Харуки Мураками. Призраки Лексингтона
[1996]
Эта история - не вымысел. Она на самом деле произошла несколько лет
тому назад. Я лишь изменил по ряду обстоятельств имена, а все остальное -
чистая правда.
Как-то мне довелось провести два года в Кембридже штата Массачусетс.
Тогда же я познакомился с одним архитектором - красивым, едва переступившим
порог пятидесяти мужчиной. Невысокого роста, наполовину седой, любитель
плавания - он почти каждый день проводил в бассейне, был крепкого
телосложения и иногда играл в теннис. Звали его, скажем, Кейси. Родом из
пригорода Бостона, не женат, он жил в поместье Лексингтон вместе с неким
угрюмым на вид, неисправимо молчаливым настройщиком пианино по имени
Джереми. Тому было на вид лет тридцать пять. Высокий и стройный как ива. С
едва проглядывающими залысинами. Он не только настраивал инструмент, но и
прилично на нем играл.
В американских журналах напечатали переводы нескольких моих рассказов,
прочитав которые Кейси прислал через редакционную коллегию в мой адрес
письмо примерно такого содержания: "Я очень заинтересовался Вами и Вашими
переводами. Не могли бы мы как-нибудь увидеться?" Обычно я не встречаюсь
таким образом с людьми, так как на собственном опыте знаю - эти встречи не
приносят ничего хорошего, но в случае с Кейси подумал, почему бы и нет. Его
интеллигентного стиля письмо было переполнено чувством юмора. Прибавьте сюда
беззаботность заграничной жизни, близость наших домов... Но все это лишь
внешние причины. Главное, что лично меня привлекло в Кейси, это его
великолепная коллекция старых пластинок джаза. "Обыщите хоть всю Америку,
вряд ли найдете более полную частную коллекцию. Я слышал, господин Мураками
большой любитель джаза. Может, моя подборка вызовет у Вас интерес", - писал
он. Именно так! Да и как не возникнуть интересу, если я, прочитав письмо,
нестерпимо захотел увидеть эту коллекцию. Ведь, когда дело касается старых
коллекций пластинок джаза, я, подобно кобре, увлекаемой звуками дудочки,
теряю всякую силу сопротивления.
Усадьба Кейси располагалась в местечке Лексингтон. От Кембриджа - минут
тридцать езды на машине. В ответ на мой звонок он прислал по факсу подробную
карту дороги. И вот, в один апрельский полдень я сел в зеленый "Фольксваген"
и отправился в тот дом. Я сразу же нашел его - огромное трехэтажное
поместье, построенное как минимум лет сто назад, оно выдавалось на фоне
вереницы важного вида дорогих жилых кварталов пригорода Бостона, как сама
его история. Вид - хоть на картину!
Сад больше походил на глубокую рощу. Четыре сойки, заливаясь трелью,
перелетали с ветки на ветку. На шоссе стоял новенький микроавтобус БМВ.
Когда я запарковал машину за БМВ, с коврика на крыльце поднялся огромный
мастиф и гавкнул несколько раз наполовину из чувства долга. Мол, "сам я
лаять не хочу, но так заведено".
Вышел Кейси, пожал мне руку. Это было крепкое, будто что-то проверяющее
рукопожатие. Другой рукой он слегка похлопал меня по плечу. Как выяснилось
позже - это его привычка. "Спасибо, что заглянул. Рад тебя видеть", - сказал
он. На нем была итальянского покроя красивая белая сорочка, застегнутая на
все пуговицы, брюки из мягкого хлопка и кашемировый кардиган
светло-коричневого цвета. В маленьких очках в стиле Джорджа Армани он
выглядел очень элегантно. Кейси проводил меня в дом, усадил в гостиной на
диван и принес только что сваренный кофе.
Кейси был ненавязчивым человеком, хорошего воспитания и образования. Он
увлекательно рассказал мне о предпринятом в молодости путешествии по свету.
Мы подружились, и я примерно раз в месяц заезжал к нему в гости. Заезжал и
из-за его великолепной коллекции пластинок. Находясь там, я мог сколько
угодно слушать редчайшую музыку, которую нигде больше бы не услышал. Аудио
аппаратура не шла в сравнение с пластинками, но все же - старый ламповый
усилитель выдавал теплый приятный звук.
Кейси использовал библиотеку под рабочий кабинет. На громоздившемся там
большом компьютере он делал архитектурные чертежи, но о своей работе почти
ничего не рассказывал. "Так, пустяки", - с улыбкой отшучивался он, как бы
оправдываясь. Не знаю, что он там проектировал, и даже ни разу не видел его
за работой. Сколько помню Кейси, всегда заставал его в гостиной на диване за
чтением книги, изящно наклоняющим бокал с вином; или слушающим игру Джереми
на пианино, или, играющим на свое стуле с собакой. Как мне кажется, он и не
собирался заниматься работой всерьез.
Его покойный отец был известным на всю страну психологом и издал за
свою жизнь пять или шесть книг, ставших в наши дни почти классикой.
Страстный поклонник джаза, он был близок с продюсером и основателем фирмы
звукозаписи "Престиж рекордс" Бобом Вайнстоком, благодаря чему его коллекция
пластинок джаза 40-60-х годов была, как это писал в своем письме Кейси, на
удивление идеальна. И по количеству, и по качеству собранных пластинок.
Почти все - первого оригинального издания в прекрасном состоянии: ни
царапинки на дисках, ни изгиба на конвертах. Не диски, а чудо! Их, видимо,
хранили и использовали так аккуратно, как опускают в теплую воду грудных
младенцев.
Кейси рос единственным ребенком, потерявшим в детские годы мать. Отец
на повторный брак не решился, а когда пятнадцать лет назад он умер от рака
поджелудочной железы, Кейси наравне с домом и прочим имуществом получил в
наследство и эту коллекцию пластинок. Кейси очень любил и уважал отца,
поэтому сохранял коллекцию в том же состоянии, не выбросив ни одной
пластинки. Он с удовольствием слушал джаз, но не был от него без ума, как
отец. Из музыки он предпочитал классическую и вместе с Джереми не пропускал
ни одного концерта Бостонского симфонического оркестра под руководством
дирижера Одзава.
Примерно через полгода после нашего знакомства Кейси попросил меня
присмотреть за усадьбой. Ему на редкость пришлось на неделю съездить по
работе в Лондон. Обычно во время отлучек Кейси за усадьбой присматривал
Джереми, но на этот раз тот не мог, так как несколькими днями раньше уехал в
Западную Вирджинию навестить занемогшую мать. Тогда Кейси позвонил мне.
"Извини, но никто кроме тебя в голову не приходил", - сказал он. -
"Всего-то присмотра - кормить два раза в день Майлза (так звали собаку). А в
остальном можешь сколько угодно слушать музыку. В доме припасено достаточно
алкоголя и продуктов. Пользуйся - не стесняйся!"
Неплохое предложение. Хотя бы потому, что в мою в то время одинокую по
некоторым обстоятельствам жизнь изо дня в день вторгался надоедливый шум со
стороны перестраиваемого по соседству дома.
Я лишь прихватил смену белья, макинтошевский ноутбук и несколько книг,
и отправился в пятницу после обеда в дом Кейси. Он как раз закончил с
багажом и собирался вызывать такси.
Я пожелал ему приятной поездки в Лондон. "Да, конечно", - ответил он,
улыбаясь. - "Ты тоже - наслаждайся моим домом и пластинками. Дом -
неплохой!"
Уехал Кейси. Я отправился на кухню, сварил и выпил кофе. Затем
расположил на столе в соседней с гостиной комнате компьютер и, слушая
пластинки, позанимался около часа работой, как бы проверяя, насколько она
продвинется за предстоящую неделю.
Массивный стол из красного дерева с выдвижными по обеим сторонам
ящиками - настоящий антиквариат. Вообще-то, относительно не старой вещью в
этой комнате можно было считать разве только мой "Мак". Все окружающие
предметы, судя по всему, продолжали занимать те же, что и с незапамятных
времен места. По всей видимости, Кейси после смерти отца ни к чему не
прикасался в этой музыкальной комнате, словно здесь был храм или святилище.
На фоне выглядевшего заводью во временном потоке времени дома в этой
музыкальной комнате стрелки часов, казалось, уже давно замерли на месте. И
все же, за ней следили: на полках ни пылинки, стол - красиво отполирован.
Пришел Майлз и развалился у моих ног. Я погладил его по голове. Майлз -
грустный пес. Он не может долго находиться один. Он лишь спит на своей
подстилке в кухне, а все остальное время непременно проводит подле
кого-нибудь из людей, как бы невзначай прислоняясь к ним своим телом.
Гостиную и музыкальную комнату соединяет высокий проем без двери. В
гостиной - большой кирпичный камин, удобный кожаный диван, четыре кресла все
разной формы и три также разной формы кофейных столика. По полу расстилается
некогда дорогой, но со временем безвозвратно выцветший персидский ковер, с
потолка подстать ему свисает старинная люстра. Я вошел в комнату, сел на
диван и осмотрелся. Каминные часы отсчитывают время, издавая такой звук,
будто кто-то тарабанит по стеклу костяшками пальцев.
На высоких книжных полках покоятся книги по искусству и
специализированная литература. На стенах с трех сторон вперемешку свисают
большие и маленькие масляные холсты с пейзажами некоего взморья. Впечатление
от картин примерно одинаково - на всех них не изображено ни одного человека,
и виднеется лишь унылое морское побережье. Кажется, если приблизить к
картине ухо, то послышится шум свежего ветра и рев бушующих волн. Изо всех
уголков далеких от шедевров неприглядных картин сквозило ново-английской
умеренностью с примесью холодности в духе старого Монэ.
В одну из стен просторной музыкальной комнаты были вмонтированы
стеллажи, на которых в алфавитном порядке протянулись вереницы старых
пластинок, общее количество которых не знал даже Кейси. Он лишь мог
предположить: "Тысяч шесть или семь, где-то так. Но еще примерно столько же
упаковано в картонные ящики и покоится по углам чердака. Глядишь, и старый
дом вскоре просядет под тяжестью пластинок как дом Ашеров.
Время тихо и вместе с тем уютно окутывало окружавшее пространство, пока
я работал за столом, поставив на проигрыватель старый миньон Ли Корница.
Ощущение такое, будто я погрузился в идеально подходивший по размеру футляр.
В нем чувствовалось нечто вроде неторопливо и ладно справленной близости.
Звуки музыки мягко проникали во все уголки комнаты, в маленькие трещинки в
стенах, в складки штор.
В тот вечер я открыл припасенную Кейси бутылку красного вина
Монтеплучиано. После нескольких бокалов я устроился на диване и принялся
читать повесть из свежего журнала. Кейси знал, что рекомендовать - хорошее
вино! Я достал их холодильника сыр "бри" и съел четверть вместе с печеньем.
Все это время вокруг царила полнейшая тишина. Помимо тиканья часов на камине
изредка слышалось шуршание проезжающих мимо машин. Дорога перед домом
заканчивалась тупиком, поэтому ею пользовались только местные жители, а с
наступлением темноты окрестности погружались в гробовую тишину. Перебравшись
сюда из шумного студенческого Кембриджа, я чувствовал себя как на морском
дне.
В двенадцатом часу мне по обыкновению захотелось спать. Поставив книгу
на полку, а хрустальный бокал - в мойку, я пожелал Майлзу спокойной ночи.
Собака безропотно свернулась калачиком на подстилке из старого одеяла и,
тихонько поскулив, моргнула глазами. Я потушил свет и поднялся на второй
этаж в гостевую спальню. Там я переоделся в пижаму, забрался в постель и
почти сразу же уснул.
Открыв глаза, я почувствовал себя в прострации, силясь понять, где
нахожусь. Онемевший, как сморщенный овощ. Забытый на дальней полке буфета и
уже весь сморщенный овощ. Затем я наконец-то вспомнил, что присматриваю за
домом Кейси. Точно, я ведь в Лексингтоне. Я нащупал лежавшие у подушки
наручные часы и нажал кнопку подсветки. Четверть второго.
Медленно погрузившись в постель, я включил маленькую бра в изголовье
кровати. Но не сразу: потребовалось некоторое время на поиск выключателя.
Из-под купола отшлифованного стекла в форме цветка лилии полился желтый
свет. Я с силой потер ладонями лицо, глубоко вдохнул и окинул взглядом
посветлевшую комнату. Затем проверил стены, взглянул на ковер, поднял голову
на потолок. Как собирают рассыпанный по полу горох, собрал в пучок сознание,
словно заставляя тело привыкнуть к окружающей действительности. А вскоре
обратил внимание на... звук! Как шум морского прибоя - этот звук вытянул
меня из глубокого сна.
/ Там кто-то есть! /
Я затаил дыхание и как можно тише пробрался к двери. В ушах отдавались
глухие удары сердца. Однозначно в этом доме есть люди кроме меня. Причем, не
один и не два. Едва доносились звуки похожие на музыку. Я не мог ничего
понять, а подмышками стекал холодный пот. Что здесь произошло, пока я спал?
Первое, что пришло в голову - это все хорошо спланированная шутка.
Кейси сделал вид, что едет в Лондон, а сам остался и, чтобы удивить меня,
незаметно устроил ночную пирушку. Но...нет, Кейси не из тех, кто способен на
такую дешевую шутку. У него куда более тонкий и легкий юмор.
Или же - продолжал размышлять я, облокотившись на стену, - там
незнакомые мне товарищи Кейси. Они знали, что Кейси уезжает, но и
представить себе не могли, что в доме нахожусь я, и между делом завалились к
нему в дом. В любом случае, на воров не похоже. Воры проникают в чужие дома
незаметно и, по крайней мере, не слушают громко музыку.
Первым делом я снял пижаму, натянул джинсы, обул сникерсы, одел поверх
майки свитер. На всякий случай хотелось взять в руки что-нибудь потяжелей.
Но, окинув взглядом комнату, ничего подходящего не увидел. Не было ни
бейсбольной биты, ни даже какой-нибудь кочерги. В комнате - лишь кровать и
шкаф, на стене висела маленькая книжная полка и пейзаж в рамке.
В коридоре звуки слышались отчетливей. Снизу поднимались по лестнице и
как пар рассеивались по коридору аккорды старой веселой мелодии. Знакомая
песня, - мне приходилось слышать ее раньше, но название я вспомнить не мог.
Слышались также и голоса. Голоса многих людей смешивались в единый гул,
поэтому разобрать, о чем они говорят, было невозможно. Иногда раздавался
смех. Приятным озорным голосом. Судя по всему, внизу во всю шла вечеринка.
Причем, она была в самом разгаре. И как украшением раздавались звуки
чокающихся бокалов шампанского или вина. Кто-то танцевал, и половицы
ритмично поскрипывали под тяжестью передвигающейся по комнате обуви.
Я беззвучно прокрался по темному коридору, подошел к "танцплощадке"
около лестницы и, слегка перевешиваясь через перила, посмотрел вниз.
Льющийся из продолговатого окна прихожей свет холодно и бледно освещал
внушительных размеров холл. Ни единой людской тени. Обе створки ведущей из
прихожей в гостиную двери плотно закрыты. Я прекрасно помню, как открывал их
перед сном. Вне всяких сомнений. Значит, кто-то их закрыл после того, как я
поднялся на второй этаж и заснул.
Закралось сомнение, как поступить? Можно, ничего не делая, спрятаться в
спальне на втором этаже. Закрыть дверь изнутри на ключ, нырнуть в
постель.... С позиции здравого смысла это - самый подходящий план. Однако
пока я стоял наверху лестницы, слышал раздававшиеся за дверьми смех и
приятную музыку, первоначальный шок постепенно прошел, как успокаиваются
волны на поверхности пруда. Судя по атмосфере, эти ребята, должно быть,
нормальные люди, - предположил я.
Глубоко вдохнув, я спустился по лестнице в прихожую, шаг за шагом
тихонько ступая подошвой сникерсов по старым половицам. Добравшись до
прихожей, я повернул налево и оказался в кухне. Зажег свет, достал из стола
увесистый нож для разделки мяса. Кейси любил готовить и пользовался дорогим
комплектом ножей немецкого производства. Все они хорошо ухожены: остро
наточенные лезвия ножей из нержавеющей стали сверкали обворожительно и
реалистично.
Однако я представил, как захожу с большим ножом в комнату, где проходит
шумная вечеринка, и понял, как по-идиотски буду при этом выглядеть. Я налил
из-под крана и выпил стакан воды, а затем вернул нож на прежнее место.
/ Интересно, что делает собака? /
Тогда я впервые обратил внимание, что собаки нигде не видно. Ее не
оказалось на привычном месте - старом одеяле. Куда она делась? Если
кто-нибудь забрался под покровом ночи в дом, могла бы на худой конец и
полаять. Я наклонился и пошарил руками по впадинам усеянного собачьей
шерстью одеяла. В нем не было тепла от собачьего тела: Майлз покинул свою
подстилку и куда-то ушел.
Я вернулся из кухни обратно в прихожую и сел на маленькую скамейку.
Музыка не унималась. Слышались разговоры людей. Они как волны, то
раздавались громче, то притихали, не прерываясь ни на минуту. Интересно,
сколько там собралось народу? Человек пятнадцать, не меньше. А может и за
двадцать. Раз так, то даже в просторной гостиной им должно быть тесно.
Какое-то время я раздумывал, стоит или нет открыть дверь и войти в
комнату? Совсем непростой, и даже странный выбор! Я присматриваю за этим
домом, и, значит, отвечаю за его состояние. Но на вечеринку меня никто не
приглашал.
Я прислонил ухо к щели в двери, чтобы расслышать просачивающиеся
обрывки разговоров. Но это не помогло. Разговоры сливались в одно целое, и я
не мог уловить ни единого слова. Было понятно, что это фразы, диалоги, но,
превращаясь в непонятную какофонию, они вставали передо мной непреодолимой
стеной. Похоже, мне нет там места.
Я засунул руку в карман и вынул двадцатипятицентовую монету. Без
какого-либо умысла покрутил ее в руках, - серебристая монета вернула мне
ощущение объективной реальности.
Что-то будто мягкой киянкой ударило мне по голове:
- Это же призраки!
В гостиной собрались, слушают музыку и балагурят нереальные люди.
По рукам пробежали мурашки, на лбу выступил холодный пот. В голове все
смешалось. Зазвенело в ушах от скачка давления, как если бы сдвинулась фаза
окружающего пространства. Я хотел, было, проглотить слюну, но в горле
пересохло. Тогда я вернул монету обратно в карман и осмотрелся по сторонам.
Глухо застучало сердце.
Странно, почему я до сих пор не обратил на это внимание?! Если
подумать, кому еще может прийти в голову устраивать вечеринку в столь
поздний час. И уж если бы такое количество людей, запарковав поблизости
машины, вошло в дом, я бы по любому проснулся. Собака бы уж точно залаяла.
Значит, они ни откуда не пришли.
Эх, окажись Майлз сейчас рядом! Как мне хотелось обхватить огромного
пса за шею, понюхать его запах, почувствовать кожей тепло его тела. Но
собаки нигде не было. Я как заколдованный уселся на скамейку в прихожей.
Разумеется, мне было страшно. Но мне казалось, что там имелось / нечто /
превышающее страх. Такое глубокое и бескрайнее.
Вдохнув и выдохнув несколько раз, я наполнил легкие свежим воздухом. В
тело постепенно вернулись привычные ощущения, - будто кто-то тихонько
перевернул несколько карт в глубине моего сознания.
Затем я поднялся, также как по пути вниз, бесшумно вернулся в комнату и
нырнул в постель. Еще долго не стихали разговоры и звуки музыки. Сон пропал,
и я почти до рассвета был вынужден с этим смиряться. Не выключая свет, я
облокотился на прикроватную тумбочку и, разглядывая потолок, прислушивался к
отзвукам, казалось, бесконечной вечеринки. Но, в конце концов, уснул.
Когда я открыл глаза, на улице шел дождь. Тихий и мелкий, моросящий с
единственной целью слегка смочить землю весенний дождь. Под карнизом
щебетали сойки. Стрелки часов подбирались к девяти. Я, как был в пижаме,
спустился вниз по лестнице. Дверь из прихожей в гостиную была открыта, как я
оставил ее вчера перед сном. Никакого беспорядка в гостиной. Моя книга
лежала перевернутой на диване. На кофейном столике - крошки печенья. Это
можно было предположить, и все же - ни единого следа вечеринки.
На кухне, свернувшись клубочком, спал крепким сном Майлз. Я разбудил
пса и дал ему поесть. Тот, будто ничего, абсолютно ничего не произошло,
уплетал, размахивая ушами, свою еду.
Странная ночная вечеринка в гостиной дома Кейси больше не повторялась.
Как и не происходило с тех пор ничего странного. Лишь сменяли друг друга
ничем не приметные ночи в тихом Лексингтоне. Но пока я жил в том доме
почему-то просыпался почти каждую ночь. И всегда между часом и двумя. Может,
я просто не мог расслабиться, находясь один в чужом доме. А может, я
надеялся еще раз дождаться ту странную вечеринку.
Просыпаясь по ночам, я, затаив дыхание, вслушивался в звуки темноты. Но
ничего похожего на звуки предметов не слышал. Только изредка шелестели в
саду от порывов ветра листья деревьев. Тогда я спускался вниз на кухню
попить воду. Майлз всегда спал, свернувшись калачиком в кухне на полу, но
стоило мне показаться, радостно подскакивал, вилял хвостом и прижимался
головой к моим ногам.
Прихватив собаку, я шел в гостиную, включал свет и осторожно осматривал
комнату. Но никаких признаков не ощущалось. Софа и кофейный столик
неподвижно стояли на своих обычных местах. На стене, как и всегда, висело
холодное масляное полотно с пейзажем Новой Англии. Я садился на софу и
просто так минут десять-пятнадцать сидел, убивая время. Я закрывал глаза и
концентрировал свое сознание в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку. Меня
окружала лишь тихая глубокая ночь пригорода. Если открыть окно со стороны
клумбы, по комнате разносился запах весенних цветов, слегка колыхались от
дуновений ветра шторы, где-то в глубине рощи ухал филин.
Когда Кейси вернулся через неделю из Лондона, я решил умолчать о
событиях первой ночи. Почему - я и сам не знаю. Просто мне казалось, что ему
лучше об этом не говорить.
- Ну как, ничего не случилось за мое отсутствие? - первым делом спросил
Кейси с порога.
- Да нет, ничего особенного! Все было тихо. Работа продвинулась! - И
это была правда.
- Ну и хорошо! Это самое главное, - весело сказал Кейси. Затем он вынул
из сумки и подарил мне бутылку дорогого шотландского виски. На прощанье мы
пожали руки. Я сел в свой Фольксваген и вернулся на кембриджскую квартиру.
За последующие полгода мы ни разу не встречались. Кейси иногда звонил,
и мы разговаривали по телефону. Мать Джереми умерла, и этот угрюмый
настройщик пианино так и остался в своей Западной Вирджинии. Я к тому
времени заканчивал работу над большим романом и за редким исключением никуда
не ездил и ни с кем не встречался. Проводя по двенадцать часов за работой, я
не отлучался от дома более, чем на один километр.
Последний раз я виделся с Кейси в кафетерии рядом с прокатом лодок на
реке Чарлз. Я неожиданно для себя повстречал его во время прогулки, и мы
вместе выпили по чашечке кофе. Не знаю, почему, но с момента нашей последней
встречи Кейси на удивление сильно постарел. Настолько, что я его едва
признал. Кейси стал с виду лет на десять старше. Уши были прикрыты еще более
поседевшими волосами, под глазами свисали темные мешки, прибавилось морщин
на руках. Это никак не походило на Кейси, который всегда до мелочей следил
за своим внешним видом. Может, он заболел. Но Кейси не касался этой темы, а
я ни о чем не расспрашивал.
Джереми больше не вернется в Лексингтон, - слегка покачивая
отрицательно головой, сказал понурым голосом Кейси. - Иногда он звонит мне
из Западной Вирджинии. Разговариваю и чувствую, что он стал совсем другим от
шока после смерти матери. Он уже не прежний Джереми. Одни разговоры о
созвездиях. Как позвонит, так сплошные никчемные разговоры о созвездиях: как
они сегодня выстроились, что лучше всего делать, что нельзя, ну, и в этом
духе. Пока он жил здесь, я ничего подобного от него не слышал.
- Очень жаль (I'm really sorry) , - сказал я. Но в отношении кого была
эта фраза, я и сам не знал.
- Когда умерла моя мать, мне было десять лет, - тихо начал Кейси, глядя
в упор на кофейную чашку. - Братьев и сестер у меня не было, поэтому после
смерти матери мы остались с отцом вдвоем. В самом начале осени произошел
инцидент с яхтой, и матери не стало. Мы с отцом совершенно не были готовы к
ее смерти. Еще бы, молодая красивая женщина. Она была моложе отца на десять
с лишним лет. Мы и представить себе не могли, что наша мама когда-нибудь
умрет. И вот, в один злосчастный день, она внезапно покинула этот мир.
Улетучилась словно дым. Мать была красивой и умной женщиной, все ее уважали.
Она любила прогулки и отличалась красивой походкой. Помню, выпрямит спину,
выставит немного вперед подбородок, скрестит руки за спиной и так весело
идет. На ходу поет песни. Мне нравилось гулять вместе с матерью. Постоянно
вспоминаю ее фигуру, шагающую в ярких лучах летнего утреннего солнца по
дороге вдоль побережья Нью-Порта. Ветер свежо колышет рукава ее длинного
летнего платья - хлопкового платья с узором из мелких цветов. Эта картина
запечатлелась у меня в голове, словно фотография.
Отец боготворил мать и был готов носить ее на руках. Думаю, он любил ее
сильнее собственного сына. Отец был такой человек: он любил все, что добывал
собственными руками. Я же был для него результатом естественного хода вещей.
Конечно, он любил меня. Еще бы - единственный сын! Но не так сильно, как
мать. И я это понимал. Отец никого больше не любил так, как мать. Поэтому
после ее смерти второй раз уже не женился.
Три недели после похорон отец непрерывно спал. Я не преувеличиваю. Он
буквально спал все это время. Иногда, как бы вспоминая, пошатываясь, вставал
с постели, и молча пил воду. Что-нибудь для обозначения съедал. Как лунатик
или призрак. Но потом натягивал на себя одеяло и продолжал спать. Плотно
задвинув ставни, он как заколдованная спящая царевна продолжал спать в
темной комнате с застоявшимся воздухом. И не шевелился. Почти не ворочался
во сне и не менял выражение лица. Я начал беспокоиться: часто подходил к
отцу, чтобы проверить, не умер ли он. Склонившись над изголовьем, я
всматривался, словно впивался в его лицо.
Но он не умирал. Он просто спал как зарытый глубоко в землю камень.
Скорее всего, даже не видел снов. И только размеренное сопение едва
слышалось в тихой темной комнате. Мне ни разу до тех пор не приходилось
сталкиваться с таким долгим и глубоким сном. Он выглядел, как человек,
перенесшийся в иной мир. Помню, что мне было очень страшно. Казалось, что я,
находясь в просторной усадьбе, был одинок и позабыт, позаброшен всем миром.
Когда пятнадцать лет назад умер отец, я, конечно же, горевал, но,
признаться, не был шокирован его смертью. И мертвым он походил на спящего
себя. Я даже подумал: "Как тогда!" Это было дежавю. Да такое мощное, что я
испугался: "Не надломит ли это меня?" Я видел прошлое почти тридцатилетней
давности. Только сейчас не было слышно храпа.
Я любил своего отца. Больше, чем кого-либо в этом мире. Я уважал отца,
более того, был привязан к нему и морально, и эмоционально. Странная вещь,
но после смерти отца я также, как и отец после похорон матери, забрался в
постель и спал как убитый. Как будто перенял особый родовой обряд.
Кажется, это длилось две недели. И все это время я спал, и спал, и
спал... спал до тех пор, пока не испортится, не растает и не пропадет время.
Я мог спать бесконечно. Но сколько бы ни спал, я не высыпался. В этот период
мир сна казался мне настоящим, а реальный - пустым и примитивным. Лишенным
красок и поверхностным миром. Мне даже казалось, что в нем больше незачем
жить. Наконец-то я смог понять, что, должно быть, чувствовал отец после
смерти матери. Понимаете, что я имею в виду? В общем, некоторые вещи иногда
принимают иную форму. Потому что не могут ее не принять.
Кейси замолк и о чем-то задумался. Конец осени. Изредка раздавались
звуки падающих на асфальт желудей.
- Я могу сказать только одно, - подняв голову, едва улыбнулся своей
мягкой стильной улыбкой Кейси, - умри я сейчас здесь, и никто в мире не
уснет из-за меня так крепко.
Иногда я вспоминаю призраков Лексингтона. Призраков, устроивших посреди
ночи в усадьбе Кейси шумную вечеринку. Одинокого Кейси и его отца, которые,
плотно закрыв ставни, спят мертвым сном в спальне на втором этаже
кандидатами в покойники. Привязанного к людям пса Майлза и прекрасную
коллекцию пластинок, от которой захватывает дух. Шуберта в исполнении
Джереми и голубой БМВ у входа. Но все это кажется мне случившимся жутко
давно в жутко далеком месте. Хотя на самом деле произошло совсем недавно.
Я никому не рассказывал до сих пор эту историю. Если подумать, это
должна быть очень странная история, но она не кажется мне таковой по причине
своей древности.
Last-modified: Fri, 02 Jan 2004 12:12:12 GMT