за работой копов. На ттереднем пассажирском сиденье полицейского броненосца клевал носом еще один блюститель закона. Русские сомкнули строй, зажали Райделла и Шеветту в плотные клещи; Райделл чувствовал, что собравшаяся толпа их нервирует. А вот не хрен было выставлять свою машину на всеобщее обозрение. Теперь, когда Шитов шагал совсем рядом, стало слышно, как поскрипывает под его рубашкой броня. Он благоразумно припрятал пистолет и, как и подобает настоящему ков- бою, не выпускал изо рта китайскую "Мальборо". И куда же теперь? В полицейскую машину? Да нет, вроде бы к "Патриоту". Лучезарная улыбочка Фредди прямо напрашивалась на хороший удар каблуком, зато Уорбэйби глядел на приближающуюся процессию с чуть ли не большей, чем обычно, скорбью. - Снимите с меня эту хрень. Райделл сунул Уорбэйби под нос охваченное тонким стальным ободком запястье; рука Шевегты Вашингтон дернулась вверх. Стоило зрителям заметить наручники, как их безразличие словно ветром сдуло; послышался негромкий угрожающий рокот. Уорбэйби повернулся к Шитову. - Добыл? - Да. - Шитов похлопал себя по груди. - Здесь они, как миленькие. - Вот и прекрасно, - кивнул Уорбэйби. Он взглянул на Шеветту, на Райделла и наконец повернулся к Орловскому. - Сними с него наручники. Орловский взял Райделла за запястье и сунул в прорезь наручника магнитный ключ. - Садись в машину, - скомандовал Уорбэйби. - Они не читали ей "миранду", - запротестовал Райделл. - Садись в машину. Ты же у нас водитель, или забыл? - Скажите, мистер Уорбэйби, она что, арестована? Фредди мерзко хихикнул. Шеветта протянула Орловскому свое, все еще закованное, запястье, но тот уже засовывал магнитный ключ в карман. - Райделл, - печально вздохнул Уорбэйби, - садись в машину. Мы тут больше не нужны. Правая дверца серой машины распахнулась; полицейский (полицейский?), дремавший прежде на пассажирском сиденье, вышел наружу и потянулся. Черные ковбойские сапоги, длинный, угольно-черный плащ. Светлые волосы, не короткие и не длинные. От уголков рта - глубокие, словно стамеской вырубленные морщины. Бесцветные, водянистые глаза. Тонкие губы широко разошлись в улыбке, сверкнули искорки золота. - Это он. - Голос Шеветты Вашингтон срывался. - Он убил Сэмми. И тут высокий длинноволосый парень - тот самый, которого Райделл видел на мосту, только теперь он был на велосипеде - с разгона врезался в спину Шитова. Старый ржавый велосипед с крепким стальным багажником перед рулем тянул на добрую сотню фунтов, столько лее, а то и больше, весил металлолом, набитый в глубокую корзину переднего багажника, еще две сотни - сам лихой велосипедист. Шитов негромко хрюкнул и рухнул на капот "Патриота"; Фредди подпрыгнул, как ошпаренная кошка. Длинноволосый парень, похожий сейчас на взбесившегося медведя, перелетел через руль, упал на Шитова сверху и начал молотить его мордой о капот. Рука Орловского метнулась к пистолету, но в тот же момент Шеветта выхватила из ботинка отвертку и саданула его в спину. Бронежилет, конечно, не прошибла, но от удара коп качнулся. Безгильзовые боеприпасы и плавающий затвор обеспечивают невероятную скорострельность. Надсадный, душераздирающий вой, издаваемый современным оружием при автоматической стрельбе, ничуть не похож на ритмичный перестук древних пулеметов и автоматов. Первая очередь ушла в темное ночное небо; Шеветта Вашингтон повисла на правой руке Орловского. Орловский попытался повернуть ствол в ее сторону, но не сумел - вторая очередь полоснула в сторону моста. Из толпы раздались испуганные крики, люди хватали и прятали детей. У великого сыщика отвалилась челюсть, он явно не верил своим глазам. Орловский снова попытался вырвать руку из Шеветтиной хватки. Райделл стоял прямо за его спиной, и это было снова как тогда, с Кеннетом Тервп. Или - когда "Громила" выносил ворота шонбрунновской усадьбы. Он ударил Орловского ребром ботинка но голени, тот рухнул и третья очередь ушла вертикально вверх. Фредди попытался схватить Шеветту - и едва успел прикрыться драгоценным своим компьютером. Отвертка пробила тоненький чемоданчик насквозь; Фредди уронил его на землю, истошно завопил и отпрыгнул. Райделл поймал на лету расстегнутый наручник - тот самый, который висел недавно на его собственном запястье, - и дернул. Открыв правую дверцу "Патриота", он пролез на водительское место и втащил следом за собой Шеветту. Длинноволосый вес еще продолжал выяснять, что прочнее - русская голова или американский металл. Ключ. Зажигание. Райделл заметил на капоте радиотелефон и ВС-очки, вывалившиеся из кармана Шитова. Опустить стекло, схватить телефон и тускло-серый футляр, поднять стекло. Короткая очередь прошила длинноволосого, смела его на землю. Врубая задний ход, Райделл снова заметил того, золотозубого из коповозки. Золотозубый стоял, широко расставив ноги, и водил из стороны в сторону стволом. Правая рука сжимает оружие, левая сжимает запястье правой - все, как учили в Академии. Корма "Патриота" врезалась в какое-то препятствие, Шитов слетел с капота за компанию с ржавыми цепями и обрезками труб. Шеветта все еще рвалась наружу (и что же это она там забыла?), так что Райделлу приходилось придерживать ее за наручник и крутить баранку одной левой. Затем он выпустил наручник, чтобы перевести передачу с заднего хода на передний, и тут же вцепился в него снова. Следующим номером программы Райделл бросил "Патриота" на золотозубого; тот настолько увлекся стрелковыми упражнениями, что едва успел выскочить из-под колес. Шеветта оценила наконец ситуацию и захлопнула дверцу. "Патриот" проскочил в каком-то дюйме от края моста и едва не врезался в хвост огромного оранжевого мусоровоза. Последняя картина, которую Райделл увидел и боковом згркальцс, выглядела почти нереально, как обрывок горячечного бреда, а потому намертво врезалась в его память. Громада моста, похожая на затонувший, опутанный водорослями корабль, на заднем плане - предрассветное, чуть сереющее небо, на переднем - громоздкая фигура великого сыщика. Уорбэйби шагнул раз, другой и ткнул тростью в направлении удаляющегося "Патриота". Сейчас он сильно напоминал фокусника или волшебника, манипулирующего своим волшебным жезлом. Затем нечто, вылетевшее из трости, вышибло заднее стекло "Патриота"; Райделл заложил такой крутой правый вираж, что чуть не перевернул машину. - Господи... - Шеветта говорила медленно, недоуменно, словно только что проснулась и не совсем еще воспринимает окружающее. - Что это ты делаешь? Райделл не знал, что он делает, он просто делал. 24 ПЕСНЯ СТАЛЬНОЙ РЕПТИЛИИ Свет вырубился, Скиннерову комнатушку залила густая, чернильная темнота. Ямадзаки встал со стула, нашел Шеветтин спальный мешок, нащупал фонарик. Яркое белое пятно скользнуло по стенам, задержалось на кровати. Скиннер спал, укрывшись двумя одеялами и рваным спальником, из угла открытого рта сочилась тонкая струйка слюны. Ямадзаки осмотрел надкроватную полку. Маленькие стеклянные баночки со специями, банки побольше с винтами, гайками и шурупами, черный бакелитовый телефон с диском - живое напоминание о том, откуда взялось выражение "набрать номер". Разноцветные колесики клейкой ленты, мотки толстой медной проволоки, рыболовные снасти - или что-то на них похожее, Ямадзаки не очень в этом разбирался - и, наконец, свечные огарки, штук десять, стянутые черной резинкой, пересохшей и растрескавшейся. Зажигалка нашлась быстрее - она лежала на самом естественном месте, рядом с примусом. Ямадзаки оплавил самый длинный из огарков в пламени зажигалки, прилепил его к блюдцу и зажег. Узкий оранжевый язычок испуганно заметался и потух. С фонариком в левой руке Ямадзаки подошел к окну, закрыл его поплотнее, подоткнул две грязные тряпки - не очень эквивалентную замену утраченных сегментов витража. На этот раз свечка не потухла, хотя пламя и колебалось - по комнате все еще гуляли сквозняки. Ямадзаки вернулся к окну. Все огни на мосту погасли, и он исчез, растворился в темноте. Дождь лупил по стеклам в упор, почти горизонтально; крошечные капельки прорывались сквозь трещины и щели, холодили лицо. А ведь эту комнату, подумал Ямадзаки, можно превратить в первоклассную камеру- обскуру. Вынуть из витража миниатюрное центральное стеклышко, чем-нибудь закрыть остальные сегменты, и на противоположную стену спроецируется перевернутое изображение. Ямадзаки слышал, что центральная опора, удерживающая на себе середину моста, считалась когда-то одной из лучших в мире камер-обскур. Свет, проникавший в ее темную утробу через крошечное отверстие, рисовал на дальней стене исполинскую картину изнанки моста, ближайшего устоя и водных просторов. А теперь в этих мрачных казематах поселились самые нелюдимые обитатели моста; Скиннер настоятельно советовал воздержаться от какого бы то ни было с ними общения. - Это тебе не Остров Сокровищ, никаких таких Мэнсонов [Чарльз Мэне он глава небольшой сатанинской секты, зверски убившей актрису Шарон Тэйт (жену режиссера Романа Поланского) и всех собравшихся у нее гостей] там нет, но ты, Скутер, все равно к ним не лезь. Ребята как ребята, только не любят они гостей, не любят - и все тут. Ямадзаки подошел к стальному канату, разделявшему комнату пополам. Скиннерова халупа сидела па канате, небольшая его часть, выступавшая над уровнем пола, напоминала малую поправку, едва проглядывающую при компьютерном представлении поверхности, описываемой сложной математической формулой. Ямадзаки нагнулся и потрогал стальной горб, отполированный сотнями чьих-то рук. Каждый из тридцати семи тросов, составлявших канат, был сплетен из четырехсот семидесяти двух жил, каждый из тросов выдерживал - всегда, в том числе и сейчас, в этот самый момент - нагрузку в несколько миллионов фунтов. Позвоночник... нет, даже не позвоночник, а спинная струна, хорда исполинской реликтовой рептилии, чудом дожившей до нашего времени. И по ней, по этой хорде, струится информация, смутная и темная, как даль геологических эпох. Доисторическая тварь не совсем еще утратила подвижности - мост вибрировал под напором ветра, натягивался и сжимался при смене жары и холода, стальные когти его огромных лап цепко держались за материковую платформу, укрытую донным илом, за скалу, почти не пошевелившуюся даже при Малом великом землетрясении. Годзилла. Ямадзаки зябко поежился, вспомнив давние телевизионные репортажи. Он тогда был в Париже, с родителями. Теперь на развалинах Токио вырастили новый город. Да, кстати. Он подобрал с пола Скиннеров телевизор, поставил его на стол и начал рассматривать. Экран вроде бы в порядке, просто вывалился из корпуса и повис на короткой пестрой ленте кабеля. Ямадзаки приложил тускло-серый, с округлыми углами прямоугольник к пустой рамке, нажал большими пальцами, что-то щелкнуло, и экран сел на место. Только будет ли эта штука работать? Он нагнулся, высматривая нужную кнопку. Вот эта. ВКЛ. По экрану побежали красно-зеленые полосы, через секунду они исчезли, в левом нижнем углу вспыхнула эмблема NHK. - ...Наследник Харвуда Левина, создателя и единоличного владельца одной из крупнейших рекламных империй, покинул сегодня Сан-Франциско, где провел, согласно нашим конфиденциачьным источникам, несколько дней. Непропорционально длинное и все же симпатичное лицо. Тяжелый, лошадиный подбородок прячется в поднятый воротник плаща. Широкая белозубая улыбка. - Его сопровождает... - Прямо на камеру идет стройная темноволосая женщина, закутанная в нечто черное и - тут уж никаких сомнений - умопомрачительно дорогое, на коротких черных сапогах поблескивают серебряные шпоры. - ...Мария Пас, дочь падуанского кинорежиссера Карло Паса. Лицо Марии Пас известно каждому, кто хоть немного следит за светской хроникой. Все вопросы, касающиеся цели этого неожиданного визита, остались без ответа. Известное каждому - и очень несчастное, чуть ли не заплаканное - лицо исчезло, теперь по экрану ползли бронетранспортеры, снятые в инфракрасном свете. Японские миротворческие силы продвигаются к местному аэропорту какого-то богом и людьми забытого новозеланского городка. - ...Потери, вина за которые возлагается на запрещенный Фронт освобождения Саут-Айленда. Тем временем в Веллингтоне... Ямадзаки попробовал переключить канал. Несколько секунд красно-зеленого мелькания, и на экране проступил портрет Шейпли, заключенный в аккуратную рамочку. Документальная постановка Би-би-си. Лицо спокойное, серьезное, далее чуть гипнотичнос. После двух безуспешных попыток поймать что-нибудь другое Ямадзаки прибавил громкость, голоса британских актеров отодвинули в сторону все прочие звуки - и завывание ветра, и гудение тросов, и скрип фанерных стен. Он сосредоточился на хорошо известной истории, с хорошо известным - хотя и не очень хорошим - концом. Джеймс Делмор Шейпли привлек к себе внимание антиспидовой промышленности в самые первые месяцы нового тысячелетия. Тридцатилетняя проститутка мужеского пола, он был инфицирован уже двенадцать лет. В тот момент, когда доктор Ким Кутник, работавшая в Атланте, штат Джорджия, сделала свое открытие, Джеймс Шейпли отсиживал в тюрьме двухсотпятидесятидневный срок за непристойное поведение в общественном месте (его статус ВИЧ-инфицированного должен был повлечь за собой значительно более серьезные обвинения, однако судьи этого "не заметили"). Ким Кутник, работавшая на компанию "Шарман", филиал "Сибата Фармасьютикалс", просматривала медицинские карты заключенных. Ей были нужны личности вполне определенного - и экзотического - плана: ВИЧ-инфицированные не менее десяти лет, не проявившие за это время никаких болезненных симп- ТОМОВ и имеющие в крови нормальное (либо, как в случае Шейпли, повышенное) количество т-лимфоцитов. Шармановские лаборатории атаковали СПИД по многим направлениям; одно из них было связано с надеждой обнаружить и выделить мутантные штаммы вируса. Многие биологи считали, что высокая, практически стопроцентная летальность единственной известной на тот момент генетической разновидности ВИЧ противоречит законам естественного отбора. Вирус рубит сук, на котором сидит: распространяясь без помех, он не сегодня, так завтра уничтожит человечество, единственную свою питательную среду. Уничтожит самого себя. (Другие ученые столь же убежденно утверждали, что необычно долгий инкубационный период СПИДа не даст человечеству погибнуть.) Собственно говоря, идея выделить непатогенные штаммы вируса и применить их для подавления штаммов легальных была выдвинута лет на десять раньше, однако так и осталась идеей: "этические" соображения не позволяли проводить прямые эксперименты на людях. Шармановские исследователи опирались на идеологию этих старых работ: если вирус хочет жить, он не должен убивать своею "хозяина". Исследовательская группа, куда входила и доктор Кутник, намеревалась вакцинировать пациентов на стадии СПИДа сывороткой из крови ВИЧ-положительных индивидуумов - в надежде на вытеснение летального штамма безвредным. Поиски таких индивидуумов были поручены семерым вирусологам, в том числе и Ким Кутник. Она решила начать прямо с ближайшей тюрьмы. Первоначальный отбор выявил шестьдесят шесть заключенных, которые: а) были инфицированы вирусом иммунодефицита человека десять и более лет назад; и б) не имели никаких жалоб на здоровье. Одним из этих шестидесяти шести был Дж. Д. Шейпли. Действие переместилось в Рио-де-Жанейро, в патио [Патио - крытый двор.] загородного особняка. Доктор Кутник (чью роль исполняла молоденькая английская актриса) вспоминала свою первую встречу с Шейпли. - Трудно сказать, что поразило меня больше - количество т-лимфоцитов в крови Шейпли, значительно превышавшее норму, или его ответы на вопросник, из которых следовало, что Шейпли не больно-то следовал нормам "безопасного секса". Шейпли произвел на меня впечатление очень искреннего, отзывчивого и, как это ни странно, очень невинного человека. Мой вопрос об оральном сексе заставил его смутиться и покраснеть. Затем он рассмеялся и сказал... он сказал... - "Кутник" потупилась, ее щеки вспыхнули пунцовой краской. - Сказал, что "сосет - с хлюпом и досуха". Конечно же, - продолжила актриса, - в те дни все наши представления о путях распространения инфекции базировались на догадках и предположениях. Странно подумать: не было проведено ни одного прямого эксперимента по выявлению механизма передачи. Ямадзаки выключил телевизор. Федеральный закон о добровольных участниках экспериментов по борьбе со СПИДом и ходатайство доктора Кутник позволят Шейпли выйти из тюрьмы. "Безбожные и безнравственные" эксперименты шармановской группы, связанные с переливанием людям, умирающим от СПИДа, "нечистой крови", встретят яростное сопротивление со стороны христианских фундаменталистов. Эксперименты застопорятся - в тот самый момент, когда Ким Кутник получит первые обнадеживающие результаты. Состояние пациентов, имевших половые сношения с Шейпли, заметно улучшится, они явно пойдут на поправку. Взбешенная Кутник уволится с работы, увезет ничего не понимающего Шейпли в стоящую на пороге гражданской войны Бразилию, найдет щедрых спонсоров и продолжит свои исследования - там к таким вещам относятся просто и по-деловому. Все бы хорошо, не будь у этой истории такого печального конца. Лучше уж сидеть при свечке и слушать песню стальной рептилии. 25 ХОТЬ ВБРОД, ХОТЬ ВПЛАВЬ Он все говорил, что он из Теннесси и что он в гробу видал все эго говно. А она оставила уже всякие надежды дожить до завтра, так он гнал машину, а и доживешь, так что толку - все равно поймают копы или этот, который застрелил Сэмми. Она все еще не могла понять, как и что случилось, и ведь этот мужик, который вырубил краснорожего, - это же точно был Найджел. И его все тянуло куда-то направо от Брайанта, и тогда она сказала ему свернуть по Фолсом налево, ведь если эти суки и вправду висят на хвосте, так нужно выезжать на Хайт, лучшего места, чтобы затеряться среди людей, и не придумаешь, сама-то она точно намеревалась двинуть туда при первой же возможности. А "форд" был точь-в-точь такой же, как у мистера Маттьюза, директора Бивертонской колонии. И она пыталась заколоть этого типа отверткой, это подумать только, никогда бы от себя такого не ожидала. А потом сломала этому черному парню, который с такой мощной прической, его компьютер. И этот чертов браслет на левом запястье, а другая его половинка, открытая, болтается на короткой, в три звена, цепочке. Он оторвал правую руку от руля и схватился за пустой наручник. Что-то такое с ним сделал - вслепую, не отрывая глаз от улицы. Отпустил. И зачем это, интересно, он его защелкнул? - Зачем ты его защелкнул? - Для твоей же пользы. А то зацепишься за дверную ручку или еще за что... - А теперь сними. - Дай ключ - сниму. - Что же мне, так теперь и ходить? Она побренчала наручниками перед самым его носом. - Засунь в рукав. Это же "береттовские" наручники. Серьезная штука. Ему вроде как нравилось, что наконец-то нашлась тема для разговора, даже машину повел вроде как поспокойнее. Карие глаза. Не старый, лет двадцать с небольшим. Дешевая, насквозь мокрая одежда. Волосы не темные и не светлые, серединка на половинку, подстрижены слишком уж коротко, но не так коротко, чтобы было ясно, что это нарочно, из пижонства. А мышца на нижней челюсти все ходит и ходит, словно он жует резинку, только он ничего не жует. - Куда мы едем? - А я-то откуда знаю? - Он прибавил газа. - Это же ты сказала "налево". - Кто ты такой? - Райделл. - Его глаза на мгновение оторвались от дороги, скользнули по Шеветте. - Берри Райделл. - Барри? - Берри [Берри (англ.) - ягода.]. Вроде малины. Или волчьей ягоды. Кой хрен, это же большая улица, фонари и все такое... - Направо. - И куда же я должен... - Направо! - О'кей. - Он крутанул руль. - И куда ж это мы? - На Хайт-стрит. Ночью там много народа, а копы и носа не суют. - И бросим там машину? - Отвернись на две секунды, и от нее останутся одни воспоминания. - Банкоматы в этих краях водятся? - А то. - Ну да, вот он и есть. На поребрике "Патриот" сильно тряхнуло, из рамы заднего окна посыпались осколки пуленепробиваемого стекла. Кто же это его выбил? - удивилась Шеветта. И когда? Я же все время здесь была... Он выудил из насквозь мокрого бумажника кредитную карточку, затем - вторую, третью. - Без денег нам никак, придется попробовать. А если ты хочешь выскочить из машины и сделать ноги, так за ради бога. - Он пожал плечами. - Никто тебя не держит. А потом он вытащил из кармана куртки очки, те самые. И телефон. Как только в "Диссидентах" потух свет, она внаглую выхватила этот телефон прямо из пальцев Коудса. Ведь Лоуэлл, он всегда говорил, что в неприятности лучше не попадать, а если уж попал, нужно иметь под рукой телефон, без чего другого можно и обойтись, только не без телефона. А этот, бритоголовый, перетопчется как-нибудь. Ну а этот, бзикнутый, который машину гнал, кинул ей на колени и засранцевы очки, и телефон и буркнул: - Забирай свою хурду-мурду. А потом он хлопнул дверцей машины, подошел к банкомату и начал совать в него карточки. Банкомат чуть подумал и вылез из бронированной будки, осторожно и вроде как стеснительно, они всегда так делают, и камеры тоже высунулись - следить, чтобы клиент ничего такого не выкинул. А он стоял, прищелкивая пальцами правой руки, и рот такой, будто свистит он, но свиста никакого не было. Шеветта взглянула на футляр с очками и телефон и еще раз удивилась, чего она сидит здесь, он же, считай, хороший дал совет - делай, говорит, отсюда ноги. В конце концов он вернулся, пересчитывая на ходу толстую пачку денег, сунул деньги в передний карман джинсов, плюхнулся на водительское место, захлопнул дверцу и швырнул - окно с его стороны было открыто - одну из карточек под ноги банкомату, который задом, словно рак, втягивался в свою скорлупу. - Ума не приложу, как это они сумели с такой скоростью аннулировать эту штуку, и добро бы у Фредди был компьютер, так ты же ему его раздолбала. Чуть помедлив, он отправил следом за первой карточкой и вторую. И третью. Лексановый щит банкомата с грохотом опустился, карточки остались снаружи, лежат на мостовой в свете галогенных прожекторов и на каждой поблескивает крошечная голограмма. - Так их же кто-нибудь подберет, - удивилась Шеветта. - На что я и надеюсь, - ухмыльнулся этот. - Подберет и уедет с ними куда подальше. Лучше всего - на Марс. А потом он врубил передачу, "форд" подпрыгнул и выскочил на улицу задом, чуть не столкнувшись с какой-то другой машиной, и тут сразу визг тормозов и длинный отчаянный вой сигнала, и машина обогнула их в каком-то дюйме, и водитель ее тоже, наверное, кричал, потому что рот его превратился в большое черное "О", только крика не было слышно, и та часть Шеветты, которая все еще оставалась курьером, была в полном восторге - ведь сколько раз эти гады подрезали ее, просто не сосчитать. - Вот же мать, - сказал этот и начал дергать рычаг передач, и дергал, пока не нашел ту, что нужно, и тогда они поехали нормально. Наручник болезненно натирал воспаленное место, где висела когда-то эта красная гадюка. - Ты коп? - спросила Шеветта. - Нет. - Охранник? Вроде как эти, гостиничные? - Ага. - Ну и что ты намерен делать? Парень этот, охранник там или кто он, молчал. По его лицу мелькал свет уличных фонарей и вывесок. - Вляпался в говно, так надо выбираться. Хоть вброд, хоть вплавь. 26 "ЦВЕТНЫЕ ЛЮДИ" Райделл свернул в переулок, заглушил мотор и вылез из машины. И прибалдел. Однорукий, одноногий человек катился на роликовой доске. Инвалид лежал на ней животом и отталкивался от мостовой странными, вихля- ющими взмахами двух сохранившихся конечностей. Как недорезанная в лаборатории лягушка. Правая рука и левая нога (ступни на ноге не было) позволяли ему сохранять хоть какую-то симметрию движений. Серое, землистое лицо словно впитало цвет грязного бетона. Райделл и под страхом смерти не сумел бы ответить, к какой из человеческих рас принадлежит этот кошмарный персонаж. Все его тело было затянуто в черный резиновый чехол, сшитый, по всей видимости, из автомобильных камер, шевелюра (или лысина?) пряталась под черной вязаной шапочкой. Человек катился прямо по не успевшим еще высохнуть лужам; проезжая мимо Райделла, он взглянул вверх и сказал: - Хочешь со мной поговорить? Хочешь со мной поговорить, так заткни на хрен хлебало... Сзади и чуть справа что-то негромко звякнуло. То ли наручники, то ли цепочки многочи