з глашатаев с барабанным боем, чтобы никто денег русс- ким в долг не давал, ибо отдать они неспособны. На житие выдавали студентам по талеру в месяц, а жить трудно - и бумагу купи, и пудру, и мыло. А на какие шиши газету почитаешь? Но сегодня, ради праздника, русские студенты, кажется, извернулись, и носы у них покраснели от пива. Виноградов с Рейзером несли на плечах молоты рудобойные, заигрывали с чопорными девицами, что стояли в раск- рытых дверях домов. Михаила Ломоносов песни-то пел, но весел не был: в Марбурге оставил он де- вицу добрую - Христину Цильх, дочь церковного старосты. Не как-нибудь оста- вил, а - беременной... Дни студента проходили в трудах. В лабораториях постигались науки "пробирные"... Дороги в Европе гораздо лучше, чем в России, и Европа узнала о виктории русской армии намного раньше, нежели Петербург. Ломоносов перестал растирать вонючую сулему, воткнул в рот короткую трубку. Большие кошки шлялись по кру- тым черепицам Фрейбурга и не боялись свалиться. Он смотрел на них, а рука его невольно отодвинула ступку с сулемой... Ломоносов понимал, что значат для России Ставучаны, он оценил сердечно взятие Хотина. Будто нечаянно сложились первые фразы: Восторг внезапный ум пленил - Ведет на верьх горы высокой, Где ветр в лесах шуметь забыл... - Мишка, ты куда это собрался? - спросил Виноградов. - Не мешай, Митя. Пойду... Он шел по улицам, рассеянно задевая прохожих. Только бы не расплескать восторг на улицах Фрейбурга! Не Пинд ли под ногами зрю? Я слышу чистых сестр музыку! Пермесским жаром я горю, Теку поспешно к оных лику... Только бы донести сосуд поэзии до стола, до пера. Златой уже денницы перст Завесу света вскрыл с звездами; От встока скачет по сту верст, Пуская искры, конь ноздрями... Дома он отодвинул со стола диссертацию физическую - с такой же легкостью, как отодвинул сулему в лаборатории. Его пленял восторг внезапный - восторг поэтический. Виделась ему гора под Ставучанами, на которую ломились три не- сокрушимые каре российских воинов. Славянское солнце стояло в этом году высоко. Выше... выше... выше! Ломоносов штурмовал сейчас высоты парнасские, как солдаты штурмовали холмы ставучанские. Он писал оду - "Оду на взятие Хотина", но писал ее Ломоносов совсем не так, как писали поэты до него... Из памяти изгрызли годы, за что и кто в Хотине пал, но первый звук славянской оды нам первым криком жизни стал. В тот день на холмы снеговые Камена русская взошла и дивный голос свой впервые далеким сестрам подала. Через воинскую победу Ломоносов, гордый за свое отечество, выковал для се- бя победу поэтическую. Осенью "Ода на взятие Хотина" на курьерских лошадях уже катилась в столицу. В предуведомлении к ней Ломоносов сообщал академикам Петербурга, что оду его "преславная над неприятелями победа в верном и рев- ностном моем сердце возбудила". Холеные лошади русского посольства уносили вместе с одою в столицу и письмо Ломоносова "О правилах российского стихот- ворства". В этом письме молодой поэт бросал перчатку Тредиаковскому, вызывая его для боя на турнире поэтическом... Христина Цильх благополучно принесла ему девочку. Ломоносов в волнении выбежал на площадь Фрейбурга, близкую к часу вечерне- му. Женщины наполняли кувшины водой из фонтанов. Из-под Донатских ворот, от шахты "Божье благословение", возвращались в предместия измученные рудокопы. Они снимали шляпы, приветствуя прохожих, и Ломоносов тоже кланялся им с обыч- ным приветствием: - СНйскаиГ, - говорил он шахтерам. - СНйскаиГ! Он желал им благополучных подъемов из недр к солнцу. И они тоже говорили ему "ейскаиГ", как бы советуя подняться еще выше. Вы- сокие горы окружали старинный Фрейбург... Высокие горы окружали Хотинскую крепость. Высокие горы окружали жизнь человека... Приходилось штурмовать. Иначе нельзя. Учитесь побеждать! От грома Ставучан и от славы Хотина зародилась новая поэзия России - поэ- зия Ломоносова и Сумарокова, и ей еще долго жить. Она долго будет насыщать восторгами души русские, пока не раздастся глас свежий, глас ликующий - глас державинский. Воспоет он тогда насущную радость жизни- Люди, никогда не забывайте о Ставучанах! Люди, хоть изредка вспоминайте о Хотине! ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Французский посол при султане маркиз де Вильнев (пройдоха и хитрец, каких не бывало) едва поспевал за турецкой армией. Турки гнали австрийцев перед со- бой, как волки гонят робкую лань. Истомленный жарой, искусанный блохами на ночлегах, де Вильнев с трудом нагнал армию визиря Эль-Хаджи под стенами Белг- рада. В азарте боевого успеха, жажцуя добычи, женщин и крови, янычары сул- танские готовы были мухами влезать на неприступные стены... Повсюду только и слышалось: - Лестниц! Дайте нам лестниц... Белград уже горел, но лестниц для штурма у турок не было. Австрийский император Карл VI от огорчения заболел. "Неужели, - вопрошал он у дочери, - блеск меча принца Евгения Савойского был последним блеском германской