ара. Солнце слепило глаза даже через темные очки-хамелеоны, и Эллен была несказанно рада рухнуть в кресло в своей затененной комнате и отдохнуть от этого блеска и шума улиц. Ей было тоскливо. Главным образом потому, что на этой неделе почти все ее знакомые разъехались кто куда - одни по делам, другие на игры и в походы. Сидеть дома и выслушивать поучения родителей она уже не могла, подработки никакой не подворачивалось. На любимой "Кремоне" то и дело лопались струны, запасных уже не осталось, ни в одном музыкальном магазине не было приличных комплектов по карману, так что пришлось натянуть жуткие медные непонятного происхождения, ужасно жесткие и глухие. Подумав, Эллен позвонила Мике. Трубку взяла Нина Георгиевна, Микина мама, и сообщила, что Мика сейчас на даче с другими девочками, они долго звонили Эллен, но не нашли, и очень ее там ждут. Эллен поблагодарила Нину Георгиевну, положила трубку и задумалась. Поехать на дачу к Мике было лучшим выходом из положения. Родители против таких поездок не возражали, поскольку считали, что дочь леночкиной преподавательницы - более подходящая компания для дочери, чем лихой фехтовальщик Михаил Бахтин, хиппового вида невзрачная однокурсница Инка Долинина и "весь этот детский сад" в лице Тайки Зайцевой, Юрика Светлова и их одноклассничков из лицея. То, что Мика тоже водится с вышеозначенными людьми, родители Эллен не знали. Так что Эллен быстренько собрала сумку, упаковала в черный чехол гитару, позвонила матери и отправилась. Снова - путь по сверкающим шумным улицам, среди духоты и запаха бензина и асфальта, толкотня в метро и пригородных кассах. В электричке народу было не так уж много, и Эллен уселась у открытого окна и задумалась. Был уже вечер, и солнце садилось за березовой рощей, когда Эллен спустилась с платформы и вышла на тропку, что вела к дачному поселку. Идти было больше получаса, но зато в конце дороги ее ждала теплая компания, чашечка крепкого кофе - Мика замечательно варила кофе - и приятный вечер. Однако дорожка все не кончалась, и Эллен вдруг поняла, что кругом совершенно незнакомая местность. Откуда-то взялись валуны, дорожка вилась уже не просто между деревьев, а среди холмов, высоких, угрюмых и мрачных. Эллен повернула назад, но только заблудилась еще пуще. Она почти запаниковала. Села на замшелый валун, добыла из сумочки длинные ментоловые сигареты и зажигалку и закурила. Сизый дымок таял в синеватом вечернем воздухе. Эллен стряхнула пепел и сказала сама себе: - Ничего так - съездила на дачу. Тут тебе и кофе, тут тебе и коньяк. Покурив и успокоившись, Эллен решила все же идти вперед - куда-нибудь да выйдет. И точно - через некоторое время тропа сделала поворот и пересеклась с мощеной неширокой дорогой. И тут - Эллен не успела и ахнуть - навстречу ей поднялся с валуна человек в черном плаще. Бледное лицо словно бы светилось в обрамлении черных как ночь кудрей. Он поклонился, прижав руку к сердцу, и сказал: - Приветствую тебя на дороге, благородная госпожа моя. Повелитель ждет тебя. - Повелитель? - выговорила Эллен. - Какой повелитель? - Властелин Черного Замка, Князь Тьмы, - благоговейно ответил тот. Разом решившись, Эллен пошла с ним. И точно, вскоре дорога вывела их к замку на холме. Замок возносился в темнеющее вечернее небо, будто взлетал. Темный камень стен был гладок, словно время совсем не касалось его. Дорога вела наверх, к воротам, через выгнутый мост над глубоким рвом с черной водой. Эллен шла, не смея произнести ни слова, не смея высказать своей догадки. И вот она стояла в темном зале, своды которого, казалось выходили в открытое небо, и холодный свет белых свечей в тяжелых шандалах отражался в зеркале, выточенном из огромного кристалла черного хрусталя. И была тишина - такая, что, казалось, вот-вот прорвется едва слышимая мелодия. И она увидел того, кого втайне надеялась встретить здесь, и во встречу с которым не могла поверить. А он сказал: - Садись у огня, дитя мое, и побеседуем за трапезой. Право, Эллен не могла бы сказать, что же такого особенного было в этом глуховатом голосе, в красивом усталом лице, но что-то же привораживало и заставляло сердце трепетать... В камине потрескивало пламя, бросая золотистые блики на бледное лицо одетого в черное человека. Эллен сидела в высоком кресле напротив и слушала повесть о безнадежных поисках и обреченном на поражение замысле. Она лишь раз осмелилась взглянуть в темные глаза своего собеседника и тут же отвела взгляд. Она не прерывала его, только изредка задавая вопросы о непонятном, но ей очень хотелось сказать: "Мы служим одному и тому же, и я сделаю все, чтобы помочь Великому Замыслу здесь. Одна Звезда ведет нас". Но так и не сказала. Все-таки она была городской жительницей, более привыкшей к насмешливо-скептическому обращению, чем к открытости и искренности в поведении. Но вот Он указал на гитару в потертом черном чехле и спросил: - Не споешь ли ты мне? Эллен взяла гитару, проверила настройку - нет, ничего, сойдет, мельком отметила, что струны зазвучали немного по-другому, не так глухо, но не удивилась - все так и должно было быть. То ли сумерки, то ли снова рассвет... Что ночь для того, кто не знает сна? Для чего Бессмертному теплый хлеб Или чаша вина? Разве страшен богу меча удар, Лунный холод и солнца жар? Если черным ветром ты можешь стать, Зачем же коня седлать? Разве может всесильный усталость познать? Почему ты не в силах удар нанести? Щит слишком тяжел, меча не поднять, И всегда одному идти. Ты знаешь боль и страх за других, Ты падаешь, чтобы подняться опять, Ты пройдешь сквозь смерть, но твои враги Не смогут победу торжествовать. На черном тоже заметна грязь, Так лучше алмазная пыль на крови! И кто-то шипит: "На колени, мразь!" А кто-то молит: "Живи!" Виски раскаленная память жжет, И вовеки не снять венца, Но будет время - огонь и лед Сольются в стали кольца. Я приму этот дар. Я шагну сквозь боль, Чтоб коснуться руки твоей. Мне дорога - на раны звездная соль, Но все же иду по ней. Так будет, когда по руслу веков Как густая кровь потекут года, И черные кони своих седоков Помчат туда, где сияет Звезда. А пока - на землю среди зимы Звездопад, как светлые слезы Тьмы, Чтоб весной серебром полыни взойти На могилах погибших в пути. То ли крупная соль, то ли болью в глаза Раскаленный песок бесконечных дорог. Это звезды шуршат в песочных часах, Отмеряя неведомый срок. Легче бить того, кто поднялся в рост, Ложь на трупах жиреет, как воронье, Но омыты слезами и светом звезд Будут раны твои и имя твое. То ли сумерки, то ли снова рассвет - Бесконечная пытка ночей без сна. На алмазном песке кровавый след Равнодушная смоет волна... Отзвенел последний аккорд, и Эллен, подняв голову, увидела, что он спрятал лицо в ладонях, и что руки у него покрыты следами недавних ожогов. Сердце на миг остановилось, и острая жалость пронзила ее, как стрела. - Если хочешь, я дам тебе силу, - сказал он. - У тебя есть дар пробуждать сердца. Она только кивнула, соглашаясь. ...Вот крепость, что стоит над Бездной, и братство хранителей ее. И вот мир, что готов рухнуть в Бездну, обратиться в ничто, ибо равновесие нарушено. Не первый раз клонятся чаши весов, но кто может поручиться, что не в последний? Ибо нет священной чаши Грааля, дающей утоление жажды и исцеление... x x x Наскучившее морское путешествие наконец-то завершилось. Уже можно было различить в свете полдневного солнца сады и дома колониальной столицы Антенор, террасами спускавшиеся к морю по склону горы Монтан. Мадам Илэн д'Эйли лениво обмахивалась веером, сидя в плетеном кресле на верхней палубе. Ветерок, подгонявший корабль "Розовый ирис", совершенно не освежал. Ах, скорее бы очутиться на твердой земле, в прохладной тени деревьев, у журчащего фонтана! В порту уже ждали прибытия "Ириса" - мадемуазель Лилиан де Фюни, сердечная подруга мадам Илэн, была заранее извещена. И как только из порта сообщили, что корабль подходит к причалу, карета мадемуазель де Фюни была готова. Когда Илэн томно и расслаблено сошла на берег, Лилиан с радостным возгласом раскрыла ей объятия: - О, дорогая, я так рада! Я уже думала, что ты так и не выберешься из своего поместья! - Ах, Лили, - слабым голосом отвечала Илэн, - разве возможно для женщины, наделенной столь тонкой душой, как у меня, вытерпеть долгое присутствие моего супруга! Он зарылся в скучные научные трактаты и совершенно не уделяет мне внимания. Я так болела весь год, совершенно измучилась. А эта жара и качка на корабле довели меня чуть ли не до смерти... К праздникам я намереваюсь уехать в Столицу, но я слыхала, что все изысканное общество нынче собирается здесь, в Антеноре. Надо сказать, что плотная фигура и румяное лицо мадам д'Эйли ничуть не свидетельствовали о нахождении на грани обморока от слабости и усталости, а громкий голос и жеманные манеры отнюдь не наводили на мысль о тонкости душевной. Но Лилиан тем не менее сочувственно вздохнула: - Да, ты так побледнела и устала! Но увы - здесь тоже не очень весело. Представь себе, милая Илэн, у нас здесь собрался весь цвет Аквитании. Герцогиня держит салон, и если бы не ее четверги, я бы умерла от тоски. К слову сказать, мадемуазель де Фюни всегда, начав говорить, едва могла остановиться, а уж выслушать собеседника не затруднялась и подавно. В ее хорошенькой головке никак не могла угнездиться мысль, что людям вовсе не интересны бесконечные выспренние подробнейшие рассказы о ее переживаниях и героях ее нового романа (в прямом и переносном смысле). Ибо мадемуазель де Фюни имела привычку изображать малейшие свои переживания в бесчисленных прециозных романах из чужестранной жизни, словно надеялась сравняться в этом с госпожой Скюдери. Ее герои то и дело совершали чудеса отваги в самых невероятных ситуациях, героини были все как одна прекрасны, талантливы, умны, утонченны и несчастны в личной жизни. Что же касается вышеупомянутого салона, то завела его в Антеноре герцогиня де Ш. (настоящего ее имени мы называть не будем, дабы не запятнать славное и знатное имя чернилами, а будем звать просто Роксаной - ибо именно так ее зовут посетители салона). Роксане было около тридцати лет, и два года назад ей пришлось покинуть Столицу из-за политических интриг, в которых она участвовала на стороне королевы Катарины против графа де Боша и его камарильи. Теперь она, будучи дамой образованной и утонченной, держала салон, в котором была окружена поэтами, менестрелями, актерами и кавалерами, многие из которых имели сомнительное удовольствие навлечь на себя немилость короля. Словом, салон Роксаны был островком столичного блеска в унылой жизни запроливной провинции и цветником прекрасных дам. По вышеуказанной причине мы не станем называть их настоящие имена, ограничившись теми, которые эти дамы и их не менее блистательные кавалеры носили в салоне. Каждый здесь старался блеснуть поэтическим либо музыкальным талантом. В их кругу было модно демонстрировать свободомыслие и вольнодумство, однако вне салона его посетители соблюдали все условности и исправно посещали церковь. Сердечные же дела салонного общества были столь запутанны, что причудливые многоугольники, ими образованные, затруднился бы определить самый ученый геометр. Одна из таких фигур и была первопричиной нынешней горести мадемуазель Лилиан. - Едва увидев его, я поняла - это он, мой единственный! Эти темные кудри, эти синие глаза, струящие неземное сияние! Я не смела с ним заговорить напрямую, но сколько прочувствованных строк я посвятила ему, сколько ночей томилась в ожидании счастья! И если бы не эта подлая предательница, эта мерзкая змея... Он непременно обратил бы свой чудный взор на меня. Но она опутала его сетью своих бесцветных волос - о, с какой радостью я повыдирала бы их! - и увлекла его на погибель. Он обручился с нею, и теперь они почти не появляются в салоне. И тогда я поняла, что надо действовать решительно... Подлой предательницей и мерзкой змеей была мадемуазель Хрисаида, прежняя сердечная подруга Лилиан, в вечной дружбе и сестринской любви к которой та многократно клялась. Но после столь низкого поведения Хрисаиды мадемуазель да Фюни возненавидела свою "милую сестру" и принялась строить козни. Если ее старания посеять неприязнь к ней в обществе были тщетны - ибо обручение Хрисаиды с вышеописанным персонажем, звавшимся Алькандром, было принято как в высшей степени романтический шаг, - то пострадавшая от подлости подруги и любимого дама стала искать утешения в новом увлечении, одновременно строя планы мести коварной разлучнице. Новым увлечением некоторой части салонных дам был спиритизм. Принесла его госпожа Сантилена, одновременно ставшая и медиумом, и реципиентом в спиритических сеансах. Мадемуазель де Фюни подробно рассказывала новоприбывшей подруге о последнем вечере, когда Сантилена и Лизимон вызвали ни много ни мало дух покойного архиепископа Трисского, хотя им пытался воспрепятствовать некий Страж Эфирной Дороги. Мадам Илэн слушала вполуха, ловя только имена и сплетни. Подробности столоверчения ее интересовали мало. А, вот что-то новенькое! - ...И тогда вдруг вошла она - Черная Дама. Нет, это невозможно рассказать, ее надо видеть! И слышать. Это было бы так талантливо... Но это почти непристойно. Я уверена, что она знается с этими... чернокнижниками. Но ты сама все увидишь. Сегодня среда, значит, салон соберется завтра. Ты должна там быть! Посмотришь на это безобразие! - О, дорогая, наконец-то и вы здесь! - обратились сразу несколько завсегдатаев салона к вошедшей мадам Илэн. - Как прошло путешествие?.. А скажите, вы знаете... Вы уже видели?.. Повесьте ваш зонтик, солнце здесь не печет... Чудесный фонтан, не правда ли?.. Переплетаясь с пением струй фонтана, так же мерно и прохладно журчал вокруг говор: - Ах, вы слышали, что герцогиня де *** обратилась к папе за разрешением на развод? - Да, ведь ее супруг оказался... - Тс-с, здесь не место таким словам... - О, а вы слышали, что молодой шевалье де Силлек обвинен в ереси и схвачен Святейшей Службой? - Да, да! Надо же - отпрыск столь древнего рода и такой негодяй! - Говорят, вся их семья такова. - Но какое богатство! - Говорят, с помощью этого богатства его величество решил поправить финансовые дела маркиза де Коллена, своего любимца... - Скажите лучше - своего собутыльника! - Фи, как грубо!.. И каким же образом король хочет обогатить маркиза? - Наследницей рода д'Отевилль остается юная Софи... - Эта зазнайка? Она ни разу не соизволила появиться в обществе, а ведь она не лишена талантов. Но она слишком чопорна, бедняжка. - Да, здесь не место ортодоксам. Свобода мысли - главное. Возьмите хоть Черную Даму... - Но она же... Ее воззрения - ересь! - Возможно, это лишь аллегории. Ведь и о Господе нашем Иисусе она говорит с почтением. - А как поет! - Да, да! Она будет сегодня? - Она будет петь? - Говорят, она простужена. - Нет, это ее чужеземные курения. - Но она утверждает, что они служат для успокоения... - Да, поэтическая душа всегда ранима, а Черная Дама скорбит о горестях многих... - Я посвятил ей сонет... О, решусь ли прочесть?! - Она скоро придет. - Надеюсь, она будет петь. - О, эти песни!.. Откуда они? - Эта смелость духа! Этот полет мысли! - Воистину, душа ее крылата!.. Между тем, само собрание напоминало большое дерево, усиженное птичками в ярком оперении, которые напевали, ворковали, чирикали, слыша только себя. Прибывающие подходили выразить свое почтение хозяйке, поцеловать ее прелестную ручку, удостоиться радушной фразы или хотя бы приветливого взора живых голубых глаз. - Здравствуйте, Илэн! Я бесконечно рада видеть вас в своем салоне. - Здравствуйте, мадам... - О, зовите меня просто Роксаной. А вы желаете избрать себе имя? Илэн была прекрасно осведомлена об этом обычае салона госпожи Роксаны, и имя уже было заготовлено - Ириана. Под этим именем она и была представлена тем, кто еще не был знаком с ней. Тем временем гости салона слегка притихли. Один из менестрелей, по салонному имени - Никомед, взял в руки украшенную лиловыми лентами лютню, поклонился Роксане и запел: Черной гитары коснутся белые струны, А менестрель - как свечка тонкий и юный, Только зачем-то прятал седую прядь, Словно те, кто любили, могли не знать... Холод и голод отстанут, устав, в дороге, Но никуда не сбежать от своей тревоги. В мире так много лжи и засохшей крови! Разве они лежали в его основе? Будет за песни казнен певец на рассвете... Странным обломком гитары играют дети. Шепот: "Ты должен уйти, ты нужен живой! Знаешь, бери гитару мою с собой!" А через год все снова, хоть плачь, хоть смейся. В грубых руках умрет струна, как ты не бейся. "Я им не дам убить - ты тоже из нас. Струны возьми в подарок, и в добрый час!" Черной была гитара, а струны белы. Господи, как же пел он, безумец смелый! Струны - подарок Света, гитара - Ночи, Длинны дороги, а жизнь на аккорд короче... Век менестреля обрежут мечи и злоба. Друг менестреля напрасно глядит с порога. Море - его могилу - оплачут птицы, Песни его навеки уйдут в страницы... Кто-то с усмешкой: "Ну что, доигрался, видно?" Кто-то глаза опустит, как будто стыдно. В мире так много лжи и крови кошмара... Только созвездьем в небе - его Гитара... Черной гитары коснулись белые струны... Песни о несчастной менестрельской доле здесь пользовались популярностью. Певцу одобрительно похлопали, раздавались даже возгласы: "Прелестно! Браво!". И тут шелест похвал прервал низкий женский голос, произнесший с ноткой усталого терпения: - Ах, молодой человек, мне бы ваши заботы! Голос принадлежал одетой в черный шелк молодой рыжеволосой женщине, которая в небрежной позе сидела на кушетке с длинным дымящимся мундштуком в руке. Рядом с ней стояла странная на вид плоская чернолаковая лютня с шестью серебряными струнами, на романский манер именуемая гитарой. Это и была упоминавшаяся выше Черная Дама, Эллен Ле Нуар. Никто не заметил, как она появилась. Но когда заметили - тут же вокруг собралось десятка полтора одетых в черное юношей и девиц, следовавших за ней подобно свите. Среди них были такие юные дарования, как Виолина, Эвизель, Атенаис, Геллан и Флоридор. Последний красовался в новеньком, с иголочки, черном костюме. Изящный бархатный колет был вышит золотом. Взор дамы Ле Нуар вдруг остановился на юноше, и она сухо сказала: - Подойдите поближе, молодой человек. Флоридор шагнул к кушетке, еще не понимая, в чем его вина, но уже зная, что сделал что-то не то. - Ты одет в черное. Но как ты мог отяготить этот цвет золотом? Ведь это кровавый металл, тяжелый и надменный, он не даст тебе взлететь. Воистину, серебро - это мудрость и спокойствие, сталь - воля и верность, но золото - ложь и кровь. Флоридор, гордившийся своим новым костюмом, который был ему удивительно к лицу, смутился и покраснел. А