шой семьей  - однако в
свое  время  он сражался и против лесных бестий-Дану, когда  уже много позже
Великой  Войны пакостное это  племя безжалостно добивали  по  всем просторам
Империи,  дрался  на Берегу  Черепов,  подавлял  баронские мятежи в  Смутное
Пятилетие и помнил, что такое  похвала  Императора,  что такое  Его  рука на
твоем плече,  на дрянной  окровавленной кольчужке  (и не  подгибаются пальцы
повелителя, не брезгует он!), помнил, а оттого сейчас и вскипел.
     - Ну да, тебе  Император какую  ни есть, а пенчию платит,  -  проворчал
один из стражников, тощий и рыжий Алебарду он держал, точно докучную палку -
Тебе деньга не надобна, так другим бы сгодилась... - Дурак! - урядник тотчас
врезал стражнику по уху - не в полную силу, а так, для порядка - Будешь, как
крыса помоечная, из рук чародеев медяки хватать - сам в  крысу превратишься!
Подачки только псы оголодавшие ловят, да и то  не все!.. Вот когда купец нам
с подходом да уважением поднесет поверх положенного, тогда и пива выпьем.

        x x x

     Примерно  в  то же  самое  время,  только через южные ворота, в  Хвалин
въехал еще один всадник.  Тоже молодой  и  стройный.  Вот  только лицо  его,
загорелое и обветренное, обрамленное длинными пепельными волосами, отнюдь не
выглядело  надменным, а суконная  куртка  с длинным  ворсом, по которому, не
проникая внутрь,  отлично  стекает  любой дождь,  разительно  не походила на
черно-серебряное одеяние  молодого  чародея. Оружие  при  этом путнике  было
совсем  немудрящее -  недлинный  клинок  в простых  ножнах,  какие только  и
дозволено носить в поездках черным сословиям.
     Всадник соскочил с коня, не чинясь, распахнул перед стражниками куртку,
показывая, что  и  разрешенного  по закону ремесленным  гильдиям к домашнему
хранению меча он при себе не имеет. Не было при нем и никаких особо заметных
амулетов  или  оберегов  - ничем не  примечательная дешевка,  обычно носимая
простонародьем.
     - Благодарение Богу Истинному,  Отцу и Защитнику нашему, слава, слава и
трижды хвала, аминь.  Как ночь прошла, служивые? Худо на лавках заместо жен,
поди? -  ловкие пальцы уже развязывали потертый кошель, отсчитывая медяки. -
А это вам, дабы глотка возвеселилась, - он прибавил поверх пошлины ни  много
ни мало, а в самый раз, сколько всегда давали "на удачу" мастеровые.
     Десятскому уряднику  этот ранний гость  понравился.  Однако стоило тому
скрыться, стражник  поймал  себя  на  том,  что  совершенно не  помнит  лица
проезжего.  Совершенно  незапоминающееся, стертое, точно старая монета,  оно
выглядело настолько обычным, лишенным всяких особых примет, что удержать его
в памяти было совершенно невозможно. Не запоминался и говор - не столичный и
не  окраинный, не прибрежный и не горный, а так, всего понемножку. Наверное,
подручный крупного торговца, или ремесленного мастера.., или молодой  купец,
или..,  или..,  ранний  гость  мог  оказаться  кем  угодно. Такого народа  в
последнее  время  по  Империи  развелось  немало,  и шастали они  все  время
туда-сюда, вводя  в  смущение  бывалых воротных  стражей, умевших  с первого
взгляда распознать и  род  занятий  явившегося,  и его родину, и мало что не
имя.
     Забивать  себе голову утренним гостем десятский урядник, конечно же, не
стал. Весело подбросил медяки на ладони,  подозвал кордегардного мальчишку и
отправил его в трактир за пивом и закуской для всей дежурной смены.

        x x x

     Осенью  город просыпается медленно  и неохотно. Дел невпроворот,  время
горячее, все надо  успеть, пока не ударили  холода и Смертные Ливни (кричали
уже,  кричали  по  улицам  нарочные  Чародейной  Лиги,  что   именуется  еще
Семицветьем али Радугой, - идут, идут уже тучи, идут через Суболичью Пустошь
от Острага), а такая тоска  вставать серым скучным  утром! Помолишься, слова
положенные пробормочешь, а сам... Когда все  думки твои - как бы выжить; как
бы  осень протянуть да зиму  пережить. А  следующим летом - все то же самое:
готовиться к новым холодам.  Эх,  было время, когда полки Империи весело шли
по  заморским странам, когда  седоусые  ветераны  возвращались  по  домам  с
пожалованиями  и  наградами  от Императора, поднимали  выслуженные земельные
наделы, то-то было веселое время!  И  зимы стояли  совсем другие, и никто не
боялся  осенних ливней... Как давно... Все изменилось. И -  все привыкли. Не
спрашивали  даже  с  чародеев,  что  когда-то  громогласно  клялись  извести
страшные осенние дожди раз и навсегда.
     Хвалин, северный узел торговых путей, державший  в кулаке всю милостиво
дарованную гномам, кобольдам, гоблинам и  оркам торговлю, не ударил бы лицом
в грязь и перед нарядными городами  коренного  имперского юга. Здесь было на
что посмотреть. Было что показать.
     Уже наступил  вечер, когда молодой чародей  Ордена  Арк спешился  возле
лучшей таверны города "Имперский Лев". По названью судя, ее  почти наверняка
основал кто-то из ветеранов. Не  глядя, швырнул поводья подскочившим слугам.
Не протянув руки, распахнул дверь. Вошел внутрь.
     Нельзя сказать, что при одном  его  появлении на таверну пало  гробовое
молчание - но народ поутих, что верно, то верно. С поклонами и приветствиями
поспешил содержатель заведения.
     - Хвала Богу Истинному.  Ужин и постель, - на миг разомкнулись  бледные
губы.
     - Отцу,  благ подателю, слава и трижды хвала... Какого  вина прикажете,
молодой  господин? -  еще ниже  склонялся  хозяин.  Спину он  гнуть  умел не
слишком хорошо, этот старый, бывалый воин, крепкий и кряжистый. Шириной плеч
он поспорил бы с гномом.
     - Не вина. Воды, - тонкий рот волшебника презрительно дрогнул.
     Молодые адепты Ордена Арк никогда не употребляли хмельного.
     Не снимая крест-накрест  закрепленных  за  спиной коротких  мечей,  маг
опустился на услужливо пододвинутый стул. Опустился - и замер, застыл, точно
каменное  изваяние. Казалось, на  всем  свете остался только он  сам  да еще
небольшой  кусок  стола  перед ним,  где  одно  за другим  возникали  лучшие
кушанья.
     Мало-помалу народ оправился. Вновь  зашелестели прервавшиеся разговоры,
в  чашах и  кружках вновь вспенилось пиво,  оробевшие было служанки высунули
из-за  занавесей  смазливые  мордашки;  таверна  мало-помалу  оживала,  хотя
веселье в ней было куда менее бурным, чем до появления мага в черном.
     Среди  посетителей  таверны оказался  и  проехавший  утром  через южные
ворота веселый  парень  с пепельными волосами.  Взгляд его, скользнувший  по
надменному  волшебнику, выражал  то же, что и у остальных гостей - невольный
страх  и  откровенную зависть. И только самый  лучший из имперских трагиков,
несравненный  Тит  Оливий, да  и то  вряд ли,  сумел бы  заподозрить  в этих
эмоциях  нечто наигранное. Пепельноволосый сидел над большой глиняной миской
плова,  запивая его  дешевым  пивом;  он хохотал  плоским и  сальным  шуткам
соседей,  сам отмачивал такие же, щипал старательно повизгивавших служанок и
вообще ничем не выделялся из  толпы. В  ней  он  был  неуязвим, слит  с нею,
растворен, совершенно  неразличим. Любой взгляд скользил по нему, точно крюк
по воде - зацепиться не за что.
     Сегодняшнее  задание  оказалось  слишком  легким. Следить  за  надутым,
чванливым болваном,  до ушей напичканным заковыристыми заклятьями  и  оттого
презирающим весь остальной мир, было не работой, а одной сплошной насмешкой.
     "Ишь, расселся. Адепт Ордена Арк.  Что,  что ты хочешь доказать и кому,
глупый ? Колдунов боятся  и ненавидят - ты ничего  не знаешь об этом?  Когда
исчезли Дану, ушли еще  глубже под  землю обреченные  на медленное вымирание
гномы,   отгородились   непроницаемыми   завесами  холодные   гордецы-эльфы,
оказались оттесненными в бесплодную  тундру гоблины, орки, тролли  и  прочая
Нелюдь, вместо них стали  ненавидеть  колдунов.  Это  ведь  так естественно.
Людям просто необходимо кого-то ненавидеть. Не станет колдунов - примутся за
рыжих, или там горбоносых, или  южан,  или веснушчатых. Такова уж природа, и
против  нее не попрешь. Ну а раз так, умный человек  сделает все, чтобы ни в
коем случае не оказаться среди тех, против  кого обернулась судьба. Совесть?
Тут кто-то вспомнил про  совесть?.. Скажите это крестьянкам,  которые рожают
детей на продажу, чтобы хоть как-то прокормить остальных".
     Молодой парень с незапоминающимся, стертым лицом, в поношенной куртке и
добротных, но отнюдь не новых сапогах  сидел  на лавке  среди десятков таких
же, как он. Так же, как они,  он пил, ел, сквернословил, богохульствовал, не
забывая  потребовать  себе  и,  в свою  очередь, ближайшим соседям небольшую
пузатую бутылочку местного кислого вина.
     С адептом  Ордена Арк  он, кстати,  сходился  в одном  - оба ненавидели
хмельное.
     Да,  он хохотал,  перешучивался  со  служаночками,  что-то  отвечал  на
полупьяную  болтовню соседей,  но при этом чуткие  его  уши слышали все, что
говорилось   даже   в  самом  дальнем  углу  заведения,   даже  приглушенным
полушепотом - хотя какие там тайные разговоры,  когда угрюмой черной  тумбой
рядом высится волшебник из Арка?

        x x x

     В это самое время настал черед распахнуться и западным воротам Хвалина.
Распахнуться  для  того, чтобы  впустить  внутрь  длинный  торговый  караван
гномов.
     Нескончаемая вереница тяжело нагруженных пони уныло трусила по широкой,
наезженной  дороге (Особый  декрет Императора  воспрещал  подземному племени
пользоваться повозками). По обочинам  шагали погонщики, грузчики, приказчики
и прочие, кому  и должно  сопровождать караван. Каждый  гном -  низкорослый,
коренастый, бородатый -  носил на шее  грубую  деревянную бирку  размером  с
доброе полено (Особый декрет Императора воспрещал хождение  гномов без оных.
Бирка означала уплату солидной пошлины за проход в земли  людей). Безоружные
гномы  угрюмо  месили  пудовыми  башмаками осеннюю  грязь;  караван тащился,
словно похоронная процессия.
     Охрану его  составляло три десятка городовых орков,  из  того немногого
числа,  которым разрешено было  остаться в имперских  пределах,  когда стало
ясно,  что  охранять  караваны гномов, как ни  крути,  а все-таки надо.  Для
немногих счастливчиков было сделано исключение. Правда, все они тоже  носили
бирки  и платили тяжелый налог,  однако это было лучше медленного умирания в
бесплодной тундре.
