.." Осень же выдалась небывало затяжной, даже благодатной, а когда морозы нагрянули, с Великой Армией великого завоевателя было уже покончено, но -- силой русского оружия! Именно на дороге к Смоленску Наполеону и суждено было узнать, что Париж целых три часа принадлежал не ему... Кутузов писал жене: "Сегодня я много думал о Бонапарте, и вот что мне показалось... Бонапарте неузнаваем. Порою испытываешь соблазн поверить в то, что он больше не гениален!" ЗАВОЕВАНИЕ ПАРИЖА Было два часа ночи. Мале подошел к дверям кордегардии Десятой когорты Национальной гвардии Парижа. -- Кто идет? -- окликнул часовой. -- "Конспирация"... -- .."Кампания"! -- ответил Мале, и перед ним широко распахнулись ворота столичной казармы. Полковник Судье, командир Десятой когорты, хворал. Он лежал на низкой египетской тахте, посреди ковров и разбросанной вокруг кожуры апельсинов. Полковник мутно посмотрел на вошедшего генерала и, казалось, вовсе не удивился внезапному появлению своего давнего сослуживца. -- Что с тобою, бродяга Сулье? -- Да знаешь, -- зябко простонал полковник, -- опять треплет лихорадка, которую я подобрал по дороге, когда переходили через болота По... А я тебя давно не видел. Говорили, ты был сильно болен. Как твои неприятности -- кончились? -- Я уже выздоровел, а сейчас пронаблюдаю, как ты избавишься от своей болотной лихорадки. -- Мале раскрыл портфель и бросил на тахту Сулье плотный пакет. -- Для начала вот тебе чек Парижского банка на пятьдесят тысяч франков... Каково? -- Пора! -- воскликнул Сулье, просияв. -- Давно пора оценить заслуги таких старых драбантов, как я... Командир когорты начал возиться с пакетом, распечатывая его, но Мале расчетливо опередил его словами: -- Послушай, ты, я вижу, еще ничего не знаешь. -- А что? -- рассеянно спросил Сулье. -- Разве что-нибудь случилось в Париже? Опять новости? -- Так знай, что император погиб под Москвою! Сулье отбросил пакет и даже прослезился: -- Я знал, что с Россией нам лучше не связываться... -- Сейчас не время рыдать. Временное правительство уже готовит конституцию, а мир с Россией, а мир с Испанией -- это ныне самое насущное в новой политике Франции... -- Скажи хоть, как все это случилось? -- Ты же, Сулье, хорошо знал нашего императора: он всегда крутился на своей кобыле где надо и не надо. Вот ему и досталось от какого-то казака из шайки атамана Платова. Мале вслух прочитал командиру когорты указ сената о своем назначении комендантом всего Парижа. -- Рад за тебя, -- ответил Сулье, вытирая слезы. -- Наконец-то вспомнили о нас, ветеранах революции! -- А сейчас, -- наказал ему Мале, -- ты должен построить свою когорту полностью -- как перед боем. -- Моя когорта всегда к услугам нации... -- Сулье позвонил в колокольчик, вызвав дежурного капрала, чтобы тот пригласил капитана Пиккереля. -- Сюда его, ко мне. И бейте сбор... Пиккерель был помощником командира Десятой когорты. -- Милейший капитан, -- сообщил ему Сулье, -- радость всегда тащит за собой на аркане великое горе: меня наградили банковским чеком, а наш император пал у стен русской столицы... И тут случилось невероятное -- Пиккерель произнес: -- Ну, Сулье, у вас какие-то старые слухи! О смерти императора в Париже говорили давно. А сейчас солдаты только и болтают об этом... Неужели вы сами не слышали? Мале с живостью повернулся к Пиккерелю: -- А что вы думаете по этому поводу, капитан? Пиккерель от груди до пяток прозвенел саблей и шпорами. -- Я думаю так: армия засорена случайными людьми и выскочками, а сейчас, со смертью императора, возникнет давно назревшее перемещение в офицерских кадрах. -- Это время уже наступило! -- произнес Сулье, потрясая перед ним банковским чеком. -- Видите? -- Но меня, -- авторитетно продолжал капитан Пиккерель, -- беспокоит сейчас одно: императора не стало, и... Что же все французы будут делать без великого императора? -- А что вы делали, Пиккерель, когда императора еще не было у французов? -- между делом обронил Мале. -- Я учился в Сорбонне, составляя атлас коровьих глистов. -- Вот и будете опять заниматься глистами... Но Сулье все еще не мог успокоиться: -- Его уже нет с нами, и нация осиротела. Но что станется с Великой Армией? Как она выберется из русских лесов? -- Армии не существует, -- ответил Мале. -- Кутузов разбил ее полностью, и часть ее, которая не погибла, разбрелась по ужасным пустыням, где ее ждет смерть от мужиков и медведей. -- Армия погибла? Вот как! -- оживился Пиккерель. -- Нет, -- твердо решил он в эту минуту, -- в таком случае глисты могут подождать, а я остаюсь в гарнизоне. Именно нехватка в армии офицеров даст всем нам очень скорое повышение в чине... Когорта была построена и ждала одного -- приказов! Десятая когорта стояла под проливным дождем на казарменном дворе. Она стояла -- четкая, невозмутимая, молчаливая. -- Бутри! -- велел Мале. -- Читайте указ неторопливо и выразительно, чтобы любой солдат проникся каждым словом... Бутри встал под навес и развернул лист воззвания: "ГРАЖДАНЕ И СОЛДАТЫ! Бонапарта не существует. Тиран пал под ударами мстителей. Он получил то, что заслужил от нации и всего человечества. Если мы должны краснеть за то, что долго покорялись этому корсиканцу, то мы слишком горды, чтобы покоряться и его отпрыску... Мобилизуйте всю энергию, чтобы сорвать с себя постыдное ярмо... Нет уже того, кто проливал нашу кровь в несправедливых и возмутительных войнах. Умрем, если надо, за нацию, за общую свободу!" Бутри, кажется, и сам был потрясен прочитанным. -- Я закончил, господин комендант, -- сказал он. -- Благодарю вас... Капитан Пиккерель, -- напомнил Мале, -- передайте Сулье, что я забираю его когорту, как и договорились. В начале дня солдаты вернутся в казармы. -- Пожалуйста, -- равнодушно отвечал Пиккерель. -- Впрочем, вы тоже последуете за нами. Пиккерель, забежав вперед, встал перед когортой. -- "Конспирация"! -- А отзыв: "Кампания"! x x x Когорта окружила тюрьму Ла-Форс, и Мале велел открывать ворота. Караульный сержант, растерянный, впустил генерала, комиссара полиции Бутри и солдат в канцелярию замка. -- Сержант, сразу проведите нас к майору де Бюгоню... Коменданту тюрьмы снилось в эту ночь что угодно только не его бывший узник, от которого он так удачно избавился. Стоя над его постелью, генерал Мале приказал: -- Комиссар, читайте указ сената... Бутри, красуясь трехцветным шарфом, прочел указ об освобождении из-под ареста генералов Лагери с Гидалем и всех иных узников, на которых будет конкретно указано. -- Вы все поняли, майор? -- спросил Мале. -- Какая-то галиматья, -- отвечал комендант Ла-Форса. -- Или вы разбудите меня, или читайте ваш указ снова. -- Хорошо, -- сдержанно согласился Мале. -- Вы, комиссар, читайте заново... Ну, теперь-то вы поняли, майор? -- Не понял! И, видать, никогда не пойму. Бутри, быстро входя в роль полицейского, схватил коменданта за редкие пряди волос, торчавшие из-под колпака: -- Проснулись, черт бы вас драл? -- Еще бы не проснуться, молодой человек... -- Тогда убедитесь своими глазами. Читайте сами! Де Бюгонь сам прочел указ сената, изготовленный в глубоком подполье филадельфов, колупнул пальцем поддельные печати. -- Ну? -- настаивал Бутри. -- Поверили? -- Нет. -- Вы что -- неграмотный? -- Вот потому-то, что родители (вечная им память!) научили меня читать, я ничего и не понимаю... -- Объясняйтесь быстрее. -- Ваш указ фальшивый! -- честно, даже не мигнув, заявил де Бюгонь. -- Бумаги подобного рода скрепляются рукою министра полиции, а... Где же здесь подпись хотя бы префекта Паскье? -- Что за глупая формальность? -- вмешался Мале. -- Подписи Паскье вы не видите, но меня-то вы хорошо видите? -- Вас, да, вижу... -- Так какую же еще фурию вам надобно? -- Простите, генерал. Но, разбуди меня сегодня сама фурия, я бы удивился меньше, нежели увидев здесь вас, ибо никакая фурия не стала бы хлопотать об освобождении генералов Лагори и Гидаля. Потому сейчас я потребую от вас одного... -- Ну! Скорее, -- торопили его. -- Скоро не получится. Я вынужден отправить посыльного на набережную Малакке, чтобы этот указ подтвердил сам министр. Миг раздумья, и спальня наполнилась хохотом Мале: -- Вот задача, ха-ха! Сразу видно, что он только что проснулся... Какой министр? Да ведь герцог Ровиго уже объявлен сенатом вне закона, почему и подпись его не имеет значения. Наконец во Франции нет уже герцогов. Все французы с гордостью именуют себя свободными гражданами республики... Мишо де Бюгонь был смелым человеком, но и он стал мелко дрожать под своим одеялом. Мале подал ему панталоны: -- Мы отвернемся, щадя вашу стыдливость. Одевайтесь, майор, поскорее. Сразу начнем открывать замки камер! x x x Первым делом он освободил корсиканца: -- Боккеямпе, выходи! Наступил час, когда ты сможешь отомстить за свое поруганное отечество... Гидаль с вечера крепко подвыпил. Накануне Савари-Ровиго объявил, что в Марселе его ждут не дождутся инквизиторы трибунала. А потому, услышав лязг дверных запоров, рубака решил не сдаваться без драки. Фитиль ночника он сразу задул, и в темной и тесной камере началась страшная потасовка. -- Мой сатана сильнее вашего! -- орал Гидаль, выкручиваясь из дружеских объятий. -- Можете стрелять в меня, только бы все это кончилось! Плевал я на всех императоров... -- Опомнись, Гидаль, -- говорил Мале. -- Какой император? Его давно нет, а плюешься в меня... Хлебни вина и выслушай, -- успокоил он друга. -- Тебе командовать гвардией сената... Два стражника уже вывели из камеры заспанного генерала Лагори, который держал в руках свои пожитки. -- Это ты, Мале? Чего будишь людей так рано? -- На том свете выспишься... Иди ближе, слушай: тебе предстоит сразу арестовать герцога Ровиго, ведь ты назначен на его пост -- министром полиции. -- Я министр.., вот как? -- малость оторопел Лагори. -- Вот поеду и наведу порядок. Теперь-то полиция не станет хватать людей прямо на улице... Где брать герцога Ровиго? -- В его же отеле на улице Святых Отцов. Поторопись, да прихвати с собою капитана Пиккереля с его солдатами. Лагори показал на свой узел с вещами: -- Не знаю, куда деть все это? -- А что у тебя там? -- Да всякое барахло бездомного солдата. -- Бросай все к дьяволу! -- Ладно. Я поехал. -- Торопись, торопись, -- горячил друга Мале. x x x Вот она, улица Святых Отцов... В окнах кабинета герцога Ровиго всю ночь не угасал свет. Министр полиции торопливо дописывал очередное послание к Наполеону, чтобы утром оно с курьером уже полетело в глухие просторы России... Герцог писал размашисто и скоро, отбрасывая со лба косую челку; от его вещей и одежды сильно пахло мускусными духами. В кабинете с вечера было жарко натоплено, теперь между лопаток министра полиции выступал едучий пот, пропитавший его сорочку. Донесение было обычным -- в империи все спокойно! Закончив составление рапортов, герцог Ровиго откинулся в глубину кресла и, полузакрыв глаза, прослушал мелодию старинного менуэта, исполненного часами-курантами. Напряженная трудовая ночь была на исходе... Он встал и, собрав бумаги, вызвал секретаря. -- Все это можно отправлять с первым курьером, -- наказал он. -- Я чертовски утомлен и потому прошу передать моей жене, чтобы утром она воздержалась от посещения меня. Секретарь сортировал бумаги. В неостывшие сургучные печати на пакетах он вставлял голубиные перья -- как требование повышенной скорости, чтобы курьеров нигде не задерживали. -- Ваша светлость, не прикажете ли разбудить вас в том случае, если возникнет какое-либо неотложное дело? -- Я не вижу никаких причин для возникновения подобных дел, -- ответил министр. -- Сейчас лишь один пожар способен разбудить меня, настолько я устал сегодня... Идите, дружок! Секретарь с поклонами удалился. Тщательно закрыв за ним двери с очень сложной системой замков, герцог разделся догола, накинул длинную сорочку и с блаженством окунулся в царство атласных пуховиков. Половинка страницы любовного романа на сон грядущий -- и свет гаснет в окнах министра... Это был час, когда Десятая когорта уже занимала Париж для будущей республики генерала Мале. Герцог Ровиго крепко спал. Не будем мешать ему -- скоро его разбудят. x x x Три генерала, три республиканца, уже начали взламывать империю Наполеона, которая в Европе почиталась нерушимой. Совсем недавно Мале перемахнул через стену "Maison de Sante" -- навстречу заветам своей якобинской юности. Над спящим Парижем медленно поднимался занавес ночи. Десятая когорта острыми лучами расходилась по магистралям столицы, исполняя приказы нового коменданта. Все шло как нельзя лучше -- без лишней суеты, с дальним прицелом на то будущее, которое обязано стать лучше настоящего. Бутри охотно исполнял дела префекта полиции, а Рато, полный юного задора, направлялся к полковнику Раабе, чтобы вовлечь в заговор и корпус внутренней стражи Парижа. Бум-бум.., цок-цок! -- шагали через город солдаты. Люди, разбуженные этой ночью, уже начинали свыкаться с мыслью, что император Наполеон -- этот великий из великих! -- был убит под Москвою... И никто из французов, верных императору, не посмел даже заикнуться о верности династии Бонапартов -- династии, имевшей законного наследника престола, которого недавно родила молоденькая Мария Луиза... Впрочем, наверное, так и надо! Зато всюду слышалось -- четкое: -- "Конспирация" -- "Кампания"! Можете проходить... ИМПЕРИЯ В ОПАСНОСТИ Рато довел свой отряд до улицы Миниме, где размещались казармы гвардии и внутренней стражи Парижа -- А вы еще дрыхнете? -- изругал он дежурного адъютанта. -- Так дело не пойдет: солдат должен вставать пораньше. -- Извините, -- вскочил адъютант. -- С кем имею честь?. -- Ты еще спрашиваешь? Где полковник Раабе? Полковник Раабе, очевидно, тоже имел дурную привычку спать по ночам, но бывшего капрала это уже не устраивало. -- Колонель! -- растолкал его Рато. -- Пора вставать навстречу грядущему. Кто много спит, тот мало живет. -- У меня, -- зевнул Раабе, -- другое правило: лучше спать, чем жить. Тогда проживешь очень долго. -- Ладно. Прочтите-ка вот это. Раабе едва нюхнул печати, сразу со всем согласился: -- Каковы будут распоряжения? -- Я забираю ваших солдат для нужд парижского коменданта, генерала Мале... А вы из казармы не отлучайтесь. -- Слушаюсь, -- ответил полковник Раабе. Когда Рато удалился, он глянул на часы: было еще очень рано. -- Что они там, с ума все посходили? -- проворчал Раабе, и тут озорник Морфей снова повалил его на постель: это и спасло Раабе... Дождь над Парижем уже стихал, когда отряды внутренней стражи строились на широком плацу. Рато тут же разбил когорту на части и, держа перед собой план действий, разработанный генералом Мале, быстро ориентировался: -- Лейтенант Пожо! Вы занимаете здание имперского банка... Капрал Бижу! Вам в парижское казначейство... Лейтенант Ренье! Вам состоять при ратуше на Гревской площади... Батальоны выступили. Все заставы Парижа были закрыты, чтобы никто не смог убежать и никто бы не смог прийти на помощь бонапартистам в случае их сопротивления. x x x Бутри быстро разлакомился на власть. Нет, он -- конечно же -- не прогадал: к чертям всю гордую латынь, старикашку Цицерона и нудные лекции. Он дубасил в массивные двери: -- Откройте, или взломаем сами... В сопровождении отряда полиции Бутри с ходу вломился в здание префектуры. Господин Паскье был отличным чиновником и потому всегда приступал к своей должности еще засветло. Сейчас он уже поучал секретаря, как правильнее чинить перья, чтобы они имели должное острие, не царапали бумагу: -- Тогда при нажиме перо скользит как по маслу, а спинки букв приобретают элегантную выпуклость... Тут же и ворвался к нему Бутри, словно бомба. -- А-а, ну, конечно! -- заорал он с порога. -- По всему видно, здесь еще блаженствуют при старом рухнувшем строе! -- Вы кто такой? Кто вас пустил сюда? -- Император убит! -- выпалил Бутри, вскрывая пакет с указом. -- Прочти, негодяй, и доверься благородству моих солдат, которые проводят тебя до казематов Ла-Форса... Паскье всплеснул руками, как удивленная женщина: -- Но разве я виноват, что наш император скончался? -- Нечего было тебе торчать тут при живом императоре! -- Я вынужден протестовать. Это уже беззаконие. -- Эй, -- повернулся Бутри к солдатам. -- Ну-ка, тресните его по черепу, чтобы он не слишком заговаривался. Один из солдат шагнул к префекту тайной полиции и буквально исполнил волю своего начальника. Паскье выпал из кресла. -- Тащите его, -- велел Бутри; потом, распаляясь гневом, он обратился к солдатам с речью. -- Граждане! -- воззвал Бутри, указывая на хилого плачущего человека. -- Вот он перед вами -- душитель свободы, враг нации! Не верьте его слезам: сама история жестоко мстит ему сейчас за весь долгий перечень преступлений, свершенных им в угоду абсолютизма. -- Граждане, -- вступился за себя Паскье. -- Я не виноват... Клянусь своими детьми -- это ошибка! Не виноват... Но солдаты оказались решительны: -- Все так говорят, когда делать нечего! Пошли... Паскье увели, и Бутри присел к столу, блестящая крышка которого еще хранила тепло рук арестованного. С поклонами вошел секретарь, выложив перед Бутри горстку очиненных перьев. -- Заточил, как было ведено, -- сказал он с подобострастием. -- Какие у вас будут еще распоряжения?.. Одновременно был поднят из постели и Демаре, занимавший должность начальника Особого отдела при министерстве полиции. Обязанный вскрывать тайны заговоров, уж он-то, казалось бы, предвидел события заранее. Но Демаре не смог предвидеть, что его схватят за ноги и потащат из постели, как лягушку... -- Что ты делаешь? -- заорал он на офицера Десятой когорты. -- Какое ты имеешь право арестовывать меня, самого Демаре! Я тебя, сукина сына, завтра же отправлю в Кайенну! У офицера отец умер в Кайенне, и это решило судьбу Демаре. Офицер схватил его за глотку: -- Придушу сразу! Довольно ты издевался над честными французами. Дайте ему штаны.., и тащите прямо в Ла-Форс! -- Что случилось? -- попятился Демаре. -- Республика! -- гордо отвечал офицер когорты. -- Ты арестован не мною, а -- народом... Посидишь -- станешь умнее... Демаре и Паскье встретились у ворот Ла-Форса. -- Паскье, ты что-нибудь понял в этой истории? -- Понял только одно -- императора не стало. -- Для нас, Паскье, добром это не кончится. -- Да! Судьба империи была и нашей судьбой... Мишо де Бюгонь приветствовал их дружеским поклоном. -- Обещаю вам самые удобные камеры, -- посулил он от чистого сердца. -- До этого в них сидели два генерала -- Гидаль и Лагори. Будьте любезны проследовать за мною... Демаре отвечал майору бранью: -- Не издевайся! Неужели ты нас посадишь? -- Сажаю не я, -- ответил комендант, -- я лишь охраняю посаженных. Ничего, -- утешил он, -- и здесь люди живут. Перед взором Паскье, словно пасть чудовища, открылась скважина секретной камеры, и он в ужасе разрыдался: -- Боже милосердный, за что?.. За что мне это? -- Ну, сударь, -- сказал де Бюгонь, -- с таким настроением вступать в тюрьму не советую. Тут и без вас горя хватает... Затем, оставив всякую сентиментальность, майор де Бюгонь достал ключи, и за верными псами империи сухо щелкнули замки. Дома коменданта ожидала жена. -- Бедный Мишо, ты сегодня еще не выпил кофе. -- Все некогда. Наливай поскорее... Чувствую, день будет горячий. Интересно, кого привезут следующим? x x x Итак, Париж понемногу уже переходил в его руки. Мале выслушал о занятии банка, казначейства и городской ратуши, велел Бутри оставаться на посту префекта, а сам верхом поскакал к Вандомской площади, где его ожидал Боккеямпе. На этой же площади размещался штаб парижского гарнизона, а неподалеку жил командующий войсками генерал Пьер Гюллен... Скромный часовщик из Женевы, работавший потом в прачечных Парижа, этот Гюллен был когда-то приятелем Мале. Вместе ходили на штурм Бастилии, плечо к плечу шагали в боевых походах. Но теперь рубаха-парень стал графом империи Наполеона, женился на гордой аристократке, верой и правдой служил престолу, и Наполеон высоко ценил службу Гюллена; там, где требовались особая твердость и жесткие меры, там всегда появлялся граф Гюллен, рука которого карала беспощадно. Взята Вена -- Гюллен губернатор Вены, пал Берлин -- Гюллен комендант Берлина. "Я иду на Москву, -- говорил Наполеон на прощание, -- и ты оставайся комендантом Парижа... Если понадобится, я вызову тебя в Россию и отдам тебе азиатскую столицу". Но сейчас Гюллен охранял для Наполеона столицу Франции, и клыков этого зверя следовало бояться... -- Что будем делать с Гюлленом? -- спросил Боккеямпе. -- Я решу с ним по совести, -- ответил Мале... Первая торговка появилась на площади. Генерал купил у нее лепешку с тмином, жевал ее на ходу. -- Солдат выстроить перед штабом, -- приказал он. -- Ни единого человека не должно выйти оттуда. В каждого, кто осмелится выбежать на площадь, стрелять боевым патроном. Солдаты повиновались беспрекословно, оцепив здание штаба парижского гарнизона. Мале откусывал от лепешки, издали наблюдая, как маршируют люди. Потом оглянулся, с тревогой посмотрев на восток, определяя время. Солнце наплывало на Европу -- в России уже начался горячий боевой полдень. И генерал Мале вдруг ощутил себя ее союзником в этой великой битве. Союзником тех безымянных мужиков-партизан, выходивших против Наполеона с вилами и рогатиной, как на волка, забравшегося в мирную овчарню. Что-то неуловимое, но вполне реальное как бы протягивалось отсюда, от Вандомской площади в центре Парижа, в заснеженные просторы возмущенной России... -- Придвиньте барабан, -- велел генерал. Тут же, под открытым небом, Мале писал на барабане помощнику коменданта столицы -- генералу Дузе. Он выражал в письме полное почтение к старому солдату, говорил, что ему приятно служить с таким славным воином... -- Беги и отдай Дузе, -- наказал Мале корсиканцу. -- Старик произведен в следующий чин. Я слышал, он разорен процессом: ордер на сто тысяч франков обрадует его. -- Что еще? -- спросил Боккеямпе. -- Тут все сказано. Дузе сразу же оповестит войска в Версале, Сен-Дени и Сен-Жермене... Смена правления и республика должны обрадовать всех честных французов. -- А ты -- к Гюллену? Мале дожевал лепешку и поднялся с барабана. -- Да, -- ответил он сумрачно. -- Я решу с ним по совести, как этот ренегат и заслуживает от судьбы... В это же время Мале вручил письмо с приказом об аресте капитана Лаборда: "Он слишком непопулярен, чтобы можно было оставлять его на свободе... Лаборда немедленно арестовать!" -- Этот вреднейший Лаборд, -- добавил Мале на словах, -- способен испортить любую музыку. Пусть Дузе не медлит... x x x Пышный золоченый альков в стиле ампир укрывал графа и графиню Гюллен. Нет, что ни говори, а бывший водонос из прачечной неплохо устроил свою жизнь. Горничная внесла на подносе свежий номер газеты "Монитор", графиня сразу же развернула ее листы, отыскивая сведения из России. -- Фи! -- сказала она прислуге. -- Опять неровно прогрели газету: с этой стороны холодная, а здесь обжигает, как утюг. -- Ты всегда к ней придираешься, -- вступился Гюллен за горничную, как и подобает демократу (хотя бы в прошлом). -- А ты всегда ее защищаешь. Тебе кажется, что я не знаю всех твоих шашней?.. Отвернись от меня, не могу слышать запах паршивой мастики. Что за гадость ты пьешь? -- Прости, моя сладость. Буду дышать в сторонку... Он покорно отвернулся к стене и теперь едва-едва ощущал своим плоским задом нежный и горячий бок графини Гюллен. -- Опять победа! -- сообщила супруга, пробегая газету. -- Варвары бегут, а наш император, как всегда, торжествует! В передней послышался странный шум, чьи-то голоса. -- Кто бы это мог быть? -- насторожилась графиня. -- Запрети своим подчиненным врываться в наш дом, когда они хотят. -- Это, наверное, Дузе, -- вслух подумал Гюллен. -- Старики, они очень любят начинать день пораньше. -- Но пускай не входит сюда, -- заволновалась графиня. -- Я не хочу, чтобы даже кастраты видели меня без парика... Дверь с грохотом разлетелась. Раздались тяжелые шаги, а чьи-то руки бесцеремонно распахнули занавес алькова. -- Ты узнаешь меня, Пьеро? -- раздался голос. -- Ай! -- пискнула графиня, натянув на голову одеяло. Два коменданта Парижа смотрели один на другого: один должен уйти, а Мале должен заступить на его место. В окнах спальни уже забрезжил рассвет. -- Нет, -- сказал Гюллен, -- я тебя не знаю. -- Неужели не помнишь меня, "черного мушкетера"? -- Мале! -- выкрикнул Гюллен. -- Неужели ты, Мале? -- Да, это я. -- Но что привело тебя сюда.., в такую рань? -- Вставай. Сейчас все узнаешь. -- Что такое? -- побледнел Гюллен. -- Ты больше не комендант Парижа. Правительство назначило на этот пост меня... Поднимайся! И будь любезен отдать мне шпагу, а заодно выложи и печать штаба Первой дивизии. Гюллен сел на роскошной постели. -- Я, кажется, служил исправно, -- начал бормотать он. -- Но если... Впрочем, я привык повиноваться... И если ты говоришь, что надо... Я ни в чем не виноват. Ты сам знаешь, моя верность императору никогда не вызывала подозрений. Нет ли ошибки? Мале резким громовым голосом оборвал его: -- Хватит блудить словами о верности! Твой император убит в России... Вот тебе и указ сената, подтверждающий мои слова. Если хочешь, я прочту его вслух, а ты пока одевайся... Мале прочел указ, Гюллен накинул халат. Руки его тряслись, и тут на помощь своему мужу пришла графиня Гюллен. -- А где же приказ? -- выглянула она из-под одеяла. -- Мой друг, у этого генерала, если он принимает у тебя пост, обязательно должен быть на руках и приказ военного министра графа Дежана... Скажи, чтобы он показал его тебе! -- Да, да, да! -- ухватился за эту мысль Гюллен. -- Как это я не подумал сразу? Потрудись, Мале, прежде показать мне бумагу от самого Дежана.., почему я должен верить словам? Мале почти с отвращением ответил ему: -- Напрасно не веришь мне, Гюллен. Ну, давай, пройдем в кабинет, и я покажу тебе приказ.., от самого Дежана! Гюллен провел своего преемника в кабинет. -- Посмотрим.., посмотрим, -- жалко бубнил он. Когда же обернулся, прямо в лицо ему смотрело дуло громадного пистолета, направленного точно -- в рот! -- Опомнись, -- прошептал Гюллен, и, опрокидывая мебель, он начал отступать в глубину комнаты. -- Пожалей меня, Мале... -- А ведь ты, Пьер, был якобинцем, -- сказал Мале и выстрелил. -- Так вот тебе.., как и хотел ты.., от Дежана! Жестоко раненный в челюсть, Гюллен свалился на ковер. Полуголая графиня, забыв о приличии, рванулась в кабинет. Мале пропустил ее и, подумав, дважды повернул ключ в замке дверей. Теперь генерал Гюллен был не опасен. x x x Гораздо позднее Савари вспоминал, что "планы Мале осуществлялись безукоризненно, ни один из батальонов Парижа не оказал сопротивления". Французам, особенно солдатам, была уже безразлична судьба Наполеона -- великого из великих. -- Ну и черт с ним! -- здраво рассуждали они. -- Хоть развяжемся с этой войной да разойдемся все по своим домам... На улицах слышались возбужденные голоса: -- Наша армия в России погибла полностью! Конечно, в "Мониторе" об этом писать не станут. Это надо соображать самому. Разве не знаете, что Кутузов уже вошел в Варшаву?.. Между тем генерал Дузе, недоумевающий, все еще изучал врученные ему приказы. Советовался с подчиненными: -- Я вижу ряды когорты из окон своего штаба. Да, вот они. Вот и приказы. Но кто мне объяснит, что все это значит? По словам герцога Ровиго, "Дузе совсем потерял голову и, боясь ответственности, решил покориться" обстоятельствам. Но ему не хотелось подвергать аресту капитана Лаборда: -- Давно причислен к моему штабу! Такой милый, такой услужливый офицер.., он ведь может обидеться. Милый и услужливый офицер (об этом Дузе не ведал) был главным шпионом архитайной полиции Наполеона, которая возвышалась даже над министерством полиции, следила даже за Демаре, даже за Паскье и даже за этим старым дураком -- Дузе... Мале был прав в своих подозрениях: именно капитан Лаборд составлял секретные досье на врагов бонапартистского режима, и сам Мале был хорошо известен Лаборду как "предмет специального наблюдения за его опасным для государства умом..." Сейчас капитан Лаборд стоял над душою генерала Дузе и несколько свысока внушал ему с приятной улыбочкой: -- Читайте, читайте. Интересно, что там пишут. Кажется, тут что-то и обо мне. Любопытно знать -- что? УЛИЦА СВЯТЫХ ОТЦОВ Улица Святых Отцов; время -- начало седьмого часа... Герцог Ровиго (Савари) почивал на роскошной постели, когда услышал крики людей. В сознании министра, затуманенном усталым сном, почему-то возникло бредовое представление о пожаре. В двери спальни уже дубасили чем-то тяжелым. -- Я слышу, все понял, спасайте архивы! Сейчас отопру... Он выпутался из одеяла, и в тот же момент между дверных досок вклинились плоские приклады ружей. В потемках спальни министр метался, то хватая впопыхах одежду, то нашаривая под подушкой заряженный пистолет. -- Я все понял! -- кричал он, еще ничего не понимая. -- Я же сказал -- выносите архивы, спасайте дела... Ключи у меня! Дверь вдребезги разлетелась, хлынул яркий свет, и на пороге спальни собственной персоной предстал генерал Лагори. -- Ну и ну! -- сказал он, почесав за ухом -- Я брал твой будуар, словно испанскую крепость... Признайся, Савари, по чести: ведь ты небось здорово удивлен? Из мемуаров герцога Ровиго: "Лагори был моим боевым товарищем в нескольких походах во время революции, и, несмотря на разницу наших политических убеждений, мы дружили..." Но сейчас от дружбы ничего не осталось. При виде Лагори герцог Ровиго обмяк всем телом и вяло опустился на постель. -- Ты думаешь, я только удивлен? -- спросил он. Лагори, стоя среди солдат когорты, весело улыбался. -- А я пришел к тебе, Савари, не просто так... По делу... -- Догадываюсь. Иначе бы не ломал двери! -- Ведь я пришел с одной радостной новостью. -- Какой же? -- Да ты арестован мною. Надеюсь, ты рад? -- Весьма, -- и министр скривил тонкие губы. Челка на его лбу взмокла от пота. -- Я понимаю, -- продолжал Лагори, -- ты, должно быть, здорово радуешься, что попал именно в мои дружеские руки. Ведь ты имеешь дело с великодушным врагом, который еще никогда в жизни не мстил своему противнику! -- Спасибо, -- скупо поблагодарил Ровиго. -- Но, может быть, ты все-таки объяснишь мне, что происходит... -- За этим дело не станет, -- отозвался Лагори. -- Тебе, как министру полиции, конечно, хорошо известно, что твой бестолковый император седьмого октября погиб в России! Герцог Ровиго понемногу приходил в себя, с некоторой надеждой он взирал на капитана Пиккереля. -- Седьмого? -- переспросил он Лагори. -- Но каким образом ты оказался здесь, а не в тюрьме Ла-Форс? Рука его сунулась под подушку, где скрывался пистолет. Но Пиккерель с солдатами перехватили руку министра. От боли Ровиго совсем пригнулся к ковру, лицо его пошло пятнами. Однако он собрался с духом и заговорил снова: -- Послушай, Лагори! Ты напрасно дурачишь меня и этих солдат. Седьмого октября император был жив. Если хочешь, я покажу его письмо ко мне, датированное как раз этим числом. -- Ну, не ври! -- ответил генерал спокойно. -- Ты нас не проведешь. Это немыслимо. Понимаешь ли сам, что это немыслимо, -- настойчиво (скорее, для солдат) повторил Лагори. -- А я еще раз говорю, что могу показать это письмо! -- А я тоже заявляю тебе, -- настаивал Лагори в раздражении, -- что император убит. Какое имеешь ты право не верить мне? При этих словах Лагори слишком нервно подскочил к скрюченному министру, и герцог невольно испугался. -- Только не убивай, Лагори, -- прохрипел он. -- Хотя бы ради того пороха, которым дышали в одних сражениях... Вспомни об этом и не дай убить меня, как поганую собаку! Благородный Лагори повернулся к солдатам: -- Ребята, разве мы с вами убийцы? -- Но здесь, -- продолжал выхрипывать Савари, -- сейчас здесь все говорит мне о грубейшем насилии и злодействе. -- Лагори уже направился к выходу. -- Не уходи! -- призывал его герцог. -- Не оставляй меня одного с этой казарменной швалью... Вспомни, что однажды я уже спас тебя! Неужели ты забыл, как я выкрутил твою судьбу из судебного процесса над генералом Моро? Лагори вышел, а в спину ему еще летели слова: -- Ты помнишь?.. Ты не забыл?.. Не уходи!.. Повиснув на руках солдат, державших его, Ровиго бессильно затих, потом он поднял лицо к капитану Пиккерелю: -- Теперь я взываю к вам. Скорее!.. Как можно скорее отвезите меня в любую из тюрем Парижа... В этом мое спасение. И не только мое, но и ваше, капитан! x x x После расправы с графом Гюлленом генерал Мале скорым шагом пересек Вандомскую площадь и поднялся на второй этаж здания штаба внутренней стражи Парижа. -- А, и ты здесь, Боккеямпе! -- задержался он на лестнице штаба. -- Скажи, успели или нет арестовать гадину Лаборда? -- Наверное, старик Дузе все уже сделал... Дузе, оказывается, ничего не сделал. Когда Мале поднялся в его кабинет, генерал еще копался в полученных бумагах, а помогал ему в этом занятии.., сам капитан Лаборд! Мале подошел к столу и показал на Лаборда: -- Не я ли приказал арестовать этого человека? -- Где и когда? -- притворился Дузе наивным малым. -- Здесь, в этих бумагах. -- Ну, значит, я еще не дочитал до этого места... Мале распахнул окна штаба на площадь: -- Чтобы у вас не оставалось дурных сомнений, можете выглянуть на улицы: и штаб и комендатура уже оцеплены войсками... Лаборд, я знаю -- все это вам не по вкусу, но отечество в опасности, а потому извольте отправиться под арест. -- Так уж сразу? Поймите, что я еще не завтракал... Стремительным шагом он покинул кабинет Дузе. -- Дузе, куда понесло твоего помощника? -- Откуда я знаю? Наверное, к завтраку... x x x Лагори удалился, и события в особняке министра на улице Святых Отцов непростительно затянулись. Герцог Ровиго -- в ночной рубахе -- стоял внаклонку, с вывернутыми назад руками, а солдатам уже надоело его держать в таком положении. Люди не разговаривали -- лишь старинные куранты, в бронзе и мраморе, не спеша отщелкивали роковое время, и того, а герцог, выждав удобный момент, снова обратился к Пиккерелю: -- А все-таки кто вы такой? И откуда ваши солдаты? Пиккерель охотно объяснил. -- Так, значит, вы не заговорщики? -- Да нет, -- вразброд отвечали солдаты. -- Нас привел сюда тот генерал, который накричал на вас и выскочил. -- Несчастные! Знаете ли вы этого генерала? -- Нет, -- отозвались солдаты когорты. Герцог Ровиго вздохнул почти с облегчением: -- Зато я хорошо знаю: это приятель преступника Моро, изгнанного в Америку, он бежал из тюрьмы, куда я же посадил его... Он погубит себя и вас! Но меня-то вы знаете? Увы, солдаты его не знали. Это на миг обескуражило министра, но он уже ковал железо, пока оно горячо. -- Взгляните на мраморный бюст в углу, -- сказал Савари, -- и сравните его с моим лицом... Разве это не я? Солдаты посмотрели на голову человека, высеченную из белого каррара и увенчанную лавровым венком патриция. -- Ну, сударь, -- ответили ему. -- Этот истукан, сразу видно, из святых отцов церкви... Но вы-то ведь не святой! Савари снова поник, а Пиккерель шепнул ему на ухо: -- Они не знают, но я вас знаю. Хотя, скромный офицер, я не имел чести быть представленным ранее... И тогда министр полиции обрушился на него: -- Ах, знаете? Если так, сразу арестуйте Лагори... Немедленно! -- указывал герцог. -- Стоит гвардии императора вскочить на коней и -- горе вам всем. За неисполнение же моего приказа вы будете расстреляны мною через полчаса! -- Не слишком ли быстро сыплются ваши пули? -- обиделся Пиккерель, задетый угрозами за живое. -- Нет! -- орал герцог. -- Всего четверть часа нужно конным гренадерам, чтобы доскакать сюда от казарм... Пиккерель искоса глянул на часы, и Савари (опытный ученик Фуше) сразу же заметил в нем смену настроения. Ага! Теперь, после удара хлыстом, должна последовать ласка. -- Я же по глазам вижу, -- ворковал министр, -- вы честный и благородный человек. Так не марайте себя преступлением, цели которого, я уверен, вам даже неизвестны... Не лучше ли мы совместно спасем этих обманутых и несчастных солдат? Пиккерель совсем уже было размяк от речей министра, но тут Ровиго совершил оплошность: он вдруг вцепился в эфес его шпаги. Пиккерель возмутился такой подлостью: -- Лестью не купите! Я честный солдат нации... Случайно бросив взгляд в окно, герцог Ровиго испугался. Он увидел, что возвращается Лагори, рядом с ним идет человек с обнаженной шпагой, а лицо его, как у палача, было закрыто капюшоном. Ровиго обратился к Пиккерелю: -- Не дайте меня убить.., умоляю вас, капитан! Пиккерель тоже выглянул в окно и в человеке с капюшоном узнал генерала Гидаля. Лагори и Гидаль, писал Савари в своих мемуарах, "ворвались ко мне как бешеные... Лагори остался позади солдат, что произвело на меня отвратительное впечатление". Да! Иметь дело с Гидалем было труднее... x x x Гидаль не мог пожаловаться на недостаток жизненной энергии и доказал это даже сейчас, успев где-то позавтракать и выпить. Он сразу приткнул к шее министра ледяное острие своей шпаги, речь его перемежалась марсельскими ругательствами. -- Попался! Так это тебе, подлецу, отсыпают денег только за то, чтобы ты сортировал французов по тюрьмам? -- Гидаль? -- вроде не сразу припомнил его Ровиго. -- Ведь я думал, что вы уже в Марселе... Надеюсь, вас помиловали? От этих подлых слов Гидаль рассвирепел. Его шпага чиркнула по шее министра, оставив на ней красную борозду. -- Убью! Но сначала ты поедешь со мной в сенат. -- Зачем? Чтобы продлить мой позор?.. Гидаль велел камердинеру герцога принести одежды. -- Да шевелись! -- цыкнул он на министра полиции. Но, выгадывая время, герцог Ровиго облачался в свой костюм нарочито медленно. Нечаянно он заметил секретаря, который заскочил в спальню и теперь растерянно торчал среди солдат. Надеясь на понятливость своего чиновника, министр сказал по-латыни -- как бы в пустоту: -- Поспешите предупредить обо всем моего соседа. Пусть не тревожится. Заодно и жену.., пусть она узнает. Секретарь понял и помчался к дому члена Государственного совета -- графа Реаля, который проживал по соседству на той же улице Святых Отцов. Однако молодой человек опоздал. -- Его сиятельство, -- отвечал швейцар, -- уже изволили отбыть. Великие времена уже наступили... ВЕЛИКИЕ ВРЕМЕНА НАСТУПИЛИ Ранним утром этого дня граф Николас Фрошо, префект департамента Сена, верхом на статной лошади не спеша возвращался в Париж от своей любовницы, которую он содержал на загородной вилле в предместье Ножан. Настроение было великолепное, пение птичек сопро