прочие, только что расточавшие похвалы искусности вышивки, укоризненно закивали - да как же так, верно, верно... Проклятый колет казался Флоридору раскаленным. - Я верю, что ты поступил так по незнанию, - милостиво кивнула ему Черная Дама и затянулась душистым дымом своего курения. Ее темные глаза смотрели куда-то в даль, недоступную простому взору. Воцарилось почтительное молчание. Потом кто-то робко попросил: - Госпожа Ле Нуар, спойте нам! - Не зови меня госпожой! - вскинулась было Эллен. Потом устало провела ладонью по лицу и тихо вздохнула: - Смерти моей хотите... Ладно. Она медленно потянулась за своей гитарой. Свита почтительно расступилась, давая ей простор. Коснувшись струн, Эллен мысленно выругалась - ведь только накануне натянула стальные, и вот они снова стали серебряными! Хорошо, хоть не золото. Подняв на окружающих невидящий взор, полный скорби, она запела. Жаворонку - петь, соколу - лететь, Весть нести - ветрам, да мести - снегам, Ведьме ворожить, волку ночью выть, Мне, покуда жив, песнь успеть сложить... По дороге длинной - странник, не король. Лютни строй старинный да живая боль. Чтоб струну сплести - сердце разорвать. При дворе в чести, да нельзя летать, При дворе в шелках с золотым шитьем, Мне дороже плащ за спиной крылом... Золото - что прах, да глаза слепит, Цепью на руках золото звенит, В клетке золотой соловью не петь: Что для вас - покой, менестрелю - смерть. Нищему - сума, пленнику - тюрьма, Королям - венцы, воинам - мечи, Девам - жемчуга, смерть - еретикам, Мне - Одна Звезда, что горит в ночи. Песней оплатить бархат и парчу - Девке площадной телом торговать. Что же ты, король? Кликни палачу: Чтобы жизнь спасти, я не стану лгать. Мне вино - виной, а вода - слезой, Горек хлеб дорог, да зато он мой. Чем в шелках рабом подлецов хвалить, Лучше под топор голову сложить, Лучше сердце в кровь, чем имя в грязь. Пой, струна, пока не оборвалась! Чем заплатишь мне? Хлебом да вином, Звонким серебром или в грудь клинком? А тропа крута, только не свернуть, Высока Звезда, бесконечен Путь... После того, как дама Ле Нуар закончила песню, никто, против обыкновения, не стал ни хлопать, ни расточать похвалы, ибо все уже знали, что к таким проявлениям Эллен относится крайне болезненно. Выждав почтительную паузу, юный пиит, звавшийся царственным именем Васисуалий, приблизился к кушетке, на которой восседала Черная Дама, и почтительно испросив соизволения, прочел свой сонет. Признаться, я не решусь привести здесь это творение, ибо оно было, мягко говоря, слабовато. Говорилось там о черных крыльях, скорби и надежде над пропастью, судьбе и чем-то еще, весьма высокопарном. Усилия автора вместить такое количество символов в четырнадцать строк были просто титаническими, но особым успехом не увенчались. Кроме того, автор плохо владел рифмой. Дама Ле Нуар устало посмотрела на него, стряхнула пепел со своего курения и, затянувшись дымом, произнесла: - Плохие стихи, молодой человек. Пиит, поникнув главой, подобно надломленному цветку, убрался в тень. Тем более, что заседание салона уже завершалось, и гости расходились, на прощание целуя ручку хозяйке, выражавшей желание увидеть их здесь в следующий четверг. Мадемуазель Лилиан, на долю которой сегодня не перепало ни капли внимания, ожидавшегося ею, была особенно зла на даму Ле Нуар. - Ты видела, Илэн? Какая наглость! Она ни во что не ставит чувства окружающих! - Да, она весьма вульгарна. Я уверена, что цвет ее волос - не настоящий. А эти ужасные курения! Тем временем Эллен, окруженная свитой, одетой в черное, удалилась. Несчастный Флоридор плелся сзади, кутаясь в плащ. Прочие гости расходились шерочка с машерочкой, обмениваясь прощальными репликами: - О, приходите в субботу проводить моего брата. Он отправляется в странствие по обету. - Да, но в воскресенье будет казнь на площади. Какая-то ведьма... - Слышал, слышал. Не то она украла Святой Грааль, не то кого-то извела... - Спаси и сохрани нас, Господи! Развелось их... - А я слышал, что это все наветы, лишь бы сжечь и доказать усердие. А сам епископ... - Последовала многозначительная пауза под аккомпанемент смешков и шепотков. - Да, да, точно известно. Могу поспорить на сто золотых. - Да у вас их и нет, шевалье. Игра в кости - бо-ольшой грех! - Ну, вот ерунда! - А в Романии церковь запрещает даже такие салоны, как наш. - Да, но мы, слава Богу, не таковы, как эти фанатики-романцы. - Мало того, что они фанатики, они еще и еретики. Щебет общества затихал в аллеях сада. Распростившись с провожавшими ее галантными молодыми кавалерами у дверей дома, в котором она остановилась, Эллен заперлась в своих комнатах, раскрыла окно и закурила. Восторженная свита изрядно утомила ее, но, с другой стороны, такое внимание было даже приятно. А еще известие о ведьме. Ведьма, укравшая Святой Грааль. Врут, скорее всего. Всегда проще объявить диссидента уголовником. Ну ничего, господа святоши, будет вам и костер, и все остальное, злорадно подумала Эллен, любуясь серебряным кольцом с густо-алым альмандином. Но в Антеноре чаще всего говорят о Граале и его свойствах. А значит, и он сам где-то неподалеку. Надо только ухватить след. Посмотреть на сожжение ведьмы собрался весь Антенор. Дворянство расположилось на галереях торговых рядов, чтобы лучше видеть, простонародье толпилось на самой площади. Цепочка солдат в начищенных латах окружала костер. Ведьма была простонародного вида девицей лет так двадцати с небольшим, маленького росточка, черноволосая и черноглазая. Спотыкаясь и путаясь в цепях, она сделала несколько неровных шагов к краю помоста. Солдат толкнул ее древком копья - просто так, для порядку. Ведьма оскалилась и плюнула ему в лицо. Солдат в испуге отшатнулся. Все посетители салона Роксаны занимали северную галерею и по обыкновению болтали. Дамы Ле Нуар нигде не было видно. Наконец Флоридор, прищурившись, указал куда-то вниз. И точно, у самого помоста Виолина и Эвизель увидели знакомый черный с серебром плащ и гитару за спиной. Забил барабан, и глашатай начал читать приговор. - ...посему приговаривается девица Азарика к сожжению на костре. Во славу Божию и именем его, дано в Антеноре, Иулия восьмого дня, в шестой год царствования Рудольфа VI. И тут прекрасно знакомый всем элегантным дамам и кавалерам Антенора низкий женский голос произнес: - Вот беда-то какая! И тут же Эллен почти что взлетела на помост, рыжие волосы вспыхнули на солнце. От такой наглости все официальные лица потеряли всякий дар речи. Эллен же, простерев руку к ведьме, сказала нараспев: Да станет слово мое - мечом, Да станет слово мое - клинком Острее стали, крепче оков: Свободу дарующим звездным лучом, Железо плавящим ярым огнем, И силою той, что цепь разорвет - Да станет слово мое. И с девицы Азарики со звоном упали кандалы. - Вот так-то лучше, клянусь Святым Граалем! - удовлетворенно сказала Эллен и ухватила ведьму за руку. - Эй, хватайте их! - очнувшись от оцепенения, заорал епископ. - Хватайте обеих! Черная Дама издевательски засмеялась и подняла правую руку. Сверкнул огнем камень в кольце, вокруг головы дамы Ле Нуар загорелся светящийся ореол, нимбом увенчав ее голову. Алый свет облек ее фигуру, как королевская мантия. Азарика удивленно перекрестилась, но сияние не исчезло, наоборот - оно охватило саму Азарику, увенчав нимбом и ее голову, потом раздался негромкий хлопок, и помост опустел. Ведьма и Черная Дама исчезли. С полминуты площадь безмолвствовала, затем взорвалась суматохой и криками. - Святая! - Ведьма! - Господи, помоги нам! - Держите их! - Чудо, чудо! Епископ, красный от злости, как помидор, топал ногами и орал, потрясая пухлыми кулачками, но за ревом толпы никто его не услышал. Шабаш был небольшим и относительно спокойным. Десятка полтора ведьм, от седой сгорбленной старухи, приехавшей на упряжке козлов, до молоденькой ведьмочки верхом на метле из омелы, три или четыре демона и ворчливый болотник. Появление знатной дамы в черном, с гитарой и сигаретой произвело определенный переполох в этом уютном кругу. - Добро пожаловать в наш ковен, миледи, - с поклоном сказала пожилая ведьма, на вид добропорядочная мещанка. - Благодарю тебя, добрая женщина, - ответила Эллен и с достоинством заняла указанное место. Пока молоденький шустрый демон готовил костер, тащил воду в закопченном котле и все такое, Азарику шумно и радостно поздравили с чудесным избавлением и посулили наслать на епископа подагру и геморрой. Наконец матушка Гвендайлон, глава ковена, приступила к изготовлению зелья. Ведьмы по очереди подносили ей все необходимые компоненты, среди которых, кстати, не было ни черных жаб, на языков летучих мышей, ни жженных перьев черного петуха. - Ну, миледи, чтобы войти в наш ковен, спойте нам заклятие над котлом, - лукаво сказала она. Эллен взяла гитару, встала и запела: Радуйтесь, сестры полной луны! Горькие травы нынче сильны: Пятилистник - "волчий след", Пламя ночи - Ведьмин Цвет. Духи танцуют, луна поет Мята и вереск, полынь и мед В Ночь Колдовства искрой костров Ведьмин Цветок - ведьмина кровь: Ал и багрян - ярый огонь - Если сорвешь - обожжет ладонь. В чаше моей - вино Луны; Древняя сила, темные сны Ведьмино зелье в котле кипит, Ветер и ночь - цветок аконит. Духи лесов в танце кружат Ирис, терновник, вино и яд Нынче плясать, завтра гореть. Ведьмин Цветок - пламя и смерть. Ал и багрян - ярый огонь: Если сорвешь - обожжет ладонь. Мак и вербена - юная страсть, Тис и орешник - ведьмина власть; Ивовой ветвью зелье мешай - Радость хмельная, жизнь - через край. Духи танцуют, тростник поет - Мак, можжевельник, аир и мед; Птицей ночною в танце лететь - Ведьмин Цветок на жизнь и на смерть: Ал и багрян - ярый огонь, Если сорвешь - обожжет ладонь. Пламя и танец, полынь и мед: Если сорвешь - сердце сожжет. - Хорошее заклятие, - довольно прошамкала старуха. - Давненько не слыхала такого. Прочие ведьмы покивали, соглашаясь. Наполнили чаши, выпили, закусили чем бог послал - хлебом да копченой рыбкой. Налили еще. Обсудили, как наслать на епископа обещанные недуги. Посплетничали о политике и светских дамах. Уж кто-кто, а ведьмы хорошо знали, кто и какие грешки прячет под благочестивой миной. - Вот давеча, - рассказывала одна ведьма. - Приходит ко мне одна. Напусти, говорит, порчу на разлучницу. Я ей - а не стану, раз кавалер ваш ее выбрал, так вольному воля, а ты молодая, красивая, найдешь другого. Ну так та ни в какую, пришла домой, из воска куклу слепила и давай иглой тыкать. Со злости и сглазила девчонку, заболеет она теперь. Придется порчу снимать. Поговорили о рыцарях, сойдясь привычно на том, что нынче их стало маловато, и давненько в Монсальват никто не приходил. - И дракона что-то давненько не видать, - заметила Аннета. - Да, ни старика, ни большого. Как бы не случилось чего, - озабоченно ответила матушка Гвендайлон. - Ох, бабоньки, чует мое сердце, слабнет сила от Грааля, - вздохнула старуха. - Вот ты, госпожа, как об том мыслишь? Черная Дама что-то долго объясняла, но Азарика поняла только, что той непременно нужно найти Святой Грааль. "Ну, голубушка, - подумала она, - не тебе одной он нужен. А только я и знала бы, да не сказала. Уж больно ты дивные вещи излагаешь". - Так Грааль-то все рыцари ищут, от веку так заведено, - простодушно сказала Азарика. - А ведьме или там чародейке он ни к чему, разве что любоваться. - Я не для себя его ищу, - медленно сказала Эллен. - Есть один человек... Она рассказывала о черном замке, об одиноком его властелине, который пытается удержать мир на краю бездны, о скорби и сломанных крыльях. Когда она умолкла, Азарика спросила: - Это он сам тебе рассказал? Эллен кивнула. - Ну так послушай, что я тебе скажу. Ловко он тебе все наизнанку вывернул. Я вот ведьма, да. Лечу помалу, травы знаю, со зверями говорю. И знаю, когда кто правду говорит, а когда врет, да это любая ведьма может. Оттого-то епископ наш и озлился, что я его насквозь вижу, кобеля блудливого. Так и твой этот тебе соврал. Святой Грааль - он не для того, чтобы всем. Он для избранных. Это коли кто чует в себе силы, идет его искать. И ежели сердцем чист, так находит. А хранит его дракон и рыцари Монсальвата. И кто из Грааля изопьет, тот делается его рыцарем и должен защищать слабых и обиженных, ради правды божьей, а себе не искать ни власти, ни выгоды. А ты его всем хочешь! Это ж если кто нечистый помыслами его коснется, он же осквернит его! Тогда точно конец света настанет. И тут ее речь прервал дикий вопль и сатанинский хохот. - Ах лихоманка тебя задери! - завопила пронзительным фальцетом старуха. - Явилась, не запылилась! - Уж тебя не спросила, - сварливо отозвалась новоприбывшая. Она была немолода, но все еще довольно хороша собой и не пренебрегала косметикой. Расшитый звездами и кометами балахон скрывал ее фигуру, полуседые волосы взбиты в прическу типа "Выйди, падло, з кукурузы, не лякай худобу". Она оперлась на свое лакированное помело из черного дерева и гордо подбоченилась. - Что, не ждали? - осведомилась она. - Лясы точите? У, я вот вас, найду уж управу! Владыка-то нынче в силе! - А ну, уматывай отсюда, Лалиевра, пока я тебе рожу не располосовала! - взъярилась Аннет и стала похожа на дикую кошку. - Уймись, дура! - высокомерно бросила ей Лалиевра. - Вот что я вам скажу. Господин мой, повелитель сил бездны и мрака, велит всем задержать и уничтожить чужеземцев, коих ведет проклятый сын погибели Керридан, переметнувшийся к эльфам. Особо проследить за теми, кто будет искать Грааль. - Это с какой стати ты здесь распоряжаешься? - матушка Гвендайлон выступила вперед. - Тебя ни в одном порядочном ковене не принимают, до чего ты докатилась! А ведь говорил тебе старый Одвин, чтобы одумалась! - Одвина твоего я в гробу видала! - взвизгнула Лалиевра. - Тоже мне, праведник нашелся! А ковен у меня свой есть, и тебя я в порошок сотру и по ветру развею. - Вот из-за таких, как ты, люди нас и боятся, - вступила в перепалку Азарика. - Сколько лет прожила, а ума не нажила. Склочница Лалиевра аж подпрыгнула, и тут заметила Эллен. Изогнувшись в поклоне, Лалиевра приблизилась к ней мелкими шажками, улыбаясь сладко и подобострастно. - Ах, могущественная госпожа! - проворковала она. - Простите. Я не знала, что вы здесь. Повелитель всюду вас ищет, вам пора вернуться в Замок-над-Бездной. - Изыдь! - сказала Гвендайлон. Продолжая сладенько улыбаться, Лалиевра оседлала свое помело, поклонилась на прощанье Эллен и с визгом сиганула в воздух. Ведьмы прислушались - где-то вдали свист и грохот оборвались и послышался всплеск воды. - Пущай охолонет, стерьва, - злорадно сказала старуха Магда. - Ишь, завела моду шуметь! Всех распугала. Шабаш продолжался как-то вяло, поскольку ведьмы стали явно сторониться Эллен. Тогда Эллен стала прощаться. - Хорошие у тебя заклинания, деточка, - изрекла на прощание Магда. - Только в голове непорядок. Ну да прощай, авось еще встретишь своих, они тебя из этого гнезда змеиного вытянут. Эллен пожала плечами и повернула кольцо с альмандином, сказав мысленно ключевое слово. Мгновенный порыв холода - и она увидела, что стоит в том самом зале, в котором беседовала с хозяином Замка-над-Бездной. Она вернулась. 6. Как четыре мушкетера,
или
Операция "Золушка" Шпаги звон, как звон бокала, С детства мне ласкает слух. Шпага многим показала, шпага многим показала, Что такое прах и пух! песня Маркиза из к/ф "Достояние республики" Ступеньки, милорд, ступеньки, милорд, ступеньки, милорд!!! "Д'Артаньян и три мушкетера" "Первый выход Мерлезонского балета!" (фразу завершает стук жезла распорядителя) оттуда же О славься, славься, государь... Таран тебя по лбу ударь! Йовин Выводок кис черно-бурых проник во дворец... около Сэнты [В этой адвентюре наши герои отыскивают приключений на свои отнюдь не головы, Гилу предсказывают, что он найдет свою погибель через излишнее потакание дамским прихотям, а надворный советник Курон преследует свои цели...] В день Иулия 14-го числа лета Господня 199.. горожане Стольного Града великой Империи невозбранно любовались редкостным зрелищем. В западные ворота Столицы, уплатив полагающуюся пошлину, въехала кавалькада странного вида. Впереди на боевом сером жеребце скакал рослый светловолосый варвар, с подобающим дикарям любопытством озиравшийся по сторонам, дивясь чудесам цивилизации. На поясе у варвара покачивался тяжелый и длинный старомодный меч, а у седла были приторочены большой северный лук и колчан, полный крепких стрел. На шаг от него отставая, ехал худой черноволосый романец, одетый как вольный стрелок. Меча при нем не наблюдалось, зато лук был отменный. Далее следовали несколько лиц не столь примечательных и, очевидно, дворянского происхождения, поскольку все они были при оружии. Замыкал же строй всадник на черном коне, словно сошедший со страниц "Путешествия навстречу солнцу" достопочтенного венесианца Марко де Куарто. Судя по широким черным штанам, многослойному кушаку и узкому изогнутому мечу, это был житель далекой страны Ниппон. Хотя в отличие от описанных досточтимым купцом ниппонцев, не был сей воин ни малоросл, ни желтокож, ни косоглаз, хотя что-то змеиное в лице его было. У стремени его бежал огромный черный пес, сильно смахивающий на волка, хотя добрые горожане сомневались, что волки такой величины бывают в самом деле. День был воскресный, ярмарочный, и народу на пути кавалькады попадалось немало. Кое-кто начал перебрасываться шуточками по поводу простодушного любопытства варваров. Но светловолосый посмотрел на шутников так, что ближайший клирик отпрянул и забормотал молитву "Избавь нас, Господи, от ярости норманнов". - Ну и городишко! - фыркнул Дракон. - Деревня, да и только! Стоило платить пять серебряных, чтобы попасть сюда! - Нам, собственно говоря, нужен не сам город, а Столичный университет, - рассудила Инка. - Ха, найдешь ты тут университет, в этой дыре! - не унимался Дракон. - Да в этом городе я не видел ничего похожего даже на ремесленное училище! - А ты хотел, чтобы как в Москве - блямба сверкающая на высоченном шпиле? - ехидство Ари было неиссякаемо. - А Останкинскую телебашню тебе не надо? - Ну вы не очень-то... колдунскими словами кидайтесь, - вмешался Керри. - А то загребут, как чернокнижников. Эта реплика сразу напомнила путешественникам, на каких небесах они находятся. В Университет отправились втроем - Майк, Инка и Мор. Тайка и Ари остались в гостинице, Гил отправился на разведку в город, а Керри испарился, сославшись весьма туманно на какую-то личную надобность. Дракон завалился спать. - Н-да, не сильно это заведение похоже на питомник мудрости и просвещения, - сказала Инка. - Просто монастырь какой-то. - Насчет освещения здесь точно не того, - заметил Мор, кивнув на факелы в железных подставках вдоль стен. Во дворике было удивительно тихо, хотя тут и там