Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Сергей Прокопьев
     Email: s_prokopyev(a)mail.ru
     Date: 10 May 2004
---------------------------------------------------------------











     Николай    Петрович    Патифонов    и    Владимир    Петрович    Мошкин
инженеры-ракетчики  заводского  конструкторского бюро.  Добрая  часть  жизни
проходит в цехах, на полигонах, в военных частях. Николай Петрович - мужчина
56-го размера. Несмотря на впечатляющие  габариты, еще  в  институте назвали
его Кокой. Прилипло имечко, гвоздодером не отдерешь.  И в двадцать - Кока, и
в  тридцать,  и  в пятьдесят.  Владимир  Петрович Мошкин и в тридцать  44-го
размера, и в пятьдесят - таких же грациозных форм. Оба классные специалисты,
при этом -  все человеческое им не чуждо. На том, что  не чуждо,  и заострил
внимание несерьезный автор на нижеследующих страницах.


     - Пиво меня и подвело, - глядя в заоконную даль, сказал Кока.
     - Как это пиво может подвести? - поднял брови Мошкин.
     - Да уж подвело на пути из Капъяра в Москву, - Кока пошаркал ногами под
столом и начал рассказ.
     -  В  декабре  сделал  я "ключик  на  старт",  техруком  был  на  пуске
"Бархана", отметили мы  это дело так, что  еле успел на астраханский  поезд.
Вагон  прицепной, а  в  купе попался полковник. И мне  в  дорогу пару литров
"шила" сунули... Оздоровляемся потихоньку...
     Душевная  была в купе атмосфера. Собрались два мужика, на столе "шило",
то  бишь  спирт,  - изначально,  вообще-то, он  предназначался  для промывки
разъемов, да у кого рука  поднимется лить такое добро почем зря на контакты.
Дорога впереди длинная, колеса по ней стучат, и пейзажики за окном мелькают.
Не  заметили,  как  Волгоград  замелькал,  где  стоянка   час,  а  их  вагон
перецепляют к душанбинскому поезду.
     Пока суть да дело с отцеплением-перецеплением, Кока с полковником пошли
на базар.  Капустки купили квашеной, арбузик  соленый,  леща  сушеного. Лещ,
слюнопровоцирующий красавец, прямо по мыслям бьет: пивка бы! И на тебе такое
- в гастрономе у вокзала бутылочное! День солнечный с морозцем, и времени до
поезда  навалом.  Сели  мужички  во  дворе  гастронома  на  лавочку, лузгают
неторопко  пивко  с лещом...  Хорошо! Производственные заботы, ау!  Домашние
хлопоты, ау! Можете не отзываться, мы не соскучились...
     -  С собой в дорогу мы тоже взяли портфель пива,  - рассказывает дальше
Кока. -  Поднимаемся не спеша по высоким  ступенькам волгоградского вокзала,
вдруг диктор, поганка,  объявляет:  "До  отхода поезда  "Москва  -  Душанбе"
осталось пять минут". Распугивая под ногами путающихся пассажиров, метнулись
мы  на перрон. Колеса нашего  поезда только-только начинают проворачиваться.
Прыгаем  на ходу в родной двенадцатый вагон, вдруг  на пути  костьми ложится
проводник-таджик. "Ты что,  - говорю,  - зверюга, своих не узнаешь?" А он не
узнает. Толкает нас  в обратную  сторону, в  Волгоград.  Тогда полковник, не
говоря ни слова на это гостеприимство, а мужик был здоровее меня...
     - Здоровее тебя только слон, - вякнул Мошкин.
     - И полковник, - не смутился Кока, - берет он  проводника за  шиворот и
на убегающий перрон  опускает.  Иди, говорит, посмотри мемориальный комплекс
на Мамаевом кургане. Прорвались мы в родное купе,  а  там опять "здрасьте" -
посторонние живут. И моих  вещей - сумки - нет. "Где?" -  спрашиваю. Мямлят,
что  не  было вещей. И тут я замечаю, что  вагон  плацкартный.  И  полковник
обратил  на это обстоятельство внимание. А мужик он горячий,  москвич. "Я за
купе  платил! - начал права качать. -  Они  вагон поменяли!" Ногами затопал.
Бабулька на  топот говорит, что она из самой Москвы в третьем  вагоне едет и
он всю жизнь плацкартный.
     - И тут я протрезвел, - сказал Кока.
     - А чем ты раньше глядел? - упал на стол от смеха Мошкин.
     - Некоторые могли бы помолчать, - сурово заметил Кока.
     "Некоторые" замолчали.
     И вот почему. Как-то  наладили Мошкина в двухступенчатую  командировку.
Вначале надо было залететь в Москву, передать бумагу военным, дальше маршрут
лежал в  Кзыл-Орду, на Байконур. Мошкин славно  отработал  первую, бумажную,
ступень.  На  второй  вышел  пассаж.   Семнадцать   лет   не  видел   Мошкин
институтского однокашника  Равиля Уразова, а тут  в метро  "Калужская" упали
друг другу в объятия.
     Уразов был специалистом по морским крылатым ракетам. Летел на Камчатку.
Отмечать  встречу  друзья поехали в Домодедово. И прямым  ходом в  ресторан.
Время  общения на вес золота  - Равилю  до отлета оставалось три  часа.  "За
лучший в мире Казанский  авиационный!"  "За славный  девятый факультет!" "За
великолепную   шестую   группу!"  Чем   дальше,  тем   труднее  воспоминания
пробивались через  гущу тостов. Наконец, объявили рейс  Равиля. Он полетел к
своим плавучим ракетоносцам, а Мошкин,  стараясь  идти ровно,  направился за
билетом  в  Кзыл-Орду. Природа  обделила  его ростом  и весом, зато наделила
редким автопилотом. На заветное окошечко вышел точнее точного.
     - В Кзыл-Орду, - попросил билет.
     Дикция   у  Мошкина  не   театральная.  Начало   слова  съедает,  конец
проглатывает, а  середину  жует. Было  бы  еще название  типа Иваново. А  то
тюркское - трудное для русского языка. Особенно, когда язык выпивши.
     - Кызыл? - переспросила кассирша.
     - Орда! - мотнул тяжелой головой Мошкин.
     Но у него получилось ближе к "ага".
     На что кассирша выдала билет до Кызыла и поторопила:
     - Регистрация уже началась.
     - Кзыл-Орда? - с остекленевшим взором Мошкин подрулил к стойке.
     - Ага-ага, - ответили ему.
     В  самолете Мошкин безмятежно  спал, а  когда вышел  на вольный воздух,
увидел, что пейзажик вокруг него не  тот. Вместо плоских  казахских степей -
непонятная гористость.
     - Мы где? - тупо спросил Мошкин проходящую мимо женщину.
     - В Кызыле, - шарахнулась та в сторону от странного любопытства.
     - А-а-а, - протянул озадаченно Мошкин.
     Через десять  часов, среди  кромешной ночи,  у Коки раздался вкрадчивый
телефонный звонок.
     - Это я, - таинственно раздалось в трубке, - Мошкин.
     - Ты че, саксаулов объелся? - возмутился Кока. - У нас два часа ночи!
     И положил трубку.
     - Кока, - взмолилась трубка во  второй раз, -  выручай,  стою  у твоего
подъезда.
     До  Омска  у Мошкина хватило денег долететь,  а  дальше он  надеялся на
друга. Кока  дал денег и страшную  клятву не выдавать сослуживца даже  своей
жене. Этой же ночью Мошкин, конспиративно натягивая  шапку на  глаза, а шарф
на нос, отбыл в Кзыл с Ордой.
     Кока много лет свято хранил эту тайну...
     ...-  Пришлось  нам  на  ближайшем  полустанке  выйти, - продолжал Кока
рассказ о том, как его подвело под монастырь пиво.
     - Погоди, - удивился Мошкин, - душанбинский до Капъяра без остановок...
     - Остановился.
     Кока   опустил  интересный  эпизод,  когда,  невзирая   на  уважение  к
полковничьим   погонам  и  внушительную  комплекцию  обоих   пассажиров,  их
вышвырнули среди степей.  Саранчой  налетела бригада проводников, остановила
поезд  и выкинула за шиворот -  в  отместку за своего  собрата, оставленного
полковником в  Волгограде на просмотр мемориала. Три часа бедолаги автопехом
шли  в  город-герой.  И  горло  промочить от дорожной усталости  было нечем.
Портфель  с  пивом, арбузом  и лещом поехал в  Душанбе.  Кстати, проводника,
отправленного  полковником на  экскурсию, они встретили  на  вокзале  и даже
предложили  отметить событие.  Проводник бежал от них,  как черт от  свечки,
обзываясь: "Русский шайтан! Русский шайтан!"
     - Надо, Кока, меньше пить в командировках, - сказал Мошкин.
     -  Да-да-да!  - поддакнул Кока, - а  то некоторые вместо Орды  в  Кызыл
улетают.
     - Это кто улетает? - заинтересовалась шибко любопытная Лариса Федоровна
Лукьянчикова.
     - Проехали, - выдал себя Мошкин.
     Кока молчанием выразил солидарность с "проехали".


     Ростов-папа, может,  и  не разбитная  Одесса-мама,  но  тоже  город  не
скучный. Мошкин с Кокой Патифоновым не могли не отведать его веселья, будучи
по служебной надобности на  берегах тихого Дона.  Оно, глядишь, и устояли бы
ракетно-космические  специалисты  кулинарно-музыкальным  соблазнам, кабы  не
окно их  гостиничного номера, выходящее  прямо на ресторан, который  зазывно
благоухал и заманчиво гремел каждый вечер. На  второй день по приезду друзья
тряхнули командировочной мошной и двинулись отведать ресторанного ужина.
     В процессе выпивально-танцевального отдыха Мошкин прочно познакомился с
одной  веселушкой-хохотушкой.  Провожая  ее,  без  умолку   молотил  языком,
перелопатил  всю  свою  сокровищницу  анекдотов. Да  напрасно  выворачивался
наизнанку. На пороге дома показали Мошкину шиш да кумыш. Дескать, спасибо за
вечер, будете проходить мимо - проходите. Даже на кофе не пригласила.
     Подлюки бабы,  что тут скажешь.  Пусть  самой будет хуже, но дай мужика
бортануть. Не успел бортанутый Мошкин пережить  удар,  дождь ливанул  как из
бочки.  Пережидая его под крышей автобусной  остановки, Мошкин уснул. Сел на
лавочку,  притулился к  стеночке и  засопел сладко. Крепко,  со сновидениями
засопел.  Приснились  синеглазки.  Не  те,  что  цветы на клумбе, а  те, что
цветочки  на сцене жизни. Три  прокуренные, пропитые, с подглазными фонарями
бабищи гнались за ним с настоятельной просьбой: "Дай на фунфырь, козел!"
     Избавил от синеглазок певучий голосок:
     - Соко-о-о-лик!
     "Соколик" разлепил глаза. В  призрачном свете фонаря стояла бабенка. Не
из племени синеглазок. Ладная, кровь с молоком и сливками.
     - Почему такой мужчина один посреди ночи?
     - Вова, - протянул руку Мошкин.
     - Зачем бомжуешь, Вова? - назвалась Тамарой бабенка.
     - Вечерняя лошадь обломала ногу, жду утреннюю.
     - Пошли ко мне, - позвала бабенка. - Тут рядом.
     - Ну, если рядом... - не стал кочевряжиться Мошкин.
     Сам мужчина дробный, он считал, что хорошей женщины должно быть много и
питал к  тем, которых в избытке,  повышенное либидо. Тамара  была  упитанная
особа, и коса на полспины.
     - Коса у тебя... хоть укрывайся.
     - Не отстегивается! -  на ходу пококетничала  шевелением плеч Тамара. -
Если только рядом хозяйку класть.
     -  Черная коса,  карие глаза! -  пропел вместо развития  одеяльной темы
Мошкин. - А у тебя какие глаза?
     -  Жуткие,  -  вытаращилась  в  Мошкина  Тамара.  Глаза  были  скромных
размеров, но засасывающе черные.
     - SOS! - дурашливо заблажил Мошкин. - Раздать спасжилеты!
     И запел:
     - Черноокую дивчину я рисую на картину!
     - На перину! - хихикнула Тамара.
     Мошкин  чирикал мелкой птахой,  но внутри  его уже встрепенулся могучий
орел, он расправил мощные крылья и взмыл над жертвой в предвкушении сладкого
пиршества. Правую руку Мошкин положил на сдобное плечо добычи.
     Тамара открыла входную дверь квартиры, прошептала:
     - Тише, детишки спят.
     Орлиные крылья несколько повяли. Квартира была однокомнатной.
     Тамара  провела гостя на  кухню. Молодецкие крылья снова зашевелились к
полету.  Кухня  была   царской.  Даже  полновесно-двуспальный  диван   стоял
запросто. Так что у детей своя свадьба, а здесь тоже можно хорошо посидеть.
     Деловито  клацнул холодильник. Из  него вынырнула  бутылка  коньяка. Из
подвесного шкафчика выпорхнули две полуведерные рюмки. Тамара щедро плеснула
в одну, вторую...
     - За знакомство! - предложила гостю и шлеп - метнула в себя граммов сто
пятьдесят, а то и больше.
     Мошкин повторил ухарский номер в свое горло.
     - И скоренько закрепим результат, - по  второму кругу наполнила емкости
Тамара.
     Скоренько не вышло. В комнате  что-то  завозилось-заскрипело. На  кухню
приковылял малыш.
     - Где папка? - захныкал с порога.
     - А вот! - показала на Мошкина Тамара.
     - Бе-е-е! - показал язык Мошкину мальчуган.
     - Бе-е-е! - еще длиннее высунул язык Мошкин.
     - Мне тоже папку? - пришла кудрявая девчушка.
     "Они что, на свет лезут?" - подумал Мошкин.
     - Ух, неспашки! -  сделал он грозное лицо, - я вам сейчас пальцем попки
выстегаю! Быстро в кровать!
     И повел  детей в комнату.  Там  в  темноте сделал  перепись  населения.
Донжуанские крылья не  выдержали результатов статистики. Скукожились. Мошкин
насчитал пять голов.
     - Папка пришел! - хихикнула Тамара,  когда  Мошкин вернулся на кухню. -
Давай еще по одной, да будем укладываться.
     - Ага, - серым голосом сказал Мошкин и, выпив, заметил  в углу мусорное
ведро, полное, с бортов свисало.
     - Во, пойду вынесу, - в голосе Мошкина появился энтузиазм.
     - Утром похозяйничаешь.
     -  Не,  у  меня  пунктик - не  усну, когда грязная посуда или  мусор  в
квартире. Прямо клинит мозги...
     Мошкин схватил ведро и бодро пошел. Выйдя из дома, спринтерски побежал.
За спиной часто захлопали крылья свободы, невзирая на дождь.
     До самой гостиницы летел на них.
     - Привет, сердцеед! - высунулся из-под одеяла Кока. - С победой!
     - Ага, полной и безоговорочной! - клацая зубами,  сказал Мошкин. Он был
мокрый, как из Дона. - Чуть многодетным папой не стал.
     - Предохраняться надо, - глубокомысленно заметил Кока.
     - Вот  я  и  предохранялся мусорным ведром, -  сказал Мошкин и нырнул в
постель,  оставив  Коку  с  разинутым от такого противозачаточного  средства
ртом.


     Толя Шухов соблазнил Коку Патифонова, Мошкина и еще двух коллег по КБ в
поход  на  плоту.  Показал  фотографии,  и  даже от черно-белых  у  мужичков
зачесался дух бродяжий, похватали рюкзаки  и самолетом-вертолетом полетели в
Горную Шорию на реку Мрас-Су.
     Заповедные  места! Уже  от  первой  рыбалки  Кока остолбенел.  Не  ерши
сопливые, лещи костлявые  - царь-рыба, таймень, попалась! И не из присказки:
поймал  два  тайменя -  один с нос,  другой помене!  На  восемь  килограммов
выволокли красавца на удочку в клеточку, то бишь - сеть.
     А  природа!  Че  там  сравнивать  с  зацивилизованной  вдоль и  поперек
Швейцарией! Тайменя вы  в Швейцарии  на 8 килограммов возьмете? "Один с нос,
другой помене" и то не  водится. А  тут  первозданная  красота. Хоть на горы
голову задери, хоть в речку загляни, хоть в тайгу  нос  сунь, если, конечно,
не боишься косолапого встретить.
     А  какую мужички баньку устраивали! Представьте - мощный галечный плес,
сзади тайга, впереди река, вверху небо,  а мы посередине! Представили. И вот
здесь,  посередине,   десяток  жердей  ставятся  чумом,  на  них  полиэтилен
герметично натягивается. Пусть просвечивает, да кто  там за тысячу верст  от
жилья  твои  бесштанные  телеса увидит.  Жар в  "чумовой  бане" обеспечивают
раскаленные   камни,   кои   затаскиваются   из   костра.   Пол   устилается
свежескошенной  травой,  обязательно  с  душицей,  а  сверху  слой пихтового
лапника. Представили? Дальше любая фантазия бледнеет перед кайфом. На  камни
плеснешь взвар из листьев  смородины, душицы...  Взахлеб  дышал бы,  да  уши
трубочкой  сворачиваются, посему - падай на лапник и млей в аромате, а потом
ковш  взварчика на камни и айда истязаться веником, пока  круги в глазах  не
замелькают. А как замелькали, прыгай в реку, откуда без кругов,  но с криком
"едрит твою в копалку!" пулей вылетишь на берег.  А  в родничке компотик  из
ягод малины  и смородины томится... Кружки  две  хватанешь и опять в  банный
чум!..
     И в  том же родничке стоят поллитровочки в ожидании момента, когда весь
пар разберут мужички и усядутся кружочком...
     На  следующее утро  после  такой  баньки порог  грозно зашумел  поперек
маршрута.  Да  такой, что, если шарахнет о камни, костей не  соберешь. "Я бы
его лучше  заочно прошел", -  сказал Мошкин, когда туристы-водники, стоя  на
берегу, кумекали, как лучше миновать препятствие.
     Однако  проскочили ревущую преграду  без человеческих жертв. После чего
речка успокоилась. Левый бережок более каменистый, правый - более кустистый.
Мошкин  стоял  между ними  на  плоту.  И  вдруг раздвинулись кусты,  из  них
высовываются  две очень колоритные физиономии. Даже морды. Недалеко от этого
места находился лагерь, отнюдь не пионерский, физиономии-морды были  оттуда.
Не  сбежавшие -  нет,  из  разряда расконвоированных.  То  есть  зек,  но  с
некоторой свободой от колючей проволоки.
     Свобода не очень отразилась на их угрюмых физиономиях.
     - Мужики, - спросила одна морда, - у вас бухалов есть?
     Не успели  наши мужики ответить "нет" или  "не пьем", Мошкин  торопыжно
высунулся:
     - Среди нас Бухалова нет!
     И  чтобы ни  в коем случае  не перепутали  его  с  этим неизвестно  где
пропавшим  Бухаловым - может, подляну какую корешкам устроил? - громко ткнул
себя в грудь:
     - Лично я - Мошкин.
     Кока и остальная компания едва в реку не попадали.
     - Ой, не могу!  - корчился Кока в судорогах. - Ой, зачальтесь, я сойду!
Он, оказывается, не Бухалов, а Мошкин!
     И до конца похода "Бухалов" намертво приклеился к Мошкину.
     - Бухалов, доставай родственника в стеклянном пиджаке!
     - Бухалову бухаря не наливать! Он и так Бухалов.
     Особенно, конечно, Кока изгалялся.
     - Смеется тот, кто хохочет последним, - отмахивался Мошкин.
     И дождался праздника в своем переулке.
     Окончив маршрут, путешественники приехали  в шахтерский город Осинники,
где в ресторане, а потом до  поздней ночи на квартире у брата Шухова ставили
яркую  точку походу. И,  конечно,  в  очередной  раз  угорали  от  истории с
Бухаловым.
     - Да я для ржачки  подыграл зекам!  - в сотый раз  пытался  открутиться
Мошкин. Но ему не верили.
     Наутро Кока и  Витя Смолин пошли за билетами на самолет. Хотели послать
Бухалова, но Мошкин сказал:
     - Я в Омске торчал в кассе, теперь ваша очередь париться.
     Наши отпускники пришли в кассу в семь утра. А надо было в пять, очередь
выстроилась - смерть мухам... Они в семь-то еле поднялись после "точки".
     При  виде непробиваемой  очереди  мужичкам  совсем  поплохело.  Хорошо,
захватили  для  освежения  бутылку вермута.  Освежились за  углом,  опять  в
очереди потоптались, которая двигалась в час  по чайной  ложке. В те времена
не было  автоматизации  и компьютеризации, билеты выписывали врукопашную,  и
кассирша явно работала не на износ.
     Коке временами  хотелось разнести всю эту богадельню,  до того медленно
шел процесс. Он буквально сатанел от глупо  проходящей жизни.  И  когда руки
уже тянулись к рукоприкладству, Смолин уводил напарника в гастроном, где был
портвейновый сок на разлив.
     После  двенадцати  Кока начал психовать по другому поводу:  успеют  они
отовариться билетами до перерыва, который начинался в 13 ноль-ноль, или нет?
Кока делал  контрольные  замеры времени  обслуживания,  складывал,  умножал,
делил, получалось - успевают.
     И  вдруг, когда перед ними  осталось  три человека, к окошечку прилипла
дамочка в канареечном платье.
     - На группу беру, - сказала она в ответ на Кокины роптания.
     Стрелка  на  обед неумолимо ползет,  окошечко  перед  носом, а  очередь
столбняком - ни тпру, ни ну, ни кукареку...
     Без  пяти  час  групповая  дамочка  отлипла от  кассы, но  та  поспешно
захлопнулась. Кока бросился на закрывшуюся амбразуру с кулаками:
     - Еще  пять  минут!  - барабанил  он, пытаясь  отвоевать у вечности час
жизни.
     - У меня бланки кончились! - прокричало окошечко.
     Смолин потащил  разъяренного Коку от греха  подальше - в гастроном. Там
Кока несколько успокоился. Однако после обеда в кассу две бабенки полезли на
арапа. Одна тощая, как заноза, другая - еще наглее. Буром в два горла:
     - Мы стояли! - доказывают.
     - С семи  утра вас здесь в  глаза  не видел!  -  задохнулся от бабского
хамства Кока.
     - Кого увидишь, когда с шести зеньки залил! - сказала заноза.
     - Ты меня поила? - Кока грудью встал на пути несправедливости.
     - Пять билетов на рейс 3460! - сказал в  билетное отверстие, решительно
оттирая женщин в сторону.
     - На куда? - вылетело в Коку.
     - На рейс 3460.
     - Какой рейс? - возмутилось окошечко.
     - Самолетный!  - возмутился Кока. -  На  "попрыгунчик":  Новокузнецк  -
Новосибирск - Омск - Свердловск.
     - Что вы мне голову дурите! - закричало окошечко. - Это железнодорожная
касса!
     Удар был ниже пояса. Аэрофлотная обилечивала двумя кварталами дальше, в
точно  такой же девятиэтажке.  И очередь там была дня  на два. А вокруг  нее
ходил озабоченный Мошкин в поисках пропавших коллег.
     С ним случился приступ смеха от рассказа о роковой ошибке.
     - Кока, ты бы еще в банной кассе попросил билет на самолет!
     Потрясенный случившимся, Кока молчал.
     - Бухалову не забудьте взять билет! - отхохотался Мошкин.
     - Пошел ты знаешь куда? - сказал Кока.
     - Знаю! - сказал Мошкин. - Пиво пить.
     И пошел, провожаемый тоскливыми взглядами друзей.


     Как-то в отделе зашла речь о терапевтах заводской поликлиники.
     - Лазарева врач как? - спросил Мошкин.
     - Дура! - Кока поднял голову от бумаг.
     - Был я у нее два года назад. Дура!
     Все  с интересом повернулись  в  сторону Коки. Кока пошаркал ногами под
столом и начал:
     -  Чирей у меня  вскочил  на... - Кока  посмотрел  в угол, где  женщины
сидят. По-разному называют этот угол: цветник, малинник, серпентарий... Кока
посмотрел туда и сказал, - в общем, вскочил на самом смешном месте... сзади.
Только было в отпуск  пошел,  а  тут  ни  сесть, ни встать,  ни, извините, в
туалет  по-человечески сходить.  Свояк  посоветовал  соленый раствор горячий
заделать и подержать в нем... - Кока опять посмотрел в женский угол, - чирей
подержать.  Как рукой,  говорит,  снимет. Пачку соли высыпал  я в  таз, воды
горячей набуровил  и целюсь туда  смешным местом... Таз большой, а все равно
не палец опустить.  Попробуй,  попади.  Корячился,  корячился  - на  пол таз
ставил, на табуретку...  Кое-как  принял  процедуру.  Ночью готов был  убить
свояка, еще хуже стало.
     Кока сделал  паузу,  пошаркал ногами  под столом,  шарканьем  он  мысли
подгоняет, и повел рассказ дальше:
     - Еле утра дождался. Нога правая  прямо  отстегивается.  Дошкандыбал до
терапевта...
     - Тебе к хирургу надо было! - вставился Мошкин.
     - А тебе-то что? - ответствовал Кока.
     Мошкин, как всегда, наскакивал на Коку с эффектом Моськи, что вяжется к
Слону.  Они  и  по  объемам  тютелька  в  тютельку  к  басне.  Кока  под  90
килограммов, а  Мошкин  всю дорогу по жизни в наилегчайшей весовой категории
рассекает.
     - Полтора часа я в очереди простоял...
     -  Прихватил бы  газетку,  сиди  да читай...  - во  второй  раз перебил
Мошкин.
     Кока посмотрел на него, как на недоумка:
     - Повторяю,  чирей у меня вскочил на... - Кока сделал паузу и... махнул
рукой.  -  В  общем,  захожу  в  кабинет.  Только  начал  слова   подбирать,
покультурнее  объяснить  местоположение  болезни,  на  меня   кашель  напал.
Лазарева говорит: "Раздевайтесь до пояса, послушать вас надо".
     - До пояса сверху или до пояса снизу? - не унимался Мошкин.
     - Если ты  для прослушивания легких оголяешь  задницу, то я -  грудь, -
пояснил Кока.
     Тоже деталь.  Свою задницу за  весь  рассказ Кока в присутствии  женщин
назвать напрямую постеснялся, а Мошкина - запросто.
     -  Прослушала  меня  Лазарева,  -  продолжил Кока  повествование  своих
злоключений,   -  и  поставила   предварительный  диагноз:   катар   верхних
дыхательных путей. Держите, говорит, направление к отоларингологу.
     - Тебе же к хирургу надо было! - сказал Мошкин.
     -  А   тебе-то  что?  -   отмахнулся  Кока  и   пошаркал  ногами.  -  У
отоларинголога тоже очередь...
     - Все с чирьями? - поинтересовался Мошкин.
     Кока не удосужил вниманием эту шпильку.
     - Час простоял! Оказывается, отоларинголог  - это по уху, горлу с носом
специалист. Как напустилась на меня: "Вам что - делать нечего? Вам к хирургу
надо!.."
     - А там очередь, - забежал вперед паровоза Мошкин.
     - Не было  очереди. И врач мужик. Слов подыскивать не надо. Смело штаны
я  скинул,  а тут, как мухи на мед, профессор со  студентами. Человек десять
студентов,  половина...  - "баб" хотел сказать Кока, но посмотрел  в женский
угол,  поправился, - половина девок. Положили меня на  операционный стол без
штанов. Обступили чирий...  Ощущение,  как  в  бане со стеклянными  стенами.
Профессор на живом примере читает лекцию и вместо кролика мое  смешное место
режет.  Там  оказался  интересный  случай,  не  фурункул,  а  того  хлеще  -
карбункул, сразу несколько голов развивалось...
     - И сколько развитых голов у тебя в смешном месте наковыряли? - спросил
Мошкин.
     - А тебе-то  что?  -  буркнул Кока и,  уткнувшись в  бумаги,  закруглил
рассказ. - Больше я к Лазаревой не ходок.


     На  пороге восьмидесятых затеял  Мошкин приобрести  автомобиль в личное
пользование.  За  грибками  съездить  или  на Иртыш  подальше  от  городской
коптильни.   Планку   на   "Волгу"   задирать   не   стал.  "Запорожец"   бы
какой-никакой... Тем паче, денег на счету и в кубышке - кот наплакал.
     - На обновах будем экономить, - сказал жене.
     -  Какие обновы?  - вскинулась благоверная.  -  Забыла, когда  себе что
покупала!
     Мошкин не стал  напоминать.  А  сам  решил  затянуть  пояс  на обедах в
столовой.  Что  же  касается  обнов,  наметил  на  носках экономить.  В  его
гардеробе имелась пара уникальных. Другие уже поменял на десять рядов, а эти
за  восемь  лет  только  цветом  поблекли. Были  нестерпимо  красные,  стали
терпимо. А ведь носил и в хвост и в гриву. Уже надоели  до чертиков, но жене
не разрешал выбрасывать.
     В   этих   сверхпрочных,  без  запасных,  поехал  Мошкин  в  длительную
командировку в Капустин Яр, запускать с французами их спутник.
     Соблюдая  режим  экономии,  Мошкин утром ограничивался  демократическим
чайком,  обедал  вторым  без  гарнира. Брать один  гарнир, к бабке не  ходи,
прибыльнее, но на подвиг такого масштаба организм Мошкина был не способен. В
часы вечернего и воскресного досуга Мошкин на корню душил предательские думы
об ужине в ресторане.
     В  номере  жил с  Кокой  Патифоновым. И достал последнего несносными, в
смысле - неизносимыми, носками. Была у Мошкина неистребимая привычка бросать
носки где попало. Экономя на мыле,  стирал их не каждый день, в то время как
жара  ниже  40  градусов  имени  Цельсия  не   опускалась,  посему  носки  в
определенной степени озонировали окружающее пространство.
     -  Соседку в  гости пригласить нельзя! - возмущался Кока. - Дождешься -
сделают они чижика в окно!
     И,  вернувшись однажды от соседки не в  духе, выкинул безальтернативную
пару.
     Утром  Мошкин  проснулся.  Погладил  брюки,  рубаху,  оделся франтом  -
сегодня предстояло  работать бок о  бок  с французскими специалистами,  -  а
носков,  хоть застрелись,  нет нигде. Растолкал спящего  Коку. Тот указал на
окно. Мошкин выглянул наружу - пропажа висела на вершине тополя.
     - Чудило ты! - обматерил Коку.
     Тополь  снизу был  голый, как  телеграфный столб. Мошкин  обхватил  его
руками-ногами и полез, как обезьяна на пальму за кокосом...
     -  Владимир  Петрович,  что с  вами? - донесся снизу официальный  голос
заместителя главного конструктора.
     - Зарядку делаю, - спрыгнул Мошкин под строгие очи начальника.
     - Регламент вчера провели? - спросил тот.
     - Без замечаний, - доложил Мошкин.
     - Продолжайте, - разрешил замглавного.
     Продолжать сил не было. "Шест бы какой..." - тоскливо подумал Мошкин  и
вспомнил про Кокино бамбуковое удилище.
     - У  тебя что, ку-ку замкнуло? -  поднял голову  от подушки  Кока. - Из
окна рыбачить.
     - Молчал бы...
     Мошкин не  стал  разматывать леску,  подцепил  носок  концом удилища  и
осторожно попятился в комнату. Нога зачесалась  в  предвкушении долгожданной
одежды. Но зуд быстро исчез.  С неба камнем упал на дерево стервятник. То ли
оголодал, а может,  от  рожденья  придурок. Схватил  носок, будто это  кусок
мяса, а не тряпка, кровожадно сверкнул в Мошкина очами.
     - Скотина! - ткнул  Мошкин удилищем  жулика  из поднебесья. - Все равно
ведь, гад летучий, жрать не будешь!
     Крылатый  ворюга  каркнул  от  боли,  выронил  добычу.  Носок,  нет  бы
опуститься из когтей на землю,  зацепился  за ветку. Разгневанный стервятник
взмыл куда подальше и снова из космоса бросился вниз. Чем уж понравились ему
эти носки? Позже  Мошкин анализировал: возможно, на стартовой площадке носки
чуть   хватанули  ракетного  топлива  -  гептила.  Самую  малость  пропахли,
человеческое  обоняние не  чует,  а звериное ловит. Тогда  как  гептил имеет
отвратный запах  падали, не зря  воронье обожает  заправку ракеты.  Может, и
орел до падали опустился? Второй раз Мошкин  встретил  истребителя носков на
подлете к охраняемому  объекту. И от души шарахнул пернатого агрессора, тот,
как заполошная курица, зачастил крыльями и полетел наутек.
     Не дожидаясь новой  атаки, Мошкин быстро доставил в комнату один носок,
надел  и,  окрыленный  удачей,  потянулся  удилищем  за вторым.  Но  тут  же
испуганно вбросил  удилище в комнату, отпрянул от окна. На крыльце гостиницы
французы  щебетали на  своем беззаботном языке.  Мошкина в жар кинуло:  чуть
было   не  открыл  европейскому  взору  психушную   картинку  -  в   русском
секретно-космическом городке ракетный специалист на  утренней  зорьке, перед
тем как "ключик на старт" сделать, рыбалит носки из окна гостиницы.
     Полубосый  Мошкин кругами заметался  по  комнате. До стартовой площадки
час езды, автобус будет через три минуты, и смерти подобно опоздать.
     - Ты! - сорвал простыню с Коки.  - Мне сегодня с французами работать! А
я - советский инженер! как пугало!
     - Это твоя личная сексуальная драма! - Кока отвернулся к стене.
     - Тогда я твой чемодан выкину! - выхватил Мошкин из-под кровати чемодан
и потащил к окну. - Сейчас он чижика сделает!!!
     Нешуточная  угроза подействовала мгновенно. Кока вскочил как ошпаренный
и только на подоконнике ему удалось спасти свои пожитки от полета.
     -  На, возьми!  - достал из чемодана в качестве откупного  новенькие, с
бирочкой, носки.
     В них  Мошкин  предстал  перед иностранными коллегами.  Но весь  день в
голове сидела заноза  -  как там на дереве? Возвращаясь  в гостиницу, первым
делом посмотрел вверх. Носок не просматривался ни на ветке, ни на земле.
     -  Белла Яковлевна, -  побежал  к администратору гостиницы, -  носок  с
дерева никто не передавал?
     - Вова,  ты не перегрелся? - внушительная Белла Яковлевна подозрительно
посмотрела на Мошкина. - Может, врача вызвать?
     - Наверное, орел унес... - сказал Мошкин.
     Он   поднялся  в  свои   апартаменты.  Постоял  в  раздумье.  И   вдруг
категорически пнул сиротливо валявшийся на полу носок. Потом громко бросил в
номерное пространство:
     - Не жили богато - не хрен начинать!
     И пошел в кафе "Уют". Заказал борща и сто пятьдесят коньяка.
     - Что,  Таня, - выпив, остановил официантку, - не жили богато - не хрен
начинать!
     - Ежу понятно! - согласилась Таня. - Что-то вы к нам, Вова, не заходите
в этот раз.
     - Буду! - сказал Мошкин и заказал еще сто пятьдесят и лангет.
     На автозатею махнул рукой с высокой горы.


     Раньше  были  времена,  а теперь моменты.  Раньше у Коки Патифонова  на
месте лысины кудри росли - смерть всем расческам. Даже алюминиевые бессильно
гнулись, продираясь сквозь буйные заросли.  Мошкин тоже был парень хоть куда
по всем  позициям.  И внешний вид,  и повеселиться горазд. Тогда, в далекие,
только  начинающиеся 70-е, молодые  специалисты-холостяки  впятером  жили  в
двухкомнатной  квартире-общежитии  хрущевской  пятиэтажки.  Вот  уж,  давали
жару-пару тепленькой водички! Если "пулю" расписать,  то до утра,  а уж  дни
рождения  начинали  праздновать  в  пятницу вечером,  а  заканчивали поздней
воскресной ночью...
     Но на работу  в  любом состоянии - это закон!  Хоть умри от похмельного
синдрома, а на работу приползи.
     Однажды Мошкин пришел  в  отдел  в Кокиных  брюках.  Собранные в  поясе
неимоверными складками, они держались на одном ремне, больше зацепиться было
не  за  что.  Мятым пузырем  штаны  беспрепятственно  ниспадали к  башмакам,
столкнувшись с которыми, шли в обратную сторону крупной  гармошкой. Накануне
Мошкин с Кокой веселились в гостях в  одном доме. Утром Мошкин просыпается в
тех же гостях, вокруг ни одной живой души. Одни Кокины штаны посреди комнаты
валяются. Мошкин после долгого и напряженного раздумья пришел к выводу - его
брюки ушли на Коке.
     На самом  деле брюки никуда не уходили,  а неприглядно валялись в  пыли
под диваном. Кока тоже неприглядно спал в пыли, но в кладовке. Ничего  этого
не зная, Мошкин, боясь опоздать на работу, обрядился в Кокин 56-ой размер. И
заявился таким клоуном в КБ.
     Коке,  выйдя из  кладовки,  пришлось просить отгул  по  телефону. Брюки
Мошкина, 44-го размера, не  налазили даже с мылом. Начальник отдела посчитал
причину  отгула  уважительной.  Не  идти  же советскому  инженеру в режимное
учреждение в трусах. Тем более, об этом хихикая доложил Мошкин, трусы у Коки
в тот день были в легкомысленный горошек...
     Одним словом, жили - не тужили, есть что порассказать.
     Как-то возвращается Мошкин поздно вечером  в день получки на  базу,  то
бишь -  в общежитие,  у  подъезда  Кока  безжизненный лежит. "Убили!" - упал
Мошкин на грудь  друга. Вблизи  оказалось -  Кока дышит. Но  другие признаки
жизни  отсутствовали:  ни  сесть,  ни  встать, ни отозваться. Улица  темная,
подъезд,  хоть  глаза коли всем подряд,  и  осень  не по дням,  а по часам к
холодной  зиме  спешит. Ситуация без вариантов - надо Коку  тащить домой,  а
это, ни больше ни  меньше - пятый  этаж.  Мошкин  ухватил неподъемного друга
сзади за пальто. "Живой  человек тяжелый", - вспомнил бабушкино изречение, и
еще раз убедился - Кока живой.
     "Это  же надо такому слону водку хлестать  стаканами!  - вслух  ругался
Мошкин, волоча друга. - Тебе один чай можно, и то - через тряпочку!"
     Кока не возражал против чая.
     "Ну,  Кокочка, -  продолжал  одностороннюю  беседу  с  ношей  Мошкин, -
шампанское ты мне завтра поставишь!"
     И опять друг промолчал в ответ.
     "За переноску такого бегемота две бутылки надо брать!" - вслух  повысил
транспортный тариф Мошкин.
     К чему Кока опять отнесся индифферентно.
     Уже на втором этаже Мошкин дышал так, будто  хотел запастись кислородом
на  всю  оставшуюся  жизнь.  Руки отваливались,  сердце  бешено  колотило по
ребрам, требуя: "Откроте, я выйду".
     "Я  что, бурлаки  на Волге?" - заругался  Мошкин  и,  вспомнив  Репина,
придумал рацуху для переноски кулеобразного Коки. Снял  с себя  двухметровое
кашне, пропустил  его у Коки под  мышками и,  сделав  таким образом из друга
рюкзак, взвалил его на свою узкую спину. После чего тяжело двинул вверх, как
на перевал. С рацухой было полегче, кабы  еще безжизненные ступни рюкзака не
цеплялись  за  ступеньки.  "Нет  уж,  четыре  бутылки  шампанского я с  тебя
слуплю",  -  свалил  Мошкин  ношу   на  третьем  этаже  для  перекура.  Мимо
продефилировала соседка.
     "И  не отопрешься  теперь!  -  сказал Коке.  - У  меня живой  свидетель
имеется!"
     "А  ведь этот  скупердяй  может отпереться, -  забеспокоился Мошкин.  И
вытащил Кокин бумажник в свой карман. - Выкупать получку будешь шампанским!"
     "Надо бы  с  каждой  ступеньки  по  бутылке  брать!" - безбожно загибал
Мошкин цену, продолжая подъем на вершину.
     Весь в мыле, из последних сил  пнул редко закрывающуюся на замок дверь.
Судя по звукам, внутри играли в преферанс.
     - Ну, Кока и  надрался сегодня! - в сторону преферанса крикнул Мошкин и
громко свалил друга в коридоре.
     - Да я сегодня вообще не пил!  - возмутились из комнаты. - Трезвый, как
бабушка!
     -  Как  не пил, когда  еле  доволок!  За что Кока  мне ящик шампанского
ставит!
     - Какое шампанское? - обеспокоено выглянул Кока. - Ты кого приволок?
     - Тебя, - вытаращился на друга Мошкин. - Посмотри...
     ...Утром Кока разбудил Мошкина громогласным: "Вставайте, граф, и  дуйте
за шампанским!"
     Мошкин вскочил  с  кровати и "дунул"  на  лестничную  площадку, куда он
вчера вытащил мнимого Коку без бумажника. На  площадке никто не спал. Мошкин
с бумажником вылетел на улицу. И там вчерашней ноши не было.
     - Это он тебе на шампанское оставил! - хохотал Кока.
     - Тут на два ящика, - озабоченно подсчитал Мошкин.
     Когда  Кока  в   отделе  рассказал  о  бурлацких   приключениях  друга,
сердобольная Лариса Федоровна Лукьянчикова спросила Мошкина:
     - Ты, Вова, наверное, выпивши был?
     - Наверное, - согласился Мошкин и зачем-то показал Коке кулак.


     История эта случилась в славные холостяцкие времена. Стоял июнь, солнце
жарило  так,  что  мозги плавились. Все живое и  неживое тянулось  к Иртышу.
Бескондиционерное КБ изнывало от духоты. Молодые женщины ходили по "конторе"
в  легких  платьях.  И если  в  смело-прозрачном наряде попадались на  глаза
главному конструктору, бывали скандалы. "Не отвлекайте мужчин  от работы!  -
вскипал  главный,  осуждающе  оглядывая  прозрачно  одетую  женщину.  -  Это
конструкторское бюро, а не городской пляж!"
     Хотя на  пляж мужчин  тянуло  вовсе не  по причине  легкой  доступности
взгляду женских прелестей. Хотелось, во-первых, искупаться, нырнуть подальше
от жары, остудить разгоряченные солнечным мартеном чресла, это уж потом...
     Вояж выходного дня организовывал Петя Малышев. "Возьми на себя  горючеe
и закуску, - поручил Коке, - девушками я отдых обеспечу".
     Мошкин  к  выезду  присоединился  с  корабля на  бал.  Он  прилетел  из
командировки,  когда  уже  рюкзаки   стояли  в  боевой  готовности.  Поэтому
прекрасного пола на него не хватило.
     А  этим полом  были  Рая и  Надя. Обе  замужние, но это еще  ничего  не
значило. "Поехали,  -  обрадовались  они,  когда  Петя  предложил  "устроить
расслабушку" на природе. - Че в городе париться".
     Выехали в  субботу утром.  Час по водной глади Иртыша на  "Ракете", час
пешеходным транспортом в края с пониженным содержанием  свидетелей. Берег на
облюбованной  стоянке  был  исключительный: песок, будто  сеяный,  и  остров
напротив. Скоренько мужчины соорудили пару  палаток  и  быстренько перешли к
активному отдыху.
     Развлекались  не слабо. Как говорится, взбрызни душу шампанским и окати
коньяком!.. Ведь на нас набегает волна:  пей до дна! пей до дна!.. Не волну,
конечно. Хотя и  до нее очередь  дошла. Разгоряченные с внутренней и внешней
стороны, попрыгали в воду. Вода на все вкусы хороша: и теплая - сиди полдня,
не   замерзнешь,   и    прохладная    -    жар    термоядерно-солнечный    и
виноградно-коньячный  снижает. Петя с  Кокой  оказывали  неослабное внимание
девушкам. Резвыми жеребчиками гонялись за ними по берегу.  За ноги, за руки,
за что придется затаскивали в Иртыш, где озоровали под водой... Мошкину было
в этом  плане не  очень  весело:  все парами, все парами  -  только я  кручу
шарами.
     Кокина  Рая   представляла   из  себя  неунывающую  помпышку  без  ярко
выраженной  талии, зато  остального  Бог  дал  через  край, и  хохотала  без
остановки на обед  или перекур. Коку звала Кокиндаус, Петю - Педрой, Мошкина
- Манюней. За что Манюня  крестил ее  направо и налево:  Раймонда,  Раймося,
Раймотря,   Раймордочка.   Может,   по   этой  веселой   причине   к  вечеру
Раймонда-Раймотря   начала   динамить   Кокиндауса  в  пользу  Манюни.   Что
называется: приходите утром рано - мы прокрутим вам динамо. В многообещающих
сумерках Раймося вовсю  оказывала Манюне свое  расположение, повиснув на его
шее. Шея не отказывалась от жаркого хомута.
     Кока молчал, но безрадостно. Черт с ней, с этой Раймордой, но Мошкин-то
Мошкин!  Друга на бабу поменял. Поманила крутым бедром, и готов голубь. Если
судить по-дружески: не  твоя  девушка  - отскочь в сторону.  А  он прилип  -
гвоздодером не отдерешь. За такие дела морду бьют...
     А  до Мошкина не  доходит, что у Коки на душе  кошки когтистые скребут.
Козырем  держится, как же - не было ни гроша, и  вдруг такое  богатство.  На
Коку свысока посматривает, не все,  мол,  Коке масленица. Одурел от  наплыва
любовных чувств.
     Пролетая мимо любовных дел, затосковал Кока у костра. Ночь, звезды... А
он  не  у  дел.  Взял бутылку коньяка, граммов триста  загорланил и  сбросил
штаны.
     - Ты куда? - отлип от Раймонды Мошкин.
     - Топиться, - угрюмо пробормотал Кока и плюхнулся в воду.
     Утром Мошкин проснулся, физиономия в шишаках - комарики  нажучили, и на
душе поганенько - обидел Коку. Да было  бы  за ради чего. Эта Раймондодинамо
не успели залезть в палатку категорически захотела спать... Затосковал утром
Мошкин от  угрызений  совести.  Отбил у друга женщину, даже  если  она  сама
запала на него... Нехорошо... Мошкин пошарил по сумкам, чтобы выпить с Кокой
мировую.
     Бутылку нашел, а Коку - увы. Одни  штаны  с футболкой  у воды валялись.
Мошкин  вспомнил  обреченное  Кокино  "топиться",  обеспокоено  заглянул   в
соседнюю палатку. Коки среди Педры с
     Надькой не просматривалось. Мошкин исследовал  все прибрежные  кусты  -
нет пропажи.
     Ни  фига себе, сказала  я себе. Может  на  острове?  Покричал, что было
силы.  Ни  слуху   Кокиного,  ни  духу.  Разбудил  недовольных  компаньонов,
покричали  хором. Ноль  ответа. Уснул  он там  что  ли?  Слабоватисто плавал
Мошкин,  а делать нечего -  мысленно перекрестился и  поплыл  через протоку.
Облазил остров вдоль и поперек...
     Компаньоны по отдыху орут: заканчивай, мол, поисковые работы. Райведьма
вообще  расскандалилась  на  весь Иртыш, дескать, у нее муж  приезжает, надо
срочно в Омск, встречать.
     - Если он утонул, - доказывала Мошкину, - мы ничем не поможем.
     - Тело надо искать! - настаивал Мошкин.
     - В Омске и организуем, - отрезала Райведьма.
     Остальные   единогласно   поддержали  предложение   сматывать  манатки,
закруглять пикник. С тяжелым сердцем собрал Мошкин Кокины штаны, футболку...
     В Омске пошел в милицию.
     - Ты как в том анекдоте, - подняли  на смех органы, - кошелек  посеял в
темном переулке,  а ищешь под фонарем, где  светлее. По месту утопления надо
заявлять. Нам  что, по городскому пляжу  прикажешь  с бреднем  ходить,  труп
вылавливать?
     Педро-Петя уклонился от  трагических  хлопот.  Скорее  всего,  к Надьке
уклонился,  нагладив  брюки.  Остальные соседи  по  общаге поахали-поохали и
предложили выпить за помин души.
     Мошкину было не  до поминальных  традиций, он полез  в Кокин чемодан за
адресом Кокиных родителей.
     В этот момент в дверях появился Кока.
     - Ты че роешься в чужих вещах? - завозмущался он.
     - Я думал,  ты утонул,  - обрадовался Мошкин,  - хотел  твоим родителям
телеграмму отбить.
     - Я бы тебе отбил! У меня отец после двух инфарктов!
     Переплыв на остров, Кока расположился на ночлег под старой перевернутой
лодкой. Мошкин во время поисков проходил мимо, но не догадался заглянуть под
плавсредство. А Кока всегда отличался
     богатырским сном.  В  институтской общаге его  однажды  выволокли среди
ночи  прямо  на  кровати  в женский умывальник,  он даже  с  боку  на бок не
перевернулся, а утром набежали девчонки... Мошкин два дня скрывался от гнева
друга...
     Поэтому никакие призывные крики товарищей по пикнику Коку не разбудили.
Проснулся  к  обеду,  а  обеда нет.  Одни  плавки из  личной  и общественной
собственности.
     Однако в общагу пришел в меньшем неглиже. Босой, зато  в брюках, хотя и
с отчекрыженными по колено гачами. В некоторых местах самопальные шорты были
без масляных пятен. Грудь прикрывала футболка с дыркой на пупу. Добираясь по
берегу в Омск, наткнулся Кока на рыбака, который довез бедолагу на катере до
города, а  на причале снабдил ветошной одежонкой.  Дабы не  пугать бичевским
видом  сограждан,  Кока  дождался  темноты,  после чего  закоулками пошел  в
общагу.
     - Нет, Мошкин, ты ненадежный товарищ! - сказал Кока после первой рюмки,
наполняя вторую. - Друга бросил без штанов ради эротической выгоды.
     - Какая выгода? - бурно запротестовал Мошкин. - Свалил на мою  шею  эту
Райдуру, динамистку, и я же  его бросил! А помнишь,  в стельку пьяного волок
тебя на пятый этаж? Чуть пуп не развязался!
     - Во-первых, с пьяных глаз тащил не меня. Во-вторых, опять же - тащил с
лично-алкогольной  выгодой  -  хотел  сорвать   с  меня   за  доставку  ящик
шампуськи...
     Спор прервал весело нарисовавшийся Петя-Педро.
     - О! - воскликнул он. - Рожденный быть повешенным не утопнет!
     И потребовал налить штрафную. Но ему отказали.
     И правильно сделали.


     "Интеллигентность  подвела",  - тяжело вздыхал, вспоминая этот  случай,
Кока Патифонов.
     В вечерний час, который в  календаре жизни попадает  под графу "отдых",
возвращался  Кока  из ресторана, совершив приятный  во  всех отношениях  акт
поздравления  товарища  с  защитой  диссертации.  Дело  житейское,  в  самом
неподходящем  месте  приспичило "до ветру". "Захотелось так,  -  рассказывал
позже Кока, - аж кисти ног опухли!" Ветер вот он, дует во всю ивановскую, но
вокруг не лес или безлюдная степь - дома кругом. В каждом  полно необходимых
Коке заведений,  только  не принято  стучаться  к  незнакомым людям  с такой
нуждой. И знакомые в  том  районе  как назло не  проживают.  Что  делать? Не
будешь  ведь,  где  попало...  Интеллигент  все-таки, не домашнее  животное.
"Опухшие  в кистях" ноги вынесли  к  дыре  в заборе, за  которым  находилась
строительная площадка.  В  городских  условиях это почти поле или  лес. Кока
обрадованно  ступил в зазаборное  пространство, сделал два торопливых шага и
полетел в какую-то жидкость.
     - Глубоко было? - спрашивал позже Мошкин.
     -  Тебе, - оценивающе посмотрел на друга Кока, - с головой, а  мне - по
грудь.
     На Коке  в момент падения был в широкую  полоску  светло-серый  костюм,
который полмесяца назад купил  на полигоне Капустин Яр  у харьковчанина Геры
Полевко. Гера был  классным специалистом по  системе  управления,  заикался,
любил сало и портвейн. Как-то вечерком он пригласил Коку в свой номер обмыть
покупку - костюм.
     -  Ч-ч-чем  б-б-больше  п-п-пью,  -  разлил  Гера  по  кружкам  бутылку
портвейна  "777",   -   тем   б-б-больше   уб-б-беждаюсь,   что  к-к-красный
п-п-портвейн г-г-гораздо х-х-х-хуже б-б-белого.
     Под кроватью у Геры гордо стояло бутылок двадцать красного.
     А костюмчик  Гера купил  - будто  с Коки мерку срисовывали. Тютелька  в
тютельку  - не жмет, не  болтается, не морщинит, не  тянет.  Кока  примерил,
облизнулся, но Гера сказал, что взял последний и ни за  что не продаст. Хотя
Кока и не просил.
     Через три дня Гера резко передумал.
     - Д-д-да  у  м-м-меня д-д-дома еще есть,  -  уклончиво ответил  Гера на
Кокино: "С чего вдруг заныло продавать?"
     Скорее, причина была в  другом. Гера  не успел окончательно установить,
насколько  красный портвейн хуже белого, как закончились командировочные. На
алтарь эксперимента  был  брошен костюм. Кока  поначалу  отказался, но когда
через час Гера скостил цену на  десять процентов, вынужден был  согласиться.
Понял, что Гера в обесценивании товара пойдет до конца, а грех наживаться на
чужой беде.
     И  вот,  впервые нарядившись в костюм, сам попал в беду, которая была в
яме с креозотом. Кока забарахтался, подобно лягушке, что, угодив в молоко, в
борьбе за выживание  сбила  кусок масла  и  на этом рукотворном спассредстве
выбралась на  спасительный берег дальнейшего существования. У  Коки с маслом
ничего не получалось. Хорошо еще - креозот был отработанный.
     Кока изменил тактику поведения утопающего. Затих, собираясь  с мыслями.
А, собравшись, - дотянулся пальцами до края ямы и стал ждать, когда всплывут
ноги.  Кока  почему-то  решил,  задние  конечности непременно  поднимутся из
глубин на поверхность и тогда...
     В ожидании всплытия подводной части "айсберга" задремал.
     Вернул к невеселой действительности приказ:
     - Руки вверх!
     Кока  разлепил  глаза  и наткнулся  на  стальной  взгляд  двуствольного
бердана. Его угрожающе направлял в Коку не героического вида дедок.
     - Руки вверх! - грозно повторил страж объекта.
     - Выпить есть? - устало спросил Кока.
     -  Есть!  - разом потерял  интерес к  прицелу дедок и скрылся  из  зоны
видимости, чтобы тут же появиться в ней.
     - Сначала, паря, давай вытягну. После за столом хряпнем.
     Торопясь к столу, дедок слишком рьяно начал подъем утопающего, едва сам
не сделал буль-буль в креозот. Рванул Коку за руки,  да  не удержал тяжести,
она потянула за  собой.  Кока вовремя  отбросил на  сушу, полетевшего в  яму
дедка. Тот  перевел дух и побежал за  веревкой. Вариант с тянем-потянем тоже
ничего не дал. Мощности на Кокин вес у буксира не хватало. Выбившись из сил,
дедок объявил перекур и принес два стакана мутной жидкости.
     - Бражчонка! - радостно узнал Кока.
     - Она самая! - ласково сказал дедок и с превеликой осторожностью,  - не
дай Господь, расплескать - подал в яму.
     Соображалка  дедка,  освеженная  хмелем,  тут  же  подсказала  железную
методику подъема пострадавшего  на берег. Дедок  хлопнул  себя по  голове  и
убежал.
     - Отец, не бросай! - крикнул Кока.
     В ответ  затарахтел  мотор, и колесный  трактор "Беларусь"  подкатил  к
берегу Кокиной химической тюрьмы.
     Дедок бросил в нее трос с крюком на конце.
     - Держи, паря, крепче!
     Трактор пустил в темнеющее  небо веселую струйку дыма и выдернул узника
из сырой темницы на сухую землю.
     Кока оглядел себя. Вид был, прямо  скажем,  непрезентабельный.  Строгая
графика  костюма, все  эти  лаконичные прямые, уверенные углы, выразительные
закругления, темные и светлые полосы - все исчезло.
     - Парадно-выходной! - горько развел руками Кока.
     - Парадно-выгребной!  - уточнил дедок. -  Но ты, паря, не горюй, сейчас
мы его химчистить будем.
     Спасенный  и  спаситель  принялись реанимировать  костюм  смоченными  в
бензине тряпко-тампонами. Кока от пиджака отделял посторонние примеси, дедок
бился за чистоту брюк.
     Устав от корриды с креозотом, дедок принес огнетушитель.
     - Еще ведь не горим! - удивился Кока.
     - Еще как горим! - возразил дедок и, отвинтив крышку, наполнил стаканы.
     Народный напиток созревал  без  отрыва от производства - в сторожке,  в
огнетушителе.
     - Че мы ерундим!  - после третьего стакана сказал Кока и опустил пиджак
в ведро с бензином. То же самое дедок сделал с брюками.
     Меняя "отработанный" бензин, повторяли процедуру несколько раз, а когда
в  три  ночи  огнетушитель  до  последней  капли  иссяк, решили, что  костюм
практически восстановлен в парадно-выходном качестве.
     - Как новенький!  - сказал  дедок и с ветерком на  "Беларусе"  доставил
Коку в общагу.
     Утром Коку разбудил жуткий крик Мошкина.
     - Какой баран приволок эту спецуху?
     - Это мой костюм, - попытался защитить честь одежды Кока.
     - Ты что - решил этим тряпьем нам газовую душегубку устроить?!
     Кока утренним  взглядом осмотрел  костюм. Как ни противилось  существо,
надо было признать: купания в бензине не вернули докреозотного шарма. Устами
Мошкина,  по   поводу   тряпья,   гласила   истина.  Дальнейшая   борьба  за
восстановление была бесполезной.
     - Уноси свое добро" к едрене-фене! - безжалостно ругался Мошкин.
     Кока, разозлившись на бесчувственного друга, распахнул окно и вышвырнул
костюм, который согласно  формуле:  ты его  в окно, а  он  в дверь, - тут же
вернулся.
     - Хотите, чтобы вас выселили?  - принес запашистый узел дворник. - Вонь
пожарную под окнами разводите.
     Рука  не поднималась выбросить еще вчера новый  костюм на помойку. Кока
поволок его на задворки, к сараям, может, кому-то на спецодежду пойдет.
     В  итоге еле  ноги оттуда  унес.  Две женщины застукали, когда Кока  со
слезами в душе приспосабливал, чтобы виднее было, многострадальный костюм на
деревянной стене сарая.
     - Спалить  нас хочешь?  -  гнали  его от мотоциклов,  солений, варений,
моркошки с картошкой женщины. - Мы тебя самого сейчас поджарим!
     Ноги и пожароопасный пиджак с брюками Кока унес  на дикий берег Иртыша,
где нашел расплющенное ведро, куском алюминиевой проволоки приторочил к нему
костюм  и, размахнувшись, как дискобол, зашвырнул еще вчера парадно-выходную
одежду в серые волны.  Костюм какое-то время держался на поверхности, как бы
говоря хозяину последнее "прости", а потом волны  бесстрастно сомкнулись над
ним.
     -  Я  как Герасим, - провел литературную аналогию, вернувшись в общагу,
Кока.
     - Ты  бы и Муму мог стать, - продолжил книжное сравнение Мошкин, - кабы
не сторож на тракторе.
     - Да, подвела интеллигентность, - вздохнул Кока, - подвела.


     На стене у  своего  стола Мошкин  повесил ядреный плакат. С него дерзко
смотрела  девица. Но  еще  более  вызывающе  выпирал  в  сторону  смотрящего
плакатный бюст. Да такой,  что в книгу рекордов заноси -  не  ошибешься. Это
как  у  среднего мужчины нога 48  размера. Хоть убавляй.  Насчет  последнего
мужчины не настаивали в отношении  мошкинского плаката. Они цокали языками и
кивали головами, мол, бывает же чудо природы...
     Один Кока индифферентно отнесся к изменениям в интерьере отдела.
     - Ты хоть на картинке посмотри как это бывает! - обиделся Мошкин.
     - Я не на картинке видел.
     - Порнографические фильмы смотришь? - съехидничал Мошкин.
     - Наяву видел, - твердо сказал Мошкин.
     - А свистеть-то, свистеть! - не поверил Мошкин.
     Кока  поднял глаза  к  заоконному небу, и они подернулись романтическим
туманом.
     - Че свистеть-то! - наседал Мошкин.
     -  Жалко  мне  тебя,  -  вернулся на  землю Кока, - ты жизнь только  на
плакатах и видишь.
     - Ой-е-ей! Какие мы опытные!
     И Кока рассказал незатейливую историйку из командировочных будней.
     Случилась она жарким летом  на  полигоне Капустин  Яр,  когда  Кока был
техруком, запускал куда подальше от земли ракету "Космос".
     - Жил я  в  "Уюте", в  одном  номере с днепропетровцем Жорой  Стасюком.
Как-то вернулись мы со 107-й площадки, а по коридору идет эта самая Полина.
     Кока сделал паузу,  пошаркал ногами  под столом. Глаза уже  начали было
романтически туманиться, но Кока отогнал элегическую дымку.
     - Вот это, понимаешь, красота, не то что у Мошкина.
     Кока не врал. Полина была  загляденье. Где надо  восхитительно округло,
где  надо  изящно  плоско,  глаза нараспашку,  и этот  немаловажный  элемент
внешнего обаяния в таком головокружительном изобилии...
     - Болтун Жора три дня замороженный ходил. Его  пустомельный язык дальше
"О! У! Э!" в честь Полины не продвигался. Зато потом зачесал так, хоть аркан
накидывай. Начал Жора  кругами вокруг нее ходить. Соколом вьется, жаворонком
льется, соловьем поет!
     -  А  ты сам-то почему не взял ее  в оборот? - перебил  Мошкин. - Такой
видный мужчина не мог женщину охмурить! Я бы на твоем месте...
     - Куда уж нам до такого эротического гангстера, как ты!..
     В изложении тех событий Кока не был на  все сто исторически достоверен.
Кое-какие  детальки скромно опускал,  стараясь  не выпячивать свою  персону.
Умолчал,  как  сам   пытался  приглашать  Полину  с   окрыляющей  фигурой  и
замораживающим воображение бюстом в ресторан "Родная хата" и кафе "Уют".
     - Как  бедный Жорик  ни  старался, получалось у него нулижды нуль и фиг
десятых.  И  вдруг,  в  воскресенье утром,  влетает в  номер  и кричит,  как
недорезанный:  "Уговорил идти  на Ахтубу!  На  шашлыки!  Собирайся!"  Я  ему
говорю:  "Из  чего шашлыки?  Из  твоего языка?"  Он  заполошно  развернулся,
убежал. И ведь  нашел мясо  замаринованное.  Пол-литровую баночку  выменял у
пермяков за графин спирта.
     - На троих баночка шашлыков? - захохотал Мошкин.
     -  Нас  пятеро ходило, еще  были Федя-телеметрист и  Петро,  старлей  с
Батайска...
     - На пятерых? - еще больше удивился Мошкин.
     - Нет, Жора сразу сказал: "Вы пролетаете, шашлыки только для Полины".
     По дороге он эту драгоценную баночку чуть не разбил. Полина, как только
вышли за КПП, скинула халатик, на что Жора с раскрытым до ушей ртом запнулся
и полетел банкой вперед. Но сумел перевернуться в полете затылком об  землю,
руки с шашлыками вверх.
     Кока замолчал,  воскресив  в памяти картину под  нещадным  августовским
солнцем. Небо без конца и без края,  проселочная дорога, и упавший на нее от
увиденного Жора...
     Нет, судя по  всему, Жору  внутренним  взором  не увидел, глаза  у Коки
опять заволокло романтическим туманом. Он вдруг забыл про рассказ и уткнулся
в бумаги.
     - Э-э! - подстегнул друга Мошкин. - Дальше-то что?
     -  А,  - встрепенулся  Кока, -  переходя протоку, Жора  чуть не  утопил
банку.  Он  ведь  такой же  гигант как Мошкин  - метр с  кепкой,  полтора  с
табуреткой, ну и булькнул с головой, а банку выронил, но достал.
     - Че  ты волынку тянешь? - обиделся  за свой  рост Мошкин.  -  Начал за
здравие - про бюст, а тут...
     -  Пришли  на  Ахтубу, пару  бутылок винца раскатали, начали возиться с
обедом,  -  продолжил  Кока.  -  Полину  освободили от  кухни, она  купаться
полезла.  По  сей  час  не   знаю,  случайно  все   произошло,  или  подарок
преподнесла...  С  другой  стороны,  сама позвала. Хотя мы и без того  краем
глаза следили неотрывно за  ее купанием.  На зов все как один встрепенулись.
Полина  крикнула:  "Эй!"  - а  потом нырк  и  выныривает  из  волны  в  нашу
сторону... То ли тесемки сами развязались, то ли... Под воду ушла при полном
плавательном наряде, а вынырнула - верхнюю часть глухого купальника до пояса
волной смыло.  А мы в пяти метрах рты до  макушек поразевали. Жора мангал из
кирпичей сделал, уже угли были, так он, ошарашенный, схватил
     раскаленный кирпич. Федя-телеметрист возился с блесной - вонзил тройник
в руку по леску. Петро, снимая чайник с огня, обварил ногу...
     - А ты че? - спросил Мошкин.
     - Я? Ничего...
     - Э-э! - не поверил Мошкин. - Это не тогда ты с ожогом вернулся?
     -  Нет-нет, -  поторопился  отговориться Кока,  - это я потом  в номере
чайник на ногу уронил. Ручка у него оторвалась...
     - А чем ожог залечивал? - не отставал Мошкин.
     - К бабке ходил,  - отмахнулся Мошкин.  - Мы, конечно, от этой  картины
офонарели... А Полина ойкнула и нырнула на глубину завязываться...
     - И это все? - разочаровано спросил Мошкин.
     Кока  оставил  вопрос без  внимания. Он  опять,  судя  по затуманенному
взору, направленному в окно, был далеко-далеко...


     Мошкину поручили  доставить  совершенно секретный  документ в Москву, в
главное  управление ракетных  войск. Такую государственную тайну, беззаботно
посвистывая, на кармане  не повезешь.  В первом отделе запечатали документ в
пакет, а все одно  - одному транспортировать не положено. По инструкции: дай
сопровождающего. И  не  абы кого, друг Кока Патифонов -  точно не  подойдет.
Нужен ВОХР-боец. На  заводе они исключительно,  за  исключением  начальника,
были женского пола.
     К Мошкину  приставили такого охранника,  что Кока, увидев  его, затопал
двумя ногами от досады -  не  он везет документ. Смазливая была красотка,  и
где-то в сумочке пистолет.
     Мошкин супругу не стал посвящать в деталь, что командировка сопряжена с
охранницей. Да и не обязан был. Режимное предприятие не зря режимное. Знаешь
- держи за зубами, не знаешь - не суй нос.
     Неразлучной, согласно инструкции, парочкой Мошкин  с бойцом ВОХР поехал
в   аэропорт.   Как  только  парочка  осталась  без  кабэвских  и  заводских
свидетелей,  Мошкин  развязал  язык.  Такая  красотка  рядом.  А  куда  она,
собственно,  денется?  Инструкция железная:  охране  ни на шаг  от пакета, а
значит - от Мошкина.  И охранница вела  себя на балабонные разговоры Мошкина
не как солдафон  в  юбке, да была в крепдешиновом  платье. Смеялась, строила
глазки...
     А  впереди Москва, в которой ни одна собака их не знает. Зато  он знает
одну тихую  гостиницу  в  Филях... "Пакет бы  как-нибудь ухитриться сразу не
сдавать, - сладко мечтал Мошкин, - чтобы подольше не расставаться..."
     Идя навстречу тайны пожеланиям, рейс отложили на пять часов, а потом до
утра.
     На  что смешливая  красотка  с пистолетом проявила бойцовский характер:
война - войной, а ночлегом, командир, обеспечь.
     "Нет  уж,  нет уж, -  заявила, - валяться  на аэропортовских  лавках не
буду!"
     Отпустить ее на ночевку Мошкин мог только с пакетом, следовательно  - с
собой,  секреты ни в чьи руки, даже  вооруженные, передавать  не положено. А
куда везти их охранницу ночевать? Это еще не Москва с гостиницей в Филях...
     - Поедемте к нам в общежитие, - глядя на мучения командира,  предложила
красотка, - соседка сегодня на дежурстве...
     Мошкина бросило в жар:
     -  Разве у  вас нет вахты? -  спросил, сдерживая распространение жара в
окружающее пространство.
     - Есть, но по  пожарной лестнице залезете на  второй этаж,  а там через
окно.
     Мошкина бросило в холод.  Он  представил, как  с  секретным пакетом  на
груди его застукивают лезущим в окно общежития бойцов ВОХР, где все сдвинуты
на  неукоснительном выполнении режимных требований.  Позор!  И прощай родное
предприятие.
     От этой перспективы Мошкин отказался.
     - Тогда думай,  Чапай, думай! - гонористо сказала боец ВОХР. - Я  здесь
спать не обязана.
     А где обязана? Домой  ее везти Мошкин  думать боялся.  Тамарка  у  него
такая:  на  улице взгляд на  чужой  женщине задержишь - получишь скандал.  И
вдруг  заявиться   ночью  с  красоткой!  Про  пакеты,  секреты  и  пистолеты
рассказать не успеешь - полетишь с лестницы вместе с ними.
     Ничего  умнеe не сообразил, как везти  наседающую на него с ночлегом на
простынях охранницу к  теще, которая была крайне удивлена, открыв в половине
двенадцатого ночи зятю с красоткой.
     - Так и так, - объяснил зять пиковую ситуацию, - выручайте, мама.
     "Мама" принялась  в уме  решать вариацию знаменитой задачи о  перевозке
через реку  волка, козы  и капусты.  В данном  случае надо было  решить, как
оградить ночью зятя от этой бесстыжей козы из ВОХР.  Тещу было не свернуть с
убеждения: все мужичье - волки на счет  чужих женщин, все время в лес с ними
норовят. А эта  ВОХР так  и стрижет  зятя  глазами. Поэтому  стелить им надо
строго  в  разных углах. Жила теща  в малосемейке. И  настолько "мало",  что
жилой площади было раз два и обчелся, и столько же - нежилой. Коридор  - абы
дверь открыть, в кухне тоже вдвоем не разойтись. Как ни крути, разные углы в
этих хоромах были впритык.  Впору зятя с  собой  на диван укладывать. Дак не
поймет. Пришлось уступить ему мягкий диван. Козе и себе постелила на полу.
     Наконец,  улеглись. Теща начала засыпать, как вдруг  вспомнила цыганку,
нагадавшую когда-то смерть от человека  с ружьем. Вся личная жизнь через это
была наперекосяк. Муж,  зятя  родной тесть, первые десять лет  супружества в
тире  ни  разу не стрельнул и вдруг  хронически заразился охотой. Хоть зима,
хоть  осень, аж трясется, дай пострелять в какую-нибудь летящую или скачущую
тварь. Удержу на его страсть не стало. А легко ли жить, когда  над  кроватью
висит
     ружье, в  голове сидит  "смерть от человека с ружьем", а  сам человек -
под боком? В один  момент взорвалась, шарахнула  двустволку  об пол - только
щепки от приклада полетели...
     После  чего "человек  с ружьем"  из  головы  вышел,  а муж -  из  дома.
Безвозвратно...
     Поначалу, увидев  пистолет,  который  коза сунула под подушку, теща  не
придала этому значение, а потом сквозь сон  ударило: коза-ВОХР тоже человек,
и пистолет до смерти может застрелить. Удружил зятек.
     Теща,  ворочаясь с  боку на бок, прощалась с жизнью. А что?  Пулю в лоб
коза ей засадит, чтоб не мешала греховодить с зятем...
     Ну  уж, нет! Теща протянула руку и  аккуратно  пистолет  извлекла. И  с
оружием под своей подушкой сладко уснула.
     Зато ВОХР-боец щекой через  подушку обнаружила  пропажу и, проснувшись,
обомлела, вспомнив статью Уголовного кодекса о потере оружия. Может, инженер
пошутил?
     Следующей в эту  нервную ночь проснулась  теща  и тоже обомлела.  Почти
голая коза, лишь  лоскуток  белеет  на заднице, склонилась над зятем и жарко
шепчет: "Владимир Петрович..."
     -  Ни  с  места! -  закричала  разъяренная развратом теща.  Молниеносно
левой-правой включила торшер и выхватила пистолет. - Стоять!
     Коза нырнула от пуль под одеяло к Мошкину, к самой стенке.
     А пуля  возьми и  вылети. Горячо чиркнув по плечу Мошкина,  она ушла во
чрево дивана.
     - За что? - умирающим шепотом спросил Мошкин.
     Теща перепугано выронила пистолет, упала зятю на грудь, заголосила:
     - Ой, доченька, что я наделала?!
     Коза-ВОХР отбросила  одеяло, перепрыгнула через Мошкина  с рыдающей  на
его груди тещей, схватила пистолет и выскочила из квартиры.
     Мошкин отбросил  рыдающую тещу,  схватил пакет  и, следуя инструкции  о
неразлучности секретов с пистолетом, выскочил за охранницей. Теща распахнула
окно: пакет в трусах догонял пистолет в бюстгальтере.
     - Вова! Прости! - теща бросила зятю брюки в теплую ночь.
     -  Бог простит, - поднял голову бомж, спавший на лавочке. -  Вот ночка:
то стреляют, то орут! Ни сна, ни покоя... Закрой окно, - закричал на тещу, -
дует!
     - Сам дурак! - сказала теща, но просьбу выполнила.


     Кока  больно  упал со стула,  когда Ия  Графодатская переступила  порог
отдела. Он поднял глаза,  посмотрел и  грохнулся затылком  об пол. При  этом
стул под Кокой рассыпался.
     Возможно,  появление новой сотрудницы и  падение Коки события вовсе  не
связанные между  собой. Тем  более, который день Кока планировал  произвести
ремонт стула. Однако имеет право на жизнь другая  версия. Графодатская своей
наружностью поразила Коку в  самое сердце. Оно в ответ сделало такой  выброс
крови,  такой  качок,   что  волна  гидравлического  удара  достигла  стула,
последний,  ввиду хлипкости сочленений,  не выдержал динамической нагрузки и
развалился.
     Как бы там  ни было,  на стуле  сидел здоровый человек, с пола поднялся
тяжелораненый в сердце.
     Ия поразила  поэтической белизной кожи. Это был лотос! Кипящее  молоко!
Снег арктической пустыни! Сияние луны, разлитое по стеклам!
     Такая кожа, считал Кока, была  в прошлом веке у английских королев.  Не
французских, сжигаемых половыми страстями, а именно - королев Англии: гордых
и неприступных.
     Были в курилке такие, что оценили новенькую: кожа да кости, подержаться
не за что... Кока увидел в ней воплощение своего идеала.
     Женщины отдела не  шли  с  Графодатской ни в какое сравнение. Они могли
запросто в твоем присутствии краситься, делать маникюр, поправлять туда-сюда
юбку.  Летом  загорали  до  цвета кирзовых сапог  и  такими воблами ходили в
открытых платьях. Кока не  мог понять, в чем тут высший блеск, когда женщины
даже  интимные  места  под  бюстгальтером  умудрялись  доводить  до  черноты
головешек.
     Ия - та и с моря возвращалась божественно белой.
     - Ты че в тумбочке весь отпуск  просидела? - приставали к ней коллеги в
юбках.
     - Я не загораю, - смущалась Ия.
     "Дуры! - думал про себя Кока. - Колхозон. У нее царская кожа".
     Если   Ия   летом  в  прозрачном  платье,   пронзенная  лучами  солнца,
оказывалась напротив  Кокиного  стола,  он  делался  как  обмороженный.  Все
напрочь вылетело из головы, валилось из рук.
     Нередко дома в кровати перед сном Кока смело мечтал о Графодатской.
     Как-то в августе, в пятницу, отдел отправился в колхоз собирать огурцы.
Прогрессивно  разрешалось тут  же  на поле покупать  дефицитный  овощ.  Кока
набрал  на засолку десять килограммов, Ия тоже набила с  верхом  неподъемную
сумку.  Не царское дело таскать королеве  тяжести, поэтому Кока на полгорода
раньше своей остановки вышел из служебного автобуса.
     - А  жене скажу, что в степи замерз! -  отдельские  зубоскалы не  могли
промолчать.
     - Жена  не стенка, можно отодвинуть,  - защитил друга Мошкин, но в свою
очередь предложил свои услуги в переноске тяжестей. - Кока, дай мне взвалить
эту ношу!
     - Сиди, носильщик! Твоя "ноша" узнает - убьет!
     Так автобус прокомментировал рыцарский поступок Коки.
     Жара в те дни стояла такая, что асфальт пластилинил под ногами. Поэтому
Кока,  не раздумывая, откликнулся  на  предложение Графодатской принять душ.
После водных процедур не смог отказаться от чашечки кофе. Появились чашечки,
шампанское и коньяк.
     Замешанное  на гусарских  дрожжах  шампанское сладко ударило в  голову.
Язык сорвался с якоря, запорхал райской птичкой, зачирикал:
     -  ...Сыплет черемуха снегом... Боже,  Ия, вы видели  черемуху в цвету?
Обвально-белая, неземной  аромат...  Подойдешь  и  голова  по  кругу... Петь
хочется!.. Ваша кожа, что черемуховый цвет!.. Можно коснуться?..
     Не дожидаясь разрешения,  Кока положил руку на обнаженное плечо.  Будто
кипятком обдало с ног до головы. Ошпаренный  Кока начал целовать Ию, которая
не стала отрезвлять гостя звонкой пощечиной.
     Распустившийся цветок  лотоса... Лунное  сияние, разлитое по стеклам...
Бурлящее молоко... Арктический снег...
     Кока взмыл под небеса.
     "Зацелую допьяна, изомну как цвет..."
     Гость парил над землей.
     "Унесу я пьяную до утра в кусты..."
     Вдруг с  седьмого неба  камнем  рухнул  вниз.  Ни  с того ни  с сего Ия
нехорошо  закатила  глаза,  обмякла,  с  шумом  втянула  воздух  и  потеряла
сознание... Если бы Графодатская в этот момент стояла на ногах, падая, могла
разбить голову. К счастью, лежала на  диване. И платье на груди разрывать не
пришлось - была уже без всего.
     Кока запрыгал по комнате, надевая брюки. Ситуация. Набрал "03":
     - Женщине плохо... Срочно выезжайте... Без  сознания... Адрес? Откуда я
знаю?..  Прохожий  я...  Мимо  больной шел...  Почему  обморок  на  улице? В
квартире... Сейчас сбегаю за адресом.
     -  Дарвина  двести двадцать,  - выпалил  в  трубку, вернувшись. -  Что?
Квартира? Надо было сразу говорить! Сейчас...
     Входная дверь была цифрой "6" помечена. "03" пообещала скоро быть.
     "Унесу я пьяную до утра в кусты".
     Какие кусты, Ия  по-прежнему не подавала признаков сознательной  жизни.
Кока похлопал по серым щекам и сделал быстрые подсчеты в уме. Сегодня в "03"
дежурит теща. Ситуация.
     Кока  не  стал  дожидаться  докторов,  прикрыл Графодатскую простыней и
посыпался  вниз  по  лестнице.  Собачку  замка  предварительно  поставил  на
предохранитель - толкни, войдешь.
     Машину с крестом высматривал из-за трансформаторной будки.
     Теща вышла из "скорой" и скрылась  в подъезде. Врач она отличный, этого
не  отнять.  И  травы, и массаж,  и  таблетки...  Но Кока  с  досады плюнул:
"Явилась, не  запылилась!"  Во  избежание  провала  нырнул  в  подъезд  дома
напротив,  где  заметался по  этажам.  Окна  лестничных  площадок  были  под
потолком, никаких  условий  для  наблюдения. Подождал минут  двадцать, затем
осторожно выглянул из подъезда. "Скорой" не было.
     В  этот  момент  он  вспомнил про сумку  с  огурцами,  что  осталась  у
Графодатской. Взбежал  к  заветной двери  с цифрой  "6", толкнул  - закрыто.
"Увезли в больницу", - решил. И махнул рукой: черт с ними с огурцами, за все
надо  платить.  Но  в автобусе  с похолодевшим  сердцем вспомнил про  майку,
которая осталась там  же, где и огурцы. С  майкой получалась слишком дорогая
цена.  Просто  базарная обдираловка.  Не в  плане денежных потерь. Какие там
деньги?   Элементарная  отечественного   производства  белая  майка.  Собака
зарывалась в  вышивке. Дочь под  руководством бабушки - для  кого бабушка, а
для кого и теща - гладью поставила на белом поле замысловатый вензель "Н.П."
То есть - Николай Патифонов. Крупно и ярко.
     Но и это не все. В районе сердца  фирменным знаком посадила дочь той же
гладью петуха.  Красно-зелено-оранжевого.  Единственная  в своем  роде майка
получилась.  Кока  отлично помнил, как  бросил ее  на  спинку кресла петухом
вверх. Графодатская еще поинтересовалась:
     - Не закукарекает?
     "Откукарекался!" - зло подумал Кока.
     Только слепой мог не заметить вышитого  кукарекалу. Теща увидела бы его
с завязанными глазами. Это был сыщик - хлебом не корми... Всю жизнь домашние
под  следствием.  К примеру, встал  зять из-за стола на две  секунды раньше,
сразу пытать:  пересолено? недожарено?  переварено? или живот  пучит? Прилег
тот же зять отдохнуть. Теща  тут  как тут  с  допросом:  температура?  стул?
голова? сердце? Или геморрой - сидеть не можешь? Задержался на  работе, теща
мозги ломает - что-то здесь не то? Пришел домой раньше - что тут не так.
     Год  Кока  жил с  тещей  под одной крышей. Год  коса вопросов билась  о
камень ответов. Теща, как наркоман от следствия, не могла не спросить. Зять,
как партизан, не мог спокойно ответить.
     - Ты куда?
     - Седлать верблюда, пока лежит, а то убежит.
     - Зачем?
     - За шкафчиком.
     - Каким?
     - Немазаным, сухим.
     Имея  в  тылу  такого  детектива, забыть  на видном месте  вещественное
доказательство...
     Теща пришла в гости на следующий день. Была суббота.
     "Сейчас возьмет  за горло", - обречено открыл  дверь  Кока. Что красиво
врать, так  и не придумал. Решил просто отпираться: я не  я и лошадь не моя.
Майку потерял на поле - и отвяжитесь.
     Однако  прошел час,  а теща ни гу-гу. Второй - ни  слова, ни полслова о
майке. Кока уже места себе  не находит, теща как ни в чем ни бывало. И вдруг
засобиралась домой.
     Догнал ее на улице.
     -  Вы что, - схватил за локоть,  - избрали новый способ издевательства?
Столько  лет вынюхивали каждый шаг.  Терроризировали дурацкими вопросами.  А
теперь  делаете вид, что  ничего нет. Спрашивайте! -  Кока рванул  рубаху на
груди. - Пытайте! Почему больная голая? Откуда рядом с ней моя майка?..
     Теща вытаращила глаза.
     - Какая майка, Коля? - пролепетала она и села на своего конька. - Ты не
заболел? Температуры нет?
     - Здоров я, здоров! Вы ездили вчера по вызову на Дарвина, 220, квартира
6?
     - Да, но хозяев не было. Мы постучались и ушли.
     "Умерла", - подумал Кока и побежал к Графодатской.
     - Ты куда? - тревожно закричала теща.
     - Седлать верблюда!
     На такси  домчался на Дарвина,  220.  Взлетая по  лестнице, на  третьем
этаже обратил  внимание на произведение  дверного  искусства: инкрустация из
разноцветных пород дерева с цифрой "8" посредине.
     Обратил внимание, забыл  и снова  вспомнил.  Почему "восьмая" здесь? Он
что ошибся подъездом?
     В  замешательстве  спустился на  второй  этаж.  Дверь  с  эмалированной
табличкой  с цифрой "6"  окончательно сбила с толку. При  чем здесь  второй,
если Графодатская живет на четвертом? Кока заторопился вверх по лестнице. На
двери Графодатской тоже  стояла  "шестерка".  Рядом с  ней  виднелись  следы
шурупов, которые когда-то крепили "единицу". УРА! ЛОЖНЫЙ ВЫЗОВ!  Квартира на
самом деле имеет номер "шестнадцать". Теща за  этой дверью петуха не видела!
Ура! Да здравствует мир во всем мире!..
     Тогда  что с Графодатской?  Умерла?  Кока  забарабанил в дверь.  Открыл
дюжий мужчина со скорбным лицом и рыжей шевелюрой.
     "Умерла", - обожгло сердце.
     -  Я  сотрудник  Графодатской,  -  представился Кока,  -  выражаю  свои
соболезнования.
     - Ия! - позвал мужчина.
     Выглянула Ия. Мраморно-бледная, без серых оттенков.
     - Я за огурцами, - нашелся огорошенный Кока.
     "Чтобы еще когда-нибудь связался с дистрофическими бабами, -  зарекался
по пути  на остановку. -  У нее не кровь - марганцовка. И туда же - с сексом
лезет. Коньяк, как чай, хлещет, а самой  воду через  тряпочку сосать. Или  в
глаза  закапывать. Теща  теперь  отоспится  на  мне. Возьму сейчас  и вызову
"скорую"  в "шестнадцатую" квартиру. Скажу:  приступ.  Рыжий, наверное,  уже
пошел на приступ и абордаж..."
     - Николай Петрович! - услышал Кока за спиной.
     Догоняла Графодатская.
     -  Ваша  майка,  -  сунула  маленький сверточек  в  сумку  с огурцами и
посмотрела на Коку обворожительным взглядом.
     - Приходите ко мне завтра, - нежными пальчиками поправила ворот Кокиной
рубахи. - Я  торт с  орехами испеку. Помните,  в отдел приносила? Вам  тогда
очень понравился. Буду ждать.
     Ия  развернулась  и  грациозной походкой  пошла  домой.  Кока  рванул в
обратную сторону. Да  так быстро, словно  от его скорости зависело скорейшее
наступление  завтра.  С  тортом,  орехами,  лунным  сиянием, разлившимся  по
стеклам...


     Кока прочитал  в книжке, как  средней  ноги прыгун в высоту в  немецком
концлагере  превзошел  личный рекорд  -  перепрыгнул  двухметровый забор  из
"колючки", чтобы доставить информацию о восстании в соседнюю зону.  Прочитал
и долго  чесал затылок от невероятных тайн,  заложенных  в человеке  и в нем
самом,  в  Николае  Патифонове. Он перемахнул  два метра "колючки" вообще не
представляя, как, прыгая в высоту,  спортсмены ходят и  сдают.  За всю жизнь
выше оградки  палисадников не скакал.  Да и то  во  времена, когда  школьная
молодость  в штанах бурлила - девчонкам цветы  воровал.  А прыгал в  высоту,
если хозяин  цветов с колом в руках выскакивал на крыльцо. И  вот уже далеко
не парубок,  под тридцать  катило, а  два  метра  с  гаком взял  без  всякой
разминки. И не на стадионе с матами, а в полевых условиях с вытаращенными на
лоб глазами. Конечно, не от скуки и не ради рекордов...
     Накануне уникального результата,  за ужином в кафе, Мошкин под  "Варну"
поведал занятную историю, приключившуюся с ним в предыдущей командировке.
     - Я думал, все - тапочки! - сделал зверскую мину Мошкин.
     "Тапочки"  - термин,  означавший отнюдь  не безобидную обувь у кровати,
недавно попал  на балаболистый язык Мошкина и прижился  на нем  за лаконизм,
цинизм и натурализм.
     -  Спустились  мы  в  шахту  регламентные  проверки  гнать.  Стоит  эта
тридцатиметровая дура, опоры потрескивают...
     "Дурой" Мошкин, любя, обозвал ракету, что  на боевом дежурстве. То есть
- все  в ней чин  по чину: боеголовка к бою готова, баки заправлены, десятки
тонн  компонентов  -  окислителя   и  горючего  -  ждут  команды  на  запуск
двигателя...  Но   не   допусти,  Господь,   состояться   нештатной  встрече
компонентов...     Стоит     ракета    на    опорах,     кои    под     этой
взрыво-пожаро-ядовитоопасной тяжестью потрескивают.
     -  Среди нас  был, -  хлопнул одним глотком полстакана  вина Мошкин,  -
пермяк, соленые  уши.  Здоровенный!.. Шайба семь на  восемь, восемь на семь,
голос как  из бочки. И вдруг ни с того ни с  сего  он  своим, как  из бочки,
орет: "Все! Тапочки! Изделие складывается!.."
     Этот  пермяк, уши у которого соленые, потрескивание металла опор принял
за "складывание" ракеты  под собственной гремучей тяжестью. Запаниковал, что
грядут  неприятности: огромная бочка окислителя рушится на еще большую бочку
горючего, а значит, сейчас состоится их пламенная встреча...
     -  Откуда  я  знал,  -  проводил  Мошкин  взглядом симпатичную  фигурку
официантки,  -  что пермяк хуже бабы  заполошный. Метнулся за ним к лифту. С
переляку пермяк у меня противогаз зацапал...
     Короче,  пока  Мошкин  соображал,  надевать  противогаз  или  погодить,
пермяк, несмотря на то что собственный висел  на боку,  выхватил у Мошкина и
натянул на свою шайбу, а она на три размера больше, чем противогаз Мошкина.
     Ругаться   некогда,  за  спиной   "тапочки"  назревают,  поднялись   на
поверхность и  рванули,  пока не  рвануло.  Пермяк,  с  ушами  солеными  под
противогазом, впереди темп задает, Мошкин  следом бешеную скорость набирает.
Солдатик  на  посту,  глядя  на  зверский  бег  гражданских,  решил:  шпиона
американского  ловят  - пермяк  был  в  фирменных джинсах,  в  те  годы  они
ассоциировались  с вражеским Западом, - и дал длинную очередь над "шпионом".
Тот и не подумал сдаваться...
     - Догнали нас  на  машине! - закончил  свой рассказ  Мошкин. - Пермяк в
мирных условиях начал  кончаться в моем противогазе, а  снять со своей шайбы
не может. Я давай помогать, рву противогаз с задыхающейся шайбы, она хрипит:
больно! Пришлось разрезать! По сей день мышцы ног болят, так чесали!..
     Забавный  случай.  В  день  Кокиного  невероятного  прыжка  было  хуже.
Народная  пословица гласит: пока  ракета не  грянет  - русский  ракетчик  не
перекрестится. Техника безопасности на старте  в тот  день была шаляй-валяй.
Не совсем, конечно, и все же... Идет заправка носителя компонентами, встреча
которых прохладной не бывает, а народ, надо и  не надо, шляется по стартовой
площадке. На этот раз дело было не в  шахте - на вольном воздухе... И ракета
грянула! Вначале пожар вспыхнул...
     Кока,  вместо  того  чтобы  сидеть  в  бункере,  нежился  под  весенним
солнышком.  Опротивело  за зиму  четырехстенное пространство, а  тут майский
денек,  листочки  вылупились на  деревьях,  облачка  по  небу тыняются...  В
перископ из  бункера такой  поэзии не  узреешь. И воздух - петь  хочется, не
чета бункерному! И вдруг полыхнуло...
     "Все!  Тапочки!" - по-мошкински подумал Кока,  но не  стал  ждать  этой
обуви. Стартанул  к забору. Ничего потом вспомнить не мог толком.  Во всяком
случае - предыдущая жизнь перед глазами не мелькала. Перескочил  через  один
забор,  потом  -  другой... Да-да, там две "колючих"  высоты было. Кока, как
бегун барьерный - только что барьеры по два метра, - перемахнул один, другой
и помчался под защиту майского леса.
     Кстати, Мошкин в  это самое  время тоже  не  стоял на  месте  - догонял
"газик-бобик".  Он, завидев огонь, побежал в сторону  контрольно-пропускного
пункта.  Чешет, а его обгоняет "бобик". Мошкин разумно решил, что на  машине
быстрее выйдет  покинуть взрывоопасную зону, и поднажал. Не удалось "бобику"
уйти далеко. Сказалось участие Мошкина в гонках за лидером-пермяком.
     Коку нашли в лесу на следующий день. Он питался клюквой  и, считая, что
идет на юг,  к Плесецку, двигался в  противоположную сторону - к  Ледовитому
океану. Подсознание не хотело больше ракет и космодромов.
     -  Это ж  надо так трухануть! -  подзуживал потом Мошкин.  - Два забора
перескочил, будто это бордюры придорожные.
     - Сам, поди, все четыре перемахнул бы с такой стартовой прытью. "Бобик"
от него оторваться не смог.
     - Так ведь рано тапочки надевать в таком цветущем возрасте.
     - Это  уж  точно,  -  согласился  Кока,  -  с  тапочками  мы,  пожалуй,
повременим...


     Кока и Мошкин первый год работали в КБ. Начальником сектора  у  них был
Сергей Петрович Ипатов. Серьезный мужчина. Возраст - за  сорок. В своем деле
специалист, каких поискать. А все одно - не найдешь. Пинком любую дверь в КБ
открывал. И не  дай  Бог, кто на его подчиненных наседать начнет. Даже  если
чего-нибудь напортачат, защитит, в обиду не даст. Это потом, без посторонних
свидетелей, взгреет, мало не покажется.
     В  тот день  они  хозработничали - модернизировали помещение сектора  с
целью  расширения,  ломали  кирпичную  перегородку,  прихватывали   соседнюю
комнатенку. Упахались... Когда унесли последние носилки, Кока, переведя дух,
мудро изрек:
     - Не послать ли нам гонца за бутылочкой винца?
     - Нет, - отрубил Сергей Петрович.
     Все насторожились, что с ним?  Может, надорвался начальник с кирпичами?
Или того хуже - какой-нибудь на темечко упал? Завет "спиртного ни грамма" на
его   скрижалях   не   просматривался.  Всегда   был  "за"  стаканчик-другой
пропустить. И третий тоже. В праздники - это уж как водится.
     -  Нет, - строго повторил  начальник,  - за  одной  нечего  ноги  бить,
рабочее время  тратить. В самый как раз сброситься из расчета по  бутылке на
двоих. И ткнул пальцем в Мошкина:
     - Давай, Володя, бери ноги в руки.
     Володя взял. И деньги тоже.
     В предвкушении  винца после  трудов физических - такую стену  снесли  -
достали  из  холодильника  закуску.  Сыр плавленый,  сальца шматочек. Быстро
тоненько-тоненько,  на  "соловьиные  язычки",  почикали,  можно  командовать
"наливай". Командовать можно, а  наливать нечего.  Двадцать минут, как гонец
"взял ноги в руки", полчаса миновало: ни рук, ни ног, ни винца.
     Слюна  у  страждущих  начала к точке кипения  подскакивать.  Ходьбы  до
магазина  десять  минут.  Туда   десять,  обратно...  Ну,  обратно  можно  и
побыстрее. Максимум - столько же в магазине. Где,  спрашивается, может  быть
человек?
     Сорок  минут - ни слуху ни духу. Пятьдесят - тот же результат. Уже сало
не выдержало градусов ожидания, начало таять. А каково людям?
     - С ума обломиться! - грозно смотрел в окно Сергей Петрович.
     К характеристике последнего  можно добавить: он из  тех, кто: работать,
так работать,  а  не  работать,  тем более,  зачем время попусту транжирить.
Стену  ломали,  ухайдакал  даже  молодняк  -  Мошкина с  Кокой.  Всю  дорогу
подгонял:  поднажмем,  ребята,  -  завтра  в  секторе  должна  быть  деловая
обстановка.
     - Точно за какую-нибудь очаровашку запнулся, - хохотнул Кока. - Он ведь
как начнет токовать, сам себя от вранья забывает.
     - Нет, - ругался Сергей Петрович, высматривая Мошкина в окно,  - я  ему
премию срежу. Это же  издевательство! Тут руки-ноги от носилок отваливаются,
а он как провалился.
     Мошкин  прибежал  через час. С  полной  сеткой...  газировки.  Глазенки
испуганно горят.
     - Ты что принес?! - взбеленился начальник. - Ты где был? Девок охмурял?
     -  Главный облаву устроил! - выпалил Мошкин.  - За  мной по пятам  шел.
Чуть с  поличным не застукал. Я  вначале  во "Фрукты-овощи" заскочил.  Стою,
выбираю, Папа (так за глаза звали  главного конструктора)  заходит. Я  морду
колуном,  будто  не заметил,  и боком-боком  на  выход.  Оттуда в  гастроном
наладился. Там "Агдам" был. Сойдет, думаю, за первый сорт. Достаю кошелек, а
тут Папа собственной персоной. Я  скок в соседний отдел и через вторые двери
на улицу. В "Культтовары"  забежал, Папу с хвоста сбросить.  Полупал глазами
на  тетрадки и  всякую  дребедень - и  прямиком  в "Охоту". Вижу,  нет Папы.
Деньги  продавщице  подаю...  Он,  оказывается, с улицы следил. Из-за  угла.
Влетает.  А я  уже  рот  на  "дайте  портвейн" раззявил.  Как еще  надоумило
перестроиться. "Дайте газировки, - говорю, - на все".
     -  Ну,  оборзел Папа  в  корягу!  -  возмутился до глубины  души Сергей
Петрович. - Я это  так  не оставлю!  Пусть тогда дает строителей! Мы  за них
упираемся, а он погоню  открыл! Народный контроль, черт возьми. Куда  теперь
эту газировку?
     На следующий день Сергей Петрович, вернувшись с оперативки от главного,
посидел в своем углу минут пять, затем сказал в притихшую комнату:
     - Мошкина за паникерство в рабочее время буду малехо увольнять.
     - Какое паникерство? - подскочил Мошкин.
     - Газированное, - ответил начальник.
     С  главным  он  был   запросто,   поэтому   без  предисловий   высказал
недовольство по причине дурацкой бдительности: "Как лошади надрывались, а ты
устроил  моему  гонцу  ловлю  с  поличным  по  магазинам!  Давай  тогда  нам
строителей! Каменщиков, плотников..."
     -  Ты  что  бороздишь?  -  возмутился  главный.  -  Какого  Мошкина   я
выслеживал?
     - Молодого специалиста.
     -  В  глаза его  не видел!  Хотел бутылку коньяка взять, школьный  друг
проездом был... Три магазина оббежал, только в четвертом оказался...
     ...- Нет у тебя, Вова,  собачьей выдержки, -  сказал, отсмеявшись, Кока
Мошкину. -  Всего один магазин оставалось пройти, а ты не выдержал - наложил
медвежью болезнь в штаны.
     -  Еще неизвестно в  каком  магазине ты бы  обделал полные шаровары,  -
обиженно заметил Мошкин.
     Кока не успел достойно ответить.  Начальник решительно перевел разговор
с темы переполненных штанов на производственные рельсы.


     В  июне  80-го Кока с  Мошкиным  приехали  в столицу  в командировку  и
оторопели.  Москва  надраена,  как пятак. Блестит,  как пасхальное  яичечко.
Навела  перед  олимпиадой лоск, какого отродясь  не было. Кока  с Мошкиным в
аэропорту рты разинули, и дня  три  промеж зубов  ветер  гулял.  Это  как, к
примеру,  ты сотню  лет  знал  бабенку.  Пусть  ладненькая, симпатичная,  но
светской дамой не назовешь.  Ведь на  шее хомут из мужа и детей, его  наспех
наведенным   макияжем  не  скроешь.  И  вдруг  среднестатистическая  бабенка
отставляет  хомут  в  сторону, делает что-то решительное с лицом, обалденную
прическу, наряжается в шикарное платье. Эффект сногсшибательный. Вчера ты ее
дальше "здрасьте"  не  замечал, а сегодня  увидел  и...  со  страшной  силой
захотелось в Париж.
     Предолимпийская Москва подействовала на Коку аналогично. Нафуфыренная в
центре, причипуренная в остальных местах. До стартов за золотые медали целый
месяц, а  на  всех  улицах праздник и  нерабочая обстановка. Что называется,
"народ  к  разврату  готов". Коке тоже  захотелось  шапку оземь: "Эх! едрена
Матрена, однова живем!"
     -  Неужели мы,  советские инженеры-ракетчики,  не можем  себе позволить
фешенебельно пообедать?!  - сказал  Мошкину.  - В  каком-нибудь  "Славянском
базаре"  или  "Метрополе".  Чем  мы  хуже  негров   из  джунглей?  Пока  они
наперегонки с антилопами нарезают тренировки, проверим на собственном опыте,
как их здесь от имени нашего народа, а значит, и нас, встречать собираются.
     Мошкин   удивился   размаху   друга,  всегда   отличающегося   железной
расчетливостью. Самый захудалый пятак был у него на жестоком  учете. И вдруг
разморило отмочить обед по высшему разряду.
     Отутюжили друзья костюмы, галстуки...
     Зал  ресторана поразил  роскошью. В  стиле  эпохи  возрождения  стулья,
голубые водопады оконных штор, арктической белизны скатерти  - все испускало
флюиды  высшего класса. Коку сразу разморило заказать  сигару. Хотя сроду не
знал, с какого боку к ним подступать.
     И метрдотель респектабельно выглядел. "Как маршал", - подумал Мошкин. И
рост, и осанка, и неимоверной наглаженности брюки. Очки в  золоченой оправе.
Черной блестящей бабочкой галстук намертво прилип к горлу.
     - Что желаете, ребята? - спросил он.
     - Пообедать! - с достоинством ответил Кока.
     - Пройдите туда,  пожалуйста, - кивнул распорядитель на дверь в боковой
стене.
     За дверью открылся другой зал. Попроще, чем предыдущий. Но зайди друзья
сначала в него,  глаз бы, как  в первом, выпал. Тоже  был неслабо обставлен,
нехило  отделан. Самая распоследняя салфетка задирала  нос. Коке тоже первым
делом захотелось заказать сигару.
     Метрдотель пусть  был  не  маршальского  покроя,  но  генеральского, не
меньше. Если и  пониже ростом, то  самую чуть, если и пожиже  статью,  то на
мизинчик. До блеска выбрит, по нивелиру пробор, волосок к волоску прическа.
     - Что желаете, ребята? - спросил.
     - Пообедать, - сказал Кока.
     Хотел добавить, что их послали из первого зала.
     - Пройдите туда,  пожалуйста, - опередил "добавку" метрдотель и показал
на широкую дверь.
     Друзья безропотно последовали  в  указанном  направлении.  И  попали  в
третий зал. Поскромнее второго, тем более  - первого. Но столовкой  язык  не
повернулся  бы  назвать. Мошкин  с Кокой за свою жизнь  не  в одном  десятке
ресторанов  отметились.  Таким залом любой бы  гордился. Во  всяком  случае,
"Приму" в нем курить рука не поднимется.
     Метрдотель  - не маршал  от ресторации и  не генерал, но полковник, это
как пить дать. Матерый  полковник.  Пусть не  такая шикарная бабочка, как  у
первого метрдотеля,  и идеальная  прическа, как  у второго,  но  тоже  не из
магазина   "Промтовары"  одет,  не  сосед-сапожник   портняжными   ножницами
постригал.
     - Что желаете, ребята? - традиционно спросил.
     - Пообедать, - традиционно ответил Кока.
     - Не торопясь, - нетрадиционно добавил Мошкин.
     Однако  ресторанную  традицию  этим  не  испортил.  Прозвучало  не  раз
слышанное за последние пять минут:
     - Пройдите туда, пожалуйста, - метрдотель указал на дверь.
     За нею был коридор с поворотом, который упирался в еще одну дверь.
     Со словами:
     - У них залов, как у Бобки блох! -  Мошкин толкнул  дверь, и...  друзья
вывалились на  улицу,  где светило  предвечернее  солнышко, гулял под окнами
свежеокрашенных зданий беспечный московский ветерок.
     - Вот это  сервис! - восхищенно  захохотал Мошкин. -  Почти как  негров
обслужили! Не сказали, что рылом не вышли, не  послали с ходу в энное место,
а культурно...
     - Да уж!  - мотал головой Кока. - Сервис олимпийский! - Пойдем-ка лучше
пивка попьем.
     И  они, ослабив узлы  строго  завязанных галстуков, пошли по привычному
маршруту от одного  зала пивных автоматов к другому, забегая по пути в тогда
еще неплатные туалеты.



     Цены всех  вещей,  которые Кока  Патифонов покупал  пусть  даже 30  лет
назад, он помнит  до  копейки.  Тем более цену  этого  бесподобного костюма.
Отхватил его Кока  в двух шагах  от  студеных  волн Баренцева моря.  В тогда
напрочь закрытом для  простых смертных военно-морском  Североморске. Зашел в
универмаг, а там не  какой-нибудь черный,  как у  швейцара, или попугаистый,
как у  эстрадного подергунчика, - благородного цвета морской волны с искрой,
мерцающей из  таинственных глубин.  Блеск, а  не  костюм.  Пиджак чуть жал в
подмышках, и руки заголялись до локтей, как поднимешь, брюки вообще с трудом
натягивались. Но  выбирать было  не из чего  -  единственный экземпляр. Кока
отыскал  в швах  хороший  запас - можно расточать  и, отложив костюм, с  час
нервно мотался у студеных волн:  брать - не  брать. Как никак 187  рублей 68
копеек, такова была  цена,  при окладе в  170  рублей, пусть  даже  плюс  40
процентов премиальных и 15 - районный коэффициент, - это деньги.
     "А, - развернул лыжи к костюму Кока,- такой потрясный  костюмчик всегда
можно продать".
     Всю командировку,  стоило  одному  остаться  в  номере,  любуясь собой,
крутился перед зеркалом в пиджаке: ух! видный  мужчина! Брюки натягивать  не
решался. Даже  совершил  преждевременную растрату  - постригся, лысина в  те
времена  еще не  настигла Коку, а беспорядок на голове не вязался с шикарной
обновой.
     В Омске  знакомая  швея-мотористка  расточала брюки, раздвинула пиджак.
Получилось - вполне... И как раз у жены Мошкина день рождения.
     "Угораздило  дураку  потащиться",  -  ругал  потом себя  Кока. В  плане
семейных  уз он был тогда, аки птица, - никаких уз. И представляете: в новом
костюме, элегантный, как кинофранцуз, пусть слегка в подмышках жмет, и брюки
на вздохе  потрескивают в швах (кто  его, треск, слышит?) - этот "аки птица"
Кока появляется на дне рождения. А там три незамужних подруги Мошкиной.
     Запорхали  они вокруг Коки,  как  мотыльки  на огонь. Глаза  у Коки  от
такого  коловращения вразбег пошли. И та хороша - фигуристая, и эта - бюстом
богата, у третьей чуть глаз с косинкой, зато, нет-нет да подмигнет  так, что
сердце Кокино в живот обрывается.
     Весь  в  центре  внимания,  обожания  и  любования Кока  про  костюм не
забывал,  как-никак 187 рублей 68 копеек. Рукавами  в салат не  лазил,  куда
попало не садился, коленки салфеткой от пятен защищал.
     Пролетел вечер, как одно мгновение. Кстати,  Мошкина на дне рождения не
было.  Из-за  этого,  может,  и   случилось  несчастье.  Мошкин   работал  в
командировке, хотя обещал в поздравительной телеграмме подъехать к застолью.
Собственно,  и  без хозяина  хорошо  погуляли.  Плохо,  когда  пришло  время
провожаться. Трое  девок -  один я, тоже не всегда хорошая арифметика.  Кока
оказался крайним. Хорошо, подмигивалка, улучшив момент, шепнула, мол,  после
провожания  можно вдвоем на кофе к  ней заглянуть. И очень хорошо -  подруги
жили рядом.
     Хозяйка тоже решила  прогуляться. Что дома  сидеть, если  на улице  май
свирепствует. И не какой-нибудь - 27 число. Это не первое-второе, когда снег
с морозцем может расхулиганиться,  только за уши держись. Здесь  до лета раз
плюнуть. Настроение  после  вина, танцев  и  подмигивания  на  седьмом небе,
вдобавок теплынь, и  ароматы от травы, листвы  и черт знает от  чего  еще...
Компания высыпала под звезды, запела от переизбытка  кайфа: "Один  раз в год
сады цветут..."
     Проводили  с песнями богатую бюстом, затем подошли  к  дому фигуристой.
Оставив Коку  на улице,  бабенки  заскочили  к ней  "на  минутку".  Ноги  не
казенные,  в  связи  с  этим  Кока  плюхнулся  на лавочку.  Руки  по  спинке
разбросал, ногу на ногу закинул. Блаженство во всех членах. Рядом с лавочкой
черемуха цвела.  Кока  всосал  в себя  литров  шесть  обалденно  запашистого
черемухового коктейля. Но вдруг ноздри его  затрепетали  по  другому поводу.
Диким  диссонансом  в благоухание природы вонзилась  вонь. Кока  вскочил  из
блаженства на ноги.
     В этот момент из подъезда выпорхнула жена Мошкина и подмигивалка.  Ночь
огласил дружный хохот. Грех над чужим горем смеяться.  Да попробуй удержись,
глядя  на   полосатого  Коку.  И  маляр-то,  чтоб  ему  хронически  икалось,
изобретательный  попался. Не лишь  бы отвязаться  кисточкой  махал.  Сиденье
лавочки и спинка представляли из себя разряженно набитые бруски. Из них один
был  покрашен в сногсшибательно  красный цвет, другой  -  в ядовито зеленый,
третий -  в ослепительно белый, четвертый  - в нестерпимо желтый, пятый -  в
радикально  синий... И  весь  этот умопомрачительнейший  спектр  от  плеч до
подколенок лег на Кокин, за 187 рублей 68 копеек, костюм.
     - Ха-ха-ха-ха! - раздосадованно передразнил Кока подруг.
     - Извини, Коля! - виновато пропели те.
     - У меня есть ацетон! - первой выскочила подмигивалка.
     - У нас тоже есть! - ревностно сказала Мошкина. - Пошли к нам.
     В этот момент  Коке было без разницы куда идти, катастрофа вытеснила из
головы  все мечты  и планы. Вечер был бесповоротно испорчен.  У подмигивалки
тоже.
     - Ну, тогда я пошла! - развернулась она в свою сторону.
     А  в  два  ночи  заявился  домой  Мошкин.  Его  взору предстала  крайне
подозрительная картина. Кока сидел на полу в трико мошкинской супруги (44-ый
размер Мошкина на него бы не налез),  которое по-балетному обтягивало Кокины
ляжки. Перед Кокой на  коленях стояла  Мошкина с брюками болеруна, распятыми
буквой "V" на ее руках. От парочки шел ацетоновый вонизм.
     - Что за порнография? - свел брови Мошкин.
     -  Из-за тебя  костюм ухайдокал!  - наездом на наезд ответил Кока. - Не
мог вовремя приехать! Муж называется!
     - Мог бы для начала и поздравить! - свой упрек вставила жена.
     -  Самолет опоздал, - оправдался  Мошкин и  бережно достал  из чемодана
букетообразный сверток. - Поздравляю!
     Вот уж когда Кока  отвлекся от трагедии ценой в 187 рублей  67  копеек.
Вот  уж  когда  похохотал всласть. Мошкина  развернула подарок  мужа, и Кока
покатился по полу, глядя на оторопевшего супруга. Тот пучил глаза, беззвучно
дергал челюстью. В свертке был веник. Крапивный.
     - Падлы! Подменили! -  обрел дар речи Мошкин.  - В  гостинице. Я им  по
ночам в преф не давал играть. Падлы!
     - Клювиком щелкать не надо! - хохотал Кока.
     - Ты на себя посмотри! - обиженно сказал Мошкин.
     И был в определенном смысле прав.


     Рыбу  ловить  -  не шанежки  со стола хватать!  Так  считал  Мошкин.  И
категорически не  разделял пораженческих настроений:  на  рыбалке,  дескать,
главное - не сколько поймаешь, первейшее дело - отдых у воды. Клюет не клюет
- для здоровья все одно полезно.
     - Где здесь польза? - возмущался Мошкин. - Часами дергаться, вперившись
в неподвижный поплавок? Я же не монах-пупосозерцатель!
     Вдобавок  всегда, если у тебя не клюет, рядом находится  таскающий одну
за  одной.  Ладно бы,  мертвый сезон  по  всему  водоему: у  рыбы  пост  или
голодовка с  экологическими  - очистить  от  загрязнения  мокрые  стихии!  -
требованиями.  То  есть не только  тебе тоскливо, у чужих удочек аналогичный
нуль. В конце концов, и без  ухи  есть, чем  закусить.  Но если бы так. Куда
там, обязательно найдется один рыбак, портящий всю коллективную малину.
     В тот  раз получился именно такая  несправедливость. У  Мошкина и  Коки
клевало  в  час по  чайной  ложке,  ловилось  еще  реже, а рядом  в  камышах
щупленький  дедок  то  и  дело выдергивал  на свет божий  карасей.  Кока  не
мельтешил  на  своей лодке-резинке по акватории, тупо ждал счастья, намертво
заякорившись. Мошкин гонялся за удачей с места на место. Забивался в камыши,
выходил на  чистую воду,  искал  глубину, вставал, где помельче. От перемены
мест сумма улова не увеличивалась.
     Вечером на берегу дедок обсмеял наживку наших рыбаков.
     -  Ваши червяки  в воде шнурками висят.  А тутошний  карась  падаль  не
уважает. Мои-то на крючке играют...
     Черви у дедка  были загляденье: свеженькие,  как огурчик,  красненькие,
как роза, аппетитные и  веселенькие - на месте не усидят.  Тогда как у наших
рыбарей они лежали в банке позавчерашней вермишелью.
     По  возвращении  домой Мошкин  облазил  в  поисках стоящей наживки  все
пустыри и  окраины. И наткнулся на  свалке на  такую  породу,  что запел  от
радости, как геолог, открывший  золотую  жилу.  Это были янычары. Тараканами
разбегались  из-под  лопаты. Такая  наживка  на  крючке  плясать будет. Чуть
зазеваешься, гвоздями вонзались в землю, уходили на недосягаемую глубину.
     - Теперь весь карась наш! - доложил Мошкин Коке.
     Кока заехал  за  Мошкиным в половине пятого  утра.  Друга у подъезда не
просматривалось. На призывный сигнал  он возбужденно высунулся  из форточки,
шепотом прокричал  что-то нечленораздельное  и скрылся. Выскочил из подъезда
минут  через  пятнадцать. Как  из  переделки. Куртка  в  один  рукав надета,
взлохмаченный, рубаха полузастегнута.
     - Ты че? - спросил Кока.
     - А, - махнул рукой Мошкин.
     Ночка  перед  путиной  выдалась,  как на передовой.  Подготовил снасти,
собрал рюкзак,  наконец, в первом часу лег и только  заснул - страшный крик.
Ну, убивают как минимум. Причем отрывая голову  от  тела. Орала теща. Мошкин
сунул  руку под  кровать: времена  такие - того  и жди, вломятся  непрошеные
гости с большой дороги. Для встречи с ними держал под рукой топор. Вбегает с
ним на кухню, там теща перед раскрытым холодильником рот еще шире раскрыла -
орет,  будто режут. Как увидела Мошкина в  трусищах и  с занесенным топором,
сразу замолчала и - кувырк в обморок. Подумала: по ее душу зятек.
     Мошкин глядь в  холодильник, и  причина душераздирающего тещиного крика
разом  прояснилась. По  всему  холодильнику ползали черви. Мошкин  их полную
пол-литровую банку накосил на  свалке,  в два слоя марлей обвязал горловину,
пусть  дышат, и  поставил,  чтобы не раскисли, в  холодильник.  Эти сарацины
пробили   марлю,  как   паутинку,  и   расползлись   по   всему  прохладному
пространству. Ладно бы по стенкам.  Они были в супе, масле, каше... Теща  на
ночь вставную челюсть опускала в чашку с  водой  и  прятала в холодильник от
мушек и других перелетных тварей. Тут  поднялась чайку с пряничком попить от
бессонницы,  а в чашке с  протезными  зубами черви резвятся. Возопишь благим
матом...
     На истошный вой и стук тещи об пол вбежала супруга, Мошкин  едва вместе
с червями, рыбалкой и "своей  дурью" не полетел  вприпрыжку  в темную  ночь.
Кое-как  собрал  наживку  под  крики  в  два  горла,  как  ругаться  -  теща
оклемалась, закрыл полиэтиленовой крышкой и поставил в коридоре.
     По звонку будильника  первым делом  побежал  посмотреть, не задохнулись
красавцы? Банка  была  пустой. Черви нашли щелку в крышке и  разбежались  по
коридору.  Половину Мошкин  собрал,  вторая осталась  осваивать квартиру. На
радостную встречу с женой-рыбачкой после путины рассчитывать не приходилось.
     - Хватит и столько,  -  хохотал Кока. - Можно  разрывать  на  несколько
частей. Эти  живчики  и в  кускообразном  состоянии будут на крючке плясать.
Остальные Тамарка на следующую рыбалку соберет.
     - Не надо про Тамарку, - взмолился Мошкин, - настроение и без нее как у
повешенного.
     На  озере оно  в неповешенную  сторону не  изменилось.  Клева  не  было
вообще.  Сказать,  черви притомились  от  ночных  бдений по  холодильнику  и
коридору,  -  ничего подобного. Их было не удержать, насаживая на  крючок. А
рыба  не брала.  И опять не по  причине  всеобщей  сытости  или  перехода на
лечебное  голодание.  Неподалеку   тот  же  дедок  тягал  карасиков  в  свое
удовольствие.
     Вечером сошлись на бережке. Дедок ведро рыбы набузовал, а нашим рыбакам
уху можно было варить только из комаров.
     - Покажите-ка червячков, - попросил дедок и закричал, увидев наживку. -
Да вы  что? От таких  терминаторов не то, что карась, щука пятый угол искать
будет! Зверюги! На них по трезвянке даже человеку смотреть страшно!
     Век живи - век репу чеши на загадки природы.
     Друзья за бутылку водки купили у дедка полведра карасей. Кока свою долю
"улова" великодушно  уступил Мошкину, ведь  тому  предстояло  дома  выстоять
скандал по поводу не поехавших на рыбалку червей.


     Чем  заполнить свободное  время молодому-неженатому  в  командировке  -
вопрос  риторический. Не совсем молодому и совсем женатому, - считал Мошкин,
-  тем более только в командировке и можно расслабиться  на  полную катушку.
Раскрутить ее, чтоб  чертям тошно стало. И раскручивали... Пока один хвостик
не  остался... Еще в начале  восьмидесятых в  этом закрытом городке  в любой
магазин  зайдешь:  сухих  вин  - пальцев  на  всех  конечностях  не  хватало
пересчитать! Если только в два  круга загибать. А коньяки!.. Млечный путь на
витрине!..  Про  закуску  вспоминать -  слюной захлебнешься! И все  доступно
простому  инженеру,  тем паче  -  ведущему...  А  в конце восьмидесятых  как
отрубило изобилие, талоны на все ввели. Мошкин сахар из дома за тысячу верст
тащил, чаю попить.
     Что называется, проскочили коммунизм и не заметили.
     Когда  проскочили, Мошкин без рвения поехал в  командировку.  Разве что
отоспаться  от семейной  кутерьмы.  Но неожиданно открыл для  себя пикантное
развлечение - видео с сексом. Городок военный, мизерный. Центральная улица -
на одном конце плюнешь, через другой  в  море Баренцево летит, зато в каждой
подворотне видеосалон. В выходной день матросики  с утра до вечера из одного
подвала в  другой ходят... Запросы Мошкина  были скромнее, но  и он  фильмов
восемь за неделю просмотрел. Как уж там матросики несли вахту после видео?..
На Мошкина  оно оказывало сильное влияние.  Хотя был  уже не в том возрасте,
когда каждую ночь "горю, как сотня батарей!"
     Нельзя  сказать,  что Мошкин отличался особой  уж удалью в  сексуальном
плане,  чтобы  запросто - "разрешите  с  вами познакомиться", а  через час -
"распрямись ты, рожь высокая, тайну свято  сохрани". Насмотревшись фильмов с
возлежанием, вдруг  обрел  отчаянную уверенность в вопросах противоположного
пола. "А че робеть? - думал, - дело обоюдоприятное, раз-раз и на матрас". На
женщин по-хозяйски орлом начал глядеть: эта пойдет, эта не  очень, хотя тоже
можно... Прежде на трезвую голову симпатичных на улице только глазами любил,
теперь  с разговорами без всяких подходит. Язык и раньше прилипшим к небу не
был, тут  совсем  размагнитился. Игривость откуда-то  взялась,  комплименты,
намеки... Побед пока не было, но и дураком ни одна не обозвала...
     Знакомство с Софой произошло на скоростях видеосценария: парень девушку
раздел,  хочет  познакомиться.  Софа  работала  в  Доме торговли  на  кассе.
Очаровательная,  веселая пышечка. Отбивая  чек  на шнурки,  Мошкин сумел и о
свидании  с  ней договориться.  Каких-то  десять минут  и  адрес в  кармане.
Обратите внимание, не  под романтическими часами ждать  у моря погоды,  нет,
свидание под крышей у дамы на ночь глядя. Чувствуете разницу?
     Софа жила в соседнем поселке, автобус ходит каждые полчаса.
     На следующий день ровно в двадцать тридцать Мошкин взбежал по лестнице,
даванул звонок по указанному в бумажке адресу.
     Софа была в джинсовой юбочке, футболке, надетой на голое тело.
     - Кто стучится в дверь моя? Видишь, дома нет никто! - впустила Мошкина.
     -  Вижу дома  нет никто,  где моя  висеть пальто? -  пропел  счастливый
гость.
     Про себя отметил - на вешалке нет ничего мужского.
     Журнальный столик с угощениями стоял у широкой софы.
     По этому поводу Мошкин сочинил каламбурный тост:
     - Предлагаю поднять бокалы за картину: я и Софа на софе хорошо сидим!
     - И лежим! - залилась  смехом Софа и упала на спину,  ноги до основания
наружу... И хохочет...
     Хохотушка   она   была   редкостная.  И   пылкая,  как   в   постельном
видеофильме...
     Софа плескалась в ванной, когда Мошкин разведчиком прыгнул  к платяному
шкафу. Внутри в поспешном беспорядке были свалены шинель с погонами мичмана,
китель, брюки, черная пилотка.
     Мошкину вспомнилось: "Жди меня и я вернусь..."
     "А ведь может вернуться", - невесело подумал.
     За окном лил в темноту холодный дождь.
     Софа  пришла завернутая  в  простыню, богато  и влажно  оттопыренную на
груди. Упала на софу на спину, руки в стороны, запела довольнешенькая:
     - Играй, музыкант, настежь двери!..
     - А где твой муж? - игриво спросил Мошкин.
     - Назло  мужу  -  сяду  в лужу!  - сурово сдвинула брови Софа и тут  же
расхохоталась.
     - В морях поди болтается? - любопытствовал Мошкин.
     -  Не боись,  Вова, я рядом! -  шлепнула  его  по спине  Софа.  - Лучше
поцелуй меня, а потом я тебя!..
     - Веселая ты! - похвалил Мошкин.
     - Зачем грустить? Муж сказал: застукаю  с любовником - первая пуля тебе
в сердце, вторая - ему в лоб. Лишней секунды мне пожить не дает.
     -  Серьезный  мужчина,  -  согласился  Мошкин.  -  Настежь двери  -  не
заявится? Может, пора мне ноги включать?
     - Колхоз дело добровольное, - отвернулась к стенке Софа, - хочешь лежи,
хочешь домой бежи.
     Легко сказать - "бежи"...
     -  Че  ты  так  уверена, что  не заявится? - спросил через  пару  минут
кавалер, но дама уже спала.
     К Мошкину сон не шел. До сна ли, когда того  и гляди уложат, пикнуть не
успеешь. В  обнимку с любовницей оно,  может,  и достойнее для  мужчины, чем
трамвай переедет, а все равно радости мало.
     Мошкин тихонько поднялся, сделал  в  коридоре рекогносцировку. Замок на
соплях. Дверь входная открывается наружу. Дерни посильнее - и ключа не надо.
Одним днем вояки  живут. Ну, поставь ты  пару  добрых  замков  и душа  будет
спокойна. Нет...
     Вдруг муж сегодня  в патруле? Забежит обсохнуть, и начнется стрельба по
лежачим мишеням.  Именем  закона в изменников  супружеской верности ОГОНЬ!..
Кому в сердце, кому в лоб...
     "Ее, поди,  пожалеет, -  подумал Мошкин,  -  свое как-никак, а  меня че
жалеть? Первый раз видит".
     Хоть одевайся да "бежи" от греха подальше.
     "Подальше"  было  двадцать  километров  по  дождю  без  зонтика. Первый
автобус в шесть утра.
     Идти  не  хотелось.  Половину  предыдущей ночи  мечтал  о  сегодняшней,
половину сегодняшней претворял мечты в реальность, а организм не железный.
     "Авось пронесет, - махнул рукой Мошкин. - Но сонным не дамся".
     Подтащил к  входной двери стиральную машину, поставил на нее табуретку,
на  край  табуретки  чугунную  сковороду  полметра  диаметром...  Получилось
баррикада и будильник одновременно. Входящий обязательно врежется впотьмах в
сооружение. Грохоту будет...
     Мошкин прилег рядом с Софой, устало закрыл глаза...
     Грохот  получился обвальный.  На лету  просыпаясь,  Мошкин плюхнулся на
пол,  откатился к стене под  обеденный стол. Маневр  совершил подобно группе
захвата, которая в кино катом перемещалась к самолету с террористами.
     Отсиживаться  под  столом,  поджавши  хвост,  Мошкин  не  собирался.  В
пистолете семь пуль, арифметика простая: хочешь  жить - умей вертеться. Семь
раз  увернуться...  Нет  -  шесть,  первая пуля Софина.  Муж, поди,  стрелок
никакой.  Кого   он  стреляет  на   подводной   лодке   или  корабле?   Плюс
психологический момент. Это не  в тире с холодным сердцем. Значит, шесть раз
увернуться,  а в рукопашном  бою Мошкин  руки вверх  не  поднимет. Только бы
выжить до рукопашной...
     В коридоре опять что-то загремело. Выстрелов не было.
     "Выжидает", - подумал Мошкин и бесшумно двинулся навстречу судьбе. Полз
не  под  пули  в  лоб. Полз,  используя  фактор внезапности,  выбить у  мужа
инициативу вместе с пистолетом...
     Мошкин миновал софу,  на которой  безмятежно спала Софа, переместился в
соседнюю комнату. Противник ни звуком не выдал себя. Мошкин подполз к порогу
в коридор, и тут за спиной раздался характерный сухой щелчок.
     "Началось!  - жаром ударило в  голову. Ошпаренно замельтешили мысли.  -
Осечка? Или с глушителем поливает? В кого метил? Как оказался в тылу?"
     Еще один щелчок прорезал темноту.
     "Ура! - мысленно зааплодировал силе своего ума Мошкин. - Ура!"
     Муж включал свет. Да будет свет, сказал монтер, обрезав провода. Ложась
спать, Мошкин предусмотрительно вывернул пробки.
     Он  вскочил  на  ноги  -  самое  время  уйти  по-английски,  хотя  и  в
отечественных  трусах,  -  низко  пригнувшись, нырнул в  темноту  в  сторону
входной  двери.  Как чудненько,  что она  вышибается  наружу!  Правой  ногой
вышибающе  пнул дверь, но громко попал  в чугунную сковороду,  левым коленом
шарахнулся о табуретку, головой смял угол стиральной машины...
     - Милка! Гадючка, а не кошка! - раздался сонный голос  Софы.  -  Хватит
скакать!
     - Это я, - поднялся с колен Мошкин, в голове стоял шум.
     - Что-то света нет, -  еще раз  щелкнула выключателем Софа  и шаловливо
запела. - Нету света, нету света, нету электричества!..
     - Сейчас пробки посмотрю.
     - Иди ко мне, - нежно позвала из темноты Софа, - потом посмотришь.
     - Спи, я покурю... - отказался Мошкин.
     - Ты говорил, не куришь!
     - Закуришь тут...
     - Как  знаешь, - сказала  Софа и  допела частушку.  -  Нету  качества в
парнях, нету и количества!
     До  половины  шестого Мошкин просидел  на кухне, потом по-английски, но
уже одетый-обутый,  не  прощаясь,  ушел. На  выходе  из подъезда нос к  носу
столкнулся с мичманом.  На руке у  того была красная  повязка "Патруль",  на
боку пистолет в кобуре.
     "Смотри рогами стенки не обдери!" - весело подумал Мошкин, но на всякий
случай шел, оглядываясь, - не гонится ли за ним мичман.
     Первое,  что увидел, въезжая  к  себе в  городок, - красочную афишу: "В
видеосалоне "Феникс" демонстрируется остроэротический фильм "Любовь втроем и
при свидетелях". Дети до 18 лет не допускаются".
     "После 18-ти тоже не надо допускать!" - зло подумал Мошкин.
     Подумал-подумал и вечером решил обязательно посетить "Феникс".


     Когда в страшных муках  стали зарождаться  рыночные  реформы,  и  цены,
сорвавшись с  социалистических цепей, начали  накручивать  на  себя цифры со
скоростью ошалевшего счетчика такси, Мошкин выстрадал  вывод  - надо  сажать
картофель.  С его  неутомимо  едучей  семьей  не  напокупаешься.  Аппетит  у
домашних не хотел затягивать пояса на переходный период, наоборот, неумолимо
рос вместе  с  ценами, нисколько  не взирая на падение  жизненного уровня. В
связи с этим, хоть картошкой можно будет сбивать его ненасытную динамику.
     В  вопросах агрономии Мошкин  не  разделял категорического мнения  Коки
Патифонова: картошка, дескать, не виноград с персиками, че  с ней панькаться
- бросил в  землю, и  куда  она денется - вырастет  как миленькая.  Нет  уж,
матерел Мошкин крестьянским умом, если сажать, так с прицелом на богатырский
урожай. На природу надейся, да сам не плошай.
     Мошкин рассыпал посевной материал по всей квартире, оставив лишь тропки
к кроватям и  в  туалет. Картофель  перед  посадкой  должен вобрать  в  себя
энергию солнца - яровизироваться. В толстой книжке также вычитал, что сажают
картофель не  раньше,  чем  земля-кормилица прогреется до 8 градусов. Все КБ
уже отсадилось, Мошкин все еще ездил в поля верхом на велосипеде на замеры.
     Когда в  очередной раз  ставил  своему  участку  градусник, на облезлом
мотоцикле подъехал мужичок крестьянского вида.
     - Ты че - доктор ухо-горло в нос? - кивнул он  на градусник и  попросил
закурить.
     - Ага, Айболит с наклоном в недра, - ответил Мошкин.
     - Хороша земелька,  - ковырнул сапогом край делянки мужичок, - внеси  в
нее фосфорных удобрений - дурниной попрет картоха. Замудохаешься копать.
     Умучаться на уборке Мошкин не боялся.
     А  вот  где удобрений  взять?  Покупать в магазине  рука не поднималась
отрывать  от  семьи.  Посему  глубоко  задумался:  как  бы ухитриться внести
удобрения из подручных средств, чтоб задаром и сердито?
     Мысль вонзилась  в  дотошный ум, принялась рыхлить серое вещество юного
агронома.
     И оказалась  на  выдумку хитра.  Мошкин  вспомнил Коку  с его  коронной
фразой  в  студенческой столовой  в  рыбные  дни:  "Я вам  не  торшер, чтобы
светиться по ночам! Моему организму мясо подавай, а не рыбный фосфор".
     Зимой  Мошкину подвернулась  шабашка на хладокомбинате - грузили  рыбу.
Брикет  мороженой  кильки упал  с машины  и развалился  на блестящие  куски.
Мастер разрешил взять по одному. Мошкин приволок  домой булыжник килограммов
на пять. Отрубил  от  него  с  килограмм и засолил. Ух, как  килька  пошла с
картошечкой  в охотку.  Граммов  триста на  раз съели.  После  чего домашние
потеряли интерес к фосфоронесущему продукту. По мудрому принципу: чем в таз,
лучше в нас - Мошкин  недели за четыре  доел кильку.  Неразмороженный  кусок
кое-как отбил у жены, не дал выбросить.
     Мысль,  ведущая геологический поиск, уткнулась  в рыбный  самородок.  И
пошла вприсядку от такого открытия. Это ведь голимый фосфор! И дармовой.
     Сажал  Мошкин  картофель не абы  как - бросил  и забыл, он каждой лунке
нежно кланялся.  Да не по разу. Вначале картошечку положит, рядом килечку на
бочок. Натюрморт.  Полюбуется  им, землицей аккуратно  присыплет,  пошепчет:
"Расти большая, здоровая, дружная". И опять - картофелина, килька, землица и
любовное наставление. Очень рационально внес фосфор. На сто процентов должен
на урожай сработать.
     Ночью   приснился  жуткий  успех.  Полный   "КамАЗ"   набузовал  Мошкин
картошкой, мешки  с  бортов свешивались. От такой картины петь  хотелось, но
перебила  восторг заковыка - Мошкин заворочался с боку на  бок: такую прорву
ведь где-то надо хранить. На следующий день принялся рыть погреб на пустыре.
Бункер,  можно сказать, - четыре метра на четыре. "КамАЗ" из  сна  войдет  в
такое хранилище вместе с колесами.
     И тяпку Мошкин  купил на борьбу с  прожорливыми сорняками. Наточил так,
что впору дрова рубить.
     После дождей  соседские  поля  весело закурчавились ботвой,  мошкинская
полоса  лежала под  солнцем голым пластом, как пьяный  на пляже.  Лишь трава
беспорядочно покрывала ее тут и там. Мошкин на коленях исползал весь участок
-  молочай и осот нагло набирали  силу - картошки не было ни одного кустика.
"Я ведь позже сажал, - успокаивал себя Мошкин. - Еще попрет дурниной".
     Не поперла  ни через день, ни  через  три.  Наконец  терпенье  лопнуло,
Мошкин  отчаянно  разгреб   землю.   Взору  открылось  непотребная  картина.
Противные   черви   дожирали  кильку   вместе  с   фосфором.  А  картофелина
превратилась в  скользкую  гадость.  Мошкин лихорадочно  изрыл всю  делянку,
везде была аналогичная по трагизму ситуация.
     "Так они картошку на гарнир срубали! - смеялся взахлеб Кока  на рассказ
друга. - Ты бы еще по кружечке пива в каждую лунку плеснул для аппетита!"
     Мошкин бросил строительство погреба, а жене, от греха подальше, сказал,
что картошку колорадский жук сожрал.
     - Зря он тебя не сожрал! Вместе с твоими затеями! -  заругалась жена. -
Два мешка картошки как псу под хвост. На все лето бы хватило!
     Мошкин  не стал доказывать  некомпетентной женщине, что яровизированный
картофель на еду не годится.  Из него  только новый урожай выращивать можно.
Если, конечно, без кильки сажать.


     Чертями из  подземелья вылезли на свет божий Кока  и  Мошкин.  Чумазые,
паровозно дыша. По замыслу владельца этого подвального подземелья станет оно
вскорости  евроконфеткой,  в  которой   как  из  ведра  хлынет   шампанское,
душевынимающе грянут гитары и цветастые цыганки мелко завибрируют плечами...
А пока "конфетка" была сокрыта горами грунта и мусора.
     Родное КБ ни мычит ни телится и, в отличие от подземелья, перспектив на
будущее и зарплату за прошлое не дает. По  этой скучной причине Кока, Мошкин
и еще четверо инженеров с носилками в руках расчищали подвальные объемы  под
шампанское  с   виброцыганками,  выводили  на  разудалую  орбиту   подземную
"конфетку".
     - Вот бы в подвале найти кубышку с золотом, - помечтал Мошкин, доставая
обед. И  скривил нос от найденного. - Опять яйца сунула! Закукарекаю скоро и
куриц начну топтать. Моей зарплату яйцами выдали...
     - Хорошо не гранатами... Представляешь: развернул обед, а там - парочка
противотанковых.
     - Лучше бы окорочка куриные, как в прошлый раз...
     - Окорочка сурка вкуснее, - глубокомысленно сказал Кока.
     Мошкин как раз  затолкал в рот  яйцо, чтобы, минуя  осточертевший вкус,
заглотить целиком,  не разжевывая,  белок  да  желток,  и  вдруг  пожеланием
приятного  аппетита  эта  мерзость  -   "сурковые   окорочка".  Яйцо   пулей
просвистело мимо Коки.
     - Фу! - отплевывался Мошкин. - Пожрать не дашь спокойно!
     - Село ты необразованное. Окорочка сурка - это же как  зайчик! Потушить
и холодными подавать. Рука  сама стопарь  ищет...  Но  однажды мы залетели с
сурком...
     Молодого  инженера  Коку  после трех лет  работы в  КБ призвали на пару
годков  в армию. Офицерствовал  он  в оренбургских  степях,  на  технической
ракетной базе (ТРБ). Она обслуживала ракетные точки, каждая из которых могла
поставить жирный восклицательный знак за океаном.
     Чтобы не мозолить глаза за океаном, точки были в шахтах.
     Как-то  в  первые месяцы  службы вместе с бывалым  прапорщиком  Цыбулей
отправился Кока  в самый дальний ракетный район, за сто километров от ТРБ. В
караване  у   них   был  бензовоз  и  машина  с  нейтралкой,  жидкостью  для
нейтрализации ракетного горючего.
     Отъехали километров  40 от ТРБ, Цыбуля командует:  стоп, машина, слазь,
шофер - отдыхаем. Ракеты  стояли и стоять будут, а насчет пожевать, если сам
не почешешься, никто не встрепенется.
     Вокруг ни души  из начальства. Солнце степное, оренбургское  буйствует,
ветерок жаркий  пролетает,  живность  травяная от полноты чувств  стрекочет.
Одним словом  - природа. И сурки в ней по всей степи стоят. Цыбуля стоять не
хочет,   командует    солдатикам    достать   припасы,   сделать   тенек   и
скатерть-самобранку. Расположились вокруг нее офицеры вдвоем, а посредине  -
лучок зеленый, сало белое с розовыми прожилками...
     -  На месте  обязательно  угостят  байбаком, -  сказал Цыбуля  молодому
лейтенанту. - Ух, мясо вкусное!
     Сидят  они,  закусывают. Конечно,  не  на  сухую.  Цыбуля  первым делом
"ракетного топлива" - спирта - фляжку  достал.  Приняли по хорошей порции, и
без  этого не грустили, тут  тем более  в праздничную  сторону поплыла душа.
Прилегли. Цыбуля  начал  рассказывать, как ловить  сурков, или, по-местному,
байбаков. И вдруг байбак  перед самым носом высунул морду из норы. И тут  же
скрылся.  Потом  снова  нарисовался.  Издевается  самым натуральным образом.
Дескать, че ты, прапор, зайчишься о теории лова, ты меня поймай!
     Цыбуля аж подскочил от такого хамства.
     -  Сейчас  я  тебя сделаю!  -  подбежал  к  норе с наглецом.  - Пробкой
вылетишь!
     И  приказывает  подогнать машину  с нейтралкой. Литров триста байбаку в
жилье ахнул. Байбак не то что "пробкой" - нос не показал.
     Цыбуля  командует:   добавить  еще  с   "полкубика"  для  нейтрализации
наглости.
     Опять, как в трубу, ухнула нейтралка. Никакой реакции из подземелья.
     Зато  у  Цыбули  реакция  матершинная.  На  четвереньки  упал  у  норы.
Охотничьей  собакой засуетился. Только что  не лает. Землю разгребает, нос в
нору сует. Байбак,  надо сказать, это не суслик,  которых на ведро  десяток.
Байбак  он под  десять килограммов может вымахать.  Уж пять-шесть - точно. И
вход в нору у него не дверной глазок. А Цыбуля туда  нос бесстрашно вонзает,
пытается разглядеть, где там байбачина от нейтралки сховался.
     - Смотри - отхватит шнобель! - Кока смеется.
     - Я ему первее голову откручу? - звереет Цыбуля.
     ...- Нам ехать надо, - рассказывает Кока, -  а он ни в какую: "Плевать,
- говорит,  - скажем, что обломались в дороге". Всю службу послал подальше -
один байбак в голове.
     Заклиненный охотой, подгоняет Цибуля машину с бензином.
     - Сейчас мы ему бензинчику под хвост. Сразу выскочит. Ведь не катакомбы
у него там прорыты!
     И  добавил к  нейтралке литров пятьсот бензина.  Они тоже, как в шахту,
ушли. Байбак и на этот маневр на люди не вышел.
     - Да он, поди, сдох, - предположил Мошкин.
     - Ничего подобного, - отмахнулся Кока и продолжил рассказ.
     ...  Цыбуля  с  криком:  "Он что в  штаты ход прорыл?!" -  фуганул  еще
бензина. И, видя, что эффекта нет, приказал бензовозу отъезжать.
     -  Зараз  я этой заразе устрою  фейерверк...  - многообещающе засмеялся
Цыбуля в сторону сурка.  - Подпорчу мех  на  окорочках,  если  человеческого
языка не разумеет.
     Зажег спичку и бросил в нору.
     Огонь не к байбаку в подземелье пошел, метнулся в  обратном направлении
- к бензовозу, который, отъезжая с волочащимся шлангом, чертил пожароопасную
дорожку. По ней пламя весело побежало к емкости...
     -  Я мигом протрезвел, - рассказывал Кока. -  Ну, пусть он вылил литров
восемьсот  или  куб, остальные  -  в бензовозе... Бомба  на  колесах. Водила
вовремя успел выпрыгнуть. Мы,  конечно, сыпанули в разные стороны,  на землю
попадали... Пламя добежало до шланга и остановилось, горит ровным  огоньком,
мы лежим,  гадаем: рванет  или...  Жахнуло, как на фронте. От бензовоза одни
рожки  да  ножки остались.  Когда  они  просвистели  над головами, встали мы
посмотреть место фейерверка, и тут мне в ногу как даст боль! Байбак, зараза,
впился. Осатанел от взрыва.
     -  Какая скотина не озвереет, - сказал Мошкин, поднимаясь от стола.- Ее
химией нейтрализуют, бензином палят, начнешь тут на всех кидаться!
     - Мы-то с тобой не звереем, - резонно перевел в тупик стрелки разговора
Кока. - Денег не платят, под землю с носилками загнали...
     - Человек - такая скотина - ко всему привыкает. Вдобавок - бензин в наш
подвал еще не льют...
     - Дорогой нынче бензин. В байбачью нору мы дармовой фуговали...
     -  Для хороших  людей ничего не жалко... Ладно,  хорош  ночевать, пошли
работать.
     И они направились с носилками за новой порцией грунта.


     Владимир Петрович Мошкин дефилировал по перрону Курского вокзала, что в
Москве. Без цели - абы  час времени убить  до своего поезда. Настроение имел
праздное, кругом кутерьма с высадкой-посадкой, а ему наплевать.
     Вдруг романтическое состояние разом испарилось от удара в мягкое место.
Мошкин  полетел  ровнять носом перрон. Что-то проехалось по спине, и  даже -
прошлось.
     - Что -  повылазило? - вернул  к  вокзальной действительности визгливый
крик.
     Над  Мошкиным  стояла  упитанная,  лет  под  пятьдесят,  но  еще  очень
недурственная женщина.
     - У меня там хрусталя на тысячу баксов! - кричала она.
     Женщина,  торопясь на поезд, катила перед  собой  что-то среднее  между
тележкой для ручной клади и армейским тягачом. Под этот грузовик ручной тяги
и угодил романтически настроенный Мошкин.
     - Ты у меня платить будешь! - кричала женщина.
     Мошкин, ушиблено  сидя на перроне, вспоминал, где видел это разъяренное
лицо?
     Если вернуться  к истокам  и коснуться истории, Мошкину была  уготована
судьба  бродяги. Ложилась  ему  прямая дорога в геологи, кабы не космические
50-е.  Ночами не  спал -  высматривал комариные  блесточки первых  спутников
земли. Поэтому пошел в авиационный институт.
     И стал инженером по эксплуатации ракет. А это  такая география, почище,
чем у  геологов.  Мошкин не понимал тех, кто  на второй неделе  командировки
начинал  нудить:  скорей  бы  домой. В  некоторый год  у  него  трех месяцев
семейной жизни  не набиралось. Приехал домой, отчет написал, жену приголубил
и опять - "жди  меня,  и  я вернусь".  Командировочные чемоданы изнашивались
быстрее   брюк.   Прибалтика,    Украина,    Забайкалье,    военные   части,
фирмы-разработчики, полигоны, общежития, гостиницы, казармы. Компанейский  и
не  только  языком  поболтать: магнитофон починить, часы отремонтировать.  И
боец! - выпить мог при случае не одну бутылку.
     А  уж какие  компании собирались на  полигонах -  в Капустином Яре  или
Плесецке!   Ленинградцы,   москвичи,   днепропетровцы,    пермяки,   миасцы,
харьковчане, красноярцы,  омичи.  У  одних  записи  - "Битлз",  у  других  -
доморощенный частушечник. У третьих - баянист играет так, что в глазах рябит
от переборов.
     Мошкин  играть  умел  когда-то  только  на ударных, но в  гостинице  на
барабане разве постучишь? Зато каблуками в переплясе  - пожалуйста. А Мошкин
такие фигуры Лиссажу ногами выделывал - у профессионалов слюнки текли.
     Как-то  в  Москве,  в ресторане-"поплавке", чуть  цыганских мастеров не
уронил принародно. Их солист,  с  серьгой  сверкучей и смоляными  кудрями, -
развлекал публику, под бешеный огонь гитар и скрипок, пляской. "Ну-ка, Вова,
врежь  ему  по-русски! -  начали  подзуживать  товарищи  во  главе  с  Кокой
Патифоновым.  -  Ты  не хуже могешь!!"  Мошкина долго  упрашивать  не  надо,
выскочил на  цыганский круг и давай наезжать  на профессионального  плясуна.
Сам низенького росточка, белобрысенький, смотреть не на что, а пошел, пошел,
пошел на смуглого красавца. Тот в алой атласной рубахе, Мошкин - в синенькой
бобочке, у того  на  ногах сапожки  плясовые,  у  Мошкина - башмаки в летнюю
дырочку... Но не успел Мошкин до среднего огня разогнать себя, еще  подметки
не заискрили в разные стороны, как музыка оборвалась.
     Главный цыган подозвал к эстраде и, улыбаясь, шепнул на ухо: "Садысь на
мэсто, а то гитара об башка ломаю".
     Однако чуть позже прислал русскому  плясуну бутылку армянского коньяка,
а  после закрытия - вежливо попросил  поделиться коленцами с цыганским асом.
Мошкину не жалко - распространил сибирский опыт на цыганский табор.
     ...В то лето Мошкин торчал в Капъяре. Пустил две  ракеты, перед  пуском
третьей у одной из красноярочек был день рождения. Народу в номере собралось
под завязку. И среди него - харьковчанка Дуня.
     Видная женщина. Бровь соболина, шея лебедина, грудь обильна, в общем, -
кровь с молоком. Глаз Мошкина  давно на ней пролежни пролежал. Да  все никак
не  получалось поближе  подъехать. На  дне  рождения у  них  заиграло друг к
другу. Как он отплясывал в тот  вечер, давно перешедший в ночь! Снизу начали
от  зависти стучать в батарею  - прекратите.  Тогда разгулявшиеся - инженеры
как-никак - взяли табуретку, поставили на стол, подложили  под ножки подушки
против распространения танцевальных волн  в нижние этажи, Мошкин  вскочил на
табуреточную эстраду и пошел отбивать  чечетку. Двое  мужчин крепко  держали
"танцплощадку" за ножки,  в то  время как танцор  выкамаривал на ней чудеса.
Дуня завороженно смотрела на это мастерство под потолком. От ее восхищенного
черноокого взгляда у Мошкина внутри все переворачивалось и  ноги вколачивали
в табуретку  перплясы невероятной частоты. Аж  жарко стало. Танцор  сорвал с
себя рубашку, бросил на головы зрителей. Клешенные от колен брюки, загорелый
торс и бешеная дробь.
     - До утра выдержишь? - крикнула Дуня.
     Выдержу! - еще громче зачечеточил Мошкин.
     Не выдержал каблук - отлетел.
     Мошкин переобулся и игриво предложил Дуне "пройтиться, там где мельница
крутится,  электричество  светится -  по шошше".  Они  вышли в южную ночь. В
обществе Дуни  душа у  Мошкина пела,  ноги плясали.  То  и дело он выкидывал
какой-нибудь номер.
     Вдруг вскочил на лавочку, на которой они напропалую целовались, отбивая
ритм подошвами,  спел:  "Дунечка,  Дунечка,  Дуня-тонкопряха". Повторяя  эту
фразу,  начал бешеное  пяточное ускорение. Дойти до сверхзвукового темпа  не
дали.
     - Сейчас я тебе, стукачу, ноги  повыдергиваю! - угрожающе раздалось  из
окна.
     А  то  вдруг  после   затяжного  поцелуя,  высоко  подпрыгивал  -  ноги
"ножницами" - и в прыжке касался пальцами носков туфель.
     Дуня счастливо смеялась:
     - А танец живота можешь?
     - А як же!
     Мошкин как стоял на тротуаре, так и упал плашмя.
     Дуня вскрикнула: сейчас будет коленце фотографией об тротуар.
     Но перед  впечатыванием носа в  асфальт Мошкин подставил  руки на  упор
лежа. Тут же, оттолкнувшись от земли, хлопнул в ладоши, снова приземлился на
них. И пошел частить: хлопок -  упор лежа, хлопок - упор...  Потом встал  на
руки,  прошелся вокруг Дуни, лихо вскочил на ноги и тут  же упал перед дамой
на коленопреклоненный шпагат.
     - Эх, куда бы уединиться до зореньки утренней? - забросил Мошкин удочку
с намеком на крючке.
     - Соседка по номеру, - заговорщицки  ответила Дуня, - завтра уезжает на
два дня в Волгоград...
     На следующий  день Мошкин  проснулся приплясывая. Счечеточил у  кровати
ритм "Маленьких лебедей". И весь день был в плясовом настрое. Даже в очереди
в столовой перебирал ногами.
     - Тебе че не стоится? - спросил Кока. - Недержание?
     - Не, - счастливо засмеялся Мошкин, - погода хорошая.
     В  тот день был пуск ракеты, его две недели готовили Мошкин, Кока, Дуня
и  еще целая компания.  Вечером спроворили по  этому поводу шикарный  стол в
гостиничном номере. Но до пуска - это тебе  не  чайку попить - ни-ни в плане
торжественных  возлияний по случаю. В двадцать минут двенадцатого полезли на
крышу своими глазами убедиться, что банкет они заслужили - можно наливать.
     В темноте над  самой землей вспыхнул яркий шар, разрастаясь, постоял  в
раздумье, а надумав, - с пламенным хвостом заторопился вверх.
     - Ура! - заорали смотрящие.
     Но  вдруг  огонь,  стремящийся до сего момента к  звездам, начал  круто
менять направление своих устремлений на прямо противоположное.
     - Куда ты?  -  как  на  шкодного  кота,  прыгнувшего  на стол, закричал
Мошкин.
     Огонь, не реагируя на окрик, помчался вертикально вниз.
     - Автомат  стабилизации отказал! - сказал Мошкин, когда в районе старта
финишным взрывом ударил в землю носитель.
     -  Ошибка в программе  полета! - категорически возразила Дуня. - Тангаж
отрабатывался в противоположную сторону.
     Банкет полетел псу под хвост. Вскорости в штабе, на аварийной комиссии,
Мошкин, с пеной у  рта защищая программу  полета,  к которой имела отношение
его фирма, доказывал, что причина аварии -  в  автомате  стабилизации.  Дуня
решительно защищала прибор своей конторы.
     - Валить на автомат - это  полная  техническая безграмотность! - рубила
сплеча Дуня.
     -  А на программу - голый дебилизм. Зачем вас, баб,  вообще на полигоны
посылают?!
     Ясно-понятно: каждый-всякий  боролся не за истину, а как бы  свою фирму
выгородить.
     В этой борьбе любовь, как та ракета, недалече уйдя от старта, потерпела
сокрушительную аварию.
     ...Мошкин сидел на перроне, а женщина чистила его в хвост и в гриву.
     - Дуня,  - наконец сказал потерпевший, - что ты шумишь  на всю  Москву,
это ведь не Капъяр?
     Женщина оторопело уставилась на Мошкина:
     - Вова?
     ...- А ведь тогда  вы в программе  ошибку  нахомутали, - говорила Дуня,
пока Мошкин  затаскивал ее  оккупационные чемоданы в вагон.  -  В Капъяре-то
бываешь?
     - Ага, - соврал Мошкин.
     - Как там?
     - Плохо, - не соврал Мошкин.
     -  А  я вот  на жизнь  челночу, -  сказала  Дуня и  на прощание  крепко
поцеловала Мошкина в губы.
     -  Дуня,   тогда  в  моей  программе  ошибка  была!  -  крикнул  Мошкин
отъезжающей.
     И звонко постучал себя кулаком по голове.
     - В моей тоже! - прозвучало в ответ.
     Но легче от этого обоим не стало.


     - По углам сопли жуем, а пойти на баррикады и настучать кому по  голове
за свои права - тут мандраже! Ты, Мошкин, на баррикады пойдешь?
     Кока Патифонов, Мошкин  и еще трое  таких же - по меркам новых времен -
не  пришей кобыле хвост инженеров, отделывали квартиру новому русскому. Даже
не ему, а его любовнице. И не квартиру, а не понять что. Рушили  стены между
кухней, ванной и туалетом для  превращения высвободившейся площади в большую
ванную.
     Или любовница была  русалкой,  или  новый  русский  ихтиандром,  но  их
чувства требовали водных просторов.
     В ожидании ценных указаний от заказчика мужички на обломках  кухни пили
пиво из трехлитровой банки и беседовали за жизнь.
     - Меня разозлить  надо! - духарился  Мошкин на  вопрос о  баррикадах, -
тогда я за себя не отвечаю - покалечить могу!
     -  Тараканами  тебя, Вова,  злить  надо!  -  наполнил Кока  пластиковые
стаканчики.
     - А че обязательно тараканами? - удивился Мошкин.
     И Кока рассказал под пиво давнюю историю.
     В детстве  был у него корешок  Толя Кищик. Он страшно гордился,  что  с
головы и с хвоста его  фамилия читается одинаково. Был всяко-разно Кищик  на
рыбалку сдвинутый,  как  и  Кока.  Но  всегда  их Вася Козлов  перелавливал.
Неказистый   такой  парнишка,   правый  указательный  палец  у  него  всегда
указательно торчал - не сгибался. На ногах у Васи зимой и летом одним цветом
кирзовые сапоги, которые  неизносимо росли вместе с хозяином. Что  в футбол,
что в  лапту Вася  - горе, а не игрок. Или нос мячом расквасят, или подкуют.
Тюха-матюха,  зато  в рыбалке асс.  И удилище некультяпистое - таким  только
ершей смешить, и леска - узел на узле. Но глядь, снова идет с речки, сияет -
полный бидончик с верхом набил.
     Смотреть  спокойно на  это туда-сюда Кищик не мог.  Прибегает  как-то к
Коке.
     - Все, - говорит, - теперь обловим Ваську Козла!
     По  любому  Кищик  прочитал  рассказ, как два  дружка-товарища пошли на
рыбалку.  Все  сидалищные  места отсидели, ноги отстояли, а толку  - парочка
малявок на кукане. Чуть поодаль от этой невезухи мужичок сидел с удочкой. Да
не просто сидел - таскал одну за одной. Да не просто рыбу - сазанчиков...
     Не вытерпели друзья-приятели.
     - Слушай, - пристали к соседу, - на что ловишь?
     - У вас, - интересуется навстречу мужичок, - наживка, на которую огурец
клюет есть?
     Была такая у бесталанных рыбаков из рассказа.
     - Наливай! - командует мужичок.
     Делать  нечего:  достали  бутылку,  налили.  Пока  выпивали-закусывали,
мужичок еще пару сазанчиков выдернул. А потом раздевается, залазит в воду  и
достает со дна четверть. Обыкновенную стеклянную четверть.  Пробкой закрыта,
на дне  дробь  на три  пальца, а  по  стенкам тараканы ползают.  Элементарно
коричневые, с усами. И много-о-о...
     Горе рыбаки рты поразевали. Что за абракадабра?
     - На злость  ловлю,  - начал отрабатывать  принятую во  внутрь  наживку
мужичок.  -  Сазанчик  подходит к четверти, видит  тараканов перед  носом  и
шалеет  от  радости. Как  же  -  сейчас  он будет  их жратеньки.  Раскрывает
зубастую коробочку -  хвать! хвать!  хвать! А в пасти одна вода.  И тараканы
как ни в чем ни бывало ползают перед носом. Сазанчик сатанеет, что за фокусы
в родной  реке? Рядом другие нервничают: видит око, а не сожрать, зря только
зубами  клацают. И  тут  я  в этот  психоз  червячка... Озверевшие,  они всю
бдительность  теряют,  хватают  червя,  как  ерши  прожорливые.  До  задницы
заглатывают.
     ...  - И вот,  - рассказывает дальше Кока, - мой  во  все стороны Кищик
загорелся на  злость  окуней ловить.  Сазанов  у нас не  было. Ваську Козла,
говорит, накажем теперь в два счета... Сагитировал меня Кищик. Я четверть от
бабушки  приволок.  Теперь  надо   главный  компонент  метода  раздобыть   -
тараканов. Моя мама чистюля была, не дай Бог, один таракан появится  - война
до победного изничтожения. А нам не один надо...
     Кругом Кищик вспомнил про  тетку,  она в бараке жила. Там  в коридорной
системе   тараканы   пешком   ходили.   Тетка   жила   одна,   работала   на
домостроительном   комбинате   посменно.   Взад-вперед   Кищик   договорился
поночевать   у  нее,  пока   в   третью  смену  находится.  Всю-то  ноченьку
рыбаки-новаторы пластались. Тараканы в темноте вылезут насчет пожрать, а тут
раз - свет  врубается, и пошла охота. Руками, марлей  (ее, как  сеть, сверху
набрасывали),  банками  накрывали,  приманку - сахар,  хлеб  - подкладывали.
Брали только крупных. И напролет до рассвета, как заведенные: выключат свет,
затаятся,  тараканы обрадуются - темно  и  жратвой пахнет, зашуршат из  всех
углов на промысел и только примутся за лакомство - выключатель  клац: е-мое!
опять не до жратвы, как бы успеть в щелку...
     -  Двести  штук  поймали,  -  рассказывал Кока, - штук шесть  спичечных
коробков  набили.  Утром  подремали  чуток  и  на  свалку  -  за  свинцовыми
пластинами аккумуляторными, что вместо дроби на  дно бутыли. По дороге к нам
домой забежали  позавтракать. Тараканов у нас оставили.  Рыбачить  решили на
вечерней  зорьке.  Набрали на свалке пластин, нарубили мелко  и  понесли это
добро к нам, чтобы  зарядить четверть  свинцом  и тараканами. Дома  нас мама
ждала, злая, как те сазанчики... Пришла на обед, открывает стол, а там кишмя
кишат тараканы... Полезла в буфет -  и здесь  полным-полно... Схватилась  за
голову: что? откуда? Глядь  - коробки спичечные  в  буфете.  Мы  так  плотно
набивали их, что некоторых тараканов придушили. Придушенные  улики, на  горе
моей задницы, не разбежались...
     -  Не понял, - Мошкин допил остатки пива, - в конце  концов, наловил ты
на злость окуней?
     -Ага  - полну  задницу  ремней. Мама так разозлилась, по  первое  число
всыпала.  Так что,  Вова,  тебе, чтобы  идти на  баррикады  за  свои  права,
тараканы нужны для злости.
     - От такой житухи скоро в голове  тараканы забегают! - сказал Мошкин. -
Ну, где этот ихтиандр? Русалкам хвосты крутит?
     -  Ты,  Вова,  поди, тоже  не отказался бы  в лунную ночь с  русалкой в
бассейне поплескаться? Запивая заплыв коньячком...
     Мошкин не успел  достойно  ответить,  раздался  требовательный  стук  в
дверь. Пришел хозяин.


     Мошкин загулял  на Байконуре  с  горя.  Его  коллеги - Кока Патифонов и
слесарь Артур Федоров - за компанию. Они, конечно, и без мошкинского горя не
удержались бы. Запуск спутника на три  недели отложили, работы нет. На дворе
казахский март. Ни тебе порыбачить, ни тебе покупаться.
     Опять  же горе  у  Мошкина  горькое  -  три миллиона  за  десять  минут
профукал.  Тогда в ходу миллионы были. Не потерял,  не украли - собственными
руками как псу под хвост. Теми самыми, которые впервые такую сумму держали.
     Дураков не  сеют - сами всходят. А когда рынок со всех сторон объявили,
их на каждом углу проверяют на всхожесть.
     На такой  проверке Мошкин и взошел. На пути  из Омска в Тюратам бригада
делала  пересадку  в Самаре. Пока Артур  с Кокой стояли за билетами,  Мошкин
крутанулся по  вокзалу в поисках  приключений на свой карман. Они стояли тут
же на  вокзале  в  виде  моментальной  лотереи.  Простой, как  три  копейки.
Покупаешь жетон, крутится  стрелка удачи, а как остановилась - получай приз.
Мошкин в  первом раунде получил бутыль шампуня, а следом  на кон ставится...
"и-мое!" - ухнуло у Мошкина сердце. Японский магнитофон ставится... А Мошкин
-  меломан с огромным  стажем.  Не пассивный, который уши развесил  и  ловит
дилетанский кайф, Мошкин  сам когда-то в ансамбле на барабанах играл.  Любую
песню на них подберет.
     Годков  за  пятнадцать  до  самарской лотереи  при  помощи  барабанного
искусства  два  месячных  оклада пропел  на  ресторанной  эстраде. Поехал  в
Красноярск  в  командировку,   а  вечерком  в  питейном  заведении  "Такмак"
зачесалось поиграть, попеть на весь зал. "За ради Бога, - сказали музыканты,
- плати бабки за каждую песню и лабай до посинения, а мы  подыграем". Мошкин
разошелся в сценическом  кураже и не остановился, пока суточные, проездные и
квартирные не пролабал.
     Меломан Мошкин  до  мозга  костей, а  тут на кону  "Panasonic" японской
сборки, и стрелка  тормозится на мошкинской "десятке". Мошкин чуть энурезную
неожиданность не произвел в штаны от радости.
     - А у меня тоже "десять",  - омрачила проявление чувств пришибленная на
вид девица.
     - Не может быть?! - не поверил своим глазам и ушам Мошкин.
     -  Может, -  знающе ответил ведущий лотереи, - теперь между собой  приз
разыгрывайте. Кто больше на кон налички поставит, тот и победитель. А мне 10
процентов за арбитраж.
     Мошкину в этот критический момент пораскинуть бы умишком, что ведущий с
девицей одна шайка с лейкой, невзирая на рядом  прохаживающего милиционера с
дубинкой-демократизатором на боку. Мошкин  наоборот хохотнул про себя:  "Эту
деревню я одними суточными задавлю", - и бросил на кон сто тысяч.
     - Отвечаю, - выложила бумажный ответ пришибленная девица.
     - Мошкин  бросал 200, 300, 400 тысяч,  полмиллиона. Соперница талдычила
свое пришибленное "отвечаю" и отвечала. Даже на отчаянно брошенный миллион.
     - Секундочку, - взмолился азартный Мошкин.
     - Пожалуйста, - вежливо согласилась девица.
     - Займи миллион, - подлетел заведенный Мошкин к Артуру.
     Если бы Артур знал, что деньги псу под хвост. И если  бы Кока рядом был
в тот момент, он как назло отошел по надобности...
     Пришибленная и этот миллион покрыла...
     - Дурак ты! - охарактеризовал друга Кока. - И не лечишься!
     - Ну, ладно бы я, - сокрушался Артур, - дурак-работяга, но ты-то...
     - И  на старуху бывает  непруха, - слабо защищался Мошкин. - Для вас же
старался, думал, будет веселее в командировке.
     И запил  с  горя. А что делать? На Байконуре тогда власть казахи взяли.
Что могли, разграбили до основания, остальное стало разрушаться. В номере ни
радио, ни  телевизора  и  холод собачий. Ракетчики задернули шторы,  заперли
двери  на случай,  вдруг  нахалявщики  на чужой спирт  нагрянут, и  пошли  в
автономное плавание.  "Задраить  отсеки! - кричал Мошкин, в былые времена он
частенько работал с  моряками-подводниками. - Начинаем  борьбу за выживание!
Наливай!"
     И  боролись, не  выходя из  номера.  А зачем выходить?  Это в советском
Байконуре  все   было:  от   цитрусовых   до   тушенки   и  сухого  вина.  В
казахско-демократический на счет пожевать приходилось из дома везти. Дураков
не  было вино с цитрусовыми волочь на себе,  но  картошку мужики приволокли.
Которую  варить  можно было  только на костре на задах  гостиницы. А  зачем?
Когда неработающий холодильник забит омским салом.
     Неуловимо-волшебным способом не пустовал на столе  графин с гидролизным
спиртом.  Рядом - дежурный шмат  сала истощался  в шматок. Иногда ракетчики,
тяжело  выбираясь  из-под  одеял,  сходились  у  графина.  Нередко случались
одиночные подходы. "Задраить отсеки!" - кричал, проснувшись, Мошкин коллегам
по автономке, которые далеко не всегда реагировали на призыв.
     Когда волшебный графин наконец-то опустел, в номер вошла Галя, знакомая
Мошкина  с "десятки" -  центра Байконура. Наши герои жили  на 95-й площадке,
это полтора  часа на мотовозе  от центра.  Галя надумала Мошкина  проведать,
который начал выбираться навстречу гостье из-под одеяла.
     - Подожди! - Галя поспешно отвернулась.
     И   зря.   Мошкин   был   не    в   неглижово-постельном   виде.   Хотя
парадно-официальным  его тоже не назовешь. Брюки и пиджак порядком  помялись
за автономку.
     - Ух ты, наша красавица! - поцеловал Мошкин гостью в щечку.
     - Поешьте сдобненького! - достала Галя из сумки домашнюю выпечку.
     - Ух ты, наша мамка! - Мошкин опять полез целоваться.
     - Я еще и завтра к вам приеду, - сказала Галя.
     На что Мошкин моментом сделал стойку:
     - Привези канистру пивка.
     - Я уже на "гидрашку" смотреть не  могу! - Артур достал  из-под кровати
пустую канистру. - Привези, будь другом!
     - Вы что, мальчики! Такую тяжесть тащить!
     - Моя ты сладкая, - Мошкин два раза чмокнул воздух в сторону Гали, - мы
тебя встретим у мотовоза и на руках в гостинницу принесем.
     - А на "десятке" как я допрусь до мотовоза?
     - На саночки поставь да вези, - весело подсказал Мошкин.
     Галя нехорошо посмотрела на него и покрутила пальцем у виска, мол,  что
- голова бо-бо?
     - Ты че? - сказал Мошкин. - У тебя же есть саночки!
     - В окно-то выгляни, - закачала головой Галя.
     Мошкин отдернул штору.
     - Эх, мамочка, на саночках  катался я не с той! - грянул из своего угла
Кока.
     - Откатался! - сказал ему Мошкин.
     - Эт почему? - обиделся Кока и резко глянул в окно,  при этом чуть лбом
стекло не вышиб.
     Вместо ожидаемого снежного пейзажика за окном зеленела трава.
     - Че, снег уже сошел?!  - ошарашенно посмотрел в ту же сторону  Артур и
тут же обрадованно завопил. - Весна! Выставляется новая фляга!
     И достал из-под кровати полную канистру.
     - За зеленую травку  не  грех и принять! -  согласился Мошкин  и  отдал
команду. - Задраить отсеки! Начинаем борьбу за выживание!..





























     47





Last-modified: Mon, 10 May 2004 17:18:47 GMT

Оцените этот текст: