ел развязался! - - скоба выскочила! - - колышек надо
обстрогать - - гвоздик, винтик, рычажок, ремешок, пряжка или шпенек у пряжки
в неисправности.
Как ни верно все это, а никогда я не считаю себя вправе подвергать за
такие несчастья отлучению карету или ее кучера. - - Мне и в голову не
приходит клясться именем бога живого, что я скорее десять тысяч раз пройду
пешком (или что пусть я буду проклят), чем когда-нибудь сяду в такую
колымагу. - - Я спокойно принимаю вещи так, как они есть, и всегда готов к
тому, что вдруг не хватит гвоздика, винтика, рычажка, ремешка, пряжки или
шпенька у пряжки, или же они окажутся в неисправности. И это - где бы я ни
путешествовал - - поэтому я никогда не горячусь и, невозмутимо принимая все,
что встречается мне на пути, будь то плохое или хорошее, - я еду дальше. -
Поступай и ты так, приятель! - сказал я. - Потеряв целых пять минут на то,
чтобы слезть с козел и достать засунутую им в каретный ящик краюху черного
хлеба, он только что взобрался на свое место и ехал шажком, смакуя свой
завтрак. - - Ну-ка, приятель, пошибче! - сказал я с живостью и самым
убедительным тоном, ибо звякнул в переднее окошечко монетой в двадцать
четыре су, позаботившись повернуть ее к нему широкой стороной, когда он
оглянулся. Шельмец меня понял, потому что растянул рот от правого уха до
левого и показал на своей грязной роже ряд таких жемчужных зубов, что иная
королева отдала бы за них все свои драгоценности! - -
| Какой жевательный аппарат!
Праведное небо! }
| Какой хлеб! - -
Когда он проглотил последний кусок, мы въехали в город Монтрей.
^TГЛАВА IX^U
Во всей Франции, по-моему, нет города, который был бы на карте краше,
чем Монтрей;- - на почтовом справочнике он, надо признаться, выглядит
гораздо хуже, но когда вы в него приезжаете, - вид у него, право, самый
жалкий.
Но в нем есть теперь одна прелесть; дочка содержателя постоялого двора.
Она жила восемнадцать месяцев в Амьене и шесть в Париже, проходя свое
учение; поэтому она вяжет, шьет, танцует и знает маленькие приемы кокетства
в совершенстве. - - -
Плутовка! Повторяя их в течение пяти минут, что я стоял и смотрел на
нее, она спустила, по крайней мере, дюжину петель на белом нитяном чулке. -
- Да, да, - я вижу, лукавая девчонка! - он длинный и узкий - тебе не надо
закалывать его булавкой у колена - он несомненно твой - и придется тебе как
раз впору. -
- - Ведь научила же Природа это создание держать большой палец, как у
статуи! - -
Но так как этот образец стоит больших пальцев всех статуй - - не говоря
о том, что у меня в придачу все ее пальцы, если они могут в чем-нибудь мне
помочь, - и так как Жанетон (так ее зовут) вдобавок так удачно сидит для
зарисовки, - - то не рисовать мне больше никогда или, вернее, быть мне в
рисовании до скончания дней моих упряжной лошадью, которая тащит изо всей
силы, - если я не нарисую ее с сохранением всех пропорций и таким уверенным
карандашом, как если б она стояла передо мной, обтянутая мокрым полотном. -
-
- Но ваши милости предпочитают, чтобы я представил им длину, ширину и
высоту здешней приходской церкви или нарисовал фасад аббатства
Сент-Остреберт, перенесенный сюда из Артуа, - - которые, я думаю, находятся
в том же положении, в каком оставлены были каменщиками и плотниками, - и
останутся такими еще лет пятьдесят, если вера в Христа просуществует этот
срок, - стало быть, у ваших милостей и ваших преподобий есть время измерить
их на досуге - - но кто хочет измерить тебя, Жанетон, должен это сделать
теперь, - ты несешь в себе самой начала изменения; памятуя превратности
скоротечной жизни, я бы ни на минуту за тебя не поручился; прежде нежели
дважды пройдут и канут в вечность двенадцать месяцев, ты можешь растолстеть,
как тыква, и потерять свои формы - - или завянуть, как цветок, и потерять
свою красоту - больше того, ты можешь сбиться с пути - и потерять себя. - -
Я бы не поручился и за тетю Дину, будь она в живых, - - да что говорить, не
поручился бы даже за портрет ее - - разве только он написан Рейнольдсом. -
- Но провалиться мне на этом месте, если я стану продолжать свой
рисунок после того, как назвал этого сына Аполлона.
Придется вам удовольствоваться оригиналом; если во время вашего проезда
через Монтрей вечер выпадет погожий, вы его увидите из дверец вашей кареты,
когда будете менять лошадей; но лучше бы вам, если у вас нет таких скверных
причин торопиться, как у меня, - лучше бы вам остаться. - Жанетон немного
набожна, но это качество, сэр, на три девятых в вашу пользу. - -
- Господи, помоги мне! Я не в состоянии был взять ни одной взятки:
проигрался в пух и прах.
^TГЛАВА X^U
Приняв все это в соображение и вспомнив, кроме того, что Смерть, может
быть, гораздо ближе от меня, чем я воображал, - - Я бы желал быть в
Аббевиле, - сказал я, - хотя бы только для того, чтобы поглядеть, как
расчесывают и прядут шерсть, - - мы тронулись в путь - -
De Montreuil a Nampont - - - poste et demi {От Монтрея до Нампона -
полторы станции (франц.).}
De Nampont a Bernay - - - poste {От Нампона до Берне - одна станция
(франц.).}
De Bernay a Nouvion - - - poste {От Берне до Нувьона - одна станция
(франц.).}
De Nouvion a Abbeville - poste {От Нувьона до Аббевиля - одна станция
(франц.) См. Справочник французских почтовых дорог, стр. 36, издание 1762
года. - Л. Стерн.}
- - но все чесальщики и пряхи уже были в постелях.
^TГЛАВА XI^U
Какие неисчислимые выгоды дает путешествие! Правда, оно иногда горячит;
но против этого есть лекарство, о котором вы можете выведать из следующей
главы.
^TГЛАВА XII^U
Имей я возможность выговорить условия в контракте со Смертью, как я
договариваюсь сейчас с моим аптекарем, где и как я воспользуюсь его
клистиром, - - я бы, конечно, решительно возражал против того, чтобы она за
мной явилась в присутствии моих друзей; вот почему, стоит мне только
серьезно призадуматься о подробностях этой страшной катастрофы, которые
обыкновенно угнетают меня и мучат не меньше, нежели сама катастрофа, как я
неизменно опускаю занавес: и молю распорядителя всего сущего устроить так,
чтобы она настигла меня не дома, - - а в какой-нибудь порядочной гостинице.
- - Дома, я знаю, - - - огорчение друзей и последние знаки внимания, которые
пожелает оказать мне дрожащая рука бледного участия, вытирая мне лоб и
поправляя подушки, так истерзают мне душу, что я умру от недуга, о котором и
не догадывается мой лекарь. - В гостинице же немногие услуги, которые мне
потребуются; обойдутся мне в несколько гиней и будут оказаны мне без
волнения, но точно и внимательно. - - Одно заметьте: гостиница эта должна
быть не такая, как в Аббевиле, - - даже если бы в целом мире не было другой
гостиницы, я бы вычеркнул ее из моего контракта; итак...
Подать лошадей ровно в четыре утра. - - Да, в четыре, сэр. - - Или,
клянусь Женевьевой, я подниму такой шум, что мертвые проснутся.
^TГЛАВА XIII^U
"Уподобь их колесу" - изречение это, как известно всем ученым, горькая
насмешка над _большим турне_ и над тем беспокойным желанием совершить его,
которое, как пророчески предвидел Давид, овладеет сынами человеческими в
наши дни; вот почему великий епископ Холл считает его одним из суровейших
проклятий, когда-либо обрушенных Давидом на врагов господних; - это все
равно как если бы он сказал: "Не желаю им ничего лучшего, как вечно
катиться". - Чем больше движения, - продолжает он (а епископ был человек
очень тучный), - тем больше тревог, и чем больше покоя, - если держаться той
же аналогии, - тем больше небесного блаженства.
Ну, а я (человек очень тощий) думаю иначе; по-моему, чем больше
движения, тем больше жизни и больше радости - - - - а сидение на месте и
медленная езда это смерть и диавол. -
- Эй! Гей! - - весь дом спит! - - - Выведите лошадей - - - смажьте
колеса - - привяжите чемодан - - вбейте гвоздь в эту подпорку - я не хочу
терять ни минуты...
Колесо, о котором мы ведем речь и в которое (но не на которое, потому
что тогда получилось бы колесо Иксиона) Давид обращал своим проклятием
врагов своих, для епископа, в соответствии с его сложением, должно было
быть, колесом почтовой кареты, независимо от того, были ли тогда в Палестине
почтовые кареты или их там не было. - - Для меня, наоборот, в силу
противоположных причин, оно должно было быть, разумеется, колесом скрипучей
арбы, совершающим один оборот в столетие; и уж если бы мне довелось стать
комментатором, я бы, не задумываясь, сказал, что в этой гористой стране арб
было сколько угодно.
Люблю я пифагорейцев (гораздо больше, чем решаюсь высказать моей милой
Дженни) за их "<FONT SIZE=3><FONT FACE="Symbol">corismon apo tou swmatoV, eiV to kalvV jilosojein</FONT></FONT>" (отрешение
от тела, дабы хорошо мыслить). Ни один человек не мыслит правильно, пока он
заключен в теле; свойственные ему от природы кровь, флегма и желчь ослепляют
его, а чрезмерная дряблость или чрезмерное напряжение тянут в разные
стороны, как это видно на примере епископа и меня. - - Разум есть наполовину
чувство, и мера самого неба есть лишь мера теперешнего нашего аппетита и
пищеварения. - - - - Но кто же из нас двоих в настоящем случае, по-вашему,
более неправ?
- Вы, конечно, - сказала она, - взбудоражить целый дом в такую рань!
^TГЛАВА XIV^U
- - Но она не знала, что я дал обет не бриться, пока не приеду в Париж,
- - однако я терпеть не могу делать тайну из пустяков, - - эта осторожность
прилична тем мелким душам, на которых (Lib. 13, De moribus divinis, cap. 24)
строил свои вычисления Лессий, утверждая, что одна кубическая голландская
миля достаточно просторна, - даже слишком просторна, - для восьмисот тысяч
миллионов, если допустить, что таково самое большее число душ, которые могут
быть осуждены (от грехопадения Адама) до скончания века.
На чем он основывал этот второй расчет - - если не на отеческой
благости бога - я не знаю - - и еще больше затрудняюсь сказать, что
творилось в голове у Франсиско Риверы, утверждавшего, будто для вмещения
подобного числа требуется не меньше двухсот итальянских миль, помноженных на
самих себя. - - Наверное, в своих выкладках он отправлялся от древнеримских
душ, о которых читал в книгах, упустив из виду, что, благодаря постепенному
истощению и упадку в течение восемнадцати веков, они неизбежно должны были
сильно скрючиться и к тому времени, когда он писал, обратиться почти в
ничто.
В эпоху Лессия, человека, по-видимому, более хладнокровного, они были
совсем махонькие - - -
Нынче - они куда меньше - - -
А в ближайшую зиму мы обнаружим, что они еще больше уменьшились;
словом, если мы будем и дальше двигаться от малого к меньшему и от меньшего
к нулю, то я могу безоговорочно утверждать, что через полстолетия такого
хода у нас вообще не останется душ; а так как дольше этого срока вера
христианская едва ли просуществует, то вот вам и выгода: и те и другая
износятся одновременно. - -
Слава тебе, Юпитер! слава всем прочим языческим богам и богиням! ибо
тогда вы снова выйдете на сцену, ведя за собой и Приапа, - - вот веселое
наступит время! - Но где я? в какую восхитительную суматоху собираюсь я
кинуться? Я - - - я, дни которого уже сочтены, способный наслаждаться
радостями будущего разве только в своей фантазии - - к тому же не в меру
разыгравшейся! Успокойся же, глупышка, не мешай продолжать.
^TГЛАВА XV^U
- - - Так как, повторяю, "я терпеть не могу делать тайну из пустяка", -
- то я и поделился со своим почтарем, едва только мы съехали с булыжной
мостовой; за это изъявление доверия он щелкнул бичом; коренная пустилась
рысью, пристяжная чем-то средним между рысью и галопом, и так мы отплясали
до Эйи-о-клоше, славившегося некогда гармоничнейшим в мире звоном колоколов;
но мы проплясали через него без музыки, ибо колокола в этом городе (как,
правду сказать, и повсюду во Франции) были сильно расстроены.
Итак, двигаясь со всей доступной для меня скоростью, из
Эйи-о-клоше я прибыл в Фликскур,
из Фликскура я прибыл в Пекиньи и
из Пекиньи я прибыл в Амьен,
город, относительно которого мне нечего вам сообщить сверх того, что я
уже сообщил раньше - - а именно - что Жанетон ходила там в школу. -
^TГЛАВА XVI^U
Во всем списке мелких неприятностей, которым случается надувать паруса
путешественника, нет более надоедливой и изводящей, чем та, которую я
собираюсь описать - и от которой (если только для ее предупреждения вы не
посылаете вперед курьера, как это делают многие) нет спасенья, она
заключается в том,
что, будь вы в счастливейшем расположении поспать- - хотя бы вы
проезжали по прекраснейшей местности - по наилучшим дорогам --и в
покойнейшей в мире карете - - больше того, будь вы даже уверены, что могли
бы проспать пятьдесят миль подряд, ни разу не открыв глаза - - - да что я
говорю: если бы вам было доказано с такой же убедительностью, с какой вам
может быть доказана какая-нибудь истина Эвклида, что, уснув, вы бы
чувствовали себя во всех отношениях так же хорошо, как и бодрствуя, - -
может быть, даже лучше, - - - все-таки неуклонно повторяющаяся на каждой
станции плата прогонных - - необходимость засовывать с этой целью руку в
карман, доставать оттуда и отсчитывать три ливра пятнадцать су (по одному
су) кладут конец вашему благому намерению, - во всяком случае, вы не в
состоянии его осуществить свыше шести миль (или свыше девяти, если едете
полторы станции) - - хотя бы дело шло о спасении вашей души.
- Но я разделаюсь с ними, - сказал я, - заверну три ливра пятнадцать су
в бумажку и буду всю дорогу держать их наготове, зажав в кулак. Теперь от
меня потребуется всего лишь, - сказал я (расположившись соснуть), - спокойно
опустить это в шляпу моего почтаря, ни слова ему не сказав. - Но тут
недостает двух су на чай - - или попалась монета в двенадцать су Людовика
XIV, которая не имеет хождения, - или с последней станции осталось долгу
ливр и несколько лиаров, о которых мосье позабыл, эти пререкания (так как во
сне невозможно спорить по-настоящему) вас будят, все-таки сладкий сон еще
можно воротить, плоть еще может взять верх над духом и оправиться от этих
ударов - но тут оказывается, о боже! что вы заплатили только за одну станцию
- а проехали полторы; это заставляет вас вынуть справочник почтовых дорог,
печать в котором такая мелкая, что поневоле приходится открыть глаза, тогда
господин кюре угощает вас щепоткой табаку - - или бедный солдат показывает
вам свою ногу - - или монах протягивает свою кружку - - или жрица водоема
желает смочить ваши колеса - - они в этом не нуждаются - - но она клянется
своим жреческим достоинством (возвращая вам ваше выражение), что смочить их
необходимо: - - Таким образом, вам приходится рассуждать по всем этим
вопросам или мысленно их обсуждать; ваши интеллектуальные способности от
этого совсем проснулись - - попробуйте-ка теперь снова их усыпить, если
можете.
Не будь одного из таких злоключений, я бы проехал, ничего не заметив,
мимо конюшен Шантильи. - -
- - Но так как почтарь сначала высказал предположение, а потом стал
утверждать мне прямо в лицо, что на монете в два су нет клейма, то я открыл
глаза, чтобы самому удостовериться, - и, увидя клеймо так же ясно, как свой
нос, - в гневе выскочил из кареты и увидел все в Шантильи в мрачном свете. -
Я сделал пробу на расстоянии всего трех с половиной станций, но считаю это
лучшим в мире стимулом быстрой езды; ведь поскольку в таком состоянии мало
что кажется вам привлекательным, - у вас нет ничего или почти ничего, что бы
вас останавливало; вот почему я проехал Сен-Дени, даже не повернув головы в
сторону аббатства - -
- - Великолепие их сокровищницы! какой вздор! - - если не считать
драгоценностей, которые, вдобавок, все фальшивые, я бы не дал трех су ни за
одну вещь, которая там находится, кроме фонаря Иуды, - - да и за него дал бы
только потому, что уже смеркается и он мог бы мне пригодиться.
^TГЛАВА XVII^U
- Хлоп-хлоп - - хлоп-хлоп - - хлоп-хлоп - - так это Париж! - сказал я
(все в том же мрачном расположении духа!), - - это Париж! - - гм! - -Париж!
- воскликнул я, повторив это слово в третий раз - -
Первый, красивейший, блистательнейший. - -
Улицы, однако же, грязные.
Но вид его, я полагаю, лучше, чем запах - - хлоп-хлоп - хлоп-хлоп. - -
Сколько шуму ты поднимаешь! - как будто этим добрым людям очень нужно знать,
что некий бледнолицый мужчина, одетый в черное, имеет честь приехать в Париж
в девять часов вечера с почтарем в буро-желтом кафтане с красными атласными
обшлагами - хлоп, хлоп-хлоп, хлоп-хлоп, хлоп. - - Я бы желал, чтобы твой бич
- -
- - Но таков уж дух твоей нации; хлопай же - хлопай.
Как? - - никто не уступает дороги? - - Но будь вы даже в школе
учтивости, - - если стены загажены, - как бы вы поступили иначе?
Послушай, когда же здесь зажигают фонари? Что? - никогда в летние
месяцы! - - А, это время салатов! - - Вот прелесть! салат и суп - - суп и
салат - салат и суп, encore {Еще (франц.).}. -
- - Это слишком много для грешников.
Нет, я не могу вынести подобного варварства; какое право имеет этот
беззастенчивый кучер говорить столько непристойностей этой сухопарой кляче?
Разве ты не видишь, приятель, какие безобразно узкие здесь улицы, так что во
всем Париже негде тачки повернуть? В величайшем городе мира не худо было бы
оставить их чуть пошире; ну настолько, чтобы в каждой улице прохожий мог
знать (хотя бы только для собственного удовлетворения), по которой стороне
ее он идет.
Одна - две - три - четыре - пять - шесть - семь - восемь - девять -
десять. - Десять кухмистерских! два десятка цирюльников! и все на
пространстве трех минут езды! Можно подумать, повара всего мира,
встретившись на большой веселой пирушке с цирюльниками, - столковались между
собой и сказали: - Двинем все в Париж и там поселимся: французы любят хорошо
покушать - - они все гурманы - - мы достигнем у них чинов; если их бог брюхо
- - повара у них должны быть важными господами; поскольку же парик делает
человека, а парикмахер делает парик - - ergo {Значит, следовательно
(лат.).}, сказали цирюльники, мы получим еще больше чести - мы будем выше
всех вас, - мы будем, по крайней мере, capitouls {Члены муниципального
совета в Тулузе и т. д. и т. д. и т. д. - Л. Стерн.} - pardi! {Ей-ей!
(франц.).} Мы все будем носить шпаги. - - И вот, готов поклясться (при
свечах по крайней мере, - но на них положиться нельзя), они это делают по
сей день.
^TГЛАВА XVIII^U
Французов, конечно, плохо понимают - - - но их ли это вина, поскольку
они объясняются неудовлетворительно и не говорят с той безукоризненной
точностью и определенностью, которой мы бы ожидали по вопросу такой важности
и вдобавок чрезвычайно для нас спорному, - - - или же вина падает всецело на
нас, поскольку мы не всегда достаточно хорошо понимаем их язык, чтобы знать,
куда они гнут, - - решать не буду; но для меня очевидно, что, утверждая:
"Кто видел, Париж, тот все видел", они, должно быть, подразумевают людей,
которые осматривали Париж при дневном свете.
Осматривать же его при свечах - я отказываюсь - - я уже говорил, что на
свечи нельзя полагаться, и повторю это снова, не потому, что свет и тени при
свечах слишком резки - краски смешиваются - пропадают красота и соответствие
частей и т. д. ...Все это неправда - но освещение это ненадежно в том
смысле, что при наличии пятисот барских особняков, которые вам насчитают в
Париже, - и - по самым скромным подсчетам - пятисот красивых вещей (ведь это
значит считать только по одной красивой вещи на особняк), которые при свечах
можно лучше всего "разглядеть, почувствовать, воспринять и понять" (это, в
скобках замечу, цитата из Лили), - - вряд ли один человек из пятидесяти
сможет как следует в них разобраться.
Ниже я не буду касаться французских подсчетов, я просто отмечу, что,
согласно последней описи, произведенной в тысяча семьсот шестнадцатом году
(а ведь позже имели место значительные приращения), Париж заключает в себе
девятьсот улиц (а именно):
В части, называемой Сите, - пятьдесят три улицы.
В части Сен-Жак, или Бойни, - пятьдесят пять улиц.
В части Сент-Оппортюн - тридцать четыре улицы.
В части Лувр - двадцать пять улиц.
В части Пале-Рояль, или Сент-Оноре, - сорок девять улиц.
На Монмартре - сорок одна улица.
В части Сент-Эсташ - двадцать девять улиц.
В части Рынка - двадцать семь улиц.
В части Сен-Дени - пятьдесят пять улиц.
В части Сен-Мартен - пятьдесят четыре улицы.
В части Сен-Поль, или Мортеллери, - двадцать семь улиц.
В части Сент-Авуа, или Беррери, - девятнадцать улиц.
В части Маре, или Тампль, - пятьдесят две улицы.
В части Сент-Антуан - шестьдесят восемь улиц.
В части площадь Мобер - восемьдесят одна улица.
В части Сен-Бенуа - шестьдесят улиц.
В части Сент-Андре дез'Арк - пятьдесят одна улица.
В части Люксембург - шестьдесят две улицы.
И в части Сен-Жермен - пятьдесят пять улиц;
по каждой из которых можно ходить; и вот, когда вы их хорошенько осмотрите
при дневном свете со всем, что к ним принадлежит, - с воротами, мостами,
площадями, статуями - - - - обойдете, кроме того, все приходские церкви,
не пропустив, конечно, святого Роха и святого Сульпиция, - - - - и
увенчаете все это посещением четырех дворцов, которые можно осматривать
со статуями и картинами или без оных, как вам вздумается -
- - Тогда вы увидите - -
- - впрочем, продолжать мне незачем, потому что вы сами можете прочесть
на портике Лувра следующие слова: Нет на земле подобных нам! - и у кого
Есть, как у нас, Париж? - Эй-ли, эй-ля, го-го! {Non orbis gentem, non urbem
gens habet ullam... ulla parem. - Л. Стерн. - Мир не имеет подобного народа,
ни один народ не имеет города... равного этому.} Французам свойственно
веселое отношение к великому, вот все, что можно по этому поводу сказать.
^TГЛАВА XIX^U
Слово _веселое_, встретившееся в конце предыдущей главы, приводит нам
(то есть автору) на ум слово _хандра_, - - особенно если у нас есть что
сказать о ней; не то чтобы в результате логического анализа - или в силу
какой-нибудь выгоды или родственной близости оказалось больше оснований для
связи между ними, чем между светом и тьмою или другими двумя нам более
враждебными по природе противоположностями, - - - а просто такова уловка
писателей для поддержания доброго согласия между словами, вроде того как
политики поддерживают его между людьми, - не зная, когда именно им
понадобится поставить их в определенные отношения друг к другу. - Такая
минута теперь наступила, и для того, чтобы поставить мое слово на
определенное место в моем сознании, я его здесь выписываю. -
Хандра
Покидая Шантильи, я объявил, что он - лучший в мире стимул быстрой
езды; но я высказал это лишь в качестве предположения. Я и до сих пор
продолжаю так думать, - но тогда у меня не было достаточно опыта
относительно последствий, иначе я бы прибавил, что, поспешая туда с бешеной
скоростью, вы этим только причините себе беспокойство, а посему я ныне
отказываюсь от скачки раз и навсегда, от всего сердца предоставляя ее
к-услугам желающих. Она помешала мне переварить хороший ужин и вызвала
желчную диарею, нагнавшую на меня то самочувствие, в котором я отправился в
путь - - и в котором я буду теперь удирать на берега Гаронны.
- - Нет; - - не могу остановиться ни на минуту, чтобы описать вам
характер этого народа - дух его - нравы - обычаи - законы - религию - образ
правления - промышленность - торговлю - финансы, со всеми средствами и
скрытыми источниками, которые их питают, - несмотря на то что я к этому
вполне подготовлен, проведя среди французов три дня и две ночи и все это
время ничем другим не занимаясь, как только собиранием сведений и
размышлениями об этом предмете. - -
И все-таки - все-таки я должен уезжать - - дороги мощеные - станции
короткие - дни длинные - сейчас всего только полдень - я поспею в Фонтенебло
раньше короля. - -
- Разве он туда собирался? - Откуда же мне это знать...
^TГЛАВА XX^U
Терпеть не могу, когда кто-нибудь, особенно путешественник, жалуется,
что во Франции мы передвигаемся не так быстро, как в Англии, между тем как
мы consideratis considerandis {Если принять в соображение все, что следует
(лат.).} - передвигаемся там гораздо быстрее; я хочу сказать, что если
принять в соображение французские повозки с горами поклажи, которую на них
наваливают и спереди и сзади, - да посмотреть на тамошних невзрачных лошадей
и чем их кормят, - то разве не чудо, что они еще волочат ноги! Обращаются с
ними совсем не по-христиански, и для меня очевидно, что французская почтовая
лошадь с места не двинулась бы, если б не два словечка . . . . . . .
и . . . . . . . в которых содержится столько же подкрепляющей силы,
как в гарнце овса. А так как слова эти денег не стоят, то я от души желал
бы сообщить их читателю, но тут есть одно затруднение. - Их надо сказать
напрямик и очень отчетливо, иначе ничего не получится. - Однако если я
их скажу напрямик, - то их преподобия хотя и посмеются про себя в
опочивальне, но зато (я прекрасно это знаю) в приемной они меня обругают;
вот почему я с некоторых пор ломаю себе голову - - но все понапрасну - -
как бы мне половчее и позабавнее их модулировать, то есть угодить тому
уху читателя, которое он пожелает мне ссудить, и не оскорбить его
другого уха, которое он хранит про себя.
- - Чернила обжигают мне пальцы - - меня так и подмывает попробовать -
- но если я напишу - - выйдет хуже - - они сожгут (боюсь я) бумагу.
- - Нет; - - не смею. - -
Но если вы пожелаете узнать, каким образом аббатиса Андуйетская и одна
послушница ее монастыря справились с этим затруднением (но только сперва
пожелайте мне всяческого успеха), - я расскажу вам это без малейшего
колебания.
^TГЛАВА XXI^U
Аббатисе Андуйетской, монастырь которой, как вы увидите на одной из
больших карт французских провинций, ныне издаваемых в Париже, расположен в
горах, отделяющих Бургундию от Савойи, - аббатисе Андуйетской угрожал
анкилоз - иначе неподвижность суставов (суставная влага ее колена затвердела
от продолжительных утрень); она перепробовала все лекарства - сначала
молитвы и молебны - потом обращения ко всем святым без разбора - - потом к
каждому святому в отдельности, у которого бывали когда-нибудь до нее
одеревенелые ноги. - - Прикладывала к больному месту все мощи, какие были в
монастыре, преимущественно же берцовую кость мужа из Листры, не владевшего
ногами с самого рождения, - заворачивала ногу в свое покрывало, ложась в
постель, - - клала на нее крестообразно свои четки, - - потом, призывая на
помощь мирскую руку, умащала сустав растительными маслами и топленым жиром
животных, лечила его мягчительными и рассасывающими примочками - припарками
из алтея, мальвы, дикой лебеды, белых лилий и божьей травки - - применяла
дрова или, вернее, их дым, держа на коленях свой нарамник, - - декоктами из
дикого цикория, жерухи, кербеля, жабрицы и ложечника, - -но так как ни одно
из названных средств не помогало, решила в заключение испробовать горячие
воды Бурбона. - - И вот, испросив предварительно разрешение генерального
визитатора на уврачеванье недуга, - она распорядилась, чтобы все было
приготовлено для поездки. Одна монастырская послушница лет семнадцати, у
которой на среднем пальце образовалась ногтоеда от постоянного погружения
его в припарки и примочки, в такой мере расположила к себе аббатису, что,
устранив старую подагрическую монахиню, которую горячие воды Бурбона,
вероятно, поставили бы на ноги, она выбрала себе в спутницы Маргариту, юную
послушницу. Приказано было выкатить на солнце подбитый зеленым фризом старый
рыдван аббатисы; - монастырский садовник, произведенный в погонщики, вывел
двух старых мулов, чтобы подстричь им хвосты, - а две белицы приставлены
были: одна - к штопанью подбивки, а другая - к пришивке лоскутов желтого
басона, изгрызенного зубами времени. - - Младший садовник отпарил в горячей
винной гуще шляпу погонщика, - а портной занялся музыкой под навесом против
монастыря, подбирая четыре дюжины бубенцов для упряжи и подсвистывая в тон
каждому бубенцу, когда привязывал его ремешком. - -
- - Плотник и кузнец Андуйета сообща осмотрели колеса, и на другой день
в семь часов утра чистенький нарядный рыдван стоял у ворот монастыря,
готовый к поездке на горячие воды Бурбона, - еще за час выстроились наготове
в два ряда нищие.
Аббатиса Андуйетская, поддерживаемая послушницей Маргаритой, медленно
проследовала к рыдвану; обе они одеты были в белое, на груди у обеих висели
черные четки. - -
- - Простота этого контраста заключала в себе нечто торжественное; они
вошли в рыдван; монахини в такой же одежде (сладостная эмблема невинности)
расположились у окошка, и когда аббатиса с Маргаритой подняли головы, -
каждая (за исключением бедной подагрической старухи) - каждая, взмахнув
концом покрывала, поцеловала свою лилейную руку, проделавшую это движение.
Добрая аббатиса с Маргаритой, набожно скрестив руки на груди, возвели очи к
небу и потом перевели взгляд на монахинь, словно говоря: "Бог да благословит
вас, дорогие сестры".
Должен сказать, что история эта меня занимает, и я сам желал бы там
быть.
Садовник, которого я отныне буду называть погонщиком, был маленький,
коренастый, добродушный здоровяк, любивший покалякать и выпить и не очень
утруждавший себя прозаическими размышлениями о _как_ и _когда_, а поэтому,
взяв под залог своего месячного монастырского жалованья бурдюк - или мех -
вина, он укрепил его на задке рыдвана, покрыв большим рыжеватым дорожным
кафтаном для предохранения от солнца; - - а так как было очень жарко, и
парень, не скупясь на труды, в десять раз чаще шагал, чем сидел на козлах, -
то он нашел гораздо больше поводов побывать в тылу коляски, чем того
требовала природа; - и вот, благодаря непрестанному хождению взад и вперед,
случилось так, что все его вино вытекло из _законного_ отверстия бурдюка
раньше, нежели была сделана половина пути.
Человек есть существо, приверженное привычкам. День выдался знойный -
вечер настал восхитительный - вино было отменное - бургундский холм, его
производящий, страшил крутизной - приманчивая ветвь над дверью прохладного
домика, стоявшего у самой подошвы, покачивалась в полной гармонии с
чувствами - ветерок, играя листьями, отчетливо шептал: "Войди, - войди,
томимый жаждой погонщик, - войди сюда!"
- - Погонщик был сын Адама. К этому мне не надо добавлять ни одного
слова. Он отпустил полновесный удар каждому из мулов, взглянул на аббатису и
на Маргариту - словно сказав им: "Я здесь", - еще раз хлопнул изо всей силы
бичом - словно сказав мулам: "Пошли вперед" - - и, незаметно ступив назад,
юркнул в кабачок у подошвы горы.
Погонщик, как я уже сказал, был веселый, говорливый паренек, не
думавший о завтрашнем дне и не печалившийся ни о том, что было, ни о том,
что будет, лишь бы только не переводилось бургундское да можно было
покалякать за стаканчиком. - Вот он и пустился в длинные разговоры о том,
что он - мол - главный садовник в Андуйетском монастыре и т. д. и т. д., что
из приязни к аббатисе и мадемуазель Маргарите, - которая еще только
послушница, - он с ними едет от границ Савойи и т. д. - и т. д. - - и что
аббатиса от великой набожности нажила себе опухоль на коленном суставе - - а
какое множество трав он для нее собрал, чтобы размягчить затвердевшие ее
соки и т. д. и т. д.! - - и что если бурбонские воды не помогут этой ноге, -
она легко может захромать на обе - и т. д. и т. д. - Он так увлекся своей
историей, что совершенно позабыл о ее героине - и о молоденькой послушнице и
- - что еще непростительнее - - о своих мулах. А последние, будучи
животными, которые норовят провести всякого, по примеру своих родителей,
которые провели их самих, - и не будучи в состоянии дать помет (подобно всем
мужчинам, женщинам и прочим животным) - они мечутся вбок, вдоль, взад - в
гору, под гору, куда только могут. - - Философы, со всей их этикой, никогда
должным образом этого вопроса не рассматривали - как же мог это
предусмотреть бедняга погонщик за стаканом вина? Он даже и не подумал ни о
чем таком; Настало время подумать иам самим. Оставим же этого счастливейшего
и беззаботнейшето из смертных в вихре его стихии - - и займемся на минуту
мулами, аббатисой и Маргаритой.
Под действием двух последних ударов погонщика мулы продолжали спокойно
и добросовестно подвигаться в гору, пока не одолели половины ее; как вдруг
старший из них, хитрый и сметливый старый черт, скосив глаза на повороте
дороги и заметив, что сзади нет погонщика - -
"Клянусь наростом под моим копытом! - сказал он, выругавшись, - дальше
я не пойду". - - "А если я сделаю еще хоть шаг, - отвечал другой, - пусть
мою кожу сдерут на барабан". - -
Уговорившись таким образом, они остановились. - -
^TГЛАВА XXII^U
- - Пошли вперед, эй вы! - сказала аббатиса.
- - Но - - но - - но, - - кричала Маргарита. Пш - - пш - - и - - пш - и
- ш, - - пшикала аббатиса.
- - Вью-у-у - - вью-у-у, - - вьюкала Маргарита, сложив колечком свои
пухленькие губы почти как для свиста.
Туп-туп-туп, - стучала аббатиса Андуйетская концом своего посоха с
золотым набалдашником о дно рыдвана. - -
- - Старый мул пустил...
^TГЛАВА XXIII^U
- Мы погибли, конец нам, дитя мое, - сказала аббатиса, - - мы простоим
здесь всю ночь - - нас ограбят - - нас изнасилуют. - -
- - Нас изнасилуют, - сказала Маргарита, - как бог свят, изнасилуют.
- Sancta Maria! - возопила аббатиса (забыв прибавить _О!_), - зачем я
дала увлечь себя этому проклятому суставу? Зачем покинула монастырь
Андуйетский? Зачем не дозволила ты служанке твоей сойти в могилу
неоскверненной?
- О палец! палец! - воскликнула послушница, вспыхнув при слове
_служанка_; - почему бы мне не сунуть его туда либо сюда, куда угодно,
только бы не в эту теснину?
- - Теснину? - сказала аббатиса.
- Теснину, - ответила послушница; страх помутил у них разум - - одна не
соображала, что она говорит, - а другая - что она отвечает.
- О мое девство! девство! - воскликнула аббатиса,
- - евство! - - евство! - повторяла, всхлипывая, послушница.
^TГЛАВА XXIV^U
- Дорогая матушка, - проговорила послушница, приходя немного в себя, -
существуют два верных слова, которые, мне говорили, могут заставить любого
коня, осла или мула взойти на гору, хочет ли он или не хочет; - - как бы он
ни был упрям или злонамерен, но, услышав эти слова, он сейчас же
послушается. - Значит, это магические слова! - воскликнула аббатиса, вне
себя от ужаса. - Нет! - спокойно возразила Маргарита, - но они грешные. -
Какие это слова? - спросила аббатиса, прерывая ее. - Они в высшей степени
грешные, - отвечала Маргарита, - произнести их смертный грех - и если нас
изнасилуют и мы умрем, не получив за них отпущения, мы обе будем в... - Но
мне-то все-таки ты можешь их назвать? - спросила аббатиса Андуйетская. - -
Их вовсе нельзя назвать, дорогая матушка, - сказала послушница, - кровь изо
всего тела бросится в лицо. - - Но ты можешь шепнуть их мне на ухо, -
сказала аббатиса.
Боже! Неужели не нашлось у тебя ни одного ангела-хранителя, которого ты
мог бы послать в кабачок у подошвы горы? не нашлось ни одного
подведомственного благородного и доброжелательного духа - не нашлось в
природе такой силы, которая, проникнув своим вразумляющим трепетом в жилы, в
сердце погонщика, пробудила бы его и увела с попойки? - - не нашлось
сладостной музыки, которая оживила бы в его душе светлый образ аббатисы и
Маргариты с их черными четками?
Пробудись! Пробудись! - - но, увы! уже поздно - - ужасные слова
произносятся в эту самую минуту. - -
- - Но как их выговорить? - Вы, умеющие сказать все на свете, не
оскверняя уст своих, - - наставьте меня - - укажите мне путь. - -
^TГЛАВА XXV^U
- Все грехи без изъятия, - сказала аббатиса, которую бедственное их
положение превратило в казуиста, - признаются духовником нашего монастыря
или грехами смертными, или грехами простительными; другого деления не
существует. А так как грех простительный является легчайшим и наименьшим из
грехов, - то при делении пополам - все равно, содеян ли он только наполовину
или содеян полностью в дружеской доле с другим лицом, - он настолько
ослабляется, что вовсе перестает быть грехом.
- Я не вижу никакого греха в том, чтобы сказать; bou, bou, bou, bou,
bou хоть сто раз подряд; и нет ничего зазорного в том, чтобы повторять слог
gre, gre, gre, gre, gre от утрени до вечерни. Вот почему, дорогая дочь моя,
- продолжала аббатиса Андуйетская, - я буду говорить bou, a ты говори gre; и
так как в слоге fou содержится не больше греха, чем в bou, - ты говори fou -
а я буду приговаривать (как фа, соль, ля, ре, ми, до на наших повечериях) с
tre. - И вот аббатиса, задавая тон, начала так:
Аббатиса. | Bou - - bou - - bou - -
Маргарита. | - - gre - - gre - - gre.
Маргарита. | Fou - - fou - - fou -
Аббатиса. | - - tre - - tre - - tre,
Оба мула ответили на эти знакомые звуки помахиванием хвостов; но дальше
дело не пошло. - - Понемножку наладится, - сказала послушница.
Аббатиса. | Bou - bou - bou - bou - bou - bou -
Маргарита. | - - gre, - gre, - gre, - gre, - gre, - gre.
- Скорей! - крикнула Маргарита.
- Fou, - fou, - fou, - fou, - fou, - fou, - fou, - fou, - fou.
- Еще скорей! - крикнула Маргарита.
- Bou, - bou, - bou, - bou, - bou, - bou, - bou, - bou, - bou.
- Еще скорей! - господи помилуй! - сказала аббатиса. - Оли нас не
понимают! - воскликнула Маргарита. - Зато диавол понимает, - сказала
аббатиса Андуйетская.
^TГЛАВА XXVI^U
Какое огромное пространство я проехал! - на сколько градусов
приблизился к теплому солнцу и сколько красивых приветливых городов
перевидал в то время, как вы, мадам, читали эту историю и размышляли над
ней! Я побывал в Фонтенебло, в Сансе, в Жуаньи, в Оксере, в Дижоне, столице
Бургундии, в Шелоне, в Маконе, столице Маконии, и еще в двух десятках
городов, расположенных на пути в Лион, - - и теперь, когда я их миновал, я
могу сказать вам о них столько же, как о городах на луне. Ничего не
поделаешь: главу эту (а может быть, и следующую) нужно считать совершенно
пропащей. - -
- Вот так странная история, Тристрам!
- - - Увы, мадам! Имей я дело
с каким-нибудь меланхолическим поучением о кресте - о миролюбии
кротости или об отраде смирения - - я бы не испытал затруднений; или если бы
я задумал написать о таких чистых отвлеченностях, как мудрость, святость и
созерцание, которыми духу человеческому (по отделении от тела) предстоит
питаться веки вечные, - - вы бы остались вполне удовлетворены. - - - - - Я
бы хотел, чтобы глава эта вовсе не была написана; но так как я никогда
ничего не вычеркиваю, попробуем каким-нибудь пристойным способом немедленно
выкинуть ее из головы.
- - Передайте мне, пожалуйста, мой дурацкий колпак; боюсь, вы на нем
сидите, мадам, - - он у вас под подушкой - - я хочу его надеть. - - -
Боже мой! да ведь он уже полчаса у вас на голове. - - - Так пусть он
там и останется вместе с
Фа-ра дидл-ди
и фа-ри