аварских" интересов. Конечно Курт Эйснер знал, что он делает. Придав революционному восстанию в Баварии определенное острие против остальной Германии, он меньше всего преследовал специально баварские интересы, а действовал просто по уполномочию от господ евреев. Он просто использовал существующие в Баварии антипатии и предрассудки, чтобы легче раздробить Германию. Если бы удалось полностью раздробить государство, то тогда оно уже совсем легко стало бы добычей большевизма. Примененную Эйснером тактику продолжали и после его смерти. Марксистская "независимая партия" внезапно стала апеллировать к тем чувствам и инстинктам, которые прочнее всего коренились в государственной обособленности и насаждались отдельными династиями, хотя, как известно, марксисты всегда до этого времени осыпали только самой язвительной иронией как раз всякий сепаратизм и всякое обособление. Борьбу Баварской советской республики против наступающих с севера армий, шедших на освобождение Баварии, марксисты во всей своей пропаганде изображали прежде всего как борьбу "баварских рабочих" против "прусского милитаризма". Только этими можно объяснить то обстоятельство, что в Мюнхене в отличие от целого ряда других германских областей после низвержения советской республики отнюдь не наступило отрезвление широких масс, а напротив еще выросло возмущение и озлобление против Пруссии. Искусство, с которым большевистские агитаторы сумели изобразить устранение советской республики как победу "прусского милитаризма" над "антимилитаристическим" и "антипрусским" "баварским народом", принесло им богатые плоды. Еще при выборах в законодательный баварский ландтаг Курт Эйснер получил в Мюнхене менее 10 тыс. голосов, а коммунистическая партия даже всего только 3 тыс.; после низвержения же советской республики обе партии вместе имели уже около 100 тыс. избирателей. Я лично начал свою борьбу против этого безумного натравливания отдельных немецких племен друг на друга уже в эту именно пору. Думается, в течение всей своей жизни мне ни разу не пришлось браться за дело, которое вначале было бы столь непопулярно, как эта моя тогдашняя борьба против антипрусской травли. В течение советского периода в Мюнхене происходили бесчисленные массовые собрания, в которых настроение против остальной Германии разжигали настолько, что ни один северянин не мог выступать на них, а пруссакам просто угрожали смертью. Большинство этих собраний доводились до такой точки кипения, что в конце их аудитория обыкновенно сливалась в одном диком крике: "долой Пруссию", "прочь всякую связь с Пруссией", "война Пруссии" и т. д. Один из наиболее "блестящих" представителей идеи суверенности Баварии, как известно, бросил даже в рейхстаге лозунг, который он сформулировал в словах: "лучше умереть баварцами, чем прозябать под властью пруссаков". Нужно было видеть тогдашние собрания, чтобы быть в состоянии понять, что означало для меня лично, когда впервые, окруженный маленькой горсточкой друзей, я выступил против этого безумия на большом собрании в зале мюнхенской пивной "Лев". Группа окружавших меня друзей состояла сплошь из моих товарищей по фронту. И вот пусть читатель представит себе наше настроение: когда мы проливали свою кровь за отечество на фронтах, большинство этих господ, которые сейчас осыпали нас бранью, прятались конечно в тылу, дезертировали и т.д. А теперь эти банды, потеряв всякое самообладание, встречали нас ревом, осыпали всевозможными оскорблениями и угрожали тут же убить на месте! Для меня лично эти выступления имели еще ту счастливую сторону, что благодаря им вокруг меня собралась особенно тесная кучка друзей, почувствовавших себя связанными со мною не на жизнь, а на смерть и как бы присягнувших мне на верность. Эти наши сражения на собраниях повторялись в течение всего 1919 г., а в начале 1920 г. они еще усилились. Были такие собрания, - особенно я вспоминаю одно такое собрание в Вагнеровском зале на Зоненштрассе, - в которых группе моих друзей, к тому времени уже несколько разросшейся, приходилось страшно туго. Эти собрания нередко кончались тем, что моих друзей избивали, оскорбляли, топтали ногами и выбрасывали из собрания в полумертвом состоянии. Я начал эту борьбу в качестве отдельного лица и имел сначала поддержку только со стороны своих личных друзей по фронту. Но затем все наше молодое движение увидело свою, можно сказать, священную задачу в том, чтобы продолжить эту борьбу. Еще и теперь я горжусь тем, что именно на мою долю выпало положить конец этой смеси глупости и преступления. Хотя я сначала опирался только на своих баварских сторонников, мне все-таки постепенно удалось разрешить эту задачу. Я сказал - смеси глупости и преступления. Я выражаюсь так потому, что знаю: большая масса попутчиков состояла вероятно из добродушно глупых людей, но организаторы травли несомненно не принадлежали к числу простаков. Нет, я и тогда считал и теперь считаю, что организовали это дело предатели, состоявшие на платной службе у Франции. В одном случае (я имею в виду историю Дортена) факты уже подтвердили, что это было именно так. Режиссеры всей этой травли легко изображали дело так, будто единственным поводом всех их выступлений являются только федералистские мотивы. Это-то и было особенно опасно. Конечно, всякому разумному человеку ясно, что идея федерализма в действительности ничего общего не может иметь с организацией травли и возбуждением прямой ненависти против Пруссии. Хорош в самом деле "федерализм", который стремится оторвать у другой составной части федерации определенные территории или даже довести до прямого раздела этой части федерации. Честный федералист, ссылающийся на государственные идеи Бисмарка не для обмана, не может, цитируя Бисмарка, тут же единым духом пытаться оторвать от созданного Бисмарком государства определенные территории и открыто поддерживать сепаратистские тенденции по отношению к этому созданному Бисмарком государству. Какой крик подняли бы в Мюнхене, если бы, скажем, та или другая консервативная прусская партия стала открыто требовать или поддерживать отделение определенных территорий от Баварии. Жалко было только тех действительно честных федералистов баварцев, которые не понимали, в чем смысл этой подлой игры; ибо обманутыми были прежде всего именно эти простые люди. Именно тем, что федеративной идее давали подобное истолкование, ее больше всего и толкали в могилу. Какая же в самом деле возможна успешная пропаганда федеративного устройства государства, раз люди тут же осыпают оскорблениями и забрасывают грязью одно из важнейших звеньев федеративного государства - Пруссию, раз люди делают все возможное, чтобы подорвать Пруссию и сделать ненавистной идею какой бы то ни было связи с ней. Весь этот поход был особенно вреден потому, что эти так называемые федералисты направляли всю свою кампанию тогда против той Пруссии, которая ничего общего не имела с режимом ноябрьской демократии. Эти пресловутые "федералисты" все стрелы своих оскорблений направляли ведь не против отцов веймарской конституции (отцы этой конституции сами в большинстве случаев принадлежат к числу выходцев из южной Германии или к числу евреев, а против представителей старой консервативной Пруссии, т.е. против антиподов веймарской конституции. Не приходится конечно удивляться, что во всей этой злостной кампании федералисты тщательно обходили евреев, не смея их затрагивать. В этом может быть и приходится искать ключ ко всей этой загадке. Мы знаем уже, что до революции евреи для того, чтобы отвлечь внимание народа от своих акционерных обществ военного времени и от себя самих, умели настраивать массы баварского народа против Пруссии. Но после победы революции евреям ведь надо было прикрыть свой еще в десять раз более хищный грабительский поход. И вот евреям теперь опять удалось натравить так называемые "национальные" элементы Германии друг против друга: консервативно настроенных баварцев евреям удалось втравить в борьбу против консервативно же настроенных пруссаков. И опять евреи прибегли к своему излюбленному средству. Держа в своих руках все нити государства, евреи легко вызывали новые грубые и бестактные провокации в Пруссии и тем разжигали все более ярую ненависть в Баварии. А когда нужно было, то и наоборот. Ненависть ни разу не была направлена против самих евреев, зато всегда и неизменно она направлялась против немецких братьев. Баварец забывал, что в Берлине живет 4 миллиона трудящихся, трудолюбивых, занятых творческой работой людей, а помнил только, что в Берлине есть гнилой, развратный Западный квартал. Но в конце концов, ненависть баварца обращена была не против этого одного квартала, а против всего "прусского" города. Часто прямо можно было впасть в отчаяние. Еще и теперь на каждом шагу вы можете натолкнуться на ту же ловкость евреев. Всегда и неизменно они стараются отвлечь общественное внимание от себя самих и направить его в совершенно другую сторону. В 1918 г. не могло еще быть и речи ни о какой планомерной антисемитской работе. Я и теперь еще живо вспоминаю, с какими препятствиями приходилось считаться, как только произнесешь первое слово "еврей". Сразу же начинались глупейшие выкрики или аудитория начинала оказывать упорное сопротивление. Первые наши попытки показать общественному мнению, кто же является действительным врагом, не приводили почти ни к каким результатам. Только медленно и постепенно дела начинали принимать лучший оборот. Организационные основы, на которых построен был тогдашний антисемитский союз "Schutz und Trutzbund" (оборонительный и наступательный союз), были неправильны. Нов тоже время организация эта имела ту заслугу, что она как-никак поставила перед более широкими кругами еврейский вопрос. Зимою 1918/19 г.г. можно было констатировать, что антисемитское движение начинает пускать кое-какие корни. Наше национал-социалистическое движение спустя некоторое время повело борьбу против еврейства в гораздо более широких размерах. Мы сумели сделать из антисемитизма движущую силу большого народного движения, между тем как до нас эта проблема оставалась достоянием только узко ограниченных кругов крупной и мелкой буржуазии. Но едва только нам стало удаваться прививать антисемитизм действительно широким слоям немецкого народа, как евреи стали принимать свои контрмеры. Прежде всего евреи прибегли к своему излюбленному средству. Со сказочной быстротой евреи ухитрились вызвать внутреннюю распрю в самом патриотическом лагере, бросив в этот лагерь факел междоусобного раздора. На очередь дня был поставлен вопрос об ультрамонтанстве, и это не могло не привести к борьбе между католицизмом и протестантизмом. В создавшейся обстановке это было, пожалуй, единственное средство отвлечь внимание к другим проблемам и помешать нам еще больше концентрировать натиск против еврейства. Те деятели, которые выдвинули на авансцену этот вопрос, совершили огромный грех. Поправить это зло не так легко. Евреи во всяком случае достигли желанной для них цели: католики и протестанты дерутся друг с другом в свое удовольствие, а смертельные враги арийского человечества и всего христианства могут потирать руки от удовольствия и смеяться себе в бороду. В свое время евреи умели в течение многих лет занимать общественное мнение борьбой между федерализмом и унитаризмом. Пока эти два лагеря вели истребительную войну друг против друга, евреи торговали нашей свободой и продавали наше отечество международному капиталу. Так поступают они и теперь: натравив католиков на протестантов и обратно, они обделывают свои делишки, стараясь в то же время постепенно отравлять сознание и католического и протестантского лагеря. Вспомните хотя бы тот вред, который приносят евреи, лишая нацию чистоты крови. Вспомните, что избавиться от результатов этого загрязнения крови нашей расы можно будет только в течение столетий, если мы вообще окажемся в силах когда бы то ни было побороть это зло. Вспомните далее, как это систематическое разложение нашей расы уничтожает последние арийские ценности немецкого народа. Разве не ясно, что мы все больше и больше теряем качества нации - носительницы культуры. Разве не ясно, что по крайней мере в наших больших городах мы быстро идем навстречу такому положению, в котором находится уже южная Италия. Сотни тысяч членов нашего народа гибнут в результате отравления крови, а мы проходим мимо всего этого, как будто совершенно слепые. Эту свою гнусную работу евреи проводят совершенно планомерно. Эти черноволосые паразиты совершенно сознательно губят наших неопытных молодых светловолосых девушек, в результате чего мы теряем такие ценности, которых никогда не восстановишь. И что же? И католический, и протестантский мир - да, мы утверждаем это: и католический и протестантский лагеря относятся совершенно равнодушно к этим преступлениям евреев и не замечают, как эти паразиты народов преступно уничтожают самые ценные, самые благородные дары божий на земле. Судьбы мира решаются не тем, победят ли католики протестантов или протестанты католиков, а тем, сохранится ли арийское человечество на нашей земле или оно вымрет. И при таком положении вещей католические и протестантские лагеря не умеют соединиться против врагов человечества, а вместо этого подумывают, как бы уничтожить друг друга! Мы считаем, что именно подлинные патриоты имеют священную обязанность позаботиться о том, чтобы верующие обоих лагерей перестали только всуе поминать имя божие, а стали бы на деле выполнять волю божию и сумели бы помешать евреям позорить дело божие. Разве не божья воля создала человека по образу и подобию творца всевышнего. Кто разрушает дело божие, тот ополчается против воли божией. Поэтому мы и говорим: пусть каждый остается при своей вере, но пусть каждый считает своей первейшей обязанностью бороться против тех, кто задачу своей жизни видит в том, чтобы подорвать веру другого. Католик не смеет оскорблять религиозного чувства протестанта и наоборот. Мы и без того уже имеем в Германии религиозный раскол. Если мы не добьемся того, чтобы борьба на религиозной почве прекратилась, то в конце концов между католическими и протестантскими лагерями может разгореться война на уничтожение. Положение в нашей стране в этом отношении нельзя и сравнивать с положением во Франции, Испании или Италии. Так в этих трех последних странах легко можно себе представить кампанию борьбы против клерикализма и ультрамонтанства, причем эта кампания нисколько не будет угрожать распадом французского, испанского или итальянского народа. Совсем другое дело - Германия. У нас к такой кампании наверняка немедленно примкнули бы и протестанты. Но тем самым кампания сразу теряет свой характер простого протеста самих католиков против политических излишеств со стороны их собственных верховных пастырей и сразу получает характер нападения протестантизма на католицизм. Нападки людей одной и той же веры воспринимаются совсем по-иному, чем нападки, идущие от людей другой веры, даже если бы первые были совершенно несправедливы. Люди быть может охотно пошли бы навстречу критике и исправили бы те или иные ошибки, поскольку критика исходит от людей своей же веры. Но люди тотчас же решительно заупрямятся и откажутся принять какие бы то ни было поправки, если это рекомендуют, а тем более если этого требуют сторонники другой веры. Вожди каждого лагеря в этом случае воспринимают все эти попытки как нечто недопустимое и совершенно неприличное, как покушение на вмешательство в чужие внутренние дела. Тут не помогут также ссылки на единство национальных интересов, ибо религиозные чувства все еще сидят в нас гораздо глубже, чем любые соображения политической целесообразности. Во всяком случае национальное единство нельзя укрепить тем, что разжигают войну между католиками и протестантами. Только при взаимной уступчивости, только при одинаковой терпимости с обеих сторон можно изменить нынешнее положение вещей и добиться того, что в будущем нация действительно станет единой и великой. Я заявляю совершенно открыто, что в людях, которые хотят теперь ввергнуть наше движение в религиозные споры, я вижу еще гораздо худших врагов моего народа, нежели даже в интернационально настроенных коммунистах. Ибо этих последних национал-социалистическое движение сумеет в свое время вернуть на правильный путь. Преступнее всего поступают теперь именно те, кто, находясь в наших собственных рядах, пытается сбить наше движение с правильного пути и мешает ему выполнить нашу миссию Такие люди являются борцами за еврейские интересы, - все равно, поступают ли они при этом сознательно или бессознательно. Ибо только евреи заинтересованы теперь в том, чтобы ввергнуть наше движение в кровавую религиозную распрю как раз в тот момент, когда мы начинаем становиться опасными для еврейства. Я говорю совершенно сознательно о кровавой распре, ибо только невежественные в смысле исторических уроков люди могут полагать, что наше движение способно разрешить и религиозную проблему - такую проблему, о которую разбивались усилия веков и великих государственных деятелей. Да факты и сами достаточно говорят за себя. Ведь это же факт, что те господа, которые в 1924 г. внезапно открыли, будто главной миссией "народнического" движения является борьба против ультрамонтанства, достигли уже вполне определенных результатов; господам этим отнюдь не удалось сломить ультрамонтанство, зато им удалось внести раскол в лагере патриотического движения. Не поверю я также и тому, что тот или другой незрелый ум из современного лагеря патриотического движения будто сумеет сделать то, чего не сумел сделать сам Бисмарк. Я считаю высшим долгом руководителей национал-социалистического движения повести самую решительную борьбу против всякой попытки использовать национал-социалистическое движение для такой борьбы. Людей, выступающих с такой пропагандой, надо моментально удалять из рядов нашего движения. До осени 1923 г. это и удавалось нам вполне. Верующий протестант и верующий католик дружно работали в рядах нашего движения рука об руку, никогда не впадая ни в малейший конфликт со своей религиозной совестью. Напротив, совместная героическая борьба, которую вели католики и протестанты единым фронтом против разрушителей арийского человечества, научила их больше ценить и уважать друг друга. Как раз в это же время наше движение провело, как известно, самую решительную борьбу против партии центра, причем конечно вся кампания велась нами не на религиозной почве, а исключительно на почве политико-экономических, расовых и национальных мотивов. Успех, который мы имели в течение этого времени, говорит целиком за нашу точку зрения и против тех, которые сейчас пытаются выдумать "лучшую" тактику. В течение последних лет дело доходило до того, что иные ослепленные сторонники "народнического" движения настолько усердно занялись религиозной склокой, что перестали замечать, как атеистические марксистские газеты нарочно разжигают эти споры, подсказывают обеим сторонам различные глупые аргументы, подсовывают обоим лагерям соответственных адвокатов и т. д. Смертельную опасность представляют собою эти споры именно у нас в Германии. История показала, что немцы больше чем какой-либо другой народ способны вести кровопролитнейшие войны во имя какого-нибудь фантома. Не раз и не два благодаря этому народ наш отвлекался от действительно важных проблем, которыми определяются его подлинные судьбы. Пока мы занимались религиозными распрями, весь остальной мир поделил между собою свободные территории. Пока мы теперь спорим о том, какая опасность больше - еврейская или ультрамонтанская, - господа евреи усиленно разрушают расовый фундамент нашего существования и тем самым губят наш народ навсегда. Я со своей стороны могут только от всей души сказать по поводу этих "новаторов", желающих показать национал-социалистическому движению новые пути: избави нас, боже, от таких друзей, а с врагами своими национал-социалистическое движение само уже справится. x x x В течение 1919, 1920 и 1921 гг., а также и в более поздние годы евреи вели очень ловкую пропаганду, разжигая борьбу между федералистами и унитаристами. Наше национал-социалистическое движение относилось конечно совершенно отрицательно к этой распре. Тем не менее нам пришлось занять определенную позицию по существу самой проблемы. Должна ли Германия представлять собою федеративный союз государств или единое централизованное государство и что именно следует понимать под тем и другим? С моей точки зрения наиболее важным является второй вопрос. Ибо именно только ответ на этот второй вопрос, с одной стороны, проясняет всю проблему, а с другой, позволяет сгладить всю остроту этой альтернативы. Что такое союзное государство? Под союзным государством мы понимаем союз суверенных государств, вступающих в связь совершенно добровольно, т. е. опираясь на свой суверенитет, и уступающих таким образом в пользу союза ту часть своих прав, которые неизбежно должны отойти к учреждениям объединенного государства. На практике эта теоретическая формулировка полностью не соответствует положению вещей ни в одном из существующих в мире союзных государств. Меньше всего соответствует эта формула тому, что мы видим в САСШ. О первоначальной суверенности отдельных штатов, вошедших потом в Североамериканский союз, вообще не приходится говорить. Многие из этих отдельных штатов образовались только позднее и лишь после были, так сказать, занесены в список Североамериканских соединенных штатов. Вот почему тут перед нами в большинстве случаев лишь единицы, сложившиеся под углом зрения больших или меньших административно-технических удобств. Границы отдельных штатов зачастую установлены здесь простым росчерком пера. Штаты эти никогда не обладали да и не могли обладать никакой особой суверенностью. Целиком и полностью вышеприведенная формулировка не подходит и для Германии, хотя надо сказать, что в Германии вне всякого сомнения сначала существовали отдельные государства и именно как государства и лишь затем из них создался союз. Однако приходится иметь в виду, что ведь и германская империя образовалась не на основе свободного волеизъявления и равномерного содействия со стороны каждого из отдельных государств, а на основе гегемонии одного из государств над всеми остальными, а именно Пруссии. Уже в чисто территориальном отношении отдельные немецкие государства представляют громадные различия, так что с этой точки зрения их нельзя сравнивать, например, с Американским союзом. Сравните прежние совсем маленькие отдельные немецкие государства с большими или с самым большим из них и вы сразу увидите, как неравны были силы и как неравна, стало быть, была та лепта, которую каждое из них внесло в дело создания союзного государства. По отношению к большинству из этих отдельных государств о подлинном суверенитете не могло быть и речи, если только слова "государственный суверенитет" не понимать в чисто чиновничьем казенном смысле. В действительности "государственному суверенитету" многих из этих отдельных самостоятельных государств давно уже положен конец - чем только окончательно доказано, как слабы в самом деле были эти мнимо самостоятельные государства. Мы не станем здесь прослеживать подробно историю образования отдельных немецких государств. Укажем только на то, что государственные границы почти никогда не совпадали с племенными границами. Происхождение этих государств обусловлено чисто политическими факторами, и корни их по большей части лежат в печальной эпохе бессилия Германии, обусловливавшегося раздробленностью немецкого отечества, которая со своей стороны вызывала конечно и само это бессилие. Все это и принимала в расчет (по крайней мере частично) старая конституция, когда в союзном совете она предоставляла например отдельным государствам не одинаковое количество голосов, а считалась с действительными размерами отдельных государств и с их ролью при образовании единого государства. Дело обстояло не так, что при образовании единого государства отдельные государства просто добровольно поступались в его пользу определенной частью своего суверенитета. На практике дело обстояло так, что либо этих суверенных прав отдельных государств уже не существовало вовсе, либо Пруссия своим превосходством сил заставляла отдельное государство поступиться своими суверенными правами в пользу единого государства. Бисмарк конечно отнюдь не руководился при этом тем принципом, что у отдельных государств надо во что бы то ни стало изъять как можно больше прав и передать их объединенному государству. Нет, он требовал только того, без чего объединенное государство совершенно не могло обойтись. Этот принцип был столь же умерен, как и разумен, ибо он принимал в расчет и привычку и традиции прежних отдельных государств. Именно благодаря этому Бисмарку и удалось с самого начала обеспечить подлинную любовь к объединенному государству и подлинную готовность добровольно работать в его пользу. Из этого отнюдь не вытекает, будто Бисмарк считал тогда, что данного количества суверенных прав достаточно будет для объединенного государства на все предбудущие времена. Нет, этого Бисмарк не думал. Напротив он только видел, что в данный момент трудно провести что-либо другое и предоставлял в этом отношении будущему доделать остальное. Он не считал удобным тут же сразу ломать до конца сопротивление отдельных государств и надеялся на то, что само время и естественный ход развития доделают остальное. Конечно Бисмарк этим именно и доказал, что он был действительно искусным и великим государственным деятелем. Ход дальнейшего развития на деле именно к тому и свелся, что возрастал суверенитет объединенного государства за счет суверенитета отдельных растворившихся в нем частей. Время поработало именно в том направлении, на которое возложил свои надежды Бисмарк. Развитие это ускорилось после германского крушения и уничтожения монархической формы правления. Это и понятно. Границы отдельных немецких государств, как мы уже сказали, отнюдь не совпадают с племенными границами. Их происхождение больше всего связано с чисто политическими факторами. Монархические династии играли тут громадную роль. Вот чем объясняется, что когда монархическая форма правления была уничтожена, то это неизбежно привело к уменьшению значения отдельных государств. Целый ряд таких "самостоятельных государств" настолько сразу потерял всякое значение и всякую внутреннюю прочность, что они сами сразу, руководясь одной лишь целесообразностью, стали объединяться с другими мелкими государствами или растворяться в более крупных. В этом приходится видеть наиболее наглядное доказательство того, насколько нереален в действительности был суверенитет этих маленьких государств и насколько невысоко ценили этот мнимый суверенитет их собственные граждане. Таким образом устранение монархической формы правления и самих монархов нанесло достаточно сильный удар федеративному характеру государства; но еще гораздо больший удар нанес ему так называемый "мирный договор" и те обязательства, которые для нас вытекают из него. До войны отдельные немецкие государства пользовались известным финансовым суверенитетом. Ясно однако, что, после того как Германия проиграла войну и вынуждена была взять на себя по мирному договору такие гигантские финансовые обязательства, которые ни в коем случае нельзя было покрыть за счет взносов отдельных государств, никакая финансовая самостоятельность отдельных государств не была уже возможна. Весь свой прежний финансовый суверенитет отдельные государства должны были уступить единому государству. Дальнейшие шаги, приведшие к полному переходу почты и железных дорог в руки органов объединенного государства, также являлись неизбежным результатом "мирного" договора, приводящего ко все большему порабощению нашего народа. Органы объединенного государства вынуждены были концентрировать в своих руках все новые и новые ценности, без чего центральное правительство не могло выполнять Версальского договора со всеми его вымогательствами. Формы, в которых совершался этот переход суверенных прав отдельных государств в руки органов объединенных государств, часто были совершенно дикие, но самый процесс был логически необходим. Вина за это лежит на тех партиях и тех деятелях, которые в свое время не приложили всех усилий к тому, чтобы Германия победила в войне. Вина за это лежит в особенности на тех партиях в Баварии, которые во время войны из мелкого эгоизма отказывали объединенному государству в самом необходимом и за то вынуждены теперь после поражения платить в центральную кассу вдесятеро больше. История отомстила за себя. Редко наказание следовало так быстро за преступлением. Те самые партии, которые всего еще несколько лет тому назад могли ставить интересы отдельных государств выше интересов Германии в целом (а это особенно заметно было в Баварии), теперь под давлением обстановки вынуждены молча смотреть на то, как уничтожаются последние суверенные права отдельных государств, ибо без этого стало уже невозможным самое существование Германии. Во всем этом они виноваты сами. Обращаясь к избирателям - а вся агитация наших современных партий теперь направлена исключительно к избирателям, - буржуазные партии хныкают и жалуются по поводу того, что отдельные государства все больше и больше теряют свои суверенные права. Но это сплошное лицемерие. Разве не эти же самые партии старались перещеголять друг друга в политике выполнения Версальского договора. Ну а политика выполнения естественно влечет за собою очень глубокие перемены и в области внутренней политики Германии. Бисмарковская Германия была свободна во вне и не связывала себе рук никакими внешними обязательствами. Бисмарковская Германия конечно не знала никаких финансовых обязательств, сколько-нибудь похожих по своей тяжести, а тем более по бесплодности на обязательства нынешней дауэсовской Германии. В области внутренней политики компетенция объединенного государства в эпоху Бисмарка была также строго ограниченной и концентрировалась только на самом необходимом. Вот почему бисмарковская Германия могла жить на взносы отдельных государств и не требовала себе исключительных прав. Отдельные государства, с одной стороны, могли сохранить необходимую финансовую самостоятельность, а с другой, могли платить в центральную кассу только сравнительно скромные суммы. Благодаря обоим этим обстоятельствам, отдельные государства очень хорошо относились к объединенному государству. Однако было бы совершенно неправильно и нечестно утверждать, что нынешние натянутые отношения отдельных государств к органам объединенного государства объясняются только их финансовой зависимостью. Нет, дело обстоит далеко не так. Если отдельные государства теперь хуже относятся к идее объединенного государства, то это объясняется не потерей суверенных прав со стороны отдельных государств, а больше всего является результатом того, что нынешнее объединенное государство столь жалким образом представляет интересы всего немецкого народа. Друзья Веймарской конституции могут устраивать сколько им угодно юбилеев, рейсхбаннеры могут устраивать сколько им угодно торжеств, а современное государство все-таки остается чуждым всем слоям народа. Специальное законодательство о защите республики конечно может отпугнуть от того или иного выступления против республиканских учреждений, но завоевать любовь немецкого народа на этих путях невозможно. Тем, что современная республика вынуждена старательно защищать себя от собственных граждан специальными параграфами и тюрьмой, она сама выносит себе уничтожающий приговор и показывает, на каком низком уровне стоит весь современный режим. Но еще и в другом отношении неправы те партии, которые утверждают, что нынешняя нелюбовь отдельных государств к объединенному государству объясняется якобы только тем, что объединенное государство слишком урезывает прежние суверенные права отдельных государств. Представим себе на минуту, что объединенное государство не стало бы расширять своей компетенции, но взимало бы с отдельных государств громадные суммы, которые оно сейчас взимает. Что же, разве любовь отдельных государств к объединенному государству была бы тогда больше? Нисколько. Напротив, если бы отдельным государствам пришлось самим делать взносы тех гигантских размеров, которые вытекают из грабительского Версальского договора, то враждебные отношения отдельных государств к объединенному государству вероятно еще гораздо больше возросли бы. Этих взносов, вероятно обычным путем так бы и не удалось бы получить, и скорее всего государству пришлось бы прибегать к принудительной экзекуции. Ведь раз республика стала на почву пресловутого мирного договора и не имеет ни мужества, ни вообще намерения порвать с ним, то она так или иначе должна выполнять свои обязательства. Ну, а кто в этом виноват? Виноваты опять-таки те партии, которые беспрерывно пропагандируют избирателям необходимость сохранения самостоятельности отдельных государств, но в то же время на деле систематически поддерживают такую политику объединенного государства, которая с неизбежностью приводит и не может не приводить к утере "суверенных" прав отдельных государств. Я говорю "неизбежно" потому, что современной объединенной республике действительно ничего другого не остается делать, раз ее проклятая внешняя и внутренняя политика возлагает на нее такие громадные материальные тяготы. Мы видим здесь, как клин клином выгоняют. Каждое новое долговое обязательство, которое республика вынуждена возложить на себя благодаря своей преступной внешней политике, неизбежно увеличивает и внутренний гнет. А раз приходится все больше и больше давить внутри, то это в свою очередь неизбежно приводит к постепенному уничтожению всех суверенных прав отдельных государств, ибо нынешняя республика не может допустить, чтобы отдельные государства могли оказывать даже только подобие сопротивления. Разницу между нынешней политикой объединенного государства и политикой старого нашего объединенного государства можно охарактеризовать так: старое государство обеспечивало свободу внутри и обнаруживало силу вовне, а нынешняя республика обнаруживает слабость вовне и давит собственных граждан внутри. В обоих случаях одно вытекает из другого. Могучее национальное государство пользуется большей любовью и привязанностью со стороны своих граждан и поэтому не нуждается в специальном законодательстве для внутренних целей; современная республика, находящаяся в рабской зависимости от интернационального капитала, только насилием может заставить своих подданных платить возложенную на них дань. Если современный режим смеет говорить о "свободных гражданах", то это объясняется только бесстыдством и наглостью этого режима. Свободные граждане были только в старой Германии. Нынешняя республика является только колонией, находящейся в рабской зависимости от иностранцев. Вот почему в нынешней республике нет граждан, а есть только в лучшем случае подданные. Вот почему между прочим нынешняя республика не имеет и национального флага. Ибо то, что у нас называют национальным флагом, на деле есть только фабричное клеймо, установленное соответствующими распоряжениями "любимого" начальства. Вот чем объясняется и то обстоятельство, что все символы современной немецкой демократии остаются совершенно чуждыми душе немецкого народа и останутся чуждыми ей навсегда. Нынешняя республика в свое время наплевала на все те чувства и традиции прошлого, которые были дороги всему народу. Ни на секунду не задумалась эта республика безжалостно растоптать все символы великого прошлого и забросать их грязью. Однако недалеко уже время, когда сама эта республика с удивлением увидит, сколь чужды ее собственные эмблемы нынешним ее подданным. Сама республика сделала все от нее зависящее, чтобы весь нынешний режим рассматривался населением только как некий эпизод в немецкой истории. Таким образом получается, что нынешнее государство, чтобы продолжать влачить свое существование, вынуждено урезывать суверенные права отдельных государств не только из чисто материальных мотивов, но и по соображениям общеполитическим. Нынешняя республика вынуждена высасывать из каждого гражданина последнюю каплю крови. Для этого пускается в ход вымогательская финансовая политика. Но именно поэтому же она вынуждена лишать своих граждан последних прав. Иначе она имеет все основания опасаться, что в один прекрасный день всеобщее недовольство выльется в открытое возмущение. Если перефразировать изложенный выше тезис, то мы, национал-социалисты, должны придти к следующему коренному выводу: могущественное национальное государство, умеющее до конца отстаивать и защищать интересы своих граждан вовне, всегда будет в состоянии обеспечить свободу своим гражданам и внутри, и ему не придется при этом тревожиться за прочность государства. Но именно поэтому могущественное национальное правительство может предъявлять и большие требования к отдельному лицу и к отдельным государствам, ибо каждый отдельный гражданин в таких мероприятиях центральной власти всегда и неизменно будет видеть орудие величия его собственного народа. Лишь в этом случае ограничение прав отдельных государств не будет вредить интересам государства в целом. Нет никакого сомнения в том, что, вообще говоря, внутренняя организация всех государств мира идет навстречу известной нивелировке. В этом отношении и Германия не может составить исключения. Нелепо в наше время говорить о "государственном суверенитете" таких государств, которые уже ввиду ничтожности своих размеров не могут претендовать на него. И с точки зрения административно-технической и с точки зрения путей сообщения роль отдельных государств все больше падает. При современных путях сообщения и при современной технике расстояние и пространство играют все меньшую и меньшую роль. То, что раньше было государством, ныне представляет собою простую провинцию. То, что ныне является государством, раньше представляло собою континент. С чисто технической точки зрения управлять сейчас всей Германией представляет не большие трудности, нежели 120 лет тому назад управлять какой-нибудь Бранденбургской провинцией. Расстояние между Мюнхеном и Берлином в настоящее время преодолевается легче, чем 100 лет тому назад расстояние между Мюнхеном и, скажем, Штарнбергом. С точки зрения современного развития путей сообщения вся территория теперешней Германии представляет собою нечто меньше, чем самое маленькое или среднее королевство времен наполеоновских войн. Кто не понимает этих н