о в Копенгагене был уже извещен, что в Северном море подозрительные миноносцы шляются по ночам без опознавательных огней, и потому адмирал велел эскадре усилить боевую готовность. Во избежание роковых ошибок, все русские миноносцы заранее были отправлены впереди эскадры и уже находились во французских портах. Флотская радиосвязь пребывала тогда в первозданном состоянии, называясь "беспроволочным телеграфом", но радио уже играло большую роль. И вот около восьми часов вечера радиостанции русской эскадры стали принимать запросы с отставшей "Камчатки", которая обращалась к броненосцам эскадры, запрашивая их: "Покажите ваш курс.., обозначьте свое место прожекторами..." Это было подозрительно, и Рожественский, человек недоверчивый, велел отвечать туманно: "Держитесь ближе к Доггер-банке". -- У меня, -- сказал вице-адмирал, -- нет уверенности, что это запрашивает "Камчатка": кто-то играет на наших нервах... Наконец эфир ожил снова -- заговорила сама "Камчатка": "Атакована неизвестными миноносцами.., веду огонь!" Одинокая плавучая мастерская вдруг оказалась в окружении четырех загадочных миноносцев. На запрос дать позывные миноносцы мгновенно дали точные позывные русской эскадры, но.., позывные вчерашнего дня! В ночи возникло розовое зарево -- это вспыхнул порох, как всегда и бывает при залпе из торпедных аппаратов. Минная атака! "Камчатка" решила постоять за себя и произвела 300 выстрелов, зафиксировав разрывы снарядов в надстройках неизвестных миноносцев, после чего они тут же растаяли в ночи. На эскадре росло нервное напряжение... Была уже полночь, но люди не спали, прислушиваясь к шуму моря, к звонкам вахты и шипящему свисту, вылетающему из амбушюров переговорных труб. Рожественский просигналил эскадре: "Ожидать минной атаки с кормовых румбов". В штурманской рубке флагмана трепетно мигали лампы приборов, часы показывали 00.55. Тревожные горны взорвали суровое молчание эскадры... Трапы вздрогнули от топотни тысяч матросских ног, буцавших в окантованные медью ступени. Разом провыли корабельные элеваторы, подавая по лифтам боезапас к пушкам; по рельсам подачи уже катились острорылые болванки снарядов... Вдоль горизонта плыли огни кораблей, а в небе сгорала красная ракета. Марсовые пулеметы включились в общую канонаду, и людей на мостиках осыпало звонким дождем стреляных патронных гильз. Слышались выкрики наблюдателей: -- Трехтрубный миноносец.., по левому крамболу! -- Вижу еще один.., на пересечке курса.., весь в дыму! Здесь же, среди кораблей эскадры, срезая ей курс, крутились и траулеры тресколовной флотилии. Активная стрельба продолжалась не больше двенадцати минут, после чего флагман велел "выстрелить" лучом прожектора строго по вертикали -- в небо: это был сигнал прекращения огня. Пушки закинули чехлами. В погреба скатили боезапас. Офицеры спускались в кают-компании, переговариваясь: -- Миноносцы прикрывались бортами рыболовецких судов. -- О боже! Я ведь видел тонущий траулер. -- Возможно, что и траулер задели. Но, прослужив тридцать лет на флоте, я как-нибудь сумею отличить рыбака от миноносца. -- Жаль, если мы случайно задели и несчастных тресколовов. Как бы, господа, не получилось международного скандала... Много лет прошло с той поры, когда я познакомился в лавке букиниста со старым офицером нашего флота, но до сих пор я не забыл его трагического рассказа. -- Будучи ранен, я попал в плен к японцам при Цусиме и был отправлен в госпиталь Нагасаки. Здесь же меня застало известие о подписании Портсмутского мира, после чего наши раненые офицеры стали общаться с офицерами японского флота, бывшими на излечении. Помню, в наш барак принесли командира японского миноносца, у которого колени и ступни разнесло так, будто их изнутри взорвало. В разговоре выяснилось, что он привел миноносец из Европы, схватив попутно острейший ревматизм. "Ваша гнилая осень, -- сказал он мне, -- намного хуже японской зимы. Я вышел в море как раз в октябре, и видите, что сделал со мною ваш хваленый европейский климат!" -- "В октябре? -- спросил я его, памятуя, что и наша эскадра отплыла в октябре. -- Простите, а под каким же флагом вы шли через Суэц?" Командир японского миноносца засмеялся: "Конечно, не под японским, но не могу сказать под каким.., это тайна! За вашей эскадрой стелился по волнам такой сильный дым, что мы шли за вами в этой адской туче дыма, насыщенной мелким горячим углем, отчего все переболели конъюнктивитом глаз, но зато вы, русские, вряд ли нас видели..." Тогда я поставил вопрос ребром: "Скажите: не ваши ли миноносцы попались нам в момент печального Гулльского инцидента?" Японец засмеялся и сказал, что я слишком любопытный молодой человек, но ответить на мой вопрос он не имеет права, ибо его связывает присяга императору. Вечером мы выпили с ним по чашечке сакэ, он задрал рукав халата и показал мне руку, вдоль которой -- от локтя до запястья -- тянулся длинный розовый шрам от скользящего осколка снаряда. "Я вам ничего не сказал.., я вам только показал!" -- проговорил японец. И тут я понял, кого мы обкладывали снарядами на Доггер-банке... -- Позвольте, -- спросил я, -- откуда же тогда в Северном море могли взяться японские миноносцы? -- Вопрос закономерен! -- отвечал мне старый моряк. -- Но по газетам известно, что миноносцы для флота микадо строились на британских верфях. Японские команды приняли их от англичан в самой же Англии, и, таким образом, миноносцы сразу же заняли позицию на курсах нашей эскадры. Не забывайте, что Англия тогда была самой горячей союзницей Японии и, конечно, пакостила нам где только могла... Вот, по сути дела, и все! А дальше начинались загадки. x x x Прежде разложим все "товары" по полочкам... Вот бесспорный факт: один из снарядов, выпущенных с эскадры, случайно попал в легендарный крейсер "Аврора", причем при взрыве священнику крейсера оторвало руку; огнем нашей же артиллерии был потоплен один английский тресколов, среди рыбаков имелись тяжело раненные, -- этот факт тоже бесспорный, и мы его не отрицаем. Эскадра ушла, а среди траулеров на Доггер-банке остался недвижим, будучи поврежден, один неизвестный миноносец. Английские газеты с возмущением писали, что "один из русских миноносцев до утра оставался на месте происшествия и не оказал никакой помощи рыбакам". Теперь Англия, встав на дыбы, требовала от России предания суду не только Рожественского, но и командиров кораблей, а в особенности командира этого миноносца... Когда же тресколовы прибыли в порт Гулля, рыбаков обступили лондонские журналисты. -- Проклятье! -- заявили им рыбаки. -- Мы не знали, что русские моряки такие изверги. Они даже оставили свой миноносец, но его команда не почесалась, чтобы помочь нашим раненым... Между тем русских миноносцев на Доггер-банке не было! А дальше и началось все то позорное, что вошло в историю международных отношений под названием "Гулльский инцидент" (ибо пострадавшие при стрельбе рыбаки были приписаны к английскому порту Гуллю). Лондонские газеты раздували истерию в Европе, русские корабли они называли не иначе как "эскадрой бешеной собаки"; британские адмиралы угрожали перетопить русских моряков еще в европейских водах. Сразу же началась мобилизация флота Англии, могучий флот королевской метрополии перебазировался к Гибралтару, дабы перехватить эскадру Рожественского и уничтожить ее в океане. Англия, помогая японцам, призывала все страны мира не давать русской эскадре ни куска угля, ни единой галеты, ни одного банана, ни литра пресной воды... Связанная трудной войной на Востоке, Россия никак не могла допустить войны и на Западе. Первым делом русская казна щедро выплатила семьям пострадавших рыбаков колоссальную сумму в 65 000 фунтов стерлингов; Петербург предложил европейским державам расследовать конфликт в Международной Следственной Комиссии, созданной на основах мирной Гаагской конференции. Англия на эти условия согласилась. В декабре 1904 года Комиссия собралась в Париже; в нее вошли почетные адмиралы Англии, США, Франции и Австрии; русский флот представлял адмирал Дубасов, и надо сказать, что положение Дубасова было незавидное,. В последнем издании советской "Истории дипломатии" четко сказано, что "подобные случаи бывали в военных условиях и раньше. Сам по себе Гулльский инцидент был не столь уж серьезным. В 1900 году во время народного восстания в Китае английские моряки убили там несколько русских солдат, приняв их за боксеров..." -- Но ведь Россия, -- говорил Дубасов, -- не объявила войны Англии, все закончилось тем, что англичане извинились перед нами, и только... Наша эскадра не убивала рыбаков! Не забывайте, что тресколовы угодили под огонь снарядов, рвавшихся на перелетах. Именно на этих перелетах заодно с вашими рыбаками пострадали и наши крейсеры, где тоже имеются роковые жертвы. Комиссия настаивала, что загадочные миноносцы "возникли в расстроенном воображении" адмирала Рожественского, а в Европе никто не мог видеть японских миноносцев: -- Никто! Кроме нервных моряков эскадры Рожественского. -- Согласен, что никто их не видел, -- огрызался Дубасов. -- Но мы-то, русские моряки, видели их... Он предъявил Комиссии ленты "беспроволочного телеграфа", в которых заключались провокационные вопросы эскадре от загадочных судов, но эти вещественные доказательства не были приняты во внимание. Комиссия получила телеграмму и от самого Рожественского; вице-адмирал, продолжая вести эскадру дальше, следил за английской прессой и обратил внимание, что на месте Доггер-банки, как засвидетельствовано самими рыбаками, до самого утра оставался неизвестный миноносец, поврежденный огнем русской артиллерии. -- Вот этот факт как вы объясните? -- спрашивал Дубасов. -- Это ваш миноносец, -- отвечали ему адмиралы. -- Не правда! Наши миноносцы в день столкновения на Доггер-банке ночевали уже во французском порту Бресте. Проверили -- да, верно: Дубасов оперировал точными фактами. Тогда англичане отступили на заранее подготовленные позиции: -- Мы согласны, что ваших миноносцев там не было. Но дело в том, что и наши рыбаки тоже ошиблись. На Доггер-банке вообще не было миноносцев. Рыбаки приняли "Камчатку" за.., миноносец! Начинался фарс. Дубасов заявил, что плавучая мастерская "Камчатка" так же напоминает миноносец, как носорог котенка. Американский адмирал и французский разводили руками: -- Нас просто кто-то дурачит... Дубасов прав! Англичане спешно замазывали громадные щели в той коварной политике, какую они сыграли в союзе с Японией; понимая, что миноносцы, вызвавшие своим появлением Гулльский инцидент, хорошо спрятаны на их базах, они теперь стали утверждать, что: -- Невиновность русской эскадры можно доказать в трех случаях: если в портах Европы будут обнаружены поврежденные миноносцы; если в бортах русских кораблей обнаружатся торпедные пробоины; если в районе Доггер-банки выловят торпеды... Адмирал Дубасов осатанел вконец и сказал, что русские моряки не в цирке фокусы показывают, а найти миноносец в Европе -- это все равно что искать иголку в стоге сена; броненосцы Рожественского, слава богу, не торпедированы, а сами торпеды, которые англичане призывают нас искать в море, имеют особый клапан затопления, и, пройдя предельное расстояние, они самозатопляются. -- Или прикажете нам облазать грунт всей Доггер-банки? Сыграли отбой! Комиссия сочла своим "приятным долгом единодушно заявить, что адмирал Рожественский лично сделал все, что было возможно, чтобы воспрепятствовать стрельбе в рыболовов... Заканчивая рапорт свой, международные комиссары заявляют, что суждения, в нем формулированные, по их мнению, НЕ БРОСАЮТ НИКАКОЙ ТЕНИ НА ВОЕННЫЕ СПОСОБНОСТИ ИЛИ НА ЧУВСТВА ЧЕЛОВЕЧНОСТИ АДМИРАЛА РОЖЕСТВЕНСКОГО И ЛИЧНОГО СОСТАВА ЕГО ЭСКАДРЫ". Итак, вроде бы все закончилось как надо. Но тут рыбаки случайно выловили торпеду марки завода Шварцкопфа -- она была сильно разбита в прибрежных бурунах, но все же стало ясно, что торпеда германского производства. Ко многим загадкам прибавилась еще одна! x x x Гулльский инцидент -- провокация с двойным дном. Прогрессивный германский историк Г. Гейндорн пишет, что инцидент на Доггер-банке был выгоден для германских милитаристов, желавших "нажить на нем политический капитал... Немецкие газеты не скрывали своей радости. Они даже строили расчеты относительно возникновения вооруженного англо-русского конфликта". Вовлечь Россию в кровавую бойню на Востоке и на Западе -- вот чего домогался кайзер, а потому торпеда марки "Шварцкопф" могла служить серьезной юридической уликой против Берлина. Англия нарушила нейтралитет, поставляя миноносцы воюющей Японии, а теперь оказывается, что в эту историю на Доггер-банке вляпались и германские миноносцы... Были ли они там? Да, черт побери, они там были! Мало того: немцы понесли тяжкие повреждения. Знал ли об этом мир? Нет, мир не знал. Знали ли об этом русские моряки? Да, знали. Я повторяю с выделением шрифта: ДА, ЗНАЛИ... Точнее, они узнали об этом в новогоднюю ночь на 1 января 1906 года, когда наш броненосец "Цесаревич" стоял в порту Циндао, который -- на правах колонии -- принадлежал тогда Германской империи. Случилось так, что на новогоднюю елку русские офицеры пригласили своих коллег -- офицеров немецких кораблей. Гости как следует подвыпили, мир в Портсмуте был уже подписан, так что языки сдержанных немцев малость распустились... Один из кайзеровских моряков признался нашим: -- А знаете, господа, что наш славный Гохзеефлотте ведь тоже пострадал во время Гулльского инцидента. Дело прошлое, но многие офицеры наших миноносцев пережили массу неприятностей из-за того, что угодили как раз под огонь ваших броненосцев. После этого кайзер обязал всех нас молчать, как покойников. -- Сколько труб на ваших миноносцах? -- спросили его. -- Три. А что? Разве это столь важно? Да, это важная деталь. Известный советский ученый В. П. Костенко, находившийся тогда на броненосце "Орел", пишет, что именно неизвестный трехтрубный миноносец и "спровоцировал стрельбу... Когда же разразился международный конфликт, то император Вильгельм II строжайше воспретил разглашать причастность германского флота к Гулльскому инциденту". Нельзя сказать, чтобы все было ясно в сложной подоплеке этого подлейшего дела на Доггер-банке, но зато понятно, почему Германия и Англия из кожи лезли вон, дабы излишне запутать истинное положение вещей в случае на Доггер-банке (Костенко пишет, что англичане и немцы "были заинтересованы в ослаблении русских морских сил в европейских водах" -- еще до того как они придут на Дальний Восток!). А в 1920 году, когда кайзера в Германии уже не стало, командир одного немецкого миноносца открыто поведал в печати, как он в 1904 году попал под обстрел русских кораблей. Таким образом, на Доггер-банке завязался хитро сплетенный узел совместных провокаций -- это была своего рода международная афера, созревшая в преисподних дипломатии Токио, Берлина и Лондона... Там же надо искать и подлинные документы! А мы можем только сличать факты, слухи и намеки Сейчас уже не столь важно, по каким миноносцам стреляли. По японским? По английским? По германским? Все равно по каким, пусть даже по.., цыганским! Важно другое: по рыбакам русские никогда не стреляли Британские тресколовы попали под огонь случайно. Эскадра Рожественского била точно по цели... А цель была! Очевидцы утверждают, что даже видели гибель одного миноносца (но это не доказано), а второй миноносец с поврежденной машиной остался до утра на Доггер-банке (это доказано). Позорное пятно Гулльского инцидента до сих пор загрязняет безупречное прошлое русского флота, потому я и написал эту миниатюру. x x x Мы знаем трагический конец эскадры Рожественского! Но, памятуя о высокой доблести моряков, павших в Цусиму, мы иногда забываем другое, чрезвычайно важное обстоятельство. Если бы даже переход эскадры совершался в обычное мирное время, то такой поход грандиозной эскадры все равно вошел бы в историю флотов всего мира как неслыханное геройское мероприятие. Мы, живущие в XX веке, уже не представляем себе всю небывалую трудность подобного прохождения эскадры вокруг трех континентов, когда масса кораблей различной классификации, не имея на своем пути баз снабжения, маневрируя из одного климатического пояса в другой, все-таки проделала этот путь, который уже сам по себе достоин восхищения.. Валентин Пикуль. Решительные с "Решительного" "Решительный" -- кровный брат "Стерегущего", которому в Петербурге был поставлен замечательный памятник. "Решительный" такого монумента не заслужил, подвиг его затерялся среди давних, но громких событий. Хотя историкам дипломатии, очевидно, знаком протест России "по поводу вопиющего нарушения японцами как нейтралитета Китая, так и общепризнанных начал международного права нападением на разоруженный контр-миноносец "Решительный".., одновременно российскому посланнику в Пекине предписано предъявить категорический протест китайскому правительству", -- так гласит нота, датированная в Петербурге 30 июля 1904 года. Документ есть. Дата есть. А где же обстановка?.. -- Обстановка сейчас такова, -- рассуждали офицеры на броненосцах, -- что, будь жив адмирал Макаров, он бы уже завтра вывел нашу эскадру в море для прорыва во Владивосток. -- Но без эскадры, -- возражали другие, -- Порт-Артур не продержится долго, а флот, покинувший крепость и гарнизон, будет справедливо обвинен в непростительной трусости... Порт-Артур вечерами замирал, жители одеялами маскировали свет в окнах. Редко проедет ломовой извозчик или пробежит запоздалый рикша с коляской. Иногда возникали сильнейшие грозы, от которых на фортах разрывались фугасы. Эскадра уже настолько втянулась в войну, что, бывало, при стрельбе с правого борта орудийная прислуга левых бортов, крайне усталая, засыпала с храпением. Убитых хоронили с мощным хоровым пением, оркестры Квантунского экипажа выдували в пасмурное небо траурные мотивы Шопена, на грудь матросам возлагались бескозырки, в гробы офицеров складывали их флотские сабли и треуголки с кокардами. Командиром "Решительного" был молодой лейтенант Михаил Сергеевич Рощаковский -- при сабле сегодня, при треуголке. -- К чему этот парад? -- спросил его мичман Петров. -- Меня вызывает контр-адмирал Григорович... x x x Он принял Рощаковского на флагманском "Цесаревиче"; прогретый за день солнцем и омытый теплыми дождями, броненосец медленно остывал в вечерней свежести, чуть покачиваясь. Григорович сказал, что из Петербурга получен настоятельный приказ: эскадре выйти в море для прорыва во Владивосток. -- А вашему "Решительному", -- распорядился адмирал, -- надобно проскочить через блокаду в китайский порт Чифу, дабы предупредить консула о выходе эскадры в море. Консул в свою очередь известит об этом же нашего посла в Пекине... Вы должны понять сами и внушить команде, как это важно! -- Есть, -- отвечал Рощаковский. -- Это настолько важно, -- повторил Григорович, -- что со исполнении приказа вам разрешается закончить кампанию. -- Как? -- удивился лейтенант. -- Консул в Чифу обеспечит вам законное интернирование, можете сдать китайским властям замки от пушек, вынуть из мин ударники.., даже спустить флаг и вымпел! Не удивляйтесь... С этого момента война для нас будет закончена. Для патриота, каким был Рощаковский, последний пункт приказа казался самым трудным для исполнения. Несмотря на поздний час, офицеры "Решительного" с нетерпением ожидали возвращения командира. Михаил Сергеевич -- еще от сходни -- начал отстегивать от пояса саблю. -- Обо всем в каюте, -- сказал он офицерам... В теснотище командирской каюты они пили чай с бубликами. Рощаковский спросил инженера-механика Кислякова: -- Павел Иваныч, ты уголь принял? -- Полные бункера! А сколько в угле змей... Одна гадина чуть было не укусила кочегара Звирбулиса, хорошо, что этот латыш не робкий: хвать ее лопатой по шее! На кителе механика поблескивал орден Владимира с мечами и с бантом. Следующий вопрос -- мичману Петрову: -- Сережа, а что в погребах? -- Полные стеллажи снарядов. Калибровка выверена. Мундир юного мичмана (внешне похожего на лилейную барышню) украшал орден Анны с надписью: "За храбрость". -- Друзья мои, -- сказал Рощаковский, -- надеюсь, что вскоре вы станете кавалерами и Георгия, с чем заранее вас поздравляю. -- Его не поняли, и Рощаковский объяснил суть полученного приказа. -- А по статуту ордена святого Георгия, -- заключил он, -- орден получают те, кто, прорвав окружение неприятеля, доставит командованию чрезвычайно важные сведения... Именно это, господа, нам и предстоит сделать: идем в Чифу! За Электрическим утесом блуждали лучи прожекторов, обшаривая темнеющий горизонт в поисках японских кораблей. Конечно, в море сейчас жутковато, и мичман Петров сказал: -- Китайские кули в порту болтают уже давно, будто подводный кабель от Чифу японские водолазы уже разрезали. -- Возможно, -- кивнул Рощаковский. -- Японцы ведут себя в Чифу, как дома. Не будем удивляться, если застанем там парочку крейсеров Того и свору европейских журналистов, жаждущих увидеть нас забинтованными и на костылях... Перед сном лейтенант оторвал листок календаря. Открылся новый день -- 28 июля 1904 года. Рощаковский и не знал (да и откуда же ему знать?), что вот эта его рука, которую он сейчас протянул к выключателю надкоечного светильника, будет вскоре изгрызена зубами рассвирепевшего самурая и этой же рукой, страдая от боли, он будет докладывать в рапорте: "Я умышленно оскорбил японского офицера, ударив его кулаком в лицо, при этом же крикнув своей команде: "Братцы, делайте, как делаю я!" x x x Пошли! Миноносец глубоко врезался во встречную волну, каскады воды захлестывали пушку Гочкиса, одиноко торчавшую под мостиком. Странно, что змеи, засыпанные в бункера с углем вместе, умудрялись выбираться на палубу, где вода тут же смывала их за борт. Кисляков доложил на мостик: -- Греются эксцентрики вала, хоть плачь. -- И ладно, -- отвечал Рощаковский. -- Лишь бы дойти... Стемнело. Они шли. Однажды мимо промчала тень японского миноносца с ярким фонарем на корме. Рощаковский на вопрос, заданный по-английски, отвечал в рупор одним словом: -- Japan (Джапан)! -- и обманул противника. Враждующих разнесло на контркурсах. Вторая линия блокады оказалась не так легковерна. В ночи возник характерный выброс желтого пламени, затем последовал звук, похожий на громкое чихание: японцы пустили мину, но она, к счастью, не сработала, и блокада была удачно прорвана. Уже светало, когда "Решительный" прибыл в Чифу; пушка Гочкиса послала в небо двадцать один выстрел, салютуя нации. Едва успели положить якоря, как к борту сразу же подгребла "шампунька" с французом: -- Жан Роод -- газета "Matin". Лишь один вопрос! -- Ни одного, месье, -- отвечал Рощаковский. Он поспешил на берег, вручив консулу депеши для передачи в Адмиралтейство, заодно доложил об инструкции, полученной от Григоровича, а консул обещал договориться об условиях интернирования миноносца с местным дацуном (губернатором). -- Извольте, -- отвечал ему Рощаковский. -- Но пока вы уговариваете дацуна, я осмелюсь потревожить китайского адмирала Цао, эскадра которого видна из окон вашей спальни... Мне надо перебрать в машинах эксцентрики гребного вала. -- Если вами получен приказ спустить флаг в Чифу, то я не понимаю: чего вы домогаетесь? -- хмыкнул консул. -- Перебрав эксцентрики, я желал бы прорваться до Сайгона, откуда прямая дорога -- на родину. -- Вы большой фантазер, -- удивился консул... Китайский адмирал Цао имел желтый халат и синий шарик на шапочке. Он хранил длинные ногти в золотых наперстках, показывая нижестоящим, что еще никогда в жизни не унизил себя физическим трудом. В ремонте машин миноносца он отказал, ибо таково было указание японцев. Михаил Сергеевич ответил, что при входе в Чифу он салютовал не Японии, а Китаю. -- Не пойму, адмирал: кто здесь старший на рейде? Цао угостил лейтенанта чашечкой чая. -- Никакого ремонта, -- говорил он, сверкая наперстками. -- Я имею указание адмирала Того разоружать все русские корабли, оказавшиеся на чифунском рейде. На ваш миноносец я сразу же посылаю китайских матросов с карабинами... Его матросы, появившись на палубе "Решительного", заняли рубки и переходы на трапах, они встали возле люков в машины и кубрики. Вели они себя соответственно настроениям своего адмирала, не тая от русских враждебности: -- Сабак, сабак! Россекэ чики-чики бум.., у-у-у! Капитана чики-чики! У-у-у.., сабак помирай! Кочегар Звирбулис (из латышских крестьян) в бешенстве хотел уже раздраить люки угольного бункера: -- Как змеи полезут, они все разбегутся. -- Не спеши, братец, -- успокоил Рощаковский матроса. -- А похоже, будет резня, -- подсказал Кисляков. -- Имейте мужество не обращать внимания на угрозы. Очевидно, нам все-таки предстоит исполнить инструкцию, полученную еще в Порт-Артуре. Подождем, что скажет консул... Ближе к вечеру консул прислал на "Решительный" записку, сообщая, что с дацуном Чифу говорить бесполезно: Пекин настоятельно требует полного и немедленного разоружения миноносца. С сердечной болью комендоры выкрутили замки из пушек, а минер Волович вынул ударники из торпед; адмирал Цао, верой и правдой служа самураям, потребовал сдать даже ружья и револьверы. Русский флаг был спущен. В команде воцарилось уныние. Чтобы оживить матросов, мичман Петров, отличный чтец-декламатор, спустился в кубрик, где допоздна читал "Сорочинскую ярмарку" Гоголя. Было уже что-то около трех часов ночи, когда Рощаковский проснулся от грохота весел, поспешно разбираемых в шлюпках китайскими матросами. В паническом состоянии они покинули "Решительный". Рощаковский, накинув тужурку, вышел наверх, спрашивая вахтенного матроса Воловича: -- А что стряслось, черт побери? Или в самом доле кочегар Звирбулис не удержался и открыл бункер со змеями? -- Хуже того, ваш благородь, -- отвечал Волович... С моря подкрадывались к рейду Чифу два японских миноносца, за ними скользила тень японского крейсера. -- Явились.., господа положения, -- сказал Рощаковский. Петров элегантным жестом открыл портсигар. -- Кажется, -- призадумался он, -- повторяется история, что и с "Варягом" в корейском порту Чемульпо. Не так ли? -- Ситуация схожа, -- согласился Рощаковский, -- тем более что Чифу и Чемульпо -- порты нейтральные. Но между нашим "Решительным" и крейсером "Варягом" имеется разница. -- И все-таки... -- начал было Петров и замолк. За него договорил сам командир миноносца: -- И все-таки мы будем драться! Но в отличие от "Варяга" мы вынуждены драться безоружными. x x x Затем Рощаковский обратился к минеру Воловину: -- Готовь, братец, миноносец к взрыву. -- Есть. А где запалы ставить? -- В патронном погребе и в румпельном отсеке. Уж если погибать, так с грохотом и фейерверками... Матросы разбирали что только можно для драки: болты, гаечные ключи, вымбовки и свайки. А обстоятельный Звирбулис достал из малярки банку с ядовитым суриком: -- Как плесну в рожу -- япошки вовек не отмоются... С японских кораблей уже рассаживали по шлюпкам десант с офицером, и Рощаковский дал команду: -- Всем быть в чистом! Матросы, скинув робы, быстро облачились в белые штаны и белые форменки. Рощаковский указал офицерам: -- Господа, прошу быть при всех орденах... Воловичу он велел взрывать "Решительный", судя по обстановке, какая сложится на палубе миноносца. Петров хотел сразу же поднять русский флаг, но Рощаковский просил мичмана не нарушать условий интернирования: -- Не станем утруждать дипломатов лишней работой... Японские шлюпки с десантом издали очень напоминали больших плывущих ежей -- это торчали иглы штыков. Десант возглавлял лейтенант Тарасима. -- Ради чего вы явились? -- спросил его Рощаковский. Самурай через леера ступил на палубу: -- Ради переговоров, -- отвечал он. -- Какие могут быть между нами переговоры? Все должные формальности интернирования, согласно статьям международного права, нами выполнены, и я не приму никаких претензий от вас в условиях нейтрального порта и города. Тарасима предложил сдать миноносец, а на борт поднялся унтер-офицер, несущий полотнище японского знамени. Увидев его, мичман Петров развернул в руках андреевский стяг. -- Мы не сдаемся, -- отвечал Рощаковский. В своем рапорте он докладывал: "Я тогда сказал: "У вас есть сабля -- можете убить меня, я вам клянусь, что не стану защищаться, но, пока я жив, не вздумайте поднимать своего флага!"" С лица Тарасимы не сходила наглая улыбка. -- Уважая тишину и спокойствие жителей нейтрального города, -- сказал он, -- я имею счастье предложить вам в этом случае выйти сейчас же в море и принять рыцарский бой с нами. Рощаковский оглядел своих матросов; в их лицах он прочел решимость и готовность умереть. -- Хорошо, -- согласился он, -- я и мой экипаж готовы принять бой. Но прежде укажите китайскому адмиралу Цао, чтобы на время сражения он вернул нам замки от пушек, минные ударники и личное оружие моего экипажа. -- Простите, -- отвечал на это японец, -- но мы не властны вмешиваться во внутренние дела Китая. -- Это вы-то не властны? -- рассвирепел Рощаковский... На борт "Решительного" лезли японские матросы. Тарасима что-то гортанно выкрикнул -- и в тот же миг приклады карабинов разом обрушились на грудь мичмана Петрова, он закричал от боли, поверженный и затоптанный, не выпуская из рук флага. Рощаковский воздел над собой кулак и опустил его на улыбчивое лицо Тарасимы. -- Ребята, делайте, как делаю я! -- призвал он... Тарасима спиною провис на леерах, но, падая за борт, увлек за собою и Рощаковского... Хрясь! Оба свалились в шлюпку, причем Рощаковский оказался поверх врага. Он протянул руки к его горлу, но Тарасима стал зубами рвать его пальцы, будто собака мясо. Михаил Сергеевич все время кричал матросам: -- Только не сдавайтесь, братцы! Только не... Японцы вышвырнули его далеко за борт шлюпки. Вынырнув, он поплыл к своему миноносцу, но был обстрелян в воде. Одна из пуль вонзилась в бедро, и тогда Рощаковский искал спасения у китайских джонок. Но там китайцы стали добивать офицера бамбуковыми шестами, силясь ударить его по голове (о чем он тоже не забыл сообщить в своем рапорте). Михаил Сергеевич, раненный, поплыл в сторону набережной города. Оглянувшись на свой корабль, он видел, как его матросы повергали врагов на палубу, безжалостно их мордуя. Но они-то ведь знали, что взрывчатка заложена и она ждать не будет: Волович исполнит приказ! А потому, избив противника сколько было сил, матросы один за другим кидались в море, распластав в полете руки. Их тоже обстреливали. Рощаковского снова ранило -- в ногу. Последнее, что отметило сознание, были два взрыва, подбросившие "Решительный" из воды, после чего миноносец стал погружаться... Михаил Сергеевич очнулся в палате госпиталя францисканцев-миссионеров. Рядом с ним пластом лежал мичман Петров, под ним стояла чашка, наполненная кровью. У мичмана было кровоизлияние в легких. Кроме него, японцы ранили еще четырех матросов, а два матроса пропали. -- Волович и Звирбулис.., жалко! Хорошие ребята... Рощаковского навестил неунывающий корреспондент парижской "Matin" Жан Роод, сообщивший, что при взрыве погибли пятнадцать японских десантников. Он сказал, что в Токио опубликовано официальное сообщение, будто "Решительный" не был разоружен, а его "зверская банда первой напала на японцев". После русской ноты от 30 июля Пекину ничего не оставалось, как признать перед миром факт разбойничьего нападения на интернированный контрминоносец. На этот раз Рощаковский не отказался дать интервью парижской газете. Во время беседы его навестил консул и сказал, что только что китайцами извлечен из моря изуродованный взрывом труп матроса. -- Это Волович, -- сразу догадался Петров. -- Нашелся и второй пропавший -- Звирбулис, бедняга, не успел прыгнуть за борт, японцы утащили его на свой крейсер... Это все, -- сказал консул, -- что я сумел узнать. Вечером врачи-францисканцы оперировали Рощаковского, удалив из его тела две японские пули. Придя в себя после наркоза, лейтенант сказал мичману Петрову: -- Не пора ли нам с тобою, Сереженька, домой.., а? x x x В книге Николая Шебуева "Японские вечера" я с большой охотой выделил такую фразу: "Пощечина лейтенанта Рощаковского прогремела на весь мир... Она заставила политиков разрешить международный вопрос о праве воюющих судов в нейтральных портах". Рощаковский о таком резонансе и не мечтал: -- Я только дал по морде! Все остальное сделали матросы... Последний раз имя Рощаковского встретилось мне в документах 1916 года, когда он, будучи уже капитаном 1-го ранга, руководил строительством военно-морской базы в Кольском заливе, где еще только зачинался новый флот и где закладывали город большого будущего -- неповторимый и великолепный Мурманск! Обо всем этом я и вспомнил сегодня, когда снова перечитал ноту русского правительства, за протокольным текстом которой угадывались контуры живых людей и силуэты старых кораблей. ...Уже ночь. За лесом опять расшумелось море. Валентин Пикуль. Секрет русской стали В ту пору, когда Альфред Крупп производил в Эссене ночные горшки, вилки да ножики, он еще старался не обедать дома, а напрашивался в гости. "Какая экономия!" -- восклицал он по этому поводу. Россия имела пушки из чугуна и бронзы, а в 1851 году Николай I купил у Крупна стальную пушчонку, побаловался с нею на полигоне и сдал в арсенал на хранение. Как раз в этом году умер Аносов, знаменитый металлург, возродивший тайну булатной стали. Последние годы жизни он, уже генерал-майор, был томским губернатором. Зимою возок, в котором он ехал, опрокинулся, причем дверца открылась, Аносова придавили рухнувшие чемоданы, и, пролежав в сугробе много часов, пока не догадались ротозеи выслать из города подмогу, он сильно простудился, вскоре же и скончался. Павлу Матвеевичу Обухову было в то время уже 30 лет; он вышел в офицеры из Горного корпуса и был достаточно извещен, что покойный Аносов на десять лет раньше Круп-па отлил первую стальную пушку в России. Обухов и сам интересовался выделкою стали. Убойная сила ружей становилась год от года сильнее, а кирасы для кавалерии ковали по-прежнему из меди. Павел Матвеевич добился такого качества стальной кирасы, что, надев ее на себя, уверенно говорил приятелям: -- Стреляйте в упор! Любая пуля отскочит... Настал 1854 год -- открылась война в Крыму, и Обухова назначили начальником Оружейной фабрики в Златоусте. Под мундиром горного офицера скрывалась тонкая кираса -- той стали, которая была лучше крупповской, о чем "Горный журнал" и оповестил читателей. Златоуст отливал ядра, мастерил ружья, ковал драгунские палаши, выстругивал кожу для ножен, варил пиво из меда, мял воск для свечей, город славился бесподобными кренделями и пряниками. Дичи в лесах было видимо-невидимо, но почему-то здесь предпочитали на закуску жареных воробьев! x x x Уютно и живописно пристроился Златоуст в изложине между гор, поросших лесом, великолепная запруда сдерживала воды обширного заводского пруда с мостками, где бабы в наклонку полоскали бельишко, купалась детвора, посиневшая от стужи. Жизнь была сытная, но тяжелая, беспросветная. Крепостное право держало рабочего в цехах так же прочно, как и мужика на барщине. Инженеры замыкались в своем, узком кругу, проводя время в бестолковой праздности: картежничали, дурачились. Делать им было нечего! Бюджет завода был колоссальным, а сталь для выделки оружия везли из Англии, отчего Златоуст и поставлял продукцию по очень высоким ценам. Павел Матвеевич догадывался, что в героической обороне Севастополя старая русская артиллерия исполнила торжественный реквием былой славе гладкоствольных бронзовых пушек -- дело теперь за сталью... Со стали и начал! Здесь не место вдаваться в сложные тайны металлургии -- скажу просто: Обухов, человек старательный, заново освоил научное наследие Аносова, а собственный опыт обогатил в общении со старыми мастерами литейного дела. Магнитного железняка в Златоусте хватало, чугун был хорош сам по себе. В результате многих экспериментов из тиглей выплеснуло в изложницы сразу пять сортов превосходной стали. Павел Матвеевич -- щедрый -- сказал мастерам: -- Братцы, три дня гуляй, потом снова за дело... Из свежих поковок выделывали ружейные стволы, и -- где там карты? какой пикник? до танцев ли тут? -- денно и нощно Обухов пропадал в цехах. Стволы обтачивались тогда вручную, он торопил мастеровых, благо из Петербурга уже выехала комиссия для испытаний, она везла с собой ружья крупповской стали -- ради сравнения их со златоустовскими. После неудач в Крымской кампании армия России реформировалась, перевооружалась. -- Догонять надо, -- говаривал Павел Матвеевич. Приехала комиссия. Выбрались на полигон. -- Ручаетесь? -- спросили Обухова. -- Стреляйте, -- отвечал он... В городе из окошек высовывались древние бабки: -- Не пимши, не емши, а уже палят -- и столь шибко! Звуки стрельбы постоянно усиливались: в ружья комиссия закладывала уже два, потом три заряда... Трах, трах, Трах -- и на восьми зарядах крупповские ружья разлетались в куски, а златоустовские выдержали четырнадцать зарядов. Рабочие-отстрельщики побросали ружья на мокрую от росы траву, и раскаленные стволы зашипели, как сало на сковородках, медленно остывая. -- Кажись, Круппа-то догнали, -- говорили они... Председатель комиссии зарядил ружье большой дозой пороха, а весь ствол напичкал пулями до конца дула, наложил пистон, протянул шнурок от "собачки". Все бойко сиганули по кустам. -- Что вы делаете, господа? -- возмутился Обухов. -- Вам же больше чести.., дергай! Дернули, и раздался взрыв: не в силах выбить все пули, газы разворотили казенник ружья, но сам ствол -- обуховская сталь! -- остался целехонек. Прослышав о такой небывалой прочности металла, Петербург рассудил за благо выдать Обухову привилегию на изобретение, дать ему заграничную командировку и плюс к жалованью еще 600 рублей ежегодно в награду. Сразу обнаружились завистники, стали трепаться, что Обухов лишь притворяется скромником, а на самом деле у него там, наверху, своя рука в министерстве. Павел Матвеевич успеху был рад и, конечно, от лишних денег не отказывался, но подобные намеки на "кумовство" глубоко и болезненно язвили душу. -- Перестаньте, господа, -- сказал он в клубе Златоуста в кругу инженеров. -- Я хочу одного: избавить свое Отечество, и без того бедное, от монополии Круппа, который продает свои пушки с веса, как телятину на базаре, а с каждого пуда дерет пятьдесят два рублика... Вот и понимайте! На границе заводского округа, пока на станции меняли ему лошадей, Павел Матвеевич зашел в горницу, просил подать щей и каши с гусиными шкварками Подле него пристроились у нескончаемого штофа два проезжих бергмейстера, и Обухов невольно прислушался к их беседе, в которой произнесли его имя. -- Сам-то он при себе, в баньке на огороде, гениуса содержит. Верные люди правду сказывали: он сталь изобрел, а Обухов секреты у него выманил. Теперь гений желает претензию