желавший выбраться
из долины Дравы, множество народа все же пробралось в леса и отважилось на
опасное путешествие через заснеженные горы49. Англичане не раз
252
пытались прочесать горы в поисках рассеянных там групп беглецов. Вот
что говорится в рапорте 56-го Рисского полка:
Сначала группы казаков и кавказцев были довольно многочисленны и не
тратили сил на то, чтобы избегать патрулей. С течением времени, однако, их
группы поредели и редко превышали 12 человек. Днем они находились на снежных
вершинах, выставив часового, который в случае необходимости давал криком
сигнал тревоги. По ночам они часто занимали летние фермы или разбивали бивак
в лесу, в низине. Казаки и кавказцы явно предпочитали смерть выдаче, но,
попав в руки солдат, не предпринимали попыток бежать и с готовностью
подчинялись нашим приказам50.
Кеннет Тайсон описал автору поисковую экспедицию 3 или 4 июня, в
которой он участвовал. Поднявшись примерно на две-три тысячи футов, патруль
набрел на группу человек в 50-60. Здесь были мужчины, женщины, дети. Без
всякого сопротивления они повернули назад, в лагерь. Но бывало и так, что
патрули открывали огонь и даже убивали беглецов. Англичане часто позволяли
советским властям посылать для участия в таких операциях офицеров
СМЕРШа51.
В период 7--30 июня в горах были пойманы 1356 казаков и кавказцев, 934
были доставлены 15 июня на грузовиках в Юден-бург, но советские власти
потребовали, чтобы их отвезли в Грац, куда они и прибыли на следующее утро.
У некоторых солдат, охранявших эту группу, сложилось впечатление, что все
эти пленные или часть их были расстреляны вскоре после
прибытия52.
В первую неделю июня тысячи русских отправились в путешествие без
обратного билета из долины Дравы в Юденбург, в наглухо задраенных вагонах
для перевозки скота. На конечной остановке этого 200-километрового пути один
молодой английский солдат ежедневно наблюдал за процессией поездов,
прибывающих в Юденбург. Двадцатипятилетний сапер Редж Грей из 192-й
железнодорожной роты Королевских инженерных войск в конце мая 1945 года
оказался в районе Клагенфурта и был назначен шофером к лейтенанту Сайксу.
Однажды вечером он повез лейтенанта в офицерскую столовую-клуб за город.
Сидя в джипе в ожидании, Редж Грей услышал отдаленное пение мужского хора.
Изредка пение прерывалось оружейными залпами, и в темном небе, в той
стороне, откуда оно доносилось, вспыхивали красные зарницы. На вопрос Грея
шофер стоявшего рядом джипа объяснил, что там собрали 40 тысяч русских,
которых отсылают назад в Россию.
Выйдя из здания, лейтенант Сайке приказал шоферу заехать за ним в 4
часа утра. Путь их, вспоминает солдат, лежал на север,
253
в Юденбург: Сайке был назначен офицером связи при передаточном пункте,
где репатриируемые переходили под советский контроль. Когда они подъехали к
месту назначения, им приказали остановиться. По шоссе двигалась колонна
грузовиков, головные машины уже въезжали на мост через Мур. В грузовиках
сидели казачьи офицеры в немецких формах. Когда колонна въехала на мост,
произошла небольшая заминка, и в машинах, ждущих своей очереди, пронесся
слух, что какой-то казак погиб, прыгнув в реку. Наконец дорогу расчистили, и
джип Грея проехал по мосту в советскую зону города. Их сразу же поразила
перемена в атмосфере по ту сторону моста: в английской зоне царило веселое
оживление и суматоха, здесь же даже дома выглядели угрюмыми, у людей был
затравленный вид. Самый воздух, казалось, был пропитан страхом.
На железнодорожной станции шестеро советских солдат играли на пустой
платформе в карты. Через несколько минут к станции медленно подполз поезд.
Окна вагонов были затянуты колючей проволокой, сквозь которую пленные
просовывали руки, предлагая часы и другие ценные вещи. Охранников видно не
было. Два советских солдата разом встали за 37-миллиметровую зенитку и
начали угрожающе поворачивать барабан в сторону поезда. Вдоль вагонов
зашагал советский офицер, ударяя по дверям железным тросом. Затем двери
открыли, и пленные -- мужчины, женщины и дети -- высыпали из вагонов, щурясь
на солнце. Они образовали огромную толпу. Все их пожитки сложили на открытой
платформе, с собой им ничего взять не разрешили. Грей спросил стоявшего
рядом переводчика, что будет с казаками. Тот пошел узнать и, вернувшись,
ответил, что офицеров расстреляют, а остальных сошлют в Сибирь. Для Грея, не
интересовавшегося политикой, эти слова мало что значили. По его собственному
признанию, больше всего его занимало тогда, удастся ли поживиться чем-нибудь
из оставшихся в поезде вещей казаков.
В поезде он нашел трогательные узелки, в которых казаки везли самое
ценное, что у них было, потертые чемоданы, одежду, одеяла, часы. Повсюду
валялись сорванные с форм немецкие знаки различия, итальянские лиры,
австрийские шиллинги. В одном углу он обнаружил старенькую зингеровскую
швейную машинку -- старуха-казачка напрасно умоляла, чтобы ей позволили
взять ее с собой. В другом месте он нашел пару обручальных колец -- он до
сих пор хранит их. Грея неприятно поразило открытие, что для отправления
естественных нужд в каждом вагоне, где ехало по 40 человек, было выставлено
всего лишь по половинке распиленной бочки из-под бензина емкостью в 40
галлонов. Можно себе представить, что творилось в вагонах, где целый день
ехали
254
мужчины, женщины и дети. По меньшей мере один из репатриируемых решил
избежать предназначенной для него судьбы: в коридоре вагона лежало накрытое
одеялом тело самоубийцы. Быстро миновав это мрачное место, Грей завершил
обход поезда. Карманы его оттопыривались от австрийских и итальянских купюр,
которые, разумеется, были уже ни к чему бывшим владельцам. Больше всего
удивило молодого солдата то, что в купе охранника в каждом вагоне было по
коробке с 50 пачками сигарет. Очевидно, англичане положили их сюда для
пленных, до которых сигареты так и не дошли. Зато этот великодушный жест
можно было соответствующим образом расписать в каком-нибудь рапорте.
По платформе прогуливались три советских офицера в великолепных формах.
Каждый раз, когда они проходили мимо стоящего на посту красноармейца, тот,
вытянувшись в струнку, отдавал им честь. Английскому солдату такое усердие
показалось несколько чрезмерным, но ведь он не знал, в какой страшной
организации служили эти офицеры.
Первые две недели июня Грей каждый день возил лейтенанта Сайкса с
английской стороны на советскую -- к поездам, прибывавшим на станцию
Юденбург. Процедура всегда была одна и та же: поезд медленно останавливался,
пуская пары; охранников на нем не было, только железнодорожники, которым
никогда не разрешалось спускаться на платформу. Советские солдаты отпирали
двери и следили за выходящими пленными. Что с ними происходило дальше --
Грей не знает. Сам он был свидетелем лишь того, какая участь постигла вещи
пленных. У казаков всегда отбирали все пожитки и складывали их рядом в кучу,
которая постоянно росла и к концу второй недели достигла внушительных
размеров. А когда ушел последний поезд, советские охранники облили кучу
керосином и подожгли.
Миссия Грея была закончена, и он вернулся к себе в часть. А бесконечные
колонны понурых фигур начали длинное путешествие на восток, навстречу
страшным испытаниям53.
ПРИМЕЧАНИЯ
См.: Вячеслав Науменко. Великое предательство: выдача казаков в Лиенце
и
других местах (1945 -1947), т. 1.-- Нью-Йорк, 1962, с. 156.
См. там же, с. 181--183.
Там же, с. 183--186. По возможности, я сверял воспоминания с
информацией
майора Дэвиса.
Архив военного министерства Великобритании, 170/4461.
См. В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 124, 147, 199; там же, т. 2
(Нью-Йорк,
1970), с. 60.
См/ Josef Mackiewicz. Kontra.-- Paris, 1957, p.
188; В. Науменко, указ. соч.,
т. 1,с. 124.
См. там же, с. 124--125.
См. там же, с. 186; Josef Mackiewicz, указ. соч., с. 189.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4461.
См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 106--107; т. 2, с. 171--173.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4461.
См. там же, 170/4993.
Victor Kravchenko. I Chose Freedom.-- London, 1947, p. 405. Виктор
Кравчен
ко узнал об этом инциденте, когда работал в Москве, в СНК, в ведении
кото
рого находились такие заводы.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4993, 4461.
См.: David J. Dallin, Boris I. Nicolaevsky. Forced Labour in Soviet
Russia.-- Lon
don, 1948, p. 271.
См.: В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 74--75. См. также трогательное
описание
прощания казака с верблюдом в кн.: Peter Huxley-Blythe. The East Came
West.-- Caldwell, Idaho, 1964, pp. 71--72.
См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 190.
См. там же, с. 259.
19 Die Kosakische Trag die,-- National Zeitung, 30.5.1975, S. 6.
Архив военного министерства Великобритании, 170/4461; В. Науменко,
указ.
соч., т. 1. с. 225--226.
См : Архив военного министерства Великобритании, 170/4461; В. Науменко,
указ соч., т. 1, с. 229.
См. там же, с. 200--203. Утверждение лорда Н. Бетелла о том, что
солдаты
пытались столкнуть людей с моста (см.: Nicholas Bethell. The Last
Secret: Forcible
Repatriation to Russia 1944 -1947.-- London, 1974, p. 143), не
соответствует дей
ствительности. Капеллан Кеннет Тайсон рассказал мне, что видел, как
солдаты
Аргильского полка "пытались помешать казакам пересечь мост" и скрыться.
В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 227--230.
Там же, с. 209. Хотя доктор Пинчинг не помнит этого короткого
разговора,
все это, по его словам, вполне отвечало его тогдашним впечатлениям. Он
256
собственными глазами видел, как рыдал майор Лиск, мужественный и
сильный человек.
См. там же, т. 1, с. 205--206, 228--229; т. 2, с. 54.
Архив военного министерства Великобритании, 170/4461.
Там же, 170/4988.
См.: National Zeitung, 6.6.1975.
См.: В. Науменко, указ. соч., т. 2, с. 110--112. Эпизод с собакой см.
там же,
т. 1,с. 223.
См. там же, т. 1, с. 134, 201, 233; т. 2, с. 54; National Zeitung,
30.5.1975.
См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 210.
См. там же, с. 233. Хотя доктор Пинчинг помнит, что в Лиенце был
"четырех-
или пятиэтажный госпиталь", ни подтвердить, ни опровергнуть это
сообщение
он не в силах. Как сказано в одном из документов, 29 июня "военный врач
в
Нюйсдорфском госпитале сообщил командиру, что большинство находящихся
там [казаков1 собирается покончить с собой" (Архив военного
министерства
Великобритании, 170/5018).
В казацких источниках, где приведена фамилия семьи, говорится лишь о
двух
детях (см.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 233; т. 2, с. 111).
См там же, т. 1, с. 234
См. там же, с. 210.
Интервью в National Zeitung, 6.6.1975; а также в Kleine Zeitung.--
Klagenfurt,
29.5.1975. Есть свидетельства, что в то утро в самый разгар событий
возму
щенные австрийцы начали звонить в церковные колокола в Дельзахе и
других
местах (см : В Науменко, указ. соч., т. 1, с. 221). О самоубийствах см
также:
Edgar M. Wenzel So gingen die Kosaken durch die H lle.-- Wien, 1976,
SS. 19--20,26.
См. также: A. Petrovsky. Unvergessener Verrat!-- Mttnchen, 1965, S.
287.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4396.
H. Бетелл, очевидно, невольно свел два эпизода в один (см. Nicholas
Bethel!,
указ. соч., р. 132).
40. "В Обердраубурге находятся тела восьми казаков, застреленных при
попытке к бегству" (Архив военного министерства Великобритании, 170/4389).
41 В воспоминаниях казаков говорится о танкетках в Пеггеце (см. В.
Науменко, указ. соч., т. I, с. 228). В действительности они были не там, а в
Обердраубурге (см.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4396).
Два предупредительных залпа были даны тоже не в Пеггеце (как сообщает В.
Науменко в указ. соч., т. 1, с 200, 225), а в Обердраубурге.
42. Отчет об операциях в районе Обердраубурга заимствован из военных
дневников (см.: Архив военного министерства Великобритании, 170/5022, 5018,
4461).
43 В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 206--208.
44. Информация получена от майора Дж. У. Френча. 60 казачьих конюхов
были оставлены в лагере для ухода за лошадьми, которые использовались
английской армией на пересеченной местности тем летом (см.: В. Науменко,
указ. соч., т. 2, с. 81--85). Историю этих лошадей см. в кн.: Lt.-Col. A. D.
Malcolm.
257
History of the Argyll and Sutherland 8th Battalion 1939-47.-- London,
1947, pp. 252--258; Lt.-Col. G. I. Malcolm of Potalloch. Argyllshire
Highlanders, 1860--1960.--Glasgow, 1960, pp. 116--117.
См. также: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 55--56.
Архив военного министерства Великобритании, 170/4461. В том же досье в
другом месте приведена значительно более высокая цифра -- "около 4100"
См.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с. 191.
См.: Архив военного министерства Великобритании, 170/4396, 4461.
Рассказ о таком переходе см. в кн.: В. Науменко, указ. соч., т. 1, с.
201--203.
Жена Николая Краснова, Лили, пряталась в горах и вернулась в Пеггец,
услы
шав о запоздалой амнистии для старых эмигрантов. Ее муж узнал об этом
через несколько лет от казака, встреченного в Камышлаге, около Омска
(см.: Николай Краснов. Незабываемое.-- Сан-Франциско, 1957, с. 230,
341).
Татьяна Данилевич рассказала мне, что пересидела опасные дни в подвале
какого-то дома в Лиенце.
Архив военного министерства Великобритании, 170/4396.
См. там же, 170/4461.
См. там же. Информация получена от Дункана Макмиллана, оф'ицера конвоя.
Я очень обязан Реджу Грею за рассказ о его личном опыте. См. также:
Cheshire
Observer, 2.11.1973.
Глава 10 ПЯТНАДЦАТЫЙ КАЗАЧИЙ КАВАЛЕРИЙСКИЙ КОРПУС
Направляясь 8 мая в Кечах присутствовать при сдаче в плен казаков
генерала Доманова, бригадир Мессон наткнулся на арьергард процессии, больше
напоминавшей кочевье народов, чем продвижение военного отряда. Тысячи
человек, среди которых были женщины и дети, растянулись на 15-20 миль; они
везли на телегах свои пожитки и разбивали биваки прямо у дороги. Встречались
здесь и организованные группы конных, однако большинство было совершенно
деморализовано после трудного перехода через перевал.
В это же время, километрах в десяти восточнее, офицеры и солдаты 6-ой
бронетанковой дивизии наблюдали зрелище не менее живописное, хотя и совсем
иного плана. Около деревни Гриффен, между Фолкермарктом и Вольфсбергом,
проходил последний парад 15-го казачьего кавалерийского корпуса. Впереди, во
главе конного эскорта, ехал на коне командир, генерал Гельмут фон Пан-нвиц.
Ветераны с саблями наголо, поблескивающими на солнце, смотрели прямо перед
собой. Многие из них воевали еще в царской армии, и сейчас они гордо
восседали в седлах, как когда-то на плацу перед императором. Потом, на белых
конях, появились трубачи 1-й казачьей кавалерийской дивизии. Разом вскинув
трубы, они заиграли марш. Тут же вперед, в парадном порядке, выступил 1 -й
Донской кавалерийский полк, который на полном скаку, эскадрон за эскадроном,
продефилировал перед своим генералом. За ними следовал 2-й Сибирский
кавалерийский полк -- все в белых меховых шапках, с ружьями за спиной, с
кривыми саблями и в традиционных черкесках. Почти все старшие офицеры
корпуса были немцами из самых родовитых семейств Германии и Австрии. Вся эта
залитая солнцем картина с заснеженными пиками на заднем плане воспринималась
как последнее торжественное напоминание о своеобразной красе военного дела в
домеханизированную эпоху. На такой высокой ноте завершили свой боевой путь
последние армейские подразделения старой России. Британских офицеров -- а
многие из них и сами были кавалеристами -- вид этой массы великолепных
наездников, демонстрирующих безупречную выучку, тронул до глубины
души1.
259
Однако при всей своей декоративности и живописности 15-й кавалерийский
корпус представлял собой, в отличие от доманов-ских казаков, настоящее
военное формирование. Как уже говорилось, в начале 1943 года, под прикрытием
отступающей немецкой армии, многие жители казацких степей ушли от
наступающих советских войск на запад и обосновались в Новогрудке, образовав
Казачий стан. Поселение было не чем иным, как центром для беженцев, при
котором имелись отряды самообороны. Но немецкое командование, памятуя о
военной славе казаков, решило сформировать регулярные казачьи части для боев
с Красной армией. Такие отряды, рассеянные среди частей вермахта на востоке,
уже доказали свою боеспособность, и в марте 1943 года генерал фон Клейст
приказал всем казакам призывного возраста собраться в приднепровском городе
Херсоне.
Тысячи казаков, жаждущих сражаться против большевиков, образовали три
полка: два были набраны из кубанских казаков, один -- из донских. Командиром
корпуса был назначен генерал-майор Гельмут фон Паннвиц, начавший военную
карьеру в Первую мировую войну лейтенантом кавалерии, а затем служивший в
кавалерийском добровольческом корпусе на вастоке. Уроженец Си-лезии, он
свободно владел польским, но русского почти не знал, хотя со временем освоил
его настолько, .что вполне мог объясниться2. Все, кому довелось
знать генерала фон Паннвица -- будь то казаки, англичане или немцы, --
сходились на том, что он был великолепный солдат и достойный человек.
Через месяц после мобилизации база дивизии была перемещена на Млаву, к
северо-западу от Варшавы. Там фон Паннвиц приступил к обучению корпуса.
Командирами в полки были поставлены немецкие кавалерийские офицеры, лично
подобранные фон Паннвицом, опытные и компетентные, ценившие возможность
служить в кавалерии. Сам фон Паннвиц всячески старался приноровиться к
казакам. Он носил казачью форму, поощрял традиционные чины, форму и оружие.
Церковные службы, служившиеся православными священниками, посещали все, а
генерал (бывший, кстати, протестантом) являлся почетным членом общины.
Понимая, что славная история казаков может способствовать поддержанию
боевого духа в войсках, фон Паннвиц постоянно подчеркивал преемственную
связь между своими частями и их предшественниками, на протяжении столетий
верой и правдой служившими России и ее царям. Время от времени лагерь
посещали легендарные герои гражданской войны -- генералы Краснов, Шкуро,
Нау-менко. Их визиты обставлялись с величайшей торжественностью: оркестр
играл гимн "Боже, царя храни" и другие старые мелодии, пел казачий хор.
260
Вопреки всем надеждам, казакам фон Паннвица не пришлось воевать на
Восточном фронте. В тот период у Гитлера как раз появились опасения, что
русские добровольцы -- народ ненадежный, могут перейти в Красную армию, и он
распорядился использовать тысячи добровольцев, вызвавшихся воевать против
коммунистов, в угольных шахтах. Этому крутому, губительному проекту высшее
командование могло противопоставить лишь предложение о переводе всех
добровольцев на запад, и 10 октября 1943 года Гитлер приказал перебросить с
восточного театра военных действий все 600-800 тысяч русских, служивших в
немецкой армии3.
Корпус фон Паннвица к тому времени был уже в Югославии -- к вящему
разочарованию солдат, которые хотели драться с большевиками. Но когда фон
Паннвиц объяснил, что и здесь они тоже будут воевать против красных, казаки
с жаром взялись за дело в горах Боснии и Герцеговины. Бесстрашные,
виртуозные наездники, они пробирались в самые труднодоступные места и скоро
стали грозой для отрядов Тито, привыкших иметь дело с неповоротливыми
резервными частями вермахта. Казаки охраняли коммуникации, военные склады и
населенные пункты, жители которых были лояльны по отношению к немцам;
успешно вели в горах операции против партизан. Одним словом, казаки вполне
освоились с жизнью в Югославии и примирились -- по крайней мере, до поры до
времени -- с мыслью, что вместо своих собственных коммунистов им приходится
иметь дело с югославскими.
В первое время после прибытия в страну, зимой 1943-44, в корпусе было
много случаев нарушения дисциплины. Казаки не раз выступали в роли
насильников, имелись случаи жестокого обращения с местным населением, многие
перебежали к партизанам Тито. Твердо решив покончить с этим, генерал фон
Паннвиц стал усиленно зазывать к себе эмигрантов, которые могли бы быть и
переводчиками, и посредниками между немецкими офицерами и казаками. В их
числе был Георгий Николаевич Дружакин, эмигрировавший с окончанием
гражданской войны во Францию и живший в Париже. Пройдя недолгий инструктаж в
Берлине, который в те дни подвергался сильным бомбежкам, он прибыл в штаб
полковника Константина Вагнера, командира 1-й казачьей кавалерийской
дивизии. Дружакин свободно владел французским, немецким и русским, и Вагнер
надеялся с его помощью установить более тесный контакт с солдатами. Первым
делом полковник попросил Дружакина выяснить причины недовольства казаков и
доложить о результатах непосредственно ему, невзирая на лица.
Дружакин, служивший в 1918 году в армии генерала Краснова, быстро
подружился с донскими казаками, своими земляками, и вскоре выяснил, что
многие немецкие сержанты и унтер-офицеры грубы и
261
считают казаков дикарями. Конечно, это лишь отчасти объяснялось
невежеством неотесанных вояк -- ведь им все уши прожужжали о превосходстве
арийцев над низшей славянской расой!
У каждого казака была припасена история о грубости унтер-офицеров, и
когда один солдат, плача, рассказал, как его столкнули с лестницы, Дружакин
тут же отправился к Вагнеру. Полковник действовал решительно и твердо. Он
заявил всем младшим офицерам, что если еще раз услышит подобные жалобы, они
будут переведены на Восточный фронт. Казаков заверили, что грубость и
жестокости прекратятся, а Дружакин, получивший чин майора, стал
присутствовать на всех разбирательствах в военном суде. Прошло совсем
немного времени, и в корпусе восстановилась нормальная обстановка; а вскоре
прекратилось и дезертирство. Более того, началось обратное движение.
Перебежчики возвращались в свои отряды и с честью несли службу.
Несмотря на трудное начало, корпус вскоре заслужил хорошую репутацию
благодаря храбрости, мастерству и дисциплине солдат. Когда в 1944-45 годах
границы рейха сократились, казаки стали участвовать в регулярных боях на
передовой против югославских и болгарских дивизий. 25 декабря 1944 года, в
Рождество по новому стилю, корпус впервые воевал с советскими частями: на
реке Драве казаки выдержали бой со 133-й стрелковой дивизией, носящей, к
вящему удовольствию казаков, имя Сталина. После жестокой схватки, которая
часто переходила в рукопашную, 15-й корпус заставил врага отступить с
большими потерями. Многие взятые в плен красноармейцы добровольно вступили в
Казачий корпус4.
Этот бой можно назвать последней битвой гражданской войны. С
наступлением нового года немецкий Юго-Восточный фронт быстро откатился к
границам Австрии. В начале мая командующий фронтом генерал фон Лер объявил
своим войскам о капитуляции немецкой армии. Две дивизии Казачьего корпуса
перешли через Драву в Австрию около Лавамунда, причем замыкающие отряды,
отступая, вели бои с болгарскими силами, наседавшими сзади5.
Генералу фон Пан-нвицу оставалось лишь добиваться почетных условий сдачи в
плен англичанам -- единственной стороне, способной отнестись к ним
справедливо и беспристрастно, как он полагал.
Пока казаки отступали в Австрию с востока, англичане с максимальной
скоростью продвигались вверх с юга, чтобы до встречи с советской армией
захватить как можно больше территорий. 9 мая командующий 8-й армией генерал
Ричард Мак-Крири находился на итало-австрийской границе. С севера он
постоянно получал сообщения о боях между казаками и югославскими
партизанами. Стремясь восстановить порядок без кровопролития, генерал
262
послал за офицером ССО, майором Чарлзом Вильерсом, который был давно
связан с югославскими партизанами. Он только что отболел тифом -- и все же
пустился в трехсоткилометровый путь через горы в сопровождении сына Тито,
которому недавно ампутировали руку. Англичане выслали самолет на розыски, и
их благополучно доставили в Италию. Понимая, что этот человек сможет
воздействовать на югославов, Мак-Крири приказал ему ехать к партизанам.
Укрепив на джипе кусок белого полотна, Вильерс двинулся на восток от
Клагенфурта. Первыми, в чистом поле между Фол-кермарктом и Вольфсбергом, ему
попались казаки. Он осведомился у конных часовых насчет "господина
генерала", и те послали его в деревенский дом, где был устроен временный
штаб. Здесь вокруг стола сидели генерал и несколько старших офицеров. Чарлз
Вильерс от имени генерала Мак-Крири потребовал их сдачи. Фон Паннвиц
ответил, что готов сдаться на определенных условиях, и главное из них --
обязательство англичан ни при каких обстоятельствах не передавать корпус
большевикам. Майор Вильерс ответил, что ему даны точные инструкции не
принимать никаких условий: Казачий корпус должен просто сдаться английской
8-й армии. Генерал, не видя иного выхода, согласился, и они договорились,
что он приведет корпус в ближайшую английскую часть и казаки сдадут там
оружие.
В странной обстановке проходила эта беседа. С улицы доносилось звяканье
уздечек, лошади стучали копытами о мостовую. Мимо низких окошек гарцевали
конные эскадроны, а в крестьянском доме немецкие и русские офицеры в меховых
шапках спорили с бесстрастным англичанином. Беседа несколько оживилась,
когда генерал фон Паннвиц вдруг вспомнил, что встречался с Чарлзом Вильерсом
в имении Бисмарка в Восточной Пруссии. Генерал стал уговаривать англичанина
отобедать у них, но Вильерс вежливо отказался и уехал, договорившись, что
казаки на следующий день сдадутся англичанам.
Этот визит явно расстроил генерала фон Паннвица. Хотя майор Вильерс был
истинным джентльменом, держался он официально и натянуто, а инструкции о
том, что казаки не могут выдвигать никаких условий, внушали генералу смутные
подозрения. Да и вообще -- что англичанам известно о казаках? Решив выяснить
ситуацию, генерал выслал для установления контакта с англичанами старшего
офицера штаба, полковника фон Рентельна, бывшего офицера русской
императорской гвардии, участника похода армии генерала Юденича на Петроград
в 1919 году. В этой кампании он познакомился с майором Гарольдом
Александером, командовавшим антибольшевистским балтийским ландсвером. С тех
пор
263
они поддерживали знакомство, изредка встречаясь в лондонском клубе. Фон
Рентельн не сомневался, что, если бы ему удалось сейчас разыскать
фельдмаршала Александера, он сумел бы объяснить англичанам специфическое
положение казаков и предотвратить их выдачу Советам6. Полковник
Эндрю Хорсбру-Портер из 27-го Лансерского полка, находившийся в те дни в
Вольфсберге, вспоминает:
Однажды в штаб прибыла кавалькада во главе с высоким, импозантным
господином аристократической наружности, который на прекрасном английском
заявил, что сдается. С ним был казачий эскорт. Я сразу почувствовал
расположение к этому старомодному космополитическому генералу. Он сказал,
что, насколько ему известно, нашей армией командует Александер, и добавил:
"Если бы я повидался с Алексом, все было бы в порядке", -- или что-то вроде
того.
Русского офицера увезли на штабной машине в" штаб дивизии7.
Но генерал фон Паннвиц не мог дожидаться исхода этой миссии. Наутро, 10 мая,
он выехал к английским позициям и сразу за Фолкермарктом наткнулся на пост
англичан. Его провели к майору Генри Говарду из 1-го Королевского пехотного
корпуса. Говард был крайне заинтересован в скорейшей сдаче казаков; ему
важно было поскорее сбыть их с рук. Югославские партизаны расставили посты,
далеко продвинувшись на территорию Австрии, а майору было необходимо
очистить дороги для наступления на Грац. Югославы требовали, чтобы казаки
сдались им, но при этом не собирались приближаться к их позициям, пока у
казаков было оружие: вот если бы англичане разоружили их, а уж затем
передали югославам... Генри Говард понимал, что пока казаки остаются на
своих позициях, его батальон не только не сможет продвигаться вперед, но еще
того и гляди попадет в какую-нибудь бездарную трехстороннюю заварушку.
Поэтому майор предложил фон Паннвицу привести корпус утром и отправил вместе
с генералом капитана Джулиана Уотена. Они вместе отобедали, и за столом
немецкий офицер говорил о том, как его заботит судьба лошадей. Все было
очень по-джентльменски.
На другое утро казачьи части начали складывать оружие прямо в поле
около Фолкермаркта. Генерал фон Паннвиц и Чарлз Вильерс бесстрастно
наблюдали за этой процедурой. Сдав оружие, все полки двинулись на запад, к
месту, указанному командованием английского корпуса8. Партизаны
Тито, узнав о разоружении казаков, осмелели и начали обстреливать их
издалека и красть лошадей. Как лаконично поведал майор Говард,
264
пришлось использовать транспортеры для охраны бросившихся бежать
казаков и пригрозить отрядам Тито, что если они не перестанут вести себя,
как дети, мы пустим в ход танки.
Разоруженные казаки проехали на запад, через Санкт-Вейт9.
Для защиты от неугомонных "югов" майор Говард расставил по пути их
следования танковые патрули. В течение трех дней бесконечный поток казаков
шел через австрийские городки. На одном из таких постов, у пруда, где казаки
поили своих лошадей, стоял лейтенант Гарри Моф. Легкая дымка пыли висела над
зелеными лугами, по которым гнали 20 тысяч лошадей, и лейтенант сказал своим
солдатам, что они присутствуют при неповторимом зрелище. Правда, им было
суждено снова встретиться с казаками всего через три недели, и уже совсем
при других обстоятельствах10.
За Санкт-Вейтом Казачий корпус был разделен на две части, которым было
приказано встать лагерем в разных местах. Генерал фон Паннвиц со штабом
двинулись на север, к Альтхо-фену. С ним шли 3-й и 4-й Кубанские полки, 5-й
Донской, 6-й Терский и 8-й (пеший) полк -- все они, кроме 4-го Кубанского,
относились ко 2-й дивизии. Основная часть 1-ой дивизии, в составе 1-го
Донского и 2-го Сибирского полков, под командой полковника Вагнера двинулась
на запад и встала лагерем в полях около Фельдкирхена. Весь этот район
находился под контролем английской 6-й танковой дивизии". Куратором дивизии
Вагнера был назначен полковник Джеймс Хиллс. Оба полковника прекрасно
сработались, и англичанин часто наведывался в лагерь и в маленький замок на
краю леса, где жил Вагнер. На Хиллса произвели большое впечатление
дисциплина казаков и жизнерадостное настроение, царившее в
лагере12.
Генерала фон Паннвица не оставляли мрачные раздумья о судьбе его
солдат. На глазах у подчиненных он держался спокойно и уверенно. Полковнику
Вагнеру он сказал, что, наверное, англичане отправят корпус на службу в
Иран, но из его поступков в те дни и из рассказов англичан явствует, что
ситуация казалась ему крайне тревожной. Миссия фон Рентельна провалилась;
Алексан-дера ему повидать не удалось, и он вернулся в Альтхофен. Джереми
Пембертон, служивший тогда при штабе 61-й бригады, входившей в состав 6-й
танковой дивизии, вспоминает, как однажды вместе с фон Паннвицем и фон
Рентельном инспектировал казачьи лагеря. Разговорившись, Пембертон и
Рентельн обнаружили, что у них есть общий знакомый: граф Бенкендорф, сосед
Пембертона по Саффолку. В этой дружеской беседе, которая велась
по-французски, фон Рентельн ясно дал понять, что не питает никаких иллюзий
насчет дальнейшей судьбы казаков13.
265
Фон Паннвиц частным порядком пытался спасти корпус от гибели. Эдуард
Рентой, заместитель командира отдела ССО, в котором работал Чарлз Вильерс,
присутствовал на совещании с генералом и его штабом в Клагенфурте. В запале
стуча кулаком по столу, фон Паннвиц с жаром описывал боевые качества казаков
и просил англичан взять корпус к себе на службу или передать его
американцам. Рентой отправился звонить в штаб корпуса бригадному генералу
Тоби Лоу, ныне лорду Олдингтону. Лоу подробно разъяснил, что они не вправе
давать обещания такого рода и казакам придется сидеть в лагере до принятия
решения. Так что, наверное, фон Паннвиц вернулся в Альтхофен с тяжелым
сердцем. К тому же до него дошли весьма неприятные намеки, что немецким
офицерам лучше всего улизнуть и тихонечко отсидеться в укромном
месте14. Однако генерал не отказался от попыток связаться с
английскими властями и объяснить им положение казаков. Несколько раз он
просил майора Вильерса связать его с генералом Мак-Крири, посылал одного из
своих штабных офицеров в штаб 5-го корпуса в Клагенфурте -- все
напрасно15.
Наверное, им постепенно овладевало отчаяние. Всего через несколько дней
после того, как корпус расположился на новом месте, одно весьма авторитетное
лицо намекнуло старшим офицерам корпуса, что их опасения не лишены
оснований. Этим авторитетным лицом был командующий 6-й танковой дивизии
генерал-майор Горацио Мюррей, чрезвычайно популярный и необычный офицер. Он
терпеть не мог командиров, сводящих понятие служебного долга исключительно к
передаче приказов вышестоящего начальства. "Зачем тогда вообще нужны
генералы?"-- сказал он как-то по этому поводу.
В середине мая Мюррей вызвал старших офицеров Казачьего корпуса в свой
штаб в Клагенфурт и сообщил им по-немецки, что у него есть причины думать,
что их могут отправить в СССР, а потому он советует им серьезно поразмыслить
над ситуацией. Пока он не получил никаких инструкций, но -- имеющий уши да
слышит. Этим выразительным намеком он закрыл совещание. Фон Паннвиц и его
офицеры, бледные и растерянные, тут же уехали к себе.
Мы можем лишь догадываться о чувствах фон Паннвица. С одной стороны,
было бы безответственно сеять среди солдат панику и уныние. Всякие слухи
такого рода наверняка подорвут дисциплину, к тому же ничего определенного
генерал Мюррей не сказал. Казаки отчаянно цеплялись за надежду, что им
удастся поразить воображение англичан отличной дисциплиной и хорошим
поведением и это может сыграть свою роль при решении их судьбы. С другой
стороны, если в лагерях начнется хаос и неразбериха, это послужит для
англичан оправданием самых суровых мер.
266
Генерал Мюррей и его старшие офицеры относились к пленным с явной
симпатией, так что имело полный смысл вести себя так, чтобы не потерять их
расположения. Поэтому фон Паннвиц, вероятно, решил, что единственный
разумный, хотя и недостаточный выход -- сохранять корпус и продолжать
взывать к властям. Имелось и еще одно соображение. За два года между фон
Паннвицем и его казаками возникли прочные узы взаимной симпатии, генерал
чувствовал, что отвечает за них. Пока корпус не найдет прибежища где-нибудь
в свободном мире, долг командира -- оставаться с солдатами и заботиться о
них.
Но он отвечал также и за немецких офицеров, добровольно пришедших в
корпус. Он понимал, что, несмотря на все его призывы, англичане могут все же
передать корпус Советам. И если казаков все-таки еще можно счесть
предателями, то уж к немецким офицерам это определение никак не относится.
Более того, в Женевской конвенции четко оговорено, что пленные, взятые в
плен после окончания военных действий, должны быть немедленно переданы своей
стране. Однако фон Паннвиц не исключал, что англичане сочтут немецких
офицеров, разбросанных по разным полкам, составной частью корпуса и выдадут
их. Вероятно, именно такого рода соображения и привели генерала к решению
заменить немцев казачьими офицерами и создать "чисто немецкий полк или
батальон", который состоял бы из одних немцев. Он предложил это англичанам
25 мая. Тем временем казаки и сами стали требовать, чтобы немецких офицеров
заменили казаками; в некоторых отрядах даже начались волнения. Мотивы этого
требования нам неизвестны; может быть, сказалось напряжение последних
недель, или же казаки посчитали, что англичане благосклоннее отнесутся к
ним, если будут считать их русским антисоветским войском, "третьей силой", а
не наемниками под немецким командованием, немецкими пособниками.
Но практический результат этих отчаянных планов был ничтожен и свелся к
тому, что англичане получили разные списки казацкого и немецкого состава
корпуса16. События, меж тем, не стояли на месте. Советские и
английские офицеры встретились в Вольфсберге для уточнения планов по
передаче всего Казачьего корпуса советским властям17. Дивизионные
командиры получили последний приказ, оставалось лишь разработать отдельные
детали операции. К концу мая корпус фон Паннвица находился на территории
5-го корпуса английской армии, под контролем трех разных групп: 6-й танковой
дивизии, 46-й пехотной дивизии и 7-й танковой бригады18.
46-я пехотная дивизия, в ведении которой был генерал фон Паннвиц со
штабом и основной состав корпуса, с 16 мая занима-
267
лась передачей русских военнопленных и рабочих в
Юденбурге19. Теперь же ей предстояло подготовиться к внезапной
выдаче Казачьего корпуса. Необходимым условием подготовки было соблюдение
строжайшей тайны. Как отмечается в документах военного министерства, "если
бы казаки узнали о плане выдачи, это привело бы к массовым побегам и
самоубийствам"20.
В приказе утверждалось -- лживо или, во всяком случае, необоснованно,
что многие немецкие офицеры Казачьего корпуса повинны в военных
преступлениях, разыскиваются советскими властями и, соответственно, подлежат
выдаче Советам21. 26 мая фон Паннвицу сообщили, что он отстранен
от командования корпусом. Вместе со 144 немецкими и 690 казачьими офицерами
он был объявлен арестованным. Правда, многие офицеры сумели
бежать22. Самого фон Паннвица перевели из здания его штаба в
Альт-хофене севернее, в деревеньку Мюлен. Так начался его путь в Юденбург.
Согласно казачьим источникам, английские офицеры предложили освободить фон
Паннвица из-под стражи и.даже организовать ему побег. Но генерал отказался,
заявив, что был с казаками в хорошие времена и не бросит их в
плохие23. Это подтверждает и полковник Вагнер, которому удалось
уцелеть. Он сообщил мне, что, получив предупреждение от англичан, немедленно
позвонил фон Паннвицу и предложил ему бежать и присоединиться к югославским
монархистам, четникам. Генерал ответил, что все его офицеры вольны поступать
так, как считают нужным, он же не оставит казаков. Наверное, узы,
связывавшие его с казаками, особенно укрепились после того, как 24 мая он
был выбран походным атаманом -- ни один иностранец не удостаивался до тех
пор такой чести. На этой церемонии присутствовали старшие английские
офицеры, но вряд ли они оценили ее значение24.
28 мая генерал фон Паннвиц с группой немецких офицеров был передан в
Юденбурге НКВД25. Здесь, на небезызвестном металлургическом
заводе, он встретился с казачьими генералами Красновым, Шкуро, Домановым.
Вместе с ними ort ехал до Бадена, потом их пути разошлись. Красновых
отправили самолетом в Москву, фон Паннвиц остался в Австрии. Мы ничего не
знаем о том, через что он прошел в застенках НКВД -- на Лубянке и в