а вас в борьбе с деспотизмом, и графу Герши не поздоровится... Ну, сорок тысяч фунтов! - Я подумаю, - ответил де Еон. *** Терсье развернул перед королем лист бумаги: - Получено письмо от де Еона, слушайте... "Вожаки оппозиции предложили мне денег, сколько я хочу, за выдачу бумаг и писем. Вы можете себе представить, как мне противен сей поступок. И, однако, если меня все покинут, то что же мне делать?.. Я объявляю вам формально: заставив меня перейти на сторону английского короля, Франция должна ждать, что вскоре возобновится война, она неизбежна!.." - За дело, - сказал король, - за дело... Бастилия ждет, камни плачут, цепи рыдают по де Еону! Если не можете залучить его живьем, так убейте же его наконец... Убейте! Вокруг де Еона сжималось кольцо. Он ходил по улицам, обвешанный оружием, окруженный своей гвардией. Посылал письма к великим людям Англии, но только один Питт-старший ответил ему, и то - уклончиво. Прален слал агента за агентом: в любом виде подайте мне сюда этого паршивца! Граф Брольи, более осторожный и помнящий о заслугах де Еона, действовал путем переговоров: он послал в Лондон своего секретаря Нора. - Мы согласны оплатить ваши долги, - заявил Нор де Еону. - Что это значит? Долги делал я, значит, я и буду их оплачивать... Вы мне только дайте для этого денег. - Но суммы определенной не выделено, - заметил Нор. - Так, так... А что граф Герши? Остается послом? - Да. - Убирайтесь, - ответил де Еон. - Я не спущу своего флага! - Зачем вам бумаги короля? Верните их! - взмолился Нор. - Как зачем? Герши начал против меня судебный процесс по законам Англии о привлечении меня к ответу за клевету... Отдай я вам эти бумаги, чем же мне тогда защищаться? Ночью человек в маске набросился на де Еона из-за угла. Ударил шевалье прямо в сердце шпагой. Но клинок застрял в портмоне с деньгами, и де Еон успел, выхватив оружие, сразить убийцу наповал... А потом он раскрыл пробитое шпагой портмоне. - Ну и ну! - сказал де Еон. - Это, кажется, первый случай в моей жизни, когда я удачно поместил свои сбережения... Накануне суда де Еон пропал, и Лондон наполнился мрачными слухами, что французы заманили его в ловушку и убили. Толпы англичан стекались отовсюду к зданию французского посольства, запасаясь по дороге каменьями. Зазвенели стекла в окнах, заухали кирпичи в ворота. - Убийцы! - ревела толпа. - Отродье королевского деспотизма! Вот пусть только выглянет этот ублюдок Герши... Особенно неистовствовала моложавая кухарка в кружевном чепчике на голове. В подоле ее передника был запас камней как раз по ее маленькой ладони, и она ловко высаживала стекло за стеклом в затаившихся окнах посольства; при этом она звонко кричала: - Герши, ты скоро уберешься из Англии?.. Читатель, надеюсь, уже догадался, что этой кухаркой был сам кавалер де Еон. Спокойно проживал он ныне в новом убежище, которое приискал у старухи француженки Дюфур, занимавшейся в Лондоне разными темными делами и делишками. Он скрылся от суда. Судебные пристава, при поддержке солдат с оружием, явились для исполнения приговора. Но вместо кавалера де Еона, изящного дипломата, они обнаружили трех женщин-замарашек. Они гладили белье. На вопрос полиции, где здесь скрывается де Еон, они только рассмеялись. Особенно хохотала одна из них, распаренная от утюга, с блестящими глазами. Узнать в этой гладильщице белья самого посла Франции, конечно, было можно. Но для этого надо было прийти сюда не полиции, а кому-либо другому - более проницательному... Трейссак де Вержи, вдыхая запахи нищеты, привычные ему с детства, перебирал ногами сто двадцать первую ступеньку грязной и разрушенной лестницы. Нетерпеливо толкнул заплесневелые двери. - Мне хотелось бы видеть мадам Дюфур, - сказал он. Навстречу ему, вытирая руки, поднялась от стола кухарка: *** - Мадам Дюфур (маленькая запинка) здесь не проживает... Трейссак де Вержи снял шляпу и улыбнулся: - А вы, господин посол, готовите ужин для вечернего раута? - Дело за мясом! - и де Еон взялся за кухонный нож. - Позвольте присесть вечно голодному писателю? - Садитесь! - И нож вошел в доску стола, колеблясь. - Так и быть: сегодня я накормлю вас до отвала. - А какой приятный вид из окна: крыши, крыши... - начал де Вержи, озираясь. - Знаете, сударь, ведь я большой поклонник вашего таланта. Ваше имя будет бессмертно! - В приложении к моему ваше - тоже, - отвечал де Еон. - Вы прославили себя тем, что осмелились соперничать со мною. - Что делать! - огорчился де Вержи и, кажется, искренне. - Нужда заставила продать свое перо. Меня подбил Гудар, эта отъявленная бездарность, и.., наконец, мне заплатили! - За деньги можно сделать все, - сказал де Еон, - но никогда не пишите за деньги. Это заставляет торопиться, чтобы золото скорей забренчало в кармане, и писатель уже не заботится о стиле. А стиль - это главное, ради чего стоит потрудиться! - Пожалуй, вы правы, - согласился де Вержи, поразмыслив. Де Еон посмотрел ему прямо в глаза: - Есть веская причина, по которой вы пришли ко мне. Честно признаюсь, что я об этой причине не могу догадаться. - У вас в Тоннере, шевалье, живет старая мать, - неожиданно произнес Трейссак де Вержи. - Случайно я узнал, что Версаль начал ее преследовать за ваши деяния... В моей чересчур сложной биографии, - поморщился он, - тоже было однажды нечто подобное, и потому-то я решил стать честнее самого себя. - Благодарю, - ответил де Еон. - В самом деле, я сейчас говорю уже без иронии, не останетесь ли вы со мной пообедать?.. За обедом де Вержи исповедался перед де Еоном. Манэн тогда подсыпал в вино усыпляющий яд по указке графа Герши; посол пытался подкупить и его, бедного литератора, на убийство кавалера. - Запечатлейте на бумаге, - попросил его де Еон, - свой рассказ о кознях посольства против меня... Добровольные показания литератора были размножены в копиях, и де Еон не замедлил разослать их по министрам Франции. Отравление и подкуп наемных убийц - обвинения куда как хлесткие! Но первым пострадал писатель Трейссак де Вержи: агенты Людовика схватили его (как самого опасного свидетеля) и бросили через Ла-Манш - в "Башню молчания". Утром накануне процесса газетчики Лондона выкрикивали: - Новое свидетельство версальского деспотизма! Арестован еще один свидетель.., на этот раз буфетчик посольства Франции, который подсыпал яд в бокал де Еона! Вчера ночью буфетчик тоже отправлен за Ла-Манш! Герши потускнел, часы его тикали вразнобой. Графиня Герши перестала пользоваться успехом среди мужественных британцев. Дело передали в высокий суд "королевской скамьи". Правительство Англии было согласно погасить этот крупный скандал, но... - Вы слышите? - сказал в парламенте генерал-атторней Флетчер Нортон. - Вы слышите, что кричат на улицах? Мы не можем не учитывать эти голоса. Откройте окна - пусть услышат глухие... - Герши - на виселицу! - раздавалось с улицы. В один из дней процесса, когда Герши вылезал из кареты, толпа англичан набросилась на него. Лошади, испуганные, дернули. Посла поволокло по земле. Окровавленный граф Герши закричал: - Вы не того бьете, кого надо бить... Я совсем не граф Герши, я только секретарь графа Герши! Толпою были сорваны с посла Франции все его ордена и разбросаны по земле. Бежав от суда и покинув посольство на произвол судьбы, граф Герши на первом же корабле убрался за Ла-Манш. - Я изнурен, - заявил Герши министру Пралену. - На этом посту нужен человек, умеющий прыгать в игольное ушко, стрелять из пушек, плавать рыбою под водою, мыться огнем... И еще надо очень многое уметь, чтобы соперничать с хитрецом де Еоном! Прален даже не удивился: - Такой человек в министерстве есть! Вот идет к нам граф Дюран, как всегда веселый и милый... Граф Дюран, - поднялся Прален из кресла, - мы как раз говорим о вашей карьере! *** Незадолго до этого Брольи беседовал с Людовиком: - Ваше величество, как это ни странно, но пора начать мирные переговоры с государством, которое выросло незаметно у нас под боком, грозит нам оружием, и этот гневный прыщ называется государством де Еона! Король был уже сыт по горло - с него хватит. - Да, хватит, - сказал он. - Если вы настаиваете на мирных переговорах, то послом в эту удивительную страну я назначаю вас... Вот вы, Брольи, сами и выкручивайтесь! Теперь все надежды Брольи были на Дюрана. И вот два веселых чудака встретились на чужбине: - Это ты, бродяга Дюран? - А это ты, моя красавица де Бомон? - Все толстеешь, Дюран? - А ты хорошеешь? Про тебя много говорят... - Что на родине, Дюран? - печально вздохнул де Еон. - Не хватает только революции, а жертв для нее уже достаточно, и даже больше, чем надо для революции... Так что несомненно будут излишки в жертвах. - Не нужен ли опытный палач? - серьезно предложил де Еон. - Я знаю тут одного, который берет недорого. Работает сдельно - с башки! К тому же он давно без работы, теперь нуждается. - Сознайся: уж не ты ли этот опытный палач? - Нет, я при нем состою в помощниках. Под мой топор ложится общий человеческий стандарт. А маэстро выступает на сцену лишь в затруднительных случаях, когда шея закоренелого преступника состоит из одних жил и хрящей. Дюран был давним другом де Еона; оба они вышли из Тампля, этой школы "секретов короля"; сообща они готовили план высадки французов на берегах Англии; перед Дюраном скрываться было нечего, - де Еон уступил, заявив решительно: - Едем! Мне все чертовски надоело, я устал... Но - условие: пусть никто во Франции не тревожит мою старуху мать. Матери не должны отвечать за детей своих. Тем более когда мать глядит в могилу, а сын ее уже начал седеть... На квартире де Еона было чистенько прибрано, как у пожилой старательной девы. Пяльцы стояли возле окна (мужчины XVIII века любили вышивание не меньше женщин). Острые перья шпаг и рапир висели по стенам... Де Еон открыл люк в подвал: - Осторожно, Дюран! Прыгайте на эту бочку... Дюран прыгнул в подвал - это был винный погреб, и Де Еон - за ним. Долго ковырял зубилом стены. Вынул кирпич, вмазанный среди камней: - Прошу передать мне сертификат короля о пенсии... Дюран выдал ему подлинное обязательство Людовика выплачивать пенсию кавалеру, о котором было сказано в сертификате в самых лестных для де Еона выражениях. - Я люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне. - А вот и подпись короля, - показал Дюран. Де Еон поднял кирпич над головой. Грохнул его под ноги. А внутри кирпича оказался пергаментный пакет, в котором хранилось письмо Людовика от 3 июля 1763 года с планом нападения Франции на Англию... Дюран повертел письмо в руках: - Послушай, если только это главное, то.., к чему шум? - Остальное от меня не получите. Я тоже не дурак! - сказал де Еон. - Король сорвался с моего крючка. С разодранной губой и в дурном настроении, но все же сорвался... Графа же Брольи и прочих я оставлю трепыхаться и далее! Дюран сложил письмо короля и спрятал. - Смотри, - сказал. - Я свое дело сделал. Остальным же пусть занимаются с тобой другие. После этого де Еон еще несколько лет поддерживал с Версалем секретную переписку, хотя Версаль не доверял уже ему тайн. Сведения де Еона были незначительны: он словно сдерживал себя. Только однажды сообщил Людовику, что либералы хотят свергнуть с престола Англии ганноверскую династию. Если Версалю надо, то де Еон согласен принять участие в заговоре... Людовика словно прорвало: - Какая наглость! Я не желаю более видеть писем этого шантажиста! Кроме пенсии, ему нечего ждать от меня! И он вернул Брольи депешу де Еона, крупно начертав наверху королевскую резолюцию: "Де Еона более ни на что не употреблять". *** Вот когда наступили чудесные годы. Тишина и покой. Дипломат, сверкнувший когда-то блестящим метеором, повидавший и взлет славы и низость падения, теперь осел за письменным столом. История и политика, торговля и безбрачие, навигация и духовенство, администрация и финансы - таковы были вопросы, занимавшие теперь его буйную голову. Особенно интересовался де Еон проблемой налогов. Франция переживала тяжелые годы, и каждый образованный патриот (а де Еон считал себя таковым) должен был много думать, чтобы вывести страну из тупика, в который ее загнали пылкие красавицы, вроде де Шатору, мадам Помпадур, а теперь на шее Франции сидела новая панельная шлюха с чужим именем - графиня Дюбарри. Историки не признают за сочинениями де Еона глубокого анализа событий и причин надвигающейся катастрофы. Но зато никто не смог отказать ему в таланте изложения: любой сложный вопрос становился под пером кавалера изящным и легким, почти игривым, как шипенье в бокале шампанского. Изящностью стиля де Еон побеждал отвращение к формуле! Большая дружба была в эти годы у де Еона с лордом Феррерсом, известным астрономом и математиком, которого он знал еще по службе в Петербурге. Летние месяцы де Еон проводил в поместье своего друга, вдали от городской суеты. Работал он, как утверждают очевидцы, по пятнадцать часов в сутки. Запах роз по вечерам бывал удушлив и горек. Бледные лепестки неслышно ложились ему на плечи. Мохнатые гусеницы падали с ветвей корявой яблони, ползали по страницам среди недописанных еще строчек. Де Еон не сгонял их, - они ему не мешали... И незаметно закрадывались в душу синие печальные сумерки. "Что это? - думал он. - Неужели приближение старости?" Наконец гигантский труд нескольких лет жизни был завершен. В 1774 году тринадцать томов сочинений де Еона стали продаваться в Лондоне и сразу нашли себе читателей. Давно уже не было его врага - графа Герши: после всех побоищ и скандалов граф укрылся в своем имении, отдыхая душой и телом от де Еона. Но однажды кто-то имел неосторожность упомянуть о кавалере в разговоре. - Повторите мне это имя, - попросил Герши. - Я не ослышался? Он тут же умер - от разрыва сердца. Над свежей могилой отца сын графа Герши поклялся отомстить, и вдова старого Герши бросилась в Версаль - к ногам короля: - Ваше величество, спасите мне сына от де Еона! Последняя поросль знатного рода падет от шпаги самого опасного дуэлянта! Людовик пожал плечами. "Когда все это кончится?" - Но у меня, мадам, - ответил он женщине, - совсем нет времени, чтобы следить за всем происходящим во Франции. - О, как вы жестоки... Постыдитесь! - зло выкрикнула вдова. - У вас нет времени... Но хватает же времени, чтобы быть королем! Кавалер де Еон ничего об этом не знал, и беда задела его совсем с другой стороны. Начиналась новая эпоха его жизни. *** Портреты де Еона веером лежат сейчас передо мною. Он изображен - печальный - в мундире полка маркиза д'Отишана, он смотрит на меня - вызывающе - в дамском наряде. Он и женственный, он и мужественный. Улыбка - умного человека. Когда его изображают женщиной, то подчеркивают миловидность и выпуклость груди, высоко вздернутой корсетом. Мундир и кружева, парик и чепец. К сорока годам де Еон мало изменился во внешности: мелкие черты лица, нежные губы, голубые глаза и кожа чистая, поражающая девичьей белизной. Брился он редко, но, как говорят, мог бы и вообще не бриться. Несмотря на эту внешность, далеко не мужественную, кавалер нравился женщинам. От Парижа - до Петербурга. Но легкий флирт, пальба острот, пустяки в стихах и - полное равнодушие к прекрасному полу, - вот и все, чем кончались его романы. Особенно досаждали с нескромными вопросами собутыльники. - На мне мундир драгуна! - яростно огрызался шевалье. - Если бы наш век не был таким развращенным, никто не замечал бы моей нравственности... Я пью с вами - достаточно и этого великого порока, но зачем мне приписывать остальные? Исподволь, незаметно сочились, словно едкая плесень по сырым стенам, нехорошие, темные слухи: - Говорят, он вовсе не мужчина, а так себе... - По секрету: он уже ходил в женском платье. - Да что вы? Не может быть! - А разве вы не читали книги Гудара? Там ведь сказано прямо, что де Еон - классический гермафродит. - Гудар - бездарность! Лучше прочтите похождения распутного Фабласа... Там сказано, что девицы де Бомон следует опасаться! Кое-что сболтнула и княгиня Екатерина Романовна Дашкова, урожденная Воронцова, прибывшая в Лондон уже не девочкой, какой ее знал де Еон, а почтенной дамой, как президент Российской академии наук. Что схватили с ее языка англичане - так и не разобрался де Еон, но было сказано Дашковой нечто такое, что усилило пакостный интерес публики к драгунскому капитану. Английский король Георг III, заинтригованный этими слухами, прямо обратился к королю Людовику XV с просьбой ответить: - Кто де Еон - мужчина или женщина? Феррерс предупредил де Еона: - Неприятная новость: в Лондоне держат пари, и весьма значительные... Не пора ли вам сменить панталоны на юбку? - К подобному любопытству я уже привык, - ответил де Еон. - Но еще не привык, и вряд ли привыкну, чтобы люди интересовались моей персоной на деньги... Я ведь не кенгуру! - Что поделаешь, дорогой Шарло, - ответил лорд Феррерс. - Мы, англичане, всегда были заядлыми спорщиками. Пари, нисколько не зависящее от искусства красноречия, стало национальным спортом в нашем королевстве... Вскоре де Еон заметил, что, куда бы он ни направлялся, за ним постоянно следуют один или два ротозея. Де Еон измолотил двух особенно назойливых спорщиков прежестоко. Но спекуляторов Лондона это не остановило, и Феррерс предупредил его снова: - Как это ни печально, но вам хорошо бы уехать. - Что случилось опять? - Участники пари составили заговор, чтобы заманить вас для телесного осмотра в присутствии нотариуса... Уезжайте! Де Еон уехал в Шотландию, бродил по холмам, пил горькое пиво и сладкую водку в деревнях, танцевал под волынки на сельских вечеринках. Вернулся в Лондон, надеясь, что скотский интерес к нему поостыл, но... Нет, на следующий же день по приезде явилась целая делегация от спорщиков. Теперь в Лондоне образовался "Клуб де Еона". Явившись в суд, де Еон торжественно присягнул, что не имеет ничего общего с клубом спекуляторов и никогда не согласится подвергнуть себя унизительному осмотру. - Я капитан драгунского полка и прошу палату судей учесть мое недавнее заявление своему королю: просьбу отправиться в польскую армию... Если я женщина, как вы думаете, то разве такие заявления поступают от женщин?.. - Ах, как вы не правы, мой друг, - сказал ему потом Феррерс. - Этим заявлением вы только подлили масла в огонь. - Но почему? - Вам надо было показать под присягой что-либо одно из двух: женщина вы или мужчина. Кто-то выиграл бы, кто-то в пух проигрался бы! Но пари тогда рассыпалось бы само по себе - и вы, Шарло, остались бы в том положении, в каком вам удобнее ныне. Де Еон, побледнев, шагнул к старому другу: - Почему вы так сказали сейчас? Неужели и вы.., вы? Почтенный лорд, математик и астроном, отвел глаза. - Я тоже англичанин, - сказал он. - И притом вы же не станете отрицать, что ходили... Да, вы уже носили женское платье. И не только в Лондоне... Говорят, что вы были в России под видом женщины. Мало того, поверьте - женское платье вам идет более мужского... Разве не так? Участники пари, разбившись на легионы, устраивали демонстрации, дебоширя возле дома загадочного драгунского капитана и экс-дипломата. Агенты спорщиков сумели проникнуть и во французское посольство, которое возглавлял тогда прожженный интриган - граф де Шатле-Ломон. - Скифы! - загрохотал он в ответ. - Вы разве не знали до сих пор, что де Еон - женщина?.. Ха-ха! Да об этом уже давно только и говорят в Париже! В самом деле, Людовик заявил однажды при дворе: - А вы ничего не слышали о де Еоне? Открылось нечто любопытное в этом бесстыднике: на поверку он оказался женщиной, и, говорят, прехорошенькой... Впрочем, в это я не совсем верю, ибо видел его небритым! "Уехать.., уехать", - мечтал де Еон. Засесть в Варшаве на Рыночной площади, поклониться королю Станиславу Понятовскому, и... "Неужели он так злопамятен?" А там - Россия! Сверкание снегов, жаркие печи в сенях, говор и смех красавиц, фырканье коней у подъездов, плещущий грохот бальной музыки... *** Де Еон приехал в Орендч, где зашел в кафе-гауз; здесь ему обещали дать ответ о службе. Было зябко. Попросил, чтобы согреться, чашку горячего пива с сырым яйцом внутри и один морской "гаф-энд-гаф". Тут его застал Друэ - секретарь старого волка Брольи. - Знать, напрасно ходят слухи, что вы женщина? - молодо рассмеялся Друэ, садясь рядом. - Любая женщина упала сразу бы, отведав из чистилища вашей ужасной кружки! Де Еон ощущал на себе пытливый взгляд хитреца. - Что с Польшей? - спросил он не сразу. - Его королевское величество полагает, что вам совсем нет причин покидать Англию. Тем более, вы сейчас окружены сомнительными слухами, и король не позволяет вам принять польскую службу. Ибо (и вы не станете отрицать этого) служба Польше - это же служба России... Вы далеко замахнулись, шевалье. Де Еон допил чертовски крепкий матросский "гаф-энд-гаф". - Послушайте, юноша, - произнес твердо. - Должно бы уже и постыдиться... Не я ли послужил Франции в двух случаях пером дипломата и шпагою офицера? Неужели его величеству приятно наблюдать, как ныне меня травят, словно обезьяну в клетке? Я не имею своего угла, не завел семьи, я одинок и ничего не скопил под старость. Теперь у меня решили отнять даже мое мужество! Стыдно... Смерть под забором от нищеты - вот что уготовлено для меня Версалем! Будьте вы прокляты! Вернувшись в Париж, Друэ высказал в министерстве мнение: - Она это скрывает, но она, конечно, женщина... Брольи, на основе доклада Друэ, составил отчет для короля: - Ваше величество, с глубоким сожалением извещаю вас, что на протяжении многих лет мы совершали чудовищную ошибку, доверяя высокие посты представительства за границей - женщине!.. Кавалерша Женевьева из бургундского рода де Еонов и де Бомонов провела и здесь нас, ваше величество. Вольтер откликнулся на это событие ироническим замечанием: - А наши нравы заметно смягчились, мы близки к гуманизму... Смотрите, де Еон стал орлеанской девственницей, однако до сих пор я не слышал, чтобы его сожгли на костре! Вскоре, получив из Парижа указание носить одежду, "которая соответствует его полу", кавалер разгадал, кто повинен в этом абсурде, и Людовик получил от него издевательскую просьбу - надевать юбку только по воскресеньям ("Дамские туфли ужасно жмут! - сообщал де Еон королю. - Не соблаговолите ли разрешить заодно уж носить мне ботфорты?"). Людовик не мог слышать имени де Еона спокойно, и вдруг - новое послание. Да какое! Де Еон наконец-то сознался королю, что он женщина, но... "Ваше величество, - похвастал кавалер из Лондона, - Вы не можете не оценить меня за то, что, находясь среди военных людей, я сохранил такое хрупкое добро, как целомудрие". Так писал он. И - кому? Людовику - распутнейшему из королей. Это был опять вызов. Де Еон дразнил короля, как дразнят собак, сидящих на цепи. Собака рвется, но укусить не может. *** Старый король выходил в старый сад. Юные красавицы склонялись перед ним, и он похотливо (более по привычке, нежели по надобности) отпячивал толстую нижнюю губу. Слова же, которые произносил при этом король, закреплены в истории. - Как прелестны... Но к чему их так много в Версале? - удивлялся Людовик. - Король Франции уже давно стар, и одной женщины ему вполне хватает... С лицом сизого цвета, расслабленный и сонный от разврата, брел король к графине Дюбарри, ставил на огонь камина кофе для последней своей фаворитки. Все понемногу забывалось. Даже Семилетняя война, Елизавета и Фридрих... Ах, этот старый Фриц, вот был безобразник смолоду! Кстати, как же он называл его любовные увлечения? "Котильонами..." Какой дивный танец прошлого! - Эй ты, недотепа! - орала на короля мадам Дюбарри. - Смотри, черт слепой, твой кофе опять убежал в пламя... Что ты вспоминаешь там и хихикаешь? Рыбьи кости давно сгнили в земле... Когда Помпадур была жива, ее звали "рыбешкой", теперь она стала "рыбьими костями". А вскоре до де Еона дошли слухи, что Дюбарри имеет к нему какой-то особый интерес. Это очень плохо, когда тобою начинают интересоваться, как диковинкой. И все забыли во Франции: его миссию в Петербурге, его скачку от Вены, мирный трактат и три раны. Осталось только одно - любопытство: - Оставьте меня, люди... Мне совестно - за вас! У короля наступила дряблость мысли и страсти. Началось царство Дюбарри, и Людовик был от нее без ума. Он так нахваливал ее везде, что смелый герцог Айен однажды не выдержал. - Ах, ваше величество, - сказал он королю, - сразу видно, что до мадам Дюбарри вы не имели дела с уличными потаскухами! Но даже Дюбарри, этой уличной потаскухе, был противен зловонный осклизлый старик. На одну ночь вместо себя она прислала королю дочь плотника. Людовик заразился от нее оспой и умирал, брошенный всеми. Словно испуганные ночные птицы, разлетелись из Версаля метрессы; опустел страшный "Олений парк". И никто - никто! - не захотел видеть своего короля; только три его дочери (Ворона, Швабра и Тряпка) ухаживали за умирающим. Ни души, - Людовик исповедовал свои грехи в тишине... Он умер, и на окне его спальни загорелась одинокая свеча. Таков обычай Бурбонов: свеча на окне - кончилось старое царствование. Но свеча эта еще не успела разгореться, как в галереях дворца раздался неровный гул и топот. И внук покойного, уже ставший Людовиком XVI, воскликнул: - Боже мой, теперь я самый несчастный человек на свете! А его жена, Мария-Антуанетта, с плачем произнесла слова, которым суждено стать словами историческими: - Я королева.., а меня ничему никогда не учили! Топот придворных приближался к их комнатам. Работая локтями, обрывая шлейфы платьев, сталкиваясь в дверях, толпа царедворцев спешила упасть к ногам новых светил: - Король умер - да здравствует король! Но простой Париж встретил смерть Людовика XV крика vin радости, и тут же, на улицах, была сложена песня: Трепещите, воры и куртизанки, - Ваш папаша отдал концы... Граф Брольи представил новому королю (который ничего так не любил, как чинить испорченные замки) полный и всесторонний отчет о "секретах" в политике его дедушки. Людовик XVI, этот коронованный слесарь, распорядился навсегда уничтожить "секрет". Но вот вопрос: куда деть целую армию тайных агентов, разбросанную по всему миру? Стали думать. - Дайте им пенсию, - сказал король, - и пошлите их всех к дьяволу! Все были довольны таким решением, но... - Что там еще? - недовольно спросил молодой король. - Ваше величество, мы совсем забыли о кавалерше де Еон, которая поганой мушкой сидит на лице ваших дивных начинаний! *** Маленькое самостоятельное государство требовало признания своих прав на гражданство, и король был вынужден отправить к шевалье свое посольство. Маркиз Прюнево, глава этой миссии, доказывал де Еону: - Все уже довольны судьбой. Осталось только решить с вами. Король прощает вам все ваши удивительные метаморфозы. Только верните нам все документы, прекратите дерзить министрам. А также избегайте мест, где вас могут встретить лица из семейства Герши... При этих условиях приезжайте на родину. Они пробеседовали полгода (!), после чего Прюнево не выдержал и уехал в Париж, где заявил: - Он остался неумолим. - Постойте.., он или она? Неумолим или неумолима? - Она неумолима. - Вот так и надобно говорить впредь о де Еоне! О переодевании кавалера в женский наряд существует несколько версий, каждую из которых с одинаковым успехом можно и принять на веру и с таким же успехом отбросить. Совершенно непонятно, почему с такой настойчивостью Версаль домогался видеть де Еона именно женщиной, непременно в женском наряде. Никакие доводы рассудка в этом случае не применимы. Очевидно, сцепление интриг и обстоятельств было уже в то время настолько сложно и запутано, что даже современники де Еона не всегда могли определить мотивы, по которым де Еон стал "женщиной". В Париже было решено отправить к де Еону еще одно посольство. Министр обратил внимание на подающего большие надежды капитана Помареля. Бедный молодой человек как следует расспросил дорогу до Лондона, на всякий случай причастился, и скоро пакетбот выплеснул его в устье Темзы. Всю дорогу, жестоко страдая от качки, Помарель думал и взвешивал. Конечно, кавалерша де Еон уже старовата для молодого капитана. Но астрономический счет долгов, сделанных ею в цветущей молодости, настраивал душу Помареля на любовный лад. "Король добр, - ликующе размышлял Помарель. - И что ему стоит оплатить старые долги? А потом она, может быть, скоро помрет, и я сразу стану богатым вдовцом. И женюсь тогда на молоденькой - по вкусу моих благородных родителей..." С такими-то вот самыми скромнейшими желаниями капитан Помарель с ходу опустился на колени перед капитаном де Еоном. - Что может воспрепятствовать нашему союзу? - певуче услаждал он кавалера. - Мы даже равны в чинах, - убеждал Помарель, - а это равенство само по себе уже послужит залогом счастья и согласия... Не будьте жестоки! Де Еон ответил на это вполне серьезно - без шуток: - А вы смелый офицер, Помарель; так и надо седлать свою судьбу для бешеной скачки в жизни. Но.., мои годы! - Вы так милы.., так нравитесь мне! - Да, мои годы и мой несносный характер, - продолжал де Еон. - Боюсь, что эти качества расстроят нашу связь в самом начале... Поверьте: я не единственная женщина, Помарель, которую вы встретите в своей жизни. Встаньте. Вы меня не обрадовали, а.., потрясли, капитан! И поплыл Помарель обратно, опять ужасно страдая от качки <Помарель - впоследствии, при Наполеоне, достиг высокого положения начальника французской печати.>. Наконец новый министр Франции - граф Вержен - лично взялся за это щекотливое дело. Он был умен, этот дипломат. - В этом случае, - сказал Вержен, - необходим для успеха архиплут, а не банковская контора... Зовите ко мне негодяя Бомарше! Если уж он не справится, тогда мир треснет. *** Кто не знает автора "Севильского цирюльника" и "Свадьбы Фигаро" Пьера Карона - Бомарше? Все его знают. Однако мало кому известно, что драматургия занимала в его жизни самое последнее место. Представление об этом незаурядном таланте лучше всего дает список его профессий: часовщик, учитель игры на арфе, супруг умирающих богачек, ловец по лесам браконьеров, спекулянт-подрядчик, опытный сводник, поставщик негров в колонии, карточный шулер и.., шпион Франции. Последнее - едва ли не самое главное его занятие, хотя в истории главным делом Бомарше принято считать именно драматургию. Жизнь этого человека - в своем роде фильм-боевик, отснятый в XVIII столетии. Чего тут только не было!.. Неутомимые скачки, тайны замков, выстрелы в ночной погоне, прыжки с третьего этажа, таинственные незнакомки.., и много-много другого! Граф Брольи вполне одобрил выбор агента. Бомарше отнекиваться не стал. Попутно ему дали задание уничтожить в Лондоне книгу-пасквиль о мадам Дюбарри, написанную жуликом Тевено де Моранда, который и писал только затем, чтобы продавать свои книги на корню. Он даже выслал Бомарше подробный каталог всех своих сочинений и напротив каждого проставил сумму, - за какую он согласен предать книгу сожжению. Черт возьми, как подумаешь, из каких только типов не слагается великая мировая литература! Сейчас Тевено де Моранда "продавал" королю Людовику свою очередную поделку под широковещательным названием "Тайные мемуары одной известной публичной женщины" (фиктивные мемуары, якобы написанные самой графиней Дюбарри). В уничтожении этой книги Пьеру Бомарше должен был помочь де Еон, хорошо знакомый с верхами и низами всей эмигрантской литературы... Переговоры Бомарше с Тевено де Моранда не заняли много времени. Сообща они отвезли весь тираж за город. Де Еон уже заранее приготовил печи для обжига кирпичей, и они с Бомарше провели здесь дивную поэтическую ночь, пока в огне не погибла последняя страница "Тайных мемуаров одной известной публичной женщины"... Де Еон понимал, что с появлением умного и беспринципного противника, каким был Бомарше, игра заметно усложняется. Но флаг мужества надо спустить с честью. Даже проиграв, надо выиграть! Бомарше - все-таки поэт, а поэтов следует ошеломлять... - Итак, до завтра. - договорились они. На следующий день Бомарше был проведен слугою в комнаты де Еона. Быстрый взгляд на вещи, взгляд оценщика мебели, - ничего примечательного. Музей холодного оружия и партии шахмат - еще незаконченные, на раскрытых досках. Откуда-то снизу, должно быть из подвала, Бомарше ощутил, как терпко благоухает вином. Резкий шорох дамского платья за спиной... Бомарше резко обернулся и - обомлел, ошеломленный. - Вы удивлены, Бомарше, что я так хорошо сохранилась? Перед ним стояла миловидная женщина. Рука ее небрежно придерживала накрахмаленные фижмы, кружевной чепец укрывал голову, в ушах - коралловые завитки. Букет живых цветов закрывал грудь, а вокруг ослепительной шеи обвилась узенькая бархотка в сверкающих драгоценных камнях. - Верить ли мне в это? - прошептал Бомарше. Мохнатый веер - часто-часто - затрепыхался в руке де Еона. - Это значит, - сказал он (или она?), - что перед автором комедий я, конечно же, не рискну играть свою старую и надоевшую всем, даже королям, комедию. - Постойте.., постойте... - не мог опомниться Бомарше. - Ну да. Пора бы уж вам, мой милый, догадаться, что я женщина... Садитесь, Бомарше, напротив. Каков Париж? И лают ли по-прежнему ньюфаундлендские собаки на Сене, ныряя за утопленниками? Я так любила в юности засыпать под их лай. Виноградный ли год во Франции? Бомарше похлопал платком по лбу. - Капитан, я вас не совсем понимаю.., объяснитесь же. - Ха, как вы наивны, Бомарше! Здесь был до вас капитан Помарель, он куда догадливее: на этом самом месте два часа стоял передо мною на коленях... Знать, напрасно ходят всякие сплетни, что вы озорник и шалунишка... Мне не бояться вас? Бомарше уже освоился с присутствием в доме женщины. - Мадемуазель, - сказал он, входя в роль обольстителя, - если правда то, что о вас говорят, то вы очень опытная кокетка! - О нет, - снова затрепетал мохнатый веер. - Я решила быть честной перед вами... Филидор был моей первой любовью, вы - моя вторая любовь. Неужели вы не заметили моего смятения? Рука Бомарше робко обвила талию де Еона. - Так в чем же дело, душа моя? - сказал он, очарованный невольно. - Маленький роман делу не повредит. Давай же покончим с делами, а потом как следует закоптим окна! И через несколько дней Лондон был ошарашен. - Вы слышали? - говорили кругом. - Бомарше уже потребовал от девицы де Бомон башмак, туфлю и пояс для снятия мерки. - Неужели дело дойдет до свадьбы? - Да, пора бы уж этой девице успокоиться в замужестве. - Господа, а Бомарше и здесь не прогадал, невеста хлопочет о пенсии, которая составит немалое приданое. - Уж кто-кто, а плут Бомарше устроит свои дела... Бомарше вернулся в Версаль и потребовал от Вержена шесть тысяч фунтов стерлингов на окончание дела с де Еоном. - Что с вами? - спросил министр. - Вы как-то не в себе. - Ах, милый граф! Париж может хохотать: назревает моя гениальная комедия под названием "Свадьба Бомарше". - Но зачем вам столько денег? - А разве вы, граф, ухаживаете за женщиной без денег? Вержен спокойно (без поэзии) рассудил так: - Вот неукоснительное условие для кавалерши де Еон и де Бомон: чтобы никогда она не носила мужского платья, тем более - мундира. Вы слышите, влюбленный Бомарше, что я говорю? - Неужели вы думаете, - отвечал Бомарше Вержену, - я могу позволить, чтобы моя прелестная жена донашивала старые драгунские штаны? Теперь я и сам заинтересован в этом более, нежели ваше министерство! ...Я часто думал об этом: если де Еон блестяще играл женщину, то Бомарше как раз не играл; он поверил в то, что де Еон - женщина. Я не ручаюсь, что он любил эту женщину, но он сознательно шел на брачные узы с нею. Вержен случайно оказался прав; де Еон как-то даже не заметил, когда это случилось. Но капкан уже захлопнулся, намертво прищемив его судьбу обручами корсетов. Единожды выступив в роли женщины, он терял право требовать для себя восстановления прав дипломата. И - что очень важно! - ни он сам, ни его противники уже не могли рассчитывать на поединок с ним. Кто станет обнажать шпагу перед женщиной? *** Бомарше настолько увлекся предстоящей женитьбой, что решил заодно окупить и накладные расходы на свадьбу. Для этого он баллотировал себя в клубе спорщиков на пари. Ставки на женский пол де Еона после сватовства Бомарше круто подскочили. Теперь семь против четырех выставлялось за женщину! Бомарше выступил в клубе с заверением: - Джентльмены, я беру на себя, как вы сами о том догадываетесь, самый неблагодарный труд в этом многолетнем споре, давно зашедшем в тупик побочных соображений. Ваше дело оплатить мне открытие истины, а всю тяжелую работу я выполню сам... Три процента с общего сбора в мою пользу - это разве не честно? - На кого вы ставите, Бомарше? - задали ему вопрос. - Как на кого? Естественно, на то, что невеста моя - женщина! - Это надо еще доказать... - нашлись пессимисты. - Я докажу! - поклялся Бомарше. - Но я могу это доказать никак не раньше свадьбы... Свадьба же могла состояться не раньше, чем Бомарше с де Еоном покончат с официальными делами. Однако после смерти Людовика XV тайна "королевских секретов" пала в цене, и Бомарше торговался со своей "невестой". - Послушайте, - оскорбился де Еон, - вы ведете себя столь неприлично, что я могу заподозрить вас в неискренности чувства ко мне. Наконец, для кого я стараюсь? Вы же будете тратить мою пенсию... Не так ли заведено в добрых семействах? Бомарше смущенно оправдывал себя приказами Вержена. - Ну и скотина же вы, Бомарше! - сказал ему де Еон. - Подумайте еще раз: гожусь ли я вам в супруги? Поэт поискал глазами свою измятую в дорогах шляпу. - Может, мне уйти? - оскорбился он. - Нет, нет. Я все равно так люблю вас, негодный Бомарше... И он (или она) повис (или повисла) на шее великого комедианта. Недаром я предпослал к этой части вступительную фразу из "Торжествующего хамелеона" - "Сие поистине одне токмо французы производить способны!.." *** Со скрипом выпали ржавые гвозди, и половица, поднятая де Еоном, открыла взору Бомарше незабываемое зрелище. Уложенные в плотный ряд, как поросятки в хлеву, лежали под полом толстые фолианты, аккуратно перевязанные, и на каждом было написано: "Секретно, подлежит возвращению только королю". - Вот из-за чего шла война! - сказал де Еон. - Из-за этого хлама я страдала немало... Но сначала - договор! Франция заключила мирный трактат с "девицей де Еон и де Бомон". Статей было много, но главная из них подтверждала, что пол девицы - женский и эта женщина больше не станет грешить международными скандалами. За все это смирение Франция обещала поддержать девицу своими субсидиями и открывала перед ней свои границы. - Драгунский же костюм с каской, мушкет, пистоли и сабли, - диктовал де Еон, -