пожилого неразговорчивого новгородца, по целым зимам пропадавшего в лесу. Митяй тоже запросился на охоту, но ему запретили даже и думать об этом. Обиженный мальчишка свернулся клубком у кормы и что-то недовольно ворчал себе под нос. Перед началом облавы Вихорь собрал десятников и стал отдавать распоряжения. Семь десятков должны были стоять на линии, куда пригонят дичь, и вовремя пустить в ход стрелы, копья и мечи. Остальным десяткам предназначалась роль загонщиков. Уйдя подальше от берега, они развернутся длинной цепью и двинутся к засаде, производя как можно больше шума и гама. Десяток Акима попал в загонщики. Молодые парни орали вовсю, когда угрюмый Аким подал знак начинать. От их пронзительного крика звенело в ушах. К этому крику присоединился басовитый рев взрослых мужчин. Некоторые загонщики громко свистели, другие били колотушками по стволам берез и дубов, иные ухали по-совиному, ревели по-медвежьи, хрюкали по-кабаньи. В лесу начался переполох. Первыми встревожились осторожные лисы. Их рыжие хвосты замелькали в чаще солнечными пятнами. Зайцы ошалело метались по полянам. Большерогий лось перестал объедать осину и бросился подальше от подозрительного шума. А шум следовал по пятам. Два могучих тура, сердито топтавшихся друг против друга, оставили враждебные намерения и потрусили к засаде. Чем дальше, тем больше становилось число беглецов. Забылся лесной закон, гласящий, что слабый должен избегать сильного, несущего гибель. Зайцы семенили рядом с волками, и серые разбойники не трогали их. Медведь и косуля, объединенные страхом, скакали бок о бок. И тут случилась большая неожиданность: откуда-то сбоку из кустов выскочил с победным воплем Митяй. Мальчишка был весь в поту, волосы прилипли к мокрому лбу, глаза горели возбуждением. -- А я вот он! -- приплясывая, орал Митяй. -- Вы меня не хотели взять, а я здесь! Все время сторонкой бежал! Пораженные Неждан и Зоря переглянулись с десятником. Аким беспомощно развел руками. Что можно было сделать? Хитрый мальчуган удачно выбрал момент, чтобы появиться. Отправить его обратно одного или даже с провожатым было опасно -- лес кишел обезумевшим зверьем. -- Становись в ряд! -- приказал Аким и грозно добавил: -- Вот доведу Ефрему про твое самовольство, ужо он тебе всыплет по мягкому месту! Митяй юркнул между Нежданом и Зорей. Лицо его сияло торжеством. В руках он держал лук, за спиной висел колчан со стрелами. Но стрелы у него оказались не на крупного зверя, а на птицу. Бесшабашному мальцу это было нипочем: в простоте душевной он полагал, что и такой стрелой положит самого крупного тура... Шум, грохот, посвист и уханье нарастали: цепь загонщиков сходилась, люди сближались и уже сосед видел соседа за ближайшими деревьями. Зоря и Неждан шли, оберегая нового товарища по охоте. Митяй, довольный успехом своей затеи, подпрыгивал, хохотал от восторга. Дело близилось к развязке. Живой вал катился туда, где застыли в ожидании самые смелые, сильные и выдержанные из охотников. Их дело было наиболее опасным. Чуть растеряешься, упустишь момент и погибнешь под копытами лося или на рогах освирепевшего тура. Но Вихорь умело выбрал стоявших в засаде. Они не дрогнули перед налетевшей бурей и выпустили в набегавших зверей тучу острых стрел. Но только малая часть лавины пала на землю. Остальные животные в страхе продолжали мчаться вперед. Охотники взялись за копья, мечи, кинжалы. Звериный рев и вой, крики загонщиков наполняли лес. И тут обезумевший от боли тур, получивший две стрелы в грудь, вдруг повернул обратно. Он мчался, свирепый и страшный, опустив голову с налитыми кровью глазами, и от топота его копыт тряслась земля. На пути тура оказался Митяй. Оцепеневший от страха мальчуган не смог сдвинуться с места. Огромный зверь подхватил его на рога и бросил на землю. Митяй упал со стоном, почувствовав невыносимую боль в груди, и закрыл от страха глаза. Тур уже готов был истоптать Митяя, но в тот же миг, яростно вскрикнув, на зверя бросились Неждан и Зоря. Они напали с двух сторон, и их острые мечи вонзились в бока тура. Животное круто повернулось и сшибло грудью Зорю. Но в этом ударе уже не было силы: тур издыхал. Неждан нанес ему последний удар кинжалом под лопатку, зверь закачался и упал мертвый. Со всех сторон шумели и волновались охотники из Акимова десятка и соседних. -- Экой зверина сердитый! А как с ним ребятки разделались! Молодцы, право слово, молодцы! -- раздавались возбужденные голоса. Аким склонился к Митяю. Тот жалобно стонал и не позволял прикоснуться к разбитой груди. Охотники наскоро связали копья, набросали хвойных лап -- получились носилки, на которых и понесли Митяя в лагерь. Неждан вел Зорю под руку. Тот шел пошатываясь, у него кружилась голова. Охота закончилась. Добычу взяли обильную: четыре тура и два лося лежали на земле, было убито до десятка косуль и матерый медведь. Туши лосей и прочей добытой свежины разделали, и охотники с веселым гиканьем потащили привязанные к жердям огромные куски мяса. Ефрем ахнул от ужаса, когда на лодью "Единорог" внесли раненого Митяя. Аким взволнованно рассказал о происшествии, едва не закончившемся трагически. Купец крепко обнял Зорю и Неждана. -- До самой смерти не забуду вашей послуги, вьюноши! -- сказал он взволнованным голосом. -- Как сыны будете вы мне с этой поры, а с Митяем -- побратимы. Светлана с восторгом смотрела на Неждана и Зорю. -- Какие вы смелые! Неужели не забоялись драться с туром? -- простодушно спросила девушка Неждана. Неждан был очень хорош в эту минуту. Он еще не пришел в себя после охоты, большие серые глаза глядели на Светлану радостно, льняные волосы растрепались... Он поддерживал Зорю, который все еще не мог прийти в себя от перенесенного удара. -- Страшно было, -- признался Неждан, -- да ведь не погибать же Митяю! А я же не один кинулся, мы с Зорькой как сговорились. -- Батя всегда велел за слабых вступаться, -- тихим голосом сказал Зоря. Несмотря на стоны и мольбы Митяя, Хрисанф внимательно осмотрел и ощупал мальчика, сняв с него рубаху. Старик слыл не только известным кормчим, но и не менее искусным знахарем. -- Три ребра сломано с правой стороны, -- сказал Хрисанф. -- Дешево отделался, паря. -- Больно, деду, -- пожаловался мальчуган. -- Сидел бы на берегу и был бы здрав! -- наставительно молвил кормчий. Он порылся в сундучке, где хранил целебные растения, вскипятил в горшке одоле'н-траву, намочил настоем кусок полотна и сделал раненому перевязку. Он верил, что одолен-трава одолеет всякую болезнь. Вскоре Митяй заснул. Все тихонько отошли от больного. Глава третья. П Е Р В Ы Е П О Р О Г И Собираясь с силами, простояли на месте охоты два дня. Люди вволю хлебали вкусную похлебку из свежего мяса, съедали большие куски лосятины и медвежатины, а потом блаженно грелись на солнышке. В дорогу выступили после полудня, чтобы заночевать перед первым порогом. На лодьях не слышалось обычных разговоров и шуток. Бывалые путешественники вспоминали про несчастья, случавшиеся на реке, а у новичков по спине пробегал холодок. Лоцманы старались обрывать такие разговоры, потому что они портили людям настроение. На ночь выставили усиленные караулы. Кметы глядели зорко: не подбираются ли вороги, не крадется ли волкудлак [волкудла'к (вурдала'к, упы'рь) -- у суеверных людей оборотень, выходящий из могилы и сосущий кровь у спящих людей] из неотпетой могилы. Лютобор и другие предводители стражи до рассвета не сомкнули глаз, то и дело обходя посты. Но кругом все было тихо, только журчала днепровская струя, да время от времени глухо ухал див [- филин, а также злой дух, нечисть] в лесу за рекой. Поднялись до рассвета. Воины надели полное вооружение -- кольчуги и латы, защитили головы шлемами, положили под рукой щиты. Если печенеги начнут обстреливать лодьи, воины закроют гребцов от стрел. Мечи и копья лежали под рукой, луки со стрелами могли быть каждую минуту пущены в ход. Учаны один за другим отправлялись в путь, расстояния между ними значительно увеличились: если какая-нибудь несчастливая лодья налетит на камень, следующая за ней успеет увернуться. Еще не доплыли до первого порога, а посреди Днепра показались из воды, как зубы чудовищного дракона, три огромные скалы. Вода разбивалась о них с грохотом. Днепр был здесь неширок, и, чтобы миновать скалы, требовалось немалое искусство. Лютобор сидел около забинтованного Митяя. Хозяин поручил ему, если случится несчастье, прежде всего спасать свое главное сокровище -- сына. Глаза мальчика блестели от лихорадки, но он с любопытством расспрашивал обо всем, что происходило вокруг. -- Это первый порог, дядя Лютобор? -- спросил Митяй. -- Да. "Неспи" его называют люди. -- Он страшный? -- Не очень. Вода стоит большая, и мы пройдем по реке. В нем всего-то будет сажень [саже'нь -- русская мера длины, равная 2,134 метра] двести, но возни с ним хватит. Лодьи подвернули к левому берегу, спустили трапы и вывели лошадей. Кметы сходили на землю, при них были луки со стрелами и щиты. Гребцы раздевались, иные догола, другие снимали рубахи. Пленных печенегов тоже стащили из лодей. Охрана шла по берегу, и каждый не спускал пальцев с тетивы лука, чтобы мгновенно открыть стрельбу по врагу, затаившемуся в кустах. Собаки шныряли по берегу, вынюхивая чужих. Гребцы "Единорога" и других учанов с уханьем и визгом полезли в реку, облепили суда, как муравьи, и начали спускать их по воде. Не раз у кого-нибудь из тащивших лодью срывались руки со скользкого борта, и человек при дружном смехе товарищей шлепался в теплую воду. Наконец после трудной работы Неспи остался позади, и лодьи в строгом, раз навсегда установленном порядке двинулись дальше. Без приключений, но вдоволь потрудившись, миновали Островной и Лоханный пороги. За Лоханным следовал опасный Богатырский забор, перегораживавший чуть не всю реку и оставлявший только узенький проход для лодей. Проскочили и забор. Работа, тяжелая работа! Гребцы изнемогали -- им нелегко было тащить нагруженные учаны. Трудно приходилось и воинам. Они шли по каменистому берегу в полном вооружении, их одежда под доспехами промокла от пота. И вдруг на берегу поднялась суматоха. Ее виновниками стали пленные печенеги. Прежде чем спустить рабов на берег, с них сняли ножные кандалы, иначе они задерживали бы караван. Долгое время пленники шли смирно, а потом переглянулись, что-то крикнули друг другу на своем гортанном наречии, оттолкнули усталых конвоиров и устремились по песку в ближнюю чащу. Погоня началась не сразу. Стражей было много, они мешали друг другу, суетились, а легко одетые пленники, ловкие, сильные, вот-вот готовы были нырнуть в кусты. За пленниками кинулись собаки. Они бегали вокруг печенегов, кусали их за ноги. Опомнились и воины, настигли пленников, и завязалась отчаянная свалка. Кочевники били русских закованными в железо руками, пинали ногами. Стражи пустили в ход оружие. Когда схватка окончилась, один из печенегов лежал мертвым, грудь его была пробита копьем. Воины укоряли друг друга: -- Это ты, Сенька, его сдуру саданул! -- Не, не я! У меня копье чистое. Видать, Трошка постарался... -- Ан нет, и не думал. Явившийся на место происшествия Онфим сказал, взглянув на убитого: -- Эк здоров, медвежина! За такого в Царьграде гривен восемь серебра дали бы. Снимите с него оковы -- не пропадать же добру! Таково было надгробное слово погибшему кочевнику. И опять по каравану понеслись окрики: -- Вперед! Вперед! Не отставать!.. Надо было еще миновать в этот день Звонец: неумолчный звон и плеск волн этого порога слышны были издалека. Солнце склонялось к закату, когда Звонец остался позади. Была сделана меньшая часть работы, наиболее легкая. Впереди лежал грозный Ненасытец или, как его называли лоцманы, Разбойник, или Дед. Мимо него надо было проходить по берегу. Вода в Ненасытце неслась с огромной скоростью и падала отвесно со скалистой гряды, запиравшей реку от берега до берега. Спускались через этот порог лишь немногие смельчаки в легких челнах, да и то иные платились жизнью. Глава четвертая. Н Е Н А С Ы Т Е Ц В эту ночь в лагере было неспокойно: не угасая, горели костры и факелы, и люди почти не спали. Собаки лаяли в темноту, а лошади, привязанные к кормушкам, тревожно ржали. На рассвете в степь отправились конные разведчики. Они вскоре вернулись, чуть не попав в плен к печенегам. По рассказам дозорных, кочевников было человек триста. Хозяева, кормчие и предводители стражи держали совет. У ватаги было два выхода: укрепиться в лагере и обороняться или во что бы то ни стало пробиваться вперед. Первый выход не годился: люди скоро останутся без пищи, добыть ее будет невозможно, а за время осады из степи могут привалить новые отряды кочевников. Решили с боем идти через пороги. Ненасытецкий волок тянулся на целое поприще. Русские действовали быстро и дружно. Оставить груз на берегу и перекатывать пустые лодьи грозило бедой. Товары мигом стали бы добычей кочевников. Решили катить учаны с грузом. Трудное, но неизбежное дело. Образно выражаясь, лагерь должен был двигаться на колесах. Пленников, спеленатых, как младенцев, уложили в лодьи. На дне "Единорога" лежали Митяй и носильщик Тереха, раненный в ночной схватке с печенегами. В учанах укрывались и женщины. Только Светлана наотрез отказалась прятаться и заявила, что потащит лодью наравне с мужчинами. Онфим, Хрисанф и Лютобор распоряжались умело. С правого бока, обращенного к берегу, учаны должны были тащить гребцы и припряженные к лодьям кони. Скрытые за высокими бортами, люди будут в полной безопасности от неприятельских стрел. А с другой стороны лодьи будут волочь воины; от стрел их защитят надежные доспехи. Если кому и суждено пасть в бою, что же: всякому свой час, а дальние походы редко обходились без жертв. К счастью ватажников, на берегу валялись сотни колод, отполированных днищами учанов. Оставалось только собирать их и подкладывать под лодьи. Для "Единорога" эту нелегкую обязанность взяли на себя Неждан и Зоря -- сильные, проворные, хорошо защищенные доспехами. И все же дело это было смертельно опасное: в то время когда ребята будут выбегать на открытое место за подкладками, печенежская стрела может впиться в тело, недостаточно защищенное кольчугой. Но уж тут приходилось положиться на свое счастье. Учаны поползли по левому берегу Днепра, как гигантская ощетинившаяся многоножка, кольца которой почти смыкались одно с другим. Русские едва ли не в первый раз применили такой необычный способ передвижения. Рослые длинноусые печенеги лавиной вылетели из степи. Они с гиком скакали по высокой траве на маленьких лошаденках, так что ноги их почти касались земли, и восклицали в недоумении: -- Это шайтан [шайта'н -- черт] надоумил русов так идти! Попробуй доберись до них... Силы у печенегов было недостаточно, чтобы решиться на рукопашную схватку. Они давно знали, что русские непобедимы в открытом бою и, даже умирая, стараются поразить противника. И кочевники гарцевали вдалеке, осыпая неуязвимое тысяченогое чудовище тучей стрел. Бесполезное занятие! Стрелы не долетали, а если и попадали в цель, то на излете, отскакивали от доспехов и падали в траву. Запасливые русские тут же их собирали. Любопытный Митяй высунул голову за борт учана, чтобы посмотреть, что делается там, снаружи. Лежавший рядом Тереха дернул мальчугана за руку, и тот, охнув, свалился на свое ложе. И в этот момент над ними пропела стрела и, дрожа, вонзилась в борт учана, в то самое место, где только что была голова Митяя. -- Видал?! -- многозначительно спросил Тереха. -- Спаси тебя бог, брат! -- прошептал побледневший мальчик и больше из лодьи не высовывался. Нелегкая была работа тащить нагруженные учаны по скрежещущим внизу колодам. Мешали большие камни, попадавшиеся на пути, их откидывали в сторону. Люди трудились дружно. Каждый прилагал все свои силы, начиная от гребца и кончая старейшиной Онфимом. Зоря и Неждан носились взад-вперед. Как только за кормой лодьи оставалось бревно, ребята хватали его, тащили вперед, подкладывали под учан и спешили обратно. И так десятки, сотни раз... Уже несколько стрел, к счастью безвредных, отскочили от их доспехов. Время от времени один из печенегов в лихом порыве вырывался из строя своих сородичей и скакал к каравану, чтобы пустить стрелу в русских с близкого расстояния. Чаще всего такие налеты кончались для смельчака бедой. Кто-нибудь из защитников каравана натягивал тугой лук -- тетива звенела, и длинная стрела, жужжа, неслась к цели. Она впивалась в бок наездника, пробивая толстый халат, и удалец замертво валился с коня при диких воплях степняков. Когда караван прошел половину пути, случилось удивительное событие. В берег, до которого было шагов сто, вдавался неглубокий заливчик, поросший редким камышом. Что-то заставило зоркого Неждана обратить внимание на одну из камышин, которая сильно колыхалась, хотя ветра не было. Неждан ткнул товарища в бок. -- Посмотри, Зорька, -- сказал парень, -- камышина как живая ходит. -- И точно, -- согласился Зоря и тут же испустил крик удивления. Вода около странной камышины всколыхнулась, пошла кругами, и наружу высунулась мокрая лохматая голова, а за ней показались широкие плечи. -- Человек! -- ахнули свидетели необычайного зрелища. А человек, осмотревшись, поднялся из воды. Это был рослый, сильный мужчина. Увидев караван, он в два скачка выбрался из залива и пустился к русским. Те не могли понять, в чем дело. Может, это враг, выскочивший из засады? Ведь у него нож в руке. Тогда его надо встретить ударами палок и весел. А если это свой, то как он очутился в этих краях, далеких от всякого русского жилья?.. Загадка разрешилась быстро. Незнакомец бросил нож, замахал руками и стонущим голосом закричал: -- Братцы, не бейте! Не бейте! Я свой!.. Свой!.. -- Вишь ты, по-нашему бает, -- удивились ватажники. -- Видно, и впрямь наш. В истине слов беглеца нетрудно было увериться: печенеги злобно указывали на него руками. А беглец уже очутился около "Единорога". Обнимая колени Лютобора, он кричал: -- Братцы, родные! Свой я, свой! От неверных утек, из полона ихнего постылого! Движение каравана приостановилось. Люди со всех сторон окружили русского, чудом вырвавшегося из-под власти печенегов. Беглец был почти голый, лишь ветхие порты прикрывали его изможденное тело. Вода текла с него ручьями. Он дрожал от холода -- видно, немало времени провел в реке. Вокруг незнакомца поднялась суматоха. Кто подавал ему сухие порты и рубаху, кто совал обутки. Светлана протягивала беглецу большой кусок жареного мяса, а Ефрем стоял перед ним с чарой меда. -- Родные мои, милые!.. Как долго... Как долго ждал я этого часа! -- разрыдался незнакомец. -- Да кто же ты такой? -- спросил Ефрем, поднося беглецу мед. Тот осушил чару и заговорил спокойнее: -- Угаром меня звать. Бродник я. Это был тот самый черторыйский смерд, который поджег княжеские овины и сбежал от наказания. -- Дядя Угар! -- вскричал Зоря. Тут и Угар, в свою очередь, узнал Светлану и Зорю. Но для разговоров не было времени. Бродник только успел спросить: -- Мои как там? Овдотьица? Ребятишки?.. -- Живы-здоровы, -- успокоил его Зоря. -- Тебя вспоминают, молятся о твоем благополучии... -- Слава тебе, господи! -- Бродник широко перекрестился. Разговор прервал Онфим, подоспевший к месту происшествия. -- Вот что, люди, -- ласково, но твердо сказал старейшина, разузнав, в чем дело, -- миловаться поспеете, а надо дело продолжать. Все дружно приналегли на лямки, и лодьи со скрежетом и скрипом двинулись вперед. Угар потащил учан наравне с другими. Печенеги были раздражены тем, что пленнику удалось обмануть их и скрыться таким хитроумным способом, о котором не знали даже они -- сыны степей. Ведь они целое утро искали беглеца и наконец решили, что Угар утонул в Днепре. Увидев, что один из учанов, принадлежавший любечскому гостю Никодиму, был защищен менее других -- Никодим поскупился нанять достаточно стражи, -- печенеги бросили полсотни всадников на людей Никодима. Вспыхнула молниеносная схватка. Оборону "Оленя" возглавил широкоплечий богатырь Вихорь. От врагов его защищали доспехи, сделанные в мастерской Пересвета. Любечский силач орудовал тяжелым боевым топором на длинной рукоятке. Поворачиваясь в ту и другую сторону, он ухал, как мясник, разделывающий тушу, и после каждого удара печенег валился, разрубленный чуть не до пояса. -- Шайтан, шайтан! -- кричали степняки, разбегаясь перед ужасным бойцом. А на помощь богатырю и его кметам спешили люди от соседних учанов. И впереди всех, яростно размахивая мечом, мчался Угар. Спаслись только те из печенегов, кто успел вскочить на лошадей и ускакать. Остальные все полегли на каменистом берегу Днепра. Убитых врагов купцы обобрали до нитки, и голые трупы их были ночью сброшены в кипящий Ненасытец -- жертвы богу войны и наживы. Русских погибло четверо. Их тела бережно положили в учан, чтобы похоронить по христианскому обряду, когда будет возможно. После больших потерь степняки угомонились и только изредка стреляли из луков. И вот нос "Единорога" коснулся воды. Гребцы и воины весело стащили лодью в днепровское лоно, люди взмахнули веслами и грянули песню. С громкими победными кликами русские спускали на воду учан за учаном, и скоро флотилия оставила врагов далеко позади. В этот день миновали Внука, который, оправдывая свое название, был гораздо скромнее деда Ненасытца. Последние три порога не потребовали больших усилий. Перед караванщиками открылось глубокое чистое русло Днепра, заключенное в скалистых берегах. Здесь враг был менее опасен, чем у злого Ненасытца. Надо только зорко сторожить в ночную пору, а днем степняки не страшны. Лютобор разговаривал с выздоравливавшим Митяем. -- Сей раз мы благополучно прошли, -- сказал начальник стражи. -- Эвося, благополучно, -- хмыкнул Митяй. -- Четверо убитых -- благополучно? Их дома жены с детьми ждут, а они вон мертвые, в учанах. Да еще десяток раненых. -- Четверо -- это немного. Ты то в толк возьми, парень, о прошлом годе мы двадцать семь человек потеряли, а бывало, половина ватаги оставалась на порогах лежать, а остальных в полон уводили. -- Может, это я вам счастье принес? -- усмехнулся мальчик. -- Может, и ты, -- согласился великан. Глава пятая. Б Р О Д Н И К У Г А Р Ниже порогов простирался большой остров Хортица длиной до двенадцати верст и шириной более двух. Несколько веков спустя Хортица стала местом пребывания знаменитой Запорожской Сечи. Но в эпоху нашего рассказа это был пустынный остров, покрытый редкой растительностью. Здесь караваны останавливались на отдых после пережитых трудов и битв. На Хортице русские хоронили своих мертвецов, если удавалось вынести их из боя. Так было и в этот раз. В каменистой почве вырыли могилу, опустили туда погибших товарищей. Хрисанф прочитал короткую молитву, и над павшими был насыпан невысокий холмик. Много таких холмиков виднелось повсюду. На Хортице ватажники вздохнули свободнее: главная опасность вражеского нападения миновала. Теперь можно было спокойно отдохнуть. Светлана и Зоря рассказали Угару, как очутились они в купеческом караване, идущем в Царьград. Бродника одели во все новое. Его длинную свалявшуюся бороду и волосы подстригли, и недавний пленник приобрел благообразный вид. Получив от Ефрема доспехи и оружие из тех, что купец вез на продажу в Царьград, Угар держался с достоинством. Угар узнал от Зори и Светланы о своей жене и детях, которых они видели так недавно. Семье помогали все односельчане. -- Живут твои, и кабы не думы о тебе, было бы им совсем ладно, -- сказал Зоря. Бродник повеселел и начал рассказывать о том, что с ним случилось после побега из Черторыя. Уходя из поселка, Угар унес с собой кремень и огниво, захватил лук со стрелами, немного провизии в торбе. Воинские заставы у пограничной полосы бродник миновал в ночное время и углубился в степь. -- Встретил я в Диком Поле такого же бедолагу, как я, -- говорил Угар. -- Звали его Корнеем. Ушли мы с ним в верховья Северского Донца и там, в глухой чаще, поставили шалаш. Пробивались охотой: били глухарей, куропаток, а когда удавалось и косулю подстрелить. Все было бы ладно, да уж очень мы без соли маялись. Возьмешь жареное мясо в рот, а оно как трава... -- А как вы зимой от холода спасались, дядя Угар? -- спросила Светлана. -- До зимы нам дожить в тех краях не удалось, -- объяснил бродник. -- Выследили наше убежище печенеги по дыму от костра и налетели на нас. Отбивались мы с Корнеем яростно. Я ихнего кагана застрелил, и того мне нехристи простить не могли. Доля моя в полону была самая тяжкая: больше всех работал, меньше всех кормили, хуже всех одевали. А все-таки... все-таки, -- Угар хитро улыбнулся, -- обманул я недругов. Главное дело, они что-то чуяли, в набеги на русскую сторону меня не брали. А оттуда, из ихней степи, не убежишь. -- А ныне? -- жадно спросил Митяй. -- Ныне недохват у них в рабах случился. И ихний Тохта, главный в этой шайке, распорядился взять меня: дрова рубить, за коньми ухаживать. Вот и взяли на свою беду! -- рассмеялся Угар. -- Как пришли мы к Днепру, я все высматривал случай. Речь-то их я за время плена научился понимать. И вот слышу, сговариваются: "Большой-де караван идет, хорошо бы его разграбить..." Они за вами три дня по берегу шли, да все места им неподходящими казались. А перед Ненасытцем изготовились к бою, это я узнал точно. Меня они на ночь веревкой связывали, да токмо я веревку перегрыз, сторожа придушил, нож его взял и к реке уполз. А там срезал толстую камышину -- и в воду. Мыслил я так: "День просижу, два просижу, в воде захлебнусь, а нехристям в руки не дамся". Долго мне пришлось на дне просидеть с камнем в руках, чтобы вверх не подняло. Продрог до костей, а все таюсь. И уж только как услышал я бранный шум и гул и крики людские -- высунул голову. Смотрю -- наши!.. Зоря в восторге обнял Угара. -- Ух, и молодчина ты, дядя! Как я рад, что ты поедешь с нами в Царьград выручать родимую! -- И я рад, племяш, так рад, что ни в сказке сказать, ни пером описать! Самое-то главное, успокоили вы меня насчет моих... Глава шестая. О Т Д Н Е П Р А Д О И С Т Р А После однодневной стоянки на Хортице караван Онфима двинулся дальше. В этих местах Днепр протекал по широкой долине, и берега его на сотни сажен в ширину поросли кустарниками и камышами, через которые не мог пробиться ни зверь, ни человек. Сама природа защищала плывущих по реке. От Хортицы до днепровского устья считалось около трехсот верст. Этот путь прошли за четыре дня без особых усилий. Впереди их ожидали Лиман и Русское море. Здесь, на острове Березань, купеческие караваны устраивали стоянку, самую длинную на пути. Им предстояло плавание по морю, а море не шутит с беспечными и неосмотрительными. На Березани вновь осмотрели учаны, потрепанные на порогах, заделали пробоины, установили морскую снасть -- мачты, паруса. Чтобы готовить горячую пищу, плотники сколотили помосты для костров, а на них наложили толстый слой дерна, запасли дров. Воины отдыхали после трудного похода: купались, пели песни, от безделья бились на кулачках, а зрители ставили заклады -- кто победит. На двенадцатый день после отправления из Киева караван Онфима вышел в море. Редко какая из купеческих ватаг решалась плыть от устья Днепра к Царьграду напрямик -- через Русское море. Летом погода обычно стояла хорошая, и все же страшно казалось пускаться через великую пустыню моря, где за много дней пути не видно будет ни клочка земли. А если вдали покажется парус, то еще неизвестно, стоит ли этому радоваться, или держаться подальше, потому что встречные мореходы могут оказаться разбойниками. Почти все караваны двигались вдоль берега, держа направление на юго-запад и оставляя сушу справа. А слева синела бесконечная морская гладь, тянувшаяся до кавказских берегов. Первый день пути оказался для плавателей благоприятным. Дул попутный северный ветерок, и учаны быстро бежали под парусами, оставляя за собой пенистый след. Теперь лодьям необязательно было следовать друг за другом цепочкой. Они лишь следили, чтобы не отбиться от других и не затеряться в морском просторе. Во время путешествия случались дни, когда люди могли оторваться от тяжелой работы. Интересно было в часы отдыха послушать былинников. Они сказывали былины про богатырские подвиги Ильи Муромца и Добрыни Никитича. На "Единороге" былинником оказался сам кормчий, старый Хрисанф. Передав руль одному из гребцов, он сказывал певучим голосом старинную былину "Илья и Идолище поганое". От захожего человека Илья узнал, что в граде Ерусалиме беда: не стало там четья-петья [че'тье-пе'тье -- чтение и пение] церковного, не слышно звона колокольного. Горюют там царь Константин Боголюбович и царица Елена Александровна. Расселилось у них в палатах Идолище поганое, в длину оно пять сажен, голова у него как пивной котел, глаза как блюда громадные. Илья оделся каликой перехожим [кали'ка перехо'жий -- странник, богомолец] и пустился в путь. Из того ли было города из Мурома, Из того ли из села Карачарова, Выходил удалый добрый молодец, Илья Муромец, крестьянский сын. Приходит Илья в город Ерусалим, К царю Константину Боголюбовичу, К его палатам белокаменным. Вскричал Илья зычным голосом. "Уж ты гой еси, царь Константин Боголюбович, Уж ты гой еси, царица Елена Александровна, Подайте милостыню спасенную Ради Христа, царя небесного!.." От того ли от каличьего голоса Небо с землею потрясалися, Белокаменные палаты пошаталися, Во палатах столы всколебалися, На столах питья-кушанья расплескалися, За столом князья-бояре попа'дали... Поганое Идолище приужахнулося. Возговорит Идолище поганое: "Уж ты гой еси, царь Константин Боголюбович, Эки у вас на Руси калики голосистые!.." Притихшие гребцы и воины слушали старого сказителя с глубоким вниманием, где удивляясь, а где и посмеиваясь. По царскому приглашению Илья вошел в белокаменную палату, крест положил по-писаному, поклон отдал по-ученому и всех приветствовал, кроме Идолища поганого. Это Идолищу не понравилось. Брал Идолище булатный нож, Кидал в калику перехожего. Расходилось у Илейка сердце богатырское, Распрямились плечи могучие. Ухватил он шляпу земли греческой, Земли греческой -- сорок пять пудов, Метал шляпой в Идолища поганого, Попадал ему в буйну голову, -- Отлетела голова ровно пуговица, Вышибла в горнице дверь дубовую... Неудержимое веселье охватило слушателей. Они смеялись над поверженным иноземным страшилищем, восхищались силой русского богатыря. И другие былины держал в своей необъятной памяти старый Хрисанф. Он пел про то, как Илья Муромец полонил Соловья Разбойника и привез в стольный Киев-град к князю Владимиру; про то, как Илья получил силу великую от богатыря Святогора, который был так велик и могуч, что его земля не держала... Дело клонилось к вечеру, когда усталые былинники умолкли и народ уже собирался укладываться на покой. На море показались черные пятна. Они быстро приближались к флотилии. -- Морские свиньи! -- воскликнул Хрисанф. Бывалый кормчий не ошибся: действительно, это были дельфины. Своим вытянутым рылом они напоминали длинномордых худых свиней, каких разводили люди в те времена. Дельфины окружили караван и затеяли веселую игру. Они кувыркались на волнах, кружились вокруг лодей с непринужденной легкостью. -- Мне б так плавать, -- завистливо вздохнул Митяй. Тереха поднял лук и хотел выпустить стрелу в одного из зверей, но Хрисанф сурово зыкнул на него: -- Не замай! Морского бога прогневишь, это его стадо. Парень испуганно опустил оружие. Вскоре дельфины исчезли, но море не стало пустынным. Над лодьями проносились буревестники, широко раскинув могучие крылья. Прекрасные летуны, они привычны были жить на воде и, после того как выводили птенцов, питались и спали на море. Огромные стаи чаек шныряли над волнами, ловили мелких рыбешек и ссорились из-за добычи. -- Богатый край! -- со вздохом сказал Ефрем. -- Кабы не печенеги, здесь бы жить... Но Хрисанф возразил: -- Русских людей со всех сторон вороги обселили. Скажешь, у нас, на севере, в Новеграде, лучше? А забыл, как жадные норманны и свеи [све'и -- шведы] на нашу землю зарятся? -- Да, ты прав, старче, -- согласился купец. -- Чтоб свою волю и землю сохранить, надо народу оружному быть и крепко друг за друга стоять. Плавание продолжалось и ночью. Взволнованные необычной обстановкой, трое друзей лежали на дне лодьи на волчьих шкурах и никак не могли заснуть. Они смотрели на Полярную звезду, которая стояла за кормой и служила путеводителем для мореходов. -- Как Матка [- Полярная звезда] высоко у нас в Новеграде стоит, -- задумчиво сказал Тереха, -- а здесь она низко опустилась. Того и гляди, на воду сядет. Отчего бы так? -- Не знаю, -- ответил Зоря. -- Может, мы больно далеко от нее отъехали? -- Сие -- божья тайна, -- молвил Хрисанф. -- А людям то неведомо. -- Ему легко было держать руль при постоянном ветре, и он охотно вступил в разговор. -- Из всех звезд одна Матка знает свое место на небе, а все остальные вокруг нее, как овцы вкруг пастуха, ходят. Неждан спросил Хрисанфа: -- Скажи, дедушка, долго ли мы до этого Царьграда плыть еще будем? -- А это как бог пошлет. Коли будут попутные ветры, дней за пятнадцать -- двадцать доберемся, а хватят непогоды, и за месяц не управишься. -- Ну ладно, дедушка, вот приплывем мы в Царьград. Там уж и край света? Кормчий добродушно рассмеялся. -- Эх, сынок, где край света, сие никому не ведомо, а только от Царьграда до него далеко. Из Византии путь через проливы ведет в Средиземное море. -- Почему его так прозвали? -- сонным голосом спросил Митяй. -- А потому, что со всех сторон вокруг него земля лежит. На севере -- греки, фрязины [фря'зины -- итальянцы], гишпанские мавры [ма'вры -- арабы], а на полдень -- знойная Ливия [Ливией в старину называли Африку]. -- А в иных странах везде человеки живут такие, как мы? -- не унимался любопытный Неждан. -- Господня сила велика, и несть числа сотворенным им созданиям, -- объяснил Хрисанф. -- За дальними морями дивьи люди живут. Обличьем они на нас совсем непохожи. Одни росту громадного, и единый глаз во лбу торчит, о сем у Омира [Оми'р -- Гомер, по преданию, автор поэм "Илиада" и "Одиссея"] сказано. А у других такие уши повырастали, что они, спать ложась, одно под себя подкладывают, а другим закрываются заместо одеяла. Неждан рассмеялся, уж очень забавной показалась ему картина, которую он себе представил. -- А то еще есть песьеглавцы и люди с птичьими головами, и шестирукие великаны силы невиданной... -- продолжал разошедшийся старик. Утомившийся Митяй уже спал, а Зоря, Неждан и Тереха долго еще слушали басни старика о дивьих людях, живущих в далеких, неведомых странах. Им навсегда запомнилась эта волшебная ночь, когда над их головами чуть слышно шуршал парус, за кормой журчало море и где-то на краю неба висел бледный серп месяца... На третий день плавания при хорошей погоде мореходы достигли Белобережья, как назывался Днестровский лиман. Здесь была единственная удобная стоянка для судов, совершающих морской путь "из варяг в греки". В Днестровском лимане лодьи запасались пресной водой и дровами на дальнейший путь. От Белобережья путь лежал к устью Дуная. Река Дунай еще называлась Данубием, Истром. Причаливать к берегу в этих местах было рискованно, так как здесь хозяйничали печенеги. Поэтому караваны отходили подальше от берега. И если дул восточный ветер, гнавший суда к суше, в ход пускались весла и измученные гребцы иногда работали целыми сутками, борясь с ветром. Но, как видно, Онфим и его ватага оставили свои беды на Днепре: все у них ладилось. Устье реки увидели через пять суток после того, как покинули Днестровский лиман. Река несла столько воды, что на расстоянии нескольких верст от берега море было пресным. Глава седьмая. Б У Р Я За устьем Дуная пошли болгарские земли. Показав на островок, ничем не отличавшийся от других, Хрисанф сказал: -- В той стороне лежит Переяславец. Лютобор вдруг оживился. -- Переяславец?! О, много русской крови пролито в сих местах!.. -- воскликнул он. -- Есть и моя родная кровь. -- Неужто ты, дядя Лютобор, бился в Болгарах? -- вспыхнул Митяй. -- Нет, мне-то не пришлось, -- ответил великан, -- а мой батька, Громобой, ходил сюда под стягом Святославовым [Святослав Игоревич (около 945 -- 972) -- князь Киевский, отец Владимира]. Да будет ведомо вам, друзья мои, род наш с Киевщины идет, и батька мой был княжеским дружинником. Лишь под старость он в Новгород подался и там обзавелся семьей. -- Он такой же был большой, как ты? -- с любопытством спросил Неждан. -- Он-то? -- рассмеялся Лютобор. -- Он был поболе меня ростом на целую голову и таких, как я, одной рукой укладывал. А грудь у него два мужика обхватить не могли. -- Вот так богатырь! -- восхищенно молвил Зоря. -- Да, теперь таких людей не бывает, -- грустно согласился Лютобор. -- В старину народ покрепче был, а ныне одна мелочь пошла... Слушатели смотрели на гиганта Лютобора и понять не могли его сетований. А он продолжал: -- Батя мой в приближении был у князя, тот ему стяг [- боевое знамя] доверял носить. Ну и сам-то Святослав молодец был! Эх, хотел бы я посмотреть, как они вдвоем с батькой врубались в полки вражеские, да вот опоздал родиться. -- Он сам рассмеялся над своей несбыточной мечтой. -- Святослав-князь непоседлив был. Оставил свою матушку [мать Святослава -- княгиня Ольга] Киевом править, а сам носился с дружиной от востока до запада, от севера до юга и все народы преклонял под стопы свои. Слава о великом воителе неслась по свету, и греческий император Никифор Фока [Никифор II Фока правил Византией с 963 по 969 год] призвал его помочь в борьбе с болгарами, кои сильно теснили Византию [это было в 971 году]. Я мал еще был, когда батька рассказывал о тех временах, но и тогда вся душа у меня трепетала. Какие были битвы! Все превращалось в прах под копытами наших коней! -- А все же пришлось князю болгарскую землю покинуть, -- сказал Хрисанф. -- Пришлось, -- вздохнул Лютобор. -- Греки коварны -- на их слово полагаться нельзя. Новый император Иоанн Цимисхий [Иоанн I Цими'схий (969-976) -- византийский император] пришел на наших с великою ратью. А русских не так уж и много осталось -- поистощили силы в трудных походах. Стал Цимисхий наших теснить, и хоть изрядно греков полегло [бой русских с греками произошел 23 апреля 971 года], князь укрылся в крепости Доро'стол, что стоит на берегу Дуная. Рассказывал батька, пришла громада вражеских судов, и стали они метать на крепость "греческий огонь" [- горючая смесь из серы, нефти, негашеной извести, соли, смолы. Способ ее приготовления держался в секрете]. Слушатели с напряжением смотрели на рассказчика. -- "Греческий огонь", он страшный? -- спросил Митяй. -- Страшный, сынок, несказанно страшный. Неведомо, что туда г