-
Раздев их и распяв, индейцы ликовали,
Занявшись яростной, прицельною стрельбой.
Да что матросы, - мне без проку и без толку
Фламандское зерно, английский коленкор.
Едва на отмели закончили поколку,
Я был теченьями отпущен на простор.
Бездумный, как дитя, - в ревущую моряну
Я прошлою зимой рванул - и был таков:
Так полуострова дрейфуют к океану
От торжествующих земных кавардаков.
О, были неспроста шторма со мной любезны!
Как пробка легкая, плясал я десять дней
Над гекатомбою беснующейся бездны,
Забыв о глупости береговых огней.
Как сорванный дичок ребенку в детстве, сладок
Волны зеленый вал - скорлупке корабля, -
С меня блевоту смой и синих вин осадок,
Без якоря оставь меня и без руля!
И стал купаться я в светящемся настое,
В поэзии волны, - я жрал, упрям и груб,
Зеленую лазурь, где, как бревно сплавное,
Задумчиво плывет скитающийся труп.
Где, синеву бурлить внезапно приневоля,
В бреду и ритме дня сменяются цвета -
Мощнее ваших арф, всесильней алкоголя
Бродилища любви рыжеет горькота.
Я ведал небеса в разрывах грозных пятен,
Тайфун, и водоверть, и молнии разбег,
Зарю, взметенную, как стаи с голубятен,
И то, что никому не явлено вовек.
На солнца алый диск, грузнеющий, но пылкий,
Текла лиловая, мистическая ржа,
И вечные валы топорщили закрылки,
Как мимы древние, от ужаса дрожа.
В снегах и зелени ночных видений сложных
Я вымечтал глаза, лобзавшие волну,
Круговращение субстанций невозможных,
Поющих фосфоров то синь, то желтизну.
Я много дней следил - и море мне открыло,
Как волн безумный хлев на скалы щерит пасть, -
Мне не сказал никто, что Океаньи рыла
К Марииным стопам должны покорно пасть.
Я, видите ли, мчал к незнаемым Флоридам,
Где рысь, как человек, ярит среди цветов
Зрачки, - где радуги летят, подобны видом
Натянутым вожжам для водяных гуртов.
В болотных зарослях, меж тростниковых вершей,
Я видел, как в тиши погоды штилевой
Всей тушею гниет Левиафан умерший,
А дали рушатся в чудовищный сувой.
И льды, и жемчуг волн; закат, подобный крови;
Затоны мерзкие, где берега круты
И где констрикторы, обглоданы клоповьей
Ордой, летят с дерев, смердя до черноты.
Я последить бы дал детишкам за макрелью
И рыбкой золотой, поющей в глубине;
Цветущая волна была мне колыбелью,
А невозможный ветр сулил воскрылья мне.
С болтанкой бортовой сливались отголоски
Морей, от тропиков простертых к полюсам;
Цветок, взойдя из волн, ко мне тянул присоски,
И на колени я по-женски падал сам...
Почти что остров, я изгажен был поклажей
Базара птичьего, делящего жратву, -
И раком проползал среди подгнивших тяжей
Утопленник во мне поспать, пока плыву.
И вот - я пьян водой, я, отданный просторам,
Где даже птиц лишен зияющий эфир, -
Каркас разбитый мой без пользы мониторам,
И не возьмут меня ганзейцы на буксир.
Я, вздымленный в туман, в лиловые завесы,
Пробивший небосвод краснокирпичный, чьи
Парнасские для всех видны деликатесы -
Сопля голубизны и солнца лишаи;
Доска безумная, - светясь, как, скат глубинный,
Эскорт морских коньков влекущий за собой,
Я мчал, - пока Июль тяжелою дубиной
Воронки прошибал во сфере голубой.
За тридцать миль морских я слышал рев Мальстрима,
И гонный Бегемот ничтожил тишину, -
Я, ткальщик синевы, безбрежной, недвижимой,
Скорблю, когда причал Европы вспомяну!
Меж звездных островов блуждал я, дикий странник.
В безумии Небес тропу определив, -
Не в этой ли ночи ты спишь, самоизгнанник,
Средь златоперых птиц, Грядущих Сил прилив?
Но - я исплакался! Невыносимы зори,
Мне солнце шлет тоску, луна сулит беду;
Острейшая любовь нещадно множит горе.
Ломайся, ветхий киль, - и я ко дну пойду.
Европу вижу я лишь лужей захолустной,
Где отражаются под вечер облака
И над которою стоит ребенок грустный,
Пуская лодочку, кто хрупче мотылька.
Нет силы у меня, в морях вкусив азарта,
Скитаться и купцам собой являть укор, -
И больше не могу смотреть на спесь штандарта,
И не хочу встречать понтона жуткий взор!
* * *
Розовослезная звезда, что пала в уши.
Белопростершейся спины тяжелый хмель.
Краснослиянные сосцы, вершины суши.
Чернокровавая пленительная щель.
* * *
О сердце, что нам кровь, которой изошел
Весь мир, что нам пожар и неуемный стон,
Всесокрушающий, рыдающий шеол,
И над руинами свистящий аквилон,
И мщение? - Ничто... Однако, если вновь
Возжаждем? Сгинь тогда, мир алчный и гнилой,
Цари, купцы, суды, история - долой!
Мы - вправе! Золото, огонь и - и кровь! И кровь!
Стань мщенья символом, террора и пальбы,
Мой разум! Зубы сжав, постичь: назначен час
Республикам земли. Властители, рабы,
Народы, цезари - проваливайте с глаз!
Кто вихрь огней разжечь решился бы, когда
Не мы, романтики, не братский наш союз?
Смелее к нам, друзья, входите же во вкус:
Дорогу - пламени, долой ярмо труда!
Европа, Азия, Америка - к чертям!
Наш вал докатится до самых дальних стран,
И сел, и городов! - Нас предадут смертям,
Вулканы выгорят, иссохнет океан...
Решайтесь же, друзья! Сердца возвеселя,
Сомкнувшись с черными, с чужими - братья, в бой!
Но горе! Чувствую, как дряхлая земля,
Полна угрозою, плывет сама собой.
Ну, что же! Я - с землею навсегда.
РЕЧКА ЧЕРНЫЙ СМОРОД
Речка Черный Смород движется без цели
По долинам странным,
Ангелам над нею сладко петь доселе,
Любо каркать вранам,
И над берегами шевелимы ели
Ветром непрестанным.
Движется речушка, но хранит завет
Отзвучавшего вчера:
Замковые башни, парки прежних лет -
Здесь порою до утра
Рыцарей бродячих слышен страстный бред, -
Но целительны ветра!
В скрипе елей путник своему испугу
Объясненье сыщет вмиг.
Враны, птахи Божьи, вы на всю округу
Боевой пошлите клик -
И недоброхота, мужичка-хитрюгу,
Прочь гоните напрямик!
ДОБРЫЕ МЫСЛИ УТРОМ
О, лето! Пятый час утра.
У сна любви пределов нет,
Но в воздухе хранит рассвет
Все, что сбылось вчера.
Но там, задолго до поры
Провидя солнце Гесперид,
Приобретают столяры
Рабочий вид.
В пустыне мшистой - сон, покой,
Но гул проходит по лесам,
В угоду жизни городской,
Плафонным небесам.
Рассветный не губи настрой,
Рать вавилонского царя!
Венера, любящих укрой,
Пока горит заря!
Царица пастушат!
Дай столярам вина ушат,
Пусть им полюбится покой,
А в полдень - их тела омой волной морской!
ПОЛЬ ВАЛЕРИ
(1871-1945)
ЗАРЯ
Неуютство и невзгода,
Мной владевшие в ночи,
Исчезают в миг восхода:
О Заря, смелее мчи!
Я оковы сна разрушу,
Окрылю доверьем душу,
ВотВ - молитва в ранний час:
Должно бережно и чутко
Сделать первый шаг рассудка,
Отряхнув песок от глаз.
Славно! Из глубин дремоты
Улыбнитесь, близнецы:
Вы, сравнений обороты,
Вы, словесные концы.
С осторожностью предельной
Наблюдаю вылет пчельный
За медвяною росой,В -
И опять, как зачастую,
На ступеньку золотую
Становлюсь ногой босой.
Что за ласка заревая
Над холмами ткет венцы!
Мысли тянутся, зевая,
Пробудясь не без ленцы,
Зубья щупают спросонок
Черепаховых гребенок,
Уясняя, как впервой:
Что бы это означало?
Голос пробуют, сначала
Прочищая таковой.
Иль еще нужна побудка?
Не довольно бы уже
Вам, любовницам рассудка,
Прохлаждаться неглиже?
Слышу речи куртизанок:
- В Ты, премудрый, спозаранок
К нам с укором не спеши;
Ты допросом нас не мучай,
Ткали мы всю ночь паучий
Полог сна твоей души!
Не твое ли сердце радо
Будет, лишь в глубины глянь:
Мы не меньше мириада
Солнц вплели в ночную ткань:
На пустых, на бесполезных
Подсознанья гулких безднах
Мы затеяли игру,
Чтоб зажечься грезе новой
Над утком и над основой,
Да притом поспеть к утру...
Не прельщусь коварной тканью,
И ее нещадно рву:
В дебрях чувств тропа сознанью
Пусть найдется наяву!
Быть!.. Вселенским слухом внемлю!
Мир приемлю и объемлю,
Воплотись теперь, мечта!
Я прислушиваюсь к дрожи,
И она вот-вот, похоже,
Прянет словом на уста.
Я за все и сам в ответе,
Вот он, чистый вертоград!
Столько образов на свете,
Сколько мой вбирает взгляд.
Звуки льются отовсюду,
Каждый листВ - сродни сосуду,
И чиста его вода...
Все живет, цветя и нравясь,
И любая просит завязь
Подождать ее плода.
Нет, не стану ждать отмщеньяВ -
Беспощадного шипа!
Идеальность похищеньяВ -
Слишком узкая тропа.
Оборот событий странен:
Тот, кто мир похитит,В - ранен,
Впрочем, не без волшебства;
Кем подобный опыт нажитВ -
Кровью собственной докажет,
Что сумел вступить в права.
Наконец подъемлю вежды,
Чтоб увидеть гладь пруда,
Где явление Надежды
Пенная сулит вода:
Ослепительны и нагиВ -
Шея, грудь встают из влаги;
Впрочем, все слова скупы...
Лишь, внезапно обнаружась,
Глубины бездонной ужас
Холодит ее стопы.
К ПЛАТАНУ
Ты клонишься, Платан, блистая наготой,
Стоишь, как скиф-подросток;
Ты просветленно - чист, но в землю врос пятой.
И плен объятий жесток.
Озвученная сень влечется к забытью,
К покою горней сини;
Праматерь черная томит стопу твою
В живородящей глине.
Ветрам не обласкать блуждающего лба;
Земля дарует влагу.
Но тень твоя, Платан, уж такова судьба,
Не сделает ни шагу!
К сияющему лбу стремится тайный сок
Из глубины раздола;
Взрастай, о чистота, но ни на волосок
Ты не сойдешь с прикола!
В единую семью подпочвенной змеи
Вступи, как струйка в море;
Здесь пиния и клен - сородичи твои,
Дубы и осокори,
Одеты в поножи, в ворсистую кору,
Они растут из дерна,
Цветы и семена роняя на ветру
Безмолвно и покорно.
Вот - в буковых стволах четверка юных дев
Стоит, высокоросла,
К закрытым небесам, в порыве плыть, воздев
Бессильных веток весла.
Они - разделены, они - всегда одни,
Как все живое, тленны,
В отчаяньи двоят и тянут вширь они
Серебряные члены.
Восходит вздох любви по вечерам когда
К чертогу Афродиты -
Невинная таит смятение стыда,
Горящие ланиты.
Она потрясена - не в силах побороть
С грядущим ясной связи
Того, что ей твердит сегодняшняя плоть
О завтрашнем экстазе.
Но ты, златые чьи ладони в вышине
Людских нежней и краше,
Являешь нам листвой те лики, что во сне
Мученья множат наши, -
О, сделай арфою ветвей обширный стан
Для северных воскрылий,
Встреть синеву зимы, о золотой Платан,
Отзвучьем сухожилий,
Осмелься восстонать!.. О, ствол да будет твой
Закручен и раскручен,
И клик ветрам в ответ, исплеснутый листвой,
Не будет пусть беззвучен!
Бичуй себя! Кора твоя совлечена
Да будет с нетерпеньем,
Оспорь безжалостность, с которой пламена
Прикованы к поленьям!
Ответом будет гимн, чтоб в небеса всплыла
Небывших чаек стая,
Чтоб чистота души вструилась вглубь ствола,
О пламени мечтая!
Я сам избрал тебя, - ты, и никто другой,
Сгибаешься все ниже
В болтанке килевой огромною дугой -
Платан, заговори же!
Позволь мне, страсть к тебе с дриадами деля,
Упиться телом чистым,
Тому подобно, как сливают шенкеля
Коня с кавалеристом!
О, - нет - Платан в ответ качает головой,
К посулам равнодушный:
Ему в привычку быть погоды буревой
Игрушкою послушной!
ПЕСНЬ КОЛОНН
О колоннада, чей
Так нежен ряд волют!
Меж солнечных лучей
Там птицы гнезда вьют;
О нежный ряд колонн,
Звучащих веретен,
Слиявших тишину
В мелодию одну.
- Зачем вы так чисты,
Столь явно и взаимно?
- Алканью красоты
Несем аккорды гимна!
Поем, - взамен опор
Мы служим небесам!
Единый, мудрый хор,
Любезный очесам!
Несложная рулада,
Пронзительная речь!
Какую звонкость надо
Из ясности извлечь!
Златые, неживые,
Отъяты от земли,
Мы под резцом впервые,
Как лилии, взросли!
Мы встали ото сна
По воле камнереза,
Нам стать одна дана
Когтями из железа.
И лун, и солнц на страже
Наш строй стоять готов,
Мы вылощены глаже
Божественных перстов.
Пусть нет колен - зато
Сколь мы стройны и строги!
Из женщин с нами кто
Сравнит нагие ноги?
Благочестиво равный
Ряд затененных лиц,
И мрамор архитравный
Взамен земных зениц.
В пучине вечной тьмы
Священный счет ведем:
Богам не служим мы,
Божественности ждем!
Столь зыбко, столь непрочно
Былое знанье смысла;
Горды, мы знаем точно,
Что нами правят числа!
Счастливою судьбой
Нам в мире дан итог,
Нас облечет собой
Медовоцветный бог.
Он спит, - взгляни, лови,
Ведь он разлит во всем:
Антаблемент любви,
Который мы несем.
Нетленный ряд сестер, -
Какая пляска слаще,
Чем та, когда партнер -
Осенний ветр шуршащий,
И древние века,
Народы - все с лихвой, -
Весь мир - изглубока
Былого - вновь живой!
Любовь, опламени
Все бремя окоема -
Мы рассекаем дни
Подобьем волнолома!
В веках не сыщешь вех,
Мы - только знаки всех
Шагов неизреченных.
Сказаньям обреченных...
НАБРОСОК ЗМЕЯ
Побуду средь листвы - ехидной,
Чтоб ветерок меня ласкал,
Чтоб посверкал небезобидный,
Слюной сочащийся оскал;
Проникну в сад тропой нетрудной,
Здесь - мой трехгранник изумрудный
Острит двойную жала нить;
Я - славный гад, пусть пресловутый, -
С моей отравой не сравнить
Премудрость жалкую цикуты!
О, этот Сад - сплошная прелесть!
Дрожите, люди! Я - в саду!
Мне лишь не вывихнуть бы челюсть,
Когда зевнуть предлог найду.
Под блеском яростной лазури
Уютно мне в змеиной шкуре,
Быть гадом гибким - благодать!
Поди сюда, чета людская!
Не может сила никакая
С неотвратимым совладать!
Ах, Солнце, Солнце! Высший промах!
Молчать о смерти - вот игра
В соцветиях неизрекомых,
В лазури, в золоте шатра!
Ты ввысь идешь дорогой плавной,
Мой соучастник самый главный,
И хитрость лучшая моя:
Вовек да не узнает некто,
Что в чистоте Небытия
Вселенная - зерно дефекта!
О Солнце, по твоей вине
Восходы мнятся в мире лживом,
Длит годы человек во сне,
Обманным вверясь перспективам,
О, ты стараешься не зря,
Глазам иллюзии даря, -
Тупик, для ловли душ пригодный!
Я одобряю эту ложь,
Что ты на абсолюты льешь,
Творец теней пламенородный!
Устрой же, чтоб жара взросла,
И кровь струиться захотела,
Чтоб намечталось море зла
Извивам глянцевого тела!..
О, чудотворные места -
Здесь будет с плотью плоть слита!
Здесь ярости дается зрелость,
Отраде моего нутра;
О, вот в меня вошла жара,
Мое мышление прогрелось...
Тщета! Увы, первопричина!
Лишь прогремел верховный глас,
Что светом был - и вот: пучина -
Вселенной стала в тот же час!
Гармонией пресытясь чистой,
Господь пошел тропой тернистой:
Зажег различных звезд семью,
Светила многие содеял,
Нарушил принцип - и рассеял
Единость вечную свою!
О, Небо - результат просчета!
О, Времени смертельный груз!
Замена Ничего на Что-то -
Какой блистательный конфуз!
Господь, в безумстве, первым словом
Промолвил - "Я"! - Светилом новым
Тогда же появился я:
Я есмь! Да послужу отныне
Преуменьшенью благостыни
Божественного бытия.
Ты, мой любимый незабвенный,
Ты, ненавидимый вовек,
Меня над пламенной геенной
Владыкой пребывать обрек, -
Взгляни: на дне моих потемок
Тебе предстанет твой отломок,
Чей жребий, в сущности, не плох!
Ты местью не достигнул цели -
И поселил в земной скудели
Отчаяния горький вздох!
Из красной глины ты напрасно
Детей непрочных сотворил,
Затем, чтоб, не жалея сил,
Тебя величили всечасно!
Пусть был их род исконно чист,
Но, чуть издал я тихий свист,
Как прибежали к здешним долам:
Я подивился, буду прям,
Сим новорожденным зверям,
Блаженным и бесстыдно-голым!
Я их подобьем беспокоим
Тому, кто вверг меня во зло,
Я ненавижу имя, коим
Несовершенство ожило!
Я - тот, кому не нужно правил, -
Всевышний волю мне оставил
Для преступанья рубежей;
Без дополнительных усилий
Я в грозных обращу рептилий
Сих ускользающих ужей!
Многоразумную натуру
Творец мне дал своей рукой:
Отмщения клавиатуру
Я отыщу в душе людской!
Что ж, погордись отцовством тайным,
В чертоге звездном и бескрайном
Кажденья обоняй струи,
Но нечто скоро их отравит,
Но горесть многую составят
Очарования мои!
Скольжу, струюсь, ползу по следу
Не утомляясь, не спеша;
Где столь суровая душа,
Что не открыта сну и бреду?
Кто б ни был ты, ужели мне
Ты не доверишься вполне, -
Иль ты на похвалы не падок?
В себя хоть раз ли ты глядел?
Смотреть в себя! - О, сей удел
Не рассказать, насколько сладок!
Так - Еву первая мечта
Настигла здесь, в эдемской чаще:
Полуоткрытые уста,
Воздушный трепет розы спящей,
Взор проскользил пытливый мой
По чреслам с золотой каймой,
Открытым - солнцу, или мужу;
Заласкана ветрами вся,
Душа, застывшая - наружу
Прорыва не перенеся.
О, благодатные объемы!
О, ласковая западня!
Всем духам воздуха знакомы
Ожоги твоего огня, -
Ты побеждаешь, оброня
Его лишь малую толику, -
Здесь чистым не остаться лику,
Здесь гибнет всякая броня,
Да что там! - ты мягчишь меня,
Вампиров мощного владыку!
Да! Лестью слух невинный нежа,
Я в плоти гада пребывал;
Тем временем сплеталась мрежа
Из расточаемых похвал:
Тягучий, медленный напиток!
Объемля чар твоих избыток,
Моя распространялась тьма
Над знойным золотом затылка,
Над тайною, растущей пылко
В глубинах твоего ума!
Удачно тема развита
Без выхода за грань гротеска,
Но доказательно и веско
Взросла коварная мечта!
Ты уступала, чистота,
Я неназойливо, нерезко
Склонял тебя к утрате блеска -
И пусть задача не проста,
Держу пари - осталась малость,
Чтоб ты согнулась и сломалась!
(Увы, почти непобедим
Наивный юности расцвет!
Надежнее защиты нет,
Чем гордость, глупость, - ибо к ним
Простой подход неприменим!
Сумеем-ка найти предмет,
В себе несущий скрытый вред,
И сердце тонко пробудим;
Закончим, взявшись - ибо зло
Освоил я, как ремесло!)
Привады кружевных соблазнов?
Их Ева примерять начнет,
Чтоб скоро жертвой стать, увязнув
В хитросплетениях тенет!
Расчет: пленяющему шелку
Сопротивляться - мало толку,
Прощай, лазурь небес тогда!..
Нет! Примем линию событий
Иную: выткем невода
Из ласковых словесных нитей!
Раззолотись же, мой язык,
Речами, коих нет прекрасней!
Прельщай намеком, сплетней, басней
И умолчаньем, - в должный миг!
Ей будет в уши влить уместно
Все, что заманчиво и лестно,
Ни слова прахом не пойдет, -
Мы ныне как бы создаем
Для небом оброненных вод
Благообразный водоем!
Какие откровенья духа,
Какой словесный фейерверк
Я, с древа свесившись, изверг
В живые лабиринты уха!
Все средства, знал я, хороши
Для оплетания души!
Победа скоро! Тихомолком
Внушаю; цель недалека;
Подобны искушенья - пчелкам,
Вбирающимся в глубь цветка!
"Что ненадежней, чем слова
Творца, - шептал я, - слушай, Ева:
Наука хладно и без гнева
Докажет лживость божества!
О, просто хитрость такова -
Плодов сего не ешьте древа, -
Но ведь о них мечтает чрево!
Ты лишь представь, помысли, дева,
Хотя бы надкуси сперва, -
Не в сочности ли вечность, Ева?"
Она мою впивала речь,
Внимала, затая дыханье;
Одно лишь ангелов порханье
Могло порой ее отвлечь;
Что проще: средь ветвей залечь,
Шептать о сладости грядущей:
Коварство - беспощадный меч,
А я - всего лишь голос в пуще;
Бесхитростность мою ценя,
Так Ева слушала меня!
"Душа, - твердил я, - улови
В запретной глубине артерий
Извилистый восторг любви,
Что мной похищен в высшей сфере!
О сласть Небес! - скажу о ней,
Что меда оная нежней,
Прельстительней и благовонней...
Прими сей плод... Подъемли пясть,
Сорви, коль сам не хочет пасть
Он в глубину твоих ладоней!"
Как просто выдаст немота
Того, кто слишком щепетилен!
Запрет начальный обескрылен,
Он зову сласти - не чета:
- Шипите, чудные уста!
Позыв алчбы - уже всесилен;
Во мне, как бы внутри хлыста,
Он тек по мускулам извилин -
От изумруда, вдоль хребта,
До беспощадного хвоста!
Нескорый сдвиг, но неизбежный!
План - гениален! О, шаги
К Познанью, что трудны для нежной,
Робеющей, босой ноги.
Тенями золото колышет,
Вздыхает мрамор, амброй дышит,
Порыв назначенный возник!..
Она колеблется, как ваза:
В ней созревает в этот миг
Предвосхищение экстаза!
Не представляешь ты нимало,
Какая сладость впереди!
У Древа Смерти ты внимала,
И возрастал в моей груди
Восторг высокого накала!
Приди, не приходя! Приди
На зов шиповного стрекала!
Танцуй же, тело! Услади
Себя, испей глоток от кубка:
Алчбы - довольно для поступка!
Слежу за Евой, не дыша -
О, страсть, в бесплодности слепая!
О, сколь нагая хороша,
Запрет верховный преступая!
Познанья Древа - плоть живая
Сама собой впадает в дрожь,
Добро и зло передавая, -
Пусть ты, земля, свое всосешь,
О прочем - нет моей заботы,
Пусть рвется в горние высоты!
Ты, Древо, Древо всех древес,
Сколь паветья твои высоки!
От мраморов холодных соки
Взнести ты можешь, Тень Небес;
Весь ком спрессованных потемок -
Ветвей, листвы, - который ломок,
Но рвется в блещущий сапфир,
Чтоб там его касались хрупко
Несущий лепестки зефир
Иль долгожданная голубка;
Ты, Ствол, поешь, и пьешь тайком
От влаги, в толще недр невидной,
И золот, и неизреком,
И яростно любим ехидной,
Что Еве подала совет, -
Ты тянешься в небесный свет,
И в этом - цель твоя благая, -
Ты рвешься кроной в облака,
Но ни одна твоя рука
Не дрогнет, в бездну повергая, -
Ты можешь, мерой выбрав рост,
О бесконечности не мыслить,
И от могил до птичьих гнезд
Одни плоды Познанья числить,
Но этот старый шахматист
Отлично знает: ты ветвист,
Дремать во злате листьев - сладко, -
Он смотрит, не щадя трудов:
Он дожидается плодов
Отчаянья и беспорядка!
Я - змей великий, я пою,
Шиплю в листве, в небесной сини
Победу праздную мою,
Триумф печали и гордыни
Вот - пища людям навсегда,
Ошметья горького плода,
Убоги, перезрело-желты...
- Змей, сколь пуста алчба твоя!
До ранга Бытия низвел ты
Могущество Небытия!
КЛАДБИЩЕ У МОРЯ
"Ищи себе, смертный, у богов уменья по уму,
ступени по стопе, помни, в какой мы доле.
Не пытай бессмертия, милая душа -
обопри на себя лишь посильное".
Пиндар, III Пифийская песнь, 59 - 63.
(Перевод М. Л. Гаспарова).
Спокойный кров среди гробниц и пиний,
Где ходят голуби, где трепет синий;
Здесь мудрый Полдень копит пламена,
Тебя, о море, вновь и вновь слагая!
Внимать покой богов - сколь дорогая
За долгость мысли плата мне дана!
Как тонок труд молниевидных вспышек,
Сжигающих алмазных искр излишек,
Какая тишь на пенах зачата!
Возляжет солнце над пучиной водной -
Твореньем чистым истины исходной
Мерцает Время, явствует Мечта.
Минервин храм, сокровище, отрада,
Спокойства обозримая громада,
Надменный Зрак, и огнен, и суров,
Завесы чьи над толщей сна владычат!
Мое молчанье!.. Златочерепитчат
В душе воздвигнутый, Великий Кров.
Над Времени обзорною вершиной
Стою, вместив ее во вздох единый,
Во взор морской - вбираю небосвод;
О круг богов, мой высший дар приемли -
Бестрепетные искры, что на земли
Верховное пренебреженье шлет.
Как для плода нет радости безбрежней,
Чем в сладость обратить свой облик прежний -
Вот он вошел в уста, и вот исчез, -
Так я вдыхаю дым, которым буду;
Душе сгоревшей внятен отовсюду
Прибой, представший пением Небес.
О Небо, вот я пред тобою ныне!
От праздности могучей, от гордыни
Себя отъемлю и передаю
Пространствам озаренным и открытым;
Скользящей хрупко по могильным плитам
Я приучаюсь видеть тень свою.
Душа, пред факелами равноденства
Предстань сиянью мудрого блаженства,
Оружью света ныне дай ответ,
Стань первой вновь, стань изначально чистой,
Узри себя!.. Но перед мраком выстой,
С которым власть над миром делит свет.
Лишь для меня, и лишь во мне едином,
Под сердцем, в роднике стиха глубинном,
Меж пустотой и чистым бытием,
Величье, знаю, эхом отзовется,
Чтоб горький сумрак гулкого колодца
Звенеть остался в будущем моем.
Ты знаешь ли, лжеузник сонной пущи,
Залив, решетки скудные грызущий
Слепящих тайн моих закрытых глаз -
Чью плоть ничтожишь утлым приговором,
К земле костистой гнешь чело, в котором
О мертвых просверк мысли не угас.
Утешен я священным сим отрезком
Земли, что напоен бесплотным блеском,
Где светочей господствует волшба, -
Здесь все одето в камень, злато, хвою,
Здесь мрамор тенью шевелит живою,
И море стережет мои гроба.
Ты, псица полыхающего солнца,
Гони отсюда идолопоклонца,
Когда, блюдя пастушеский урок,
Пасу моих могил спокойных стадо -
Здесь робким голубям бывать не надо,
И любопытство ангелов не впрок.
Здесь будущему празднствовать так просто
Изглодана цикадами короста.
Здесь мир жарою пожран и угрюм,
Как вышедший из пламенного горна:
Небытием пьяна, здесь жизнь просторна,
И горечь сладостна, и ясен ум.
Спят мертвецы, - к их тайне благосклонно
Земли от зноя высохшее лоно;
Недвижен Полдень и самозабвен
Там, наверху, в пленительном безделье...
Чело, и совершенное очелье,
Я - смысл твоих глубинных перемен.
Лишь я служу тебе противоречьем,
Раскаяньем и страхом человечьим -
Алмаза твоего изъян живой,
Но, мрамором придавленный в дремоте,
В корнях дерев народ, лишенный плоти,
Уже неспешно сделал выбор свой.
Расплавленный отсутствием всецелым,
Стал красной глиной облик, бывший белым, -
Отъятой жизни дар - цветком возрос!
Где все, что было некогда привычным,
Единственным, неповторимо личным?
В глазах - личинки ныне вместо слез.
Стон девушки, заласканной в щекотке,
Уста, и миг стыдливости короткий,
Трепещет грудь в пленительном жару,
Кровь на губах, измученных защитой,
Последний дар, еще ладонью скрытый -
Все станет прах, и вновь пойдет в игру.
Ужель, душа, ты тянешься к покою,
Ко сну, который ни волной морскою,
Ни золотом обманно не цветет?
В пар обратясь, возобновишь ли пенье?
Нет! Все течет! Святое нетерпенье
Иссякло, - бытие полно пустот.
Скелет-бессмертье, черный с позолотой,
Ты манишь в смерть с отеческой заботой,
Ты лавры на чело не зря снискал -
Благочестива хитрость, ложь прелестна!
Но истина конечная известна -
Смеющегося черепа оскал.
Вы, пращуры, вы ныне персть земная,
Что спит, стопы идущих препиная,
Под них главы пустые подложив, -
Червь подлинный вам угрожать не может,
Он ничего под плитами не гложет,
Он лишь во мне, он только жизнью жив!
Любовью ли, иным огнем сугубым
Снедаем он, разящий тайным зубом -
Как ни зови его, итог един:
Он видит, алчет, мыслит, - год за годом
Он числит плоть мою своим феодом,
Он ведает - кто раб, кто господин.
Зенон Элейский, о Зенон жестокий!
Меня ли ты в назначенные сроки
Стрелою нелетящей поразил?
Рожденный звуком, я простерт во прахе.
Ах! солнце... Жуткой тенью черепахи
Душе недвижный кажется Ахилл.
Нет, нет! Воспрять - и выжить в эрах новых!
Довольно, плоть, тебе дремать в оковах!
Вливайтесь прямо в грудь мою, ветра!
Мне душу и верни, и распечатай,
О море!.. О прибой солоноватый,
С тобою слиться мне пришла пора!
Да! Ты, о море, - бред, лишенный меры,
Хитон дырявый на спине пантеры,
Весь в идолах солнцеподобных звезд, -
Мятеж, молчаньем налитой до края,
Сверхгидра, что пьянеет, пожирая
Свой собственный, свой ярко-синий хвост.
Крепчает ветер!.. Значит - жить сначала!
Страницы книги плещут одичало,
Дробится вал средь каменных бугров, -
Листы, летите! Воздух, стань просторней!
Раздернись, влага! Весело раздерни
Спокойный кров - кормушку кливеров!
ПАЛЬМА
Ангел, в милости сторожкой
Мне к столу твоя рука
Подает поднос с лепешкой,
Чашу с гладью молока;
Мне мигает ангел, с верой,
Что воздастся полной мерой
За небыстрые труды:
- Все тревоги да отлягут,
Постигай величье тягот
Пальмы, зиждущей плоды!
Крона клонится под грузом,
Совершенству дан прирост;
Для ствола - подобен узам
Наливающийся грозд.
Посмотри, - подъемля иго,
Отделяет миг от мига
Непоспешная струна;
Проясняется во благо,
Сколь сильна земная тяга,
Сколь весома вышина.
Свой закон установила,
Указуя тенью час,
Будто новая сивилла,
Погруженная в экстаз.
Тайнозначья не постичь нам:
На клочке земли привычном
Длиться путь ее готов:
Сколь нежна, сколь благородна!
Лишь божественным угодна
Прикасаниям перстов!
Золотой, благоуханный,
Слышен бормот в блеске дня;
Отлетает на барханы
Шелковистая броня,
И скользит, не умирая,
По ветрам родного края
Песнь, рожденная в песке,
Для самой себя пророчит,
И поверить в чудо хочет,
Горько сетуя в тоске.
Меж песка и небосвода,
Ей, неведомой себе,
Дни дают прибыток меда,
Предначертанный в судьбе.
Ход времен ее не ранит,
И она просить не станет -
Не спеши, повремени, -
Но, серьезней и суровей,
Погружает в сок любовей
Ускользающие дни.
Бесполезны слезы, просьбы:
Как доселе, так и впредь
Никому не удалось бы
Приказать плодам созреть:
Древо, ты не виновато -
Копишь силу, копишь злато,
Знаешь верные пути:
Разрыхляй корнями земли,
Сок из глубины подъемли
И плоды отяготи!
Эти дни бесплодны внешне,
Но для алчущих корней
Тьма чем гуще и кромешней.
Тем обильней влага в ней;
Волоскам тончайшим - недра
Уделить готовы щедро
Токи драгоценных вод:
Возносись из почвы к небу
Все, что в прок и на потребу
Созреванию высот!
Непоспешен, непоспешен,
Непоспешен каждый шаг:
Строго выверен и взвешен
Срок отдачи зрелых благ;
Встанет в строй последний атом,
Птицей, бризом ли крылатым
Возвестится должный час,
И к стволу сойдутся жены,
И прольется дождь из кроны,
На колени бросив нас!
Пусть взрастет восторг народа,
Пальма!.. Вот, полуслепа,
Над дарами небосвода
Гнется алчная толпа.
Ты свое свершила дело,
Ты ничуть не оскудела,
Дар прекрасный отреша,
На мыслителя похожа,
Богатеющего, множа
Все, чем делится душа!
ЛУИ АРАГОН (1897-1982)
Шагал IV
Откуда ты бредешь паломник
Крылатый конь откуда ты
Набит питомцами питомник
От белизны до черноты
В любом узнай канатоходца
Пусть он о том не знает сам
Привыкнуть разве что придется
К иным чем прежде небесам
Рискуешь тропкою канатной
Ты век затмивший все века
Пусть будет публике приятно
От столь приятного прыжка
Да живопись сплошная память
Сюда чужие ни ногой
Таких полотен не обрамить
Другие марши цирк другой
Но как чудовищно похожи
И твой Нотр-Дам и Витебск твой
И оттого душе дороже
Двойной портрет любви живой
Шагал V
Ни верх ни низ ни тьма ни свет
Светло хотя светила нет
Отчасти кривизной греша
Где синь где зелень там душа
Часы ударят в забытье
Гроб для него и для нее
Гнездом багряным остров мчит
Здесь бьется сердце век молчит
Из ничего растет ничто
Оркестр в огромном шапито
А номер главный впереди
Канатоходец упади
Снаружи дождь и поздний час
Кляня вести куда-то вас
Эквилибристу не впервой
Ведь он с ослиной головой
Он болтовню начнет свою
В аду не хуже чем в раю
Один неплох другой неплох
Что ангел мол что скоморох
Жизнь означает воровство
Встав на Пегаса своего
Лицо двойная тень и свет
Наездник цвет вот весь ответ
Шагал VI
Кто любит рассуждать про чудо
Всегда рыдает без труда
Для слуха следуют отсюда
Расцветки горести и худа
И слезы жиже чем вода
Художник истинный однако
Умеет зримым пренебречь
Он жрец незнаемого знака
Он зритель звезд не зрящий мрака
Так пенье далеко не речь
Он прячет мысли как занозы
Как птиц что могут жить в тиши
В музее сплошь метаморфозы
Зевака мнит что видит розы
А это боль живой души
Сменилась жизнь по всем приметам
Сменились век и человек
Любовь и та иная цветом
И ведь не зря опасен летом
Средь папоротников ночлег
Осенний день в осенней раме
Кричит стекольщик прямо ввысь
Я медленно бреду дворами
Смотрю на все чего во храме
Не взвидишь сколько ни молись
Но в зимнем отсвете последнем
Забыв о стаже временном
Сад облеку покровом летним
И угощу двадцатилетним
Как прежде молодым вином
Шагал VII
Под телегой под рогожей
Лег поспать я где петух
И собака спали рядом
Все бело бело как пух
И ни с чем ни с чем не схоже
Только спать ли в самом деле
Шум в селе стоит с утра
Снег куда не кинешь взглядом
Значит кур будить пора
Чтоб на яйцах не сидели
Примечаю напоследок
Чей-то черный кожушок
Снегопадом снегопадом
Снеговик подай урок
Как смешней гонять наседок
Скоморохи скоморохи
Вашей прыти как займу
Чтобы сесть на солнце задом
Чтоб затеять кутерьму
Ох веселые пройдохи
Шагал IX
Как хороши твои цвета
Художник горький дух миндальный
Любви живой любви печальной
Ты кистью служишь неспроста
Ты без конца рисуешь детство
Любовь когда еще нежны
Для сердца давний дух весны
Неотклонимое наследство
Тебе и с крыши слезть невмочь
С нее на мир глядеть способней
И рисовать точней подробней
Прохожих и родную ночь
Уходит время не лови
Картины все-таки не сети
Вновь на твоем автопортрете
Печаль законченной любви
Шагал XV
Кто нарекает вещь хотя молчит
Кто отворяет двери на ветру
Кто притворяется что машет вслед
Босую провожая детвору
Скажи-ка мне Шагал зачем аккорды
Твердят как нереально то что зримо
Скажи-ка мне Шагал
- неужто в красках
Все призрачно все мнимо
Скажи Шагал как странно выражает
Картина все о чем молчит она
Изображенье ли изображает
Оно ли не цветок среди зерна
Скажи-ка мне Шагал
Но как же так все люди за окном
Часы иль сердце бьет у них в груди
Ведь ты же создал эту тишину
Чтоб слышать
- как отходят вдаль шаги
Один Шагал захочет и погасит
Закат что набежал на край небес
И нарисует полдень и раскрасит
Придаст и мысль и вес
Ты властен вещь наречь
- без всякой вещи
Твои глаза вместят любой предмет
И солнце на плече твоем трепещет
И так же ярко блещет черный свет
ЖАК БРЕЛЬ
(1929-1978)
ГОЛУБЬ
К чему в запели горны,
К чему строи солдат.
Стоят четыре в ряд,
Заняв перрон просторный?
Составы столь спокойны,
Мурлычут, как коты,
Чтоб в них и я, и ты
Доехали до бойни.
Сейчас венчают славой,
Позорят похвальбой
Всех тех, кто прется в бой
Заведомо неправый.
Нам больше не до прогулок - голубь сломал крыло.
Мы ни при чем - голубя время добить пришло.
Зачем весь этот раж,
Миг умиранья детства?
Ни шанса нет, ни средства,
Уходит поезд наш.
Шинелей строй кошмарный,
Перрон, вагоны в ряд.
За ночь одну в солдат
Преобразились парни.
Весь эшелон к чему
Железный, в ржавых росах,
Кладбище на колесах,
Ползущее во тьму?
Нам больше не до прогулок - голубь сломал крыло,
Мы ни при чем - голубя время добить пришло.
О, план зловещий чей -
Надгробье поражений,
Посмертье унижений,
Заученных речей?
К чему позор побед
Мертворожденной славы,
Чудовищные главы
Из книги наших лет!
Как яростно они
Мир серой краской красят
И выстрелами гасят
Последние огни.
Нам больше не до прогулок - голубь сломал крыло.
Мы ни при чем - голубя время добить пришло.
Зачем лицо твое
Рыданием разъято?
Последняя утрата,
Влеченье в забытье.
Зачем, взмахнув рукой,
Так горько, непреклонно
Исчезла ты с перрона -
С надгробия левкой?
Зачем судьба меня
Гнетет все безнадежней
Лишь половинкой прежней
Любви былого дня?
Нам больше не до прогулок - голубь сломал крыло.
Мы ни при чем - голубя время добить пришло.
ИДИОТСКИЕ ГОДЫ
Идиотские годы - это двадцать цветков,
Это в брюхе голодном сатанинские муки,
Это ясные мысли молодцов-новичков,
Что отмоется сердце, если вымоешь руки.
Пожираешь глазами, а живот подождет,
Насмотреться важнее для сердец новичков,
Ибо сердце покуда не томит и не жмет,
А глаза точно поле, в них без счета цветков,
Всюду запах люцерны ясным днем, и во мраке
Барабан неумелый - это шалость и жалость.
Уж как вышло, так вышло, все неважно ничуть,
И до койки дойти бы, так немного осталось,
И так просто бывает заснуть
В бараке.
Идиотские годы - это тридцать цветков,
Это возраст, в который намечается брюхо,
Намечается брюхо и подавленность духа,
Сердце ноет порою, видно, возраст таков,
И глаза тяжелеют, и немного-то надо,
Только изредка глянешь на часы на руке,
Потому что мужчины на тридцатом цветке
Счет обратный заводят, это даже отрада.
Старики умирают, забываются драки.
Если Бог не позволил, ну так, значит, не хочет.
Утешайся под вечер сладострастной игрой,
Ибо женское сердце - это то, что щекочет.
Да взгрустнется, бывает, порой,
О военном бараке.
Идиотские годы - шесть десятков цветков.
Это значит, что брюхо и подвинуть-то тяжко,
Что ни день, то отсрочка, что ни день, то поблажка.
И неможется сердцу под железом оков,
И глаза пересохли, в них слезы ни единой,
И глаза осторожны: без очков ни на шаг,
Все на свете неважно, все на свете не так,
Отдохнуть бы, не думать: каждый путь слишком длинный,
Все любови былые лишь болезни да враки.
Появилось терпенье, отступили соблазны.
На старушках морщинки: умилительный вид.
Ну а те, что моложе, хлопотливы, развязны
От войны же всегда защитит
Тот, кто нынче в бараке.
Драгоценные годы - во веки веков
Возлежать, упокоясь под собственным брюхом,
Не тревожась нимало ни сердцем, ни духом,
Только руки крест-накрест и доски с боков,
И глаза наконец-то недвижно