Оцените этот текст:



                      Трилогия о Екатерине Медичи - 1


     -----------------------------------------------------------------------
     Хольт В. Мадам Змея; Отравительница (начало).
     Перевод А.Е.Герасимова, 1996. - Краснодар: Кн. изд-во, 1996.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 сентября 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------

     Имя  Виктории  Хольт  стало популярным буквально в считанные дни, когда
одна  за  другой появились книги этой известной во многих странах английской
писательницы,  издававшей  также романы под псевдонимами Филиппа Карр, Джейн
Плейди.
     "Мадам  Змея".  "Отравительница"  и  "Королева-распутница" (трилогия) -
романы   не   столько  исторические,  сколько  любовные.  Хотя  запоминаются
точностью  деталей,  характеров,  описанием  быта  и  семейных отношений. И,
конечно,  образом  главной  героини  Катрин,  Екатерины  Медичи,  итальянки,
ставшей  французской  королевой,  страстно  жаждущей  любви  короля Генриха,
власти и... смерти соперницы Дианы де Пуатье.
     Исторический    роман-трилогия    ("Мадам    Змея",   "Отравительница",
"Королева-распутница")  -  один из самих интересных среди принадлежащих перу
замечательной  английской  писательницы  Викторин  Хольт,  и  его жанр можно
определить как любовно-приключенческий.
     Неуемная  жажда власти, стремление править страной, руководя действиями
своих  детей,  коварство  королевы-матери,  Екатерины Медичи, стали причиной
многих  загадочных и страшных преступлений во Франции во второй половине XVI
века.




                              Жених Генрих
                              Невеста Екатерина
                              Бракосочетание
                              Любовница
                              Жена Катрин
                              Дитя любви
                              Испуганная дофина
                              Дыра в полу
                              Две королевы
                              Неосторожность короля
                              Сон Нострадамуса




     Французский    двор   веселился   в   Амбуазе.   Подобные   празднества
устраивались  часто:  король  однажды  сказал,  что жить в мире и согласии с
французами  можно,  лишь позволяя им забавляться два дня в неделю, иначе они
найдут себе более опасное занятие.
     Дворец   Амбуаз   был   любимым   пристанищем   короля.  Непоколебимый,
величественный  замок, казалось, следил за волнующейся страной и серебристой
Луарой,  омывавшей  его  стены.  Толстые подпорки и круглые башенки с узкими
окнами  придавали  дворцу  сходство  с крепостью. Снаружи он выглядел весьма
внушительно.  Изысканный  интерьер  библиотек  и просторных банкетных залов,
потолки  которых  были  украшены  лепниной с изображением цветов или объятых
пламенем   саламандр,  как  нельзя  лучше  подходил  для  могущественнейшего
европейского короля.
     Две  самые  остроумные  женщины  двора  -  фаворитка  и сестра короля -
приготовили  для  него  развлечение  в  большом зале с гобеленами. Возможно,
зрелище выведет его из состояния задумчивости.
     Он  лежал  в  резном кресле; костюм, расшитый жемчугами и бриллиантами,
придавал  величественность его фигуре; соболя были великолепны; на пальцах и
груди короля сверкали бриллианты и рубины.
     Он  провел  в  Амбуазе  всего  четыре  дня  и  уже  думал  об очередном
переезде.  Он  редко проводил в одном месте подряд больше одной-двух недель;
даже  любимый  им  Фонтенбло  не  мог  удерживать  его  больше месяца. Затем
начиналось  великое  переселение  двора.  В  новый  дворец  перевозились его
кровать  и  прочие  тщательно  отобранные предметы мебели, без которых он не
мог  обходиться. Он со злорадным удовольствием наблюдал за этими переездами,
доставлявшими  неудобства  всем,  кроме  него.  Он  сидел  в  своем  кресле,
скрестив  ноги, с улыбкой глядя на какую-нибудь хорошенькую девушку, подавая
остроумные   реплики,   делая   дружеские  предостережения.  Этот  неизменно
любезный,  требовательный, ироничный француз принимал восхищение и лесть как
должное,  был  всегда  готов проявить доброту, если она не требовала слишком
больших   усилий,  и  ввязаться  в  авантюру,  любовную  или  военную.  Этот
привыкший  ко  всеобщему  обожанию,  избалованный  окружающими сибарит любил
развлечения, артистов и женщин.
     Он  был  весьма  умен  и  понимал, что с ним происходит. Он прощался со
своей  славной  молодостью  - периодом жизни, когда все, чего он желал, само
падало  ему  в  руки.  С  ним  произошло  несчастье.  Унизительное поражение
навсегда  изменило  его.  Прежде  казалось,  что  фортуна  и женщины Франции
избрали  его  своим  любимцем.  Он не мог забыть битву при Павии и испанский
плен;  его сестра Маргарита, его драгоценнейшее сокровище, совершила опасное
путешествие из Франции в Испанию и спасла ему жизнь своей заботой.
     Сейчас  в этом великолепном зале любимого Амбуаза он видел не блестящие
глаза  своих  соотечественниц,  а глаза испанок, стоявших на улицах Мадрида,
чтобы  поглядеть  на  пленника,  привезенного  их  королем с поля брани. Они
пришли  потешиться  над  ним,  но  на их глазах выступили слезы. Его обаяние
было  столь  велико,  что  даже  в  тот  день  он,  удрученный  поражением и
унижением, завоевал любовь этих женщин.
     Это  было  давно  и  привело  к  женитьбе  на испанке. Он бросил хмурый
взгляд  на  серьезное  лицо Элеоноры. Она была слишком религиозна и скучна в
постели.  К тому же он уже почти десять лет любил Анну д'Эйлли. За это время
он  пережил  сотни  недолгих  увлечений, но всегда оставался по-своему верен
Анне.  Он  любил  смотреть  на  красавиц, купающихся в его бассейне; зеркала
позволяли  ему  обозревать  их со всех сторон одновременно. Он обладал душой
художника.  "Мне нравится эта малышка с рыжими волосами, - говорил он. - Она
очаровательна.  Я  помню  одну  похожую  на  нее девушку, - я воевал тогда в
Провансе".  Он пытался воскресить в памяти дни своей молодости. Но зачем это
было  делать?  Он  старел.  Он  умел  смеяться  над  собой так же, как и над
другими.  Пришло  время  смеяться. Когда-то он был веселым, красивым фавном.
Сейчас  он  больше походил на сатира. Короли не должны стареть. Им следовало
вечно  оставаться  молодыми.  Он  вспомнил  нетерпеливого молодого человека,
мечтавшего  поскорей занять место старого короля. Вот чем это закончилось! -
подумал   он.   -   Я,  Франциск,  скоро  превращусь  в  пожилого  Людовика,
покупающего   благосклонность   молодых  женщин  с  помощью  драгоценностей.
Неудивительно, что веселый король сегодня опечален.
     Спектакль  начался.  Он  был  забавным.  Король  смеялся. Двор ждал его
смеха,  но  Франциск  следил  за  зрелищем рассеянно. Темноволосая девушка в
полупрозрачном  одеянии очаровательна; еще лучше она смотрелась бы на черных
атласных  простынях.  Однако  в нем не пробудился подлинный интерес. Он лишь
пытался  вызвать  его. Каким мужчиной он был когда-то! Величайшим любовником
в  стране,  где  выше  всего  ставили  любовь.  Величайшим любовником и, как
шептали за его спиной, неважным солдатом.
     Он  задумался  о том, не следует ли ему изменить интерьер этого дворца.
Он  интересовался  архитектурой.  Охотно  приглашал  к  себе  художников. Их
творения  услаждали  его  зрение,  так  же  как женщины - другие чувства. Он
вспомнил  давнишних друзей - верный признак надвигающейся старости! Леонардо
да  Винчи! Бедный Леонардо! Я почтил его моей дружбой, подумал Франциск, но,
вероятно,  потомки  скажут,  что  это  он  оказал  мне  честь. Я любил этого
человека.  Я  могу  сделать  человека  королем.  У  меня  есть  сын, который
когда-нибудь станет королем. Но художника может создать только Бог.
     Он  понимал  это  и  ценил живописцев, писателей, скульпторов - все они
знали,  что король Франции покровительствует им. Многие придворные мучились,
читая  Франсуа  Рабле;  они  не  понимали,  почему  король  так любит умного
монаха,  не  слишком  почитавшего  своего  господина  и  его  свиту.  Сатира
забавляла короля, и потому он был согласен стать ее объектом.
     И  сейчас,  видя  приближение  старости,  он предавался воспоминаниям о
славных  днях  молодости.  Ему еще нет сорока, напомнил себе Франциск, но он
уже  не  тот  юный  смельчак, что сражался здесь, в Амбуазе, с быком и тремя
львами.  Когда-то  он  без  оружия  завалил  вепря. Мать в страхе заламывала
руки, однако она гордилась своим сыном, своим "Цезарем".
     Что  ж,  он  по-прежнему  король.  В свои лучшие дни он оставался самым
веселым  человеком двора. Он позавидовал своему старому другу и противнику -
английскому  королю.  Этот  человек  всегда видел себя таким, каким он хотел
себя  видеть.  Счастливый  дар!  -  вздохнул  Франциск.  Стимул в молодости,
утешение в старости.
     Он  едва не засмеялся, подумав о Генрихе, его очаровательной новой жене
Анне и старом злом Клименте, отлучившем обоих от церкви.
     Он  вспомнил  о том, что беспокоило и раздражало его в последнее время.
Предмет  разочарования  -  сын  Генрих - одиноко сидел в углу зала. Какой он
неловкий!  Мрачный!  Франциск  был готов назначить пожизненную пенсию любому
человеку,  который научит молодого Генриха громко смеяться. Как у меня вырос
такой сын? Больше я не буду терпеть его хмурый вид и вечные жалобы.
     Он  поднял голову и подозвал к себе двух дорогих ему женщин - Анну, его
любовницу,  и  Маргариту,  королеву  Наваррскую,  сестру  и подругу детства.
Изумительная  пара! Глядя на них, можно было гордиться Францией. И правда, в
какой  другой  стране  они  могли  появиться  на  свет?  Маргарита  обладала
одухотворенной  красотой,  Анна  - чувственной. И обе были наделены тем, что
Франциск  искал  в  женщинах  помимо  совершенства лица и фигуры, а именно -
интеллектом.   По   уму  они  были  равны  ему.  С  ними  он  мог  обсуждать
политические   проблемы;   их  остроумные  советы  забавляли  его.  Он  имел
множество  любовниц,  но  Анна оставалась его главной любовью. Что касается.
Маргариты,  то  их  взаимная  привязанность  зародилась, когда он едва начал
говорить.  Любовницы приходят и уходят, но лишь смерть способна оборвать узы
между  братом  и сестрой. "Я полюбила тебя прежде, чем ты родился, - сказала
однажды  Маргарита. - Я люблю тебя гораздо сильнее, чем мужа и ребенка". Она
не  лгала.  Она возненавидела мужа за то, что он бросил ее брата в битве при
Павии;  она  убежала  из  дома  и,  рискуя  жизнью,  поспешила к Франциску в
Мадрид.   Сейчас   она  почувствовала  его  настроение  быстрее,  чем  Анна,
поскольку  они  были точно близнецы. Они всегда стремились находиться рядом,
каждый из них быстро замечал настроение другого, они делили свои радости.
     - Дорогой  мой,  почему  ты  сегодня  грустен?  - улыбнувшись, спросила
Маргарита.
     Он  жестом  предложил женщинам сесть справа и слева от него. Потом взял
руку  Маргариты и поднес ее к своим губам. Его движения были полны изящества
и шарма.
     - Грустен? Нет, - сказал он. - Но я думаю об этом браке с итальянкой.
     - Мне  он  не нравится, - заявила Анна. - Что это за семья? Какое право
имеют торговцы Медичи породниться с королем Франции?
     - Любовь  моя,  - сказал король, - ты повторяешь слова моих советников.
Повторение,  увы,  может  наскучить,  даже  если оно звучит из твоих сладких
уст.
     Он подал знак музыкантам.
     - Играйте,  играйте!  -  приказал  король,  не  желая,  чтобы их беседа
оказалась подслушанной.
     - Папа  -  мошенник,  - не сдалась Анна. - И если правда скучна, с этим
следует смириться.
     - Мошенник!  -  воскликнула  Маргарита.  -  Он  хуже чем мошенник. Он -
глупец.
     - Дорогие  дамы,  вот  что  сказал мне духовный наставник сына. Он не в
восторге  от  женитьбы  моего  наследника на дочери торговца. По его мнению,
такой  брак допустим, лишь если он сулит большую выгоду трону; в этом случае
Бог может благословить подобный союз.
     Они рассмеялись.
     - Если  бы  ты не сказал, что это мнение духовною наставника Генриха, -
заметила  Маргарита,  -  я  бы  подумала,  что  ты  цитируешь короля Англии,
Генриха Восьмого.
     - Да  помогут  ему  святые!  -  насмешливо  сказал Франциск. - Пусть он
наслаждается  дарами  богов  со  своей  прелестной  новой  женой.  Я написал
Генриху о том, что желаю ему этого.
     - Он  искренне  поблагодарит  тебя,  - сказала Маргарита. - "Разве я не
вправе  получить  от  Бога богатство, власть, успех и благополучие? - заявит
он. - Кто, кроме меня, Генриха Восьмого, заслуживает всего этого?"
     - Я  бы  хотел,  чтобы  бедный  Франциск питал к королю Франции хотя бы
одну  десятую той любви, что Генрих Тюдор испытывает к английскому королю! -
вздохнул  Франциск.  -  Я люблю короля Франции за его недостатки, в то время
как  Генрих  Тюдор  любит короля Англии за его достоинства. Настоящая любовь
всегда слепа.
     - Но  он  прав:  следует  заботиться  о  материальной выгоде, - сказала
Анна. - Что сулит нам этот брак?
     - Они  богаты,  эти Медичи. Они пополнят нашу казну, оскудению которой,
к  сожалению,  способствовала  ты,  Анна.  Так  что  радуйся вместе со мной.
Медичи преподнесут нам три бриллианта - Геную, Милан, Неаполь.
     - Чего стоят обещания папы! - заметила Маргарита.
     - Любовь моя, не говори пренебрежительно о Святом Отце!
     - Он  имеет весьма подлую привычку обманывать своих чересчур доверчивых
детей!
     - Я  сам  разберусь  с  Климентом, любовь моя. И достаточно политики. Я
охвачен  тревогой  и  хочу поделиться ею с двумя мудрыми женщинами. Я имею в
виду  юного  Генриха. Не будь его мать самой добродетельной женщиной Европы,
я бы подумал, что он не мой сын.
     - Ты  слишком требователен к нему, мой король, - сказала Анна. - Он еще
мальчик.
     - Ему уже четырнадцать лет. Я в его возрасте...
     - Нельзя сравнивать свечу с солнцем, моя любовь, - заметила Маргарита.
     - Разве  нельзя  ждать  хоть  некоторого  блеска  от  сына солнца? Я не
выношу мрачных, глупых детей, однако именно таким кажется мне мой отпрыск.
     - Ты  ждешь  от него очень многого, потому что сам являешься выдающейся
личностью. Дай ему шанс; как говорит твоя сестра, он еще очень молод.
     - Вы,  женщины,  слишком  снисходительны  к  нему.  Если бы я знал, как
высечь из этой тупой головы хоть искру интеллекта!
     - По-моему,   -   сказала   Маргарита,  -  в  твое  отсутствие  мальчик
становится более живым и сообразительным. Ты согласна со мной, Анна?
     - Да.  Поговори  с  ним  об охоте, любовь моя, и ты увидишь перед собой
твое отражение.
     - Об  охоте!  Физически  он  весьма  крепок.  Если бы дофин обладал его
здоровьем!
     - Не вини своих сыновей, Франциск. Вини короля Испании.
     - Или, - вставила Анна, - самого себя.
     Он  посмотрел  на  нее,  в его глазах вспыхнул огонь, но Анна выдержала
взгляд  короля.  Она  дразнила  его, была насмешливой и уверенной в себе. Он
любил  ее  уже  почти десять лет. Она позволяла себе вольности, но Франциску
это  нравилось.  Он  не  был  ее  богом  - этим она отличалась от Маргариты.
Франциск  улыбнулся  -  он  умел  увидеть себя со стороны. Она права. Он был
плохим,  безрассудным  воином.  Результат - Павия! Он мог винить лишь самого
себя.  Он  один  нес ответственность за то, что молодой Генрих и его старший
брат, дофин, заняли место отца в испанской тюрьме в качестве заложников.
     - Ты  забываешься, моя дорогая, - сказал он, попытавшись придать голосу
холодное звучание.
     - К  сожалению,  любовь  моя,  боюсь,  это  правда, - дерзко отозвалась
Анна.  -  Но  я  люблю  тебя  за  твои  недостатки  не  меньше,  чем за твои
достоинства. Поэтому без страха говорю тебе правду.
     - Это  было  несчастливое  стечение  обстоятельств,  -  быстро вставила
Маргарита.  -  Королю  пришлось  вернуться,  а  сыновья заняли его место. Но
вернемся к главной теме нашей беседы. Юноши возвратились из Испании...
     - Где  молодой  Генрих позабыл свой родной язык! - воскликнул Франциск.
-  Разве  я  стал  бы  говорить  на  языке  варваров,  вернувшись  из самого
длительного плена?
     - Он  заговорил  на  испанском  языке, когда вернулся домой, - заметила
Анна. - И весьма свободно, насколько мне известно.
     - Да,  весьма  свободно. Он выглядит, думает и ведет себя, как испанец.
Он больше похож на сына моего врага, нежели на моего.
     - Он  действительно  очень мрачен, - сказала Анна. - Что подумает о нем
юная итальянка?
     - Она  примет  его  с  радостью, - заявила Маргарита. - Разве он не сын
французского короля?
     - Сочтет   ли  она  этого  мрачного  юношу  достойным  трех  сверкающих
бриллиантов - Генуи, Милана и Неаполя? - лукаво спросила Анна.
     - Несомненно,  -  сказала  Маргарита. - Мы не торгуемся слишком горячо,
покупая за чужие деньги.
     - Особенно когда счета могут оказаться неоплаченными!
     - Довольно!  - жестко сказал Франциск. - Климент - хитрый негодяй, но я
заставлю его сдержать свое слово.
     - Как прибудет сюда девочка? - спросила Анна.
     - С  большой  помпой,  множеством  дорогих  подарков  и в сопровождении
самого папы. Он не только привезет ее, но и останется здесь до свадьбы.
     - Что? - воскликнула Анна. - Он не верит в нашу порядочность?
     - Похоже,  -  вставила  Маргарита,  -  он  боится,  что Генрих лишит ее
девственности и отправит назад.
     - Похитив ее бриллианты и приданое!
     Франциск засмеялся.
     - Папа  не  знает  нашего  Генриха.  Он способен отнять у торжества все
веселье,  но  не  девственность  у  юной  красотки. Святая Дева! Я бы хотел,
чтобы  в  нем  было  больше  огня,  чтобы  он  походил  на  своего духовного
наставника, каким бы самовлюбленным и коварным ни был этот человек.
     - Я  слышала, - сказала Анна, - что архиепископ английский - прекрасный
человек. К сожалению, он уже немолод.
     - Мы с ним ровесники, - проворчал Франциск.
     - Но  ты  -  бог,  моя  любовь,  -  насмешливо заметила Анна. - Боги не
стареют.
     - Я  думаю  о  мальчике, - сказала Маргарита. - Теперь, когда он должен
стать  женихом,  необходимо  что-то предпринять. Генриху нужен друг, хороший
друг,  который  поможет  ему  перестать  бояться  нас  всех и прежде всего -
своего  отца;  он нуждается в человеке, способном объяснить ему, что причина
его  неловкости  заключается  в  отсутствии  веры  в  себя,  что  преодолеть
последствия  испанского  заточения  можно,  изгнав  из памяти воспоминания о
них.
     - Ты,  как  всегда,  права,  моя  дорогая,  -  сказал  Франциск.  - Ему
необходим  друг  - сильный, обаятельный и красивый молодой человек с веселым
нравом.
     - Дорогой,  я  имела  в  виду  нечто  другое.  При  дворе  нет мужчины,
обладающего  достаточной  чуткостью.  Испания крепко засела в душе мальчика.
Никто  из  нас  не  знает,  насколько  глубоки его переживания. Только очень
нежная  рука  способна  снять их. Он должен вновь обрести свое достоинство с
помощью деликатного, мягкого влияния.
     - Действительно, тут требуется женщина! - сказала Анна.
     - Умная  женщина,  -  добавила  Маргарита.  - Не молодая легкомысленная
ровесница Генриха, а мудрая, красивая, а главное, сочувствующая женщина.
     - Это ты! - воскликнул Франциск.
     Маргарита покачала головой.
     - Я была бы счастлива сотворить это чудо...
     - Тут  и правда не обойтись без чуда! - мрачно вставил Франциск. - Надо
превратить  этого  неуклюжего  юнца, впитавшего в себя испанскую важность, в
жизнерадостного француза! Да, должно произойти чудо!
     - Я  бы  не  смогла  его совершить, - сказала Маргарита, - потому что я
была  свидетельницей  унижения  Генриха. Я находилась рядом, когда ты бранил
его.  Я  видела  краску  на его лице и сердитый блеск в глазах: я видела его
скованные   губы,   пытавшиеся   произнести  нечто  не  уступающее  тебе  по
остроумию.  Бедный  мальчик  не понимал, что остроумие рождается в голове, а
не  на  устах.  Нет!  Он не отреагирует на мои усилия. Я могу лишь составить
план: осуществить его должен кто-то другой.
     - Тогда, возможно, Анна...
     - Мой  любимый,  ты  так  требователен  ко  мне, что я не смогу служить
кому-то еще; я так предана тебе, что безразлична к другим.
     Они засмеялись, и Маргарита сказала:
     - Предоставь это мне. Я найду женщину.
     Франциск положил руки на плечи Анны и Маргариты.
     - Мои  дорогие,  - он поцеловал сначала Маргариту, потом Анну, - что бы
я  делал  без  вас?  Этот  мой  сын - что колючая щетина в рубашке. Источник
вечного   раздражения...   Оно   то  проходит,  то  возвращается  вновь.  Да
благословит  вас Святая Дева! А теперь давайте танцевать и веселиться. Пусть
музыка звучит громче!
     Король  повел  Анну  танцевать;  он радовался тому, что его любовница и
сестра  сумели  поднять  ему  настроение.  Пары  придворных  последовали  за
Франциском  и  Анной.  Но молодой Генрих сидел в углу, пытаясь спрятаться за
гобеленами.  Он ждал момента, когда сможет ускользнуть в свои покои. Он едва
выносил  смех,  веселье,  придворных,  женщин;  особенно сильно он ненавидел
отца.
     Король  отпустил  своих  приближенных, чтобы остаться наедине с Дианой,
красивой  вдовой  сенешаля  Нормандии.  Удалившись, свита стала обмениваться
улыбками.  Похоже,  пришел  черед Дианы. Ох уж этот король! Но что скажет на
это  Анна  д'Эйлли?  Любовь  -  это  игра. Наш господин знает в ней толк, он
просто неутомим!
     Король  жестом  предложил  вдове  подняться. Прищурившись, он оценил ее
внешний  вид  глазами  знатока.  Он  гордился такими женщинами, как Диана де
Пуатье.
     Он  внушал  ей  страх,  но  она старалась не показывать это. Щеки Дианы
горели,  в  глазах  появился  блеск.  Вызов к королю взволновал ее. Франциск
отметил,  что  она  почти  не изменилась со дня их предыдущей встречи. Когда
это  было?  Почти  десять  лет  тому назад! Ее кожа оставалась свежей, как у
девушки.  Трудно  было  поверить, что ей уже тридцать три года. У Дианы были
правильные  черты  лица,  густые  черные  волосы,  блестящие  темные глаза и
идеальная  фигура.  Франциск  отдавал  должное  ее  самообладанию. Она умело
делала  вид,  что  не замечает восхищения короля и равнодушна к его мужскому
обаянию.
     Она  была умна. Франциску нравилось держать ее в неведении относительно
причины их встречи. Пусть ее сердце бьется чаще под высоким бюстом.
     Разглядывая стоявшую перед ним Диану, король Франции напоминал сатира.
     Эта  женщина,  подумал  Франциск,  сумеет  превратить  моего  Генриха в
мужчину.  Обучит  его  всем  искусствам  и  умениям,  которыми владеет сама.
Поможет  приобрести  необходимые  навыки, полюбить собственные достоинства и
избавиться  от  недостатков,  унаследованных  от  отца.  Потом вместе с этой
обворожительной  женщиной  мы  подберем  ему любовницу - восхитительную юную
девушку,  -  если,  конечно, он не пожелает хранить верность своей невесте -
итальянке.
     - Я  попрошу  вас  об  одном одолжении, - сказал он, лаская Диану своим
взглядом.
     Ее  голова  была  высоко поднятой. Каждая линия красивого лица и плечей
выражала протест.
     Франциск не смог отказать себе в удовольствии подразнить ее.
     - Прошу вас, сядьте. Вот сюда... рядом со мной.
     - Сир, вы очень любезны.
     - И   хочу  проявить  еще  большую  любезность  -  с  вашего  согласия,
разумеется.  Я  часто  вспоминал  нашу  давнишнюю  встречу. Неужели это было
десять  лет  тому  назад,  Диана? Вы все так же молоды. Говорят, вы владеете
секретом  вечной  молодости. Клянусь честью - глядя на вас, я думаю, что это
правда.
     - Никакого  секрета нет, сир, - сказала она. - Если вы позвали меня для
того,   чтобы  узнать  его,  я  очень  огорчусь,  потому  что  вас  ввели  в
заблуждение. Тут нет тайны. В противном случае я поделилась бы ею с вами.
     - Волшебство  заключается  в вашей красоте, прекрасная Диана. Ее-то я и
прошу вас подарить мне.
     - Сир,  при  вашем  дворе  есть  много  красавиц, которые жаждут вашего
внимания...
     - Чары Венеры меня не устроят. Я ищу целомудренную Диану.
     Нет,  она совсем не изменилась, подумал Франциск. Десять лет тому назад
она  не  была  вдовой. Двадцатитрехлетняя красавица была женой исключительно
богатого  и  уродливого  человека. Позор! Отдать прелестную пятнадцатилетнюю
девушку  в  жены  пожилому вдовцу! Но Жан де Пуатье, отец трех дочерей, счел
Великого   сенешаля  Нормандии  подходящим  супругом  для  юной  Дианы.  Она
проявила  покорность и родила старику, кажется, двух дочерей. В то время он,
Франциск,  интересовался  ею.  Тогда  он  проявлял  интерес ко всем красивым
женщинам   его   страны  -  графиням,  женам  великих  сенешалей  и  простых
виноделов.  Он  был  готов  пригласить  их всех на свое ложе - и практически
никто ему не отказывал. Но Диана отвергла короля Франции.
     Разглядывая  спокойное  лицо  и чувствуя, что Диану встревожило то, что
она  сочла  новой  атакой  на  ее  добродетель,  он снова увидел перед собой
испуганную  женщину,  стоящую перед ним на коленях и умоляющую его сохранить
жизнь  ее  отцу.  Старый  дурак  оказался  замешанным  в заговоре коннетабля
Бурбона  и  ждал  казни  в  темнице  Лоша.  Диана  пришла  к  монарху, часто
отзывавшемуся   на  мольбы  красивых  женщин.  Она  плакала,  но  не  теряла
рассудка.  Он  видел,  что  она понимает его шутливые намеки. Король увлекся
просительницей.  Он  сказал,  что  она  станет  его  хорошим  другом,  и  он
откликнется  на  ее  просьбу, поскольку больше всего на свете любит помогать
своим друзьям.
     Позже,  когда  жизнь  старика  была спасена, и Франциск ждал проявления
благодарности,  эти большие темные глаза изумленно округлились, нежные щечки
заалели;  Диана  заплакала.  Она  заявила,  что  поступила глупо и не поняла
короля.  Не  хочет  ли  он  сказать,  что  обменял жизнь отца на добродетель
дочери?
     Эти  горькие  слезы!  Это  почтительное  презрение! Да, она была весьма
умна.  После  красоты  Франциск  выше  всего  ценил в женщине ум. Что он мог
поделать? Она одержала победу. Перехитрила его. Он отпустил ее.
     - Ваша  красота  обворожила меня, дорогая Диана, но вы оказались весьма
хитры,  -  сказал  он.  -  Возвращайтесь  к  мужу.  Надеюсь, он ценит вас по
достоинству.
     Он  не  затаил  злобы - это было не в его натуре; он периодически видел
ее,  поскольку она состояла в свите королевы. Диана выглядела обворожительно
в черно-белых траурных туалетах, которые она носила после смерти супруга.
     Но  он  не  мог  отказать  себе в удовольствии подразнить ее! Пусть она
думает  о  худшем  -  или  о  лучшем.  Сатир  -  король Франции - овладевает
добродетельной  Дианой!  И  затем он внезапно откроет ей истинную причину их
свидания.  Она  сделает  вид,  что  испытала  облегчение, хотя на самом деле
рассердится.
     - Я  думал  о  вас  с  того  дня,  когда  вы  отправились к отцу, чтобы
сообщить ему о том, что его жизнь спасена. Помните?
     - Да, сир. Помню.
     - Какой  счастливой вы ушли от меня! Вы поведали отцу, что оплатили его
жизнь... фальшивой монетой?
     - Мой  отец  не  понял  бы меня, - ответила Диана. - Он отчасти потерял
рассудок  в  темнице  Лоша.  Его  окружали  каменные  стены; свет проникал в
камеру  лишь  через  окно  для передачи пищи. И затем... почти на эшафоте...
ему  сказали, что казнь заменена пожизненным заключением. Я полагала, что вы
прощаете его. Не поняла, что отца ждет тюрьма.
     - Мы   оба   не  поняли  друг  друга:  вы  -  меня,  а  я  -  вас,  моя
добродетельная Диана.
     - Там он состарился раньше срока, сир.
     - Предатели  не  должны  жить,  как  верные  мне  люди,  - сухо заметил
Франциск.  -  Даже те предатели, у которых есть красивые дочери. Добродетель
дочерей может плохо отразиться на предателях.
     Она молчала. Франциск знал, что Диана не на шутку испугалась.
     - Что сейчас с вашим отцом?
     - Там он состарился раньше срока сир.
     - Я  рад.  Я  могу  избавить  вас  от  волнения.  Я, правитель Франции,
являюсь рабом красоты.
     - Ваша доброта известна всей Франции, сир.
     - Теперь мы понимаем друг друга. Я попрошу вас об одной услуге.
     Она  отодвинулась  от  Франциска,  но  королю  надоела  игра. Он быстро
добавил:
     - Я хочу поговорить с вами о герцоге Орлеанском.
     - О маленьком герцоге!
     - Он уже не маленький! Он скоро станет мужем. Что вы о нем думаете?
     - Не знаю, сир. Я видела его всего лишь раз или два.
     - Говорите  смело.  Скажите,  что  он  -  неотесанный, мрачный дикарь и
больше  похож  на  испанского  крестьянина,  чем  на сына короля. Я не стану
спорить.
     - По-моему, он - красивый юноша.
     Король засмеялся.
     - Неужели,  Диана, ваши блестящие глаза могут только пленять, но ничего
не видят? Я сказал вам - не выбирайте слова с такой осторожностью.
     Она улыбнулась.
     - Мне кажется, сир, он застенчив и неловок. Но он еще молод.
     - Вечное   женское  объяснение!  Он  еще  молод!  А  раз  так.  Женщины
испытывают  к  нему  нежность. По годам он уже взрослый мужчина, однако я не
вижу в нем мужских черт.
     - Я слышала, он часто оказывается первым на охоте.
     - Собаки  тоже  мчатся  впереди!  Я  думал  о  воспитании  сына и решил
сделать вас его нянькой.
     - Сир!
     На лице короля появилась насмешливая улыбка.
     - Моя  просьба  не  содержит  в  себе  ничего,  что  способно оскорбить
целомудренную  Диану.  Все  очень  просто:  моя сестра и мадемуазель д'Эйлли
считают,  что  мальчик  заслуживает  сочувствия, а не упреков. По их мнению,
лишь  мягкая  женская  рука  поможет ему сбросить с себя уродливую испанскую
кольчугу   и   надеть   французский   костюм.   Я   выбрал  вас.  Вы  должны
поспособствовать  этим  переменам.  Ни моя сестра, ни мадемуазель д'Эйлли не
знают  пока  о  моем выборе. Вы достаточно умны, чтобы понять причину этого.
Вы, Диана, - моя избранница.
     Он пожал плечами.
     - Мадемуазель  д'Эйлли  может  заревновать,  вы  понимаете? Чувственная
роза  способна  порой  позавидовать благородной лилии. Венера может испытать
зависть  к  Диане. Она знает, как загораются мои глаза при упоминании вашего
имени,  как  восхищаюсь  я  вашей  добродетельностью, хотя порой и сожалею о
ней.   Что  касается  моей  сестры...  Вы  -  убежденная  католичка,  а  моя
драгоценная  Маргарита флиртует с новой верой. Я, ваш король, выбираю вас. Я
выбираю  вас за ваши добродетели, честность, достоинство и острый ум. За то,
что  вы  -  женщина,  которой  Франция  вправе  гордиться.  Я  назначаю  вас
воспитательницей  моего  сына.  Я хочу, чтобы вы помогли ему обрести изящные
манеры.  Пусть  в  нем  повторятся  мои  достоинства  - если таковые, на ваш
проницательный взгляд, существуют, - и пусть он избежит моих недостатков.
     Теперь Диана улыбалась.
     - Кажется,  я  поняла  вас, сир. Я стану его другом. Бедный мальчик! Он
нуждается  в  друзьях. Я сделаю из него джентльмена. Я польщена тем, что мой
благородный  король  счел  меня достойной такого задания. У меня нет сына. Я
всегда мечтала о нем.
     - О,  - воскликнул король, - мы мечтаем о сыновьях, не предполагая, что
они  могут  оказаться  такими, как Генрих Орлеанский. Я верю, что вы отлично
справитесь с этим поручением.
     Беседа  закончилась. Диана поклонилась и покинула короля, который после
ее ухода продолжал думать о ней с легким сожалением.


     Молодой   Генрих  лежал  в  огороженном  саду,  наблюдая  за  облаками,
бежавшими  по летнему небу. Здесь он чувствовал себя в безопасности. Если он
услышит  чьи-то  шаги, то успеет вскочить и умчаться. Он хотел быть один, он
всегда желал этого.
     Он  предпочел  бы  находиться не в Париже, а в Амбуазе. Он ненавидел Ле
Турнель,  старый  дворец  возле  Бастилии  - тюрьма напоминала ему о мрачных
днях  детства.  Отец  не хотел жить в слишком темном и старомодном Лувре, он
собирался  перестроить  его.  Франциск  всегда  вынашивал подобные планы. Он
строил  Фонтенбло.  Это  будет действительно красивый дворец. Отец постоянно
обсуждал,   что   следует   сделать,   кому   поручить   работу.   Он  любил
демонстрировать  свой  вкус,  все  восхищались  Франциском,  потому что он -
король.
     Генрих   ненавидел  своего  сиятельного  отца,  это  чувство  с  годами
усиливалось,  потому  что  Генриху всегда хотелось быть таким, как Франциск,
король Франции.
     Как  он  говорил!  Как ему на ум приходили все эти блестящие мысли? Как
ему  удавалось  так  много знать и при этом находить время для охоты, чтения
книг,  пения,  общения  с  женщинами? Генрих не понимал этого. Он знал лишь,
что  этот необыкновенный человек был лжецом, обманщиком. Именно по вине отца
на долю Генриха и его брата, дофина Франциска, выпали тяжкие испытания.
     Они  должны  были поехать в Испанию - на короткий срок. Так им сказали.
Им  предстояло стать заложниками, потому что отец потерпел поражение в битве
с  королем  Испании; ему пришлось дать обещание жениться на сестре испанскою
короля  Элеоноре  и  сделать  многое  другое. Его сыновьям предстояло занять
место  Франциска  в  испанской  тюрьме - это должно было стать залогом того,
что  французский  король  сдержит  свое  слово.  Заточение  будет  недолгим!
Освободившись, отец забыл о своих обещаниях и сыновьях.
     Они  пересекли  Пиренеи  и  оказались  в  Испании. На четыре года стали
пленниками этой ненавистной страны.
     Молодой  Генрих  сорвал  травинку и принялся жевать ее. Слезы заволокли
его  глаза.  Сначала  плен  не  был  тяжким,  Элеонора заботилась о них. Она
любила  братьев,  обещала  стать  их  новой  матерью.  Она была добра к ним,
хотела  сделать  их  хорошими  католиками;  она  стремилась завоевать любовь
мальчиков.
     Но  потом  король  Испании  понял, что король Франции - лжец; маленьких
мальчиков  отняли  у  доброй  дамы,  которая должна была стать их мачехой, и
передали грубым мужланам, которые издевались над сыновьями обманщика.
     Генрих  страдал  от  унижения,  его  брат  Франциск часто болел. Генрих
ужасно боялся, что Франциск умрет, и тогда он останется в Испании один.
     Они  выросли  из  своей одежды и получили взамен старое пыльное тряпье.
"Посмотрите  на  маленьких  принцев!  -  говорили  стражники.  - Это сыновья
лжеца,  короля Франции!" Да еще на испанском! Они отвечали лишь тогда, когда
мальчики  обращались  к  ним  на испанском. У Генриха не было способностей к
языкам,  но  он  овладел  испанским. Ему пришлось это сделать. И за это отец
презирал его. Генрих забыл родной французский.
     Как  обрадовались  они  с  братом,  узнав,  что  скоро  вернутся домой!
Домой...  через  четыре  года!  Генрих  покинул  Францию пятилетним малышом.
Когда  он  возвратился  на родину, ему уже было девять. Он думал, что теперь
начнется   счастливая   жизнь.   Но  крупный  мужчина  в  костюме,  расшитом
драгоценными  камнями,  обожаемый  всеми  человек,  к которому все тянулись,
недовольно  посмотрел  на своих сыновей и сказал им что-то. Генрих вовсе его
не  понял,  Франциск  -  лишь  отчасти.  Потом  король  назвал  их  надутыми
испанскими  донами. Все засмеялись. Генрих возненавидел смех. Он сам никогда
не смеялся. Беда заключалась в том, что он хотел смеяться, но не мог.
     Молодому  Франциску  было  легче.  Он был дофином, люди держались с ним
почтительно,  потому  что  ему  предстояло  стать  королем.  Они не обращали
внимания  на  мрачного  Генриха.  Отец пожимал плечами и почти не смотрел на
сына. У Генриха не было друзей.
     Он  лежал на траве, погруженный в свои переживания, когда в саду кто-то
появился.  Это  была  дама  в  черно-белых  туалетах. Он вскочил с земли. Он
ненавидел  ее,  потому  что  должен  был кланяться ей, но не умел это делать
изящно.  Люди  смеялись  над  его  неловкостью. Неуклюжий испанец! Он больше
похож на крестьянина, чем на герцога!
     Женщина  улыбнулась,  и  Генрих  увидел,  что  она красива. Улыбка была
искренней,  дружеской,  без  намека  на  превосходство  и  презрение.  Но  в
следующее мгновение Генрих не поверил этой улыбке, насторожился.
     - Надеюсь,  ты  простишь  меня  за то, что я нарушила твое уединение, -
сказала дама.
     - Я... я сейчас уйду и предоставлю сад вам.
     - Пожалуйста, не делай этого.
     Он  отодвинулся  от  нее;  если  бы просвет в живой изгороди был рядом,
Генрих убежал бы от дамы.
     - Пожалуйста,  сядь,  -  попросила  она. - На траву... Иначе я подумаю,
что  прогнала  тебя  отсюда, и очень огорчусь. Ты не хочешь расстроить меня,
верно?
     - Я... я... не думаю, что мое присутствие...
     - Я  все объясню. Я увидела тебя через окно дворца. Я сказала себе: "О!
Это герцог Орлеанский. Мне нужен его совет. Это мой шанс!"
     Кровь прилила к его лицу.
     - Мой совет? - сказал Генрих.
     Она  села  на  траву рядом с ним, что было странным поступком для такой
дамы.
     - Я  хочу  купить  лошадей.  Я  знаю, что ты превосходно разбираешься в
них. Я могу рассчитывать на твою консультацию?
     Он  посмотрел  на  нее  по-прежнему недоверчиво, но его сердце забилось
чаще.  Он испытывал то радость, то настороженность. Она дразнит его, смеется
над  ним?  Не  намерена  ли она показать ему, что он ничего не смыслит в том
единственном деле, знатоком которого считает себя?
     - Я уверен, что вы сможете найти людей...
     Он  собрался  встать.  Сейчас  он  попытается  поклониться и убежать из
сада.
     Но дама положила свою тонкую кисть на его рукав.
     - Я  могу найти людей, умеющих говорить с умным видом, но мне требуется
человек, мнению которого я могу доверять.
     Он поджал губы. Она смеется над ним.
     Женщина быстро продолжила:
     - Я  видела,  как  ты  возвращался с охоты. Ты ехал на гнедой кобыле...
прекрасное животное.
     Еле  заметная  улыбка  изогнула края его рта. Никто не мог смеяться над
его кобылой - она была великолепна.
     - Я  бы хотела приобрести такую лошадь, если это возможно. Хотя вряд ли
это возможно.
     - Сделать  это  будет  непросто,  -  сказал  он  и  легко  заговорил  о
восхитительном животном - о ее возрасте, достоинствах, характере.
     Дама  слушала очень внимательно. Генрих никогда еще не говорил ни с кем
так долго. Поняв это, он снова стал косноязычным и захотел убежать.
     - Расскажи  мне  еще,  -  попросила  дама.  -  Я  вижу,  что  поступила
правильно, обратившись к тебе за советом.
     Он заговорил о достоинствах других своих лошадей.
     Она,  в свою очередь, рассказала ему о своем доме, замке Ане, стоящем в
долине  реки  Юры,  о лесах, окружавших его. Это были великолепные охотничьи
угодья,  но  она чувствовала, что они нуждаются во внимании специалиста. Там
нужно  многое  сделать - вырубить старые деревья, посадить молодые. Он может
многое рассказать ей об охотничьих угодьях.
     Она выразила желание, чтобы он посмотрел их.
     - Я с удовольствием покинула бы на время двор, - сказала женщина.
     Генрих спросил, как ее зовут.
     - Кажется, я не видел вас прежде.
     Он был уверен в этом - он не мог забыть такую женщину.
     - Я  состою  в свите королевы. Я люблю ее, но порой мне бывает одиноко.
Понимаешь,  я  -  вдова.  Мой  муж  умер два года тому назад. Счастливые дни
трудно забыть.
     Она  разгладила  нежными  белыми  пальцами дорогую ткань своего платья.
Она похожа на статуэтку, подумал юноша. На изображение красивой святой.
     - Боюсь,  я  чувствую  себя  не  в  своей  тарелке среди этого веселого
двора, - добавила она.
     - Я  тоже!  -  с  горечью  произнес  он.  Ему  уже расхотелось убежать;
Генриху  нравилось сидеть здесь и разговаривать с этой дамой. Он боялся, что
кто-нибудь  зайдет в сад и потребует ее внимания. Тогда он снова почувствует
себя застенчивым юношей, неловким и скучным.
     - Неужели?  -  сказала  она. - Ты - сын короля. Я - всего лишь одинокая
вдова.
     - Мой  отец...  он  ненавидит меня! - вырвалось у Генриха. Он не посмел
сказать, что сам ненавидит отца, но его тон намекал на это.
     - О  нет!  Никто не испытывает к тебе ненависти. И твой отец - в первую
очередь.  У меня есть две дочери. Я знаю. Родители не могут ненавидеть своих
детей.
     - Мой  отец  -  может.  Он любит моего младшего брата Карла. Любит моих
сестер  -  Мадлен  и Маргариту. Думаю, что любит дофина, хотя часто сердится
на него. Но меня... нет. Я раздражаю отца.
     - Нет, нет!
     - Уверяю  вас, это так. Я вижу это по его лицу, по его словам. Франциск
-  дофин,  когда-нибудь  он  станет королем, отец не забывает об этом. Но он
поддразнивает  Франциска.  Говорит,  что  он слишком надутый, одевается, как
испанец,   и  предпочитает  воду  вину.  Франциск  умнее  меня.  Он  быстрее
овладевает  французским.  Но  больше  других  своих  детей отец любит Карла.
Карлу повезло. Он был слишком мал, поэтому его не отправили в Испанию.
     - Ты мог бы завоевать расположение отца так же легко, как Франциск.
     - Каким образом? - с интересом спросил Генрих.
     - Это  потребует  времени.  Твой  отец  всегда  окружает себя веселыми,
остроумными  людьми.  Он  не  обижается, когда подшучивают над ним, если это
его смешит. Заставив отца засмеяться, ты наполовину завоюешь его сердце.
     - Он смеется надо мной... делает из меня посмешище.
     - Он  любит  смеяться.  Его  остроумие  - высшего сорта, оно понятно не
каждому.
     - Мой младший брат умеет его рассмешить.
     - О,  месье  Карл  будет  копией своего отца. Герцог, если бы ты меньше
боялся разочаровать своего отца, тебе было бы легче понравиться ему.
     - Да,  -  согласился  юноша,  -  это верно. Я всегда думаю о том, что я
отвечу ему, прежде чем услышу его вопрос.
     - Прежде  всего  ты  должен  запомнить:  тебе  нечего бояться. Когда ты
кланяешься  или целуешь руку даме, не бойся показаться неловким. Не думай об
этом.  Стой прямо, с высоко поднятой головой. Гораздо легче нравиться людям,
когда не стремишься к этому. Извини меня. Я слишком много говорю.
     - О, нет! Никто еще не говорил со мной так доброжелательно.
     - Я  рада,  что  не  наскучила тебе, поскольку собираюсь позволить себе
вольность.  Не  согласишься  ли  ты  приехать  в  мой  дом  и посмотреть мои
конюшни?.. Может быть, осмотреть угодья и дать мне совет насчет земли?
     Его лицо посветлело.
     - Мне бы очень хотелось сделать это.
     Радость исчезла с его лица.
     - Я не получу разрешения покинуть двор.
     Он  нахмурился,  услышав слова отца: "Ты хочешь нанести визит даме! Мой
дорогой  Генрих! Сердечные дела требуют соблюдения внешнего приличия... даже
здесь,  во  Франции".  Он  скажет нечто подобное и с присущим ему изяществом
опорочит  имя  этой  очаровательной  дамы.  Генрих  чувствовал, что не может
допустить этого.
     - Ты можешь взять с собой спутников. Почему нет?
     - Боюсь, отец не позволит.
     - Герцог,  ты разрешишь мне поговорить с королем? Я скажу, что намерена
пригласить к себе гостей, в том числе и тебя.
     Она  сумела  облечь  свой  план в такую форму, что он показался Генриху
вполне  осуществимым. Некоторые люди обладают таким даром. Они умеют искусно
выражать свои мысли. Он же был весьма неловким.
     - Я  получу  большое  удовольствие,  -  сказал  Генрих. - Но, боюсь, вы
скоро захотите, чтобы я уехал.
     Она засмеялась.
     - Прости  меня,  но,  по-моему,  тебе  следует избавиться от чрезмерной
скромности.  Всегда  помни,  что  ты - герцог Орлеанский, сын короля. Забудь
годы,  проведенные в Испании. Они остались в прошлом и не вернутся. Надеюсь,
тебе  не  будет  скучно  в  моем замке. Я постараюсь принять должным образом
сына  короля.  Мой  дорогой  друг,  ты  позволишь  мне поговорить с королем?
Пожалуйста, скажи "да".
     - Я  буду безутешен, если не смогу приехать, потому что хочу посмотреть
ваш замок, лошадей и угодья.
     Она протянула ему руку; он взял ее, густо покраснев.
     Женщина приблизилась к Генри.
     - Не забывай, что ты - сын короля Франции.
     Она  была права. Он - сын короля. Никогда прежде он не ощущал этого так
остро.
     Он  проводил ее взглядом. Она покинула сад. Уходя, она повернула голову
и улыбнулась.
     Она прекрасна, как богиня, подумал Генрих, и очень добра.


     Летние  месяцы стали самыми счастливыми в жизни Генриха. Случилось чудо
-  дама  получила  разрешение  короля  на  приезд  Генриха. Обедая, болтая и
катаясь верхом с вдовой сенешаля Нормандии, он уже был не тем, что прежде.
     - Я  буду  называть  тебя  Генрихом,  -  сказала  она, - а ты зови меня
Дианой - ведь мы друзья навеки, верно?
     Он  пробормотал,  что  надеется  всегда оставаться достойным ее дружбы.
Они  много  ездили  на лошадях, хотя при других обстоятельствах он уделял бы
этому  занятию  еще  больше времени. Диана любила охоту не так страстно, как
Генрих,  она  не  могла  рисковать  своим  прекрасным телом. Она превосходно
справлялась  с  заданием  короля.  В ее обществе юноша освобождался от своей
неловкости; к сожалению, она возвращалась к нему, когда они были на людях.
     Она  привязалась  к  Генриху.  Он  не был лишен обаяния. Ей льстила его
зарождающаяся  преданность.  Она  привыкла  к  восхищению,  но  этот мальчик
вызывал  в  чей  чувства,  которые  она не испытывала прежде. Ее переполняло
сочувствие  к  Генриху.  С ним обходились очень плохо. Неудивительно, что он
так чувствителен к проявлению доброты.
     Очень  скоро  после их первой встречи Генриху стало казаться, что он не
может   быть   счастлив   без   Дианы.   Она  казалась  ему  богиней,  самим
совершенством.  Он  не просил у нее ничего, кроме права служить ей. Он хотел
участвовать  в  турнирах под ее цветами, но многие носили цвета Дианы, чтобы
добиться  ее  благосклонности.  Генрих не хотел, чтобы его преданность Диане
была  истолкована  людьми  превратно.  Он  не  стремился  к  тем милостям, о
которых   мечтали   другие  мужчины.  Он  был  счастлив  сидеть  возле  нее,
любоваться   ее   прекрасным   лицом,  слушать  мудрые  фразы,  слегавшие  с
совершенных губ Дианы, наслаждаться добротой женщины.
     Она  подарила  ему  лошадь; он выбрал для нее несколько животных, и она
купила  их.  Диана  попросила  его  указать  на  лучшую  лошадь, и когда он,
догадываясь  о  ее намерении, сделал это, она сказала, что дарит ее Генриху.
Он  запротестовал со слезами на глазах. Он не хотел получать от нее подарки.
Он  хотел лишь находиться рядом с ней. Но она, засмеявшись, сказала: "Почему
не принять подарок от друга?"
     - Эта  лошадь  будет  мне  дороже  всех  остальных,  -  серьезно сказал
Генрих.
     Все  ее  поступки  были  необычными.  Она  с  таким изяществом и тактом
обсуждала  с  Генрихом  его  костюмы, советовала ему, как следует одеваться,
кланяться,  приветствовать  мужчин и женщин, что это не казалось уроком. Она
не  могла  научить  его  лишь  одному  - улыбаться другим людям. Он улыбался
только ей одной.
     Услышав,   что   ему  предстоит  жениться  на  девушке  из  Италии,  он
встревожился. Он тотчас отправился к Диане и поделился с ней новостью.
     Она  проявила понимание, сочувствие. Взяла его за руку, точно он был ее
сыном.  Рассказала,  как  ее,  пятнадцатилетнюю  девочку,  выдали  замуж  за
старика. Поделилась с ним своими тогдашними страхами.
     - Но,  Генрих, я быстро поняла, что бояться нечего. Мой муж был пожилым
человеком;  эта  юная  итальянка  -  твоя  ровесница.  Тебе не стоит бояться
маленькой девочки.
     - Да, Диана, чего мне бояться? Просто мне не хочется жениться.
     - Мой  юный  друг, человек столь высокого происхождения, как ты, должен
жениться.
     - Тогда я бы хотел сам выбрать себе супругу.
     Он поднял голову и посмотрел Диане в глаза.
     - Но та, которую я выбрал бы, слишком хороша для меня.
     Диана изумилась. Что произошло с мальчиком?
     Она непринужденно рассмеялась.
     - Послушай,  мой  дорогой,  кто  может  быть  слишком хорош для герцога
Орлеанского?
     Он собрался что-то пробормотать, но она быстро сменила тему.
     Хорошо,  подумала  Диана,  что  он  женится.  Она  надеялась,  что юная
итальянка окажется достаточно хорошенькой и понравится ему.
     Генрих  обрадовался,  узнав,  что  Диана  вошла  в свиту, которая будет
сопровождать  его  до  Марселя,  где  ему предстояло встретить юную Медичи и
жениться на ней.




     Лучший  город  Европы  -  Флоренция  -  располагался в долине. Купола и
шпили  соборов  блестели  в прозрачном воздухе, бросая вызов пологим холмам,
склоны  которых  подходили  к  их  воротам. Вдали искрились серебристо-серые
воды  реки,  бежавшие  на  запад  через долину Арно и Тоскану к Пизе и морю.
Земля  здесь  была  плодородной;  повсюду виднелись виноградники и оливковые
плантации.  Город был богатым; банкиры и торговцы шерстью способствовали его
процветанию;  но он обладал еще более значительным достоянием, которое делил
со  всем  миром.  Здесь  жили  Леонардо  да  Винчи  и  Боттичелли,  Данте  и
Донателло.  В  этот  летний  день  Микеланджело,  еще  сравнительно  молодой
человек,  работал  в  своем  доме.  Дворцы и церкви города хранили несметные
сокровища.  Лишь  свободу  ценили  здесь  выше  искусства и знаний. Граждане
следили  за  тем,  чтобы  правящая  семья помнила о флорентийской гордости и
флорентийской независимости.
     Солнце  палило  нещадно  на Виа Ларджа, раскаляя толстые каменные стены
дворца   Медичи.   Лучший   во  всей  Флоренции  образец  архитектуры  эпохи
Возрождения,  казалось,  был  способен  выдержать  любой штурм, поскольку по
существу  являлся крепостью; спасавшие от зноя стены отбрасывали контрастную
тень;  сооружение  притягивало  к  себе  взгляды своим мрачным, напоминавшим
тюрьму  первым  этажом  и  более  изящным  верхом.  Это  было  одно из самых
впечатляющих зданий города.
     В  одной  из  верхних  комнат  дворца  юная  Екатерина делала уроки. Ее
голова  раскалывалась,  глаза  болели от усталости, он она держалась стойко.
Она  не должна жаловаться на физическую слабость; она обязана всегда помнить
о  своем  достоинстве,  о  том, что она - женщина из правящего дома. Все это
внушали  ей  кардинал  Пассерини, управлявший этим городом по приказу папы и
курировавший  ее  обучение, и тетя Кларисса, следившая за ее манерами вместе
со  Святым  Отцом, которого девочка видела реже. Она - важная персона, с ней
связаны их надежды.
     "Не  забывай,  Екатерина  Мария  Ромола  де Медичи, - говорила Кларисса
Строцци,  всегда  пользовавшаяся  ее  полным  именем,  что,  по мнению тети,
подчеркивало  достоинство  человека,  -  ты  - дочь Медичи. Ты всегда должна
держаться  с  достоинством и мужеством, постоянно учиться, не позволять себе
глупости и безумства".
     Когда  она сделает эти уроки, начнутся другие - манеры, танцы, верховая
езда,  беседы  с  кардиналом, тетей Клариссой, возможно, с Филиппо Строцци -
банкиром,  мужем  тети  Клариссы.  Кроме  языков, она должна изучать историю
собственной  семьи  и  правящих  доков других стран. Тетя Кларисса говорила,
что  она  должна  знать все значительные события в жизни ее прадеда, Лоренцо
Великолепного;  он  был  кумиром  тети  Клариссы, она часто сравнивала его с
Джулио  де Медичи, возглавлявшим сейчас в качестве папы Климента Седьмого их
семью.  Екатерина испытывала потрясение, когда слышала неуважительные отзывы
о   Святом   Отце,   но   ее  учили  скрывать  свои  чувства.  Екатерина  не
демонстрировала свое изумление.
     Откинув  назад  длинные светлые волосы, закрывавшие лицо, она собралась
снова  уткнуться  в  книги, но неожиданно кто-то принялся царапать дверь. На
мгновение  забыв  о  достоинстве,  она вскочила и впустила в комнату Гвидо -
спаниеля  с  карими  глазами,  излучавшими любовь и преданность. У Екатерины
были  две  собаки  -  Федо  и  Гвидо.  Только  эти  два  существа помнили ее
маленькой  девочкой,  любившей  шалить  и  громко  смеяться,  что  считалось
неприличным.
     Гвидо  был  испуган.  Съежившись,  он  лизнул ей руку. Он выглядел так,
словно  только  что  избежал  несчастья и знал, что спасение было временным.
Екатерина   тотчас  поняла,  что  преследователем  Гвидо  был  Алессандро  -
мальчик,  называвший  себя  ее братом. Она называла его Мавром. Больше всего
на  свете  он  любил  обижать собак и молодых слуг - мальчиков и девочек. Он
мог  безнаказанно  мучить  их.  Екатерина думала, что когда-нибудь он начнет
забавляться подобным образом со взрослыми людьми.
     Она  погладила  шелковистую  шкуру  собаки. Она охотно опустилась бы на
колени  и обняла Гвидо. Но Екатерине из рода Медичи не подобало обниматься с
псом - ее могли увидеть. Она подавила это желание.
     Она  оказалась  права.  За собакой гнался Алессандро - распахнув дверь,
он  вошел в комнату. Закрыв за собой дверь, он прислонился к ней и посмотрел
на  Екатерину.  Гвидо попытался спрятаться у ног девочки Екатерина, стараясь
скрыть, как отчаянно бьется ее сердце, подняла глаза.
     И  его  называли Медичи! Почему, возмущенно спросила себя Екатерина, ее
благородный  отец,  странствуя  по  свету,  бросал  свое семя в столь дурную
почву?  Как  мог  он  любить грубую рабыню-берберку, которая, очевидно, была
матерью  Алессандро?  Похоже, он любил ее, хоть и недолго, поскольку сводный
брат  девочки,  Алессандро,  жил здесь, в этом дворце. На этом настоял папа,
хотя  тетя  Кларисса  охотно  выгнала бы его на улицу. Этот бастард мог быть
законнорожденным  братом  Екатерины!  Нет!  Благородная кровь не породила бы
этот  узкий  лоб,  широкий  нос,  злобный  рот,  нахальные  глаза. Екатерина
боялась  бы  Алессандро,  если  бы  не  чувствовала  себя  защищенной от его
опасных  выходок.  Он не смел обижать ее. Однако он ненавидел Екатерину. Она
была  законной  дочерью,  а  он - внебрачным ребенком. Святой Отец, любивший
мальчика,  никогда не допустил бы, чтобы девочке, являвшейся надеждой семьи,
был причинен вред.
     Алессандро   медленно   прошел   в   глубь   комнаты.  Ему  исполнилось
четырнадцать  -  он  был  на восемь лет старше Екатерины. Уже чувствовалось,
что за человек вырастет из него.
     Собака заскулила.
     - Замолчи,  Гвидо,  -  сказала  Екатерина,  не  отводя  взгляда от лица
сводного брата.
     - Эта тварь убежала от меня! - заявил Алессандро.
     - Я рада это слышать, - отозвалась Екатерина.
     - Он не видит своей выгоды, этот пес. Я собирался покормить его.
     Засмеявшись, Алессандро показал свои зубы, напоминавшие крысиные.
     - Я приготовил для него деликатес...
     - Ты не посмеешь причинить вред моей собаке, - сказала Екатерина.
     - Вред? Говорю тебе, я хотел накормить пса.
     - Ты способен дать Гвидо лишь то, что причинит ему вред!
     Ее  глаза  сверкнули;  наедине  с  Алессандро  она  могла  не  думать о
сдержанности,  не  улыбаться, когда ей делают больно, отвечать колкостями на
его колкости.
     - Ты  считаешь  убийство  забавой,  - сказала она. - И чем безжалостней
убийство, тем оно забавнее для тебя.
     Он  не  возразил  ей.  Оскалив в ухмылке зубы, он посмотрел на собаку и
пробормотал:
     - Иди сюда, малыш Гвидо. Я покормлю тебя, мой дорогой.
     Екатерина  упала  на  колени.  Ее  обычно  бледные  щеки  заалели.  Она
испугалась,  что  может  потерять  спаниеля  -  одного  из  ее самых дорогих
друзей.
     - Гвидо,  -  взволнованно  зашептала  она,  -  ты не должен подходить к
нему. Если он тебя поймает, кусайся.
     - Если  бы  он укусил меня, - сказал Алессандро, - я бы разрезал его на
маленькие  кусочки.  Или  посадил бы в котел и сварил. Я не позволяю собакам
кусать меня, герцогиня.
     - Оставь  в  покое  моих  собак, - с достоинством произнесла Екатерина,
вставая  с пола и глядя на Алессандро. - Развлекайся с другими животными, но
не трогай моих собак.
     - Когда  я увижу Святого Отца, - произнес Алессандро, - я скажу, что ты
превратилась  в  сорванца,  который  вечно  возится  с  собаками.  У тебя их
заберут. Может быть, я попрошу, чтобы их отдали мне.
     Она   задрожала   от  страха.  Святой  Отец  поверит  Алессандро!  Этот
могущественный  человек,  обожавший власть, совсем не любил свою шестилетнюю
кузину,  однако  проявлял  большое  расположение  к  ее  уродливому  брату -
бастарду.
     - Тогда,  -  промолвила  Екатерина,  -  я скажу ему, что я слышала, как
одна  из  служанок  кричала в твоих покоях, и прослежу за тем, чтобы девушка
ничего не утаила, когда ее станут допрашивать.
     - Ты  забываешь,  что  я  умею  добиваться  молчания.  Эта  девчонка не
посмеет распустить язык.
     - Ненавижу тебя! - выпалила Екатерина. - Я пожалуюсь тете Клариссе.
     - Даже если она поверит тебе, то не сочтет достойным наказания.
     - Тогда я скажу кардиналу.
     - Он  не  поверит  дурным  словам  о  человеке,  которого так любит его
господин - Святой Отец.
     Несмотря  на  все ее воспитание, у Екатерины возникло желание броситься
к  нему,  ударить, исцарапать, покусать. Она, возможно, так и поступила бы -
страх  за собаку разрушал ее выдержку, - но в этот момент дверь открылась, и
в комнату вошел Ипполито.
     Как  разительно  отличался  он от безобразного Алессандро! Ипполито был
самым  красивым  юношей  Флоренции; он унаследовал лучшие черты рода Медичи;
однако  такие качества его предков, как коварство, подлость и жестокость, не
передались  ему.  Ипполито  было  лишь  шестнадцать  лет,  но его любила вся
Флоренция;  народ,  знавший,  что он является внебрачным сыном, тем не менее
видел  в нем своего будущего правителя. Люди отмечали его сходство с Лоренцо
Великолепным,  а  также  со  своим  благородным  отцом,  герцогом Немурским;
природа  наделила  юношу смелостью и мужеством. Он любил искусство и обладал
качествами,  которые  флорентийцы  желали  видеть  в  своем  правителе.  Все
надеялись,  что  со  временем  Ипполито  заберет  бразды  правления  из  рук
Пассерини,  управлявшего  городом под присмотром папы Климента Седьмого, чья
нерешительная политика привела к волнениям в Италии.
     Екатерина  обрадовалась  появлению  Ипполито.  Она  восхищалась  им; он
всегда  был  добр  к  ней,  хотя  и  не  мог уделять много времени маленькой
девочке.  Она знала, что Алессандро побаивался Ипполито, который относился к
Мавру с презрением.
     - Ипполито,  Алессандро  грозит  причинить  вред  моей собаке, - тотчас
пожаловалась Екатерина.
     - Не   может   быть!   -   сказал  Ипполито,  шагнув  вперед  и  бросив
презрительный  взгляд  на  Алессандро.  - Разве у него нет своих собственных
собак, над которыми он может издеваться?
     - Не забывай, с кем ты разговариваешь! - закричал Алессандро.
     - Я это помню, - ответил Ипполито.
     Екатерина  потеряла самообладание; она больше не могла сдерживать себя.
Осмелев   в   присутствии   Ипполито,   всегда   становившегося  на  сторону
слабейшего, она закричала:
     - Нет,  Алессандро.  Ипполито не забывает о том, что он говорит с сыном
рабыни!
     Лицо  Алессандро  стало  злобным.  Он  шагнул  к  маленькой девочке. Он
ударил бы ее, если бы Ипполито не встал между ними.
     - Отойди!  -  прорычал  Алессандро; темные брови грозно нависли над его
сверкающими  глазами.  - Отойди, или я убью тебя! Я выколю тебе глаза. Вырву
твой язык. Я...
     - Ты  забываешь,  -  сказал  Ипполито,  -  что  говоришь  не  со своими
несчастными слугами.
     - Я расскажу все Его Святейшеству, когда он вызовет меня к себе.
     - Да,  скажи  ему,  что  ты собирался ударить маленькую девочку. Скажи,
что ты пугал ее, обещая расправиться с ее собакой.
     - Я убью тебя! - закричал Алессандро.
     Он  внезапно  отвернулся, испугавшись своей ярости и того, что он может
сделать  сейчас  с Ипполито или Екатериной. Если он причинит вред кому-то из
членов  семьи,  неприятностей  избежать не удастся. Он поступит мудро. Кровь
прольется,  но  это не будет кровь Медичи. Он выпорет кого-то из своих слуг.
Придумает новую пытку. Он выбежал из комнаты.
     Ипполито  громко  засмеялся;  Екатерина  засмеялась вместе с ним. Потом
она  подняла  глаза  и застенчиво посмотрела на юношу. Никогда он не казался
ей  таким  привлекательным,  как сейчас; он выгнал Алессандро из ее комнаты.
Он  был  очень красив; темный бархат шел к его оливковой коже, иссиня-черным
волосам  и  темным  блестящим глазам Медичи - таким же, как у Екатерины. Она
чувствовала, что была готова поклоняться ему, как одному из святых.
     Он ласково улыбнулся ей.
     - Ты не должна позволять ему пугать тебя.
     - Я ненавижу его! - сказала девочка.
     - Противный  бастард!  Мне хочется уехать отсюда. Я не верю, что он мой
брат, пусть даже сводный.
     Она коснулась бархатного рукава Ипполито.
     - Пожалуйста,  не  уходи.  Поговори  со  мной еще немного. Я боюсь, что
Алессандро вернется.
     - Нет!  Сейчас  он  наблюдает  за  поркой  кого-то из его слуг. Он не в
силах оторваться от кровавого зрелища.
     - Ты ненавидишь его, Ипполито?
     - Я его презираю.
     Их одинаковое отношение к Алессандро согрело душу девочки.
     - Я  бы  многое  отдала, - сказала она, - чтобы услышать, что он мне не
сводный  брат. Увы! У меня есть много братьев и сестер во Флоренции, в Риме,
во  всех  итальянских  городах,  где бывал мой отец. Я слышала, и во Франции
тоже.
     Ипполито  посмотрел  на нее и лукаво улыбнулся. Она была очаровательной
маленькой  девочкой, когда держалась естественно и раскованно; пока Ипполито
не  увидел  ее  разозленной  Мавром,  он  не  предполагал, что она может так
сердиться  и  проявлять  недружелюбие.  Ему  хотелось порадовать ее, сделать
так, чтобы эти очаровательные глаза радостно заблестели.
     - Некоторые  люди,  Екатерина, - доверительным тоном произнес Ипполито,
- утверждают, что Алессандро не является твоим сводным братом.
     - Но если это правда, почему он живет здесь?
     - Екатерина, ты умеешь хранить секреты?
     - Конечно.
     Ее  охватил  восторг  -  она  разделит  тайну  с  этим красивым молодым
человеком.
     - Папа  любит  Алессандро сильнее, чем тебя и меня. Именно поэтому люди
говорят, что Алессандро тебе не брат.
     Глаза Екатерины округлились от изумления.
     - Но... почему, Ипполито?
     - Его  Святейшество  называет  тебя племянницей, но на самом деле вы не
столь  близкие  родственники.  Люди говорят, что папа и Алессандро состоят в
очень близком родстве.
     - Не хочешь ли ты сказать?..
     Засмеявшись,  Ипполито  положил руки ей на плечи; приблизив свое лицо к
девочке, он прошептал:
     - Мавр - сын Святого Отца!
     - А кто его мать? - спросила шепотом Екатерина.
     - Какая-то рабыня.
     - Но ведь он - сам папа!
     - Папы тоже люди.
     - Но их называют святыми.
     Ипполито весело рассмеялся.
     - Но нам-то известно, что это не так, да?
     Екатерина  так  обрадовалась, что полностью потеряла свою сдержанность.
Она  только что услышала замечательную новость от самого лучшего человека на
свете.  Она  принялась  танцевать  по  комнате,  затем  упала на стул. Гвидо
забрался к ней на колени и стал лизать лицо девочки.
     Глядя  на  них,  Ипполито громко засмеялся. Так вот какая на самом деле
его  маленькая  кузина,  которую  он  прежде  считал  надутой  и скучной. Он
обрадовался тому, что его сообщение привело к такой перемене в ее манерах.


     В  комнате не было окон. Она находилась в подвале и напоминала каменный
склеп.  Важным  ее  достоинством  была  полная звуконепроницаемость стен. Из
мебели  здесь  стояли  лишь  спартанского  вида  кровать  и удобное глубокое
кресло.  Когда-то  она  служила карцером для провинившихся слуг и пленников.
Алессандро  приспособил  ее под свои нужды. В детстве он мучил здесь кошек и
собак. Позже ее назначение слегка изменилось.
     Сегодня   его   жестокая,   злобная   душа   нуждалась   в  разрядке  и
положительных  эмоциях.  Этот  смазливый  Ипполито снова влез в дело, совсем
его  не  касавшееся.  Алессандро  испытывал  острое  разочарование, глубокую
неудовлетворенность.
     Мария,  семнадцатилетняя  посудомойка,  которую два дня назад застали в
чулане   с   конюхом,   заслуживала   серьезного   наказания.  Алессандро  с
удовольствием  исполнял  подобные  поручения. Раньше он охотно присутствовал
на экзекуциях, потом роль пассивного наблюдателя и куратора ему наскучила.
     Девушку ввели в комнату. Алессандро запер массивную дверь.
     - Раздевайся! - приказал он бледной, дрожащей посудомойке.
     Она  знала,  что  не  может  рассчитывать на чье-либо заступничество, и
боялась  сильнее  разозлить Алессандро. Несчастная девушка, ежась от холода,
сняла  передник,  платье,  чулки.  Стоя  босиком  на  каменном  полу в одной
рубашке, она замерла в страхе перед тем, что ее ожидало.
     - Снимай все! - взревел Алессандро.
     Девушка не шелохнулась, парализованная охватившей ее паникой.
     Алессандро  встал  с  кресла  и  резким  движением  руки  сорвал  с нее
рубашку.  Схватив Марию за плечо цепкими безжалостными пальцами, подвел ее к
сырой стене.
     Алессандро  уже  имел  некоторый  сексуальный  опыт.  К  несчастью  для
многих,  зависевших  от  него  людей,  его  первая  попытка  стать  мужчиной
оказалась  последней, закончившись полным фиаско. Происходило это в одной из
деревень  под  Флоренцией, год назад. Затащив смуглую полногрудую крестьянку
в  сарай,  где  хранилось  сено,  он  велел  ей раздеться, потом снял с себя
рубашку и штаны.
     - И  что  ты  собираешься делать с таким малышом? - цинично усмехнулась
крестьянка. - Боюсь, я его даже не почувствую.
     Алессандро,  лежа  на  сене  рядом с женщиной, принялся возбуждать себя
рукой.  Он уже занимался этим раньше. Но в присутствии зрелой женщины ничего
не  получалось.  Выросший  без  материнской  ласки, он испытывал безотчетный
страх  перед  женщинами;  это  чувство  проявлялось в форме враждебности. Он
чувствовал,  что  враждебность исчезла бы, если бы ему удалось избавиться от
страха, но не знал, как это сделать.
     Через  несколько  минут,  ничего  не  добившись,  он  пришел в ярость и
принялся  избивать  насмешливо  улыбающуюся  женщину.  Он хотел заставить ее
заплакать,  она  должна  была  заплатить  за  его  неудачу, но она принялась
хохотать под градом безжалостных ударов.
     Однако  именно  в  этот  момент  Алессандро  охватило  возбуждение.  Он
навалился  на  голую  женщину,  но  все завершилось для него быстрее, чем он
успел овладеть ею.
     Так  бесславно  закончилась  первая  попытка Алессандро стать мужчиной.
Она  была  и  последней.  С  того  дня он воспринимал женщин лишь как объект
насилия.  Оно  приносило  ему  сексуальное удовлетворение. На какое-то время
темные силы, порой бушевавшие в его душе, затихали.
     В  каменную  стену были ввинчены четыре кольца - два находились у пола,
два  - на высоте человеческого роста. Ловко защелкнув наручники на запястьях
и  щиколотках  Марии, он приковал ее к стене. Девушка дрожала, боясь поднять
глаза.
     Она  была  прекрасно  сложена.  Нежные розовые соски увенчивали упругие
девичьи  холмики  небольших грудей. Ее трогательные, с синеватыми прожилками
вен,  руки  были  распластаны  по  стене.  Мужские  пальцы,  казалось, могли
обхватить  узкую  талию  Марии,  еще не обезображенную многократными родами.
Золотистый  пушок прикрывал низ плоского живота. Нижние кольца находились на
расстоянии   одного   метра   друг  от  друга,  поэтому  ноги  девушки  были
раздвинуты.  Сейчас  она  напоминала  беззащитного  экзотического  мотылька,
приколотого  к  доске  булавками.  В  ее  синих  глазах,  частично прикрытых
прядями рыжих волос, стояли слезы.
     Но  Алессандро  не замечал всей этой красоты. Она не трогала его. Юного
садиста возбуждала беззащитность жертвы и собственная безнаказанность.
     Взяв  висевший  у  двери хлыст с толстой плетеной ручкой, он уперся его
концом  в ямочку между ключицами девушки. Конец хлыста медленно пополз вниз,
добрался  до  груди,  замер  возле  соска. Совершая концентрические движения
вокруг  розового  бугорка,  Алессандро  наблюдал  за  тем, как поднимается и
разбухает  сосок  Марии.  Сейчас  возбуждение  девушки  пересилил страх. Она
пыталась  угадать,  что  задумал  Алессандро,  о  жестокости которого ходили
легенды.
     Стремительный  удар  хлыста  обжег  ее  точеные  смуглые  бедра. На них
остался  алый  след.  Следующая  полоска  пролегла  в  сантиметре от первой.
Девушка  боялась  своим  криком  еще  сильнее разъярить Алессандро. Она лишь
тихо  стонала,  не  сознавая,  что  совершает  ошибку.  Нечеловеческие вопли
жертвы  всегда ласкали слух юноши, успокаивали его. Но Мария не знала этого.
Сейчас  она  испытывала  страх  за тот живой комочек, который находился в ее
чреве - она была в положении.
     Вскоре  бедра  девушки  превратились  в  розовые  отбивные. Будучи не в
силах стоять, она повисла на верхних кольцах.
     Но  для Алессандро потеха только начиналась. Сжав пальцами тонкий конец
хлыста,  он  провел его ручкой по внутренней стороне бедер Марии от округлых
колен  к  низу  живота.  Толстая  массивная  ручка казалась парню частью его
собственного   тела   -  частью,  которая  неспособна  подвести,  опозорить.
Перехватив  хлыст,  он  коснулся  его  концом  промежности  Марии,  принялся
гладить  ее.  Плетеная  ручка  терлась  о розовый бугорок, который твердел и
поднимался вопреки воле его хозяйки.
     Фаллический  символ, который держал в руке Алессандро, окропился влагой
девушки.  Резким  движением  негодяй  ввел  ручку  хлыста  внутрь Марии. Она
ахнула  не  то  от  боли, не то от наслаждения. Алессандро почувствовал, что
его  мужское  естество  подрагивает,  грозя  вот-вот разорваться. Не следует
торопиться, подумал он. Главное зрелище еще впереди.
     - Не  надо! - простонала девушка. - Отпустите меня. Я беременна. Умоляю
вас!
     Освободив  измученную  девушку от наручников, он заставил ее опуститься
на  колени. Удар хлыста по спине вынудил Марию рухнуть вперед, на локти. Она
замерла, стоя на четвереньках.
     - Не двигайся, - приказал Алессандро.
     Открыв дверь в смежную комнату, он свистнул.
     - Нерон, ко мне!
     В  темницу, тускло освещенную тремя свечами, вбежал огромный сенбернар,
любимец Алессандро.
     - Будешь  сопротивляться  -  он  загрызет  тебя,  -  предупредил парень
Марию.
     Алессандро  подтащил  пса  за ошейник к девушке. Однажды он наблюдал за
тем,  как на псарне проводили случку породистых собак. Эта картинка застряла
в  его  памяти.  Держа  одной  рукой  пса  за  ошейник,  другой  он принялся
возбуждать   его.   Когда   Нерон  пришел  в  состояние  боевой  готовности,
Алессандро  подтолкнул  его  к  парализованной  страхом  девушке.  Природный
инстинкт  подсказывал  Нерону,  что от него требуется. Его мохнатые передние
лапы лежали на худенькой спине девушки.
     Алессандро  сел  на  кресло,  прогнулся. Возбужденный зрелищем, он едва
сдерживался.  Внезапно  горячая  волна  прокатилась  по  его телу, потом оно
расслабилось.
     Нерон, сделав свое дело, медленно удалился в соседнюю комнату.
     Через двадцать часов Алессандро узнал, что у девушки случился выкидыш.


     Екатерина  отправилась в комнату тайн, где проводил дни и ночи астролог
Бартоло.  Быстро  и  бесшумно  она сбежала вниз по лестнице; девочка боялась
встретить  кого-то.  Тогда  ей пришлось бы объяснять свое присутствие в этой
части дворца.
     В   это   время  суток  Бартоло  предавался  размышлениям  в  саду;  он
прогуливался  в  одиночестве  в своем свободном черном одеянии. Белые волосы
выбивались  из-под его круглой шапочки. На ней были вышиты знаки зодиака; за
астрологом  тянулся  шлейф  ароматов  его  волшебной комнаты - там постоянно
ощущались  запахи  трав,  крови  животных,  мускуса,  ярь-медянки, цибетина,
веществ,  из  которых  он  создавал духи и лосьоны, настойки и яды. Мало кто
осмеливался  приближаться  к Бартоло. Если слуги встречали его во дворе, они
тотчас удалялись, стараясь забыть о том, что видели Бартоло.
     Екатерина  знала,  что сейчас она в безопасности. Бартоло находился вне
магической  комнаты,  но  там  оставались  два  его  младших брата - Космо и
Лоренцо  Руджери.  Бартоло  готовил  их  к  карьере астролога и прорицателя.
Мальчики  сидят  сейчас  среди  карт,  сосудов, скелетов различных животных,
ароматических  веществ и порошков. Они ждут прихода маленькой герцогини. Они
приготовили для нее то, что она просила.
     Лестница  сузилась.  Далее,  за ее изгибом, начинался каменный коридор.
Екатерина  ощутила приторный запах, доносившийся из комнаты волшебников. Она
дошла  до  двери,  которая вела в коридор, заканчивавшийся следующей дверью.
Екатерина постучала в нее.
     - Войдите! - раздался высокий голос Космо Руджери.
     Она  вошла  в комнату, стены которой были увешаны пергаментными листами
с  загадочными  фигурами.  Она  бросила  взгляд  на  большую  карту неба, на
стоявшие на полу сосуды, увидела на лавке скелет кошки.
     Братья   Руджери   низко  поклонились  ей.  Они  были  верными  слугами
маленькой  герцогини.  Они часто давали девочке тайком от Бартоло талисманы,
защищавшие  ее от гнева тети и кардинала. Екатерина, относившаяся с огромным
почтением  к  таинствам  оккультизма,  всегда  восхищалась этими мальчиками,
которым предстояло стать волшебниками.
     - Вы приготовили? - спросила она.
     - Да, - отозвался Космо. - Дай ей, Лоренцо.
     - Да,  дай  мне  это  поскорей,  -  сказала Екатерина. - Меня не должны
здесь увидеть.
     Лоренцо  достал из кармана мантии восковую фигурку. Не составляло труда
догадаться,  кого  она  изображала.  Братья искусно воспроизвели безобразное
лицо Алессандро и его приземистую фигуру.
     - И он умрет через три дня? - спросила Екатерина.
     - Да,  герцогиня,  если  ты  пронзишь  его сердце в полночь со словами:
"Умри, Алессандро! Умри!"
     Очаровательные темные глаза в ужасе округлились.
     - Космо... Лоренцо... это будет плохим поступком. Я боюсь.
     - Многие в этом дворце сказали бы, что это - хороший поступок.
     - Он  собирается  убить мою собаку. Я знаю, он сделает это... если я не
убью его раньше.
     - Он  обязательно  умрет,  если  ты пронзишь сердце восковой фигурки, -
сказал Лоренцо.
     - Значит, это не будет дурным поступком?
     Она перевела взгляд с одного брата на другого.
     - Нет, не будет, - одновременно ответили они.
     - Тогда я сделаю это.
     Она взяла фигурку, завернула ее в носовой платок и спрятала в карман.
     - Герцогиня,  - сказал Лоренцо, - если кто-нибудь обнаружит фигурку, не
говори, откуда она взялась.
     Бедный  Лоренцо!  Он  не  смог  скрыть  свои мысли. Он панически боялся
безобразного  Мавра.  Лоренцо  догадывался, что случится с ним и его братом,
если Алессандро узнает, кто вылепил фигурку.
     Но Космо оказался более смелым.
     - Никто ее не увидит, - сказал он.
     - Клянусь,  я  бы никому не выдала вас, - заверила братьев Екатерина. -
Мне надо идти. Я не забуду, что я - ваша должница.
     Она быстро вернулась к себе.
     В  своих  покоях  Екатерина достала фигурку из кармана и разглядела ее.
Она держала в руках миниатюрную копию Алессандро.
     Она  должна это сделать. В противном случае бедный Гвидо, несомненно, в
муках  погибнет  от  яда.  Ипполито  - ее замечательный друг, но он не может
всегда  быть  рядом  и  защищать ее от жестокого Мавра, равно как и она не в
состоянии  постоянно  находиться  возле  Гвидо.  Похоже, единственный способ
спасти  спаниеля  от  смерти и сделать жизнь многих рабов более счастливой -
это уничтожить Алессандро.
     Она совершит хорошее дело.
     Екатерина  испытывала  страх.  В  полночь,  подойдя к шкафу, где лежала
фигурка,  она  не  обнаружила ее там. У Алессандро везде имелись шпионы. Они
подчинялись   ему,   боясь   стать  жертвами  пыток,  которые  он  постоянно
изобретал.
     Теперь  она  ждала  мести  Мавра. Девочка знала, что она будет ужасной.
Алессандро,  несомненно,  догадался,  зачем  она достала его изображение; он
знает, что она собиралась сделать.
     Екатерина  вздрогнула, когда в комнату зашла служанка. Девушка сообщила
Екатерине, что ее хочет видеть Ипполито.
     Екатерина   удивилась.   Она  думала,  что  Ипполито  уехал  на  охоту.
Очевидно,  он  вернулся  раньше обычного. Она сможет сказать кузену, что она
сделала; она попросит у него совета и защиты.
     Когда  она  постучала  в  его дверь, ей никто не ответил, и она зашла в
комнату.  На  столе лежали книги, но Ипполито не было видно. Она решила, что
он  скоро  вернется,  и  успокоилась. Она может не бояться Алессандро, когда
Ипполито находится во дворце.
     Внезапно  она услышала, как зашелестела штора, и обернулась с радостной
улыбкой   на   лице.   Между   шторами  возникла  отвратительная  физиономия
Алессандро; он сжимал ткань своими уродливыми руками.
     Екатерина  с  криком  ужаса  отскочила назад, но Алессандро, похоже, не
сердился. На его лице блуждала улыбка; он поднес палец к губам.
     - Я приготовил для тебя сюрприз, герцогиня.
     - Я... я не ожидала увидеть тебя здесь, - пробормотала девочка.
     - Да?  Ну  конечно,  ты  думала встретить тут красавца Ипполито. Однако
кое-кто в этом дворце считает меня не менее красивым, чем Ипполито.
     Она  вцепилась  руками  в стол. Ее охватило желание убежать, но ноги не
подчинялись  девочке.  Она  потеряла  контроль  над  своим  языком. Забыла о
наставлениях кардинала и тети.
     - Так  говорят  те, кто боится сказать другое, - выпалила девочка. - Ты
вынуждаешь их лгать...
     Он медленно приближался к ней.
     - Ты  не рада видеть меня, Екатерина, - насмешливо произнес Алессандро.
- Тебя ждет сюрприз. Радостный сюрприз. Я покажу тебе кое-что.
     Он вынул из кармана восковую фигурку.
     - Где ты взяла это, Екатерина?
     Она не разжимала губ.
     - Отвечай мне, - медленно произнес он. - Где ты взяла это?
     - Я  никогда  тебе  этого  не  скажу, - произнесла Екатерина и внезапно
улыбнулась.  Алессандро  боялся  волшебников,  он  не  посмел  бы подстроить
какую-то пакость Бартоло или мальчикам.
     - Я  знаю,  -  сказал  он. - Ты так любишь меня, что захотела иметь мое
изображение,  чтобы  смотреть  на  него,  когда  меня нет рядом. Иди сюда, я
покажу тебе кое-что.
     Она  поняла,  что ее ждет какая-то месть Алессандро; она знала, что это
неизбежно.  Алессандро  был  очень мстительным. Екатерина шагнула к нему. Он
отодвинул  штору  и  указал на пол. Там лежал труп Федо. Он уже окоченел, но
ноги  были  поджаты. Екатерина догадалась, что Алессандро так рассчитал дозу
яда, чтобы спаниель умер в муках.
     Опустившись  на  колени,  Екатерина  коснулась  тела  Федо. По ее щекам
побежали   слезы.  Она  горько  заплакала.  Алессандро  стоял  неподвижно  и
улыбался ей.
     - Просто  невероятно! - пробормотал он. - Что сказала бы тетя Кларисса,
если бы она увидела сейчас свою воспитанницу?
     Девочка  подняла  свои  красные  глаза  и  посмотрела  на ухмыляющегося
Мавра.  Внезапно она полностью потеряла контроль над собой. Такого с ней еще
не  случалось.  Она  помнила  лишь  о том, что ее любимая собака безжалостно
умерщвлена этим гадким мальчишкой.
     Она  бросилась  на него; она сделала то, о чем давно мечтала. Екатерина
наносила  удары  кулаками,  кусала  Мавра; она рвала его рубашку, дергала за
волосы.
     - Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу! - кричала девочка.
     Она  не  замечала, что Алессандро спокойно стоит и смеется над ней. Она
была ослеплена яростью.
     В комнату вбежала женщина.
     - Позови кардинала или госпожу Клариссу. Герцогиня обезумела.
     Он  по-прежнему  стоял,  не  двигаясь,  хотя  его  нельзя  было назвать
спокойным  юношей.  Он  улыбался,  глядя на кровь, которая текла из ранки на
руке, укушенной Екатериной.
     - У  этой  бешеной  герцогини  острые зубы! - пробормотал он, обращаясь
как бы к самому себе.
     И   вдруг   Екатерина   заметила  высокую  фигуру  кардинала,  которого
сопровождала   Кларисса   Строцци.   Девочка  отвернулась  от  Алессандро  и
испуганно  посмотрела на них. Усталые глаза кардинала выражали неверие в то,
что  видели  его  глаза, но Кларисса Строцци тотчас облекла свое изумление в
слова.
     - Екатерина  Мария  Ромола  де  Медичи!  -  сказала  она.  -  Я не могу
поверить,   что   ты,  вопреки  всем  нашим  стараниям,  способна  на  такое
поведение.
     Екатерина  заметила,  что  лицо  Алессандро  обрело такое же изумленное
выражение,  какое  застыло  на  лицах  кардинала  и  тети.  Девочка  в гневе
выпалила:
     - Но...  он  отравил  мою  собаку... моего дорогого маленького Федо. Он
отравил  Федо...  самым  жестоким образом. Он слишком труслив, чтобы тронуть
меня, поэтому он убил мою маленькую собаку...
     Ее голос дрогнул, и она горько заплакала.
     - Замолчи!  - приказала Кларисса. - Мы не желаем слышать подобные речи.
Отправляйся к себе в комнату. Оставайся там, пока тебя не позовут.
     Екатерина,  обрадовавшись возможности уйти отсюда, выбежала из комнаты.
Несчастная  и  растерянная  девочка  остановилась,  лишь  оказавшись у себя.
Гвидо  поприветствовал  ее;  она  обняла  его и снова зарыдала. Он лизнул ее
лицо; смерть Федо была их общей бедой.


     Екатерину   вызвали   в  покои  кардинала.  Она  оказалась  в  комнате,
напоминавшей   тюремную   камеру.   Кардинал   редко   пользовался  ею;  она
существовала   для   подобных  случаев,  остальная  часть  его  покоев  была
обставлена  весьма  роскошно,  в  соответствии  с положением этого человека.
Кардинал,  Кларисса  Строцци  и Екатерина сели на стулья, которые напоминали
троны.  Ноги  Екатерины  не  доставали  до  пола;  ее  лицо  было серьезным,
лишенным  всякого выражения. Она не смела показывать свои чувства, поскольку
тетя  Кларисса  не спускала с нее глаз. На полу растянулся Гвидо. Он недавно
съел  то,  что  ему  дали. Екатерина должна была наблюдать за его агонией. В
этом  заключалось  наказание.  Она  любила  своих  собак.  Она любила их так
сильно,  что  попала  в  ловушку  и, точно плебейка, продемонстрировала свою
ярость.  Поэтому  сейчас  она  должна была бесстрастно наблюдать за ужасными
страданиями ее любимого друга.
     Екатерина  знала, что задумала тетя Кларисса. Это был необходимый урок.
Все  эмоции  следует  сдерживать.  Они  -  проявление  незрелости. Екатерине
следует  усвоить  - для нее не должно существовать ничего более важного, чем
процветание  великого  и славного дома. Алессандро был виновником инцидента,
но  тетя  Кларисса  видела  в  нем бастарда с сомнительным происхождением, и
больше  никого.  На  его  поступок  можно  закрыть  глаза,  в  то  время как
Екатерина нуждается в уроке.
     Бедный  Гвидо!  Он  уже  начал испытывать жестокие страдания. Екатерине
хотелось  закричать:  "Прекратите!  Убейте  его  поскорей. Не позволяйте ему
мучиться. Сделайте больно мне... но не Гвидо. В чем он виновен?"
     Молчи!   -  приказала  она  себе.  Девочка  плотно  стиснула  губы.  Не
показывай  своих  чувств. Глупая маленькая Екатерина, если бы ты не показала
Алессандро,  как  сильно  любишь  своих  собак,  ему  бы  не пришло в голову
причинить  тебе  страдания  подобным  образом.  Если  бы  ты скрыла чувства,
охватившие  тебя, когда ты узнала о гибели Федо, сейчас Гвидо не корчился бы
в  агонии,  а  счастливо  лежал на твоих руках. Глупая Екатерина! Пусть хоть
этот урок пойдет тебе на пользу.
     Они  смотрят  на  тебя:  тетя  Кларисса, пекущаяся лишь о величии дома;
кардинал, стремящийся сохранить расположение Медичи.
     Если  она  проявит чувства, следующей жертвой станет ее любимая лошадь.
Она  не  должна плакать. Она должна смотреть на этот кошмар; пусть ее сердце
разорвется, но она обязана скрыть свои эмоции.
     Она  сидела,  стиснув  руки;  она  побелела,  начала слегка дрожать. Но
глаза,   глядевшие  на  тетю  Клариссу,  были  сухими,  бесстрастными.  Тетя
Кларисса осталась довольна.


     Екатерина,   Алессандро   и  Ипполито  в  сопровождении  свиты  и  слуг
совершили  долгое  и утомительное путешествие через Тоскану в Рим. Флоренция
и  Венеция,  возможно,  являлись  самыми красивыми городами Италии, но самым
гордым  был  Рим.  Вечный  город!  Как  величественно  он раскинулся на семи
холмах!  Его  окружали  красноватые  склоны Апеннин и сверкающее Средиземное
море.
     Святой  Отец собирался устроить аудиенцию для молодых членов его семьи;
он  получил  сообщение  об  их дурном поведении от строгой Клариссы Строцци.
Она    утверждала,    что    кардинал    Пассерини    проявляет   чрезмерную
снисходительность.  Требовалось  вмешательство Святого Отца. Климент никогда
не  упускал шанса повидаться с Алессандро. Значит, состоится посещение Рима,
самого  Ватикана. Екатерина обрадовалась, она любила путешествия; перемена в
скучной монотонной жизни была для девочки желанной.
     Они   въехали   в  город;  люди,  стоя  на  обочине,  наблюдали  за  их
торжественным  прибытием.  Екатерина заметила, что лица были хмурыми, вместо
радостных  приветствий звучал ропот. Но красота города заставила ее забыть о
толпе.   Впереди   появился   собор   святого  Петра,  еще  не  достроенный,
величественный  и  впечатляющий.  Этот  огромный храм воздвигли в саду возле
Цирка  Нерона, на месте погребения святого Петра, принесшего себя в жертву и
погибшего   мучительной   смертью.  Святой  Петр  страдал,  но  он  навсегда
останется  в  памяти  людей,  его  именем  назвали  большой собор. Император
Нерон,  по  приказу  которого святого Петра подвергли пыткам, убил себя. Кто
одержал победу - святой или тиран?
     Аудиенция  у  папы состоится на следующий день после их прибытия в Рим;
они  пойдут  через  залы,  заполненные приближенными Святого Отца в рясах из
красного  домаста,  в  комнату  для  аудиенций,  где Его Святейшество примет
своих  гостей.  Екатерина  видела  своего  родственника лишь в торжественной
обстановке,  его  резиденции.  Они пойдут процессией по Ватикану, поднимутся
на  холм,  под которым течет Тибр, увидят дворцы, реку, Сикстинскую капеллу,
старую крепость Сент-Анджело.
     Климент  радовался  тому, что дети находились в Риме. Он охотно оставил
бы  их  здесь,  но  обстановка  была  непростой.  Не  то  чтобы  это  сильно
беспокоило  папу.  Он  был  уверен  в  своей силе и не сомневался в том, что
сумеет  подавить  недовольство  народа.  Он  знал, что люди разочаровались в
нем;  они  считали,  что волнения в Италии вызваны той политикой, которой он
придерживался  в своих отношениях с главными монархами Европы - тремя самыми
могущественными  людьми  этого  беспокойного  времени:  французским  королем
Франциском,   испанским  монархом  Карлом  и  властителем  Англии  Генрихом.
Тщеславный  Климент  считал,  что  он,  Святой  Отец, Джулио де Медичи, папа
Климент Седьмой, стоит выше этой троицы.
     Он  решил поговорить с каждым из трех детей отдельно, наедине; тогда он
сможет  обнять  Алессандро  без свидетелей, скрыв от остальных свою любовь к
этому  мальчику.  Он  сказал  своему  управляющему,  в  обязанности которого
входило  повсюду  сопровождать папу: "Я хочу встретиться с каждым ребенком в
отдельности. Пусть их приведут ко мне по очереди".
     Величественный  человек  в черно-пурпурной сутане отвесил низкий поклон
и   отправился   в   покои   Монсеньора,  чтобы  сообщить  ему  желание  Его
Святейшества.
     Первой  к  папе отправилась Екатерина. Этого требовал этикет. Она робко
подошла  к  креслу,  на  котором  восседал  облаченный  в черно-белую мантию
Святой  Отец. Девочка опустилась на колени, папа протянул ей руку, чтобы она
поцеловала перстень с изображением святого Петра.
     Она  едва  коснулась  его губами, не испытывая почтения к металлической
печатке.  Ее  воспитывали  в  духе  отрешения  от  всех эмоций. Она смотрела
полузакрытыми   глазами   на   перстень,  получая  благословение;  Екатерина
прочитала   на  печатке  имя  своего  родственника,  разглядела  изображение
святого Петра, который забрасывал сети, сидя в лодке.
     Папа оставил ее стоять на коленях.
     - Дочь  моя,  я слышал печальные сообщения о тебе. Ты повинна во многих
грехах, и это удручает меня...
     Он  долго  не  умолкал.  Он  думал  не  о  грехах Екатерины, а о браке,
который  ждал  ее.  Он  перебирал  в уме лучшие дома Европы. Он хотел выдать
Екатерину за сына короля.
     Да,   подумал  Святой  Отец,  завершая  свою  проповедь,  я  постараюсь
подыскать для Екатерины королевского сына.
     - Теперь  ты  можешь  покинуть меня, дочь моя. Трудись усердно. Отдавай
все  свои силы учебе. Помни, что тебя ждет блестящее будущее. Тебе предстоит
сохранить и приумножить славу дома Медичи. Будь достойна такого доверия.
     - Я постараюсь, Отец.
     Поцеловав перстень, она удалилась.
     Следующим  был Ипполито. Алессандро следует спасти, прежде чем Ипполито
расправится  с  этой  незаконной  ветвью  семейного  древа.  Папа  не  любил
Ипполито.  Какое  право  он  имеет на этот надменный вид, который должен был
напоминать  всем,  включая  Святого  Отца,  о  знаменитом  предке  Ипполито,
Лоренцо   Великолепном?  Папа  уже  видел  этого  юношу  будоражащим  народ.
Обладающий  превосходными  манерами,  красотой  и  ораторским  даром, он был
способен на это. Ипполито следует научиться скромности.
     Он  сказал ему об этом, когда юноша, склонив красивую голову, опустился
на колени.
     Святой   Отец   быстро  отпустил  Ипполито.  Теперь,  подумал  Климент,
Алессандро!
     Мавр  вошел  в  комнату; его длинные руки слегка раскачивались. На лице
юноши  лежала печать порока. Ее видели все, кроме Святого Отца, ослепленного
любовью. Климент встал, протянул руки, обнял Алессандро.
     - Сын мой, я рад видеть, что ты так хорошо выглядишь.
     Алессандро  опустился  на  колени,  как  и  его  предшественники;  папа
погладил   курчавые  черные  волосы;  перстень  скрылся  в  густой  шевелюре
Алессандро.
     Климент  вспомнил  о матери мальчика и о той внезапной страсти, которую
она  пробудила  в  нем. Рабыня, найденная на побережье Берберии и работавшая
на  кухне  -  девушка  с  глазами  и волосами Алессандро, ласковая, любящая.
Восхитительная любовница, сделавшая те несколько месяцев незабываемыми.
     Мой  сын!  - подумал папа. - Мой сын! - Его вдруг рассердило то, что он
не  мог  сказать  всему  свету  -  это  мой  сын! Это было невозможно, и ему
приходилось   выдавать  мальчика  за  внебрачного  сына  отца  Екатерины,  у
которого  было  столько  незаконнорожденных  детей,  что  еще один ничего не
менял.
     Климент был сейчас обыкновенным отцом.
     - Сын мой, тебе понравился Рим? Ты бы хотел немного отдохнуть здесь?
     Алессандро  хотел  бы  остаться  в  Риме.  Он рассказал о злобном нраве
Екатерины, показал следы укуса, оставшиеся на руке.
     - Сын мой, ты не будешь жить под одной крышей с этой дикаркой.
     - Меня там обижают, Отец. Дают понять, что я - никто.
     - Сын мой, сын мой!
     - Я бы хотел иметь свой собственный дворец.
     - Ты  его  получишь,  сын мой. Там тебя будут уважать, тебе не придется
терпеть выходки... твоей сестры.
     Алессандро  ликовал.  Он  станет  хозяином  в своем доме, где все будут
трепетать  перед  ним! Здесь, на холме Ватикана, когда-то стоял Цирк Нерона.
Этот   человек   умел  развлекаться...  и  развлекать  других.  Когда-нибудь
Алессандро  станет... мудрым Нероном. Он будет устраивать потрясающие забавы
и сумеет наслаждаться ими.
     - Спасибо, Отец.
     - Сын  мой,  подойди  ко  мне  ближе.  В один прекрасный день Флоренция
станет  твоей,  я сделаю тебя ее правителем. Вот что я планирую для тебя. Но
пока  что  это  должно  оставаться  нашим  секретом. Ты получишь в ближайшее
время собственный дворец во Флоренции.
     Так   после   посещения   Святого  Отца  Екатерина  была  избавлена  от
необходимости жить под одной крышей с Алессандро.


     После   визита   в   Рим   прошло   три  года;  они  были  счастливыми,
безмятежными;   с   каждым   месяцем  дружба  между  Ипполито  и  Екатериной
становилась  все  крепче. Алессандро получил красивую виллу, расположенную в
нескольких  часах  езды  от города. Екатерина радовалась тому, что она редко
видела  Алессандро  и  часто  - Ипполито. Девочка предавалась мечтам, героем
которых  был  ее  красивый кузен. Больше всего на свете ей хотелось провести
свою  жизнь  рядом  с  Ипполито,  в  этом  городе,  который  они оба любили.
Считалось,  что  со  временем  Ипполито станет его правителем; как счастлива
была  бы  Екатерина,  законная дочь Медичи, править Флоренцией вместе с ним!
Чем  больше  думала  Екатерина об этом, тем более реальной казалась ей такая
перспектива.
     Это  была  счастливая  пора  доверительных бесед с Ипполито, совместной
верховой  езды.  Она  не  знала, догадывался ли он о ее мыслях. Возможно, он
видел  в  ней  всего  лишь  славную маленькую кузину. Ей было только девять.
Возможно,  девятнадцатилетние  юноши  не  думают  о женитьбе на девятилетней
девочке.  Но  через  несколько лет она сможет выйти замуж... Тогда состоится
ее свадьба.
     Она  страстно  желала,  чтобы  Ипполито  заговорил с ней об этом, но он
молчал.  Она радовалась тому, что во дворце Медичи нет жестокого Алессандро,
который мог разгадать ее секрет и найти способ мучить девочку.
     Счастливые,  солнечные дни длились три года, пока беда не обрушилась на
Медичи.  Вечный  город  пал,  его  дворцы и церкви были разграблены, граждан
заживо  рвали  на  части, девственниц насиловали вместе с матерями семейств!
Святой   Отец   благодаря   мужеству   своего   арьергарда,  состоявшего  из
швейцарских  гвардейцев,  сумел  укрыться в замке Сент-Анджело; он оставался
там  пленником. Флоренция подняла мятеж против Медичи. Алессандро и Ипполито
были   изгнаны   из   города,   но   маленькая   Екатерина   -  единственный
законнорожденный  ребенок  дома  Медичи  - стала заложницей новых правителей
Флоренции. Для надежности ее отправили в обитель Санта Лючия.
     В  монастыре  девочке  следовало посвятить жизнь молитвам и постам; она
оказалась  в  тусклой  и  тесной  келье  с серебряным распятием, висевшим на
стене.  Она  делила  с  монахинями  их  суровую,  тяжелую  жизнь.  Но не это
огорчало  ее.  Не  холодные  каменные  стены  и жесткость кровати заставляли
девочку  горько  плакать  по  ночам.  Она не знала, где находится Ипполито -
любимый,  красивый  Ипполито.  Враги  могли убить его и Святого Отца. Он мог
жить  в нищете, странствуя по окрестностям города. Ему были посвящены все ее
молитвы и слезы.
     Шесть  мрачных  месяцев  провела  она  в  Санта  Лючии.  Она ненавидела
строгих монахинь в пахнущих плесенью рясах, ненавидела бесконечные молитвы.
     "Ипполито!  - хотелось закричать ей. - Где ты? - Она шептала, обращаясь
к  изображениям святых: - Скажите мне, где Ипполито? Пусть с ним не случится
ничего плохого, и я никогда не буду грешить".
     За  стенами  монастыря  начала  свирепствовать чума. Мужчины, женщины и
дети умирали на улицах сотнями. Не оказался ли Ипполито среди них?
     Затем чума, точно зловещий туман, проникла в Санта Лючию.
     Екатерина  де  Медичи  была  слишком  ценной  заложницей.  Ее жизнью не
следовало  рисковать.  Правительству Флоренции оставалось сделать с девочкой
только  одно.  По  другую сторону от города стоял монастырь Санта Аннунциате
делле  Мюрате  -  единственное  место  во всей Флоренции, не тронутое чумой.
Ночью  три  человека  прибыли в Санта Лючию; Екатерину вызвали из ее кельи и
сообщили  о  том,  что  она  покинет  обитель.  Без лишних церемоний укрытая
плащом  Екатерина  в  сопровождении  этих  людей  отправилась  в  дорогу; ей
предстояло пересечь охваченный эпидемией город.
     Она  увидела  этой ночью ужасную картину. Мертвые и умирающие мужчины и
женщины  валялись  на  улицах  Флоренции;  доктора  в  масках и просмоленных
халатах  мужественно  делали все, что было в их силах, они помогали больным;
по  улицам  ездили  черные  повозки,  на  которые  складывали  жертв ужасной
болезни;  Екатерина  слышала  звон  колокольчиков,  висевших на катафалках и
голоса  священников,  шагавших впереди и читавших молитвы; люди пьянствовали
в  тавернах,  мужчины  и  женщины  судорожно предавались любви, словно спеша
насладиться  всеми  радостями жизни - завтра им предстояло занять свое место
на повозке смерти.
     Это  было  необычное  путешествие;  Екатерина  не  могла поверить в его
реальность;  внезапность перемен в ее жизни оглушила и потрясла девочку. Она
чувствовала,  что  была  способна  лишь  ждать  того  часа,  когда несчастье
обрушится  на  нее.  Она пыталась разглядеть лица мужчин, скрытые капюшонами
их  плащей.  Она  находилась  на  улицах  Флоренции. Что если она столкнется
сейчас с Ипполито?
     Они  миновали  площадь  и быстро направились по узким улочкам в сторону
Санта Кроче; там перед ней выросли серые стены ее новой тюрьмы.
     Открылись  двери.  Она  увидела  людей в черных одеждах; они напоминали
обитателей  Санта  Лючии;  Екатерина  предстала  перед настоятельницей Санта
Аннунциате  делле Мюрате. Екатерина получила благословение - прохладная рука
коснулась ее головы; монахини безмолвно разглядывали девочку.
     Когда   мужчины   удалились,  и  Екатерина  осталась  с  наставницей  и
монахинями, она вдруг ощутила перемену в обстановке.
     Одна  из  послушниц,  не  обращая  внимания  на  наставницу,  подошла к
Екатерине и поцеловала ее сначала в одну щеку, потом в другую.
     - Добро пожаловать в обитель, маленькая герцогиня! - сказала монахиня.
     Другая послушница улыбнулась девочке.
     - Мы слышали о твоем скором прибытии и ждали тебя с нетерпением.
     Затем   сама  наставница  приблизилась  к  Екатерине.  У  женщины  были
блестящие  глаза и розовые щеки. Екатерина не видела в ней никакого сходства
с хозяйкой Санта Лючии.
     - Наша  маленькая  герцогиня, наверно, устала и проголодалась. Накормим
ее,  и потом она сможет отправиться в свою келью и отдохнуть. Мы поговорим с
тобой утром, герцогиня.
     Екатерина  смутилась.  С  ней происходило много странных вещей, она уже
потеряла  способность  удивляться.  Ей  отвели  почетное  место  за  длинным
монастырским  столом;  она  заметила,  что в супе плавало мясо, и вспомнила,
что  этот  день  был  пятницей;  рыбу  подали  с  соусом;  такая пища больше
подходила  дворцу Медичи, чем монастырю. За столом разговаривали, в то время
как  в  Санта  Лючии  во  время  еды  все молчали. Но усталость не позволяла
Екатерине  размышлять об этом. После еды и молитвы две монахини, встретившие
Екатерину,  отвели  ее  в  келью. Постель была мягкой, и девочка вспомнила о
том,  что  недавно  ела  мясо.  Послушницы  держались с ней дружелюбно, даже
почтительно.  Она  могла  спросить их, почему здесь подают по пятницам мясо;
Екатерина сделала это.
     - Здесь,  в  Мюрате,  мы можем есть мясо по пятницам. Святой Отец много
лет назад дал нам специальное разрешение.
     Они  удивились  тому, что на Екатерине была рубашка из грубой ткани. Ей
принесли одежду из тончайшего хлопка.
     - Это лучше подойдет твоей нежной коже, герцогиня.
     - В  Санта  Лючии  все надевали на голое тело одежду из грубой ткани, -
сообщила им девочка.
     - Это  нормально  для  Санта Лючии, но здесь, в Мюрате, много послушниц
благородного  происхождения.  Мы  сочетаем  набожность  с  благоразумием. Из
почтения  к  Господу  носим  платья темных тонов, но под них надеваем нежное
белье. А теперь спи, маленькая герцогиня. Ты находишься среди друзей.
     Одна из монахинь наклонилась и поцеловала девочку.
     - Мой  брат  -  член  партии  Медичи,  -  прошептала  послушница.  - Он
обрадуется, узнав, что ты в безопасном месте.
     Вторая монахиня тоже склонилась над Екатериной:
     - Моя семья ждет свержения республиканцев.
     Екатерина посмотрела на женщин; все трое рассмеялись.
     - Завтра  мы  познакомим  тебя со сторонниками твоей благородной семьи.
Таких в Мюрате много.
     - Но здесь есть и сочувствующие республиканцам? - спросила Екатерина.
     - Да.  Но  это  делает  жизнь  более  захватывающей!  -  сказала первая
монахиня, поцеловав девочку.
     Оставшись  одна,  Екатерина не смогла заснуть. Она поняла, что ее жизнь
изменилась по сравнению с той, что она вела в Санта Лючии.


     - Пожалуйста, сядь, - сказала настоятельница.
     На  большом  стуле  девочка казалась крошечной, ее ноги не доставали до
пола.  Но сколько в ней было выдержки, достоинства, редких в таком возрасте!
Воспитывать  этого  ребенка  будет  легко  и  приятно.  Настоятельница сочла
нужным  побеседовать  с  девочкой  еще  и  потому,  что  сразу  отметила  ее
наблюдательность и ум.
     Днем  ранее  Екатерина  стала  свидетельницей  поступления  в монастырь
новой  послушницы.  В  таких  случаях всегда устраивалась церемония, которая
дала    название    этой    обители.   Девушка   прибыла   в   сопровождении
высокопоставленных  церковных иерархов; они пробили в стене монастыря брешь,
через  которую  она проникла в обитель. Затем дыру заделали. Все происходило
в  торжественной обстановке; девушка вошла в монастырь, чтобы остаться в нем
навсегда. Отныне она никогда не сможет покинуть Мюрате.
     Маленькая  Екатерина  испытывала  недоумение. Она провела шесть месяцев
среди   монахинь   Санта  Лючии,  где  строго  соблюдались  посты  и  прочие
монастырские  правила.  Здесь  же,  в  Мюрате,  часто  звучали  шутки, смех;
монахини  были  знатного  происхождения  и любили веселье. Маленькой девочке
могло  показаться,  что,  несмотря  на строгое соблюдение ритуалов и внешние
проявления  богобоязни,  обитель  Мюрате  была  менее  священной,  чем Санта
Лючия.  Наставнице  было  важно,  каким  запомнится  этот монастырь девочке,
поскольку  когда-нибудь  Екатерина  выйдет  замуж за важную персону и займет
высокое  положение  в  обществе. Ей надо помочь понять, что комфортная жизнь
Мюрате не менее богоугодна, чем суровый режим Санта Лючии.
     - Ты  немного  удивлена  тем,  как  мы живем тут, герцогиня? - спросила
настоятельница.
     - Я счастлива здесь, мать моя.
     Она  уже  была  маленьким  дипломатом. Важно, чтобы она поняла принципы
Мюрате.
     - В  Санта  Лючии ты не видела церемонии, подобной вчерашней. Однако мы
строго  соблюдаем  главные  заповеди  Святой  Церкви.  Да,  мы  едим мясо по
пятницам;  наш быт благоустроен; наша церковь имеет красивый интерьер; мы не
носим  одежды  из  грубого полотна; в отличие от наших сестер из Санта Лючии
мы  не  лишены  мирского тщеславия. Мы омываем наши тела, что монахини Санта
Лючии считают грехом.
     Екатерина молчала.
     - Тем  не  менее,  -  продолжила  настоятельница, - чума посетила Санта
Лючию,  а  Мюрате  -  единственное  место  во  Флоренции,  которое  эта беда
миновала.  Это  -  чудо,  моя  малышка.  А теперь мы помолимся. Поблагодарим
святых за то, что они открыли нам образ жизни, который приносит радость.
     Екатерина  начала читать молитву; настоятельница не отводила взгляда от
серьезного маленького личика. Так прошел первый урок.
     Екатерина  любила  проводить  время  со своими подругами за вышиванием.
Почти  все  монахини  подружились  с  ней;  лишь  те  послушницы,  чьи семьи
поддерживали  правительство,  считали  своим долгом проявлять сдержанность в
общении с девочкой.
     Вышивая  покрывало  для  алтаря,  они  разговаривали.  Екатерина любила
рассказывать  об  Ипполито, о его обаянии, веселом нраве и благородстве; она
даже  поделилась  с двумя девушками своей надеждой на то, что они поженятся.
Она  знала,  что  он  жив.  Она не могла объяснить причину этой уверенности.
"Внутренний голос говорит мне, что он жив", - сказала она как-то.
     Она  была  счастлива  в  Мюрате  -  настолько, насколько она могла быть
счастлива  без  Ипполито.  Вера  в  то, что в один прекрасный день она снова
увидит  Ипполито,  помогала  Екатерине  наслаждаться этими приятными часами.
Однажды  летом,  когда  она  вышивала  с  монахинями  покрывало  для алтаря,
состоялась беседа, которую девочка запомнила на всю жизнь.
     Лючия,   разговорчивая   молодая  монахиня,  принялась  рассказывать  о
чудесах, которые имели место в Мюрате.
     - Когда-то,  -  начала  девушка,  - Мюрате был очень бедным монастырем;
Флоренция  переживала  тогда  тяжкую  пору. Город был таким же бедным, как и
монастырь.  Люди  решили  попросить помощи у Непорочней Девы. Они принесли в
город  статую  Девы; каждый монастырь должен был поднести Деве какой-то дар.
У нас в Мюрате не было ничего; мы не знали, что нам делать.
     - О!  -  сказала  сестра  Маргаретта. - Ты собираешься поведать историю
про черный плащ. Я много раз ее слышала.
     - Несомненно, однако наша герцогиня ее не знает.
     - Да, верно, - сказала Екатерина. - И Мария - тоже.
     Мария   была  послушницей,  чье  торжественное  появление  в  монастыре
недавно наблюдала Екатерина.
     Мария сказала, что она хочет услышать историю про черный плащ.
     - Настоятельница  собрала  вокруг себя всех сестер, - продолжила Лючия,
-  и  сказала:  "Не  отчаивайтесь.  Мы  подарим Непорочной Деве плащ. Такого
плаща  не  видели  во Флоренции. Это будет плащ из дорогой парчи, отделанный
мехом горностая и расшитый золотом".
     - Монахини  удивились  - где они возьмут такое одеяние при их бедности?
Но   во   взгляде   настоятельницы  было  столько  святости,  что  некоторые
послушницы  -  впоследствии  они  сказали об этом - поверили, что произойдет
чудо.  "Послушайте  меня,  -  сказала  настоятельница, - мантия возникнет из
наших  молитв. Мы пропоем три книги псалмов во славу Святой Троицы и получим
шесть   ярдов   парчи.  Семь  тысяч  раз  исполним  "Аве  Мария"  и  получим
горностаевые  шкурки.  Семьсот  раз  прочитаем  "Славься, Господи" и обретем
золотые  пуговицы.  Семьсот раз прочитаем "Аве Сантиссима", и у нас появятся
золотые   нити   для  вышивки".  Тысячи  молитв  были  прочитаны  монахинями
дополнительно  к  их  обычным  обязанностям подобного рода. Они потратили на
это массу времени.
     - Но  даже  тогда  вряд  ли  они  смогли  положить плащ к ногам Девы, -
подавшись  вперед, сказала Екатерина, - потому что для него нужны парча, мех
горностая, золото, а не молитвы.
     - Но  ты услышала не все, маленькая герцогиня. В тот день, когда должно
было  состояться  подношение  даров,  на площади перед муниципальным дворцом
собралась  толпа.  Там  стояла  большая  фигура Девы, она ждала подарков. Их
было  много  -  золото,  серебро, драгоценные камни. Настоятельница и сестры
Мюрате  стояли  с  пустыми  руками,  но их лица сияли; перед их глазами была
прекрасная  мантия,  созданная  из молитв. И вдруг... что вы думаете? Вперед
вышли  два  человека.  Они  положили  к  ногам  Девы парчовую мантию с мехом
горностая,   расшитую   золотом   точно   так,  как  описала  настоятельница
монахиням.  Мужчины  сказали,  что это дар Мюрате. Это были ангелы. В этом и
заключалось  чудо с плащом Девы. Что скажешь теперь, герцогиня? Добавлю, что
с  того  дня  началось  процветание  Мюрате;  многие  узнали о чуде; богатые
женщины  стали послушницами обители, сюда стали стекаться пожертвования. Это
было великое чудо.
     - Потрясающе! - воскликнула Мария, но Екатерина ничего не сказала.
     - Ну, герцогиня? - сказала Лючия.
     - Я  думаю,  это  замечательное чудо, - произнесла Екатерина, - но плащ
принесли не ангелы, а обыкновенные люди.
     - Обыкновенные люди? Значит, чуда не было?
     Серьезные  глаза  Екатерины  смотрели  на  сестер.  Она  казалась  себе
взрослой и мудрой, несмотря на свой юный возраст.
     - Это  было  чудом,  -  Екатерина  чувствовала, что подобное объяснение
происшествию  дала  бы  теперешняя настоятельница, - потому что Дева помогла
святой  матери  создать  плащ  в  своей  голове. "Сделай мантию из молитв, -
сказала  Дева, - и пусть она в то же время будет расшита золотом. Пусть двое
мужчин  предстанут  в  виде ангелов и положат ее к моим ногам". Люди гораздо
больше  обрадовались  мантии,  созданной  молитвами и поднесенной теми, кого
они приняли за ангелов, нежели обычному плащу, пусть даже самому дорогому.
     - Значит, ты полагаешь, это был обман?
     - Это   было   чудо,  -  сказала  Екатерина.  -  Оно  принесло  обители
процветание.  Чудо  -  это  всегда  добро.  Чудеса  рождаются на небесах, но
иногда происходят на земле.
     Лючия обняла Екатерину и поцеловала ее.
     - Ты слишком умна для нас, - сказала монахиня.


     Группы  людей  стояли  возле  стен  обители. Они переговаривались между
собой.
     - Она еще ребенок.
     - Дитя змей.
     - Мы не можем причинить вред маленькой девочке.
     - Ей  исполнится  одиннадцать  или двенадцать лет... Она - Медичи и уже
способна принести несчастье.
     - Монахини не позволят тронуть ее.
     - Она  посеет смуту среди послушниц. Вы не знаете этих коварных Медичи.
Они  ужасно хитры. Город в осаде. Медичи засылают своих воинов во Флоренцию.
Они  не дают ввозить в город продовольствие, обрекая нас на голодную смерть,
а  кто-то  говорит:  "Пощадите  этого ребенка!" Можем ли мы пощадить отродье
тиранов?
     Екатерина,  находясь  в  обители,  слышала  крики людей. Она знала, что
стены  Мюрате  не  защитят  ее. Во Флоренции начались волнения; они бушевали
вокруг монастыря. Ни подруги, ни настоятельница не смогут спасти ее теперь.
     Вся  Флоренция  была  охвачена  ненавистью к папе. Некоторое время тому
назад  он,  замаскировавшись  под  коробейника,  покинул Сент-Анджело. Когда
чума  выгнала  его  врагов  из  Рима,  папа  вернулся  в  Ватикан. Теперь он
собирался  усмирить  Флоренцию,  но  это  было нелегкой задачей. Флорентийцы
безжалостно  расчистили  вокруг города пространство шириной в одну милю. Они
сожгли  прекрасные  виллы  и испортили отличные угодья, но теперь врагу было
негде  спрятаться.  Все вносили свой вклад в оборону города - даже художники
и  скульпторы оставили свою работу и вышли на улицы, чтобы принять участие в
борьбе.   Она   продолжалась  много  месяцев;  Екатерина  знала  -  граждане
Флоренции  помнят  о  том,  что  обитель  Мюрате  приютила девочку из семьи,
которая несла им смерть и несчастья.
     Она  понимала,  что  еще  один  счастливый  период  ее жизни подходит к
концу.  Она  полюбила  монастырь,  уроки,  волнующие чувственные песнопения,
которые  когда-то  вызвали  нарекания  у  Савонаролы; ей нравилась атмосфера
тайны,  в  которой  монахини отправляли корзинки с выпечкой своим родным; на
корзинках  был  знак  Медичи  - семь шаров; это свидетельствовало о том, что
изолированные от мира монахини сохраняли интерес к политике.
     Корзинки  возвращались в обитель с записками. Так Екатерина узнала, что
Ипполито  жив  и находится в Риме. Она ужасно обрадовалась этой вести, но ее
огорчило  то,  что  Алессандро  был там же. Екатерина не виделась с Ипполито
уже несколько лет, но она постоянно помнила о нем.
     Злобная толпа, собравшаяся у стен обители, выкрикивала ее имя.
     - Дайте  нам  девчонку  Медичи!  Дайте  нам  ведьму!  Мы  поместим ее в
корзину  и  повесим  на  городской стене, чтобы она стала мишенью для воинов
Климента.
     - Повесить  ее  в  корзине?  Это  слишком хорошо для Медичи! Отдадим ее
солдатам! Пусть они позабавятся с ней. Потом мы решим, как она умрет.
     К вечеру крики стихли. Екатерина пережила еще один день осады.
     Внезапно  в  дверь  монастыря  постучали;  эхо разнесло звук по длинным
коридорам. Сердце Екатерины отчаянно забилось.
     Настоятельница  взяла  фонарь,  подошла  к  двери и обнаружила там трех
сенаторов из правительства Флоренции. Они пришли за Екатериной Медичи.
     Екатерина  знала,  что  это  могло  означать  только  одно.  Днем толпа
требовала  казни  Екатерины.  Смерть  казалась  ей  предпочтительней страха,
который она испытывала.
     Монахини  молились  в  своих кельях. Они просили Деву спасти герцогиню.
Но  у  Екатерины не было времени на молитвы. Она прибежала в свою комнату и,
охваченная  паникой,  отрезала  свои  чудесные светлые волосы. Потом нашла в
одной  из  келий  платье  этого монашеского ордена и надела его. Сделав это,
она взяла себя в руки и приготовилась к любому исходу.
     Она  спустилась  к  мужчинам,  которые  пришли  за ней. Настоятельница,
монахини и сенаторы изумленно посмотрели на девочку.
     - Я  -  Екатерина  Мария Ромола де Медичи, - надменным тоном произнесла
она. - Что вам надо от меня?
     - Я  - Сальвестро Альдобрандини, - сказал один из мужчин. - Я - сенатор
флорентийского  правительства.  Решено,  что ты должна покинуть Мюрате. Есть
подозрения,   что   ты   плетешь  здесь  интриги  против  правительства.  Ты
отправишься  в  монастырь  Санта Лючия. Мы приказываем тебе немедленно пойти
туда с нами.
     - Я не пойду, - сказала она.
     - Тогда нам придется забрать тебя силой.
     - Вы не посмеете повести меня по улицам в этой одежде.
     - Ты не имеешь права носить ее. Переоденься.
     - Я  отказываюсь  сделать  это. Вы поведете послушницу, невесту Христа,
по улицам Флоренции?
     Это  был  умный  ход.  Все поняли это. Монахини принадлежат Христу, они
неприкосновенны.  Будет  нелегко  тащить по городу сопротивляющуюся, коротко
постриженную девочку в монашеском платье.
     - Мы  не  хотим,  чтобы  тебе причинили вред, - сказал Альдобрандини. -
Охрана защитит тебя на улицах города.
     Сообразительная  Екатерина  быстро  поняла состояние Альдобрандини; ему
не нравилось полученное им задание. Он колебался.
     - Я отказываюсь снять это платье, - сказала Екатерина.
     - Оставьте  ее  здесь  до  утра,  - произнесла настоятельница. - Я буду
молиться  вместе  с  ней.  Завтра  она  найдет  в  своем  сердце необходимое
мужество.
     Ко  всеобщему  удивлению,  Альдобрандини  согласился подождать до утра.
Всю ночь монахини Мюрате молились за Екатерину.


     Маленькая   процессия   медленно  двигалась  по  городу.  Альдобрандини
выбирал тихие улочки, но весть распространялась быстро.
     - Маленькую Медичи увозят из Флоренции. Они хотят защитить ее.
     На  девочку  сыпались  непристойности  и  угрозы.  Бормотание сменилось
криками.
     Альдобрандини  не  хотел  насилия. Если бы сейчас с девочкой что-нибудь
случилось,  он  ответил  бы  за это позже. Уже закончилось короткое унижение
Климента.  Он  заключил  мир  с  могущественным  испанским  королем  Карлом,
который  стал  его  союзником.  Флоренция  поняла,  что  альянс с Францией и
Англией, а не Испанией, был ошибкой.
     - Отдайте  нам Медичи! - потребовал кто-то. - Отдайте нам дочь тиранов.
Пусть она пострадает... как страдали мы.
     Злобный крик был подхвачен:
     - Отдайте нам Медичи!
     Екатерине  требовалось  все  ее  мужество;  воспитание помогало девочке
скрывать  страх.  Теперь  она радовалась этому. Она не смотрела по сторонам.
Она  сидела на коне с гордо поднятой головой и, казалось, не слышала злобные
выкрики толпы.
     Внезапно   возникло  смятение,  послышались  звуки  ударов,  в  эскорте
образовалась брешь. Толпа увидела маленькую девочку.
     - Это монахиня! - крикнул кто-то.
     - Нас  обманули!  Они  ведут  не  Медичи!  Нам  подсунули  монахиню,  а
Екатерина тем временем скроется.
     Даже  теперь  Екатерина  смотрела только вперед; она продолжала ехать с
таким видом, будто происходящее не касается ее.
     Поток  брани  на  мгновение  стих.  Охрана  сомкнула  свои  ряды. Толпа
отступила.
     - Нас  провели!  -  крикнул  кто-то.  -  Ее  одели в монашеское платье!
Неужели мы позволим одурачить нас?
     Но  люди  испытывали  сомнения;  они  боялись  причинить  вред  невесте
Христа.
     В  сердце  Екатерины  страх  сменился  торжеством.  Она совершила чудо,
подобное  тому,  что  произошло  с  плащом  Девы.  Она не знала, от чего она
спасла  себя  -  возможно,  от  смерти.  Как  правильно,  сказала  она себе,
надеяться не на молитву, а на находчивость Медичи.


     Через   несколько   месяцев  после  страшной  поездки  через  Флоренцию
Екатерина  оказалась  в Риме. Флоренция сдалась; Климент вернул себе власть;
он послал за своей родственницей, которая уже созрела для замужества.
     Как  чудесно  было после всех этих лет снова встретиться с Ипполито! Он
стал  еще  красивее,  чем прежде; его отношение к ней изменилось. Она уже не
была  маленькой  девочкой,  с  которой  он  любил  проводить время во дворце
Медичи.  Ей  скоро  должно  было  исполниться четырнадцать лет; она потеряла
угловатость форм, ее женственность расцвела.
     Жизнь  снова  стала  прекрасной.  Она любила своих подруг из Мюрате, но
римское  веселье  приводило ее в восторг. Для радости была и другая причина:
Алессандро  находился  не  в Риме, а во Флоренции, во дворце Медичи. Климент
сдержал  обещание,  которое  он  дал юноше. К ужасу всей Италии и Флоренции,
папа  сделал  это  чудовище  правителем прекрасного города. Ипполито испытал
потрясение,  узнав,  что  Алессандро получит то, что ранее было обещано ему.
Он  долго  не мог прийти в себя, будучи не в силах поверить в то, что Святой
Отец  способен  так  обойтись  с  ним.  Ипполито  сердился на себя, ему было
страшно   за   Флоренцию.  Екатерина  старалась  ободрить  его,  вывести  из
подавленного состояния.
     Оба  они  жили  в  одном  из дворцов Ватикана; дипломатические приемы и
церемонии  папского  двора  развлекали  девочку,  так  долго находившуюся за
монастырскими  стенами.  Но она должна сделать Ипполито счастливым, доказать
ему,  что  в  жизни  есть большие радости, нежели управление Флоренцией. Она
видела,  что  его  восхищает  ее  остроумие,  изящная фигура, густые светлые
волосы и блестящие глаза. Он оживился с ее возвращением.
     Они  вместе  ездили  верхом.  Екатерина была превосходной наездницей. В
сопровождении небольшого эскорта они проводили весь день в седле.
     Ипполито   поделился  с  Екатериной  своими  переживаниями;  в  течение
нескольких  недель  он не мог говорить ни о чем другом. Он не только остался
без  наследства,  но  и  лишился  возможности  самостоятельно  избрать  свою
карьеру.
     - Екатерина,  меня  вызвал  к  себе  Святой  Отец. Он сказал, что хочет
поговорить  со  мной наедине, и отпустил Его Преосвященство. Затем он открыл
мне свои планы в отношении меня.
     Она поняла, что над ее мечтами о счастье нависла угроза.
     - Ипполито! Ты не уедешь отсюда?
     - Нет. Он хочет, чтобы я служил Церкви.
     - Ты... Церкви? Но ты так далек от нее!
     - Я  сказал  ему  это. "Святой Отец, я не заслуживаю той чести, которую
вы  оказываете мне, - заявил я. - Церковь - не мое дело. Мне всегда внушали,
что  я буду править Флоренцией". Он рассердился. "Довольно! - закричал папа.
-  У  Флоренции  есть правитель!" Меня тоже охватил гнев. Я забыл о том, что
нахожусь   рядом  со  Святым  Отцом.  "Меня  удивляет,  что  человек  весьма
сомнительного  происхождения  поставлен  надо  мной".  Папа стиснул кулаки и
закричал:  "А  в  своем  происхождении  ты уверен?" Я гордо ответил, что мой
отец  был  герцогом  Немурским,  а  мать - знатной флорентийской дамой, в то
время  как  матерью Алессандро была берберская рабыня. Тут он вовсе вышел из
себя: "Это тебя не касается. Я решил, что ты посвятишь свою жизнь Церкви".
     - О, Ипполито, как ты сможешь воспротивиться его воле?
     - Наши  жизни принадлежат нам самим, Екатерина. Иногда я забываю о том,
что  он  -  наш  Святой  Отец.  Порой  я  ненавижу его. Ему нет до нас дела.
Церковь  тоже  интересует  его  не  слишком сильно. Власть - вот его бог. Он
сделал  Алессандро,  этого  бастарда,  правителем  Флоренции.  Флоренция под
властью  Алессандро  напоминает  Рим  при  Нероне.  Его  похоть и жестокость
угрожают всем. Люди бегут из города. Ты помнишь братьев Руджери?
     - Космо и Лоренцо! - воскликнула она.
     - Они  покинули  Флоренцию.  Они  принесли  с  собой  дурные  вести. Ты
помнишь  Алессандро злобным мальчишкой; он превратился в чудовище. Я слышал,
что Святой Отец намерен женить своего бастарда на дочери императора Карла.
     - Несчастная дочь императора! - сказала Екатерина.
     Ипполито посмотрел на нее.
     - Екатерина,  я  благодарю  всех святых за то, что Святой Отец называет
этого  монстра  твоим  братом. Если бы не это обстоятельство, возможно, тебе
пришлось бы выйти замуж за Алессандро.
     Екатерина  потеряла  дар речи. Она не находила слов, способных выразить
их общий страх перед такой перспективой.
     Он  был  так  велик,  что  Ипполито забыл о своих проблемах; Екатерина,
подняв глаза, увидела, что Ипполито разделяет ее чувства.
     Он поцеловал руку Екатерины.
     - Жизнь дарует нам утешения, Екатерина, - произнес молодой человек.
     Они засмеялись и поскакали дальше.


     Никогда  еще  Екатерина  не была так счастлива. Она послала за братьями
Руджери.   Заказала   им  духи  и  лосьоны.  Попросила  узнать  ее  будущее.
Охваченная  приятным  волнением,  она  бежала в плаще по улицам Рима к дому,
одну  из  комнат  которого  занимали  братья.  Она попросила их позволить ей
заглянуть  в  волшебное зеркало. Там она сможет увидеть лицо своего будущего
мужа.  Братья  спешно  покинули Флоренцию. Здесь, в Риме, они не располагали
всем  необходимым.  Они  пообещали  сделать для маленькой Екатерины все, что
было  в  их  силах.  Скоро  они  найдут  способ показать ей лицо ее будущего
супруга.
     Но  Екатерине  казалось,  что  она уже видит его; оно было благородным,
грустным  и  красивым,  с  блестящими  живыми  глазами  - такими, как у всех
Медичи.
     Она  была  влюблена.  Ей  хотелось петь от счастья; Екатерине казалось,
что  никогда  прежде воды реки не искрились так ярко; контуры величественных
зданий   смягчились,   стали  более  красивыми;  лица  окружающих  ее  людей
подобрели,  солнце  грело  сильнее;  каждый  день она боялась, что не увидит
сегодня Ипполито. Когда же она встречалась с ним, ее переполняла радость.
     Ипполито  не  мог  не замечать состояния девушки. Он должен был видеть,
как сверкают ее глаза, как звучит ее голос, когда она обращалась к нему.
     Они  заговорили  о  любви  во  время  прогулки верхом на лошадях. Это -
счастливейший  день  моей  жизни,  думала  Екатерина,  глядя на сверкающий в
лучах солнца город. Сегодня он был особенно красив.
     - Я  молю святых о том, чтобы ты была так же счастлива, как я, - сказал
Ипполито.  -  Я  благодарен  им  за  то,  что  папа  не может выдать тебя за
Алессандро.
     - Не говори о нем в такой день.
     - Хорошо, - согласился Ипполито. - Поговорим лучше о нас.
     - Да... о нас, Ипполито.
     - Я  люблю  тебя,  Екатерина.  Я  полюбил тебя еще тогда, когда ты была
маленькой девочкой и мы жили вместе во флорентийском дворце.
     - Я  тоже  любила тебя, Ипполито. Я не переставала думать о тебе в годы
нашей разлуки. Я знала, что мы будем вместе.
     Они  остановились.  Эскорт  замер  чуть  позади. Охрана догадалась, что
Ипполито и Екатерина любят друг друга, раньше их самих.
     Ипполито взял руку девушки и поцеловал ее.
     - Господь  создал нас друг для друга, - сказал он. - Положимся на него.
Мы не были бы вместе, если бы он не захотел этого.
     - Ты прав, Ипполито. О, как я счастлива!
     - Я  -  тоже.  Екатерина,  если  ты любишь меня, мне безразлично, что я
потерял Флоренцию.
     - Я  понимаю.  Я была несчастна. Узнала страдания, одиночество и страх.
Но  я  забываю  все это, Ипполито, потому что жизнь подарила мне сегодняшний
день.
     Им  хотелось  поцеловаться,  обнять друг друга, но могли ли они сделать
это  в  присутствии  людей? Однако они имели возможность говорить о будущем;
их глаза выражали любовь и нежность.
     - Екатерина,  я  думаю,  что  граждане Флоренции не будут долго терпеть
тиранию Алессандро.
     - Да, Ипполито. Я в этом уверена.
     - И  тогда,  любовь моя, я стану правителем Флоренции... ты будешь жить
со мной, во дворце, где прошло наше детство.
     - Ипполито,  человек  может  умереть  от  счастья?  Если  да, боюсь, ты
потеряешь меня.
     - Я не могу смотреть на тебя и не целовать. Поедем дальше.
     Позже  были объятия и поцелуи; такая любовь не могла оставаться тайной.
И  почему  они  должны  скрывать  ее?  Ипполито и Екатерина были двоюродными
братом  и  сестрой,  они  оба  принадлежали  роду  Медичи.  Почему  папе  не
благословить их союз?
     Дни счастья пролетели быстро.


     Новость   не   могла  не  долететь  до  ушей  папы.  О  ней  заговорили
швейцарская  и  палатинская  гвардии,  дворцовые  лакеи,  она  донеслась  до
епископов  и  кардиналов;  они  передали  ее  Монсеньору,  который,  в  свою
очередь,  поделился  ею  с  Его  Преосвященством, папским управляющим, в чьи
обязанности входило постоянно находиться при Святом Отце.
     Папа  пришел  в  ярость.  Он  ненавидел  Ипполито за красоту, обаяние и
популярность.  Он  знал,  что  стоит  потерять  бдительность,  как  Ипполито
причинит   ему  хлопоты.  Упрямый  молодой  человек  пытался  отказаться  от
блестящей   церковной   карьеры  только  из-за  того,  что  Алессандро  стал
правителем  Флоренции. Ипполито станет таким человеком, какими были его отец
и Лоренцо Великолепный. Ипполито не вписывался в планы папы.
     Зато  Екатерина  вписывалась в них. Эта девочка могла принести Клименту
огромную  власть  и  могущество. Сейчас ее будущий брак представлял для него
самый большой интерес. Он связывал с ним планы и надежды.
     Папа  посмотрел  на  свои длинные руки и словно увидел лица мужчин. Они
предстали  перед  ним,  точно  были  изображены на игральных картах, веер из
которых  он  держал  в своих пальцах. Герцог Албанский - не лучший выбор; он
доводился  Екатерине  свояком;  герцог  Миланский  по  возрасту годился ей в
дети,  к  тому  же  он  постепенно терял свое состояние. Герцог Мантуанский?
Этот  человек  вел жизнь, сходную с той, что вели отец Екатерины и сейчас во
Флоренции  -  Алессандро.  Этот  брак  нежелателен.  Когда-то отец Екатерины
удачно  женился  на  даме,  состоявшей  в  родстве с французской королевской
семьей,  и  что  произошло?  Родители  умерли вскоре после рождения девочки,
которой  чудом  не  пришлось заплатить за грехи отца. Нет! Он хотел найти ей
состоятельного  и  могущественного  мужа,  и  причем  власть и происхождение
играли  первую  роль  в  выборе  кандидата - он затянет его в сети с помощью
богатства  Медичи.  Есть  еще  король  Шотландии.  Но это маленькая и бедная
страна.  Были  и другие. Граф Водемонт и даже герцог Ричмондский, внебрачный
сын  английского  короля  Генриха  Восьмого.  Папа  нахмурился,  вспомнив  о
происхождении  герцога;  сам  Климент  был  внебрачным ребенком; несмотря на
это, он обрел положение и власть.
     Вскоре  брачный рынок предоставил папе шанс заключить блестящую сделку.
Требовалась  невеста  для  Генриха  Орлеанского,  второго сына самого короля
Франции.
     Услышав  об  этом,  папа  поцеловал  свой  перстень  и  попросил у Девы
благословения. Дом Медичи породнится с великим французским двором!
     Старшие  сыновья  имеют  привычку  умирать;  иногда им в этом помогают.
Жена  второго  сына  имеет  шанс  стать  королевой.  Дети  Медичи будут рады
оказать  помощь  родственникам  матери!  Если удастся устроить этот брак, он
станет   важнейшим   событием  в  истории  Медичи.  Брак  отца  Екатерины  с
родственницей   Бурбонов   покажется  пустяком,  если  Екатерина  выйдет  за
отпрыска Валуа.
     Он  должен  действовать  осторожно.  Он  поговорил  о возможном браке с
императором  Карлом,  который,  лукаво  улыбнувшись украдкой, предложил папе
закинуть  удочку.  Карл  подумал,  что  резкий  отказ пойдет папе на пользу.
Разве  королевские дворы вступают в родство с такими людьми, как Медичи? Да,
они  правили  Флоренцией,  но  их  корни - это торговцы. Франциск засмеется,
выслушав  предложение папы, и отпустит какую-нибудь ехидную остроту. Но Карл
забыл  то,  о  чем помнил папа. Ему было чем соблазнить французского короля.
Франциск  давно  бросал алчные взгляды на Италию. Если Климент пообещает ему
герцогство  Миланское  в  качестве  части  сказочного приданого, он может не
устоять.    Предварительные   переговоры   начались,   папа   был   настроен
оптимистично.
     А  теперь  эта  новость. Неслыханная глупость! Эти молодые люди, видно,
потеряли  рассудок.  Кажется,  весь Рим говорит о влюбленных Медичи. Во всем
виноват Ипполито - вечная заноза.
     Климент послал за Екатериной.
     Она  явилась  к  нему,  пройдя  сквозь  череду  залов и коридоров, мимо
гвардейцев  и  лакеев  папы. Она пребывала в счастливом сне. Теперь это было
ее  обычное состояние. Она постоянно думала об Ипполито. Они будут вместе до
конца  жизни.  Если  Алессандро  не  умрет и не будет свергнут, останется их
любовь,  их счастье. Быть вместе - вот что самое главное. А где - это уже не
столь важно.
     Монсеньор  ждал  ее  в  одной  из  приемных. Он казался таким мрачным и
печальным  в  своей пурпурной мантии, что Екатерина испытала к нему жалость.
Она жалела всех, кто не был Ипполито и Екатериной.
     - Его  Святейшество  ждет  тебя,  -  сказал Монсеньор и повел девочку к
папе.
     Опустившись  на колени, она поцеловала перстень Святого Отца и испытала
облегчение;  Екатерина  поняла,  что аудиенция не будет приватной: Монсеньор
остался с ними.
     - Моя  возлюбленная дочь, - сказал Святой Отец. - Я договорился о твоем
немедленном отъезде из Рима.
     - Отъезде   из  Рима!  -  воскликнула  она,  не  успев  сдержать  себя.
"Покинуть Рим? Расстаться с Ипполито?"
     Папа молчанием выразил удивление ее дурным манерам.
     - Да, о твоем немедленном отъезде из Рима, - повторил он.
     Она  потеряла  дар  речи.  В ее глазах появились слезы. Она испугалась,
что  папа  заметит  их.  Почему он отсылает ее из города? Она почувствовала,
что над ее любовью нависла угроза. Она должна что-то сказать.
     - Святой Отец, я... я не хочу уезжать сейчас из Рима.
     Монсеньор  стоял  абсолютно  неподвижно.  Святой  Отец  молчал.  Они не
понимали  ее.  Как она могла забыть о том, что никто не смеет возражать папе
римскому?
     Губы Святого Отца были плотно сжаты.
     - Риму  грозит  эпидемия  чумы.  Мы  не  можем  рисковать  жизнью нашей
любимой дочери, - сказал он наконец.
     Это  было  ложью.  В  Риме не было чумы. Интуиция подсказала Екатерине,
что ее хотят разлучить с Ипполито.
     Она забыла о приличии и достоинстве.
     - Куда... куда я поеду, Святой Отец?
     - Во Флоренцию, - сказал он.
     - О, Отец... Мой кузен Ипполито поедет со мной?
     Возникла  зловещая  пауза.  Лицо Монсеньора превратилось в бесстрастную
маску,  которая  скрывала  его удивление. Святой Отец заглянул в полные муки
глаза  своей  юной  родственницы  и, вместо того чтобы сделать ей замечание,
ответил на вопрос девушки:
     - Твой кузен Ипполито отправляется с миссией в Турцию.
     Екатерина  молчала;  ее  губы  дрожали.  Она знала, что последнее время
жила  словно  во  сне. Ее не ждет счастье с Ипполито. Этот всемогущественный
человек  не  хочет,  чтобы  они поженились. Они были вместе, не думая о том,
какой пыткой станет разлука.
     Возможно,  Святой Отец испытал чувство жалости. Он посмотрел на бледное
лицо страдающей девушки.
     - Дочь  моя,  - сказал он, - ты еще обретешь счастье. Тебя ждет встреча
с великим человеком.
     Она не хотела говорить, но слова сами сорвались с ее уст.
     - У меня нет будущего без Ипполито; я не хочу жить без него.
     Папа  не  рассердился,  услышав это заявление, прозвучавшее вызовом. Он
помнил свою страсть к берберской рабыне, подарившей ему Алессандро.
     - Дочь  моя,  -  сказал  он,  и  мягкость  его  голоса временно утешила
Екатерину,  -  моя  возлюбленная  дочь,  ты  сама не знаешь, что говоришь. Я
надеюсь,   что  скоро  смогу  вызвать  тебя  из  Флоренции.  Если  мой  план
осуществится,  ты  поедешь  во  Францию,  чтобы  выйти замуж за второго сына
короля.
     Он положил руки на голову Екатерины, благословляя ее.
     - Да,  во  Францию,  дочь моя. Ко второму сыну короля! Кто знает, может
быть,  когда-нибудь  ты  станешь  королевой  Франции. Чудеса случаются, дочь
моя.  Возможно,  наша  семья избрана править всеми странами. Не вздыхай и не
плачь. Тебя ждет блестящее будущее.
     Потрясенная  горем  Екатерина  поняла,  что  Святой  Отец отпускает ее.
Монсеньор  увел  девушку. Это был конец счастья. Прощание с любовью. Амбиции
Климента,  воплощенные  в  виде  второго  сына  короля Франции, встали между
Екатериной и ее возлюбленным.




     Юная  девушка  с  разбитым  сердцем  доехала  верхом  от  Флоренции  до
побережья  Тосканы  в сопровождении флорентийской знати. Она еще не пришла в
себя;  ее  терзали душевные муки. Она должна была радоваться своему везению,
но могла лишь плакать.
     Ее  дядя,  Филиппо  Строцци  - он стал вдовцом, поскольку тетя Кларисса
умерла,  не  успев  увидеть  то,  что  она  назвала  бы "великим и радостным
событием",  -  возглавлял  процессию  до  присоединения  к ней папы; в конце
каждого  дня  путешествия  он  подзывал к себе племянницу и беседовал с ней,
упрашивая  Екатерину  проявить  интерес  к  своей  счастливой судьбе, скрыть
меланхолию  и возрадоваться вместе со своими родственниками. Но она отвечала
ему, что не все ее родные охвачены радостью.
     Это  действительно было правдой. Филиппо Строцци подумал о том, что Его
Святейшество  совершил  ошибку,  включив Ипполито в состав эскорта, которому
предстояло сопровождать девушку во Францию.
     "Я  положу  конец  слухам,  -  сказал  Климент. - Больше не должно быть
разговоров о влюбленных Медичи".
     Филиппо  пожал  плечами.  Для  папы  все складывалось удачно. Возможно,
жизнь,  которую  он  вел, не позволяла ему понять молодых пылких влюбленных.
Климент  не  соблюдал  требований целибата. Алессандро, развращенный монстр,
доказывал  это своим существованием. Но Его Святейшество никогда не позволял
страсти  возобладать  над властолюбием. Не обладая большим воображением, он,
верно,  полагал,  что  его  родственники  склонны  вести  себя точно так же.
Филиппо  обладал  большим жизненным опытом. Переводя взгляд с печальных глаз
Ипполито  на  глаза  Екатерины,  в  которых горел вызов, он думал о том, что
включение молодого человека в состав их группы было ошибкой.
     Красивый  романтичный  Ипполито мог вскружить голову любой девушке; его
турецкая  миссия  увенчалась  успехом,  он  вернулся значительно раньше, чем
предполагалось,  с  желанием  снова  увидеть  свою возлюбленную. Несмотря на
умение  четырнадцатилетней  Екатерины  скрывать свои чувства, красивые глаза
девушки  выдавали  ее,  когда  она с нежностью смотрела на Ипполито. Филиппо
знал,  что  будет  испытывать  опасения  до  тех  пор,  пока они не сядут на
французский корабль, который доставит их в Ниццу.
     Если  Филиппо  хотел  поскорей  увидеть побережье Тосканы, то Екатерина
боялась  этого  момента.  Она знала, что, покинув землю Италии, она потеряет
надежду.  Бегство станет невозможным. Но пока Екатерина ехала верхом рядом с
Ипполито,  она  могла  мечтать  и  надеяться  на  то,  что  ее  мечты станут
реальностью.
     Почему бы им не уехать куда-нибудь вдвоем?
     Иногда   во   время  путешествия  ей  удавалось  обменяться  с  кузеном
несколькими  словами  так,  чтобы их никто не услышал. Охваченная отчаянием,
она забывала о сдержанности.
     - Ипполито,  давай  оторвемся  от  них.  Поедем быстрее... куда угодно,
какая разница. Давай не разлучаться.
     Ипполито  печально  смотрел  на  нее.  Она была еще ребенком. Ничего не
знала  о  жизни. Куда они скроются? Как будут жить? Бегство было невозможно.
Их вернут назад к папе.
     - Не  важно,  Ипполито.  Мы  проведем вместе несколько месяцев, недель,
дней.
     - Екатерина,  думаешь,  я  не размышлял об этом? Я строил планы. Но все
они  ведут  к  беде.  Я  не  могу  обречь тебя на это. Где бы мы жили? Среди
нищих?  Среди  разбойников?  За  наши  головы назначат вознаграждение. Мы не
будем  в  безопасности. Екатерина, ты выросла в роскоши. Знаю, тебе угрожала
опасность,  но  ты  не испытывала голода, любовь моя. Поверь мне, я думал об
этом. Отчаянно искал выход, но не нашел его, потому что его не существует.
     - Всегда  есть  выход,  Ипполито, - со слезами на глазах сказала она. -
Всегда есть выход.
     Он покачал головой.
     - Нет,  дорогая  кузина. Мы с тобой - никто. Мои чувства? Твои чувства?
Какое  они  имеют значение? Нам не суждено быть вместе. Мы должны вступить в
браки,  завести  детей...  или  посвятить  свои жизни Церкви. К тебе, любовь
моя,  судьба  не так жестока, как ко мне. Ты всего лишь ребенок и, что бы ты
ни  говорила,  тебя  ждет прекрасное будущее. А мне уготована жизнь, которая
мне не нужна.
     - Думаешь, мне нужна жизнь без тебя?
     - Екатерина,  любовь  моя,  ты так молода. Возможно, ты полюбишь своего
мужа.  Он  -  твой  ровесник.  Почему  бы  тебе  не  полюбить его? Ты будешь
счастлива, когда забудешь меня.
     - Я  никогда  не  забуду  тебя!  -  возмутилась девушка; она страдала и
испытывала  растерянность.  Мне безразлично, что случится с нами, лишь бы мы
были  вместе,  думала  она.  Он не любит меня так сильно, как я люблю его. Я
думаю о нем, а он думает о комфорте, безопасности, будущем.
     Но  мечты  не  покидали ее. Она верила, что однажды он подойдет к ней и
шепотом  сообщит  план  их  спасения. Но он не сделал этого. Филиппо испытал
облегчение,  когда  они  сели  на  галеру  и  отплыли  от побережья Тосканы.
Охваченная   отчаянием   Екатерина,   напрягая   зрение,   всматривалась   в
удаляющуюся землю, на которой мечтала остаться.
     Они поплыли к Ницце; Филиппо постоянно находился возле Екатерины.
     - Дитя  мое,  - умолял ее он, - что подумают французы, увидев невесту с
заплаканными глазами? Что решит жених? Успокойся. Будь благоразумной.
     - Благоразумной!  -  взорвалась она. - Я покидаю все, что я люблю. Буду
жить среди чужих людей. Чему я должна радоваться?
     - Ты  едешь  к  тем, кто будет лелеять тебя. Мы, твои родственники - я,
Его  Святейшество  и  Ипполито,  -  не можем остаться с тобой, но возле тебя
будут  находиться  твои  соотечественники,  мужчины  и  женщины. Святой Отец
позволил  тебе  взять  с собой твоих юных астрологов и Мадаленну, которую ты
любишь;  там  будут с тобой и другие, например, Себастиано ди Монтекукули. Я
могу  назвать дюжину имен. Ты не будешь одинока в чужой стране, имея рядом с
собой друзей-итальянцев.
     Она  не сказала ему: "Мне все равно, кто будет рядом со мной, если я не
смогу  видеть Ипполито". Но он ее понял. Он был добр и внимателен к ней, как
никогда прежде.
     Она  наблюдала  за тем, с какой помпезностью встречали папу. Она знала,
что   уже   потеряла   Ипполито,  хотя  он  еще  находился  рядом.  Это  был
впечатляющий  спектакль - на шестидесяти кораблях подняли флаги, приветствуя
Святого  Отца.  Он  поднялся  на  палубу  личной галеры в мантии из расшитой
золотом  парчи.  Флотилия  поплыла  в сторону Марселя за флагманом, на борту
которого  находились  Святые  Дары.  Но  Екатерина  испытывала не восторг, а
ощущение потери.


     В  начале октября 1533 года дозорные замка Иф и крепости Нотр-Дам де ля
Гард  увидели  корабль,  шедший  первым.  Они  передали с помощью сигнальных
флагов  в  Марсель  весть о скором прибытии флотилии с невестой королевского
сына.
     Юный  жених  находился  со своим отцом и придворными в лагере, разбитом
возле  города.  Они  ждали  невесту  и ее эскорт, поскольку согласно этикету
король не мог войти в город раньше Святого отца.
     Зазвонили  колокола;  грохот  сотен  пушек разнесся по улицам. Людям не
терпелось поскорей увидеть невесту-итальянку.
     Екатерина  ждала  на  борту корабля, что произойдет дальше. Любопытство
ослабило  ее  печаль. Она начала понимать значение этой помпезной церемонии.
Возможно, грядущие события помогут ей хоть немного развеять грусть.
     Ей  сообщили,  что  коннетабль  Франции вскоре взойдет на палубу, чтобы
обратиться  к  ней  с  речью.  Она  с  нетерпением наблюдала за приближением
лодки.  Ее  встревожил  вид  этого  мужчины,  окруженного свитой. У него был
недобрый рот и безжалостные глаза.
     Он  носил  женственное  имя  - Анн де Монморанси. Он сообщил Екатерине,
что  предпринято  все  необходимое  для  того,  чтобы она чувствовала себя в
Марселе  как  дома.  Он сам лично контролировал все приготовления. Екатерина
почувствовала  себя  важной персоной, которой уделял внимание такой человек.
Он  сказал  девушке,  что  ей и ее эскорту выделен один из красивейших домов
города.  Аналогичный  дом  предоставлялся  Святому Отцу и сопровождавшим его
епископам,   кардиналам   и   прочим  церковным  иерархам.  В  третьем  доме
разместились  французы.  Анн  де  Монморанси заявил маленькой герцогине, что
Франция  счастлива  принять  Екатерину  Медичи и ее выдающихся родственников
Екатерина   ответила   ему   на   превосходном   французском,  за  что  была
вознаграждена одобрительным взглядом этого сурового человека.
     Он  покинул Екатерину, которой предстояло дождаться того момента, когда
она  ступит  на  французскую землю и войдет в Марсель. Но прежде должно было
состояться  церемониальное  появление  папы,  за  которым в город проследует
король. Лишь после этого придет очередь Екатерины.
     Наконец  это  случилось.  Екатерина  въехала во Францию на чалой лошади
под  парчовой  попоной.  Ее сопровождала итальянская знать. То, что Ипполито
находился  рядом,  не  имело  значения.  Она  теряла  его  навсегда.  Она не
осмеливалась  посмотреть на кузена Екатерина не хотела предстать перед своим
женихом со слезами на глазах.
     Она  заметила,  что взгляды зевак, толпившихся на улице, были прикованы
к  ней;  люди  не  улыбались  Екатерине.  Может  быть,  она  не нравится им?
Разочаровала их?
     Она  испытала страх, снова осознав, что теряет не только возлюбленного.
Она также прощалась с домом.
     Ее  голова была высоко поднята. Эти иностранцы не должны знать, что они
испугали  ее. Она наберется мужества - того самого мужества, которое помогло
ей идти сквозь флорентийскую толпу. Сейчас оно пригодится ей.
     Ипполито,  думала  она,  о, Ипполито, неужели уже слишком поздно? Разве
не можем мы убежать даже сейчас?
     Но  Ипполито,  чья  красота притягивала взгляды француженок, смирился с
потерей. Она, Екатерина, должна сделать то же самое.
     Она стала думать о своем женихе. Интересно, как он выглядят?


     Церемонию  проводил  сам  папа.  Екатерина  и  Генрих,  стоя перед ним,
повторяли  торжественные слова. Молодых окружала блистательная знать Франции
и Италии.
     Екатерина   едва  слышала  слова  молитвы,  почти  не  замечала  толпы,
заполнившей  церковь;  все  ее  внимание  было  приковано к юноше, стоявшему
рядом  с  ней.  Он  был  высоким,  хорошо  сложенным;  его  мускулы  окрепли
благодаря   скачкам,  турнирам  и,  конечно,  охоте.  Он  был  темноволосым.
Екатерина,  ожидавшая увидеть монстра, похожего на Алессандро, нашла одетого
в  роскошный,  расшитый  бриллиантами костюм Генриха красивым. Он, похоже, о
чем-то  грустил.  Екатерина  испугалась,  решив, что она не понравилась ему.
Неужели  это  имеет для нее, любящей Ипполито, какое-то значение? - спросила
она  себя.  Оказывается, имело. Самолюбие не позволяло Екатерине смириться с
тем,  что  она  разочаровала своего жениха. Он отводил взгляд в сторону; она
хотела  улыбнуться  ему,  дать  понять,  что испытывает такой же страх перед
происходящим,  как  и  он.  Она хотела сказать ему, что прежде боялась этого
брака,  страшно переживала из-за него, но теперь, когда она увидела Генриха,
она  стала немного счастливее. Она познала и потеряла любовь; счастье умерло
для  нее  навсегда,  но  она  не  испытывала  отвращения к будущему супругу.
Екатерина  не  находила  в  нем  никакого  сходства  с Ипполито - Генрих был
высоким и темноволосым. Но жених так и не взглянул на нее.
     Когда  церемония  завершилась,  Екатерина забыла о своем женихе - к ней
подошел  самый  потрясающий  и  блестящий  человек,  которого она когда-либо
видела.  Он взял ее руку. Она подняла голову и заглянула в сверкающие глаза,
смотревшие  на нее. Это были добрые глаза, однако они казались усталыми, под
ними  висели  темные  мешки. Они были живыми, но не порочными, насмешливыми,
но  не  злыми.  Казалось,  они  говорили: "Тяжелое испытание, правда? Но оно
закончится, и ты будешь вспоминать о нем с улыбкой. Такова жизнь".
     - Я  отведу  невесту  в  мою  личную резиденцию, - объявил он, - там ее
ждет банкет.
     Она   знала,  что  этот  добрый,  очаровательный  мужчина  был  королем
Франции.  Вспыхнув,  она  пробормотала слова благодарности. Он обворожил ее.
Близость  Франциска разволновала девушку. Образ Ипполито неизбежно тускнел в
присутствии этого великого и доброго человека.
     Она   видела   его  раньше.  Тогда  он  поцеловал  ее,  приветствуя  на
французской  земле.  Он  назвал  Екатерину  своей  дочерью и подарил дорогие
вещи.  Она знала, что еще более дорогие подарки были отправлены из Италии во
Францию.  Но  никакие  подарки  не  казались  столь  ценными,  как  те,  что
преподнес  ей  очаровательный  король.  Он не забыл шепнуть Екатерине на ухо
комплимент,  хотя церемониальный этикет не требовал этого - слова восхищения
исходили  от  сердца, король произнес их, чтобы Екатерина почувствовала себя
дома,  стала немного счастливее. Он взял девушку за руку, и она ощутила, что
если  ее  печаль  ослабла,  если  жизнь  без  Ипполито  стала казаться менее
тоскливой, то произошло это благодаря королю.
     Сейчас,  во  время свадебной церемонии, он выглядел еще более эффектно,
чем  во  время  их  первой  встречи.  На  нем  была мантия из белого атласа,
расшитая   жемчугами   и  драгоценными  камнями.  Екатерина  тоже  выглядела
великолепно  в  парчовом  корсаже  и  белом  атласном  плаще  с  жемчугами и
бриллиантами, но рядом с ним она казалась себе незаметной.
     Как  приветствовал  его  народ! Как любили его люди! Почему нет? Он был
королем и выглядел как подобает королю.
     - Ну,  малышка, - сказал он ей, - церемония закончена. Теперь ты - наша
настоящая дочь.
     - Ваше  Величество,  вы  даете  мне  почувствовать,  что  это правда, -
ответила  Екатерина.  - Я всегда буду помнить, что сердечнее всех во Франции
меня встретил король.
     Он  посмотрел  на  нее с улыбкой и подумал: "Жаль, что ее муж не блещет
красноречием. Несомненно, она умеет находить слова, которых ждут от нее".
     - Моя  милая  Катрин,  -  сказал  он,  -  теперь  ты  - француженка. Не
итальянка  Екатерина, а француженка Катрин. Это не только бракосочетание, но
и крещение. Как тебе нравится новое имя?
     - Оно звучит хорошо... когда его произносите вы.
     - Я   вижу,   тебя  научили  дипломатии.  Уверяю  тебя,  это  искусство
необходимо для дам и джентльменов двора.
     - Это искусство необходимо всем, Ваше Величество.
     - О,  ты  -  мудрая девочка. Скажи мне... это останется между нами. Что
ты думаешь о своем супруге?
     - Мне понравилась его внешность.
     - Он не показался тебе слишком замкнутым?
     - У меня не было времени узнать его получше.
     - Да, да, маленькая Катрин. Знаешь, браки заключаются на небесах.
     - Некоторые - да, - быстро ответила она, - но мой был заключен в Риме.
     Он засмеялся.
     - И  во  Франции,  моя  дорогая.  Мы  рассматривали  твой  портрет, и я
сказал:  "Какое  прелестное  дитя!"  Я  тогда подумал, что полюблю мою новую
дочь.
     - А когда вы увидели ее во плоти, Ваше Величество?
     - Теперь я не думаю, я знаю это.
     - Вы способны быстро полюбить, Ваше Величество.
     Он  пристально  посмотрел на нее. У Екатерины был скромный, застенчивый
вид. Интересно, какие слухи о любвеобильном короле дошли до нее?
     - Любовь,  -  с  чувством  сказал  король,  -  это самый прекрасный дар
богов.  Я  влюблялся  с  твоего  возраста,  дитя мое. Это происходит со мной
легко и естественно. Это у меня в крови.
     Екатерина   была   рада   такому   непринужденному   общению   с   этим
очаровательным  человеком.  Она  обнаружила, что смеется. Она не думала, что
сможет снова так смеяться.
     - О  да,  -  продолжил король серьезным тоном, - мы будем друзьями, моя
маленькая  Катрин. А теперь скажи мне кое-что. Ты мало видела эту страну, но
что понравилось тебе больше всего?
     Она немедленно ответила, глядя на него честными глазами:
     - Ее король, Ваше Величество.
     Он  пришел  в  восторг  -  разве  не  приятно общаться с очаровательным
четырнадцатилетним   дипломатом?   Невестка  оказалась  для  него  радостным
сюрпризом.  Он  был  готов поклясться, что она уже сейчас больше походила на
француженку, чем на итальянку.
     На  банкете  король  усадил маленькую Катрин рядом с собой. Конечно, он
знал,  что  ее место было возле мужа, но парень будет располагать Катрин всю
жизнь.  Он  не  должен  обидеться  на  отца  за  то,  что  на  своем  первом
французском  банкете  она  будет  сидеть  рядом  с  Франциском. Когда король
говорил,  все  замолкали, прислушиваясь к его словам. Люди замечали, с какой
нежностью  относится  он к девочке. Он объявил, что она теперь не Екатерина,
а  Катрин,  его  дорогая  дочь. Она стала его Катрин, маленькой француженкой
Катрин. Она сама разрешила дать ей новое имя.
     "Крошка  Катрин  завоевала  расположение  короля!"  Кто-то  сказал  это
вслух,   другие   подумали.   Конечно,  юной  девушке  не  составляло  труда
понравиться  королю.  Но люди не были заранее уверены, что итальянке удастся
это  сделать  -  король  отдавал  ей  в  мужья  сына, к которому относился с
презрением.
     Катрин  сидела  за первым из трех больших столов с королем, своим мужем
Генрихом,  зятьями-принцами  и  кардиналами.  Она уже сама мысленно называла
себя   Катрин.   Екатерина   была   девочкой,   считавшей,   что  с  потерей
возлюбленного  ее  жизнь навеки станет тоскливой и горестной. Катрин не была
в  этом  уверена.  Она по-прежнему любила своего кузена, по-прежнему верила,
что  никогда  не  сможет полюбить другого человека. Но очаровательный король
заставил  ее  понять,  что она снова может смеяться и быть счастливой - хотя
бы на одно-два мгновения.
     Она  радовалась  тому,  что  папа  не  сидел  за  этим столом; он занял
почетное  место  рядом  с  королевой  за вторым столом. Екатерина испытывала
радостное  волнение,  находясь  среди  людей, имена которых она заучивала на
уроках.  Она  помнила,  что  Франциск  был  вынужден  жениться  на  нынешней
королеве  после унизительного поражения и плена. Неудивительно, что он почти
не  глядел  на нее. У этой женщины было милое, доброе лицо, но она держалась
более  официально  и  чопорно, чем другие дамы. Катрин принялась изучать их.
Они   сидели   за   третьим   столом.  Среди  них  находилась  элегантная  и
очаровательная   мадемуазель   д'Эйлли,  любовница  короля;  другие  женщины
появлялись  и  исчезали, а эта фаворитка была его постоянной привязанностью.
Катрин  понимала  причину  этого.  У  прелестной  мадемуазель  д'Эйлли  были
блестящие,  светлые,  вьющиеся  волосы  и  умное  лицо;  сейчас  она  что-то
рассказывала, и окружающие весело смеялись.
     Катрин   заметила  за  третьим  столом  высокую  темноволосую  женщину,
которая  по  красоте почти не уступала мадемуазель д'Эйлли. Она привлекала к
себе  внимание  своим  черно-белым  траурным  платьем,  выделявшимся на фоне
ярких  нарядов,  расшитых  бриллиантами.  Как удивительно она выглядела! Она
выделялась строгостью своего облика.
     Катрин   решила   при   первой  возможности  узнать,  кто  эта  высокая
темноволосая дама в черно-белом платье.
     Но  прежде всего ей следовало повнимательней присмотреться еще к одному
человеку.   Своему   мужу!  Ее  сердце  затрепетало,  когда  она  оценивающе
взглянула  на  него.  Она удивилась своим ощущениям. Она полагала, что будет
смотреть  на  своего  супруга  с  отвращением  и  страхом.  Но  могла ли она
испытывать  такие  чувства  к  застенчивому  юноше, который был лишь немного
старше  ее?  Ему  недоставало  отцовской значительности, но явное сходство с
Франциском  действовало  на  девушку успокаивающе; оно даже странным образом
волновало Катрин, хотя она и не сознавала причину этого чувства.
     Я  бы  хотела,  чтобы он улыбнулся мне! - подумала Катрин. Я бы хотела,
чтобы он дал понять, что хоть немного интересуется мной.
     Один  раз  он  посмотрел  на  нее,  и  их глаза встретились. Он пытался
взглянуть  на  Катрин  тайком.  Она  смущенно  улыбнулась,  но  он  уткнулся
взглядом в тарелку и покраснел.
     Она  испытала  чувство  обиды,  рассердилась  на  него.  Как  она могла
увидеть   в  нем  сходство  с  королем  -  человеком,  обладавшим  любезными
манерами, самым очаровательным мужчиной из всех, кого она встречала!
     Внезапно  Катрин  увидела,  что  лицо  Генриха  изменилось.  Оно  стало
красивым;  девушку  возмутило  то,  что  он  мог улыбаться, глядя на кого-то
другого. Но на кого именно?
     Это была дама в черно-белом платье!
     Во  время  пиршества  король  увел  папу  в маленькую залу для беседы с
глазу на глаз.
     - Они  еще  очень молоды, Ваше Святейшество, - сказал Франциск. - Пусть
они  побудут  во  Франции  рядом...  как  друзья, понимаете? Я полагаю, Ваше
Святейшество  согласится,  что  до вступления в брачные отношения они должны
узнать друг друга.
     Святой Отец покачал головой.
     - Нет,  Ваше Величество. Они оба уже находятся в брачном возрасте. Я не
вижу причин для того, чтобы откладывать осуществление брачных отношений.
     Король изящно приподнял свои плечи.
     - Нашей  маленькой  Катрин  всего  четырнадцать  лет, мой сын старше ее
лишь  на  несколько  месяцев!  Пусть  они  полюбят друг друга. Мы во Франции
придаем большое значение любви.
     Франциск   очаровательно  улыбнулся,  думая:  "Почему  ты,  хитрец,  не
скажешь   прямо?   Ты   хочешь  скорейшего  появления  наследников.  Спешишь
протянуть свои алчные руки Медичи к французской короне".
     - Молодые  люди,  -  заявил Святой Отец, - должны вступать в брак, если
они  хотят  вести  благочестивую  жизнь. Они должны рано заводить детей. Это
убережет  их  от  соблазнов  Дьявола.  Я  считаю,  что им следует вступить в
брачные отношения без промедления.
     Франциск   лукаво   улыбнулся,   представив  детей  в  постели.  Бедная
маленькая  Катрин! Она заслуживает более галантного мужа. Генрих едва бросил
на  нее  один  взгляд за весь день; он влюбленно пялился на Диану де Пуатье.
Кто  мог  подумать,  что  она  произведет на него такое сильное впечатление!
Женщина, которая по возрасту годилась ему в матери!
     - Тогда  пусть  будет  так,  -  сказал  Франциск. - Бедное дитя, боюсь,
обретет неважного любовника.
     Папа насторожился:
     - Ваше Величество, что вы имеете в виду?
     Франциск,  догадавшись,  что  его  шутливое  замечание было истолковано
превратно, не смог отказаться от удовольствия подразнить папу.
     - Увы!  Святейшество,  у  меня есть опасения на сей счет... в отношении
мальчика.
     На лбу папы выступила испарина.
     - Не хотите ли вы сказать, что?..
     - Увы, увы! Боюсь, да, Ваше Святейшество.
     - Я не понимаю. Вы говорите о неспособности к продолжению рода?
     Франциск рассмеялся, пожал плечами.
     - Поживем  -  увидим.  Я имел в виду, Ваше Святейшество, что, боюсь, он
плохо  проявит себя на брачном ложе. Он так юн! Неопытен! У него еще не было
любовницы!
     Папа испытал такое облегчение, что тоже засмеялся.
     - Простите  меня, сир. Вы, французы, постоянно думаете о любви. Я забыл
об этом.
     - А о чем думаете вы, итальянцы... о торговле?
     Папе захотелось ударить улыбающееся лицо собеседника.
     - Торговля,  -  сухо  заметил  он,  - иногда способна приносить больший
доход, нежели любовь.
     - В  Италии - возможно, - сказал король. - Но здесь, во Франции, любовь
часто  оказывалась  занятием  не  только  более приятным, чем торговля, но и
более выгодным. Так кто же прав - мы, французы, или вы, итальянцы?
     Святой Отец не хотел вступать в словесную баталию с королем Франции.
     - Значит,  сир,  вы  согласны  с  тем,  что их брачные отношения должны
начаться этой ночью? - сказал он.
     - Нельзя  упустить  ни  единую  ночь!  -  с иронией в голосе воскликнул
Франциск.  -  И  как  долго  вы  намерены  оказывать честь моей стране вашим
присутствием?
     - Я проведу здесь месяц.
     Франциск лукаво улыбнулся.
     - Они оба молоды и здоровы. Месяц... да, пожалуй, месяц.
     Папа  пытался  говорить таким же мягким, ироничным тоном, что и король.
Ему  с  трудом  удавалось  это  делать. Если король просто презирал папу, то
Святой Отец ненавидел Франциска.


     Мальчик и девочка лежали на роскошной кровати. Им обоим было страшно.
     День  бракосочетания закончился; приближенные раздели их и торжественно
проводили к брачному ложу. Теперь они остались одни.
     Каждый ощущал страх партнера.
     О,  Ипполито, подумала Катрин, это должно было произойти с тобой. Тогда
все было бы по-другому... прекрасно.
     Она  осторожно коснулась своих глаз и обнаружила, что они стали мокрыми
от слез.
     Мальчик  покрылся  потом.  Ему  казалось,  что  его  ждет  самое тяжкое
испытание из всех, которые ему уже довелось пережить.
     Она  заметила,  что  он  дрожит.  Слышит  ли  он,  как громко стучит ее
сердце? Они оба знали, что должны исполнить свой долг.
     Она  ждала,  когда  он  заговорит.  Ей  показалось,  что  прошло  много
времени.
     - Ты...  ты  не  должна  винить  меня.  Я...  я  не  хотел этого. Но...
поскольку нас поженили...
     Его голос растворился в темноте.
     - Я тоже этого не хотела, - промолвила она.
     Но  Катрин  уже чувствовала, что боится меньше, чем он. Ее тронуло это,
и она испытала желание утешить его.
     Да,  он  был  старше ее на несколько месяцев, но она лучше знала жизнь.
Она  любила  Ипполито и потеряла его. Она жила и страдала, как женщина, в то
время как он еще оставался мальчиком.
     Ей следовало утешить его, сыграть активную роль.
     - Генрих, - ласково сказала она и приблизилась к нему.
     Генрих  лежал  на  спине,  уставясь на потолок. Катрин коснулась губами
его  уха, потом сунула туда свой язычок. Юноша тихонько ахнул. Она принялась
ласкать  языком  его шею, потом, опустившись ниже, лизнула мускулистую грудь
мужа,  добралась  до  твердого,  плоского  живота. Откинув одеяло в сторону,
медленно  провела  рукой по внутренней части его бедра от колена до мошонки.
Нежно   пощекотала  ногтями  его  промежность.  Обхватила  пальцами  горячий
твердый  член.  Он  затрепетал,  точно  раненая  птица. Ласково оттянув его,
вдруг отпустила. Он ударился о живот Генриха.
     Катрин  почувствовала,  что они оба готовы к важнейшему событию в жизни
каждого  из  них.  Она  знала, что наездницы не испытывают значительной боли
при  потере  девственности  - их плева растягивается во время верховой езды,
становясь  эластичной. Славу богу, что она с детства проводила много часов в
седле.
     Сев  на корточки, она принялась ласкать себя членом мужа. Когда головка
увлажнилась,  она  раздвинула губы и ввела орган Генриха в свое тело. Сделав
несколько  движений  с  небольшой  амплитудой,  она  закрыла глаза и со всей
силой  опустилась на бедра мужа. Ей все же пришлось испытать боль, однако ни
один  мускул  не дрогнул на лице Катрин. Внезапно струя жидкости обожгла ее.
Катрин  слезла  с  мужа.  По  бедрам  девушки  сочилась кровь. Она капала на
белоснежную простыню.
     - Поздравляю   тебя,   мой  мужчина,  -  сказала  она,  сжимая  бедрами
полотенце.
     Потом  они  молча  и  неподвижно  лежали  на огромной кровати. Ночь уже
заканчивалась, когда они погрузились в глубокий сон.
     Катрин  проснулась,  когда  уже  было совсем светло. В первый момент ей
показалось,  что  она  находится  в  своей  спальне, во Флоренции; потом она
заметила  рядом  с  собой юного мужа, вспомнила день свадьбы и последовавшую
за ним ночь. Катрин почувствовала, что краска заливает ее лицо.
     Она  зарделась  еще  сильнее, увидев, что разбудило ее. С одной стороны
стоял Климент, с другой - король Франции.
     - Очаровательно!  Просто  очаровательно!  - пробормотал король. - Точно
бутон майской розы.
     Святой Отец ничего не сказал; его хитрое лицо было сосредоточенным.
     - Моя  маленькая Катрин проснулась! - Король наклонился и поцеловал ее.
Потом  он  прошептал:  -  Ты  не  разочарована, Катрин? Франция не ударила в
грязь лицом?
     Катрин   пожелала   доброго   утра   этим   двум   великим  людям.  Она
пробормотала,  что  испытывает  неловкость оттого, что лежит, в то время как
они стоят.
     - Забудь  об  этикете  в  такой  момент,  моя малышка, - сказал король.
Повернувшись   к   папе,  он  добавил:  -  Думаю,  Ваше  Святейшество  может
успокоиться.  Попросим  святых  о  том, чтобы через месяц вы смогли с легким
сердцем вернуться в Рим.
     Генрих  открыл  глаза;  он  тотчас  разгадал,  что  привело сюда отца и
Климента  Седьмого. Он покраснел и исполнился ненавистью к своему отцу, папе
римскому и молодой жене.
     Спустя  месяц  дела  заставили  Климента  вернуться  в  Ватикан.  Перед
отъездом он дал аудиенцию своей молодой родственнице.
     Он  сказал  своему управляющему, что хочет поговорить с глазу на глаз с
юной герцогиней Орлеанской.
     Катрин  опустилась на колени и поцеловала перстень Святого Отца, думая:
"Я долго не буду делать этого". Эта мысль обрадовала ее.
     Благословив Катрин, папа спросил:
     - Дочь моя, у тебя есть для меня новость?
     - Нет, Святой Отец.
     - Нет!
     Папа  рассердился. Вопреки его надеждам и молитвам ничего не произошло,
и  он вернется в Ватикан обеспокоенным. Он винил в этом молодую пару. Они не
проявляли усердия, иначе Святая Дева помогла бы ему, папе римскому.
     - Боюсь, что нет, Ваше Святейшество.
     - Дочь,  -  сказал папа. - Здоровье дофина оставляет желать лучшего. Ты
забыла о том, какое положение ты займешь в случае его смерти?
     - Нет, Святой Отец.
     - Герцог  Орлеанский  станет  дофином  Франции, а ты - дофиной. И после
смерти короля...
     Папа  придал  своему голосу зловещее звучание. Перед его глазами возник
красивый сладострастник, любитель земных радостей; он лежал в гробу.
     - После  смерти  короля, - повторил он и быстро добавил: - Смерть, дочь
моя,  это  то,  к  чему  мы все идем. Со смертью этого болезненного юноши ты
станешь королевой Франции. Ты задумывалась о том, что это будет значить?
     - Да, Отец.
     - Между  тобой  и  французским  троном стоит одна хрупкая жизнь. И если
она  оборвется  - не знаю, как сказать: к счастью или к несчастью, - я верю,
что ты сможешь исполнить свой долг перед твоими родными.
     - Я буду молиться, чтобы Господь дал мне на это силы, Отец.
     - Никогда  не  забывай  о  молитвах.  Все может случиться... Франция от
этого  выиграет...  и  Италия  тоже.  Возможно,  Господь  распорядится таким
образом. Ты регулярно молишься о том, чтобы ваш союз не остался бесплодным?
     - Регулярно, Отец.
     - Это хорошо. Встань, дочь моя.
     Она  встала, и Святой Отец поднялся вместе с ней. Он положил руки ей на
плечи  и  поцеловал  в  лоб.  Папа испытывал недоумение и недоверие к королю
Франции.  Что  имел  в  виду  Франциск, когда назвал сына плохим любовником?
Содержала ли эта фраза какой-то тайный смысл?
     - Дочь  моя, умная женщина всегда сумеет завести детей, - тихо произнес
Святой Отец.




     Французский  двор нашел маленькую итальянку скучной; она была молчалива
и  покорна.  Никто  не  знал  и не мог догадываться, какие эмоции бушевали в
ней.  Катрин  радовалась  тому,  что ее научили скрывать страдания с помощью
улыбки.
     Первый  год  она  оплакивала Ипполито. Ей казалось, что образ красивого
кузена  никогда не сотрется в ее памяти. Я - самый несчастный человек в этой
стране, говорила она себе.
     Но  в  то же время она постепенно забывала, как он выглядел, как звучал
его  голос;  когда  она  пыталась  воссоздать  облик Ипполито, перед глазами
Катрин появлялся ее молодой супруг.
     Она  не  могла  ненавидеть  Генриха,  хотя  и  хотела этого. Она желала
испытывать  к нему те же чувства, какие питал к ней он. Генрих тяготился ею;
она  хотела  сказать ему, что тоже тяготится его обществом. "Думаешь, я хочу
быть  с тобой? - была готова закричать Катрин. - Когда мы вместе, я вовсе не
хочу  тебя.  Я  хочу  Ипполито! Ты ошибаешься, если думаешь, что моя страсть
обращена  к  тебе.  Я  хочу Ипполито и всегда буду желать только его". В ней
таилась  страсть,  плотское желание, которое пугало его. Генрих был холоден,
держал  жену  на  расстоянии.  Любовь, которой они занимались, была для него
долгом,  и он исполнял его. Любовь! Ее не было. Только необходимость завести
детей.
     Он  старался  избегать  Катрин.  При  первой возможности уезжал в замок
Ане,  где  его  развлекала подруга. Катрин не могла понять этой дружбы между
красивой  вдовой и своим мужем. Что у них может быть общего? Почему он искал
общества  такой  серьезной  светской  дамы,  когда жена, его ровесница, была
готова стать его другом, хотя и не могла полюбить?
     Юная  неопытная Катрин страдала от одиночества, часто испытывала страх.
Она жила в чужой стране.
     Если  бы  не  дружба короля, она была бы совершенно несчастна. Когда он
говорил  с ней, ее настроение поднималось; она радовалась тому, что приехала
во  Францию.  Он  обворожил,  очаровал  ее.  Она  чувствовала,  что странным
образом  влюблена во Франциска. Она любила обдумывать сказанное им в беседе,
пытаться  понять  ход  его мыслей. Иногда она говорила себе: "Если бы Генрих
походил  на  своего отца!" Потом она радовалась его несходству с Франциском:
Генрих  избегал  не  только  ее,  но и других женщин. Он питал привязанность
только  к  вдове,  которая по возрасту годилась ему в матери. Катрин решила,
что  она  поняла Генриха. У него не было матери, и он нуждался в ней. Он был
еще мальчиком. Она с волнением ждала, когда он станет мужчиной.
     Жизнь,  казалось,  состояла  из  одних удовольствий. Всегда впереди был
маскарад,  банкет,  бал  или  путешествие. Франциск и Климент встречались не
только  из-за  бракосочетания молодых людей; они планировали кампанию против
Испании  и  Англии. Король, любивший удовольствия так сильно, что его трудно
было   оторвать   от  них,  все  же  мечтал  о  военных  успехах,  способных
перечеркнуть  поражение  при Павии. Что касается папы, он всегда искал новых
союзников.  Кто  мог стать лучшим союзником, чем король Франции, связанный с
папой узами родства?
     Франциску,   в  нетерпении  ждавшему,  когда  его  планы  осуществятся,
требовались  развлечения. Маргарита дарила ему сестринскую преданность; Анна
д'Эйлли  отвечала  на  его  любовь;  другие  хорошенькие  женщины развлекали
Франциска.
     Он  приблизил к себе двадцать или тридцать молодых женщин, отличавшихся
красотой  и  остроумием. Куда бы он ни ехал, они повсюду сопровождали его; к
их  советам  он  прислушивался чаще, чем к мнению мужчин. Одной красоты было
мало,  чтобы  очаровать  короля;  женщины  должны  были  обладать умом. В их
обязанности  входило  удовлетворять  эротические  и интеллектуальные запросы
Франциска.  Если  его  аппетиты  угасали, им следовало подавать старые блюда
под  видом  новых.  Ни  один султан не обладал таким услужливым гаремом. Его
подруги  владели  искусством  страсти  и  познаниями  в  политике, они могли
проводить  долгие  часы  в  седле,  не  ведая  усталости;  совершенные формы
позволяли  им  услаждать  глаза  короля  танцами  в  комнате  с  зеркальными
стенами,  находчивость  -  беседовать  с  иностранными  послами. В этот круг
допускались  только  самые талантливые женщины; попасть в него считалось при
дворе  высшей  привилегией.  Катрин  мечтала стать членом Узкого Круга. Она,
конечно,  не  могла  стать  любовницей короля, но страстно желала быть среди
счастливых  избранниц,  когда  они  уезжали верхом на весь день. Возглавляла
Узкий   Круг  Анна,  фаворитка  короля;  она  питала  симпатию  к  маленькой
итальянке.
     Если  бы я могла присоединиться к ним, думала Катрин, Генрих увидел бы,
что  презиравший  его  отец  любит меня, и я, проводя с ними счастливые дни,
забывала бы о своей печали.
     Она  хотела показать Генриху, что его жена вовсе не скучна и глупа, что
она  заслуживает  внимания.  Поведение  молодого мужа задевало ее самолюбие.
Нет,  ей  не  было  до  него  дела.  Король испытывал к нему лишь презрение;
Катрин  это не удивляло. Она видела, что Генрих краснел и запинался, когда к
нему обращались; он почти не умел улыбаться.
     Какое  ей  дело  до  него?  Она уверяла себя, что не ищет его внимания.
Пусть он уезжает в Ане, когда хочет. Ей это безразлично.
     Король  так  пренебрежительно относился к сыну, что даже не предоставил
ему  отдельного  жилья  после  женитьбы.  Катрин  это  не огорчало. Они жили
вместе  с  другими  молодыми  принцами и принцессами. Это было самое большое
хозяйство,  какое  доводилось видеть Катрин - с армией слуг, конюхов, пажей,
врачей  и  официантов.  И  все же предполагалось, что Генрих должен получить
свой дом.
     Катрин  чувствовала  бы  себя  в  собственном жилище более одиноко, чем
здесь,   среди   других   молодых  людей.  Она  полюбила  их  всех.  Молодой
болезненный  Франциск  обладал  деликатными  манерами и был добр к маленькой
иностранке;  он  одевался  очень  скромно, сдержанно, предпочитал воду вину.
Две  принцессы,  Мадлен  и  Маргарита, были еще маленькими девочками, но они
охотно  подружились  с  Катрин.  Что  касается Карла, любимца короля, то его
Катрин  недолюбливала.  Он  был  слишком  шумным и обожал разыгрывать весьма
неприятным  образом  членов  семьи.  Однажды  Катрин  нашла  в своей постели
дохлую  крысу;  в  другой  раз, когда она вошла в свою комнату, на голову ей
полилась  ледяная  вода.  Она терпеливо и добродушно воспринимала эти шутки,
не    желая   обижать   мальчика,   которого   любил   король.   От   такого
снисходительного  отношения  к  Карлу Катрин только выигрывала. Она слышала,
что  когда  одна из женщин - робкое создание - собралась лечь вечером в свою
постель,  она  увидела  там  голого  мертвеца.  Спокойная  реакция Катрин на
проделки  Карла  заставила его понять, что она - неудачный объект для них, и
вскоре он оставил ее в покое.
     Она  удивлялась, что тихий, скрытный Генрих мог иметь такого брата. Она
сама  не  сознавала,  насколько  глубоко  Генрих  входит  в  ее  жизнь.  Она
постоянно  сравнивала  его  с  другими  молодыми людьми. Она в очередной раз
решила рассказать мужу о своей любви к кузену, но так и не сделала этого.
     Три  важных  события  произошли  в  ее жизни за этот первый год. Катрин
стала  членом Узкого Круга. Прекрасная наездница, она знала, что не ударит в
грязь лицом. Катрин решила сказать королю о своем желании.
     Она  застенчиво  попросила  аудиенции с глазу на глаз; оказавшись перед
Франциском,  Катрин  испытала страх, ей захотелось убежать. Франциск смотрел
на нее с улыбкой.
     - Вы  должны  простить  меня,  Ваше  Величество,  - пробормотала она. -
Боюсь,  я поступила легкомысленно, явившись к вам. Пожалуйста, позвольте мне
удалиться.
     - Ты не уйдешь от меня, пока я не узнаю, что творится в твоей головке.
     - Я не посмею сказать вам.
     - Знаю.  Дело в твоем муже. Ты пришла ко мне зря - вряд ли я смогу тебе
помочь.  Верно, я произвел его на свет и несу ответственность за этот черный
поступок.  Но  не проси меня сделать из него мужчину - мне больно отказывать
тебе в чем-то. Эта просьба неисполнима!
     - Ваше  Величество,  - сказала она, - я хочу поговорить не о Генрихе, а
обо мне.
     - О! Это более приятная тема, моя малышка!
     - Меня  считают  хорошей  наездницей,  Ваше Величество. Вы сами хвалили
меня. Это дало мне смелость...
     - Ну, ну?
     - Иногда,  слушая  меня,  вы  дарили  мне  честь видеть улыбку на вашем
лице. Я... думаю, я могла бы радовать вас...
     Сейчас  она  как  бы  видела  себя  со  стороны;  она  словно  смотрела
спектакль,  действующими  лицами  которого  были  король  Франции и его юная
невестка.  Она  сочинила  эту пьесу, написала диалог; ей удалось сделать это
весьма  искусно,  потому  что она понимала характер короля и то, какой видел
ее он.
     Ей  известно,  сказала  Катрин,  что  она  далеко  не  красавица, но их
отношения  таковы, что он не ищет в ней красоты. Считая, что скорей всего он
откажет ей, она попросила его об одолжении.
     - Ваше  Величество,  когда  я вижу вас уезжающим вместе с Узким Кругом,
мне  так  хочется  быть  с  вами,  что  я  не  нахожу  себе  места до вашего
возвращения.
     Она  опустилась  на  колени  и  закрыла  лицо  руками; Катрин попросила
короля  отпустить  ее.  Она проявила чрезмерную смелость. Он должен простить
ее,  иначе  она  будет  несчастна. Она живет только ради его улыбок. Она так
хотела видеть их чаще, что решилась на эту бестактность.
     Хотя  Катрин  закрывала  свое  лицо,  она  знала,  как  выглядит сейчас
король.   Его   охватила  новая  платоническая  любовь,  восхищение,  подчас
доходившее  до  обожания.  Франциска  всегда привлекало все новое. Он познал
материнскую  любовь,  наслаждался поклонением сестры; женщины всегда считали
для  себя честью, когда на них останавливался его взгляд сладострастника. Но
он  достаточно  хорошо знал своих любовниц и не был уверен в их преданности.
Если  бы  сегодня ему пришлось умирать, он сказал бы, не испытывая сомнений:
"Две  женщины  любили  меня  -  мать  и  сестра". Он почувствовал, что может
добавить: "Моя невестка питает ко мне симпатию".
     Он поднял ее и поцеловал в обе щеки.
     - Дорогая  моя, - сказал Франциск, - ты поступила правильно, открыв мне
свое  сердце. Ты займешь особое место в моем Узком Круге. Твоей обязанностью
станет  ехать  рядом  со  мной,  развлекать  меня  беседой,  делиться своими
секретами. Как это тебе нравится?
     Она  поцеловала  его  руки  и  засмеялась  вместе с ним от счастья. Его
забавляла  пикантность ситуации. Это будет оригинально - поместить невестку,
к которой он питал платоническую любовь, среди его куртизанок.
     Катрин  стала  ездить  верхом  с  Узким Кругом. Но это не сблизило ее с
мужем. Дружба Катрин с Франциском лишь насторожила Генриха.
     Но  девушка  быстро  взрослела  в  обществе  дам  короля. Она слышала о
вечеринках,  которые  устраивались  в покоях короля. Узнавала о неведомых ей
прежде   вещах;   она   не  могла  поделиться  своими  мыслями  с  Генрихом,
представить себя и его на этих вечеринках.
     Вторым  важным  событием  этого  года  стала  смерть  папы.  Она сильно
встревожила  девушку.  Климент  умер  скоропостижно  и  загадочно. Катрин не
любила   этого   человека.  Могла  ли  она  любить  его?  Она  считала  папу
разрушителем  ее  счастья. Если бы не его амбиции, она вышла бы за Ипполито.
Вместе  с кузеном правила бы Флоренцией. Но она понимала, что Климент был ее
единственным  могущественным  родственником,  что  король Франции согласился
отдать  ей  в мужья своего сына из-за благ, которые сулил этот брак Франции.
Но   увы!   Приданое   не   было  передано  в  полном  объеме;  как  быть  с
соблазнительными  бриллиантами  -  Неаполем,  Миланом, Генуей? Новый папа не
примет в расчет интересы Медичи.
     Люди  заговорили  о Катрин. Девушку возмущало, что в ее присутствии они
не  считали  нужным  понижать  тон.  "Хорошенькое  дельце! - заявляли они. -
Нашего  короля  оставили  с  носом.  Где  щедрое  приданое,  где итальянские
провинции,  которые сделали возможным брак Медичи и принца Валуа? Сын короля
обременен узами, способными лишь унизить его и Францию".
     Катрин  запуталась  в своих чувствах. Действительно ли она встревожена?
Она  этого  не знала. К счастью, она умела скрывать свое смятение, держаться
невозмутимо   при   любых  обстоятельствах.  Что  ее  ждет?  Будет  ли  брак
расторгнут? Ее отправят назад в Италию?
     Если   это   случится,  говорил  ей  внутренний  голос,  и  брак  будет
аннулирован, ты обретешь свободу. Сможешь вернуться в Рим. К Ипполито.
     О,  радость!  Снова  быть  с Ипполито, любить его. Она не хотела жить с
нелюбимым   мужем.  Тогда  она  избавится  от  торопливой  близости  с  ним,
необходимой,  как  он давал ей понять, лишь для зачатия детей. Как счастлива
я буду, говорила она себе, когда смогу попрощаться с тобой, Генрих!
     Увы,  Ипполито  был  кардиналом.  Он  не мог жениться. Ерунда! Ипполито
порвет с Церковью.
     Она  ждала,  не  зная  точно, что она хочет, когда из Рима пришла новая
весть.   Весь   Вечный   город,   вся  Италия  радовались  смерти  человека,
снискавшего   лишь   ненависть  и  презрение.  Сообщали,  что  ночами  толпы
совершали  набеги  на  могилу,  оскверняли  ее  и  тело  усопшего; ненависть
толкала  людей  на  то,  что  они  хотели  бы сделать с папой при его жизни.
Только   вмешательство   кардинала  Ипполито  де  Медичи  помешало  римлянам
протащить труп Климента по улицам города на крюке.
     О,  Ипполито,  дорогой  Ипполито, думала Катрин. Ты защищаешь человека,
который  сделал  тебя  несчастным,  погубил наши жизни, принес нашу любовь в
жертву своим амбициям!
     Думая  об  этом, она сердилась на кузена. Он недостаточно силен, думала
она. Он позволил разлучить нас.
     Третье  событие  показалось  столь  важным  в  тот  момент,  когда  оно
произошло.  Она  не  питала  большой  симпатии к дофину, но всегда старалась
понравиться  ему,  и  он  относился  к ней неплохо. Однажды он решил оказать
честь  Катрин.  Нуждаясь  в  новом  виночерпии, он решил порадовать девушку,
назначив  на  эту  должность  итальянца, который приехал во Францию вместе с
Катрин.   Граф   Себастиано   ди  Монтекукули  был  красивым  и  патриотично
настроенным  к  Италии  молодым человеком, серьезность которого импонировала
Катрин. Она обрадовалась, узнав о почетном для него назначении.
     - Я    благодарна    вам   за   честь,   которую   вы   оказали   моему
соотечественнику, - заявила она дофину.
     Потом она выбросила это событие из головы.


     Во  всей  Европе трудно было сыскать места красивее того, где находился
замок  Ане,  принадлежавший  Диане.  За его высокими стенами текла Юра, чуть
дальше  на  склонах  холмов раскинулись виноградники. Диана под руководством
Генриха  делала  все,  что  было в человеческих силах, для того чтобы угодья
стали  раем.  Она  обнесла забором небольшой, но густой лес, желая сохранить
диких  зверей,  которые  там  водились.  В  ее  конюшне стояли лучшие лошади
Франции.  Замок,  сочетавший  роскошь  с  комфортом, стал для Генриха вторым
домом.
     Он   взрослел.   Ему   шел   семнадцатый   год,  и  дружеские  чувства,
зародившиеся  в день его первой встречи с прекрасной благодетельницей, стали
превращаться в страсть.
     Диана  тоже полюбила юношу. Она относилась к нему как к чахлому цветку,
который  постепенно  набрал  силу  и  превратился  в  красавца.  Он  был  ее
творением.  Ее  стараниями  застенчивость  сменилась  чувством  собственного
достоинства.  Он  был  молчалив;  она  не культивировала в нем остроумия, не
видя  нужных  задатков, но помогла обрести уверенность в себе, осознать свое
общественное положение. Он испытывал к ней благодарность.
     Она  быстро  заметила  перемену  в его отношении к ней. Прежде она была
богиней,   святой,   стоявшей  за  стеклянной  витриной.  Теперь  она  стала
совершенной  женщиной.  Он  женился в самом начале их дружбы; два года брака
позволили ему познать страсть, но не научили его любить свою жену.
     Диана уже давно поняла, что ей придется столкнуться с этой проблемой.
     В  этот  день  она  ждала  его  приезда  в Ане. Скоро она услышит рожок
сопровождавших  его  егерей.  Она увидит его впереди эскорта, он появится на
дворе  с  румянцем  на  обычно  бледных  щеках,  его  глаза будут сверкать в
предвкушении их встречи.
     Она  приняла  ванну  и  надушилась.  Эта привычка часто принимать ванну
настораживала  окружавших ее женщин. Они думали, что Диана добавляет в ванну
какое-то  волшебное  вещество, которое помогает ей оставаться молодой. Диану
забавляло  то,  с  каким  страхом  они выливали молоко ослиц, когда принятие
ванны  завершалось.  Служанки  спрашивали  себя, может ли женщина без помощи
магии   сохранять  такую  идеальную  фигуру,  какой  обладала  Диана,  после
рождения  двух  детей.  Было  бесполезным  объяснять  им,  что  все  дело  в
гимнастике.  Они  бы  ей  не поверили. Диана вставала на рассвете и два часа
ездила  верхом,  дыша  свежим  утренним  воздухом,  по  возвращении читала в
постели  до  полудня,  тем самым сохраняя гибкость не только тела, но и ума.
Диана  следовала  постоянному распорядку дня, что шло ей на пользу; служанки
считали, что она прибегает к магии.
     Будучи  практичной  француженкой,  она  уже  знала,  что  настало время
принять  решение. Генрих страстно желал стать ее любовником, но инициатива в
этом  вопросе,  как  и  во всех других, касавшихся их отношений, должна была
исходить   от  нее.  Она  не  была  чувственной  женщиной  и  не  испытывала
потребности  завести  любовника.  В  замужестве  она хранила верность своему
пожилому   супругу  и,  овдовев,  легко  обходилась  без  его  ласк.  Страх,
вызванный  домогательствами  короля,  был  искренним;  но  сейчас  она могла
спокойно рассмотреть аналогичное предложение его сына.
     Она  привязалась  к  Генриху сильнее, чем к своим дочерям. Он полностью
доверял  Диане,  по-юношески  восхищался его. Ослабит или укрепит физическая
близость  существовавшую  между  ними  связь?  Шаг от застекленной витрины к
спальне  следовало  тщательно  обдумать.  Одно  было ясно: Генрих нуждался в
любви,  физической  любви.  Если  Диана  откажет  ему  в ней, не решит ли он
поискать  ее  в  другом  месте?  Если он сделает это, и успешно, роль Дианы,
несомненно,  уменьшится.  Многие  считали  юную итальянку скучной, безликой;
Диана  не  была  в этом уверена. Возможно, девушка предпочитала оставаться в
тени,  не  привлекать  к себе излишнего внимания. Так могла поступить мудрая
женщина.
     Что  ей  следует  сделать?  Она  питала  симпатию к мальчику, он прочно
вошел  в  ее  жизнь.  Может  ли она отдать его жене или будущей любовнице? К
тому  же  при  всей его скромности он был сыном короля, заметной фигурой при
дворе.  Диане  требовались  влиятельные  друзья.  Статус мадемуазель д'Эйлли
укрепился  -  она  вышла  замуж за герцога д'Этампа и тем самым обрела более
высокое  и  респектабельное положение. Анна д'Эйлли всегда ненавидела Диану.
Король  любил  эту женщину; пусть сын короля будет так же предан Диане. Нет!
Она не могла рисковать привязанностью Генриха, он был слишком нужен ей.
     Она обратилась к своей служанке:
     - Мадлен, я действительно слышу топот копыт?
     - Похоже, да, мадам. Я слышала звук рожка пять минут тому назад.
     Подойдя  к  окну,  Диана улыбнулась. Она увидела Генриха, въехавшего во
двор  во  главе кавалькады. Да, славный юноша. Соскочив с седла, он подозвал
грума  с тем властным видом, который появился у него благодаря ее воспитанию
и который Генрих обретал, появляясь в Ане.
     Пришел паж.
     - Прибыл герцог Орлеанский, мадам.
     - Скажи ему, что он может зайти ко мне.
     Она  лежала  на  диване,  когда  Генрих  вошел в комнату. Она отпустила
прислугу.  Опустившись  на  одно  колено, он поцеловал ее левую руку. Правой
она  коснулась его темных и густых волос. Она слегка погладила их; он поднял
голову и посмотрел на Диану. Она увидела, что его переполняют чувства.
     - Я  думала,  что  ты приедешь раньше, - сказала она. - Мне показалось,
что ты не был здесь очень давно.
     - Я  мчался  во  весь  опор,  -  произнес  он.  - Никогда еще дорога не
казалась мне такой длинной.
     - Ты как-то странно смотришь на меня, Генрих.
     - Ты так красива.
     Она негромко рассмеялась.
     - Я рада, что нравлюсь тебе, мой дорогой друг.
     Он  снова  поцеловал  ее  руку;  его  губы  были горячими; он дрожал от
желания обладать Дианой.
     Брак  и правда изменил его. Как складываются отношения между Генрихом и
маленькой   итальянкой?   Диана  слегка  ревновала  юношу  к  этой  девочке,
завидовала ее молодости и положению его жены.
     - Я  часто думаю о тебе, мой дорогой, - сказала она. - Наверно, Генрих,
я немного ревную.
     Он  поднял  голову  и  посмотрел  на  Диану,  не  понимая ее; он всегда
медленно соображал.
     - Ревную, - пояснила она, - к Катрин.
     Он  вспыхнул  и  быстро  отвернулся.  Ей понравилась его застенчивость.
Насколько она симпатичнее многоопытности его отца!
     - Я  -  старая  женщина,  Генрих,  - продолжила Диана, - по сравнению с
тобой. Мне грустно оттого, что ты так юн, а я уже немолода.
     - Ты  никогда  не  будешь  старой,  -  пробормотал  он.  -  Ты  -  само
совершенство.  Возраст?  Что  такое  возраст?  Как  бы  я  хотел  быть твоим
ровесником! Я охотно бы отказался от тех лет, что разделяют нас.
     Она обхватила его голову своими руками и поцеловала Генриха.
     - Как  ты  восхитителен,  мой Генрих. Видишь, я называю тебя моим. Но я
не должна это делать.
     - Почему? - спросил он. - Почему... не должна?
     - Тебе  не следует больше приезжать в Ане, мой дорогой. Понимаешь... мы
-  друзья; это все. Я всегда буду считать тебя моим самым дорогим другом. Но
ты уже не мальчик. У тебя есть жена...
     - Но какое отношение имеет она к нашей дружбе?
     - Самое  непосредственное,  Генрих.  У тебя есть жена... и ты навещаешь
меня.  Можем  ли  мы  рассчитывать  на то, что свет с пониманием отнесется к
нашей  дружбе?  Люди  будут  усмехаться. Мадемуазель д'Эйлли - мне следовало
сказать, мадемуазель д'Этамп, - уже оклеветала нас, Генрих.
     - Как она посмела!
     - Мой  дорогой,  она  смеет  многое. Ее положение позволило сделать это
безнаказанно.
     - Я  всегда  ненавидел  ее. Как она осмелилась опорочить тебя! Будь она
мужчиной, я бы вызвал ее на дуэль.
     - Мой  дорогой  рыцарь!  Королевский  сын  не  может вызвать кого-то на
дуэль.  Ты  легко  забываешь  о своем положении. Я должна была показать тебе
моей  любовью  и  восхищением,  что ты достоин всеобщего уважения. Я сделала
это  Господи,  я  рада,  что  это  задание было поручено мне. Каждая минута,
которую  я  проводила  с тобой, дарила мне счастье. Но теперь все кончено. У
тебя  есть  жена.  Ты  должен  завести  детей. Ты больше не мальчик, который
может навещать женщину, не боясь сплетен.
     - Диана,  я  не боюсь их. Только ты важна для меня. Пусть люди говорят,
что  хотят.  Я  должен  приезжать  к  тебе. Я люблю тебя... только тебя. Все
остальное  в  моей  жизни не имеет для меня никакого значения. Я несчастен -
ты  изменила мою жизнь настолько, что я не в силах обходиться без тебя. Если
люди скажут, что я люблю тебя, они будут правы.
     - Наша дружба - безрассудство, - сказала Диана.
     Он  встал  и  повернулся  к  ней  спиной.  Она  знала,  что  он охвачен
волнением и собирается сказать то, что не смеет произнести, глядя на нее.
     Он пробормотал:
     - Если...   люди   скажут...  что  я...  твой  любовник,  а  ты...  моя
возлюбленная...  я  только обрадуюсь. Я не буду стыдиться этого. Я могу лишь
мечтать об этом.
     Она  молчала; внезапно он повернулся и, бросившись к ее ногам, уткнулся
лицом в черно-белое атласное платье Дианы.
     Она  раздела  его,  потом  скинула  с  себя  платье и все остальное. Ее
налитое,  зрелое  тело  оставалось  упругим,  стройным.  Она  могла по праву
гордиться  им.  Мужчин  всегда  восхищали ее груди - удивительно крупные для
столь  изящной  женщины,  твердые,  высокие. Спасибо кормилицам, позволившим
ей,  матери  двух  детей,  сохранить свою привлекательность. Взяв Генриха за
руку,  она  подвела его к роскошному алькову, напоминавшему шатер. Они легли
рядом.  Губы  Генриха потянулись к соскам Дианы - сначала к правому, потом к
левому.  Она  всегда  была  для  него  прежде  всего  матерью - той матерью,
которой  он  рано  лишился.  Он  делал все инстинктивно, пока что ей не было
нужды  направлять  его.  Однако  она  помнила  о  своей  роли наставницы. Ее
большие  соски  быстро  твердели  под его языком. Обхватив длинными пальцами
голову  любовника,  она  оторвала  ее  от  своей груди. Не будучи от природы
очень  темпераментной,  Диана нуждалась в длительных и разнообразных ласках,
предшествовавших полной близости.
     - Поцелуй меня, - попросила Диана.
     Он не сразу сообразил, что она ждет от него.
     - Там, внизу, - пояснила женщина.
     Голова  Генриха  скользнула  к ее животу. Юноша уткнулся лицом в черный
шелковистый   треугольник.   Раздвинул   руками   бедра  Дианы.  Он  получал
наслаждение,  исполняя  желание своей возлюбленной. Когда Генрих прикоснулся
языком   к  ее  розовой,  блестящей  от  влаги  плоти,  женщина  вздрогнула,
застонала.  Генрих  понял,  что истинная любовь не ведает стыда. Он способен
сделать свою Диану счастливой! Это было важнее всего.
     Диана  парила  в  небесах.  Когда  ее возбуждение достигло предела, она
вскочила,  заставила  Генриха  лечь на спину и оседлала его. Их слияние было
долгожданным,  полным,  изнуряющим.  Заметив, что Генрих теряет контроль над
собой, она приказала!
     - Остановись!
     Дав  ему  успокоиться,  она  вновь  предалась любви. Диана долгое время
обходилась  без  мужчины  и  теперь,  похоже,  наверстывала упущенное. Когда
горячая  волна  прокатилась  по  ее трепещущему телу, женщина ахнула. Спустя
несколько  мгновений  страсть  Генриха в очередной раз приблизилась к своему
апогею.  Диана  приподнялась, и в этот момент струя горячей жидкости ударила
в грудь Генриха. Он блаженно застонал.
     - Это  только  начало, мой дорогой, - прошептала Диана. - У нас еще все
впереди.
     Он  провел  неделю в Ане. Он не ездил на охоту. Проводил с Дианой дни и
ночи.  Он  был  в  экстазе;  его переполняли чувства. Застенчивость уступала
место опыту.
     Это восхитительно, когда тебя так любят, думала она.
     Он  много  говорил,  что  было  для  него  необычно; он сидел у ее ног,
целовал  руки  Дианы,  открывая  перед  ней свое сердце. Объяснял, почему он
ненавидит   образ   жизни   отца,   признавался,   что   всегда   мечтал  об
одной-единственной  любви.  Он почти не надеялся, что обретет такое счастье.
Он  сожалел  о  том,  что  является  сыном  короля. Из-за этого ему пришлось
жениться  на  девушке,  которую  он  не  любит.  Он предпочел бы жениться на
Диане.  Он  был  бы безмерно счастлив, если бы Церковь благословила их союз.
Он  желал  одну  лишь  Диану;  он  не  захочет никого другого до конца своей
жизни.  Она  не  должна  говорить  с  ним  о  возрасте. Какое значение имеет
возраст  для  влюбленных?  Он  хотел,  чтобы  Диана  знала, что она навсегда
завоевала его сердце.
     - У  тебя  есть  еще  обязательства  перед твоей женой, - напомнила ему
Диана.
     - Теперь   это   невозможно.   Я  буду  испытывать  еще  более  сильное
отвращение,  чем  прежде.  Твой образ ни на минуту не покинет меня. Так было
со дня нашего знакомства.
     - Мой дорогой, - сказала она, - ты - просто чудо.
     - Я? - Он искренне удивился. - Но я недостоин тебя.
     - Нет,  нет.  Ты  молод,  прекрасен  и  честен.  Ты очаровал меня. Я не
перенесла  бы  теперь  разлуки с тобой. Генрих, не позволим никому разлучить
нас.
     - Никогда! - поклялся он.
     Они обменялись кольцами.
     - Я всегда буду носить твое кольцо.
     Они поцеловались.
     - Это - наши брачные клятвы, - сказал он ей.


     Франциск  послал гонца в Ане, требуя немедленного возвращения Генриха в
Париж.
     Он засмеялся:
     - Я отказываюсь ехать.
     - Генрих, будь благоразумным. Ты не должен сердить отца.
     - У  меня нет желания возвращаться в Париж. Есть только одно место, где
я  хочу  быть  - здесь, рядом с тобой... в Ане. Это - наш дом, Диана. Твой и
мой.
     - Не  надо  делать так, чтобы наша любовь принесла нам обоим несчастья,
-  взмолилась  она. - Помни о той безграничной власти, которой обладает твой
отец.  Его  легко  разгневать. Он знает, что ты со мной. Я не смогу защитить
тебя от его ярости, ты должен защитить меня.
     Она  знала,  что этих слов будет достаточно, чтобы отравить его назад в
Париж.
     Двор  находился  в  Фонтенбло, любимой резиденции Франциска. Король еще
обустраивал  дворец  по  своему  вкусу;  сейчас  он был увлечен работами Иль
Россо,  украшавшими  личную галерею Франциска. Фонтенбло окружали нетронутые
леса  и ухоженные сады; рядом протекала Сена в миниатюре, на берегах которой
раскинулись виноградники.
     Франциск  испытывал  усталость.  Он  пытался  возродить  в  себе  былой
энтузиазм  к новой войне с Италией. Он не переставал думать об этой стране и
хотел  присоединить  ее  территории  к своим владениям. Смерть Климента была
жестоким ударом; папа умер, не успев выплатить приданое Катрин.
     Его  также  волновали  мелкие  домашние  проблемы.  Он  чувствовал себя
неважно.  У него образовался абсцесс, который беспокоил Франциска. С ним уже
случались  подобные  вещи.  Врачи  уверяли,  что нарыв прорвется и исчезнет.
Франциск,  как  Генрих  Английский  и Карл Испанский, страдал от последствий
излишеств.
     Анна,  не  любившая Диану, обратила внимание короля на то, что у Катрин
нет  детей. На что может надеяться бедное дитя, сказала мадемуазель д'Эйлли,
если  ее  муж  проводит все свое время с этой женщиной из Ане? Король должен
объяснить сыну, в чем состоит его долг.
     Франциск  с  улыбкой  реагировал  на  то,  что его любовница испытывала
ревность  к  женщине,  которая  была  старше  ее  на десять лет, но почти не
уступала  Анне  в  красоте,  однако  он  признавал,  что  в словах фаворитки
содержится доля правды.
     За  два  года  брака  у  молодой  пары  не  появилось ребенка. Это было
особенно  плохо  еще и потому, что дофин до сих пор не женился. Дофин сам по
себе  представлял проблему. Ему срочно требовалось найти жену. Король устал,
его  беспокоил  абсцесс;  Италия оставалась недосягаемой, несмотря на то что
Генрих вступил в невыгодный для него брак.
     Когда  Генрих  предстал  перед  Франциском,  король  сразу  увидел, как
изменился  его  второй  сын.  Любовник,  одержавший  победу!  Значит, Диана,
отвергавшая отца, выбрала сына. В своем ли уме вдова сенешаля?
     Король жестом отпустил приближенных.
     - Итак,  -  сказал он, - ты покинул двор без разрешения. Твое поведение
всегда  оставляло желать лучшего. От тебя пахнет испанской тюрьмой. Безумие!
Я не потерплю твои крестьянские выходки при моем дворе.
     Генрих молчал, хотя в его мрачных глазах бушевала ярость.
     - Где ты пропадал? - спросил король.
     - Тебе это известно. Ты послал за мной в Ане.
     - В Ане! Ты развлекался со своей старой любовницей!
     Кровь хлынула к лицу принца. Рука потянулась к шпаге.
     Франциск засмеялся.
     - Боже  мой!  Она зажгла в тебе огонь. Объяснила, что шпага - не просто
аксессуар к мужскому костюму мешающий при ходьбе.
     Намек на его неуклюжесть заставил Генриха заговорить.
     - Пример, который ты всегда подавал нам...
     - Продолжай,  продолжай!  -  приказал  король и заговорил сам, имитируя
голос  сына:  -  ...не заслуживает того, чтобы я и мои братья следовали ему!
Это  ты  хочешь  сказать,  верно?  Сын мой, не смей равнять себя с дофином и
герцогом  Ангулемским.  Они  -  мужчины.  Они  наслаждаются  жизнью,  но  не
становятся рабами одной женщины, не выставляют себя на посмешище.
     Снова  рука  Генриха потянулась к шпаге, он сделал шаг вперед. Господи,
подумал король. Этот дикарь начинает мне нравиться.
     - Люди  охотно  смеются  над другими, - сказал Генрих, - но редко - над
собой.
     - О! В этом есть намек. Пожалуйста, объясни, что ты имеешь в виду.
     - Я  равнодушен  к  насмешкам. Что дает людям право смеяться над чистой
любовью?  Мораль  двора,  установленная  тобой,  способна  вызвать  слезы  у
ангелов.
     Диана, подумал король. Ты хорошо выполнила мое задание.
     - Ты  проявляешь  высокомерие.  Не  делай  так, чтобы к моему презрению
добавился гнев.
     - Я не боюсь твоего гнева.
     - Да?  -  насмешливо сказал король. - Я заточу тебя в темницу... там ты
не сможешь встречаться со своей любовницей.
     - Ты забавляешься за мой счет.
     Король подошел к сыну и положил руку ему на плечо.
     - Послушай   меня,   Генрих.   Поступай  как  хочешь.  Заведи  двадцать
любовниц.  Почему  нет? Иногда безопасней иметь двадцать женщин, чем хранить
верность  одной. Я больше не сомневаюсь в том, что ты сумеешь дать достойный
отпор  любому  насмешнику.  Но  эти  поездки  в  Ане  могут  иметь серьезные
последствия. Существует еще маленькая герцогиня, твоя жена.
     - Ну и что?
     - Она  молода,  не  лишена  привлекательности;  сделай  ей ребенка и со
спокойной  совестью  отправляйся  в  Ане  или  в  любое другое место хоть на
месяцы.  Никто не пил так жадно из фонтана любви, как я, однако я никогда не
забывал о моем долге перед домом и страной.
     Генрих молчал.
     - Подумай  об  этом,  -  мягко  добавил  Франциск.  -  Больше я не буду
отвлекать  тебя  от  удовольствий.  Бог  видит,  я  рад тому, что ты наконец
повзрослел;  я  уже  перестал надеяться на это. Женщина - важная часть жизни
мужчины.  Они  рожают нас, дарят наслаждения и детей. Я радуюсь тому, что ты
развиваешься  нормально.  Разбирайся  сам  с  насмешниками! Но прошу тебя об
одном: помни о твоем долге перед женой и домом Валуа.
     Франциск  улыбнулся,  глядя  на  мрачное  лицо сына, и дружески хлопнул
Генриха  по  плечу. Будем друзьями, говорил этим Франциск. В конце концов ты
- мой сын.
     Блестящие  прищуренные  глаза  короля  стали  задумчивыми.  Он гордился
своим гордым, сильным сыном.
     Но  Генрих  отвернулся  от  отца,  мысленно  перенесся  в свое детство,
вспомнил мрачную испанскую тюрьму.
     Франциск  легко  забывал  все  неприятное,  так  уж  он был устроен, но
Генрих  всегда помнил своих друзей... и своих врагов. Он отверг любовь отца,
которую тот предлагал ему. Генрих мог любить только одного человека.
     На  следующий  день  он  с гордостью и вызовом принял участие в турнире
под черным и белым цветами Дианы де Пуатье.




     Весь  двор  смеялся  над  любовью  Генриха к Диане. Он, имея юную жену,
свою  ровесницу,  бежал  из ее постели к женщине, которая была старше его на
двадцать  лет.  Это  напоминало  новеллу Боккаччо или сюжет из "Гептамерона"
королевы Наваррской.
     Когда  Катрин  услышала  об этом, она испытала такое потрясение, что ей
захотелось  запереться  в  своих покоях. Ее охватила ярость. Какое унижение!
Весь  двор  потешается над Генрихом, его любовницей и несчастной заброшенной
женой!
     Посмотрев  в зеркало, она с трудом узнала себя. Ее лицо обрело восковой
оттенок;  ярким  пятном  выделялась  лишь  кровь  на  закушенной губе. Глаза
девушки были полны ненависти. Она повзрослела.
     Она  принялась  ходить  по комнате, бормоча проклятья в адрес Генриха и
Дианы.  Она  мысленно  умоляла  короля  отправить  ее  назад в Италию. "Ваше
Величество, я не в силах переносить это унижение".
     Она  громко  засмеялась  над  своей глупостью, потом упала на кровать и
заплакала.
     Все дело в унижении, сказала себе Катрин.
     Она повторяла это с упорством, которое встревожило ее.
     Других причин для переживаний нет, уверяла она себя.
     Почему  она  должна  страдать?  Многие королевы до нее терпели подобное
унижение. Почему она должна мучиться?
     Причина  в  том,  что  Диана  намного  старше  ее.  Это делает ситуацию
унизительной.
     Затем  в  душе  Катрин  прозвучал  дразнящий  голос. Какое тебе дело до
всего  этого?  У  тебя  нет детей. Возможно, теперь их и не будет. Состоится
развод, тебя отправят в Рим. Ипполито по-прежнему в Риме.
     Ипполито - кардинал.
     Но  дразнящий  голос  не  умолкал.  Подумай, Катрин. Тебя ждет счастье.
Воссоединение с красивым Ипполито.
     Я не буду об этом думать. Это дурно.
     Она  снова  принялась  расхаживать  по  комнате, подошла к зеркалу. Она
смеялась; она плакала.
     Мужайся,  говорили  ее  губы.  Ты  должна  жить  среди этих придворных,
улыбаться  Диане,  никогда  не выдавать жестом или взглядом свою ненависть к
ней, желание вонзить кинжал в ее сердце, капнуть яду в ее бокал.
     Она  не  узнавала  печальное и злое лицо, которое видела в зеркале. Эти
глупцы  считали  ее  холодной.  Она...  холодная! В ней бушевала ярость, она
сходила с ума от ревности.
     Она боялась посмотреть в глаза правде.
     - Люблю  ли  я  Ипполито?  -  спросила  Катрин  свое отражение. - Какие
чувства  питала  к нему? Это было детским увлечением без страсти и ревности.
Сейчас эти эмоции сжигали ее душу. Нет, она любит не Ипполито.
     Внезапно она громко рассмеялась.
     - Я способна убить ее, - пробормотала Катрин. - Она отняла его у меня.
     Сколько  женщин  произносили  эти  слова? - подумала она. Глядя на свои
сверкающие  итальянские  глаза,  Катрин  ответила себе: "Многие. Но мало кто
верил  в  то,  что говорил. Я люблю Генриха. Он - мой. Я не просила выдавать
меня  замуж  за  него.  Меня принудили к этому. И теперь я люблю его. Многие
женщины  ревновали,  говорили: "Я готова убить ее". Но эти слова были пустым
звуком. Я - другой человек. Я действительно могла бы убить ее".
     Губы   Катрин  мрачно  искривились.  "Если  бы  только  она  умерла,  -
прошептала  она  в  зеркало, запотевшее от ее дыхания, - я бы добилась того,
чтобы  он  стал полностью моим. Я бы любила его с такой страстью, о какой он
и  не  мечтал. Во мне пылает огонь желания. Если бы она умерла, он был бы со
мной. Мы должны завести детей... ради этой страны... его и моей".
     Она  стиснула  руки  и  увидела  в  зеркале женщину с жаждой убийства в
глазах и молитвой на устах.
     Потребовалось  несчастье, чтобы разбудить ее, вызвать к жизни подлинную
Катрин.  В  этот момент она поняла себя лучше, чем когда-либо. Каким бледным
и  сдержанным  было  ее  лицо!  Только  в  сверкающих  глазах  таилась жажда
убийства.  Людям  они  должны  казаться кроткими, бесстрастными. Улыбающаяся
маска будет скрывать истинную Катрин от мира.


     Как  легко  принимать  решения  и  как  трудно  выполнять их! Часто она
уединялась,   ссылаясь  на  головную  боль,  чтобы  поплакать  тайком.  Люди
говорили:   "Бедная  маленькая  итальянка!  Она  очень  слаба.  Может  быть,
отсутствие детей связано не только с Дианой, но и с этим".
     Однажды,   услышав   шутливую   фразу   о   своем  муже  и  Диане,  она
почувствовала,  что  не  в силах терпеть это. Она добралась до своих покоев,
отпустила  служанок,  сказав  им,  что  хочет  отдохнуть, легла на кровать и
заплакала, как ребенок.
     Что  она  могла  сделать?  Славные  Космо и Лоренцо Руджери снабдили ее
духами и косметикой. Она взяла у них любовное зелье.
     Оно  оказалось  бессильным.  Диана владела более сильными средствами. И
когда  Генрих  пришел  к  жене, голос его зазвучал смущенно и виновато. "Мой
отец  настаивает  на  том, чтобы мы завели ребенка", - сказал он, словно его
появление требовало объяснения.
     Почему  она  любила  его?  Он  не  был  остроумен  и  занимателен.  Его
постоянное  присутствие  в  ее  мыслях  и  снах  было  необъяснимым. Он был,
конечно,  учтив  и ласков, стремился скрыть, что их близость ему неприятна -
правда,  безуспешно. По всем законам человеческой природы Катрин должна была
его ненавидеть.
     Что  могла предпринять юная и неискушенная в делах любви девушка, чтобы
отнять  его  у  опытной женщины? У Катрин не было подруг, которые могли дать
ей  совет.  Что,  если  она  поделится своими страданиями с королем во время
верховой  прогулки  в  составе  Узкого  Круга?  Какое сочувствие он проявит!
Какую  доброту  и  сострадание!  А  потом,  несомненно,  расскажет  историю,
украсив  ее деталями, своей фаворитке, мадам д'Этамп. Они позабавятся вдвоем
за ее счет.
     Никто  не  может  позаботиться  о  Катрин,  кроме нее самой. Она должна
всегда  помнить  об  этом.  Поэтому  ей следует скрывать свои горькие слезы;
никто  не  должен  знать,  как  страстно, с чувством собственности она любит
этого застенчивого молодого человека - своего мужа.
     Услышав,  что  к  комнате кто-то приближается, она настороженно села на
кровати. В дверь робко постучали.
     Она ответила сухо и твердо:
     - Кажется, я просила не беспокоить меня.
     - Да,  мадам  герцогиня,  но здесь молодой человек - граф Себастиано ди
Монтекукули. Он хочет видеть вас. Он очень взволнован.
     - Пусть он подождет, - сказала она. - Я еще немного буду занята.
     Она   вскочила  с  кровати,  осушила  свои  глаза,  напудрила  лицо.  С
беспокойством  посмотрела на свое отражение. Невозможно было скрыть, что она
плакала.  Как  глупо  давать  волю  чувствам!  Ни  при каких обстоятельствах
нельзя проявлять слабость. Злость и обиду следует прятать в сердце.
     Через  десять  минут  она  разрешила впустить графа. Он низко склонился
над ее рукой, потом посмотрел на Катрин печальными глазами.
     - Герцогиня,  -  сказал граф, - я вижу, что недобрые вести уже дошли до
вас.
     Она  молчала,  раздраженная тем, что он заметил следы переживаний на ее
лице  и  проявил  бестактность,  не  сочтя  нужным  скрыть  это.  Но о каких
недобрых вестях он говорит?
     Поскольку девушка не раскрыла рта, молодой человек продолжил:
     - Я  решил,  что  должен  сообщить вам эту новость, герцогиня. Я знаю о
вашей привязанности к кузену.
     Она   овладела   своими   чувствами.  Неужели  воспитание  и  природная
сдержанность подводили ее только в отношениях с мужем?
     Она  понятия  не  имела, что имеет в виду граф, но произнесла абсолютно
невозмутимо:
     - Скажите мне, граф, что вам сообщили.
     - Герцогиня,  вам  известно, что творится в нашем любимом городе. Жизнь
под  игом  тирана  стала  невыносимой. Многие граждане оказались в изгнании.
Тайно  собравшись  вместе,  они  решили направить петицию императору Карлу с
просьбой  избавить  Флоренцию  от  Алессандро.  Послом  они  избрали  вашего
кузена, благородного кардинала Ипполито де Медичи.
     - И шпионы Алессандро узнали об этом, - догадалась Катрин.
     - Ипполито  добрался до Итри. Он хотел сесть там на корабль и отплыть в
Тунис.
     - И его убили.
     Катрин закрыла опухшие глаза своими руками.
     - Мой бедный кузен. Дорогой Ипполито.
     - Яд был в вине, герцогиня. Его мучения были ужасными, но недолгими.
     Она помолчала несколько секунд, потом сказала:
     - Надеюсь, за его смерть отомстят.
     - Его  слуги  сломлены  горем,  герцогиня.  Италия  оплакивает великого
кардинала. Флоренция безутешна.
     - О,   наша  несчастная  страна,  Себастиано!  Наша  бедная  страдающая
Италия!  Я  знаю,  что вы чувствуете, Себастиано. Вы и я могли бы умереть за
нашу страну.
     - Я счел бы это за честь, - серьезно сказал молодой человек.
     Она   протянула   руку  графу,  и  он  пожал  ее.  Катрин  разволновала
мелькнувшая  в  голове  мысль;  что-то  предупреждало  ее о великих грядущих
событиях.  Перед ней стоял человек, глаза которого фанатично блестели, когда
он говорил о своей родине.
     - Да,  Себастиано,  -  сказала  она,  -  ради блага нашей страны вы без
колебаний  отдали  бы  свою  жизнь  хоть  тысячу раз. Есть и другие мужчины,
подобные  вам.  Их  не  много,  но  вы  - один из них. Если бы вы погибли за
родину,  ваше  имя  навеки осталось бы в памяти народа. Его произносили бы с
почтением и благодарностью.
     Глаза  девушки  сверкнули,  и граф, глядя на Катрин, удивился тому, что
ее считали незначительной, серой личностью.
     - Порой   случалось,  -  продолжила  она,  -  что  я  имела  привилегию
заглядывать  в  будущее. Кажется, я вижу что-то сейчас. Однажды, Себастиано,
вам представился шанс совершить великие дела во имя нашей страны.
     Она  говорила  с  убежденностью,  ее глаза блестели неестественно ярко;
молодому  человеку  показалось,  что  ее  устами говорит какая-то загадочная
сила. Он пробормотал:
     - Моя герцогиня, если это случится, я умру счастливым.
     Катрин, вздохнув, убрала свою руку.
     - Мы  оба должны жить разумно, мудро, - сказала она. - Но мы никогда не
забудем нашу родину.
     - Никогда! - пылко воскликнул он.
     Она отошла от него и заговорила тихо, словно обращалась к самой себе.
     - Я  замужем за сыном короля... вторым сыном. У дофина слабое здоровье.
Возможно,  Господь  предначертал мне принести славу Италии через моих детей.
Так считал покойный Святой Отец. Мои дети!
     Ее голос внезапно дрогнул.
     - У меня нет детей. Я надеялась...
     Она почувствовала, что теряет контроль над собой, и сказала:
     - Мой  муж  влюблен  в  ведьму.  Говорят,  что  на  самом  деле  она  -
морщинистая  женщина, которая принимает облик красивой молодой дамы. Жизнь -
странная  штука; пути господни неисповедимы. Меня успокаивает сознание того,
что  вы,  граф,  готовы  на  все  ради меня и Италии. Если я стану королевой
Франции, я не забуду вас - хотя я знаю, что вы не ищете почестей.
     - Я лишь мечтаю о чести послужить нашей стране, герцогиня.
     - Вы  славный, благородный человек, граф. Мы оба всегда будем помнить о
нашей  родине. Здесь мы - чужие. Мы не вправе забывать об Италии. Останьтесь
и  побеседуйте  со  мной  еще. Как приятно говорить на родном языке! Сядьте,
граф.  Говорите  об Италии... на итальянском языке. Говорите о нашем любимом
Арно, об оливковых рощах...
     Но  она  продолжала  говорить  сама;  перед  глазами  у  нее  стоял  не
Ипполито,  которого  она  когда-то  любила,  а  Генрих,  смотревший сияющими
глазами на Диану; его лицо было пристыженным, виноватым.
     Катрин  рассказала  молодому  графу  о  своей  жизни в Мюрате, о чуде с
плащом Девы.
     - Чудеса  создаются  на  земле теми, кто способен творить их, - заявила
она.  - Есть люди, избранные Святой Девой на роль чудотворцев. Я часто думаю
о  моем предназначении, о возможности помочь моей стране, которую я получила
бы,  если  бы  дофин  умер.  У  него  слабое  здоровье;  наверно, Господь не
собирался  сделать  его  правителем  этой  страны. Если я стану королевой, я
должна  буду  иметь  детей... сыновей... я смогу принести благо Франции... и
Италии.
     - Да, герцогиня, - тихо промолвил граф.
     - Но  я  отрываю  вас  от  ваших  обязанностей, граф. Когда вы захотите
побеседовать  со мной, приходите в дом братьев Руджери. Они продемонстрируют
вам  много чудес. Я скажу им, что вы - мой друг, что мы понимаем друг друга,
и тогда они не откажут вам ни в чем.
     Когда  он  покинул  Катрин,  она  почувствовала, что боль неразделенной
любви   стала   терпимой.  Возможно,  подумала  она,  со  временем  ситуация
изменится.


     Закутанная  в  плащ  с  капюшоном, Катрин в сопровождении юной служанки
покинула  Ле  Турнель  и  быстро  пошла  по  улицам  Парижа.  Она собиралась
посетить  братьев-астрологов,  которые жили на левом берегу Сены возле моста
Нотр-Дам.  В  дом  можно  было  войти с улицы или с реки, поскольку каменные
ступени  его  задней  лестницы  спускались к воде, где стояли на приколе две
лодки.  Гость  мог  войти  в  дом  через  одну дверь, а покинуть его - через
другую  Катрин  восхитилась  предусмотрительностью  братьев,  выбравших этот
дом.
     Многие   придворные   дамы   ходили   к  астрологам-французам,  которые
продавали  косметику  и  духи.  Итальянцы  не  пользовались популярностью во
Франции;  люди подозревали, что они занимаются черной магией. Ходили слухи о
жестокой  тирании  Алессандро во Флоренции; все узнали об убийстве Ипполито;
многие подозревали, что Климента отравили.
     Французы считали итальянцев знатоками всевозможных ядов.
     Поэтому  Катрин  решила,  что  в  такое время лучше не афишировать свои
визиты к итальянским магам.
     Она  предупредила Мадаленну, свою юную итальянскую служанку, о том, что
никто не должен знать с их сегодняшнем посещении братьев Руджери.
     Подойдя  к дому, они спустились вниз по трем каменным ступеням, открыли
дверь  и  вошли  в  комнату,  где  на полках и столах стояли большие банки и
бутылки.  С  потолка  свисали  сохнувшие  травы;  на лавке рядом с зельями и
картами лежал скелет небольшого животного.
     Братья  появились  в  комнате, освещенной всего одной свечой с дрожащим
пламенем.   Увидев,  кто  пожаловал  к  ним,  они  почтительно  поклонились,
спрятали руки в карманы своих мантий и стали ждать распоряжений герцогини.
     - Ты  приготовил  для  меня  мои  новые  духи,  Космо?  - спросила она,
повернувшись к одному из братьев.
     - Они готовы. Я отправлю их вам завтра, герцогиня.
     - Хорошо.
     Лоренцо  и его брат ждали приказов Катрин; они понимали, что она пришла
не для того, чтобы узнать, готовы ли духи.
     Мадаленна  смущенно  переминалась  с  ноги  на  ногу  за  спиной  своей
госпожи. Повернувшись к ней, Катрин громко сказала:
     - Мадаленна,  подойди  сюда.  Лоренцо,  Космо,  принесите новые духи. Я
хочу узнать мнение Мадаленны о них.
     Братья   переглянулись.   Они   хорошо  знали  герцогиню.  Они  помнили
маленькую  девочку,  попросившую  их вылепить фигурку Алессандро, чтобы с ее
помощью умертвить монстра. Сейчас она явно что-то задумала.
     Они  принесли  духи.  Лоренцо взял руку Мадаленны, а Космо тем временем
опустил  в  пузырек  тонкую  стеклянную  палочку.  Потом он коснулся влажной
палочкой руки Мадаленны и велел ей подождать несколько секунд.
     Они  изредка  бросали  взгляды  на Катрин. Что привело сюда герцогиню в
столь поздний час?
     - Потрясающе! - воскликнула Мадаленна.
     - Проследите  за  тем,  чтобы утром их доставили мне, - сказала Катрин.
Потом  она  добавила:  - Вы знаете, что я пришла сюда не только из-за духов.
Лоренцо,  Космо, что вам удалось установить? Есть ли новости насчет ребенка?
Вы можете говорить при Мадаленне; это дитя знает мои секреты.
     - Герцогиня, пока нам ничего не известно о ребенке.
     Она стиснула руки, потом разжала их.
     - Но когда?.. Когда? Он же должен когда-то появиться.
     Они молчали.
     Катрин пожала плечами.
     - Я  сама  посмотрю  в  кристалл.  Мадаленна, присядь и подожди меня. Я
скоро вернусь.
     Она  раздвинула  шторы,  разделявшие  комнату  на  две части. В глубине
помещения  стоял  большой  шкаф,  который  братья  всегда  держали запертым.
Катрин  знала,  что  в  нем  есть  немало тайников. Она села на стул. Братья
задернули  шторы.  Катрин  посмотрела  в магический кристалл и ничего там не
увидела. Братья замерли в ожидании.
     Она  внезапно  повернулась к ним и заговорила. Они поняли истинную цель
ее визита.
     - Один  юный  граф,  -  сказала она, - желает послужить своей - нашей -
родине.  Если  он  придет  к  вам  и захочет поговорить о ней, будьте к нему
добры.  Если он попросит любовного зелья или какое-то другое снадобье, дайте
ему это. Вы можете доверять графу.
     Братья     понимающе    переглянулись.    Глаза    Катрин    оставались
непроницаемыми, ее лицо было невинным, как у ребенка.


     Двор  переезжал в новое место. Причиной этого на сей раз была отнюдь не
непоседливость короля.
     Катрин  ехала  с Узким Кругом, неподалеку от Франциска и мадам д'Этамп.
Ее  положение  было  почетным,  но она хотела ехать рядом с Генрихом. Однако
там  для  Катрин  не нашлось бы места, поскольку свиту принца возглавляла ее
ненавистная  соперница,  которую  Генрих  по-прежнему обожал. Катрин успешно
скрывала  свою  страсть и ревность; она смеялась так же громко, как и другие
дамы, окружавшие короля.
     Когда  процессия  на пути от Парижа к Лиону останавливалась в различных
городах  и  замках, для увеселения короля устраивались всевозможные зрелища.
Мадам  д'Этамп  и королева Наваррская вместе сочиняли пьесы и сценки. Короля
сопровождало  множество красивых девушек, кого-то из них подбирали в дороге.
Они  танцевали  перед  Франциском,  пытались  привлечь  его  внимание  своей
смелостью  или,  напротив,  скромностью.  Но  Франциск  не мог расслабиться;
война   распространялась  по  территории  Франции.  Именно  вторжение  войск
императора  Карла  на славные земли Прованса заставило короля покинуть Париж
и отправиться в Лион.
     В этом городе Катрин выдала себя.
     Генрих  пришел  к  ней,  когда  она  находилась  со  служанками в своих
покоях.  Ее  сердце  забилось  чаще  -  это  происходило постоянно, когда он
оказывался  рядом  с  Катрин.  Она  поспешно  отпустила  девушек, попыталась
совладать с охватившими ее чувствами.
     - Извини, что я потревожил тебя, - сказал он.
     - Бывают случаи, когда приятно оказаться потревоженной.
     Они  находились  одни;  она  не  могла  утаить страсть, сверкавшую в ее
глазах. Девушка еле слышно добавила:
     - Я молю всех святых о том, чтобы это происходило чаще.
     Он  удивленно  посмотрел  на нее, не понимая, о чем она говорит. Катрин
охватило  легкое раздражение. Однако, как ни странно, она любила Генриха еще
сильнее за его несообразительность, так раздражавшую короля.
     - Пожалуйста,   сядь,  Генрих,  -  она  похлопала  ладонью  по  дивану,
стоявшему  у  окна,  и  села  на  него,  подобрав  расшитую жемчугами юбку и
оставив место для мужа.
     Катрин  было невыносимо тяжко находиться рядом с ним и чувствовать, что
он  бесконечно  далек  от нее. Он думает сейчас о Диане? Катрин усомнилась в
этом,  потому  что  вид  у  Генриха был несчастным; думая о Диане, он всегда
имел счастливое лицо.
     - Положение печальное, - сказал он.
     Она   коснулась   его   руки,   хотя   знала,  что  он  не  выносил  ее
прикосновений. Но сейчас он, кажется, просто ничего не заметил.
     - Ты  слышала  новости?  -  продолжил  он.  -  Монморанси отступает под
натиском войск императора. Завтра мой отец отправляется в Валенсию.
     - Что,  новый  переезд?  Я  почти  не  видела  тебя  с  тех пор, как мы
покинули Париж.
     В  ее голосе прозвучал упрек, она не смогла скрыть его; она видела себя
одиноко,  без  сна,  лежащей  в  постели,  ждущей  мужа,  который, возможно,
проводил  время  с Дианой. Почему? - спрашивала она себя. Почему Диана, а не
она,  Катрин?  Могла  ли  она  слушать разговоры о войне? Когда он находился
рядом, она была способна думать лишь о любви.
     Ее голос прозвучал раздраженно.
     - Король  говорил  с  тобой  снова?  -  спросила  она.  -  Мы так редко
встречаемся, что не приходится удивляться отсутствию детей...
     Он  не  сдвинулся с места, и она поняла, что Генрих не слушал ее. Он не
умел  думать  о  двух  вещах  одновременно;  если что-то занимало его мысли,
остальное просто не существовало для Генриха.
     - Отступая,  Монморанси  сжигает  и  разрушает селения, чтобы вражеская
армия  не  получила  запасов  продовольствия.  Французские мужчины, женщины,
дети голодают после того, как по их землям прошли армии...
     - Но  это  ужасно,  -  перебила  его  Катрин.  - Я слышала о жестокости
Монморанси. Люди подчиняются ему только из страха!
     - Это  единственный  способ,  -  сказал  Генрих. - Монморанси - великий
человек.  Его  тактика  -  единственно  правильная. Если бы не он, испанские
дьяволы были бы уже в Лионе. Я бы хотел сражаться вместе с ним.
     Она обрадовалась. Уехав на войну, он расстанется с Дианой.
     Она взяла его под руку.
     - Солдат хватает, - тихо сказала Катрин.
     - Отец  сказал,  что  пошлет  за дофином, если он понадобится ему. Я бы
хотел,  чтобы  он  послал  за  мной.  Но  он ненавидит меня. Он знает о моем
желании  воевать,  поэтому  говорит:  "Ты не будешь сражаться!" А враг уже у
наших  ворот.  По  глупости  моего  отца настоящей войны не будет. Милан уже
давно должен был стать нашим.
     Катрин  посмотрела  на  дверь. Она мечтала о доверительных отношениях с
Генрихом,  но  боялась  даже  слушать,  как он критикует своего отца - рядом
могли  оказаться  посторонние  уши. Потерять расположение Франциска было так
же  легко,  как  и завоевать его. Однако она помнила, что Генрих заговорил с
ней  так  откровенно по чистой случайности. Он пришел в их покои, не думая о
жене.  Застав  ее  там  и  испытывая  необычайное волнение из-за вероятности
войны, он захотел поговорить с кем-то - пусть даже с Катрин.
     - Говори  тише,  Генрих,  -  попросила  она.  - Везде есть шпионы; твои
слова передадут Франциску.
     Он пожал плечами.
     - Желание  отца  обладать  Италией  очень похоже на другие его желания.
Какие  бы  препятствия  ни  стояли  перед ним, он пойдет на любую глупость и
жестокость,  чтобы добиться своего. Италии это касается в той же мере, что и
женщин.  Стремясь  осуществить  свое желание, он не останавливается ни перед
чем.  Когда  месье  де Шатобриан попытался воспротивиться связи моего отца с
мадам  де  Шатобриан,  Франциск  пригрозил своему сопернику, что отсечет ему
голову, если он не отдаст жену. Он мог потерять либо голову, либо жену.
     Катрин засмеялась, радуясь их близости.
     - И он решил сохранить голову. Благоразумный человек!
     - Я  ненавижу  жизнь,  которую ведет мой отец! - сказал Генрих и плотно
сжал  свои  губы.  Катрин попыталась представить мужа занимающимся любовью с
Дианой.  -  Он  окружает  себя  порочными людьми. Мадам д'Этамп следовало бы
прогнать прочь.
     Катрин улыбнулась весьма сухо. Любовница короля считалась ее подругой.
     Генрих  снова  заговорил  об  отце,  который  тянул  свои руки к родине
Катрин,  стране  виноградников, оливковых рощ и лучших в мире художников. Он
был  безрассуден,  когда  от  него  требовалась  осторожность, шел напролом,
когда следовало остановиться и все взвесить. Так считал Генрих.
     Катрин  понимала  эту  незаурядную личность гораздо лучше, чем его сын.
Она  знала,  что  над его яркой жизнью всегда висит тень Павии. Он постоянно
помнил  об  этом  поражении.  Только  победа  над  Италией могла стереть его
унижение.  Павия  делала его безрассудным, порождала мечты о военном успехе,
который   заставит   мир   уважать   короля  Франции.  Павия  вынуждала  его
колебаться,  внушала  страх перед новым поражением. Павия превратила лучшего
любовника этого века в самого беспомощного стратега.
     - Император,  -  сказал  Генрих,  -  с  триумфом вернулся с Востока. Он
дважды  нанес  поражение  Барбароссе,  взял  Тунис.  Весь  христианский  мир
радовался  этому, потому что Карл превратил многих варваров в своих рабов. А
что  совершил  мой  отец?  Он  видит своего врага в императоре - и заключает
договор  с  турками!  С  неверными!  Этот  самый христианский из королей! Он
готов вступить в союз с дьяволом, чтобы получить женщину или страну.
     - Умоляю  тебя,  Генрих,  мой  дорогой  Генрих,  говори  тише. Если это
дойдет до ушей короля...
     - Ему  следует  хоть  раз  услышать  правду.  Это  пойдет  Франциску на
пользу.
     - Он  сердится,  - мягко заметила Катрин, - потому что Милан был обещан
нам при заключении брака. Но мой родственник умер.
     Она  с  беспокойством  посмотрела  на  Генриха.  Сожалел  ли он об этом
браке,   как  вся  Франция,  из-за  несвоевременной  кончины  Климента?  Она
страстно  желала  услышать,  что  он  рад  их  браку,  счастлив  быть с ней,
несмотря на то что она не принесла ему обещанных богатств.
     Он  ничего не сказал. Он мог думать лишь о губительной военной кампании
отца.
     - Милан  практически  не  защищали!  -  сказал Генрих. - Мы могли взять
его.  Но отец проявил нерешительность, и... время ушло. Если бы я был там, я
бы взял Милан... и удержал его.
     - Конечно!  - воскликнула она. - О, Генрих, ты совершил бы много смелых
поступков,  я  знаю  это.  Я  могу гордиться тобой... весь мир знает о твоей
находчивости и мужестве.
     Он  не отодвинулся от нее. Она вспомнила о любовном зелье, спрятанном в
шкафу; Катрин ждала момента, когда она сможет дать его Генриху.
     - Ты что-нибудь выпьешь, Генрих? - спросила девушка.
     Он покачал головой.
     - Спасибо, нет. Я не могу задерживаться здесь.
     Ей следовало отпустить Генриха, но его близость опьянила Катрин.
     - Генрих,  пожалуйста.  Пожалуйста. Выпей со мной вина. Я почти не вижу
тебя.
     - У меня нет времени, - твердо сказал он.
     Она потеряла выдержку и закричала:
     - Оно было бы у тебя, если бы ты меньше общался с вдовой сенешаля.
     Он покраснел и бросил на Катрин взгляд, полный отвращения.
     - Она - мой старый друг, - с достоинством ответил Генрих.
     - Действительно.  Она так стара, что могла бы быть твоей матерью. Мадам
д'Этамп говорит, что она родилась в тот день, когда сенешаль женился.
     Глаза Генриха грозно сверкнули.
     - Я  не  желаю  слышать, что говорит эта шлюха. Советую тебе тщательнее
выбирать друзей.
     Она  посмотрела  на  него;  ей было так плохо, что она не смогла скрыть
свою злость.
     - Ты забываешь, что эта дама обладает большим влиянием при дворе.
     - Я помню, что она - весьма безнравственная особа.
     - Что  безнравственного в том, что король имеет любовницу, если его сын
избегает собственной жены... ночь за ночью... ради старого друга!
     Он  побелел  от  ярости.  Он  не  знал,  как справиться с ситуацией. Он
исполнял  свой  долг,  насилуя  себя. Если она будет устраивать такие сцены,
ему станет еще труднее делать это.
     Катрин  заплакала;  она  обвила руками его шею, потеряла самообладание.
Долго сдерживаемый поток чувств захлестнул девушку.
     - Генрих,  -  всхлипывала  она,  -  я люблю тебя. Я - твоя жена. Почему
мы... почему...
     Он стоял, как статуя.
     - Кажется,  произошло  недоразумение,  -  произнес  он ледяным тоном. -
Отпусти меня, я все объясню.
     Она  заставила  себя  опустить  руки  и  замерла,  глядя на него. Слезы
покатились по ее щекам.
     Он шагнул к двери.
     - Ты  все  поняла  неправильно.  Диана  де  Пуатье  уже много лет - мой
большой  друг.  Наши  отношения  -  чисто  дружеские.  Она  -  исключительно
порядочная  и  воспитанная  женщина.  Пожалуйста, не пытайся очернить ее. Ты
действительно  моя жена, но это еще не дает тебе права устраивать вульгарные
сцены.
     - Вульгарные!  -  произнесла  она  сквозь  слезы.  -  По-твоему, любовь
вульгарна?
     Он  хотел  уйти от нее. Испытывал чувство неловкости. Катрин безуспешно
старалась  справиться  с  эмоциями,  разрывавшими  ей  сердце. Она совершила
серьезную  ошибку,  проявила  безрассудство.  Потеряла  контроль  над своими
поступками. Катрин опустилась на колени и обхватила ноги Генриха.
     - Пожалуйста,  не  уходи.  Останься  со  мной.  Я  сделаю  все,  что ты
пожелаешь.  Я  люблю  тебя...  сильнее,  чем  кто бы то ни было. Ты настроен
против нашего брака, потому что его одобрил твой отец.
     - Пожалуйста,  отпусти меня, - сказал он. - Я тебя не понимаю. Я считал
тебя разумным человеком.
     - Как  можно  сохранять рассудок и быть влюбленной? У любви нет разума,
Генрих.  Это  увлечение  женщиной,  которая могла бы быть твоей бабушкой, не
продлится долго.
     Он  оттолкнул  ее; она позволила себе упасть на пол и заплакать. Генрих
вышел  из  комнаты. Когда дверь закрылась, Катрин поняла, как глупо она вела
себя. Так действовать было нельзя.
     Она  медленно  встала  и  добрела  до кровати. Упала на нее и беззвучно
заплакала. Рыдания сотрясали ее тело.
     Потом  они  прекратились.  Нельзя  плакать,  если хочешь победить. Надо
строить планы.


     После   этого   Генрих   несколько  дней  не  подходил  к  ней;  Катрин
чувствовала,   что  если  она  покинет  свои  комнаты  и  будет  общаться  с
придворными,  то  невольно  выдаст  свою  ревность.  Она  молилась,  стоя на
коленях  и  расхаживая  по комнате, о смерти Дианы. "Святая Дева, пусть хотя
бы  какая-нибудь  болезнь  обезобразит  ее...  Направь  руку  Себастиано  ди
Монтекукули.  Внуши  ему  нужные  мысли. Это необходимо Италии, и поэтому не
будет грехом".
     Мадаленна принесла ей новости.
     - Мадам  герцогиня,  король  послал  за дофином. Он отправится к своему
отцу в Валенсию. Люди говорят, что Франции грозит опасность.
     Но  в  тот  день,  когда  дофин должен был выехать в Валенсию, к Катрин
пришел  Генрих. Она лежала на кровати с тяжелыми веками. Она пожалела о том,
что не успела встать, тщательно причесаться, надушиться и сменить туалет.
     Он  остановился  возле  кровати; Генрих почти улыбался, и казалось, что
он совсем забыл их последнюю встречу.
     - Добрый день, Катрин.
     Она протянула ему руку, и он поцеловал ее - правда, весьма небрежно.
     - У тебя счастливый вид, Генрих. Есть хорошие новости?
     Ее голос звучал сдержанно; она владела своими чувствами.
     - У  армии  дела  обстоят  плохо,  -  сказал  он.  -  Но  для  меня все
складывается удачно. Думаю, я скоро присоединюсь к отцу в Валенсии.
     - Ты... Генрих... поедешь с дофином?
     - Франциск лежит в постели. Он заболел и не может отправиться к отцу.
     - Бедный Франциск! Что с ним?
     - Я надеюсь, что отец прикажет мне заменить его.
     - Король,   несомненно,  подождет  день-другой.  Что  беспокоит  твоего
брата?
     - Он  играл  в теннис в жаркий день. Его стала мучить жажда. Ты знаешь,
что  он пьет только воду. Итальянец взял кубок и отправился к колодцу. Когда
он вернулся с водой, Франциск выпил ее и попросил еще.
     Катрин   лежала   неподвижно,   глядя   на   потолок   с   барельефными
изображениями Святой Девы и ангелов.
     - Итальянец? - медленно произнесла она.
     - Монтекукули.  Виночерпий Франциска. Какое это имеет значение? От жары
и  холодной  воды  Франциск почувствовал себя плохо и удалился в свои покои.
Отец  не  обрадуется,  услышав  новость. Он отругает Франциска за то, что он
пил холодную воду.
     Катрин  молчала.  Впервые,  находясь  рядом  с  Генрихом,  она почти не
замечала его. Она видела лишь фанатичные глаза Монтекукули.


     Весь  двор  оплакивал  смерть  дофина.  Никто  не  смел  отправиться  в
Валенсию  и  сообщить новость Франциску. Король знал лишь о том, что его сын
заболел.
     Все  испытали сильное потрясение. Еще несколько дней тому назад молодой
человек  был здоров и бодр. Он никогда не отличался большой силой, но все же
неплохо играл в теннис. Его скоропостижная смерть была загадочной.
     Придворные  врачи  сошлись  в  том, что гибель Франциска вызвана водой,
которую  он  выпил.  Молодежь  удивляло то предпочтение, которое он оказывал
воде.  Он  поглощал ее в больших количествах и редко пил хорошее французское
вино.   Очевидно,   он   перегрелся  на  корте  и  поэтому  приказал  своему
виночерпию-итальянцу принести воды.
     Виночерпий - итальянец!
     Придворные стали перешептываться: "Это дело рук итальянца".
     О  происшедшем  следовало  доложить  королю. Сделать это выпало на долю
его   близкого   друга,   кардинала   Лоррена.  Человек,  славившийся  своим
красноречием,  стоя  перед  королем,  потерял  дар речи - он не мог поведать
Франциску  об  ужасной  трагедии.  Он пробормотал, что у него есть печальные
вести.
     Франциск,  поспешно  перекрестившись,  тотчас  подумал  о своем старшем
сыне; он знал, что дофин болен.
     - Мальчику  стало хуже? - спросил Франциск. - Скажите мне. Не утаивайте
ничего.
     Он увидел слезы в глазах кардинала и приказал ему говорить.
     - Да, мальчику стало хуже, сир. Мы должны полагаться на Бога...
     Его голос дрогнул, и король закричал:
     - Я понимаю. Вы не осмеливаетесь сказать мне, что он мертв.
     Король  в ужасе обвел взглядом присутствующих. Он знал, что его догадка
верна.
     В  комнате  воцарилась  тишина.  Король  подошел  к окну, снял шляпу и,
воздев руки, произнес:
     - Господь,  я знаю, что должен покорно принять твою волю. Но кто, кроме
тебя,  даст  мне  силу  и  выдержку?  Ты  уже  наказал меня сокращением моих
владений  и  разгромом  моих  армий.  Теперь к этому добавилась потеря сына.
Тебе  остается  только  окончательно  погубить  меня.  Если  ты  намерен это
сделать,  предупреди  меня.  Тогда  я  буду знать о твоем желании и не стану
противиться ему.
     Потом  он  долго и горько плакал. Окружающие тоже заплакали, сочувствуя
ему. Они не смели приблизиться к Франциску.
     По  Лиону  поползли  слухи.  Катрин  заметила,  что люди как-то странно
поглядывают  на  нее в коридорах и на лестницах. Они не смотрели ей в глаза,
но провожали взглядами.
     Мадаленна принесла ей новую весть.
     - Мадам  герцогиня, все повторяют, что его виночерпий - итальянец. Люди
говорят,  что  если  бы  итальянцев  не  впустили  в страну, их дофин был бы
сегодня жив.
     - Что   еще   они  говорят,  Мадаленна?  Скажи  мне  все...  Ты  должна
передавать мне все.
     - Они   говорят,   что   теперь   появился   новый   дофин...  дофин  с
женой-итальянкой.   Следующая   королева   Франции   будет  итальянкой.  Они
подозревают, что дофина убил итальянский граф.
     Вскоре после этого граф Себастиано ди Монтекукули был арестован.


     Вопреки  воле  отца,  Генрих  отправился  в Валенсию. Франциск был убит
горем.  Теперь  ему  приходилось  смотреть  на своего нелюбимого сына иначе.
Генрих  стал  дофином.  Важной  персоной.  Франциск  не  мог  избавиться  от
чувства, что его преследует злой рок.
     - Наверно,  я  -  самый  несчастный  человек  во  Франции  -  моя армия
разбита, мой старший сын умер!
     В Генрихе заговорил солдат.
     - Твоя  армия не разбита, отец. Я явился сюда, чтобы помешать этому. Ты
потерял одного сына, но у тебя остались еще два.
     Франциск обнял юношу, временно забыв о своей неприязни к нему.
     - Умоляю, отец, позволь мне отправиться в Авиньон к Монморанси.
     - Нет!  -  воскликнул  Франциск.  - Я уже потерял одного сына. Я должен
беречь тех, что остались у меня.
     Генрих  на этом не успокоился. Вскоре он все же уговорил отца отпустить
его к Монморанси.
     Генрих  обрел  новую  дружбу  -  почти  столь  же  крепкую, как та, что
связывала его с Дианой.
     Анн  де  Монморанси  был  строгим, даже суровым командиром и ревностным
католиком,  неукоснительно исполнявшим свой религиозный долг. Генрих видел в
нем  ангела  отмщения;  он  внушал  обозленным  солдатам  страх.  Они  могли
недоедать,  порой  им  задерживали  жалованье,  но  Монморанси  не  позволял
дисциплине  падать;  это  восхищало  всех. Он был уверен, что Господь на его
стороне.  Он  славился  своей  жестокостью; наглецы дрожали перед ним. Он не
щадил  преступников.  Каждое  утро  он  читал  "Отче  наш" и почти ежедневно
пытал,  вешал,  сажал  на  кол  нарушителей  дисциплины. Во время молитв он,
казалось,  заряжался  злостью.  Пробормотав  их, он мог закричать: "Повесить
этого  человека!"  или  "Посадить  его  на кол!" В армии говорили: "Берегись
молитв Монморанси".
     Генрих  восхищался  этим  человеком.  Что касается Монморанси, то он не
смог  скрыть  радости  и  чувства  облегчения, увидев вместо короля молодого
принца.  После  Павии  армия боялась появления короля. Солдаты говорили, что
над  Франциском  висит злой рок, что святые обрекли его на поражения. К тому
же  Генрих  не  обладал  властным,  честолюбивым  характером,  типичным  для
человека  его  положения.  Он  хотел  быть  хорошим  солдатом  и  был  готов
полностью подчиниться Монморанси.
     Но  Франциск не задержался со своим прибытием. Он последовал за сыном в
Авиньон.  На  сей  раз  Франциску повезло, и Франция была спасена, хотя и не
силой  оружия.  Благодаря  тактике Монморанси, уничтожавшего при отступлении
города  и  деревни, солдаты императора тысячами гибли от голода и холода. Им
оставалось только ретироваться.
     Надо  ли преследовать бегущих испанцев и их наемников? - спрашивал себя
Франциск.  Как и прежде, его мучили сомнения. Ему хотелось вернуться в Лион,
выяснить  причину  смерти старшего сына, проверить, насколько правдивы слухи
о том, что его отравили.
     Франциск получил временную передышку.
     Расставшись  с Монморанси, Генрих сказал ему: "Вы можете быть уверены в
том, что я при любых обстоятельствах останусь вашим другом до конца жизни".
     Монморанси  расцеловал юношу в обе щеки. Генрих начал замечать огромное
различие в положении герцога и дофина, второго сына и наследника престола.


     Монтекукули  ждал в тюремной камере появления своих мучителей. Он много
часов  молил  Господа дать ему мужество, необходимое для того, чтобы он смог
вынести ждавшие его испытания.
     Как  легко  было  представлять  себя  в роли мученика! И какой страшной
оказалась   реальность!   Одно   дело   -  видеть  себя  смело,  с  вызовом,
поднимающимся   на  эшафот  во  имя  своей  родины;  это  выглядело  славно,
достойно.  И  совсем  другое - подвергаться унизительным пыткам, подводившим
человека  к  вратам  смерти,  снова  возвращаться  к  жизни,  совершать  это
путешествие  многократно,  узнавать  о  том,  что тело уступает в силе духу.
Вместо  громкого,  звонкого  "Я  ничего  не скажу" в камерах звучали стоны и
вопли.
     Пот  выступил  на  красивом  лице  Монтекукули  -  к  нему пришли люди,
которых  сопровождал врач. Он должен был осмотреть графа и установить, какие
пытки  способен  вынести  подозреваемый;  палачи боялись убить единственного
человека, способного пролить свет на тайну гибели дофина.
     Пока   доктор  обследовал  графа,  в  камеру  внесли  стулья  и  столы;
охваченный  ужасом  Монтекукули  наблюдал  за двумя бедно одетыми мужчинами,
которые принесли с собой доски и клинья.
     - Что   с  его  здоровьем?  -  спросил  деловито  маленький  человечек,
разложивший на столе письменные принадлежности.
     Доктор  промолчал,  но  Монтекукули  понял,  что  означает  его мрачный
кивок.
     Через  несколько  минут  врач  удалился  в  соседнюю камеру; он еще мог
понадобиться во время пыток.
     Рослый человек в черном приблизился к графу и сказал ему:
     - Себастиано  ди  Монтекукули,  если вы откажетесь правдиво отвечать на
мои вопросы, мы подвергнем вас пыткам - обычным и чрезвычайным.
     Монтекукули  вздрогнул.  Он знал, что означают доски и клинья. Его ждал
"испанский сапог", в который помещали ногу во время пыток.
     Снаружи   произошло  всеобщее  смятение;  высокий  мужчина  в  костюме,
сверкавшем  бриллиантами, вошел в камеру; все бросили свои дела и склонились
в  поклоне. Облик короля плохо сочетался с видом камеры. Лицо Франциска было
серьезным.  Он  не  отличался  особой  жестокостью, но глубоко страдал из-за
смерти  сына. Он поклялся сделать все возможное, чтобы отомстить за убийство
дофина.  Он  явился  сюда  лично,  чтобы услышать признание из уст человека,
которого считал виновным в гибели юноши.
     - Все  готово?  -  спросил  король,  садясь  в  кресло,  которое тотчас
принесли для него.
     - Сир, мы ждем ваших приказаний.
     Палач  - человек с самым жестоким лицом, какое доводилось видеть графу,
-   связал  его,  после  чего  два  подручных  приладили  "сапоги"  к  ногам
итальянца; части устройства были стянуты клиньями.
     - Сильнее!  -  прорычал  палач.  Граф  испытал нечеловеческую боль; его
ноги  были сдавлены так сильно, что кровь отхлынула к другим частям тела. Он
закричал  и  потерял  сознание.  Когда  он  открыл глаза, то увидел доктора,
который поднес нашатырь к носу графа.
     - Хорошенькое  начало!  -  усмехнулся  палач.  -  Флорентиец в костюме,
расшитом  лилиями!  Они  рисуют  славные  узоры,  но падают в обморок еще до
начала  пыток! Лучше расскажите все, молодой человек, и не вынуждайте короля
задерживаться в этой камере.
     Доктор  сказал, что им следует подождать - кровообращение восстановится
через  несколько  минут.  Франциск  придвинул  свое кресло к графу и вежливо
заговорил с ним.
     - Мы  знаем,  граф, что вы исполняли чьи-то указания. Глупо страдать за
тех, кто должен находиться сейчас на вашем месте.
     - Мне нечего сказать, сир, - промолвил Монтекукули.
     Но  Франциск  продолжал  уговаривать  его  признаться  во всем, пока не
объявили, что пришло время загонять первый из двух клиньев.
     - По  чьему  указанию,  - сказал высокий человек в черном, - вы дали яд
дофину?
     Монтекукули покачал головой, не собираясь говорить.
     Двое   человек  склонились  к  ногам  графа;  "сапоги"  были  затянуты,
казалось, до предела. Раздался страшный хруст раздавленных костей.
     Монтекукули потерял сознание.
     Его  снова  привели  в  чувство,  опять  задали  тот же вопрос. Загнали
третий  и  четвертый  клинья.  Монтекукули в агонии понял, что он никогда не
сможет ходить.
     - Говорите,  глупец!  -  закричал  человек в черном. - Это была обычная
пытка. Сейчас начнется чрезвычайная. Говорите! Зачем вам покрывать кого-то?
     Врач  склонился  над графом, потом молча кивнул головой. Граф был молод
и  здоров,  продолжение  пытки  скорее  всего  не убьет его. Итальянца можно
допрашивать  с пристрастием дальше; если "сапог" не развяжет ему язык, позже
он подвергнется водяной пытке.
     Монтекукули  думал  лишь  об одном - как избежать адской боли. Находясь
между  жизнью  и  смертью,  он  говорил  себе,  что  он  исполнил свой долг.
Благодаря  ему  представительница  рода Медичи станет французской королевой.
Если  он выдаст ее, его мучения и смерть окажутся напрасными. Но эти люди не
верили  в  его  невиновность!  Они нашли дома у Монтекукули яд. Этот факт, а
также  итальянское  происхождение  графа делали его виновным в их глазах. Он
боялся,  что  не  выдержит  пыток и выдаст Катрин и астрологов. Пока что его
подвергали  обычным  пыткам  с  помощью  четырех клиньев. Чрезвычайная пытка
заключалась  в применении еще четырех дополнительных клиньев. Он хотел стать
мучеником,  умереть  за  Италию, но сможет ли он вынести такие страдания? Он
чувствовал, что его воля слабеет.
     Король  сплел руки на груди и откинулся на спинку кресла; он не отводил
глаз от лица итальянца.
     Подручные палача взяли пятый клин.
     Король поднял руку.
     - Говорите!  -  мягко  произнес он. - Зачем страдать? Все равно в конце
концов вы заговорите.
     Монтекукули  раскрыл  рот.  Он  пытался  найти  нужные слова, но ему не
удавалось это сделать, потому что его сознание было туманным.
     Король пожал плечами. Подручный взял новые клинья.
     Агония... ужас... боль объяли графа. Лучше смерть, подумал он.
     Он  посмотрел  своими опустошенными глазами на блестящие глаза короля и
заговорил.


     Тревога  охватила  Катрин. Она находилась одна в своих покоях. В тюрьме
пытали  Монтекукули.  Что  он  скажет? Сможет ли он выдержать нечеловеческие
муки  и  не  выдать  ее? Что, если схватят Космо и Лоренцо Руджери? Они были
весьма умны, но пыток им не вынести. Они признаются во всем.
     Они  переложат  вину  на нее. Вся страна готова обвинить герцогиню. Как
поступят с дофиной - организатором убийства?
     Какой  же  глупец  этот  граф! Какой легкомысленный человек! Неужели он
думал,  что  можно  убить  дофина  и  не  навлечь на себя подозрения? Она не
собиралась  убивать  дофина.  Вовсе  не честолюбие заставило ее поговорить с
Монтекукули.  Произошло  недоразумение.  Этот безумец решил, что может легко
устранить наследника французского трона.
     А  теперь...  она  была  дофиной:  если  беда  минует  ее,  она  станет
королевой  Франции.  Это действительно чудо! Но где-то случилась ошибка. Она
просила любви, а ей протягивали корону.
     Ее  уже  начали  подозревать.  Загадочная  смерть  старшего сына короля
сделала  из герцогини дофину! О ней шептали, за ней следили, подозревали ее.
Все ждали признаний итальянского графа, чтобы открыто обвинить герцогиню.
     Что  с  ней сделают? Разумеется, она будет изгнана из Франции. Французы
не потерпят в своей стране убийцу-итальянку.
     О,  Монтекукули, ты - глупец! Твое самопожертвование - глупость. К чему
оно привело тебя? К чему приведет меня?
     Она  увидела  в  зеркале  свое  бледное  лицо.  Если  теперь  я потеряю
Генриха,  подумала  Катрин,  я  буду молить Господа о смерти; я не хочу жить
без него.


     Двор   собрался   в   предвкушении  грандиозного  зрелища.  Ждали  всех
сиятельных  лиц.  Были  возведены  трибуны.  Для  короля установили шатер из
позолоченной ткани.
     Катрин  слышала  доносившиеся  с улицы крики. Она тщательно одевалась в
своих  покоях.  Ее  платье было расшито жемчугами и рубинами. Как бледна она
была!  Ее  кожа  выглядела  прекрасно  при  свечах,  но  на  солнечном свете
приобретала  болезненный оттенок. Она сильно изменилась за последние месяцы.
Лицо  стало  немного иным, но это было заметно только ей самой. В изгибе рта
затаилось  коварство,  в  глазах  появился  жестокий  блеск.  Она  осознала,
сколько  волнений  выпало  на  ее  долю  с момента ареста Монтекукули, какие
опасения  терзали ее, когда он подвергался пыткам. Но святые пощадили Катрин
де  Медичи.  Они  даровали мудрость несчастному графу. Он сочинил достаточно
убедительную  историю и спас Катрин. Он сказал королю и своим мучителям, что
получил  указания  от генералов императора, а они, в свою очередь, исполняли
волю  своего начальства. Он даже назвал имена генералов. Это был ловкий ход,
испанские  генералы  находились вне досягаемости французов. Он также заявил,
что  получил  приказ  отравить всех сыновей короля и его самого. Монтекукули
был не так уж и глуп.
     Но  французский  народ  по-прежнему считал Катрин причастной к убийству
дофина.  Она  была  итальянкой  и  имела серьезный мотив. Эти факты казались
людям  вескими  аргументами  для  обвинения  в убийстве. Однако я невиновна,
убеждала себя Катрин. Я не собиралась устранять бедного Франциска.
     Она  услышала  звуки  труб.  В  комнату  вошел  Генрих,  ему предстояло
сопровождать  жену.  Он  не мог сидеть во время публичной церемонии рядом со
своей  любовницей. Он выглядел великолепно. Генрих хмуро поглядел на жену, и
она почувствовала его антипатию к ней.
     - Город  полон  слухов, - сказал он. Катрин казалось, что он смотрит на
нее  с отвращением. - Если бы мой брат был жив! - продолжил Генрих с горечью
в голосе. - Почему эти испанцы задумали уничтожить мою семью?
     Катрин подошла к мужу и взяла его под руку.
     - Кто знает, какие планы они вынашивали? - сказала она.
     - Люди говорят, что итальянец солгал.
     Теперь Генрих не смотрел на Катрин.
     - Они всегда что-то говорят, Генрих.
     - Я  жалею  о  том, что мой отец затеял этот спектакль. И о том, что мы
вынуждены на нем присутствовать.
     - Почему?
     Он  повернулся  к  ней.  Заглянул  в  ее  темные  глаза,  которые стали
загадочными,  хитрыми.  Сегодня  она вызывала в нем более сильную антипатию,
чем  обычно.  Он  думал, что привыкнет к ней; ему даже казалось, что это уже
начало  происходить,  но  после  странной  смерти брата ему не хотелось даже
видеть  Катрин.  Он  не  понимал  ее;  имя  Катрин  фигурировало  в  слухах,
распространявшихся  по  Парижу,  Лиону,  по  всей  Франции.  Его  жена  была
странной.  Спокойная, сдержанная на людях, она превращалась в совсем другого
человека,  когда  они оставались вдвоем. Сейчас, когда им предстояло увидеть
мучительную  смерть  человека,  ее  глаза  сверкали,  а  пальцы  возбужденно
теребили  его  рукав.  Она  была  для него загадкой; Генрих знал лишь одно -
находясь  возле  нее,  он  испытывал  желание убежать от цепких рук, молящих
глаз, слишком горячих и влажных губ, тянувшихся к нему.
     - Почему?  -  раздраженно  повторил  он  вопрос  Катрин.  -  Ты знаешь,
почему.  Мы  оба  слишком  сильно выиграли от смерти моего брата. Если бы он
остался  в  живых, я был бы герцогом, а ты - герцогиней; теперь, если нам не
поднесут чашу с ядом, мы когда-нибудь станем королем и королевой.
     Она  произнесла  тихим,  ласковым  голосом,  которым  всегда обращалась
только к нему:
     - У  меня  есть  предчувствие, что однажды мой муж станет величайшим из
всех королей, каких знала Франция.
     - Он  был  бы  гораздо  счастливее,  если бы это случилось не благодаря
убийству его брата.
     Генрих   резко   отвернулся;  он  боялся,  что  Катрин  подозревали  не
напрасно! К своему ужасу, он обнаружил, что способен поверить слухам.
     - Идем!  -  сухо  сказал  он.  -  Нам  нельзя  опаздывать,  иначе  отец
рассердится.
     Они  заняли  свои места в сверкающем шатре. Катрин знала, что все глаза
обращены на нее; на фоне шелеста шелка и парчи она слышала шепот людей.
     Диана  сидела  среди свиты королевы. Вдова сенешаля казалась надменной,
гордой,  она  выглядела потрясающе. Катрин с трудом сохраняла самообладание,
она  была  готова  в  любую минуту разрыдаться. Как может женщина оставаться
столь  прекрасной  в  таком  возрасте?  Какие шансы были у юной, неопытной в
любви  девушки  одержать победу над такой соперницей? О, Монтекукули, ты дал
мне надежду стать королевой, когда я желала быть любимой женой и матерью!
     Она  придвинулась  к  мужу. Он действительно отстранился от нее, или ей
это   показалось?  Генрих  посмотрел  на  Диану;  сейчас  он  был  преданным
любовником, которого Катрин хотела вернуть себе.
     Я  ненавижу ее! - подумала итальянка. - Святая Дева, как я ее ненавижу!
Помоги  мне...  помоги  мне  уничтожить Диану. Пусть болезнь обезобразит ее,
пусть  унижение  склонит эту высоко поднятую голову. Убей ее; тогда человек,
которого  я  люблю, станет моим. Я хочу быть королевой и любимой женой. Если
это  произойдет,  я  посвящу жизнь Богу. Никогда не буду грешить. Буду вести
абсолютно безгрешную жизнь. Святая Дева, помоги мне.
     О,  Генрих!  Почему  я,  такая воспитанная, сдержанная, уравновешенная,
полюбила столь безумно тебя - мужчину, околдованного этой ведьмой?
     Запели трубы герольдов; все встали, чтобы встретить короля и королеву.
     У  Франциска  был  усталый  вид.  Он  скорбел  по  сыну  и  разоренному
Провансу.  Катрин,  глядя  на  него,  молилась  о  том,  чтобы он не поверил
слухам.
     Вынесли  несчастного мученика. Неужели это был красавец Монтекукули? Он
стал  неузнаваем.  Он  не  мог  ходить,  поскольку ноги его были раздроблены
безжалостным  "сапогом".  Его  некогда  чистая  смуглая  кожа  посерела;  за
несколько недель он превратился из молодого человека в старика.
     Но  Катрин  - к своему облегчению - быстро поняла, что он сохранил свой
благородный  облик  фанатика.  Измученный,  кровоточащий,  надломленный,  он
по-прежнему  нес  терновый  венец мученика. Она не ошиблась в этом человеке.
Он  знал,  что его ждала страшная смерть, но сохранял спокойствие; возможно,
он  чувствовал,  что  самые ужасные муки уже позади. Четыре сильных человека
вывели  четверку  горячих  коней;  они  с трудом удерживали животных. Катрин
вспомнила  эпизод  во дворце Медичи, когда она сидела с тетей и кардиналом и
наблюдала за гибелью своего верного друга.
     Тогда  она  не  выдала  своих  чувств.  Тогда  это  было  важно. Сейчас
наступил гораздо более ответственный момент.
     Каждую  конечность  графа  привязали  к  отдельному  коню. Юные девушки
подались  вперед,  их  глаза округлились в ожидании и волнении; молодые люди
затаили дыхание.
     Сейчас!
     Пронзительно  запели трубы. Испуганные жеребцы помчались во весь опор в
разные  стороны.  Прозвучал  предсмертный  вопль; в зловещей тишине разнесся
топот  копыт.  Катрин смотрела на галопирующих коней; каждое животное тащило
окровавленную  часть  того,  что  еще  недавно  было  графом  Себастиано  ди
Монтекукули.
     Она  спасена  Монтекукули  уже  никогда  не  выдаст  ее. Дофин Франциск
мертв,   его  место  занял  Генрих.  Перед  его  женой-итальянкой  засверкал
французский престол.




     Три  женщины,  наблюдавшие  за  страшным зрелищем, знали, что теперь их
жизнь изменится.
     Анна  д'Этамп  покинула  шатер с дурными предчувствиями. Десять лет она
управляла  королем  и  через него страной. Во Франции не было человека более
влиятельного,  чем  она;  даже такие люди, как Монморанси и кардинал Лоррен,
обретали  расположение  короля  лишь через благосклонность его возлюбленной.
Красивейшая  женщина  двора  одновременно была и одной из умнейших. Франциск
однажды  назвал  ее  мудрейшей  из  красавиц  и красивейшей из мудрецов. Она
видела,  что  ее  могущество  висело  сейчас  на ниточке; этой ниточкой была
жизнь короля.
     Король  и  новый  дофин мало походили друг на друга. Но одно сходство у
них  имелось.  Франциском  всю  жизнь руководили женщины; они командовали им
так  тонко  и  искусно,  что  он  не  замечал  этого.  В  юности рядом с ним
находилась  мать  и  позже - сестра; мадам де Шатобриан потеснила их; она, в
свою  очередь,  была  изгнана  Анной.  Все  четыре  женщины обладали умом; в
противном  случае  Франциск  не  потерпел  бы  их общества. А Генрих? Он был
человеком  иного калибра; в детстве он был лишен любящих родителей и сестры.
Над  ним  издевались  испанские  тюремщики. Но в его жизни вовремя появилась
женщина,   обладавшая  качествами,  восхищавшими  его  отца,  -  красотой  и
мудростью;  молодой  Генрих оказался под влиянием Дианы де Пуатье - влиянием
более сильным, чем те, под которые когда-либо попадал Франциск.
     Взаимная   ненависть   Дианы  и  Анны  объяснялась  не  только  простой
ревностью.   Они  были  слишком  умны,  чтобы  переживать  из-за  того,  что
соперницу  могут  найти  более  красивой - если не возникали ситуации, когда
красота   могла  стать  средством  достижения  власти,  к  которой  они  обе
стремились.
     Анна  была  более  образованной.  Ее  ближайшими  друзьями  становились
придворные  писатели  и художники. Они, как и она, проявляли интерес к новой
вере,  начинавшей  распространяться  в  Европе.  Анна страстно желала, чтобы
реформистская  вера  овладела  Францией. В этом вопросе у женщины было много
единомышленников  -  например,  все  женщины  Узкого  Круга, имевшие большое
влияние.  Среди  ее  союзников  были дядя Анны, кардинал де Мелун, и адмирал
Шабо  де  Брион. Адмирал был не просто ее единоверцем - сторонница равенства
полов,  Анна  не  считала  себя  обязанной  хранить  верность изменявшему ей
Франциску.
     Диана,   враг   реформистской   церкви,   поклялась   бороться  с  ней.
Монморанси,  ближайший  друг  дофина, был на стороне его любовницы. Кардинал
Лоррен   поддерживал  Диану  вместе  с  тремя  своими  племянниками,  весьма
энергичными  и  честолюбивыми  молодыми  людьми;  их  звали Франциск, Карл и
Клод,  они  были  сыновьями  герцога  де  Гиза.  С такими сторонниками Диана
чувствовала  себя  достаточно сильной, чтобы противостоять самой влиятельной
женщине двора.
     Думая  обо  всем  этом,  Анна  снова спросила себя - кто из ее коварных
врагов подсыпал яду в кубок дофина?
     Но  ей  оставалось  только  следить за развитием событий и ждать, когда
она  получит  возможность  свалить  свою  соперницу.  Дофин был молод: Диана
старела   с   каждым   годом;   маленькая  итальянка  обладала  определенной
привлекательностью.
     Ободрявшая себя Анна видела, что ее могущество ослабевало.
     Когда  Генрих  вел  Катрин  в  их  покои,  она  тоже  думала о грядущих
переменах  в  ее  жизни.  Лицо девушки оставалось бесстрастным; ей удавалось
скрыть  свое  волнение,  вызванное сценой, свидетельницей которой она стала.
Лицо  Генриха  было  желтовато-зеленым. Ему уже доводилось видеть смерть; он
наблюдал  даже  столь  жестокую  смерть.  Но эта казнь подействовала на него
сильнее,  чем  все,  что  он  видел  прежде.  Ему было неприятно, что он так
выиграл от смерти брата.
     Когда они остались одни, Катрин повернулась к нему.
     - Как я рада, что все кончилось!
     Не  ответив ей, он подошел к окну и посмотрел в него. Конечно, подумала
Катрин,  он  должен  радоваться.  Еще  недавний герцог стал дофином - корона
оказалась на расстоянии вытянутой руки. Он наверняка втайне ликует.
     Она  подошла  к  мужу,  положила руку ему на предплечье. Ей показалось,
что он не заметил ее прикосновения, поскольку он не отстранился.
     - Теперь,   когда  возмездие  состоялось,  мы  должны  постараться  все
забыть, - сказала она.
     Он повернулся и посмотрел ей в глаза.
     - Я  не  могу  забыть,  -  сказал  Генрих.  -  Он  был  моим братом. Мы
вместе... сидели в тюрьме. Любили друг друга. Я никогда не забуду его.
     Его  губы дрогнули. Увидев, что воспоминания размягчили Генриха, Катрин
решила обратить ситуацию себе на пользу.
     - Да,  Генрих,  я понимаю. Он был твоим любимым братом. Но ты не должен
поддаваться  горю,  любовь  моя.  Тебя ждет твоя жизнь и любящая жена... она
хочет быть твоей настоящей женой.
     Катрин  тотчас  поняла  допущенную  ею  ошибку. Искусная в интриге, она
была  неловкой  в  любви.  Она  не понимала законов внезапно пришедшей к ней
страсти.
     Генрих освободился.
     - Хотел  бы  я  знать, кто убил его, - сказал он; его глаза, смотревшие
на жену, пылали ненавистью. Она вздрогнула, и он это заметил.
     Генрих  быстро  отвернулся  от  нее, словно желая установить между ними
максимально  возможную  дистанцию.  Словно,  находясь рядом с ней, он не мог
избавиться от ужасных подозрений.
     - Генрих... Генрих... Куда ты?
     Она  знала,  куда он пойдет сейчас. Это знание пробуждало в ней ярость,
лишало самообладания, которое она считала своим главным оружием.
     Он произнес холодным тоном:
     - Я не считаю нужным докладывать тебе о всех моих передвижениях.
     - Ты  снова  идешь  к  ней... снова. Бросаешь свою жену в такой день...
чтобы развлекаться с любовницей.
     Она  заметила,  что  краска  начала  заливать  его  лицо; Генрих гневно
стиснул свои губы.
     - Ты  забываешься,  -  сказал  он.  -  Я уже говорил тебе, что Диана де
Пуатье  не  является моей любовницей. Она - мой большой друг; благоразумие и
спокойный  характер  этой  женщины  позволяют  мне отдыхать в ее обществе от
сцен, которые время от времени устраивают другие особы.
     Он   ушел;  она  проводила  его  взглядом.  Он  лгал!  Диана  была  его
любовницей.  От  Генриха  следовало  ждать  такое  вранье;  он  считал,  что
поступает  благородно,  по-рыцарски.  Но  он  и правда обладал благородством
рыцаря.
     В  тот  день, когда влюбленная Катрин стала дофиной Франции, она забыла
о  своем  высоком звании; сейчас девушку интересовали лишь отношения Генриха
и Дианы.
     Я  узнаю,  правду  ли  он говорит! - поклялась она себе. Пусть даже для
этого мне придется спрятаться в ее покоях.


     Диана,  покинув шатер в сопровождении фрейлин, размышляла о своем новом
положении.
     Когда  они  оказались  в  покоях  Дианы,  она  заставила  их на коленях
помолиться  за  спасение души графа. Она опустилась на колени вместе с ними.
По  завершении  молитвы она велела им раздеть ее; сославшись на недомогание,
вызванное зрелищем, она сказала, что хочет отдохнуть в одиночестве.
     Она  пристально  посмотрела  на  девушек. Аннетта, Мари и Тереза всегда
проявляли  к ней огромное уважение. Не появилось ли сейчас в их глазах нечто
новое?   Возможно,   они  понимали,  что  в  ее  жизни  произошла  перемена.
Действительно, только глупец этого не увидел бы.
     - Подай мне подушку, Тереза. Спасибо.
     Она  была  всегда любезна с ними. Она знала, что они любили бы ее, если
бы она не внушала им легкий страх. Они считали ее колдуньей.
     - Накрой меня тем пледом, Аннетта. Я хочу, чтобы меня не беспокоили.
     Девушки застыли в нерешительности.
     - Что  такое?  - спросила Диана, разглядывая свои длинные белые пальцы,
на  которых  сверкали бриллианты. На одном из пальцев правой руки она носила
кольцо с рубином - подарок Генриха.
     - Даже если придет герцог Орлеанский, мадам?
     Диана подняла бровь, и Аннетта покраснела.
     - Извините меня, - сказала она. - Я имела в виду месье дофина.
     - В  этом  случае,  -  отозвалась  Диана, - зайди ко мне. Я скажу тебе,
приму я его или нет. Для всех остальных я отдыхаю.
     Девушки  покинули  Диану;  она  улыбнулась,  представив  себе,  как они
шепчутся  о  ней.  Их,  конечно,  изумило  то,  что  ее  отношение  к своему
любовнику не изменилось после того, как он стал наследником престола.
     Протягивая  по  просьбе  короля  руку  дружбы его сыну, она не думала о
том,  что  однажды  станет  самой  могущественной женщиной Франции. Здоровье
короля  оставляло желать лучшего; когда он умрет, Генрих, ее Генрих, взойдет
на трон. Она сможет формировать его окружение, влиять на политику.
     Мадам  д'Этамп,  эта  надменная  шлюха,  будет  изгнана  со  двора; она
заплатит  за  то,  что  позволяла  себе бросать оскорбления в адрес Дианы де
Пуатье.  Ее  ждет  триумф.  Закрыв  глаза, Диана увидела себя возле молодого
короля,   принимающей   поклонение  его  подданных  вместо  слабохарактерной
бледной   итальянки.  Слава  богу,  что  Катрин  такая  робкая,  мягкотелая.
Некоторые жены способны доставлять серьезные неприятности.
     По  чьему  приказу  Монтекукули  отравил молодого Франциска? Правда ли,
что  он получил указания от испанских генералов? Возможно. Люди считали, что
в  этой  истории  замешана  итальянка,  жена  Генриха,  но  они  были готовы
обвинить  любого  итальянца. Они слышали рассказы об отравлениях и насилии в
Италии и были готовы видеть в каждом итальянце убийцу.
     Стук в дверь, которого она ждала, прервал ее мысли.
     - Мадам, пришел месье дофин.
     - Впустите его через пять минут, - приказала она.
     Ее  девушки  снова  изумились. Она осмеливалась заставлять ждать самого
дофина, будущего короля.
     Диана  взяла  зеркало  и  посмотрела  на себя. Она выглядела прекрасно.
Неудивительно,  что  ее  считают  колдуньей.  На  ее  лице  не  было  следов
усталости,  кожа  поражала  своей свежестью, темные глаза оставались ясными.
Она  откинула  назад  длинные  волосы  и убрала зеркало. Истекли пять минут,
дверь открылась, и в комнату вошел Генрих.
     Приблизившись к кровати, он опустился на колени.
     - Дорогой мой! - сказала Диана.
     Он,  как  всегда  страстно,  поцеловал  ее  руки.  Он уже не был тихим,
робким  юношей.  Он превратился в нетерпеливого любовника. Но, обретя новый,
более высокий, статус, он по-прежнему относился к ней, как к своей богине.
     Он  поднялся  и  сел  на  кровать возле Дианы. Она обхватила руками его
голову и поцеловала.
     - Ты  можешь  быть  дофином  Франции,  -  сказала  она, - но никогда не
забывай, что ты - мой Генрих.
     - Дофин  Франции,  - сказал Генрих, - что это такое? Когда ты говоришь,
что я - твой, я становлюсь счастливейшим человеком этой страны.
     Она негромко засмеялась.
     - О! Кажется, я все-таки научила тебя галантности.
     Он  уткнулся  лицом  в  нежный  белый  атлас  ее  платья. Этот поступок
напомнил Диане о мальчике, которым Генрих был совсем недавно.
     После недолгого молчания он произнес:
     - Диана,  кто, по-твоему, велел молодому итальянцу убить моего брата? Я
хотел бы это знать.
     Глядя  на  его  темные  волосы,  она  подумала  - он знает? Подозревает
кого-то?
     - Генрих, - прошептала она, - ты догадываешься, кто мог совершить это?
     Посмотрев ей в глаза, он сказал:
     - Кое-кому его смерть принесла пользу. Например, мне.
     Нет!  -  решила  она.  - Ерунда. Он знает не больше, чем я. В противном
случае он сказал бы ей; они ничего не скрывали друг от друга.
     - Обещай  мне, любовь моя, - попросила Диана, - что ты не будешь ничего
пить поспешно. Пусть все пробуют, прежде чем это коснется твоих губ.
     - Мне кажется, что я в безопасности, Диана.
     Он  посмотрел  на  нее  радостно;  он  словно  не  желал ничем омрачать
счастье, которое она дарила ему.
     - Забудем  об этом. Франциск мертв. Ничто не воскресит его. Я молю Бога
о  том,  чтобы  я с честью носил корону, если этому будет суждено случиться.
Если же я окажусь недостойным, пусть ее заберут у меня.
     Диана  привлекла  Генриха  к  себе. Она уже знала, что он непричастен к
убийству  брата.  Она  знала, что ей повезло с любовником. Будучи практичной
женщиной,  она  не  могла, лежа в его объятиях, не думать о славном будущем,
которое ждало некоронованную королеву Франции.


     К  весне  следующего  года  слухи  и домыслы о смерти дофина в основном
угасли.  Один  из  названных  графом генералов был убит в сражении, так и не
услышав,  в чем его обвиняют. Другой заявил, что это нелепость. На некоторое
время  вспыхнули  дискуссии  о  том, как предать его правосудию, но потом об
этом  перестали говорить. Испанцы презрительно смеялись над этим обвинением;
французы  не  были  уверены  в  его обоснованности. Поскольку ничто не могло
вернуть молодого Франциска к жизни, король предпочел забыть эту историю.
     Катрин  знала, что многие по-прежнему шепотом осуждают "итальянку", как
ее  называли во всей Европе; многие и поныне считали ее участницей заговора,
целью которого было убийство Франциска и приближение Генриха к трону.
     Молодая  Мадаленна  стала  шпионкой  Катрин.  Бедная, глупая, маленькая
Мадаленна!  Она  боялась  своей госпожи, видела в ней то, что было скрыто от
глаз  других,  живших  не  столь  близко  от  Катрин.  То, что она замечала,
завораживало  девушку  -  подобным  образом  змея  завораживает свою жертву.
Мадаленна  исполнила много поручений, которые приводили ее в самые необычные
места.  Однажды  ей  пришлось  спрятаться  в покоях вдовы великого сенешаля,
когда  ее посетил дофин. Мадаленна доложила своей хозяйке обо всем увиденном
и  услышанном.  Девушка  боялась,  что  ее  обнаружат;  она  не  смела  даже
представить  себе,  что  произойдет, если дофин или Диана найдут ее в шкафу,
где  она  сидела.  Но как ни пугали девушку задания Катрин, она выполняла их
весьма  старательно,  поскольку  сама  госпожа внушала ей еще больший страх.
Мадаленна  не могла точно сказать, что ее пугало в Катрин. Возможно, то, что
скрывалось  под  улыбками  и  хорошими  манерами,  под мягкостью обращения с
окружающими.  За  безмятежным  фасадом  таились,  с одной стороны, страстная
любовь  к  дофину,  а с другой - радость узнавать то, что не предназначалось
для  ее ушей и глаз. За скромностью прятались коварство и безумная гордость.
Мадаленна  знала  многое другое и поэтому испытывала страх. Она помнила, как
сверкали  глаза  госпожи после вылазки в покои Дианы, где Мадаленне пришлось
сидеть  в  шкафу;  дофину  интересовали  неприличные подробности, она словно
просила  продолжать  пытку  как можно дольше. Это казалось странным, жутким.
Часто,   думая   о   своей   госпоже,   Мадаленна   испытывала   потребность
перекреститься.
     Сейчас девушка радовалась тому, что дофин покинул двор.
     Генрих  находился  в Пьемонте. Французы вторглись в Артуа и ликовали по
поводу  успешной  кампании, но вскоре королем овладело беспокойство. Проведя
некоторое  время среди солдат, он затосковал по комфорту и роскоши двора, по
беседам   и   прелестям  его  любовницы.  Поэтому  он  приостановил  военные
действия,  распустил  армию,  за исключением пьемонтского гарнизона, которым
командовали   Генрих   и  Монморанси,  и  вернулся  в  Париж.  В  честь  его
возвращения были устроены торжества.
     Настало  лето.  В это время года Фонтенбло становился сказочным местом.
Франциск  обрел  временный  покой  в  этом  дворце  среди статуй и картин. В
промежутках  между  пиршествами  он  часто любовался итальянской живописью -
"Джокондой"   Леонардо,  "Ледой"  Микеланджело,  тициановской  "Магдалиной",
другими  полотнами.  Когда  эти  шедевры  надоедали  ему,  начиналась полоса
комедий  и сценок с масками, балов и празднеств; или же король уезжал верхом
в лес со своим Узким Кругом.
     Катрин  тоже  не ведала покоя, хотя об этом никто не догадывался. Когда
король  отправлялся  на  охоту,  она  часто находилась рядом с ним. Он любил
демонстрировать  ей  свои  шедевры  и  обсуждать  их с Катрин, тем более что
многие  картины  были  созданы  ее  соотечественниками.  Он любил слушать ее
рассказы о Флоренции; они часто беседовали вдвоем на итальянском языке.
     Но  любовь  мужа  значила для Катрин так много, что она охотно обменяла
бы  на нее дружбу короля. Она мечтала о Генрихе, желала его; Катрин, радуясь
тому,  что  он  находится  в  Пьемонте  и  не встречается с Дианой, все же с
нетерпением ждала его возвращения.
     Мадаленна  принесла  Катрин  новость.  Такую,  какую  ей  меньше  всего
хотелось услышать, подумала итальянка.
     - Моя  госпожа,  говорят,  что  дофин влюбился в юную итальянку... дочь
пьемонтского купца. Она молода и красива, он навещает ее очень часто...
     Катрин  сжала запястье девушки; в глазах дофины появился огонь, который
всегда вспыхивал там при упоминании о Генрихе.
     - Продолжай, Мадаленна.
     - Говорят, что у них будет ребенок... и что они оба этому рады.
     Катрин  отпустила руку девушки. Подошла к окну и посмотрела в него. Она
не  хотела,  чтобы  Мадаленна  увидела ее слезы. Мадаленна должна считать ее
сильной...  пусть  даже  жестокой  при  необходимости,  но  всегда  сильной.
Значит,  он  влюбился!  И  двор  перешептывается  об  этом,  радуясь  новому
скандалу,  который  еще  сильнее поразит страдающее сердце Катрин де Медичи.
Он  наконец убежал от своей немолодой пассии... но не к жене, которая любила
его  так  горячо,  что,  думая  о  нем, теряла голову и самообладание. Какое
унижение!  Неужели  ей  суждено  терпеть  его  вечно?  Соперница  была  тоже
итальянкой  -  еще  более  юной,  чем  Катрин. Дочь пьемонтского купца! Жена
Генриха  была  флорентийской  Медичи.  Будущей  королевой!  Однако он не мог
полюбить ее и дать ей ребенка.
     Она закрыла глаза, борясь со слезами.
     - Я  подумала,  что...  вам  следует  знать  об  этом.  Надеюсь,  я  не
совершила ошибку, - пробормотала Мадаленна.
     - Разве  я не велела тебе сообщать мне все новости, которые ты узнаешь?
Теперь,  Мадаленна,  скажи  мне все. Что говорят при дворе о моем муже и его
новой любовнице?
     - Я... я не знаю.
     - Не  бойся,  Мадаленна.  Бояться  тебе  следует  лишь  тогда, когда ты
утаиваешь что-то от меня.
     - Люди смеются над... вдовой сенешаля.
     Катрин разразилась громким смехом, который тотчас подавила.
     - Да? Да?
     - Однако  кое-кто  говорит,  что  она  никогда не была его любовницей и
лишь  нянчила,  воспитывала  месье  Генриха... Что поскольку она была только
его другом и советчицей, эта история не изменит их отношений.
     Катрин приблизилась к девушке.
     - Но  мы-то  так  не  считаем, да? Те, кто говорит это, не имеют ловкой
служанки, сидящей в шкафу, когда эта парочка нежничает.
     Мадаленна,  покраснев, отпрянула от Катрин. Ее пугали внезапный громкий
смех  и  грубоватый  тон  госпожи,  которая  за  пределами своих покоев была
застенчивой, стыдливой.
     - Я сделала это по вашему приказу, мадам, - сказала Мадаленна.
     - Помни,  Мадаленна,  выполняя  моя  задания,  ты  всегда действуешь по
собственной  инициативе. Если бы тебя обнаружили, скажем, в шкафу, ты должна
была  бы  придумать  какое-то  объяснение.  Пожалуй, тебе придется повторить
этот трюк, когда дофин вернется из Пьемонта.
     Катрин снова засмеялась и ущипнула девушку за щеку.
     - Ничего  не  бойся,  дитя  мое. Ты сработаешь на славу. И я вознагражу
тебя  тем, что оставлю при себе. Тебе не придется возвращаться во Флоренцию.
Там   свирепствует   тиран.   Ты   никогда  не  видела  моего  родственника,
Алессандро.  Только  безумец  способен  променять  Париж  на  Флоренцию. Кто
пожелает  вернуться в Италию, если можно оставаться во Франции? Не бойся. Ты
останешься здесь. А теперь расскажи, что говорят обо мне.
     Мадаленна смущенно проглотила слюну и опустила глаза.
     - Все  находят  странным, что он смог сделать ребенка этой малышке... а
своей жене - нет.
     - Что еще?
     - Говорят, что он питает слабость к итальянским...
     - Купцам,  да? А люди не говорят, что купчиха Медичи привила ему вкус к
торговле?
     Мадаленна кивнула.
     - Но  ведь  люди смеются не над дофиной, Мадаленна, а над мадам Дианой,
верно?
     - Мадам  д'Этамп ликует. В честь короля устраивается грандиозный бал, -
поспешила добавить девушка, желая переключить внимание Катрин.
     - В честь девушки из Пьемонта! - Катрин снова громко рассмеялась.
     Но,  отпустив Мадаленну, она всплакнула. Девушку звали Филиппой; Катрин
слышала  это  имя, не зная, почему люди произносят его. Филиппа из Пьемонта.
Катрин   попыталась   представить   себе   суровые  губы  Генриха,  целующие
воображаемое  лицо, - несомненно, очень красивое, - смуглой, нежной девушки.
Итальянская любовь - всегда страстная, требовательная.
     Как  жестока  жизнь!  Катрин  особенно  задевало  то,  что  избранницей
Генриха  стала  юная итальянка. В чем моя ошибка? - снова и снова спрашивала
она   себя.   -   Почему  он  влюбился  в  мою  простую  соотечественницу  и
пренебрегает своей благородной женой?
     Но  приняв  участие  в маскараде и услышав шепот, намеки, насмешки, она
воспряла  духом,  потому  что  происшедшее  больше  задевало  Диану, чем ее,
Катрин.


     Генрих  возвращался в Париж; Катрин переполняло предвкушение; радостная
надежда периодически сменялась в ее душе отчаянием.
     Она  проводила  много  времени  в  уединенном  доме  у реки. Для Катрин
изготавливались  духи;  она  научилась  искусно пользоваться косметикой. Она
решила сделать так, чтобы Генрих, вернувшись в Париж, увидел новую Катрин.
     Он  поддавался  женским  чарам;  маленькая пьемонтка доказала это. Она,
Катрин,  отнимет  его  у итальянки точно так, как итальянка отняла Генриха у
Дианы.
     Катрин  была  сейчас хорошенькой; она благоухала восхитительными новыми
духами,  созданными  специально  для  нее  братьями  Руджери. Катрин ощутила
душевный  подъем,  услышав  пение  труб и рожков - кавалькада, возглавляемая
Генрихом, ехала по улицам столицы.
     С  отчаянно  бьющимся сердцем она вышла на площадь перед Бастилией, где
король  устроил  своему  сыну  торжественную встречу. Стены здания по такому
случаю  были  увешаны  прекрасными  французскими  гобеленами,  тысячи свечей
освещали зал. После банкета должен был состояться бал.
     Франциск,  любивший такие мероприятия, выглядел моложе, чем в последние
несколько недель. Сейчас он затмевал всех окружающих.
     Под  звуки  труб  Генрих  въехал  во  двор; он тотчас подошел к королю,
который  тепло  обнял  его  и  расцеловал  в  обе щеки. Затем Генриха обняла
королева.
     - А  вот,  -  сказал  Франциск,  обняв Катрин и подтолкнув ее вперед, -
наша  дорогая  дочь  и  твоя  любимая жена, которая с момента твоего отъезда
жила ожиданием этого дня.
     Катрин,  чье  сердце  отчаянно билось под расшитым корсажем, застенчиво
подняла  глаза  и  посмотрела  на мужа. Он сухо обнял ее. Она не заметила на
его  лице  радости.  Она сказала себе, что он скрывает ее, возможно, стыдясь
скандальных  слухов,  которые  опередили  его.  И  все  же  она  знала,  что
обманывает себя.
     - Генрих... - прошептала она так тихо, что только он один услышал ее.
     Он  ей  не  ответил.  Генрих  отступил  назад,  готовясь приветствовать
людей,  которые  спешили,  преклонив  колено,  поцеловать  руку  их будущего
правителя.
     Скоро  настала  очередь  вдовы  великого  сенешаля  преклонить колено и
выразить  свое почтение дофину; глаза не только Катрин, но и всех окружающих
были  обращены  на  эту  пару; придворные толкали соседей в обтянутые щелком
бока  своими  увешанными  драгоценными  камнями пальцами; весь двор, включая
короля и мадам д'Этамп, замер в ожидании.
     Диана...   она   показалась   сейчас   Катрин   более  прекрасной,  чем
когда-либо.   Ее  черно-белое  платье  было  расшито  жемчугами;  бриллианты
украшали  ее  иссиня-черные  волосы.  Безмятежная,  уверенная  в  себе, она,
казалось,  не  замечала того интереса, с которым люди смотрели на нее, хотя,
конечно, Диана видела, что глаза всех прикованы к ней.
     Если  Диана умела скрывать свои чувства, то этого нельзя было сказать о
молодом   дофине.   Он   покраснел,   его  глаза  заблестели,  и  окружающим
показалось,  что  его  любовь  к  Диане  отнюдь  не угасла. Но в его взгляде
затаились   печаль,   страдание   и   стыд.  Послышались  негромкие  смешки,
смолкнувшие  под строгим взглядом короля, который в душе сам смеялся. Генрих
напоминал сейчас провинившегося супруга.
     Диана,  улыбаясь,  встала;  произнеся  обычные  слова  приветствия, она
повернулась  и  отошла  к  старшему  сыну герцога де Гиза. Дофин проводил ее
взглядом, полным грусти.
     Король  приказал  сыну сесть рядом с ним, поскольку он хотел обсудить с
Генрихом военные дела.
     Спектакль закончился.
     На  банкете  Генрих  должен был по этикету сидеть рядом со своей женой;
Диана  заняла  место  среди  свиты  королевы.  Но все, в том числе и Катрин,
заметили,  что  его  взгляд  постоянно  устремлялся в сторону величественной
дамы   в   черно-белом   платье.   Диана,   беседовавшая   с   королевой   о
благотворительных акциях, казалась очень счастливой.
     После  банкета Диана избегала общества дофина; она не отпускала от себя
своих союзников, молодых де Гизов.
     Катрин,  воспользовавшись  удобным  моментом,  покинула  торжества. Она
позвала  к  себе Мадаленну. Глаза девушки округлились от страха; она боялась
возвращения дофина; она заранее знала, что ее ждет.
     - Отправляйся,  -  глаза  Катрин сверкали, лицо было бледным, - в покои
Дианы. Спрячься получше. Я хочу знать, что произойдет между ними.


     Диана отправилась к себе. Вскоре Генрих последовал за ней.
     Когда  служанка  спросила  ее,  должны  ли  они  помочь  своей  госпоже
раздеться, она невозмутимо улыбнулась.
     - Пока нет, Мари. По-моему, ко мне придет посетитель.
     Едва она закончила фразу, как в дверь постучали.
     - Мари,  -  произнесла  Диана, - если это дофин, скажи ему, что я приму
его. Впусти его и оставь нас одних.
     Генрих   неуверенно  вошел  в  комнату,  и  Диана  вспомнила  мальчика;
которого она нашла в саду в тот день, когда они говорили о лошадях.
     Приветливо   улыбнувшись,   Диана  протянула  Генриху  обе  свои  руки.
Служанки покинули комнату и закрыли за собой дверь.
     - Я счастлива, что ты вернулся, - сказала Диана.
     - А я... несчастен, - ответил он.
     - Генрих,  такого  быть  не должно. Пожалуйста, не становись на колени.
Это  мне  следует  опуститься перед тобой на колени. Сядь рядом со мной, как
раньше, и скажи мне, что делает тебя несчастным.
     - Ты знаешь, Диана.
     - Ты имеешь в виду юную итальянку из Пьемонта?
     - Это  правда,  Диана, - выпалил он. - Все, что говорят люди, - правда.
Я не понимаю самого себя. В меня словно вселился дьявол.
     - Пожалуйста, не переживай, Генрих. Ты любишь эту девушку?
     - Люблю  ли  я ее? Я люблю только одну женщину и буду любить ее всю мою
жизнь.  Я всегда знал это. Но мне было одиноко, грустно без тебя. У нее твои
иссиня-черные  волнистые  волосы. Тебя не было со мной, Диана, и я ухватился
за твое подобие.
     Она  улыбнулась ему. Глядя на нее, Генрих удивился тому, что он нашел в
юной  итальянке  из  Пьемонта  какое-то сходство с Дианой. Никто на свете не
мог сравниться с ней.
     - Дорогой  мой,  -  ласково промолвила она, - для печали нет причин. Ты
уехал, но теперь вернулся. По-моему, нам следует радоваться.
     - Ты  простишь  меня? - взмолился он. - Поймешь меня? Это было короткое
влечение.  Когда я удовлетворил его, оно исчезло. Оно возникло из моей тоски
по тебе.
     - Я  всегда  знала, - сказала она, - что для тебя и для меня существует
только одна любовь.
     Повернувшись к Генриху, она обняла его.
     - Не  будем  говорить  о прощении, любовь моя, - добавила Диана. - Люди
шептались,  усмехались. Ну, ты знаешь мадам д'Этамп. Это было унизительно...
для некоторых.
     - Как  я  ненавижу эту женщину! Я глубоко опечален тем, что дал кому-то
повод  унижать  тебя. Я ненавижу себя за это. Лучше бы меня убили в сражении
до этой истории.
     Она  нежно  поцеловала  его,  как  в начале их дружбы. Любовь Генриха к
Диане  была  неистовой,  страстной; ее же чувство к нему было в значительной
мере материнским.
     - Тогда  я  была  бы безутешна, - сказала она. - Если бы ты не вернулся
ко мне, я бы не пережила этого.
     Они сели, обнимая друг друга.
     - Диана...  так  ты  меня  прощаешь?  Мы  будем  считать, что ничего не
случилось?
     - Мне  нечего прощать тебе. Я знала, что это ничего не значащий эпизод,
и  ты подтвердил это. Тебе было одиноко, хорошенькая девушка развлекла тебя.
Я  благодарна  ей  за то, что она на какое-то время сделала тебя счастливым.
Скажи, ты бы не хотел, чтобы она приехала сюда... в Париж?
     - Нет!
     - Значит, ты больше не любишь ее?
     - Я люблю только одну женщину. Я всегда буду любить ее одну.
     - Тебя не влечет к этой девушке?
     - Когда  я понял, что я наделал, я потерял всякое желание ее видеть. О,
Диана, любовь моя, мы сможем забыть о случившемся?
     - Нет, это невозможно - я слышала, что у нее будет ребенок.
     Генрих густо покраснел.
     Она засмеялась.
     - Ты   снова   забыл   о   своем  положении,  Генрих.  -  Этот  ребенок
когда-нибудь станет отпрыском короля Франции. Ты упустил это из виду?
     - Меня  гложет  стыд. Ты так добра и красива. Ты понимаешь мои горести,
слабости,   застенчивость,   смущение.   Когда   мы   вместе,  я  становлюсь
счастливым, хоть я и осквернил наш прекрасный союз своей изменой.
     Диана  щелкнула  пальцами.  Ее  глаза сияли, рот улыбался. Она думала о
том,  что  двор  смеялся слишком поспешно. Она возьмет это дело в свои руки.
Пусть  двор  увидит  в  ней  не  любовницу Генриха, а его ближайшего друга и
самого главного человека в его жизни, духовную сестру.
     - Дорогой  мой,  - сказала она, - ребенок требует ухода, он нуждается в
воспитании, соответствующем его статусу.
     - Его статусу!
     - Дорогой  мой, это твой ребенок. Уже одно это делает его заслуживающим
моего  внимания.  Генрих,  ты позволишь мне заняться им лично? Я хочу, чтобы
после  рождения  его  доставили  во  Францию.  Я  сама  буду  руководить его
воспитанием и обучением.
     - Диана, ты просто чудо!
     - Нет,  -  небрежно  сказала  она.  -  Я  люблю  тебя  и хочу, чтобы ты
относился к себе с уважением и исполнил свой долг.
     Он обнял ее.
     - Я  мечтал  о  тебе,  -  сказал Генрих. - Постоянно думал о тебе, даже
когда был с ней.
     Диана  упала  в  его  объятия.  Она  на время перестала быть практичной
француженкой.  Она  была  готова  принимать  его  обожание,  которое  быстро
переходило в страсть.


     Катрин  не  увидела мужа в этот день. Мадаленне удалось выскользнуть из
покоев  Дианы,  когда  любовники  заснули,  так  что  Катрин  знала обо всем
происшедшем.
     Она  всю  ночь  беззвучно  рыдала.  Ее надежды не оправдались. Коварная
ведьма вновь обворожила Генриха одной своей улыбкой.
     Он  появился на следующий день радостным, торжествующим любовником, чья
шалость была прощена. На Генрихе были цвета Дианы - черный и белый.
     Двор  стал  еще  сильнее  восхищаться  Дианой; ненависть Катрин к своей
сопернице  также  возросла.  Мадам  д'Этамп  испытала  разочарование  и даже
тревогу.
     Когда  юная  пьемонтка  родила ребенка Генриха, вдова сенешаля сдержала
свое  слово;  его  привезли  во  Францию,  и  Диана  договорилась насчет его
воспитания.
     Это  была  девочка;  к  удивлению  и  восхищению многих, вдова сенешаля
нарекла ее Дианой.




     В  Лоше  возникла  напряженная  атмосфера.  Это  ощущали  все - от Анны
д'Этамп  до  последней  посудомойки. Диана, постоянно совещавшаяся со своими
молодыми  друзьями  де Гизами, казалось, стала выше на дюйм и еще надменней.
Она   видела   себя  силой,  стоящей  за  троном.  Катрин,  внешне  кроткая,
почувствовала  в  себе  новую  энергию. Именно благодаря ей эти две женщины,
считавшие,   что   они   значительно   превосходят  Катрин  по  остроумию  и
интеллекту,  обрели свое нынешнее положение! Катрин воодушевляла возможность
определять   судьбы   других  людей,  несмотря  на  то,  что  тайная  работа
требовала,  чтобы  ее  организатор оставался в тени, считался незначительной
фигурой.
     Холодные   декабрьские   ветры   со  свистом  раскачивали  голые  ветви
деревьев, что росли в заснеженном саду возле дворца.
     Болезнь  свалила  короля;  многие  считали,  что  ему  уже  не встать с
кровати.
     Растерянность  царила  не  только при дворе, но и во всей Франции. Дело
было  не  только  в  болезни короля. Дофин, Карл Орлеанский, Монморанси и их
свита,   состоявшая  из  французской  знати,  отправились  на  юг  встречать
испанского  короля  Карла Пятого, приезжавшего во Францию. Болезнь Франциска
и  дружеский  визит  в  страну  его  старого  врага породили массу домыслов;
рассуждения  о причинах беспрецедентного события и его разумности звучали во
всех кабаках от Парижа до Гавра и от Гавра до Марселя.
     Именно  Анн  де  Монморанси, ревностный католик, нес ответственность за
этот  миролюбивый  шаг  по отношению к Карлу Пятому. За время болезни короля
Монморанси   взял  бразды  правления  в  свои  руки;  сделав  это,  он  стал
действовать   быстро   и  решительно.  Он  разорвал  дружеские  отношения  с
англичанами,  немцами, турками и герцогом Клевским. Он убедил Франциска, что
союз  с  Испанией  сулит ему обретение Милана - города, надежда на обладание
которым  погибла  со смертью Климента вопреки условиям брака Катрин Медичи с
Генрихом.  Франциск  всегда испытывал волнение, слыша слово "Милан". И когда
Карлу  Пятому  пришлось  отправиться  из  Испании во Францию, чтобы усмирить
своих  мятежных  подданных  из  этой  страны,  трудно было оказать ему более
желательную   услугу,   чем   обеспечение   его  безопасного  проезда  через
территорию   Франции   -   этот  дружеский  жест  экономил  деньги  и  время
императора!
     Приглашение  было принято, хотя обе стороны испытывали при этом чувство
неловкости.  Генрих  выехал  опечаленным,  поскольку, несмотря на уважение и
любовь,  которые  он  испытывал  к  Монморанси,  дофин  не  мог  с  радостью
встречать  в  качестве гостя Франции человека, который когда-то держал его в
тюрьме.
     Придворные  собрались  возле  огромного  камина  в Лоше, чтобы обсудить
прибытие  испанского  короля  и  возможную кончину короля Франции. Во дворце
царила  безрадостная  атмосфера.  Лош,  стоявший  на вершине высокого холма,
имел   длинную  мрачную  историю,  полную  несчастий  и  людских  страданий;
подземные  темницы,  комнаты  для  пыток  и карцеры делали это сооружение не
самым  приятным  из французских замков. Почти все придворные желали поскорей
вернуться  в  Фонтенбло.  С  болезнью короля прекратились пышные увеселения;
девушки,  пользовавшиеся  благосклонностью Франциска, скучали в одиночестве.
Французский  двор  потерял половину своего блеска и жизненной энергии, когда
король заболел.
     Катрин  сидела  на стуле, протянув руки к пламени. Она прислушивалась к
беседе окружающих.
     Молодой  Ги  де Шабо был веселым, смелым, порой безрассудным человеком,
предававшимся  утехам  любви  с  тем же пылом, с каким Монморанси командовал
армией.   Сейчас   де   Шабо  беседовал  с  красивым  капитаном  гвардейцев,
Кристианом  де  Нанси, человеком такого же склада, что и он. Катрин невольно
слышала их разговор.
     - Королю,  -  сказал  де  Шабо,  -  следует быть разборчивей при выборе
женщин. Поверьте мне, эту болезнь он подцепил от жестянщицы.
     - Мой  друг,  -  прошептал де Нанси, - вы говорите истинную правду. Она
сама сейчас болеет.
     - У  нашего  короля  есть  враги,  -  продолжил де Шабо. - Мужья и отцы
соблазненных  им  женщин  не  могут  любить его с той же готовностью, что их
жены   и   дочери.   Это   вполне   понятно,  хотя  иногда  может  причинять
неприятности.  Я  слышал,  что  муж жестянщицы сделал так, чтобы эта женщина
передала нашему королю свои маленькие проблемы.
     Де Нанси щелкнул пальцами.
     - Господи!  Король  страдает  этой  болезнью  уже много лет. Это просто
рецидив старого недомогания, поверьте мне.
     Они  знали, что Катрин слышит их. Какое им до этого дело? Тихая малышка
не представляла опасности.
     Анна  д'Этамп  подошла к молодым людям. Они тотчас вскочили; по слухам,
они  оба  пользовались  ее  милостями.  Они  поклонились ей, поцеловали руку
Анны.  Катрин находила смешными их усилия превзойти друг друга в любезности.
Анна  одарила  их  обоих  мимолетными, но многообещающими улыбками. Они были
двумя  самыми  красивыми  мужчинами  при  дворе,  а  Анна  питала слабость к
красивым мужчинам.
     Катрин  следила  за  тем, как они шутят, смеются, весело флиртуют. Анна
выглядела  превосходно,  и  лишь такой внимательный наблюдатель, как Катрин,
мог заметить следы беспокойства на ее лице.
     К  камину  приблизилась  Диана;  ее сопровождали Франциск де Гиз и поэт
Маро.   К   ним   присоединились   принцесса  Маргарита,  дочь  короля.  Они
расположились у огня, и Катрин оказалась членом этой группы.
     Напряжение  усилилось.  Так  бывало всегда, когда Диана и Анна, эти две
женщины, которых двор считал соперницами, оказывались рядом.
     Очаровательная  Диана, на пальце которой было кольцо с большим рубином,
подаренное  Генрихом,  всем  своим  видом  демонстрировала, что считает себя
примой  двора. Анна, голубое платье которой идеально подходило по цвету к ее
глазам  и  оттеняло  ее  прекрасные  светлые  волосы,  была более красивой и
оживленной,  чем Диана. Солнце на закате, подумала Катрин, с жадностью следя
за  каждым  жестом  Дианы,  часто  бывает более впечатляющим, чем восходящее
светило.
     - Какими  галантными  поклонниками вы, верно, находите месье де Нанси и
месье де Шабо, - лукаво произнесла Диана. - Они всегда рядом с вами.
     - Верно,  - отозвалась Анна. - Боюсь, некоторые люди испытывают зависть
из-за каждой адресованной мне улыбки.
     - Они  поступают неправильно! - заявила Диана. - Я всегда говорила, что
герцогиня д'Этамп заслужила те милости, которыми она пользуется.
     - Мадам весьма любезна. Я сама всегда говорю о ней то же самое.
     Смущение  охватило  Узкий Круг. Сейчас каждому придется стать на чью-то
сторону  -  это  всегда  было  чревато опасностью. Де Шабо испуганно перевел
разговор  на  другую  тему.  Он заявил, что ему не терпится поскорей увидеть
это чудовище - Карла Пятого.
     - Странно,   -   сказала  принцесса  Маргарита,  -  что  этот  человек,
державший  моего  отца в тюрьме, приезжает теперь в качестве гостя. Это выше
моего разумения.
     - Но это было так давно! - сказал де Гиз. - Те события лучше забыть.
     - Да,  -  согласилась  Анна,  -  с  тех пор утекло много воды. Мадам де
Пуатье,  вы  должны помнить те дни лучше нас. Вы были тогда женой и матерью,
а я - еще ребенком.
     - Вы,  верно, рано проявили свои дарования, мадам д'Этамп, - парировала
Диана.  -  По-моему,  когда  король  попал  в тюрьму, мадам де Шатобриан уже
ревновала вас к нему.
     - Французы  должны  испытывать  чувство неловкости, - поспешил вставить
де  Гиз,  -  от  присутствия  на  их  земле испанцев, пусть даже прибывших в
качестве друзей.
     - Испанцев  эта  ситуация  должна  смущать  еще  сильнее! - сказал поэт
Маро.
     - Скорей  бы  они  появились здесь. Как скучны дни ожидания! - натянуто
засмеялась  Анна. Дерзость Дианы всегда беспокоила фаворитку короля; в такие
мгновения ей казалось, что время ее могущества проходит.
     - Я  полагала,  что  мадам д'Этамп не может назвать свои дни - и ночи -
скучными, - тихо сказала Диана.
     - Это  верно,  что я родилась с весельем в сердце, - произнесла Анна. -
Но я хотела бы увидеть здесь гостей. Мечтаю взглянуть на всесильного Карла.
     Она заметила сидящую поблизости Катрин.
     - Наша  маленькая дофина хочет поскорей воссоединиться со своим молодым
мужем, правда, мадам дофина?
     Катрин пожала плечами.
     - Позор! - воскликнула Анна. - И это называется жестом преданной жены?
     Катрин  не  понимала,  что  на нее нашло. Она думала о Генрихе во время
этой  беседы.  Видя  здесь  Диану, испытывая к ней лютую ненависть, понимая,
что  даже  в  словесном  поединке она затмевает Анну, Катрин ощутила, что ее
чувства выходят из-под контроля.
     Она заставила себя рассмеяться.
     - Я  должна  быть  преданной  женой? Спросите мадам де Пуатье, с кем он
проводит дни и ночи.
     Анна   ликовала.   На   лицах  всех  присутствующих  появились  улыбки.
Маленькая  Медичи  сумела  смутить  Диану,  чего  не  удалось  сделать  Анне
д'Этамп.
     Диана  с  раздражением  ощутила,  что ее щеки краснеют. Она не выносила
намеков  на ее любовную связь с дофином; она предпочла бы, чтобы все считали
ее духовной наставницей Генриха.
     - Ну  мы  можем  поверить  слову  бедной  брошенной жены, - усмехнулась
Анна.
     Подойдя к Катрин, она обняла ее.
     - Я  сочувствую  вам,  моя малышка. Не грустите, он еще вернется к вам.
Вы так терпеливы, очаровательны, молоды!
     - Мне  жаль,  мадам дофина, что вы чувствуете себя брошенной, - сказала
Диана.  -  Когда  дофин  вернется,  возможно,  мне  удастся  убедить  его не
оставлять вас так часто одну.
     Поднявшись,  Диана  ушла.  После  нескольких  минут молчания придворные
заговорили о приготовлениях к встрече испанцев.


     Катрин  знала,  что  она  поступила неразумно. Теперь Диана планировала
устранение   Катрин   -  она  поняла,  что  дофина  не  была  той  покорной,
бессловесной  женой,  которой  ее  считали. Катрин могла вынашивать недобрые
чувства,  была собственницей. Диана терпела итальянку, потому что считала ее
пустым местом. Никто не оскорблял Диану безнаказанно.
     Катрин  испугалась.  Жизнь  оказалась  сложной штукой. Человек проявлял
осторожность,  следил  за  каждым своим словом и взглядом. Потом одна минута
легкомыслия перечеркивала результаты многолетних усилий.
     Генрих  возвратился  в  Лош, и страх Катрин усилился. Она не радовалась
торжествам,  устроенным  в  честь гостей. Банкеты, балы, спектакли и турниры
ничего  для  нее  не значили. Генрих смотрел на Катрин с надеждой на то, что
когда-нибудь  он  избавится  от  своей  жены  навсегда.  Причиной  тому было
мгновение  ее  безумия.  Ненависть  восторжествовала  над  рассудком подобно
тому,  как  любовь  одерживала  верх над сдержанностью во время объяснений с
Генрихом.
     Двор  покинул  Лош  и  направился в Париж. С каким размахом и щедростью
принимали  испанцев! Катрин равнодушно наблюдала за происходящим. Что значат
интриги  и  заговоры,  когда  ее  собственная  жизнь  в опасности? Она стала
свидетельницей  прибытия  Карла  в  Париж;  она  стояла  рядом  с  королем и
королевой  у окна отеля Монморанси на улице Сент-Антуан. Однако она смотрела
не  на  испанца,  а  на  молодого  человека,  ехавшего возле императора - на
своего  мужа,  в  котором зарождалась ненависть к ней, желание избавиться от
нее;   с  того  момента,  когда  она  продемонстрировала  свою  неприязнь  к
любовнице  Генриха,  Катрин  стала  верить  в  то,  что он задумывается о ее
устранении.  Она  видела,  как  Карл  дарит городу большую серебряную статую
Геркулеса,  завернутую в львиную шкуру, расшитую золотом. В честь императора
в  Нотр-Дам исполняли "Те Деум". Вся эта церемония не производила на девушку
впечатления. Она могла думать лишь о том, что ждет ее лично.
     Весь   двор   смеялся  -  во  время  охоты  молодой  проказник,  герцог
Орлеанский,  вскочил на коня, на котором сидел Карл Пятый, и закричал: "Ваше
Императорское  Величество,  вы  -  мой  пленник!"  И Карл, почувствовав, что
наступил   момент,   которого  он  боялся,  мысленно  назвал  себя  дураком,
осмелившимся  ступить  на  вражескую  территорию.  Он  поскакал во весь опор
сквозь  лес  в цепких объятиях молодого герцога. Как разозлился в душе Карл,
узнав,  что  это  была  шутка!  Как  смеялись  над ним французы! Но в сердце
Катрин не было места для смеха; ею владел страх за свое будущее.
     Несмотря  на  бурное  веселье  и празднества, придворные находили время
перешептываться о маленькой дофине.
     Катрин,  знавшая  об этом, ночами лежала без сна. Неужели действительно
готовится развод?
     Некоторое  время тому назад она узнала о смерти Алессандро. Его заколол
кинжалом  ее  дальний  родственник,  немедленно  ставший  героем  Флоренции.
Сестра  убийцы сыграла роль приманки. Жизнь Алессандро была полна насилия, и
умер он насильственной смертью.
     Какую  опасную жизнь ведем мы, Медичи, подумала она. Климент, Ипполито,
Алессандро  -  все  они погибли внезапно, а последние двое были, несомненно,
убиты.
     Была ли она в большей безопасности, чем ее родственники?
     Ее  не  убьют;  однако  она предпочла бы смерть тому, что ей предлагали
сделать.
     Она   подумала   о  тете  императора  Карла,  которого  столь  помпезно
чествовала  Франция.  Эту  женщину тоже звали Катрин; Катрин Арагонская была
женой  английского  короля.  Ей  пришлось пережить развод, потому что она не
могла  родить  сына.  И  затем,  очевидно,  по  той  же причине, вторая жена
короля,  не  имевшая  могущественных  родственников,  способных защитить ее,
лишилась головы. Теперь некому было заступиться за Катрин де Медичи.
     Они  не  убьют  ее.  Она  боялась  смерти. Их брак расторгнут, и Катрин
выдворят из Франции. Она никогда не увидит Генриха.
     - Столько  лет  брака,  -  говорили  люди, - и ни одного ребенка! Зачем
наследнику  трона  такая жена? Он способен иметь детей; это доказала девушка
из Пьемонта. Такая супруга, как Медичи, заслуживает лишь одного - развода!
     Она  плакала.  Находясь одна, приходила в ярость. О каком ребенке может
идти речь, если она почти не видит своего мужа!
     Она  старалась сдерживать свою ненависть к Диане де Пуатье. Но во время
визита Карла Испанского она поняла, что это ей не по силам.
     Франциск,  снова  одолевший болезнь, взбодрившийся от визита во Францию
своего  врага,  заговорил  с  Катрин  о  ее отношениях с Генрихом, когда она
ехала рядом с ним на лошади в составе Узкого Круга.
     Анна  осталась  во  дворце,  сославшись  на  недомогание.  Франциску не
хватало  ее;  он  попросил  свою  невестку поехать с ним; он чувствовал, что
должен  поговорить  с  Катрин.  Это было неприятной обязанностью, и он хотел
покончить  с  ней  как  можно  быстрей. Семь лет брака, и ни одного ребенка!
Серьезная  ситуация  для  герцога  Орлеанского.  Кошмарная  для французского
дофина!
     - Катрин,  -  сказал король, - дела обстоят плохо. Столько лет брака, и
ни единого ребенка! Ты можешь это объяснить?
     - Ваше  Величество,  я  могу лишь сказать, - печально отозвалась она, -
что  если  бы  дофин проводил со мной столько времени, сколько он проводит с
вдовой сенешаля...
     Король вздохнул.
     - Я  возмущен  его  поведением,  -  перебил он девушку. - Это похоже на
Генриха!  Он,  наследник  трона, ставит увлечение женщиной выше своих прямых
обязанностей. Это невероятно.
     - Ваше Величество, я надеюсь, что это увлечение продлится недолго.
     - С  Генрихом  все  возможно.  Катрин, следует что-то предпринять. Семь
лет  -  большой  срок.  До  эпизода  в  Пьемонте  я  еще  мог думать, что он
бесплоден.  Дочь  моя,  нельзя  допустить,  чтобы твоя юная соотечественница
превзошла тебя в этом деле.
     Ударив  хлыстом  лошадь,  он ускакал. Катрин была не в силах развлекать
короля.  Он  оставил ее огорченной, безутешной. Он начинает испытывать к ней
враждебность,  подумала  она. Его голос звучал менее ласково, чем раньше. Он
выделил  слова  "нельзя  допустить".  Он  хотел  сказать,  что  если  она не
забеременеет, ее ждет развод.
     Если я потеряю Генриха, подумала Катрин, я не захочу жить.
     Король  весь  день  пребывал  в  состоянии задумчивости; неужели он уже
принял решение о разводе?
     Но  она  беспокоилась  зря.  Король  забыл  о  ней.  Он чувствовал себя
неважно  и  не  получал  удовольствия от охоты; он снова с грустью вспоминал
дни  своей  молодости.  Он  также думал об Анне. Почему она не поехала с ним
сегодня?  Как  относится  эта  еще  молодая  и  красивая  женщина к пожилому
мужчине,  которым  он  становился?  Любовь  фаворитки,  в  отличие от чувств
матери  и  сестры, не является безусловной. Ее нельзя принимать как должное.
Маргарита,  королева  Наваррская, всегда думала о его благе. Анна заботилась
о  себе.  Он  вспомнил, как в первые годы их любви она требовала бриллианты,
которые  он  подарил  своей  прежней  любовнице,  мадам  де  Шатобриан; Анна
утверждала,  что  дело  не  в  их стоимости, а в выгравированных на перстнях
девизах,  сочиненных его сестрой. Он был без ума от Анны и попросил мадам де
Шатобриан  вернуть  драгоценности.  Но  Анна  оказалась обманутой - мадам де
Шатобриан  переплавила  их,  чтобы  изделия со словами, адресованными ей, не
достались  другой  женщине.  Он восхитился поступком своей бывшей пассии, но
Анна  разозлилась  на  них  обоих.  Анна  всегда была надменной, уверенной в
себе.  Многие  восторгались ее красотой; Франциску это нравилось, все лучшее
принадлежало  ему.  Но  он часто спрашивал себя, насколько активно проявляют
свое  восхищение  Анной ее поклонники в его отсутствие. Он думал об адмирале
Шабо  де  Брионе,  Кристиане  де Нанси, Ги де Шабо и о других, включая поэта
Маро.
     И  все  же, сомневаясь в верности Анны, он был несчастлив без нее. Если
бы  он  обвинил  ее  в изменах, она тотчас бы указала ему на его собственное
поведение.  При  французском  дворе  существовало  равенство  полов.  Первый
распутник  Франции  не  мог  жаловаться  на  то,  что  его  фаворитка  имеет
любовников.
     Он  не  получал удовольствия от охоты в отсутствие Анны; Франциск решил
побыстрей завершить дневную забаву и возвратиться к мадам д'Этамп.


     - Ты  не боишься, что король застанет тебя в моей постели и отправит на
гильотину?  -  спросила Анна д'Этамп, небрежно лаская волосатую грудь своего
любовника - капитана гвардейцев Кристиана де Нанси.
     - Старик  должен радоваться тому, что я делаю счастливой его фаворитку.
В  худшем случае я рискую карьерой. Надеюсь, ты обратишь его внимание на то,
что я заслуживаю досрочного повышения в звании.
     - Несомненно.  В постели ты стоишь целой армии. Ложе, особенно брачное,
- твое любимое поле битвы.
     - Да, в старости мне будет что вспомнить.
     - Надеюсь,  ты добивался моей благосклонности не ради новых эполет. Или
они дороже тебе, чем обладание мною?
     - Можешь  не сомневаться - что хорошо для короля, хорошо и для простого
капитана.
     Анна легла на спину, положила руки под голову и томно потянулась.
     - Налей мне, пожалуйста, вина, - попросила она де Нанси.
     - А что мне за это будет? - шутливо спросил капитан.
     - Все, - ответила Анна.
     - Одна  женщина  никогда не может дать мужчине все, - заметил гвардеец,
нехотя  поднимаясь  с  постели.  Наполнив бокал, он поднес его Анне. Женщина
оперлась о локоть и утолила жажду.
     - Кажется,  мы  заболтались.  Охота  и правда не может длиться вечно, -
заметила она.
     Похоже,  вино  ударило  ей  не  только  в голову, подумал де Нанси. Его
сильная  властная  рука  скользнула  от  бюста  Анны к ее бедрам. Прекрасные
физические  данные счастливо сочетались в нем со знанием женского тела и его
потребностей.  Он  в  совершенстве  овладел  этим инструментом. Смочив палец
слюной,  он дотронулся до розового бугорка, расположенного под треугольником
Венеры, и начал его массировать.
     - Иди же ко мне, - быстро отреагировала на ласки Анна.
     Он  овладел  ею грубо, мощно, неистово. Такое обращение нравилось Анне.
Женственные  придворные  уже  давно  вызывали  у  нее  аллергию  - порой она
мечтала  о  том,  чтобы  ее  изнасиловал грубый, могучий конюх. Но это могло
произойти  только в ее воображении. Де Нанси был неплохим компромиссом - под
совершенными манерами в нем таилась необузданная, дикая натура.
     Она   трижды  побывала  на  вершине  блаженства,  прежде  чем  покрытый
испариной гвардеец перекатился на спину.
     - Король  уже  ни  на  что  не способен, разве что делать вид, будто он
управляет  несчастной  Францией.  Хотя  по старой памяти считает себя первым
мужчиной этой страны, - заявила Анна, приходя в себя.
     Приехав  во  дворец,  Франциск  тотчас  направился в покои Анны. Там он
наткнулся  на  ее фрейлину - мадемуазель де Колльер была чем-то взволнована;
она  покраснела  и  даже  попыталась  задержать  короля.  Он  оттолкнул ее в
сторону  и  быстро прошел в комнату Анны, где торопливо одевался Кристиан де
Нанси.   Анна  в  халате,  расшитом  серебристыми  нитями,  с  растрепанными
светлыми  вьющимися  волосами,  заметно  растерялась. Мадемуазель де Колльер
вбежала в комнату. Девушка была напугана сильнее, чем провинившаяся пара.
     Франциск  с  побагровевшим  от  гнева  лицом и яростно бьющимся сердцем
мигом  оценил  ситуацию;  день  выдался  жаркий,  душный, и девушка, которой
поручили  ждать  у  окна прибытия короля, задремала. Когда она проснулась, у
нее уже не было времени предупредить свою госпожу.
     Подобные  вещи  казались  весьма  забавными  -  когда они происходили с
другими людьми.
     Анна  провинилась;  чтобы  понять это, королю хватило одного брошенного
на  нее  взгляда.  Де Нанси выглядел как человек, которому известно, что его
карьера  погублена; что касается фрейлины, то она опустилась на колени перед
королем, обняла его ноги и умоляюще посмотрела на Франциска.
     Он  подошел  к  окну  и  вызвал  свою охрану. Он стоял спиной к троице,
находившейся  в  комнате,  и  смотрел  на  двор.  Он чувствовал себя слишком
плохо,  чтобы  рассердиться. Он подозревал нечто подобное. Он сравнивал себя
-  старого,  больного,  усталого, - с сильным, молодым капитаном гвардейцев.
Десять...  пять  лет  тому  назад  подобное было невозможным. Он все отлично
понимал.  Не  следовало  винить  Анну в том, что она решила развлечься в его
отсутствие  с  красивым молодым человеком. На ее месте он поступил бы также.
Он слишком ясно отдавал себе отчет в происшедшем, чтобы сердиться.
     Он  был  всемогущим;  он  мог  заточить  де  Нанси  в  тюрьму;  он  мог
отвергнуть  Анну. И что дальше? Кем он заменит ту, которая была единственной
в  своем  роде?  Анна  потеряет  свое  положение  первой  дамы  двора, а он,
Франциск, будет несчастен без нее.
     Стражники вошли в комнату.
     Франциск, разыграв великий гнев, указал на капитана:
     - Арестуйте  этого  человека!  Пусть  он  поразмышляет  в тюрьме о том,
прилично  или  нет  затевать  интрижку с фрейлиной мадам д'Этамп в покоях ее
госпожи.
     Охрана   схватила   молодого   де   Нанси,   который  испытал  огромное
облегчение.
     - Встань, - сказал Франциск девушке, - и покинь нас.
     Она обрадованно поднялась с пола и выбежала из комнаты.
     Франциск повернулся лицом к Анне.
     - Думаю,  ты согласишься, - сказал он, когда дверь закрылась, - что мое
поведение было сдержанным в той же мере, в какой твое было безрассудным.
     Анна  пребывала  в  замешательстве; Франциск получал удовольствие, видя
ее  в  таком  состоянии. Он накажет ее тем, что на некоторое время оставит в
неведении относительно ее участи.
     История  о том, что король застал де Нанси с Анной д'Этамп, просочилась
в  придворное общество. Несчастная мадемуазель де Колльер, испугавшаяся, что
она  потеряет  свою  репутацию,  все  же  сохранила  ее.  Все знали, кто был
героиней   этого  маленького  фарса.  Де  Нанси  уже  несколько  недель  был
любовником   фаворитки.  По  королевскому  двору  поползли  недобрые  слухи,
затрагивавшие  не  только  Кристиана де Нанси, но и других молодых дворян из
окружения мадам д'Этамп. Распускали их сторонники Дианы.
     Катрин  была  слишком  поглощена  своими собственными проблемами, чтобы
обращать  внимание на склоки между любовницами короля и дофина. Внезапно она
поняла, что может извлечь выгоду из этой ситуации.
     Анна  была  ее  подругой;  они  часто проводили время вместе; Катрин не
составляло труда подбросить идею сообразительной женщине.
     Во  время  очередной  прогулки  в  составе  Узкого Круга Катрин сказала
Анне:
     - Король  души  не  чает в герцоге Орлеанском! Думаю, он охотно передал
бы  ему  титул  дофина. Уверена, он предпочел бы, чтобы молодой Карл был его
старшим сыном, а Генрих - младшим.
     Анна  бросила  на  нее взгляд. Как глупа эта итальянка! - подумала она.
Именно  этого  и  добивалась  Катрин. Как безрассудно... сеять такие семена!
Конечно,  это  невозможно... Так ли это? Способна ли она уговорить Франциска
лишить  Генриха  титула дофина и сделать наследником престола младшего сына?
-  спросила  себя  Анна.  Позволят  ли  королю  французские  законы изменить
правила  наследования  трона? Если это возможно, то это должно быть сделано.
Положение  Анны  д'Этамп  изменится  самым решительным образом, если королем
Франции  вместо дофина Генриха станет Карл Орлеанский. Когда Карл взойдет на
трон,  мадам  де Пуатье потеряет свое влияние при дворе. И молодая итальянка
станет  незначительной фигурой! Какой глупостью с ее стороны было подбросить
эту  идею единственному человеку, способному осуществить ее, если это вообще
возможно.
     Анна  не  знала, как отчаянно билось сердце Катрин, она даже не поняла,
что итальянка заметила, как сильно удалось ей взволновать фаворитку короля.
     План  Катрин  был  смелым,  рискованным, но он отвечал ее целям. Теперь
следовало  ждать,  что  мадам  д'Этамп  начнет  заигрывать  с молодым Карлом
Орлеанским,  после  чего  Диана поймет, что Катрин необходимо срочно завести
ребенка.
     Катрин  сама  проявляла  наблюдательность и велела Мадаленне следить за
происходящим.  Мало что укрылось от взора Катрин. Она приглядывала за Дианой
и  Анной;  Катрин знала, что она умнее их обеих. Диана еще не поняла, почему
Анна  стала  кокетничать  с  Карлом.  Скоро  это  произойдет, и тогда Генрих
явится к своей жене, чтобы подарить ей ребенка.
     Как  вдохновляла  Катрин  эта тайная работа! Как глупы эти две женщины,
демонстрирующие  свою взаимную неприязнь. Катрин наблюдала за их маневрами и
улыбалась в душе.
     Диана  успешно  погубила  адмирала  Шабо  де  Бриана.  Он  набивал свои
сундуки  деньгами  из  государственной  казны, но в глазах Дианы главный его
проступок  состоял в том, что он был тайным любовником и горячим сторонником
Анны.  С  восхитительной  ловкостью  Диана  добилась  его удаления со двора,
прежде  чем  Анна  успела  вмешаться в это дело. Анна, естественно, пожелала
немедленно отомстить Диане. Она задалась целью опорочить самого Монморанси.
     Катрин  знала, что Анне не по силам сделать это, если нужные карты сами
не  лягут  ей в руки. Франциск старался не вмешиваться в борьбу двух женщин,
которые  раскалывали его двор. Он обещал себе остановить их обеих, когда его
здоровье   улучшится.   Партия   католиков  поддерживала  Диану.  Реформисты
объединялись  вокруг  Анны.  Он  покажет  им, что должна существовать только
одна партия - партия короля.
     Но  Франциск  видел,  что  испанский  король  Карл  Пятый  не собирался
выполнять  обещания,  данные  им во время визита во Францию. Одна из причин,
по  которой  ему  предоставили право воспользоваться французской землей, как
своей  собственной,  заключалась в том, что Карл предварительно сделал намек
относительно  будущего  Милана.  Испанец  предложил  женить  молодого  Карла
Орлеанского  на  дочери Фердинанда Австрийского и обещал в случае заключения
этого   брака   распорядиться   герцогством  Миланским  таким  образом,  что
французский  король  останется  доволен  этим.  Если  бы  Карл Пятый пожелал
выразиться  яснее,  он  бы  мог сказать, что Франциску предлагается обменять
младшего  сына  на  Милан. Но проехав через Францию и усмирив Фландрию, Карл
Пятый  передумал.  Он  уже  не  нуждался  так  сильно  в дружбе с Францией и
невозмутимо  заявил, что Франциску следует отказаться от всяких претензий на
Милан.  Теперь уже Карл предложил выдать за герцога Орлеанского свою старшую
дочь.  Ее приданым станут Нидерланды, они отойдут к Франции после его, Карла
Пятого, кончины.
     Любое  упоминание о Милане всегда сильно волновало Франциска. Он пришел
в  ярость,  поняв,  что желанной для него собственностью лишь помахали перед
его  носом.  Когда  он  узнал,  что  Карл  Пятый  даровал  Милан своему сыну
Филиппу, Анна, оказавшись возле французского короля, зашептала ему на ухо:
     - Можешь   не   сомневаться   -  Монморанси  с  самого  начала  знал  о
готовящемся  обмане.  Он  сознательно скрывал это. Он не хотел, чтобы герцог
Орлеанский  получил  Милан, поскольку в этом случае его возросшее могущество
стало  бы  раздражать  дофина.  Монморанси  работает не на тебя, а на дофина
Генриха.  Разве  ты  не  заметил, как они дружны? Неужели ты будешь стоять и
смотреть, как они интригуют против тебя?
     Результатом  этого  разговора стало следующее: Франциск, к ярости Дианы
и  Генриха  и  к  радости  Анны,  отправил  своего бывшего любимца, великого
генерала, коннетабля Франции де Монморанси в его загородный замок.
     Анна выиграла более значительную битву.
     Борьба продолжалась. Во Франции началась нешуточная религиозная война.
     Катрин  заметила,  что  Анна  д'Этамп  все  сильнее сближается с Карлом
Орлеанским.


     Весь  двор  обсуждал  неудовлетворительное  состояние  брака  дофина  и
итальянки.  Какая  польза  от  этого  бесплодного  союза?  Почему они еще не
развелись?
     Конечно,  в  отсутствии  детей  виновна  итальянка.  Генрих  доказал  в
Пьемонте, что он - полноценный мужчина.
     Диана  поощряла  такие  разговоры.  Катрин продемонстрировала характер,
она  дружила  с  мадам  д'Этамп.  Если  Катрин  не  является  на  самом деле
покорной,  кроткой  женой,  какой  ее  считала  прежде  Диана,  то итальянку
следует устранить.
     Анна  поддерживала  Катрин.  Она  намекнула  ей,  что заступится за нее
перед  королем. Катрин знала, что Анна сделает это, потому что мадам д'Этамп
была  заинтересована в сохранении этого бездетного брака. В случае развода и
новой  женитьбы  Генриха, в результате которой появятся дети, как она сможет
уговорить  короля сделать дофином Карла Орлеанского? Катрин поняла, что этот
план  прочно  засел  в  голове Анна; если Диана догадается о нем, она тотчас
прекратит агитировать за развод.
     В  душе  внешне  спокойной  Катрин  поднималась  буря. Она увидела себя
разведенной  женщиной.  Ее,  вплотную  приблизившуюся  к французской короне,
отправят  в  Италию.  Ей  было двадцать три года; девять лет она боролась за
любовь мужа. Неужели теперь ее ждет поражение?
     Она  не  заплакала.  Вместо  этого она окинула взглядом прожитые годы и
увидела  свои  ошибки. Ей не следовало демонстрировать Генриху свою страсть.
Она  должна  была понять, что этим еще сильнее оттолкнет от себя влюбленного
в  другую  женщину мужа. Могла ли она понять это, будучи ребенком? Тогда она
ничего не знала об отношениях людей, о любви.
     - Святая   Дева!   -  промолвила  Катрин.  -  Если  бы  я  снова  стала
девочкой-невестой, я повела бы себя совсем иначе!
     Но  надеяться  на  шанс начать все сначала было бесполезно. Таких чудес
не  бывает.  Чудеса - это то, что способен сотворить сам человек. Она должна
что-то сделать. Но что?
     Убить  Диану?  Она  охотно совершила бы это. С легким сердцем подмешала
бы  в  напиток  яд, который умертвил бы ее соперницу. Но какую пользу принес
бы  этот  поступок?  Она  не  смела,  даже по прошествии этих лет, оказаться
замешанной  в  убийстве.  Многие  при  дворе  помнили  о том, как умер дофин
Франциск.  Осторожность...  осторожность  прежде всего. Но она должна что-то
предпринять. Должна совершить чудо.
     Как? Она была вне себя от горя и страха.
     Она  горячо  любила  эту  страну  -  не меньше, чем своего мужа. Катрин
знала,  что  любовь  к кому-то всегда делает человека слабым, даже если речь
идет  о  взаимном  чувстве  -  в  этом  случае  избранник  может умереть или
разлюбить;  но  любовь  к  стране  не  была проявлением глупости, потому что
страна не способна на измену.
     Амбуаз,  Блуа, Шенонсо. Эти величественные замки вставали перед глазами
Катрин.  Она  видела  Париж,  Сену,  Нотр-Дам, дворец Ле Турнель, освещенные
свечами  залы  Бастилии,  Лувр  и великолепный Фонтенбло. Потерять все это и
оказаться в мрачном дворце Медичи или темном каменном монастыре? Ни за что!
     Кто   поможет  ей?  Кто  спасет  ее?  Последнее  слово  было  за  одним
человеком.  Он всегда проявлял к ней доброту и рыцарскую галантность. Слабая
надежда. Но другой не было.
     Она  посмотрела  на  себя  в  зеркало  и  увидела  на  своем лице следы
страданий.  Очень  скоро  она узнает, что ее ждет - несчастье или успех. Она
сделала  ставку на свое знание характера Франциска. Результат будет зависеть
от  того,  насколько  сильно  он желает развода. Если он уже принял решение,
она не сможет повлиять на короля.
     Она  отправилась  в  его покои и попросила пажа передать Франциску, что
она  просит  у  него  аудиенции  с  глазу  на  глаз.  Она решила подождать в
приемной,   убранной   не   менее  роскошно,  чем  его  апартаменты.  Катрин
прикоснулась  к  бархатным  шторам;  нигде в мире не было такой роскоши, как
при  дворе  французского  короля.  Это  был  самый  веселый, жизнерадостный,
интеллектуальный   двор  на  всей  земле.  Здесь  женщины  не  служили  лишь
украшением  мира  мужчин,  они  пользовались  равными  с  ними  правами. Она
полюбила этот свой дом.
     - Да  поможет  мне  Святая  Дева! - пробормотала Катрин. - Я умру, если
меня лишат человека и земли, которых я люблю.
     Король  совещался  с иерархами церкви. Катрин привела час в напряженном
ожидании,  прежде  чем  ее  впустили  к  нему. Она низко поклонилась. Подняв
полные муки глаза, Катрин попросила, чтобы он поговорил с ней наедине.
     Эти  добрые,  усталые  глаза  с  висевшими  под ними мешками увидели ее
молящий   взгляд.  Он  жестом  попросил  удалиться  кардинала  Лоррена,  его
главного камерария, графа де Сент-Пола и сопровождавших их мужчин.
     - Я хочу остаться один с моей дочерью, - сказал он.
     Катрин  робко,  благодарно  посмотрела  на  короля. Увидев, что его шут
Бриандас,  считавший  себя  привилегированной  персоной, остался на диване у
окна, Франциск повысил голос:
     - И ты тоже, Бриандас. Уйди отсюда.
     - Ваше  Величество,  -  нахальный малый поднял брови, - я решил, что вы
хотите, чтобы я остался здесь в качестве компаньонки молодой дамы.
     Франциск  указал ему рукой на дверь. Отвесив низкий насмешливый поклон,
шут успел.
     - Ну, Катрин, моя малышка!
     Очаровательный ласковый голос заставил Катрин искренне расплакаться.
     Франциск редко оставался безучастным к женским слезам.
     - Катрин, моя дорогая, что случилось?
     Она  опустилась  на  колени  и поцеловала его ногу. Он поднял девушку и
сочувственно  посмотрел  на  ее  мокрые  щеки.  Вытащил  надушенный платок и
осушил глаза Катрин.
     - Вы  так  добры,  -  всхлипнула  она.  -  Я бы не смогла жить, если бы
лишилась радости служить вам.
     Как  трогательно,  подумал  король.  Просто  восхитительно.  Она всегда
умеет   найти   подходящие   слова.   Это   было   нежной  любовной  сценой.
Платоническая  любовь  -  самая  спокойная  и  приятная. Дочернее восхищение
волновало короля еще сильнее оттого, что Катрин не была его родной дочерью.
     - Скажи  мне,  малышка,  -  произнес  он.  - Не сомневайся в том, что я
сделаю все возможное, чтобы помочь тебе.
     - Возлюбленный   мой   господин,   я   прошу   вас   простить  мне  мою
бесцеремонность.   Боязнь  лишиться  вашего  блестящего  общества  дала  мне
смелость  обратиться  к  вам.  Я люблю эту страну, у которой такой великий и
славный  король.  Я познала здесь счастье. Это правда, что у меня нет детей,
а  мой муж околдован женщиной, которая по возрасту годится ему в матери. Это
-  моя трагедия; благодаря тому, что вы удостаивали меня своей одобрительной
улыбки,  я  была  счастлива;  моя  жизнь  имела  смысл, потому что порой мне
удавалось  радовать  моего  благородного короля. Я пришла не для того, чтобы
просить  о  том,  что  может  быть  для  вас неприятным; то, что не способно
радовать моего господина, не нужно и мне.
     - Говори,   моя   дорогая,  -  сказал  король.  -  Поделись  всем,  что
происходит в твоей душе.
     - Если  вы  пожелаете, я удалюсь в монастырь. Мое сердце будет разбито,
но  я  сделаю  это.  Но  если вы захотите, чтобы я продолжала служить вам, я
стану  счастливейшей  женщиной Франции. В чем бы ни заключалась ваша воля, я
с  готовностью  исполню  ее.  Потеря  вашего  общества  для меня равносильна
смерти. Я знаю, что служить вам - главная радость моей жизни.
     Она  снова  заплакала  -  ее  охватил  страх. Катрин поняла, что король
усадил  ее  на свое колено и обнял, как ребенка. Надежда вернулась и засияла
ярче, чем все рубины и сапфиры королевского камзола.
     Франциск  задумался.  Он  почти принял решение о разводе. Вытерев слезы
Катрин,  он  сказал себе: "Генрих проводит слишком много времени с женщиной,
уже  не  способной  по  возрасту к деторождению. В любом случае она могла бы
дать  ему  лишь  бастардов.  Пусть Генрих остается бездетным. Тогда в случае
смерти дофина на трон взойдет Карл - если он еще будет жив к тому времени".
     Как  приятно играть роль рыцаря, если чувствуешь, что это ничем тебе не
грозит.   Он  мог  успокоить  свою  юную  дочь,  которая  так  очаровательно
демонстрировала  ему  свою  любовь,  и одновременно порадовать Анну. Мужчине
редко удается ублажить одновременно сразу двух женщин.
     - Дитя  мое,  -  сказал  король, - господь пожелал, чтобы ты стала моей
невесткой  и  женой  дофина.  Кто  я  такой,  чтобы  противиться  его  воле?
Успокойся,  дочь  моя.  Возможно,  господь еще исполнит ваше с дофином самое
страстное желание.
     Катрин  подняла глаза, еще полные слез, но уже светящиеся радостью. Она
быстро   соображала.  Это  лишь  отсрочка,  поняла  девушка.  Еще  один  год
королевской милости. Кто знает, что случится за это время?
     Она  схватила  его  руку  и  покрыла  ее  поцелуями.  Она преднамеренно
отбросила  всякую  сдержанность,  потому  что хотела, чтобы король увидел ее
обожание.
     Она  извинилась  за  свою  смелость. Благодарила его снова и снова. Она
просила  лишь одного - права оставаться рядом с ним, видеть его каждый день,
слушать, как он читает стихи и поет.
     Катрин  восхищалась  собой. Как умело она держалась! Как умно разыграла
эту  сцену!  Каждое  слово,  произнесенное  ею, было единственно верным. Как
печально   и   трагично,   что   она,   способная   очаровать  умного  отца,
предназначена судьбой простоватому сыну!
     Наконец  он отпустил Катрин; на прощанье она страстно заверила короля в
своей преданности ему, он же подтвердил свою привязанность к ней.
     Это было поражением партии католиков. Король дал дофине отсрочку.


     Диана  встревожилась.  Она  видела,  что  дружба  Анны с молодым Карлом
Орлеанским  крепнет.  Король,  похоже,  все  сильнее привязывался к младшему
сыну,  в  то  время  как  его нелюбовь к Генриху становилась более заметной.
Франциск  отложил  на  неопределенный срок развод. Означало ли это, что Анна
попыталась  уговорить  своего любовника изменить порядок наследования трона,
возвысить  младшего  принца  над  старшим?  История  Франции  еще  не  знала
подобных  прецедентов.  Кто  мог  предсказать,  что  способен  сделать  ради
любимой  женщины надломленный болезнью король, который всегда гордился своей
рыцарской щедростью?
     Диана  тотчас  поняла,  что  ей следует предпринять. Она должна сделать
все от нее зависящее, чтобы бесплодный брак перестал быть таковым.
     Она попросила дофину об аудиенции.
     Катрин  приняла  ее  в своих покоях; они вели пустую беседу об Италии и
художниках   этой   страны.   Катрин  догадывалась,  почему  любовница  мужа
удостоила ее этого визита. Взволнованная дофина испытывала унижение.
     Она  глядела  на спокойное, красивое лицо Дианы, и в ее голове мелькали
безумные  мысли.  Сможет  ли  она сделать так, чтобы ночью в покои соперницы
вошли мужчины и покалечили или даже убили спящую Диану?
     Ненавижу  ее,  думала  Катрин, приветливо улыбаясь. Она не знает о том,
что  я  посылала  Мадаленну следить за ними. Она хочет, чтобы я считала, что
их  связывает  лишь  платоническая  дружба.  Ей неизвестно, что я видела все
глазами  Мадаленны.  Я  бы  хотела  найти способ, который позволит мне самой
посмотреть на них, когда они будут вдвоем.
     - Мадам,  -  сказала  Диана,  -  вы знаете о моей дружбе с дофином. Она
очень давняя. Я была для него матерью.
     Порочной, распутной матерью, с горечью подумала Катрин.
     - Наша  дружба  зародилась,  когда он был очень юн, и продлится до моей
смерти, поскольку я старше его и почти уверена, что умру раньше дофина.
     Если  бы  это  случилось  завтра!  Как бы я обрадовалась, увидев тебя с
кинжалом   в  груди  и  кровью  на  черно-белом  платье!  С  лицом,  уже  не
безмятежным,  но  искаженным  предсмертной  агонией!  Я потребую у Космо или
Лоренцо  яд,  приводящий  к  медленной,  мучительной  смерти,  которая будет
выглядеть как следствие обычной болезни.
     - Я  хорошо  знаю  его,  -  продолжила  Диана. - Я даже знаю его мысли,
которыми  он не делится со мной - хотя это случается редко. Моя дорогая, вам
и дофину необходимо завести детей. Я - ваш друг, и я говорю вам это.
     - Мадам,  вы  не сказали мне ничего нового. Всему двору известно, что я
каждый вечер молю Господа даровать нам ребенка.
     - Дофин  редко  бывает  с  вами,  -  улыбнулась  Диана.  - Его активное
содействие принесет больше пользы, чем молитвы.
     Она  сделала  паузу;  Катрин  тоже  заставила  себя  помолчать. Ее мозг
напряженно  работал.  Почему  я  не  вижу  его  рядом с собой? Потому что ты
отнимаешь  у  меня  Генриха.  Я ненавижу тебя. Если бы у меня был сейчас под
рукой яд, с какой охотой я влила бы его в твое горло!
     Какая  она  кроткая,  думала Диана. Я напрасно хотела устранить ее. Тот
маленький  взрыв  был пустяком. Его следовало ждать. Я придала ему значение,
потому  что  он  произошел  в присутствии моих врагов. Она - подходящая жена
для Генриха. Они должны завести детей.
     Диана  улыбнулась, представив себе появление на свет детей Катрин. Она,
Диана,  сама будет руководить их воспитанием, выберет нянек и учителей. Дети
станут творением ее рук, как и их отец.
     - Мадам  дофина,  -  продолжила  Диана,  -  думаю, я знаю, почему дофин
воздерживается  от  посещения  ваших  покоев.  Вы простите прямоту человеку,
который  хочет  стать  вашим  другом,  помочь  вам? Женщине, которая мечтает
увидеть в вашей детской здоровых малышей?
     Катрин склонила голову, желая скрыть ненависть, пылавшую в ее глазах.
     - Тогда  я скажу вам. Когда дофин приходит к вам, умерьте вашу любовь к
нему.  Я знаю, вы обожаете Генриха, а его визиты так редки. Сдерживайте свои
чувства.  Пусть он думает, что вы относитесь к вашим свиданиям так же, как и
он...  как  к  своему  долгу,  а не источнику счастья. Думаю, тогда он будет
навещать вас чаще.
     Щеки  Катрин  вспыхнули,  не  от смущения, вызванного обсуждением столь
деликатной  темы,  как  подумала Диана, а от ярости. Значит, он говорил этой
женщине  о  страстных  мольбах  своей супруги, о ее признаниях в любви, о ее
слезах и желаниях! Он делился всем этим с ее врагом!
     Катрин  потребовалась  вся  ее  выдержка, чтобы удержаться и не ударить
это  невозмутимое  высокомерное лицо. Но она должна помнить, что король лишь
дал  ей  отсрочку.  Она  не  сохранит свое положение, если не родит ребенка.
Только  ненавистный  враг  способен  помочь  ей  в  этом. Поэтому она должна
глуповато  улыбаться,  делать вид, будто уважает женщину, которая вызывает в
ней  ненависть.  Горькое  унижение  - цена безграничной власти. Завоевав ее,
она заставит Диану щедро оплатить каждое оскорбление.
     Поэтому   девушка   с   кроткой   улыбкой   и  раскрасневшимися  щеками
внимательно  выслушала  советы  любовницы ее мужа; дофин пришел к своей жене
вечером  этого  же  дня.  Ее  любовь  к  нему  была  так  сильна, что Катрин
предпочла получить его на таких условиях, нежели не иметь вовсе.
     С  этого  момента  каждый  вечер  Генрих  по  указанию  своей любовницы
являлся к собственной жене.
     Катрин  воспользовалась  советом  Дианы и вскоре обнаружила, что Генрих
стал  почти дружелюбным. Он утешал Катрин и себя: "Это наш долг, необходимый
шаг.  Когда  ты  забеременеешь, мы надолго избавимся друг от друга - до того
момента, когда придет время подумать о следующем ребенке".
     Какое  романтичное обращение к влюбленной девушке! Когда он покидал ее,
она плакала до утра.
     Но  быстрее  чем через год после грустной и трогательной встречи Катрин
с королем по двору разнеслась радостная весть.
     - Мадам  дофина  в  положении!  Будем  молиться о том, чтобы она родила
мальчика.


     Триста  факелоносцев освещали дорогу от покоев короля к церкви Матурин.
В  шествии  принимали  участие  сотни  приближенных  короля и дофина, король
Наваррский,  герцоги,  возглавляемые  Карлом Орлеанским, венецианский посол,
папский  легат,  кардиналы  и  священники.  За ними следовали королева, дочь
короля  Маргарита  и другие принцессы; умело скрывающая свое огорчение мадам
д'Этамп  была  одета  более  экстравагантно,  чем  обычно, и выглядела лучше
всех. Женщины несли ребенка с королевской кровью.
     Церковь  была  украшена  гобеленами;  в ее центре стоял круглый помост,
прикрытый  серебристой  тканью;  на  этом  помосте стоял кардинал Бурбон: он
должен был совершить обряд крещения.
     Когда  процессия  добралась  до  церкви, вперед вышел король; казалось,
стены  храма  вздрагивали  от  радостных  криков  толпы. Отвечая приветливой
улыбкой  на  эти  проявления верноподданнических чувств, король направился в
церковь,  чтобы  стать крестным отцом маленького мальчика, который носил его
имя.
     На  круглый  помост поднялся герцог Орлеанский, второй крестный отец, и
принцесса   Маргарита,  крестная  мать.  Ребенок  -  крошечное  существо  со
сморщенным  личиком,  будущий  король  Франции, - тонул в своей великолепной
крестильной рубашке.
     Когда   ритуал   закончился,  малыш  в  окружении  придворных  дам  был
доставлен  обратно  во  дворец.  Праздник,  устроенный в честь столь важного
события,  начался.  Придворных  ждали  балы  и  маскарады, танцы, спектакли,
пиршества  -  так  отмечалось  пополнение  дома Валуа. Звучали тосты в честь
маленького Франциска.
     Но  никто  не  восхищался им так, как его мать. Она с восторгом глядела
на сморщенного малыша - гаранта ее безопасности.
     Она  с  любовью прижимала его к своей груди. Ее маленький Франциск! Сын
Генриха!
     Но  даже  сейчас она испытывала страх. Ребенок казался таким маленьким,
слабым. Лишь новые сыновья обеспечат полную безопасность его матери.




     В  Фонтенбло  пришел  апрель. Дофина лежала в своей роскошной кровати с
пологом  из  парчи  и  великолепных  гобеленов. Ее глаза были потускневшими,
светлые  волосы  Катрин  разметались  по  подушкам; бледная кожа при дневном
свете  казалась  почти желтой; других следов испытания, которому она недавно
подверглась,  почти  не  было видно. Она была молодой и сильной; роды прошли
легко.
     Она  не  испытывала  большого  разочарования оттого, что родила на этот
раз  девочку  -  Элизабет.  У нее еще будут мальчики. Она родит много детей.
Горькая  усмешка искривила ее губы. Мадаленна, вышивавшая у окна, не увидела
выражения  лица  своей  госпожи.  Диана  заявила,  что  дофин  должен  стать
многодетным  отцом.  Поэтому так оно и будет. Катрин, родив за пару лет двух
детей, доказала, что она не бесплодна.
     Как  ей  повезло  -  любовница  мужа  разрешила  жене рожать ему детей!
Генрих  регулярно  приходил  в ее покои, исполняя указания любовницы. Однако
он напоминал нерадивого ученика, с большой неохотой посещающего школу.
     Не  стоит  лелеять  эту обиду. Катрин может поздравить себя. У нее есть
сын и дочь, никто не намекает на необходимость развода.
     На  Катрин, не пользовавшуюся популярностью во Франции, все же смотрели
как  на  будущую королеву. Ее по-прежнему называли "итальянкой", но она была
женой  дофина;  постепенно  Франция  начинала проникаться симпатией к своему
дофину.
     В  последние  годы  Генрих  проявил  себя  как  отличный солдат. Король
возобновил  войну  с  Карлом Пятым, и Генрих сыграл в ней важную роль. Он не
обладал  большим  воображением и изобретательностью, но был смелым, как лев,
дисциплинированным  и  великодушным. Люди охотно шли за ним. Желая заслужить
похвалу  отца,  он  действовал  обдуманно,  разумно, с оглядкой. Подчиненные
любили  его;  он  нравился наиболее трезвой, здравомыслящей части населения.
Франция  обожала  своего  аморального,  обаятельного,  талантливого  короля;
страна  гордилась  его  коллекциями  картин и тем, что лучшие живописцы мира
украшали  дворцы Франциска; люди улыбкой реагировали на слухи об эротических
забавах  короля,  о комнатах с зеркальными стенами, где Франциска развлекали
красивейшие  женщины.  Но  вся эта роскошь стоила дорого, и многие отдали бы
предпочтение более скромному двору, который возглавит будущий король.
     Отчасти   произойдет   возврат  к  более  строгой  морали.  Дофин  имел
любовницу,   но  их  отношения  напоминали  супружеские.  Люди  не  осуждали
Генриха,  поскольку он был женат на "этой итальянке". В глазах французов это
было  основанием  для того, чтобы завести любовницу-француженку. Да, Франция
была довольна своим дофином.
     Катрин  также  была  довольна им. Ее страстная любовь стала еще сильней
благодаря  их интимной близости. Как бесило Катрин то, что он приходил к ней
по воле своей любовницы!
     Но теперь у нее были дети.
     - Мадаленна! - закричала Катрин. - Принеси мне малышку.
     Мадаленна  встала и подошла к великолепной колыбели, украшенной лентами
и кружевами.
     Лицо  Катрин подобрело, когда девочку поднесли к ней. Дофина взяла дочь
на руки.
     - Чудесный ребенок, правда, Мадаленна?
     - Правда, - согласилась Мадаленна.
     - Мне кажется, она похожа на своего отца.
     - Еще рано судить об этом, - сказала Мадаленна.
     - Нет, ты посмотри на ее носик.
     - Думаете, это нос Валуа?
     - Возможно. Но у нее глаза Медичи.
     - О, мадам дофина, ей повезет, если у нее будут глаза Медичи.
     Катрин поцеловала крохотное личико.
     - Надеюсь,  что  она  также  унаследует нос Медичи, - сказала дофина. -
Нос  Валуа  хорош  для  мужчины,  но  для  девочки он немного великоват, да,
Мадаленна?
     Мадаленна  весело  рассмеялась.  Эта  беседа  с  госпожой  приносила ей
радость.  Сейчас  дофина  казалась  девушке  просто счастливой матерью, а не
холодной, пугающей ее госпожой, дававшей ей опасные, неприятные задания.
     - Сходи  в  детскую, Мадаленна, и принеси маленького Франциска. Я хочу,
чтобы  оба  моих  ребенка  были  со  мной.  Скажи  мальчику,  что мама хочет
показать ему сестренку.
     Мадаленна  удалилась  и  через несколько минут пришла назад с маленьким
Франциском.  Ему  уже пошел третий год; он был невелик для своего возраста и
казался  хрупким.  Он  был  избалованным  малышом,  потому  что его великий,
могущественный  дед,  чье  имя он носил, обожал внука; это значило, что весь
двор относился к мальчику точно так же.
     - Иди сюда, мой дорогой Франциск, - сказала Катрин.
     Он  подошел  к  кровати и остановился, глядя своими крупными глазами на
мать.  Похоже,  он  смотрел на нее со страхом. Катрин предпочла бы увидеть в
его  глазах нежность. Это было странно. Похоже, неловкость, присутствовавшая
в ее отношениях с мужем, стояла сейчас между Катрин и ребенком.
     - Посмотри, мой малыш, - сказала она, - это твоя сестренка.
     Но  он не задержал своего взгляда на Элизабет и снова уставился на лицо
матери.
     - Разве  она  не прелестна, мой дорогой? - спросила Мадаленна, и Катрин
заметила,  что  мальчик  непринужденно улыбнулся девушке, кивнул ей в ответ.
Почему  он  был  раскован  с  другими, но не со своей матерью? Может быть, в
детской  о ней говорили со страхом? Ведь она - дофина. Но причина не в этом.
Маленький  Франциск  не  боялся  своего  отца,  он  мог ползать по Генриху и
смеяться,  дергая его за бороду. Ребенок чувствовал себя превосходно рядом с
самим  королем.  Катрин видела, как он пытался оторвать бриллиант от костюма
своего  деда,  за  что  получил  легкую оплеуху и был подброшен к потолку со
словами:   "Ха!  Мой  маленький  грабитель!  Вот  так  ты  отнимешь  у  меня
бриллианты  короны!"  Нет!  Чувства Франциска к своей матери были странными,
она не понимала их.
     - Мадаленна, подними его на кровать.
     Катрин  заметила,  что Франциск сидел на кровати скованно; похоже, мать
завораживала его, но он боялся приблизиться к ней.
     - Франциск,  -  сказала  она,  -  как приятно находиться рядом с тобой.
Ты... твоя сестра... и мама... мы все вместе. Верно, мой малыш?
     Он кивнул. Потом посмотрел на кольцо с рубином.
     - О! Правда, оно красивое, Франциск? Это подарок твоего папы.
     Она сняла кольцо с пальца и дала его мальчику.
     Теперь он улыбнулся.
     - Красивое! - сказал Франциск.
     Он попытался надеть его на свой палец.
     - Подожди,  когда  ты  вырастешь.  Тогда  у  тебя  будет много красивых
камней.
     Она  представила  его  взрослым  мужчиной,  любящим  свою  мать. Она не
хотела  видеть  в нем будущего короля Франции, потому что тогда ему придется
занять  место своего отца. Она не могла представить себе мир без ее любимого
Генриха.
     Она  сняла  с  пальцев  другие  кольца, и Франциск принялся играть ими,
сидя на кровати.
     Он  на самом деле не боится меня, подумала Катрин. Скоро я заставлю его
полюбить свою мать.
     Кольца соскользнули с пальцев Франциска на кровать, и он засмеялся.
     - Они большие, - сказал он. - Слишком большие для Франциска.
     Катрин  обняла  его и стала страстно целовать, пока не заметила, что он
замер,  сжался.  Она  тотчас  отпустила сына и с горечью подумала, что людям
почему-то трудно любить ее. Даже ее собственным детям.
     Она не должна слишком сильно демонстрировать Франциску свои чувства.
     - Примерь это, - она надела ему на палец перстень с сапфиром.
     Он возился с кольцами, когда в комнату вошла Диана.
     - Надеюсь,  вы  простите  меня,  мадам,  за  это  вторжение,  - сказала
женщина.
     На  лице  Катрин  появилась  неискренняя  улыбка,  которой  она  всегда
встречала  Диану.  В  сердце дофины вспыхнула лютая ненависть. Как смеет эта
женщина  врываться в ее личные покои! Откуда черпает эту наглость? Ответ был
очевиден.  Всем  своим  счастьем  Катрин была обязана этой женщине. "Сегодня
ночью  ваш  муж  будет заниматься с вами любовью". Любовью? Любовью тут и не
пахло, они просто делали детей. "Я прослежу за тем, чтобы он пришел к вам".
     Я  для  него  -  никто,  подумала Катрин, а она - все. Я бы не пожалела
ничего, чтобы увидеть ее мертвой.
     - Рада   вас   видеть,  мадам,  -  сказала  Катрин.  -  Вы  превосходно
выглядите.
     Диана  походкой  королевы  приблизилась  к  кровати  и  поцеловала руку
Катрин.
     - А  вы,  к моему сожалению, выглядите не лучшим образом. У вас усталый
вид.
     Диана посмотрела на Мадаленну:
     - Я сказала, что мадам дофина должна сегодня днем спать.
     - Не  вините  Мадаленну,  -  сказала  Катрин.  - Она выполнила указание
своей госпожи и принесла мне моего сына.
     Диана проявила твердость.
     - Вы  поступаете неразумно, утомляя себя. Маленький Франциск должен был
оставаться  в  детской. Ему нездоровится последние дни; я не хочу, чтобы его
таскали по коридорам. Здравствуй, малыш.
     Мальчик улыбнулся.
     - Смотри! - сказал он, протягивая перстень.
     - Какая прелесть! Но что ты делаешь с мамиными кольцами?
     Катрин  хотелось  заплакать - Франциск смотрел на Диану так, словно она
была его матерью.
     - Идем,  -  сказала  Диана.  -  Мы  вернемся  в теплую детскую. Если ты
будешь  вести  себя  хорошо,  я  расскажу тебе сказку. Мадаленна, укрой свою
госпожу  и  положи малышку в колыбель. Мадам дофине нельзя утомляться. О да,
я  вижу,  что ей уже лучше. Но мы не хотим, чтобы ее нездоровье омрачило нам
радость от появления Элизабет.
     Диана  взяла  маленького  Франциска,  Катрин  заметила,  как  легко  он
расстался  с  кольцами.  Ей хотелось вырвать его из рук Дианы, закричать: "У
тебя есть мой муж! Оставь мне моего ребенка!"
     Но вместо этого она лишь улыбнулась и пробормотала:
     - Вы слишком много делаете для меня... и моей семьи.
     Диана,  если  и  услышала  намек,  сочла целесообразным проигнорировать
его.
     - Отнюдь.  Это  большая честь для меня - служить вам и дофину. А теперь
будь умником, Франциск, и скажи маме "до свидания".
     Она  действительно  услышала  в голосе сына ноты облегчения, или ей это
показалось?
     Когда  Диана  и  Франциск  покинули  комнату,  Мадаленна послушно взяла
маленькую Элизабет и уложила ее в колыбель.
     Катрин  откинулась  на  подушки.  С  улыбкой  на губах подумала о своей
ненависти к Диане.
     Мадаленна  принялась  молча  вышивать  у  окна; малышка заснула; Катрин
лежала, думая о том, как сильно она ненавидит своего врага.


     Обретя  силы,  необходимые  для путешествия, Катрин покинула Фонтенбло,
чтобы  присоединиться  к  королевскому  двору  в  Сент-Жермен-ан-Лее. Прибыв
туда,  она  послала  за  Космо  и  Лоренцо  Руджери.  Она сказала, что хочет
обсудить с ними гороскоп своей дочери.
     Когда братья явились к Катрин, она отпустила всю прислугу.
     - Говорите  по-итальянски, - сказала она, - и как можно тише. То, что я
скажу вам, не предназначено для чужих ушей.
     Они попросили ее начать беседу.
     - Каким  образом, - сказала она, - я могу избавиться от моего врага, не
рискуя навлечь на себя подозрения?
     Братья  посмотрели сначала друг на друга, дотом на Катрин. Они, похоже,
встревожились.
     Первым заговорил Космо.
     - Герцогиня,  у  вас  есть  один  враг,  избавиться  от  которого вы не
можете, не рискуя навлечь на себя подозрения. Речь идет о ней?
     Она  не  ответила.  Она  знала, что он был прав, но хотела утешить свою
ревнивую душу, обсуждая невозможное.
     - Не имеет значения, кто она, - произнесла Катрин надменным тоном.
     - Умоляю  простить меня, мадам дофина, - твердо сказал Лоренцо, - но мы
не можем согласиться с этим утверждением.
     - Существуют ядовитые духи, - напомнила она.
     - Это опасно! - ответил Космо. - Они могут попасть не в те руки.
     - Губная помада, - предложила Катрин.
     - Она   не   менее  опасна,  чем  духи,  -  вставил  Лоренцо.  -  Легко
установить, кто ее изготовил.
     - Есть  еще  отравленные  перчатки,  которые  убивают  жертву, стоит ей
надеть их, - сказала Катрин.
     Братья молча кивнули; она заметила, что их губы были плотно сжаты.
     - Также  существуют  книги.  Достаточно  прикоснуться  к  ее страницам,
чтобы  яд  впитался  в  кожу  и  умертвил  жертву. У нас в Италии знают, как
делаются такие вещи.
     - Итальянцы  должны  быть осторожными, - сказал Космо. - Нас не любят в
этой стране.
     - Я думала, что вы оба захотите помочь мне, - заявила Катрин.
     - Мы поклялись служить вам, - сказал Космо.
     - Верой и правдой, - добавил Лоренцо.
     - Но  не  забывая  об  осторожности,  -  закончил Космо. - Если с вашим
врагом  случится  несчастье,  все укажут на вас. Ее положение известно всем.
Люди  знают,  как  сильно  она  унижает вас. Если бы завтра она умерла своей
смертью,  на  вас  стали  бы  бросать  косые  взгляды. Вы должны просить нас
заботиться о ее здоровье; а не умерщвлять вашего врага.
     Катрин посмотрела прямо перед собой.
     - Да... вы правы, мои мудрые друзья. Поговорим о будущем моей дочери.
     Братья  испытали  огромное  облегчение.  Они  догадывались  о страстях,
бушевавших  в  сердце их внешне невозмутимой госпожи. Они часто боялись, что
она  потребует  от  них  рискованных,  необдуманных  шагов. Они трепетали от
страха  после  смерти  дофина;  их  могли  арестовать  и подвергнуть пыткам.
Дофина поступила бы глупо, если бы приняла решение убить мадам де Пуатье.
     - Скажите, - попросила Катрин, - моя дочь удачно выйдет замуж?
     Но  могло ли ее интересовать сейчас будущее дочери! Гораздо важнее было
знать,  что  ждет  ее,  Катрин,  и  Генриха.  Если что-то случится с Дианой,
Генрих обвинит в этом свою жену и возненавидит ее.
     Любовь  -  это безумие, приносящее лишь страдание и муки ревности. Если
бы  она  сумела  справиться со своим чувством к молчаливому принцу, ее мужу!
Какая  жестокая  ирония судьбы заключается в том, что умная и сильная Катрин
де Медичи угодила в эту ловушку!
     Она  не  слушала  братьев.  Она  хотела  крикнуть им: "Мне нет до этого
дела.  Я  так  люблю  своего  мужа,  что в моем сердце нет места ни для кого
другого... даже для моих детей".
     Она  отпустила  их,  поскольку они не пожелали обсудить с ней возможные
способы  устранения  Дианы.  Катрин  заперлась  в своей комнате и попыталась
отдохнуть.
     Она  приняла  решение. Она постарается видеть недостатки Генриха. Будет
отвечать  равнодушием  на  его  равнодушие.  Не завести ли ей любовника? Она
засмеялась.  Она  могла  внушать уважение... и страх. Но любовь? Любил ли ее
кто-нибудь?  Ипполито?  Конечно,  он  считал,  что  они,  будучи двоюродными
братом  и  сестрой, смогут ладить друг с другом. Никто не любил ее. Она была
одна.  Даже  у последней служанки есть любовник. Даже тех, кто жил в лачугах
у  реки,  кто-то любил. Однако будущую королеву Франции никто не любил; даже
ее ребенок предпочитал матери другую женщину.
     - В  чем  моя  вина?  -  спрашивала  она  себя,  наблюдая  за  тем, как
сгущаются сумерки.
     Какой  одинокой  она  была!  Девушки  покинули  ее на ночь, а Генрих не
пришел.  Катрин  горестно  засмеялась.  Ее  малышке  всего несколько недель;
время для зачатия нового ребенка еще не наступило.
     Она  лежала  без  сна,  слушая, как затихает дворец. Из сада доносились
голоса.  Там  любезничала  какая-то  пара.  Тихие шаги раздались в коридоре.
Кто-то  отправился  на  свидание?  Хлопнула дверь, скрипнула половица. Везде
влюбленные.  Король и мадам д'Этамп. Дамы, ждавшие своих поклонников. Рыцари
спален...  все  мужчины  и  женщины королевского двора. Возможно, Мадаленна.
Тайные  связи;  законная  любовь.  Дофин  и  Диана.  Их отношения были столь
длительными и внешне пристойными, что напоминали брак.
     Грустно  засмеявшись,  она встала с кровати. Надела роскошный бархатный
халат и откинула назад свои длинные светлые волосы.
     Все  преимущества  на моей стороне, подумала она. Я моложе ее более чем
на  двадцать лет - если считать, что она не уменьшает свой возраст. Почему я
одна?
     Покои  Дианы  в  этом  дворце располагались точно под ее апартаментами.
Катрин  обрадовалась, узнав об этом, и обещала себе, что она осуществит свое
давнее желание.
     Перед  рождением  Элизабет  Катрин  вызвала  к себе рабочего-итальянца,
который  помогал  братьям  Руджери,  и  заставила  его проделать дыру в полу
своей  комнаты  и  потолке  покоев Дианы. Задание было выполнено, когда двор
находился  в Ле Турнель; дыру между двумя этажами мог заметить лишь тот, кто
стал  бы  искать ее. Отверстие в потолке выглядело как углубление в лепнине.
В  комнате  Катрин  оно  было  прикрыто  ковром, на котором стоял письменный
стол.  Катрин  могла без большого труда передвинуть его. После этого ей было
достаточно  лишь  поднять ковер и приблизить глаз к отверстию, чтобы увидеть
происходящее в нижней комнате.
     Когда  двор,  а  вместе  с  ним  и  якобы сопровождавшая королеву Диана
приезжали  в Сент-Жермен, Катрин, заперев дверь своей комнаты, убирала ковер
и смотрела в дыру.
     Видя   мужа   и  его  любовницу  вместе,  Катрин  испытывала  муки,  но
одновременно  зрелище  завораживало  ее. Катрин не могла противостоять этому
соблазну.
     Сквозь  дыру  она  видела  нового  Генриха,  новую  Диану.  Иногда  она
смеялась  при  мысли  о  том,  что  ей известны их интимные секреты, но чаще
плакала.  Она  знала,  что  стала  бы  счастливее, если бы итальянец заделал
дыру.
     Но она снова и снова устраивала себе пытку.
     В  эту  ночь  они  были  вместе  -  ее  смуглый, стройный муж и Диана -
женщина  с  ослепительно-белой  кожей и волосами цвета вороного коня. И были
не одни.
     Войдя  в  спальню  любовницы, Генрих увидел девушку с большими голубыми
глазами,  светлыми  волнистыми  волосами  и  персиковой  кожей.  Перед  юной
красавицей  стояла  арфа. Незнакомка не отреагировала на появление Генриха в
комнате;  казалось, ее взгляд был обращен внутрь, она словно слушала музыку,
звучавшую  в  ее  душе.  На  девушке  был  прозрачный  пеньюар; тонкая ткань
обтягивала темные острые соски ее высоких грудей.
     Генрих видел ее впервые. Зачем Диана пригласила арфистку?
     Только  сейчас  заинтригованный  Генрих  заметил  Диану.  Она лежала на
кровати,  положив  руки  под  голову. Ее единственным облачением была черная
бархатная полоска, прикрывавшая шею.
     - Дорогой,  ты  знаешь,  как  я  люблю музыку - пожалуй, не меньше, чем
любовные   утехи.  Сегодня  я  решила  соединить  одно  с  другим.  Надеюсь,
присутствие  Клодии  удвоит  твои  силы. Согласись, она прелестна. К тому же
она   слепа   от  рождения.  Лишив  ее  зрения,  Господь  компенсировал  это
необычайной музыкальностью.
     Диана  встала  с  кровати,  подошла  к  шокированному Генриху. Он начал
раздеваться,  но  она  не  дала  ему сделать это. Диана сама сняла одежду со
своего  любовника.  Сейчас  она напоминала мать, раздевающую маленького сына
перед  сном. Взяв Генриха за руку, она подвела его к кровати. Попросила лечь
на  спину.  Смущенный  Генрих  выполнил ее пожелание. Взяв со столика четыре
куска  белой  ленты,  Диана  привязала руки и ноги любовника к столбикам, на
которых держался полог кровати.
     Склонившись  над  Генрихом,  Диана  принялась  целовать его шею, плечи,
грудь,  постепенно  приближаясь  к  животу.  Он  не видел арфистку, но остро
ощущал  ее  близость.  Она  начала медленно перебирать струны арфы, наполняя
комнату  чувственными  звуками.  Присутствие  в  комнате  второй практически
обнаженной  женщины  сильно  волновало  молодого  человека. Он с нетерпением
ждал  того момента, когда его тело сольется с телом Дианы. Почувствовав, что
возбуждение  Генриха достигло предела. Диана стала над ним на колени и ввела
в  себя  его  упругий,  твердый  член. Сделав несколько осторожных движений,
внезапно  позволила Генриху проникнуть в нее до упора. Ее ритмичные движения
продолжались  до  тех  пор, пока Генрих не начал постанывать от наслаждения.
Арфистка  заиграла  быстрей.  Почувствовав,  что  Генрих приближается к пику
блаженства, Диана замерла.
     - Постарайся  отвлечься,  думай  о чем-то другом, - подсказала она ему,
желая продлить их сладостное единение.
     Когда Генрих успокоился, она снова начала двигаться.
     Четырежды  Генрих  подходил  к  моменту  экстаза;  всякий  раз Диана не
давала  ему  кончить.  Наконец  она  почувствовала,  что  малейшее  движение
заставит  его  исторгнуть  из  себя  горячую  струю.  Привстав,  она  тотчас
склонилась  над  бедрами  Генриха,  обхватила  рукой  его дрожащее естество.
Сперма  брызнула  ей  в  лицо.  Диана  тщательно размазала ее по своей белой
коже.
     Служанки  ошибались, считая, что сохранять свежесть кожи Диане помогает
колдовство.  Вот  уже несколько лет она делала подобные питательные маски не
реже одного раза в неделю.
     Катрин  горько  плакала,  приникнув к дыре. Она оторвалась от нее, лишь
когда любовники заснули, отпустив арфистку.


     Катрин  не  знала,  как ей избавиться от соперницы. Ей теперь казалось,
что  Генрих  будет  верен  Диане  до  ее смерти. Если бы только Анне д'Этамп
удалось изгнать Диану с королевского двора!
     Напряженность   в  отношениях  между  королем  и  дофином  усиливалась.
Крепский  договор  привел к очередному перемирию в войне Франции с Испанией.
Партии  реформистов  и  католиков разошлись в оценке этого соглашения. Дофин
испытывал  недовольство. Генрих считал, что, если бы ему позволили сражаться
дальше,  он  получил  бы  шанс одержать победу. Но Франциск вместе с Анной и
молодым  Карлом Орлеанским радовался заключению этого договора, позволявшего
младшему  принцу  выбрать  себе  в  жены  одну  из двух девушек - дочь Карла
Пятого,  инфанту Марию, или его племянницу, дочь Фердинанда Австрийского. Он
получил  четыре  месяца  на  размышления.  В  придачу  к  инфанте он получал
Нидерланды  -  правда,  лишь  после смерти Карла Пятого; приданое племянницы
включало  в  себя  Милан,  переходивший к Генриху после рождения у этой пары
наследника.
     Генрих  обращал  внимание  отца  на  то,  что  эти  условия совпадали с
предлагавшимися  ранее.  Чего  мы добились, спрашивал он, с помощью долгой и
изнурительной  войны? Мальчик прав, думал Франциск; однако усталый король не
хотел  новых  сражений.  Пусть  молодой  Карл  остепенится.  К  тому же Анна
повторяла,  что  Генрих  критикует договор, потому что он не заинтересован в
укреплении позиций своего брата.
     Покои  Генриха,  наряду  с  апартаментами  Дианы,  стали штаб-квартирой
католической  партии;  однажды  вечером,  вскоре  после подписания Крепского
соглашения, Диана и Генрих весело ужинали в компании самых близких друзей.
     Катрин  не  участвовала в пирушке; она оставалась в своей комнате. Днем
она  сказала, что у нее болит голова. Она отправила Мадаленну слушать, о чем
будут  говорить  за  столом  у  Генриха.  Девушка  должна была спрятаться за
шторами.
     Катрин  ждала  ее  возвращения.  Мадаленна  не любила такие задания, но
выполняла  их  хорошо.  У  нее  не  было  выбора. Катрин холодно улыбнулась,
вспомнив  испуганное лицо девушки. Она, Катрин де Медичи, возможно, не умела
завоевывать любовь людей, но определенно обладала даром внушать им страх.
     Она  надеялась,  что  Мадаленна сообщит ей что-то существенное. Если бы
только   Диана   сказала  нечто  такое,  что  позволило  бы  обвинить  ее  в
предательстве  по отношению к королю! Какую радость испытала бы Катрин, если
бы  Диану  изгнали  со  двора!  Но тогда Генрих последовал бы за ней. Однако
дофин  не  мог  пренебречь  своими обязанностями. Катрин хотелось рассказать
Анне  о  своей  любви  к мужу и ненависти к его любовнице. Недобрые чувства,
которые  они  обе  питали  к  Диане,  сделали  бы  их  союзницами. Но она не
решилась  открыться  Анне:  никто  не  должен знать, что творится в ее душе.
Всегда выгодней действовать тайно.
     В комнату, задыхаясь, вбежала Мадаленна. Катрин поднялась с кресла.
     - Мадаленна! Почему ты покинула свой пост?
     - Мадам  дофина, месье де Вьевилль только что вышел из-за стола дофина.
Он заявил, что не хочет участвовать в его интригах. Произошла ссора... и...
     - Какая ссора? - спросила Катрин. - Что ты услышала?
     - Все  началось  с  разговора  о  том,  каким  прекрасным человеком был
король,  как  обидно, что он изменился и что в последние месяцы его здоровье
пошатнулось...
     - Да, да. Мы все это знаем.
     - Потом  дофин сказал, что, став королем, он вернет Анна де Монморанси,
и   все   захлопали  в  ладоши.  Дофин  заявил,  что  месье  Бриссак  станет
главнокомандующим   артиллерией,   а   месье   Сент-Андре   -   гофмейстером
королевского двора.
     - Какая  глупость!  -  воскликнула  Катрин.  - Что, если об этом узнает
король?
     - Именно  это  сказал  месье  де  Вьевилль.  По его мнению, дофин делил
шкуру неубитого медведя. Де Вьевилль попросил отпустить его.
     - Ты  славно  поработала,  Мадаленна.  Дофин  и  вдова сенешаля сделали
достаточно   много,   чтобы  оказаться  изгнанными  со  двора...  Можешь  не
возвращаться.  Оставайся  здесь.  Не  говори  никому  о том, что ты слышала,
иначе тебя спросят, как тебе удалось это сделать.
     Мадаленна  покраснела,  и Катрин улыбнулась ей. Дофина вышла в коридор,
соединявший ее комнаты с покоями мужа и, сев у окна, принялась ждать.
     Вскоре  она  увидела  королевского шута Бриандаса; он бесшумно вышел из
покоев дофина.
     - Добрый  вечер,  Бриандас!  -  сказала Катрин. - У тебя виноватый вид.
Какие секреты ты услышал там?
     Бриандас, похоже, смутился. Он потерял свою врожденную находчивость.
     - Секреты? - пробормотал шут. - Что вы, мадам дофина...
     - И  какую должность получишь ты, Бриандас, - лукаво произнесла Катрин,
- когда я стану королевой Франции?
     - У вас превосходный слух, мадам дофина.
     - Новости быстро разлетаются по двору, шут.
     Она посмотрела на свои красивые белые пальцы.
     - Думаешь, Сент-Андре будет лучшим гофмейстером, чем Сент-Пол?
     Она продолжала разглядывать своя руки.
     - Не  знаю,  как  король  отнесется  к этим перестановкам. Думаю, он не
пощадит  тех,  кто  аплодировал  им. Эти люди могут лишиться голов, не успев
получить должности. Что скажешь, шут?
     - Да,  человеку  без  головы  не  нужны  никакие  должности,  -  сказал
Бриандас.
     - Все присутствовавшие там окажутся под подозрением.
     - Думаете,  мадам  дофина?  Пожалуй, вы правы. Только такому маленькому
человеку, как я, ничего не угрожает.
     - Неразумно  быть  излишне  скромным,  Бриандас. Я сама весьма скромна,
но, окажись я за этим столом, я бы нашла, как поступить.
     - Что бы вы сделали, дофина?
     - Я  бы  отправилась  к  королю  и предоставила ему доказательства моей
лояльности.  Нынешнего  короля следует бояться больше, нежели будущего. Если
ты  потеряешь  голову  сегодня,  для  тебя  уже не будет иметь значения, кто
станет королем завтра.
     - Я вижу, что вы - мой друг, мадам.
     - Я - друг скромных и кротких.
     Глаза шута подобрели; он отвесил Катрин низкий поклон.
     Дофина проводила взглядом шута, отправившегося в покои короля.
     Франциск  ужинал  в обществе Анны, кардинала Лоррена и нескольких своих
приближенных,  включая  месье  де Тэ, главнокомандующего артиллерией и графа
де Сент-Пола.
     Шут без лишних церемоний обратился к королю:
     - Да спасет Вас Господь, Франциск Валуа!
     Франциск,   изумленный  таким  дерзким  обращением,  спросил,  что  оно
означает.
     - Вы  больше  не король, - лукаво заявил Бриандас. - Я только что узнал
об  этом.  А  вы, месье де Тэ, отныне не главнокомандующий артиллерией. Вашу
должность   занял   Бриссак.  Вы,  месье  де  Сент-Пол,  уже  не  гофмейстер
королевского   двора   -  им  назначен  Сент-Андре.  Скоро  к  нам  вернется
Монморанси.   Исчезните,   Франциск  Валуа.  Вы  уже  мертвец,  и  Бог  тому
свидетель!
     Король встал; он взял шута за грудки и тряхнул маленького человечка.
     - Черт  возьми,  если ты не объяснишь, что ты имеешь в виду, я пощекочу
твое сердце кинжалом. Говори, если хочешь жить.
     - Король  мертв!  -  закричал  Бриандас. - Да здравствует король Генрих
Валуа!
     Лицо короля стало багровым.
     Бриандас поспешил добавить:
     - Я  слышал  это  своими  собственными  ушами. Король Генрих и королева
Диана уже садятся на трон.
     Но  Франциску надоела эта клоунада; он приказал шуту говорить серьезно.
Когда Бриандас смолк, король пришел в ярость.
     Анна засмеялась.
     - Значит,  он  осмелился  произнести  вслух свои подлые мысли. Поверьте
мне, за всем этим стоит мадам Диана. Ей не терпится стать королевой.
     Но  подстрекать  Франциска  не  было  необходимости. Катрин, вошедшая в
комнату,  увидела,  что  король  в ярости. Она беззвучно засмеялась, услышав
слова  Анны.  Скоро  для  любовницы  Генриха  не  найдется  места при дворе;
конечно, дофину не позволят отсутствовать слишком долго.
     Франциск  решил  показать  Генриху,  что  король  еще  жив.  Он  вызвал
командира гвардии и приказал ему привести сорок своих лучников.
     С   жаждой   мести  в  сердце  король  отправился  в  покои  Генриха  в
сопровождении этого отряда.
     Но  шпионы  Дианы  действовали  не  менее  проворно, чем шпионы Катрин;
Генрих  узнал  о  гневе  отца  за  десять  минут до прибытия Франциска в его
покои. Дофин и Диана бежали в Ане.
     Когда  Франциск  ударом  ноги распахнул дверь покоев Генриха, он увидел
там  лишь  слуг,  убиравших  со  стола остатки еды. Франциск схватил первого
попавшегося  лакея  и  принялся  трясти  его  до  тех  пор,  пока лицо этого
человека не стало таким же багровым, как лицо короля.
     - Где  твой  господин?  -  закричал  он. - Говори, глупец, или, клянусь
Святой Девой, я перережу тебе глотку.
     - Мой милостивый король... он... уехал... десять минут тому назад.
     Франциск отшвырнул от себя этого человека.
     - Значит,  он  бежал.  Ему  и  его  друзьям,  заслуживающим  гильотины,
повезло. Вон отсюда... все вы! - крикнул он лакеям, поигрывая шпагой.
     Франциск  подал  знак  лучникам,  и они бросились на несчастных лакеев,
которые  думали  только о том, как им спрятаться от разъяренного короля. Они
стали  выпрыгивать на двор через окна. Король и его гвардия швыряли им вслед
остатки  трапезы.  Королевский  гнев  не  утихал.  В  окна  летели  тарелки,
хрустальные  бокалы,  ножи  и  вилки.  За  ними  последовали  стулья, столы,
зеркала.  Затем  король  схватил алебарду и рассек ею все гобелены, висевшие
на стенах; его ярость одержала верх над любовью к прекрасному.
     Орудуя  алебардой,  он  слышал  нахальный голос своего шута: "Да спасет
Вас Господь, Франциск Валуа! Вы уже мертвец, и Бог тому свидетель!"
     Франциск  знал,  что,  будь он моложе, он не рассердился бы так сильно.
Он рассвирепел оттого, что ему напомнили, как близок он к могиле.
     Он страдал.
     Катрин  тоже  была несчастна. Ей удалось изгнать Диану со двора, но эта
женщина захватила с собой мужа Катрин.


     Печаль  овладела  королем  Франции.  Он  не  мог  простить сына, явно с
нетерпением  ждавшего  его смерти. Генрих провел в Ане четыре недели, прежде
чем  осмелился  появиться  при дворе. Дофин метался между Фонтенбло и Ане до
тех  пор,  пока  больной  король  не  понял,  что  ему  следует помириться с
дофином.  Однако  в его сердце не было любви к Генриху; Франциск приблизил к
себе Карла, в котором души не чаял.
     Но  Генрих,  являвшийся хорошим солдатом, мог оказаться полезным своему
отцу.  Мир  с  Испанией  еще  не  означал мира с Англией. Генрих вернулся из
своего недолгого изгнания, чтобы помочь отцу в его борьбе с британцами.
     Были  предприняты  отчаянные попытки высадиться на побережье Сассекса и
острова  Уайт.  Обе  закончились  бесславно.  Неудачей  завершилась  попытка
отбить у англичан Булонь.
     Когда  Франциск разбил свой лагерь под Аббевиллем, короля постигло одно
из главных несчастий его жизни.
     Август  выдался  жарким;  на  улицах города запахло гниющими отбросами.
Вскоре страшная весть долетела до лагеря. В Аббевилль пришла чума!
     Франциск  немедленно издал приказ, запрещающий солдатам ходить в город.
Он  знал,  что  это  -  конец  кампании.  Он  мог сражаться с неприятельской
армией,  но  не  с  чумой.  Он  должен  заключить  мир  с англичанами, найти
союзников, повысить боеспособность всех французских крепостей.
     Он  лежал  в  своей  роскошной  кровати  -  даже в походе его ложе было
роскошным,   -  и  с  грустью  думал  о  годах  своего  правления  Францией,
начавшихся  блестяще  и  заканчивавшихся  бесславно.  Сумеет  ли  осторожный
Генрих вернуть себе все потерянное его отцом?
     Франциску  доложили,  что  граф  д'Энген  просит  об  аудиенции;  когда
молодой  красавец  пришел к королю. Франциск тотчас увидел на его лице следы
недавних слез.
     Граф  упал  на колени, не посмев приблизиться к королю; в его поведении
было нечто странное; страх закрался в сердце Франциска.
     - Что случилось? - спросил король.
     Молодой  граф  попытался  найти нужные слова, но сумел лишь всхлипнуть.
Король,  приподнявшись  на  локте,  приказал  ему немедленно сообщить, какую
новость он принес.
     - Сир, этой ночью я ходил в город.
     - Что? - взревел король. - Тебе известен мой приказ?
     - Сир, я был там по воле герцога Орлеанского.
     Король   улыбнулся   украдкой.   Молодой,   безрассудно   смелый  Карл,
несомненно,  заявил,  что  не  боится  ничего,  даже чумы. Какие проделки он
вытворял  в  детстве!  Но сейчас не до шуток. Его следует наказать. Но что с
этим  умным  молодым человеком - любимцем Франциска? Почему д'Энген стоит на
коленях и хнычет, как девушка?
     Франциска охватила тревога. Он приказал графу продолжать.
     - Мы были в доме купца.
     - Дальше! - потребовал король.
     - Там жила девушка - дочь купца. Герцог видел ее, она ему понравилась.
     - И что?
     - Она умерла... от чумы.
     - Глупец!  -  закричал  Франциск. - Ты явился ко мне, чтобы поведать об
этой  идиотской  выходке? Клянусь честью, ты заплатишь за это. Я заточу тебя
в тюрьму. Дурак!
     - Это  еще  не  все.  Когда мы оказались возле дома, ее тело увозили на
повозке.  Герцог  настоял на том, чтобы мы вошли внутрь. Он думал, что это -
уловка отца, спрятавшего свою дочь.
     Внезапно  Франциску  стало  дурно. Он понял, что граф пытается сообщить
какую-то  страшную  новость.  Д'Энген  мягко,  осторожно подготавливал к ней
короля  Франциск  раскрыл рот, чтобы закричать, но из его горла не вырвалось
и звука.
     - Мы  увидели  кровать,  на  которой  она  умерла.  Герцог, по-прежнему
считая,  что  девушку  прячут  от  него, рассек постель своим клинком. Перья
полетели  по комнате... они опускались на нас... Перья из перины, на которой
лежала девушка, недавно умершая от чумы!
     - Боже   мой!   -  простонал  Франциск,  боясь  взглянуть  на  молодого
человека.
     - Ее  отец  смотрел на нас, но, думаю, он нас не видел. Чума поразила и
его.
     Франциск стремительно встал с кровати.
     - Довольно болтовни. Где мой сын?
     Д'Энген вскочил на ноги, преграждая путь королю.
     - Вы не можете пойти к нему. Вы этого не сделаете.
     Франциск  оттолкнул  молодого  человека в сторону. Король почувствовал,
что его ладони покрылись потом. Он побежал к палатке своего младшего сына.
     Люди,  стоявшие  возле  нее, попытались остановить Франциска. Он заорал
на  них.  Для  короля  не  существует ничьих приказов! Если они не отойдут в
сторону, их постигнет кара.
     О  горе! Его любимый сын Карл лежал на кровати. Неужели еще вчера утром
он, Франциск, улыбался, глядя на него?
     - Карл! - с надрывом закричал король. - Мой дорогой сын! Как ты мог...
     Его  голос  дрогнул  -  Карл  поднял  глаза, но не узнал отца. Д'Энген,
войдя в палатку, остановился возле короля. Граф беззвучно плакал.
     - Священник  умолял  нас  отойти  от  города, - сказал молодой человек,
обращаясь  как  бы  к  самому  себе.  - Он был прав... когда говорил, что мы
играем со смертью...
     Франциск повернулся к графу.
     - Надо что-то сделать! - закричал король. - Где наши лекари?
     Д'Энген  поднял  свои печальные глаза и посмотрел на Франциска. Они оба
понимали, что ничего уже нельзя сделать.


     Постареть,  оставив  в  прошлом  славную  молодость,  потерять  вкус  к
некогда  любимой  всей  душой  жизни  -  вот  печальный удел человека, думал
Франциск.
     Господь  отвернулся  от  него.  Ему  не везло на поле брани; он потерял
двух   самых   дорогих  сыновей;  он  остался  с  третьим  сыном,  постоянно
раздражавшим  его.  Любовница  изменяла  ему,  и  у  него не было ни сил, ни
желания  найти ей замену. Охота утомляла его. Что осталось больному старику,
который когда-то был сильным юношей?
     После  смерти  Карла  грустный король вернулся в Париж. Скорбящий отец,
он  все  же  оставался  королем  и  должен  был  помнить, что теперь Карл не
принесет  Франции  могущество  с  помощью  удачного  брака, что снова Милан,
которым  помахали  перед  его  носом,  ускользнул  от протянутых к нему рук.
Значит, война с Испанией возобновится.
     С  Англией  был  заключен  мир,  форпосты  укреплялись, шел поиск новых
союзников. Франциск собирался снова заявить о своих претензиях на Милан.
     Но, тоскуя по сыну, он не мог полностью отдаться мыслям о войне.
     Франциск  не  расставался  с  графом д'Энгеном; с ним он мог говорить о
Карле.  Граф  знал  Карла  лучше,  чем  кто-либо  другой  -  они были самыми
близкими  друзьями.  Франциск  заставлял  молодого  человека  снова  и снова
рассказывать  о  последних  днях  Карла. Франциск видел таверны, которые они
посещали  с  компанией  мужчин  и  женщин, спешивших перед смертью урвать от
жизни  побольше  удовольствий; он видел повозку с телами умерших, ехавшую по
каменной  мостовой  вслед  за  идущим пешком священником, который молился за
спасение  живых  и  мертвых; он слышал звон колокольчика; но особенно ярко в
его  воображении  рисовалась  мрачная  сцена в спальне девушки, где молодой,
бодрый,  красивый  Карл  вонзал  шпагу в перину до тех пор, пока не оказался
осыпанным зараженными перьями.
     - Ты  и я, мы любили его больше, чем кто-либо, - сказал король молодому
графу. - Я хочу говорить о нем только с тобой.
     Д'Энген   стал  приближенным  короля  и  не  разлучался  с  ним;  через
несколько  месяцев Франциск почувствовал, что граф отчасти заполняет пустоту
в  его  душе,  возникшую  со  смертью  Карла.  Он с горечью думал о том, что
находит  утешение в обществе этого молодого человека, в то время как его сын
Генрих ничего не давал ему.
     Элизабет  исполнился  год,  и  пора  было подумать о следующем ребенке.
Генрих,  по  указанию Дианы, регулярно приходил к Катрин, перед каждой ночью
она  душилась,  украшала  волосы  цветами,  надевала соблазнительное белье и
готовилась к встрече мужа.
     С  годами  Генрих  стал  относиться  к  ней  более  терпимо. Она уже не
вызывала  у  него  активную  антипатию, как в дни смерти молодого Франциска.
Она  по-прежнему  не  нравилась ему, однако он не испытывал к ней неприязни;
Катрин  видела,  что  сделан  большой  шаг  от  антипатии  к безразличию. Со
временем  -  а время было на ее стороне, а не на стороне Дианы - она завоюет
своего  мужа.  Она  могла  не бояться, что ее прогонят с королевского двора;
она  жила  рядом с Генрихом. Она должна была притворяться, будто не замечает
того,  что  ее  законный  супруг  фактически принадлежит Диане, что ее детей
нянчила  и воспитывала мадам де Пуатье. Она старалась не печалиться по этому
поводу.  Когда  кто-то  из  малышей  заболевал,  Диана  сидела  у колыбели и
отдавала  распоряжения.  К  ней  обращался  со  всеми вопросами и проблемами
маленький  Франциск.  Катрин  внушала  себе,  что  она  не должна испытывать
чувство  горечи,  когда Элизабет хлопала в ладоши от радости, устраиваясь на
обтянутых черно-белым атласом коленях Дианы.
     Она,  Катрин,  должна  ждать ситуацию, которая может привести к падению
Дианы.  Тогда  ей  удастся  сблизиться  с  Генрихом. Она воспользуется любым
промахом Дианы, чтобы добиться этого. Не упустит даже малейший шанс.
     Скоро  Генрих  будет  с  ней.  Каждый  вечер  перед  приходом к жене он
проводил  час  с Дианой. Так он подслащивает горькую пилюлю, с обидой думала
Катрин.  Он ждал, когда она сообщит ему об очередной беременности; тогда его
визиты  прекратятся, и он сможет отправиться в Ане - в свой настоящий дом, -
чтобы проводить там время с любовницей и не думать о жене.
     Если  я  забеременею,  решила  Катрин,  я  буду  скрывать  эту новость,
сколько возможно.
     Что  она  может  сказать сегодня ночью, чтобы задержать его на большее,
чем  обычно,  время,  чтобы  показать  ему,  что  она умнее Дианы и способна
управлять мужчиной и страной лучше мадам де Пуатье?
     Она  подумала  о  королевском  дворе. Последним самым громким скандалом
стала  любовная  связь  между  мадам д'Этамп и очаровательным Ги де Шабо. Он
был  женат  на сестре мадам д'Этамп, но фаворитку короля это не смутило. Чем
притягивает  Анна  мужчин?  -  думала  Катрин. Несмотря на постоянные измены
Анны,  король  по-прежнему любил ее. А она, Катрин, верная и преданная жена,
готовая на все ради завоевания симпатии мужа, лишена его внимания!
     В  комнату вошел Генрих. Лежавшая на подушках Катрин посмотрела на него
с  тоской. Как он изменился со дня их первой встречи в Марселе! Тогда он был
застенчивым,   грустным  подростком.  Теперь  он  превратился  в  мужчину  -
наследника  престола,  внушавшего  всем  почтение.  На  его голове появились
седые волосы, хотя ему было всего двадцать семь лет.
     Она  решила,  что  сегодня  поговорит  с  ним  об  Анне  д'Этамп  и  ее
любовнике;  пусть  Генрих  знает, что хоть его жену и считают подругой Анны,
на  самом  деле  она  предана  лишь  ему  одному.  Катрин всегда смущалась в
присутствии мужа. Если он прикажет ей, она будет служить Диане.
     Она  почувствовала, что снова теряет благоразумие. Если она не прикусит
язык,  то скоро расскажет Генриху о том, как она поручила Мадаленне шпионить
за  ним и придворными. Предоставит в его распоряжение всех своих соглядатаев
- Мадаленна не была ее единственной шпионкой.
     Она вовремя взяла себя в руки.
     - Мадам  д'Этамп ведет себя просто неприлично! - заявила Катрин. - О ее
последней любовной связи говорит весь двор.
     Генрих  пожал  плечами,  словно  желая  сказать  этим,  что  он  уже не
способен возмущаться поведением самой отвратительной женщины Франции.
     - Этот  де Шабо! - продолжала Катрин. - Разве не удивительно, что стиль
его  жизни  достаточно  роскошен для Анны д'Этамп? Боюсь, король привил этой
женщине вкус к богатству.
     Генрих  никогда  не  любил  сплетни,  даже  о  его врагах. Он ничего не
ответил  жене.  Он  сам  снял  камзол  и  перекинул его через спинку кресла.
Направляясь  к  жене,  он  не  брал  с  собой  слуг.  Все,  что относилось к
исполнению  супружеского  долга,  он  делал  стыдливо.  Он  приходил в покои
Катрин, точно в бордель. У Дианы он чувствовал себя, как дома.
     Когда  Катрин  замечала  это,  в  ее  душе  поднималась  ярость, но она
научилась  быстро  подавлять  ее.  Она  помнила  о  том, что когда-нибудь ей
воздастся за все унижения.
     Генрих,  возможно,  не  любил  сплетни, но Катрин видела - муж хотел бы
знать,  где  де  Шабо  находит  деньги,  необходимые для того, чтобы жить на
широкую  ногу.  Он  обязательно  передаст Диане то, что услышит от Катрин, а
его  любовница  сделает  так,  чтобы  эта  информация  стала циркулировать к
неудовольствию  Анны.  Возможно,  тогда  Анна,  в  свою  очередь,  подстроит
какую-нибудь  неприятность  Диане.  Катрин  очень  надеялась  на  это; чтобы
доставить огорчение Диане, стоило немного потрудиться.
     - Его  отец,  я  слышала, удачно женился, - продолжила Катрин. - Мачеха
де  Шабо  не только богата, она также молода и красива. Вероятно, именно она
дает возможность молодому человеку жить при дворе так, как он живет.
     Катрин  посмотрела  на  Генриха с мольбой во взгляде. Она говорила ему:
"Видишь,  я могу узнавать обо всем происходящем. Если ты сблизишься со мной,
мой дорогой, ты поймешь, как я могу служить тебе".
     - Как  это  на  него похоже! - с презрением в голосе заявил Генрих. - Я
верю, что он способен жить на деньги мачехи.
     Он задул свечи и лег в постель.
     Катрин,  как  всегда, трепетала; она старалась не думать о том, что она
видела сквозь дыру, соединявшую в Сент-Жермене ее комнату с покоями Дианы.


     Волнение  охватило  двор; король раздраженно заговорил о происшедшем со
своим  новым  любимчиком,  д'Энгеном.  Мадам д'Этамп и ее любовник, де Шабо,
испытывали  ярость  и  страх.  Катрин  держалась  бесстрастно,  но  ее  душа
ликовала.  Она  сыграла  свою  любимую  роль.  Ей  удалось вызвать скандал и
остаться  при этом в тени. Сейчас она наслаждалась результатом своих трудов,
о которых никто не догадывался.
     Дело касалось де Шабо и самого дофина.
     Произошло  следующее:  окруженный  придворными, членами реформистской и
католической  партий,  Генрих  увидел  возле себя де Шабо. Любовник Анны был
одет  так же великолепно, как и дофин. Генриха охватила ненависть к де Шабо.
Перед  ним  стоял  щеголь, обманывавший короля с женщиной, которую Генрих не
выносил, поскольку она была врагом Дианы.
     Вспомнив  беседу  с  Катрин,  Генрих  внезапно  не  смог  удержаться от
вопроса:
     - Как  это  вам,  де  Шабо, удается так роскошно одеваться? Я знаю, что
ваше жалованье не очень велико.
     Де Шабо, смутившись, ответил:
     - Моя мачеха ни в чем мне не отказывает. Она весьма щедра.
     Генрих пожал плечами и отвернулся.
     Диана,  находившаяся  рядом, тотчас поняла, что да Шабо здорово оплошал
с  ответом;  она  увидела  в этом шанс пустить сплетню о последнем любовнике
Анны д'Этамп.
     С подачи Дианы среди членов католической партии пополз слух.
     - Моя  дорогая, де Шабо признался дофину в том, что он является близким
другом своей мачехи.
     - Она  его  содержит!  Ну конечно, ведь он так красив. Этот старик, его
отец, уже, верно, ни на что не способен.
     Когда  де  Шабо  узнал,  как  истолковали  его  слова,  он  поспешил  в
отцовский  дворец. Ему удалось убедить старика, что эта сплетня ни на чем не
основана.  Вернувшись  в  королевский  двор,  де  Шабо решил во что бы то ни
стало отомстить за оскорбление.
     Теперь  волнение  охватило  партию  католиков. Диана не ожидала, что де
Шабо  проявит  такую непримиримость. Глупец заявил, что не успокоится до тех
пор,  пока  клеветник  не предстанет перед ним на арене для турниров. Его не
пугало то, что этими словами он бросал вызов наследнику престола.
     Оставшись   одна,   Катрин   засмеялась.  Генрих  оказался  в  неловком
положении.  И  кто  был  в  этом  виновен? Диана! Разве не она пустила слух,
который  вынудил  де  Шабо  потребовать  удовлетворения?  Люди говорили, что
из-за  ненависти  мадам Дианы к Анне д'Этамп дофин попал в крайне неприятную
ситуацию. Они не знали, что семя раздора было брошено кроткой Катрин.
     Ужасное  положение!  Этот глупец де Шабо, говорила себе Диана, рвется в
бой.  Закон  запрещает бросать вызов наследнику престола. Де Шабо должен это
знать.  Он  не  смеет  заявлять вслух о своем желании получить сатисфакцию -
хоть он и не произносил имя Генриха, все знали, кого он имеет в виду.
     Находчивая  Диана принялась искать козла отпущения, она остановила свой
выбор  на Франциске де Вивонне, красивом молодом человеке, имевшем репутацию
доблестного  воина. Его считали лучшим фехтовальщиком и борцом Франции. Одно
время  он  был  любимцем  короля;  однако, будучи человеком честолюбивым, он
предпочитал   нежиться  в  лучах  поднимающегося  солнца,  избегая  близости
заходящего  светила.  Такой  человек  охотно  ухватится  за  шанс  заслужить
благодарность будущего короля.
     Диана  послала  за  де  Вивонном  и  поделилась с ним своими желаниями;
вечером  того  же  дня,  когда вся компания отужинала и придворные заполнили
банкетный зал Ле Турнель, де Вивонн подошел к де Шабо и взял его под руку.
     - Месье  де  Шабо, - громко заявил он, - до меня дошли слухи о том, что
вы хотите защитить свою честь и сразиться с обидчиком.
     В  зале  воцарилась гробовая тишина. Де Шабо вспыхнул, потом побледнел.
Сидевший  в  кресле  король  подался  вперед,  нахмурив  брови. Анна д'Этамп
побелела.  Лицо Генриха стало алым; Катрин, натянув на себя маску изумления,
с трудом сдерживала разбиравший ее смех.
     Наконец де Шабо заговорил.
     - Это  верно, что обо мне пустили лживые слухи. Я не успокоюсь, пока не
получу удовлетворение от клеветника.
     Лицо  Генриха  стало теперь пунцовым; Катрин с огорчением заметила, что
он  посмотрел  на  Диану - так он глядел на нее в юности, когда не знал, как
ему  поступить.  Катрин отдала бы все на свете ради того, чтобы он посмотрел
так на нее!
     Де  Вивонн,  обретя  уверенность  в  том,  что  ему  удалось  завладеть
всеобщим вниманием, нарушил тишину:
     - Я  -  этот  человек,  де  Шабо. Это мне вы цинично похвастались своей
постыдной победой, от которой позже сочли нужным отказаться.
     Де Шабо выхватил шпагу из ножен.
     - Вы лжете!
     Тотчас де Вивонн скрестил свою шпагу со шпагой де Шабо.
     - Я  говорю  правду.  Послушайте, вы заявляли, что желаете отомстить за
клевету. Вот ваш шанс...
     Король поднялся с кресла.
     - Стоп!  Подойдите  ко  мне,  вы оба. Как вы посмели столь бесцеремонно
скрестить шпаги в нашем присутствии!
     Они убрали шпаги и замерли перед королем.
     - Я  больше не желаю слышать об этом деле! - сказал Франциск. - Вы меня
утомили. Если вы дорожите своей свободой, не ссорьтесь.
     Мужчины, низко поклонившись, смешались с толпой.
     Франциск  заметил,  что  Анна  потеряла свою невозмутимость. Ее охватил
страх.  Она  была  влюблена;  самый  искусный дуэлянт страны бросил вызов ее
возлюбленному. Говорили, что всех противников де Вивонна постигла смерть.
     Катрин,  следившая  за  Анной, понимала ее чувства. Ведь и она, Катрин,
была  влюблена.  Она перехватила взгляд Анны, устремленный на Диану и полный
ненависти.   Диана  безмятежно  улыбалась.  Она  полагала,  что  ей  удалось
одержать  победу.  Когда-нибудь,  подумала  Катрин, ты, Диана, забудешь вкус
триумфа, тебе останется лишь горечь поражения.
     - Хватит   глупостей!   -   закричал  Франциск.  -  Пусть  сюда  войдут
музыканты, мы будем танцевать.


     Анна  расхаживала взад-вперед по комнате короля, который глядел на нее,
лежа  на  кровати.  Ее  светлые  волнистые волосы были в беспорядке, один из
украшавших  их цветков съехал к уху. Волнение делало женщину еще прекрасней.
Она  уже  не  была молодой. Анна никогда не потеряет свою красоту и обаяние,
подумал   король.   Ему   нравилось   наблюдать   за  ней,  когда  она  была
обеспокоенной,   встревоженной.   Сейчас   она   казалась   уязвимой,  более
человечной,  чем  обычно.  Возможно,  ее  волнует  молодость де Шабо, но она
понимает,  что  могущество  короля  гораздо важнее - оно дает ей возможность
наслаждаться вниманием юного любовника.
     Он  вспоминал;  какой  она  была  в  разных  настроениях,  в  различных
ситуациях.  В первые месяцы их любви она была обворожительна; он восторгался
ее  совершенным  телом  и острым умом. Она открывала новые радости человеку,
считавшему,  что  он  испробовал  все.  Теперь  над  ним  нависла  старость;
приближение  этого  чудовища  ускорялось зловещей болезнью, от которой он не
мог  избавиться. Он подумал об Анне, сохранявшей энергию молодости с помощью
де  Шабо,  де  Нанси.  Он не сомневался в том, что, затеяв расследование, он
услышал  бы  и  другие  имена.  Но он не желал знать их. Она была частью его
жизни  -  той  частью,  без которой он не мог обойтись. Лучше было закрывать
глаза  на  то,  что он не мог лицезреть, оставаться в неведении относительно
неприятных ему вещей.
     Узнавая  об  ее  изменах,  он  лишь  пожимал  плечами.  В  любом случае
положение Анны было шатким. Она боялась смерти короля, а не его гнева.
     Вот,  думал Франциск, трагедия старения. Ей подвержены в равной степени
короли  и  нищие.  Кто  бы поверил двадцать лет тому назад, что я, Франциск,
король  Франции,  позволю  женщине  обманывать  меня!  Да  еще при этом буду
предаваться самообману!
     Генрих,  будущий король - как бы он повел себя в такой ситуации? Мог ли
он  стать  жертвой измены? Никогда! Франциск вспомнил другую Анну, с которой
он  флиртовал в молодости; он хотел ее соблазнить. Позже он увидел ее в Кале
-  черноглазая,  красивая, она гордилась тем, что станет королевой. Эта Анна
лишилась  своей  головы,  потому  что  английский  король  заподозрил  ее  в
неверности  - или сделал вид, что заподозрил. Затем была юная Катрин Говард;
король  любил  ее,  но и она не сумела сохранить свою голову. Если бы король
Франции  походил  на  английского  короля,  его  Анна не посмела бы заводить
любовников.  Но увы! - или он, напротив, должен радоваться этому? - Франциск
Первый  сильно  отличался от Генриха Восьмого. Теперь их объединяли две вещи
-  старость  и  болезни.  Говорили,  что  нынешняя  жена Генриха Английского
является  скорее его сиделкой, нежели супругой. Что ж, он, Франциск, обладал
многими  недостатками,  но  среди  них не было лицемерия. Способность видеть
себя  со  стороны  была  развита  в  нем, пожалуй, даже чрезмерно. Порой она
доставляла ему неудобства.
     Он попросил Анну подойти к нему и поправить благоухающие подушки.
     - Так лучше? - спросила она. - Теперь тебе удобно, мой любимый?
     Он поцеловал ее руку.
     - Сколько  лет  я  люблю  тебя? - спросил король. - Это началось еще до
испанского плена.
     Черты  ее  лица  стали  более  мягкими. Помнит ли она дни их страсти? -
подумал Франциск.
     - Ты  писал мне стихи в испанской тюрьме, - сказала она. - Я никогда не
забуду их.
     - Думаю,  профессиональный  рифмоплет  делал  бы  это  лучше. Например,
Маро.
     - Маро  сочиняет  стихи  для всех. Стихи, написанные влюбленным для его
избранницы, имеют особую ценность.
     Она убрала волосы со лба Франциска и продолжила.
     - Мой дорогой, эта дуэль не должна состояться.
     - Почему?
     Он решил, что уступит Анне, но сначала напугает ее.
     - Она  принесет  людям  удовольствие. Разве я не говорю всегда, что они
нуждаются в развлечениях?
     Он улыбнулся Анне.
     - Я  постоянно стараюсь придумывать новые развлечения для придворных. А
это появилось само собой. Публичное единоборство. Что может быть лучше?
     - Это будет убийством.
     - Люди  обожают  кровопролития!  Ты  только  представь  себе,  дорогая.
Кто-то  поставит  на де Шабо, кто-то - на де Вивонна. Игра! Дуэль! Я уверен,
что  победителем  станет  месье  де  Вивонн.  Он  действительно, любовь моя,
лучший  фехтовальщик Франции. Я превосходил его в мастерстве... когда-то. Но
увы! Я постарел, и другие заняли мое место...
     Анна  прищурилась;  глаза короля горели. Она знала, что он видит сейчас
ее  занимающейся  любовью с де Шабо. Однажды он уже застал ее с де Нанси. Он
получит  удовольствие, когда лучший фехтовальщик Франции убьет ее любовника.
Де Вивонн отомстит не только за дофина, но и за короля.
     - Это будет убийством, - повторила она.
     - О,  любовь  моя,  ты  недооцениваешь  де Шабо. Он далеко не трус и не
попросит пощады на первой же минуте боя.
     - Конечно, он не трус! - с горячностью в голосе подтвердила Анна.
     - Он, несомненно, проявит себя с лучшей стороны, - сказал король.
     - Да, но все равно это будет убийством.
     - Не  расстраивайся,  любовь  моя.  Молодой  глупец сам поставил себя в
такое  положение.  Ну и что с того, что он - любовник своей матери? Кого это
касается?
     - Мачехи! - сказала Анна.
     - Матери...  мачехи...  мне  нет  до этого дела. Ему не следовало вести
себя так глупо. Не следовало мечтать о мести.
     - Это естественное желание.
     - Как  трогательно,  что  ты  заступаешься за молодого глупца, дорогая.
Пытаешься спасти его жизнь.
     - Я думаю о доме Валуа, - сказала Анна.
     Он поднял брови.
     - Объясни.
     - Тебе известно, что де Вивонн тут ни при чем. Задета честь дофина.
     - Ну и что?
     - То,  что  другой  человек будет защищать честь Валуа, унизительно для
королевского дома.
     - Однако де Шабо считает, что его честь нуждается в отмщении.
     - Он молод и горяч.
     Король лукаво посмотрел на Анну.
     - С  этим  я  согласен;  похоже,  именно  по этой причине он пользуется
благосклонностью некоторых особ.
     - Франциск,  ты должен запретить эту дуэль. Она не может состояться без
твоего разрешения. Я умоляю тебя не давать его.
     В  ее  голубых  глазах  появились  слезы; отчаянно бьющееся сердце Анны
колыхало  роскошный  корсаж.  Бедная  Анна!  Похоже,  она сильно любит этого
красавчика.  Она  просит сохранить ему жизнь, как когда-то просила отдать ей
бриллианты мадам де Шатобриан.
     Она   бросилась  к  нему,  поцеловала  его  увешанную  перстнями  руку,
прижалась щекой к груди Франциска.
     Забавно,  подумал  он.  Фаворитка короля умоляет его сохранить жизнь ее
возлюбленному.  Маргарита  могла  бы  описать  подобную  ситуацию в одном из
своих романов.
     Он  провел  рукой  по  нежной шее Анны, словно отсекая мечом прелестную
голову от величественных плеч.
     - Что это значит? - спросила она.
     - Я подумал о моем старом друге, короле Англии.
     Она  внезапно  рассмеялась.  Ее сообразительность всегда восхищала его.
Он  знал  все.  Де  Шабо  был  ее  любовником;  она  просила спасти молодого
человека, потому что нуждалась в нем.
     Он тоже засмеялся.
     - Дорогой  Франциск!  -  сказала  она.  -  Если бы мы могли начать нашу
совместную  жизнь заново! Я бы хотела вернуть вечер нашей первой встречи. Ты
его помнишь?
     Он  помнил.  Ни  одну  женщину  он  не  любил так, как Анну д'Эйлли. Он
старел,  ему  осталось  жить недолго. Глядя на его лицо, Анна думала о своем
будущем, которого боялась.
     Она прильнула к нему.
     - Франциск... Я хочу, чтобы мы были счастливы.
     Она  так  много  дала и продолжала давать ему; взамен этого она просила
сохранить  жизнь  ее  любовнику.  Мог  ли  Франциск,  самый  великодушный из
мужчин, отказать ей?


     В   последние   месяцы   этого   года   королевский   двор  пребывал  в
растерянности.  Старый  порядок  умирал.  Люди  гадали, какие перемены сулит
появление на троне нового короля.
     Анна,  спасшая  своего  любовника  - Франциск запретил ему и де Вивонну
сражаться  на  дуэли  - наслаждалась короткой передышкой. Женщина знала, что
она  продлится  недолго.  Король  все чаще и чаще страдал от рецидивов своей
болезни;  теперь  он  проводил  в  одном  месте не более нескольких дней. Он
часто   охотился,   хотя   слабость   не   позволяла  ему  получать  большое
удовольствие  от этого занятия. Однако он говорил, что если болезнь помешает
ему  сесть  в  седло,  он прикажет, чтобы его повезли в леса. Анна ежедневно
молилась  за  его  здоровье.  Партия  реформистов испытывала неуверенность в
завтрашнем дне, а католики ждали его с надеждой.
     Катрин  воодушевил  инцидент  с де Шабо, ловко спровоцированный ею. Она
ощущала,  что  при  желании может превращать людей в марионеток, чувствовала
себя кукловодом.
     Она  жаждала  власти.  Она  добьется  ее  с  помощью  хитрости. Если ей
отказано  в любви мужа и детей, почему не компенсировать это путем обретения
власти?
     Она умела действовать, оставаясь в тени.
     Катрин  наблюдала  за  тем,  как  слабеет  с  каждым  днем  король. Она
заботилась  о  нем,  опекала,  проявляла  горячее  желание  служить  ему.  И
улыбалась,  думая  о  том,  как мудро она поступила, подружившись с Дианой -
благодаря  пережитому  унижению  теперь у нее были дети, и она, в отличие от
несчастной  Анны д'Этамп, могла не бояться смерти Франциска. Эти дети - плод
мудрости  и  расчета  -  были  гарантами  ее безопасности. Теперь ей не надо
было, как когда-то, умолять короля.
     По  прихоти  беспокойного Франциска двор метался по стране. Одна неделя
-  в  Блуа,  другая  -  в  Амбуазе,  затем  переезд  из  Лоша в Сент-Жермен,
возвращение в Ле Турнель и Фонтенбло. Потом... все снова.


     В  феврале,  возвратившись  из  Манта,  двор  обосновался  в  замке  Ла
Рош-Гийон.  Здесь  королевская свита задержалась на некоторое время - метель
не  утихала,  тучи  заволокли  небо. В огромных каминах полыхал огонь; Анна,
Катрин  и другие члены Узкого Круга ломали голову, пытаясь отвлечь короля от
грустных мыслей.
     Они  сочиняли  пьесы,  устраивали  маскарады,  затевали  игру в кости и
карты,  давали  балы,  для  которых  заказывались  необыкновенные  платья  и
костюмы.  Но король по-прежнему хандрил; его бесила необходимость оставаться
в  одном  месте,  он нуждался в движении. Настроение короля передавалось его
приближенным.  Они  стояли невеселыми группами, спрашивая себя и друг друга,
как  развеять  скуку.  Катрин  они напоминали избалованных изобилием игрушек
детей.  Диана  и  Генрих  тоже  находились  тут,  Катрин было все равно, где
остановился  двор  -  в Ле Турнеле, Лоше, Фонтенбло или Ла Рош-Гийоне. Часы,
когда  дофин занимался любовью с Дианой, приносили страдания дофине. Надежда
возрождалась  в  Катрин, когда церемония требовала, чтобы Генрих сидел рядом
со  своей  женой  или  танцевал  с  ней. Он по-прежнему приходил в ее покои,
чтобы   исполнить   супружеский   долг  -  эти  свидания  были  одновременно
сладостными и горькими. Всегда и повсюду с надеждой соседствовала ревность.
     Двор  был  завален  снегом; он лежал толстым слоем вдоль каменных стен.
Никогда  еще  старый замок не казался таким мрачным. В душе короля нарастало
раздражение,  порой  он  приходил  в  ярость  из-за пустяков, которые раньше
могли лишь заставлять его добродушно поворчать.
     Король  и  придворные только что плотно поели; стариков потянуло в сон,
молодежь  жаждала веселья. Почему бы королю не отправиться в свои покои и не
поспать  там  - возможно, с одной или двумя красивыми девушками? - предложил
один из молодых друзей д'Энгена.
     Граф грустно ответил, что король уже не тот мужчина, каким он был.
     - Подойди  сюда,  моя  дорогая  Катрин,  посиди рядом со мной, - сказал
Франциск.  -  Ты можешь предложить нам какую-нибудь игру, способную развеять
скуку? Пожалуй, из всех моих замков сильнее всего я ненавижу Ла Рош-Гийон.
     Катрин  посмотрела  на  Анну,  сидевшую  по другую руку от короля. Анна
пожала плечами. Сегодня король выглядел как очень больной человек.
     - Сир,  нам  остается только смотреть на снег и радоваться тому, что мы
находимся в теплом замке, а не на холоде, - сказала Катрин.
     - Дитя  предлагает  радоваться  тем  пустякам,  что еще доступны мне! -
заявил  король.  -  В  дни  моей  молодости мы устраивали славные турниры на
снегу.
     - Сир, пусть сейчас состоится турнир! - воскликнула Катрин.
     - Увы! Я слишком стар, чтобы принять в нем участие.
     - Смотреть  на  поединок  приятнее,  чем  сражаться  самому, - заметила
Анна.  -  Поднимайтесь, лентяи. Король приказывает вам сражаться... возьмите
в руки оружие...
     - Снежки! - закричала Катрин. - Потешное сражение. Это нас развлечет.
     Франциск,  Катрин, Анна, Диана, другие дамы и пожилые мужчины подошли к
окнам. Молодежь побежала на двор.
     Наблюдая  за  сражением, Катрин мысленно улыбнулась. Даже во время игры
придворные  разбились  на  две партии. Д'Энген возглавил реформистов. Он был
на  стороне  короля  и  Анны.  Католики  выбрали  своим командиром, конечно,
Генриха,  которого поддерживал смелый и честолюбивый Франциск де Гиз. Именно
де  Гиз  обрушил  град снежков на графа д'Энгена. Дофин должен был сохранять
достоинство.  Героями  битвы  стали  молодые  де  Гиз  и  д'Энген.  Диана не
отводила от них глаз. Катрин же наблюдала за мадам де Пуатье.
     - Браво, граф! - кричал король после меткого попадания своего любимца.
     - Браво,  де Гиз! - имела смелость кричать Анна, когда красивый молодой
человек совершал точный бросок.
     Даже  люди,  окружавшие  короля,  явно  разбились на две партии. Только
один  человек  хранил  молчание; мудрую Катрин устраивала репутация кроткой,
робкой девушки; на самом деле она была хитрее всех.
     Католики  сражаются  с  протестантами,  подумала Катрин. Партия д'Этамп
против  партии  Дианы. Де Вивонн против де Шабо. Глупцы всегда становятся на
чью-то сторону. Умные работают на себя.
     Заметив, что его невестка молчит, король привлек ее к себе и шепнул:
     - Ну,  Катрин,  за кого ты болеешь - за моего очаровательного графа или
за этого красивого негодяя де Гиза?
     - Я отдам свою симпатию победителю, - сказала Катрин.
     Франциск сжал ее руку и посмотрел девушке в глаза.
     - По-моему,  эти  прелестные темные глаза таят в себе большую мудрость.
Я  думаю  так  -  пусть  они  разрядят свои чувства с помощью снежков. Это -
подходящее оружие.
     Сражение   продолжалось.   Оно   было   забавным,  королю  не  хотелось
останавливать   его.  Франциск  забыл  о  своей  меланхолии.  Катрин  громко
засмеялась,  когда де Гиз растянулся на снегу. Диана бросила на нее холодный
взгляд,  и Катрин тут же засмеялась над молодым д'Энгеном, нырнувшим головой
вперед  в  сугроб.  Глаза  Катрин  встретились  с глазами Дианы, и любовница
Генриха  улыбнулась.  Ты,  Диана,  подумала  Катрин,  считаешь  меня  пустым
местом.  Слишком  мягкотелой для участия в ваших пустячных ссорах. По твоему
мнению,  для  такой простушки, как я, это всего лишь игра в снежки, и ничего
более.
     - Славная забава эти снежки, верно, мадам? - сказала Диана.
     - Замечательная, - ответила Катрин.
     Ничто  не будет прощено, подумала дофина. Каждый укол, каждое маленькое
унижение останутся в памяти. Когда-нибудь Диана заплатит за все.
     В  игре  произошел поворот. Кто-то подобрал камень и бросил его; другой
участник  нашел  на дворе бокал и швырнул его в голову противника. Пролилась
первая кровь. Зрители засмеялись, стали аплодировать.
     Часть  сражавшихся  проникла  в  замок; они начали бросать друг в друга
подушки.  Король  и его окружение давились от смеха, поощряя бурное развитие
военных действий.
     В окно полетел один стул, за ним - другие.
     - Вперед! - крикнул Франциск. - Смелее!
     Никто,  кроме Катрин, не заметил того, что Франциск де Гиз покинул поле
боя.  Только  она одна догадалась, что сейчас произойдет нечто существенное.
Если  бы  она  могла выйти отсюда и приказать одной из ее девушек проследить
за месье де Гизом!
     Всевозможные  предметы  летели  через  окна  на  двор.  Ваза из фарфора
разбилась  о  голову  одного  молодого  человека.  Он закачался с изумленным
лицом и упал на снег.
     - Уносите раненых! - закричал Франциск.
     Вслед за тарелками и блюдами в окна полетели кресла и маленькие столы.
     Король хохотал.
     - Веселое продолжение игры в снежки! - заметила Анна.
     Внезапно  забава  обернулась трагедией. Катрин поняла, куда исчез месье
де Гиз.
     Из верхнего окна выпал шкаф.
     Граф  стоял  внизу  под этим окном. Раздался испуганный предупреждающий
крик,  но  было  поздно.  Д'Энген поднял голову, но не успел отскочить. Шкаф
обрушился на него; кровь молодого человека обагрила белый снег.
     Печальный  год  пролетел  для  короля  быстро. Уже мало что привязывало
Франциска к жизни.
     - Мне  остается  только  любить,  но  несчастья  отнимают  у  меня моих
близких!  -  сказал он. - Только я полюбил моего сына Франциска, как он умер
при  загадочных  обстоятельствах.  Мой  дорогой  Карл  стал  жертвой чумы. И
теперь  этот  красивый  молодой  человек,  для которого нашлось место в моем
сердце, глупо погиб во время игры.
     Он  пытался  освободиться от печали, предаваясь развлечениям. Переезжал
из  одного замка в другой. Темп жизни убыстрялся, к столу подавали все более
изысканные  яства,  крепкое  вино  текло  рекой,  Франциска  окружали  новые
красавицы,  мораль  двора  становилась  еще свободней. Король заказывал себе
экстравагантные  костюмы,  расшитые драгоценными камнями. Чем более тусклыми
становились  глаза  короля,  тем  ослепительней  сияли  его  бриллианты; чем
сильнее  бледнело его лицо, тем больше красных рубинов появлялось на нарядах
Франциска.  Он  хотел  наслаждаться остроумием и вином, женщинами и любовью,
музыкой  и  поэзией.  Его  двор  должен  был  оставаться  самым  роскошным и
интеллектуальным двором Европы.
     Прошел  год  после  кончины  графа; холодный и снежный февраль напомнил
королю о той трагедии.
     Двор  находился  в  Сент-Жермене;  Франциск  сидел  во главе банкетного
стола; справа от короля сидела королева, слева - Анна.
     Катрин  думала  о  том,  что  сейчас  она  не согласилась бы поменяться
местами  с  королем.  Его  дни заканчивались; власть скоро перейдет в другие
руки: Генриха, Дианы. И Катрин де Медичи?
     Когда  банкет  закончился и начались танцы, Катрин сказала себе, что ее
ждет  блестящее  будущее. Она умела держать свет под спудом до нужного часа;
когда  он настанет, яркости этого света изумится не только Франция, но и вся
Европа.
     За   окнами   шел  снег;  во  дворце  было  невыносимо  жарко.  Корсажи
соскальзывали  с  влажных  плеч;  огоньки  свечей отражались в глазах людей.
Анна  сидела  рядом  с  королем  и  Катрин.  Им троим не хотелось танцевать.
Катрин  знала,  что  именно шепчет сейчас Генрих Диане; их окружали друзья и
союзники;  Катрин  тайком наблюдала за этой парой. Анна следила за де Шабо и
его  красивой  рыжей соседкой; в глазах мадам д'Этамп тлела ревность. Король
замечал  это.  Катрин  становилось лучше от сознания того, что Анна и король
испытывают  те  же  горькие  чувства, какие мучили ее. Она с удовлетворением
отмечала,  что  годы терпения научили ее скрывать свои эмоции лучше, чем это
делали они.
     Во   время  танцев  прибыл  гонец.  Он  попросил  у  короля  разрешение
говорить. Получив его, человек сообщил о смерти английского короля.
     Франциск уставился в пустоту перед собой.
     - Он умер! - сказал король. - Значит, он умер.
     Франциск  подозвал своего помощника и поручил ему позаботиться о гонце,
хорошо накормить его.
     - Я ждал этой вести, - сказал Франциск. - Он долго болел.
     - Конец  старого  врага,  -  промолвила Анна. - Хотела бы я увидеть его
стоящим  перед  Господом.  Мы должны разыграть эту сценку - король Англии на
Страшном Суде. Что ты на это скажешь?
     Но Франциск молчал.
     Анна сжала его руку:
     - Ты опечален, мой любимый.
     Король улыбнулся.
     - Мы  были ровесниками, - сказал он. - Мой старый друг, мой старый враг
покинул этот мир. Скоро и я последую за ним.
     - Умоляю вас, сир, не говорите так, - сказала Катрин.
     - Не  грусти, моя малышка. Всех нас ждет эта участь. Просто я подошел к
роковой черте на шаг или два ближе, чем ты и Анна.
     - Прошу тебя, не говори об этом, - сказала Анна и плотно сжала губы.
     - А  я  прошу  вас,  мои  дорогие,  не  грустить,  - произнес король. -
Катрин,  теперь ты в безопасности. У тебя есть дочь и сын. Роди новых детей.
Я  поговорю  с Генрихом о тебе, милая Анна. Он добрый и благородный человек.
Тебя никто не посмеет обидеть.
     Горькая  усмешка  искривила  губы Анны. Она боится не Генриха, подумала
Катрин.  Забавное  торжество  справедливости.  Долгое  время Анна руководила
королем,  принося многим несчастья; теперь она сама может пострадать оттого,
что  другая  женщина  будет  направлять действия нового короля. И этим новым
королем  будет  мой  муж.  Анна заплатит за годы своего торжества. И Диана -
тоже.
     Известие о кончине английского короля прервало веселье.
     - Я  хорошо  помню его, - сказал Франциск. - В Гиене и Ардре. Крупного,
румяного,  шумного...  мало  кто  мог  сравниться  с ним в красоте. Я как-то
одолел  его на борцовском ковре. Как он рассвирепел! Это была схватка быка с
пантерой.  Однажды я отправился к нему до завтрака и поймал врасплох. Назвал
его  "моим пленником" и своими собственными руками подал ему рубашку. Видели
бы  вы  его лицо, мои дорогие! Когда мой мальчик прыгнул на коня императора,
чтобы  подразнить  его, Карл выражением своего лица напомнил мне английского
короля.
     - Ты  не должен расстраиваться из-за смерти этого человека, Франциск, -
сказала Анна. - Он не был твоим другом.
     - Это  странное чувство. Наши жизни переплетались. А теперь он мертв. Я
умру  от  той  же болезни, что погубила его. У нас было много общего. Каждый
был  верховным  правителем  своей  страны.  Каждый сполна насладился женской
любовью.  Я,  пожалуй,  был более снисходителен и терпим к женщинам, которых
любил.  Он  вел  их  в  церковь, из церкви - к ложу, а с ложа - на эшафот. Я
обходился без церкви и эшафота.
     - Он  был  чудовищем,  -  сказала Анна. - Не будем тратить на него нашу
жалость.  Ручаюсь,  его  жена  сейчас  радуется.  Ей  удалось сохранить свою
голову на плечах благодаря своевременной смерти ее супруга.
     - Говорят,  -  промолвила  Катрин, - что она была счастлива своей ролью
его няньки. В Англии безопасней быть нянькой короля, чем его женой.
     - Однако  какой  бы  хорошей нянькой она ни была, ей пришлось приложить
немало  усилий  к  тому,  чтобы  сохранить  свою  голову  на  плечах, - Анна
улыбнулась  королю. - Забудь свои печали. Разыграем тот маленький спектакль,
что  позабавил  нас  на  прошлой  неделе.  Как ты смеялся! Обещаю, я немного
освежу его. Я удивлю тебя парой импровизаций.
     - Хорошо, дорогая. И пусть Катрин поможет тебе.
     Они  затеяли  спектакль;  король  весело смеялся. Однако было отмечено,
что  он  удалился  в  свои  покои  раньше  обычного.  Оказавшись  у себя, он
необычно  долго  молился.  Похоже,  смерть английского короля показалась ему
мрачным предзнаменованием.


     Катрин  обдумывала  свой наряд для маскарада. Она будет соблазнительной
Цирцеей.
     - Давайте  наденем  маски,  -  предложила она Анне. - Гораздо забавнее,
когда не знаешь, с кем танцуешь.
     Анна  согласилась  и  разрешила  Катрин заняться подготовкой маскарада.
Бедная  Анна!  Страх  все  сильнее сжимал ее сердце; король заметно угасал с
каждым днем.
     Это он предложил устроить маскарад.
     - Пусть  состоится  карнавал!  -  заявил  Франциск.  - Самый веселый из
всех, какие мы видели!
     Так он хотел отмахнуться от приближающейся смерти.
     Катрин  думала о короле, о том, что будет означать его смерть лично для
нее.  Она станет королевой Франции... номинальной. Подлинной королевой будет
Диана.  Катрин  оставалось  только  надеяться.  Она  лелеяла  надежду, делая
очередной  стежок.  Она  будет  Цирцеей - веселой и дерзкой. Узнает, в каком
костюме  появится  Генрих. Ее шпионы сообщат ей это. Она подойдет к нему, но
не  как  Катрин,  а  как  Цирцея.  Постарается  разжечь  в  нем желание. Она
засмеялась.  Разве  это  возможно? А почему нет? Однажды девушка из Пьемонта
сумела  завоевать  его  любовь.  Подлить  любовного зелья ему в вино? Катрин
потеряла   веру   в  подобные  средства.  Продолжая  обдумывать  платье  для
маскарада,  который  состоится,  когда  двор  прибудет в Сент-Жермен, Катрин
надеялась и мечтала.
     Ей  хотелось  поскорей  попасть  в  Сент-Жермен.  Спи  проехали Шеврез,
Лимур,   добрались   до   Рошфора.   Король,   похоже,   хотел   убежать  от
преследовавшей его смерти.
     Он постоянно говорил о смерти то с Анной, то с Катрин.
     Он  вспоминал  свои  достижения.  Рассказывал  невестке, как он изменил
облик  Франции.  Говорил  о  воздвигнутых  или  перестроенных им дворцах. Он
напомнил   Катрин   о   том,   что   благодаря   ему  страна  обрела  новую,
интеллектуальную жизнь.
     - Катрин,  -  с  пафосом  в  голосе  сказал  король, - я совершил много
ошибок,  но  сделал  несколько  хороших  вещей.  Именно я пробудил интерес к
образованию  -  до меня он почти отсутствовал. Я - отец новой жизни. Я помог
семени  прорасти,  оберегал  маленький  росток. Будет ли мир помнить об этом
после  моей  смерти?  Как  ты  считаешь,  Катрин;  люди  забудут Латвию, мои
безумства,  потерянные владения? Они забудут ванные с зеркальными стенами, о
которых   они   любили   шептаться,   черные  атласные  простыни,  служившие
превосходным  фоном  для  красивейших  девичьих  тел?  Дочь  моя, меня будут
помнить как просветителя или как развратника?
     Катрин  горевала вместе с ним; она помнила день их знакомства; Франциск
был  тогда  великолепен,  хотя уже начинал стареть. Бедный, грустный король!
Но  старые короли должны уступать место молодым; опустившись на колени перед
Франциском  и омывая его руки своими слезами, она видела перед собой Генриха
в  неведомом  ей  костюме;  в его глазах, прикрытых маской, горела внезапная
страсть к Цирцее.
     Кавалькада   двигалась  дальше.  Внезапно  король  пожелал  свернуть  в
сторону  и провести несколько дней в замке Рамбуйе. Он решил поохотиться там
с Узким Кругом перед веселым карнавалом, который ждал их в Сент-Жермене.
     Еще  несколько  дней  для  сладких  грез,  подумала Катрин. Задержка не
огорчила  ее.  Она  подозревала,  что  Цирцея  не  сумеет отнять любовника у
Дианы. Она могла лишь мечтать об этом, находясь в Рамбуйе.
     Анна запротестовала.
     - Франциск,  в  Сент-Жермене  больше  комфорта.  Рамбуйе напоминает мне
один из твоих охотничьих домиков.
     - Больше  комфорта?  -  сказал  король,  чувствовавший себя в этот день
немного лучше. - Я не ищу комфорта. Я хочу поохотиться.
     Но  когда  они  подъехали  к  Рамбуйе,  усталость одолела короля, и его
пришлось  отнести  в  спальню.  Там  он  загрустил.  Покину  ли я Рамбуйе? -
спрашивал себя Франциск.
     В  постели  его  охватило  беспокойство.  Он пожелал, чтобы вокруг него
собрались  друзья  -  самые веселые и умные люди двора. Пусть возле его ложа
появятся  Анна,  кардинал  Лоррен,  сын  Генрих,  Катрин, де Гизы, Сент-Пол,
Сент-Андре. Пусть играют музыканты.
     Когда  все  они пришли к Франциску, он взбодрился. Комната превратилась
в музыкальный салон.
     Но вскоре король ощутил усталость. Он шепнул Анне:
     - Я  бы  хотел,  чтобы  моя  сестра Маргарита пришла ко мне. Я редко ее
вижу.
     Голос Анны задрожал от сдерживаемых слез:
     - Королева Наваррская сама прикована болезнью к кровати.
     - Тогда  не  говори  ей  о  том,  что  я  хочу  ее  видеть,  иначе  она
поднимется.   Моя   любимая  сестра  Маргарита,  ты  слегла,  узнав  о  моем
нездоровье. Да поможет тебе Господь.
     - Дорогой,  -  сказала  Анна,  -  позволь мне отпустить людей, чтобы ты
попытался заснуть.
     Он улыбнулся и кивнул головой.
     Утром   Франциск   почувствовал  себя  лучше.  Он  объявил,  что  готов
отправиться на охоту.
     Анна  умоляла  его  не  делать  этого.  Катрин  поддержала  ее вместе с
другими  членами  Узкого  Круга.  Но  Франциск  не  желал ничего слышать. Он
радостно  улыбался,  глядя  на  красивые  лица  своих подруг. Приласкал одну
женщину,  пошутил  с  другой.  Сегодня  он  должен  поохотиться.  Он  не мог
объяснить  свое  желание.  Он  чувствовал,  что  Смерть  ждет его за дверью,
притаилась  за  шторами.  Смерть поймала в свои сети английского короля. Она
не должна поймать Франциска... пока.
     Его  дух  окреп.  Бледный, с блеском в глазах, он сел в седло. Франциск
велел  Анне  и Катрин ехать рядом с ним. Звуки охотничьего рожка и лай собак
-  лучшая услада для его ушей, сказал король. Катрин догадывалась, что, сидя
на лошади, он ощущал себя не стариком, а молодым Франциском.
     Его  окружали  преданные  друзья. Они испытывали страх. Этим мартовским
днем  Смерть была самым быстрым охотником в лесах Рамбуйе. Женщины, глядя на
короля, понимали, что это последняя вылазка Узкого Круга.
     Вечером  Франциск  начал бредить. Он не умолкал ни на минуту. Казалось,
его  кровать  окружали  призраки,  вынырнувшие  из прошлого: мать Франциска,
Луиза  Савойская,  любимая  сестра  Маргарита  Наваррская,  кроткие королевы
Клаудия  и  Элеонора,  любимейшие  фаворитки  - Франциска де Шатобриан, Анна
д'Этамп,  сыновья  Франциск и Карл. Ему чудились стены мадридской тюрьмы; он
снова ощущал вкус победы и поражения.
     Обретя  сознание,  он  с  лукавой  улыбкой заговорил о просчетах своего
правления.
     - Я  вел  непристойную  жизнь,  полную скандалов, мои друзья. Я искуплю
свои грехи, умерев достойно.
     Он внимательно прослушал молитвы.
     - Я  должен  увидеть  моего сына, - сказал Франциск. - Приведите ко мне
дофина.
     Смущенный  Генрих приблизился к смертному одру отца, любовь которого он
пытался  когда-то завоевать. Потерпев неудачу, он в свою очередь стал питать
неприязнь к Франциску.
     Он  опустился  на  колени возле кровати отца; Франциск улыбнулся, забыв
сейчас обо всех их разногласиях.
     - Мой мальчик... мой единственный сын... дорогой Генрих.
     Генрих  пытался найти нужные слова, но не находил их. Слезы, блестевшие
в  его глазах, вполне заменяли их. Франциск волновался. Какой совет он может
дать сыну? Пусть Генрих избежит ошибок своего отца.
     - Генрих,  дети  должны  перенимать  у  родителей  их достоинства, а не
пороки, - сказал король.
     - Да, отец.
     - Французы,  мой  сын,  - лучшая нация на земле. Ты должен обращаться с
ними  справедливо  и мягко, потому что они пойдут ради своего короля на все.
Я советую тебе по возможности снижать бремя налогов...
     Пот  тек  по  щекам  короля.  Пелена  застилала  его  глаза.  Лицо сына
расплылось,  потемнело.  Франциск видел, что могло расколоть страну пополам.
Религиозные  противоречия,  зародившиеся  во  время  его  правления, обещали
принять угрожающую форму, сулили стране кровопролитие и разорение.
     - Святая  Дева,  защити  моего  мальчика!  - взмолился он, потеряв нить
беседы.  -  Святая Дева, пусть его советчики проявят заботу о благе молодого
короля и Франции.
     Он  видел  Диану... в роли наставницы его сына. Вспомнил игру в снежки,
начавшуюся  безобидно  и  закончившуюся  несчастьем.  Это  было символичным.
Противоборство  женщин  забавляло его. Мадам Диана против мадам Анны. Но что
вырастет  из  этого?  Ужас  и кровопролитие. Его любимый друг, граф д'Энген,
стал  первой  жертвой  гражданской войны, в которую втягивалась страна. Шкаф
был  лишь  символом.  Теперь Франциск понимал это. Почему он не увидел этого
раньше?
     - Генрих...  сын  мой...  почему  мы  встретились так поздно? Генрих...
остерегайся тех, кто окружает тебя. Есть люди, которые...
     Генрих приблизил свое ухо к устам отца.
     - Бойся...  де  Гизов.  Они  честолюбивы...  и попытаются отнять у тебя
корону.  Де  Гизы  - враги дома Валуа. Генрих... ближе. Не позволяй женщинам
командовать  тобой.  Учись  на  ошибках  твоего  отца.  Генрих, мой мальчик,
сохрани  моих министров. Не возвращай Монморанси. Он сорвет камзолы с тебя и
твоих  детей,  отнимет  последнюю  рубашку  у  простолюдина.  Генрих, прояви
доброту  к  Анне.  Помни, что она - женщина. Будь великодушен к женщинам, но
не позволяй им управлять тобой, как твоим глупым отцом...
     Глаза короля остекленели, речь стала бессвязной.
     - Отец, - сказал Генрих, - благослови меня.
     Король  успел  обнять  сына;  после  этого  Франциск  навсегда  покинул
Рамбуйе и страну.


     В  Беарне  лежащая  в  постели  сестра  короля  была охвачена недобрыми
предчувствиями.  Ее  брат  в  опасности, он нуждается в ней, а она не с ним!
Маргарита  встала  с  постели  и  собралась  ехать  в  Рамбуйе.  Перед самым
отъездом она узнала скорбную весть.
     Укоряя  себя  за  то, что она не была рядом с братом, Маргарита впала в
меланхолию.  Ее  жизнь  закончилась  -  Франциск был для Маргариты всем. Она
уйдет  в монастырь; только служение Богу облегчит ее горе. Мирская жизнь для
нее завершилась. Любимый король умер. Значит, она тоже мертва.
     Анна,   удалившись   в  свои  покои,  ждала  мести  Дианы.  Это  вопрос
нескольких дней, решила мадам д'Этамп. Диана не станет медлить.
     Опечаленный  смертью отца Генрих, однако, испытывал облегчение. Никогда
больше  он  не  будет  смущаться  в присутствии Франциска. Отношение людей к
наследнику  престола  уже  начало  меняться.  Они  клялись  ему  в верности,
спешили угадать его очередное желание.
     Внешне  невозмутимая  Диана ощущала глубокую радость. Наконец пришел ее
час. Она уже была не любовницей дофина, а первой дамой страны.
     В  Сент-Жермене,  куда новый король, завершив приготовления к похоронам
Франциска,  прибыл  из  Рамбуйе,  Катрин,  сидя  в  своих  покоях,  думала о
переменах, которые произойдут теперь в ее жизни.
     Катрин  ждала  появления  на  свет  третьего  ребенка, но она могла еще
какое-то время скрывать от мужа свою беременность.
     У  нее  были  сын  и  дочь;  скоро  родится  третий  ребенок; она стала
королевой  Франции. Как ликовал бы сейчас Климент, доживи он до сегодняшнего
дня!
     Катрин  была  в  безопасности,  сидя  на  французском  троне. Она имела
причины для радости; однако для полного счастья ей многого не хватало.
     Она надушилась, тщательно оделась и стала ждать.
     Но  он не приходил. Потеряв надежду увидеть его этой ночью, она заперла
дверь, сдвинула стол и ковер, посмотрела сквозь дыру вниз.
     Они  лежали  в  объятиях друг друга, шептали слова нежности, говорили о
своих чувствах.
     В  этот  день  исполнилась  ее  самая честолюбивая мечта, однако Катрин
мучила  себя, подглядывая за своим мужем и его любовницей. Амбиции де Медичи
были  удовлетворены; когда-нибудь она обретет реальную власть. Ее назначение
- рожать принцев и принцесс.
     И  все  же,  видя  мужа  и его возлюбленную, королева Франции не смогла
сдержать горьких слез.




     Королева  Франции!  Как, однако, изменилось ее положение? На самом деле
на  французский  трон  поднялась  не она, Катрин де Медичи, а Диана. Повсюду
теперь  можно было видеть инициалы короля, переплетенные с инициалами не его
жены,  как  требовал этикет, а его любовницы: две латинские буквы D, одна из
которых   была   повернута   на   сто  восемьдесят  градусов,  перечеркнутые
горизонтальной  линией  от  буквы  Н. Эта монограмма появлялась на кирпичной
кладке, ее вышивали на знаменах, она украшала костюмы Генриха.
     Катрин  продолжала улыбаться; никто не догадывался о том, что в ее душе
горело  желание  стереть,  перечеркнуть  этот  знак.  Она  вместе  со своими
доброжелателями  делала  вид,  будто  эта  монограмма  образована буквой Н и
двумя  С,  а  не  Д  -  французские  имена  "Генрих" и "Катрин" начинаются с
латинских букв Н и С. Это позволяло ей сохранять лицо.
     Она   появлялась   при   дворе,  не  выдавая  своих  страданий.  У  нее
образовался  свой  круг,  строго  соблюдавший  определенный  этикет.  Дамы и
джентльмены,  окружавшие Катрин, побаивались ее. Она являлась загадкой. Было
трудно  понять,  как ей удается сохранять достоинство, постоянно подвергаясь
унижению.  Порой  она  казалась  сухой,  чопорной;  любой  промах ее фрейлин
сурово   и   немедленно  наказывался;  в  других  случаях  грубоватая  шутка
порождала   внезапный  громкий  смех  Катрин.  Королева  Франции  оставалась
иностранкой;  все  помнили  об  этом. Ее не любили. Она знала это и говорила
себе,  что  ей  все равно. Она мечтала о любви одного человека и верила, что
терпение  поможет  ей  обрести  желаемое.  Терпение - бесконечное терпение -
залог успеха.
     Она могла ждать. Слава Богу, теперь она умела ждать.
     Она  постаралась  обрести новые интересы. Королева могла делать многое,
в  чем  было  отказано  дофине.  Франциск  рассказывал  ей  о  том,  как  он
перестроил  свой  замок.  Он  нашел  в  Катрин  внимательную,  восприимчивую
слушательницу  и  многому  научил  ее.  Катрин  особенно  восхищалась  одним
французским  замком;  она  влюбилась  в  него  с первого взгляда. Когда двор
приезжал  туда,  она  давала  волю  воображению,  придумывала,  как  бы  она
перестроила  его,  если бы он принадлежал ей. Замок Шенонсо, несомненно, был
восхитительным  сооружением.  Он  опирался  на мост, под ним протекала река.
Казалось,  здание  плывет  по воде, точно сказочный замок; деревья создавали
тень;  внизу,  в  воде,  качались  кувшинки: заросли камыша и осоки окружали
белые стены.
     Франциск  собирался  сделать это свое владение еще более живописным. Но
Франциск  умер.  Король  Генрих был занят другими делами. Почему бы королеве
не развлечь себя?
     Она получала удовольствие от своих замыслов.
     Катрин  также  пыталась  разделять с Генрихом его интересы, терпеливо и
осторожно  уводя  его  от  Дианы. Он любил музыку, и Катрин музицировала, не
жалея  себя.  Особенно  ему  нравились  церковные гимны и песнопения. Катрин
охотно  разыскивала  старые  произведения  и заказывала новые. Но Диана тоже
разбиралась  в  музыке;  все,  что  она  показывала Генриху, нравилось ему в
сотни раз больше любых других произведений.
     Катрин  была превосходной наездницей; она старалась в промежутках между
беременностями   участвовать   во  всех  охотничьих  вылазках.  Даже  Генрих
восхищался  ее  смелостью  и  умением  ездить  на  лошади.  Диана  же  часто
оставалась  в  замке;  она  встречала короля, когда тот возвращался с охоты.
Катрин  всегда  с  горечью  наблюдала, с какой радостью он приветствует свою
любовницу.
     Генрих  по-прежнему  приходил  по  ночам  к  Катрин  - ей еще удавалось
скрывать очередную беременность.
     Став  королем,  Генрих  был  вынужден  считаться со своим новым высоким
положением.  Он  отправлялся  в  покои  любовницы тайно - будто весь двор не
знал  об  их  отношениях.  Теперь  Генрих  находился  в фокусе общественного
внимания.  Он  просыпался  на  рассвете, и тотчас его приближенные развивали
бурную  деятельность.  Знать  входила  в  его  покои, чтобы поприветствовать
короля.  Титулованные  особы  подавали  ему рубашку. Его первой обязанностью
была  утренняя  молитва, которую он читал перед стоявшим в спальне алтарем в
присутствии   свиты.  Но  даже  в  это  время  его  слух  услаждала  музыка,
исполняемая на цимбалах, клавикорде, рожке и лютне.
     После  молитвы  начинались  дела;  потом Генрих ел. Он не был гурманом;
говорили,  что  он  потерял  вкус  к  изысканной пище в испанской тюрьме. Он
никогда   не   придавал   значения   этому   искусству,  к  огорчению  своих
соотечественников,  гордившихся  тем,  что  французская кухня обретала славу
лучшей  в  мире.  Однако  равнодушие  к еде не ухудшало его здоровье; он был
сильным,  выносливым. Обсудив текущие проблемы со своими министрами, остаток
дня  он посвящал спорту. Обычно он уезжал на охоту, которая была его любимым
видом  спорта;  также  Генрих  неплохо  играл  в  теннис.  Он  был  истинным
спортсменом  с  головы до пят. Он требовал, чтобы во время игры все забывали
о  том,  что  он  - король. Его товарищи открыто обсуждали слабости Генриха.
Когда  игра  заканчивалась, он принимал участие в этой дискуссии. Мужчины не
боялись  одерживать  победы  над королем, который не таил зла за это и любил
играть с противниками, превосходившими его по мастерству.
     Вечером  устраивались  пиршества и танцы. Приближенные шептали Генриху,
что  его  двор  не  должен  уступать  в  блеске королю Франциска. Все должны
знать,   что   французский  двор  остается  французским  двором  -  богатым,
роскошным,  порой,  при  необходимости,  высокомерным. Хотя, возможно, танцы
были слишком помпезными, этикет - чуть более строгим.
     Затем  Генриха  отводили  в  его  покои. Бедный Генрих! Он раздевался в
присутствии  свиты,  гофмейстер  проверял,  как приготовлена постель. Король
ложился в нее, и тогда ему приносили ключи от замка; их клали под подушку.
     Лишь  после  этого  король  оставался один. Теперь он мог отправиться в
покои   своей  любовницы.  Жизнь  Генриха  была  более  тяжелой,  чем  жизнь
Франциска.   Франциск   мало  заботился  о  приличии.  При  желании  он  мог
распорядиться,  чтобы  в  его  спальню  привели  десяток  женщин.  Но Генрих
отправлялся  к  своей  любовнице  только  после того, как свита покидала его
покои.
     Как   любила  его  Катрин  -  за  строгость,  величие,  скромность,  за
стремление  делать  добро! Королеву изумляло, что она отдает всю свою любовь
человеку, столь мало походившему на нее.
     Этой  ночью  в  самом  начале  лета  он  пришел  в  ее  покои,  которые
соседствовали  с  его  комнатами. Какой суровый был у него вид! Лицо Генриха
выражало  решимость  исполнить  свой  долг!  У  них  было двое детей. Катрин
лукаво  улыбнулась  -  он  не  знал,  что меньше чем через полгода она родит
третьего.  Днем  ранее,  стоя  со  своими приближенными, она едва не упала в
обморок.  Тогда  отчаянное  усилие  воли позволило ей избежать этого. Она не
собиралась   уступать   своему   недомоганию;  Катрин  умела  справляться  с
физической  слабостью.  Она должна была делать это, иначе по двору начали бы
распространяться  слухи.  Королева  снова  в положении! И тогда она на много
месяцев лишится Генриха. Потеряет любовь - или то, что заменяло ее.
     Генрих  был  грустен  -  он  недавно  присутствовал  на похоронах отца;
смерть  всегда  действовала  угнетающе на этого чувствительного человека. Он
решил  перезахоронить  тела своих братьев, Франциска и Карла, в Сент-Дени, и
совместить  это мероприятие с погребением отца. Состоялась пышная церемония;
на   расходы  не  скупились.  Три  гроба,  каждый  из  которых  был  украшен
скульптурным  изображением  покоящегося  в  нем человека, были доставлены из
Парижа  к церкви Нотр-Дам де Шамп. Горожане высыпали на улицы; они провожали
взглядами кортеж.
     Многие  сыновья,  думала  Катрин, смотря на мужа, радовались бы сейчас,
говорили  бы  себе:  "Мой  отец  мертв,  мой старший брат мертв, поэтому я -
король".
     Но только не Генрих.
     Сидя  у  кровати,  он  рассказывал  о  похоронах.  Он  всегда говорил о
чем-то,  перед  тем  как  задуть  свечи.  Он обнаруживал постоянство в своих
привычках;  он хотел, чтобы эти визиты проходили непринужденно, чтобы Катрин
не  догадывалась  о его желании поскорее уйти от нее. Он боялся причинить ей
душевную боль.
     Генрих  ни  словом,  ни  взглядом  не  выдавал того, что он ждет от нее
вести.  Он  был так любезен. Неудивительно, что она обожала его. Но, увы, ее
было невозможно обмануть.
     Поговорив,  он  принимался  нервно  играть  со склянками и бутылочками,
стоявшими  на  туалетном  столике.  Потом Генрих ложился в постель. Позже он
снова  возобновлял беседу. Эти интерлюдии длились всегда одно и то же время.
Катрин беззвучно смеялась сквозь слезы.
     Сколько  маленьких Валуа появятся в детской, прежде чем он решит, что у
них  уже  достаточно  детей?  Когда осуществится ее мечта - Диана состарится
или  умрет,  и  король  будет приходить к королеве не только ради исполнения
долга.
     - Ты печален, Генрих, - сказала Катрин.
     Он улыбнулся - смущенно, по-мальчишески, непосредственно.
     - Я не могу забыть похороны, - сказал Генрих.
     - Они произвели на тебя сильное впечатление.
     - Мой отец... мертв. И два моих брата умерли в расцвете сил.
     Ей  не  хотелось  говорить  о его братьях. Неужели даже теперь, думая о
Франциске, он подозревал ее?
     - Твой брат Карл не был твоим другом, Генрих.
     - Ты  права.  Когда  я  смотрел  на  кортеж  и  оплакивал  моего отца и
братьев,  рядом  со  мной  были  Сент-Андре  и  Вьевилль.  Они  заметили мое
подавленное  состояние, и Сент-Андре попросил Вьевилля рассказать мне о том,
что  когда-то  давно  произошло  в Ангулеме. Вьевилль сделал это. Он сказал:
"Помните,  сир,  как  по  вине  Шатемрэ,  Дандена  и  Дампьера  бывший дофин
Франциск  и  вы  свалились  в Шаренту?" Я помнил этот эпизод и сказал ему об
этом.  И  он  поведал  мне следующее; когда отцу сообщили о том, что я и мой
брат  утонули  в  реке,  он  был  потрясен этим известием, но Карл ликовал в
своих  покоях.  Потом  он  узнал  о  нашем  спасении,  и у него начался жар.
Опытные  врачи  объяснили  это резкой сменой эмоций - от радости к горю. Да,
Карл не был моим другом.
     Катрин приподнялась на локте.
     - Генрих,  -  сказала  она,  -  если  бы  он  остался  жив и женился на
племяннице или дочери императора, он бы стал для тебя опасным врагом.
     - Верно.
     - Поэтому  тебе  не следует печалиться. Король Франциск умер, но он уже
был  немолод  и успел сполна насладиться жизнью. Франция еще не имела такого
замечательного  короля,  каким  являешься  ты.  Я  молю  Бога  о  том, чтобы
маленький  Франциск  оказался похожим на тебя, когда придет его время занять
трон.
     - Ты - хорошая и верная жена, Катрин, - сказал король.
     Это  сделало  ее  счастливой.  Я  завоюю его, сказала себе Катрин. Надо
только двигаться постепенно, осторожно.
     Но  как  трудно ей было действовать осмотрительно, когда она находилась
рядом  с  Генрихом!  С  другими она была умной и хитрой. Муж пробуждал в ней
волнение, которое мешало Катрин быть сдержанной.
     Она  поддалась соблазну заговорить о мадам д'Этамп, поспешно покинувшей
двор. Ее судьба оставалась неопределенной.
     Катрин  очень  хотела,  чтобы Анну оставили в покое. Нет, она не любила
ее.  Катрин  любила  лишь  себя  и  Генриха.  Но  если бы ей удалось успешно
заступиться  за  Анну  и  Диана  не смогла бы обрушить на мадам д'Этамп свою
месть,  это  стало  бы  триумфом  Катрин!  "Ты - хорошая и верная жена!" Эти
слова опьянили ее, точно доброе французское вино...
     - Я  думала  о  твоем  отце, Генрих, и о несчастной женщине, которую он
любил.  Он просил тебя обойтись с ней милостиво. Ты отнесешься с уважением к
просьбе Франциска?
     Она тотчас поняла, что совершила ошибку.
     - Тебе  не  следует  заступаться за нее, - сказал он. - Я знаю, что она
была  таким же моим врагом, как и Карл. И при ее содействии он договорился с
Филиппом  Испанским  о  том,  что  они вдвоем свергнут меня с трона, когда я
займу  его.  Мой  брат обещал сделать ее правительницей Нидерландов, если он
женится на инфанте. За это она помогала ему деньгами.
     - Я... понимаю.
     - Ты  многого  не  знаешь,  поэтому тебе не следует заступаться за моих
врагов.
     - Генрих,  если  бы  я  знала,  что она виновата... что она интриговала
против тебя...
     Охваченная  волнением  Катрин  захотела  подняться  с  кровати и встать
перед  Генрихом.  Сделав  это,  она  протянула  руку к своему халату. В этот
момент  у  нее  закружилась голова. Она хотела скрыть это, но наблюдательный
король заметил ее состояние; он ждал появления подобных симптомов.
     - Катрин, боюсь, тебе нездоровится.
     - Со мной все в порядке, Генрих.
     - Позволь мне уложить тебя в постель. Я позову твоих фрейлин.
     - Генрих... прошу тебя... не беспокойся. Это пустяк.
     Он улыбнулся ей почти сочувственно.
     - Катрин... может быть...
     Его  улыбка  была  ласковой.  Как он красив! Он доволен ею. Ей хотелось
порадовать его. Отбросить всякую сдержанность.
     - Вполне возможно, Генрих; ты рад?
     - Рад? Я просто счастлив. Именно на это я и надеялся, дорогая.
     Она  была счастлива - его раздражение сменилось радостью. Даже если эта
радость была связана с тем, что теперь он избавлялся от скучных визитов.


     Некоронованная   королева  Франции!  Несомненно,  любая  расчетливая  и
честолюбивая  женщина  могла  мечтать  о таком положении. День, когда король
Франциск приказал ей подружиться с его сыном, был счастливейшим в ее жизни!
     Она  встретила  Генриха в своих покоях, которые были более роскошными и
величественными, чем покои Катрин.
     - Как ты прекрасна! - Генрих преклонил колено и поцеловал руки Дианы.
     Она  улыбнулась,  прикоснувшись к драгоценным камням, висевшим у нее на
шее.  Недавно  они принадлежали Анне д'Этамп - их подарил ей Франциск. Жаль,
что Анна не видит их сейчас, подумала Диана.
     Она  жестом  отпустила своих девушек, чтобы остаться наедине с королем.
Они сели на диван у окна; Генрих обнял свою возлюбленную.
     - Превосходная новость, моя дорогая, - сказал он - Катрин в положении.
     - Чудесно. Мне казалось, что в последнее время она...
     - Она едва не упала в обморок, и я догадался.
     Диана   кивнула.   Хитрая   Катрин   какое-то   время   скрывала   свою
беременность.  Несчастная  королева.  Она, Диана, находится в гораздо лучшем
положении. Она может даже пожалеть королеву Франции!
     У Генриха не было секретов от Дианы.
     - Она пыталась заступиться за Анну д'Этамп, - сказал он.
     Диана тотчас насторожилась.
     Как это глупо с ее стороны!
     Она  с  помощью  улыбки  скрыла  свое  беспокойство.  Представила  себе
невозмутимое лицо королевы - темные глаза выражали покорность, смирение.
     Нет,  Катрин  не  посмеет  вступить в заговор со старым врагом Дианы де
Пуатье.  Диана  повернулась  лицом к королю и поцеловала его. Он обнимал ее,
но  она  продолжала  думать.  Чтобы  управлять  королем,  требуется  большая
осторожность  и  проницательность;  Генрих  уже не дофин. Он сентиментален и
обещал  лежавшему  на  смертном  одре  отцу  защитить  Анну  д'Этамп.  Диана
вспомнила,  какую ярость пробудило в ней известие о том, что Генрих отправил
Анне  в  Лимур  весьма  дружеское послание; он даже намекал женщине, что она
может  вернуться ко двору. Он тогда сказал ей, Диане, что дал слово отцу. Он
был   добрым,   но   простодушным   человеком.  Благодарным  любовником,  не
забывавшим  своих  друзей.  Анн  де Монморанси снова оказался в милости. Ей,
Диане,  следует  проследить  за тем, чтобы он не вознесся слишком высоко. Но
сейчас  Монморанси,  желавший  свести  личные  счеты  с  Анной  д'Этамп, был
союзником Дианы.
     Дорогой,  бесхитростный Генрих! Ему необходимо открыть глаза на то, как
любовница  Франциска  интриговала  вместе с Карлом Орлеанским против дофина.
Тогда  он  почувствует  себя  свободным  от  обещания, данного им умирающему
отцу,  который  не  знал  о  двуличии  этой женщины. Собственность Анны была
конфискована,  ее  слуги  отправились  в  тюрьму;  муж мадам д'Этамп, охотно
извлекавший  выгоду  из  ее  отношений с королем, обвинил жену в супружеской
неверности, и она угодила за решетку.
     Диана  чувствовала,  что  Анна  д'Этамп  щедро  оплачивает оскорбления,
которые   она   когда-то  наносила  вдове  великого  сенешаля  Нормандии.  А
теперь... этой кроткой Катрин взбрело в голову заступиться за эту женщину.
     Катрин,  конечно,  придется  кое-что понять. Ей позволят сохранить свое
положение, если она подчинится некоронованной королеве.
     - Полагаю,  -  сказала  Диана,  -  ты поведал королеве о том, что мадам
д'Этамп предала тебя, вступив в сговор с твоими врагами?
     - Да,  я сказал ей это. Кажется, она растерялась. Заявила, что удивлена
этим.
     Возможно,  это  правда,  подумала Диана. Необходимо дать понять Катрин,
что она стала матерью лишь по милости любовницы ее мужа.


     Диана  снова  почувствовала,  что  Катрин  нуждается  в уроке. Мадам де
Пуатье  решила,  что  новое  положение  вскружило  голову  королеве. В конце
концов,  сказала себе Диана, Катрин - всего лишь дочь итальянских торговцев.
Она  же, Диана, была французской аристократкой, в ее жилах текла королевская
кровь.  Да,  Катрин  должна  понять,  что  она  обязана своим положением ей,
Диане;  более  того  -  именно  от  Дианы  зависит,  сумеет ли она сохранить
корону.
     Диана  считала,  что Катрин усвоит урок лучше, если он будет публичным.
Поэтому  она  сделает  так,  чтобы многие сиятельные особы стали свидетелями
растерянности королевы.
     Это  произошло  во  время  одного  из  собраний,  которые  периодически
проводила  Катрин. Король отсутствовал; среди избранного общества находились
Диана, сестра Генриха Маргарита, Монморанси и Франциск де Гиз.
     Диана   начала  с  того,  что  попросила  королеву  показать  ей  планы
перестройки замка Шенонсо.
     - Мадам,  -  ответила  Катрин,  -  я  охотно  сделаю  это.  Конечно, вы
понимаете,  что  я не обладаю архитектурными талантами моего славного тестя;
мои наброски, боюсь, нуждаются в доработке.
     - И тем не менее, мадам, я буду рада взглянуть на них.
     Ги  де  Шабо,  этот  глупый,  неосторожный человек, который уже проявил
себя как враг Дианы во время скандала, связанного с его мачехой, сказал:
     - Мадам Диана хочет улучшить планы нашей славной королевы?
     - Возможно,  месье  де  Шабо, - сухо ответила Диана на вопрос, заданный
надменным  тоном.  Де  Шабо  показал себя однажды дураком; она была уверена,
что  он  готов  сделать  это  снова. Ему следовало понять, что он уже был на
плохом   счету  у  короля;  неуважительное  обращение  с  любовницей  короля
усугубит его положение.
     Диана повернулась к Катрин.
     Катрин сказала:
     - Я   хотела   изменить   южный   фасад   и   возвести   девять   арок,
спроектированных Томасом Боэром... кажется, тридцать лет тому назад.
     Королева  едва  сдерживала  свою  ярость. Шенонсо много значил для нее.
Она  спасалась  от  унижений,  с  головой уйдя в работу. Сейчас бушевавшие в
Катрин эмоции зазвучали в ее голосе.
     В  разговор  вступила  Маргарита;  эта  умная  женщина  умела интересно
высказываться  почти  на  любую  тему.  Она  была  добрым человеком и всегда
радовалась,  видя  оживление  на обычно бледном лице королевы. Свое суждение
высказал  Монморанси.  Но  хитрый  де  Гиз  догадывался,  к чему все идет, и
помалкивал.
     - В  самое  ближайшее  время  я  займусь Шенонсо, - сказала Катрин. - Я
приглашу  лучших художников. Разобью в саду клумбы, построю живописные гроты
и фонтаны.
     Момент был подходящим. Диана произнесла:
     - Я  искренне  надеюсь,  что вы почтите Шенонсо своим присутствием, как
только у вас появится желание.
     Катрин  отвела  свой взгляд от Дианы. Только еле заметное дрожание века
выдало   чувства  королевы.  Она  улыбнулась,  с  трудом  сдерживая  желание
броситься  вперед и одной пощечиной стереть с лица своего врага невозмутимую
очаровательную улыбку.
     Унижение  было  жестоким, горьким. Диана знала, как сильно Катрин любит
Шенонсо;   она   намеренно   заставила   королеву   продемонстрировать  свой
энтузиазм,  ее  желание заявить о своих правах на замок. Затем в присутствии
придворных  Диана  дала  ей  понять,  что  ее  желание  мало  что  значит по
сравнению с волей истинной королевы Франции.
     Никогда  еще,  подумала Катрин, я не испытывала такой сильной ненависти
к  этой женщине. Даже когда наблюдала за ней в Сент-Жермене сквозь отверстие
в полу.
     - Что  это  значит?  -  сказала  Катрин.  Она  ненавидела  себя за свою
неуверенность.  Катрин  заметила насмешку в хитрых глазах Франциска де Гиза;
в глазах Маргариты застыл ужас; де Шабо явно сочувствовал королеве.
     - Король  великодушно  подарил  мне  замок Шенонсо, - сообщила Диана. -
Этим  подарком  он  выразил свою признательность за важные услуги, оказанные
государству моим покойным мужем.
     Нельзя  было не восхититься спокойствием, с которым королева продолжила
обсуждение  своих планов относительно Шенонсо после того, как она поздравила
Диану с тем, что она владеет одним из красивейших замков Франции.
     Да,  итальянские  женщины умеют сохранять достоинство в любой ситуации,
подумала Диана.
     Придет  день,  и  мадам де Пуатье заплатит по всем счетам, сказала себе
Катрин. Ничто не будет забыто.


     - Месье, вы сегодня грустны.
     Во  время  танца,  в котором партнеры постоянно менялись, Ги де Шабо на
несколько мгновений оказался возле королевы.
     Он склонил голову.
     - Верно,  - сказал де Шабо, - но я надеюсь, что мое состояние не обидит
ваше королевское величество.
     - Мы бы предпочли видеть улыбку на ваших губах.
     Он улыбнулся.
     - Не натянутую улыбку, - сказала Катрин.
     Они  приблизились  в  танце  друг  к другу, и она воспользовалась этим,
чтобы шепнуть ему на ухо:
     - Не печальтесь, месье. Всегда есть выход.
     Ги  де  Шабо несколько секунд смотрел в глаза королевы; ему показалось,
что  он видит ее впервые. Ее губы улыбались, глаза сохраняли невозмутимость.
Однако,  подумал  он, в ней таится нечто... еще не раскрывшееся полностью...
она  напоминает  змею.  Нет,  ерунда. Тревога, страх за свою жизнь будоражат
мое воображение.
     Он не понял значения ее слов; она увидела это по выражению его лица.
     - Вы  боитесь де Вивонна, - шепнула она. - Не стоит этого делать. Выход
есть.
     Теперь  они  удалились друг от друга, и шептать было невозможно. Сердце
де  Шабо  забилось  чаще.  Он  действительно  боялся.  Он  не был трусом, но
считал,  что всякий человек, глядя в глаза смерти, имеет право на страх. Ему
предстояло  померяться  силами  с  де  Вивонном  в  смертельной  схватке. Он
получил  от него вызов, и король Генрих дал разрешение на эту дуэль, некогда
запрещенную  Франциском  по  просьбе  Анны  д'Этамп.  Де  Вивонн  был лучшим
фехтовальщиком Франции, сражаться с ним означало сражаться со смертью.
     Иногда  можно  блефовать,  делать  вид,  будто ты не ведаешь, что такое
страх;  но  эта  тихая королева, верно, увидела на его лице нечто такое, что
он предпочел бы скрыть.
     Я молод, думал де Шабо; я не хочу умирать. Почему я должен умереть!
     Каким  приятным  приключением  казалась  любовная  связь  с  фавориткой
короля!  Теперь  эта  соблазнительная красавица томилась в тюрьме, а его, де
Шабо, ждала дуэль, сулившая ему гибель.
     И  внезапно,  совсем  нежданно,  королева  намекает  ему  на то, что ей
известен  выход  из  положения.  Но  какой  выход  может  подсказать кроткая
маленькая  Катрин?  Король  и  его  могущественная любовница хотят, чтобы он
умер.  Каким  образом  Катрин  способна  спасти  его?  Она  не намного более
влиятельна,  чем  он  сам. Совсем недавно он стал свидетелем того, как мадам
Диана  безжалостно  унизила ее во время разговора о Шенонсо. И все же что-то
заставило  его  ощутить  власть  королевы. Она внушала ему страх, даже когда
дарила  надежду.  Ему казалось, что он столкнулся в темноте с незнакомым ему
человеком.  С  ним  только что говорила королева; однако на него смотрели не
добрые  глаза  Катрин,  но  холодные,  бесстрастные  глаза  змеи,  терпеливо
ждавшей  того  момента,  когда она сможет вонзить свои ядовитые клыки в тело
врага.
     Потом  он  какое-то  время  не имел возможности беседовать с королевой.
Танцы  продолжались, у него была другая партнерша - девушка, глядевшая на де
Шабо  с  восхищением.  Он был очень красив, этот де Шабо; все знали, что его
ждет  скорая смерть, и это усиливало привлекательность молодого человека. Но
сейчас он мог думать только о королеве.
     Он  удивился  тому,  что  она практически не отреагировала на инцидент,
связанный  с  Шенонсо. Он помнил, что это показалось ему странным - королева
стерпела  оскорбление.  Действительно  ли  она такая кроткая? Он чувствовал,
что  сейчас  она  приподняла  вуаль  и показала ему тайное лицо королевы. Он
понял  ее  послание,  оно  было  ясным.  Король и мадам Диана решили, что он
должен  умереть.  Он  был  любовником  их  старого  врага, поставил дофина в
неловкое  положение;  он  бросил  вызов  человеку,  посмевшему запятнать его
честь  и  доброе  имя  его  мачехи, зная, что за этим инцидентом стоят дофин
Генрих  и  Диана  де Пуатье. Теперь ему предлагали заплатить за ту глупость.
Но  что,  если  вопреки ожиданию всех победителем станет не де Вивонн, а он,
де  Шабо?  Какой  сюрприз  для толпы, пришедшей увидеть его смерть! Король и
его  любовница  окажутся  в  глупом  положении. Диана была инициатором этого
дела.  Возможно,  король  испытает  такую  растерянность,  что  его  охватит
неприязнь  к  женщине, которую он сейчас любит. Да, де Шабо понял ход мыслей
королевы.  Что,  если  она  сумеет  обратить  поражение в победу, смерть - в
жизнь, несчастье - в торжество?
     Он  больше  не  видел  ее  во  время  танцев,  но позже этим вечером он
получил  шанс  пройти  мимо Катрин. Он посмотрел на нее с мольбой в глазах -
как оказалось, не напрасно.
     - Завтра вечером. Замаскируйтесь. Дом Руджери на берегу реки.
     Он склонил голову.
     С  надеждой  в  душе  он  шел  на  это  свидание. Он с трудом сдерживал
желание  побежать  по  улицам  Парижа.  Плащ  скрывал  его  роскошный костюм
придворного;  он  будет  возвращаться  уже в темноте; де Шабо не хотел иметь
дело  с  грабителями.  К  тому  же  она  сказала: "Замаскируйтесь". Никто не
выиграет  оттого, что при дворе узнают о тайной встрече де Шабо и королевы в
доме астрологов.
     Ему  пришла  в  голову  новая  мысль.  Вдруг  это свидание не связано с
дуэлью?  Он  был красив; многие женщины интересовались им. Нет, это не может
быть  началом любовной связи. С Катрин де Медичи! Он внезапно похолодел, ему
захотелось  вернуться  во дворец. Нет, это исключено, подумал он. Но почему?
Говорили,  что  Генрих  пренебрегает  женой с начала ее беременности, что он
спал  с  ней  по  приказу  Дианы только ради появления детей. Люди смеялись.
"Наша  маленькая  королева - кроткое создание. У итальянки нет характера". И
все  же  во  время  танцев  ему  показалось, что он видит перед собой другую
женщину,  отличную  от той, которую знал двор. Что, если у нее нет плана его
спасения,  и  она  просто  хочет  переспать  с  ним, как это было со многими
другими женщинами?
     Он  остановился  у реки, увидев старый дом итальянских магов. В течение
нескольких  минут  он  не  мог  заставить  себя  одолеть несколько ступеней,
которые вели к входной двери.
     Ему   показалось,   что   он  слышит  шепот  толпы.  "Вспомните  дофина
Франциска..."
     Он  не  знал  королевы.  Никто  не знал королевы. И все же на мгновение
прекрасные  глаза  Катрин  показались  ему  холодными, безжалостными глазами
змеи.
     Он  понимал,  почему король не мог любить свою супругу. Если бы де Шабо
не  был  человеком, которого только чудо могло спасти от неминуемой и скорой
смерти, он бы сейчас повернулся и ушел назад.
     Вместо этого он пожал плечами и шагнул к двери дома Руджери.


     Лучи  летнего солнца заливали Париж, готические башни и купола которого
тянулись  к  ярко-синему небу. Люди шагали вдоль впечатляющих стен Бастилии,
по  южной  набережной Сены, мимо лицеев и монастырей. По улице Сент-Женевьев
спешили  студенты  и художники, грабители и бродяги. Они торопились покинуть
город и попасть в Сент-Жермен-ан-Лей, где их ждало великолепное зрелище.
     Акробаты   и  жонглеры  развлекали  толпу;  певцы  исполняли  задорные,
сентиментальные  и  скабрезные  баллады;  в  некоторых  песнях  высмеивалась
бывшая  фаворитка  Франциска  мадам  д'Этамп; по слухам, ее ждала гильотина;
никто   не   вспоминал  о  песнях,  запущенных  в  обращение  этой  дамой  и
затрагивавших  честь  Дианы де Пуатье. Нет! Диана была теперь неприкасаемой.
Давайте  прославлять  ее, говорил народ. Мадам д'Этамп впала в немилость, ее
можно топтать. Если бы она появилась сейчас здесь, ее бы забросали камнями.
     В  воздухе  витала  атмосфера  смерти. Зеваки хотели увидеть, как убьют
человека.  Густая  красная  кровь  обагрит  луговую траву. Сам король, и его
итальянка,  и  другая  женщина,  подлинная,  хотя и не коронованная королева
Франции,  -  короче,  мадам  де  Пуатье, - станут свидетелями этого зрелища.
Сюда  прибудут  Анн де Монморанси, другие министры, вельможи, известные всей
стране.
     Неудивительно,  что  тысячи  парижан  собрались  в  Сент-Жермен-ан-Лее,
чтобы увидеть смертельную схватку двух мужественных аристократов.
     Де  Шабо  и  де  Вивонн  были  противниками  в  этой  дуэли. Почему они
сражались?  Это  не  было  важным;  их  ссора была связана с каким-то старым
скандалом.  Говорили, что де Вивонн, предполагаемый победитель, вступился за
честь  короля, что де Шабо был любовником мадам д'Этамп еще до того, как она
впала в немилость.
     Всю  июльскую ночь толпа ждала дуэли в полях, окружавших место схватки.
Заключались  пари;  карманники  работали без устали; мужчины и женщины, лежа
на траве, развлекались как могли в ожидании поединка.
     Когда  солнце поднялось достаточно высоко, дамы в дорогих туалетах и их
кавалеры   стали   занимать   места   под   роскошным   навесом,  украшенным
изображениями  лилий.  Там  был  сам  Монморанси, братья де Гизы, кардиналы,
епископы,  королевский  гофмейстер  -  вся  верхушка  придворного общества и
фрейлины королевы.
     У  противоположных  краев  поля  стояли палатки дуэлянтов. В палатке де
Вивонна,  уверенного  в  своей  победе,  было подготовлено все для банкета в
честь  его  триумфа. Он взял на время лучшую посуду из королевской столовой;
в  этой  палатке  на  блюдах лежали оленина и мясо других сортов, сладости и
фрукты.  Толпа  ощущала доносившиеся оттуда аппетитные запахи. Все болели за
де  Вивонна;  он  был  человеком  короля;  считалось,  что де Шабо не сможет
устоять перед ним.
     Толпа  предвкушала  великолепное,  хотя  и  зловещее,  зрелище. Под тем
местом,  которое  занимал  мрачный Монморанси, сидели пять мужчин в масках и
черных  одеждах.  Это  были  палач и его подручные. Когда де Шабо умрет, они
подвесят   его   к   виселице,  точно  преступника.  Состоится  великолепный
спектакль.
     Воры  и  коробейники,  проститутки  и  фокусники,  студенты  и торговцы
чувствовали, что ждут не напрасно.
     Появление  короля  и  его  свиты  означало,  что зрелище должно вот-вот
начаться.   Запели   фанфары  герольдов.  Генрих  шагнул  вперед  под  крики
собравшихся.  Люди любили своего короля, хотя кое-кто считал, что ему все же
далеко  до  великолепного  Франциска. Другие, помоложе, не помнившие обаяния
прежнего  короля,  считали  своим  кумиром  добродетельного Генриха, который
хранил  верность  одной женщине. Любовница находилась рядом с ним, точно она
и  правда  была настоящей королевой. Это показывало глубину его любви к этой
даме,  поскольку  в остальных случаях он строго следовал этикету. Она вместе
с  ним  принимала  приветствия  толпы;  черно-белые  туалеты красавицы Дианы
делали  ее такой непорочной и прелестной, что яркие наряды окружавших ее дам
вдруг стали кричащими, безвкусными.
     И   затем...   выход   королевы.   Толпа   смолкла.   Никто   не  желал
приветствовать  итальянку.  Возможно, именно неприязнь к итальянке заставила
людей так бурно аплодировать королю и его любовнице.
     - Дофин Франциск! - шипела памятливая толпа.
     Катрин  слышала  это.  Придет  день,  подумала  она,  когда  они  будут
приветствовать меня. Примут меня как настоящую королеву Франции.
     Снова прежняя надежда на то, что "придет день".
     Она  ощущала в своем чреве ребенка. Я сижу здесь, бледная и молчаливая,
и  многим  кажется,  что все мои мысли посвящены ребенку. Им неизвестно, как
терпеливо  я  способна  ждать.  Я  не  родилась  с этим даром, а обрела его.
Желавшим  увидеть  смертельную  схватку  неведомо,  что  именно она, Катрин,
спровоцировала ее.
     Она   улыбнулась   и   приложила   руку  к  расшитой  жемчугами  ткани,
обтягивавшей ее живот. Мадаленна приблизилась к своей госпоже.
     - Вам нездоровится, Ваше Величество?
     - Все в порядке, спасибо. Маленькая слабость. Это нормально.
     Толпа  заметила  жест  Катрин  -  глаза людей были прикованы к ней. Они
увидели, как Мадаленна обеспокоенно спросила о чем-то свою госпожу.
     Видите,   хотела   сказать   Катрин  своим  подданным,  у  короля  есть
любовница,  но  я  вынашиваю  его  детей. Только я способна рожать принцев и
принцесс.
     Герольд  Гуинн,  чей  шелковый  плащ  переливался на солнце, сделал шаг
вперед;  его  труба  пропела  несколько  нот.  Тотчас воцарилась тишина; все
замерли в ожидании объявления.
     - Сегодня,  десятого  июля, по воле нашего всемогущего короля состоится
смертельный  поединок  между  Франциском  де  Вивонном  и  Ги  де  Шабо. Они
разрешат  свой спор, предмет которого останется их тайной, с помощью оружия.
От  имени  короля  предупреждаю  всех  -  под  страхом смерти никто не смеет
вмешиваться  в  ход схватки, мешать или помогать любой из противоборствующих
сторон.
     Когда  герольд  замолчал,  все  захлопали.  Волнение  нарастало - скоро
дуэль начнется.
     Де  Вивонн  вышел  из своей палатки в сопровождении секунданта - одного
из  протеже  Дианы - и многочисленных друзей. На них были цвета де Вивонна -
красный  и  белый.  Перед  героем  дня несли его зачехленную шпагу и знамя с
изображением   святого   Франциска   Вивонн,   перед  которым  также  шагали
барабанщики  и  трубачи,  в  сопровождении  свиты  под  аплодисменты публики
обошел поле. Когда церемония завершилась, он вернулся в свою палатку.
     - Ги  де  Шабо проделал то же самое, только за ним следовал значительно
более скромный эскорт.
     Затем   началась   процедура  осмотра  оружия,  право  выбора  которого
принадлежало  Ги  де  Шабо, принявшего вызов противника. Разгорелись горячие
споры  и препирательства. Жара усилилась, но Катрин не замечала дискомфорта.
Сегодня  состоится  ее  триумф.  Сегодня  Генрих  будет доволен своей Дианой
немного  меньше,  чем  когда-либо, Катрин не рассчитывала за один раз отнять
Генриха  у  Дианы, но серии подобных эпизодов вынудит его оставить любовницу
и вернуться к жене. Она верила в это.
     Диана  подалась  вперед, нахмурила брови. Задержка раздражала ее. В чем
дело?  Диана  хотела поскорей увидеть своего врага поверженным. Это послужит
хорошим уроком для всех, кто насмехается над любовницей короля.
     Мадам, подумала Катрин, я надеюсь, что вас ждет сюрприз.
     Спор  по  поводу  оружия  был  только началом. Какую радость испытывала
Катрин,  отправляясь  в  огромном  старом плаще на свидание с месье де Шабо,
которое   состоялось  в  доме  астрологов  Руджери!  Оружие,  которое  будет
использовано  сегодня,  выбирал не де Шабо, а Катрин. В течение многих часов
де  Шабо брал уроки фехтования в доме Руджери у итальянского мастера. Катрин
беззвучно  засмеялась.  Мы,  итальянцы,  умеем  делать  многое  из того, что
недоступно  французам.  Нам  лучше,  чем им, известно, как следует устранять
людей, которые становятся на нашем пути!
     Как  приятно  сидеть  сейчас  в непринужденной позе, зная, с чем связан
спор  насчет оружия, и видя подавшуюся вперед Диану. Мадам де Пуатье, так же
как и все прочие зрители, не догадывалась, чем вызвана задержка.
     Де  Шабо  заявил,  что  он хочет сражаться в латах обоюдоострым мечом и
коротким  массивным кинжалом старинного типа. Де Вивонн не обрадовался этому
выбору и впервые испытал растерянность.
     Диана  нахмурилась  еще  сильнее.  Последнее  слово было за Монморанси,
назначенным  главным  судьей  поединка;  похоже,  этот  старый  дурак  решил
проявить справедливость.
     Катрин  хотелось  громко  рассмеяться.  Она  уже  строила  новые планы.
Любовница  короля  и его ближайший советник со временем могли стать врагами.
Все зависело от ловкости Катрин.
     К огорчению Дианы, Монморанси согласился со странным выбором де Шабо.
     Каждый  из  четырех  герольдов,  подошедших  к  углам  поля,  прокричал
следующее объявление:
     - Дворяне,  рыцари,  джентльмены  и  все  прочие  люди! От имени короля
приказываю  вам  во  время  поединка  сохранять тишину, не разговаривать, не
кашлять,  не  плевать,  не  подавать  сражающимся  руками или ногами никаких
знаков,  способных  помешать  или  помочь  им.  Никто  под страхом смерти не
должен выходить на поле.
     После  этого  сначала  де  Вивонн,  потом де Шабо в сопровождении своих
сторонников  снова  обошли  поле;  противники  по очереди опустили колени на
бархатную  подушечку  перед  священником  и  поклялись в том, что они пришли
сюда,  чтобы защитить свою честь с помощью оружия, не прибегая к заклинаниям
и колдовским чарам.
     Их  отвели на центр поля; они получили мечи, закрепили на поясе ножны с
кинжалами. Герольд закричал изо всех сил:
     - Начинайте!
     Наступил великий момент. Мужчины начали медленно сближаться.
     Катрин,  руки  которой  лежали на коленях, почувствовала, что ее сердце
бьется  отчаянно.  Лицо  королевы было бледным; больше она ничем не выдавала
своего волнения.
     Она  знала,  что  де  Вивонн расстроен. Меч был слишком тяжелым оружием
для  фехтовальщика,  привыкшего  к  быстрой рапире. Его перехитрили. Если де
Шабо   будет   действовать  столь  же  ловко,  как  во  время  тренировок  с
итальянским мастером в доме Руджери, все пройдет так, как желала Катрин.
     Она  не  осмелилась прибегнуть к колдовству, зная о том, что противники
будут  давать клятву в присутствии священника. Любая сверхъестественная сила
может обернуться в такой ситуации против того, кто прибегнет к ней.
     Де  Вивонн атаковал своего врага; толпа затаила дыхание; меч должен был
опуститься на голову де Шабо. Но он помнил уроки итальянца.
     Моя  любимая  Италия,  подумала  Катрин,  ты покажешь Франции, как надо
сражаться.
     Де  Шабо,  сделав вид, что собирается отразить удар своим мечом, принял
его на щит. Наклонившись, он ударил де Вивонна мечом в колено.
     Браво!  Браво!  -  подумала  Катрин.  Она  бросила  взгляд на Генриха и
Диану, пытавшихся скрыть свое огорчение.
     Укол  не  был  опасным,  но  он  поверг  в замешательство надменного де
Вивонна,  лучшего  дуэлянта Франции. Воспользовавшись его растерянностью, де
Шабо нанес в то же место второй удар, уже более сильный.
     Это победа, ликовала Катрин.
     Она оказалась права.
     У  де  Вивонна было повреждено сухожилие. Он зашатался, отступил назад,
выронил из рук меч. Кровь обагрила зеленую траву.
     Толпа  заревела,  поединок  закончился  победой  де Шабо... и Катрин де
Медичи.  Моя  победа  более  значительная, подумала она, потому что о ней не
знает никто, кроме меня и де Шабо.
     Толпа  затаила дыхание, ожидая развязки. Что произойдет теперь? Де Шабо
мог  передать  де Вивонна в руки палача, чтобы тот вздернул его на виселице,
или  сохранить  жизнь  противнику,  который  для  своего спасения должен был
признать себя клеветником.
     Услышав заданный ему вопрос, де Шабо закричал:
     - Де  Вивонн,  возьмите  назад  свои  оскорбления и попросите Господа и
короля простить вас.
     Несчастный  де  Вивонн,  страдая  от  ужасной боли, все же не забывал о
гордости. Он попытался встать, но тут же снова опустился на траву.
     Наступил  момент, которого ждала Катрин. Де Шабо отошел от своей жертвы
и встал на колени перед королем.
     - Сир,  -  сказал  он,  - прошу вас вернуть мне мою поруганную честь. Я
отдаю  де  Вивонна вам. Я прощаю ему нанесенное мне оскорбление. Его жизнь -
в ваших руках.
     Никогда  еще Генрих не испытывал такого смущения. Он потерпел поражение
в  присутствии  двора  и  парижан; де Вивонн сражался за него, защищал честь
своего короля.
     Торжество Катрин было полным.
     Кто  виноват,  мой  дорогой,  в  том,  что  ты  попал  в столь неловкое
положение?  - мысленно произнесла она. - Кто спровоцировал скандал? Посмотри
на  женщину,  сидящую  рядом  с тобой. Это ее вина. Злись на нее, а не на де
Шабо.  Стоит  ли тебе тратить время на человека, допускающего такие промахи,
если  у тебя есть твоя умная королева, способная перехитрить любого француза
и любую француженку?
     Как  она  любила  его - даже сейчас, когда он имел глупый, посрамленный
вид.
     Ты  проиграл,  Генрих. Признай свое поражение. Ты не должен колебаться.
Помни,  что  весь  Париж  смотрит  на  тебя. Разве ты не знаешь, что истерия
толпы  легко  может  смениться  обожанием  героя? Этот герой, де Шабо, стоит
перед  тобой.  Не  выдавай  своих  чувств.  Вини  Диану. Проклинай ее. Но не
забывай о своей чести в присутствии подданных.
     Но король хранил молчание.
     Люди  начали  шептаться.  Что  это  значит? Победитель находился здесь.
Происшедшее  было  сюрпризом  для  всех,  но  кто  не любит сюрпризы? Почему
король  молчит? Де Шабо с высоко поднятой головой отправился к своему врагу,
который  попытался  подняться  и  броситься  на  человека,  погубившего  его
карьеру.
     - Не двигайтесь, де Вивонн, или я убью вас, - сказал де Шабо.
     - Убейте меня, и покончим с этим! - закричал несчастный дуэлянт.
     Снова  де Шабо предстал перед королем и попросил его вернуть ему честь.
Смущенный, охваченный стыдом Генрих молчал.
     Монморанси  встал  со своего места и опустился на колени перед королем.
Диана  дрожащей  рукой  дернула  Генриха  за рукав. Он не должен был унижать
себя  так  своим  поведением  на  глазах  тысячи  людей. Он мог за несколько
мгновений потерять популярность, которая завоевывалась годами.
     Монморанси умоляюще посмотрел на короля.
     - Победитель должен быть вознагражден, - шепнула Диана.
     - Вы  исполнили  свой  долг,  де  Шабо,  - сухо произнес Генрих, - ваша
честь теперь восстановлена.
     Король  быстро  встал.  Запели трубы. В сопровождении Дианы, королевы и
своей свиты Генрих покинул шатер.
     Катрин  ликовала - король очень редко попадал в такое глупое положение.
Если бы он только запомнил, кто подставил его!
     Вернувшись в свои покои, Катрин услышала шепот своих фрейлин.
     О  чем  они  говорили? Что думает толпа, которая всю ночь ждала на поле
этого  поединка?  Люди  пришли,  чтобы  увидеть  смерть  человека,  а  стали
свидетелями позора их короля.
     Но  позже  она  посмеялась над собой; какое ей дело до того, что думают
люди?  Гораздо  важнее  то,  что  они  сделали. Толпа ворвалась в палатку де
Вивонна  и  набросилась  на  еду,  приготовленную  им для банкета. Люди ели,
пили,   веселились.   Они   украли   дорогую   посуду,   которую  де  Вивонн
позаимствовал на время.
     Если  толпа  не  увидела  смерть,  то  она все же получила развлечение.
Возможно,  смятение  Генриха  не  имело  такого значения, как это показалось
Катрин  в  первый  момент.  Может  быть, все эти интриги не помогли ей вбить
хоть какой-то клин между королем и Дианой.
     Я   не  в  силах  терпеть  это,  повторяла  Катрин,  лежа  по  ночам  в
одиночестве. Если я ничего не добилась, я должна найти другой способ.
     Через  несколько  дней де Вивонн умер. Он мог бы жить, если бы захотел.
Но  он  сорвал  повязку  с раны и прогнал докторов. Его кончина не привлекла
внимания.
     Так  закончилась  эта  история. Но королева увлеклась изучением ядов; в
ее  личном  шкафу  было  много  запирающихся  ящиков,  где  хранились книги,
рецепты, жидкости, порошки.


     В  ноябре  Катрин  родила девочку. Ее назвали Клаудией - в честь матери
Генриха.
     Король  возобновил  свои  ночные  посещения Катрин. Им нужны были новые
сыновья.  Четырехлетний  Франциск  обладал слабым здоровьем. Катрин смотрела
на него с тревогой, когда Диана позволяла ей делать это.
     Летом  в  Реймсе  состоялась  коронация  Генриха.  Катрин еще не прошла
аналогичную   процедуру.   Это   не   задевало  ее,  поскольку  по  традиции
французского двора ее ждала отдельная коронация.
     Во  время  торжеств,  устроенных  по  случаю  коронации Генриха, Катрин
думала  о  том,  как ей избавиться от Дианы. Несомненно, существует какой-то
яд  с  замедленным  действием, сказала она Космо и Лоренцо Руджери. Она была
не  в  силах  терпеть  унижения,  которым  подвергала  ее  Диана. Она должна
избавить  себя  от своего врага. Им известно, что в Сент-Жермене ей довелось
наблюдать за своим мужем и этой женщиной, когда они занимались любовью?
     Братья  покачали  головами.  Они посоветовали ей заделать дыру в полу и
перестать  думать  об  отношениях короля и Дианы. Они не могли помочь ей, не
осмеливались  сделать  это.  Даже если бы Диана умерла естественной смертью,
королеву  заподозрили  бы в том, что она отравила соперницу. Более того - ее
советчиков заточили бы в тюрьму и подвергли пыткам.
     Катрин  понимала  это. Если Диана умрет, братьям придется спешно бежать
из Франции!
     Она должна отказаться от идеи устранения Дианы таким путем.
     Выслушав  их,  она  согласилась с тем, что ей следует внять их советам,
потому  что  братья  были  правы.  Однако  она продолжала думать об убийстве
Дианы.
     Диана  не  щадила королеву. Мадам де Пуатье часто принимала королевский
двор  в  Шенонсо;  она с удовольствием демонстрировала Катрин, каким образом
она  сделала этот замок еще более красивым. Требовались большие усилия воли,
чтобы не подсыпать яду в бокал мадам де Пуатье.
     Диана   шагала   от   одного  триумфа  к  следующему.  Шенонсо  был  не
единственным   подарком,   преподнесенным  ей  королем.  У  нее  было  много
бриллиантов и земель.
     Диана начала подготавливать брак наследника престола.
     Де  Гизы  были ее свояками; старшая дочь Дианы вышла замуж за одного из
братьев  де  Гиз;  поэтому  Диана  хотела  способствовать  возвышению  этого
честолюбивого рода.
     Диана   всегда   поступала   следующим   образом:   приняв   решение  о
необходимости  того  или  иного  действия,  она просила аудиенцию у короля и
королевы.   Ей   всегда   удавалось   заручиться   поддержкой   короля,   не
отказывавшего фаворитке ни в чем.
     Именно  так  она  поступила,  когда  Генрих и Катрин прибыли в Шенонсо.
Диана хотела изложить им свои планы относительно брака маленького дофина.
     Король  и  королева  приняли  ее.  Катрин  мысленно  отметила,  что все
выглядело так, словно это она, Диана, принимает их.
     - Ваше  Величество  оказали мне милость, согласившись выслушать меня, -
сказала  Диана.  -  Я  хочу поговорить о будущем нашего любимого дофина. Кто
мог  бы  лучше  подойти  на  роль его супруги, чем королева Шотландии, Мария
Стюарт?
     - Королева Шотландии! - сказала Катрин. - Ее мать была француженкой.
     - Вас это смущает, Ваше Величество? - Диана улыбнулась одними губами.
     - Она  также  была сестрой де Гизов, - невозмутимо продолжила Катрин. -
Полагаю,  король  считает амбиции Стюартов чрезмерными. Если девочка из этой
семьи  приедет  во  Францию в качестве будущей королевы этой страны, Стюарты
возомнят о себе бог весть что.
     - Порой  королевы  прибывают  из  самых  странных  мест,  - рассерженно
заметила Диана.
     - Дайте  мне  подумать, - сказал Генрих. - Рано или поздно нам придется
заняться поисками невесты для дофина.
     - Франциск еще слишком мал, - заявила Катрин.
     - Союзы  между  будущими  королями  и королевами заключаются, когда они
еще лежат в колыбелях, - сказала Диана.
     Катрин  закусила губу, сдерживая поток слов. Диана хочет увеличить свою
власть,  вместе  с  де  Гизами  править Францией. Де Гизы начали действовать
через  Диану,  любовницу  короля; со временем они будут использовать в своих
целях их племянницу.
     Не обращая внимания на Катрин, Диана сказала королю:
     - Говорят,  что эта девочка умна и прелестна. Подумайте, сир, о пользе,
которую этот брак принесет Франции, о том, что мы получим благодаря ему.
     - Шотландия! - сказала Катрин. - Маленькая бедная страна!
     - Ваше  Величество,  вы  абсолютно  правы,  -  улыбнулась  Диана. - Это
действительно  бедная  страна. И все же разве не приятно будет включить ее в
состав  наших  владений?  Но  наибольший  интерес представляет другой аспект
этого вопроса. Вы позволите мне изложить его?
     - Мой  дорогой  друг, - сказал король, - прошу вас, говорите. Мне давно
известно, как вы мудры. Мое внимание всецело принадлежит вам.
     Катрин  заметила,  что  его  взгляд был полон обожания. Она была готова
плакать,  умолять  Диану  отказаться от Генриха, умолять Генриха открыть ей,
каким образом она может завоевать его любовь.
     Она быстро подавила это безумное желание.
     - Эта  маленькая девочка может всерьез претендовать на английский трон,
- сказала Диана.
     - Неужели?  - воскликнула Катрин, желая возразить своей сопернице. - На
английском троне сидит молодой король.
     Диана засмеялась.
     - Ваше  Величество, этот молодой король - тщедушное создание. Он бледен
и немощен. Я слышала, что он харкает кровью, у него выпадают волосы.
     Катрин  поняла,  что сражаться с ними бессмысленно; Генрих одобрит брак
дофина с шотландкой уже потому, что это была идея Дианы.
     - Кто  займет  английский  престол после его смерти? - сказала Диана. -
Есть  две  претендентки - Мария и Элизабет. Отец этих двух женщин сам назвал
их  своими внебрачными дочерьми. Зато маленькая Мария Стюарт, стоящая не так
близко к трону, рождена в законном браке. Вы меня понимаете?
     - Я   склонен   думать,  что  это  -  отличная  партия  для  маленького
Франциска, - сказал Генрих.
     - Да, - медленно произнесла Катрин, - отличная партия.
     На  лице Дианы появилась снисходительная улыбка, которую так ненавидела
Катрин.  Однако  она  права,  подумала  королева.  Франция выиграет от этого
брака.  Она  получит  Шотландию и, возможно, Англию. Глупо из-за личных обид
препятствовать  тому,  что  выгодно Франции. Страна укрепит свое могущество;
но то же самое произойдет и с де Гизами!
     Переговоры о браке дофина и юной шотландки начались.


     Когда  Франциск услышал о том, что у него появится жена, он обрадовался
этому.  Он  стал  с  нетерпением ждать встречи с ней. Припрятал свои любимые
игрушки.
     - Это для Марии, - сказал он Катрин.
     Элизабет позавидовала брату.
     - Мама, - спросила она, - а у меня будет жена из Шотландии?
     - Нет,  любовь  моя.  Но  когда  придет время, мы найдем тебе красивого
мужа.
     Катрин   старалась   проводить  много  времени  в  детской.  Сейчас  ей
удавалось  делать это, потому что Диана была занята другими делами. Наблюдая
за  воспитанием  и  обучением детей, завоевывая их любовь, Катрин следила за
тем, что происходит во Франции.
     Религиозные  войны  приняли  новую,  более  кровавую форму. Жан Кальвин
пугал  еретиков  адовым  огнем  из  Женевы;  число его сторонников росло. Во
Франции  многие  люди  поддерживали  его  тайно.  Даже  во времена Франциска
находились  негодяи,  промышлявшие  хищением  дорогих  церковных  украшений.
Теперь  эти  преступления  получили  еще  большее  распространение.  Генрих,
направляемый  Дианой,  был  более  непоколебимым  католиком,  чем  Франциск,
фаворитка которого помогала реформистам.
     Катрин   не   видела   существенного  различия  между  двумя  церквями;
жизненный  опыт  подсказывал  ей,  что  лучшая вера - это вера в себя и свой
успех.  Она  хотела  обладать  властью,  мечтала  о  том, чтобы Валуа-Медичи
навсегда  получили  французский  трон.  Какое значение имеют эти религиозные
распри?  Пусть одни служат римской церкви, другие - почитают Кальвина. Какая
разница?  Кто-то  любит  пышные  церемонии,  кто-то  - более аскетичные. Кто
знает,   что   в   большей   степени   угодно  Богу?  Католики  преследовали
протестантов,  но это происходило потому, что первые были сильнее последних.
Если  бы  протестанты  получили  такую  возможность,  они  стали бы пытать и
убивать  католиков.  Взять,  к  примеру, Кальвина: этот человек просто хотел
занять  место  папы,  только  и  всего.  Что он говорит? "Подчиняйтесь мне и
только мне". Он безжалостен и жесток, как все католики.
     Религия?  -  думала  Катрин,  расчесывая  волосы  Элизабет. - Что такое
религия?  Да, соблюдать заповеди необходимо. Это верно. Но что такое добро и
зло?  Что  хорошо,  а  что  плохо?  Для меня добро - это возможность править
Францией.  Для Дианы, Генриха, де Гизов возможность править Францией - также
добро.  Но  совместить  эти  два  добра нельзя. То, что хорошо для меня, они
сочтут злом. Все эти понятия - относительные.
     Нет!  Молчи!  Не принимай ничью сторону, если это не сулит тебе выгоды.
Любая сторона ничем не лучше и не хуже другой.
     Но  прямодушный  Генрих,  неистовый  Монморанси  и убежденная католичка
Диана  смотрели  на  эти  вещи  иначе.  Для  них католицизм был единственной
истинной  верой.  Они  не  обладали  способностью  смотреть  на  предмет под
наиболее  выгодным  для  них  углом  зрения.  Они  могли лишь говорить: "Это
хорошо для нас, следовательно, это и есть добро".
     Если бы Генрих слушал меня! - думала Катрин. - Как я помогла бы ему!
     Повышение  соляного  налога  привело к трагедии, оно не пошло на пользу
Генриху.  Почему он не советовался с женой относительно государственных дел?
Потому  что  считал  ее  безликой,  не  способной дать дельную рекомендацию.
Могла  ли  она изменить это... при жизни Дианы? Наверняка существует способ,
который  позволит  Катрин устранить врага. Она прочитает все существующие на
свете  книги  о  ядах, призовет на помощь ясновидцев и колдунов, чтобы найти
средства,  с  помощью  которых  можно избавиться от Дианы, не подвергая себя
опасности.  Это  будет  добром  для  нее, Катрин. Она умнее Дианы; однако ей
следует  скрывать  свой  настоящий  характер.  Она  сумеет  делать это, если
Генрих не будет полностью пренебрегать ею.
     Она  в  очередной  раз  принялась  убеждать  себя в том, что устранение
женщины,  которую  она  ненавидела,  не  будет  грехом. Если бы Генрих начал
прислушиваться  к  советам  жены,  а  не  любовницы,  Франция стала бы более
счастливой страной.
     Она молила Святую Деву о том, чтобы свершилось чудо.
     Проблема  с  соляным  налогом  впервые  возникла  шесть лет тому назад,
когда на троне сидел Франциск. Он поступил более умно, чем его сын.
     Я бы посоветовала ему, думала Катрин, воспользоваться уроком отца.
     При  Франциске  в  городе Рошеле вспыхнул соляной бунт. Граждане Рошели
отказались  платить  налог  и  даже  плохо  обошлись  с  людьми,  посланными
собирать  его.  Мудрый  Франциск  сам отправился в Рошель и с помощью своего
обаяния  склонил  горожан  на свою сторону. Он улыбался людям и просил их не
бояться  властей. Рошельцы совершили преступление, но он готов забыть о нем.
Он  простит  их.  Люди  ждали,  что  королевская рать устроит кровопролитие,
погромы,  пожары.  Вместо  этого  очаровательный  Франциск  прибыл в город с
улыбкой  на лице. Налог не был снят, к нему добавился штраф за неподчинение,
но  после  отъезда  короля  люди  долгое время говорили о нем с теплотой. На
некоторое время они смирились с бременем.
     Именно  так следовало вести себя Генриху, думала Катрин. Но он поступил
совсем по-другому.
     На  юге  вспыхнуло восстание; к бунтовщикам присоединялся один город за
другим.  Когда  сборщики налога входили в населенный пункт, они подвергались
избиению.  Возле  Коньяка  один из сборщиков был брошен в реку. "Туда тебе и
дорога,  грабитель!  -  кричали  разъяренные  горожане. - Отправляйся солить
рыбу в Шаренте".
     Ряды  мятежников  пополнялись  нищими  и ворами; волнение докатилось до
берегов Жиронды. Это напоминало небольшую гражданскую войну.
     О,  почему король не хотел слушать свою жену! Но его не интересовало ее
мнение.  Он предпочитал слушать Диану и Монморанси; этот старик видел только
один  выход - встать во главе колонны солдат; молясь, он думал о наказаниях,
которым   он   подвергнет   французов,   осмелившихся  взбунтоваться  против
королевского налога.
     Монморанси отправился в Бордо с десятью ротами.
     Сражаться  с  армией  -  дело  менее  приятное, чем грабить беззащитные
города,  поэтому  бродяги  дезертировали.  Честные  горожане предстали перед
разъяренным коннетаблем.
     Какой  террор  учинил  Монморанси  на юге! Он хотел показать французам,
что  происходит  с  теми,  кто  бунтует  против короля Генриха. Он заставлял
граждан  Бордо  становиться  на  улицах на колени и просить прощения; казнив
сто пятьдесят зачинщиков, он наложил на город большой штраф.
     Мятежников, бросивших сборщика налогов в реку, сожгли на костре.
     - Подыхайте,  бешеные  собаки!  -  крикнул  коннетабль.  -  А  потом мы
поджарим   на   этом   огне  рыбу  из  Шаренты,  которую  вы  солили  кровью
королевского посланника.
     Но смерть на костре - слишком быстрая и легкая, думал коннетабль.
     Он  проучит  этих  глупцов.  Одни были четвертованы, другие подверглись
колесованию,  третьих  привязали  лицом вниз к эшафоту, и палач раздробил им
конечности  чугунным  пестиком,  не  коснувшись  голов и тел. Граждане Бордо
были обязаны лицезреть эти экзекуции.
     - Король Генрих не похож на своего отца, - говорили французы.
     Катрин  слышала  такие  фразы,  гуляя  в плаще с капюшоном среди толпы.
Люди  не  догадывались  о  том, что тихая, добродушная женщина, вступавшая с
ними в беседу, была их королевой. Так она узнавала настроения граждан.
     Она  получала  удовольствие  от  этих  прогулок, они давали ей ощущение
тайной  власти.  Что  бы  ни  случилось  со  мной  в  будущем, я сохраню эту
привычку, решила она.
     Она  уже  убедила  себя  в  том,  что  убийство  Дианы будет не злом, а
добром.  Она  продолжала  молиться, прося Святую Деву открыть ей, какое чудо
может быть совершено на земле.


     Террор и смерть в Бордо! Карнавал и пир в Лионе!
     Катрин  ждала  поездки  в  Лион,  потому что в этом городе ее, конечно,
примут  как  настоящую  королеву.  Провинциалы  отнесутся  к ней не так, как
жители столицы.
     Король  инспектировал  армии  в  Пьемонте  и  Турине, Катрин и Диана со
своими  приближенными  отравились  в  Лион.  Катрин получала удовольствие от
этого  путешествия,  во  время  которого  она чувствовала, что действительно
является королевой.
     Диана  держалась  скромно  и ненавязчиво; дети остались в Сент-Жермене,
где  им  предстояло  встретить  королеву  Шотландии;  Катрин  не  испытывала
ревности,  которая  постоянно  мучила  ее,  когда Диана занималась с детьми.
Поскольку  Генрих  ехал  из  Италии  в  Лион,  Катрин  не видела его рядом с
Дианой.
     Так  будет  всегда,  думала  Катрин,  если  я  смогу  завоевать то, что
принадлежит мне по праву. Святая Дева, открой мне, как сотворить чудо.
     Стоял  сентябрь,  и  Катрин казалось, что осенние краски никогда еще не
были  такими  яркими.  Она  находилась  в  превосходном настроении. Лионцы -
добрые,  благородные  граждане, опора монархии, - готовятся встретить короля
и  королеву. Они выразят свое почтение королеве, и любовница короля окажется
задвинутой  в тень. Догадывается ли об этом Диана? Не этим ли объясняется ее
скромное поведение?
     Увы!  Когда Генрих присоединился к ним в нескольких милях от Лиона, все
стало,  как  прежде.  Он  почти не разговаривал с королевой, уделял все свое
внимание  Диане.  Их  разлука  длилась  долго; им хотелось поговорить друг с
другом, побыть наедине.
     Теперь   Катрин   не   видела  их  вместе,  но  она  обладала  развитым
воображением.  Оно  мучило  ее,  сводило  с ума. Что значит для нее почтение
лионцев, если ей отказано в любви Генриха?
     Ее  считают  холодной.  Если  бы люди знали! Они видели в ней машину...
машину  для  зачатия  и  вынашивания  детей...  потому что судьба сделала ее
женой  короля. Это было жестоко, грустно и унизительно. Ей казалось, что она
слышит,  как  Генрих  говорит  Диане:  "Слава  богу,  королева  беременна. Я
избавлен от необходимости приходить к ней".
     Я   убью  ее,  думала  Катрин.  Должен  существовать  яд,  приближающий
старость. Святая Дева, укажи его мне.
     Но  даже  охваченная  яростью, Катрин не теряла рассудка. Если с Дианой
что-нибудь  случится,  обвинят  тебя,  напоминала  она  себе. Помни о дофине
Франциске.  Страна  не забыла его. Будь осторожна. Избавляйся от всех людей,
стоящих  на  твоем пути, но не трогай Диану... пока. Уничтожив ее, ты можешь
потерять мужа.
     Они  плыли  в большой красивой гондоле вниз по Роне к Везу; на сиденьях
были  выгравированы  сплетенные буквы Д и Н; добрые люди делали вид, что это
буквы С и Н.
     Катрин  с  горечью  напомнила  себе,  что  гондолу изготовили по заказу
короля; поэтому сиденья украшала эта монограмма.
     В  Везе  для встречи короля и королевы был установлен шатер; куда бы ни
взглянула  Катрин, везде она видела эти многозначительные буквы. Вся страна,
казалось,  говорила:  "Если  мы  хотим порадовать короля, мы должны чтить не
королеву, а его любовницу".
     Покинув  шатер  и  войдя  в  город, они оказались в искусственном лесу,
который  был создан для приема высочайших гостей. Эта оригинальная декорация
расстроила  Катрин  - из-за деревьев появились нимфы - местные красавицы. Их
предводительница  была  вооружена  луком, из ее колчана торчали стрелы. Было
очевидно,  что  она  изображала  Диану  -  богиню  охоты.  Она  вела льва на
серебряной  цепи.  Лионская  Диана  попросила  короля принять это животное в
качестве дара от горожан.
     Если  судить  по вниманию, которое оказывается мне, подумала Катрин, то
я, королева, - всего лишь лицо, сопровождающее Диану.
     Однако  худшее  было  еще  впереди.  Процессия  входила  в  Лион  через
триумфальные  арки,  мимо  развевающихся на ветру флагов, под крики ликующей
толпы;   печальная,   сверкающая   бриллиантами   Катрин,  сидя  в  открытом
паланкине,  понимала, что приветственные возгласы адресованы не ей, а Диане,
ехавшей  за королевой на белом коне, черно-белый наряд делал мадам де Пуатье
неотразимой.
     Граждане  Лиона знали, что от них ждут. Знать, встречавшая дам, сначала
целовала руку Дианы, а лишь потом - королевы.
     Катрин наблюдала за людьми из-под опущенных век.
     Никогда   еще   королева  Франции  не  подвергалась  такому  публичному
унижению.


     С  триумфом  посетив  ряд  французских  городов,  король  и  его  свита
направились в Сент-Жермен.
     В  Сент-Жермене  Катрин  страдала  особенно  сильно;  тем  не менее она
хотела  поскорей  оказаться  в  своих  покоях.  Там  она могла устроить себе
восхитительную пытку.
     Все  торопились  увидеть  маленькую  королеву  Шотландии,  которая жила
сейчас  в Сент-Жермене с детьми Генриха. Эта девочка стала главным предметам
дорожных разговоров.
     По   прибытии   в  Сент-Жермен  состоялась  обычная  церемония  встречи
королевской  кавалькады;  снова  Диане  было  оказано  больше  почестей, чем
Катрин.
     При первой возможности Катрин незаметно отправилась в детскую.
     Няньки низко поклонились ей.
     - Как дети? Как они чувствовали себя в наше отсутствие?
     - Ваше Величество, малыш и мадемуазель Элизабет здоровы.
     - А юный принц?
     - Он немного хворал, но появление маленькой королевы взбодрило его.
     Катрин  прошла  в  первую  детскую,  где  играли трое детей. Франциск и
Элизабет, как всегда, неуверенно улыбнулись матери.
     - Здравствуйте, мои дорогие, - сказала Катрин.
     - Здравствуй, мама, - ответил Франциск.
     Ему  исполнилось  пять  лет;  он  был мал для своего возраста. Элизабет
было три с половиной года.
     Катрин  посмотрела  на  гостью.  Королева  еще  никогда не видела столь
очаровательной  девочки;  у  нее  были  светлые волнистые волосы, ярко-синие
глаза,  нежная  розовая  кожа  и идеально правильные черты лица. Так вот как
выглядит  Мария  Стюарт!  Неудивительно,  что  все говорят о ее обаянии. Она
была  очаровательна;  Катрин  тотчас  поняла,  что дело тут было не только в
красоте лица и фигуры.
     Мария  поздоровалась  с  королевой  Франции,  сделав  изящный реверанс;
похоже,  она  совсем  не  испытывала  смущения; девочка держалась с огромным
достоинством.  Казалось,  что,  находясь  рядом  с  королевой, она постоянно
помнила о том, что ее тоже ждет престол.
     Она  была  на год старше Франциска. Похоже, она успела за короткий срок
сделать  его  своим  рабом.  Он уже любил ее. Это было хорошо, поскольку ему
предстояло жениться на ней.
     - Добро пожаловать во Францию, моя дорогая.
     Девочка поблагодарила королеву на безупречном французском.
     - Надеюсь, путешествие было приятным, - сказала Катрин.
     - О,  да.  Когда мы покинули Клайд, нас заметила английская эскадра, но
нам удалось оторваться от нее. Это было здорово.
     Ее  глаза  сверкали.  Неужели  ей  только  шесть лет? Казалось, что она
старше  Франциска  больше  чем  на год. Даже Элизабет, заметила Катрин, была
готова  подчиняться Марии; девочка смеялась вслед за юной шотландкой. Мария,
похоже,  получала  лучшее образование, чем маленькие Валуа. Теперь они будут
воспитываться  вместе;  король распорядился, чтобы к Марии относились, как к
французской  принцессе.  Из-за  положения,  которое  она займет со временем,
Марии будет уделяться приоритетное внимание по сравнению с девочками Валуа.
     Мария  свободно  говорила  по-французски.  В  этой  крохе  была  бездна
достоинств.  Катрин  нашла ее чересчур властной. Девочка словно говорила: вы
-  королева,  но  я  -  будущая  королева.  Я  - дочь королей, а вы родом из
купеческой семьи.
     Нет,  это  ерунда.  Она, Катрин, слишком чувствительна на сей счет. Она
вынесла столько унижений, что была готова видеть их во всем.
     Катрин  послала за гувернанткой Марии - хорошенькой рыжеволосой вдовой,
дочерью  шотландского  короля Джеймса Четвертого. Ее звали леди Флеминг; она
сама изъявила желание служить королеве Франции.
     Катрин  поговорила  с  ней  о воспитании детей, сообщила шотландке, что
она  лично  курирует  его.  Улыбка  леди  Флеминг показалась ей насмешливой,
высокомерной.  Женщина  словно  знала о том, что последнее слово принадлежит
мадам  Диане.  Право,  подумала  Катрин, моя чувствительность чрезмерна. Это
последствия лионского унижения.
     - Я  буду давать вам указания, - сказала Катрин, отпуская леди Флеминг.
-  А  теперь,  дети,  расскажите  мне,  чем  вы  занимались,  ожидая  нашего
возвращения.
     Франциск  собрался  раскрыть  рот, но Мария заговорила вместо него. Они
играли  в  игры, которым она научила его, читали привезенные ею книги. Мария
заявила,  что  Франциск  плохо знаком с латынью, а Элизабет вовсе не слышала
об этом языке.
     - Я  вижу,  что  ты  -  весьма  образованная девочка, - сказала Катрин,
обрадовав этим маленькую королеву Шотландии.
     Катрин  стала  задавать  ей  вопросы  о  шотландском королевском дворе;
Мария  отвечала  на них; Франциск и Элизабет восхищенно смотрели на девочку.
Франциск  то  и  дело  говорил:  "Мама,  Мария сказала, что..." Или: "Мария,
расскажи  моей  маме  о  том,  как ты ездишь верхом в Шотландии..." Элизабет
тоже  часто  повторяла  имя гостьи и дергала ее своими пухлыми пальчиками за
платье.
     Очаровательный  ребенок,  думала  Катрин.  Но  не помешает преподать ей
урок скромности.
     В комнату вошли Генрих и Диана.
     Няньки  упали  на  колени,  а  маленькая  Мария Стюарт сделала чудесный
реверанс.
     - Дай-ка я погляжу на тебя, малышка Мария, - сказал Генрих.
     Прелестные  синие  глаза посмотрели на него с почтением. Она, возможно,
станет королевой Франции, а он уже был королем.
     Как  красив мой Генрих, подумала Катрин. Увидев мужа в черном бархатном
одеянии,   она   забыла  о  его  спутнице.  Знаменитая  монограмма,  вышитая
бриллиантами по черному бархату, украшала его шапочку.
     Он   испытал  беспокойство,  сравнив  красивую  девочку  с  болезненным
Франциском.  Бедный  мальчик!  Если  и  раньше  он не производил впечатление
здоровяка, то рядом с цветущей Марией он казался еще более хилым.
     Несомненно,  Генрих умел находить общий язык с детьми. Они обрадовались
его  появлению. Казалось, он забыл о своем положении; опустившись на колени,
он  обхватил  руками  прелестную  головку Марии, поцеловал девочку сначала в
одну щеку, потом в другую.
     - Думаю,  мы  подружимся  с  тобой,  Мария,  - сказал Генрих, и девочка
разрумянилась от радости; она уже любила его.
     Он  жестом  попросил  принести  кресло,  которое  всегда  ждало  его  в
детской. Усевшись, он представил девочке Диану.
     Мария  поклонилась  ей.  Она  смотрела  на  женщину весьма уважительна.
Значит,  слава  Дианы  долетела  до  Шотландии;  умная  девочка  знала,  что
порадовать  короля  можно  почтительным  отношением не к королеве, а к мадам
Диане.
     - Добро  пожаловать,  Ваше  Величество,  - сказала Диана. - Я счастлива
видеть вас; похоже, вы уже завоевали симпатию дофина.
     - О  да, - небрежно согласилась Мария. - Он меня любит. Правда, дорогой
Франциск?
     - Да, Мария.
     - Он будет в отчаянии, если я уеду. Он сам сказал мне об этом.
     Франциск кивнул.
     - И  Элизабет  тоже!  - пробормотала его сестренка; Диана взяла девочку
на  руки,  а  Франциск  забрался  на  одно  колено  отца и похлопал рукой по
другому, приглашая Марию сесть на него.
     Генрих обнял обоих детей.
     - А  теперь  вы  расскажите  мне,  чем  вы  тут занимались, мои дорогие
малыши.
     Они  стали  оживленно  болтать,  смеяться.  Большеглазая Мария поведала
подробности  своего  опасного  путешествия. Король засмеялся, услышав о том,
как  они  оставили  с  носом английскую эскадру. Диана, обнимавшая Элизабет,
тоже  засмеялась;  Катрин  внезапно поняла, что Мария уже не была маленькой,
полной  собственного  достоинства  королевой; в обществе Генриха и Дианы она
превратилась в обыкновенную шестилетнюю девочку.
     Для Катрин не была места в этом волшебном кругу.
     Она  незаметно  отошла  к колыбели, в которой лежала маленькая Клаудия.
Девочка,  похоже, обрадовалась появлению матери. Когда Катрин склонилась над
дочерью,  Клаудия  зачмокала,  улыбнулась. Катрин протянула ей свой палец, и
девочка уставилась округлившимися глазами на бриллиант.
     Засмеявшись, она коснулась его.
     - Клаудия, детка, похоже, ты любишь свою маму, - сказала Катрин.
     Но  она  знала,  что  малышка Клаудия скоро подрастет и переключит свое
внимание с матери на Диану... если не произойдет чуда.
     Влияние  Дианы  на  короля  становилось все более сильным. Он сделал ее
герцогиней  де  Валентинуа,  подарил  много  великолепных  имений.  Она была
ревностной   католичкой,   и   король  считал,  что  поступает  справедливо,
передавая  ей  конфискованные владения протестантов, а также штрафы, которые
периодически выплачивали ему евреи.
     Размышляя  о  своей  ненависти,  Катрин  презирала  себя. Почему она не
находит  способ  устранения  Дианы?  Что за безумие эта любовь! Только страх
потерять  Генриха  мешал  ей  воспользоваться  одним  из  имеющихся  у нее в
наличии  ядов.  Иногда  Катрин  казалось,  что стоит рискнуть. Даже если это
обречет  ее  на  вечную ненависть Генриха, она все же избавится от унижения,
которое  она  испытывала,  наблюдая  за тем, как они предаются любви. Но она
знала,   что  ее  любовь  к  Генриху  сильнее  ненависти  к  Диане.  В  этом
заключалась  вся  проблема.  При  нынешнем положении дел в промежутках между
родами  она делила Генриха с Дианой. В другие моменты она давала волю своему
воображению.  Но  смерть  Дианы  грозила  Катрин  разлукой с Генрихом... она
лишится  визитов  мужа  и  той  близости  с  ним,  которая  происходила в ее
сознании.
     Иногда  она умоляла братьев Руджери помочь ей. Они проявляли твердость.
Каким  бы  коварным  ни  был яд, они боялись рисковать. Они умоляли ее внять
голосу рассудка. Только любовь Катрин к мужу спасала Диану.
     В  начале  следующего  года  родился  Луи;  в июне состоялась коронация
Катрин.  Французская  корона  была  надета  на голову Катрин, но королевские
бриллианты носила Диана. На медалях чеканили изображение Дианы и короля.
     Устав  от  торжеств,  состоявшихся  по случаю коронации, Катрин легла в
постель  и с тоской подумала о короле: в тот день она видела его в кольчуге,
прикрытой  серебристой туникой, с мечом, рукоятку которого украшали рубины и
бриллианты.  В  какой  величественной  лозе  сидел  он  на прекрасном гнедом
жеребце!  Всадники,  ехавшие  рядом  с  королем,  держали  над  его  головой
балдахин из голубого бархата с лилиями, вышитыми на нем золотыми нитями.
     Он   выглядел   весьма  впечатляюще.  Неудивительно,  что  народ  бурно
приветствовал его.
     Катрин  сжимала  и  разжимала  кулаки.  Если бы только... я сделаю это.
Сделаю.  Пусть  будет  что  будет.  Я перестану видеть, как он любит ее, как
отдает ей то, что по праву принадлежит королеве.
     Не  раз  по  ночам  она отравляла Диану в своем воображении; она сыпала
ядовитый  белый  порошок  в еду женщины; видела ее листающей книгу, страницы
которой  были  пропитаны  ядом;  наблюдала  за  тем,  как  Диана  натягивает
перчатки, обработанные специальным составом.
     Но  утром  осторожность  возвращалась  к ней вместе со здравым смыслом;
хотя  Катрин не могла освободиться от этой навязчивой идеи, ставшей наряду с
любовью  к  Генриху  и  ненавистью к Диане неотъемлемой частью ее жизни, она
знала, что время для ее осуществления еще не пришло.


     Наблюдавшей  за веселой жизнью двора Катрин казалось, что под роскошной
тканью   скрывается   нечто   страшное  -  религиозные  распри  все  сильнее
захватывали  страну.  Парламент  распорядился о создании специальной камеры,
где  пытали  гугенотов. Генрих был менее жесток, чем его приближенные, он не
хотел  подвергать  мучениям  своих  подданных,  хотя  и  считал,  что  люди,
разделявшие  ошибочные  религиозные убеждения, заслуживают наказания; однако
он  был  окружен  безжалостными мужчинами и женщинами, требовавшими сурового
обращения  с  еретиками. Это были коварные де Гизы, чье положение укрепилось
с  приездом  во  Францию  их племянницы Марии Стюарт, жестокий Монморанси, и
сама Диана.
     Кальвин  процветал,  и протестантская церковь расширяла свое влияние. В
некоторых  городах  реформисты  были  в  большинстве;  Диана  без  колебаний
обращала   внимание  короля  на  то,  что  в  таких  местах  они  подвергали
преследованиям   католиков.   Партия   католиков   считала,   что  требуется
вмешательство сильной руки. Протестантизм необходимо решительно подавить.
     Катрин,  поглощенная личной проблемой, не вмешивалась в эту борьбу. Она
не  высказывала  никаких  мнений и не отдавала никому предпочтения - если не
видела  в  этом  выгоды для себя. Если бы протестанты могли помочь Катрин де
Медичи  в  ее  борьбе  против  Дианы,  она  бы  поддержала их; но если бы ей
оказались полезными католики, она бы встала на их сторону.
     Наблюдай  за  событиями и жди момента, который позволит одержать победу
над Дианой, - вот какой тактики ей следует придерживаться.
     И такая возможность представилась Катрин. Королева ухватилась за нее.
     Генрих  встревожился.  Его друзьям легко было говорить, что долг короля
-  жечь  и  мучить  еретиков.  Даже  несмотря  на то, что на этом настаивала
Диана,  Генрих  испытывал  угрызения  совести.  Поддавшись  им  однажды,  он
заявил,  что  готов выслушать посланника от партии реформистов. Этот человек
мог прийти к королю, не боясь расправы, и сказать все, что сочтет нужным.
     Слова  Генриха  смутили  Диану и ее сторонников. Среди реформистов были
люди,  обладавшие  большим умом; беспокойство вызывал и тот факт, что король
заявил  о  своей  готовности  выслушать  их точку зрения, не посоветовавшись
предварительно с Дианой.
     Катрин  ликовала.  Означает ли это ослабление могущества Дианы, желание
короля  обрести  собственный  голос?  Катрин  задумалась о том, может ли она
использовать эту ситуацию к своей выгоде.
     Король  знал,  что  несколько  заключенных ждут пыток и казни. Он велел
прислать  к  нему  одного  из  них  с  тем, чтобы этот человек объяснил свою
позицию.
     Он  выслушает  заключенного,  подумала  Катрин. Она догадалась, что это
идея   Дианы.   Королю   следует  принять  Кальвина  или  какого-то  другого
просвещенного   представителя   протестантов.  Но  заключенный!  Несомненно,
король     по-прежнему     находится     под    сильным    влиянием    своей
любовницы-католички.
     Диана  со  своими  новыми  родственниками  де Гизами добилась того, что
этого  человека  привели  к  королю.  Его  подвергнут  допросу в присутствии
других людей; возле короля будет сидеть множество придворных.
     Катрин   увидела   несчастного,   которого  выбрали  для  перекрестного
допроса.  Он  был  бедным,  необразованным портным; однако, присмотревшись к
нему  внимательней,  Катрин  поняла,  что Диана и ее друзья поступили не так
умно, как им казалось.
     От   волнения   ее  сердце  выпрыгивало  из  груди.  Этот  портной  был
идеалистом;  в  его  глазах  горела  одержимость; веря в свою правоту, он не
испытывал  страха.  Катрин  тотчас вспомнила Монтекукули. Подобных фанатиков
использовали  те,  кто  думал  не  о  деле  и идеалах, а о личных желаниях и
власти.  Монтекукули  и  этот  портной  были  созданы  для того, чтобы стать
орудием  в  руках  таких  людей,  как  она  сама,  де Гизы, Диана. Но в этом
конкретном  случае  она оказалась умнее Дианы и де Гизов. На их месте она не
стала бы приводить к королю фанатика.
     Несчастный  портной  был  в  рванье,  убожество  его одежды еще сильнее
бросалось  в глаза на фоне ярких, расшитых бриллиантами костюмов придворных.
Глупо  думать,  что  такой  человек  будет  подавлен  роскошным окружением и
изобилием  драгоценностей.  Для  него  существует  лишь  величие Небес, куда
можно   попасть   только  благодаря  вере,  которую  он  считал  единственно
правильной.
     Он  оказался  неглупым  человеком,  обладал  хорошо подвешенным языком.
Было  видно, что его слова не производили впечатления на короля. Несомненно,
Генрих  восхищался  силой  духа  и мужеством портного, однако сожалел о том,
что он предан ложной вере.
     Катрин  дрожала  от  волнения.  Она  хотела диктовать свою волю Генриху
так,   как   она  делала  это  с  людьми  типа  Мадаленны.  Катрин  обладала
способностями,  природа  которых  была  ей непонятна. Иногда она ясно видела
что-то  еще  не происшедшее, но неизбежное в будущем. Она не могла управлять
этим  странным даром. Но умение концентрировать свою волю, заставлять других
в  некоторых  обстоятельствах  исполнять  ее  желания, контролировалось ею с
большей легкостью.
     Как  вдохновляла  Катрин способность оказывать влияние на людей! Сейчас
она  хотела,  чтобы  портной  увидел  в  ней  несчастную,  одинокую королеву
Франции,  унижаемую  надменной  шлюхой  в черно-белом платье. Несомненно, он
именно  так  воспринимал  Катрин,  хотя  сейчас  его  мысли  были  далеки от
отношений  короля  с  женой  и  любовницей.  Катрин заставит его подумать об
этом;  она  хотела, чтобы портной в присутствии придворных совершил какой-то
выпад против Дианы.
     Она  перехватила  взгляд  человека  и удержала его на несколько секунд.
Как  бы  его  глазами  увидела  себя - жену, брошенную мужем ради любовницы.
Представила   себя   молящейся   за   гугенотов   и  кальвинистов,  за  всех
протестантов.
     Она  почувствовала, что ее ладони покрылись потом; она едва не потеряла
сознание от собственных усилий.
     Диана задала портному вопрос; настал ответственный момент.
     - Мадам,  -  громко  закричал  он,  повернувшись  к любовнице короля, -
довольствуйтесь  тем,  что  вы  совратили  Францию,  и  не  касайтесь своими
грязными руками такой святой вещи, как истина Господня.
     Тишина,  последовавшая  за  этим  выпадом, длилась несколько секунд, но
Катрин   она  показалась  очень  долгой.  Король  поднялся.  Лицо  его  было
пунцовым.   Диана   подверглась   оскорблению.  Генрих,  унижавший  королеву
всевозможными  способами,  не  желал слышать даже единого слова, обращенного
против своей любовницы.
     Все  ждали,  что скажет король. Диана сидела с высоко поднятой головой,
она  казалась  сейчас  еще  более надменной, чем когда-либо. Катрин, наконец
расслабившись,  сделала  вид, будто она не меньше других потрясена дерзостью
жалкого  портного,  осмелившегося  говорить  так с герцогиней де Валентинуа.
Портной  стоял,  ничуть  не смутясь; его глаза были обращены к потолку; этот
человек не боялся ничего, он верил, что Бог и ангелы на его стороне.
     Ярость  короля  нарастала  медленно,  он пытался найти слова, способные
выразить  его  ненависть  к  этому  человеку;  двое  стражников  бросились к
портному и схватили его.
     - Уведите  его!  -  сквозь  стиснутые зубы выдавил из себя Генрих. - Он
будет сожжен заживо на улице Сент-Антуан; я сам буду смотреть на его казнь.
     Портной откинул голову назад и рассмеялся.
     Он  призвал  святых  стать свидетелями подлой мести короля, давшего ему
право  высказаться  свободно.  Неужели они надеются испугать своего пленника
гибелью  его  бранного  тела?  Он приветствовал смерть. Он был готов умереть
тысячу раз за истинную веру.
     Наблюдая  за  тем,  как  уводят портного, Катрин поняла, что король уже
устыдился  своего поведения. Второй раз он публично подвергся унижению из-за
Дианы.  Понимает  ли  он  это?  Испытывает  ли  раздражение?  Или  это  была
очередная мелкая победа Катрин, не сулившая ей ничего?
     Катрин  наблюдала  за  тем,  как  ее  муж  шагает  взад-вперед по своей
комнате.  Из  открытого  окна  доносились  бормотанье толпы и топот шагающих
солдат.
     Печальная процессия почти добралась до места казни.
     Катрин  заняла  свое  место  у окна возле короля. Он уже сожалел о том,
что  дал  обещание  стать  свидетелем того, как портной сгорит на костре. Он
боялся этого зрелища.
     Катрин,  не  позволявшая  себе  проявлений  бестактности по отношению к
королю,  спрашивала  себя,  не  следует  ли ей шепнуть ему: "Ты страдаешь по
вине  Дианы.  Если  бы  не  она,  тебе  не пришлось бы стоять у этого окна и
наблюдать  за  тем,  как  по  твоему  приказу этот несчастный будет брошен в
пламя.  Она  обрекла  тебя на это испытание. Разве ты не видишь, что если бы
ты  слушал  королеву, тебе бы не пришлось так мучиться? Я бы не подталкивала
тебя  к  таким  неразумным  поступкам. Не допустила бы, чтобы ты унизил себя
историей  с  дуэлью  де Вивонна и де Шабо. О, мой дорогой, почему бы тебе не
поумнеть  и  не  заставлять  жену  подстраивать  столь унизительные для тебя
ситуации!
     Но она снова не выдала своих чувств.
     - Сейчас они связывают портного, - тихо промолвила Катрин.
     - В этом человеке есть нечто странное, - сказал король.
     - Да, - согласилась она.
     - Он похож на...
     - ...мученика, Генрих.
     - Король вздрогнул.
     - Они  поджигают хворост, - сказала Катрин. - Скоро он предстанет перед
Высшим Судьей. Любопытно, что его ждет.
     - Кажется, он смотрит на нас.
     Катрин  отпрянула  от окна. Портной мог видеть со своего места короля и
королеву не хуже, чем они видели его из окна дворца.
     Глаза  портного  встретились с глазами короля. Мужчины смотрели друг на
друга  -  король  в  костюме  из  расшитого бриллиантами бархата и портной в
рубахе из грубого полотна.
     Катрин  наблюдала  за  пламенем, охватившем ноги мученика; безжалостный
огонь  стремительно  побежал вверх по одежде. Она ждала вопля, но ни единого
звука не вырвалось из горла портного. Стонали другие, но не он.
     Его  губы  шевелились;  он  молился  Господу;  все это время портной не
отрывал взгляда от короля.
     - Катрин!  - хриплым шепотом произнес король и сжал ее руку; его ладонь
была липкой от пота; Генрих дрожал. - Он не отводит от меня глаз, Катрин!
     - Не смотри на него, Генрих.
     - Катрин... я не могу.
     Он действительно не мог этого сделать.
     Катрин  перекрестилась.  Портной  словно заворожил короля: Генрих хотел
убежать  от  окна,  не  видеть  агонии портного, но ему не удавалось сделать
это; он знал, что теперь до самой смерти будет помнить умирающего портного.
     Но  Катрин  почти  забыла  о  мученике,  потому  что Генрих искал у нее
утешения.  Он держал ее руку в своей. Большие победы вырастают из маленьких,
думала она; скромное чудо может стать предвестником великого.
     Генрих  молча молился, прося защиты у святых; он смотрел на портного до
тех  пор,  пока  лицо мученика не скрылось за стеной внезапно разгоревшегося
огня.




     Катрин  лежала  на  кровати  в своей комнате в Сент-Жермене. Она только
что  родила  еще  одного  мальчика. Его назвали Карлом Максимилианом; теперь
она  имела  трех  сыновей - Франциска, Луи, который был еще более хилым, чем
его старший брат, и Карла.
     Она  могла  быть  счастливой  женщиной,  поскольку ее страстное желание
стать  матерью большого семейства сбылось, но Катрин по-прежнему страдала от
ревности.
     Этим  утром  со  двора  донеслись женские голоса; поднявшись с постели,
она подошла к окну, присела и стала слушать.
     - Король уехал в Ане.
     - В Ане! В такое время! Ему следовало остаться с женой и малышом.
     Катрин   мысленно  увидела  недоуменное  пожатие  плечами,  насмешливые
улыбки.
     - О  да,  моя  дорогая,  король  должен находиться в такой момент возле
своей  королевы.  Во  всех других вопросах король проявляет благоразумие, он
понимает,  что  хорошо, а что - плохо. Но стоит мадам де Валентинуа поманить
его... он тотчас теряет голову.
     - Бедная  королева  Катрин! Как ей должно быть грустно оттого, что ее и
малыша Карла оставили одних.
     - Королева?..
     Голос  зазвучал  так  тихо, что Катрин перестала различать слова. Потом
она услышала:
     - В ней... есть нечто странное. По-моему, королеве это безразлично.
     Катрин  печально улыбнулась. Безразлично! Нечто странное? Возможно, это
правда. Но как грустно знать, что ее жалеют даже слуги!
     Похоже,  хозяйка  Ане  нарочно выманила Генриха из Сент-Жермена в такое
время.
     Катрин  окончательно  встала  с  постели.  Бесполезно поднимать ковер и
смотреть  в  нижнюю  комнату.  Вместо  этого  она  помолилась. Катрин горько
плакала. Святая Дева, открой мне, как сотворить чудо, просила она.


     Неужели чудо свершилось?
     Мадаленна принесла ей новость.
     - Ваше Величество, герцогиня де Валентинуа заболела, она лежит в Ане.
     Диана  больна!  Сердце  Катрин забилось чаще. Это случилось! Ее молитвы
услышаны.
     - Король в Ане, Мадаленна?
     - Да,  король  находится  рядом с мадам герцогиней, но говорят, что она
больна очень серьезно.
     Катрин  захотелось  поскорей  встретиться  с  братьями  Руджери.  Когда
наступили  сумерки, она закуталась в плащ и поспешила к ним. Родив одного за
другим пятерых детей, она сохранила бодрость и энергию.
     Войдя  в  дом,  стоявший у реки, она тотчас поняла, что Космо и Лоренцо
уже  знают  новость.  Их  лица  были  настороженными, словно они думали, что
недавно   оправившаяся   от   родов  Катрин,  вопреки  их  предостережениям,
сумела-таки отравить герцогиню де Валентинуа.
     Катрин  явно  нервничала,  торопилась,  братья  немедленно  закрыли все
двери,  зашторили  окна и отправили на двор двух своих слуг, хотя они и были
итальянцами. Одержимость Катрин пугала астрологов.
     - Вижу, вы все знаете, - сказала она.
     - Это печальная новость, - промолвил Космо.
     - Печальная? Это самая лучшая новость, какую я слышала за многие годы.
     - Ваше   Величество,  -  сказал  Космо,  -  мы  умоляем  вас  сохранять
спокойствие.  Герцогиня  больна;  никто  не знает природы ее болезни. В этом
городе слухи распространяются, как огонь в ветреную погоду.
     Катрин забарабанила пальцами по столу.
     - О  да.  Кто-то  обязательно  скажет, что я подсыпала ей яд в вино или
пищу,  вылила  его  на  страницы  книги...  знаю.  Меня обвинят в отравлении
Дианы.
     - Для нас будет лучше, если герцогиня поправится.
     - Для меня - нет.
     Она посмотрела сначала на одного брата, потом на другого.
     - Лоренцо,  Космо,  -  с мольбой в голосе произнесла Катрин, - я отдала
бы все, что я имею, чтобы услышать о ее смерти.
     - Мадам, на улицах уже говорят, - сказал Космо.
     - Говорят!   Говорят!  Знаю.  Люди  всегда  говорят.  Меня  обвиняли  в
отравлении  дофина.  Скажу вам - я не собиралась убивать дофина. Однако меня
обвиняли в этом.
     - Те, чья смерть выгодна нам, не должны умирать, - сказал Лоренцо.
     - Когда-нибудь она все равно умрет. Почему не сейчас?
     Она встала и поглядела на братьев.
     - У  вас  есть  средства.  Яды... тончайшие яды. Дай мне ключ от твоего
шкафа, Лоренцо.
     - Ваше  Величество,  мы с братом готовы сделать для вас все... но мы не
можем позволить вам погубить себя.
     Находясь  в  обществе  братьев,  она  могла  не  скрывать своих чувств;
сейчас   страдания,   неудовлетворенные   желания,  унижение,  разочарование
привели ее на грань истерики.
     - Вы  боитесь  погубить  себя!  -  сердито  закричала  она.  - Это так,
Лоренцо!  Это  так,  Космо!  Вы  опасаетесь  "испанского  сапога"  и водяной
пытки...  страшной  смерти!  Вы  боитесь  не  за  меня...  а  за себя. Что я
потеряю,  если умру? Ничего! А выиграть могу все. Меня не могут устранить. Я
- мать будущего короля Франции. Приказываю вам дать мне ключ от шкафа.
     Братья испуганно переглянулись.
     - Мадам, - произнес в отчаянии Лоренцо, - умоляю вас...
     - Я приказываю вам!
     Катрин повелительно протянула руку.
     Космо  кивнул,  и  Лоренцо  достал  из  кармана  серебряную цепочку, на
которой висел ключ.
     Катрин  схватила  его  и  бросилась  к  шкафу.  Астрологи, не двигаясь,
смотрели на нее.
     Она  замерла  перед  множеством  склянок,  каждая  из которых содержала
вещество,  способное  вызвать смерть. Братья делились с ней секретами своего
искусства; она заставляла их делать это; Катрин знала кое-что о ядах.
     - Дай  мне  что-нибудь  безвкусное,  Лоренцо,  -  она повернулась к ним
лицом.
     Братья  не  сдвинулись с места; они лишь испуганно смотрели на нее. Они
мысленно  перенеслись  из  этой  комнаты  в  кошмарную камеру для допросов с
пристрастием.
     Катрин топнула ногой.
     - Это! - сказала она, коснувшись одной из склянок.
     Лоренцо шагнул вперед.
     - Ваше  Величество,  вы  не  можете  сделать  это. Вам придется кому-то
довериться.
     - У меня есть друзья.
     - Сапог разрывает самые крепкие дружеские узы, мадам.
     - Вы  думаете  только о пытках. Разве я не познала муки в моих покоях в
Сент-Жермене?
     - Мадам,   разрешите  нам  заделать  эту  дыру.  Вы  совершили  ошибку,
распорядившись пробить ее.
     Она  почувствовала,  что к ее глазам подступили слезы. Глядя на Лоренцо
и  Космо,  она  вспомнила  двух  мальчиков  Руджери; они были ее друзьями во
дворце  Медичи,  а Алессандро - врагом маленькой Екатерины. Они - ее друзья,
настоящие друзья. Да, они боятся за себя, но и за нее тоже. Они мудры.
     Братья  заметили,  что  Катрин  колеблется.  Она почувствовала, что они
испытали  облегчение. Возможно, она тоже испытала облегчение. Буря в ее душе
утихла.  Она  снова  становилась  спокойной  Катрин,  обладавшей  терпением,
умением ждать, действовать тайно.
     - Герцогиня  постоянно  носит  одно  кольцо, - сказал Космо. - Говорят,
что кольца обладают удивительными свойствами.
     - Я  знаю  это  кольцо,  -  сказала Катрин, - с большим рубином. Король
подарил его мадам де Валентинуа в самом начале их дружбы.
     - Почему  герцогиня  никогда  не  расстается с ним? - сказал Лоренцо. -
Возможно,  это  кольцо  обладает магической силой. Весьма странно, что такой
молодой  и  сильный  мужчина, как король, хранит верность стареющей женщине.
Это  можно объяснить только волшебством. Я допускаю, что объяснение таится в
кольце.
     - Если бы мы могли заполучить это кольцо... - начал Космо.
     - Это  возможно,  - сказала Катрин; ее внимание уже не было приковано к
шкафу с ядами.
     - Мадам, герцогиня никогда не снимает его с пальца.
     - Но  если  она  больна,  это возможно. Мои друзья помогут мне... Да, я
начинаю верить в сверхъестественную силу этого кольца.
     Братья  оживились.  Лоренцо дрожащими пальцами запер шкаф, повесил ключ
на  цепочку  и  застегнул  свою  куртку.  Лоренцо  и Космо наконец вздохнули
свободно.
     Катрин  посмотрела  на  запертую дверцу шкафа и удивилась тому, что она
отказалась от надежного способа умерщвления Дианы.
     Ответ  был  прост  - слишком высока ставка. Смерть Дианы могла привести
не к любви короля, а к его ненависти.
     Ее любовь была неразумной.


     Диана  чувствовала  себя  очень  плохо. Она впервые в жизни заболела, и
это  встревожило  ее.  Она  стала бледной, худой; герцогиня не знала причину
своей болезни.
     Ее охватила апатия; Диана не желала ни с кем общаться.
     Король,  словно  заботливый  муж,  находился  возле  нее:  он был очень
обеспокоен.
     Диана   уже   не   могла   следовать   напряженному   распорядку   дня,
установленному  ей  для себя. Она перестала ездить верхом по утрам, она была
неспособна развлекать короля и хотела, чтобы его визит закончился.
     Глядя  в  зеркало,  Диана  с трудом узнавала себя. Она не сомневалась в
преданности  короля;  он  был  благороднейшим  из  мужчин. Но никто не любит
долго  находиться  возле  больного,  со  свойственной  ей  трезвостью думала
Диана.
     Она решила, что не будет держать его возле себя в Ане.
     Однажды, когда он сидел рядом с ее постелью, она сказала:
     - Генрих, ты скучаешь здесь.
     - Моя дорогая, как я могу скучать, когда мы вместе?
     - О, Генрих, это не та жизнь, которую мы хотели бы вести.
     - Мы вернемся к ней.
     - Думаю, тебе не следует оставаться здесь.
     - С   тобой   я   счастливее,  чем  где-либо.  Я  верю,  что  ты  скоро
поправишься,  эта  загадочная  болезнь  пройдет. Я мечтаю снова увидеть тебя
здоровой.
     Я  слишком  стара, чтобы болеть красиво, подумала она. Генрих не должен
видеть  меня  слабой  и апатичной. Будет лучше, если он покинет меня. Я верю
ему.  Я поправлюсь быстрее, если не буду переживать из-за того, что он видит
меня в таком состоянии.
     Она решила, что он должен уехать.
     Девушка принесла ей настойку из трав, прописанную лучшим врачом.
     - Тысяча   извинений,  Ваше  Величество,  -  сказала  служанка,  сделав
реверанс.  - Мадам должна принять сейчас лекарство. Извините, что я прервала
вашу беседу.
     - Все  в  порядке,  Мари,  -  сказала  Диана.  -  Дай мне эту противную
жидкость, и я выпью ее.
     Она проглотила настойку и с улыбкой вернула бокал девушке.
     - Я  так  хочу поправиться, что готова принимать эту гадость, - сказала
Диана.
     Девушка снова сделала реверанс и вышла из комнаты.
     - Я  не  видел  ее  прежде  в Ане, - сказал король. - Хотя это лицо мне
знакомо.
     - Она  - медицинская сестра, которую любезно направила ко мне королева.
Катрин  весьма  добра.  Она  высокого  мнения  о  Мари. Говорят, что девушка
прекрасно   готовит   лекарства.  Твой  врач  считает  ее  добросовестной  и
способной.
     - Я рад, что Катрин догадалась прислать ее сюда.
     - Катрин  - заботливый и верный друг, - сказала Диана. - Я уверена, что
она  прекрасно  управляется  с  детьми  в мое отсутствие. По-моему, эта леди
Флеминг не настолько умна, чтобы ей можно было доверить воспитание детей.
     Король  ничего не сказал; Диана не заметила, что в его глазах появилось
смущение.
     - Право,  -  продолжила Диана, - маленькая Мария чересчур заносчива, ты
согласен?
     Король по-прежнему молчал, и Диана улыбнулась ему.
     - Думаешь, это врожденная черта ее характера?
     - Ты о ком, моя дорогая?
     - О Марии Стюарт.
     - А! Она очень умна и красива, но, боюсь, слишком избалована.
     - Генрих, любовь моя...
     - Да, дорогая!
     - Тебе  не стоит оставаться здесь. Ты должен быть при дворе. Из-за меня
ты забываешь о том, что ты - король этой страны.
     - Я не могу покинуть тебя.
     - Это  необходимо.  Я  обеспокоена  тем, что ради меня ты пренебрегаешь
своими  обязанностями.  Ты дал мне все, что я могла пожелать. Генрих, умоляю
тебя  - вернись ко двору. Я не могу поправиться, пока ты здесь, потому что я
волнуюсь.  Я постоянно помню о том, что я отрываю тебя от твоих дел. Уезжай.
Пиши  мне  каждый день. Желание поскорей оказаться рядом с тобой поможет мне
выздороветь.
     Он  покачал  головой.  Заявил,  что  не покинет ее. Ничто не значит для
него  так  много,  как она, заверил Диану Генрих. Ради нее он охотно забудет
обо всех и обо всем.
     Но,  как  всегда,  она  добилась своего. После его отъезда ей стало еще
хуже, но она не велела сообщать королю об этом.
     Мари, медсестра королевы, продолжала прилежно заботиться о Диане.


     Прежде  чем  король  вернулся  ко  двору,  умер маленький Луи. Это было
печальное  событие,  но  оно  не  стало  трагедией, потому что малыш болел с
самого   рождения,  и  такой  исход  следовало  ожидать.  Жизнь  в  нем  еле
теплилась, и казалось неизбежным, что она рано оборвется.
     Двор  погрузился  в  траур.  Смерть  маленького принца, а также болезнь
любовницы  глубоко  опечалили  короля,  Катрин  испытывала  тайную  радость.
Смерть  Луи  не  была  неожиданной;  любовь  Катрин  к  Генриху  значительно
превосходила по силе ее привязанность к своим детям.
     Луи  умер, но Генрих вернулся к ней, и она получила магическое кольцо с
рубином.  Она надежно спрятала его, оно не должно было попасть ему на глаза.
Однако  Катрин следовало носить его на пальце, когда Генрих находился с ней.
Она  заставила  себя  поверить  в  волшебные  свойства этого перстня; братья
Руджери  укрепляли  в ней эту веру. Она знала их мысли: "Пусть Катрин думает
о  кольце, это отвлечет ее от планов, связанных с нашим шкафом, где хранятся
яды".
     Через  неделю после смерти Луи Генрих пришел к ней. Он был внимателен и
нежен.  Он,  несомненно,  думал: "Бедная Катрин! Она потеряла ребенка. Что у
нее есть, кроме детей?"
     Он  сел  в  свое  любимое  кресло.  Как  красив он в костюме из черного
бархата,  расшитом  бриллиантами,  подумала  она.  Седеющие  волосы и борода
придавали   его   облику  величественность.  Длинные  белые  пальцы  короля,
сверкавшие   драгоценными   камнями,  лежали  на  обтянутых  дорогой  тканью
подлокотниках  кресла.  Ее  голова  покоилась на серебристой парче, расшитой
золотыми  лилиями.  Глядя  на  дорогие  шторы, роскошную кровать с пурпурным
пологом,  Катрин  снова  подумала о том, какой счастливой она могла бы быть,
если бы Генрих любил ее.
     - Ты  полон  грусти,  Генрих, - сказала она; подойдя к мужу, она встала
перед  ним,  робко положила руку ему на плечо. Она хотела, чтобы он коснулся
ее  руки,  но  он не сделал этого. Она вспомнила о кольце, лежавшем в шкафу.
Его  дверца  была  не  заперта; Катрин оставалось только открыть ее и надеть
кольцо на свой палец.
     - Я  думаю о нашем сыне, - сказал Генрих. Он не добавил: "И о Диане" Но
Катрин понимала это; ее переполняло чувство горечи.
     - Знаю, - сказала она. - Больно терять ребенка, особенно сына.
     Она  сильно  сдавила  пальцами  его  плечо;  Катрин сдерживала безумное
желание,  которое  она  всегда испытывала в присутствии Генриха. Ей хотелось
обвить  руками  его шею, рассказать ему о своей сумасшедшей любви о страсти,
которая сжигала ее.
     - Бедный  маленький  Луи, - пробормотал Генрих. - Его появление на свет
было бессмысленным, поскольку Бог так быстро забрал мальчика к себе.
     Она  должна  надеть кольцо. Время пришло. Он не заметит его. Он никогда
не  обращал  внимание  на то, что она носила. Однако если он полюбит ее, как
Диану...  При  этой  мысли  у  Катрин  от  радости  закружилась  голова. Она
представила  себе, как он берет ее за руку, целует каждый пальчик. Даже если
он   заметит  кольцо,  какое  это  будет  иметь  значение?  Чары  волшебного
украшения уже подействуют.
     - Я  оплакивала  его,  пока  у  меня  не  иссякли слезы, - сказала она;
подойдя к шкафу, Катрин достала перстень и надела его на палец.
     С  трепещущим  сердцем  и блестящими глазами она вернулась к креслу, на
котором  сидел  король.  Не  двигаясь,  он  рассеянно смотрел в пространство
прямо перед собой. Магия сработает через некоторое время, подумала Катрин.
     - Генрих, мы не должны горевать.
     Она  стояла  за спинкой кресла; волнение сжимало ей горло. Она положила
руку  на  седеющие волосы и погладила их; большой рубин, казалось, подмигнул
ей.
     Король  смущенно  покашлял  и  встал.  Подойдя к окну, он постоял там в
нерешительности;  его пальцы касались штор. Его мужественный облик пробуждал
желание у Катрин.
     Он  совсем  не изменился. Он не хотел, чтобы она дотрагивалась до него.
Проявления ее чувств смущали Генриха, как прежде.
     Волшебство не спешило произойти.
     Катрин покрутила кольцо на пальце.
     - Франциск  не  так  крепок,  как мне хотелось бы, - сказала она. - Нам
нужны новые сыновья.
     Он  печально кивнул. Ей показалось, что он спрашивает себя о том, когда
эта неприятная обязанность закончится.
     Ничто  не  изменилось.  Он сел и поиграл склянками, стоявшими на столе;
Катрин видела в зеркале его мрачное, смущенное лицо.
     Она  легла  в роскошную постель и стала ждать, вращая кольцо на пальце;
она закусила губу, чтобы сдержать слезы.


     Одним  октябрьским  днем,  через несколько дней после смерти маленького
Луи, Анн де Монморанси попросил аудиенцию у королевы.
     Зачем  я  понадобилась  этому  суровому  старику?  -  гадала Катрин. Он
никогда  не нравился ей; она даже не восхищалась им. Он был слишком понятен,
слишком  прямолинеен.  Катрин  не  считала  его  выдающимся полководцем. При
прежнем  короле  он  впал  в немилость. Если он не проявит осторожность, это
может  повториться.  Он  публично  задевал Диану, что было глупо. Монморанси
следовало  делать  то,  что  советовали  ему мудрые люди - тайно интриговать
против  мадам  де  Пуатье.  Раньше  или  позже любовница короля и коннетабль
сойдутся  в  схватке.  Глупый  старик!  - подумала Катрин. Ясно, кто одержит
победу.   Чтобы   сохранить   свое   положение,   он  должен  был,  как  ему
подсказывали, разыгрывать из себя союзника Дианы.
     И  все же расстроенной, несчастной Катрин было любопытно послушать, что
он  скажет.  Кольцо  с  рубином,  похоже,  не обладало магической силой. Она
носила  его  в  течение недели, но отношение короля к ней не изменилось. Она
надеялась  напрасно;  в  первый  момент она рассердилась на братьев Руджери,
решив,  что  они нарочно ввели ее в заблуждение. Конечно, они правы - сейчас
она  не  могла ничего предпринять. Уничтожение Дианы - дело будущего; сейчас
следует  пользоваться средствами, не столь надежными, как яд... пока. Катрин
захотелось  бросить  кольцо  в  реку,  но  осторожность  одержала  верх  над
эмоциями.  Она  отправила  перстень  в  Ане; Мари найдет способ сделать так,
чтобы он снова оказался на пальце Дианы.
     Лишь  одно  обстоятельство  радовало Катрин. Диана не поправлялась и не
разрешала королю приезжать в Ане.
     Предложенная  Монморанси встреча обещала развлечь скучающую королеву, и
Катрин с радостью велела своим фрейлинам привести к ней коннетабля.
     Анн  де  Монморанси склонился над рукой королевы. Он сказал, что явился
к  ней, чтобы посмотреть на последнего малыша. Она отвела его в детскую, где
Карл   безмятежно   спал   в   колыбели.  Старик  прикоснулся  своим  грубым
указательным  пальцем к атласной щечке ребенка; проснувшись, малыш захныкал.
Катрин  догадывалась, что Монморанси попросил принять его не для того, чтобы
взглянуть на Карла.
     - Коннетабль,  он  еще  слишком  мал,  чтобы  понять,  пакую  честь  вы
оказываете  ему,  -  сказала  Катрин.  -  Посмотрите других детей. Они будут
счастливы увидеть вас.
     Франциск  и  Элизабет  встретили  коннетабля изящными реверансами, юная
Мария держалась с большим апломбом.
     Обменявшись   с  детьми  любезностями,  коннетабль  заметил,  что  день
сегодня  теплый.  Может  быть, королева окажет ему честь и прогуляется с ним
по саду, где им никто не помешает?
     Последние  слова разволновали Катрин, она тотчас поняла, что Монморанси
хочет   сообщить   ей   нечто,  не  предназначенное  для  посторонних  ушей.
Вдохновленная   перспективой   интриги,  догадывающаяся  о  том,  что  визит
Монморанси  связан  с  отсутствием  Дианы, Катрин охотно согласилась выйти с
коннетаблем из дворца.
     Шагая по огороженному безлюдному саду, Монморанси сказал:
     - Ваше  Величество  согласится  со мной, что двор зажил спокойно, когда
кое-кто покинул его.
     Катрин осторожно спросила:
     - Чье отсутствие сделало, по-вашему, Сен-Жермен более спокойным?
     Коннетабль гордился своей прямотой. Он не любил увиливать от ответа.
     - Ваше  Величество,  я  говорю  о  герцогине де Валентинуа, прикованной
сейчас к постели в замке Ане.
     - Значит, вы рады тому, что ее нет здесь, коннетабль?
     Монморанси  нахмурился. Черт возьми, подумал он, эта итальянка намерена
разыгрывать  удивление? Она глупа и мягкотела. Она не держит зла на женщину,
которая  была  ее  заклятым  врагом. Похоже, в жилах Катрин течет вода, а не
кровь. Но даже она должна испытывать ревность.
     - Да,  я рад этому, мадам, - резко произнес он. - В последнее время эта
леди стала назойливой.
     Катрин  ликовала.  Приятно  было  иметь  на  своей  стороне  коннетабля
Франции.  Но  она  должна действовать осторожно, не раскрывать свои истинные
чувства даже тем, кто называл себя ее другом.
     - Вы так считаете? - спросила она.
     - Так считают многие, мадам. Я могу говорить с вами откровенно?
     - Сделайте милость.
     - Король   любит  эту  даму,  но  он  -  живой  человек.  Герцогиня  де
Валентинуа  сейчас  больна  и  не может развлекать короля. Почему бы кому-то
другому не заняться этим?
     Действительно!   -   подумала  Катрин.  Допустим,  ревнивой  и  любящей
королеве!
     - Ваши слова звучат разумно, коннетабль, - сухо произнесла она.
     - Король  не  способен  сделать  шаг навстречу удовольствию без чьей-то
помощи, мадам.
     - Без  чьей-то  помощи!  -  повторила  королева,  внезапно разразившись
громким  смехом,  который  ей  обычно  удавалось  сдерживать,  поскольку  он
принадлежал тайной, неведомой людям Катрин.
     - Повторяю  -  без чьей-то помощи, мадам. Королю нравится одна женщина.
Если  ей  предоставится  такая  возможность,  она займет место отсутствующей
герцогини.
     - Да?
     Теперь  Катрин  стало  трудно  скрывать свои чувства: ревность и горечь
вырывались  из  ее души на поверхность. Этот человек не должен догадываться,
сказала она себе. Никто не должен догадываться.
     Монморанси  испытывал  нетерпение.  Хватит  осторожничать!  - думал он.
Если мы решили говорить в открытую, нечего прибегать к намекам.
     - Я  имею  в  виду  шотландку,  леди  Флеминг.  Король  проявляет к ней
интерес.
     - Леди Флеминг! Но... она уже немолода.
     - Король любит зрелых женщин. В любом случае она моложе герцогини.
     Катрин  закрыла глаза и отвернулась от коннетабля. Он не должен видеть,
что она готова заплакать.
     - Вы  правы,  король  уделяет  ей  внимание, потому что он интересуется
тем,   как   идет   обучение   маленькой   шотландки.  Мне  кажется,  король
разговаривал с леди Флеминг только по этой причине.
     - Леди  Флеминг  -  красивая женщина, мадам. К тому же она не похожа на
француженок.  Она - иностранка. Король - обыкновенный мужчина. Весь двор без
ума  от юной королевы Шотландии. Почему? Она красива, как картинка, обладает
обаянием.  Но  это  еще  не  все.  Она...  другая.  Наполовину  француженка,
наполовину  шотландка. Незнакомое всегда привлекает. Если направить внимание
короля  в  нужную  сторону, он может влюбиться в леди Флеминг. Мы с вами оба
заинтересованы  в  том, чтобы он сошелся с глупой шотландкой и бросил хитрую
герцогиню.
     Глаза  Катрин  заблестели.  Непродолжительная  связь с глупой вдовой из
Шотландии...  разрыв  с  Дианой...  и  что  потом?  Его  будет ждать верная,
терпеливая  жена,  мать  королевских  детей. Вот путь к чуду, которое она не
смогла сотворить с помощью дурацкого кольца.
     Едва сдерживая смех, она сказала:
     - Мы  устроим  маскарад. Король может выбрать себе в партнерши вдову...
Вино... музыка... отсутствие герцогини...
     Монморанси кивнул.
     - Остальное  сделает  леди  Флеминг.  Она  ждет такого шанса. Возможно,
беседуя  с  ней,  король  думал  об  образовании Марии, но гувернантка в это
время думала о короле.
     - Я  подумаю об этом, месье де Монморанси, - сказала Катрин. - А теперь
я прошу вас отвести меня в мои почкой.


     Придворные  удивились.  Коннетабль  предложил  устроить  маскарад.  Что
дальше?  Старый  мрачный  солдат  затевает  веселье! Что может скрываться за
этим?
     Королева  взяла  на  себя  организацию  этого  мероприятия, узурпировав
функции  отсутствующей  герцогини де Валентинуа. Что за развлечение задумали
суровый Монморанси и кроткая Катрин?
     Всем  пришлось  признать новизну идеи. Королева решит, каких персонажей
будут  изображать  участники  маскарада и по секрету сообщит каждому, что за
костюм  он  должен  надеть  на  себя.  Только  она  одна  будет  знать,  кто
скрывается  за  каждой  из  масок.  Королева  будет присутствовать в обычном
туалете;  она наградит того, чей костюм покажется ей наилучшим. Каждый гость
обязан  хранить  тайну  относительно  своего  образа.  Это  будет  необычный
маскарад; в полночь все снимут маски.
     Королева вызвала к себе леди Флеминг.
     Женщина   сделала   реверанс;   наблюдательная   Катрин  заметила,  что
шотландка  чувствует  себя неловко. Неужели ее отношения с Генрихом уже были
не просто дружескими? Это казалось маловероятным.
     Катрин отпустила своих фрейлин.
     Она   не   предложила   леди  Флеминг  сесть.  Блестящие  глаза  Катрин
внимательно  разглядывали  гувернантку.  Она  обладала  привлекательной,  но
заурядной  внешностью.  У  нее  были  рыжие  волосы,  большие глаза и слегка
приоткрытый  рот,  делавший  лицо  женщины  пустым,  неинтересным.  Она была
пухленькой;   наверно,  ее  слабость  и  беззащитность  привлекали  Генриха,
казались   ему   проявлением  женственности.  Катрин  могла  представить  ее
кокетливой, игривой участницей любовной интриги.
     Было  ли в ней какое-то высокомерие или это мерещилось Катрин? Она была
старше  королевы.  Катрин  испытывала  недоумение,  злость.  Что есть в этих
женщинах такого, чего нет у королевы?
     - Ваше Величество желали видеть меня?
     - Да, по поводу вашего костюма для бала. Вы знаете мой план.
     - Да, мадам.
     - Вы  будете  Андромедой.  Вы слышали историю Андромеды? Ее приковали к
скале  и  отдали  на  растерзание  чудовищу. Персей явился с головой медузы,
посмотрев  на  которую,  дракон  обратился  в камень. Персей спас, освободил
Андромеду и женился на ней.
     - Да, мадам.
     - Если   у   вас   будут   сомнения  относительно  костюма,  вы  можете
посоветоваться со мной.
     - Я вам очень благодарна, мадам.
     - Есть  еще  один момент. Во время маскарада вы будете находиться возле
Персея.   Это   очевидно.  Хочу  сказать  вам  следующее:  личность  каждого
участника  сохраняется  в  тайне,  но  я  открою вам кое-что. Вы поймете, по
какой  причине  я  это  делаю.  Персея будет изображать лицо весьма высокого
положения;  я  бы  не  хотела,  чтобы  вы, леди Флеминг, допустили ошибку...
позволив себе излишнюю фамильярность.
     Как  заблестели  глаза  блудницы!  Она  догадалась,  что  значат  слова
Катрин.  Леди  Флеминг  ликовала.  Она  желала короля не менее страстно, чем
королева. Катрин захотелось дать ей пощечину.
     - Ваше Величество, вы можете положиться на меня.
     Какую  щедрость  я проявляю, мрачно подумала Катрин, отдавая моего мужа
в  руки  шлюхи!  Я  знаю,  мадам  Флеминг, что я могу положиться на вас - вы
сыграете роль, отведенную вам месье коннетаблем.
     - Вы  свободны,  леди Флеминг. Не забудьте - при необходимости я охотно
дам вам совет относительно вашего костюма.
     - Ваше Величество, вы очень добры ко мне.
     Гувернантка поклонилась; королева проводила ее взглядом.
     Катрин  не  могла  ненавидеть  такую  простодушную  дуру.  Леди Флеминг
горела желанием соблазнить короля.
     Почему  я  позволяю  ей  сделать это? - спросила себя Катрин. Почему не
хочу  надеть  костюм  Андромеды? Почему бы королеве самой не отнять короля у
больной  герцогини?  Потому  что  королеве  не  удалось  бы  сделать это. Он
слишком  хорошо  знает  ее.  Он разглядит королеву под любой маской, в любом
костюме.  Более  того,  и  Монморанси, и сама леди Флеминг знали, что король
положил  глаз  на  рыжую  глупышку;  вино,  чувственная  музыка  и атмосфера
загадочности,  а  также  длительная разлука с любовницей обязательно толкнут
его на необдуманный поступок.


     Король  появился в кольчуге Персея, но не сплетенной из колец, а сшитой
из  серебристой ткани. Его серые волосы были скрыты шлемом, сквозь прорези в
шелковой маске виднелись одни глаза.
     Маскарад  пробудил  в  нем  такую  радость, какой он еще не испытывал с
того  момента, когда Диана слегла в Ане; даже его печаль, вызванная болезнью
любовницы, ослабла, поскольку ему сообщили, что Диане становится лучше.
     Андромеда  прижималась  к нему. Он испытывал волнение, потому что знал,
чья  соблазнительная  фигура  скрывается  под  костюмом  Андромеды; он видел
рыжий  локон,  выбившийся  из-под  парика;  более  того,  в ее своеобразной,
неуверенной   речи   присутствовал   легко  узнаваемый  акцент.  Шотландская
гувернантка  с  трудом  говорила на языке его страны, однако голос ее звучал
прелестно.
     Катрин  выбрала  итальянскую  музыку  -  нежную,  глубоко  чувственную,
способную пробудить нескромные фантазии даже в самой трезвой голове.
     Андромеда  непринужденно кокетничала, притворяясь, будто ей неизвестно,
кто  ее  партнер.  Генрих  отвечал  своей  партнерше  -  хотя  и неловко - и
испытывал  при  этом  удовольствие.  В  конце  концов весьма приятно болтать
глупости, сохраняя свое инкогнито.
     - Я  счастлива,  что  меня  сделали  Андромедой,  - пробормотала она, -
потому что Персей - это вы.
     Она  прильнула  к  нему  в танце. Он уже давно не чувствовал себя таким
молодым.  Генрих  вспомнил  очаровательную  девушку  из  Пьемонта;  тогда он
испытывал  то  же, что и сегодня... те же бурные эмоции, неудержимое желание
поцеловать женщину, овладеть ею.
     Образ  Дианы потускнел, хотя он не мог исчезнуть полностью. Это ерунда,
поспешил  сказать  себе  Генрих.  Диана поняла бы его. Это веселый маскарад,
который  королева  устроила, чтобы развеять меланхолию, охватившую его из-за
смерти  сына  и  болезни  любовницы.  Это всего лишь один ничего не значащий
вечер.
     Андромеда,  ласковая,  льнущая  к  нему,  оживленно  болтала. Ее пальцы
касались  его  рук;  она подняла голову, явно ожидая, что он поцелует ее. Он
сделал  это,  мысленно  объясняя  Диане:  "Это  пустяк, Диана. Просто глупый
маскарад.  Королева  организовала  его,  увидев, что я грущу... беспокоюсь о
тебе".
     - Вино,  которое  я выпила, кажется, ударило мне в голову, - прошептала
Андромеда. - С вами это не произошло, Персей?
     - Похоже, произошло, - ответил он.
     Несомненно,   подумал   Генрих.   Катрин  велела  виночерпию  постоянно
наполнять кубок короля.
     Андромеда  обратила  его  внимание  на  смеющуюся  Дафну, танцевавшую с
Аполлоном.
     - Вам  не  кажется,  что  Аполлон  похож  на  месье  де Гиза? - шепнула
Андромеда.
     - Да, верно.
     - Кое-кого  легко узнать в любой маске, - засмеялась Андромеда и быстро
добавила:  -  Если  мы  правы,  и  Аполлон  действительно Франциск де Гиз, я
сомневаюсь  в том, что Дафна обратится в лавровое дерево, прежде чем желание
Аполлона осуществится.
     Генрих засмеялся. Что происходит с ним сегодня?
     Образ  Дианы  становился  все  более  блеклым. Вспоминая ее, он говорил
себе:  "Она  поймет,  что  этот  легкий флирт с веселой шотландкой ничего не
значит".  Скучая  по  Диане,  он  хотел  развеять  свою  меланхолию.  Генрих
отказывался вспомнить о том, что в Пьемонте он рассуждал подобным образом.
     - Давайте не будем больше танцевать, - сказала Андромеда. - Я устала.
     Она  увела его от толпы. Генрих радовался тому, что уход короля остался
незамеченным танцующими.
     В  прохладной  комнате  вдали  от  главного  зала леди Флеминг внезапно
повернулась  к  королю,  обняла  его  и  страстно поцеловала. Шелковая маска
Генриха мешала ей, и она со смехом подняла ее.
     - Я  поступила очень смело, правда? - игриво пробормотала леди Флеминг,
ожидая его реакции.
     - Нет...  вовсе  нет!  -  запинаясь,  сказал  король  и  ответил  на ее
поцелуй.
     Теперь  он понял, что его давно тянуло к гувернантке из Шотландии. Дело
было  не  в образовании детей, а в ее рыжих волосах, белой коже, необычности
поведения.  Он  чувствовал,  что  тоже  нравится  ей.  Она  бросала  на него
взгляды, которые были не только почтительными, но и многообещающими.
     Ее  изящные белые руки гладили его лицо; Генрих почувствовал, что кровь
побежала по его жилам быстрее. Пьемонт повторялся.
     - Я  знаю  одно  место,  где  мы  можем  побыть одни... час-другой... -
сказала леди Флеминг.
     Оказавшись  в  спальне  леди  Флеминг,  Генрих  не стал снимать маску с
женщины.  Он отлично знал, кем была его настойчивая, смелая и требовательная
партнерша.  Однако  игра  в  инкогнито  позволяла  им  обоим освободиться от
всякого   смущения   и  робости.  Сейчас  они  могли  вести  себя  предельно
естественно,  не бояться своих страстей и желаний. Шотландка прижалась своим
гибким  телом  к  Генриху;  его  рука скользнула вдоль ее шелковистого бедра
Генрих  обнаружил,  что  под  юбкой на леди Флеминг ничего нет! Она, похоже,
заранее  знала,  чем  закончится  этот  маскарад.  Ее  тонкие  белые  пальцы
расстегнули пряжки его камзола.
     - О,  да  ты действительно король! - прошептала женщина, сжав рукой его
громадный пульсирующий член.
     Она  обвила  его  шею;  ее  ноги  оторвались  от пола и обхватили талию
Генриха.  Поддерживая  шотландку  за  ягодицы,  он  овладел ею. Она откинула
голову назад, прогнулась и тихонько застонала.
     - Ты  спас  меня,  мой Персей, и теперь я принадлежу тебе, - промолвила
леди Флеминг.
     Чего  стоят  все  эти  разговоры о холодности британок! - думал Генрих,
насаживая  леди  Флеминг  на  предмет  своей  мужской  гордости. Он не знал,
насколько  искусно  способны женщины имитировать страсть - особенно находясь
в  объятиях королей. Стон наслаждения вырвался из горла опытной шотландки за
мгновение до того, как Генрих исторг из себя горячую струю.
     - Сегодня мне повезло, - выдохнула женщина. - Ты - король всех мужчин.
     Ноги  Генриха  болели от напряжения. Он шагнул к кровати и повалился на
нее.  Леди  Флеминг  удалилась  в смежную комнату. Через несколько минут она
вернулась  оттуда.  Теперь  она  была  полностью  обнажена.  От ее изящного,
волнующего  тела  исходил  аромат незнакомых Генриху духов. Через пятнадцать
минут его снова охватило желание.
     - Я хочу, чтобы ты навсегда запомнил меня, мой Персей.
     Она смазала его член каким-то маслом и повернулась к нему ягодицами.
     Генрих  не  сразу  понял,  чего она хочет. Он впервые занимался любовью
таким способом. На этот раз ей не пришлось имитировать блаженство.


     Королева,  находившаяся  среди  танцующих  пар,  внимательно следила за
происходящим.  Она заметила, что король и гувернантка покинули зал. Мысленно
она была с ними в моменты страсти.
     Ее   глаза   были  жестокими,  злыми.  Ненависть,  ревность,  коварство
клокотали  в ее груди. Правильно ли она поступила? Разве сейчас она страдала
меньше, чем когда видела его с мадам де Валентинуа?
     Терпение!  Он  быстро  устанет от этой глупой женщины. Надо благодарить
Бога за эту идею. Диана не смогла удержать его от измены.
     Все  эти люди смотрели на Катрин, удивлялись ей. Какая она дура, думали
они.  Она  устроила  самый забавный маскарад из всех состоявшихся при дворе,
но  сама не принимала в нем участия. Почему она не захотела стать Психеей, а
короля  сделать,  скажем, Купидоном? Мадам д'Этамп в свое время поступила бы
именно  так.  Конечно,  королеве не нравится терпеть унижения; теперь, когда
герцогиня де Валентинуа отсутствует, Катрин получила шанс.
     Они  не  знают,  как относится к своей жене Генрих, подумала она. Слава
богу, что никто, кроме нее, не видит, как проходят его визиты к ней.
     У  Катрин  болела  голова.  Маскарад  раздражал  ее.  Она  ждала, когда
наступит полночь.
     Как  глупо  она поступила, подлив любовное зелье в бокал Генриха, чтобы
он  увлекся  гувернанткой!  Но  что  подействовало на него - зелье или рыжие
волосы  и  белая  кожа?  Сколько  раз она использовала зелье, тщетно надеясь
завоевать его любовь?
     Снова  и  снова  она спрашивала себя - почему он стремится к близости с
этой  глупой шотландкой и отворачивается от своей жены, готовой отдаться ему
по велению сердца и души, а не в хмельном угаре?
     Она не могла найти ответа на этот вопрос.
     Наступила полночь.
     Катрин  обрадовалась, когда они вернулись в зал. Все уже случилось. Она
почувствовала  это  по  их поведению. Катрин испытывала горькое унижение. Ей
казалось  понятным  влечение  Генриха к умной и красивой Диане, но эта рыжая
шлюха с приоткрытым ртом и похотью во взгляде...
     Однако...   это  произошло;  судя  по  тому,  как  они  держались,  это
повторится.
     - Снимите маски! - приказала она и услышала возгласы удивления.
     "Так это вы!" В зале звучал смех. "Я и не подозревал!"
     Персей  и  Андромеда  смотрели  друг  на  друга  так,  словно  они были
опьянены не выпитым вином, а чем-то еще.
     План  Монморанси  сработал  великолепно, подумала королева. Более того,
неосторожность короля не завершится этой ночью.
     - Я хочу, чтобы леди Флеминг подошла ко мне, - произнесла королева.
     Шотландка  вздрогнула и покраснела до корней своих рыжих волос, упавших
ей на плечи, когда она вместе с маской сняла парик.
     Все  смотрели  на  леди  Флеминг. Глаза Катрин излучали холодный блеск.
Она  знает,  испуганно  подумала леди Флеминг. Она прогонит меня сейчас... в
присутствии  всех  этих людей. Я буду удалена от королевского двора. Никогда
больше  не  увижу  его.  Она смотрит так странно. Я боюсь королевы. Ее глаза
напоминают змеиные.
     - Леди Флеминг, вы превосходно исполнили сегодня свою роль.
     Шотландка  потеряла  дар  речи.  Она  ощутила дрожь в коленях. Холодные
глаза продолжали разглядывать ее.
     - Лучшая   пара,   присутствующая  в  зале,  -  Адромеда  и  Персей,  -
продолжила королева.
     Все зааплодировали - люди уже знали, кто был Персеем.
     - Я  не  могу оторвать от вас моих глаз, - добавила Катрин, наблюдая за
тем, как становятся пунцовыми щеки леди Флеминг.
     - Ваше  Величество...  вы  очень  великодушны,  - пробормотала женщина,
чувствуя себя виноватой.
     - Вы получаете приз, леди Флеминг.
     Катрин  сняла  кольцо  со  своего пальца и надела его на дрожащий палец
новой любовницы ее мужа.


     Глупая  гувернантка  была  на  седьмом небе от счастья. Весь двор видел
это.
     Люди   уже  шептали  друг  другу,  что  успех  гувернантки  объясняется
отсутствием  Дианы.  Что произойдет, когда герцогиня вернется? Мадам Флеминг
получит отставку, или король предпочтет ее своей старой фаворитке?
     Юная  Мария  Стюарт,  обладавшая  глазами  столь  же  зоркими,  сколь и
красивыми,  уже  шепнула  маленькому Франциску, что их гувернантка влюблена.
Мария сказала, что они должны заставить ее признаться в этом.
     Войдя  в  детскую,  Катрин  услышала,  как  дети  поддразнивают  глупую
шотландку.
     - Я  чувствую,  -  сказала  Мария, - что вы не слушаете нас. Ваши мысли
блуждают где-то далеко. По-моему, вы думаете о вашем возлюбленном.
     - Тсс. Ты не должна говорить такие вещи.
     - Но  я  буду  их  говорить.  Франциск, правда, она должна признаться в
том, что у нее есть возлюбленный?
     - Конечно, должна! - подтвердил Франциск.
     - Послушайте, у нас идет урок. Вы забыли об этом.
     - Это  вы  забываете,  с  кем  вы  говорите. Мы задали вопрос и требуем
ответа.  Леди  Флеминг, пожалуйста, помните, что со временем Франциск станет
королем,  а я - королевой. Когда мы задаем вопрос, мы вправе получить ответ,
и   если   вы  не  дадите  его  нам...  или  не  будете  обращаться  с  нами
соответственно нашему положению... мы... мы...
     Дерзкое создание выдержало паузу и добавило с угрозой в голосе:
     - Мы вспомним об этом, когда окажемся на троне.
     - Я не потерплю подобное обращение, - сказала глупая женщина.
     - У  вас  есть  возлюбленный?  У  вас  есть возлюбленный? - не унимался
Франциск.
     - Ну... что, если есть?
     - Значит, есть? - спросила Мария.
     - Ну... есть...
     Катрин  в  ярости  повернулась  назад.  Пора  кончать  с  этой дурацкой
затеей.  Неужели  эта идиотка не понимает, что ее связь с королем может быть
только тайной?
     Настал  день  -  Катрин знала, что это произойдет, - когда леди Флеминг
дождалась своего увольнения.
     Шотландка поделилась своим секретом с Мадаленной.
     Катрин  громко  рассмеялась,  когда  Мадаленна сообщила ей это. Выбрать
Мадаленну - как это похоже на шотландку!
     - Она спросила меня, умею ли я хранить секреты, - сказала Мадаленна.
     - И  ты  сказала,  что умеешь. Затем она сообщила тебе о ночных визитах
короля.  А  ты  сказала  ей,  что  тебе  все известно, что ты была невидимым
гостем в их комнате, свидетелем их прелюбодеяний?
     - Я... ничего ей не сказала.
     - Это хорошо. Мадаленна, не трать зря времени. Что она сообщила?
     - Я  запомнила ее слова, чтобы передать их вам в точности. "Я благодарю
Господа за то, что я забеременела", - сказала она.
     - Забеременела! - воскликнула Катрин. - Она так и сказала?
     - Да,  мадам.  Она  сказала  следующее: "У меня будет ребенок короля, я
рада  этому.  Я  прекрасно  себя чувствую. Наверно, в королевской крови есть
нечто волшебное, что придает мне силы".
     Стоя  у  окна,  Катрин  смотрела на сад. Ребенок. План Монморанси зашел
слишком далеко.
     Внимательно  наблюдая  за королем, она замечала, что глупая гувернантка
быстро  надоедает  ему.  Он проявлял беспокойство; Катрин догадалась, что он
думал  о Диане. Ему будет ужасно неприятно сознаваться в измене. Кто знает -
может  быть,  после  болезни  Диана  уже  не будет такой красивой и веселой.
Возможно,  план  Монморанси приведет к успеху. Леди Флеминг хорошо исполнила
свою роль, теперь пришло время действовать королеве.
     Диана  быстро поправлялась. Катрин следовало сделать все необходимое до
возвращения  герцогини. Она должна помнить об уроке, который Диана преподала
ей  во время эпизода с девушкой из Пьемонта. Катрин продемонстрирует королю,
что  жена  способна  помочь ему в затруднительном положении не хуже, чем это
часто делала его любовница.
     Она нашла Генриха в детской.
     - Генрих, мне надо поговорить с тобой о важном деле.
     - Я скоро приду в твои покои, - сказал он.
     - О,  пожалуйся,  -  заявила  Мария,  - не покидайте нас так быстро. Вы
провели с нами очень мало времени.
     Катрин  недовольно  посмотрела  на девочку. Королева не была влюблена в
маленькую  шотландку. Красота и изящество, по мнению Катрин, не давали Марии
права на высокомерие и надменные манеры.
     Ты  ошибаешься,  моя маленькая королева, если полагаешь, что я поддамся
этой провокации, мысленно произнесла Катрин.
     Самоуверенная  девочка  подняла  свои  большие  красивые  глаза и почти
кокетливо  посмотрела  на  Генриха,  умоляя  его оставить просьбу Катрин без
внимания.
     Генрих с нежностью коснулся золотых волос Марии.
     - Ну  ладно,  еще  несколько  мгновений.  Потом я должен буду выслушать
королеву.
     Катрин  стремительно  покинула детскую. Мария Стюарт нуждается в уроке.
Ей  не  удастся  всегда  вести  себя  подобным  образом.  Она  уже полностью
завладела  сыном  Катрин, сделала его своей собственностью. Для Франциска на
всем свете не существовало никого, кроме его любимой и прекрасной Марии.
     Вскоре  король  пришел  к  Катрин;  прежде чем королева заговорила, она
убедилась в том, что они были одни.
     - У меня есть тревожная новость, Генрих.
     Он поднял брови.
     - Относительно леди Флеминг, - продолжила Катрин.
     Король покраснел.
     - Ты говоришь о шотландке?
     Катрин  кивнула.  Она  не  хотела рассердить его тем, что ей известно о
тайных  свиданиях  короля  с  гувернанткой.  Он  предпочитал  скрывать  свои
человеческие  слабости  от  любопытных  глаз.  Разве  он не желал, чтобы все
считали  его отношения с Дианой чисто дружескими? Катрин хотела сказать ему:
"Ты  можешь  довериться  мне.  Я  хочу,  чтобы  ты  знал  - ты всегда можешь
положиться на свою жену".
     - Она шепнула одной из моих девушек, что она ждет ребенка.
     Генрих  отпрянул  от  Катрин, словно она ударила его. Несомненно, он не
знал о том, что его любовная связь обрела такие последствия.
     Он попытался защититься с помощью высокомерия.
     - Катрин, - сказал Генрих, - нас не касается личная жизнь гувернантки.
     Его  слова  прозвучали жалко, неубедительно. Ему было крайне неприятно,
что  он  оказался в таком положении. Поскольку он не мог выбраться из него с
помощью остроумия, он предпочел рассердиться.
     Такого Генриха Катрин любила еще сильнее.
     - Да,  верно,  -  невозмутимо  произнесла Катрин, - но я поняла со слов
моей  девушки,  что  леди Флеминг забеременела от человека, имеющего высокое
положение при дворе.
     - Значит,  у  гувернантки  хватило  ума  не  называть  имен?  - с явным
облегчением произнес король.
     - Пока  -  да,  - сказала Катрин, - это дело еще не зашло так далеко. Я
велела  моей  девушке  держать  язык  за  зубами.  Думаю,  она  выполнит мое
указание.
     - Мне  не  нравится,  -  выдавил  из себя Генрих, - что по королевскому
двору ходят подобные слухи.
     Катрин быстро подошла к мужу и положила руку на его плечо.
     - Мой  дорогой  Генрих,  можешь довериться мне - эта история не получит
огласку.
     Она  смотрела на него с мольбой в глазах, как бы говоря: "Неужели ты не
видишь,  что  я выполню любую твою просьбу? Доверься мне. Позволь рассказать
тебе  о  моей  всепоглощающей,  страстной  любви.  Сделай так, чтобы я могла
больше не интриговать. Разреши насладиться любовью к тебе".
     Но он уже в смущении отвернулся от нее.
     - Да,  -  растерянно  произнес  Генрих, - проследи за этим, пожалуйста,
Катрин.
     Он  вышел  из  комнаты; Катрин поняла, что беседа ни к чему не привела.
Может  быть,  она  сказала  слишком  мало?  Светлая  голова Катрин де Медичи
работала хуже, когда ей мешало сердце.
     Через   несколько  дней  Диана  известила  короля  о  своей  готовности
вернуться  ко  двору;  он лично выехал в Ане, чтобы сопровождать герцогиню в
дороге.
     История   с   шотландкой   стала  всеобщим  достоянием.  Король  должен
забавляться  в  отсутствие  Дианы!  -  шептали  люди. Но разве не глупо было
выбрать  для  своих  утех  такую  дуру?  Любопытно,  что скажет на это мадам
Диана.  Или  это  конец  многолетней преданности короля стареющей герцогине?
Вряд  ли!  Ведь он отправился в Ане, чтобы доставить ее ко двору! Но следует
учесть,   что   немолодая  женщина  могла  подурнеть  вследствие  длительной
болезни.   Занятная   ситуация:   Диана  возвращается  со  своим  сиятельным
любовником  и  видит, что шотландская гувернантка не только располнела, но и
стала более значительной фигурой.
     Диана  вернулась  с  королем  в  Париж  бледной,  похудевшей, но многие
соглашались,  что  она  не  утратила  своего  обаяния; Генрих был все так же
предан  ей. Несчастная Катрин, внимательно наблюдавшая за ним, заметила, что
его  мучают  укоры  совести; она знала, что короля беспокоила совершенная им
измена, а также то, что он еще не признался в ней Диане.
     Но  что  это  значило?  Наконец  Катрин  поняла.  Она  и Монморанси зря
тратили   время.   Ничто  не  могло  разорвать  узы,  связывавшие  короля  и
герцогиню.  Ни  коре,  кое  увлечение  рыжеволосой  гувернанткой, ни интриги
умной  женщины  не  были  способны  положить  конец  этим  самым  длительным
любовным отношениям в истории Франции.
     И  все  же  Диана  пережила  неприятные  минуты.  Катрин,  не  сумевшей
добиться своей цели, пришлось довольствоваться этим.
     Диана  не  утратила  своего  коварства.  Услышав  новость, она пришла к
Катрин.
     - Я узнала, что леди Флеминг готовится стать матерью, - сказала Диана.
     - Я тоже об этом слышала, мадам, - кротко промолвила Катрин.
     - Эта  женщина  глупа.  Она  слишком  болтлива. Ваше Величество знает о
том, что это ребенок короля?
     - Говорят, что это так. Боюсь, у нас обеих есть повод для огорчения.
     - Когда  глупая  женщина  начинает болтать, огорчаться приходится всем,
кто имеет к этому отношение. Полагаю, вам следует настоять на ее изгнании.
     - Понимаю, - сказала Катрин. - Вы говорили об этом с королем?
     Диана  пожала плечами, словно говоря этим, что данный вопрос не достоин
внимания  короля.  Как  она умна! Значит, она хочет показать Генриху, что не
считает  эту  измену,  происшедшую  в  ее отсутствие, сколько-нибудь важной.
Подобную  позицию  Диана  избрала,  когда  произошел  инцидент с девушкой из
Пьемонта.  Как  легко  управлять  любовником,  если  не  испытываешь  к нему
сильного чувства, если горящая страсть не лишает тебя рассудка.
     - Король  любил  эту  женщину  -  лукаво заметила Катрин. - Может быть,
поэтому она так осмелела.
     - Мадам,  короткое  внимание  короля  еще не дает права на необдуманные
поступки.
     Да,  она  была  умна!  Диана  поступала  так,  как  хотела,  но  всегда
сохраняла осторожность.
     - Король  может  не  дать  своего  согласия  на  ее изгнание, - сказала
Катрин. - Возможно, он захочет оставить леди Флеминг при дворе.
     - Он уже не хочет, чтобы она оставалась при дворе.
     Женщины  посмотрели друг на друга. Делай то, что тебе велят! - говорила
некоронованная  королева  Франции.  Король  забавлялся,  потому что здесь не
было  меня.  Помни  это. Ты не смогла удержать его от блуда. Это понятно. Но
теперь  я  вернулась, и гувернантка, которая развлекала его некоторое время,
может быть изгнана.
     Катрин  прикрыла  веками  свои  сверкающие  глаза; она боялась, что они
выдадут ее ненависть к этой женщине.
     - Я  не  сомневаюсь,  мадам,  -  Катрин  не сумела сдержать себя, - что
потребности его души известны вам не хуже, чем потребности его тела.
     Она  тотчас  поняла,  что  сделала  глупость.  Но  ведь я - королева! -
неуверенно подумала Катрин. Пусть Диана помнит об этом.
     Диана стала еще более бледной, но больше ничем не выдала свою злость.
     - Вашему  Величеству  известно,  -  сказала герцогиня, - мое стремление
постоянно  заботиться о короле, о вас и ваших детях. Поэтому наша дружба так
крепка.
     Казалось,  что  это  королева  говорит со своей фрейлиной. Но что могла
сделать  Катрин?  Она  должна  помнить,  что она обязана этой женщине каждой
улыбкой  своего  мужа; сейчас Катрин полагала, что она снова забеременела, и
это  тоже произошло благодаря Диане. Свое сравнительно прочное положение она
обрела с помощью Дианы. Она должна помнить это, как бы ее ни провоцировали.
     Она подняла глаза и посмотрела на Диану.
     - Мадам,  вы, как всегда, правы. Ошибка этой женщины состоит в том, что
она стала болтать. Я прослежу за тем, чтобы она немедленно покинула двор.
     - Это  правильно,  -  улыбнулась Диана. - Мы должны позаботиться о том,
чтобы  она  не испытывала нужды ни в чем. Не следует забывать, чьего ребенка
она  вынашивает.  Однако  легкомысленное  поведение  этой  женщины делает ее
немедленное изгнание необходимым.
     Беседа   завершилась.   Маленький   план   завершился  неудачей.  Хитро
задуманный маскарад оказался бесполезным.
     Генрих  успокоился,  увидев,  что  любовница поняла и простила его. Она
даже  обрадовалась  тому,  что  он  обрел  временное  утешение. Их любовь не
является  чисто  плотской.  Они  оба  знают  это.  Генрих  был  тронут таким
отношением  к  его  проделке;  он казался еще более преданным и любящим, чем
раньше.
     Но  других  Диана  не  прощала так легко, как Генриха. Шпионы герцогини
видели,  как  Катрин  прогуливалась  по  саду  с  коннетаблем; из той беседы
родился  маскарад,  на котором Генрих получил в партнерши гувернантку. Диана
чувствовала,  что она знает, как ей следует поступить с королевой, а также с
коннетаблем.
     Чтобы  показать  двору, как снисходительно она относится к этому роману
короля,  Диана  напомнила  всем  о другой выходке Генриха, приведя в детскую
дочь  короля,  рожденную итальянкой из Пьемонта. Дочь Генриха была красива и
походила  на  короля  сильнее,  чем  дети  Катрин.  Четырнадцатилетняя Диана
Французская  была  доброй  и  очаровательной. Она служила примером того, что
может  получиться  из  ребенка, если его воспитанием занимается герцогиня де
Валентинуа.
     Катрин поняла, что бороться за короля с такой женщиной бессмысленно.
     Когда  они  находились в Сент-Жермен-ан-Лее, Катрин снова обрекала себя
на страдания, подглядывая в дыру.


     В  сентябре следующего года произошло важное событие. Катрин родила еще
одного  сына.  Казалось,  в  рождении  очередного  ребенка  не  было  ничего
примечательного  - Катрин рожала уже шесть раз, у нее осталось пятеро детей.
Да, это был мальчик, но она уже имела двух сыновей.
     И  все  же было в этом малыше нечто, глубоко трогавшее Катрин. Сходство
с  отцом?  Этот  ребенок  был  крупнее, здоровее Франциска, Карла и умершего
Луи.  Катрин  интуитивно  ощущала,  что  этот  мальчик будет значить для нее
больше, чем все другие ее дети.
     Его  крещение прошло так же пышно и торжественно, как и крещение других
членов  королевской  семьи. Мальчика нарекли Эдвардом Александром, но мать с
самого начала звала его Генрихом; это имя закрепилось за ним.
     - Он так напоминает мне его отца! - говорила Катрин.
     Она  баловала его больше, чем других своих детей; он давал ей утешение.
Она  реже  смотрела  сквозь  дыру  в  полу, меньше прибегала к услугам своих
шпионов,  почти  не  гуляла  среди  уличной  толпы. Маленький Генрих отчасти
снимал  боль,  которую  причинял  ей  взрослый  Генрих.  Она  обожала  этого
ребенка.  Он  тянулся  к  ней,  плакал,  когда  его  брала на руки Диана. Не
смотрел зачарованно на отца, а прижимался к матери.
     Наконец  в  ее жизни появилась вторая любовь. Этот малыш не причинял ей
страданий,  а  снимал  их;  он не только принимал ее любовь, но и отвечал на
нее.




     Двадцать  три  года  брака не ослабили любовь Катрин к ее мужу. Ей было
только   тридцать  семь  лет,  но  она  уже  начала  полнеть;  за  последние
тринадцать  лет  она  родила  десяток  детей.  Она  любила  Генриха  так  же
страстно, как в юности.
     Катрин  интуитивно  знала, что у нее больше не будет детей. В этом году
она  родила  двойню  -  маленькая  Жанна  умерла через несколько часов после
своего  появления на свет. Виктория пережила сестру на несколько месяцев. Но
в  промежутке  между  рождением  близнецов  и  обожаемого  Генриха  у Катрин
появились  еще  два  ребенка.  Марго, которой уже исполнилось три года, была
столь  же  очаровательна, как и Мария Стюарт. Эркюль был почти на год младше
Марго.  Теперь Катрин могла отдохнуть от родов. Она потеряла троих детей, но
из семи оставшихся трое были мальчиками.
     Она   чувствовала,  что  может  гордиться  своими  детьми,  хотя  дофин
Франциск  доставлял  ей  и  Генриху много беспокойства. Он переболел тяжелой
формой  ветряной  оспы;  болезнь  прошла,  но  она  еще  больше ослабила его
организм.  Он  плохо  рос  и  медленно  соображал  во время уроков. Франциск
находился   под  полным  влиянием  хитрой  шотландки.  Ему  уже  исполнилось
тринадцать,  но  выглядел  он лет на одиннадцать. Зато Марии можно было дать
семнадцать  лет.  Шестилетний  Карл  обожал  ее  и  ревновал,  потому что ей
предстояло  выйти замуж за его брата. Карл оказался способным музыкантом; он
любил  играть  на  лютне  для Марии, читал ей стихи. Она охотно слушала его;
маленькая  кокетка  обожала  лесть. Французский двор щедро одаривал ее своим
вниманием.   Она   была   так   обаятельна,   что  ей  прощали  высокомерие,
надменность.  Только  Катрин  не  поддавалась никаким чарам. Она решила, что
настанет день, когда Мария Стюарт ответит за свои грехи.
     Катрин  любила,  хотя  и  не  слишком сильно, своих дочерей, Элизабет и
Клаудию.  Они  были  хорошенькими,  обаятельными девочками. Юная Марго уже в
три  года  обещала  стать сильной личностью. Прелестная, уже сейчас склонная
повелевать,  она  завоевала  сердце  Дианы  и  своего  отца;  с  Катрин  она
держалась  смелей,  чем  остальные  дети,  кроме Генриха. Катрин восхищалась
дочерью, но ее главной любовью был маленький Генрих.
     Ее  любимому  сыну  уже исполнилось пять лет. Он был во всех отношениях
настоящим  Медичи. Он полностью принадлежал матери. Она сожалела лишь о том,
что  он был третьим сыном, а не первенцем; она была готова отдать много ради
того,  чтобы  он  стал  дофином  Франции.  Он  выглядел  восхитительно;  его
красивые  руки  напоминали  руки Катрин; он походил на настоящего итальянца;
его  блестящие  глаза  были глазами Медичи. В отличие от своих братьев он не
любил  охоту,  хотя хорошо ездил верхом. Это было заслугой Катрин. Страстная
лошадница,  она  настояла  на  том,  чтобы  ее дети научились ездить верхом.
Генрих  недолюбливал  охоту  и игры на воздухе не потому, что ему не хватало
смелости.  Блеск  интеллекта  он  ставил  выше  физической  силы. Он обладал
превосходными манерами.
     Все  замечали, как любит Катрин маленького Генриха, потому что, как и в
отношениях  с  мужем, она не скрывала своих нежных чувств. "Маленький Генрих
для  королевы  дороже  ее  собственного  глаза!" - говорили люди. И это было
правдой.  Обнимая  сына,  слушая  его  своеобразную  речь,  любуясь тем, как
хорошо   сидит  на  нем  новый  костюм  -  а  он  любил  красивую  одежду  и
интересовался  ей  сильнее,  чем его сестры, - она думала: "Мой любимый сын,
ты - настоящий Медичи. Как бы я хотела увидеть тебя на французском троне!"
     Размышляя  о  будущем, она видела, как он садится на трон. Сбудется то,
что  я  вижу?  - спрашивала она себя. Или это всего лишь проекция моих самых
сокровенных желаний?
     Если бы только он стал королем! - вздыхала она. - Он будет им!
     Ее  желание  заглянуть  в  будущее  усилилось;  услышав о существовании
некоего провидца, она велела привести его во дворец.
     Это  был  чернобородый еврей из Прованса, Мишель де Нотрдам; он изменил
свою  фамилию,  придав ей латинское звучание, как часто поступали ученые. Он
был  известен  как  Нострадамус.  Прежде  чем  он  открыл  в  себе необычные
способности,  он  был врачом; он учился в Монпелье одновременно с остроумным
монахом Франсуа Рабле.
     Катрин  сказала  ему,  что  она  хочет  узнать будущее своих детей; для
этого  его  привели  в  королевскую  детскую.  Пока  двор  находился в Блуа,
Нострадамус жил рядом с сыновьями и дочерьми Катрин.
     Она  часто  беседовала  с  ним.  Она  уважала его за образованность, ей
импонировала    доброжелательность    Нострадамуса.    Он   был   интересным
собеседником; она любила проводить время в его обществе.
     Он  быстро  понял,  что больше всего ее интересовало будущее маленького
Генриха. Он сказал ей об этом, и она согласилась.
     - Забудьте о других, узнайте, что ждет Генриха, - сказала Катрин.
     Он  занялся этим, и через несколько недель у него появились новости для
Катрин.
     Он  взял  с  нее  слово  хранить  все услышанное в тайне, потому что ей
предстояло  узнать  нечто  весьма  важное.  Нострадамус  ненавидел  насилие;
будучи  врачом,  он  повидал немало смертей в бедных городах, где работал во
время  эпидемии чумы; просмоленный плащ и маска защищали его от инфекции; он
был  готов  рисковать  своей  жизнью  ради  спасения  других;  он  не  хотел
принимать участия в том, что могло привести к чьей-то смерти.
     Катрин встретилась с ним в его рабочем кабинете.
     - Ваше Величество, я хочу поговорить с вами о вашем сыне Генрихе.
     Катрин ответила, что рада этому.
     - Прошу  вас,  мадам, держать язык за зубами. Я заглянул в будущее. Ваш
сын наденет корону.
     Ее  охватила  огромная  радость,  и  она обещала сохранить услышанное в
тайне.  Но,  оставшись  одна,  она  задумалась  о  других людях. О Генрихе -
любимом,  обожаемом  муже.  Мысль  о том, что кто-то, пусть даже сын, займет
его  место, была для нее невыносимой. Она любила сына, но это чувство не шло
ни  в  какое сравнение с ее любовью к мужу. Юный Генрих помогал ей забыть об
отсутствии  других радостей. Король еще молод, успокоила она себя; он здоров
и  силен;  он  проживет  долго.  Она  должна  думать  не  о нем, а о будущем
дорогого сына Генриха.
     Еще  были  Франциск и Карл, стоявшие между троном и маленьким Генрихом.
Что  произойдет  с  ними?  Они  были  лишь на несколько лет старше их брата.
Однако... Нострадамус сказал, что Генрих наденет корону.
     Она  была  одержима  желанием  заглянуть  в  будущее.  Она дала задание
братьям   Руджери.  Они  должны  проверить,  действительно  ли  Нострадамусу
открылось  будущее, или же он просто угадал желание королевы и сказал ей то,
что  она  хотела услышать. Братья охотно взялись за эту работу; они увидели,
что Катрин думает не о любовнице мужа, а о будущем своего любимого сына.
     Вскоре  они  смогли  сказать  ей,  что,  по их мнению, маленький Генрих
будет носить корону Франции.
     Ее  глаза  светлели,  когда  она  видела  слабого  Франциска,  на  лице
которого  остались  следы  от  оспы;  она  радовалась, замечая, как мало ест
Карл. Оба эти мальчика страдали отсутствием аппетита и одышкой.


     Катрин  наблюдала  за  детьми  во  время уроков. Они быстро росли. Юный
Франциск,  который  был  дофином,  получил  отдельные покои; скоро он сможет
сделать  то,  что  ему  хотелось  больше  всего на свете - жениться на Марии
Стюарт.
     Он  имел  болезненный  вид.  Он проживет недолго. Однако... Нострадамус
дал  понять,  что  Франциск  станет королем; братья Руджери подтвердили это.
Может  быть,  на  самом  деле он здоровее, чем кажется. Сейчас Франциск имел
отсутствующий  вид;  близость Марии волновала его. Он мечтал о браке; Мария,
в  отличие  от  Франциска, всегда была доброй, энергичной. Ей нравилось, что
он обожает ее.
     Все  дети  боялись  Катрин  - даже Мария. Чтобы добиться их послушания,
королеве было достаточно бросить на детей один строгий взгляд.
     Когда   Мария  повернулась,  чтобы  шепнуть  что-то  Франциску,  Катрин
произнесла резким тоном:
     - А теперь, Мария, переведи мне это.
     Мария  начала легко и быстро переводить латинский текст. Она была такой
умной  и  сообразительной,  что Катрин не находила, к чему можно придраться!
Франциск и Карл с восхищением смотрели на девочку.
     Зачем  они  так  слепо  обожают  ее? - думала Катрин. Неужели это будет
всегда?   Наверно,   да.  Девочка  сама  верила  в  это.  Разрумянившаяся  и
возбужденная, она быстро добралась до последней фразы.
     - Браво! - закричал Франциск.
     - Тише, сын мой, - оборвала его Катрин. - Мария сделала одну ошибку.
     - Нет! - возмутилась Мария.
     - Да! - Катрин указала на погрешность перевода.
     Мария  рассердилась;  Франциск  и  Карл тоже рассердились на мать. Даже
Элизабет  и  Клаудия  были  на  стороне  Марии; но они скрыли это, поскольку
боялись матери сильнее, чем мальчики.
     - Ты  хорошо справилась с заданием, - сказала Катрин, - но все же хуже,
чем  ты  думаешь.  Если  бы  ты  не  спешила  так  и больше старалась, ты бы
выполнила его лучше. Не забывай - избыток самомнения приводит к несчастьям.
     Девочка  вспыхнула  и  снова  перевела  отрывок, на сей раз безупречно.
Нельзя было отрицать, что у нее светлая голова.
     - Спасибо. Старшие могут идти. Я послушаю Генриха и Марго.
     Занимаясь  с  младшими  детьми,  она  поглядывала  на  старших, которые
шептались  в углу. Франциск ловил каждое слово Марии, держал ее за руку; его
глаза  светились  любовью  к девочке. А Карл ненавидел старшего брата за то,
что  Мария  достанется  Франциску.  Если  бы Карл родился первым, этой чести
удостоился бы он.
     Бедные  маленькие  принцы!  - подумала Катрин. Они рождены для зависти,
страха,  ненависти.  Что  касается  Марии Стюарт, она была создана для того,
чтобы  приносить  неприятности  окружающим...  и себе тоже. Девочке придется
понять, что для других она не столь важная персона, как для самой себя.
     Перед  Катрин находились два ее самых любимых ребенка. Хоть ей иногда и
казалось,  что  вся ее любовь целиком принадлежит двум Генрихам - большому и
маленькому,  все  же  она  была привязана к своей умной и красивой маленькой
дочери.  Как  приятно  слушать трехлетнюю нахалку, любоваться ею, сознавать,
что Марго - ее дочь.
     Но  ее  внимание  слова  и снова переключалось на старших детей. Усадив
Генриха  на колени и обняв Марго, Катрин стала делать вид, что занята ими, а
на самом деле слушала, о чем говорят у окна старшие.
     Мария  сидела на диване, Франциск - на стуле; он держал девочку за руку
и  смотрел  на  нее.  Карл, вытянувшись на полу, также внимательно глядел на
Марию. Клаудия и Элизабет сидели рядом на стульях.
     Мария   рассуждала  о  религии;  Катрин  нахмурилась,  сочтя  эту  тему
неподходящей.
     В  последние  годы  на землю Франции пролилось много крови. После казни
портного  Генрих  поклялся, что больше никогда не станет свидетелем сожжения
на  костре. Однако это не помешало многим оказаться в огне. Камера для пыток
редко  пустовала; еретики заполняли суровую Бастилию, их стоны доносились из
комнат,  где  проводили допросы. Тысячи узников боролись с крысами и голодом
в  подвалах  Шатело.  Одни подверглись колесованию и четвертованию, другим в
распоротые  животы  заливали  жидкий свинец. Кого-то медленно поджаривали на
костре.  Этим  мученикам  отрезали языки, чтобы зрители не могли услышать их
песнопения  и  молитвы.  Все это совершалось по приказу короля во имя Святой
Церкви.
     И  теперь маленькая католичка Мария, просвещенная своими родственниками
де Гизами, рассказывала принцам и принцессам обо всем этом.
     Катрин подозвала их к себе, и они неохотно приблизились к ней.
     - Говорить о таких вещах неприлично, - строго сказала она.
     - О каких вещах неприлично говорить? - спросила Мария.
     - Я хочу, чтобы вы знали - неприлично говорить о том, что неприятно.
     - Мадам,  - лукавым тоном произнесла Мария, - по-вашему, плохо, что эта
страна избавляется от еретиков?
     - Это  не  та  тема,  которую  можно  обсуждать детям. Вот все, что вам
следует знать. Ступайте, и помните, что я запретила вам говорить об этом.
     Они  удалились,  и  Мария  Стюарт  принялась болтать о новом танце. Она
явно  хотела, чтобы королева слышала ее голос, полный презрительных нот. Это
было  возмутительно, тем более что два мальчика и две девочки восхищались ее
дерзостью.
     Катрин  испытала  желание  положить  наглую  девчонку  поперек  стула и
выпороть  ее  в  присутствии  других  детей,  чтобы они стали свидетелями ее
унижения.  Следует ли ей сделать это? Нет! Королева Франции не должна пороть
будущую королеву.


     Наступило  время, которое Катрин любила больше всего - она собрала свой
Круг. В такие часы она казалась себе настоящей королевой.
     Король  и Диана милостиво разрешили ей проводить такие вечера. Это было
наградой  для  кроткой  и  покорной жены. Она объявила, что будет устраивать
их,  чтобы ближе знакомиться с мужчинами и женщинами двора. На этих встречах
говорили  на  темы,  связанные  с  культурой,  участие  в них было почетным,
изгнание из Круга - позором.
     Король  часто  посещал эти собрания, если не уезжал в Ане или на охоту.
Он  считал  это своим долгом, Диана, как самая близкая к королеве дама, тоже
присутствовала  там.  Иногда  появлялся  Монморанси,  хотя он и говорил, что
чувствует  себя  неловко в покоях дамы. Он утверждал, что любит беседовать с
королевой  о  ее детях, в любви к которым он признавался. Катрин радовалась,
видя  у  себя  де  Гизов,  хотя  она  и  побаивалась  братьев,  зная  об  их
безудержном  честолюбии  и о том, что они оказывают влияние на Марию Стюарт.
Катрин  с болью думала о том, что Франциск становится послушным рабом Марии,
являющейся  оружием  своих  родственников-интриганов.  Она  молила Господа о
том,  чтобы  прошло  как  можно  больше  лет, прежде чем Мария поднимется на
трон.  Король  обладал  отменным  здоровьем,  все его сыновья уступали ему б
этом.  Катрин  часто  вспоминала о том, что Франциск Первый и ее собственный
отец  умерли от одной и той же страшной болезни. Она и Генрих были здоровыми
людьми.  Что, если они, избежав этого недуга, передали его своим детям? Юные
Франциск  и  Карл  были болезненными мальчиками. Внезапно она улыбнулась. Ее
любимый  сын  Генрих, похоже, здоровее своих братьев. Мысли Катрин вернулись
к старой теме.
     Теперь  она  могла  с  радостью  и удовлетворением посмотреть на членов
своего  Круга.  Поэты Ронсар и Иохим дю Белле о чем-то спорили: один из трех
братьев  Колиньи  оживленно  беседовал  с  сестрой  Генриха  Маргаритой, для
которой  еще  не  подыскали  мужа,  хотя  она готовилась разменять четвертый
десяток;  очаровательная  итальянка  Анна  д'Эст,  жена  Франциска  де Гиза,
разговаривала  с двумя другими братьями Колиньи. Все заметные при дворе люди
считали необходимым посещать собрания Круга.
     Она  была  не  в силах сделать только одно - устранить Диану. Торжество
Катрин  сменялось горечью, когда взгляд королевы падал на ее врага. Принимая
поклонение  знати,  Катрин  не  могла  избавиться  от  мелькавших порой в ее
сознании  картин,  которые  она  видела сквозь дыру в Сент-Жермене. В памяти
женщины  сохранились  их  ласки,  полные страсти. Ей еще предстоит выставить
Диане  длинный  счет  со многими пунктами. Катрин помнила, как несколько лет
тому  назад  появилась  необходимость  назначить  регента - Генрих уезжал на
войну.  По  традиции  этот  титул  присваивался  королеве. По наущению Дианы
Генрих  окружил  Катрин  такими  советниками, что ее власть практически была
сведена  к  нулю.  Катрин  приняла  такое положение дел без протеста; она не
хотела,  чтобы  люди  знали  о  том,  что  муж  унижает  ее по велению своей
любовницы.  Но  она  не  забыла этот эпизод. Она всегда будет помнить о нем;
воспоминания,   связанные  с  ним,  были  так  же  горьки,  как  и  те,  что
ассоциировались с дырой в полу.
     К   Катрин  подошел  Монморанси.  Он  принес  ей  новое  лекарство  для
маленького Эркюля. Коннетабль узнал о том, что малыш захворал.
     - Месье, вы так добры! - сказала Катрин.
     - Средство, которое вы принесли мне в прошлый раз, помогло Карлу.
     - Надеюсь, вы тщательно растворили его, мадам.
     - Да, разумеется.
     - Это - особая трава. Я проверил ее действие на моих слугах.
     Коннетабль  бросил  взгляд  на Диану, беседовавшую с герцогом де Гизом,
Марией  Стюарт  и дофином. Монморанси и Диана были тайными врагами, хотя они
скрывали  это,  не  желая  огорчать короля. Диана всегда помнила о той роли,
которую коннетабль сыграл в истории с гувернанткой.
     Повернувшись,  Катрин  увидела  возле  себя  Франциска  де Вендома. Она
приветливо улыбнулась ему; этот человек пользовался ее благосклонностью.
     Он  был  одним из красивейших мужчин двора и родственником Бурбонов. Но
самое  важное  заключалось  в том, что у него были неприязненные отношения с
Дианой.  Подыскивая мужей для своих дочерей, она сочла Франциска де Вендома,
в  жилах которого текла королевская кровь, подходящей кандидатурой. Франциск
де  Вендом,  он же Видам де Шартр, высокомерно отказался от брачного союза с
девушкой,  которую  Диана  впоследствии  выдала  за одного из де Гизов. Этим
поступком  молодой  человек  завоевал  симпатию  Катрин, он, в свою очередь,
постоянно  оказывал  королеве почтительное внимание и сдержанно выражал свое
восхищение ею. Она была рада видеть его в своем Кругу.
     Монморанси  отошел  от  королевы,  и она разрешила Видаму сесть рядом с
ней.
     Молодой  человек  был  занятным  собеседником; он всегда мог поделиться
последними  слухами  и  сплетнями. Катрин не раз отмечала, что он утешает ее
раненое  самолюбие.  Люди  посматривали  на  них; она знала - они спрашивают
себя,  не  начало  ли  это  любовной связи, хотя в жизни королевы никогда не
было ничего подобного.
     - Ваше Величество, вы сегодня превосходно выглядите.
     Красивая  голова  молодого человека приблизилась к королеве, пытавшейся
своим  видом  показать,  что  она  равнодушна к лести; она сказала себе, что
немного  восхищения  ей  не  помешает, поскольку при французском дворе на ее
долю выпало немало унижений.
     - У бедного старого Монморанси встревоженный вид, - сказала Катрин.
     - Это   из-за   его   сына.   Старик   вынашивает   честолюбивые  планы
относительно сына, а юноша мечтает о счастье.
     - По-моему, у его сына сильный характер, - заметила Катрин.
     - Старый коннетабль считает, что он ведет себя глупо, мадам.
     Катрин  улыбнулась.  Сейчас  весь  двор  говорил  о младшем Монморанси.
Король  предложил  ему  в  жены  свою  дочь,  Диану Французскую, а юноша уже
обещал  руку и сердце одной из фрейлин королевы. Коннетабль пришел в ярость,
узнав  о том, что своим легкомысленным отказом молодой человек отнял у семьи
Монморанси  шанс  породниться  с королем. Он отправил в монастырь избранницу
сына и хотел заставить папу аннулировать помолвку.
     - Да,  -  продолжил  Видам,  -  это  немалый соблазн. Старый коннетабль
образовался бы вступлению сына в столь удачный брак. Это понятно.
     - Мне  понятны  чувства  как  отца, так и сына. Молодой Монморанси - не
первый человек, готовый отказаться от выгоды ради счастья.
     Они  обменялись  улыбками. Катрин намекала на то, что Видам отверг союз
с дочерью Дианы.
     - Мадам,  -  шепнул  Видам,  -  кое-кто  радуется  тому, что коннетабль
расстроен.
     Они   снова   понимающе   улыбнулись   друг   другу.   Катрин  получала
удовольствие от беседы с человеком, не желавшим идти на поводу у Дианы.
     - Как тщательно они скрывают свою вражду от короля! - сказал Видам.
     Королева  промолчала,  и  он  спросил  себя,  не проявил ли он излишнюю
несдержанность.  Видам  был  честолюбив;  он  считал, что стареющей Диане не
удастся   долго  сохранять  свое  положение  при  дворе;  сейчас,  глядя  на
серебристые  волосы женщины, отнюдь не портившие ее красоту, и чувствуя, как
и  все,  что  ей  удастся удерживать внимание короля до своей смерти, он был
уверен  в  том,  что  поступил  правильно, завоевав расположение не Дианы, а
тихой   королевы.   Он   избрал   выжидательную   политику;   королева  была
сравнительно  молода. Когда он смотрел на ее темные глаза, казавшиеся такими
добрыми,  он видел в них то, что было скрыто от других. Он понял, что Катрин
-  вовсе  не  пустое  место, как считали многие. Он вспомнил о смерти дофина
Франциска,  сделавшей  ее  королевой  Мадам  Змея,  подумал  он, вы способны
пролить  свет  на эту тайну? Она была хитра и коварна, но супруг по-прежнему
пренебрегал  ею;  он  же,  Видам, обладал красотой и превосходными манерами,
обеспечивавшими ему большой успех у женщин.
     - Как  она  красива,  -  сказала Катрин, - в черно-белом платье. Право,
седина ей к лицу не меньше, чем черные волосы.
     - Да,   она  красива.  И  не  жалуется  на  здоровье!  Несомненно,  она
прибегает  к  колдовству. Но даже магия не способна бесконечно противостоять
годам.
     - Да, она заметно постарела со дня нашей первой встречи.
     Видам приблизился к Катрин, она чуть отодвинулась от него.
     - Тысяча   извинений,   мадам,  -  сказал  ее  собеседник.  -  На  один
счастливый момент я забыл о том, что вы - королева.
     Она  раздраженно посмотрела в сторону, но он понял, что она не сердится
на  него.  Видам всерьез задумался о возможности любовной связи с королевой.
Он  был  уверен в том, что роман принесет ему большую выгоду; бедные Бурбоны
не  могли  упускать  такой  шанс  продвижения  -  между ними и троном стояли
четыре королевских сына.
     Катрин,  прочитавшая  мысли  Видама  и  догадывавшаяся  о  мотивах  его
поведения,  думала  о  том, как она может использовать этого человека. Диана
старела.  Король  был  простодушным мужчиной. Он никогда не считал свою жену
привлекательной   женщиной.   Возможно,   решив,  что  один  из  красивейших
придворных проявляет к ней интерес, он обратит на нее внимание.
     Эта  мысль казалась стоящей. Катрин разрешила Видаму оставаться рядом с
ней;   она   с   заметной   благосклонностью   выслушивала   завуалированные
комплименты опытного льстеца.
     Она  наблюдала за возлюбленной парочкой, сидевшей у окна - Франциском и
Марией.  Возле них по-прежнему находились Франциск де Гиз и кардинал Лоррен:
эти  двое  обменивались остротами, и дети давились от смеха, слушая их. Юный
Франциск  восхищенно  смотрел  на де Гиза, лицо которого украшал шрам. О чем
говорил  герцог  де Гиз? О победе, одержанной им над испанцами под Метцем? О
своем  возвращении  в  Париж,  народ  которого  обожал  его так же, как юный
Франциск?  Даже  этот ужасный шрам на правой щеке, благодаря которому де Гиз
обрел  прозвище  Меченый, он обратил себе на пользу. Страшный герцог де Гиз,
величайший  воин  Франции,  кумир  Парижа,  искусный интриган, дядя девочки,
которая  когда-нибудь  может  стать  королевой  Франции!  Если это случится,
братья  де  Гизы  будут  силой,  стоящей за троном. Сейчас, разговаривая, он
привлекал  на свою сторону других людей; в этом ему помогал кардинал Лоррен.
Кардинал  был  жестоким,  коварным,  хитрым,  честолюбивым и безнравственным
человеком,   использовавшим  священный  сан  в  своих  личных  целях.  Он  с
одинаковой  легкостью цитировал Библию, произведения классиков и рассказывал
неприличные  анекдоты;  он был абсолютно беспринципен. И этот человек вместе
с  Франциском  де  Гизом стоял за шотландской королевой. Они надеялись после
смерти  короля  управлять  Францией  по  средством  этих  детей. К кому была
обращена  лесть  мужчин  -  к бледному, болезненному дофину или к прелестной
девочке  с  густыми  блестящими  волосами  и  самой  очаровательной  улыбкой
Франции?  Ловкие  де  Гизы  будут  оказывать  влияние  на  свою  племянницу,
обожавшую  их, а девочка, в свою очередь, будет командовать влюбленным в нее
дофином.
     Катрин  внезапно  встала; она решила прервать эту беседу, проходившую у
окна.
     - Давайте сыграем в пел-мел, - предложила она.
     В  этой  забаве  могли  участвовать  как  мужчины,  так  и женщины. Она
отвлечет их от опасных разговоров.
     Глаза  Марии  Стюарт встретились с глазами ее будущей свекрови; девочка
стиснула  губы.  Она  поняла,  что  Катрин  нарочно помешала беседе; которая
доставляла удовольствие Марии.
     Она  ревнует, подумала девочка. Самые влиятельные люди страны собрались
вокруг  меня  и  дофина,  и  это  рассердило  Катрин.  Дочь торговцев боится
утратить остатки своего достоинства.
     Катрин   заметила   недовольное   выражение   лица   Марии  и  мысленно
засмеялась.  Глупая  маленькая  Мария Стюарт! Она думает, что ее дяди делают
ей  комплименты,  потому что они очарованы ее красотой. Она не понимает, что
даже  для  таких  ловеласов,  как де Гизы, существуют вещи более важные, чем
женская привлекательность.
     Король  принял  участие  в  пел-меле  с  тем энтузиазмом, который в нем
пробуждали   любовные   игры.  Джентльменское  поведение  Генриха  позволяло
игрокам чувствовать себя рядом с королем абсолютно непринужденно.
     Сколько  в нем благородства и красоты! - думала королева. Ослабнет ли с
годами ее любовь к нему?
     Проходя   мимо   играющих   детей,   она  услышала  слова,  не  вовремя
произнесенные Марией Стюарт:
     - Она  раздражена  тем,  что  вы, джентльмены, уделяете мне и Франциску
больше внимания, чем ей. Что еще можно ждать от дочери торговцев?
     Лицо  Катрин осталось бесстрастным. Она стерпит сейчас это оскорбление,
но оно останется в ее памяти.
     Снова  поглядев  на  короля, она забыла о девочке. Катрин не могла жить
без надежды на то, что когда-нибудь она отнимет Генриха у Дианы.
     Удастся  ли  ей высечь из него искру ревности? Поможет ли это пробудить
в нем чувство к жене?
     Ее  задумчивые  глаза  устремились  к  высокому,  красивому  Видаму  де
Шартру.


     Фрейлины  наряжали  королеву  в  ее покоях к свадьбе старшего сына. Она
слышала звон колоколов; с улицы доносились крики людей.
     Когда  на  нее  надели  расшитое  бриллиантами  платье,  она подумала о
событиях,   обрушившихся   на  страну  в  последние  месяцы  и  приведших  к
поспешному  заключению  этого  брака.  Ни  Катрин,  ни  Диана,  ни король не
хотели,  чтобы  церемония  состоялась  так  скоро. Франциск и Мария были еще
детьми,  им  исполнилось  соответственно  четырнадцать и пятнадцать лет. Они
были  влюблены друг в друга - во всяком случае, Франциск обожал Марию, а она
была  согласна баловать и любить его за ту готовность, с которой он исполнял
каждое ее желание.
     В  эти  последние  месяцы  дяди  Марии  укрепили  свое положение. Кумир
Парижа  стал  почти  что  королем  этого  города.  Даже  Диана, долгое время
продвигавшая  де  Гизов,  была  потрясена усилением их влияния. Она забыла о
своей  вражде  с  Монморанси,  чтобы  в союзе с ним остановить их дальнейшее
возвышение.
     Что  бы  ни  происходило  при  дворе,  страну  ждала  война. На сей раз
врагами  Франции  должны  были  стать  Испания  и Англия, ставшие союзниками
после  заключения  брака  между  испанским  королем  и английской королевой.
Испанцы  подошли  к Сент-Квентину, окружили его и начали штурм. Город сдался
воинам  короля  Филиппа,  а  Монморанси  попал  в  плен.  Париж  оказался  в
опасности,    отчаяние    охватило    всю    страну.   Напуганные   парижане
демонстрировали  склонность  к  панике, состоялось несколько попыток поднять
бунт.
     Катрин  улыбалась,  бриллианты  подмигивали  ей в ответ. Благодаря этим
несчастьям  она  одержала значительную победу. В отсутствие Генриха она была
регентом;  на  этот  раз,  отогнав  от  себя  тех,  кто  мешал  ей, она дала
французам  возможность  увидеть  настоящую Катрин де Медичи, скрывавшуюся за
фасадом  покорности. Она ясно видела, что Париж следует вывести из состояния
апатии  и  страха, в противном случае погибнет вся страна. Она потребовала у
парламента  денег на содержание армии, запретила распространять слухи о том,
что  война проиграна. Она говорила так красноречиво, ее доводы звучали столь
убедительно,  в  ее  манере  держаться  ощущалось такое мужество и, главное,
спокойствие,  что  она  завоевала  восхищение  даже  тех,  кто прежде считал
королеву   ничтожеством.   Армия   получила   необходимые  средства.  Катрин
оказалась права. Война еще не была проиграна.
     Франциск  де Гиз, Меченый, увидел возможность спасти страну и заслужить
новую  славу для себя. Он отбил у англичан Кале. Это был маленький город, но
победа  имела  огромное  моральное значение, поскольку англичане наконец-то,
по  прошествии  двухсот  лет,  были  изгнаны  с французской земли. Унижение,
связанное  с  их  присутствием  на  ней,  закончилось.  Какое значение имело
пленение  Монморанси,  если  у  Франции  был такой защитник, как Франциск де
Гиз?
     Испанцам  не  удалось  продвинуться дальше Сент-Квентина; их армии были
отозваны  и  распущены;  стало ясно, что решительные требования Катрин найти
деньги,  необходимые  для  продолжения  борьбы, спасли Францию от постыдного
поражения.
     Думая  о  тех  днях,  Катрин не просто испытывала радость; она обретала
надежду  на  то,  что  ее самое сокровенное желание исполнится. Уже никто не
мог   смотреть   на   королеву   как  на  пустое  место.  В  манерах  короля
чувствовалось  новое  уважение  к  жене. Молодой Видам де Шартр искал случая
продемонстрировать   ей  свое  почтительное  восхищение,  из  которого,  при
желании  королевы,  могло вырасти нечто большее. По ночам Катрин благодарила
святых за чудо Сент-Квентина.
     Но  героем  дня  был Франциск де Гиз; львиная доля славы досталась ему.
Генрих  начал  с  того,  что  преподнес  ему  на улице Сент-Антуан восточную
маску;  она  была  роскошной,  яркой,  дорогой; парижане говорили, что она -
достойная  награда  для  их  любимца.  Но  хитрый  герцог  стремился к более
существенным  наградам.  Он  и  его  брат,  кардинал, настаивали на браке их
племянницы  и  дофина;  сознавая  огромную  популярность надменных де Гизов,
возросшую   после   взятия   Кале,   король  и  Диана  согласились  устроить
бракосочетание немедленно.
     - Принесите мне мои жемчуга, - сказала Катрин.
     Фрейлины принесли жемчужное ожерелье и надели его на шею королеве.
     - А  теперь  приведите  ко  мне  моих  детей, я хочу проверить, как они
выглядят.
     Пришли  все  дети Катрин, кроме жениха - Франциска готовили к церемонии
в его отдельных покоях.
     Катрин  обняла  в  первую  очередь Элизабет и Клаудию; она сказала, что
они выглядят прелестно.
     - Мои   дорогие,   я   вижу,   вам   не   терпится   стать  свидетелями
бракосочетания вашего брата. Скоро мы и вам подыщем супругов, да?
     - И мне тоже, - насмешливая Марго протиснулась вперед.
     - Если  мы только найдем молодого человека, который согласится потакать
твоим   капризам,  мадемуазель  Марго!  -  сказала  Катрин,  пытаясь  строго
смотреть на самое живое и умное личико, которое было перед ней.
     - Найти  мужа  для  принцессы  несложно,  -  сказала не по годам мудрая
Марго. - Не сомневаюсь, желающие найдутся.
     - Я  в  этом  не  уверена, - сказала Элизабет. - У папиной сестры, тети
Маргариты, нет мужа, хотя она - принцесса.
     - Хватит,  дети,  что  за  неприличные  разговоры  вы ведете, - сказала
королева. - Свадьба заставила вас позабыть о хороших манерах.
     Она  перевела  взгляд  на  своего  любимого  сына.  Он  ответил  ей еле
заметной нежной улыбкой, какими они всегда обменивались.
     - Как  себя  чувствует мой маленький Генрих? Он взволнован и ждет своей
собственной свадьбы?
     Он  подбежал  к ней; его движения были изящными, они больше походили на
девичьи,  чем  на  мальчишечьи.  Все,  заметили,  что  его  не  поругали  за
непосредственность  поведения  -  Катрин  была  не  просто его матерью, но и
королевой.
     Наклонившись,  Катрин  поцеловала  его  сначала  в  одну  щеку, потом в
другую.
     Семилетний  Генрих хорошел с каждым днем! Мой дорогой, как бы я хотела,
чтобы  сегодня  состоялась  твоя свадьба, чтобы дофином был ты! Ты не будешь
любить кокетливую белокурую девочку сильнее, чем свою маму.
     - Я  бы  предпочел  получить не жену, мама, новую застежку к камзолу, -
серьезно заявил Генрих. - Я видел очень красивую, из золота, с сапфиром.
     Она закажет для него такую застежку. Он получит ее к дню рождения.
     Генрих  продемонстрировал  ей  свой  камзол. Правда, он великолепен? Он
ведь  нравится  ей  больше, чем камзолы Эркюля и Карла? Он сам придумал, как
его следует переделать.
     Она ущипнула его за щеку.
     - Значит, ты - маленький модельер?
     Катрин вспомнила о других детях, ждавших ее внимания.
     Она  заставила  Карла  повернуться,  чтобы  она  могла  рассмотреть его
камзол.  Глупый грустный мальчик! Он сердился и ревновал, что Мария выходила
за  его  брата.  Глаза  Карла  покраснели от слез. Одиннадцатилетний мальчик
думал, что теряет главную любовь своей жизни. Какая глупость!
     Четырехлетний  Эркюль  был хорошеньким малышом, хотя, по мнению Катрин,
Марго  затмевала  их всех, кроме Генриха, - щеки этой веселой, живой девочки
пылали   румянцем,  глаза  радостно  блестели.  Она  сделала  пируэт,  затем
реверанс,  взяла  маленького Эркюля за руку, изобразила, будто они - жених и
невеста,  раскланивающиеся  перед  толпой. Сценка получилась столь комичной,
что Катрин не удержалась от громкого смеха.
     - Мы  забываем  о  времени,  -  заявила  она  наконец.  -  Мы не должны
опаздывать.
     Катрин подала сигнал своим фрейлинам.
     - Заберите  детей  и проследите за тем, чтобы они были готовы к нужному
часу.
     Королевская  свита  провела  ночь во дворце епископа Парижа. Специально
построенная  галерея  вела  от  этого  здания  к  западному  входу  в  собор
Нотр-Дам. Она была украшена гобеленами с вышитыми на них лилиями.
     Пришло  время присоединиться к участникам процессии, которым предстояло
пройти  через  галерею к собору Нотр-Дам. За свитой короля следовали принцы,
кардиналы,  архиепископы  и  аббаты;  далее  шествовали  легат,  дофин,  его
братья,   молодые   Бурбоны.  За  мужчинами  шла  самая  красивая  участница
церемонии  - ослепительная Мария Стюарт в белом платье с длинным шлейфом; на
ее  белокурой  головке  покоилась  золотая  корона,  украшенная  жемчугами и
яркими  драгоценными камнями. Люди смотрели на нее с затаенным дыханием; они
не могли отвести глаз от Марии, которую сам король ввел в Нотр-Дам.
     Катрин и ее свита проследовали за королем и маленькой королевой.
     Зоркие   глаза   Катрин   подмечали   все.   Она   увидела   дьявольски
привлекательного  Франциска  де  Гиза  со  страшным шрамом на лице. Он был в
дорогом  костюме.  Франциск  де  Гиз  сменил  Монморанси  на  посту Главного
королевского  управляющего;  Катрин восхищалась его умением подыграть толпе.
Он  позволил  простому  люду занять трибуны, которые были возведены для этой
церемонии.
     - Да здравствует Меченый! - кричала толпа.
     Де  Гиз  знал,  как  следует  обращаться с трудовым Парижем, он был его
идолом, королем черни.
     Кардинал  де  Бурбон  поприветствовал  короля  и  его свиту, вошедших в
церковь.   Пока   кардинал  произносил  речь,  в  толпу  бросали  золотые  и
серебряные  монеты.  Даже  в  соборе  были  слышны  радостные  кряки  людей,
ловивших  деньги,  и  испуганные  вопли  несчастных,  почти  раздавленных  в
свалке.   Крики  счастливцев  и  вопли  пострадавших  не  утихали  до  конца
церемонии.
     Катрин  вышла  из  церкви;  к  этому времени слабейшие настояли на том,
чтобы  герольды  прекратили  разбрасывать  монеты,  ссылаясь  на  то,  что в
противном случае свадьба дофина будет омрачена множеством смертей.
     Во  дворце  епископа  состоялся банкет, после которого король пригласил
невесту  на  танец;  наблюдая  за  ними,  Катрин  вспомнила  свою  свадьбу и
великолепного  Франциска  с  добрыми  чувственными  глазами,  который, держа
девушку за руку, дал ей имя Катрин.
     К  ее  горлу  подкатился  комок;  она  переполнилась  жалостью к бедной
маленькой  девочке  из  Италии.  Если  бы  она  была тогда так же мудра, как
сегодняшняя Катрин, она бы избежала многих огорчений!
     Но  сейчас  в  центре внимания находился другой Франциск; поклонившись,
он попросил у матери разрешения пригласить ее на танец.
     Она улыбнулась ему.
     - Давай потанцуем, мой дорогой дофин.
     Все  смотрели  на эти две пары - на короля и Марию, Катрин и Франциска.
В такие моменты Катрин чувствовала, что она действительно королева Франции.
     - Ты прекрасно выглядишь, мой сын, - сказала она, и это было правдой.
     - Сегодня - счастливейший день моей жизни, - признался жених.
     - Тебе  повезло,  мой  сын. Люби свою жену. Семья - великая вещь, если,
конечно, она основана на взаимной любви.
     Мальчик  с  жалостью  посмотрел  на  нее.  Он все понимал. Она думала о
своей  любви  к  его отцу и о любви короля к герцогине де Валентинуа. Бедная
мама! Никогда раньше он не называл ее мысленно "бедной мамой".
     Но  его собственная жизнь была столь прекрасной, что он не мог грустить
из-за  других  людей.  Катрин  видела,  как он смотрит на свою ослепительную
молодую жену.
     Она засмеялась.
     - Ты должен танцевать с Марией, мой сын.
     - Мама, скажи мне: ты когда-нибудь встречала более красивую девушку?
     - Нет.  Думаю,  нет.  Но я скажу тебе кое-что, месье дофин. Твоя сестра
Марго может превзойти ее.
     - Нет, мама, это невозможно.
     Она  улыбнулась, радуясь его счастью, потому что он был ее сыном. Пусть
он  наслаждается  своим состоянием; она считала, что он проживет недолго. Он
должен был освободить место для Карла и затем для Генриха. Обязательно!
     В   начале   пятого  бал  закончился;  участникам  торжеств  предстояло
перебрался  через  Сену  во  Дворец  Правосудия  для  продолжения праздника.
Король  и  принцы  ехали  на превосходных лошадях, королева и Мария сидели в
паланкинах,  принцессы  -  в  каретах,  фрейлины  - на белых жеребцах; везде
висели дорогие гобелены, на которых золотыми нитями были вышиты лилии.
     Во  Дворце Правосудия гостей ждал ужин; юродские власти так великолепно
украсили  интерьер  здания,  что  люди  сравнивали  его  залы с Елисеевскими
Полями.  Чудесная музыка сопровождала каждое блюло; веселье нарастало, везде
звучали оживленные голоса, раскованный смех.
     Потом начался новый бал.
     Видам  де  Шартр разыскал королеву. Общее возбуждение захватило Катрин;
от  выпитого  вина  она  разрумянилась,  стала  оживленной; мир показался ей
более ярким, красочным, в ее сердце снова появилась надежда.
     Она  не  отводила глаз от короля, который тоже был более возбужденным и
радостным,  чем  обычно;  помолодевший король напомнил Катрин о первых годах
их совместной жизни.
     Пока  он  живет  на  земле,  подумала королева, я буду нуждаться в нем.
Ничто  не  имеет  для  меня  большего  значения, пока его любовь принадлежит
другой женщине.
     - Какая  очаровательная королева получится из юной шотландки! - сказала
Катрин Видаму.
     - Очаровательная королева уже сидит сейчас на троне, - отозвался он.
     Его глаза ярко блестели; он много выпил.
     Катрин   ответила   на  лесть  смехом,  но  ей  было  приятно  услышать
комплимент.
     Она  позволила  Видаму  оставаться  рядом  с ней, держать ее за руку во
время танца. Катрин знала, что это будет замечено.
     Видел ли ее Генрих? Она надеялась, что видел.
     Он  уважал  ее  за  решительные  действия,  связанные с Сент-Квентином.
Захочет   ли   он  ее  как  женщину  благодаря  тому,  что  Видам  де  Шартр
демонстрировал всем свое восхищение королевой?
     Она танцевала с королем, дофином и Видамом.
     Когда  они  вернулись  после  бала  в  Лувр, Катрин, поглядев на себя в
зеркало,  увидела,  что  ее глаза стали более яркими, а щеки горели. Надежда
омолодила ее на десять лет.
     Придет  ли  сегодня  король?  - спросила она себя. В воображении Катрин
возникла  маленькая  сцена  - Генрих выговаривает ей за флирт с Видамом. Она
мысленно ответила ему: "Генрих, неужели ты ревнуешь?"
     Она  почти  не спала в эту ночь; даже ранним утром Катрин еще надеялась
на появление Генриха.
     Но,  как  это  часто случалось в прошлом, он не пришел. И все же Катрин
не теряла надежды.


     - Одна  свадьба  порождает  другую,  -  сказала  Катрин  своей  старшей
дочери.
     Бедная   Элизабет!   Какой   юной   она  была!  Ей  исполнилось  только
четырнадцать лет - она еще не созрела для замужества.
     Катрин послала за девочкой, чтобы лично сообщить ей новость.
     - Моя любимая дочь, я хочу поговорить с тобой о твоем браке.
     Девочка посмотрела на мать своими большими темными глазами.
     Я  становлюсь  излишне  чувствительной, подумала Катрин; она смутилась,
вспомнив,  как  когда-то  давно  ее,  еще девочку, вызвал к себе папа, чтобы
поговорить с ней о замужестве.
     - Да, мама?
     - Ты,  наверно,  знала,  когда  женился  Франциск,  что  твоя очередь -
следующая?
     Несчастный ребенок проглотил слюну.
     - Да, мама.
     - Ты  не  должна  печалиться,  это чудесная новость. Тебя ждет отличный
брак.
     Девочка  молчала.  Кто  станет  ее  супругом?  Она  перебирала в памяти
знакомых  ей  молодых  людей. Наверно, кто-то из Бурбонов - в их жилах течет
королевская  кровь.  Или  какой-нибудь  де Гиз - в последнее время эта семья
поднялась  едва  ли не выше королевской. У герцога де Гиза был сын - молодой
Генрих.  Перспектива  получить  его  в мужья одновременно пугала и волновала
девочку. Генрих обещал стать копией своего отца.
     - О,  мама,  -  вырвалось  у  Элизабет, - не мучай меня. Скажи, кто он?
Кто?..
     - Моя  девочка,  ты  поедешь  в Испанию. Станешь женой его августейшего
Величества, испанского короля Филиппа.
     Девочка  побледнела,  у  нее  был такой вид, будто она вот-вот упадет в
обморок.  В Испанию! Это так далеко от дома! К испанскому королю! Но ведь он
уже старый человек.
     - Похоже, ты не сознаешь, какая честь тебя ждет, моя дочь.
     - Но, мама, - прошептала Элизабет, - это так далеко!
     - Ерунда!  -  Катрин  заставила себя громко рассмеяться. - Подумай, моя
дорогая,  ты  станешь  королевой... Королевой страны, которую многие считают
самой великой на свете. Подумай об этом!
     - Но я не хочу ехать.
     - Не хочешь стать королевой Испании?
     - Нет, мама. Я бы предпочла остаться французской принцессой.
     - Что? Быть старой девой, как твоя тетя Маргарита?
     - Она  собирается  выйти замуж. Почему я не могу подождать, пока мне не
исполнится столько лет, сколько сейчас тете Маргарите?
     - Потому  что,  моя  дорогая,  решено,  что  ты выйдешь замуж за короля
Испании.
     - Я ненавижу короля Испании.
     - Замолчи!  Это  все,  чем  ты  можешь  отблагодарить меня за то, что я
воспитывала, оберегала, учила тебя?
     - Он старый.
     - Ему всего лишь тридцать с небольшим.
     - Но он женат на английской королеве, мама.
     - Ты ведь знаешь, что английская королева умерла.
     - Но я слышала, что он собирается жениться на новой королеве.
     - Ты  должна  прислушиваться  не  к  сплетням, а к голосу рассудка. Моя
дорогая дочь, ты выйдешь замуж за короля Филиппа.
     - Когда, мама?
     - О, это будет организовано скоро, не бойся.
     - Именно  этого я и боюсь. Он приедет сюда за мной... или меня отправят
к нему?
     - Вы поженитесь в Нотр-Дам, как Франциск и Мария.
     - Значит, он приедет за мной?
     Катрин убрала волосы с горячего лба дочери.
     - У  тебя  разыгралось  воображение!  Неужели ты полагаешь, что великий
король  Испании  отправится  за  женой  в такое путешествие? Конечно, нет; в
церемонии  бракосочетания  примет  участие  доверенное  лицо Филиппа. Герцог
Альба  займет  место  короля  Испании.  Тебе  понравилась свадьба Франциска,
верно? Теперь твоя очередь.
     Элизабет бросилась к ногам матери.
     - О,  мама, мама, я не хочу выходить замуж. Я не могу уехать отсюда. Не
хочу покидать родной дом ради старого человека.
     Катрин,  смягчившись,  привлекла  к  себе  девочку;  она подвела дочь к
дивану,  села  рядом  с  ней, обняла Элизабет. Королева заговорила с дочерью
так,  как  она  не  говорила  ни  с одним из своих детей, кроме Генриха. Она
рассказала  ей  о своем детстве, о своем честолюбивом и хитром родственнике,
папе  римском,  о  монастыре  Мюрате,  о толпе, требовавшей, чтобы маленькую
Екатерину  отдали  солдатам;  наконец,  она  поведала  дочери  о  приезде во
Францию, о том, как она боялась новой жизни, но со временем полюбила ее.
     Девочка, слушая мать, стала постепенно успокаиваться.
     - Но  Испания  - это страна, пленником которой был мой отец, - печально
промолвила Элизабет. - Он провел там худшие годы своей жизни.
     - Моя  дорогая,  -  сказала  Катрин,  -  у  нас  нет  выбора, мы должны
подчиниться.
     - Да, дорогая мама.
     - Мы  все  познали  страдания, подобные твоим. Возможно, король Испании
покажется  тебе  таким  же  замечательным  человеком,  каким я считаю твоего
отца.  Сейчас  во  всем  свете  для  меня нет человека лучше Генриха, однако
когда-то я боялась его, как ты боишься короля Испании.
     - Надеюсь, это произойдет, мама, но я полна дурных предчувствий.
     Катрин   нежно   обняла   дочь;   королева   тоже   испытывала  чувство
растерянности.


     Король пришел в личную комнату Катрин, и она отпустила своих девушек.
     - Я хочу поговорить с тобой, Генрих.
     Он  повернулся  к  ней;  лучи  солнца упали на его лицо. Он постарел со
времени  штурма  Сент-Квентина;  его  лучшие годы были уже в прошлом. Катрин
напомнила  себе,  что  молодость  Генриха  досталась  Диане,  и  в  ее  душе
всколыхнулась горькая обида.
     - Насчет Элизабет, - добавила она.
     Генрих явно испытал облегчение.
     - Элизабет, - повторил он.
     - Она   почти   не  раскрывает  рта,  заметно  побледнела.  Боюсь,  она
заболевает. Она никогда не блистала здоровьем.
     - Известие  о  скором  замужестве  - серьезное испытание для ребенка, -
мягко промолвил Генрих. - Оно могло разволновать девочку.
     Он   вспомнил  о  том  дне,  когда  ему  сообщили,  что  у  него  будет
жена-итальянка.
     Катрин  подошла  к мужу; ей хотелось быть поближе к нему; она взяла его
под руку.
     - Мы это понимаем, Генрих, верно?
     - Да.
     Она сжала его руку.
     - И кое-кто из нас обнаружил, что все не так плохо, как казалось.
     - Верно.
     Она, засмеявшись, прижалась щекой к его плечу.
     - Нам повезло, Генрих.
     Теперь  он,  похоже,  смутился.  Не  вспомнил  ли он те дни, когда она,
отбросив  осторожность,  молила его о том, чтобы он ответил на ее неистовую,
требовательную страсть?
     Он совсем не изменился, с грустью подумала Катрин.
     Но  он  все  же  относится к ней, конечно, не так, как прежде, когда он
считал  ее пустым местом. Теперь он сознавал, что она способна быть сильной,
влиять на его министров. Между прошлым и настоящим находился Сент-Квентин.
     Она неподвижно стояла рядом с ним.
     - Значит, нам нечем утешить дочь?
     Он покачал головой.
     - Несчастное дитя! - пробормотал Генрих.
     - Она переживет это. Ей страшно, потому что она очень молода.
     - Она переживет это, - повторил он.
     - Как другие... до нее.
     Генрих шагнул к двери. Катрин произнесла в отчаянии:
     - Генрих, до меня дошли слухи.
     Он остановился, подождал; она непринужденно рассмеялась.
     - Ты удивишься. Как ты думаешь, о ком?
     - Не представляю. Нет... нет...
     Повернувшись   лицом  к  жене,  он  испуганно  посмотрел  на  нее;  она
почувствовала, что ее сердце екнуло.
     - О Элизабет? - продолжил он.
     Она снова засмеялась, на этот раз с горечью.
     - Нет, не о нашей дочери. Это были слухи... обо мне.
     - О тебе... Катрин! Что ты хочешь сказать?
     - Ты,  возможно,  заметил, что этот глупый молодой человек, Франциск де
Вендом...
     Генрих, похоже, недоумевал.
     - Что такое? - спросил он.
     - Он уделял мне много внимания в последнее время.
     Генрих нахмурился.
     - Молодой  Вендом!  -  сказал  король. - Эти Бурбоны - ужасные хитрецы.
Уверен, ему что-то от тебя надо.
     Катрин  возмутилась. Ему даже не приходит в голову, что молодой человек
хочет  соблазнить  королеву.  Генрих  ясно  дал  ей  понять это, намекнув на
стремление Вендома получить какую-то выгодную должность при дворе.
     Катрин  чувствовала,  что  развивать  ее  мысль  будет глупо, но она не
могла прогнать надежду из сердца.
     - Некоторые люди думают, что этот глупец... влюблен в меня.
     Генрих, похоже, удивился.
     - О,  вряд  ли.  Тебе следует остерегаться его. Эти коварные Бурбоны...
вечно ищут выгоды.
     - Хотела бы я разделять твою уверенность, - сердито произнесла Катрин.
     Но мысли Генриха были уже далеко, он не заметил ее злости.
     Когда  король  ушел,  Катрин  стала  расхаживать  по  комнате.  Он  был
по-прежнему  равнодушен  к  ней.  Он  терпел ее общество. Он стал уважать ее
немного больше, но ей не нужно было его уважение.
     Хорошо,  она  даст  месье  де Вендому надежду! Займется легким флиртом.
Заставит  людей  посплетничать.  Тогда, возможно, Генрих обратит внимание на
жену.  Она  не  пойдет  дальше  публичного  флирта;  она  не  желала  ничего
серьезного;  Катрин  хотела  только одного мужчину, она знала, что другого у
нее  не  может  быть.  Но она могла жить, лишь надеясь и продолжая мечтать о
том дне, когда Генрих будет принадлежать ей.
     Стук  в  дверь  прервал  мысли  королевы.  Кто  это?  -  подумала  она.
Оказалось, что паж принес ей письмо.
     Она  взглянула  на  него,  и ее сердце забилось чаще. Она узнала почерк
Нострадамуса.  Письмо  пришло  из  Прованса - этот провидец находился сейчас
там.
     Катрин отпустила пажа и принялась читать послание астролога.
     Она  дважды  прочитала  письмо,  и  ее  охватили недобрые предчувствия.
Нострадамус  сообщал,  что  он сильно колебался, не зная, следует ему писать
это  письмо или нет. Но он все же пришел к заключению, что сделать это - его
долг.  Последнее время ему снились весьма тревожные сны, главными фигурами в
которых были король и королева.
     Несколько  лет  тому  назад  ему  приснился  сон,  который  произвел на
астролога  такое  сильное  впечатление,  что он записал его. Теперь этот сон
стал  повторяться.  Нострадамус видел двух львов, сражавшихся друг с другом.
Они  боролись  дважды.  Один  из  этих  львов  был молодым, другой - старым.
Старый  лев  терпел поражение, молодой выбивал ему глаз. Старый лев умирал в
мучениях. Таким было содержание повторяющегося сна.
     Катрин,  страстная  почитательница  астрологов  и их дара предсказывать
будущее,  серьезно  задумалась  об  услышанном.  Нострадамус  намекнул,  что
старый  лев  -  это  Генрих,  поскольку  на  его  гербе  был  изображен лев.
Нострадамус  был  уверен,  что королю угрожает какая-то опасность. Он умолял
королеву оберегать короля от всяких несчастий.
     Катрин  сильно  опечалилась.  Если  Нострадамус увидел умирающего льва,
который  символизировал  Генриха,  ничто не могло спасти короля. Если королю
было суждено погибнуть, значит, это произойдет.
     Кто  был  молодым  львом?  Испания?  Англия?  Это исключено. Эти страны
нельзя  назвать молодыми. Возможно, лев - это не Генрих, а Франция. Это было
вполне  вероятно.  Франция в опасности. Последняя война, которая закончилась
штурмом  Сент-Квентина  и подписанием договора Като-Камбрези, была серьезным
ударом  для  страны.  Де  Гиз  противился  подписанию  этого  соглашения, он
говорил,  что  двадцать  лет  успешных  кампаний  не исправят нанесенного им
ущерба.  Одним  росчерком  пера  король  отдал  итальянские  земли,  которые
завоевывались  в  течение последних трех десятилетий. Результатом этого шага
должны  были  стать  браки  Элизабет  и  сестры  короля  Маргариты,  которая
выходила  замуж  за герцога Савойского. Король устал от итальянских войн, он
хотел  вызволить  из плена своего друга коннетабля. Англичане были изгнаны с
французской  земли;  пусть  Франция  удовлетворится этим. Генрих заявил, что
Италия  -  это  западня,  в  которой  со  времен  его  отца  и  Карла Пятого
оставались богатства и жизни французов.
     И  все  же...  вся  страна  была  повергнута в скорбь подписанием этого
договора. Это была первая схватка, из которой лев вышел, зализывая раны.
     Что дальше? - спрашивала себя Катрин. Испания? Или Англия?
     Она  ни  с  кем  не  обсуждала сон Нострадамуса, но ее охватила грусть.
Элизабет  бродила  по  дворцу,  точно  бледное привидение; девочка перестала
смеяться, ее нынешняя улыбка казалась жалкой тенью прежней.
     Катрин    часто    виделась   с   де   Шартром,   он   пользовался   ее
благосклонностью,  она  позволяла ему сидеть рядом с ней на собраниях Круга,
с наигранной радостью выслушивала его любезности.
     Наблюдая  за подготовкой свадьбы Элизабет с испанцем, Катрин испытывала
все более сильную грусть.


     Люди  прибывали  в  Париж  из пригорода. Они танцевали на улицах, шумно
веселились  на  набережных  Сены.  Ветер трепал многочисленные французские и
испанские флаги.
     Настал  день, когда Альба вошел в город с пятью сотнями своих людей. На
них  была  одежда  черного,  красного  и  желтого  цветов.  Парижане, увидев
герцога,  испытали  разочарование,  хотя  он  выглядел  великолепно в черном
костюме.  Справа  от  него ехал граф Эдмонт, слева - принц Оранжский. На них
люди   смотрели  настороженно.  Еще  недавно  эти  двое  возглавляли  армии,
воевавшие  с  французами. Растерянные мужчины и женщины не понимали действий
правительства, планов и замыслов короля.
     Эта  свадьба  отличалась от предыдущей. Тогда французский дофин женился
на  прелестнейшей  из  девушек; влюбленная пара была очаровательной, молодые
люди  выросли  рядом,  провели  вместе  восемь  лет.  Это  трогало, казалось
романтичным.   Сейчас   надменный   испанец  в  черном  костюме  женился  по
доверенности  на  маленькой  принцессе! Человек с руками, обагренными кровью
французов,  будет  повторять  слова  брачной  клятвы вместе с юной девушкой,
потому что его господин не счел нужным лично приехать в Париж!
     Филипп  Испанский!  Его  имя  наводило  страх  на французов. За плечами
Филиппа  уже  было  два  брака;  говорили,  что он плохо обращался со старой
королевой  Англии  и  сделал  ее  несчастной,  навлек  на  эту  женщину гнев
британцев,  а  затем бросил свою супругу. Новая королева Англии, рыжеволосая
злючка,  отомстила  за свою сестру. Она подразнила Филиппа, делая вид, будто
серьезно  относится  к  вниманию короля Испании, и оставила его с носом. Она
посмеялась  над  ним  в  безопасности  своей  островной  крепости.  Он решил
жениться  на  Элизабет  Французской,  не  сумев  получить в супруги Элизабет
Английскую.
     Нет, народ не мог считать этот брак таким счастливым, как брак дофина.
     Почти  сразу  же  после свадьбы Элизабет должна была выйти замуж сестра
короля, Маргарита.
     Для  людей  любая  свадьба  лучше,  чем  отсутствие  таковой; торжества
сулили избавление от скуки, от однообразия ежедневной работы.
     Когда  принцесса  появилась  на  публике,  держа под руку отца, в толпе
стали  раздаваться  крики, в воздух полетели шляпы. Девушка была в платье из
серебристой   ткани,  с  жемчугом  грушевидной  формы  на  золотой  цепочке,
подаренным  будущим  мужем. Катрин не хотела, чтобы девочка надевала на себя
этот  жемчуг,  поскольку,  по  слухам,  это  украшение, имевшее свою мрачную
историю,  приносило  несчастье его обладателю. Но могла ли Катрин пренебречь
этикетом, запретив невесте надеть на себя подарок жениха?
     Река  искрилась  под  июньским  солнцем; звон колоколов уведомил толпу,
что  бракосочетание  по  доверенности  состоялось.  Под  пение труб и рожков
девушка  вышла  из  собора;  ее  лицо горело так сильно, что только стоявшие
рядом могли заметить в глазах принцессы печаль.
     - Да  здравствует  королева  Испании!  -  кричали люди. Мир с Испанией!
Мир...  больше  не  будет  войны.  Это  помогало  забыть  о том, что девушка
покинет  свой  дом  и  отправится  через  Пиренеи  в  Испанию, к незнакомцу,
которого   она   никогда  не  видела,  хотя  и  знала  о  его  жестокости  и
расчетливости.
     Колокола звенели, люди кричали, на улицах звучала музыка.
     За банкетом во Дворце Правосудия последовал бал, состоявшийся в Лувре.


     Катрин  наблюдала  за королем, танцевавшим с дочерью. Неужели эта тоска
никогда  не  отпустит меня? - спрашивала себя королева. Неужели я никогда не
освобожусь от этой страсти и боли?
     Генрих  казался  более  счастливым, чем в последнее время. Мир... пусть
временный,  думал  он. Союз со старым недругом - лучший способ избавления от
проблем.  Он  устал  от  войн.  Его  отец мечтал покорить Италию; почему он,
Генрих,  должен  наследовать  эту  мечту? Его правление запомнится изгнанием
англичан  с  французской  земли. Эта победа сотрет унижение Ажинкура. Генрих
был  счастлив.  Его  маленькая  Элизабет?  Она  излишне  напугана.  Кого  не
испугает  брак с могущественным Филиппом? Генрих должен заставить ее понять,
какая большая честь оказана ей.
     Он  ласково  заговорил  с  Элизабет;  она  посмотрела  на  него  своими
печальными глазами и попыталась улыбнуться. Она любила отца.
     Он  тоже  любил  ее, как и всех своих детей. Генрих утешал себя: дети с
королевской  кровью  не имеют возможности выбирать себе супругов по желанию.
Несомненно,  Элизабет  предпочла  бы выйти замуж за молодого де Гиза - как и
любая  другая француженка. Но ей пришлось стать женой Филиппа... как и ему -
жениться на Катрин. Такие трагедии можно пережить.
     Они  исполнили торжественное "Испанское шествие" в честь отсутствующего
жениха. Королева танцевала с герцогом Альбой.
     Но  как во время танца, так я болтая с Видамом, Катрин ощущала близость
несчастья.
     Она не могла забыть сон Нострадамуса.


     Праздник  продолжался.  Герцог Савойский прибыл в Париж, чтобы жениться
на  сестре  короля.  Его  появление  стало  великолепным  зрелищем - герцога
сопровождали  мужчины в костюмах из алого атласа, малиновых сапогах и черных
бархатных плащах с золотой кружевной каймой.
     Гостей  ждали новые роскошные торжества; герцог Савойский не должен был
почувствовать, что эта свадьба - менее важная, чем предыдущая.
     На  улице  Сент-Антуан,  возле  Ле  Турнель,  была  сооружена арена для
турнира;  находясь  в  своих  покоях, Катрин слышала стук молотков - рабочие
возводили  шатер.  Ее тревога постепенно нарастала. Ей вдруг показалось, что
эти люди строят эшафот для публичной казни, а не готовятся к турниру.
     Я  позволила  этому Нострадамусу напугать меня подумала Катрин. Все это
ерунда. Просто его сообщение расстроило меня.


     Наступило  тринадцатое  июня.  День  выдался солнечным. Генрих пришел в
покои  Катрин,  чтобы  сопровождать  ее на турнир. Король показался ей очень
красивым.  Его  лицо светилось предвкушением удовольствия. Он по-мальчишески
любит спорт, но турниры пользовались его особой любовью.
     Ему   не  терпелось  отправиться  туда  поскорее,  но  королева  хотела
задержать  Генриха.  Сегодня  все  ее чувства обострились. Глядя на Генриха,
стоявшего   у  окна  и  смотревшего  на  толпу,  Катрин  вспоминала  моменты
прошлого.   Ее   душу  раздирали  противоречивые  эмоции.  Она  сердилась  и
ревновала,  нежность  сменялась в сердце женщины страстью. Она сдержала свое
желание  броситься к Генриху, обнять его, вымолить у мужа поцелуй, заставить
его  любить ее сейчас с тем неистовством, которое он берег для других. Слезы
подступили  к  глазам  Катрин.  Она вспомнила, как он наблюдал через окно за
мучительной  смертью  портного;  тогда он держал ее за руку; успокаивая его,
она ощущала, что они были близки, как никогда прежде.
     - Пойдем  к  арене,  -  сказал  он.  - Все ждут начала турнира. Слышишь
крики? Это зовут нас.
     Она  быстро подошла к нему и сжала его руку. Генрих удивленно посмотрел
на жену.
     - Генрих,  -  с  дрожью  в  голосе  промолвила  она,  - не ходи туда...
Останься здесь со мной.
     Он  решил,  что  она  сошла с ума. Внезапно Катрин рассмеялась, ее руки
резко опустились вниз.
     - Катрин, я не понимаю. Остаться здесь?
     - Нет!  -  в  отчаянии  крикнула  она.  -  Ты  меня  не понял. Когда ты
научишься понимать меня?
     Он  отпрянул назад. Она испугалась. Какая она дура! В ее-то возрасте не
владеть своими чувствами!
     - Как   глупо,   -   сказала  она.  -  Со  мной  что-то  происходит.  Я
беспокоюсь... Генрих, я ужасно беспокоюсь.
     Он,  похоже,  испытал  удивление,  но  чувство  неловкости  прошло. Она
беспокоится.  Значит,  это  не  было  тем  проявлением  страсти, которого он
боялся с давних времен.
     Она  колебалась. Но этот момент показался ей неподходящим для пересказа
сна.
     - Наша  дочь...  -  промолвила  Катрин,  -  она  так  грустна. Меня это
волнует, Генрих. Даже пугает.
     В  ее  глазах  появились  слезы, но они были связаны не с Элизабет, как
решил Генрих. Ему захотелось утешить Катрин.
     - Это пройдет, Катрин. Причина в том, что она еще ребенок.
     - У нее такой трагический вид.
     - Мы знаем, что это временная печаль. Все не так плохо, как кажется.
     Она  была  охвачена отчаянием; Катрин испытывала единственное желание -
не отпускать Генриха.
     - Что нам известно о Филиппе?
     - Он  - король Испании, один из могущественнейших монархов Европы... мы
можем гордиться тем, что наша дочь выходит за него замуж.
     Катрин шагнула к Генриху, прижалась к нему.
     - Ты очень мне помогаешь, Генрих. Ты такой надежный, здравомыслящий.
     Ее  дрожащие  пальцы  гладили  его  камзол,  поглядев на лицо мужа, она
увидела,  что  он  добродушно  улыбается.  Он  не знал, что к нему прильнула
сгорающая от страсти женщина. Он считал ее лишь встревоженной матерью.
     - Ну,  Катрин.  Твое  беспокойство  вполне  естественно. Но мы не можем
больше  задерживаться.  Спустимся  к  арене. Ты слышишь, с каким нетерпением
они ждут начала турнира?
     Он взял ее за руку и повел из комнаты.
     Когда   они   вышли  из  дворца,  пение  труб  возвестило  о  появлении
королевской четы. Толпа бурно приветствовала их.
     - Да здравствует король! Да здравствует королева! - кричали люди.
     Да,  подумала  Катрин.  Да здравствует король! Да здравствует королева!
Святая Дева, помоги нам пережить этот турнир.
     Тревога  не  отпускала Катрин в течение всего дня. Лучи солнца обжигали
королеву,  сидевшую  на  галерее  с герцогом Савойским и знатными дамами, но
еще  сильнее  ее  душу  жгла ненависть к Диане, седовласой и величественной;
герцогиня де Валентинуа, как и прежде, не сомневалась в чувствах короля.
     Героем  дня  был  Генрих.  Это  справедливо, думала Катрин. Он выглядел
великолепно на норовистом жеребце, подаренном герцогом Савойским.
     Он  выбрал  себе  в  противники  молодого капитана шотландской гвардии,
некоего Монтгомери - красивого юношу и умелого бойца.
     Катрин  пережила  мгновение  страха,  когда  шотландец  едва не сбросил
короля  с  коня.  Толпа  испуганно  ахнула  Катрин  подалась  вперед, затаив
дыхание. Она молилась. Но король удержался в седле.
     - Ура!   -  закричал  преданный  ему  народ;  король  смело  устремился
навстречу капитану. - Ура! Да здравствует король!
     Шотландец упал на землю; Генрих одержал победу.
     Катрин  почувствовала,  что ее ладони вспотели. Как она испугалась! Это
было  всего  лишь забавой. Она слышала крики ликования Король Франции должен
был одержать верх над иностранцем.
     Генрих  появился  на  галерее  и  сел  рядом с Дианой. Утолив жажду, он
принялся  обсуждать  поединок с герцогом Савойским и дамами. Желая похвалить
молодого Монтгомери, он послал за ним.
     - Вы   отлично   сражались,  -  сказал  король.  -  Вы  были  достойным
противником.
     Монтгомери поклонился.
     - Выпейте с нами, - предложил король.
     Монтгомери заявил, что сочтет это за честь.
     Посмотрев на молодого человека, Генрих внезапно произнес:
     - Думаю, что, сражаясь с кем-то другим, вы бы стали победителем.
     Монтгомери слегка покраснел.
     - Ваше Величество, вы превзошли меня в мастерстве.
     Герцог  и  дамы  зааплодировали, услышав эти слова, но Катрин, наблюдая
за   королем,  которого  она  хорошо  знала,  поняла,  что  в  душе  Генриха
зародились  сомнения.  Они  имели  под  собой  почву. Молодой Монтгомери был
великолепным  бойцом;  Генрих  сохранял  свою  форму,  но  ему уже шел пятый
десяток.
     - В  настоящем  спорте  нельзя поддаваться, - сказал Генрих. - Лавровый
венок,   полученный   благодаря  высокому  положению,  невозможно  носить  с
достоинством.
     Монтгомери  не  нашел,  что  ответить на это, и король тотчас объявил о
своем желании сразиться с капитаном Монтгомери еще раз до заката солнца.
     - Ваше  Величество, - сказал герцог Савойский, - сегодня жаркий день, и
вы уже заслужили почести. Почему не устроить этот поединок завтра?
     - Мне  не терпится, - улыбнулся Генрих, - снова померяться силой с этим
молодым  человеком. Я не желаю ждать до завтра. Мой народ обрадуется, увидев
меня на арене. Я хочу устроить зрелище для многих верных подданных.
     Молодой  шотландец  забеспокоился. Он испугался, что победа над королем
сделает  его  одиозной  фигурой.  Он  значительно  моложе короля. Щекотливая
ситуация, подумал капитан.
     Он  попытался  отказаться  от  нового  поединка, но это только укрепило
мнение короля, что при желании капитан мог выбросить его из седла.
     - Идемте, - сказал Генрих. - Сражайтесь в полную силу.
     Капитан  не  мог  проигнорировать  приказ  короля.  Мужчины  выехали на
арену.
     Обрадованная  толпа  снова  зашумела;  участники  поединка замерли друг
напротив  друга,  подняв  копья;  вдруг  воцарившуюся  на  мгновение  тишину
нарушил  голос  мальчика,  выбежавшего  вперед  с  нижней  галереи.  Бледный
подросток пронзительно закричал:
     - Ваше Величество, не сражайтесь!
     Над  галереями пронесся шелест голосов. Затем кто-то схватил мальчика и
увел  его.  Но  Катрин,  почуяв  приближение беды, встала. Она закачалась от
головокружения. Диана поддержала ее.
     - Мадам,  королеве дурно, - услышала Катрин голос герцогини. - Помогите
мне...
     Катрин  посадили  на  ее  прежнее  место.  Она  знала,  что  уже поздно
что-либо  предпринять.  Бой  начался,  и  через  несколько  секунд  все было
кончено.
     Монтгомери  ударил  короля  в  латный  воротник;  копье  скользнуло  по
металлу, забрало поднялось, и острие вонзилось в правый глаз Генриха.
     Король,  пытаясь  сдержать  стон, попробовал поднять свое копье, но ему
не удалось это сделать. Все замерли; король упал лицом вперед.
     Секунданты  тотчас  подхватили  Генриха и стали снимать с него защитную
броню.
     Катрин  стоя  старалась  разглядеть  лицо, которое она любила; оно было
залито кровью. Потеряв сознание, Генрих упал на руки его людей.
     Диана  стояла  рядом  с  Катрин; герцогиня сжимала пальцами черно-белый
атлас своей юбки; ее лицо было пепельно-белым.


     Король  умирал;  копье вошло ему в глаз, и помочь Генриху не мог никто.
Возле  постели  короля  находились  лучшие  доктора,  хирурги  и  фармацевты
страны.  Филипп  Испанский прислал своего знаменитого хирурга, Андре Весаля.
Короля нельзя было спасти.
     У  него  был  сильный  жар.  Он  повторял только одно - никто не должен
винить  Монтгомери.  Таково  было  настоятельное  желание  короля.  Люди уже
говорили,  что  молодой  человек  был протестантом и его подговорили сделать
это,  но  король  потребовал,  чтобы  все  вспомнили,  что  капитан не хотел
сражаться.  Пусть  Монтгомери  не  корит  себя, сказал король, он всего лишь
исполнил приказ.
     Генрих  замолк,  потеряв сознание. Ни уксус, ни розовая вода не привели
его в чувство.
     Париж  из  столицы радости превратился в город траура. Люди, стоя возле
Ле  Турнель,  ждали  новостей.  Доктора  обработали  рану,  они поили короля
отваром  из  ревеня  и  ромашки, пускали ему кровь, но не могли спасти жизнь
Генриха.
     Через  несколько  дней  мучения  короля  прекратились; он находился без
сознания, и никому не удавалось вывести его из этого состояния.
     Королева  в  отчаянии  шагала по своим покоям; к ней привели детей; она
обняла их по очереди и отправила назад, чтобы поплакать в одиночестве.
     Дорогой  мой, думала королева. Все эти годы Диана отнимала тебя у меня;
неужели теперь тебя заберет смерть?
     Как  жестока  жизнь!  Катрин видела, как стареет Диана, она верила, что
придет  ее  день.  Но  сейчас смерть угрожала забрать Генриха. Катрин знала,
что  это  произойдет. Лежа на кровати, она видела перед собой Генриха, каким
он  был  в  день  их  знакомства  -  застенчивым,  грустным,  юным,  готовым
ненавидеть  ее;  она  вспоминала,  как  он приходил к ней по указанию Дианы,
думала  о  долго  скрываемой  страсти, о надежде, расцветавшей и угасавшей в
эти мучительные годы.
     Кем была для него Диана?
     Катрин  внезапно  горестно  засмеялась; она стиснула свои длинные белые
пальцы.
     Мадам, подумала она, вы были для него всем. Теперь вы потеряли все.
     Люди,  желавшие  ободрить  Катрин,  приносили ей вести. "Королю немного
лучше.  Похоже,  он  спит".  Лучше?  Интуиция  подсказывала  ей,  что  он не
поправится.
     Она  послала  Диане  записку,  выдержанную  в надменном тоне. Герцогине
приказывалось  немедленно  вернуть  все  королевские  бриллианты  и подарки,
преподнесенные  ей Генрихом. "Я хорошо помню каждую вещь, - написала Катрин,
- так что не вздумайте что-нибудь утаить".
     Получив  это послание, Диана подняла свое печальное лицо, посмотрела на
гонца  и горестно улыбнулась. Она поняла, что никогда не знала по-настоящему
королеву.  Кое-кто  из  придворных  называл  ее  Мадам  Змея;  теперь  Диана
осознала, что эти люди лучше разобрались в характере Катрин де Медичи.
     - Что, король уже умер, коль со мной так обращаются? - спросила она.
     - Нет, мадам, - ответили ей, - но, похоже, он проживет недолго.
     Поднявшись, Диана высокомерно произнесла:
     - Пока  в нем остается хоть капля жизни, я хочу, чтобы мои враги знали:
я  не  боюсь  их и не собираюсь подчиняться им. Но я не захочу пережить его;
все  несчастья,  которые  они  жаждут  обрушить на мою голову, покажутся мне
пустяком  в  сравнении  с потерей моего короля. Поэтому, жив он или мертв, я
не боюсь своих недругов.
     Когда  эти  слова  были переданы Катрин, она поняла, что Диана одержала
над  ней  очередную  победу.  Любовь снова толкнула королеву на опрометчивый
поступок.
     Она  отдалась  своему  горю.  Она  потеряет Генриха навсегда! Не сможет
больше  ревновать,  видя, как он, наклонив голову, слушает Диану. В ее жизни
не  будет  другого мужчины. Вместе с Генрихом умрет любовь; ее страсть будет
погребена одновременно с королем.
     Мария  Стюарт, оплакивавшая тестя, не могла скрыть блеск предвкушения в
своих  глазах.  Через  несколько  дней  она  станет королевой Франции. Юного
Франциска,  горячо  любившего  своего отца, теперь обхаживали де Гизы; умная
Мария  подготавливала  его к новой роли так умело, что возбуждение вытесняло
из души мальчика скорбь.
     Теперь  Францией  будут править де Гизы, а не королева-мать! - подумала
Катрин  и  осознала,  что  власть для нее была почти столь же желанна, как и
любовь короля. Она никогда не забудет то, что сделала Мария Стюарт.
     Она снова заплакала.
     Генрих,  вернись  ко  мне.  Дай  мне  шанс.  Диана  стареет,  а  я  еще
сравнительно  молода.  Я  никогда  не  знала любви мужчины; если ты покинешь
меня сейчас, я никогда не узнаю ее.
     По дворцу пронесся слух: "Королева потеряла от горя рассудок".


     Забальзамированное  тело  короля  положили  в свинцовый гроб, который в
торжественной  и  скорбной  обстановке  перенесли  в  Нотр-Дам, а оттуда - в
Сент-Дени. В траурном шествии приняла участие вся знать страны.
     Церемонией  руководил  кардинал  Лоррен;  он  произнес прощальную речь;
гроб опустили в усыпальницу.
     Монморанси  переломил  свой фельдмаршальский жезл и бросил его части на
гроб;   четыре  высокопоставленных  лица  сделали  то  же  самое.  Это  была
трогательная сцена.
     - Король умер. Да здравствует король Франциск! - прокричал герольд.
     Пение  труб  известило  об  окончании  церемонии. Король Генрих лежал в
могиле;  королем  Франции  стал  болезненный  Франциск,  лицо  которого было
покрыто следами оспы.


     Стены  и полы покоев Катрин были убраны черной тканью. Кровать и алтарь
тоже  находились  под  мрачным саваном. В комнате горели две восковые свечи;
сама  Катрин  была  закутана  с  головы  до  пят в черную вуаль, под которой
виднелось простое черное платье.
     Она  действительно  была  вне  себя  от горя. Оно обрушилось на нее так
внезапно.  Катрин  предчувствовала  беду, но не думала, что это будет смерть
Генриха.
     Она   безумно   любила   его;  теперь  ей  не  осталось  ничего,  кроме
возможности отомстить.
     Диана! Око за око, зуб за зуб.
     Почти  тридцать  лет,  мадам,  я испытывала унижение. Видела вас сквозь
дыру  с  мужчиной,  которого  желала.  Лионцы  целовали сначала вашу руку, а
потом  мою.  Я  слышала  как вас называли королевой Франции, хотя этот титул
принадлежит  мне. Мадам, всему этому пришел конец. Ваш день истек; из горечи
и страданий родился мой день.
     Она поднялась с кровати и подошла к столу, отперла тайный ящик.
     Пусть  смерть  Дианы будет долгой, мучительной. Агония станет расплатой
за годы унижений королевы.
     - Я  уже  начала  нравиться  ему,  - прошептала она. - Он гордился мною
после  Сент-Квентина.  Он приходил на собрания моего Круга. Со временем я бы
отвоевала  его  у  стареющей  вдовы. А теперь я потеряла все... мне осталось
только мстить.
     Диана  сказала,  что  она не боится врагов, что любые несчастья кажутся
ей  пустяком  в  сравнении с потерей Генриха. Может быть, сохранив ей жизнь,
она  накажет  ее  сильнее  всего;  если  Диана  внезапно  умрет от ада, люди
скажут: "Это сделала королева-мать".
     О,  если  бы  она,  Катрин,  действовала  более  расчетливо в дни своей
страсти,  она  бы  давно завоевала сердце мужа. Но любовь сделала ее слабой.
Теперь,  потеряв  любовь,  она  обрела  способность  планировать свои шаги с
осторожностью.
     Она  бросилась  на  кровать  и  зарыдала.  Ее  фрейлины решили, что она
обезумела  от  горя;  они послали к ней того, кто, по их мнению, мог утешить
королеву.
     Маленький  Генрих  смотрел на нее изумленными глазами; она распростерла
свои  объятия,  и  он бросился в них. Она обхватила руками голову мальчика и
поцеловала его. Затем улыбнулась - ей осталось кого любить.
     У  нее  были  этот мальчик - еще один Генрих - и Франция. Она надеялась
обрести власть, как когда-то - любовь мужа.
     Диана  правила  страной  посредством  мужа  Катрин. Почему бы Катрин не
править Францией через своих сыновей?
     Слезы   потекли  по  ее  бледным  щекам;  мальчик  вытащил  из  кармана
надушенный носовой платок и вытер их, стоя на коленях перед матерью.


     Видам   де  Шартр  имел  самоуверенный  вид,  однако  он  был  нежен  с
королевой-матерью.
     Катрин  появлялась  при  дворе  в глубоком трауре - она горевала, но не
теряла хитрости, казалась охваченной меланхолией, но все замечала.
     Она  сдержала  свои намерения в отношении Дианы. Не подходила к ящику с
ядами.  Она  понимала,  что  изгнание страшнее смерти для женщины, так долго
блиставшей  при  дворе.  Пусть  она  вернет  подарки и драгоценности, отдаст
королеве  замок  Шенонсо  и  получит  взамен  Шомон,  который  Катрин всегда
считала  приносящим  несчастья.  После  этого  Диана  может удалиться в Ане.
Королева-мать  не  должна  забывать,  что  Диана  связана узами родства с де
Гизами;  несмотря  на  то  что  после  смерти  короля  она  не могла быть им
полезна,  они  не  хотели  видеть  ее  отравленной.  Более  того,  эта семья
демонстрировала   большое   уважение   к  Катрин,  которая  из-за  молодости
Франциска  практически  была регентом, и, не колеблясь, обвинила бы ее, если
бы  их  некогда  могущественная  родственница внезапно умерла при загадочных
обстоятельствах.
     Катрин  обрела  утешение  в  своем  горе,  занявшись разработкой планов
относительно  ее  отавного  будущего.  Она  присматривалась к людям, думая о
том,  как  использовать их для своего возвышения; она стремилась теперь не к
любви, а к власти.
     Ее  главными  врагами  были  де  Гизы;  они  собирались править страной
посредством юной королевской четы.
     Катрин  с  улыбкой смотрела на галантного Видама; она использовала его,
чтобы  пробудить  ревность  короля,  но позже решила, что он больше не может
быть  полезен  ей.  Она  ошиблась:  Видам  был  Бурбоном,  а  Бурбоны всегда
враждовали с де Гизами.
     Почему  бы  королеве-матери  не заключить тайный союз с домом Бурбонов,
направленный  против  дома де Гизов? Если де Гизы потеряют влияние, никто не
будет  стоять  между  молодой  королевской  четой  и  королевой-матерью. Что
касается  Марии  Стюарт,  то  она  еще  ребенок;  Катрин  справится  с ней в
отсутствие коварных родственников шотландки.
     Она  позволила  Видаму тайно навестить ее и поделилась с ним некоторыми
своими планами.
     - Я  хочу,  -  сказала  Катрин,  - чтобы вы доставили мое письмо принцу
Конде.
     Глаза  Видама  стали  задумчивыми  - Конде был главой дома Бурбонов. Он
понял, что означает просьба Катрин.
     - Ради  вас  я  готов  на все, - заявил он, поцеловав руку Катрин, - и,
служа вам, буду надеяться на награду.
     - У королев не просят наград, месье, - ответила Катрин.
     - Мадам, я прошу не королеву, а женщину.
     Она  улыбнулась;  в  ее  улыбке  таилось обещание. Катрин с нетерпением
ждала, когда он вернется с ответом.
     Но к ней пришел не Видам.
     Паж  сообщил  Катрин,  что герцог де Гиз просит немедленно принять его;
она разрешила привести к ней посетителя.
     Дверь  открылась  и  тотчас  захлопнулась  за  герцогом;  пламя  свечей
дрогнуло   на   сквозняке.   Катрин   увидела  перед  собой  самоуверенного,
мужественного де Гиза; на его обезображенном шрамом лице блуждала улыбка.
     - Я  прошу  Ваше  Величество извинить меня за вторжение, - сказал он. -
Но... мы узнали о предательстве.
     Она  спокойно,  изучающе  посмотрела  на  герцога.  Ее  лицо оставалось
бесстрастным.
     - Видам де Шартр арестован.
     - Да? Почему?
     - При нем были обнаружены бумаги, свидетельствующие об измене.
     - Какие бумаги?
     - Письмо принцу Конде.
     - Заговор? - сказала Катрин.
     - Боюсь, да. Его отправят в Бастилию.
     - Я не отдавала подобного приказа, - надменно заявила она.
     Меченый низко поклонился.
     - Мадам,  вас  решили  не  беспокоить.  У меня есть ордер на его арест,
подписанный королем.
     Катрин кивнула.
     Она  потерпела  поражение.  Она поняла, что ее борьба с де Гизами будет
такой  же  тяжелой и долгой, как борьба с Дианой. Завоевать власть не легче,
чем завоевать любовь.


     Искусно  изменив  свою внешность и закутавшись в плащ, Катрин поспешила
по улицам Парижа к мрачному зданию Бастилии.
     Она   выбрала   сумерки  для  этого  визита;  ей  было  важно  остаться
неузнанной.   Взглянув   на   темные  башни  и  бойницы  с  пушками,  Катрин
вздрогнула.
     Человек   в  плаще,  сливавшийся  со  стеной,  шагнул  к  ней;  услышав
почтительный голос, она поняла, что ее уже ждали.
     - Мадам, все готово.
     Он  провел  ее через маленькую дверь в темный коридор; они поднялись по
лестнице  и  оказались  в новом коридоре. Катрин ощущала запахи тюрьмы - тут
пахло сыростью, плесенью, потом, кровью, смертью.
     Под  ней  находились ужасные темницы, где люди боролись за свою жизнь с
крысами;  в  непосредственной  близости  от  Катрин  располагались  карцеры,
обитатели  которых  мерзли  зимой и задыхались от жары летом; низкие потолки
не  позволяли  людям  стоять  в  полный  рост.  Где-то рядом была камера для
допросов  с  пристрастием,  где  мужчины  и женщины знакомились с "испанским
сапогом"  и  водяной  пыткой. Но Видам де Шартр, имевший влиятельных друзей,
попал   в   сравнительно   комфортабельное   помещение;   он   заявил,   что
королева-мать является его близким другом.
     Завтра  Видама  отпустят на свободу; именно поэтому Катрин организовала
этот визит.
     Ее  проводник  остановился перед массивной дверью; он отпер сначала ее,
потом другую дверь, находившуюся за первой.
     - Войдите,  мадам,  -  сказал  мужчина.  -  Я  подожду  снаружи. Вам не
следует   оставаться   здесь  более  пятнадцати  минут.  Сюда  может  прийти
надсмотрщик; ваше присутствие будет трудно объяснить.
     - Я понимаю, - сказала Катрин.
     Она  вошла  в  камеру;  Видам  встал.  Он быстро приблизился к Катрин и
поцеловал ее руку.
     Тусклый  свет,  пробивавшийся  сквозь узкое зарешеченное окно, падал на
лицо   узника.   Катрин   пристально   посмотрела  на  Видама.  Три  месяца,
проведенные в тюрьме, изменили облик этого человека.
     - Как хорошо, что вы пришли... Катрин, - сказал он.
     Она  чуть  вздрогнула,  услышав, что Видам обратился к ней по имени, но
он не заметил этого.
     - Завтра вас освободят, - сказала она.
     - Завтра!
     В его голосе зазвенела истерическая радость.
     - И этого добились вы... моя королева.
     Он  упал на колени, снова взял ее руку; Катрин почувствовала, что слезы
Видама окропили ее кожу.
     Ну  и  наглец! Он имел большой успех у женщин и считал себя неотразимым
сердцеедом;  он  не понял, что Катрин де Медичи не была обычной женщиной. Он
не  мог  догадываться  о  том,  что  она  использовала  его  для пробуждения
ревности  в  своем  муже,  что  теперь,  когда  он  не  справился  с простой
доставкой  письма  своему  могущественному  родственнику,  он  стал не нужен
Катрин,  что  его  освобождение  было  очередным  ходом  де  Гизов, решивших
последить  за ним на воле и снова поймать на чем-нибудь - возможно, вместе с
сообщниками;  он  не  подозревал,  что королева-мать меньше всего желает его
выхода из тюрьмы.
     Она отступила назад, прислонилась к холодной каменной стене.
     - Как вы проникли сюда? - шепотом спросил он.
     - У меня много верных друзей.
     - Да, - медленно прошептал он. - Да. Понимаю.
     - Когда  вас  выпустят, за вами будут следить, - быстро произнесла она.
- Вам следует покинуть Францию.
     Он приблизился к ней, и она ощутила щекой его дыхание.
     - Покинуть  Францию! Вас... Я не в силах поступить так, хоть это и ваша
просьба.
     - Это будет мудрым поступком, - сказала она.
     Катрин услышала, как он резко втянул в себя воздух.
     - Вы хотите избавиться от меня?
     В  его  голосе  звучало  отчаяние;  он  ни за что не хотел уезжать. Был
согласен   рисковать   собой.   Почему  нет?  Он  обладал  честолюбием.  Был
психологически не готов к изгнанию.
     - Вы  окажетесь  под  подозрением,  -  сказала она. - За вами установят
наблюдение.
     - Надеюсь, вы не считаете, что я боюсь опасности?
     - Я думаю, что вам следует уехать. Отправляйтесь в Италию.
     - Я чувствую, что моя жизнь здесь... рядом с вами... в служении вам...
     Она снова прижалась к стене, но он опять приблизился к Катрин.
     - Тут  необходимо  многое сделать, - сказал Видам. - Король молод, и он
-  ваш  сын.  Маленькая  королева...  она  еще  ребенок. Вы и я... с помощью
других  людей...  мы можем натравить протестантов на этих выскочек де Гизов.
У  меня  есть  новости.  Я  не  сидел  тут  без  дела. Я разрабатывал планы.
Протестанты рвутся в бой. Они лишь ждут появления вождя.
     - И вы станете этим вождем? - спросила она бесстрастным тоном.
     - Вы, Катрин, - регент Франции. Вы должны править этой страной.
     - А  вы...  будете  работать  на  меня... служить мне... как бы ни была
велика опасность?
     - Я  всегда  буду  служить  только  вам.  Не отсылайте меня прочь. Двор
видел  нашу  крепкую  и  нежную дружбу. Катрин, люди связывают наши имена. Я
мог бы рассказать многие секреты...
     Она засмеялась.
     - Мы всего лишь друзья, и не более того.
     - Кто  в  это  поверит?  Вы  видите,  как  я предан вам. Вы должны ради
сохранения  своего  лица  оставить  меня рядом с вами. Клянусь, я так сильно
влюблен в вас, что пойду на все ради того, чтобы находиться рядом с вами.
     - Теперь  послушайте  меня,  -  сказала  Катрин,  -  я  не  могу  здесь
задерживаться.  Завтра  вас  выпустят  на  свободу. Мы встретимся, но тайно.
Поверьте  мне,  шпионы  де  Гиза  будут  следить  за  вами.  Приходите, если
сможете, в это же время в дом братьев Руджери. Знаете его! Он стоит у реки.
     - В это же время, - повторил он и добавил: - Да, я знаю их дом.
     - Я   буду   ждать;   мы  побеседуем  о  будущем  за  бокалом  хорошего
итальянского вина.
     Он хотел поцеловать ее в губы, но она протянула ему руку.
     Он склонился над ней; Катрин повернулась и быстро вышла из камеры.


     Катрин  сидела  в своей комнате. Она попросила, чтобы ее оставили одну.
Посмотрев  в  зеркало,  она увидела полнеющую женщину, которая не отличалась
красотой  даже  в молодости; у нее были грубоватые черты лица, бледная кожа,
хитрый рот и сверкающие черные глаза.
     Это  был  важный  день  ее  жизни. Прошло три месяца с тех пор, как она
потеряла  любимого  человека,  но  эта  трагедия уже была позади. Она должна
смотреть  в будущее. Вчера вечером, в сумерках, она посетила дом у реки; там
она   встретилась  с  честолюбивым  молодым  человеком,  желавшим  стать  ее
любовником. Этот Видам де Шартр имел большие планы.
     Она  говорила  с  ним  спокойно, доброжелательно, с нежностью в голосе;
они пили вино.
     Они   обсуждали   пути   устранения   могущественных   де   Гизов.  Они
договорились встретиться снова этой ночью.
     На  хитрых  губах  появилась  улыбка;  Катрин поняла, что душевная боль
притупилась.  Ей  предстояло  сделать  так  много.  Она  посмотрела на шкаф,
стоящий  в  углу комнаты. Только она одна знала его секреты. В нем хранилась
смерть для врагов Катрин де Медичи.
     Много  лет  она  планировала  убийство  Дианы, но сейчас была спокойна.
Катрин  видела,  что  убивать  Диану  бессмысленно.  Пополняя  все  эти годы
содержимое  шкафа,  она  думала об убийстве; сейчас убийство стало частью ее
жизни,  средством, всегда находившимся под рукой, ждавшим момента, когда оно
сможет послужить ей.
     Она  не была так счастлива, как могла бы быть, если бы Генрих любил ее,
но она испытывала прилив сил. Знала, что ее ждет серьезная битва.
     Она  даст  бой  де  Гизам,  казавшимся  всемогущими. На троне находился
болезненный  Франциск.  Как  долго  он  сможет  прожить?  Затем придет черед
Карла.  Он  был  еще мальчиком, его воспитание контролировалось матерью. Она
найдет  ему  гувернера-итальянца.  В ее сознании мелькнуло одно лицо. Да она
знала,  кого  она  пригласит  на  эту  роль;  Карл привыкнет к образу жизни,
который  кое-кто  называл  ненормальным.  Он не отличался большой физической
силой,  был  капризным...  но поддающимся влиянию. Она не хотела, чтобы Карл
женился,  однако,  если это произойдет, он не должен заводить детей. Пока на
троне  будет  Карл,  его  мать  сможет править страной. После Карла настанет
очередь  ее  любимого  Генриха, который будет счастлив служить матери, как и
она - ему.
     Власть  манила  Катрин;  ей придется бороться за нее, призвав на помощь
весь  ум  и  коварство  Медичи, двигаясь окольными путями. Она овладела этим
искусством за годы унижений. Она предвкушала такую борьбу.
     Мадаленна постучала в дверь.
     - Войди.
     Глаза Мадаленны были широко раскрытыми, лицо - бледным.
     - Ты хочешь что-то сообщить мне?
     - Ужасные новости, мадам.
     - Какие?
     - Видам де Шартр был вчера выпущен из Бастилии.
     - Разве это ужасная новость?
     - Мадам...  вы не дослушали. Он умер... этой ночью. Он ходил в город...
и, вернувшись, сильно заболел. Он умер в полночь.
     Мадаленна  испуганно  смотрела на свою госпожу, которая поднесла платок
к глазам.
     - Мадам,  -  пробормотала  Мадаленна,  -  я  хочу выразить мое глубокое
сочувствие.
     Катрин ответила, не отнимая платок от лица:
     - Ты можешь идти, Мадаленна. Оставь меня... оставь меня...
     Когда  дверь  захлопнулась  за  Мадаленной,  Катрин  заткнула  себе рот
платком, чтобы сдержать сотрясавший ее смех.
     Сочувствие  Мадаленны!  Возможно,  и  другие  обитатели дворца пожалеют
женщину, потерявшую, по их мнению, любовника.
     Бедняга  Видам,  подумала она. Это - конец твоего флирта с королевой, а
также  блестящей  карьеры,  которую ты запланировал для себя. Ты стал первым
человеком, узнавшим, сколь неразумно игнорировать желания Катрин де Медичи.
     Она   испытывала   приятное   возбуждение.   Мысли  об  убийстве  долго
преследовали  ее;  теперь она подчинила их себе. Она многое поняла. Будущее,
блестящее  и славное, ждало ее; она могла добиться желаемого. Она долго была
жертвой   своих   чувств  -  страстной,  импульсивной,  совершавшей  ошибки.
Влюбленной.
     Но теперь она была свободна. Влюбленная Катрин де Медичи умерла.

Last-modified: Sun, 26 Oct 2003 09:47:38 GMT

Оцените этот текст: