нт приколол
тот стих-тест к стене над головой секретарши главного врача больницы. Первая
почему-то вошла в приемную Записухина (работала у нас такая курва
заместителем главного врача по медицинской части). Она сразу вычленила
корень, потому что не способна была вникать в суть, улавливать мысль, а
фиксировала только контур. Она потому и отнеслась к стихам благосклонно.
Главный врач - Эрбек (был у нас такой пидор!), увидев, стихи заерзал
задницей и больше, чем необходимо для прочтения, задержался у стены.
Секретарша - Ирочка (всегда находящаяся в поиске) тут же попросила автограф
автора и попыталась завладеть ватманом единолично, порывалась откнопить его
и унести домой. Аспирант сидел в кресле напротив стихотворного портрета,
делал вид, что читает какие-то документы, но в действительности внимательно
наблюдал за реакцией публики и фиксировал наблюдения на специальном бланке.
Вечером состоялся клинический разбор данных: во-первых, оказывается, что в
тот день перед ватманом побывала вся больница, даже слесаря-сантехники и
вечно пьяные дворники явились, не запылились! Во-вторых, удельный вес лиц,
напрочь исключающий из своего восприятия мысль, превысил 95%. Это уже была
катастрофа! Где же прячется наша национальная идея?
- Понятно, - продолжало увлеченно рассказывать Муза, - что в конце
концов до персонала и администрации дошли истинные причины "обследования" и
началась выволочка на административном и общественно-политическом уровнях.
Аспиранта чуть не отчислили из аспирантуры на третьем году обучения. Он
толковал судьям, что дополнял диссертацию живым материалом. Сергеев с Мишей
делали вид, что, вообще, ничего не понимают - не ведают из-за чего весь
сыр-бор. Истинная наука не терпит административных и общественных мер
воздействия. Сердце, мозг и душа исследователя чисты перед Истиной!
Сабрина долго смеялась, и это радовало Музу. Значит психотерапия идет
по правильному пути, пациентку уже удалось оттащить подальше от реактивного
психоза или заурядной истерии.
Вечер усердно клонил голову к плечу густой, липкой южной ночи. Обе
подруги, - а именно сейчас они почувствовали прелесть взаимного общения,
возможного только между искренними подругами, - были захвачены новым
чувством. То была пронзительная грусть, свойственная уже не трагедии, а хотя
бы драме. Слезы улеглись на дно сознания, но подруги еще были близки к краю
переживаний. Слезы, истерика могли выплеснуться в любой момент. Но
воспоминания о Сергееве постепенно выстраивались в более спокойную линию.
Обе женщины, испытавшие, может быть, самые тяжелые потрясения, вдруг почти
одновременно вырвали еще один стих из тайников тетради Сергеева ("Женская
логика"):
Женскую логику можно понять,
только обняв все, что нужно обнять,
только приняв и вернув без остатка
сладких восторгов телесную взятку.
Нежное сердце содержит привычку -
ключик к душе и гонадам отмычку.
Но и проникнув в туманную сказку,
ты не найдешь лабиринтов развязку,
не разберешься в законах желаний,
даже отброшенных на расстоянье.
Что же особого в женском подходе:
жажда свободы и рабства - в исходе!
Исход дня, любви, рождения и воспитания ребенка, новой любовной
страницы - все это звенья одной цепи, подчиненной особой женской логике,
логике чувств, построенной на мистике и особом разговоре не только с Богом,
но порой и с Дьяволом! Обе подруги снова, практически одновременно, выловили
в глубинах души, - как в темном, сказочном пруду, - еще один вольный перевод
Сергеева, но теперь уже из Эдгара По:
В тебе обрел все то я,
к чему стремиться мог:
двухолмие с сосцами,
с кудряшками лужок.
Здесь для меня отныне -
таинственный порог:
свободен вход в пещеру -
в манящий уголок!
Сабрина и Муза молчали, напряженно всматриваясь в надвигающуюся ночь;
Булька и Граф - верные псы - сидели у ног, тоже о чем-то своем, по-собачьи
важном, думали. Жаль, что здесь же не было любимых кошек (они бы
зафиксировали и астральные тела убиенных, явившихся поприсутствовать на
тайней вечере. Сами собой всплыли в памяти слова еще одного перевода
Сергеева из Рильке:
Ночью глубокой обыкновенно
ветер-дитя проснется мгновенно:
в темноту аллей один уйдет,
к селеньям спящим путь найдет.
Берег пруда обогнув, любопытный,
хмель одиночества пьет аппетитный,
образы зыбкие воспринимает,
шорох дубов на ходу постигает.
Сабрина обратилась к своей новой подруге:
- Муза, я никак не возьму в толк, где здесь мистика, а где реальность:
суди сама, это стихотворение почти полностью и абсолютно точно передает наше
с тобой настроение, - как же он мог предвидеть все это. Это ли не
колдовство?
Муза в свою очередь призадумалась, но начала развивать несколько иное
виденье происходящего. Она тоже оставалась под влиянием ушедшего из жизни
человека и вела с ним свои беседы:
- Понимаешь, Собринок, все, видимо, несколько иначе происходит в земной
жизни. Сергеев исповедовал забавную теорию: он считал, что нейроны мозга
человека не могут производить на свет Божий никаких мыслей, они способны
лишь трансформировать их из универсального информационного поля, постоянно
насыщаемого "словом" живыми существами и неживой материей. Это как бы общая
копилка информации, мыслей, программного обеспечения. Нейроны - простые
антенны. Наша жизнь (социализация) включает в себя постоянную работу (за
счет образования, накопления жизненного опыта, особенно - занятия наукой),
подвигающую интеллект человека к способности проникать в определенные локусы
информационного поля. Согласно этой теории, мы с тобой являемся адептами
Сергеева, хотя бы потому, что пользуемся общими информационными локусами. А
в таком поле ведь нет зависимости от времени: любой, кто туда входит
пользуется информацией, живущей вечно. Понятно, что существуют универсальные
логические, информационные построения, которые и нет смысла менять. Такие
откровения накапливались веками, их пополняют и по сей день, но откровений
уже поступает мало, идет все больше словоблудие, интерпретации, с позволения
сказать. Компиляции, воровство мысли из копилки корифеев прошлых веков, иных
планет идут откровенные и бессовестные. Сергеев считал, вообще-то, что Бог
заранее создал полный тезаурус слов и понятий, а современные люди, общаясь с
ним, лишь поддерживают его рабочее состояние. Так что современные научные
открытия - это всего лишь хорошо забытое старое. Они есть здание, собранное
из старых кирпичиков, а, так называемое, "развернутое понятие" - это вновь
оштукатуренный фасад. Поэтому, когда какой-нибудь академик Алферов гордится
присуждением Нобелевской премии за открытие в области современной физики, то
он должен знать, что его оценили только, как удачливого штукатура-маляра, но
никак истинного созидателя, строителя нового здания. Информационный тезаурус
- это, скорее всего, общегалактическая структура. Но к недосягаемым
откровениям нас, землян, не допускают - кишка у нас тонка. Наши с тобой
переживания не являются избирательными, строго индивидуальными, они типичны
для многих. Вот Сергеев, почерпал из информационного поля универсальные
логические построения несколько лет тому назад и отразил их в стихотворении,
а мы их прочувствовали, увидели сегодня. Сергеев указал нам этим стихом
дорогу в нужный локус (это простой путь). Мы и сами могли бы методом проб и
ошибок добраться до нужного нам сервера, настроенного на поэтический лад. Но
то был бы сложный путь. Сергеев проделал эту работу за нас, обеспечив нам
иной уровень потребления информации. В любом случае информация существует
помимо нашей воли, нашего ума, способа восприятия. Сергеев предлагал свою
модель общения людей: она действует, как спутниковая связь. Я тебя увидела:
определила с помощью зрительного анализатора твой образ, передала запрос
спутнику (локусу информационного поля), приняла его ответ и отреагировала с
помощью своих эмоциональных и, например, речевых возможностей.
- Я понятно толкую, Сабрина, ты все улавливаешь?
Сабрина молча утвердительно мотнула головой. Говорить не хотелось,
что-то очень грустное и ответственное повисло в воздухе. Видимо, из своих
тайных укрытий сейчас за дамами наблюдали строгие эфирные тела - посланцы
более просветленных душ - Сергеева и Михаила. Женщины, словно почувствовав
строгие и внимательные взгляды из зазеркалья, даже поежились.
Затянувшееся молчание прервала Муза вопросом:
- Сабринок, ты не будешь возражать, если я поселюсь у тебя в доме. За
эти короткие мгновенья я, как это не звучит парадоксально, успела сильно
привязаться к тебе, словно знаю тебя десятки лет, так стоит ли нам
расставаться.
Взаимность такого желания была настоль очевидной, что Сабрина сперва
даже не поняла смысла вопроса, просто не врубилась. Потом, вникнув в
сказанное, аж заволновалась:
- Муза, но стоит ли говорить о само собой разумеющемся. Я, вообще, не
понимаю, как могла, много хорошего наслышавшись о тебе от Сергеева, до сих
пор не попробовать организовать нашу встречу.
Муза порозовела: видимо упоминание о внимании Сергеева в таком
контексте было ей очень приятно. Но она быстро справилась с пляской
вазомоторов.
Сабрина продолжала:
- Мне думается, что между нами выстраивается что-то очень похожее на
лесбийскую любовь, причем с первого взгляда.
Конечно, если бы здесь присутствовал живой Сергеев, а не его эфирное
или астральное тело (кто знает, какая сейчас следовала стадия загробного
перевоплощения), то он обратил бы внимание на необычное волнение Музы, и все
моментально бы понял. Этого как раз и боялась Муза больше всего.
Однако сказано не без участия Святого Духа: "День дню передает речь, и
ночь ночи открывает знание" (Псалом 18: 3).
Женщины вернулись в дом и занялись обычными делами, имеющими отношение
к сугубо санитарно-гигиеническим функциям: приняли душ на ночь, постелить
лежанки (какая там кровать без мужчины!), облачились в пижамы. Разошлись по
разным спальням (их было в доме две), и каждая углубилась в собственные
мысли о заурядном...
На следующее утро не было раннего, беспокойного стука в дверь.
Сбежавшие от тягот лицезрения женских слез мужчины (Магазанник и Феликс)
появятся на пороге дома только на третий день. Зато такого периода
одиночества и отрешенности было вполне достаточно для некоторого (терпимого)
успокоения мыслей, эмоций у Сабрины. Она потихоньку сумела взять себя в
руки. Безусловно, неоспоримая заслуга в том принадлежала Музе, ее
психотерапевтическим талантам. И вот, когда все же Магазанник и Феликс
явились, женщины четко и определенно сформулировали им свое окончательное
решение: срочно уезжаем все вместе в Россию, Сабрина с Музой поселятся в
квартире Сергеева в Петербурге, в том же славном городе верная жена будет
рожать ребенка, ибо дите с первого вздоха обязано насытиться аурой,
созданной властвующим оракулом, тем, который питает и родителей, в данном
случае питал отца - Сергеева.
Мужчинами такие решения были оценены, как "весьма разумные". Впрочем,
было заметно, что в их головах произошли какие-то особые метаморфозы: Феликс
явно побаивался взгляда Музы, а Магазанник исподтишка с искренним
восхищением посматривал на Сабрину.
* 4.3 *
Сабрина с Музой прожили вместе немногим более двух недель. За это время
они так спаялись душой и мыслями, что принялись говорить практически одними
словами, переживая одни и те же эмоции. Что ни говори, но счастье и горе
могут не только разъединять, но и объединять. Безусловно, в том, что
трагедию последних дней Сабрина перенесла, хоть и глубоко переживая, но
относительно благополучно, является неоценимой заслугой Музы, сутью ее
таланта лекаря-психотерапевта. Как говорят клиницисты, случай был
действительно тяжелый. Горе утраты любимого человека, потеря счастья,
которое лишь пригубила, сделала первые глотки этого туманящего сознание
напитка из бокала любви - трудное испытание. К тому же Сабрина была на той
стадии беременности, когда любые стрессовые потрясения чреваты серьезными
осложнениями для психики не только матери, но и ребенка. Правда,
окончательные выводы об успехах психотерапии делать еще было рано.
Магазанник по-деловому подходил даже к оценке эмоциональных переливов.
Он восхищался достоинствами Сабрины и талантами Музы, но воспринимал их, как
реалист и материалист. Феликс же почему-то основательно зациклился на
дарованиях Музы, воспринимая их исключительно как мистические начала. Он
побаивался колдовских чар "опасной женщины", причислял ее к тем колдуньям,
которые способны не только вылечивать, но и напустить порчу, сглаз. Было в
том что-то особое, скорее всего, исходящее из сексуальной сферы. Очевидно,
что роли здесь распределялись просто: женщина представлялась авторитаром
(садисткой, вампиршей), мужчина - мазохистом (подкаблучником, эмоциональным
донором). Все выражалось, безусловно, в легкой, щадящей форме,
завуалированной вполне адекватным ролевым репертуаром. Но, как выразился сам
Феликс, - "хрен редьки не слаще"!
Собирательные психологические свойства Магазанника и Сабрины в том же
контексте (тут и гадать нечего!) выражались иной зависимостью: мужчина
выполнял роль отца, а женщина - дочери. Тот и другой парный вариант
психологических взаимосвязей мог развиваться на очень скользком подиуме, на
котором, демонстрируя себя, можно только аккуратно ползать, дабы избежать
падения, но порхать или двигаться, четко печатая шаг, с гордо и высоко
поднятой головой было опасно.
Аэропланом (огромным Боингом) летели через Нью-Йорк на Лондон, затем
метнулись в Хельсинки, где пересели на родной, российский, ТУ-134, на
котором через каких-нибудь 40-50 минут добрались до Санкт-Петербурга. Путь
протяженный по времени, но не утомительный. Муза и Сабрина, как две
кумушки-подружки не расставались ни на минуту, обсудили массу тем, но из
каждой они незаметно заползали в одну центральную - о Сергееве. Мужчины
больше спали, читали какие-то деловые бумаги, иногда неспешно, шепотом
обсуждали "секретные" темы.
Было заметно, что Сабрина расставалась с Венесуэлой легко и просто -
без всяких комплексов, рефлексии и слезливых сцен не было. Видимо, в ней
проснулись и зашевелились основательные корни иной культуры и биологии -
славянской. А испанское присутствие в ее генетике на время задремало. Мать
Сабрины была метиской: испано-французского и очень отдаленного славянского
генетического замеса. Отец же - стопроцентный русак из уральских казаков,
предки которого служили императорам, охраняя Зимний дворец. Ее прадед
однажды, будучи в карауле во внутренних царских покоях, позволил себе
погреть руки у императорского камина. Поступок был замечен дежурным
офицером. На следующий день грешника отправили в Уральск (на Яик). Там он и
его потомство уже охраняло внешние границы монархии, а замерзшие руки грели
у караульных костров, либо у печек в деревенских избах. Теперь Сабрину
тянуло в этот замечательный город - в северную столицу загадочной далекой
страны, расползшейся по огромной территории противоположного Южной Америке
материка.
Разговор в самолете иногда возвращался и к Венесуэле, но делалось это
по инициативе Музы. Она удовлетворяла свое нестойкое женское любопытство к
экономической географии. Либо Магазанник и Феликс приставали с кое-какими
уточнениями. Их чаще интересовали исторические и сугубо коммерческие
вопросы.
Сабрина с искренним учительским удовольствием демонстрировала широкий
кругозор. Но личные впечатления и знания, почерпнутые в школе, как
оказалось, были недостаточным материалом для Магазанника и Феликса. Их
интересовали сведения, очень близкие к тому, что называется криминальной
сферой. Сабрина же была домашней девочкой. В силу национальных особенностей
родителей контакты этой семьи с аборигенами не отличались широтой размаха.
Сабрину никогда особо не привлекали испано-индейские метисы, составляющие
подавляющую часть населения. Со школы она помнила, что их примерно около
66%, остальные - белые, негры, чистокровные индейцы. Официальным языком был
испанский, религия - католическая. После второй мировой войны образовался
резкий приток иммигрантов, состоящий из весьма разношерстной публики, - это
были в основном выходцы из Европы, - но все они являлись "щупальцами" США,
тщательно и разумно отслеживавшими будни и праздники "буферного
государства". Городское население в этой стране составляло около 74% всего
населения. В сельском хозяйстве занято только 25% экономически активного
населения, в промышленности - до 17%, в сфере услуг - 25%, в торговле - 17%.
Все население страны составляет примерно 13,3 миллиона человек, из него 220
тысяч - безработные.
Местный климат Сабрине не нравился, но она к нему привыкла: лето было
жаркое и дождливое, а зима сухая. Леса здесь занимают более 50% территории,
содержат ценные породы красного, черного, кампешевого, каучуконосных
деревьев. Лесозаводчики высаживают карибскую сосну и быстрорастущие
лиственные породы. Имеются территории высокотравной саванны с пальмами. Но
Сабрине, конечно, больше всего нравились великолепные песочные пляжные
берега вокруг Венесуэльского залива с кактусовым редколесьем, мангровыми
зарослями.
С животным миром страны Сабрина в основном знакомилась по лекциям
биологии в школе и университете. Она знала, что он богат. В лесах резвились
широконосые обезьяны, которых Бог расселил повсюду специально для того,
чтобы Чарльз Дарвин с помощью Дьявола, умеющего нашептывать во сне всякие
ученые глупости доверчивым гордецам, соизволил ввергнуть человечество в
очередную мистификацию. Цель последней проста, как звук лопнувшего посреди
ночи унитаза, - проверка людей на чистоту веры. Такую проверку человечество
не выдержало. Вот теперь и получает по затылку различными малыми и большими
несчастьями. Другие представители животного мира этой страны (мелкие олени,
ленивцы, муравьеды, броненосцы, тапиры, пекари, опоссумы, ягуары, занятные
птицы, пресмыкающиеся, земноводные и насекомые) лишь дополняли фактом своего
существования финал разоблачения научных мистификаций, которые, как правило,
выливаются в "стройные" теории. Именно такие интеллектуальные конструкции
рано или поздно и являются теми звонкими пощечинами, которыми Господь Бог
под аплодисменты Дьявола награждает недоумков, верящих в версию Фридриха
Ницше (талантливого субъекта, но от рождения со слабой головой) о
возможности селекции "сверхчеловека".
Сабрина помнила, что Венесуэла имеет славную историю, но только
местного, садово-паркового, масштаба. В университете кругозор филологов
расширяли лекциями о существовании на территории современной Свободной
страны абсолютно свободных индейских племен. Она даже помнила их названия -
араваки, карибы, гуахиро, тимоте, куйска и еще какие-то разновидности с
очень сложными прозвищами. Все они с восторгом тянули лямку традиций
первобытнообщинного строя, с упоением занимаясь охотой, рыболовством,
земледелием.
Смелые испанские мореплаватели в августе 1498 года основательно
встряхнули эту нищую благодать. Виноват во всем оказался проныра и непоседа
Христофор Колумб, сильно смахивавший на сефарда (пучеглазого еврея с
Пиренейского полуострова), представителя все того же "блуждающего
суперэтноса". В последнем слове выспренного термина, конечно, проявилась
чисто национальная скромность его автора - профессора Л.Н.Гумелева, колумба
пассионарности). Сабрина тогда еще не слышала о гумелевских ученых
откровениях, но стихи его матушки - русской поэтессы Анны Ахматовой с
удовольствием читала и многие знала наизусть. Наверное, через ахматовские
по-женски мягкие рифмы она и восприняла всю историю родного края.
Колониальный период (конец 15 и начало 19 веков) прославился напряженными,
как буря в чашке молока, войнами за независимость и свободу, эпицентр азарта
которых пришелся на 1810-30 годы. Период последствий таких войн, укрепивших
свободное государство, распахнул двери парламента для местных
демократов-демагогов, ничего путного не давших народу. Она помнила имена
первого и слишком многих последующих президентов страны - сплошь выдающихся
политических деятелей эпохи: Х.А.Паэс, затем - А.Гусман Бланко. Кстати, в
России ей будет предоставлена возможность узнать, что здесь тоже имеются
свои Гусманы: один - почти что творец КВН - очага студенческой творческой
демократии, другой заместитель председателя ИТАР-ТАСС. С.Кастро, имя
которого так легко запомнилось по аналогии с Кубинским Лидером-красавцем,
отпрыском крупного землевладельца, тоже увековечился на Венесуэльской земле.
Перечень президентских имен был обширным, как названия блюд на разные вкусы
в фешенебельном ресторане любого Южноамериканского государства, алкающего
свободу. Сабрина знала их почти все на перечет и очень гордилась этим.
Теперь Сабрина окончательно (ей так казалось) попрощалась с Венесуэлой
и многие кадры из кинофильма ее памяти моментально стерлись. Осталась
нетронутой, почитаемой и тщательно охраняемой та серия из фильма, которая
включала все то, что связано с Сергеевым. Сабрина заглянула лишь в первые
кадры и тихо заплакала, уткнувшись лицом в плечо Музы. Та почему-то
безошибочно определила акцент грусти и, нежно поглаживая Сабрину по волосам
и шее прошептала ей на ушко:
- Сабринок, уже улетели из прошлого, готовься ко встрече с настоящим и
будущим.
Она немного подождала и добавила:
- Там, в Санкт-Петербурге, тебя, как впрочем и меня, ждет встреча с
тенью любимого человека! Они уже там, на месте, эти тени, они суетятся от
нетерпения, ожидая встречи с нами. Однако, дорогая подруга, помни, что такие
встречи не безопасны, ведь их и нас будут сопровождать потусторонние силы,
способные, а, может быть, и желающие подстроить нам всякие каверзы.
Муза наклонилась к ушку Сабрины поближе и заурчала что-то самое тайное
и сокровенное:
- Сабринок, не удивляйся моим откровениям, но сознаюсь перед тобой, что
пришлось мне постигнуть некоторые запретные тайны, тайны оккультизма. Вот с
некоторыми из них, если ты не возражаешь, я бы и хотела с тобой поделиться.
Понятно, что тот разговор был продолжением психотерапии, но теперь
рациональной, индивидуальной, скорее всего, отвлекающего плана. Муза
продолжала священнодействовать:
- Давай-ка вспомним маленький стишок твоего ласкового и нежного
"зверя". Кажется, он назвал его "Судьба":
У каждого своя судьба,
она решительна всегда,
и справедливостью полна,
как чаша полная вина,
которую все пьют до дна.
Кто знаки вещие начертит
и жизнью грешника завертит?
Конечно, тот, кто всем владеет,
все может, знает и умеет.
Кто тянет линию генетики,
красот телесных и эстетики?
Он сильный, мудрый, всемогущий,
как рок навязчиво-грядущий.
Его по-разному обозначают,
ругают, молят, навещают.
А Он спокойно наблюдает,
как люди, жалкие мартышки,
теряют совесть, пишут книжки,
да просят Бога снизойти -
продлить банальные пути!
- Слов нет, не очень элегантно он нас окрестил мартышками, но он весь в
том - такой он ироничный человек. Безусловно, сам он порядочная мартышка,
коль оставил в одиночестве любимую, да еще и беременную, женщину и спокойно
погрузился на дно океана.
Муза почесала переносицу, словно собираясь с вещими мыслями, затем
заявила:
- Сабринок, предстоит тебе пройти тернистый путь адаптации к забавной
российской действительности, которая в самое ближайшее время обязательно
поддаст тебе пендаля. Но ты будь мужественной, не удивляйся, не
расстраивайся, а готовься пить чашу горького вина... до дна.
Муза давно заметила, что любой вариант психотерапии с Сабриной проходит
более успешно если истоки мотивации регламентирующих поступков или мыслей,
установок пытаться находить в том, что связано с Сергеевым: какие-то сценки
из жизни, биографические эскизы, наконец, ссылки на его научные работы или
литературные поделки. Муза с лихвой отрабатывала этот способ объединения
любовного прикрытия и утилитарных, сиюминутных психологических задач. Она
делала это с удовольствием еще и потому, что он был более близок женскому
восприятию, ибо содержал налет романтизма, свойственного вообще оккультным
дисциплинам.
Еще старик Папюс в своих многочисленных книгах об оккультизме
настойчиво отрабатывал программу минимум и максимум, внедряя в массовое
сознание значение латинского слова occultus, переводимого на русский язык,
как тайный, сокровенный. Он уверенно разводил бодягу по поводу магии и
внушения: "Прежде мы говорили, что Магия объясняет все гипнотические явления
через реакцию идеи на астральное тело и через действие астрального тела на
тело физическое". Или иное категоричное замечание: "Внушение, по
изотерическим разъяснениям, есть создание оживотворенной мысли, действующей
в виде импульса на мозг. Одно лицо может влиять или на другое лицо -
альтеро-внушение, или на самого себя - авто-внушение".
Муза не забиралась в своих практических представлениях в каббалу, а,
подобно Сергееву, считала, что главное подвигнуть свое пациента к нахождению
в одном общем локусе информационного поля с личностью, способной оказывать
положительное воздействие. А тогда уже, с помощью астрального ко-терапевта,
направлять его к восприятию тех ценностей, которые склонен индуцировать
пациенту лекарь, дабы принести клиническую пользу.
Надо сказать, что проживая хоть и не очень долгий срок в Израиле, Муза
успела основательно влезть в традиции еврейского мистицизма. Наверное,
тоненький ручеек такой особой мудрости тянулся еще из Герона. На одной из
темных и вонючих улиц загадочного города в восемнадцатом веке представители
еврейских диаспор, состоящих из давно совершивших побег из пределов вдруг
ставшей немилостивой Земли Обетованной и глубоко укоренившихся на новой
родине (Германия, Франция, Испания), создали знаменитую потом еврейскую
духовную академию. Там глубоко изучали не только Талмуд, но и каббалу -
новую (пусть будет - передовую!) отрасль еврейского мистицизма, пришедшую из
сытого Прованса.
Безусловно, Муза не забиралась в дебри "таинств" слишком уж тайных, но
ознакомилась с кусочками формулировок из великого труда Кастильского раввина
Моисея де Леона. "Загор" - было название этой вещей книги. Правда, в те
древние и дикие времена общение с каббалой стоило дороже, чем жизнь. В
Испании и по всей Европе евреев сделали виновниками страданий, принесенных
черной чумой 1348 года. Особенно рьяно велись проповеди антисемитизма с 1391
года. Тогда погибли тысячи евреев. Еврейство в Испании вынудили усилить
социальную мимикрию: наряду с чисто еврейскими и христианскими общинами
стали создаваться общины обращенных - конверсов. В условиях адского
мракобесия и чистая каббала основательно испачкалась пакостью тупых
наваждений.
Муза помнила, что религиозный реформатор более позднего периода Мартин
Лютер (1483-1546) сослужил двуликую службу еврейству: сперва он, рассчитывая
на поддержку образованного и богатого еврейства, строил проповеди в
положительном ключе; затем, почувствовав сдержанность реакции евреев,
обрушил на их головы отчаянные инвективы. Специалисты даже набираются
смелости заявлять, что идеологическая нетерпимость и фанатическая злоба
популярного реформатора предваряют собой нацистскую пропаганду, перемешавшую
мысль, слово с безвинной кровью миллионов евреев.
Муза в своих изысках тянулась, естественно, к практической - лечебной
стороне еврейского мистицизма (магии). Ее колдовство, если уж употреблять
такой термин, заключалось в мастерстве построений и перестроений нужной
мотивационной ориентации пациента, для чего, безусловно, необходим талант
раскрытия личности подопечного.
Магазанник и Феликс, наблюдая действия Музы издалека, с высоты своей
мужской целеустремленности и категоричности. Слов нет, они ни черта не
понимали в технологиях ее лечебных действий, но вынуждены были поражаться
неоспоримому положительному эффекту. В их представлениях (особенно у
Феликса, сразу же поверившего в трансцендентальное) действия Музы все больше
и больше ассоциировали с эстетикой превосходного шаманства. Если угодно,
современной формы научно-обоснованного колдовства. Они только причмокивали
губами и покачивали наполненными восторгом тяжелыми головами.
Муза давно заметила, что эти двое не в себе, но оставила их лечение на
закуску. Она великолепно понимала, что терапия может приобрести иные формы.
Скорее всего те, которые дают окончательный эффект, если врач преображается
в любовника (любовницу) и, лежа в постели вместе с пациентом, добивается
положительного сдвига в активном поступательном движении. Она вспомнила, что
Сергеев такой метод называл "психотерапией с включением". При этом он всегда
прикрывал глаза от удовольствия, со смаком потягивался и многозначительно
улыбался. Что уж он там подразумевал? - пусть теперь докладывает Святым
Апостолам - Петру или Павлу. Сам Всевышний, конечно, на пустяковый допрос
тратить время не станет.
Муза снова обратилась к Сабрине:
- Помнится, читала я у него на вечных клочках такой лихой стишок, если
память не изменяет, под названием "Тайна":
Трагические тайны
толкут тьму тараканью.
Но наивный наш народ
держит мысль наоборот:
ни по ветру, ни по туче -
по дремучести паучей.
Грех воспринят, как победа.
Мысли - повод для обеда.
Горе - стойкий фактор бреда.
Счастье - мусор у забора,
порождение раздора.
Радость - хуже воровства,
как ошибка сватовства.
Пошлость - свойство молодца,
позабывшего отца.
Лживость - качество лица
проходимца, подлеца.
Вот и думай, как тут жить,
с кем обняться и дружить!
- Понимаешь, Сабринок, - продолжала Муза, - в том стихе он ничего не
преувеличил и не приврал - все так и есть. Ты должна готовиться ко встрече с
загадочным народом, имя которому в общепринятой практике "русские" (вроде бы
славяне), но ничего общего со славянами тот народ давно не имеет. Пусть же
тебя не шокируют и не сражают наповал нелепости, с которыми ты будешь
сталкиваться в России на каждом шагу.
Сабрина слушала грозные предупреждения внимательно, но было очевидно,
что она еще не понимает в полной мере их значение. Логика поступков тех
людей, среди которых она родилась и с кем соседствовала в течение всей
жизни, настолько отличалась от российской поведенческой вычурности, что
трудно было предположить возможные повороты даже обычных поступков.
Известно, что "пока гром не грянет, мужик не перекрестится". Славянский дух
дремал и грустил в Сабрине тоже! Пока она, как думающий и анализирующий
человек, обратила внимание на особенности интеллектуального багажа своей
новой подруги. Но та так мастерски расставляла сети психотерапевтических
решений, что заподозрить ее в выполнении лечебной практики было,
практически, невозможно. Создавалось впечатление, что ведется только
душеспасительная беседа. Тем более, что психотерапевты вообще от природы и
по обязанности исключительно искренние и заряженные эмпатией личности, то
есть способные к сопереживанию. Муза же основательно привязалась и полюбила
Сабрину.
Время перелета было долгим и Сабрина занялась раскопками, распаковкой,
сортировкой и раскладкой интеллектуального багажа подруги. Как только Боинг
набрал высоту и стюардессы покатили свои "тачанки" с прохладительными и
горячительными напитками, прозвучал ее первый вопрос:
- Музочка, может быть я ошибаюсь, но сдается мне, что у тебя имеются
бесспорные национальные предпочтения? Это касается выбора друзей, любимого
человека, наконец, взглядов на жизнь?
Муза отхлебнула из стакана что-то прохладительное, ухмыльнулась как-то
рассеянно, вяло, потом ее улыбка плавно перетекла в смешливую
многозначительность. Видимо, она сперва зарылась поглубже в свои ощущения, в
память и, нащупав там что-то основное, центральное, начала уже более
уверенно свою нелегкую повесть о жизни:
- Понимаешь, Сабринок, если говорить просто, то и формулы разговора
можно отыскать заурядные. Но не бывает так в жизни! Все живое и неживое так
прочно - массой видимых и невидимых связей - переплетено друг с другом. Мало
того, занятные опосредования выходят на уровень галактический. Вот и не
получается обо всем том рассуждать без помощи Бога или властителей
сверхразумом.
- Суди сама, - продолжала Муза, отдышавшись, - я чистокровная еврейка,
как ты предполагаешь, жестко национально сориентированная, но мой первый и
пока еще последний мужчина был больше татарином, чем славянином. Сергеев, в
компании которого мы все крутились, имел выраженные скандинавские, да еще
литовско-польские корни. Но я лично никогда не чувствовала себя неуютно на
всех их ученых шабашах, да и во время застолья тоже. Полагаю, - ты уж извини
меня, Христа ради, - что и в постели мне было бы с ним уютно, не попадись на
моем пути первым Мишка-сорванец, татарин-удалец.
Муза еще отхлебнула прохладительного, облизнула красивые, сочные губы.
Сабрина фиксировала именно это. Она ведь была мирская женщина и не
стремилась проникать в философские дали. Ее вопрос был в большей мере
прозаическим, чем риторическим. Совершенно по-женски она, конечно,
стремилась разведать отношение подруги к Сергееву, как к мужчине, и на
всякий случай попробовать разгадать: а не было ли чего-нибудь?!.. между ними
в былые времена.
Но Муза была непроста, ой непроста! Она все прекрасно понимала, но
последовательно вела свою линию - линию хорошо продуманной терапии. Она в
нужный момент пускала вход проверенный козырь в игре с Сабриной. Таким
козырем была его, еще не остывшая власть, над ней.
Муза, словно очнувшись от далеких воспоминаний, заулыбалась как-то
особенно игриво и заявила:
- Пойми меня правильно, Сабринок: жизнь - это все же игра, игра очень
интересная, занятная, но, слов нет, порой она и очень рискованная,
трагическая. И если Бог тебе в этой игре посылает славных партнеров, то надо
радоваться такому подарку и потреблять его на всю катушку. Кстати, из той
теории, которой я, скорее всего, достаточно плотно компостировала твои
мозги, следуют весьма практические выводы. Правда, логика в них совершенно
адекватная вывертам Сергеева и Михаила. Позволь поясню тебе подробнее, что
удумали эти интеллектуалы-головотяпы. Они уверяли, что с помощью некоторых
диагностических подходов можно по ошибкам, опискам, оговоркам выяснять
конструкцию генофонда конкретных персон. Великие умы обозвали такое
направление "археологической генетикой". Здесь было что-то от метода
психоанализа, но их предложения отсыпались, пожалуй, на более высоком
социометрическом уровне, дающим возможность унифицировать технологии
обследования и использовать персональный компьютер.
Муза удостоверилась в том, что Сабрина не отвлекается, слушает и
продолжала:
- Они типировали грамматические и пунктуационные ошибки, допускаемые
школьниками и взрослыми дядями и тетями, соотнося их с языковыми
особенностями представителей различных национальностей. Теоретически все
выглядело просто: локусы информации (языковой), которыми пользуются евреи,
татары, скандинавы, славяне и т.д. отстоят друг от друга в информационном
поле на некотором расстоянии. Ученик со сложным генетическим коктейлем
путается при сопоставлении информации из таких локусов. Представь себе: ты
пишешь книгу и вынуждена пользоваться справочниками, стоящими на разных
полках, да еще и в разных шкафах, да в разных комнатах, а то и в разных
квартирах, городах, странах. Катавасия! Свихнуться можно! Такой
утомительный, непродуктивный поиск, как ты понимаешь, приводит к множеству
определенных грамматических ошибок, которые, скорее всего, правильнее
классифицировать, как ошибки поиска, организации поиска. Иными словами:
специфика генетического наполнения индивидуума заставляет его создавать свою
особую грамматику. Учителя такие фокусы называю орфографической
неустойчивостью, безграмотностью и тому подобное. Но виноват ли в том
ребенок, что его бабки, деды, отец и мать успели переспать с иноверцами,
причем приняли их в своих постелях несметное количество. Скорее, претензии
необходимо обратить к родителям, а не к детям. Но в реальной жизни
начинается борьба с индивидуальностью примерно такая же, как недавняя борьба
с "леворукостью". Тогда психику детей уродовали, заставляя переучиваться на
"праворукость". Сергеев предлагал снять в школах запрет на особенности
правописания. Представляешь, каков подарок министерству народного
образования?! Он утверждал, что большинство неврозов, психического
истощения, реактивных состояний, различного рода дезадаптаций развиваются по
принципу орфографического протеста или реакции на ущемление орфографической
динамики, которая подчиняется только индивидуальному грамматическому
тезаурусу.
Муза опять как-то весело, почти игриво, заухмылялась. Не хватало
только, чтобы она стала сладострастно потирать ручонки с длинными красивыми
пальцами, увенчанными холеными пурпурными когтями, свидетельствовавшими о ее
принадлежности к клану колдуний. Чувствовалось, что демонической женщине
доставляет удовольствие развенчивать самостийных гениев, которые очень долго
держали ее, как собачонку, на дрессировочной дистанции, на длине поводка, с
меняющейся протяженностью, зависимой от настроения властного и сумасбродного
хозяина. Теперь она сама заняла роль властелина-деспота и потому с
удовольствием отыгрывала обиды. Она продолжила:
- Ты бы посмотрела, Сабринок, какой математический аппарат привлекли
эти шизофреники для обоснования пошлых теорий. Помнишь теорему Байеса? По
лицу твоему, Сабринок, видно, что шизофреническими залетами ты никогда не
страдала. Я же помню теорему только потому, что она, намалеванная на
ватмане, долго висела перед моим носом, да еще слайды заставили выполнять
меня эти олухи. Правда, если не кривить душой, то формулу Байес вывел
элегантную, приятного, вполне опрятного вида. Сейчас я изображу ее на
листочке, ты сама поймешь, что ее творец обладал художественным вкусом:
P r ( i ) = p r ( i ) * p A ( i ) / ? p r ( i ) p A ( i ) ;
Скорее всего, не дела ради, а из-за тяготения к элегантности, выбрали
формулу Байеса наши ребята для доказательства своей правоты. Здесь,
Сабринок, все очень просто - только для понимания мобилизуй в себе максимум
шизотимности. На тарабарском языке математиков все звучит несколько
замысловато, но не так уж и страшно: вероятность гипотезы "i" после
испытания, приведшего к осуществлению события "А", равна произведению
вероятности этой гипотезы до испытания на вероятность события по этой
гипотезе, деленному на полную вероятность события "А", то есть на сумму
таких произведений для всех гипотез. Причем, Байес специальным постулатом
соизволил разрешить считать все априорные вероятности одинаковыми, за что
головой повернутые математики поют ему дифирамбы по сей день, причисляя
старика к вымирающему племени гениальных личностей.
Муза почти с восторгом обшарила физиономию Сабрины взглядом и
продолжила:
- Как тебе нравятся развлечения твоего благоверного? Ты чувствуешь, с
какой порочной личностью ты связалась! Он же настоящий шизофреник, не
обессудь, девочка, но это даже не требует доказательств!
Сабрина помолчала недолго и задала вопрос рассерженного палача:
- Музочка, судя по иронии, с которой ты живописуешь о научных поисках
святой парочки, ты не очень веришь в правомочность их теоретических п