вие, желая быть законоучителями, но не разумея ни того, о чем говорят, ни того, что утверждают" (Первое Тимофею 1: 5-7). 9.1 Очнулся я от мучительного сна только потому, что затекли обе руки, связанные крепко накрепко веревками из какого-то особого растительного материала, и меня начала терзать невыносимая боль. Надо было просыпаться, хотя сон не отпускал, и потребовалось время для того, чтобы я, как говорится, спустился на землю, и восстановил ориентировку в пространстве и во времени. "Вязки" подсохли из-за жары и сдавили кровеносные сосуды, и нервы, пересекающие линии запястий обеих рук. Кроме того, накапливающийся застой крови и лимфы от обездвиженности и неудобной позы тоже усиливал натяжения беспощадных пут. Толи мои тюремщики были не профессионалы, толи такой способ связывания был и методом пытки одновременно. Откровенно говоря, такой метод, в силу его никчемности, глупости и мелкого садизма, раздражал, нервировал. В этом смысле мои экзекуторы успешно решали поставленные задачи. Только возникал вопрос: а зачем меня раздражать, мучить? Кому от этого польза? Какими могут быть отдаленные последствия для самих тюремщиков? Скорее всего, в неумении заранее ответить на такие вопросы и состояла примитивность той среды, в которую волей обстоятельств я попал. Однако я поймал себя на точном определении: я раздражен и выхожу из под контроля воли. Такие промахи не ведут к победе, они - маленькие ступеньки по лестнице, ведущей к деморализации, а последнее явление непростительное для профи разведки. В натренированное на быстрое просыпание сознание быстро возвратились все обстоятельства моей истории: двое суток тому назад я наконец-то повстречал тех людей, которые, по предварительным расчетам моих командиров, как раз мне и были нужны, и они пленили меня. "Пленили" - слишком громко сказано. Я сам искал этих головорезов, потратил много времени и сил, настиг их в густом лесу, сопровождал на приличном расстоянии, приглядываясь к ним, проецируя их будущие реакции. "Приличное расстояние" - это та дистанция, которая позволяла мне не выдавать себя, не быть схваченным раньше времени, до окончания скрытного наблюдения за деревенскими увальнями, заряженными фанатизмом, агрессией, влечением к наркотикам, и, самое главное, к тому бизнесу, который обеспечивает им "место под солнцем". Нет сомнений, что я мог бы спокойно - ну, может быть, с некоторыми хлопотами - вывести их из строя, последовательно уничтожая одного за другим. Но они мне были нужны живыми, причем, может быть, именно в роли моих победителей, моих пленителей. И вот теперь я, изображавший из себя до недавнего времени сверхчеловека, лежу связанный в ветхой хижине, не зная что мои "повелители" решают по поводу дальнейшей моей судьбы. Муссировать эту тему можно до бесконечности, но от этого время не продвинется вперед настолько, чтобы настал счастливый период - мое освобождение. По своему опыту знаю, что лучше в таких случаях отвлекать себя иными размышлениями - например, более-менее приятными воспоминаниями. Однако где взять эти приятные воспоминания, если я их и не пытался собирать в кошелку души. Мне были даны иные приказания, и я обязан их выполнять. Вспомнились слова из "Заратустры": "Для хорошего воина "ты должен" звучит приятнее, чем "я хочу". Да, именно для "хорошего воина", но, может быть, я совершил ошибку, за которую буду теперь наказан. Но в чем может тогда состоять эта ошибка? Я честно и разумно выполнял свой долг, повиновался приказу. Опять в голову - наверное, от бессонницы и усталости! - полезли скелеты давно изученных мыслей, высказанных именитым покойником, истлевшим настолько, что от него уже не осталось даже ветра. Фридрих Ницше учил: "Итак, живи своей жизнью повиновения и войны! Что пользы в долгой жизни! Какой воин хочет, чтобы щадили его! " Честно говоря, большого успокоения в этих словах для себя я не нашел. Как только Гитлер мог черпать философскую магию и силы для возбуждения своей взбесившейся нации, обращаясь к Фридриху Ницше. Загадка! Скорее всего такое безумие было предопределено немцам - именно Бог спокойно взирал, не мешая, на козни Дьявола, когда тот тормошил уже достаточно поколоченную предыдущими войнами нацию, ввергая ее еще в одно страшное испытание. Может быть, и мои шаги по тропам густых тропических лесов - тот же дьявольский искус, грозящий мне страшными и кровавыми испытаниями. Вот и мой арест - арест по-парагвайски - состоялся! Никто на меня не нападал - я сам искал способа предать себя аресту. Точнее выражаясь, я сговорился с Дьяволом провести этот эксперимент. Но все же, "ближе к телу!": какого черта, они путают мне руки ноги каждый вечер отправляясь на свои ночные оргии? Неужели они думают, что я, столько добираясь до этого скрытого в лесных зарослях лагеря-стойбища нарко-дилеров, брошусь бежать обратно в лес? Тупые головы! Нет, нет... Они конечно пытаются мучить