славы?.." Владыка лоскутной Римской империи умирал, и одно только заботило его сейчас - "Прагматическая санкция", этот небывалый ордонанс Габс- бургов, чтобы сохранить все владения империи неделимы. Для этого власть долж- на перейти к дочери - Марии Терезии; матрона эта добродетельна и разумна. - Она даже слишком разумна, - говорил император. - Моя дочь настолько ра- зумна, что ни разу не изменила своему мужу... Пышные формы молодой Марии Терезии были втиснуты в клещи корсета. Наслед- ница великой императрицы Габсбургов всегда страдала от усердия, от порядоч- ности, от материнства, от подозрений. Сейчас ее тоже заботила "Прагматическая санкция". Ведь стоит отцу умереть, как сразу появятся охотники раздирать на куски необъятное "Австрийское наследство". А у нее - семья, дети, муж, врачи, акушеры (надо и о себе подумать!). Тайком от своего отца Мария Терезия вызвала из Венгрии верного ей шваба - графа Рейнгардта Нейперга. - Где сейчас турки? - спросила женщина сурово. - Они без лестниц у стен Белграда, но крепость укреплена достойно нами, и можно почесть ее сильнейшей в Европе. - Белград надо сдать, - сказала Мария Терезия. Нейперг не понял. - Мне нужен мир... мне! - объявила женщина и выглянула за дверь (нет, сла- ва богу, их никто не подслушивал). - Любой ценой вы принесете мне любой мир... Любой! - Что значит "любой"? - обомлел Нейперг. - Неужели вы согласны отдать даже завоевания Евгения Савойского, принесшие славу нашей империи? Мы не имеем права заключать мир с турками сепаратно от России, нам союзной. Это кощунство было бы... И наконец, - заключил Нейперг, явно растерянный, - ваш отец-импе- ратор отрубит мне голову, и он будет прав! - Отец не успеет отрубить вам головы, - отвечала женщина. - Мой отец бли- зок к кончине. - Она скромно всплакнула. - А я, вступив на престол, не стану рубить голову человеку, который оказал мне в трудный момент услугу... Сейчас я должна иметь руки свободными от этой войны. Когда я надену корону, мне и без турок хватит работы, чтобы драться с разбойниками, которые полезут в мой дом через все щели... Так поспешите, верный шваб! - наказала она графу. - И помните, что французы тоже торопливы. Нейперг со слезами на глазах целовал ей руку: - Я все сделаю для вас. Но не покиньте меня, когда я пойду на плаху. Я поспешу, конечно, в Белград. Но русские ведь тоже сильно спешат: их армия движется уже через Буковину. - С русскими, - сказала. Мария Терезия, - мне детей не крестить. Мне ли думать сейчас о русских? Вена и без того оказала много чести России, став для нее союзницей в этой войне. Франция готовилась к осени, к дождям... Король заранее осмотрел в гардеро- бе Версаля свои зонтики. Босоногие крестьяне уже давили в провинции виноград. Скоро в подвалах королевства забродит легкомысленное и резвое вино, наполнен- ное солнцем прошедшего лета. Кардиналу Флери исполнилось в этом году 86 лет... - Ваша почтенная эминенция, - доложили ему, - человек, которого вы желали видеть, стоит сейчас на вашем пороге. - Пусть этот человек переступит порог, - сказал Флери. И хотя кардинал был очень стар, а посетитель слишком молод, Флери все-таки поднялся перед ним, ибо к нему входил сейчас лучший дипломат французского ко- ролевства. Это был Иоанн Тротти маркиз де ла Шетарди - жизнерадостный тури- нец, гуляка, мот и ферлакур, авантюрист и блестящий собеседник, стилист пре- восходный, проныра отчаянный. - Как рад я видеть вас, безобразник! - сказал Флери, завидуя его красоте и молодости. - Садитесь ближе... Вы, наверное, уже извещены, что в Париже нахо- дится русский посол молдаванский принц Кантемир. Мы обещали Петербургу посла Вогренана, и он удачно разыграл роль, как в театре, затянув свой отъезд. Се- годня Вогренан дал ответ Кантемиру, что в Россию он не поедет, боясь жизнен- ных неудобств... Дорогой мой маркиз! Ехать в Россию предстоит вам. Они помолчали, исподволь наблюдая друг за другом. - Мы долго ждали революции в России, - продолжал кардинал Флери. - Но ско- рее уж само небо рухнет на русских, сминая рабов и господ в одну лепешку, а восстания нам не дождаться. Пришло время проникнуть в разбухшее тело России иглой, а затем протянуть через нее французскую нитку... Кабинет царицы всю политику русскую строил исключительно на альянсе с Веной, которая нещадно спекулировала на союзе с наивной, но могучей Россией. А русским нет причин восторгаться этой дружбой! К сожалению, связь Вены с Петербургом сейчас упро- чилась браком принца Брауншвейгского с племянницей царицы, принцессой мекден- бургекой... - Версаль посылал на эту свадьбу комплименты? - Нет, Версаль комплиментов в Петербург не посылал. Франция никак не мо- жет приветствовать этот брак, ибо он противен нашей интриге, направленной против Австрии. Подч чинение же Остерманом русской политики интересам венским будет продолжаться и далее, пока австрийцы платят деньги Остерману и его прихвостням. Шетарди спросил кардинала: - А разве Версалю так уж трудно их перекупить? - Совсем нетрудно! - согласился Флери. - Мы уже давно подсчитали: Франция должна платить Остерману в три раза больше, нежели он получает от немцев. Но, - прищурился кардинал, - мы подсчитали также, что игра эта не будет стоить свеч, сожженных за игрою, если Россию можно повернуть в другую сторону, сов- сем не производя таких затрат... - Я согласен услужить королю, - сказал Шетарди. - Но не думайте, - предупредил его Флери, - что вам предстоит только блис- тать среди русских красавиц. Франция посылает вас в Россию не только диплома- том, но и шпионом своим. Мало того, вы... заговорщик! Шетарди лишь обрадовался этому предложению. - Ваша эминенция, - сказал он, веселясь, - это как раз по мне. В чью поль- зу должен я устраивать заговор? - Вам предстоит потрудиться на благо дочери Петра Первого, который долго добивался дружбы России с Версалем. Елизавета не забыла потуг отцовских и продолжает любовно относиться к нашему королю. Вельможи русские ее не поддер- жат, - за цесаревною стоят казармы, она авторитетна средь солдат и офицеров. Могу вас утешить: заговор в пользу Елизаветы уже существует. Сейчас в Париже проживает даже посол от этих заговорщиков - эмигрант Семен Нарышкин, но связи с Россией он давно потерял. Очевидно, сторонники Елизаветы также уповали на обиды древней фамилии Долгоруких, а карта эта оказалась бита! Долгорукие арестованы и скоро будут казнены... Момент для вашего въезда в Петербург сей- час весьма удобный: наш посол в Турции, маркиз де Вильнев, получил согласие Анны Иоанновны распоряжаться заключением мира с турками. Флери отворил двери в соседний кабинет. Там высился стол, заваленный гру- дами досье и фолиантов. Рука кардинала, сухонькая от ветхости, парила над связками бумаг, как над Этнами и Везувиями многих русских неурядиц. - Здесь русские финансы, - объяснял он маркизу, - сведения о флоте и ар- мии... о сторонниках Елизаветы... о Бироне и его прошлом... о родственниках императрицы. Вот тут лежат последние сведения о новом заговоре, который возг- лавляет министр Волынский, но вы, - предупредил Флери, - держитесь человека этого подальше. Тайный розыск в России доведен до совершенства, посол же ко- роля должен остаться вне всяких подозрений... Садитесь и читайте! - Что читать? - Вот это все. - Но здесь целая библиотека. Нужны годы... - Я даю вам для прочтения считанные дни. - Милосердия! Ваша эминенция, смилуйтесь. - Садитесь и читайте. Как можно скорее. Ибо положение австрийской армии под Белградом скверно, и теперь - вот теперь-то! - воскликнул Флери. - Фран- ция должна поспешить, чтобы вы въехали в Петербург как можно скорее. Мне из- вестно, дорогой маркиз, какой вы замечательный повеса, А потому, - закончил кардинал, уходя, - вы уж не сердитесь, если я стану запирать вас на ключ... Шетарди открывал по ночам окно, спускался по веревке на улицу, успевал за ночь навестить своих четырех любовниц, а утром кардинал заставал его погру- женным в изучение русских бумаг. - Какой вы умница, маркиз! Похвально ваше прилежанье... Начиная с Генриха Четвертого до сего дня, - говорил Флери, - дипломатия Франции не совершила ни одной крупной ошибки в шахматной игре политики. Я уже стою одною ногой в мо- гиле и расцениваю вашу миссию в Россию как завершающий мазок кистью на вели- колепном полотне моего служения королю! Пожары Белграда, многострадальной сербской столицы, освещали темную воду Савы багровым лаком; граф Нейперг на лодке переплыл реку и сдался на милость туркам. Посла австрийского забросили, как тряпку, в шатер великого визиря эль-Хаджи-Мохамеда... Мудрый аскет с руками базарного фокусника, великий визирь даже не глянул на цесарца. Перед ним давно бурлил на огне кофейник. Две серые кошки играли посреди шатра туфлею с ноги визиря. Другая нога эль-Хаджи была обтянута белым вязаным чулком. - Меня прислал, - заговорил Нейперг, - сам император. Эль-Хаджи продолжал молча курить. Краем уха визирь слушал, как за стенкою шатра бунтуют янычары, снова требуя лестниц для штурма белградской твердыни. Визирь наслаждался успехом, следя за грациозною игрой своих любимых кошек. - Мы вынуждены признать свое поражение, - сказал Нейперг. И тогда визирь ласково отнял туфлю у кошек, лениво нацепил ее на босую но- гу. Он не встал, а лишь приподнялся с ковров: - Мы не приучены, чтобы наш позвоночник страдал на стульях, этих орудиях европейской пытки, а потому, посол (если вы посол?), можете сесть возле меня на землю... Нейперг сел. Янычары выли ужасно. Трещали пожары. - Вы дрожите? - спросил эль-Хаджи. - Я понимаю: ночи в Сербии холодные, и даже пожар Белграда не может согреть вас... Нейперг предложил туркам Сербию и Малую Валахию. Визирь зевнул: - Мало! Кошки, лишась туфли, играли со своими хвостами. - Мы согласны отказаться и от Орсовы. - Мало! - отвечал эль-Хаджи. Кошки легли на животы; метеля по коврам пушистыми хвостами, они теперь из- далека подкрадывались одна к другой. - Тогда мы уступаем вам и... Белград! Кошки прыгнули и, сцепясь в комок когтей и шерсти, с довольным визгом по- катились в угол шатра. Эль-Хаджи, пронаблюдав за ними, рассмеялся. Нейперг повторил униженно, что Вена сдаст Белград, но прежде разрушит все укрепления и уберет пушки. Великий визирь хлопнул в ладоши. Кошки притихли. Явился в ша- тер начальник турецких обозов, и эльХаджи велел ему выдать лестницы ддя штур- ма (которых у турок ни одной не было). - Я устал от янычарских воплей... Не мучай более моих воинов ожиданием. - После чего визирь схватил кошек и сунул их к себе за пазуху, нежно лаская; две ушастые головы с желтыми глазами внимательно следили за Нейпергом. - Мы, - сказал эль-Хаджи, - не желаем получать от вас скорлупу от ореха. Мы, турки, желаем сегодня скушать ядро ореха! Прослышав о лестницах, Нейперг заплакал: - Мне отрубят голову... в Вене. Шатер раскинулся, и к ним вошел маркиз де Вильнев, посол французский. Он нежно обнял рыдающего посла цесарского. - Мой друг, - сказал он с чувством, - я не советую вам долго спорить, ибо я видел сейчас, как янычары потащили куда-то лестницы... Великий визирь, - обратился он к эль-Хаджи, - вы можете звать писцов: Австрия уже выбита из войны! Император Карл VI в один и тот же день принял сразу двух курьеров с паке- тами. Сначала вскрыл первый пакет - от Миниха, который сообщал Вене, что Хо- тин взят, Молдавия ждет русскую армию, ворота ясские раскрыты нараспашку, а русские авангарда уже стоят на Дунае... Карл VI вскрыл второй пакет и закри- чал: - Как мы смешны! Как мы глупы! Графа Нейперга, едва лишь он появится в Ве- не, сразу тащить на плаху и голову ему рубить... Мария Терезия подняла с пола уроненное письмо Нейперга. - Ваше величество, но это мир! - сказала она отцу. - Это презренный мир, каких еще не знала Вена. И я, старый император, вы- нужден принять его, ибо он гарантирован стараниями дипломатии французской... Какой позор! Как я унижен! Верно, что позор. Нейперг так быстро состряпал мир для Марии Терезии, что даже не сличил тексты, писанные на трех языках. Турецкий отличался от латинс- кого, а латинский не был похож на итальянский... Мария Терезия утешала па- пеньку: - Стоит ли так огорчать свое величество? Французы пекут в Белграде пироги не только для нас. Ото! Мы еще вволю посмеемся, когда подгорит корка на пиро- гах российских... Шетарди объявил о своей готовности к отъезду. На прощание кардинал Флери сделал ему подарок: - Возьмите это непросыхающее перо, которое парижские остряки стали назы- вать "вечным". Имейте его при себе постоянно. Перо может понадобиться вам, чтобы подписать союз наш с Елизаветой, который будет неожиданным даже для нее. Шетарди взмахнул перед кардиналом шляпой: - Ваша эминенция, я вступлю в Россию рыкающим львом. - Но, - отвечал Флери, - вы не покиньте России трусливой лисой, спасающей от охотников свою прекрасную шубу. - Ха-ха-ха-ха, - засмеялся Шетарди. - Хи-хи, - прозвучал осторожный смешок кардинала. Лошади поданы. Загремели рога почтальонов, и Шетарди тронулся в путь для переворота в России. Французская дипломатия и в самом деле была в ту пору са- мой безошибочной. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Анна Иоанновна опять приболела. Врачам не ахти как доверяя, императрица доверилась одному палачу, который в пытках отлично познал все слабые места в человеке. Болезни палач угадывал "по жилам и по воде" (иначе - щупал пульс и мочу смотрел). Взялся он лечить государыню глазами раков речных, которых вы- лавливал по ночам с лучиною у берегов речек столичных - Мойки да Фонтанки ("в раке в голове два камешка белые есть, и теи камешки истерта меленько и дати немочному"). Реляции из армии, на Дунай вступившей, были бодры. - Бог-то велик! - сказала царица Бужениновой, среди подушек на постели по- сиживая. - Недаром я молюсь ему почасту... Эвон дела-то наши каково хороши! Теперь, что ни скажи мы агарянам, они любой мир с нами подпишут. Шуты возились возле постели, придуриваясь. Князь Голицын-Квасник мычал невразумительно. Иногда, в прояснение придя, становился разумен он и доход- чив. Но больше идиотствовал, и было не понять - то ли дурак, то ли притворя- ется дураком. Лейб-подъедала Авдотья Буженинова, до пупа обвешенная ворохами бус цветных, скрестив под собой ноги в шальварах, держала попугая на пальце. - Матка, - просила она царицу, - озамухь ты меня. - Не смеши ты нас, баба глупая... Где я мужа сыщу на таку уродину? Уймись, бесстыдница! Подай-ка вот лучше моську. Буженинова вскинула на постель к царице моську, попугай взлетел с руки калмычки, стал биться в стекла окон дворцовых. Квасник распахнул рамы оконные и птицу из неволи выпустил. - Ах ты... враг! - закричала Анна Иоанновна. - Ты зачем же это птицу упус- тил? Твоя она, што ли? Ты разве платил за нее? Моська, трясясь от ярости, облаивала курьера, застывшего в дверях покоев царицы и малость обалдевшего от увиденной им картины. Анна Иоанновна велела ему подойти к постели. - Откуда ты, добрый молодец? - спросила ласково. - Из Вены, матушка. Не спал, не ел - гнал лошадей. - Давно ль выехал? - За восемь ден отмахал... Курьера повели в баню - мыть, а потом на кухни - кормить. Шутов из покоев выгнали. Анна Иоанновна насунула на ноги туфли, велела огня зажечь. Камер-ла- кеи затеплили двенадцать свечей, придвинули шандалы к столику императрицы. Карл VI писал, что он со слезами на глазах уведомляет ея величество о заклю- чении его министерством невыгодного мира с великим визирем и об уступке Белг- рада, но что тем не менее необходимо сдержать слово, данное туркам... Анна Иоанновна кулаком по столу треснула, подпрыгнула песочница с чернильницей. Едва не плача, воскликнула: - Да что ж они натворили там, бесстыжие? Не вольны они срамные прелимина- рии писать, коли мы - главный противник Турции, мы эту войнищу от начала и до конца делали... Скособочив рот, она завыла, как ревут деревенские бабы. Немцы немцами, но честь России она тоже не забывала. - Гей, гей, гей! Остермана сюда... Но предстал не Остерман, а Иогашка Эйхлер: - Его сиятельства вице-канцлеры больны сильно, совсем ног лишились, явить- ся к вашему величеству не способны сей день. - Да он еще меня переживет, знаю я хвори его! Чтоб был здесь, не то велю гайдукам силком доставить... Ступай с этим! Остерман прибыл, такой бедняжка. Даже голову на грудь свесил. Восковые пальцы российского заправилы безжизненно покоились на коленях. Анна Иоанновна широким шагом подошла к нему и козырек сорвала с лица его. Прямо к носу ему прелиминарии венские подсунула, тряся, и спрашивала: - Это кто изгадил нашу российскую милость? Твои друзья из Вены? Да где это видано, чтобы страну, которая столько кровищи пролила, теперь перед всей Ев- ропой за чужие грехи бесчестили? Вот... гляди! Это плоды политик твоих... не воротись, гляди! Двенадцать свечей горели высоким трепетным пламенем. Остерман, козырька лишившись, глаза ладонями закрыл. Так, словно глазам его больно было от света яркого. А между пальцев взором настороженным продолжал за императрицей сле- дить. - Ваше величество, - невозмутимо отвечал он, - за Вену не поручусь, но за- то всегда могу за вас поручиться... Вы же сами доверили Версалю вести перего- воры о мире. И мир, как бы он ни был унизителен, вам предстоит за благо божие принять. Ибо соседний враг - Швеция - силен кораблями многопушечными, и вско- ре следует нападения ждать... Я всегда был врагом Франции и всегда стоял за альянс с Веною. Спешу доложить вашему величеству, что флот короля Франции уже входит в море Балтийское. А... зачем? Анна Иоанновна бессильно поникла: - На что хоть надеяться-то нам? - На благоразумие маркиза де Вильнева. - Да благоразумие-то его не русское, чай, а версальское. Лицо Остермана отразило молитвенное блаженство: - Всевышний не оставит'государыню, столь великую! Императрица заплакала: - Плачу, а надобно бы радость изображать... Миних-то армию далеко увел, гляди, как бы сгоряча в Турцию не въехал, потом его, упрямого, оттуда клещами будет не вытянуть. - Миниха надо остановить, - сказал Остерман. - Французы теперь следить за нашей армией станут, чтобы мы далеко не ушли. - Ну, дожили мы, Андрей Иваныч... ай, ай! И все двенадцать свечей - одну за другой - Анна Иоанновна загасила паль- цами, даже не ощутив от волнения боли ожогов. Казалось, что дорога на Царьград чрез земли славянские, земли зеленые, открыта... Армия русская больше не встречала сопротивления противника, еще вчера столь опасного. Прут к осени обмелел, гусары и драгуны шли вброд, раз- водя теплые возы реки грудями лошадиными. Для пехоты навели тет-де-поны, и армия маршировала, отчаянно галдя, встревожена той радостью, какую испытать дано только армии побеждающей... Легионы Вели-паши бежали за Дунай и дальше, грабя и убивая встречных, чтобы возместить багаж, утраченный при Ставучанах и Хотине! Шайки янычарские скакали на лошадях в поисках самого Вели-паши, дабы отрубить ему голову за поражение в битве с русскими... Славянское солнце стояло в этом году высоко! За маршами армий российских с упованием следили приневоленные народы бал- канские и карпатские. Чаяли они спасения от рабства через штык русский. По владениям Габсбургов и султана турецкого поднимались на борьбу народы и пле- мена славянские, готовые соединить судьбу свою с судьбою России! Прекрасны были долы молдаванские, буйно отцветала лоза виноградная, золо- тым руном вспыхивали по холмам ягнята бессарабские... Миних внимательно ос- мотрелся вокруг себя. - Какая дивная землица! - сказал он пастору Мартенсу. - Она ничуть не хуже Лифляндии с ее жесткой репой... А сам думал: "Киевское княжение вряд ли уступят мне, а вот царем молда- ванским я бы побыл с великим удовольствием". Лазутчики донесли фельдмаршалу, что вассал турецкий Григорий Гика бежал из Ясс вослед туркам. Молдавия оста- лась без господаря. Миних живо повернулся в седле к Мартенсу: - Вы слышали, мой падре? Место господаря молдаванского свободно... Разве я не гожусь для престола в Яссах? - Престол займет князь Антиох Кантемир. - Куда ему, мизераблю такому... Сковырну! Нетерпение его усилилось, и в кольце конвоя казачьего Миних поскакал на Яссы впереди армии. Он истерзал лошадь шпорами. А на всем пути армии, до са- мых Ясс, толпы селян встречали воинство русское, просили подданства российс- кого. "Молдавские статы, - отписывал Миних в столицу, - оказывали немалую ра- дость, видя такую славную христианскую армию, которая, как они говорили, к их избавлению пришла..." Ясские бояре в высоких барашковых шапках, безмолвные жены их, в шали закутанные, земно кланялись войскам российским. Буджайская орда бежала в степи очаковские, ничто теперь отныне покоя молдаван не трево- жило. Они кричали от чистого сердца: - Хотим с Россией - на веки веков! Обедню торжественную служил сам митрополит. Звонили колокола храмов и били пушки цитадельные, когда "статы" модаванские подписали договор о вступлении народа Молдавии в подданство российское. Миних глядел на Яссы, как на будущую резиденцию свою. Велел он планы с города снимать, пионерам фольварки возво- дить, на верках уже ставили пушки. Погожие дни прозрачно текли над холмами зелеными. Тонкие паутины осени плыли в воздухе, запутываясь в садах, отяже- ленных плодоносяще, и в волосах красивой молдаванки, что держала в зубах яр- кую розу... - Виват! - орали солдаты на улицах, и звонко проливалось на землю рубино- вое вино, то сладкое, то кислое, пустели кувшины. Офицеры - в ликовании успеха - рассуждали запальчиво: - Ныне мы ногою твердой на Дунае и на Днестре уже встали. Будет тута для отечества нашего Рейн русский с винами шипучими... А даст бог, и в кампанью следующую развернем штандарты гвардии на столипу султанскую... Виват! Последние петухи, отходя к ночи, кричали над Яссами. Возле криниц с водою вкусною скрипели "журавли" и стучали бадьи на коромыслах. Теплый вечер опус- кался на края благодатные, когда послышался мягкий топот копыт, тупо колотя- щих горячую пыль. Напротив хаты Миниха из седла почти выпал курьер петербург- ский, измученный долгой скачкой. - Пакет... Миниху... от ея величества! Фельдмаршал слушал чтение бумаг, сводя лоб в морщины, и вдруг лицо его стало серым, как гипс. - Держите маршала! - выкрикнул пастор. Манштейн, мощный геркулес, подхватил было Миниха, но не смог удержать его грузного тела. Фельдмаршал плашмя рухнул на пол мазанки молдаванской. Кровь отхлынула от его лица. Не сразу он пришел в себя и встал, произнеся: - Манштейн, читай уж до конца... один черт! Манштейн прочел: австрийцы сами по себе, Россию даже не предупредив, зак- лючили мир с турками. Остерман указывал Миниху остановить продвижение ар- мии... В хату ставки набились генералы, рвали из рук Манштейна письма, чита- ли, бранились: - Позора мира такого нам не снести... Будь прокляты цесарцы! Неужто мы теперь уйдем из Молдавии? Честолюбивые планы Миниха порушились: не бывать ему господарем молдаванс- ким. Уронив голову на стол, фельдмаршал рыдал, как дитя, которого в конце скучного обеда обделили сладким блюдом. Парик свалился с головы Миниха, блес- тела яркая лысина, а злые турецкие блохи прыгали по столу средь чашек, графи- нов, стаканчиков и тарелок с объедками. Все молчали. Но вот Миних встал и вытер слезы: - Бить в барабаны и литавры! Объявляем поход. Следуем дальше - на Царь- град! Господа генералитет, поднимайте армию- Армию сорвали с бивуаков - двинули на Буджак, на Бендеры, завоевывая край, утверждаясь в нем. Миних депешировал в Вену: "...нам ненавистен позорный мир. Со стороны русских берут крепости, со стороны импер- цев их срывают. Русские завоевывают княжества, а им- перцы отдают неприятелю целые королевства. Русские доводят неприятеля до крайности, а имперцы уступают ему все, чего он захочет и что может умножить его спесь... Где же, я вас спрашиваю, этот Священный Союз?" Манштейн прервал его писание, доложив: - Экселенц! К вам прибыл атташе французский барон де Тотт, чтобы просле- дить за исполнением договора о мире. - Пусть его покормят. Французу я всегда рад... Миних схватил перо, в ярости закончил письмо Карлу VI: "Если не захотят даровать нам мир на выгодных условиях и вознаградить нас за Хотин и Молдавию, то я с помощью божией буду продолжать враж- дебные действия!" Но атташе Франции за тем и прибыл в ставку русскую, чтобы действия военные пресечь. И проследить за отводом русской могучей армии - прочь, назад, за Ду- най, к рубежам прежним... Повеяло, ветром конъюнктур новых, сулящих новые вы- годы, и Миних, винца подвыпив, увел французского посла далеко в степь. - Когда увидите кардинала Флери, - сказал фельдмаршал без свидетелей, - передайте ему, что Миних всегда считал себя французом, лишь состоящим на службе короны российской... Анна Даниловна Трубецкая вскоре принесла Миниху сына - Ааексея. Осень сту- чалась дождями в молдаванские хаты. Пожухли травы на полянах, через луга пой- менные шли по домам от холодных ручьев жирные гуси... Русские генералы, ос- корбленные в своих жертвах, были с Минихом солидарны, и никакими силами их из Молдавии было не вывести. Приказ царицы не исполнялся: русские солдаты устра- ивались зимовать в деревнях молдаванских. Крестьяне просили их жалобно: - Вы уж не оставьте нас опять в неволе у турчина. - Мы люди маленькие, - отвечали солдаты. - Мы бы вас и не оставили, нам тут с вами хорошо бы... Да как министры там? Молдавия доцвела в печали осени поздней. Уходить было стыдно. Но уйти пришлось. На околицах деревень русских провожали плачущие молдаване. Послед- ний раз потчевали солдат вином и брынзой. - Прощайте, люди добрые! Даст бог, еще возвратимся... - Придите, - отвечали молдаване. - Хоть к сынам нашим! По улицам ясским ехал юный музыкант на коне. Все в орлах, в бахроме и по- золоте, висли по бокам его лошади гулкие полковые литавры. Конь ступал под е?доком - в грохоте, и громадные котлы российских литавр мощно гудели над по- кинутою страной, словно раскаты громов пророческих... Вот это было страшно! Из войны русско-турецкой победительницей вышла... Франция. Белградский мир стал для России едва ли не унизительней мира Прутского при Петре I. Но тогда унижение можно было оправдать, ибо армия русская попалась в капкан армиям турецким вместе с императором и его женою. А сейчас подлый мир Австрии ударил ее ножом в спину на пути к новым викториям, и вместо лавров России достались чужие плевки. Маркиз де Вильнев - от лица России - разбазаривал туркам завоевания солдат русских. Хотин, Яссы, Кинбурн, Очаков - все отдал! Возобновлять строительство города на Таганроге русские не имели права. От источника реки Конские Воды, впадавшей в Днепр, была проведена линия по карте до реки Берды, впадавшей в море Азовское, и эта линия стала новым рубежом России. По сути дела, Россия обрела от побед лишь небольшой кусок степей безжизненных, которые даром давай - не надо, ибо там, в степях этих, бродили разбойные таборы орды ногайской. - Россия, - говорил де Вильнев туркам, - все-таки пролила немало крови в войне этой, и она не смирится, если кусок хлеба черствого мы не помажем ей маслицем... Что дадим им? Турки и слышать более про Азов не хотели, они говорили маркизу: пусть русские забирают его себе, но крепость в Азове срыть надо заподлицо со степью, чтобы там пустыня осталась. - Азов, - доказывали турки маркизу, - стал за последние годы развратной куртизанкой, которая столь много раз меняла поклонников, что более недостойна иметь мужа верного... Россия, согласно договору, обязана была свой флот разломать и никогда бо- лее не плавать в морях Черном и Азовском - даже под торговым флагом. Купцы русские имели право перевозить товары свои только на кораблях турецких. Блис- тательная Порта соглашалась пропускать через свои пределы беспрепятственно паломников российских, идущих в Иерусалим на поклонение. В прелиминариях договорных турки Российскую империю обозначали на старый лад, - как дикую страну Московию. - А иначе и нельзя, - убеждали они де Вильнева. - Если скажешь "Россия", а не "Московия", народ османский не поймет, с какой страной мы воевали и с кем мир теперь заключаем... - Боюсь, - вздыхал де Вильнев, - что русские возмутятся и царица не рати- фицирует этой гадкой для России удавки. Но паруса кораблей шведских, серые от дождей осенних, уже мерещились в ок- нах дворца Зимнего, и Анна Иоанновна поспешно апробовала трактат мира Белг- радского. Только потом при дворе словно очухались: - Батюшки святы! Про пленных-то мы позабыли... Верно, о выдаче Турцией пленных на родину маркиз не проявил заботы. Анна Иоанновна тоже махнула ручкой: - Ну и пущай околевают в полоне агарянском! Честные-то слуги престолу мое- му в плен добром не сдаются... Елизавета Петровна, вступив на престол, до самого конца своего царствова- ния будет выкупать из плена турецкого воинов русских, попавших в неволю ба- сурманскую при Анне Иоанновне. Позже историки писали: "Россия не раз заключа- ла тяжелые мирные договоры; но такого постыдно-смешного договора, как Белг- радский 1739 года, ей заключать еще не доводилось и авось не доведется! Вся эта дорогая фанфаронада была делом "талантов" тогдашнего петербургского пра- вительства и дипломатических дел мастера Остермана..." Андрей Иванович Остерман - мастер! - сказал: - С маркизом де Вильневом за его услуги империи нашей расплатиться следует вполне достойно и величественно... Анна Иоанновна послала в дар маркизу 15 000 талеров и орден империи - Анд- рея Первозванного.. Захлопнув кошелек и опоясав себя голубым муаром высшей русской кавалерии, маркиз де Вильнев был предельно возмущен: - Пора бы уж им знать, что я мужчина! Неужели Россия стать обнищала, что не может одарить и моей любовницы? Анна Иоанновна послала фаворитке дипломата французского драгоценный перс- тень с громадным бриллиантом. Так закончилась эта война[2], стоившая России несметных миллионов и 100000 людских жизней. Теперь (рассудили в Петербурге) надобно ждать, когда армия из похода возвратится, и можно открывать в столице парадные торжества по случаю наступившего мира. - Лавров побольше! - приказала Анна Иоанновна. - Пущай каждый гвардеец станет лавреатом, яко в Риме Древнем. А для сего случая провести по домам обыски повальные. И весь лавровый лист, какой на кухнях домов частных сыщет- ся, в казну ради торжества отобрать! Древние греки лавровый лист не только вплетали в венки триумфаторам-лауре- атам. Они еще и ели лавровый лист, дабы приобрести от него дар святого проро- чества. Р древности люди свято верили, что лавр спасает человека от нечаянной молнии. Правительство Анны Иоанновны лавры вкушало изобильно, но дара пророческого не обрело. Молния справедливости исторической уж скопила свою ярость в тучах, над Россией плывущих, и разящий клинок молнии этой будет для многих неожидан- ным... ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Холодно стало. Нева взбурлила. Дожди секли. Иван Емельяныч Балакирев, в тулупчике коротком, на колясочке ехал к службе во дворец царицы, чтобы дураков смешить. Сам-то он смеялся очень редко, а своим шуткам - никогда... Через Неву пролегал мост, строенный недавно стараниями корабельного масте- ра Пальчикова. Хороший мост получился, разводной, он корабли через себя про- пускал. А ведали им, естественно, офицеры флота. На переезде всегда толчея была, люди и повозки в очереди ждали. Очередь тянулась медленно, ибо деньги собирали. С карет парами драли за проезд через мост по пятачку, с воза по две копейки, с пешеходствующих - по одной. Отдай - и не греши! Пока проезжий, во- ров стережась, кошель распутает от завязок, пока монетку похуже выберет, пока ему сдачи мостовщики отсчитают - другие стоят и ворон считают. Балакирев ехал об одну лошадку, а потом три копейки бросил в казну флота российского. Как раз навстречь ему стражи через Неву человека закованного в крепость препро- вождали. Балакирев, конечно, не удержался - спросил: - Эй, мипай! За што тебя тащат-то? - А я, брат, сволочь немецкую матерно излаял. - Пропадешь теперь, - пожалел его шут. - Облаял бы ты лучше меня, и ничего бы тебе за это не было... Стражи тут накинулись на Балакирева: - Ты кто таков, чтобы советы советовать? - А я... царь касимовский, не чета вам, дуракам. И нахлестнул кобылу, чтобы везла его поскорее. Верно, что был Иван Емель- яныч царем касимовским... Хороший городок. Просто рай, как вспомнишь. У забо- ров там громадные лопухи растут. Таких лопухов нигде нету. Когда окочурилась Фатьма, последняя ханша касимовская, Петр I сделал шута царем касимовским. А императрица Екатерина I, на престол восседали, все выморочные имения царей касимовских Балакиреву отдала[3]. Да, лопухи там громадные... - Тпррру-у, - натянул вожжи Иван Емельяныч. Во дворце было еще полулюдно, а шуту с улицы стало зябко. Он спустился в царскую прачечную, где еще с ночи кипела работа. Веселые бабы-молодухи из ча- нов кипящих палками тяжелые волокиты белья таскали. Балакирев присел к печке погреться, полешко одно подкинул в огонь, снял парик, обнажив седые лохмы во- лос. - Гляди-ка, - смеялись прачки, - уже и снега выпали! - Да, бабыньки, - согласился шут. - Снег уже выпал, и вам, коровам эким, уже не побеситься со мной на травке... Состарился я! Через окно прачечной был виден простор вздутой от ветра воды невской; пос- реди реки ставил паруса корабль голландский, привезший недавно в Петербург устрицы флембургские. Свежак сразу набил парусам "брюхи", корабль быстро по- волокло в туманную даль устья, где гулял бесноватый сизый простор. - Пойду-кась я, бабыньки, - поднялся Балакирев от печки. - Надо служить, чтобы детишки с голоду не пропали... В аудиенц-каморе повстречался с Волынским. - Како живешь, Емельяныч? - спросил тот шута. - Живу! За дурость свою достатку больше тебя имею. Да какая там жизнь... На живодерню пора, а отставки не дают. Глупая жизнь у меня! Вчера вот я зап- лакал было, а вокруг меня все гогочут. Думали, ради веселья ихнего реву я... Явился в камору еще один шут - князь Голицын-Квасник. Жалко было человека: в Сорбонне учился, пылкой любовью итальянку любил, и все заставили позабыть - теперь хуже пса шпыняли. Артемий Петрович страдал за Голицына, видел в на- сильном шутовстве князя умышленное принижение русской знати... Он ему руку подал: - День добрый, Михаила- Лексеич. - Ауе, - ответил Квасник по-латыни. Балакирев слегка тронул Волынского за рукав, поманил: - Петрович, поди-ка в уголок, сказать хочу... Подалее от посторонних шут ему сообщил: - Нехорошие слухи ходят, Петрович, будто ты в дому своем гостей собираешь. Проекты разные питаешь, како государством управлять. Остерман, гляди, в кон- фиденцию с герцогом войдет, они сообча без масла тебя изжарят с обоих боков. - Ништо! Я теперь на такой высокий пенек подпрыгнул, откуда меня не сши- бешь так просто. Да и Черкасский за меня! - На Черепаху кабинетную не уповай надеждами, - отвечал шут. - Князь Чер- касский тебя же пе