Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 © Copyright Сергей Довлатов
 (Рисунки автора)
 Изд: (?)1990  какой-то толстый журнал, название установлю позже.
 OCR: Юрий Кибиров
 Проверка и вычитка текста - Справочная Служба Русского Языка rusyaz.lib.ru
---------------------------------------------------------------
                      ...А значит никто никого не обидел,
                      литература продолжается...

                      М. Зощенко


     На  конференции  я  оказался случайно.  Меня  пригласил  юморист  Эмиль
Дрейцер. Показательно,  что  сам Дрейцер участником  конференции  не был. То
есть имела место неизбежная в русской литературе доля абсурда.
     Сначала  ехать не хотелось. Я вообще передвигаюсь неохотно. Летаю - тем
более... Потом начались загадочные разговоры:
     -  Ты  едешь  в Калифорнию?  Не  едешь?  Зря...  Ожидается  грандиозный
скандал. Возможно, будут жертвы...
     - Скандал? - говорю.
     - Конечно! Янов выступает против Солженицына. Цветков против Максимова.
Лимонов против мировой цивилизации...
     В общем, закипели  страсти.  В обычном  русском  духе. Русский  человек
обыкновенный гвоздь вколачивает, и то с надрывом...
     Кого-то пригласили. Кого-то  не  пригласили.  Кто-то изъявил  согласие.
Кто-то наотрез отказался. Кто-то сначала безумно хотел, а затем передумал. И
наоборот, кто-то сперва решительно отказался, а потом безумно захотел...
     Все шло нормально. Поговаривали, что конференция инспирирована Москвой.
Или наоборот -  Пентагоном.  Как  водится...  Я решил  -  поеду. Из  чистого
снобизма. Посмотреть на живого Лимонова.


     В аэропорту имени  Кеннеди  я заметил Перельмана. Перельман  - редактор
нашего лучшего журнала "Время и мы".
     Перельман -  человек  загадочный.  И  журнал  у него  загадочный.  Сами
посудите. Проза ужасная. Стихи чудовищные.  Литературная критика отсутствует
вообще. А журнал все-таки лучший. Загадка...
     Я спросил Перельмана:
     - Как у вас с языком?
     - Неплохо, - отчеканил Перельман и развернул американскую газету.
     А я сел читать журнал "Время и мы"...
     В Лос-Анджелесе нас поджидал молодой человек. Предложил сесть в машину.
     Сели, поехали. Сначала ехали молча. Я молчал, потому что не знаю языка.
Молчал и  завидовал  Перельману.  А  Перельман  между  тем  затеял  с юношей
интеллектуальную беседу.
     Перельман небрежно спрашивал:
     - Лос-Анджелес из э биг сити?
     - Ес, сэр, - находчиво реагировал молодой человек.
     Во дает! - завидовал я Перельману.
     Когда  молчание  становилось   неловким,  Перельман  задавал  очередной
вопрос:
     - Калифорния из э биг стейт?
     - Ес, сэр, - не терялся юноша.
     Я удивлялся компетентности  Перельмана  и его безупречному оксфордскому
выговору.
     Так  мы  ехали  до  самого  отеля. Юноша затормозил, вылез  из  машины,
распахнул дверцу.
     Перед расставанием ему был задан наиболее дискуссионный вопрос:
     - Америка из э биг кантри? - просил Перельман.
     - Ес, сэр, - ответил юноша.
     Затем окинул Перельмана тяжелым взглядом и уехал.



     

     Всем  участникам конференции раздали симпатичные программки. В  них был
указан  порядок мероприятий, сообщались адреса  и телефоны. Все дни я что-то
записывал на полях. И вот теперь перелистываю эти желтоватые странички...
     Андрей  Синявский   меня  почти  разочаровал.  Я  приготовился  увидеть
человека  нервного,  язвительного,   амбициозного.  Синявский  оказался   на
удивление  добродушным  и  приветливым.  Похожим  на  деревенского  мужичка.
Неловким и даже смешным.
     На  кафедре  он  заметно  преображается. Говорит  уверенно и  спокойно.
Видимо, потому, что у него мысли... Ему хорошо...
     Говорят, его жена большая стерва.
     В  Париже  рассказывают  такой  анекдот.  Синявская  покупает  метлу  в
хозяйственной лавке. Продавец спрашивает:
     - Вам завернуть или сразу полетите?..
     Кажется, анекдот придумала сама Марья Васильевна. Алешковский клянется,
что не он. А больше некому...
     Короче, мне  она понравилась.  Разумеется, у нее есть  что-то мужское в
характере. Есть заметная готовность к отпору. Есть саркастическое остроумие.
     Без этого в эмиграции не проживешь - загрызут.
     Все ждали, что  Андрей Донатович будет критиковать  Максимова. Ожидания
не подтвердились. Доклад Синявского затрагивал лишь принципиальные вопросы.
     Хорошо сказал поэт Дмитрий Бобышев:
     - Я жил в Ленинграде и печатался на Западе. И меня не трогали. Всем это
казалось странным и непонятным. Но я-то знал, в чем дело.  Знал, почему меня
не трогают. Потому что за меня когда-то отсидели Даниэль и Синявский...



     

     Эдуард Лимонов спокойно заявил, что не хочет быть русским писателем.
     Мне кажется, это его личное дело.
     Но  все  почему-то  страшно  обиделись.  Почти  каждый  из  выступавших
третировал Лимонова. Употребляя, например, такие сардонические формулировки:
     "...Господин, который не желает быть русским писателем..."
     Так, словно Лимонов бросил вызов роду человеческому!
     Вспоминается  такой  исторический  случай.  Приближался  день  рождения
Сталина. Если не ошибаюсь, семидесятилетний юбилей. Были приглашены наиболее
видные  советские граждане.  Писатели, ученые,  артисты.  В  том  числе -  и
академик Капица.
     И вот дерзкий академик Капица сказал одному близкому человеку:
     - Я к Сталину не пойду!
     Близкий человек оказался подлецом.  Дерзость Капицы  получила  огласку.
Возмутительную  фразу  процитировали Сталину.  Все были уверены,  что Капица
приговорен.
     А Сталин подумал, подумал и говорит:
     - Да и черт с ним!..
     И даже не расстрелял академика Капицу.
     Так ведь это Сталин! Может быть, и нам быть чуточку терпимее?
     Как  будто  "русский писатель" -  высочайшее  моральное  достижение.  А
человек, пренебрегший этим званием, - сатана и монстр.
     В СССР  около двух тысяч русских  писателей.  Есть среди  них отчаянные
проходимцы. Все они между третьей и четвертой рюмкой любят повторять:
     - Я - русский писатель!
     Грешным  делом,  и  мне  случалось  выкрикивать  нечто подобное.  Между
тринадцатой и четырнадцатой...
     Я, например, хочу быть русским писателем. Я, собственно, только этого и
добиваюсь. А Лимонов не хочет. Это, повторяю, его личное дело.
     И  все-таки Лимонов сказал глупость. Национальность писателя определяет
язык. Язык, на котором он пишет. Иначе все страшно запутывается.
     Бабель,  например, какой писатель?  Допустим, еврейский. Поскольку  был
евреем из Одессы.
     Но  Вениамин Каверин тоже еврей. Правда, из Харькова. И Даниил Гранин -
еврей. И мерзавец Чаковский - еврей...
     Допустим,  в  рассказах Бабеля фигурируют евреи. Но в рассказах  Купера
фигурируют   индейцы.  В   рассказах   Уэллса   -   марсиане.  В   рассказах
Сеттона-Томпсона  -  орлы,  лисицы  и  бараны... Разве  Уэллс -  марсианский
писатель?
     Лимонов, конечно, русский писатель. Плохой или хороший - это уже другой
вопрос.  Хочет  или не  хочет  Лимонов  быть русским  -  малосущественно.  И
рассердились на Лимонова зря.
     Я  думаю,  это  проявление советских  инстинктов.  Покидаешь  Россию  -
значит, изменник. Не стоит так горячиться...
     Лимонов  -  талантливый  человек, современный русский нигилист.  Эдичка
Лимонова  -  прямой  базаровский отпрыск.  Порождение  бескрылого, хамского,
удушающего материализма.
     Нечто  подобное было как в  России, так и на Западе. Был Арцыбашев. Был
Генри Миллер.  Был Луи  Фердинанд  Селин. Кажется, еще  жив  великий  Уильям
Берроуз...
     Лимонов не превзошел Генри Миллера (А кто превзошел?).
     Удивительно, что с особым жаром критиковал Лимонова - Алешковский.  Оба
изображают   жизнь  в  довольно  мрачных  тонах.  Оба  не  гнушаются  самыми
красочными выражениями. Оба - талантливые представители "черного" жанра.
     В общем, налицо конфликт ужасного с еще более чудовищным...
     Лимонова  на  конференции  ругали все.  А между  тем  роман его читают.
Видимо,  талант  - большое дело.  Потому что  редко  встречается.  Моральная
устойчивость встречается значительно чаще. Вызывая интерес, главным образом,
у родни...


     До начала конференции меня раз сто предупреждали:
     - Главное - не обижайте Коржавина!
     -  Почему  я  должен  его  обижать?!  Я  люблю  стихи  Коржавина,  ценю
егопублицистику. Мне импонирует его прямота...
     - Коржавин -  человек очаровательный. Но он человек  резкий.  Наверное,
Коржавин сам вас обидит.
     - Почему же именно меня?
     - Потому что Коржавин всех обижает. Вы не исключение.
     - Зачем же вы меня предупреждаете? Вы его предупредите...
     -  Если Коржавин вас  обидит, вы  не реагируйте. Потому что  Коржавин -
ранимый.
     - Позвольте, но я  тоже ранимый!  И Лимонов ранимый. И Алешковский. Все
писатели ранимые!
     - Коржавин - особенно! Так что не реагируйте...
     Выступление  Коржавина продолжалось  шесть  минут. В  первой  же  фразе
Коржавин  обидел   трехсот  участников   заседания.   Трехсот   американских
славистов. Он сказал:
     - Вообще-то я пишу не для славистов. Я пишу для нормальных людей...
     Затем он  произнес  несколько  колкостей в  адрес  Цветкова, Лимонова и
Синявского.
     Затем обидел целый город Ленинград, сказав:
     - Бобышев - талантливый поэт, хоть и ленинградец...
     Нам[1] тоже досталось. Коржавин произнес следующее:
     - Была в  старину  такая  газета  -  "Копейка".  Однажды  ее  редактора
Пастухова  спросили:  "Какого   направления   придерживается  ваша  газета?"
Пастухов ответил: "Кормимся, батюшка, кормимся...".
     Действительно, была такая история. И рассказал ее  Коржавин с подвохом.
То  есть   наша   газета,  обуреваемая  корыстью,  преследует  исключительно
материальные цели... Вот что он хотел сказать.
     Хорошо, Войнович заступился. Войнович сказал:
     - Пусть Нема извинится.  Пусть извинится как следует. А то я знаю Нему.
Нема извиняется так: "Ты, конечно, извини. Но все же ты - говно!"
     Коржавин минуту безмолвствовал. Затем нахмурился и выговорил:
     - Пусть Довлатов меня извинит. Хоть он меня и разочаровал.



     

     Гражданская биография Виктора Некрасова - парадоксальна. Вурдалак Иосиф
Сталин  наградил  его  премией. Сумасброд  Никита Хрущев выгонял  из партии.
Заурядный Брежнев выдворил из СССР.
     Чем  либеральнее  вождь,  тем  Некрасову  больше  доставалось.   Виктор
Платонович часто и с юмором об этом рассказывает.
     Многие считают Некрасова легкомысленным. В юности он якобы  не знал про
сталинские лагеря. Не догадывался о судьбе Мандельштама и Цветаевой.
     Это,  конечно,  зря.  Тем  не менее,  вспомните,  как  обстояли дела  с
информацией. Да еще в провинциальном Киеве.
     И  вообще,  не   слишком  ли  мы  требовательны?  Вот  бы  часть  нашей
требовательности применить к себе!
     Некрасов воевал. Некрасов писал замечательные книги. В расцвете славы и
благополучия - прозрел.
     После  этого действовал с исключительным мужеством. Всегда  поддерживал
Солженицына.  Помогал  огромному количеству людей. И это  - будучи классиком
советской литературы. Будучи вознесен, обласкан и увенчан...
     На  конференции он  был представлен  в  двух лицах (Слово  "ипостаси" -
ненавижу!). Как независимый писатель и как заместитель Максимова.
     Литературная  судьба Некрасова  тоже примечательна.  Сначала  он  писал
романы. Хорошие и прогрессивные книги. На уровне Каверина и Тендрякова.
     Потом  написал  знаменитые  "легкомысленные"  очерки.  С  этого  все  и
началось.
     Мне   очень   нравится   его   теперешняя  проза.  Мне   кажется,   эти
легкомысленные  записки  более  органичны для  Некрасова. Неотделимы от  его
бесконечно привлекательной личности...
     В Лос-Анджелесе Некрасов  представлял  редакцию "Континента". Формально
он является заместителем главного редактора.
     В  действительности  же Некрасов - свадебный генерал.  Фигура несколько
декоративная. Наподобие английской королевы.
     Возможно,  он и читает рукописи. Рекомендует лучшие  в  печать. Красиво
председательствует  на  совещаниях.  Мирит  главного  редактора с обиженными
писателями (Виктор Платонович так себя и называет "облезлый голубь мира").
     Практическую  работу  выполняют  Горбаневская  и  Бетаки.  Распоряжения
отдает Максимов.
     А вот отдуваться пришлось Некрасову.
     "Континент"  -  журнал  влиятельный  и  солидный.  Более   того,  самый
влиятельный русский журнал. Огромные  его  заслуги - бесспорны. Претензии  к
нему - естественны. Предъявлять их можно и нужно. Но - по адресу.
     Некрасов приехал,  чтобы  увидеться  с друзьями. Обнять  того  же  Нему
Коржавина.  Немного  выпить   с  Алешковским.   Короче,  прибыл  с   мирными
намерениями. К скандалу не готовился.
     И тут восстало молодежное крыло - Цветков, Лимонов, Боков.
     - Почему "Континент" исказил стихи Цветкова?
     - Почему Горбаневская обругала Лимонова?
     - Почему Максимов дает интервью в собственном журнале?..
     И  Некрасов,  мне  кажется, растерялся. К  этому,  повторяю,  он не был
готов...
     Я  не  говорю,  что  журнал  Максимова  -  вне критики.  Что  претензии
Цветкова,  Лимонова,  Бокова  -  несостоятельны.  Я  сам  имею  претензии  к
Максимову. Все правильно... Я только хочу спросить - при чем здесь Некрасов?
     Да еще - втроем на одного.  Да еще - такие молодые, напористые,  бравые
ребята!
     Если можно так выразиться - это было неспортивно.
     Максимов отсутствовал. Человек он сильный, резкий и находчивый. Сиди он
за круглым столом, не знаю, чем бы кончилась дискуссия. Как минимум, большим
скандалом...
     После  этого заседания  Некрасов  ходил грустный.  И  мне  было чуточку
стыдно за всех нас...



     

     После конференции я  давал Гладилину  интервью  для "Либерти". Гладилин
спросил:
     - Что вас особенно поразило?
     Я ответил:
     - Встреча с Аксеновым и Гладилиным.
     Я не льстил и не притворялся.
     Аксенов и  Гладилин были кумирами  нашей юности. Их герои  были  нашими
сверстниками. Я сам был немного Виктором Подгурским. С тенденцией к звездным
маршрутам...
     Мы  и жить-то старались похожим  образом. Ездили  в Таллинн, увлекались
джазом...
     Аксенов и Гладилин были нашими личными писателями.  Такое  ощущение  не
повторяется.
     Потом были другие  кумиры. Синявский...  Наконец,  Солженицын... Но это
уже касалось  взрослых  людей. Синявский  был недосягаем. Солженицын  -  тем
более.
     Аксенов и Гладилин  были нашими писателями.  Сейчас  они  переменились.
Гладилина увлекают  сатирические фантасмагории.  Аксенов написал  выдающийся
роман по законам джазовой игры...
     Юность неповторима... Я с удовольствием произношу эту банальность.
     У теперешней  молодежи  вроде бы  нет кумиров. Даже не знаю, хорошо это
или плохо...
     Нам было хорошо.


     Александр  Янов  -  давно  оппонент  Солженицына.  Солженицын  раза два
обронил   в  адрес   Янова   что-то  пренебрежительное.  Янов  напечатал   в
американской прессе десятки критических материалов относительно Солженицына.
     Янов  производит чрезвычайно  благоприятное  впечатление.  Он  - учтив,
элегантен,  имеет  слабость  к  белым  пиджакам.  У  него детские  ресницы и
спортивная фигура.
     По утрам  он бегает  трусцой. Даже  -  находясь в командировке.  Даже -
наутро после банкета в ресторане "Моне"...
     Янов  прочитал  свой  доклад.  Он  проделал  это  с  воодушевлением.  В
состоянии громадного душевного подъема. Солженицын отсутствовал.
     Мне  трудно  дать  оценку  соображениям Янова. Для этого я недостаточно
компетентен. Тем более воздержусь от критики идей Солженицына.
     Я хотел бы  поделиться не мыслями, а  ощущениями. Вернее - единственным
ощущеним.
     Реальная дискуссия между Солженицыным и Яновым - невозможна.  Поскольку
они говорят на разных языках.
     Дело  не  в  том,  что   Солженицын   -  русский  патриот,  христианин,
консерватор, изгнанник.
     И не  в том,  что Янов -- добровольно  эмигрировавший еврей,  агностик,
либерал.
     Пропасть между ними значительно шире.
     Представьте себе такой диалог. Некто утверждает:
     - Мне кажется, Чехов выше Довлатова!
     А в ответ раздается:
     --Неправда. Довлатов значительно выше. Его рост - шесть футов  и четыре
дюйма...
     Оба  правы. Хоть и говорят на разных  языках...  Ромашка, например, для
крестьянина - сорняк, а для влюбленного - талмуд.
     Солженицын  -  гениальный художник,  взывающий к человеческому  сердцу.
Янов  - блестящий  ученый,  апеллирующий к  здравому  смыслу...  Попытайтесь
вообразить Солженицына, бегущего трусцой. Да еще - после банкета в ресторане
"Моне"...


     В ходе конференции определились три дискуссионных поля.
     "Континент" и другие печатные органы.
     Бывшие члены Союза писателей и несоюзная молодежь.
     Новаторы и архаисты.
     В каждом отдельном случае царила невероятная путаница.
     Комментировать  журнальную  междоусобицу  - бессмысленно.  Слава  Богу,
органов   достаточно.   Полемистов   хватает.   Читатели  оценят,   вникнут,
разберутся...
     Мотивы второго дискуссионного тура - из области психологии.
     Аксенов  и  Гладилин  были знаменитыми  советскими  писателями.  Хорошо
зарабатывали. Блистали в  лучах народной  славы. Приехали на  Запад.  Тут же
сбежались  корреспонденты, агенты престижных издательств. Распахнулись двери
университетских аудиторий...
     А мы?  Там изнемогали в  безвестности.  И тут  последний хрен без  соли
доедаем!
     Так где же справедливость?
     Справедливость имеется.
     Бродский  опубликовал  в  Союзе  четыре  стихотворения.  Высылался  как
тунеядец. Бедствовал невообразимо. Лично я раза три покупал ему анальгин...
     А здесь? Профессор, гений, баловень фортуны!..
     Соколова перевели на шесть языков. Кто его знал в Союзе?
     Алешковский разрастается с невероятной быстротой.
     Да и Лимонов не последний человек...
     С новаторами и архаистами дело еще более запутанное.  Казалось бы, если
постарше, то архаист. А молодые устремляются в творческий поиск.
     Отчасти так и есть. Некрасову за шестьдесят, и работает он по старинке.
Боков модернист, и возраст у него для этого подходящий.
     Но спрашивается,  как быть с Аксеновым? Дело идет к пятидесяти - модерн
крепчает.
     Лимонов юн, механика же у него вполне традиционная.
     Мне кажется, так и должно быть.
     Должна  быть  в литературе  кошмарная,  невероятная, фантасмагорическая
путаница!


     Вероятно, я должен закончить примерно так:
     -  В  ходе конференции  появилось ощущение  литературной среды, чувство
многообразного  и  противоречивого единства. Реальное представление  о своих
возможностях...
     Так и закончу.
     Прощай, Калифорния!  Прощай, город ангелов, хотя ангелов  я  что-то  не
заметил.
     Прощайте, старые друзья и новые знакомые.
     Прощай, рыжая девушка, запретившая оглашать свое имя.
     Прощай... Я чуть не сказал - прощай, литература!
     Литература продолжается. И еще неизвестно, куда она тебя заведет...

-----------------------------------------------------
     [1] Газете "Новый Американец", которую редактировал С. Довлатов.

Last-modified: Tue, 24 Aug 1999 04:08:44 GMT

Оцените этот текст: