---------------------------------------------------------------
© Copyright Ирина Борисова
Email: Imb(а)rol.ru
Date: 30 Mar 2004
---------------------------------------------------------------
(с) Ирина Борисова
Ничего не изменилось за пятнадцать лет, только в первый момент каждому
входящему казалось, что вместо тех, кого он ожидал увидеть, на пороге его
встречают их несколько обветшалые аналоги, но потом улыбка, жест, интонация
- все забытое, но в точности такое же, как было, в одно мгновение заполнило
временной провал, и через несколько секунд сидящие вокруг постаревшие
женщины и мужчины уже вполне соответствовали представлению друг о друге,
или, скорее, их представления друг о друге адаптировались к тому, чем они
теперь стали.
Когда-то их было десять человек, сообщество людей, собранное по
принципу общей работы, каждый из них в силу своих собственных причин
проторил дорогу в дом на полигоне среди берез и антенн, занесенный сугробами
зимой, усыпанный желтыми листьями осенью, отрезанный от мира стеной дождя
или нежащийся на утреннем солнце летом. Все они работали там в середине
восьмидесятых, на закате социализма, когда никто не мог предположить, что
может случиться менее чем через десять лет, когда их антенны и радары были
настроены на другие полигоны за океаном, когда их работа отмечалась допуском
и секретностью, когда их называли сменою и пускали в столовую без очереди,
чтобы они, не дай бог, не пропустили малейших отклонений на кривых,
фиксируемых их самописцами.
С тех пор прошло время, для каждого свое и проведенное по-своему, и
общее для всех своей уникальной стремительностью, как полотно, наспех
сотканное из пестрых нитей, и каждый пришел на встречу, вроде бы, увидеться
и поболтать, а, на самом деле, узнать, какие изменения произошли за эти годы
в жизни других, чтобы попытаться расширить собственный ракурс обзора и,
таким образом, ярче высветить свою собственную строчку в общем потоке.
Они, как прежде, во времена совместных ужинов в ночные смены, сидели
вокруг стола, и разговор их, кажется, прервался лишь вчера, вся разница была
в количестве событий, произошедших со времен последних посиделок, и никто не
произносил длинных повествовательных монологов, описывая эти события в
хронологическом порядке, все, как и раньше, говорили о текущем, словно
подразумевая, что окружающие знают контекст, в котором протекает их новая
жизнь, и окружающие, действительно, по случайным встречам и слухам, были
приблизительно в курсе, а если звучало что-то уж совсем неизвестное, то
словно по общему уговору, задавался короткий вопрос, и давался такой же
короткий ответ, и разговор лился далее уже от новой отправной точки..
Их ролевые функции также сохранились - их бывший начальник, а ныне
хозяин, в сияющей безукоризненной чистотой холостяцкой квартире которого они
собирались, был отстраненно молчалив и внезапно колко остроумен, бывший
геофизик, как и когда-то, много пил и быстро пьянел, держался ближе к
женщинам и был сентиментально-восторжен, бывший инженер РЛС, как и прежде, с
бесстрастным лицом говорил о своей интересной жизни, удерживая внимание и
мужчин, и женщин, разница была лишь в том, что тогда он, стройный, красивый,
тридцатипятилетний, рассказывал о своей необычной в те времена халтуре по
изготовлению и ремонту звукотехники для рок-музыкантов, а иногда и о
приключениях на пляжах Солнечного, теперь же, погрузневший и поседевший, он
говорил о своем бизнесе - засолке, расфасовке и торговле соленой рыбой и о
летних приключениях на пляжах Испании. Женщины ахали, смеялись,
переспрашивали, геофизик по-братски обнимал за плечи кудрявую женщину с
насмешливыми глазами и не забывал отпускать комплименты и сидящей напротив
пожилой сероглазой красавице, слушающей инженера РЛС с прежней наивной
серьезностью. Третья женщина была маленькая, незаметная, она молча
улыбалась, переводя взгляд с одного собеседника на другого, и охотно
откликалась на обращенные уже к ней слова геофизика: "Давай покурим, малыш!"
