Мино Милани. Рожденные в пламени
---------------------------------------------------------------
© Copyright Мино Милани
© Copyright перевод Ирина Константинова (kig@mail.wplus.net)
Изд. "Северо-Запад", 1992, сб. "Пульсирующий камень"
---------------------------------------------------------------
Мы возвращались из небольшого городка Санта-Вельда в штате Колорадо,
где посетили новый центр ядерных исследований. Было далеко за полночь, ярко
светила полная луна, над автострадой стелился густой туман. Дег вел машину,
а я дремал рядом с ним. И вдруг я почувствовал, как в моей свесившейся на
грудь голове вдруг все разом зазвонили колокольчики тревоги. Я вздрогнул и,
открыв глаза, увидел огромный Кадиллак -- он вынырнул из тумана и ослепил
нас яркими фарами.
С грохотом перелетев через разделительный барьер, машина, едва не
перевернувшись, на двух колесах с огромной скоростью неслась прямо на нас.
-- Сворачивай, Дег! -- закричал я, но он и сам догадался это сделать.
Кадиллак с ревом и со страшным скрежетом колес по асфальту пронесся мимо,
врезался в другое ограничительное заграждение, вылетел за обочину и исчез в
тумане. Дег резко затормозил, наша машина остановилась, остро запахло
горелой резиной. Мы выскочили на дорогу...
Но было уже поздно. Кадиллак пылал метрах в сорока от нас. В тумане
светилось красное и голубое пламя. И желтое тоже.
-- Поезжай, Дег, к ближайшему телефону, вызови скорую и полицию, --
попросил я. Он хотел было что-то ответить, но потом кивнул, сел в машину и
умчался. Я перебрался через оградительный барьер и направился к горящему
Кадиллаку. На земле видны были глубокие следы сумасшедшей машины. Я понял,
что она разбилась, налетев на опору башни высоковольтной сети. Пахло горелым
металлом и маслом.
Слышался громкий треск бушующего пламени. Кадиллак мог взорваться с
минуты на минуту. Я замедлил шаги. Черт возьми, как же плохо все кончилось!
Для тех, кто находился в машине...
Но тут я увидел юношу. Шатаясь, он возник из тумана шагах в двадцати от
меня. Он показался мне призраком.
-- Эй, эй, вы! -- крикнул я и бросился к нему. Он остановился,
развернулся и пошел ко мне, двигаясь, словно робот, как-то автоматически.
Мне показалось, что он раскачивался взад и вперед. Я заметил, что лицо его
было залито кровью. Я схватил его за руку:
-- Есть там еще кто-нибудь? -- Юноша жестом дал понять -- нет.
Высвободив руку, он отвернулся от меня и сделал несколько шагов. Три,
четыре... Потом со стоном упал лицом вниз.
Что делать? Заняться им или пойти к Кадиллаку? Я решил сначала
посмотреть, нет ли там еще кого-нибудь. Дверцы машины были распахнуты,
вокруг на земле стелилось пламя: бензин вылился из бензобака, поэтому можно
было не опасаться взрыва. Я подошел ближе -- насколько было возможно --
пытаясь рассмотреть что-нибудь в огне и дыме. Больше никого не было.
Задыхаясь от гари, я отошел в сторону. "Даже если там и оставался кто-то
еще..." -- подумал я.
Я вернулся к юноше, который лежал ничком, выбросив руки вперед, пальцы
его впились в землю. Я опустился рядом с ним на колени. Мне видна была
только половина его лица. Открытый глаз блестел. Юноша стонал. Изо рта его
вытекала струйка крови.
-- Не волнуйтесь, -- обратился я к нему, -- сейчас приедет врач. Все
обойдется.
Юноша не ответил. Я наклонился и повторил свои слова. Он прохрипел
что-то невнятное. Я заметил, что земля возле него становится темной.
Он слегка пошевелился, потом что-то еле слышно произнес; глаз, который
был виден мне, расширился и начал что-то искать. Я снял пиджак и укрыл
юношу.
Успокойтесь, доктор уже здесь... -- шепнул я ему на ухо. Что еще я мог
сделать?
-- ...генерал....
-- Что?
"Генерал" -- мне показалось, именно это слово он произнес. Но скорее
это был просто вздох. Теперь юноша дрожал. Я очень ему сострадал и
огорчался, что бессилен как-либо помочь. Еще раз взглянул на огромную лужу,
которая образовалась под его телом. Мыслимо ли остаться невредимым в машине,
которая на скорости сто тридцать километров в час врезается в стальную
опору? Оставалось только надеяться, что этот несчастный был совсем не
покалечен.
Я провел рукой по его волосам -- светлые, густые, по-юношески мягкие.
Голова была влажной от пота, от ледяного пота. Я пробормотал:
-- Скорая помощь уже едет...
Юноша опять пошевелился. Мне показалось, он хочет поднять голову. Потом
он что-то прошептал, и я наклонился к нему совсем близко.
-- Генерал... вы должны... верить... все в пламени, сплошной ад, мы все
погибли...
Послышался шум подъезжающей машины, скрип тормозов.
-- ...все погибли, все...
Слова слетали с его губ вместе со стекающей струйкой крови. Человек в
смертельной агонии -- это что-то ужасное.
Кто-то бежал в нашу сторону. Это был Дег. Запыхавшись, он наклонился ко
мне:
-- Скоро приедут. -- Я жестом велел ему молчать. Юноша тяжело вздохнул
и отчетливо произнес:
-- ...только мы с Де Вито, генерал... мы двое... пламя...
-- Он бредит? -- спросил Дег..
-- ...отпечатки, про.. проверьте отпечатки, если неувер... -- Он умолк.
Еще раз вздохнул, изо рта вылилось вдвое больше крови, в неподвижном
зрачке[ ]вспыхнул какой-то странный свет. Он застонал. И тут
вдалеке взвыла сирена скорой помощи.
Юноша больше не двигался. Я поднялся, взял свой пиджак. Дег спросил:
-- Он умер?
-- Думаю, что да.
-- Черт побери! Ну как же это возможно?
-- Где он? Где он? -- раздались голоса у нас за спиной.
Сирена умолкла. Несколько человек спешили к нам, выходя из тумана.
-- Тут он, тут! -- отозвался я. Двое молодых людей в белых халатах
склонились над юношей. За ними появились полицейский и два агента. На нас
они не обращали никакого внимания, а наблюдали за медиками. Все кончилось
очень быстро. Врач поднялся, покачал головой.
-- Ничего не поделать.
-- Скончался, -- сказал санитар, тоже поднимаясь. Потом повернулся к
машине, стоявшей у обочины, и крикнул:
-- Неси простыню, Том!
Останавливались другие машины. Наконец, полицейский заметил нас.
-- Это вы звонили? -- спросил он.
-- Я. -- ответил Дег.
-- Видели, как это произошло?
Дег кивнул. Тем временем подошли другие люди, и началась обычная в
таких случаях возня с телом погибшего.
Часа через два мы сидели в кабинете шерифа. Белый, холодный свет,
табачный дым, убогая обстановка, ощущение усталости. На столе лежали часы
покойного, какая-то цепочка, бумажник, который достали из заднего кармана
его джинсов. Все, что могло быть в Кадиллаке, сгорело. Мы с Дегом сидели на
неудобных скамейках и в качестве очевидцев описывали несчастный случай.
Шериф -- огромный плотный мужчина -- жутко хотел спать. Он нехотя записывал
наши слова, жуя резинку.
-- ...свернув вправо, гм?
-- Да, еще немного, и он налетел бы на нас.
-- Какая у него была скорость, по-вашему?
-- Сто двадцать -- сто тридцать.
-- Как вы можете утверждать это?
-- Я не утверждаю, а отвечаю на ваш вопрос -- вы же сами спросили: как
по-вашему?
-- Ах, да, да... -- Шериф пожал плечами. Он был в стельку пьян, черт
возьми! Всегда так кончают. Ладно, господин Купер, -- шериф поднялся, --
спасибо за сотрудничество. Эй, Бил, -- он протянул полицейскому листок
бумаги, -- напечатай это на машинке. И впиши имя, фамилию покойного и все
прочее.
-- Как обычно, да?
-- Как обычно... -- Шериф вздохнул и развел руками, как бы выражая свое
сожаление и огорчение, а вместе с тем и обнаруживая скуку: -- Мы столько раз
на дню видим такие истории! Да и вы тоже, не так ли? Вы ведь журналист,
по-моему. Кажется, сказали, что журналист.
-- Марк Д. Прискотт... родился в городе Торбей, штат Миннесота... 12
июля 1920 года... -- Полицейский, печатавший на машинке, вслух читал
удостоверение личности покойного. Я услышал легкий звон колокольчиков
тревоги.
-- Вы ведь тоже немало подобных историй встречаете, -- повторил шериф.
Я утвердительно кивнул и заметил, что вслушиваюсь в слова другого
полицейского, а не шерифа. Я ответил:
-- Да, конечно Не столько, разумеется, сколько вы...
-- Журналист... А из какой газеты?
-- Из "Дейли Монитор".
-- Черт возьми! -- воскликнул шериф и щелкнул двумя пальцами. -- Так
это вы вытащили его из машины, да? Ах, нет... вы нашли его на земле, да...
"Дейли Монитор"! Это чертовски солидная газета! Гм... Будете писать эту
историю, так вспомните обо мне? Шериф Дэвис... Уильям Дэвис. -- Но, --
добавил он с добродушной ухмылкой, -- все зовут меня Билл, знаете...
-- Профессия... профессия... Послушайте, шеф, у него тут нет никакой
профессии, -- удивился полицейский, сидевший за пишущей машинкой. Шериф
протянул мне руку:
-- Ну, так если сможете...
-- Если напишу что-нибудь, о'кей, шериф, упомяну ваше имя.
Мы вышли на улицу. Колокольчики тревоги затихали очень медленно. Туман
рассеялся, на небе вспыхнули звезды, пахло травами. Городские огни светились
где-то далеко. Кто знает, как называется это странное место?
И почему звонили колокольчики тревоги?
-- Поведешь машину, Дег?
-- Конечно, -- ответил он и сел за руль. Мы молча проехали несколько
километров.
-- Что случилось, Мартин? Мне кажется, вы чем-то озабочены? -- вдруг
спросил Дег.
-- Что? А, нет ничего. Пытаюсь понять... -- Я пожал плечами. Нет,
ничего я не мог поняты -- Ничего, Дег...
-- Вы тоже думаете об этом несчастном случае, да? Бедняга! Так
погибнуть! Знаете, в дорожных катастрофах чаще всего погибают молодые люди.
Слишком любят скорость. -- Дег слегка наклонил голову и спросил: -- Он
бредил, да? Принял вас за своего генерала... спорю, что он воевал во
Вьетнаме! Как же обидно -- вернуться с войны живым и здоровым и погибнуть в
дорожной катастрофе.
И тут я понял, почему звонили колокольчики тревоги. Я тотчас вскрикнул:
-- Дег, тормози! Тормози, говорю тебе!
-- В чем дело? -- растерялся он, но выполнил мою просьбу. Когда машина
остановилась, я спросил:
-- Дег, сколько лет было этому человеку, ну, этому парню, как ты
думаешь?
-- Ну что-то около двадцати. Двадцать три или двадцать четыре, откуда я
знаю.
-- Да, примерно двадцать три, двадцать четыре... В таком случае у него
было фальшивое удостоверение личности.
-- Фальшивое? Как так?
-- Потому что... Я слышал, как полицейский, который печатал на машинке,
сказал... родился в 1920 году. Так в сказал.
-- Не может быть?!
-- И тем не менее.
-- Да нет же, Мартин! Они же наверняка видели покойника, когда
доставали его документы из кармана!
-- Вот именно это меня... именно это и смущает. Шерифу показалось, что
парень родился в 1920 году...
Дег покачал головой:
-- Но этого не может быть! Если б он родился в 1920 году... Да что вы,
Мартин! Он, по-вашему, походил на пятидесятилетнего?
-- Нисколько. Однако шерифу и его сотрудникам он показался именно
пятидесятилетним.
Мы помолчали, будто прислушиваясь к гудению мотора. Потом я
скомандовал:
-- Кругом марш! Едем обратно.
-- Но...
-- Поехали, мальчик. Чем раньше вернемся, тем быстрее разберемся с этой
историей.
Шериф садился в машину, собираясь ехать домой. Увидев нас, он удивился
и не скрыл своего недовольства, посмотрев на меня с недоверием. Шериф устал,
хотел спать, какого черта нам от него надо?
-- Привет. Вернулись? -- хмуро спросил он.
-- Да. Я вернулся... из-за той информация, которую собираюсь написать в
газету.
Он немного успокоился, но не совсем.
-- Так вы решили все же что-нибудь написать? --спросил он.
Я кивнул:
-- Строк двадцать... Может, со снимком.
Шериф захлопнул дверцу машины и подошел ко мне:
-- Вам нужна моя фотография?
-- Нет, не ваша, шериф. Я бы хотел снять... Да, да, пострадавшего.
Мне показалось, он заметно огорчился. Конечно, ему было бы приятнее
увидеть в газете свою физиономию. Что-то поворчав, он пожал плечами и повел
вас в здание полиции. Спустя несколько минут мы стояли перед лежаком в
темном холодном помещении. Простыня, как и полагается, с головой накрывала
мертвеца. Шериф включил свет. Дег приготовил фотоаппарат.
-- Мне встать тут, рядом... с потерпевшим? -- спросил шериф.
-- Нет, не обязательно, -- ответил Дег.
-- Как хотите.
-- Ты готов, Дег? -- спросил я. Он кивнул.
-- Будьте добры, шериф, приподнимите простыню, -- попросил я.
-- Да, пожалуйста, -- согласился шериф. Он приподнял простыню. Мы
увидели бледное и отрешенное лицо покойника. Дег приблизил камеру.
-- Мартин! -- шепнул он.
Еле сдерживая невероятное волнение, я приказал:
-- Снимай!
Две-три вспышки -- дело нескольких секунд. Шериф спросил:
-- Готово? Могу опустить простыню?
-- Да, спасибо, шериф... Покупайте завтра "Дейли Монитор" и увидите,
ваше имя будет напечатано крупным шрифтом.
-- В самом деле? -- спросил он, сильно смутившись, но явно польщенный.
-- В завтрашнем номере? Не может быть.
-- Сейчас докажу вам. Позвольте только позвонить, пожалуйста.
Он поспешил к дверям:
-- Пожалуйста, господин Купер... Сюда, в мой кабинет, черт возьми!
Звоните! Сколько угодно, сколько хотите!
Пока мы шли туда, Дег схватил меня за руку. Он был потрясен. Пальцы его
дрожали.
-- Мартин!-- опять шепнул он.
-- Потом, Дег. Потом поговорим. Мне надо позвонить в редакцию.
Я набрал номер и продиктовал стенографисту заметку о несчастном случае
-- двадцать строк, в которых пять раз повторялось имя шерифа Уильяма (Билла)
Дэвиса и только однажды имя Марка Д. Прискотта, покойного. Потом попросил
подозвать главного редактора Д'Анджело. Мне ответили:
-- Не знаем, сможет ли он подойти, господин Купер!
--.Покажите ему эту информацию, и он подойдет! -- ответил я. Так и
вышло. Через пять минут Д'Анджело взял трубку. Он, как я и предвидел, был
взбешен
-- Мартин! -- зарычал он. -- Ты что, с ума сошел?
-- Ты уже прочел мою информацию?
-- Ты что, с ума сошел, я тебя спрашиваю? Хочешь, чтобы мы напечатали
двадцать строк о какой-то автомобильной катастрофе? Тебе известно, сколько
их происходит каждый день?
-- Известно.
-- Ну, так, в чем дело? Кого может интересовать твоя информация? И кто
такой этот шериф Дзвис? Президент Соединенных Штатов?
-- Д'Анджело, выслушай, меня, -- твердо сказал я, -- я хочу, чтобы эта
информация была напечатана точно в таком виде, как я продиктовал ее. Точно в
таком, понимаешь. И с броским заголовком.
-- Но ты же понимаешь, что это невозможно! Если мы станем публиковать
сообщения обо всех несчастных случаях на дорогах, газете конец! Могу дать
тебе... три строчки.
-- Нет. Я не шучу, дорогой мой. Если не напечатаете эту заметку без
изменений, я уйду из газеты.
Я говорил очень серьезно. и Бог свидетель, не шутил в тот момент. В
трубке некоторое время гудело молчание. Потом Д'Анджело деликатно спросил:
-- Мартин... ты здоров? С тобою все в порядке?
-- Здоров. В полном порядке. Может... Может, у тебя какие-нибудь
неприятности?.. Может, тебя шантажируют?.. Вызвать полицию? Ты, часом, не
спятил?
-- Нет. А теперь ты ответь мне: писать заявление об уходе или
напечатаешь мою заметку?
Я слышал, как он тяжело вздохнул:
-- Ладно, черт с тобой, будет твоя заметка!
Уже светало. Мы с Дегом пили черный кофе в каком-то пустынном баре, где
стулья были сложены на столы. С тех пор, как мы вышли из конторы шерифа, мы
не обменялись ни одним словом, ни единым взглядом. Наконец, Дег тихо
спросил:
-- Мартин... что же произошло?
-- Помолчав, я ответил:
-- Не знаю.
-- Человек, которого я снимал, этот покойник, он не тот, который погиб
там, у дороги. Это вовсе не парень из Кадиллака!
-- Нет, это он.
Дег вздохнул, пожав плечами:
-- Ну, пусть будет так, -- согласился он и закрыл лицо руками. Он не
мог прийти в себя. Я тоже. Человеку, который скончался на наших глазах у
автострады, было не больше двадцати четырех -- двадцати пяти лет. Тому,
которого мы сфотографировали в морге полиции, -- не меньше пятидесяти...
В ту ночь мы почти не спали. На рассвете уже были в аэропорту и ожидали
почтовый самолет, привозивший газеты. Еще не было и восьми, а я уже входил в
здание полиции, держа в руках пару номеров "Дейли Монитор". Один бросил
шерифу на стол:
-- Долг платежом красен, -- сказал я. Он посмотрел на меня с изумлением
и надеждой, взял газету и пробормотал:
-- Не станете же вы уверять, что....
-- Заметка должна быть на двадцать третьей странице, шериф.
Он торопливо перелистал газету, его сотрудники молча наблюдали за ним.
Я увидел, как лицо его засияло.
-- Черт побери' Тут мое имя! -- и посмотрел на меня. -- Господин Купер,
тут в заголовке мое имя... И не будете же вы уверять, будто и в статье...
Я наклонился к нему и совсем тихо сказал:
-- Я ведь вам обещал, не так ли?
-- Да, конечно. Но знаете, не все журналисты...
-- О'кей, шериф. Я из тех, кто держит слово.
-- А вы...
-- Согласен. Услуга за услугу. Теперь у меня к вам просьба.
В глазах его вспыхнуло беспокойство. Он осмотрелся. Потом встал,
складывая газету, и направился к дверям...
-- Идемте, -- кивнул он и повел нас в свой кабинет. Дег прикрыл дверь.
Шериф сел за письменный стол и недовольно спросил:
-- Что случилось, господин Купер? Чем могу быть полезен? Вы У вас
какие-нибудь неприятности?
-- О нет, ничего подобного! Мне хотелось бы только осмотреть бумажник
этого человека знаете, того, который погиб вчера. Мне надо взглянуть на
него... Это необходимо для работы, понимаете? -- добавил я, понижая голос и
выразительно глядя на него.
Шериф ничего не понимал. Он ожидал от меня Бог знает чего, и моя
просьба показалась ему совершеннейшим пустяком. Он облегченно улыбнулся,
недоверие и подозрительность улетучились. Он открыл ящик стола, достал
картонную коробку и протянул ее мне:
-- Ну, если дело только за этим. Вот вещи того бедняги. Смотрите.
-- А вы тем временем прочитайте заметку, шериф. Надеюсь, она вам
понравится.
Он усмехнулся, развернул газету и скрылся за нею. Я тотчас же вывернул
на стол содержимое бумажника, и Дег микрокамерой быстро и бесшумно
сфотографировал все. Когда шериф прочитал заметку, мы уже закончили работу.
-- Знаете, господин Купер, -- воскликнул, вставая, шериф, и лицо его
сияло, как неоновая вывеска, -- это потрясающе! Я даже не думал, что...
-- Пустяки, шериф...
-- Что вы такой молодец, я хотел сказать. Так быстро написать все это!
Я скажу вам...
-- Это было одно удовольствие, поверьте мне. Ну вот, -- вернул я
бумажник, в который уже вложил все документы, -- мы посмотрели... Гм...
Ничего особенного. Спасибо.
Он положил вещи в коробку и сунул ее в ящик стола, все еще продолжая
благодарить меня... .
Вскоре мы с Дегом покинули это местечко, затерявшееся в штате Колорадо.
Спустя два дня Дег приехал ко мне домой с большим конвертом
фотоотпечатков, и мы принялись изучать их. Тут было два документа --
удостоверение личности, выданное в 1942 году Марку Д. Прискотту, родившемуся
в Торбее, штат Миннесота, в 1920 году, и водительские права на имя Фрэнсиса
С. Рейли, родившегося в Гриит Фоллс, штат Монтана в 1948 году. На этом
документе была фотография того молодого человека, который скончался на наших
глазах. На удостоверении личности фотоснимка не было.
-- Выходит, этот человек умер как Рейли, а после смерти превратился в
Прискотта?
-- Да, именно так, а не иначе, Дег. Что там еще?
-- Ничего особенного. Два железнодорожных билета... авиабилет, снимок
девушки...
-- Покажи.
Брюнетка, улыбающаяся, веселая. Она стояла у каменного льва среди
кустов глицинии. Фотография была мятая, пожелтевшая, несомненно сделанная
очень давно: на девушке грубые туфли, какие носили в сороковых годах,
прическа и одежда тоже по моде того времени.
-- Есть еще вот это, Мартин.
Дег протянул мне второй снимок -- тоже мятый и пожелтевший. На нем был
запечатлен бомбардировщик Б-29 и его экипаж -- шесть человек. Кто стоял чуть
в стороне, кто сидел. Все улыбались.
-- Тут я кое-что увеличил, Мартин, -- сказал Дег.
-- Отлично.
-- Этот, -- он показал на одного юношу, -- мне кажется, тот самый, что
погиб на автостраде... Во всяком случае, мне так кажется... -- едва слышно
закончил Дег.
Да, он не ошибался. Это был тот самый юноша -- те же светлые волосы,
квадратное, открытое лицо. На фотографии он стоял: рост точно такой же, как
и у того юноши, что шатаясь вышел из пылающего Кадиллака. Я услышал, что в
моей голове тихо и настойчиво звонят колокольчики тревоги.
-- Да, это он, Дег, -- согласился я, сравнив групповой снимок с
фотографией на водительских правах Френсиса Рейли. -- Тот же человек. А эта
девушка... -- я взял другой снимок, -- его невеста. Что скажешь?
Он покачал головой и вздохнул:
-- Ничего не понимаю, Мартин. Что-то уж чересчур сложно! Прямо какая-то
головоломка.
-- Хуже головоломки. Я много встречал странностей, Дег, и ты это
знаешь. Но это, пожалуй, самое странное из всего, что я встречал, или почти
самое странное. Что поделаешь, странности -- тоже часть моей жизни, и я не
боюсь их. Возможно, даже ищу... Черт побери, только уж очень часто я
натыкаюсь на них. Ну, ладно. Что еще?
-- Больше ничего. А что же вы собираетесь предпринять теперь?
-- Всего лишь сделаю пару звонков.
Первый звонок был в мэрию Торбея, штат Миннесота. Я попросил сведения о
Марке Д. Прискотте, капрале авиационной службы во время второй мировой
войны. Мне ответили сразу же:
-- А, понятно, Прискотт. Бедный мальчик, погиб на войне, разве вы не
знаете? У нас его имя на бронзовой доске, в числе других жертв.
-- А как он погиб, можно узнать? Мы были друзьями. Я только что
вернулся из Японии, я не знал, не думал, что ...
-- Конечно, конечно... -- ответил мне далекий женский голос. -- Его
самолет был обстрелян... где-то в Тихом океане. Он взорвался... Бедный
Прискотт! Мать не смогла даже похоронить его.
-- Это очень печально. А когда он погиб?
-- Подождите, мне кажется... в июле. Да, я уверена. Японцы обстреляли
его самолет в июле сорок пятого...
-- В самом конце войны -- вздохнул я. Последовало гудящее молчание.
Через несколько секунд я продолжал: -- Бедный Марк! Я действительно не знал,
что он погиб... Мы познакомились с ним на Филиппинах, знаете?.. Кстати, а
его невеста, о которой он столько рассказывал мне... Подождите, как же ее
звали...
-- Молли? Молли Робсон, вы хотите сказать?
-- Брюнетка?
-- Да, конечно, Молли Робсон. Ну, она вышла замуж, знаете, как это
обычно бывает... Она до сих пор живет здесь и работает в нашей библиотеке...
А вы кто ему будете?
Я уже выяснил все, что меня интересовало. Я ответил:
-- Приятель Марка. Мое имя не имеет никакого значения. Спасибо за
информацию...
-- Здесь, в Торбее, мы все знаем друг друга. Это маленький городок...
-- Спасибо, -- повторил я и повесил трубку. И тут же позвонил в мэрию
Гриит Фоллс, штат Монтана. Я попросил сведения о некоем Фрэнсисе С. Рейли,
родившемся 23 апреля 1948 года. Меня переправили в нужный отдел, и я узнал,
что в Гриит Фоллс никогда не рождался человек по имени Фрэнсис С. Рейли.
-- Ты понял, Дег? -- спросил я, повесив трубку. Он покачал головой и
жестом показал, что ничего не понял. И спросил, морща лоб:
-- А вы, Мартин?
-- Пока еще нет. Но пойму, черт возьми!
Три дня спустя я уже был в Торбее, штат Миннесота.
Я направился прямо в городскую библиотеку. В зале сидело несколько
подростков и трое или четверо мужчин. Все были заняты чтением. В большие
окна светило яркое осеннее солнце. Молли, бывшая невеста Марка Прискотта,
сидела за барьером и что-то писала в большом регистрационном журнале. Прошло
много лет с тех пор, как был сделан тот снимок возле каменного льва. Ее
темные волосы поседели, на лбу и в уголках глаз появились морщины. Она с
некоторым удивлением посмотрела на меня. Да, видимо, не часто заходят
приезжие в городскую библиотеку.
Чем могу быть полезна? -- любезно спросила она.
-- Марк рассказывал мне о вас, Молли, -- сказал я. -- Марк Прискотт.
Она сжала губы и нахмурилась. Опустила глаза. Черт возьми, это вышло
немножко грубовато. Но что я мог сделать?
Впрочем, длилось это лишь какое-то мгновение. Потом она чуть-чуть
улыбнулась, и взгляд ее смягчился.
-- Марк! -- проговорила она тихо -- сказывалась привычка говорить
негромко.-- О, конечно, Марк!.. Вы... Вы знали его?
-- Мы были товарищами в те годы... Он рассказывал мне о вас.
-- Прошло так много времени.
-- Конечно. Но знаете, я случайно оказался в этом городе и вспомнил о
нем... И о вас тоже... -- Я улыбнулся и продолжал: -- Молли, не так ли? Он
все время говорил о вас.
Она смущенно молчала. Я продолжал:
-- Я служил в другой части. Случайно услышал, что он погиб. Хотел бы
узнать какие-нибудь подробности.
-- Тут нечего узнавать, -- ответила она, помолчав немного и явно
избегая моего взгляда. -- Он вылетел по заданию и не вернулся, вот и все.
Все. -- и она подняла на меня серые, чуть влажные глаза. -- Все, что
известно.
-- Пропал без вести?
Она опустила голову:
-- Пропал без вести в Тихом океане. Иногда я спрашиваю себя... -- она
замолчала, а я продолжил ее мысль;
-- Вы спрашиваете себя, почему на войне погибают лучшие из лучших?
Наверное, все же это не так. Однако прямого ответа на этот вопрос нет. Но
ведь и его командир, как его звали...
-- Майор Хистон, -- пояснила она.
-- Да... именно он... Ведь и майор Хистон был в числе лучших...
То, что я дальше говорил, на ходу сочиняя, не имело значения. Когда я
вышел из библиотеки, на душе у меня было очень тяжело. Я не спеша направился
к вокзалу. Небо было пасмурное, затянутое серыми тучами, а листья на
деревьях желтые и красные.
Дома я опять сел за телефон. Похоже, вею эту историю можно раскрутить с
помощью одних только телефонных звонков. На этот раз я набрал номер моего
друга Лоуренса Мак-Лоя, который работал в Пентагоне. Мы не виделись с ним
уже очень давно, и он весьма обрадовался моему звонку:
-- Мартин, дружище! Когда же ты, наконец, приедешь ко мне в Вашингтон?
-- Скоро, обещаю! А сейчас звоню, потому что есть просьба.
-- Ну, давай!
-- Я Пишу статью о войне в Тихом океане. И мне нужно выяснить кое-что..
Например, ты мог бы назвать мне имена членов экипажа Б-29, сбитого японцами?
Сбитого в июле сорок пятого, если говорить точно.
-- Гм... трудно. Они столько посбивали наших самолетов!
-- Да, но у меня есть еще один опознавательный знак. Это был Б-29
"Грей-12". Командир экипажа майор Хистон.
-- Подожди, запишу... Грей... двенадцать... Майор Хистон. Нет, пожалуй,
это не так трудно, как я думал. В архиве, конечно, должно быть что-нибудь.
-- Вы организованы, компьютеризованы и в высшей степени эффективны!
Он посмеялся в ответ:
-- Ладно, хватит издеваться! Я перезвоню тебе через пару часов. Привет,
Мартин!
Я повесил трубку и посмотрел на аппарат. Мне показалось, что все
получается уж слишком просто, чтобы оказаться правдой.
Так оно и вышло. Лоуренс не позвонил ни через пару часов, ни на другой
день. Ни через два дня. А позвонил мне полковник Спленнервиль и, как обычно,
зарычал в телефон:
-- Мартин, черт побери!
-- Добрый день, полковник.
-- Добрый -- черта с два! Ко мне! Немедленно!
-- Немедленно, полковник.
Я поднялся наверх и оказался в тихом коридоре, потом в приемной, прошел
по мягким коврам, и тихий голосок Рози шепнул мне: .
-- Шеф ждет вас, Мартин.
-- В самом деле? -- таким же шепотом ответил я. -- А все вокруг это
тоже на самом деле -- и вы, и я ковер, и тишина?
-- О, господин Купер!
Я постучал -- тук-тук, и полковник зарычал:
-- Да! Заходи!
Я вошел. Раздраженный, он стоял за алтарем своего святилища в
полумраке. Махнул здоровенной лапищей:
-- Закрой дверь!
Я повиновался и прошел к столу.
-- Честь имею, полковник.
Он фыркнул и посмотрел на меня исподлобья:
-- Как дела с этой атомной штукой, Мартин?
-- Статья почти закончена.
-- Да?
-- Да. Мы с Дегом побывали в центре в Санта-Вельда. Я посмотрел все,
что мне было нужно.
-- А, а эта информация?
Только теперь я заметил, что на столе у него лежит развернутый номер
газеты и на ней что-то дважды жирно подчеркнуто красным карандашом. Это была
моя заметка о дорожной катастрофе.
-- А это, -- прогремел он, -- что за блистательная идея пришла тебе в
голову? По-твоему, это настолько важная информация, что...
-- Полковник, -- я попытался остановить его. Он стукнул ладонью по
столу:
-- Нет, черт возьми, сейчас говорю я! Моя газета не печатает подобную
информацию, Мартин! Не влезает в предвыборную кампанию какого-либо жалкого
городишки в Колорадо. Шериф Дэвис! С какой стати, -- закричал он, багровея,
-- моя газета должна делать рекламу шерифу Дэвису! Мартин, чтобы это было в
первый и последний раз...
-- Ладно, полковник. Что вам сказали те, из Пентагона? -- спокойно
спросил я.
Он осекся. Бросил на меня испепеляющий взгляд. Но был уже не такой
багровый. Сплел пальцы и сдержанно спросил:
-- Мартин, в какую еще историю ты ввязался?
-- Историю? Не понимаю...
-- Ах, не понимаешь? Тогда к чему бы тебе интересоваться
бомбардировщиком Б-29, сбитым японцами в Тихом океане? Ты что,
переквалифицировался в военные историки? Что это за телефонные звонки,
выяснение имен, фамилий и тому подобное?
-- Разве не вы учили меня, полковник, что журналист должен быть
любопытным?
Он покраснел и опять стукнул рукой по столу:
-- Мартин, не начинай теперь еще и хитрить!
-- Я не хитрю, полковник. Я только хочу знать тех парней, которые
летали на Б-29 "Грей-12", пропавшем без вести в Тихом океане в июле сорок
пятого. Командиром экипажа был майор Хистон. Что же тут страшного?
-- А? теперь послушай меня...
-- Нет, уж извините, полковник. Я не понимаю, почему Пентагон позвонил
вам, а не мне. Запрос сделал я, а не вы.
Он вскочил:
-- Ну, знаешь! Не существовало никакого Б-29 "Грей-12". А если и
существовал, то его сбили японцы, и я не хочу, чтобы мои журналисты теряли
драгоценное время на перетряхивание нафталинных историй, которые произошли
четверть века назад. Ясно?
Он приблизил ко мне свое багровое, как у гладиатора, лицо, и процедил
сквозь зубы:
-- Мартин, Пентагон велел передать мне конфиденциально, что он
недоволен твоей любознательностью.
-- Подумаешь! [
]-- Более того, ты должен прекратить это дело. Мне поручено
передать тебе опять же в частном почто "Грей" был сбит японцами, и все члены
экипажа погибли. Доволен? Это удовлетворяет твое любопытство?
Я тоже приблизил к нему свое лицо и отрезал:
-- Нет, полковник.
-- Нет? -- Он отшатнулся.
-- Нет. Потому что один из членов экипажа "Грей-12" скончался у меня на
руках несколько дней назад, это вам известно?
Он отскочил от меня:
-- Ты с ума сошел?
-- Нет.
-- Но этого никак не может быть. Ты же понимаешь, что этого не может
быть!
-- Да, но это еще не все. Умершему было двадцать или двадцать пять лет.
Это вовсе нелепо, не так ли?
-- Тебе виднее, -- ответил полковник и опустился в. кресло.
Я покачал головой:
-- Нет, пока не виднее. Когда во всем разберусь, полковник, тогда
успокоюсь, не раньше. -- Не говоря больше ни слова, я повернулся и
направился к выходу. И уже взялся за дверную ручку, когда услышал:
-- Мартин!
-- Да? -- отозвался я. Что, полковник?
-- Ничего. Я хотел только предупредить тебя. Похоже, ты затронул осиное
гнездо.
-- Возможно. Я тоже начинаю так думать...
-- Ну, действуй. Только постарайся, чтобы тебя не ужалили, мальчик.
В случае чего приду к вам за мазью, полковник, -- ответил я и ушел.
-- Брось, Мартин. В конце концов, что ты ищешь и что хочешь доказать?
Туманное дело, спору нет. Только такие истории почти всегда имеют очень
простое объяснение. Ты будешь разочарован, оказавшись с носом. Послушай
меня. Брось, Мартин.
Я разговаривал сам с собой, сидя в своем небольшом кабинете за
письменным столом, заваленном бумагами. Вокруг все шумело. Из-за матовых
дверных стекол доносилась дробь пишущих машинок, оживленные голоса,
бесконечные телефонные звонки, перебранка, чьи-то поспешные шаги. То и дело
кто-нибудь без стука заглядывал ко мне, вываливал на стол оттиснутые
газетные полосы и забирал просмотренные, уходил и тут же возвращался. Время
от времени звонил и мой телефон.
-- Купер слушает, -- отвечал я
-- А, Мартин, я по поводу той полосы... Так что будем делать?
Ко всем чертям эту полосу! К дьяволу эту историю! Почему бы не
продолжить работу над статьей о ядерных исследованиях и не послать к
чертовой матери историю с этим дважды умершим Прискоттом!
Дважды? Нет, черт возьми, я не сдамся. Потревожил осиное гнездо? Могут
ужалить? Нет, я все равно доберусь до конца.
Вот почему я отправился повидать человека, который действительно был в
состоянии помочь мне, -- к Тони Гарроне, моему другу еще со времен корейской
войны. Сейчас он возглавлял частное сыскное агентство. Его контора
находилась на тридцать пятом этаже небоскреба на Седьмой авеню и, судя по
меблировке, дела у него шли весьма неплохо. Он встретил меня со своей
обычной открытой улыбкой, протянув белую, холеную руку.
-- Мартин, как я рад тебя видеть! -- воскликнул он. Чем могу помочь
тебе? Черт возьми, ты помнишь наши корейские подвиги? -- Он протянул мне
сигарету, но я отказался. Он еще несколько минут вспоминал старые прекрасные
времена, а потом спросил: -- Ну, так в чем дело?
-- Мне нужны сведения о двух людях, Тони. Мне очень важно получить эти
сведения.
-- Это мой бизнес -- добывать сведения. О ком идет речь?
-- Хистон и Де Вито. Они были летчиками. Оба погибли на бомбардировщике
Б29 "Грей-12". Похоже, японцы сбили его в июле сорок пятого, незадолго до
окончания войны.
Тони тихо присвистнул.
-- Умерли двадцать пять лет назад? И очень интересуют тебя?
--Да.
-- Очень... Очень?
-- Да. Хистон был командиром экипажа. О Де Вито мне ничего не известно.
Я только слышал это имя. -- И я вновь увидел все, что произошло тогда возле
автострады -- увидел, как умирал этот юноша, вышедший из Кадиллака. -- Его
имя мне назвал другой человек. Он тоже умер.
Тони усмехнулся, покачав головой:
-- Черт возьми, целое кладбище наберется! Де Вито... Гм... Может, мой
соотечественник? Еще есть какие-нибудь зацепки? А в Пентагон обращался?
Я посмотрел на него молча, но выразительно. Он понял и наморщил лоб.
-- А что скрывается за этой историей, Мартин?
-- Если б я знал, Тони, не пришел бы к тебе.
Он не нашелся, что сказать. Повздыхал немного. Потом с горькой улыбкой
пообещал:
-- Хорошо, посмотрю, что можно сделать. Это тебе будет стоить кое-что,
но для тебя я постараюсь сделать скидку.
Ответ Тони я получил через неделю. Он изучил списки погибших и отыскал
имена Де Вито и Хистона, погибших в один и тот же день -- 15 июля 1945 года
в небе над островком Акава, затерянном в Тихом океане. Официально оба
считались пропавшими без вести. Очень может быть, это были они.
Тони прислал мне две карточки: "Виктор Де Вито, родился в 1921 году в
Бруклине. Родители давно умерли, сестра замужем, вернулась в Италию. Никаких
сведений больше нет"; "Норман С. Хистон, майор авиации, родился в
Филадельфии в 1914 году. Живы вдова, сыновья, мать". Тони сообщил также
послужной список Хистона -- он переходил из полка в полк, имел две медали
"За доблесть", был отличным пилотом. Ко времени смерти служил в 509-м
авиаотряде...
Колокольчики тревоги зазвонили все сразу. 509-й авиаотряд!.. Что это
напоминает? Почему звонят колокольчики? Я закрыл глаза и стиснул голову
руками. И вновь увидел фотографию, которую нашел в бумажнике Прискотта...
бомбардировщик Б-29, улыбающиеся парни из экипажа... 509-й авиаотряд..
Картинка, возникшая в моем воображении, стала меняться... изменились лица
членов экипажа, остался неизменным лишь бомбардировщик... это был все тот же
Б-29, хотя нет, и он не совсем тот... Колокольчики тревоги звонили
нестерпимо громко... 509-й авиаотряд...
-- Мартин!
Ко мне в кабинет вошел Дег. Его голое прозвучал настолько неожиданно,
что я даже подскочил в кресле. Колокольчики умолкли. Я все понял.
-- "Энола Гей"! -- прокричал я, глядя на Дега. Он открыл рот от
изумления.
-- Но... но... -- пробормотал он.
Я поднялся с кресла:
-- Дег, ты помнишь Б-29 с надписью "Энола Гей"? Помнишь его, дорогой
мой?
-- Конечно, кто же его не помнит? -- ответил Дег.
-- Б-29 "Энола Гей" -- тот самый самолет, что сбросил первую атомную
бомбу на Хиросиму, не так ли? Но... я напугал вас, Мартин? Когда я вошел, вы
подскочили так, словно....
Теперь я был абсолютно спокоен. Я удовлетворенно достал из ящика стола
фотографию Б-29 "Грей-12" и обратился к Дегу: .
-- Смотри, этот снимок, который мы нашли в кармане того человека,
помнишь его?.
-- Конечно.
-- Видишь, это точно такой же самолет, как "Энола Гей".
-- Ну... открытие не такое уж большое. Было два бомбардировщика.
-- Да. И скажи-ка мне, ты помнишь, к какому авиаотряду принадлежала
"Энола Гей"?
Дег поморщился и покачал головой:
-- Нет, Мартин, это уже вопрос из телевикторины. Откуда мне знать?
-- А я знаю, -- сказал я, -- самолет был из 509-го авиаотряда.
Дег смотрел на меня, открыв рот, и уши его пылали, словно неоновая
вывеска. Я поднялся, взял плащ и шляпу:
-- Увидимся позднее.
-- А... вы куда?
-- Искать кольцо.
-- Кольцо?.. -- удивился Дег.
-- Да. Если найду кольцо, цепь почти что замкнется. Почти.
То, что мне было нужно, я нашел через два дня. Нашел в Вашингтоне, в
Библиотеке Конгресса; Информация, которую я искал, была напечатана мелким
шрифтом на предпоследней полосе газеты, выходившей когда-то для американских
войск а Тихом океане. В заметке говорилось:
"Огромный оружейный склад взорвался 15 июля в 10 часов утра на авиабазе
Акава. Вспышка и взрывная волна были заметны на расстоянии 270 километров к
юго-востоку. К сожалению, имеются жертвы, база полностью разрушена и
непригодна к дальнейшего использования. Речь не идет ни о вражеском
нападении, ни о саботаже".
Этого было достаточно. Для меня. Но я пролистал газету до последнего
номера. Об острове Акава никаких упоминаний больше не встречалось Из
газетного зала я прошел в зал картографии и заказал атлас Тихого океана, а
еще конкретнее того квадрата, где находился остров Акава. Мне принесли
карты, выпущенные в 1942 году и в 1962-м. Я попросил переснять их и забрал
фотографии. Итак, кольцо было найдено.
По пути в аэропорт меня охватили тревога и страх. Я приблизился к
правде или по крайней мере к тому, что мне казалось правдой. Я знал уже
многое -- оставалось только подойти к финалу. Каким же он будет?
Возможны два варианта, Мартин. Все лопнет, как мыльный пузырь -- пуф!
-- и больше ничего. Или же...
Я не рискнул продолжать. За этим "или же", словно за каким-то порогом,
скрывался мрак, второе дно, непостижимое, невероятное.
На моем письменном столе лежала записка: "Шеф искал тебя по меньшей
мере сто раз, Мартин. Заткни уши и ступай к нему".
Я пошел к нему, не заткнув уши. Увидев меня в дверях, он встал, уперся
руками в стол и замер, глядя, словно лев, готовый броситься на добычу. Лицо
его наливалось кровью.
-- Приветствую вас, полковник.
-- Закрой дверь. На ключ. Рози, -- прорычал он в микрофон, -- меня ни
для кого нет. Ясно?
-- Ясно, -- ответил голосок Рози.
Я запер дверь на ключ и прошел по мягкому ковру к полковнику. Он
смотрел на меня пристально, со злобой. Он даже не предложил мне сесть. Ткнув
мне в грудь пальцем, он проговорил:
-- Я же тебе приказал прекратить это дело, Мартин!
-- Прекратить? Что прекратить?
-- Не хитри. Эти, из Пентагона, опять объявились. Говорят, что ты
должен перестать совать нос в дела, которые тебя никак не касаются. Говорят,
-- добавил он, морща лоб и хмуря мохнатые брови, -- что ты был в Библиотеке
Конгресса и интересовался вещами, которые... -- Он фыркнул и сел, грубо
указав мне на кресло. -- И потом, Мартин, они хотят видеть тебя. Из-за того
типа, что погиб на автостраде... Разве не ты писал ту заметку? Или это
был...
-- Да, это я писал.
-- Гм. А теперь скажи мне, Мартин, разве я не поручил тебе статью о
ядерных исследованиях и обо всем, что из этого следует? Да? Так почему же ты
занимаешься какими-то дорожными происшествиями и самолетами, сбитыми
японцами?
-- Полковник, я...
-- Нет, черт побери! -- заорал он. -- Кто руководит газетой? Я! Так
вот, дорогой мой, прекрати тратить время попусту и продолжай заниматься
статьей о ядерных исследованиях. Ясно? Ясно? -- зарычал он.
Я жестом дал понять, что мне все ясно, и положил ему на стол папку,
которую принес с собой. Он презрительно и равнодушно взглянул на нее:
-- А это еще что такое?
-- Моя статья о ядерных исследованиях и обо всем, что из этого следует.
Я закончил ее сегодня ночью. Здесь тридцать пять страниц, полковник.
Его серые глаза засверкали. Он стиснул челюсти.
-- Если ты вздумал посмеяться надо мной, Мартин... -- начал он. Я
отрицательно покачал головой.
-- Нет, я не смеюсь над вами. Это действительно моя статья.
Полковник промолчал. Черт возьми, я положил его на лопатки. Он опустил
глаза. Тяжело, очень тяжело вздохнул и сразу же спокойно произнес:
-- Мартин, дело не в этом. Я не думал упрекать тебя. Я не хотел
сказать, что ты бездельник. Ничего подобного. Суть в том, что ты, должен
бросить это дело. В Пентагоне сказали, что нет смысла ворошить могилы.
Пропавшие без вести самолеты, пропавшие без вести пилоты -- это не работа
для журналистов. И я, -- добавил он, помолчав немного, -- согласен. Ты, я
думаю, это понимаешь.
Наступила тишина. Он задумчиво смотрел на меня.
-- Я мог бы и бросить это дело, полковник, -- заметил я.
-- Ты серьезно?
-- Да. Я уже знаю все, что хотел узнать.
-- Ну и что же это? -- В глазах его сверкнуло недоверие.
Из другой папки, которую тоже принес с собой, я достал два листа бумаги
и протянул ему. Это были авиационные карты района острова Акава.
-- Посмотрите, полковник.. Посмотрите на этот остров, -- я указал на
первый лист. -- Видите, он не очень большой, но все же чуть побольше
простого утеса, не так ли?
-- Гм Согласен. -- подтвердил он. -- Ну и что из этого следует?
Я указал на второй лист.
-- А теперь посмотрите сюда. Первая карта сделана в сорок втором году,
а эта в шестьдесят втором. Смотрите на этот утес, вы видите эту крохотную
точку в Тихом океане?.. Видите?
-- Конечно, вижу. Я не слепой.
-- Хорошо. Так вот речь идет об одном и том же острове. Об острове
Акава до и после войны. До и после, -- спокойно проговорил я, -- взрыва
атомной бомбы.
-- Что ты хочешь этим сказать? -- тихо спросил полковник.
-- Что бомба, сброшенная на Хиросиму, была не первой.
-- Конечно, не первой. Были испытательные взрывы, разумеется. В пустыне
Невада, если говорить точно.
-- Нет, я не это имею в виду.
-- Что ты еще придумал, Мартин?
-- Я хочу сказать, что еще до Хиросимы взорвалась другая атомная бомба.
Взорвалась случайно. По ошибке.
Он опустил голову и долго молчал. Потом взглянул на меня и проговорил
сквозь зубы:
-- Надеюсь, ты понимаешь, что ты говоришь, не так ли? Ну, конечно же
понимаешь, Мартин? Так?
-- Так.
-- Но ты ведь можешь и ошибаться, верно?
-- Верно. Могу и ошибаться.
-- Так вот, давай на минуту допустим, что на этом островке Акава -- так
он называется? -- допустим, что там взорвалась по ошибке атомная бомба... Ну
и что? Прекрасная статья, а потом опровержения, суд, расследование и все
прочее в том же духе... Смотри, это ведь уже все старье. Атомная бомба,
взорвавшаяся в сорок пятом году... Черт возьми! Сейчас, -- продолжал он все
более энергично, -- существуют такие бомбы, что ту, сброшенную на Хиросиму,
можно считать розовым бутончиком!
-- Сто тысяч человек погибло, полковник. За несколько секунд. Розовый
бутончик...
-- Да, согласен. Но я хочу сказать, что сегодня есть бомбы, которые за
те же несколько секунд могут уничтожить десятки миллионов людей! Ну,
допустим, ты угадал. Взорвалась по ошибке атомная бомба. Может, и на самом
деле так было, и люди из Пентагона имеют все основания желать, чтобы все это
не выплыло на поверхность. Хорошо. Допустим, ты прав. Но почему это так
волнует тебя?
Я покачал головой:
-- Вот это самое главное, -- сказал я. -- Меня волнует не то, что 15
июля сорок пятого года на Акава по ошибке взорвалась атомная бомба. Меня
потрясает, полковник, тот факт, что один из пилотов Б-29, который доставлял
бомб... умер у меня на руках возле автострады в Колорадо двадцать дней тому
назад. Вот что меня поражает... -- тихо заключил я.
Наступила тишина. Спленнервиль поднялся, медленно прошел к бару, где
держал виски, открыл его, взял бутылку. Постоял молча, опустив голову. Потом
медленно повернулся ко мне с бутылкой в руке, нахмурив лоб, покачал головой
и произнес
-- Не надо.
-- Что не надо?
Полковник вздохнул, поставил бутылку на место и закрыл бар.
-- Пить не надо. Всякий раз, когда ты приходишь ко мне с таким лицом,
вынуждаешь меня опрокинуть рюмку -другую, а мне можно выпивать только после
захода солнца, так посоветовал врач... -- Он вернулся за письменный стол,
сплел пальцы, оперся на них подбородком и надолго задумался.
-- Как ты думаешь, что происходит, -- спросил он, спустя некоторое
время, -- когда взрывается атомная бомба?
-- Ну...
-- Хорошего мало, не так ли? -- продолжал он. -- если кто-нибудь
оказывается в эпицентре взрыва... или даже недалеко, то погибает,
превращается пыль. Разве не так? Не отвечай, Мартин. -- И он жестом как бы
прикрыл мне рот. -- Тебе нечего возразить, и ты прекрасно знаешь это. А
теперь допустим все же, что самолет "Грей-12" был уничтожен атомной бомбой,
находившейся у него на борту... Пентагон не хочет обнародовать катастрофу, и
у него есть на то свои причины, но допустим, знаем об этом только мы с
тобой. В таком случае ответь мне на другой вопрос: разве мог спастись
кто-нибудь из экипажа? Как можно уцелеть, если атомная бомба взрывается в
двух метрах от тебя?
Я ответил:
-- Насколько мне известно, никак.
Полковник нахмурился:
-- Ну и что же? .
-- А то, что существует нечто такое, что нам еще просто неведомо. Я так
смотрю на вещи. Город Хиросима был разрушен почти полностью, то же самое
произошло с Нагасаки, но некоторые дома поблизости от эпицентра все же
остались целы. Кто-то из людей выжил. Почему?
-- Но это еще ничего не значит, и ты это прекрасно понимаешь.
-- Согласен. Но дело в другом. Па правде говоря, я почти не сомневался,
что ошибаюсь, когда шел сюда. Теперь же, полковник, я уверен в обратном.
-- Как же тебе понимать? Поясни, Мартин.
-- Если бы не было никакой связи между Прискоттом, "Грей-12" и атомной
бомбой, люди из Пентагона не забеспокоились бы так. Будь все просто и ясно,
что бы им скрывать, спрашивается? Так или иначе, -- заключил я, вставая, --
все это только слова. Дело закончено.
-- Закончено? -- с недоверием переспросил он.
-- Ну да. Я полагаю, Пентагон уже уничтожил тело Прискотта. И мы теперь
ничего не сможем доказать.
Мгновение, и напряженное лицо полковника просветлело. Он хлопнул по
столу:
-- Ну, вот это уже совсем иной разговор, дорогой мой! Это называется
здравой логикой. Мы больше ничего не сможем доказать, верно, и потому
поставим на этом деле крест. Хочешь отдохнуть немного, Мартин? -- спросил
он, вставая из-за стола и облегченно вздыхая. -- Я могу отпустить тебя на
пару недель.
-- Мы больше ничего не сможем доказать... Похоже...-- вновь заговорил
я. Улыбка замерла на губах Спленнервиля.
-- Похоже? -- встревожился он.
-- Когда Прискотт находился в агонии... Я был рядом, когда он, бедняга,
лежал на земле. Умирая, он произнес несколько слов... О, я помню их очень
хорошо. Он сказал: "Только мы с Де Вито..." -- Я посмотрел прямо в глаза
Спленнервилю и повторил: -- Только мы с Де Вито...", понимаете?
-- Понимаю? Что я должен понимать? Этот человек умирал, ты говоришь...
Наверное, бредил... И что это может означать -- "Только мы с Де Вито..."?у
-- Только они двое выжили -- вот что это означает. Именно это хотел
сказать Прискотт. Полковник, -- сам того не желая, я начал скандировать: --
еще один человек, которому удалось спастись от взрыва первой атомной бомбы.
Снова последовало долгое молчание. Полковник поднялся из-за стола,
прошел к окну и нажал кнопку. Послышалось тихое гудение, и большая розовая
штора раздвинулась. Легкий щелчок пальцами, и шеф произнес спокойным
голосом:
-- Иди сюда, Мартин.
Я подошел к нему. Он молча кивнул, указывая поразительную, грандиозную
панораму, которая открывалась перед нами -- Нью-Йорк. Лес небоскребов,
каньон, созданный человеком, улицы, не имеющие конца, разбегающиеся во все
стороны света, миллионы автомобилей, миллионы людей. Я прекрасно понимал,
зачем он все это мне показывает. Я тоже был одним из этих муравьев.
-- Понимаю, полковник, -- тихо произнес я.
-- Я знал, что поймешь. Найти иголку в стоге сена легко, когда есть
хороший магнит. Найти человека Нью-Йорке, а тем более в Соединенных Штатах,
куда труднее. Человека, который поменял имя, скрывающегося или
скрываемого... если к тому же, -- добавил он громче, -- он еще жив. А может,
его уже нет в живых -- умер от болезни или в результате несчастного случая,
как и этот Прискотт. Тебе не кажется?
-- Согласен, -- ответил я. Это действительно было так. Я потерпел
поражение, отчего же было не признать это? Мне никогда не удалось бы
распутать эту историю. Вероятно, все это было нечто вроде фантазии. Я
прикоснулся к истине или был слишком далек от нее?
-- Согласен, полковник, -- повторил я. -- А что касается отпуска, то
мне хватит и пяти дней.
-- Почему не десять, Мартин? -- спросил он, облегченно вздохнув. --
Куда думаешь отправиться? Почему бы не в Африку? Великолепные места, знаешь?
Солнце, чащи, слоны и тому подобное.
-- Кто знает, может, проведу отпуск дома за какой-нибудь хорошей
книгой.
Давая понять, что разговор закончен, полковник произнес:
-- Как хочешь, мой дорогой. Ты непобедим. Я постоянно говорил это и
всегда буду говорить: ты непобедим. -- Он поднял трубку и нажал на рычажок
переговорного устройств: -- Кто звонил, Рози?
Голосок секретарши быстро перечислил с десяток имен. Спленнервиль
пробормотал что-то, потом пожал мне руку:
-- У меня дела, Мартин, извини, дорогой, но у меня дела... Так значит,
увидимся, через пять дней, ты сказал?
-- А разве не десять, полковник?
-- Как? А, ну да. Как хочешь, как считаешь нужным. До свиданья. И
развлекись! -- крикнул он мне вслед, когда я выходил из кабинета.
Развлекись! Ну да, так я наверное и сделаю. Я спустился в свой кабинет,
взял папку, в которой лежали бумаги, касающиеся этой истории -- заметки,
фотографии и все прочее -- и вывернул в корзину для бумаг. Потом позвонил в
отдел некрологов:
-- Говорит Мартин Купер! Мне нужно дать объявление.
-- Надеюсь, с вашими близкими ничего не случилось? -- сдержанно
поинтересовалась девушка. --Продиктуйте, пожалуйста.
Я медленно произнес:
-- "Мартин Купер глубоко чтит память погибших Марка Д. Прискотта и
Виктора Де Вито. Акава, 15 июля 1945 года".
-- Это все?
-- Все.
-- Счет прислать в редакцию или домой, господин Купер? -- спросила
девушка. Я ответил:
-- Отправьте его полковнику Спленнервилю, -- и положил трубку.
На другой день я улетел в Кению.
Когда я вернулся, мне уже не хотелось думать об этой истории. В
сущности, забывать иногда бывает столь же полезно, сколь и помнить. Столь
же, если не больше. И каждый хороший журналист должен уметь забывать. Мне
почти удалось отвлечься, я решил было заняться статьей о негритянских гетто
в северных штатах, как вдруг...
...как вдруг он пришел ко мне. Это было дождливым вечером, когда осень
уже превращалась в холодную промозглую зиму, а я сидел дома и читал хорошую
историческую книгу. В дверь позвонили -- динь, динь, и в ответ в моей голове
тотчас затрезвонили колокольчики тревоги, причем так сильно что я встал и
прошлепал в коридор. Я открыл дверь, и сердце едва не выпрыгнуло у меня из
груди. На площадке стоял молодой человек. Я почти не расслышал, что он
сказал.
-- Господин Купер? -- повторил он.
-- Ах, да... Это я.
-- Я вас не побеспокою?
-- Нисколько. Чем могу быть полезен, господин...
--- Моррисон, -- ответил он и как-то странно, устало улыбнулся. Черные
глаза его блестели: -- Френсис Моррисон.
-- Конечно, господин Моррисон, входите. -- И я, посторонившись,
пропустил его в квартиру. Он вошел легким, уверенным шагом полного сил
человека. Я разглядывал его, и колокольчики тревоги постепенно умолкали.
Волнение улеглось. Итак, я подошел к завершению истории. Я отлично понимал,
кто был этот юноша.
-- Садитесь, пожалуйста, господин Моррисон, -- я указал ему на кресло,
-- и скажите мне...
-- Чем вы можете быть полезны? -- закончил он мой вопрос. Усмехнулся и
пожал плечами: -- Ничем особенно... Но... Я прочел ваше объявление в
похоронном разделе "Дейли Монитор"... Знаете, то...
-- По поводу Прискотта и Де Вито, -- прервал я его. На этот раз глаза
его вспыхнули. Он опустился в кресло. Широкоплечий, с крепкой, по-юношески
тонкой шеей. Я заметил, что пальцы его нервно постукивали по подлокотникам
кресла.
-- Да... Именно по поводу Прискотта и Де Вито.
-- Так в чем дело?
Он долго смотрел на меня, не зная, говорить или не говорить. Я
прекрасно понимал, о чем он думает, -- он спрашивал себя, откуда мне
известны эти имена. Тогда я сказал:
-- Но вы же не знакомы ни с тем, ни с другим, господин Моррисон. Эти
двое умерли в сорок пятом. А сейчас на дворе семидесятый год. В сорок пятом
вас еще на свете не было, мне кажется... Вам, должно быть, лет двадцать --
двадцать два...
Он слегка покраснел, пожал плечами.
-- Да, это верно... Де Вито был моим дядей, -- тихо ответил он, -- и
дома... я часто слышал разговоры о нем и о Марке Прискотте... Он был его
другом. Да, конечно, меня еще на свете не было, когда они погибли на войне,
но это ваше объявление, знаете... Может быть, вы были знакомы с ними,
подумал я, -- он попытался улыбнуться, -- и вот пришел к вам узнать
что-нибудь. О Прискотте, например.
-- Прискотт умер, -- сообщил я.
Он стиснул кулаки.
-- Умер? -- воскликнул он и едва не вскочил от волнения.
Мне стало очень жаль его.
-- А что? Разве вы не знали, что он умер 16 июля сорок пятого года?
-- Это верно -- ответил он. Лицо его покрылось потом, и он сильно
побледнел, нервно сжимая кулаки. Я вышел наполнить два стакана виски, с
содовой и, вернувшись, протянул ему один. Выпил немного сам и сказал:
-- Теперь я хотел бы спросить вас кое о чем.
-- Да, конечно -- согласился он, глядя на меня.
-- Однако прежде мне надо набраться мужества, --предупредил я.
Он с недоумением посмотрел на меня:
-- Почему?
-- Потому что нужно иметь мужество, чтобы разговаривать с призраком. А
вы, Де Вито, -- призрак или почти что...
Услышав это, он закрыл глаза и минуту сидел так, опустив мохнатые
ресницы, а когда снова взглянул на меня, глаза его были полны еле
сдерживаемых слез. Он прошептал:
-- Призрак? Но... я живой Из плоти и крови... -- он почти по-детски
ущипнул себя за руку. -- Видите?
-- Вижу. Только вы -- Виктор Де Вито, а не Френсис Моррисон. А Прискотт
скончался у меня на глазах, погиб в автомобильной катастрофе в Колорадо...
При этих словах Де Вито закрыл лицо руками
А умерев, он сразу же утратил свою маску молодости, -- продолжал я. --
Ту, которой обладаете вы Де Вито, ту, которую обрели в тот день, когда
умерли.
Наступила тишина. С улицы доносился обычный городской шум: рокот машин
и шаги людей, бесстрастно проходивших мимо осенним дождливым вечером.
Наконец он произнес:
-- Вы ошибаетесь.
-- Нет. Я все угадал. Я прекрасно понимаю, что у меня никогда не
окажется никаких доказательств.|о я узнал правду, Де Вито. И не ошибся.
Все так же, закрыв лицо руками, он произнес:
-- Я не это хотел сказать. Вы ошибаетесь, когда утверждаете, будто 15
июля сорок пятого года я умер. В тот день я, наоборот, -- продолжал он
неожиданно громким дрожащим голосом, -- родился! -- Он опустил руки и
посмотрел на меня как бы с вызовом: -- Я рожден в пламени, господин Купер!
Это не маска, -- выкрикнул он, касаясь своего лица, -- а мое настоящее лицо,
и оно всегда будет таким, пока я не умру по-настоящему, как случилось с
Прискоттом... О да, -- он опять снизил голос, -- странная у меня жизнь... я
весь какой-то ненастоящий: имя, лицо, все... Мне платят, чтобы я молчал, и я
знаю: если заговорю, меня поместят в сумасшедший дом...
-- Со мной вы можете не опасаться этого.
-- Конечно, поэтому я здесь. Я пришел к вам, чтобы поговорить
по-дружески. С того дня мне все время хотелось поговорить с кем-нибудь, кто
поверил бы мне. Я пробовал, но можете себе представить... Разумеется, меня
принимали за безумца... -- Он опил глоток и продолжал: -- Когда я прочел
ваше объявление, то подумал, что с вами мне, наверное, удается поговорить
обо всем и я смогу рассказать...
-- Слушаю вас, Де Вито. Я ваш друг. Весь мир, кроме, может бить,
двух-трех человек, принял бы нас с вами за сумасшедших. Но я умею молчать
так же, как и вы.
-- Но как вы узнали? --поинтересовался он.
-- Это долгая история. Лучше расскажите вы. Что случилось с "Грей-12"?
-- "Грей-12"... -- проговорил он и вздрогнул, словно на него повеяло
холодом. Он поднял на меня взгляд и все время, пока рассказывал, смотрел мне
прямо в глаза: -- Мы получили задание уже в полете, когда снижались на Акаву
для заправки. Мы даже не знали, что у вас на борту. Кое о чем мы, конечно,
догадывались. Нас многие месяцы тренировали... учили сбрасывать только одну
бомбу. Нетрудно было представить, что в подходящий момент нам придется
сбросить что-нибудь... необыкновенное. -- Пот градом катился у него со лба,
и время от времени он машинально вытирал его. -- Больше не было никаких
сомнений, -- продолжал он. -- Когда мы закончили заправку и самолет уже
собирался взлететь, командир Хистон четко и ясно по внутренней связи сообщил
всему экипажу: "Ребята, не волнуйтесь, оставайтесь на своих местах. Через
минуту будем в воздухе. И попридержите язык. Как только окажемся в зоне
операции, все ваши разговоры будут записываться на пленку. Наш полет
исторический. Задание -- сбросить на врага атомную бомбу. Цель -- Токио...
-- Де Вито произнес последние слова так тихо, что я с трудом расслышал их Он
вздохнул и продолжал: -- Что произошло потом, я не знаю... Едва Хистон
умолк, сразу же сразу, как только он умолк, понимаете, -- он растерянно
посмотрел на меня. -- Я хочу сказать, у нас в ушах еще звучал его голос, как
вдруг... -- Он внезапно поднялся, выпил все, что оставалось в стакане, и
быстро прошелся по комнате, словно хотел убежать. Потом остановился.
Испуганно посмотрел на меня. Я подошел к нему:
-- Успокойтесь, Де Вито. Это дело прошлого.
-- Прошлого... Прошлого... -- простонал он, сжимая руки.-- Как может
быть делом прошлого... такое... Что было потом? Могу сказать вам только одно
слово... -- Он мгновение колебался и наконец с таким видом, словно открывал
невероятный секрет, произнес;
-- Пламя.
-- Пламя? -- шепотом повторил я.
-- Да, было только пламя. Ни шума, ни грохота -- ничего... Все
происходило очень медленно... Видели, наверное, в кино замедленную съемку?
Так вот, все происходило очень и очень медленно... Я видел это пламя
повсюду, везде, вокруг, видел, как развалился самолет, видел моих товарищей
-- они раскалились докрасна, словно металл на наковальне, и исчезли... Мне
почудилось, -- добавил он изумленно, -- будто мы летели в этом пламени...
Тогда я умер, -- твердо сказал он, потом добавил: -- Тогда я и родился.
Де Вито вернулся в кресло и опустился в него. Он выглядел совершенно
спокойным. Помолчав минуту, продолжал рассказ:
-- Потом я пошел в этом пламени, и тут ко мне кто-то приблизился, и мы
двинулись вместе. Это оказался Прискотт. Он посмотрел на меня и что-то
сказал, но я не помню что. Он взял меня за руку... В этом пламени было так
прекрасно, -- добавил он, зарыв глаза и словно отдаваясь воспоминаниям, --
так прекрасно, что мне хотелось бы остаться там навсегда, но... пламя
пропало... Вокруг остались только обгорелые камни, дым, жар, расплавленный
асфальт. Не знаю, сколько времени прошло... И за нами пришли. Они были в
спецодежде. Смотрели на нас, как на привидения... Вы правы, господин
Купер... Не хотели верить нам, но поверили в конце концов... в конце
концов...
Де Вито еще долго рассказывал мне о многих годах, проведенных в
изоляции в госпитале, о десятилетиях, прожитых едва ли не в тюремных
застенках, о своих страхах и наконец о вновь обретенной свободе и о
напрасных попытках разыскать Прискотта, единственного человека, с которым он
мог вспомнить о том, что произошло... Де Вито говорил всю ночь напролет, три
или четыре раза повторив всю историю, и я слушал его, хотя понимал, что
никогда не смогу обнародовать его рассказ, потому что невозможно остаться в
живых во время взрыва атомной бомбы да еще когда находишься в двух шагах от
нее. Не смогу использовать его рассказ и потому, что он уже считается
погибшим, и его имя выгравировано на бронзовой доске. Не смогу, потому что
меня примут за: сумасшедшего, или решат, что я ударился в сочинение
научно-фантастических романов. Да, он говорил всю ночь. Он еще раз повторил,
что когда пламя исчезло, они с Прискоттом расплакались и больше ничего не
понимали, пока не увидели жутко перепуганных людей в спецодежде. Де Вито все
говорил и говорил.
Он собрался уходить, когда на горизонте, что виднелся между
небоскребами, уже занималась заря. Он пожал мне руку и, пошатываясь,
направился к двери. Уже на пороге он обернулся и спросил:
-- Вы сказали, что Прискотт постарел после смерти... Да?
-- Да, он выглядел пятидесятилетним.
Де Вито опустил глаза:
-- Так будет и со мной... -- Он усмехнулся: -- Если умру в семьдесят
лет... представляю, какие лица будут у тех, кто... кто увидит мой труп...
Ну, ладно, -- заключил он, безнадежно махнув рукой, -- прощайте. Может
быть... Может быть, я еще зайду к вам, господин Купер. Когда опять захочется
поговорить обо всем этом... Хорошо?
-- Приходите, когда захотите, Де Вито.
Он кивнул и помахал мне рукой. Я смотрел ему вслед, пока он шел по
коридору к лифту. Шел спокойно, и мне показалось, будто он скользил;
скользил по воздуху, оторвавшись от пола, оторвавшись от земли. Возможно,
так оно и было. И он ушел, унося с собой свой невероятный секрет.
Перевод с итальянского Ирины Константиновой
Константинова Ирина Георгиевна, член трех творческих Союзов России -
литераторов, журналистов, переводчиков.
Санкт-Петербург, 197183, Наб. Черной речки, 16 - 27.,
Тел./факс 4307991,
E-mail: kig@mail.wplus.net
1 ноября 2000
Last-modified: Tue, 27 Mar 2001 05:26:03 GMT