меня сознательно, стараясь вывести меня из равновесия и тогда расколоть. Они понимают - вернее, они так полагают - что простой, да еще белый человек, не может выжить в их страшных джунглях. Но эти джунгли страшны для них самих, но не для тренированного, прошедшего тщательное обучение, бойца. Безусловно, мы еще повоюем, и я обязательно выйду победителем в этой схватке! Кормят меня отвратительно: дают какое-то непонятное бобово-крупчатое месиво и плохо прожаренное мясо диких животных - видимо, продукты товарообмена с местными охотниками. Запиваю все это барахло я водой из ручейка, который журчит рядом с моим временным пристанищем - моей хижиной, моей тюрьмой. Я не мылся уже больше недели, нужду свою отправляю тут недалече, за разлапистым кустиком, а подтираюся лопухом. Лицо и руки умываю в лужице, образуемой струйкой воды, бьющей из-под земли, которая и формирует тот самый ручеек. Вот и все мои удобства, вся зона комфорта для арестованного по собственной инициативе. Кстати, пищу мне приносит черномазый олух, который делает вид, что он не говорит по-испански, а лопочет на каком-то не знакомом мне местном наречье. Все это, конечно, игра - ведь с бандитами-то он как-то объясняется. Этот парень, видимо, у них шестерка, обеспечивающая выполнение тяжелой и грязной хозяйственной работы. Мои встречи с тем, кто представился "главным", каждый раз ни к чему не приводят: во-первых, он, как оказалось, лишь временно замещает "патрона"; находящегося в отъезде, во-вторых, он больше пьет виски и джин, слушает музыку, валяется в гамаке, чем занимается делами. Да мне кажется, что уровень его интеллекта не столь высок, чтобы правильно оценить ситуацию со мной и принять разумное решение. Но у них, скорее всего, действуют универсально-примитивные правила на все случаи жизни, вот он и томит меня, измывается. Они, бесспорно, и пленников-то никогда не видели в своем лагере - кто же сюда пойдет по собственной воле - в это зачумленное логово. Мои тюремщики-палачи, сомнения нет, страшно обкурены наркотой - больше всего их удивляет то, что я не прошу у них этого зелья. Такое удивление мешается у них с подозрительностью и ненавистью: может быть я презираю их за слабость, за страшный порок, а себя в собственных глазах ставлю выше. Вот он главный мотив постоянного, мелкого мучительства! Вот теперь я попал в самую точку. Только ведь меня не сломишь такими дешевыми приемами. Я еще поборюсь за свои права, за свое освобождение. А если Бог за меня - почему бы ему, кстати сказать, не быть за меня - то возмездие на головы моих мучителей еще свалится, как гром и молнии, как гибель Помпеи. Тут в голову опять полезли "важные мысли". 9.2 "Если б я мог стать мудрее! Если б я мог стать мудрым вполне, как змея моя! Но невозможного хочу я: попрошу же я свою гордость идти всегда вместе с моим умом! И если когда-нибудь мой ум покинет меня - ах, он любит улетать! - пусть тогда моя гордость улетит вместе с моим безумием". В спокойной обстановке я мог бы поспорить с философом: он-то, наверняка, выдавал броские формулировки, изнывая от сытости, комфорта, да безделья. Скорее, в такое время и болезнь отступала, забиралась поглубже в клетки мозга, верша уже творческие дела - выталкивала на свет Божий красивые словечки, насыщенные высокомерной логикой. Я полагаю, что каждый воин желает продлить, а не сократить свою жизнь. Говорить высокомерно о смерти может только тот, кто не испытал ее объятия, не ощутил на себе ужас откровенного риска, в котором полностью теряется даже малейшая надежда на благополучный исход. Стоп! Я что-то здесь не понял: причем здесь смерть и воин? Правильно, все справедливо. Я ухватился за хвост предыдущего тезиса великого философа и притянул его к последнему утверждению: "Какой воин хочет, чтобы щадили его!" Но мудрость-то, нет сомнений, нужна воину, особенно тому, которому поручили выполнить секретное и очень непростое задание! А, если это так, то надо гнать от себя подальше расслабление, вроде этого: "мой ум покинет меня", "ах, он любит улетать", "гордость улетит вместе с моим безумием". Еще одна фраза, похожая, скорее всего, на репризу - театральную, цирковую - но только не на реальность: "И все, что вы любите, вы должны сперва приказать себе". Легко сказать "приказать"! В реальной жизни судьба, как правило, не слушается приказов того, кого она решила использовать в качестве мишени для стрельбы из волшебного лука стрелами разных несчастий. Ну, со следующим тезисом философа я, может быть, и сочту возможным согласиться: "Ваша любовь к жизни да будет любовью к вашей высшей надежде - а этой высшей надеждой пусть будет высшая мысль о жизни!" Но я, простой человек, хоть и натасканный на борьбу с риском, конечно, имею право надеяться. Однако не за мной последнее слово, не мне принадлежит "высшая мысль о жизни". Все сходилось к тому, что мысли мои путались и четко выстроенной последовательности размышлений не получалось. А это означает только одно: необходимо "плясать от печки". Иначе говоря, поскольку спешить мне некуда, то необходимо медленно, спокойно и последовательно восстановить события моей жизни, не пытаясь подстегивать время и не лукавить при этом. Помнится, моя тетушка Муза говорила, что такой метод приводит к тому, что логика постепенно утверждается настолько прочно, создавая своеобразное поле вокруг думающего человека, что приобретает психологическую инерционность, от которой уже не может избавиться и будущее - моя судьба. Все события, которые еще не произошли, но должны осуществиться как бы запираются в одном бесконечном коридоре. Из него нет выхода, как только двигаться вперед, подчиняясь ритму и свойствам, заданным моей логикой. Муза знала, что говорила: она неоднократно напоминала о правилах самопсихотерапии. Мне необходимо медленно, скрупулезно, последовательно, не боясь "вязкости в зубах" продвигаться по тропинкам воспоминаний - только так и восстанавливается равновесие души и мозга. Я должен войти в тот локус вселенской памяти, где все уже отлажено - тщательно кодифицировано, разложено по полочкам, объединено точной логической и предметной концепцией. Если бы люди могли самостоятельно наводить в своей голове и теле такой же порядок, то они жили бы счастливо. Но все их беды как раз и состоят в нарушении Богом заданного порядка - отсюда и несчастья, болезни, простые бытовые неурядицы. Люди даже не способны самостоятельно выполнять десять Божьих заповедей, что же говорить о многом! Вот теперь, когда я уговорил себя быть последовательным, то начну свой долгий и неспешный путь с расставания с Музой - так, пожалуй, будет вернее выглядеть моя "пляска от печки". Помнится, когда мы всей честной компанией - с моим братом, племянником и их девушками - гуляли по набережным Невы в Санкт-Петербурге, я уже все знал. Знал о предстоящем задании и дал подписку на "неразглашение тайны" ни при каких обстоятельствах. Пожалуй, в том первом акте условности действий моего командования и состоит отсутствие логики. Конечно: тот, кому положено из служб зарубежных контрразведок, отслеживает каждого профи - кстати, мои командиры всегда говорили о том, что я неудобная фигура для разведки, уж очень примечательная по внешним характеристикам. Оказывается меня трудно использовать на агентурной работе, но можно включать в разовые полудиверсионные и полулегальные акции. Так мои командиры и действовали. Но, если задание нелегальное и у меня не будет реальных контактов с правоохранными органами, то стоило ли так зарываться в секретность - хотя бы самых близких людей можно было не ставить на уши из-за обычной перестраховки. Что изменится в определении мне меры наказания в случае поимки, может быть увеличится стоимость выкупа? Помню, что я не хотел втягиваться в это дело уже потому, что мне не нравилась эта нарочитая секретность во вводной части к подготовке выполнения моего задания. Ясное дело, что "секретными маневрами" будут доставлены страшные хлопоты, прежде всего Музе, - а у меня дороже ее и человека-то на Земле нет! Но так решило начальство, исходя из каких-то высоких государственных целей. Куда проще было раньше, когда я топтал офицерскую тропу в морском спецназе: тренировки, тренировки, тренировки - маневры, игры, маневры. За это время я успел закончить университет и консерваторию - надеялся на то, что протаптываю себе тропинку к ласковой жизни на гражданке. Но кто-то наверху меня заметил и, как куру во щи, потянул в специальное подразделение для работы за кордоном. Но то серьезное ведомство, в которое меня приземлили, решало задачи иного уровня, чем спецназ морской пехоты. Для меня началась служба намного более ответственная. Для начала пришлось пройти двухгодичные курсы в центре на озере Балхаш в Казахстане, потом еще в некоторых специальных тайных местах нашей необъятной родины. Все, видимо, решило знание языков - кому-то необходим был разведчик с отличным испанским - с таким, в котором и комар носом не подточит. Тут я поймал себя на мысли о том, что существуют заметные различия в психологических ориентирах профессиональных военных и "любителей-короткосрочников": меня, например, всегда поражал тот азарт, с которым, судя по воспоминаниям Музы, и ее друг Михаил, и Сергеев-старший, и Магазанник "играли в войну". Ведь профи всегда несколько тяготится своей участью - ему в конце концов надоедает служба, и никакая романтика здесь не поможет поддерживать игровой тонус. А, кроме того, известно, что всегда больше соблазняет и притягивает как раз то, что тебе не ведомо: профессиональный военный видит жизнь гражданского человека чаще всего в розовом свете и мечтает ею насладиться, хотя бы выйдя на пенсию. Муза объяснила, да я и сам потом догадался, что представители того поколения были явными "подранками" - их основательно задела своей тяжелой лапой война и тот режим милитаристских устремлений, воспитательного воздействия, который был всегда присущ России. Особенно это проявилось в период большевизма, когда огромной стране, практически, в полном одиночестве пришлось защищать вздорные идеи от "лютой критики" всего здравомыслящего мира. Многие боялись нашей бездарной агрессивности, но кое-кто и от чистого сердца пытался помочь многомиллионному оглупленному фантазиями народу выбраться из объятий марсксистско-ленинской ереси. Теперь, когда я вижу бородавчатые рожи окончательно свихнувшихся коммунистических вождей, я диву даюсь тому, как их носит земля и терпит телевиденье, все еще слушают люди. Скорее всего, это делается ради воспитательного контраста - разумно показать сумасшедшего, чтобы потом призывать не пьянствовать, не употреблять наркотики, короче говоря, не подталкивать себя к сумасшествию! Так вот: мои предки были мальчишками-чудаками, несколько подпорченными военным воспитанием, все они с удовольствием и мастерски могли носить военную амуницию, но суть военной жизни, безусловно, отвергали, переводя ее в разряд временной и увлекательной игры. Наверное, только Магазанника можно было признать профи с точки зрения военных знаний. Но он впадал в другую крайность - с увлечением "играл" в гражданского человека, сильно путаясь в мотивации поведения "фантома в форме" и того, который свободен от "почетной обязанности" перед родиной. Какого черта, например, мой отец поперся на пароход? Я подозреваю, что ему виделось невероятное - он "юный нахимовец" бороздит океаны на крейсере "Киров" - на той самой допотопной посудине, на которой он во время учебы в Нахимовском военно-морском училище проходил военно-морскую практику. Он ведь не знал, что профессиональный военный моряк с откровенным удовольствием будет "купается" в прелестях мирной жизни: "тешиться" в постели с женой, развлекаться с детишками или, на худой конец, "глушить спиртягу" (как у флотских мужчин говорится - употреблять "шило"), объединившись в скромном порыве с сослуживцами у себя на малогабаритной кухоньке. Одно дело, эффектно носить форму, но совсем другое - выполнять долг, нести службу. Мой отец, да и Магазанник тоже, по существу, поставили на карту жизнь не ради даже самого звука военного марша, а ради его далекого эха! Но это их проблемы - им так нравилось, и они, конечно, имели право на свой выбор. Только вот несчастной осталась моя мать - Сабрина! Я не позволил себе развивать эту мысль дальше, ибо понимал, что если я скажу, что и мне хотелось бы видеть отца живым, ощущать его постоянное присутствие, то это был бы уже заурядный эгоизм! Однако стоит продолжить исследование собственной жизни, а не подглядывать через щелку в душу "старших товарищей". А со мной все случилось, как и должно было случиться с профессионалом: в интересах задания начали "рубить хвосты" - спрямлять мою биографию, хоронить всю прежнюю жизнь. Самый простой способ - сперва похоронить разведчика для всего мира (родных, знакомых), чтобы потом воскресить с другим именем, для другой жизни, с измененными внешними данными, скажем, с иной формой носа, ушных раковин. Но изменять нос, а особенно ушки, необходимо так, чтобы не оставить следов пластической операции. Проще говоря, нос необходимо мастерски повредить (ну, скажем, в результате спортивной травмы), не оставив хирургических швов и других специальных визуальных зацепок. С ушными раковинами такой номер не пройдет: тонкий судмедэксперт вмиг разглядит подделку. Смерть мне придумали лихую - этот театр я запомню на всю жизнь: ночью я прыгал в воду, пилот специально затянул разворот вертолета, выведя его из заданного квадрата приводнения основной группы. Благополучно спикировав в воду, я имитировал разрыв лямок парашюта. Это означало, по легенде, что я получил сильнейший удар об воду и утонул потому, что на мне было более тридцати килограмм груза. При потере сознания, человек, естественно, не может воспользоваться дыхательным аппаратом. Спасательного жилета с автоматической накачкой в тот раз в силу специфики учений на мне не было, как и на всех остальных членах группы. Таким образом, упрочилась версия моей гибели: были свидетели (правда, не видевшие самого момента приводнения), никого и ни в чем нельзя было винить - коварный несчастный случай. Но в действительности я воспользовался моим дыхательным аппаратом ИДА-72. Вода была прохладной, но мой специальный костюм - УГК-3 сохранял тепло, а разумная работа ластами подбрасывала уголька в топку. Я быстро отплыл на приличное расстояние, еще раз сориентировался по КНМ и всплыл. Оглядевшись, проконтролировав себя по звездам (понта ради, конечно), я улегся на спину, включил маяк - отдыхая, поглядывал по сторонам, ожидая малую подводную лодку. Наша "Пиранья" показала рубку очень скоро и меня по тихому забрали на борт малютки. Я до известной степени был любопытным, а потому постарался осмотреть СМПЛ. Кое-что я знал про боевой корабль еще из училищных занятий: "корпусом из титанового сплава, двадцатиметровой длины (проект 865), экипаж восемь человек". Я вспомнил, что таких специальных малых подводных лодок было выпущено всего две: вступили они в строй в 1988 и 1990 годах. Я даже вспомнил фамилии главных конструкторов - Чернопятов, затем Минеев. Заказ ВМФ был выполнен Адмиралтейским объединением в Санкт-Петербурге. Я натянул на лицо шерстяную маску - к таким фокусам специальный экипаж привычен - и прогулялся по кораблю, идущему в подводном положении: было тесно, между оборудованием приходилось протискиваться. Отдельная каюта имелась только у командира. Именно в ней, вытеснив хозяина, я, насытив любопытство, и улегся на койку. Я знал, что для всего личного состава на лодке была только маленькая кают-компания. Спали все на откидных койках, нависающих над магистралями, приборами по разным уголкам корабля. Но самое удивительное устройство на лодке - это сортир! Хорошо, что я не чувствовал нужды им воспользоваться. Не заметил, как заснул и проспал, как убитый до самого прибытия, разбудил меня стук в дверь. Натянув маску, поднялся по скобтрапу на верхнюю палубу. На берегу меня ждали люди в камуфляже - и жизнь завертелась в режиме школьно-тюремного заключения. Шла обычная "ответственная рутина", называемая подготовкой к разведывательной операции. Этот этап проходил в специальном центре, с особыми инструкторами. Честно говоря, я всегда любил учиться, но работать на разрыв аорты - не очень рвался. Может быть, за такую антигероическую откровенность мне и доверяли больше, чем другим. Я никогда не верил в добропорядочность, так называемой, отеческой любви командиров. Для характеристики их отношения ко мне я с большей охотой подогнал бы логику Заратустры: "Я не щажу вас, я люблю вас всем сердцем, братья по войне!" Безусловно, все, что решили делать со мной подчинялось формуле - "я не щажу вас"! А любить меня всем сердцем будут только тогда, когда я соглашусь выполнять это задание, научусь его выполнять, а еще точнее - когда я его выполню. Ясно, что "meine Bruder im Kriege" останутся дома, а к болотам Аргентины и Парагвая поплыву я! Успокаивало только одно, что и я и они рано или поздно прогуляемся на тот свет! Да,.. тренировали меня долго. Надо отдать должное моим наставникам: они делали все для того, чтобы, если события будут развиваться "по программе", я остался бы жив. Но "программы" у моего командования и Дьявола могут быть различными. Жаль, что я все же не нарушил подписку и не посоветовался с Музой - она бы наверняка подсказала нужный психологический ход. Кто будет сомневаться в том, что в нашем деле одно из первых мест остается за психологической подготовкой. Но я почему-то чувствовал, что Муза все поймет и придет в нужный момент мне на помощь. Тут я поймал себя на мысли, что рассуждаю, как мужчина-сын, а Музе уготовил роль женщины-матери. Надо начинать стыдиться своей слабости, но вспомнил слова Заратустры, облегчающие душу: "Все-таки в конце концов твои страсти обратились бы в добродетели и все твои демоны - в ангелов". На этом витке воспоминаний возникло некоторое прояснение долгосрочной памяти, куда я давно заложил до лучших времен идею, высказанную Музой: она всерьез считала, что в меня вселилась душа моего отца Сергеева-старшего, так мы его в нашей семье называли. К отцу, честно говоря, я относился "критически", двойственно. Так Муза как раз и считала: это право дано мне самой душой Сергеева - я, по существу, критиковал самого себя, отдавая отчет в том, что у нас с отцом общие недостатки, мы с ним - единое целое. Вот мать я никогда не рассматривал с позиции "критического надзора". Она для меня была святой, впрочем, также, как и Муза. Мать я любил и с каждым годом все больше тосковал о ранней утрате дорогого мне человека. По мнению Музы, внутренний мир моих родителей, да и генетические отростки, были адаптивны у моих родителей. В сергеевском внутреннем комплексе, обозначаемым в китайской философии символом "Инь" жил образ, практически однородный реальным душевным и телесным качествам моей матери - отсюда и такое притяжение плоти. Именно такой феномен называется, когда говорят о том, что "браки совершаются на небесах. Конечно, на небесах - там же формировались души и Сергеева и Сабрины. Но это были тяжелые экзистенции, которых следует избегать, если собираешься не расшатывать, а укреплять душевное равновесие. Для того, чтобы не удариться в "черную сентиментальность", за которой начинается истерика, слезы, я не позволял себе долго задумываться над тем, что моя мама погибла. Мне кажется, что душа Сергеева, поселившаяся во мне, общалась с душой Сабрины на своем "зазеркальном" уровне. От того мне становилось легче. Явно, они как-то там договаривались, не забывая и меня немного холить, вести за руку по жизни, охранять от глупостей и невзгод. Сейчас я, почему-то, развернулся вспять - к самым первым этапам своей военной карьеры - вспомнился полковника Буданова, который дрессировал нас еще в спецназе в мои молодые годы. Чувствовалось, что этот человек когда-то пережил многое, и выковал внутри себя какой-то такой стержень, которой не согнешь и не сломаешь. Запомнилась мне его шутки, например, такого плана: "Стрелял вторым, зато умер первым". Так он "пугал" нас тогда, когда обучал общению с пистолетом. Мы обязаны были проникнуться уважением к стрельбе: существует стрельба на опережение, на вскидку, останавливающим выстрелом. В любом из этих видов задач быстрота и точность имеют первостепенное значение. Рекомендации были несложными, но их необходимо освоить, как Отче наш! Полковник Буданов не уставал твердить, что в нашей работе пустого рыцарства не должно быть, а потому необходимо: носить только исправное оружие, проверять его состояние прежде чем поместить в кобуру; лучше (может быть и несколько рискуя) патрон досылать в патронник даже при свободном ношении оружия (надежда на предохранитель). Для полной уверенности нужно подобрать хорошую кобуру, удобно ее разместить; не жалеть времени на тренировку. При стрельбе навскидку требуется не только исправность оружия, но и отработка "нацеливания" за счет мышечных ощущений, зрением лишь корректируется положение оружия. Помнится Буданов исповедовал в останавливающей стрельбе американские стандарты, суть которых заключалась в следующем: если у нападающего в руке нож или дубинка и до него не более 3-х метров, его лучше вывести из строя выстрелом в колено. В других случая быстро оценивается угроза действия, исходящая от соответствующей части тела противника. Мы хорошо запомнили, что выстрел в плечо выключает руку, выстрел в коленную чашечку обездвиживает противника, но не лишает его возможности стрелять. При выстреле в солнечное сплетение нападающий роняет все, что держал в руках и хватается за живот - это бессознательная реакция. Но лучше всего стрелять точно в голову. Попадание в мозжечок или спинной мозг - залог победы, пораженный больше не способен ни на какое действие. Как не странно, не очень эффективен выстрел в грудь - даже попадание в сердце не обеспечивает моментальной остановки нападающего, он может произвести еще несколько суматошных выстрелов, один из которых может оказаться роковым для противника. Буданов предлагал на всякий пожарный случай иметь при себе хотя бы ПСМ - пистолет самозарядный малогабаритный. Такой пистолет карманного типа стоит брать с собой даже в отпуск. У этой изящной игрушки патрон 5,45 мм., толщина пистолета равняется толщине спичечного коробка, сглажены выступающие части. Оружие легко спрятать на теле так, чтобы в нужный момент быстро или незаметно его извлечь. С близкого расстояние оно действует эффективно. Но сейчас у меня не было никакого оружия, даже для защиты от диких животных мне не разрешили иметь оружие. Я уверен, что в моей ситуации Буданов не стал бы деликатничать и рефлексировать. Он бы разделил со мной уверенность Заратустры: "Враги у вас должны быть только такие, которых бы вы ненавидели, а не такие, чтобы их презирать. Надо, чтобы вы гордились своими врагами: тогда успехи вашего врага будут и вашими успехами". Мне же Бог на данный момент подарил в качестве врагов - фанатичных кретинов. Однако, сказать по правде, сейчас я ненавидел себя, ибо был не защищен, не контролировал ситуацию. Я вынужден был ждать решение своей участи, как баран, которого приготовили на закланье. Но таковы были условия нашей операции, а значит и правила моей игры. Мне вспомнились и другие преподаватели - их простая и, вместе с тем, сложная наука, побеждать прочно укрепилась в моей голове, в рецепторах мышц, костей, суставов. Они много рассказывали нам об опыте спецназа других стран. Даже у немецких людей-лягушек в кризисный, финальный период войны исповедывался принцип: каждый одиночный боец должен быть уверен, что у него есть значительные шансы остаться в живых. Любое боевое средство и организация операции должны предусматривать возможность возвращения боевого пловца в расположение своих войск. А далее напоминалось и подчеркивалось, что европейцы лишены примитивного фанатического пренебрежения к смерти - предусматривалась сдача в плен в критической ситуации. Я тоже сдался в плен, но для меня это было как раз началом сложной игры, цена проигрыша в которой измеряется моей жизнью. Чтобы хоть как-то взбодрить в себе преданность "нашему общему делу" и "верность присяги", я стал последовательно продвигаться по этапам становления своего профессионализма в те годы, когда еще приходилось плутать по мягким коврам юности. Мы все с романтическим огоньком впитывали рассказы об английских командос, заявивших о себе еще до Второй мировой войны. "Commando" пришло в английский язык от противников английского насилия, которое особенно проявилось в ходе Бурской войны (1899-1902). Буры - сравнительно малочисленный народ оказали своим врагам англичанам отчаянное сопротивление, которое королевская армия так и не смогла сломить окончательно. В дальнейшем одно "м" редуцировалось и "командос" в современной военной литературе стали писать с одним "м". Но кроме этого термина на вооружение англичанами была взята у отличных охотников и стрелков - у буров и тактика боя, подчиняющаяся простому принципу "hit and run" - "ударь и беги". Однако за такой видимой простотой стояла мудрость, собранная в многовековой военной истории, показанная различными народами мира, многое пришло и от удачливого в смелых наступательных сражениях Александра Македонского. Подполковник английской армии Чарльз Ньюмен сформулировал "Катехизис" диверсанта - 18 принципов тактики действий и боевой подготовки командос. Прежде всего, заявлялось, что задача специальной службы - подготовить первоклассных солдат, готовых бороться с противником в любой точке земного шара. А это была уже заявка на внедрение универсальных методов подготовки таких солдат. Объяснение тому можно найти во втором принципе, гласящем, что ведение диверсионной деятельности требует наличия инициативы, отличной физической подготовки и прекрасного владения оружием. Ясно, что добиться успеха возможно лишь в том случае, если каждый командос будет самостоятельно продумывать свои действия, причем, совершать это быстро и затем немедленно действовать. Действовать необходимо самостоятельно, учитывая, что реальная тактическая ситуация может оказаться весьма далекой от предполагаемой. Я усиленно и настойчиво прокручивал всю эту совершенно не нужную сейчас информацию в голове только потому, что дрессировал свою волю, собирал ее в жесткий кулак. Это был обычный психологический прием на концентрацию воли и восстановление душевного равновесия. Я помнил, что еще один важный универсальный рецепт - командос должны постоянно поддерживать в себе высокий наступательный боевой дух. Вполне естественно следовало замечание о том, что командос обязаны постоянно совершенствовать уровень своей физической подготовки. Все командос должны уметь быстро передвигаться на местности, делая от пяти до семи миль в час с полной выкладкой. Командос должны уметь взбираться на склоны гор любого уровня сложности. Альпинистская подготовка является неотъемлемой частью общих навыков командос. Не стоит удивляться столь частому использованию термина командос в "Катехизисе" Чарльза Ньюмена - он боготворил новый род сил Британской Армии и был готов твердить многократно, о том что эти ребята принесут славу Короне Ее Величества. Неоспоримое требование выдерживалось всегда: командос должны отлично владеть приемами боя без оружия. Командос должны уметь управлять шлюпками и другими десантно-высадочными средствами независимо от времени суток. Морская подготовка важна не менее, чем сухопутная. Командос обязаны уметь уверенно действовать в ночное время. Все командос должны свободно ориентироваться на местности с помощью компаса. Командос обязаны уметь читать карту и запоминать на память заданный маршрут. Командос должны уметь поддерживать связь при помощи флажкового семафора, азбуки Морзе и владеть радиопередатчиком. Командос должны разбираться в механизмах и способах применения взрывчатых устройств и владеть приемами диверсионной войны. Командос должны уверенно обращаться со взрывчатыми устройствами всех известных типов и уметь закладывать мины-ловушки. Естественно, что поскольку речь идет о бойцах, то и требования общевойскового плана присутствуют в "Кацехизисе": особое внимание должно уделяться подготовке командос приемам ведения как наступательных, так и оборонительных уличных боев. Командос должны уметь преодолевать любые типы естественных и искусственных заграждений. Командос должны уметь управлять мотоциклами, автомашинами (легковыми и грузовыми), танками, поездами и моторными лодками. Принцип универсальности применим и к самому простому, но жизненному, без чего воин не сможет выполнять боевую операцию - командос должны владеть приемами выживания на необитаемой местности, а также уметь прокормить себя в течение всей операции. Командос обязаны уметь оказывать первую медицинскую помощь как себе, так и своим товарищам. Командос должны уметь накладывать на огнестрельные ранения перевязки и доставлять раненых в медпункт. Но подытоживался Катехизис, почти смертельным для нерадивого, но для верного присяге и долгу англичанина, перспективным, безграничным требованием: "Все это - лишь немногое из того, чем каждый командос должен владеть в совершенстве. Однако прежде всего от командос требуется железная дисциплина и постоянное стремление к совершенствованию своих навыков". Медовым пряником, приманивающим сластолюбцев являлся 17 пункт Катехизиса: командос живут на квартирах и питаются самостоятельно. С этой целью им выплачивается суточное жалованье в размере 6 шиллингов 8 пенсов. Офицерам - 13 шиллингов 4 пенса. Я поймал себя на чувстве удовлетворения - именно так, абсолютно дотошно, необходимо воспроизводить информацию, если хочешь, чтобы она вошла в тебя как положительный психологический заряд. Но после сладкого опять шла горчица: любой командос, хотя бы на краткое время не удовлетворивший перечисленным выше требованиям, отчисляется обратно в свою войсковую часть. Сейчас, сидя здесь в ветхой тюрьме, из которой я мог бы вырваться в два счета, передушив и перерезав всех этих "братьев по долгу", а затем на их же вертолете слинять поближе к очагам цивилизации, я с некоторой долей юмора и сарказма вспоминал по пунктов Британский Катехизис спецназа, наслаждаясь фонетической деликатностью текста. Я мысленно аплодировал подполковнику британских войск Чарльзу Ньюмену. Я аплодировал также и Черчиллю, настойчиво опекавшему экзотические рода войск, ломая сопротивление и прямые козни высшего армейского командования. Я с удовольствие продолжил воспоминания. Их классицизм был настолько очевиден, что мне становилось легче на душе. Я стал подробнее вспоминать дела минувших дней английского спецназа. Этот процесс у меня в душе выстраивался в четкую философскую линию - в философию войны, боя и вещей реальности. Я знал, что мир не может жить без войны, а потому моя профессия никогда не исчезнет с лица Земли. Припомнились занятия, проводимые моими преподавателями - мастерами своего дела, отдавшими не один год сложной работе подготовки спецназовца. Нам хорошо вложили в головы некоторые исторические справки, выполняющие роль хлеба - основы любого самого простого или сложного "военного бутерброда". Вспоминаю, что английские парашютисты вооружались получаемыми по лендлизу американскими 11,4-мм пистолет-пулеметами Томпсона ("Tommy gun") и Colt M 1911A1, обоюдоострыми кинжалами "Fairbairn & Sykes" No 2. Их обеспечивали рюкзаками норвежского образца "Bergen". Свои предпочтения английские командос имели возможность реализовывать полностью. К зиме 1944-45 годов они получили камуфлированную десантную куртку Денисона. Конечно, лихие ребята несколько кокетничали, а потому во время "тихих" рейдов не надевали стальные шлемы, а носили лофонтенские вязаные шапочки рыбацкого фасона или береты. "Отцом" британских парашютистов-диверсантов считается Дэвид Арчибальд Стерлинг (1915 года рождения, скончался в 1990 году в Великобритании). В одной из нашумевших операций Дэвид Арчибальд был ранен и взят немцами в плен. Он совершал множество побегов, но все они заканчивались неудачей. После войны полковник за мужество был возведен в рыцарское достоинство. САС (Special Air Service - SAS) - это тот род войск, в который окончательно оформились искания англичан на трудном поприще разведывательно-диверсионной деятельности. САС стало одним их элитных воздушно-десантных подразделений сухопутных войск и ВВС. Но в критические периоды большой войны англичане не стеснялись отступления от рыцарских принципов. Так появились "Черные армии" - например, легендарный отряд Владимира Пенякова (уроженец Брюсселя происходивший из семьи богатых русских торговцев), его труднопроизносимую фамилию англичане фонетически усовершенствовали доведя ее до благозвучного - Попски (Popski). В 1914 году этот энергичный молодой человек бросил учебу в Кембридже и в семнадцать лет вступил добровольцем во французскую армию. Всю войну он прошел в качестве артиллериста. Совершая рейды в Северной Африке, Попски полюбил пустыню, освоил систему выживания, заимствуя ее у бедуинов. Все это способствовало рождению ряда интересных военно-организационных идей, осуществление которых он решил выполнить в английской армии. Очень скоро замелькали в многочисленных бумагах военного департамента сообщения об удачных действиях "Popski's private Army" (РРА) - "частной армии". Этот термин, быстро прижившийся, был брошен случайно одним из штабных офицеров, решивших таким образом отдать дань должного, дань уважения отчаянным командос. Эти сорви голова совершили за время Второй мировой войны много удачных рейдов, заканчивающихся расстрелами самолетов на аэродромах, куда командос врывались на своих потрепанных Виллисах (проще говоря, на джипах). Британия шла дальше на Восток, а с нею попадали туда новые экстраординарные идеи: основной ударной силой британцев на Дальнем Востоке стали шиндиты - бойцы групп дальнего поиска ("Long Range Penetration Groups" - LRPG). Из еврейских и английских волонтеров создавались "специальные ночные отряды" - Special Nights Squads. Участвовал в них, кстати, сержант Моше Даян - будущий военный министр молодого израильского государства, возрожденного усилиями Великих держав, как Феникс из пепла. Но ветер, невидимый нами, терзает и гнет его, куда он хочет. Невидимые руки еще больше гнут и терзают нас... Чем больше ст