Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Дэвид Кеслер
     Email: ph.kesler@arcor.de
     Date: 01 Dec 2003
---------------------------------------------------------------


     (СБОРНИК РАССКАЗОВ)



     посвящается памяти моей матери










     Лидия проводила Вольфиуса и тут же пожалела, что не сказала ему, что он
ей понравился, что он может приходить к ней, даже ничего не платя. Она знала
многих мужчин,  но  такого,  как  этот германец, никогда  не встречала.  Она
вспоминала его светлые прямые  волосы,  голубые глаза, рот с тонкими губами.
Когда он пришел,  она осмотрела  его  критическим взглядом  профессионалки и
решила,  что  он  долго  не задержится.  Но все  оказалось  не  так. Он  был
совершенно не похож на ее обычных гостей, римских легионеров. Те были хотя и
страстными,  но   какими-то  пустыми,   и   не  приносили   Лидии   никакого
удовлетворения. А этот германец занимался любовью хотя и  усердно, но как-то
отрешенно. И  в  этой  отрешенности  было  что-то  необычно привлекательное,
заставлявшее ее извиваться от любого прикосновения, от малейшей ласки. Лидия
чувствовала, что она ему тоже  понравилась. Он  даже рассказал  ей, что  был
раньше  рабом у одного  патриция,  но тот  отпустил  его на волю за  хорошую
работу. А теперь  Вольфиус  ушел,  и  было совершенно не ясно, придет  ли он
снова. Лидия приехала  в  холодную Колонию*  несколько  лет  назад вместе  с
отрядом  римских легионеров, направлявшихся на защиту  Империи от  нашествий
варваров. Зачем уехала  она  из родного теплого Рима, не  знала она сама. Ее
товарки говорили ей, что это опасно, что варвары нападают внезапно и убивают
всякого, кто  им попадается.  Но она не послушалась, однажды собралась  и  с
римским отрядом, командир которого был ее частым гостем, отправилась на край
света.   Возможно  ее  гнала  скука,   желание  увидеть  незнакомую  страну,
что-нибудь еще  кроме Рима, который ей стал противен, подальше от похотливых
римлян, требовавших  всякий раз чего-то нового, необычного. Она была простой
женщиной, и придумывать нечто оригинальное в любовных утехах у нее просто не
хватало вображения. А гости грозили, что перестанут ходить к ней и она умрет
с голода.  Она советовалась  со  своими  товарками, но  и у  них были те  же
проблемы. Все  они были уже  не  молоды,  а  гости хотели девочек, лет  эдак
десяти -  двеннадцати. Лидия  тоже  начала, когда  ей было  десять. Тогда от
желающих разделть с ней ложе не было отбоя, а она была молода, очень  хороша
собой, в  красной  тунике,  светлые  волосы  перевязывала  желтой  лентой  и
зачесывала наверх по тогдашней моде, и ей было все интересно. Но со временем
любовные  занятия превратились в рутину и не  приносили удовольствия, только
деньги. Один из  ее  постоянных  гостей захотел  на ней жениться,  но  потом
раздумал. Так осталась она одна, занимаясь любовью, как другие  зарабатывают
на жизнь, работая каменщиками, виноделами, продавцами. Лидия хотела бы выйти
замуж,  хотя  не  признавалась  в  этом  даже себе  самой,  но за  кого?  за
Вольфиуса? Но он ушел  и может быть навсегда. Ей стало грустно, и она налила
себе вина. Она всега пила вино, которое привозили из  Рима. Итальянские вина
нравились ей  больше французских и  испанских. После ухода  Мохаммеда  Карин
поняла, что  она  совершенно  опустошена, уничтожена  ,  что  ей  необходимо
напиться. Она выпила одну бутылку, потом еще одну, захмелела и уснула. Когда
она  проснулась,  настроение не  улучшилось, к тому же  болела  голова.  Она
отчетлива вспомнила, как  у нее появился Мохаммед. Она сразу поняла,  что он
изголодался  по женскому телу.  И,  действительно,  почти два  часа  он  был
неутомим. За  короткие  перерывы он успел только назвать себя и сказать, что
он приехал из Египта. Он вел себя как хозяин, который привык повелевать, для
которого  женщина была  не  более,  чем  служанка.  Он  ей  понравился, хотя
заставлял    ее    делать   то,   что   делать   с   другими   она    обычно
отказывалась.Наконец, он встал, упал на колени и начал исступленно молиться.
Карин смотрела на него с нескрываемым

     ......................................................................................................................
     * Колония - название Кельна времен Римской Империи.

     удивлением и не знала, что ей самой  делать. Окончив молитву, он оделся
и осмотрел Карин с таким презрением и гневом, что она похолодела  от страха.
Потом  ударил ее со  всей  силы и ушел, даже не оглянувшись.  "Да, такого со
мной  еще никогда  не  происходило", подумала она.  Она  жила  в  том районе
Кельна,  где жило много  иностранцев, которые приехали в  Германию в поисках
лучшей  жизни  или спасаясь от  смерти.  К ней  приходили не столько  немцы,
сколько  турки,  югославы,  африканцы.  Карин  была  миловидна, ни  худа, ни
толста,  у  нее была красивая  грудь, большие  голубые  глаза, длинные русые
волосы,  она  нравилась  мужчинам  и  зарабатывала  не  плохие  деньги.  Она
встретила  Эрику, свою  давнюю  подругу. Та  была  добропорядочной  женой  и
относилась к Карин очень хорошо, несмотря на то, что знала о ней всю правду.
Карин была  настолько  потрясена  посещением  Мохаммеда,  что  почувствовала
необходимость  выговориться,  рассказать  подруге о вчерашнем  госте. "И  ты
позволила  ему себя  ударить?!  Да я бы убила его хотя бы  кухонным ножом. У
тебя есть  нож?"  говорила Эрика  с гневом.  "Есть,  есть,"  ответила Карин,
улыбаясь  и потом вдруг разрыдалась  так сильно, как плачут только маленькие
дети. Проходивший  мимо римский  солдат спросил ее, нуждается  ли она в  его
помощи.  Лидия  ответила, что уже все  в  порядке, она сама не знает, почему
плачет. Она увидела  Вольфиуса, он шел ей навстречу. "Где ты был?  Почему не
приходил?" спрашивала она его не переставая. Она взяла его за руку и привеле
к  себе. Вольфиус остался у нее жить.  Оба были счастливы и смотрели друг на
друга влюбленными  глазами.  Лидия никогда не  думала, что жизнь  с  любимым
человеком  может  быть  такой прекрасной.  Она ждала, когда Вольфиус  придет
после  работы, готовила ему  любимую  еду.  Не  смотря на  то,  что Вольфиус
приходил уставший, был с ней всегда нежен. Лидия перестала принимать гостей.
Она хотела  развлечь  его и рассказывала ему  истории о богах и героях, пела
ему, но Вольфиус засыпал сидя. Лидия расстраивалась, но в глубине сердца как
все любящие женщины все же надеялась, что со временем это изменится. Однажды
она поняла, что их счастью пришел конец. Как-то  Вольфиус пришел  с работы и
мрачно  сказал Лидии: "Ты должна пойти  работать,  я  не  могу содержать нас
обоих." Лидия удивилась: "Но я же ничего не умею делать." Он ответил ей: "Ты
ведь раньше зарабатывала себе на жизнь.  Я прихожу вечером, у  тебя свободен
целый  день. Делай, что  ты делала раньше." С этого времени  все в Вольфиусе
начало раздражать Лидию:  как  он ел, разрывая куски  мяса толстыми могучими
пальцами; его вульгарная латынь, она с трудом его понимала; его мрачность, а
он приходил с работы  усталым;  то, что его не интересует ее жизнь. Вольфиус
тоже почувствовал перемену в их отношениях, хотел с ней поговорить, но Лидия
уклонилась от  разговора. Как-то Вольфиус возврватился вечером после работы,
молча  собрал  свои  вещи  и  ушел.  Лидия ничего не сказала,  не стала  его
задерживать, почувствовала облегчение. И вышла на улицу искать гостей. Улицы
были постынны,  даже  около Кельнского  Собора,  даже у Центрального Вокзала
людей почти не было.  Карин понимала, что в это неспокойное время, когда все
бояться террористов, с наступлением  темноты никто не решаеся без надобности
выходить из  дома. На следующий день позвонил  один и  на ломанном  немецком
сказал, что хочет прийти. На всякий случай  Карин положила рядом с  кроватью
длинный  нож, которым  разделывала мясо. Пришел араб  средних  лет. С порога
Карин показала  ему нож и сказала,  что  зарежет его, если  он попытается ее
ударить. "Не беспокойся, я не для этого к тебе пришел. К тому  же  я сильней
тебя," сказал он,  улыбаясь.  Он не был  груб, можно сказать был даже нежен,
если считать нежностью то, что он пару  раз  поцеловал  ее  в шею.  Но Карин
чувствовала, что она для  него не более,  чем кукла.  Через  некоторое время
пришел еще один, затем второй, третий. Некоторые  приходили два - три раза в
месяц.  Были  они  как близнецы  похожи друг на  друга  - одинаковые горящие
немигающие глаза, неутомимость в любви. Но в их взгляде было такое, чего она
не понимала, как будто они ожидали от нее чего-то,  что она им не давала. Но
что именно,она  не знала. Все они перед  уходом падали  на ковер и молились.
Однажды,  осмелев,  она спросила одного из них, от кого он узнал ее адрес, к
ней  ходят  много его соплеменников. Тот  испугался, а потом сказал:  "Когда
однажды мы проходили  мимо твоего дома, один посмотрел  на твое окно, да так
посмотрел, что я сразу все понял. Но ты никому обо мне не говори. У  нас это
очень большой  грех, и после  тебя я хожу в мечеть, замаливаю грехи. Здесь с
женщинами  много проблем, у нас все проще. Вот  и хожу к  тебе." Однажды  на
улице Карин встретила Эрику, и та пригласила ее выпить кофе. "Не могу. Спешу
на митинг с голубыми",  ответила Карин. "С голубыми? да ты  с ума сошла. Вот
уж, этого я от тебя  не ожидала,"  сказала Эрика. "Это такая партия, ты ведь
знаешь." "А я-то  думала..."  Эрика  засмеялась.  "Однажды  я  проходила  по
площади",  продолжала Карин, "и увидела толпу с голубыми знаменами. Один  на
трибуне говорил, что  наше общество погрязло  в разврате и должно погибнуть,
как погиб развращенный древний Рим от рук варваров, что ислам - единственная
праведная  религия.  Это,  конечно,  чуш.  На днях я  разговорилась с  одной
арабкой, из наших, из проституток. Она под большим секретом мне  рассказала,
что  у них есть и проституция,  и  гомосеки,  и наркоманы. Гашиш  ведь  не в
Америке  зародился.  Но все  это  запрещено, и  все  делают вид, что  ничего
подобного нет. Мне нравится партия голубых. Они пацифисты, они против всякой
войны. Я рассказала  об этом в нашим,  и мы единодушно постановили:  никакой
войны с исламистами, они наши постоянные гости, благодаря им мы зарабатываем
хорошие деньги. Это самое  главное, а на  идеологию наплевать. И все слухи о
террористах просто бред." Хотя Карин и была благодарна судьбе за то,  что та
подарила ей этих арабов,  дававших  за  любовь  ей  деньги  на жизнь,  ее не
оставляла  в покое мысль,  что она им чего-то не  додает. Вдруг ее  осенило.
Когда к ней пришел очередной  араб,  она посмотрела на  него и подумала: "Он
получит то, что  хочет". Дождавшись,  когда его  пыл пошел  на  убыль, Карин
выскочила из постели и скрылась  в ванной комнате. Вышла она в одежде мулы и
с  плеткой в  руке,  сделанной  из  многочисленных четок,  которые купила  в
арабском магазине. Содрав с гостя одеяло, она начала стегать его голое тело,
выбирая  наиболее чувствительные места: по груди,  рукам,  животу,  половому
члену.  Гость   не  защищался,  в  его  взгляде  появилось   даже  выражение
благодарности. За волосы она вытащила его из постели и повалила на колени на
пол,  продолжая  бить  по  спине.  В  этот  момент  раздался  записанный  на
магнитофон   громогласный  голос   мулы,  читавшего   молитву.  Карин  вдруг
испугалась, но  гость, закончив молитву, сказал ей: "Теперь я  могу спокойно
уйти. Ты наказала  меня за мой грех, но я ничего не могу с  собой сделать, я
не  могу без женщин.  Спосибо тебе." Карин несколько дней боялась  выйти  из
дома, вдруг  ее убьют эти арабы, но с ней  ничего плохого не происходило,  и
она  успокоилась. В  это неспокойное время гостей у нее почти не было. Немцы
приходили очень  редко, в основно она принимала  иностранцев -  тем было все
нипочем. И вдруг пришел Мохаммед. Она  его сразу  узнала, хотя  он был у нее
лишь один раз. Он  посмотрел на нее  горящим взглядом и повалил  на  кровать
почти не  раздевшись. В его любви было что-то  обреченное,  так затягиваются
самокруткой  солдаты перед решающим боем  или  приговоренные  к смерти перед
казнью.  Карин поняла,  нет,  своим женским чутьем  почувствовала, что с ним
произой  дет  что-то  страшное,  но  что  именно,  она даже  не  могла  себе
представить. Он встал и сказал: "Не думай обо мне плохо. Ты мне понравилась.
Я все время о тебе думаю,  ты мне  снишся.  Если  бы я  не  был  смертником,
остался  бы с тобой  навсегда. Я должен  уйти, и  ты меня больше никогда  не
увидишь." После ухода Мохаммеда Карин почувствовала  тоску, пустоту.  Она не
думала,  что это так на нее  подействует. Она  сидела, опустив голову,  даже
плакать  не хотелась. Гостей  у  Лидии было  не  много,  и  оставалось много
времени  для тоски, слишком много. Римские легионеры,  приходя к ней, больше
говорили  о набегах варваров,  чем занимались  любовью. Один из них, человек
уже не молодой, только говорил о том, что  скоро  все  погибнут от варваров,
что нужно как  можно скорее убегать отсюда, но он не знает, как это сделать,
и  он молится всем богам  без  разбора, чтобы  они помогли ему  спастись. "Я
останусь," сказала ему Лидия.  "Ко  мне часто приходят  вольноотпущенники из
варваров. Они уж знают, ради чего тратят деньги. Если бы не они, я умерла бы
от голода. Варвары, если они придут, меня  не тронут." Она лежала и с тоской
рассматривала потолок,  когда в комнату ворвались варвары. Лидия смотрела на
них молча, на их обветренные лица, покрытые русыми бородами. Они окружили ее
и вытащили из постели. Один  их них, человек  могучего роста,  взял  тяжелую
керамическую вазу, на которой были изображены бегущие атлеты, и ударил ее по
голове. Лидия не  почувствовала боли,  только  страшный  грохот. Грохот  был
настолько  силен, что Карин  решила,  город  проваливается  под  землю.  Она
подошла  к  окну. Над городом поднималась  огромная грязножелтая туча.  "Они
взорвали Кельнский  Собор." закричала Эрика  с  порога. "Кельнский Собор..."
повторила беззвучно Карин. Она не была религиозной, но в Рождество и в Пасху
ходила в Кельнский Собор  и молилась. После молитвы ее жизнь уже не казалась
такой грешной. "Бежим", продолжала Эрика. "Свободной  осталась только дорога
на север." Карин  посмотрела на подругу угасшим взглядом:  "Нет, я останусь.
Они меня  не тронут."  Дверь распахнулась, выбитая  ударом  ноги.  В комнату
ворвалась группа  арабов, человек десять. Они накинулись на  Карин, облепили
ее как  муравьи, они рвали ее руки, ноги, грудь,  они владели  ею спереди  и
сзади. Тело ее стало липким от спермы. Карин задыхалась, голова кружилась, в
глазах потемнело. Она поняла, что умирает.  И в этот момент она увидела себя
в древнеримской Колонии, в красной тунике, волосы перевязаны желтой лентой и
зачесаны   наверх  по  тогдашней   моде,  и  тяжелую   керамическую  вазу  с
нарисованными на ней бегущими атлетами, которая опускалась ей на голову.










     Психоаналитическое эссе


     Как-то в одной из  частных библиотек я случайно  натолкнулся на записки
Донны О.  Эта  знатная испанка была в юности соблазнена Дон Хуаном, затем им
покинута.  Но  несмотря на  это их связывала многолетняя дружба, и  Дон Хуан
рассказывал ей то, что  скрывал от других. По мнению  Донны О., Дон Хуан был
не только величайшим соблазнителем женщин, но и хамелеоном от любви.  Она не
приводила  никаких  конкретных фактов, так как боялась, что ее записки могут
попасть  в  руки  людей  недостойных,  желающих  опорочить  имя любимого  ею
человека.
     Записки  Донны  О.  настолько  меня  поразили, что я  решил  перечитать
литературу  о  Дон Хуане,  так сказать, прочитать другими глазами. Все,  кто
писал о  нем,  сходились  во мнении, что несмотря на славу  любовника, он не
любил женщин  и большинство  из них  принуждал к  любви  силой  или,  говоря
современным  языком,  их  просто  насиловал.  Почему  же  он так  настойчиво
добивался любви женщин, не любя и презирая их? В жизни Дон Хуана должна быть
какая-то тайна. Но какая?
     Я  начал поиски  других  письменных свидетельств  его современников.  С
большим  трудом мне удалось найти  дневники  двух  дам,  но они не содержали
ничего интересного, только жалобы покинутых  женщин. Правда, в предисловии к
одному из дневников я  нашел  упоминание  о  том, что в библиотеке одного из
итальянских городов хранятся письма Дон Хуана, которые он писал самому себе.
Я поспешил в этот город.
     Библиотекарь  оказался этаким  книжным  червем. Маленький,  с  бледной,
почти желтой кожей, в  огромных  очках  в черной оправе,  закрывающих добрую
половину его  лица. Он долго не хотел давать мне письма, ссылаясь каждый раз
на  различные причины. Затем он спросил меня, почему я  хочу прочитать их. Я
ответил, что мне кажется, что в жизни Дон Хуана скрыта какая-то тайна, и мне
хочется ее разгадать. Он улыбнулся.
     "Вам только кажется, а я почти уверен, что разгадал эту  тайну. Хорошо,
читайте  эти  письма. Но прежде вы должны клятвенно обещать мне, что никогда
не разгласите подлинных имен. Это может бросить тень не  только на испанский
двор, но и на французский и итальянский."
     Я обещал, а затем спросил: "Как же попали к вам эти письма?"
     Лицо библиотекаря  преобразилось. Он  стал  похож на ученого,  которому
известны все тайны  мироздания  и который нашел, наконец, достойного,  с кем
мог бы поделиться своими знаниями.
     „Это  интересная  история. После  смерти  Дон Хуана  его  дом был
продан  за  долги. Лапарелло, слуге-итальянцу,  удалось спасти от кредиторов
шпагу  и  плащ хозяина. Спас  он и пачку  писем, перевязанную двумя  прядями
волос, вдоль  - черными и поперек - русыми. Лапарелло возвратился на родину,
где из-за отсутствия денег вынужден был продать шпагу и  плащ.  На память он
оставил себе  только  письма.  После  смерти  Лапарелло письма  попали к его
племяннику, который отправил  их  на  чердак вместе  со  старым тряпьем. Так
переходили  они от наследника  к наследнику, но никто их  даже  не прочитал.
Наконец, несколько лет назад их случайно обнаружилодин из потомков Лапарелло
и принес в библиотеку. Он и не  подозревал, каким сокровищем обладал. Бумага
писем  почти  истлела,   и  мне  понадобилось  почти  два   года,  чтобы  их
реставрировать. Так и быть, читайте письма, только не забывайте о клятве."

     Дон  Хуан  де  Тенорио  родился  в  знатной  испанской  семье.  Он  был
единственным  сыном, три сестры были  старше его. Дон Хуан очень любил своих
сестер  и  старался  во  всем  подражать  им.  Его  любимым  занятием  было,
переодевшись в платья сестер, играть с ними в куклы  и говорить, что он тоже
девочка. Узнав об этом, отец приставил к нему  учителей, которые должны были
научить мальчика верховой езде и искусству фехтования. Но это  мало помогало
-  Дон  Хуана  неудержимо  тянуло  к  девочкам. Не  помогли  и  знакомства с
мальчиками из  знатных семей. Дружбы ни одним из них не получилось. Дон Хуан
хотел  заинтересовать их  игрой  в  куклы, а  тех  интересовали  фехтование,
верховая езда и рыцарские приключения.
     В  двеннадцать  лет произошел перелом. Дон Хуан увидел в церкви картину
итальянского художника  "Святой Себастьян". Эту картину подарил церкви  один
священник. Аббат узрел в  картине  ересь  и отправил священника в монастырь,
замаливать  грехи, а  о картине забыли, и она осталась  висеть там. Дон Хуан
был потрясен красотой  мужского тела. Он  мог бы простоять у картины дольше,
если бы  его не увели  силой. Дон Хуан понял, что если он хочет иметь такого
друга, который был бы так же красив, как святой Себастьян, ему  самому нужно
измениться.  И тогда он  решил заняться спортом. Он  часами скакал  на коне,
пропадал в фехтовальном  зале и даже по утрам бегал вокруг родового поместья
к неслыханному удивлению слуг. Но это не помогло, он был одинок. Родители им
не интересовались, к девочкам он потерял интерес, мальчики его сторонились.
     Через несколько лет Дон  Хуан  превратился в крепкого юношу. Его нельзя
было назвать красавцем, но на  него  обращали внимание. У него были красивые
глаза - умные, лучистые, почти черные, окруженнве длинными ресницами. Как-то
одна из подруг его матери решила соблазнить его, но он ее отверг.
     По достижении совершеннолетия  Дон Хуан отказался от военной  карьеры и
поступил  на филосовский  факультет  саламанского  университета.  В ту  пору
университет   славился  свободой  нравов.   Студенты  больше  волочились  за
женщинами, чем занимались науками. Ревнивые мужья прятали от  них своих жен,
а  наиболее ревностные  поклонники традиций Крестовых Походов одевали на них
пояса  верности. Дон  Хуана все это  мало интересовало. Он много  и прилежно
учился.  Преподаватели  не  могли  нарадоваться  его успехам  и прочили  ему
блестящее будущее ученого. Но Дон  Хуан не  был счастлив. Когда однокурсники
рассказывали о своих  победах над женщинами и удивлялись,  почему у него еще
нет любовницы,  Дон  Хуан  переводил разговор  на другие темы. Постепенно он
остался в одиночестве.
     Однажды Дон Хуан сидел в библиотеке и читал трактат. Он изучил арабский
язык, чтобы читать книги по  математике в оригинале. Он был так увлечен, что
не  заметил, как к нему  подошел  преподаватель религии. Это был  еще совсем
молодой человек,  он  окончил  уверситет  лишь  два года назад.  Его  лекции
собирали  много  студентов, Дон  Хуан  тоже  часто бывал там.  Преподаватель
сказал, что  наслышан об  успехах Дон Хуана и хотел бы с ним  познакомиться.
Они  разговорились  и  даже  поспорили. У Дон  Хуана  было  свое  мнение  по
некоторым вопросам, не совпадавшее с общепринятым.
     "А почему бы нам не пойти ко мне?" сказал преподаватель. "Жена уехала к
матери, слуг я отпустил. Мы будем одни, никто нам не помешает."
     Поначалу  Дон Хуан был  несколько стеснен,  но благодаря вину и обаянию
преподавателя он стал раскованнее, и беседа стала непринужденной. Постепенно
они перешли от  вопросов религии и морали  к житейским темам.  Преподаватель
поинтересовался,  есть ли  у  Дон  Хуана любовница.  Тот  ответил, что  нет,
женщины его не интересуют. Преподаватель подошел к Дон Хуану и поцеловал его
в губы.  Потом... Вы сами можете себе представить, что  было потом. Когда же
их страсть почти достигла эпогея, вошла жена преподавателя. Она с удивлением
смотрела  на   два   сплетенных  обнаженных  мужских  тела.  Положение  было
критическим, нужно было что-то срочно  решать.  Дон Хуан  не растерялся. Еще
разгоряченный страстными  объятиями, он выскочил из  постели,  повалил ее на
пол и  овладел ею. Причем сделал он это так мастерски, так  профессионально,
что бедная женщина вспоминала Дон Хуана с благодарностью до конца жизни.
     Дома  Дон Хуан обдумывал создавшееся положение. Оставаться  в Саламанке
было невозможно, женщина могла все рассказать. Он бросил университет и уехал
в  Севилью. Он  решил  доказать  всем, прежде всего  самому себе,  что может
покорять женщин.
     В  Севильи  он имел  несколько  любовных связей с  женщинами, но вскоре
понял,  что  это  ему  не интересно  -  дамы  сами  его  соблазняли.  А  это
противоречило его  незаурядному  и  оригинальному характеру.  Он  решил, что
отныне   будет   добиваться   любви   только   тех  женщин,   которые  будут
сопротивляться.  Например  достойными  объектами  могут  быть жены,  которые
никогда не изменяли  своим мужьям; невесты, желавшие принести мужу в подарок
к свадьбе свою девственность и, конечно, монахини. Дон Хуан понимал, что его
ждет нелегкая жизнь, но трудности только подбадривали его. И, если уговорами
и обоянием ему не удасться достичь успеха, он возьмет их силой.
     Но главная  трудность заключалась не в  этом. Он не  любил женщин, даже
презирал их за легкомыслие, неверность  и похотливость. Каждая  связь стоила
ему душевных сил, после тела преподавателя, одна мысль о женщинах вызывала у
него тошноту.
     А он был гордым испанцем и боялся быть не на высоте и этого не мог себе
позволить, он должен быть всегда безукоризненным.
     И  тогда  он вспомнил об  аутотреннинге. Перед сном  он  расслаблялся и
внушал себе,  что любит женщин.  Ночи  в  Андалузии жаркие, поэтому говорить
себе, что во время занятий аутотреннингом руки и  ноги становятся тяжелыми и
горячими, не  имело смысла,  он  и так горел. Он решил пойти от  противного.
"Мои  ноги  холодные и легкие"  повторял он. "Я спокоен  и люблю женщин. Все
будет хорошо."  Это  помогало, но  не на  долго. Дон  Хуан должен был  часто
прибегать к аутотреннингу. Однако, результаты были прекрасными, женщины были
от  него  в  восторге  и  хотели  продолжения  отношений,  третировали  его,
приходили  снова и снова, умоляли о любви. Но Дон Хуан был неумолим  -  один
раз и баста.
     Однажды он увидел  Донну Анну, которая потупив глаза входила в церковь.
Он  навел о  ней  справки.  Ему сказали, что она единственная и любимая дочь
Командора  и невеста Дон  Оттавио, которого любит, отличается необыкновенной
набожностью и благочестивостью и  по вечерам перед молитвой проводит время в
саду,  где любуется  цветами.  Дон Хуан сразу понял,  что  она достойна  его
внимания.  Он подкрепился  аутотреннингом, подкрался  к саду, перелез  через
ограду и начал говорить Донне Анне о своей любви. Донна Анна отвечала весьма
сдержанно и пыталась объяснить, что любит другого и собирается выйти за него
замуж. Дон Хуан долго слушал, а когда  ему  это надоело, взял  ее силой.  Та
сопротивлялась, но  как-то слабо.  В  дальнейшем  она  призналась, что много
слышала о Дон Хуане  и хотела бы с  ним познакомиться, а Дон Оттавио никогда
не  любила. Сопротивлялась  же  она  больше  из чувства противоречия, чем от
желания защитить свою честь.
     Мимо  прошел слуга. Донна Анна, увидав его и думая, что  он мог  бы все
рассказать, подняла крик. Прибежали слуги, затем появился Командор со шпагой
в руке. Дон  Хуан  принял  вызов,  и  поединок начался.  Оба  были  хорошими
фехтовальщиками,  и неизвестно, чем бы все кончилось. Но в это время  взошла
луна  и осветила место боя.  Командор увидел прекрасные  лучистые глаза  Дон
Хуана,  и  шпага  выпала  у него  из  руки.  Дон  Хуану  ничего  другого  не
оставалось, как убить противника.
     Командор был еще молодым человеком, ему  исполнилось  недавно  тридцать
семь лет. Он  был красив,  аристократичен,  высокого роста и обладал фигурой
атлета.  Дон Хуан, глядя на лежавшего в крови Командора, понял, что влюбился
с первого взгляда.
     "Зачем я убил его? Мне нужно  было ему  все объяснить, сказать ему, что
он единственный, с кем я мог бы быть счастлив, а женщины меня не интересуют.
Он все бы понял. По-моему,  я ему тоже понравился. Ведь он не захотел больше
сражаться, когда увидел меня при лунном свете. Теперь он мертв, а я одинок."
думал Дон Хуан в отчаянии.
     Однако для сентиментов уже не оставалось времени. Дон Хуан был окружен,
пробовал скрыться, но его схватили и отвели к судье.
     Суд был открытым и собрал много людей.
     Мнения  присутствующих  разделились. Мужчины требовали убить злодея, по
крайней  мере,  его  кастрировать.  Женщины  были не  были  так  кровожадны.
Некоторые предлагали отдать им Дон Хуана  на перевоспитание, другие говорили
о  смягчающих обстоятельствах:  родители не  занимались  воспитанием  детей,
обвиняемый  был  единственным  сыном в  семье,  и  некому было  привить  ему
уважение  к  женшине. Судья был в  растеренности  и  решил  занять срединную
позицию. Дон Хуан был приговорен к изгнанию сроком на семь лет.
     Проводить  Дон  Хуана  собралось  много  женщин.  Белые  платья  невест
чередовались  с  черными  одеяниями  монахинь.  Было  много  розовых  цветов
(красные и белые были в этом  случае неуместны).  Женщины  принесли огромное
количество пирожков и вина на дорогу.  Прохожие  неудомевали, откуда взялось
так много  народу. "  Может  быть опять  началась  война с  сарацынами?"  Им
возражали:  "Всего  один  солдат и много женщин."  "Возможно, сейчас в армию
будут призывать и женщин." Так и не получив ответа на свои вопросы, прохожие
расходились.
     Первая страна, куда  попал  Дон Хуан, была Франция. Его поразили  нравы
французского  двора.  Такого  количества неверных  жен он  не встречал ни  в
Саламанке,  ни  в Севильи.  После побед над несколькими благородными  дамами
(впочем, это  были  скорее  поражения  под  натиском желающих)  Дон Хуан был
разочарован.  Не лучше  были  и простые француженки. В отчаянии он  поехал в
отдаленные монастыри, но аббатисс, настоятельниц  и простых монахинь даже не
нужно было  насиловать. А девочками, которые там воспитывались, Дон Хуан  не
интересовался. Его девизом было: только после четырнадцати.
     Хотя  Дон Хуан  и  был  раздасадован местными нравами,  он  должен  был
признаться, что француженки очень изобретательны в  любви.  Он узнал от  них
много полезного и интересного и впервые решил, что женская любовь может быть
также приятной. Он даже реже прибегал к аутотреннингу.
     Затем он приехал в Германию. Даже при одном воспоминании об этой стране
его  пробирала  дрожь.  Хотя он  и доказал местным дамам, что любовь испанца
куда  приятнее  любви тевтонских рыцарей,  его  поразило  отношение немок  к
любви. Одна из них сказала, что возможно изменит своему мужу, но сделает это
только с  семи  до восьми часов вечера и только в среду или пятницу, Ее  муж
встает рано, работает тяжело, и  они занимаются любовью только в  эти  дни и
часы. Другая потребовала, чтобы Дон Хуан завязал себе глаза ее бюстгалтером,
чтобы  не  видеть,  кого  он  принуждает  изменить любимому  мужу. Дон  Хуан
изнасиловал обеих с  омерзением,  не  исполнив их требований. К тому же, Дон
Хуан, спасаясь от одного разгневанного мужа,  выскочил на улицу  голым. Была
зима,  он простудился  и  провалялся в постели с  воспалением  легких  около
месяца.
     Больше всего ему  понравилось в Италии. Там было  тепло, итальянки были
веселыми, и  сопротивлялись  они как-то весело. Правда, итальянские  невесты
разочаровали Дон Хуана  - почти все они не были девственницами. Возможно,так
здесь   принято,  решил  он.  И   в  Италии  было   множество  монастырей  с
благочестивыми  монахинями, которых  он с  удовольствием  принуждал  к  люби
силой. В одном из монастырей он увидел молодую монахиню. Она выглядела такой
несчастной, она так молилась святой деве Марии, чтобы та простила ее  грехи,
что Дон  Хуан собирался уже уйти, ее  не тронув. Вдруг  она скинула  с  себя
одежду и набросилась на него как фурия:
     "Бей меня! Бей меня! Я хочу тебя!"
     Дон Хуан плюнул на пол  и  ушел.  Но в  коридоре его ждали другие голые
монахини.  Ему  пришлось  спасаться от  них  через  окно,  а  вслед  неслись
итальянские ругательства.
     Тем  временем любовный список Дон  Хуана достиг невообразимых размеров.
Но  там были  только женские имена, ни одного  мужского. Время от времени он
замечал  на  себе  заинтересованные  мужские  взгляды,  однако  дело  тем  и
ограничивалось.  Как  и  прежде,  мужчины сторонились его. Одни считали  его
слишком мужественным, другие - недостаточно женственным. Дон Хуан  знал, что
те и  другие ошибаются, но объяснять им правду  он  считал ниже собственного
достоинства. Он  хотел даже просить  деву Марию или святого Валентина, чтобы
они  помогли ему, но  отказался от этой  идеи. Уже несколько  лет  он  писал
письма  самому  себе.  Он  не  собирался  писать  руководство  по  искусству
соблазнения женщин,  для  этого  он  не был  достаточно  чистолюбив . Письма
содержали только  имена женщин,  что они говорили  до и  после,  что  он сам
делал, чтобы добиться их расположения, а также некоторые соображения о любви
как таковой. В  пост скриптуме к одному из писем он писал: "Почему  никто не
спрашивает  меня, нравятся ли мне женщины  или мужчины? Я ответил бы правду,
но никто меня не спрашивает, и это делает мою жизнь невыносимой." Он даже не
читал писем, это было для него неважно.
     Незаметно прошли семь лет изгнания, можно было возвращаться на родину.
     В Испаниии ничего не изменилось, та же жизнь, те же дома, та же погода,
те же женщины.
     "На чужбине хорошо, но на родине  все равно лучше." думалось Дон Хуану.
"Только в Испании я чувствую себя привольно."
     Он  продолжал вести  беззаботную  жизнь покорителя женщин,  но  это  не
приносило ему радости. Все чаще и  чаще думал он  о Командоре. Ему казалось,
что и Командор влюбился в него.
     Однажды  Дон  Хуан,  возвращаясь  от  очередной  дамы,   проходил  мимо
кладбища. Он подошел к могиле  Командора, над которой уже возвышалась статуя
во весь рост, и подумал о том, что почти сравнялся с Командором по возрасту.
Мертвые не стареют. Он подошел к статуе.
     "Дорогой друг,  прости меня за то, что  убил тебя.  Мы  ведь могли быть
счастливы, вместе скакать на конях, фехтовать, читать одни и те же книги. Но
ты мертв, а я несчастен без тебя."
     Ему  показалось, что  грозные  черты лица статуи  смягчилось, появилось
что-то вроде улыбки. Дон Хуан осмелел.
     "Вечером  у меня собираются  гости.  Я  был бы  очень рад, если бы тоже
пришел."
     Статуя кивнула. Дон Хуан попросил Командора прийти позднее назначенного
срока - гости уже напьются, и он с Командором сможет поговорить спокойно.
     Вечером у Дон Хуана собрались гости. В основном это были соблазненные и
брошенные  женщины, некоторые  пришли  с мужьями. Они весилились, ели, пили.
Лишь Дон Хуан был  напряжен и с нетерпением ждал прихода Командора. Раздался
стук  в дверь, и появилась статуя Командора. Женщины  попадали в обморок, но
мгновенно пришли в себя от любопытства.
     "Дай руку!" сказал Командор грозно, а затем прошептал на ухо Дон Хуану:
"Не бойся. Идем со мной, мы будем счастливы."
     "Хорошо,"  сказал Дон  Хуан  тоже тихо, а  громко  закричал:"Нет! Нет!!
Нет!!!" и с радостью протянул руку Командору.
     Оба провалились.
     Гости начали благославлять Небеса за то, что  те, наконец, покарали Дон
Хуана за бесконечные грехи.
     Во  время  посещения ада  Данте  встретился с Дон  Хуаном и Командором,
которые вращались в том же круге ада, что и Франческа с Пауло. Он взял у них
интервью  для  своей  новой книги, которую  собирался  назвать "Божественная
комедия". Оба сказали, что, наконец, счастливы. Что ни говори, с милым рай и
в аду.

     Я закончил чтение писем Дон Хуана. Он предстал передо мной спортсменом,
доказавшего  миру  и  прежде всего  самому  себе, что  для  него нет  ничего
невозможного.  Его  жизнь  -  это  многолетняя  беспрерывная  олимпиада  для
инвалидов, из  которой  он  всегда  выходил  победителем.  Был  ли  Дон Хуан
конформистом, желавшим скрыть из-за боязни разоблачения свою тягу к мужчинам
победами над женщинами?  Хамелеоном от любви, как об этом писала Донна Анна?
Не думаю. Но, если он все таки и был  таковым, то делал он это оригинально и
так сказать со вкусом.







     Каждый совершенный поступок имеет
     свою собственную судьбу, предсказание которой
     очень сложно.Предсказание же последствий
     совершенных поступков - дело уж вовсе
     неблагодарное.

     Все персонажи вымышлены и не имеют
     ничего общего с реально существующими людьми.


     Ганс  Браун  проснулся  со  странным  чувством  не  то  приближающегося
несчастья, не  то какого-то изменения  в жизни, которое тоже ничего хорошего
принести не может. Он  поцеловал еще спящую жену Нину, выскочил  из постели,
сполоснул лицо и  в  спортивном  костюме побежал на  утреннюю пробежку. Одни
потеют  в  сауне,  чтобы  сбросить  лишний  вес   или  часами  занимаются  в
спортзалах, чтобы сохранить хорошую форму.  Гансу все это было  ненужно, ему
хватало только пробежки, от  природы у него была прекрасная фигура. Ганс был
всемирно известным порноактером,  звездой порнопродукции. Но среди любителей
порнографии он был  больше известен под именем Роже Мартэн. Еще на заре  его
блестящей  карьеры  сказал его друг,  продюсер  и  режиссер  Удо:  "Это ведь
смехотворно иметь такое  имя, как Ганс  Браун. Не хочешь зваться как  нибудь
иначе, по-американски, хотя бы Джейк Окей?"
     "Нет, нет," - возразил Ганс. - "Мне больше нравится, нечто французское,
вроде Роже Мартэн."
     Ганс был франкофилом. Он обожал все французское - образ  жизни, одежду,
юмор. Его мечтой было после ухода на пенсию поселиться  в Париже, где нибудь
на Монмартре, а вечерами гулять  по  набережным  Сены  и любоваться  собором
Парижской Богоматери.
     Кроме франкофилов существуют также англофилы, американофилы, руссофилы,
испанофилы и т.д.  В Нью-Йорке я знал группу американцев, которые собирались
в  пивной  "Кромбахер", говорили  только по-немецки  и  пили  немецкое  пиво
аналогичное названию пивной.  Один  из  них  пытался  опубликовать  статью в
"Нью-Йорк Таймс", в которой  утверждал, что Рафаель и Вольтер были  немцами,
так как  "Мадонна" Рафаеля висит в Дрезденской Галлерее, а письма Вольтера к
русской  царице Екатерине  Второй, которая в действительности была  немецкой
принцессой,  он читал на  немецком языке.  Когда немецкая футбольная команда
проиграла европейское  первенство, эти американцы ходили по улицам Нью-Йорка
в  черных  траурных  фраках  и  цилиндрах  под  чернокрасножелтыми  флагами,
урашенными траурными лентами. В это  время в Нью-Йорке стояла страшная жара,
и двое из них умерли от перегрева. Но это уже другая история.
     Ганс был  не только  известным  порноактером,  он был еще  и прекрасным
мужем, нежным, заботливым, верным. Несмотря  на тяжелую  работу  он исполнял
свой супружеский долг дважды в неделю, в выходные от порностудии дни.
     Когда после пробежки Ганс возвратился домой,  он не сказал Нине о своем
предчувствии - она все равно не могла бы ничего изменить, а он любил ее и не
хотел понапрасну огорчать.
     Ганс пришел в порностудию, где его уже с нетерпением ждал Удо.
     "Я  написал  для  тебя  прекрасный сценарий. Теперь  ты  уж  не пойдешь
сниматься к другим режиссерам."
     Ганс  был  не  только  всемирно  известен среди  любителей  и ценителей
порнопродукции, он был настолько прекрасным  киноактером, таким убедительным
и непосредственным, что  посетители  кинотеатров чувствовали себя не  только
зрителями,  они  были  соучастниками происходящего на экране. Огромный успех
имели   порнографические   версии  "Мадам   Бовари"   Флобера   и   "Идиота"
Достоевского. Однако успех порнофильма "Опасные связи" по роману  Шодерло де
Лакло был настолько велик, что оставил в тени  фильмы Роже  Вадима  и Милоша
Формана,  снятыми  по  тому  же  роману.  Под  нажимом  публики  федеральное
правительство вынуждено было разрешить демонстрацию фильмов с участием Ганса
на широком  экране с обязательной  припиской "Только после  18 лет". Все это
приводило в уныние Удо, заставляло его страдать и ревновать.
     "Ну вот," - начал Удо. - "эта история - нечто среднее  между библейским
Ионой и  байроновским Чайлд  Гарольдом.  Тебе, разоочарованному плей-бою, до
смерти надоела пустая, богемная жизнь Лос-Анжелеса, и  ты убегаешь на Гаваи.
Ты сидишь в  долгожданном одиночестве на берегу океана и вспоминаешь женшин,
которве    тебя    преследовали.   (Каждое    воспоминание    сопровождается
многочисленными порнографическими  сценами.) Откуда-то из  океана  доносится
прекрасный голос, поющий популярную песню. На яхте спешишь ты по направлению
этого голоса.  Вдруг  появляется огромный кит,  который тебя проглатывает. В
желудке кита, который кажется тебе огромным  дворцом, находишь ты прелестную
девушку,   в   которую   влюбляешься  с   первого   взгляда.  (Оригинальная,
разнообразная и  страстная порносцена.)  Вы находите в желудке кита еще трех
девушек  и  двух  молодых  людей.  (Группенсекс.)  Вы  так  развеселились  и
расшумелись, что  кит  разозлился и  выплевывает тебя.  Но  ты все  еще  так
возбужден группенсексом, что своим напряженным членом рвешь голосовые связки
кита.  Кит навсегда теряет прекрасный голос, а с ним и способность  увлекать
людей в океан и  затем их  проглатывать. Ты  опять сидишь на  берегу океана,
плачешь, вспоминая новых друзей,  и решаешь поехать в  Норвегию или  Японию,
где  охота  на  китов  несмотря  на   многочисленные  протесты  зеленых  еще
разрешена,  чтобы отомстить своему обидчику.  Ну как, понравилась  тебе  эта
история?"
     "Да  уж, история  интересная, но  совершенно  неправдоподомная. Киты не
могут проглотить человека, они питаются только микроскопическим планктоном."
- сказал Ганс, иронично улыбаясь.
     "Ладно,  ладно, не будь  таким  суровым критиком,"  - сказал миролюбиво
Удо.  - "Кстати, завтра мы  всей  группой летим  в  Берлин  на международную
сексярмарку. Там ждет тебя приятный сюрприз. К сожалению,  я не могу сказать
ничего   определенного,   я  поклялся  молчать.  Может  быть,  ты   с  Ниной
присоединишься к нам?"
     "Нет,  мы  поедем  машиной. У меня плохое настроение, возможно,  дорога
меня успокоит."
     Дома он рассказал Нине о предстоящей их совместной поездке в  Берлин на
ярмарку, но к  его удивлению она  отказалась, сказала, что не поедет,  у нее
много дел по дому. Ганс удивился, но не сказал ничего. Он доверял жене.
     Ганс  приехал в Берлин поздно вечером и сразу заказал  ужин и завтрак в
номер,  чтобы  ни с  кем не  встречаться.  Утром он  уже  собирался  сделать
утреннюю  пробежку,  но  потом  решил,  что  это  будет  выглядеть смешно  -
известный  порноактер бежит в тренировочном костюме по берлинским улицам. Он
пошел  в ванную комнату, побрился и  уже собирался смазать лицо лосьеном. Он
посмотрел в зеркало  и обомлел. Вместо своего отражения  из зеркала на  него
смотрела женщина. Это была его  женщина, женщина, в лоторую можно влюбится с
первого взгляда  и забыть о всех  остальных. Все было так неожиданно, что он
даже  зажмурился. Открыл  глаза  снова  - нет,  ему  не показалось,  женщина
смотрела на него из зеркала и улыбалась. Ганс уже собирался спросить ее, кто
она, но в это время постучали - принесли завтрак. Женщина в зеркале исчезла.
Расстроенный,  пошел он завтракать, но, хотя еда  выглядела очень аппетитно,
выпил только кофе и поехал на ярмарку.
     На ярмарке  было  все как  в  прошлом  году, как  в позапрошлом,  те же
посетители,  те же голые, полуголые или  роскошно  одетые женщины и мужчины,
горы  порнографических  журналов и видео, разнообразные  приспособления  для
самоудовлетворения.  Ганс  бродил  по  ярмарке,  рассеянно  раскланиваясь  с
многочисленными знакомыми, даже встреча с Удо не смогла его  развеселить. Он
думал только о женщине из  зеркала. Он поехал в отель, сразу пошел в  ванную
комнату и с надеждой посмотрел в зеркало. Женщина смотрела на него почему-то
грустно, хотела  что-то объяснить, но в это время зазвонил  телефон. Женщина
снова исчезла.
     Звонила Нина. "Стоит тебе одному уехать, как ты сразу забываешь  о моем
существовании." Ганс  не  стал возражать,  сказал только, что  приедет через
день. Заключительное  "Я  тебя люблю" далось  ему  с  трудом,  и он  повесил
трубку.
     В  мгновение  его жизнь  полностью изменилась, хотя еще  вчера  он  был
уверен, что любит Нину. Он был  совершенно подавлен. В одиночестве он не мог
оставаться, среди людей чувствовал он себя невыносимо тоскливо.
     На   следующий  день  состоялось  награждение   победителей.   Зал  был
переполнен. Члены жюри, мужчина и женщина, вышли на  сцену. "Лучшим актером,
как и три предыдущих года, жюри признало Роже Мартэна, он же Ганс Браун."
     Публика зааплодировала.
     "Но  это  еще не все.  Мы  приготовили вам  сюрприз.  По случаю прихода
нового  тысячелетия руководство  ярмарки учередило  новый  почетный титул  -
Сексуальный Символ Земли, сокращенно  ССЗ.  Этим  титулом будет награждаться
ещегодно не только лучшый  представитель нашей  профессии. Это  должен  быть
человек высокой  морали,  безразлично  мужчина или  женщина.  После  долгого
обсуждения  достойных кандидатур  мы остановились  на Роже Мартэне,  как  на
человеке  высочайшей морали.  За долгую семейную жизнь он ни разу не изменил
своей любимой жене в мыслях. Мы подчеркиваем  - в мыслях! Вы ведь все хорошо
понимаете  специфику нашей работы, когда физическая измена - ничто иное, как
способ   заработка.  Сегодня  нам  выпала  огромная  честь  назвать  первого
победителя. Роже Мартэн - Сексуальный Символ Земли!"
     Публика в  восторге скандировала "Роже! Роже!!  Роже!!!"  Ганс вышел на
сцену  и  получил почетный  диплом,  а также  статуетку  - копию  известного
произведения Родэна "Вечная  весна", которая избражала  мужчину,  обнимавший
женщину рукой, которая почему-то росла у него между ног.
     Вечером, на балу, Ганс был мрачен, отказался от встречи с журналистами,
напился и ушел пешком.
     Когда он возвратился  в родной город, была уже поздняя ночь. Он  сказал
Нине, что устал с дороги и хочет спать. На следующее утро после традиционной
пробежки Ганс  коротко рассказал жене о ярмарке, потом  сказал,  что  у него
плохое настроение, и хочет пройтись.
     Он был  настолько погружен в свои мысли, что, переходя улицу, чуть было
не попал под машину. Из машины вышла испуганная женщина и начала извиняться.
Ганс сразу  узнал  ее - это была женщина  из  зеркала.  В  первую  минуту от
неожиданности он не знал, что  делать, затем улыбнулся и пригласил ее в знак
примирения выпить кофе  в ближайшем кафе.  Она сначала хотела отказаться, но
потом согласилась.  Она рассказала Гансу, что ее  зовут  Магда,  работает  в
фирме, не замужем и не  имеет друга, вернее, с ним она рассталась около года
назад. Ганс  предложил ей  встретиться вечером. Магда  не возражала, Ганс ей
очень понравился. Вечером они немного погуляли, а затем Магда пригласила его
к себе, выпить кофе. Дома она сразу же твердо сказала, что единственное, что
приемлет в сексе - это французская любовь.
     Ганс  посмотрел  на нее с  восторгом: "Французская  любовь. Наконец,  я
встретил родственную душу. Она тоже франкофилка!"
     Совершенно непонятно, почему  этот способ назван французским. Известно,
что  он был  широко  распространен в древней Греции и Риме. ( All About Sex,
v.1, p.218 - 387. Ed. Simpson &  Coort, N.Y. 1998)  . Думается, что  его
так назвали люди, которые не любили французов. Или очень их любили.
     С  этого  времени они  часто встречались,  сначала у  Магды,  а потом в
небольшом отеле. Они не могли  себе представить,  что любовь  может принести
столько счастья, но решили  не  предавать гласности их отношения, потому что
Магда  была племянницей  ватиканского  епископа и  не  хотела доставить  ему
неприятности, Ганс, потому что он сохранил уважение к жене.
     Однако,  изменения  в  поведении и настроении  Ганса не ускользнули  от
вниманя  Удо.  Удо  всегда  считал,   что  творчество  Ганса  можно  было  с
уверенностью  назвать совершенным. Но  в  последнее время у Ганса  появилась
неведомая до этого трагическая глубина.

     Нина  сидела  в кафе и с грустью думала о  своей  несчастной жизни. Она
была замужем за Гансом  уже более пяти лет, когда он еще работал на фабрике,
а она в бюро. Как-то Гансу предложили попробовать себя как порноактера, и он
сразу с ьольшим успехом снялся в одном фильме.  Нина была не против - деньги
не  пахнут, как  сказал древнеримский император Веспасиан,  обложив  налогом
общественные  туалеты.  Хорошая работа  должна  хорошо оплачиватья,  а  Ганс
зарабатывал  очень  неплохо. Но  со  временем Нина начала  чувствовать  себя
несчастной. Даже  своим подругам, дамам из  хорошего общества, она  не могла
признаться, что ее муж - известный порноактер.  Они бы не  поняли  ее и, без
сомнения, осудили. Когда подруги просили Нину познакомить их с ее мужем, она
отвечала, что  тот  работает в Европейской Комиссии в Страсбурге,  приезжает
домой только на выходные, и они проводят время вдвоем. Подруги  находили это
романтичным.
     Кофе уже почти остыл, а Нина к нему даже не  притронулась.  Она подняла
глаза, почувствовав  на  себе  горячий  взгляд. За  соседним столиком  сидел
молодой  человек  и  с  восторгом смотрел  не  нее.  С первого взгляда  было
понятно,  что  он  небогат,  но все  равно  показался  ей  симпатичным.  Она
улыбнулась,  он пересел к ее  столику. Он рассказал, что его зовут Марио, он
итальянец,  работает на железной дороге посменно, в свободное время рисует и
скучает в одиночестве  без подруги. Марио предложил Нине погулять, затем они
пошли к  нему.  Марио  был  настоящим  фонтаном  страсти.  Нина  осталась  в
восторге, такого мужчину она никогда не встречала.
     Со временем Нина рассказала Марио о своей жизни.
     "Я очень  несчастна. Ты  не можешь себе представить, как ужасно,  когда
твой муж -  порноактер.  Я уже ему не верю. Порноактер  не может быть верным
мужем.  Он изменяет мне ежедневно со своими товарками по работе. Он обнимает
меня  теми  же  руками, которыми он обнимает их, я уже  не говорю о сексе. К
тому же, я совершенно уверена, если я заболею, он меня бросит."
     Марио успокаивал ее, стоя на коленях и целуя ей руки.
     После  отъезда  Ганса  в  Берлин,  Нина  почувствовала  себя свободной.
Наконец,  она могла отомстить неверному мужу, пригласить Марио  и провести с
ним ночь в супружеской постели.
     Когда  Ганс  возвратился  домой, подозрения  Нины превратились  почти в
уверенность.  Ганс  относился  к  ней  холодно   и,  если  и  исполнял  свой
супружеский долг, то делал это реже и без прежнего удовольствия. Нина твердо
решила  развестись с  Гансом,  получить от него при разводе  большие деньги,
выйти замуж за Марио и  зажить счастливой жизнью. Но получить доказательства
неверности мужа она сама не могла. И  тогда она решила обратиться за помощью
к своему школьному другу Отто Стокеру.

     Рабочий день Отто начался как обычно. Он проснулся раньше, чем зазвонил
будильник,  побрился, принял  душ,  выпил  кофе,  взял сумку, которую загодя
приготовила  его жена,  и  поехал  в  полицейское  управление,  где  работал
начальником криминальной полиции. Приехав в управление он прежде всего пошел
в раздевалку переодется, но дверь оказалась заперта. Через  несколько  минут
оттуда вышла высокая пышнотелая красавица.
     "Люси, у тебя  уже  опять  новые красивые груди?" -  сказал  восхищенно
Отто. - "Я и не знал, что ты такая кокетка."
     "Я вовсе не кокетка," - сказала та, потупив глаза. - "Просто мои старые
стали  уже  маленькими  и  перестали мне  нравиться.  Моя жена  сказала, что
неприлично носить их на работу. Пришлось  купить новые. Хотя  они и дорогие,
но нам с женой очень нравятся."
     Отто быстро направился в раздевалку, рабочий день должен был уже вскоре
начатся,  и начал быстро переодеваться - надел светлозеленый блазер, розовые
штаны, нацепил парик, накрасил губы и глаза и направился в свой кабинет. Все
сотрудники были уже в сборе. Отто ревниво осмотрел подчиненных. Разноцветные
платья, красивые парики, украшения -  все говорило о хорошем и разнообразном
вкусе. Отто остался доволен и собирался уже начать утреннее совещание, но  в
это время зазвонил телефон.
     "Да... Доброе утро, господин министр. Слушаюсь, господин министр... Все
идет по плану... Слушаюсь,  господин министр,  хотя  возьму на себя смелость
возразить  вам.  Мы ведь живем в свободной стране и каждый волен  одеваться,
как хочет.  К тому же, мы давно  так одеваемся. Сначала жители нашего города
думали, что в криминальной полиции работают только женщины,  но потом узнали
правду и привыкли.  Им  это даже  нравится...  Ну что  вы, господин министр,
среди нас нет гомосексуалистов. Как у  всякого католика, у каждого есть жена
или  подруга.  Правда,  раньше у  нас  был один  такой,  протестант.  Он был
активным  гомосексуалистом  и  отказывался  носить женскую  одежду,  это мол
оскорбляет  его  мужское  достоинство.  Пришлось  его  уволить...   Сушаюсь,
господин министр, я, очевидно, не  совсем ясно выразился. Конечно, я никакой
не религиозный маньяк, для меня  все равны... Слушаюсь, господин  министр...
Главное, что вы  довольны  нашей  работой... До  свидания, господин министр,
желаю вам всего самого лучшего."
     Отто повесил  трубку и посмотрел на  подчиненных: "Ну, девочки,  вы все
слышали. А  теперь  докладывайте о вчерашнем дне  и -  на  объекты!" Он  уже
собирался начать работать, когда опять зазвонил телефон.
     "Да...  Доброе  утро,  Нина. Я ведь просил тебя не звонить  ко  мне  на
работу... Очень срочно  и серьезно? Ладно, встречаемся в без четверти семь в
кафе напротив полицейского управления."
     Нина  пришла  расстроенная  и  взволнованно  рассказала  Отто  о  своих
подозрениях.
     "Ты  должен мне помочь, ты  ведь  хороший детектив. Только я прошу тебя
никому об этом не говорить, делай все сам."
     "Но ведь это не  уголовное  дело.  К  тому же я - начальник,  и у  меня
совершенно нет свободного времени."
     "Ты - мой друг, мне не к кому больше обратиться."
     Скрипя  сердцем Отто согласился. Но выследить  Ганса  оказалось не  так
легко. К тому же у Отто почти не было свободного времени. А тут пришло время
отпусков. Отто с женой решили отдохнуть на островах в Атлантике. По привычке
Отто положил в свой  чемодан любимые  платья, бюстгалтеры, трусики  и парик.
Жена, увидив это, возмутилась: "Ты, что, с  ума  сошел? Ты ведь не на работу
собрался. Я вовсе не хочу, чтобы люди над тобой смеялись."
     Отто с грустью выложил любимые вещи, и чемодан почти опустел.
     Погода  в первую  неделю была  прекрасной, но  вдруг  налетел  холодный
ветер, и острова погрузились в густой туман. Отто слонялся без дела, а потом
сказал, что хочет пройтись. Туман был такой густой, что  в двух шагах ничего
не  было  видно,  однако Отто  все-таки  дошел до  берега.  Туман  еще более
сгустился, и вдруг  из него вышла женщина. С первого взгляда Отто понял, что
это та женщина, о которой он, сам того не подозревая, мечтал всю жизнь, хотя
до этого был уверен, что любит свою жену.
     Его жена была действительно очень мила и к тому же прекрасная повариха.
Дома Отто ждала любимая еда в спокойной домашенй  обстановке. Ночью он делил
постель  с  любвиобильной и  верной  женой. За время их долгой и безоблочной
семейной жизни он не изменял жене, для этого  у него просто не было времени.
Правда,  три или четыре раза  он  находил для этого время,  но это  не  были
прочные отношения, просто так,  краткие развлечения. Он также находил время,
чтобы после этого пойти в церковь замолить грехи.
     Когда Отто увидел женщину  из  тумана, был  он  растерян, и восхищен, и
испуган одновременно.  Ему  даже захотелось закричать  "Чур, чур, дитя!" как
кричал некогда царь Борис в далекой России. Но туман неожиданно рассеялся, а
вместе с ним исчезла и женщина.
     Отто возвратился из отпуска в дурном настроении, все  время нервничал и
кричал на жену и подчиненных, чего раньше никогда себе не позволял.
     Однажды на  улице он встретил ее, женщину из тумана. С бьющимся сердцем
он подошел к ней,  сказал, что она ему очень понравилась  и пригласил вместе
поужинать. Она ответила, что занята и ушла. Через несколько дней он встретил
ее снова и предложил пойти в ресторан. Она возмутилась  и пригрозила вызвать
полицию. Отто растерялся, но  сказал ей, что он  сам полицейский,  примерный
муж, а теперь влюблен в  нее и, если она не  возражает,  готов развестись  и
жениться  на  ней. При  этом он  упал  на колени.  Она  посмотрела на  Отто,
стоящего  на  коленях, и увидела  под  его  пиджаком  искусственную грудь  и
кружевной бюстгалтер. Ей стало  так смешно, что она громко рассмеялась, села
в такси и уехала.
     В ту же ночь Отто увидел сон. Ему приснилось, что он шел  по пустыне  и
встретил человека, который вел  на веревке  большую собаку. Он пригляделся и
понял, что  это вовсе не собака, а  женщина  из тумана. Он хотел было за нее
заступиться, но лицо женщины изменилось, и  она превратилась  в ведьму. Отто
проснулся в холодном поту.
     После этого события завертелись, как в калейдоскопе.
     Марио рассказал Нине странную  историю: "Я  был один в доме, и вдруг  у
меня появилось непреодолимое желание рисовать. Как буд-то какая-то неведомая
сила водила мою руку, и я  нарисовал портрет женщины, которую никогда раньше
не видел. Начало смеркаться, я захотел включить свет, но правый дальний угол
осветился голубым  светом,  и появилась женщина в белых длинных одеждах. Она
сказала:  <  Ты  нарисовал женщину,  с которой Ганс  изменяет  несчастной
Нине.> Я уверен, что меня посетила святая Дева Мария."
     Нина встретилась  с Отто  и  показала  ему  портрет.  Отто  сразу узнал
женщину из тумана. Ему стало обидно, тотчас проснулась ревность.
     "Почему она  выбрала его, а не меня?  Он  ведь грешник, порноактер. А у
меня прекрасная профессия,  я полицейский, защищаю  людей, а по воскресеньям
хожу с женой в церковь. Почему жизнь устроена так не справедливо!?"
     И он  начал расследование с  новой силой.  Марио тем  временем поехал в
отпуск в родную Италию. Через неделю он позвонил Нине и сказал: "Я остаюсь в
Италии навсегда.  Жизнь здесь веселее, климат  теплее и женнщины  красивее."
Нина была безутешна и плакала не переставая. Но Ганс не  замечал ничего - он
был влюблен и мог только думать о Магде.
     Магда  же была уже целую  неделю в плохом настроении, ее  мучали плохие
предчувствия. Для этого не было никаких причин, она ведь любила  Ганса, Ганс
любил ее,  они были  счасливы.  Однажды  она пришла в отель раньше Ганса  и,
ожидая его, вдруг поняла всю грешность своей жизни. Ее друг не только женат,
но  и порноактер.  Как  всякая порядочная женщина,  она не могла этого  себе
позволить и решила уйти от него.
     Последующие  психоаналитические исследования  показали, что это решение
было результатом того, что в тело Магды переселилась душа святой Брунгильды.
Брунгильда была вдовой рыцаря, который погиб во одном из Крестовых  Походов.
После смерти  мужа  она  уехала в  Рим, где  совсем не плохо  развлекалась с
папскими  нунциями. Когда же она постарела и от нее ушли поклонники (при ней
остались  только  большие  любители  антиквариата),  то  поняла,   что  вела
неправильную жизнь, ушла в монастырь, где  проводила  время за  бесконечными
молитвами и постами. После смерти она была причислена к лику святых. Ее душа
долго блуждала по  Вселенной, желая найти достойное тело, в которое могла бы
переселиться.   Вдруг   на  Земле  она  обнаружила   новорожденную  девочку,
племянницу свещенника.  Она  предпочла бы  мальчика  в память о  безвременно
погибшегем  любимом  муже,  но  никого  достойного  не  нашла, а  бесконечно
блуждать в темноте и холоде Вселенной ей до смерти надоело. И переселилась в
тело девочки, что и определило дальнейшее поведение Магды.
     Ганс появился в  отеле  с букетом алых роз. Он уже собирался поцеловать
Магду, но она ему  сказала,  что они  должны  расстаться.  Ганс  сначала  не
поверил, решил, что  это шутка,  затем начал умолять  Магду одуматься, но та
была непреклонна. Шатаясь, он вышел из отеля  и увидел, что какой-то человек
в машине его фотографирует.
     Разразился  грандиозный скандал. Не только  местные, центральные,  но и
газеты  многих  стран были переполнены  сообщениями  о личной жизни  Ганса и
Магды.  Однако наибольший успех имели  все-таки телевизионные программы, где
можно было не только узнать подробности интимной жизни  героев, но и  видеть
репортажи  о  них. На Первой программе  была даже организована  телешкола, в
которой дипломированные  специалисты  обучали  телезрителей  тому, как нужно
правильно заниматься французской любовью. Несмотря на то,  что эти программы
были  очень любимы,  в  Берлине и  Кельне появились школы французской любви,
преподаватели которых утверждали, что только их методика наиболее правильна,
и смешивали с  грязью  представителей Первой  программы. Совершенно  другого
мнения  придерживалась Вторая  телевизионная программа.  В  одной из передач
ведущий  патетически говорил: "Дамы  и  господа, что вы делаете? Французская
любовь,  да  ведь  такое  может прийти в голову только французам, а те  даже
лягушек  едят.  Неужели  вы  не понимаете,  что  от французской любви нельзя
забеременеть. Спросите ваших отцов и  матерей, дедушек и бабушек, прадедушек
и прабабушек,  занимались ли они когда-нибудь французской  любовью?  Уверен,
что они  ответят: "Нет,  никогда". В моей семейной жизни я  тоже никогда  не
употреблял  этот  способ. Почти  никогда."  Не обошлось  без  демонстраций и
стычек между  сторонниками  Первой и  Второй телепрограмм. Полиция вынуждена
была  применить  водометы  и  слезоточивый  газ для разгона  разбушевавшейся
толпы.
     Французская любовь молниеносно  распространилась по  всему миру. Однако
вскоре  появились  сообщения о резком  снижении  деторождаемости, причем  не
только в Европе  и США,  где этот способ был наиболее распространен и любим,
но  также  в  Африке и Азии. В одной  из  азиатских стран, которая  до этого
успешно боролась с  выской деторождаемостью, прирост населения за  последние
годы был равен почти нулю. Наиболее мрачно настроенные футорологи предрекали
мировой экономический  кризис из-за  уменьшения рабочей силы.  Пацифисты же,
наоборот, были рады - если не будет  детей, значит, некого будет призывать в
армию,  а,  следовательно,  войны  сами  по  себе  прекратятся,  и  на земле
воцарится вечный мир.
     Но  с  наибольшими  трудностями   столкнулось  руководство   Берлинской
Сексяамарки. Никто не мог с уверенностью  сказать, возможно ли оставить Роже
Мартэну,  он же  Ганс  Браун, высокое звание ССЗ.  Для  этого  была  создана
специальная Комиссия Нравственности, которая должна  была разобраться в этом
щекотливом деле. В качестве  свидетелей были  приглашены  Отто и  Нина. Отто
пришел в бледнорозовом костюме, брюки  которого лишь до половины  прикрывали
его мускулистые  волосатые  ноги, что вызвало гнев членов Комиссии. Один  из
них сказал, что  подобный свидетель больше  подходит для гамбургского района
красных  фонарей, чем для Комиссии  Нравственности  и указал Отто  на дверь.
Нина заявила, что прощает Ганса - он был  всегда прекрасным мужем, и она его
по-прежнему   любит.    Комиссия   Нравственности   Берлинской   Сексярмарки
постановила  (три голоса за и два против) оставить Роже  Мартэну, он же Ганс
Браун, высокое звание ССЗ и только вынести устное порицание.
     Ганс поблагодарил членов Комиссии за их  мудрое решение, поцеловал руку
Нины, сел в машину и уехал в Париж.













     Посвящается моим друзьям.

     Если ты с ранних лет
     в Ленинграде живешь,
     Ты поймешь меня, друг,
     ты поймешь.
     Ленинградская песня.


     Он вышел на улицу и сразу  понял, что  лучше было бы не выходить.  Было
темно, холодно и промозгло.  Но дома было  не  лучше, тоже холодно,неуютно и
грязно,  он не помнил,  когда убирался, может быть месяц назад, может быть и
раньше. Не было никаких сил, никакого желания. Придя с  работы, он без  дела
слоняся по квартире. Не хотелось ни читать, ни смотреть  телевизор, даже  не
хотелось думать. В театре, в кино, в концерте он не был очень давно.
     - Но ведь  так продолжаться не может, продолжаться до бесконечности. Уж
лучше  умереть, чем так жить,  -  думал он, сидя на диване и смотря в темное
окно, за которым ничего не было видно. И ничего не делал.
     Одиночество  и  тоска, тоска и одиночество. Потом  присоединился страх.
Причин для страха у него не было. Его профессия  была всегда нужна и неплохо
оплачивалась.  Он  мог   позволить  себе  многое  и   не  позволял   ничего.
Одиночество, страх  и тоска, никаких других чувств. Тупо сидел,  без мыслей,
без желаний. С наступлением осени, а затем и зимы, коротких дней без солнца,
длинных  темных ночей, сильных холодных ветров, морозов сначала без снега, а
потом со снегом, настроение ухудшалось, тоска усиливалась,  а с ними аппатия
и нежелание  что - либо делать. Только сидеть  без  дела, затем спать, спать
без  снов, спать, как умереть, проснуться, наскоро сполоснуть лицо, пойти на
работу и работать, чтобы не умереть  с голода, прийти домой и все с  начала.
Телефон молчал. Близких друзей же у него не осталось,  "  одних уж нет, и те
далече".  Знакомые  у  него  были  только  на  работе,  и  не  было  никакой
необходимости  переговариваться  с  ними по  вечерам,  все,  что  нужно было
обговорить, уже было обговорено.
     Смерти  он не боялся. Так,  как  он жил уже давно, нельзя было  назвать
жизнью,  это было не  лучше  смерти. Может быть даже хуже. По крайней  мере,
после смерти ощущение страха, тоски и одиночества  исчезнет вместе с жизнью.
Но  у него не было даже желания повеситься, выброситься из окна, добровольно
покончить все  счеты  с жизнью. В глубине души  он завидовал алкоголикам.  В
основном это  были люди  веселые, часто незаурядные, даже  талантливые.  Они
жили без проблем, смеялись тогда, когда другие жаловались на жизнь. Но он не
пил, не курил.
     Проходили дни за днями, недели за неделями, месяцы за месяцами, годы за
годами  и ничего  не менялосью  Как  сон, который длиться долго,  бесконечно
долго. Он сидел на диване и смотрел в окно.
     Вдруг вскочил.
     - Какая у меня безрадостная и однообразная жизнь. Я должен выйти, может
это  поможет. Выйти  и быть среди людей. В конце концов, просто погулять  по
городу. Я не гулял целую вечность. Я не хочу так больше жить.
     Он быстро оделся и вышел.
     Улица была пустынна, плохо освещена. Под тусклым светом редких  фонарей
грязный  свет  казался  еще  грязнее. Деревья  были покрыты  инеем таким  же
грязным,  как  и снег.  Иней свисал  паутиной. Это  сходство  было настолько
велико, что  он  даже  мысленно поискал  паука, жирного,  мохнатого  и  тоже
грязного.  Холодный  ветер  нес  снежную  пыль,  иней.  Небо  было   низким,
беззвездным. Он подумал,  что  когда  придет домой,  его лицо будет таким же
грязным, как снег и иней. Одежда будет тоже грязной.
     Он  шел  дальше,  ни о  чем  не  думая. ничего  не  замечая. И  вышел к
СмольномуСобор был  тоже покрыт инеем,  и  под тусклым  светом раскачиваемых
сильным  ветром фонарей  казался плывущим по  воздуху,  невесомым, сказачной
материализацией  гениальной идеи.  Он остановился и  какое-то  время стоял и
смотрел на собор.
     - Красиво, - подумал он неожиданно для себя.
     Потом  пошел  дальше.  Прошел  по Суворовскому,  не глядя по  сторонам,
решил,  как  раньше, дойти  до Невы. Ему  было  холодно,  он замерз. Быстрая
ходьба не согревала.  Он вышел на Невский.  Здание Адмиралтейства было почти
не видно вглубине. Только тот, кто  давно живет в Питере, там родился, может
в  такую  погоду  увидеть, вернее  угадать,  что там  стоит  Адмиралтейство.
Когда-то много лет назад, он даже не помнил, когда это было, он любил гулять
здесь,  восхищаться  красотой и думать,  что  это  невероятно,  чтобы  такое
количество  красоты было  собранно  в одном  месте.  Теперь  ему не хотелось
смотреть по сторонам, тем более, что почти ничего не было видно. Он  узнавал
здания по памяти. И тут он понял, что на улице он один. Ни одного человека.
     - Такого не может быть. Еще ведь не поздно, только вечер, а никого нет.
Никого. В Питере  на  улице  всегда есть кто-нибудь,  в  любой час, в  любую
погоду,  днем  и  ночью,  летом  и  зимой. А тут  никого.  Все это  странно,
необычно.  Но  он  был  один.   Улица  была  пустынна.   Удивление   прошло,
возвратилась  тоска.  Но  и  это  прошло.  Он  так  замерз. что  все чувства
перестали возникать в его замерзшей душе.
     Прошел  замерзшую  Фонтанку.  Она  была  покрыта глыбами  серого, почти
черного льда, припорошенного грязным снегом. Он шел в темноте почти полной.
     Он услышал не то стон, не то тяжелый вдох. Звук доносился из телефонной
будки. Он подошел и отворил  дверцу. На  дне будки сидела женщина в  грязном
длинном  пальто. Раньше оно было очевидно темнокрасным, теперь  превратилось
почти в черное.
     - Что вы здесь  делаете? Вы  ведь замерзнете, уходите  отсюда. Возьмите
денег,  у  меня,  к  сожалению,  при  себе  немного,  но  вам  хватит  зайти
куда-нибудь, выпить горячего чая или кофе с пирожками. Идите, вот деньги.
     Женщина  посмотрела на  него.  Она была  еще  достаточно  молодой, лицо
смертельно  бледное,  одутловатое.   Она  подняла  на   него  глаза.  Из-под
надвинутого на лицо  платка  на него смотрели  черные уставшие глаза.  Глаза
смотрели на  него с  ненавистью. Он вспомнил своего  друга детства,  который
умирал долго и  мучительно. Перед  смертью  друга  он  пришел,  пожал худую,
холодную,  как  у трупа, руку.  Друг  посмотрел  на  него.  Во взгляде  была
ненависть, только ненависть, никаких других чувств.
     - Но ведь я не виноват в том, что ты умираешь, - захотелось сказать ему
тогда.
     Но он не сказал ничего, посидел немного и ушел. Глаза женщины напомнили
ему умершего друга.
     - Уходи, - сказала женщина. - Я хочу умереть. Закрой дверь и уходи.
     Ее  голос звучал хотя и  едва слышно, но уверенно.  Он затворил дверь и
молча  ушел.  Где-то в  глубине  души он  почувствовал вину,  но это длилось
недолго и  вскоре прошло. -  Неужули  для того, чтобы убедиться и том, что я
еще жив, мне нужно было увидеть женщину, умирающую от нежелания жить.
     Он дошел  до Мойки и свернул налево. Там было еще темнее, еще холоднее,
еще ветренее.  К счастью,  восточный ветер дул  ему в спину и  даже подгонял
его.  Он  очутился  на  площади. Справа  он увидел  очертания  Исаакиевского
собора, который показался ему теперь мрачным огромным чудовищем.
     - Неужели  раньше я любовался  я им?  А сейчас он кажется  мне каким-то
доисторическим  чудовищем,  такой  же  безобразный и страшный.  Впрочем,  он
должен быть таким, главный собор Российской Империи.
     Он   посмотрел    направо.   Мариинский   дворец,   тоже   не   великое
произведение.Где  всемирно известное  французское  изящество, хороший  вкус?
Впрочем,  архитектура Парижа ему  тоже  не понравилась. Однообразные тяжелые
парижские здания, крылатые кони, бесконечные колонны с головаьи Наполеона  и
без них. Да,  парижский  ампир не  для него.  Вдруг перед его глазами возник
Собор  Парижской Богоматери. Вспомнился Люксембургский сад и астры. Он был в
Париже глубокой осенью, и в саду цвели астры, люди сидели и подставляли лица
неяркому солнцу. Он вспомнил  людей на парижских улицах, не слишком веселых,
но  спокойных и  раскованных. Фокусников  на площади, выпускающих пламя  изо
рта, балетную  труппу, репетирующую перед  фонтаном у  Центра  Помпиду  свою
премьеру к Авиньонскому фестивалю.
     А здесь его окружали  мрачные, угрюмые лица, подозрительно глядевшие на
окружающих.  И  впрямь, в  Петербурге такая  плохая погода,  что  на всех не
хватает хорошего настроения. Но он любил свой город и не променял бы  его ни
на  какой  другой.  Исаакиевский собор, как будто бы обидившись,  неожиданно
потерял свою громоздкость, на секунду повис в воздухе и поднялся в небо.
     Медный  Всадник  уже вздыбил своего  коня,  собираясь куда-то ускакать,
оглянулся  на  изящного  всадника  Николая  Второго, как  бы  приглашая  его
последовать за  ним. Николай уже было собрался  за своим  предком,  но вдруг
раздумал.
     -Куда ехать и зачем? Останусь. Здесь все родное и знакомое.
     Николай тяжело вздохнул.
     А  Петр уже  двигался вперед,  на Запад.  Но скакал  он не  на  "звонко
скачущем коне". Его конь как-то ухал, как буд-то пробирался по болоту. Вдруг
Петр натянул правый поводок. начал разварачивать коня  и повернул обратно. А
его голова отделилась от туловища и полетела  дальше.  Безголовое тело мягко
опустилось на пьедистал.
     Исаакий уже тоже стоял на своем месте.
     Он  пошел  дальше. Он  так  замерз,  что уже  не дрожал,  уже  тела  не
чувствовал Он  так замерз, что  наверное  очень бы удивился, если  бы мог бы
опять что-нибудь опять ощущать. Все прошло, одиночество, тоска и страх. Все,
что он чувствовал раньше. Но теперь он не чувствовал ничего.
     - Когда у тебя замерзла душа, думаешь только о  том, как  бы согреться.
Наверное и  Кай  в  плену у  Снежной Королевы  тоже не хотел ничего сделать,
чтобы оттуда  выбраться. Но у него была  Герда, а у  меня  никого нет.  Даже
спасти меня некому. Сам виноват.
     Но и эти мысли не вызвали у  него никаких  чувств. Простая  констатация
факта. - Вот опуститься бы на землю и замерзнуть. Говорят, что перед смертью
сначала засыпаешь, а уж  потом во сне замерзаешь.  Думаешь, что еще спишь, а
ты уже умер.
     Окна домов на Мойке были такими же темными, как и на Невском. Одно окно
в одном из домов было  едва  освещено. В окне он увидел  голову с рожками  и
широко раскрытым ртом, из которого высовывался длинный синий язык.
     - Наверное это украшение к Новому  Году. Но  почему оно такое страшное?
Неужели   нельзя   было  придумать   чть-нибудь   повеселее?  Голова  как-бы
просочилась сквозь оконное стекло, приобрело тело, гибкое и  изящное, как  у
балетного танцовщика.
     - Да ведь это  черт.  Это был черт, такой, какого он много раз видел на
картинках в книжках, которые  ему часто читали в детстве. Тогда он не боялся
чертей, ему  было даже  смешно. Теперь ему стало страшно. Черт плясал вокруг
него, поднимая грязную снежную пыль смешанную с инеем,  делал страшные рожи,
высовывал и втягивал обратно в  рот синий язык. Потом приблизился  и вскочил
ему на спину.
     -  Теперь  ты  мой, я  давно тебя  ждал.  Вот теперь-то я расквитаюсь с
тобой.  Я утащу  тебя туда, откуда не возвращаются. Такие,  как ты не должны
жить. Да ты и не живешь, только коптишь небо.
     Черт  пах  омерзительно.  Как  гигантский осьминог,  черт обхватил  его
руками и ногами.
     В ужасе он выскочил на лед Мойки.
     - Только бы не подскользнуться и не упасть. Если я упаду, мне конец.
     Видя его растеренность, черт захохотал. Отраженный от гранитных берегов
набережных многократным эхом, хохот заполнил все пространство.
     Он был парализован, силы покидали его. Нужно  было что-то делать, но он
не знал, что именно.
     Осенить себя  крестным  знаменем? Эта  идея  показалась  ему  странной,
абсолютно невозможной, даже где-то  смешной. Ни в  Бога  ни  в Черта  он  не
верил.
     Под тяжестью двух тел лед начал оседать, пошел трещинами.
     - Сейчас я провалюсь под лед и  утону.  Вот и все, жизнь кончилась. А я
так мало видел, мало испытал. Черт прав, я не живу, только копчу небо.
     Ему стало жалко себя. Этого раньше никогда не было.
     В душе нарастал страх.
     - Отпусти меня! Я не хочу умирать, я хочу жить! - неожиданно для самого
себя закричал он во весь голос.
     Черт ослабил хватку и соскачил с него, глаза округлились от  удивления.
Завертевшись волчком и ковыляя, черт начал удаляться, пока не очутился в том
же окне, в котором был раньше.
     Он выбрался на набережную и пошел дальше. Вскоре он  дошел до Поцелуева
моста.  И  услыхал,  что  сзади кто-то  хихикает. Хихикание было  не  только
ехидным, принебрежительным, даже унизительным, в нем чувствовалась угроза.
     - Опять черт. Что ему нужно от меня?
     Он оглянулся и никого не увидел. - Показалось. Нервы у меня сдают.
     Опять услышал хихикание за спиной. Опять оглянулся. Никого.
     Когда  через  короткое  время   хихикание  повторилось,   он  решил  не
оборачиваться. Но не выдержал и оглянулся.  И не  обнаружил никого за собой.
Он осмотрел деревья, может за ними кто-нибудь прячется,  зашел  в  несколько
ближайших парадных. Там тоже никого не было.
     - Я схожу с ума, - подумал он спокойно.
     И тут он услыхал, что за ним кто-то идет. Он оглянулся и как и прежде с
ним  уже  было,  не  увидел  никого. Пошел  дальше. За  ним кто-то  шел.  Он
отчетливо слышал шаги. Снег скрипел под чьими-то ботинками. Это были тяжелые
шаги, так ходят крупные, даже толстые  люди. Он слышал даже тяжелое  сипящее
дыхание. И тяжелый взгляд на спине.
     - Только не оборачиваться. Если бы меня хотели ограбить или даже убить,
уже давно бы догнали. Главное, не оборачиваться.
     Он ускорил  шаг,  почти побежал.  Но  шаги  не отставали, правда, и  не
приближались. Он почти добежал  до Новой Голандии. Сердце  бешенно  билось в
груди, дышать было нечем. Оглянулся и никого не увидел.
     - Я сошел с  ума и у меня галлюцинации.  А может  быть я замерз и перед
смертью  вижу  сон.  Жаль,  что  он  такой  страшный.  Мне   казалось,   что
предсмертные сны должны были бы быть  спокойными, даже радостными. Очевидно,
я все-таки жив.
     После всего, что с ним произошло, он чувствовал слабость, ноги дрожали,
не было сил двигаться.
     -  Как страшно. Сначала эта несчастная в телефонной будке, потом  черт,
хихикание, эти шаги. Страшно.
     Несмотря на  страх  он как-то  даже обрадовался,  что может чувствовать
страх.  Значит он все-таки жив, жив несмотря ни  на что. Жив, ведь у мертвых
не бывает страха.
     Арка Новой Голандии заслоняла половину неба. Она  всегда ему нравилась,
арка между прошлым и настоящим, мужду тем и этим светом.
     Он постоял немного, затем пошел обратно. Когда-то давно, когда он гулял
по городу, он всегда доходил до Новой Голандии и затем уже шел домой.
     Страх прошел. Было так спокойно, как  давно уже не было. Но по-прежнему
было очень холодно.
     Он оказался перед  Никольским собором и  как  и раньше обрадовался, что
видит его снова. Его удлиненные формы, его иглообразную колокольню.
     -  Какой  красивый  собор.  Мне он  всегда нравился. Конечно,  Смольный
красивее,  но с Николой у  меня  связаны приятные воспоминанияю. Он для меня
родной.
     Внезапно посветлело. Он посмотрел на небо. Тучи рассеялись, и небо было
покрыто крупными почти немигающими, как на  юге, звездами. Над самой высокой
центральной маковкой собора повисла полная луна.
     - Я сплю, такого не может быть. Только во сне может присниться такое.
     Перед  собором катался мальчик в  коротком кафтанчике  и белом паричке,
катался,  заложив  руки  за  спину.  Ворота  перед собором были  открыты. Он
подошел поближе.
     -Тебе ведь Холодно. Хочешь, я дам  тебе мое  пальто? Ты наверное совсем
замерз. -  Ну что вы, я совсем не замерз, мне очень тепло, - ответил мальчик
и улыбнулся ему. - Что ты здесь делаешь, у нас в Питере? Ты ведь должен быть
в Версале.
     - Мне тут больше нравится. Петербург очень красивый город. Жаль только,
что сейчас не время  белых  ночей.  Впрочем, может это  и  к лучшему. Ведь в
белые ночи нельзя кататься на коньках. А жаль.
     Мальчик засмеялся и укатил.
     А он стоял и смотрел на небо. Уходить не хотелось. Он не мог расстаться
со  сказкой.  Полная  луна  висела  над собором и, казалось,  не  собиралась
двигаться.  Она  не  была  обычного  бледножелтого  цвета,  не  была  она  и
темнокрасной, какой видна на лунном восходе. Луна  была розовой, может  быть
немного оранжевой. Ее цвет был живым, даже радостным.
     Неожиданно  он  перестал  ощущать  холод.  Холод,  который  еще недавно
леденил его тело, исчез. Он согрелся.
     -  Как  тепло. Это наверное  потому,  что я встретил  живого  человека.
Правду говорят люди, замерзаешь от одиночества.
     Он   посмотрел   по  сторонам.  Покрытые   инеем   деревья   искрились,
переливались  различными цветами,  как новогодние елки. Снег уже  не казался
ему грязным. Все вокруг преобразилось.
     Стало почти светло. На небе появились  вспышки. Они возникали то здесь,
то там, гасли  в одном месте и  возникали в другом. Они танцевали  хороводом
вокруг луны. Вспышки  похожие на пучки  пламени, то голубые, то  розовые, то
серебристые, то желтые. Потом  они  начали  сливаться друг с другом, образуя
различные  невероятные  узоры.  И вот на  небе полыхали  переливающие  всеми
цветами светящиеся леты.
     - Да ведь  это  северное сияние. Конечно, это северное сияние. У нас  в
Питере оно бывает так редко. Как красиво, как в сказке. Хорошо, что я вышел.
Так бы  сидел дома  и ничего бы не увидел. Стало  светло  как в белые  ночи.
Город представился ему совершенно другим. Дома, как  свеже умытые,  потеряли
тяжесть, повисли в воздухе.
     А ленты северного  сияния  вертелись на небе,  гонялись друг за другом.
Наконец  они  свились в одну,  образуя воронку, которая опускалась все ниже,
пока не достигла  земли.  Он увидел.  что в  эту воронку начала  всасываться
разная нечесть всех  мастей - черти,  ведьмы, домовые. По  этой воронке  они
неслись  куда-то вдаль, кувыркаясь, перегоняя друг друга, пока не исчесли из
вида.
     - Наконец-то, свершилось. Этого дня я ждал уже давно.
     В роскошном кресле сидел  Римский-Корсаков, смотрел на небо и улыбался.
Раздалось ироничное покашливание.
     Невдалеке стоял Глинка и тоже смотрел на небо.
     - Знаете,  Николай  Александрович,  я не такой  оптимист  как  вы.  Это
потому,  что   я   прожил  больше  вашего.  Вернее,   больше   видел.  Такое
представление  я  вижу каждый  год. Нечесть исчезает, ее нет день-другой,  а
потом она появляется снова. Неизвестно откуда. И все повторяется снова.
     -   Уверяю   вас,  Михаил  Иванович,  не  все  так  страшно,  -  сказал
Римский-Корсаков. - Мы ведь живем в прекрасном городе.
     Глинка хотел что-то сказать, но раздумал.
     Потом  все-таки  сказал.  -  Да,  город   наш   прекрасный.   Я   много
путешествовал,  видел много городов, а такого красивого города не  встречал.
Но город рождает не только гениев,  он рождает  и  дьяволов. Уж поверте мне.
Стало совсем  тепло. Он  стоял и не  верил  глазам. Его  окружали  люди. Все
улыбались.
     Он посмотрел на часы.  Обе стрелки сошлись  на  цифре 12.  Торжественно
забили колокола Никольского собора.














     Какая прекрасная страна Аргентина. Я, право,  не знаю, что привлекает в
ней  других.  Для  меня же  она прежде  всего -  родина танго.  Этот  танец,
страстный и  нежный,  пылкий и  томный одновременно уже завоевал почти  весь
мир. И, если он в далеких африканских или океанских селениях еще неизвестен,
то  это лишь дело времени. Но в этом  повествовании  дело пойдет вовсе  не о
танго, а  о двух молодых людях одной  латиноамериканской  страны, чья любовь
зародилась и развилась благодаря танго.

     С  раннего детства Альфредо четко знал, что он не мальчик, а  девочка и
хотел  быть  похожим  только  не  девочек.  В  отличие от других  мальчиков,
игравших в войну или в машинки, он играл  в куклы. В школе  он влюблялся  по
очереди в сверстников. Одного из них ему удалось затащить в постель,  но тот
сказал, что  это ему  не понравилось, что  ему больше  нравятся девочки и от
дальнейших  встречь  отказался.  Другой   сразу   отверг  попытки  Альфредо.
Кончилось тем, что Альфредо был жестоко избит. "Почему они принимают меня за
мальчика? Это ведь чистое недоразумение, что я родился мальчиком. Я девочка,
а для  девочек совершенно  естественно  влюбляться в  мальчиков." Он сидел в
ванной комнате  и плакал.  Когда Альфредо подрос, его любимым занятием было,
переодевшись в женское платье и накрасив  губы, проводить вечера в городском
парке.  К счастью, узкие  плечи и достаточно широкие бедра позволяли ему без
большого  труда выдавать себя  за женщину. Он  сидел на скамейке и  мечтал о
том,  как  встретит  молодого и  красивого парня,  они полюбят друг  друга с
первого  взгляда, поженятся и будут  жить счастливо. Однажды сидел  Альфредо
как обычно в парке и мечтал о своем будущем муже (или хотя бы друге). Он был
так погружен в  свои мысли,  что  не  заметил,  как к нему  подошел какой-то
человек и сел рядом. Этот человек был хотя и не молод, но показался Альфредо
весьма симпатичным. Видя, что не получит отпора, он утащил Альфредо в кусты.
Каково же было его удивление, когда он выяснил, что перед ним не девушка,  а
молодой человек.  Но латиноамериканцы  -  люди  страстные,  и  оба  остались
довольны.Альфредо получил даже деньги при расставании.
     При  аналогичных  обстоятельствах он познакомился с  другими,  которые,
хотя  тоже были  далеко  не  молоды,  платили  ему на карманные  расходы. Со
временем Альфредо приобрел  постоянную клиентуру. Этих денег хватило,  чтобы
уйти от родителей и чувствовать себя от них независимым. Но Альфредо был все
таки  не  доволен  -  денег было мало, а он хотел жить  шикарно.  В  поисках
богатых клиентов Альфредо начал  посещать богатые  рестораны. И не напрасно.
Со временем у него  появилась большая  клиентура  богатых  людей,  что  дало
возможность сделать  операцию - ему сделали  искусственную грудь, не слишком
большую, но прекрасной формы. Большего он не хотел, полностью превратиться в
женщину  не  было  никакой необходимости  - чаще  всего он  выступал  в роли
женщины, но  с людьми  в основном пожилыми, большими знатоками  и любителями
любовных  игр, он был мужчиной  и демонстрировал им свои свои лучшие мужские
качества. Его  новые  знакомые были людьми  странными  - они  представлялись
заведомо ложными именами, ничего не говорили о себе и о своей работе и сразу
уходили,  получив то,  ради чего они  приходили  к Адьфредо. Но  платили они
всегда очень хорошо.
     Однажды  Альфредо  познакомился  с Леоном. Леон  был  еще  относительно
молод,  ничего не скрывал о  своей жизни и рассказал, что он журналист одной
из крупных газет, женат,  имеет двух детей, но не спит со своей женой -  она
глупа и очень скупа, но разойтись с ней он не может, во-первых, из-за детей,
во-вторых, у них общие финансовые интересы.
     Альфредо уже было обрадовался,  что наконец нашел если не мужа, то,  по
крайней мере, друга жизни (он  ведь не переставал надеяться найти такового),
но Леон  сказал,  что  это  совершенно  невозможно.  Он  пропадал  иногда на
несколько недель, а затем появившись, набрасывался на Альфредо, как голодный
лев на бедную лань. Альфредо чувствовал себя одиноким и несчастным.
     При знакомстве Альфредо называл себя Лолита, и с этого времени мы  тоже
будем его так называть и говорить о нем в женском роде - "она".


     Первое, что  сделала Симона, когда научилась твердо  стоять  на ножках,
она  ударила по футбольному  мячу  своего  старшего  брата. В  пять  лет она
попробовала  играть  в  уличной  футбольной  команде,  в которой ее брат был
вратарем.  Со  временем  из  нее  получился бесстрашный  защитник. Она  была
достаточно  высокого  роста,  носила  рубашки  и  брюки,  и  никто  даже  не
подозревал, что  она не  мальчик,  а девочка. У  нее был  твердый  характер,
играла  в футбол она хорошо, и  ее товарищи по командке  представить себе не
могли, как они могут обойтись без нее.
     Но время берет свое, и к своему удивлению  она как-то обнаружила, что у
нее появилась женская грудь.
     "Нет, это невозможно," подумала она. Она ведь привыкла чувствовать себя
мальчиком.
     Один из ее товарищей  попробовал  ее  поцеловать, но  она посмотрела на
него так, что у него отпало всякое желание поцеловать ее снова.
     Однажды на улице она увидала женщину.
     "Какая она красивая. Вот  такую могла бы я полюбить. Я ведь  нормальный
мужчина, никакой не извращенец", думала она.
     Она вырасла  среди  парней  со строгими  правилами, которые отвергали и
осуждали любые однополые отношения.
     После  окончания школы  она начала работать водителем грузовика. Работа
была тяжелая, но ей нравилась. Придя домой, она пила пиво, курила и смотрела
телевизор, как делели другие мужчины. Занималась она и спортом в  спортивных
залах.  К  двадцати  годам она  стала  достаточно  высокой  и  широкоплечей,
одевалась как мужчина, и никто не признавал в ней женщину.
     Как-то она пришла  в ближайшую таверну выпить  пива и  впервые увидела,
как танцуют танго.Танец настолько ее покорил, что  она решила тоже научиться
танцевать.  С этого времени она все вечера проводила  в таверне и вскоре уже
танцевала великолепно. Женская грация сочеталась в ее танце с мужской силой.
     Она говорила, что  ее зовут Симон. И мы тоже будем называть ее Симон и,
как мужчину, "он".
     Все женщины хотели с ним танцевать, но он не имел постоянной партнерши,
ему доставляло удовольствие просто  танцевать, хотя, сам того не подозревая,
надеялся в танце встретить женщину, которую полюбит.
     На танцы в ту же таверну ходила и Клара, хотя она ни разу не танцевала.
Она была влюблена в Симона, хотеле танцевать только с ним,  но, понимая, что
это не возможно, предпочитала подпирать стеной  стенку. Она  была не  глупее
или уродливее других  женщин,  с  которыми  танцевал Симон, она  была просто
слишком  скромна  и  застенчива  и  ни разу не пыталась  даже  заговорить  с
Симоном. А тот, возможно, и не подозревал о ее существовании.
     Так жили наши герои. Они могли бы не встретиться, но они встретились, и
это в корне изменило их последующую жизнь.



     Лолита  облегченно вздохнула, проводив очередного гостя.  Ей до  смерти
надоели их старые рыхлые тела.
     Правда,  у  не  уже  был  и  платонический  поклонник,  Рамон,  по  уши
влюбленный в нее. Вскоре после их знакомства он предложил Лолите пожениться.
Все  в нем было хорошо, но Лолита его не любила. Рамон часто говорил Лолите,
что любит ее больше жизни, но та только улыбалась:
     "Я тебя тоже  люблю,  но  только  как брата. Если ты непременно  хочешь
жениться, подыщи себе другую," говорила она.
     Рамон  был  хорошим танцором  танго и  решил  научить Лолиту танцевать,
таким  способом  приворожить  ее  и  добиться  своего.  Вскоре Лолита бвстро
научилась танцевать и  танцевала даже лучше своего учителя. Она танцевала не
только   технически  безукоризненно  и  страстно,  она   танцевала  так   же
естественно,  как дышала,  как  бились ее сердце. Где-то подсознательно  она
надеялась  найти  в танце не только  партнера,  но  и любимого, и предложила
Рамону  не ограничиваться  одной таверной, а каждый вечер ходить в различные
места. Так в постоянном  блуждании  из одной таверны в другую  попали  они в
одну из них в рабочем районе.
     "Пойдем потанцуем", предложил Рамон. "Мне здесь понравилось."
     "Подождем немного.  Посмотрим, как  здесь танцуют. Если не  понравится,
поищем другую," ответила Лолита.
     Она рассматривала танцующих. Одна пара ей особенно понравилась, вернее,
он.  Он танцевал действительно хорошо, превосходно, элегантно и вместе с тем
мужественно. А то, что его партнерша не стоила и гроша, Лолита поняла сразу.
     "Вот он, мой истинный партнер." подумала она.
     Когда  начался  следующий  танец,  Лолита,  наконец,  сказала:  "Пойдем
потанцуем."
     Она старалась вложить в танец все умение, всю страсть, желание, наконец
найти спутника жизни, она хотела очаровать зрителей и прежде всего того, чей
танец ей так  понравился. Время  от времени она искоса  смотрела  на него  и
заметила, что и он не остался к ней равнодушным.
     "Я хочу с ним танцевать," думала она.
     Рамон уже собирался пригласить Лолиту  на следующий танец, когда к  ним
подошел  тот самый  молодой  человек, который покорил Лолиту свойм танцем, и
пригласил ее танцевать.
     Она сразу согласилась, хотя и видела, что  Рамону  это  не понравилось.
Слишком уж  сильно было  ее желание потанцевать  с этим  новым партнером.  С
первых  тактов она поняла, что не ошиблась в нем, ей  нравилось повиноваться
ему, делать то,  что  он от нее требовал,  следовать каждому  его  движению.
Постепенно другие  пары  освобождали место для танцев,  чтобы не мешать им и
полюбоваться их танцем. Когда танец окончился, все зааплодировали.
     Партнер не торопился отвести Лолиту  к Рамону. Он рассказал ей, что его
зовут Симон, что он шофер, живет  не в  далеке и каждый вечер здесь танцует.
Лолита представилась, назвав только свое имя,  не добавив ничего больше. Они
продолжали танцевать и все более и  более  убеждались,  что созданы друг для
друга. В перерывах между танцами они болтали, как буд-то бы знали друг друга
уже давно.
     Внезапно перед ними появился Рамон. Глаза его горели от гнева.
     "Ты  разве не видишь,  что  мы  пришли  вместе.  Это  моя  девушка!"  и
набросился на Симона с кулаками.
     Однако  Симон  увернулся,  и  вскоре  Рамон  с  расквашенным носом  был
выброшен из таверны.
     Лолита  и  Симон продолжали  танцевать. После  последнего  танца  Симон
сказал Лолите, что хочет проводить ее. Однако у двери ее дома он  расцеловал
ее в обе щеки, повернулся и быстро ушел.
     "Все  это как-то  странно," подумала  Лолита. "Он ведет себя  совсем не
так, как другие. Жаль. Я бы с удовольствием провела с ним ночь."
     Вдруг  позвонили в дверь. "Это Симон, он возврватился," подумала Лолита
радостно. Но в дверях стоял Рамон.
     "Почему  ты танцевала  все время  только с ним?  Ты ведь  знаешь, что я
люблю  тебя и  хочу  на тебе  жениться. Мы знакомы  уже  давно, а  с ним  ты
познакомилась только сегодня. Я знаю этих парней  - они  толучат от тебя то,
что хотят, а потом бросят."
     "Не думай  о нем так  плохо, он  уж так не поступит. Мне кажется, что я
влюбилась в него с первого взгляда.  Ты веришь в любовь спервого взгляда?  Я
верю. Думаю,  что он тоже меня полюбил.  Если  хочешь, я могу тоже  с  тобой
встречаться, ты ведь мой друг. Я люблю тебя, но только как брата."
     Рамон  посмотрел на  нее  с  укоризной,  повернулся  и ушел.  Он  хотел
стукнуть дверью, но прикрыл ее почти неслышно.
     С  этого  времени  Лолита  и  Симон  проводили  все  вечера  в таверне,
танцевали,  смотрели друг на  друга влюбленными  глазами  и  были бесконечно
счастливы. После танцев  Симон всегда провожал  Лолиту до дверей ее дома, но
ни разу даже не пытался войти.
     Однажды  Симон предложил пойти после танцев в городской  сад, тот самый
сад,  где  Лолита  нашла   своего  первого  гостя.  Лолита   хотела  вначале
отказаться, боясь встретить одного из них, но Симон ее уговорил. Они сели на
скамейку, и Симон впервые поцеловал ее в губы.
     "Я люблю тебя так сильно, что не могу себе  представить, как я жил  без
тебя все это время," сказал он. " Если ты от меня уйдешь, я умру от горя."
     "Но  ведь  я  не  собираюсь уходить,  я тоже люблю  тебя больше жизни,"
сказала Лолита, смеясь. "Я мечтала о тебе с детства".
     "Мы  поженимся,  и ты родишь мне троих детей  - двух  девочек и  одного
мальчика. Девочки будут на тебя похожи, такие же красивые и женственные."
     "А мальчик будет как ты,  такой же мужественный и сильный. И мы назовем
его Симоном. Когда ты будешь на  работе,  я  буде звать нашего сына: "Симон,
Симон, иди ко мне" и думать о тебе."
     Они целовались снова и снова.
     Несмотря на то, что Лолита чувствовала  себя бесконечно счастливой, она
все время думала о том, что это странно, что Симон, который  без сомнения ее
любит, ни разу не пытался провести с ней ночь.
     Вскоре  произошли  события, которые  чуть  было не  изменили дальнейшую
жизнь Лолиты.
     После долгого отсутствия  сгорающий  от страсти Леон  подъехал  к  дому
Лолиты и позвонил в дверь. Однако ему никто не ответил.
     "Наверно, она скоро придет," подумал он и решил подождать.
     К  дому  подъехал  шикарный автомобиль,  из которого  вышел  человек  в
надвинутой на глаза шляпе. Но Леон сразу его узнал - это был директор одного
из крупнейших банков, Леон как-то брал у него интервью. Через час тот уехал.
Леон позвонил снова,  но Лолита сказала, что чувствует себя плохо и поросила
приехать  на  следующий  день.  Когда   они,  наконец,  встретились,   Леон,
воспользовавшись  тем, что Лолита переодевалась в ванной комнате,  нашел  ее
записную  книжку  с телфонными  номерами. Ему удалось  установить, кому  они
принадлежали - к его удивлению, это были очень влиятельные и  известные всей
стране люди.  В следующий раз он  установил под кроватью  Лолиты портативный
магнитофон. Леон  сам не знал, для чего  он это сделал  -  то ли из  чувства
ревности, то ли из профессионального любопытства.
     Однажды, после очередного посещения Леона, Лолита обнаружила книгу.
     "Наверно, ее забыл Леон," решила она и хотела уже бежать в след за ним.
     Но тот уже ушел.
     Она взяла книгу -  Жозеф Кассель. "Дневная красавица". С обложки на нее
смотрела Катрин Денев. Лолита решила, что книга на каком нибудь  иностранном
языке, но нет, она была на ее родном языке. В таверну идти было еще рано,  и
Лолита  решила почитать.  Она давно  не читала, после окончания школы она не
прочла ни одной книги. Но  эта увлекла  ее с самого начала, каждая следующая
страница  была интереснее  предыдущей. Она и  педставить  себе не  могла,что
книга ей так понравиться.
     Зазвонил телефон.
     "Что с тобой?" Голос  Симона звучал обеспокоенно. "Почему ты не пришла?
Я ведь жду тебя."
     "Все в  порядке,"  сказала  Лолита неуверенно.  Она не  знала,  что  ей
сказать  в  свое  оправдание.  Она  так  увлеклась  чтением,  что  забыла  о
существовании  Симона, таверны  и танго.  "Не беспокойся. Просто я  чувствую
себя не  очень  хорошо, у женщин это периодически  бывает. Завтра  будет все
впорядке и я, конечно, приду."
     Вскоре раздался звонок в дверь.
     "Неужели это Леон? Он пришел за книгой, а я ее еще не дочитала. Попрошу
оставить ее на короткое время."
     Но  это был Симон. Он  вбежал, даже  не поцеловав Лолиту,  и с тревогой
начал  осматривать  комнаты.  Все бвло  в  порядке,  кровать была  аккуратно
застелена, никаких  признаков посторонних. Он успокоился. Лолита смотрела на
него с иронической улыбкой.
     "Дорогой Симон, кого ты ищешь? Неужели ты мне больше не веришь?  Я ведь
люблю  тебя и никогда тебе  не изменю. Успокойся  и поцелуй меня, наконец. Я
очень рада, что ты пришел. Хочешь пива или может быть вина, рома. У меня все
есть."
     "Нет, я уже должен уйти,  нужно рано вставать. Без тебя  в  таверне мне
нечего делать."
     Он поцеловал ее и быстро ушел.
     К своему удивлению, Лолита обрадовалась,  что он  ушел,  и  она  сможет
спокойно продолжать  читать.  Она  дочитала  последнюю  страницу,  когда уже
рассветало. Она закрыла книгу и тут же заснула, не раздеваясь.
     Спала  она  плохо,  беспокойно.  Ей  приснилось, что  она  находится  в
публичном  доме  среди  незнакомых   людей.  Вдруг   вошел  Симон.  Один  из
посетителей выхватил пистолет и выстрелил  в  Симона. Симон  упал, обливаясь
кровью. Она подбежала к нему... и проснулась.
     Сначала  она никак не могла понять, где  находится. Но вокруг  было все
знакомым, она ведь у себя, в своей квартире.
     "Я - Северина." подумала Лолита.  "Как и  она, я  люблю моего  мужа, но
должна продавать себя, чтобы заработать на жизнь. Мы обе несчастные женщины.
А может быть, я не поняла книгу и все вовсе не так. Нужно спросить Леона, он
все мне объяснит."
     Через несколько дней пришел Леон.
     "Я  хочу  рассказать тебе  кое  что  о  моей жизни,"  начала Лолита. "Я
полюбила одного молодого человека и он любит меня тоже. Мы хотим пожениться,
у нас будет трое детей, две девочки и один мальчик."
     Леон посмотрел на нее удивленно: "И ты думаешь, что это возможно."
     "Конечно."
     "Значит, я не должен к тебе больше приходить?"
     "Ну  что  ты,  приходи,конечно, все  останется  по-прежнему.  Но я хочу
поговорит с тобой совсем о другом, об этой книге, которую ты у меня забыл."
     "Она тебе понравилась?"
     "Очень. Мне  кажется, что мы с Севериной очень похожи, у нас одинаковые
судьбы. Мы обе должны продавать себя и изменять любимым, чтобы заработать на
хлеб."
     "Да ты ведь  ничего не поняла. Северина была богатой, вернее, богат был
ее муж, и пошла она в  бордель  из-за скуки, хотя  она, без сомнения, любила
своего   мужа.  Ты  тоже  любишь  своего  будущего  мужа,  но  ты  вынуждена
зарабатывать на хлеб, я бы добавил, с маслом, чтобы  таким, как я доставлять
маленькие удовольствия."
     "Наверно, ты прав. Да, это так. Но  я прошу тебя, приноси  мне все-таки
книги, может быть, со временем я смогу понимать их лучше."
     Леон приносил Лолите различные книги и восхищался ее быстрыми успехами.
Ему  даже  не нужно было ей  ничего  объяснять.  Больше всего  ей  нравились
русские и французские романы, хотя американские и немецкие она тоже читала с
удовольствием.  Но  ей  нравились  только  любовные  истории,  другие,   как
например,  исторические  или сатирические,  она  сразу  отвергала.  Она  так
вживалась  в   действие,   что  отождествляла  себя  с   героинями   любимых
произведений.  Она  уже была  Эммой  Бовари, Наташей,  Дездемоной, Настасьей
Филипповной. Но никогда Кармен.
     Она  часто  встречалась  с  Леоном,  хотя  книги  не были  единственной
причиной их встреч.
     "Из-за тебя  я скоро разорюсь,"  сказал он ей как-то.  "Я не  могу  так
часто к тебе приходить, я потратил на тебя почти все свои деньги."
     "Не беспокойся  об этом. Ты стал моим другом. Ты  ведь сделал для  меня
больше,  чем кто-либо  другой. А если ты  хочешь  спать  со  мной, делай это
бесплатно. Приноси только книги."
     С  этого  времени  Лолита  начала  вести  напряженную жизнь.  Днем  она
принимала своих гостей, затем много читала, а вечером танцевала в таверне  с
любимым Симоном, после чего они шли в парк, где целовались и  обсуждали свое
счастливое будущее.
     Так поводила свое время Лолита.
     А что делали тем временем другие герои нашего повествования?
     После  тяжелой работы Симон недолго отдыхал, затем в таверне встречался
с любимой  Лолитой,  танцевал с ней, затем они  шли  в парк,  обсуждали свою
будующую совместную жизнь и  целовались, провожал ее домой и уходил. В своей
одинокой кровати он ворочился с бока на бок и думал о Лолите.
     "Она самая красивая женщина, которую я  когда-либо встречал. Когда я ее
вижу, я  просто схожу с ума. Но захочет ли она выйти  за  меня замуж, ведь я
простой парень,  почти  нищий,  а она  умная и хорошо  обеспечена?  Она меня
любит, и мы будем самой счастливой семьей в мире."
     Рамон был безутешен.  Ему казалось, что если бы он мог плакать, то смог
бы  сбросить  тяжелый  груз со своих плеч. Но он не мог плакать.  Как всякий
гордый человек, он  не хотел больше  встречаться с Лолитой. Только  время от
времени он подходил к таверне, однако ни разу не входил внутрь. Как тень шел
он вслед  за Лолитой и Симоном  в парк и с тяжелым  сердцем наблюдал за тем,
как они целуются.
     "Странно, что  он  ни  разу не  зашел к ней.  Может  быть,  еще не  все
потеряно?" спрашивал он себя и не находил ответа.
     Как-то раз у него даже была подрудка, но он с ней вскоре расстался.
     Клара  была  несчастна. Увидав, что Лолита и Симон полюбили друг друга,
она потеряла всякую надежду.
     "Она красивее меня и танцует куда лучше, чем я."
     Но  как все  благоразумные  женщины она  в  тайне  надеялась,  что  все
окончится для  нее благополучно. Она часто, незамеченной, кралась в  парк за
влюбленной парой и, беззвучно рыдая, наблюдала за ними.
     Леон, как  всегда,  был  очень  занят, но  находил  время встречаться с
Лолитой,  тем  более, что  его  восхищали ее  необыкновенные успехи. Он даже
предложил ей попробовать  себя  как литературного критика  в одной из газет,
обещая ей  протекцю.  Лолита  обещала подумать,  она не  знала, как  на  это
прореагирует Симон.
     Но это предложение Леона пустило отравленные корни в душу Лолиты.
     "Ну хорошо, мы поженимся с Симоном, заимеем кучу детей  и тогда  прошай
книги, моя карьера. Симон хороший человек, но он  слишком прост для меня, он
не будет меня понимать, и мне  станет скучно с ним. Не знаю, принесет ли мне
счастье это замужество. Нет, нет, я не должна так думать. Я люблю Симона, он
любит меня, и не будет в мире семьи счастливее нашей."

     Как-то Рамон  проснулся с каким-то необычайно тяжелым чувством. Он едва
дождался  вечера,  подошел  к  таверне,  но не  зашел внутрь,  только  решил
подождать Лолиту, просто еще раз ее увидеть. После танцев,как обычно, Лолита
и  Симон пошли  в парк.  Они были  так  увлечены  друг  другом,  что даже не
подозревали, что за ними идет Рамон. Поодаль шла и Клара.
     Впервые  Симон осмелился расстегнуть  платье  Лолиты. Он добрался до ее
грудей и начал страстно целовать их.
     "Твои  груди, какие они красивыые, я прямо схожу  с  ума.  Я никогда не
думал, что целовать их - такое наслаждение. Я их отрежу и съем."
     "Ну  нет уж,  не  делай  этого.  Я вовсе  не  хочу  прийти  на  свадьбу
безгрудой,"  засмеялась  она. "И кроме того не думаю,  что  тебе  понравится
женщина без грудей. Кроме того, чем я буду кормить наших детей?  Пожалуйста,
не делай этого."
     Лолита сияла от счастья.
     Ласкающая рука Симона скользила по телу Лолиты все ниже и ниже  и вдруг
натолкнулась на что-то твердое.
     "Что это?" закричал он. "Так ты вовсе не девушка! Ты - парень!"
     Лолита растерялась, она не знала, что сказать, что сделать.
     "Успокойся, дорогой,  я  тебе  все объясню,"  сказала  она  смущенно  и
засунула руку в  штаны Симона, как делала она, желая возбудить не достаточно
разгоряченного гостя.
     И не нашла ничего.
     "А ты никакой не мужчина! Ты меня обманул. Ты  хотел на мне  жениться и
заиметь  трех  детей. Очевидно, не я тебе, а  ты  мне их собираешся  родить.
Дерьмо собачье, вот ты кто!"
     Она была  не только обижена, она была еще более  возмущена. Она вкатила
ему пощечину и уже собиралась  уйти, когда Симон схватил  ее  за  руку.  Они
стояли  друг  пред другом, как  два борца. В руке  Симона блеснул  нож, и он
всадил его  в левую  грудь Лолиты, которую  несколько  минут назад  страстно
целовал.  Одновременно Лолита вынула  из  сумочки  пистолет  и выстрелила  в
Симона.
     "Зачем я это сделала, я ведь  люблю его,"  подумала Лолита и попыталась
удержать падающее тело Симона, но не смогла и упала на него.
     Они лежали, как Ромео и Джульетта в известном фильме.
     Рамон сидел в кустах и видел все. Сначала он ничего  не понял, но когда
услыхал выстрел, заподозрил  нечто ужасное.  Он  подбежал  к ним, перевернул
тело Лолиты, вытащил нож и зарыдал.
     Невдалеке,  тоже  в кустах,  сидела  и  Клара.  Она  все поняла  сразу,
побежала  и  вызвала  полицию.  Прибывшие  полицейские  нашли  два  трупа  и
плачущего Рамона, которого тут же арестовали.
     На  следующий  день  все  газетные  статьи, не  сговариваясь, вышли под
одинаковым заголовком "Кто есть кто?", в которых сообщалось, что в городском
парке были найдены два трупа  - мужчины с искусственными женскими грудьми  в
женском  платьи  и  женщины в  мужской  одежде,  а  также  молодой  человек,
отпечатки  пальцев которого были  обнаружены на  ноже, которым был убит выше
упомянутый мужчина.
     Эту статью показал  Рамону его сокамерник, отбывавший  срок  за то, что
убил своего друга за измену.
     "Эта  статья  мне  напомнила  один  фильм под  странным  названием  "М.
Баттерфляй",  который я  смотрел со  своим  покойным другом",  рассказал  он
Рамону. "Один  француз  жил в счастьи с китайской  певицей.  Неожиданно  его
арестовали, так как китайская певица оказалась не только мужчиной, но к тому
же и  китайским шпионом. На суде  этот француз сказал,  что не  считает себя
виновным, потому что не знал ни того, что  китаянка была мужчиной, ни  того,
что  он или  она  был шпионом, потому что все это  не важно, для  него важна
только любовь."
     Рассказ  призвел на  Рамона  сильное впечатление,  весь  день  он думал
только о нем, не мог уснуть.
     "Почему Лолита  мне не сказала,  что  она - мужчина? Я  бы все равно ее
любил. Ведь  тот француз тоже любил свою китаянку, хотя она и была мужчиной.
Для любви это все не важно, любовь принимает все."
     Во  время  расследования  Рамон  отрицал,что  убил Лолиту  несмотря  не
казалось бы неопровержимые  доказательства - наличие его отпечатков  пальцев
на ноже.
     "Я не убивал ее, я ее любил, и ради нее с радостью отдал бы свою жизнь.
Поверьте мне, я совершенно не виновен."
     Леон чуть было не  умер с  горя, узнав  о  смерти Лолиты. Он чувствовал
себя разбитым  и одиноким,  и  не  мог работать.  Как все увлеченные работой
люди,  для  которых работа  -  почти  все  в  жизни, как журналисты, которые
проводят  длительное время  вдалеке от  дома,  он  думал,  что  его  счастье
продлится  вечно.  Он   хотел   стать  Пигмалионом  для  Лолиты.  Но  судьба
распорядилась по другому, и он не мог ничего изменить. Постепенно проснулось
в нем журналистское чутье. Хватит плакать,  пора сбросить  траурные одежды и
надо работать.  Он решил, что настало время придиать гласности магнитофонные
записи, сделанные в  лолитиной спальне. Он написал фельетон о гостях Лолиты,
подписав его псевдонимом - в конце концов он сам был ее гостем -, приложил в
качестве доказательства магнитофонную  пленку, и послал  в  одну из наиболее
читаемых газет.
     Результаты не заставили себя долго ждать.
     Вскоре после опубликования статьи в кабинет директора одного из  банков
вошел  вице-директор и сказал, что  тот  должен уйти  в  отставку,  так  как
сотрудники  не  хотят работать  под руководством недостойного  директора. Не
успел вице-директор уйти, как в кабинет ворвалась жена директора  с  криком:
"Мы живем  вместе уже почти тридцать лет и имеем двоих детей, но я не знала,
что ты  любишь  мужчин!" Директор  молча  достал из ящика  письменного стола
револьвер, вставил его себе в рот и выстрелил.
     Министр иностранных дел убежал в  Нью-Йорк, где он знал мужчин, которые
его  обслужтвали  не  хуже чем  Лолита.  Он  посещал их  каждый  раз,  когда
присутствовал  на  Генеральных  Ассамблеях  Организации  Объединенных Наций.
Заодно он прихватил  деньги  из  правительственной казны и некоторые  важные
государственные тайны.
     Для страны наступили тяжелые времена. Оппозиция потребовала от Кабинета
Министров уйти в отставку в полном составе. Дебаты в  парламенте длились без
перерыва две недели, и только благодаря  президенту, человеку недюжего  ума,
правительственный кризис удалось предотвратить. После самоубийства директора
банка наступил финансовый кризис и  обесценивание государственной валюты. Но
мир не без добрых и богатых людей - и этого несчастья удалось избежать.
     "Завтра начнется суд," думал  тем временем Рамон. "Что  со мной  будет?
Конечно, меня приговорят  к пожизненному  заключению, это  ясно.  Но было бы
лучше, если бы меня убили. Без Лолиты я не могу жить."
     В зале суда собралось  много  нерода. Одни говорили, что Рамон поступил
правильно, убив девицу, которая принесла стране столько несчастья, и было бы
неплохо превозгласить его национальным героем. Другие были  противоположного
мнения: Лолита  и  Симон любили друг друга, а Рамон  разрушил  их  любовь  и
должен быть приговорен к смерти. Любовь - самое важное на свете.
     "Я хочу  умереть,"  сказал Рамон  в  заключительном слове. "Без нее моя
жизнь уже ничего не стоит. Я ее любил и перед смертью буду повторять ее имя.
И всетаки я хочу уточнить, Бог на небесах все видит и все знает, я не убивал
ее. Теперь вы знаете всю правду, и я могу спокойно умереть."
     В  это время какая-то  женщина  пыталась проникнуть в  зал  суда,  хотя
стража ее не пускала. Это была Клара. Судья, ничего не понимая, распорядился
все-таки ее пропустить.
     "Клянусь  говорить  правду,  только  правду  и  ничего, кроме  правды,"
сказала  она и рассказала все, что видела.  "Сначала я не ходела приходить в
суд, но потом поняла, что должна это сделать. Рамон не виновен, он не убивал
Лолиту.  Но я  уверена,  что было  бы лучше, если бы он  ее  убил. Она  ведь
разбила его жизнь, мою, жизнь ее гостей."
     Суд после длительного совещания признал Рамона невиновным.
     Половина   присутствующих   зааплодировала.    Другая   половина   была
разочарована -  от такого суда, как этот, ничего другого, кроме тривиального
решения, и ожидать не приходится. Жизнь как всегда неинтересна и банальна.











     Дождь   начался  внезапно.  Меня   неоднократно  предупреждали,  что  в
Копенгагене нельзя выходитъ без зонта. Зонта у меня не было, и я забежал под
ближайший навес. Дожди здесь  в это время  длятся обычно недолго, я стоял  и
терпеливо  ждал. Улица опустела, по мостовой текли ручьи. На противоположной
стороне  я увидел плакаты, там проходила выставка  какого-то  художника. Имя
его мне ничего не говорило, но плакаты показались интересными, тем более шел
дождь, и было куда  приятнее посмотреть картины,  чем стоять и ждать хорошей
погоды.
     Когда  я  вошел  в  выставочный  зал, мне показалось,  что  я  попал  в
совершенно другой мир, у меня закружилась голова от красоты и оригинальности
картин.  Вокруг все жило,  изображения  на  картинах,  казалось,  двигались,
краски  были сочными, их  сочетания -  совершенно неожиданными. Первый раз я
буквально  пробежал  выставку,  затем  начал осмотр  сначала.  Чем больше  я
смотрел,  тем  больше  мне  нравились картины.  Художник  был  без  сомнения
талантлив.  Я  не переставал удивляться  его мастерству и воображеню, он был
совершенно  самобытен, такого  я никогда  не видел  и  старался понять, к  к
какому  направлению  относятся  его   картины.   Ах,  эта  моя  страсть  все
классифицировать,  она  когда-нибудь  меня  погубит.  В  углу  я  нашел  его
карандашные  рисунки.  По   датам  было  видно,   что  они  были  нарисованы
значительно  раньше. В каждом рисунке чувствовался будущий  мастер, они были
как-бы предтечей его  будущих картин. Пейзажи  с  обломленными,  оваленнымии
после бури  деревьями,  безлюдный берег моря, бездомные собаки.  В рисунках,
как  и  в  картинах,  сквозило  одиночество.  Я  еще  раз  обошел  выставку,
останавливаясь  перед  картинами  и  рисунками,  которые  мне  больше  всего
понравились. Однако, нужно было уходить, тем более, что дождь уже кончился.
     И тут я  увидел художника. Его окружало несколько человек, они говорили
по-английски, наверное, туристы. Художник был еще  молод,  худощав и стоял с
видом мученика. Я прислушался. Вопросы были, мягко говоря, мало интересными.
Было видно, что каждый ответ стоит ему много душевных сил. Мне тоже хотелось
подойти к нему, но раздумал.
     Копенгаген - прекрасный город. Недаром его называют маленьким  Парижем.
Я  всегда гулял  по  городу с большим  наслаждением.  Но в  этот раз мне  не
хотелось гулять,  я  был  опустошен.  Передо  мной стояли  картины,  которые
только-что видел на выставке.
     Внезапно  я почувствовал, что  проголодался. Голод был настолько силен,
что мне показалось, если  я сейчас, сию минуту не поем,  то  умру. Я вошел в
кафе перед Ратушей.  Я там бывал,  мне там нравилось, нашел  пустой столик и
заказал еду. Внезапно  возникло ощущение, что сейчас должно произойти что-то
необычное.  Я уже заканчивал еду, но ничего не происходило. Какой-то человек
подошел к моему столику и сел напротив. Мне показалось, что я его уже видел.
Вообще-то Копенгаген странный город, город dеjа-vue. Поэтому  я не удивился,
только  время от времени поднимал на  него  глаза.  Человек, казалось,  тоже
вспоминал, где мы могли встречаться.
     - По-моему, вы были на моей выставке, - начал он  первым. - У меня, как
у всякого художника хорошая зрительная память.
     - Да, теперь и я вспомнил, где вас видел.
     Вдруг, совершенно неожиданно он спросил:
     - Скажите, вам понравились мои картины?
     - Очень.  Такого я  никогда не встречал, хотя  видел много  современной
живописи. Я не большой специалист, но мне кажется, вы очень талантливы.
     Он поблагодарил смущенно.
     - Другие так не считают. На выставке почти никого не бывает.
     - Я думаю. это из-за плохой погоды.
     - Нет. И в хорошую погоду посетителей тоже не больше. И никто ничего не
покупает.
     Мы помолчали немного.
     - А какая картина вам больше всего понравилась. - спросил он с опаской.
     -  "Болеро  Равеля", - сказал я не раздумывая. - Хотя и другие тоже мне
очень понравились. Даже трудно сказать, какая из них  лучше. И ваши рисунки.
Мне только  показалось странным, что за  столько лет,  я сужу по датам, ваше
мироощущение  почти не изменилось. Я  бы сказал,  совсем  не  изменилось.  И
все-таки "Болеро" мне понравилось больше всего.
     - Да, "Болеро" тоже моя любимая картина. С нее все началось.
     Рисовать я начал с детства. Мои учителя из художественной школы считали
меня одаренным  рисовальщиком.  Рисунки нравились  многим, и  я вскоре начал
зарабатывать,  продавая их.  Многие  покупали, некоторые по несколько  штук.
Поэтому лучшие рисунки вы не видели,  они проданы.  Но я был неудовлетворен,
мне  хотелось  рисовать  красками, однако,  все,  что  я  не  делал, мне  не
нравилось. Я  пробовал  писать  в  различных  стилях,  от  классического  до
абстрактного,  но  вскоре  от  этого отказался  -  подражать другим  мне  не
хотелось,  да  и  получалось  значительно  хуже,  чем  у мастеров. Я  бросил
рисовать,  пошел  работать продавцом,  потом  официантом,  нужно  ведь  было
зарабатывать на жизнь. Но бросить живопись я не мог, в ней вся моя жизнь.
     Как-то я вышел немного пройтись, не хотелось оставаться дома среди моих
бездарных картин.  Был теплый вечер, многие  гуляли, а я шел, ни  на кого не
обращая внимания, настроение  было  ужасным.  Вскоре  я  заметил, что  толпа
поредела. Начал усиливаться ветер. Я посмотрел  на небо. Надвигалась  черная
туча, она  была такой  черной, что  церковь на углу, которая в  любую погоду
выглядит темной,  на фоне тучи показалась мне светлой.  Я ускорил шаг, чтобы
где-то переждать непогоду. Но ускорять шаг было не  нужно,  ветер нес меня и
буквально втолкнул в то самое кафе, где мы сейчас находимся.
     Атмосфера в  кафе была гнетущей,  все сидели притихшие, за  окном гудел
ветер. Не  успел я выпить  пиво, как  погас  свет. Раздались крики. Появился
хозяин с официантами, они несли свечи.
     - Давайте  достойно встретим конец света, - сказал  хозяин,  безуспешно
пытаясь  придать своему  голосу иронию. -  Мы  добавили  в  свечи краску для
подходящего случая.
     В  каждом  подсвечнике  было  по  три свечи  -  одна светилась  красным
пламенем,  две   другие  испускали   желтовато-зеленый  свет.   Лица   людей
изменились,  они стали  похожи  на  мертвецов, по  лицам  которых  пробегали
отблески адского пламени. Опять раздались крики и требования  убрать  свечи.
Но  хозяин  только  засмеялся.  Вдруг  в  кафе что-то изменилось,  наступила
тишина. Это  ветер внезапно  стих. Зажегся свет. Все  повеселели, а я  решил
уйти. Когда я подошел к выходу, опять погас свет, но я уже был на площади.
     Площадь  была  пуста, ни  одного человека,  не  горел ни  один  фонарь.
Откуда-то  сверху доносилась едва слышная барабанная дробь.  Я посмотрел  по
направлению  звука. Над площадью висела  полная  луна, на ней  сидел  Лунный
Заяц, на коленях у него  был барабан, и передними лапами он отбивал какой-то
странный ритм, который мне показался очень знакомым. Но вспомнить, где я его
слышал,  не  мог, да  и не хотелось напрягать память, слишком напряжены были
нервы. Заяц отбрасывал мерцающий, беспрерывно меняющий окраску слабый свет.
     На площади я был не один и вдалеке заметил какие-то тени. Они двигались
в моем  направлении. Я почти  побежал к  ним,  я чувствовал себя  неуютно  в
одиночестве  на  едва  освещенной  площади.  Этими  тенями оказалась  группа
девушек  в длинных  полупрозрачных  платьях, цвет которых  менялся  вместе с
цветом  Лунного  Зайца. Они  двигались совершенно неслышно,  почти летели по
воздуху, что делало  их  похожими на  теней  из "Баядерки" или  на  Вилис из
"Жизели".  Девушки,  взявшись  за  руки,  хороводом  кружились вокруг  меня,
отбегали и возврашались снова. Видя, что я не причиню им никакого вреда, они
осмелели. В руках  у одной из  них появился платок, такой же полупрозрачный,
как и  их  платья. Они завязали  мне глаза и предложили поиграть в прятки. Я
бегал за  ними,  однако поймать хотя бы одну из  них  мне  долгое  время  не
удавалось. Наконец, я поймал одну, но не успел я прикоснуться к ней, как она
испарилась. Да,  именно  испарилась, осталось  только ее платье. Я настолько
растерялся, что долгое время стоял без движения. Побежал за другой и схватил
ее. Но  и эта  испарилась, как первая. Так продолжалось до тех пор, пока  не
осталась только одна. Она шла ко мне навстречу, широко раскинув  руки, почти
бежала. Я сорвал платок с глаз. Сердце  мое забилось. Она подошла ко мне, мы
обнялись. Я собрался уже ее поцеловать, но понял, что обнимаю пустое платье.
Девушка исчезла.
     Барабанная  дробь  Лунного  Зайца  зазвучала  громче  и  сам  он  начал
светиться веселым  розоватым светом. Появились лошади, украшенные султанами.
Они везли  домики на  колесах с надписью "Цирк приехал", клетки с животными.
Рядом шли клоуны и оркестр.
     -  Вот и  зритель!  -  воскликнул директор  цирка. -  Вы сейчас увидите
необыкновенное  представление!  Такого  вы никогда  не  видели.  Жонглеры  и
канатоходцы, клоуны и дрессированные животные.
     Из  домиков   выскочили  актеры.   Они   быстро   установили  шатер,  и
представление началось.  Жонглеры  орудовали горящими булавами,  канатоходцы
ходили  по  проволке, акробаты  выделывали  необыкновенные трюки.  Появились
высокие тумбы, на них сидели  черные пантеры и морские  львы.  Вдруг одна из
пантер, выгнув спину дугой, ощетинилась и в грациозном прыжке, как это умеют
делать  только  пантеры, полетела  в  мою  сторону.  Я похолодел  от страха.
Пантера мягко опустилась у моих ног и начала о них тереться и мурлыкать. Она
смотрела на меня с любовью, была такой нежной, что я не удержался и погладил
ее.  Пантера  отскочила, шерсть  встала дыбом, и она показала  мне  огромные
желтые клыки.  Я съежился. Однако пантера быстро успокоилась, мне улыбнулась
и удалилась, кокетливо покачивая бедрами.
     -  Представление окончено! - объявил директор цирка. - Приходите снова,
мы всегда вам рады!
     И цирк уехал.
     Барабанная  дробь Зайца  зазвучала  еще громче,  а  сам  он  засветился
неестественным тусклым белым светом.  По площади метался  какой-то  человек.
Увидев меня,  он  побежал в  мою  сторону.  Когда он  приблизился  и  я смог
рассмотреть  его  получше в темноте,  то увидел,  что это японец,  одетый  в
черное  с белым  кимоно.  Он плакал, крупные  слезы текли по  его  щекам.  С
мольбой он  протягивал мне руки и заговорил по-японски. К  удивлению,  я его
прекрасно понимал.
     - Прошу вас, помогите мне. Я не знаю, где нахожусь, - повторял он.
     - Вы заблудились? Не беспокойтесь, я живу  в Копенгагене всю  жизнь  и,
если  вы  объясните,  куда  вам надо,  то  провожу  вас.  -  сказал  я  тоже
по-японски. Уверяю вас, до этого я никогда не знал японского.
     - Помогите,- продолжал  он, не обращая внимания  на мои  слова.  - Я не
знаю, что делать. Все изменилось в один миг. Я остался один, без работы, без
семьи, без денег.
     Я  порылся  в  карманах, вытащил  все  деньги,  которые  у меня были  и
протянул их ему.
     - Я  был  счастливым  человеком. - Казалось, он не видит меня. - У меня
был дом, семья, хорошая работа. Как-то на мой день рождения друг подарил мне
запонки с аметистами. И тут начались все мои  несчастья.  От меня ушла жена,
затем бесследно пропали дети, сгорел дом, и я лишился работы. И вот теперь я
здесь, в незнакомом городе,  даже не знаю, как сюда попал. Я уверен, во всем
виноваты запонки с аметистами.
     Я оглянулся  на какой-то шум.  Невдалеке в  диком танце  носился другой
японец  в  сером  оборванном  кимоно,  с мечом в руке. Перед ним на  коленях
стояла женщина и было  видно,  что  она  умоляет  его  не убивать ее. А  тот
носился вокруг нее и наслаждался ее смертельным страхом. Он за волосы поднял
женщину с колен и всадил меч ей в живот.
     И тут меня осенило.
     -   Посмотрите   туда,   -  сказал  я  "своему"  японцу.  -   Вы   ведь
расплачиваетесь за грехи  этого  человека. Вы - его последующая жизнь и  все
ваши  несчастья - это расплата  за  его прегрешения. Я  уверен,  что в  этом
причина, а аметисты вовсе не виноваты.
     "Мой" японец посмотрел в ту  сторону. Его  из без того  узкие глаза еще
более сузились.
     Да ведь  это  же Кисимо  Ямото,  наш  национальный  герой.  Да, он  был
разбойником  и убил  много людей. Потом его поймали  и  самого убили. Он был
мужественным человеком, его боялись даже самураи и убивал он только богатых.
Народ помнит и любит его. О нем сложено много народных сказаний.
     Потом посмотрел на меня с сожалением.
     - Вам, европейцам, не дано понять нашу душу.
     Он сел на колени по-японски и низко поклонился до земли.
     - Боги,  благодарю вас за то,  что  в последующей жизни  великий Кисимо
Ямото вселился в меня. Я буду таким же мужественным, каким был он. Все будут
бояться меня. Теперь-то я уж расправлюсь со своими врагами.
     И он ушел, даже не оглянулся.
     А я пошел домой.
     Но и двух шагов сделать не смог. Вся  площадь была завалена мертвецами.
Они лежали вперемежку,  мужчины,  женщины, дети, лежали  так  плотно друг  к
другу, что пройти было невозможно.
     Я в ужасе отступил назад. Под безжизненным светом сумерек Лунного Зайца
все  выглядело  совершенно  естественно,  и  я  бы  даже  сказал  прозаично.
Появились девушки  на коньках в цветных костюмах  и коротких юбочках, этакое
выступление по  танцам на  льду. Они ловко объезжали мертвых,  поднимали  их
головы, целовали  в  губы и с  каждым поцелуем мертвые  оживали.  Вскоре вся
площадь заполнилась живыми людьми. Появился  пьедистал  для победителей. Три
девушки  вскочили  на него  и  начали  размахивать  букетами  цветов.  Толпа
захлопала.
     Вдруг откуда ни возьмись  на  площади оказались три молодца в  черных с
красным  обтягивающих  костюмах  и  черных  шапочках,  оканчивающихся  двумя
рожками с колокольчиками на  концах - ну прямо шуты со средневековых картин.
Они везли кресло на колесиках, на котором восседал старец в расшитой золотом
мантии и белой шапочке. Молодые  люди согнали девушек с  пьедистала и на его
место  установили  кресло  со  стариком.  Старик беззубым  ртом едва  слышно
произносил молитвы.  Толпа опустилась на  колени, а старик  протянул  руку с
огромным  кроваво-красным  рубином  для  благославления.  Человек  из толпы,
который  находился ближе  всех,  схватил руку  и поцеловал.  И тут  же  упал
мертвым. Не успел он упасть, как на его месте оказался второй, затем третий,
четвертый...  Да,  каждый, кто  целовал  перстень,  тут  же  умирал. Молодцы
оттаскивали   умерших  за  ноги,  освобождая  место  для  желаюцих  получить
благословение.  Образовалась  длинная очередь.  Девушки  на коньках пожимали
плечами и весело смеялись при виде очередного мертвеца.
     И опять вся площадь покрылась мертвыми.
     Старец встал из кресла и громко расхохотался. Он внезапно помолодел. На
лице выросла  остроконечная бородка.  Его мускулистое  голое тело  покрывала
лишь красная материя.
     - Мефистофель! - ахнул я.
     - Уходи, пока  не поздно. Эта ночь не принесет тебе  ничего хорошего, -
сказал я себе и твердо решил уйти, чего бы мне это не стоило.
     Но путь мне  преградила  процессия,  которая выходила из боковой улицы.
Под  желто-зеленым светом  Зайца и его  громовым  аккомпониментом  процессия
выглядела призрачно и мистически. Они шли  по  двое стройными рядами, люди в
серых  длинных рясах с капюшонами, которые закрывали их  лица. Они  несли на
плечах нечто длинное, завернутое с серые  тряпки. Я подумал, что  это похоже
на   похоронную  процессию.  Дойдя   до   середины  площади   они  осторожно
освободились от груза  и, разделившись на  две группы, начали танцевать. Да,
именно  танцевать, хотя от них можно было ожидать всего чего  угодно, только
не этого. Я  плохо разбираюсь в танцах, но мне показалось, что они танцевали
что-то старинное, не  то сарабанду, не то менует, а может быть и полонез. Во
всяком случае  они  выделывали  сложные па, приседали, кружились, перебирали
ногами.  Все  делалось очень красиво  и грациозно. Все  они были одинакового
роста, одинаково одеты и из за того,  что их  лица были  скрыты  капюшонами,
невозможно было определить, были ли это только женщины, только мужчины или и
мужчины и женщины. Но,  во всяком случае, налицо было  четкое  распределение
танцевальных движений - одни исполняли чисто  мужские, другие чисто  женские
роли. Во  время одного из  движений  они  одновременно, одним махом  скинули
капюшоны. На меня смотрели  пустые глазницы черепов. И тут  мне стало  не по
себе.  Я решил, что сплю, даже ущипнул себя за нос. Нет, я не спал, все было
наяву. Танец прекратился.
     Лунный Заяц изменил свой цвет и освещал площадь кроваво-красным светом.
Звук  барабана  был настолько силен,  что проникал  в  душу  и  заполнял  ее
страхом. Вдруг  тряпки,  в которые был завернут  принесенный предмет, начали
разварачиваться, открывая  неподвижно  лежавшего человека.  Фигуры  в  рясах
окружили его и стали делать какие-то движения.  Человек зашевелился и встал.
Одеждой и поведением он отличался от остальных.
     Он переходил от  одного к другому,  как  буд-то  искал  кого-то,  затем
оглянулся в мою сторону.
     Это был мой двойник!
     Он  увидел меня, лицо его изменилось,  стало  жестоким,  глаза налились
кровью.  Он побежал ко мне. Я  инстинктивно отошел в сторону, но он, как  бы
найдя врага, которого  уже давно искал, набросился  на меня.  Я  хотел  было
объяснить ему, что мы не знаем друг друга, никогда  раньше не встречались, и
он  принимает меня  за кого-то  другого, но понял,  что  это бесполезно. Его
безумные глаза говорили, что  он  все  равно ничего не поймет, что он болен,
болен психически.
     Он набросился на меня и попытался повалить, но  я увернулся. Мы  начали
драться, драться. Этого мне не хотелось и я побежал в сторону людей в рясах,
желая скрыться между ними. А те безучастно наблюдали за нами.  В их позах не
было и намека на интерес. Они просто наблюдали и все. Мой двойник побежал за
мной.
     Я  начал нападать на него. Он,  видимо,  испугался и  побежал в сторону
людей в рясах. Так некоторое время мы гонялись друг за другом.
     И тут, в  какой-то момент, я потерял ориентир. Я перестал понимать, кто
он, а кто я. Мы ведь были  двойниками. Я растерялся. Мне  показалось, что он
тоже не понимает,  кто из нас  двоих он, а кто я, и тоже был растерян. Но мы
продолжали нашу борьбу. Теперь уже никто не уклонялся  от борьбы,  наоборот,
каждый  пытался ударить сильнее,  нанести больше вреда  противнику. Наконец,
совершенно обессиленные, мы одновременно упали на  землю.  И хотя мы  лежали
друг около друга,  ни  у одного не было  больше  сил. Мы только с ненавистью
смотрели  друг на друга.  Через  некоторое время,  набрав достаточно сил, мы
одновременно поднялись и начали опять драться.
     Один из нас, не  знаю  кто, я или он, повалил  другого на спину и начал
душить. Думаю, что  это я начал его  душить. Откуда  только  взялись у  меня
силы!  Пальцы  стали  железными  и  все  сильнее   сжимались  вокруг   горла
противника. Он пробовал  скинуть  меня, но делал это все слабее и слабее  и,
наконец, затих.
     Он был мертв.
     И тут я понял, какой ритм выбивал барабан Лунного Зайца.
     - Да ведь это "Болеро" Равеля. Как же я раньше его не узнал!
     Я поднялся на ноги и побрел домой.
     Окна  в  квартире  были  открыты  настежь  и  все  освещалось  каким-то
мертвенном  светом.  Я  выглянул  в  окно.  По  рекламам напротив  пробегали
бесцветные  линии.  Позднее  в  газетах   я  прочел,  что  в  них  произошли
электрические поломки.
     Я закрыл окна, пошел  к мольберту и начал набрасывать ощущения  прошлой
ночи.  Я рисовал  целый день,  ни ел,  ни  пил, затем  еще день без перерва.
Картину я назвал "Болеро Равеля". За ней без  особого труда за короткий срок
нарисовал  все  те  картины,  которые  вы  видели.  Я думаю,  что  на  холст
выплеснулось все  то,  что  было  скрыто  глубоко в душе и  требовало только
воплощения. Но картины никому не нравяться, их никто не  покупает. А мне они
дороги, они  часть меня  самого. Я  не могу не  рисовать, это все равно, что
умереть.
     - Я вам расскажу то, что никому не говорил. Я чувствую к вам доверие. -
Он перегнулся ко мне через  стол и  заговорил шепотом. - Иногда мне кажется,
что не я его, а он убил меня и теперь рисует мои картины.

     Через  несколько  лет  я узнал, что он покончил  жизнь самоубийством. В
посмертной записке он  написал: "Я не хочу жить среди людей, которые меня не
понимают".





     Странная история


     Чекалинский. Si non e vero, e ben trovato.
     П. И. Чайковский. "Пиковая Дама". 1 акт, сцена 6.

     Я  люблю классическую  музыку, но обычно  слушаю ее  по  радио  или  по
телевизору. Однажды я купил билет на концерт  и заранее радовался, что смогу
послушать музыку, так  сказать,  "живьем", тем более,  что  исполнялись  мой
любимые  произведения.  Но  в  этот  раз  концерт  не  принес  мне  никакого
удовольствия. То  ли  оркестр действительно играл плохо, то  ли у  меня было
дурное  настроение, но то, что  происходило на  сцене, меня раздражало. Я не
профессиональный   музыкант  и  уж  совсем  не  музыкальный  критик,  а  как
большинство дилетантов, полагаюсь  только на собственное восприятие.  Как бы
то  ни было,  но в  антракте я  собрался уйти.  Но  потом передумал и  решил
все-таки остаться - а вдруг второе отделение будет лучше первого.
     Я  стоял  в фойе  и курил, когда ко мне  подошли  двое средних лет. Они
сказали, что сидели непосредственно  за  мной  и видели,  что я  беспрерывно
ерзал на кресле, всем  своим видом показывая, что мне концерт не нравится. Я
смутился, потом извинился  за то,  что мешал им слушать  музыку, но все-таки
сказал, мне кажется, что оркестр играл плохо.  Те покачали головой, они были
другого мнения.
     Второе  отделение  было не лучше  первого. Я не столько слушал  музыку,
сколько думал о том, как  бы поскорее попасть  домой. В гардеробе я случайно
встретился  с  этими  двумя.  Они  мне  улыбнулись как старому  знакомому  и
сказали,  что  это  очевидно  моя  вина, но  второе  отделение  им  тоже  не
понравилось. Мы посмеялись.  Один из них,  Томас, был  очень  разговорчивым,
второй, Дитер, больше молчал, однако  неожиданно для меня  дал свою визитную
карточку  и сказал, что  был  бы  рад,  если бы  я как нибудь  позвонил. Оба
показались мне симпатичными, и я пожалел, что наше знакомство уже кончилось,
так и не начавшись - без особой надобности немцы редко звонят первыми, а мне
не хотелось навязываться.
     К моему удивлению, Дитер позвонил и пригласил в гости.
     С бутылкой красного вина  и букетом роз для  жены Дитера (я был уверен,
что он женат,  в  этом  возрасте все,  как  правило, уже женаты) я  поехал в
гости. Но в дверях меня встретили Дитер и Томас.
     "Большое спосибо,  Откуда вы  узнали,  что  это  мое любимое  испанское
вино,"  -  сказал  Дитер и, обращаясь  к Томасу, добавил:  "Дорогой,  возьми
цветы,  они  ведь  тебе."  Он сказал это  с  любовью, совсем  без иронии или
издевки.  Комната, где  мы  пили  вино  и  кофе  с  тортом, была  со  вкусом
обставлена. Через окно был  виден сад с маленьким прудом,  в  котором плавал
белый лебедь.
     "Его зовут  Рихард." -  пояснил  Томас.  - "Когда  тепло, он  плавает в
пруду.  Но зимой мы отдаем ему  ванную комнату.  К счастью, у  нас  есть еще
душ."
     Когда я  к ним ехал, то боялся, что мы  будем говорить о  музыке и моих
музыкальных  пристрастиях, но к  моей радости  разговор  пошел в  совершенно
другом направлении. Они  рассказали мне, что встретились,  когда им было уже
за тридцать, полюбили друг  друга и с этого времени живут вместе. Как только
представилась возможность, они  поженились в  Швеции,  в Германии тогда  это
было  невозможно.  Они  говорили об  этом без  всякой  бравады, без  желания
узнать,  как я отношусь  к однополой любви, так же  просто, как я перед этим
рассказал им историю  своей жизни. Без сомнения, они любили друг друга, хотя
при мне  не целовались и не прижимались один к другому. Близких друзей кроме
друзей детства у них не  было, да  и те жили теперь жили в других городах, и
их  отношения  свелись  к телефонным звонкам и  поздравительным открыткам  к
праздникам  и дням рождения. Но это  не беспокоило ни  Дитера, ни Томаса, им
хватало быть  вместе, хотя раз  -  другой  в месяц они  ходили в группу, где
собирались  гомосексуалисты,  у  них  были  там добрые приятели. Однажды они
затащили меня  туда, но  мне было  там  скучно  -  люди  сидели,  пили пиво,
говорили на какие-то  неинтересные темы, что  у кого  болит или обменивались
рецептами  приготовления  различных  блюд,   например,  -  и  от  следующего
посещения я отказался.
     Да, они были счастливой парой.  Но счастье редко бывает полным.  "Нет в
мире совершенства", как сказал Лис Маленькому  Принцу. Дитер и Томас  хотели
иметь ребенка, причем обязательно  своего, а не приемного. Они были убеждены
в том, что семья без детей  не  может  быть счастливой. Со временем  желание
иметь  ребенка превратилось в навязчивую  идею.  Несмотря  на  все  старания
Дитера,  Томас никак не  мог забеременеть. Они решили  пойти  в свою группу,
спросить совета у людей бывалых.
     "Нет  ничего  проще,"  - сказал  один.  -  "Читайте  журналы,  смотрите
телевизор, и вы получите хорошие советы. Меня лично это не интересует - я не
хочу иметь детей."
     "Да, это неплохо, но что  помогает  одним,  бесполезно для  других."  -
сказал  другой.  - "Секс  требует  разнообразия.  Каждый  раз  нужно  менять
положеня и способы. Только тогда у вас появится ребенок."
     "Неужели это может помочь?" -  спросили  друзья с сомнением.  "Конечно,
это единственный способ!" - ответили им.
     Дитер и  Томас  делали  мыслимое и  немыслимое, они  смотрели различные
телевизионные  прогаммы,  их  дом  был завален книгами и  журналами,  но все
оставалось как прежде.
     И тогда Дитер сказал: "Все эти бабушкины рецепты совершенно бесполезны.
Нам нужна квалифицированная медицинская помощь."
     Они пошли  к врачу, у которого  лечились уже  много лет. Врач терпеливо
выслушал их, а затем сказал  мрачно: "Я совершенно не  понимаю, почему вы ко
мне пришли. Я женат и люблю свою жену, у нас двое почти взрослых детей, я не
гомосексуалист, и ваши однополые проблемы  меня  абсолютно  не интересуют. К
тому же  я  хотел бы добавить. что врачебный  кабинет  - вовсе не  место для
плоских шуток. Уходите и больше никогда не приходите ко мне."
     Обиженные Дитер и Томас пошли к гинекологу.  В комнате ожидания женщины
смотрели на них удивленно и раздраженно.
     "Что вы  здесь делаете?"-  спросила  гневно одна толстуха, по виду явно
феминистка. - "Здесь только для женщин. Мужчинам вход сюда воспрещен."
     Томас, полагая, что  понимает женскую душу  лучше, чем Дитер, попытался
объяснить цель их прихода.
     "Извращенцы! И как только вас земля носит!" - закричала вторая женщина.
Мгновенно комната опустела.
     "Ничего не понимаю,"  - сказал Томас. - "Почему женщины не хотят понять
нас и  наши  проблемы?"  "Потому,  что  у  них  самих  множество  проблем  с
мужчинами," -  ответил  Дитер. - "Один зарабатывает мало, другой богат, но -
импотент, третий изменяет своей жене и так далее."
     "Какое счастье, что мы не имеем таких проблем."
     "Да, проблем нет, но и детей тоже. Но мы не должны терять надежды."
     Когда врач выяснил  причину  посещения,  он  начал безудержно смеяться.
Лицо его покраснело, из глаз текли крупные слезы.
     "Никогда не думал, что увижу живьем двух  гениев. У ведь  действительно
великолепная идея, вы это сами придумали? Я  ведь  простой гениколог,  а  не
импрессарио или  литературовед и, к сожалению, вы обратились не по адресу. А
жаль. Вам нужно пойти на телевидение. Уверен, что там вас встретят на ура, а
уж у зрителей вы  будете иметь грандиозный  успех. Со  временем можно  будет
основать и собственное шоу, и вы заработаете кучу денег."
     "Денег у нас достаточно. Мы хотим ребенка," - сказал Дитер грустно.
     Дитер и  Томас ходили  от  одного врачи  к  другому.  Одни  считали  их
хулиганами,  другие  говорили,  что  подобная наивность  граничит  с  полным
идиотизмом. Наконец,  попали  они  в  одну университетскую клинику,  которая
славилась успехами  в  лечении бесплодия.  Профессор, руководитель  клиники,
выслушав  их, сказал: "Все  это  как-то странно.  Разве вы не понимаете, что
мужчина не  может забеременнеть, даже пассивный  гомосексуалист. Нельзя идти
против законов природы. Так что оставьте ваши бредовые идеи."
     Расстроенный Томас не сдавался и предложил себя в качестве подопытного:
"Попробуйте,  господин  профессор.  Если  эксперимент  удастся,  вы  станете
всемирно известны и наверняка  получите  Нобелевскую  премию. Ведь так много
гомосексуалистов хотят иметь детей."
     Профессор улыбнулся: "Я уже  стар  для этого. Может быть  лет  двадцать
назад... Сейчас  уже  поздно.  Послушайте моего  доброго совета  - усыновите
ребенка, если вы действительно его хотите."
     Дитер  и  Томас  направились  домой.  Прощай  мечта  иметь собственного
ребенка! Они были  кроме того обижены  на членов своей  группы, которве  над
ними  посмеялись. Они вспомнили иронические взгляды, на которые в  страстном
желании иметь ребенка и  получить квалифицированный ответ, тогда не обратили
внимания.  В сердцах Дитер позвонил руководителю  группы и высказал ему все,
что он думал о нем  и  о группе в  целом . Вечером  на  семейном совете было
решено, что  остался  один  единственный  способ  - нужно взять  ребенка  на
воспитание, другого выхода нет.
     Они обратились в соответствующую организацию, но там им ответили, что в
настоящее время немцы не  хотят или не  могут иметь детей, и время  ожидание
может растянуться на неопределенный срок. Кроме того, совершенно неизвестно,
какие черты унаследует ребенок от своих родителей.
     Однажды  пришел  Дитер  домой,  весело размахивая газетой.  "Кажется, я
знаю, что делать.  Так вот, здесь напечатана  статья о  жизни в Анголе.  Там
положение ужасное, тысячи дети страдают  от голода и многие  из них умирают.
Мы усыновим ребенка из Анголы. Вот он, выход из положения.
     "Но ведь они черные!" - сказал Томас.
     "Разве ты рассист?" - возразил Дитер. - "Африканцы  - умные,  сильные и
красивые люди. Мы воспитаем нашего ребятенка как настоящего немца."
     Дитер  и Томас написали письмо  в Анголу, где сообщили  о  том, что они
официально  зарегистрированная,  любящая   детей,  материально  обеспеченная
семейная пара из Германии, желающая получить младенца из Анголы. Письмо  они
написали  естесственно  по-немецки, потому  что были совершенно уверены, что
такой красивый язык должен быть известен людям во всем мире. Однако в Анголе
никто или почти никто не знал немецкого.  Ангольцы расстроились - они хотели
во чтобы  то  ни  стало  ответить на письмо. С  огромным  трудом  им удалось
разыскать одного по прозвищу Фриц, который по слухам знал немецкий. В юности
Фриц  увлекался нео-нацизмом и любил повторять: "Немецкий  я выучу только за
то,  что  им разговаривал  Гитлер." (Нужно сказать, что Фриц никогда в жизни
ничего  не слышал  ни  о  великом  советском  поэте Владимире  Владимировиче
Маяковском, ни о его поэме  "Владимир Ильич Ленин", так что  обвинить  его в
плагиате  или желании поиздеваться  над давно умершими у меня просто язык не
поворачивается).  Со  временем политические пристрастия Фрица изменились, он
стал коммунистом и даже сражался в Народно - Освободительной Армии. Вместе с
изменением мировоззрения улетучились и без  того  нестойкие знания немецкого
языка.
     Фриц  долго  чесал  в  затылке, пытаясь понять  смысл  письма,  а затем
сказал:  "Одна немецкая  семейная пара - немецкие имена такие  непонятные  и
определить, кто из них мужчина, а кто женщина, очень сложно - хочет получить
младенца  из  Анголы. К сожалению,  они  не  уточняют,  какого. Я думаю, это
должен быть  младенец какого-то животного.  Щенка, котенка,  крольченка  или
бельченка  могут  они  приобрести  у  себя  в Германии или в  Англии, или во
Франции. Но они  прислали письмо нам.  Значит, они  хотят младенца какого-то
экзотического  животного, ведь Ангола слсвится своим животным миром.  Почему
они не  пишут ничего  определенного? Эти европейцы всегда делают проблемы из
ничего, лишь бы нам создавать трудности. Но младенца какого животного?  Льва
или тигра?  Нет,  невозможно, они слишком опасны. Бегемота или носорога? Они
слишком велики для европейской  квартиры. Возможно, они хотят  новорожденную
обезьянку. Шимпанзе или оран-гутанга." Сошлись на оран-гутанге. Обрадованные
ангольцы отправили маленького посылкой наложенным платежом.
     Когда Дитер и Томас развернули банановые листья, в которые был завернут
младенец, они онемели от неожиданности.
     "Какой он милый!" - сказал Дитер, вытерая слезы радости.
     "Но ведь он черный и волосатый!"  -  Томас ожидал что их  ребенок будет
выглядеть как-то иначе.
     "Надеюсь,  ты не будешь его отбеливать и брить. Он мне нравится  таким,
каков  он есть. К тому же волосатые  люди всегда страстные и активные. Давай
назовем  его Лоенгрином. Когда  он вырастет,  то поедет  к  своей невесте на
нашем лебеде Рихарде."
     "К своей невесте?" - Томас был в ужасе. - "Ты ведь знаешь, что хорошо я
себя  чувствую  только   среди   гомосексуалистов.  Гетеросексуалов,  говоря
откровенно, я недолюбливаю, а уж бисексуалов  просто презираю. Недаром Оскар
Уальд  совершенно справедливо  написал: "Я не  разделяю  современной моды на
бисексуалов.  Каждый должен для себя  решить, кто ему нравится,  мужчины или
женщины, и не колебаться в этом важном вопросе"".
     "Сказал он это ведь об инвалидах, которые не могут решить,  жить им или
умереть.  И  потом, не будь таким  непримиримым. Подумай о наших  родителях.
Если бы не они,  мы бы не появились на свет, не встретились бы, не  полюбили
бы друг друга и сейчас не были счастливы вместе."
     "Да. ты прав," - вздохнул Томас.
     На следующий день в машине, украшенной голубыми лентами,  они поехали в
ратушу и объяснили  служащей,  что хотят  зарегистрировать ребенка, которого
желают усыновить.
     Служащая посмотрела на Лоенгрина и воскликнула: "Да ведь это обезьяна!"
     "Вы в этом уверены? Впрочем, нам это безразлично.  Мы - не рассисты." -
ответил Томас гордо.
     "Закон  Федеративной Республики  Германии,"  -  она  встала  по  стойке
"смирно!" - "не предусматривает подрбной регистрации.  Я не могу вам  больше
ничем помочь. Чао."
     Не лучше  закончилась  и попытка по  крайней  мере крестить  Лоенгрина.
Когда священник увидел ребенка, он упал в  обморок. Прийдя в себя,  он начал
так  жутко  смеяться,  что  пришлось  вызвать  машину  скорой помощи,  чтобы
отправить его в сумасшедший дом.
     Возвратившись  из  церкви,  Дитер  сказал:  "Нужно  пойти  в  группу  и
посоветоваться.  Там -  люди опытные, есть  даже  один юрист,  а  он  уж все
знает."
     "Они ведь уже один раз над нами посмеялись."
     "Больше  они  не  посмеют  так  поступить. Самим  нам не  разрешить эту
проблему."
     В группе им сказали, что сейчас в Голландии по новому закону официально
зарегистрированные   гомосексуальные   семейные   пары   плучили,   наконец,
возможность брать на воспитание детей.
     "Поедем в Голландию.  Это  единственная  возможность,  и  мы должны  ее
использовать. Правда,  я  мечтал  о  том,  что  наш  сын  будет  гражданином
Германии." - сказал Дитер.
     "Голландское подданство ничуть не  хуже. Голландцы мне очень нравятся,"
- сказал Томас уверенно.
     "Вы  уверенны,  что  хотите  усыновит  этого  ребенка?"  -  спросила  с
сомнением служащая  ратуши  голландского городка,  внимательно  рассматривая
Лоенгрина.
     "Конечно!" - сказали Дитер и Томас в один голос.
     Служащая ничего не ответила и начала  звонить по телефону. Она говорила
с  кем-то  долго,  по-голландски,  ни Дитер, ни  Томас  не поняли ни  слова.
Вскоре,  комната,  где   должна  была  произойти   регистрация,  заполнилась
взволнованными служащими мерии.
     "По закону для регистрации требуются два свидетеля." - сказала она.
     "Я буду свидетелем," - сказала молодая женщина. - "Не знаю, захочу ли я
выйти   замуж,  но  если   останусь  одна,  обязательно  возьму  ребенка  на
воспитание."
     "Я  не  гомосексуалист,  но эти  двое мне  очень симпатичны."  - сказал
мужчина средних лет. - У  нас с женой трое детей. Теперь я уже решил, что мы
возьмем на воспитание ребенка из Африки. Ведь семья  с четырьмя детьми  куда
счастливее семьи с тремя. Я тоже хочу быть свидетелем."
     "Все в порядке, свидетели есть" - сказала служащая ратуши. - "Голландцы
- люди терпимые и все понимающие.  Теперь Лоенгрин ваш законный сын. Примите
наши поздравления и пожелания счастья."
     Счастливая семья возвратилась домой.
     Я сдружился  с Дитером и Томасом. Мы часто перезваниваемся, встречаемся
и  ходим вместе  в концерты.  У нас  даже сблизились музыкальные  вкусы. Тем
временем  Лоенгрину исполнилось  уже три  года. Это веселый, жизнерадостный,
смышленный и красивый ребенок с  хорошим характером. Но он не хочет говорить
по-немецки. Лоенгрин говорит только по-голландски.












     Во время моего короткого путешествия по Испании, попал я в  Мадрид  и в
одном  из  кафе  познакомился  с  эммигрантами из Латинской  Америки, людьми
веселыми  и жизнерадостными. Мы встречались почти  каждый вечер, пили вино и
рассказывали различные жизненные истории.
     Но время  летит быстро, и нужно было  уже возвращаться домой. Мне этого
очень не хотелось, настроение испортилось. Мои новые  друзья заметили это  и
всячески  пытались меня развеселить. Один из них, Даниэль, бывший  журналист
из Гаванны, сказал:
     "Не  грусти,  жизнь  ведь  такая  интересная и  приносит нам каждый раз
что-нибудь неожиданное. Именно об этом я хочу рассказать,  может быть,  твое
настроение  улучшится. История  может  показаться на первый взгляд веселой и
неправдоподобной. Но, поверь, все было именно так.

     В  Гаванне я знал Анхелу.  Она была журналисткой  одной  из газет. Хотя
газета была,  естественно,  коммунистической,  Анхела  не  была  отъявленной
коммунисткой, и с  ней можно было откровенно говорить на различные темы. Она
бесконечно  жаловалась,  что  ее  муж, известный партийный  работник,  к ней
холоден и безразличен, ссылаясь на перегруженность на работе.
     Однажды  Анхеле  позвонила подруга  и сообщила, что ей совершенно точно
известно,   что  муж   Анхелы  -  гомосексуалист,  имеет  друга,  с  которым
встречается два раза в  неделю, помогает ему  не только материально, но и  в
продвижении по работе. Анхела, узнав об этом, расстроилась,  но  вовсе не от
того, что ее муж  - гомосексуалист. К гомосексуализму и проституции  на Кубе
относятся очень терпимо, хотя газеты сообщают, что ни тех, ни других там нет
и в помине. Эти статьи вызывают только насмешливые улыбки читателей.
     Но  Анхеле  же было обидно, что ее  муж спит  не с  ней,  а  с  другим,
прикрываясь напряженной работой.
     Будучи  совершенно откровенным, могу  сказать, что  у  Анхелы  тоже был
любовник,  Энрико,  человек  женатый,  главный  редактор  одной  из  ведущих
правительственных газет. Несмотря  на  то, что Энрико был уже не молод,  его
сексуальные возможности были неограничены, и он с успехом заполнял  пробелы,
оставленные  мужем  Анхелы.  Он был  умен  и  помогал  Ангеле, когда  у  той
возникали различные житейские трудности.
     После телефонного разговора с подругой, собщившей ей неприятную новость
о муже, заплаканная Ангела пришла к Энрико.
     "Я не могу так больше жить. Одни смотрят на меня, не скрывя злорадства,
другие - с сочувствием. И  то и другое  мне неприятно. Я решила разойтись  с
мужем, хотела это уже давно сделать, но боялась, что будут неприятности, как
бы меня  не уволили  за безнравственность.  Теперь  все это  неважно. Я уеду
куда-нибудь далеко, где обо мне никто ничего не знает и заживу спокойно."
     "Успокойся." -  сказал Энрико. - "Как всегда ты спешишь. Ну  хорошо, ты
разойдешься и  уедешь.  А  что потом? Что  ты  получишь взамен? Покой? Очень
сомневаюсь. Лучше  выслушай меня, я ведь давал  тебе только хорошие советы и
теперь тоже хочу кое-что предложить. Уже давно у меня в голове вертится одна
идея, вернее, план, который может изменить нашу жизнь."
     "Ты хочешь развестись и жениться на мне?" - спросила Анхела с надеждой.
     "Опять  спешишь.  Я  хочу  тебе рассказать  одну  относительно  длинную
историю,  будь  терпелива и не  прерывай меня.  Без тебя  все  это  не имеет
никакого смысла,  мне  одному ничего не  сделать. Но  ты должна мне обещать,
никому ничего не рассказывать, если мой план тебе не подойдет."
     Анхела пообещала.
     "Мой  отец  перед смертью  рассказал мне  под  секретом  одну историю и
попросил никому  об этом не  говорить. Но тебе  я ее расскажу  - это стержнь
моего плана. Ты ведь  знаешь, что отец был  бойцом в  отряде Кастро, который
сверг  диктатуру Батиста и  совершил  революцию на  Кубе.  Однако  кубинское
правительство не  было удовлетворено - остров не  был полностью  освобожден,
там  была   по-прежднему  американская   военная  база  Гуантанамо.  Кубинцы
многократно старались выбить оттуда американцев, но безуспешно, американская
армия  ведь куда сильнее кубинской. Тогда они  решили прибегнуть к хитрости.
Дело  в  том.  что  между Гаванной и  Гуантанамо есть  потайной  туннель,  о
существовании которого было известно только узкому кругу людей  из ЦК, в том
числе и моему отцу. Кубинцы хотели использовать этот туннель, чтобы внезапно
напасть на  американскую  базу, разгромить  ее,  а затем,  используя влияние
могучественных союзников, добиться признания объединения  острова. Для этого
в туннель  были  посланы  элитные  группы особого  назначения. Но кубинцы не
знали, что там живут полчища крыс, больших, как собаки, очень  прожорливых и
свирепых.  Они  буквально  растерзали кубинцев и сожрали их. Такая же судьба
постигла  и вторую группу, после чего кубинцы отказались  от своего плана. Я
совершенно забыл  об этой истории,  она казалась мне слишком фантастичной и,
главное, ненужной. Но несколько недель назад я о ней вспомнил.
     Случайно,  идя  домой, я наткнулся  на китайскую  лавку, где  наряду  с
различными  китайскими  деликатесами  продавались  средства  для   повышения
потенции.  Продавец-китаец  предложил  мне  экстракт  из  гениталиев  дикого
китайского кота,  который, как он  сказал, помогает даже  мертвецам.  Говоря
откровенно, мне надоело бесконечно глотать пилюли."
     "А я-то думала, что ты от природы такой сильный и страстный," - сказала
Анхела с некоторым оттенком разочарования в голосе.
     "Не  забывай. что я уже немолод. Впрочем, удовлетворить тебя и молодому
пришлось бы нелегко," - ответил Энрико.
     "Но ведь я люблю тебя не только за твою мужскую силу," - сказала Анхела
обиженно.
     "Знаю,  но сейчас это не  самое главное. Я хочу  тебе  рассказать нечто
более важное.
     Старик-китаец посоветовал мне купить этот экстракт. И тут меня осенило.
Пытаясь не вызвать никаких подозрений, я спросил его, может ли этот экстракт
отпугивать крыс.  Продавец подтвердил  это. Тогда я  купил две бутылки. Одна
уже почти пуста, но у меня есть еще одна полная."
     "Я что-то ничего не понимаю. Ты что ли не хочешь больше жить  на Кубе?"
- спросила Ангела со страхом.
     "Не хочу, и уже давно. Я не могу больше жить на мою нищенскую зарплату.
Мне хочется вести роскошную жизнь, а здесь это совершенно невозможно. Я хочу
завтракать в  Берлине,  обедать в  Риме, а ужинать в  Париже,  жить в  самых
богатых отелях  и вообще вести роскошную и веселую жизнь. Но для этого нужны
деньги,  большие  деньги.  Как   главному  редактору,  мне  известны  многие
государственные  секреты,  которые собираюсь  продать американцам и  на этом
заработать. Для этого нужно пробраться в  Гуантанамо через туннель, а оттуда
в Соединенные  Штаты.  Я люблю тебя и  хочу, чтобы  мы  всегда были  вместе.
Согласна?"
     "Но ведь Куба - моя родина. Мне нравится жить здесь."
     "Разве ты уже не любишь меня, узнав что я принимаю пилюли?"
     "Твои мужские способности мне очень важны, но  есть вещи и поважнее.  Я
люблю тебя и готова  поехать за  тобой хоть на край света." - сказала Анхела
уверенно.
     "Вот и прекрасно. Другого ответа  от  тебя я не ожидал. Да,  кстати, ты
хорошо знаешь английский?"
     "Да, хорошо.  Я  много раз бывала в  Европе  по своим корреспондентским
делам и говорила там только по-английски."
     Темной южной  ночью,  с большой осторожностью  и многократно  озираясь,
подкрались Энрико и Анхела ко  входу в туннель. Они опрыскались экстрактом и
влезли в туннель.
     Там  было  очень  узко и  низко,  приходилось  ползти по  мелким острым
камням, которыми  он был выстлан, с потолка свисала паутина. Энрико, который
полз первым, срывывал паутину, чтобы освободить дорогу Анхеле.
     Вдруг туннель ожил. Крысы почувствовали присутствие живых существ и уже
собирались  броситься на беглецов, как вдруг унюхали какой-то  запах. Крысы,
жившие всегда только в туннеле, ничего не могли понять - ничего подобного им
не встечалось. Они ничего не знали о существовании китайского дикого кота, а
уж чем пахнут его гениталии,  даже и представить себе не могли. Запах же был
незнакомым, неприятным и казался крысам  опасным. Они испугались, им  начали
мерещиться разные ужасы, и они побежали прочь.
     Люди ползли медленно, но крысы, привыкшие  к невзгодам туннельной жизни
и подгоняемые ненавистным запахом, бежали с огромной скорстью. Пока Анхела и
Энрико  были где-то еще в середине туннеля, первые отряды крыс уже выбрались
на поверхность. Они набросились  на американских  солдат, которые находились
поблизости и  буквально разорвали их на части. Страшная  новость о нашествии
крыс  мгновенно   распространилась  по   Гуантанамо,   и  солдаты  в  панике
забаррикадиравались  в  казармах.  О  случившемся было  доложено начальству.
Сначала адмирал Самерс, командующий базой,  хотел всех эвакуировать, оставив
только охрану, но  понял, что  силы  неравны, оставшихся на  базе  мгновенно
сожрали бы крысы, и отдал приказ "Спасайся, кто может!" Американцы расчищали
себе путь огнеметами, но все равно потеряли человек десять.
     С поднятыми  руками  и  выученными  заранее  фразами  на  английском  с
просьбой о предоставлении политического  убежища,  Энрико и Анхела выбрались
из  туннеля. К их удивлению база была  пуста,  ни одного американца,  только
полчища крыс грабили склады с продовольствием.
     "Ничего не понимаю, все это очень странно. Где же американцы? Куда  они
подевались? Ни одного человека, только крысы." - повторял Энрико в панике. -
"Американцы,  наверное, испугались крыс и  куда-нибудь  спрятались.  Нет, не
похоже. База пуста.  А нам-то что делать? На Кубу возвратиться мы не  можем,
оставаться здесь среди крыс  тоже бессмысленно. Мы пропали!  Прощай, мечта о
сладкой жизни!"
     Он  готов  был  расплакаться. Настроение  у  обоих  было  ужасным,  все
предпринятые ранее усилия казались ненужными.
     Они бродили по базе, не  зная, что предпринять, пока  не попали в парк.
Посреди лужайки возвышалась мачта с американским флагом.
     Вдруг Энрико повеселел, в его глазах появился былой огонь.
     "Теперь я,  кажется, знаю,  что делать.  Я  прихватил с собой кубинский
национальный флаг,  решил  продать его американцам,  чтобы  иметь деньги  на
первое время. Теперь он нам пригодится с другой целью. Нужно повесить его на
мачте и объявить, что  мы освободили Гуантанамо от американцев. Если нам  не
суждено   стать   политическими  эммигрантами,   станем   по   крайней  мере
национальными героями."
     Сказано  -  сделано.  И  вот  уже  кубинский  национальный  флаг  гордо
полощется на ветру на высокой мачте посреди Гуантанамо.
     "Да здравствует свободная Куба!" - Энрико иронично отдал честь флагу. -
"Теперь весь остров освобожден от американцев, и это сделали мы!"
     Но в  этот момент они увидели, что крысы  их  окружают. Крысы сидели на
задних лапах,  глаза их  сверкали,  они  плотоядно облизывались,  предвкушая
пищу, и только ждали, когда исчезнет ненавистный запах гениталий  китайского
дикого кота. Энрико вытащил  пузырек,  желая  опрыскаться экстрактом, но тот
был пуст.
     "Готовься к смерти," - сказал он Анхеле.  - "Никогда не думал, что наше
приключение закончится так печально. Я этого не хотел, прости меня. Придется
умереть за объединенную Кубу."
     "Я умру с любовью к тебе," сказала Анхела едва слышно.
     Крысы набросились на них и в считанные минуты сожрали.

     Президент  сидел  на балконе  своего дворца и  рассматривал в подзорную
трубу столицу. Он купил эту подзорную  трубу на "блошином рынке" в Париже во
время официального визита по  приглашению президента Франзузской Республики.
С этого  времени  он  все  свободное время  проводил за любимым занятием. Он
перестал интересоваться семьей, не обращал внимания на жену ( "Я понимаю, он
уже  не молод, но  все таки..." - жаловалась она), дети переворачивали вверх
дном  весь  дом.  Ему  было все  это безразлично.  После заседания  Кабинета
Министров  он  спешил к  своей  любимомой игрушке. Он видел  толпу  в  ярких
одеждах, смеющихся людей, их счастливые лица.
     "При Батисте все было не  так. Эту прекрасную жизнь получили они только
благодаря мне!" - думал он с гордостью.
     Он  переводил  трубу с  одного объекта  на другой и  дошел  до  осмотра
Гуантанамо. Наличие этой амермканской  военной базы на Острове Свободы  было
всегда кровоточащей  раной  его большого  любвиобильного сердца. Несмотря на
это, Президент каждый день смотрел на  Гуантанамо - в его  душе садизм мирно
уживался  с  мазахизмом. С  замирающим сердцем он  рассматривал американскую
базу. И тут он своим глазам  не поверил. На мачте  посреди  парка развивался
кубинский национальный флаг. Он посмотрел еще раз - никакой ошибки!
     Срочно был созван Кабинет  Министров.  Президент  предложил  послать на
Гуантанамо  элитные части украшенные орхидеями.  Но более  осторожные  члены
правительства  заговорили  о  возможной  провокации,  от  американцев  можно
ожидать  всего,  чего   угодно.  Решили   на   всякий  случай   ограничиться
разведгруппой.
     Когда кубинцы беспрепятственно  вошли  в Гуантанамо, они не  обнаружили
там ни одного американца.  Крыс тоже не  было - они  сожрали  все, что можно
было сожрать, и возвратились в туннель. Но этого разведчики не знали.
     Кубинцы  отсалютовали  национальному  флагу  и  сообщили  в  Гаванну об
освобождении  Гуантанамо.  Они ходили по базе и  вдруг обнаружили  две кучки
человеческих костей, обглоданных  до  белезны,  и два кубинских паспорта, из
которых  узнали имена героев,  совершивших  этот беспримерный  подвиг -  они
изгнали американцев из Гуантанамо,  заплатив ценой собственной  жизни. Стало
известно также об их страстной любви.
     Специально   учережденная   Кабинетом   Министров   траурная   комиссия
постановила послать за  останками  героев  отряд  Национальной  Гвардии  для
последующего  торжественного   захоронения  в  столице.  Предлагалось  также
похоронить  героев в специально сооруженном для них мавзолее на  центральной
площади,  однако   Президент   был  категорически  против  -   мавзолей  мог
пригодиться ему самому, естественно,  после смерти, а два мавзолея на  одной
площади, это уже слишком! Герои должны  были быть захоронены  в одной могиле
на центральном кладбище, чтобы не разлучать их даже после смерти.
     Похороны были торжественными. Специальный гроб, в который были помещены
вместе останки Энрико и Анхелы, установили на артеллерийском лафете. Площадь
была полна людей, желавших попрощаться с национальными героями. На  траурном
митинге выступали все желающие, от Президента до простого рабочего.
     "Они  сделали  то,  что  не смог  сделать мой  друг Че Гевара!"  сказал
Президент.
     Были зачитаны телеграммы соболезнования, пришедшие со всего света. Папа
Римский тоже прислал телеграмму. В ней он назвал Энрико и Анхелу мученниками
за веру. За веру в светлое будущее человечества. В  конце телеграммы он, как
бы между прочим, упомянул, что  на Кубе  есть  политзаключенные, и  было  бы
совсем не грех их освободить.
     Военные оркестры  играли  траурные  мелодии, детские хоры пели грустные
псалмы и песни. Все чувствовали себя несчастными.
     Лишь один  человек на Кубе был счастлив. Это был вдовец  Анхелы. Теперь
он мог открыто  жить со своим другом. Они оба решили вскоре, когда окончится
время траура,  лететь  в Стокгольм и обвенчаться там в Риддархольме, главной
церкви шведской столицы.

     Все засмеялись. История была действительно  рассказана мастерски. А мне
нужно было уже попрощаться с новыми друзьями - самолет отлетал утром.











     Я не  собирался  писать  послесловие, но меня заставили обстоятельства.
Некоторые люди,  которые уже прочли эти рассказы (Издательство  Edita Gelsen
e.V, 2002),  считают,  что  нашли в них  тайный  смысл, который автор  якобы
всячески пытался  скрыть.  Не  ищите того, чего нет, как не  ищите жемчужное
зерно в куче навоза - его там нет и быть не может,  вы только перепачкаетесь
и будете  плохо  пахнуть.  Если  же вам  все  таки покажется,  что  рассказы
содержат  кое что  еще,  кроме полного абсурда (тема одиночества, буддийское
представление  жизни  или  желание автора повыпендриваться),  прочитайте  их
снова, и вы избавитесь от иллюзий.
     А  по  сему, развлекайтесь  и  получайте  удовольствие  от  жизни.  Или
занимайтесь сексом. Если же по каким-то причинам вам этого не хочется (из-за
болезни,  преклонного  возраста  или  просто потому,  что у  вас  есть  дела
поважнее),   организуйте  клуб  по   интересам,   где  кроме  прочего  будет
обсуждаться тема "Почему мне неинтересно заниматься сексом?"

     Malheim a.d. Ruhr, 24.11. 2003.








Last-modified: Sun, 30 Nov 2003 21:31:50 GMT

Оцените этот текст: