гнула неизвестно отчего... Торопливо разделась донага и, взяв зеркало, подаренное ей черным колдуном, внимательно осмотрела себя с ног до головы... Белый Бурхан ее не обманул - никаких изменений на теле не было, если не считать знака Идама на левом плече, поставленного Ыныбасом в ту первую супружескую ночь, когда он сказал ей, что увезет ее к бурханам, которым нужна женщина. Такая, как она - молодая, красивая и здоровая... Чейне рассеянно отложила зеркало в сторону: - Какая была, такая и осталась... Но откуда тогда у нее ощущение, что ее прежнего тела нет, что оно заменено чужим? Она даже не чувствует боли, когда щиплет себя! - Когда же я расплела свои косы? И эти украшения ей совсем незнакомы! И где ее чегедек? Догадка шевельнулась в голове и тут же угасла, оставив на душе рубец, похожий на тот, что вспухает после удара плетью по голому телу... Нет-нет, этого не могло быть!.. Она бы почувствовала чужого мужчину сразу! К ней приходил, с ней все это время был только он, только Ыныбас!.. Чейне сорвала простыню с постели, скомкала ее, бросила в дальний угол. Постояла, нагнулась было за зеркалом, но передумала. Подняла шелковые одежды с пола, медленно и лениво надела. Ыныбас... Только Ыныбас может ответить на ее страшный вопрос! Глава седьмая НЕСОСТОЯВШИЙСЯ ТРИУМФ Возвращение хана Ойрота было тоскливым. Через перевал и до Каракола его проводили воины Хертека, передали с рук на руки другим воинам. Получилось, что до самого Храма Идама он шел как арестованный. Никто не задавал ему никаких вопросов и не отвечал на его. В пещере его опять заперли в знакомой уже нише, предупредив, что Белый Бурхан будет говорить с ним сам. В этих словах таилась какая-то угроза для Техтиека. Он понимал, что главное он уже сделал, дальнейшая его судьба неопределенна и, вполне возможно, трагична. Никакой вины за собой он не чувствовал и нового отношения к себе не понимал. Заповеди Неба он не перепутал, а только сократил их; разговаривая второй раз с пророком, живущим в долине, дополнил некоторые из заповедей новыми соображениями, смягчив их безоговорочность; к замечаниям Хертека отнесся равнодушно, даже пренебрежительно только потому, что страж бурханов - не бур-хан и церемониться с ним не было нужды... Но предчувствие беды, нависшей над головой, редко обманывало Техтиека, не обмануло оно его и на этот раз. Белый Бурхан пришел в его нишу вместе с мудрецом Бабыем, законодателем Шамбалы и автором Заповедей Неба. Они сели по обе стороны от Хертека на его лежанку, сухо приказав опустить камень, закрывающий вход в нишу: - Наш разговор с тобой, хан Ойрот, не для чужих ушей. Техтиек распутал узел веревок, и камень, расписанный все теми же неистребимыми фигурами лучников, бегущих в ужасе животных и знаками скрещенных молний в ободах сансар, с глухим стуком лег на свое место. - Что случилось, хан Ойрот? - спросил Белый Бурхан тихо. - Почему ты исказил все заповеди? Почему ты не подчинился Хертеку и поторопился появиться перед девчонкой, не дав воинам взорвать бочки с порохом. К нему был примешан медный порошок, и в небо взвилось бы зеленое и красное пламя! Почему ты не встал точно в центре круга и потому резонаторы не смогли усилить твой голос, сделав его громоподобным?.. - Куулар Сарыг-Оол опустил брови на глаза, и тотчас его голос изменился - стал высоким, звенящим, раскаленным до белизны. - Ты пришел к Чугул, как простой смертный мужчина к обычной женщине, и наговорил ей своим слабым голосом всякой чепухи!.. И все это ты прикрыл грозным именем хана Ойрота, отца народов!.. Техтиек резко встал: - Прошу на меня не орать! Плохо или хорошо, я свое дело сделал! И если я оказался плохим лицедеем, то мне и не нужна эта выдуманная слава! У меня хватало своей! - Техтиек расстегнул пояс с мечом, бросил его на ложе. - Я ухожу. Вы все мне надоели и опротивели!.. Лучше болтаться на виселице Техтиеком, чем гнить в этой норе ханом Ойротом! Куулар Сарыг-оол и Бабый переглянулись. Они не узнавали Техтиека, еще вчера покорного. Неужели появление перед людьми, которые признали в нем хана Ойрота, их молва сделавшая это имя крылатым, так изменили его? Белый Бурхан взял пояс, брошенный Техтиеком на свое ложе, протянул его владельцу: - Оружием, хан Ойрот, не швыряются. Тем более мечом, которое тебе вручено самим Небом! - Хватит меня учить, Белый Бурхан! Наши имена стоят рядом! - Они могли встать рядом! - Куулар Сарыг-оол тоже встал. - Твое появление должно было быть громоподобным! В огнях, в грохоте! Это было необходимо, хотя бы для того, чтобы долина Теренг содрогнулась от ужаса, а эта девчонка умерла на месте от страха! Твой голос должен был звучать рокочущим водопадом, а не писком комара!.. Техтиек криво усмехнулся: - Перепугав людей, я превратился бы во второго Эрлика! И мне некому было бы читать заповеди Неба!.. Все эти ваши громы и молнии хороши, когда в долине тысячи людей, а не одна сопливая девчонка, набирающая в тажуур воду из ручья, падающего со скалы Орктой... Во всем нужна мера, Белый Бурхан! Куулар Сарыг-оол и Бабый снова переглянулись. - Белый Бурхан прав, Техтиек,-сказал озабоченно мудрец Бабый.-Вы явились в долину Терен-Кообы не ханом Ойротом, а разбойником Техтиеком... И не за девчонку вы боялись, а сами за себя! Это правда, что на высоте у вас иногда кружится голова? - Да, на большой высоте мне бывает нехорошо... - И от грохота взрывов и блеска огней вы могли бы просто свалиться со скалы Орктой в пропасть? - От неожиданности - да. Мог бы не удержать коня... - Почему же вы не воспользовались напитком, который специально для вас приготовил Белый Бурхан? - Я не пью ничего, кроме воды, молока, чая. - Это было необходимо для дела, хан Ойрот, и ваши капризы и вкусы здесь ни при чем!-Бабый вопросительно взглянул на Белого Бурхана. - Почему вы не встали,) точно в центре черного круга, что помешало открыться резонаторным плитам? Вы не видели его? - Я подумал, что это жертвенник для арчина. - Для чего? - переспросил Бабый. - Какой жертвенник? - Во время молений верхним богам алтайцы всегда зажигают можжевельник, вереск-арчин... Белый Бурхан и бурхан-мудрец переглянулись в третий раз. Итог был неутешителен и вина в этом самого Техтиека-хана Ойрота-была наименьшей. По первоначальному замыслу Куулара Сарыг-оола, хан Ойрот должен был явиться народу в грохоте громов и столбах огня, чтобы не только поразить девчонку, но и отнять у нее на время разум. Звуки и огни должны были выгнать из аилов женщин и детей, вернуть с пастбищ мужчин. И - никаких вежливых и спокойных слов! Только приказ Неба: - Я-великий хан Ойрот! Я пришел к вам, люди, с неба! Слушайте меня завтра! Но я не буду говорить с вами, погрязшими в грехах и заботах, как черви, копошащиеся в навозе! Я буду говорить только с непорочной дочерью Чета Чалпана, избранного Небом, вашим и моим пророком! Приведите ее ко мне в белых одеждах! Это было втолковано Техтиеку самим Белым Бурханом со всеми подробностями и во всех деталях: - Твой приказ должен прозвучать громоподобно, слышимый на много верст! Огни должны быть видны даже при свете солнца! А что получилось? Кто-то предупредил девчонку, и она с самого утра торчала у родника, мужчины все разъехались, а женщины толклись у очагов; Техтиек приехал поздно и отказался от возбуждающего напитка; у воинов Хертека вдруг отсырели запальные шнуры и не поднялись резонаторы... Такое впечатление, что все это было кем-то специально подстроено... А ведь хан Ойрот - легенда, которая должна была ожить на глазах у всех! - Ничего не поделаешь, лхрамба,-сказал Куулар Сарыг-оол, когда они покинули нишу Техтиека и вошли в келью мудреца, - кое-что и мы с тобой сделали неправильно... - Я думаю, Белый Бурхан, исправлять ничего не надо... Техтиек все испортил, и только появление самого бога может повернуть умы людей к Заповедям Неба! - Заповеди Неба тоже надо исправить. По докладам ярлыкчи, люди их не принимают! Они устарели или совершенно непригодны для Алтая... Мы ехали к неиспорченным детям природы, а встретили людей, изуродованных русскими! - Все девять заповедей утверждены таши-ламой! - Боги тоже ошибаются, лхрамба... - Но и русские не всегда едут на телеге... Ыныбас сообщил сегодня, что уже и в столице Российской империи известно о появлении в горах хана Ойрота и Белого Бурхана, который всеми церковными и светскими властями аттестуется авантюристом... Странно: Белого Бурхана считают присланным из Тибета, а хана Ойрота - своим собственным сорвиголовой в виде Техтиека... Как только Белый Бурхан и Бабый ушли, Техтиек завалился на лежанку, заломив пальцы сцепленных рук на затылке. Тревоги больше не было - он сказал им все, что хотел сказать... Незаметно он уснул и спал, кажется, долго. Проснувшись, он долго лежал с открытыми глазами и не мог понять, кто зажег факелы на его стенах. Потом сообразил, что они горели и тогда, когда он говорил с бур-ханами, и когда упал на это твердое ложе, чтобы отдохнуть от непонятно откуда взявшейся усталости, похожей на апатию, но с оттенком все той же легкой обиды, оставшейся в нем даже после долгого сна... Техтиек нехотя поднялся с лежанки, прошел, пригнувшись под запорной плитой, в зал. Вход был открыт, на камнях сидели вооруженные Люди, позевывая и тараща глаза в усыпанное звездами небо. Он остановился у каменного косяка, притаился, но Воины молчали. Техтиек уже собрался вернуться обратно, когда один из них сказал с досадой: - И чего нас так долго не меняют? Спать хочется - сил нет! - Сменят, потерпи. Еще только полночь. - Я устал терпеть! Скорее бы хан Ойрот начинал свою войну с русскими... И как это бурханы в этой дыре живут? Ни женщин, ни араки, ни комуза... - Одна женщина здесь есть, но не для тебя. - Да уж! Такую и за отару овец не купишь!.. Всем хороша, только ходит, будто спит, хотя глаза открыты и разговаривает. Ненормальная она, что ли? - Она заколдована, Камылды. - Как - заколдована? Чего ты мелешь? - А так. Главный-то бурхан - колдун... - Тише ты! Доболтаешься... - А что? Своими глазами видел, какие он штуки с огнем выделывает! Будто с котенком играет с ним. - Это он так молится своему небу. - А огонь здесь при чем? - А молнии откуда падают? С неба!.. А он - бог! Кому же ему еще молиться, как не небесному огню? - Да, он к каму не побежит... Разговор угас, не дав Техтиеку ничего интересного. Разве что тайна заколдованной Чейне, жены Ыныбаса... Для чего Белому Бурхану заколдованная женщина? После ухода Куулара Сарыг-оола лхрамба Бабый долго сидел неподвижно, стиснув голову руками. То, что придумал Белый Бурхан, ему не очень нравилось, хотя, может быть, и было каким-то выходом из создавшегося положения. Но он не прав в главном, а спорить, доказывать обратное, бесполезно... Моральное завоевание любой страны требует предельной близости к обычаям и вековечным порядкам народа, которые правят бытом и становятся нерушимыми законами, царствуют над мыслями, желаниями, чувствами мужчин и женщин, детей и стариков. Они, как река, которую нельзя остановить, тем более, повернуть вспять, встав в нее чужим сапогом... Алтай казался диким и слабым оттуда, из Тибета! И думалось всеми мудрецами, что с Алтаем будет легко и просто: Тибет вернет ему его старых богов и легенду о хане Ойроте. О религии не заботились особенно - шаманизм не так уж далек от тантризма, а тантризм лежит в основе ламаизма! К тому же, ритуалы молений у всех древних религий схожи между собой, все они поклонялись огню, небу, солнцу, луне, стихиям1. И на магические обряды камланий легко и просто лягут чуть усложненные тантрические обряды ламаизма. Жизненный уклад народа нельзя ломать, его можно только видоизменять и приспосабливать к новым требованиям. И делать это не молниеносно, не в один день, а - долго и терпеливо. Куулар Сарыг-оол этого не признает! Он нетерпелив, а тот, кто нетерпелив, всегда будет знать только поражение... Пророк, говорящий народу ложные или чуждые ему истины, никому не нужен. Его ничто не спасет - ни внушительная внешность, ни громкий голос, ни чудеса, которые он может показать людям. Его просто выкинут на обочину тропы, если и не решатся тут же, на месте, затоптать ногами... Техтиек не виноват. Он все сделал правильно. Но кто-то ведь виноват в этом неудачном начале великой битвы за Шамбалу! Три раза ударил колокольчик над головой Бабыя. Тот нехотя встал, поднял запорный камень и, как только Куулар Сарыг-оол вошел, снова опустил его на место. - Вы говорили с Техтиеком, лхрамба? - Да. И он подтвердил кое-какие мои сомнения. - Какие же? - Ламаизм Тибета не нужен Алтаю, как и христианство Русской церкви. А вот тантризм Бонпо они примут. Не весь, конечно. Но основные догматы Бонпо не противоречат местному шаманизму, а только усложняют и углубляют его2. Хотя... По губам Куулара Сарыг-оола скользнула усмешка и тут же погасла, не оставив никаких следов. - Отказаться от идеи Шамбалы нам никто не позволит! - А от нее и не надо отказываться. Но Законы Неба надо переписать заново, они отвергнуты Алтаем почти все! - Вопрос о законах решен еще в Лхасе, лхрамба. - В том-то и дело, что в Лхасе... Только теперь Куулар Сарыг-оол прошел к столу, заваленному бумагами, и опустился на грубо сколоченную скамью. Бабый молча протянул ему листок, исписанный с обеих сторон. Белый Бурхан прочел первые три из сорока пунктов, кивнул: - Решены.-Потом прочел следующие пять, поморщился:-Решим завтра!-остановился на девятом: "Разгром православной миссии и ликвидация церквей", вздохнул:-Пока не по зубам! Это мы оставим хану Ойроту... - "Белый Бурхан объявляет все религии ложными и потому никаких молений, кроме молений ему, не разрешает. Виновные будут подвергнуты проклятию неба и превращены в животных, бродящих по лесам и пожирающих друг друга..." Не слишком ли круто, лхрамба? Да еще с угрозами, которые мы все равно не сможем выполнить! Бабый вздохнул: - Это было предложено самим таши-ламой... Все религии, как вам известно, категоричны. Не могу же я написать: молитесь, кому хотите, но знайте - лестницу, что ведет на Небо, держит в своих кладовых, полных сокровищ, только Белый Бурхан?.. Это будет нелепо по существу и удивит не только попов и камов, но и всех, у кого есть хотя бы крошечные мозги!.. Куулар Сарыг-оол рассмеялся: - Вот и надо их выбить нашей парадоксальностью! Нам не нужны люди с мозгами, нам нужны только исполнители воли неба, целые армии фанатиков-ярлыкчи!.. Мы спасем все девять заветов и доброе имя самого хана Ойрота только неожиданными поворотами мысли, удлинив каждую из девяти заповедей бесконечной цепью оговорок, позволяющих нарушать любую из них, не нарушая ни одной! Бабый недоуменно уставился на Куулара Сарыг-оола: - Но тогда из девяти Заповедей Неба категоричной не останется ни одна! - Одну мы все-таки оставим: Белый Бурхан пришел на Алтай навсегда и никаких других поклонений чуждым ему богам не потерпит! И таши-лама будет не в обиде, и ваша любовь к категоричности останется нетронутой... Что же касается остальных, то их надо переписать, убрав какую бы то ни было категоричность вообще! Скажем, так: "Мы, скотоводы и пастухи, - мирный народ. И мы готовы закопать наше оружие, стреляющее огнем, и затупить оружие, наносящее тяжелые раны, если тот, кто живет с нами, как брат и друг, сделает то же самое... Долой оружие-символ несправедливости!" Бабый растерянно кивнул: - Да, это примут... - Вот и действуйте, лхрамба. Чочуш шел в свою нишу, когда Чейне подняла камень, впуская к себе Ыныбаса. Что-то в виде легкой зависти коснулось сердца и тут же ушло, сменившись острой жалостью к этим обманутым людям. Один из них был ослеплен грандиозностью замыслов дугпы Мунхийна и потому преданно служил ему, не жалея себя, а его любимая женщина, жена, одурманенная зельем черного колдуна, верила, что каждый мужчина, входивший к ней, был ее Ыныбас... И хотя они оба обмануты по-разному, суть одна: вместо реального мира они жили в выдуманном, несуществующем на самом деле! Но ведь когда-то они оба прозреют и все поймут! Чочуш вернулся на камень у входа, обжитый ночными воинами охраны, прислонился спиной к шершавой стене скалы, уходящей круто вверх. Гасло солнце, закатываясь за далекие горы, отмерив в его неудавшейся жизни еще один день... Слева послышались шаги. Это Техтиек. Он один ходил по пещере, переделанной в Храм Идама, как хозяин, уверенный в том, что скоро случайные гости съедут, и ему пора будет браться за уборку. Да, Техтиек единственный, кого дугпа Мунхийн не обманул посулами, а просто заставил служить себе, поставив на колени и взяв страшную клятву на верность. - Чочуш? Ты почему здесь один? - Не могу спать в пещере. Душно. Техтиек обошел бурхана, сел рядом. - Тебе хорошо, у тебя есть дело. А зачем меня Белый Бурхан держит здесь? Если я ему не нужен, пусть отпустит. Чочуш невесело рассмеялся: - Ты плохо знаешь дугпу Мунхийна! Он никого зря возле себя не держит! Когда я или ты будем ему не нужны, он сделает из наших голов габалы! Это чаши для масла и вина, их ставят на почетное место в храмах и монастырях, рядом с бурханами... Их оправляют в золото, серебро, украшают драгоценными камнями... У дугпы Мунхийна сейчас нет ни одного габала, хотя есть Храм Идама. Рано или поздно на алтарь Агни Йоги потребуются священные чаши. И наши с тобой головы, Техтиек, хорошо для них подойдут - мы и знатные и великие... Техтиек побледнел, наклонился к Чочушу, спросил шепотом: - Ты шутишь, бурхан? - Я не шучу... Губы Чочуша были растянуты в широкой улыбке, а глаза полны слез. Глава восьмая ОБРЯД ОЧИЩЕНИЯ Выслушав советы и наставления иерея, Винтяй собрал свою худосочную дружину, посадил на коней, вооружил, чем смог, повел в горы, твердо решив крушить по пути встречных и поперечных, кто послабее и сдачи не даст. Но, к его немалому удивлению, все горные тропы и дороги оказались так забитыми верховыми, что ни о какой разбойной потехе и разговора быть не могло. Пришлось даже самим искать потаенные тропы, чтобы сберечь не только коней и оружие, но и собственные шкуры. Да только разве спрячешься от людей? Нет-нет, да и кольнут вслед злым взглядом: - Хан Ойрот приказал закопать оружие, а вы? - Уж не с ханом ли Ойротом собрались воевать, орусы? - Нельзя с оружием-то в святую долину ехать! Винтяй отмалчивался или только щурился, глядя в глаза каждому презрительно и насмешливо. Иногда отмахивался: - Не нужен нам ваш Ойрот-Бурхан! На охоту едем в горы! Но оружие, в конце концов, приказал припрятать до случая, не держать его на виду пока. У Сургаша стали попадаться группы русских кержаков с дубинами. С ними обменивались ухмылками, иной раз перебрасывались словами: - На охоту, мужики? - На ее! За двоеногими, хе-хе!.. - А вдруг и у них ружья? - Попадаются. Да токмо таких-то вояк мы видали!. - Не скажи! Среди них тоже отменные стрелки попадаются! Белку в глаз одной дробиной бьют! - Ниче! До сурьезной драчки дойдет, наш верх все едино будет! В это, последнее, Винтяй верил плохо. Уж слишком много людей орды шло в долину, ставшую священной, послушать хана Ойрота, а если повезет, то и самого Белого Бурхана увидеть!.. Сунься к ним, озверелым!.. Конями затопчут запросто, нагайками посекут, топорами порубят... - Мало наших,-покачал головой ктитор Василий, увязавшийся с ними на легкий разбой,-может, возвернемся, православные? Куды нам воевать с энтакой оравой, господи прости! - Возвернуться никогда не поздно! - отмахивался Винтяй свободной рукой от каждого слова. - Поглядим, что да как-от... Вдруг в той долине уже стражников видимо-невидимо? Да и солдатов из Бийска-города могли нагнать-от... - Эт так! - охотно согласился ктитор. - Не дадут власти люд православный ворогам в обиду! Винтяй приосанился: вовремя он веру поменял! Сам император за его спиной теперь стоит!.. Говорил братьям-дуракам, не послушались вовремя... Вот и трясут теперь портами от страху! - А сторожиться все едино надо! - подбил итог своим мыслям ктитор. - Пока то да се - кишки из нас орда просто-запросто повыпустит!.. Добравшись до истоков Чарыша, Винтяй повел свой крошечный отряд прямо на восток, через горную гряду, чтобы сразу врубиться в центр долины и, если пофартит, уйти через Ян-Озекский перевал. Неожиданно он наткнулся на братьев, расположившихся на обед в двух шагах от тропы. Хотел удивиться, не успел - братья схватились за новенькие винтовки: - Стой, щепотники! Счас мы с вас дурь выбивать зачнем! - Очумели, никак? Своих бить? - Ниче, - ухмыльнулся Феофил, - тут свидетелев и полицейских нету! Спустим с обрывчика - и все: орда порешила православцев! Винтяй отступил: - Ты, того... Шути шутки-от! - Какие уж тута шутки?-рассмеялся и Серапион.- Не братья мы теперич с тобой - волки! Ограбил нас, не сморгнул глазом, а мы что, совсем уже дураки? Феофил взвел курки: - Ступай своей дорогой! Не вводи во грех! Винтяй вздохнул. Пока Феофил жив - не будет у него мира с братьями! Да и Серапион - хорош, молчун проклятый... Заговорил! - Пошли, Василий. Чего имя сопли утирать? Цыцошные покед... И он повернул свой отрядик на другую тропу. Долина открылась неожиданно и показалась неестественно большой и глубокой чашей. И вся она кишела, как огромный муравейник. - Батюшки-светы! - охнул ктитор. - Сколько их тут1 - Да, не разгуляешься-от... Назад придется на тропу выходить, в секрет садиться... А потом и на Кырлык идти. - А на тропе той что? - Ежли в секрете будем, то на той тропе мы, Василий, хозяева! - На воровское дело, купец, - нахмурился ктитор, - я не ходок. - А я тебя на него и не засылаю-от... Винтяю стало не по себе. Все, что только думалось, теперь произнеслось вслух. И этот поповский прислужник сразу же задрыгал ножками, делая вид, что в горы оружьем он поехал про кедровый орех разузнать в сосновых да лиственничных лесах!.. Ничего, подвернулось бы дело стоящее, а там поглядим... Солнце стояло еще высоко, и времени было достаточно, чтобы выбрать подходящее место и найти пути для отступления... Ко всему надо быть наготове! Винтяй плутал по тропкам долго, опускаясь все ниже. Ктитор опять не выдержал: - На постой, никак, готовишь нас, купец? - Вы - не кони и не овцы, чего вас готовить, мордами к копне ставить? - попробовал отшутиться Винтяй. - А в тиши да в холодке чего не посидеть? Но Василий стоял на своем: - В долину надо ехать! Там и поглядим, что да как... - Я не глядеть на орду приехал, - не выдержал Винтяй,-а бить ее смертным боем, не считая! - Так оне жа не лезут пока к нам! - Когда полезут-от всем скопом - поздно будет... Еще вчера Винтяй был понятен Василию и казался простым уцепистым мужиком, уважающим церковь и причт, просящим у господа только управы на отца-двуперстца, щедро жертвующим на алтарь, за что и выбрал его иерей защитником и воителем за дело христово, а у него, у варнака, совсем что-то не то в голове завелось! - Тут и станем засадой, - услышал он голос Винтяя и послушно развернул коня, чтобы не отстать от купца л его работников - угрюмых, ко всему на белом свете равнодушных мужиков. Березняк, густые заросли кустов, мелкие тропки, разбегающиеся во все стороны от главной тропы... Хорошее место, глаз у Винтяя есть! - Шалаш рубить будем? - глухо поинтересовался ктитор и потянулся за топором, заткнутым за пояс. - Зачем он нам! - Винтяй снял двухстволку с плеча, переломил ее, вогнал в зарядник два патрона с красными жакановыми головками, крутнул головой. - С таким припасом только на ведмедя и ходить!.. А в твоем бердане, Василий, бекасиная дробь, поди? - Пули. Свои. В бане вечор лил. - Эт ладно! Устоим. Винтяй отозвал работников в сторону и долго что-то втолковывал им, пока не дождался кивков согласия. Потом махнул Луке направо, а Нефеду налево. Вернулся, сел у комля березы, прикрыв глаза... Привал, значит. Ну что же. Можно и подкрепиться, грех не велик, что не на скатерти холщовой, а на собственных штанах!.. Василий отломил горбушку, круто посолил ее, понес ко рту. Скосил глаза на купца Лапердина. Тот сидел за ближним кустом, и на губах его играла легкая усмешка. А Феофил с братьями шли в это время к Кырлыку, откуда надеялись пробраться к перевалу, где и пожива была бы погуще и откуда уйти попроще, чем через солонцы и листвянники в сухую степь и безлесные горы. К Кырлыку подходили осторожно, но он оказался обычным алтайским стойбищем, к тому же почти пустым: чумазые ребятишки, подслеповатые старухи, обезноженные старики... Федор попытался было поговорить с ними, но его познаний в языке хватило только на то, чтобы узнать - мужчины, парни, девушки и женщины ушли в долину Теренг слушать Белого Бурхана, за которым уехал три дня назад хан Ойрот. Узнав об этом, Феофил скривился, как от зубной боли: - Не врут, выходит, про своего нового бога? - Выходит, не врут, - как эхо отозвался Серапион, - можа и нам, тово, послушать того Бурхана хучь вполовину уха? - А ты выучился их говору, пока до Кырлыка шел? - съехидничал Феофил. Все ниже клонилось солнце, и потому бесконечнее казался путь. Карабкаясь по камням все выше в небо, люди и кони вымотались, всем хотелось пить. И хотя вода была рядом, внизу, у них под ногами, добираться до нее надо было по козьей тропе. А Феофил торопился к перевалу, чтобы сесть в засаду до того, как в горы придет ночь. - Распустили пузы у домашнего самовара! - ворчал он, облизывая высохшие губы. - Теперич и терпежу не достает? Терпежу и ему не доставало, но не будешь же останавливаться на голых и раскаленных солнцем камнях? Серапион давно отбился от Феофила и шел теперь рядом с Яшкой, напряженно думая, как укоротить брата, который с каждым днем становился зверее и занозистее Винтяя, проклятого отцом. На горном плато Феофил позволил, наконец, всем передохнуть. И только здесь они решились посмотреть туда, вниз. Вид долины их изумил: люди, кони, костры... И когда только они успели сюда понаехать? - Делы-ы... - протянул Серапион растерянно. - Да где жа нам с имя воевать-то?! Удрать бы суметь только... Феофил на этот раз не отозвался. Увиденной внизу картиной он был поражен не меньше младших братьев. "Пустое мы, кажись, затеяли, - поползли злые мысли. - Да оне нас, как вшей... И пикнуть не поспеем!" Но отступать было уже поздно: из-за ближней скалы вышли воины в меховых куртках с широкими поясами и направились к ним, держа наперевес боевые винтовки. На концах винтовочных стволов холодно поблескивали плоские штыки... Феофил выронил плеть и первым поднял руки. Неподалеку грохнул выстрел, влепив в ствол дерева, мимо которого проезжал Дельмек, горячую свинцовую звезду. Он взглянул в сторону, откуда раздался выстрел, увидел, как из-за соседнего березового комля в него целился бородатый человек, пытаясь взять на мушку, не прищурив левого голубого глаза. Удивившись неумелости стрелка, Дельмек потянулся рукой к ружейному ремню, но кто-то из едущих сзади опередил его, и бородач, выронив ружье, опрокинулся на спину. - Не палите, православные!-завопил кто-то в кустах. - Они тож с ружьями! Дельмек спешился, подошел к убитому и сразу узнал его: Винтяй Лапердин. Пуля попала ему в тот самый глаз, который он побоялся прищурить, когда целился. "Потому и не попал в меня с трех шагов! - подумал Дельмек, поднимая с травы хорошую двустволку убитого. - Разве можно попасть, когда неправильно целишься?" Переломив ружье, он поймал краем глаза золотое донышко второго жакановского патрона, по которому так и не успел ударить боек курка. Разрядив ружье в воздух, Дельмек предложил: - Выходи кто есть! Убивать никого не будем. Ему никто не ответил. Дельмек шагнул в кусты, едва не споткнувшись о лежащего человека. Шевельнув его носком сапога, Дельмек вздохнул, будто нашел не то, что иска ч: - Вставай. Я не медведь, меня не обманешь, если притворишься мертвым! Мертвым я и сам могу тебя сделать. Человек шевельнулся, сел, испуганно перекрестился: - Ктитор я! На охоту был зван купцом, не на разбой! Кабы знатье, ни в жисть бы, тово! Что я, нехристь поганая? Дельмек усмехнулся. Можно легко представить, как бы они, эти охотники, загалдели, упади на тропу с простреленной башкой не их главарь и заводила, а кто-нибудь из безоружных путников, идущих в долину Теренг, чтобы только послушать Белого Бурхана и узнать у него, как жить правильно и справедливо! Волчьей стаей бы бросились за нежданной и негаданной добычей, если бы даже кроме старой драной шубы ничего и не нашли у своей жертвы! - Кто еще был с вами? - Два работника купца. - А братья Винтяя где? - Должно, ушли на Кырлык... "Не успели мы!-Дельмек огорченно мотнул головой. - Если их не остановить, много беды будет!.." Серапион с грустью подсчитывал потери. А все Феофил! Чуть ли не с голыми руками бросился на штыки, хотя первым и поднял руки. Парни же оказались серьезными воинами: кого тут же, на плато, прикололи штыками, кого выстрелами сбросили вниз, остальных повязали, допросили со всей строгостью и - по двое в разные стороны... Кого к перевалу увели, кого вниз - к Кырлыку отправили, а их вот-по обходной тропе к Ябогану... Зачем? А кто их поймет, каменных молчунов? Может, в подходящую пропасть спустят, может, к дороге какой выведут; может, сейчас, через шаг, по пуле в затылок... Федор непрерывно скулил, обвиняя старших братьев и отца в затеянной ими кровавой игре, за которую одни уже поплатились, а другие вот-вот поплатятся! - Да не скули ты! - не выдержал Серапион. - Без твоего скулежу тошно! Этих не разжалобишь! - Ага, тошно! А где ваши недавние хиханьки да хаханьки? Перебьем ту орду, как вошей передавим!.. Выкусили? Пропадай, вота, из-за вас, дурней!.. - Не шел бы с нами! Кто тебя за ноздри тянул? - Попробуй, не пойди я или Яшка! Живьем сожрали бы потом! За их спинами клацнули затворы винтовок, и братья замолчали. Все круче тропа, уходящая вниз. Слева - скалы, справа - пропасть. Выбирать не из чего - можешь сейчас бросаться туда, вниз, башкой на камни, а можешь и подождать, когда тебе влепят пулю в спину... Одно ясно: жи-выми их теперь не выпустят и законным властям не передадут. У этих калмыков теперь своя власть встала, где к каждому слову бурхан лепится! Серапион заскользил на камнях, остановился. Дальше шла сплошная осыпь, она просто скатит в реку, из которой со связанными руками не выплывешь, если даже и не разобьешься. Остановился и Федор, снова захныкал: - Кончали бы здесь! Чего душу рвут? А Серапиона беспокоили только связанные руки. Погибель придет - крестным знамением осенить себя не сможешь, так и помрешь собакой, не знающей господа!.. Затворы уже не клацали за спиной. Значит, целятся; значит, скоро будут и долгожданные пули... Но текло время, а выстрелов не было. Ждут, что братья сами покатятся в реку на корм рыбам? - Стреляйте, нехристи! Чего тянете? - не выдержал Серапион.-Господь нас и таких примет, великомучеников?.. Ответа не было. Ни пулей, ни словом. Серапион медленно вывернул голову - тропа позади их была пуста. Попугали, поклацали затворами и ушли... Ушли! - Бросили нас! Однех оставили, братка! Бешеная надежда на чудесное спасенье вспыхнула в глазах Федора, опалив его с ног до головы. Он стремительно обернулся, но камень, в который упиралась нога, сорвался, уронив его на спину. Федор медленно пополз, а потом все быстрее и быстрее заскользил вниз, к реке. -Держись!-в голосе Серапиона был ужас.-Хоть зубами за куст, а держись, братка! Уйдем от их, только держись!.. Но кусты могли быть только в самом низу, на границе обрыва. И все-таки Федор сопротивлялся, подгибал ноги, пытался развернуться боком, перевернуться на живот. Но крупные камни уже ушли в реку, а сыпучая мелочь не давала никакой опоры. Серапион взвыл по-волчьи и начал торопливо подниматься вверх, на твердую часть тропы, боясь сорваться следом за младшим братом, хотя теперь ему ничто не угрожало. Он уже не видел Федора - только бесконечная каменная лавина текла вниз, где лениво дремали под солнцем кедры, чудом уцепившиеся корнями в полуразрушенную скалу, а сквозь их темные ветви тускло поблескивала узкая, как вязальная спица, искра реки... - Прости его, господи!-зарыдал в голос Серапион, прислонившись к горячей серой скале, уходящей прямо вверх в бездонное синее небо. - Нет на нем, на сердешном, крови, и нет на нем, на горемышном вины! Но никто не слышал и не мог услышать его заклинаний. Глава девятая РОЖДЕНИЕ ЧУДА Людей в долине было уже много. Они сидели группами у костров; бесцельно слонялись по долине, ища знакомых и просто собеседников; отирались у скал и воды, падающей сверху, не сводя завороженных взоров со скального козырька, где счастливчикам еще совсем недавно повезло увидеть самого хана Ойрота и услышать его голос. Теперь они надеялись одними из первых увидеть и услышать своего нового бога - Ак-Бурхана... Яшканчи дома не оказалось. В юрте были только его жена с младшим сынишкой. Дельмек спросил у Адымаш об Адучи и услышал, что старик умер следом за старшим сыном Яшканчи Шонкором. Дельмек скорбно поник головой, присел у огня. Адымаш протянула ему пиалу с чаем, но он ее даже не заметил. Присмотревшись к гостю, Адымаш жестом подозвала к себе Кайонока, что-то шепотом спросила у него. - Да, мама, - ответил тот, - я помню этого дядю лекаря. Он лечил нашего Шонкора, и тот умер. У Адымаш вспыхнули щеки - вернулась старая боль, с новой силой ударив прямо в сердце. - Уходи, лекарь! - сказала она с горечью.-Тебе нет места у моего очага... Друзья Учура не могут быть друзьями Яшканчи... Дельмек послушно поднялся и молча покинул юрту. Прошлое вернулось, чтобы мстить ему, и теперь будет мстить, пока ходят по земле ноги Учура. Тропы алтайцев пересекаются так часто, что два человека не могут не встретиться, если даже один из них живет на востоке, а другой на западе! Уехать из долины и дежурить на тропах? Но у него приказ бурхана найти Яшканчи! И он обязан выполнить этот приказ, какой бы горькой и оскорбительной ни была его встреча с самим Яшканчи. И Дельмек решил ждать пастуха, присаживаясь гостем у чужих костров и вслушиваясь в чужие разговоры, иногда поддакивая, порой давая советы, а то и рассказывая грустные или веселые истории из своей жизни... Его, как и парней, приехавших с ним, везде принимали охотно и угощали тем, что имели сами. Но чаще всего имели не больше, чем сам Дельмек, а то и меньше. У него еще оставались нетронутыми деньги доктора, а эти люди, проевшие на второй день все, что оторвали дома от голодных ртов, пробивались теперь чем придется... К вечеру этого дня Яшканчи не появился возле юрты, и Дельмек решил, что настало время и ему с парнями зажигать свой костер. Но там, где горит костер, должны быть еда и питье! Подумав, Дельмек отправился к аилу Чегата, где соседи по огню добывали за деньги не только талкан, соль, но даже мясо и чегень... Хозяин аила встретил гостя у порога, охотно отозвался на приветствие, а узнав сеок и имя Дельмека, расплылся в улыбке: - Как же! Мы почти родственники!.. Проходи к огню, гость! Рассказывай, какие новости, зачем приехал... - Я ищу Яшканчи. - О! Яшканчи сейчас большой человек, друг самих бурханов! Он даже свой скот передал мне, самому некогда пасти... Такой оборот не очень удивил Дельмека. Но он приехал не за тем, чтобы восторгаться стремительным взлетом пастуха к самому небу: - Со мной люди, Чегат. Они голодны. У меня есть деньги. Поможешь мне? Нахмурившийся было Чегат расплылся в улыбке: - Когда у алтайца есть деньги, он - бай! Что тебе надо, Дельмек? Араку, мясо, чегень, табак? - Все мне надо... У меня десять человек. Дельмек достал бумажные деньги, но их вид смутил Чегата: - Прости меня, Дельмек, но бумажки - сейчас не деньги. Бурханы выпустили свои деньги и отменили русские... Вот если у тебя есть золото или серебро - другое дело! Дельмек достал последнюю золотую монету и вдавил ее в ладонь Чегата: - Это все, что у меня есть. Может, империала хватит на три овцы? Чегат молча кивнул, спрятал монету и позвал Дельмека с собой, виновато объяснив по дороге: - Приходится прятать скот... Людей много, все голодные... Сам понимаешь? До перевала Ян-Озек, куда его послал бурхан Чочуш встретить Дельмека, Яшканчи не доехал, перехваченной Хертеком. - Почему ты слушаешь команды Чочуша, если прикреплен к Пунцагу? Дельмек - не мальчишка, сам тебя найдет! Есть другое дело, поважнее, которое я и Пунцаг можем поручить далеко не всем. Я говорю о тюрьме1, которую надо сложить из камней к завтрашнему дню. - Тюрьма? - удивился пастух. - Зачем бурханам тюрьма? Кого они будут держать в ней? - Завтра в долине будет Белый Бурхан! И, если хоть один наш враг проникнет в долину с оружием... Нужна тюрьма, Яшканчи! Я могу дать тебе десять своих воинов. - В долине полно людей, - удивился Яшканчи, - неужели и тюрьму должны строить воины? - Никто не должен знать о тюрьме! Они отъехали еще немного, и Хертек остановился у бесформенной груды камней. Здесь же валялось несколько кузнечных молотов на длинных ручках, железных ломов и лопат, вывезенных со скалы Орктой, где закончилось сооружение жертвенника. - Здесь и надо строить. Взмахнув рукой, Хертек подозвал воинов и передал их Яшканчи. Отъезжая, усмехнулся: - Не пропадет твой Дельмек! Не потеряется. Среди воинов, оставленных Хертеком, оказалось немало мастеровитых парней. Да и бурхан Пунцаг, которому они помогали строить жертвенник, очевидно, чему-то их научил, хотя сам и был неважным строителем. Прислушиваясь к разговорам, Яшканчи понял, что Белый Бурхан остался недоволен их работой там, на скале Орктой, и прислал бурхана Жамца, который чеканил у тарбагатайских мастеров золотые идамы. Этого бурхана воины не любили, а о Пунцаге говорили с уважением: - И не подумаешь, что он бог! Простой, обходительный... К утру сооружение закончили. Вышло оно неказистым и походило скорее на временный загон для скота, чем на грозную тюрьму. Яшканчи хотел было сразу же уехать, но старший из воинов не позволил: - Дарга еще не принял нашу работу. Яшканчи сел на теплую сланцевую плиту, уставился на восток, где все ярче и жарче накалялось ночное небо. Вспомнился последний крепкий разговор с Чегатом о его дикой торговле чужим и своим скотом, на которую нищего пастуха толкнули возможность быстрого обогащения и непонятные события в горах, напугавшие его до смерти, а потом обрадовавшие до потери рассудка... Да, слаб человек! Да и один ли Чегат не устоял бы перед золотым и серебряным дождем, хлынувшим над долиной? Хертек приехал, когда уже встало солнце. Он был непривычно озабочен и, бегло осмотрев сооружение, отмахнулся от него: - На первое время сойдет, а потом подыщем что-нибудь в горах! Ты собирался домой, Яшканчи? подожди, поедем вместе... Он выстроил воинов, осмотрел их