тся, уральские "тамплиеры" не имеют отношения к средневековой европейской секте. Их заявление -- "бандита лучше убить, чем на его деньги строить монастырь" -- всего лишь некая игра мысли. Но игра эта показательна, поскольку является своеобразным откликом на уродство духовного монетаризма. Трудно предположить, что именно театрализованным "тамплиерам" удастся противостоять духовному монетаризму и выработать идеологию-иммунитет. Взгляд останавливается на Русской Православной Церкви, но после периода подсоветсткого существования она разорена физически, духовно и интеллектуально. На восстановление уйдут годы. Нынешние методы ее противостояния духовному монетаризму, которые мы осветили выше, либо наивно беспомощны, либо неверны. Сегодня нужно признать, что руководство Русской Православной Церкви не всегда адекватно понимает современную духовную ситуацию в обществе и, как следствие, неадекватно на нее реагирует. На наш взгляд, неожиданный ответ на нынешний вызов времени может прозвучать из среды старообрядцев, традиционных протестантов или католиков. Возможно, именно они будут призваны пробить первую брешь в духовном монетаризме, и именно в этом будет заключаться их историческая миссия в России -- та помощь православию, о которой столь много говорится на страницах экуменических изданий. Сноски: 1 Г. Якунин. "В служении культу". На пути к свободе совести. М. 1989. 2Следует заметить, что среди приверженцев рыночных реформ преобладали не догматичные верующие и не догматичные атеисты, а носители аморфного размытого религиозного сознания. Социологическое исследование "Религия и политика в современном массовом сознании", проведенное в начале 90-х годов Л. Воронцовой и С. Филатовым, наглядно показало неожиданное сочетание политических и религиозных взглядов. Оказалось, что адогматичные верующие в некие "сверхъестественные силы", НЛО и прочее естественнее и легче соглашались с демократическими преобразованиями, в том числе и рыночными. Рост религиозного сознания, свободного от жестких догматичных форм, так сказать, рост религиозной энтропии развивался параллельно росту демократических настроений. Именно эта категория граждан, а не догматичные православные и не догматичные атеисты стали базой перестройки. Перестройка размягчала идеологическую строгость системы и провоцировала общемировоззренческую неопределенность общества. Общества, которое легко вошло в рыночные отношения (см. Религия и политика в посткоммунистической России, М. 1994). 3 Так, в 1993 году "Известия" опубликовали статью Михаила Зеленина "Служил владыка за бутылку", в которой архиерей представал перед читателем горьким пьяницей. Насколько приведенные в статье факты были достоверны, судить трудно. Пристрастность автора не исключена. Работая сторожем Вознесенской церкви, как раз напротив места казни царской семьи, Зеленин пытался организовать в Екатеринбурге карловацкий приход. 4 Напр., статья "Скромность украшает всех" в газете "Уральский рабочий" 18.11.94. 5 В частности, заметим, что крепкий карловацкий приход располагается не где-нибудь, а прямо на родине президента Ельцина в деревне Бутка. 6 В декабре 1996 года он был перемещен викарным епископом в Калугу. 7 "Во имя Христа", No7-8, 1995. 8 Эту просьбу патриарх игнорировал. 9 Пермские новости, No50, 1995. 10 Письмо предоставлено нам самими сотрудниками "Ведиума". 11 Газета "Атлантида" No1, 1995. Лекция пятая. Ислам и язычество. Башкирия //Александр Щипков. Во что верит Россия Отношения нации и государства с религией всегда представляли собой проблему, своего рода квадратуру круга. Духовная жизнь, поиски абсолюта, служение Богу -- сфера, если вдуматься, по природе своей свободная, не поддающаяся контролю власти. Как могут президент или полицейский решить за человека вопрос о том, что есть Истина, Добро и личное спасение от греха и смерти? С другой стороны, вера формирует национальный характер, моральные нормы, представления о долге. Поэтому от нее зависит чувство национальной идентичности и социальный порядок. Государство и национальные лидеры, понимая это, в течение всей человеческой истории используют Богово для нужд Кесаря. Но в любых исторических обстоятельствах вера проявляет свою надгосударственную, наднациональную и надсоциальную природу и с тем же постоянством обманывает планы и ожидания монархов, президентов и сотрудников тайной полиции. Она живет вопреки любым указаниям власти. Народы, государства, империи и целые цивилизации коренным образом изменяются, разрушаются или исчезают вовсе, потому что исчезают идейные основания, на которых они держались. Иной раз и сами властители, упорно стремясь сохранить подвластное, не отдают себе отчета в том, как изменились их вера и мировоззрение, и сами оказываются проводниками перемен, приводящих их к гибели. На землях бывшего СССР, да и всего бывшего социалистического лагеря эти извечные попытки "оседлать Духа" сами по себе ничего нового не представляют. Но уникальны историческая ситуация, состояние общественного сознания и характер религиозности. Поэтому использование религии в национальных и государственных целях приобретает своеобразные и в чем-то гротескные черты. Наверное, когда-нибудь об этом будут написаны целые тома, созданы классификации типов использования религии в национальных и государственных интересах в постсоциалистическом мире. Мне бы хотелось обратить внимание на религиозно-общественную ситуацию в одном отдельно взятом суверенном Башкортостане, где процессы религиозного возрождения переплелись с национальными и государственными интересами. В этом крае и до революции религия самым неожиданным образом использовалась в интересах кесаря, и эта традиция, кажется, оживает в наши дни. В декабре 1993 года был избран первый президент Башкортостана Муртаза Рахимов и принята конституция Башкортостана. В августе 1994 года подписан Договор "О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий" между Российской Федерацией и Башкортостаном. Несколько лет неопределенности, перетягивания каната, закулисных интриг и шумных протестов башкирских националистов на улицах закончились образованием очередного государства в государстве, наподобие Татарии, Калмыкии, Якутии, Тувы. После этого социально-политические процессы, государственное строительство приобретают большую свободу и свою собственную логику. В политическом плане недолгая эволюция режима Рахимова напоминает происходящее в некоторых других республиках в составе России и в СНГ. Идет постепенное укрепление режима личной власти, растет контроль со стороны "исполнительной вертикали" над политикой и экономикой. Откровенная оппозиция (к какому бы идеологическому лагерю она ни принадлежала) сталкивается с прессом, который заставляет ее умолкнуть, как это произошло, например, в Калмыкии. Конечно, политическую жизнь в какой-нибудь русской области по европейским меркам тоже трудно назвать демократической, но все познается в сравнении. Национальная политика администрации также не отличается оригинальностью. Идет методичная "коренизация" кадров, т. е. продвижение на все что-либо значащие посты башкир. Однако здесь эта политика более затруднительна, чем в большинстве других республик в составе Российской Федерации. Дело в том, что башкир в Башкирии мало. Согласно результатам последней переписи башкиры составляют лишь четверть населения республики (столько же татар, более 40% русских, по 1,5-3% -- чувашей, марийцев и удмуртов; присутствуют микроскопические, но заметные в жизни республики общины немцев и поляков). Уже этот факт делает политику "коренизации" достаточно трудным делом, вынуждает к маневрированию и осторожности. Пестрота национального состава Башкирии предопределяет ее поликонфессиональность. Но сказать это еще ничего не сказать. Религиозные ориентации и интересы представленных в Башкирии народов исторически переплелись самым тесным и причудливым образом. Их взаимосближение и взаимоотталкивание, наверное, не имеет аналогов. Древние башкиры были язычниками-кочевниками, ислам начал проникать в Башкирию из Булгарского царства в Х веке. В первой половине XIII века Башкирия была завоевана ханом Батыем и находилась в составе Золотой Орды до ее распада. После возникновения в XV веке Казанского, Ногайского и Сибирского ханств Башкирия была поделена между ними. В религиозной сфере у башкир в это время существуют две взаимоисключающие тенденции: с одной стороны, башкирский народ под влиянием своих властителей постепенно принимал ислам; с другой стороны, постоянно сопротивлялся всяческому воздействию на духовную и культурную жизнь со стороны иноземцев. В духовной сфере это выражалось в приверженности языческим верованиям, сохранности и широкой популярности доисламского по своему происхождению башкирского национального эпоса, возникновении новых сказаний, наподобие русских героических былин, в которых, среди прочего, воспевалась борьба с захватчиками-мусульманами. Не только сопротивление Казани, но и кочевнический образ жизни препятствовал укоренению ислама. Разгром Казанского ханства Иваном Грозным в 1552 году радикально изменил ситуацию. Отдельные объединения башкир в большинстве случаев добровольно стали присоединяться к России. Этот процесс завершился в середине XVII века. Добровольность вхождения в состав России обеспечила башкирам достаточно большие, по сравнению с другими народами Поволжья и Урала, права. Башкиры стали военным казачьим сословием с сохранением собственности на землю. В отношении башкир не проводилось последовательной, планомерной политики христианизации. Две такие попытки: в 1681-1684 годах и в начале XVIII века -- привели к массовым восстаниям и усилия по государственному оправославливанию башкир были прекращены. Не только наличие прав, но и природные условия: непроходимые леса и горы, безлюдные степи -- привлекали в Башкирию свободолюбивый и гонимый люд. В Башкирию от христианизации спасались язычники -- марийцы, чуваши, удмурты, мордва. В начавшейся интенсивной русской колонизации края весьма заметную роль играли старообрядцы. Их колоритный облик, их скиты, разбросанные по горам и в гуще тайги, возможно, вдохновили музу уроженца Уфы Михаила Нестерова, чьи картины на московских выставках начала ХХ века казались большей стилизацией, чем были таковой для самого художника, в юности имевшего перед глазами уникальный "видеоряд". Падение Казанского ханства положило начало серьезной исламизации башкир. Попытки насильственной христианизации татар еще с XVI века вызывали их постоянный отток в Башкирию. Вместе с ними переселяется и непокорное мусульманское духовенство. В ситуации русского политического диктата и массовой русской колонизации ислам становится важнейшим фактором этнического самосознания башкирского народа. За него держатся, им гордятся, посягательства на веру вызывают решительное сопротивление. При этом "закон мусульманский" соблюдают плохо и богослужение посещают редко. Башкирия становится бурлящим котлом, бунтарское содержимое которого склонно к неповиновению и по экономическим, и по политическим, и по религиозным мотивам. Закономерно, что этот край стал центром Пугачевского бунта, который в религиозном отношении, несколько огрубляя реальность, можно считать восстанием диссидентов: русских казаков и старообрядцев, мусульман башкир и татар, язычников чувашей и удмуртов -- против государственного вероисповедания. После подавления Пугачевского бунта Екатерина II занялась башкирами и исламом всерьез. Не слишком набожная императрица осознала тот факт, что российских мусульман никогда не удастся обратить в православие, несмотря на всю мощь государства Российского. Поэтому было решено интегрировать их в политическую систему империи. В 1789 году было создано Магометанское духовное управление с центром в Уфе. В этом же решении императрица определяла систему управления -- мусульманское духовенство с этих пор не избиралось, а назначалось после надлежащей проверки кандидатов. Была учреждена должность главы российских мусульман -- муфтия, который, как и его помощники и громадное большинство рядовых мулл, назначался "из казанских татар". Для Башкирии это решение имело два важных следствия. Во-первых, благодаря матушке Екатерине в крае началось массовое строительство мечетей и поддерживаемое российским государством распространение ислама. Подлинная исламизация башкир: распространение шариата, регулярное посещение богослужений и мусульманская система образования -- утвердилась среди башкир в последующие полтора столетия. Во-вторых, Уфа стала центром официальной мусульманской религиозной жизни России, причем в национальном отношении ее носителями были татары. Уфа, таким образом, была центром и татарской религиозной жизни. Башкирское национальное сознание испытывало по этому поводу сложный набор комплексов и фобий, которые позднее вылились в мощную антитатарскую реакцию. К 1917 году Башкирия представляла собой край самых разноплановых религиозных тенденций. Среди башкир и татар укрепляется ислам, но в то же время на волне возникающего башкирского национального движения звучат требования башкиризации ислама, которые находят свою опору в национальной разновидности суфизма -- ишанизме, получившем распространение в XIX веке. Ишаны, имевшие многочисленных мюридов, стали влиятельными национальными религиозными и общественными авторитетами. В христианской среде также идут бурные процессы. После указа "Об укреплении начал веротерпимости" 1905 г. старообрядцы Башкирии быстро занимают видное место в экономической и общественной жизни. Немецко-польская католическая община, выросшая за счет инженеров и квалифицированных рабочих в городах, сельских колонистов, а также принявших католичество русских, была одной из самых активных в России. На ее основе во время Гражданской войны в 1918-1919 гг. был создан религиозно-общественный "Римско-католический союз в честь Сердца Господа Иисуса Христа" и была предпринята попытка создания христианско-демократической партии. Во главе этого движения стоял русский католик и русский националист(!) В. Зенкин. Неудивительно, что в условиях такого религиозного бурления именно в Башкирии достигла своего пика реформаторская деятельность епископа Андрея (князя Ухтомского), возглавившего в 1914 г. Уфимскую епархию. Епископ Андрей развернул бурную деятельность, направленную на единение Церкви с земством, на развитие благотворительности, церковной кооперации, просвещения и самоорганизации мирян. Одной из важных сфер деятельности епископа Андрея было миссионерство, в котором он больше всего преуспел среди чувашей. Были также обращения татар и башкир. Глубокий интерес владыки Андрея и стремление восстановить церковное общение между православием и старообрядчеством принесли свои плоды уже после революции. В первую очередь, по инициативе уфимского епископа был создан единоверческий епископат. Первоиерарх единоверцев Симон (Шлеев) погиб мученической смертью от рук большевиков именно в Уфе в 1921 г. После епископа Симона первоиерархом единоверцев стал сам вл. Андрей. Февральская революция предоставила мусульманскому населению России широкие возможности политического самовыражения. В мае 1917 г. в Москве состоялся Всероссийский съезд мусульман, делегаты которого были избраны ото всех мусульманских регионов России, в том числе и от Башкирии. На этом съезде был избран Всероссийский мусульманский совет и его исполком. Таким образом, возникла неподконтрольная российской власти демократически избранная организация религиозной жизни мусульман. Чуть позже появилась политическая организация мусульман -- Всероссийский мусульманский военный совет "Харби Шуро", в программу которого входило создание Волжско-Уральских штатов со столицей в Казани. Территория штатов должна была включать Казанскую, Уфимскую, Оренбургскую губернии, а также отдельные части Самарской, Симбирской, Пермской и Вятской губерний. В этом всероссийском мусульманском движении, как религиозном, так и политическом, полностью доминировали татары, причем одним из главных центров этого движения была Уфа. Татарские лидеры совершенно не учитывали башкирских интересов, в их концепциях башкиры даже не рассматривались как отдельный народ, отрицалась самобытность их культуры и языка. С точки зрения татарских лидеров, существовал только один народ -- "тюрко-татары". Неудивительно, что среди башкир возникла резкая национальная реакция враждебности, как татарскому пантюркизму, так и русскому унитаризму. В политической сфере башкирское национальное движение имело два основных направления, лидерами которых были Ахмед-Заки Валидов и Мухамед-Габдулхай Курбангалиев. А. Валидов был сторонником создания максимально независимой башкирской государственности, М. Курбангалиев -- того, что сейчас называется "культурно-национальной автономией". Позиция последнего объяснялась тем, что башкиры даже в Башкирии составляют явное меньшинство населения, кроме того, много башкир живет дискретно среди русских в различных уральских губерниях. В отличие от татар, менее религиозные башкиры не создали самостоятельного религиозного движения. Их интересы в этой области были подчинены целям движения, направленного на сохранение и самоопределение башкирской нации. И Валидов, и Курбангалиев были сторонниками создания независимой от татар организации башкирского ислама, но Курбангалиев придавал ей гораздо большее значение, так как, по его программе, она должна была стать духовным ядром в самоопределении башкирского народа. История разрешила спор между двумя лидерами в пользу Валидова. Курбангалиев примкнул к Колчаку; будучи муллой и белым офицером после гражданской войны он оказался в Манчжурии. Валидов же примкнул к большевикам и возглавил первое правительство башкирской автономии. Возникновение Башкирской автономной республики предопределило создание независимого Башкирского духовного управления. Курултай башкирского духовенства в 1921 г. провозгласил учреждение Духовного управления мусульман Башкирии. Однако на территории республики и при советской власти продолжало функционировать наследовавшее дореволюционному Магометанскому духовному управлению Центральное духовное ведомство мусульман Внутренней России и Сибири, учрежденное в 1921 г. и сохранившее резиденцию муфтия и центральные органы управления в том же здании в Уфе, где находилось руководство дореволюционного управления. Как и прежде, в нем доминировали татары. 20-е и даже начало 30-х гг. -- период бурной религиозной жизни Башкирии. Среди мусульман продолжалась жесточайшая, непримиримая борьба между татарами и башкирами, закончившаяся в 1936 г. ликвидацией Башкирского духовного управления. Среди православных в это время идет столь же бурная борьба, сначала между обновленцами и тихоновцами, а позднее -- между сергианами и Катакомбной Церковью, одним из главнейших центров которой становится Башкирия. Епископ Андрей (Ухтомский) рукополагает епископов и священников, которые расходятся по всей стране. Многие из них оседают в самой Башкирии. До наших дней республика -- один из главных центров катакомбного православия. Именно в Башкирии, благодаря усилиям владыки Андрея, многие старообрядцы переходят в катакомбное единоверие. В глухом Никольском скиту Белорецкого района, несмотря на все репрессии, выживает иерархия катакомбного единоверия. Первоиерарх с 1938 по 1984 г. катакомбного единоверия Меркурий (Котлов) -- житель Белорецкого района, простой малограмотный крестьянин, возлагавший тяжелые епитимьи за употребление в пищу сатанинского овоща "картови", благодаря мужеству и вере сумел сохранить свою Церковь.1 Начиная с 30-х годов, вследствие жесточайших репрессий, всякая и христианская, и мусульманская религиозная жизнь неуклонно затухает. К 1988 г. в Башкирии официально зарегистрированными остаются всего 14 мечетей и 17 приходов РПЦ. У мусульман полностью пресеклась суфийская традиция. В отличие от Северного Кавказа, в Башкирии не возникло ничего подобного параллельному исламу. У православных от мощной, неподконтрольной властям религиозной жизни остались лишь крошечные общины престарелых крестьян. У старообрядцев -- один фольклор, представляющий интерес разве что для филологических и археографических экспедиций. О католиках, а также лютеранах и других протестантах и говорить нечего. Поначалу события, имевшие место в Башкирии после 1988 г., казалось бы, существенно не отличались от тех, что происходили по всей стране. Первые несколько лет после 1988 г., когда "разрешили религию", наблюдался всеядный интерес к вере. Народы обращались к своим "корням": татары и башкиры -- к исламу, русские -- к православию, удмурты и мари -- к язычеству, немцы -- к лютеранству. Определенных успехов добивались и относительно новые для Башкирии деноминации: кришнаиты, харизматы, баптисты. Причем к этим новым для Башкирии вероисповеданиям обращались не только русские, но и башкиры, особенно молодежь крупных городов. Поначалу никто не видел в этом "криминала". Мало того, согласно одному из социологических опросов,2 проведенных в Уфе в начале 1992 г., чуть менее 10% башкир и татар города считали себя христианами. Особенным успехом в миссионерстве отличилась Новоапостольская церковь. Ее эмиссары появились в Башкирии из ГДР, где они имели тесные контакты с ЗГВ и пользовались ее транспортными возможностями. Поначалу новоапостольники ставили своей целью служение местным немцам. Однако вскоре к ним и их необременительным и "веселым" богослужениям, с легкой адаптацией к современной молодежной культуре, потянулись и башкиры, и русские. С 90-х гг. и исламское, и православное духовенство обличают новоапостольников в прозелитизме, считая их одним из своих главных противников. Возрождение православной епархии началось в 1990 году, когда ее возглавил епископ Никон (Васюков), сравнительно молодой врач, ставший священником незадолго до перестройки. Число приходов быстро выросло с 17 до 85 в 1993 году (и 125-ти в 1996). Владыка Никон проявляет известную широту взглядов, готовит документы для причисления к лику святых двух самых известных православных подвижников Башкирии -- Андрея (Ухтомского) и Симона (Шлеева). С особым энтузиазмом владыка Никон восстановил храм Симеона Верхотурского, в котором служил епископ Андрей. В то время как бескомпромиссная борьба епископа Андрея с митрополитом Сергием (Страгородским) и его роль в организации Катакомбного православия, равно и распространенные в Московской Патриархии подозрения о его излишних симпатиях к старообрядчеству, могут поставить нынешнего уфимского архиерея в затруднительное положение. Епископ Никон не побоялся рукополагать в священники и привлекать к самым ответственным делам людей, которые ранее имели неприятности в отношениях со светским начальством. Очевидное неудовольствие властей, например, вызвало назначение настоятелем восстанавливаемого кафедрального собора Бориса Развеева, в прошлом активиста подпольного религиозного движения, участника семинара Александра Огородникова,3 дважды сидевшего при Советской власти за религиозную деятельность. Значительно позже православных активность стали проявлять католики, лютеране, старообрядцы, катакомбщики. И это не удивительно. Католики и лютеране -- поляки и немцы по национальности -- испытали на себе не только религиозные, но и национальные гонения. Религиозная традиция еле теплилась в промышленных центрах среди рабочих, почти поголовно из семей репрессированных, а также в польских и немецких деревнях, Возрождение старообрядчества и ИПЦ, по всей видимости, -- дело ближайшего будущего. Лишь в последнее время духовные наследники неистового протопопа начинают организовываться; а подмосковные соборы Катакомбной церкви 1994 и 1995 годов, -- по сути, первые шаги на пути восстановления, возможно, наиболее гонимой в советское время религиозной группы. Какой бы самобытной ни была религиозная жизнь христиан Башкирии, все-таки то, что происходило в последние годы с исламом, имело для республики, да и для всей России, гораздо большее значение. Во всех конфессиях России идет сложное, часто трудно переносимое изживание советского прошлого. Причем то, что одним кажется преодолением советскости, другим представляется его консервацией. В исламе, по причине значительной демократичности этой религии, ее массовости, иностранным связям, эта борьба с "проклятым прошлым" приняла наиболее яркие и организационно выраженные формы. Одним из главных центров этой борьбы стала Уфа. В начале 90-х гг. среди мусульманского духовенства России нарастает недовольство руководством ДУМЕС и персонально его главой муфтием Талгатом Таджуддином. Молодые реформаторы обвиняли муфтия в пассивности, раболепии перед российскими властями, забвении важнейших требований ислама и даже аморализме. В ходе этой борьбы во многих районах России возникли новые независимые от ДУМЕС исламские духовные управления и муфтияты, позднее объединившиеся в Высший координационный центр духовных управлений мусульман (ВКЦ). В большинстве случаев молодые реформаторы получали поддержку радикальной татарской национальной организации -- Татарского общественного центра. Уфа -- исторический административный центр российского ислама. Религиозные конфликты осложнены здесь традиционным противостоянием татар и башкир. Реформаторское движение впервые открыто заявило о себе именно в Уфе, когда в августе 1992 г. группа молодых священнослужителей создала Духовное управление мусульман республики Башкортостан (ДУМРБ). ДУМРБ действительно повело динамичную политику исламского возрождения. Под его эгидой были открыты десятки мечетей, развернуты издательская деятельность, благотворительность и система образования. ДУМРБ сумело установить широкие международные связи в исламском мире, что обеспечило ему значительную материальную помощь. Каковы же идейные установки ДУМРБ? Обобщая беседы с лидерами ДУМРБ, рискнем суммировать их в краткой декларации: "Всякий верующий, стремящийся полностью следовать своему религиозному учению, не выхолащивать его, -- фундаменталист, ведь он стоит на твердом фундаменте веры. В этом смысле мы фундаменталисты. Экстремизм -- другое дело, это отход от Корана в какую-то крайность. Мы фундаменталисты, но не экстремисты. Ислам в России находится в состоянии глубокого упадка. Религиозную жизнь надо начинать заново. 90% людей, по традиции принадлежащих к мусульманской религиозной культуре, не только не знают Корана и не участвуют в богослужениях, но и не соблюдают элементарных моральных норм - пьянствуют, развратничают, бездельничают, воруют. В российском исламе нет ничего положительного, мы должны учиться у наших зарубежных единоверцев. Нынешняя интерпретация закона об отделении религии от государства -- это фактическое отделение народа от веры, а значит, и отделение народа от государства. При таком законе религия не может возрождать народ. Ислам должен быть отделен от политики, но не от общества. Должны быть какие-то законодательные нормы, позволяющие религии регулировать человеческую жизнь. Россия -- православно-мусульманская евразийская страна, ее духу чужды западные ценности безбрежного индивидуализма и своеволия. Вместе с Московской Патриархией мусульмане должны возродить исконную евразийскую культуру России и бороться с американским влиянием". Надо сказать, что искусственно созданная нами из бесед с активистами ДУМРБ декларация весьма существенно отличается от того, что сказал нам Талгат Таджуддин. Без сомнения, борьба между ДУМРБ и ДУМЕС -- это не только борьба между "аморальным и раболепным перед Москвой лидером" (эти обвинения пусть останутся на совести активистов ДУМРБ; мы их ни подтвердить, ни опровергнуть не можем) и искренними ревнителями веры, но борьба идейная. Кстати обвинения в "пассивности" легко опровергнуть объективными данными. По статистике в конце 70-ых -- начале 80-ых годов Таджуддин добился открытия большего числа мечетей и большего количества обучающихся в духовных учебных заведениях, чем Московская Патриархия. Талгат-хазрат (эквивалент православного "владыка Талгат") считает, что "российским мусульманам есть чем гордиться. Иностранные учителя, если и нужны, то поле их деятельности должно быть ограничено. За многие столетия совместной жизни с христианами в России мусульмане выработали уникальную религиозную культуру -- открытую, терпимую и динамичную. Российским мусульманам самим есть чему поучить, скажем, афганцев или суданцев. . . Шариат -- дело личной совести каждого мусульманина, он не может навязываться извне. Все попытки изменить законодательство, направленные на создание условий, при которых можно навязывать исламские нормы, в случае успеха приведут лишь к лживости и лицемерию. . . Что такое евразийство? Я не знаю, что это значит. Конечно, Россия расположена в Европе и Азии, так что идеологи евразийства демонстрируют хорошее знание географии. Но никакой серьезной мысли за этим словом нет. И российские христиане, и российские мусульмане -- носители (или по крайней мере должны ими быть) ценностей современной цивилизации -- свободы и демократии". После возникновения ДУМРБ в Башкирии, других муфтиятов и духовных управлений по всей стране сторонники Таджуддина довольно быстро теряли свои позиции во многих регионах, так что некоторые эксперты стали утверждать, что ДУМЕС не имеет будущего. На наш взгляд, дело Талгат-хазрата совсем не так безнадежно. Молодые исламские (как и православные) неофиты устремились в погоню за самым радикальным, ортодоксальным учением. Националисты и государственники, даже если они очень сомнительные верующие, для своих национальных и государственных целей хотят утвердить самую "крутую" веру, более пригодную для сплачивания народа и государства. Эти два по своей природе весьма различных мотива способствуют росту влияния мусульманских реформаторов-ортодоксов (совершенно аналогичным образом ситуация складывается и в Московской Патриархии). Однако реально существующая религиозность широких слоев верующих (и мусульман, и христиан) совсем иная -- адогматичная, открытая, даже эклектичная. Взгляды Талгата Таджуддина соответствуют ей гораздо больше. Конфликт между ДУМЕС и ДУМРБ -- это религиозный спор, прямо не связанный ни с башкирским национальным движением, ни с утверждением башкирской государственности. К тому же, громадное большинство лидеров и духовенства и в ДУМЕС, и в ДУМРБ -- татары, которым цели башкирского национального движения в лучшем случае безразличны. Но этот конфликт наложился на всплеск башкирского национального движения. Взаимоотношения с ним и для ДУМЕС, и для ДУМРБ имеют ключевое значение в борьбе за утверждение своего влияния в республике. Для татарского духовенства эта задача психологически очень сложна. Отношение татар к Башкирии -- почти зеркальное отражение отношения русских к Украине. Татары склонны считать башкир либо этнической группой внутри единого тюрко-татарского народа, либо настолько близким народом, что различия можно не брать в расчет. Склонность татар к тесному братанию вызывает у башкир ощущение, что их хотят задушить в объятиях. Такая дружба вызывает враждебную реакцию, ответное стремление утвердить свою уникальность и непохожесть. Башкиры любят подчеркивать свою культурную близость к другим тюркам-кочевникам: ногайцам и казахам, в противовес "союзническим" устремлениям татар. Башкиры всегда отвергали постоянно возникающую в татарской среде идею объединения двух народов. В области религии аналогия отношения татар с башкирами и русских с украинцами также напрашивается сама собой. Как Московская Патриархия декларирует наднациональную природу православия и на этом основании утверждает порочность украинского автокефалистского движения,4 так и татарское мусульманское духовенство обвиняет башкирских националов в забвении универсальности ислама. При этом и православные русские, и мусульмане татары не отдают себе отчета в том, что русское православие и татарский ислам обладают все же специфическими национальными чертами, которые могут быть чужды украинцам и башкирам; не замечают за собой (несмотря на всю универсальность православия и ислама) резко отрицательной реакции на появление русских католиков и православных татар. Как и в годы революции, ныне до сих пор не возникло самостоятельного башкирского религиозного движения. Религиозная программа разрабатывается общественно-политическими национальными организациями. Крупнейшая и авторитетнейшая из них -- Башкирский национальный центр "Урал" (БНЦ), созданный в 1989 году. БНЦ борется за максимально возможную степень суверенитета Башкортостана. В его рядах есть радикалы, цель которых -- независимость, и умеренные, желающие фактически конфедеративных отношений с Россией. Во внутренней политике БНЦ выступает за придание Башкортостану национального характера, что включает и кадровую, и культурно-языковую, и чисто экономическую программы. С одинаковой резкостью идеологи БНЦ обрушивают свою критику на "российский шовинизм" и на "татарский экспансионизм". Как и во всяком национальном движении народа, находящегося в меньшинстве, но связывающего свои планы сохранения и возрождения этноса со строительством "национального государства", в самой идеологии БНЦ есть что-то болезненно-невротическое, своеобразная смесь храбрости, радикализма и страха за будущее. Неуклонное движение России к демократии, скорее всего, не минует суверенного Башкортостана, а в обществе, где царствует принцип "один человек -- один голос", программа БНЦ не имеет долгосрочных перспектив. "Духовной" сфере в деятельности БНЦ уделяется большое внимание. И здесь следует выделить два основных направления, которые в последнее время все больше противоречат друг другу. С одной стороны, БНЦ выступает за сохранение и развитие традиционной народной культуры. В первую очередь, это национальный эпос "Урал-Батыр", древние сказания и песни. Мир башкирского фольклора -- живой носитель языческой тенгрианской традиции. В эпических и фольклорных сюжетах образ верховного языческого бога Тенгри слился с образом Аллаха; но в мировоззренческой основе башкирской народной культуры языческий пласт сохранился неизмеримо полнее, чем, скажем, у русских или татар. В отдаленных сельских районах до сих пор сохранились древние культы. Самый распространенный среди них -- культ Духа Гор (Тау-Эйахы), в честь которого до сих пор на вершинах гор и холмов складывают конусы из камней. В некоторых районах свято соблюдается запрет на сбрасывание камней с гор и холмов. В меньшей степени сохранилось поклонение Духу Воды -- Хпу Иняхы и Духу Дома -- Уй Ияхы. В башкирской глубинке в последнее время отмечались случаи, когда местные крестьяне башкиры решительно противились попыткам мулл татар запретить культ Духа Горы. Вообще, надо сказать, что еще требует своего вдумчивого осмысления тот факт, что народы, в прошлом подвластные Казанскому ханству -- мари, удмурты, чуваши и, в гораздо меньшей степени, башкиры, -- проявили удивительную приверженность язычеству. Беседуя с лидерами БНЦ Маратом Кульшариповым и Дамиром Валеевым, мы пытались выяснить место тенгрианства в современной идеологии башкирского возрождения. Наши собеседники решительно убеждали, что тенгрианство не имеет никаких перспектив в качестве организованной национальной религии, что языческий пласт -- исключительно сфера народной художественной культуры и быта, и только в таком качестве БНЦ его поддерживает. Как сказал нам Валеев, "остатки тенгрианства поэтизируют жизнь и скрепляют национальную культуру". Временами нам казалось, что нас убедили, временами складывалось впечатление, что наши собеседники подобны девице, в голове которой зреет положительное решение, но она продолжает твердить: "Нет, нет, нет, никогда я не выйду замуж за этого грубияна!" К такой мысли нас подталкивали и некоторые факты, сообщенные самим Д. Валеевым. В 1994-1995 гг. в среде башкирской художественной интеллигенции появилось несколько человек, открыто заявивших о разрыве с исламом и переходе в тенгрианство. Среди них писатель Ахмет Утебаев и художник Фарид Ергалиев. На Всемирном курултае башкир в июне 1995 г. произошел маленький скандал, когда один из делегатов в странных белоснежных одеждах, поднявшись на трибуну, заявил о разрыве с исламом и призвал башкирский народ возвратиться к вере предков - тенгрианству. Возможно, все это -- эскапады художественных натур, но полностью исключить, что они могут иметь более серьезное продолжение, все же, наверное, нельзя. Тем более что исламское духовенство относится к тенгрианству вполне серьезно: муллы запрещают правоверным не то что говорить -- думать о древнебашкирской вере. В собственно религиозной сфере БНЦ декларирует безусловную приверженность исламу. Говоря о религиозном характере башкир, Кульшарипов и Валеев несколько парадоксально формулируют особенности своего народа, которыми они гордятся: "Мы плохие мусульмане, редко соблюдаем закон и мало ходим в мечеть, в нашей вере сильны остатки язычества, но мы, в отличие от татар, никогда не переходили в христианство; мы более верные, хотя и плохие последователи Магомета". Насчет того, что башкиры вообще никогда не переходили в христианство -- это, конечно, идеологическое преувеличение. Действительно, никогда не было башкирских национальных православных приходов, в то время как татарские были и есть. Индивидуальные же переходы башкир в христианские вероисповедания -- явление и в прошлом, и ныне не такое уж исключительное. БНЦ много сделал для распространения ислама. Под его эгидой Коран переведен на башкирский язык, издано много другой религиозной литературы, организованы различного рода образовательные программы. БНЦ инициировал сбор средств на строительство мечетей. Благодаря активности башкирского национального движения в башкирском обществе выросло чувство национальной идентичности, один из важнейших компонентов которого -- верность исламу. Легкие и