..Черт, какой жуткий снег! Никак не утопчешь... И тишина... Хоть бы где-нибудь что-нибудь грохнуло... Лавина бы сорвалась... Этот скальный выступ похож на кошку... Я не люблю кошек. Они злобны и лживы... А Эля любила... Она доверчивая... Потому и любила кошек. Ее нельзя было обманывать. Стыдно? Не то слово... Она нежная была... Была?! Была!.. "Горы улыбаются" - поэты смотрят на них снизу вверх... Разве это улыбка?! Это кошачий оскал... Это безмолвный XOXOT... Стоп! А где наши лопаты?! Неужели на биваке забыли?! Чем будем рыть могилы?! Тьфу, черт... вот же она, под клапаном рюкзака... А если бы им костюмы с электрообогревом? Крохотный аккумулятор... Или атомный источник? И пломбу на тумблер: "Вскрыть только в экстренном случае". А кислород? Баллон? Тоже с пломбой? Еще десять килограммов на спину? А как быть с давлением?.. Покричать бы, повыть... Уйти куда-нибудь за перегиб и там орать на весь Памир... Взорвать эту идиотскую тишину... Как же могло такое случитъся?! Ведь кругом были люди! На той стороне Корепанов с группой, на этой команда Гаврилова - там ведь Костя Клецко! Японцы, американцы... Каких-то пятьсот-шестьсот метров. Это поражает? А почему не поражает другое: когда у постели умирающего десяток врачей, а он умирает, и никто не может ему помочь? Близок локоть, да не укусишь"-теперь до конца ясно, что означает эта пословица... Может, самые драматичные фигуры в этой трагедии те, кто был рядом и не сумел помочь... Я не хотел бы быть на их месте... Так мы и не нашли следов их бивака на шести тысячах... то был еще добрый бивак, Эля передала оттуда: "Пришли на шесть тысяч метров, отдыхаем. Уже шипит примус. Настроение хорошее". ...Это было 1 августа в 20 часов... ...Каждый шаг приближает нас к страшному месту... До встречи осталось немного - каких-нибудь 200- 300 метров по вертикали. С базой было у нас несколько сеансов связи, и каждый раз втайне я ожидал чуда, каждый раз перед включением рации мне грезился голос: "Володя, она нашлась..." Хотя еще в лагере кто-то сказал мне: "Японцы как будто ее опознали". "Как будто"... - тупые ножницы: не столько режут, сколько мнут и дырявят... Я все-таки верил. Но вера уходил? с каждой новой связью, с каждым метром высоты... Наконец я сказал себе: "Хватит морочить голову - она там, на склоне возле вершины". С этой секунды веру в чудеса сняло как рукой. Я готовился к встрече. Я боялся ее - боялся себя. Я сейчас восходитель. Руководитель. Я обещал, что все будет в порядке. Мало того, меня отпустили не на последнее свидание. По делу. Из всех находившихся в лагере я один хорошо помнил их в горной одежде. На этом сыграл - формальный повод, который под конец пригодился всем, кто устал меня отговаривать, убеждать... Их нужно опознать и составить описание. Описание обязательно. Через год их снимут и отдадут родственникам. Кто будет снимать? Надеюсь, что я. Но все мо-жет случиться. Здесь нужен документ. Портативный магнитофон "Сони" под свитером давит на ребро. Я держу его здесь, чтобы не замерзли ба-тарейки. Он раздражает, но боли не чувствую. Кто будет диктовать? Ребята мрачны. Идут, низко согнувшись, надвинув на глаза капюшоны, глядя под ноги. Их сгибает не столько усталость, сколько предстоящая встреча. Я знаю - они предвидят сцену... Жуткую сцену... Где мне взять силы, чтобы этого не случилось? Ясно только одно - на высоте семь километров никто не должен трепать нервы другим ни при каких обстоятельствах. Только сейчас стало понятно, какую моральную обузу взяли они на себя, согласившись идти со мной... Гребень неподалеку. Где-то здесь 2 августа в 13 часов Эльвира передала на базу: "Осталось около часа до выхода на гребень. Все хорошо, погода хорошая, ветерок несильный. Путь простой. Самочувствие у всех хорошее. Пока все настолько хорошо, что даже разочаровываемся в маршруте..." Что было дальше? Об этом известно немного. Источник единственный - радиопереговоры, восстановленные мной со слов их участников. В тот же день, 2 августа, в 17 часов женщины передали на базу информацию не менее жизнерадостную и оптимистичную, чем та, что поступила в 13 часов. Лагерь пожелал им спокойной ночи, и связь на этом закончилась. 3 августа, 8 часов утра. Эльвира: "Решили взять день отдыха". База (В. М. Абалаков): "Эльвира, тебе видней. Как решила, так и будет. Не спешите. В перспективе прогноз хороший". Сверху после штурма вершины навстречу женской команде шла группа Гаврилова. Мастер спорта Олег Борисенок находился на связи, слышал сообщение женщин и передал им: "Мы идем к вам. Скоро увидимся и поговорим". 3 августа, 17 часов. Эльвира: "Я права, что взяли день отдыха!" База: "Не сомневаюсь, тебе видней, тебе доверяю. Ты предложила - я согласился". Эльвира: "Завтра хотим подойти под вершину - сделать большую работу за счет отдыха. Может, сделаем попытку выйти на вершину". Утром 4 августа где-то у высшей точки двигалась вверх группа Георгия Корепанова. Они шли с другой стороны. К вечеру, достигнув вершины, начали спуск и до темноты успели спуститься на несколько сот метров в обратном направлении, к вершине Раздельной. Между этими тремя подвижными точками - командами Шатаевой, Гаврилова, Корепанова - и базой поддерживалась регулярная связь - то ли прямая, то ли путем передачи через посредника. Внизу передачи вел Виталий Михайлович Абалаков. 4 августа, 17 часов. Эльвира - базе: "Пока мы с вами поговорили, ребята "сделали" пик Ленина (имеется в виду группа Корепанова. - В. Ш.). Нам завидно. Но завтра нас тоже можно будет поздравить. Пусть Корепанов нас встречает на Раздельной, греет чай. Поздравляем Жору с днем рождения. Желаем всего доброго. Несем тебе презент. Пик Ленина ты уже покорил, теперь желаем восьмитысячника". Корепанов - Эльвире: "Жду презент. Подходите быстрее. Продолжаем греть для вас чай. Идите быстрей. Нужна вам эта гора? Если б меня не гнали, я бы не ходил". Эльвира - Корепанову: "Погода портится. Идет снег. Это хорошо - заметет следы. Чтобы не было раз-говоров, что мы поднимаемся по следам". В момент этой связи группа Гаврилова отдыхала рядом с женским биваком на высоте немного выше шести тысяч метров. Один из ведущих участников группы, заслуженный мастер спорта Константин Клецко, запросил лагерь. Клецко - базе: "Какие будут указания?" База: "У девушек все хорошо. Эля доложила. Самочувствие прекрасное. Она доложила свои раскладки по времени. Я им подсказал кое-что. Считаю, что вам надо спускаться вниз и завтра спускаться дальше". Однако о самочувствии женщин гавриловцы имели гораздо больше сведений, ибо видели их воочию, совместно распивали чаи. Девушки и в самом деле чувствовали себя хорошо. 5 августа, 8 часов утра. Борисенок-базе: "Погода хорошая. Тепло. Сейчас греемся и будем спускаться с шотландцами". База: "Хорошо, если они согласны, спускайтесь". Группа Шатаевой еще спала. Связи с ними не было. 17 часов. Шатаева - базе: "Мы вышли на вершину". База. "Поздравляю!" Читатель, видимо, догадывается, что общая стратегия передвижения групп была продумана и попутно с личными восходительскими целями предполагала некое патрулирование мужских команд во время нахождения женщин на склоне - для подстраховки, на всякий случай. Однако, как бы тщательно ни скрывался факт подстраховки, там, на месте, он становился "секретом полишинеля". И не исключено, что именно поэтому женщины затягивали восхождение, стараясь вырваться из-под опеки, выбирая для переходов моменты наибольшего удаления "опекунов". Сначала группа Гаврилова - Клецко, по понятным причинам, не спешила со спуском. Но, получив указания с базы, двинулась вниз и 5 августа в 17 часов вышла к японской пещере на 5700. В 17 часов в передачу "База - Шатаева" включился Олег Борисенок. Узнав о благополучном выходе на вершину, он сказал: "Очень хорошо. Желаем удачного и скорейшего спуска. Жора ждет не дождется своего презента". Шатаева - базе: "Видимость плохая - 20-30 метров. Сомневаемся в направлении спуска. Мы приняли решение поставить палатки, что уже и сделали. Палатки поставили тандемом и устроились. Надеемся просмотреть путь спуска при улучшении погоды". База: "Согласен с таким решением. Раз видимости нет, лучше переждать и в крайнем случае здесь же, на вершине, переночевать, если это возможно". Шатаева: "Условия терпимые, хотя погода не балует, видимости нет. Ветер, как нам и говорили, здесь всегда. Думаю, не замерзнем. Надеюсь, ночевка будет не очень серьезной. Чувствуем себя хорошо". База: "На вершине неприятно и действительно холодно. Не исключено, что ветер и дальше будет не меньший. Может, и больший. Постарайтесь пораньше проснуться, просмотреть и найти путь спуска и, если будет возможность, сразу следовать на спуск". Борисенок: "Спокойной ночи. Удачной ночи". 6 августа, 10 часов утра. Шатаева - базе: "Погода ничуть не изменилась. Видимости никакой. Мы встали в 7 часов и все время следим за погодой - не появится ли просвет в тумане, чтобы определиться, сориентироваться на спуск. И вот уже 10 часов, и ничего, никаких улучшений. Видимость все такая же низкая - примерно 20 метров. Что нам посоветует база, Виталий Михайлович?" Абалаков: "Давайте в 13 часов поговорим. Перекусите". 13 часов. Шатаева (в голосе слышатся тревожные нотки): "Ничего не изменилось. Никаких просветов. Ветер начал крепчать, и довольно резко. Видимости тоже нет, и мы не знаем: куда же нам все-таки двигаться? Мы готовы в любой момент выйти. Но время прошло... Мы сейчас готовим обед. Хотим пообедать и быть наготове, чтобы собраться за 10-15 минут, не больше. Имеет ли Жора для нас какие-нибудь рекомендации? Сообщите, не идет ли кто в нашу сторону?" В группе Гаврилова связь вел Борисенок. Он вмешался в разговор: Борисенок - Шатаевой: "Просим сделать маленький перерыв. Мы сейчас свяжемся с Жорой". Группа Корепанова находилась за перегибом и прямой связи с вершиной не имела. Борисенок вызвал Ко-репанова и передал ему вопросы Эльвиры. Корепанов - Борисенку: "Ухудшение погоды заметно на гребне и ниже. Вверх сегодня выходят отдельные восходители, но, по всей вероятности, на вершину выхода не будет. Если кто и вышел со своих биваков, будут, видимо, возвращаться из-за непогоды". Через несколько минут Борисенок пересказал Шатаевой содержание разговора с Корепановым. Шатаева: "Куда же все-таки идти, если стать лицом к обелиску?". Клецко: "Станьте лицом к обелиску и по левую сторону начинайте спуск..." Клецко - Корепанову: "Как спускаться дальше?" Корепанов: "Очень трудно дать консультацию по радио. В принципе там ясного спуска нет, такие... перемежающиеся поля. Спускаться можно в том случае, если есть следы от предыдущих групп. Если их нет и никакой видимости, то лучше сидеть и пережидать непогоду. Спуск в сторону Раздельной неявно выраженный". Клецко - Шатаевой: "Если непогода и ничего не видно, то лучше оставаться на месте". Шатаева: "Мы сейчас обсудим и примем решение". 17 часов. Шатаева - базе: "Погода нисколько не улучшилась, наоборот, ухудшается все больше и больше. Нам здесь надоело... Так холодно! И мы хотели бы уйти с вершины вниз. Мы уже потеряли надежду на просвет... И мы хотим просто начать... по всей вероятности, спуск... Потому что на вершине очень холодно. Очень сильный ветер. Очень сильно дует. Перед спуском мы, Виталий Михайлович, послушаем вас - что вы нам скажете на наше предложение. А сейчас нам хотелось бы пригласить к радиостанции врача. У нас есть вопрос, нам нужно проконсультироваться". Группа Гаврилова расположилась в тот момент на 4200. Борисенок - Шатаевой: "Подождите, будьте на приеме". Борисенок: "Просим выйти на связь Толю Лобусева" (находился в лагере на 5300 метров со стороны Раздельной). Лобусев: "В чем дело? Какая нужна консультация?" Шатаева: "У нас заболела участница. Ее рвет после приема пищи уже около суток. У нас подозрение, что ее беспокоит печень". Вопросы и ответы с целью установления диагноза. Лобусев: "Предполагаю, что это начало пневмонии. Группа должна немедленно спускаться". Шатаева: "У нас есть небольшой комплект медикаментов" (перечислила). Лобусев рассказал, что, когда и в какой дозе колоть, какие препараты сразу, какие через два-три часа. Шатаева: "Мы поставлены в такое положение, что не знаем, как разделить лекарства - у нас еще одна участница неважно себя чувствует..." Снова выяснение симптомов и рекомендации врача. Абалаков - Шатаевой: "Объявляю вам выговор за то, что не сообщили раньше о больной участнице. Срочно выполнить указание врача - сделать укол - и немедленно спускаться по пути подъема, по маршруту Липкина". Шатаева: "Я поняла. Хорошо. Сейчас же сделаем уколы, собираем палатки и немедленно - через 15 ми-нут - начинаем спуск. Все, что касается выговора, предпочитаю получить внизу, а не на вершине". Альпинисты, как и большинство взрослых людей, питаются три, от силы четыре раза в сутки. Эльвира сказала: "Ее рвет после приема пищи..." Значит, этот симптом у больной проявился не более трех-четырех раз. Возможно, больная не придала этому нужного значения и, чтобы не вызывать беспокойства подруг, умолчала о своем состоянии. Естественно думать: если бы команда об этом узнала раньше, то запросила врача к аппарату при первой же связи. Другое. У женщин не было никаких причин скрывать болезнь участницы - вершина взята и после тяжелой ночевки траверс вряд ли их соблазнял. Альпинист знает, что это противоестественно. После таких испытаний вместе с силами из человека уходит и честолюбие. Остается лишь долг и подчинение дисциплине (у сильных людей). У них, как известно, и то и другое было особо обострено. Лишь это удерживало их от самостоятельного решения спускаться маршрутом Липкина. Люди в их положении могут мечтать только об одном: скорее оказаться внизу - неважно как, а лучше всего "взмахом волшебной палочки". В переговорах эта нотка явно звучит. Легче представить, что болезнь участницы послужила бы поводом для спуска всей группы наиболее простым путем. Но нетрудно понять и В. М. Абалакова. Уже более суток женщины находятся на вершине, уже несколько дней в районе семитысячной высоты, в условиях недостатка кислорода и едва переносимого холода, в условиях, где давление в два с лишним раза меньше нормального. Он нервничал и, что называется, взорвался, когда неожиданное сообщение ударило по его и без того натянутым нервам. Всякий другой на месте этого волевого и сдержанного человека сказал бы, возможно, еще более резко. В тот день связи больше не было. Женщины начали спуск. Но о событиях этого вечера стало известно из утренней передачи 7 августа. Запросив Шатаеву, лагерь услышал: Шатаева - базе: "Вчера в 23 часа при спуске трагически умерла Ирина Любимцева..." ...Да. Там у болезней особое время - равнинный час подобен горной минуте... Там от простуды умирают быстрее, чем истекают кровью... Мне знакомо состояние человека, потерявшего в по-ходе товарища. Все, к чему рвался, теряет цену, становится лживым и злым... Они - женщины... Убитые несчастьем, изнуренные высотой, закостеневшие от холода, нашли в себе силы сопротивляться. На узком, продутом ледяными ветрами гребешке - слева обрыв, справа крутой склон - поставили две палатки. В самом широком месте помещалась только одна, вторую разбили ниже... 7 августа в два часа ночи на вершину обрушился ураган. Ураган - в самом энциклопедическом понима-нии этого слова. Как объяснить, что это значит?.. Тот, что приходит вниз и срывает крыши, ломает стены, рвет провода, корчует деревья, сносит мачты... наверху намного свирепей. Здесь он свеж, не истрепан хребтами... А человек, попавший в него, подобен мошке, затя-нутой пылесосом, так же беспомощен, и если по сути, то с тем же непониманием происходящего... Ураган разорвал палатки в клочья, унес вещи - рукавицы и примусы в том числе, - разметав их по склону. Кое-что удалось спасти, и самое главное - рации. Они передали об этом утренней десятичасовой связью. Лагерь слышал плохо, и Борисенок повторил передачу на базу. Через пятнадцать минут после принятого сообщения, несмотря на плохую погоду, из базового лагеря вверх вышел отряд советских альпинистов. Самостоятельно, по собственной инициативе на помощь потерпевшим отправились французы, англичане, австрийцы. Японцы покинули свой бивак на 6500 и двинулись в сторону гребня. Два часа бесплодных, с риском для жизни поисков во мглистой беснующейся круговерти... Они сделали все, что могли... Увы! Ничего не смогли сделать и американцы. Следующая связь была около 14 часов. Шатаева - базе: "У нас умерли двое - Васильева и Фатеева... Унесло вещи... На пятерых три спальных мешка... Мы очень сильно мерзнем, нам очень холодно. У четверых сильно обморожены руки..." Гаврилов, слышавший это сообщение, попросил их через 30 минут связаться с лагерем и повторить его непосредственно базе. Около 14.30 группа повторила информацию для базы. База: "Двигаться вниз. Не падать духом. Если не можете идти, то шевелитесь, находитесь все время в движении. Просим выходить на связь каждый час, если будет возможность". Около 15.15. Шатаева: "Нам очень холодно... Вырыть пещеру не можем... Копать нечем. Двигаться не можем... Рюкзаки унесло ветром..." 17 часов. База - Клецко: "Японцы на гребне ничего не обнаружили. Сами обморозились из-за сильного ветра. Все безрезультатно". 19 часов. База - Клецко: "Наверху трагедия заканчивается. По всей вероятности, протянут недолго. Завтра на утренней связи в 8 часов сообщим, что вам делать. Видимо, подниматься вверх..." 20 часов. Сверху пришло еще одно сообщение о безнадежном состоянии группы. База - группе: "Сделайте яму, утеплитесь. Завтра придет помощь. Продержитесь до утра". 21 час 12 минут. Передачу на этот раз ведет Галина Переходюк. Слышен выход в эфир, но не больше - молчание. Потом плач. Очень трудно понять слова - "простить" или "прости"? Наконец: Переходюк - базе: "Нас осталось двое... Сил больше нет... Через пятнадцать-двадцать минут нас не будет в живых..." Еще дважды чувствовалось нажатие кнопки рации - попытки выйти в эфир... 8 августа, 8 часов утра. База - Клецко: "Шатаеву все известно. Он прибывает сюда". ...Еще один небольшой, но крутой взлет. Сверху склон перегнулся и выпирает остро заструганным поперечным снежным ребром. Может быть, там, за перегибом? Уже пора... Я выхожу на пологий участок. Впереди, шагах в сорока, виден темный крестообразный, вросший в снег предмет... Немного повыше еще один... Хочу сдвинуться с места, но ноги... Цепляюсь за ледоруб, торчащий из снега, и вглядываюсь со страхом, боясь узнать... Отсюда не различишь - нужно подойти ближе... Но я знаю, что это она... Сзади Соколов и Давыденко. Смотрят растерянно и оба опускают глаза, когда встречаемся взглядом. Они не знают, как поступить... Обогнать меня, подойти самим или предоставить эту возможность мне? Надо идти... Я так и знал - это Эльвира. Она лежит лицом вверх, головой к северу, раскинутые руки без рукавиц... Ребята тактично оставили нас вдвоем и спустились вниз за перегиб. Спасибо им - мне нужно побыть с ней наедине... Кто-то должен надиктовать на пленку. Магнитофон у меня под одеждой - достать его нелегко... И нужно ли? Шнур микрофона короткий. Если это сделает кто-то из них, я должен стоять на привязи и слушать чужой деловой голос... Стоять и ждать... Лучше самому. Нажав кнопку пуска, поднес к губам микрофон и сказал: "Эльвира Шатаева... Ногами к югу. Голова в капюшоне. Анарака голубого цвета, пуховка. Брюки-гольф, черные, вибрам двойной, на ногах "кошки". Очков нет. В четырех метрах найдена резинка от очков... В карманах карабин и разные дамские мелочи - маникюрная пилка, щипчики для ногтей, карандаш "Живопись", круглое зеркальце - разбитое (в трещинах). ...Десятью метрами выше. Кажется, Галя Переходюк - узнать трудно... Да, это она - узнаю по ша-почке, которую ей связала Эльвира. Пуховка серая. Пояс зеленый на груди. На нем два карабина - один из них "папа Карло". Обута в валенки, сверху чехлы из палаточной ткани. На руках красные шерстяные носки. С правой руки носок сполз, и видно кольцо..." Мы нашли всех восьмерых. Восьмая - Нина Васильева - лежала в разорванной по коньку палатке под телом Вали Фатеевой, и японцы ее не заметили. Они изучили обстановку визуально, не трогая ничего руками, ибо сочли, что это могло бы противоречить национальным обычаям, этике, ритуалу. ...Мы вырыли две могилы. В одной из них захоронили Нину Васильеву, Валентину Фатееву, Ирину Любимцеву. Во второй Галину Переходюк, Татьяну Бардышеву, Людмилу Манжарову, Эльвиру Шатаеву, Ильсиар Мухамедову. Над могилами из снега торчат черенки лопат и флажки. В туре на куске желтой материи положили консервную банку с запиской о том, что здесь временно захоронены участницы женской команды Эльвиры Шатаевой. В записке перечисление имен с указанием места расположения каждой... Прошел год. Все это время ко мне приходили, писали письма, звонили - на Скатертный переулок и домой друзья, знакомые и незнакомые альпинисты. Они выражали соболезнование и обращались с одинаковой просьбой: зачислить в экспедицию, которая будет отправлена на пик Ленина для спуска тел. Незнакомые называли свои восходительские звания перечисляли заслуги, иногда забывая о скромности, не стесняясь преувеличить, лишь бы попасть в утвержденный список. Иногда на такие звонки я отвечал: "Учтите - вершины не будет..." Но скоро понял, что многих этим попросту обижаю. Не стану греха таить - слушая эту просьбу от незнакомых, я задавал себе вопрос: "Чего хотят, какую выгоду ищут?" "Выгоду" не нашел, зато нашел ошибку в своих рассуждениях. Оказалось, у задачи неверные данные: они не чужие - они свои. Они альпинисты. Им очень важно сознавать эту братскую близость, быть уверенным в ней, ведь они знают и другое: альпинистская солидарность делает каждого сильнее. Это скорее знание сердца, чем головы. Знание огромной ценности, без которого жизнь альпиниста будет пуста, которое следует закреплять, которому нужно постоянное подтверждение. Они просят включить их в список, потому что всегда ищут повода, чтобы упрочить эту братскую связь. И в этом, пожалуй, их выгода. Им выгодно пойти на риск и лишения, но взамен получить прочную, неколебимую веру в альпинистское братство. Они не могут не пойти еще и потому, что их зовут туда души истинных рыцарей. Получился конкурс. Утвержденная численность экспедиции - двадцать пять человек. Заявлений - устных и письменных - около сотни. Как отказать, никого не обидев? Я все же думал, не освободившись до конца от своих заблуждений, что многие отпадут сами по себе, что их заявления сделаны в минутном порыве. Но таких оказалось меньшинство. Большая часть все это время аккуратно справлялась о судьбе своих кандидатур. Пришлось пускаться на всякого рода уловки, придумывать формы отказа. 20 июня 1975 года экспедиция в составе 25 альпинистов выехала на Памир. В нее вошли сильнейшие восходители страны и, конечно же, многие из тех, с кем познакомили читателя эти страницы. Были здесь мастера спорта международного класса Владимир Кавуненко и Геннадий Карлов, мастера спорта Дайнюс Макаускас, Валентин Гракович... Рвался и Олег Абалаков. Он, разумеется, числился среди первых кандидатур. Но ему не повезло - нелепый случай: получил перелом нескольких ребер во время игры в футбол. К сожалению, к моменту выезда икспеднции он еще недостаточно поправился. Я был назначен руководителем экспедиции. Работы проходили строго по графику. Без срывов, без происшествий. Все гладко, как на равнине... В лагере выросло целое поселение родственников. Через две недели тяжких трудов тела их близких были доставлены на поляну. Троих увезли домой. Остальных, В том числе и Эльвиру, мы похоронили здесь, поставив им общий и персональные памятники. Поляна поможет беречь память о них навечно - покуда стоят Памирские горы, здесь всегда будут альпинисты... Был митинг. Были речи - много речей... Непохожих одна на другую - люди здесь говорят от сердца, а у саждого сердца свой голос... И все же звучала в них общая мысль. Мы альпинисты. Мы испытатели. Летчики проверяют в воздухе надежность конструкции самолета. А мы в горах - конструкцию человека. Его мощность, пределы его физических и психических сил. А испытатели, случается, гибнут... Но почему так быстро растут альпинистские списки? Отвечу: у нас завидная жизнь! Если даже случилось, что оборвалась она не вовремя, то и тогда ей можно завидовать. Ибо в одну укороченную жизнь проживаем мы много жизней, пересекаем всю историю человечества, восходим к началу людского племени, к трудной судьбе первобытных людей... ГЛАВА X. "СЕКРЕТНОЕ ОРУЖИЕ" "Уважаемые господа! Американский альпийский клуб Соединенных Штатов настоящим приглашает Федерацию альпинизма СССР направить делегацию из шести альпинистов для посещения основных горных центров США. Советские восходители будут почетными гостями Американского альпийского клуба по прибытии в Нью-Йорк и во время всего периода пребывания в стране. Расходы по проезду от Москвы до Нью-Йорка и от Сиэтла до Mocквы - за счет Федерации альпинизма СССР. Американский альпийский клуб оплачивает расходы по проезду внутри страны, а также по питанию и размещению. Деньги на карманные расходы, например на сувениры, сигареты и пр., обеспечивает советская сторона. Целью визита с американской точки зрения будет попытка ответить взаимностью на советское гостеприимство, оказанное в 1974 году на Памире, и развитие растущей дружбы, взаимопонимания и культурного обмена между советскими и американскими альпинистами. Нашим гостям будет предоставлена возможности совершить серьезные восхождения на некоторые из лучших американских пиков и стен. Будет также обеспечена возможность встретиться с большим числом американских горовосходителей и посетить предприятия, производящие альпинистское снаряжение. Помимо оплаты проезда, питания и размещения в США, нашим советским гостям будет предоставлена медицинская помощь, почтовое и телеграфное обслуживание, питание и палатки во время восхождений, пepеводчики русского языка, консультации по маршрутам. Американский альпийский клуб с надеждой ожидает, что Федерация альпинизма СССР примет это искреннее приглашение, которое направлено на дальнейшее укрепление советско-американской дружбы. Искренне - Питер Шонинг и Роберт Крэг от имени Совета директоров Американского альпийского клуба". Нас разместили в роскошном, как выражаются сами американцы, капиталистическом отеле. Словом "капиталистический" они как бы подчеркивают ранг этого заведения, то есть доступный лишь очень богатым людям, капиталистам. Горный дом "Мохонк" находится в Шавангуке, горной местности, расположенной километрах в ста от Нью-Йорка. Попав сюда, мы сразу поняли, что наши американские коллеги обязательные люди и намерены добросовестно реализовать каждое слово, каждую запятую, содержащиеся в приглашении. Они действительно видят в нас почетных гостей и на самом деле хотят "ответить взаимностью на советское гостеприимство, оказанное...". Заранее скажу: их попытка увенчалась полным успехом. Я не знаю, принадлежит ли "Мохонк" кому-либо из членов Американского альпийского клуба (ААК), или последний субсидирует его, возможно, просто арендует по мере надобности; но отель является своеобразной резиденцией, базой, что ли, клуба - здесь, скажем, проводится традиционный ежегодный обед с участием наиболее видных членов ААК. По стоимости и комфорту "Мохонк" относится к самым фешенебельным отелям США. Я не первый раз за рубежом, не первый раз в капиталистической стране, и все-таки каждый раз меня смущало непривычное, сверхуслужливое поведение гостиничной прислуги - это распахивание перед тобой дверей, мгновенный подхват поклажи... Более того - меня это просто сковывало. Я боялся робкого, сверх деликатного стука в дверь, который, как правило, означал появление горничной, портье. Мне было не по себе от этой читавшейся в глазах готовности обслужить, предупредить желание, броситься выполнять любую просьбу. Я бы даже не назвал это угодливостью, лакейством. Нет, людей этих никак нельзя было упрекнуть в потере чувства собственного достоинства. Я понимал, что большинство услуг вовсе не являются плодом собственной инициативы - они традиционны, что называется, слагаемое давно заведенного порядка, который служащие добросовестно выполняют. И все-таки уставал от какого-то неосознанного смешения чувств. С одной стороны, нечто похожее на то, что здесь по ошибке сильно преувеличивают значение моей персоны: дескать, кто я такой, чтобы эти люди предупреждали каждый мой шаг?! С другой... Мне, например, кажется, что я никогда бы не позволил себе сесть в коляску к рикше... А здесь было ощущение, будто меня посадили в портшез и понесли на прогулку. Оказалось, в нашей группе не только я испытывал такое чувство. Вечером в номер ко мне зашли Валентин Гракович и Слава Онищенко. Гракович сел в кресло и с ходу сказал: - Все хорошо. Нет только одной вещи... И это большой недостаток. - Какой? - В коридоре над дверью нужно табло: "В услугах не нуждаюсь!" Нажал кнопку и сиди себе отдыхай спокойно. - Не поможет. - Почему? - Постучат и спросят: "Не забыл ли мистер Гракович выключить табло?" Валентин засмеялся, потом сказал: - Зря грешим. В назойливости их, пожалуй, не упрекнешь. Просто неловко как-то. Вертятся вокруг тебя, точно ты принц наследный. - С непривычки это у нас, - заговорил Онищенко. - Кстати, мне кажется, им все равно - принц ты или дворник. Ты - гость отеля. Их товар - комфорт. Платишь деньги - получаешь товар, кто бы ты ни был. А поскольку деньги сумасшедшие, то и товар, стало быть, высокого качества. Профессионалы здесь. Вышколены. Качество товара - вопрос их профессиональной чести и... хорошей зарплаты. Постучали. - Легки на помине, - усмехнулся Валентин. В дверь, однако, вошли Анатолий Непомнящий, наш спортсмен, мастер спорта, и Фриц Виснер, известный американский альпинист, член ААК, прибывший сюда специально, чтобы сопровождать советских восходителей. Они недоуменно смотрели, не понимая, почему их появление так распотешило нас. И смеялись вместе с нами, узнав, в чем дело. "Они-то чего гогочут?! - подумал я. - Им это не должно казаться таким уж смешным". Но тут же нашел ответ: у всех хорошее настроение, оттого и готовность смеяться по любому поводу. И понятно: все довольны встречей и той непринужденностью, которая появилась сразу, можно сказать, с первых минут. Валя обратился к Виснеру: - Фриц, признайся, вы нарочно поместили нас в этом отеле?! Виснер знал несколько слов по-русски, мы - по-английски. Зато Толя Непомнящий говорил на английском почти как на русском. Он переводил все речевые TOHKOCTИ. - Не понимаю, почему "нарочно"? Вам не нравятся условия? - удивился Виснер. - Нарочно. Чтобы расслабить нас, разнежить, растлить роскошью. Чтобы подорвать нашу боеспособность. После такой ночевки попробуй переночуй на скальной полке! - О да! - засмеялся Фриц. - Это наше секретное оружие. - Дорогое оружие! - заметил Анатолий. - Уж не могли придумать что-нибудь подешевле. Вы же, американцы, умеете считать?! - Умеем. Но нам для русских ничего не жалко. - Ну, не волнуйся, - вмешался я. - Мы тоже не лыком шиты. - Этот оборот вызвал затруднение с переводом, но Фриц быстро разобрался, запомнил по-русски и потом то и дело употреблял его. - Мы тоже привезли с собой секретное оружие. Сильное, но дешевое. Супер-дешевое! - Гм, любопытно. Что бы это могло быть? - Узнаешь. Завтра же узнаешь. Сережа Бершов на восхождении его продемонстрирует. - Я хочу узнать еще сегодня. Пойду к Абалакову. Попробую расспросить его. Он добрый человек, он не допустит, чтобы я умер от бессонницы. На другой день мы поднялись в шесть утра и через час были готовы к выходу на скалы. Издали, особенно с птичьего полета, они, вероятно, смотрятся так, точно их сотворили люди. Будто специально построили некую тренировочную "натуру". Haм москвичам, скажем, приходится искать полуразрушенные здания и заниматься на их стенах. А здесь... Представьте себе скальную гряду, которая тянется всего лишь на полтора километра. Но это серьезные альпинистски сложные скалы с множеством интересных маршрутов, большинство которых не ниже 3б категории трудности. Иные участки (таких немало) проходятся буквально на грани человеческих возможностей. Американцы классифицируют их символом "5,11" (в США классификация отличается от нашей - здесь определяют маршрут не в целом, а указывают степень сложности каждого участка в отдельности. Это дает представление о том, что ожидает восходителя на пути подъема), что соответствует нашей "шестерке". Удивило нас и другое: за скалы надо платить! Они, оказывается, принадлежат хозяину отеля. Цена, правда, не слишком высокая: 4-5 долларов в год. Но доход, видимо, отнюдь не символический, если учесть, что по субботам и воскресеньям на маршруты выходят до пятисот человек. Каждый взамен утраченных долларов получает значок. Мы избрали довольно трудные пути. Но не самые сложные. По американской расценке они тянули от "5,5" до "5,8". "5,8" в переводе на наши понятия означает примерно 5б категорию трудности. Нам не хотелось сразу, как говорят, брать слишком круто. Можно и сорваться - всякое бывает! Это не лучшая заявка на уважение. Мы обязаны были побеспокоиться о своей репутации. К тому же, прибыв в чужую страну, хотели сперва выяснить здешнюю реакцию на наше искусство, точно так же как актеры в чужом городе первую сцену проводят осторожно, чтобы выяснить зрителя, узнать, насколько он требователен. А главное, мы вообще смотрели на эти выходы как на разминку. Пороге к нашим маршрутам я сказал Сереже Бершову: -Вчера мы заинтриговали Виснера нашим "секретным оружием". Сергей сразу понял, о чем идет речь. -Ясно, - ответил он. - Нужно обставить это как следует. Вот смеху будет! У подножия скал много народу. Здесь не все восходители - много зрителей. Их, пожалуй, большинство. Наша группа сразу привлекла к себе внимание. Кроме сопровождавших нас американцев, с которыми нам предстояло выступить в связках, просто любопытных, здесь, как водится, оказались и репортеры. Онищенко с Бершовым составили связку. Они подошли к стене, прицельно осмотрели нижнюю часть маршрута. Потом Сергей, начинавший движение, ухватился рукой за выступ, поднял было ногу. Но, глянув вдруг на нее, словно спохватившись, ударил себя по лбу. - Слава, - сказал он, показывая на обувь, - где наши пуанты? - Ох, черт, и я забыл! Они присели на камни, разулись. Потом залезли в рюкзаки и достали предметы, которые привели публику в волнение. Жадная до сенсации, она на этот раз имела ее сполна. Каждый из них держал в руках пару новеньких, блестевших резиновым лаком галош. Ребята надели их на тонкий носок и накрепко привязали тесемками - точь-в-точь как балерины завязывают пуанты. Виснер сначала смеялся вместе со всеми. Но лицо его вдруг вытянулось, побледнело. Он бросился к Абалакову и заговорил взволнованно и так быстро, что Толя не успевал переводить. - Они, кажется, и в самом деле хотят идти в галошах. Но это опасно. Это очень опасно! Это сложный маршрут. Нельзя же рисковать жизнью ради шутки. Вы мудрый человек, вы должны остановить их, они вас послушают... Виталий Михайлович объяснил ему, что это не шутка, что ребята лишь придали этому вид шутки - галоши не только проверенная, но и привычная для советских скалолазов обувь. Меня несколько удивило: Виснер, многоопытный альпинист, мог бы сразу оценить ее, достоинство. Но тут же понял: он просто ошалел от неожиданности. Так и есть. Он улыбнулся и смущенно сказал: - Действительно, как это я сразу не подумал?! Галоши не только хорошее трение обеспечивают, но и сохраняют отчасти гибкость ступни. Застрекотали кинокамеры, защелкали затворы фотоаппаратов... Виснер, Непомнящий и я составляли другую связку. Мы примерялись к своему маршруту. К нам подскочили репортеры и чуть ли не хором задали один и тот же вопрос: - Что они делают? - Как что? Разве вы не видите? Надевают галоши. - Зачем? Чтобы пойти в них на стену?! - Конечно! - О! Это прекрасно! - воскликнул один из них. И, застрочив в блокноте, диктовал себе: "Секретное оружие" советских альпинистов. "Галоши" по-русски звучат так же, как и по-английски..." Возможно, это его отчет я читал позднее: "Бершов чемпион Союза по скалолазанию, начал маршрут с такой обезьяньей ловкостью, что сразу вызвал к себе всеобщую симпатию. Разумеется, разделив ее не только с напарником, но и... с галошами..." Вокруг стоял человеческий гомон. И сквозь плохо понятую мне английскую речь то и дело пробивалось: "галоши, галоши". Повсюду слышался смех. Но в смехе этом звучало веселое восхищение - то, которое в русском языке очень точно передает расхожее выражение - "Bo дает!" За исключением Виталия Михайловича, который по причине возраста в восхождениях не участвовал, мы все неплохо прошли свои маршруты. Валя Гракович шел в связке с американцем. Двигались в среднем темпе, особо не торопились, памятуя об особой ответственности, которая ложится на спортсмена за рубежом: не ударить в грязь лицом. Пускай помедленней, но чтобы без срывов - не только в прямом, но и в переносном смысле. Однако... спускаемся вниз и вдруг узнаем: оказывается, мы провели свои восхождения в неслыханном темпе, в невиданно короткие сроки! Выяснилось, что, скажем, маршрут, на который отводится обычно не менее пяти с половиной часов, пройден нами за три с половиной! ГЛАВА XI. ЧУЖОЙ КРЮК По окну ползает пчела. Взлетает, бьется о стекло, снова ползет, срывается и опять... Она ищет выход. А в пяти сантиметрах над ней раскрытая настежь форточка. Глупая пчела - отмечает наш глаз. Именно глаз - разум не откликается на подобные пустяки. Нет, поведение пчелы ничуть не глупее поведения человека в таких обстоятельствах. Она в том положении, когда "за деревьями леса не видно". Она в положении подвешенного на скале альпиниста, которому бескрайний камень горою не видится. Камень... камень... камень... Нет конца и края этой шершавой тверди. Нет, потому что глаза в тридцати-сорока сантиметрах от гигантской стены, по которой ползешь, как пчела по стеклу. И ожидание выхода на полку или в какой-нибудь кулуар не снимает до конца тревожного чувства бескрайности этого опасного пути. Разум знает - сердце не верит... Над головой и чуть левее зацепка. Она кажется прочной... А вдруг отвалится?! Вторая точка опоры под левой ногой. Именно точка. Множеством геометрических точек этот уступ в виде двухсантиметровой скальной заусеницы можно назвать только от глубокой иронии к самому себе. Ладно, при большом оптимизме можно уверовать, что благополучно пройдешь эти полтора метра. А дальше что? А дальше все та же степень риска - чуть больше, чуть меньше А потом опять... И снова... И еще раз опять... Я думаю об этом. И тогда меня начинает стегать мерзким потным страхом теория вероятностей - шансы на срыв всенепременны, весь вопрос, сколько их и из какого числа: из десяти, из ста?.. Как они пробились, через какой лаз проникли мне в голову, эти парализующие, едкие мысли?! Мне сейчас кажется, что по-другому быть не может и никогда не было - они неизбежны в таком положении. Но ведь я точно знаю: ничего подобного не было на тех сотнях маршрутов, пройденных мною за да