Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     OCR: Андрей из Архангельска
---------------------------------------------------------------

     


                               повесть

           Государственное Издательство Детская Литература
                    Министерства Просвящения РСФСР
                             Москва 1963

                         Рисунки А.Тамбовкина


Р2
С47
     Кому не  хочется  побывать на Марсе!  Мечтали о полете на далекую
планету и Гешка с Юлькой.  И не только мечтали.  Они построили  ракету
"Дамир-1",  но запуск ее чуть не закончился пожаром,  Гешка тренировал
собаку  Грома  для  высотных  полетов...  Неожиданно   нашлись   более
интересные  и  важные  дела.  В  поселок,  где  жили друзья,  приехали
геологи.  Они будут искать руду, из которой изготовляются сверхпрочные
сплавы.  Как  раз для межпланетных кораблей!  Как же обойтись геологам
без друзей? И мальчики начинают помогать им, увлекаются работой.
     Билет на  Марс!  Теперь-то уж ребята знают,  что они получат его.
Вырастут и полетят к звездам!




     Среди Уральских  гор,  на   берегу   быстротечной   реки   Осьвы,
родившейся  из  прозрачных,  холодных  родников,  расположился поселок
Уньча.  Горы, обложившие Уньчу со всех сторон, так густо поросли елью,
пихтой, кедром, что кажется, поселок лежит на дне малахитовой чаши.
     Горы надежно защищают Уньчу от ветров и  задерживают  тучи;  если
затянет  ими небо,  то надолго.  Жгучие зимние морозы - частые гости в
котловине.  Случается, и летом ложится на поселок иней, - тогда никнет
к земле прихваченная холодом картофельная ботва.
     Живут в поселке отважные люди.  Суровый климат,  борьба с  тайгой
закалили  уньчан.  Они  упорны  и стойки,  слывут хорошими лесорубами,
охотниками,  отличными солдатами.  Вот  почему  так  много  орденов  и
медалей у старшего поколения уньчан, побывавшего на войне.
     Поселок небольшой, и с середины улицы хорошо видны оба его конца.
Здесь  знают  характер,  привычки каждого,  как знают друг друга члены
одной  большой  семьи.  Бывает,  что  ночью  зальется  неистовым  лаем
чья-нибудь  собака;  проснувшийся  уньчанин прислушается и безошибочно
определит:  "Опять  пахомовская  Жучка   распалилась,   знать,   зверя
почуяла".
     Широкие улицы поросли травой,  на них  пасутся  козы.  А  в  пыли
дороги,  что узкой рыжей лентой легла посредине,  преспокойно купаются
куры.
     В центре поселка - площадь. На ней находятся магазины, медпункт с
аптекой и самое внушительное здание - поссовет. Он в два этажа, да еще
с  остекленной  башенкой,  над  которой  полощется  красно-синее знамя
Российской Федерации.  В первом этаже  здания  разместился  поселковый
Совет, а второй заняла контора небольшого леспромхоза"
     Посреди площади воздвигнута высокая пирамида из серого гранита  -
памятник героям гражданской войны.  На ней высечено: "1918 год. Павшим
борцам за свободу".
     Вот и все достопримечательности Уньчи.  Немного. Но уньчане любят
свой поселок и в один голос утверждают,  что недалеко то время,  когда
об  Уньче будут говорить по радио в каждом выпуске последних известий.
Что ж, пожалуй, так и будет.
     Если пройти от поссовета к реке,  то через три дома можно увидеть
небольшой особнячок в черемуховом саду. Здесь живет Геннадий Круглов.
     Не путайте,  в Уньче несколько Кругловых, и среди них имеется еще
один  Геннадий,  но  тот  малолеток,  осенью  этого  года   собирается
поступить  в первый класс и ничем еще не отличился.  Поэтому забудем о
нем и все свое внимание обратим на  Геннадия  Круглова,  или  попросту
Гешку, ученика шестого класса "Б" уньчанской школы.
     Дом Кругловых  -  рудознатцев,  как  их  называют  в  отличие  от
остальных Кругловых,  - легко узнать.  Изобретательный Гешка пристроил
на крыше его нечто вроде наблюдательного пункта.
     Чуть вправо от побеленной трубы, на которую надет для тяги старый
чугунный горшок без дна,  сколочена небольшая площадка с перилами. Над
площадкой  торчат жестяной флюгер,  мачта-антенна с железной метлой на
конце и очередное Гешкино изобретение - световая  передаточная  точка,
проще:  металлический  фонарь  с  длинным  раструбом.  В  фонаре синяя
лампочка, провод от которой выведен прямо в комнату.
     Фонарь нацелен   на  дом  Гешкиного  дружка  -  Юльки  Малямзина.
Понадобится Геше сказать что-нибудь своему  дружку  -  он  просигналит
азбукой Морзе, которую друзья хорошо изучили.
     Юлий Малямзин живет в нижнем конце улицы, так близко от реки, что
лодка-долбленка,  вытащенная  на берег,  кормой лежит в воде,  а носом
упирается в жердевую изгородь Юлькиного двора.
     Таких верных друзей, как Гешка и Юлька, еще не видывал свет, хотя
они по внешности своей и по характеру совсем не схожи.
     Гешка высок ростом,  худощав.  Когда он снимает рубашку, то можно
пересчитать все его ребра и позвонки.  Но это вовсе не значит,  что он
хрупкий и болезненный. Он гибок, как лоза, проворен, смел и силен, как
рысь.  Попросите Гешу согнуть в локте руку  -  что  он  весьма  охотно
сделает - и надавите пальцем на взбугрившиеся мускулы.  Уверяю вас, вы
натолкнетесь не на мочалку, а на стальные катышки.
     Сам Гешка   по  натуре  горяч,  непоседлив,  и  всякие  идеи,  от
выполнимых до самых фантастических, так и роятся в его голове. Честное
слово,  сорок ученых не создадут за год столько,  сколько навыдумывает
Гешка  за  одну  неделю.  То  начнет  разрабатывать  способ  получения
щавелевой   кислоты   из  щавеля,  то  переключается  на  изготовление
инкубаторов, пытаясь развести цыплят для всего поселка...
     Юлька, наоборот,  нетороплив,  спокоен и,  прежде чем ответить на
заданный  ему  вопрос,  наклоняет  к  плечу  свою  лобастую  голову  с
оттопыренными ушами, словно прислушивается.
     Ростом он невелик,  толстоват и силой не отличается. Это известно
всем  мальчишкам  в  школе,  и,  когда  поблизости  нет  Гешки,  можно
безбоязненно толкнуть его, дать "леща".
     Высоких мыслей в Юлькиной голове не водится. Самым важным в жизни
он считает хороший обед,  спокойный сон и как можно меньше  заданий  в
школе и дома.
     Самое трагичное в жизни Юлия Малямзина - его имя.  Ну скажите,  у
какого  мальчишки  еще  встретишь  такое  девичье  имя?  Юлькин  папа,
бухгалтер леспромхоза, когда родился Юлька, решил выбрать для первенца
особенное,  историческое  имя  и  лучше  ничего не мог придумать,  как
назвать его в честь римского полководца Юлия Цезаря.  Этот  полководец
был личностью известной в своем государстве - попробуй его подразни! -
а нашему Юльке  даже  девчонки-первоклассницы  не  дают  прохода.  Как
увидят парня, так хором и кричат: "Юля-девуля, Юля-девуля!" Обидно, не
правда ли?



     В начале лета с Гешкой Кругловым случилась большая  неприятность:
он чуть не сгорел. Но, прежде чем рассказать об этом, давайте вспомним
что произошло 4 октября 1957 года.
     В этот хмурый день глубокой осени советский человек первым в мире
послал созданную им ракету за  пределы  земной  атмосферы,  выведя  на
орбиту искусственный спутник.
     Появление на небе первого спутника,  который можно выло не только
видеть,  но  и  слышать,  его  деловое  и  вместе  с тем торжественное
"бип-бип" потрясли население планеты, а больше всех Гешу Круглова.
     Услышав по радио сообщение ТАСС,  а потом сигналы спутника, Гешка
весь день ходил как ошалелый.  Дома,  задумавшись,  он насыпал  в  суп
сахарного  песку  вместо  соли,  а в школе на переменах,  когда ребята
окликали его, он отзывался коротким и звучным "бип-бип".
     Вечером, возвращаясь  из  школы,  он  только  и твердил Юльке про
космические рейсы,  ракеты,  спутники. Расставаясь возле ворот, Гешка,
по  нехорошей  привычке  вертеть  в руках посторонние предметы,  когда
волнуется, ухватился за Юлькину единственную пуговицу на пальто и стал
накручивать ее, точно пуговица мешала разговорам.
     - В неудачный век мы живем,  Юлька!  Ох,  и скучно стало жить  на
Земле! Ну, посмотри: Земля исследована, как своя комната, растения все
изучены.  Не то что звери - насекомые и те в книги записаны. А у птиц,
рыб,  животных  ученые  даже  пересчитали  все  косточки.  А  там,  на
планетах...
     Гешка поднял палец,  посмотрел сперва на него, а потом на звезды.
Они уже кучно высыпали на небе,  и  ковшик  Большой  Медведицы  словно
готовился зачерпнуть их.
     - А  там,  на  планетах,  мы  будем  открывать  новые   растения,
животных. Наверняка встретим неведомых людей. Ух, и здорово! Я уверен,
как только начнутся полеты на планеты,  у нас  в  школах  будут  учить
новые предметы: марсографию, лунографию...
     - А для чего? - полюбопытствовал Юлий.
     - Чтобы школьники, попав на планету, не заблудились...
     Юлька нахмурился и недовольно протянул:
     - Ну вот еще!  Будут новые домашние задания,  экзамены...  Лишняя
забота только!
     Геша ничего  не  ответил  и,  оставив пуговицу,  хлопнул друга по
плечу:
     - А знаешь,  Юлька,  есть идея!  И мы не отстанем от науки! Давай
сами,  вдвоем, смастерим ракету. Вот будет здорово, если у нас в Уньче
взовьется  в  небо  ракета.  Я  и  название ей придумал.  Сокращенно -
Дамир-один... Из слов "Даешь мир".
     - А разрешат нам? Не попадет?
     Гешка оглядел  друга   тем   насмешливо-презрительным   взглядом,
которого Юлька всегда побаивался.
     - Боягуз! Подумаешь, "попадет"! Из-за науки и пострадать почетно.
Она  без жертв и не бывает.  Зато потом поймут нас.  А если не хочешь,
так и не надо. Без тебя справлюсь!
     - Да я что... да я всегда с тобой и совсем не трушу! - пролепетал
Юлька, торопливо закрывая пуговицу ладонью.
     Работа над  ракетой  заняла всю зиму.  Выполнялась она в глубокой
тайне.  Чтобы  уберечь  себя  от  насмешек  товарищей  и  не   вызвать
преждевременных  "охов"  и  "ахов"  родителей,  ребята  объявили,  что
изобретают прибор  для  показа  опытов  в  кабинете  физики  -  прибор
Циолковского, как условно они назвали ракету.
     И вот к началу июня ракета была готова.  Внешне она  походила  на
поставленный  торчком  зачиненный  круглый  карандаш высотой в полтора
метра.
     Сделан был   "Дамир-1"   из   тонких   дранок,  обтянутых  старой
простыней.  Снаружи ребята пропитали ракету столярным клеем и окрасили
алым  суриком.  В верхней части ракеты поместили два баллона со сжатым
воздухом,  то есть две футбольные камеры.  Под  ними  две  алюминиевые
фляги  с  горючим  -  бензином.  И  в конце,  возле стабилизаторов,  -
сконструированный Гешкой ракетный двигатель.
     По Гешкиной  идее,  сжатый  воздух,  выходя  из футбольных камер,
будет распылять бензин.  А тот,  сгорая  в  двигателе,  создаст  струю
раскаленных  газов,  которая  вознесет  ракету.  Для  придания  ракете
первоначальной скорости Гешка дополнительно  установил  два  пороховых
заряда:  они  должны  были  сработать  в  первую  секунду  и  оторвать
"Дамир-1" от земли.
     Достать порох  в  Уньче  не  составляло  большого труда - почти в
каждом доме было ружье. Юлий украдкой отсыпал полстакана из охотничьих
запасов  отца.  На  порох  были  обменены  альбомы  марок  и спичечных
этикеток.  Их  Гешка  собирал  три  года.  А  Юлька  пожертвовал  свою
знаменитую капроновую леску - предмет мечты и зависти юных рыболовов.
     Этот солнечный июньский день навсегда остался в памяти  Гешки,  а
Юльки и подавно.
     Выждав удобный момент (мать Гешки ушла в магазин,  а сестра  Лена
была на работе),  друзья торжественно вынесли ракету из сарая, где они
ее собрали и спрятали за день до запуска.
     В огороде   возле  бани,  между  старой  черемухой  и  огуречными
парниками,  в  которых  уже  появились  желтые  мохнатые  цветы,  было
укромное местечко.
     Здесь Гешка и Юлька установили решетчатую стартовую башню, сбитую
из  брусков,  вставили  в  башню  свою  ракету  и  вывели  из  донышка
"Дамира-1" шнурки-запалы, смоченные в бензине.
     Когда установка  была  закончена,  ребята  отошли  в  сторону и с
радостным изумлением рассматривали свое детище. Длинная, стремительная
по  очертанию  корпуса,  с  гордой  надписью  на  круглом  боку "СССР.
Дамир-1", ракета была готова к старту.
     - Полетит?!  Неужели...  а? - волновался Юлька, шмыгая носом. При
волнении его почему-то всегда одолевал насморк.
     Гешка не   отвечал   и,  как  подобает  главному  конструктору  и
начальнику запуска, важно прохаживался вокруг ракеты, без всякой нужды
поправляя шнурки-запалы.
     Вдоволь насладившись торжеством момента и предвкушая  продолжение
триумфа после запуска ракеты, он важно, баском, скомандовал Юльке:
     - Запуск! Посторонним в борозду!
     "Это я-то посторонний?" - возмутился про себя Юлька, но высказать
протест вслух не успел - Гешка занялся ракетой.
     В этот  момент  в  мастерских  леспромхоза  отбили в старый рельс
полдень.  Когда растаял в воздухе последний,  двенадцатый удар,  Гешка
зажег  заготовленную  заранее лучинку и поднес к запалам.  Убедившись,
что они все занялись  огнем,  он,  пригнувшись,  заплетаясь  ногами  в
высокой  траве,  перескочил  грядку  с  луком  и  плюхнулся в соседнюю
борозду.
     Юркий огонек  вцепился  в  конец  шнурочка,  стремительно побежал
вверх  и  скрылся  в  ракете.  Она  совсем  неожиданно  фыркнула,  как
рассерженная  кошка,  и,  оставив  над  землей  облачко сизого,  остро
пахнущего  порохового  дыма,  подскочила  вверх.   Описав   дугу   над
черемухой,  ракета  перелетела  изгородь и шлепнулась на крышу старого
курятника  соседки  Мартемьянихи.  Проломив  ветхие  доски,  "Дамир-1"
влетел в курятник и взорвался.
     Гешка вскочил на ноги и как очумелый  наблюдал  за  тем,  как  из
пролома  сначала повалил густой хвост дыма,  а затем выскочил и огонь.
Казалось,  медный петух взлетел на крышу и затрепыхал на солнце своими
жаркими крыльями, распластывая их все шире и шире.
     Юлька, не имя сил  подняться,  сидел  в  борозде,  среди  зеленых
султанчиков  морковной  ботвы.  Лицо  его вытянулось,  а толстые губы,
всегда придававшие лицу добродушное выражение, сложились в трубочку, и
он смог только выдавить из себя протяжное: "Ой-е-е-е..."
     Переполох кур,  закрытых в дощанике, подстегнул Гешку. "Ох, будет
мне!   -  подумал  он.  -  Погорят  куры...  погорят.  Тогда  беды  от
Мартемьянихи не оберешься!"
     В эту минуту он больше всего боялся встречи с соседкой,  женщиной
строгой и громкоголосой.
     Гешка, словно  подкинутый  катапультой,  перепрыгнул через гряду,
потом перемахнул невысокую изгородь из жердей,  размежевавшую усадьбы,
и, не разбирая дороги, по грядам, вбежал в соседний двор.
     Маленький курятник,  сбитый из старых, просохших на солнце досок,
был  полон  дыма.  Распахнув дверь,  Геша пытался вбежать в него,  но,
глотнув дыма,  тотчас отскочил назад. Он торопливо, трясущимися руками
застегнул  воротник  рубашки,  натянул  ее  на  голову и,  согнувшись,
бросился в курятник.
     И сразу  же  из  двери,  одна  за другой,  полетели выбрасываемые
Гешкой куры.  Перевертываясь в воздухе,  теряя перья, хлопая крыльями,
они вскакивали на тонкие ножки и бежали прочь со двора.
     В дощанике было дымно и ничего не видно.
     Жмуря глаза,  задыхаясь,  Гешка  вслепую  шарил по курятнику.  Он
наталкивался  на  куриные  седала,  шершавые   от   помета,   лукошки,
выложенные  сеном,  -  везде  было пусто,  Гешка уже хотел бежать вон,
когда неожиданно где-то под ногами закудахтала наседка.  Он  нагнулся.
Наседка была где-то рядом, но где?
     В это время пламя,  шаявшее в сухих куриных гнездах,  взметнулось
вверх и обожгло Гешке руки. Ему показалось, что кто-то стеганул по ним
ременным кнутом.  Гешка вскрикнул и,  размахивая руками,  выскочил  из
курятника.
     По огороду с пустым ведром ошалело металась толстая Мартемьяниха.
Юлий  был  тут же и бестолково сновал от горящего курятника до ворот и
обратно. Страх подталкивал его к воротам, а долг возвращал назад.
     Метрах в  пяти  от курятника находились хлев и дровяник.  Если не
сокрушить огонь,  он неизбежно перекинется на них -  это  Гешка  понял
сразу.  Превозмогая боль,  он схватил валявшееся на земле коромысло и,
цепляя крючком за  трухлявые  доски,  принялся  отдирать  их  одну  за
другой. Юлька стал оттаскивать доски от курятника.
     Разломав сараюшку,  растрепанные  и  чумазые,   друзья   покинули
злополучный двор.
     Мартемьяниха, размахивая пустым ведром,  понося на чем свет стоит
неудачливых космонавтов, выпроводила их за ворота.
     Только теперь,  сбив огонь,  Гешка почувствовал,  как  болят  его
обожженные руки.  Не заходя домой, он направился в фельдшерский пункт.
Там тетя Зина,  полная  и  веселая  фельдшерица,  увидев  грязного,  с
пятнами куриного помета на одежде Гешку,  сначала засмеялась,  а потом
сразу посерьезнела и засуетилась.
     - Что же ты медлил, не шел? Видишь, какие волдыри на руке...
     Гешка терпеливо выдержал обработку обожженных  рук  лекарством  и
перевязку.  Но,  выйдя на крыльцо медпункта, помрачнел. Нет, не ноющая
боль в руках беспокоила его,  а томил нелепый, никому не нужный запуск
ракеты, угнетало ожидание неминуемой расплаты. Он признался Юльке:
     - Боюсь я домой идти... Ох и попадет! Дураки мы с тобой!
     - Дураки!.. Попадет! - охотно подтвердил Юлька и тоже заскучал.
     Возмездие не заставило себя ждать. Юлька около часа кружил вокруг
своего двора,  а когда узнал у младшего брата Васьки,  что отец еще не
приходил с работы,  тотчас же  пробрался  домой  и  залез  на  полати,
подальше с глаз.
     Юлька слышал,  как пришел отец и долго возился во дворе. Он очень
не  любил,  когда  на  дворе  было мусорно.  То мать нанесет с огорода
морковной ботвы,  то Васька притащит с улицы палок,  каких-то железок.
Юлька прислушивался к свистящему шороху метлы и шептал:  "Хоть бы папа
не узнал! Хоть бы до него не дошло!"
     Но вот  отец  вошел  в  дом,  и  постукивание  его тяжелых сапог,
подбитых для носкости металлическими пластинками, казалось, ударяло по
сердцу.
     - А ну слазь! - приказал отец.
     Юлий поспешно слез.  Он знал,  что отец,  вспыльчивый и скорый на
расправу, не любит, когда медлят или сопротивляются.
     - Спалили  со  своим  дружком  курятник у Мартемьянихи?  Спалили,
говорю?
     Юлька молча пожал плечами: что же поделаешь, спалили.
     - Ославил меня на всю Уньчу, да еще и радуется!
     - И не радуюсь я... наоборот!
     - Я тебе дам "наоборот", паршивец!
     И как-то  очень  быстро  в  руках отца оказался старый солдатский
ремень с порезами - на нем он всегда правил бритву - и звучно зашлепал
по спине,  ниже спины...  Юлька не заорал,  как обычно,  во все горло,
даже не вскрикнул ни разу.  С мрачным лицом,  насупленными золотистыми
бровями, с глазами, сухими и полными боли, залез он после наказания на
полати.  Шестилетний брат  Васька  забрался  вслед  за  ним,  прижался
головой к Юлькиной груди, успокаивал:
     - Больно? Мне тоже вчера попало. А ты не реви...
     Нет, Юлька не плакал.
     Гешу мать встретила за воротами. По ее осунувшемуся лицу, строгим
и  печальным  глазам  Гешка понял,  что она все знает.  Увидев Гешкины
забинтованные руки,  мама совсем неожиданно заплакала и, вытирая глаза
веревочной авоськой, которую держала в руках, потянула сына домой:
     - Как же это, Гена? А? Очень больно тебе?
     Она положила  Гешкины  руки  на  свои  ладони,  точно  взвешивая,
которая из них тяжелее.  Гешка хотел показать себя настоящим мужчиной.
Еще дорогой он решил отвечать бодро, весело и не признаваться, что ему
невмоготу. Но не выдержал и чистосердечно признался:
     - Больно, мама!
     - И зачем это вы сделали? А? Зачем? - спрашивала она своим тихим,
скорбным  голосом.  -  Сожгли  курятник...  Могли  бы  и дом ненароком
спалить.  Не дай бог,  и сами бы  пострадали.  Не  игрушка  это...  Ну
делайте   вы   модели,   а   зачем   порохом-то  их  начинять?  Как  я
переволновалась! А можно ли мне, при моем-то здоровье!..
     Мать рассказывала  про  свою  болезнь,  стыдила  Гешку.  Лучше бы
отругала - легче бы было.  Глубоко вздохнув,  она встала и,  шаркая по
полу старенькими туфлями, подошла к комоду, вынула из шкатулки деньги,
завернутые в носовой платок.
     - Требует   Мартемьяниха   возместить   убытки...  Триста  рублей
запросила.  Придется отдать. А не отдашь - она законно в суд подаст. А
я-то эти деньги на зимнее пальто себе копила.  Вот и осталась опять на
зиму в старой шубейке!
     Отсчитав добрую половину денег, завернув их в клочок газеты, мама
торопливо вышла из дому.
     С великим  трудом  она  скопила  эти  деньги,  а  теперь  по его,
Гешкиной,  дурости будет мерзнуть на лютых  уральских  морозах.  Гешке
стало так жаль мать,  так стыдно за себя, что он не выдержал, бросился
на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, заплакал. Да, Гешка, коновод
уньчанских  ребят,  космонавт  Гешка,  у  которого  мускулы  схожи  по
твердости  со  стальными  шариками,  плакал  обильными   мальчишескими
слезами и шептал:
     - Я верну,  мама,  тебе эти деньги!  Будет у тебя зимнее  пальто!
Будет!..



     Несмотря на  неудачу,  Геша  не оставил свою заветную мечту стать
космонавтом.  За время болезни он перечитал в библиотеке все книги,  в
которых  хотя  бы  только  намеком  говорилось  о  планетах.  А  карту
звездного неба выдрал из старого журнала и приколол над кроватью.
     Когда руки  его  зажили и тетя Зина сняла бинты,  Гешкина кипучая
энергия нашла новое применение.  Он решил помочь  науке  в  подготовке
подопытной собаки для полета в космос.
     Гешка вычитал в журнале:  собаки,  что поднимаются  в  ракетах  в
стратосферу  и  ионосферу,  да и знаменитая Лайка со второго спутника,
проходили специальную тренировку перед полетами.  Так почему  бы  ему,
Гешке  Круглову,  не  подготовить такую собаку,  а потом передать ее в
руки исследователей космоса? Ничего тут плохого нет...
     У Гешки был пес,  по кличке Гром,  и,  естественно, Гешка обратил
свое внимание на этого злополучного пса.
     Гром попал  в  дом Кругловых два года назад.  Мать подобрала его,
полудохлого,  в канаве.  Глаза у щенка гноились,  он не мог стоять  на
ногах  и все ложился на живот.  Всей семьей щенка выходили,  он быстро
окреп и как-то незаметно вырос.
     Это была  небольшая плотная собака на коротеньких ножках-культях,
выгнутых скобками. Морда у Грома спереди сплюснута, да так, что нижняя
челюсть  вылезла  вперед,  ощерив  зубы.  Одно ухо поставлено торчком,
другое  повисло  треугольной  лохматой  тряпочкой.  Шерсть  на   морде
взъерошена,  из ее черных завитков торчат два зорких глаза и замшевый,
всегда мокрый нос.  Собака,  несмотря на  свой  неказистый  вид,  была
отважной, умной и, как говорила мать, сторожкой.
     Первая дрессировка Грома началась  с  того,  что  Геша  сшил  для
собаки сбрую, которую пропускал под живот и застегивал на спине. Грому
эта неудобная штука не понравилась,  и он катался  по  земле,  пытаясь
зубами   стащить  ее.  Но  Гешкины  грозные  окрики  заставили  собаку
смириться, и Гром вскоре привык к сбруе.
     Затем Гешка  стал  приучать  Грома  к  высоте.  Он пришил к сбруе
кольцо,  привязал к нему веревку.  Второй конец  ее  перебросил  через
перекладину, которая поддерживала крышу крыльца, и потянул.
     Гром оторвался от земли,  испуганно  завизжал,  мотая  в  воздухе
кривыми  короткими  лапами...  После  десяти  подъемов он уже привык к
этому неестественному для собаки положению и вел себя  спокойнее,  тем
более что после каждого сеанса Гешка угощал собаку кусочком сахару, до
которого Гром был весьма охоч.
     С каждым днем Гешка увеличивал высоту и продолжительность подъема
и даже начал приучать пса к  раскачиванию,  но  неожиданно  тренировки
прекратились.
     Как-то поздним вечером в Уньчу  въехал  запыленный  грузовик.  Он
долго тащился вслед за коровами,  возвращавшимися с поскотины.  Шофер,
не умолкая,  сигналил,  но коровы,  настегивая себя хвостами, брели по
середине  улицы,  не  уступая грузовику дороги.  По деревянным мосткам
кучно пробегали овцы - казалось, кто-то выбивал дробь на барабане.
     Возле поссовета  грузовик  остановился,  из  кузова  спрыгнула на
землю девушка в синих фланелевых брюках и мужской,  клетчатой рубашке.
За  девушкой  бодро  сошел  старик  в  соломенной  шляпе  и стоптанных
ботинках,  а за ним - двое рабочих в зеленых спецовках.  Из кабины  не
спеша  вылез  молодой  широкоплечий  мужчина  в  очках  в позолоченной
оправе.  По тому, как он распоряжался выгрузкой вещей, все решили, что
это начальник.
     Рабочие, при участии девушки и  суетливого  старичка,  разгрузили
машину,  сложив  на  траву  брезентовые  тюки,  ящики  с инструментом,
полосатые  вешки,  рейки.  Начальник,  похлопывая  полевой  сумкой  по
голенищам сапог, прошел в поселковый Совет.
     Начальник находился  в  поссовете  долго   и   вышел   оттуда   в
сопровождении   председателя,   который  был  чем-то  явно  обрадован.
Размахивая  кулаком  правой,  и   единственной,   руки,   председатель
возбужденно говорил:
     - Счастливо вам вскрыть эти богатства!  Есть они  там,  уверен  в
этом  я...  Все  мы довольны будем вашими поисками,  - в случае успеха
оживет наша неприметная Уньча...
     По этой фразе ребятам,  собравшимся возле поссовета,  стало ясно,
зачем приехали эти люди. "Добытчики Ермаковых сокровищ", - решили все.
     Дело в том,  что в одной из гор,  которые сгрудились возле Уньчи,
по преданию, были спрятаны неисчислимые сокровища. Эта гора называлась
Караульной,  и не напрасно:  она была выше всех и,  казалось, стояла в
дозоре.
     Старожилы рассказывали про эти сокровища такую легенду.
     Давным-давно, когда Уньчи еще не было и в помине,  а по окрестным
логам  бродили  со  стадами  оленей  кочевые  остяки и вогулы,  вблизи
проходили дружины Ермака,  покорителя Сибири. Казаки оставляли на горе
Караульной  свои дозоры,  которые,  в случае надобности,  давали знать
кострами об опасности.
     Рассказывали старики  также  и  то,  что будто бы один из отрядов
Ермака,  возвращаясь с богатой  добычей  из  Сибири,  спрятал  большие
сокровища на горе Караульной.  Дружинники погибли в боях, а клад так и
остался нетронутым.  Не одно поколение уньчан делало попытки  отыскать
богатства, но все они были неудачными...
     Жить в  поселке  искатели  не  остались,  а,  попросив  лодку   у
Юлькиного отца, переправились на ту сторону реки, где уже через час на
гористом берегу,  у подножия горы Караульной,  забелели две палатки  и
заполыхал костер.
     "Спешат!" - решили юные уньчане.
     ...Гешка сидел на бревнах возле дома. Их привез отец еще до своей
болезни, собираясь сменить нижние сгнившие венцы стен, но не успел.
     Бревна от времени и оттого,  что на них любили лежать козы,  были
гладкие, будто полированные.
     Упали сумерки,  а потом над Караульной взошла луна, и крыши домов
заблестели,  словно политые молоком,  а бревна, казалось, были сделаны
из голубого стекла.  Геша наблюдал за мерцающим огоньком костра на той
стороне реки и все думал  о  приезжих  людях.  Он  не  заметил,  когда
подошел  Юлька  и  сел  рядом.  Догадавшись о том,  что Гешка думает о
кладоискателях, Юлька спросил:
     - Геш, а Геш! Что бы ты сделал с этими сокровищами, если бы нашел
их? А?
     - Сдал бы государству...
     - Ну,  это конечно.  А когда награду бы дали?..  Я  слышал,  если
сдашь - награду дают...
     Гешка помолчал и уверенно, как о давно решенном, сказал:
     - Отдал  бы  для  науки,  чтобы  поскорее  ракетоплан сделали,  а
потом...  потом маме бы пальто зимнее с каракулевым воротником  купил,
ну и все. А ты?
     Круглое лицо Юльки стало серьезным, сам он никогда не задумывался
над этим.
     - Я бы велосипед "Орленок" купил.  Ну и Ваське пуд конфет - пусть
ест их и не таскается за мной.
     На другой день после обеда Гешка занимался очередной  тренировкой
Грома.  Он,  как обычно,  подвесил его на веревке и раскачал. Гром уже
так привык к этому,  что,  смежив веки, казалось, дремал. Весь его вид
как  бы говорил:  "Ну что ж,  раз это надо для науки,  можно немного и
пострадать".
     Гешку неожиданно позвала мать,  и он,  оставив собаку на веревке,
вошел в дом.
     Гешка помог  матери  вынуть  из  подполья  деревянную  кадушку  с
остатками огуречного рассола.  Мать ополоснула кадушку  водой,  и  они
вдвоем,  наклонив ее, сливали мутную, пахнувшую плесенью воду в ведро.
В этот момент во дворе хлопнула створка ворот и донесся  яростный  лай
Грома.
     Гешка поспешно,  с мокрыми руками выбежал во двор. Возле открытой
половинки ворот стоял начальник искателей сокровищ.
     Гром, мотая в воздухе короткими кривыми лапами,  готов был изойти
от  истошного  лая,  уже  перешедшего  в  вой.  Собственное  бессилие,
надругательство над собачьей честью разъярили пса.
     На лице начальника было веселое недоумение.  Он снял очки, словно
не доверял им,  и щурил свои близорукие серые глаза.  Показывая очками
на собаку, спросил Гешку:
     - За какие грехи вы его подвесили? Меньше хлеба, что ли, съест?
     Гешка растерялся,  ничего не ответил и,  торопливо отвязав Грома,
вместе с веревкой отнес в хлев и запер там.
     - Здесь  живут Кругловы?  - спросил начальник,  все еще с веселой
улыбкой разглядывая Гешку.
     - Тут...  - подтвердил Гешка в недоумении:  зачем же понадобились
они, Кругловы, этому человеку?
     - А кто есть из старших дома?
     - Мама...
     - Можно ее видеть?
     Гешка кивнул головой и торопливо вбежал  по  ступенькам  крыльца,
приглашая незнакомца в дом.
     Тот не спеша обтер подошвы сапог о коврик,  брошенный  у  порога,
снял кепку, пригладил ладонью желтые, легкие волосы.
     Увидев Гешкину мать, он поклонился и сказал:
     - Мне нужна Ирина Петровна Круглова...
     - Это я!  - сказала мама и, вспомнив, что на ней старенький, да и
тому же облитый рассолом фартук, торопливо сняла его.
     Гость протянул руку и тепло,  с  радостью,  с  какой  встречаются
давно не видевшиеся родственники, сказал:
     - Очень  рад!  Будем  знакомы.   Я   Голощапов   Петр   Петрович,
руководитель  поисковой  группы.  У  меня  есть  к  вам  один  вопрос.
Разрешите?
     Мама торопливо уступила дорогу,  приглашая Голощапова из прихожей
в комнату.
     Только теперь,  в комнате с ее низким потолком, Гешка увидел, что
начальник поисковой партии высок  ростом,  плечист.  В  комнате  сразу
стало теснее.
     Сев около стола,  Голощапов огляделся и,  увидев на стене портрет
Гешкиного  дедушки,  снятого еще в молодости в форме горного инженера,
явно  обрадовался,  весь  потянулся  к  портрету.  А  потом,   заметив
недоумение мамы, спросил:
     - Это, если я не ошибаюсь, Яков Иванович Круглов?
     Удивленная мать  подтвердила.  Голощапов,  все с тем же радостным
выражением на лице, продолжал:
     - Есть  у меня к вам,  Ирина Петровна,  большой разговор...  - Он
поудобнее сел на стул,  вынул из кармана портсигар из белого металла и
постучал им о стол. - Разрешите?
     - Пожалуйста!  Я тоже курю после смерти  мужа...  Никак  не  могу
отвыкнуть от этой скверной привычки.
     Они вместе  закурили,  и  Голощапов  неторопливо  и  обстоятельно
рассказал о цели своего прихода.
     Оказалось, что приехавшие вчера люди  вовсе  не  были  искателями
Ермаковых  сокровищ.  Это прибыла поисковая группа для предварительной
разведки других богатств - природных.  А Гешкин дедушка им понадобился
вот для чего.
     Весной 1912  года  царское  правительство   сдало   в   концессию
немецко-бельгийскому  акционерному  обществу район горы Караульной для
разработки  найденной  там   титаномагнетитовой   руды,   из   которой
капиталисты  собирались извлечь металл ванадий.  Это сулило им немалые
барыши.  Для выполнения разведочных работ был приглашен молодой горный
инженер Яков Иванович Круглов - Гешкин дедушка.
     Русские горняки,  нанятые компанией,  в течение двух с  половиной
лет   покрыли   гору  разведочными  колодцами  -  шурфами  и  длинными
горизонтальными тоннелями - штольнями.  Гешкин дедушка,  на  основании
полученных  разведочных данных,  составил полный отчет о месторождении
ценных титаномагнетитовых руд.  Он сообщил в отчете, как расположено в
горе  рудное тело,  определил запасы его,  процент содержания металла,
приложил схемы, чертежи, планы и все это передал в общество.
     Концессионеры уже собирались начать разработку месторождения,  но
вспыхнувшая первая мировая война заставила их бросить  работы.  Забрав
все  материалы  разведки,  представитель  общества бежал в нейтральный
тогда Китай...
     Во время  рассказа  была  выкурена  не  одна  папироса,  и  белые
хвостики окурков торчали из пепельницы.
     - Вы понимаете,  в чем дело?  - горячился Голощапов. - Все, что я
рассказал вам,  мы узнали из одной бумаги,  найденной в архиве бывшего
Екатеринбургского горного округа. Очень скупые данные. Очень! Но самое
главное не это. В другом обнаруженном документе сообщалось, что в этой
руде, кроме ванадия, оказался...
     Петр Петрович  понизил   голос   и   наклонился   вперед,   будто
последующие  слова  были  страшной  тайной.  Гешка  инстинктивно  тоже
подался вперед и даже приоткрыл рот.
     Голощапов причмокнул губами, будто слова его были сладкими:
     - Вы понимаете,  в  руде  оказался  удивительно  большой  процент
ильменита - исходного минерала для выплавки титана.
     Титан! Это слово  ничего  не  говорило  Гешке,  и  он,  ожидавший
большего, разочарованно протянул:
     - Ну и что! Подумаешь...
     Но Голощапов  не  обратил  внимания на Гешкин возглас и продолжил
рассказ:
     - ...И  вот  нашу  поисковую группу послали сюда для того,  чтобы
путем обследования местности,  старых выработок, опроса жителей, сбора
первичных  материалов  подтвердить  наличие в Уньче титаномагнетитовых
руд.  И,  если мы подтвердим это, после нас приедет геологоразведочная
партия,  которая  привезет  буровые  станки  и уже детальнее обследует
гору.  Нам  несказанно  помог  бы  тот  геологический  отчет,  который
составил  Яков  Иванович  Круглов.  Очень  бы облегчил работу,  сберег
деньги для государства и,  главное,  время. Может быть, остались у вас
черновые записи, рисунки, чертежи? А?
     Он замолк и пристально,  точно считая морщинки на  лице  Гешкиной
матери, смотрел на нее.
     Она не прерывала Голощапова в течение всего рассказа и,  когда он
кончил,  долго  молчала  -  не  хотелось  ей  огорчать  этого молодого
инженера. Ведь сколько лет прошло... И Голощапов понял.
     - Так, значит, ничего нет?
     - Сейчас уже ничего нет.  Помню,  муж мой покойный рассказывал  о
каких-то  важных  документах,  что  берег  его  отец  -  Яков Иванович
Круглов, мой свекор. Но где они - представления не имею...
     - Так, значит, нет... - повторил Голощапов с явным огорчением.
     Поднявшись, он  внимательно  просмотрел  развешанные  по   стенам
фотографии.
     Геша встал вслед за ним и также внимательно  начал  рассматривать
фотографии,  хотя обозревал их каждый день. В этот момент он увидал их
как-то по-иному,  по-новому.  Там,  на старинных с сиреневым  оттенком
фотографиях,  наклеенных  на  толстые  картонки  с  золотым  тиснением
понизу,  ему представлялся  уже  не  старомодный,  немного  смешной  и
скучный  человек  в  стоячем воротничке и с галстуком бабочкой,  а был
сфотографирован  изыскатель,  человек  с  твердым  взглядом   больших,
по-видимому карих, глаз, высоким лбом и широким подбородком...
     - А что это за титан? - спросил Гешка.
     - Титан?  -  Голощапов обернулся и по-приятельски положил руку на
плечо Гешки. - Титан, дорогой мой, это металл будущего, да и не только
будущего,  он  и теперь уже крайне необходим промышленности,  как хлеб
человеку...
     - А чем он так...  - Гешка замолк,  подбирая слово.  - Чем он так
знаменит?
     - Титан  прочен,  как  сталь,  вдвое  легче железа,  тугоплавок -
начинает плавиться при температуре  в  тысячу  семьсот  двадцать  пять
градусов;  кроме того,  он не поддается коррозии,  то есть, ржавлению.
Например,  одно изделие из титана пролежало в морской воде пять лет, и
ржавчина совершенно не тронула его.
     - Ну и что?
     - Как - что! - удивился Голощапов. - Эти свойства металла как раз
необходимы для современных сверхзвуковых  самолетов,  обшивка  которых
раскаляется при трении о воздух. В атомных реакторах титан нужен... Да
и в ракетных двигателях,  что вывели спутники на орбиту,  без  титана,
наверное, не обошлось...
     - И в ракетах тоже?  - с таким  искренним  изумлением  воскликнул
Гешка, что мама и Голощапов громко рассмеялись.
     Мать рассказала   о   неукротимом   Гешкином   стремлении   стать
космонавтом, о неудачном запуске самодельной ракеты и даже об опытах с
Громом.
     - А я-то,  грешным делом,  подумал,  что мне показалось, или, как
говорят у нас на Урале,  заблазнило мне:  висит собака  над  землей  и
тявкает... А что это тебя так потянуло в космос?
     - Неинтересно на Земле -  новых  стран  уже  не  откроешь...  Все
животные, птицы изучены, описаны...
     - Э-э,  брат мой!  - протянул Голощапов. - У себя на Земле мы еще
полного порядка не навели, дел интересных и нужных тьма-тьмущая...
     Голощапов возвратился  к  столу  за  своей   полевой   сумкой   и
задумался, а потом, сверкнув стеклами очков, повернулся к Гешке:
     - Есть у меня предложение:  поступай-ка, брат, на работу к нам...
на один месяц в поисковую группу. Будешь участвовать с нами в разведке
титаномагнетитовых руд,  которую мы поведем на  горе  Караульной.  Нам
нужны рабочие-реечники. Рейки, вешки таскать, колышки-пикеты забивать.
Работа не трудная,  по твоим силам.  Если есть у тебя желание  и  мама
будет согласна - с душой приму...
     Ему, Гешке, работать в поисковой группе? Его считают за взрослого
и приглашают на работу?  Он даже задохнулся от волнения.  Конечно,  он
пойдет хоть сейчас, сию минуту.
     Гешка, сам  не  зная для чего,  застегнул все пуговицы старенькой
своей рубашки и машинально пригладил непослушный мальчишеский вихор на
голове,  который  всегда  так  нелепо торчал.  Взглядом,  полным немой
просьбы, он посмотрел на мать. Она улыбнулась и сказала:
     - Я не неволю. Хочешь - ступай поработай... Да справишься ли?
     - Справлюсь, очень даже!
     Голощапов расстегнул  сумку  и  вынул  из  нее  два листа бумаги,
наполовину заполненные машинописным текстом.  "Трудовое соглашение", -
прочитал Гешка приметную надпись вверху листа.
     Голощапов вытащил из кармана коричневую  авторучку  и,  встряхнув
ее, посмотрел на Гешку:
     - Фамилия, имя и отчество?
     - Геннадий Иванович Круглов! - выпалил одним духом Гешка.
     - Ой, не так громко и пораздельнее.
     Голощапов долго еще писал,  что-то вычеркивал, подчеркивал. Потом
расписался и предложил поставить подпись и Гешке.  Тот написал сначала
букву  "Г",  похожую  на рыболовный крючок,  а затем старательно вывел
остальные, завернув на конце закорючку в виде свинячьего хвостика.
     Голощапов причмокнул губами.
     - М-м-да!  Неказисто!   Видать,   что   впервые   на   документах
расписываешься!
     - Впервые!  - подтвердил Гешка.  - А можно,  чтоб и мой  приятель
Юлька работал?
     Передавая Гешке один экземпляр  трудового  соглашения,  начальник
поисковой группы, словно между прочим, сказал:
     - Зарплата твоя,  Геннадий,  будет триста рублей  плюс  девяносто
процентов полевых... Ну, а насчет приятеля устроим.
     - Так много!  Триста!  - удивился Гешка. - Мы с Юлькой будем и за
половину работать!
     Голощапов рассмеялся и, прощаясь, сказал:
     - Думаю,  что  эти  деньги вы отработаете!  А очень жаль,  что не
удалось нам найти изыскательский отчет деда твоего... Жаль!
     Голощапов ушел.  И  сейчас  же  над крышей Гешкиного дома замигал
синий огонек - это Юлька вызывался к приятелю.
     Когда запыхавшийся Юлька,  с ломтем хлеба в руке, явился к Гешке,
тот с ходу выпалил,  что поступил рабочим в поисковую группу  и  Юльку
устроил.
     - Врешь!  Сочиняешь!  - усомнился Юлька,  но, когда Гешка показал
ему лист трудового соглашения, Юлька не выдержал и побежал домой.
     Отец дважды выслушал торопливый,  сбивчивый Юлькин рассказ. Поняв
наконец в чем дело, он сказал:
     - Заранее  знаю:  выгонят  такого  лодыря  через   день.   Хочешь
удостовериться - попробуй!



     Первыми в Уньче, конечно, встают петухи, но в это утро они только
еще продирали глаза,  а  Геша  уже  проснулся.  Мысль,  что  он  может
опоздать на работу,  моментально подняла его с постели.  Шлепая босыми
ногами по холодному полу, он подбежал к окну.
     На улице  было  пустынно,  и только возле забора,  где трава была
погуще,  паслась сивая лошадь. Над Караульной, прорезая жидкую цепочку
сгрудившихся  облаков,  показались  розово-золотистые  мечи - вставало
солнце.  Гешка распахнул створки окна и поежился от  свежего  ветерка,
пахнувшего молодыми огурцами и укропом. Воробей, сидевший на черемухе,
что росла в  палисаднике,  перепрыгнул  с  верхней  ветки  на  нижнюю,
покосился на Гешку и чирикнул.
     - Здорово! - ответил ему Гешка.
     Воробей начал  было  что-то рассказывать Гешке на своем трескучем
языке, но, видимо, раздумал и улетел.
     Гешка облокотился на подоконник.  Вчерашний день был поворотным в
его жизни:  он подписал трудовое соглашение и, значит, вступил в семью
рабочих.  Теперь  он  временно  не  учащийся,  а трудящийся - человек,
обязанный подчиняться установленному в экспедиции порядку.  В школу он
мог  и  не  пойти  и  уроков  мог  не  выучить  -  за  это  отвечал  и
расплачивался он один.  Теперь не выйдет Геша на работу - не заладится
дело у других. Да, Гешка стал нужным в государстве человеком.
     Гешкины мысли прервала мать. Она неслышно подошла и обняла его. И
в этот час Гешкиного раздумья как никогда показалась ему дорогой.
     - Волнуешься,  Гена? Ничего, сынок, все образуется. Сперва тяжело
будет в такую рань вставать, а потом привыкнешь.
     - Я не о том, мама! Вдруг да не справлюсь с работой?
     - Выдюжишь!  Кругловы с виду суховаты, но по нутру народ крепкий,
двужильный...
     Пока Гешка умывался, заправлял постель, мать вскипятила самовар и
приготовила яичницу.  Чай пили втроем: Гешка, мать и сестра Лена. То и
дело поправляя свои кудряшки возле отражавшего, как зеркало, самовара,
Лена поучала:
     - Никаких  опытов,  фокусов  на  работе  не устраивай.  На это ты
мастер!  Будь вежлив, аккуратен, быстр, но без лишней спешки. Если что
неясно, лучше переспроси, чем делать наобум...
     Ровно в семь часов утра Гешка,  полный наставлений  и  пожеланий,
шагал  к  Юлию.  На  Гешке  были  старенькие  школьные штаны и новая в
крупную клетку ковбойка.  Ее неожиданно для Гешки подарила Лена. Такие
же рубашки носили рабочие в поисковой группе, поэтому Гешка чувствовал
себя как молодой  солдат,  впервые  надевший  форму.  И,  может  быть,
поэтому  Гешка держался прямо,  четко ставил ногу и размахивал руками,
словно участвовал в невидимом параде.
     По Юлькиному двору,  в подтяжках,  надетых поверх нижней рубашки,
ходил его отец.  Запустив руку в жестяную банку с овсом,  он пересыпал
золотистые  зерна.  За  ним,  размахивая крыльями,  наскакивая друг на
дружку,  неотступно следовали  куры.  Он  высыпал  овес  в  деревянное
корытце, куры сгрудились возле него и дружно застучали носами.
     Увидев Гешку, Юлькин отец засмеялся:
     - Ну,  работяги,  не подкачать!  А твой дружок еще спит. Не можем
поднять его.
     "Еще спит!"  Раздосадованный  Гешка  торопливо  вбежал в дом.  На
широкой кровати,  колобком,  уткнув нос в подушку,  отчего он стал еще
курносее,  безмятежно  спал  Юлька.  Братишка  Васька  сидел  рядом на
постели и, свернув ноги калачиком, водил пером по Юлькиной щеке и шее.
     - Гы-ы! Спит! - сообщил Васька.
     Возмущенный Гешка потряс Юльку за плечо,  но тот  открыл  на  миг
свои  мутные,  сонные  глаза и опять сладко засопел.  Гешка ругал его,
просил, умолял, но все потуги разбудить друга были безуспешны.
     - Не  выйдет!  Спать  Юлька  мастак.  Гы-ы...  А я знаю,  как его
разбудить!  Вот знаю!..  -Васька раскрыл свой щербатый  рот,  лишенный
спереди трех зубов.  Нагнувшись к брату, он затормошил его: - Юлька, а
Юлька! Я твой пирог съел. Право слово, съел! Юлька! Съел я...
     Юлька поднялся  и,  не спуская ног с постели,  ошалело огляделся.
Увидев злое лицо друга, он сразу вспомнил все и вскочил.
     Собирался Юлий долго:  потерял штаны, которые почему-то оказались
на полатях,  затем сообща искали  пропавший  ботинок  и  нашли  его  в
сенях...
     Прибыли ребята на тот берег с небольшим опозданием.  В  поисковой
группе уже позавтракали и приступили к работе.  Гешке стало стыдно:  в
первый день опоздали. И все из-за Юльки!
     Голощапов ничего  не сказал и только пристально посмотрел на свои
часы. Геша почувствовал, как зарделись его уши.
     - Поздравляю с первым днем работы! - Голощапов подал руку сначала
Гешке, а потом Юльке.
     Их определили к старичку геодезисту Ивану Степановичу, Его только
условно можно было назвать  стариком  -  слишком  он  был  подвижен  и
крепок. Иван Степанович вышел без рубашки, в одних много раз стиранных
и латанных брюках.  Ростом он был немного  выше  Юльки.  Тело  его,  с
широкими  плечами,  загорело  до  черноты.  Перекинув  с руки на плечо
брезентовый плащ, он оглядел ребят.
     - Помощнички?  - Голос у Ивана Степановича был пронзительный, как
свисток.  - Ну,  подождите меня,  соколы ненаглядные.  Я  только  плащ
приведу в порядок - измазал грязью в дороге...
     Он засучил брюки,  влез в реку и начал шумно  шлепать  плащом  по
воде. Окончив стирку, он разложил плащ на галечной отмели.
     Довольный собой,  стряхивая с короткой густой бороды капли  воды,
Иван Степанович сказал ребятам:
     - Зовите меня просто дядя Ваня. Это первое. Прежде чем приступить
к  работе,  я вас познакомлю с вашими обязанностями,  а также картами,
планшетами,  инструментом.  Это  второе.  Ну,  а  третьего  не  будет.
Понятно, мушкетеры?
     - Понятно! - хором ответили Гешка и Юлька.
     Дядя Ваня,   громкоголосый,  шустрый  как  мальчишка,  сновал  по
лагерю, что-то вытряхивал, сушил простыни и одеяла. Наконец угомонился
и  не  без  торжественности  вынес  из  палатки  карту,  наклеенную на
квадратный лист фанеры, и положил ее на выкорчеванный пень.
     - В старину говорили: каждый солдат должен знать свой маневр. Ну,
а вы,  как рабочие,  обязаны понимать выполняемую вами  работу,  чтобы
делать ее не механически, а с толком. Ясно, мушкетеры?
     - Ясно!
     - Прекрасно! А теперь познакомьтесь с планшетом.
     Карта, которую дядя Ваня назвал планшетом, с первого взгляда была
малопонятной и совсем непохожей на школьные географические карты.  Там
море как  море  -  словно  кто  синие  чернила  разлил;  горы  лисьими
рыже-коричневыми шкурками наброшены на зелень равнин.  А тут карта вся
исчеркана извилистыми линиями,  которые то прихотливо извивались, чуть
не  смыкаясь,  то  расходились  и шли параллельно друг другу.  По низу
планшета тянулась голубая полоска,  под которой  в  линию  выстроились
квадратики.
     - Конечно, неясно? - спросил дядя Ваня.
     - Неясно, - признался Геша.
     - Если бы все было понятно со дня рождения,  то  не  было  бы  ни
школ,  ни учителей.  Смотрите:  вот эти коричневые линии, что змеятся,
называются горизонталями. Нанося их, мы как бы мысленно по горизонтали
рассекаем  гору через каждые полметра.  Там,  где склон горы круче,  -
горизонтали ложатся густо,  а где склон положе,  - они реже.  Цифры  в
разрывах линий - отметки земли...
     Заглядывая в  лица  ребят  своими  зоркими  глазами,  дядя   Ваня
переспросил:
     - Понятно? Ну, а голубая полоска на что похожа?
     - На реку, - ответил Геша.
     - Правильно! Это река Осьва, а квадратики, что на берегу ее, ваши
дома. А ну, покажи на планшете, в какой точке мы сейчас находимся?
     Геша огляделся.  На другую сторону реки наискось  выходит  улица.
Вон крайний дом, в котором живет Юлька. Геша перевел взгляд на карту и
внимательно осмотрел ее:  нашел Юлькин дом и мысленно провел линию  на
остров,  который  так выделялся на планшете.  Потом поднялся на ноги и
еще раз осмотрелся:  вон этот остров!  Палатки геологов как раз стояли
напротив. Гешка уверенно поставил свой палец на планшет.
     - Вот здесь!
     - Точно! А на какой отметке?
     В одном месте горизонталь была прервана, и в разрыве стояла цифра
340.  Но  она  была  ниже  того места,  которое показал Гешка,  на две
горизонтали.  Подумав, Гешка решил, что к этим 340 нужно прибавить две
горизонтали по полметра - всего метр. Итого получается 341.
     Дядя Ваня удивился:
     - Быстро сообразил! Это значит, что мы с вами сейчас находимся на
высоте триста сорок один метр по отношению к  нулевой  отметке.  А  за
нулевую  отметку для всего Советского Союза принят уровень Балтийского
моря, возле флагштока Кронштадтской крепости...
     - Значит, Ленинград находится на триста сорок один метр ниже нас?
- удивился Геша.
     - Да, это так!
     Дядя Ваня показал на квадратики, заштрихованные по диагонали. Эти
квадратики были рассеяны по всем склонам горы Караульной.
     - Это,  мушкетеры, шурфы и штольни, пробитые в старые времена для
разведки  руды.  Кажется,  твой  дед  руководил  работой?  - Дядя Ваня
повернулся к Гешке.
     Тот покраснел.  За эти дни дед стал большой знаменитостью, и Геша
уже втайне гордился им.
     - Эти  шурфы  и  штольни,  -  продолжал  дядя  Ваня,  - мы должны
привязать к реперу.
     - Как - привязать? - удивился Юлька.
     - Конечно,  не  веревками!  -  Дядя  Ваня  засмеялся,   показывая
крепкие,  ровные  зубы.  -  А инструментом,  путем оптической передачи
отметок...
     Дядя Ваня показал на маленький кружочек, как раз возле поссовета.
     - Здесь вкопан репер - обыкновенный столб с затесами.
     - На нем еще выжжено клеймо и номер!  - перебил Юлька. - Мы возле
него в лапту играем.
     - Правильно!   Но  столб  этот  особенный.  Зная  его  номер,  по
специальным журналам можно определить все отметки,  как по высоте,  по
отношению  к уровню моря,  так и по длине,  по отношению к Пулковскому
меридиану.  А от репера инструментом перенесем отметки на наши штольни
и шурфы и тоже "привяжем" их к Балтийскому морю,  Пулковскому нулевому
меридиану и экватору...
     - Даже экватору! У-у... - изумился Юлька.
     Весь день ребята посвятили изучению планшетов,  карт.  Дядя  Ваня
заставил   ребят  вычислять  отметки  на  карте,  запоминать  условные
обозначения.
     После работы мальчики переехали на свой берег. Они вытащили лодку
на отмель,  замотали цепь вокруг  столба,  не  сговариваясь,  сели  на
старое, оставшееся от сплава бревно.
     Юлий набрал горсть обкатанной гальки и по одному бросал  камни  в
реку.
     Гешка поставил локти  на  колени,  подпер  ладонью  подбородок  и
рассматривал крутой склон Караульной, а сам думал о дедушке. "Вдруг бы
да мы с Юлькой нашли этот отчет?  Полезли бы  на  чердак,  а  там  под
крышей,  возле  стропил,  лежит  пакет.  Вот здорово бы получилось!" И
Гешка так ясно представил себе этот  пакет,  обернутый  синей  плотной
бумагой, перевязанный шнурком, что моментально вскочил на ноги:
     - Юлька!  Пойдем к нам!  Кажется мне,  что лежит  этот  отчет  на
чердаке. Много у нас там всякой всячины... Может, найдем!
     Юлька помолчал. Наморщил лоб, а потом неожиданно сказал:
     - Я что...  Я всегда пожалуйста.  Вот только,  Геша, мне кажется,
что не только  ваш  чердак  надо  осмотреть,  но  и  сарай  поссовета.
Вспомни, сколько там старинных бумаг. А?
     - Не старинных,  а  старых,  -  поправил  солидно  Гешка,  а  сам
обрадовался: дельное предложение.
     - Если разрешат только их нам посмотреть...  Была не была!  Давай
соберем наш отряд. Одним не справиться.
     И друзья побежали в поселок.
     Из всего  пионерского  отряда  шестого класса "Б" в Уньче на лето
осталось меньше половины.
     Через полчаса десять пионеров собрались возле Гешкиного дома.
     Ребята, как  воробьи,  облепили  бревна,  и  были  они  такие  же
неспокойные, горластые.
     - Вечно этот Валерка опаздывает...  - ворчал Гешка, приподнимаясь
с   бревна  и  нетерпеливо  оглядывая  переулок,  из  которого  должен
появиться Валерка.
     Наконец из-за  палисадника  показался долгожданный Валерка Гилин.
Он вел за руку пятилетнюю сестренку.
     - Вот эта... она задержала. Не сестра, а обуза какая-то... - стал
сердито оправдываться Валерка и вытолкнул вперед девочку. По ее пухлым
щекам  и  носу  можно было определить,  что она только что исследовала
черничное варенье. Алый бант съехал на правое ухо.
     - Сам ты обуза!  Искал рубаху, а на меня сваливаешь. И варенье ты
первый...
     Валерка не  дал  договорить  сестренке,  дернул  за  руку,  плохо
завязанный бант слетел с ее головы.
     После того  как  была улажена ссора в семье Гилиных,  Гешка вышел
вперед, за ним поднялся Юлька.
     - Ти... - крикнул Гешка.
     - ...ше! - добавил Юлька.
     Они стояли рядом,  похожие на известных артистов: длинный Гешка -
Тарапунька, коротышка Юлька - Штепсель.
     Когда на бревнах наступила тишина,  Гешка рассказал,  для чего он
собрал отряд.
     - ...Надо помочь поисковой группе найти эти документы, - закончил
он.
     - Это сбережет миллионы рублей,  - добавил Юлька,  повторяя чужие
слова.
     Первой высказалась Галя Тунегова:
     - Раз надо так надо.  Пионеры нашего класса никогда не отставали.
Помните,  директор Василий Павлович сказал: шестой "Б" - наша школьная
гвардия.
     - Чего там говорить! Мы не согласны! - крикнул Валерка.
     - Все-е!  - заорала  его  сестренка,  но,  получив  подзатыльник,
смолкла и зашмыгала носом.
     Гешка разделил пионеров на две группы.  Меньшую, из трех человек,
под командованием Юлия, он направил на осмотр чердака. Остальных решил
сам вести в сарай поселкового Совета.
     - Почему мне на чердак, а тебе в сарай? - возмутился Юлька.
     - Я в своем доме все знаю,  и мне будет неинтересно.  А для  тебя
чердак будет как новая книга...
     Юльке пришлось согласиться с Гешкой.
     Самым сложным,  как  думал  Геша,  будет  уговорить  председателя
поселкового Совета разрешить пионерам просмотреть архив,  что хранился
в сарайчике во дворе поссовета.
     К удивлению  Гешки,  председатель   к   просьбе   ребят   отнесся
благосклонно.
     - Молодчики,  - сказал он чуть нараспев, - выручайте. Просмотрите
дела, поставьте их на полку, опись сделайте. Два замечания мне было из
областного архива за никудышное  хранение  бумаг...  Будь  они  трижды
счастливы, не я их туда сложил. Выручай, пионерия!
     В небольшом сарае с деревянным полом,  приподнятым над землей,  и
двумя  зарешеченными  окнами  вдоль  одной  стены  тянулась  полка  из
неструганого теса. На ней стояли толстые папки, перевязанные шпагатом.
В углу сарая папки с бумагами лежали прямо на полу.
     - Запущено! - сказал Гешка.
     - Верно,  верно... - согласился председатель и стал рассказывать,
в каком порядке надо расставить папки.
     Геша распределил   работу   между  ребятами.  Сам  он  вместе  со
сметливым Валеркой решил просматривать  папки;  Света  Чижова  и  Галя
Тунегова  должны записывать их в книгу,  а Юра Хромов и Алеша Бунчук -
расставлять на полке.
     Гешка взял первую толстую папку и прочел:
     - "Дело номер одиннадцать. Переписка с райисполкомом..."
     - Не то, - сказал Валерка.
     Гешка передал дело девочкам.
     - "Заявления,  поступившие  от граждан поселка Уньча..." - прочел
Гешка на следующей папке.
     - Типичное не то, - отозвался Валерка.
     Они просмотрели уже  около  десяти  папок,  когда  наткнулись  на
толстую кипу бумаг,  связанную шпагатом. Гешка обрадовался: сразу было
видно, что бумаги старые.
     - "Отчет  конторы уньчанской лесной дачи его сиятельства князя М.
Л.  Абамалек-Лазарева за тысяча девятьсот второй год"!  - нараспев,  с
шутливым выражением прочел Валерка надпись на корке верхней папки.
     Мальчики развязали шпагат.  Бумага толстая,  гладкая, пожелтевшая
от  времени.  Текст  написан  черными  чернилами,  почерк красивый,  с
завитушками.
     В бумагах  упоминались  какие-то  непонятные  для ребят надворные
советники,  светлейшие князья, сотские, приставы, столбовые дворяне...
Все это для них казалось далеким,  древним,  неосязаемым.  Таким,  как
мастодонты, ихтиозавры...
     Ребята смеялись, переиначив вычитанное из бумаг.
     - Ваше светлейшее  пустозвонство,  соблаговолите  подвинуться!  -
сказал Гешка.
     Валерка ответил:
     - Милостивый государь! Я тронут вашей любезностью...
     Ребята помрачнели,  когда  нашли  другую  папку  -  с  прошениями
углежогов, работавших на лесной даче князя.
     Эти прошения были уже написаны на простой бумаге,  бесхитростными
крупными буквами,  какими пишут второклассники.  Из каждой строки этих
скорбных писем вылезала безысходная нужда.  Люди просили на  хлеб,  на
одежду, жаловались на засилье подрядчиков...
     - "Ваше сиятельство,  - читал  вслух  Гешка,  -  надсмотрщик  Ваш
Турцин И.  Е.  уже второй раз в это лето скинул цену за короб угля. Мы
от зари до зари не отходим от куч,  томим  уголь,  а  денег  никак  не
хватает на харчи,  ребятенки наши пухнут от голоду и в лесу промышляют
ягоды и коренья..."
     - Дал  бы я этому Турцину И.  Е.  по шее за такие дела!  - горячо
воскликнул Юра Хромов. - И его сиятельству также.
     - За  тебя  наши  деды  дали...  в девятьсот семнадцатом году!  -
ответил Валерка.
     Допоздна засиделись ребята в сарайчике. Все папки с бумагами были
поставлены по годам на полку,  записаны в толстую конторскую книгу. Но
геологического отчета Гешкиного дедушки там не оказалось.
     И Юлий со своей командой не обнаружил документов.  Зато он  нашел
на  чердаке  старый  суконный  красноармейский  шлем  и плакаты времен
гражданской войны.
     Полон забот был прошедший день.  Домой Геша шел неторопливо, всем
встречным говорил:  "Добрый вечер".  Прежде чем  войти  в  дом,  навел
порядок во дворе:  поднял метлу и поставил в угол,  сложил в поленницу
разбросанные дрова. Так же не спеша умылся. Долго, как это делал отец,
придя с работы, мылил руки и по нескольку раз смывал с них пену.
     За столом Гешка сидел строгий,  важный.  Когда черпал из  тарелки
парящий борщ, под ложку подкладывал ломоть хлеба, чтобы не накапать на
стол.
     Хотя день был полон больших событий,  Гешка остался недоволен им.
Даже ложась в постель,  нахмурив лоб, думал: "А все-таки не довел дело
до конца, не разыскал отчет".
     Юлька, наоборот,  был спокоен,  весел и чуть нахален.  Дома к его
приходу  был  испечен  пирог  с мясом и яйцами,  до которого Юлька был
всегда охоч.  Пользуясь повышенным интересом домашних к его особе,  он
завладел доброй половиной пирога и, уминая его за обе щеки, где надо и
где  не  надо,  склонял:  "мы,  рабочие",  "нам,  рабочим",  "от  нас,
рабочих".
     На другой день дядя Ваня ознакомил ребят с инструментами.
     - Это теодолит, служит нам для привязки шурфов по горизонтали. Им
можно визировать, прокладывать линии, измерять углы, разбивать кривые,
делать замеры, определять углы наклона и выполнять другие работы...
     Теодолит не понравился друзьям -  слишком  уж  он  был  сложен  и
непонятен.  Состоял  теодолит  из  зрительной  трубы,  компаса  и двух
кругов,  на которые были нанесены градусы,  минуты.  Эти  круги  имели
поэтические названия: "лимб" и "олидада".
     Второй инструмент - нивелир - пришелся друзьям по  душе.  Он  был
проще:  подзорная труба на двух рогульках,  а внизу уровень. Тронешь -
пузырек воздуха сразу спрячется.
     - Служит  нивелир для определения отметок местности по вертикали,
то есть на сколько одна точка находится  выше  или  ниже  другой.  Вот
так...  - сказал дядя Ваня, с явным удовольствием двигая рубчатый винт
и устанавливая пузырек воздуха посредине. - Полюбуйтесь, мушкетеры!
     Мушкетеры по очереди посмотрели в окуляр.  Смешно:  все предметы,
казалось,  перевернулись вверх тормашками.  Вон Петр  Петрович  прошел
головой вниз.
     А когда дядя Ваня ушел,  Гешка навел трубу на Юлькин дом. Как все
приблизилось!  Можно  сосчитать  число  витков  замысловатой  резьбы в
наличниках окон.  Вон Васька что-то мастерит в углу двора. А до горных
вершин - рукой подать.
     Хороший инструмент нивелир, а вот теодолит сыграл с Юлькой плохую
штуку, ославил перед дядей Ваней.
     Когда вся  учеба  с  инструментами  была  закончена,  а   рабочие
прорубили в чаще небольшие просеки - визирки, дядя Ваня сказал:
     - Ну,  мушкетеры,  проложим первый ход от репера до  шурфа  номер
семь.  Ты,  Юлий,  с виду поздоровей,  возьми ящик с теодолитом, а ты,
Гена, - вешки и мерную ленту со шпильками.
     Польщенный оказанным     доверием,     а    главное    признанием
несуществующей силы,  Юлька вразвалку,  как  ходят  знаменитые  борцы,
подошел  к  зеленому  ящику  и,  взяв  его за кожаные ремни,  поднял и
пристроил на спину.
     Сгоряча Юлька  бодро  зашагал впереди всех.  Но как только прошли
метров триста,  Юлька почувствовал, что ремни ужасно режут плечи, ящик
тянет  назад и вот-вот опрокинет его.  Он наклонился вперед,  но ящик,
как живой,  стал толкать в спину.  Юлька задыхался, он чувствовал, что
ноги  его  подгибаются,  словно кости размякли и стали резиновыми.  По
вискам,  широкому  лбу  потекли  капли  пота  и,  не  задерживаясь  на
тоненьких золотистых бровях-шнурочках, застилали глаза.
     Дядя Ваня сказал:
     - Погоди, Юлий, отдохни! Теперь ты, Гена, попробуй...
     А с Гешей ящик сдружился:  он не толкал в спину,  не  выжимал  из
него  пот,  хотя Геша и таскал ящик всю смену.  В конце дня дядя Ваня,
когда они пришли,  как он выразился, "с поля", хотя бродили по лесу, в
горах, сказал Юльке:
     - С виду ты парень что надо, а вот на деле хлипкий!
     Вечером, когда  сложили  инструменты  в  палатку  и расположились
возле костра, где дядя Ваня уже готовил обед, ребята почувствовали, до
чего они устали.  Не было никакого желания говорить, двигаться: болела
спина,  а руки казались чужими.  Так и тянуло прилечь и, закрыв глаза,
лежать, ни о чем не думая.
     Дядя Ваня посочувствовал ребятам:
     - Пройдет, мушкетеры! С непривычки это. Скоро притретесь к делу!
     Так начались будни.



     Нужно признаться по-честному, что спустя три дня у Юльки возникло
страстное  желание бросить работу в экспедиции.  Уж очень с непривычки
было тяжело ему,  да и надоели  ранние  подъемы.  Но,  вспомнив  отца,
Гешку,  Юлька  пересилил  себя.  Гешка  обязательно  бы  рассердился и
сказал:  "Эх ты, хлипачок! А еще другом называешься!" А отец наверняка
усмехнулся бы и заключил коротко: "Выгнали лодыря! Я так и говорил..."
     Но проходили дни за  днями,  и  ребята,  как  сказал  дядя  Ваня,
въелись в работу.  По утрам Юлька вставал уже сам. Он заметно похудел,
загорел.  Работа пошла Юльке впрок:  мускулы окрепли и он теперь легко
поднимал ящик с теодолитом и мог,  не снимая ремней с плеч,  совершать
длительные переходы.
     А когда работа стала не в тягость - она увлекла его. Было приятно
сознавать,  что все сделанное тобой нужно  стране.  Вот  закончат  они
поисковую   разведку,  придут  буровики,  проходчики,  пробьют  шурфы,
поставят буровые вышки и тщательно разведают  месторождение.  За  ними
нагрянут   шахтостроители,   пророют  в  горе  норы-штольни,  построят
обогатительную фабрику, и титановая руда попадет в электропечи, чтобы,
выйдя из них огненной струей,  превратиться в легкий и прочный металл.
И вот,  когда по радио сообщат,  что очередная  ракета  оторвалась  от
Земли и ушла навстречу Марсу, он, Юлька, может гордо и твердо сказать:
"Завидуйте, я тоже участвовал в запуске!"
     Было ребятам  приятно  и  то,  что  в  поисковой  партии  к  ним,
малолеткам, взрослые относились как равные к равным.
     Когда наступила  самая  тяжелая  часть  их  работы  - нивелировка
трассы,  проложенной от репера к шурфам  и  штольням,  -  ребята,  уже
втянувшиеся в работу, выполняли ее легко.
     Утро. Дядя  Ваня  устанавливает  инструмент  между   пикетами   -
маленькими  колышками,  вбитыми  через  сто  метров.  Гешка с рейкой -
узкой,  длинной доской, на которой нарисованы вперемежку черно-красные
квадратики и цифры вверх ногами, - встает на нижний пикет.
     Дядя Ваня,  покрутив рубчатые  винты,  повертывает  трубу  влево,
потом вправо,  нажимает носком сапога на упор штатива. Еще раз трогает
винты.  Движения его быстры и точны.  Он знает все  недостатки  своего
инструмента,  его  капризы  и разговаривает с пузырьком уровня,  как с
живым существом:
     - Опять  спрятался?  Не хочешь в центр?  Сейчас,  сейчас...  Ага,
появился!
     Дядя Ваня  сначала прицеливается поверх трубы,  затем прищуривает
левый глаз,  отчего левая  щека  его  поднимается  вверх,  а  короткая
бородка скашивается вбок.
     - Мушкетеры! - кричит он. - Качай!
     Гешка выпрямляется  -  рейка должна стоять строго прямо.  А затем
медленно покачивает ее: от себя, к себе. Это для того, чтобы геодезист
мог взять более точный отсчет.  Записав полученный отсчет в книжке, он
поворачивает трубу к Юльке и его заставляет качать рейку. Смешной этот
дядя  Ваня:  во  время  работы  он насвистывает или,  что-то вспомнив,
смеется на весь лес.  На шее его  болтается  на  веревочке  химический
карандаш - это чтобы не потерять его.
     Закончив отсчитывать,  они  переходят  на   другое   место,   так
называемую станцию.
     Здесь уже отсчет берут сначала у Юлия,  а потом у  Гешки.  И  так
станция за станцией, все дальше и дальше от репера.
     Хорошо было идти по лугу,  или,  как говорят в  Уньче,  пабереге,
между  нагорных  кустарников,  а  вот  как  забрались  повыше  - стало
труднее. Станции приходится делать почти через тридцать метров.
     Цветущий шиповник словно охвачен огнем. Гешке нравится, подойдя к
кусту,  набрать горсть розовых  лепестков  и  жевать,  ощущая  во  рту
душистый,   чуть   горьковатый   запах.   Но  беда,  когда  приходится
пробираться сквозь заросли шиповника.  Колючки  цепляются  за  одежду,
кошачьими  когтями  царапают  руки.  И  ничего  не сделаешь - с трассы
сворачивать нельзя.
     Иногда бывает,   что   хвойные   лапы  мешают  дяде  Ване.  Тогда
приходится залезать с топором на ель,  а это Гешка любит. Заберется по
толстым,  замшелым  сучьям  на дерево,  одной рукой обхватит ствол,  а
другой рубит.  От каждого удара прямая хвойная лапа вздрагивает, роняя
зеленые иглы и прошлогодние шишки,  и, подрубленная, свешивается вниз,
и запах серы-живицы, кажется, разносится по всему лесу.
     Любит Гешка  лизать  "муравьиные  палочки".  Возьмет сухую ветку,
сбросит с нее полу истлевшую кору,  смочит слюной и сунет в муравьиную
кучу.  Встревоженные  муравьи  облепят ветку,  а потом остается только
стряхнуть их,  и угощение готово. От терпкой муравьиной кислоты аж дух
захватывает и щиплет язык.
     Но, когда пикет попадает возле муравьиной  кучи,  муравьи  дружно
атакуют  Гешку,  лезут  в  штаны,  под  рубашку,  кусают.  Покончив  с
отсчетом,  Гешка стремительно бросается прочь. Положив рейку на траву,
он  прыгает с ноги на ногу,  стараясь стряхнуть непрошеных гостей.  Но
это не помогает.  Приходится стаскивать рубаху,  штаны и,  вывернув их
наизнанку, вытрушивать муравьев ладонью.
     Как хороша горная тайга после теплого летнего ливня!  Нагрянет он
неожиданно,  пройдет  споро,  отшумит  в  листве,  и  тотчас  же из-за
светлеющих с каждой минутой туч выглянет солнце.  И тогда только тронь
нечаянно  ветвь  березы  - словно алмазный дождь посыплется с листьев.
Трава,  примятая дождем,  парит и поднимается,  открывая взгляду ягоду
земляники.   А   чуть  прогреется  воздух  -  лес  наполнится  запахом
распаренного березового листа,  хвои. Белым султаном встает за пеньком
цветок,  бражника.  Понюхаешь  его,  и  от  сладкого запаха закружится
голова.
     Мальчики знали  раскинувшуюся  вокруг  поселка горную тайгу,  да,
видно,  плохо.  Когда раньше они шумной ватажкой врывались в лес,  все
живое притаивалось.
     А вот сейчас,  пока дядя Ваня записывает отсчеты  и  зарисовывает
трассу,  стоит только на пять - десять минут замереть,  как вокруг все
оживает.
     Зеленая ящерка  с  желтыми  отметинами  возле горлышка вылезла на
камень и,  подняв гладкую головку,  застыла.  Черные глазки,  как  два
вставыша   графитового   карандаша,  неподвижно  уставлены  на  Гешку.
"Хозяйка титановой горы",  - думает он и протягивает руку к ящерке. Но
"хозяйка", извиваясь как резиновая, исчезает в камнях.
     На соседней ели качнулась ветка, и словно комочек огня заструился
по стволу и исчез среди зелени. Тотчас на вершине появилась любопытная
мордочка со стоячими ушками.  "Белочка",  - опознал  Гешка  зверька  и
молча помахал рукой. Не хотелось нарушать тишины.
     С дерева на дерево перепархивает ронжа - птица величиной с сороку
- и,  не умолкая,  стрекочет, качаясь на ветвях. А какая она красивая:
спина   пепельная,   грудь   розоватая,   словно   опаленная    огнем,
лазурно-голубые крылья, пестрый хохолок на голове.
     А вон и клест перепрыгивает с ветки  на  ветку.  Он  черно-белый,
верхушка головы красная - словно дежурный по станции в фуражке.  Нашел
прошлогоднюю шишку,  принялся  быстро-быстро  приподнимать  чешуйки  и
вытаскивать из-под них семена. Чешуйки отрывались, и ветер уносил их.
     Клест исчез, а на сухую ель, что стояла рядом, пристроился дятел.
Он  смешно,  винтом,  обошел  ее,  оперся  на  длинный  хвост,  тюкнул
раз-другой по коре - не понравилось.  Цепляясь когтями,  полез выше  -
будто   рабочий-электрик  по  столбу.  И  только  на  середине  сушины
остановился и забарабанил своим крепким клювом-долотом по  дереву.  На
землю полетели отбитые щепки, куски коры.
     Дядя Ваня закончил зарисовку. Гешка берется за рейку, поднимается
на следующий пикет. Как жаль нарушать тишину.
     ...Работа заставила забыть  о  некоторых  укоренившихся  у  ребят
привычках.
     Особенно на  первых  порах  досталось  Юльке.  Он   привык   дома
раскидывать свои вещи,  зная,  что мать всегда приберет за ним.  Здесь
нянек не было.
     Когда они,   усталые,  возвращались  "с  поля",  Юлька,  стараясь
поскорее избавиться от рейки,  совал ее куда попало.  Дядя Ваня всегда
был тут как тут.
     - А ну вернись! Зачем рейку на землю положил?
     - А не все равно? - тянул Юлька.
     - Не все равно. Краска быстрее слезет.
     Юлька нехотя возвращался и,  подняв рейку, совал ее между вешками
- длинными палками, раскрашенными в два цвета.
     - Не там место рейке, переставь!
     "Придирается", - тоскливо думал Юлька,  но уже  в  следующий  раз
ставил инструменты по своим местам.
     Был у Юльки еще один  порок  -  ротозейство.  Задумается  он  или
засмотрится,  заслушается  и  забудет о деле.  Один случай,  не совсем
приятный, вылечил его и от этого.
     Дядя Ваня,  Геша и Юлий весь день занимались промерами трассы. На
обратном пути Юльке поручили нести мерную ленту - звонкую, пружинистую
стальную змейку, свитую в круг.
     Когда вышли на гарь - участок леса,  пострадавший от  пожара,  то
наткнулись   на   полянку,   усеянную   кустиками  костяники.  Спелые,
кисло-сладкие ягоды раскинулись  вокруг  красным  ковром,  и  не  было
никаких  сил  равнодушно  пройти  мимо.  Все втроем,  не сговариваясь,
присели на корточки и стали обирать кустик за кустиком.
     Юлька перебрался  ближе  к  лесу  и  неожиданно наткнулся на куст
жимолости.  Ягоды синими каплями повисли на  ветвях,  и  было  их  так
много,  что  казалось,  на куст накинули синий полушалок.  Юлька любил
ягоды жимолости. Только он вошел в раж, как дядя Ваня окликнул:
     - Эй, хлопцы, хватит... Пошли!
     Юлий даже не оглянулся. Дядя Ваня позвал еще раз, и, не дожидаясь
Юльки,  они  с Гешкой начали спускаться по тропинке к реке.  Уже давно
затихли их голоса и куст из  синего  стал  сине-зеленым,  когда  Юлька
опомнился и опрометью бросился за ними, позабыв второпях мерную ленту.
     Дядя Ваня хватился инструмента в сумерки.
     - А где мерная лента? - сурово спросил он Юльку.
     Юлька ошалело заморгал светлыми короткими ресницами  и  почему-то
похлопал по карманам штанов, словно лента могла быть там.
     - Принес я... наверное... - неуверенно протянул он, хотя сразу же
вспомнил, что ленту оставил возле куста жимолости.
     - А ну, иди покажи!
     Юлька встал и,  волоча сразу отяжелевшие ноги,  прошел к палатке.
Они пересмотрели все закутки,  даже заглядывали под походные  кровати,
но мерной ленты нигде не было.
     - Признайся честно - в лесу оставил?  - строго спросил дядя Ваня,
когда они вернулись к костру.
     - Ну да, верно, оставил... На той поляне, где костянику ели...
     - Сейчас же иди, найди и принеси! - В голосе дяди Вайи прозвучала
решимость.
     Это Юлька почувствовал сразу, и он только смог робко сказать:
     - Скоро темно будет...
     - Успеешь. Иди! В следующий раз не оставишь.
     И Юлий пошел.  Гешка  поднялся  с  колодины,  но  Петр  Петрович,
положив руку на Гешкино плечо, посадил его обратно.
     - Он виноват,  пусть и отвечает. Потакать не нужно. Это будет ему
уроком!
     На пабереге было светло,  но  в  лесу  уже  легли  сумерки.  Весь
подлесок слился с деревьями, и только вершины елей четко вырезались на
небе,  окрашенном на западе в лимонно-красный цвет.  Из-за отсвета лес
казался мрачным,  зловещим.  Ветер затих,  птицы примостились спать на
ветвях, в своих гнездах.
     Юлька чуть  не  бегом  поднимался  по каменистой тропинке.  Удары
подошв по камням,  биение его сердца,  казалось,  разносились по всему
лесу.
     Когда Юлька добрался до поляны,  сумерки стали  еще  гуще.  Юлька
сразу  нашел  куст  жимолости и,  вглядываясь в темноту,  начал искать
ленту,  но ничего не было видно. Тогда он присел и, хлопая ладонями по
траве, начал шарить, пока пальцы его не наткнулись на холодное железо.
Юлька облегченно вздохнул и потянул ленту  к  себе.  И  вдруг  за  его
спиной раздался протяжный, словно вздох, крик: "Фу-бу-у-у!.."
     Юлька вздрогнул и,  не поднимаясь на ноги,  оглянулся. Позади, из
темной чащобы,  глядели на него два зеленых глаза. Юлька почувствовал,
как лоб его стал мокрым от пота,  а по спине побежали мурашки. Не было
сил  подняться  на  ноги.  Но вот зеленые глаза на миг потухли и снова
загорелись,  как показалось Юльке,  ближе и ярче. Страх, какого он еще
никогда  не  испытывал,  охватил Юльку.  Он прижал к груди круг мерной
ленты и заорал.
     Огоньки потухли,  и над головой,  меж двух высоких елей, бесшумно
промелькнула птица.  "Филин", - догадался Юлька, и догадка приободрила
его.
     Юлька вскочил на ноги и что было сил бросился вниз  по  тропинке.
Ветви  стегали  его по лицу,  два раза он споткнулся о камни и кубарем
перелетел через лежавшую поперек тропинки лесину.
     Остановился Юлька только вблизи лагеря.  Сквозь заросли был виден
яркий свет костра и темные силуэты людей вокруг него.
     Юлий с  полчаса  стоял  за  кустом,  унимая дрожь.  Успокоившись,
заправил рубашку,  поплевал на ладони, пригладил волосы и только тогда
вышел на поляну.  Нарочно,  чтобы все слышали, вешая ленту, он звякнул
ею о камень.
     Довольный и  гордый собой,  Юлька подошел к костру и,  не садясь,
чтобы видели его,  протянул руки к огню.  Но никто не обратил на Юльку
никакого внимания, только дядя Ваня спросил:
     - Чаю выпьешь?
     ...Юлькин отец  работал  бухгалтером.  Нет в мире профессии более
сидячей и спокойной, чем эта. И все бухгалтеры, кажется, под стать ей.
Но Юлькин отец не таков.
     По его неугомонному характеру,  смелости и решительности старшему
Малямзину  больше  шло  бы  руководить  какой-нибудь экспедицией,  чем
перебрасывать четки на счетах.  Мастер на все  руки,  он  мог  стачать
сапоги,  смастерить лодку,  сложить печь в доме.  В сезон охоты целыми
днями пропадал в тайге и не возвращался без добычи:  рябчиков, косачей
или красавца бронзовогрудого - глухаря. Несколько раз старший Малямзин
ходил на медведей.  В доме были две  медвежьи  шкуры:  одна  покрывала
сундук,  а вторая лежала возле кровати.  Случалось,  сбивал он с кедра
притаившуюся на  суку  хищницу  рысь.  Слыл  Юлькин  отец  и  отменным
рыболовом.
     Юлька очень любил своего отца, но тот, к немалому огорчению сына,
всегда  относился  к  нему как к малому дитю-несмышленышу и на охоту с
собой не брал.
     А какому  мальчишке  не  хочется  поскорее стать самостоятельным?
Иметь свое ружье и ходить с отцом на  охоту,  рыбачить,  где  и  когда
захочется.
     И вот теперь Юлька решил доказать отцу,  что он  уже  не  прежний
Юлька, который был неделю назад, а другой - самостоятельный, отважный.
Юлька будет спать не дома на кровати,  а переберется  на  сеновал.  Он
считал  это  высшим проявлением бесстрашия и мужества.  Поэтому как-то
вечером за ужином Юлька громогласно заявил,  что  отныне  спать  будет
один, на сеновале.
     - Сон на свежем воздухе закаляет человека. Все врачи так говорят,
- закончил он свою речь.
     Отец внимательно взглянул на Юльку,  и тот уловил в  его  взгляде
такое,  что заставило радостно забиться сердце.  Но мама,  как всегда,
волновалась:
     - Да  как же ты один?  Да можно ли это!..  Простынет там ребенок!
Володя, да скажи ты ему!..
     Но отец нетерпеливым жестом остановил маму:
     - Пусть привыкнет к самостоятельности. Пора! Он уже не ребенок.
     Еще засветло   Юлий  перенес  на  сеновал  подушку,  подстилку  и
старенькое,  вытертое  солдатское  одеяло.  Расстилая  постель,  Юлька
понял,  что  поступил  все-таки  опрометчиво.  Темнота уже забралась в
углы,  и казалось,  что  там  кто-то  спрятался.  Юлька,  стараясь  не
поднимать глаз, торопливо постелил постель и слез с сеновала.
     Остаток вечера Юлька провел в нудном беспокойстве.  Мама  ласково
упрашивала его:
     - Спал бы ты дома, Юлий! Кто тебя гонит!
     Юлька бросал  недвусмысленные взгляды на отца.  Если бы отец хоть
одним словом заикнулся о том,  чтобы он ночевал дома, Юлька не моргнул
бы глазом и остался.  Но отец сидел за столом,  о чем-то думал и хитро
улыбался.
     Наверное, с  таким же волнением,  беспокойной сутолокой провожали
раньше путешественников в далекие  края,  с  каким  провожали  вечером
Юльку   на   сеновал.   Мама  взывала  к  благоразумию,  Васька  ревел
пронзительным, пароходным голосом. И только отец не сказал ни слова. А
когда они вдвоем вышли на темный двор, он похлопал Юльку по плечу;
     - Ну, сын, будь мужчиной!
     Этот простой жест отца, обычно скупого на ласки, подбодрил Юльку,
и он,  нашарив в темноте приставную лестницу,  торопливо  забрался  на
сеновал.
     Сделав только один шаг от  лаза,  Юлька  замер  в  испуге.  Каким
таинственным   и   чужим  показался  ему  сеновал,  до  стрех  набитый
свежескошенным сеном!  Густая сплошная  тьма,  ни  щелочки,  ни  одной
щепотки  света  -  словно посадили Юльку в чернильную бутылку да еще и
заткнули горлышко пробкой.
     Юлька зажмурил глаза, ясно слыша стук своего сердца. Простоял, не
двигаясь,  несколько минут,  а когда открыл глаза,  то  увидел  вправо
синеватый  полукруг  продуха,  вырезанного во фронтоне крыши.  Вытянув
руки,  нащупывая ногами дорогу,  пошел он на этот  полукруг,  усеянный
звездами.
     Никогда Юлька не думал,  что сено может быть  таким  шумным.  Оно
шуршало,  шелестело, шебаршило, и весь сеновал был наполнен звуками. А
какой запах источало оно!  Казалось,  вылей все духи,  одеколоны,  что
изготовлены во всем свете,  и то не создать такого букета.  Сено пахло
травой,  медоносным бражником,  кипреем,  лесным ландышем,  лепестками
шиповника, липы...
     Юлька нашарил в темноте свою постель и,  не раздеваясь, торопливо
нырнул под одеяло. Потом отдышался и осмотрелся. Звезды, что светились
в полукруглом проеме,  в темноте казались  более  яркими.  Голубые,  с
желтым отливом,  они,  казалось,  перешептывались между собой,  может,
сплетничали  о  Юльке...  Внизу,  в  хлеве,  шумно  вздохнула  корова,
испуганно  закудахтала со сна курица,  пощелкал зубами Нил,  выискивая
потревоживших его блох. А затем наступила звенящая тишина, и стало так
жутко,  что Юлька не выдержал и,  сбросив одеяло,  заплетаясь ногами в
сене, бросился к лазу.
     Он не  помнил,  как  спустился по лестнице и пришел в себя только
внизу,  на земле.  Прижав руки к груди,  дрожа от волнения,  словно от
озноба, он смотрел на темные окна дома. Как ему хотелось туда!
     Кто-то тронул его ногу.  Юлька подскочил и чуть не  закричал,  но
нетерпеливое повизгивание привело его в себя.
     Пес Нил вертелся  возле  ног.  Юлька  несказанно  обрадовался  и,
присев, торопливо зашептал:
     - Нил, Нилушка милый! Нил, хороший мой!..
     Нил лизнул хозяина в нос и полез в свою будку.
     Это, собственно,  была не конура, а курятник, приспособленный под
собачье жилье.  В нем было просторно, и Васька днем играл в курятнике,
устраивал  цирк.  Он  залезал  туда,  задвигал  решетчатую  дверку   и
объявлял, что он - известный укротитель зверей, а Нил - злющий лев...
     Юлька, боясь остаться в одиночестве, на четвереньках пролез вслед
за  собакой  в  курятник.  Хотя  там воняло псиной,  но было мягко,  а
главное,  не страшно.  Юлька подгреб под голову побольше  сена,  обнял
собаку, подумал, как бы не заснуть, и тотчас же заснул.
     Рано утром  Юльку  разбудил  отец.  Он  стоял  с   метлой   возле
курятника, а у его ног, гремя цепью, прыгал Нил. Отец горько улыбнулся
и сказал с насмешкой смутившемуся сыну:
     - Нил жаловался, что ты спать ему не давал. Иди-ка домой, на свою
постель!
     Так печально закончилась эта история.



     Толчком для разворота событий послужило гнездо лесных ос.
     В этот день дядя Ваня  с  ребятами  производил  съемку  последней
трассы:  от шурфа Э 10 до штольни "Удачной".  Штольня эта была пробита
по  середине  горы  Караульной,  в  крепких  породах,  а  поэтому   не
обваливалась и сохранилась лучше остальных.
     У входа ее буйно разрослись светолюбивая малина, черная смородина
с шершавыми, остро пахнущими листьями, завились по кустарникам длинные
хлысты лесного хмеля с белыми цветами-граммофончиками.
     Юлий стоял  с  рейкой  на  пикете.  Из  черного отверстия тоннеля
тянуло холодком,  и было чуть-чуть страшновато. Юльке казалось, что из
темноты на него пристально смотрят чьи-то зеленоватые,  злобные глаза.
Для того чтобы подбодрить себя,  он нарочито громко переговаривался  с
дядей  Ваней  и  Гешкой,  которые  работали  в  ста метрах от него.  А
геодезист,  как назло,  закончив нивелировку,  не двигался  дальше,  а
занялся  попикетажной  зарисовкой,  то  есть  наносил  в  журнал  план
местности,  которую они засняли за день:  все перейденные ими ручейки,
овраги, все встречные камни, деревья, пеньки...
     Для того чтобы не глядеть в черную дыру входа,  Юлька забрался на
большой валун,  покрытый сверху плащом мха.  Из пружинящей щетинки его
торчали пестики "кукушкиного льна",  похожие на вытянутые  запятые,  и
светло-зеленые лепестки съедобной "заячьей капусты".
     Юлька присел на корточки,  нащипал горсть кислой капусты и только
начал  жевать  ее,  как  перед  самым  его  носом  словно кто протянул
золотистый шнурок - быстро пролетела  оса:  длинная,  желто-черная,  с
пережимом в теле. Юлька отпрянул и проследил за полетом осы.
     Она долетела до еловой сушины,  стоявшей в трех шагах от камня, и
скрылась.  Только приглядевшись,  Юлька увидел,  что на дереве,  возле
сломанного сучка,  прилепилось осиное  гнездо  -  серый,  величиной  с
большой  кулак,  шар  с  отверстием  посредине.  К отверстию то и дело
подлетали осы и,  сложив  на  спине  прозрачные  крылышки,  влезали  в
гнездо.
     Юлька, всегда действующий по дурному принципу: сначала сделать, а
потом подумать,  - схватил рейку и,  размахнувшись, стукнул по гнезду.
Оно оторвалось от ствола и,  ударяясь о голые  сучья,  упало  к  ногам
Юльки.
     Серое, словно склеенное из бумаги гнездо походило  на  футбольный
мяч,  и  Юлька  пнул  его,  желая сбросить с камня.  Но,  к несчастью,
непрочный шар лопнул,  и из него вылетел десяток злых, как цепные псы,
ос.
     Нет, их был не десяток,  их  был  миллион!  Они  дружно,  как  по
команде,  атаковали  обидчика.  Осы  запутались  в  Юлькиных  волосах,
всаживали ядовитые жала в его шею, лоб, щеки.
     Юлька, отбиваясь   от   ос,  замахал  руками,  дико  закричал  и,
подпрыгнув,  повалился с камня. Падая, он ухватился за накидку из мха,
покрывавшую валун, и вместе с ней съехал на землю.
     Дядя Ваня и Гешка,  напуганные Юлькиными воплями,  бросив работу,
подбежали к камню.
     Юлька сидел  на  траве  и,  зажав  лицо  ладонями,   раскачиваясь
взад-вперед,  выл: "Ой-ой-ой!" Узнав, в чем дело, дядя Ваня и Геннадий
успокоились,  а когда Юлька отнял руки от лица, расхохотались: Юлькино
лицо  вспухло,  перекосилось  и  Юлька стал похож на японского божка -
Будду, скуластого, с глазами-щелочками, пухлыми щеками-подушечками.
     Дядя Ваня  раскопал  землю и,  слепив из глины несколько лепешек,
сказал:
     - На,  прикладывай к укусам,  боль снимет. И зачем ты трогал этих
ос? Так тебе и надо! Не разоряй чужих гнезд!
     Прохладные лепешки помогли, и Юлька успокоился.
     Когда он открыл свои маленькие,  заплывшие от  укусов  глаза,  то
увидел,  что  дядя  Ваня  и  Гешка пристально рассматривают камень,  с
которого Юлька, падая, сорвал мох.
     На сером  известняке черной краской,  кое-где облупившейся,  было
написано следующее:

                           16 / V / 1914 г.
                   Горный инженеръ  Я. И. КРУГЛОВЪ,
                       штейгеръ  В. В. БРАГИНЪ
                 прошли разведочную штольню "Удачную"
                      длина штольни - 210 сатенъ

     - Дед твой,  - почтительно сказал дядя Ваня Геннадию,  - метку  о
себе оставил. Так сказать, память на века...
     - Долго ли написать краской!  И мы с  Гешкой  можем  написать!  -
хвастливо перебил Юлька.
     Дядя Ваня строго посмотрел на него:
     - Не  о надписи идет речь.  Даже лентяй и никчемный человек может
испачкать камень. Но когда человек, сделавший что-то красивое, чистое,
нужное для народа,  докладывает о себе - это, милый ты мой, что-нибудь
да значит! Ну, становись на пикет, будем продолжать...
     "Милый ты  мой"  было  сказано  дядей Ваней с такой иронией,  что
Юлька сразу вскочил на ноги, забыв про свою немощь.
     Возвратясь к   палаткам,   они  рассказали  о  случившемся  Петру
Петровичу.
     Тот, к   удивлению   Гешки,   отнесся  к  происшествию  серьезно:
переспросил о содержании текста  надписи,  а  потом,  осмотрев  Юльку,
легонько щелкнул пальцем по его широкому лбу:
     - Поцеловали осы тебя?  Но нет худа без добра.  Пойду сам осмотрю
камень.
     Возвратился Петр  Петрович  через  два  часа,  когда  ребята  уже
сволокли лодку с отмели, собираясь домой.
     Петр Петрович,  взбивая кирзовыми сапогами воду,  дошел до лодки,
Гешка  сдерживал  ее,  навалившись на мокрый шест.  Голощапов неуклюже
влез, качнув долбленку:
     - И я с вами, ребята. Дело есть!
     Он присел на корточки,  достал трубку с коротким чубуком и  набил
табаком.  Закурил,  зажав трубку в руке,  - издали казалось,  что Петр
Петрович высасывает дым из кулака.
     Из всех дел,  которые были возложены на Петра Петровича, одно все
еще не было решено - не найдены материалы геологических работ, которые
проводил Гешкин дедушка.  Конечно,  обошлись бы и без этих материалов,
но они сократили бы сроки поисковых  работ.  Поэтому  геолог  старался
использовать малейшую зацепку, которая помогла бы ему в поисках.
     Когда Петр Петрович с ребятами поднимался по косогору к домам, он
спросил:
     - Хлопцы!  Кто из вас знает В.  В.  Брагина?  Может быть, у вас в
Уньче есть Брагины?
     Мальчики переглянулись:  жителей с такой фамилией в поселке нет и
слышат они ее впервые...
     - Необходимо разыскать этого человека.  Большие надежды у меня на
него:  он  штейгер,  так называли до революции горных мастеров,  а это
значит,  он может нам подсказать,  где  находится  отчет  по  разведке
месторождения.  Зайдем-ка, хлопцы, к местным властям, может, им знаком
этот В. В. Брагин.
     Председатель поссовета  встретил их радушно,  шутливо обратился к
Юльке:
     - Знаменитому разведчику честь и хвала! Успешны ли ваши поиски?
     Юлька ответил серьезно:
     - А как же!  Когда Малямзины берутся за дело - всегда все будет в
порядке.
     Все засмеялись, а Гешка дал ему тычка, прошипев:
     - Тоже мне... остряк-самоучка!
     На вопрос Петра Петровича: проживает ли в поселке В. В. Брагин, -
председатель покачал головой,  подумал,  перелистал какую-то книгу  и,
захлопнув  ее,  пристукнув  по корке своей единственной рукой,  твердо
сказал:
     - Нет такого, и не жил.
     Потом они втроем обошли всех старожилов поселка,  но  повсюду  их
встречал неутешительный ответ: никто ничего не знал про В. В. Брагина.
И только Гешина мама сказала,  что в давние годы к ним  приезжал  друг
дедушки  -  Виктор Васильевич Брагин.  Наверное,  этот.  Но больше она
ничего о нем не знала.



     Как-то утром Петр  Петрович  встретил  наших  друзей  загадочными
словами:
     - Ну, мои помощнички, что вам снилось сегодня?
     Ребята, набегавшиеся  за  день  с рейками,  обычно спали крепко и
никаких снов не видели.  В этом они  признались  Петру  Петровичу.  Он
улыбнулся  и,  приподняв  очки  на  лоб,  близорукими  глазами оглядел
мальчиков.
     Геша сразу понял, что у Голощапова есть новость, и большая. Гешка
вытянулся,  худощавое лицо его с широким упрямым  подбородком  молило:
"Ну не томите, Петр Петрович, рассказывайте!"
     Посадив ребят на колодину,  помешивая веткой в  груде  золотистых
углей,  которые  то  там,  то  здесь  с  легким треском разваливались,
выкидывая вверх синеватые флажки пламени,  Петр  Петрович  неторопливо
сказал:
     - А когда мне предстоит дорога,  я во сне мануфактуру вижу... Ну,
это  из  области  предрассудков.  А  дело,  ребята,  вот в чем.  Нашей
поисковой группе очень понадобился инструмент для  измерения  углов  -
эккер...  так  он называется.  Да еще нужно купить акварельные краски,
цветные карандаши, тушь черную и цветную. Здесь, в Уньче, этого товара
не оказалось.  Так вот нужно съездить в город Осинники. Нам, взрослым,
некогда,  и я,  посоветовавшись с вашими родными,  решил послать  вас.
Поездка будет для вас интересной:  знаю, не видели вы еще этого нового
города.  Мы выдадим вам командировочные удостоверения, оплатим проезд,
суточные  и квартирные.  Положено так по закону.  Остановитесь у моего
отца. Ну, что вы на это скажете?
     Если бы  Петр  Петрович  рассказал  ребятам,  что на улицах Уньчи
появились носороги  и  мамонты,  ребята  удивились  бы  меньше.  Гешка
неожиданно  для  самого себя присвистнул,  а Юлька вскочил с колодины,
затем с размаху сел,  да промахнулся и угодил мимо бревна.  В  воздухе
мелькнули  его  ноги,  обутые  в  сандалии,  и  Петр  Петрович от души
рассмеялся:
     - Вижу, мои известия вас с ног валят... Ну, согласны?
     - Конечно!  - крикнул Юлька,  сразу смекнув,  что это путешествие
избавит его на время от работы.
     - Безусловно! - степенно ответил Гешка.
     Командировочное удостоверение Юлий прочел пять раз сверху донизу,
где мелкими буквами было напечатано название типографии и тираж. Гешка
с  очень серьезным видом сложил его вдвое и спрятал в нагрудный карман
своей красивой рубашки.
     Простились с   ребятами   все:  дядя  Ваня,  девушка-геолог  Зоя,
рабочие, а Петр Петрович проводил их до лодки и, придерживая долбленку
за цепь, в который уже раз инструктировал:
     - Надеюсь на вас, ребята. Будьте осторожны в городе, особенно при
переходе  улиц.  Юлий,  к  тебе больше всего относится - ротозейства у
тебя много...
     Видно было,  что и сам Петр Петрович волнуется.  С явной неохотой
он отпустил цепь,  и долбленка,  подхваченная течением,  поплыла вниз.
Потом,  вспомнив еще что-то,  Петр Петрович побежал по берегу вслед за
лодкой и, поравнявшись с ней, сбавив шаг, закричал:
     - Эй,  хлопцы!  В армии,  когда посылают на дело двух солдат,  то
один из них назначается старшим.  Его приказам подчиняется  второй.  У
вас - слышите меня? - у вас старшим будет Геннадий... Ясно?
     - Ясно! Ясно! - ответили ребята.
     "Асно... асно..." - повторили горы.
     ...В летописи поселка Уньча, если таковая будет написана, поездка
двух  его  юных  жителей  в  Осинники  с заданием привезти инструмент,
краски, карандаши и тушь займет подобающее место.
     Весь последний перед отъездом вечер был посвящен сборам.  Ребятам
стирали  рубашки,  штопали  носки,  пекли  пироги  с  рыбой,   вкусные
уральские шанежки, отваривали мясо.
     Гешка неотлучно был с матерью,  помогал ей, а ленивый Юлька отвел
последний   вечер   визитам   к   своим  родственникам,  которых  было
полпоселка.  Вместе с Васькой он начал свой обход с тетки, дом которой
был по соседству. И повсюду Юлькин визит выглядел примерно так.
     Юлька важно входил в дом  и,  не  спрашивая  разрешения,  садился
куда-нибудь  на видное место.  Васька становился рядом,  вытянув вдоль
тела поцарапанные,  в цыпках руки.  Темные,  отрастающие после стрижки
наголо  волосы  его  торчали  ежиком  во  все  стороны,  а в маленьких
ярко-голубых глазках светился непередаваемый восторг.  Юлька  доставал
из кармана командировочное удостоверение и потрясал им в воздухе:
     - Слыхали? Я уезжаю со спецзаданием!
     Он произносил  это  таким зловещим и торжественным тоном,  словно
сообщал по крайней мере о высадке марсиан в районе поселка Уньча.
     - Слыхали? - эхом повторял вслед за ним Васька.
     Затем Юлька вслух читал свой мандат от названия  "командировочное
удостоверение" до "подпись руководителя".
     После этого он  показывал  удостоверение  всем  присутствующим  и
сбивчиво,  захлебываясь,  рассказывал  о  предстоящей поездке.  По его
словам выходило,  что более ответственного путешествия,  чем у него  и
Гешки,  не  было  со времен Колумба.  Все взрослые удивлялись,  желали
Юльке счастливого пути, и это льстило ему.
     А в  это  время Гешка,  сосредоточившись,  засунув руки в карманы
штанов, неторопливо, с глубокомысленным видом прохаживался по дому, из
кухни в столовую.  С первого взгляда все кажется простым: сел в поезд,
приехал в Осинники,  получил на базе инструмент,  купил краски и тушь,
возвратился.  А  на  самом деле сколько может быть на пути неожиданных
препятствий:  вдруг закрыта база или туши не окажется в магазине,  или
нерасторопный Юлька что-нибудь натворит...  Мало ли что может быть,  и
за все он, Гешка, в ответе. Поневоле задумаешься.
     - Геша, не заболел ли ты? - спросила сестра.
     - Ну да, заболел! Скажешь... - обиделся Гешка. - Не знаешь разве,
куда мы едем?
     - Ну и что!  Подумаешь,  Осинники!  Ты же на Марс собирался и  не
трусил.
     - Я и сейчас не трушу!  - возмутился  Гешка.  -  Мама,  чего  она
пристает!
     Лена, напевая,  вышла из комнаты, а Гешка сел к окну и, насупясь,
смотрел  на  вечернюю улицу.  И впрямь,  пожалуй,  Марс для него ближе
Осинников.
     Так как  наши  путешественники  отправлялись  в  путь очень рано,
провожающих было  немного  -  одни  матери.  Они  проводили  ребят  до
поселкового   Совета,   в   течение  пяти  минут  повторяли  все  свои
наставления, расцеловали сыновей и долго смотрели им вслед.
     Расставание взволновало  мальчиков,  и  легкая  грусть  заставила
приумолкнуть.  Очень родной показалась им вдруг Уньча:  ее  аккуратные
домики,   серые,  исхлестанные  дождями  столбы,  идущие  вдоль  улиц,
поросших травой, и горы, невысокие, лесистые...
     Скрылась за   поворотом  Уньча,  потянулись  перелески,  а  потом
вплотную подступила тайга.  Могучие ели с  желтыми  затесинами  -  для
обозначения   зимнего   пути  -  простирали  хвойные  лапы  над  самой
тропинкой,  и ребятам приходилось нагибаться. Вскоре спустились в лог,
началось  болото,  и  пришлось  идти по стлани - бревнам,  уложенным в
зыбких местах.  За болотом дорога опять пошла в гору и запетляла. Она,
как говорится, не походила на штопор, но радуга была прямее ее.
     На одном из поворотов  Юлька  заметил  позади  черный,  с  каждой
минутой растущий комок. Вот уже стал виден хвост, короткие лапы и даже
розовый язык, вываленный влево.
     - Гешка, Гром!
     Если бы вдруг неожиданно грянул настоящий гром, Гешка удивился бы
меньше,  чем  появлению  этого  живого,  косматого лиходея.  Пес юлил,
визжал,  ползал на брюхе,  умильно глядел в  глаза,  и  весь  вид  его
говорил: "Как же вы, братцы, забыли меня?"
     - Ты зачем? Пошел сейчас же домой! - закричал Гешка.
     Но Гешкин  вопль  не  произвел  на  пса никакого впечатления.  Он
только завизжал еще громче и быстрее стал  заметать  хвостом  дорожную
пыль.
     - Придется  возвращаться  в  Уньчу,  -  сказал   Юлька,   который
вообще-то был совсем не против отложить поездку до следующего дня. Его
дядя  сегодня  на  пасеке  производил  медосбор.  В  подобных  случаях
сладкоежка Юлька всегда находился поблизости.
     - Ты скажешь!  - проворчал Гешка.  - Три километра  отмахали,  до
станции рукой подать, а ты - домой! Скоро поезд придет!
     И, словно подтверждая  Гешкины  слова,  послышался  далекий,  еле
слышный  паровозный  гудок.  Ребята  набрали еловых шишек и с криками:
"Пошел домой!" - погнали собаку к поселку.  Поняв,  что хозяин  не  на
шутку рассердился,  Гром,  беспрестанно оглядываясь, скуля, скрылся за
кустами. Обождав минут пять, ребята, возбужденные происшествием, галдя
на весь лес, продолжали путь.
     Станция была маленькой,  тупиковой. На рельсах стоял единственный
состав   из  трех  вагонов  и  паровоза.  Вагоны  пригородного  поезда
старинные:  с узкими окнами и лесом вытяжных труб  на  крыше.  Паровоз
стоял  тендером вперед и был выкрашен в зеленую краску.  Он жарко сиял
на  солнце  медным  свистком,  стальными,  политыми  маслом   дышлами,
шатунами.
     Гешка остался на платформе, а Юлька побежал за билетами.
     Здание вокзала,     маленькое,    деревянное,    обшитое    узкой
доской-вагонкой,  покрашенное в желтый цвет,  казалось игрушечным  под
могучими  серебристыми  березами.  Перед  входом  взамен  колокола  на
костыле подвешен обрубок рельса.
     В пассажирском зале было пусто, не прибрано и стоял сильный запах
керосина.  В открытое окошечко билетной  кассы  виднелись  полочки  со
стопками  рыжих  картонных  билетов и компостер,  похожий на заглавную
букву "Д".
     - Будьте  добры,  продайте  два билета до станции Осинники.  Нам,
командированным!   -   важно   сказал   Юлий,    протягивая    кассиру
удостоверения.
     Кассир, пожилой худощавый человек в белом кителе с металлическими
пуговицами,  молча,  не  глядя,  сунул  картонный  билет в компостер и
толкнул его вертикальную стойку.  Отбив билеты,  он небрежно бросил их
на прилавок окошечка.
     - Двадцать рублей сорок копеек! - сказал он равнодушно.
     Юлька заплатил деньги,  а потом, развернув удостоверение, ткнул в
него пальцем:
     - Вот смотрите,  товарищ кассир: Юлий Владимирович Малямзин - это
я... и еду в Осинники по важному делу.
     Кассир, оглядев Юльку сонными глазами, ответил:
     - Следующий!
     Обиженный таким невниманием, Юлька побежал к поезду.
     Ребята залезли в последний вагон и заняли место  у  самого  окна.
Жаль,  что  возле  вагона  не  стоял проводник и некому было проверить
билеты,  спросить их,  куда же это они едут.  Да и в вагоне людей было
негусто.  Двое пассажиров читали;  старичок в синей сатиновой рубашке,
поджав ноги,  лежал на скамейке. Четверо пассажиров, положив на колени
чемодан,  стучали костями домино.  И поэтому никто не обратил внимания
на такой торжественный момент,  как отход поезда,  исключая,  конечно,
наших командированных.
     На узкий    перрон,    покрытый    сверху    слоем    паровозного
шлака-жужелицы,  вышел дежурный по станции в фуражке с алым верхом. Он
окинул взглядом,  казалось, дремавший состав, вытащил засунутый в щель
обшивки  здания  станции железный болт и два раза ударил им по рельсу.
Затем торжественно, как свечу, поднял свернутый желтый флажок.
     Паровоз стал отдуваться паром чаще,  громче и дал гудок. О, какой
это был  гудок:  мощный,  раскатистый!  От  него,  наверное,  в  горах
посыпались хвойные иглы с елей.
     Никто из пассажиров не обратил на гудок внимания, кроме старичка,
который приподнялся и, поковыряв пальцем в ушах, сказал:
     - Ну, кажись, поехали?
     Здание станции,   дежурный   с  флажком,  старые  березы  в  саду
тронулись влево,  и пол под ногами ребят задрожал.  Мелькнули пакгауз,
сложенная  из камня водокачка,  маленькая будка стрелочника,  семафор.
Зашагали серые столбы, а белые изоляторы на кронштейнах были похожи на
отдыхающих  голубей.  Рядом  с  насыпью  завиляла речушка и неожиданно
исчезла под полотном дороги.  На  обочинах  листва  кустов  от  ветра,
идущего  от поезда,  поворачивалась белой подкладкой,  и казалось,  по
кустам прыгали серебряные искорки.  Суровый  еловый  лес  то  подходил
вплотную,  то  расступался,  давая  место вырубке,  которую уже заняла
молодая поросль берез.  Мелькнули кусты  шиповника,  желтовато-зеленый
осиновый борок, одинокий куст плотного вереска.
     Ребята не отходили  от  окна.  "Какие  равнодушные  люди  едут  в
вагоне,  - думал Гешка.  - Кругом так много интересного,  а им хоть бы
что!"
     Хорошо мечтать,  глядя в окно вагона. Теплый ветер обдувает лицо,
залезает под рубашку,  пузырит ее.  Поезд мчится по высокой насыпи,  а
вершины столетних пихт и елей остались где-то внизу, и кажется, что ты
взлетел и паришь в свободном полете над горной тайгой.  Но  вот  поезд
влетает  в глубокую выемку,  сразу охватывает холодком.  Перед глазами
стена из  красноватого  песчаника,  и  возникает  чувство,  что  поезд
врезается в глубь земли.
     Мысли легкие,  радостные,  и Геша,  облокотясь на спущенную  вниз
раму окна, мечтает...
     Кто-то ударил Гешку по ноге, чуть повыше щиколотки.
     - Не балуй! - крикнул он Юльке, но тот с недоумением посмотрел на
Гешку и ничего не ответил.
     Спустя минуту  удар  повторился,  и  Гешка,  оторвавшись от окна,
посмотрел вниз.  Мечтательное настроение его вмиг  улетучилось:  возле
ног,  свесив  набок  голову,  сидел  не  кто иной,  как сам Гром.  Он,
по-видимому,  залез в вагон перед  отходом,  спрятался  под  лавку,  а
сейчас, освоившись, вылез.
     Гешка присел на корточки и,  подергивая непослушного пса за  уши,
зло стал допрашивать:
     - Как ты смел? Паршивец ты этакий! Выброшу вот...
     Юлька тоже  набросился  на Грома с бранью.  А пес,  вывалив набок
язык,  умильно смотрел на них:  "Никуда вы,  братцы, меня не выкинете!
Любите вы меня, знаю!"
     Излив гнев, ребята загнали Грома под лавку и опять пристроились у
окна, но, увы, настроение их было уже испорчено.
     Проезжали станцию за станцией.  Поезд вырвался из окружения гор и
шел  по густонаселенной холмистой равнине.  Вагон постепенно заполнили
пассажиры.
     Гешка обратил внимание на подозрительную тишину под лавкой.  Гром
всю дорогу то  чесался,  то  щелкал  зубами,  выискивая  блох,  а  тут
приумолк, словно его и не было.
     Гешка заглянул вниз. Под лавкой было пусто.
     Встревоженные ребята  бросились  искать  собаку по всему вагону и
нашли ее в другом конце, рядом с тамбуром. Там возле стенки лежали три
неполных мешка с молодым картофелем,  а за мешками виднелась плетенная
из щепы корзина с двумя бутылями-четвертями молока и горшком  сметаны.
Гром прорвал ветхую тряпку,  которой был завязан горшок, и с аппетитом
лакал  сметану.  Хозяйка  сидела  спиной  к  корзине   и,   увлеченная
разговором с соседками, не замечала шкоды...
     Геша тихонько свистнул, подзывая собаку, и Гром, уничтоживший уже
половину горшка, сытый, поднял голову. Глядя на Гешку своими невинными
глазами,  он торопливо облизал морду. Но все же сметана, свидетель его
преступления,   белыми   сосульками  свисала  вниз.  Гром  понял,  что
напроказил,  опустил голову,  стараясь не глядеть на ребят, и усиленно
колотил  хвостом  по полу.  Весь вид его говорил:  "Ай-ай-ай,  какую я
совершил подлость! Простите, это в последний раз..."
     Чтобы выманить собаку,  ребята вошли в тамбур.  Гром,  перескочив
через корзину, ринулся за ними. Там они его и сцапали.
     Суд был скорый,  правый и далеко не милостивый. Гешка снял ремень
и отстегал забившуюся в угол собаку.  Постукивание колес,  дребезжание
вагонов заглушили собачий визг.
     Возвращаться назад было нельзя,  и  ребята,  привязав  на  ремень
Грома,  перебрались  в  соседний  вагон.  Юлька  сбегал за портфелями.
Проходя мимо пострадавшей женщины, он увидел, что она все еще не знает
о постигшем ее несчастье
     Вагон, в  который  перебрались  ребята,  был  полон   пассажиров.
Свободным  оказалось  одно  место,  да и то не у окна.  Поэтому друзья
решили так:  по очереди один будет сидеть, охранять портфели и следить
за собакой, а другой стоять в тамбуре у открытого окна.
     Юлий первым пошел на лучшее место -  в  тамбур.  Гешка  сидел  на
скамейке,  сутулый,  настороженный.  Сейчас,  когда  все успокоилось и
утряслось,  беспокойный червь,  называемый совестью, зашевелился в его
душе.  Ну  скажите,  где  тут справедливость?  Женщина ехала на базар,
чтобы продать сметану,  а чья-то безбилетная,  едущая "зайцем"  собака
слопала  полгоршка.  А они,  пионеры,  тоже хороши:  вместо того чтобы
расплатиться с женщиной, взяли да и сбежали.
     Гешка, как  человек  справедливый и совестливый,  не мог оставить
это дело так.  А поэтому,  попросив  соседа  присмотреть  за  собакой,
прошел в вагон, из которого они сбежали.
     Гешка сел на край скамьи и учтиво поздоровался с женщиной.
     - Здравствуйте,  молодой  человек!  -  ласково ответила женщина и
обратилась к соседке: - Есть же хорошие, воспитанные дети. Вот пришел,
поздоровался! Скромный, приличный паренек.
     Гешка замялся и долго сидел  молча.  Поборов  робость,  он  начал
издалека:
     - На базар едете? В Осинники?
     - Конечно,  на  базар,  куда  еще!  Вот  думаю  молочка  продать,
сметанку...  да куплю что-нибудь.  У меня такой же сын,  как и  ты.  В
котором классе учишься?
     - В седьмой перешел...  -  буркнул  Гешка,  усиленно  думая,  как
сообщить женщине о сметане, а потом решился: - Не придется вам продать
сметану.
     - Почему же это? Что, на базар много привезли ее?
     - Да нет,  тетенька!  Видите  ли,  извините,  пожалуйста...  Наша
собака... Гром, значит... попользовалась вашей сметаной.
     Женщина бросилась  к  корзине  и  выволокла  ее  в  проход  между
скамьями.
     - Смотрите,  люди добрые!  - завопила  она,  поднимая  на  ладони
горшок сметаны. - Смотрите! Ограбили, съели полгоршка такой сметаны!..
Да что же  это  такое,  господи!  Не  дети  теперь  пошли,  а  бандиты
какие-то...
     - Собака же это...
     - Ничего не знаю! Где, жулик, моя сметана? Чтоб у вашей дохлятины
болячка вскочила!..
     Гешка уже  был не рад,  что признался торговке.  Подождав,  когда
женщина умолкнет, он спросил:
     - А сколько стоит этот горшок со сметаной?
     - Да тебе все равно его не купить! Два кило по двенадцать рублей,
да сам горшок. О господи, наказали меня!
     Гешка проворно  вытащил  из  кармана  штанов   старый   отцовский
бумажник, в котором он хранил документы и деньги.
     - Тридцать рублей хватит?  - спросил он,  вынимая три  новенькие,
хрустящие десятирублевки. Лицо женщины в одно мгновение преобразилось:
из  вытянутого  стало  круглым,   глаза   замаслились,   полные   губы
расплылись.
     - Голубчик  ты  мой,  -  запела  она,  -  дитятко  ненаглядное!..
Конечно,  хватит.  Бери,  бери  горшочек.  Пусть  ваша  милая  собачка
докушает сметанку. Может, и молочко у меня купите?
     Гешка устремился  в свой вагон.  Гром спал,  вытянув кривые лапы.
Гешка поставил горшок на  скамейку  возле  портфелей  и  сел.  Тут  он
почувствовал,  что  голоден,  раскрыл  свой  портфель  и  съел булку с
холодной котлетой и два яйца.
     В вагоне, несмотря на раскрытые окна, было душно, клонило ко сну,
и Гешка, повалившись на спинку сиденья, задремал.
     Его разбудил Юлий:
     - Иди, твоя очередь стоять у окна, а я посижу.
     Растерев ладонью лицо, Гешка поднялся и, уходя, посоветовал:
     - Ты ешь,  я уже поел.  У меня в портфеле  курятина,  котлеты.  И
свежих огурцов мама положила.
     Гешка ушел и когда через полчаса возвратился,  то застал картину,
которая заставила его расхохотаться. Юлька, зажав коленями злосчастный
горшок,  хлебной корочкой  зачищал  на  дне  горшка  остатки  сметаны.
Посмотрев с недоумением на Гешку, Юлька сказал:
     - Ты чего это  заливаешься?  Не  лопни!  Думаешь,  много  сметаны
оставил? А вообще ты хорошо сделал, что сметану на завтрак купил...
     - Я ее и не  думал  покупать!  Ха-ха!  Эту...  эту  сметану  Гром
лакал!.. Ох, обидится он теперь на тебя...



     Город начался исподволь.
     Станции, разъезды стали многолюднее;  на путях длинные составы  с
нефтяными   цистернами,  угольными  коробками,  платформами  с  лесом,
металлическими конструкциями, чугунными чушками, - индустриальный Урал
отправлял   свою   продукцию.   Затем  потянулся  пригород:  домики  с
огородами,  черная лента шоссе,  мелькнула фабрика с дымящейся трубой,
появилась серая бетонная ограда, за которой высились корпуса завода.
     Пассажиры начали  собираться:  снимали  с  полок  мешки,   баулы,
чемоданы,  складывали в сумки остатки еды.  Колеса дробно застучали по
стрелкам,  справа и слева потянулись цепочки красных товарных вагонов.
Наконец  поезд  остановился.  Состав приняли на пятый путь,  и ребятам
пришлось пробираться на перрон по тормозным площадкам, под вагонами.
     Площадь перед  вокзалом  большая,  залита асфальтом.  Посреди нее
фонтан:  мальчик держит в руках большую рыбу,  а из ее раскрытого  рта
бьет  в  небо  тугая  струя  воды.  Вокруг  фонтана опояска из цветов:
огненные лопоухие канны,  левкои,  львиный зев и  коврик  из  анютиных
глазок.
     Посовещавшись, ребята решили сначала  устроиться  с  ночлегом,  а
потом  уж заняться покупками.  Но где улица Садовая,  на которой живет
отец Петра Петровича?
     Ребята растерянно озирались:  город большой,  незнакомый. Впервые
они в городе,  все удивляет их.  Домов выше двух этажей они никогда не
видели,  а тут горами высятся серые коробки в четыре,  пять этажей.  А
машин - тьма-тьмущая...
     В конце   площади   из-за  домов  появились  два  желтых  вагона,
сверкнули на солнце стеклами.  Из-под дуги вырвалась огненная вспышка,
словно чиркнули спичкой.
     - Смотри!  Наверное,  трамвай!  -  крикнул  удивленный  Гешка,  и
мальчики,  размахивая  портфелями,  бросились  прямиком через площадь,
наперерез движению машин.  Впереди бежал длинноногий,  поджарый Гешка,
за ним семенил толстый Юлька, а последним с неистовым лаем несся Гром.
Он решил, что ребята затеяли с ним игру.
     Резкий, заливистый  свисток остановил их.  Милиционер,  помахивая
полосатой палочкой,  которую он держал за ременную  петлю,  подошел  к
ребятам и, дотронувшись ладонью до козырька, строго спросил:
     - Граждане!  Почему  нарушаете  правила   уличного   движения   и
переходите площадь в неустановленном месте?
     "Граждане" испуганно огляделись.  Они оказались одни перед стадом
остановившихся машин. Шоферы открыли дверки и незлобно ворчали.
     - Уньчанские мы... Впервые здесь! - пролепетал Юлий.
     На его  круглом  лице  с редкими веснушками был такой испуг,  что
милиционер улыбнулся и пошутил:
     - Ну, раз уньчанские, то можно на первый раз и не штрафовать.
     - Вот именно!  - охотно согласился  Юлька.  Уж  очень  он  боялся
штрафов.
     Милиционер перевел друзей через площадь. Обратив внимание на пса,
он удивился:
     - Что это за страшилище?
     - Гром это... С нами, из Уньчи...
     - Н-да!  А  намордник  и  поводок  ему,  ребята,   надо   купить.
Обязательно.
     - Скажите,  а как нам найти улицу Садовую,  дом тридцать один?  -
вспомнил Геша.
     - Садовая?  - Милиционер задумался.  -  Садовая,  говорите?  Так,
так... Садитесь на трамвай и поезжайте до остановки Подгорной, а затем
вниз.  Через  два  квартала  будет   Садовая.   Запомните,   остановка
Подгорная.
     Он опять откозырял и легкой, пружинящей походкой отошел от ребят.
     Трамвай был  полон,  народу  набилось  словно  спичек  в коробке.
Мальчики по незнанию забрались с передней площадки прицепного  вагона,
удивляясь,  почему у одних дверей такая толкотня, а у других свободно.
Прижались к стенке и портфелями загородили Грома.  Он  притих,  словно
понимал - пребывание его в трамвае без намордника противопоказано.
     Кондуктор, молоденькая девушка с кожаной сумкой,  вручая  билеты,
ответила на Гешкин вопрос:
     - Подгорная?  Это не  скоро.  Через  весь  город  ехать  надо.  Я
объявлю. Граждане, кто еще не взял билеты?
     Полная женщина,  разморенная  духотой   вагона,   неповоротливая,
раздраженная,  продвигаясь  к двери,  наступила собаке на хвост.  Гром
рванулся и залаял.  Друзья с  испугом  переглянулись:  высадят  их  из
трамвая вместе с собакой.
     Кондуктор резко повернулась и с подозрением посмотрела на  ребят.
Смышленый  Геша  тотчас нашелся - выпучил глаза и смешно,  по-щенячьи,
тявкнул.  Пассажиры засмеялись,  а девушка нахмурилась и с  осуждением
сказала:
     - Такой большой и такой дурной!
     Уньчане прижались к трамвайному окну.  Перед ними вставал во всей
своей красе новый уральский город.  И то,  что город сам по  себе  был
хорош,  и  то,  что  впервые  они  в нем4 заставляло ребят замирать от
удивления.
     Трамвай ехал  посреди  улиц,  полных движения.  Колоннами,  точно
связанные  невидимым  канатом,  шли  друг  за  дружкой  машины:  юркие
"газики",  серые  "минчане"  с бодливым зубром на капоте,  приземистые
"ярославцы"  с  фигуркой  медведя  на  радиаторе.  Обгоняя  грузовики,
прошмыгивали  стремительные "Волги",  обтекаемые "Победы" и похожие на
сундуки "Москвичи".  По тротуарам тянулся  нескончаемый  поток  людей,
точно проходила демонстрация.  Дома,  расцвеченные вывесками,  скверы,
яркие от цветов,  площади с сиротливо  стоящими  памятниками,  сады  с
густой,    непроглядной    зеленью    мелькали    перед   потрясенными
путешественниками.
     Потом домов  не  стало,  за широкой площадью показались заводские
корпуса:  серые кубы из бетона и стекла.  Даже из трамвая чувствовался
пульс трудовой жизни завода,  В сталелитейном цехе разливали металл, и
огненные сполохи выбивались из цеховых ворот.  В кузнечном  отковывали
какую-то  большую  деталь,  и  от  ударов  молота вздрагивали стекла в
огромных оконных рамах.  Поднялась к облакам гребенка высоченных труб.
Из одной трубы тянулся дым - густой,  черный,  казалось,  упругий;  из
соседней  он  вился   молочным   парком,   а   у   крайней   вытянулся
рыжим-прерыжим хвостом лисы-огневки.
     Заглядевшись на завод, друзья забыли про собаку. Воспользовавшись
тем,  что  на  площадке  стало  пусто,  Гром выбрался из-за портфелей,
отряхиваясь и взвизгивая запрыгал по вагону.
     - Это еще что такое? - возмутилась кондукторша. - А ну, сходите!
     Она надавила два  раза  кнопку  звонка,  и  трамвай,  заскрежетав
тормозами,  стал.  Щелкнув,  открылись двери,  и друзья,  не дожидаясь
напоминания, выскочили из вагона. Трамвай поехал дальше.
     - Навязался на нашу шею!..  Вот и страдай из-за тебя! - отчитывал
Юлька Грома. - Был бы хоть видной собакой, такой, как у пограничников,
а то страшилище...
     И они,  унылые,  побрели  вдоль  трамвайных  путей  к   остановке
Подгорной.
     Дом 31 по улице  Садовой  оказался  совсем  рядом  с  остановкой.
Друзья  не  без  труда  нашли  нужный  подъезд  и  по широкой лестнице
поднялись на второй этаж.
     На двери,  обитой черной клеенкой, выше железного ящика для писем
и газет, был привинчен эмалированный аккуратный номерок.
     - Здесь! - радостно вздохнул Геша.
     Он передал Юльке свой портфель,  ладонью пригладил  взлохмаченные
ветром волосы и нерешительно постучал.  Никто не ответил.  Тогда Гешка
стал стучать решительнее.
     - Звонок же есть! - с укором прошептал Юлька.
     И верно,  на косяке двери белела пуговка звонка.  Досадуя на свою
недогадливость, Гешка решительно нажал кнопку.
     От такого оглушительного звонка,  казалось, вздрогнул весь дом, а
не   только  Юлька  с  Гешкой.  Послышалось  шарканье  подошв,  глухое
покашливание, за дверью что-то звякнуло, и она открылась.
     Перед мальчиками  стоял высокий,  сутулый старик с густыми усами,
концы которых поседели,  и казалось,  что он их запачкал в муке.  Лицо
его,  сухощавое и горбоносое, с плотно сжатыми губами, было строгим, и
только большие глаза смотрели доброжелательно.
     Заметив нерешительность    ребят,   старик   улыбнулся,   показав
снежно-белые, явно вставные зубы:
     - Слушаю вас, молодые люди!
     - Нам нужен товарищ Голощапов, - сказал Гешка.
     - Папа Петра Петровича... - как всегда, некстати, влез Юлий.
     Старик улыбнулся:
     - Я и есть Голощапов.
     - Мы из Уньчи... Вот письмо вам.
     - По  командировочным удостоверениям приехали.  И Гром с нами,  -
вставил опять Юлька.
     - От  Петра,  значит.  Ну  что  же,  проходите,  ребята,  и Грома
приглашайте.
     Они прошли  в высокую,  просторную комнату.  Старик поднял письмо
перед окном,  торопливо оторвал сразу появившуюся на конверте  светлую
каемку.   Развернув  хрустящий  лист,  он  быстро  читал,  то  и  дело
передвигая бумагу вверх.
     - Мой дом - ваш дом!  - доброжелательно сказал старик,  складывая
письмо по сгибам. - Располагайтесь, ребятки... Сейчас я чаек вскипячу.
     Через полчаса  ребята  сидели за столом и,  перебивая друг друга,
рассказывали старику  про  Уньчу,  Петра  Петровича,  делились  своими
впечатлениями  о красивом городе Осинниках.  А Гром удобно устроился в
передней.
     Из двух  дней,  отведенных  ребятам  на командировку,  первый они
решили посвятить делу,  то есть покупкам,  второй - осмотру города. Но
вышло наоборот.
     Как только трамвай доставил ребят в центр,  живой ритм  городской
жизни увлек их. Гром тоже радовался, вертел головой во все стороны.
     Какая толчея  стояла  на  улицах!  А  сколько   магазинов!   Одни
торговали только одеждой,  другие - обувью, был даже такой, в котором,
кроме часов,  ничего не продавали.  Но какие там были часы!  Ходики  с
кукушкой,  карманные,  наручные...  Ребята  подолгу  стояли у витрины,
выбирая, какие они бы купили, если бы... Эх, это вечное "бы"!
     Торговали даже  на  улице.  Продавщица вынимала из металлического
ящичка оранжевые,  блестящие от масла пирожки  и,  прежде  чем  отдать
покупателю,  обертывала кусочком бумажной ленты. Когда вокруг нее было
немноголюдно, зазывала покупателей:
                    Пирожки рубль штучка!
                    Три рубля кучка,
                    А в кучке три штучки.
     Ребята уже собирались  купить  пирожков,  но  увидели  мороженое.
Нужно  честно  признаться,  что  Гешка  и  Юлька  еще  ни  разу не ели
мороженого. Из книг и рассказов товарищей они знали, что это вкусно, а
вот  пробовать  ни  разу  не  приходилось.  Дело  в  том,  что в Уньче
мороженого не продавали.
     В тени  раскидистого  тополя стояла девушка в белом переднике,  с
кружевной наколкой на волосах. Перед девушкой чудной ящик, на передней
и  боковой  стенке  которого  нарисованы  льдины,  а  на них неуклюжие
пингвины с мороженым.
     - Горячее   мороженое!   Лучшее   горячее  мороженое!  -  задорно
рекламировала девушка свой товар.
     Действительно, от синеватого льда,  которым были обложены плотные
пакетики,  вился парок.  Ребята впервые видели, как таял искусственный
сухой лед, а поэтому с изумлением остановились возле тележки.
     - Кавалерам мороженого?  - спросила девушка и подмигнула  озорным
светло-карим глазом.
     - Ага! - враз сказали "кавалеры" и полезли в карманы за деньгами.
     Мороженое на самом деле оказалось восхитительным.  Под прозрачной
целлофановой оберткой,  меж двух хрустящих на  зубах  пластинок,  было
запаковано  желтоватое,  ужасно холодное и сладкое мороженое.  Лизнешь
его, а оно так и тает, так и течет в рот.
     И только Юлий распробовал и вошел во вкус,  а мороженого уже нет.
Даже не поверил,  что  съел:  оглянулся,  подозрительно  покосился  на
Грома,  посмотрел  под  ноги.  И рука сама,  непроизвольно,  полезла в
карман за деньгами...
     Съев по две порции, ребята прошли немного и опять натолкнулись на
мороженое. Тут уже торговали им в киоске, развешивая по стаканчикам, и
название у этого мороженого было красивое:  "Пломбир".  Конечно,  надо
попробовать и его.
     Словно кто  назло  расставил  мороженое  на  их  пути.  Завернули
мальчики  за  угол,  а  там  тетя  вынула  из   деревянного   сундучка
серебристую  толстую  палочку  и,  держа ее за перо-щепочку,  нараспев
похваливала:
     - Замечательное эскимо-о!
     Ну как не отведать эскимо! Обязательно надо.
     Так от  тележки до киоска,  от киоска до тележки пробирались они.
Первым плохо себя почувствовал Юлька.  Он внезапно побелел и схватился
за живот.
     - Что-то того... мне... нездоровится! - простонал он, ища глазами
ближайшие ворота.
     - Ну вот, вечно с тобой неполадки! - проворчал Гешка.
     Юлька нырнул в калитку,  и было слышно, как он плевался и стонал.
"Тоже мне... "я" да "я"... а с мороженым справиться не мог!" - осуждал
Гешка  друга.  Но  тут  и он почувствовал,  что у него во рту внезапно
появилось много слюны и  на  лбу  выступил  холодный  пот.  Зажав  рот
ладонью, он опрометью бросился во двор...
     После этого,  проходя мимо мороженого,  друзья,  как по  команде,
отворачивались.
     Разморенные полуденной жарой,  ребята забрели  в  такой  тенистый
сквер,  что  солнце не могло пробиться сквозь зелень,  и на утоптанную
дорожку ложились мерцающие блики,  отчего дорожка, казалось, качалась.
Между  стволами кленов и ветвями акаций белели стены большого здания с
колоннами и широкими,  во всю стену,  окнами.  Высоко над  входом  был
пристроен  фанерный  щит,  на  котором  нарисован солдат с автоматом и
настороженная собака овчарка.
     - "Кинотеатр  "Урал",  -  прочел  вслух Юлька надпись на фронтоне
здания.
     - "Над Тиссой". Про шпионов... Пошли!
     Юльку не надо было уговаривать, и мальчики помчались в кино.
     Возле касс змейкой развернулась небольшая очередь. И только успел
Геша купить билеты - продребезжал звонок.
     Когда Гешка  с Юлькой приблизились к заветной двери,  контролер -
пожилая и строгая на вид женщина - спросила:
     - Ваша собака?
     - Ага! Гром это...
     - Хоть  и  молния,  разве  не  знаете,  что  собак  водить в кино
запрещено?
     - Тетя! Нам некуда его деть, - взмолился Гешка.
     - Из Уньчи мы... командированные.
     - Нельзя! Отойдите, ребята, от дверей и не мешайте!
     - Тетя!
     - Я что сказала?
     Удрученные ребята отошли от дверей.
     - Из-за тебя все! - погрозил кулаком Юлька собаке, а Гром хоть бы
что: свесил язык чуть не до пола и смотрит умильно.
     Сделав еще  две  попытки пробиться в зал,  ребята вышли в сквер и
стали думать,  как им поступить.  Оставить Грома на улице  -  пропадет
собака.  Запереть  до конца сеанса некуда.  Погоревав,  решили продать
билеты.
     Послышался второй звонок. Звук его словно ошпарил ребят кипятком:
уж очень хотелось в кино...
     - Смотри,  Юлька,  другая тетя стоит...  - взволнованно прошептал
Гешка, толкая приятеля локтем.
     - Ну и что!
     - Есть идея.  Пошли!  - Гешка схватил друга за руку и чуть ли  не
силком вывел его обратно в сквер. Там за кустами акаций скомандовал: -
Снимай рубаху!
     - Да ты что, очумел?
     - Снимай! - уже резче сказал Гешка и, быстро скинув свою рубашку,
остался в одной майке.
     Недоумевая, Юлька последовал примеру товарища...
     Геша подхватил собаку и,  присев на скамью, торопливо запеленал в
свою рубашку,  как малыша.  Гром  попробовал  сопротивляться,  но  два
шлепка  успокоили  его.  А когда Гешка Юлькиной рубашкой обмотал Грому
голову,  то никто бы не  догадался,  что  в  свертке,  который  держал
длинный мальчишка под рукой, мог быть спрятан пес.
     - Вот  это  здорово!  -  с  законным  восхищением  сказал  Юлька,
ощупывая сверток.
     Контролерша даже не  взглянула  на  сверток  и,  отдавая  обратно
билеты, проворчала:
     - И вечно они опаздывают, будто дел у них тьма...
     Словоохотливый Юлий хотел было рассказать контролерше, что они не
местные...  но Гешка схватил его за руку,  и мальчики бегом  пересекли
пустое фойе.
     В зале было уже темно,  впереди светился большой  экран,  на  нем
мелькали надписи.  Через весь зал к экрану тянулись лучи. Мощно лилась
музыка.
     Своих мест  уже  невозможно  было  найти,  и ребята заняли первые
попавшиеся. Освободив Грома из плена, они не спускали глаз с экрана.
     Какое мальчишеское  сердце  не забьется радостно при одном только
слове "кино"!  На целых полтора часа ты переносишься в иной  мир,  где
сильные  и  отважные люди,  охраняя границу страны,  сидят в секретах,
ловят шпионов, стреляют из автоматов и совершают массу иных интересных
дел. Увлеченный картиной, ты забываешь, что сидишь среди четырех стен,
под крышей.  Нет,  ты вместе с пограничниками прыгаешь  за  шпионом  в
воду, плывешь и вместе с бравым сержантом кричишь врагу: "Стой!"
     Кино пришлось по  душе  и  Грому:  темно,  прохладно,  не  мешают
навязчивые  мухи.  Гром,  вытянув кривые лапы,  сладко дремал на полу.
Правда,  мешала музыка и стрельба,  но ради прохлады  это  можно  было
терпеть.   Но   что  это?  Послышался  отдаленный  собачий  лай.  Гром
насторожился,  вскочил и ответил на  призывный  лай  псов,  идущих  по
следу.
     - Тише ты! - зашипел Гешка и погладил собаку.
     Лай овчарок  становился  ближе,  яростнее,  и Гром,  отвечая ему,
рванулся вперед под ноги какой-то женщины.
     - Ой! Помогите! - истошным голосом заорала женщина.
     - Контролер!  Это  безобразие!  Контролер!  -  закричал  мужчина,
сидевший рядом с ней.
     Крики послышались с ближних к экрану рядов. Быстро зажгли свет.
     Гром выскочил   в  проход  между  рядами  и  заметался  по  залу,
разыскивая хозяев.  А они,  напуганные  происшествием,  сидели,  боясь
поднять  голову.  Контролерша  открыла  дверь запасного входа и метлой
выгнала бедного Грома на улицу.
     Конец картины уньчане смотрели без интереса.
     Закончилось кино, и ребята выбежали на улицу. Уже наступал вечер:
солнце  повисло над крышами домов и на покрытую асфальтом дорогу легли
кружевные тени от листвы тополей. После духоты в кино было прохладно и
легко дышалось.
     - Гром! Сюда! - крикнул Гешка.
     Ему вторил  Юлька,  но  собаки  нигде  не было.  Мальчики обежали
вокруг кинотеатра, Но, увы, их призывы были тщетны.
     Прозвенел звонок,  люди,  толпившиеся вокруг кино,  ушли, и сразу
стало пустынно.
     Горечь легла  на  Гешкино сердце:  из-за кино они потеряли своего
друга, да еще какого! Геша сидел на скамейке хмурый, пяткой выдавливая
лунку на дорожке,  покрытой мелким песком.  "Тоже мне человек!  Бросил
свою собаку на произвол судьбы,  позарился на кино.  Век,  что ли,  не
видел его..." - мысленно бранил он себя.
     Юлию тоже было  жалко  Грома,  и,  чтобы  хоть  немного  сгладить
тяжесть  Гешкиной  беды,  он сперва посочувствовал ему,  а потом начал
успокаивать:
     - Ты,  Гешка, особо не жалей! Собак много на свете, и разных. Вот
получим деньги...  тогда и купим щенка немецкой овчарки. Знаешь, какие
это  сторожкие  собаки,  ищейки  тоже  хорошие.  Выучим  его  по следу
ходить...
     Но Гешка и слушать не хотел про другую собаку.
     - Грома можно в ракету посадить,  он маленький, верткий. А на эту
длинноногую дуру, немецкую овчарку, много места надо. Да и притом Гром
мой воспитанник.  Как же можно бросить его?  Он уже  у  меня  выполнял
команды, из чужих рук еду не брал... А ты говоришь!
     Друзья решили еще  раз  обойти  вокруг  кинотеатра.  Может  быть,
где-нибудь под кустом заснул их Гром.
     Собаки не было нигде.
     - Пойдем  осмотрим  весь  сквер!  -  предложил  Гешка,  и ребята,
оглядываясь и посвистывая, побрели по аллее.
     Среди берез  зажглась  надпись "Кафе".  Какой-то чародей запаял в
трубочки рубиновое пламя, и оно билось в них, словно там, в стеклянных
жилах, текла кровь... Вот здорово!
     Полюбовавшись впервые  увиденным  светом  неоновых  ламп,  друзья
заглянули во двор кафе и там нашли Грома.
     Он лежал,  вытянувшись,  возле крыльца.  Перед мордой его  стояла
алюминиевая миска,  полная мясных объедков. Увидев друзей, Гром поднял
голову,  лениво постукал хвостом по земле и  опять  бессильно  опустил
морду, закрыв глаза. Весь его вид говорил, что он на верху блаженства.
     Повар в белом переднике и пышном колпаке вышел на крыльцо.
     - Ваша собака, ребята? - Получив утвердительный ответ, добавил: -
Ох и обжора... Четыре миски не оглядываясь слопал, а вот пятую не смог
осилить...
     - У него талант на это! - сказал Юлька.
     Гешка промолчал.  Он негодовал:  как смел Гром есть из чужих рук!
Учи, учи его, и все не впрок.
     Гешка довольно  грубо  заставил  собаку подняться,  и они втроем,
цепочкой,  вышли со двора. В воротах Гром оглянулся и помахал хвостом.
Было ясно,  что час, проведенный во дворе кафе, был самым лучшим в его
собачьей жизни.



     Гешка, конечно,  проснулся первым. Он лежал, вытянувшись на узкой
деревянной  кровати,  рядом,  посапывая носом,  спал Юлька.  Иногда он
невнятно бормотал  и  причмокивал  губами:  по-видимому,  ему  снилось
что-то вкусное.
     Гешка зажал товарищу нос.
     Юлька мотнул головой, открыл глаза и сипловатым спросонья голосом
сказал:
     - А я первым проснулся!
     - Да не ври-ка ты!  Я первым встал,  а ты еще носом походный марш
выводил, - возмутился Геша.
     - Это я нарочно,  чтоб тебя обмануть!  А знаешь,  Гешка, я во сне
Ваську  видел:  будто  бежит он нас встречать на станцию,  а в руках у
него...
     Но Гешка, не слушая друга, мечтательно сказал:
     - А у нас дома все уже встали,  мама коз подоила,  Лена на работу
собралась. Эх, и хорошо у нас в Уньче!
     - Хорошо!  - подтвердил Юлька,  и мальчики  замолчали,  вспоминая
дорогую  им  Уньчу,  родных своих...  Как никогда этот поселок,  пусть
неустроенный, маленький, был дорог им..
     Услышав разговор ребят,  из соседней комнаты вышел Петр Власович.
Он уже давно встал, побрился и был в отличном расположении духа.
     - Подъем, хлопцы! Вас ждут великие дела!
     Напоминание о делах моментально подняло ребят  с  постели.  Через
полчаса  они  шагали  к  трамвайной остановке.  Грома,  в наказание за
вчерашнее, оставили дома.
     Эккер и штатив к нему ребята получили на базе быстро.  Инструмент
этот был легок и несложен:  пустотелый  медный  цилиндрик  вращался  в
особой  чашке  с  трубочкой,  которая  надевалась  на  треногу-штатив.
Применялся  он,  как  и  теодолит,  для   измерения   углов   поворота
прокладываемых линий.
     Так же быстро друзья купили краски и цветные карандаши,  а вот  с
тушью дело не ладилось.
     В этот день жители  города  Осинники  могли  наблюдать,  как  два
подростка пробирались сквозь толпу. Один из них - стройный, худощавый,
подстриженный  под  бокс.  Другой  ниже  ростом,  полный,  с   редкими
веснушками на курносом лице, в тюбетейке на стриженой голове.
     Высокий шел впереди,  низенький неотступно следовал за  ним.  Они
заходили то в один,  то в другой магазин,  обращались с одним и тем же
вопросом:
     - У вас есть тушь? - спрашивал Гешка.
     - Черная и любая цветная? - эхом отзывался Юлька.
     Почему-то во  всех  магазинах  была  только  одна  черная  тушь и
никакой цветной, но ребята, чтобы не выписывать двух счетов, черную не
брали.  Петр  Петрович наказал им:  при покупке брать в магазине копию
счета, она нужна для отчета.
     Ребята не  особенно  отчаивались.  Разве  не  приятно  бродить по
магазинам с полным сознанием того,  что ты не какой-нибудь  мальчишка,
жаждущий  купить  карандаш  или  перо  Э  86,  а  солидный  покупатель
нескольких коробок туши, да не для себя, а для поисковой группы.
     В одном из магазинов им посоветовали обратиться в универмаг. "Там
есть все, что душе угодно", - сказала продавщица.
     И на   самом   деле   универмаг   был  огромен,  занимал  большое
трехэтажное здание.  Во всю ширь его фасада встали метровые  буквы  из
металла, окантованные неоновыми трубками.
     Первый этаж был  отдан  во  власть  детворы.  Игрушки  слева:  от
погремушки  до заводной ракеты,  которой не прочь поиграть и взрослый.
Справа - все для школьников.  Можно  прийти  сюда  в  одних  трусиках,
одеться  в  серую  школьную форму,  сложить в портфель учебники и,  не
заходя домой,  направиться на любой урок,  начиная с первого класса  и
кончая десятым.
     Конечно, в таком магазине оказалась черная  тушь,  а  из  цветной
были: красная, желтая, синяя, зеленая и еще одна со странным названием
- сиена жженая.
     Вдоль прилавка вытянулась шумная очередь из ребят.  Гешка встал в
хвост,  а Юлька пошел осматривать другие отделы магазина,  просто так,
от безделья.
     Потолкавшись по универмагу,  поротозейничав,  Юлька возвратился к
Гешке. Очередь нисколько не продвинулась.
     В самом    начале     очереди,     возле     продавщицы,     трое
малышей-первоклашек затеяли толкотню.
     - Перестаньте,  дети! - сказала продавщица, молоденькая девушка с
комсомольским значком на отвороте синего халатика.
     - А ну,  хватит! - грозно сказал Юлий и парой тумаков восстановил
порядок.
     Мальчишки утихомирились,  а Юлька,  полный величия, гордый собой,
встал во главе очереди для того, чтобы наблюдать за ней.
     И откуда   взялась   эта   белобрысая    девчонка    с    глазами
желто-зелеными,  схожими  со  зрелыми  ягодами  крыжовника,  Юлька  не
приметил.  Она втиснулась между Юлькой и  мальчиком,  который  покупал
бутылочку фиолетовых чернил.
     - Встань в очередь! - приказал Юлька нарушительнице.
     Она мельком  взглянула  на  него,  положила  на  прилавок сверток
бумаги и протянула продавщице чек. Выражение на ее загорелом лице было
такое  недоуменное,  словно  перед  ней  стоял не Юлька,  а столб,  на
который обратишь  внимание  только  тогда,  когда  стукнешься  о  него
лбом...
     - Займи очередь! - повторил Юлий.
     Но Юлькин грозный тон не подействовал на девочку,
     - Мне разрешили... Я очень спешу...
     Юлька был  непоколебим.  Он схватил девочку за рукав и потянул от
прилавка.
     - Сопляк!  -  негромко,  но  очень  отчетливо сказала белобрысая,
сильным движением всего тела вырываясь из Юлькиных рук.
     В очереди захихикали.
     Юлька принадлежал к числу тех задир,  которые с мальчиками  ведут
себя как овцы,  а с девчонками - отважнее львов.  И как не возмутиться
было Юльке:  какая-то девчонка полезла без очереди да и  обозвала  его
таким обидным словом.  Он ринулся вперед и, чтобы заставить белобрысую
отойти от прилавка, схватил ее сверток.
     Девочка рванулась  к  Юльке.  Лицо ее зарделось,  а в глазах была
такая злость, что Юлий опешил.
     - Отдай! - задыхающимся шепотом сказала она.
     Юлька беспрекословно отдал бы этот сверток,  но девочка опередила
его.  Она рванула сверток к себе, оставив в руках Юльки клочок бумаги.
А потом, совершенно неожиданно для Юльки, толчком растопыренной ладони
в грудь сбила его с ног и бросилась вон из магазина.
     Все это произошло так быстро,  удар был столь  силен,  что  Юлька
шлепнулся  и  пришел  в  себя уже сидя на полу.  Вокруг него собрались
мальчишки и девчонки. Юльку стали осуждать:
     - Так и надо! Не лезь понапрасну!
     - Мы ей разрешили без очереди, а ты...
     - Она же очень спешит...
     Сгорая от стыда,  Юлька медленно поднялся и,  не глядя на  ребят,
направился к выходу.  Первой мыслью его было уйти куда-нибудь подальше
от магазина,  спрятаться.  Но,  вспомнив о Гешке,  Юлька возвратился и
насупился, прижавшись спиной к стене.
     Обида, сильнее  которой  он  никогда  еще  ничего  не  испытывал,
охватила его.  Почему такая несправедливость? Откуда Юльке было знать,
что девчонка спешит?
     Юлька жалел себя,  сетовал на девчонку. И с каждой секундой обида
росла все больше и больше.
     Он стоял  склонив  голову,  глядя  себе под ноги.  Вдруг на сером
асфальте возникло черное пятнышко,  потом другое,  и только  тут  Юлий
понял, что это его слезы. Он поспешно вытер глаза рукавом рубашки.
     Гешка вышел из магазина с шестью коробками,  связанными шпагатом.
Разыскав Юльку, он зло сказал:
     - Хорош!  Спросил бы у людей  сперва,  а  потом  лез  в  драку  с
девчонкой. Каракатица ты!
     Юлька молчал. Нервничая, теребил клочок бумажки, которая случайно
осталась у него в руках.  Гешка взглянул на бумажку, вздохнул и ничего
не сказал.
     Ребята перешли на другую сторону улицы, побывали еще в нескольких
магазинах.  Покупать больше было нечего - заходили  просто  так,  ради
любопытства. Потом поехали домой.
     Трамвай был полон.  Друзья прошли на переднюю площадку и, забыв о
ссоре, с интересом разглядывали улицы.
     Юлька случайно повернул голову вправо  и  вздрогнул.  В  соседнем
моторном  вагоне  на площадке ехала та белобрысая,  что толкнула его в
магазине.  Девочка тоже повернулась,  и их взгляды встретились.  Они с
минуту  пристально  смотрели  друг  на друга.  Белобрысая улыбнулась и
показала язык. Юлька совершенно автоматически погрозил ей кулаком.
     - Кому  это  ты?  - спросил Гешка и,  увидев девочку,  приветливо
помахал рукой.
     Она ответила тем же.
     - По шее ей надо, а ты... - прошипел возмущенный Юлий.
     - Это тебе надо по шее.  Что о нас в городе скажут? Подумают, что
уньчанские ребята все драчуны, невежи...
     - Откуда она узнает, что мы из Уньчи?
     - По твоему носу видно.
     Хотя девочка не обращала на друзей больше никакого внимания и они
отвернулись, все же нет-нет да и бросали друг на друга искоса взгляды.
     На остановке  Подгорной  они вновь столкнулись,  девочка вышла из
трамвая.
     - Значит, и вы здесь живете? - вежливо спросил Гешка.
     По насмешливой улыбке,  озорному взгляду  казалось,  что  девочка
ответит  дерзостью,  но  та  серьезность,  с  которой  спросил  Гешка,
заставила ее ответить учтиво:
     - Нет, я не местная. Приехала в Осинники за покупками.
     Геша обрадовался:
     - И мы тоже приезжие!
     - Командированные! - перебил угрюмо Юлька.
     - Из Уньчи мы...
     - Значит,  соседи!  - Девочка приветливо  улыбнулась.  -  А  я  с
кордона Верховье.
     Верховье, как и Уньча,  стояло на реке  Осьве,  только  вверх  по
течению.
     Это соседство, хотя и дальнее, сблизило ребят. Гешка, идя рядом с
девочкой, рассказывал, какой величины они ловят хариусов в реке, какие
у них есть хорошие места для купания.
     Юлька брел  позади и злился на Гешку.  С этой девчонкой надо быть
построже, а он заискивает перед ней, словно она учитель по математике.
     На перекрестке  девочка  остановилась  и подала руку,  и,  как ни
странно, первому Юльке.
     - Не сердись на меня, мальчик! Поссорились мы напрасно. Мне самой
неприятно.  Ну, до свидания! Не вспоминай плохо. Кто старое вспомянет,
тому глаз вон!
     Юлька растерялся и ни к селу ни к городу отрекомендовался:
     - Юлий Малямзин.
     - Меня зовут Нюра.  Нюра Брагина... - серьезно ответила девочка и
что-то еще хотела сказать, но Гешка, заметно волнуясь, перебил ее:
     - Как? Как?
     Девочка повторила.  Гешка  поставил  коробки с тушью на тротуар и
поспешно спросил ее:
     - У тебя нет родственника Брагина Виктора Васильевича?
     Теперь уж удивилась Нюра:
     - Есть! Это мой дедушка...
     - Твой дедушка? - закричал Юлька. - А давно он умер?
     Нюра резко повернулась к Юльке:
     - Жив, здоров мой дедушка и не собирается умирать. Вот сказал!
     - Значит,  он жив?  - тоже не веря,  переспросил Гешка и, чуть не
пританцовывая от нетерпения и волнения,  стал расспрашивать о  Викторе
Васильевиче Брагине.
     Оказалось, что Брагин теперь пенсионер,  живет с Нюрой на кордоне
Верховье.  Он помогает по хозяйству Нюриным родителям, охотится, ловит
рыбу.
     - А вам он зачем, и откуда вы знаете о дедушке? - ответив на град
вопросов мальчиков, спросила Нюра.
     Друзья, перебивая  друг  друга,  рассказали  о  приезде  в  Уньчу
поисковой группы,  о надписи на камне,  о том,  как нужны  изыскателям
материалы по разведке богатых руд.
     - Знаете,  мальчики,  - сказала Нюра,  от  волнения  переходя  на
шепот.  -  Есть  у дедушки какие-то старые бумаги,  целая кипа,  и еще
четыре ящика с камешками.  Он все  их  собирался  сдать,  да  руки  не
доходили...
     - Значит, есть? - тоже шепотом переспросил Гешка.
     - Значит, верно есть? - повторил Юлька.
     Круглое лицо его излучало такой восторг,  что у Нюры  не  хватило
духу  разочаровать  ребят,  сказав  им,  что она не знает,  что это за
бумаги.
     Вспомнив, что   им   надо  спешить  на  поезд,  друзья  торопливо
простились с Нюрой.
     - Здорово,  Гешка,  получилось!  А? - восхищался Юлька. - Хорошо,
что я подрался в магазине!  Если бы не я,  не узнали бы мы, что Брагин
живет в Верховье... Хорошо, а?
     - Хорошо!  - согласился Геша.  Ради такого известия он готов  был
простить Юльке и не это.



     В Уньчу  путешественники  прибыли  под вечер.  Солнце садилось за
гору Караульную, и от домов, деревьев тянулись через дорогу изломанные
тени.
     На улицах было шумно:  возвращалась скотина  с  пастбища.  Коровы
надсадно  мычали  возле  ворот.  Вкусно  пахло молоком.  Шарахнулись в
сторону гуртом пробежавшие овцы. Хозяйки кричали на всю улицу, зазывая
коз,  разбежавшихся  по  поселку.  Где-то скрипели ворота,  в соседнем
дворе уже доили корову, и звенели о пустую бадейку молочные струи...
     Все эти  звуки вечернего поселка были знакомы и так близки сердцу
ребят,  что захотелось броситься домой,  но  друзья,  пересилив  себя,
сдержали  данное  друг  другу в поезде слово:  прежде всего рассказать
Петру Петровичу о своем открытии, а потом уже по домам.
     Они переехали на тот берег и не спеша, устало направились на базу
поисковой группы.
     Возле палаток  было  пустынно - изыскатели еще были "в поле".  На
колодине,  чуть поодаль от небольшого костра, сидел один Петр Петрович
и, положив на колени дощечку, что-то торопливо писал. Увидев ребят, он
обрадовался:
     - Приехали?  А  мы  уже  соскучились  по  вас.  Веселее  с  вами!
Рассказывайте, как дела!
     - Что мы узнали, Петр Петрович! Если бы не я, то... - затараторил
Юлька, но, получив толчок в бок, замолчал.
     Ребята заранее  решили,  что  о происшествии в магазине расскажет
Геша.  Он  имел  больше  прав:  как-никак  старый  Брагин   сослуживец
Гешкиного дедушки.
     - Ох!  Петр Петрович,  кого мы встретили в городе! - единым духом
выпалил Гешка.
     - Кого встретили! - не утерпел Юлька.
     - Девочку, внучку того самого Брагина...
     - Какого Брагина?
     - Ну, того, про которого написано на камне: штейгер В. В. Брагин.
     - Штейгера Брагина?
     - Во-во!  - вмешался Юлька.  - Он самый! Он жив, здоров и живет в
Верховье...
     - В  Верховье?  Что-то непонятно.  Геннадий,  расскажи ты.  Да не
спеши, по порядку...
     После того  как  Гешка  выложил  все:  от  встречи  в магазине до
прощания с Нюрой,  а Юлька торжественно подтвердил сказанное другом, -
Петр Петрович переспросил:
     - Так ты не ошибся, Геннадий, в том, что Виктор Васильевич Брагин
живет в Верховье и у него есть какие-то документы?
     - Нет, нет, Петр Петрович, это точно! Сам слышал!
     - Верно, верно, и я тоже...
     Петр Петрович осмотрел привезенный  ребятами  эккер,  повертел  в
руках  счета,  встал  с  колодины  и  широким,  легким шагом человека,
привыкшего к ежедневным пешим переходам,  несколько раз пересек поляну
от костра до опушки и обратно. Потом остановился возле мальчиков.
     - Спасибо,  ребята! Задание вы выполнили на отлично. Даже больше.
Очень уж важно знать,  что жив бывший штейгер Брагин. Но только неясно
одно: что за бумаги хранит он? Все может быть, - сказал Петр Петрович.
А потом,  приняв решение, уже твердо добавил: - Лучший способ узнать -
это самим побывать в Верховье. Не так ли?
     Ребята, конечно, согласились. Гешка горячо попросил:
     - Пошлите  нас  опять  в  командировку,  в  Верховье...  Мы   все
разузнаем!
     Петр Петрович улыбнулся и взъерошил Гешкины волосы.
     - Не  спеши,  торопыга!  Путь  в Верховье далек и нелегок,  почти
восемьдесят километров,  да и к тому же тайгой.  Поеду я сам,  вернее,
полечу...  Сегодня  же  по  телеграфу  попрошу наше Управление выслать
вертолет.  Туда и обратно  обернусь  часа  за  три.  -  Петр  Петрович
остановился  и с лукавой улыбкой посмотрел на ребят.  - Не пожелают ли
наши молодые рабочие составить мне компанию?
     Конечно, вопрос   был   совершенно  излишним.  Кто  из  мальчишек
откажется подняться  на  вертолете?  Не  найдешь  такого!  Единодушное
восторженное "О-о-о!" было ответом на предложение Петра Петровича.
     ...Вы никогда не отлучались из дому  на  два-три  дня?  Нет?  Так
попробуйте, и вы поймете все те чувства, что охватили Юльку, когда он,
распахнув ворота, вбежал во двор. Навстречу ему, скуля и лая, бросился
Нил.  Пегий  теленок,  потревоженный  шумом,  неуклюже проскакал через
двор.  Милый Васька с пронзительным воплем: "Юлька приехал!" - кинулся
к брату и вцепился в него.
     В сенях послышались торопливые шаги мамы.  Юлькино сердце  заныло
так  сладко,  и  так хорошо стало на душе,  что он остановился посреди
двора, широко улыбаясь.
     Потом, умывшись,  надев чистую рубашку, Юлий именинником сидел за
столом.  Расправляясь со своим любимым кушаньем - яичницей на сале, он
рассказывал  родным  о поездке.  И нужно отдать справедливость - Юлька
точно обрисовал все их похождения и только в  одном  "запутался"  -  в
рассказе   о   встрече   с   Нюрой  в  универмаге.  В  его  торопливом
повествовании это выглядело так:
     - ...Вижу,  одна  белобрысая  девчонка  с косичками и бантиками в
этих самых косичках спешит очень и просит пропустить ее без очереди, а
я  очередь  наблюдал...  Ну,  я  ее  пропустил...  А  потом  мы  опять
встретились с ней в трамвае.  Сошли с трамвая  вместе,  и  она...  она
поблагодарила  меня за то,  что я пропустил ее без очереди.  Я говорю:
"Пожалуйста,  всегда готов",  - и назвал свою фамилию. Девочка - свою.
Так мы узнали, что ее фамилия Брагина, а затем допытались, что штейгер
В.  В.  Брагин ее дедушка и живет в Верховье. Вот и все. Петр Петрович
очень доволен и хочет взять нас с собой на вертолет...
     Это небольшое вранье преследовало одну цель:  не сердить  отца  в
такой торжественный вечер.
     Соскучившись по дому,  Юлька думал,  что первые дни  он  даже  не
покажется  на  улице,  а  будет  неотступно с мамой и Васькой.  Но это
оказалось не совсем так.  Встав утром, позавтракав, бесцельно побродив
по широкому двору, Юлька почувствовал нудное беспокойство: у него было
такое чувство,  как будто он что-то потерял,  чего-то не хватало  ему.
Попробовал  он  с  Васькой поиграть в свайку - быстро надоело.  Взял в
руки книгу,  оставил - не шло на ум чтение.  Потом вышел за  ворота  и
спустился к реке.
     Присев на опрокинутую вверх дном лодку,  Юлька стал наблюдать  за
лагерем.  Там  шла  напряженная рабочая жизнь.  Петр Петрович сидел на
своей любимой  колодине  и  рассматривал  какие-то  камни.  Дядя  Ваня
проверял  нивелир,  один  из  рабочих  насаживал лопаты на черенки,  и
гулкие удары обуха топора по дереву эхом отдавались в  горах...  Каким
родным, давно знакомым показался Юльке лагерь! Скорее туда!
     Юлька принес из дому короткое кормовое весло,  шест и, положив их
в  свою лодку,  собрался столкнуть ее с галечной отмели.  Оглянувшись,
увидел Гешку,  сбегавшего с пригорка. Юльке стало не по себе. "Скажет,
что поступил не по-товарищески, один собрался", - загоревал он.
     Но Гешка был настроен по-иному.
     - Значит,  туда?  А знаешь,  Юлька, и я не утерпел: скучно дома и
кажется, будто потерял что-то...
     - И я тоже! Поехали?
     Ребята столкнули с отмели лодку и вскоре были в лагере.
     Петр Петрович встретил ребят с недоумением:
     - Чего не спалось, хлопцы?
     - Не можем мы без вас. Скучно! - признался Гейша.
     В разговор вмешался дядя Ваня:
     - Это и хорошо!  Значит,  въелись ребята в работу!  Ну, мне нужен
помощник для одного нивелирного хода. Работа ответственная. Кто из вас
справится?
     "Мы оба справимся!" - собирался было отозваться Юлька,  но  Гешка
опередил его.
     Дядя Ваня взял с собой более расторопного Гешку. Юлий помрачнел и
отошел  в  сторону.  Петр  Петрович заметил это и усадил Юльку рядом с
собой на колодину.
     - А   нам   с   тобой   предстоит   очень  ответственная  работа:
познакомимся с характером красавицы Осьвы...
     - Про Осьву вам тоже нужно знать?
     - Обязательно. А еще больше будущим проектировщикам рудника...
     Работа оказалась интересной.  Они узнавали скорость течения реки.
Для этого Юлий уходил на сто метров вверх по Осьве и  по  взмаху  руки
Петра  Петровича бросал в воду щепку,  а начальник поисковой группы по
секундомеру отсчитывал время, за которое щепка доплывет до него. Потом
на  лодке  в  разных  местах  пересекали реку и делали промер ее через
каждый метр.  Ходили со старожилами по берегам, выясняя уровень самого
большого разлива реки...
     Как-то утром Петр  Петрович  протянул  Юльке  трость,  но  только
особенную:  ручка  ее  имела  форму молотка,  низ оканчивался стальным
наконечником.
     - Возьми-ка, Юлий, геологический молоток.
     - А для чего это?
     - Пойдем искать минералы и горные породы.
     - А они... породы и минералы, чем-то отличаются друг от друга?
     - А как же! Вот на месте и разберемся.
     Никогда не думал Юлька,  что окрестности родной ему  Уньчи  столь
богаты разными ископаемыми.  Раньше казалось,  посмотришь вокруг - все
давно  знакомо  и  нет  ничего  интересного:  лесистые  горы,   скалы,
красноватые  осыпи...  Но  Петр  Петрович научил Юльку смотреть на мир
иными глазами.
     Они спустились  вниз  по  течению  до  впадения в Осьву маленькой
речушки - Мутной.  Не напрасно назвали ее так:  вода  в  речушке  была
желтоватой,  похожей  на заваренный чай.  Вдоль правого берега Мутной,
раздвинув широкой грудью зелень,  нависла над водой серая скала. Ветры
и дожди обкатали острые выступы...
     - Известняк!  - сказал Петр  Петрович  и,  опираясь  на  молоток,
взобрался  по каменистой насыпи на скалу.  Отбив от скалы камень,  он,
внимательно осмотрев его, протянул Юльке:
     - Как удачно! Смотри! Вот и ракушку видно.
     И впрямь,  в искристом изломе отбитого камня виднелась  настоящая
ракушка с ребристой поверхностью.
     - Как же она попала туда? - удивленно спросил Юлька.
     - Известняк  -  осадочная порода.  Когда-то,  миллионы лет назад,
здесь, где мы стоим с тобой, простиралось море. Морская вода только на
вид  кажется  прозрачной,  а на самом деле она кишмя кишит мельчайшими
организмами.  Как и сейчас,  в седые времена они быстро  размножались,
так  же  быстро  умирали и опускались на дно.  Из раковин этих умерших
организмов и накопились известковые  осадки,  спрессованные  давлением
воды  в монолит.  В микроскоп видно,  что камень состоит из мельчайших
раковинок или их обломков. Встречаются и крупные, как вот эта...
     Пройдя еще  немного  вверх по речушке,  они увидели другую скалу,
более светлую. Петр Петрович отбил от нее белый, как сахар, осколок.
     - А   это  гипс...  родной  брат  известняка.  Из  него  обжигают
алебастр,  который идет для штукатурных работ,  гипс  для  медицинских
нужд...
     На левом  берегу  речушки,  километрах  в  трех  от  устья,  Петр
Петрович   поднял  интересный  камень  -  золотистый,  с  вкрапленными
серебристыми блестками. На вид он был крепок, а на вес тяжел.
     Довольный этой находкой, Петр Петрович сказал Юльке:
     - Гипс,  известняк - горные породы.  А  вот  этот  камень  -  уже
минерал...
     - А что это?
     - Пирит,  или  серный  колчедан.  Из него добывают известную тебе
серную кислоту.
     Когда Петр   Петрович  отвлекся,  Юлька  лизнул  обломок.  Ничего
особенного:  камень как камень.  Откуда же берется тут  едучая  серная
кислота?
     ...Прошло пять дней.  И вот вечером Петр Петрович спокойно, будто
между прочим, сказал:
     - Получил  телеграмму,   завтра   в   семь   ноль-ноль   прибудет
вертолет...
     - Верно? - недоверчиво воскликнул Гешка.
     - Честное слово? - в тон ему протянул Юлька.
     - Честное!  Но только,  ребята,  нам разрешили один рейс -  туда.
Машина  идет  в  дальнюю  партию  с  важным  грузом.  Обратно придется
возвращаться пешком. Выдержите путь?
     Друзья переглянулись:
     - Выдержим!

     Следует ли писать о том, сколько было разговоров среди уньчанских
ребят  о  вертолете?  Ученики  гвардейского  шестого класса "Б" ходили
именинниками.
     - Наши  Геша  Круглов  и  Юлий  Малямзин  летят  на вертолете!  -
извещали они родных и знакомых.
     А Валерка  Гилин,  поэт,  известный  пока  только  своему классу,
сочинил стихи, посвященные этому событию. Они оканчивались так:
                    Полчища хмурых туч
                    И солнца жаркий луч
                    В полете встретят вертолет.
     Юлька и Гешка в этот вечер уснули взволнованные и счастливые.
     Утром Юльку разбудил отец:
     - Ты что? Струсил и решил не лететь? Уже восемь часов.
     - Куда? Кто? Зачем?
     - Вертолет-то уже сел на паберегу...
     - О-о-о!! Проспал!
     Юлька вскочил с кровати, заплетаясь ногами в простыне, добежал до
окна, взглянул в него и охнул. Освободившись от простыни, бросился вон
из дому.  Стукнула входная дверь,  зазвенело кольцо,  прибитое  вместо
ручки на воротах...
     На том берегу,  поодаль от палаток,  стояла  серебристая  машина.
Возле нее толпился народ.  Юлька было бросился к реке,  но,  вспомнив,
что он в одних трусах, повернул к дому.
     Пожалуй, только   пожарники,   поднятые   по  тревоге,  могли  бы
поспорить с Юлькой в быстроте одевания.  Через минуту на нем были  уже
брюки,  рубашка,  на  голове  тюбетейка,  а карман топорщился от куска
хлеба с ломтем сала, который мама сунула ему на ходу.
     Юлька помчался  к  Гешке.  Встретились друзья на площади.  Позади
Геши семенил своими кривыми ногами Гром.
     - Уже там?
     - Ага!
     И они побежали к реке.
     На вид машина была неуклюжая.  Казалось, кто-то пошутил, приделав
к  большому  ящику-сундуку хвост-трубу.  А потом для смеха поставил на
конец хвоста и в середине сундука по четырехлопастному винту.
     - Вертолет! Смотри! - крикнул Юлька, стаскивая с отмели лодку. Он
залез в воду прямо в ботинках.
     Чтобы ускорить  путь,  мальчики  не  стали  подниматься на шестах
вверх по реке,  а,  работая кормовыми веслами, погнали лодку наперерез
течению, но их снесло гораздо ниже лагеря
     Как только друзья выскочили на  берег,  над  вертолетом  появился
синеватый дымок,  что-то хлопнуло.  Четко заработали двигатели, и там,
где были винты, образовалось по сверкающему кругу.
     - Ой, полетели! Оставили нас! - взвыл Юлька и ускорил бег.
     Гешка ринулся вслед,  а  Гром,  решив,  по-видимому,  что  ребята
забавляются,  с лаем бросился за ними,  хватая за штаны то одного,  то
другого.
     Из кабины спрыгнул на землю механик в комбинезоне.
     - Постойте!  Нам надо лететь!  - заорал подбежавший первым Юлька,
стараясь перекричать шум моторов.
     - Не на Луну ли? - крикнул механик.
     - Ага! Ой, нет! До Верховья!
     - Тогда подождите немного. А вон и командир идет.
     Ребята оглянулись. От палаток шли двое: летчик в кожаной тужурке,
в шлеме с очками и Петр Петрович.  Они разговаривали о чем-то веселом:
кряжистый, круглолицый летчик смеялся, закинув назад голову.
     - Прибыли?  - спросил Петр Петрович  ребят.  -  А  я  решил,  что
струсили.
     - Ну разве такие пистолеты струсят?  Никогда!  - сказал летчик  и
легонько щелкнул Юлия по его крупной стриженой голове.
     Пионеры из шестого класса "Б" были  уже  в  сборе.  Они  окружили
счастливцев, каждый старался высказать свое мнение о вертолете.
     - Удобная машина, ей аэродром не нужен, - сказал Алеша Бунчук.
     Валерка Гилин, который, как всегда, был с сестрой, добавил:
     - Я читал,  что на вертолетах не только перевозят людей,  им, как
краном, поднимают разные конструкции...
     - Да, да! - солидно подтверждал Гешка.
     - Ты,  Геш,  запомни все свои впечатления от полета,  - продолжал
Валерка Гилин, - а потом мне расскажешь... Эх, жаль, что ты не поэт!
     - А  Валерка  из  банки  сахар  съел!  - как всегда,  не к месту,
вмешалась в разговор его сестра.
     Валерка покраснел.
     - Геша! Ты попроси... может, они и меня возьмут? - несмело сказал
Юра Хромов.
     Геша хотел уже обратиться к Петру Петровичу,  но  механик  открыл
боковую  дверку,  спустил  из  машины  металлическую  лесенку.  Летчик
показал на полуовальный вход:
     - Прошу, милорды!
     "Милорды" торопливо  влезли  в  машину.  Гром,  оставшись   один,
оглушительно залаял.
     - Можно его с нами? - попросил Гешка.
     - Сколько  угодно!  -  ответил летчик и,  подняв собаку за шкуру,
затолкнул Грома в вертолет.
     Машина была  заполнена  какими-то  тюками,  ящиками,  мешками.  В
фюзеляже  были  сделаны  овальные  окошечки,  окантованные  резиновыми
прокладками  Ребята  сели  на низкие брезентовые скамейки,  устроенные
вдоль бортов,  и прильнули к окошечкам.  И вот теперь, когда кончились
все  тревоги,  когда  надоедливая  мысль:  "А  вдруг  да  не  прилетит
вертолет,  вдруг да передумает Петр Петрович",  -  отошла  в  прошлое,
друзья почувствовали себя бесконечно счастливыми и смелыми.
     Юлий расхрабрился до того,  что встал в проеме двери  и  закричал
ребятам:
     - Через полчаса мы будем в Верховье. Здорово, а?
     Петр Петрович  поднялся  в  машину,  сбросил  с плеч туго набитый
рюкзак. Механик, подняв лесенку, захлопнул дверку и отрапортовал:
     - К полету готов!
     Моторы взвыли.  Стенки  кабины,  металлический  пол  под   ногами
вздрогнули.   Трава   под  вертолетом  стала  пригибаться  к  земле  и
засеребрилась. Моторы запели басовитее и глуше. Вдруг что-то подкатило
к сердцу,  охватила легкая тошнота,  но тотчас же пропала. Земля стала
уходить стремительно вниз.  Ребята,  провожавшие  вертолет,  оказались
где-то далеко под ногами, а потом исчезли...



     Вертолет достиг Осьвы и,  круто повернув, пошел вдоль ее течения.
Вскоре на правом берегу  показались  постройки.  На  крыше  одного  из
домиков известью было написано: "112". "Это и есть кордон Верховье", -
догадался Гешка.  Цифра на крыше (он знал это давно) -  номер  лесного
квартала, ориентир для летчиков.
     "Уже прилетели?  Как скоро!" - с огорчением подумал  Юлий,  когда
вертолет, сделав круг над кордоном, пошел на посадку.
     По-видимому, вертолет здесь был не редкостью.  Его  появление  не
вызвало   на   кордоне   особого   интереса.   Пятилетняя   девочка  с
куклой-голышкой на руках мельком взглянула на машину и побежала дальше
по своим неотложным делам. В раскрытом окне появилась старуха, зевнула
и скрылась...
     Как только Петр Петрович и мальчики сошли на землю, летчик поднял
лесенку и захлопнул дверь.  Трава  под  машиной  полегла,  рубашки  на
мальчиках  с одного боку пристали к телу,  с другого затрепетали,  как
флаги на ветру. Вертолет улетел.
     По крутой  каменистой  тропинке  поднялись  к  домам.  Здесь гора
немного  отступала,  образуя   небольшую   террасу,   на   которой   и
расположился кордон.
     Для огородов уже не оставалось места,  и они  были  распаханы  на
склоне горы.
     Через калитку,  окованную железом,  вошли на просторный двор.  На
крыльце  самого  большого  дома  сидела женщина и деревянной толкушкой
мяла в чугуне вареный картофель.
     - Здравствуйте!  Товарищ  Брагин  здесь  живет?  -  спросил  Петр
Петрович.
     Женщина, не прерывая работы, крикнула в раскрытую дверь:
     - Андрей! Тебя кличут!
     Послышались шаги,  и  на  крыльцо  вышел  широкоплечий  мужчина в
старой  солдатской  гимнастерке,   у   которой   вместо   позолоченных
металлических   пуговиц   были  пришиты  коричневые,  одежные.  Увидев
посетителей,  он торопливо стряхнул с квадратной густой бороды хлебные
крошки, вопросительно посмотрел на Петра Петровича.
     - Простите, нам нужен Виктор Васильевич.
     - Это мой отец. Он в сарае, в Уньчу собирается.
     - В Уньчу? - переспросил Петр Петрович.
     - Да. У него есть какие-то старые документы по геологоразведочным
работам...
     Гешка видел,   как   обрадовался   Петр   Петрович.   А   сам  он
непроизвольно сдернул кепку.  Юлька,  словно по команде,  вытянулся, с
восторгом глядя на мужчину в гимнастерке.
     Тревоги окончились: отчет сохранился.
     Мужчина прошел к сараю и негромко позвал отца.
     Гешка представлял  себе  Брагина  дряхлым.  Но  старик   оказался
крепким.  Волосы  его  были густые,  черные,  с проседью.  В странном,
наискось,  разрезе глаз,  широких скулах,  изогнутом  подбородке  было
что-то  знакомое.  Гешка  сразу  вспомнил  Нюру.  Он  даже  оглянулся,
разыскивая ее.
     Виктор Васильевич  был готов к походу.  Он обулся в легкие сапоги
без каблуков - бахилы. За плечами приладил пестерь - короб из бересты,
похожий на ранец.
     Виктор Васильевич сперва оглядел мальчишек,  а потом,  подав руку
Петру Петровичу, сказал:
     - Из Уньчи прибыли? Угадал? А я к вам собрался.
     Он движением  плеча  сбросил  лямки  и  опустил на землю пестерь.
Ласково провел ладонью по крышке.
     - Нюся мне все рассказала.  Знаю я про поиски ваши. Рад помочь...
Очень рад.  Вот здесь,  в пестере, все, что уда" лось сохранить мне...
Отчеты, планы горных работ, зарисовки. Пройдемте в дом, там поговорим.
     Добрую половину дома занимала просторная кухня-столовая с русской
печью   посредине.  Стены  в  доме  неоштукатуренные,  бревенчатые.  В
простенках развешаны фотографии в  рамочках,  украшенных  тетеревиными
крыльями, раскрытыми веером. На полу, возле большого зеленого сундука,
лежала медвежья шкура.
     В раскрытые  двери  видна спальня.  Над кроватью висело сразу три
ружья.  То, что оружие в этом доме являлось не украшением, а предметом
обихода,  чувствовалось во всем:  на комоде,  рядом с зеркалом, стояли
две жестяные банки  с  порохом,  рядом  золотилась  грудка  палочек  -
латунных патронов;  на окне чернели стеклянные банки из-под консервов,
наполненные дробью.
     В соседней  комнатушке стояла узкая кровать под белым покрывалом;
на столике аккуратно сложены учебники, тоненькие тетрадки.
     Женщина быстро приготовила завтрак. Ребята, сняв тяжелые ботинки,
сидели за столом  босиком.  Перед  ними  дымилась  горка  горячего,  в
мундире картофеля, лежала разваренная рыба, белело в кринке молоко.
     Завтрак был нарушен неистовым лаем Грома. Казалось, еще минута, и
собака задохнется от ярости.  Ребята, а за ними и женщина выскочили из
дома.
     Посреди просторного  зеленого двора,  распахнув крылья,  кругами,
словно танцуя,  ходил голенастый журавль.  В центре круга, припадая на
передние лапы-коротышки,  бесновался Гром.  Как только собака кидалась
на птицу, журавль смешно отскакивал в сторону.
     - Ах ты, охальник! Не трожь птицу! - закричала хозяйка и, схватив
голик, побежала к собаке. Гром, скуля, кинулся под ноги ребят.
     - Чей это журавль? - спросил Юлька.
     - Да нашей атаманши,  Нюрки.  Прошлым летом она подобрала его  на
болоте хворого и выходила. Умная птица... А ты, страшилище чужеродное,
не трожь его!
     Двор оказался  заселенным  еще  двумя  интересными  жителями.  Не
успели ребята дойти до крыльца,  как из-под  него  выскочили  облезлые
рыжие  лисята.  Смешно  тявкая,  они гонялись друг за дружкой,  словно
играли в пятнашки.
     - Настоящие?  - воскликнул удивленный Юлька. Он оговорился, хотел
спросить: "Из лесу?"
     Женщина улыбнулась:
     - Конечно, не поддельные... Тож Нюркина забота.
     Опять Нюра! Любопытство ребят к этой девочке все возрастало.
     Мальчиков позвали  в  дом.  Петр  Петрович  и  Виктор  Васильевич
рассматривали сохраненный старым штейгером материал. Они перелистывали
пожелтевшие,   склеившиеся   листы,   журналы   с   колонками    цифр,
рассматривали чертежи, отпечатанные на синьке.
     - Хорошо, хорошо... Это очень ценно! - восклицал Петр Петрович.
     Закончив беглый осмотр отчета, Петр Петрович сказал ребятам:
     - Кроме этого отчета,  Виктор Васильевич  сохранил  образцы  проб
руды,  взятых в свое время в шурфах.  Всего четыре ящика. Он думает их
сплавить на лодке.  Ящики повезет Нюра.  Я думаю,  что и  вам  следует
ехать  с  ней.  А мы с Виктором Васильевичем пойдем пешком через горы,
тут путь ближе.
     - Справятся  ли они с лодкой?  За Нюсю я спокоен,  она привычна к
реке и не раз спускалась по Осьве в долбленке... А вот они... - Виктор
Васильевич строго осмотрел друзей. Петр
     Петрович заступился за ребят:
     - Справятся! Нашим молодым рабочим можно доверять!
     "Нашим молодым рабочим",  -  затаив  дыхание  подумал  Гешка.  Он
пригладил ладошкой свой полубокс и солидно подтвердил:
     - Вполне можно!
     - Хорошо!  -  согласился  Брагин.  - Только Нюся поедет старшей в
лодке...
     Юлька возмутился: девчонка ими командовать будет!
     - Мы и без нее сможем.  На что она нам... Мы на Осьве выросли, мы
реку знаем!
     - "Мы,  мы",  - передразнил Петр Петрович.  - Зазнайство  никогда
впрок не шло. Ясно?
     А Виктор Васильевич сказал:
     - Бедовая она. Иному мальчишке до нее, что...
     Он не успел  договорить,  за  окном  послышался  цокот  лошадиных
подков, и в раскрытые ворота въехал всадник. Все сразу подошли к окну.
Лошадь рысью прошла к крыльцу.  Из  седла  на  землю  легко  спрыгнула
девочка.
     - Вот и Нюся!  - сказал  Виктор  Васильевич  и  первым  вышел  на
крыльцо.
     Увидев мальчиков,  Нюся ничем не  выдала  своего  удивления:  как
будто они и должны быть на кордоне.
     - Здравствуйте, Нюра! - сказал Геша.
     - Здорово, - буркнул Юлька.
     Девочка молча кивнула Гешке,  а  на  Юльку  только  взглянула  и,
проходя мимо, будто ненароком поддела локтем.
     Теперь уж ребята внимательно присмотрелись  к  девочке.  Высокая,
худенькая.  Светлые волосы заплетены в две косы,  уложенные,  чтобы не
мешали, на затылке. Лицо круглое, скуластое, с ямочкой на подбородке.
     Нюра, казалось,  забыла  про  ребят.  Отвела  лошадь  к  конюшне,
расседлала, пучком сена обтерла ее потную спину и привязала в тени под
навесом.
     Все она делала умело,  со сноровкой.  Видно было,  что эта работа
для нее привычна. Потом Нюра подошла к деду.
     - Так порешили...  - сказал ей Виктор Васильевич.  - В лодке всем
не  разместиться.  Поедешь  ты и мальчики.  Мы с товарищем Голощаповым
пойдем через горы пешком. Справитесь втроем?
     Девочка внимательно  оглядела друзей,  и Геша заметил в глазах ее
задорный огонек.
     - В Осинниках они были боевыми,  что петухи.  А вот на порогах...
Не разревутся они от страха? - сказала Нюра.
     Это было уж слишком.  Гешка выпрямился,  сжав от злости кулаки. А
Юлька так покраснел, словно его ошпарили кипятком.
     Мальчики наперебой закричали:
     - Мы?  Да никогда! Мы сюда не как-нибудь, а на вертолете. У нас в
Уньче леса дремучие и горы повыше, и то мы...
     Девочка пощупала ямочку на своем подбородке и лукаво засмеялась:
     - Ишь какие заводные! Ну раз так могут кричать - толк будет.
     Потом она сразу посерьезнела,  села на ступеньку крыльца рядом  с
отцом и сказала:
     - В Сухом логу все в полном порядке,  а вот на  Хмурой  с  одного
конца  зарод греется...  Я раскрыла его,  сено раструсила по пабереге.
Ведро сейчас,  оно хорошо подсохнет.  (Ведро  -  летняя  ясная,  сухая
погода.)
     Лесник кивнул головой и негромко сказал Нюре:
     - Отдохни немного, дочка! Да поешь.
     Он вздохнул, неторопливо поднялся, прошел в дом и вскоре вернулся
одетый по-походному:  за спиной ружье,  через плечо перекинута кожаная
сумка,  на ногах,  как и у отца,  легкие бахилы. В руках он держал еще
одно ружье, которое передал Виктору Васильевичу:
     - На  Лысой  медведь  пошаливает...  На  днях   телушку   задрал.
Ружьишко,  папа,  на всякий случай прихватите. Я вас до Лысой провожу,
веселее втроем...
     Пока Нюся  завтракала,  отец  и  сын  Брагины  подготовили лодку.
Принесли из  сарая  четыре  небольших  ящика  и  удобно  разместили  в
долбленке. Дно ее выстлали свежим сеном, положили по добавочному шесту
и короткому отгребному веслу.  Нюрина мама положила в большую  корзину
два каравая хлеба,  десятка три печеных яиц, кучку молодого картофеля,
кусок жареной медвежатины и большую бутыль молока.
     Звери, населявшие двор,  почуяли,  что хозяйка покидает их.  Пока
шли сборы,  журавль и лисята собрались  возле  дома  и  уставились  на
дверь.  Переступать  порог  им  было  строго  запрещено,  и они хорошо
усвоили это.  Когда Нюра появилась на крыльце,  питомцы  встретили  ее
дружным криком. Девочка нежно попрощалась с ними.
     На реке было прохладно, с низовья дул ветерок и рябил воду.
     Виктор Васильевич еще раз напутствовал ребят:
     - Когда  будете  спускаться  по  Осьве,  чтоб  дурости  не  было.
Долбленку  перевернуть  не  мудрено - она верткая...  Сегодня к вечеру
будете у камня Писанца,  там  пристанете  к  берегу  и  переночуете...
Запомните,  ребята,  за  командира будет Нюра.  Она реку хорошо знает.
Слушайтесь ее! Поняли?
     Гешка кивнул  головой,  а Юлька опять возмутился:  "Слушаться ее!
Еще не хватало!"



     Мальчики сняли  обувь  и  подвернули   штаны.   Нюра   придирчиво
осмотрела  лодку,  заставила  ребят  переложить ботинки,  перенесла на
другое место корзину с продуктами. Потом столкнула долбленку на воду и
задержала ее за цепь.
     - Садитесь,  уньчанские орлы! - задорно сказала Нюра. В ее голосе
была насмешка и звучали командирские нотки.
     Огрызаться было некогда,  и Юлька влез в лодку вслед за Гешкой. А
Гешка!  Его словно подменили. Никому никогда не давал он спуску, а тут
подчиняется этой дерзкой девчонке.
     - Ты еще на борт сядь! - услышал Юлий голос Нюры. - Быстро на дне
камни считать будем!
     "Еще одно слово,  и я ей отвечу!" - гневно подумал Юлька,  но все
же подвинулся на середину скамейки.
     Нюра бесцеремонно  схватила Грома за шкуру и посадила в лодку,  а
затем,  взбивая ногами воду,  столкнула долбленку с отмели и  на  ходу
вскочила в нее.
     - Счастливо! - крикнул Нюрин отец.
     Стоя на корме,  Нюра оттолкнулась тонким шестом и вывела лодку на
стремнину.  Струя  подхватила  легкую  долбленку  и  понесла.   Домики
кордона, Нюрин папа на берегу с каждым взмахом шеста все уменьшались и
вскоре исчезли за поворотом.
     Нюра села,  сменила шест на короткое кормовое весло и, отгребаясь
то справа,  то слева, повела лодку. А Гешка и Юлька не спускали глаз с
реки.
     Здесь, в Верховье, Осьва была стремительнее, капризнее. А вода до
того  чиста,  что ясно видно дно,  и порой кажется,  что лодка висит в
воздухе.
     Юлий сидел  спиной к Нюре.  Девочка,  перекидывая весло,  кропила
Юльку брызгами,  и он каждый раз  вздрагивал  от  неожиданности.  Нюра
очень вежливо и ехидно извинялась:
     - Простите, я вас, кажется, напугала!
     Можно было  взорваться  от злости!  Брызги падали и на Гешку (это
Юлька видел),  но тот не обращал на них никакого внимания и, казалось,
с интересом осматривался вокруг.
     - Смотри, Юлий! Камень какой, весь в дырках...
     И верно,   слева  по  борту  поднялась  скала,  вся  в  маленьких
пещерках, точно в пчелиных сотах.
     - Это камень "Вещун", - пояснила Нюра.
     - Почему его так назвали? - полюбопытствовал Гешка.
     - Отвечает на все вопросы,  и правильно.  Спроси его:  "Кто украл
хомуты?"
     Лодка как  раз  достигла  середины  камня.  Он  рябоватой  стеной
заслонил солнце,  и сразу стало прохладно.  Где-то высоко,  на уступе,
росли молодые березы. Снизу они казались мелким кустарником.
     Гешка, не замечая подвоха,  сложил руки рупором и крикнул во  все
горло:
     - Кто украл хомуты?
     "Ты... ты..." - отчетливо и громко ответила скала.
     Гешка запрокинул голову и залился смехом. "Над своей же глупостью
смеется!" - подумал Юлька. Он мрачно улыбнулся:
     - Умнее вы ничего не можете придумать?
     - Могу! Вот только скандалить в очередях не умею. Научите!
     - Я...  да я... если бы не я!.. - Юлька задохнулся от возмущения,
и  только  присутствие  Гешки  и  то,  что  они  в  лодке,  спасло эту
белобрысую от его гнева.
     - Перестань! - оборвал Гешка друга.
     В лодке наступила напряженная тишина.
     От работы  кормовым  веслом  у  Нюры  онемели руки,  но попросить
недогадливых ребят сменить ее не позволяла гордость. Если бы не было в
лодке  этого  стройного  паренька с насмешливыми глазами,  все было бы
проще. Что за человек Юлий, Нюра представляла себе: он был задирист со
слабыми,  труслив с сильными, чуть хвастлив... А Геша, видно, славный,
но только...  только немного воображуля - на нее внимания не обращает.
Нюра нарочно ударяла веслом по воде плашмя,  и брызги окатывали ребят;
Юлька вздрагивал и прямо зеленел от злости,  а Гешка даже не стирал их
с лица...
     Решили отдохнуть на берегу.  Хотя совсем не тяжело было  затащить
лодку на галечную отмель, Нюра попросила Гешку:
     - Помоги мне!
     И они дружно ухватились за скобу.  Руки их оказались рядом. Какие
они теплые у Геши,  не то что у нее -  посиневшие  от  холодной  воды.
Геше,  наверное,  стало жаль ее.  Когда,  затащив лодку, они отошли от
берега, он попенял ей:
     - Надо сказать было, что устала и руки застыли. Мы ведь мужчи...
     Но девочка прервала его:
     - Надо было догадаться!
     Гешка покраснел и вдруг сказал:
     - Давайте сыграем в пятнашки.
     Она кивнула и первая,  дотронувшись до Гешкиного плеча, бросилась
бежать:
     - Баш не отдашь - не вырастешь!
     Гешка кинулся  за  ней,  но догнать ее было невозможно:  быстрая,
увертливая,  она мотыльком носилась по лугу, усеянному золотисто-белой
ромашкой...
     А Юлька злился на Нюру,  на  Гешку  и  даже  на  Грома.  Подумать
только! Вместо того чтобы поставить на место эту несносную Нюру, Гешка
носится с ней по пабереге,  а предатель Гром с лаем догоняет их.  Нет,
Юлькино  достоинство  не  позволяет ему играть в пятнашки с девчонкой.
Заложив руки в карманы  штанов,  в  своей  любимой  позе  Юлька  важно
расхаживал по галечной отмели.
     Через полчаса лодка опять продолжала плавание.  Теперь  уж  Гешка
взял в руки весло,  а Юлька стал наблюдать за берегом: он то песчаный,
то галечный,  попадаются и круглые,  омытые водой  камни.  Кое-где  на
берегах лежат бревна и дрова - долготье, оставшееся от сплава.
     Слева и справа лесистые горы. Они иногда так сожмут реку, что она
мчится напропалую, точно в каменной трубе, и тогда становится холодно,
сыро и даже страшно.  Кажется,  вот-вот лодка врежется в скалу.  А  то
горы  отступят  и река разольется широко.  Невысокие берега,  заросшие
некошеной травой, зеленой рамкой окантовывают водяную гладь.
     А по берегам - цветочный разлив.  Желтых кувшинок так много,  что
кажется, упали на землю капли солнца. А незабудки как голубые дорожки.
Студеные  ручьи  вливаются  в  реку,  а  вдоль ручьев - буйные заросли
черной смородины.
     Над рекой парит коршун. Кажется, кто-то подвесил его на веревочке
к единственному пушистому облачку...
     На плесах, где течение реки замедляется, ребята втроем берутся за
весла. Юлька гребет слева, Нюра справа, а Геша подправляет.
     Но вот впереди река засеребрилась, словно кто граблями взлохматил
ее. Слышится однотонный шум. Это перекат, или, как говорят на Урале, -
перебор.  Ребята  поднимают  весла,  и  лодка  стремительно несется по
маленьким зыбким волнам.
     От солнца,  холодка брызг им вдруг становится беспричинно весело,
хочется кричать,  петь.  И Юлька, позабыв всю свою злость, орет во все
горло:
     - Оле-ле-ле!..
     И Гешка закричал бы, да что-то стесняется этой девочки.
     На обед пристали к пологому берегу.  На полянке разложили костер.
Удивительно вкусным оказался обыкновенный ржаной хлеб.  А мясо и яйца,
посыпанные солью, - просто объедение!
     Юлька пожалел,  что  досталось  так  мало:  по  два  яйца  да  по
небольшому  куску  мяса.  Еще  бы  чего  съесть...  Юлька  заглянул  в
корзинку. Нюра сказала:
     - Не все сразу! Нам еще надо поужинать да и на завтра оставить.
     Залив костер водой, ребята отправились дальше.
     Теперь на корму сел Юлька.  Погружая короткое весло то справа, то
слева  в  воду,  вывел лодку на середину реки.  Юльке хотелось,  чтобы
Гешка заметил то умение,  с каким он  отчалил  от  берега  и  выгребал
веслом.
     Но Гешка Юлькино старание понял по-иному и предупредил:
     - Не дури, Юлий!
     Юлька насупился и быстро заработал веслом,  не замечая того,  что
вода с весла стекала ему на штаны...
     После двух часов пути стали появляться сначала отдельные деревья,
а  потом  потянулись  целые  рощи  могучих  кедров.  Они  любят стоять
вольготно, широко раскинув ветви с кистями длинных игл.
     Вдоль берега,  ломая кустарник, рысцой прошел горбатый лось. Рога
его,  похожие на ладони с растопыренными пальцами,  закинуты на спину.
Пошумев листвой, лось исчез в зарослях ольхи.
     - У-лю-лю!.. - дружно прокричали ему вслед ребята.
     Послышался отдаленный  шум,  словно  где-то  выпускали пар.  Нюра
забеспокоилась и сказала Юльке:
     - Скоро Писанец,  а сейчас пороги Гремучие. Слышишь, шумят? Дай я
сяду на корму, тебе не справиться!
     Она поднялась,  чтобы  взять  у Юльки отгребное весло.  Юльку это
взорвало:  чтобы он,  Юлий, выросший на этой реке, да не справился! Не
может этого быть!
     - Я сам! Сам! Сидите! - крикнул он Нюре, погружая весло в воду.
     - Дай я проведу! - еще раз настойчиво потребовала Нюра.
     Но Юлька не ответил. Он сидел, набычив голову, готовый к драке за
почетное место кормчего.
     - Ну ладно,  отвечаешь ты.  Понял?  - задыхаясь от гнева, сказала
Нюра и села на скамью, уткнув лицо в колени.
     Геша крикнул:
     - Уступи место Нюре!
     Но Юлька будто не слышал его.
     Шум нарастал.  Теперь уже казалось,  что впереди работали машины.
Река заметно опускалась;  посредине ее с каждой секундой  все  грознее
поднималась гряда камней,  разделяя реку на два протока. Левый бурлил,
вскидывал волны, а правый спокойно лился стеклянной дорожкой.
     Течение реки  раздваивалось,  и  нужно было уловить этот момент и
направить лодку по правому,  более тихому протоку. Но Юлька проворонил
этот момент. Лодку подхватила левая струя.
     - Что ты наделал!  - закричала Нюра и,  схватив  лежащее  на  дне
лодки весло, заработала им с левого борта.
     - Эх,  Юлька,  Юлька!..  - сквозь зубы, зло процедил Гешка и стал
помогать Нюре.
     Но было уже поздно.  Лодку подхватило,  понесло,  словно она была
соломинкой. Мелкая водяная пыль ударила в лицо.
     Лодка метнулась на волнах,  и  корзина  с  едой,  шесты,  ботинки
подскочили  на  дне  ее,  ящики сдвинулись с места.  Еще раз тряхнуло,
зазвенела цепь,  змейкой сложенная на носу. Долбленку понесло к камню,
словно  он был магнитом.  Вода разбивалась о него,  подбрасывала вверх
клочья пены.
     Юлька понял,  что  лодку  неминуемо  ударит  о валун и опрокинет.
Закусив губу,  он что  есть  силы  продолжал  отгребать,  но  течение,
подхватившее долбленку, пересилило.
     Непостижимо быстро  приблизился  лобастый  камень.  В   последний
момент Юлька увидел его мокрый черный бок, зеленую бахрому водорослей,
которая то поднималась волной,  то припадала к камню.  Высунув  вперед
весла, ребята попробовали оттолкнуться от камня, но сил их не хватило,
и лодка, ударившись о него боком, опрокинулась.
     Когда Юлька  вынырнул,  он  увидел  днище перевернутой долбленки,
темной рыбиной уходившей вниз.  Затем мелькнуло испуганное лицо Гешки.
Нюра  саженками  плыла  к нему.  Врезался в память зеленый склон горы,
голубое небо с одиноким, словно заблудившимся солнцем.
     Юльку струей  прибило  к  камню.  Волна  ударила в лицо.  И Юлька
понял,  что ему не удастся выплыть - водоворот,  который  крутил  его,
затянет вниз...
     И Юлька заорал:
     - Тону-у! Спасайте! То-ну!..
     Волна накрыла Юлия.  Он,  отфыркиваясь, вынырнул и увидел рядом с
собой лицо Нюры и ее руку.
     - Держись!
     Юлька вдруг почувствовал,  что его потянуло в сторону, он раскрыл
рот, захлебнулся и потерял сознание...
     Очнулся Юлька  уже  на  берегу.  Он очень удивился,  что лежит на
траве,  а Гешка и Нюра сидят рядом и держат его за руки.  Юлькино тело
болело,  точно его отколотили, а голова так отяжелела, что не было сил
приподнять ее.
     - Где я? - простонал он.
     - Лежи, лежи! - закричал обрадованный Гешка. - Утопленник ты!
     - Чуть не стал им, - поправила Нюра.
     - Вот-вот!  Если бы не она,  не Нюра, ловил бы ты сейчас хариусов
на дне. Она тебя спасла, из воды выволокла!
     Юлька, закрыв глаза,  вспоминал,  как это случилось. В его памяти
хорошо сохранился момент,  когда потянуло лодку в левый проток.  А как
неумолимо,  несмотря на все  его  усилия,  вырастал  этот  зеленоватый
лобастый камень!  Припомнился Нюрин испуг и крик ее: "Что ты наделал!"
И солнце в голубом небе...
     Неприятно прилипает к телу мокрая одежда. Опираясь на руки, Юлька
сел на траву.  Поняв,  что Юльку теперь можно  оставить  одного,  Нюра
позвала Гешу:
     - Пойдем поищем лодку и груз!
     И они,  шурша  мокрой  одеждой,  побежали  вниз  по течению реки.
Оставшись один, Юлька загрустил. Все шло так хорошо, и вдруг из-за его
упрямства, грошового тщеславия они оказались в тяжелом положении. "Нам
ценный груз сплавить доверили,  а я его утопил, да и товарищей чуть не
погубил...  Да разве можно такому,  как я,  лететь в космос?  Вот папа
узнает, он спуску не даст..." - казня себя, думал Юлька.
     Невеселые мысли его прервал Гром, который выскочил из-за кустов и
бросился и Юльке, пытаясь лизнуть его в губы.
     - Ничего  ты  не  понимаешь,  собачище!  -  сказал  Юлька и обнял
мокрого друга.
     Через полчаса  с  низовья  реки  показались  Гешка и Нюра.  По их
угрюмому виду Юлька понял: ничего спасти не удалось. На душе его стало
еще тоскливее.
     - Доигрался!  - зло сказал Гешка,  подходя вплотную  к  Юльке.  -
Ящики утопили и еду,  ботинки тоже. Лодку еле в кустах нашли, у самого
утеса,  и выволокли на берег,  да еще тюбетейку твою.  Целехонька она,
на, возьми ее... Эх, Юлька! Хо-орош ты гусь!
     В Гешкином голосе слышен был справедливый гнев  и  несправедливое
презрение к Юльке.  При чем же он,  Юлька, если струя в реке оказалась
сильнее и потащила лодку? Совсем не желал он этой аварии.
     - Если  бы  ты сидел на корме и правил или она...  - Юлька мотнул
головой в сторону Нюры,  отжимавшей воду из волос, - то же самое могло
случиться!
     - "То же"! - возмутился Гешка. - "То же"!
     - Ты чего орешь на меня?  Что я у тебя - теленка съел,  что ли? -
огрызнулся Юлька.
     - Да на тебя не орать, тебя бить надо!
     - Видал я таких, бивал... В Уньче их по десятку на рубль дают...
     - А вот и увидишь!
     Гешка совсем  не  больно  толкнул  Юльку  кулаком  в  бок.  Юлька
странно,  по-девчоночьи,  взвизгнул  и вцепился в Гешкины волосы.  Тот
начал отбиваться, ребята упали и стали кататься по траве.
     - Геша! Да вы что? Бросьте! - закричала Нюра.
     А Геша уже сидел верхом на Юльке и,  прижав его  плечи  к  земле,
тяжело дыша от борьбы и волнения, спрашивал:
     - Будешь еще? Будешь?
     Юлий молчал.  Нюра заставила ребят подняться.  Им было стыдно,  и
они,  отвернувшись друг от  друга,  приводили  себя  в  порядок.  Нюра
подошла  к Юльке и,  прищурив свои зеленоватые глаза,  оглядывая его с
ног до головы, негромко, но значительно сказала:
     - Хорош!  Нечего сказать!  Вот завтра,  как только будем в Уньче,
все расскажу твоему отцу.  Все! Пропишет он тебе и за аварию, и за то,
что драться полез...
     "Не трогал я Гешки,  он первым  ткнул  меня!"  -  хотел  крикнуть
Юлька,  но  неожиданно  для  себя почувствовал,  что к горлу подступил
комок, а на глаза навернулись слезы. Он понял, что вот-вот разревется.
Чтобы  не выдать своих слез,  Юлька поднял тюбетейку и бросился бежать
по тропинке к видневшемуся вдали утесу Писанцу.
     - Юлька! Стой! Юлька-а! - услышал он голос Решки.
     "Не нужны мне такие друзья,  которые нападают, изменяют! Я сейчас
пойду домой,  к маме,  к Ваське.  Они у меня..." И ему показалось, что
сейчас единственным правильным решением будет идти  домой.  Дорогу  он
знает, она одна: по тропинке вниз по реке, до самой Уньчи.



     Гешка понял,  что ему не догнать друга.  Хмурый, он возвратился к
Нюре.
     - Ну  и  пусть бежит.  Тоже мне товарищ!  - стараясь казаться как
можно более равнодушным, сказал Гешка,
     Мокрая одежда неприятно холодила тело и шуршала, словно сшитая из
брезента.
     Гешка огляделся.   Лодка  их  перевернулась  совсем  недалеко  от
Писанца.  Не  зря  назвали  так  этот  утес.   Высоко   поднялась   на
противоположном  правом  берегу его светло-серая стена.  Ветры,  дожди
выбили на нем замысловатые узоры.  Как будто богатырь  хотел  поведать
потомкам о своих подвигах.
     На берегу лежало несколько бревен, выброшенных весенним паводком.
     Долго наблюдали  ребята  за  быстротечной рекой.  Волна то и дело
обмывала разбойный камень, о который ударилась лодка. Он становился на
мгновение  седым  от  пены,  и,  как  только вода стекала,  его мокрая
скользкая макушка вспыхивала под солнцем.
     - А  ящики  нам  придется  доставать  из реки,  - угрюмо и твердо
сказал Гешка.
     - Обязательно даже. Мне перед дедушкой стыдно.
     Решили дождаться утра,  приплавить лодку и с нее,  ныряя, поднять
ящики.
     После захода  солнца  с  низовьев  реки  поплыл   тонкий   туман.
Казалось, Осьва укрывается одеялом. Сразу стало холодно.
     - Давай устраиваться на ночлег! - сказал Гешка.
     Невдалеке из  крутого  берега  выпирали два гладких,  облизанных,
ветрами камня.  Между ними была маленькая  сухая  пещерка.  Место  для
ночлега удобное, защищено от ветра с трех сторон.
     Пока Геша выкидывал из пещерки камни,  разравнивал  гальку,  Нюра
отыскала  прошлогодний зарод и принесла две охапки сена.  Вот и готово
жилье!  Теперь надо позаботиться об ужине:  Гешка почувствовал сильный
голод. Пошлепав ладонью по животу, он грустно улыбнулся:
     - Скучает мой живот. Ох, есть хочет!
     - А ты?
     - Я-то нет!
     Нюра рассмеялась и тоже призналась, что не прочь бы поужинать.
     - Пойдем поищем! - сказал Геша, кивнув головой в сторону луга.
     И Нюра, выросшая в лесу, поняла его с полуслова.
     Они вперегонки добежали до луга и,  разводя руками густую  траву,
стали рвать щавель,  сочные перья черемши - дикого чеснока, откапывать
маленькие бледно-розовые корешки луговой моркови.
     Ребята отнесли  "добычу"  к  пещере.  Сразу  же за ней начинались
заросли малинника. Как не полакомиться ягодами! Гешка надрал бересты с
поваленной бурей березы и смастерил две коробки.
     Малинник занимал всю гарь - место стародавнего лесного пожара.
     Хотя уже смеркалось и к кустам приходилось приглядываться, это не
помешало ребятам набрать полные коробки, и даже "с горкой".
     Ужинали при звездах. Горы в темноте, казалось, стали круче, ближе
подобрались к реке.  Запрокинет Гешка голову,  посмотрит  на  небо,  и
кажется ему, что сидит он на дне глубокого колодца.
     Смолкли сами собой разговоры...  Нюра подумала о случившейся беде
- утопила дедушкины ящики. Все же каким нехорошим оказался этот Юлька.
В городе подрался с ней и здесь своевольничал...  У  Гешки  думы  тоже
невеселые.  Он  беспокоился  за  Юлия.  Взял и убежал!  Ну,  случилась
неприятность - втроем-то можно было с ней справиться,  достать  ящики.
Вон водолазы корабли со дна морей поднимают, а они... Ох, совсем бы не
надо было ему лезть с кулаками на Юльку.  За все семь лет  дружбы  они
подрались первый раз...
     Вечера на реке бывают прохладными,  ребята озябли.  Да и  влажная
одежда  неприятно  холодила  тело.  Гешка  вскочил и стал согреваться:
энергично размахивать руками и бегать вприпрыжку. И Нюра за ним.
     Согревшись, они принесли из зарода еще по охапке сена. Этим сеном
каждый прикрылся,  свернувшись  калачиком  на  подстилке.  Стало  чуть
теплее.  Чтобы забыть о холоде, Гешка начал рассказывать Нюре, как они
дружили с Юлькой.  Выходило, что отважнее, умнее и честнее, чем Юлька,
не было человека в Уньче...
     Геша проснулся от холода.  Чуть рассвело.  В проем пещеры  неясно
виднелся противоположный лесистый берег.
     Нюра спала,  свернувшись калачиком.  Она вся зарылась в  сено,  и
только двумя змейками выползли косички.
     Возле входа  лежал  Гром.  Почуяв,  что  хозяин   проснулся,   он
приподнялся  на  лапах  и широко зевнул,  показав длинный язык и белый
заборчик крепких зубов.  Весь его вид как бы говорил: "А я всю ночь не
спал, вас сторожил. Спать хочется страсть!"
     Гешка уже собирался перевернуться на другой бок,  как  неожиданно
Гром вскочил и глухо зарычал. Затем звонко, заливчато залаял, вспугнув
на реке зуйка, который с писком пронесся над самым берегом.
     - Тихо! Шалый какой! - раздался глуховатый мужской голос.
     Гешка моментально вскочил на ноги.
     К пещере  подходил  мужчина  с  ружьем.  Форменный,  выцветший на
солнце китель его был подпоясан патронташем.  Не обращая  внимания  на
беснующегося   возле  него  Грома,  он  остановился  у  входа.  Увидев
поднявшуюся Нюру с сеном в волосах,  мужчина удивленно,  гулким  басом
сказал:
     - Это  ты,  Нюся?  А  я  думаю:  кто  же  мой  зарод  разворошил?
Понатрусили сена, по следу я и пришел. Чего ты тут?
     - Дядя Павел!  -  обрадовалась  девочка.  Она  торопливо  обтерла
ладонью  лицо,  сгоняя остатки сна,  прихорошилась,  стряхнув с платья
приставшие остяки, сено, и тоже спросила: - А вы чего здесь?
     - Корову ищу. Отбилась, никудышная, от стада. Не встретила ее?
     Нюра отрицательно мотнула головой.  Заметив  недоумение  на  лице
Гешки, Нюра сказала:
     - Это дядя Павел, лесник с Тулыма...
     Лесник снял  с  плеча двустволку и не спеша протер рукавом кителя
мокрые от инея вороненые стволы.
     - Холодно   сегодня,   иней  выпал.  Вам,  наверное...  -  Он  не
договорил,  что-то вспомнив,  вытащил из кармана влажную  тюбетейку  и
протянул Гешке:
     - Не твоя ли, углан?
     Гешка голову  бы дал на отсечение,  что тюбетейка эта принадлежит
Юльке. Кто-кто, а Гешка-то знает ее.
     - Не моя...  товарища моего, Юльки. А как она к вам попала? Юлька
вчера убежал от нас домой в  Уньчу,  и  тюбетейка  была  с  ним...  на
голове.
     Дядя Павел нахмурился,  внимательно посмотрел на Гешку и  спросил
Нюру:
     - И впрямь так было?
     Девочка не спеша, обстоятельно рассказала все.
     - Странно,  ребята!  Я  переходил  по  мосткам  речушку  Звонкую.
Смотрю,  метрах в десяти выше перехода,  под кустом ракиты, на обмытых
корнях тюбетейка полощется... - Он задумался. Протянул Гешке находку и
тревожно  сказал:  -  Что-то тут не так!  Случилось,  видно,  с парнем
несчастье... Если бы он потерял тюбетейку, когда речушку переходил, то
ее снесло бы ниже или бы она тут,  у мостков,  была...  Как же это она
очутилась выше по течению? А?
     Лесник опять   задумался,  перебирая  пальцами  короткую,  густую
бородку. Потом спросил Нюру:
     - Так,  говоришь, он вчера вечером побежал в Уньчу? По прибрежной
тропинке?
     Девочка подтвердила.
     - М-да! Что-то не так, ребята. Я по этой тропинке шел и никого не
встретил.  Что-то  с  ним  стряслось.  Как только ободняет - пойдем на
розыски...  А сейчас поедим.  Я вижу,  вы голодны. Давайте-ка разложим
костер! (Ободняет (ободнять) - рассветет, настанет утро.)
     Собирая хворост,  Нюра с тревогой думала об этом непутевом Юльке.
А  о  Гешке  и  говорить  нечего - теперь Юлька казался ему бесконечно
дорогим,  замечательнейшим человеком.  Если бы не этот суровый лесник,
Гешка бросился бы на поиски друга немедленно.



     Хотя Юлька  и  убеждал  себя,  что  поступил  правильно,  покинув
друзей,  считая это достойным ответом на вероломное  нападение  Гешки,
ему с каждым шагом становилось все яснее, что виноват он сам. Ведь он,
не Гешка, перевернул лодку, утопил ценный груз...
     Так, терзая себя, Юлька брел по тропинке, сбавив шаг.
     Неожиданно тропинка раздвоилась.  Одна свернула к реке, продолжая
виться  вдоль  берега,  вторая  потянулась ниткой прямо,  сквозь кусты
молодой черемухи.  "Пойду напрямик - так скорее",  - подумал  Юлька  и
решительно раздвинул густые черемуховые ветви.
     Тропинка вначале  была  торной,  нахоженной,  но   вскоре   стала
прятаться в траве, и Юльке приходилось нагибаться, разглядывая ее.
     Занятый розыском тропинки,  Юлька не  заметил,  как  углубился  в
тайгу.  Деревья собрались вокруг шумливой стеной. И Юлька почувствовал
себя маленькой рыбешкой на дне зеленого неспокойного океана.
     Строгие пирамидальные ели, белоствольные березы, словно оклеенные
бумагой,  молодой рябинник с прямыми и тонкими, как удилища, стволами,
пахучий   черемушник   росли  вперемешку.  Между  взрослыми  деревьями
поднялась молодая поросль и подлесок: ивняк, малина, кусты жимолости с
синими  сережками ягод.  Трава и лапчатый папоротник доходили Юльке до
груди, а лопоухий пикан "медвежья дудка" кивал белой шапочкой выше его
макушки.
     Разгребая руками листву,  кипящую под ветром,  перепрыгивая через
колодины,  обходя  завалы из старых поваленных бурями деревьев,  Юлька
продирался вперед. Давно уже не слышно шума реки, лишь изредка пискнет
птица  да  хрустнет под ногой сучок и прозвучит пистолетным выстрелом,
заставив Юльку вздрогнуть.
     Солнце уже садилось,  наполняя лес синим сумраком, золотя вершины
старых елей и берез, отчего казалось, что там, в вышине, растут другие
деревья.
     Юльке стало беспричинно грустно и  очень  захотелось  к  ребятам.
"Пойду, пусть поругают, посмеются, но все же лучше, когда мы вместе!"
     Твердо решив возвратиться, Юлька повернул вправо - как он считал,
к  реке.  Юлька  шел  долго,  но тайга была все такой же бесконечной и
таинственной. Нигде не видно даже просвета, сквозь который блеснула бы
река.  Встревоженный,  Юлька остановился,  огляделся, залез на высокий
пень - и оттуда ничего не видно.
     - Ау-у-у! Гешка-а! Ню-ура! - заорал Юлий.
     Даже эхо не получилось,  словно растворился его  голос  в  густом
лесу. Юлька почувствовал, как на лбу его, на носу выступил пот.
     - Что же это?  Где я? - вслух спросил он сам себя. - Я шел так...
Солнце было слева... Значит, мне идти сюда...
     Юлька слез с  пенька  и,  продираясь  сквозь  кусты,  опять  взял
вправо.  Шел  он,  как  ему показалось,  долго,  но все равно впереди,
позади и сбоку стояла эта  зеленая  стена,  шевелящаяся  под  вечерним
ветерком. Совсем неожиданно он наткнулся на чьи-то следы.
     Юлька встал на колени:  виднелись  свежие,  не  пожухлые  разрывы
травы,  белел  поперечный  излом  веточки  с  еще  не  высохшим соком;
следующий след носил ясный отпечаток босой человеческой ноги.  Юлька с
недоумением  и  тревогой  посмотрел  на  след,  потом  на  свои  ноги,
оглянулся. Он не помнил, шел ли тут, но было ясно одно - это его след,
он сделал круг, он заблудился.
     Юлий, как и всякий бы человек на его  месте,  испугался,  и  даже
очень.  Правда,  он  сначала  бросился бежать,  но споткнулся о еловое
корневище и упал.  Это привело его  в  чувство.  Подняв  слетевшую  со
стриженой  головы пеструю тюбетейку,  он стоял и озирался по сторонам.
Легкая, как озноб, дрожь трясла его.
     - Где же это я? А? Где? Куда мне идти? - спрашивал он себя, стуча
зубами.
     Потом, вспомнив   один   из   вернейших,   по  мнению  уньчанских
мальчишек, способов выбраться из лесу, скинул рубашку, штаны, вывернув
их  швами  наружу,  и  опять  надел.  Это  несложное действие,  как ни
странно, успокоило Юльку, и он начал рассуждать:
     - Наша Осьва течет почти...  хоть и не совсем, но почти на запад.
У нас запад... - Юлька замолчал, вытянув шею, и приподнялся на носках,
разглядывая небосвод.
     Солнце уже спустилось к самой горе и зарылось в пушистое облачко,
окрасив его в алый цвет.
     - Вот там запад...  -  продолжал  рассуждать  Юлька  вслух.  Звук
собственного голоса успокаивал его.  - Если я пойду на запад - значит,
пойду вдоль реки.  А чтобы выйти к реке,  надо повернуть на север, вот
сюда!
     Юлька, став лицом к западу,  вытянул правую руку вбок. Там, решил
он,  был север.  Чтобы проверить себя,  он подошел к одинокой ели.  Он
знал,  что у дерева ветви,  обращенные в сторону юга,  гуще,  а ветви,
обращенные на север, - тоньше и растут реже.
     Его предположение оправдалось:  направление по  ели  совпадало  с
направлением,  определенным  им  по закату солнца.  Теперь Юлька знал,
куда идти.  Пройдя сто шагов,  он наткнулся на муравьиную кучу,  и это
было   дополнительным   подтверждением   правильности   избранного  им
направления - муравьи всегда воздвигают свои жилища  с  южной  стороны
дерева.
     Синий сумрак  поднимался  от  земли.  Он  скрыл  от  глаз  кусты,
затемнил  пушистый  султан  пахучего  бражника.  Все  теперь  казалось
таинственным и незнакомым.
     Юлька прибавил шаг. Совсем неожиданно он наткнулся на куст черной
смородины и повеселел. Но обрадовали его не ягоды: он знал, что черная
смородина  растет  на  влажных местах,  в логах,  вдоль ручьев.
     Юлька остановился и напряг слух: действительно, где-то рядом чуть
слышно  шумела вода.  Юлька раздвинул кусты.  Среди берегов,  заросших
саблевидной осокой, текла небольшая речушка. Юлий лег на живот, припав
сухими  губами  к  воде.  Он  сделал  всего  только  два  глотка,  как
неожиданно за спиной послышалась чья-то тяжелая поступь,  треск сучьев
и глубокий, шумный вздох.
     Юлька оглянулся,  тюбетейка слетела с  головы.  Проворная  речная
струя подхватила ее и, кружа, понесла вниз.
     Но Юльке было не до  тюбетейки:  зверь  где-то  рядом!  Явственно
слышался шелест листвы,  раздвигаемой его крупным телом,  неторопливое
пофыркивание.  "Медведь!" - с ужасом подумал Юлька и почувствовал, как
у  него  сразу одеревенели ноги,  а по спине прошел леденящий холодок.
"На дерево, он там не тронет..." - пришла спасительная мысль.
     Юлька приподнялся  и  бросился  к  могучей  ели.  Не  разглядев в
сумерках коряги, он споткнулся о нее и пластом растянулся на земле.
     Юлька лежал  не двигаясь,  зажмурив глаза.  Он ясно слышал каждый
шаг зверя, потрескивание валежника, шелест травы. Силы покинули Юльку.
Неожиданно  припомнилось:  "При  встрече  с медведем надо притвориться
мертвым - медведь не ест падали".
     Собственно, и притворяться Юльке было не нужно: испуг его был так
велик,  что лишил всякого движения. Юлька даже не успел пожалеть себя.
Зверь  шумно  обнюхал  его  босые ноги,  подошел к голове и неожиданно
облизал затылок шершавым, мокрым языком. "С головы начнет!" - с ужасом
подумал Юлька, втягивая голову в плечи.
     Медведь, по-видимому, был сыт и не стал трогать Юльку. Он фыркнул
и, грузно ступая, отошел.
     Только теперь Юлька почувствовал,  как бешено колотится  в  груди
сердце.  Чуть приоткрыв глаза,  он увидел темную,  еле различимую тушу
зверя.
     Потоптавшись на  краю поросли,  медведь раздвинул кусты н исчез в
темноте,
     "Жив, спасен!"  -  радостно  думал Юлька.  Так-так-так,  - бешено
колотилось сердце.  Юлька  приподнялся  на  вялых,  дрожащих  руках  и
прислушался:  медведь немного повозился в кустах и,  ломая их,  тяжело
залег.
     Воспользовавшись этим,  Юлий  на  четвереньках добрался до старой
ели,  и,  как только под руками оказались толстые сучья,  вялость  его
мгновенно  прошла.  Он  проворно  взобрался на самую вершину и,  найдя
удобный сук с развилиной, обняв руками ствол, казалось, прирос к нему.
     Ночь была спокойной. Вначале Юлька бодрствовал, зорко вглядываясь
в темноту,  туда,  где залег зверь.  Но все было тихо.  Лишь неумолчно
шумела  речушка  да  где-то по соседству изредка попискивала спросонья
какая-то птаха.
     Постепенно исчез страх, и на смену ему пришел самый сильный борец
на свете - сон.  Поняв,  что ему не преодолеть его,  Юлька,  чтобы  не
упасть,  пристегнул  себя  ремнем  к стволу ели и,  припав плечом к ее
шероховатой коре с липкими слезинками  серы,  задремал.  Сон  его  был
неспокойным,  Юлька  то  и  дело  вздрагивал и крепче стискивал руками
ствол.
     Юлька проспал волшебный момент, когда лес встречал новый день.
     Сначала с неба  ушли  мелкие  звезды,  остались  только  фонарики
крупных.   Это  они  сторожили  Юлькин  сон.  Да  у  самого  горизонта
колыхалась среди вытянутых облаков ладья  тонкого  месяца.  Она  ждала
оставшиеся звезды, чтобы отвезти их за горы до следующей ночи...
     Воздух стал перламутровым,  и неясно  выступила  зубчатая  каемка
леса.  С  каждой  минутой  воздух менял свой цвет,  становясь светлее,
прозрачнее,  и уже  были  различимы  фигурный  вырез  листьев  рябины,
капельки  росы  на  траве.  Над кромкой горы заполыхал океан огня,  из
которого неожиданно вынырнул луч солнца и,  заглянув в лес, протянулся
золотыми полосами сквозь кущи берез, переплеты еловых ветвей.
     Солнце осветило Юлькино лицо,  и он проснулся.  Отодрав  щеку  от
липкого  ствола  ели,  Юлий  огляделся,  соображая,  где он.  Неловкое
движение,  от которого Юлька чуть не полетел вниз,  напомнило ему  обо
всем.
     Нет, определенно в лесу справлялся какой-то праздник.
     Весь он  был  полон  птичьего гама,  пересвиста,  щебетанья.  Вот
самозабвенно распелся юркий  чиж,  зяблик  вторил  ему,  флейтой  пела
иволга, ленивый щегол в своей красной шапочке, зажмурив глаза, выводил
баритонные рулады.  А над ними, как удар барабана в оркестре, слышался
стук дятла по дуплистой сухой ели. Ему протяжно вторила кукушка.
     Юлька прислушался,  а потом  затаив  дыхание  осторожно  выглянул
из-за  ствола  ели.  Сквозь  негустую  хвою  была видна поляна,  кусты
малинника, темная горбатая туша и... рога.
     Юлька зажмурился,  тряхнул головой,  подумав, что ему заблазнило.
Он открыл глаза и  опять  увидел  рога.  Юлька  отвел  ветвь  и,  весь
подавшись вперед, замер. И то, что разглядел он, заставило его ахнуть:
среди  кустарника,  на   маленькой   вытоптанной   прогалине,   лежала
обыкновенная корова.
     Юлька отстегнул ремень и торопливо спустился  вниз.  Ему  было  и
стыдно  за  вчерашние  страхи  и  весело  оттого,  что с ним ничего не
случилось, что все пережитое позади, а впереди хороший солнечный день.
     Когда Юлька  подошел  к корове,  она тяжело поднялась,  перестала
жевать жвачку. Вытянув морду, лизнула Юлькины руки.
     - Дура ты!  - сказал ей Юлька,  чуть не плача от радости. - Дура!
Разве можно так пугать человека!
     Корова ответила коротким мычанием. Юлька погладил корову. Вымя ее
набрякло,  соски были поцарапаны,  из них  выступали  капли  молока  и
падали на траву. Вокруг кучно роились слепни и мухи.
     - Бедняжка, и ты заблудилась!
     Юлька был несказанно рад этой встрече. Все-таки не один в лесу!
     Вспомнив про речушку,  Юлька заторопился к ней: речка обязательно
выведет к своей старшей сестре Осьве.
     И впрямь, вдоль берега ее вилась еле приметная тропинка.
     Обрадованный Юлий,  забыв  про корову,  зашагал по стежке вниз по
течению.  Он не сделал и десяти шагов, как услышал позади нетерпеливое
пофыркивание и треск валежника под тяжелым,  торопливым шагом.  Корова
продиралась сквозь заросли черной смородины,  не отставая от Юльки. Он
остановился и дождался своей попутчицы.
     - Ну,  чего ты?  - не глядя  на  корову,  пробормотал  Юлька.  Он
смутился, словно корова могла пристыдить его за то, что он оставил ее.
     Юлька легонько шлепнул корову по холке и,  идя позади  нее,  стал
рассказывать ей о своих злоключениях.
     Прошло около часа.  Исчез бурелом,  с каждым шагом лес становился
реже,  ели  -  ниже  и зеленее.  Березы,  черемухи росли теперь целыми
кущами.  Над речушкой,  вытянув шеи,  загребая воздух крыльями, тяжело
пронеслись две утки-черняди. Вот где-то впереди, между старой пихтой и
березой, мелькнул широкий светлый плес реки.
     - Осьва!  Ура!  - закричал Юлий, подстегнул корову, и она, словно
поняв, что скоро будет дома, побежала тяжелой трусцой.
     И вдруг  где-то  совсем недалеко,  за кустами,  в ответ на Юлькин
возглас раздалось:
     - Эге-ей!.. Юлька!..
     Не помня себя от радости,  Юлька сложил  руки  рупором  и  громко
отозвался.
     Из черемуховых зарослей показался Гешка,  за ним Нюра и лесник  с
ружьем за плечами. Юлька, забыв про все свои обиды, бросился навстречу
     Гешка ринулся  к  Юльке  и,  словно  сомневаясь  в  достоверности
случившегося, похлопывая друга по плечу, спросил.
     - Ты, Юль?
     - Я!
     - Хорошо, что мы нашли тебя!
     - Ох, хорошо!
     Юлька глядел  на  Гешку  такими  сияющими  глазами,  что  тот  не
выдержал и, волнуясь, сказал:
     - Ты не сердись на меня за... за эту драку. Погорячился я.
     - И я тоже. Первый раз мы так сцепились!
     - И последний! Правда, Юлька?
     - Конечно! Геш, а как вы догадались, что здесь я? А?
     Гешка вытащил из кармана все еще мокрую тюбетейку и  протянул  ее
другу,
     - Вот по ней.  Прибило ее к  кустам  выше  перехода.  Дядя  Павел
нашел. И мы решили, что попала она в воду где-то вверх по течению. Сам
ты ее не бросишь,  значит,  что-то случилось.  Вот и пошли на  помощь.
Нюра вот волновалась очень!
     "Нюра?" - Юлька посмотрел на девочку.
     Но Нюра, казалось, не заметила настороженного Юлькиного взгляда и
улыбнулась ему.
     - Ну, что с тобой было? - спросил Гешка.
     Хоть и  улыбается  Нюра,  но  все  же  не  стоит   при   девчонке
рассказывать о том, как он принял корову за медведя. Юлька отвел глаза
и равнодушно протянул:
     - Да так, ничего... Корову вот встретил, тоже заплутала...
     Довольный лесник  поглаживал  широкую  спину  коровы,   сбрасывая
репейники, и полуласково, полусердито отчитывал:
     - Бестолковая ты!  Эвон в какую глухомань забралась... Если бы не
углан этот, что бы ты делала? А?
     Корова, неловко  выгнув  шею,  лизала  мокрым  языком  рукав  его
куртки, словно оправдывалась.
     "Хорошо, - думал Юлий,  - что корова бессловесная и беспонятливая
тварь,  а то рассказала бы при всех, как я чуть не умер от страха. Вот
смеху-то было бы!"



     Осьва оказалась совсем рядом.  На небольшом лужку  с  густой,  по
колено,  некошеной  травой,  расцвеченной  ромашкой и желтыми шариками
купавок,  стоял зарод.  С одного бока зарод был раскрыт -  лоси  зимой
потчевались сеном.
     Лесник со сноровкой  сделал  из  бересты  две  ладные  коробки  -
чувалы. Одну передал Гешке и велел набрать малины, а вторую - Нюре.
     - Нюсь, продой-ка корову, а то перегорит молоко...
     Нюра принесла  с Осьвы воды и,  присев на корточки перед коровой,
обмыла ее вымя.  Потом  обеими  руками  надавила  на  сосок,  и  тугая
молочная струя ударила в дно коробки.
     Лесник взял горсть малины и высыпал в  молоко.  Достал  из  сумки
початую горбушку хлеба, протянул Юльке.
     - Ешь! Проплутался, поди, проголодался? - сказал он в рифму.
     Юльку не  надо  было упрашивать.  Он сел на пенек и,  зажмурив от
удовольствия глаза,  жевал хлеб,  запивая парным  молоком  с  малиной.
Никогда  прежде Юльке не приходилось есть такого вкусного хлеба,  пить
такого молока!
     После того как Юлька выпил второй чувал молока, дядя Павел сурово
посмотрел на него и спросил:
     - Это по твоей дурости утопили груз?
     Юлька вздохнул и, пристально рассматривая свои поцарапанные голые
ноги, признался:
     - По моей...
     - Так  вот  тебе  и вытаскивать из реки эти ящики.  Лодку к месту
происшествия мы уже доставили. - И, почему-то обратясь к одному Гешке,
добавил: - Пошли!
     Лесник выбрал из кучи валежника хворостину и, подгоняя ею корову,
направился вверх по реке. Геша и Нюра потянулись за ним.
     "И достану. Я смогу!" - думал про себя Юлька. После пережитого он
чувствовал, что ничего теперь не страшно ему. Но он не сказал вслух ни
слова - это  было  бы  бахвальством.  Он  только  выпрямился,  оправил
выбившуюся  из  штанов рубашку и быстрым,  твердым шагом стал догонять
ушедших вперед лесника и ребят.
     С бьющимся  сердцем подошел Юлька к порогам:  слишком ему памятно
это место.  Вон лобастый валун поднял свой мокрый  горб.  На  галечной
отмели  вверх  днищем лежит долбленка,  гибкий шест.  Нет только белых
ящиков с образцами,  кормового весла, ботинок, корзины с едой... Юльке
стало грустно и стыдно.  Он вздохнул и,  чтобы развеять свои невеселые
думы, стал прохаживаться по отмели.
     Дядя Павел  вырубил  в  прибрежных  кустах  две  гибкие и длинные
жердины. Сбросив их с плеча возле лодки, угрюмо сказал Юльке:
     - Нашкодил, так помогай!
     Юлий бестолково засуетился,  перевернул долбленку и поволок ее по
отмели. Лесник смягчился. Взяв Юльку за плечо, сказал:
     - Ладно уж... Моя это забота. На вот!
     Дядя Павел  снял  патронташ,  кожаную  сумку с харчами и вместе с
ружьем велел повесить на сук старой ели-сухостоя. Потом приказал Нюре,
чтобы пасла на лугу корову, а мальчишек позвал с собой.
     Стащив лодку в реку, он сказал Гешке и Юльке:
     - Садись, не мешкай!
     Ребята влезли в лодку,  дядя Павел,  оттолкнувшись от берега,  на
ходу  вскочил  в нее.  Стремнина подхватила долбленку и понесла кормою
вниз,  но дядя Павел,  упершись шестом в дно,  удержал  ее,  а  затем,
перебрасывая шест с борта на борт, стал подниматься вверх.
     Вот и лобастый валун.  Лодка чуть не уперлась в него носом.  Хотя
за  камнем  затишье  и течение не столь быстрое,  но и здесь не так-то
просто удержать  на  месте  долбленку.  Поэтому-то  лесник  и  вырубил
черемуховые жердины. Одну он воткнул в дно у правого борта, другую - с
левого и концы свел - лодка оказалась зажатой жердинами,  будто  стала
на якорь.
     - А ну, приглядитесь! Не видно ящиков?
     Гешка вглядывался  в воду с правого,  Юлька с левого борта.  Хотя
струя рябила воду,  дно было хорошо видно: мелкая, разноцветная галька
устилала  его,  будто  кто  рассыпал  карамельки;  медленно шевелились
короткие зеленые волосы водорослей;  подплыла тучка мелкой  рыбешки  -
мулявы,  дружно,  как по команде,  ушла в сторону,  и показалось,  что
кто-то  перевернул  в  воде  зеркало.   Чуть   впереди,   поодаль   от
злосчастного камня, белели ящики.
     - Вижу! Вот они! - крикнул Юлька.
     Дядя Павел, вытянув шею, пристально посмотрел на воду.
     - Они самые. Зорок ты, углан. А ну, нырни и цепляй концом веревки
за ящик.
     Нырять? Ему,  Юльке, первому? Он обернулся к леснику: не шутит ли
он?  Нет,  не шутит: взгляд дяди Павла был серьезен. Чтоб не подумали,
что он трусит,  Юлька торопливо сбросил с себя рубашку, штаны, остался
в одних трусах.
     - Будь спокоен.  Если не хватит воздуху - выныривай!  Держи!  - И
дядя Павел бросил Юльке конец веревки, другой взял в свои руки.
     Юлий встал на нос лодки, набрал полную грудь воздуха и нырнул. Но
не  рассчитал.  Струя  перевернула его в воде и отнесла вниз,  гораздо
ниже ящиков, и прибила к берегу.
     Взобравшись на плоский береговой камень,  Юлька запрыгал на одной
ноге, выливая из уха воду.
     - Мышка, мышка, дай водички! - пропел он.
     Мышка отдала воду, и сразу стало все слышно.
     Геша тоже  стоял  на носу лодки в одних трусиках.  Выпятив грудь,
для разминки делал упражнения руками.  Он явно  показывал  себя  Нюре,
которая, опираясь на хворостину, с завистью смотрела на лодку.
     - Сейчас вытащу!  - крикнул  Гешка,  потрясая  в  воздухе  концом
веревки.
     Юлька хотел крикнуть ему,  чтобы  он  нырял  как  можно  выше  по
течению - сносит,  - но не успел.  Гешка нырнул красиво.  В воде белой
рыбиной мелькнуло его тело.  Течение несколько раз перевернуло Гешку и
снесло к берегу пониже Юльки.
     - Ох и тянет вниз, страсть! - смущенно признался Гешка, выходя из
воды с пустыми руками.
     Когда они снова  залезли  в  лодку,  Юлька  попросил  дядю  Павла
подплавить  ее еще повыше,  к самому камню,  - тогда течение снесет их
прямо к ящикам.
     - Догадлив ты! - сказал лесник и выполнил Юлькину просьбу.
     Юлька чувствовал,  что теперь все  признают  его  право  начинать
первому.  Он уже не спешил и немножко повоображал: прежде чем нырнуть,
так же,  как и Геша,  задержался на  носу  лодки  и  сделал  несколько
взмахов руками.
     Течение потащило его вниз.  Юлька ясно видел камешки, водоросли и
даже  полосатого окунька,  который,  растопырив красноватые плавнички,
проплыл совсем рядом.
     Вот и  ящики.  Юлька схватился за планку и хотел просунуть сквозь
нее веревку,  но выпустил ее конец.  Ловить его  было  уже  некогда  -
кончался воздух в легких.
     Тогда Юлий поволок ящик по дну,  на мелкое  место.  Груз  в  воде
оказался  совсем  не  тяжелым,  да и течение помогло.  Зажмурив глаза,
загребая воду что есть силы свободной левой рукой,  Юлька поплыл.  Как
только дно круто пошло вверх,  он встал. Вода была по грудь. Подхватив
ящик за вторую планку, Юлька понес его к берегу.
     Когда он,  тяжело отдуваясь,  еле выволок сразу потяжелевший ящик
на берег,  нырнул Гешка.  Но он и во второй раз не сумел ухватиться за
ящик - далеко отнесла стремнина.
     Юлька посоветовал другу,  как лучше нырять,  и опять  метнулся  в
воду. Сейчас он уже рассчитал лучше, сразу схватился за планку ящика и
быстро выволок его на берег. Гешка тоже вытащил груз.
     И, когда  Юлька  поднял  последний,  четвертый  ящик,  дядя Павел
подогнал лодку к берегу.
     - Смотри-ка  ты,  какой боевой парень!  А с виду и не скажешь,  -
удивился он, оглядывая Юльку.
     Впервые посторонний  человек назвал Юльку боевым парнем.  И Юлька
хотел ответить леснику, что, если бы на дне реки оставалось еще десять
ящиков, он и эти поднял бы.
     Так он подумал сгоряча, а когда присел на камень и успокоился, то
почувствовал,  что очень устал.  Неуемный озноб охватил его,  не давая
свести зуб с зубом.  Дядя Павел снял с себя китель и набросил Юльке на
плечи. Ласково сказал:
     - Согрейся!  Поработать тебе пришлось  крепко.  Ну,  потом  народ
спасибо скажет...
     - Ловко ты ящики доставал! - искренне сказала Нюра Юльке.
     Он смутился и только пожал плечами.
     Дядя Павел с помощью Гешки погрузил ящики в лодку,  передал  шест
Нюре и сурово наказал всем троим:
     - Езжайте.  Чтоб дурости вашей больше не было!  Шутка  сказать  -
утопить такой груз! Ну, счастливо!



     В конце  этого  же  дня в небольшом уральском поселке Уньча можно
было наблюдать такую картину.
     С верховьев  реки,  из-за  поворота,  показалась  длинная,  узкая
долбленка.  Девочка,  сидевшая на корме,  работая  коротким  отгребным
веслом,  постепенно  подгоняла  лодку  к правому берегу и,  как только
забелели на лугу палатки геологоразведчиков, круто повернула к ним.
     Прибытие лодки  всполошило всех.  Со стороны можно было подумать,
что встречают долгожданных гостей.  Рабочие,  Зоя, Виктор Васильевич и
сам Петр Петрович с шутками выгрузили ящики,  затащили лодку на берег.
Гром веселился вовсю.
     Конечно, первым вопросом, которого ждал и боялся Юлька, был один:
почему они запоздали.
     Ребята переглянулись.  В  пути  каждый  из них думал об этом,  но
высказаться вслух не решался.  Нюра  заметила,  как  покраснел  Юлька.
Жалея его мальчишеское самолюбие, она ответила Петру Петровичу коротко
и решительно:
     - Я  виновата.  Не  справилась  с  лодкой  и  на  пороге Гремучем
перевернула ее.
     Юлий вздрогнул,  словно его укололи иглой.  Он облизал пересохшие
губы,  отстранил девочку и, встав перед Петром Петровичем, прямо глядя
в его лицо, сказал:
     - Неправда! Это из-за меня. Я перевернул лодку.
     Все поняли, каких трудов стоило Юльке это признание.
     Петр Петрович улыбнулся, положил руку на Юлькино плечо:
     - Что было, то быльем поросло. Не так ли, мой друг?
     - Так!  - до того звонко выдохнул Юлька,  что все  засмеялись,  а
Гром залаял.
     Виктор Васильевич никому не  доверил  распаковку  ящиков.  Прежде
всего он поставил их в одну линию.  Попросил топор и осторожно, орудуя
им как ломиком, снял крышки.
     Ящики внутри  были  разделены  дощечками  на  клеточки.  В каждой
клеточке лежал кусок руды.  Были куски разного  оттенка:  красноватые,
сине-фиолетовые,   серо-стальные   с   блестками.  По  борту  клеточек
химическим карандашом были нанесены какие-то цифры и значки,  понятные
одному Виктору Васильевичу.
     Старик с  благоговением  вынимал  из  клеточек  кусочки  руды  и,
покачивая на ладони, торопливо, с жаром объяснял геологам:
     - Вот эта проба из шурфа номер двадцать,  взята на глубине десяти
сажен,  простите...  двадцати  двух  метров.  А  вот  эта  из  штольни
"Южной"...
     Затем он доложил,  в каких условиях и как проходила штольня. Было
ясно,  что  этот  разговор  доставлял  старому  штейгеру   несказанное
удовольствие...
     Удивительно быстро растекаются новости на Уньче.  Вскоре  с  того
берега послышался протяжный, женский зов:
     - Юлю-ля!
     Ему вторил детский крик:
     - Юль-ка-а!
     "Мама", -  волнуясь,  подумал Юлий и оглянулся.  На берегу стояло
несколько уньчан. Вон и мама в светлом платье, и Васька.
     Широкое Юлькино   лицо   осветилось   такой  радостью,  что  Петр
Петрович,  извинившись перед Виктором  Васильевичем,  весело  приказал
мальчикам:
     - Вам,  друзья,  пора домой.  Родители ждут.  Завтра на работу  к
восьми. До свидания!
     Гешку и Юльку не надо было  упрашивать.  Простившись,  они  через
несколько минут уже переправились в Уньчу.
     Юлькина мама,  увидев  босого,  обтрепанного,  похудевшего  сына,
загоревала:
     - Как осунулся!  Ну одни только косточки  остались.  Болезный  ты
мой!
     Юлька застыдился ребят и горячо возразил матери:
     - И вовсе я не болезный! Я временно похудел.
     Пять дней пробыли в Уньче Брагин и его внучка. Все эти дни Виктор
Васильевич водил геологов от одного старого шурфа к другому,  от одной
штольни к другой.  Он был подвижен,  скор в ходьбе,  лазил, как горная
коза.  Петр Петрович, сам крепкий, как он говорил - двужильный, как-то
взмолился:
     - Виктор Васильевич, пощадите! Я к концу дня еле ноги передвигаю.
И откуда у вас столько энергии?
     Виктор Васильевич  озорно  подмигнул  и,  потирая  сухие  крепкие
ладони, ответил:
     - Это что! Когда помоложе был - с ветром спорил... Пойдемте-ка, я
вам еще один шурфик покажу, сорок первый, руда там богатейшая.
     Он по-юношески   встряхнул   седыми   густыми   волосами   и,  не
оглядываясь, быстро направился к очередному шурфу. Догоняй его только!
     Ребятам понравился Нюрин дедушка.  Юлька удивлялся его памяти: он
помнил глубину каждого шурфа,  в каком месяце проходил его.  А сам как
молодой! Все ему нипочем. Нюра сказала ребятам:
     - Он и дома такой прыткий, неугомонный. Не любит червем жить.
     - Да и внучка не отстает от деда, - в тон ей ответил Гешка.
     Нюра искоса взглянула  на  Гешку  озорным  зеленоватым  глазом  и
неожиданно шлепнула ладонью по плечу:
     - Баш не отдашь - не вырастешь!
     Крикнула и  бросилась  вдоль  луга.  Гешка  передал  баш  Юльке и
бросился в другую сторону.
     ...Виктор Васильевич и Нюра жили у Кругловых. Возвращаясь поздним
вечером,  еще из сеней Виктор Васильевич кричал  своим  пронзительным,
звонким голосом:
     - Ирина Петровна,  чайку для  старика,  да  покруче  и  покрепче!
Измотал меня сегодня Петр Петрович.
     А сам хихикая,  знал,  что говорит неправду. Нравилось ему, когда
Гешкина мать отвечала:
     - Вас измотаешь! Как же!
     Очень Брагин  любил  чай.  Пока  не  появится  на  столе самовар,
разговор ведет нехотя,  скупо перебирая в памяти  прошлое.  Но  стоило
зашуметь   большому   никелированному   самовару,   быстро  оживлялся.
Отхлебывая  из  стакана  густой,  темный,  как  деготь,  чай,  заводил
интересный разговор.
     Юлька все вечера проводил у Гешки.  Втроем ребята  забирались  на
диван и слушали деда...
     Боясь, что Нюра будет  смеяться,  ребята  не  рассказывали  ей  о
"Дамире-1", о тренировках Грома, о мечте стать космонавтами и побывать
на Марсе.
     Но в  последний  перед  отъездом  вечер  Нюра  сама  завела  этот
разговор. Глядя на небо, густо усеянное звездами, мечтательно сказала:
     - Вон  видите  -  красненькая  звездочка?  Это  Марс.  Вот бы там
побывать. Ох, интересно!
     - А мы и будем там с Гешкой! Твердо решили. Готовим себя к этому,
- неожиданно выпалил Юлька.
     Гешка торопливо толкнул приятеля в бок.  Но уже было поздно. Нюра
тотчас повернулась к Геше:
     - Мальчики! Расскажите, пожалуйста! А?
     Геша сначала нехотя, а потом, увидев, что Нюре интересно слушать,
распалясь,  рассказал  все.  Начал  он  с  неудачных опытов с ракетой,
рассказал,  как они включились в поиски титановых руд,  рассказал и  о
значении металла титана в строительстве ракет.
     - Я не знала, что так нужна эта руда, которую вы ищете. И дедушка
этого не знал.  А то бы он поспешил... - призналась девочка. - Ребята,
дайте слово:  если полетите на Марс,  то и меня возьмете. Вот увидите,
обузой не буду!
     Юлька и Гешка одновременно подумали,  что этот  человек  и  верно
обузой не будет.
     - Лететь только втроем! - серьезно сказал Гешка.
     - Только втроем! - отозвались Нюра и Юлька.
     И они еще долго сидели на бревнах, глядя на красненькую звездочку
Марс.

     Утро, в  которое покидали Уньчу Брагины,  было прохладным.  Ночью
выпал иней, и картофельную ботву в огородах словно посеребрило.
     Виктор Васильевич сердечно простился с геологами. Быстрым, ловким
движением  забросив  за  спину   кошель-пестерь,   притопнув   мягкими
бахилами, Брагин сказал:
     - Ну, до скорого свидания!
     Посмотрев на   гору   Караульную  и  погрозив  ей,  полусерьезно,
полунасмешливо сказал:
     - А ты,  гражданочка Караульная, готовься отдать свои богатства -
заберем. Начнутся разработки, и я, старый, буду не из последних...
     Провожать Брагиных  пришли и пионеры шестого класса "Б".  Все они
шумной ватажкой, под водительством Нюры, направились вверх по реке.
     Ребята проводили Брагиных до горы Шоташ.  Высокая, густо поросшая
лесом, она мрачным треугольником поднялась на севере.
     Виктор Васильевич остановился возле небольшого ручейка.
     - Обратите внимание на цвет воды, - сказал он.
     Вода была рыжевато-красной.
     - Ой,  краснота какая!  - воскликнула Нюра и зачерпнула пригоршню
воды.
     Гешка, Юлька и все остальные уньчане не  один  раз  бывали  около
ручья и не удивились этому.
     Виктор Васильевич снял поклажу и, присев на пенек, оглядел ребят.
     - Хотите,     расскажу     вам     легенду,     старую    легенду
кочевников-вогулов.  Теперь вогулы уже оседлые люди  и  называют  себя
манси... - Брагин помолчал и совсем неожиданно сказал: - А ведь я тоже
из этого племени,  тоже  манси.  Пойдемте-ка  вверх  по  ручью...  Там
водопад есть.
     Виктор Васильевич опять надел свой  пестерь  и,  не  оглядываясь,
зашагал  по  еле  приметной  тропинке,  проложенной  по правому берегу
ручья.  Они прошли около трехсот метров и  очутились  возле  невысокой
скалы с двумя вершинами.
     Линия, разделявшая вершины, имела такой ровный треугольный вырез,
что казалось,  кто-то сделал это сознательно. Из разреза с высоты двух
метров  падал  ручей  с  красноватой  водой.  Между  вершинами  скалы,
вдалеке, угрюмо поднялся Шоташ.
     Виктор Васильевич начал свой рассказ:
     - Когда  дует  ветер  со  стороны  этой  горы,  всегда становится
холодно и начинается ненастье.  Манси подметили это и звали гору злой,
нехорошей. Они сложили про нее легенду. Было это давно, когда жили еще
деды моих дедов и манси ютились  в  дымных  берестяных  чумах.  Вместо
ружей  у  них  были  лук и стрелы,  огонь добывали высекая его бруском
железа из кремня.  Жили манси очень бедно,  но дружно.  Только  хмурый
Шоташ мешал им жить.  И люди проклинали Шоташ, когда он посылал на них
среди лета тучи с холодным дождем.  И вот один раз,  рассердившись  на
них,  Шоташ приказал реке Осьве:  "Прогони людей, они надоели мне. Без
них мне было спокойно дремать века".  -  "Нет!  -  ответила  красавица
Осьва.  -  Нравятся  мне  люди,  веселее с ними".  - "Ах так!  За свое
непослушание ты поплатишься,  гордая Осьва!" - сказал грозный Шоташ  и
двинул на Осьву груду камней.  Но был у Осьвы друг - утес Богатырь. Он
своей грудью приостановил  камни.  Рассердился  Шоташ  еще  сильнее  и
сказал:  "Накажу  вас  обоих!" - и молнией ударил по утесу.  Расколоть
утес донизу ему не хватило силы,  но  его  вершину  расщепило  надвое.
Выстоял утес Богатырь, но поплатился своей кровью. Смотрите, течет она
до сих пор...  Если разобраться в этой легенде,  то в ней есть кое-что
от  жизни.  Я  обследовал  ручей.  Действительно,  в давние времена со
стороны горы Шоташ был оползень. Грунт и камни съехали к реке, но путь
оползню  преградил  этот утес.  А ручей,  который появился здесь после
оползня,  пройдя через подземные рудные залежи,  приобрел  красноватый
цвет.
     Виктор Васильевич улыбнулся и закончил свой рассказ.
     - Это,  конечно,  предрассудки,  но народное поверье гласит: тот,
кто,  собираясь в дальний путь,  умоется водой из  ручья,  обязательно
вернется  в  эти  места  И  поэтому манси,  уходя со стадами оленей на
летние отгонные пастбища,  умывались из этого ручья...  Ну,  прощайте,
друзья!
     Он подал каждому руку и,  мягко ступая бахилами,  зашагал вниз по
ручью к реке. Нюра тоже пожала всем руку и догнала деда.
     Уньчане повернули назад и,  чтобы укоротить путь,  пошли прямиком
через поляну.  Только Геша остался. Странное чувство овладело им: было
чуть-чуть тревожно, чего-то жаль.
     - Нюра! - несмело окликнул он девочку.
     Она остановилась.
     Геша подошел и растерялся.  Теребя пуговицы на своей рубашке,  он
проговорил:
     - Значит, уходите? А мы вот остаемся...
     Он понимал всю нелепость сказанного им, но на ум больше ничего не
приходило.
     - Да...  Пора домой.  Дедушка все сделал. И меня ждут на кордоне.
Готовиться надо в школу...
     Только сейчас дошло до Геши, что они расстанутся с Нюрой надолго.
И  он  очень жалел об этом.  Первые зарницы хорошей,  светлой дружбы с
девочкой затронули его.  До этого  Гешка  всегда  относился  к  ним  с
насмешкой. А вот эта стройная девочка, с большими зеленоватыми глазами
и ямочкой-зарубкой на подбородке, казалась ему непохожей на других.
     - Ню-у-ся! - раздался голос Виктора Васильевича.
     Сложив ладони рупором, она ответила:
     - Иду-у, дедушка!
     Нюра сорвала несколько купавок.  Перебирая  желтые  тугие  шарики
цветка, задумалась.
     Гешке показалось,  что она хочет что-то  сказать,  и  он  несмело
дотронулся  до  цветов.  Она  грустно улыбнулась и отдала их Геше.  По
глазам ее,  зардевшемуся смущенному лицу  он  понял,  что  и  Нюре  не
хочется расставаться...  Гешка хотел было сказать:  "Не уходи, погости
еще у нас", - но не решился и только попросил:
     - Пиши мне... о школе, учебе, о твоих зверях...
     - Обязательно.  Но и ты не забывай...  Передай привет Юлию, пусть
не обижается он на меня...
     Она еще хотела что-то сказать, но только махнула рукой и побежала
по тропинке.  Геша пошел напрямик и, конечно, не видел, как Нюра, едва
скрывшись за кустами,  опустилась на колени  перед  красным  ручьем  и
быстро умылась.



     В лагере мальчики застали суету,  всегда предшествовавшую большим
поисковым работам.  Дядя Ваня проверял нивелир. Зоя тряпкой, смоченной
в  машинном  масле,  протирала  стальную мерную ленту.  Рабочие тесали
колышки для пикетов.  Петр Петрович переносил из  журнала  на  планшет
результаты съемок.
     - Ох и задал нам Виктор Васильевич работы!  -  сказал  Голощапов,
встречая ребят.  А потом,  довольный,  добавил: - Побольше бы ее было!
Ценнейший материал!
     Петр Петрович   перелистал   потертые  страницы  журнала,  сплошь
заполненные цифрами,  сделал еще несколько отметок на планшете.  Потом
снял очки, щурясь, словно от ребят шел ослепительный свет, сказал:
     - Вот что,  друзья мои!  Завтра заканчивается срок заключенного с
вами  трудового соглашения.  Но,  к нашему счастью,  Виктор Васильевич
показал три новых,  не разгаданных нами шурфа и штольню.  Нужно, очень
даже,  заснять их.  Есть нужда в вас,  ребята! Прошу поработать с нами
еще дней пять. Ну как, согласны?
     Гешка выпрямился.   Конечно,   согласен!   Ну,   а  Юлька?  Гешка
дотронулся до товарища. Юлий, как обычно при волнении, шмыгал носом, и
широкое  лицо  его  зарделось  и расплылось в улыбке.  Ясно,  и он был
согласен. Славный друг Юлька!
     - Поработаем! - за обоих ответил Гешка.
     Мальчики тотчас  включились  в  дело.  Юлий  взял  рейку  и  стал
помогать  дяде Ване в проверке инструмента.  Гешке,  имевшему отличный
почерк, поручили переписать несколько страниц журнала съемок.
     Когда была  закончена  подготовка,  ребята под командой дяди Вани
пошли "в поле".
     Все, казалось, было так же, как и месяц назад: те же инструменты,
горы, но мальчики уже были иными.
     Куда делась  медлительность,  нерасторопность Юльки!  Поставит он
рейку на пикетный колышек,  да так ровно,  качнет ее  так  спокойно  и
прямо,  что  дядя  Ваня  сразу  же  берет отсчет.  Нет нужды дяде Ване
говорить Юльке о смене станции.  Юлька сам видит: дядя Ваня записывает
отсчет - можно переходить на следующий колышек. Так с пикета на пикет.
Да и с мерной лентой Юлий уже  не  ходил  вперевалку,  как  объевшийся
медвежонок, а действовал быстро и умело.
     Ребята, как выразился  дядя  Ваня,  вошли  в  работу.  Она  цепко
захватила  их,  увлекла.  И ничего уже не мешало им:  оводы не кусали,
мошкара не лезла в рот.  И ягоды спрятались в листве.  Все  получалось
очень ловко, непринужденно. И рейки стали ладными, не валились из рук,
и шпильки через ушко мерной ленты сами лезли в землю  -  постепенно  к
ребятам пришло мастерства.
     День пролетел скоро. Когда дядя Ваня, посмотрев на свои карманные
часы,   сказал,   что   пора  кончать  работу,  ребята  удивились.  Им
показалось, что они только что начали ее.
     Старый геодезист, обычно скупой на похвалу, с восхищением сказал:
     - Работали как черти! Ну и молодцы космонавты!
     Как работают   черти,   если  они  есть,  ребята  не  знали,  но,
по-видимому,  здорово,  если дядя Ваня на обратном пути запел, чего за
ним никогда не наблюдалось...
     Так проработали  ребята  пять  дней,  и,  когда   Петр   Петрович
предупредил их об окончании съемок, Гешка и Юлька загрустили.
     В этот последний день  они  работали  так  споро,  что  закончили
съемку  на  два  часа  раньше,  чем  рассчитывал дядя Ваня.  Потом они
помогли рабочим вкопать возле  шурфов  и  штольни  столбы-реперы.  Эти
реперы  подскажут  инженерам,  которые  будут строить шахты,  на какой
высоте над уровнем моря находятся шурфы и штольня и далеко ли  они  от
экватора и Пулковского меридиана...
     Возвратились друзья в лагерь поздно.  Там уже возле  палаток  шла
обычная  трудовая  сутолока:  дядя Ваня приводил в порядок инструмент,
Зоя  готовила  ужин,  Петр  Петрович  шумно  умывался  в  реке.  Синий
горьковатый дым,  пригибаемый ветром, стлался по земле. И эта вечерняя
суета,  дым,  навеяли легкую,  берущую за сердце грусть. Гешка и Юлька
сидели притихшие, насупленные.
     Мокрый, свежий,  с полотенцем в руках,  Петр Петрович  подошел  к
ребятам. Поняв их настроение, сказал:
     - Жаль расставаться,  да надо!  Мы на этой неделе  уедем:  работа
наша закончена.  Материал Виктора Васильевича укоротил наше пребывание
в Уньче...
     - Значит, уезжаете? - все еще не веря, спросил Геша.
     - Да,  задание наше выполнено. Имея эти данные, геологоразведчики
пробурят несколько контрольных скважин, уточнят месторождение, а затем
утвердят запасы руд и сдадут промышленности для освоения  их.  Большое
это дело...
     - И тогда будут выплавлять титан из этих руд?
     - Конечно!
     - И он пойдет на строительство ракет, космических кораблей?
     - Я думаю, что пойдет.
     Глаза у Гешки заблестели.  Он повернулся к  другу  и  восторженно
сказал:
     - Ты только подумай,  Юль, мы теперь заслужили право быть первыми
пассажирами  на Марс!  Правда?  Мы имеем право на билет для поездки на
Марс? Имеем?
     Юлька сейчас совсем не думал ни о каких билетах. Он очень устал и
теперь, пригретый теплом костра, отдыхал.
     Гешка обратился к Петру Петровичу.
     - Да, пожалуй, друзья мои, вы заслужили это право. Вы обязательно
побываете  на Марсе.  Занимайте очередь за билетами!  - засмеялся Петр
Петрович.
     Он присел  на  колодину  рядом  с Гешей и,  сгребая сучком в кучу
рассыпавшиеся алые угли, уже серьезно сказал:
     - Но   в   эту  очередь  с  пустой  головой  и  неумелыми  руками
становиться запрещено...
     - Как это?.. - не понял Юлий.
     - Очень просто.  Тот, кто собирается побывать на других планетах,
открывать   неведомые  миры,  должен  иметь  большой  багаж  знаний  и
воспитать в себе настойчивость,  преданность делу,  за которое взялся,
отвагу.  Трусам,  маменькиным сынкам, незнайкам там, в космосе, нечего
делать. Это для вас, ребята, ученые в лабораториях, рабочие и инженеры
на заводах готовят путь к звездам. Ваши деды штурмовали Зимний дворец,
а вам, их внукам, предстоит штурмовать космос...
     В этот  вечер ужинали все вместе.  Ребята были в центре внимания,
на их тарелки накладывались лучшие порции,  на третье им  дали  не  по
одному апельсину, а по два.
     Все члены  поисковой  группы  были  довольны  -  заканчивался  их
нелегкий труд, через три дня они уезжали.
     После ужина Петр Петрович старательно писал  что-то  возле  своей
палатки.  Закончив работу, возвратился к костру с туго набитой полевой
сумкой. Обращаясь ко всем, он сказал:
     - Пришел  почтовый  перевод  с нашей зарплатой.  Есть предложение
выдать деньги в первую очередь нашим молодым рабочим. Нет возражений?
     Все согласились с Петром Петровичем. Он присел на колодину, вынул
из сумки список и пачку денег.
     - Круглов Г. И., - сказал он официально. - Получите зарплату...
     Гешка, сам не зная почему,  обтер ладони о штаны  и  нерешительно
подошел к Голощапову.
     - Подходи поближе. Вот здесь расписывайся.
     Петр Петрович  ногтем  подчеркнул  на  ведомости Гешкину фамилию.
Гешка взял протянутую Голощаповым толстую коричневую авторучку  и  уже
хотел  расписаться,  но,  увидев  сумму  причитающейся  ему  зарплаты,
отдернул руку.
     - Зд...  здесь  ошибка.  Что-то очень уж много!  - чуть заикаясь,
сказал он, не спуская глаз с ведомости.
     Петр Петрович рассмеялся:
     - Ошибки нет!  Ты забыл  про  девяносто  процентов  полевых.  Ну,
поскорее расписывайся... Следующий! Малямзин Ю. В.
     Потрясенный Юлька расписывался так торопливо  и  размашисто,  что
фамилия  его  не  уместилась в одной строчке и пришлось занять строчку
ниже.
     Получив деньги,  Юлька  засмеялся.  Он  представил себе,  как он,
Юлька,  по словам отца несусветный лодырь,  принесет в дом кучу денег.
Вот здорово!
     На прощанье Петр Петрович протянул  Гешке  и  Юльче  по  листочку
белой плотной бумаги.
     - Это справки,  что я обещал,  ребята.  Это,  конечно,  шутка. Но
все-таки храните справки как память о днях первой работы,  о посильной
помощи вашей в поисках титановых руд...  Может быть, они и пригодятся.
А за вашу работу от имени поисковой группы спасибо!..
     Всю дорогу до дома Геша бежал.  Только у ограды он сбавил шаг. Не
спеша  вошел в дом.  Так же,  как покойный отец,  он немного повозился
около  умывальника,  ополаскивая  руки.  Потом   прошел   в   комнату,
неторопливо  вынул  из кармана полученные деньги,  положил их на стол,
прихлопнув ладонью:
     - Ну,  мама,  получай...  Зарплату нам выдали.  А завтра пойдем в
магазин, купим тебе зимнее пальто.
     Мать взглянула на Гешку,  на деньги и беззвучно заплакала. Всегда
эти женщины найдут причину для слез.  У Гешки тоже защекотало в  носу,
но он сдержал себя.  Вспомнив про справку, выданную Петром Петровичем,
развернул ее.
     На плотном  листе  бумаги  вверху  синей типографской краской был
отпечатан  герб  его  страны,  ниже  гордое  слово:  СССР.  Под   ним:
Министерство геологии и охраны недр.  Поисковая группа Э 34.  А дальше
четким, красивым почерком Петра Петровича написано:
                               СПРАВКА
     Ученик уньчанской  школы Круглов Геннадий с 15 июля по 20 августа
1958 года  работал  в  составе  поисковой  группы  Э  34  по  разведке
титано-магнетитовых  руд.  Во  время  работы,  а также розысков старых
геологических документов он проявил  смелость,  находчивость,  высокое
понимание долга и этим способствовал успеху в работе.
     В знак поощрения,  за помощь в разведке уньчанского месторождения
титано-магнетитовых  руд,  Круглов  Геннадий  заслужил право полета на
Марс  (после  открытия  постоянных  пассажирских  рейсов),  и  поэтому
уньчанская  поисковая  группа  Э 34 обращается к будущим космонавтам с
просьбой  оказать   содействие   этому   товарищу   в   первоочередном
приобретении билетов в космический рейс.
                                       Начальник поисковой группы Э 34
                                                          П. Голощапов

     Гешка прочел справку еще раз. Припомнились слова Петра Петровича:
"Это,  конечно, шутка. Но все-таки храните справки как память... Может
быть, они пригодятся..."
     Геша бережно свернул справку и прошептал:
     - Обязательно пригодятся.  Мы  будем  на  Марсе,  честное  слово,
будем!




                  Поселок Уньча и его жители
                  "Дамир-1"
                  Ермаковы сокровища
                  Мы - рабочие
                  Юлька вырабатывает характер
                  Если бы не осы...
                  Путешествие началось!
                  Соблазны большого города
                  "Меня зовут Нюра"
                  Вертолет держит курс на Верховье
                  Атаманша
                  К чему приводит самомнение
                  С Юлькой что-то случилось
                  "Разве можно так пугать человека!"
                  Отважные водолазы
                  "Лететь только втроем!"
                  Первые в очереди




                     Сластников Николай Сергеевич
                            БИЛЕТ  НА МАРС
                               Повесть

                 Ответственный редактор И. В Пахомова.
                 Художественный редактор С. И. Нижняя,
                 Технический  редактор Т. М. Страхова.
                 Корректоры Н. М. Кожемякина  и 3. С. Ульянова.

Last-modified: Thu, 13 Nov 2003 19:53:05 GMT

Оцените этот текст: