но
достаточно большой, чтобы баркас мог войти туда во время прилива.
   Почувствовав, что нос баркаса врезался в песок, я  оттолкнулся  от  его
кормы деревянным  ковшом  и,  отвязав  буксир,  причалил  к  берегу.  Трое
закутанных людей  неуклюже  вылезли  из  баркаса  и  тотчас  же  принялись
разгружать багаж с помощью человека, ожидавшего нас  на  берегу.  Особенно
удивила меня их походка: нельзя сказать, что они  были  неповоротливы,  но
казались какими-то искореженными, словно состояли из  кое-как  скрепленных
кусков. Собаки продолжали рычать и рваться с цепей,  после  того  как  они
вместе с седым стариком сошли на берег.
   Эти трое, переговариваясь, издавали какие-то странные, гортанные звуки,
а человек, встретивший нас на берегу,  взволнованно  обратился  к  ним  на
каком-то, как показалось мне, иностранном языке, и они принялись за  тюки,
сложенные на корме. Я уже где-то слышал точно такой же голос, но  где,  не
мог припомнить. Старик удерживал шесть бесновавшихся собак, перекрывая  их
лай громкими  распоряжениями.  Монтгомери  тоже  сошел  на  берег,  и  все
занялись багажом. Я был слишком слаб, чтобы  после  голодовки,  на  жарком
солнце, которое пекло мою непокрытую голову, предложить им свою помощь.
   Наконец старик, видимо, вспомнил о моем присутствии и подошел ко мне.
   - Судя по вашему виду, вы не завтракали, - сказал он.
   Его маленькие черные глазки блестели из-под бровей.
   - Прошу у вас прощения. Теперь вы наш гость, хотя и  непрошеный,  и  мы
должны позаботиться о вас. - Он взглянул мне прямо в  лицо.  -  Монтгомери
сказал мне, что вы образованный человек, мистер Прендик. Он сказал, что вы
немного занимались наукой. Нельзя ли узнать, чем именно?
   Я рассказал, что учился в  Ройал-колледже  и  занимался  биологическими
исследованиями под руководством Хаксли. Услышав это, он  слегка  приподнял
брови.
   - Это несколько меняет дело, мистер  Прендик,  -  сказал  он  с  легким
оттенком уважения в голосе. - Как ни странно,  но  мы  тоже  биологи.  Это
своего рода биологическая станция.
   Он посмотрел на людей, которые на  катках  двигали  клетку  с  пумой  к
ограде.
   - Да, мы с Монтгомери биологи, - сказал  он.  -  Неизвестно,  когда  вы
сможете нас покинуть, - добавил он  минуту  спустя.  -  Наш  остров  лежит
далеко от навигационных путей. Суда появляются здесь не чаще раза в год.
   Вдруг он оставил меня, прошел мимо тащивших пуму людей, поднялся  вверх
по откосу и исчез за изгородью. Еще двое вместе с Монтгомери грузили багаж
на низенькую тележку. Лама  находилась  на  баркасе  вместе  с  кроличьими
клетками; собаки были по-прежнему привязаны к скамьям. Нагрузив на тележку
не меньше тонны, все трое повезли ее наверх, вслед  за  клеткой  с  пумой.
Потом Монтгомери оставил их и, вернувшись, протянул мне руку.
   - Что касается меня, то я рад, - сказал он. - Капитан  настоящий  осел.
Вам пришлось бы хлебнуть с ним горя.
   - Вы еще раз спасли меня, - сказал я.
   - Ну, смотря как на это взглянуть! Уверяю  вас,  остров  покажется  вам
чертовски скучной дырой! На вашем месте я  был  бы  осторожен...  Он...  -
Монтгомери замялся и не сказал того, что едва не сорвалось у него с языка.
- Не будете ли вы так добры помочь мне выгрузить клетки с кроликами?
   С кроликами он поступил самым удивительным образом. После того  как  я,
войдя в воду, помог ему перенести клетку на берег,  он  открыл  дверцу  и,
наклонив ее,  вывернул  всех  зверьков  прямо  на  землю.  Кролики  грудой
барахтались на земле. Он  хлопнул  в  ладоши,  и  они  скачками  бросились
врассыпную; их было штук пятнадцать или двадцать.
   -  Плодитесь  и  размножайтесь,  друзья,  -  проговорил  Монтгомери.  -
Населяйте остров. У нас тут был недостаток в мясе.
   Пока я наблюдал за разбегавшимися кроликами, вернулся старик с бутылкой
коньяку и несколькими сухарями.
   - Вот, подкрепитесь, Прендик, - сказал он уже гораздо дружелюбнее.
   Не заставляя себя долго просить, я  принялся  за  сухари,  а  он  помог
Монтгомери выпустить на волю еще десятка два кроликов. Но  три  оставшихся
кроличьих клетки и клетку с ламой отнесли наверх, к дому. К коньяку  я  не
притронулся, так как никогда не пил спиртного.



        7. ЗАПЕРТАЯ ДВЕРЬ

   Надеюсь, читатель поймет, что на первых порах все  окружающее  казалось
мне до того необычайным и я пережил такие неожиданные приключения, что  не
мог понять, в чем же здесь самое  странное.  Я  последовал  за  клеткой  с
ламой, но меня нагнал Монтгомери и попросил не входить за  ограду.  Тут  я
заметил, что пума в клетке и груда багажа также остались за оградой.
   Обернувшись, я  увидел,  что  баркас,  уже  окончательно  разгруженный,
вытащен на берег и старик идет к нам.
   - А теперь нам предстоит решить, как поступить с этим незваным  гостем,
- обратился он к Монтгомери. - Что с ним делать?
   - У него есть некоторые научные познания, - отозвался тот.
   - Мне не терпится поскорее приняться за дело, поработать над этим новым
материалом, - сказал старик, кивнув головой в сторону  ограды.  Глаза  его
заблестели.
   - Охотно верю, - угрюмо буркнул Монтгомери.
   - Мы не можем пустить его туда, а строить для него хижину нет  времени.
Вместе с тем никак нельзя посвящать его в наше дело.
   - Готов вам повиноваться, - сказал я.  У  меня  не  было  ни  малейшего
представления о том, что означало "пустить туда".
   - Я тоже думал об этом, - сказал Монтгомери. - Но у меня есть комната с
наружной дверью...
   - Значит, решено, - быстро прервал  его  старик,  пристально  глядя  на
Монтгомери, и мы все трое подошли к ограде.
   - Мне очень жаль, что приходится окружать  дело  такой  тайной,  мистер
Прендик, но не забывайте, что вы  здесь  незваный  гость.  Наше  маленькое
предприятие имеет  свой  секрет,  нечто  вроде  комнаты  Синей  Бороды.  В
сущности, тут нет ничего страшного для человека  с  крепкими  нервами.  Но
пока мы еще не пригляделись к вам...
   - Понятно, - сказал я, - глупо было бы мне обижаться на недоверие.
   На его мрачном лице появилась бледная улыбка - он  принадлежал  к  тому
суровому  типу  людей,  которые  улыбаются  одними  углами  рта,  -  и  он
поклонился в знак признательности. Мы прошли мимо главных ворот. Они  были
тяжелые, деревянные, окованные железом и запертые  на  замок.  Перед  ними
были свалены груды багажа с баркаса. В  углу  ограды  оказалась  небольшая
дверь, которой  я  раньше  не  заметил.  Старик  вынул  из  кармана  своей
засаленной синей блузы связку ключей, отпер дверь и вошел.  Меня  удивило,
что даже во время  его  присутствия  на  острове  все  здесь  так  надежно
заперто.
   Я последовал за ним и очутился в небольшой комнате,  просто,  но  уютно
обставленной. Внутренняя дверь была приоткрыта и выходила на мощеный двор.
Эту дверь Монтгомери тотчас же запер. В дальнем углу комнаты висел  гамак;
маленькое незастекленное окно, забранное железной решеткой, выходило прямо
на море.
   Старик сказал, что здесь я буду жить и  не  должен  переступать  порога
внутренней двери, которую он  "на  всякий  случай"  запер.  Он  указал  на
удобный шезлонг у  окна  и  на  множество  старых  книг,  главным  образом
сочинений по хирургии и изданий классиков на греческом и латинском  языках
(эти языки я понимал с трудом), стоявших на полке около гамака.  Вышел  он
через наружную дверь, словно не желая больше отворять внутреннюю.
   - Обыкновенно мы здесь обедаем, - сказал Монтгомери и вдруг, как  будто
почувствовав неожиданное сомнение, быстро последовал за ушедшим. - Моро! -
окликнул он его.
   Сначала я не обратил на эту фамилию никакого внимания. Но, просматривая
книги, стоявшие на полке, я невольно стал припоминать: где же раньше я  ее
слышал?
   Я сел у окна, вынул оставшиеся сухари и с аппетитом принялся жевать их.
Моро?
   Взглянув в окно,  я  увидел  одного  из  удивительных  людей  в  белом,
тащившего ящик с багажом. Вскоре он скрылся из виду. Затем я услышал,  как
позади меня щелкнул замок. Немного погодя сквозь запертую дверь  донеслись
шум и возня, поднятые собаками, которых привели с берега. Они не лаяли,  а
только как-то странно рычали и фыркали. Я слышал быстрый топот  их  лап  и
успокаивающий голос Монтгомери.
   Таинственность, которой окружили себя эти двое людей, произвела на меня
очень сильное впечатление, и я задумался над этим, как и  над  удивительно
знакомой мне фамилией Моро. Но человеческая память  так  капризна,  что  я
никак не мог припомнить, с чем связана эта известная фамилия. Постепенно я
начал думать о непостижимой странности  обезображенного  и  закутанного  в
белое человека на берегу. Я никогда не видел такой походки, таких странных
телодвижений, как у него, когда он тащил ящик. Я вспомнил, что ни один  из
этих людей не заговорил со мной, хотя я и видел, что все они  по  временам
посматривали на меня как-то странно, украдкой, а совсем  не  тем  открытым
взглядом, какой бывает у настоящих дикарей. Я  никак  не  мог  понять,  на
каком языке они говорили. Все  они  казались  удивительно  молчаливыми,  а
когда говорили, голоса их звучали резко и неприятно. Что же с ними  такое?
Тут я вспомнил глаза уродливого слуги Монтгомери.
   Он вошел как раз в ту минуту, когда я подумал о нем. Теперь он был одет
в белое и нес небольшой поднос с  кофе  и  вареными  овощами.  Я  чуть  не
отскочил, когда он, любезно кланяясь, поставил передо мной на стол поднос.
   Изумление сковало меня. Под черными мелкими прядями его волос я  увидел
ухо.  Оно  внезапно  очутилось  прямо  перед  моими  глазами.   Ухо   было
остроконечное и покрытое тонкой бурой шерстью!
   - Ваш завтрак, сэр, - сказал он.
   Я уставился ему прямо в лицо, чувствуя, что не  в  силах  ответить.  Он
повернулся и пошел к двери, странно косясь на меня через плечо.
   Я проводил его взглядом, и в это же самое время из подсознания в памяти
у меня всплыли слова: "Заказы Моро... Или указы?.."
   А, вот что! Память перенесла меня на десять лет  назад.  "Ужасы  Моро".
Мгновение эта фраза смутно вертелась  у  меня  в  голове,  но  тотчас  она
предстала  передо  мной,  напечатанная  красными  буквами   на   небольшой
коричневатой обложке брошюры, которую невозможно было читать без дрожи.  Я
ясно припомнил все подробности: эта давно забытая брошюра с  поразительной
яркостью воскресла в памяти. В то время я  был  еще  юношей,  а  Моро  уже
перевалило  за  пятьдесят.  Это  был  выдающийся  ученый-физиолог,  хорошо
известный в научных кругах богатством своего воображения и резкой прямотой
взглядов. Был ли это тот самый Моро?  Он  описал  несколько  поразительных
случаев переливания крови и, кроме того, был известен  своими  выдающимися
трудами о ненормальностях  развития  организма.  Но  вдруг  его  блестящая
карьера прервалась.  Ему  пришлось  покинуть  Англию.  Какой-то  журналист
пробрался в его лабораторию под видом лаборанта с намерением  опубликовать
сенсационные  разоблачения.  Благодаря  поразительной  случайности,   если
только это действительно была случайность, его гнусная брошюрка  приобрела
громкую известность. Как раз в  день  ее  появления  из  лаборатории  Моро
убежала собака с ободранной шкурой, вся искалеченная.
   Это было скверное время, и один  известный  издатель,  двоюродный  брат
мнимого лаборанта Моро, обратился к общественному мнению. Уже не в  первый
раз  общественное  мнение  восставало  против  методов  экспериментального
исследования.  Доктор  Моро  был  изгнан  из  страны.  Может  быть,  он  и
заслуживал этого, но безразличие других исследователей, отречение от  него
большинства его собратьев-ученых были все же  постыдны.  Правда,  судя  по
сообщению журналиста, некоторые из его опытов были  бессмысленно  жестоки.
Быть может,  ему  удалось  бы  примириться  с  обществом,  прекратив  свои
исследования, но он  не  пошел  на  это,  как  сделало  бы  на  его  месте
большинство  людей,  испытавших  однажды  невыразимое  счастье  заниматься
наукой. Он не имел семьи, и ему надо было заботиться только о себе...
   Я чувствовал уверенность, что это тот самый Моро. Все указывало на это.
И вдруг мне стало ясно, для чего предназначались пума и  другие  животные,
доставленные вместе с остальным багажом за ограду позади  дома.  Странный,
слабый, смутно  знакомый  запах,  который  я  до  сих  пор  ощущал  только
подсознательно, вдруг  стал  осознанный:  это  был  антисептический  запах
операционной. Я услыхал за стенкой рычание пумы и  визг  одной  из  собак,
которую как будто били.
   Собственно говоря, для всякого образованного человека в вивисекции  нет
ничего  настолько  ужасного,  чтобы  обставлять  ее  такой  тайной.  Но  в
результате какого-то странного скачка мысли остроконечные уши и светящиеся
глаза слуги Монтгомери снова ярко представились мне. Я смотрел на  зеленую
морскую даль, расстилавшуюся перед моими глазами, на волны, пенившиеся под
напором свежего ветерка, и странные воспоминания последних  дней  одно  за
другим мелькали в моей голове.
   Что же все это значит? Эта глухая ограда  на  пустынном  острове,  этот
известный вивисектор, эти искалеченные и обезображенные люди?..



        8. КРИК ПУМЫ

   Около часу дня мои размышления были прерваны приходом  Монтгомери.  Его
странный слуга следовал за ним, неся на подносе  хлеб,  какие-то  овощи  и
другую еду, а также бутылку виски, кувшин воды, три стакана и три ножа.  Я
искоса посмотрел на это удивительное  существо  и  увидел,  что  оно  тоже
наблюдает за мной своими странными, бегающими глазами. Монтгомери объявил,
что  будет  завтракать  вместе  со  мной,  а  Моро  слишком  занят,  чтобы
присоединиться к нам.
   - Моро? - сказал я. - Мне знакома эта фамилия.
   - Черт побери! - воскликнул он. - И что я за  осел,  зачем  я  вам  это
сказал! Мог бы раньше подумать. Ну, да все равно, это послужит вам намеком
на разъяснение наших тайн. Не хотите ли виски?
   - Нет, спасибо, я не пью.
   - Хотел бы я быть на вашем месте! Но бесполезно жалеть  о  невозможном.
Это проклятое виски и привело меня сюда. Оно и одна  туманная  ночь.  И  я
счел еще за счастье, когда Моро предложил взять  меня  с  собой.  Странное
дело...
   - Монтгомери, - прервал я его, как только закрылась наружная  дверь,  -
отчего у вашего слуги остроконечные уши?
   - Черт побери! - выругался он с  набитым  ртом  и  с  минуту  изумленно
смотрел на меня. - Остроконечные уши?
   - Да, остроконечные, - повторил я возможно спокойнее, но со  стесненным
дыханием, - и поросшие шерстью.
   Он преспокойно принялся смешивать виски с водой.
   - Мне всегда казалось, что уши его не видны из-под волос.
   - Я увидел их, когда он нагнулся, чтобы поставить на стол кофе. И глаза
у него светятся в темноте.
   Монтгомери уже пришел в себя от неожиданности.
   - Я и сам замечал, - спокойно сказал он, слегка шепелявя, - что у  него
с ушами  действительно  что-то  неладно,  у  него  такая  странная  манера
тщательно прикрывать их волосами. Как же они выглядели?
   Я был уверен, что он просто притворяется, но не мог уличить его во лжи.
   - Они остроконечные, - повторил я,  -  маленькие  и  покрытые  шерстью,
несомненно, покрытые шерстью. Да и весь он самое странное существо,  какое
я когда-либо видел.
   Резкий, хриплый, звериный крик, полный страдания, донесся до нас  из-за
ограды. По его ярости и силе можно было догадаться, что это кричит пума. Я
заметил, как Монтгомери вздрогнул.
   - Да? - сказал он вопросительно.
   - Откуда вы его взяли?
