В.Левик. О поэте-переводчике Сергее Васильевиче Шервинском
----------------------------------------------------------------------------
Публий Овидий Назон. Любовные элегии. Метаморфозы. Скорбные элегии
Перевод с латинского С.В.Шервинского
М., Художественная литература, 1983
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Войдем в жилище поэта, который перевел Овидия. Перед нами множество
книг, и в каждой сотни и тысячи поэтических строк, подписанных С.
Шервинским. Перед нами Катулл и Софокл, перед нами Вергилий, - какие имена!
Перед нами корифеи старинной и современной поэзии, Гете и Ронсар, Низами и
Хафиз, наконец, поэты советских республик - Армении, Грузии, Таджикистана. И
все они изъясняются прекрасными русскими стихами, сохраняя при этом не
только свой индивидуальный, по и национальный облик. Книга Овидия - яркий
тому пример. Переводческое искусство снова доказало, что именно в нем
заключено бессмертие поэзии, жизнь ее в других странах, в далеких
поколениях, для которых народ, государство, язык, породившие эту поэзию,
давно уже стали древней историей.
Латынь безнадежно мертва. Давно уже на этом языке, даже в его
средневековом варианте, не изъясняется международная ученая элита,
говорившая, да и писавшая по-латыни вплоть до семнадцатого века. Но
благодаря поэту, владеющему искусством перевода, древний римлянин, которого
прочесть в оригинале могут только немногие, только люди, получившие
специальное классическое образование, этот римлянин снова обрел плоть и
кровь, снова начал жить и дышать, возрожденный переводчиком в другом конце
Европы. Две тысячи лет отделяют нас от этой поэзии, а за две тысячи лет
обстановка на нашей планете, отношение человечества к жизни и к самому себе,
его представление о вселенной настолько изменились, что и поэзия, все это
отражающая, какими-то своими частями ушла в прошлое. Но как прелестны и
каким живым наполнены трепетом некоторые "любовные" и некоторые "скорбные"
элегии в переводе Шервинского!
Давно уже стало элементарной истиной, что переводчик - это не просто
тот, кто знает языки и умеет рифмовать. Известный, ныне уже покойный, поэт,
переводчик и публицист Лев Гинзбург в своем романе-эссе наглядно показал,
как творчество истинного поэта-переводчика связано с его личной судьбой, как
питается оно "впечатлениями бытия", ничем не отличаясь в этом смысле от
творчества оригинального. Личность переводчика играет огромную роль во всем
его подходе к оригиналу. Это становится особенно ясным при сличении разных
переводов одного произведения. Поэтому я и хочу охарактеризовать личность
Шервинского в целом.
Я помню Сергея Васильевича тех лет, когда сам я был еще молод и только
входил в литературу, а он уже был мэтром перевода и занимал прочные позиции.
Тогда в этом искусстве господствовало направление, которое обычно называют,
и, по-моему, не совсем верно, буквалистическим. Школа эта была очень сильна,
но она держала переводчика в цепях и часто убивала в нем поэта, хотя о
многих частностях оригинала давала почти исчерпывающую информацию.
Шервинский был одним из лидеров этого направления. Переводчиками сороковых и
пятидесятых годов оно было отвергнуто именно потому, что требовало точного
следования за каждой деталью оригинала. Это приводило к воспроизведению всех
мелочей нередко в ущерб видению в целом, а значит, в ущерб самой поэзии.
Втиснуть в строчку все слова подлинника было важнее, чем воссоздать звучание
строки, производимое ею впечатление. Новое направление потребовало, чтобы
переводчик прежде всего был поэтом, чтобы стих его лился свободно, пускай за
счет некоторых частностен. Умение жертвовать ими, но компенсировать своими
органически вплетающимися в текст находками стало законом перевода.
Освобожденное от скрупулезности переводческое искусство сделало колоссальный
скачок, и Шервинский, уже зрелый пятидесятилетний мастер, - а в этом
возрасте художники не так легко меняют свои идеалы, - сумел перестроиться,
сбросить цепи, стесняющие поэтический полет, и снова он стал одним из
лидеров нашего трудного искусства. Корней Иванович Чуковский назвал перевод
"высоким искусством", и когда читаешь в переводе Шервинского римлян или
греков или поэтов итальянского Ренессанса, понимаешь, что это действительно
высокое искусство.
Студенты двадцатых и тридцатых годов, - теперь уже сами пожилые люди, -
помнят Шервииского интересным лектором, преподающим историю искусства.
Познания его в этой области так велики, как будто перед нами
профессиональный живописец. Художники могут с ним говорить, что называется,
на равных.
Чтецы - или, как ныне принято их называть, мастера звучащего слова, -
да и не только они, но и актеры почти всех московских театров знают Сергея
Васильевича Шервинского лак авторитетнейшего режиссера и педагога в области
актерской речи, неразрывно связанной с поведением актера на сцене. А книга
его "Ритм и смысл", написанная на материале пушкинского творчества, вскрывая
многое в структуре стиха, дает и практику-чтецу драгоценные его работы
сведения.
Многие серьезнейшие книги вышли в разных издательствах под редакцией С.
Шервинского. Таков выполненный А. Штейнбергом великолепный перевод
"Потерянного Рая" Мильтона, где в силу трудности и специфичности текста
работа редактора (консультанта) играла большую роль, таковы "Антология
молдавской поэзии", "Антология таджикской поэзии", "Итальянские поэты" и мн.
др.
Литературоведческие работы С. Шервинского - о Пушкине, о "Слове о полку
Игореве", - публиковавшиеся в разное время в периодической прессе, несмотря
на протекшие с тех пор десятилетия представляют и ныне большой интерес.
С полвека тому назад Сергей Васильевич написал историко-бытовой роман
"Ост-Индия". Роман этот стал библиографической редкостью.
И вот наконец к своему девяностолетнему юбилею Сергей Васильевич собрал
воедино и представил в виде готовой для издания рукописи свои оригинальные
стихи. Писал он стихи всю жизнь, но только в ранней молодости напечатал одну
книжку. А потом все не хотел - считал свою музу недостаточно интересной для
широкого круга читателей. Но помогли настояния друзей. Стихи наконец собраны
в книгу издательством "Советский писатель". В этой книге читатель найдет и
юношеские впечатления от поездки в Венецию, и впечатления зрелого человека
от многократных поездок в Армению, которая стала любимой страной его музы.
Здесь и кристаллы той огромной эрудиции, которой обладает Сергей Васильевич,
и простые зарисовки, мгновенные впечатления от жизни. И наконец, образы тех
людей, с которыми поэт встречался и дружил. Язык его стихов прост и
благороден. Фраза классически ясна. И никакой аффектации, никакой
искусственности. Он следует лучшим традициям русской поэзии, и стихи его
живут, они продиктованы вдохновением, ибо Сергей Васильевич Шервинский пишет
только о том, чем наполнена его жизнь. Поэтому его стихи индивидуальны и
новы, как индивидуален и нов каждый человек, наделенный талантом.
Но вернемся к переводам С. Шервинского. Еще раз и еще раз невольно
отмечаешь великую гуманистическую роль переводческого искусства, без
которого народы имели бы друг о друге далеко не полное представление. Кто-то
назвал перевод "древнейшей профессией". Действительно, тысячи и тысячи лет
тому назад, когда на безлюдной еще земле встретились два племени, им уже
нужен был переводчик. Но особую роль приобрел перевод, когда он стал
искусством. Если бы Древняя Греция донесла до нас только свою скульптуру и
архитектуру, но мы бы не знали Гомера, разве могли бы мы представлять себе
Элладу так, как представляем ее, прочтя "Илиаду" или "Одиссею". А ведь там
колыбель европейской культуры, которую нельзя понять, не зная греческого
искусства, греческой истории и философии и особенно литературы. В полной
мере это относится и к Древнему Риму, его непреходящим культурным ценностям.
Наконец, разве могла бы возникнуть единая советская литература, если бы
не огромная работа переводчиков, подаривших русскому языку и русской поэзии
великие творения братских народов.
Будем же благодарны поэту, который столько времени и сил отдал тому
роду литературы, который Пушкин назвал "едва ли не самым трудным".
Last-modified: Thu, 15 Sep 2005 04:47:17 GMT