их скакунов Сарида и Хассека. Едущая рядом с ним Испарана меньше всего была похожа на замбулийскую женщину. У них, как заметил Конан, были не так сильно обведены глаза, а губы, если и были накрашены, имели красный или пурпурно-розовый оттенок. И еще он увидел, что эти женщины не имели обыкновения носить много одежды, к несчастью для обладательниц отвислых, трясущихся животов. Дворец, приближаясь, становился все выше. Он вырастал среди беспорядочного нагромождения пристроек из серого и белого камня, отделанных по фасадам выкрашенными в желтый цвет колоннами; широкий пролет ступеней песчаного цвета был увенчан прорезанной бойницами оборонительной стеной и вел к высокой резной двери. За стеной возвышался сам дворец - многочисленные башни, стены из раскрошенных глиняных кирпичей и огромный темный купол, подобный гигантской луковице, только что вытащенной из земли. Придворные и чиновники, в шароварах и мантиях, туниках и кафтанах, спешащие по своим разнообразным делам, останавливались и глазели на приближающуюся массу людей. Верблюды на Королевской Дороге! Этот гигант со своей накрашенной женщиной в шанкийской одежде должен быть поистине важной персоной! У подножия широких дворцовых ступеней Конан повернулся к Хаджимену. - Хорошо ли торгуются шанки? Хаджимен позволил своим губам растянуться в улыбке и на мгновение показать зубы. - Шанки торгуются лучше, чем замбулийцы! - Хорошо, - отозвался Конан, - поскольку мы в Замбуле. Так что обменяй всех моих шестерых лошадей вместе со своими - на жемчуг, или ожерелья из замбулийских монет, или что-нибудь подобное, что будет легко нести. И мечи в тюке у этого гнедого обменяй тоже. - Для нас будет удовольствием и честью совершить обмен для Конана из Киммерии. - Пусть сын хана назовет место, где мы встретимся через несколько часов. Скажем, на закате. - Шанки будут у верблюжьих загонов в квартале, называемом Бронзовым, - или там будет кто-нибудь, кто встретит и проведет Конана. Киммериец кивнул и спешился. Замбулийцы в богатых одеждах, стоящие на верхней площадке лестницы, наблюдали за ним. Конан обошел вокруг своей лошади и протянул руки, чтобы помочь Испаране. После минутного колебания ее лицо разгладилось. Она с улыбкой позволила снять себя с лошади, словно была знатной дамой. Поскольку она была представительницей своего хана, Конан решил проявить доброту; он позволит ей похвастаться своими знаниями перед своим нанимателем. Когда ее ноги коснулись земли, он задержал ее на достаточное время, чтобы пробормотать, пряча губы в ее волосах: - Я ношу амулет под своей одеждой. Ты можешь сказать ему это. - Но ты... когда ты успел спрятать его там? Она отступила назад, совсем чуть-чуть, и нахмурилась, пытаясь понять, верить ему или нет. - Несколько месяцев назад, в Аренджуне. - Но... - Но ты не нашла его, когда обыскивала меня в нашем шанкийском шатре несколько ночей назад! - сказал он, сдержанно улыбаясь. - Он был там. Я повесил его себе на шею через день после того, как убил Хисарр Зула и сжег его дом. - Но... нет! Ты хочешь сказать, что эта уродливая... штуковина? Конан благодушно улыбнулся. Без сомнения, некоторые из открыто любопытствующих наблюдателей спрашивали себя, почему женщина с черными губами, одетая в белое шанкийское платье поверх красного шанкийского сирваля, сыплет проклятиями, поднимаясь рядом с Конаном по ступеням дворца. Вопрос, заданный Конаном стоящему рядом с ним человеку, был небрежным: - Кто-нибудь позаботится о наших лошадях, не так ли? - Да, - сказал Иабиз и повернулся, чтобы отдать соответствующий приказ. Потом он заторопился вслед за Конаном и Испараной, которые продолжали идти, не останавливаясь. - На тот случай, если тебя отпустят, когда мы все еще будем у хана, Иабиз, - сказал Конан, отвечая свирепым взглядом на взгляд какого-то сановника в шелковых одеждах, который, должно быть, весил не больше, чем лошадь, - потом я буду подыскивать себе таверну. Ты знаешь, что я начну с верблюжьих загонов в Бронзовом Квартале не позже, чем на закате. - А если хан пожелает задержать тебя дольше? Конан с важным видом шагал вперед; какой-то человек в великолепных одеждах отступил в сторону. - Не пожелает. - Я... - Покупателем буду я, - сказал киммериец. - Не так ли, Спарана? - ...Отродье изводящей верблюдов, пораженный гнилью в паху гадюки... да.... сын и наследник кхитайской рыжей дворовой суки... - Я постараюсь быть там, - сказал Иабиз. - А что с ней такое, воин из Киммерии? Вы двое что, поссорились? - Она безумно влюблена в меня и боится, что Актер-хан разлучит нас, чтобы добраться до ее прелестного ротика, - ответил Конан, и они вошли во дворец вместе с Испараной, которая все еще продолжала истощать свой запас ругательств. 14. ГЛАЗ ЭРЛИКА Прежде всего Конан проверил, чем можно защищаться в просторном тронном зале Актер-хана и как из него можно выйти. Его и Испарану провели через вход, закрывающийся двумя тяжелыми дверьми, которые, как заметил Конан, надежно запирались изнутри посредством огромного деревянного бруса, окованного железом и уравновешенного по оси, чтобы его было легче поднимать и опускать. В тридцати шагах слева выкрашенную в кремовый цвет стену прорезал высокий одиночный портал с обшитой панелями дверью. Такая же дверь нарушала однообразие стены в сорока шагах справа. Обе двери были закрыты, и других Конан не увидел. Трон из фруктового дерева, с высокой спинкой и украшенной серебром резьбой, стоял на возвышении, примыкающем к стене напротив главного входа. Он стоял в центре этого возвышения, в двадцати шагах от Конана. Позади него стену прорезали четыре узкие высокие ниши, пропускающие в зал воздух и свет. Их глубина помогла Конану определить, насколько толстыми были внешние стены дворца. Каждое из этих окон, высотой по плечо человеку, было обрамлено желтыми занавесками, на которых был вышит червеобразный узор с цветками львиного зева в зеленых, алых и белых тонах. Под каждым таким окном-бойницей стоял большой горшок из неглазурованного камня, опоясанный медными обручами, и из него храбро торчало какое-то растение с восковыми на вид листьями. Эта длинная-длинная стена поддерживалась и оживлялась пятью полуколоннами, или пилястрами, с резными львиными головами и одним-единственным украшением. Конан решил, что последнее служило не только для убранства зала. Всего в локте, или около того, слева от трона, который отстоял от стены примерно на такое же расстояние, в камень были вбиты два штыря. Каждый из них удерживал скобу, которая казалась золотой и была, скорее всего, изготовлена из менее благородного, но позолоченного металла. Скобы поддерживали - примерно в пяти футах над полом - изогнутые ножны, обвитые полосками серебра и красной кожи. Из ножен торчала украшенная самоцветами рукоять меча. "Возможно, он принадлежал основателю Замбулы, - задумчиво пробормотал про себя Конан. - Или это Государственный Меч Актер-хана, символ его правления, который ему не хочется носить, сидя на троне. Возможно, дар государя Турана". Особого значения это не имело. То тут, то там в зале высились огромные колонны из дерева или раскрашенного камня, по виду напоминающего дерево. Длинные руки Конана не смогли бы обхватить ни одну из них. С каждой стороны возвышения так же неподвижно стоял великолепно одетый стражник. Оба стражника смотрели в пустоту. На возвышении, с каждой стороны трона стоял человек. Советники, решил Конан, - визири. Тот, что был справа от хана, носил мантию и парчовое верхнее платье в коричневых и алых тонах. Серебряная цепь покоилась на его груди - под подбородком, который был чисто выбрит, хотя остальная часть его лица была скрыта под бородой и усами. Он уже начинал лысеть. "Не очень-то счастливый человек", - подумал Конан. Человеку слева от хана, без сомнения, было лишь немногим больше двадцати, и его лицо под странным, высоким коричневым головным убором нельзя было назвать некрасивым. Его стройные ноги были обтянуты узкими красными штанами, поверх которых была надета простая белая туника; на груди сверкал внушительный медальон из золота, жемчуга и солнечных топазов. "Глаза, как у змеи, - отметил Конан, - и полны гордости и ума". У обутых в фетр ног каждого из предполагаемых советников сидел писец; один был довольно старым, а другой - удивительно молодым, крупного сложения; между ними сидел на троне Актер-хан. Его вряд ли можно было назвать уродливым, хотя, возможно, на его лице уже начинали проступать следы разгульной жизни, и его брюшко было уже довольно заметным. Блестящий взгляд его темных глаз сместился с киммерийца на Испарану, снова на мгновение вернулся к Конану и окончательно остановился на женщине. - Испарана из Замбулы возвращается к своему хану, - послышался голос за спиной Конана, - и вместе с ней - Конан, киммериец с далекого севера. - Доложи визирю Хафару, префект, - произнес Актер-хан, и Конан уловил в его голосе скрытое возбуждение. Префект Иабиз, лысеющий сановник и старый писец устремились к двери слева от Конана, прошли через портал и закрыли дверь за собой. Все было сделано быстро, но Конан успел отметить значительную толщину обитой панелями двери. Актер-хан заговорил снова. - Почему человек с далекого севера прибыл вместе с нашей служанкой Испараной? В этот момент Конан осознал, в насколько уязвимом положении он находился, и почувствовал внезапный озноб при воспоминании о непредсказуемости Испараны - и о нескольких причинах, по которым она могла бы испытывать наслаждение и приятное возбуждение при виде того, как его хватают, пытают-убивают. - Он помог мне, - сказала Испарана, и напряжение Конана ослабло лишь самую малость. - Конан из Киммерии несет то, за чем я была послана. Глаза хана, разделенные ястребиным носом, неотрывно глядели на Конана. - Конан из Киммерии, ты находишься в присутствии Актер-хана, правителя Замбулы и окружающих ее земель во имя и в качестве сатрапа Илдиза Великого, Короля Турана и Владыки Империи. В этом зале не должно быть опасности ни для тебя, ни для меня. Твое оружие будет возвращено тебе, как только ты выйдешь за дверь, которая находится у тебя за спиной. У Конана защекотало под мышками. Вооруженные копьями стражники, стоящие по обе стороны первой ступеньки возвышения, смотрели в пустоту, однако, казалось, были готовы ко всему. Конан оглянулся по сторонам и увидел четырех солдат в доспехах и шлемах. Они не отрывали от него глаз. Он сглотнул слюну и почувствовал, как по его позвоночнику пробежали мурашки. Отдать оружие! Оказаться во власти этого сатрапа, этих вооруженных людей - и каприза Испараны! Ему это было очень не по вкусу. Однако за эти несколько секунд он представил себе возможную альтернативу. Правитель, восседающий на троне, приказал ему сдать оружие. Он может молча согласиться и передать хану амулет, который тот так ценит; или подвергнуться аресту; или попытаться с боем проложить себе дорогу - из дворца, в котором кишмя кишат вооруженные стражники, а потом из враждебного города, окруженного пустыней? "У меня нет выбора", - подумал он, и его взгляд на короткое время переместился к мечу, подвешенному на стене. Как быстро он сможет до него добраться в случае необходимости; как быстро он сможет выхватить его из ножен и обернуться, чтобы попытаться дать отпор? "Пока буду идти к той двери, чтобы последовать за Хафаром и Иабизом", - подумал он, потому что был не в состоянии не предусмотреть подобное действие. Он нашел впечатляющие слова. - Ни один чужестранец не должен приближаться к королю в его покоях, имея при себе оружие, - сказал он и расстегнул пояс, на котором висели ножны меча и кинжала. Не оборачиваясь, он отвел оба конца пояса от своих бедер назад, и чьи-то руки, протянувшись из-за его спины, взяли их. Конан стоял безоружный, отдавшись на милость Испараны и Актер-хана. - Покиньте нас, - сказал Актер-хан. - Зафра и Уруй останутся со мной и этими нашими двумя вернувшимися слугами. Оба стража трона, словно ожившие статуи, пересекли зал в ширину, прошагав мимо Конана и Испараны, и вышли. Конан услышал, как за ними закрылись створки большой двери. На возвышении остались стоящий человек в странном головном уборе и сидящий писец, этот молодой здоровяк. "Почему, - спросил себя Конан, - писец остается в зале во время секретного доклада агента хана?" И тут же ответил сам себе, - принимая во внимание размеры писца: "Уруй - телохранитель. Но тогда этот худощавый парень в дурацкой шляпе... что он здесь делает?" Он жалел, что задал Испаране слишком мало вопросов. Тронный зал был теперь пуст, не считая пятерых человек. Конан и четверо замбулийцев. Враги? - Испарана - ты принесла мне Глаз Ээлика? - Да, господин Хан. - Принеси его сюда, моя превосходная служанка. Она взглянула на Конана. - Он у меня, - сказал киммериец, отмечая, что рослый писец переменна позу и пристально наблюдает за тем, как он подносит обе руки к своей шее. Конан вытащил из-под одежды ремешок, на котором болталась усыпанная стекляшками капля обожженной глины, снял его через голову и протянул вперед руку. Сплющенная с одной стороны полусфера, явно не имеющая никакой ценности, повисла в воздухе, медленно поворачиваясь. Актер-хан нахмурился было при виде предмета, совершенно очевидно не являющегося его ценным амулетом, но тут Конан присел на корточки и осторожно постучал куском глины по полу, выложенному чередующимися красными и розовыми плитками, - еще и еще раз. Глина треснула, раскололась, распалась на кусочки. Испарана следила за происходящим так же зачарованно, как и человек на троне. Конан поднялся на ноги. Снова он протянул вперед руку, и снова некий предмет медленно закружился на конце кожаного ремешка. Подвеска в форме меча была примерно равна по длине мизинцу Конана. Неограненный рубин образовывал головку рукоятки. На каждом конце перекрестия сверкал большой желтый камень, вертикально пересеченный одной черной полоской. Камни, отстоящие один от другого примерно на дюйм, казалось, глядели, как жуткие желтые глаза, с обеих сторон длинного, острого серебряного носа. - Глаза Эрлика!!! Голос Актер-хана, едва ли громче шепота, был полон страсти. Правитель возбужденно наклонился вперед, и его ладони так сжали изогнутые подлокотники трона, что костяшки пальцев побелели. Взгляд его темных неподвижных глаз был не менее стеклянным, чем у "глаз" амулета. Конану показалось, что сатрап собирается встать. Однако Актер этого не сделал. Одна рука оторвалась от подлокотника трона и протянулась вперед, ладонью вверх. - Мне! - сказал Актер-хан все тем же задыхающимся голосом, выдающим внутреннее напряжение. После трех месяцев опасных приключений и кажущихся бесконечными путешествий и трудов, причиной которых была эта побрякушка, Конану почти не хотелось расставаться с ней. Почти. И все же он не понес ее к этой замершей в ожидании королевской руке. Вместо этого он поймал руку Испараны и вложил в нее Глаз Эрлика. - Это всегда было твоей миссией и твоим делом, Спарана, - сказал он достаточно громко, чтобы его услышали на возвышении. - Заверши его. Испарана, в своем шанкийском сирвале, тунике, кафтане с рукавами - и с черной косметикой на лице, - пересекла зал, направляясь к своему повелителю. Конан увидел, что его протянутая вперед рука дрожит. Неужели действительно его жизненная сила была заключена в этой маленькой безделушке? Неужели он вот-вот станет .непобедимым, неужели его теперь нельзя будет убить? Конан наблюдал за происходящим, и внезапно ему в голову пришла совершенно посторонняя мысль: что только высоким женщинам следует носить раздувающиеся шаровары. Испарана положила Глаз Эрлика на ожидающую, дрожащую ладонь, и кулак сатрапа сомкнулся вокруг амулета. После всего этого долгого времени, и ужаса, и потерянных жизней не случилось ничего волшебного или драматического. Хан Замбулы получил свой Глаз Эрлика. Нанятая им воровка опустилась на одно колено и склонила голову, а он откинулся назад с долгим вздохом. - Поднимись, Испарана, превосходная служанка, - приказал он, и она встала. На груди его, поверх многоцветной шелковой мантии лежал медальон, подвешенный на золотой цепочке тонкой работы. Он представлял собой крылатый квадрат из того же самого металла, с отчеканенными на нем надписями. В центре был изображен крупный шарообразный цветок, и такие же цветки, но поменьше, украшали каждый угол. Серебряные листья загибались внутрь и удерживали цветок, который представлял собой рубин величиной с глаз колибри. - Вы оба хорошо себя зарекомендовали, - сказал Актер-хан, - и я более чем доволен. Конан из Киммерии - приблизься. Конан шагнул вперед, размышляя о том, что очень умно поступил, отдав амулет Испаране с учтивыми словами, которые предназначались как для нее, так и для сатрапа. Киммериец был безоружен. Без привычной тяжести пояса ему было не по себе; он чувствовал себя словно обнаженным - и как нельзя более уязвимым: преданным на милость женщине, отмеченной из-за него уродливым шрамом; женщины, которая, если бы не он, вернула бы амулет сама - два месяца назад. (Вернула бы? Это было неизвестно. Одну, ее могли бы схватить хорезмийцы, - а без него она все еще была бы невольницей, без сомнения, проданной в Аренджуне или Шадизаре.) Хорошее отношение этой женщины приобрело для него особое значение здесь, в тронном зале чужого города. И он не был в нем уверен. Поравнявшись с ней, он остановился и коротко кивнул головой, что должно было изобразить легкий поклон. - А какой, - спросил Актер-хан, - была твоя роль в предприятии, занявшем у Испараны так много месяцев? Конан - который гораздо сильнее чувствовал на себе взгляд бесстрастных глаз человека в шляпе, стоящего рядом с ханом, чем взгляд самого хана, - решил сказать правду. - Частично это была моя вина, что прошло так много месяцев, Хан Замбулы. Сначала мы встретились как соперники, как враги, хотя теперь она знает, что я был беспомощным слугой Хисарр Зула. Все четверо замбулийцев выказали удивление таким открытым признанием, которое киммериец позаботился смягчить, упомянув о том, что был обращен в рабство Хисарром. - А Хисарр Зул? - Тот, кто был изгнан из Замбулы десять лет назад, - ответил Кован, - и кто в пустыне убил своего брата Тосию, который впоследствии в образе Песчаного Чудовища наводил ужас на Драконовы Холмы, тот, кто украл амулет Актер-хана и самую душу Конана из Киммерии... он мертв, господин Хан. Человек рядом с сатрапом заговорил в первый раз. - Ты убил его? - Да, и уничтожил его огнем. Его дом тоже сгорел. - А его... знания? - напряженно спросил Зафра. - Его свитки, его приборы? - Все, - Конан пожал плечами. - Все сгорело вместе с ним. Я не притронулся бы ни к чему. - Превосходно! - воскликнул Актер-хан, и Конан увидел его зубы. Он заметил, что на лице Зафры ловилось выражение разочарования и некоторого отвращения, и понял, что этот человек остался недоволен. И вот туг-то он понял, что Зафра, должно быть, волшебник, несмотря на свой молодой возраст. Да, он был старше Конана, и Испараны тоже. Но Конан прежде считал, что маги, для того, чтобы обладать всеми необходимыми познаниями, должны быть стариками. Теперь он осознал, что это было смешно. Человек становится старым, только побыв раньше молодым, и любой мастер может умереть, так, чтобы подмастерье продолжил его дело. Или, как предположил киммериец, человек может так же искусно и ловко обращаться с волшебством, как он сам - с оружием. Он понял, что находится в присутствии не просто мага, но, возможно, главного мага в этой округе - и что ему лучше относиться к этому человеку с уважением и опаской. Он был прав, Актер представил Зафру как Волшебника Замбулы, упомянув, что его здесь не было, когда Испарана отправлялась в путь. Испарана склонила голову. Она узнала его медальон и поняла, что человек в феригийском колпаке занимает высокое положение. Столько перемен за какую-то треть года, прошедшую е тех пор, как они с Карамеком уехали из города, где она родилась! Ее собственный медальон беспокойно зашевелился на ее груди при этом легком поклоне. Это было напоминанием: да, действительно, столько перемен! Теперь ей не понадобится возвращаться в Переулок Захватчиков! Он произвел ее на свет и обучил ее; теперь ее карьера воровки, и лгуньи, и по временам уличной девки сделала ее богатой. Она взглянула на Конана. - Хисарр Зул сказал, что этот Глаз - магический, - заговорил он. - Зафра поддерживал с ним магический контакт? Ты знал, что мы приближаемся к Замбуле, волшебник? Рот Зафры растянулся в улыбке, но заговорил не маг, а Актер-хан. - Должен ли Волшебник Замбулы сказать тебе, Конан из Киммерии, где побывал Глаз Эрлика? - Я скажу тебе сам, - ответил Конан, хотя раньше абсолютно точно не собирался этого делать. - Мы с Испараном не намеревались утаивать что-либо от Сатрапа Империи Турана, - Вы с Испараной были противниками, даже пытались убить друг друга. Однако теперь вы друзья. - Вместе, - сказал Конан, - мы вернули твой амулет. Мае какое-то время пришлось служить Хисарр Зулу. Он в буквальном смысле слова владел моей душой. - Значит, он все же добился такой способности! - возбужденно проговорил Зафра, и тут же его лицо стало выглядеть несчастным, когда он понял, что позволил себе проявить свои чувства. - Да. Конечно же, он хотел завладеть твоей душой, Хан Замбулы. Мне пришлось добыть амулет и вернуть его ему. И я сделал это, загнав несколько лошадей и почти загнав себя, чтобы перехватить Испарану в пустыне. Я вернул амулет Хисарру, который потом попытался предательски убить меня. Я смог убить его, и... - Было время, - произнес Актер-хан, задумчиво глядя на чужестранца, - когда вы оба повернули и вместе с Глазом направились назад, на север. Губы Испараны были поджаты, когда она сказала: - Мы были обращены в рабство хорезмийцами. Нам удалось освободиться. - Но потом ты снова направилась к Замбуле, а Глаз продолжал двигаться на север, - сатрап кивнул в сторону киммерийца. - Вместе с этим человеком, как я теперь думаю. - Это правда, - сказал Конан, прежде чем Испарана успела заговорить; он почувствовал себя в высшей степени неуютно, напоминая Испаране об этом эпизоде их прошлого. - Я обманул ее - или, скорее, ее обманул Хисарр Зул, при помощи копии Глаза. "Мне не следовало затрагивать эту тему!" - Она думала, что у нее настоящий амулет. - Копия! - рука Актер-хана дернулась вверх и схватилась за талисман. - Успокойся, господин, - без запинки сказал Зафра. - Ты носишь настоящий и единственный Глаз Эрлика, ибо я проследил его путь сюда. - А что стало с копией, сделанной Хисарром? - спросил хан лишь с чуть меньшим напряжением. - Уничтожена, - ответила Испарана. - Хисарр Зул сделал так, что она расплавилась, чтобы удостовериться, что Конан принес ему настоящий амулет. Копия осталась где-то в пустыне. Жаль, потому что Конан сказал мне, что камни и золото были настоящими. Но, конечно, это была просто безделушка, не обладающая никакими свойствами амулета. Конан глянул на меч на стене и на сидящего писца, который, как он предположил, был телохранителем и у которого под одеждой должно было быть спрятано какое-нибудь оружие. Киммерийцу совсем не нравилась эта тема разговора. Испаране напоминали о ее боли, о ее шраме, а все, что ей было нужно, чтобы выдать Конана целиком и полностью, - это произнести лишь несколько слов. - Спасибо Хануману, - сказал Актер Испаране, - что в то время ты не носила амулет на себе. И если бы у Конана был меч, его рука сейчас потянулась бы к рукояти. - Да, - сказала Испарана, бросив взгляд на киммерийца, - мне повезло. Успокоенный Конан постарался, чтобы его вздох облегчения не был слишком явным. Была ли ее любовь, ее привязанность к нему истинной? Простила ли она его по-настоящему? Может, она собиралась шантажировать его; может быть, ей нужна была эта власть над ним, возможность предать, хоть я без желания на самом деле принести ему вред. Конан быстро соображал. Поскольку он предположил, что Зафра уже все знал, он подумал, что будет мудро рассказать об этом самому, прежде чем люди на возвышении подумают, что загнали его в ловушку. - Глаз, в таком состоянии, в котором ты его видел, когда я вошел сюда, побывал также в Шадизаре и Хауране. - А Конан, - добавила Испарана, - ни разу не попытался убить меня и замолвил слово, чтобы меня освободили из рабства, хотя мог бы оставить меня невольницей хорезмийцев. "Точно, я это сделал, - подумал Конан. - Какой я герой!" Актер кивнул, взглянул на своего волшебника и улыбнулся, словно желая сказать: "Ну что ж, мы это знали; он говорит правду!" Затем хан откинулся назад и расслабился. Конан предположил, что испытание было позади, но тем не менее мысленно был настороже. - Вы будете обедать вместе со мной, - сказал Актер-хан. - Я хочу услышать о ваших приключениях. - Честь, оказанная нам, просто невероятна, - чуть не задохнувшись, отозвалась Испарана и наклонила голову так низко, что ее подбородок почти коснулся груди. - Воину из Киммерии оказана великая честь, господин Хан, - сказал Конан. - Однако сын Ахимен-хана будет ждать меня у верблюжьих загонов в Бронзовом Квартале. Есть ли у меня время, чтобы поедать ему весточку? - В этой истории появляется даже Ахимен-хан! - произнес Актер и ошеломление покачал годовой. - А что, если я пошлю ему эту весточку сам? И тот же посыльный устроит вам обоим ночлег в Королевской Таверне Турана. Это, и обед будет лишь первой наградой, которую ты получишь из моих рук, Конан из Киммерии. Как уже знает Зафра, я как нельзя более щедрый правитель - для тех, кто хорошо мне служит. А, воин? Хорошо. Мы позаботимся о том, чтобы вас искупали и дали вам одежду, после чего, за обедом, вы расскажете мне о тех явно многочисленных и разнообразных приключениях, которые вам пришлось испытать, прежде чем вы вернули мне мой амулет! 15. КОНАН-ГЕРОЙ Для тех немногих тканей, к которым привык Конан, "белое" обычно означало диапазон от определенного сорта бежевого, приближающегося по оттенку к пергаменту из кожи ягнят, до чуть желтоватого кремового. Конан видел белый цвет, который был по-настоящему белым: цвет молока. Он никогда не испытывал желания потратить на такую белую ткань деньги, даже в тех немногих случаях, когда мог себе это позволить. И шелк он раньше тоже не носил - так же, как в подарок правящего монарха. Поэтому одеяние из кхитайского шелка, предоставленное теперь Ханом, было для киммерийца втройне в новинку. Он чувствовал, что выглядит как нельзя более благородно, почти царственно, в мерцающей белой, окаймленной красным, тунике, закрывающей ему руки до локтя и спадающей ниже середины бедра. По душе ему был и широкий, замечательно легкий пояс из красного фетра. Хотя он восхищался короткими башмаками из того же красного фетра, которые носили Актер-хан, Зафра и Хафар, и хотя он считал, что пара таких башмаков отлично подойдет к поясу, ему принесли сандалии. И все же он оставался Конаном; он вышел, чтобы лично посмотреть, как ухаживают за его лошадью в дворцовых конюшнях, и чтобы положить свою кольчугу и остальную одежду вместе с седлом. Шагающий но Барханам трижды не отозвался на это гордое новое имя и повернул голову и взглянул на своего хозяина только тогда, когда Конан в отчаянии назвал его "Гнедыш". "Вот и давай после этого глупым животным благородные имена", - подумал киммериец. Он вернулся во дворец через заднюю дверь, у которой его остановил стражник. Конан прошел внутрь с минимальным рявканьем и без всяких угроз. На Испаране тоже был белый шелк. Платье без рукавов было длинным и облегающим, и Конан мгновенно заинтересовался и возбудился. Но с этим ничего нельзя было поделать; они встретились, когда их вели на обед к сатрапу. На обеде присутствовали лишь те же пятеро: хан и его маг, предполагаемый писец с запястьями и плечами борца, Испарана и Кован. Им прислуживали мальчики, в чьих жилах текло некоторое количество стигийской крови. Трапеза была превосходной, хоть и слишком изысканной и обильно сдобренной пряностями. Им подали большое количество мяса, и Конану пришлись по душе свежие фрукты. Понравилось ему и вино Актер-хана. "Писец" Уруй не произнес ни слова, чем натолкнул Конана на мысль, что этот рослый парень мог быть глухонемым, - или у него мог быть вырвав язык. Зафра говорил мало, а больше сидел, задумчиво прислушиваясь к разговорам с проницательным видом, который усиливал беспокойство Конана в такой же степени, что и льстивый змеиный взгляд мага. Актер-Хан задавал много вопросов и налегал на абрикосовое вино. Конан и Испарана вели большую часть разговоров. То значительное количество вина, которое Конан опрокинул себе в глотку, совсем затуманило ему голову к тому времени, как они закончили трапезу и Актер подал знак, что больше не хочет слушать. И он, и Конан нетвердо стояли на ногах, и языки у обоих сильно заплетались. Сатрап, находящийся под сильным впечатлением от услышанного, подарил киммерийцу прекрасный золотой кубок и десять монет - туранских "орлов", более ценящихся и, таким образом, более внушительных, чем замбулийские деньги, - поклялся, что такого героя ждет еще большая награда. Несмотря на то что хан подарил молодому северянину еще и роскошный широкий плащ, сшитый из многих ярдов алой материи, Конан провел ночь во дворе. Он был не в том состоянии, чтобы пересечь город пешком или верхом. При пробуждении его встретили головная боль и мрачная, злая Испарана, и он дал обет оставить вино в покое на всю жизнь. Тем не менее он не переставал радоваться своей удаче и гордиться собой. Облаченный в одежды, подаренные ему монархом, он пообедал и напился вместе с монархом, - и на этот раз не с мелким князьком из пустыни. И он не видел ничего, что противоречило бы его впечатлению об Актер-хане как о хорошем парне. Актер-хан был занят: правитель должен править, и принимать решения, и выслушивать многих людей, которых он предпочел бы даже не видеть. Конан и Испарана, жуя по дороге инжир и абрикосы, покинули дворец в сопровождении префекта Иабиза. Он выбрал маршрут для путешественников, показал им Замбулу и в конце концов привел их к прекрасно большой таверне, на вывеске которой был изображен золотой грифон на алом фоне: Королевская Таверна Турана. Там их не просто встретили; их прибытия с нетерпением ожидали с прошлого вечера. Хозяин таверны не знал, по какой причине их комнаты были заказаны от имени самого Хана, и поэтому был как нельзя более услужлив. Его заботливость поистине граничила с раболепием. Конан, находящийся в более чем оживленном расположении духа, не мог не напыжиться. Несмотря на то, что он провел немало времени в тавернах, его никогда так не обхаживали, и он никогда не останавливался в таком роскошном месте и не был предметом такого внимания со стороны остальных постояльцев. Не пришлось ему беспокоиться и о размерах счета за выпивку или о количестве кружек пива, которое он мог себе позволить. Их комната была поистине лучшей в этой лучшей из таверн Замбулы. Возбужденные, опьяненные Конан и Испарана, обращаясь друг к другу "мой господин" и "моя госпожа", удалились в эту просторную комнату, чтобы сменить одежду, и задержались там. Внизу Иабиз много минут ждал, пока они соизволят спуститься, и когда они наконец появились, сияя, не сказал им ни слова. Ликующая парочка направилась в Бронзовый Квартал, который, хоть и был убогим, вряд ли мог сравниться со Свалкой или Пустыней. Они почувствовали запах верблюжьих загонов задолго до того, как их увидели, и услышали трубные голоса животных прежде, чем достигли места, где они были размещены. Здесь Конан узнал, что один из его золотых "орлов" может быть достаточной платой за всех и к тому же завоевать ему уважительное обращение. - А каким Конану показался Актер-хан? - спросил Хаджимен. - Он в гораздо лучшем настроении теперь, чем когда мы прибыли, клянусь Кромом! И к тому же оа щедр. Достаточно приятный человек, если оказать ему услугу. Испарана бросила взгляд на жизнерадостного Конана, а Хаджимен спросил: - Он говорил о моей сестре? - Ну... нет, Хаджимен, - ответил Конан более сдержанным тоном. - А он носит по ней траур? - Да, - сказала Испарана, и Конан, взглянув на нее, почувствовал, как ее пальцы толкают его в спину под прикрытием его роскошного алого плаща. - Ты же видел у него черную повязку, Конан. - А, да, - отозвался киммериец, до которого дошло, что она оказывает Хаджимену услугу. - Я столько всего видел, что чуть не забыл об этом. - Это хорошо, что Хан замбулийцев носит траур по дочери шанки, - кивая головой, сказал сын хана Хаджимен; однако он не улыбнулся. Конан тронул желтый рукав воина пустыни. - Он кажется совсем не плохим человеком, друг и сын друга, - сказал он с шанкийской церемонностью. И подумал: "Для правителя это странно! Хотя я бы не стал ручаться за мягкий нрав его волшебника!" * * * - Пост капитана в твоей страже! - эхом отозвался Зафра, и Актер-хан бросил на него резкий взгляд. - Прошу прощения, мой господин, - более спокойным голосом продолжал волшебник, - но потрясение преодолело мою сдержанность, когда ты заговорил о том, чтобы взять на службу такого человека, как этот Конан, и поместить его в самом дворце, так близко к твоей особе. Актер-хан откинулся назад и устремил на мага колючий, внимательный взгляд. - Ты хорошо мне служишь, Зафра. Я доверяю тебе, я прислушиваюсь к тебе. Говори. Скажи же мне, какое впечатление он произвел на тебя. - Он молод, и тщеславен, и жаждет... - Зафра оборвал свою речь. - Господин Хан, он вернул Глаз Эрлика и, совершенно очевидно, является непревзойденным воином. Крайне находчивый молодой человек, и более чем опасный в обращении с оружием. Крайне находчивый. Крайне опасный. Также совершенно очевидно, что у тебя сложилось о нем высокое мнение. Лучше я не буду говорить на эту тему. - Зукли! Принеси нам вина! - крикнул хан. не отрывая от Зафры довольно встревоженного взгляда. - Говори, Зафра. Мои уши и мой интерес обращены к тебе. Говори, Волшебник Замбулы, которому хан верит. Он находчив, ты говоришь, и молод, и тщеславен. Все это очевидно для каждого, у кого есть глаза, и ни одно из этих качеств не является пороком. И ты собирался добавить еще что-то и оборвал себя на полуслове. Скажи это. Говори. Тебе кажется, что мне не следует доверять этому юноше-северянину, Зафра? Зафра раздавил маленькую фруктовую мушку на своем отделанном тесьмой зеленом рукаве. - Он нецивилизован, Актер-хан. Варвар из каких-то далеких северных земель, о которых мы ничего не знаем. Кто может сказать, какие у них варварские обычаи или кодексы? Некоторое презрение к знати, я думаю, и даже к особам королевской крови. Он ушел из своего племени. Он ушел на поиски чего-то другого; этот юноша - ловец удачи. Он необуздан, господин Хан, и, по моему мнению, неуправляем. Я бы не стал доверять подобному человеку пост поблизости от своей персоны, независимо от его возраста. Он... не знает покоя. Что может заставить подобного типа успокоиться, расслабиться, прекратить желать большего? - Хм-м, - сатрап взял вино, принесенное кушитским мальчиком-слугой, и сделал тому знак удалиться. - Я слышу, и я понимаю. А Испарана? - Воровка из Переулка Захватчиков! Теперь она получила полное прощение, и более того - она была возвышена, обедала с самим Актер-ханом! Воровка, женщина, которая крала и продавала свой товар и, без сомнения, самое себя на этих вот улицах! И... тьфу! Она любит этого заносчивого киммерийца. - Да, по-моему, я это заметил... - Они уже сослужили свою службу. Подумай сам: у человека есть прекрасно обученная птица. Он ис пользует ее в течение многих лет, и она охотится для него, как никакая другая. Однако в один прекрасный день она прилетает с охоты и выклевывает ему глаз. Не лучше ли ему было бы сразу заметить признаки ее недовольства, решить, что теперь хороший слуга стал опасен, и удалить его? Лучше, чтобы у Конана и Испараны не было возможности болтать про Глаз или... оказать тебе дурную услугу, господин Хан. Актер-хан, мигая, осушил свой серебряный кубок и налил себе вина. Зафра не прикоснулся к своему вину. Он наклонился ближе и заговорил тихим, настойчивым голосом: - Подумай. Подумай об этом человеке и его породе. В Аренджуне он сражался с людьми из городской стражи, ранил и убивал - и ускользнул от них. Он не был наказан за это, и таким образом его самонадеянность и неуважение к властям усилились. Он не раз оставлял Испарану с носом - а она любит его! Какие уроки он извлек из этого? У нас есть только слово этого варвара. Откуда мы можем знать, что великий маг не выполнил условий сделки, обещанной им варвару, который вернул ему Глаз? В Шадизаре он каким-то образом вступил в союз с аристократкой из Хаурана. Там же он убил дворянина из Кота - дворянина, и в присутствии самой королевы! Теперь она тоже мертва. А Конан? Оказавшись снова в Шадизаре, он опять завязал стычку со стражей, и опять остался в живых, - не получив ни раны, ни царапины, ни наказания. Актер-хан потряс головой и рыгнул. - Настоящий мужчина. Да, и опасный. В комнате зажужжала муха. Хан сердито нахмурился; Зафра, казалось, ничего не заметил. Все его внимание было сосредоточено на хане и на его словах; голос мага по-прежнему был тихим и напряженным. - Неукрощенный, о Хан! Скажи еще, что он и иранистанец, с которым он путешествовал на юг, намеревались привезти Глаз тебе! Иранистанец был убит. Конан оказался в компании Испараны из Замбулы. Без сомнения, он получил бы награду, если бы передал твой амулет в руки Иранистана. Но теперь человек, связававший его с Иранистаном, оказался мертв, а замбулийка была под рукой, и, без сомнения, после того, как он передал бы Глаз законному владельцу, его ожидала бы награда... Понимаешь? Актер кивал, потягивая вино. Его глаза были прищурены. По краю его кубка проползла муха, и он даже не заметил этого. - Итак... Конан героически вернул амулет тебе. И теперь его приветствуют, и награждают, и чествуют, как героя! Авантюриста, необузданного и беспринципного. Он понял, что может поступать, как ему заблагорассудится, этот Конан! Кого он уважает? Что он уважает, этот человек, убивший вооруженных городских стражников, и мага, и высокородного дворянина? Какие уроки извлек он из всего этого? Почему он должен уважать вообще кого-то или что-то, кроме самого себя? Что еще показал ему его жизненный опыт? Дай ему власть, и он захочет еще большей власти. Дай ему ответственность, и он возьмет на себя еще больше, чем ты ему дал. Вскоре он начнет мечтать о полной власти. Он многое знает о тебе, господин Хан! Без сомнения, Балад захочет связаться с ним! Я думаю, что такой беспринципный, необузданный варвар прислушается к человеку, который пытается лишить тебя трона, и заключит с ним сделку! Актер-хан налил себе еще вина. Он не видел, как взгляд Зафры оторвался от его лица, однако рука мага одним непрерывным движением выстрелила вперед, смахнула со стола муху и раздавила ее о штанину. - Мне кажется, Зафра, - задумчиво сказал Актер, - что ты оказал мне еще одну услугу. Мне кажется, ты помешал мне совершить ошибку, вызванную слепотой моей благодарности и моего слишко