     Из оружия оркам оставили лишь дубины. Все стальное было строго-настрого
запрещено.  Предполагалось, что от  серьезной опасности  торговцев  уберегут
посты магических Орденов, а отбиться от разбойников можно и палицами.
     Процессия остановилась перед воротами,  и  старшина орков, здоровенный,
ражий детина,  плосколицый, широкоглазый,  с подпиленными  клыками (еще одно
унижение,  которое  пришлось  вытерпеть  ради  заветной  службы),  шагнул  к
достопочтенному начальнику каравана Сидри сыну Стурле из колена Дромаронгов.
     -  Пришли-пришли.  -  Орк  протянул   широченную  раскрытую  ладонь.  -
Давай-давай, плати-плати. Как договорено.
     - Не обижу, Тилли, - прогудел  дородный гном,  с достоинством оглаживая
бороду,  тщательно  заправленную  за  широкий  пояс  (эх,  где  они  теперь,
знаменитые  на  весь свет украшенные  самоцветами  царские  пояса  гномов? В
сокровищнице Императора, отданные как часть выкупа...). - Иль впервой ходим?
     -  Нет-нет.  Но -  как  знать,  тудыть-растудыть?  - орк  жизнерадостно
осклабился.
     - Тудыть...  Самого бы  тебя в эту тудыть... - ворчал Сидри, отсчитывая
положенное.  Над  каждой монетой  он испускал  глубокий,  полный  искреннего
отчаяния вздох.
     - Ладно-ладно. Скупись - не скупись, - подбодрил гнома Тилли.
     Орк  и гном говорили  между  собой на общеимперском;  в старину эти два
народа не раз сходились между собой в жестоких стычках,  и лишь понесенное и
теми и  другими поражение  от людей  заставило  их если  и  не забыть старые
обиды, то, по крайней мере, терпимее относиться к самому факту существования
иных рас.  Правда,  языки  друг  друга  они  учить  по-прежнему  не  желали,
пользуясь самым распространенным и простым диалектом, широко разошедшимся по
всей Империи, от внутренних морей до Окраинного Океана.
     -  Эхе-хе...  Ну  и времена  настали распроклятые...  -  продолжал  тем
временем  вздыхать Сидри. На  глаза  ему  то и  дело попадалась  надпись  на
воротах крупными  кривыми  рунами,  да  вдобавок еще  и  с ошибками.  "Входт
ельфам, данам, оркам и гнумам толко с биркай!"
     Начертанная мелом надпись изрядно устарела. Уже много  десятилетий Дану
не посещали Хвалин по собственной воле, пусть даже и  с бирками инородцев, а
лишь  в  качестве   рабов,  чтобы  быть   проданными   на   пыльной  площади
невольничьего рынка. Однако устав есть устав, и неграмотные стражники каждый
день   согласно  циркуляру   старательно   подновляли  надпись,  сверяясь  с
замусоленным оригиналом. Изменить ее никто не озаботился.
     Тилли  вовремя толкнул разворчавшегося гнома  в бок. Ворота раскрылись.
Сопя, появился толстый начальник таможни. Стражники приступили к досмотру.
     Ничего особенного  в самой процедуре не было. Караван гномов - это тебе
не  южные купцы, чей приход возвеселяет сердца доблестной  стражи. Это южане
везут тонкие  вина  и  фрукты,  ткани  и  украшения,  благовония и  ковры  -
гномы-шномы же тащат  железные  крицы, тонкий,  ювелирный  уголь для тиглей,
заготовки  лемехов, дверных  петель,  борон,  скобы, гвозди,  необработанные
камни для поделок - словом, не поживишься.
     Начальник западной хвалинской таможни откровенно скучал. Свою взятку он
уже  получил, а больше придраться все равно было не к чему. Сидри он знал не
один год - и знал, что осторожный, трусоватый гном никогда не ввяжется ни во
что сомнительное.
     - А это еще кто такие? - рыкнул он на унылого Сидри.
     - Кто, кто?! - всполошился несчастный гном. - Ах, эти... Эти,  изволите
ли видеть.., внесены в список каравана.., пристали в пути...
     Речь шла  о двух высоких,  стройных фигурах,  что застыли  возле самого
конца растянувшейся цепочки лошадок.
     - Внесены в  список? Ну-ка, ну-ка... Подойдите сюда, откиньте капюшоны!
Руки назад!
     На     подмогу     таможенникам      тотчас      выдвинулась     дюжина
наемников-арбалетчиков.
     Сидри стонал, обхватив  голову руками. Остальные гномы мрачно топтались
рядом  со своим предводителем;  у  них не  было никакого оружия,  даже самый
недлинный  кинжал  был  увязан  в  тюки и  опечатан  имперским сотником  при
пересечении караваном границы людских владений.
     -  Внесены  в  списки  каравана...  -  со  зловещей  ухмылкой  повторил
таможенник. - Счас мы на вас поглядим...
     Двое. Мужчина и женщина, очень молодые,  с чистой, розовой кожей, какую
уже  и не  встретишь в загаженных людских  поселениях. Оба  высокие,  он - в
полных шесть футов, она - примерно пять с  половиной. У обоих волосы густого
золотого отлива,  чеканные, твердые скулы, большие  темно-зеленые  глаза  со
странно  поднятыми  внешними  уголками,  тонкие рты,  твердые  подбородки  с
крошечными ямочками.
     С первого взгляда было ясно, что они - не люди.
     Правда,  не были  они и упомянутыми в воротной  надписи "ельфами"  или,
того  хуже, богомерзкими  Дану.  Скорее  всего  - племя  Вольных,  странного
народа, чуть  ли не древнее самих  эльфов и Дану. Они  испокон  веку жили  в
своих  дальних владениях на берегу  Окраинного  Океана, не вмешиваясь в дела
остальных рас. Когда Империя сломила сопротивление эльфов, гномов и Дану, во
время Первой Северной Войны, Вольные отчего-то остались в стороне, отвергнув
предложения о союзе и от тех и от других.
     И  в  дальнейшем,  когда имперские латники добивали  дерзнувшие поднять
мятеж  гномьи царства, когда имперские егеря, точно на зверей, охотились  на
Дану,  когда жгли на  кострах последних "диких" орков, гоблинов и  прочих  -
Вольные  оставались  безучастны. И  это при том, что они  считались  лучшими
бойцами мира.  Правда, имелась и у них своя слабость  - лук, арбалет и пращу
они презирали, считая оружием трусов.
     Император  не  забыл  выгодного для  него  нейтралитета Вольных.  Желая
усугубить раскол среди нечеловеческих рас, он издал  указ  - всякий желающий
из  племени  Вольных мог  в любое время принять  подданство Империи. Обещаны
были всяческие льготы и привилегии. Епископат допустил их даже к причастию -
впрочем, не шибко настаивая  на  крещениях и прочем. Иерархи  были неглупыми
людьми.  Нет нужды ссориться по пустякам с лучшими воинами во всей известной
Ойкумене.  Так  что  пусть  себе так  служат.  Понадобится  - притянем,  как
еретиков.
     Впрочем,  сами   Вольные  принимали  причастие  охотно  и  без   особых
понуждений, принимая это словно часть службы. Особого рвения в делах веры не
проявляли - но, как уже говорилось выше, в Епископате сидели далеко не самые
глупые люди. Знавшие, когда надо требовать рвения, а когда лучше и погодить.
     Правда,  за   долгие  годы  действия  этого  указа  им  воспользовались
считанные единицы Вольных.
     "Кан-Торог,  благородный капитан  Вольной Стражи, с сестрой Кан-Молой",
гласила строка в списке каравана. Таможенник узнал неровный почерк Сидри.
     - Вольные? - удивился  чиновник. - Ишь ты.., редкие птицы. Каким ветром
занесло вас в Империю?
     -  Мы  решили принять  имперское подданство,  - низким  хриплым голосом
ответил капитан. Его сестра промолчала.
     -  О, вот как? Ну что ж.., тогда другое  дело. Ми.., милости просим.  -
Закон обязывал таможенника быть вежливым, то есть обрекал на муки  адовы.  -
Хотя..,  не слишком ли ты молод для  такого чина,  капитан?  - проницательно
заметил начальник таможни. Кан-Торог пожал плечами.
     - Судьба поставила меня во главе трех сотен конников во время сражения.
После  него Круг Капитанов принял меня в свои ряды. Не мне обсуждать высокие
решения старших.
     -  Бумаги!  -  потребовал  бдительный  таможенник. Бумаги  оказались  в
порядке. В  порядке оказалось и оружие - тщательно упакованное, перевязанное
и опечатанное.
     - И вы что, решили поселиться в нашем городе? - возвращая кожаный пакет
с документами, полюбопытствовал начальник таможни.
     - Мы еще не знаем,  - пожал плечами Кан-Торог, - все возможно. Согласно
указу Его величества мы хотели бы получить у имперского наместника в Хвалине
бумагу, подтверждающую наше имперское подданство.
     - Бог в  помощь,  -  покровительственно  проговорил таможенник. - Тогда
последняя  формальность.  Снимите плащи, я  должен  убедиться, что у вас нет
длинномерного оружия, запрещенного имперским законом...
     Вольные молча  подчинились. Под плащами -  кожаные  куртки,  знаменитые
чешуйчатые   крхаппы,  из  шкур  громадных  ящериц,  обитавших  на  западном
побережье. Говорили, что такую куртку не пробить обычной стрелой.
     ...Однако даже бдительный таможенник не заметил - да и заметить не мог,
- что после всех хлопот с караваном гном Сидри и  двое Вольных отделились от
остальных и вместе вошли в гостиницу.

        x x x

     Чародей из Ордена Арк. Юноша, отправленный следить  за ним. Гном Сидри.
Вольные,  брат  и  сестра,  точнее,  прикидывающиеся братом и  сестрой.  Что
привело вас всех в Хвалин, в один и тот же день, таких разных?
     Я давно уже не покидаю своей кельи. Настоятель храма Хладного  Пламени,
в чьих подземельях я обосновался, считает себя  обязанным посылать мне хлеб,
овощи и  вино, снабжать  углем  на зиму.  Наверное, для него я - нечто вроде
движимого храмового имущества, наподобие кота, ответственного за истребление
крыс, в великом множестве расплодившихся в Хвалине.
     Да, я не покидаю своей кельи. Наместник Хвалина думает, что я делаю это
из  страха перед ним. Его высокопреосвященство, епископ Хвалинский, кажется,
искренне полагает, будто я замаливаю грехи. Колдуны Орденов - всех семи, без
исключения - приписывают эту заслугу себе, однако те  из них, в чьих головах
содержится  хоть немного  мозгов, вздрагивают и  осеняют себя охранительными
знаками, едва заслышав мое имя. Разные мелкие иерархи Хвалинского епископата
несколько раз набивались  побеседовать со мной, но я отказался. Мне не о чем
говорить со слугами Несуществующего. Пусть даже они  называют Его Спасителем
Мира и творят Его именем кое-какие чудеса.
     Я же  страшусь  произнести имя Того,  кто  заточил меня  здесь. Правда,
убить меня Он не мог. Даже Он. И это утешает.
     При мне осталось мое искусство.., хотя  кто знает, может, мне было бы и
легче, не знай я всего творящегося там, на поверхности. Но я знаю.
     Мои жилы все  испещрены крошечными бугорками запекшейся крови. Я  рисую
пента-, гекса-и окто-граммы, призывая Силы Света и Тьмы явиться ко мне. Духи
ветров, духи озер и рек, духи океанов; мрачные  создания,  еще не получившие
имен  в официальной демонологии -  они возникли,  когда города Империи стали
достаточно жестокими, чтобы  людские горе  и  муки вызвали  к жизни из камня
мостовых и домов этих существ. Духи дорог. И еще многие.
     Говорю я и с домовыми всех видов и разновидностей. Высокие маги Орденов
глупы,  пренебрегая этими чрезвычайно  полезными созданиями. Я знаю все, что
делается в Хвалине, в его окрестностях, на ведущих к нему трактах...
     Стоит унылая осенняя ночь. Начерченная моей кровью гексаграмма медленно
угасает. Ниобий, "чертенок", как назвали бы его необразованные местные, а на
самом деле - маленький земной дух, торопливо  запихивает в неожиданно широко
распахнувшуюся  пасть лакомство, состав коего я  не  сообщаю здесь,  дабы не
нарушать пищеварение достойных слушателей.
     - Ты смотри, уж  следующий  раз  меня-то призови, - закончив,  он почти
умоляюще  глядит на  меня, просительно складывая  поросшие  черной  шерсткой
лапки. - Призови, а? Меня, а не...
     -  Если ты мне  понадобишься  -  призову, -  обещаю  я. Чертенок, уныло
покивав, с досадой скребет затылок за правым рогом.
     -  Да-а, ты всегда только обещаешь, -  обиженно  тянет он,  со  вздохом
косясь на тускнеющий контур охранной линии. Как только гексаграмма погаснет,
ему  придется возвращаться  к себе, в унылое, безрадостное  царство земляных
духов,  где ни света, ни  движения,  ни смеха... Не  допусти  нас Творец  до
такого жалкого существования.
     Тем не менее  свое сегодняшнее угощение он заслужил. Пожалуй, и в самом
деле можно будет вызвать  его просто так, в награду. Пусть порадуется. Потом
будет  служить   еще  лучше  -  и  не  только  из  страха  перед  властными,
причиняющими невыносимую боль и муку заклятьями.
     Все, что  нужно, я  знал. Протянувшиеся из разных  концов  Империи нити
связывались в единый тугой узел - связывались здесь, в Хвалине.
     Правда,  чувствовал я  и  некую неполноту  этого узла, словно  в нем не
хватало еще каких-то петель. Хорошо было бы  заглянуть  на восточную дорогу,
однако надвигавшийся от Острага Смертный Ливень напрочь глушил все заклятья,
направляемые в ту сторону. Духи тоже спешили убраться подальше из  тех мест;
так что, пока не минует туча, сделать ничего нельзя.
     Мне оставалось лишь ждать, чем кончатся события здесь, в Хвалине,  хотя
я почти не сомневался,  что ничем.  Целей  всех явившихся сюда  с непраздным
сердцем путников не было  в городе; все - и  чародей из Арка, и посланный по
его следу соглядатай, и Вольные, в которых  я чуял какую-то мрачную тайну, и
гном Сидри - для всех них Хвалин  был лишь промежуточным пунктом, откуда они
должны были следовать дальше.
     Кроме  чародея  Ордена  Арк.  Я  уловил  его  тревогу  и  беспокойство,
тщательно замаскированные привычной  броней ледяного презрения к окружающим.
Он чего-то ждал здесь, в Хвалине, - с тем, чтобы потом  двинуться по  своему
пути дальше.
     Гексаграмма  погасла  окончательно.  Свеча  горела  еле-еле,  с  трудом
освещая крошечный стол с раскрытой книгой. Я положил руку на чистые страницы
и начал диктовать...

        x x x

     В этот день Император отходил ко сну не в духе. И было отчего! Ведавшие
доставкой новостей маги только что, с поклонами  и извинениями,  вручили Его
Солнцеподобному Величеству спешный пакет, наглухо запечатанный гербом Ордена
Лив.
     Тонкие,  изящные  пальцы  (за  изяществом  почти всегда  кроется  сила)
нетерпеливо  сорвали  голубой  Печатный  Камень.   Карие  глаза  впились  во
вспыхнувшие голубым же - цвета Ордена - огнем строчки.
     Восточная армия слала панические депеши о том, что три отборных легиона
-  Четвертый,  Седьмой и Девятый Железный, под  командованием  его светлости
герцога  Парциваля,  вследствие   непомерной   гордыни  оной  же  светлости,
оторвались  от  главных сил, заблудились  в джунглях, после  чего  оказались
прижаты  к непроходимым болотам и поголовно уничтожены. В зловонных трясинах
полегли  восемь тысяч  латников отборной имперской пехоты. Ничего не  смогли
сделать  и  приданные  корпусу  маги  Синего  Ордена  Солей  (между  строчек
угадывался ядовитый намек,  что, мол, адепты  Ордена Лив никогда не дали  бы
свершиться  подобному);  единственное, в  чем преуспели  волшебники,  -  это
отправить в  безопасное  место  его  светлость  герцога  вместе с  походными
наложницами, псарями, лучшей охотничьей сворой,  соколами  и казной погибших
легионов вместе с не выданным в  срок  жалованьем.  Как свидетельство особой
доблести герцога  приводился  тот  факт,  что  он,  герцог,  всежертвеннейше
отказался взять с собой одну из наложниц, захватив вместо этого знамена всех
трех легионов.
     Холеные пальцы Императора медленно, точно лаская, расправили пергамент.
Кольцо с черным камнем на среднем пальце правой руки чуть заметно осветилось
- мягким жемчужным светом.  Лист  донесения  сам собой свернулся в трубку и,
воспарив, понесся  по  воздуху к  невидимым  отсюда полкам,  где  в  строгом
порядке хранился весь имперский архив.
     Император работал  в  колоссальной подземной библиотеке, где ряды полок
тянулись чуть  ли  не на лигу;  обширный  стол повелителя стоял возле самого
входа.
     Человек, повелевавший мириадами  своих подданных на всех берегах вокруг
Ожерелья  Внутренних Морей, рывком поднялся из кресла. Резким,  раздраженным
движением  погасил  светильник. Умирающее пламя (самое  обычное,  отнюдь  не
магическое) вырвало из  тьмы строгое молодое лицо с чеканным, в точности как
на новых  монетах, профилем. Кудрявые волосы  ниспадали до плеч. Карие глаза
смотрели прямо и вдумчиво.
     Императору только-только исполнилось двадцать  три года.  И  правил  он
всего лишь семь дней.
     Пятьдесят три  недели тому  назад его  отец, прежний Император, ушел из
жизни. Год  после его смерти  наследник носил глубокий  траур,  не  открывая
лица, не вкушая ничего, кроме самой простой и грубой пищи, проводя все время
в молитвах и воинских  упражнениях,  ибо первые способствуют  очищению души,
вторые же  - совершенствованию тела. У него отняли имя,  теперь отныне и  до
самой  смерти  он будет  лишь Императором, живым богом на земле,  правителем
самого  мощного государства Имя, которым ею нарекли при  рождении, вспомнят,
лишь когда наступит его час уходить вслед за царственными  предками и давать
отчет перед их строгим и неподкупным судом.
     Целый год  страной правил Имперский Совет  из  наиболее  приближенных к
покойному Императору  персон. Гранды Империи, опора трона, особо  доверенные
маги,  его высокопреосвященство  архиепископ  Мельинский,  высший  церковный
иерарх Империи, должны были не дать свершиться необратимой ломке, обеспечить
плавный переход власти  от одного Императора к другому. Молодой правитель (с
закрытым лицом,  но  открытым  слухом)  обязан  был присутствовать  на  всех
заседаниях, дабы напитаться мудростью  верных сподвижников отца. Что  бы  ни
решили члены Имперского Совета, они пользовались полной неприкосновенностью.
Новый Император не мог казнить  или сместить их. Мог лишь удалить от себя  -
да и то не ранее, чем через десять лет после начала собственного правления.
     Разумеется,  все  сказанное ни  в  коей  мере  не  касалось  магов  или
клириков.
     Император встал,  шагнул  к замаскированной двери. Плащ двух  имперских
цветов - красного и золотого - волочился за ним по полу.
     Проклятая  война.  Переправиться через Восходный  Океан - зачем? Класть
сотню  за  сотней, тысячу  за  тысячей  -  а  тамошние  обитатели  отнюдь не
стремятся к правильному бою. Бегут  в леса, в непроходимые джунгли, оставляя
земли без  данников.  Кому нужны такие владения? Но старому дворянству, всем
этим пэрам и герцогам времен Первого  Исхода, война нужна как воздух  - иной
жизни они себе и не мыслят. Вдобавок лично им война почти ничем не угрожает.
Маги  персональной свиты  всегда  готовы  перенести  сюзерена  в  безопасное
место...
     Молодой  Император  стремительно шел по  роскошным,  мрачным  коридорам
своего  замка,  возвышавшегося  над  столицей  подобно  черному  ворону  над
добычей.  Стража,   особо   отобранные  воины,   охранявшие  каждую   дверь,
приветствовали его: правый кулак в  латной  рукавице ударял о панцирь слева,
там, где  сердце. Правитель отвечал - по уставу - коротким кивком. Да,  он -
владыка всего этого, владыка жизней и душ  своих воинов, но командир  всегда
обязан  ответить на  приветствие  младшего по  чину.  Этим  стояла  и  стоит
имперская армия.
     Стояла... Император позволил  себе  досадливо тряхнуть головой. Лучшие,
отборные тысячи  полегли там,  за океаном; полегли сверхсрочники,  ветераны,
прошедшие  все  и  вся,  без  которых войско развалится  в  несколько  дней.
Объявляй теперь новый набор...
     Да, в  желающих  недостатка  не будет.  Империя  щедро платит тем,  кто
проливает  за нее  кровь. Каждому выслужившему  полагается  пенсия. Пенсия и
кусок земли, которую он волен продать или же вести на ней хозяйство.
     Но.., но это будет уже не то войско. Пока еще  новобранцы, даже умеющие
держать щит и меч, станут настоящими воинами!..
     А  все эти  бароны  да  герцоги.  Голубая  кровь,  за которыми  -  сила
магических  Орденов.  Со времен основателя,  величайшего волшебника, который
когда-либо ходил по земле, Комнинуса Стразы, существуют во владениях Империи
семь магических  Орденов,  по числу цветов радуги (что  за нелепый обычай? И
как  поймешь,  чем Голубой Лив отличается от Синего  Солея?  Красный Арк  от
Оранжевого Гарама?.. Пятая  часть  всех доходов Империи идет в их казну! Над
каждым   золотым  плачешь!),  семь  Опор  Трона,  сдерживающих  Нелюдь,  что
вынашивает кровожадные  мечты о  мести, хочет затопить Империю кровью, вновь
вернуть себе то, что  Творец даровал своему  Избранному  Народу!..  И  якобы
только  голубая  дворянская  кровь  делает  человека  способным  к  обучению
колдовству...
     Император  криво усмехнулся (опять же, когда не видела стража). Маги..,
проклятие его владений... В  конце  концов, даже  от  белых  монахов  вреда,
кажется,  меньше.  Многие из тех,  что  на  самом низу  церковной  пирамиды,
искренне  стараются  помочь  и  облегчить жизнь простому люду, и ведь -  что
удивительно!  -  порой  молитва  их  и  впрямь  позволяет  творить   чудеса.
Небольшие,  крошечные такие  чудеса,  ну  вроде  мешка муки  двум голодающим
сироткам, но все-таки!..
     А маги.., с магами у него особый счет.
     В детстве  ему часто  доставляли пленных Дану -  когда егерям удавалось
накрыть  их очередное убежище. Его, мальчишку, выводили на посыпанный песком
двор ристалища. Давали тупой короткий меч, слишком еще тяжелый для его  рук.
В окружающих ристалище ложах  появлялись маги всех  семи Орденов, наставники
юного принца.
     ...А  потом распахивались двери в  дальней  стене и  на арену  выгоняли
детей-Дану.
     - Атакуй, принц! Ты должен увидеть, как льется их кровь!..
     ...Император пинком ноги распахнул дверь опочивальни.
     - Все вон! - зарычал он на камердинеров. Евнух-распорядитель  имперских
наложниц замешкался было, тотчас заработав ожог на лбу  - правитель подбавил
в свой и без того горящий взгляд  немного истинного огня.  После  этого  всю
челядь как ветром сдуло.
     Усилием   воли   приказав   задвинуться   тяжелому  железному   засову,
механически  шепча  слова  нужных  оберегов,  Император расстегнул  застежки
панциря.   Правитель  не  имеет  права  расставаться   с  броней,  когда  он
бодрствует.  А  уж  перевязь  с  наследным  кинжалом,  на  котором  -  руны,
нанесенные главами всех семи Орденов, он не мог снимать даже в бане.
     Кое-как  содрав одежду, Император  ничком рухнул на широченную постель.
Отец, да будут справедливы к нему Подземные  Боги, любил привести сюда целую
дюжину наложниц  -  желательно не старше пятнадцати. Новому  Императору  эти
забавы претили.
     "...О Всемогущий, Спаситель, Податель Благ, зачем ты караешь меня этими
воспоминаниями ?  Почему  они возвращаются  ко мне снова и снова ? Почему  я
вновь и вновь вижу тот день, - мне восемь лет, и депутация третьего сословия
из Хвалинского края преподносит мне щенка волкодава - смешного, лобастого, с
толстыми лапами... Я беру его  на руки, целую в нос, а он лижет меня в щеку.
Учителя  переглядываются с неодобрением,  а потом,  когда я устраиваю  щенку
постель в  своей комнате, они вваливаются ко мне все  семеро. У меня рябит в
глазах от их плащей, и сердце сжимается - как будто  мне предстоит порка  за
какую-то провинность.
     - Принц, мы пришли к выводу, что сердце ваше полно непозволительной для
Наследника Империи чувствительностью, - говорит Реваз, маг Красного Арка.
     - Если  дело пойдет так и  дальше,  вы не  сможете с должной твердостью
держать в руках  бразды правления, - подхватывает Сежес, Голубая из Лива. Ее
словам я удивляюсь - она казалась сердечнее прочих...
     -  Пойдемте,  ваше высочество. Вам  предстоит еще  один урок, - Гахлан,
Оранжевый,  твердо  берет   меня   за   руку.   Сежес  подхватывает  жалобно
взвизгнувшего щенка.
     ...Мы приходим на  ристалище. Камень  боевого жертвенника черен и пуст.
Моего щенка в один миг прикручивают к бронзовым скобам.
     -  Лиши его жизни, - приказывает Сежес,  подавая мне кривой  жертвенный
нож.
     Императоры не плачут.  Но  тогда  мне пришлось собрать всю  волю, чтобы
сказать "нет!".
     -  Это  необходимо,  мой  принц,  -  скрипит  Гахлан.  -  Жестокость  -
единственная опора  власти. Ваше сердце должно быть из камня. Тогда и только
тогда сможет процветать Империя под вашим началом!
     -  Ему  надо помочь, - вдруг  говорит  Сежес  и - я даже  оглянуться не
успеваю -  выхватывает откуда-то  из-под плаща  бронзовую обрядовую дубинку.
Р-раз! - щенок забился, завизжал и заскулил.  Из раны на лапе торчит обломок
кости; кровь растекается по камню.
     Я не закричал. Я был Императором уже тогда, хотя и без короны.
     - Добей его, - говорит мне Сежес, вкладывая жертвенный нож мне в руку.
     Я ударил, метя раскрыть ей живот от паха до пупка, как учили.
     Раздался дружный смех. Волшебница с легкостью отбила мой выпад, отвесив
полновесную оплеуху, так что я покатился по песку.
     - Вставай,  принц, - Сежес  улыбается, - вставай и, если  ты любишь это
никчемное создание, прекрати его мучения.
     Слово  "любишь"  звучит в ее  устах точно грязное  ругательство. И  это
притом, что она красива, очень красива и молода, как я теперь понимаю. У нее
дивные глаза  -  прислуга болтала, что  бабка Сежес была  пленной эльфийкой,
"ельфой", как ее называли кухарки и горничные.
     Щенок  уже  не визжит, а сдавленно хрипит. Сежес тремя ударами перебила
ему остальные лапы.
     И тогда.., тогда я почувствовал, что  плачу. И ударил - прямо  в  горло
моего щенка, которому я даже не успел придумать имя.
     Меня обрызгало кровью.
     Я не стал жаловаться на  наставников. За этим могла  последовать только
порка и ничего более. Но в тот день я поклялся, что отомщу.
     ...Подобное повторялось еще  несколько раз. Щенки, котята,  птицы  -  я
должен  был убивать их. Не всегда они ждали меня, привязанные к жертвеннику.
Иногда  я должен  был  сам  ловить их,  очумело метавшихся по  арене.  Сежес
ставила большие песочные часы, и,  если я не укладывался в отведенное время,
порка бывала весьма жестокой.
     ... Через месяц после щенка мне впервые привели пленных детишек-Дану.
     Их было  пятеро. Крошечный младенец. Две малышки, сейчас я понимаю, что
одной  было годика три,  другой - около пяти.  Мальчишка, мой ровесник.  И -
самая старшая из всех, девчонка лет тринадцати.
     ... Тупой меч, в моих руках. Словно хлыст, хлещет голос Сежес:
     - Убей их всех! Начни с девчонки!
     Ее черные волосы криво и неровно срезаны. Высокая  шея открыта Смешно и
трогательно  торчат острые  уши.  А я..,  я  уже  не  тот, что  жалел щенка.
Вдобавок они - Дану, наши извечные и кровные враги.
     Сейчас мне кажется, что я ничего не чувствовал Но это, конечно, не так.
     Девчонка стояла,  презрительно глядя на меня.  У нее одной из всех руки
были скручены за спиной - Ну и слабак же ты, - процедила  она на нашем языке
-  Выходишь драться,  лишь  когда врага уже связали! - И  она плюнула  мне в
лицо.
     В тот же  миг  мальчишка бросился на меня Кажется, он что-то  кричал Он
мне  здорово помог - сработали боевые  инстинкты, я  разорвал ему мечом весь
живот.
     Меня вырвало Рвота была  мучительной, с болью и судорогами, наверное, я
бы не устоял, если б не страшный голос Сежес:
     - Убей их всехf.
     Мальчишка-Дану корчился на земле; меня опьяняла кровь, не помня себя, я
кинулся к связанной девчонке, замахнулся, ударил.
     Мой меч был тупым и иззубренным  (как я  теперь понимаю, для того чтобы
причинить жертвам еще большие муки. Дану упала  с рассеченной шеей, а я.., я
повернулся к малышам Девочки прижались друг к другу, с ужасом глядя на меня.
Однако  ни  одна  из  них  не заплакала  и  не  закричала -  даже когда  мой
специально затупленный клинок кромсал их на части.
     Потом я долго болел По ночам мне снились кошмары А  когда  выздоровел и
когда мне вторично привели детей-Дану, убил их уже без особого трепета..."
     Император неподвижно  лежал  на  постели.  Невидящие глаза  смотрели  в
потолок. За дверью - он чувствовал - ждала напуганная его гневом  челядь. За
стенами замка спала Империя, ничего не знающая о черных воспоминаниях своего
повелителя.
     Ночь пройдет. Настанет  день с его  неизбывными  делами.  Сейчас осень,
пора охот, благородные сословия разъехались по своим замкам - успеть отвести
душу,  пока  не ударили Смертные Ливни.  Имперский Совет  не соберется ранее
зимы.
     Нет,  сегодня  ему  все  равно уже  не  уснуть.  Бронзовый  колокольчик
тихонько звякнул, и в покой тотчас же ворвалась орда слуг.
     - Ванну, все чистое, быстро! - вполголоса, сквозь зубы приказал владыка
полумира.
     "Ненавижу этих волшебников. Ненавижу. Чувствуешь себя донельзя грязным,
стоит лишь мимоходом коснуться их делишек".
     Семь Орденов держали под неусыпным надзором любое магическое движение в
Империи. Семь - хотя на самом деле  их было восемь, восьмой, Нерг,  считался
не имеющим цвета, его адепты  держались особняком,  не слишком вмешиваясь  в
дела окружающего мира. Они преследовали свои собственные цели,  неведомые ни
простым смертным, ни даже собратьям-магам.  Они получали свою долю с доходов
Империи, всегда  исправно выступали на ее  защиту, но своего посла при дворе
не держали. Не было адептов  Нерга и  среди учителей Императора. Все попытки
разузнать, чем занимаются в Бесцветной башне, как именовалась твердыня этого
Ордена,  оканчивались  провалом.  И,  насколько  было  известно  Императору,
остальные  семь  Орденов тоже не слишком преуспели  в этом -  хотя кто может
быть  уверен, что эти добытые невероятной ценой  сведения на  деле не  самый
обычный обман?
     Кое-кто, правда, болтал, будто Церковь уже давно можно считать  девятым
Орденом.
     Девять. Число Мрака.
     Император  невидяще  глядел прямо  перед собой,  сцепив  руки и сдвинув
брови. Больше  ему  ничего не оставалось  делать.  Ему,  повелителю огромных
пространств,  по  чьему  слову шли  в  бой многотысячные  армии, приходилось
укрываться от  недреманного ока Семицветных  башен,  использовать людей там,
где  с  успехом справилось  бы  немудреное волшебство.  Но  иного выхода  не
оставалось.
     Он не  сомневался,  что  окружен  соглядатаями. Три четверти  его  слуг
наверняка  шпионы Орденов.  Их можно менять  хоть каждый день - Сежес  и  ей
подобные тотчас же завербуют новых. Император  знал это. И потому не пытался
ни от кого избавиться, хотя  не раз замечал, что его письма перлюстрируются,
и знал, кем именно.
     Его  почти  никогда  не  оставляли  наедине  с  самим  собой.  Только в
библиотеке и  опочивальне. Да  и  то  - все  та  же Сежес  допытывалась, чем
прогневали повелителя его наложницы, отчего он избегает их? Они ему надоели?
- все будут казнены и заменены новыми по первому его слову.
     "Она не женщина. Даже не суккуб. Она.., она.., наверное, она  вообще не
человек,  она из  Каменного Народа, что  признают и поклоняются  одной  лишь
Целесообразности. Сколько там девчонок в Доме Удовольствий? Триста, пятьсот,
тысяча? Императору не положено  отягощать свою царственную память  подобными
мелочами".
     Сейчас он всего лишь пленник собственного дворца. О да, наступит время,
и  он сам будет отдавать  приказы, будет карать и  миловать, как его отец..,
хотя  был  ли  отец  свободен  в  своих решениях? Быть может,  это одна лишь
видимость?
     - Охрану! - он  знал, что  отказываться от стражи бессмысленно. Капитан
замковой гва