08 г. привлек данные
многих других антропологов, доказывавшие, что в историческое время на Земле
сохранялся вид, который можно назвать "постнеандерталоидами" и который в
морфологическом отношении отличается от ископаемых европейских "классических
неандертальцев", но отличается и от Homo sapiens. Швальбе не продолжал
прямой полемики: в том же 1908 г. вышел его капитальный труд, где
неандертальцами признаются только среднеплейстоценовые "классические
неандертальцы". Столыгво же в последующие годы снова возвращался к своей
концепции, развивая и углубляя ее. Вот как он формулирует свой вывод в
статье, опубликованной в 1937 г.: кроме пренеандерталоидов и классических
представителей неандертальской расы, "все остальные нисходящие
неандерталоидные формы, известные до настоящего времени, относятся к
периодам более поздним, чем мустьерский, к верхнему плейстоцену, а также и к
более поздним временам предысторическим, протоисторическим и даже
современным"
29'.
Распространено представление, будто в споре Столыгво Швальбе бесспорная
победа осталась на стороне Швальбе. Напротив, к фактам, собранным Столыгво,
в настоящее время можно добавить указания на многие другие костные останки
неандерталоидного типа, найденные в слоях Земли верхнего плейстоцена и
голоцена (современной геологической эпохи), в том числе исторического
времени. Есть находки костей палеоантропов очень молодого геологического
возраста на пространствах от Тибета до Западной Европы, в особенности же в
Африке (начиная с неандерталоидных черепов из Флорисбада и Кэп-Флетса).
Капитальное исследование Швальбе и призвано было оборвать эту нить,
косвенно напоминавшую и о доходящем до современности "человеке
троглодитовом" Линнея. Строгим определением набора диагностических признаков
Швальбе отсек среднеплейстоценовых неандертальцев от других, хоть и близких
форм. Те остеологические материалы, которые установленному им анатомическому
стандарту не отвечают, должны быть раз навсегда отклонены. Никакой
нисходящей линии, никаких постнеандерталоидов, никаких стертых форм вид Homo
primigenius морфологически очерчен по десятку европейских ископаемых особей
среднего плейстоцена. Именно их облик должен отныне стать "пропуском" в ряды
неандертальцев. Точно так же Швальбе анатомически определил питекантропов и
отделил их от неандертальцев. Теперь был наведен порядок. "Обезьянолюди" это
древнейшая форма. Между ней и людьми стоит особый вид люди "первоначальные".
Наконец, люди современного физического типа Homo sapiens. Правда, для этого
упорядочения Швальбе пришлось пожертвовать существенной общебиологической
закономерностью и постулировать для эволюции человека совершенно особый
порядок: питекантропы вымерли, исчезли с лица земли, когда появились
неандертальцы, а в свою очередь эта эволюционная форма, предшествовавшая
Homo sapiens, вымерла, исчезла с лица Земли тотчас после появления этого
последнего. В действительности так почти никогда не бывало в истории видов,
живших на Земле, ибо вид, давший начало другому эволюционно последующему
виду, при этом сам не исчезает, а более или менее длительное время
сосуществует, а иногда и надолго переживает своих успевших вымереть
потомков. Происходит то, что на языке биологии называется дивергенцией: от
исходной формы отпочковывается новая и понемногу все более отклоняется в
своем эволюционном развитии. Но в учении о происхождении человека догмат,
введенный Швальбе, требует признать исключение из правила, а именно линейную
эволюцию: питекантропы якобы исчезли с появлением на Земле неандертальцев,
последние исчезли с появлением "человека разумного". То ли он истребил свою
предковую форму, то ли лишил ее всяких экологических условий существования.
Но во всяком случае хотя вопреки биологическому здравому смыслу
наведенный Г. Швальбе порядок отодвинул отвратительного обезьяночеловека из
наших непосредственных предков вдаль и твердо поставил между ним и нами
"первоначального" неандертальского человека. Морфологическая эволюция
человека и доныне излагается в основном по схеме Швальбе. Позже антропологи
Р. Верно (1924 г.) и А. Ходличка (1927 г.) разносторонне разработали взгляд,
что неандертальцы представляли собой стадию, или фазу, в эволюции человека,
относящуюся к среднеплейстоценовому времени, а по археологической
периодизации к мустьерскому времени.
Почти одновременно с выходом книги Г. Швальбе (1908 г.) в антропологии
произошло событие, нанесшее более прямой удар по обезьяночеловеку.
Опрокинуть модель, описанную словами Фохта "телом человек, умом обезьяна",
могло бы лишь что-нибудь абсолютно противоположное. И настолько богомерзка
была эта модель, что абсолютная противоположность была искусственно создана.
Это были кости "эоантропа" ("человека зари"), обнаруженные в карьере в
Пильтдауне (Суссекс) в Англии в 1909 1912 гг. История науки знает много
фальшивок, но эта занимает ни с чем не сравнимое место. Она была совершенно
бескорыстной и необычайно умной. Воздействие этой находки на умы по силе
сопоставимо с сенсационностью яванского питекантропа Дюбуа, а по содержанию
прямо противоположно. Некто составил "пильтдаунского человека" из мозговой
части черепа настоящего человека и нижней челюсти шимпанзе
30. Древнейший
обитатель Англии ("первый англичанин") еще питался как обезьяна, но уже
мыслил как человек! Телом обезьяна, умом человек! Трансформация обезьяны в
человека началась с ума, а не с телесной морфологии.
В этой истории настораживает внимание компетентность автора "открытия"
в геологии и сравнительной анатомии. А еще более глубина философского
замысла. Между обезьяной и человеком не может быть ничего: есть лишь чудо
зарождения и развития человеческого духа в обезьяньем теле. Пнльтдаунскую
подделку сейчас приписывают археологу-любителю Даусону. Но указывают на
возможное авторство юного иезуита Тейар де Шардена, в указанные годы
проживавшего в тех местах, в Суссексе. Похоже, что Даусону столь
проницательный и квалифицированный план был не по плечу. И в самом деле,
пусть некоторые морфологи с самого начала отказывали в правдоподобии такому
сочетанию черепа и челюсти, но они не смогли сформулировать никаких
возражений с точки зрения психологии. Знаменательно, что пильтдаунская
подделка была разоблачена лишь 50 лет спустя, когда в ней как в строительной
подпорке уже не стало надобности: обезьяночеловек Геккеля Фохта Мортилье был
сведен на нет остался только вопрос о последней обезьяне и первом человеке.
Зачем настаивать на высоком черепе? Где-то давно-давно, "на заре"
человеческий ум зажегся под черепной крышкой антропоида и стал ее
раздвигать. Какая противоположность тому, что намечал Дарвин, какая расплата
за его зоопсихологию, какой реванш картезианства
В 20-х годах ископаемые обезьянолюди как бы в ответ появлялись снова
там и тут из-под земли, причем очень обильно. В Азии синантропы (в общем
довольно близкие к яванским питекантропам). За 10 лет раскопок в пещере
Чжоукоудянь антропологи Блэк, Пэй Вэнь-чжун, Тейар де Шарден, Брейль и
Вейденрейх извлекли останки сотни особей. В Африке сначала звероподобный
неандерталоид из Брокен-Хилла, чуть позже начало "австралопитековой
революции": нескончаемой по сей день серии (порядка 350 особей) находок
костей австралопитеков и близких к ним форм, сделанных Дартом, Брумом,
Робинсоном, Шеперсом, Тобайасом, Лики и другими.
Что было делать ученым умам перед парадом этих существ? Считать их
животными хоть двуногими, но дочеловеческой природы? Да, по инерции иные
исследователи еще понимали их так. Их обильные останки предполагали
объяснять тем, что на них охотились и их пожирали вышестоящие древние люди,
которые и оставили тут следы своих костров и свои каменные орудия. Но это не
получило широкого признания, да и не было уже в 20 30-х годах и позже
надобности в исходной посылке: ведь теперь все свыклись с мыслью, что в
обезьяньем теле может гнездиться человеческий дух. Особенно надежным внешним
проявлением его внутреннего присутствия все единодушное считались находки
близ этих останков хоть самым грубым образом оббитых камней, а также костей
убитых и съеденных животных. Поэтому как-то легко сжились с мыслью, что
питекантропы как и синантропы (позже еще атлантропы и т. п.) это лишь
условная номенклатура, а на деле обезьянолюди растаяли: раз каменные орудия,
раз охота на антилоп, раз огромный слой пепла значит люди. Точно так же,
хоть подчас и спорно, но подыскались каменные орудия для родезийского
человека, для презинджантропа и др.
Сложнее оказалось дело с австралопитеками. Не то беда, что у них объем
мозга и его строение (по внутреннему очертанию черепа эндокрану) в общем
такие же, как у шимпанзе или гориллы, а то, что при них не оказалось
каменных орудий. Правда, именно это дало Р. Дар-ту повод выдвинуть
остроумную концепцию по поводу генезиса орудий вообще: древнейшие орудия и
должны быть не каменными, а из рогов, зубов, костей животных, так как
человек начинает с того, что мобилизует в своих руках все те виды орудий,
которыми природа снабдила животных, он этим становится сверхживотным.
Австралопитеки, доказывал Дарт, убивали животных, кости которых с ними
найдены, всем оружием, каким только убивали друг друга какие-либо животные.
Позже каменные орудия являлись долгое время всего лишь подражанием клыку,
челюсти, рогу и т. п. Эта теория однако не получила признания археологов,
она ослабляла их опору на главный источник изделия из камня. И вот логика
ликвидации обезьяночеловека привела к почти единодушному признанию
австралопитековых просто обезьянами особым подсемейством или, согласно
другим, семейством рядом с высшими антропоморфными обезьянами, семейством,
характеризующимся двуногостью вертикальным положением. От них отделили лишь
немногих, как презинджантропа, не отличающихся существенно по морфологии, но
изготовлявших грубейшие орудия "олдовайского" типа из гальки: эти признаны
опять-таки не обезьянолюдьми, а людьми, может быть, первыми людьми, под
названием Homo habilis "человек умелый".
Здесь нет необходимости излагать дальнейшую последовательность
палеоантропологических находок, столь обильных и важных в 40 60-х годах
31. Они крайне
осложнили вопросы систематики и эволюции, в частности и в особенности всю
проблему палеоантропов (неандертальцев), добавив к "классической"
западноевропейской форме, пополнившейся рядом новых находок, например
Монте-Чирчео, по крайней мере еще четыре формы: 1) ранние западноевропейские
неандертальцы с пресапиентными чертами (Штейнгейм, Крапина, Саккопасторе,
Сванскомб, Фонтешевад, Монморен); 2) переднеазиатские "прогрессивные"
палеоантропы (Схул, Табун, Шанидар и др.); 3) поздние южные примитивные
палеоантропы (Брокен-Хилл, Салданья, Ньяраса, Нгандонг, Петралона); 4) еще
более поздние "переходные" палеоантропы (Подкумок, Хвалынск, Новоселки,
Романковка и др.). Однако самоновейшая история науки об антропогенезе уже не
имеет дела с проблемой, которой посвящена данная глава, с проблемой
обезьяночеловека. Эта проблема словно осталась навсегда позади.
Пройденный за 100 лет путь можно охарактеризовать как путь трудного
выбора между двумя приемами мышления о становлении человека. Делать ли упор
на "пробел" между обезьяной и человеком или на то, что "пробела" нет, есть
прямое обезьянье наследие в человеке и прямой переход от одного к другому.
Если Геккель и Фохт думали заполнить "пробел", пододвинув телесно животное к
человеку, т. е. путем гипотезы о животном, телесно стоящем к человеку много
ближе, чем обезьяны, то Дарвин задумал уничтожить сам "пробел", пододвинув
животное к человеку психически. У Геккеля Фохта бессловесное и неразумное
животное, у Дарвина животные наделены разумом и чувствами человека. Долго
колебались чаши весов перевесила отрицающая "пробел" между обезьяной и
человеком. Но получилось нечто противоположное и замыслу Дарвина: между
обезьяной и человеком скачок, перерыв; это уж даже не пробел в эволюционной
цепи, а пропасть между двумя субстанциями.
Сегодняшняя буржуазная наука об антропогенезе соединение эволюционизма
с картезианством. Но оно невозможно, и картезианство, раз проникнув в дом,
понемногу заполняет его снизу доверху. Поясним это на примере, уже не раз
цитированном выше проф. Сорбонны А. Леруа-Гурана, считающегося чуть ли не
материалистом. Он насмешливо хоронит в наши дни так долго туманивший взор
антропологии "психотический многовековой комплекс обезьяночеловека". Этот
образ, утверждает профессор, восходит в сферу подсознания, к болезненным
фантазиям, измышляет ли его палеонтолог или простонародье.
Леруа-Гуран опирается на разоблачение подделки пильтдаунского человека,
но, к сожалению, и на кратковременную ошибку Лики, приписывавшего в то время
зинджантропу (австралопитеку) галечные орудия. Это открытие Лики, полагает
Леруа-Гуран, есть подлинный переворот, ибо оно заставило, наконец,
упразднить из теории происхождения человека этот вредный миф об
обезьяночеловеке. "Обезьяночеловек Габриеля Мортилье теперь стал известен,
но он не имеет ничего общего со своей моделью. При всех анатомических
следствиях, подразумеваемых предметом, это человек с очень малым мозгом, а
вовсе не сверхантропоид с большой черепной коробкой". "Ситуация, созданная
вертикальным положением у людей, представляет воистину этап на пути от рыбы
к гомо сапиенс, но она никоим образом не предполагает, чтобы обезьяна в этом
играла роль промежуточного реле. Общность истоков и обезьяны, и человека
мыслима, но с того момента, как установилось вертикальное положение, нет
больше обезьяны, а тем самым и получеловека"
32.
В этом некрологе обезьяночеловеку все звучит в высшей степени
неубедительно. Оставим даже в стороне мнимый "переворот", связанный с
открытием зинджантропа. Но легко видеть, что неумолимая логика привела
Леруа-Гурана к парадоксам: защищая отвлеченную эволюцию "от рыбы до гомо
сапиенс", он фактически пренебрегает ролью обезьяны в происхождении
человека; отгораживая человека чисто морфологическим признаком появлением
прямохождения, он в то же время пренебрегает морфологией головы и мозга.
Подведем итог. С того момента, как от дарвинизма в вопросе о
происхождении человека остался лишь тезис, что человек произошел от обезьяны
без промежуточного зоологического звена, дарвинизм в "вопросе всех вопросов"
был побежден, ибо между обезьяной и человеком могло уместиться уже только
чудо, либо требовалось что не лучше перенесение на обезьяну (и других
животных) всех основных психических свойств человека. Первый же факт,
извлеченный из-под земли, а именно костяк яванского питекантропа, стал
могилой истины: отныне между учеными речь шла не о существах физически почти
подобных человеку, но лишенных речи, разума и социальности, а лишь о
пропорциях сочетания физических признаков обезьяны и человека. Реформа
коснулась не биологии, а преимущественно теологии: было признано, что акт
чуда, в том числе акт творения, можно мыслить как протяженный во времени.
Почему бы ему свершиться обязательно мгновенно? Удобное выражение
"постепенно" придало теологии кокетливую улыбку в адрес эволюционизма.
Последний принял ее, смущенно опустив глаза. Теологи объявили, что дарвинизм
не противоречит в корне христианству. Почему бы нет? Бог мог предпочесть
использовать время, т. е. совершить творение не готового человека, а
зародыша, из которого тот необходимо разовьется. Для .этой роли он мог
предпочесть питекантропа или презинджантропа, а то и австралопитека. Это
отнюдь не последний крик моды зарубежной богословской мысли. Именно таким
аргументом защищали дарвинизм от нападок твердолобых ревнителей религиозных
истин сторонники тонкого компромисса даже в России 70-х гг. XIX в.
II. Восстановление идеи
Весь рассказ о столетней судьбе идеи обезьяночеловека велся для того,
чтобы предложить вывод, обратный тому, который вынес этот суд науки. Не
подтвердил ли весь материал об ископаемых гоминидах идею, что между
ископаемыми высшими обезьянами, вроде дриопитека, рамапитека, удабнопитека,
проконсула, и человеком современного физического типа, т. е. человеком в
собственном и единственном смысле, расположена группа особых животных:
высших прямоходящих приматов? Ни Геккель, ни Фохт, ни Мортилье не могли и
подозревать, что они так многообразны, как знаем мы сейчас. От плиоцена до
голоцена они давали и боковые ветви, и быстро эволюционировали. Высшая форма
среди них, именуемая палеоантропами, в свою очередь, как мы видели, весьма
полиморфная, вся в целом и особенно в некоторых ветвях по строению тела,
черепа, мозга в огромной степени похожа на человека. Низшая форма,
австралопитеки, напротив, по объему и строению мозга, по морфологии головы в
высокой степени похожа на обезьян, но радикально отличается от них
вертикальным положением.
Переведем это на язык зооморфологической систематики или таксономии.
Внутри отряда приматов мы выделяем новое семейство: прямоходящих, но
бессловесных высших приматов. В прежнем семействе Hominidae остается только
один род Homo, представленный единственным видом Homo sapiens. Его главное
диагностическое отличие (цереброморфологическое и функциональное) принимаем
по Геккелю "дар слова". На языке современной физиологической науки это
значит: наличие второй сигнальной системы, следовательно, тех
новообразований в коре головного мозга (как увидим ниже, прежде всего в
верхней лобной доле), которые делают возможной эту вторую сигнальную
систему. Напротив, новое выделенное семейство, которое будем называть
"троглодитиды" (Troglodytidae), морфологически не специализировано, т. е.
оно представлено многими формами. Что касается возможного названия
"питекантропиды" (Pithecanthropidae от Pithecanthropus, предложенного
Геккелем), то недостаток этого термина я вижу в том, что выражение
"обезьяночеловек" снова и снова порождает представление о форме, служащей
всего лишь каналом между обезьяной и человеком или их смесью. В этом
отношении гораздо. Лучше термин "троглодитиды" (от Troglodytes,
предложенного Линнеем), да и правило приоритета впервые предложившего
названия будет в этом случае соблюдено. Диагностическим признаком,
отличающим это семейство от филогенетически предшествующего ему семейства
понгид (Pongidae человекообразные обезьяны), служит прямохождение, т. е.
двуногость, двурукость, ортоградность, независимо от того, изготовляли они
орудия или нет.
В семействе этом, по-видимому, достаточно отчетливо выделяется четыре
рода: 1) австралопитеки, 2) археоантропы
33, 3) палеоантропы
34, 4)
гигантопитеки и мегантропы. Латинские имена этих родов забота для
систематиков. Здесь я только набрасываю схему
35. Каждый из четырех указанных
родов делится на известное число видов, подвидов, разновидностей. Так,
третий род, т. е. палеоантропы, в широком смысле неандертальцы, в свою
очередь может быть разделен, вероятно, на виды: 1) южный (родезийского
типа); 2) классический (шапелльского типа); 3) пресапиентный
(штейнгеймско-эрингсдорфского типа); 4) переходный (палестинского типа).
