Оцените этот текст:



     Повесть
     Новосибирское книжное издательство
     1956
     OCR А.Бахарев




     В ночь на девятое июля  в  отрогах горного хребта на юго-востоке Сибири
разразилась  гроза  необычайной  силы. Удары грома,  от которых, казалось, с
грохотом  рушились  вершины   гор,  потрясали  раскаленный  душный   воздух.
Огромными  огненными зигзагами полосовали  небо молнии.  В их  ослепительном
свете  на  мгновенье  вырисовывались  зубчатая  стена  леса,  узкое  ущелье,
гранитные скалы, похожие на человеческие фигуры, в страхе убегающие от реки.
     Под  нависшей  скалой,  невдалеке  от  берега,  сидел человек  в  серой
брезентовой  куртке. Около  толстого  раскидистого  кедра,  опустив  голову,
дремал низкорослый конь.
     Человек, прикрыв глаза,  грелся  возле маленького костерка, защищенного
от ветра камнями и толстыми сухими кряжами.
     Неожиданно он встрепенулся. Открыл глаза. Прислушался.
     Сквозь начавшийся ливень совершенно ясно донеслось:
     -- Спа-а-аа-си-и-ии-те-ее...
     Человек  у  костра встал,  бросил в костер охапку сухих мелких  сучьев.
Отблески  яркого  пламени озарили  изборожденное  морщинами  лицо  с  седыми
бровями  и  усами,  реденькой  белесой  бородкой.  Ему  уже  было далеко  за
шестьдесят  лет. Из-под кожаной фуражки,  пожелтевшей от времени, выбивались
пряди темных волос. Обут он был в мягкие сапоги из оленьей шкуры.
     Молния осветила  реку.  Старик  увидел  лодку. В ней стоял человек.  На
отвесной скале противоположного берега возникла его огромная тень, взмахнула
непомерно длинными руками и пропала.
     Старик поспешил к берегу. Уже издалека еще  раз долетел  до него слабый
призыв  о помощи. Старик бежал, спотыкаясь о  камни.  Падал. Путь по  берету
преградила скала, выдавшаяся далеко в реку. Он остановился.
     -- Ой  бо-оо, --  проговорил вслух старик, качая головой.  -- Ну кто  в
такую худую ночь плавает по реке...
     Он еще  постоял  несколько минут на берегу, готом торопливо вернулся  к
скале  и,  упоминая вслух  какой-то таймений плес, вздыхая  и качая головой,
стал поспешно седлать коня.
     Приторочив  к седлу с деревянными  стременами холщовый пестрый  мешок и
потертую  сумку из  козьей шкуры, он достал кисет, набил зеленоватым табаком
трубку,  украшенную веточками  дерева,  сделанными из тонких,  узких полосок
красной меди, закурил.
     Вскоре и низкорослый конь и всадник с закинутым  за  спину уже довольно
послужившим хозяину ружьем,  обдаваемые  потоками  воды,  исчезли  в  ночном
мраке...



     Костя  Брянцев вынул  из портфеля  толстую  тетрадь,  подошел к  доске,
приколол кнопками карту Сибири и, окинув быстрым взглядом товарищей, сидящих
вокруг стола, сказал:
     -- До войны отец работал геологом. Исследовал эти горы.
     На карте в разных направлениях тянулись извилистые  линии,  проведенные
красным  карандашом.  Они   шли   через  годные  хребты,  отроги,  перевалы,
опускались в речные долины, ущелья.
     --  Во многих  местах  здесь теперь добывается  железная  руда,  уголь,
золото.  А вот  этот пунктир -- маршрут нашего будущего летнего путешествия.
Его наложил на карту я, -- Костя указкой коснулся юго-востока карты,  сел за
стол.
     -- Это дневник отца,  --  проговорил он,  раскрывая лежащую  перед  ним
тетрадь в кожаном переплете.-- Отец почти каждый день вел записи. Я прочитаю
вам  сейчас. --  Костя вопросительно взглянул на широкоплечего Геру  Рыбина,
сидящего рядом со своим приятелем-толстяком Олегом Северовым.
     Те закивали головами: читай, мол, скорее!
     "...Наш  великий  исследователь  Н.М.Пржевальский  писал:  "самое  дело
путешествия для человека, искренне ему  преданного,  представляет величайшую
заманчивость  ежедневной  сменой  впечатлений,  обилием  новизны,  сознанием
пользы  для   науки.  Трудности  же  физические,  раз  они  миновали,  легко
забываются  и  только еще сильнее оттеняют в воспоминаниях  радостные минуты
удач и счастья.
     Вот почему путешественнику  невозможно позабыть о своих странствованиях
даже  при  самых лучших условиях  дальнейшего  существования.  День  и  ночь
неминуемо  будут  ему  грезиться  картины   счастливого  прошлого  и  манить
променять вновь  удобства и  покой цивилизованной обстановки на  трудную, по
временам неприветливую, но зато свободную и славную странническую жизнь"...
     Хорошие слова!
     Да...  увлекательно открывать неведомое,  уничтожать  на  картах  белые
пятна,  заглядывать в прошлое и  будущее. Вот эти горные хребты почти совсем
не исследованы. Кто знает, какие неисчерпаемые богатства таят они...
     Мы  ехали  на  колонзасскую геологическую  подпартию.  Двухкилометровый
подъем на  гору  Убу-Тайгазы  был крут.  На перевале  остановились. Вечернее
солнце  скатывалось  за хребты. Ниже  снеговой линии лежала  осенняя  тайга.
Среди ее зелени и золота огромными факелами пылали высокие осины. В глубокой
щели, уже накрытой сумраком, шумел Колонзас. Мы долго любовались уходящими в
вечер горами.
     -- Изумительная  страна будущего,  --  проговорил мой спутник профессор
Николай Петрович. -- Ее  будущее наступает.  Страна, в  которой есть железо,
золото,  цветные  металлы,  уголь,  богатейшие  леса,  реки с  колоссальными
запасами энергии...
     -- Вы любите Сибирь? -- спросил я.
     Он слегка повернулся ко мне и прочитал:

     Лазурь небесная смеется,
     Ночной омытая грозой.
     И между гор росисто вьется
     Долина светлой полосой.

     Лишь высших гор до половины
     Туманы покрывают скат.
     Как бы воздушные руины
     Волшебством созданных палат.

     -- Все это  прекрасно. Но  когда  вот к  этой  красоте добавишь буровые
вышки, дома  рудничного поселка, опоры канатных дорог и высоковольтных линий
над тайгой, честное слово, вся эта  красота не утратит своей прелести. Когда
здесь  вот.  -- Николай  Петрович кивнул  на  горы, -- мы проложим  железные
дороги,  шоссе, зальем  долины  электрическим светом, разве вы  не  скажете:
"Прекрасно!".  Как  же  не любить Сибирь! И особенно нам,  геологам. Все эти
горы  были  исследованы  только  на  три  процента. Это  наше  наследство от
прошлого.  А  мы  за одно  лето  узнали  больше,  чем они за  столетие.  Три
процента!  Белое пятно почти на  пятидесяти тысячах квадратных километров...
Нет. Сибирь не любить нельзя...
     Мы  тронули коней.  Вечер  был наполнен той  особенной тишиной, которая
бывает только в  последние погожие дни осени. Прошло еще немного времени,  и
вершина Огудуна подернулась легкой вечерней синевой.
     8 июня. Стан на Убу-Тайгазы.
     Недавно в нашем отряде произошло удивительное событие. Мы вели визирный
ход. Точка пересечения  визиров  легла  на гряду камней.  Они  были  уложены
правильной  пирамидкой.  Основанием  пирамидки служила  глыба мрамора. На ее
гладкой поверхности удалось разобрать высеченную надпись.
     "Здесь  похоронен красный  партизан,  борец за власть Советов  Пастухов
Семен. Пал товарищ Пастухов смертью героя".
     Визирный ход вел молодой топограф-геодезист Вася Пастухов. Отец у  него
был партизаном,  воевал в этих краях против Колчака и интервентов.  Домой он
не вернулся. Погиб. И вот, через семнадцать лет такая встреча.
     На  могиле  Васиного отца, рядом  с  нашим топографическим  знаком,  мы
сложили из гранита новую пирамидку, увенчав ее пятиконечной звездой.
     ...А в  преддверии  этих гор  уже  вырастает  завод-гигант.  Недавно  я
побывал на его строительной площадке. Когда подъезжаешь и смотришь с горы --
вся стройка напоминает огромный корабль. Он будто стоит у причала, готовый к
отплытию.  Вот-вот должны  задымиться трубы  этого  необыкновенного корабля,
заработают мощные машины, и корабль двинется в свой далекий путь.
     Первый вопрос, который задаем человеку, приехавшему оттуда, со стройки,
к нам в горы: "Как завод, какие цехи закончены?"  Мы  много  говорим  о нем.
Ведь мы же  участники строительства металлургического гиганта. А сколько еще
таких заводов построится в Сибири!..
     Мы, геологи, немного романтики, у нас даже и песня своя походная есть:

     После нас здесь улягутся рельсы,
     Запоет протяжно гудок.
     Будет шум, и веселье, и радость
     Новых, больших рудников...

     5 августа. Изас. Однажды вечером к нам приехал местный охотник. Остался
ночевать. Узнав, что мы ищем железную руду, удивленно сказал:
     -- Ой бо-о-оо... Вот  беда-то,  -- он  хлопнул  себя  руками.  -- Зачем
искать-то  ее в земле, смотреть в  трубу.  Целую гору черного тяжелого камня
знаю. Шибко много там.
     -- Где?
     -- Там...
     Охотник  махнул  рукой в  сторону  гольца,  залитого  лунным  светом, и
рассказал, что зимой ставил он вершине реки "Сердитого зверя" капканы. Там и
гора с черным тяжелым камнем.
     На вопрос, не покажет ли он это место, ответ я получил не сразу.
     Наш новый знакомый долго сидел, попыхивая трубкой, и наконец согласился
провести туда небольшой поисковый отряд.
     Утром  четыре  моих  паренька  отправились  в  вершину реки  "Сердитого
зверя",  а  через день  они вернулись.  Одни.  Проводник  ночью  уехал.  Что
случилось?..  Почему  он сдержал своего слова?..  Это  среди местных жителей
явление почти небывалое.
     Февраль 1934 г.
     С молодым коллектором Юрой Яровициным мы  шли на лыжах к буровикам. Они
остались зимовать в горах. Зимняя тайга!  Мороз.  Полное безветрие. Деревья,
кусты, буреломник, выступы скал,  стебли высоких таежных трав,-- все покрыто
косматым инеем -- кухтой. С вершин деревьев свисали тяжелые серебряные цепи.
На солнце каждый  кристаллик переливался  разноцветными  огнями.  Было очень
тихо,  даже молчали  красногрудые  снегири  и  клесты. Треск  сухого  сучка,
попавшего под лыжи, заставлял вздрагивать.
     Издалека  долетел   до  нас  неистовый  лай  собаки.  "По  зверю  лает.
Сердито",-- подумал я, ускоряя  ход. Вскоре в узкой глухой долине мы увидели
низкорослого человека с  непокрытой головой. С ножом в правой руке  он стоял
по колено  в снегу.  На  него, отбиваясь от собаки, шел медведь, поднятый из
берлоги. Я вскинул карабин, выстрелил.
     С первого же взгляда я узнал охотника, что приезжал прошлым летом к нам
в  партию.  Узнал и он меня. Но я ни словом не обмолвился о несостоявшейся с
ним поездке в вершину реки "Сердитого зверя".
     Он, как мне показалось, виновато взглянул на меня, сказал:
     -- Вот беда,  мимо  стрелял.  Будто  толкнул  кто  в  руку.  Не  бывало
эдак-то...
     Мы ночевали у него в улусе.
     Проснулся я  рано, и  первое, что бросилось  в глаза,  -- черные  куски
горной породы на окне. Это была железная руда!
     Наш  хозяин  настоял,  чтобы мы пошли с ним  в вершину реки  "Сердитого
зверя"  и  обязательно  сами  взглянули на гору  с  черным камнем.  Нынешней
весной,  оказывается, он собирался  плыть  в город,  разыскать  меня, отдать
образцы руды.
     Две ночи провели у костра. Устраивались  по-таежному. На расчищенную от
снега и прогретую  костром землю набрасывали толстый  слой  пихтовых  веток.
Великолепно!.. И мягко и тепло.
     Кажется,  нам не  придется жалеть, что мы отклонились  от  маршрута. Во
многих местах обнаружили выходы руды на  поверхность. По простиранию  рудное
тело занимает большую площадь..."



     Костя поднял глаза от тетради:
     -- Читать?
     -- Ну, чего спрашиваешь? Понятно, читай! Все читай, -  даже рассердился
рыжеволосый, с остреньким подбородком, темноглазый Славик Филиппов.
     --  Все -- очень  много, ребята. Прочту  еще несколько страниц. Вот  из
этих последних записей.
     "Май. 1935 г. На речке Тетеньзи.
     Совершенно неожиданно приехал к нам старый знакомый, охотник, и, словно
только вчера мы с ним расстались, сказал:
     --  Узнал,  что  на Тетеньзю ты  пришел. Думаю, надо искать,  проведать
дружка. Смотреть, что в горах-то  есть.  Вместе  пойдем.  И  по речкам  и по
ключам. Богатства много.
     Это  неожиданное  предложение  я  принял с  радостью.  Можно ли  желать
лучшего проводника, чем он...
     К истоку одной безыменной речушки мы  решили подниматься тропой.  Узнав
об этом, наш новый проводник сердито задымил трубкой.
     --  Кто тут ходит,  -- сказал он неодобрительно. --  Конь  -- не козел.
Худая там тропа. Надо ходить по ключу. Совсем близко, и коням немаятно.
     Его замечание пригодилось нам".
     Костя  молча  перелистал несколько страниц. В наступившей тишине слышно
было, как за окном метался  ветер,  раскачивая фонарь  на столбе против окон
школы.
     Олег  снял  очки и, забыв надеть, держал их  в  руке.  Черноволосый,  с
пробивающимися  темными усиками Петя Морозов написал что-то на листке бумаги
и передал сидящему  напротив  Славику. "Надо  сделать несколько снимков  для
нашей  газеты", -- прочитал Славик  и  согласно  кивнул Пете. Гера задумчиво
смотрел в окно, за которым уже начинался буран.
     Прозвенел звонок.  Коридор наполнился  шумом, шарканьем  ног. Кончились
занятия  у второй смены. Приоткрылась дверь, в щель просунулось  веснушчатое
лицо мальчугана.
     Он сказал: "А-а, географы заседают"...
     Гера махнул веснушкам рукой. Дверь закрылась.
     Костя продолжал читать.
     "25 августа. Патын. Второй час ночи.
     Сегодня  день  принес  большую  радость.  Подсчитали  вероятные  запасы
месторождения в  вершине реки "Сердитого зверя".  Они  далеко  превзошли все
наши  предположения во время  зимней  разведки.  Какой замечательный подарок
Родине! В этот вечер мы долго сидели у костра, не расходились по палаткам. У
всех было приподнятое настроение. Еще бы!.. Мощное рудное тело  простирается
на небольшой глубине. Мы мечтали о тех  недалеких днях,  когда придут  в эту
глухомань строители, проложат дороги, построят рудники, поселки. Наташа, наш
коллектор, сказала: "Обязательно сюда приеду.  Как все станет неузнаваемо! В
ночной тишине вдруг раздается гудок паровоза. Хорошо!"
     15 октября. Верховья Инсуху. Улус Карчит.
     Выпал снег.  План по разведкам мы перевыполнили  и  сделали  интересное
открытие  (правда, оно  еще требует тщательной проверки).  Перевалив один из
отрогов Сон-Тайги в вершину Инсуху,  мы километров двести шли  по совершенно
безлюдной тайге и неожиданно выбрались на пасеку. Нас  гостеприимно встретил
старик-пасечник, накормил отличной ухой из хариусов. Правая рука у него была
замотана тряпками. Оказывается, он выбивал шомполом заряженный патрон. Заряд
угодил в руку.
     -- В больницу надо ехать,-- посоветовал я.
     Пасечник махнул рукой.
     -- Далеко... Сам помаленьку лечу.
     -- Чем?
     -- Водой. Из  озера  Каракол. Ну, по-нашему, по-русски,  черное  озеро.
Водичка в нем сильно целительная. Всякая рана заживляется быстро.
     Побывать  на  Караколе,  к  сожалению,  нам  не  удалось. Это в  районе
горячего  ключа  Арбан. Нам пришлось бы  отклониться  в сторону,  а  времени
оставалось мало"...
     Костя закрыл тетрадь, подошел к карте.
     --  Это  где-то  вот  здесь.--  Он  провел  рукой  до  конца   зеленого
пунктира.--  На следующий  год  началась война. Отец  ушел  на  фронт  и  не
вернулся.
     Ребята окружили Костю. Зашумели. Заговорили, перебивая друг друга.
     --  Мы  должны  поехать  туда, --  горячился  Гера. -- Это  озеро  надо
обязательно разыскать. Верно, ребята?
     --  Конечно, --  ответил  Петя.  -- Правда,  нам  еще не  ясно,  откуда
начинать поиски. Известна только одна фраза: "Совершенно неожиданно вышли на
пасеку".-- Петя развел  руками.  -- Откуда вышли  они, куда шли? Уравнение с
двумя неизвестными.
     -- А горячий ключ? -- спросил Славик.
     --  Арбан...-- Петя повернулся к Славику, резким движением руки откинул
назад черные волосы,-- А в какой стороне вести от него поиски озера?
     -- В районе горячего ключа Арбан. Ведь об этом говорится в дневнике.
     -- Но его на карте и  нет, -- спокойно заметил Олег. Он  протер  очки и
снова уткнулся в  карту. -- Ну  нет  нигде такого ключа.  И  вообще, ребята,
здесь еще много  неизвестного: где  пасека,  по какому перевалу вышел  к ней
Котькин отец?..
     -- И хорошо, -- заметил Гера. -- Если, Олешек, все было бы известно, то
зачем же тогда и ехать. Задача, конечно, не  из легких, но  надо ее  решить.
Как это говорят: приложить все усилия. В общем, я за поездку.
     -- И я...-- поддержал его Петя.
     -- Конечно поедем, -- сказал Олег, отходя от карты. -- Кто говорит, что
нет. Это и будет маршрутом нашего путешествия летом.
     -- А вдруг мы  найдем вблизи Каракола  месторождения радиоактивных руд,
-- возбужденно проговорил Славик. -- Вот это было бы здорово! -- Он прошелся
рукой по рыжему  ежику. -- Ученики девятого  класса  "А"  двенадцатой  школы
открыли крупнейшие месторождения ну, например, урана...
     -- Ого!  --  воскликнул  Гера.  --  Хватил... -- он хлопнул  Славика по
плечу. -- А может быть алмазные россыпи?..
     -- Они уже найдены, а ты вообще не смейся, -- обидчиво произнес Славик.
-- Мы с тобой живем в Сибири. Понял...
     -- Да я совсем не смеюсь, Славка. Но нам не следует очень увлекаться.
     --  Но и  не надо быть таким слишком рассудительным, как  ты, -- Славик
отвернулся от Геры.
     --   Славка,   перестань.  Никто   не   думает   смеяться  над   тобой.
Распетушился... --  улыбнулся  Костя и сказал:  -- Если  старик-пасечник  не
наврал, может быть  действительно вода  Каракола целебная. Надо найти озеро,
исследовать его, привезти  воду, образцы  горных  пород.  Всякие  могут быть
неожиданности.
     Костя вскинул на ребят глаза.
     -- На Каракол?
     -- Конечно туда!
     -- Тайменей буду там ловить. На блесну.
     -- Тайменей... Вы слышали, ребята, что сказал Петя. А кто же пескариков
станет ловить?..
     -- Ладно,  ладно, Славка. Посмотрим,  что  потом  скажешь,  когда  Олег
сварит вот эдакую рыбину.
     -- Почему я?.. Каждый по очереди будет варить обед.
     --  Ты  -- шеф-повар. Главный, -- ответил Славик. -- Какими прекрасными
жареными пескарями ты кормил нас на рыбалке! Забыл. Мечта!..
     -- А кто поедет с нами? -- задал вопрос Петя, взглянув на Костю.
     -- Сергей Петрович.
     Мальчики  заговорили о маршруте,  о  времени  выезда, точно поездка  на
Каракол была делом уже решенным.
     Разговоры о летнем путешествии продолжались и на улице. Начавшийся было
буран затих. Было звездно. Светила полная луна. Костя жил дальше всех. Пошли
провожать  его.  Потом  Костя  проводил  немного.  Еще все  вернулись с ним,
пошумели  у  дома.  У  каждого мысли уже  были  далеко  от  города; виделись
походные костры, ночи в горах, опасные перевалы через хребты...



     Это  произошло  на  одной  из  наших  границ.   На  след   широких  лыж
пограничники наткнулись уже далеко за полдень. Они пошли по нему.
     Идущий впереди старший наряда Туренко вдруг резко остановился.
     Еле  заметный  на  снегу предмет  привлек  его внимание.  Это был самый
обыкновенный окурок папиросы. На  первый взгляд  как будто  ничего не было в
этом особенного: шел  человек,  охотник, курил. Но служба на границе научила
Сергея Туренко в малом видеть большое.  "Если это  охотник,  то почему же он
без собаки?",-- подумал Туренко, отлично  знавший  всех окрестных охотников.
Все  они  имели  промысловых собак. А тут  был  след только  человека, это и
заставило  пограничника  насторожиться. "Надо  обязательно  узнать,  что  за
человек прошел  через  тайгу!"  -  решил  он.  Отправив  своего  товарища  с
донесением на заставу, Туренко пошел по следу.
     Несколько  раз он проверял его свежесть.  В одном месте снег  показался
ему несколько  мягче. Значит  человек прошел недавно.  Лыжня не  успела  еще
затвердеть от  мороза. Лес начинал редеть. Вдруг лыжня круто свернула вправо
к  опушке,  пересекла  большую  поляну  и  уткнулась в  не прикрытую  снегом
россыпь. Пограничник остановился в  раздумье: "Куда человек пошел: вверх или
вниз? Если пересек россыпь -- значит, там опять будет след..."
     Но на противоположной стороне лыжного следа не было. Не оказалось его и
внизу,  у конца  россыпи.  Туренко стал подниматься  по  ее кромке. Ноги его
скользили с обледенелых камней. На крутых  подъемах мелкий щебень оползал. С
гор  подул  резкий ветер. Подниматься стало еще  труднее. В одном месте нога
сорвалась с камня. Туренко упал, сильно ушиб колено.
     Добравшись  до  вершины,  он остановился.  Надо  было  несколько  минут
передохнуть, осмотреться.  Снега на вершине не было. "Удобно для  маскировки
-- лыжи  на камне  следа не оставят",  -- подумал  Туренко. Теперь ему стало
совершенно ясно: неизвестный человек путал свой след.
     Туренко  приложил   к  глазам  бинокль.  Повел.  Толстые  стволы  сосен
отодвинулись влево: опушка леса, густой кустарник, камни, прикрытые снежными
шапками, мелкая поросль сосняка, чистый,  освещенный  закатным солнцем склон
и... чуть приметная синеватая полоска.  Бинокль быстро скользит  по ней,  по
склону,  рядом  с мелким  сосняком, к вершине хребта по  острому,  как клин,
снежному застругу.
     То была потерянная лыжня.
     Туренко  снова  побежал вперед. Солнце село. Неожиданно налетела пурга.
Завыл  ветер. В темноте идти по  следу было бесполезно. Надо было немедленно
искать убежище на ночь, переждать пургу, а утром продолжать преследование.
     Лыжи уткнулись в заваленные снегом  огромные валуны:  остатки рухнувшей
скалы.  Пограничник  обошел их с подветренной стороны, нащупал широкую щель,
снял  лыжи  и, увязая в снегу по  пояс,  пробрался в нее. Среди камней  было
довольно просторно и  тихо. Мысли снова вернулись  к найденному  следу. "Все
занесет до утра. Уйдет",  -- с горечью подумал  Сергей Туренко о неизвестном
человеке.  Но,  прислушиваясь  к  вою ветра, решил: "Некуда  уйти  ему, тоже
где-нибудь,  сидит, как я, в  берлоге".  Потянуло на сон.  Чтобы не дремать,
стал думать  о  заставе. Начальник  уже, конечно, узнал  все от  Сидорова, и
наряд вышел к пункту, указанному Туренко...
     Сильный  грохот прервал размышления пограничника и прогнал дремоту.  Он
катился сверху,  откуда-то  издалека, напоминая раскаты грома. Оглушительный
гул  пронесся  над головой.  Посыпался  снег,  загородил  выход.  От  напора
скатившейся  лавины, казалось, скрипнули и сдвинулись с места  камни.  Потом
все  стихло. Шум пурги стал сразу глуше. Туренко на слух  определил примерно
толщину  лавины.  "Не менее  трех-четырех  метров",  -- подумал он и  быстро
вскочил.
     Действуя  лыжей,  как лопатой,  стал  отгребать от  входа снег.  Работа
подвигалась медленно. Чем глубже лыжа врезалась в пласт, тем снег становился
все плотнее и плотнее. Времени прошло уже много. Под толстой  снежной крышей
было  совсем  тихо.  Буран,  видимо,  начинал  стихать.  Туренко  работал  с
ожесточением.  И  ни  на  секунду не  покидала его  мысль  о  том,  кого  он
преследовал.
     -- Не  уйдешь... -- прошептал Туренко и с силой ударил в снежную стену.
Лыжа скользнула  вперед  легко и чуть не вырвалась из рук. Он  с облегчением
вздохнул,  вытягивая лыжу,  крутил ее. В  воронкообразное  отверстие глянула
далекая звезда.
     Близился рассвет.
     Теперь предстояло самое трудное: найти след. Где искать его?
     Заломленная вечером ветка сосны помогла Сергею Туренко ориентироваться.
Он припомнил эту местность: три скалы, ущелье  между двумя хребтами. "Только
бы  не  опоздать.  За утесами  проследить будет труднее", -- думал  Туренко,
убыстряя с каждым шагом ход.
     С  вершины   безлесного  отрога   он  неожиданно   увидел  того,   кого
преследовал. Человек шел торопливо вдоль склона.
     Быстрым  взглядом  окинув  отделявшее  их  расстояние,  Сергей  побежал
наперерез.  Между  ними --  гряда  больших  гранитных  валунов.  Неизвестный
человек,  видимо,  уже   чувствует   погоню,  слышит  скрип  лыж.  Он  часто
оглядывается. Не более трехсот  метров отделяет его от густого темного леса.
Он спешит к нему. Туренко выбежал из-за валунов. Крикнул:
     -- Стой!
     В ответ раздались выстрелы. Пули зарылись в мягкий снег у самых лыж.
     Выпустив  очередь  из  маузера,  человек спешит  к  лесу.  Он  еще  раз
оглянулся,  выстрелил. Туренко вскинул винтовку. Увидел,  как  тот  упал, но
быстро  поднялся. "Только не  допустить  до леса",  -- подумал  пограничник.
Неизвестный  уже  не  бежит  так быстро.  Вот он  снова повернулся. "Чок",--
близко от ноги  ударила  пуля;  брызгами взлетели  мелкие щепки от перебитой
лыжи. Сбросив лыжи, Туренко снова стреляет, бежит, проваливаясь  по пояс. На
ходу он торопливо сбрасывает полушубок.
     Выстрелили они почти  одновременно. Туренко почувствовал сильный толчок
в  левое  плечо. Падая, видел,  как  тот  ползет по снегу, потом  встает  и,
шатаясь, идет до ближайшего дерева. "Ушел...  Нет,  подожди"...-- проговорил
пограничник и, перевалившись  на  левый бок,  стиснув зубы  от  острой боли,
поймал на мушку фигуру у дерева. Уже теряя сознание, Туренко услышал впереди
несколько  выстрелов.  "Наши  с  заставы...  --  подумал  он. --  Теперь  не
уйдет!.."
     ...От  знакомого  голоса  он  чуть  приоткрыл  тяжелые  веки.  Над  ним
склонился начальник заставы.
     -- Ушел? -- тревожно спросил пограничник.
     -- На заставу.
     ...Преподаватель географии Сергей Петрович Туренко нередко вспоминал  в
кругу друзей различные случаи своей службы на границе. А их было немало.
     Отец  Сергея Петровича был потомственный охотник-промысловик.  Много он
исходил  глухих  звериных  троп.  Скитания  по тайге с  отцом, с  различными
экспедициями, пограничная  служба, все это  не прошло  бесследно. Туренко на
всю  жизнь  остался  страстным   любителем  путешествий,  походов.  В   годы
Отечественной  войны  ему довелось  с  Советской  Армией побывать  во многих
государствах Европы. И это педагогу-географу пригодилось.
     Ребята любили  Сергея Петровича. Почти каждое  лето они отправлялись  с
ним  в  путешествия  по окрестностям города и  по соседним районам. Это были
маленькие  странствования пешком, на  лодках по озерам и  речкам. Но все  же
мальчики мечтали о настоящем путешествии в горы, в малоисследованные места.
     Прочитав  найденный Костей  дневник,  Сергей Петрович сразу решил,  что
несомненно  он вместе с ребятами отправится в горную  тайгу на розыски озера
Каракол, обладающего чудесными целебными свойствами.
     Он даже набросал  маршрут  предполагаемого путешествия, составил список
необходимого снаряжения, привел в порядок изрядно послужившую ему палатку.
     --  Ну  куда  ты,  папка,  собираешься...  В твои ли годы и с  твоим ли
сердцем  скитаться по  горам, по опасным речкам  спускаться? -- говорила ему
жена  Мария  Пахомовна.  --  Сиди,  не  хорохорься.  Ну,  если  не  сидится,
куда-нибудь опять по району отправляйся с ребятами. Недалеко. Пешочком. А то
выдумал. На Каракол... А где он, этот Каракол, бог его знает...
     --  Поеду.  Не  отговаривай,  --  решительно  отвечал  Сергей Петрович,
разглаживая  пышные, с  сединой  усы. -- Непременно  поеду. И  ружье с собой
возьму. С медведями воевать буду.
     -- Ну и поезжай!.. -- Мария Пахомовна махнула рукой. -- Аника-воин...
     Сергей  Петрович  раскурил  трубку.  Из  облака дыма донесся басовитый,
слегка окающий голос:
     --  Эх, Марья... Ты  вот  только представь себе...  Ночь. Костер горит.
Дрова  в  нем   чуть  потрескивают.  Похлебка  из  рябчиков  варится,  запах
аппетитный. А на луговинке коростель кричит:
     -- Дырр-дры... ддрры-ыы-ы... дырр-р...
     -- Звезды над тобой. Да не такие, не городские, а  какие-то начищенные,
яркие. А по  долинке дымок легкий стелется или туман. Хорошо.  А ты говоришь
-- сердце, года...
     Этот  разговор  происходил  зимой, а в июне, когда окончились экзамены,
небольшой домик Туренко превратился в  штаб  участников  экспедиции на озеро
Каракол.
     В первых числах июля юные географы должны были покинуть город.



     Горные реки  начинаются  на  водоразделах. Где-нибудь на хребте  из-под
камня   выпадает   чуть  заметный   ключ;  светлые   струи  его   со  звоном
перекатываются по камням, торопятся вниз. В пути вливаются в него другие. И,
наконец,  далеко  уже  от  истока  становится   такой  ключ  горной  речкой,
своенравной и бурной после дождей и в паводки, сердито расшвыривающей камни,
преграждающие ей путь.
     Прорвавшись через  скалы, покинув узкое  ущелье, вдоволь  напитав  себя
бесчисленными  безыменными ключами, речками, Инсуху неторопливо протекала по
широкой  долине.  Местами  гранитные  скалы,  обросшие  баданом,  опускались
отвесно в холодную синюю воду.
     В глубоких плесах вода кружила, неподвижно застывала в темных омутах и,
будто отдохнув в них, опять торопилась и шумела на перекатах и в порогах...
     Много сложено народом легенд  и сказок о горах, высящихся над Инсуху, о
ее большом семикилометровом пороге.
     "Нет  человека,  который бы помнил  то время,  -- говорится  в одной из
легенд.  --  Давно это было. Два  богатыря в  горах  жили. Один владел левой
стороной реки, другой  -- правой. Тогда Инсуху текла  свободно.  Ей ничто не
мешало на пути. Но вот поссорились богатыри. Пошли они войной друг на друга.
Каждый со  своим войском остановился у реки. И начали они разламывать горы и
бросать друг в друга большие камни. Одни -- перелетали через реку, другие --
падали в  нее. Инсуху сердилась, на  всю тайгу ревела,  билась пеной белой о
камни. Не  могла раскидать их,  не  хватало силы.  На  семь  верст забросали
богатыри камнями ее синюю воду.
     С той поры и образовался порог".
     А другие легенды так рассказывают:
     "Было  время, когда Инсуху  текла под гору, будто  в черные ворота. Так
там темно было.
     Однажды  закачалась земля, горы загудели. Попадал лес. Думали люди, что
миру  конец наступил.  Ничего, прошло. Опять  солнышко заиграло по  вершинам
гор, птицы запели. Поплыли люди вниз по реке. Смотрят  -- нет пещеры. Инсуху
прямо  течет,  только вся она камнями  завалена, мечется  среди них,  ревет.
Далеко слышно.
     Так вот и получился порог..."
     Утро.  Солнышко только  что  рассеяло в долине  туман.  Вода еще слегка
дымится, покрытая легким, прозрачным паром.
     На берег к Инсуху вышел медведь. Прислонившись к толстой пихте, почесал
бок. На коре остались клочья длинной бурой шерсти. Потом он поднялся на дыбы
и принялся с ожесточением скрести когтями кору.
     Вдруг зверь насторожился, отошел от дерева к воде и сердито фыркнул. За
крутым поворотом реки слышались голоса людей, лай собаки. Шум приближался.
     -- Гу-у-ууф-фф... -- широко,  мощно прокатился над водой грозный низкий
звук.
     Глаза у зверя злобно сверкнули.
     -- Гу-у-ууф...
     Медведь поднял голову.
     Из-за скалы выплыла большая дощатая лодка.
     На лодке закричали:
     -- Медведь!..
     -- Где, где?
     -- Вон, идет по берегу, в гору. Да какой большой. Вот это да...
     -- Да тише ты, Олег. Не раскачивай лодку. Только навел на фокус.
     Медведь остановился, повернул к реке лобастую голову.
     Раздался резкий выстрел, за ним другой.
     -- Упал!
     -- Вот это выстрел! Классный...
     -- Костя, давай к берегу.
     -- Он лежит без движения. Наповал.
     -- Вон туда, Котька. подгоняй. В заливчик.
     -- Ой, пошевелился. Поднял голову.
     -- Да нет, это так тебе показалось. Как влип в берег. Не шелохнется.
     -- А он не притворяется?.. Может так быть, Сергей Петрович?
     -- Смертельно раненный зверь  опасен вдвойне.  Осторожность необходима.
Случаи бывают всякие.
     Не  спуская глаз с  распростертого  на  берегу медведя, Сергей Петрович
Туренко вложил в стволы патроны, заряженные пулями "Жакан".
     --  Не спеши.  Костя. Попридержи  лодку  вот  в  таком положении, левым
бортом к берегу. Вот так, хорошо.
     Взоры мальчиков были прикованы к берегу.
     Ведь  подумать только, там лежал убитый медведь!.. Сколько об этом утре
будет разговоров, рассказов, воспоминаний зимой. Славик  с  фотоаппаратом  в
руке ждал, когда лодка пристанет к берегу.
     Но  Сергей  Петрович не спешил,  держал лодку  в некотором отдалении от
берега.
     -- И мы его будем жарить... -- негромко  произнес  Олег, толкнув своего
соседа в бок. -- Ты смыслишь что-нибудь в этом, Герка?  Жареная медвежатина,
сочная, жирная, с перчиком, лавровым листом... Или шашлык. Мечта!
     -- Замолчи, Олег, или я тебя  сброшу с  лодки, -- глотая слюну, шипящим
голосом произнес Гера.
     Олег с  опаской  взглянул  на  его  сильные  руки,  покрытые  бронзовым
загаром. Вздохнул, скосил насмешливо глаза.
     --  Можно,  конечно,  и  отбивную  медвежью... Большая черная собака  с
крупными белыми пятнами на  боках, подняв шерсть на спине,  неистово  лаяла,
пытаясь спрыгнуть с лодки.
     -- Тым, спокойно! Сидеть!
     Сергей Петрович погрозил собаке пальцем.
     Лодка  ткнулась  в  берег.  Тым  стремительно бросился  к  лежащему без
признаков жизни зверю и начал тормошить его.
     Мальчики настороженно подошли к нему.
     -- Хо-роо-ш...-- Петя  провел рукой по спине медведя. -- Вот так тушка!
Не сдвинешь с места.
     Славик торопливо перезарядил аппарат.
     -- Сергей Петрович, вы, конечно, на первом плане. Садитесь  на медведя.
С ружьем в  руке. Ребята, становитесь  рядом. Потеснее. Отличный кадрик. Еще
один. Гарантийный.  Теперь вы  все  в  сторону.  Остается  Сергей  Петрович.
Обязательно надо. Для истории...
     Зверя освежевали,  и вскоре над большим  костром уже варилась  в  ведре
медвежатина. Лучшие жирные куски,  нанизанные на вертела, висели  над огнем,
другие  шипели  на раскаленных гладких  камнях;  мясо, завернутое  в широкие
листья, обмазанные  сверху  глиной,  жарилось в собственном  соку  в горячей
золе.
     По берегу далеко распространялся от костра аппетитный запах.
     Олег  в  трусах и в серой  клетчатой  кепке, надетой  козырьком  назад,
обливаясь  потом, пробовал  деревянной  ложкой  жирный  суп, снимал с камней
куски изжаренного мяса, накладывал новые.
     Славик   старательно  отбивал   колотушкой  на   камне  большой   кусок
медвежатины.
     -- Сергей Петрович, вам, шашлык или мясо в собственном соку?
     --  И  то  и другое. Только поскорее.  От этих  невозможных ароматов  я
лишился покоя. Одним словом, все на стол мечи, что стоит в печи.
     Пир был поистине на славу!
     "Стол" накрыли в тени старой сосны.
     На  широких  листьях  борщевника  лежали  горкой куски  жареного  мяса,
шашлыки, отбивные котлеты, аккуратно нарезанные ломтики  хлеба, соль,  пучки
дикого горного  лука.  В мисках жирный бульон. В кружках холодная родниковая
вода.
     Ребята в первый раз ели медвежатину и отдавали должное  всему, что было
перед ними.
     --  В  жизни ничего  подобного  не  ел. То есть  так вкусно!.. --  Петя
потянулся за новым, весьма солидным, куском шашлыка.
     -- А Олег хитрый,--  проговорил Костя. -- Вы обратили внимание, ребята,
он не  уходит с солнца.  Жир все время из него  вытапливается. Он  так может
запросто один управиться с медведем.
     --  Ну,  кажется,  братцы,  все! Мощно...  -- Гера  отвалился  к стволу
дерева. -- Как удав...
     -- А это, -- Олег разложил  на листья  куски мяса, изжаренные в золе.--
Прошу... В собственном соку.
     Все пришли  к выводу, что это было самое  вкусное блюдо, приготовленное
Олегом.
     Отрезая внушительный кусок медвежатины, сочной, жирной, посыпая солью и
перцем, Сергей Петрович проговорил:
     -- А лучшее мясо у медведей все же осенью, перед тем, как они ложатся в
берлогу. Залито салом. К осени  они жиреют даже и на плохих  кормах. Знаете,
сколько за зиму медведь теряет в берлоге жира? От трех до пяти пудов.
     --  Ого-го. Ничего себе, хорошее  накопление  делается с осени. Запасец
добрый, -- удивился Олег.
     -- Олешек,  не завидуй, -- рассмеялся Гера. -- Если ты  будешь до осени
питаться так, как сейчас, то не намного отстанешь от медведя.
     Лучшие части медвежьей туши ребята нажарили, сварили, подкоптили в дыму
костра,  --  сделали  изрядный  запас,  уложили  его в  сплетенную  корзину.
Остальное пришлось бросить.
     -- Без нас тут будет пир на весь мир. Вон уже и первый гость пожаловал.
Учуял, -- Сергей Петрович показал на сидящего невдалеке на сломанной вершине
коршуна.



     Олег поднял раскрытую  тетрадь, показал ребятам  только что законченный
рисунок. На ветке сидел большеголовый с длинным острым клювом короткохвостый
зимородок  в  ярком зеленовато-голубом  оперении. Мягким цветным  карандашом
Олег заштриховал брюшко нарисованной птички в красновато-рыжий цвет.
     --  Вон  и  настоящий зимородок сидит,  -- крикнул  Славик.  -- Здорово
похож. Молодец, Олег. Ого, да он ныряет...
     Молчаливый зимородок, точно бирюзовая капля, сорвался с нависшей ветки,
скрылся под водой и тотчас вынырнул с зажатой в клюве серебристой рыбкой.
     В широких спокойных плесах Инсуху не спешила. На быстринах разноцветные
гальки, устилающие дно,  перекатывались, и мальчикам казалось, что за лодкой
тянется под водой огромный многоцветный ковер.
     -- Красивые места,  --  проговорил Петя.  --  Вон тот  отрог  похож  на
огромного уснувшего, зверя. А скала на  левом берегу -- это великан в  сером
плаще спускается к реке.
     Мальчики принялись фантазировать, находить подходящие сравнения.
     --  Смотрите,  какой  громадный каменный шатер.  --  Костя  показал  на
выжатый из  недр земли  гранитный купол,  действительно  напоминающий  собой
гигантский черный шатер, раскинутый на берегу.
     --  А  на  вершине  вон  той  горы  точно  ворота.  -- Славик нацелился
аппаратом на приближающуюся гору.
     --  Это  богатырь выстрелил  из  лука  в  улетающую от  него птицу,  но
промахнулся. Стрела ударила в вершину скалы и пробила ее.
     Долина  сузилась. По обоим берегам потянулись отвесные скалы -- "щеки",
обросшие снизу темными колыхающимися водорослями.
     За кормовое весло сел Сергей Петрович.
     -- Смотри вперед!
     -- Есть, смотреть вперед!
     Ребята не спускали с воды глаз.
     Инсуху текла  в  "трубе",  узком  месте  среди  скал. То  там,  то  тут
виднелись гранитные валуны. Они  походили  на  странных  горбатых  животных,
переплывающих реку.  Через их спины перекатывалась вода и  бурлила, точно  в
огромном кипящем котле.
     Несколько  раз лодка  стремительно  проносилась  возле камней, едва  не
касаясь их бортом.
     То и дело раздавались возгласы:
     -- Камень справа!
     -- С левого борта!
     -- Впереди!..
     Не выпуская изо  рта  трубки. Сергей  Петрович  вслушивался  в звонкие,
предупреждающие об опасности голоса своих  молодых спутников, изредка бросал
одобрительно:
     -- Хорошо!.. Препротивный впереди камешек, а ну-ка мы и его перехитрим.
Вот та-а-ак обойдем.
     Легким движением весла Сергей Петрович ввел лодку в  поток, отбивший ее
от подводного камня.
     Впереди слышался все нарастающий  шум. С горы несся бурный белый поток.
Влетая  с большой  высоты в Инсуху,  он  пересекал  ее,  задерживая  высоким
бурунным валом не менее стремительную реку, зажатую в узком ущелье.
     Лодка врезалась в вал. Он  поднял ее на белый гребень, швырнул в поток.
Мальчикам показалось, что отвесная скала на левом  берегу качнулась и падает
в воду.
     -- Бей левым!
     -- Правым!
     -- Навали-и-ись!
     Опасность осталась позади.
     Миновав  "трубу",  лодка  вынесла путешественников на широкий плес.  По
нему белыми шапками медленно  плыла пена. Клочья  пены расходились  кругами.
Воду крутило. Там, по-видимому, была глубина.
     Недалеко от лодки сильно всплеснула рыба.
     -- Таймень!..
     -- Определенно, -- шепотом ответил Петя, взглянув на Костю.
     -- Сейчас узнаем, какой там хищник бродит. -- Он сбросил в воду блесну.
     Зеленый прочный шнур протянулся далеко за корму.
     Славка беспокойно ерзал на скамейке, не отрывая глаз от Петиных рук. На
них сейчас сосредоточилось все внимание мальчиков. Они напряженно следили за
каждым движением рыбака.
     -- Сколько? -- тихо спросил Костя.
     -- Больше сорока метров. Пожалуй, хватит.
     Бесшумно  погружая  весло,  Сергей  Петрович  направил  лодку  ближе  к
скалистому берегу.  Вдруг от сильного резкого удара шнур натянулся струной и
стремительно пошел на глубину. Мальчики замерли, сидели не шелохнувшись.
     Петя многозначительно посмотрел на них.
     -- Сел!
     -- Ну и тащи! Не давай ему опомниться.
     - Ну да, тащи... Тебе все, Славка, быстро надо. Потерпи.
     Петя  начал выбирать шнур.  Потом он его несколько ослабил,  подпустил.
Шнур опять стремительно пошел на глубину.
     -- Тяжело идет. Крупный... Придется с ним повозиться.
     Сильными рывками рыба то уводила шнур  в сторону, то вновь бросалась  с
ним в глубину.
     Вот шнур опять пошел наверх. Петя  дал  хищнику, свободный ход, сбросил
шнур, потом начал выбирать его, постепенно подтягивая рыбу к лодке.
     -- Идет, идет. Спину видно уже. Ох и  здоровый!.. Славкина рыжая голова
завертелась из стороны в сторону.
     -- Попался, голубчик. Теперь все...

     Ах попалась, рыбка, стой,
     Не уйдешь от Пети...--

     басовитым голосом пропел Гера.
     Петя бросил на расшумевшихся ребят сердитый взгляд.
     Недалеко  от лодки  раздался сильный  удар  по воде. Воздух  прочертили
красные плавники, и хищник вновь скрылся.
     -- Таймень! Килограммов на десять!..
     Славка вскочил с места и нетерпеливо крикнул:
     -- Быстрее тяни!
     -- Нельзя... Нет по-о-до-жди, там тебе делать нечего. Ишь  куда  повел.
Вот, зверюга, как тянет. Ну, на, погуляй...
     Петя сбросил в  воду еще несколько метров шнура.  Он сразу же натянулся
струной  и  потащил лодку к крутику. Таймень  искал спасения среди коряжин и
камней.
     -- Понимаю твой маневр, -- выбирая шнур,  усмехнулся Петя. -- Ничего из
этого не выйдет. Пожалуйте, гражданин таймень, к нам в лодку.
     Утомленный  таймень  сопротивлялся  все слабее и  слабее.  Перед  самой
лодкой  он  сделал еще  одно  усилие уйти.  Рванул шнур, повел под лодку. Но
Петя, не ослабляя его, подтягивал хищника ближе и  ближе. Он опять показался
на поверхности. На этот раз недалеко от лодки.
     -- Ой, Петя, не упусти!
     На Олега зашикали. Гера сверкнул глазами, угрожающе зашипел:
     -- Шшш-и-ии, черт.
     Он  ткнул своего  приятеля в бок. Наступила  решающая минута. Казалось,
все  замерло перестали  птицы  перекликаться в зарослях, неподвижно застыл в
вышине коршун, не плескалась в  омуте рыба. Мальчики, не  отрывая взгляда от
воды,  затаили  дыхание.   У   борта,  почти  на   поверхности  воды,  стоял
ярко-серебристый, с темными пятнами по бокам большой таймень.
     Петя ловко и быстро перекинул его в лодку.
     Дикий, торжествующий крик огласил пустынные берега.
     Сразу все  заговорили громко,  возбужденно. Каждому хотелось рассказать
свое, что он испытал, пережил  за  эти полчаса, рукой  тронуть трепещущую на
дне красивую большую рыбину.
     -- Молодец, Петя!
     -- А как ты ловко его вывел. Классно!
     -- Мощная рыба.
     -- А я так боялся, что он уйдет...
     И только теперь Петя облегченно вздохнул и крикнул:
     -- Урр-а-аа!
     Еще бы!  Приходить в восторг было от чего. У  ног его лежал таймень  --
мечта всех рыбаков-любителей.
     --  Отлично, отлично, Петя,  -- потирая  руки, одобрительно  проговорил
Сергей  Петрович.-- Килограммов шесть  в нем будет,  если не больше. Знатная
сварится ушица. Вообще таймени достигают веса 20--25 и даже 50 килограммов и
длины до полутора метров.
     -- Полтора метра! -- вскрикнул Олег.--  Ну, с таким-то зверем ты, Петя,
вряд ли бы справился.
     --  Петя,  чуточку приподними рыбку,  --  проговорил Славик.  --  Олег,
помоги ему. Ребята, замрите. Не качайте лодку. Вот так. Отлично... Еще  пару
кадриков. Олег, что ты  все время втираешься в кадр. Ты тут ни при чем  и не
примазывайся к славе. Отодвинься.  Вот так...  Хорошо. Рыбку, Петя, еще чуть
повыше. Роскошный кадр. Петя, улыбайся...
     Но тут случилось неожиданное.
     Над залитым солнцем  плесом  прокатился  громкий крик. Нет...  Это  был
дикий вопль:
     -- Рыба за бортом!..
     Мимо ошеломленного Сергея Петровича промелькнуло  в  воздухе коричневое
тело Геры. Фонтан холодных брызг окатил растерявшегося географа.
     Нырнул Петя. За ним Славик с Костей.
     Олег посмотрел на плавающих вокруг лодки ребят и не спеша  слез с кормы
в воду.
     -- К  берегу  пошел! -- крикнул  Герка и  широкими бросками  поплыл  от
лодки.
     -- У большой коряги смотри!
     -- Ой, ой... Задел хвостом мою ногу. Противно как. Бры-ыы.
     Мальчики ныряли, отфыркиваясь, кричали и снова скрывались под водой.
     -- Вот он, я видел его. Стоит на дне. Как бревно.
     -- Держи его, Герка! Хватай за жабры!
     Сергей  Петрович  с трудом удерживался на  ногах. Лодку подбрасывало то
вверх, то вниз, раскачивало. Он размахивал руками, кричал:
     -- Петя,  Костя...  Залезайте!  Гера,  да  перестань  нырять.  Олег, ты
утопишь очки! А где Слава?..
     На поверхности воды показалось золотое полушарие, за ним вытянутое лицо
Славки с широко раскрытыми глазами. Он громко отфыркивался, раздувал щеки.
     -- Я его схвати-и-ил на дне, а он ка-ак даст...
     --  А ты в другой раз не  хватайся за ноги. Еще не так дам, -- влезая в
лодку, проговорил Гера.
     Наконец все успокоились.
     -- Это Славка  затеял, -- Петя  отжатыми  трусами  шлепнул  Славика  по
коричневой спине. -- Роскошный кадр...
     -- А ты из рук упустил такого тайменя. Рыба-а-к... Вот и получилось...
     --  "Петя, улыбайся",-- дразнил Гера,  налегая на весла.  Плес  остался
позади. За  поворотом, на левом  берегу,  перед путниками  открылась широкая
долина. Торопливо и шумно бежала по ней речка.
     --  Левый  приток  Инсуху -- Суета,-- проговорил  Сергей  Петрович.  --
Где-то там, в ее истоках, лежит Каракол.
     Далеко, в синем мареве,  сияла  белая  вершина  горы.  Сергей  Петрович
развернул карту. В устье речки Суета поставил синим карандашом точку.
     -- Отсюда мы  отправимся до водораздельного хребта.  Вот сюда. Вверх по
течению. Лодку спрячем здесь...
     Карандаш учителя проложил вдоль притока Инсуху извилистую синюю черту.
     -- Эй, на берегу, чалку принимай! -- крикнул Гера.
     -- ... май-и-ии,-- отозвалось эхо от скал.
     Лодка ткнулась  в  берег. Первым выскочил из нее Тым и  с громким  лаем
заносился по долине, покрытой ковром цветов.
     Вскоре на берегу забелела палатка, весело запылал костер.
     Долина,  по  которой  бежал суетливый приток  Инсуху,  походила  на дно
огромного каменного корыта.
     -- Это  сделал когда-то  спускавшийся здесь  ледник, --  пояснил Сергей
Петрович.  --  Среди  валунов, если  поискать  получше,  мы  найдем камни  с
ледниковой полировкой.
     Исследуя  долину,  мальчики  действительно  нашли   несколько  огромных
валунов с глубокими шрамами.
     -- Когда мы отправимся вверх по течению  Суеты, то наткнемся на боковые
морены,  еще   на  один  очень  важный  признак  стекавшего  здесь  когда-то
ледника,-- заметил Сергей Петрович.
     Костя спросил:
     -- Сибирь ведь и сейчас очень богата горными ледниками?
     -- Да.  Это -- Алтай, Саяны,  север Сибири.  Алтай  -- третий в СССР по
величине район горного  оледенения после  хребтов Средней Азии и Кавказа.  В
дооктябрьские годы  на Алтае было известно около пятидесяти ледников. Сейчас
их насчитывается уже свыше семисот...
     Мальчики  узнали  от   Сергея  Петровича,  что  изучением  современного
оледенения Алтая уже  более сорока лет занимается томский  ученый Тронов.  В
1914 году  он  со  своим  братом, после  трех  безуспешных попыток,  впервые
поднялся  на восточную вершину Белухи, высшую точку Алтая, отметив ее высоту
в 4520 метров над уровнем моря...



     Весь день стоял  нестерпимый зной.  Раскаленные  скалы, точно  огромные
печи, дышали жаром.  Лес  затих. Не  пели птицы. Ни один  всплеск не нарушал
остекленевшую воду плеса.
     Зной не уменьшился и к вечеру. Было душно. На закате, за горным хребтом
послышался  глухой гул. Он  приближался к  лагерю, словно катил кто по горам
огромную бочку, наполненную камнями.
     -- Ребята, смотрите!.. -- Петя вскочил с места. -- Какая страшная туча.
Я такой еще никогда не видел.
     -- Вот это да...
     -- Это не туча, а огромнейшая гусеница с тысячами лап.
     Из-за горного  хребта,  громыхая,  надвигался  вал с  густым  свинцовым
отливом. Мутный, с седыми завихренными закрайками, вал клубился, он захватил
полнеба закрыл солнце, словно подмял его под себя.
     Стало  темно  и мрачно.  От тучи повеяло  холодом. Лес по  склонам  гор
тяжело  вздохнул, гулко  зашумел.  Туча уже  была  над лагерем. Внезапно шум
затих, и только осина у палатки, как от холода, вздрагивала листьями.
     Тишина была продолжительной и тревожной. Мальчики  молчали.  Сдвинулись
поближе  друг  к  другу.  Огненный  зигзаг  пробил  густую,  почти осязаемую
темноту. Все  вздрогнули.  Ударил гром, и сразу все вокруг заполыхало огнем.
Хлынул ливень. Ребята забрались в палатку. Скоро все они спали крепким сном.
Сморил  сон  и Сергея Петровича. Дежурил  Костя.  Ливень не  стихал с каждой
минутой  становился  все сильнее  и сильнее.  3а палаткой,  на Суете, кто-то
ворочал камни, швырял их берега в реку.
     "От  ливня  хлынула вода с  гор", -- подумал Костя с тревожным чувством
прислушиваясь к нарастающему шуму на реке.  Он выглянул из  палатки.  Вокруг
были мрак, ливень. "Вода прибывает и в Инсуху, может унести лодку". Он вылез
из палатки.
     Когда Костя подбежал к реке, вода, прибывающая с неимоверной быстротой,
уже  понесла  лодку.  Костя  кинулся  за  ней,  успел  ухватиться  за  борт.
Нахлынувший черный поток сбил его с ног, подхватил и понес.
     Костя с трудом забрался в лодку. На ее дне  плескалась вода. Он пошарил
руками. Весел не было.  Он вспомнил, что днем  плавал Олег и, видимо, бросил
их на берегу.
     -- Раззява толстая!..-- сердито крикнул Костя в сторону темного берега.
     Сверкнула молния.  Ему  показалось, что из палатки  кто-то  выбежал  и,
размахивая руками, побежал к реке
     Костя  вырвал   скамейку   и   стал   грести,   пытаясь   выбраться  из
стремительного потока. Лодку кружило. Ее несло вперед то кормой, то носом. И
вправо, и влево в  густой непроницаемой  тьме угадывались очертаний  высоких
гор.
     В лодку нахлестало воды. Костя начал торопливо выплескивать ее.
     Воздух содрогался от  беспрерывных  ударов грома. Ливень не прекращался
ни на минуту. Молнии одна  за другой вспыхивали над горами. Скалистые берега
то подбегали почти вплотную, то проваливались в темноту.
     Ослепительно полыхнула молния. Костя заметил на  берегу под скалой коня
и сидящего человека.
     Он закричал.
     В  новой,  столь же  яркой  вспышке молнии  стали видны  впереди  космы
взлетающей  вверх воды. Там  начинался  Большой  порог. Лодка, как  с крутой
горы, неслась к нему. Огромный камень, с кипящей вокруг него водой, внезапно
вынырнул из пучины.
     Костя вскочил  на  скамейку,  с  силой оттолкнулся  от  нее, прыгнул на
камень, упал.



     Оставив позади Большой порог, все еще  бурная и шумная,  разбрасывая по
берегам желтую пену, Инсуху крутым поворотом уходила резко на восток, огибая
многокилометровым полукольцом покрытый густыми лесами отрог Сон Тайги.
     Июльским полднем тропой,  пробитой по берегу,  торопливо ехал всадник с
закинутым  за  спину  ружьем.  На  одном из поворотов тропы он  остановился,
опустил  повод и,  прищурив глаза, внимательно смотрел на залитую полуденным
солнцем  реку,  точно ожидая,  не  появится  ли  кто на  ней  из-за  крутого
поворота.
     С высокой  террасы, на которой  остановился всадник  на  усталом  рыжем
коне,   забрызганном  по  брюхо  грязью,   Инсуху   казалась  синей  лентой,
развернутой  в  глубоком  ущелье.  Насупившись,  молчаливо  смотрели  горные
вершины на далеко простирающийся, бескрайний зеленый океан, на покрытые мхом
скалы, на порожистые речки.
     За дальними  вершинами,  подобно  гигантским белым  зубам,  возвышались
острые шпили Поднебесного кряжа.
     Прошло уже не  менее часа, а всадник все еще не двигался  с  места.  Не
слезая  с дремавшего  коня,  он  не отрывал  пристального взгляда  от  реки.
Покинув после происшествия на реке  свое убежище под скалой, старик ехал без
отдыха всю ночь, спешил,  пробираясь ему  одном известными звериными тропами
через горные перевалы, рассчитывая, что к тому часу, когда солнце поднимется
над вершинами гор, он  будет уже на Тайменьем плесе  и там  встретит  лодку,
проплывшую ночью через Большой порог.
     Прошло  еще с полчаса. Старик достал кисет. Вдруг он  торопливо свернул
его и сунул вместе с трубкой в карман.
     Далеко,  у  изгиба реки, около голой отвесной  скалы показалась  темная
точка. Зоркий глаз всадника рассмотрел пустую лодку.
     Подождав некоторое время, он тронул коня и неторопливо поехал по тропе.
     Вскоре старик  был уже на берегу. Расседлав коня и пустив  его пастись,
он ждал лодку еще довольно продолжительное время.
     Но вот, слегка раскачиваясь на  волне,  она  выплыл  на плес. Сделав по
нему круг, медленно плыла недалеко от берега.
     Сильным  движением правой руки  старик ловко метнул собранную  в кольца
веревку с  привязанным  на  конце  камнем.  Конец  с грузом  упал  в  лодку.
Подтягивая ее к  берегу, размышлял, кому она могла  принадлежать.  Куда и по
каким делам  плыли по Инсуху люди? Кто они?.. Почему  в  ней  ночью оказался
один человек? Что стало с ним?..
     -- Вот какая беда случилась, -- вслух произнес он, вздыхая и охая.-- Ну
кто в худую ночь плавает по реке, да еще через Большой порог. Ой бо-оо...
     Беда могла произойти и на  одном из  притоков  Инсуху. Старик припомнил
все большие и малые речки, впадающие в  Инсуху: Айзас, Казыр, Золотая, Киик,
Большая речка... Суета...
     На какой из них искать людей?
     Выплескав из лодки воду, старик вдруг заметил закатившийся под шпангоут
какой-то предмет. Он поднял его и громко протяжно вскрикнул:
     -- Або-оо-о... -- и растерянно огляделся вокруг.
     В руках он держал  нож с ручкой,  сделанной из ноги кабарги. Старик мог
узнать его из тысячи других, брошенных в кучу.
     -- Або-оо-о, -- снова протянул старик, достал кожаный кисет и, рассыпая
дрожащей рукой зеленоватый листовой табак, торопливо набил трубку.
     Дым затянул встревоженное лицо. Припомнилась одна холодная ранняя весна
с  северными  ветрами и  неожиданными снегопадами. Он  вел тогда  в верховья
Инсуху поисковую партию инженера-геолога Петра Андриановича Брянцева...
     ...Вторые сутки  падал мокрый снег. Порог от большого паводка  "дурил",
швырялся камнями.
     Начальник  поисковой  партии  Брянцев и  проводник Сыркашев  стояли  на
берегу, всматриваясь через крутящийся снежный вихрь в ревущий поток.
     -- Будем перебираться! -- решительно крикнул Брянцев на ухо проводнику.
-- Ждать больше нельзя. Мы потеряли уже четыре дня.
     Сыркашев согласно кивнул головой и тоже, приблизившись к лицу Брянцева,
громко заговорил:
     -- Шибко порог дурной стал, жди его, когда утихнет. Сейчас всякий  ключ
речкой стал, и все сюда,  да сюда. Пойдем... Нам ждать-то нельзя. Пусть себе
сердится...
     Сыркашев  с  рабочим  вскочили  в  лодку.  Взмахивая  шестом с железным
наконечником,  натужно  упираясь в  каменистое  дно, не удаляясь  далеко  от
берега, они пошли вверх по порогу.
     -- Смело  идут,  --  произнес  стоящий  рядом  с  Брянцевым рыжебородый
лодочник. -- Шальной  порог, одно слово. Сколько в нем добра потоплено.  Ну,
пошли и мы вослед...
     Брянцев бросил взгляд на ушедшую вперед  лодку Сыркашева. Она  обходила
гряду камней,  выдающуюся  из воды  длинным,  петушиным  гребнем.  Вдруг  он
потерял ее из вида и в тот же момент увидел среди пенистых бурунов Сыркашева
и в стороне от него рабочего, уцепившегося за перевернутую лодку. Их несло в
страшное кипящее бучило на верную гибель.
     Рыжебородый  лодочник  замешкался.  Брянцев  оттолкнулся  от  берега и,
налегая на весла, ринулся один в белую кипень.
     Тогда-то, когда опасность миновала и геологи, перейдя порог, отдыхали у
вечернего костра,  Алексей Иванович Сыркашев и  подарил  на  память Брянцеву
свой старый охотничий нож, не раз выручавший его из беды.
     ... И вот нож с рукояткой из кабаргиной ножки снова у него.
     --  Эка беда,-- проговорил старик,  вглядываясь прищуренными глазами на
залитую солнцем Инсуху. Не вынимая изо рта  потухшей трубки, он смотрел в ту
сторон откуда  приплыла  дощатая лодка, словно  ожидая,  что из-за  поворота
вот-вот покажется другая, с людьми.
     Нет...  Все  вокруг было безлюдно. От  переката, ниже  тайменьего плеса
доносился  шум воды.  В кустах трещал  сорока, оповещая лесных  притаившихся
жителей о стоящем на берегу старике с потухшей трубкой в зубах.
     Сыркашев оттащил  конем лодку  в прибрежные заросли.  Пошел с ружьем по
склону. Табунок  рябчиков вспорхнул  из высокой  травы. Старик  прислушался.
Определи  по шуму  место посадки птиц,  он  пробрался через густо малинник к
высокой сосне. Обежав ее взглядом, неторопливо поднял ружье, прицелился.
     Сварив  обед и  не задерживаясь  больше  на тайменьем  плесе,  Сыркашев
углубился  в  густые заросли, намереваясь осмотреть  берега Инсуху вверх  по
течению.



     На рассвете к Инсуху спустились с гор маралы. Звери постояли на берегу,
напились студеной прозрачной воды и пошли вниз по реке к порогу. Вдруг вожак
насторожился, поднял голову,  раздул ноздри  и беспокойно  втянул воздух.  В
знакомый терпкий  запах долинных трав примешался запах  человека.  Он где-то
был  тут   близко...  Ну  да,  вот  он  лежит  на  большом,  плоском  камне,
полузатопленном ночным паводком. Спит,  глубоко дыша. Ничего в нем страшного
и угрожающего не было.
     Старый бык все же  осторожно подошел к камню, обнюхал спящего мальчика,
отошел, громко фыркнул и повел маралуху и теленка через реку.
     Утро   занялось   немножко  влажное,   свежее.   Над  широкой   долиной
розовато-голубым туманом стлала дымка.
     Кукушка оповестила о начавшемся новом дне.
     -- Ку-ку... ку-ку... ку-ку.
     Простучал деловито дятел на старой осине:
     -- Тук-тук... ту-ук-тук...
     Костя очнулся от громкого пения желтогрудой иволги.
     -- Ио-бюло... гилео-оо-гиагилио, гиагилио-гилиа... гол-ия...
     Птица-невидимка сидела в густой кроне сосны. Невдалеке ей проиграла  на
флейте другая:
     -- Иол-гили-оол-гоо-оо...
     Костя  открыл глаза и  несколько минут лежал неподвижно. Высоко над ним
летела какая-то странная большая и прозрачная птица. Вот она сложила крылья,
вытянула длинную тонкую шею и исчезла, точно утонула в небесной синеве.
     "Облако... вон еще, второе. Но это уже лодка плывет по  синему,  синему
морю. Далеко,  далеко",-- рассуждал вслух Костя, все еще в каком-то  полусне
следя за облачками, быстро меняющими свои очертания.
     Он вновь прикрыл глаза и  лежал так  долго, припоминая, что произошло с
ним?
     ...Ночная гроза, огненный ливень над горами. Он один в лодке без весел.
Все это было как в каком-то давнем сне.
     Маленькая серенькая пичужка в кустах звонко и настойчиво спросила:
     -- Ви-и-тюю вви-де-е-ее-лл?
     Костя поднялся, сел.
     Разноголосый птичий крик наполнял тайгу, омытую ночной  грозой. Трещали
в береговых зарослях сороки, кричали дрозды, кедровки, пели малиновки.
     В затененных  местах с  ветвей  деревьев  и кустарников еще скатывались
капли влаги. Вокруг громоздились горы.  В узкой долине, среди обломков скал,
стремительно неслась  Инсуху.  Мрачные,  сырые ущелья  гигантскими трещинами
рассекали горные отроги.
     По  каменистому прибрежью  Костя дошел до поворота реки. Лодки нигде не
было.  На  повороте стеной  поднимались из клокочущей  воды скалы,  обросшие
снизу зелеными водорослями. Идти по берегу дальше было нельзя.
     Невеселые мысли теснились у него  в голове. Как  пробираться одному  по
тайге,  где  он  встретится  с  ребятами? Как далеко унесло  его? Что теперь
ребята будут делать без лодки?
     На  душе  было  тоскливо,  временами  страшно.  В  такие  минуты  Костя
настороженно  осматривался,  прислушивался к шорохам в зарослях, вздрагивал.
За каждым большим камнем, толстым стволом дерева, в береговых кустарниках --
всюду, казалось, поджидала его опасность.
     Широкая  тень  легла  на  горы на тайгу.  От недалекой  снежной вершины
потянуло холодком.  Тень расползалась все дальше и дальше; вот она захватила
склон, всю долину, перекинулась через реку.
     Тень  от  облака  бежала  по  земле. Костя  следил  за ней.  Его взгляд
остановился на высокой голой, наклонившейся к реке скале. Он вдруг вспомнил,
что  ночью, когда  несло его  по  реке,  он заметил человека  на  берегу под
скалой. Может быть и сейчас он где-нибудь здесь?..
     -- Эге-е-ей!
     Никто не отзывался. Даже эхо промолчало.
     Сейчас Костя уже совершенно отчетливо припомнил что  видел, как человек
бежал по берегу вдоль порога. Конечно, он где-то здесь. Может быть вон у той
наклонившейся скалы, ярко освещенной солнцем. Надо скорее туда...
     Костя разочарованно  и немного грустно  смотрел  на покинутое кострище.
Человек  уехал на  коне в  гору,  оставив за  собою  след: поломанные стебли
подмаренника  с  еще  не  увядшими цветами.  На крик  никто  не отозвался. В
неподвижном молчании стояли вокруг деревья, словно  с каким-то  любопытством
рассматривая мальчика  в сапогах, в куртке и клетчатой рубашке, с непокрытой
головой.
     Солнце  уже поднялось  высоко.  Раскаленные  камни дышали жаром.  Костя
решил прибираться берегом,  вверх по Инсуху, чтобы встретиться с ребятами, с
Сергеем  Петровичем. "Они  будут спускаться  по реке,  разыскивать  его. Нет
лодки?.. Сделают плот, -- рассуждал он. -- Только бы  не пропустить их мимо.
Ждать здесь, не уходить никуда?.. Нет, надо идти навстречу...".
     В  тенистых  зарослях  дышалось  легче,  но Костя  старался  все  время
держаться ближе к реке, не терять ее из виду.
     Из-за поворота реки доносился  сильный шум. Словно там, за скалами,  на
волнистом нагорном  прибрежье работала  большая водяная  мельница.  С каждым
шагом шум становился все слышнее и слышнее.
     С отвесной белоснежной  скалы низвергался водопад. Над ним висела яркая
радуга.  Но вот она внезапно  исчезла.  Облако заслонило  солнце. Прошло.  И
опять семицветная яркая лента протянулась в воздухе. Радуга то возникала, то
исчезала вновь. Костя,  не двигаясь  с  места,  любовался водопадом.  Мелкая
водяная пыль садилась на лицо, приятно освежала.
     Шумный  поток живым серебром несся по каменистому гладкому  ложу.  Вода
искрилась, сверкала.  Всюду  виднелись отшлифованные  водой  обломки.  Костя
наклонился, поднял один.
     -- Мрамор!..  -- догадался он и бросился  подбирать  обломки.  Белые, с
тонкими  розоватыми  прожилками,  темно-серые с причудливым ярко-малиновым и
пунцовым рисунком. Забыв, что он один, что все эти образцы ему некуда девать
и придется все равно бросить, он продолжал их собирать, стаскивать в кучу.
     Потом  устало сел, любуясь  своим  богатством. "Вот удивятся ребята, --
думал  он.  --  Еще бы! Гора мрамора... Сколько  домов можно украсить. Целые
кварталы".   Перебирая  обломки,  отшлифованные   водой  до   блеска,  Костя
вспоминал, что он знает о месторождениях мрамора в  Сибири. В какой-то книге
из  библиотеки  отца  он читал, что запасы мрамора в Сибири неисчерпаемы. На
Алтае  встречаются  отдельные  монолиты  до  трех тонн весом.  Мощные выходы
белоснежного   и    нежно-желтоватого    мрамора    имеются    на    Енисее.
Полумиллиметровая пластинка енисейского мрамора прозрачна как стекло.
     Выбрав   небольшой,  отлично  отшлифованный  кусок  мрамора  с  тонкими
розоватыми прожилками, взглянув  сожалением  на  собранные в  кучу  образцы,
Костя покинул водопад у мраморной скалы.
     На небольшой мочажинке  мальчик с радостным криком бросился  к  высоким
растениям  с бледно-розовыми  цветами. Это оказался  сусак,  растение  очень
распространение  по луговым болотам,  берегам  речек, стариц, прудов.  Костя
знал,  что  рогоз, камыш, кандык, растущий в хвойных  лесах Сибири, сусак  в
мясистых  корневищах  содержат  много  белков,  крахмала,  жиров. Высушенные
корневища дают хорошего  качества муку, не уступающую  лучшим сортам ржаной.
Не  раз  доводилось  ему  на  рыбалке  запекать  в  золе  корневища  сусака,
напоминающие вкусом картофель.
     Костя  обрадовался находке. Он начал торопливо выкапывать корневища. Но
вдруг  остановился и  пошарил в карманах. Он искал спички. Их не  оказалось.
Только сейчас Костя  припомнил, что  их взял  у него в  лагере  Гера,  когда
разжигал костер, и не  возвратил. С досадой он отбросил в сторону выкопанные
корневища.  Вот обед... А он уже составил себе меню:  на первое испеченные в
золе корневища сусака, на второе -- ягоды, а на третье - родниковая студеная
вода. Что  же  теперь делать?.. Костя растерянно оглядывался по сторонам. Но
вот  глаза его  снова заблестели. Он  вспомнил об охотничьем ноже, с которым
отец никогда не расставался  во  время экспедиций  и очень дорожил им. "Надо
найти только кремень трут. И у меня будет огонь. Ведь так просто добыть его.
Но висящие у пояса кожаные ножны оказались пустыми.  Нож исчез. "Наверно, он
выпал, когда я  прыгнул  с лодки. И где-нибудь лежит там",  -- успокоил себя
мальчик и вернулся к камню.
     Вода уже скатилась.  Камень лежал  на сухом берегу. Ножа возле него  не
нашлось. Костя искал его всюду,  где проходил утром. Но все напрасно. Теперь
нечего и мечтать о костре,  о вкусных  запеченных  корневищах  сусака. А как
ночевать без костра?.. В тайге. Одному... Костин взгляд снова остановился на
наклонившейся скале. Может быть там  в кострище  еще сохранился жар. Как это
упустил, не проверил сразу...
     Пепел в  кострище  был холодный. Если  бы  Костя  знал  обычаи  таежных
охотников,  то,  внимательно осмотрев  гранитную  стену, он  нашел  бы в  ее
расщелинке надежно  защищенные  от  сырости спички,  завернутые  в  бересту,
кусочек коробки, смолевые лучинки и даже... щепоть соли в тряпице.
     В одном месте, обходя утесы,  заросшие мелким густым кустарником, Костя
потерял  из  виду  Инсуху.  Заросли  цепкого кустарника  как  будто  нарочно
старались задержать его. Ему казалось, что он уходит все  дальше и дальше от
берега  и что  в это время ребята обязательно проплывут мимо, и он не увидит
их. Солнце  уже начало склоняться к вершинам гор. А он не оставил  на берегу
даже никакого знака. Но вот снова показалась синева реки, и мальчик вздохнул
с облегчением.
     Он выбрался из  зарослей на берег. Издалека донеслись до него как будто
людские голоса, удары весел, всплески воды.
     -- Эге-ге-ге-еее-е-е...
     Костин крик многократно повторили горы, и все смолкло.
     -- Гее-рра-аа-а-а...
     Никто не отзывался. Только среди отвесных  скал противоположного берега
эхо ясным, громким шепотом повторило:
     -- Ге-ее-ррраа-аа.
     Нигде ни звука.
     К ногам  скатился небольшой  камешек. Костя  вздрогнул,  вскинул  глаза
вверх.  Кто  это  там бросается сверху. Может быть  кто-нибудь  забрался  из
ребят?..
     На вершине  скалы  неподвижно  стоял дикий  баран  --  кочкор. Косте на
мгновенье  показалось, что  это  просто  кусок  скалы,  источенный временем,
непогодой, очень  похожий  на  животное.  Как каменное  изваяние,  он  четко
выделялся на синеве неба. Но вот изваяние чуть качнулось и почти моментально
исчезло. Там, где только что  стоял кочкор, Костя  заметил в скале, невысоко
от земли, неширокое отверстие. Видимо, вход в пещеру. "Вот бы куда забраться
на ночь, -- подумал он. --  Вся  река  видна. И вниз и вверх по  течению.  И
ночью безопасно".
     Он нашел тонкую  сухостойную осинку, сломил, привязал  к концу платок и
закрепил ее среди камней на видном месте у самой воды.
     Не заметить с реки этот сигнал было никак нельзя.
     На  землю  уже начали  ложиться вечерние тени. Из  лощин и узких ущелий
потянуло сыростью.
     Пора было думать и о ночлеге.
     Костя поспешил к замеченному в скале отверстию.



     Костя не ошибся, что ночью, когда его несло по  разбушевавшейся Инсуху,
кто-то, размахивая руками, бежал от палатки к реке.
     Это был Сергей Петрович Туренко.
     Но  в  тот  момент  старый  географ  уже ничем не  помочь  Косте.  Тьма
поглотила уносящуюся по стремнине лодку.
     Ребята, поднятые по тревоге, побежали вдоль берега в надежде где-нибудь
наткнуться на лодку. Они кричали,  звали Костю.  С берестяными ярко горящими
факелами осмотрели  каждый  закоулочек на берегу.  На  правую  сторону  реки
перебраться они  не  могли. Рассвет  застал их  в  нескольких  километрах от
лагеря.
     Ливень прекратился. Раскаты грома  доносились издалека. На востоке  над
горной цепью лежала узенькая полоска чистого, слегка порозовевшего неба.
     Синей, прозрачной  Инсуху как  не бывало. Перед юными путешественниками
стремительно  мчался  желтый  глинистый  поток.  По  нему  плыли кустарники,
вывороченные  пни,  деревья.  Их ветви,  словно протянутые  руки  просили  о
помощи,  а  желтая вода кружила стволы, пни  и несла,  несла  их  неудержимо
вперед.
     Печально смотрели  мальчики на  неприветливую  реку. Вдалеке  лаял Тым.
Донесся крик Туренко:
     -- Ко-оо-о-с-тя-я...
     -- Погиб... -- тихо произнес Олег.
     --  Кто погиб?.. Ты  совсем с ума сошел, Олег.  Умнее  не придумал,  --
напустился Гера  на  приятеля, который  уже был не  рад, что у  него  как-то
невольно вырвалось это слово.
     -- Вот что ребята,-- проговорил Петя. -- Что мы все уставились на реку.
Надо плыть...
     -- На чем?
     -- На плоту...
     Когда  Сергей Петрович  возвратился в  лагерь,  там уже  кипела работа.
Мальчики рубили сухие деревья, очищали их от сучьев, стаскивали к реке.
     Сергей  Петрович очень  обрадовался,  что ребята не  теряли  понапрасну
время. Без плота они не могли двигаться дальше, искать Костю. Пеший  маршрут
по берегу, местами недоступному, отпадал совершенно.
     На  вязку  плота  пошли все  имеющиеся  ремни и веревки.  В  рюкзаке  у
хозяйственного  Геры  нашлось  даже  несколько  крупных  гвоздей; у  Славика
порядочный кусок провода. Отличным материалом оказались и слегка распаренные
гибкие ветки черемухи
     Мальчики забыли,  что ничего  не ели со вчерашнего  дня. И только когда
плот  был закончен,  спущен  на  воду,  проверен  на  "тоннаж"  и  испытан в
небольшой бухточке, тогда только они наскоро закусили холодным мясом, выпили
по кружке чая и отправились в путь.
     Плот отлично держал путников. Посредине его насыпали площадку из  земли
для костра.  Длинные  шесты  заменили  весла. Да  в  них  и не  было большой
необходимости. Сделали только одно настоящее весло -- кормовое.
     Паводок схлынул. Вода в Инсуху посветлела. Плот держался вблизи берега.
     Прошло уже несколько часов, как путешественники покинули устье Суеты  и
плыли в  полном молчании. Даже  частые  всплески крупной рыбы  на плесах  не
заставляли  Петю поспешно браться за блесну, забыл про фотоаппарат Славик, а
Олег ни разу не взялся за карандаш. Никто уже не обращал внимания на красоту
горного пейзажа, на высоченные скалы  с одинокими  деревьями,  на  водопады,
шумно низвергающиеся в Инсуху, на  пестрые  от цветов долины. Взоры путников
были  прикованы   к  береговой  линии  реки.  Внимательные  ко  всему  глаза
прощупывали каждый заливчик, завал плавника, устье небольшой речушки.
     Нигде никаких признаков, ни лодки, ни Кости.
     Тым лежал,  разомлев от  жары, вытянув морду,  и  только изредка, когда
кто-нибудь  обращался к  нему с  неизменным  вопросом:  "Что, Тым,  не видно
ничего?"... лениво шевелил пушистым  хвостом  и снова как будто погружался в
дремоту. Но нет, он не дремал! Тым очень внимательно  наблюдал за  берегами,
видел многое, что не могли заметить его друзья. Вот  он глухо,  но не злобно
заворчал, приподнял голову, острые черные  уши  насторожились. Что там такое
на берегу?.. Все повернулись  туда, куда смотрел внимательно Тым. Ничего там
нет. Кусты, камни... Не  шевельнется ни один  листочек.  Чего ты волнуешься,
Тым?  Но собака  как-то укоризненно  смотрит на ребят,  на Сергея Петровича,
словно хочет им сказать: "Как это никого нет.  Надо смотреть лучше. Разве не
видите, вон стоит в зарослях целая семья маралов".
     Плот уже подхватило на быстринке и унесло дальше, а из зарослей, сквозь
застывшую листву, настороженно, смотрели три пары больших внимательных глаз.
     Вдруг  Тым   вскочил,  заскулил:  потом  громко  залаял  выражая  явное
нетерпение,  взглядывал то  на одного, то  на  другого  из  мальчишек, ткнул
несколько раз  носом  в руку Сергея  Петровича, точно торопя его  приставать
скорее к берегу, и наконец, не выдержав, бросился в воду и поплыл к берегу.
     Когда плот зашуршал  по галечнику, Тым, пригнув  к: земле морду,  бежал
уже вверх по реке.
     -- Ты-ы-им-м...
     Собака остановилась, склонив набок голову, как бы раздумывая: вернуться
или бежать дальше.
     -- Ты-ы-ым-м,-- снова раздалось на берегу.
     Тым отозвался  коротким громким лаем, будто сказал:  "Не  задерживайте!
Очень важное дело", -- и скрылся среди больших валунов.
     Ребята побежали за ним.
     Не успели они  отбежать и  полсотни метров  от  остановки, как  увидели
возвращающегося Тыма. В зубах он держал... кепку Кости...
     Если бы поздним вечером Костя поднялся на недалекую от него вершину, то
несомненно заметил бы в устье речушки огонь большого костра.
     У  костра  сидели  ребята и Сергей  Петрович.  Дремал  Тым.  До сумерек
мальчики  бродили по берегу, искали какие-нибудь следы,  оставленные Костей.
Найти больше ничего не смогли.
     -- Ведь кепка-то вот  она,  перед нами,  -- горячо проговорил  Петя, --
значит и Котька где-то здесь, недалеко.
     -- А лодка. Почему ее нет нигде?
     -- Но почему, если Котька где-то здесь, он оставил кепку?
     -- Вот именно: "почему"... Если  бы мы с  тобою, Славка,  могли  сейчас
ответить на этот  вопрос, то  все было  бы ясно, -- проговорил  Гера.  -- Ни
лодки, ни Кости. Одна кепка. А  вы  обратили внимание на Тыма. Он принес нам
кепку,  и больше его вообще уже ничего не  волновало. Вот и сейчас  спит  со
спокойной совестью.
     -- А ведь правда. Значит, Кости здесь нет.
     Сергей Петрович сидел  молча, прислушиваясь к разговорам ребят. В сотый
раз он представлял  себе путь Кости по реке в  грозовую  ночь. Участок реки,
который они проплыли на плоту, не  был  опасен для большой лодки даже  и при
сильном   паводке.  Поднявшаяся  вода  покрыла   камни,   перекаты.  Тесовая
вместительная лодка перевернуться не могла. Следовательно, Костю надо искать
дальше.  И   когда  Гера  упомянул  о  спокойствии   Тыма,  Сергей  Петрович
одобрительно кивнул и сказал:
     -- Лодку с Костей, несомненно, пронесло дальше.
     -- А кепка?
     -- Ее могло сорвать ветром. Днем мы еще раз внимательно осмотрим берега
и будем спускаться.
     Ребята улеглись вокруг костра.  Спал  ли кто-нибудь из них?.. Вряд  ли.
Временами то  один,  то  другой  приподнимался,  взглядывал  на  сидящего  в
глубоком раздумье учителя и снова ложился.
     На яркий свет костра бесшумно налетали ночные птицы.  С реки доносились
всплески рыбы. Звенела на  перекате  Инсуху,  неутомимый  коростель кричал в
траве.  "Футь-футь!.. Футь-футь!.." --  свистели,  перебегая  по  мочажинке,
погоныши  --  болотные  курочки, скрытные ночные птицы, приходящие весной  в
Сибирь пешком с юга Европы.
     Вдруг  Тым  поднял  голову  и, всматриваясь в темные береговые заросли,
глухо заворчал:
     --  Ну, что там  такое? --  Туренко  погладил спину собаки, влажную  от
выпавшей росы.
     Треск  сухого  валежника  приблизился. Тым  вскочил.  Шерсть  на  спине
поднялась. Он бросился в заросли.
     -- Назад!
     Тым послушно вернулся, продолжая рычать.
     Сергей Петрович выстрелил.
     Утром путешественники обнаружили  на влажном песке, недалеко от костра,
следы.  Сергей Петрович сразу узнал  в  них отпечатки  лап медведя  и понял,
почему так беспокоился Тым.



     Замеченная Костей щель в скале оказалась действительно довольно широким
входом в просторную пещеру.
     Конец высокого зала  терялся  в полумраке.  Брошенный  камень  далеко и
глухо  ударился  об пол.  Костя прошел в  глубь  пещеры. Вокруг  раздавались
неясные шорохи, писк. Полумрак сгустился. "А вдруг скатится сейчас камень со
скалы и закроет вход", -- подумал он, спеша обратно.
     Заходящее солнце освещало вершины  гор. Заросшие густой  тайгой  склоны
медленно погружались в сумрак.
     Костя спустился  вниз,  нарвал  большую охапку  травы, наломал пихтовых
веток. Постель устроил у входа.
     Закат еще  долго горел розоватым заревом на  вершинах.  Потом  огненная
полоса  зари  над ними  потухла. Наступила  темнота.  Все стихло. Загорелись
звезды. Костя смотрел на их тихое мерцание и  уже начал засыпать,  когда над
ним, едва  не коснувшись тела, что-то прошелестело. Вот еще... Он вздрогнул,
съежился. Над головой раздался шелест, тонкий писк.
     На  фоне небольшого кусочка звездного неба промелькнул  силуэт  летучей
мыши.
     --  А,  "летающие  радары",  -- улыбаясь,  произнес Костя,  укладываясь
удобнее на своей постели.
     Летучие  мыши, обладающие  способностью  "слышать"  невидимые  предметы
благодаря   издаваемым  сильным,   недоступным   для   человеческого   слуха
ультразвукам, попискивая, бесшумно носились в воздухе.
     У подножия скалы раздался легкий хруст. Сердце у Кости забилось сильно.
Он затаил дыхание. Кто-то опять мягко наступил на сухую ветку.
     Ближе... Нет, прошел дальше, к береговым кустам.  В них негромко подала
голос потревоженная птица и смолкла. Зашелестела листьями одинокая осина.
     А это что такое?.. Костя приподнялся,  взглянул вниз Оттуда смотрели на
него чьи-то светящиеся  глаза. Да нет, это  кто-то зажег  там  фонарик. И не
один! Их десятки, сотни. Они то загораются, то гаснут. И все время двигаются
в разных  направлениях,  медленно-медленно, не отбрасывая  тени.  Совершенно
бесшумно. Все  это было  как  в  сказке,  точно там внизу, по  берегу  реки,
толпились молчаливые, таинственные лесные гномы.
     Не отрывая  взгляда.  Костя любовался  движением  гномов-светляков. Еще
долго не мог он уснуть, прислушивался  к ночным звукам. Засыпая, слышал, как
по осыпи шурша скатывались камни; в ущелье ухал и громко хохотал филин:
     -- Гу-гу-гу, гугугугу... ггуу... ххха-а-аа, -- раскатывалось в звездной
тихой ночи.
     Перед рассветом Костя  проснулся  и  долго  лежал  без  сна. Все вокруг
продолжало жить своей ночной жизнью, незримой для человека. Отовсюду неслись
неясные  шорохи и звуки. Негромкий  писк, шелест  в  траве и кустах;  кто-то
будто пробирался осторожно к входу в пещеру, царапал когтями о камни.
     Вот невдалеке пролетел продолжительный звук, похожий на  плач человека.
И замер. Что-то странное, загадочное  было в этих голосах. Все таинственно и
необычно для Кости.
     Из ущелья, вытягиваясь по склону, ползли к вершине горы серые призраки.
Они  молчаливо  поднимались  и  также  молча  опускались  и  вновь  бесшумно
вырастали на спящей реке, клубились.
     "Туман", -- подумал Костя.
     Уже засыпая, услышал в горах далекий выстрел. "Это они", -- пробормотал
он сквозь сон.



     Солнце  ворвалось  в  пещеру  широким  теплым  потоком.  Солнечные лучи
пробежали  по  стене, упали  на  каменный пол,  коснулись лица  мальчика. Он
свернулся калачиком от  утренней прохлады. В взбившихся мягких русых волосах
запутались  стебельки травы с завядшими  желтыми  и  синими цветами,  иголки
хвои. Густая ветка пихты темно-зеленым пахучим одеялом прикрывала его.
     Пригретый  солнышком Костя улыбнулся. Любопытный полосатый бурундук уже
несколько  раз подбегал  к входу, но, увидев  спящего  человека, не  решался
дальше прошмыгнуть.
     Недалеко сел пестрый  дятел на  сосну и  долго,  старательно стучал  по
стволу, точно выговаривал:
     -- Тук-тук-тук... пора вставать... тук-тук... пора...
     С каждой минутой солнышко пригревало сильнее. На лбу  у Кости выступили
капельки  пота. Наконец  он проснулся  и несколько минут лежал, не шевелясь,
соображая, где он. Из долины лились в пещеру птичьи голоса.
     Костя вскочил. Река и  склоны в заречье купались в солнце. На листьях и
ветвях еще серебрились звездочки  росы. У подножия серых скал синела Инсуху.
В местах, освещенных  солнцем,  река  отливала  серебром. "Пока я  спал, они
могли уже проплыть", -- тревожно подумал Костя и, вспомнив о слышанном ночью
выстреле, высунулся из входа в пещеру, крикнул в сторону реки:
     -- Эге-ге-гее-е-ее-е...
     На этот раз даже эхо не отозвалось на крик.
     Лучи  утреннего  солнца почти на половину освещали  полукруглую пещеру.
Костя  уже решил  покинуть ее, выкупаться, позавтракать ягодами  и, не теряя
времени,  двинуться вверх по реке.  Неожиданно взгляд его  упал  на середину
пещеры. Что это  там  такое лежит?.. Костя  бросился  туда,  поднял какой-то
предмет и радостно вскрикнул:
     -- Вот это да!..
     В руках он держал покрытую ржавчиной стальную дугообразную пластинку.
     -- Огонь!.. У меня будет гореть костер! -- вслух говорил Костя, вертя в
руках находку.
     Он  быстро спустился  к реке и  долго бродил по  прибрежью, засыпанному
обломками камней, отшлифованному  водой разноцветному галечнику, поднимал то
один, то другой обломок, пытался высечь из него искру.
     Он  отбрасывал обломок за обломком:  не  годится!  И  этот,  и  этот...
Наконец из-под кромки пластинки, очищенной от ржавчины, посыпались звездочки
искр.  Теперь дело было за трутом, за сухими дровами. Хоть бы кусочек  ваты!
Костя оторвал от рубашки полоску, скрутил ее жгутиком. Конечно это  не трут,
но...
     Чак-чак... чак-чак... чак.
     Золотой дорожкой одна за другой посыпались искры.
     Чак... чак... чак-чак... чак.
     Сжав упрямо  губы, насупив брови, Костя сидел на сером валуне, обросшем
мхом.
     Чак... Чак.
     Рядом лежали сухие  смолевые дрова,  береста. Прошло уже  больше  часа.
Неужели ничего не выйдет?..
     Чак... чак.
     Сыпятся звездочка за звездочкой.
     Чак... чак.
     Сейчас как-то с особенной силой чувствуется голод. Костя глотает слюну,
вспомнив об  оставшейся  в  лагере  вкусной  медвежатине.  Неужели  не будет
огня?..
     Вдруг нанесло запах гари. Его тянуло снизу, от сухого мха, покрывающего
валун. Все сильнее и  сильнее. Костя  соскочил с  валуна, надрал  тоненькими
полосками бересту,  стал раздувать  затлевший мох. Ага,  есть!  Юркая змейка
лизнула бересту.
     ...На  берегу  уже  пылал  большой  костер.  Костя  подтаскивал  дрова,
набрасывал их, точно  собирался сжечь весь сушняк, разбросанный по берегу. И
только  когда  усталый,  покрытый  потом,  сел  на камень, любуясь  костром,
подумал о  том,  как могла  стальная пластинка,  оказавшаяся для него  такой
ценнейшей  находкой,  попасть  в  пещеру.  "Значит  там  бывали  люди.  Надо
обязательно исследовать ее.  Но когда? Сейчас  или когда все соберутся",  --
раздумывал Костя.
     Сильный шум  на реке привлек внимание Кости. Там кто-то  хлопал по воде
не то большими крыльями, не то лопастями весла.
     С  залитого  солнцем  спокойного плеса  поднялся  белохвостый  орлан  и
пролетел недалеко от Кости. В когтях он держал крупную серебристую рыбину.
     Костя с завистью следил за орланом, уносящим в горы добычу.
     -- Отдай!..
     Он кинулся за орланом. Кричал. Бросал в него камни,  думая,  что  птица
выпустит  добычу.  Но  широкая, распластанная  по земле тень становилась все
меньше и меньше. Орлан поднимался все выше и выше и скоро скрылся из виду.
     Костя еще долго смотрел ему вслед. Раздумывал: что поесть. Пойти ли ему
к  мраморной   скале,  накопать  корневищ  сусака,  испечь  их  в  золе  или
попробовать поймать какую-нибудь птицу. А  почему  не рыбу? Да, надо поймать
Рыбу... Но чем?..-- Мальчик огляделся вокруг, и вот он уже побежал к реке.
     В полуденном  зное застыл  омут. Лишь только кое-где лениво всплеснется
рыба, разойдутся круги -- и снова не шелохнется зеркальная поверхность воды.
     Уже больше часа Костя лежит на большом камне. Из неподвижной прозрачной
глубины  на него  смотрят Устороженные, слегка  прищуренные глаза  с  темным
полукружьем  широких  густых  бровей. В  правой  руке  он  держит  недлинное
березовое  удилище  с  привязанной  на  конце  леской, скрученной  из  ниток
распущенного носка. Согнутая и заостренная о камень булавка заменяет крючок.
На  нем  трепыхается с  прозрачными сетчатыми,  крылышками синяя стрекоза  с
тоненьким вытянутым тельцем.
     Жарко. Зной томит. Сейчас  бы окунуться в студеную воду.  Неужели никто
не клюнет? А так хочется есть. Может быть бросить, пойти в лес, сбить камнем
кедровку или дятла...
     Над разноцветным галечником, устилающим дно, промелькнула длинная тень.
Скрылась. Вот еще!
     Костя замер. Прошло несколько минут. Никого.  Но вот три крупных ускуча
выплыли из-за камней. Один поднялся в полводы. Его удлиненное тело, покрытое
золотисто-бурой  чешуей,  с  темными  пятнами  на  боках,  показалось  Косте
непомерно  большим.  Он  отодвинулся  от  края камня, затаил дыхание. Рука с
удилищем затекла.  Лениво шевеля  широким хвостом и плавниками, ускуч слегка
поднял  голову,  наблюдая  за  стрекозой.  Она  пытается  взлететь  с  воды,
трепещет. Сильный  всплеск. Стрекоза исчезает  под  водой. Леска натянулась,
удилище согнулось...
     Это  был  замечательный  обед!  Ускучи,  завернутые  в  широкие  листья
борщевника  и закопанные в золу, изжарились в  собственном  соку.  Они  были
жирны, нежны  и слегка припахивали  дымком.  Недоставало только  соли. Костя
съел одного ускуча, второго.  Принялся и  за третьего, но, подумав, отложил.
Про  запас.  Он напился студеной  воды  из родничка и  лег в  тени, следя за
плывущими  в  небе  облаками.  Мысль  о  пещере, найденной  в  ней  стальной
пластинке не покидала его. И чем  больше он думал об этом, тем горячее  было
желание отправиться  в пещеру сейчас, не ожидая встречи  с  ребятами.  "Нет,
одному  нехорошо, что  подумают они обо мне. Это не по-товарищески. Я только
взгляну,  где  ночевал. Велика  ли  она",  -- решил  Костя,  вскочил и  стал
поспешно сдирать бересту с толстой березы, поваленной бурей.
     Он перенес огонь в пещеру. Затем долго стоял у входа, смотря вдаль,  до
боли в глазах напрягая  зрение, в надежде усидеть плывущих по реке людей. Но
река была пустынна.
     Костя  намотал на  палку  бересту,  несколько  кусков  заткнул за пояс,
поджег  факел. От яркого  света по пещере испуганно заметались летучие мыши,
отбрасывая на стены большие уродливые тени.



     Пещеру, в которую проник Костя, образовали,  очевидно, подземные  воды,
размыв легко растворимые известняки! В горах Сибири такие пещеры встречаются
довольно  часто.  Наиболее  крупные   находятся  в  Иркутской   области,   в
Бурят-Монголии.  Много пещер известно на  Алтае, в Горной Шории. Большинство
сибирских  пещер  исследовано  мало.  Одна  из крупнейших  -- Нижнеудинская,
расположенная в  100  километрах выше города  Нижнеудинска. на правом берегу
реки  Уды,  изучена  и  описана известным  русским  географом-исследователем
И.Д.Черским в 1875--77 годах.  Пещера эта известна еще с 1816 года. Тогда ее
назвали  "Сибирским  лабиринтом".   Длина   ее   до  15   километров,  а   с
разветвлениями -- до тридцати. В ней  были найдены кости животных ледниковой
эпохи.
     Во  многих  сибирских пещерах  исследователи находили  посуду,  рисунки
доисторического  человека. Пещеры служили  ему  убежищем,  часто  постоянным
жилищем. При исследовании  многих приенисейских пещер были найдены костяные,
железные,  деревянные  предметы,  керамика,  китайские  монеты  XIII  и  XIV
веков...
     Но  стальная  пластинка,  найденная  Костей,  была  самым  обыкновенным
кресалом,  которым  и  сейчас  еще пользуются охотники для  добывания  огня.
Видимо,  в  зимнюю  пору,  пещера  послужила  какому-то  охотнику  случайным
приютом.
     Костя с  зажженным  факелом дошел  до  конца зала, в котором он  провел
ночь.  Оказывается, пещера  имела  два хода. Левый  -- широкий,  но  низкий,
расположенный наклонно, --  уходил вниз. Оттуда доносился глухой шум, тянуло
сыростью. Стены были мокрые и скользкие.
     Костя лег, приложил  ухо к каменному полу. Где-то падала с высоты вода:
кап-пп, дзинь, кап-пп, диньзинь, кап, дзинь... "Сквозная пещера или нет?" --
прислушиваясь к равномерному размеренному звону капель, думал он, не решаясь
двигаться дальше. Пламя поднятого факела длинным языком протянулось по стене
правого хода. Костя остановился: идти вперед или вернуться на берег. Ведь он
же не хотел один, без  ребят,  исследовать  пещеру. "Вот пройду немного этим
ходом, и все", -- он решительно двинулся вперед.
     Вскоре  узкий,  но  высокий  ход стал  заметно  подниматься, постепенно
расширяться,  светлеть  и привел  в  просторный круглый  зал. В  глубине его
виднелось  овальное  отверстие.  В  нем,  как в  темной раме, вырисовывалась
зубчатая линия  горных кряжей. Синела вдали река.  Приметной высокой скалы с
одиноким  кедром  видно  не  было.  Костя  понял, что  через узкий  коридор,
соединяющий два зала, он вышел на западную сторону отрога.
     Из отверстия  в  потолке падали в зал  веселым  потоком солнечные лучи,
освещая стену, возле которой стоял Костя.
     Воздух был сухой и свежий. Пахло хвоей, разогретой дневным  зноем. Надо
было возвращаться на берег.  В пещере неожиданно потемнело: облако заслонило
солнце. Оно не  показывалось долго. Стало неуютно,  стены словно сдвинулись.
Но вот снова яркий луч резко упал  на стену. Костя взглянул на светлое пятно
и заметил полустершиеся надписи, выбитые чем-то острым.
     Он прочитал вслух:
     --  Здесь  жили  партизаны  отряда  "Горные орлы".  За  власть  Советов
сражались Тимофей Васильев, Ивачев Степан, Егор...
     Возле надписей Костя увидел едва заметную стрелку, направленную острием
в глубь пещеры. Из написанного на  стене, кроме трех имен, он смог разобрать
только одно слово: "погибли".
     Неожиданное  открытие  заставило  забыть  Костю  о решении вернуться на
берег. Он осмотрел остальные стены пещеры, возвратился  к  надписям, сбросив
курточку, протер ею  стену, "Сражались  за власть Советов...".  Он  вспомнил
картину сибирского художника, виденную им на выставке. Через горный перевал,
засыпанный  снегом,  идя партизанский  отряд.  Партизаны  несут на  носилках
раненых товарищей... Другая  картина всплыла в памяти. Она висит у них дома.
Ее  подарил  отцу  знакомый художник. По  реке,  усеянной камнями, несколько
партизан спускаются на плоту. От снежных вершин, кажется, веет холодом. Река
стремительно несет небольшой плотик.  На  нем развевается красный флажок. За
кормовым веслом стоит молодой  партизан. Его голова в белой  повязке.  Через
повязку просочилась кровь. Это -- отец...
     Шум, внезапно возникший  у расщелины, вывел Костю из раздумья, заставил
насторожиться. Ему показалось, что кто-то поднимается от подножия  скалы  по
щебнистой россыпи.
     Он взглянул вниз.
     Никого.
     "Но что означает стрела? -- думал он, продолжая внимательно осматривать
стену.  -- Вот еще  одна, чуть заметная, в темном углу. Ее  острие указывает
вниз, на пол. Что там?.."
     На полу полузасыпанный мелким щебнем камень.
     На  противоположной   стене  надписей  и  стрел  не  было.  Луч  солнца
переместился  по  стене,  четко  выделил   стрелу.  Костя  вспомнил,  как  в
пионерские  годы  увлекательная  игра  "по стрелам"  всегда  приносила много
неожиданного.
     А если отодвинуть камень? Ну-ка, рр-а-з, еще. Ага... Подался. Еще раз.
     Костя вытер выступивший на лбу пот.
     Под камнем ничего не  оказалось. Пол засыпан мелкими осколками, щебнем.
Плитки известняка легко вынимаются. Пол испещрен трещинами. Они расходятся в
разных направлениях. Факел уже давно погас. В углу -- полумрак.
     Вынута одна плитка, другая и третья...
     Нет  ничего. "Может  быть бросить,  вернуться на  берег?.. Но  зачем же
тогда стрелы?"
     Плитки известняка отлетают в сторону. Одна за другой.
     Ничего нет. "Но что означают стрелы? Почему они указывают в угол..."
     Костя резко отдернул руку. Она наткнулась на что-то гладкое и холодное.
     Это толстая, зеленого стекла бутылка.
     Костя выбежал на свет. В бутылке лежала свернутая в трубочку бумага...



     Алексей Иванович Сыркашев поднялся на высокий перевал "Куломыс".
     Со "Лба жеребенка", как звали перевал охотники, шло много звериных троп
в  глубину  "Кедровой   пади",  лежащей   вдоль  перевального  хребта.  Падь
начиналась от берега Инсуху.
     Ничего не нашел Сыркашев на берегу. Никаких признаков человека.
     Не  доезжая  до конца  Большого  порога, Сыркашеву пришлось свернуть на
перевальную тропу. Вдоль порога только  горные козлы отваживались бродить по
головокружительным карнизам над рекой.
     Всякий раз,  поднимаясь на перевал, Сыркашев, дав отдых коню, закуривал
трубку  и  бросал  взгляд на  родные  горы.  Сияли вечными  снегами  вершины
водораздельного  хребта,  слегка прикрытые маревом,  тянулись  темно-зеленые
отроги,  синие  ленты  рек,  озера заросшие  чернью  развалы. Иногда  горные
вершины, словно острова, плавали в клубящемся белесом тумане.
     Сегодня Алексей Иванович спешил и не намеревался долго задерживаться на
перевале.
     Не слезая с коня, он всматривался вдаль.
     Темный клуб дыма в стороне гольца Огудун, невдалеке от Инсуху, Сыркашев
заметил сразу.
     "Время не  промысловое.  Какие могут быть  сейчас в  горах охотники? --
размышлял старик. -- Да и зачем разжигать такой костер.  Разве мало, в тайге
сухого леса. Сухие дрова не дымят".
     А когда недалеко от первого дыма появился второй, затем третий, а через
некоторое  время  вдали  от них  поднялось над  горами еще три,  старик даже
несколько  растерялся.  Он  было   уже  понужнул  коня,   поехав,  но  снова
остановился  и  продолжительное  время  в  раздумье смотрел  вдаль,  пытаясь
разгадать причину столь странных и так неожиданно возникших густых дымов.
     Потом поспешно тронул коня, свернул на пробитую зверями тропу, идущую к
"Кедровой пади", еле приметную в густом разнотравье. По речке Айзас он решил
проехать  к  Инсуху, осмотреть берег, подняться до того  места, где ночью он
увидел плывшую лодку. Найти людей, чьи костры горят невдалеке от Огудуна.



     -- Дым!.. Я вижу дым. Вон там, немного левее безлесной вершины.
     -- Правда... Сергей Петрович, смотрите прямо через крону высокой сосны.
Дым поднимается столбом все сильнее и сильнее.
     -- Совершенно ясно вижу.
     -- Еще один! Правее первого.
     -- Может быть, это начинается лесной пожар?
     -- Нет, Петя. Это наверное охотник.
     -- Но почему два костра?
     -- Да, это странно.
     Стоял  жаркий безветренный  день.  Струился над  горами теплый  воздух.
Горные хребты за рекою лежали огромной подковой.
     Переночевав  на берегу Инсуху,  перед  тем  как  плыть  дальше,  ребята
осмотрели оба берега, не оставив без  внимания ни одного закоулка. Осмотрели
и ближние  склоны. Никаких следов. Все поверили, что  кепку у Кости  сорвало
ветром и прибило к берегу волной. Гера предложил  разделиться на две группы:
одна  будет  продолжать плыть на  плоту, другая, с  Тымом,  идет  по берегу.
Сергей Петрович план Геры не поддержал. Береговая группа  будет продвигаться
значительно  медленнее. Берег во  многих местах  недоступен, придется  часто
отдаляться от него, идти  без троп. Решено было плыть всем вместе. От берега
Костя уйти далеко не мог...
     Возвращаясь к  реке,  мальчики  и заметили странный дым,  поднимающийся
столбом над горами.
     --  Понял, понял! --  радостно  закричал  Олег и торжествующе  веселыми
синими глазами окинул из-под очков ребят. -- Это индейские знаки. Сигналы.
     -- Но ведь здесь же индейцев нет.
     -- Это Костя. Вы понимаете, Сергей Петрович, это его  сигналы. Один дым
означает, что  здесь  мой бивуак,  лагерь, -- торопливо  проговорил Олег. --
Два, -- это значит я попал в беду; заблудился, терплю бедствие.
     -- Сос! -- бросил реплику Петя.
     -- Ну да. Мало ли что может случиться. Человеку необходима, помощь...
     -- А там уже три дыма! -- вскричал Петя.
     Над одной из вершин ближнего горного отрога поднимались в голубое  небо
три темных дымовых столба.
     Олег торжествовал.
     -- Три дыма, это хорошие, добрые вести. Урра... Жив Котька!
     -- Нужно как-то ему сообщить, что мы поняли его.
     -- Ответим тоже дымовым сигналом.
     -- Сколько же костров необходимо разжечь в этом случае?
     -- Три. Это  будет хорошим ответом  для  Кости.  Через  несколько минут
развели  три больших дымовых костра. Ребята подтаскивали к ним  сырую траву,
гнилушки, ломали ветки сосны, бросали их в костры.
     Гера забрался на высокую сосну. Олег кричал ему:
     -- Еще  повыше  поднимись, Герка. На  самую вершину. А как теперь?  Что
видишь?
     -- Видно все.
     -- Что все?
     -- Ну, по-прежнему три дыма.
     --  Отлично! Наши сигналы Котька заметит  обязательно. Герка, продолжай
наблюдение. А ну, еще поддадим...
     Мальчики снова принялись подтаскивать к кострам дрова.
     Вернувшись на берег, к плоту, Сергей Петрович сказал ребятам:
     --  А вот  теперь мы должны принять план Геры: разбиться на две группы.
Костры эти действительно могут принадлежать Косте.
     -- Конечно, ему, -- заметил Олег.
     -- Ну  и  отлично. Значит,  решаем: два  отряда.  Один  будет двигаться
берегом,  второй -- по  реке.  Петя, Славик,  Олег --  на  плоту. Возражений
нет?.. Ну и хорошо. Мы с Герой и Тым идем берегом.
     -- А как и где встретимся?
     -- В  устье  вот этого  притока, --  Сергей  Петрович  показал на карте
небольшую речку, впадающую в Инсуху. -- Это -- Айзас. Последний левый приток
перед порогом. Здесь остановка. И, вероятнее всего, ночевка.
     Тым  с явным  удовольствием  променял плот на сухопутье. Что хорошего -
лежи на нескольких  бревешках, высунув  язык. То ли дело на земле. В  густой
траве  столько  необыкновенно  привлекательных  запахов,  столько  следов на
влажной  земле  расходится в  стороны.  Ни  хозяин Тыма, ни его спутники  не
замечают  их. Вот  этот,  широкий,  вдавленный в моховую  подстилку,  пахнет
зверем... Тым зарычал, шерсть на спине поднялась. След шел вправо, в горы.
     -- А что, если  мы пустим Тыма на свободный поиск. Пусть порыскает. Нас
он  найдет  всегда,  --  проговорил Сергей  Петрович  и отцепил  поводок. --
Вперед, Тым! Туда...-- он махнул рукой вдоль реки.
     Тым только этого и ждал, взвизгнул, сорвался с места и скрылся в густой
траве.



     Не спеша Костя спускался с горы по густому чернолесью.
     Ответного сигнала он не видел.
     Но ему все время  казалось, что  ребята и Сергей Петрович где-то близко
от него, что вот-вот донесется лай Тыма, громкие голоса ребят:
     -- Эге-ге-гее, Костя, мы здесь.
     -- Коо-о-тька-аа!..
     Временами  до  его  слуха как  будто  даже  долетали  крики  и  Славкин
"разбойничий"  свист.   В  такие   минуты  он   останавливался,   напряженно
вслушивался и разочарованно говорил вслух:
     -- Нет, это так, показалось...
     Обильно  разросшийся  на влажном  склоне  толстый  борщевник скрывал  с
головой,  ползучая  трава  цеплялась  за ноги. Идти было  тяжело. То  и дело
приходилось перелезать через бурелом, часто трухлявый, покрытый серым мохом.
Но  вот  в просвете  между деревьями  мелькнула  синева  реки.  Косте  вдруг
показалось, что по ней проплыло что-то темное. "Они!  Надо скорее к реке, на
берег".
     Костя побежал, спотыкаясь о валежник, о камни.
     Крутобокая скала, торчащая среди леса как каменный зуб, встала на пути.
Костя поспешно стал обходив ее, но, сделав несколько шагов, остановился.  За
скалой  слышался  странный шум. Вот кто-то тронул  пальцем  огромную басовую
струну. "Что это такое?" -- раздумывал Костя, не решаясь идти дальше.
     Струна прогудела и стихла. Костя уже было пошел вперед, но за скалой, в
знойном неподвижном воздухе, точно пролетел огромный шмель:
     -- Жж-у-уу-у... ж-у-уу...
     И стихло все.
     Но вот опять донеслось оттуда однотонное:
     -- Жж-у-уу-у...
     Костя прошел  несколько шагов  вперед, осторожно выглянул из-за скалы и
замер.
     У старой  пихты,  сломанной  бурей,  стоял  на  задних  лапах  медведь.
Передними лапами он отводил длинные сухие лучины от расщепа.  Склонив слегка
голову, поворачивая к пню то одно ухо, то  другое,  медведь прислушивался  к
звукам.
     Костя затаил дыхание. Ноги у него точно приросли к земле. Можно сделать
всего несколько шагов назад, за скалу, и броситься стремглав подальше.
     Но увлеченный музыкой медведь ни на что не обращал внимания.
     Широкая щепа прогудела низким густым тоном.
     Звук понравился медведю. Мишка  отвел щепу еще дальше, выпустил из лапы
и низко склонился к  пню. Щепа отскочила от пня и с силою стукнула музыканта
в широкий лоб.
     Медведь  взревел.  Маленькие  глаза  налились кровью. Он сел.  Повернул
голову вправо, повернул влево. Никого нет... Провел  мохнатой лапой по  лбу.
Вскочил, сердито заурчал, бросился к росшей вблизи осинке, выдернул вместе с
корнем, размахнулся и что есть силы ударил по пню.
     Раз, другой, третий.
     С каждым ударом гнев его возрастал.
     Грозный  рев  обиженного  музыканта  разносился  далеко  по  притихшему
лесу...
     Костя  не  двигался  с  места.  Страх  его  уже  прошел,  он  с  трудом
удерживался от смеха.
     Медведь продолжал  неистово избивать пихтовый пень. Но вот измочаленный
обломок осины отлетел далеко в сторону.
     Постояв несколько минут молча около пня, медведь рявкнул и спустился по
густому подлеску в заросшую чернью лощину. Трещали сучья под тяжелыми лапами
уходящего зверя. Вот шум затих. Костя бросился бежать к реке.



     Наступал вечер, ласковый и теплый. Было тихо.  Костя сидел на волнистом
нагорном прибрежье,  рассматривая  записку, найденную  в  пещере.  В бутылку
проникла сырость. Написанные  химическим  карандашом  строки расползлись.  С
трудом Костя смог разобрать только несколько, мало что разъясняющих слов.
     Едва заметные извилистые линии на обороте записки, очевидно, обозначали
речки. Названия их Костя разобрать не мог. Это, видимо, был план.
     Пытаясь  расшифровать  записку,  Костя  после  каждого  слова  мысленно
продолжал  текст. Подставлял  свои слова и целые  фразы.  Без  карандаша это
оказалось делом трудным.
     "Нет, в  шифровальщики  я не  гожусь", --  с  досадой  произнес  Костя,
аккуратно свернул  записку, положил в  карман  куртки.  "Как  жаль, что  нет
сейчас  ребят, Сергея  Петровича, --  с горечью  думал  он.  --  Все вместе,
конечно бы разобрались. Партизаны хотели  в записке что-то сообщить  важное.
Иначе  зачем было им  оставлять ее  в пещере. Но что? Кому? Может  быть  они
обнаружили богатейшие залежи ценных  руд? А причем в записке фраза:  "лечили
за перевалом".
     Костя  снова  достал  записку.  Да, там совершенно  ясно  написана  эта
неоконченная  фраза.  А если...  В дневнике отца  ясно  сказано  о  целебных
свойствах каракольской воды. Может быть есть связь...
     Выпорхнувший  из  травы  шумный  табунок  рябчиков  прервал размышления
Кости, "Хорошо  бы подбить  одного на  ужин",  -- подумал  он, бросив взгляд
вслед улетевшим птицам. Они опустились в густой осинник.
     Голод уже  давно давал себя знать. Можно  было, конечно, опять заняться
рыбалкой, но изжаренный рябчик привлекал больше.
     Костя  проглотил   слюну,  спрятал  записку  и  решительно  двинулся  к
осиннику.
     Крутые скалы приблизились к реке вплотную, мальчику пришлось  отойти от
берега. Он попал в узкую мрачную долину, заросшую лесом.
     Куда  пойти? Осинник остался совсем  в стороне. Высокие  папоротники  с
длинными ажурными листьями тянулись сплошными густыми  зарослями. Со  старых
деревьев свисали длинные нити лишайника-бородача. Долину наполняли полумрак,
сырость. В тяжелой,  гнетущей  душу  тишине настойчиво и  скучно  стучал  по
стволу черный дятел-желна, точно вбивая в доску гвозди.
     -- Тук-тук, тук-тук... тук-тук, тук-тук...
     В вершине высокой осины мрачно прохрипел старый ворон:
     -- Крры... крры... ы-ы-ыы.
     Косте было  не по себе.  Он  спешил скорее  покинуть это мрачное место,
выбраться к реке.
     -- Фыррр-рр-р,  --  шумно выпорхнули  рябчики из травы,  напугав Костю.
Опустились. Вон они расхаживают  рябые, кормятся на земле.  Подобрав  слегка
изогнутую  палку  (мысленно  Костя  представил  себе,  что  в  руках у  него
австралийский бумеранг), он стал подкрадываться к рябчикам.
     Первый  "выстрел"  оказался неудачным.  Костин  "бумеранг"  ударился  о
дерево и со звоном отлетел.
     Рябчики вспорхнули и опять  расселись  невдалеке и, словно поддразнивая
охотника, продолжали клевать ягоды.
     Еще бросок, еще... Все с  тем же  результатом. И главное, "бумеранг" не
возвращался обратно. Хорошо, что птицы были непуганые и далеко не отлетали.
     -- Экий мазила! -- вслух сказал Костя и снова пустил в птиц палкой.
     На этот раз "выстрел" оказался удачнее, один из рябчиков не взлетел.
     Обрадованный   охотник  кинулся   за  ним,  рябчик  нырнул  в   заросли
папоротника и исчез.
     Увлеченный охотой Костя не заметил, что со старой пихты, под которой он
стоял, следят за ним два неподвижных  злых глаза с темными зрачками. Замерло
прижатое к толстой ветке вытянутое  тело зверя, с  крупными черными пятнами.
Только  чуть  вздрагивали  кисточки  на маленьких стоячих  ушах. Вот  нервно
шевельнулся кончик хвоста.
     Костя  повернулся  на  легкий шорох  в  ветвях, взглянул  вверх,  хотел
крикнуть, но у него перехватило в горле.
     Рысь приготовилась к прыжку.

     * * *

     ...Спустившись  с перевала  "Куломыс",  Алексей  Иванович  повернул  на
восток  и  углубился  в  долину с крутыми склонами,  заросшую густым  старым
пихтачом.
     Проехав с десяток километров, оставив  коня,  он разыскал  на дереве, в
стороне  от  тропы знак,  зарубку,  сделанную им когда-то  во  время  охоты.
Собственно и зарубки-то уже давно  не было,  а только приметное развилистое,
тоже уже постаревшее дерево. И лишь зоркий глаз старого охотника мог увидеть
на коре пихты рубец.
     Негромким гортанным криком: "ии-е-ее-оо" Сыркашев подозвал коня, сел и,
не погоняя,  опустил  поводья. Привычно  покачиваясь  в седле, он, казалось,
задремал. Нет... Он просто задумался.  Алексей Иванович совершенно отчетливо
припомнил  один зимний студеный день, проведенный им  в этой  глухой долине:
обложенную  берлогу,  неудачный  выстрел  по  поднятому  из  берлоги  зверю,
подоспевшего Брянцева.
     Сыркашев вздохнул. Наверно  смерть  тогда  тихо  толкнула  руку,  ружье
послало мимо пулю. Думала, старая, взять  с собой охотника. Рано  приходила.
Алексей Иванович беззвучно рассмеялся, открыл глаза.
     Конь  остановился. Тревожно прядал  ушами, храпел,  Сыркашев  кинул  по
сторонам быстрый, настороженный взгляд.
     Солнечный луч прорвался сквозь  густые вершины деревьев, упал на старую
пихту, на приготовившегося к прыжку зверя.
     Алексей Иванович увидел мальчика под пихтой.
     Он быстро вскинул ружье, прицелился...
     Все  произошло в  какие-то  мгновения.  Выстрел. Упавшая с дерева рысь.
Неизвестно откуда появившийся  старик  с ружьем  в  руке, на  коне. Костя  с
недоумением смотрел на него.
     Сыркашев не спеша слез с коня, подошел к растерявшемуся мальчику. В это
время  из  зарослей  высокого  папоротника  стремительно  выбежал  Тым  и  с
радостным лаем прыгнул на Костю, пытаясь лизнуть его в лицо.
     Не понимая, что происходит вокруг  него, Костя переводил  взгляд с Тыма
на лежащую на земле рысь, на спокойное лицо Сыркашева.
     Потом он бросился к Тыму и стал радостно трепать его.
     -- Тым!.. Милый, Тым. Ты откуда появился? А где ребята?
     Он повернулся к Сыркашеву.
     -- Это наша собака, Сергея Петровича.
     Тым сел и, молотя пушистым  хвостом по  земле, вопросительно смотрел на
Костю.
     -- Сейчас, Тым, подожди... -- Костя погладил собаку, подбежал к березе.
Стал торопливо отдирать руками бересту.
     Сыркашев подошел к нему.
     -- Неловко рукой-то. Вот на... -- Сыркашев протянул ему нож.
     -- Мой, -- обрадованно вскричал Костя. -- Мой нож! Вы где нашли его?
     -- Нашел, нашел, -- утвердительно кивая головой, тихо произнес старик и
добавил: -- Шибко похож парень. Дай-ка я сам...
     Быстрым,  ловким движением руки  он  вырезал кусок бересты и передал ее
Косте вместе с ножом.
     Кончиком ножа Костя вырезал на  бересте: "Привет, ребята!" и сунул ее в
зубы Тыма.
     -- Вперед,  Тым,  туда! --  он  махнул  рукой в том направлении, откуда
прибежала собака.
     Тым сорвался с места и широкими скачками помчался через густую траву.



     Сергей  Петрович  остановился  с озабоченным  лицом.  Из  глубины  леса
нанесло запах  дыма. Туренко  поднял влажный палец. Почти неощутимый ветерок
тянул с юго-западной стороны.
     -- Нехорошо.
     Гера вопросительно посмотрел на Сергея Петровича.
     -- Пахнет дымом. Чувствуешь?
     -- А может быть это ребята уже остановились, разожгли костер на берегу,
-- предположил Гера.
     -- Исключается. Тянет с юго-западной стороны.
     -- Пожар?..
     -- Возможно.
     По мере  продвижения  берегового отряда, запах гари становился сильнее.
Уже появились  на  деревьях тревожно  цокающие белки,  убегающие торопливо в
сторону  реки,  стройная  кабарга,  не  обращая  внимания  на  идущих  людей
промчалась невдалеке. По сторонам все чаще слышался треск сухого валежника.
     -- Сергей Петрович, смотрите!
     Гера  показал на склон, заросший темнохвойным лесом. Там  стлался между
деревьями  едва  заметный дымок.  К  воздуху,  насыщенному  густым  смолевым
запахом  хвои,  цветов, теперь уже совершенно  ощутимо подмешивался  особый,
слегка сладковатый  запах торфяной  гари. Из травы выскочил  огненный язык и
тотчас же спрятался. Вот еще...
     Плохо  заметные при дневном свете  огненные бичики выметывались то тут,
то там...
     Страшны и гибельны  для всего живого опустошительные лесные пожары. При
повальных верховых пожарах горит  все: верхний лесной  покров,  подлесок. На
месте пожара остаются необъятные гари.
     В летописях Сибири особо отмечен  1915 год, когда огромное пространство
от Байкала  и  почти  до  предгорий  Урала  закрывала плотная  пелена  дыма.
Приостановилось  движение  на  судоходных реках;  днем и ночью  на  железных
дорогах  горели сигнальные огни. Выгорело тогда свыше  4 миллионов гектаров.
Почти на миллиард рублей погибло леса...
     -- Беглый  пожар, идет  низом, -- проговорил Сергей  Петрович.  --  Это
полбеды. Страшно попасть в повальный, верховой. А ну-ка, Гера, ты,  кажется,
отличный верхолаз.  Взгляни  с птичьего полета,  какова  обстановка.  Широко
захватило или нет.
     Осмотр   местности  с  вершины   высокой   сосны  показал,  что   пожар
действительно шел  низом,  начался он, по-видимому, недавно, и еще  не успел
захватить большую площадь.
     Сергей Петрович с Герой поспешили к склону с  густым подлеском, где они
заметили  пламя. Время  от времени огненные  язычки появлялись из-под мха  и
точно слизывали с земли сухие иглы хвои. Горел верхний покров.
     Срубленными вершинками молодых пихт  Гера и  Сергей Петрович  принялись
хлестать по змейкам огня.
     --  Вот  так  тебя,  так...  А  ты  перекинулся  сюда,  хочешь убежать,
спрятаться. Не-е-ет,  погоди... Вот так, так...  Ага, не нравится... У-уу-ф,
жарко... Полцарства за глоток воды... -- Гера взглянул  в сторону ручья.  --
Не так-то  он  далеко...  Ах, черт,  огрызается. Да больно еще  как. Вот на,
получай сдачи...
     Лицо его почернело. Пот катился ручьями. Губы запеклись.
     Слева путь огню  преграждал небольшой ручей. Гера и Сергей Петрович  ни
минуты не давали себе отдыха. Сбитое в одном месте пламя внезапно появлялось
в другом, тогда они перебегали туда и  неистово хлестали по шипящим огненным
змейкам. А красные язычки точно дразнили их. Показывались и снова прятались,
с тем чтобы высунуться в другом месте.
     Прошло  немало  времени, прежде чем им удалось сбить  пламя, не пустить
огонь  дальше  в  лес.  Неожиданно  послышался  в  воздухе  шум  мотора. Шум
постепенно удалялся, пролетающего самолета ни,  Гера, ни  Сергей Петрович не
видели.
     -- Сергей Петрович, смотрите! -- вскричал Гера.
     Впереди виднелась широкая поляна.  На  нее, один  за  другим опустились
трое парашютистов...



     Мясо рыси,  изжаренное над  костром, оказалось очень  вкусным.  Алексей
Иванович подкладывал самые  лучшие сочные  куски. Он  уже знал  от  Кости  о
ночном  происшествии, о ребятах и Сергее Петровиче, оставшихся  в лагере  на
Суете, и о том, что старого его друга нет в живых.
     "На  войне убили...  Эка  беда,  беда.  Какой хороший человек был. Эее,
зачем людям  война... -- думал  про себя старик, вздыхал, бросая на мальчика
ласковые взгляды.  - Как одного  оставить в тайге. Надо вместе с ним  искать
других.  Собака прибегала -- жди, скоро  и хозяев приведет". Он  решил,  что
уходить им с берега не следует. Надо ждать на месте. А потом и он отправится
в заказник к Час-Таху по своим делам.
     Шум в воздухе отвлек Костю и Сыркашева от разговора и обеда.
     -- Самолет!
     Костя отыскал в небе сверкавшую под солнцем машину.
     -- Делает разворот и, кажется, идет на снижение. Ну да, точно. Куда  он
здесь сядет? И зачем... Может быть вынужденная посадка?.. -- говорил Костя.
     Самолет сделал большой круг. Приблизился к реке.
     Защитив глаза  от солнца, Костя следил  за ним. Вот  от него отделились
темные точки. Самолет точно оттолкнулся от них и резко пошел вверх.
     -- Парашютисты! -- вскричал взволнованно Костя. - Один... два... три...
     Чтобы  лучше  видеть,  куда парашютисты приземлятся, Костя забрался  на
прибрежную  скалу.  Не  отрывая  взгляда,  следил  за   кучно  спускающимися
парашютистами. "Кто  они? Зачем сброшены в тайгу?.." -- размышлял он.  Потом
резко повернулся и тревожно крикнул Сыркашеву:
     -- Одного относит в сторону. К реке. Падает в воду!
     Боковой поток воздуха быстро сносил парашютиста.
     Костя заметил, как тот подтягивал стропы, пытаясь изменить направление.
Но  это ему не  удавалось. Он  спускался  все ниже  и  ниже, вот ногами  уже
коснулся  воды.  Несколько секунд  тащился  по широкому  плесу.  Потом купол
медленно опустился на воду и заколыхался. Человек под ним барахтался, видимо
пытался сбросить его с себя.
     "Запутался  в стропах. Как  же  быть?.." --  Костя растерянно огляделся
вокруг. Крикнул Сыркашеву:
     -- Тонет!..
     Скала, на которой стоял  Костя, поднималась  отвесно из воды. По берегу
выхода к тому месту, куда опустился парашютист, не было. Надо было слезть со
скалы, обойти ее, пробраться через густые заросли.  Но на это нужно время. А
тут дорога каждая минута.
     "Что  же делать?.." -- Костя кинул тревожный взгляд на узкий карниз. Он
наклонно  тянулся над  рекой на  большой высоте. Это  был  самый короткий  и
быстрый путь к плесу, на котором тонул человек.
     Костя подбежал к карнизу. Цепляясь руками за малейший выступ, он пополз
по нему. Пробираться по узкому, слегка покатому и местами скользкому карнизу
было очень трудно. Костя полз, прижимаясь боком к щербатой стене.
     На  плесе,  из-под  распластанного по воде  купола парашюта  показалась
голова и скрылась.
     Костя крикнул:
     -- Дер-жи-ии-те-е-сь!
     В нескольких метрах от воды карниз оборвался. Стена спускалась отвесно.
Парашют  лежал  неподвижно.  "Опоздал...  Неужели опоздал..." Казалось,  что
пробирался он по карнизу страшно долго, хотя прошло всего несколько минут.
     Ткань на реке колыхнулась. Человек под нею был жив!
     Костя повис  на  руках над водой. Нащупав  ногой незначительный  уступ,
стал  спускаться  со  скалы. Рука соскользнула с влажного  камня.  Костя  не
удержался, сорвался.
     Услышав,  что на реке тонет человек, Алексей Иванович отвязал от  седла
веревку и поспешил через заросли  к реке. Когда он  выбрался из них на берег
плеса, увидел, как Костя сорвался со щербатой стены и камнем полетел в воду,
как  темно-зеленым фонтаном  взметнулись  брызги.  Потом  Костя  вынырнул  и
широкими, сильными бросками  поплыл  к парашюту.  Из-под  колыхающейся ткани
показалась рука.  Она  то скрывалась под водой, то снова появлялась,  точно,
пытаясь ухватиться за кромку пестрой ткани, искала в ней опору. Костя, зажав
край в зубах, оттянул в сторону. Показалась голова. Отфыркиваясь, втягивая в
себя воздух, голова взглянула на Костю широко раскрытыми глазами и крикнула:
     -- Ноги!.. Чее-рт, запутались. Не могу сам...
     Костя  нырнул.  Раз,  другой.  Помог  парашютисту  освободить  ноги  от
опутавших строп. Вынырнув, увидел на берегу Сыркашева с веревкой в руках. Он
что-то кричал  ему,  махал  рукой. Потом он  услышал хлопанье весел по воде,
крик, в котором он узнал голос Олега:
     -- Да это Костя! Жми, Петя... Бей влево!
     Костя повернулся и увидел  на плесе небольшой  плотик,  выплывший из-за
поворота.
     За кормовым веслом стоял Петя.
     "А где же Герка, Сергей Петрович? -- подумал Костя. -- И Тыма нет"...
     Плот  был уже  около  Кости  и  парашютиста.  Три  пары  загорелых  рук
протянулись с плотика к воде.



     Сергей  Петрович  с  Герой  выбежали  на  поляну.  Трое  приземлившихся
парашютистов оказались пожарниками из авиационного отряда охраны лесов.
     День  стоял  безветренный.  Место было низменное и  немного  влажное. С
одной стороны  огонь дошел до Айзаса. Речка не пустила его дальше,  а путь в
глубь тайги преградили пожарники, прорыв канаву.
     Гера  и Сергей  Петрович  помогали им: растаскивали  валежник,  сбивали
пламя ветками. Занятые тушением пожара, они не вспомнили о Тыме. Напомнил он
о  себе  сам, напугав  Геру  своим неожиданным появлением  из папоротниковых
зарослей.
     Тым был  уже  возле Сергея Петровича. Тот  сразу  обратил  внимание  на
зажатую у него в зубах бересту.
     -- А ну-ка, давай, давай, что  там такое, -- нетерпеливо говорил Сергей
Петрович. -- Да ну тебя,  я не целоваться с тобой собираюсь. Не до нежностей
сейчас. Эге, да это письмо от Кости. Взгляни-ка, Гера!.. Ай да Тым! Молодец.
Разыскал...
     Тым с громким лаем прыгал, бросался с визгом от Сергея Петровича к Гере
и опять к Сергею Петровичу.
     --  Хорошо,  хорошо...  Сейчас  пойдем. Где он там,--  радостно говорил
Сергей Петрович, прицепляя к ошейнику Тыма поводок.
     Невдалеке, над тайгой вдруг  рассыпались  по  безоблачному небу зеленые
звездочки. Долетел очень близкий выстрел, напоминающий хлопок.
     -- Это Матвей, -- проговорил один из пожарников и дал ответный сигнал.
     Зеленые звездочки продолжали сыпаться на горы.
     ...Неудачно приземлившийся  парашютист-пожарник,  вызволенный  из  беды
Костей и подоспевшими Петей, Олегом и Славиком, рассказал мальчикам о лесном
пожаре, замеченном вблизи от Инсуху.
     -- Это где-то вон за тем отрогом. Распадочек небольшой и речка...
     -- Айзас... -- промолвил Алексей Иванович, начиная собираться. -- Пожар
-- сильно худое дело. Беда, как пойдет гулять... Пошли все. Совсем близко...
Рядом.
     -- Это точно, --  поддержал  Сыркашева пожарник, укладывая  парашют. --
При тушении пожара  каждый человек десяти стоит, а нас  уже шесть собралось.
Вон какие молодцы! -- кивнул он в сторону ребят.
     -- А Герка с Сергеем Петровичем,-- сказал Петя. -- Они ведь тоже где-то
недалеко. Если бы какой сигнал им дать.
     -- Попробуем, --  отозвался пожарник. -- Может и не подмок  патрон.  Не
должен  бы.  В  непромокаемую ткань  завернуты.  Так говоришь,  там еще  два
товарища. Значит нас всех уже одиннадцать...
     Сыркашев, пожарник, Олег, Петя, Славик и  Костя поспешно покинули берег
Инсуху и поднялись на ближний отрог.
     Олег  первым увидел  небольшую группу людей  на лесной поляне. Внизу, в
глубокой  лощине,  протекала  речка.  Сверху  казалось,  что  по  ее берегам
раскинуты   для  просушки  длинные  отрезы  пестрой  ткани.  В   ее  окраске
преобладали красные и синие цвета.
     За  рекой поднимались по склону  темно-зеленые,  с  синеватым  оттенком
кедровники.   Ближе  тянулись  заросли  малинника,  пахучего  белоголовника,
розового с пирамидальными соцветиями иван-чая.
     Дальние горы тонули в синеватой предвечерней дымке.
     В воздухе чувствовался сладковатый запах гари.
     -- Это они! -- радостно проговорил пожарник. И крикнул:
     -- Ого-го-оо-о-оо-ооо...
     На поляне замахали руками. Донеслось спуда ответное:
     ...-- вее-е-ей...
     И долетел лай Тыма.
     Пожарники встретили своего товарища радостными восклицаниями.
     -- Матвей не растеряется, не такой он человек.
     -- То ли бывало с ним...
     -- Ко-о-тька! -- вскричал Гера. Он сжал Костю в объятиях.
     -- Гера, да ты его задушишь, -- рассмеялся  Сергей Петрович. -- Смотри,
он слова не может вымолвить...
     Лесной пожар, начавшийся, видимо,  от  недавней  сильной грозы,  общими
усилиями пожарников-парашютистов и  ребят  был потушен. Вечером, вымывшись в
Айзасе, все  собрались у костра. Быстро стемнело. Над  костром варился ужин,
кипел чай.
     --  Не   дали  разгуляться,  прихлопнули   вовремя,  --  удовлетворенно
проговорил широколицый с подстриженными усами пожарник. -- Ветра, хорошо, не
было. А при  ветре да пошел бы верховой, разве за день справились. Что ты...
Недавно  довелось нам тушить лесной пожар. Пять суток  не выходили из  леса.
Народу сколько на ноги подняли! А  этот легко обошелся.  Ну,  спасибо, и  вы
помогли,  --  пожарник взглянул на  Сергея Петровича.--  Никак не ждали  тут
подмоги.  Тайга... --  заключил  он,  прикурил, бросил потемневший уголек  в
костер, сильно затянулся папироской и сказал веснушчатому белобрысому парню:
-- Передай  на базу, что все  в  сборе.  Очаг  ликвидирован. Та-а-ак, значит
путешествуем,-- произнес он в сторону мальчиков. -- Это хорошо...
     Матвей проговорил:
     -  Шестьдесят  раз прыгал  с самолета  к местам лесных  пожаров, а  вот
шестьдесят  первый,  видите,  какой  незадачливый  вышел,--   Матвей  развел
руками.--  В боковой поток попал.  Никак  не  мог сманеврировать.  Над водой
отцепить бы надо парашют. Прыгать без него. Скажи, пожалуйста, не могу.  Сам
не знаю, что случилось. В воде, сказать по чести, совсем уже из сил выбился.
Думаю: все! Дело твое, Матвей,  труба. Не  выбраться. Опутало стропами ноги.
Как муха в тенетах бьюсь. А парень молодец. Не растерялся, смело действовал.
Самостоятельный будет в жизни человек. Это уж точно...
     -- Добре, хлопец,  добре,  --  с  отеческой  лаской в голосе проговорил
пожарник с подстриженными усами  и похлопал  Костю по плечу. --  Люблю таких
самостоятельных. Костей значит звать, сероглазый. Тезка мне. Отец-то кто?..
     На яркий свет большого  костра налетела сова и  в испуге  шарахнулась в
сторону.
     Олег со Славиком вскочили, кинулись за ней.
     -- Ууу-у-хт-ыы-ы!..
     В зарослях зашумело, будто кто  стоял там, прислушиваясь к разговорам у
костра,  и  от громкого  крика Славки  испуганно побежал вниз.  Там  шуршала
галька, плескался возле камней холодной водой Айзас.
     Из  глухого  развала, заросшего пихтачом,  долетел едва уловимый  треск
сухой ветки.
     Сыркашев прислушался. Сказал:
     --  Медведь...  --  он махнул рукой.  -- Пусть его  идет своей дорогой.
Промышлять, видно, пошел, тупохвостый.
     Ребята  опасливо  переглянулись, придвинулись  поближе  друг  к  другу.
Высокие,  густые  пихты  тянули широкие  ветки, они, словно  мохнатые  лапы,
собирались  захватить  сидящих  у  костра  мальчиков,  уволочь их  в  темный
безмолвный провал за костром.
     -- Нелегкая ваша работа. Опасная,-- проговорил, обращаясь к пожарникам,
Сергей Петрович.
     -- Погасить начавшийся  пожар  это не всегда  бывает трудно. Патрульные
самолеты наблюдают за лесом все время, -- ответил широколицый пожарник. -- А
вот выбраться  из тайги подчас не так-то легко. Прошлым летом погасили мы  с
товарищем   начавшийся  пожар  и  начали  из  тайги  выбираться.   Глухомань
страшенная. Километров на полсотни, а то и побольше  никакого жилья нет. Ну,
идем  по  азимуту.  Снаряжение  все при  себе.  И вот  надо  же  такой  беде
случиться.  Свалился в яму  товарищ и ногу вывихнул. Первый-то день  кое-как
еще терпел. С палкой ковылял. А на второй сознался: "Не могу,  говорит, не в
силах больше". А я и сам вижу, не в себе парень.
     Пожарник поворошил в костре дрова и продолжал:
     -- Два дня  товарища на себе тащил. Только  на третий день  мы с  ним к
реке выбрались. А по ней около трех десятков километров пришлось подниматься
вверх. Ладно река  попала тихая, не  такая, как эта, -- рассказчик кивнул на
шум невидимого Айзаса. --  По этой  разве поднялся бы. Тянул салик  бечевой.
Товарищ  сколько  мог  помогал,  толкался  шестиком,  -- помолчав с  минуту,
пожарник, укладываясь спать, закончил: -- Всякое бывает в нашем деле.
     Над горной тайгой легла неподвижная плотная пелена тумана. Все уснули.
     Один только Алексей Иванович Сыркашев сидел у  костра, беззвучно шевеля
губами.
     Тихо потрескивали дрова в костре.
     Летняя ночь недолга. Совсем недавно погасла вечерняя заря, и звезды уже
начали тускнеть, а на востоке протянулась между ними легкая белесая полоска.
Небо в той стороне светлело все больше и больше,  и  вот уже подала в кустах
свой голос  зарничка и смолкла,  точно прислушиваясь,  скоро  ли ответит  ей
соседка из густого черемухового куста.
     Слегка колыхнулся туман. Точно дунул кто на него глубокого развала.



     За водой  для утреннего чая пошел Олег. Захватив ведерко и  котелок, он
спускался в узкий, как щель, развал. Оттуда тянуло холодом и сыростью.
     Отойдя от костра, Олег сразу  утонул в непроницаемой,  влажной мгле. То
тут,  то там  возникали в ней неясные шорохи,  как  будто чьи-то  осторожные
шаги, глухие вздохи.
     Олегу казалось странным, что он уходит все дальше и дальше от костра, а
голоса разговаривающих ребят все еще звучат почти с ним рядом.
     Стараясь  не греметь ведерком, он неторопливо шел на шум реки.  Сказать
по правде,  ему было немножко  не  по себе,  и он  жалел, что  отказался  от
предложения Славика вдвоем  идти за водой. Подбадривая себя, он  потихонечку
насвистывал песенку Паганеля.
     А в лесу ничего страшного не было. Посветлело. Туман начал  колебаться.
Дело было только за  ветром, чтобы свернуть его, опустить, и тогда вся земля
заиграет алмазами в лучах июльского утреннего солнышка.
     Жизнь в лесу, несмотря на густой туман, пробуждалась.
     Вот в вершинах высоких сосен завозились белки: одна цокнула неуверенно.
Послушала.  Перемахнула  на  другую  вершинку.  Отчетливо простучал  вдалеке
дятел. "Ишь, уже старается, работяга", -- одобрительно подумал Олег про него
и вздрогнул от неожиданного резкого крика пестрой юркой кедровки.
     До реки было недалеко. Шум ее доносился явственно.
     Олег  ускорил шаг и вдруг остановился, не в силах ни  двигаться вперед,
ни бежать назад.  Он хотел крикнуть,  но  у него перехватило в  горле.  Ноги
налились свинцом и тяжело  давили на влажную землю, точно пытаясь  продавить
ее и спрятать в ней Олега.
     В нескольких шагах,  прикрытый  туманом, стоял медведь,  широко оскалив
пасть.
     Длинные, мохнатые  лапы  с выпущенными наружу когтями, чуть вздрагивая,
тянулись к Олегу.
     Туман заколыхался, зверь, раскинув лапы, шагнул вперед.
     С усилием  Олег оторвал от земли ноги, попятился, повернулся, и побежал
обратно.
     Позади него гремело, скатываясь с горы,  брошенное ведерко  с котелком.
Олегу слышались  тяжелые  шаги гнавшегося за ним  зверя,  ему  казалось, что
горячее дыхание  медведя уже касается  его затылка.  С  головы Олега слетела
кепка.
     Неповоротливый, толстый Олег бежал с  необыкновенной  легкостью, не чуя
под собой ног.
     Вот наконец-то и спасительный костер. Около него суетятся ребята, сидят
Сергей Петрович, Сыркашев, пожарники.
     -- Олег! Что случилось? На тебе лица нет, -- спросил Сергей Петрович.
     Ребята окружили Олега.
     -- Медведь!.. Метра в три...
     -- Где?
     --  Там,  у реки...  он  гнался за мной. Ка-а-к даст по голове. Ке-епку
сбил. Он совсем близко, где-то здесь.
     Дремавший у  костра  Сыркашев  кивнул  на  Тыма,  безмятежно спящего  у
костра. Он взглянул на Туренко.
     -- Иди, смотри, кто там бежал.
     --  Совсем спокоен. Спит себе... -- старик всплеснул руками, ударил  по
коленям. Взглянул с хитринкой на Олега. -- И нос,  однако, не чует, и ухо не
слышит. Вот беда... Совсем бездельник.
     Сергей Петрович, держа ружье наготове, шел с мальчиками по следу Олега.
     Тым,  недовольный, что прервали  сладкий  сон  у  костра,  не  проявлял
никакого беспокойства, лениво плелся рядом.
     След в траве кончился на небольшой полянке. Посреди нее...
     Сергей Петрович громко рассмеялся и позвал отставших ребят.
     Посреди поляны стояла старая, сломанная бурей береза. Две толстых ветки
со  свисающими с  них  нитями  лишайника-бородача протянулись  вперед, точно
широко  распростертые  мохнатые, кого-то ловящие руки. Туман еще обволакивал
пень, клубился вокруг него. От  движения тумана протянутые над поляной сучья
как будто шевелились.
     Сергей Петрович продолжал смеяться:
     --  Вот и виновник переполоха. А  ведь  действительно,  в  таком густом
тумане принять его за зверя ничего мудреного нет.  И опытного охотника может
испугать.
     Ребята хохотали. Олег смущенно смотрел на "медведя".
     Сергей Петрович утешал его:
     --  Ничего, ты  не смущайся,  Олег.  Бывает.  В  тумане все  случается.
Однажды  на охоте,  в  такое  же вот  утро,  я  всадил несколько  зарядов  в
обгоревший пень, приняв его за сидящего на земле косача.
     --  А  мой папа подсадную утку  у товарища ухлопал, --  сказал Петя. --
Тоже в тумане. Вначале по чучелам дал, а потом по утке.
     -- Нет, только подумать, -- проговорил Славик, -- медведь  в три метра.
Вот уж действительно у страха глаза велики.
     -- Интересно знать, во сколько метров принял бы ты его, Славка, если бы
пошел со мной.
     -- Конечно, в шесть, -- заметил Гера.
     -- Ладно, ладно,  -- теперь все храбрецы-мудрецы. А когда потребовалось
пойти  за водой, то "Олега очередь, пусть он  сходит". В другой раз и  ночью
один пойду.
     Весело  переговариваясь,   смеясь   над  происшествием,   "охотники  за
медведем" вернулись к костру.



     Солнце поднялось над горами, разогнало туман. День обещал  быть жарким,
безветренным.  С  утра пожарники отправились  в  обход по лесу проверить, не
осталось ли где огня, тлеющей моховой подстилки.
     Птичьи голоса наполняли воздух.
     В Айзас  под  большим  уклоном  впадала  шумливая  речушка.  Она чем-то
заинтересовала  Алексея Ивановича.  Он сходил на нее, прошел с  полкилометра
вверх по течению, внимательно всматриваясь в воду. В одном  месте, где уклон
был  более  значителен,  задержался,  что-то  обдумывая,  выкурил трубку  и,
вернувшись на стан, сказал:
     -- Надо ускучей варить, хариусов. Шибко хорошая рыба.
     -- Петя, это по твоей части. Рыба ждет тебя,  а мы -- рыбу. Может быть,
в помощь возьмешь меня или Олега, или же Славку с фотоаппаратом.
     Гера с улыбкой взглянул на  Петю. Петя  молча  собрал удочки и уже было
пошел к реке, но его остановил Сыркашев.
     -- Ээ-э-э, -- он махнул рукой, -- не надо. Рыба сама в котел придет. Мы
себе сиди, отдыхай, кури, а рыба свое дело знает.
     Ребята пошли с Сыркашевым.
     Он  нарубил тонкий  жердняк;  в узком месте,  в  крутом  падении речки,
наложил его частой решеткой, вода протекала, как через крупное сито.
     -- Сиди смотри,-- закончив  работу, занявшую не более  получаса, сказал
Алексей  Иванович. -- Медведь сидит на берегу, долго-долго  смотрит. Ему что
делать,  нечего. Бездельник.  Лапой  махнул по  воде, есть рыба. Другой  раз
ничего нет. Целый день может сидеть. Нам день сидеть нельзя, сварил  рыбу  и
по своим делам.
     На решетнике вдруг сверкнула в лучах солнца рыба, затрепетала.
     -- Есть, -- крикнул Славик  и  бросился  к  воде. Он  схватил  довольно
крупного хариуса и торжественно поднял в воздух.
     -- Ого-го-го, продолжаем жить, братцы!
     А на  сыркашевской  ловушке, переливаясь серебром, билось уже несколько
рыбин.
     Лицо  старика   светилось,  сияло  довольством  от  вида  возбужденных,
радостных ребят.
     -- Рыба в большую  речку катилась, нечего ей делать в мелкой. На других
много ловят эдак. И тайменя, и ускуча. Хитрые люди, -- улыбнулся старик.
     Вскоре рыбаки уже возвращались на стан с отличной добычей. Перед уходом
Алексей Иванович разобрал ловушку.
     А какая чудесная уха была из  свежих  хариусов!.. После завтрака Сергей
Петрович сказал: -- Давайте-ка все сюда, в круг, -- Он надел  очки, вынул из
сумки  тетрадь со своими  путевыми записями.  --  Я просмотрел все  варианты
расшифровки  записки, найденной Костей в пещере.  Каждый  из вас  в какой-то
степени близок к истине. Вот Славик и Костя, на мой взгляд, совершенно точно
разъясняют первую фразу.  В записке  мы читаем: "...лечили  за перевалом". А
глянем-ка, что написал Слава: "Партизаны лечили своих раненых за перевалом".
--  Сергей Петрович взглянул поверх очков на  ребят. -- Ну  что же, пожалуй,
это бесспорно. Таково мнение и Кости.  Значит, остановимся на этом варианте.
Но... почему лечили за  перевалом, а  не в пещере, которая, видимо,  служила
для партизан главной квартирой, штабом. Как вы думаете?
     Вздернув  очки на крутой лоб, Сергей Петрович вопросительно взглянул на
ребят.
     -- Мне  кажется, -- проговорил Славик, -- что письмо, найденное Костей,
имеет прямое отношение к озеру Каракол.
     Сергей Петрович одобрительно закивал головой.
     --  Так, так... Продолжай,  Слава. Смелее развивай свою мысль. Ты идешь
рядом с истиной...
     -- Слова "лечили  за перевалом" я понимаю так: раненых мы  лечили водой
из озера, за перевалом. Такой смысл должен быть  в этой фразе,  -- несколько
смутившись, произнес Славик.
     Петя порывисто вскочил и начал тормошить его.
     -- Славка!.. Вот голова... Это здорово! Я, например, совершенно упустил
из виду, что в записке может быть что-то общее с Караколом.
     --  Я  тоже  понял, что, партизаны  лечили  раненых в  каком-то селе за
перевалом, -- сказал Гера.
     -- Конечно, шифр, в который сырость превратила партизанскую записку, не
мудреный. И таинственного в  ней  ничего не оказывается, когда  мы  начинаем
разбираться по-путному.  Все  дело сводится, видимо,  вот к чему. У партизан
имелись раненые. Лечили они их водой из  озера, расположенного за перевалом.
На  юго-востоке  от  пещеры,  в  горах,  между  двух  вершин.  В  записке  и
сохранилась  фраза:   "юго-востоке...  между  двух  вершин".  Читаю  дальше:
"совесть  партизан... живыми...  польза... советской власти... народу... кто
найдет..."
     Может   быть,  в  одном  из  боев  с  далеко  превосходящим   по  силам
противником,  отряд  партизан понес  большие жертвы.  Может  быть,  в  живых
остался всего  один. Тяжело раненный партизан, собрав остаток сил,  добрался
до пещеры. Он уже не рассчитывал вернуться из тайги. Могло так быть?..
     -- Конечно! -- в один голос крикнули ребята.
     -- Последний, раненный насмерть, боец отряда не хотел унести  с собой в
могилу тайну озера с целебной водой. Это не позволила ему совесть партизана,
борца за власть Советов. Он знал, как будет важно для народа их открытие. Он
надеялся, что рано или поздно кто-нибудь найдет записку в пещере.
     Сергей Петрович замолчал, задумчиво глядя в огонь.
     -- И, как видите, надежда сбылась,  --  тихо  произнес он. - Хотя все и
произошло  случайно,  или  точнее  сказать  благодаря  стечению целого  ряда
обстоятельств.
     -- И первое  из них -- разгильдяйство Олега, -- бросил реплику Гера. --
Не привязал лодку.
     --  А может быть  дневник  отца  Кости.  Не  найди  его  Костя,  мы  не
отправились бы на розыски Каракола, а выбрали какой-нибудь другой маршрут?
     --  Тоже  логически  вполне  обоснованное обстоятельство,  -- отозвался
Сергей Петрович на замечание  Пети и  продолжал: -- То, что  за  Поднебесным
кряжем  между двух вершин  гольца  "Час-Таха"  действительно имеется  озеро,
подтверждает  Алексей Иванович.  Это,  по-видимому, и есть  этот Каракол,  о
котором упоминал в дневнике отец Кости.
     -- Мы должны во  что  бы то ни  стало добраться  до озера,-- решительно
сказал Петя.
     -- Алексей Иванович  пойдет на Каракол вместе с нами, --  сказал Сергей
Петрович. -- Он говорит,  что ему  необходимо побывать на какой-то Соболиной
горе, а она лежит на пути к озеру.
     Ребята обрадовались.
     Они успели  полюбить  старика еще с того вечера в  школе, когда впервые
узнали о нем из дневника отца  Кости. А тут  вдруг неожиданно  явился  перед
ними  он  сам, со своим спокойным  характером, добродушной  улыбкой,  теплым
взглядом   темных,  часто   улыбчивых   глаз,   со   своим   опытом  старого
охотника-следопыта.  Каждый  из  мальчиков в  душе  немножко завидовал  этим
качествам  Алексея Ивановича и сожалел, что скоро придется расстаться с ним.
А как проводник, Сыркашев был незаменим.  Да об этом они знали еще и со слов
геолога Петра Андриановича Брянцева...
     Сыркашев немного  схитрил, заявив  Сергею Петровичу,  что у  него  есть
неотложное дело на Соболиной горе. Причина была, конечно, в  Косте, сыне его
погибшего  дружка  геолога   Брянцева.  Старику   не  хотелось   так  быстро
расставаться с  ним. Мало  ли что  может случиться с людьми, когда  они идут
опасными горными тропами.
     В заповедник, куда ехал старик, путь  был другой, по ближним тропам. Но
чтобы не расставаться так скоро с юными  путешественниками, Алексей Иванович
решил  ехать через  Соболиную  гору,  от  которой  уже было  недалеко  и  до
"Час-Таха".
     --  Надо,  надо...  Так,  так,  --   согласно  кивая  головой,  говорил
вполголоса Сыркашев, подтверждая слова Сергея Петровича. Добрыми  глазами он
посматривал на ребят. -- Три  дня, однако, больше  никак не пройдем. Вечером
глядел, вершина у Казыргана чистая, большого ненастья скоро не жди.
     Несколько  минут  Алексей  Иванович  молча,  сосредоточенно  смотрел  в
костер, что-то припоминая. Морщины на лбу сбежались к белым бровям, нависшим
над  глазами.   Медленно  отведя  руку  с  дымящейся  трубкой  в  сторону  и
неторопливо, точно вынимая слова,  запрятанные где-то далеко-далеко, сказал,
показывая на Сергея Петровича:
     --  Он  ладно  говорил. Так,  так.  Все  верно.  Сам не  видел,  другие
сказывали. Нашли кости человека. Ээ-э-э, давно... Никто не знал, чьи. Разное
болтали. Сказывали и про партизан. Были они там. Это верно.
     Он помолчал и сказал:
     -- В старину в тех местах жил сильно большой  алып -- богатырь. Из рода
Белой золы. Сивый конь  у него был. Шея сивого коня изгибалась  дугой, спина
была  плоская,  как  бубен шамана. Ездил алып по горам,  голову коня ласкали
нижние  облака,  верхние  облака мыли его  уши. Где остановится сивый  конь,
упрется копытами широкими в камень, четыре ручья побегут...
     После короткой паузы Сыркашев продолжал:
     -- Сильный богатырь был. За Унзасом каменные ворота на голой скале, над
Инсуху,  его работа. Стрелой пробил скалу. С  другим богатырем поспорил. Чья
стрела пробьет скалу.
     Он замолчал, сидел неподвижно с потухшей трубкой в руке.
     Сергей Петрович раскинул на коленях карту.
     --  Итак, ориентируем по  карте наш  дальнейший маршрут. Хотя это  и не
обязательно, коли  с  нами идет Алексей  Иванович. В записке говорится:  "на
юго-востоке от пещеры". Что там на юго-востоке, проверим-ка, где это?..
     Сергей Петрович наложил на карту компас.
     Точно на юго-восток от острия  колеблющейся стрелки Ребята увидели две,
близкие одна к другой, горные вершины.
     Это был "Час-Тах".
     Вокруг лежала горная тайга. Ни одного населенного пункта!
     Невдалеке от  "Час-Таха" тянулась изломанная, залитая  темно-коричневой
краской  линия  хребтов с высокими пиками,  выделенными на  карте  лучистыми
звездочками.
     -- Поднебесный кряж, -- произнес Сергей Петрович.
     -- Ой бо-оо... шибко высокие горы,  --  сказал  Сыркашев. -- День идешь
через перевал  -- ладно. Туча зацепила за вершину, ну, совсем беда.  Два дня
будешь идти.
     Во второй половине дня вернулись из лесу пожарники. А вскоре над горами
показалась темная точка. Она быстро приближалась. Донесся шум мотора.
     Пожарники начали собираться.
     -- Летит...
     Олег крикнул:
     -- Смотрите, ребята, это вертолет!
     -- Верно.
     -- Снижается.
     Воздушный  вездеход,  издали похожий на  летящую огромную стрекозу, уже
был над  поляной, на которой  горел большой дымовой  костер. Вертолет сделал
круг и стал снижаться.  Заваленная  буреломником,  камнями, расположенная на
крутом косогоре  поляна оказалась не совсем удачным  местом для посадки даже
вертолета.
     В  нескольких метрах  от  земли  вертолет замер, покачиваясь в  знойном
воздухе, как лодка на волнах. С  него  сбросили веревочную лестницу. По  ней
легко спустился человек в комбинезоне и весело крикнул:
     --  Все  собрались?  Отлично.  Искупаться  бы здесь невредно.  Водичка,
видать, хороша. Студеная.
     Летчик окинул взглядом ребят.
     -- А эта молодежь  с нами? Можем  забрать. Как говорится, в тесноте, да
не в обиде.
     Сергей Петрович со скрытой в усах улыбкой спросил своих юных спутников:
     --  Может быть, действительно, не воспользоваться ли нам таким любезным
приглашением. Попутный  транспорт. Приятная прогулка над горами.  Совсем  не
плохо.
     Славка выразительно посмотрел на Олега, толкнул его кулаком в бок:
     --  Вот  это сила,  Олешка.  Мы на вертолете прилетаем  домой! Если бы,
конечно, это случилось не сейчас, а потом, при возвращении с Каракола.
     Гера  бросил на  Сергея  Петровича удивленный  и несколько  растерянный
взгляд:
     -- Вы это ведь не серьезно сказали, Сергей Петрович.
     -- Ну, а сам как ты думаешь, Гера. И все вы?..
     -- Мы  думаем о  Караколе, Сергей Петрович, -- за всех ответил Гера. --
Ведь так, ребята?
     Сергей Петрович  понимал, что нелегко было каждому из них отказаться от
столь заманчивого предложения совершить воздушное путешествие над горами.
     Пожарники распрощались со своими новыми знакомыми. Матвей сказал Косте:
     -- А ты заходи ко мне запросто, - он крепко обнял его. -- Яблок нынче в
саду нарастет много,  да и вообще все вы  захаживайте. Будем с жинкой всегда
рады гостям.
     Поднимаясь на борт вертолета, он крикнул приветливо махнув рукой:
     -- Приходите в гости! Яблоки...
     Шум мотора заглушил его слова.
     Винт закрутился сильнее, подняв ураганный вихрь. Вертолет плавно  пошел
вверх.
     Над  вершинами   деревьев,  росших   на   поляне,  он  повисел,  слегка
раскачиваясь в воздухе, полетел вперед, попятился назад и снова остановился,
точно показывая оставшимся внизу людям свои качества воздушного хода.
     А ребята, задрав головы, кричали:
     -- До свиданья! Счастливого пути!.. В городе привет передавайте...
     Тым громко лаял, прыгал. Носился по поляне.
     Один только Алексей Иванович Сыркашев молча стоял  в стороне и усиленно
дымил трубкой.  Он за все время не  проронил  ни  слова,  не спуская глаз  с
повисшего над лесом вертолета.
     Вертолет  большими кругами  уже  набирал  высоту.  Вот  он поднялся над
вершиной соседней горы за речкой и, точно скатившись по ее западному склону,
скрылся из глаз.
     На поляне стало сразу тихо.
     Ребята молчали. Каждый думал о своем. Но временами нет-нет  да кто-либо
из них и вскидывал глаза вверх, искал в голубоватой дымке над  вершинами гор
только что улетевшую чудесную машину.
     -- Пора и нам в путь, -- нарушил молчание Сергей Петрович.
     -- Пора, пора, --  поддержал его  Алексей Иванович. -  Нам  что сидеть.
Некогда. У  них свое дело, -- он кивнул в сторону улетевшего вертолета, -- у
нас свое. Будем помаленьку все вперед да вперед, солнце еще высоко.
     Путники свернули палатку, быстро собрались и покинули стан.



     Алексей  Иванович  Сыркашев  ехал  верхом  на  своем  Рыжке. Ребята  не
позволили ему  идти  пешком, несмотря на  все  его отговорки, что у него уже
болит от сиденья в седле поясница  и что  надо ему обязательно размять ноги,
дать им работу, а то от безделья совсем ленивые станут.
     Сделали они только одну уступку старику,  приторочили к седлу палатку и
продовольственные запасы.
     Алексей Иванович сказал, что ночевать они будут на каком-то ключе Малый
Казанкол, от него  уже совсем  близко  и до Соболиной горы, на  которой  ему
необходимо побывать.
     Ехал он долго  молча, углубившись в  свои  мысли.  Потом, ни  к кому не
обращаясь, проговорил вслух:
     -- Нно-о, черт те бей, вот так машина. Птица так не может. Ой бо-оо...
     Все дальше и  дальше в таежные дебри углублялись путники. Уже давно они
оставили позади поляну на косогорье и шли через густой лес по мало приметной
тропе.  Здесь будто еще никогда не ступала  нога человека на мшистую  землю,
заваленную  трухлявым буреломом.  Он  рассыпался  при первом прикосновении к
нему.
     Путники вступили в бескрайнее  лесное царство, в дремучие темно-зеленые
лесные просторы.  Было безветренно.  Знойно на открытых  полянах,  а  в лесу
веяло прохладой. Тишина. Только чуть шуршала под ногами сосновая хвоя.
     Впереди ехал Алексей Иванович. За ним шел Костя, мелькая  среди высоких
трав  яркой клетчатой  рубашкой.  Сбросив майку,  Гера стоически  выдерживал
нападение мошкары и оводов.  Молча,  сосредоточенно шагал длинноногий  Петя,
вскинув  на  плечо удочки и  спиннинг.  Не отставал от него  Славик. Поодаль
двигался Олег в  нахлобученной  по  самые  уши мягкой  белой панаме.  Сергей
Петрович с Тымом замыкали караван.
     Таежная стежка тянулась через завалы, камни, россыпи.
     Вот  она  опустилась  к  холодному   потоку.  Опасны   для   неопытного
путешественника  такие горные  потоки.  Малейшая оплошность,  неверный  шаг,
соскользнет нога  с предательского камня, покрытого  водорослями, --  упадет
человек и понесут его волны.
     Но  у  наших  путников  проводник был  опытный.  Он  не  спешил  и, как
говорится в пословице,  не  узнавши броду,  никогда не спускался в воду. Его
рыжий конь переходил речки осторожно, ощупывая  копытами каждый камешек, как
бы  ни  была  мелка речка. С такой же  осторожностью, словно  подавая пример
идущим за ним людям, он поднимался и по тропам к перевалам, спускался с  них
или неторопливо шагал по влажному покрову тайги.
     Около  белого  вспененного  ручья Алексей  Иванович  спешился.  Покачал
головой. Сказал:
     --  Раньше  тут  ладно совсем  было. Лесина лежала. Как  мост. Толстая.
Снесло весной, однако. Эка беда... Пешком не перебродишь. Шибко худая речка.
Надо  думать, что делать.  Коню брод  есть, ниже  маленько.  Пешком  нельзя,
собьет.
     Алексей  Иванович  закурил и, как всегда  в минуты  глубокого раздумья,
сильно задымил.
     Ребята рассыпались по берегу, высматривая, нет ли где подходящего места
для переправы. Но горный поток всюду ревел одинаково, с грохотом перекатывая
по дну камни.
     -- Невелика речка, а не перескочишь, -- заметил Петя.
     --  Обстановочка  сложилась  неважная,  --  проговорил  Олег и  добавил
шутливо:  --  Перед  знаменитыми  путешественниками,  выросло  непреодолимое
препятствие и они повернули вспять.
     Гера отошел  в сторону  и принялся что-то вычерчивать  на песке  концом
палки.
     --  А  если  сделать   мост,  ребята?  --   неожиданно  проговорил  он,
поднимаясь.
     -- Мо-о-ост...
     Мальчики вопросительно взглянули на Геру.
     -- Ну  да.  Сплавной  мост. На  трех  опорах.  Большой камень  послужит
средней опорой. Воспользуемся и вон тем, что  ближе к левому берегу, и этим,
около нас. Вы замечаете, они все почти на одной линии.
     -- Ну и что?..-- нетерпеливо перебил его Олег.-- Что ты предлагаешь?
     -- Очень  простую  вещь.  Срубить  вон те береговые  деревья. Скатить в
воду.  Течением их снесет  к камням.  Они застрянут  между ними.  Куда  бьет
струя? В левый берег. Значит то сваленное дерево непременно  понесет сюда, в
проход между ближним к берегу камнем и тем, что на середине.
     -- А если пронесет его между камнями?
     -- Это зависит  от нас. Не  дать  ему  проскользнуть, а  заставить лечь
поперек  потока, упереться концами в камни. Вот так... - Гера подвел ребят к
нарисованной им на песке схеме.
     -- Ты совершенно правильно метишь на факультет мостов и тоннелей, Гера.
Толковым мостостроителем будешь...
     Гера недоверчиво взглянул на хвалившего Славика.
     --  Я совершенно  серьезно сказал. Честное слово,  здорово  и, главное,
просто.
     -- За дело, братцы. Приступаем к осуществлению Геркиного проекта. У нас
три топора.  Первая смена на  рубку. Петя, Гера, я, -- скомандовал Костя. --
Слава с Олегом подтаскивать буреломник. Воспользуемся и им.
     На  берегу  безыменного потока  прозвенели удары  топора. Герин  проект
нашел полное одобрение у Сыркашева. Он  посоветовал только еще  свалить  два
дерева выше того места, где наметил Гера. И сучьев не обрубать.
     -- Ладно эдак будет, как руками дерево схватится за камни.
     Под радостные возгласы лесорубов  первая сосна, склонившаяся над водой,
рухнула и, раскинув сучья, понеслась по потоку. Строители моста  не спускали
с нее глаз. Задержится  или нет? Дерево  ткнулось комлем в береговой камень,
на  несколько  секунд  задержалось  в  одном  положении, потом  вершина  его
качнулась и, описав полукруг, прижалась к камню на середине потока.
     --  Есть! --  вскричал Славка.--  Приступаем к  перекрытию, Олег, Петя,
беритесь-ка за бурелом,  скатывайте. Ой сила... Что за снимки.  Ра-а-з, два,
взя-ли-и!..
     Еще  свалили  несколько деревьев. На  речке  образовался  уже настоящий
завал. По нему можно было вполне перебираться на другую сторону потока.
     Длинная осиновая жердь, которую держали за концы Петя с Костей, служила
перилами. Гера, как самый сильный навьючил на  себя большую  часть  груза и,
придерживаясь за жердь, первым перебрался на противоположный берег.
     Петя шутливо заметил:
     --  Говорят, раньше инженер, строитель моста, всегда первым проходил по
нему. Впереди поезда. Так и Герка сегодня. А вообще здорово получилось.
     -- Может быть мост сохранится до нашего возвращения.
     --  Вряд ли,  Слава.  Смотри,  как напирает вода.  А потом возвращаться
будем другим путем. Выйдем на Инсуху ниже порога, туда, где Алексей Иванович
запрятал лодку.
     -- Осторожно ступайте, Сергей Петрович. Придерживайтесь за жердь.
     -- Отличная переправа. Очень удачная мысль пришла  Гере. Мост и даже  с
перилами, -- говорил Туренко, осторожно переступая по стволу.
     Сыркашев  переходил с конем поток ниже  моста.  В той стороне  раздался
выстрел. Вскоре подъехал Алексей Иванович с перекинутым  через седло большим
старым глухарем.
     -- Надо варить обед,  --  сказал он. -- До вечера еще  далеко.  Веселее
ноги пойдут, когда поешь.
     Пока Сергей Петрович и  Сыркашев готовили обед, Олег и Гера отправились
по ягоды. За какой-нибудь  час они  насобирали почти полное ведерко крупной,
спелой клубники и уже возвращались обратно, как  вдруг Олег  толкнул Герку в
бок и таинственно произнес:
     -- Видишь?..
     Гера, взглянул на приятеля и тоже тихо спросил с самым серьезным видом:
     -- Опять медведь? Большой?
     -- Дура... Мед-ве-едь... Видишь вон там...
     -- Ну, вижу. Речка. Сейчас искупаемся перед обедом.
     -- Да нет, не туда ты смотришь. Вон, у сломанного дерева.
     -- Ничего особенного  не вижу.  Нет, постой, летают, кажется,  какие-то
жучки. И все. Больше ничего не вижу.
     --  Сам ты,  Герка,  жучок, -- сердито отозвался Олег. --  Пчелы, а  не
жучки.
     -- Ну и что?
     --  Как  что!..  -- возмутился Олег.  Он  бросил  на Геру  уничтожающий
взгляд. -- Пчелы -- это мед. Понял?
     -- Ме-оо-од... Гм...
     На  лице у Геры расплылась  улыбка. Он сдвинул кепку  на лоб  и почесал
затылок.
     -- Мед, говоришь... Это уже  иное дело. Но  подожди.  Олешек, почему ты
решил,  что  там  именно пчелы?  А может быть осы  или  шмели? Ну,  наконец,
шершни.
     Друзья  подошли  к  старому  засохшему  кедру  со  сломанной  вершиной.
Невысоко  от земли,  около ствола  вились  пчелы. Они облепили  ствол.  Одни
торопливо и деловито  вбегали в  довольно  широкое отверстие  дупла,  другие
вылетали из него.
     -- Олег, а ты чувствуешь, действительно пахнет медом. -- Гера  покрутил
в  воздухе пальцем  и забавно  потянул  носом. -- Ароматичным,  светлым  как
слеза.
     -- Я же тебе говорил, что чай мы будем пить с медом.
     -- С ягодами и  медом, -- поправил Гера. --  Ведро ягод и  сотовый мед.
Мощно!..  Вот  был  бы  сюрпризец.  Надо  добыть  обязательно,--  решительно
произнес Гера.
     -- Но как?..
     Олег в раздумье смотрел на вьющихся пчел. Потом хлопнул себя по лбу и с
сияющим лицом повернулся к Гере.
     -- Да это же сделать очень просто, Герка. Не соображаешь?
     -- Не теряй напрасно времени. Ну...
     -- У меня  с собой  спички.  Пчелы не выносят дыма. Понял?  Мы подожжем
что-нибудь такое,  дымящееся. Я буду стоять внизу у ствола и дымить. А ты...
вынимать из дупла мед. И все. Очень просто. Правда?..
     Гера мрачно посмотрел в ясные синие глаза приятеля.
     -- Ты будешь доставать мед, а я -- дымить.
     Олег пожал плечами и с ноткой разочарования в голосе сказал:
     -- Ну,  как хочешь. Разница не велика. Я или ты. Я просто решил сделать
для тебя одолжение. Достанешь мед, не утерпишь, попробуешь. Я знаю тебя.
     -- Спасибо, Олег. Как автору предложения уступаю это право. Лезь!..
     Гера шутливо подтолкнул Олега к дереву.
     Пчелы, облепившие уже сплошной движущейся массой ствол, загудели, вдруг
все враз оторвались от дерева и улетели.
     -- Смотри, Герка, улетели. Урра-а! Теперь-то медок весь в наших руках.
     Олег изобразил пляску диких: подпрыгнул, присел, захлопал в ладоши.
     -- Противник оставил свои позиции без боя. Начинаем опустошать кладовые
при малых силах неприятеля. Вперед!..
     Он довольно легко взобрался на первый толстый сук.
     -- Дымить? -- спросил Гера.
     Олег кивнул головой и полез выше.
     У  подножия  кедра задымил костер.  Синими  струйками  дым  обволакивал
ствол, стлался по нему вверх.
     Гера, оберегая друга от возможного нападения, старательно подкладывал в
костер  гнилушки.  Едкий  дым  становился  все гуще и  гуще. Гера  отошел  в
сторону, наблюдая за Олегом, уже добравшимся до дупла.
     --  Ге-е-рка,  переста-а-ань,   --  послышался   сверху   голос  Олега,
прерываемый кашлем.
     -- Задох-ну-усь. Акхы-кхы-кхы...
     В  горле у Олега запершило, он закашлялся, из  глаз  потекли слезы.  Он
сидел верхом на толстом суку и кашлял, вытирал слезы.
     -- Акхы... кхы... акхы... кхы...
     Ствол кедра вдруг  угрожающе загудел. Олег взмахнул рукой раз,  другой.
Пронзительно закричал:
     -- Ой... ой!.. Ой!.. Ай... яй... ай. Ге-е-рка-а!
     В синеватой дымке,  окружавшей ствол, всплескивала то  правая, то левая
рука Олега,  точно  он  собирался куда-то  лететь  и  не мог  оторваться  от
толстого сучка.
     Гера нетерпеливо крикнул:
     -- Ну, что, достал?.. Много его там? А ты куда складываешь мед?..
     -- Ой... ой!.. Я больше, Герка, не могу. Они жалятся. Ой!
     -- А ты как думал, целоваться будут? Я сейчас еще поддымлю.
     Но Олег  с непостижимой  для него  скоростью уже спустился вниз. Вокруг
него с  гуденьем вились пчелы. Он то и  дело  вскрикивал, отмахивался от них
руками.
     Пчел с каждой минутой становилось все больше и больше. Очередь  дошла и
до Геры.
     Пчела  ужалила его под глаз.  Он дико закричал, замахал руками, схватил
ведро с ягодами и побежал...
     Костя, Славик и Петя шли купаться. Вдруг до них долетели дикие крики из
зарослей. Крики приближались к реке.
     -- Это  Олег и  Герка. Что-то случилось  с ними.--  Тревожно проговорил
Костя.
     Ребята кинулись на крик.
     Не  успели  они  пробежать  и  полсотни   метров,  как  мимо  них,   не
останавливаясь, промчался к реке Олег. В некотором отдалении от  него  бежал
Гера, размахивая ведром, рассыпая ягоды.
     Петя крикнул ему вслед:
     -- Герка, что случилось?
     Гера махнул рукой на реку, куда уже залез Олег, и окунался в воду.
     -- Ничего  не пойму,  --  проговорил Петя.  -- Видно, ягод  объелись  и
посходили с ума. С Олегом это может случиться. Ой!..--  вдруг вскрикнул он и
подскочил.-- Меня кто-то укусил. Вот черт еще.
     -- И меня...
     -- Это пчелы. Откуда они взялись? Посмотрите,  их сколько. Ну, конечно,
это от них убегали Герка с Олегом.
     Преследуемые пчелами, ребята кинулись к реке.
     Рассерженные дневным грабежом, пчелы  еще  не скоро  покинули  берег. В
воде ребята были  в безопасности. Но  при  каждой попытке выбраться на берег
они вновь подвергались нападению.
     Наконец, берег  очистился  от  "неприятеля",  улетевшего  в  медоносные
заросли наверстывать потерянное время.
     Любители меда с опухшими лицами вернулись на бивуак.
     -- Но-оо-оо,  эдак  совсем  могли закусать пчелы,--  улыбаясь, произнес
Сыркашев. -- На воров-то  шибко сердиты они. Беда, как поймают. -- Он махнул
рукой. -- Медведь, бывает, не может справиться с ними. На всю тайгу орет. Вы
тоже, как медведь, в воду полезли.
     Сыркашев рассмеялся.
     Бежит все глубже  и  глубже  в  тайгу  малоприметная стежка. Ноги мягко
ступают  по мшистой земле. Шагов не слышно. Поляны  кажутся  яркими коврами,
раскинутыми среди тайги. Веселый кустарник -- подлесок из смородины, акации,
калины, рябины,  шиповника плотной стеной обступает молодой подрост и старые
деревья. Все больше и больше встречается на пути звериных троп.
     Вот через густые заросли будто кто протащил тяжелое бревно и все примял
вокруг.
     Это бродил по ягодникам лакомка-медведь.
     Ребята  сразу  примолкли,  держались  настороже,  ближе  друг к  другу,
внимательно осматривались по сторонам.
     Может быть, он стоит вон за тем огромным  выворотком,  вскинувшим вверх
корни с красноватой землей на них.
     Вот старый охотник обратил внимание мальчиков на узенькую, как цепочка,
тропку, глубоко выбитую на мягкой лесной почве. Это тропа  маралов, их  путь
на солонцы к воде.
     А это что такое на плоском камне, вросшем  в землю?.. Рассыпаны мелкие,
как кедровые орешки, катышки.
     Тут  стояла  стройная красавица кабарга, безрогий  олень, житель горной
тайги, с тонкими, точно точеными ножками.
     Почти незримая лесная тропа уводила в глушь, в чащобу. Невнятные шорохи
да  тихий  звон  в  густых  вершинах  встречали  путников.  Веселых  птичьих
перекликов  не  слышалось. Певчие птицы любят  светлые,  прогретые солнышком
опушки, приречные заросли.
     Хлопая  крыльями, тяжело поднялся с ягодника глухарь. Полетел в чащобу.
Вот кто-то впереди стремительно сорвался с места и побежал.
     -- Цок, цок, цок... -- стучат копытца по камням. И затихают.
     Белка  притаилась  на   вершине.  Среди  густых  ветвей  замер  хищник,
подстерегающий добычу.
     Глушь... Тишина. И всюду жизнь.
     Богат животный  мир  горной тайги. Разнообразен. Здесь можно  встретить
уже довольно редкую росомаху -- крупного  черно-бурого медлительного ночного
бродягу,  с  густым  блестящим  ценным  мехом;   наиболее  распространенного
представителя диких кошек  -- рысь;  медведя; благородного  красавца марала;
лося; горных козлов; любительницу рыбы темно-каштановую с золотистым отливом
выдру;  белок;  красновато-бурых  летом   и  снежно-белых  зимой,  блестящих
горностаев;  кровожадных и  ловких, неразборчивых  в  пище  рыжевато-красных
колонков;  не столь уж дальних родственниц выдр -- лесных  куниц; ярко-рыжих
лисиц-огневок и редко -- черно-бурых с серебристым отливом...
     Невидимые лесные жители напоминали о своем присутствии  на каждом шагу.
Только неприметно было следов  человека. Будто никогда и не ступала его нога
в  эти сумеречные таежные дебри. Пересекая долины, поляны, переваливая через
отроги, тропа вела все дальше, все глубже в  тайгу,  все ближе к лежащему за
поднебесными горами озеру Каракол.
     Сыркашев остановился.
     --  Каргинские люди  прошли,  --  сказал он, кивнув на отдельно стоящее
дерево.  -- Вдвоем.  На конях.  У одного  конь, как и мой,  рыжий. У другого
маленько  выше  будет.  Только  теперь   ребята  заметили   на   дереве  две
надломленные ветки. Одна была несколько выше другой.
     -- Шишковать место  ищут.  Нынче урожай  на шишку.  -- Алексей Иванович
слез с коня и внимательно осмотрел надлом.
     Ранки на ветках еще не затянулись смолой.
     -- Два дня назад как шли, не будет больше, -- вслух рассуждал старик.
     Надлом был сделан в сторону виднеющегося вдалеке гольца.
     -- Там каргинские живут,-- Алексей Иванович кивнул в гущину леса.
     Он осмотрел заросшую мхом землю; на другом дереве нашел еще надломанные
ветви. Вернулся к первому, надломил и согнул ветку в противоположную сторону
от каргинских.
     -- Они  туда ходили, мы совсем в другую сторону  пойдем, у всякого свое
дело в тайге, своя дорога.
     -- Алексей  Иванович, а откуда вы узнали, что один человек был на рыжем
коне?
     -- Эээ-э-ээ, -- усмехнувшись, промолвил старик, добродушно взглянув  на
Костю. -- Смотреть надо. Глаза молодые, большие, а не видят. Дерево сказало,
на каком коне каргинский человек ехал.
     Ребята внимательно осмотрели  сосну.  На  стволе в щербинках  коры  они
увидели  клочья  рыжеватой  шерсти. Видимо, стоящий у  дерева конь,  чесался
боком о ствол.
     -- А можно и камнями воспользоваться, чтобы  сказать, куда мы проехали,
по какой дороге, -- взглянув на Сыркашева, проговорил Олег.
     --  Нн-о...  -- недоверчиво протянул Сыркашев и хитровато улыбнулся. --
Умеешь?..
     -- Это очень просто.
     Олег из подобранных камешков сложил на земле какие-то знаки.
     Сергей Петрович и Сыркашев с любопытством наблюдали за ним.
     --  Вот если  один  камень положить  так, -- сказал Олег, -- а  на него
другой, поменьше, то это будет обозначать, что здесь дорога.
     --  Это что  же опять  индейский  знак?  --  спросил, улыбаясь,  Сергей
Петрович.
     -- Ну да... А вот если слева от этого знака я положу на землю маленький
камешек,  значит  здесь мы повернули налево. А  если  камешек будет лежать с
правой стороны, то значит повернули направо.
     Олег переложил камешек.
     -- А  вот  такая  кучка камней,  один на другом, скажет, что  прошедшие
здесь люди делали остановку.
     --  Придумано хорошо.  Ну, а если,  например,  случится  такая  оказия,
зверек  свалит камешек или водой смоет его.  Да,  наконец, может  и не  быть
поблизости камешков. Как тогда поступают индейцы?..
     --  Очень просто,  Сергей Петрович. На стволе  делают  круглый  надрез.
Значит  здесь  дорога.  Затес  с  правой  стороны у  дерева с  таким  знаком
обозначает, что люди повернули  направо, с левой  от знака --  налево. Можно
такие знаки оставлять и на  траве. Связывать ее  узелком и сгибать в ту  или
другую сторону.
     Темнохвойная  тайга из ели,  пихты  и кедра  перешла  в чистые кедрачи,
какие нередко встречаются в горных  районах Сибири и поднимаются до пределов
альпийской области.
     Всюду,  куда  ни  падал  взгляд,  стояли  высоченные  деревья с  широко
раскинутой кроной. Они точно поддерживали голубой небесный свод. Кедры  чуть
слышно шумели пронизанной солнышком мягкой длинной хвоей. Снизу она казалась
голубоватой. Прямые стволы, покрытые  темно-серой корой с легким серебристым
оттенком, тянулись вдаль на десятки километров могучей колоннадой.
     Ребята, задрав головы, восхищенно смотрели ввысь.
     -- Ого, сколько шишек! Вот бы достать.
     -- Не так-то это легко. Метров пятнадцать до них, не меньше.
     -- Надо быть хорошим верхолазом.
     -- Попробуй, Герка.
     -- Трудновато. Пока доберешься до первых веток, семь потов прольешь.
     -- Это надо Олегу лезть. Ему полезно. Лишний жирок сгонит.
     --  Смотрите,  какой великан! Наверно,  ему лет сто.  Как  вы  думаете,
Сергей Петрович?
     --  Побольше.  В таких чистых насаждениях кедр  начинает плодоносить  с
пятидесятилетнего  возраста. А этот, видите, какой могучий. Судите, каков же
его возраст.
     -- А сколько лет живет кедр?
     -- До трехсот и даже пятисот.
     -- Ого!..
     -- И каждый год родятся шишки?
     --  Обильное плодоношение  у кедра  повторяется  через каждые пять-семь
лет. Но плодоносит кедр до глубокой старости.
     Среди древесных пород  Сибири кедр, прозванный королем сибирской тайги,
занимает третье место.  Площади кедровников огромны. Только в пределах одной
Западной Сибири  растет  свыше 20 миллионов гектаров  кедровых лесов. А один
гектар в урожайный год дает более тонны ореха.
     Мальчиков поразило огромное количество старой лузги. Она лежала толстым
слоем у подножия  кедров. Часто попадались молодые, еще не созревшие  шишки,
сбитые бурей.
     -- Белка,  бурундуки сильно любят орех. Их работа, --  Сыркашев показал
на кедровую лузгу.-- В урожай со всей тайги  бегут. Сильно много  собирается
зверя.  Промышлять в такой год шибко хорошо.  А белка и бурундук что... Едят
да в амбары свои прячут. А потом медведь  ходит себе да ищет, где бурундуков
амбар. Съест весь запас. Один работал, другой съел, -- старик рассмеялся.
     Алексей Иванович помолчал немного, что-то припоминая, и проговорил:
     --  Птица  кедровка  ой  бо-о-оо  сколько ореха  она ест! Сильно много.
Знать, никогда она  сытой-то не  живет. Сказывают, по тайге старый, голодный
медведь  бродил. Ходил медведь день,  ходил два,  ничего не может найти, что
поесть.  Совсем брюхо  подвело. Вот  беда,  еле ноги идут от голода. Медведь
ходит злой, а за ним кедровка летает и смеется.
     -- Иди сюда,-- кричит ему кедровка.-- Здесь орехи. Поешь.
     Слышит  медведь, зовет  его  птица,  про орехи  поминает. У  него  щека
задрожала. Шибко он орехи-то любит. Ну, идет на голос. Вот уже совсем близко
подошел, а кедровка перелетела дальше и опять зовет:
     -- Здесь орехи! Иди сюда. Скорее!
     Побежал медведь. Вот, черт те бей! Никого нет. Совсем в другой  стороне
кричит ему птица.
     Целый  день  бегал эдак  медведь. Умаялся. Сел  на  пень.  Лапой мокрую
голову вытирает. Сильно рассердился на птицу. Понял, что обманывает она его.
Сказал:
     -- Кедровка, ты целый  день  меня обманывала,  так помни. Будет большой
урожай орехов,  а ты все равно голодной останешься. Сколько бы ты ни ела, --
никогда не будешь наедаться.
     Вот с той-то поры и стали кедровки самыми прожорливыми в тайге птицами.
     Алексей  Иванович замолчал. И  снова  задумался, изредка  что-то говоря
вслух невнятное.
     Уже более двух  часов  путники двигались по кедровому  лесу. Воздух был
пропитан  крепким  настоем  хвои.  Дышалось  легко.  Никто  не  жаловался на
усталость. Мальчики пытались  припомнить, что каждый  из них знал о кедре, о
ценности  его  плодов.  Но  дальше  того,  что  из  древесины  кедра  делают
карандаши, а орехи щелкают, ничего вспомнить не могли.
     -- А ведь  кедр --  сокровище тайги,  --  сказал  Сергей  Петрович.  --
Запомните  только  одну  цифру:  шестьдесят.  В  кедровых  орехах шестьдесят
процентов  жира.  Причем  отличного. Кедровое  масло  одно  из  лучших среди
растительных масел.  Оно  имеет широкое  применение в оптической технике. Из
кедрового жмыха можно изготовлять сладости: конфеты, шоколад, халву. Если бы
мы собрали весь годовой урожай кедрового ореха, а средний урожай его доходит
до двух  миллионов  тонн, и  переработали, то  могли  бы с излишком  покрыть
полуторагодовую потребность всего мира в растительном масле...
     -- А сколько кедрового ореха собирается сейчас? -- спросил Петя.
     -- Что-то в пределах десяти процентов от урожая.
     -- А остальное?
     -- Гибнет. Уничтожается  птицами, зверьками. Вот еще  могу привести вам
интересные факты, -- Сергей Петрович остановился, снял  шляпу, вытер платком
вспотевшую  голову. -- В Сибири  кедрачи  особенно распространены в  Томской
области.  Там  три   с  половиной  миллиона  гектаров  кедровников.  Возьмем
минимальный  урожай  ореха   --  пятьдесят  килограммов  с  гектара.  Ну-ка,
математики, подсчитайте общий сбор.
     -- Сто семьдесят пять тысяч тонн,-- сказал Гера.
     -- Отлично. После такого математика, как Гера, проверке не подлежит, --
улыбнулся Сергей Петрович. -- Так вот, если взять только 50 процентов жира в
орехах, то выход масла  составит  примерно  пятьдесят  тысяч  тонн. Кедровые
орехи питательнее мяса и  молока. Во  время скитаний по тайге  я сам в  этом
убедился. Частенько они служили нам единственной пищей. Пятьдесят тысяч тонн
кедрового  масла  это...  --  Сергей  Петрович  взглянул  на  мальчиков,   -
соответствует  годовой  масляной  продукции стада  дойных  коров... в 650000
голов. При удое в 1500 литров молока в год...
     Впереди посветлело. В косых лучах солнца путники увидели большую елань.
По ней протекала маленькая шумливая речонка.
     -- Казанкол,  --  сказал Сыркашев.  --  Ночевать  тут  будем.  Ноги-то,
однако, шибко ругаются. Отдыхать просятся.
     Алексей Иванович взглянул с улыбкой на ребят, направляя Рыжку к одиноко
стоящему на берегу Казанкола раскидистому кедру.



     Не счесть,  сколько малых и  больших  Казанколов было  раскидано по той
горной тайге, через  которую старый охотник вел к Караколу своих  спутников.
Жил, говорят,  когда-то  давно  в  этих местах, у  ключа,  богатого золотом,
старик  по  имени  Казанкол.  Умел  он золото  находить  по  глухим  таежным
речкам-ключам.  Много старик намыл желтого песочку.  Слух прошел по тайге  о
его несметных богатствах. "Гостей" долго ждать  не пришлось.  Явились, убили
старика, а золота так  и  не нашли. Кинулись  пришлые  и  местные  старатели
искать  золото  по  горным  речкам  да  ключам  глухим.  Стали  их  называть
Казанколами. То  большими,  то  малыми. На иных золото попадало,  а  на клад
старика так никто наткнуться и не мог...
     Покрытые темными водорослями  камни устилали дно ключа Малый  Казанкол.
Вода в нем казалась черной.
     Палатку ставить не стали. Ночь обещала быть погожей и  теплой. Стемнело
скоро.  Взошла  луна.  На  дальние  горы  опустилось  синеватое марево.  Все
затихло.
     Вдалеке раздался рев быка.
     Это прокричала выпь,  смешная,  нелепая  птица,  с длинным  зеленоватым
клювом.
     В костре  ярко горели  толстые сухие кряжи.  Ведерко с гречневой кашей,
слегка припахивающей дымком, обильно заправленной свиным салом и поджаренным
луком,  стояло  в  кругу.  Ребята  трудились  усиленно.  Разговоры  смолкли.
Деревянные ложки  то  и  дело опускались в  ведерко. Никто  не жаловался  на
отсутствие аппетита.
     -- Хороша кашка, да маловато, -- проговорил Гера, с сожалением взглянув
на показавшееся дно.
     --  Постой,  Герка,  да ты ведь, кажется,  не  переносишь каши,  а  как
дорвался, так за уши не отдерешь.
     -- Дома, Олешек, да... А здесь, сам понимаешь, другое дело.
     Пофыркивал  недалеко  от костра  конь  Сыркашева.  Мягкий  лунный  свет
пронизывал долину, березняк, заросли по берегам Казанкола.
     После  ужина Сыркашев долго сидел молча. Не то дремал, не то о  прошлых
своих  годах  думал.  Неожиданно,  словно продолжая с  самим  собою  начатый
разговор, спросил:
     -- Не  сказывал я, как мы  с  отцом привозили домой  счастье от  купца?
Нет?.. Ну, слушай.
     Не  отрывая  взгляда  от  огня,  вороша  по  привычке длинной  палочкой
нагоревшие в костре угли, Алексей Иванович неторопливо начал рассказ.
     -- Приплыли мы с пушниной к купцу весной. Встретил купец  отца ласково.
Увел в избу к себе. У него такая повадка была. Угощать всех охотников, кто к
нему  с пушниной  приезжал. Я в лодке сижу, жду. Идет  отец. Пьяный. Кричит:
"Тащи,  Алексей,  пушнину в  лавку". Сильно мне весело  стало.  Вот,  думаю,
сейчас ружье станем выбирать. Обещал отец  купить. Принес пушнину в лавку. А
купец  маленько пьяный будто.  Рукой по плечу бьет отца, наговаривает:  "Ну,
дружок Иван  Семенович,  пользуйся. Ирыс  -- счастье  свое тебе отдал. Помни
Федора  Степановича, не  забывай к  нему дороги. Только  смотри,  не  упусти
счастье".
     Я у  отца  спрашиваю, когда ружье станем покупать. А  он подносит мне к
уху коробочку и говорит: "Слушай,  Алексей.  Счастье  там.  Привезем  домой,
ладно, гляди, жить-то начнем. Много белки, колонка добывать станем".
     Слышу я, шабаршит  под ухом  что-то.  Понять не могу. Домой  вернулись,
отец всех  собрал смотреть привезенное  от купца счастье. Раскрыл коробочку.
Черный, большой таракан вылез, побежал по стене и спрятался в щель.
     Вот,  черт  те  бей,  потерялось купцово  счастье,  -- Сыркашев  горько
усмехнулся.  -- Три  дня,  однако,  по всей избе  искали,  так  и не  нашли.
Убежало. А  как и не убежишь,  -- опять горькая усмешка спряталась в уголках
губ. -- Хлеба в избе нет, что таракану есть. Кандык -- не тараканья еда...
     Над  горами опустилась  ночь.  Потрескивали дрова в  костре. Бескрайней
широкой рекой лежал над уснувшей землей Млечный Путь.
     Сыркашев опять закрыл глаза.
     Мальчики  еще долго не укладывались спать.  Уж очень была хорошая ночь,
наполненная густым пахучим воздухом и тишиной.
     Петя лежал, закинув руки за голову,  смотрел в усеянное  звездами небо.
Рядом с  ним  расположился  Гера,  зашивал порванные  штаны,  сердито  ворча
что-то.  Олег  разговаривал с Тымом.  Не открывая глаз, Тым из  вежливости к
собеседнику, от которого ему всегда перепадали вкусные куски во время обеда,
слегка шевелил  хвостом. Костя рассматривал свою дневную "добычу" -- образцы
горных пород. Славик возился с фотоаппаратом.
     Похрапывал с легким присвистом Сергей Петрович,  собравшийся рано утром
на охоту за рябками.
     -- Все, -- с облегчением произнес Гера, осматривая заплату. -- Выдержат
теперь не только до  Каракола, а и дальше. Как ты полагаешь. Славка? Мировая
заплата!
     Славик критическим взглядом  обежал пришитую к штанам крупными, редкими
стежками тряпочку.
     -- До Каракола еще может быть и выдержит. А дальше -- сомнительно.
     -- На Караколе будем послезавтра.
     --  Интересно,  что  нас  ждет  там?  --  произнес  Петя,  поднимаясь и
присаживаясь ближе к костру. -- Хотя, что ждет, ясно: горы, озеро...
     -- Рыба в озере, -- в тон ему вставил Олег.
     -- Тайга, -- продолжал Петя. -- Я лежал и думал: сколько же еще у нас в
Сибири таких, почти неисследованных  мест.  А пройдет лет десять, и  все тут
изменится, станет другим...
     --  В дневнике отца  упоминается речка Тус, -- сказал Костя,  аккуратно
укладывая в  коробку  образцы. -- Что  там на ней было в  его  время: тайга,
зверье. Ни одного селения вблизи. Ну, как вот здесь. А сейчас -- город. Дома
многоэтажные.  Железная  дорога  прошла через  Тус. Уголь открытым  способом
добывают.  Заходит в  выемку состав и загружается прямо из забоев углем. И с
Караколом тоже будет. Если, конечно, он заслуживает внимания.
     -- Конечно заслуживает, -- уверенно сказал Петя. --  Партизаны напрасно
писать не стали бы.
     -- Очень хорошо, что мы отправились путешествовать, -- проговорил Олег.
-- Просто замечательно. И как это можно прожить на свете, ни разу не посидев
у костра, не проведя около него вот такую красивую ночь...
     -- Да  еще в неведомых горах, среди медведей  и  злых  пчел, -- перебил
Славка.
     -- По  Тусу  с твоим отцом ходили, -- сказал Сыркашев. Он повернулся  к
Косте.  -- Сильно  богатое место. Петр Андрианович в  каждую  яму спускался.
Говорил: "Ну, Алексей Иванович, что только тут будет. Счастливая твоя рука!"
И здесь бывали...
     -- На Казанколе?
     --  Ну...  Под  этим  кедром  стояли.  Дерево-то  тогда маленько моложе
было... Ну и я состарился. Э-ээ, сколько времени прошло. Много...
     Неожиданное сообщение Сыркашева об отце  взволновало Костю. Он долго не
мог уснуть, ворочался с боку на  бок. Как во сне, вспомнилась  ему последняя
встреча с отцом.  Перед  отправкой маршевого батальона Брянцев ночью забежал
домой.  Костя проснулся  и  увидел склонившегося над ним  отца.  Отец  молча
поцеловал  его полусонного, накрыл одеялом и ушел. Так  рассказывала мать. А
Косте  казалось,  что  именно так помнит  он сам  эту  последнюю  встречу  с
отцом...
     Сон сморил ребят.  Алексей Иванович сидел у костра. Костя поднялся, сел
с ним рядом. Точно продолжая  уже начатый  с кем-то  разговор, Сыркашев тихо
проговорил:
     -- Тогда с одним парнем у нас беда и случилась. Все вернулись, его нет.
Вечер пришел -- нет. Ночью гроза началась, ну страсть какая. Будто вся тайга
и  горы загорелись,--  Алексей  Иванович  покачал  головой.  --  Где  искать
человека. Петр Андрианович говорит мне:  "Надо искать. В беду попал, однако,
как  оставить. Разве  можно  до утра ждать".  Всю  ночь искали.  Нашли ведь.
Заблудился парень. Совсем в другую сторону пошел. А тайга велика. Э-ээ, куда
мог зайти...
     Сыркашев прикурил от костра погасшую трубку.
     -- Вот  он  какой  был твой отец.  Никогда в  беде  другого не оставит.
Всегда поможет. Три лета с ним ходили.
     Он повернулся к Косте.
     --  Ну,  спи давай. Ночь-то уже прятаться  начинает.  Алексей  Иванович
подсушил над  костром  узагат  -- мягкую  лесную  траву.  Она  заменяла  ему
портянки. Переобулся. Наложил в костер дров.
     Костя  уже уснул. Старик  осторожно коснулся рукой его головы, погладил
рассыпавшиеся светлые волосы, вздохнул.
     На  востоке разлилась  белесоватая мгла,  предвестница  утра.  В  лучах
утренней   зари   загорелась   на   северо-востоке   яркая  Венера.   Где-то
далеко-далеко, на горном болотце протрубили журавли.
     Ночь ушла за горы. Начиналось утро.
     В горах первыми  встречают солнышко вершины;  потом деревья, забежавшие
на высоту по  склонам гор. Но вот поднялось солнышко над хребтами, глянуло в
долину, в которой расположились путники,  и  щедро разбросало  по влажным от
ночной росы травам алмазную сверкающую россыпь.
     В эту минуту, когда можно было полными пригоршнями черпать с травы  все
существующие  на  свете  драгоценные  камни-самоцветы, и проснулся  Олег. Он
открыл глаза  и увидел рядом с собой,  на  валежнике,  бурундука,  одетого в
нарядную шубку, с пятью черными красивыми полосками, похожими на бархатинки,
врезанные  в шкурку,  которые,  как  рассказывается  в  сказке, оставил  ему
медведь  своей   когтистой  тяжелой  лапой.  На   кончике  каждой  шерстинки
переливался огнями крохотный камень-самоцвет.
     Бурундучок чуть шевельнул усиками, и на их кончиках вспыхнули алмазы.
     Олег протянул руку. Алмазы погасли. Бурундук соскочил с валежинки,  сел
и, повернув мордочку к Олегу, небоязливо смотрел на него.
     Олег  приподнялся. Тогда  длиннохвостый зверек  побежал.  Олег вскочил,
бросился за ним,  сбрасывая с высокой  травы камни-самоцветы. Ему захотелось
поймать и приручить этого забавного полосатого зверька.
     А юркий бурундук  то скрывался,  то  показывался снова. Иногда,  словно
поджидая Олега, сидел на какой-нибудь колодине и спрыгивал с нее, как только
к нему тянулась рука мальчика.
     Наконец,  полосатый зверек  выбежал на опушку, юркнул на сосну и уселся
на сук невысоко от земли.
     Упрямый Олег полез за ним...
     Ребята проснулись и, не увидев  Олега, решили,  что он  уже на речке, и
тоже пошли купаться.
     На речке Олега не было.
     -- Пасется на ягодках, -- сказал Петя. -- На подножный корм перешел.
     Мальчики  выкупались  в  холодной,  обжигающей тело  воде,  полежали на
утреннем солнцепеке, выстирали белье и вернулись на стан.
     В ведерке уже варилась и вкусно пахла похлебка из рябчиков.
     -- А где же Олег? -- спросили ребята.
     -- А разве он не с вами, -- в свою очередь удивился Сергей Петрович.
     -- Оо-ле-е-ее-г!..
     Вдалеке  застрекотала   сорока.   Темно-бурая   прожорливая   кедровка,
распахнув  черные с золотым отливом  крылья, пролетела мимо ребят,  наполняя
утренний лес резким неприятным криком.
     Гера зычно крикнул:
     -- О-лл-е-ее-г!
     Сыркашев прислушался к лесному эху, виновато сказал:
     --  Вот беда, маленько сон сморил. Эка  старость-то...  Худо. Не видел,
куда парень ушел.
     -- Может быть  Олег где-нибудь оставил знак,  -- встревоженно и сердито
проговорил только что  вернувшийся  с  охоты Сергей  Петрович. --  Надо  как
следует, внимательно  осмотреть все  кругом.  Искать сейчас следы,  труднее,
солнце согнало росу.
     -- О-леее-е-г...
     Никто не отзывался на крик.
     Ребята взяли с собой Тыма и углубились в лес.
     В том же направлении, как и в первый раз, снова застрекотала сорока.
     Замолчала.
     Прошло  несколько минут. Знающая все лесные новости  белобокая болтунья
опять заговорила скороговоркой на своем птичьем языке.
     --  По пустому  эта не болтает, --  заметил Сыркашев. - Привычка у  нее
такая. Все  летает да  высматривает, что в  тайге делается. Всем  рассказать
охота, что видела, про себя-то не любит держать.
     К сорочьему стрекоту в той же стороне присоединился и громкий лай Тыма.
     Сыркашев поднялся.
     -- Пойдем, смотреть надо. Собака не на зверя лает. Голос веселый.
     В  лесу перекликались ребята. Эхо отзывалось на их голоса и  замолкало.
Сергей Петрович и Сыркашев встретились с ребятами на лесной поляне. Они тоже
спешили на голос Тыма.
     -- Да вон же он сидит! -- вскрикнул Петя. -- Вон на полянке.
     Под старой  толстой  сосной, вскинув вверх морду, сидел Тым и помахивал
пушистым хвостом.
     Сверху из густых ветвей долетел жалобный голос:
     -- Р-е-ее-бяя-та,  здесь я.  Сними-и-ии-те, пожалуйста, меня.  Сам я не
мо-о-гу-у.
     Под сосной раздался дружный хохот. Среди ветвей, зацепившись курткой за
сук, висел  в воздухе Олег. Одной  рукой он держался за  верхнюю ветку. Гера
крикнул:
     -- За каким чертом тебя понесло туда?
     -- Не за  чертом, а за бурундуком. Он совсем  близко подпустил меня,  а
потом как прыгнет. Я хотел  схватить его, а сук за спину и подцепил  меня. И
не пускает. А ты смеешься, Герка. Попал бы в мое положение. Повисел...
     -- Ну, ну, не ворчи.
     Гера с Костей полезли на сосну.
     -- Ребята, минутку, задержитесь. Олешек, миленький,  повернись ко  мне.
Ну я прошу тебя. Ага, не хочешь... Тогда я тебя  вот с этой точки. Есть! Ну,
ребята, и кадр вам скажу. Олег в воздухе. Ох, не могу!
     Славка дурашливо схватился за живот.
     Через несколько минут смущенный Олег стоял внизу.
     -- Почему же ты не отзывался на наш крик? - спросил Сергей Петрович. --
Знаешь, как ты нас напугал...
     --  Знаю...  -  виновато  согласился  Олег.  --  Думал  как-нибудь  сам
отцеплюсь. А рвать куртку было жаль. Ну, а потом Тым прибежал, залаял.
     В  полдень на  невысоком перевале, Алексей  Иванович остановил  коня  и
сказал:
     -- Соболиная гора.
     Путники  увидели  в той  стороне,  куда  указал  Сыркашев,  цепь горных
вершин,  покрытых  лесом. Среди  них  отчетливо выделялась одна.  Ее  склоны
казались издали широкими распахнутыми крыльями. И вся  гора напоминала собой
огромную птицу.
     От облака, заслонившего солнце, на гору упала тень,  быстро  скользнула
по ней, и гора-птица будто тоже бежала, готовая  вот-вот  подняться ввысь на
своих могучих крыльях.



     Соболиная гора, куда по пути к озеру Каракол зашел со своими спутниками
Алексей Иванович Сыркашев,  привлекала маралов солонцами, а каменные россыпи
были удобным местом для расселения соболя.
     Во  многих  местностях  Сибири  этот  ценный  пушной зверь  исчез почти
совершенно.  Сохранился  он  только  в  самых  отдаленных,   труднодоступных
районах.
     Советское   правительство  наложило  запрет  на   охоту  за   соболями;
организовало соболиные  заповедники.  Расселять  соболя начали еще до войны.
Ежегодно  сотни знаменитых  баргузинских соболей с темно-шелковистым  густым
мехом  отправляются  в  различные  места  для  расселения, количество соболя
сейчас не только восстанавливается, но и значительно расширяются границы его
обитания.
     Приживается  соболь и в  неволе. И  даже  приносит потомство. В  горных
местностях  многие звероводческие  фермы разводят  соболя. На такой ферме  и
работал Алексей Иванович Сыркашев. Для ее пополнения старый охотник, отлично
знающий повадки зверя и места его обитания,  выезжал  в горы. На этот раз он
должен  был привезти  из  заповедника  на  ферму  баргузинского  соболя  для
размножения.
     Неожиданные  события  в  памятную  грозовую  ночь  внесли  изменения  в
намерения старого охотника.
     От земли поднимались тонкие ароматы трав,  слабый еле ощутимый  ветерок
смешивал их с более крепким смолистым  запахом  сосновой хвои. Пряный лесной
настой  наполнял  прозрачный,  чистый  воздух.  Временами высокие  зонтичные
растения, среди которых особенно много попадалось пучек, вырастающих в тайге
до двухметровой  высоты, скрывали  людей  с  головой. Они продвигались через
такие заросли, как по узкому и пахучему коридору.
     На  пути встретилась и старая гарь. Из зарослей кипрея  тянулись, точно
черные  пальцы, обгорелые деревья.  Место было неприветливое,  молчаливое. И
мальчики  очень обрадовались,  когда  гарь  осталась позади  и они  вышли на
светлый, залитый солнцем склон.
     --  Медом  пахнет, ребята. Честное слово, -- проговорил Славка, забавно
потянув маленьким носом. -- Близко пасека.
     -- Смотрите, как сразу насторожились Олег и Герка, когда услышали слово
"мед", -- рассмеялся Петя. -- У Олега даже исчезла усталость. Он снова готов
ринуться в бой...
     -- И позорно отступить, -- вставил Гера.
     Алексей  Иванович  уже  отъехал  вперед и остановился, поджидая  Сергея
Петровича и ребят.
     -- Липовый  лес! -- обрадовался Сергей Петрович. -- Это замечательно. И
весь в цвету.  Вот откуда  такой,  ни с  чем не  сравнимый  аромат.  Дышите,
друзья, дышите. В полную силу ваших легких. Глубоко, вот так... Хорошо!..
     Посредине  широкого  распадка  с  зарослями  лабазника  весело  журчала
светлоструйная речушка. На склонах рос липовый лес. Густой медовый аромат от
белоголового пахучего  лабазника  и  цветущей  липы растекался  по  долинке.
Вокруг  лип  вились  пчелы,  осы, шмели,  тысячи  каких-то  мелких  крылатых
насекомых, и каждое из них издавало свой звук, и все они  вместе сливались в
общий  протяжный  и  торжественный звон, висящий над  долиной.  Солнце щедро
заливало ее светом и теплом, и каждое дерево, пронизанное его лучами, словно
светилось изнутри.
     -- Я видел липу только в  городе,  в сквере, -- проговорил Костя,  -- а
тут  лес.  Это  здорово!  Красивый, светлый,  пахучий.  Обратите,  внимание,
ребята, на листья. Они окрашены  в два тона: верх темно-зеленый, а снизу они
серо-зеленые. Это должно быть очень красиво во время небольшого ветра.
     Олег торопливо достал альбом, карандаш и расположился на траве.
     -- Я сейчас быстренько сделаю набросок. Вот это дерево на первом плане,
как шар...
     -- И притом звуковой,-- вставил Гера.
     -- И с ясно выраженным медовым запахом, -- добавил Петя.
     -- Не  помню,  в  какой-то книге  я  читал, что  одно дерево липы  дает
столько меда, сколько пчелы могут собрать  его с  гектара гречихи, -- сказал
Костя. -- Это верно, Сергей Петрович?..
     --  Возможно. Во всяком случае, липа -- один из сильнейших медоносов, а
липовый  мед  по вкусу самый  лучший. Это я  знаю доподлинно, так  как люблю
побаловаться чайком с медом. Особенно зимой, после бани, -- улыбнулся Сергей
Петрович.-- Липовый мед прозрачен, ароматичен, содержит около семи различных
витаминов,  виноградный  сахар.  Много  ли  в Сибири липы?.. Нет.  Несколько
островков.  Причем,  самый  крупный площадью около девяти тысяч гектаров. --
Сергей Петрович  взглянул на  мальчиков. -- Ведь это  же  реликт, остаток от
пышной растительности доледникового периода. Перенеситесь мысленно в  Сибирь
того времени.  Вы попали бы в роскошные леса  из широколиственных  растений,
таких, как клен, бук, граб, дуб, ясень, орешник. И среди них могучие липовые
леса...
     Сергей  Петрович увлекся  и не  видел,  что  Сыркашев  машет им рукой и
что-то кричит.
     -- Идем, идем,-- крикнул Сергей Петрович в сторону Сыркашева.
     Алексей Иванович уже расседлал коня, пустил пастись.
     -- Ночевать будем,-- сказал он, складывая аккуратно в одно место седло,
мешок, сумку.
     Ребята поставили палатку, заготовили дрова.
     Алексей  Иванович и Сергей Петрович ушли на охоту. Петя --  на речку  с
удочкой.  Олег и  Славик  --  готовить обед.  Костя приводил  в порядок свой
путевой дневник.
     "У меня в рюкзаке полно  образцов горных пород,  а ребята, считая  меня
уже  заядлым камнелюбом,  продолжают  их  тащить:  "Котька, спрячь,  Котька,
посмотри,  какой  красивый  обломок  и какая  замечательная  галька. Прибери
обязательно".
     Каракол уже недалеко. Мы все  настроены  так, будто найдем  там  что-то
совсем необычайное. Конечно, в смысле каких-нибудь ценнейших  месторождений.
Это, видимо, так  нам хочется,  вот  и  настрой  соответствующий у всех. Это
хорошо.  Мне  сейчас  припомнилась  фраза  из  дневника  отца  о  том,  "как
увлекательно  открывать  неведомое".  Вот это "неведомое" и  тянет  нас, как
магнит, к Караколу.
     Вчера попалась  на пути  полусгнившая избушка. Кто жил в ней?  На  этот
вопрос даже  не  ответил  Алексей Иванович, но  считает,  что могли  жить  и
партизаны. Догадался Олешка. Он страшно любит заниматься всякими раскопками.
Ну и  нашел  в развалинах ручку  от  солдатского  котелка и покрытый зеленью
винтовочный патрон. Ясно, что развалины остались от годов гражданской войны.
Видимо, здесь  была партизанская тропа, может быть,  по  ней и ходили они из
пещеры  на  Инсуху  к озеру  Каракол. Сергей Петрович придерживается того же
мнения, что и мы..."
     Костя прикрыл тетрадь и, глядя на дальние хребты, задумался.
     Перед  закатом  солнца  мальчики  поднялись  с  Сыркашевым  на  вершину
Соболиной горы. Алексей  Иванович сказал, что ему надо обязательно  провести
на горе ночь,  посмотреть, ходит ли там соболь. Ребята упросили  взять их  с
собой, дали обещание, что будут вести себя тихо-тихо и только слушать.
     --  Нн-о-оо-ооо,  -- с шутливым недоверием в голосе протянул старик. --
Один сидит  ничего не  говорит,  эдак  ладно. А шесть...  -- он с  сомнением
покачал головой...
     Огромной  взлохмаченной  медвежьей шкурой раскинулась необозримая тайга
по горным  отрогам, залитым лунным светом.  В ночной тишине, звеня холодными
струями, падая с камня  на камень, сбегала речка. Словно тянул кто с вершины
горы по камням бесконечную серебряную полоску:
     -- Дзиннь... зин... зинь... инь... дзинь... зинь... дзинь.
     И где-то  внизу, в глубине  туманного ущелья,  уже шумел  стремительный
поток, ворочал камни.
     Над хребтами прокатилось:
     -- Гуу-у-ух... ухххыы... -- и затихло.
     Будто глубоко и протяжно вздохнули горы. Вот еще...
     Над горными вершинами плыли  по развалам глухие; долго перекатывающиеся
отзвуки далеких взрывов.
     Мальчики, не проронив ни  слова, слушали ночные звуки.  Вот из  глубины
леса долетел чей-то непонятный монотонный режущий звук:
     -- Уэррэрррр... уэ... р... ррр...
     -- Кто это? -- тихо спросил Олег.
     Сыркашев усмехнулся.
     -- Козодой. Всю ночь не спит. Кормится. Днем отдыхает.
     Непрерывный, ворчащий звук "аэррррр оррр" повторился.
     --  Кто  знал прежде,  что  в наших  горах  такие богатства  лежат,  --
проговорил  Алексей  Иванович,  вглядываясь в  синеватое марево, разлитое  в
ночи. --  Старики сказывали, что богатырь Пустыкай все запрятал в гору.  Был
такой. Стары-то люди говорили, когда Пустыкай  шел, далеко слышали его. Горы
передавали.  Встанет  ногой,  задрожит  земля.   На  себе  он   другие  горы
перетаскивал. Вот какой сильный был. Как-то вот из чужой страны люди пришли.
Алман  требуют.  Золото,  шкуры соболя им  давай.  Да  много.  Сильно  тогда
расшумелся старик Пустыкай. Пять  дней от его крика камни с гор скатывались.
Тогда  он  взял  да и  запрятал все  богатства.  И  запрет  сильный наложил.
Полгоры,  сказывают, натаскал на зарытый клад. Ну, потом не  стало Пустыкая.
Богатыри-то ведь тоже помирали, -- Алексей Иванович чуть улыбнулся. -- Много
лет  прошло,  кто  там знает,  сколько.  Ну, начали  люди  помаленьку искать
Пустыкаев клад,  да так никто и. не мог найти. И я сам маленько искал. Шибко
в стариковы-то сказки верили.
     Алексей Иванович легонько тронул голову Кости.
     --  С твоим отцом  мы много  по горам ходили. Не Пустыкаев клад искали.
Ээ-ээ... Зачем он людям? -- Старик протянул руку, указывая в лунную даль.
     -- Гляди...
     Алексей Иванович медленно провел  рукой по воздуху. Она точно плыла над
вершинами гор в лунной синеве.
     -- Далеко видать. Со всякой горы.
     Только сейчас окружившие его мальчики заметили на северо-западе светлую
полоску.  Над  горами  в  той  стороне вспыхнуло на небе легкое  красноватое
сияние и долго не гасло.  Алексей Иванович молча смотрел в ту сторону. Потом
сказал:
     -- Завод...
     Он молча показал рукой в другую сторону.
     И  там,  за  изломанной  линией  высоких  кряжей,  утонувших  в  мягком
голубоватом полусвете,  угадывалось в небе легкое трепетное сияние -- зарево
далеких огней.
     -- С  твоим  отцом,  -- Сыркашев положил на плечо Косте руку, -- сильно
много железной руды нашли.  Ой  бо-оо,  целая гора. Все искать  и  доставать
надо. Зачем попусту богатству в горах лежать. Надо  людям, все надо.  У меня
сын Семен, инженер, сказывал: Сибирь-то сильно богата. Нет богаче ее.
     -- У вас сын инженер? -- удивился Славик. -- Вот это здорово.
     -- В гости его ждем со старухой. Пусть поживет, тайменей половит. Любит
парень рыбалку. За глухарями сходим.
     Сыркашев к чему-то прислушался и сказал:
     -- Будем теперь тихо сидеть. Соболя глядеть надо. Есть ли зверь? Прежде
тут много было.
     Глаза мальчиков устали  от  напряжения. То один, то другой из них время
от времени  молча трогал  рукой  соседа  и с  замирающим от волнения сердцем
показывал  вперед:  "дескать, вон,  смотри, сидит соболь", но это каждый раз
оказывался  или  незамеченный  ранее камень,  или  переместившаяся  тень  от
пенька. Каждому из мальчиков хотелось первому увидеть редкого зверя.
     --  А, их  тут нет,-- прошептал Славик  разочарованно. --  Нет  никаких
соболей...
     -- Ну да, нет,  а это кто? -- Олег показал в сторону больших камней. --
Мышь по-твоему...
     Совсем  недалеко  от мальчиков и  Сыркашева  яркий лунный  свет заливал
большую груду  камней.  Камни  блестели как  полированные. Остроухий  ночной
хищник с  черной, будто с только что  начищенной,  шерстью сидел на одном из
них, чуть повернув в сторону конусообразную голову. Там происходила какая-то
возня, писк. Соболь сидел настороженно, не шелохнувшись, готовый к прыжку. В
ночи прозвучал протяжный крик. В нем слышалась смертельная тоска.
     Из  камней  выскочил  горностай  с  зажатой в зубах птицей.  Он  быстро
мелькнул красновато-бурой спиной  и исчез. Соболь слегка шевельнул головой и
стремительно метнулся вслед за ним.
     --  Шибко  хитрый  зверь,  -- произнес Сыркашев. -- Теперь горностаю не
жить. Со следа не сойдет соболь, догонит. Как огонь быстрый. Чисто беда была
промышлять его. Сильно маятно. Много дней за ним с собакой ходишь, ходишь. И
зверь устанет. Запрячется под корень, в бурелом, в дупло старое. Собака  все
равно  найдет. Сетью оплетешь. Напугаешь зверя, у  него  голова заболит,  --
куда бежать,  некуда... В сеть,  как  налим,  и  залезет.  Попался, бродяга.
Теперь  дома живет, -- с  ноткой удовлетворения в голосе проговорил  Алексей
Иванович. -- На ферме...
     Небо на востоке посветлело. Начали меркнуть  звезды. Крохотная  зорянка
тинькнула  в  кустах.  Робко вздохнул  предрассветный ветерок,  чуть  слышно
прошелестели  листья.  Потом на северо-востоке, по извилистой  линии хребта,
будто  кто тонкой  кистью наложил  золотистую кайму.  Кисть вела  кайму  все
дальше  и  дальше  по  хребту,  щедро  брызнула позолоту  на  один  из пиков
поднебесного  кряжа,  и  вскоре вдалеке загорелся  в  утренних  лучах солнца
двухвершинный "Час-Тах".
     -- Смотрите, ребята, озеро!
     -- Каракол?
     -- Ну, конечно.
     -- Ого! Какое оно большое.
     -- Вот и добрались.
     -- Ты думаешь, Олешек, это близко.
     -- Сколько бы там до него ни было, дойдем. Но факт остается фактом,  мы
уже видим его.
     Вдали, между вершинами "Час-Таха"  протянулась светлая полоска с легким
розоватым, оттенком. Солнце еще не показывалось  из-за гор. В развалах лежал
туман светлыми неподвижными облачками. Утренний воздух был свеж и ясен. Петя
стоял в  стороне от ребят, у края  обрыва, и  рукой молча  манил их к  себе,
показывая  вниз.  Там  шли  размеренным,  неспешным  шагом маралы.  Маралуха
остановилась, повернула голову назад. Из-за  скалы  выбежал теленок. Забавно
разбрасывая длинные  ноги,  он  подскочил к матери и жадно  уткнулся в вымя.
Мать ласково оттолкнула головой теленка и пошла дальше.
     Ожидавший ее марал, закинув голову с  рогами, спокойно смотрел большими
умными глазами на ребят, склонившихся над обрывом. Постояв в таком положении
несколько минут, он опустил голову и неторопливым шагом пошел дальше.
     Звери  уже скрылись  в  густом подлеске, а мальчики все  не двигались с
места, словно ждали появления еще других.
     -- Красавцы! -- восхищенно произнес Петя. -- Ты их снял Славка?
     -- Ух,  ты, совсем  забыл, -- Славик  схватился за аппарат, но было уже
поздно.
     -- А какой гордый и  независимый вид у того, который с рогами,-- сказал
Петя.-- Мне кажется, я никогда не выстрелил бы в такое красивое животное. Не
поднялась бы рука.
     --  Мало  стало  зверя,  -- промолвил с  огорчением Сыркашев. -- Прежде
марала по Инсуху много водилось.  Охотились за ним. Плохой  человек и весной
бил. Молодые рога сильно дорогие у зверя. Рога срежет, шкуру возьмет, мясо в
тайге бросит.  Дело разве...  Вот  чем занимались, --  с суровым  оттенком в
голосе  произнес  Сыркашев. -- Мы  не промышляли эдак, зря  не губили зверя.
Марал зачем нам...
     -- А где же озеро? -- вскричал Олег. -- Я не вижу его.
     -- Протри очки.
     -- Да нет, без шуток. Где же оно? Смотрите сами. Ну, где?
     И  в  самом  деле,  озера  между  двумя  вершинами  "Час-Таха", которое
казалось таким близким, уже не было.
     -- Вот тебе и Каракол. По  усам текло,  в рот не попало, --  проговорил
разочарованно Олег. -- Как же так...
     -- А вот так. Совсем это было и не озеро,-- проговорил Костя.
     -- А что же, по-твоему?
     -- Туман. Обычный над озером. Солнце поднялось, и туман исчез.
     Издалека долетел звук, напоминающий громкий рев оленя во время гона.
     Сыркашев рассмеялся:
     -- Сергей Петрович кричит. Как марал осенью, на свадьбе. В стволы ружья
дует. Сильно похоже. Умеет манить зверя.
     Снова прокатился внизу глубокий, грубый сильный звук.
     -- Нн-о-оо... Идем. У нас тоже брюхо пустое, ворчит, есть просит.



     Сергей Петрович с Сыркашевым, поджидая спутников, отдыхали на камне.
     Огромные  обломки  разрушенных  временем  скал  загромождали  безлесную
вершину перевала. "Час-Тах" с него казался уже совсем близким.
     Алексей  Иванович,   попыхивая  трубкой,  окинул   довольным   взглядом
окружающую  местность. Грозные неприступные пики тонули в глубокой  небесной
синеве. На небе не было ни единой тучки.
     -- Ладно дело вышло, -- проговорил Алексей Иванович.  -- В ненастье тут
ходить сильно худо. Теперь утром и на Караколе надо быть.
     Сыркашев  вдруг насторожился, вынул изо  рта трубку  и стал внимательно
прислушиваться. С той стороны,  откуда они только что поднялись на  перевал,
из-за гранитного  гребня  донесся странный скрипящий звук. Алексей Иванович,
слегка склонив  голову, молчал, продолжая вслушиваться в  глухой удаляющийся
шум. На перевале дул несильный свежий ветер. Ребята еще не появлялись. Но за
гранитным гребнем  уже  слышались их голоса. Отдельных  слов  разобрать было
нельзя. Все кричали разом, кому-то  что-то советуя, перебивая один  другого.
Голоса мальчиков были взволнованны.  И  вот до  Сергея Петровича и Сыркашева
уже совершенно отчетливо долетел отдаленный крик:
     -- О-оо-о-о-ой...
     -- Ээ-э, не ладно там, -- тревожно проговорил Алексей Иванович.
     -- По-мо-о... -- ветер оборвал слово, сбросил с перевала.
     На гранитном гребне показался Петя. Увидев спешащих  Сыркашева и Сергея
Петровича, он крикнул, махнув рукой вниз:
     -- Там Славка...
     Не сказав больше  ни слова,  Петя спрыгнул обратно, на северную сторону
перевала.
     А там произошло вот что...
     На  одной из  скал с  острой вершиной сидел неподвижно, сложив  крылья,
огромный хищник-бородач  с почти голой головой и шеей.  Вот голова с клювом,
загнутым на конце крючком, поднялась, повернулась направо, налево; голая шея
вытянулась, могучие крылья  раскрылись,  хищник  точно уперся  ими в вершину
скалы, тяжело  взлетел  и  снова  опустился  на соседнюю,  но  уже  ближе  к
мальчикам. Глаза у Славки загорелись.
     -- Ээх, братцы мои,  вот это кадрик! Ой-е-оо... Подумать  только. Какой
орел!.. Эх черт, длиннофокусного объектива нет. Но ничего, подойду ближе.
     -- А следует ли, Славка, задерживаться? У тебя уже есть орлы. Куда тебе
их?
     -- Ты понимаешь, Костя, нет такого.
     -- Ну, встретятся еще. Пошли. Сергей Петрович и Сыркашев ждут.
     Славка заупрямился.
     -- Вот  еще...  Упустить  такой  кадр, да что ты,  Костя. --  В  голосе
мальчика прозвучала  обида. --  Это  много времени не  займет. Вы идите, а я
сниму два-три кадра и догоню. Я быстро.
     Славик сбросил рюкзак.
     Скала, на  которой  сидел  орел,  отделялась от  ребят широким,  крутым
косогором,  покрытым  камнем  и  щебнем.  Не   успел  Славка  пробежать   по
мелкощебнистой россыпи  и  десятка  метров, как  от  подошвы  скалы  до него
долетел глухой  шум.  Скрип камней. Россыпь  внезапно пришла  в  движение  и
потекла вниз. Славка продолжал бежать  по  колеблющимся  камням,  но  только
сейчас следившие за ним мальчики заметили, что он не приближается к скале, а
все время отдаляется от нее. Вначале им это показалось забавным.
     -- Славка дрейфует... Это вообще здорово, ребята. Жаль, что он сам себя
не может снять.
     -- Он напоминает сейчас белку, бегающую в колесе. Правда?
     -- Но он не сдается. Видите, опять начал взбираться.
     -- А орел все ждет. Терпеливый.
     -- Ну как же. Ведь приятно позировать такому знаменитому фотографу.
     -- Братцы, а мне  что-то  не очень начинает  нравиться этот дрейф, -- с
явной тревогой в голосе произнес Олег.
     Смех и шутки ребят сразу прекратились.
     Славик  хотя  и видел, что  его относит от скалы, но  все еще продолжал
упрямо  к   ней  взбираться  по  движущейся  россыпи.  Поняв,  наконец,  всю
безуспешность своей попытки, повернул обратно. Но было  уже поздно. Каменная
река точно  вцепилась в  него,  захватила  в  плен и несла  неудержимо вниз.
Вокруг неприятно  шуршали  камни,  ноги глубоко  увязали в мелком  щебне.  С
большим трудом  Славка делал  шаг вперед,  а  на два  его  относило обратно.
Ребята  точно  убегали от него  вместе с  подпирающими небо  островершинными
скалами, выщербленными горными ветрами.
     Славик  растерялся.   Ему  вдруг  стало  страшно.  Он  закричал.   Ноги
соскользнули с двигающегося камня. Он упал.
     Уклон каменной реки стал круче. Слышался шум камней, падающих с высоты.
Когда  Славик  поднялся,  вклинившаяся  далеко  в россыпь скала со срезанной
вершиной  уже заслонила  собою ребят.  Он взглянул вперед. По телу пробежала
мелкая, холодная дрожь.
     Небольшой островок с растущим на нем склонившимся кедром разбил россыпь
на два потока. Они низвергались в пропасть. "Скорее к кедру!" Славка побежал
и тотчас же упал, вскрикнув от острой боли в ноге.  Он  попытался вскочить и
не мог. А каменный поток  уже  превратился в  лавину и  со все  возрастающей
скоростью  нес  его  влево,  отдаляясь  с  каждой минутой  от  спасительного
островка с кедром.
     До края  пропасти оставалось несколько десятков метров. Славик еще  раз
сделал  попытку  подняться,  но,  сжав  губы  от боли,  сел.  Шум  камнепада
становился все слышнее и слышнее. Славик упал на шуршащую, подвижную россыпь
и, превозмогая боль в колене правой ноги, пополз к кедру.
     Ах, как страшно  далеко  этот неподвижный островок с кедром!.. А  перед
глазами  расплываются  синие, красные  круги,  дерево  то  приближается,  то
отдаляется, то начинает  вдруг  вращаться  гигантским зеленым колесом. И все
время что-то  назойливо  стучит, стучит в ушах...  А-а,  это камни  падают в
пропасть. Неужели не успеть,  не  хватит сил?..  Шум в  ушах  все сильнее  и
сильнее,  и  вдруг  Славик  увидел перед самыми глазами протянувшийся к нему
обнаженный, толстый корень кедра. Он обеими руками ухватился за него...
     Тяжело дыша, Славик сидел,  прижимаясь к толстому  стволу кедра. Сердце
мальчика часто билось. От каждого неловкого движения боль в ноге давала себя
знать. "И надо же было появиться этому орлу,  зачем  я не  послушался Кости,
заупрямился",-- думал  он с  горечью,  растерянно  оглядываясь  кругом,  ища
выхода.
     Шурша камнями и  щебнем,  россыпь, не переставая, текла  по обе стороны
скалы с кедром. Будто наверху, у  вздыбившихся  утесов,  сотни  людей ломали
камень, сбрасывали его вниз.
     Кедр  за  спиной Славика  вздрагивал,  словно  весь он, от корня  и  до
макушки, дрожал от сильного озноба.



     Поняв,  что  в  положении Славика уже  ничего  смешного  нет,  мальчики
вначале  растерялись.  Они  беспомощно бегали  по  краю  россыпи, суетились,
кричали, давали ему разные советы. Петя уже  собирался бежать на выручку, но
кто-то  предложил  воспользоваться  веревкой  с  грузом,   бросить  ее,  как
пароходную чалку,  Славику.  Но пока  веревки доставали из  рюкзаков, он уже
скрылся за скалой, издали похожей на огромный усеченный конус.
     --  Ээ-э-ээ,  совсем   неладно  дело,  --  нахмурив  брови,   промолвил
запыхавшийся  Сыркашев. -- Сильно худое  там место. Будем  думать, как парня
выручать, -- проговорил он, обращаясь к Сергею Петровичу.
     Все поспешили к скале.
     Увидев прижавшегося к дереву Славика, ребята ободряюще замахали ему.
     -- Славка! Сейча-а-ас выручи-и-им!
     Сергей Петрович крикнул:
     --  Скорее,  веревку!  Самую длинную.  Связывайте вот эту и ту... Гера,
закрепи конец за выступ. Покрепче... Та-ак. Сколько метров?
     -- Около семидесяти...
     Сыркашев понял намерение Сергея Петровича и одобрительно сказал:
     --  Ладно придумал.  Скорей  надо,  худое  там место,  --  он  принялся
помогать ребятам наращивать веревку. -- Теперь, однако, хватит...
     Схватив   свободный  конец  и  крикнув  мальчикам:   "Потом  помогайте,
подтягивайте помаленьку", перескочил на все еще движущуюся россыпь и побежал
к Славику.
     Напоминающий взрывы стук раскалывающихся в  пропасти  камней  заставлял
Славика   всякий  раз  опасливо  вздрагивать.   Движение  россыпи  несколько
замедлилось. "Ну вот, скоро и совсем  остановится", -- обрадовался Славик  и
увидел "дрейфующего" с веревкой в руке Сергея Петровича.
     Он уже подбегал к островку.
     -- Держи!
     Сергей Петрович сунул ему в руку конец веревки.
     -- Беги! Перебирайся руками по веревке. Я за тобой...
     Он слегка подтолкнул Славика в спину.
     -- Сергей Петрович, не могу... Бегите вы. Нога... Ой!..
     -- Вывихнул?
     -- Наверно.
     Сергей Петрович нагнулся, подставил Славику спину и поднял его.
     --  Садись. Держись крепче. --  Он  ухватился за  веревку и,  перебирая
руками, стал подтягиваться по россыпи.
     Мальчики видели, как Сергей Петрович добрался до островка к Славику.
     Все облегченно вздохнули, заговорили, перебивая друг друга.
     -- Ну, теперь  все,  -- проговорил  Петя.  -- Сергей Петрович рассчитал
правильно.
     -- И веревки хватило.
     -- А я так боялся.
     -- Что-то случилось со Славкой.
     -- Верно!  Сергей Петрович  несет  его  на  спине.  Ой,  поскользнулся.
Падает. Встал...
     -- Поможем, братцы, -- Олег схватился за веревку. -- Взя-а-ли, разом...
     Через несколько  минут Сергей  Петрович  с ношей уже был около ребят  и
Сыркашева.
     Славик, морщась от боли, виновато взглянул на Сергея Петровича.
     -- Разве я  знал,  что россыпь  такая. И  уж очень мне захотелось снять
этого орла. Вообще снимок должен получиться...
     Вывиха, чего особенно боялся Сергей Петрович, у Славика не оказалось.
     Было  сильное,  болезненное растяжение. Но идти  и ехать на коне  он не
мог.
     Алексей Иванович молча, внимательно, как хороший  врач, осмотрел ногу и
сказал:
     -- Здесь на камнях такой  травы нет лечить. Там  найдем,  --  он махнул
дымящейся трубкой вниз...
     Из палатки и двух палок  мальчики  соорудили носилки  и уложили на  них
Славика.
     --  Ну вот еще, выдумали, --  попробовал протестовать он. -- Доберусь с
палкой сам.
     -- Лежи, лежи. Молчи уж,--  притворно сердитым голосом проговорил Олег,
берясь за носилки. -- Доберусь... Ты на бюллетене с этого  часа и по приказу
числишься больным. Понял... Ну вот. И лежи в таком случае...
     Весь путь с перевала их сопровождал резкий, короткий свист бурундуков.
     -- Ээ-э,  --  прислушиваясь  к  пересвистам  зверьков,  сказал  Алексей
Иванович. -- Дождь будет.
     Он  пристально посмотрел на острые вершины  поднебесного  кряжа.  Самую
дальнюю обволакивало легкое, прозрачное облачко.
     Алексей Иванович кивнул в ту сторону:
     -- Примета верная. Никогда не обманет. И бурундук скажет всегда правду.
Верить полосатому можно.
     Он помолчал и добавил:
     -- И рука про ненастье  толкует. Зверь когда-то руку мял. Давно.  А она
все про погоду знает.
     Уже  начало смеркаться, когда путники  спустились с перевала и  разбили
стан.



     Мельчайший дождик-бус, не переставая, моросил вторые сутки.
     Все стало  сразу  мертво.  Птицы  молчали.  Один  только дятел  тукал в
притихшем  лесу.  Туканье лесного  работяги  слышалось  во  влажном  воздухе
отчетливо  и  музыкально.  Прозрачными  слезами  скатывались  капли  влаги с
листьев деревьев, с травы, и слышно было, как они падали на мокрую землю.
     В  горах начавшееся ненастье  может длиться  днями,  сутками, неделями.
Непривычная  тишина  в  лесу,  сопровождающая всегда  такие  ненастные  дни,
угнетала мальчиков. Они  и  сами  приумолкли  и,  "опустив носы",  с  тоской
смотрели на  взмокший  лес, на плачущие камни,  скалы.  "Но  почему  же  нет
ветра?"  --  думал каждый,  всматриваясь  в сырую  тяжелую мглу.  Она мокрой
непроницаемой завесой опустилась с неба, прикрыла собою лес, горы и озеро, к
которому стремились они. Не принес ничего утешительного и третий день. Ветра
по-прежнему не было.  Дождь продолжал бусить с надоедливым, наводящим на сон
шелестом.
     Путешественники уже  перешли  на строгие порции  из сухарного запаса. В
мясе  недостатка у  них не было. Алексей  Иванович подстрелил пару глухарей.
Несколько суховатое, не  жирное, с  особым, присущим лесной дичи  привкусом,
мясо больших таежных петухов очень нравилось ребятам. Ели они его вдоволь.
     На  третий день вечером Петя увидел, как неожиданно  затрепетали листья
березы,  возле которой  была разбита  палатка.  Обратил  на  это  внимание и
Алексей  Иванович и сказал обрадованно, что теперь ненастье скоро  кончится.
Ветер подул с рассветной стороны, а он оттуда всегда приносит ладную погоду.
     Настроение у ребят сразу поднялось. Вечером долго не смолкали  у костра
смех, песни. В каше, сваренной Олегом, Славка обнаружил какого-то жучка, все
сразу  вспомнили  деда  Щукаря  с  его  "вустрицами"  и вдосталь посмеялись,
подчистую расправившись с кашей.
     На закате, хотя его и не было видно, в зарослях попыталась запеть робко
какая-то пичужка, но скоро она смущенно замолкла, не поддержанная подругами.
     Но это уже был добрый признак.
     Ночью скрытое мглой озеро глухо зашумело. Слышно было, как о прибрежные
камни и утесы  разбивались  волны. Дождь перестал моросить. То там, то тут в
разрывах весело проглядывали яркие звезды.
     Всю ночь озеро шумно перекатывало волны.
     Первыми  проснулись  Сергей Петрович и Петя. Они вылезли из  палатки  и
зажмурили глаза от нестерпимого блеска. Ярко  светило уже высоко поднявшееся
солнце.  Горы  вдруг  раздвинулись,  открылась  глубокая  долина  с  озером.
Обширная гладь  Каракола сияла, как огромное круглое зеркало в оправе скал и
утесов.
     Петя радостно закричал:
     -- Урра-а-аа-а...
     Он откинул широко полог палатки.
     --  Эй  вы, сонные  тетери!  Ну как не  стыдно дрыхнуть до такой  поры.
Вставайте! Смотрите, какая красота...
     Петя схватил за ноги еще не проснувшегося как следует Олега и под общий
дружный смех выволок его из палатки.
     Оглашая  окрестность  радостными  криками,  ребята  поспешили  к озеру.
Вскоре они появились на утесе, выложенном из огромных гранитных глыб.
     Они махали руками, кричали:
     -- Сюда, Сергей Петрович!.. Очень легко подниматься. Как по ступенькам.
Вот с этой стороны заходите.
     -- Конечно легко, -- добродушно ворчал Туренко, взбираясь по утесу.  --
Легко, когда человеку шестнадцать лет, ну, а если ему перевалило за полсотню
с порядочным хвостиком...
     -- Давайте руку, Сергей  Петрович. Вот  так... Несколько рук  подтянули
старого географа на вершину утеса.
     Впереди  лежала огромная,  почти  круглая, каменная  чаша,  наполненная
черно-синей неподвижной водой.
     С  западной, юго-западной  и южной  сторон ее окружали обрывистые скалы
без береговой полосы. Невдалеке, из узкой долинки-ущелья, в озеро скатывался
с шумом белый пенистый  поток. Клокочущая в  нем вода  била высокими буграми
через подводные камни.
     В горах раздался выстрел. Вслед за ним -- другой. Ребята вздрогнули  от
неожиданности. Засмотревшись на озеро, они забыли о Сыркашеве.
     --  Эге,--  подняв вверх  палец,  произнес  Петя.  -- Алексей  Иванович
напрасно не стреляет. Я уже слышу запах жаркого...
     -- А в самом деле, братцы, нам не пора что-нибудь такое пожевать. Вы не
чувствуете в этом необходимости?
     -- О-оо,  да еще какую, Олешек. Я за  твое  мудрое  предложение,  но, с
разрешения Сергея Петровича, вношу к нему поправку.
     -- Какую, Герка?
     -- Перед  завтраком выкупаться  в целебной воде  Каракола. Это  кстати,
будет очень полезно Славке.
     -- Почему только ему?
     -- Для укрепления нервов. Он сегодня ночью разговаривал во сне. Ясно --
нервная система не в порядке.  Это, по-видимому,  результат его знаменитого,
ну а  в истории нашего  географического кружка, так сказать, и исторического
дрейфа по россыпи...
     Берега Каракола огласились громкими криками:
     -- Ого-го-о-о, вот это водичка... Обжигает.
     -- В такой долго не просидишь.
     -- Хорош-ш-а-аа.
     Когда  ребята возвратились на стан,  Сергей  Петрович  и  Сыркашев  уже
свежевали жирного барсука.
     -- Во-о-от, что я вам говорил, -- вскрикнул Петя.
     -- Такую  траву  кто знает? -- Алексей Иванович  протянул пучок длинных
растений с неветвящимся стеблем,  глубоко рассеченными перистыми листьями  и
толстым корнем. Верхушку каждого стебля увенчивал темно-бордовый цветок.
     Ребята с интересом рассматривали неизвестное для них растение.
     --  Сильно хорошая трава, -- проговорил Сыркашев, -- и для зверя, и для
человека. Марал  ходит ищет ее. Найдет, копытом выроет  корень, ест. Человек
устал, совсем будто силы нет. Ну, ложись, пропадай. И голова  худая и тут,--
Алексей  Иванович прижал  руку  к  сердцу,  -- совсем слабо.  Ну,  беда, жди
костлявую в  гости. А трава эта не даст, не пустит ее еще скоро. Моя старуха
лекарство из  травы делает. Пьет его человек, не  устает  скоро. Как молодой
все равно, по горам ходит.
     Сергей Петрович пояснил:
     -- Это -- маралий корень. По-научному, по-латыни, левзея сафлоровидная.
Сложноцветное  растение.  Среди  местного  населения  употребляется   давно.
Уставшему человеку восстанавливает силы,  укрепляет нервную систему. Алексей
Иванович правильно сказал. Это растение, пожалуй, можно поставить в один ряд
с замечательным дальневосточным "корнем жизни" -- женьшенем.
     --  А  там, Алексей Иванович, где вы нашли цветы, их много?  -- спросил
Костя.
     --  Ээ-э...  много. День  ходи,  два, все  не соберешь. Для старухи вот
набрал, пусть лекарство делает, лечит народ. Надо...
     -- Может быть, нам всем отправиться туда за маральим корнем? Привезем и
сдадим в аптеку.
     --  Правильно, Костя! Но сначала обследуем  озеро,  а потом и за травку
возьмемся.
     -- А сейчас за похлебку. Мясо уже упрело.
     Олег  вынул   из  ведра  большой  кусок  жирного  барсучьего  мяса.  От
аппетитного  запаха  у  ребят  потекли  слюнки.  Мальчики  окружили  Олега и
притворно просящими, умоляющими голосами тянули:
     -- Оле-ше-е-к, ну отрежь, пожалуйста, кусочек. Олешек, миленький...
     После   сытного    и   вкусного   обеда,   отдохнув   положенный   час,
путешественники отправились исследовать берега Каракола.  Озеро  имело почти
округлую  форму.  Олег сделал много  зарисовок  береговой полосы,  отдельных
утесов, нависших  над  озером мрачных скал. Целую кассету пленки истратил  и
Славик.  Каракольской  водой,  очень  приятной  на вкус, заполнили несколько
бутылок, уложили их в рюкзаки. Для лабораторного исследования в городе.
     Вокруг Каракола  простирались лиственничные леса, а выше их на обширном
плато тянулись роскошные луга. Туда и отправились путешественники в поход за
маральим корнем.



     Невдалеке  от  озера,  в  довольно  глубокой  долине,  заросшей  густым
лиственничным лесом, мальчики неожиданно наткнулись на горячий ключ.
     -- Аросан, -- сказал Сыркашев.
     -- Да здесь он не один, а вот еще, -- крикнул ушедший вперед Петя. -- И
все они горячие. Заваривай чай и пей. Вот здорово!
     Горячие источники выбивались из гранитного грунта.
     -- Аросан, --  снова произнес Сыркашев. -- Для больного человека сильно
хорошая вода. У другого ноги совсем плохи. Аросан вылечит.
     Прозрачная вода источников имела слегка сернистый запах.
     Почти весь  день мальчики  провели на плато, покрытом цветущими летними
травами. Они накопали несколько связок маральего корня.
     Уже,  собираясь возвращаться к озеру, на стан, спустились  в неглубокое
ущелье, беспорядочно загроможденное камнями.
     Они побродили по галечным отмелям очень беспокойной и порожистой речки,
захватили отлично окатанные цветные гальки и стали взбираться по косогору.
     Олег и Петя шли  в стороне. Вдруг они остановились, закричали, замахали
руками, подзывая к себе уже забравшихся на плато ребят.
     Те быстро спустились к ним.
     -- Видели? Вот находочка...
     Олег  с торжественным  видом показал  на  торчащий  из  щебня обтянутый
железными кольцами полузасыпанный между большими камнями деревянный ствол.
     -- Пушка!
     -- Вот это да!..
     --  Она,  наверно,  тех  партизан,  Костя, что жили  в пещере.  Как  ты
думаешь?
     -- Возможно.  Ведь в записке ясно сказано, что партизаны здесь  бывали.
Конечно это их пушка.
     -- Надо ее откопать.
     -- Разумеется.
     Освободив  из  каменного  плена  пушку,  ребята связали  ремни,  петлей
захлестнули ствол.
     -- Ну-ка взя-я-а-ли, рр-а-зо-о-ом...
     -- Са-а-ма пой-де-от... рр-а-зо-ом!
     Тяжелый ствол пополз по косогору.
     -- Еще ра-аз!..
     Сыркашев уже давненько прислушивался  к  веселым,  возбужденным голосам
мальчиков.  Он не  спеша  докурил  трубку, пошел на голоса  и  с  удивлением
увидел, как ребята, обливаясь потом и подбадривая  себя  криками,  тянут  по
крутому косогору что-то похожее на обрезок бревна.
     -- Взя-а-а-лл-и-ии!..
     -- Ра-аа-з-оо-ом!
     Окованный широкими железными кольцами, покрытыми ржавчиной, ствол пушки
и полусгнивший лафет были вытянуты на плато.
     -- Вот, Алексей  Иванович, пушка, -- значительно произнес Олег, вытирая
с лица пот. -- Партизанская пушка. Из нее стреляли по белым. Здесь, наверно,
был сильный бой.
     Сыркашев утвердительно кивнул головой.
     --  Воевали, как  же.  Партизаны  туда  шли,  -- он  показал на далекие
снежные хребты, -- белые за ними. Их много было...
     Сыркашев задумался, склонил голову, медленно проговорил:
     --  Начальник у партизан  хороший человек  был.  На  шахте,  сказывают,
работал.  Не  из наших мест.  Нашлись худые люди, помогли  белым.
Расстреляли его. И могила там, -- старик снова  кивнул на снежные
вершины, сияющие под солнцем.
     -- Что мы будем делать с пушкой? -- спросил Славик.
     -- Как что... Ну, конечно, повезем с собой.
     --  Что ты,  Олешек. У  тебя и сейчас еще мокрый лоб, а много ли мы  ее
тащили. Как вы думаете, ребята?
     -- С  собой забрать мы ее не можем. Гера,  конечно, прав, -- проговорил
Костя,  задумчиво  глядя на изделие неизвестного оружейного мастера.  Олег и
Петя старательно  освобождали ствол  от  песка, глины,  набившегося  в  него
мелкого щебня. Гера плиткой гранита сдирал  с  колец ржавчину. Вскинув глаза
на Костю, он спросил:
     -- Что ты предлагаешь, Котька?
     -- Мы ее оставим здесь. Но не просто вот так бросим на этом плато...
     -- С собою  взять не можем и здесь  не бросим. Что же все-таки мы будем
делать  с пушкой? --  нетерпеливо перебил его Олег. -- Может быть,  и совсем
тогда не следует очищать ее?
     -- Вот именно следует.
     -- Котька! Я понял тебя, -- вскричал Петя. -- Пушка -- это памятник! Вы
понимаете, ребята, что предлагает Котька... Здесь, на плато, мы сооружаем из
пушки  памятник  в  честь тех партизан, которые сражались в этих  местах  за
советскую власть. Так, Костя? Просто замечательно!
     -- Надо посоветоваться с Сергеем Петровичем, -- сказал Костя. -- Что он
скажет...
     Мальчики и Сыркашев поспешно вернулись к озеру, на  стан, где оставался
Туренко.
     Сергей Петрович выслушал ребят.
     -- Партизанская пушка... -- проговорил он  задумчиво, разглаживая  усы.
-- Находка ваша,  ребята, примечательная.  И бросить просто так ее мы с вами
не можем. Нельзя... -- он замолчал,  задумался. -- Был у  нас в отряде такой
умелец, оружейник Емельян Пташкин...
     ... Шла осень 1919 года...
     Отличным кузнецом  в  Волчихинской округе слыл Емельян Макарыч Пташкин.
Без обиды  уходили от него односельчане. Лемех, бывало,  оттянет --  целину,
как воск, режет одним словом, всякая поделка отличной выходила из его рук. А
тут подошло такое время, что и на другое, более ответственное дело сгодились
золотые руки кузнечного мастера.
     Не было у  партизан пушки, и получил Емельян Макарыч  приказ изготовить
пушку и  в  короткий  срок. Задача была  нелегкой. Думай не думай,  а делать
надо.  Чертежик  набросал  Емельян и даже расчеты некоторые произвел. А тут,
кстати, и  ствол нашелся  --  старая  водопроводная труба. Быть партизанской
пушке  на  страх  врагам!  Шинным железом обтянули покрепче казенную  часть,
чтобы не разорвало. Пушку установили на березовые передки.
     Получилось ладно, хоть и на манер старой пушки времен турецкой войны: с
фитильным запалом и зарядка с дула.
     Приехал командир полка,  посмотрел  Емельянову пушку, похлопал рукой по
стволу, в дуло заглянул, сказал:
     -- Отличное орудие! Теперь и у меня в полку артиллерия есть.
     И пошла партизанская пушка в наступление на белых, в первое свое боевое
крещение.
     Темная  октябрьская   ночь.  Партизанская  часть   преследовала  белых.
Схваченная крепким первым морозцем, звенела под конскими  подковами  степная
дорога. Поскрипывали  телеги партизанского обоза.  Два  полка быстрым маршем
передвигались  к  станции  Рубцовка. Впереди разведка. На восходе солнца они
были уже в трех километрах от станции.
     Частая оружейная и пулеметная стрельба встретила появление партизанских
полков. Заговорила артиллерия белых  с бронепоездов. Снаряды делали перелет,
дробили замерзшую землю.
     -- Рассыпайся в цепь. Окапывайся, -- раздалась команда.
     Между  станцией и полком лежало чистое  поле. Впереди станции окопалась
цепь  белых. Двенадцать пулеметов  и два орудия у  них.  Партизаны  отвечают
частым ружейным огнем.
     Но вот над полем раздалась команда:
     -- Батарея, на линию огня!..
     Выкатили партизанскую пушку в цепь.
     -- Заряжать!.. Открыть по противнику артиллерийский огонь!
     Пушкарь из бывших артиллеристов проговорил:
     -- Ну-ка, матушка, прямой наводкой.
     Затлелся фитиль, и  через минуту над цепью прокатился  гул. "Заряд"  --
обломки железа  полетели в  сторону противника.  Пушка  подскочила  вверх  и
перевернулась.
     -- Готовь второй!..
     Опять дуло  партизанской пушки  грозно смотрит  через  поле  в  сторону
противника.  Пушкарь-наводчик  насыпал  в  ствол  самодельный  порох,  куски
железного лома. Крепко запыжил.
     После первого выстрела среди партизан раздались одобрительные голоса:
     -- Наша заговорила!
     -- Ахнула не хуже шестидюймовой.
     Услышав орудийный гул со стороны партизан, белые заволновались. Они  не
ожидали  артиллерийского  обстрела.  Напряженно  прислушивались   к  разрыву
снаряда. "У партизан артиллерия",-- пронеслось по цепи белых.
     Стали они отступать к станции.
     У партизан опять раздается громкая команда:
     -- Огонь!..
     Еще более оглушительный гул потряс воздух, далеко раскатился  по степи.
Белые уже начали поспешно отступать к станции.
     -- Батарея, огонь!..
     Но   уже   молчит   партизанская   артиллерия.   На  этот   раз  старый
бомбардир-наводчик перестарался. Лишняя  порция  самодельного пороха сделала
свое дело. Казенная часть пушки разорвалась.
     Вышла из строя пушка Емельяна Макарыча... Но  панику среди белых внесла
она хорошую. Партизаны со всех сторон начали нажимать на станцию. На восходе
солнца выполнил полк свою боевую задачу, захватил станцию...
     Сергей Петрович замолчал и через минуту проговорил:
     -- Вот вам и  самодельная пушка. Сейчас, может, кто и улыбнется, увидев
такую в музее, а тогда она по сути судьбу сражения за станцию решила. Так-то
вот,  друзья мои.  И  посему к  вашей  находке  должны мы  все  отнестись  с
уважением. Мысль Кости я поддерживаю...
     Утром на горном плато закипела работа. Пушку оттянули подальше  от края
ущелья. Из плитняка  и гранитных обломков ребята сложили метровое  основание
-- постамент.  В  ущелье,  на берегу речки  нашлись выходы  отличной,  очень
вязкой  белой глины.  Глина прочно схватывала плитняк  и  гранит.  Постамент
получился добротный.
     Пушку подняли на него. Ствол зажали среди гранитных обломков.
     Окончив работу, ребята молча смотрели на свое сооружение.
     Петя  отошел в  сторону и в чем-то убеждал отдыхающего на камне Алексея
Ивановича.  С сияющим лицом он вернулся  к ребятам. За ним, с ружьем в руке,
подошел Сыркашев.
     Петя  окинул  ребят  и  присоединившегося  к  ним  Сыркашева  и  Сергея
Петровича значительным взглядом и как-то особенно торжественно произнес:
     -- В честь сражавшихся в этих горах партизан мы дадим салют.
     Алексей Иванович протянул Пете свое старенькое ружье и патроны.
     Петя передал тулку Косте.
     -- Костя, салютуешь ты. И вы, Сергей Петрович.
     На загорелом лице Кости заиграл румянец. Костя взял ружье.
     Прозвучала команда:
     -- Сми-и-рно!
     Все замерли. Не шелохнувшись, с зажатой в руке фуражкой стоял на правом
фланге Алексей Иванович Сыркашев.
     Над горным плато, распластав могучие крылья, парил  в  потоках  воздуха
большой орел. От далеких снежных хребтов тянуло свежестью.
     Из ущелья доносился приглушенный шум реки на пороге.
     С трепетно бьющимся сердцем Костя медленно поднял ружье, прижал приклад
к горячей, пылающей щеке и нажал на спусковой крючок.
     Выстрелы из двух ружей гулко прокатились над  горным  плато и замерли в
зеленых развалах хребтов...



     Река, пересекающая большой сибирский город, еще спала. Позднее весеннее
половодье не схлынуло. Острова и обширная левобережная пойма были затоплены.
     В свежем воздухе пахло весенней, не прогретой солнцем  водой, цветущими
яблонями из садов правобережья.
     В  этот ранний час по  новому  мосту,  соединяющему  город с  заречьем,
захватив всю  его  ширину,  сцепившись крепко руками,  шли юноши  и девушки.
Раздавались громкие восклицания, смех.
     Только что окончился выпускной вечер.
     Посредине моста закружились пары.
     По  обоим берегам полноводной реки еще лежал  в полусне большой  город.
Ниже моста, в порту, грузились пароходы. Похожие на странных больших птиц  с
вытянутыми длинными ажурными  шеями, портальные  краны бесшумно  повертывали
стрелы с зацепленным грузом.
     Караван барж, груженных лесом, прошел под мостом.
     У  решетки  остановились Костя,  Олег и Славик.  К ним  подошли Гера  с
Петей.
     На  левобережье окна в верхних этажах зданий, расположенных по взгорью,
загорелись  розоватым  нежным  светом,  а  через  минуту  они  уже  запылали
расплавленным золотом.
     -- Ребята, помните восход солнца на Соболиной горе? -- проговорил Петя,
пощипывая темный пушок над верхней губой.
     -- Ну конечно...
     -- Ээх, еще бы разик куда-нибудь махнуть в горы, в  тайгу, -- вздохнув,
произнес Славик. -- Опять всем вместе...
     -- Теперь все... Недельку передохнуть,  и снова  за книги, -- промолвил
Петя.
     -- Ну, конечно, не нынче. В следующее лето. В каникулы.
     -- Это -- другое дело.
     -- На лодке. Спуститься  до низовья, за полярный круг. Будем охотиться,
ловить рыбу, исследовать берега. А... Здорово получится.
     -- Где-то сейчас наш Алексей  Иванович? -- проговорил Костя,  задумчиво
глядя на реку.
     Клубился  легкими прозрачными струйками  пар.  Вода  под левым  берегом
порозовела.
     Перебивая один другого,  друзья заговорили  о  Сыркашеве. Каждый из них
добрым словом вспомнил старика.
     --  Э-ээ, -- подражая Алексею Ивановичу, тихо произнес Гера, --  солнце
давно встало. Будет спать-то, пора собираться. Нн-о-оо, вот засони...
     По мосту прошли первые трамваи, автобусы. Солнце поднялось над городом.
Начинался новый большой  трудовой  день.  Протяжно  запели  гудки,  оживали,
наполнялись шумом улицы, мост, река. С берега доносилось певучее:
     -- Вз-я-а-лии... Ра-азо-ом... Вз-я-а-лии...
     Гера сказал:
     -- Помните, как мы тогда...
     -- А как думаете, ребята, уцелел наш памятник или нет?
     -- Конечно. Он на месте. А потом не забывайте, Алексей Иванович сказал,
что  будет  заглядывать  на  "Плато  партизан". А  теперь, когда  уже  точно
установлены лечебные  свойства  каракольской  воды и горячих  источников, те
места вряд  ли надолго останутся такими глухими и далекими. Люди сохранят  и
памятник партизанам...
     ...В этот  утренний  час  горной  тропой, пробитой  в верховьях Инсуху,
старик Сыркашев вел караван. Алексей Иванович сидел на своем Рыжке, привычно
раскачиваюсь  в седле.  За его  спиной  была все  та  же старенькая тульская
двустволка  и все  те же  сумы из козьей шкуры были приторочены к старому, с
деревянными стременами седлу. Да и сам  Алексей Иванович, одетый все в ту же
брезентовую  куртку,  почти  не изменился за  прошедший  год.  Разве  только
прибавились морщинки на его смуглом лице с добрыми темными глазами.
     Десять вьючных коней, шагая нога в ногу, вытянулись цепочкой.
     Караван  поднялся  на  перевал.  В  узких  глубоких развалах-щелях  еще
клубился туман. Далеко внизу светлой ленточкой лежала Инсуху.  Шум ее  воды,
метущейся среди камней, не долетал до людей, окруживших Сыркашева.
     Огромным  темно-зеленым  морем   простиралась  горная  тайга.   Алексей
Иванович  что-то  тихо  говорил своим спутникам,  показывая  вдаль  рукой  с
зажатой в ней дымящейся трубкой.
     Вдали  сияли  под  утренним  солнцем  снежные  хребты.  Правее виднелся
двухвершинный "Час-Тах".
     Высокий мужчина, в зеленом брезентовом плаще вскинул к глазам бинокль.
     --  Там Каракол,  там, -- закивал  головой  Алексей  Иванович и  сильно
задымил трубкой.
     Синеватые струйки дыма заволокли покрытое морщинами лицо старика.
     -- Там, там, - повторил Алексей Иванович и взглянул на солнце.
     -- Ээ-ээ вон куда поднялось. Ехать надо. Мешкать  нам зачем, все вперед
да вперед... Надо...
     Легким движением ноги, обутой в сапоги, сшитые из оленьей кожи, Алексей
Иванович тронул задремавшего коня.
     -- Нн-о-оо,  вот  беда,  уснул.  Эка  старость  неладная,  - добродушно
усмехнулся он. - На Караколе выспишься. Спи да траву ешь, что тебе делать-то
больше. Нн-о-оо, лентяй...
     Навьюченный  караван скрылся  за  поворотом.  Разноголосый птичий  крик
наполнял лес. На тропу по  которой только что прошел караван, вышли маралы и
подняв головы, долго внюхивались в воздух, широко раздувая ноздри.
     Постояв  на  тропе, звери не спеша направились в сторону синеющей внизу
Инсуху.







Last-modified: Sun, 19 Nov 2006 19:41:40 GMT

Оцените этот текст: