В сумерки на чердаке сарая заработало штурвальное колесо. Один за одним натягивались крепкие веревочные провода, передавая туда, куда надо, и те, что надо, сигналы. Подходили подкрепления. Собрались мальчишки, их было уже много -- двадцать -- тридцать. А через дыры заборов тихо и бесшумно проскальзывали все новые и новые люди. Таню и Нюрку отослали обратно. Женя сидела дома. Она должна была задерживать и не пускать в сад Ольгу На чердаке у колеса стоял Тимур. -- Повтори сигнал по шестому проводу, -- озабоченно попросил просунувшийся в окно Симаков. -- Там что-то не отвечают. Двое мальчуганов чертили по фанере какой-то плакат. Подошло звено Ладыгина. Наконец пришли разведчики. Шайка Квакина собиралась на пустыре близ сада дома No24. -- Пора, -- сказал Тимур. -- Всем приготовиться! Он выпустил из рук колесо, взялся за веревку. И над старым сараем под неровным светом бегущей меж облаков луны медленно поднялся и заколыхался флаг команды -- сигнал к бою. ...Вдоль забора дома No24 продвигалась цепочка из десятка мальчишек. Остановившись в тени, Квакин сказал: -- Все на месте, а Фигуры нет. -- Он хитрый, -- ответил кто-то. -- Он, наверное, уже в саду. Он всегда вперед лезет. Квакин отодвинул две заранее снятые с гвоздей доски и пролез через дыру. За ним полезли и остальные. На улице у дыры остался один часовой -- Алешка. Из поросшей крапивой и бурьяном канавы по другой стороне улицы выглянуло пять голов. Четыре из них сразу же спрятались. Пятая -- Коли Колокольчикова -- задержалась, но чья-то ладонь хлопнула ее по макушке, и голова исчезла. Часовой Алешка оглянулся. Все было тихо, и он просунул голову в отверстие -- послушать, что делается внутри сада. От канавы отделилось трое. И в следующее мгновение часовой почувствовал, как крепкая сила рванула его за ноги, за руки. И, не успев крикнуть, он отлетел от забора. -- Гейка, -- пробормотал он, поднимая лицо, -- ты откуда? -- Оттуда, -- прошипел Гейка. -- Смотри молчи! А то я не посмотрю, что ты за меня заступался. -- Хорошо, -- согласился Алешка, -- я молчу. -- И неожиданно он пронзительно свистнул. Но тотчас же рот его был зажат широкой ладонью Гейки. Чьи-то руки подхватили его за плечи, за ноги и уволокли прочь. Свист в саду услыхали. Квакин обернулся. Свист больше не повторился. Квакин внимательно оглядывался по сторонам. Теперь ему показалось, что кусты в углу сада шевельнулись. -- Фигура! -- негромко окликнул Квакин. -- Это ты там, дурак, прячешься? -- Мишка! Огонь! -- крикнул вдруг кто-то. -- Это идут хозяева! Но это были не хозяева. Позади, в гуще листвы, вспыхнуло не меньше десятка электрических фонарей. И, слепя глаза, они стремительно надвигались на растерявшихся налетчиков. -- Бей, не отступай! -- выхватывая из кармана яблоко и швыряя по огням, крикнул Квакин. -- Рви фонари с руками! Это идет он... Тимка! -- Там Тимка, а здесь Симка! -- гаркнул, вырываясь из-за куста, Симаков. И еще десяток мальчишек рванулись с тылу и с фланга. -- Эге! -- заорал Квакин. -- Да у них сила! За забор вылетай, ребята! Попавшая в засаду шайка в панике метнулась к забору. Толкаясь, сшибаясь лбами, мальчишки выскакивали на улицу и попадали прямо в руки Ладыгина и Гейки. Луна совсем спряталась за тучи. Слышны были только голоса: -- Пусти! -- Оставь! -- Не лезь! Не тронь! -- Всем тише! -- раздался в темноте голос Тимура. -- Пленных не бить! Где Гейка? -- Здесь Гейка! -- Веди всех на место. -- А если кто не пойдет? -- Хватайте за руки, за ноги и тащите с почетом, как икону богородицы. -- Пустите, черти! -- раздался чей-то плачущий голос. -- Кто кричит? -- гневно спросил Тимур. -- Хулиганить мастера, а отвечать боитесь! Гейка, давай команду, двигай! Пленников подвели к пустой будке на краю базарной площади. Тут их одного за другим протолкнули за дверь. -- Михаила Квакина ко мне, -- попросил Тимур. Подвели Квакина. -- Готово? -- спросил Тимур. -- Все готово. Последнего пленника втолкнули в будку, задвинули засов и просунули в пробой тяжелый замок. -- Ступай, -- сказал тогда Тимур Квакину. -- Ты смешон. Ты никому не страшен и не нужен. Ожидая, что его будут бить, ничего не понимая, Квакин стоял, опустив голову. -- Ступай, -- повторил Тимур. -- Возьми вот этот ключ и отопри часовню, где сидит твой друг Фигура. Квакин не уходил. -- Отопри ребят, -- хмуро попросил он. -- Или посади меня вместе с ними. -- Нет, -- отказался Тимур, -- теперь все кончено. Ни им с тобою, ни тебе с ними больше делать нечего. Под свист, шум и улюлюканье, спрятав голову в плечи, Квакин медленно пошел прочь. Отойдя десяток шагов, он остановился и выпрямился. -- Бить буду! -- злобно закричал он, оборачиваясь к Тимуру. -- Бить буду тебя одного. Один на один, до смерти! -- И, отпрыгнув, он скрылся в темноте. -- Ладыгин и твоя пятерка, вы свободны, -- сказал Тимур. -- У тебя что? -- Дом номер двадцать два, перекатать бревна, по Большой Васильковской. -- Хорошо. Работайте! Рядом на станции заревел гудок. Прибыл дачный поезд. С него сходили пассажиры, и Тимур заторопился. -- Симаков и твоя пятерка, у тебя что? -- Дом номер тридцать восемь по Малой Петраковской. -- Он рассмеялся и добавил: -- Наше дело, как всегда: ведра, кадка да вода... Гоп! Гоп! До свиданья! -- Хорошо, работайте! Ну, а теперь... сюда идут люди. Остальные все по домам... Разом! Гром и стук раздался по площади. Шарахнулись и остановились идущие с поезда прохожие. Стук и вой повторился. Загорелись огни в окнах соседних дач. Кто-то включил свет над ларьком, и столпившиеся люди увидели над палаткой такой плакат: ПРОХОЖИЕ, НЕ ЖАЛЕЙ! Здесь сидят люди, которые трусливо по ночам обирают сады мирных жителей. Ключ от замка висит позади этого плаката, и тот, кто отопрет этих арестантов, пусть сначала посмотрит, нет ли среди них его близких или знакомых. Поздняя ночь. И черно-красной звезды на воротах не видно. Но она тут. Сад того дома, где живет маленькая девочка. С ветвистого дерева спустились веревки. Вслед за ними по шершавому стволу соскользнул мальчик. Он кладет доску, садится и пробует, прочны ли они, эти новые качели. Толстый сук чуть поскрипывает, листва шуршит и вздрагивает. Вспорхнула и пискнула потревоженная птица. Уже поздно. Спит давно Ольга, спит Женя. Спят и его товарищи: веселый Симаков, молчаливый Ладыгин, смешной Коля. Ворочается, конечно, и бормочет во сне храбрый Гейка. Часы на каланче отбивают четверти: "Был день -- было дело! Дин-дон... раз, два!.." Да, уже поздно. Мальчуган встает, шарит по траве руками и поднимает тяжелый букет полевых цветов. Эти цветы рвала Женя. Осторожно, чтобы не разбудить и не испугать спящих, он всходит на озаренное луною крыльцо и бережно кладет букет на верхнюю ступеньку. Это -- Тимур. Было утро выходного дня. В честь годовщины победы красных под Хасаном комсомольцы поселка устроили в парке большой карнавал -- концерт и гулянье. Девчонки убежали в рощу еще спозаранку. Ольга торопливо доканчивала гладить блузку. Перебирая платья, она тряхнула Женин сарафан, из его кармана выпала бумажка. Ольга подняла и прочла: "Девочка, никого дома не бойся. Все в порядке, и никто от меня ничего не узнает. Тимур". "Чего не узнает? Почему не бойся? Что за тайна у этой скрытной и лукавой девчонки? Нет! Этому надо положить конец. Папа уезжал, и он велел... Надо действовать решительно и быстро". В окно постучал Георгий. -- Оля, -- сказал он, -- выручайте! Ко мне пришла делегация. Просят что-нибудь спеть с эстрады. Сегодня такой день -- отказать было нельзя. Давайте аккомпанируйте мне на аккордеоне. -- Оля, я с пианисткой не хочу. Хочу с вами! У нас получится хорошо. Можно, я к вам через окно прыгну? Оставьте утюг и выньте инструмент. Ну вот, я его вам сам вынул. Вам только остается нажимать на лады пальцами, а я петь буду. -- Послушайте, Георгий, -- обиженно сказала Ольга, -- в конце концов вы могли не лезть в окно, когда есть двери... В парке было шумно. Вереницей подъезжали машины с отдыхающими. Тащились грузовики с бутербродами, с булками, бутылками, колбасой, конфетами, пряниками. Стройно подходили голубые отряды ручных и колесных мороженщиков. На полянах разноголосо вопили патефоны, вокруг которых раскинулись приезжие и местные дачники с питьем и снедью. Играла музыка. У ворот ограды эстрадного театра стоял дежурный старичок и бранил монтера, который хотел пройти через калитку вместе со своими ключами, ремнями и железными "кошками". -- С инструментами, дорогой, сюда не пропускаем. Сегодня праздник. Ты сначала сходи домой, умойся и оденься. -- Так .ведь, папаша, здесь же без билета, бесплатно! -- Все равно нельзя. Здесь пение. Ты бы еще с собой телеграфный столб приволок. И ты, гражданин, обойди тоже, -- остановил он другого человека. -- Здесь люди поют... музыка. А у тебя бутылка торчит из кармана. -- Но, дорогой папаша, -- заикаясь, пытался возразить человек, -- мне нужно... я сам тенор. -- Проходи, проходи, тенор, -- показывая на монтера, отвечал старик. -- Вон бас не возражает. И ты, тенор, не возражай тоже. Женя, которой мальчишки сказали, что Ольга с аккордеоном прошла на сцену, нетерпеливо ерзала на скамье. Наконец вышли Георгий и Ольга. Жене стало страшно: ей показалось, что над Ольгой сейчас начнут смеяться. Но никто не смеялся. Георгий и Ольга стояли на подмостках, такие простые, молодые и веселые, что Жене захотелось обнять их обоих. Но вот Ольга накинула ремень на плечо. Глубокая морщина перерезала лоб Георгия, он ссутулился, наклонил голову. Теперь это был старик, и низким звучным голосом он запел: Я третью ночь не сплю Мне чудится все то же Движенье тайное в угрюмой тишине Винтовка руку жжет. Тревога сердце гложет, Как двадцать лет назад ночами на войне. Но если и сейчас я встречуся с тобою, Наемных армий вражеский солдат, То я, седой старик, готовый встану к бою, Спокоен и суров, как двадцать лет назад. -- Ах, как хорошо! И как этого хромого смелого старика жалко! Молодец, молодец... -- бормотала Женя. -- Так, так. Играй, Оля! Жаль только, что не слышит тебя наш папа. После концерта, дружно взявшись за руки, Георгий и Ольга шли по аллее. -- Все так, -- говорила Ольга. -- Но я не знаю, куда пропала Женя. -- Она стояла на скамье, -- ответил Георгий, -- и кричала: "Браво, браво!" Потом к ней подошел... -- тут Георгий запнулся, -- какой-то мальчик, и они исчезли. -- Какой мальчик? -- встревожилась Ольга. -- Георгий, вы старше, скажите, что мне с ней делать? Смотрите! Утром я у нее нашла вот эту бумажку! Георгий прочел записку. Теперь он и сам задумался и нахмурился. -- Не бойся -- это значит не слушайся. Ох, и попадись мне этот мальчишка под руку, то-то бы я с ним поговорила! Ольга спрятала записку. Некоторое время они молчали. Но музыка играла очень весело, кругом смеялись, и, опять взявшись за руки, они пошли по аллее. Вдруг на перекрестке в упор они столкнулись с другой парой, которая, так же дружно держась за руки, шла им навстречу. Это были Тимур и Женя. Растерявшись, обе пары вежливо на ходу раскланялись. -- Вот он! -- дергая Георгия за руку, с отчаянием сказала Ольга. -- Это и есть тот самый мальчишка. -- Да, -- смутился Георгий, -- а главное, что это и есть Тимур -- мой отчаянный племянник. -- И ты вы знали! -- рассердилась Ольга. -- И вы мне ничего не говорили! Откинув его руку, она побежала по аллее. Но ни Тимура, ни Жени уже видно не было. Она свернула на узкую кривую тропку, и только тут она наткнулась на Тимура, который стоял перед Фигурой и Квакиным. -- Послушай, -- подходя к нему вплотную, сказала Ольга. -- Мало вам того, что вы облазили и обломали все сады, даже у старух, даже у осиротевшей девчурки; мало тебе того, что от вас бегут даже собаки, -- ты портишь и настраиваешь против меня сестренку. У тебя на шее пионерский галстук, но ты просто... негодяй. Тимур был бледен. -- Это неправда, -- сказал он. -- Вы ничего не знаете. Ольга махнула рукой и побежала разыскивать Женю. Тимур стоял и молчал. Молчали озадаченные Фигура и Квакин. -- Ну что, комиссар? -- спросил Квакин. -- Вот и тебе, я вижу, бывает невесело? -- Да, атаман, -- медленно поднимая глаза, ответил Тимур. -- Мне сейчас тяжело, мне невесело. И лучше бы вы меня поймали, исколотили, избили, чем мне из-за вас слушать... вот это. -- Чего же ты молчал? -- усмехнулся Квакин. -- Ты бы сказал: это, мол, не я. Это они. Мы тут стояли, рядом. -- Да! Ты бы сказал, а мы бы тебе за это наподдали, -- вставил обрадованный Фигура. Но совсем не ожидавший такой поддержки Квакин молча и холодно посмотрел на своего товарища. А Тимур, трогая рукой стволы деревьев, медленно пошел прочь -- Гордый, -- тихо сказал Квакин -- Хочет плакать, а молчит -- Давай-ка сунем ему по разу, вот и заплачет, -- сказал Фигура и запустил вдогонку Тимуру еловой шишкой. -- Он... гордый, -- хрипло повторил Квакин, -- а ты... ты -- сволочь! -- И, развернувшись, он ляпнул Фигуре кулаком по лбу. Фигура опешил, потом взвыл и кинулся бежать. Дважды нагоняя его, давал ему Квакин тычка в спину. Наконец Квакин остановился, поднял оброненную фуражку; отряхивая, ударил ее о колено, подошел к мороженщику, взял порцию, прислонился к дереву и, тяжело дыша, жадно стал глотать мороженое большими кусками. На поляне возле стрелкового тира Тимур нашел Гейку и Симу. -- Тимур! -- предупредил его Сима. -- Тебя ищет (он, кажется, очень сердит) твой дядя. -- Да, иду, я знаю. -- Ты сюда вернешься? -- Не знаю. -- Тима! -- неожиданно мягко сказал Гейка и взял товарища за руку. -- Что это? Ведь мы же ничего плохого никому не сделали. А ты знаешь, если человек прав... -- Да, знаю... то он не боится ничего на