Оцените этот текст:



---------------------------------------------------------------
     © Copyright Екатерина Садур
     Email: sadur(a)mail.ru
     Date: 06 Jul 2006
---------------------------------------------------------------

     ... Ты  даже не  знаешь,  а тем  временем лето  затопило весь наш город
томительной жарой, так, что  днем невозможно  было выйти на  улицу, ни  даже
пошевелиться  в глубине,  на  дне глухих,  прохладных комнат. Возможно  было
только спать  и  пытаться  не видеть тебя  во сне,  -  поэтому  на улицу  мы
выходили по ночам, усталые, изможденные от жары, но абсолютно счастливые.
     Мы встречались  и  расставались, потом снова встречались  или  забывали
друг  о друге,  наивно  и упоенно веря в то, что так  будет  всегда, что так
создаются мифы,  и  что этот июль, точно  так же, как  наша  жизнь, не имеет
конца.
     ...  Когда  увидимся,  -  не  знаю. Если  хочешь,  встретимся в  "Толпе
одиноких"  или в "Томительной  жаре",  или,  может  быть, в "Голой  луне" на
набережной канала с  длинным нерусским названием. Если ты,  конечно, хочешь.
Ведь ты хочешь, да? Прошу тебя, скажи: "Да"...
     Несуществующая переписка












































     ВЕРА (ИЗАБЕЛЬ)









     ХУАН-КАРЛОС - писатель

     ХУАН-КАРЛОС - король

     СТАРУХА С ФАКЕЛОМ (Мария)



     Танцующие в  баре,  старухи  в  саду,  переносчики декораций  и  другая
массовка,  из  которой  могут  выйти  отдельные  персонажи,  а  потом  также
незаметно вернуться назад...



     июль 2003 г. Москва - август, Эгина -Агия-Марина












     Сумерки в подъезде. Лестница  с деревянными перилами. Разбитые ступени.
Площадка перед лифтом. Косые полосы света  пробиваются  сквозь  заколоченное
окно  на  площадке перед лифтом.  Дверь лифта металлическая  с  механической
ручкой - замком и  кое-где прорванной сеткой.  Стены над  лестницей  покрыты
рисунками  и  надписями, -  что-то среднее  между  скабрезными картинками  и
настенной живописью.
     Сверху спускается лифт.  Так стремительно, что кажется,  что он падает.
Слышно  как смеется девочка-подросток, распаленная скоростью.  Второй  голос
пытается  ее унять. "Да  тише ты... надоела  уже..."  - "Я  надоела?"  - "Ты
надоела". Снова смех...
     Удар    лифта.    Дверь   открывается,    и    на   площадку    выходят
мальчик-беспризорник и  девочка, лет тринадцати.  Девочка  намного  старше и
намного  выше.  Какое-то  время   она  осматривается  по  сторонам.  Мальчик
терпеливо ждет.

     ДЕВОЧКА Ты думаешь - это легко?
     МАЛЬЧИК Че?
     ДЕВОЧКА Ты думаешь, мне легко было прийти сюда?
     МАЛЬЧИК Че?
     ДЕВОЧКА Ладно, хватит. Что ты чекаешь, как дебил?

     (пауза)
     МАЛЬЧИК Я думаю, тебе было легко.
     ДЕВОЧКА Ну, конечно... А что ты еще думаешь?
     МАЛЬЧИК А зачем тебе знать, что я думаю?
     (пауза)
     Что сложного - сесть в электричку и приехать?  Я же встретил тебя прямо
на платформе. Ты, поди, и билет не брала.
     ДЕВОЧКА Нет, почему? Я по билету...
     МАЛЬЧИК А я всегда без...
     ДЕВОЧКА Где мы?
     МАЛЬЧИК Ты че, сама не видишь? В подъезде... На Белорусском вокзале.
     ДЕВОЧКА Этого не может  быть!  Я  же  приехала на Белорусский вокзал, а
потом - мы так долго шли.
     МАЛЬЧИК  Послушай  сама... Поезда  прямо  за  стеной.  Мы шли  дворами,
поэтому тебе показалось долго.
     (Возможно,  подъезд,  кажется, темным  не из-за  плохого  освещения,  а
потому что это чье-то воспоминание).
     ДЕВОЧКА Ну, хорошо. Мы прошли по крыше соседнего дома и влезли в окно.
     МАЛЬЧИК Совершенно верно.
     ДЕВОЧКА Почему сразу же напротив окна висела кабина лифта?
     МАЛЬЧИК  Потому  что иначе  мы бы  свалились  в  шахту с  очень большой
высоты. А так мы спокойно доехали до первого этажа.
     ДЕВОЧКА Почему нельзя было нормально войти через двери?
     МАЛЬЧИК Потому что они заколочены.
     ДЕВОЧКА Почему именно этот подъезд?
     МАЛЬЧИК Я что ли решаю? Сказано этот, значит этот...
     ДЕВОЧКА Что под нами?
     МАЛЬЧИК Подвал.
     ДЕВОЧКА А еще ниже что?
     МАЛЬЧИК Не твое дело...
     ДЕВОЧКА А если я закричу?
     (пауза)
     (Первая  картина, как и все последующие сцены снов и воспоминаний может
быть  показана как кинохроника,  но если режиссер захочет, актеры сыграют ее
вживую).

     МАЛЬЧИК Ну чего? У тебя курить есть?
     ДЕВОЧКА  Нет конечно... Я не  курю...  Особенно  с  такими как  ты... с
детьми...
     МАЛЬЧИК  Во,  блин,  а! И  на ступеньках ни  одного бычка,  даже самого
завалящего...
     ДЕВОЧКА Таким как  ты курить нельзя... Вы  курите лет так с четырех  по
своим подвалам и чердакам, а потом вырастаете дебилами.
     МАЛЬЧИК А мне можно... Я дебил, и я давным-давно вырос.
     ДЕВОЧКА  (раздраженно)  Так насобирал  бы на станции в Тучково , где ты
обычно  побираешься ... работаешь,  извини,  или  на Белорусском  вокзале...
Здесь должны быть неплохие бычки.
     (где-то очень близко проходит поезд)
     Скажи, отсюда идут поезда в Берлин?
     МАЛЬЧИК Да, отсюда...
     ДЕВОЧКА И куда они приходят?
     МАЛЬЧИК На вокзал под названием Lichtenberg.
     ДЕВОЧКА Гора света...
     МАЛЬЧИК Гора света... Представляешь, какие там бычки на платформе?
     ДЕВОЧКА  Отличные.  Немецкие.  (пауза).  Ну  что,  время  почти  вышло.
Приступим к делу?
     МАЛЬЧИК Приступим.
     ДЕВОЧКА С чего начнем?
     МАЛЬЧИК Будем целоваться.
     ДЕВОЧКА С тобой?
     МАЛЬЧИК Да, со мной.
     ДЕВОЧКА Смешно, конечно... Учитывая, что времени не осталось...
     МАЛЬЧИК Время осталось. Будем целоваться, раз бычков все равно нет.
     ДЕВОЧКА Ты что? Ты серьезно?
     МАЛЬЧИК Да.
     ДЕВОЧКА Но ведь ты еще совсем ребенок. Такой маленький... Ты, наверное,
даже не понимаешь.
     МАЛЬЧИК Понимаю. Я не совсем ребенок...
     ДЕВОЧКА (засмеялась) И что? Неужели нет никакой другой возможности?
     МАЛЬЧИК Возможности чего?
     ДЕВОЧКА Спастись...
     МАЛЬЧИК Возможности спастись нет.
     (пауза)
     ДЕВОЧКА Вот эти детские рисунки на  стенах, - трещины, разводы  краски,
они похожи на изображения людей, которые мучаются.
     МАЛЬЧИК А это и есть люди, которые мучаются.
     ДЕВОЧКА  (садится на ступени. Так они становятся, почти  одного  роста)
Ну, хорошо... Ну, иди сюда... Иди ко мне...
     (пауза)
     МАЛЬЧИК Ладно... Пошутили и хватит.
     ДЕВОЧКА Что, уже все кончено, да? Так быстро?
     МАЛЬЧИК  (холодно)  Все  только  начинается.  Приступим,  а то  времени
действительно мало... Ты согласна?
     ДЕВОЧКА Я согласна со всем.
     МАЛЬЧИК Назови свое полное имя.
     ДЕВОЧКА Вера - Изабель.
     МАЛЬЧИК Почему Изабель?
     ДЕВОЧКА Мать была немкой
     МАЛЬЧИК Почему "была"?
     ДЕВОЧКА Неважно.
     МАЛЬЧИК Изабель - это не немецкое имя.
     ДЕВОЧКА И это неважно тоже. Нет сил, объяснять.
     МАЛЬЧИК Согласна ли ты, Вера-Изабель. С условиями контракта, который мы
с тобой заключаем летом 16-го июля этого года?
     (Снаружи  слышны глухие  удары  о стену. По  штукатурке бегут  трещины.
Подъезд сотрясается).
     ДЕВОЧКА Это что, землетрясение?
     МАЛЬЧИК  Не отвлекайся. Это  сносят дом, в котором мы сидим... Согласна
ли ты...
     ДЕВОЧКА Да, согласна.
     МАЛЬЧИК В знак согласия выбери рисунок на стене.
     ДЕВОЧКА (не глядя) Вот этот.
     МАЛЬЧИК  Ты  хотя  бы на него  посмотри. От  этого многое зависит. Твои
желания, например..
     ДЕВОЧКА У меня больше нет желаний.
     МАЛЬЧИК Но ты просила...
     ДЕВОЧКА Ну и что?
     МАЛЬЧИК Сколько тебе лет?
     ДЕВОЧКА Тринадцать.
     МАЛЬЧИК Есть ли что-нибудь такое, Вера-Изабель...
     ДЕВОЧКА Не называй меня Вера-Изабель, мне неприятно.
     МАЛЬЧИК А как тебя называть?
     ДЕВОЧКА Вера
     МАЛЬЧИК Хорошо.. Есть ли что-нибудь такое, чего  бы  ты  стыдилась и не
хотела вспоминать?
     ДЕВОЧКА Не знаю... У меня никогда не было брата. Мне всегда хотелось. Я
чувствовала, что он есть, но, что как будто я его не вижу. Брат-невидимка. Я
разговаривала с ним, представляла, а потом - забыла...
     МАЛЬЧИК Есть что-то постыдное? О чем ты не можешь рассказать?
     ДЕВОЧКА Постыдное? (засмеялась) Но это не входит в наш контракт.
     МАЛЬЧИК Мне нужно знать о тебе все.
     (Снова удары, сотрясающие стену).
     ДЕВОЧКА Что это?
     МАЛЬЧИК Я же сказал тебе: сносят дом.
     ДЕВОЧКА У тебя курить есть?
     МАЛЬЧИК Я же сказал тебе: нет.
     ДЕВОЧКА  Ну хорошо... Я всегда  была одна, понимаешь? Я  знаю, что  мои
одноклассницы  после  уроков... - у них  там были какие-то делишки с парнями
постарше, класса  из  одиннадцатого в женской раздевалке на физкультуре. Они
курили там точно также как ты, потом обжимались, целовались на спор. Я думаю
-  никому из них особенно не хотелось,  просто  они  что-то  доказывали друг
другу, кто из  них круче. А мне  было все равно. Меня  никогда не трогали их
игры.  Во всяком  случае, я думала, что  не трогали,  пыталась себе внушить.
Однажды я пошла в раздевалку, потому что забыла кроссовки. Но это был только
повод. Я их специально  оставила, чтобы потом  вернуться. Еще  на лестнице я
услышала какую-то сдавленную возню явно не по поводу моих кроссовок. Когда я
подошла  к дверям,  мне навстречу выбежала моя соседка  по  парте,  она  так
спешила,  что  толкнула  меня  набегу.  За  ней   выбежал  один  мальчик  из
одиннадцатого класса. Я все собиралась узнать, как его зовут. Он казался мне
совершенно  недосягаемым.  У  него  было  такое  лицо...  знаешь,  красивое,
отстраненное... у  него было злое,  никого не любящее лицо. Я думала, его не
тянет ни к кому, потому что меня тянуло к нему. Понимаешь, да?
     МАЛЬЧИК Понимаю...
     ДЕВОЧКА Ничего ты не понимаешь!.. Он бежал за ней, а когда увидел меня,
сразу же остановился,  потому что ему  было... все равно, с кем.  Просто ему
очень хотелось, и под свое желание он  мог бы подставить кого угодно, вернее
- что угодно. Никакой одушевленности. Он обнял меня, не сказав ни слова, и я
увидела, как ко мне приближается это его гладкое, прохладное лицо. И вот его
лицо склонилось  ко мне,  и я понимаю, что вблизи все совсем иначе, - у него
оказались черные прокуренные зубы и трещина на воспаленных красных  губах...
Тебе скучно, я знаю, но ты потерпи. Скоро конец...
     МАЛЬЧИК Я потерплю, ничего. Только не очень долго...
     ДЕВОЧКА Да, в общем, все. Мне было противно и даже слегка подташнивало.
У меня дома есть такая кукла-мальчик. Последняя игрушка из детства,  сама не
знаю, почему я ее оставила. Знаешь, я как раньше стала укладывать ее с собой
в постель, и  целовать, представляя на  месте пластмассового кукольного лица
чьи-то  чужие, совершенно не знакомые мне лица, я разговаривала с ней до тех
пор, пока не засну.
     МАЛЬЧИК И чем все закончилось?
     ВЕРА Ну да, конечно, ты совсем ребенок... Все закончилось тем, что папа
купил мне новые кроссовки.
     МАЛЬЧИК (холодно) А теперь,  Вера-Изабель, в знак того, что заключенный
между  нами  контракт,  с  условиями  которого  ты  ознакомилась и полностью
согласилась, вступает  в действие,  от  выбранного тобой  рисунка  на стене,
отколется кусок штукатурки.
     ДЕВОЧКА (вздрогнув, как бы очнувшись от сна) Что ты сказал?
     (Пауза)
     Ты сказал: дом сносят? Но ведь здесь же люди. Мы с тобой.
     МАЛЬЧИК Это ты человек...
     ДЕВОЧКА А ты кто?
     МАЛЬЧИК Я? (смеется) Да такими  как я у них  морги  забиты... И потом -
назад пути нет...Жаль, что у тебя курить не нашлось.
     (Последний, сокрушительный удар  с  улицы. От  стены откалывается кусок
штукатурки и разбивается на ступенях подъезда. И тут же гаснет свет).
     ДЕВОЧКА  (в темноте)  Где  ты?  Я ничего не  вижу! Выведи меня  отсюда!
Отзовись. Куда ты делся, маленький засранец? Как мне отсюда выбираться?



     Светлая  комната.  Мягкий,  теплый  цвет  стен,  возможно  бежевый,   с
золотистым  налетом,  как  загар.  Комната  почти  пуста,  только в  углу  -
аккуратно прибранная  кровать. Над кроватью маленькое, современное распятие,
какие  обычно   вешаются   в  гостиницах  или  больницах   при   монастырях.
Свежевымытый, влажный  пол. Распахнутое  окно,  за  которым видны  фрагменты
сада. В  комнату  с  улицы свесилась  ветка  в мокрых тяжелых  листьях.  Она
раскачивается,   с   листьев  падают  капли,  только   что  прошла  гроза...
Раскачивается  ее  тень  на  широком  подоконнике, раскачиваются  тени сада,
лежащие на полу.
     Оседлав стулья спинками вперед, друг против  друга сидят Вера и мужчина
средних лет. Он небрежно, почти неряшливо одет, как будто бы ему было стыдно
специально  наряжаться и приводить  себя в порядок, прежде, чем прийти сюда.
Вера внимательно его разглядывает. Он смотрит  в пол, чтобы не встречаться с
ней глазами.
     Комната была бы прекрасна, если бы не железная решетка на окне.

     ВЕРА Вот этот человек, сидящий напротив меня, делает вид, что ничего не
произошло,  что все  как раньше. Я только одного не могу понять, - почему мы
встретились  с  ним  после  всего  того,  что  случилось.  Этот   человек...
Пожалуйста, запомните его.
     МУЖЧИНА Вера, успокойся!
     ВЕРА Этот человек - мой отец...
     (пауза)
     Все иллюзия, папа. Я спокойна и почти здорова.
     ОТЕЦ Сейчас Рози придет.
     ВЕРА Пусть приходит. Рози тоже иллюзия.
     ОТЕЦ Вера, я не верю тебе.
     ВЕРА Ну и что? Я тоже тебе не верю...
     (пауза)
     Я очень спокойна. Я стала лучше себя вести, я  почти  здорова. Кажется,
ты  так любишь говорить? Ну, хорошо, хорошо, папа. Рози просто прелесть. Она
выполняет любое мое желание. Она прекрасно ухаживает за мной и присматривает
тоже
     ОТЕЦ Я очень рад.
     ВЕРА Я тоже. У нее прекрасный вкус: на те деньги, которые ты мне даешь,
она приносит книги, газеты, иногда музыку.
     ОТЕЦ Вот видишь, а ты не хотела, чтобы она...
     ВЕРА Да нет, ничего... Правда  сдачу она оставляет себе, но это пустяк.
Ведь тебе для меня ничего не жалко, правда?
     ОТЕЦ Правда. Проси, что хочешь.
     ВЕРА  Попозже  попрошу!  Совсем  недавно  я  сказала  Рози принести мне
порнографический журнал... для девочек... моего возраста...
     ОТЕЦ И что Рози?
     ВЕРА  Она  так  смутилась,  даже покраснела.  Я  стала  уговаривать ее.
Какое-то время она ломалась, а потом взяла деньги. Все. До последнего цента.
     ОТЕЦ Ну и где же журнал?
     ВЕРА А  что?  Ты хочешь  посмотреть?  Тебе  будет  неинтересно. Он  для
девочек:  и потом, - Рози все равно его не  принесла, что еще раз доказывает
то, что она иллюзия... (неожиданно хватается за голову) Как больно!
     ОТЕЦ (хочет встать) Вера!
     ВЕРА  Сидеть...  (жестко,  почти  с  ненавистью)  Иногда  у  меня   так
непереносимо  болит  затылок, что я не  знаю, куда  деться от этой боли. Как
будто бы вся моя  кровь собралась в голове, а ей тесно. Она пытается пробить
затылок и вырваться  наружу. И  все из-за того, что ты держишь меня здесь, в
этой тюрьме.
     ОТЕЦ Ты же знаешь, это ненадолго.
     ВЕРА Ты говорил мне это  два, нет, три,  нет,  четыре месяца назад... Я
уже сбилась со счету сколько я здесь...
     ОТЕЦ Я скоро заберу тебя отсюда.
     ВЕРА Правда?
     ОТЕЦ Клянусь...
     ВЕРА Нет, ты правду говоришь?
     ОТЕЦ Конечно.  И все будет  как раньше! Ты так  смешно рассказывала про
Рози. Почему она иллюзия?
     ВЕРА (смеется) Это ты все про журнал, да? Если бы  она  была настоящей,
живой  девушкой, она бы его принесла. Мы бы вместе его смотрели на скамейке,
в   больничном  садике,   за  которым  ухаживают   монахини.  Обсуждали   бы
подробности...  А  поскольку  Рози  не  существует,  все  ее действия  можно
просчитать. Они кем-то задуманы.
     ОТЕЦ Кем?
     ВЕРА Тем, кто управляет иллюзиями.
     (Пауза)
     (Вера внимательно смотрит на отца)
     Я не верю тебе, папа...
     ОТЕЦ Ты дразнишь меня?
     ВЕРА Да... А ты меня?
     (Сверху спускается лифт. Открывается дверь. Выходит Рози).
     РОЗИ Ужин через полчаса. Что тебе принести, Изабель?
     ВЕРА Не называй меня Изабель. Мне неприятно.
     РОЗИ А как тебя называть?
     ВЕРА Меня зовут Вера. А ты не знала?
     РОЗИ Хорошо, милая. А что тебе принести?
     ВЕРА Толченого стекла, пожалуйста, и жженой резины.
     РОЗИ (переглядывается с отцом. Тот пожимает плечами) Хорошо, милая.
     (уходит обратно в лифт)
     ОТЕЦ (смеется) Она безнадежна.
     ВЕРА Ты лучше спроси ее, где моя сдача?  Она  тут  же тебе ответит, что
она из бедной итальянской семьи, их  бросил  отец, а  старшего брата Эдуардо
посадили в тюрьму. За убийство...
     ОТЕЦ Хочешь я найду кого-нибудь другого на ее место?
     ВЕРА Пожалуй, не стоит. Она веселая.
     ОТЕЦ Может быть хватит о ней?
     (В  это время сад за  окном  становится  дымным,  почти несуществующим.
Темнеет настолько,  что оконная решетка исчезает, растворяется,  а само окно
превращается в глубокий фиолетовый провал).
     ВЕРА Ты знаешь папа, есть люди, которым не снятся сны.
     ОТЕЦ Я знаю, но в это сложно поверить.
     ВЕРА Интересно, как они живут?
     ОТЕЦ Их жизнь спокойная, очень  ровная; день  перетекает  в  ночь, ночь
перетекает в день. Они живут очень гладко. Как мы с тобой...
     ВЕРА Нет, подожди.
     ОТЕЦ  Они  живут  обычно.   Они  веселятся   и   печалятся,  о   чем-то
задумываются. Они живут, как мы с тобой...
     ВЕРА  Не сбивай меня! Тебе не удастся меня сбить. Мы с тобой не  живем,
папа. Мы умерли...
     ОТЕЦ Послушай, Изабель...
     ВЕРА Не называй меня Изабель. Меня зовут Вера. Ты понял? Понял?
     ОТЕЦ Нет,  дорогая. Это  ты меня не сбивай.  В этой  стране  тебя зовут
Изабель, и никак  иначе.  Каждый раз, когда я  прихожу сюда,  я вижу, что ты
вовсе не больна.  Ты просто ловко  водишь  меня за  нос. Только  вот  зачем?
Вернее - за что?
     (Встает со стула. Направляется к ней).
     ВЕРА Не подходи ко мне.
     ОТЕЦ Хорошо, Изабель.
     ВЕРА Не смей меня так называть.
     ОТЕЦ Хорошо, ты меня уговорила (усаживается  на стул. Устало, как будто
бы повторяет заученный урок). Мы не умерли. Мы просто переехали в Берлин. По
дороге произошла авария. В общем-то, это была даже не авария,  а поломка  на
железнодорожных  путях.  Наш поезд  "Москва-Берлин" остановился  и  простоял
несколько часов. Ты спала  в купе, а я вышел покурить в тамбур. От толчка ты
упала с полки  и ударилась головой. Ты испугалась,  потому что не ожидала...
Вот и все.
     ВЕРА Когда это произошло?
     ОТЕЦ Два года назад.
     ВЕРА Но ведь никто не ожидает смерти.
     (Через окно влезает  мальчик-беспризорник  из подъезда  на Белорусской.
Озирается по сторонам, спрыгивает с подоконника. Это воспоминание).
     МАЛЬЧИК Какая чистая комната. Таких чистых просто не бывает.
     ВЕРА Что ты ищешь?
     МАЛЬЧИК  Что-нибудь  покурить... А ничего нет! Ничего! Ни одного бычка.
Такой гладкий пол,  и  ни одного  бычка... Я  почувствовал в тебе сразу  три
желания, Вера-Изабель, а могу выполнить только одно...
     ВЕРА Ты же знаешь, какое из них самое главное...
     МАЛЬЧИК Жаль, что курить нечего...
     (уходит)
     ОТЕЦ Ты что-то сказала?
     ВЕРА Нет, ничего... Просто вспомнила.
     ОТЕЦ (оживленно) А я чувствую, что ты вспоминаешь. Я знаю. Первое время
мы жили в Восточном Берлине, на Шонхаузер аллее.  У нас  была  большая очень
светлая квартира. Такая светлая, как будто бы стены были из  стекла, по  два
огромных окна в каждой комнате. Ты даже успела ее полюбить. Ты помнишь?
     ВЕРА (устало) Какая разница?
     ОТЕЦ Я знаю, тебе тяжело напрягать память, но постарайся, еще не много!
(Пауза)  Потом ты сказала,  что хочешь жить в  доме, и мы переехали в дом. В
старый дом над озером с двумя этажами и мансардой.
     ВЕРА И что, мне нравилось?
     ОТЕЦ Очень. Там был маленький садик и ты  разбила  цветник, но потом он
тебе надоел...
     ВЕРА И я попросила машину, и ты купил мне... Папа!
     ОТЕЦ Да, Вера, да! А потом...
     ВЕРА Папа, скажи, почему ты опять пришел без галстука?
     ОТЕЦ Забыл надеть, извини... (прикрывает шею рукой) я так спешил... что
ты хочешь? Что мне сделать для тебя?
     ВЕРА (пытается не смотреть на него) Я хочу в Москву
     ОТЕЦ (тихо)  Ты же знаешь,  что вернуться в Москву для меня, все равно,
что умереть.
     ВЕРА Тогда я хочу, чтобы ты ушел.
     ОТЕЦ Но я не могу.
     ВЕРА Пожалуйста, я очень прошу тебя...
     ОТЕЦ Как скажешь.
     (Уходит. В дверях лифта сталкивается с Рози, несущей поднос с ужином).
     ОТЕЦ Мой ребенок выгнал меня за то, что я пришел без галстука.
     РОЗИ Ай-яй-яй! Ну как же вы так?
     (Захлопывает за ним дверь  лифта ногой. Лифт стремительно несется вниз.
Грохот падения)



