трым, цепким взглядом - голубые, чуть прищуренные глаза над черной, заляпанной белым полумаской. Дальше - две долговязые фигуры в светло-зеленых лабораторных халатах и красных, по локоть длиной, резиновых перчатках, черные лица густо размалеваны желтоватым гримом. Кто это - врачи, провожавшие в могилу одного пациента за другим, пока не явился миру великий Шейпли? Или сотрудники бразильских биомедицинских компаний успешно и с немалой для себя выгодой превратившие Шейпли из неграмотного проститута (а вот такого слова вроде бы нет) в бесценный источник надежды, источник спасения. А вот и главные герои сегодняшнего карнавала. Немые и безучастные, завернутые в плотный молочно-белый пластик, они лежат на двухколесных тележках, изготовленных здесь же, на мосту, и применяемых обычно для перевоза громоздких предметов. Каждую из тележек катят четверо людей, мужчины и женщины, черные и белые, старые и молодые. Ни в одежде катальщиков, ни в их поведении нет ничего примечательного - если только не считать примечательной подчеркнутую буд- ничность, резко отличающую их от остальных участников шествия... Нет, все-таки есть, подумал Ямадзаки. Они молчат и смотрят только вперед, словно не замечая зрителей. Немые и безучастные, как и те, завернутые в пластик... - Бедняга Найджел, - вздохнула торговка книгами. - Делал тележку на продажу, а получилось, что для себя. - Эти люди погибли в грозу? - осторожно поинтересовался Ямадзаки. - Ну уж только не Найджел. - Женщина окинула чужака цепким, подозрительным взглядом. - Весь как решето, какая уж там гроза... Семь тележек, семь покойников, на этот раз никаких сомнений в подсчете не возникало. Следом за ними появились мужчина и женщина с большой ламинированной литографией. Ввалившиеся щеки, огромные, горящие состраданием глаза; глядя на эти приторно-сладкие портреты, Ямадзаки неизменно испытывал почти физическую тошноту. В самом конце процессии приплясывала и кривлялась маленькая ярко-красная фигурка. Бесхвостый, безрогий чертенок с древним, непомерно огромным АК-47. Затвора у автомата нет, вместо магазина торчит кривой деревянный брусок, грозное когда-то оружие выкрашено в красный цвет, превратилось в бутафорию, ритуальную принадлежность. Все предельно ясно. Красный чертенок символизирует ненужную, от начала до конца бессмысленную смерть Шейпли. Жуткую пер- возданную глупость, гнездящуюся в самой сердцевине мироздания. - Скиннер-сан? - Записная книжка раскрыта, включена, готова к работе. - Сегодня я видел процессию. Покойников уносили с моста на берег. Людей, погибших во время грозы. - Здесь их класть некуда. В воду тоже нельзя. Раньше сбрасывали, а теперь город уперся рогом и ни в какую. Мы передаем их в крематорий. Некоторые люди против огня, так мы хороним их на Острове Сокровищ. Тоже не лучший выход, если учесть, что за публика там живет. - Многие элементы процессии были связаны с Шейпли, с его биографией. Скиннер кивнул. За все время разговора глаза его ни разу не оторвались от маленького, с почтовую открытку, экрана телевизора. - Дети в масках Шейпли, чернокожие мужчины, одетые и загримированные под белых врачей, портрет... Скиннер безразлично хмыкнул. - , Я уж почти и забыл, как это бывает, - пробормотал он через пару секунд. - Все сижу здесь в четырех стенах как проклятый. - А в конце - маленький человечек, весь в красном, с автоматом. Он плясал и кривлялся. - У-гу, - кивнул Скиннер. Ямадзаки нажал кнопку "Транскрипция и перевод". Во мне-то этого вируса нет. Защитного, прививочного. Этого кусочка Шейпли, который теперь во всех. В моем воз- расте вроде и ни к чему, да я и вообще не люблю медицину. Никогда не любил. И того, другого, я тоже как-то не подцепил, хотя возможностей было сколько угодно. Впрочем, ты слишком молод и не понимаешь, как это было, что мы тогда ощущали. Ну да, я знаю, вам теперь кажется, что все времена рядом, рукой подать, ведь все для вас записано, включай - и словно живешь в прошлом. Цифровая форма. А хрен ли в той форме, в том проигрывании? Вы же все равно не помните, что это было за ощущение - наблюдать, как горы трупов громоздятся все выше и выше. Не столько, правда, у нас, как в других местах - Таиланд, Африка, Бразилия, но мы дрожали заранее, знали, что скоро и наша очередь. К нам эта штука только подбиралась. Медленно-медленно, ретровирусы - они всегда так. Помню, мы как-то говорили с одним мужиком, у него был уже вирус, этот, который старый, и он потом от него загнулся; так вот, мы с ним вспоминали, как жилось в это клевое, но совсем, к сожалению, короткое время, когда многие люди стали трахаться направо и налево, считая, что в этом нет ничего страшного, никто от этого не пострадает, многие люди, и мужики, и даже женщины. Им-то, женщинам, всегда приходилось беспокоиться, они всегда рисковали подзалететь, а дальше - новый риск, можно умереть при родах, или при аборте, а если все и благополучно, все равно жизнь уже станет другая, не такая, как раньше. А вот в это, про какое я говорю, время и пилюли появились, и прочее, и уколы ото всяких там болезней, и от тех даже, от которых люди гнили и мерли как мухи - раньше мерли. Да, Скутер, времечко было что надо. А потом появляется эта штука, и все опять, как раньше, еще во сто раз хуже. Мы въезжаем в третье тысячелетие, весь мир на хрен меняется, не узнать, в Европе уже начались гражданские войны, а этот самый СПИД все борзеет и борзеет. Ты же знаешь, на кого только вину не сваливали, одни говорили, что это все гомики, другие - что ЦРУ, и еще про американскую армию, про какой-то там форт в Мэриленде. И что какие-то там придурки трахали в жопу зеленых макак и заразились, и от них все и пошло, вот ей-же-ей, так прямо и говорили - и сами тому верили. А ты знаешь, что это было в действительности? Люди. Слишком уж много их стало, Скутер, слишком уж много. Летали хрен знает куда, а потом возвращались, носились по свету как очумелые. Ну уж тут-то обязательно кто-нибудь подхватит микроба-другого и привезет домой в подарок. Маленькой стала она, эта долбаная планетка, от любого места до любого - пара часов пути. Вот так мудила этот грешный, Шейпли, тоже прихватил где-то вируса, только у него оказался другой штамм, мутантный, которого можно носить в себе сколько хочешь, и он тебя не убьет. И вообще ни хрена тебе не сделает, только сожрет того, старого. А насчет, что он - Иисус, так хрень это собачья, не верю я и никогда не верил. Я и в самого-то Иисуса не верю. - А кофе там остался? - Сейчас, только накачаю примус. - Видишь, Скутер, эту дырочку в насосе, маленькая такая? Капни туда чуть-чуть масла. У поршня кожаный колпачок, нужно, чтобы он был чуть влажный. 31 С ВОДИТЕЛЬСКОЙ СТОРОНЫ Пуля прошила стенку, зацепила, наверно, какой-то провод, и зажегся свет. Вторую пулю Шеветта увидела - не пулю, конечно, а то, как в пупырчатой обивке кресла появилось отверстие. Шеветта застыла. Некто, сидящий у нее в голове, медленно и неохотно ВПИТЫРЭЛ два жизненно важных урока. Первое: стреляют. Второе: так вот что такое пуля - это когда сперва дырки не было, а через секунду она есть. И ничего между. Ты видишь, что это случилось, но не успел заметить, как это случилось. Потом она опустилась на четвереньки и поползла, ведь нельзя же просто так стоять и ждать, пока тебя продырявят. За фут до двери она ухватилась правой рукой за край холодильника и встала. И заглянула в освещенную наружным светом кабину. На полу рядом со скомканными черными брюками поблескивает связка ключей. Серый продолговатый брелок сделан из того же пупырчатого материала, что и пробитое пулей кресло. Коврик между правым и средним сиденьями сплошь изрешечен. Остро пахнет порохом. И гарью, наверное, - вон ведь какие края у дырок, черные и вроде как оплавленные. И все это время убийца орал. Хриплые бешеные вопли отскакивали от стен и скрытого во тьме потолка, возвращались гулким, многократным эхом. Шеветта прислушалась. Что-то насчет, что они (кто - они?) - лучшая рекламная компания в мире и как они втюхали публике Ханнис Миллбэнк, а теперь втюхают и этот "Санфлауэр". Если только она правильно все разобрала. - Я здесь, у двери, с водительской стороны. Райделл. Сидит на корточках, в двух шагах от распахнутой настежь дверцы. - Он забыл здесь ключи, - сообщила Шеветта. - Ничего придурок не соображает - вон же куда учесал, к этому павильону, где был "Мир мечты". - А если вернется? - Непременно вернется, если мы будем здесь долго валандаться. Слушай, подползи сюда и кинь мне их, ладно? Шеветта снова опустилась на четвереньки, проползла в дверь, протиснулась между сиде- ньями. Краем глаза увидела голову Райделла. Подобрала с полу ключи, швырнула их куда-то в направлении дверцы, а затем схватила свои брюки и попятилась назад, в спальню. Торопливо одеваясь, она поймала себя на идиотском желании спрятаться в холодильник. Подтянуть колени к груди, пригнуть, сколько можно, голову и попробовать, а вдруг получится, не такой уж он и маленький... - А почему бы тебе не лечь на пол? - прервал ее размышления Райделл. - Лечь на пол? - Минимальная площадь поражения. - Чего? - Он ведь снова начнет стрелять. Вот сейчас, когда я... Звук запускаемого двигателя. Новые дырки в стекле и дождь мелких бритвенно-острых осколков оказались лучшими доводами, чем любые слова, - Шеветта послушно шлепнулась на пол. Ар-Ви дернулся назад, круто повернул налево и снова замер. Райделл сдавленно ругался, пытаясь найти какую-то нужную ручку или кнопку, а тем временем невидимый великан раз за разом обрушивал на машину мерные сокрушительные удары стотонной кувалды. Райделл разобрался наконец в незнакомом управлении, машина рванула вперед. Шеветта и сама не заметила, в какой момент она закричала. Ни слов, ничего - просто дикий, истошный вопль. Машина чуть не опрокинулась на повороте, и Шеветта подумала, что этот огромный Ар-Ви вряд ли предназначен для такой езды. Они мчались все быстрее и быстрее, похоже - куда-то вверх. - Абзац. Шеветта успела еще подумать, что голос Райделла звучит совсем обыкновенно, даже скучно, и тут через мгновение они протаранили ворота или что-то еще в этом роде, и это было, как однажды в Лафайет-парке, когда она слишком уж резко тормознула, прижимаясь к обочине, и собралась целая куча народу, и они все объясняли и объясняли ей, как это вышло, что она врезалась головой в бетонку, и она все вроде как понимала, но тут же забывала снова, вчистую. Она снова была в Скиннеровой комнате, читала в "Нэйшнл Джиогрэфик" статью про Канаду, как распалась та Канада на пять отдельных государств. Запивала соленые крекеры молоком, прямо из картонки. А Скиннер лежал в кровати, смотрел по телевизору один из своих любимых исторических фильмов. Смотрит и комментирует, что вот он смотрит эти фильмы всю свою жизнь и они с каждым годом все лучше и лучше. Как сперва они были еще черно-белые и такие вроде как дерганые, солдаты носились по экрану, как наскипидаренные, и еще это жуткое зерно, и небо все в царапинах. Как постепенно люди стали в них двигаться нормально, без рывков этих и помедленнее, и цвет появился, сперва плохой, а потом - получше, и зерно становилось все мельче и мельче, и даже царапины куда-то исчезли. И все это, сказал он, дерьмо собачье, потому что каждое такое улучшение - это не то, как все по-настоящему было, а чье-то там личное представление, как оно должно было выглядеть, нажал бы он пару других кнопок, и все было бы так же вот гладко, но совсем иначе. И все равно, добавил он, какая это была потрясуха, особенно сперва, все равно что Билли Холидей, когда слушаешь запись, очищенную от треска и дребезжания. Билли Холидей - это был такой парень, вроде Элвиса, тоже в костюме с блестками, но только вроде бы помладше и не толстый - так, во всяком случае, представлялось Шеветте. Скиннер снова сел на своего любимого конька, насчет истории. Как она превращается в пластик - и делается пластичной, податливой. Шеветта слышала все это сто уже, наверное, раз, но она старалась показывать Скиннеру, что внимательно слушает его рассуждения, а то ведь он такой - надуется и замолчит на несколько дней. Потому она оторвалась от фотографии, где ликующие, распаленные девицы размахивали бело-голубыми флагами Квебека, и взглянула на Скиннера, и вдруг увидела, что рядом с ним сидит мама, ослепительно прекрасная, грустная и вроде как усталая - точно такая, какой она бывала, когда вернется с работы, но не успеет еще смыть косметику. - Он прав, - кивнула мама. - Мама? - Прав насчет истории. Насчет, как они ее изменяют. - Мама, ты... - Это делали, делают и будут делать, ничего нового в этом нет. Просто фильмы изменились на памяти одного поколения, вот и заметно. Шеветта заплакала. - Шеветта-Мария, - сказал напевный, почти позабытый голос. - Ты расшибла голову и потеряла сознание. 32 ФАЛЛОНТАУН - Так ты хорошо знаешь этого парня? - спросила Шеветта. Каждый раз, когда Райделл вдавливал тормозную педаль, раздавался противный скрип стекла. Подмести бы здесь, так для этого нужно останавливаться, а времени нет. И швабры нет. На первый случай он ограничился тем, что подобрал на обочине ржавую гнутую монтировку и начисто вышиб остатки ветрового стекла, а то ведь с этими пробоинами дальше первого дорожного патруля не уедешь. - Я работал с ним в Лос-Анджелесе. Он скинул скорость и осторожно обогнул в клочья изодранную покрышку тяжелого грузовика. Черная и чеигуйчатая, она валялась на грязном гудроне, как шкура, сброшенная при линьке каким-то чудовищем. - А то я боюсь, не оказался бы он вроде этой самой миссис Эллиот. Тоже ведь твоя знакомая. - Да какая там знакомая, - вздохнул Райделл. - Попутчица, перекинулись в самолете парой слов - вот и все знакомство. Ну а если уж Саблетт - подставка, так тогда весь мир - сплошной тайный заговор. Тогда уж мне впору беспокоиться, кто такая, скажем, ты. Вместо того чтобы беспокоиться, а не прицепил ли Лавлесс - или та же самая миссис Эллиот - к этой таратайке маленький такой, незаметненький маячок? И не приглядывает ли сейчас за ними недреманое око "Звезды Смерти"? А то ведь говорят, что она, "Звезда" эта самая, может прочитать заголовки в газете, а по хорошему, отчетливому следу определит и размер обуви, и фирменную марку. В свете фар возник деревянный крест футов двадцати высотой с надписью: "НАСТРОЙСЯ" - на перекладине - и: "НА ЕГО ПРИСНОСУЩИЙ КАНАЛ" - на столбе. Там, где полагалось бы быть голове Иисуса, висел древний портативный телевизор. Неизвестные герои успели издырявить экран пулями. Мелкашка или пистолет двадцать второго калибра. - Похоже, подъезжаем. Шеветта недоверчиво хмыкнула, взяла с соседнего сиденья бутылку воды, прихваченную на "шелловской" заправке, сделала пару глотков, обтерла ладонью горлышко и протянула бутылку Райделлу. Райделл прошибал ворота молла в святой надежде сразу же вывернуть на один из главных хайвэев. Снаружи молл выглядел как невысокий штабель грязно-желтого кирпича, все его окна были заколочены листами жуткого, под цвет вчерашней блевотины, пластика, получаемого термопрессовкой мелко искрошенных отходов. Покрутившись на огромной, отгороженной высоким забором автостоянке, где сейчас не было ничего, кроме нескольких старых, в хлам разбитых машин да каких-то рваных матрасов, он обнаружил покосившиеся, настежь распахнутые ворота, но никакого хайвэя за ними не оказалось. Никакого, только узкое заброшенное четырехполосное шоссе. В довершение всех радостей одна из лавлессовских пуль прошила навигационный компьютер, карта застыла на центральных кварталах Санта-Аны и полностью игнорировала все попытки вывести на экран что-нибудь более злободневное. Судя по мерзостному запустению, Лавлесс выбрал для своих игр окраину одного из городков, выраставших, как грибы-поганки, на границе обжитых районов с пустыней и заброшенных, обезлюдевших, когда обрушилась евровалюта. Шеветта Вашингтон свернулась калачиком на полу рядом с холодильником и не реагировала ни на голос, ни на что. Райделл очень боялся, не зацепило ли ее пулей, но не мог этого проверить - останавливаться, не отъехав подальше от молла, было рискованно. Да нет, успокаивал он себя, вырубилась от напряжения, вот и все. И крови нигде не видно. Миль через десять показалась "шелловская" заправка. "Шелловская" - судя по столбам, на которых крепилась когда-то вывеска. Дверь мужского туалета сорвана с петель, на двери женского висит большой ржавый замок. Кто-то расстрелял попкорновый автомат из автомата крупнокалиберного. Райделл обогнул заправку и увидел самый настоящий старинный трейлер - точно такой же "Эрстрим" был в Тампе у одного из отцовских соседей. Невысокий старик в красном комбинезоне стоял на коленях рядом с тлеющим хибати [Хибати - японская жаровня.] и помешивал что-то в кастрюльке, рядом с ним сидели два черных Лабрадора. Райделл заглушил мотор, проверил, дышит ли Шеветта, и выпрыгнул из кабины. Старик встал, распрямился и вытер ладони о комбинезон. Над его лицом нависал длинный, дюймов в девять, козырек оливково-зеленой рыбацкой шапочки, "шелловская" эмблема на левом нагрудном кармане выгорела до полной неразборчивости. - Ты заблудился? - спросил старик. - Или есть проблемы? Выглядел он лет на семьдесят с хвостиком. С длинным хвостиком. - Нет, сэр, никаких проблем, но что я заблудился, так это точно. - Райделл посмотрел на лабрадоров. Лабрадоры смотрели на Райделла. - Только эти ваши собаки - они, похоже, не очень мне рады. - Редко видят чужих, - пожал плечами старик. - Да, сэр, - кивнул Райделл. - Я так и думал, что редко. - У меня и пара котов есть. Покупаю им всем сухой корм. Коты - те иногда птицу еще поймают, мышку. Заблудился, говоришь? - Да, сэр, заблудился. Я не знаю даже, в каком мы штате. - А кто это знает? - презрительно сплюнул старик. - Когда я, сынок, был в твоем возрасте, все это вместе называлось Калифорния, как то и назначено Господом. Теперь говорят, что здесь Южная, но только ты знаешь, что это такое в действительности? - Нет, сэр. А что? - Большая куча все того же дерьма. Вроде как баба, обосновавшаяся в долбаном Белом доме. Старик снял шапочку, достал из кармана засаленный носовой платок, вытер со лба пот и водрузил шапочку на прежнее место. На темной от загара лысине четко выделялись серебристо-белые шрамы. Рак кожи... - Так ты, говоришь, заблудился? - Да, сэр. У меня сломалась карта. - А простую, бумажную, ты понимаешь? - Да, сэр. Понимаю. - А что это за чертовщина с ее головой? Старик смотрел куда-то вдаль, мимо Райделла. Райделл повернулся и увидел Шеветту. Шеветта сидела на водительском месте рядом с открытой дверцей и смотрела прямо на них. - Это у нее такая прическа, - неуверенно объяснил он. - Ну ни хрена себе, - покачал головой старик. - А так ведь была бы вроде как и хорошенькая. - Да, сэр, - согласился Райделл. - Видишь эту пачку? Ты сумеешь засыпать чашку толокна в воду, когда закипит, и разболтать, чтобы без комков? - Да, сэр, - кивнул Райделл, - сумею. - Ладно, тогда я схожу поищу карту. А Скитер и Уайти посидят здесь, чтобы тебе не скучно было. - Да, сэр... ПАРАДИЗ. Ю. КАЛИФОРНИЯ ХРИСТИАНСКАЯ ОБЩИНА. ТРИ МИЛИ ПАЛАТКИ НЕ СТАВИТЬ БЕТОННЫЕ ПЛОЩАДКИ ВОДА И ЭЛЕКТРИЧЕСТВО ВЫСОКОВОЛЬТНОЕ ОГРАЖДЕНИЕ БЕСПЛАТНОЕ КУПАНИЕ ХРИСТИАНСКИЙ ДЕТСКИЙ САД (лицензия штата Ю. Кал.) 327 СПУТНИКОВЫХ КАНАЛОВ И крест, на этот раз - высокий, сваренный из ржавых рельсов, набитый старыми телевизорами, огромные бельма потухших экранов слепо уставились на шоссе. Жаль, что Шеветта спит, такое зрелище пропустила. Когда Райделл позвонил Саблетту, первый гудок был такой необычный, что он чуть не дал отбой, но это оказалось просто переключение связи на другой номер. Саблетта в Лос-Анджелесе не было, он взял отпуск, чтобы поухаживать за больной матерью. - Так ты что, в Техасе? - В Парадизе, Берри. Мама малость прихворнула. Потому, наверное, что она и еще куча наших перебрались в Парадиз, это Южная Калифорния. - Парадиз? - Да. На карте его нет, но это очень просто... Райделл развернул бумажную карту и начал водить по ней пальцем. - Слушай, - сказал он, получив наконец общее представление, где находится поселок, - а что если я к тебе заеду? - Так ты же вроде на работу устроился, в Сан-Франциско, - удивился Саблетт. - Я тебе потом объясню, по телефону неохота. - Ты знаешь, а на меня здесь бочку катят, - печально сообщил Саблетт. - Апостатом [Апостат - вероотступник.] называют. - Как? - Апостатом. И все потому, что я показал маме этот кроненберговский фильм. "Видеодром", ты же его вроде видел. И вдруг оказывается, что он от дьявола. - А я-то думал, что все фильмы от Бога. - Нет, Берри, есть фильмы, которые точно от Сатаны. Во всяком случае, так говорит преподобный Фаллон. Вот и кроненберговские тоже от Сатаны, все до единого. - Он что, тоже в Парадизе? - Нет, помилуй Господи, - почти испугался Саблетт. - Он на этих островах, между Англией и Францией, в старых бункерах. Не может оттуда и носу высунуть, прячется. - От кого? - От налогов. А знаешь, Берри, кто их построил, эти бункера? - Кто? - Гитлер. С применением рабского труда. - Никогда не слышал, да у меня и вообще с историей не очень. Райделлу живо представился этот кошмарный замухрышка с усами вроде черных зубных щеток, как стоит он на большом камне - чтобы за всеми, значит, уследить - и щелкает длинным бичом. И еще один знак, грубый деревянный щит и надпись от руки, черной аэрозольной краской - никакого сравнения с тем, профессиональным: ТЫ ГОТОВ [В оригинале применено американское письменное сокращение "R.U.", обозначающее "Are you" (по названиям букв алфавита, "Ар-Ю").] К ВЕЧНОСТИ? ОН ЕСТЬ И ПРЕБУДЕТ! А ТЫ? СМОТРИ ТЕЛЕВИЗОР! - Смотреть телевизор? - недоуменно спросила Шеветта. И когда же это она проснулась? - Фаллониты, они же верят, что Бог вроде как там и находится. В телевидении, во всем сразу. - Бог в телевизоре? - Ага. Вроде как на заднем плане, фоном. Саблетт, он отошел от этой Церкви, не знаю только, совсем или не совсем, а мама его, так та страстно верит. - И они что, смотрят телевизор и молятся, или как? - Ну, я думаю, это скорее похоже на медитацию. Если пересмотреть все старые фильмы, смотреть их по много раз и внимательно, то на тебя вроде как Дух Святой сойдет, это им так преподобный Фаллон объяснил. - А у нас в Орегоне есть Новоявленные Арийские Назареи [Назареи считали Иисуса Христа истинным Мессией, придерживаясь во всем остальном законов и обычаев иудаизма. Секта вела свою родословную от евреев, слышавших Христа и уверовавших, подвергалась гонениям со стороны более ортодоксальных иудаистов и давным-давно исчезла. (Не путать с назореями, они - нечто совсем другое.)], - сказала Шеветта. - И Первая Иисусова Церковь [Первая Иисусова Церковь - подразумевается вымышленная юмористами Первая Церковь Иисуса Христа, Элвиса. В произведениях киберпанка эта Церковь часто фигурирует как реально существующая (напр., "Амбиент" Джека Вомака, "Армагеддон-крейзи" Мика Фаррена).]. И Выживанцы. Злые как собаки, любого, кто не ихний, с дерьмом съесть готовы. - С такими христианами лучше не связываться, - согласился Райделл. Ар-Ви перевалил невысокую гряду, и впереди открылся Парадиз, залитый светом уличных фонарей. (Уличных? Улиц в нем не было вовсе.) Полтора акра земли, обнесенные колючей проволокой. Никакими высокими вольтами и не пахнет, хотя сигнальные ревуны, развешанные по колючке с крохотными, фута по два-три, промежутками, обеспечивают щедро разрекламированному "высоковольтному заграждению" вполне удовлетворительную надежность. Подъездная дорога упирается в приличные ворота со сторожкой, только что тут, собственно, сторожить? Может, они за антенны свои боятся? Гордый поселок Парадиз состоял из неполной дюжины старых разнокалиберных трейлеров. В самом его центре высилось нечто вроде древней радиобашни, ажурную конструкцию густо усеивали приплюснутые шары из темно-серого пластика - миниатюрные спутниковые антенны, очень современные и очень дорогие. Как там было написано? "Бесплатное купание"? Перегороженный земляной запрудой ручей разлился, образовав нечто вроде лужи, однако вода в ручье сильно смахивала на промышленные отходы, трудно было представить, чтобы кто-то стал купаться в этих помоях бесплатно и даже за деньги. А вот освещения здесь хватало, даже с избытком, воздух дрожал от тяжелого гула электрогенераторов. - Мамочки, - сказала Шеветта. Райделл притормозил у ворот и опустил чудом уцелевшее стекло дверцы. Секунд через десять из сторожки появился мужик в махровой, ослепительно оранжевой куртке и шапочке того же приятного оттенка. - Частные владения. - Мужик перехватил поудобнее крупнокалиберную с откидным металлическим прикладом двустволку. - А что это случилось с вашим лобовым стеклом? - Олень, - небрежно бросила Шеветта. - Мы тут хотим повидать наших знакомых, Саблеттов, знаете таких? - затараторил Райделл в надежде отвлечь внимание охранника от машины; пулевые пробоины - их ни оленем не объяснишь, ни тюленем. - Саблетты нас ждут, мы договорились, вы только позовите кого-нибудь из них. - Что-то не очень вы похожи на христиан. Шеветта перегнулась через Райделла и окинула христианнейшего стража ледяным взглядом. - Не знаю, кто уж там такой ты, брат, но мы - Арийские Назареи, из Юджина. Нам не очень-то и хочется заезжать внутрь, у вас же тут, говорят, кого только не встретишь - мулаты, полукровки, любое смешение рас. В наши дни куда ни плюнь, везде расовые предатели. - Назареи? - с сомнением переспросил охранник. - А чего вы тогда не бритоголовые? - Шибко умный? - презрительно фыркнула Шеветта. - Ты скажи мне еще, что Христос был евреем. Ты дурак или только притворяешься? Знаешь, что это такое? - Она тронула свою голову, короткие шипастые пучки волос. Охранник растерянно молчал. - У нас там священные гвозди. Ну что, дошло? Пора выручать беднягу, подумал Райделл. Вон как побледнел, того и гляди в обморок хлопнется. - Слышь, приятель, - лениво бросил он, - так ты позовешь старину Саблетта или как? Охранник молча повернулся и исчез в сторожке. И чего он, спрашивается, так дрожит? - Какие еще гвозди? - спросил Райделл. - Долго рассказывать, - отмахнулась Шеветта. - Это я от Скиннера слышала. Страшные дела. Дора, Саблеттова мать, пила мексиканскую водку с кока-колой. Пьют и такое, пьют и похуже, но чтобы безо льда, при комнатной температуре... Да и наливалось все это из больших пластиковых бутылок, купленных, судя по внешнему виду, еще до Рождества Христова - может, последнего, а может, и того, самого первого. Водка-то еще и ничего, а вот кока-кола выдохлась напрочь, ни одного пузырька; по некотором размышлении Райделл решил, что ему и вообще не хочется водки - ни теплой, ни холодной. В гостиной Дориного трейлера не было ни стульев, ни табуреток, только диван и кресло с откидной спинкой. Дора полулежала в кресле, положив ноги на край столика, - это я, извинилась она, для кровообращения. Райделл и Шеветта примостились на крошечном, чуть побольше банкетки, диванчике, а Саблетт сидел прямо на полу, подперев коленями широкий костлявый подбородок. Гостиная поражала стерильной чистотой, полным - несмотря на изобилие безделушек - отсутствием пыли. Саблетта берегут, догадался Райделл. А украшалок быта было действительно много - картинки и фотографии, декоративные теремки и статуэтки, резные полочки с теми же самыми статуэтками и знаменитые молельные платочки. Ну крыса крысой, подумал Райделл, взглянув на плоский голографический портрет преподобного Фаллона. Кожу себе на морде подтянул, загар искусственный навел, а все равно как был крысой, так и остался. Большой портрет Джей-Ди Шейпли действовал Райделлу на нервы, его глаза, казалось, все время-смотрели на тебя. Самые, нужно думать, любимые в семье вещи, включая портрет Фаллона, группировались вокруг старомодного телевизора - большого, сверкающего хромировкой ящика, разительно непохожего на современные ультраплоские модели. По экрану беззвучно метались герои какого-то черно-белого фильма - громкость Саблетт убрал до нуля. - А может, вы все-таки выпьете? - Большое спасибо, - чуть поклонился Райделл, - но мне правда не хочется. - Джоэлю я не предлагаю, он у нас трезвенник. Аллергия, и никак с ней не справиться. - Да, мэм, я знаю. Джоэль? До этого момента Райделл даже и не задумывался, что у Саблетта есть какое-то имя, Саблетт себе и Саблетт. Одежда Джоэля Саблетта сверкала непорочной белизной - новехонькие белые джинсы, белая футболка, белые нитяные носки и белые одноразовые тапки. - Джоэль всегда был очень чувствительным мальчиком, мистер Райделл. Один раз он взял у кого-то из других детей волчок, немного пососал ручку - и, вы не поверите, что с ним тогда было, ну прямо рот наизнанку вывернуло. - Мама, - вмешался Саблетт, - ты забыла, что сказал доктор? Тебе нужно побольше спать. - Понимаю, Джоэль, понимаю, - вздохнула миссис Саблетт. - Вы, молодежь, хотите поговорить. И все-таки, - она повернулась к Шеветте, - это просто ужас, что сделалось с твоими волосами, и ведь такая красивая девушка. Но ничего, отрастут они, и все будет как надо. Помню, в Галвестоне еще, я хотела опалить на газе курицу, а плита была старая, никудышная, давно это было, когда Джоэль был совсем еще маленьким, он у нас очень чувствительный, очень, так плита взорвалась, чуть меня совсем не убила. Я тогда только что сделала себе перманент, и от него просто ничего... Шеветта промолчала. - Мама, - твердо сказал Саблетт. - Выпила ты вполне достаточно, так что пора бы... Он помог матери встать и повел ее в спальню. - Господи, - прошептала Шеветта, - да что это с его глазами? - Ничего особенного, - пожал плечами Райделл. - Просто повышенная чувствительность к свету. - Уж больно это выглядит жутко, прямо мурашки по коже. - Да он и мухи не обидит, - ухмыльнулся Райделл. Саблетт вернулся в гостиную, взглянул на бегущее по экрану изображение, вздохнул и выключил телевизор. - Ты знаешь, Берри, а ведь мне запретили выходить из трейлера. - С чего это? - Нечто вроде карантина. Я же апостат, а ну как кого-нибудь заражу. Он примостился на краешке кресла. - Мне-то казалось, что у тебя с этой дурью покончено, - заметил Райделл. - Понимаешь, - окончательно смутился Саблетт, - она же больная, уход нужен, вот я и сказал им, что раскаялся, а то бы ведь не пустили. Сказал, что буду медитировать над этим ящиком, и все такие дела. Укрепляться в вере. А потом, - он нервно побарабанил длинными бледными пальцами, - потом они засекли меня с этим "Видеодромом". А ты сам, Райделл, ты видел когда-нибудь Дебору Харри? Он на мгновение оживился, но тут же вздохнул и поник. - Как тебя засекли? - Они могут подключаться и проверять, кто что смотрит. - Кстати, давно хочу спросить. Чего это вашим на месте не сиделось? Что им в Калифорнии - лучше, что ли? - Спроси чего полегче, - пожал плечами Саблетт. - Думаю, это как-то там связано с налоговыми заморочками преподобного Фаллона. Последнее время он ни о чем, кроме них, и не думает. А у тебя-то как, Берри? Выгорело что-нибудь с работой? - Нет, - криво усмехнулся Райделл, - не выгорело. - Расскажешь? Нет, если это секрет или ты не хочешь... Райделл рассказал. - Эта сволота, он же и печку прострелил, - пожаловался Райделл. Им предстояло ночевать в Ар-Ви, по ту сторону забора. - Мне нравится твой приятель, - сказала Шеветта. - Мне тоже. - Нет, я в том смысле, что он ведь и вправду беспокоится, как у тебя все будет. - Занимай кровать, - сказал Райделл. - А я устроюсь в кабине. - Там же и стекла нет. Замерзнешь. - Ничего, выживу как-нибудь. - Ложись и ты в спальне, нам же не впервые. Ложись. Он перекатился на правый бок, чуть не упал с кровати и проснулся. Темно. И никаких звуков, кроме ровного дыхания Шеветты. И скрип кожи - это она пошевелилась под своей гиппопотамовой курткой. Слушая длинный - и довольно сумбурный - рассказ, Саблетт кивал, время от времени вставлял вопросы; в его зеркальных глазах плавали крошечные отражения Райделла и Шеветты, сидевших бок о бок на диванчике. Потом, когда слушать было уже нечего, он негромко присвистнул и сказал: - Вот теперь-то, Берри, ты и вправду влип. Крупно влип. Да уж, не поспоришь. Он выпростал руку из-под живота и осторожно, чтобы не разбудить Шеветту, ощупал задний карман. Здесь, в бумажнике, лежат все какие есть деньги. Других не предвидится. Деньги и визитная карточка Веллингтона Ма. Вернее сказать, то, что от нее осталось: последний раз, когда он смотрел, кварцевая пластинка была расколота на три куска. - Крупно влип, - сказал он темноте. Чуть слышно скрипнула кожа, звякнула молния, и Шеветта прижалась к его спине. И даже не проснулась, судя по дыханию. И хорошо что не проснулась. Он лежал и думал, и прошел, может быть, час, и у него начала вырисовываться эта идея. Самая бредовая изо всех, когда-либо приходивших ему в голову. - Да, кстати, дружок твой этот, Лоуэлл... Кухня в Дорином трейлере была микроскопическая, двоим и не повернуться. - А что Лоуэлл? - Ты знаешь его телефонный номер? Шеветта запила кукурузные хлопья молоком, только что приготовленным из порошка. Гнусная жидкость, словно мел разболтанный, но Дора другого не держит. Все Саблетт с его аллергией. - Знаю, ну и что? - Да вот решил я с ним поболтать. - О чем? - Об одном деле, в котором он мог бы мне помочь. - Лоуэлл? Тоже мне, помощничка нашел, да он на всех кладет с прибором. - Зачем спорить? - пожал плечами Райделл. - Вот поговорю с ним, и сразу все выяснится. - Если ты скажешь ему, где мы находимся, или Лоуэлл сам отследит наши координаты по сотовой сети, он нас сдаст. Если, конечно, поймет, что нас можно сдать, что за нами охотятся. - Почему? - А вот такое он говно. Но в конце концов Райделл получил от нее и телефонный аппарат, и номер. - Лоуэлл? - Кто это? Какого хрена... - Привет, Лоуэлл, ну как там твое драгоценное здоровье? - Кто дал тебе... - Только не надо вешать трубку. - Слушай, ты, зае... - Полиция Сан-Франциско, отдел расследования убийств. Пауза. Было слышно, как Лоуэлл глубоко затягивается сигаретой. - Так что ты там сказал? - Я сказал, где работает Орловский. Здоровенный мудила со здоровенным шпалером, который вломился тогда в бар. А потом еще свет потух, да ты же помнишь. Я сидел у стойки, беседовал с Билли Говнилой, а потом передвинулся к вам поближе. Пауза. На этот раз Лоуэлл затянулся послабее. - Слушай, я не понимаю, чего ты... - А ты и не обязан ничего понимать. Ты можешь просто взять и повесить трубку. А потом можешь смело вешаться сам, на ближайшем крюке. Ведь ты же видел, как Орловский пришел туда за девушкой, верно? А ему это не понравится. Он же пришел туда не от полиции, а сам от себя, как частное лицо, если только эту жопу с ушами можно назвать лицом. А Орловский, надо тебе сказать, офицер очень серьезный. Серьезный, как рак матки. Пауза. Без затяжек. - Я не понимаю, о чем ты говоришь. - Не понимаешь, так слушай. Слушай внимательно, и ты все прекрасно поймешь. Я скажу Орловскому, что ты его видел. Дам ему твой номер - и твой, и этого бритоголового. Скажу, что вы треплетесь о нем направо и налево. И знаешь, Лоуэлл, что он тогда сделает? Он найдет тебя и пристрелит. И никто ему не помешает. Убойный отдел - это тебе не шуточки. А потом он сам же и займется поисками твоего убийцы, не знаю уж точно, найдет или нет. Серьезный мужик, этого у него не отнимешь. Лоуэлл закашлялся. Прочистил горло. Сплюнул. - Это ведь шутка, да? - А чего же ты не смеешься? - О'кей, - сдался Лоуэлл, - будем считать, что все на полном серьезе. Ну и что тогда? Чего ты от меня хочешь? - Говорят, ты знаешь людей, которые всякое там умеют. С компьютерами и со всяким там. Щелкнула зажигалка, Лоуэлл раскуривал новую сигарету. - Ну, - неохотно протянул он, - вроде того. - Держава Желаний, - добавил Райделл. - Я хочу, чтобы ты попросил их оказать мне некую услугу. - Только без имен и названий, - всполошился Лоуэлл. - Есть система сканирования, вылавливающая из телефонных разговоров... - "Они". Пусть будут "они", о'кей? Так вот, я хочу, чтобы ты попросил их оказать мне некую услугу. - Их услуги стоят ой как дорого, - заметил Лоуэлл. - Так что будь готов заранее. - А я-то тут при чем? - удивился Райделл. - Это ты будь готов. Он дал отбой, захлопнул телефон и пошел к трейлеру. Пусть старина Лоуэлл пораскинет мозгами, проверит список гражданских служащих, убедится, что Орловский действительно работает в отделе расследования убийств. В трейлере было холодновато - Дора упорно врубала кондиционер на полную катушку. Саблетт сидел на диванчике, печально уставившись в пол. Белая одежда придавала ему сходство с художником, или там со скульптором, только художники всегда замызганные, а Саблетт сверкал чистотой. - Ты знаешь, Берри, я подумал и решил вернуться в Лос-Анджелес. - А как же твоя мама? - Ну, тут недавно приехала миссис Бейкер из Галвестона, помнишь, я тебе рассказывал? Они же соседки, подружки, знакомы не знаю уж сколько лет, так что миссис Бейкер будет даже рада за ней поухаживать. - Надоело быть апостатом? - Еще бы. - Саблетт не очень дружелюбно покосился на голографического Фаллона. - Ты не думай, Берри, я все так же верую в Господа и ничуть не сомневаюсь, что видел Его лик на экране, в этом отношении преподобный Фаллон прав. Ну а все остальное... не знаю, но мне кажется, что все остальное - хрень собачья. Саблетт поднял на Райделла серебряные, полные муки глаза; казалось, еще секунда - и он разрыдается. - А еще, Берри, я все думаю и думаю про "Интенсекьюр". Про все, что ты мне вчера рассказывал. Ну как могу я вернуться к ним на работу, если знаю, какими делами они занимаются? Ведь я же считал, что помогаю людям, защищаю их хоть от какой-то малой доли вселенского зла, а тут вдруг выясняется, что все это время я работал на абсолютно аморальную фирму. Райделл подошел к телевизору и начал разглядывать молельные платочки. Интересно, который из них спасает от СПИДа? - Нет, - сказал он через пару минут, - ты должен вернуться на работу. Ты действительно защищаешь людей, в этом нет никакой фальши. И тебе нужно зарабатывать на хлеб. - А как же ты? - Что - как же я? - Они выследят тебя и убьют. И тебя, и ее. - И тебя тоже, если узнают о наших разговорах. Зря я сюда приехал, да что уж теперь плакаться. Просто нам с Шеветтой нужно линять, и поскорее, чтобы не впутать в это дело тебя и твою маму. - Нет, - качнул головой Саблетт, - что бы ты там, Берри, ни говорил, на них я работать не буду. Но и здесь я тоже не останусь. Надоело. Райделл вспомнил упрямого техасца в полной интенсекьюровской форме, нашивки, глок и все дела, и в тот же момент эта бредовая идея вроде как вздрогнула, перевернулась, открыв глазу свои новые, совершенно неожиданные стороны. Ты что, хочешь еще одного человека затащить в дерьмо по