   -  Он  из...  Сан-Франциско.  Действительно,  он  безобразен.  Какой-то
полупомешанный. Не могу хорошенько припомнить, откуда он. Но  я  привык  к
нему. Мы оба привыкли друг к другу. Чем же он так поразил вас?
   - Он весь как бы противоестественный, - сказал я. - В нем  есть  что-то
особенное... Не примите меня за сумасшедшего, но близость  его  возбуждает
во мне дрожь омерзения, как прикосновение чего-то нечистого. В нем, право,
есть что-то дьявольское.
   Слушая меня, Монтгомери перестал есть.
   - Ерунда, - сказал он. - Я этого не замечал.
   Он снова принялся за еду.
   - Мне это и в голову не приходило, - проговорил он, прожевывая кусок. -
По-видимому, матросы на шхуне чувствовали то же самое... И травили же  они
беднягу!.. Вы сами видели, как капитан...
   Снова раздался  крик  пумы,  на  этот  раз  еще  более  страдальческий.
Монтгомери выругался. Я  уже  почти  решился  спросить  у  него  о  людях,
виденных мною на берегу. Но тут бедное животное начало испускать  один  за
другим резкие, пронзительные крики.
   - А ваши люди на берегу, - все же спросил я его, -  к  какой  расе  они
принадлежат?
   - Недурные молодцы, правда? - рассеянно ответил  он,  хмуря  брови  при
каждом новом крике животного.
   Я замолчал. Снова раздался крик, еще отчаяннее прежних. Он посмотрел на
меня своими мрачными серыми глазами,  подлил  себе  еще  виски,  попытался
завязать разговор об алкоголе и стал уверять, что им он  спас  мне  жизнь.
Казалось, ему хотелось подчеркнуть, что я обязан  ему  жизнью.  Я  отвечал
рассеянно. Завтрак наш скоро кончился. Урод с остроконечными  ушами  убрал
со стола, и Монтгомери снова оставил меня одного. Завтракая  со  мной,  он
все  время  был  в  состоянии  плохо  скрываемого  раздражения  от  криков
подвергнутой вивисекции пумы. Он жаловался, что нервы у него  шалят,  и  в
этом не приходилось сомневаться.
   Я чувствовал, что эти крики необычайно раздражают и меня. В течение дня
они становились все громче. Их было мучительно слышать, и в конце концов я
потерял душевное равновесие. Я отбросил перевод Горация, который  пробовал
читать, и принялся, сжимая кулаки и кусая губы, шагать по комнате.
   Потом я стал затыкать себе уши пальцами.
   Но крики становились все нестерпимее. Наконец  в  них  зазвучало  такое
предельное страдание, что я почувствовал себя  не  в  силах  оставаться  в
комнате. Я вышел на воздух, в дремотный жар полуденного солнца, и,  пройдя
мимо главных ворот, по-прежнему запертых, повернул за угол ограды.
   На  воздухе  крики  звучали  еще  громче.   Казалось,   будто   в   них
сосредоточилось все страдание мира. Все же, думается мне (а я с тех пор не
раз думал об этом), знай я, что в  соседней  комнате  кто-нибудь  страдает
точно так же, но молча, я отнесся бы к этому гораздо спокойнее.  Но  когда
страдание обретает голос и заставляет трепетать  наши  нервы,  тогда  душу
переполняет жалость. Несмотря на яркое солнце и зеленые  веера  колеблемых
морским ветром пальм, весь мир казался мне мрачным хаосом, полным черных и
кровавых призраков, до тех пор, пока я не отошел далеко от дома с каменной
оградой.



        9. ВСТРЕЧА В ЛЕСУ

   Я пробирался через кустарник,  покрывавший  холм  за  домом,  почти  не
разбирая дороги. Миновав густую купу прямоствольных деревьев,  я  очутился
на противоположном склоне холма, у подножия которого по узкой долине бежал
ручей. Я остановился и прислушался. То ли за дальностью расстояния, то  ли
из-за густоты леса, но ужасные звуки больше не долетали  до  меня.  Вокруг
было тихо. Но вот из кустов выскочил кролик и бросился со всех ног вниз по
склону холма. Постояв немного, я уселся в тени на опушке.
   Место  было  красивое.  Ручейка  совсем  не  было   видно   за   пышной
растительностью,  покрывавшей  его  берега,  и  только   в   одном   месте
треугольником блестела гладь воды. На другом его берегу в синеватой  дымке
виднелась густая чаща деревьев и ползучих растений, а над ними сияло ясное
голубое небо. Тут и там были разбросаны белые и малиновые  пятна  каких-то
цветов. Некоторое время взгляд мой блуждал  вокруг,  но  затем  мысли  мои
снова вернулись к странностям слуги Монтгомери. Однако было слишком  жарко
для напряженных размышлений, и  скоро  я  впал  в  какое-то  расслабленное
состояние, нечто среднее между сном и бодрствованием.
   Не знаю, сколько прошло времени, как вдруг меня разбудил  легкий  шорох
на другой стороне ручья. Сначала я  увидел  только  колеблющиеся  верхушки
папоротников и тростников. Потом на берегу показалось  какое-то  существо,
но что это было,  я  не  мог  сразу  рассмотреть.  Оно  нагнуло  голову  и
принялось пить. Тут только я увидел, что это человек, но человек,  ходящий
на четвереньках, как животное!
   Он был в голубоватой одежде, волосы у него были черные, а тело и лицо -
медно-красного  цвета.  По-видимому,  необычайное  безобразие  было  общей
чертой всех обитателей этого острова. Я слышал, как он шумно лакал воду.
   Я наклонился вперед,  чтобы  получше  его  рассмотреть.  Кусочек  лавы,
задетый моей рукой, покатился вниз по откосу. Человек  с  виноватым  видом
поднял голову, и глаза наши встретились.  Он  тотчас  вскочил  на  ноги  и
некоторое время стоял на месте, вытирая рот неуклюжей  рукой  и  глядя  на
меня. Ноги у него были почти в  два  раза  короче  его  туловища.  Так,  в
смущении разглядывая друг друга, мы  оставались,  может  быть,  с  минуту.
Затем, покосившись на меня, он исчез в кустах  справа,  и  шелест  листьев
постепенно затих вдали. Еще долго после того, как он скрылся, я  продолжал
сидеть, глядя ему вслед. Сонливость мою как рукой сняло.
   Я вздрогнул от шума, раздавшегося позади меня, и,  быстро  обернувшись,
увидел белый хвост кролика, мелькнувший на вершине  холма.  Я  вскочил  на
ноги.
   Появление  страшного  полузвериного  существа  доказывало,   что   лес,
пустынный с виду, обитаем. Я с беспокойством осмотрелся вокруг, жалея, что
у меня не было оружия. Тут мне пришла в голову мысль,  что  виденный  мной
человек был в синей одежде, а не нагой, как подобает настоящему дикарю,  и
я стал убеждать себя, что, по всей вероятности, он был мирный и свирепость
его была только кажущейся.
   Но все же его появление очень меня встревожило. Я пошел влево по склону
холма, глядя по сторонам меж прямых древесных стволов. Почему этот человек
ходил на четвереньках и лакал воду прямо из ручья?  Тут  я  снова  услыхал
звериный вой и, полагая,  что  это  кричит  пума,  повернулся  и  пошел  в
противоположном направлении. Дорога привела меня к ручью, перейдя который,
я продолжал пробиваться сквозь кустарник.
   Ярко-красное пятно на земле привлекло к себе мое внимание,  и,  подойдя
ближе, я увидел, что это был необычайного вида гриб, очень  причудливый  и
сморщенный, похожий на листовидный лишайник. При первом  же  прикосновении
он расплылся в водянистую слизь. Дальше под тенью роскошных папоротников я
увидел неприятную картину:  труп  кролика,  весь  облепленный  золотистыми
мухами, еще теплый, с оторванной головой. Я остановился, пораженный  видом
крови. На острове погиб насильственной смертью один из его обитателей!
   На трупе не было никаких других следов. Казалось, кролик  был  внезапно
схвачен и убит. Глядя на его мягкое, пушистое  тельце,  я  невольно  задал
себе вопрос: как это могло случиться? Ощущение смутного страха,  вызванное
нечеловеческим  лицом   существа,   пившего   из   ручья,   стало   теперь
определеннее. Я почувствовал, как опасно для меня оставаться здесь,  среди
этих непонятных людей. Весь лес сразу словно преобразился.  Каждый  темный
уголок казался засадой, каждый  шорох  -  опасностью.  Мне  казалось,  что
какие-то незримые существа подстерегают меня всюду.
   Я решил, что пора возвращаться. Быстро  повернувшись,  я  стремительно,
почти исступленно  кинулся  сквозь  кустарник,  мечтая  как  можно  скорей
выбраться на открытое место.
   Я остановился перед большой поляной. Собственно говоря, это была своего
рода  просека.  Молодые  деревца  уже   начинали   завоевывать   свободное
пространство, а за ними снова сплошной стеной стояли стволы, переплетенные
лианами, покрытые грибами и разноцветными  лишайниками.  Передо  мной,  на
полусгнившем стволе упавшего дерева, еще  не  замечая  моего  приближения,
сидели, поджав ноги, три странных человеческих  существа.  Очевидно,  одна
женщина и двое мужчин. Они были совершенно нагие, если  не  считать  куска
красной материи на бедрах. Кожа у них была розоватая, какой я еще не видел
ни у одного дикаря. Их толстые лица были лишены подбородка, лоб  выдавался
вперед, а головы покрывали редкие щетинистые  волосы.  Никогда  еще  я  не
встречал таких звероподобных существ.
   Они разговаривали между  собой,  или,  вернее,  один  из  них  говорил,
обращаясь к двум другим, но все трое  были  так  увлечены,  что  никто  не
услышал моих шагов. Они трясли  головами  и  раскачивались  из  стороны  в
сторону. Слова звучали так быстро и невнятно, что хотя я хорошо слышал их,
но ничего не мог понять. Казалось,  говоривший  нес  какую-то  невероятную
околесицу. Скоро звук его голоса стал протяжней, и, размахивая руками,  он
вскочил на ноги.
   Остальные двое тоже встали и, размахивая руками, принялись вторить ему,
раскачиваясь в такт пению. Я заметил, что у них ненормально короткие  ноги
и тонкие неуклюжие ступни. Все трое теперь медленно кружились,  притопывая
и размахивая руками; в их ритмической скороговорке  можно  было  разобрать
мотив с повторяющимся  припевом  вроде  "алула"  или  "балула".  Глаза  их
заблестели, уродливые лица озарились странной  радостью.  Слюна  текла  из
безгубых ртов.
   И тут, наблюдая их смешные и непостижимые движения, я ясно понял,  что,
собственно, так неприятно поражало меня и рождало  во  мне  противоречивое
впечатление чего-то необычного и вместе с тем странно знакомого.  Эти  три
существа,  поглощенные  своим  таинственным  обрядом,  имели  человеческий
образ, и  он  крайне  странно  сочетался  со  знакомым  звериным  обликом.
Несмотря на свою человеческую внешность, на набедренные повязки и  на  все
их грубое человекоподобие, каждый  из  них  был  отмечен  печатью  чего-то
животного, в их движениях, во взгляде, во всем облике сквозило сходство со
свиньями.
   Я стоял, пораженный, и самые ужасные вопросы вихрем завертелись у  меня
в голове. Странные создания одно за другим начали  подпрыгивать  высоко  в
воздух,  визжа  и  хрюкая.  Одно  из  них  поскользнулось  и   встало   на
четвереньки, лишь на миг, прежде чем снова подняться на ноги. Но и в столь
коротком проблеске животного инстинкта я увидел всю его сущность.
   Я бесшумно повернулся и, весь цепенея от ужаса  при  мысли,  что  треск
сучка или шелест листьев может выдать меня, бросился обратно в  кустарник.
Прошло  много  времени,  прежде  чем  я  осмелел  и   пошел   с   меньшими
предосторожностями. " В эту минуту  единственной  моей  мыслью  было  уйти
подальше от безобразных существ, и я не заметил, как вышел на еле заметную
тропинку, которая вилась среди  деревьев.  И  вдруг,  пересекая  небольшую
поляну, я вздрогнул, увидев между стволами чьи-то ноги,  которые  бесшумно
двигались параллельно мне на расстоянии около  тридцати  ярдов.  Голова  и
туловище были скрыты густой листвой. Я  сразу  остановился,  надеясь,  что
неизвестное существо не заметит меня. Но в то же мгновение остановились  и
ноги. Я был так  встревожен,  что  с  величайшим  трудом  поборол  в  себе
неодолимое желание бежать очертя голову.
   Вглядевшись в зеленую путаницу ветвей, я  различил  голову  и  туловище
того самого существа, которое пило из ручья.  Оно  взглянуло  на  меня,  и
глаза его сверкнули из полумрака зеленоватым огоньком, который погас,  как
только оно отвернулось. С минуту оно  стояло  неподвижно,  а  потом  снова
бесшумно пустилось бежать сквозь заросли кустов  и  деревьев.  Вскоре  оно
исчезло среди каких-то растений. Я больше не видел его, но чувствовал, что
оно остановилось и следит за мной.
   Что же это было такое - человек или животное? Чего хотело оно от  меня?
Я был совершенно безоружен, даже палки у меня не  было.  Бежать  не  имело
смысла. Во всяком случае, это существо не осмеливалось  напасть  на  меня.
Стиснув зубы, я пошел прямо на него. Я старался не выказывать  страха,  от
которого у меня по спине бегали мурашки. Пробравшись сквозь цветущие белые
кусты,  я  увидел  его  шагах  в  двадцати  от  себя,  -  он  нерешительно
посматривал через плечо. Я подошел еще на несколько  шагов,  упорно  глядя
ему в глаза.
   - Кто ты? - спросил я.
   Он тоже старался не опускать глаз.
   - Нет, - вдруг сказал  он  и  прыжками  скрылся  в  кустарнике.  Потом,
остановившись, снова стал смотреть  на  меня.  Его  глаза  сверкали  среди
густых ветвей.
   Душа моя ушла в пятки, но я чувствовал, что единственное мое спасение в
смелости, и я продолжал идти прямо на него. Он обернулся еще раз и исчез в
чаще. Мне почудилось, что его глаза снова сверкнули, и это было все.
   Только теперь я сообразил, что уже поздно и  мне  опасно  оставаться  в
лесу. Солнце только что зашло, быстрые тропические сумерки уже  серели  на
востоке, и первая ночная бабочка бесшумно порхала над моей головой.  Чтобы
не остаться на ночь в лесу,  среди  неведомых  опасностей,  я  должен  был
спешить назад.
   Мысль о возвращении в эту обитель страдания была  очень  неприятна,  но
еще неприятней было бы остаться в темноте, полной всяких неожиданностей. Я
снова взглянул в синеватые сумерки, поглотившие это странное  существо,  и
повернул назад, вниз по склону, к ручью, двигаясь, как я полагал, в ту  же
сторону, откуда пришел.
   Я быстро шагал вперед, ошеломленный всем происшедшим, и вскоре очутился
на открытом месте, лишь кое-где  поросшем  деревьями.  Прозрачная  ясность
неба, наступающая  после  заката  солнца,  уже  сменялась  темнотой.  Небо
темнело с каждой минутой, и звезды загорались одна за другой. Просветы меж
деревьями,  прогалины  в  лесной  чаще,  казавшиеся  в  ярком  свете   дня
голубоватыми, становились теперь черными и таинственными.
   Я  шел  вперед.  Все  кругом   померкло.   Черные   верхушки   деревьев
вырисовывались на светлом фоне неба, а внизу все сливалось в  бесформенную
массу. Вскоре деревья поредели,  а  кустарник  стал  еще  гуще.  Потом  он
сменился унылым пространством, покрытым  белым  песком,  а  дальше  стеной
встала новая чаща.
   Меня все время тревожил слабый шорох, раздававшийся справа.  Сначала  я
решил, что это мне только чудится, так как стоило  мне  остановиться  -  и
тотчас же наступала полнейшая тишина, нарушаемая лишь  шелестом  вечернего
ветерка. Но как только я продолжал путь, моим  шагам  вторили  еще  чьи-то
шаги.
   Я удалился от чащи, держась поближе к открытым местам, и делал время от
времени   неожиданные   повороты,   чтобы   захватить   врасплох    своего
преследователя,  если  только  он   существовал.   Я   не   видел   ничего
подозрительного, и все же ощущение чьего-то  присутствия  становилось  все
сильней. Я ускорил шаги, добрался до  невысокого  холма,  перевалил  через
него и круто повернул в обратную  сторону,  не  спуская,  однако,  глаз  с
холма. Холм ясно вырисовывался на темневшем фоне неба.
   Вскоре на этом  фоне  мелькнула  какая-то  бесформенная  тень  и  сразу
исчезла. Теперь я был уверен, что темнокожее существо  снова  крадется  за
мной. И к тому же я сделал еще одно печальное открытие: не было  сомнения,
что я заблудился.
   Некоторое время я продолжал  идти  вперед,  совершенно  упавший  духом,
преследуемый своим тайным врагом. Кто бы он ни был, но у него  не  хватало
смелости напасть на меня, а может быть, он просто  выжидал  благоприятного
случая. Я упорно избегал леса. По временам я останавливался, прислушивался
и вскоре почти убедил себя, что мой преследователь отстал  или  же  вообще
существовал только в моем расстроенном  воображении.  Тут  я  услышал  шум
моря. Я пошел быстро, почти побежал, и сразу же услышал, как  позади  меня
кто-то споткнулся.
   Мгновенно повернувшись, я пристально оглядел темневшие позади  деревья.
Одна черная тень,  казалось,  сливалась  с  другой.  Я  прислушался,  весь
цепенея от страха, но услышал только, как кровь стучит у  меня  в  висках.
Решив, что нервы мои расстроены и слух обманывает меня, я снова решительно
направился к морю.
   Через несколько минут деревья поредели, и я вышел на голый низкий  мыс,
омываемый темной водой. Ночь была тихая и ясная, свет звезд  отражался  на
гладкой поверхности моря. В некотором отдалении,  на  неровно  выступающей
гряде камней, вода слабо светилась. На западе зодиакальный свет сливался с
желтоватым светом вечерней звезды. Берег тянулся далеко  на  восток,  а  с
запада его скрывал мыс. Я сообразил, что дом Моро где-то западнее.
   Позади меня треснул сучок  и  послышался  шорох.  Я  обернулся  и  стал
глядеть на темную стену деревьев. Видеть я  ничего  не  мог  или,  вернее,
видел слишком  много.  Каждая  тень  имела  какую-то  своеобразную  форму,
казалась настороженным живым существом; я постоял так с минуту,  а  потом,
все время оглядываясь на деревья, пошел к западу, чтобы пересечь мыс.  Как
только я двинулся с места, одна из теней  зашевелилась  и  последовала  за
мной.
   Сердце мое быстро забилось. Вскоре на западе показалась большая  бухта,
и я снова остановился. Бесшумная тень тоже остановилась в десятке шагов от
меня. Маленькая светящаяся точка виднелась в  дальнем  конце  бухты,  весь
серый песчаный берег был  слабо  освещен  звездным  светом.  Огонек  горел
примерно в двух милях от меня. Чтобы снова выйти на берег,  я  должен  был
пересечь лес, полный жутких теней, и спуститься по  поросшему  кустарником
склону.
   Теперь я мог яснее разглядеть своего преследователя. Это не был  зверь,
так как он стоял на двух  ногах.  Я  раскрыл  рот,  чтобы  заговорить,  но
судорога свела мне горло. Сделав над собой усилие, я крикнул:
   - Кто там?
   Ответа не было. Я сделал шаг вперед. Он не двигался и только как  будто
насторожился. Я споткнулся о камень.
   Это навело меня на удачную мысль. Не спуская глаз с  темной  фигуры,  я
нагнулся и поднял большой валун. Увидя мое движение, темная фигура  быстро
шарахнулась в сторону, как это делают собаки,  и  скрылась  в  темноте.  Я
вспомнил, как в школе мы  отбивались  от  больших  собак,  обернул  камень
носовым платком, а платок  обвязал  вокруг  кисти.  В  темноте  послышался
шорох, как будто мой преследователь отступал. Моя решимость сразу пропала.
При виде убегающего противника я задрожал, кожа моя покрылась испариной.
   Прошло некоторое время, прежде чем я собрался с духом и,  пройдя  через
полосу деревьев и кустов, спустился вниз,  к  берегу,  по  другую  сторону
мыса. Я бежал бегом и, выйдя из чащи на берег, тотчас же услыхал,  что  за
мной следом кто-то с треском продирается сквозь кусты.
   Совсем потеряв голову от страха, я пустился бежать  по  берегу.  Позади
раздался быстрый глухой топот. Я испустил дикий крик  и  побежал  быстрей.
Какие-то темные существа раза в  три-четыре  крупней  кролика,  вспугнутые
мной, скачками промчались мимо меня в кусты. Никогда в жизни не  забуду  я
этой ужасной погони. Я бежал у самой воды и по временам слышал шлепанье по
воде настигавшего меня преследователя.  Далеко,  безнадежно  далеко  горел
желтый огонек. Вокруг было темно и тихо.  Лишь  плеск  воды  слышался  все
ближе и ближе. За последнее время я  сильно  ослабел  и  теперь  дышал  со
свистом, а в боку у меня так кололо, как будто туда вонзили нож. Я  видел,
что преследователь настигнет меня гораздо раньше, чем я успею добежать  до
ограды. В  отчаянии,  задыхаясь,  я  резко  обернулся  и,  как  только  он
приблизился ко мне, изо всех сил, ударил его. При этом камень  вылетел  из
платка, как из пращи.
   Когда я  повернулся,  мой  преследователь,  бежавший  на  четвереньках,
вскочил, и камень угодил ему прямо в левый висок. Послышался громкий удар,
человек-зверь пошатнулся, оттолкнул меня и упал на песок,  лицом  прямо  в
воду. Там он остался лежать неподвижно.
   Я не мог заставить себя приблизиться к  этой  черной  массе.  Там  я  и
оставил его, около плещущей воды, под тихим  светом  мерцающих  звезд,  и,
далеко обойдя это место, продолжал путь  к  желтому  огоньку.  С  чувством
глубокого облегчения я вскоре услыхал жалобный вой пумы,  тот  самый  вой,
который заставил меня уйти бродить по таинственному острову.  И,  несмотря
на всю свою слабость, я собрал последние силы и пустился бежать  на  свет.
Мне показалось, что чей-то голос зовет меня во мраке.



        10. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ КРИК

   Приблизившись к дому, я увидел, что свет идет из  открытой  двери  моей
комнаты, и тотчас же где-то рядом, в темноте, послышался оклик Монтгомери:
   - Прендик!
   Я продолжал бежать. Оклик послышался снова. Я отозвался слабым голосом:
   - Эй! - и в следующее мгновение, шатаясь, очутился возле него.
   - Где вы были? -  спросил  он,  отстраняя  меня  рукой  так  что  свет,
падавший из двери, бил мне прямо в лицо. - Мы оба  были  так  заняты,  что
вспомнили о вас только полчаса назад.
   Он ввел меня в комнату и усадил в шезлонг. Ослепленный светом, я ничего
не видел.
   - Мы никак не думали, что вы пойдете бродить по острову, не предупредив
нас, - сказал он. - Я беспокоился. Но... что  такое?..  -  Последние  силы
оставили меня, голова моя упала на грудь. Он заставил меня выпить коньяку,
вероятно, не без торжества.
   - Ради бога, заприте дверь! - сказал я.
   -    Вероятно,    вы    встретились    с    какой-нибудь    из    наших
достопримечательностей? - спросил он.
   Заперев дверь, он снова повернулся ко мне. Он  не  задавал  мне  больше
вопросов, но влил мне в рот еще коньяку с водой и заставил меня поесть.  Я
был в изнеможении. Он пробормотал, что забыл предупредить меня,  и  только
тогда расспросил, когда я ушел из дому и что видел. Я коротко, отрывочными
фразами отвечал ему.
   - Скажите мае, что все это значат? - спросил я, едва владея собой.
   - Ничего особенного, - ответил он. - Но, я думаю, с вас  достаточно  на
сегодня.
   Вдруг раздался раздирающий душу крик пумы. Монтгомери тихо выругался.
   - Провалиться мне, если это место не такое же скверное, как Гауэр-стрит
со своими котами.
   - Монтгомери, что это за существо преследовало меня? - спросил я. - Был
ли это зверь или человек?
   - Если вы сейчас же не ляжете спать, - сказал он вместо ответа, - то  к
утру совсем сойдете с ума.
   Я встал и подошел к нему вплотную.
   - Что это было за существо? - повторил я.
   Он посмотрел мне прямо в глаза и скривил рот. Взгляд его, минуту  назад
такой оживленный, вдруг потускнел.
   - Судя по вашему рассказу, - сказал он, - это, вероятно, был призрак.
   Меня охватило внезапное раздражение, которое, однако,  исчезло  так  же
быстро, как и возникло.
   Я снова опустился в шезлонг и сжал голову руками. Пума опять  принялась
выть.
   Монтгомери подошел ко мне сзади и положил мне руку на плечо.
   - Послушайте, Прендик, - сказал он. -  У  меня  не  было  ни  малейшего
желания брать вас на этот остров. Но все  это  не  так  страшно,  как  вам
кажется, дружище. Просто нервы у вас совсем  сдали.  Послушайтесь  меня  и
примите снотворное. Это... будет  продолжаться  еще  несколько  часов.  Вы
непременно должны заснуть, иначе я ни за что не ручаюсь.
   Я не отвечал. Понурившись, я закрыл  лицо  руками.  Он  ушел  и  вскоре
вернулся с маленькой склянкой, наполненной какой-то темной  жидкостью.  Он
дал мне ее выпить. Я беспрекословно проглотил жидкость,  и  он  помог  мне
лечь в гамак.
   Когда я проснулся, было уже совсем светло.  Некоторое  время  я  лежал,
уставившись в потолок. Я  обнаружил,  что  балки  сделаны  из  корабельных
шпангоутов. Повернув голову, я увидел,  что  на  столе  стоит  завтрак.  Я
почувствовал голод и хотел было вылезти из гамака,  но  гамак  предупредил
мое намерение, перевернулся и вывалил меня на пол. Я упал на четвереньки и
с трудом встал на ноги.
   Потом я уселся за стол. Голова была тяжелая, в памяти мелькали  смутные
воспоминания о вчерашнем. Утренний ветерок задувал в незастекленное  окно,
и,  завтракая,  я  испытывал  приятное  физическое  удовлетворение.  Вдруг
внутренняя дверь, которая вела во двор, открылась. Я  обернулся  и  увидел
Монтгомери.
   - Все в порядке? - спросил он. - Я страшно занят.
   Он тотчас же захлопнул дверь, но немного погодя я заметил, что он забыл
ее запереть.
   Мне невольно припомнилось вчерашнее выражение его лица, а вместе с  ним
и все происшедшее. Вспоминая пережитые ужасы, я услышал крик.  Теперь  это
уже не был крик пумы.
   Не  донеся  куска  до  рта,  я  прислушался.  Вокруг   царила   тишина,
прерываемая лишь шепотом утреннего ветерка. Я подумал, что это мне  только
послышалось.
   Просидев  так  довольно  долго,  я  снова  принялся  за  еду,  все  еще
прислушиваясь. Через некоторое время донесся новый звук, тихий и слабый. Я
так и замер на месте. Этот  звук  потряс  меня  сильнее,  чем  все  вопли,
слышанные мною здесь. На этот раз я не мог ошибиться, я  не  сомневался  в
том, что означали эти слабые, дрожащие звуки: это были стоны,  прерываемые
рыданиями я мучительными вздохами. Это стонало уже не животное.  Это  были
стоны терзаемого человеческого существа.
   Поняв это, я вскочил на ноги и в три прыжка очутился у  противоположной
стены, схватился за ручку внутренней двери и широко распахнул ее.
   -  Прендик,  стойте!  -  крикнул  внезапно  появившийся   передо   мной
Монтгомери.
   Залаяла и зарычала испуганная собака. В тазике, стоявшем у порога, была
кровь, темная, с ярко-красными  пятнами,  и  я  почувствовал  своеобразный
запах карболки. Сквозь открытую дверь в неясной полутьме  я  увидел  нечто
привязанное  к  какому-то  станку,   все   изрезанное,   окровавленное   и
забинтованное. А потом все это заслонила седая и страшная  голова  старого
Моро.
   В одно мгновение он схватил меня за плечо своей окровавленной  рукой  и
легко, к