     РОЗИ Ваш ужин (Ставит поднос, прикрытый салфеткой на  подоконник)  Ваши
таблетки.
     (Вера выбрасывает таблетки и выливает воду на пол).
     Почему вы не стали пить таблетки в этот раз?
     ВЕРА Потому что как и во все предыдущие разы  я не хочу,  чтобы из меня
сделали идиотку.
     РОЗИ Таблетки от болей в затылке. Вы пробовали их хоть раз?
     ВЕРА Один  раз... Я думала затылок раскололся.  Думала  хлынет кровь. Я
потом вспомнить не могла, как меня зовут!!!
     РОЗИ И как же вас зовут?
     ВЕРА Меня зовут Вера, а то ты не знаешь?
     РОЗИ Хорошо, Вера, что вы будете на ужин?
     ВЕРА Я же сказала...
     РОЗИ Жженой резины не было, извините. И толченого стекла не было тоже.
     ВЕРА А что было?
     РОЗИ  Был  цыпленок, овощной  салат,  очищенные  креветки.  Папа  очень
старается  для  вас.  И  вот еще - свежевыжатый  морковный сок, говорят,  вы
любили его в детстве, еще в Москве...
     (неожиданно Вера бросается на медсестру, выбивает у нее из рук стакан с
соком, бьет ее. Рози прикрыла руками лицо и вдруг расплакалась.)
     ВЕРА На, получи, гадина! Что ты подлила в мой сок? Я все видела!
     РОЗИ Ничего...
     ВЕРА Ах, ничего! Ну так получи еще! Я все видела! Все!
     РОЗИ Мне больно!
     ВЕРА Ничего,  мне больнее! Каждый день, когда я жую эту дорогую жрачку,
которую ты по-честному готовишь на деньги моего отца, или  когда я подхожу к
окну вот с этой вот железной решеткой, а кто - нибудь из вас поливает внизу,
в  саду  красный олеандр, мне гораздо больнее, чем  тебе сейчас! Знаешь, как
мне больно, Рози? Лучше бы меня каждый  день вот так вот били по морде! Я же
терплю, и ты потерпишь!
     РОЗИ Пожалуйста, отпустите меня!
     ВЕРА Почему ты не даешь мне сдачу? Ведь ты же такая же сильная  как  я,
наверное,  даже  сильнее...  С чего эта ты  вдруг  стала  называть  меня  на
"вы..."?
     РОЗИ Наверное, из страха потерять работу.
     ВЕРА Да, Рози, твое положение затруднительно. Ты  потеряешь  работу.  Я
скажу отцу, что ты  невыносима, он перестанет платить тебе, я тоже перестану
платить тебе. И  вместо тебя  всю  эту отраву, начиненную транквилизаторами,
мне  будет приносить  какая-нибудь  другая  умелица.  А  у  тебя,  Рози,  не
останется ничего  кроме  твоего небольшого  жалования  при  больнице  святой
Катарины...Что ты смотришь на меня, что ты трясешь своей плоской итальянской
головенкой..?
     РОЗИ (В отчаянье) Я не знаю, что мне делать!
     ВЕРА Зато  я знаю,  Рози! Ты из  бедной итальянской семьи,  чудом нашла
работу, и твоего старшего брата посадили в тюрьму за убийство...
     РОЗИ Но это правда!
     ВЕРА  Ты так  просто об этом говоришь, что наверное, это  действительно
правда. Сколько тебе лет?
     РОЗИ Двадцать два.
     ВЕРА А  мне шестнадцать. Самое время перейти на "вы". Рози, скажи, тебе
нужны деньги?
     РОЗИ Да. Мне нужны деньги.
     ВЕРА Тебе нужно много денег?
     РОЗИ Нет, не очень
     ВЕРА Я отдам  тебе  все, что  у  меня есть, и  свою компактную пудру  в
придачу. Ты замажешь вот этот фигнал под глазом.
     РОЗИ У меня есть компактная пудра.
     ВЕРА Ты гордая, Рози, но все-таки бери мою. Моя лучше.
     РОЗИ И что взамен?
     ВЕРА Как ты сразу оживилась! Да ничего особенного... Просто по ночам ты
будешь меня отсюда выпускать, а к утру я буду возвращаться.
     РОЗИ Это невозможно...
     ВЕРА Ты будешь отпускать меня не  каждую ночь, а только иногда... Раз в
неделю...  Летом, может быть,  чуть больше, чем  зимой... Летом очень теплые
ночи.
     РОЗИ Но я не могу...
     ВЕРА Ты  можешь, Рози.  Ты можешь гораздо больше, чем говоришь. (Пауза)
Вот сейчас ты выглядишь как живая.
     РОЗИ Что ты сказала?
     ВЕРА Пустяки. Не стоит отклоняться от темы. Я говорю о том, что ты меня
отпустишь...
     РОЗИ (неожиданно смеется) Может быть, хотя бы чаю выпьем? Не знаю,  как
ты, я бы выпила... (подает ей чашку) Осторожно, она горячая...
     ВЕРА Я надеюсь, ты не подлила сюда яду.?
     РОЗИ Хватит. Не будем о пустяках. Итак, ты сказала, что я могу  гораздо
больше, чем говорю? Как ты догадалась?
     ВЕРА Но ведь это же видно...
     РОЗИ Но ведь ты совсем маленькая девочка.
     ВЕРА Вкусный чай.
     РОЗИ С травой.
     ВЕРА С марихуаной?
     РОЗИ Нет, с мятой... С марихуаной не было, извини.
     ВЕРА (смотрит на  нее  с  сожалением) Маленькие девочки  совсем не  так
просты,  как ты можешь подумать... Но,  Рози, зачем  ты заставляешь меня все
это говорить? Неужели ты сама не помнишь?
     РОЗИ Не помню чего?
     ВЕРА Нет никого опаснее маленькой девочки, которая вдруг поняла все...
     (пауза)
     Она все видит,  но она  играет с вами, потому  что  ей  забавно, как вы
умиляетесь, когда она  лепечет милые  глупости.  Теперь  ты меня  отпустишь,
Рози?
     РОЗИ Я никогда на это не пойду!
     ВЕРА Однажды  девочка поразит вас изворотливостью ответов, и  вам будет
даже лестно, что она у вас  такая. И только через некоторое время, когда она
вырастет, вы поймете, что ответы были беспощадны. Теперь ты меня отпустишь?
     РОЗИ Нет.
     ВЕРА  Знаешь, Рози, в Тучково, под Москвой, у нас был дом со стеклянной
террасой и зимним садом. Я его любила... Но у меня  никогда не было брата. А
у тебя  был старший  брат,  вы  дрались, вы  бегали  вместе  по  итальянской
деревне, потом возвращались в ваш  маленький  дом!  Вы были замкнуты друг на
друге, вы  наблюдали друг за  другом и все запоминали,  а мне было не на ком
замкнуться.   Моя   комната   находилась  напротив  библиотеки,  нужно  было
перебежать маленький коридор. По дороге я рисовала  картинки на обоях, и мне
ничего не было. Слышишь, ни-че-го. Я замкнулась на доме. Я наблюдала за ним.
Я не умела читать, только иногда отдельные буквы сами складывались в  слова.
Однажды  я нашла книгу в стареньком  мягком переплете. Она называлась "Толпа
одиноких". Буквы  сами собой сложились. "Толпа одиноких"  Ты слышишь,  Рози?
Тебе интересно?
     РОЗИ (напряженно) Ты же знаешь, мне интересно все, что касается тебя...
     ВЕРА Я не стала ее читать. Но я часами рассматривала рисунки.  Надрывно
красивые  юноши, о которых ты даже не мечтала в своей деревеньке,  сидели на
подоконниках в подъездах или прямо на  ступенях с  гитарами  и недокуренными
пачками  сигарет,  и  точно  такие же  девушки, затянутые  в джинсы,  так же
курили, смотрели  в  окна, и  никто не  знал,  что было  за окнами.  Потом я
научилась читать и  забыла  об этой  толпе. Эта  книжка лежала у  отца среди
"ненужных"  в  стареньком  серванте  без стекол,  наверное,  из  его  ранней
бедняцкой юности инженера...
     О чем ты думаешь, Рози, что-то вспомнила, да?
     РОЗИ А тебе-то что? Тебе-то какое дело?
     ВЕРА Ты, Рози, оживаешь прямо на глазах. Приятно смотреть. Я думаю,  ты
не разочаруешь  меня. Фингал больно, да? Приложи что-нибудь холодное, чайную
ложку... (протягивает ей ложку, та  послушно берет и закрывает  ей глазницу)
Потом я выросла, и однажды  эта  книжка снова попалась мне на глаза. Я сразу
все  вспомнила:  за ней стояла какая-то  таинственная,  очень притягательная
жизнь, о которой я только смутно догадывалась. Тогда в детстве, мне хотелось
быть такой,  как эти красивые люди на картинках, мне  хотелось попасть на ее
страницы   и  вот  так  же  сидеть  в  нарисованном  подъезде  и  курить  на
подоконнике. И вот я жадно стала ее читать... Сколько книг  ты прочла за всю
свою жизнь, Рози? Две или три? Наверное, пальцев  хватит на руках, чтобы все
их пересчитать.
     РОЗИ Почему? Я много читала...
     ВЕРА Чего? Порнографических журналов для Девочек нашего возраста?
     РОЗИ (смеется) И  их тоже, конечно. Мой старший брат Эдуардо воровал их
для меня на почте в отделе "Пресса".
     ВЕРА После десяти страниц я обломалась...
     РОЗИ Что?
     ВЕРА Ну да, я забыла. Ты же плохо говоришь по-немецки. "Толпа одиноких"
разочаровала меня. Ее написал старый, заслуженный КГБешник, выйдя на пенсию,
годы  так в 70-ые,  когда  мой папа был  простым инженером в конструкторском
бюро.  Он  писал,  что  все  молодые  люди  на  Западе либо наркоманы,  либо
гомосексуалисты, а если  они не то  и не другое, то от тоски они бросаются в
окна,  а дальше я не дочитала. Это тебе не отдел "Пресса" на почте по дороге
в город.
     РОЗИ  Почему?  Была не только  почта...  Мы ездили  с  братом в  летний
кинотеатр, иногда  он  брал  меня с собой,  чтобы я не ныла. Мы  приезжали в
дождь, а  там уже  стоял целый табун  машин.  У  всех  работали  "дворники",
вытирая  дождь  с лобового  стекла. А на  экране показывали фильм, иногда со
сценами, ну про  это... Он оставлял меня одну, а сам уходил в красную машину
по соседству, в старенький "Opel" к подружке-уродке. Она была старше его лет
на семь, и я даже  не очень злилась. Он возвращался, весь в пятнах помады. Я
смеялась. Он кричал: "Ты ничего не понимаешь",  иногда бил. Не больно. Потом
мы ехали домой под дождем, так и не узнав, чем закончился фильм.
     ВЕРА Теперь ты отпустишь меня?
     РОЗИ Нет, что ты... Как можно!
     ВЕРА Хорошо...  (пауза) Слушай,  что  было дальше.  Я не  знала  на чем
замкнуться.  Я стала наблюдать, подыскивать объект. Я внимательно следила за
жизнью, и стала подмечать такие вещи, о которых никто не знал. Я поняла, что
наша  жизнь  скоро закончится, и  очень заинтересовалась тем, что  же  будет
дальше.
     (пауза).
     Ты же знаешь, почему меня здесь держат?
     РОЗИ Почему?
     ВЕРА Хотя, ты же медсестра. Ты можешь не знать... Я считаю, что  все мы
- того... умерли... И  все  происходит после смерти. И никто  меня не  может
разубедить. Я заранее знаю,  чего  ожидать от людей, потому что  их нет. Они
миражи. Я пытаюсь убедить тебя, но заранее знаю, что ты откажешь, потому что
тебя тоже нет. Вот  если бы  ты меня отпустила, ты была бы  живой. Послушай,
Рози,  отпусти меня сегодня ночью на дискотеку  в Принслауберг, и  я поверю,
что ты живая. Ты вылечишь  меня. И вместо того, чтобы заплатить  профессору,
мой папа заплатит  тебе.  Огромные  деньги, Рози,  ты слышишь?  Совсем не ту
мелочь, которую ты получала раньше. Ты сможешь что-нибудь купить и отправить
брату  в  тюрьму.  Нет! Ты сможешь  заплатить судье  или следователю  или им
обоим,  его дело пересмотрят и выпустят под амнистию. У меня никогда не было
брата, а ты освободишь своего... И это, Рози, мое последнее  предложение. Ты
отпустишь меня, да? Что ты молчишь?
     (пауза)
     Ты так смотришь...  По глазам вижу, что отпустишь. Не  бойся, Рози. Дай
мне  ключи.  Я  вернусь  под утро. Никто даже не заметит.  Если  вдруг  меня
поймают, я скажу, что я их украла,  как твой брат порнографические журналы в
отделе "Пресса". Сначала ты отпустишь меня, а потом отпустят твоего брата.
     Ты согласна?
     РОЗИ Да.
     ВЕРА Дай мне ключи и ничего не бойся.
     РОЗИ А  я и  не боюсь (протягивает ключи) Только  моего старшего  брата
Эдуардо убили в тюрьме.
     ВЕРА Когда?
     РОЗИ Сегодня... Я узнала два часа назад, прежде, чем пойти на работу...
От него ничего не  осталось,  кроме  компактной пудры,  он подарил мне ее на
прошлое Рождество.
     (уходит в кабину лифта. Лифт поднимает ее наверх).



     Окно комнаты  завешено плотной гардиной. На гардине  изображена садовая
аллея.  Ветви деревьев,  стоящих друг против друга, сплелись в свод, поэтому
аллея  кажется  сквозным  зеленым тоннелем, очень глубоким. В конце  тоннеля
видно  небо. Два-три  плывущих  облака.  В  этот раз стены  комнаты завешены
детскими рисунками.
     На подоконнике стоит  Ники,  молодой человек лет девятнадцати.  На  нем
потертая кожаная куртка, джинсы,  расписанные  красками,  осветленные  концы
волос.  На  первый взгляд -  обычный  мальчишка  с  берлинской  дискотеки  в
Принслауберге.
     Внизу у подоконника стоит мальчик-беспризорник.
     МАЛЬЧИК Ну давай, давай курить. Ты же обещал.
     НИКИ (шарит по карманам) Кажется нету. Все закончились.
     МАЛЬЧИК (тихо) Что ты сказал?
     НИКИ Вот, нашел... Последняя в пачке.
     МАЛЬЧИК Давай сюда. (жадно курит) Времени, понимаешь, очень мало.
     НИКИ Я хотел в сад. А это что? Куда ты меня привел?
     МАЛЬЧИК А это - сад... Лучше не было. Извини.
     НИКИ  Это  сад?  (вглядывается в гардину) Это  рисунок мультипликатора,
который  сошел с  ума. Мне  кажется,  я  где-то его  видел,  только все было
объемным.
     (пауза)
     МАЛЬЧИК Он твой... Ты набил руку на детских рисунках...
     НИКИ Я набил руку на детских рисунках.
     МАЛЬЧИК Ты стал известным в свои девятнадцать лет...
     НИКИ Я стал известным в свои девятнадцать лет...
     МАЛЬЧИК Я ворую твои рисунки и развешиваю их на стенах подъездов
     (пауза)
     НИКИ Ты?
     МАЛЬЧИК Я... Я вхожу в твои сны, потому что я подобрал ключи.
     НИКИ Когда?
     МАЛЬЧИК Ты сам их мне дал...
     НИКИ  Когда я в первый раз увидел тебя  на остановке, я подумал, что ты
карлик.  Ты стоял ко мне спиной и курил. Потом  я попросил у тебя зажигалку,
ты повернулся, и я увидел, что ты... ребенок. Когда  я  просыпаюсь, я ничего
не помню из своих снов, кроме конца, самого последнего  эпизода. Наяву я  не
помню, что ты мне снился.
     МАЛЬЧИК (смеется) Я прекрасно знаю,  что ты помнишь... Ни тебя, ни меня
нет в этом сне. Здесь  встречаются  только наши души.  Мы  ничего не знаем о
жизни наших душ. Твоя душа что-то сказала моей. А мы ничего не знаем, стоим,
курим на остановке.
     НИКИ Утром, наяву, в реальной жизни...
     МАЛЬЧИК Ты в  реальной  жизни?  Твоя  реальная  жизнь  из  картона.  Ты
просыпаешься в плоском картонном мире,  как этот рисунок на  гардине. Вы все
там ходите плоские, и делаете вид, что все нормально...
     НИКИ  Вспомнил!  Мне  снилось,  что  я  внутри книги  ползу  по длинной
печатной строке с буквы на букву, а потом попадаю в картинку...
     МАЛЬЧИК Ладно, хватит! Ты тянешь время!
     НИКИ Еще немного.
     МАЛЬЧИК Нет...
     НИКИ Немного... Совсем... Ведь эта комната уже приснилась многим.
     МАЛЬЧИК Уговорил.
     НИКИ Как выглядит ключ от моего сна? Почему ты не отвечаешь?
     МАЛЬЧИК Это слово.
     НИКИ Какое? Когда ты его получил?
     МАЛЬЧИК  Оно  немое. В  нем нет  звука. Оно пришло  из твоих мыслей  на
остановке и стало отмычкой. У меня ничего не пропадает.
     НИКИ Я хотел в сад, а ты обвел меня вокруг  моей комнаты и  поставил на
подоконник. А я хотел в настоящий сад...
     МАЛЬЧИК Я  не могу  войти в  сад.  (Гасит сигарету, и  кладет  окурок в
пустую  мятую  пачку, которую только что  уронил  Ники). Таким как я сады не
открывают.
     НИКИ Ну да, ты же снизу, из мрака.
     МАЛЬЧИК Нет, я из сумерек. Это посередине.
     НИКИ (закрывает глаза) Когда я проснусь, я ничего не вспомню...
     МАЛЬЧИК Кроме конца  (Рвет гардину с изображением  сада. В прорыв видно
ранее утро, деревья, качающиеся на ветру, снизу слышна улица).
     НИКИ Что это?
     МАЛЬЧИК Твое пробуждение... Падай.
     НИКИ Но я не хочу...
     МАЛЬЧИК Я ничего не могу изменить. Падай.
     НИКИ За что?
     МАЛЬЧИК  Ты  же  знаешь...  (Ники  падает  в окно,  наотмашь,  спиной).
Надеюсь, ты не ударишься головой, и у тебя не будет болеть затылок...



     Вера одна. Пытается открыть дверь лифта, но та не поддается.
     ВЕРА (в отчаянье)  Что ты  наделала,  Рози?  Ты опять провела меня!  Ты
подло  меня обманула! Ты  заставила  меня выпить с тобой  чай. А сама что-то
подмешала туда. Занимала меня своей  глупой болтовней, а сама следила, чтобы
я выпила его до конца.  Я падаю, Рози, я засыпаю... Ты заберешь у меня ключ.
Что  ты  наделала? Я знаю эти лекарства,  наутро я проснусь и ничего не буду
помнить. Это вы с отцом хотите, чтобы я все забыла, а я помню, помню!
     (Проговаривает  четко,  как  заученный  урок,   последние  слова  почти
выкрикивает).
     Все  началось  с  того,  что  мы умерли.  Это  было  ясно  и  абсолютно
достоверно.  Мы  умерли. Я  почувствовала это,  как внезапное пробуждение во
сне, толчок  внутри сна, и  какая-то дверь снаружи, через которую еще  можно
было  вернуться,  с  грохотом  захлопнулась   навсегда,   я  бы   сказала  -
безвозвратно...  Совершенно  бесполезно  и  даже  как-то  постыдно  было  бы
проситься  назад, поэтому пришлось смириться с  тем, что мы умерли. Достойно
принять свою смерть...
     (Борется со сном. Из последних сил говорит).
     Я всегда знала, что после  смерти почти  ничего не изменится, все будет
точно так же, и только это маленькое "почти" будет стоять межу тем, что было
раньше  и  тем, что происходит  сейчас. Раньше мы  жили  в  Москве, а теперь
оказались  в  Берлине, я говорила по-русски, а теперь вот говорю по-немецки,
раньше  меня звали Вера. А сейчас все вокруг  называют  -  Изабель... Так из
одного состояния,  мы перешли  в  другое. Наверное, это маленькое "почти"  и
есть смерть... Что ты сделала, Рози? Я ничего не забуду. Почти ничего!
     (Падает  у  дверей  лифта.  Засыпает.  Неожиданно  комната  наполняется
мерцающим  фиолетовым светом. Он  вливается  извне,  сквозь  прутья  оконной
решетки, он  льется  из  раскинутых рук спящей  Веры, из  кабины  лифта.  Он
заполняет собой комнату, мгновенно преображая ее).



     Отец  Веры  щурится в  сумерках.  Они  сгущаются  все сильнее  и  скоро
превратятся в южную ночь.
     ОТЕЦ Вся  наша  жизнь - причудливый узор.  Купил  вот десять  лет назад
шкатулку в антиквариате на "Арбатской", с  выдвижными ящичками и  множеством
тайных отделений.  Я не знал, что с ней делать, но точно знал, что не купить
ее   не   могу.  Я  складывал   в  нее   все  что  попадется,   безо  всякой
последовательности.  Ни  о  чем  не  думая.  Потайные отделения  были набиты
бумагами,  фотографиями,  кассетами  с  записями   чужих,   но   неслучайных
разговоров, деньгами, вышедшими из обихода.
     В  выдвижных  отделениях лежали  письма, написанные  от  руки,  письма,
распечатанные из  электронной почты.  Обрывки листов  с  ничего  незначащими
номерами телефонов, детскими рисунками и просто рисунками, приобретенными по
случаю...  (У  ночного окна  стоит письменный  стол  с настольной лампой под
зеленым  абажуром.  Стол завален учебниками  и  ученическими  тетрадями.  Из
лифта,   спустившегося   сверху,  выходит   мать  Веры.  Совсем  юная,   лет
шестнадцати.  Она  садится  за  стол,  пытается  навести порядок  в бумагах,
пролистывает тетради).
     ОТЕЦ  Потом  я забыл  о  ней, о маленькой,  но вместительной  китайской
шкатулке из черного дерева, отполированного вручную.
     МАТЬ (Читает  из тетради. Что-то  поправляет,  что-то  дописывает).  Из
тоски осенней, из раннего  утра, когда нужно проснуться, а сон не уходит, из
тоски по лету в  начале  сентября, из мутного тумана  по  утрам, из  слепого
московского неба, из бездонной пропасти коммунальных подъездов...
     ОТЕЦ  Потом  я  нашел ее  и  понял,  что  она как фильм или как  жизнь,
разбитая  на эпизоды!  В  каждом  ящике свой эпизод, своя  отснятая сцена. В
зависимости оттого, как  я  выдвигаю ящики  или  вскрываю отделения, я  могу
менять  последовательность  эпизодов, захочу, - все пойдет так, захочу - все
пойдет иначе.
     (Мать  неожиданно засмеялась  какому-то  воспоминанию.  Она  ничего  не
замечает вокруг,  кроме исписанного листка в  тетради  и  фиолетовой ночи за
окном).
     МАТЬ (читает)... из звона жирных тарелок сквозь открытые окна столовой,
из надежды на лето, или хотя бы на сентябрь, из расширенных близоруких глаз,
из воспаленных бронхов, из ожидания звонков, которых не будет, из подражания
тем, кого любишь,  а они не  знают, из  невозможности выразить  чувство,  из
вражды чувства и слов, - пишу тебе...
     В самом начале ноября у нас уже  начало зимы, а у вас,  наверное. осень
лениво и ласково  дарит  последние теплые деньки,  как  последние  слова  на
перроне отходящего поезда...
     ОТЕЦ  (открывает шкатулку) Вот  властные письма  женщин,  от  которых я
зависел,  вот умоляющие письма женщин,  которые  зависели  от  меня.  На дне
каждой  мольбы  -  укор.  Женщины молятся только когда им  что-то нужно  или
любви,  или  утешения. Их  мольба  начинается с укора, что  нет ни  того, ни
другого... А  вот девчонка шестнадцати лет, выпускница одиннадцатого класса.
Она писала  мне  письма  в школьных тетрадях,  неуклюжие  и  искренние,  как
школьные сочинения, не понятые учительницей.
     (пауза)
     Я ее не  простил, нет,  сколько не пытался! Эту маленькую дрянь, каждым
своим  жалким  поступком  вымогающую любовь...  Такая  постыдная  побирушка,
только вместо денег умело выпрашивающая любовь.
     (Мать снова засмеялась,  снова смотрит  мимо  отца, представляя  что-то
свое)
     МАТЬ (перелистывая  тетрадь)  Пусть  все будет  предельно просто, пусть
сами собой сплетаются слова в нехитрые фразы, пусть будет совсем просто, как
раскормленный  голубь в  аллее  Патриарших  прудов, как  прорвавшийся  пакет
молока  и змеящаяся белая  струйка,  стекающая за рукав, только бы  выразить
словами все эти ноющие чувства, жажду  юности  и отрицания  счастья.  Я  так
люблю  тебя, что  нет силы  думать о тебе. Но  ты и мои мысли о  тебе, -  вы
вместе настигаете меня на каждом шагу. И вот  каждый мой шаг пронизан тобой,
каждый мой вздох наполнен тобой. Мир смотрит на меня твоими глазами, весь он
нежный вокруг меня. Он как ребенок, который  выздоровел весной и увидел небо
в тонком свечении. Он напоен любовью к тебе, а ты так ничего и не знаешь! Мы
будем счастливы... мы никогда не будем счастливы...
     ОТЕЦ  Она сама высмотрела меня,  как возможную мишень  для своих глупых
писем и распаленной чувственности. Я бы к ней не подошел, клянусь! Мне бы  в
голову  не пришло. Я все помню, как она подошла  ко мне; и  прежде, чем  она
заговорила, я уже все понял про  нее. Я всегда мог отойти в сторону, уступая
ей дорогу, она бы прошла, почти  мгновенно позабыв обо  мне, отыскивая новую
мишень.  А я вот  не  отошел...  В то время  я был молодым, подающим надежды
инженером  из  конструкторского бюро напротив их школы. Во время  обеденного
перерыва я спускался на улицу и что-нибудь покупал в продуктовом киоске.
     (Неожиданно мать замечает отца и подходит к нему).
     МАТЬ Эта очередь никогда не кончится.
     ОТЕЦ (внимательно  осматривает  ее с но до головы) Но  перед нами всего
три человека...
     МАТЬ У нас очень короткая перемена. Я не успею пообедать.
     ОТЕЦ Почему бы тебе не пообедать в школьной столовой?
     МАТЬ Потому что эту еду невозможно есть.
     ОТЕЦ Ты очень капризная.
     МАТЬ Ну и что?
     ОТЕЦ  "Ну и что?" - сказала она  и улыбнулась. Тут  подошла очередь и я
пропустил ее вперед.
     МАТЬ (смеется)  Мне нечем заплатить. У  меня  денег  только на  обед  в
столовой, этого не хватит ни на сосиску в тесте, ни на бутылку пива. Знаете,
ведь пиво школьникам не продают.
     ОТЕЦ И она покраснела так умело, почти по-детски. Не потому что ей было
стыдно, а просто она знала, что здесь нужно покраснеть. Сам не знаю, почему,
но я оплатил ее бутылку пива и сосиску, а она  забыла  их взять. Они ей были
не нужны.  Единственное,  что она не забыла,  -  это записать на руке  номер
моего  телефона.  Потом  прозвенел  звонок, и  она побежала на урок  даже не
простившись со  мной. Я видел, как она  внимательно  посмотрела на цифры,  а
потом сама  себя  поцеловала в ладонь... Я  ждал от  нее звонка,  но  она не
звонила. Прошла неделя...
     (Открывает следующий ящик)
     А это рисунки. Хорошие и плохие. Я скупал их все подряд,  за  бесценок.
Некоторые из них мне отдавали даром. Напротив меня художники захватили дом в
Крапивенском переулке.  А у меня как раз тогда появились первые деньги. Этот
дом они называли модным словом "сквот". Я увидел ее дней через десять. А мне
показалось, что прошел месяц. Она шла по улице и совсем  как маленькая  била
рукой по мячу. Он отскакивал от асфальта, она снова его била.
     ОТЕЦ Что-то давно тебя не было видно у киоска.
     МАТЬ (равнодушно) У нас каникулы.
     ОТЕЦ Хочешь пива?
     МАТЬ Не знаю...
     ОТЕЦ Ты не любишь пиво?
     МАТЬ Я никогда его не пила
     ОТЕЦ Почему ты мне не звонила?
     МАТЬ Я думала, вы позвоните первым.
     ОТЕЦ Я не знаю номера...
     Тогда она продиктовала телефон и я зачем-то его записал.
     Хочешь пойдем в "сквот" к художникам?
     МАТЬ Нет, спасибо. Мне нужно домой... У меня строгие родители.
     ОТЕЦ  И она пошла.  Продолжая  бить  рукой по мячику. Она знала, что  я
смотрю ей в след, и поэтому обернулась...
     МАТЬ  Помните  из  детства: "Наша  Таня  громко плачет..."? У вас  есть
сестра?
     ОТЕЦ Нет.
     МАТЬ А дочь?
     ОТЕЦ Я хотел ей ответить, но она пошла, потому что ей было неинтересно,
что я скажу. "Как тебя зовут?" - крикнул я ей вслед.
     МАТЬ Какая разница? (играет мячом) Меня зовут Таня.
     ОТЕЦ  (открывает  третий ящик) А вот это, наверное,  самое ценное,  что
было  в  жизни.  Письма  писателя.  Теперь  их  можно  продать  и, наверное.
неплохо... (смотрит письма)
     Она не любила то, что любил я. Не то, чтобы не любила, а не касалась. Я
любил читать, а она проходила мимо книг,  они были разбросаны тогда  по всей
квартире,  у  меня  не  было  денег  купить шкафы;  она проходила,  чтобы не
запнуться  о  стопки  книг, и  ни разу, я внимательно наблюдал  за  ней!  Не
раскрыла  ни  одну  из них.  Она находилась рядом  со мной, а  я  чувствовал
утрату,  я  чувствовал ее  полное  отсутствие. Она  находилась  возле меня -
ложилась со мной в постель, ходила по  комнатам,  сидела за столом,  но была
она  только  сама  с  собой,  со  своими  мыслями,  которые  даже  перестала
проговаривать.
     Когда я  нашел его книги, я понял, что он такой же как я, что  он знает
все то же самое, и у нас один реестр чувств, только он более умело перебирал
клавиши.  Он был тогда в Уругвае, а  я в Москве, он писал, а  я ощущал. Наши
жизни шли одинаково,  только декорации не совпадали. Я решил ему написать. Я
знал, что он стар, и никогда мне не ответит, потому что, - кто я, и  кто он,
а он взял и ответил...
     МАТЬ  Ты помнишь, в Юрмоле,  мы сидели на берегу моря и ты мне  показал
целую пачку писем  от какого-то писателя? А  потом  стал их  читать?  А  мне
нравились  песчаные дюны и  сосны прямо на берегу моря  и твои слова так мне
мешали тогда. Я хотела уйти и сказала, что мне неинтересна литература.
     ОТЕЦ (напряженно) А что тебе интересно?
     МАТЬ Любить... (пауза) Я исследую любовь со всех сторон...
     (оба смеются)
     ОТЕЦ  Я смеялся  оттого,  что она была наивна, она  смеялась просто  от
молодости  и  нерастраченных сил. Потом,  через много лет, я понял, что  она
смеялась  оттого, что я так простодушно попался. Чем  сильнее она отдалялась
от меня,  тем  больше  слово  "любить"  означало ее  имя и  фамилию,  и  все
остальное, что стояло за этим.
     МАТЬ (снова бросает мячик) Ну я пойду, да? Сколько можно?
     ОТЕЦ Нет, подожди... Я  отправлял в Уругвай письма, полные вопросов, он
так же присылал мне письма-вопросы  в ответ, и никто из  нас не знал, как на
них отвечать... Когда она ушла, я отослал ему бандероль с ее фотографиями, и
глупыми записками на тетрадных листках...
     МАТЬ Хватит меня держать, мне скучно... Я пойду?
     ОТЕЦ Стой! Он  не смог мне написать,  получив бандероль,  - все  вокруг
него непоправимо переменилось. Но я знаю, он ее получил!  Мне казалось,  что
он знает ответ, а ему казалось, что ответ знаю я.
     МАТЬ  (уходит  играя  мячом)  Наша Таня громко плачет, уронила  в речку
мячик...
     ОТЕЦ Я ей не простил, нет...
     МАТЬ Тише, Танечка, не плачь... (Исчезает)
     ОТЕЦ  (бросает ей  вслед  письма  и  фотографии)  Я  сделал  все, чтобы
причинить ей боль...
     (Входит мужчина с папкой детских рисунков)
     МУЖЧИНА (вкрадчиво) Вы один?
     ОТЕЦ А вы что, не видите?
     МУЖЧИНА Я слышал, вы с кем-то разговаривали.
     ОТЕЦ Вы всегда говорите о том, что слышали?
     МУЖЧИНА Все разбросано.
     ОТЕЦ Я пытаюсь в корне изменить свою жизнь... Ну что, принесли?
     МУЖЧИНА Принес (подает ему папку)
     Это все, что было, но будет еще... Эти рисунки мне  очень  дороги. Если
бы мог, я бы их не продавал...
     ОТЕЦ Мне безразлично.
     МУЖЧИНА Так вы их берете?
     ОТЕЦ Это не детские рисунки. Это  кто-то умело  набил  руку на  детских
рисунках... Просто изощренно.
     (оба смеются)
     Я беру их все.
     МУЖЧИНА Семьсот пятьдесят.
     ОТЕЦ Я их не беру.
     МУЖЧИНА Я предложу их в другом месте.
     ОТЕЦ Вам некуда пойти. Вы их украли.
     МУЖЧИНА Почему вы так решили?
     ОТЕЦ Это видно... И  потом -  их больше никто не купит... Их оценят лет
через десять, когда появятся  подражатели, более  умелые, может быть, но  не
такие изощренные, конечно... Моя цена - пятьсот  пятьдесят... Ведь вам очень
нужны деньги...
     МУЖЧИНА А это вы откуда знаете?
     ОТЕЦ Я столько знаю, что  устал...  Вы слишком вкрадчиво поздоровались,
вы  ненавидите меня, а вынуждены  заискивать,  и потом -  все эти рисунки вы
отдаете за бесценок. Они стоят гораздо дороже, но дороже я их не возьму.
     МУЖЧИНА (визгливо) Но это грабеж!
     ОТЕЦ  Это грабеж... (Протягивает ему  деньги, мужчина берет деньги,  но
вместо того, чтобы уйти, усаживается напротив).
     МУЖЧИНА Вы знаете во сколько он мне обходится?
     ОТЕЦ Кто?
     МУЖЧИНА Мальчишка!
     ОТЕЦ Мне безразлично..
     МУЖЧИНА А  мне - нет! Он  оформляет клубы, что-то рисует для журналов и
тайно  рисует  свои сны. Раньше он  просил у меня деньги раз в месяц, теперь
просит раз в неделю, и все его карманные расходы тоже  оплачиваю я... Мне не
хватает денег!  Я краду его собственные  рисунки,  не ту чушь, для клубов, а
эти его сны из папки и продаю...
     ОТЕЦ Что же, неплохо устроились...
     МУЖЧИНА Он спит со мной за деньги...
     ОТЕЦ Я вам сочувствую... Дело в том, что все, кого мы любим спят с нами
за деньги или ради каких-то других выгод. Бескорыстной любви не бывает...
     МУЖЧИНА Он изменяет мне!
     ОТЕЦ  Это нормально... Вы стары, он молод. Вы уродливы, а он... никогда
не видел его.
     МУЖЧИНА Он  красив...  Его замечают  все,  куда бы он  не пришел,  и он
никому не отказывает...  Я  бы  с радостью изувечил его  смазливую рожицу...
Полоснул бы бритвой, и он был бы только моим.
     ОТЕЦ Зачем? Вы лучше убейте его.
     МУЖЧИНА Вы издеваетесь, да?
     ОТЕЦ Нет, я же сказал, мне все равно...
     МУЖЧИНА Потому  что вы  никогда не  были на моем месте. Вы  никогда  не
чувствовали отчаяния, вы...
     ОТЕЦ  Вы разжалобили меня... Вот  вам еще  пятьдесят...  Но  больше  не
ждите...
     МУЖЧИНА (мгновенно успокоившись) Почему?
     ОТЕЦ Потому что я был на вашем месте, правда  очень давно. Меня бросила
жена, когда я еще жил  в Москве. Она тоже  была  намного младше.  Она родила
ребенка, и почти сразу же удрала в Берлин, к какому-то  новому любовнику. Он
был  моложе и  богаче меня.  А  я  был  тогда  беден,  я  остался  вдвоем  с
новорожденной дочерью.
     МУЖЧИНА И что вы сделали?
     ОТЕЦ Ничего... Первым делом я разбогател, а потом попытался убить ее...
     МУЖЧИНА Ну и как, убили?
     ОТЕЦ  Я  же сказал попытался... Когда она решила что единственное, кого
она любит,  это ребенок, она захотела вернуться. Она написала мне,  это было
ее излюбленное  оружие, но  я  не ответил. В то время у  меня был прекрасный
загородный дом в Тучково. Она как-то  нашла его.  Я смотрел из окна, как она
идет по садовой дорожке к крыльцу. Она так уверенно шла... Я спустил  на нее
двух собак - добермана и дога...
     МУЖЧИНА Она испугалась? Вы видели, как она испугалась?
     ОТЕЦ Я видел, как она остановилась
     МУЖЧИНА А собаки?
     ОТЕЦ А собаки  неслись  к  ней  с лаем. Когда они  поравнялись  с  ней,
доберман схватил ее за штанину брюк...
     МУЖЧИНА Она закричала?
     ОТЕЦ Она  что-то тихо им  сказала. Я не слышал. Они тут же  заскулили и
легли  у ее ног... Я думал, что они хотя бы изувечат ее, но она оказалась из
бессмертных...
     МУЖЧИНА Я боюсь,  что он бросит меня и  даже ради денег не будет ко мне
приходить. Когда я уличаю  его,  он  даже не пытается оправдываться, он даже
больше  не  врет,   просто  стоит   и   ждет,   когда  я  замолчу...  Иногда
насвистывает...
     ОТЕЦ  Вот-вот...  Она мне тоже отомстила.  (смеется) Вернее, попыталась
отомстить. Она стала писать письма нашей дочери, чтобы привязать ее  к себе,
как когда-то меня. Но я не прочитал ей ни одного письма. Я внушил ей стойкое
отвращение. Скажи  ей  слово "мама",  она  скривиться...  Когда  она  только
родилась, жена в романтическом бреду называла ее Изабель. Она говорила,  что
в ней  какая-то  часть  немецкой  крови, что  вроде бы ее  родители  жили  в
Эльзасе, и я уже не помню, что... Но ведь Изабель - это не немецкое имя...
     МУЖЧИНА Ваша дочь сейчас с вами?
     ОТЕЦ Моя дочь всегда со мной.
     МУЖЧИНА Я ни разу ее не видел...
     ОТЕЦ Она не очень любит, когда приходят воры.
     МУЖЧИНА И много к вам приходит воров?
     ОТЕЦ Не особенно...
     МУЖЧИНА Вы так рассказывали об ее матери, что мне бы  очень хотелось на
нее посмотреть...
     ОТЕЦ Санкт-Катарина Кранкенхауз, знаете?
     МУЖЧИНА Такая красивая, ухоженная  тюрьма, окруженная райским  садиком?
Пациентов  всего  человек  десять,  идеальный  уход  и  никакой  возможности
выбраться...
     ОТЕЦ Так вот, она там.
     МУЖЧИНА Ваша жена?
     ОТЕЦ Нет, моя пятнадцатилетняя дочь. Она неизлечимо больна.
     МУЖЧИНА И сколько вы там ее держите?
     ОТЕЦ Почти два года.
     МУЖЧИНА И что, никакой надежды?
     ОТЕЦ А у вас?
     МУЖЧИНА Никакой... Я точно знаю, он оставит меня. Вопрос только, когда?
И всячески оттягиваю момент.
     ОТЕЦ Убейте его, если только...
     МУЖЧИНА Вы это уже говорили...
     ОТЕЦ ... если только он не окажется из бессмертных.
     МУЖЧИНА Вы читаете мои мысли.
     ОТЕЦ Мыслей не так много, они  перетекают из  одного сознания в другое,
поэтому их легко прочитать.
     МУЖЧИНА Я в отчаянии.
     ОТЕЦ Это иллюзия. Отчаяния не существует...
     (Мужчина уходит. Отец складывает письма и рисунки обратно в шкатулку).
     Я прекрасно  помню,  как они  лежали: конверт к  конверту, фотография к
фотографии  и между ними стопка рисунков. Надо бы поменять  ящики местами, а
то я слишком много знаю про эту жизнь, пусть она станет разнообразней...





     Рози в комнате,  где мы впервые застали Веру. За окном утро, на окне  -
решетка.
     РОЗИ Ну,  ничего, дрянь. Только приди в мой сон, я тебе все объясню про
тебя и про твоего дорогого папу.
     (Тут же входит Вера)
     ВЕРА Вместо того,  чтобы гулять сейчас по Берлину, я в  твоем  сне.  Ты
забрала у меня ключи, а в  чай подлила снотворное. Наутро  я  ничего не буду
помнить.  Я  никогда  ничего  не  помню,  если тебе  удается мне  что-нибудь
подмешать. Если бы ты знала, как я тебя ненавижу.
     РОЗИ А  я тебя...  Только  я  никогда  у  тебя ничего  не  забирала, за
исключением мелочи, оставшейся от покупок. Но ведь это  такая мелочь!  Когда
ты  проснешься, ты найдешь ключи на полу возле твоей кровати. Ты уронила их.
А то, что ты ничего не помнишь, так это потому, что во  сне встречаются наши
души. Только души запоминают все.
     ВЕРА Я  бы врезала тебе,  но  что-то поменялось, и  я не знаю, как себя
вести.
     РОЗИ Я бы сама тебе врезала, но больше не хочу...
     ВЕРА Сад... Я шла через сад.
     РОЗИ Я тоже...
     ВЕРА Там были две моих любимых березы, на которых папа натягивал гамак,
и  я  спала в июле, прямо на  улице. У нас под  Москвой бывают очень  теплые
ночи. Еще грядка с анютиными глазками...
     РОЗИ  Нет... Там  старое  персиковое дерево.  Отец  приставил лестницу,
чтобы добраться до верхних веток.
     ВЕРА Рози, я  должна  была сегодня  в первый раз за  два года  выйти из
больницы, а попала в твой сон. Прошу тебя, скажи мне, что изменилось?
     РОЗИ Я не знаю, правда... Может быть, лучше выход поищем? Смотри сюда!
     (Рывком распахивает  дверь  лифта, кабины  в этот раз нет,  она  где-то
наверху, но из шахты льется поток света - слепящего, летнего,  дневного. Обе
девушки заглядывают в шахту лифта)
     ВЕРА Там облака, и внизу -  такая маленькая земля. Крошечный  садик. Мы
что, на небе?
     РОЗИ Нет, мы на земле. Вернее - под землей. Просто все перевернулось, и
нас еще не успели зарыть.
     ВЕРА А мы не можем перейти туда, в садик?
     РОЗИ По своей воле не можем. Между нами пропасть, и не они к нам, не мы
к ним... Если не разрешат...
     ВЕРА Хорошо, если бы разрешили, Рози, а то здесь гнить как-то хочется.
     РОЗИ А ты попроси...
     ВЕРА  А что,  и  попрошу!  (пауза)  Ой. Смотри! Видишь,  все  сидят  за
накрытым столом? Вон моя мама. Она волосы распустила. Папе очень  нравилось,
когда  она  их  носила  распущенными. Посмотри, собаки бегут  к  ней. Билли,
черный  доберман.  И дог -  Неженка.  Мама  дала  им по кусочку сахара. Папа
ругается, потому что собакам сахар нельзя. Мама смеется...
     РОЗИ  Вижу... Тетя Альберта приехала  к  нам  из  Фьезоли.  Она  всегда
привозит нам подарки. Она подарила Эдуардо самокат,  а мне фарфоровую куклу,
такие были  в ее детстве. А я  хотела Барби, понимаешь?  Вот  они все  сидят
смеются. Мама принесла оливковое масло. Его только что отжали...
     ВЕРА Вот он!
     РОЗИ Я вижу...
     (пауза)
     ВЕРА Он  такой маленький. Я даже не знала, что  он  такой. Он  смеется,
побежал ко мне...
     РОЗИ Нет, он ко мне бежит...
     ВЕРА Да ты что,  он  мой... Это  мой  брат.  Такой маленький, а ведь он
старший. Это значит, что я еще не родилась...
     РОЗИ Он мой, только мой, ты слышишь?
     ВЕРА Посмотри, он бежит к  реке. А вот другие дети с соседних дач, я их
всех знаю. Они приходили к нам играть. Они тоже были старше.
     РОЗИ Да, я знаю их! Вот Джой и Алина  - дочери тети Альберты. Они такие
маленькие, всегда слушались меня! Мне  нравилось. А вот Сильвано - он упал с
лестницы и сломал ногу. До сих пор помню, как он кричал...
     ВЕРА Посмотри, что они делают на берегу? Капаются в земле?
     РОЗИ Нет, они лепят птиц из глины. Глиняных воробьев.
     ВЕРА Ну, конечно,  я помню - свистульки! Мы раскрашивали их и продавали
на станции.
     РОЗИ А мы на овощном рынке. Можно было налить воды внутрь, и тогда  они
свиристели,  как  настоящие  соловьи...  Как много птиц они  вылепили. Целую
стаю... А его птицы лучше всех...
     ВЕРА Да, я знаю. Мой брат всегда лепил лучше всех и не только птиц.
     РОЗИ Но это мой брат!
     ВЕРА Нет, он мой... У нас с тобой не может быть  общего брата... Одного
на двоих...
     РОЗИ (удивленно) Почему?
     (пауза)
     ВЕРА Облако  закрыло его.  Скажи мне, что он делает, я  не  вижу! Рози,
почему ты молчишь?
     РОЗИ Потому  что у меня на него столько же прав, сколько у тебя. Ничуть
не меньше!
     ВЕРА Рози, скажи мне...
     РОЗИ Нет...
     ВЕРА Прошу тебя.
     РОЗИ Хорошо! Он встал перед глиняной стаей воробьев, хлопнул в ладоши и
приказал им: "Летите!"
     ВЕРА (смеется) Узнаю своего брата! И что воробьи?
     РОЗИ Они полетели! Подняли облако пыли и разлетелись.
     ВЕРА Не может этого быть! Ты пользуешься тем, что небо затянуло тучами,
и я не вижу...
     РОЗИ Это не тучи, это воробьи подняли пыль..
     ВЕРА Я хочу туда, к ним!
     РОЗИ Я же сказала: мы не можем к ним туда перейти!
     ВЕРА Но почему?
     РОЗИ Потому что мы - виноваты. Ты же знаешь сама...
     ВЕРА Повтори, что он сказал.
     РОЗИ Он сказал: "Летите!" и вдохнул в них жизнь.
     ВЕРА (плачет) Но я не верю...
     РОЗИ Они щебечут и свиристят.
     ВЕРА (кричит) Ты жестокая, Рози, ты злая! Я ничего не слышу, потому что
ничего нет кроме этих туч пыли, дождя и града.
     РОЗИ Ну так посмотри сама!
     (Комната  залита  светом.  В  просветы  оконной  решетки  влетает  стая
воробьев. Щебет. Гомон. Свист. Счастье).
     Теперь веришь?



     Из лифта, поднявшегося снизу, выходит Вера и оказывается одна на улицах
ночного Берлина.
     Толпа  людей,  шатающихся  из  бара  в  бар,  из  клуба  в  клуб.  Вера
разглядывает вывески, зачарованно смотрит на прохожих.
     ВЕРА  Все должно было происходить  совсем по-другому.  Иначе. Сейчас  я
должна лежать и  тупо спать, отравленная  насквозь снотворным  этой дуры. А,
тем не менее - вот они - ключи.  И я иду  по Ораниенбургштрассе, о которой я
только мечтала по ночам... Что-то изменилось в ходе событий моей жизни. Раз!
И механизм  сломался... Я так  счастлива,  что просто не  верю  себе.  Я как
корабль,   который  отклонился  от  унылого,  безнадежного  курса...  Я  так
счастлива. Счастлива.
     МУЖЧИНА (из толпы) Что ты так  смотришь  на меня, как  будто  бы я тебе
приснился?
     ВЕРА (смеется) Потому что вы смотрите на меня... Это что - новый способ
завязать знакомство?
     МУЖЧИНА Не такой уж он и новый (Огладывает ее.)
     ВЕРА Ну и как?
     МУЖЧИНА Ничего... Все в порядке. Главное, - мне подходит.
     ВЕРА (снова смеется) Ну и о чем ты думаешь?
     МУЖЧИНА  Прикидываю,   сколько  ты   стоишь,  и  как  долго  ты  будешь
торговаться...
     ВЕРА  Это не ко  мне,  извини.  Я другая...  (Оглядывает его) Вот  ты -
старый и лысый, у тебя крысиные очечки и цепкие, умненькие глазки...
     МУЖЧИНА Давай без оскорблений... За такое на Ораниенбург штрассе просто
бьют в морду. Мне жалко тебя бить, ты потеряешь товарный вид...
     ВЕРА  Да  брось  ты, здесь полно полицейских.  Вдоль  синагоги  - целая
шеренга... Слушай, а почему ты ко мне подошел, я что - похожа на этих?
     МУЖЧИНА Все похожи на этих... Ты молоденькая, наглая, обдолбанная...
     ВЕРА  Я  не  обдолбанная,  это  снотворное.  Только  оно  почему-то  не
действует  сегодня... Слушай,  ты  похож  на  одного  пидора,  я видела  его
несколько лет назад, он ведет какую-то программу в телевизоре.
     МУЖЧИНА Почему ты так со мной говоришь?
     ВЕРА Потому что я вижу, как и с кем говорить. Ты не из тех, кто снимает
девок на улице,  ты не опасен для меня. Ты никогда  меня не ударишь...  И ты
что-то ищешь здесь, или кого-то. Только мне совершенно  наплевать - кого или
что!
     МУЖЧИНА (смеется) Поспешные выводы.
     ВЕРА Я так счастлива, что даже разозлится на тебя не могу.
     МУЖЧИНА Ты  похожа  на маленькую идиотку, которую на днях выпустили  из
психушки и разрешили плохо себя вести.
     ВЕРА Мне  плевать... Ты не  знаешь, где  "Голая луна"? Или эта, как там
ее? "Томительная жара"? Кажется так?
     МУЖЧИНА Откуда такие названия?
     ВЕРА Видела из окна машины.
     МУЖЧИНА (снисходительно) И почему же не зашла?
     ВЕРА Папа не разрешил, и даже не притормозил, как я его не просила...
     МУЖЧИНА Это были два самых похабных бара в этом районе.
     ВЕРА Почему были?
     МУЖЧИНА Их больше не существует. Их закрыли два года назад.
     (Проходят  полицейские.  Один  из  них  обращается  к  Вере:  "Какие-то
проблемы?" -
     "Нет, что вы, просто невинный разговор"...)
     ВЕРА И кто там собирался?
     МУЖЧИНА  Такие же  как ты  -  девочки, убежавшие от пап.  У  тебя очень
странный акцент. Он то появляется, то исчезает. Он что-то мне напоминает...
     ВЕРА А  ты  проницательный...  Это  русский  акцент,  он  встречается в
Берлине на каждом шагу...
     МУЖЧИНА Ах,  русский  акцент? Ну  тогда иди вдоль набережной, там будет
один  симпатичный  барчик,  там часто  крутят  русскую музыку.  Может  быть,
найдешь, что искала...
     ВЕРА Это способ отомстить или пожелание счастья?
     МУЖЧИНА Все будет так, как ты захочешь, хорошая девочка...




     Листья сгорят, праздник кончится,
     Дети вернутся домой...
     И я узнаю ее, и она
     Просто ляжет со мной...
     "Конец фильма".

     Ночной клуб в Восточном  Берлине. Судя  по танцующим - это  гей-клуб, в
который  иногда заходят натуралы. За стойкой продают напитки и открыто курят
гашиш.  В  глубине зала  что-то  вроде  помоста,  на  котором  обычно  стоят
музыканты, но в  этот раз  на помосте  установлен киоск, в котором продаются
диски и  кассеты и стол, заставленный освежителями воздуха,  дезодорантами и
салфетками. За  столом сидит старуха, охраняющая вход в туалеты, - перед ней
тарелка  для мелочи и табличка - "Чаевые  приветствуются". Старуха задумчиво
курит  и  читает  газету.  Слева  и  справа  от  нее  - вереницы  унитазов и
умывальников с зеркалами. Музыка медленная, лирическая.
     У входа двое охранников лениво разглядывают танцующих.
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Вот что такое трава?  Это те  же самые  листья, стебли,
пересушенные на солнце, которые мы  забиваем в  "косяк" напополам с табаком.
Или шишки? То же самое растение, только вставляет крепче...
     ВТОРОЙ ОХРАННИК На нашей работке нужно бесплатно давать молоко...
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Или траву... На, покури, хочешь?
     ВТОРОЙ Давай...
     ПЕРВЫЙ От  травы  мир из  картонного  превращается  в резиновый,  такой
тянущийся, эластичный...
     ВТОРОЙ А почему он был картонным?
     ПЕРВЫЙ  Затянись,  и поймешь...  Послушай, Гербхард мы живем в  плоском
мире, он как двухмерная картинка, только длина и ширина. Просек?
     ВТОРОЙ А где же высота?
     ВТОРОЙ Вот в ней-то все  и дело. Мы думаем, что видим мир  таким, какой
он есть, а сами - плоские... Или другой пример, что бы ты получше понял: вот
живет слепой  человек,  он  все  слышит  и  осязает, только не видит. Вот  и
подумай, каким он представляет себе мир. И вот однажды, он вдруг прозревает.
Сечешь? И видит, что мир совсем иной... Представь себе его потрясение... Так
после смерти будет со всеми нами... Мы увидим мир не плоским, а объемным.  И
появится эта самая высота...
     (Старуха  на  помосте  перебирает  тем  временем баллоны с освежителями
воздуха. Все они пусты. Она раздраженно выбрасывает их в танцующую толпу.)
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Вон Мария опять сердится...
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Она всегда сердится. Она недовольна своей работой... Ну
так вот, вернемся к траве... Когда мы курим траву, мир вокруг нас становится
мягким  и  податливым. Он тянется  во все стороны,  как  резина, и  мы можем
лепить из него все, что захотим.
     ВТОРОЙ ОХРАННИК И каким ужасным бывает наше пробуждение!
     ПЕРВЫЙ Да, согласен... Поэтому мы  снова курим траву. Это называется  -
психокоррекция. Меняем мир, как хотим.
     (С улицы входит мужчина)
     МУЖЧИНА Если придет подонок, его не пускать.
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Хорошо.
     ВТОРОЙ Он только что приходил
     МУЖЧИНА Когда?
     ВТОРОЙ Минут десять назад.
     МУЖЧИНА И что сказал?
     ВТОРОЙ Он спросил, где его папка с рисунками. Он хочет ее забрать.
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Он сказал, что вы ее украли.
     МУЖЧИНА (кричит) Я не крал никакой папки,  я не вор, а владелец  клуба!
Что вы ему сказали?
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Я не помню!
     ВТОРОЙ Мы ничего не сказали, мы просто выгнали его.
     МУЖЧИНА  (Первому охраннику) Если  ты куришь шмаль, то хотя бы  не кури
открыто. Еще раз увижу, и ты потеряешь работу. Вы оба ее потеряете!
     (уходит)
     (Старуха кинула  в толпу последний пустой баллон из-под дезодоранта.  С
грохотом открывает ящики стола и что-то ищет.)
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Послушай, Вольфганг, откуда ты такой умный?
     ПЕРВЫЙ   ОХРАННИК   Я,   Гербхард,   окончил  университет,  философское
отделение. А кем был ты?
     ВТОРОЙ Я был дальнобойщиком...
     ПЕРВЫЙ ОХРАНИК Что-то ты молчаливый сегодня. Может быть, еще забьем?
     ВТОРОЙ Куда тебе? Ты скоро упадешь.
     ПЕРВЫЙ  Ну  и что. Буду  охранять "Толпу одиноких" лежа.  Ведь на  нее,
Гербхард, никто не посягает.
     (Ничего не найдя в столе, Старуха  бросает в танцующих табличку "Чаевые
приветствуются". В это  время  с  улицы через окно  туалета влезает Ники. Он
спрыгивает с подоконника  и внимательно всматривается в танцующих. Его никто
не замечает. Старуха высокопарно бранится).
     СТАРУХА  Эти  запахи, эти  миазмы, куда от  них деться? И так -  каждый
день, вернее  каждую ночь! Моя жизнь превратилась в эти миазмы. Днем я сплю,
а  ночью  я  выхожу  на  работу.   И  все  из-за  него  одного.  -  эгоиста,
альфонса-предателя.
     (Сворачивает факел из газеты, которую  только  что читала, и  поджигает
его).
     В любой газете, какую не возьмешь, везде  про него. А что ему до  меня?
Жизнь прошла, миазмы остались!
     ПЕРВЫЙ  ОХРАННИК  Оказавшись  по  ту  сторону смерти,  я  увидел  грани
миров...
     ВТОРОЙ Это ты?
     ПЕРВЫЙ Это Орфей...
     СТАРУХА Нет, я достойна лучшей участи!
     (Рывком поднимается, так,  что падает  стул. Решительно, держа  горящий
факел перед собой, подходит к краю помоста  и замирает. На ней длинное белое
платье, напоминающее античную  тогу. Она стоит неподвижно, рассыпая огненные
искры. Танцующие замирают и смотрят на нее.)
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Мария сегодня в ударе. Браво, Мирьям!
     СТАРУХА Нет, вы только  не подумайте чего! И я умею прощать. Я любила и
была любимой, а  за  все надо платить.  И вот моя работа... Ну ,в  общем, вы
сами понимаете, но я не жалуюсь, нет! Я даже ее  люблю! Ну и  что, что среди
пидорасов? Они - как другой мир, как другая  планета! Мне нравятся пидорасы!
Нет,  я  не  извращенка!  Вот  вы представьте, скажет  тебе  двусмысленность
обычный мужик, и  что стоит  за ней? За ней стоит  -  обычная ебля. А скажет
тебе двусмысленность пидарас, и  за ней  сразу же стоит бездна, космос, игра
смыслов... Нет, вы только поймите меня правильно...
     (В это время, пока  она говорит, Мужчина  обнаруживает  Ники в  мужском
туалете.  И они  тут  же,  без лишних слов  начинают  драться.  Они  дерутся
страшно, жестоко. Мужчина намного сильнее. Он побеждает Ники.)
     НИКИ Ты убьешь меня!
     МУЖЧИНА Да, я убью тебя!
     НИКИ Мне от тебя ничего не надо, только  отдай мои рисунки, и я оставлю
тебя. Мне не нужно твоих денег, ты мне ничего не должен!
     МУЖЧИНА Зато ты должен мне! Мне от тебя нужно очень много...
     НИКИ Мне больно.
     МУЖЧИНА Мне тоже!
     НИКИ Ты убьешь меня!
     МУЖЧИНА А  потом себя, потому что потом - жизнь не имеет смысла... Тебе
страшно?
     НИКИ Да...
     СТАРУХА (с помоста)  Счастье помню ясно,  как Божий день! Потому  что я
знала счастье. И оно, счастье, узнало меня,  юную, сильную Мирьям... Счастье
- это когда среди  ночи  идешь вдруг одна,  упоенная  собственной юностью  и
печалью, и тебе никто не  нужен, и вдруг  -  вступает  свежий запах абрузных
корок, брошенных на тротуаре,  смешенный с запахом  прохладной, среди летней
ночи, воды под мостом. И сразу же  -  т-с-с! Из  открытого окна  на  третьем
этаже,  задернутого  шторой, доносится  звук пишущей машинки. Вы,  наверное,
никто не знаете этого звука, а ведь с ним не сравнится никакая музыка.
     (Входит Вера)
     ВЕРА Ну да... Это была грязная месть грязного пидора! Все  рухнуло... А
я уже собралась было поверить в достоверность этого города и этой жизни! Все
было бы хорошо, если б не этот бар! "Толпа одиноких" с  самого  детства тихо
дремала на дне моего сознания, и вот сегодня всплыла. Это значит только  то,
что моя догадка верна, что мы умерли, и мир вокруг меня - моя выдумка.
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Гербхард, не пускай ее!
     ВТОРОЙ ОХРАННИК У тебя есть клубная карта?
     ВЕРА Да пошел ты!
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Я не могу тебя пустить,  детка, потому кто без карты мы
не пускаем никого...
     ВЕРА У меня нет карты, но ты меня пустишь, потому  что тебя нет тоже Ты
моя выдумка, проекция  моего ума, как "Толпа одиноких", и я управляю  тобой,
как захочу. Я пока что управляю своими мозгами...
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Да ты...
     ВЕРА Хоть оборись, мне не страшно.
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК  Гербхард, ты знаешь,  а  пусти-ка ты  ее.  Она бредит.
Сегодня здесь все бредят на свой лад... Ай да Мирьям! Смотри. Смотри.
     ВТОРОЙ Как скажешь...
     (Вера проходит в клуб. Идет  по направлению к помосту. Все так увлечены
рассказом Старухи, что не замечают избиения в туалете).
     СТАРУХА Я томилась от лета  и нежных нерастраченных сил,  просыпающихся
во мне...  Через  неделю я не выдержала,  я  вошла  в тот дом,  поднялась на
третий этаж  и позвонила в  дверь, и только тут поняла,  что  мне совершенно
нечего сказать  хозяину печатной  машинки. Но было слишком поздно. Он открыл
дверь и выжидающе смотрел на  меня. Я назвала  свое имя и спросила, можно ли
мне войти.
     ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ И что, тебя пустили?
     СТАРХА (грустно усмехнулась) Меня не только пустили, на мне женились...
     (Толпа аплодирует. Слышны крики: "Браво, Мария! Браво, Мирьям! Браво!")
     СТАРУХА (скромно) Ну что вы, не стоит! Ну, какая я актриса!
     (Толпа смеется, аплодирует, протягивает руки к Мирьям и переносит ее за
стойку бара. Возгласы: "Что ты будешь пить? Джин-тоник как обычно? Не хочешь
вина?" Старуха: "Нет, джин-тоник". В это время Вера поднимается, на помост и
заходит в туалет. В туалете драка)
     НИКИ Пожалуйста, отпусти меня .
     МУЖЧИНА Нет, Ники,  в этой раз не  получится,  извини. Как  там  насчет
рисунков?
     НИКИ Они твои. Отпусти...
     МУЖЧИНА Кто их у тебя украл?
     НИКИ Никто... Я их потерял.
     МУЖЧИНА Потерял? (пинает его в живот) Что ж, уже лучше!
     НИКИ Послушай, если ты хоть когда-то любил меня, отпусти!
     МУЖЧИНА А я тебя разлюбил, Ники...
     ВЕРА (кричит)  Ты, урод,  я  все  видела!  Отпусти  его!  Или  я позову
охрану...
     МУЖЧИНА (оборачивается) А, это ты,  хорошая  девочка, дошла  до  "Толпы
одиноких"?
     ВЕРА Я позову полицию.
     МУЖЧИНА (смеется) Охрана работает на меня, а полиции я плачу два раза в
месяц... Тебе опять повезло, Ники! (бьет  его последний  раз  по лицу) А  вы
чем-то похожи, два подонка... Ладно, погуляйте пока...
     (Уходит)
     ВЕРА Ты как? Жив?
     НИКИ Нет, я умер... А что - не видно?
     ВЕРА Нет... видно... Мне с самого начала все было видно.
     НИКИ Че ты встала? Помоги мне подняться
     ВЕРА Зачем? Ты же все равно мертвый.
     НИКИ Нет, я пока еще живой. Но скоро помру, если ты не поможешь...
     (Вера помогает ему встать)
     ВЕРА У тебя кровь на затылке.
     НИКИ Да, возможно... Я ударился,  мягко говоря... Неудачно приземлился,
понимаешь?
     ВЕРА Я так обломалась, ты не представляешь.
     НИКИ Мне плевать.
     (Подходит к умывальнику, пытается смыть кровь с лица).
     ВЕРА Обычно все со мной соглашаются.
     НИКИ Везет тебе!
     ВЕРА  Нет, ты не понял... Мне совершенно не везет! Дело в том, что  мир
вокруг меня - моя  иллюзия,  я сама придумала его и в  зависимости  от моего
желания,  он  может меняться. Образы, которые  когда-то осели  на дне  моего
сознания, сейчас всплывают и оживают...
     НИКИ  Значит тебе не везет... Я не  могу  выслушивать весь этот бред, у
меня  вся рожа в  крови...  Возможно,  я  доживаю последние дни. Похож  я на
человека, которому немного осталось? Как, по-твоему, а?
     ВЕРА Это что, мне уже нисколько не осталось. Я свое отжила.
     НИКИ Это кто тебе сказал?
     ВЕРА Я сама. Дело в том, что все вокруг нас происходит после смерти.
     НИКИ То есть ты мертвая, да?
     ВЕРА И ты тоже... (указывает на танцующих)
     И они все, и этот город...
     НИКИ И у тебя есть доказательства?
     ВЕРА Да, конечно... Во-первых, я ничего не собираюсь доказывать, потому
что это очевидно. Но если ты хочешь, просто приведу пример... Вот в детстве,
при  жизни, у  меня  была  книжка  - "Толпа одиноких".  Сама книжка - дрянь,
название  - чарующее. И  вот  сейчас, после смерти,  ты сам посмотри, где мы
стоим? В "Толпе одиноких",  -  дешевеньком, полуподпольном клубе. Похожем на
обложку той книжки из папиного серванта...
     НИКИ Да, очень убедительно... Я думал, ты просто интересничаешь, а ты -
не в себе...
     ВЕРА Да, так многие говорят... Я ведь убежала из психушки...
     НИКИ Давно?
     ВЕРА Только что...
     (Мирьям пьет за  стойкой бара в окружении  нескольких  посетителей. Она
уже довольно пьяна. Ее речь все такая же страстная, иногда сбивчивая. Иногда
Мирьям  замолкает.  Что-то  вспоминая,  потом  рассказывает,  еле  сдерживая
рыдание или вдруг  смеется. Кто-то  из  посетителей слушает ее  с интересом,
кто-то смеется ей в лицо, кто-то  скучает. Мирьям  все равно. Она  поглощена
собой).
     МИРЬЯМ  Вот  уж  не  думала, что  на  старости  лет  буду  зарабатывать
рассказами о собственном счастье! Такая клоунесса в дешевеньком баре. Ну-ка,
налей мне выпить.  Джину хочу с тоником и двумя кусочками льда. Я сказала  с
двумя,  а  ты  сколько  вывалил? Ну,  ладно-ладно,  что  и  пошутить нельзя?
Джину-то дай! Знаю, знаю, вы меня держите из милости, можешь не повторять...
Я  не  жалуюсь,  нет... Все  равно  скоро помирать!  Там,  на  небесах  буду
жаловаться! Тогда  в Монтевидео было жарко... невыносимо... Здесь, в Берлине
- лето просто насмешка по сравнению с тем, что творилось тогда в Монтевидео,
особенно в полдень... Время после полудня мы называли "томительная  жара", и
спали, как  убитые, даже не прикасались друг к  другу, потому  что были  как
раскаленное железо... А когда жара спадала, мы ехали к океану... Там сосны и
песок...  И больше я  ничего не помню... Налей мне выпить, говорю  тебе... Я
заплачу  из зарплаты... Ну так открой кредит... Что ты смеешься?  Имей  хоть
каплю милосердия к  бедной старухе. На небесах  тебе  воздастся.  Вот ты  со
своим   дружком,  вы   любите  друг   друга  несколько  раз   в  неделю   по
договоренности, а потом разъезжаетесь на лекции. Ты в Гумбольдт университет,
а он в Далем...  Вы же маленькие,  как  цыплята,  вы ничего не знаете... Вам
просто  так  удобно,  и мама  не ругает.  А  любовь, она ведь неудобная, она
злая... Дай выпить, а? Пожалей старую Мирьям!
     (Кто-то из посетителей подносит Мирьям стакан джина).
     ВЕРА Да, кстати, зачем же ты сюда  влез, если тебя тут так  безжалостно
убивают?..
     НИКИ Хороший  вопрос!.. А ты не такая идиотка, какой кажешься на первый
взгляд. Этот урод, которого ты видела, он кое-что мне должен.
     ВЕРА Что-то не похоже, что он спешит это "что-то" тебе вернуть.
     НИКИ Не похоже... Только я сам возьму. Мне очень нужно, понимаешь?
     ВЕРА Это опасно, но я тебе помогу.
     НИКИ Ты - мне? (смеется) Слушай, а ты не похожа на дуру из психушки. Ты
зачем-то под нее косишь. Наверное, тебе выгодно? Но мне все равно, можешь не
рассказывать. У каждого из нас свои выгоды, но как правило, даже несмотря на
них, мы всегда остаемся в проигрыше...
     ВЕРА Лучше я потом тебе расскажу.
     НИКИ Потом? (снова засмеялся) Кто тебе сказал, что у нас будет "потом?"
И что я еще о чем-то буду с тобой разговаривать?
     ВЕРА Так ведь это же видно...
     НИКИ Что?
     ВЕРА Это было видно с самого начала...
     НИКИ У тебя акцент. Только что услышал... Ты что, русская, да?
     ВЕРА Да, я русская.
     НИКИ Вы, русские,  всегда  очень  уверены в  себе. Вы всегда все берете
штурмом.  Здесь  уже  русских  -  пол  Берлина,  немцев  скоро,  вообще,  не
останется.
     ВЕРА Останутся, не бойтесь... Это не входит в мои планы...
     НИКИ Ну да, извини. Я все время забываю, что этот город придумала ты, и
мы все здесь - твое разгулявшееся подсознание.
     ВЕРА Нет, не все... Ты  выглядишь очень даже живым, настоящим, ты почти
не похож на иллюзию.
     НИКИ Спасибо, конечно... Если не считать,  что мне, наверное, проломили
затылок, и я вот-вот упаду от боли, я очень живой...
     ВЕРА (смеется) Не падай. Подожди...
     (пауза)
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Я так обкурился,  Гербхард, главное не упасть прямо  на
работе...
     ВТОРОЙ ОХРАННИК А  ты сядь,  посиди... Не  все ли равно, как  работать,
Вольфганг, стоя или сидя?
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК  (усаживается) Послушай меня, Гербхард, я опасаюсь, что
мы с тобой просто потеряем эту работу...
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Э,  нет... Лучше  ты послушай меня!  Никогда  ничего не
надо  бояться, Вольфганг! Если  мы потеряем эту работу, мы  сразу  же найдем
другую. Посмотри на Мирьям. Разве она хоть чего-нибудь боится?
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Конечно, боится.
     ВТОРОЙ ОХРАННИК И чего же она, Вольфганг, по-твоему боится?
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Она боится будущего...
     ВТОРОЙ У нее нет будущего.
     ПЕРВЫЙ  Будущее  есть  у всех, Гербхард. Оно начинается сразу же  после
смерти.  А что касается Марии, она испытывает экзестанциальный страх, как я,
как ты, как все мы...
     ВТОРОЙ Ну да, просек...  Я  читал об  этом, когда мы с  моим напарником
Гансом  перегоняли один груз из Гамбурга в  Мюнхен.  Знаешь, в дороге, когда
заступает сменщик, а спать не хочется,  все равно нечем заняться, я читал. Я
очень многому научился Вольфганг, пока был дальнобойщиком...
     (Пьяная Мирьям заснула за стойкой. Чему-то смеется во сне).
     ПЕРВЫЙ  Жизнь Мирьям  прекрасно подходит  для иллюстрации наших с тобой
философских теорий, Гербрахрд...
     ВТОРОЙ  Сразу  видно,  что ты  учился в университете, и  никогда не был
дальнобойщиком.
     ПЕРВЫЙ Это почему?
     ВТОРОЙ Потому что мы с тобой,  Вольфганг, читали  одни и те же книги, а
приняли их по-разному. Ты разумно их запомнил, пошел  к  профессору, получил
зачет, сдал экзамены, а я пережил  каждое слово, да что там! Каждую букву из
этих  книг. Пока ты торчал  в  Далеме с  такими же снобами как ты,  я  видел
столько... ты даже представить себе не можешь.
     ПЕРВЫЙ И что же ты видел, Гербхард?
     ВТОРОЙ Так  сразу и  не  перескажешь. Только  что  касается Марии, - ее
жизнь - это ее жизнь, а не иллюстрация для твоих дурацких теорий...
     ПЕРВЫЙ Так ты за справедливость, Гербхард?
     ВТОРОЙ Да, Вольфганг, я за справедливость.
     (Входит  Писатель.  Это  худой,  высокий  старик  в  очках  с  большими
диоптриями.  Возможно,  он  чуть старше Марии.  Он  равнодушно проходит мимо
охранников, потом внимательно оглядывает зал, отыскивая Мирьям).
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК (в след). Знаешь, что? Давай не пустим его. Ведь у него
наверняка нет клубной карты.
     ВТОРОЙ А, плевать! Пусть проходит!
     ПЕРВЫЙ Так вот... Я про экзестанциальный страх.
     В  большинстве  случаев - человеческая  жизнь,  -  это набор  событий и
переживаний,  которые  потом  становятся  воспоминаниями, зачастую  довольно
приятными. Но  как бы приятна  и  благополучна  не была жизнь, человек почти
всегда ей неудовлетворен, и по мере того, как жизнь проходит, досада растет,
у  некоторых, она так  и остается сожалением, у некоторых она превращается в
отчаянье.. Ты понимаешь меня, Гербхард?
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Я  понимаю тебя. Вольфганг, но вся разница между нами в
том, что ты все это прочел, а я все это прожил...
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК  Да ладно, не  задавайся!  Ты лучше  послушай дальше...
Ощущение отчаяния и пустоты проистекают оттого, что человек, ничего не делал
для жизни духовной, а это значит, что он не готов к последующему пути, и ему
страшно... Тебе вот страшно, Гербхард? Лично мне - очень...
     (В это время Писатель находит старуху, уснувшую за стойкой).
     ПИСАТЕЛЬ Мирьям, почему ты здесь?
     СТАРУХА Опять ты меня разбудил...
     ПИСАТЕЛЬ Мирьям, пойдем домой!
     СТАРУХА А это и есть мой дом, ты что, не видишь?
     ПИСАТЕЛЬ Мирьям, ты напилась...
     СТАРУХА А разве это что-то меняет? Ты разбудил меня...
     ПИСАТЕЛЬ Прошу тебя, Мирьям, пойдем домой.
     СТАРУХА Ты что, не  видишь, я на  работе.  Здесь мой  дом, Хуан-Карлос.
Такой  большой и  просторный. Единственное, здесь  нет  садика  с  маленький
розарием и фонтанчиками для поливания, какой ты мне обещал в Монтевидео.
     ПИСАТЕЛЬ Я  устал  слушать этот бред, Мария. Пойдем отсюда или я  пойду
один...
     (бармену за стойкой) Сколько она должна?  (Тот  едва подавляя  усмешку,
протягивает ему счет). Это слишком много, Мария. Это все, что у меня есть на
сегодня. Надо же столько выпить!
     СТАРУХА Посмотри на  себя,  Хуан-Карлос! Внимательно посмотри на себя и
иди  домой один.  А  я  здесь  ем, пью, развлекаю  публику, - всю  эту толпу
одиноких, и мне хорошо... И то, что ты  не сдержал ни одного  своего слова -
мне все равно...
     ПИСАТЕЛЬ (терпеливо) Прости меня, Мария.
     СТАРУХА Прощаю...
     (Пока  Ники  бранится  и  смывает  кровь,  Вера  подошла  к  киоску   с
компакт-дисками и разглядывает их).
     ВЕРА Послушай, здесь столько русской музыки. Откуда?
     НИКИ  Сейчас  это  модно  -  быть  русским  почти  во  всех  берлинских
дискотеках...
     ВЕРА   Нет,  главное   музыка   такая,   хорошая...   "Конец   фильма",
"Ундервуд"... Ни какая-нибудь попса...
     НИКИ Тебе нравится, да?
     ВЕРА Ну, конечно...
     НИКИ Бери, что хочешь...
     ВЕРА Здесь закрыто...
     ПЕРВЫЙ  ОХРАННИК  Короче я  тебе  скажу, Гербхард,  русские  бабы  они,
конечно же, хороши... Вот недавно на выходные, в "Аккуде"...
     ВТОРОЙ ОХРАННИК  Ты же  знаешь, я однолюб... Я люблю только дорогу, чем
длиннее, тем лучше. Дорога непредсказуема...
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Баба  тоже  не  предсказуема, особенно русская. Вот  ты
представь, я подхожу к ней в  "Аккуде", только  потому, что  она  смотрит на
меня в упор. Она  сидит  совершенно трезвая, ясно  так  смотрит  на меня.  Я
предложил выпить,  она тут же заказала красного  вина... Сидит,  что-то  мне
рассказывает...  и  вдруг  ее  повело  сразу  же  после первого глотка.  Она
говорит: "Ты что-то подмешал сюда", - "Нет, я ничего не подмешивал..." - "Ты
что-то  подмешал..." Она выплеснула  в  меня  это  вино.  Я хотел уйти,  она
зарыдала...  Она могла  слышать только себя.  Она  говорит:  "Пойдем,  купим
грибов". - "Все магазины закрыты, -  отвечаю я. - Сейчас можно купить только
траву и кокаин у дилеров,  прямо здесь, в "Аккуде".  - Она засмеялась. "Я не
наркоманка. Мне нужны только грибы...  Пойди спроси вон у  тех троих негров,
которые в углу нюхают кокаин..." Я снова объяснил  ей: "У них  не может быть
грибов....   Их  продают  в  Берлине  открыто,  под  условным   названием  -
"подушечки-сувениры" - "Что ты чувствовал от грибов", - перебила она.  "Я не
чувствовал, я видел..."
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Так чем все кончалось?
     ПЕРВЫЙ Подожди, там какое-то оживление...
     (Старуха   и  Писатель  проходят,  обнявшись  сквозь  толпу  танцующих.
Старуха: "Я любила  только тебя..." Писатель: "А я  - только  тебя... и даже
когда  я оставлял  тебя, я  думал  только о тебе".  Их  упреки  переходят  в
любовный лепет, расчувствовавшись, старуха рыдает. Ники подходит к Вере).
     НИКИ   Закрыто,  говоришь?..  (разбивает  витрину  киоска).  Ну,   что,
любительница "Ундервуда"  бери что хочешь,  все это я тебе подарил... Только
давай быстрее,  потому  что сейчас  приедет  полиция. А,  кстати, вот  и моя
папка!
     (Ревет сирена сигнализации, танцующие и  не  думают останавливаться,  -
для  них - это  еще один звук  в музыке. Вера и Ники  наспех берут несколько
дисков, папку с рисунками и вылезают через окно туалета).



     Летний день. Комната  Веры в  больнице.  Вера держится руками за прутья
решетки на  окне и смотрит вниз, в сад. В саду работают монахини и  Рози. Мы
их не видим, мы только слышим их голоса. Здесь же в плетенном кресле-качалке
сидит отец Веры.  Перед  ним  изящный  плетенный столик с легким  завтраком.
Иллюзия лета и счастья.
     ОТЕЦ Кофе и бисквиты, как ты любила...
     ВЕРА Ага, любила... До больницы...
     ОТЕЦ Вера, но ты же знаешь, что ты здесь ненадолго!
     ВЕРА  Конечно, ненадолго...  На всю жизнь... Моя  жизнь была  недолгой,
ведь  правда,  папа?  И  надеюсь, здесь,  в  этом  перевалочном  пункте, под
названием Берлин, я тоже надолго не задержусь...
     ОТЕЦ Как ты сказала?
     ВЕРА  Я   сказала,   что  Берлин   -  это  перевалочный  пункт,   такое
промежуточное место, откуда  расходится  масса дорог,  как  зал ожиданий  на
автовокзале в Феодосии. Помнишь, когда мне было лет двенадцать, мы просидели
там с тобой всю ночь, потому что все автобусы отменили?
     ОТЕЦ Неужели ты вспомнила, Вера? Не может быть!
     ВЕРА А я  и  не забывала... Просто  тебе,  папа, зачем-то нужно считать
меня идиоткой, потерявшей память...
     ОТЕЦ Вера, ты хоть попробуй бисквиты! Это твои любимые, очень свежие...
     ВЕРА Такая жара, папа. Они все слиплись...
     ОТЕЦ Ты хоть обернись! Посмотри на меня...
     ВЕРА Попозже, папа... Здесь кое-что поинтересней...
     (Из сада доносятся голоса: "Рози, я же  просила тебя еще  вчера окопать
этот  куст шиповника, иначе он просто  засохнет. Побрызгай его,  на  листьях
завелась  тля".  -  "Простите, сестра  Клара, но  вчера я  красила ограду  в
голубой цвет, как вы  сказали,  и  ничего не успела. А  что касается тли, то
может  быть, лучше не брызгать...  Может  быть,  лучше  заговорить? У нас  в
Италии всегда заговаривают заболевшие кусты..." Смех. Обе девушки смеются).
     ОТЕЦ И куда бы ты хотела попасть из перевалочного пункта?
     ВЕРА  А  разве  ты сам  не  помнишь, куда мы  поехали  из  Феодосии  на
автобусе,  который, наконец,  пустили? Такой маленький городок под Керчью...
Полоска  Азовской  земли.  Ты  помнишь,  какая  там  земля, папа? Она вся  в
трещинах от зноя...
     ОТЕЦ Я помню, но я не знал, что ты помнишь тоже!
     ВЕРА Вот как? А чего еще ты не знал про меня?
     ОТЕЦ Почему ты на меня не смотришь?
     ВЕРА Собираюсь с силами, папа...
     (Внизу в  саду голоса монахинь. "Сестра Клара, принеси сюда лейку. Вода
больше не  идет из шланга!" Она  очень тяжелая эта лейка, я с места сдвинуть
ее не могу сестра Агнесса! Пусть Рози мне поможет" - "Рози, Рози..." - "Иду,
Иду!")
     После  перевалочного пункта,  я  бы  хотела в тот маленький  садик  под
Керчью или в какой-нибудь другой, поближе, если можно.
     ОТЕЦ Можно...
     ВЕРА Когда?
     ОТЕЦ Когда ты отсюда выйдешь.
     ВЕРА И когда же я отсюда выйду, ты не знаешь, дорогой папа?
     (пауза)
     Да, видимо садика мне не видать, только в окошко. А ты, папа, не хочешь
посмотреть?
     ОТЕЦ Нет, спасибо.
     ВЕРА Ты даже в окошко не хочешь посмотреть на мой садик...
     ОТЕЦ Ты  меня извела! Ты всем не довольна! Ты не уступаешь мне ни шагу,
ни слова! Ты как твоя мать, ты очень на нее похожа!
     ВЕРА (смеется) Со спины?
     ОТЕЦ Сейчас ты обернешься, и будешь один в один, как она.
     ВЕРА А я не буду оборачиваться, чтобы тебя не раздражать.
     ОТЕЦ Вот точно так же она почти молча доводила меня до исступления. Так
же сидела часами у окна, и на все мои вопросы  только  цедила сквозь зубы, и
точно так же не оборачивалась...
     ВЕРА (смеется) Вот видишь, папа,  у  нас  с  тобой  ничего общего кроме
одного.  Мы оба ненавидим мою мать... Правда. я ее  ни разу  не видела, да и
ты, по-моему, не успел на нее наглядеться...
     ОТЕЦ Она бросила тебя, когда тебе даже года не было!
     ВЕРА Ничего папа! Тебя она тоже бросила. Может быть, если бы не ты, она
бы меня не бросила. Кто  знает? А вдруг ей было с тобой невыносимо?  В любом
случае, какая бы она не была, а я ее ненавижу....Ты говоришь я похожа на нее
один в один! Это значит, что я ненавижу свое отражение в зеркале. Саму себя,
свое начало.
     ОТЕЦ (раздраженно) Что-то ты разошлась сегодня, Вера.Перестань!
     ВЕРА И вот, после  смерти,  я  здесь  в  психушке,  вместо  того, чтобы
попасть в садик, в маленький сад с фруктовыми деревьями и цветочной клумбой.
Наверное, это расплата за земную жизнь. Кажется, грех ненавидеть собственную
мать. И вот, я здесь... Интересно, а где она? Папа, а вдруг она среди живых?
Ты там  ее не встречал? Или тебе больше не показывают их мир? (Схватилась за
оконную решетку). Мама, это из-за тебя я здесь? Мама, ау, где ты?
     (пауза)
     (В это время лифт поднимается снизу, как раскрашенная карусель в  огнях
и  флажках из луна-парка. Из кабины  выходит мальчик - беспризорник с мячом,
которым  когда-то играла мать Веры. Мальчик кидает Вере  мяч, та  тут же его
ловит).
     МАЛЬЧИК Ладно,  хватит ныть!  Что-то ваше свиданьице  затянулось.  Гони
прочь этого упыря.
     ВЕРА Давно тебя не видела!
     МАЛЬЧИК Я тебя тоже...
     (оба смеются)
     ОТЕЦ (в ярости) Нет, она еще смеется! Рози все мне рассказала!
     ВЕРА Я хорошая девочка, я вернулась, как обещала.
     ОТЕЦ Я не знаю, куда ты там  вернулась! Она  рассказала мне, что ты  не
пьешь таблетки.

     ВЕРА (играет мячиком, напевает) Наша Таня громко плачет...
     ОТЕЦ  Я  говорил Рози не  делать тебе  никаких  уколов,  мы думали, что
таблеток достаточно!
     ВЕРА Уронила в реку мячик...
     ОТЕЦ Но раз ты не пьешь таблетки, тебе будут колоть уколы.
     ВЕРА Тише, Танечка, не плачь...
     ОТЕЦ А если ты будешь сопротивляться, тебе будут колоть их насильно...
     ВЕРА  (продолжает  играть мячиком). Да, папа, тогда мне придется совсем
плохо... Просто - кранты!
     (Мальчик - беспризорник нашел в кармане окурок, закурил).
     ОТЕЦ  (беспокойно)  Что-то  пахнет  дымом!  Откуда дым? Курят что ли  в
коридоре! (кричит) Мы живые!
     ВЕРА Мы умерли, папа!
     ОТЕЦ Мы живые!
     ВЕРА (резко оборачивается) Лови мячик!  (Бросает  мяч. Отец в последнюю
секунду отбивает  его, иначе он  бы  попал  в лицо.  Мальчик  - беспризорник
проворно ловит его. Пинает мяч ногой и тут же подхватывает руками)
     ОТЕЦ Зачем ты мне выплеснула воду в лицо?
     ВЕРА Тебе  показалось,  папа! Это дождик  на  улице... Брызги! Капельки
воды! Кап-кап...
     (неожиданно за окном - стена ливня)
     ОТЕЦ Ты сумасшедшая, ты действительно сумасшедшая! Я позову Рози...
     ВЕРА (тихо, почти шепотом. Его  голос, как шелест  дождя). А  ты живой,
да, папа?  Ты такой  живой, так здорово сохранился! Ходишь по улицам, дышишь
одним  воздухом с живыми, почти не гниешь! Ты прекрасно выглядишь, папа! Вот
только черная  полоска на твоей шее немного портит  картину.  Понимаешь, шея
разбухла и полоса стала очень видна. Раньше ты прикрывал ее галстуком. И она
не так бросалась в глаза. Но сейчас в современном Берлине, кажется, галстуки
вышли из моды, и теперь ее так заметно эту черную тонкую полоску.
     ОТЕЦ (прикрывает шею руками) Что ты такое говоришь?
     ВЕРА  А  сейчас,  папа, ты так  скрестил руки, как будто бы душишь  сам
себя.
     ОТЕЦ Что с тобой. Вера? Что происходит? (хочет подойти к ней)
     ВЕРА  Не  приближайся  ко мне...  Тебе  страшно, да, папа?  Ничего, мне
страшнее...
     ОТЕЦ Что ты сказала?
     (Голоса в саду: "Рози! Рози!" Смех)
     ОТЕЦ (в ужасе) Рози! Рози!
     ВЕРА  Я сказала,  папа, - "Пошел  вон!" И  не  забудь, если только тебе
позволят туда заглянуть, узнать как там мама?
     (Отец   уходит  сгорбленный,  стареющий,  жалкий.  Мальчик-беспризорник
усаживается на подоконник, жестом подзывает Веру)
     МАЛЬЧИК Ну что, начнем что ли?
     ВЕРА Да что ты! Я проснулась и больше не знаю тебя...
     МАЛЬЧИК (печально) Ах, вот оно что! (уходит, пинает мяч)



     Развалины греческого храма Аполлона на острове Эгина. Старик и Старуха,
возможно Мирьям и  Писатель, в какой-то другой жизни,  где  они  не изъедены
литературой и тоской, а возможно и другие актеры, спят друг  против  друга в
откинутых шезлонгах. В открытое окно  видно море и апельсиновые  деревья. На
ветке одного  из  деревьев, в ссадинах и царапинах от мидий, ноги мальчишки.
Дверь лифта в  этот раз  - калитка в ограде вокруг развалин храма  Аполлона,
ставших музеем.  Спящие Старик  и  Старуха -  хранители  храма.  Плеск моря.
Возможно,  стук  лодки,  бьющейся  кормой  о причал... Старик  и Старуха  то
просыпаются, то погружаются в сон.
     СТРАРИК Послушай, я тебе вот что скажу, у меня кончились билеты...
     СТАРУХА Ну и что?
     СТАРИК А что я буду продавать туристам?
     СТАРУХА Вот тоже сложности! Настриги бумаги и напиши цену от руки, чуть
больше  той,  что  была  напечатана  на  билетах. И надо  сказать  негодному
мальчишке,   чтобы   нарисовал   на  них  профиль   Аполлона.   Хватит   ему
бездельничать! Когда тебе еще привезут билеты из Афин!
     СТАРИК Я тоже считаю: хватит ему бездельничать. Где мальчишка?
     СТАРУХА Тебе сказать правду или соврать?
     СТАРИК Соври...
     СТАРУХА Ну хорошо, как скажешь. Мальчишка побежал на набережную,  чтобы
купить десять бутылок  воды  "Лутраки" и  специально  для  тебя  две бутылки
темного пива...
     СТАРИК  Ага,  все понятно!  Значит каждый раз,  когда ты  говорила, что
бездельник покупает мне пиво на набережной, ты врала. Я ведь прекрасно знаю,
что весь  морозильник у тебя забит темным  пивом.  И ты сама не прочь выпить
бутылочку-другую, ночью, когда спадает жара.
     СТАРУХА Нет, дорогой, иногда  надо  было пополнить запас пива и воды, и
бездельник действительно бежал в лавку.
     СТАРИК (мрачно) А теперь скажи правду: где мальчишка?
     СТАРУХА  Сказать правду?  Ну,  хорошо! Мальчишка с  раннего  утра опять
поставил  силки  на воробьев, и когда  они  попались, посадил их в клетки, и
ранехонько, пока ты  еще  спал отвязал  лодку  и уплыл  в  Полеохору,  чтобы
продать  их на рынке отдыхающим из Афин  и богатым  туркам.  Последнее время
турки очень полюбили нашу Полеохору.
     СТАРИК Мошенник!  Я же ему запретил!  Он делает все,  что я запрещаю. Я
запретил ему влезать на апельсиновое дерево. Оно такое старое, что заслужило
отдых! Так  он  не только меня  не послушал, он  еще  построил шалаш, да так
высоко, что я не могу достать даже  когда приставляю лестницу...  Я запретил
ему  продавать  птиц, а  он  - что делает!  Дрянной  негодник!  Пусть только
вернется мне.  Я ему задам.  Я на весь  день засажу его  рисовать Аполлона в
профиль на билетах и на глиняных черепках! И никаких гуляний...
     СТАРУХА (смеется)  А он уже все нарисовал!  Пока слетались птицы, он не
только нарисовал Аполлона в  профиль, но и в анфас, и стреляющего из  лука и
вместе с Марсием, играющим на свирели.
     СТАРИК Где?
     СТАРУХА Посмотри сам!
     (Стены,  которые  только  что  были  стенами больницы,  сплошь  увешены
изображениями Аполлона).
     СТАРИК Ну что тут сказать!
     СТАРУХА  Пусть  уж  бегает мальчишка, пока  не вырос.  (Достает  из-под
шезлонга бутылку холодного пива, кидает ее старику). Лучше на выпей, пока он
не вернулся!
     (кричит в сад) Николаес, где ты?
     СТАРИК Вот только вернись, Николаес, вот только приди домой!
     (Оба засыпают в  шезлонге. В это время Ники, а  это его ноги были видны
через окно на ветке апельсинового дерева; спрыгивает вниз).
     НИКИ Мое  объяснение  сейчас  - это  простая формальность.  Вы итак все
прекрасно  поняли. Речь идет о  моем  прошлом. Мне лет одиннадцать, а, может
быть, десять  с  половиной, я точно  не  помню, каким летом это произошло...
Понимаете, трудно найти актера на роль одиннадцатилетнего паренька.  Вот мне
и  приходится за  всех отдуваться. Дети, как правило,  ужасны на сцене.  Они
воют, скулят, они не способны произносить длинный текст, и нужно просмотреть
сотню  детей,  отбиться   от  их  амбициозных  мамаш,  чтобы  найти   что-то
более-менее  подходящее.  Во  всяком  случае, все это  мне говорил режиссер,
убеждая меня сыграть эту сцену.  А меня не нужно  было убеждать.  Я бы  итак
согласился. И последнее, что он сказал: "Представь Ники, как это будет, если
все это сыграет ребенок. Уж лучше ты..." - "Ничего страшного, - засмеялся я.
-  На  мой  взгляд  - несчастное стечение  обстоятельств. К  тому же в  этом
эпизоде меня практически нет. Я появляюсь только в конце... Но это ничего! Я
все  равно сыграю!"  Мы  засмеялись.  Мы всегда  с  полуслова понимаем  друг
друга... Правда вначале он нашел какого-то, как он сам говорил, потрясающего
ребенка, но его мать была совершенно безнадежна. Она  так настаивала,  чтобы
ее мальчик был в спектакле. "Я готова на все, чтобы он играл", - сказала она
режиссеру .  "Вы  хотя  бы  знаете,  что ему придется  играть?  - спросил ее
режиссер.- На что  вы готовы?"  - "А что?" - она  смотрела  на него, - тупая
овца,  - прозрачными,  кукольными  глазами.  "Лучше  отдайте его в карате, -
сказал он. - Он  будет  отрабатывать на вас приемы и, может быть, однажды он
сломает вам челюсть, чтобы вы так прытко не убеждали режиссеров..."
     (В это время в шезлонге просыпается старуха).
     СТАРУХА Николаес, ты вернулся? Смотри,  осторожно, не попадись на глаза
дедушке. Он так ругался с утра...
     НИКИ Я мигом! Я только  посмотрю,  сколько птиц попалось в силки. Может
быть, я поймал того соловья, который не давал ему спать позапрошлой ночью?
     СТАРУХА Мой тебе  совет, мальчик, лучше спрячься в  шалаше, пока  он не
успокоится...
     НИКИ А что он делает сейчас?
     СТАРУХА  Как  обычно, Николаес, как обычно,  мой  мальчик (оба смеются.
Старуха погружается в сон).
     НИКИ "Как обычно"  - означало то, что дед,  а дед был немцем, воевавшем
на русской войне, брал винтовку и стрелял по глиняным амфорам и кувшинам, на
которых я простыми  маслеными  красками рисовал поединок  Аполлона и Марсия,
например, или  похищение  Европы.  И  когда  вся эта  мазня  разлеталась  на
осколки, бабка  ругалась, а я успокаивал:  "Ничего, я нарисую еще...", а дед
собирал  их  и продавал  немецким туристам. "Это  античные черепки,  на  них
сохранилась роспись, их почему-то не забрали археологи..." Дед сердился, что
мы с  бабкой  говорим по-гречески. Он по-гречески не знал ни слова... Он был
немец, а бабка была гречанка... Немцы женятся на ком угодно, лишь бы забыть,
что  они немцы... Дед  гордился  ружьем. Ночью он  заряжал его  холостыми  и
стрелял  по  туристам, пытавшимся влезть без билетов в  храм Аполлона. Вверх
стрелял. В воздух... Эти выстрелы он называл "воздушные штрафы".
     (Старик просыпается. Оглядывается по сторонам).
     СТАРИК Магдалина! Где мое ружье?
     СТАРУХА (сквозь сон) Что?
     СТАРИК Я спрашиваю. Где мое ружье? Что, опять мальчишка украл?
     СТАРУХА  Оставь  в  покое  бедного  мальчика! Твое  ружье  у  тебя  под
кроватью...
     СТАРИК Его там нет!
     СТАРУХА Посмотри еще...
     (Старик достает из-под шезлонга ружье).
     СТАРИК Вот оно,  мой единственный  друг, мой верный товарищ! Мы  вместе
столько прошли -  и ад, и чистилище, и вот - подступили к райским кущам. Как
тебе  райские кущи? Жарковато, но ничего. Мы с  тобой продержимся и здесь. И
никаких мошенников, воров и  прочий сброд мы сюда близко не подпустим...  Ты
хотя бы помнишь,  через что мы прошли? Вот  и я тоже  помню? Помнишь, как мы
попали  в плен,  а потом я  выкупил тебя на все заработные деньги. Они  были
жестоки и добры. А мы? Мы были молоды,  мы  были солдаты... Ты лучше вспомни
их  Пасху,  как  они передавали нам  в барак  крашеные яйца и куличи.  А вот
теперь мы на отдыхе...  Наш  отдых -  он же  работа... А те?  Те,  наверное,
умерли... Где мое пиво, Магдалина?
     СТАРУХА (кидает ему следующую бутылку) Лови!
     СТАРИК Вернулся мальчишка из этой, как ее там? Палеохоры?
     СТАРУХА Еще нет... Да и зачем он тебе?
     СТАРИК  Мне  просто  не  терпится задать  кому-нибудь взбучку,  а кроме
мальчишки - некому...
     СТАРУХА А ты иди постреляй...
     СТАРИК  Уже пострелял...  Все Аполлоны расстреляны.  Скажи мне - вас из
дас Палеохора на этом вашем греческом языке?
     СТАРУХА Палеохора - это древняя  столица. Но ведь согласись, тебе здесь
не так уж плохо?
     СТАРИК Да, Магдалина, мне здесь неплохо, иначе я бы ни на секунду здесь
не остался. Еще бы турок отсюда бы всех прогнать. Турок и туристов.
     СТАРУХА Так ведь туристы почти все - немцы.
     СТАРИК Немцы  пусть  остаются...  А вот  мальчишка - типичный  грек. Ты
только на него посмотри.  В нем ни  капли немецкого.  У  него нос начинается
сразу  же  ото лба. Его переносица  приклеена ко лбу, как  штык  к ружейному
дулу.  А ноги - ты  попроси его  разуться -  большие пальцы на ногах  короче
следующих,  вторых, -  это типичная  греческая черта... И еще - он все время
врет. Немец никогда...
     (Из лифта, в этой сцене превратившегося в калитку  музея, выходят юноша
и девушка.  Девушка - это молодая мать Веры, юноша -  ее немецкий  приятель.
Оба  они только  что из моря. На девушке - купальник,  на молодом человеке -
шорты, на плечи наброшено полотенце).
     МАТЬ ВЕРЫ Я все время забываю, как тебя зовут?
     ЮНОША А разве это имеет какое-нибудь значение?
     (Пауза. Оба смеются).
     Мы вместе уже целый год, а ты никак не можешь запомнить.
     МАТЬ Есть вещи поважнее...
     ЮНОША Какие?
     МАТЬ  Вот  это место,  например.  Раньше здесь стоял  храм  Аполлона, а
сейчас стоит  только  одна  колонна, а весь храм лежит...  Ты знаешь, ранние
христьяне  строили церкви  в развалинах  античных храмов. Вот так  греческие
боги легли у ног христиан и стали духами мест.
     ЮНОША Это знает даже школьник.
     МАТЬ (поднимает осколок амфоры, разрисованный  Ники) Зато  сейчас здесь
хранятся   письма,   которые   никогда   не   будут  отправлены,  разговоры,
происходящие  в  мыслях и ненаписанные романы...Это не проходят  ни  в одной
школе.
     (Старик с ружьем наперевес подходит к ним).
     СТАРИК Музей закрыт...
     МАТЬ А что, вы будете стрелять?
     СТАРИК Я же сказал: музей закрыт...
     ЮНОША А нам не нужен музей. Нам нужен только храм бога Аполлона.
     СТАРИК Его здесь нет уже очень давно.
     ЮНОША Но ведь колонна осталась.
     МАТЬ ВЕРЫ Нам нужна эта уцелевшая колонна на холме.
     СТАРИК А я еще раз говорю вам: музей закрыт. Музей ис клозед...
     МАТЬ  ВЕРЫ  (смеется) Простите,  я  не понимаю  по-гречески.  Можно  мы
пройдем...
     ЮНОША Туда, наверх, к колонне.
     СТАРИК Еще один шаг и я позову полицию.
     МАТЬ ВЕРЫ (смеется) Что, что он сказал?
     ЮНОША (смеется) Он сказал, что будет стрелять.
     МАТЬ ВЕРЫ Может быть, лучше купим билеты?
     (старику) У вас есть билеты?
     СТАРИК  Нет... Все закончились.  А  были  бы  (оглядывает  их)  так  не
продал... Пошли отсюда! Магдалина! Магда! Иди сюда...
     ЮНОША Может быть, лучше придем завтра с утра?
     МАТЬ ВЕРЫ Но, я хочу сейчас...
     ЮНОША Но, он нас застрелит...
     (Оба смеются. Подходит Старуха).
     СТАРУХА (очень вежливо)  Извините,  но сейчас музей закрыт. Он работает
каждое утро с 9 до 15, кроме понедельника...
     ЮНОША А что, после 15 ноль-ноль посетителей расстреливают?
     СТАРУХА (холодно) Нет,  что  вы. Просто у сотрудников  музея начинается
своя жизнь, и они не хотят ее тратить на посетителей.
     ЮНОША  (матери  Веры) Послушай,  пойдем  купаться,  становится  слишком
жарко.
     МАТЬ ВЕРЫ Нет, подожди... А что у вас есть еще, кроме колонны Аполлона,
к которой нас так и не подпустили?
     СТАРУХА (холодно) Сувениры на память.
     СТАРИК Прекраснейшие сувениры.
     ЮНОША Патроны?
     СТАРИК Нет, черепки с росписью. Их почему-то не забрали археологи.
     МАТЬ ВЕРЫ  Можно взглянуть? (разглядывает  черепки). А я уже один такой
нашла, пока мы поднимались.
     СТАРИК  (неожиданно  любезно) Можете оставить его  себе!  Это те, самые
древние черепки, еще со времен храма.
     МАТЬ ВЕРЫ Не может быть... Да что вы говорите?
     СТАРИК Я говорю дело... У меня таких много, и  я совсем недорого все их
вам уступлю. Вот  прошлым летом тоже немцы из Германии  приезжали, забрали с
собой два чемодана...
     МАТЬ Не может быть... Надо же - какие любители археологии!
     СТАРИК  Да,  юнге  фрау,  древности  нынче  в  цене.  Древность  -  это
единственное,  чего  не  может  быть  в двух  экземплярах,  поэтому она  так
ценится,  и  мы, немцы, очень культурная  нация. Мы не жалеем ни средств, ни
сил, ни денег...
     МАТЬ Да, конечно, только я не немка...
     СТАРИК Это ничего, юнге фрау, вы так хорошо  говорите по-немецки, что и
не отличить! Я бы принял вас за берлинку, сам-то я из Мюнхена...
     МАТЬ А это такие же древности, как мой безупречный немецкий  язык... Вы
намалевали  их  сами  - вчера или позавчера. Может  быть, немцы у  вас их  и
купят...
     ЮНОША И охота тебе в такую жару...
     СТАРИК (холодно) Давайте назад! (забирает черепки) И убирайтесь!
     МАТЬ  ВЕРЫ  Мы  придем  ночью! Нам очень хочется  посмотреть на колонну
Аполлона в лунном свете!
     СТАРИК Только суньтесь! Вот  только суньтесь у меня. Узнаете, что такое
"воздушные штрафы..."
     СТАРУХА (встревожено) Не надо!
     СТАРИК Я вам покажу местные достопримечательности.
     МАТЬ ВЕРЫ "Воздушные" - что?
     СТАРИК Штрафы...
     МАТЬ ВЕРЫ А я уж испугалась, что мытарства...
     СТАРУХА Как ты сказала, дочка?
     МАТЬ ВЕРЫ Я  сказала:  мытарства (пауза). (Юноша смеется. Смех молодой,
красивый,  наглый). Это когда вы  попытаетесь  попасть в  одно  какое-нибудь
очень хорошее место, а вам не дают. Вот так вот становятся с ружьем на вашем
пути и пытаются не пускать...
     СТАРИК Уж ты у меня попадешь! Уж ты попадешь!  Я-то  уже приготовил для
тебя славное местечко...
     ЮНОША Пойдем отсюда... Есть другие не менее замечательные места.
     МАТЬ ВЕРЫ Но мне хотелось именно в это...
     (Уходят  в  лифт.  Слышны  обрывки  их  разговоров,  смех, плеск  воды.
Кажется, что лифт падает прямо в море.
     Старик и  Старуха  засыпают  в  шезлонге. Старик  храпит  во сне.  Пока
старики спят,  медленно темнеет,  и в небе точно так же  как  и море, видном
через  окно,  показывается  желтая,  круглая Луна.  Через  сцену бредут  два
охранника из "Толпы одиноких".)
     ПЕРВЫЙ  ОХРАННИК  Нет,  ты  скажи  мне, Гербхард,  всю  правду.  Что он
все-таки тебе сказал?
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Не кипятись, Вольфганг, что тут рассказывать? Он сказал
мне  все то же самое, что и тебе. Наш разговор с  ним был очень коротким. Ты
лучше посмотри на луну. Какая она сегодня...
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Нет, ты скажи мне - он тебе заплатил? За тот месяц, что
мы отработали?
     ВТОРОЙ Точно так же, как и тебе...
     ПЕРВЫЙ Нет?
     ВТОРОЙ Нет...
     ПЕРВЫЙ Он сказал, что клуб разгромили по нашей вине...
     ВТОРОЙ А тебе-то что за дело?  Никто его клуб не громил. Просто разбили
витрину киоска и взяли несколько дисков и какую-то  там папку. Так что можно
сказать, что он не в убытке. Наша с тобой зарплата, которую он оставил себе,
больше, чем его ущерб...
     ПЕРВЫЙ Так что ты там говорил про луну?
     ВТОРОЙ Ничего особенного - кроме того, что сегодня полнолуние...
     ПЕРВЫЙ Древние храмы  в Греции  строились на  холмах или в горах, чтобы
быть  поближе к небу,  потом на месте  этих храмов ранние  христиане служили
свои службы, изображая исход души в виде полета Психеи...
     ВТОРОЙ  Ты знаешь, Вольфганг,  их  можно понять...  может быть, выкурим
косяк...
     ПЕРВЫЙ  Можно  и  косяк...  Ты  же  знаешь.  Гербхард,  у  меня  всегда
наготове...
     (курят косяк).
     ВТОРОЙ ... Луна и дорога...
     ПЕРВЫЙ  А мне, ты знаешь, что  кажется в этом  нашем Берлине,  особенно
когда оттепель и темно?
     ВТОРОЙ Что?
     ПЕРВЫЙ Что вот будто бы сейчас за поворотом  улицы начнется море... Вот
и сейчас мне кажется...
     ВТОРОЙ Брось... Это у тебя от травы...
     ПЕРВЫЙ Может быть, может быть... Нам бы еще  с тобой работу найти. Хоть
какую-нибудь работенку...
     ВТОРОЙ Вот я и говорю тебе: Луна и дорога...
     ПЕРВЫЙ А я говорю тебе: море...
     ВТОРОЙ Проще говоря - пойдем в дальнобойщики...
     ПЕРВЫЙ А пойдем...
     (уходят. За сценой плеск воды. Как будто бы два тела с обрыва рухнули в
море... На сцену через окно впрыгивает Ники...)
     НИКИ Как же они там навернулись, вы бы видели. Два туриста - торчка! Но
ничего, там мелко, они выплывут. Хорошо, что дед спит, а то бы попались  под
его "воздушные штрафы"...
     СТАРИК (сквозь сон) Что? Туристы?
     НИКИ  Спи, деда.  Спи...  К  утру  будет  готова амфора с  Аполлоном  и
Артемидой, которую ты разнесешь из своего драгоценного ружья...
     (Начинает расписывать амфору).
     А здесь, для разнообразия, я  нарисую  стайку воробьев, которых поймали
Аполлон  и Артемида... Не  все ли равно тебе,  дед,  в кого стрелять? Хватит
стрелять  в богов. Постреляй  по птицам...  Кстати, тогда,  для своих десяти
лет, я  очень  неплохо рисовал... Потом я не стал рисовать  лучше. Ничего не
изменилось, просто я набил руку...
     (Пока он рисует, из лифта неслышно выходят юноша и мать Вера).
     ЮНОША Я хочу прямо здесь (обнимает ее)
     МАТЬ ВЕРЫ (смеется) Да нет же,чуть выше - у колонны...
     ЮНОША Тише, мы здесь не одни!
     (Вместо того, чтобы незаметно  пройти,  мать Веры становится  за спиной
рисующего Ники).
     МАТЬ  ВЕРЫ  (юноше) Это ты  его испугался? Да  ему же  лет десять... Ты
лучше посмотри сам, подойди, увидишь, откуда берутся древности.
     НИКИ (оборачивается) Вы очень рискуете...
     МАТЬ ВЕРЫ  Это ты о  "воздушных  штрафах", да? А что  это  такое?.. Нас
напугали днем. Но не объяснили...
     НИКИ Если проснется дед - узнаете сами.
     ЮНОША (разглядывает амфору)Я понимаю - Артемида и  Аполлон,  но  откуда
здесь воробьи?
     НИКИ Просто так, для разнообразия. Потом, воробей маленький,  иногда он
может полностью уместиться  на осколке. Лучше купить целую птичку,  чем  ухо
или пятку, а потом мысленно дорисовывать все остальное...
     МАТЬ ВЕРЫ Какой ты умный мальчик! И все-таки, почему воробьи?
     НИКИ Как вы все подробно пытаетесь разузнать.
     МАТЬ ВЕРЫ Ну да. Мне интересно про людей.
     НИКИ Это не совсем  про  людей... Моя  бабушка на ночь рассказывает мне
иногда одну греческую сказку, про то, как маленький Христос лет в семь играл
с детьми  у  ручья. Они смешали  глину  с водой и  лепили воробьев, а  потом
Христом крикнул им: "Летите!"
     МАТЬ ВЕРЫ И что воробьи?
     НИКИ Полетели... Вы верите в это?
     МАТЬ ВЕРЫ А ты? (пауза)
     НИКИ  А вот и  "воздушные  штрафы"... (Отступает в  тень,  прячется  за
амфору... Мать Веры и юноша оборачиваются. За ними с ружьем наперевес  стоит
Старик, смотритель музея, хранитель храма Аполлона)
     СТАРИК Ну вот, юнге фрау, я вас  предупредил,  как честный человек,  не
суйтесь  сюда ночью... А я очень честный человек,  юнге фрау,  я держу  свое
слово,  я  ни разу в  жизни  его  не нарушил,  и  сейчас вам  придется очень
плохо...
     МАТЬ ВЕРЫ Что вы сказали?
     СТАРИК Все  то, юнге фрау, что я только что сказал, сейчас один  в один
повторит  мое  ружье.  Оно  самый  лучший  переводчик.  Его  понимают  все с
полуслова...
     ЮНОША Ты что, не видишь, он сумасшедший.
     МАТЬВ ВЕРЫ Да нет, он просто нас пугает...
     ЮНОША Бежим отсюда, он выстрелит.
     МАТЬ ВЕРЫ Нет, он не будет стрелять, он побоится.
     СТАРИК (заражает  ружье)  А парнишка-то ваш, юнге фрау, посмышленее вас
будет. Бегите. Может быть, я промахнусь.
     МАТЬ ВЕРЫ Но ведь вы же не будете стрелять по живым людям...
     СТАРИК  Нет,  в  первый  раз  не  буду.  Первый раз  я обычно стреляю в
воздух...
     ЮНОША Бежим отсюда...
     МАТЬ  ВЕРЫ  Да,  подожди!  Ты  только  посмотри на него.  Он ничего  не
сделает. Он же ружье с трудом держит. (Пытается засмеяться).
     ЮНОША Ты что, не видишь, он не шутит. Зачем ты его дразнишь?
     МАТЬ ВЕРЫ Но я уже не могу остановиться.
     (Старику) А  куда обычно  вы  стреляете второй  раз? Или второй раз  вы
обычно не стреляете?
     СТАРИК Второй раз я стреляю по ногам.
     МАТЬ (в этот раз ей удалось засмеяться) И много ли у вас жертв?
     СТАРИК Сколько есть - все мои... Потому что в третий раз я стреляю куда
попаду... Вы уж извините, юнге фрау, я предупреждал вас днем, а вы не могли,
или не хотели услышать.
     (Стреляет в воздух).
     МАТЬ Это и есть ваши "воздушные штрафы"?
     СТАРИК Это и есть... Что,  не нравится, юнге фрау? Это вам не в Берлине
сидеть в кофейне на Музейном острове, правда? А теперь - бегите, пока хватит
сил, и дай вам Бог счастья!
     ЮНОША Я сейчас все  объясню... Я сейчас все улажу... (Отвлекает Старика
на себя. Старик переводит ружье на него. Юноша  отходит от матери  Веры  все
дальше, Старик так же отводит от нее  ружье). Конечно,  мы  были  неправы  с
самого начала...
     СТАРИК Вы были неправы.
     ЮНОША  Дайте  нам возможность  исправиться. Мы поняли, что сюда  нельзя
приходить ночью, вы нам все прекрасно объяснили, и сейчас мы тихо и спокойно
уйдем, и вы нас больше никогда не увидите...
     СТАРИК Возможности  уйти  нет!  Она  была у  вас  днем,  но  вы  ей  не
воспользовались...
     ЮНОША Мы просим у вас прощения...
     СТАРИК Мне  это безразлично... Здесь  никто никого не прощает...  Вы не
простили один раз, вот и вам не прощается.
     ЮНОША Когда не простили?
     СТАРИК Когда-то...Кто сейчас с этим будет разбираться?
     ЮНОША Мы  не хотели  ничего  плохого. Мы только хотели  посмотреть  эти
античные развалины. Колонну, оставшуюся от храма... Здесь же сейчас музей...
     СТАРИК Вы даже не представляете, куда вы зашли...
     ЮНОША   (все  дальше  отходит   от  матери  Веры,  отвлекает  Старика).
Пожалуйста, отпустите нас! Мне только девятнадцать лет...
     СТАРИК Нет,  что  ты... В твоем возрасте  я уже  был в плену... И  меня
никто не отпускал, как бы я не просил...
     (Входит Старуха)
     СТАРУХА (в ужасе) Что ты делаешь?
     СТАРИК (наводит  на  нее  ружье)  Иди  спать,  Магдалина.  Это  обычные
"воздушные штрафы".
     ЮНОША (матери Веры) Беги, ну, что же ты  встала? Беги туда. К обрыву. К
морю...
     (Бежит. Старик стреляет. Юноша падает).
     Он ранил меня! Он попал мне в ногу...
     СТАРУХА Что  ты делаешь? Остановись! Это уже не "воздушные штрафы", это
убийство...(матери Веры) Беги! Беги! Что же ты встала?
     СТАРИК Если ты не уйдешь, Магдалина, то первой я пристрелю тебя...
     МАТЬ ВЕРЫ Или меня...
     СТАРИК Что, юнге фрау, страшно?
     МАТЬ ВЕРЫ Нет, а вам?
     СТАРИК Мне? Я знаешь, скольких перестрелял? И таких как ты, и других...
А  знаешь, сколько раз  стреляли в меня, но  только  не попали. А то бы мы с
тобой здесь сейчас не  стояли. И кто  знает, может быть, ты  и добралась  бы
тогда до колонны Аполлона... Таких как ты туда не пускают...
     МАТЬ ВЕРЫ Нет недостойных, есть те,  которым  не дают  пройти... Но это
поправимо. Стреляйте...
     СТАРИК  Я знал не только жестокость,  но  и  милосердие на  их  Пасху и
Рождество... Успеешь добежать до обрыва, можешь броситься в море. Там мелко,
ты выплывешь. Это мой тебе подарок.
     МАТЬ ВЕРЫ Да ладно, чего уж там! (Стреляйте)
     СТАРИК И выстрелю!
     СТАРУХА Ты же убьешь ее!
     СТАРИК Молчи, Магда, следующая пуля твоя.. Мы никого не  пропустим,  мы
не попятимся ни на шаг.
     (Стреляет. В последний момент Старуха отталкивает ствол ружья в сторону
Амфора, за которой прятался Ники,  разлетается  на цветные черепки-сувениры.
Все молчат. Ники лежит на земле, закрыв голову руками).
     МАТЬ ВЕРЫ Как же это вы так промахнулись? А еще охраняете кущи? Аполлон
признавал только метких стрелков. А вы? Что же вы сделали? Вы осквернили его
владения.  И кто  знает,  что  здесь  происходило  после  того,  как Аполлон
перестал владеть  этим местом.  (разгребает  ногой  черепки). Все  осколками
глиняными  торгуете, да? Ай! Ногу поранила... Кровь... (смеется) За то,  что
вы осквернили это место, Аполлон жестоко отомстит вам...
     (Ники поднимается. В руках у него осколок амфоры).
     НИКИ Кому отомстит? (пауза) Мне?



     Снова  прошлое.  Зал  ожиданий  на автовокзале в  Феодосии,  о  котором
говорила Вера. Сейчас он ей снится, В раскрытое окно по-прежнему видно море.
но в этот раз не Эгейское, а Черное. В зале на откидных стульях трое спящих,
- мальчик-бродяжка, Писатель  и  Юноша,  нацепивший зачем-то женское платье,
это выросший Ники. Освещенный лифт поднимается то вверх, то вниз. Через окно
влезает Вера. Она только что из моря. На ней мокрая одежда. С волос течет.
     ВЕРА Ну и попала я...
     ГОЛОС ДИСПЕТЧЕРА Автобусный рейс "Феодосия-Керчь" переносится на десять
утра...
     ВЕРА А,  понятно, в Феодосию... (оглядывает спящих). А вы что, хотите в
Керчь уехать, и вы  действительно спите, и  действительно,  не видите, что я
пришла? (Мальчику-беспризорнику)  Но  тебя-то  я  прекрасно знаю, только  не
помню,  откуда...  Какие  у  тебя  прокуренные пальцы. Ты такой маленький, а
пальцы просто черные от сигаретных бычков. Мы  что, с тобой вместе курили? Я
знаю, что ты не спишь, а просто сидишь,  зажмурив глаза. Ты такой маленький,
что даже притворяться  не умеешь. (Писателю)  И вас  и  тоже где-то  видела,
только где? Может  быть,  вы мне сами скажите?  Как вас зовут? Ах, ну, да вы
тоже якобы спите. (Подходит к Ники) А ты-то где так  принарядился? На  какой
барахолке?.. Ты же мальчик, а не девочка, тебе не идет... Ты тоже спишь - не
спишь?  Помнишь  игру из  детства - "верю - не верю?" Ведь  ты же не намного
старше меня. Такой хорошенький, и в этом платье. Как урод! Тебя я тоже знаю,
да?  Но  ты-то точно  не ответишь,  боишься, что  придется  оправдываться за
платье? Да мне-то что? Мне все равно! Так, жалко слегка...
     ГОЛОС ДИСПЕТЧЕРА Автобус "Керчь-Феодосия"  опаздывает на два часа сорок
минут. Ориентировочное время прибытия - пять утра...
     ВЕРА (кричит)  И чего же вы здесь все ждете, уроды? Уж явно не автобуса
в  Керчь?  Я  знаю,  что вас  всех  объединяет  - какое-то  общее  уродство,
невидимый так сразу изъян... Ну  да мне все равно! Мне-то в Керчь не надо...
У меня, к счастью, свои маршруты... Пойду на  лифте  покатаюсь, пока вы  тут
газетками прикрываете свои уродства. Этот хоть,  в платье,  -  честный... Он
хотя бы не прячется...
     (Подходит к  лифту.  Пытается открыть дверь,  но  дверь  не  поддается.
Мальчик-бродяжка неожиданно заплакал).
     МАЛЬЧИК Остановись, Вера-Изабель...
     ВЕРА А, это ты, маленький побирушка, зовешь меня?
     МАЛЬЧИК Я, Вера-Изабель...
     ВЕРА Не называй меня Вера-Изабель. Мне неприятно.
     МАЛЬЧИК Но ты же сама мне сказала свое полное имя. Или ты не помнишь?
     ВЕРА Не помню... Я знаю тебя, но не помню почему.
     (Мальчик смеется).
     Чего вы здесь все ждете?
     МАЛЬЧИК Тебе лучше этого не знать.
     ВЕРА Что там за дверью?
     МАЛЬЧИК И этого тебе лучше не знать тоже.
     (Просыпается Писатель).
     ПИСАТЕЛЬ   (оглядывает   Веру   и  мальчика-бродяжку)   Я  понимаю  всю
неуместность вопроса, но нет ли у вас случайно сигарет?
     ВЕРА А что, у нас очень курящий вид?
     (Просыпается Ники)
     НИКИ  Но вы  же  знаете,  у нас все отобрали при входе.  В том числе  и
сигареты. Как будто бы в газовую камеру шли.
     ПИСАТЕЛЬ Здесь может оказаться и похуже.
     (Все  замолкают. Снизу поднимается лифт. Все  замирают, ожидая,  что он
сейчас остановится, но лифт проезжает дальше, наверх. Вздох облегчения).
     ВЕРА Ну что делать-то будем?
     ПИСАТЕЛЬ Говорить... Вот вы, милая девушка, как сюда попали?
     ВЕРА Не знаю... Наверное, случайно.
     ПИСАТЕЛЬ (смеется) Я бы с радостью поверил вам, но только сюда никто не
попадает случайно.
     ВЕРА  Я  правда не  знаю. Я выпила все  таблетки, которые мне  оставила
сиделка, заснула и попала сюда...
     МАЛЬЧИК А я расскажу почему я здесь...
     НИКИ Ну да, конечно, чтобы тебя пожалели. Ведь ты же такой маленький...
     МАЛЬЧИК Я был ловцом.
     НИКИ Кем?
     МАЛЬЧИК Ловцом...
     НИКИ Я, наверное. Тоже был ловцом...
     МАЛЬЧИК (смотрит на него с сожалением) Нет, что ты! Ты,  скорее, был из
тех, кто попадается...
     ВЕРА Я что-то помню!
     (Снова дергает дверь лифта).
     МАЛЬЧИК  Не  ходи  туда,  там страшно, говорю  тебя,  как  ловец. Лучше
загадай желание...
     ВЕРА Я загадывала...
     МАЛЬЧИК И не  одно, а  целых три, чем поставила  меня в затруднительное
положение. Я  не  знал, какое из  них  для тебя самое важное. Вы знаете, что
такое  быть  ловцом? Нет... Вот  и я  не  знал поначалу... Мы просто  жили с
такими же  как я, с парнями  лет семи-шести,  на  станции в Тучково. Правда,
один все  время звал меня  ночевать в Москву, - там вокзалы  теплее и больше
еды. Я съездил один раз, - вроде ничего, жить можно, но я как-то уж привык в
Тучково... Вроде  бы  устроился, что место  бросать? А этот  мой  друг,  он,
короче замерз  той зимой на  Белорусском вокзале. Так мы  хоть с ним  вместе
были. Побирались на станциях, в электричках. В  электричках хорошо подавали.
Били цыганят. Собирали окурки... А так я остался один совсем...
     ВЕРА Я помню тебя!
     МАЛЬЧИК Я тебя тоже...
     ВЕРА Ты  пытался украсть  у моего  отца кошелек, когда  мы приехали  на
велосипедах на станцию  купить  ведро  яблок у старух.  Отец так  кричал,  я
думала, он тебя убьет...
     МАЛЬЧИК  Но я-то  знал тебя еще  раньше,  я даже  знал  где ты живешь и
прекрасно знал, что происходит с вашим  домом.  Только  тогда  я еще не  был
ловцом, и мне  было все равно...  Я  знал,  что ты хочешь убежать  из дома в
Москву,  только  не  решаешься.  Несколько  раз  ты  дожидалась   московской
электрички,  входила в нее и тут же выходила. Несколько раз у тебя пропадали
деньги из заднего кармана штанов. Это были мы с другом... А потом он умер, а
я  стал ловцом. Он приснился  мне и сказал, что лучше бы я тоже умер. Но мне
нравилась моя новая жизнь. Она давала власть...
     ПИСАТЕЛЬ (пристально вглядываясь) Власть? У тебя?
     МАЛЬЧИК Да,  власть, у меня... А вам-то что? Ведь вы тоже не просто так
здесь сидите...  Однажды я  заметил,  что  запоминаю  лица людей. И тех, кто
подает, и тех,  кто отказывает. Я удивился,  потому  что мне до них, вообще,
никакого  дела не  было,  но  почему-то их лица так и  стояли у  меня  перед
глазами, и все они меня о чем-то просили.  Но сколько  не пытался,  я не мог
расслышать  их  просьбы. У меня открылось новое зрение,  новый  слух. Я стал
видеть  людей,  ожидающих  несчастье.  Особенно детей.  И  я  понял, что они
зависят от меня... Я выслеживал детей и предлагал им игру "загадай желание".
Для меня это была простая игра, для них тоже, но они  почему-то соглашались.
С такими как я  эти дети с дач  никогда  не связывались, а со мной  согласны
были  даже  поехать в Москву...  Никто не  удивлялся, что  я  знаю, чего они
ожидают...  Нужно было пойти  в подъезд, нарисовать  рисунок  на  стене  или
выбрать любой, уже нарисованный. Этот рисунок и был исполнением желаний... В
знак скрепления договора от стены откалывался кусок штукатурки...
     ПИСАТЕЛЬ Но ведь это же простая игра!
     МАЛЬЧИК Конечно. Кому как не вам это знать... Только дело в том, что их
желания  почему-то  сбывались.  Я  становился все  сильнее и  сильнее,  они,
наоборот, ослабевали. Я получал над ними странную власть. Я мог входить в их
сны и доставал  оттуда разные маленькие  предметы. Иногда даже монетки.  Эта
игра затянула меня... И вот я здесь,  в зале ожиданий... (Писателю) А теперь
- ваша очередь... А вы-то почему сюда попали?
     ПИСАТЕЛЬ А я обязан отчитываться?
     МАЛЬЧИК Обязаны...
     НИКИ Может быть, мы вам дадим ценный совет...
     (Все смеются)
     ПИСАТЕЛЬ Где моя газета?
     НИКИ Если вы о "Die Zeit", то ее отобрали  на входе, точно  так же, как
сигареты, бумажник с деньгами и прочую мелочь, необходимую для той жизни...
     ПИСАТЕЛЬ А перед кем я, собственно, должен оправдываться? Перед вами?
     МАЛЬЧИК Да нет, что вы! Кто мы такие? Перед собой...
     ПИСАТЕЛЬ (в  отчаянье)  Да,  от  себя никуда не деться...  Однажды  мне
приснился сон, только сон, не более.
     НИКИ (смеется) Мы все с этого начинали.
     ПИСАТЕЛЬ Как будто бы я  ехал  в поезде, в купейном вагоне, наверное, в
Прагу... И вот я открыл купе...
     (В это время освещенный лифт, то  поднимающийся вверх, то  опускающийся
куда-то на глубину, останавливается в зале ожиданий).
     МАЛЬЧИК Вера, забери меня отсюда, мне страшно!
     ВЕРА (пораженно) Что? Что ты сказал?
     (Вместо того, чтобы открыться, кабина лифта  падает вниз.  Смеются все,
кроме мальчика-бродяжки. Он закрылся руками, поэтому мы не видим его лица).
     ПИСАТЕЛЬ... Я отодвинул  дверь в купе,  и увидел...  (пауза)  маленькую
девочку... А  поезд так  покачивало,  и такой  - ритмичный стук колес...  На
девочке  было белое платье  и белые банты в  волосах, но не такие  огромные,
школьные, а тонкие шелковые ленты, изящно вплетенные в косы. Я никогда ее не
видел.  Я  знал, что  нужно закрыть дверь  и идти  дальше по  вагону...  И я
действительно закрыл дверь... за собой. Сразу же, как только вошел в купе...
Она была такая маленькая, что я так сразу и не знал, как к ней подступиться.
Она сказала мне: "Я так долго ждала вас", и обвила мою шею детскими, теплыми
ручонками, совершенно безучастно глядя  за мое плечо,  как будто бы до этого
ее  научили:  "Нужно  немножко подождать, перетерпеть...  Как  правило,  все
заканчивается  очень  быстро..." Я аккуратно  приподнял подол  ее  нарядного
платьица  и погладил  ее  колени.  Ее  ноги на  ощупь оказались  удивительно
гладкими,  как  масло, таких  не  бывает  у  взрослых женщин, даже  у  самых
молодых... И чем выше поднималась моя рука, тем глаже становилась ее кожа...
Я  слышал,  как по  вагону  ходят  пограничники,  но их шаги и голоса только
распаляли меня... Единственное неудобство, - она была такая маленькая, что я
совершенно не знал, как  с ней поступить.  И вот я раздумывал, как бы самому
получить удовольствие, и не навредить ей...
     НИКИ Да, бывает... Но нужно перетерпеть. Ведь девочка перетерпела...
     ПИСАТЕЛЬ На утро  я  стал убеждать себя, что это маленькая Мирьям и моя
вина  перед ней... Но  это была не Мирьям, это  была обратная  сторона  моих
мыслей,  под   которые  Мирьям  никак  не  подходила...  И  тогда   я  решил
застрелиться.  Выйти  в  маленький  садик  с  искусственным   фонтанчиком  и
застрелиться где-нибудь на дорожке, так, чтобы кровь и  мозги не перепачкали
цветочные клумбы. Я  уже приготовил револьвер, но тут часы показали два часа
дня, и пришел Король...
     НИКИ Вы бредете, да? От огорчения?
     ПИСАТЕЛЬ  Я?  Нет,  нисколько...  Просто  иногда  испанские  короли  от
безделья и чувства собственной важности  приходят к  писателям и не дают нам
застрелиться, а мы  вынуждены их развлекать. И вот я здесь, в зале ожиданий.
Посмотрим, что  теперь  со мной будет,  за то, что мне приснился этот сон...
(Ники) А вы, милый юноша, тоже во сне. Да?
     НИКИ Нет, я еще и наяву...
     ПИСАТЕЛЬ  Лучше  бы я, как вы, ходил  в  женском  платье,  по таким вот
злачным, закрытым притонам где-нибудь в центре Восточного Берлина.
     НИКИ Да вы подождите, не завидуйте... Вы же не знаете, почему я здесь.
     ПИСАТЕЛЬ Судя по вашему наряду...
     НИКИ Знаете, сколько  таких нарядных? А я вот здесь  один, а они где-то
совершенно  в других местах... Вы не в курсе, нас по очереди будут  вызывать
или сразу сгребут всех в кучу и...
     ПИСАТЕЛЬ  Весь  ужас в  том,  что никто  из нас здесь не  знает  своего
будущего, а оно вот-вот свершится, через секунду или через час...
     НИКИ Хорошо бы всех сразу. А то по одиночке как-то совсем уж страшно. У
меня тоже все началось во сне. То есть, нет, все произошло гораздо раньше, -
копилось, как  гной  под  кожей,  а  сон  был как  итог. Раз,  -  и  гнойник
прорвался... Сначала мне снились подземные чудовища, какие-то низкие твари в
катакомбах или подвалах.  Они  переплетались  в  клубы  телами,  щупальцами,
чмокали присосками. Потом распадались, потом сплетались. Все это были твари,
когда-то жившие  на земле,  но  потом от ужаса и злобы провалившиеся вниз...
Потом мне  снилось, что  я иду по Берлину вот в этом женском платье, которое
так вам  приглянулось... Я иду не по своей воле, а потому,  что меня  кто-то
позвал, а я не в  силах сопротивляться  этому голосу. Какая-то тварь, низкая
сущность  вот-вот должна  войти в меня,  такое  чудовище -  подселенец, а  я
ничего  не могу поделать. Оно уже обдало меня  со всех сторон своим  липким,
грязноватым  теплом. Как  будто бы  накрыло колбой. И  вот я спускаюсь вниз,
потому что все равно никто мне не поможет, или я просто  забыл, кого позвать
на помощь. Я  спускаюсь и вижу внизу гадкую тварь. Всю в щупальцах и  слизи.
Она грязная, она чавкает слизью, она вызывает отвращение и жалость. "Так вот
ты какой, -  говорю я. - Я думал, ты прекрасен, а ты даже не зверь,  и  я не
знаю, что  ты  за  тварь..."  Чудовище  рыдает  в  ответ,  обхватывает  меня
щупальцами, прикасается слизью к моему рту. И мы с ним сплетаемся в  клубок,
как те  твари из-под земли.  Потом я поднимаюсь  наверх,  уже  не один,  а с
поселенцем внутри. Я  иду  по улице. Женское платье на мне порвано.  Подошла
старуха, прямо на  мне зашила его на спине. Я дал ей  медную  монетку. Потом
улица неожиданно оборвалась, и  я полетел вниз с обрыва... Почти каждую ночь
мне  снится, как  я  падаю  из  окна, но  не успеваю разбиться,  потому  что
просыпаюсь... Но  сейчас у  меня бессонница, и вот  я  вместе с вами в  зале
ожиданий... Кстати, вы не знаете, когда они начнут?
     ПИСАТЕЛЬ Начнут что?
     НИКИ А то вы не знаете, да?
     МАЛЬЧИК А, может быть, они нас отпустят?
     НИКИ  Но  это   вряд  ли,  приятель...  И  тут  давить   на  жалость  -
бесполезно... (Писателю)  Ну что, вам  по-прежнему хочется ходить  в женском
платье?
     ПИСАТЕЛЬ У нас слишком мало времени, а мне нужно все узнать...
     НИКИ Узнать что?
     ПИСАТЕЛЬ Что вы чувствовали, например...
     НИКИ С этой чавкающей тварью? Да уж явно не ваш восторг, когда вы лезли
под юбку к малолетней девчонке.
     ПИСАТЕЛЬ  Нет,  не во сне,  а  наяву.  Что  вы чувствовали,  когда  это
случилось наяву, в первый раз...
     НИКИ Ах, вот  что не дает вам покоя! Вы как подросток,  честное  слово,
которому   все  интересно   попробовать...   Ну  да   я  вам  отвечу.  Утолю
любопытство...  Сначала были довольно  неприятные  ощущения,  но тот,  самый
первый человек был настолько нежен со мной, что я уж ради него потерпел... А
потом, это зависимость, хочешь остановиться, а не можешь.
     МАЛЬЧИК А вы не знаете, что они с нами сделают?
     НИКИ Потерпи немного, малыш, мы скоро все это узнаем...
     МАЛЬЧИК Мне страшно... Я ведь только играл...
     ПИСАТЕЛЬ Ты неудачно играл, малыш... А  теперь терпи, потому  что страх
не имеет ни границ, ни пределов...
     (пауза)
     ВЕРА Единственное, кого мне  было жалко, так этого  мальчика  -  ловца,
может быть,  потому что я сама играла  в его игру "загадай желание". И потом
он был  такой маленький.  Он сам не понимал, куда он попал... (Мальчику) Эй,
ты, ловец!
     МАЛЬЧИК Да?
     ВЕРА Я выведу тебя отсюда.
     (Писатель и Ники усмехнулись, - отсюда выхода нет).
     МАЛЬЧИК Правда?
     ВЕРА Да... Я всегда держу свое слово...
     (Все исчезает.  Вера и Ловец остаются вдвоем.  Из-за двери лифта льется
приглушенный, мерцающий  свет. Вера  тщетно  ищет  выход,  подходит к  двери
лифта).
     МАЛЬЧИК Не открывай эту дверь...
     ВЕРА Почему?
     МАЛЬЧИК  Потому  что  ты  даже  не  представляешь,  что  за  ней  может
оказаться!
     ВЕРА Да пошел ты со своими страхами!
     (Резко распахивает дверь.  Там за  дверью  Ники, прежде чем проснуться,
балансирует на  краю подоконника и падает из  окна. В последний момент  Ники
хватается рукой за карниз. Вера вытягивает его назад).
     МАЛЬЧИК-ЛОВЕЦ (рыдает)  Так  ты не меня выбрала,  да?  Ты предала меня!
Гадина, Гадина, ты! Ты выбрала другого...



     Комната отца, та самая, где он  разбирал свою китайскую шкатулку и куда
в воспоминаниях приходила юная мать Веры...
     Отец, склонив голову  на бок, неподвижно сидит в  кресле. Ворот рубашки
расстегнут,  голова опущена к плечу, галстук  продернут под воротник,  но не
завязан,  его концы смяты и бессильно висят... В первое мгновение отца можно
принять за повешенного...
     Окно закрыто плотным картоном и  крест-накрест заклеено узкими полосами
бумаги, так заклеивали окна в войну во время бомбежки.
     Из  лифта  выходит Рози. Она на удивление  высокомерна, на  ней строгий
деловой костюм, дорогие туфли, волосы стянуты в пучок на затылке. Она входит
в комнату, внимательно оглядывает  отца, может быть, даже обходит вокруг его
кресла. Отец неподвижен.
     РОЗИ Да, выглядите вы неважно...
     ОТЕЦ Что?
     РОЗИ Я, наверное, отвлекла вас  от  ваших  горестных размышлений... Что
случилось на этот раз?
     ОТЕЦ Она меня выгнала.
     РОЗИ И правильно  сделала... Вы приходите  к ней  в  больницу  с  таким
видом, как будто бы навешаете ее перед смертной казнью...
     ОТЕЦ А есть какие-то сдвиги в ее лечении?
     РОЗИ Какие-то есть... А, кстати, почему она выгнала на этот раз?
     ОТЕЦ Потому что я ей глубоко противен, я ее раздражаю...
     РОЗИ Но это понятно, меня вы раздражаете тоже... Она  должна была найти
повод...
     ОТЕЦ Она с легкостью нашла  повод... Она увидела  у меня  на шее черную
полосу от веревки...
     (Пауза)
     (Рози  внимательно  осматривает   его  шею,  даже  слегка   дотронулась
пальцами).
     РОЗИ Ну, это она переборщила. Лично я ничего такого не вижу! (смеется).
     ОТЕЦ (пытается засмеяться следом)  Вы не представляете, какой она  была
раньше...
     РОЗИ Веселая?
     ОТЕЦ Да, она любила пошутить, могла разыграть...  Она могла показаться,
может быть,  немного меланхоличной, но это  оттого, что она много  читала, а
потом целыми днями обдумывала  прочитанное... Ее комната находилась  как раз
напротив библиотеки. Я думал, что знаю о ней все, а, оказывается,  ничего не
знал...
     РОЗИ И чего же вы не знали?
     ОТЕЦ О том,  что  у  нее  своя  жизнь,  полная бурных и  очень странных
событий...
     Три года назад ее  нашли на Белорусском вокзале под руинами  рухнувшего
дома. Она  чудом осталась жива... И  я  до  сих  пор  не знаю, как она  туда
попала...
     РОЗИ Может быть, она расскажет мне?
     ОТЕЦ Нет, она вам не расскажет. Даже не пытайтесь!
     РОЗИ  И  все-таки  я  попытаюсь,  если  вы  не  возражаете.  Я  ведущий
врач-психиатр в больнице святой Катарины, а не обезумевший от горя отец.
     ОТЕЦ Вы очень жестоки, Рози!
     РОЗИ  Да, я  знаю... Зато  у  меня самые  высокие  результаты  лечения.
Кстати, ваша дочь, может быть, вам будет приятно, гораздо меньше жалуется на
боли в затылке...
     ОТЕЦ  Зато  в  остальном она  ничуть  не переменилась. Она  по-прежнему
настаивает на своих безумных идеях...
     РОЗИ Это на каких?
     ОТЕЦ  На том, что  мы все мертвы.  И что наша жизнь -  это жизнь  после
смерти. Она говорит, что видит что-то такое...
     РОЗИ  Я  бы  назвала  все  это паронаидальными галлюцинациями,  но  она
слишком умна, она  играет с вами, а вы идете у нее на поводу.  Только вот не
знаю, зачем вам обоим это надо.
     ОТЕЦ Вера мне сказала, - у вас погиб брат... Она так переживала...
     РОЗИ Ну  что вы, что вы! У меня никогда не было брата! Просто мне нужно
было хоть как-то ее "пробить", переключить на другие эмоции...
     ОТЕЦ Зачем  вы все это делаете? Она и так уже "пробита" со всех сторон.
Вы очень жестоки.
     РОЗИ (холодно) Вы, вообще,  хотите, чтобы ваша дочь выздоровела? Или вы
хотите  сидеть здесь и ныть о  том, как хорошо было раньше? Сколько раз  вам
говорить: я не очень жестока. У меня своя метода.  Я вступаю  с пациентами в
игру  -  поединок,  которую  тщательно  контролирую.  И  я   прошу   вас  не
вмешиваться, а  просто довериться  мне,  если хотите добиться хоть какого-то
результата! Зачем вы сказали ей, что ей будут насильно делать уколы?
     ОТЕЦ Я не знал, что сказать...
     РОЗИ Когда вы не знаете, что  сказать, то лучше промолчите, иначе могут
быть необратимые последствия.
     (Подходит к окну).
     Как вы можете сидеть в этой темной комнате? Она же как склеп!
     (Пытается открыть окно. Отдирает бумагу).
     ОТЕЦ Не надо!
     РОЗИ Еще как  надо! Или ваша дочка права, и вам по душе  эта просторная
могила?  Здесь  прохладно,  темно, вот только червей не хватает...  Или нет,
черви тоже при вас, - это ваши мысли. Они изъели вас в труху.
     (Наконец ей  удалось отодрать бумагу. Лучи  света  проникают в комнату.
Отец щурится, закрывает лицо руками, как человек, отвыкший от дневного света
)
     ОТЕЦ Отойдите от окна. Рози...
     ОТЕЦ Это почему?
     ОТЕЦ Последнее время вы стали слишком много себе позволять.
     РОЗИ Вот как? А вы смените лечащего врача...
     ОТЕЦ Да, я серьезно раздумываю над этим... Вы очень раздражаете Веру...
     РОЗИ И вас тоже, да?
     ОТЕЦ  И  меня...  Этим  вашим  "особенным  методом"  ведущего  лечащего
врача...
     РОЗИ  По-вашему было  бы  лучше,  если  бы ее закармливали таблетками и
обкалывали  уколами по три раза на день, тогда бы  она  соглашалась со всем,
была  бы  покорной, как  домашние кролики,  которых,  когда  они  достаточно
ожиреют, забивают на жаркое любящие хозяева...
     ОТЕЦ Знаете,  когда  я  смотрю  на вас,  слушаю, то что вы говорите,  я
иногда думаю, что так было бы лучше...
     РОЗИ А вы, вообще,  хотите, чтобы ваша дочь выздоровела? Или вам важнее
выяснить отношения со мной?
     (пауза)
     Я  все понимаю: вы ненавидите  меня, потому  что отождествляете  меня с
болезнью вашей дочери, вы считаете, что я плохо ее лечу, поэтому она уже два
года с лишним торчит в больнице... А я вас люблю, потому что вы - моя удача.
Я вылечу вашу дочь, если вы, конечно, не будете слишком мешать.
     ОТЕЦ А я вам мешаю?
     РОЗИ Да,  и очень  сильно... Вы слишком  хотите,  чтобы все вокруг было
таким, как вам удобно, как  вам хочется, включая вашу дочь. Но ведь этот мир
придумали  не вы,  правда? Поэтому он далеко,  невсегда  соответствует вашим
желаниям. И довольно глупо стараться переделать его  под  себя,  лучше  быть
гибким, лучше подстроиться самому...
     ОТЕЦ Вы думаете, что поняли меня?
     РОЗИ Какая разница, что я думаю. Важен результат,  а  не ваша вражда со
мной. Дело в том, что вы все время воюете со мной,  а я с вами - нет.  Когда
же до вас дойдет, наконец, что мне нужен сообщник, а не противник?
     ОТЕЦ Хорошо, я готов сообщничать с вами..
     РОЗИ Вы каждый  раз  так  говорите, и всегда  все  портите в  последний
момент.  Зачем, вы сказали ей про  уколы? Только мне удалось продвинуться на
шаг, как вы сейчас же отбросили меня на два...
     ОТЕЦ Ну хорошо, я готов  подчиниться  вам (Рози делает шаг к окну).  Не
смейте!
     РОЗИ  (смеется)  Так  вы  готовы  или  нет?  (пауза.  Рози  внимательно
вглядывается в него). А вы что, действительно, пытались повеситься и девочка
все видела?
     ОТЕЦ Вот  это-то меня и пугает. Я не  пробовал повеситься никогда. Если
бы я  хотел, я  бы  это сделал, и  мне бы  никто не помешал. Но я ничего  не
делал, клянусь! Я только думал об этом, когда мне угрожали в Москве. Но она,
моя  маленькая дочь,  читала мои  мысли, как книгу из старенького  шкафа  из
библиотеки напротив ее комнаты. Стоило мне только  подумать об этом, как она
начинала волноваться.  Она вбегала ко  мне  в кабинет, усаживалась ко мне на
колени, обнимала меня  и говорила: "Папочка, я тебя никому не отдам. Я лучше
сама  умру вместо тебя!" И сегодня, когда она  меня выгнала, я  подумал, что
она вспомнила прошлое...
     РОЗИ (холодно) И что вы почувствовали?
     ОТЕЦ Мне стало страшно и одновременно - сладко... Я был почти счастлив,
когда от нее уходил. Тогда было  страшное время, опасное,  почти смертельное
для меня, но никогда мы не были так близки...
     РОЗИ А  вы  такой... весьма и весьма -  самонаслажденец.  Готовились  к
смерти, сводили с ума собственную дочь, и чем больше она страдала из-за вас,
тем большее удовольствие вы получали...
     ОТЕЦ Да. Я виноват...
     РОЗИ  Вы непросто виноваты. Вы  чудовищно виноваты. И ведь признайтесь,
вам нравится, что она сей час в больнице и вы почти каждый день навещаете ее
с ее  любимыми бисквитами?  Молчите, да?  Значит,  я  права...Но  неужели вы
никогда не хотели изменить собственную жизнь?
     ОТЕЦ (тихо) Хотел бы... если это возможно...
     (Рози рывком  распахивает  окно.  В комнату  врывается яркий  свет,  от
которого закрывается отец, а Рози замирает пораженная).
     РОЗИ Какой поразительный сад у вас  за окном, а я даже не знала, что вы
выращиваете такие красивые цветы! Только они увядают...
     ОТЕЦ Это не я. Это дочь выращивала, а я вот совершенно перестал за ними
следить...
     РОЗИ Из-за того, что они увядают,  кажется, что у вас в саду - осень, а
ведь сейчас середина июля... Жара...
     (Порыв ветра  вносит в окно сухие листья  и несколько сложенных пополам
листьев бумаги).
     А это что?
     ОТЕЦ А  это я пытался изменить собственную жизнь и немного  покопался в
прошлом. Наверное,  это письма. Их должно быть три.  Ровно трех писем  я  не
досчитался, когда складывал бумаги назад, в китайскую шкатулку. Я думал, они
лежат  где-нибудь  на  полу. Упали под шкаф.  Их должно  быть  три,  Рози...
Пожалуйста, принесите их...
     РОЗИ Здесь их только два... (Незаметно кладет одно из писем в карман) А
что это за письма?
     ОТЕЦ Это совершенно вас не касается.
     РОЗИ  По-человечески, меня это совершенно  не  касается, но  мне  нужна
полная история болезни. Проще говоря, я хочу знать все.
     ОТЕЦ А вы довольно циничны, Рози, в свои 22 года.
     РОЗИ  Мне  тридцать два, просто я хорошо  выгляжу, вот  и ввела  вас  в
заблуждение. А что касается моего цинизма, еще раз повторяю: пусть лучше вас
интересует   результат...  Вы   действительно   хотите,   чтобы  ваша   дочь
выздоровела?
     ОТЕЦ Какой  яркий  свет! (удивленно) Вы  знаете, я  совершенно отвык от
дневного света...



     Все та же комната Веры. Через дверь лифта входит Ники с папкой рисунков
из "Толпы одиноких".  Вера спит. Ники окликает ее. Вера не просыпается. Ники
оглядывает комнату, проверяет не прочность решетку  на  окне. Какое-то время
смотрит вниз, в сад, потом ложится рядом с Верой и пытается заснуть...
     Жаркий летний день.
     ВЕРА А что ты меня разбудил?
     НИКИ А что ты спишь? Сейчас разгар дня.
     ВЕРА Ты только что мне приснился, только не помню, как.
     НИКИ Если ты меня клеишь, то я другой.
     (смеются)
     ВЕРА Если ты другой, то почему ты в моей постели?
     НИКИ  Хороший вопрос! Постель  нужна для того, чтобы спать. Она у  тебя
достаточно широкая, а я тебя никак не стеснил...
     ВЕРА Все это очень странно...
     НИКИ Что? То, что я в твоей постели?
     ВЕРА Да, и это тоже... Ведь ты же не хотел со мной общаться.
     НИКИ Я передумал... Все-таки с кем-то нужно общаться хоть иногда, вот я
и вспомнил о тебе...
     ВЕРА Как твой затылок?
     НИКИ Болит... Но, как видишь, пока живой... А как твой затылок?
     (Оба засмеялись)
     ВЕРА  Ты  так  смеешься,  как  будто  бы  спрашиваешь  больше,  чем  ты
спрашиваешь...
     НИКИ Ты точно так же отвечаешь. Мы понимаем друг друга.
     ВЕРА Или думаем, что понимаем. (тревожно) Слушай, а как ты вошел? Здесь
же охранник на охраннике...
     НИКИ Совершенно свободно...
     ВЕРА Ты что, сказал, что ты ко мне?
     НИКИ  А  меня  никто  не  спросил...  Здесь  никого  не было кроме двух
монахинь. Они подвязывали розовые кусты. Они даже не посмотрели на меня.
     ВЕРА Этого не может быть. Они не пускают никого!
     НИКИ Но я-то прошел...
     ВЕРА Ты, действительно мне снился. Какая-то комната на вокзале. И то ли
поезда, то ли электрички...
     НИКИ А я и сейчас тебе снюсь...
     ВЕРА Все понятно. Пошел вон! Тебя прислал мой папаша.
     НИКИ (встает)  Меня никто не присылал. Просто мне было некуда пойти,  а
ты сказала мне адрес, вот я и решил...
     ВЕРА Я не верю тебе...
     НИКИ  Не  верь... По  большому счету  мне безразлично... Я просто хотел
немного отлежаться и с кем-нибудь поговорить. Но с тобой не поговоришь, ты в
своих кошмарах... Ты, наверное,  действительно сумасшедшая... Не зря же тебя
здесь держат.
     ВЕРА Лично я считаю, что зря...
     НИКИ  Все психи  так  считают...  (Порывается уйти,  но роняет  папку с
рисунками, и они рассыпаются).
     ВЕРА  (смеется)  И   даже  этот  трюк  я  прекрасно  знаю!  Прикинуться
смертельно обиженным, так, чтобы обидчикам стало  неудобно, и  вместо  того,
чтобы уйти,  раскидать  свои  бумажки  по  комнате,  чтобы  тебя пожалели  и
оставили.
     НИКИ Ты слишком умная для сумасшедшей.
     ВЕРА Я умная сумасшедшая...
     НИКИ (Собирает  рисунки) Только  мне действительно  ничего от  тебя  не
надо. Мне некуда было пойти, вот я и решил тебя навестить.
     ВЕРА  Ну, хорошо,  пока  ты  собираешь  свое  барахло,  мы  еще немного
поговорим. Я сейчас заплачу  от  жалости. Почему тебе некуда пойти? Мне есть
куда пойти, - в мою психушку.
     НИКИ Я живу не один, а вместе с тем типом,  с которым ты застала меня в
туалете... А теперь представь, что мы встретились снова.
     ВЕРА А почему ты с ним живешь?
     НИКИ  Жил... Он убедил меня к нему переехать, а у  меня тогда кончились
деньги, ну, ты понимаешь! Мне нужно забрать оттуда свои рисунки...
     ВЕРА Может быть, тебе лучше их ему подарить?
     НИКИ Это невозможно... Я итак подарил ему слишком много... Ну, я пошел.
Пока...
     ВЕРА Да ладно уж, останься! Я все равно тут одна. Пока одна...
     НИКИ Слушай, у тебя пожрать что-нибудь есть?
     ВЕРА Поднос на подоконнике под салфеткой. Медсестра оставила с утра...
     НИКИ (принимается есть) Ого, неплохо тебя здесь кормят.
     ВЕРА Да, мне тоже нравится... Только это все отравлено.
     НИКИ Смешно, но я не ел со вчерашнего утра, поэтому меня не остановишь.
     ВЕРА  Мне  что-то  добавляют в  еду. Я чувствую. Папаша  с  медсестрой.
Поэтому не  удивляйся, если забудешь  свое  имя  или заснешь в  неподходящий
момент, когда пойдешь за своими рисунками.
     НИКИ Послушай, можно я лягу? Мне необходимо поспать хотя бы час.
     ВЕРА  Ложись.  (Ники  раздевается. Вера  смеется).  Может  быть, у  нас
что-нибудь получится?
     НИКИ У нас ничего не получится.
     ВЕРА  А то, может  быть, попробуем?  Мне, например,  всегда хотелось. А
тебе?
     НИКИ Мне никогда не хотелось женщин. Нет ничего ужаснее бабы в постели.
     ВЕРА Ты знаешь,  теперь я  тебе  верю. Вряд  ли мой папаша стал бы тебя
подсылать. Ты еще более сумасшедший, чем я.
     НИКИ  Извини,  но мне правда все  равно.  Мне нужно выспаться. Можно  я
лягу?
     ВЕРА ... Да... (Ники ложится рядом с ней) Ты знаешь, однажды в Москве я
загадала три желания,  хотя можно было загадать только одно, но  я так много
отдала за них, что думала,  - они все исполнятся... Но ты спишь, Ники? Ты не
слышишь? Ты лежишь  рядом со мной, а мне как-то не по себе, я бы дотронулась
до тебя, но ты сказал,  что нельзя, и мне страшно... Ни одно из этих желаний
не сбылось...
     НИКИ  Прости, я не могу  сейчас.  Мне нужно заснуть. Но  ты  все  равно
говори...
     ВЕРА Первое желание  было  самым  простым: я хотела  переспать с  одним
мальчиком из школы, но когда он прикоснулся ко мне, мне стало не по себе.  У
нас ничего не получилось. Я представила, как он разденется, как подойдет  ко
мне...  в общем,  это  было  ужасно.  Второе желание  было  несбыточным: мне
хотелось,  чтобы у  меня был брат, а у меня, его не было никогда,  и  третье
желание, Ники, касалось моего отца.  Ники, ты  спишь, да? Молчишь, значит, -
спишь.  Ты знаешь, я  ведь никогда ни с кем вот  так не лежала, как сейчас с
тобой. Ники, почему ты спишь? Видишь, я даже имя твое не забыла... Ты сейчас
похож на куклу-мальчика, с которой я спала  по ночам. Ники, проснись, а?  Ты
лежишь  со  мной рядом  и не  слышишь меня. Наверное, то же  сама  чувствуют
любовники, которых бросили... Я так боялась за своего отца, если бы ты знал!
Однажды  я  проснулась  и поняла: его должны убить, и во дворе  перед  домом
скулили собаки, подтверждая мою догадку.
     НИКИ  (садится в кровати) Прошу  тебя,  дай  мне заснуть! Ты пробиваешь
меня своими словами. Ты не даешь мне спать, ты просто убиваешь меня!
     ВЕРА Спи. Хочешь, я буду молчать? Но ты сам молчишь, значит заснул. Так
вот, - собаки выли, я бы выла вместе с ними, но мне было страшно. Среди ночи
я  подбежала  к окну. Потому  что  несколько  раз  свет фар прорезал  воздух
комнаты насквозь и упирался в стену. Я знала, что приехали "Они", потому что
я  их ждала, об этом мне сказали собаки во дворе.  Но это были не "они", это
сосед из дома  напротив приехал  с гостями с ночной гулянки.  "Они" приехали
только наутро.  Я  все видела, а отец думал,  что я  не вижу: в его кабинете
была  еще одна  маленькая  комнатка  -  ниша,  - там не  было ничего,  кроме
небольшого столика для чаепитий; вот мы и спрятались там с Билли и Неженкой,
- догом и доберманом. "Они" раскрыли дверь ногой, а он сидел. Он не поднялся
им навстречу. Он сидел и курил, хотя он почти никогда не курил.  Ты слышишь,
Ники? Нет? Да  тебе и не  нужно это слышать. Я знала,  что он боится, но  он
пытался их  обмануть.  Он  предложил  им кофе и  сигарет,  они  засмеялись и
сказали, что это первое предупреждение, и что во второй раз они возьмут сами
ровно  столько,  сколько  им  нужно.  Они  повторили  -  "это  только первое
предупреждение. Оно не страшное. Оно как дружеская беседа", и что у отца еще
есть  время. Он  должен  им  денег, и  они  добрые, они  дают  ему время  их
достать...  Ники,  зачем ты положил голову мне  на  колени? Ведь ты  же  сам
сказал, что ты другой. (Смеется) А я  ведь даже  не твоя сестра, и  это - не
сказка  на  ночь,  перед сном!  Ники, ты спишь,  как  маленький.  Ты  совсем
по-детски  спишь,  Ники. Так доверяться  другому просто нельзя. Ники, нельзя
быть таким доверчивым. Ты же ничего обо мне не знаешь!
     НИКИ (сквозь сон) Что?
     ВЕРА Да ладно тебе, спи дальше. Если хочешь, я замолчу.
     НИКИ (засыпая) Да нет, ты говори, говори...
     ВЕРА Отец сказал, что ничего  им не  должен. Они засмеялись. У них было
другое мнение.  Они  вышли во двор;  мы с собаками видели  через окно.  Отец
поставил  для меня во  дворе кукольный домик рядом с качелями, и  я посадила
несколько  кукол, среди них  было две фарфоровых. Они  выстрелили по куклам,
куклы разлетелись. Они снова сказали, что  это первое предупреждение. Собаки
хотели  завыть,  но я  им  запретила.  "Мы повоем ночью",  - сказала  я. Они
согласились...  Все  последующие  дни  отец  ничего  не говорил мне,  только
курил... А  мы с  собаками видели  почти  явно, как  среди  ночи он входит в
кабинет, поднимается на стул, а потом прыгает с него и повисает над полом, и
его ноги какое-то время смешно подпрыгивают, как у кукол-марионеток, которых
продают  на станции; поэтому по вечерам я садилась к нему на колени, и Билли
с Неженкой ложились у наших ног, - так мы стерегли отца. Потом я засыпала, и
он переносил  меня в  постель. Ники,  ты что,  плачешь  во  сне? Тебе что-то
снится? Мы встречались с тобой во сне. Ты  слышишь, Ники? Во  сне мы ходим с
тобой одними тропами... Если бы  мы могли договориться, мы был встречались с
тобой хоть каждый день, каждую ночь, извини!
     НИКИ (сквозь  сон) Вера, помоги мне. Мне страшно, Вера-Изабель. Дай мне
выспаться!
     ВЕРА  Откуда ты  знаешь  мое второе  имя? Где ты его подслушал? Не смей
называть меня так, я его ненавижу...
     НИКИ (просыпается) Что  ты ноешь  все время? Что ты там бормочешь?  Мне
нужно выспаться!
     ВЕРА Да так, ерунда! Рассказываю о себе.
     НИКИ Да ладно, бормочи, бормочи! Мне даже приятно...
     ВЕРА А зачем ты обнял меня?
     НИКИ А тебе не нравится, да?
     ВЕРА Да нет, но как-то странно...
     НИКИ А ты заметила, что в жизни интересно только то, что странно? А все
остальное не представляет ценности...
     ВЕРА Это так на тебя мои таблетки подействовали? Их добавляют в еду...
     НИКИ А что - не плохо. Бошка не болит... Все ж лучше, чем умереть.
     ВЕРА Кому как! Но почему все-таки ты меня обнял?
     НИКИ Мне так удобно.
     ВЕРА А мне нет...
     НИКИ Ну, ничего, - потерпи... (засыпает)
     ВЕРА  Однажды  рабочие  привезли  шифер,  чтобы  покрыть  крышу  нашего
особняка. Мы с собаками смотрели из окна маленькой чайной комнаты, мы любила
там прятаться! Как они ходят по нашему саду. Он вдруг стал  таким маленьким,
а  их  было  так  много. Он был  слишком  тесным  для  них,  он не хотел  их
вмещать...  Уже  наступила осень.  "они" со своими  угрозами  несколько  раз
приезжали  на  машинах с  раннего утра, как  будто бы хотели обмануть  нас с
собаками. Отец им отдал какие-то деньги, но я-то знала, что они приедут еще.
Правда, по куклам они больше не стреляли. Я бы спала в комнате отца, прямо в
его постели, чтобы его караулить, но  он никогда не разрешал мне. "Ничего, -
сказала я собакам, - спите у его дверей. И если он шевельнется как-нибудь не
так, сразу же зовите меня". Билли лаял, а Неженка лизал мне руки...  Один из
рабочих, он был старше моего оцта раза в два,  он засмеялся прямо ему в лицо
и спросил: "Зачем вы купили этот шифер?" Отец тогда был очень уязвим, и все,
даже этот  человек, мгновенно чувствовали  его слабость. "Я заплатил  вам, -
сказал  отец, - поэтому делайте свое дело и как  можно быстрее..." - "Вы все
так  говорите.  - продолжал смеяться рабочий, - вы, наверное, бывший инженер
или разбогатевший библиотекарь, но это  не  мое дело...  И  дело совсем не в
деньгах..." -  "Тогда в  чем?"  - тихо спросил  отец, и  я понимала,  что он
сейчас закричит.  "Дело  в том, что  это дорогой итальянский  шифер, как  вы
говорите "крутой", но он  не предназначен  для русской зимы..." Отец оглядел
его с ног до  головы, - так смотрят на вещь,  прежде, чем ее купить. "Я что,
заплатил  вам мало денег?  - спросил он.  - Вы  хотите  еще?"  -  "Дело не в
деньгах", - устало повторил рабочий. Отец не дослушал его  и  пошел в дом...
Через неделю снова приехали "они", и отец снова отдал им деньги. Они коротко
сказали: "Это  второе предупреждение",  и  что  к следующему разу  он должен
отдать всю  сумму. Один из них  сделал шаг к  чайной  комнате  и  уже  хотел
открыть  дверь,  мы там сидели с собаками под столом; но другие позвали его.
Тогда я  решила  сыграть в игру  "загадай желание". У  нас говорили о ней  в
школе, но так, неявно, между прочим...
     Я  нашла  этого  побирушку  на  станции.  Он   украл  пакет  молока  из
коммерческого  ларька. Он  пил молоко,  и оно стекало по  подбородку. Увидев
меня, он отбросил пакет в сторону: "Ты ко мне, да?" - "Да", - сказала я. "Ну
что  ж,  пойдем, поиграем".  Когда  мы  бежали, у  него  из  кармана  выпала
сломанная машинка с одним колесом и выбитой дверцей...
     (Входит мальчик-бродяжка).
     МАЛЬЧИК Что же ты меня бросила, а?
     ВЕРА Когда? Я не помню.
     МАЛЬЧИК Зато я помню... Обещала и бросила, что же ты так?
     ВЕРА  Но,  когда,  скажи?  (вдруг  заплакала)  Ты  только  скажи   мне,
маленький...
     МАЛЬЧИК (подходит к кровати) А вы совсем неплохо здесь лежите. За брата
и сестру вас не примешь, это точно...
     ВЕРА Но ведь ты же сам знаешь, какой  он... Ведь ты же сам все про него
знаешь!
     МАЛЬЧИК Он так тебя обнял, посмотри...
     ВЕРА Я просто рассказываю ему...
     МАЛЬЧИК Это бесполезно... Он все равно ничего не помнит.
     ВЕРА Это почему?
     МАЛЬЧИК (смеется)  Потому что  ты не помнишь своих снов... Так и будешь
ходить по  кругу,  цепляясь за смутные  обрывки. Но  мне-то  что?  Мое  дело
сторона. Мне  бы только  покурить. Все бы отдал за пачку сигарет, пусть даже
початую...
     (Вытряхивает из кармана штанов Ники несколько сигарет. Уходит).
     ВЕРА (плачет)  Куда ты, маленький? Не оставляй меня,  а то я тут совсем
одна...  К Новому году  и Рождеству отец неожиданно подарил мне  все, что  я
хотела, -  это  были часы, французские  джинсы с косыми  молниями, -  и  еще
какая-то чушь... Но оба мы ждали одного и того же, только не обсуждали между
собой... Однажды среди  ночи завыли собаки. Я тут же все поняла... Я вбежала
в  спальню  отца, а он спокойно спал, он даже не  услышал  меня. Я приказала
собакам молчать, и они замолчали, но только на время... Ники, ты хоть сейчас
проснись, слышишь?
     НИКИ (во сне) Нет... не могу...
     ВЕРА Ники,  мне было  так страшно  одной. Ну, конечно,  спи. Зачем тебе
слышать такое? Потому что собаки под  утро стали лаять  во все свои железные
глотки, мне казалось, что  бьют молотом по  железным  воротам;  ну, а потом,
Ники,  спи, не слушай  меня,  -  потом  раздались  выстрелы.  Один,  второй,
третий... Я насчитала  пять, потом  еще пять...  А  потом я  вошла в комнату
отца, а там все продолжали стрелять, только я не понимала, где. " А мужик-то
был  прав, -  сказал отец.  Он  стоял у  окна и  смотрел  в сад, и  даже  не
обернулся,  когда я вошла. - Мороз-то тридцать градусов... Шифер лопается. А
за него я  отдал почти столько же сколько этим подонкам, чтобы его  привезли
из Италии. Запомни, Вера, итальяшки -  страшное ворье, впарят тебе все,  что
угодно". Вот и все, Ники, а ты так ничего и не услышал. Лежал, обнимал меня.
Отпусти руки.  Я  устала.  Я  выдохлась,  Ники!  Можно я лягу  рядом? Я хочу
спать...



     Сад. Возможно тот, на который смотрела Вера из окна больницы. Несколько
старух   играют   в  мяч,  гибко  подпрыгивают,  отбивают  его,  иногда  мят
укатывается. Тогда они смеются, и какая-нибудь из старух бежит за ним. Среди
играющих - Мирьям. За ее спиной, прямо в саду, стоит ванна с высоким  душем.
Дверь  лифта стала теперь дверью дома. Она  полуоткрыта. За ней - прохладные
сумерки и стук печатной машинки.
     ПЕРВАЯ СТАРУХА Лови мяч, Мирьям.
     МАРИЯ Нет, Ракель меня опередила.
     ПЕРВАЯ СТАРУХА Ну, что же ты, Мирьям. Как же так?
     ВТОРАЯ СТАРУХА Ракель, кидай мне! Скорее!
     ТРЕТЬЯ СТАРУХА (Ракель) Сейчас очередь Гертруды. Надо по-честному...
     МАРИЯ Ладно, хватит играть. Сейчас принесут арбуз.
     ПЕРВАЯ СТАРУХА (Гертруда) Мария, лови мячик!
     (Мяч  вылетает за калитку,  в которую  сейчас,  в  несуществующем  саду
старух, превратилось окно).
     Что же ты, Мирьям, Мирья ! Опять не поймала.
     (Старухи смеются.  Мирьям  бежит к  калитке за мячом,  но не  успевает,
навстречу ей идут два охранника из "Толпы одиноких", Вольфганг и Гербхард. У
Гербхарда  в   руках  мяч.  С   их  одежды  течет  вода.   Вольфганг  слегка
приволакивает ногу и опирается на плечо товарища).
     ПЕРВЫЙ  ОХРАННИК  Мария!  Вот  уж не  ожидал тебя...  (Второй  охранник
толкает его в бок) Простите, мадам, это ваш мяч?
     МАРИЯ (надменно) Да... (Берет мяч из рук Второго охранника, Гербхарда.)
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК Я все  понимаю, мадам, мы зашли на чужую территорию, мы
вторглись в частные владения, что говорить!
     МАРИЯ Да, это так...
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК  Мы не хотели ничего дурного, мадам, мы просто  шли  по
дороге с моим другом и увидели, что катится  мяч.  Я сказал моему другу: "Ты
видишь этот мяч?",  на что мой друг ответил: "Да, вижу, он катится..." Тогда
я снова сказал моему другу... (Второй охранник снова толкает его).
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Послушайте, Мирьям, мы в затруднительном положении...
     ПЕРВЫЙ Да мы просто вляпались по уши!
     ВТОРОЙ ОХРАННИК Мы почти ничего не хотим...
     ПЕРВЫЙ Да нет же! Мы хотим, хотим...
     ВТОРОЙ Да помолчи ты, Вольфганг!
     ПЕРВЫЙ Нет, это ты помолчи, Гербхард!
     МАРИЯ (холодно) Так я не понимаю, что вы хотите?
     ПЕРВЫЙ Нам бы по чашке кофе и посидеть где-нибудь в тени...
     ВТОРОЙ Да хоть воды налейте нам холодной, из-под крана...
     МАРИЯ Да, пожалуйста, заходите!
     ПЕРВЫЙ С нами такое случилось, такое!...
     МАРИЯ Мне совершенно безразлично...
     ПЕРВЫЙ Как, безразлично?
     МАРИЯ А вот так...
     ВТОРОЙ Тогда почему вы нас приняли?
     МАРИЯ Но ведь кто-то должен был вас принять.
     ПЕРВЫЙ Послушай, Мирьям, неужели ты нас не помнишь?
     МАРИЯ (удивленно) Нет... Идите в дом, там прохладно.
     ПЕРВЫЙ Почему ты не хочешь узнать, что с нами случилось? Я  никогда  не
поверю, что ты нас не помнишь.
     ВТОРОЙ  Да  и  я,  честно  говоря,  тоже... "Толпа  одиноких",  Мирьям,
подумай! "Толпа одиноких"...
     МАРИЯ Я не знаю вас... Вас, неверное где-то избили, но я  совершенно не
хочу знать, где и кто. (смеется) Вдруг я окажусь на стороне ваших обидчиков?
Гретруда,  Ракель, сварите кофе  и принесите сливовый пирог, а если осталось
жаркое от  обеда, то сначала принесите его... А это - Элена. Она постели для
вас кровати на второй этаже... Пожалуйста. идите в дом.
     ВТОРАЯ  СТАРУХА  (Элена)   (кокетливо)  А   я  думала   -  это   пришли
мальчики-продавцы  из  магазина  и  принесли  фрукты  и  арбуз,  который  мы
заказывали с утра.
     (Старухи смеются)
     ПЕРВЫЙ ОХРАННИК (пораженно) Но почему, Мирьям?
     МАРИЯ Но ведь кто-то должен все это делать.
     (В течение всей сцены смеркается. Сумерки переходят в ночь).



     Сцена пуста.  Сейчас она похожа на безжизненное пространство, в котором
не существует ничего, даже света.
     МУЖЧИНА, ВЛАДЕЛЕЦ "ТОЛПЫ ОДИНОКИХ"  Лучше  ничего  не иметь, чем  иметь
все.  Лучше не  иметь чувств, вообще, чем иметь  смятенные чувства.  Я знаю,
разговоры  затянулись и  на все объяснения  у меня только  пять строк.  Но я
уложусь, наверное...  Я  не  знаю, что  меня  так проняло,  он  сам, или его
спесивые рисунки с претензией на гениальность. Короткостриженный, он сидел в
парке, прямо на асфальте,  подогнув колени, как египетские статуэтки. Он все
прекрасно  знал про себя. Я  понял это  по напряжению его лопаток под тонкой
рубашечкой. Он  рисовал  мелками  на асфальте, так откровенно, как будто  бы
дразнил  собой весь этот окружающий его мир... Меня? И меня, наверное, тоже,
хотя он  тогда не  знал обо  мне. Он рисовал низверженных  греческих  богов,
которым ничего не оставалось после прихода Христа, как погрузиться в тартар.
Они были чудовищны и прекрасны как запрет... Все стены наших комнат завешены
его  рисунками. Я знаю, он придет за ними, за своими снами и моей явью.  Мне
безразлично, что  будет со мной, что происходит со мной сейчас, но я не могу
без него,  он стал моей жизнью, моим пороком. Он придет за своими рисунками,
а застанет меня.  Я жду  тебя, Ники, иди ко мне, мальчик мой, я не  могу без
тебя...



     Все тот же сад старух. Раннее утро. На бельевых веревках сушится одежда
охранников из "Толпы одиноких" и  халаты  старух. В  саду никого  нет, кроме
Мирьям. Она  лежит в ванной в тонкой исподней сорочке, иногда  включает душ,
иногда отпивает из бокала, стоящего здесь же, на приступке в ванной.
     МИРЬЯМ  Хорошо купаться  до  наступления  зноя.  С  утра мы  всегда так
купались в Монтевидео. Или ночью. Мне нравились ночные пляжи, за то, что там
не было никого, или почти никого. Два-три человека и мы. Можно было купаться
голыми, лежать на песке, потом  снова входить  в воду.  Можно было плакать в
открытую. Все равно никто не видел...
     (Через калитку входят Ники и Вера).
     ВЕРА Осторожно, не поскользнись, здесь трава мокрая после дождя.
     НИКИ (сквозь сон) Что?... А что, был дождь?
     СТАРУХА (закурила в ванной) Да нет, какой там дождь... Вот уже месяц ни
дождинки  не капнуло. Это с утра поливали из  шланга... Я поливала... Я рано
встаю. Ну-ка, поближе подойдите! Вы зачем  пришли? Еще ближе, чтобы  мне вас
рассмотреть! А где же тритий?
     ВЕРА Нет, нас только двое.
     НИКИ Лично я - один...
     ВЕРА Тогда я тоже одна.
     СТАРУХА  Какие вы оба спесивые. Но один и один - все равно будет два. А
где же тритий? Я не понимаю, куда он делся?
     НИКИ Нет, нас только двое.
     СТАРУХА Ну вот и ты сознался, что вас двое, а поначалу... (смеется) Как
только ты сознался, я  поняла, что ошиблась.  Я хотела спросить, куда ты дел
брата-близнеца?
     НИКИ У меня никогда не было брата-близнеца,  и даже сестры у  меня тоже
не было никогда...
     СТАРУХА (Вере) Так значит ты - не его сестра?
     ВЕРА Не знаю. Наверное, нет.
     СТАРУХА Вы так говорите, как будто бы спите на ходу.  Это раздражает...
Нет, те из Монтевидео  говорили совсем  иначе и по-испански. А вы - каркаете
по-немецки,  как  меня  утомил  этот  язык!  Их  было  трое,  Девушка и  два
брата-близнеца. Они приходили ночью на пляж точно так же, как и мы. Издалека
я  приняла вас за  них и удивилась,  -  где же тритий? Иногда они  приносили
маленький,  темно-голубой мяч, выходили из воды, обсыхали  и кидали его друг
другу. Иногда они приносили с собой  будильник и сдвигали вместе три лежака,
за  которые нужно  было  платить с десяти  часов утра,  а  после  шести  они
становились  бесплатными.  Они  набрасывали  на них полотенце и  засыпали на
берегу,  а с  утра их  поднимал  будильник.  Девушка всегда  ложилась  между
близнецами. И они тут  же  засыпали, и все, и никакой грязи. Это походило на
танец, потому что среди ночи девушка просыпалась, подходила к воде и кого-то
звала. Иногда она плакала.  Тогда просыпался кто-нибудь из близнецов. Утешал
ее  и отводил обратно.  Им не  было до  нас никакого дела, а нам - до них. У
счастья  много разновидностей, и  это было счастьем разочарованных, и  мы, и
они в то время были одинаково счастливы, потому что счастье разочарованных -
это покой...
     (Голос из дома: "Ты зовешь меня, Мирьям?" На террасу выходит Писатель).

     ПИСАТЕЛЬ Что, кто-то пришел?
     СТАРУХА Посмотри сам!
     ПИСАТЕЛЬ Я думал - это король, а это непонятно кто...
     ВЕРА  Извините,  что  вас  беспокоим, но  дело в  том,  что  окна  моей
психушки, как раз выходили в ваш сад...
     ПИСАТЕЛЬ Это еще не повод для того, чтобы спуститься.
     ВЕРА Но нам так хотелось в сад!
     НИКИ Мы бы все отдали за сад!
     ПИСАТЕЛЬ Ну и что, нашли, что искали? И все ли вы отдали за сад?
     НИКИ Да, пока что нет...
     (пауза)
     СТАРУХА  Я  была равнодушна к  книгам,  а  он  читал  их  целыми  днями
напролет.  Особенно  он  любил  одну  русскую  книгу  про  преступление.  Он
говорил...
     ПИСАТЕЛЬ Какая разница, что я говорил? Зачем ты их пустила?
     СТАРУХА  Ты  говорил,   что  преступление  не  вынашиваешь  в  себе,  а
совершаешь внезапно. Неумышленно.  Раз и  переступаешь  какую-то  границу. И
все.  И назад пути нет... А их я не пускала.  Нет. Они сами вошли...  Мне не
нужны были книги. В  то  время  мне  достаточно  было  самой  себя,  счастья
разочарованных и своих собственных чувств... А сейчас -  отойдите в сторону.
Я хочу включить душ.
     (Включает душ).
     ПИСАТЕЛЬ Мария, я весь мокрый!
     СТАРУХА Ну и что? Я же сказала: "Отойди".
     ВЕРА Как же так, придет король, а вы в таком виде?
     ПИСАТЕЛЬ Мне  безразлично,  что вы смеетесь.  Я не люблю, когда  ко мне
приходят.
     НИКИ Мы заметили.
     (пауза.  Вера всматривается в  Писателя. Писатель,  привыкший  к славе,
позволяет ей себя разглядывать).
     ВЕРА (Писателю)Я помню вас.
     ПИСАТЕЛЬ (холодно)  На свете очень много людей, которые меня  помнят...
Иногда мне кажется - слишком много.
     НИКИ  Хорошо... Тогда она  вас не помнит, а уж я - тем более. Последнее
время я не помню ничего, даже как меня зовут... Ну, что так лучше?
     ПИСАТЕЛЬ Мне безразлично, просто я не люблю, когда из моего дома делают
проходной двор.
     ВЕРА Извините его... То есть, нас обоих. Дело в том, что у Ники пробита
голова, вот  я и таскаю его  за собой повсюду. Как-то страшно оставлять  его
одного.
     (Из дома выходят охранники "Толпы одиноких", Вольфганг и  Гербхард. Оба
в  ослепительно белых одеждах.  Видимо за  ночь, Первому, Вольфгангу,  стало
хуже, поэтому Второй, Гербхард, поддерживает его, как ребенка, которого учат
ходить).
     ПЕРВЫЙ Ты знаешь, Гербхард, я больше не могу. Я сейчас упаду...
     ВТОРОЙ Ступай, вот сюда, Вольфганг, осторожнее... А теперь - вот сюда,-
потому что, если ты упадешь, мы не сможем идти дальше.
     ПЕРВЫЙ Я все понимаю, Гербхард, но я действительно больше не могу...
     ВТОРОЙ Хорошо, Вольфганг, падай! Но знай - наш путь окончен...
     (Гербхард  отпускает Вольфганга,  тот стоит  один, качается,  хватается
руками за воздух, но не падает. Его качания продолжаются довольно долго. Все
присутствующие молча наблюдают за ним).
     СТАРУХА  (Писателю, лежа  в ванной) Извини,  Хуан-Карлос, совсем забыла
тебе сказать - у нас еще одни гости...
     ПИСАТЕЛЬ  (холодно)  Ничего,  дорогая, я уже давно  привык узнавать все
самым последним в своем собственном доме... И давно они у нас... гостят?
     СТАРУХА Нет, не очень. Они пришли вчера вечером, когда ты перепечатывал
роман на машинке... Мы с девушками пустили их. Ну ты же  знаешь их, особенно
Гертруду с Эленой, они всегда любили молодых людей.
     ПИСАТЕЛЬ И надолго они к нам?
     СТАРУХА (затягивается сигаретой) Как сказать?
     (Неожиданно Первый, Вольфганг, раскачиваясь, заметил Ники).
     ПЕРВЫЙ Эй, послушай!
     НИКИ Я?
     ПЕРВЫЙ  Ну  да, ты...  Ты спишь прямо на  ходу.  Ты хоть  обопрись  обо
что-нибудь и подремли...
     НИКИ Да, это правда. Мне нужно выспаться.
     ПЕРВЫЙ  Вот-вот, здесь превосходное место  для  того, чтобы отоспаться.
Так и тянет остаться  здесь  навсегда... Но  если ты знаешь, куда тебе нужно
прийти... мой тебе совет - не оставайся...
     ВТОРОЙ Послушай меня, Вольфганг, ты падаешь, или мы идем дальше?
     ПЕРВЫЙ  Конечно, идем,  Гербхард, какие  могут  быть разговоры?  Только
позволь, я о тебя обопрусь, а то я ведь сам не дойду. Ты же знаешь...
     ВТОРОЙ Хорошо... Я буду тебя  вести, а  ты будешь рассказывать мне, что
ты видишь. Что ты видишь, Вольфганг?
     ПЕРВЫЙ Я? Что я вижу? Как рассказать тебе, что видел Орфей, когда...
     ВТОРОЙ Когда умер?
     ПЕРВЫЙ Нигде не сказано, что  Орфей умер.  Орфей оказался по ту сторону
жизни...
     ВТОРОЙ (напряженно) Так что ты видишь?
     ПЕРВЫЙ А что видел он? Он видел грани миров...  Все  стало  прозрачным,
Гербхард, и я вижу, как под  одной оболочкой находится другая, менее  явная,
может быть, но более значительная. Множество миров существуют в одну секунду
времени  и  почти сразу  же гаснут, им на  смену  приходят другие. И кто  мы
такие, Гербхард, чтобы ходить по мирам, а ведь мы ходим...
     ВТОРОЙ (неожиданно ясно - Старухе) Извините его, он перекурил.
     СТАРУХА Да нет, ничего, я еще и не такое видела!
     ПЕРВЫЙ Мирьям,  почему  ты  не  помнишь нас?  Я  же  был  всегда, можно
сказать,  тайно  влюблен  в  этой  страшной  "Толпе   одиноких".   Я  всегда
восхищался, Мирьям, особенно, когда ты...
     СТАРУХА (холодно) Не понимаю, о чем вы?
     ВТОРОЙ (толкает Первого) Заткнись, а?
     ПЕРВЫЙ Молчу, молчу... (неожиданно  ясно  - Ники) Только ты не  говори,
что  не  помнишь  нас. Не  так  давно мы  не пустили тебя  забрать  то,  что
принадлежало только  тебе... Но тогда мы сами себе  не принадлежали. Прости,
а?
     НИКИ (удивленно) Прощаю...
     СТАРУХА  Прошу  вас,  выбросите  окурки  из  пепельницы,  когда  будете
уходить.
     ПЕРВЫЙ Да, конечно, Мирьям.
     (Охранники берут пепельницу с подставки перед ванной и уходят. Старухи,
одна  за  другой,  появляются  из недр  дома  и машут  им вслед:  "Прощайте,
прощайте...")
     ПИСАТЕЛЬ (презрительно) Прощаются так, как будто бы провожают короля!
     СТАРУХА (смеется) Согласись, Хуан-Карлос, что хотя ты и  был раздражен,
тебе все-таки было приятно, что он пришел.
     ПИСАТЕЛЬ Что  ты  можешь знать, Мария? Возможно, для человека,  который
решил застрелиться, мне было приятно...
     (пауза)
     НИКИ Знаешь, Вера, лучше бы я спал  или стал полным идиотом, и мне было
бы все равно, я бы  стоял как греческая колонна  из  храма Аполлона, на меня
можно было бы облокотиться... Я не могу выслушивать этот старческий бред про
королей. Я, наверное, очень сильно ударился головой, мне тяжело...
     ВЕРА Да, Ники,  лучше  бы ты действительно  спал. Тогда тебя было бы не
слышно хотя бы. Дело в том, что все это правда...
     СТАРУХА (смеется) Неужели в это так трудно поверить? Мы сами до сих пор
верим с трудом. Он все ждет, что король придет снова. Но и в сказках и наяву
короли приходят только один раз. Когда я вошла, они уже разговаривали,  и он
раздраженно сказал мне: "Мария, пришел король, хоть бы ты чаю поставила  что
ли..." Я подумала, что он смеется и  пошла ставить чай, но на этот раз он не
смеялся.
     ПИСАТЕЛЬ Да, мне было не до смеха... Я думал  о преступлении всю ночь и
к утру решил застрелиться. И тут пришел он, очень молодой, с румянцем как  у
призывника, -  во  всю  щеку. Я подумал, что это  разносчик пиццы как всегда
ошибся  калиткой, или почтальон  вымогает чаевые.  Я сказал,  что чаевых  не
будет,  а  он  сказал, что  поставил  мотоцикл  у  ворот. Не помешает ли  он
соседям?  Я повторил ему про  чаевые  и уже собрался подняться в дом, но  он
остановил  меня:  "Я -  король..."  Я  обернулся, чтобы получше рассмотреть.
Такой дерзкий, смеющийся мальчишка стоит и щурится от солнца. Я мог бы в два
счета его прогнать, но я почему-то ему поверил...
     (Пока Писатель говорит, через калитку входит Король и становится за его
спиной. Писатель оборачивается).
     (Пауза)
     КОРОЛЬ Я - король.
     ПИСАТЕЛЬ Это что - новое прозвище для разносчика пиццы?
     КОРОЛЬ Скорее это приставка перед именем и одновременно - работа.
     ПИСАТЕЛЬ   Пожалуй,  чересчур  рассудительно  для   разносчика   пиццы.
Наверное, вы и вправду  -  король... Я  стоял  на  несколько ступеней выше и
получалось,  что  он  едва  доходил мне  до груди.  Он смеялся  там,  внизу,
упоенный своей юностью и  собственным великодушием, у него  не было при себе
никаких  доказательств  того,  что  он король, но  достаточно было  хоть раз
взглянуть на него, и они становились ненужны...
     КОРОЛЬ Мы ждали вас  вчера весь вечер, - я и еще несколько человек. Для
нас было бы большой честью, если бы вы пришли и получили то, что принадлежит
вам по праву...
     ПИСАТЕЛЬ По праву  мне  принадлежат  только  пистолет  и пуля, так и не
дошедшая до моего виска... Но он снова засмеялся.  Ему нравилась игра Король
и Писатель. Он просто не расслышал. Он мог слышать только себя...
     КОРОЛЬ  На утро я  решил, что если один  Хуан-Карлос не может  прийти и
получить премию Сервантеса за лучший роман, то  второму Хуану-Карлосу ничего
не стоит ее принести.
     ПИСАТЕЛЬ  Что  ж,  вы  как  раз   вовремя.  Если  бы  вы  хоть  немного
задержались,  вы  бы меня  уже не  застали...  Знаете,  писатели  никогда не
застают королей, но случается, что и короли иногда не застают писателей.
     КОРОЛЬ Знаю...
     ПИСАТЕЛЬ  Вот как? В  этой  раз - чересчур  рассудительно для короля. Я
думал, вы начнете возражать... А что вы думаете про преступление?
     КОРОЛЬ На преступление способные  все.  Оно медленно  вынашивается, как
злачное  семя, а  потом  - прорастает или гибнет на  корню, лучше, когда оно
гибнет на корню.
     ПИСАТЕЛЬ  Нет, преступление  мгновенно. Оно  бьет как  молния, так  что
ничего  не успеваешь  понять. Заносишь ногу, чтобы сделать  шаг, и ты твердо
уверен в себе, ты пока еще все про себя знаешь, а потом - раз! И шаг сделан,
и ты уже совсем другой... новый человек. Перед  преступлением все равны  - и
короли, и народ...
     КОРОЛЬ Как бы  там  ни  было, а вы, писатели, выше  нас,  королей.  Вам
кажется, что мы владеем  всем,  а у  вас нет ничего,  и у  вас действительно
ничего нет кроме вечности. Вы, писатели, владеете вечностью,  а мы,  короли,
остаемся в вечности только потому, что вы о нас написали. Мы зависим от вас,
а вы не зависите не от кого. Потому я и пришел сюда...
     ПИСАТЕЛЬ Чтобы я написал о вас?
     КОРОЛЬ Чтобы сказать то, что я сказал...
     ПИСАТЕЛЬ И  он улыбнулся  так,  как улыбается разумный  школьник, когда
учитель удивляется его ответу.
     КОРОЛЬ Я  поставил  мотоцикл  у соседнего  дома, сразу же, напротив  их
калитки. Просто это было единственное  возможное для него места. У них такая
маленькая калитка, им теперь не войти и не выйти. Не хочу, чтобы у вас из-за
меня были неприятности.
     (Король, слегка кивнув на прощенье, уходит).
     ВЕРА С тех пор вы его ждете?
     ПИСАТЕЛЬ Кого?
     ВЕРА Короля.
     ПИСАТЕЛЬ И  да, и нет... Но я постоянно напряжен. Я  жду,  что он снова
приедет на своем мотоцикле и отвлечет меня от чего-то жизненно важного.
     ВЕРА Мой отец  точно также ждал писем от  вас, и сам  писал  вам долгое
время уже после того, как вы перестали отвечать... Ну что, вспомнили?
     ПИСАТЕЛЬ Да, сейчас я попытаюсь вспомнить... А что он мне писал?
     ВЕРА (смеется) Он  никогда  мне не говорил.  Я думала,  может  быть, вы
знаете.
     НИКИ Послушай,  Вера-Изабель, давай уйдем, а?  Мне нужно  лечь.  У меня
невыносимо болит затылок.
     ВЕРА Не называй меня Вера-Изабель. Никогда... Ты слышишь?
     ПИСАТЕЛЬ Я  вспомнил...  Я все  вспомнил.  Очень давно  один русский из
Москвы, кажется, он был  инженер, присылал  мне письма по-испански.  Это был
очень  странный  язык. Я прекрасно понимал  смысл, но  перечитывая  слова, в
которые закрадывались ошибки иностранца  - неправильно употребленный артикль
или спряжение, я видел второй смысл, более глубокий, который он, может быть,
и не  вкладывал.  Он писал, что  его  русская жена дала дочке второе  имя, -
Изабель, в честь бабушки или прабабушки, жившей в  Эльзасе. Если  бы не  это
второе имя - Изабель, - я бы так никогда его не вспомнил.
     НИКИ Вера, мне больно. Прошу тебя!
     ВЕРА Подожди!
     ПИСАТЕЛЬ  И вроде бы никаких явных причин отвечать  русскому тоскующему
сумасшедшему, у меня не было... Но тоска... Наша тоска была одного  порядка,
она связала нас как двух братьев-близнецов, вот я и написал... Я кое-что ему
должен... Когда вы увидитесь снова?
     ВЕРА Надеюсь, что никогда!
     ПИСАТЕЛЬ  Так  говорят  все  повзрослевшие дочери... Так  вот, когда вы
все-таки  увидитесь,  я смогу отдать  ему  долг... Когда  я  разговаривал  с
королем,  одну руку я спрятал за спину, потому что  держал пистолет. И когда
он  ушел, мне уже  никто не мешал, а я вот почему-то не застрелился. Я хотел
понять,  почему, и  стал писать в разные точки мира. Я забыл передать твоему
отцу одну старую  технику умирания, ее прислал мне  один  русский, живший на
Тибете.
     НИКИ (смеется) Если ты  сейчас меня не удержишь Вера,  я  упаду. У меня
кружится голова.
     ВЕРА Ты же спал на ходу, Ники, что же ты сейчас просыпаешься?
     НИКИ (тихо) Мне больно...
     ПИСАТЕЛЬ Для того,  чтобы  правильно  умереть, нужно сосредоточиться на
затылке до боли, иногда даже выступает кровь, и тогда смерть или уходит, или
человек оказывается в  нужном месте,  там, куда он  рассчитывал  попасть. Не
могла бы ты все это передать своему отцу, потому что я не успел... Я умер...
     (Мгновенно все исчезает. Вера и Ники остаются одни).
     НИКИ (тихо) Мы спим?
     ВЕРА (тихо) Я не знаю...



     Комната Веры в больнице. Вера одна. Входит Рози.
     РОЗИ (резко) На,  почитай...  (падает  ей  письмо из китайской шкатулки
отца).
     ВЕРА А где мой завтрак?
     РОЗИ Потом будешь есть, сначала почитай!
     ВЕРА Что это?
     РОЗИ Это письмо от твоей матери...
     ВЕРА Но у меня нет матери...
     РОЗИ  Этого я  не знаю. Я не смогла ее найти,  но она  у тебя была. Она
написала тебе сразу, как ты только родилась.
     ВЕРА Это что, шоковая терапия?
     РОЗИ Можно сказать и так.
     ВЕРА  (читает  письмо)  "Купать  лицо  в  лучах  тепла.  Подаваясь  ему
навстречу, путаясь в собственных  волосах.  Так тянутся  только к тем,  кого
любят больше всего..." Я, все поняла, Рози, ты решила меня посмешить!
     РОЗИ (холодно) Не уверенна... Я не читаю по-русски.
     ВЕРА (читает) "Маленькая девочка. Кого ты любишь больше всего?"
     (Из лифта выходит  мать Веры,  садится на  подоконник. За  ее  спиной -
лето).
     МАТЬ Маленькая девочка, кого ты любишь больше всего?
     (Вера тут же по-детски  садится  на  пол у ее ног и перекатывает мячик,
которым они  обе когда-то играли  и, которым, возможно,  играли  близнецы  в
Монтевидео.)
     ВЕРА Маму и этот свет...
     МАТЬ Маленькая девочка, чего ты хочешь?
     ВЕРА Чтобы так было всегда!
     МАТЬ Я куплю тебе все игрушки,  какие ты только захочешь, я куплю  тебе
самые красивые  наряды, которые  ты выберешь  сама.  Мы  поедем  -  куда  ты
скажешь, -  хочешь к морю, а хочешь - в  лес?  Или,  может быть,  ты  хочешь
гулять  в  саду, или кататься  с горки зимой  в нашем  маленьком дворике? Ты
никогда  не будешь делать уроки, если не захочешь  сама. Если хочешь, можешь
рисовать прутиком на песке, и пусть вода смывает изображение; или красками в
воздухе.  Или лепи пластилин теплыми пальчиками. Будем вместе рассматривать,
что получилось...
     Я так вас всех люблю.
     Пожалуйста. разрешите мне вернуться к вам.
     Пожалуйста, разрешите мне вернуться.
     Ведь кроме вас мне больше ничего не нужно.
     Совсем ничего.
     Бог явился  ко  мне в  вашем образе, а если бы  не вы, я  бы так о Нем,
ничего и не знала...
     Только, пожалуйста, позвольте мне...
     (Мать уходит. Вера по-прежнему сидит на полу, катает мячик).
     ВЕРА  ... Наша Таня громко  плачет...  А ведь ты совсем не та, Рози, за
кого себя выдаешь.
     РОЗИ  Ну и  что?  Посмотри, сколько времени мы  потратили на  то, чтобы
выяснить  за кого себя  выдаешь ты. И все впустую. Никто не знает,  какие мы
настоящие...



     Комната   Ники,  завешенная   рисунками,   как  когда-то   подъезд   на
Белорусской. Ники и владелец "Толпы одиноких" дерутся. Он пытается выбросить
Ники из окна, Ники пытается удержаться.
     МУЖЧИНА Не ожидал, да, Ники? Шел за рисунками, а встретил меня? Неужели
ты настолько  глуп?  Неужели ты думал, что меня здесь не будет? Или тебе так
хотелось получить рисунки назад?
     НИКИ Они мои...
     МУЖЧИНА Они  твои, Ники,  а ты -  мой!  Ты цепляешься за  рисунки, а  я
цепляюсь за  тебя, и  так мы все  вместе сплелись в клубок,  как Лаокоон,  и
никак не можем распасться...
     НИКИ Отпусти меня!
     МУЖЧИНА Это  ты отпусти меня,  Ники. Я больше  не  могу!  Куда бы я  не
пошел, я сразу же вижу тебя. Стоит мне сделать шаг, - и  это не ты, а кто-то
похожий...
     НИКИ Что ты делаешь?
     МУЖЧИНА А ты напрасно сопротивляешься. Лучше тебе лежать там,  внизу...
Говорят  это  не больно.  Всего  мгновение -  и  ты  внизу, и больше никаких
проблем, никаких  мучений.  И  потом,  - подумай сам,  как  подорожают  твои
рисунки...
     НИКИ Ты сумасшедший!
     МУЖЧИНА  Да, я сумасшедший. Ну и что? Я болен тобой, Ники! Говорю  тебе
еще  раз  -  ты  напрасно сопротивляешься. Через две минуты этой комнаты  не
будет, она взлетит  на воздух  вместе  с этими рисунками на стенах, ну, и со
мной... Подумай, что  лучше  -  взлететь  на  воздух  или  лежать внизу,  на
асфальте?
     НИКИ Прошу тебя, отпусти!
     МУЖЧИНА Тебе страшно?
     НИКИ Да...
     МУЖЧИНА  Ничего,  мне  страшнее.  Гораздо страшнее убивать, чем умирать
самому. Тебе приходилось убивать?  Вот и мне  нет... Ну, ничего!  Скоро мы с
тобой увидимся  снова. Ты встретишь меня с папочкой детских рисунков у ворот
ада? Встретишь, ладно? Чтобы я один там не потерялся...
     (Вбегает Вера)
     ВЕРА Ники!
     (Мужчина выталкивает Ники из окна).
     Я все видела! Вы убили его!
     МУЖЧИНА Ну и что?
     ВЕРА Ники! Но он мой...
     МУЖЧИНА Нет,  девочка, он  мой  и больше ничей,  точно также,  как  эти
рисунки.
     ВЕРА Вы убили его.
     МУЖЧИНА Беги отсюда,  пока я добрый. Через две  минуты все взлетит. Мне
бы не хотелось убить за одно и тебя. Ты не нужна мне.
     ВЕРА А мне все равно...
     МУЖЧИНА Нет, что ты, умирать страшно!
     ВЕРА Это вам страшно, потому что ничего хорошего вас не ждет...
     МУЖЧИНА Ты не нужна мне в дальнейшей истории.
     ВЕРА  Тише, дяденька, не  плачь.  Я  тебе не  врач... Вы  тоже  мне  не
нужны...
     МУЖЧИНА Это ты?
     ВЕРА  Нет,  это  группа "Ундервуд", ее  иногда играют  в  вашем  клубе.
Наверное,  больше не будут...  Да не  дрожите  вы  так!  Что,  в первый  раз
умираем?
     МУЖЧИНА Я - в первый, и надеюсь, что в последний...А как ты поняла, что
нужно придти?
     ВЕРА Мне  приснились мои  собаки -  доберман Билли  и  дог Неженка. Они
выли.  Они всегда воют в таких случаях...  И вот, сейчас мы с вами  взлетим.
Интересно, как там наверху?
     МУЖЧИНА (в ужасе) Где выход? Я еще успею спастись... Где он?
     ВЕРА А может лучше не надо? Может лучше на затылке сосредоточиться так,
чтобы выступила кровь.  Ники, наверное,  лежит сейчас  на  асфальте.  Разбил
вдребезги башку, и из затылка вытекла кровь.  Пустите, я посмотрю! (Подходит
к окну. Мужчина распахивает дверь лифта, впрыгивает в кабину).
     ВЕРА Как жалко, что у меня никогда не было брата...
     (Грохот  падения  лифта.  Взрыв.  Темнота.  На  сцене  появляются  двое
охранников из "Толпы одиноких" с поисковыми фонариками).
     ПЕРВЫЙ Ну и работка у нас с тобой, Гербхард
     ВТОРОЙ Опять куда-то забрели.
     ПЕРВЫЙ Знать бы еще - куда! Ну, что, ты нашел их?
     ВТОРОЙ Какое там - нашел! В такой темноте их только и искать.
     ПЕРВЫЙ Нас предупреждали.
     ВТОРОЙ  Ну  и  что,  что  предупреждали!  Это  ты  говорил:  "Работать,
работать!", а я говорил: "Луна и дорога..."
     ПЕРВЫЙ Я  нашел их,  Гербхард, иди сюда! Вот они оба лежат,  девчонка и
мальчишка, помнишь, тот, которого мы не пускали на дискотеку?
     ВТОРОЙ Это тот что ли, который все свои рисунки  пытался забрать? Дрянь
были рисунки, не к чему было из-за них так убиваться!
     ПЕРВЫЙ Да, трупы таскать - работенка-то  не из лучших, ты только глянь,
- вроде худые - кожа да кости, а такие тяжелые, что  с места  не сдвинешь...
Ну-ка помоги мне, давай, тащи, тащи их... Ну!
     (Перетаскивает за ноги тела Ники и Веры на середину сцены).
     ВТОРОЙ  Ты  только  посмотри  на  них, Вольфганг,  у них не  затылки, а
сплошная кровища. Это же надо так! (Зажигает фонарик).
     ПЕРВЫЙ Да что тут смотреть! Нормальные, мертвые затылки.
     ВТОРОЙ   Слушай,   Вольфганг,   последний   раз   говорю:   "Пойдем   в
дальнобойщики".
     ПЕРВЫЙ Сейчас, Гербхард, закончим работу и пойдем.
     (Охранники разрывают декорацию,  когда-то изображавшую  окно.  В разрыв
вливается  свет  и сначала  неясно,  а потом,  все  отчетливее  показываются
очертания сада.  Охранники  сдирают  декорации  до  тех  пор,  пока  сад  не
покажется полностью).
     ПЕРВЫЙ Ну, что, Гербхард, Луна и дорога?
     ВТОРОЙ Ну, наконец-то...
     (уходят)



     Яркий свет. Сад. Наверное,  тот самый, который видела Рози во сне. Мать
Веры сидит в саду. На траве, совсем  как живые, лежат  Вера и Ники. Кажется,
что они спят.
     МАТЬ ВЕРЫ Ну вот,  наконец-то все закончилось, и,  кажется, хорошо... Я
сначала так испугалась, когда поезд тряхнуло. Лучше бы мы летели  самолетом.
Я  думала,  что поездом безопаснее, а  безопаснее оказалось самолетом...  Но
теперь все закончено. Счастливый конец  никогда  не бывает без  испытаний...
Вера,  Ники,  вставайте. Боже мой.  Ники, ты  весь перемазался в собственной
крови.  Надо  же  так  удариться головой! Здесь где-то должен быть ручей. Вы
хотя бы умоетесь оба,  смоете кровь. В таком  виде оставаться просто нельзя.
Давай, Ники, вставай, ты старший, буди сестру!
     (Первой просыпается Вера).
     ВЕРА Мама, где мы?
     МАТЬ А ты сама не видишь?
     ВЕРА (удивленно) Сад?.. Мама, что это с Ники, он весь в крови?
     МАТЬ Ты что, ничего не помнишь?
     ВЕРА Нет, ничего... Мы куда-то ехали. А Ники, почему в крови?
     МАТЬ Он сейчас проснется. Ты же знаешь, как он любит спать.
     ВЕРА Что с нами случилось?
     МАТЬ (терпеливо) Вспоминай! Мы ехали на поезде  из  Москвы в  Берлин, -
ты, я и Ники. Ты давно хотела посмотреть Берлин. Ты говорила: "Что же я зря,
учу немецкий?" Но по дороге  случилась авария, - что-то на путях, я не знаю,
что...  Вы оба  упали  с  полок, и оба разбили затылки в кровь. Я испугалась
сначала,  но потом подошли санитары, и сказали, что раны не опасны, а  потом
на носилках перенесли вас сюда...
     ВЕРА В сад!
     МАТЬ Пока там будут ремонтировать поезд, мы  можем  отдохнуть здесь,  в
саду...
     ВЕРА А здесь нельзя остаться?
     (просыпается Ники)
     НИКИ Как же голова болит!
     МАТЬ Скоро пройдет. Боли больше не будет.
     НИКИ Мама, смотри, Вера вся в крови. Она что, разбила голову?
     МАТЬ Ники, боли больше не будет.
     ВЕРА И мы останемся здесь, в саду?
     МАТЬ Ну, конечно... Нас же отправили в сад...
     (пауза)
     ВЕРА Ники! У тебя есть мелочь?
     НИКИ Ну, есть, а что?
     ВЕРА Ты дашь мне хоть немного?
     НИКИ Конечно, нет... А зачем тебе?
     ВЕРА Просто я кое-что обещала.
     МАТЬ (удивленно) Кому? Ведь ты же ничего не помнишь!
     ВЕРА (смеется) Я всегда помню все...
     (Пауза.  Гомон птиц.  Входит мальчик-ловец.  Он  весь преобразился.  От
прошлого бродяжки ничего не осталось)
     МАЛЬЧИК Вы не купите у меня свистульки?
     НИКИ Они что, настоящие?
     МАЛЬЧИК Их только что вылепили из глины и раскрасили.
     (Ники  вынимает несколько монет и подает  их мальчику. Мальчик  вручает
каждому по глиняному воробью)
     Ну что,  посвистим?  (Расставляет вокруг себя  птичью стаю).  Ведь  сад
теперь открыт для всех!
     (Слышны свист и птичий гомон).

     Занавес.

Last-modified: Thu, 06 Jul 2006 04:12:22 GMT

Оцените этот текст: