Юрий Коротков. Девятая рота --------------------------------------------------------------- © Copyright Юрий Коротков WWW: Origin: http://www.moskvam.ru/2005/04/korotkov.htm │ http://www.moskvam.ru/2005/04/korotkov.htm Date: 27 Sep 2005 Киноценарий --------------------------------------------------------------- Юрий Марксович Коротков родился в 1955 году. Вырос на Крайнем севере. Окончил Литературный институт и Высшие курсы сценаристов и режиссеров. Печатался в журналах "Простор", "Юность", "Литературная учеба", "Костер" и др. Автор двенадцати книг прозы и сценариев к пятнадцати кинофильмам. x x x В синих морозных сумерках у ворот сборного пункта толпились призывники и провожающие. Офицер выкрикивал фамилии по списку, и призывники один за другим бежали к воротам, последний раз оглядываясь на своих и натыкаясь друг на друга. В толпе стояли, держась за руки, девчонка и невысокий лопоухий мальчишка. Их толкали со всех сторон, а они, не замечая никого вокруг, не отрывали глаз друг от друга. -- Ну не плачь, пожалуйста, -- сказал парень, сам едва сдерживая слезы. -- Ну не надо, очень тебя прошу. Девчонка отрицательно замотала головой: не буду. -- Только два года, -- сказал он. -- Всего два года, понимаешь? Она торопливо кивнула, боясь произнести хоть слово, чтобы не разрыдаться. -- Рябоконь! -- выкрикнул офицер. -- Рябоконь!.. Рябоконь есть? -- Да вон несут. -- В толпе захохотали. К сборному пункту приближалась процессия: пятеро парней тащили на плечах пьяного в хлам Рябоконя. Тот размахивал длинными руками и орал как заведенный: -- Братва! Спите спокойно! Я на страже! Они не пройдут! Братва! Но пасаран! Его сгрузили у ворот. Офицер выкрикнул было следующую фамилию, но долговязый шут Рябоконь снова возник в проходе, приветствуя толпу поднятыми над головой руками. -- Братва! Граница на замке и ключ в кармане! В воротах возникла пробка. Офицер уперся ему ладонью в лоб и втолкнул внутрь. -- Давай, родишь сейчас! Девчонка мельком испуганно оглянулась на эту сцену. -- Воробьев! -- выкрикнул офицер. -- Я! -- откликнулся мальчишка. Девчонка вздрогнула и судорожно вцепилась в него обеими руками, будто пытаясь удержать. -- Я вернусь! Только два года! Я вернусь! -- Он побежал к воротам. -- Чугайнов! -- Я! -- Толстый рыжий парень потрусил следом. Мальчишка хотел последний раз обернуться от проходной, но рыжий грубо толкнул его в спину. В вестибюле призывники столпились около вахты. -- Сумки сюда! -- командовал дежурный офицер. -- Водку, пиво, самогон -- на стол! Найду -- хуже будет! Загоню за Магадан моржей сторожить! -- Он копался в сумках и рюкзаках, встряхивал и смотрел на просвет бутылки с газировкой. Другой быстро обыскивал карманы. -- Твоя? -- спросил мальчишку рыжий, кивнув назад. Тот молча кивнул. -- Успел хоть оприходовать ее напоследок? Воробьев враждебно вскинул на него глаза. -- Чо, не дала? Ничего, ты за нее не переживай! Не бзди, все путем будет -- есть еще нормальные пацаны, -- осклабился тот. -- Еще паровоз не тронется, натянут за всю маму, по самую шапочку -- за себя и за того парня! Воробьев не знал, куда деваться. Беспомощно сжимая дрожащие губы, он пытался протиснуться в толпу подальше от Чугайнова, но тот не отставал, с мстительным удовольствием зудел над ухом: -- Теперь два года вас на пару будут драть: тебя там товарищ сержант, а ее -- тут... -- Это что? -- изумленный офицер вытащил из сумки высокого парня горсть тюбиков. -- Краски, товарищ капитан, -- спокойно ответил тот. Офицер отвернул крышку, понюхал, выдавил краску на палец. Достал из сумки связку разнокалиберных кистей. -- Ты что там рисовать собрался, воин, -- колесо от танка? Ты бы с мольбертом еще приперся! Художник! -- Джоконда! -- крикнул кто-то, и все с готовностью захохотали. Художник невозмутимо собирал краски и кисти обратно в сумку, не обращая ни малейшего внимания на смех и приколы. Воробьев шел, почти бежал по коридору. Рыжий не отставал ни на шаг. -- А ты что думал, Воробей, -- ждать будет? "Письмецо солдатское в простеньком конвертике"... -- заржал Чугайнов. -- Ты там писулю ей катаешь, сопли по бумаге возишь, а она тут... -- Слушай! -- чуть не плача, обернулся мальчишка. -- Что ты ко мне привязался? Что я тебе сделал? -- О, голосок прорезался! -- обрадовался Чугайнов. -- А что, может, в морду дашь? Ну давай, -- подставил он физиономию. -- Махни лапкой, пернатый! Ну?.. Чтоб место свое знал по жизни, понял! -- с неожиданной ненавистью сказал Чугайнов, звучно хлопнул Воробьева ладонью в лоб, повернулся и пошел прочь. В большой комнате стояли парикмахерские кресла в два ряда. Солдаты-парикмахеры в пижонских наутюженных хэбэшках и вполне штатских прическах наспех, кое-как орудовали машинками. Весь пол был завален волосами, двое призывников сгоняли их щетками и трамбовали в огромный мешок. В крайнем кресле сидел мрачноватый парень в новом костюме. Он невольно дернулся, когда парикмахер резким движением вырвал клок волос. -- Спокойно, сынок! -- насмешливо процедил тот. -- Я из тебя сделаю солдата! Какая первая заповедь устава, знаешь? Боец должен стойко переносить все тяготы и невзгоды армейской службы! Парень перевел на него тяжелый взгляд холодных глаз исподлобья. -- Ты чего при всем параде-то? -- кивнул парикмахер на его костюм. -- На службу как на праздник? Все равно ж на выброс. -- Другого нет, -- коротко ответил парень. -- Слушай, давай махнемся, -- предложил парикмахер. -- Я тебе свое отдам и еще сигаретами добью. Тебе уже все равно, а мне в город ходить -- дискотека, то-се, сам понимаешь. -- А ты хорошо устроился, -- одобрительно сказал парень. -- Не то слово! -- Солдат переглянулся со своими, и они засмеялись. -- Служба -- сладкий сон, просыпаться не хочется. День машинкой помашешь, командиры по домам, к жене под бок, а ты в город -- пиво пить, девок снимать. -- Он скинул с парня простыню. -- Ну так что, договоримся? -- Договоримся. -- Парень внимательно оглядел в зеркале свою свежую лысину. -- Сладкий сон, говоришь? -- улыбнулся он. И вдруг схватил солдата железными пальцами за шею, пригнул вниз, выхватил машинку и запустил ее в густую шевелюру парикмахера. -- Стоять! -- бешено заорал он дернувшимся было к нему солдатам. -- Спокойно, сынок! Что там в уставе про тяготы и лишения, помнишь? -- Он простриг широкую полосу от лба к затылку. -- На! -- швырнул он машинку на кресло. -- Дальше сам дострижешь! -- И спокойно вышел из комнаты. Уже обритый Воробьев потерянно бродил по призывному пункту. На длинных скамьях плечом к плечу сидели одинаковые, как кегли, сотни призывников, понуро ожидая своей участи. -- Извините, вы не знаете, где шестая команда? -- спросил наконец Воробьев у кого-то из призывников. -- Новенький, что ли? -- Да. -- Так ты сразу-то не беги, как фамилию услышал. Сперва узнай, куда команда. Как поближе к дому будет -- тогда сдавайся. -- Да нет, я... Простите, пожалуйста, вы не скажете... -- обратился Воробьев к офицеру, но тот молча пролетел мимо, даже не взглянув на него. Воробьев побрел дальше. В унылом ровном шуме он услышал вдруг громовой хохот. В дальнем углу зала поднимались, как из вулкана, клубы табачного дыма, бренчала гитара. Он неуверенно, невольно замедляя шаги, подошел ближе. Здесь, как на острове посреди общей тесноты, вольготно раскинулись на составленных в круг скамьях несколько человек, среди них Чугайнов, Рябоконь, художник и парень в костюме, обривший парикмахера, -- дымили и не таясь пили водку. -- Шестая команда? -- Тебя-то куда понесло, пернатый? -- захохотал Чугайнов. -- Терминатор, блин! Вали отсюда по-шустрому! -- Кончай, Чугун! -- резко сказал парень в костюме. -- Как зовут-то? -- Воробьев. Володя. -- Лютаев Олег, -- протянул руку парень. -- Лютый, короче. Это Руслан, -- указал он на художника. -- Джоконда! -- тотчас хором поправили все. Видимо, кличка уже приклеилась. -- Ряба, Стас, Серый, Чугун. Пока все. Воробьев торопливо кивал и пожимал руки. Последним нехотя подал руку Чугайнов. -- Подвинься, земляк! -- Лютаев плечом столкнул призывника с соседней скамьи на пол и сбросил следом его барахло. -- Садись, Воробей! Джоконда передал ему бутылку водки. Воробьев неумело, вытягивая шею, выпил из горлышка. -- Чо дальше-то, Ряба? -- поторопил круглолицый, по-девичьи розовощекий крепыш Стас. -- Ну, короче, просыпаюсь утром, -- продолжил Рябоконь. -- Башку поднять не могу, глаза пальцами разлепил, так снизу от подушки и смотрю. Что за дом, коврики какие-то с оленями -- как попал, хрен его знает, ничего не помню. И девка какая-то сидит лыбится. А надо мной папаша ее стоит, как над гробом. "Ну ты, говорит, пацан, влип. Дочке-то восемнадцати нет. Так что выбирай -- или в загс, или в ментовку". И эта зараза одеяло до подбородка натянула, глазки опустила, будто ни при чем. А страшная... Фотку на дверь повесь -- замка не надо! Я, видно, не первый уже попал. Кто ж за нее без приговора пойдет. Ну, я говорю: "Знаешь, папаша, я лучше под танк лягу, чем на нее". Ну, в брюки на ходу запрыгнул, и мы с папаней наперегонки, кто быстрей -- он в ментовку или я сюда! Все, кроме Чугайнова, засмеялись. -- А я женился вчера, -- мрачно сказал он. -- Все сразу -- и свадьба, и проводы. -- Ты чо, кроме шуток? А чего молчишь-то? Поздравляю! -- Угу... -- Чугун хлебнул из горлышка, потянул воздух сквозь сжатые зубы и вдруг тихо, зло засмеялся. -- Ну, говорит, теперь твоя. Давай, говорит. Теперь жена, говорит, теперь положено. Думает, я совсем дурной! Я ворота отворю -- гуляй два года! -- Он смеялся, мотал головой. -- Всю ночь ревела -- как же, говорит, жена -- и нетронутая. А я говорю -- вернусь, говорю, проверю. А если, сука, говорю, не убережешься -- убью! Убью, зараза, задушу! -- Он сдавил бутылку так, что побелели пальцы. -- Так и оставил. -- Он допил бутылку, с силой швырнул в угол и отвернулся. По залу шел, оглядываясь, остриженный наполовину парикмахер. За ним поспешал дежурный офицер. -- Вот этот! -- указал парикмахер на Лютаева. -- Ты в кого ручонкой тычешь, сынуля! -- Вся команда тотчас сорвалась с места и угрожающе двинулась на него. -- Ты кто такой? -- Все нормально, ребята! -- Офицер, улыбаясь, миролюбиво поднял ладони. -- Извините, ошибочка вышла. Отдыхайте! -- Он подтолкнул парикмахера в сторону и в сердцах врезал ему по недостриженному затылку. -- Я тебя крест-накрест с ушами вместе обстригу! -- прошипел он. -- Это же шестая команда, придурок! А пацаны засвистели, заржали вслед, скаля зубы, хлопая друг друга по плечам, -- страшные, бритые, злые. И Воробей сперва неуверенно, а потом во весь голос счастливо захохотал со всеми вместе, оглядывая новых друзей -- равный среди равных. x x x Белое полуденное солнце нещадно жгло лица, от раскаленной бетонки струился горячий воздух. Распахнув теплые куртки и ватники, обмахиваясь шапками, потные пацаны томились около самолета, с любопытством оглядывались. Взлетная полоса тянулась по узкой котловине, зажатой со всех сторон горами. Другие группы призывников во главе со своими сержантами уже шагали к военному городку. -- Наш, что ли, наконец? -- лениво сказал Чугун, глядя на приближающегося сержанта. -- Гляди, как ломом подавился, -- сказал Ряба. Все засмеялись -- сержант действительно шагал, как-то неестественно прямо держа спину. Он подошел, молча оглядел призывников, невыразительно спросил: -- Откуда, клоуны? Говорил он тоже странно, иногда будто зажевывая слова и выталкивая их изо рта резким движением головы. На щеке уродливый, бугристый шрам от ожога. -- Из Сибири, товарищ сержант! -- весело ответил Ряба. Тот по-прежнему пристально разглядывал их. -- Меня зовут сержант Дыгало, -- наконец произнес он. -- Как? -- не понял кто-то с краю. -- У кого со слухом плохо? -- спокойно спросил сержант. -- Смирно!! -- вдруг заорал он. -- Застегнуться в строю! Головные уборы надеть! Все торопливо напялили вязаные шапочки и ушанки и подтянулись. -- Кру-гом! -- Пацаны развернулись лицом к горам. -- Надеюсь, со зрением у всех в порядке? Вон та гора -- наша. Следующая за ней -- Афган! И чтобы те, кто из вас, уродов, попадет туда, не сдох в первый же день, -- я буду вас драть три месяца по двадцать четыре часа в сутки, начиная с этой минуты! Кто уже передумал -- вылет через два часа! Остальные в колонну по одному -- бегом марш! В новеньких хэбэшках пацаны выстроились в казарме. Дыгало шел вдоль строя, брезгливо оглядывая каждого с головы до ног. -- Рядовой Чугайнов! -- выкрикнул Чугун, когда сержант поравнялся с ним. -- Рядовой Бекбулатов! -- гаркнул рослый кавказец с вытаращенными от усердия глазами. -- Рядовой Стасенко! -- Рядовой Петровский! -- крикнул Джоконда. -- Это ты, что ли, художник? -- остановился Дыгало. -- Так точно, товарищ сержант! -- Ну и что ты сюда приперся? Малевал бы голых баб да цветочки в горшочке... Я задал вопрос, воин! -- Видите ли, товарищ сержант, если верить доктору Фрейду, -- невозмутимо ответил Джоконда, -- любое художественное творчество -- это только сублимация подсознательных инстинктов человека, в том числе инстинкта насилия. Сержант молча смотрел на него в упор. -- Впрочем, -- сдерживая улыбку, пожал плечами Джоконда, -- вы можете с этим не согласиться, поскольку советская наука не признает буржуазное учение Фрейда. Дыгало по-прежнему смотрел на него. -- Умный? -- наконец спросил он. -- Виноват, товарищ сержант, исправлюсь! -- улыбнулся Джоконда. Дыгало неожиданно с силой ударил его под дых. Джоконда сложился и упал, задыхаясь, суча ногами по полу. -- Правило номер раз -- десантник всегда готов к внезапному нападению! -- отчеканил сквозь зубы Дыгало. Тотчас с разворота ударил в живот стоявшего рядом Лютого. Тот выдержал, не шелохнувшись. Дыгало ударил еще, сильнее, -- тот только смотрел на него своими волчьими глазами исподлобья. -- Фамилия? -- Лютаев! Сержант одобрительно кивнул, отвернулся и, не оглядываясь, ударил расслабившегося Лютого локтем. -- Правило номер два! -- заорал он, не взглянув на рухнувшего во весь рост Лютого. -- Умнее сержанта только старший сержант! Кто не понял? Кто еще хочет поговорить? Ты? Или ты? -- метнулся он вдоль замерших в напряжении пацанов. -- Забудьте все, что вы знали и кем вы были на гражданке! Запомните, уроды, -- здесь вы не умные и не глупые, не хорошие, не плохие, не художники и вообще никто! Вы даже не люди -- вы говно! А людей из вас буду делать я, вот этими самыми руками! Крутой склон горы за учебным городком сверху донизу был покрыт мелкой каменной осыпью, острой, как щебенка. Солдаты в полной выкладке, в броне и касках, торопливо набивали камнями десантные рюкзаки. -- Я сказал, под завязку! -- сержант мимоходом пнул Стасов рюкзак. -- До кого не доходит с первого раза? -- Товарищ сержант, а первое отделение до половины только, -- кивнул Стас на ползущие к вершине черные точки. -- Всем рюкзак под завязку! А тебе, урод, -- упер Дыгало палец в Стаса, -- еще подвеску доверху! У кого еще вопросы? -- заорал он, оглядывая остальных. -- Есть еще такие наблюдательные? Налегке с девками в кусты гулять будете! А здесь чем больше боезапаса возьмешь, тем больше шансов живым вернуться! До всех дошло, раздолбаи, или на пальцах объяснить? Готовсь! Солдаты с трудом подняли на плечи тяжелые, разбухшие от камней рюкзаки. -- Задача -- выбить противника, занять высоту и закрепиться! -- скороговоркой крикнул Дыгало. -- Командир, готовность! -- Товарищ сержант, второе отделение к выполнению поставленной задачи готово! -- внахлест, без паузы откликнулся Лютый. -- Вперед! Солдаты с криком кинулись на склон. Ботинки скользили на осыпающихся камнях, тяжелый рюкзак тянул назад, они цеплялись за щебенку скрюченными пальцами, обламывая ногти, обдирая колени, карабкались вверх на метр и тут же съезжали вниз на три под нестерпимой полуденной жарой. Раскаленный воздух уже не лез в обожженное горло, они вдыхали с хриплым криком, из-под каски хлестал, заливая глаза, пот. -- Пошел! Пошел! -- Сержант поднимался с ними, подгоняя пинками отстающих. -- Не ложиться! Пока бежишь -- еще живой, если лег -- уже труп! Воробей споткнулся, потерял равновесие и рухнул на склон. -- Назад! -- заорал сержант. -- Вернулись двое! Десант своих не бросает! Стас и Джоконда соскользнули к Воробью, помогли подняться и двинулись вверх, один подтягивая хромающего Воробья за шиворот, другой подталкивая сзади. Выше, насколько можно было поднять взгляд, была только бесконечная россыпь камней. Перед глазами стояла багровая пелена. Осыпь кончилась, пошла земля, бежать стало легче, вдали возникла спасительная кромка вершины и над ней краешек неба. -- Первое отделение, к бою! -- раздался наверху крик, и перваки высыпали на кромку. -- Второе отделение, к бою! -- крикнул Дыгало. Пацаны на ходу сбросили рюкзаки и подвески и бросились на штурм. Перваки, успевшие уже отдышаться, легко сталкивали их вниз. -- Десант, вперед! -- орал Дыгало. -- Вперед! Не ложиться! Вперед, уроды! Это напоминало детскую веселую игру в "царя горы", только игра была страшной, потому что схватились озверевшие от жары и нечеловеческой усталости, разрисованные по лицам потеками грязного пота здоровые парни. Они скатывались по склону и опять, подгоняемые командой, лезли на вершину на подгибающихся от слабости ногах, не в силах уже поднять руки, но готовые, кажется, зубами вцепиться в противника. -- Отбой! -- раздалась наконец команда, и пацаны без сил, почти без сознания повалились на склон, лицом в землю. Дыгало прохаживался над ними, переступая через тела. -- Боевая задача не выполнена. Вы все -- трупы. И ты, -- пнул он ногой одного. -- И ты! -- пнул он другого. -- Груз двести в "черном тюльпане". Кусок говна в цинковой обертке. Из-за вас колонна, которая пойдет под этой высоткой, напорется на засаду. Ты знаешь, что такое один пулеметчик на высоте над дорогой? -- бешено заорал он, схватив за плечо Лютого. -- Знаешь? Когда ни вперед, ни назад, и зарыться некуда, и всех пацанов по очереди у тебя на глазах, и ты ждешь своей пули, -- знаешь?.. Подъем! Подъем, уроды! Мертвым отдых не нужен! Рюкзаки на плечи, бегом вниз! Голые пацаны, сплошь в синяках и ссадинах, стояли в ряд, согнувшись у низкого длинного умывальника, стирали хэбэшки. Дыгало прохаживался сзади, вдоль строя отставленных задниц, намотав на руку ремень. Размахнулся и звонко врезал по чьему-то тощему заду. -- Кто такой советский десантник? -- Советский десантник -- это сила, краса и гордость Вооруженных Сил, -- не разгибаясь, выкрикнули пацаны. -- Кто такой советский десантник? -- ударил Дыгало по следующей заднице. -- Советский десантник -- это образец и зависть для всех чмырей и штатских! Мыло вдруг вылетело из рук у Воробья, он судорожно принялся ловить по всей мойке ускользающий обмылок и тут же получил такой удар по заду, что выгнулся всем телом от боли. -- А вы кто такие? Не слышу! -- Сержант ударил подряд одного, другого. -- Вы -- позор учебного полка и меня лично! До отбоя раком стоять будете, уроды! Пацаны напряженно замерли в своих кроватях под взглядом сержанта, натянув простыню под подбородок. Воробей застыл на втором ярусе на полудвижении, где застала команда. Искоса испуганно глядя на сержанта, он тихонько втянул отставшую ногу под одеяло. В гробовой тишине Дыгало прошагал по казарме, выключил свет и закрыл дверь. Пацаны заворочались в темноте, устраиваясь поудобнее. -- Все ничего, я только не пойму, почему первое отделение всегда впереди идет? -- сказал Лютый. -- Налегке, да еще час курят, пока мы корячимся. Делать нечего нас скинуть. Хоть через день бы менялись -- раз мы, раз они. -- Потому что у них сержант нормальный... -- мрачно ответил Стас. -- Пацан с того призыва сразу сказал -- хана вам, мужики, Дыгало насмерть замордует, до кровавых соплей, -- сказал Ряба. -- Выслуживается, сука. Широкую лычку на дембель хочет. -- Да нет. Он контуженный на всю голову. У них весь взвод положили, он один остался. Его сюда списали... Он все министру письма строчит, обратно просится. А кому он там нужен с больной головой? Вот и бесится,-- Ряба тоскливо вздохнул. -- Короче, попали мы, пацаны, по самое не балуйся. Воробей на втором ярусе, по-детски подложив ладонь под щеку, закрыл глаза... ...и тотчас вспыхнул свет, раздались хлесткие, как удары ремнем, команды: -- Рота, подъем!.. Первое отделение, подъем!.. Второе отделение, подъем!.. Не проснувшиеся, с закрытыми глазами, пацаны посыпались с коек -- суетясь, мешая друг другу, хватая чужие вещи, одевались. Дыгало считал, отбивая пряжкой по ладони: -- Десять... пятнадцать... двадцать... Время! Пацаны сомкнулись в строй. Стас замер под взглядом сержанта, как кролик перед удавом, согнувшись на одной ноге, с ботинком в руках. Дыгало огрел его ремнем. -- Второе отделение, отбой!.. Второе отделение, подъем! Пацаны метались вперед и назад. -- Отбой!.. Подъем! Воробей сиганул со второго яруса прямо на голову Рябе, они повалились на пол и на карачках, друг через друга, бросились к сложенной одежде. -- Отбой!.. Подъем, уроды!.. ...Перегнувшись через скамью в учебном городке, они качали пресс. -- Пять -- и! Шесть -- и! -- отрывисто считал Дыгало. Воробей замер с искаженным от напряжения лицом, пытаясь согнуться. Дыгало с размаху ударил его пряжкой по животу -- и Воробей судорожно сложился... ...Подтягивались в ряд на турнике. -- Семь! Восемь! Девять! -- Дыгало метался вперед и назад, помогая ремнем по заду... ...Отжимались на кулаках. -- Двенадцать, тринадцать, четырнадцать! Быстрей, уроды! На бабе своей корячиться будешь! -- Дыгало переступал через них, подгонял пинками... ...Бежали по лабиринту из железных, отполированных ладонями турникетов, рывком подтягивая себя из одного изгиба в другой, мельтеша друг за другом, как в калейдоскопе... ...Пробегали, ловя равновесие, по бревну. Чугун поскользнулся и со всего роста сел верхом, повалился на землю, корчась от боли. -- Назад, уроды! Все назад! Десант своих не бросает! Пацаны бросились обратно, со злостью отвесив на бегу несколько пендалей Чугуну... ...С разбегу карабкались на дощатую стену и переваливались на другую сторону, спеша успеть до того, как опустится занесенный ремень. -- Быстрей, уроды! Пуля не ремень -- догонит!.. ...Ползли по-пластунски по залитой до краев густой грязью луже под низко натянутой колючкой. -- Ниже голову! -- Дыгало каблуком в затылок впечатал Джоконду лицом в грязь. -- Дурная голова -- подарок для снайпера!.. -- Десять влево -- упал! Десять вправо -- упал! Не давай прицелиться! Пацаны короткими перебежками продвигались вперед, падали на жесткую землю, перекатывались за камень, тут же вскакивали, бросались в другую сторону и снова падали, отбивая колени и локти. -- Десять влево -- упал! Десять вправо -- упал! Ты уже труп, урод, ты понял? Твою похоронку мать читает! Десять влево -- упал!.. ...В полной выкладке, с разбухшими от камней рюкзаками стояли под щебневой горой. -- Командир, готовность! -- Товарищ сержант, второе отделение к выполнению поставленной задачи... -- Отставить! Дыгало прошел вдоль строя и упер палец в Чугуна. -- Открой рюкзак! Чугун обреченно снял рюкзак и открыл. Сержант опрокинул его, вытряхнул -- под небольшим слоем камней он был набит свернутым брезентом. Дыгало медленно поднял глаза. -- Это залет, воин! -- отчетливо произнес он. -- После отбоя -- ко мне! И снова под полуденным палящим солнцем пацаны лезли на щебневую гору, задыхаясь, проскальзывая вниз лицом по острой щебенке. А когда подняли залитые потом грязные лица, увидели сквозь багровое марево в глазах первое отделение -- те, посмеиваясь, возбужденно потирая руки, ждали их на вершине. Они молча лежали в темной казарме, прислушиваясь. Из комнаты сержанта доносились звуки тяжелых ударов и приглушенные стоны. Затем дверь открылась, Чугун на подгибающихся ногах, жалко съежившись, проковылял к своей кровати. Джоконда повернулся, зарылся лицом в подушку... И в то же мгновение вспыхнул свет. -- Рота, в ружье! Одуревшие от усталости и недосыпа пацаны расхватывали в оружейке автоматы, броню и подвески, надевали на бегу. Неправдоподобно огромная луна висела над горами, тишина и ночной покой царили вокруг. И только размеренный топот сотен ног по горной дороге, тяжелое дыхание сотен ртов, изредка окрик сержантов: -- Не растягиваться! Держи дыхание! Небо порозовело, первые лучи солнца прострелили между вершин. Колонна все так же размеренно бежала по забирающей все круче вверх дороге. Далеко внизу открылась долина с украшенными цветами склонами, взлетной бетонкой и игрушечными домиками военного городка. Но вся эта красота была не для них, пацаны пустыми, бессмысленными глазами смотрели в колышущуюся спину бегущего впереди. Воробей вдруг закатил глаза на бегу и повалился навзничь. Кто-то споткнулся об него, не оглянувшись, другие перепрыгивали или обегали стороной. -- Назад! -- заорал Дыгало. -- Второе отделение, назад! Взяли двое! Пушку, рюкзак -- разобрали быстро! Пацаны сняли с Воробья автомат, подвеску и рюкзак. Лютый и Джоконда подняли его и, придерживая с двух сторон, почти волоком потащили дальше. Отделение замедлило ход, остальные обогнали их и, не сбавляя темпа, вскоре скрылись за поворотом. Когда они добрались до места сбора, рота уже отдыхала на зеленом склоне. Пацаны повалились на траву. -- На, держи, урод пернатый! -- Чугун швырнул рюкзак в Воробья. Ряба бросил рядом с ним автомат и подвеску. Воробей сидел, поджав колени к груди, жалко ссутулившись, часто, со всхлипом дыша. Лютый трясущимися пальцами достал спичку, попытался попасть по коробку и выронил. Джоконда щелкнул зажигалкой, остальные прикурили, придерживая его пляшущую на весу руку. -- Это что, каждый раз тебя на горбу таскать, Воробей? -- сказал Лютый. -- Своего барахла мало. -- Ну убей меня теперь! -- взвизгнул вдруг Воробей. -- Ну убей! Давай! -- Он вдруг кинулся на Лютого, вцепился в него обеими руками. -- Да отвали ты! -- Лютый оттолкнул его. Воробей отлетел и скорчился на траве, истерически всхлипывая. -- Я не могу так больше... Я не могу... Я так не могу... Не могу больше... Не могу, не могу... -- Да заткнешься ты? -- Ряба пошарил вокруг и швырнул в него коробком. -- Не можешь -- катись отсюда! Завтра построение -- выйди да скажи. -- И выйду! -- крикнул Воробей. -- Выйду! Что, презираете меня, да? -- лихорадочно оглядел он пацанов. -- А мне плевать! Плевал я на вас на всех, поняли? -- Он действительно плюнул, но тягучая слюна повисла на губах. Он растер ее ладонью и затих, опустив голову. -- А там Оля ждет не дождется, -- глумливо подмигнул Чугун. Помолчали, дымя папиросами, не глядя друг на друга. -- А еще вниз столько же, -- сказал Стас, глядя в долину. -- Может, разбежаться и... -- кивнул он. -- Чтоб долго не мучиться. -- Слышь, Пиночет, -- окликнул Джоконда Бекбулатова. -- Ты ведь чеченец? -- Ну так что? -- Как же ты против своих воевать будешь? -- Слушай, какие они мне свои? -- с полоборота завелся Пиночет. -- Ты думай, что говоришь, да? У меня дед воевал, прадед воевал, прапрадед воевал... -- Да я не о том, -- ухмыльнулся Джоконда. -- Ты же мусульманин. И там мусульмане. Аллах не простит. -- Слушай, отвали, да? Посмеялись и снова замолчали. -- Я тоже завтра выхожу, пацаны, -- сказал вдруг молчавший до этого Серый. -- Мать письмо прислала, давно уже, -- достал он в подтверждение листок. -- Болеет она. Если убьют... У нее ж вообще никого, кроме меня... Один я не вышел бы, как последний чмырь. Ну чо, пацаны? -- Он оглядел ребят. -- Никто больше? Все отводили глаза. -- Парни говорили, в Афгане неделю на боевых по горам шаришься, две на базе кайфуешь, -- сказал Ряба. -- А тут с Дыгалой до войны не доживешь, раньше сдохнешь. -- Ну так что, Ряба? Тот глубоко затянулся, выдохнул -- и отрицательно покачал головой. -- Ну что, Воробей, договорились? -- неуверенно спросил Серый. -- Только вместе выходим, да? Тот кивнул, не поднимая головы. На построение Дыгало надел парадку с двумя медалями. Полк выстроился на плацу. Комполка, приземистый мужик без шеи, с короткими мощными руками, говорил зычным голосом, привычно коротко рубя фразы, будто командовал атакой: -- Двенадцатого декабря. Находясь на боевом выходе. В районе перевала Кандагар. Взвод попал под шквальный огонь превосходящих сил противника... Замерший в строю Воробей покосился на Серого. Тот чуть заметно вопросительно кивнул. Воробей отвел глаза. Дыгало грозно зыркнул на них, и все снова замерли. -- Пулеметчик гвардии рядовой Самылин. Выпускник второй роты нашего полка. Остался прикрывать отход своих товарищей, лично уничтожил восемь единиц живой силы противника. А когда кончились патроны. Подорвал себя гранатой. Вместе с окружившими его душманами. За мужество и героизм, проявленные при оказании интернациональной помощи братскому афганскому народу. Рядовой Самылин представлен к ордену Красного Знамени посмертно! Вот так воюют наши ребята! -- повысил голос полковник. -- В честь нашего погибшего товарища! Полк! На караул! Офицеры и сержанты отдали честь, пацаны повернули головы на склоненное знамя. Выдержав паузу, полковник двинулся вдоль строя, оглядывая обращенные к нему лица. -- Каждый из вас. Сам. Добровольно. Принял решение служить в Афганистане. Я должен задать вам вопрос. Есть ли среди вас те, кто передумал? Я не буду спрашивать о причинах. Вы просто продолжите службу в других частях на территории страны. Итак! -- Он остановился перед строем. -- Кто не хочет ехать в Афганистан -- два шага вперед! Воробей замер, глядя под ноги, напряженно ссутулившись. Серый отчаянно смотрел на него. Воробей покосился в другую сторону, поймал взгляд Лютого, Джоконды, других пацанов, глянул вдоль бесконечного неподвижного строя. Подался плечами вперед, пытаясь сделать эти два спасительных шага, -- и остался на месте. Полковник последний раз оглядел строй и вскинул ладонь к козырьку. -- Благодарю за службу! -- Служим Советскому Союзу! -- грянул строй. Воробей обреченно, бессильно опустил плечи. На доске в учебном классе висела карта Афганистана. Занятия вел капитан, не по-армейски лощеный, с узким породистым лицом и ухоженными руками, не сходящей с губ иронической улыбкой и негромким голосом. Даже форма на нем сидела как-то по-особому. -- Минимум знаний, необходимый для общения с местным населением, вы почерпнете из этой памятки, -- указал он на тощие брошюрки, лежащие на столе у каждого. -- Но главное, что вы должны помнить, когда окажетесь по ту сторону границы, -- вы находитесь в исламском государстве... Пацаны скучали. Чугун, подперев щеку ладонью, мучительно боролся со сном. Лютый, прикрываясь учебной тетрадью, писал письмо. Джоконда рисовал портрет капитана: карикатурно длинный английский подбородок, кружевное жабо вместо воротничка над погонами. Стас и Ряба ухмылялись, поглядывая с двух сторон на рисунок. -- Ислам -- не просто другая религия. Это другой мир, живущий по своим законам, другое отношение к жизни и смерти. Правоверный мусульманин не боится смерти в бою -- тот, кто погиб, сражаясь с неверными, то есть с нами, немедленно попадает в рай, где его ждет то, чего не хватало в этой жизни: вода, плоды садов и пышногрудые девы -- гури... Пацаны оживились, загудели. Капитан чуть заметно улыбнулся. -- Отношение к женщине в исламе -- особый разговор. Главная святыня для мусульманина -- его дом, "харам". Отсюда, кстати, произошло слово "гарем". Второе значение этого же слова -- "нельзя", "запрещено". Нельзя смотреть на мусульманских женщин -- это "харам". Все, что касается половых отношений -- "харам". "Харам" -- показывать мусульманину непристойные жесты, которые всем вам так привычны, -- за это можно получить пулю даже от мирного жителя... С другой стороны, мусульманин никогда не осквернит свой дом кровью. С того мгновения, как вы попали в кишлак, -- вы гость. Убить гостя, даже неверного, -- "харам". Запомните, пока вы находитесь в кишлаке -- вы в безопасности. Но как только вы ступили за границу кишлака, тот же хозяин, который пять минут назад поил вас чаем, может выстрелить вам в спину, потому что убить неверного -- это подвиг, это ступенька в рай... Капитан остановился у стола Лютого. -- Я рассказываю это для вас, воин, -- так же ровно, не повышая голоса, сказал он и требовательно протянул руку. Лютый хотел было спрятать письмо, но капитан перехватил своими тонкими пальцами его запястье. Лютый вдруг пригнулся к столу, едва сдерживая стон. Капитан, глядя на него с прежней невозмутимой улыбкой ледяными глазами, сжимал стальной захват. Письмо выпало, капитан взял его и спокойно положил на свой стол. Лютый, скалясь от боли, растирал онемевшую руку. Пацаны разом подтянулись, с невольным уважением и опаской глядя на капитана. Джоконда спрятал рисунок в тетрадь. -- Итак, -- капитан, как ни в чем не бывало, отошел к доске и взял указку. -- Афганистан -- многонациональная страна, здесь проживает более двадцати народностей. Основные: таджики, -- показал он на север страны, -- узбеки, туркмены, вдоль границы с Пакистаном -- пуштуны, на западе -- хазарейцы: монголоиды, осевшие здесь, видимо, со времен монгольского нашествия. Собственно, само слово "хазар" в тюркских языках означает "тысяча"... Вам не интересно, воин? -- резко обернувшись, спросил он Рябоконя. Тот, растерявшись от неожиданности, поднялся, пожал плечами. -- А не все равно, кого мочить? Капитан терпеливо вздохнул и покачал головой. -- Я много раз видел вот такую щенячью самоуверенность, и до добра она никого не доводила. Если вы хотите вернуться домой живыми, научитесь уважать и понимать противника. За всю историю -- никому и никогда -- не удалось завоевать Афганистан. Ни властелину мира Александру Македонскому, ни полчищам арабов, ни монголам, которые, кстати, перед этим разорили всю Русь. Здесь трижды терпели поражение англичане. -- Но мы же победим? -- Разве мы воюем с Афганистаном? -- удивленно поднял брови капитан. -- Воин, что мы делаем в Афганистане? -- указал он на Стаса. Тот вскочил за столом. -- Выполняем интернациональный долг по оказанию помощи братскому народу Афганистана в отражении империалистической агрессии! -- отрапортовал он. Капитан иронически улыбнулся и развел руками. С криком в сто глоток сто мозолистых кулаков ввинтились в воздух. Синхронный поворот -- удар ногой. Шаг назад -- блок. Вперед -- удар. Бой с воображаемым противником -- устрашающий, почти первобытный ритуальный боевой танец... -- ...Стволом! Прикладом! Рожком! Стволом! Прикладом! Рожком! -- орал сержант. С диким криком сорванных уже голосов, разбрызгивая пот с вывернутых губ, с остекленевшими глазами солдаты работали рукопашный бой с набитыми песком манекенами. Стволом в корпус. С короткого замаха -- тяжелым затыльником приклада. Торцом магазина в безглазую брезентовую голову. -- Не слышу! Громче! Под дых! По печени! В морду! -- все ускоряя ритм, командовал Дыгало. Он подскочил к Стасу. -- Ты что, урод, физкультурой занимаешься? Убей его! Убей, я сказал! Убей первым! Один удар у тебя будет, чтоб жопу свою спасти! -- Он вырвал автомат и отшвырнул Стаса в сторону. -- Вот так! Так! Так! -- Он с нечеловеческой ненавистью ударил манекен, чуть не сорвав ему голову. Бросил автомат Стасу. -- Ну! Громче! Не страшно! Не боюсь! Убей! Стас отчаянно, уже почти теряя сознание от жары и усталости, заорал и с безумными страшными глазами бросился на манекен. -- Так! -- удовлетворенно крикнул сержант. -- Ребра ломай! Зубы ему в глотку вбей! Убивай!!.. -- ...Захватил! Подсек! Бросил! Добил! Разбившись попарно, пацаны бросали друг друга на жесткую землю. -- Добей, я сказал! -- Дыгало рванул к себе за плечо Рябу, заорал в лицо. -- Бросил -- добей, ты понял меня, урод? В спину только мертвые не стреляют! -- Он швырнул Рябу на противника. Отступил, чтобы видеть всех сразу. -- В полную силу работаем! Что вы жметесь, как целки? Лишний раз по морде полезно получить -- крепче будет! Давай, вмажь ему! Ну, давай! -- натравливал он пацанов друг на друга. -- Стоп! -- заорал он. Упер палец в Воробья. -- Воин, ко мне! Воробей подошел, стал напротив. -- Слушай, сынок, -- сказал сержант. -- Ты дрался когда-нибудь в жизни? Во дворе? В детском саду хотя бы, за лопатку в песочнице? Воробей молчал. -- Ко мне! -- кивнул Дыгало Стасу. -- Смирно!.. Бей его по лицу! -- велел он Воробью. Тот посмотрел на Стаса, стоящего навытяжку с опущенными руками. -- Ты понял приказ, воин?! Воробей неловко замахнулся, пересиливая себя, и ударил вскользь. -- Девочку свою гладить будешь! -- заорал Дыгало. -- Я сказал -- выруби его! Воробей ударил чуть сильнее, сдержав в последнее мгновение руку. Дыгало досадливо дернул головой. -- Бой! -- коротко велел он. Оба стали в стойку, закружились друг около друга. Стас несколько раз достал Воробья по лицу. -- Давай, Воробей! Ну, давай! -- пытался подбодрить он, но тот только защищался, стараясь захватить его за руку. -- Кончай бальные танцы! -- крикнул Дыгало. -- В полный контакт, я сказал! Стас, постепенно входя в азарт, ударил Воробья с правой, разбив ему нос. Тот упал на колени, растирая хлынувшую ручьем кровь. -- Встать! -- Дыгало пнул его по ребрам. -- Встать, я сказал! Бой! Они снова закружились среди обступивших их пацанов. Воробей уже только прижимал руки к разбитому лицу, пытаясь закрыться от ударов. -- Давай, Воробей! -- не выдержал Лютый. -- Давай, пернатый! Давай! Стас сильно и точно пробил ему между рук в челюсть, и Воробей повалился на землю. Сержант подошел, наступив тяжелым ботинком у самого лица, глянул на него сверху. Воробей в залитой кровью хэбэшке пытался отжаться от земли дрожащими руками. Дыгало брезгливо перешагнул через него. За спиной сержанта Стас и другие пацаны бросились поднимать Воробья. Вечером они, обессиленные, отупевшие от усталости, молча сидели на траве за учебным городком. Воробей время от времени шмыгал разбитым носом, трогал языком распухшие губы. Солнце подсвечивало верхушки гор, в тишине пронзительно звенели цикады. -- Скорей бы в Афган, что ли... -- тоскливо сказал Ряба. -- Воробей, -- вяло окликнул Чугун. -- Слышь, пернатый! -- Чего тебе? -- Отнеси мой хрен поссать -- сил нет. -- Да куда ему, надорвется, -- сказал Серый. Все коротко, невесело посмеялись и снова замолчали. -- Гляди, Белоснежка! -- вдруг в восторге крикнул Ряба. -- Ты чо? Где? -- вскочили следом еще несколько человек. Вдали, у ограды офицерского городка, шла тонконогая девчонка в цветастом коротком сарафане. -- Эй! Ходи сюда! Давай к нам! -- тотчас ожили, заорали, засвистели, замахали руками парни, забыв про усталость. Девчонка засмеялась, помахала издалека ладонью и, напоказ виляя бедрами, пошла дальше. -- А кто это? -- спросил Воробей. -- Ты чо, с луны свалился, пернатый? -- во