В родословном древе приматов в миоцене от низших обезьян ответвилось
семейство антропоморфных обезьян-понгид. На современной поверхности оно
представлено четырьмя родами: гиббоны (обычно выделяемые в особое
семейство), орангутаны, гориллы и шимпанзе. В плиоцене от линии
антропоморфных обезьян ответвилось семейство троглодитид. От линии
троглодитид (гоминоидов) в верхнем плейстоцене ответвилось семейство
гоминид, в котором тенденция к видообразованию не получила развития и
которое с самого начала и на современной поверхности представлено лишь видом
Homo sapiens, или "неоантропов", подразделяемых на "ископаемых" и
"современных". Таксономический ранг семейства для последнего оправдан
огромной биологической значимостью такого новообразования, как органы и
функции второй сигнальной системы. Необычайно быстрый темп оформления этого
ароморфоза (разумеется, на базе благоприятных вариаций у предковой формы, т.
е. у поздних палеоантропов) заставляет предполагать механизм отбора.
За сто лет питекантроп Геккеля Фохта в самом деле из гипотетической
мысленной модели стал целым семейством троглодитид, обильно разветвленным,
представленным множеством ископаемых находок. Геккелевского обезьяночеловека
просто не узнали и не признали. Относили к обезьянолюдям лишь
морфологическую биссектрису между обезьянами и людьми, а потом и эту скудную
идею отбросили. Но, видимо, пришло время сказать: столетним трудом
археологов и антропологов, помимо их сознания, открыто обширное семейство
животных видов, не являющихся ни обезьянами, ни людьми. Они все не обезьяны,
так как являются прямоходящими, двуногими, двурукими, тогда как обезьяны
являются четверорукими (или, если угодно, четвероногими). Но вопреки
Леруа-Гурану быть двуногим еще далеко не значит быть человеком.
Троглодитиды, включая неандертальцев (палеоантропов), абсолютно не люди
36. Давайте
смотреть на них такими же глазами, какими предшествовавшие поколения
зоологов смотрели на антропоидов, или антропоморфных обезьян: здесь
аккумулируются известные биологические предпосылки очеловечения, но здесь
еще нет очеловечения. Некие потрясения наблюдаются только среди части
неандертальцев в относительно позднюю пору их существования, но пока мы
отвлечемся от этого.
К числу аргументов в пользу такого выделения Homo sapiens в отдельное
семейство, а всех троглодитид (питекантропид) в другое семейство, относятся
и соображения тех антропологов, в особенности Г. Ф. Дебеца, которые давно
предлагают высоко таксономически поднять границу между всеми ископаемыми
гоминидами, с одной стороны, и Homo sapiens с другой стороны. Поскольку
традиционно со времен Линнея "человек" (Homo) поставлен таксономически на
уровень рода, по Г. Ф. Дебецу, надлежит разделить два подрода: 1)
современный человек (один вид Homo sapiens) и 2) ископаемый человек
(питекантроп), включающий два вида: 1. Homo (Pithecanthropus)
neanderthalensis и 2. Homo (Pithecanthropus) erectus, каждый из которых
делится на подвиды. Эту свою классификацию Г. Ф. Дебец обосновывает
подробным анализом краниометрических признаков, а также археологических
данных 37.
Как легко видеть, предлагаемая мною классификация формально близка к данной
и может опереться на все ее аргументы, но поднимает на одну ступень выше
таксономический ранг разделения человека и "питекантропов". Ведь
принципиально важно лишь одно: сохранить человека в отряде приматов.
Однако, по моему предложению, семейство троглодитид (питекантропид)
включает всех и любых высших прямоходящих приматов, в том числе и тех,
которые не изготовляли и не использовали искусственных орудий. Принимаемое
ныне на практике за основу классификации наличие или отсутствие
сопровождающих каменных орудий противоречит принципу чисто морфологической
систематики видов. Отсюда легко усмотреть принципиальное различие между
классификацией Г. ф. Дебеца и моей. Оно состоит в том, что я не отношу
семейство троглодитид к людям.
В пользу этого приведу еще один косвенный аргумент. Прогрессивная
научная антропология развилась и сложилась в настойчивой борьбе с той
псевдонаукой, которая называется расизмом. Здесь важную роль сыграло
опровержение полигенизма: представления, что живущие на земле человеческие
расы являются различными видами. Единственно научным является моногенизм.
Наука считает все ныне живущее на земле человечество единым биологическим
видом Homo sapiens. Аксиома: нет человека, принадлежащего к другому
биологическому виду. Признавая эту аксиому для настоящего времени,
непоследовательно было бы поколебать ее для прошлого, признав людьми
существа других биологических видов археоантропов и палеоантропов
(неандертальцев).
Наконец еще и еще раз: все эти возрожденные в научном сознании
обезьянолюди ничуть не обезьяны и ничуть не люди. Они животные, но они не
обезьяны.
Однако этот тезис встречает то кардинальное возражение, которое
фигурировало и у Ляйеля, и у Мортилье еще сто лет назад: раз от них остались
обработанные камни, значит, они люди. Так, в вузовском учебнике
"Антропология" читаем в императивной форме: "Древность человека. При
разрешении этого вопроса следует основываться на определении человека как
существа, производящего орудия труда. Древность человека, таким образом, это
древность его орудий"
38.
Такая уверенность предполагает либо очень определенное конкретное
знание, для какого именно "труда" изготовлялись эти каменные "орудия", либо,
наоборот, неконкретные умозрительные постулаты. Но определенности нет: ведь
ничего не удавалось пока реконструировать, кроме совсем другой и
ограниченной стороны, а именно не характер труда этими орудиями, а характер
труда по изготовлению этих орудий. Главное же для чего? Как они
использовались? Мировая наука за сто с лишним лет предложила лишь немного
легко опровержимых допущений: для изготовления с их помощью деревянных
орудий охоты и копания, для "универсальных трудовых функций" и т. п. Эта
неопределенность и ненадежность исключает познание экологии троглодитид их
положения в природной среде.
Автор этих строк предлагает свой вариант разгадки, дающий ключ к
экологии всего семейства троглодитид на разных уровнях его эволюции. Объем
настоящей книги не позволяет надлежащим образом изложить и аргументировать
эту теорию. Придется лишь кратко постулировать суть дела. Однако без этого
нельзя обойтись, ибо современная систематика видов все более немыслима на
основе одной лишь морфологии, т. е. без экологии. Итак, характеризующая всех
троглодитид и отличающая их экологическая черта некрофагия (трупоядение).
Зоологи, говоря о "хищниках" и "плотоядных", к сожалению, не всегда
расчленяют два значения: есть животные-убийцы, которые, однако, не поедают
свои жертвы, каковы, например, убивающие для самообороны, а есть пожиратели
мяса животных, убитых не ими, а погибающих от других причин. Обе функции
требуют совсем разных морфофункциональных приспособлений. Оба комплекса
приспособлений не могли бы одновременно появиться в эволюции отряда
приматов, где до того не были выражены ни плотоядение, ни умерщвление
крупной добычи (оставляем в стороне хищную обезьянку галаго). Останки
троглодитид всех уровней находят в сопровождении костей крупных четвертичных
животных, нередко расколотых, но это не дает права на логический скачок к
заключению, будто они их убивали. В природе все, что живет, умирает тем или
иным образом, и биомасса умерших организмов почти всегда кем-либо поедается.
Наука об экологии животных свидетельствует, что объединение в одном лице
источника смерти (убийцы) и потребителя трупа представляет собой
биологически сложный и очень специальный феномен. Прежде чем таковым стал
человек (в качестве охотника или скотовода), высшие приматы осуществили
нелегкое приспособление к одной из этих двух функций к поеданию мяса умерших
крупных животных. И уже это было само по себе сложнейшей биологической
трансформацией.
Исходным понятием в современной биологической науке служит биогеоценоз
взаимосвязанная совокупность, или "сообщество", видов и их популяций,
населяющих данный биотоп. Пищевые связи между ними сложны и достаточно
плотны; наука не могла бы объяснить, как внедрился новый вид хищников-убийц
в биоценотическую систему позднего плиоцена или раннего плейстоцена. Принята
такая упрощенная схема соотношения трех "этажей" в биоценозе: если биомассу
растений приравнять к 1000, то биомасса травоядных животных равна 100, а
биомасса хищных 10. Такая модель иллюстрирует огромную "тесноту" в верхнем
этаже. Ни мирно, ни насильственно туда не мог внедриться дополнительный вид
сколько-нибудь эффективных хищников, не нарушая всех закономерностей
биогеоценоза как целого. К этой статической "пирамиде чисел" Семпера надо
добавить закон флюктуации относительной численности травоядных и хищных,
разработанный математиком Вольтерра и его продолжателями: при обилии
травоядных число хищников возрастает, пока само не становится фактором
уменьшения числа травоядных, что в свою очередь приведет к резкому падению
числа хищных, размножению травоядных и т. д. Эти циклы могут мыслиться и как
относительно короткие и локальные, так и в масштабах порядка целых
геологических эпох. Во второй половине цикла внедрение нового хищника вовсе
невозможно ввиду возросшей "тесноты", да и в первой правдоподобно лишь, если
сначала от этой "тесноты" вымерли или деградировали предшествующие ведущие
формы хищников. Наконец, уж и вовсе невероятно, чтобы новый хищник сразу
свалился откуда-то в мир столь мощным и адаптированным, что с ходу оттеснил
своих соперников от биомассы травоядных, не разрушив при этом биоценоз.
Нет, троглодитиды включились в биосферу не как конкуренты убийц, а лишь
как конкуренты зверей, птиц и насекомых, поедавших "падаль", и даже поначалу
как потребители кое-чего остававшегося от них. Иначе говоря, они заняли если
и не пустовавшую, то не слишком плотно занятую экологическую нишу.
Троглодитиды ни в малейшей мере не были охотниками, хищниками, убийцами,
хотя и были с самого начала в значительной мере плотоядными, что составляет
их специальную экологическую черту сравнительно со всеми высшими обезьянами.
Разумеется, они при этом сохранили и подсобную или викарную
растительноядность. Но нет сколько-нибудь серьезных и заслуживающих согласия
аргументов в пользу существования охоты на крупных животных в нижнем и
среднем палеолите, есть одни лишь фикции
39. Троглодитиды, начиная с
австралопитековых и кончая палеоантроповыми, умели лишь находить и осваивать
костяки и трупы умерших и убитых хищниками животных. Впрочем, и это было для
высших приматов поразительно сложной адаптацией. Ни зубная система, ни
ногти, так же как жевательные мышцы и пищеварительный аппарат, не были
приспособлены к занятию именно этой экологической ниши. Овладеть костным и
головным мозгом и пробить толстые кожные покровы помог лишь ароморфоз, хотя
и восходящий к инстинкту разбивания камнями твердых оболочек у орехов,
моллюсков, рептилий, проявляющийся тут и там в филогении обезьян.
Троглодитиды стали высоко эффективными и специализированными
раскалывателями, разбивателями, расчленителями крепких органических покровов
с помощью еще более крепких и острых камней. Тот же самый механизм
раскалывання был перенесен ими и на сами камни для получения лучших рубящих
и режущих свойств. Это была чисто биологическая адаптация к принципиально
новому образу питания некрофагии. Лишь один род пытался адаптироваться иным
путем (мегантропы, парантропы, гигантопитеки) путем наращивания мощи
челюстей, но эта линия оказалась непродуктивной. Троглодитиды не толь-|ko не
убивали крупных животных, но и должны были выработать жесткий инстинкт ни в
коем случае не убивать, ибо это разрушило бы их хрупкую экологическую нишу в
биоценозе. Прямоходящие высшие приматы-разбиватели одновременно должны были
оказаться и носильщиками. В самом деле, если условием их существования было
Применение острых или специально заостренных камней к тушам и останкам
животных, то для сочетания этих двух элементов часто надо было или нести
камень к местонахождению мясной пищи или последнюю к местонахождению камня.
Вот в первую очередь почему троглодитиды были прямоходящими: верхние
конечности должны были быть освобождены от функции локомоции для функции
ношения.
Итак, "орудия труда" в нижнем и среднем палеолите были чисто природными
новообразованиями средствами разделки останков крупных животных и абсолютно
ничем более. Для объяснения всего этого вполне достаточно биологических
понятий, хоть мы и встретились с весьма своеобразным вариантом животного
царства. Как можно видеть, такая реконструкция образа питания троглодитид
действительно требует обособления их в зоологической систематике в особое
семейство, так же как и обратно выделение такого семейства по
морфологическим признакам побуждает найти и эту специфическую его
экологическую характеристику.
Каменные "экзосоматические органы" троглодитид не оставались
неизменными, они эволюционировали вместе с видами, как и вместе с
перестройками фаунистической среды. Можно выделить прежде всего три больших
этапа.
Первый на уровне австралопитеков, включая сюда и тип так называемых
Homo habilis. Это было время богатой фауны хищников-убийц, где ведущей
формой являлись многочисленные виды махайродов (саблезубых тигров),
высокоэффективных убийц, пробивавших покровы даже толстокожих слонов,
носорогов, гиппопотамов. Но ответвившиеся от понгид прямоходящие высшие
приматы, по-видимому, использовали тогда даже не обильные запасы мяса,
оставляемые хищниками, а только костный и головной мозг, для чего
требовалось лишь расчленять и разбивать кости. Поскольку костный мозг
травоядных составляет величину порядка пяти процентов их веса, можно видеть,
что у древнего слона это питательное вещество давало 200 300 кг плюс
примерно столько же весил и головной мозг. Претенденты же на эту пищу из
грызунов и насекомых были ничтожно слабы. Таков был самый долгий этап
развития плотоядения у троглодитид. Затем пришел глубокий кризис хищной
фауны, отмеченный, в частности, и полным вымиранием махайродов в Старом
Свете. Австралопитеки тоже обречены были на исчезновение. Лишь одна ветвь
троглодитид пережила кризис и дала совершенно обновленную картину экологии и
морфологии: археоантропы. С резким упадком фауны хищников исчезла
возможность находить в районах их обычной охоты останки их добычи. Крупные
животные умирали теперь от более многообразных причин в весьма разнообразных
местах, тогда как популяции троглодитид были очень немногочисленны. Однако
роль собирателей и аккумуляторов относительно свежих трупов с гигантских
территорий играли широко разветвленные течения четвертичных рек.
Археоантропы адаптировались к этой географической ситуации. Едва ли не все
достоверно локализованные нижнепалеолитические местонахождения расположены
на водных берегах, в особенности у вертикальных и горизонтальных изгибов
русла рек, у древних отмелей и перекатов, при впадениях рек в другие реки, в
озера и в моря. Поскольку туши плыли или волочились по дну не растерзанные
зубами хищников, первейшей жизненной задачей археоантропов было пробивать
камнями в форме рубил их шкуры и кожи, рассекать связки, а также раздвигать
их ребра посредством крепких рычагов, изготовленных из длинных костей,
слоновых бивней или из крепкого дерева (вроде "лерингенского копья"). На
этом этапе развилось поедание не только мозга, но и мяса в соперничестве,
вероятно, преимущественно с крупными пернатыми хищниками. Новый кризис
наступил с новым разрастанием фауны хищников, особенно так называемых
пещерных. На долю рек как тафономического фактора снова приходилась все
уменьшающаяся доля общей биомассы умирающих травоядных. Род археоантропов
был обречен тем самым на затухание. И снова лишь одна ветвь вышла из кризиса
морфологически и экологически обновленной палеоантропы. Их источники мясной
пищи уже труднее всего описать однотипно. Если часть местонахождений
по-прежнему приурочена к берегам, то значительно большая уходит на
водоразделы. Палеоантропы находят симбиоз либо с разными видами хищников,
либо со стадами разных травоядных, наконец, с обитателями водоемов. Их камни
все более приспособлены для резания и разделки мяса животных, поверхностно
уже поврежденных хищниками, хотя их по-прежнему в высокой мере привлекает
извлечение мозга. Этот высший род троглодитид способен расселиться, т. е.
найти мясную пищу в весьма разнообразных ландшафтах, по-прежнему решительно
ни на кого не охотясь.
Но и этому третьему этапу приходит конец вместе со следующим зигзагом
флюктуации хищной фауны в позднем плейстоцене. Необычайно лабильные и
вирулентные палеоантропы осваивают новые и новые варианты устройства в
среде, но кризис надвигается неумолимо. Этот кризис и выход из него здесь
невозможно было бы описать даже самым кратким образом. Пришлось бы ввести в
действие такие мало знакомые читателю зоологические Феномены, как
адельфофагия (умерщвление и поедание части представителей своего
собственного вида), и рассмотреть совершенно новый феномен зачаточное
расщепление самого вида на почве специализации особо пассивной, поедаемой
части популяции, которая однако затем очень активно отпочковывается в особый
вид, с тем чтобы стать в конце концов и особым семейством. Биологическая
проблема дивергенции палеоантропов и неоантропов, протекающей быстро,
является самой острой и актуальной во всем комплексе вопросов о начале
человеческой истории, стоящих перед современной наукой.
Тот факт, что троглодитиды для своего специфического образа питания
принуждены были оббивать камни камнями, несет в себе и разгадку появления у
них огня. Искры сыпались в большом числе при ударах друг о друга кремней и
других пород. Теоретически и экспериментально доказано, что эти искры
способны зажечь любой вид трута. А в роли такового выступала настилка любого
логова и жилья троглодитид, несомненно, однородная с настилкой берлог, нор,
гнезд других животных. Тление настилки в местах обитания троглодитид
возникало хоть очень редко, но неуклонно. Иными словами, зачатки огня
возникали непроизвольно и сопровождали биологическое бытие троглодитид
40. Первая
польза, извлеченная ими из такого тления, это, вероятно, вытапливание с его
помощью дополнительных количеств костного мозга из трубчатых и особенно
губчатых скелетных фрагментов.
Таковы некоторые основания для восстановления идеи обезьяночеловека в
ее первоначальном смысле, но на уровне современных биологических
представлений. Для выделения же Homo sapiens в особое семейство, более того,
в качественно и принципиально новое явление служат другие аргументы.
Ход развития современной психологической науки вплотную привел ее к
необходимости значительно углубить и уточнить понятие человеческой
деятельности. Здесь достигнуты немаловажные успехи. Попробуем подойти к
антропогенезу с точки зрения теории деятельности.
Примем как исходный тезис В. А. Звегинцева: человек говорит, мыслит и
действу