свете. Но ему все равно больно. Тимур ушел. К Ольге, которая несла домой аккордеон, подошла Женя. -- Оля! -- Уйди! -- не глядя на сестру, ответила Ольга. -- Я с тобой больше не разговариваю. Я сейчас уезжаю в Москву, и ты без меня можешь гулять с кем хочешь, хоть до рассвета. -- Но, Оля... -- Я с тобой не разговариваю. Послезавтра МЫ переедем в Москву. А там подождем папу. -- Да! Папа, а не ты -- он все узнает! -- в гневе и слезах крикнула Женя и помчалась разыскивать Тимура. Она разыскала Гейку, Симакова и спросила, где Тимур. -- Его позвали домой, -- сказал Гейка. -- На него за что-то из-за тебя очень сердит дядя. В бешенстве топнула Женя ногой и, сжимая кулаки, вскричала: -- Вот так... ни за что... и пропадают люди! Она обняла ствол березы, но тут к ней подскочили Таня и Нюрка. -- Женька! -- закричала Таня. -- Что с тобой? Женя, бежим! Там пришел баянист, там начались танцы -- пляшут девчонки. Они схватили ее, затормошили и подтащили к кругу, внутри которого мелькали яркие, как цветы, платья, блузки и сарафаны. -- Женя, плакать не надо! -- так же, как всегда, быстро и сквозь зубы сказала Нюрка. -- Меня когда бабка колотит, и то я не плачу! Девочки, давайте лучше в круг!.. Прыгнули! -- "Пр-рыгнули"! -- передразнила Нюрку Женя. И, прорвавшись через цепь, они закружились, завертелись в отчаянно веселом танце. Когда Тимур вернулся домой, его подозвал дядя. -- Мне надоели твои ночные похождения, -- говорил Георгий. -- Надоели сигналы, звонки, веревки; Что это была за странная история с одеялом? -- Это была ошибка. -- Хороша ошибка! К этой девочке ты больше не лезь: тебя ее сестра не любит. -- За что? -- Не знаю. Значит, заслужил. Что это у тебя за записки? Что это за странные встречи в саду на рассвете? Ольга говорит, что ты учишь девочку хулиганству. -- Она лжет, -- возмутился Тимур, -- а еще комсомолка! Если ей что непонятно, она могла бы позвать меня, спросить. И я бы ей на все ответил. -- Хорошо. Но, пока ты ей еще ничего не ответил, я запрещаю тебе подходить к их даче, и вообще, если ты будешь самовольничать, то я тебя тотчас же отправлю домой к матери. Он хотел уходить. -- Дядя, -- остановил его Тимур, -- а когда вы были мальчишкой, что вы делали? Как играли? -- Мы?.. Мы бегали, скакали, лазили по крышам. бывало, что и дрались. Но наши игры были просты и всем понятны. Чтобы проучить Женю, к вечеру, так и не сказав сестренке ни слова, Ольга уехала в Москву. В Москве никакого дела у нее не было. И поэтому, не заезжая к себе, она отправилась к подруге, просидела у нее дотемна и только часам к десяти пришла на свою квартиру. Она открыла дверь, зажгла свет и тут же вздрогнула: к двери в квартиру была пришпилена телеграмма. Ольга сорвала телеграмму и прочла ее. Телеграмма была от папы. К вечеру, когда уже разъезжались из парка грузовики, Женя и Таня забежали на дачу. Затевалась игра в волейбол, и Женя должна была сменить туфли на тапки. Она завязывала шнурок, когда в комнату вошла женщина -- мать белокурой девчурки. Девочка лежала у нее на руках и дремала. Узнав, что Ольги нет дома, женщина опечалилась. -- Я хотела оставить у вас дочку, -- сказала она. -- Я не знала, что нет сестры... Поезд приходит сегодня ночью, и мне надо в Москву -- встретить маму. -- Оставьте ее, -- сказала Женя. -- Что же Ольга... А я не человек, что ли? Кладите ее на мою кровать, а я на другой лягу. -- Она спит спокойно и теперь проснется только утром, -- обрадовалась мать. -- К ней только изредка нужно подходить и поправлять под ее головой подушку. Девчурку раздели, уложили. Мать ушла. Женя отдернула занавеску, чтобы видна была через окно кроватка, захлопнула дверь террасы, и они с Таней убежали играть в волейбол, условившись после каждой игры прибегать по очереди и смотреть, как спит девочка. Только что они убежали, как на крыльцо вошел почтальон. Он стучал долго, а так как ему не откликались, то он вернулся к калитке и спросил у соседа, не уехали ли хозяева в город. -- Нет, -- отвечал сосед, -- девчонку я сейчас тут видел. Давай я приму телеграмму. Сосед расписался, сунул телеграмму в карман, сел на скамью и закурил трубку. Он ожидал Женю долго. Прошло часа полтора. Опять к соседу подошел почтальон. -- Вот, -- сказал он. -- И что за пожар, спешка? Прими, друг, и вторую телеграмму. Сосед расписался. Было уже совсем темно. Он прошел через калитку, поднялся по ступенькам террасы и заглянул в окно. Маленькая девочка спала. Возле ее головы на подушке лежал рыжий котенок. Значит, хозяева были где-то около дома. Сосед открыл форточку и опустил через нее обе телеграммы. Они аккуратно легли на подоконник, и вернувшаяся Женя должна была бы заметить их сразу. Но Женя их не заметила. Придя домой, при свете луны она поправила сползшую с подушки девчурку, турнула котенка, разделась и легла спать. Она лежала долго, раздумывая о том: вот она какая бывает, жизнь! И она не виновата, и Ольга как будто бы тоже. А вот впервые они с Ольгой всерьез поссорились. Было очень обидно. Спать не спалось, и Жене захотелось булки с вареньем. Она спрыгнула, подошла к шкафу, включила свет и тут увидела на подоконнике телеграммы. Ей стало страшно. Дрожащими руками она оборвала заклейку и прочла. В первой было: "Буду сегодня проездом от двенадцати ночи до трех утра тчк Ждите на городской квартире папа". Во второй: "Приезжай немедленно ночью папа будет в городе Ольга". С ужасом глянула на часы. Было без четверти двенадцать. Накинув платье и схватив сонного ребенка, Женя, как полоумная, бросилась к крыльцу Одумалась. Положила ребенка на кровать. Выскочила на улицу и помчалась к дому старухи молочницы. Она грохала в дверь кулаком и ногой до тех пор, пока не показалась в окне голова соседки. -- Чего стучишь? -- сонным голосом спросила она. -- Чего озоруешь? -- Я не озорую, -- умоляюще заговорила Женя. -- Мне нужно молочницу, тетю Машу. Я хотела ей оставить ребенка -- И что городишь? -- захлопывая окно, ответила соседка. -- Хозяйка еще с утра уехала в деревню гостить к брату. Со стороны вокзала донесся гудок приближающегося поезда. Женя выбежала на улицу и столкнулась с седым джентльменом, доктором. -- Простите! -- пробормотала она. -- Вы не знаете, какой это гудит поезд? Джентльмен вынул часы. -- Двадцать три пятьдесят пять, -- ответил он. -- Это сегодня на Москву последний. -- Как -- последний? -- глотая слезы, прошептала Женя. -- А когда следующий? -- Следующий пойдет утром, в три сорок. Девочка, что с тобой? -- хватая за плечо покачнувшуюся Женю, участливо спросил старик. -- Ты плачешь? Может быть, я тебе чем-нибудь смогу помочь? -- Ах нет! -- сдерживая рыдания и убегая, ответила Женя. -- Теперь уже мне не может помочь никто на свете. Дома уткнулась головой в подушку, но тотчас же вскочила и гневно посмотрела на спящую девчурку. Опомнилась, одернула одеяло, столкнула с подушки рыжего котенка. Она зажгла свет на террасе, в кухне, в комнате, села на диван и покачала головой. Так сидела она долго и, кажется, ни о чем не думала. Нечаянно она задела валявшийся тут же аккордеон. Машинально подняла его и стала перебирать клавиши. Зазвучала мелодия, торжественная и печальная. Женя грубо оборвала игру и подошла к окну. Плечи ее вздрагивали. Нет! Оставаться одной и терпеть такую муку сил у нее больше нет. Она зажгла свечку и, спотыкаясь, через сад пошла к сараю. Вот и чердак. Веревка, карта, мешки, флаги. Она зажгла фонарь, подошла к штурвальному колесу, нашла нужный ей провод, зацепила его за крюк и резко повернула колесо. Тимур спал, когда Рита тронула его за плечо лапой. Толчка он не почувствовал. И, схватив зубами одеяло, Рита стащила его на пол. Тимур вскочил. -- Ты что? -- спросил он, не понимая. -- Что-нибудь случилось? Собака смотрела ему в глаза, шевелила хвостом, мотала мордой. Тут Тимур услыхал звон бронзового колокольчика. Недоумевая, кому он мог понадобиться глухой ночью, он вышел на террасу и взял трубку телефона. -- Да, я, Тимур, у аппарата. Это кто? Это ты... Ты, Женя? Сначала Тимур слушал спокойно. Но вот губы его зашевелились, по липу пошли красноватые пятна. Он задышал часто и отрывисто. , -- И только на три часа? -- волнуясь, спросил он. -- Женя, ты плачешь? Я слышу... Ты плачешь. Не смей! Не надо! Я приду скоро... Он повесил трубку и схватил с полки расписание поездов. -- Да, вот он, последний, в двадцать три пятьдесят пять. Следующий пойдет только в три сорок. -- Он стоит и кусает губы. -- Поздно! Неужели ничего нельзя сделать? Нет! Поздно! Но красная звезда днем и ночью горит над воротами Жениного дома. Он зажег ее сам, своей рукой, и ее лучи, прямые, острые, блестят и мерцают перед его глазами. Дочь командира в беде! Дочь командира нечаянно попала в засаду. Он быстро оделся, выскочил на улицу, и через несколько минут он уже стоял перед крыльцом дачи седого джентльмена. В кабинете доктора еще горел свет. Тимур постучался. Ему открыли. -- Ты к кому? -- сухо и удивленно спросил его джентльмен. -- К вам, -- ответил Тимур. -- Ко мне? -- Джентльмен подумал, потом широким жестом распахнул дверь и сказал: -- Тогда... прощу пожаловать!.. Они говорили недолго. -- Вот и все, что мы делаем, -- поблескивая глазами, закончил свой рассказ Тимур. -- Вот и все, что мы делаем, как играем, и вот зачем мне нужен сейчас ваш Коля. Молча старик встал. Резким движением он взял Тимура за подбородок, поднял его голову, заглянул ему в глаза и вышел. Он прошел в комнату, где спал Коля, и подергал его за плечо. -- Вставай, -- сказал он, -- тебя зовут. -- Но я ничего не знаю, -- испуганно тараща глаза, заговорил Коля. -- Я, дедушка, право, ничего не знаю. -- Вставай, -- сухо повторил ему джентльмен. -- За тобой пришел твой товарищ. На чердаке на охапке соломы, охватив колени руками, сидела Женя. Она ждала Тимура. Но вместо него в отверстие окна просунулась взъерошенная голова Коли Колокольчикова. -- Это ты? -- удивилась Женя. -- Что тебе надо? -- Я не знаю, -- тихо и испуганно отвечал Коля. -- Я спал. Он пришел. Я встал. Он послал. Он велел, чтобы мы с тобой спустились вниз, к калитке. -- Зачем? -- Я не знаю. У меня у самого в голове какой-то стук, гудение. Я, Женя, и сам ничего не понимаю. Спрашивать позволения было не у кого. Дядя ночевал в Москве. Тимур зажег фонарь, взял топор, крикнул собаку Риту и вышел в сад. Он остановился перед закрытой дверью сарая. Он перевел взгляд с топора на замок. Да! Он знал -- так делать было нельзя, но другого выхода не было. Сильным ударом он сшиб замок и вывел мотоцикл из сарая. -- Рита! -- горько сказал он, становясь на колено и целуя собаку в морду. -- Ты не сердись! Я не мог поступить иначе. Женя и Коля стояли у калитки. Издалека показался быстро приближающийся огонь. Огонь летел прямо на них, послышался треск мотора. Ослепленные, они зажмурились, попятились к забору, как вдруг огонь погас, мотор заглох и перед ними очутился Тимур. -- Коля, -- сказал он, не здороваясь и ничего не спрашивая, -- ты останешься здесь и будешь охранять спящую девчонку. Ты отвечаешь за нее перед всей нашей командой. Женя, садись. Вперед! В Москву! Женя вскрикнула, что было у нее силы обняла Тимура и поцеловала. -- Садись, Женя. садись! -- стараясь казаться суровым, кричал Тимур. -- Держись крепче! Ну, вперед! Вперед, двигаем! Мотор затрещал, гудок рявкнул, и вскоре красный огонек скрылся из глаз растерявшегося Коли. Он постоял, поднял палку и, держа ее наперевес, как ружье, обошел вокруг ярко освещенной дачи. -- Да, -- важно шагая, бормотал он. -- Эх, и тяжела ты, солдатская служба! Нет тебе покоя днем, нет и ночью! Время подходило к трем ночи. Полковник Александров сидел у стола, на котором стоял остывший чайник и лежали обрезки колбасы, сыра и булки. -- Через полчаса я уеду, -- сказал он Ольге. -- Жаль, что так и не пришлось мне повидать Женьку. Оля, ты плачешь? -- Я не знаю, почему она не приехала. Мне ее так жалко, она тебя так ждала. Теперь она совсем сойдет с ума. А она и так сумасшедшая. -- Оля, -- вставая, сказал отец, -- я не знаю, я не верю, чтобы Женька могла попасть в плохую компанию, чтобы ее испортили, чтобы ею командовали. Нет! Не такой у нее характер. -- Ну вот! -- огорчилась Ольга. -- Ты ей только об этом скажи. Она и так заладила, что характер у нее такой же, как у тебя. А чего там такой! Она залезла на крышу, спустила через трубу веревку. Я хочу взять утюг, а он прыгает кверху. Папа, когда ты уезжал, у нее было четыре платья. Два -- уже тряпки. Из третьего она выросла, одно я ей носить пока не даю. А три новых я ей сама сшила. Но все на ней так и горит. Вечно она в синяках, в царапинах. А она, конечно, подойдет, губы бантиком сложит, глаза голубые вытаращит. Ну конечно, все думают -- цветок, а не девочка. А пойди-ка. Ого! Цветок! Тронешь и обожжешься. Папа, ты не выдумывай, что у нее такой же, как у тебя, характер. Ей только об этом сказки! Она три дня на трубе плясать будет. -- Ладно, -- обнимая Ольгу, согласился отец. -- Я ей скажу. Я ей напишу. Ну и ты, Оля, не жми на нее очень. Ты скажи ей, что я ее люблю и помню, что мы вернемся скоро и что ей обо мне нельзя плакать, потому что она дочь командира. -- Все равно будет, -- прижимаясь к отцу, сказала Ольга. -- И я дочь командира. И я буду тоже. Отец посмотрел на часы, подошел к зеркалу, надел ремень и стал одергивать гимнастерку. Вдруг наружная дверь хлопнула. Раздвинулась портьера. И, как-то угловато сдвинув плечи, точно приготовившись к прыжку, появилась Женя. Но, вместо того чтобы вскрикнуть, подбежать, прыгнуть, она бесшумно, быстро подошла и молча спрятала лицо на груди отца. Лоб ее был забрызган грязью, помятое платье в пятнах. И Ольга в страхе спросила: -- Женя, ты откуда? Как ты сюда попала? Не поворачивая головы, Женя отмахнулась кистью руки, и это означало: "Погоди!.. Отстань!.. Не спрашивай!.." Отец взял Женю на руки, сел на диван, посадил ее к себе на колени. Он заглянул ей в лицо и вытер ладонью ее запачканный лоб. -- Да, хорошо! Ты молодец человек, Женя! -- Но ты вся в грязи, лицо черное! Как ты сюда попала? -- опять спросила Ольга. Женя показала ей на портьеру, и Ольга увидела Тимура. Он снимал кожаные автомобильные краги. Висок его был измазан желтым маслом. У него было влажное, усталое лицо честно выполнившего свое дело рабочего человека. Здороваясь со всеми, он наклонил голову. -- Папа! -- вскакивая с колен отца и подбегая к Тимуру, сказала Женя. -- Ты никому не верь! Они ничего не знают. Это Тимур -- мой очень хороший товарищ. Отец встал и, не раздумывая, пожал Тимуру руку. Быстрая и торжествующая улыбка скользнула по лицу Жени -- одно мгновение испытующе глядела она на Ольгу. И та, растерявшаяся, все еще недоумевающая, подошла к Тимуру: -- Ну... тогда здравствуй... Вскоре часы пробили три. -- Папа, -- испугалась Женя, -- ты уже встаешь? Наши часы спешат. -- Нет, Женя, это точно. -- Папа, и твои часы спешат тоже. -- Она подбежала к телефону, набрала "время", и из трубки донесся ровный металлический голос: -- Три часа четыре минуты! Женя взглянула на стену и со вздохом сказала: -- Наши спешат, но только на одну минуту. Папа, возьми нас с собой на вокзал, мы тебя проводим до поезда! -- Нет, Женя, нельзя. Мне там будет некогда. -- Почему? Папа, ведь у тебя билет уже есть? -- Есть. -- В мягком? -- В мягком. -- Ох, как и я хотела бы с тобой поехать далеко-далеко в мягком!.. И вот не вокзал, а какая-то станция, похожая на подмосковную товарную, пожалуй, на Сортировочную. Пути, стрелки, составы, вагоны. Людей не видно. На линии стоит бронепоезд. Приоткрылось железное окно, мелькнуло и скрылось озаренное пламенем лицо машиниста. На платформе в кожаном пальто стоит отец Жени -- полковник Александров. Подходит лейтенант, козыряет и спрашивает: -- Товарищ командир, разрешите отправляться? -- Да! -- Полковник смотрит на часы: три часа пятьдесят три минуты. -- Приказано отправляться в три часа пятьдесят три минуты. Полковник Александров подходит к вагону и смотрит. Светает, но в тучах небо. Он берется за влажные поручни. Перед ним открывается тяжелая дверь. И, поставив ногу на ступеньку, улыбнувшись, он сам себя спрашивает: -- В мягком? -- Да! В мягком... Тяжелая стальная дверь с грохотом захлопывается за ним. Ровно, без толчков, без лязга вся эта броневая громада трогается и плавно набирает скорость. Проходит паровоз. Плывут орудийные башни. Москва остается позади. Туман. Звезды гаснут. Светает. ...Утром, не найдя дома ни Тимура, ни мотоцикла, вернувшийся с работы Георгий тут же решил отправить Тимура домой к матери. Он сел писать письмо, но через окно увидел идущего по дорожке красноармейца. Красноармеец вынул пакет и спросил: -- Товарищ Гараев? -- Да. -- Георгий Алексеевич? -- Да. -- Примите пакет и распишитесь. Красноармеец ушел. Георгий посмотрел на пакет и понимающе свистнул. Да! Вот и оно, то самое, чего он уже давно ждал. Он вскрыл пакет, прочел и скомкал начатое письмо. Теперь надо было не отсылать Тимура, а вызывать его мать телеграммой сюда, на дачу. В комнату вошел Тимур -- и разгневанный Георгий стукнул кулаком по столу. Но следом за Тимуром вошли Ольга и Женя. -- Тише! -- сказала Ольга. -- Ни кричать, ни стучать не надо. Тимур не виноват. Виноваты вы, да и я тоже. -- Да, -- подхватила Женя, -- вы на него не кричите. Оля, ты до стола не дотрагивайся. Вон этот револьвер у них очень громко стреляет. Георгий посмотрел на Женю, потом на револьвер, на отбитую ручку глиняной пепельницы. Он что-то начинает понимать, он догадывается, и он спрашивает: -- Так это тогда ночью здесь была ты, Женя? -- Да, это была я. Оля, расскажи человеку все толком, а мы возьмем керосин, тряпку и пойдем чистить машину. На следующий день, когда Ольга сидела на террасе, через калитку прошел командир. Он шагал твердо, уверенно, как будто бы шел к себе домой, и удивленная Ольга поднялась ему навстречу. Перед ней в форме капитана танковых войск стоял Георгий. -- Это что же? -- тихо спросила Ольга. -- Это опять... новая роль оперы? -- Нет, -- отвечал Георгий. -- Я на минуту зашел проститься. Это не новая роль, а просто новая форма. -- Это, -- показывая на петлицы и чуть покраснев, спросила Ольга, -- то самое?.. "Мы бьем через железо и бетон прямо в сердце"? -- Да, то самое. Спойте мне и сыграйте, Оля, что-нибудь на дальнюю путь-дорогу. Он сел. Ольга взяла аккордеон: ...Летчики-пилоты! Бомбы-пулеметы! Вот и улетели в дальний путь. Вы когда вернетесь? Я не знаю, скоро ли, Только возвращайтесь. . хоть когда-нибудь. Гей! Да где б вы ни были, На земле, на небе ли, Над чужими ль странами -- Два крыла, Крылья краснозвездные, Милые и грозные, Жду я вас по-прежнему, Как ждала. Вот, -- сказала она. -- Но это все про летчиков, а о танкистах я такой хорошей песни не знаю. -- Ничего, -- попросил Георгий. -- А вы найдите мне и без песни хорошее слово. Ольга задумалась, и, отыскивая нужное хорошее слово, она притихла, внимательно поглядывая на его серые и уже не смеющиеся глаза. Женя, Тимур и Таня были в саду. -- Слушайте, -- предложила Женя. -- Георгий сейчас уезжает. Давайте соберем ему на проводы всю команду. Давайте грохнем по форме номер один позывной сигнал общий. То-то будет переполоху! -- Не надо, -- отказался Тимур. -- Почему? -- Не надо! Мы других так никого не провожали. -- Ну, не надо так не надо, -- согласилась Женя. -- Вы тут посидите, я пойду воды напиться. Она ушла, а Таня рассмеялась. -- Ты чего? -- не понял Тимур. Таня рассмеялась еще громче. -- Ну и молодец, ну и хитра у нас Женька! "Я пойду воды напиться"! -- Внимание! -- раздался с чердака звонкий, торжествующий голос Жени. -- Подаю по форме номер один позывной сигнал общий. -- Сумасшедшая! -- подскочил Тимур. -- Да сейчас сюда примчится сто человек! Что ты делаешь? Но уже закрутилось, заскрипело тяжелое колесо, вздрогнули, задергались провода: "Три -- стоп", "три -- стоп", остановка! И загремели под крышами сараев, в чуланах, в курятниках сигнальные звонки, трещотки, бутылки, жестянки. Сто не сто, а не меньше пятидесяти ребят быстро мчались на зов знакомого сигнала. -- Оля, -- ворвалась Женя на террасу, -- мы пойдем провожать тоже! Нас много. Выгляни в окошко. -- Эге, -- отдергивая занавеску, удивился Георгий. -- Да у вас команда большая. Ее можно погрузить в эшелон и отправить на фронт. -- Нельзя! -- вздохнула, повторяя слова Тимура, Женя. -- Крепко-накрепко всем начальникам и командирам приказано гнать оттуда нашего брата по шее. А жаль! Я бы и то куда-нибудь там... в бой, в атаку. Пулеметы на линию огня!.. Пер-р-вая! -- Пер-р-вая... ты на свете хвастунишка и атаман! -- передразнила ее Ольга, и, перекидывая через плечо ремень аккордеона, она сказала. -- Ну что ж, если провожать, так провожать с музыкой Они вышли на улицу. Ольга играла на аккордеоне. Потом ударили склянки, жестянки, бутылки, палки -- это вырвался вперед самодельный оркестр, и грянула песня. Они шли по зеленым улицам, обрастая все новыми и новыми провожающими. Сначала посторонние люди не понимали: почему шум, гром, визг? О чем и к чему песня? Но, разобравшись, они улыбались и кто про себя, а кто и вслух желали Георгию счастливого пути. Когда они подходили к платформе, мимо станции, не останавливаясь, проходил военный эшелон. В первых вагонах были красноармейцы. Им замахали руками, закричали. Потом пошли открытые платформ с повозками, над которыми торчал целый лес зеленых оглобель. Потом -- вагоны с конями. Кони мотали мордами, жевали сено. И им тоже закричали "ура". Наконец промелькнула платформа, на которой лежало что-то большое, угловатое, тщательно укутанное серым брезентом. Тут же, покачиваясь на ходу поезда, стоял часовой. Эшелон исчез, подошел поезд. И Тимур попрощался с дядей. К Георгию подошла Ольга. -- Ну, до свиданья! -- сказала она. -- И, может быть, надолго? Он покачал головой и пожал ей руку: -- Не знаю... Как судьба! Гудок, шум, гром оглушительного оркестра. Поезд ушел. Ольга была задумчива. В глазах у Жени большое и ей самой непонятное счастье. Тимур взволнован, но он крепится. -- Ну вот, -- чуть изменившимся голосом сказал он, -- теперь я и сам остался один. -- И, тотчас же выпрямившись, он добавил: -- Впрочем, завтра ко мне приедет мама. -- А я? -- закричала Женя. -- А они? -- Она показала на товарищей. -- А это? -- И она ткнула пальцем на красную звезду. -- Будь спокоен! -- отряхиваясь от раздумья, сказала Тимуру Ольга. -- Ты о людях всегда думал, и они тебе отплатят тем же. Тимур поднял голову. Ах, и тут, и тут не мог он ответить иначе, этот простой и милый мальчишка! Он окинул взглядом товарищей, улыбнулся и сказал: -- Я стою... я смотрю. Всем хорошо! Все спокойны, Значит, и я спокоен тоже! 1940