Они сидели, пили водку и красное вино из большой картонной канистры,
ели купленные в универсаме колбасы и фрукты, радовались, что прошедшие
пятнадцать лет изменили только внешние обстоятельства каждого, а не его суть
и не суть их отношений друг к другу, а, значит, прошедшее время затронуло
лишь внешние, а не фундаментальные стороны жизни. Они обсуждали эти внешние
изменения с приятной легкостью, как что-то несущественное, как пассажиры в
поезде, сидя за столиком купе, поглядывая в окно, непринужденно обсуждают
мелькающие там пейзажи.
Они начали с места былой работы: сероглазая красавица, живущая в
поселке неподалеку от полигона, рассказывала, что их бывший дом разорен и
заброшен, стекла выбиты, по коридорам гуляет ветер, а в бывшей столовой
воздвигнут лимонадный завод, на котором она теперь трудится. Инженер РЛС
сокрушался, что не выпаял вовремя из своей РЛС обогащенные золотом
микросхемы, которые можно было дорого продать на электронном рынке. Бывший
начальник с усмешкой заверил его, что еще пять лет назад имел точно такие же
мысли в отношении кабельных вводов, местоположение которых было известно
узкому кругу лиц, и уже даже ездил с приятелем на машине, чтобы вырыть их и
вырезать, но отсутствовали уже не только вводы, но и каналы были засыпаны
землей, на которой щедро росла лебеда.
Бывший геофизик слушал их со счастливой улыбкой, эту встречу
инициировал и организовал именно он, работая на двух работах в охране
мебельной фабрики и джинсового магазина, проводя на службе долгие часы в
одиночестве или в компании людей совсем иного круга, он испытывал дефицит
общения и давно мечтал вот так собраться, а, узнав недавно, что трое из тех,
кто когда-то сидел за столом в доме на полигоне, уже никогда больше не
появятся рядом, он еще яснее ощутил, что наступает момент, когда надо чаще
встречаться с близкими по духу, родству или связанными общими воспоминаниями
людьми и пытаться осмыслить так стремительно утекающую в бестолковой суете
жизнь. В последнее время он ловил себя на том, что помешивая, скажем,
утренний чай, или чистя зубы в ванной, или входя в теплый дом с морозной
улицы, он внезапно понимал, что вот этот самый момент никогда не повторится,
что отпущенное ему время неуклонно сжимается, и что все в жизни бывает
только в последний раз.
Тем временем собеседники вернулись к настоящему, канва которого была
уже более или менее прочерчена, наступил период деталей. Сероглазая и
кудрявая женщина говорили о детях и внуках и с кроткими и умиротворенными
улыбками показывали их фотографии. Хозяин, единственный, сохранивший
верность профессии, со сдержанной гордостью рассказывал о своей нынешней
работе в области спутниковой связи. Бывший инженер РЛС описывал свое
автономное существование, его рыбная фирма работала совершенно нелегально,
обходя налоговиков, санэпидстанцию и прочих чиновников, осложняющих людям
жизнь. Он рассказывал о технологии засолки и хранения рыбы, о том, что на
оптовой базе, где он арендует помещение, его называют "селедочником", что
ему наплевать, как ни назови, главное то, что он - сам по себе, и ни от кого
не зависит. Вызывающе вскинув голову, он говорил, что часто, действительно,
работает сам, без помощников, в резиновом фартуке и перчатках, потому что
своевременность в данном процессе важней всего - зазеваешься, и можно
выбрасывать товар. Он говорил также о тотальном пьянстве и
безответственности работающего у него народа, о большом количестве
добавляемой в продукцию химии, о том, что красители и консерванты, хоть и
одобренные официально и сертифицированные, до дыр разъедают перчатки и
фартук, и что сам он продукцию свою не ест и знакомым своим не советует.
Это его заявление вызвало смех, восклицания и много вопросов, что
именно лучше не есть, и как отличить продукты качественные от отравленных
химией, на что он хладнокровно отвечал, что вся современная еда подвергается
воздействию химических веществ, хотя вне конкуренции, конечно же, колбаса.
Он добавил с усмешкой, что лично он не видит тут особых причин для волнения,
потому что не так уж много всем присутствующим осталось жить. Это его
замечание и взгляд, которым он окинул окружающих, вызвали разнообразную
реакцию: хозяин, хмыкнув, наполнил рюмки, сероглазая красавица вздохнула и
по-бабьи пригорюнилась, геофизик попытался высказать давно вынашиваемую
мысль о возрасте и необходимости регулярных встреч для осмысления жизни. Он
поднял тост за тех, кто был с ними раньше, и все к нему присоединились.
Трезвея от важности того, что он так давно хотел сказать, геофизик начал
говорить об одном из ушедших, о своем коллеге Борисе Петровиче, тоже
геофизике смены, в квартире которого раньше всегда собирались на праздники,
даже и не в его собственной квартире, а в квартире его не то внучки, не то
родственницы, в старом районе, с изразцовой печью, с сидящей в коридоре
большой собакой. Геофизик говорил, что Борис Петрович был по-настоящему
интеллигентный человек, что в его облике было что-то "оттуда", из тех
времен, по которым все сейчас так ностальгически вздыхают - благородство,
постоянная, хоть ночью растолкай, доброжелательность, искреннее удовольствие
от общения с людьми. Геофизик заговорил о памяти, о том, что это -
единственное, чем можно защититься от быстротечности жизни, потому что
ретроспектива, хоть и направленная в обратную сторону, все же помогает
сохранить иллюзию бесконечности бытия, потеря которой с годами так ощутима.
Он вспомнил про мемуары отца Бориса Петровича, офицера царской армии, потом
офицера Красной армии, огромный пятисотстраничный труд, который они все
читали на полигоне, но сероглазая красавица прервала его, заговорив о своей
умершей подруге Вере, тоже их бывшей коллеге, седой румяной женщине, некогда
носившейся со своим единственным поздним ребенком, составлявшим весь смысл
ее жизни, а теперь оставившей его, двадцатилетнего студента, в полном
одиночестве, а мальчик в двадцать лет - еще совсем ребенок, и хорошо бы
узнать что-то о его отце, потому что юноше, конечно, нужны поддержка и
помощь.
Кудрявая женщина на это решительно возразила, что не надо никого искать
и ничего узнавать, пусть мальчик привыкает жить один, многим отцам не нужны
дети, и привела в пример бывшего мужа, отца двоих собственных дочерей,
бросившего их на произвол судьбы в самый разгар инфляции, хорошо еще, что ей
удалось тогда устроиться на фасовку в универсам. А недавно этот ее муж
подвез возвращавшихся в поздний час с дискотеки младшую дочь с подружкой от
метро до дома на машине и, не узнав собственной дочери, взял с девочек
деньги. Слыша саркастический смех, с которым она рассказывала о поступке
бывшего супруга, все присутствующие, так или иначе, ощутили, что изменения
все же произошли, так не похожа она теперь была на себя прежнюю, хохотушку с
ямочками на щеках, в которую был безнадежно влюблен любимец всего
коллектива, программист Пашка. И, вспомнив, как Пашка, бывало просил
перенести свою смену, чтобы попасть с нею в одну, хозяин думал, что,
действительно, многие вещи уже не вдохновляют, как раньше, и хоть он сам
по-прежнему ездит и всегда будет ездить в дальние туристские походы, но если
раньше от мысли о том, что вот в эту неведомую еще точку на карте он скоро
полетит, у него захватывало дух, то теперь он сразу задумывается, реальной
ли будет нагрузка, и принимает все остальное как должное, как и встречи с
дочерью, за которые когда-то, стиснув зубы, бился с бывшей женой, а теперь
он часто удивляется, видя на пороге улыбающуюся девушку с гладким личиком,
совершенно забыв, что она обещала сегодня прийти, а иногда даже ловит себя
на легком чувстве досады, что не удастся, значит, досмотреть интересную
передачу по каналу Discovery.
Хозяин не замечал устремленного на себя взгляда с другого конца стола -
маленькая женщина, как и раньше, незаметная среди всех, смотрела на него и
вспоминала, как много радости и горя он ей когда-то принес - все, кажется,
начинало налаживаться, однажды они даже собирались вместе в поход, но
вклинилась разлучница-подруга, которой он был не особенно и нужен, но свое
дело она сделала. И были горькие ночные слезы и отчаянье, от которых
маленькая женщина так мечтала освободиться, а когда освободилась, поняла,
что и это было счастье. А потом, позже, была попытка устроить свою жизнь
через знакомых в Финляндии, выйдя замуж за овдовевшего русского с двумя
детьми, но эта попытка не сложилась, а получилось все нежданно-негаданно, на
теперешней работе в продуктовом магазине, в отделе вин в разлив, где к ней
незаметно прилепился постоянный клиент, лысый неказистый мужичок, портовый
рабочий, ничем не примечательный, сильно пьющий, но добрый и с квартирой, и
хоть пришлось потрудиться, чтобы ослабить его пристрастие к спиртному, а
несколько раз она, вообще, собиралась уходить, все же, в конце концов, все,
более-менее, утряслось, они ладили, и он хорошо относился к ее маме.
Инженер РЛС спросил, кто что слышал про Пашку, и все заговорили разом,
женщины в разных вариантах слышали, что Пашка уехал в Америку, но не
прижился там, затосковал, начал пить, вернулся и, в конце концов, допился до
инфаркта и умер. Инженер РЛС выразил сомнение, заметив, что Пашка никогда
сильно не пил, наоборот, любил новомодные затеи со здоровым образом жизни и
голоданием. Геофизик, наоборот, вспомнил, как Пашка приносил в больших
количествах на полигон мясо, которое таскала из ресторана его работающая там
поваром мать, и которое жарили на всю компанию женщины на кухне. Хозяин
сказал, что он не знает насчет Америки, но недавно, столкнувшись в метро с
бывшим техником их смены Аркашей, узнал, что тот видел Пашку на перекрестке
за рулем BMW, и Пашка был жив-здоров и неплохо выглядел, и все зашумели еще
пуще, одни, говоря, что это был не Пашка, другие, сомневаясь в слухах о
Пашкиной смерти и в легендах об Америке. Инженер РЛС вытащил из кармана
телефонную книжку, раскрыл и протянул ее сероглазой красавице, та, испуганно
обведя глазами окружающих, сказала, что боится звонить, все же, вздохнув,
набрала номер и неуверенно попросила к телефону Павла, и глаза ее вдруг
радостно вспыхнули, и она взбудораженно зачастила, что это ему звонят с
бывшей работы, что они все собрались и вспомнили про него, и жаль, что он за
границей, все очень хотели бы его видеть. Она восторженно воскликнула:
"Слава Богу, а мы-то думали. . .", но инженер РЛС уже нажал на рычажок
телефона и покрутил пальцем у виска, и красавица так и застыла с открытым
для продолжения фразы ртом, и все покатились со смеху и, перекрикивая друг
друга, начали выяснять, кто первый пустил слух о пашкиной смерти, а быстро
пришедшая в себя красавица, счастливо смеялась и кричала громче всех, что на
другом конце провода сказали, что Пашка, действительно, работает в Америке и
приедет теперь в феврале, а она была уверена, что он умер, еще и потому, что
во время какой-то пьянки в доме на полигоне Пашка загрустил и сказал, что
знает, что до старости не доживет и даже накарябал спьяну расписку, что к
двухтысячному году его не будет на свете. И все покатились пуще прежнего,
кудрявая женщина сияла, а геофизик кричал, что кто-то, наверное, перепутал
Пашку с действительно умершим машинистом из другого дома, который уже тогда
по-черному пил и бегал к начальству за спиртом якобы развести канифоль для
пайки, а, на самом деле, в баночке, куда ему плескали спирт, была не
канифоль, а давленые леденцы, которые выглядели, в точности, как канифоль, и
которыми этот машинист закусывал выпитый спирт, потому что они не успевали в
нем раствориться.
И все пришли в радостно-возбужденное состояние оттого, что ошиблись, и
Пашка оказался жив, а, значит, им удалось отыграть хотя бы одно очко, и,
значит, в необратимости жизни могут быть сбои, возможны чудеса и ошибки, и
все не так безнадежно, и словно в подтверждение этого хозяин принялся
рассказывать о технике Аркаше, что у того в шестьдесят лет нет еще ни одного
седого волоса, и в первый раз заболели зубы, и, работая электриком при
мемориальном шалаше Ленина, он умудряется содержать двух бывших жен и дочь,
а, когда кончаются деньги на пиво, он по известному примеру приторговывает
билетами на вход в бесплатный шалаш. Хозяин смеялся, рассказывая, что за
пятьсот рублей, дешевле, чем стоят ботинки, Аркаша умудрился купить себе
машину и даже съездить на ней летом в Астрахань. И вдохновленный собственным
рассказом, хозяин снова наполнил рюмки и произнес тост за то, что все они
сумели не только выжить, но и жить в этот сложный период. И геофизик с
воодушевлением принялся развивать тему, вспомнив то место из мемуаров отца
Бориса Петровича, где жена автора, хрупкое создание, сидит в еще убранной
коврами, но уже холодной послереволюционной квартире адвоката отца и неумело
стучит молотком по ботинку, надетому на сапожную лапу, уверяя при этом юного
мужа, что прежде пустая, никчемная жизнь, стала такой значительной и яркой.
Геофизик восклицал, как смешны наши теперешние попытки пролезть в эту их
ушедшую жизнь и порассуждать о том, что могло бы быть, если бы, и как им
надо было, чтобы нам теперь стало лучше, но потомки будут, наверное,
когда-нибудь
также пытаться судить и о нас, вертя и осмысливая наш необыкновенный
исторический период. Его плохо слушали, отвлекшись на сероглазую красавицу,
взявшуюся причесывать бывшего инженера РЛС, утверждавшую, что он неухожен и
запущен, и, замолчав, геофизик пил вино и вспоминал, как держал в руках
желтые плотные листы мемуаров с подлинными исправлениями и опечатками, и
законченная жизнь ушедших людей казалась ему тогда реальнее, чем своя,
продолжающаяся, хотелось зажмуриться, ущипнуть себя, и казалось, что если и
жил когда-то раньше и все забыл, то как никогда к этому близок, текущее вряд
ли реальнее прошедшего, и не такая уж большая разница между тем, что есть, и
что было.
Геофизик пил и смотрел на сидящих за столом людей, на инженера РЛС,
покорно принимающего прикосновения рук сероглазой красавицы, и говорящего
при этом, как он благодарен всем женщинам, бывшим рядом с ним в его жизни,
думал, что текущее мгновение так коротко, что по математическим законам его
как бы не существует, пролетев, оно обретает смысл, в нем, как в удаляющейся
от глаз картине, прорисовываются детали. Из пролетевших мгновений
складывается прошлое, его постоянно делается больше, оно сливается с
литературными вымыслами и с воспоминаниями других людей, образуя
мыслительное пространство, по шуршащим просторам которого бродят смирившиеся
старики.
И, заметив, что женщины собрались уходить, геофизик, споткнувшись,
кинулся их провожать, и женщины дружно запротестовали, велели мужчинам его
не пускать, а уложить поспать на диване, и тогда он, путаясь в вешалках,
принялся подавать им шубы. И, расцеловавшись с ним и с остальными мужчинами,
смеясь, кокетничая и прощаясь так, как будто завтра они все увидятся снова,
женщины выпорхнули на морозную улицу и пошли к остановке, еще сияя улыбками
после всех поцелуев и сказанных им комплиментов, потихоньку возвращаясь в
мыслях каждая к своей реальности, к детям, внукам, маленькая женщина - к
своему неказистому мужу, ко всем тем, в ком давно растворилась их жизнь.
Оставшиеся же в квартире мужчины налили, выпили и налили еще,
сгрудившись посреди комнаты с рюмками в руках, будто прибившись друг к
другу, они нестройно гомонили, глядя друг другу в глаза под ярким светом
люстры. Они еще долго так стояли, и сидели за столом, и ходили на балкон, и
пили, а потом, уложив окончательно вырубившегося геофизика на диван, хозяин
и инженер РЛС курили и смотрели телевизор, ожидая, когда геофизик проспится,
и протрезвевший инженер РЛС сможет отвезти его домой, а потом вернуться к
себе, и каждый из них будет продолжать свою жизнь после окончившейся
встречи.
Last-modified: Wed, 31 Mar 2004 19:05:50 GMT