Оцените этот текст:Не читал10987654321
СодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru html
Сергей Лукницкий. Стеклянный гиппопотам


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Сергей Павлович Лукницкий, 2001
     Email: SLuknitsky(a)freemail.ru
     Изд. "Русский Двор", Москва, 2005
---------------------------------------------------------------

Записки из новых структур
     "Мы  вдруг,  как  ветер  повеет,  заведем  общества  благотворительные,
поощри- тельные и невесть какие. Цель будет прекрасна, а при всем том ничего
не выйдет."
     Н.Гоголь

     Прежде  чем  эта  повесть  начнет читаться,  я  хочу  заявить  со  всей
ответственностью: события и люди, в ней описанные, мной придуманы.
     Более того, написав, я позволил себе усомниться в придуманности людей и
событий  и стал давать  ее  читать, дабы мои первые оппоненты нашли бы в ней
хоть что-то, с чем можно было бы ее ассоциировать. Они читали, но говорили в
один голос, что так не бывает. И это я отнес себе в заслугу.
     Наконец, в  мою  пользу свидетельствует, я  надеюсь,  и то,  что такого
вообще не может быть в наше славное время, когда каждый только и думает, что
об Отечестве,  и,  не жалея  своих сил,  отдает  себя во благо. Сами знаете,
чему.
     ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
     Товарищ  полковник, я служил  вам  верой и правдой много лет, а прошлый
раз  пришел  за  вознаграждением,  так  мне  сказали,  что,  видимо,  корпус
внештатных сотрудников  будут распускать, и не выплатили мне мои  кровные 30
рублей.  Прошу  вас, товарищ полковник, походатайствуйте, все-таки 10  лет я
вам помогаю.
     БАБУСИН, внештатный сотрудник.

     ГЛАВА 1
ЭПОХА
     Это  было  удивительное  время,  когда  прокуроры   писали  статьи,   а
журналисты расследовали дела. Это было  странное время, когда с улиц исчезли
огромные портреты, братья Вайнеры перестали писать вдвоем,  а депутаты стали
заседать по четыреста суток в году. Это было  стремительное время, требующее
немедленного  изменения уголовного законодательства,  потому  что неожиданно
изменился  уклад   жизни  и   новое   бытие  стало   похоже   на   уголовное
законодательство в действии.
     Все  в  этой  жизни,  что  начиналось  с  приставок  "пере"  и   "коо",
встречалось на  "ура", но  так  как само слово  "ура"  перестало  вдруг быть
популярным,  в  ход  пошли  такие обидные  понятия, как  "некомпетентность",
непрофессиональность",  неделовитость",  ими  заменяли  то,  по поводу  чего
раньше кричали "ура".
     Появилась   масса   иностранных   слов:   "менеджер",   "адекватность",
"спонсорство",  "инвестиции",  а  когда  и  их  стало не хватать,  их  стали
дополнять    некогда    мирные,   почти    забытые:   "благотворительность",
"милосердие", "опека", и иногда только, полушепотом - "консенсус".
     Быть с чем-то согласным считалось неприличным.
     Если  прокурор  времен   перестройки   и   гласности   хотел  мгновенно
прославиться и  утвердить  свое  имя  на  скрижалях всеобщего ускорения,  он
тотчас  же  давал сообщение  в печати, где трибунил  о том,  что  намерен  в
ближайшее время  отказаться от обвинения по  сфабрикованному в  годы  застоя
уголовному  делу. С  ним никто  не  спорил.  Сфабрикованные  дела  перестали
интересовать массы. Профессия юриста стала столь популярной, что учреждения,
где обитали люди  этой  профессии,  превратились в  большие  гнезда, где  за
большие деньги давали советы, как обойти закон.
     Из тюрем и колоний стали выходить люди, осужденные еще  совсем  недавно
за частнопредпринимательскую деятельность. Теперь они выходили героями, а от
ворот колоний их увозили на "мерседесах".
     Перестройка отобрала хлеб у судей и судебных исполнителей.  Если раньше
они звонили из совещательной комнаты,  чтобы  спросить милостивого совета  в
райкоме  партии,  то  теперь райком  был забыт, с  негодованием  отвергнут и
предан анафеме. Но телефоны в совещательных комнатах остались, и судьи стали
советоваться с прессой,  совершенно забывая,  что  всего несколько лет назад
эта же самая пресса за те  же самые  неконвертируемые деньги и  малоощутимые
блага пестовала застой.
     Законы, коих насчитывалось к  тому благословенному  времени  уже  более
полумиллиона, настолько запутали друг друга и настолько перекрыли друг другу
доступ  животворящего  и здравопорождающего  кислорода, что  попросту  стали
гнить, в итоге были почти что все отменены.
     Это называлось наступлением эпохи  совершенствования законодательства и
построения правового государства.
     Общество,  как  птица  Феникс,  чувствовало,  что   надо  бы  побыстрее
возродиться из пепла, но как это сделать - не знало.
     И посреди таких  социально-значимых  для распада и возрождения общества
моментов, как  торжество  однополой любви, неуемное  занятие спортом, разгул
демократии, преимущественно уличной,  граничащей  с  массовыми беспорядками,
процветали  и  заполняли  все  мысли людей  невероятная  пустота в магазинах
госсектора и изобилие рыночной и кооперативной торговли.
     Посреди панического ужаса  перед еще новыми повышениями цен и полностью
или  почти  полностью  замороженных доходов  населения  страну  парализовали
внутренняя эмиграция и наиболее популярное  занятие всех, кто никогда не был
допущен ни к каким занятиям, - прожектерство.
     В России от идей не было спасу тысячелетия.
     Идеи лопались, как воздушные шарики.
     Идеи жили ровно столько, сколько находилось времени, чтобы их изложить.
Идеи не подхватывались и тотчас  же заваливались новыми, и  не было  никакой
возможности  распаковывать эти идеи, а верхние тотчас же заваливались опять.
И благоразумные люди, понимая их никчемность  и бессмысленность, не  спешили
их реализовать, ожидая, когда поток идей поредеет.
     Но поток не редел,  и массы людей были  завалены прожектами.  Они гибли
без стонов. О них никто не вспоминал.
     Мгновенно возникали сотни  и тысячи  кооперативов, искренних,  желающих
помочь ближнему.  На них не обращали  внимания. Они пытались сотрудничать  с
государством,   но  не  уволенные   и  не   попавшие   еще  под   сокращение
государственные служащие боялись их, и они погибали.
     Кооперативы пытались вести переговоры с общественными организациями, но
эти организации сами  боролись за  выживание,  причем  им  одним  известными
способами, и кооперативы отторгались.
     Десятки    совместных    и    малых    предприятий   создавались    при
научно-исследовательских  институтах,  пытаясь  хотя  бы  науку  сдвинуть  с
мертвой точки. Тщетно!
     Наука шла сама по себе,  мелкие предприятия  - сами по себе.  В частный
сектор набирались люди по принципу: "Умею делать", - а вот этого именно-то и
не надо было.
     При этом появилось великое множество бессмысленных организаций, которые
немедленно  регистрировались властями  и  ми  поддерживались. Например, была
зарегистрирована  Ассоциация  по учету  планет в Галактике  и на  счет  этой
Ассоциации  нищая  страна переводила  немалые средства.  Было и  общество по
борьбе  с  очередями, в  офисе которого сидели серьезные люди  и за  хорошие
оклады обучали приходивших, как пролезать без очереди. Была даже корпорация,
куда входили бывшие жены известного деятеля культуры, и специально созданный
фонд заботился о них и их семьях. В уставе  этой  корпорации было  записано,
что членом ее может стать только  лицо женского пола, прожившее с означенным
деятелем  культуры  не  менее  месяца.   Это   была   очень   многочисленная
организация, в коей, однако, нашел себе место и мужчина,  в судебном порядке
отстоявший  свое право на  название "жены деятеля культуры". Ради  него даже
пришлось сделать поправку в уставе.
     Были и организации, которые занимались  придумыванием лозунгов,  потому
что в ходу были лозунги, клеймившие старые лозунги.
     Причем лозунги  тоже устаревали  мгновенно, так и не начав  часто жить.
Газеты пестрели заголовками:  "Власти  -  власть",  "Критиковать дозволено",
"Перспективы превосходны  и  будут  еще  лучше", "Двигаться  вперед  во всех
направлениях", "Больше так жить невозможно", "Правду в глаза", "Одесса хочет
торговать  с заграницей" и многие-многие другие, умирающие  на  другой  день
после появления газеты. Да и сами газеты не расходились.
     На их место приходили следующие, которых постигала та же участь.
     Бесчисленные  благотворительные  организации раздирали  страну.  Сотни,
тысячи, десятки  тысяч  профессиональных  клерков, уволенных  по  сокращению
штатов с  годами насиженных  мест из различных ведомств, одиноко бродили  по
улицам в  поисках ответа  на жизненно важные вопросы. Им перестройка была не
нужна. Столоначальники  всех рангов переполняли  дорогие кооперативные кафе,
но так как ничего другого, кроме как пить суррогатный кофе и болтать, они не
умели, такие  кафе  из-за них стали называть  "рыгаловки перестройки", ибо в
них каждый  входящий принужден был за съеданием бутерброда с колбасой, ни по
вкусу, ни по запаху, ни по цвету не отличающегося от своего собрата с сыром,
слушать длинные и трезвые монологи потерявших работу.
     Наиболее перспективные  "безработные" объединялись  в благотворительные
организации  и фонды.  Хмурые,  пока  еще  не голодные,  но  проедающие  уже
последнее  из выходного пособия, они основывали фонды  "Здоровье", "Улыбка",
"Пегас", надеясь, что под крышей этих организаций вновь потекут к ним доходы
и снова не надо будет ничего делать.
     Они ждали эту своего рода узаконенную милостыню,  потому что  содержать
фонды принужден был народ, который, авось, снова не спросит: "А  чем  это вы
там занимаетесь, други?"
     Бешеная  погоня за  рекламой,  "на наш счет просим  перечислять суммы",
чашки  с  медяками,  благотворительные издания,  которые  граждане вынуждены
из-за их дефицита покупать втрое дороже, - все это говорило само за себя.
     Некоторые   новые  учреждения  организовывались,   чтобы  трудоустроить
наиболее  уважаемых,  оставшихся  без  работы людей,  как правило,  высокого
ранга.   И   тотчас   же  вокруг  такого  учреждения   принимались   роиться
многочисленные  плеяды  жуликов,  бездарных людей,  которые,  однако,  умели
хорошенько подать себя и при приеме  на новую работу четко говорили все, что
приятно было бы услышать их новым хозяевам.
     Говорили тихо, потому  что  громкая речь  рождала  ненужные ассоциации,
говорили  умно, потому  что глупость может выжить, лишь  закутавшись в умные
одежды.  Говорили  долго, потому что краткая  речь могла свидетельствовать о
поверхности человека.

     ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
     Согласно вашим рекомендациям  устроился в организацию,  говорят,  здесь
будет работать  жена  Самого.  Информировать буду регулярно.  Привет  вам от
дочери, она на днях защищается. Теща привезла свежей картошечки. Подброшу.
     БАБУСИН,
     внештатный сотрудник

     ГЛАВА 2
НАЗНАЧЕНИЕ
     Время близилось к трем часам пополудни, но представительное совещание и
не думало  идти  на  убыль.  Оно,  наоборот, распалило  присутствующих,  ибо
собралось по-новому, вне рамок старых стереотипов, то есть без повестки дня,
и, главное, когда началось - неизвестно.
     Со  стороны  могло показаться, что говорят все  сразу, но при ближайшем
рассмотрении возникало ощущение, что, наоборот, все молчат.
     Вообще все, как в Английском клубе.
     А и в самом деле,  по купеческому залу, канделябрам, блещущим фальшивым
золотом,  по анфиладам распахивающихся  от сквозняка дверей,  по  громоздким
стульям казалось это сборище клубом, но, конечно, не Английским, а сельским,
временно, уже  лет  шестьдесят помещающимся  в  завоеванной  церкви или доме
помещика, где  обеденный  стол сразу же  пошел на растопку, и все  эти  годы
вместо  стола  используется  положенная поперек двух  стульев  снятая  дверь
главного зала.
     Несмотря  даже  на  то,  что  в  данном  конкретном  случае стол  стоял
полноценный и  дверь  тоже  висела,  все равно создавалось ощущение какой-то
дисгармонии.
     Дисгармонию  создавала  не  обстановка,  не интерьер,  а  ситуация, при
которой   пожилой,  уставший  человек  стоял,   как  школьник,  не  успевший
подготовиться к уроку, а молодой учитель, вдвое его младший, выговаривал ему
неизвестно за что, да еще перед всеми.
     -  Ну  что нам  с тобой делать,  Рыбников?  - говорил, нервно перебирая
карандаши  на  столе,  сорокалетний  работодатель  своему  бывшему  учителю,
коллеге, партийному работнику. Он был нервным потом, что с утра засевший ему
в зубах  кусок  мяса страшно мешал. - Смотри,  -  предлагал он, показывая на
анкету,  лежащую тут  же,  не отрывая  рук от стола, просто  вытянул палец и
показал. -  Биография у тебя  богатая, боевая, на  тебе,  небось, еще пахать
можно.
     В зале подхалимски захихикали. Улыбнулся и пожилой "школьник".
     Воцарилась пауза, одна из тех многочисленных пауз, на  которые тратятся
огромные средства, силы, мозги и нервы.
     - На  Ассоциацию  пойдешь,  -  скорчив  гримасу,  потому что теперь уже
языком попытался  раздвинуть собственные зубы и освободиться - вещал хозяин,
- сейчас модно Ассоциации создавать, прослывешь в авангарде.
     "Ученик" воспрянул духом и даже телом. Он на секунду перестал опираться
на  спинку  высокого  стула  и  наблюдать,  как его визави  тщетно  пытается
пролезть в свой рот указательными пальцами обеих рук сразу.
     Проголосовали за Ассоциацию.
     Хорошо  зная формы и методы  работы  таких  комиссий, Рыбников  не стал
задавать  при всех вопросы о том,  что это будет за контора и что в ней надо
будет делать. Он ринулся в  омут,  последний в  своей жизни административный
омут, и был счастлив.
     Только  в кулуарах он  нашел  минуту  и подбежал к своему благодетелю и
тихо, даже застенчиво, спросил:
     - А что это будет за Ассоциация?
     - Дедуля, в стране скоро  голод начнется, надо  помогать  бедным, кроме
того, надо интеллигенцию сплачивать. Без интеллигенции мы, брат, пропадем, -
сказал молодой здоровяк удовлетворенно, потому что достал, наконец, засевший
между зубов кусок мяса, и, подойдя вплотную к Рыбников, прошептал:
     - Тебе кушать надо? И мне надо. Тебе в депутаты надо? И мне надо.
     После чего, не попрощавшись, исчез.
     И  Василь  Евгеньевич  Рыбников  таким  поворотом  разговора  вовсе  не
опечалился.  ПО  многолетнему опыту  работы  он знал, что раз есть должность
руководителя, значит, полдела уже сделано.
     Чем  конкретно будет заниматься вверенная ему организация -  вопрос уже
не его. Это проблема  человека  рангом поменьше, и, стало быть,  надо срочно
подобрать  заместителя, чтобы вторую половину  дела возложить на  него.  Так
будет справедливо.
     Он не знал еще, что  в Ассоциации первым лицом  будет недолго, а  когда
узнал и увидел первое лицо - не опечалился, так как понимал, что  вся власть
в новой конторе все равно будет у него и все оргвопросы: платить, увольнять,
распекать - будет решать тоже он.
     Ну а  свадебный генерал -  это даже  полезно, к тому же это в традициях
российской действительности... Лучше бы, конечно, генералом оказалась дама -
жена  какого-нибудь ответственного  лица,  тогда он,  обаятельный  Рыбников,
может считать, что бенефис его состоялся.
     Но не знал и не ведал ушлый Рыбников  того, главного, для чего все-таки
создавалась такая организация,  хотя потом  довольно быстро сориентировался,
когда  получил первые  анкеты своих  новых сотрудников. Все  это были анкеты
бывших   руководящих  работников,  потерявших   работу   из-за  ненадобности
обновляющейся страны в их ярких личностях.
     Не  знал, но уже  стал догадываться о  том, что  у  пришедших на  новую
работу  в Ассоциацию подмочена репутация и новое  место  их службы,  где  за
высокоштильными  разговорами можно будет  спрятаться  и пересидеть тревожное
перестроечное время.
     Но даже умный  Рыбников не  понимал  сперва,  хотя  ему  и было об этом
сказано в лоб, что эта Ассоциация -  специальный оазис синекур, готовящих  в
народные депутаты наиболее  перспективных  и запятнанных бездельников,  дабы
обеспечить  их уже потом легальную и фатальную  неприкосновенность, а  когда
понял, решил  и сам, - чем черт не шутит, - откусить от общего  пирога кусок
побольше.

     УКАЗ
     Президиума Верховного Совета

     1.  Назначить  Стрикачева Осавиахима Семеновича  Главным интеллигентным
человеком страны.
     2.  ввести  должность  Главного  интеллигента  страны, согласовав ее  с
бюджетом Правительства и приравняв по категории к рангу министра.
     3. Назначить Стрикачева  О.С. руководителем вновь  созданной Ассоциации
"Культ-ура!"

     ГЛАВА 3
ПЕРВОЕ ЛИЦО
     Престарелый Рыбников, третий час ведя беседу со своим новым начальником
Стрикачевым,  назначенным  недавно  руководителем  Ассоциации  "Культ-ура!",
чувствовал  себя двадцатипятилетним любовником, только что  перескочившим  с
дерева на  балкон любимой. Ибо в тяжелом, специальном кресле перед ним сидел
человек, который не хотел не мог  говорить и смотреть, но который уже не мог
даже слушать и выглядеть.
     То, что он глух, Рыбников понял почти сразу, потому что помощник нового
руководителя   -  Арамеец,  вовсе  не   стесняясь   присутствия  Стрикачева,
прикорнувшего  в кресле,  и  демонстрируя попутно своими словами  симпатию к
Рыбникову, а не к этому старперу, громко сказал:
     - Василь Евгеньевич, ну на хрена нам этот некрофильный мудак?
     Рыбников перепугался  было и поднял  глаза  на помощника, но,  усмотрев
краешком глаза, что поза Стрикачева не изменилась, мимика осталась той же  и
даже улыбка не сошла с его лица, понял, да-да-да.
     А  вот то,  что Стрикачев  уже и выглядеть не может, Рыбников открыл  в
само   конце  беседы.  Стрикачев,   устанавливая   на  своем   лице  подобие
благообразной  улыбки,  уронил  с  переносицы  очки,  и  сними  вместе,  как
капроновый  чулок, слетела маска, обнажив мертвые глаза, проваленный  нос  и
отсутствие щек.  Вместо лица шефа  Рыбников с ужасом увидел темно-коричневую
кожу,  от  которой  повеяло  склепом.  К  тому  же,  потеряв  лицо,  Главный
интеллигент страны заплакал.
     В  ту  же  секунду  в  кабинете  появилась дама  в медицинском  халате,
экстрасенс, как она  сказала, ибо Осавиахим Семенович  верит в экстрасенсов,
распахнула халатик и положила его холодную руку на свой живот.
     - Ничего не поделаешь, - сказала она, - такие люди нужны возрождающейся
стране, и приходится отдавать им свою энергию.
     Получив  энергию, Стрикачев перестал плакать и пополз  своей рукой, все
еще лежащей  на животе  экстрасенса, дальше, но она  отстранилась, поскольку
движение руки послужило сигналом, что процедура прошла успешно.
     Разговор  возобновился,  вернее,  монолог  Рыбникова,  который  се  еще
намеревался  хоть что-то  узнать,  застолбить,  усвоить в  этом  кабинете. В
частности, ему не нравилось название новой Ассоциации.  "Культ-ура!", считал
он, навевает  нехорошие  мысли, которые совсем  недавно он, рыбников, считал
хорошими  и единственно верными, но сегодня перестройка давала себя знать, и
к тому же ослушаться команды: "Статья прогрессивным!" -  Рыбников не мог. Он
был человеком долга.
     - Напишите мне все, что вы  изложили, я подпишу, -  вдруг  веско сказал
престарелый  руководитель,  но  на   большее  его  не  хватило,  голос  стал
заплетающимся, и огромная, страшная челюсть выехала у него изо рта почти что
на середину стола, - только покрупнее пишите, а то я не Бог весть как хорошо
вижу...
     -  За  что, ну,  за  что  нам такое?  -  возмущался  в  трубку телефона
спецсвязи Рыбников, рискнув позвонить наверх.
     - Ты  не понимаешь, - успокаивали  его в  трубке, - это же находка, все
равно всем руководить будешь ты, неужели надо объяснять? Ну, ты-то не будешь
ошибаться, по крайней мере, а интеллигенцию мы направим, куда надо.
     Рыбников осекся, понимая, что все сказанное - резонно.
     А трубка после паузы продолжала:
     - Ты еще не знаешь, кого мы тебе в Ассоциацию пришлем в качестве члена.
     - Кого еще? - испугался Рыбников.
     - Жену  одного очень  крупного деятеля,  как ты и  хотел,  с ее помощью
будешь  все пробивать и  устраивать. Правда, помнится, мы  с тобой  говорили
когда-то о Раисе Максимовне.
     - Да, - оживился Рыбников.
     - Так вот ее нельзя. Она уже член в другом месте, к тому же знаешь, что
пишут газеты про ее супруга?
     Рыбников стал лихорадочно искать на столе среди завала бумаг вырезку из
газеты и, пока трубка еще поучала его, прочитал:
     "Специальной  комиссии  по  исследованию  архивов  стало известно,  что
найдены сверхсекретные документы, свидетельствующие о причастности Горбачева
к международному терроризму".
     - Дела-а, - присвистнул Рыбников.
     - Кончай читать муру, примешь на днях даму.
     - Господи! - взмолился Рыбников.
     - Не дрейфь,  этот  вопрос  решен... Принимать  ее на уровне  премьера,
понял?
     - Понял,  -  пролепетал Василь Евгеньевич  и, посидев некоторое время в
своем  кабинете,  пошел  все-таки опять к  своему  новому  шефу с  бумагами,
которые тот собирался зачем-то подписывать.
     Собственно,  никогда  бы  в  жизни  Рыбников  к  нему не  пошел, но ему
захотелось  иметь автограф Стрикачева, обыкновенный автограф и к тому же  на
возможно большем количестве листов чистой бумаги.
     Но  это  мероприятие  сорвалось: хотя  и взялся  немедленно  за  работу
Стрикачев, но от того ли, что перо не  держалось в его руках, от усердия ли,
но расписался он сразу на всех бумагах одним росчерком, и даже еще выехал на
стол,  не  заметив,  что бумаги  кончились, отчего  раздосадованный Рыбников
подумал, что это дело пустое, потому что нигде и никогда ему не поверят, что
таким вот образом расписывается Главный интеллигент страны.


     ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
     Сегодня Рыбникову стало известно, что членом Правления Ассоциации будет
жена высокопоставленного  лица.  По этому  поводу у нас шухер. Метутся полы,
исправляются  унитазы в  сортирах  (дамских).  Бухгалтера  уже  второй  день
отпаивают валерьянкой.
     БАБУСИН,
     внештатный сотрудник.
     ГЛАВА 4
ЗАМЕСТИТЕЛЬ
     День сегодня выдался тяжелый. И  Рыбников решил  себя  вознаградить: он
хорошенько пообедал в  дорогом ресторане (теперь можно было  не экономить) и
позвонил   своему   старому   приятелю   -  начальнику  Главного  управления
ассенизации и канализации страны Станиславу Аркадьевичу Стародревову:
     - Ну как  перестройка, старичок?  - тихо,  с осознанием себя в  хорошей
должности, начал он свой разговор.
     - Отлично, такие, понимаешь, успехи, - в тон,  хотя значительно громче,
ответствовал  Рыбникову начальник Главка. - Такие, понимаешь,  успехи, - еще
раз  повторил  он,  хотя  прекрасно  понимал,  что  никаких  успехов  у  его
управления нет. Но по правилам игры отвечать надо было именно так. К тому же
Стародревов  знал,  что Рыбников теперь без работы, и готовился  с ходу дать
ему  отпор, если старик попросится вдруг к нему. И вовсе не  потому,  что не
было ставок или руководящих должностей, причина была иного свойства.
     Стародревов  ждал рыцарей в штатском и  сам удивлялся, как это на такой
должности, как у него, можно еще умудриться провороваться.
     Однако  разговор  повернулся совсем  в другую  сторону,  и  Стародревов
повеселел.
     - Слушай,  -  сказала  трубка, -  хватит тебе кулаком груши околачивать
вокруг  общественных  уборных,  иди  ко  мне  заместителем.  Мы   организуем
Ассоциацию "Культ-ура!". Теле после твоей должности здесь самое место. Ты же
давно хотел работать с интеллигенцией. Молчишь?
     Рыбников не хотел говорить, что это будет Ассоциация для интеллигенции,
он не любил этого слова. Но оно вырвалось, и Рыбников потускнел.
     Рыбников не хотел говорить, что это будет Ассоциация для интеллигенции,
он не любил этого слова. Но оно вырвалось, и Рыбников потускнел.
     Стародревов в прерывистых гудках положенной трубки усмотрел руководство
к действию и  на казенной машине, которую вот-вот  должны  были отобрать, но
пока  она  еще  была, медленно примчался  в  ресторан.  За  время работы  по
руководству  всеми сортирами  страны  он не был так  счастлив. Он  прекрасно
понимал, что  все Ассоциации имеют  права ведомств, стало быть, быть замом у
Рыбникова -  это приравнивается не меньше чем к заместителю министра. Может,
на стол и "вертушку" поставят, четвертое управление оставят, машину, госдачу
и, главное, ни за что не надо будет отвечать и прокуратуры не  будет тоже. А
это уже что-то.
     Он выпил бокал водки и согласился.
     -  Устав  Ассоциации  подготовь мне  к концу недели,  - дал ему  первое
задание Рыбников.
     Стародревов в этот момент закусывал семгой водку,  запивал ее нарзаном,
которого уже давно нигде не было, и утвердительно икал.
     Конечно, он сделает такой документ,  конечно, ведь следующим кандидатом
на работу в Ассоциацию будет помощник. Он-то все и напишет.
     Помощник у Стародревова на его старой должности  был, но не творческий,
а теперь, с учетом его новой должности, пришлось потрудиться и найти то, что
надо.
     Искать,  однако,   долго  не   пришлось,   судьба  смилостивилась   над
чиновником. Обстоятельства, при которых  был найден помощник, интересны, и о
них следует рассказать.
     Проезжая на своей машине по Тверскому бульвару, Станислав Аркадьевич со
страхом бросил взгляд на проплывающее справа  здание прокуратуры и вдруг,  к
изумлению своему, увидел, что из парадного ее подъезда  вдруг высыпала толпа
ненавистных Стародревову людей  в синих  формах, с противогазами в  руках  и
галопом  помчалась  к  Пушкинской  площади, скрываясь  в  подземном переходе
метро.
     Недоумевающие люди на бульваре, видя  это странное действо и вообразив,
что  уже,  быть  может, и началось, помчались за толпой  стражей закона.  Во
мгновение  ока бульвар  превратился в  бегущую массу  людей. Паника охватила
всех.  Стародревов  приказал водителю  двигаться к площади и  тоже вместе со
всеми взмыл в метро, не закрыв дверцу машины.
     Там он немного отдышался и увидел человека в военной форме полковника с
секундомером в руках.
     -  Молодцы,  товарищи, -  говорил человек,  - уложились  в  нормативное
время.
     Стародревов  присел  на пол,  отирая со  лба  пот. Разочарованная толпа
стала расходиться.
     Военный подошел к Стародревову.
     - Армеец, - представился он, - инструктор по гражданской обороне.
     Стародревов  тяжело  дышал,  но руку  полковника принял,  и  завязалась
беседа.
     Уже через пять минут Стародревов понял, что человек, заставивший бегать
по улице всю  прокуратуру,  ему  подходит. "Это великолепный организатор,  -
думал он, - вопрос только в том, умеет ли он сочинять доклады".
     -  Да, - веско  сказал  полковник и, порывшись в  полевой сумке, достал
оттуда листок, который взглянувший на него Стародревов  воспринял как  перст
указующий.   Полковник  протянул  ему  инструкцию  о  пользовании   уборными
артиллерийского полка собственного сочинения.
     - Судьба, - говорил потом себе Станислав Аркадьевич, - это была судьба.
     После этого он вернулся на службу и рьяно взялся за дело, отчего вскоре
в  аппарате Ассоциации работало  уже человек  сорок  бездельников, набранных
позвонкам, запискам и из личной симпатии.

     БАБУСИНУ,
     внештатному сотруднику.
     На работу в Ассоциацию намерен поступить некий Нестеров. Прошу взять на
заметку, по необходимости доложить.
     КРИВОСЮК
     ГЛАВА 5
ВНЕДРЕНИЕ
     -  Черт  бы  побрал эти  бесконечные  обстоятельства,  сколько  на  них
тратится  времени,  бесцельного,  не  заполненного  даже  скукой,  но  одним
раздражением. Ну какого дьявола стоять всю жизнь в  очереди, и добро бы еще,
ради  чего, - и  Нестеров стал  думать о том, а собственно,  ради чего можно
стоять в очереди. Это его развлекло.
     -  Да  не  ради  чего, -  думал  он  уже  через  минуту  вслух,  весело
рассмеявшись.
     - Ты чего скалишься? - услышал он в то же мгновенье и обратил внимание,
что  на него уже довольно  долго и  пристально смотрит пьяная рожа какого-то
гражданина.
     Гражданин  стоял в  очереди  перед  Нестеровым, и  с  этим  приходилось
считаться. Нестеров  настойчиво отводил глаза  в  сторону, но  привязавшийся
субъект не отставал. Видно, ему надо  было с кем-то во  что  бы то ни  стало
поговорить,  к  тому  же создавалось впечатление, что в очереди  к окошечку,
куда подавали  бланки телеграмм, он  стоял  либо  случайно,  либо  от нечего
делать.
     Нестеров опять занялся своими  мыслями. Очередь  двигалась  уничтожающе
медленно,  вот  уже оставалось  два  человека, вот  уже  и один,  как  снова
Нестерова отвлекли от  его размышлений,  на  этот  раз девушка,  принимающая
телеграммы. Она внятно, хотя и раздраженно произнесла:
     - Гражданин, не хулиганьте, меня люди ждут.
     - А я что, не людь? - вопрошал подвыпивший субъект. - Людь я, патриот.
     С патриотизмом  неординарного клиента  принуждена была ознакомиться вся
очередь, которая стояла за Нестеровым.
     -  Ну  как же  вы все не понимаете, что я намерен отправить телеграмму,
вот и деньги плачу, что я, за так, что ли?
     - А я у вас эту телеграмму не приму, -  чуть не плача, сказала девушка,
- вот  привязался, отойдите, не мешайте работать, граждане,  ну  хоть вы ему
скажите,  -  девушка  все  еще,  несмотря  на  перестройку, была  уверена  в
социальной активности соотечественников.
     - А я вам помогаю работать, я, может, ответственен в этой телеграмме за
всю страну, - говорит клиент.
     Девушка уже демонстративно занялась Нестеровым.
     Но  клиент снова полез к  окошечку, призывая очередь в свидетели  своих
благих намерений.
     -  Ну  куда,  куда  тебе  телеграмму?  -  спросил  в сердцах  Нестеров,
недовольный уже от того, что у окошечка оказался снова не первым.
     - На борт  самолета, - сказала девушка в окошке, - президенту какому-то
телеграмму хочет послать, ненормальный.
     -  Ну  почему же  ненормальный?  - трезво сказал клиент.  - Очень  даже
нормальный, ведь этому нас учит моральный кодекс, что на письма и телеграммы
надо отвечать.
     - При чем тут кодекс? - спросил  Нестеров настороженно.  Ему давно  уже
хотелось  отдать  в окошечко тещину  телеграмму и, отделавшись, уйти. может,
если повезет, взять такси и приехать на службу как раз к оперативке, которую
будет через двадцать минут проводить Рыбников.
     Но от этого клиента, видно, было  не отцепиться, не дав  ему произнести
одну хотя бы фразу. Потому  что момент, в который его можно было вытолкать с
почты взашей, был упущен.
     Алкаш оказался патриотом, и выгонять его уже было нельзя.
     - Да  ведь  по радио только  что  передали,  что президент Чугугаикской
республики  послал  нашему   президенту,   правительству   и  всему   народу
приветственную  телеграмму,  пролетая  над  нашей  территорией.  Что  ж  ему
ответит-то правительство? А народ? Вот я и написал ответ, вот он, - он сунул
Нестерову помятый голубой бланк, где было неровным почерком выведено:
     "Его превосходительству, президенту Чугугаикской республики тчк В связи
с вашим  пролетанием, народ шлет  вам привет  и желает счастливо долететь не
только через нашу территорию, а вообще".
     И подпись: "За русский народ вахтер Бабусин".
     Нестеров мельком взглянул на листок и подумал:
     "Ни хрена  себе,  у людей есть еще время  на глупости",  -  после  чего
передал, наконец,  уже  измятую  тещину  телеграмму девушке,  с  готовностью
взявшей ее.
     Надоедливого клиента оттеснили.
     Нестеров  отправил  телеграмму  и вышел  из здания почты.  Шел довольно
сильный дождь, естественно, что  в это время автобусы  были переполнены, как
будто  бы  под  дождем  гражданам  все  равно  было,  куда  ехать,  и  также
естественно, что  на улице не было ни одного такси. Нестеров быстро намок, и
к этой неприятности добавилась еще одна: он опаздывал.
     Сойдя с тротуара на самый проспект, Нестеров принялся  голосовать  кому
попало,  и  водители  грузовых  автомобилей,  имеющие  разрешение  ездить по
центральным  площадям  и улицам  столицы,  с  удивлением смотрели на смелого
человека, однако останавливаться не решались.
     Наконец,  какой-то  частник  на  сиреневом  "Жигуленке"  притормозил, и
абсолютно мокрый Нестеров втиснулся в кабину машины.
     Он даже не спросил, куда едет  водитель, ехать-то ему было недалеко, да
к  тому  же  инстинктивная боязнь  льющейся с  неба воды заставила  его быть
некорректным с незнакомцем.
     - Добрый день, - впрочем, сказал Нестеров.
     И в  ту же секунду, как оно бывает только в сказках, дождь прекратился,
и  засияло  солнце.  Нестеров  даже  не успел извиниться, что вымочил  своим
мокрым костюмом салон машины и тем более не назвал адрес.
     Трель  милиционера,  раздавшаяся  тотчас  по  втискиванию  Нестерова  в
машину,  возвестила,  что,  подобрав  Нестерова,  некто  водитель  сиреневых
"Жигулей"  нарушил  правила дорожного движения.  Действительно, возле  почты
висел знак "Остановка запрещена".
     - Ну вот, - грустно сказал водитель, - делай после этого добрые дела.
     - Ничего, не беспокойтесь, - сказал Нестеров и, придержав отстегнувшего
было ремень безопасности водителя, открыл свою дверцу, - я пойду сам.
     И  действительно,  он  стремительно  выскочил  из  машины  и  тотчас же
подскочил к "гаишнику", еще до того, как водитель  сиреневых "Жигулей" успел
что-то сказать.
     А все, что происходило дальше, было настолько фантастично, что из  окна
своей сиреневой автомашины водитель как бы наблюдал просто маленькое шоу.
     И  было  на что  смотреть.  Нестеров бодрой походкой  подошел  к стражу
порядка и, протянув ему руку, сказал громко, внятно и безапелляционно:
     - Нестеров!
     "Гаишник", страшно и впервые в  жизни удивленный,  что  к нему вышел не
водитель, а пассажир, от неожиданности тоже подал руку Нестерову и сказал:
     - Михейкин.
     Ну  тут  же вспомнил, что он при  исполнении,  и, отобрав у него  руку,
почему-то спросил:
     - Ваши документы?
     - А за что, собственно? - спросил Нестеров.
     - Останавливаетесь  в неположенном месте,  товарищ Нестеров,  - любезно
сказал "гаишник".
     - Так ведь пассажира брал, мокро ему под дождем-то, сказал Нестеров.
     - Где ж мокро, солнце, - ответствовал милиционер.
     На это возразить было нечего.  Действительно, уже вовсю сияло солнце. К
тому же и чтобы  возражать-то,  не было времени, скоро должна  была начаться
назначенная   оперативка,  поэтому  Нестеров   галантно,  но  твердо  сказал
милиционеру:
     - Ну что ж, давайте ваши права.
     Милиционер снова  опешил,  но  неожиданно даже  для самого  себя  полез
куда-то под мышку и, достав оттуда свое водительское удостоверение, протянул
его Нестерову.
     Посмотрев на  него  уже в  руках  Нестерова, он вдруг, как  бык,  учуяв
красное, рассвирепел, выхватил  его обратно, глаза его налились кровью, и он
в остервенении  сделал  в  нем просечку. После  чего на талоне и расписался.
Видимо, человек видеть спокойно не мог талоны предупреждений.
     -  Я  свободен?  - спросил Нестеров,  видя, как милиционер  прячет свое
водительское удостоверение в дальнем кармане.
     Милиционер не ответил.  Привычно козырнув,  он пошел заниматься  своими
делами.
     - Ну, вы просто фокусник, - сказал владелец сиреневых "Жигулей".
     - Да  нет,  я  просто  ловил когда-то наперсточников,  вот  и  научился
выбивать из них уверенность в победе. Так что никакой ловкости рук.
     - Вы ловили наперсточников? - удивился водитель
     - Да, а что тут странного?
     - Вы из милиции?
     - В прошлом.
     - Так  мы  коллеги,  ведь я тоже мент, и причем  недавно  уволился. Моя
фамилия Смолянинов.
     - Очень  приятно, Нестеров Николай  Константинович, - сказал Нестеров и
добавил: - Только можно вас попросить двигаться, я уже немного спешу.
     - Конечно, - сказал Смолянинов, - вам куда?
     - В Фонд.
     - Это что, в  новый, что ли? В тот, о котором так много говорят? И куда
устроилась на работу жена...
     - Да, - перебил его Нестеров.
     - Поехали, - в восторге сказал бывший милиционер.
     Машина резво тронулась с места.
     - Кстати, чем сейчас занимаетесь? - спросил Нестеров.
     - База прикрытия. Юрисконсульт в фирме, - улыбнулся водитель.
     - Ко мне пойдете?
     - В Фонд?
     - Ага.
     - Серьезно?
     - Подумайте, завтра здесь в два у подъезда. Идет?
     И не успел Смолянинов  опомниться,  как  Нестеров  взбежал по мраморной
лестнице  в дверь особняка, которая  медленно и степенно, поскольку привыкла
она пропускать купцов, а не милиционеров, затворилась.

     ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
     Сегодня  день особый. Нашему  начальству удалось  сделать то, о чем  вы
меня  предупреждали. В  Ассоциацию  назначена членом Правления  жена... Сами
знаете,  кого. Криминогенный элемент  активизируется. Поговаривают, что если
она здесь и впрямь задержится, то Ассоциацию никогда в  жизни не проверят ни
по линии прокуратуры, ни по линии БХСС, потому что если вдруг что-то найдут,
то ей это может быть неприятно. Дочка защитилась, вам привет.

     БАБУСИН,
     внештатный сотрудник.

     ГЛАВА 6

ВЫСТУПЛЕНИЕ
     Нестеров,  уже почти опаздывая, размахивая  чемоданчиком,  промчался  в
свой  кабинет,  едва не наступив на  огромную  змею,  на  которую  был похож
телевизионный кабель, валяющийся на самом виду. В Дубовой зале в эту минуту,
когда он вбегал, происходило нечто,  что мы, забыв в последнее время русские
слова, теперь уже обычно называем "паблисити".
     В ощип  зампред Ассоциации по  хозяйственным вопросам Стародревов попал
сегодня, как кур, с самого утра.
     Нестеров  было  заглянул  в  большую  Дубовую  залу,  где  в  окружении
раскаленных до галантности юпитеров и  тысячесвечовых ламп сидел  несчастный
заместитель председателя Правления и, глядя  невидящими, слезящимися глазами
в равнодушный объектив  кинокамеры, лепетал что-то  про то, что интервью, да
еще в окружении иностранцев,  он давать не компетентен. Вместо "компетентен"
он произносил другое слово.
     Увидев за секунду заглянувшего в Дубовую залу Нестерова  и  ухватившись
за это  видение как за спасительную соломинку,  Стародревов отчаянно замахал
руками, приглашая заведующего отделом немедленно сесть рядом с ним и  спасти
его, но Нестеров, видя,  что уже  началась  съемка, рядом не сел,  а наскоро
написал   Стародревову   записку   в   несколько  слов  (явно   прикинувшись
непонимающим)  по  поводу  того,  что находится у  себя  в кабинете  и  ждет
указаний. И действительно после этого  пошел  в кабинет, не понимая,  почему
надо было назначать  на  точное время  оперативное совещание, когда  нет  на
месте никого из руководства и  никого из начальников отделов, кроме  него, а
есть только зампред по хозяйственным вопросам, который к тому же  сию минуту
дает интервью  по поводу ...  по какому-то поводу, связанному  с Сикстинской
капеллой. Это Нестеров усек, заглянув на секунду в Дубовую залу.
     Нестеров  взглянул  на  часы,  сверился  с   памятью:  может,  он  чего
перепутал?  Но  нет,  ведь  точно,  оперативное совещание  должно  было быть
назначено именно на это время, но его же нет. Почему, кто отменял?
     "В  невероятно удивительной организации я работаю", - отметил про  себя
Нестеров  и,  забравшись  в свой  кабинет,  достал  лист бумаги  и  принялся
рисовать на  нем квадраты. Просто бесцельные квадраты:  ему даже думать ни о
чем не хотелось.
     А в это  время в Дубовой  зале происходило настоящее сражение  за право
быть  культурным.  Товарищ  Стародревов, зампред  по хозяйственным вопросам,
тщетно  пытался выглядеть солидно в  кадре рядом с итальянским  профессором,
который прибыл в Советский Союз с единственной целью:  собрать  общественное
мнение по поводу знаменитой Сикстинской капеллы.
     - Я позволю себе заметить, господин  Starodrevoff, - тщательно подбирая
русские  слова, говорил  профессор,  -  что наш с вами  контракт,  если  вы,
конечно, соблаговолите подписать  его, будет еще одним ступеньем к борьбе за
мир.
     Услышав,  что  профессор  борется  за  мир,  а  не  какой-нибудь шпион,
прикрывающийся только стремлением отреставрировать Сикстинскую капеллу, а на
самом деле  пробирающийся к нам,  чтобы  выведать  секреты  жизни  советских
граждан, Стародревов  успокоился совершенно  и расслабился.  Это и  было его
ошибкой.  От природы  мало что соображающий в культуре  Стародревов перестал
соображать  и  вовсе.  Ему  уже пригрезилась  невероятно  красивая, как торт
"Прага",  поездка в  Италию,  где он будет с умным видом лицезреть эту самую
капеллу, а  красивые женщины будут танцевать  возле. И он, Стародревов, надо
только потуже затянуть ремень, будет в центре их внимания.
     Но реальность оказалась убедительней грез. Старый итальянский профессор
уже пододвигал Стародревову какие-то бумаги, составленные на  непонятном ему
языке,  и что-то,  тихо улыбаясь, говорил.  Стародревов печально посмотрел в
глаза сияющим юпитерам и затосковал.
     И  вдруг  его  осенило.  Конечно  же,  он  не  уполномочен  подписывать
документы, на это есть и другие люди, Правление, наконец, но он может только
поддержать  приятную беседу до прихода  компетентных руководителей,  ведь он
представляет Ассоциацию.
     И,   сделав  на  лице   приятственную,   столь  недавно   выпестованную
управленческую улыбку, Станислав Аркадьевич спросил профессора:
     - Скажите, а вы сами-то как относитесь к Сикстинской мадонне?
     ... В  ту же  секунду погасли  юпитеры.  Зампред даже не  понял, что же
произошло, почему все было так хорошо, а стало теперь так плохо. Чиновничьей
шкурой почувствовал  он  какой-то  напряг, и  на  всякий случай стал  громко
оправдываться.
     Но режиссер его  уже  не слушал. Помреж базарил с вдруг появившимся  на
экзекуции заведующим  отделом  идей Стеариновым о  том, что это безобразие -
выставлять  в  кадр  хозяйственника, а  итальянец, посматривая на  копеечные
часы,   вконец  обиделся  и  только  тихо  спрашивал,   когда  же   прибудут
компетентные руководители, чтобы можно было снова  пригнать  телевидение, но
чтобы уже наверняка.
     Старый  итальянский  профессор  имел  вид  оскорбленного  полицейского,
которому  неизвестная летающая  корова обрызгала парадный китель.  Профессор
спешно  собирал   какие-то  бумаженции,  вероятно  те,  которые  должен  был
подписать Стародревов, и молчал на итальянском языке.
     По-русски он больше не говорил.
     А Стародревов так и  не  понял,  что  Сикстинская капелла и Сикстинская
мадонна соотносятся примерно так же, как Данте Алигьери и Маргарита Алигер.
     Зампред больше всего боялся  за свое место, поэтому  старый итальянский
профессор  его  волновал  лишь  постольку,  поскольку  он  мог  нажаловаться
куда-нибудь.
     Но профессор был в России не впервые и давно уже понял,  что жаловаться
куда бы то ни было бесполезно.
     В   расстроенных   чувствах,  невнимательно   попрощавшись,   Станислав
Аркадьевич пошел  в уборную, благо она как раз находилась  возле  самого его
кабинета, и к тому  же  там и только там он  мог найти успокоение, вспоминая
свою прошлую должность.
     Открыв лепную дверь так, как открывают альков возлюбленной, Стародревов
было взошел на то место, куда даже цари ходят пешком, но навстречу ему вдруг
выбежал маленький человечек, выбежал так, словно был  Джеймсом  Гудвином  из
сказки  "Волшебник  изумрудного  города". На самом же деле  никаким Джеймсом
Гудвином   выбежавший   не  был,  а  был   человеком  по  фамилии  Шафран  -
председателем  кооператива  "Бродячая  собака". Но это была не та  "Бродячая
собака", где  сиживали и Гумилев, и  Ахматова, и все,  кто  жил или бывал  в
благословенные те  времена  в  Петербурге,  а  известная  "Бродячая собака",
кооператив, где уже четырежды возбуждалось уголовное дело в последние месяцы
по факту хищения денежных средств.
     Шафран  как-то  съежился,  словно  бы и не он тут главный, а  еще  чего
доброго  и впрямь Стародревов, и даже немного пожалел, что его  слепая кишка
так некстати срабатывает в то же время, что и у зампреда.
     Но,  в  сущности,   ничего  страшного  не  произошло,  тем  более,  что
Стародревов  был  в  таком  состоянии,  что Шафрана не  узнал,  он,  вообще,
потрясенный интервью  телевидению, не  понял, где он и что  он.  Он прошел в
уборную  и,   встретив  там  коротенького  человечка,  просто  потянул   ему
пятнадцать копеек.
     Обалделый  Шафран  взял  пятиалтынный  и  пролепетавши:  "Добрый  день,
Святослав Аркадьевич", - перепутал  имя  зампреда и помчался прочь  из этого
странного заведения,  в  котором остался  справлять  свои  нужды заместитель
председателя Правления Ассоциации по хозяйственным вопросам Стародревов.
     Расстегнув штаны, заперев предварительно дверь, Стародревов  неожиданно
успокоился. Он огляделся и понял,  что  здесь его никто  не потревожит и  не
достанет.  Потом  он  вспомнил  интервью  и,  сделав  "брр", облил  нечаянно
стульчак. После  чего  он поднял  его  и поставил в вертикальное  положение:
авось сам высохнет, а затем стал внимательно разглядывать пипифакс,  всерьез
раздумывая о том,  что здесь,  в Ассоциации,  очень  было бы  хорошо повесть
несколько сортов клозетной бумаги. Может быть, даже с эмблемой Ассоциации.
     По количеству использованной бумаги можно было бы установить процентное
соотношение тех, кто пользуется такой-то и такой-то,  а может быть,  и такой
бумагой. А по  результатам исследования защитить  диссертацию. О диссертации
он давно мечтал.
     Перспектива стать ученым казалась Стародревову  заманчивой. Справившись
со своим делом, он вышел из заведения и спешно отправился в кабинет.
     А в  это время Нестеров зачем-то оказался в вестибюле и решил на случай
познакомиться с вахтером.
     Каково  же было его  удивление, когда он  узнал в  вахтере  того самого
странного  клиента  сегодняшней  почты,  отправлявшего  телеграмму  на  борт
самолета президенту Чугугаикской республики.
     "Да он не сумасшедший,  - подумал Нестеров, - этот вахтер шибко себе на
уме".
     -  Вот  вы,  товарищ  Нестеров,  должны  бы  знать,  -  такими  словами
приветствовал    заведующего   информационно-издательским   отделом   вахтер
Ассоциации, -  что  в  одной  из  индийских  сутр написано,  что  "тот,  кто
заставляет пить и спаивает, в следующей  жизни рождается без рук", - как вам
это нравится, коллега?
     Нестерову это совсем не понравилось,  впрочем, он готов  был поддержать
беседу с тем, чтобы приручить вахтера. Отвечать он ему пока не мог.
     Однако он постарался и спросил привратника:
     -  А вы  ничего  не слышали о том, что китайцы  как будто бы помогают в
Туле неграм строить синагогу?

     ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
     Сегодня  получили  от  управления охраны инструкцию: как  себя вести  в
присутствии и отсутствии той самой дамы, о которой докладывал:
     1. По имени, отчеству  и фамилии ее не называть, тем более в телефонных
разговорах, а говорить: "Член Правления".
     2.  Чаем  ее  не  поить  и по  поводу  ее  туалетов  не  высказывать ни
одобрение, ни критику.
     3. Показывать ее возможно чаще по телевизору. Она это любит.
     4. Пристально на нее не смотреть.
     БАБУСИН,
     внештатный сотрудник.

     ГЛАВА 7
     ОНА

     С первыми тремя пунктами инструкции  Рыбников, как бывший чиновник, был
совершенно  согласен: в  самом деле, неудобно  бесконечно  рекламировать тот
факт, что жена большого человека и  у него вроде  в  подчинении. Кроме того,
телефоны наверняка будут прослушиваться и, конечно же, будут закодированы на
ее имя,  не надо  лишних приключений.  Что касается чая и туалетов, тут тоже
понятно:  вот  он, Рыбников, такой чай недавно попил,  что впору было  брать
отпуск и мотать в Ессентуки.  Да и туалеты, кому какое дело,  сколько на ней
бриллиантов, это, может, даже хорошо, что много, никто все равно не поверит,
что на себе можно носить миллиард сразу. Будут думать - стекляшки.
     А что до телевизора, то, как говорится: "Всегда рады", тем более, что и
телевизионщики с  большей охотой будут  тут  крутиться, зная, кого они будут
снимать.
     Но  последний  пункт  был  Рыбникову  неясен.  Что   произойдет,   если
посмотреть на эту даму пристально? В конце концов, он видел ее по телевизору
и может засвидетельствовать, что дама эта - член Правления - весьма недурна.
Может, у нее ревнивый муж или охрана боится гипноза или чего-то в этом роде?
     Церемония визита состоялась довольно  быстро, и, не сумев пристально не
смотреть на даму, Рыбников открыл нечто, в чем даже самому себе потом боялся
признаться. Он не спал  ночи, он  бюллетенил и, в  конце концов, поделился с
женой.
     - Так это все знают, - сказала ему любящая супруга.
     И  с  тех пор он стал спокоен. Раз  все знают и никого еще  не осадили,
значит, на дворе действительно перестройка.
     И  было что  знать. Сперва  показалось  странным,  что  член  Правления
появилась  в  пончо и,  несмотря  на жару,  не  желала  его  снимать.  Потом
оказалось,  что она  садится как-то по особенному, вытягивая  вперед живот и
долго устраиваясь в кресле. Потом Рыбников обратил внимание, что  никогда  и
ничего она не делает левой  рукой,  которая покоилась на  ее  левом колене в
белой прелестной  перчатке  с  перстнями  поверх ткани. Рыбников  уж было  с
ужасом  подумал, что  это  у нее  протез, но потом взглянул  на ее юбку и со
спазмой в  горле понял, что сделал открытие, за которое  мог бы в те годы, с
коими перекликается полное название его Ассоциации, поплатиться головой.
     Настоящая рука члена Правления находилась у нее под одеждой, и кисть ее
постоянно поглаживала живот и лобок.
     Стряхнув  с  себя  наваждение,  Рыбников галантно раскланялся,  и когда
наступила  его  очередь,  выступил в  том  плане, что  Ассоциация ждет  свою
хозяйку и готова ей служить.
     Высокая  дама встала с кресла. Она, оказывается, прибыла сюда к тому же
и с  миссией. Она  держала  правой  рукой за  талию  странного  человека - с
дамским лицом,  толстого,  - и  говорила,  что Ассоциации, кроме всех прочих
аксессуаров,  нужен еще  и журнал и что вот у  нее есть знакомый  журналист,
которого она рекомендует  в редакторы. Фамилия его Ениколопов,  но мало кто,
кроме профессионального Рыбникова, это запомнил.
     ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
     Извините,  беспокою по личному вопросу. Дочку бросил какая-то свинья из
32  отдела. Я его знаю уже  2 года, все ходил  за  ней, ухаживал, а как дело
дошло до свадьбы - слинял.  Может быть, через ваши  каналы... дочку жалко! В
Ассоциации пока  все  в норме: кражи,  злоупотребления фиксирую, со временем
доложу. Политики особой нет, а вот докладываю,  что все спят с кем кто хочет
и рвутся в депутаты, и это - перестройка?!
     БАБУСИН,
     внештатный сотрудник.

     ГЛАВА 8
СТРАХ

     Товарищ  Стародревов   еще  совсем  недавно  был  начальником  Главного
управления  ассенизации и канализации. Ему было не чуждо ничто прекрасное. И
разве  мог  он,  по уши углубленный  в свою  работу, предполагать, что скоро
изменит  место службы и  выйдет на новые  рубежи духовности. Кабы знать, что
появится на свете  Ассоциация, он сам бы еще тогда своим собственным носовым
платком  стер бы с  милого особнячка,  где  разместилось  теперь  Правление,
третирующую  сегодня  бывшего надпись: "А идите  вы все...".  И было сказано
куда. Теперь это  сделать  было  невозможно. Стену особняка покрыли лаком  и
сверху этой надписи прибавили другую: "Охраняется государством".
     Но человек предполагает, а Бог  располагает,  и точно также нельзя быть
уверенным, что нет вины секретаря  Аляскинского обкома товарища Буша  в том,
что эскимосы  завалили сев кукурузы, так  и товарищ Стародревов жил как мог,
не подозревая, что когда человек боится, он сдается.
     Но при этом таковой образ жизни не помешал ему, начальнику  всего того,
что остается от живого, спрятать детей за границу с тем, чтобы они не видели
всей  социальной гнилостности жизни, которой  управлял  на небольшом участке
большой страны их папа.
     А папа на мгновенье видимо  забыл,  что  потеря нравственности  ведет к
утрате гражданственности.
     Утешая себя пошлыми анекдотами типа того, что "Польша в годы войны была
четвертована на  три неравные  половины" и "Прокуратура в своей деятельности
достигла сегодня  выдающихся узбеков", Стародревов  дожил до седых волос, до
инфаркта,  до значительного  брюшка,  бросил  курить, неосторожно  поддержал
кооперативное движение,  столько-то  взял  и  теперь  пребывал  в  состоянии
неприятном,  позвонил даже приятелю - заместителю начальника УВД  Мануилову,
да за рюмашечкой все с дуру ему рассказал.
     Мануилов хотя и был другом,  но все же носил полковничьи погоны, и, как
большой друг понял, что нетактично тут же, в кабаке, огорчать бывшего своего
покровителя,  сообщив  ему,  что  прокуратурой   города  недавно  возбуждено
уголовное дело по факту взяточничества в Главке.
     Эта  тактичность Мануилова  могла дорого обойтись Стародревову, если бы
мир  этот  был бы  одномерным  и  не  было  бы в  нем  специального  ангела,
охраняющего пузатых жуликов.
     Впрочем,  Мануилову  из  одних  только  ему  ведомых  источников  стало
известно,  что Стародревов  бежит.  То есть, что его пригласили  работать  в
Ассоциацию и  было это в данном случае одно и тоже. И тотчас же у  Мануилова
созрел план: надо  было ввести в Ассоциацию и "своего" человека. Хотя бы для
того, чтобы Стародревову не было на первых порах скучно.
     На  первых порах зампреду по хозяйственным вопросам скучно не  было. Он
каждую  минуту  ожидал  прихода  следственных  органов и поэтому не  скучал.
Элегантный  толстяк,  он находил своевременным  древнее изречение, гласящее,
что "одеваться надо не только модно, но и быстро", и относил его к себе, ибо
давно уже забыл, зачем одеваются быстро,  ведь в самом деле не для  того же,
чтобы   успеть   сбежать  от  сотрудников   по   борьбе   с   экономическими
преступлениями.
     Последний  день  пребывания  его  в  должности   начальника  Управления
ознаменовался  событием,  которому  товарищ  Стародревов  по   удивительному
невежеству своему не придал никакого значения.
     А между тем ключ к разгадке тайны, при которой была создана  Ассоциация
и произошли удивительные события, был у него с самого начала в кармане.
     Начальник  Главка  сидел в  своем кабинете и занимался полезным  делом:
переписывал записную  книжку,  вычеркивая  ненужных  уже или  "отработанных"
людей. В этот момент ему помешал какой-то шум, доносившийся из коридора.
     Начальник  нажал кнопку звонка, но  ему не ответили. Тогда он попытался
отворить дверь, но не сумел этого сделать. Дверь, он посмотрел в  язычок, не
была заперта, но и не открывалась.
     "Все, - подумал Стародревов, - это конец, обложили".
     После этого он  сел  за стол и поправил  галстук,  чтобы  Их  встретить
достойно.
     Однако время  шло, но  никто к нему не заходил, и тогда он  решил,  что
сама судьба дает ему шанс. Он лихорадочно стал рыться в ящиках стола и рвать
на   мелкие   кусочки   компрометирующие  его  бумаги.   Таковых   набралось
полкабинета. Да и все  предметы вокруг него  его компрометировали  тоже. Все
это были подарки, подарки, подарки...
     Он  поднял было  телефонную трубку, чтобы позвонить  домой, но виденная
недавно  телекартина  про  чекистов  не  позволила ему  сделать это. Телефон
конечно прослушивается.
     "Еще бы: у человека такого ранга!" - он так думал.
     Станислав Аркадьевич  всерьез считал  себя большим человеком  и поэтому
достойно положил трубку на место.
     И как всякий большой человек, о маленьких людях он совершенно не думал.
А между тем, если бы он думал о маленьких людях, то сообразил бы, что именно
маленькие люди толкутся сейчас в его приемной и именно им он обязан тем, что
не может открыть дверь.
     "Кстати, а вторая  дверь, - вдруг  подумал Стародревов, - через которую
он обычно удирал от этих самых маленьких людей, она что, тоже закрыта?".
     Он  собрался  было  даже встать  из-за  стола, но решил, что если он не
попробует, закрыта та дверь  или нет, ему это зачтется вроде как  неоказание
сопротивления.
     Настроение начальника было очень плохим.  Настолько плохим, что он даже
не  сообразил,  что  будучи депутатом пока  еще  Моссовета,  не  может  быть
арестован   (в  случае  чего),   хотя,  может  быть,  во  время  перестройки
депутатский статус отменили? Он не был силен в вопросах права.
     Шум в приемной усилился, и в тот  самый момент, когда  Стародревов  уже
готов был  сказать: "Сдаюсь", - дверь  резко отворилась и в его кабинет стал
протискиваться сильно обшарпанный старинный шкаф.
     Вслед за шкафом и одновременно с  ним  в дверь  попыталась протиснуться
еще и крошечная головка Шафрана, помощника начальника Главка.
     - Разрешите, Станислав Аркадьевич?
     -  Ну,  что еще  стряслось? -  смахивая обильный пот  с чела,  выдохнул
Стародревов.
     - Да вы же сами шкаф заказывали, вот и доставили его вам.
     - Что за шкаф?
     - Ну вы заказывали месяца  три назад старинный Екатерининский шкаф. Вот
мы вам и доставили. Старинная работа, - еще раз повторил Шафран.
     - Откуда?
     - Да из квартиры писателя Булгакова.
     - Что за писатель?
     Помощник удивился. Невежество шефа иногда переходило всякие границы. Но
он не стал  объяснять  Стародревову, кто такой  был  этот писатель, хотя  не
далее как полгода назад доставал ему его двухтомник.  Судя  по репликам, тот
так и встал на полку непрочитанным, впрочем и полку тоже доставал начальнику
помощник. Мог бы вообще промолчать про Булгакова, перед грузчиками неудобно.
     Шафран  не  стал напоминать  шефу  о  том, что доставал ему двухтомник,
потому что напоминать о благодеянии -  значит оскорблять, а Стародревов  был
очень щепетилен во всем том, что касалось его особы.
     Сам  Шафран  был  цельным  человеком,  а  его  шеф,   мягко  говоря,  -
увлекающимся,  а  всем  известно,  что слабохарактерные  люди  не отличаются
великодушием.
     Шкаф застрял в проеме двери.
     Молчание становилось слишком долгим. Был кабинет, был Стародревов, были
Шафран, грузчики  и шкаф.  И было  поручение  этот  шкаф доставить. Куда  уж
теперь деться.
     Шафран  напомнил, Стародревов  пробурчал что-то (извинился). По-барски,
небрежно. Хотя  небрежность извинения  - это вроде как бы новое оскорбление,
но Шафран не оскорбился. Через его руки прошло столько подачек Стародревову,
что  последний  давно  уже был повязан по рукам и ногам.  И переход  его  из
Главка в Ассоциацию совершенно не менял дела по сути.
     Короче говоря, начался один из тех лишь двоим понятных разговоров между
начальником и помощником  начальника, в котором  было смысла ровно  столько,
чтобы он побыстрее прекратился.
     - Семнадцатый век, красное дерево.
     - Сколько?
     - А нисколько. Квартирантку мы определили в богадельню, это вам подарок
от всех нас, так  что ничего не надо, - еще раз добавил  Шафран  и вытер для
чего-то сухие руки.
     Этот жест  Стародревов  истолковал  по-своему. Он  посмотрел  на  шкаф,
смерил глазами грузчиков и потрогал для чего-то полировку, которой  было лет
двести.
     -  Чего-то он старенький?  - возвестил начальник. - Неловко как-то  при
новой мебели.
     Шафран посмотрел на  люстру и  улыбнулся. Но уже  через  секунду, глядя
прямо в глаза шефа, сказал:
     - Вещь уйдет в минуту, я к вам как к родному.
     - Ладно, отец, - сказал Стародревов,  - вот сюда прислоните, и спасибо.
Что там у нас на ближайшем заседании?
     Шафран тотчас же отрапортовал.
     - Спасибо, товарищи, - и протянув грузчикам  по руке  и выпроводив  их,
Стародревов оставил себе помощника и сел к столу.
     - Вынес на заседание?
     - Вы имеете в виду вопрос о вашем освобождении?
     - Да.
     - Не надо пока, поработаете там, а потом вынесем. Вы же номенклатура.
     Помощник  был  прав как всегда. С таким  человеком не пропадешь.  Может
быть, взять его с собой?
     Шафран улыбался,  а  Стародревов, который не  сегодня-завтра уже был на
новом месте, с неудовольствием разглядывал теперь невесть откуда свалившийся
на него шкаф. Шкаф  ему не нравился,  потому что хотя и был начальник Главка
убежденным  атеистом, но все же не мог иногда не замечать, что вещь с чужого
плеча  всегда несет  на  себе  тепло прошлого хозяина и  избавиться  от него
невозможно.
     "А может, это и хорошо,  - думал Стародревов, - может книги,  как  этот
Булгаков,  буду  писать,  писателем  стану,  получу   членский  билет  Союза
писателей, и никто не будет спрашивать, почему у меня одна дача на Николиной
горе, а вторая - в Пахре. Писателю просто так такой вопрос не задашь".
     Станислав  Аркадьевич и не заметил, что давно уже  стоит  возле  шкафа,
возле  которого   Бог  знает  кто  только  не   стоял.   Князья,   наверное,
какие-нибудь, графы, ну, и  конечно этот - Булгаков. Открывал вот так же вот
створки...
     Стародревов открыл створки шкафа.
     - ...Анна Игоревна, - возвестил  он, - распорядитесь  протереть шкаф, в
нем же клопиные гнезда... Ну и удружил помощничек...
     Потом он  сел  за стол и  занялся имитацией полезной  деятельности, а в
кабинет в это  время  пришли какие-то люди и  осторожно  принялись приводить
шкаф в порядок. Прежде всего они быстро вынули дверцы, полки,  и тут  же под
неосторожными  руками одного  из  них что-то брякнуло, и  на пол  посыпались
листки бумаги.
     Никто  особенно  на  это   не  обратил  внимания,  только  Стародревов,
оторвавшись  от  стола,  демонстрируя  демократизм,  сам нагнулся и,  собрав
листки, бегло взглянул на них и положил на свой стол.
     Листки - это была  какая-то рукопись - были  озаглавлены "Ассоциация" и
тотчас  же  родили  предчувствие  в непообедавшей (не  до того было)  голове
Станислава Аркадьевича. Ему показалось, что  перед ним Устав  новой конторы,
который какое-то провидение  послало ему, ведь Василь Евгеньевич  просил его
давно уже подумать о статусе новой их фирмы.
     Сунув  рукопись  в  свой  портфель, Стародревов  посидел  еще  чуток  и
отправился к машине, чтобы ехать  домой. Рабочий день был  на исходе, а надо
было  еще  собраться  с  силами, чтобы квалифицированно  и решительно  после
вечернего моциона (интересно,  придет сегодня массажистка или нет) отойти ко
сну.
     "А  насчет  Шафрана  надо  решать,  -  снова  подумал  он.  -  Может  и
пригодится, парень он ушлый".
     И Стародревов захлопнул дверцу машины.
     И  не вспоминал больше о красном  палисандровом шкафе, который  ему  не
понравился.

     ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
     Прошу  принять  во  внимание,  что  прошлое  мое  донесение  я  писал в
состоянии повышенной  активности и переэмоционалил в нем.  Офицер  32 отдела
действительно оставил мою дочь, но  по согласованию с ней. И она не имеет  к
нему претензий,  ибо не связывала  его словом. А  что касается  его,  то  он
вступил  в  законный  брак  с  дочерью  министра.  Как  говорится: "Совет да
любовь". Так что извиняюсь.
     БАБУСИН,
     внештатный сотрудник.

     ГЛАВА 9

     УВОЛЬНЕНИЕ

     Больше  месяца  было  еще  до  словоохотливого  вахтера,  отправляющего
телеграммы президентам на  борт самолета,  до пресс-конференции зампреда  по
хозяйственным вопросам Стародревова о Сикстинской капелле,  когда  ничего не
подозревающий  и   не   знающий  до   времени   о  существовании  Ассоциации
"Культ-ура!" полковник Нестеров появился у себя в служебном кабинете.
     Появился и тотчас же был приглашен к начальству.
     -  Перейдешь  на  работу  в Ассоциацию,  -  возвестил  генерал, даже не
поздоровавшись,  и  принялся путано  объяснять, что  такое "Культ-ура!", - и
нечего глотать валидол. Дай  его лучше мне. Это приказ. На вот, почитай, чем
они там заняты.
     - И тут генерал расплакался, - сострил Нестеров.
     - Шути, шути над отцом родным, - притворно обиделся начальник. - Задача
ясна?
     - Нет конечно.
     -  Ты  знаешь, мне  тоже,  но на  месте разберешься.  Я  во  всем  этом
усматриваю, - генерал пощелкал пальцами в воздухе, - усматриваю...
     - Доверие к Ассоциации? - подсказал подчиненный.
     - Да,  "доверие", вот  именно, там  отстойник,  причем не из  приличных
людей, а из  шоблы.  - Генерал понизил голос. - Они там все собрались делать
делишки. Их сверхзадача  -  пролезть на самый верх. Да по-моему они уже туда
пролезли, - продолжил он и взглядом показал на свой стол.
     На столе лежал рапорт генерала об отставке.
     - Коля, - вдруг сказал старший по  званию, - а ты  ведь был прав насчет
того,  что  "генерал  расплакался". Прав,  сукин  сын. Это так,  со  стороны
смешно, но ведь ты сам тронешься, в этой Ассоциации.
     Нестеров молчал. Он искал слова.
     - А удобно меня туда, все-таки там культурные люди, -  сказал он, чтобы
что-то сказать.
     -  Попробуй,  когда  настоящая интеллигенция придет к  власти, наступит
золотой век, может,  тебе тогда памятник поставят,  - не ответив на  реплику
полковника, процедил начальник.
     - Зачем мне  памятник?  Как говорят  в  таких  случаях: есть, разрешите
идти?
     -  Чего  у тебя есть? Ничего у тебя нет, связь держи регулярно, легенду
сам себе придумай: почему  ушел  из  органов, да в нашем сегодняшнем бардаке
это может не пригодиться.
     Нестеров  отправился  на место, в  свой  кабинет. Сел  и  задумался. Он
ничего не  понимал.  Что  это: революционные порывы  со стороны  начальства,
благовидный предлог устранить его от серьезных дел, которыми занято  сегодня
Министерство,  или  серьезная просьба действительно помочь там, где он может
помочь. Или, может быть, наступил конец здравому смыслу.
     Но все вместе портило ему  настроение и рождало в его творческой голове
такие заголовки ненаписанной,  но давно задуманной статьи: "Плевок в спину",
"Перегиб   в   сторону    демократии"    и,   наконец,   самый   гениальный:
"Принципиальность - обратная сторона одиночества".
     Решив,  что это  удачней всего,  Нестеров  сумел сбить  с  себя  плохое
настроение  и  пошел в  отдел  кадров, где, оказалось,  уже обо всем знали и
Нестерова ждали.
     Через пять дней Нестеров  сдал дела, еще через  пятнадцать  изучил  все
нормативные документы, имеющиеся  по Ассоциации, еще через десять прибыл для
собеседования с Рыбниковым и, в  конце концов,  вышел на работу в совершенно
новую     для     себя    сферу:     он     был     назначен     начальником
информационно-издательского отдела.
     - Издавать будете все, - сказал ему Стародревов.
     -  А  разве  у  Ассоциации  есть  право  издательской  деятельности?  -
недоумевал  Нестеров, начитавшийся законов. Он был профессиональным юристом,
поэтому задал такой глупый вопрос.
     - Нет, а что? - удивился Стародревов.
     - Ничего, - проговорил Нестеров и пожал плечами.
     Опять он был один на  один со  своим одиночеством. Опять  какие-то силы
мешали жить его стране. И,  вспомнив последний аккорд разговора с генералом,
Нестеров ухмыльнулся:
     - ГУВД кого-то там внедрило, но,  боюсь, на засыпку, близко не подходи,
сожрут они тебя, и я не спасу.
     Нестеров тогда не ответил.
     ПОЛКОВНИКУ КРИВОСЮКУ
     Прошу  поднять  старые  донесения  и  принять  по  ним  меры,  ибо  мой
несостоявшийся  зять из  32 отдела, оказывается, не имеет намерения  жить  в
законном браке с дочерью министра  (!!!  - Б.) и бросил ее,  так что теперь,
надо думать,  ему несдобровать.  Поговаривают, что он собирается жениться на
иностранной  гражданке.  Считаю  своим  долгом  информировать  для  принятия
решения.
     БАБУСИН,
     внештатный сотрудник.
     ГЛАВА 10

ВАХТЕР

     В  первые  же  дни перезнакомившись  со  всем  коллективом  Ассоциации,
Нестеров сделал для себя  весьма примечательные выводы. Последний, с кем еще
предстояло познакомиться и как следует, ибо  как раз этого,  как  показалось
Нестерову,  и  требовали  интересы  дела,  был   вахтер  Бабусин,   склонный
отправлять телеграммы на борт  самолета президентам. Поговорив  с ним минуты
полторы, Нестеров уже  был в курсе всех международных и внутренних событий в
целом и  всего того, что происходило в Ассоциации, в частности, в ее кадрах,
спецчасти, отделах.
     Бабусин мог вести любую тему в течение получаса.
     "Вот кто должен был давать сегодня интервью итальянскому телевидению, -
подумал Нестеров, - он бы не оскандалился".
     Вахтер  смотрел на Нестерова  так же,  как тогда на  почте и как вчера,
когда  говорил об  индийских  сутрах, но делал вид,  что не узнавал. Хотя по
нему было  видно, что  с его языка  вот-вот слетит какой-то вопрос. Нестеров
был готов к любому вопросу и потому просто подставил под него ухо.
     - Скажите мне, маэстро, -  спросил вахтер, - как вы считаете, могу ли я
сметь  утверждать, что  сегодня  в  нашей  жизни  отнюдь  с  перестройкой не
увеличились наши возможности, но просто значительно больше  стало разговоров
о потребностях?
     С этими словами он передал Нестерову какой-то конверт.
     - Снова на борт самолета? - спросил Нестеров.
     - Да, в котором летим мы с вами, - ответил вахтер.
     В этот момент мимо  проходила  заведующая  Отделом  благотворительности
Приветта.
     Размеры ее бюста вызвали в Нестерове желание достойно ответить вахтеру.
Он положил  его послание в карман и посмотрел в глаза привратнику. В  них не
было безумия. В них была мольба.
     "Он меня изучает, - подумал Нестеров, - неужели ему не сообщили,  что я
здесь чужак, кому  же он тогда "вяжет  лапти?" И на всякий случай  поддержал
разговор тем, что произнес вроде ничего не значащую фразу:
     - "Из  одного металла льют медаль за бой,  медаль  за  труд",  но ведь,
мистер  вахтер, и на одной бумаге печатают предвыборные бюллетени кандидатов
в депутаты и сообщения "Их разыскивает милиция".
     Оставив вахтера вылезать из словесной лужи  самому, Нестеров отправился
по делам своей новой службы.
     "Если он на кого-то работает, этот вахтер, то пусть поломает голову над
моими словами, да и доложит заодно, что я тоже не лыком шит".
     На  улице  было  темно. Ночные  редкие московские  уличные  огни еще не
горели, окна  в домах не светились -  люди  были  на работе,  и потому  были
хорошо видны звезды.
     Нестеров  вдохнул прохладу осеннего  звездного неба  и быстро перебежал
узенькое Бульварное кольцо. Перебежав его, Нестеров достал из кармана письмо
вахтера  Бабусина.  Оно   было   совсем   не  таким  патетическим,  как  его
словословие. В письме содержалось много ценного.
     "Нестеров, - писал в нем  вахтер, - если бы я не знал тебя как Человека
(он написал это слово с большой буквы), хрена лысого ты бы меня прощупал. Но
где-то я переиграл и выхожу из игры. Тебе для работы по пунктам..."
     И дальше шли пункты  с  указанием  фамилий  высокорангированных жуликов
Ассоциации. Пунктов было очень много, и о хищениях предметов искусства, и  о
финансировании сомнительных кооперативов, и о крепнущих связях  с зарубежной
мафией, и о стоимости каждой должности в Ассоциации. И  о тайных поездках за
рубеж некоторых членов Правления, и о том, куда девалась рукопись Булгакова.
     ОТ  всего  этого  Нестерову  стало нестерпимо грустно,  но потом  стало
легче, когда  он сообразил, что всего  этого на самом  деле нет и  не  может
быть,  а является лишь плодом странного сочинительства  того, кто  дал жизнь
ему и его окружению.
     Главному психиатру
     Центрального района
     т.НОРМАЛЬНОМУ-РУССКОМУ И.А.

     Прошу  Вашего  вмешательства   в  деятельность  некоего  Бабусина,  уже
несколько месяцев терроризирующего Главное управление информации.

     Полковник КРИВОСЮК
     ГЛАВА 11

ПОРТРЕТНАЯ ГАЛЕРЕЯ

     Самая новая и прогрессивная форма  выявления способности  человека быть
пригодным  "Культ-ура!" и перестройке -  это, как считали  люди, пришедшие в
Ассоциацию  первыми,  рассмотрение  каждого,  в  том числе и  не  осененного
званием  коммуниста,  на  партийном  бюро.  Тем  самым  они  льстили  своему
фактическому шефу Рыбникову, бывшему партийному боссу.
     Партийцы, представители каждого отдела, с серьезным видом, разговаривая
на  "вы" не только с  кандидатом на работу,  но даже и с тем, кто привел его
сюда,  задавали невероятные вопросы,  обескураживали кандидата на должность,
унижали его и только  после  этого выносили свой вердикт, после  чего громко
поздравляли и тотчас же после утверждения забывали о его существовании.
     Таким образом чаще всего случалось, что нужный специалист, профессионал
оказывался вне досягаемости понимания этого всезнающего сборища, а горлопан,
не способный  ни к чему, кроме  как  к мгновенному приспособлению,  проходил
легко и был утверждаем.
     Партийное бюро  Ассоциации состояло из одиннадцати человек, трое из них
болели, но на бюро числились, один очень солидный  человек сидел во главе  и
надувал  щеки, и был настолько в своем  надувании  недосягаем, что все  хотя
давно уже забыли, кто это и как его зовут,  но к  его  надуванию щек все еще
прислушивались, взорами к нему обращались.
     А это был начальник спецчасти, профессионал своего дела, не понимающий,
впрочем,  для чего  он  и  сам  нужен в этой  новой  организации, ибо  самое
секретное, что  прочила в тот  день начальник, была дискуссия в  "Огоньке" о
перспективах работы Союза писателей.
     Одним из членов бюро был сидящий в этой теплой компании Стародревов, на
лацкане которого поблескивал след от депутатского значка. Кончился его срок.
Но  и след от значка заместитель  Председателя носил  столь же  элегантно  и
гордо,  как  некогда  сам  значок.  Этот след  по-прежнему  обеспечивал  ему
неприкосновенность,  бесплатный  проезд  на транспорте,  некоторые льготы  и
абсолютную самоуверенность.
     Рядом  с ним  сидел щуплый  мальчик, недавно пришедший  из  комсомола и
возглавивший  организационный  отдел.  Ему  страшно  нравилось,   когда  его
называли  начальником  штаба.  Фамилия  его  была  Коровьев,  нрава  он  был
кроткого, глаза у него были синие, размер обуви тридцать восьмой. Под столом
он снимал  ботинок, потому  что  тот ему очевидно  жал. Сняв его, он понюхал
воздух, после чего извинился перед своей соседкой, отчего та пожала плечами:
"А я думала, Володя, что вам где-то удалось достать сыр "Рокфор".
     Его соседка и заместитель - Клыкастая, она же председатель профсоюзного
комитета  Ассоциации,  по  должности и  по положению тоже была членом  этого
сборища.  Она была  полной противоположностью  начальнику и  по полу,  и  по
росту, и по размеру обуви, и по другим параметрам и габаритам. Вместе с  тем
она еще умудрялась быть худой и никогда не улыбалась.
     Председатель партбюро Клубничкина, она же руководитель Отдела  дарений,
была горда от всего на  свете: и  от  того,  что  у  нее такая  удивительная
фамилия, и от того, что у нее такое удивительное платье,  и от того, что она
- секретарь партбюро, и просто  от всего остального  прочего. Ее заместитель
по партии - крошечная, миниатюрная, почти совсем девчонка - инспектор отдела
кадров - была просто очаровательна, потому дополнительных затрат на описание
ее  прически, обуви, цвета платья не требуется.  Ей  шло  все,  и она шла ко
всему и ко всем.
     Еще один член партбюро опоздал,  но вошел он  с таким видом, словно все
собрались здесь в ожидании его персоны и, не дождавшись, начали раньше, и он
всего-навсего - жертва чужой неточности.
     Он вошел,  громко  обвиняя  всех в  том, что не знал,  во сколько точно
начинается   сие   сборище,  и   просит  впредь   конкретно  обо  всем   его
информировать. Человек  этот,  имеющий бравую выправку, назывался Арамейцем,
был отставным военным и помощником  Председателя  Правления.  Читатель с ним
уже знаком, но в Ассоциацию он прибыл не сразу. Он сперва взял отпуск, потом
полежал в госпитале, а потом вдруг вышел  на работу, так, словно это была не
Ассоциация "Культ-ура!", а воинское подразделение.
     Когда  возникла особо  насущная необходимость в помощнике,  то  зампред
Стародревов  стал  яростно  предлагать  кандидатуру  Арамейца  по  двум  уже
известным  причинам.  Первая - то, что  помощник  умел писать и, значит, уже
есть кому  писать статьи и речи  для руководства, но было еще второе,  некая
ностальгическая  тяга Стародревова к  своей  прошлой должности. А ее Арамеец
понимал очень  хорошо, ибо  являлся автором  документа,  который Стародревов
неизменно держал на своем столе и иногда в минуты сомнения перечитывал  его,
восхищаясь как стилем, так и красотой слога. Это была инструкция о  правилах
пользования  уборными артиллерийского полка,  в которой  были  такие строки:
"Пользоваться очками следует, не забираясь на них ногами, а садиться, как на
стул,  с  полной  нагрузкой, так,  что  ягодица плотно  облегала  деревянную
подушку очка. Корпус тела следует держать прямо  и не делать  упора на ноги.
Руки  держать   вдоль   коленей.   Посадкой  необходимо  достичь   попадания
испражнений  в  трубу очка,  а не  на  подушку,  стараясь в то же  время  не
замочить подушку мочой..."
     В списке работников  Ассоциации Арамеец шел сразу же после зампредов, а
в списке на получение жилья, дачи, продуктовых  заказов, автомашины, билетов
в  театры  и  выставочные залы -  неизменно  первым. При этом  он выглядывал
из-под  очков  и  делал  это  почему-то  не  как  старый  полковник,  а  как
скептик-бухгалтер.
     Партбюро заседало  уже полчаса, когда вдруг на повестку дня всплыл  еще
один вопрос: об утверждении  заведующего информационным сектором Смолянинова
в представляемой  должности. Смолянинова навязали Нестерову, но Смолянинов в
прошлом   был   участковым   инспектором,   служил   там  же,  где   Николай
Константинович, а своих - не отторгают...
     -  Странная у вас анкета,  -  заявила  секретарь  партбюро,  -  вот  вы
работали в милиции, потом в кооперативе "Три совы", потом вдруг пришли к нам
в Ассоциацию. Почему такие бросания?
     - Нет у  меня бросаний, - говорил Смолянинов. - Из милиции ушел потому,
что  хотел  ощутить некоторую свободу, которая  возникает, когда на плечи не
давят  погоны.  Пришел  в кооператив, потому что затосковал по своей прежней
работе, и, хотя желания возвращаться туда не было, хотелось быть полезным, а
тут кражи в кооперативе, да и рэкет.
     -  Чево?  -  удивился   незнакомому   слову  помощник  Председателя  и,
потребовав объяснений, записал это слово  в маленькую специальную книжечку и
снова принялся слушать.
     - Да,  сейчас многие кооперативы рэкетируют, и надо с этим бороться. Я,
если так можно выразиться,  занимался частным сыском и нашел рэкетиров. Я их
сдал в руки правосудия. Но все остальное в  кооперативе меня интересовало не
очень, и я ушел.
     - Но все-таки, - не унималась Клубничкина, - вы идете на информационное
обеспечение Ассоциации, вы умеете это делать, вы справитесь?
     - Я член Союза журналистов, у  меня есть множество публикаций, контакты
с газетами, радио, телевидением. Вытяну.
     -  А вы  никогда не писали на тему  нашей Ассоциации?  -  вдруг спросил
зампред Стародревов. Этот вопрос возвысил его над самим собой.
     -  Никогда,  потому что  Ассоциации  еще  всего  несколько  месяцев,  -
улыбнулся Смолянинов.
     - Ну, какие будут предложения? - спросила Клубничкина.
     - Я думаю, надо брать,  - сказал вдруг  помощник. -  Только  у  нас тут
частным сыском заниматься ни к чему.
     - Надеюсь.
     Партбюро завершило свою работу. Смолянинов выскочил  из большого зала и
оказался в объятиях Нестерова.
     - Ну как? - спросил Николай Константинович.
     - Да так, отстрелялся, прошел чистилище.
     И  все  члены этого чистилища, выходя  из зала,  где они совсем недавно
были сплочены  невыносимой  идеей, вдруг  словно перерождались,  становились
обыкновенными,   слабыми,  закомплексованными  людьми.  Не   столь  свирепой
казалась и  председатель профкома,  не  столь очаровательной  - и  инспектор
кадров, не столь  надменным -  и начальник спецчасти, и оказалось,  что очки
Арамейца давно уже надо было протереть мягкой фланелью.
     А  зампред  Стародревов  вышел  и  сразу   перестал  быть  начальником,
пригласил Нестерова и его нового заместителя к себе в кабинет.
     - Я чего  вас пригласил, отцы? - сказал Стародревов.  - Я пригласил вас
вот о чем попросить. Надо ведь решать что-то с Ассоциацией. Концепции у нее,
понимаете ли, нет. А почему нет концепции?
     - Наверное, потому что нет Устава.
     -  Нет Устава. Это правильно,  но Устав надо  изготовить.  Кто  за  это
возьмется?
     - Кому поручите, тот и возьмется, - сказал Нестеров.
     - Ну а если я тебе поручу? - сказал старый и потный толстяк.
     -  Напишу, но вообще-то должна быть  какая-то аналогия,  вернее, то, от
чего стоило бы  оттолкнуться, ведь на основании чего-то  надо было создавать
Ассоциацию. Какой-то регламентирующий документ существовал?
     - Существовал. Но из него ничего не почерпнешь. Надо Устав.
     - Надо - будет.
     Стародревов,  хитро   прищурившись,  достал  из  ящика  стола   бутылку
минеральной воды,  открыл ее, налил в стакан, выпил  ессентуки так, как пьют
боржом, и посмотрел на Нестерова добрым взглядом.
     Смолянинов во  время разговора  Стародревова с Нестеровым  рассматривал
стены  зампредовского  кабинета,   сплошь  увешанные  афишами,  заставленные
буклетами и пр., и пр., и пр.
     Кабинетик  был  так себе. В этом доме  жил,  наверное,  когда-то  давно
купец, не дворянин, и посему,  видимо, лет  за  сто  до Стародневова  в  его
кабинете  помещалась  либо  дочь  на  выданье,   либо,  скоре,  курительная,
построенная  папашей по рисункам сына, который посетил Англию  и мучился, но
носил узкие брюки, курил трубку и ругал все и вся.
     Такой  был  у зампреда  кабинет. Из него  даже,  может  быть,  исходили
распоряжения  выдавать  милостыню,  а теперь,  сто  лет  спустя  в нем сидел
зампред,  который  ломал  голову,  как  бы выклянчить  на  зарплату побольше
милостыни в столице большой страны.
     Сдружившиеся  Нестеров и Смолянинов  отправились  по  другим  кабинетам
знакомиться с сотрудниками  и обратили внимание,  что  на  доске  объявлений
висит  бумага, извещающая о том,  что все  желающие могут купить продуктовый
заказ, вступить в дачно-садовое товарищество и приобрести автомобиль.
     В  нижнем  холле   послышался  какой-то  шум,  и  товарищи  отправились
посмотреть, что происходит. Их глазам представилась невероятная картина. Три
дюжих  санитара  вязали  вахтера Бабусина.  Вахтер  не сопротивлялся,  давал
делать с собой все, что угодно, и при этом пел.
     Песенку,  которую  пел вахтер,  Нестеров знал. Ее  распевали  питерские
мальчишки в восемнадцатом году.
     Нестеров посмотрел на Смолянинова. Смолянинов лицезрел сцену ликвидации
связника равнодушно, и посему Нестеров уверился в том, что Смолянинов  -  не
действующий резерв  милиции,  на что  он очень  рассчитывал,  а обыкновенная
посредственность, серятина  и  никчемность, хотя в прошлом  и боровшаяся  со
скверной.

     Старшему министру информации
     тов ПОЛУГРОБОКОПАТЕЛЮ
     На основании  положения о прохождении службы прошу  уволить  начальника
отдела Кривосюка на пенсию за достижением предельного возраста (и еще он был
неоднократно  замечен  выпимши). Можно перевести  в спорткомплекс,  в сектор
лыж.
     Начальник управления
     Я.РВОТИН

     ГЛАВА 12

ОТДЕЛ
     Нестеров  разговаривал со своей сотрудницей,  высокой,  экстравагантной
дамой,  с  которой   ему  трудно  было  пока  найти  общий   язык.  Исчерпав
джентльменский набор острот  и  служебных сантенций для  данного случая,  он
решил  попытать  счастья  в  пошлости  и,  прикинувшись   дурачком,  спросил
Загонову, так называлась эта недоступная дама:
     -  Простите, мадам, -  начал он,  явно  нервничая, -  не  подскажете ли
бывшему полицейскому, какого рода кофе?
     -  Вообще-то мужского,  - почти  мгновенно парировала дама,  -  но этот
продается редко, а тот,  что  бывает в  наших магазинах,  -  тот, бесспорно,
среднего.
     Нестерову острота  понравилась, и он  стал планировать работу отдела, о
которой совершенно за своими вживаниями в роль забыл.
     Вдруг ему  пришло  в  голову, что  теперь он  совершенно  не  интересен
женщинам.  Много лет подряд он  нравился им своей нестандартностью, тем, что
неординарно  мыслит и неординарно  говорит.  Но сегодня,  в век,  когда  все
читают  и цитируют то, что совсем недавно  было совершенно нельзя: Гумилева,
Троцкого,  кришнаитов, секретные наставления оперработникам КГБ, - он уже не
поражает воображение женщин, в особенности образованных, которые и  без того
все это знают прекрасно и сами готовы дать фору, кому угодно.
     Подумав  обо всем  этом, Нестеров  наконец  занялся делами. Размышляя о
том, как бы получше  выполнить задание Почти Председателя Рыбникова, в связи
с  этим  вспомнил сегодняшнее  напоминание помощника,  что тот не  Рыбников,
Рыбников.  Нестеров хмыкнул,  но  от  его  хмыканья  задание, причем  весьма
сложное  и спешное, не отодвинулось и не исчезло. Требовалось изготовить два
нейтральных (как  бы  чего не вышло) плаката: "Сегодня  мы дети, а  завтра -
народ" и "Множьте Ассоциацию год от года - это достояние народа".
     Поражаясь  идиотизму,  в который его  запрягла судьба, Нестеров, прежде
чем звонить в типографию, все же вознамерился прийти к  товарищу Рыбникову и
поговорить с ним о целесообразности выпуска таких плакатов.
     Однако  его  планы  пришлось чуть отодвинуть, поскольку вдруг открылась
дверь  и в кабинет  заведующего отделом заглянула некая  Эдда Сохова - дама,
находящаяся  где-то на  золотой середине  между Сохо  и сохой.  Она вбежала,
возбужденная,  и,  завопив  страшным  шепотом: "Николай Константинович, меня
только что обворовали!", - припала к спинке стула, ловко вытирая опереточные
слезы.
     -  Меня обокрали! - трагически и  уже  громче сказала  Эдда,  видя, что
Нестеров  или  не  расслышал, или, поглощенный  воплощением  в жизнь  мудрых
лозунгов, увлекся.
     - Да? - удивился наконец Нестеров.
     - Из сумки вытащили десятку. Она у меня последняя.
     Нестеров достал бумажник.
     - Никогда! - завопила Эдда.
     - Почему?
     Эдда взяла деньги.
     - Я буду вас кормить.
     Нестеров улыбнулся. Наставало время идти к Рыбникову.
     Он привстал.
     Первый  заместитель  Председателя  Правления  Ассоциации, как уже  было
выяснено, Рыбников с  ударением на "ков", готов был принять Нестерова тотчас
же, как только подойдет в маленькой приемной большущая очередь.
     Когда-то  на оперативке  он отвлекся  и  рассказал о  том,  что  вот он
недавно  побывал  на  улице  и  отстоял большую  очередь  за  хлебом, на что
Нестеров,  не  сдержав  фрондерства, сказал,  что  недавно  отстоял  большую
очередь к собственному руководителю. На это Рыбников заявил, что эту очередь
можно  считать за неочередь.  На этом разговор и  завершился,  а  вот теперь
предстояло минимум за два часа провести в приемной за трепотней.
     Но конец приходит всему, пришел конец и сидению в приемной. К Нестерову
присоединился Смолянинов. Наконец, их принял Рыбников.
     - Привет, - своротив в сторону верхнюю губу,  сказал хозяин кабинета, -
садитесь.
     Друзья присели.
     - Есть проблемы? - спросил Рыбников.
     - Есть, - сказал  Нестеров, -  во-первых, "Культ-ура!"  не  имеет права
издательской  деятельности, то  есть не может  издавать что бы то ни было, а
во-вторых, почему  мы  вообще издаем  такую  глупость, как эти плакаты, мне,
например,   стыдно,   ведь   говорят:   "Ассоциация   -   это  прогрессивное
учреждение...".
     Рыбников не  ответил, он давно уже тихо  и  мирно  ворковал  что-то  по
телефону правительственной связи.
     Оторвавшись от телефона уже тогда, когда Нестеров со Смоляниновым стали
забывать, а для  чего,  собственно,  они  сюда  пришли,  он  вознес  на  них
отработанный  и  хорошо  отточенный  взор некогда  крупного  руководителя  и
спросил:
     - Вы ко мне?
     - Мы  от вас, - сказал Смолянинов, который работал сегодня первый день,
и в сущности еще ничего не боялся.
     К  счастью, Рыбников не расслышал. Нестеров толкнул Смолянинова локтем,
благо они рядом и удобно сидели в мягких креслах, и сказал:
     - Василь Евгеньевич, как выполнить ваше задание?
     - Хорошо выполнить, - сострил Рыбников.
     - Понятно, но на издательскую деятельность, на плакаты нужна бумага. Ее
нет. И быть не может, ведь мы не издающая фирма.
     - Как же так, у нас полно бумаги, - и он нажал на кнопку:
     - Люция Ивановна, - сказал  он взявшей на том конце провода  заведующей
финансовым отделом трубку, - сколько у нас бумаги?
     -  Много, Василь  Евгеньевич,  -  так  же  в  селектор  ответила  Люция
Ивановна.
     - Вот видите,  -  удовлетворенно сказал чиновник,  - а вы беспокоились,
идите и спокойно работайте.
     Ничего  не понимая, удивляясь,  как  это вообще  такая вот  только  что
прожитая  ими  сцена  может  существовать   наяву,  Нестеров   и  Смолянинов
отправились в свой отдел, где им надлежало заниматься разного рода аспектами
издательской  деятельности,  как  то:  разложением,  цветоделением,  выбором
бумаги, согласованием эскизов, шрифтов и тому подобным.
     Сторонний  наблюдатель,   если  таковой  бы   согласился  хоть  недолго
наблюдать то,  чем  занимаются наши  герои,  вероятнее всего,  ничего бы  не
понял,  потому  что общество, в котором происходили все описываемые события,
не  умело  работать  ритмично,  оно  умело  только  преодолевать трудности и
планировало  не  результат  работы,  а  медали  героям, которые  несмотря на
всеобщий  хаос,  все-таки  чего-то  достигали,  ну  и,  конечно,  мрамор  на
памятники сгоревшим на работе.
     Вдруг дверь отворилась,  и на пороге появилась некая Сюзанна Корытина -
дама весьма своеобразная, даже капризная и только слегка декольтированная.
     Эта дама с порога прямо стала театрально ломать руки и, закрывая глаза,
сообщила нечто такое невнятное, что и Нестеров, и Смолянинов принуждены были
усадить  ее на  стул,  после чего, ласково  с  ней  поговорив  (воды,  чтобы
побрызгать из  графина  в лицо  или на  декольте,  тоже не было),  принялись
слушать.
     -  Раритет  у меня стащили  со  стола, из ящика!  - завопила неожиданно
Корытина,  и пока  Смолянинов лез в  словарь  с тем,  чтобы выяснить, что же
такое это "раритет", Нестеров понял: в  Ассоциации  имеется  свой взращенный
эпохой вор, который потихонечку тащит все, что ни попадя.
     И  пока  Смолянинов  докладывал  Нестерову  свои  соображения,  Николай
Константинович принял решение.
     - У тебя ловушки остались?
     - Для мелочевочников?
     - Да.
     - Остались, а что?
     - Надо поставить, выловим вора.
     - Поставлю.
     После этого краткого диалога Нестеров обратился к Корытиной:
     -  Мы найдем вашу рукопись, - сказал Нестеров, -  но прошу  вас слушать
меня  внимательно,  не  всхлипывать и выполнять  все точно  и абсолютно.  Вы
завтра же распространите в  Ассоциации слух, и мы вам  в этом поможем, что в
вашем сейфе хранится какая-то неимоверно ценная книга. Ладно?
     - А она действительно там хранится, - сказала Корытина.
     -  Тем лучше. А теперь успокойтесь  и  идите к себе, спокойно работать.
Ладно?
     Вдруг раздался телефонный звонок.
     - Нестеров?
     - Нестеров.
     - Говорит вахтер Бабусин из сумасшедшего дома.
     - Очень приятно, как здоровье?
     Но вахтер был деловым человеком.
     - "Капитанскую дочку" помнишь?
     - В общих чертах.
     -  Помнишь,  как  Пугачев  разговаривает  с  корчмарем  иносказательным
языком?
     - Помню.
     - Может и нам с тобой так поговорить? Как думаешь, поймем друг друга?
     - А мы разве с вами не иносказательно говорим?
     - Клюешь, парень. Молоток. Только плывет твоя бумажка, уй как плывет, и
добрые  молодцы  ее тоннами  грузят  для  нужд страждущих  кооперативов,  не
имеющих, к слову сказать, права издательской деятельности.
     - Спасибо, корешок,  а почему ты такой умный и вахтером стоишь, уж и не
спрашиваю.
     - Всякая работа почетна, бывай.
     И трубка была положена.



     В АССОЦИАЦИЮ "КУЛЬТ-УРА!"
     Главному Интеллигентному человеку от квартирантки квартиры Булгакова

     Сообщаю, что  во время ремонта квартиры  известного писателя  Булгакова
была  похищена рукопись его повести, находившаяся  в  красном шкафу, который
тоже украли.
     Обращаюсь  к  Вам  за  содействием,  поскольку  в  эпоху  застоя  таких
безобразий не вытворялось.
     Не подписываюсь, боюсь.

     ГЛАВА 13

     ПАНДЕМОНИУМ

     Горьки  и  тоскливы  бесконечные   кооперативы   и  малые  предприятия,
неожиданно  возникшие  в  орбите  безумной  Ассоциации.  Здесь были и такие,
которые обещали накормить  -  нет,  не  пятью, а  вообще  без хлеба, -  всех
страждущих,  и такие,  которые ничего не обещали, а  все  норовили сделать в
долг, или такие,  которые брали ссуды, видимо ожидая  Судного дня, когда они
свой долг и намеревались погасить.
     Кооперативы делали вид, что моют машины, пекут картофель, на самом деле
они скупали в магазинах дамское нижнее белье и показывали его в цирке. Но им
казалось, что  они  торговали,  печатали  книги,  натирали  полы, занимались
частным   сыском,  совершали   преступления,   проводили  расследования   по
сфабрикованным уголовным делам, пекли  торты и  били  физиономии.  Это  была
симфония кооперативов, их век и их держава.
     Были кооперативы всякие и любые. Не было только кооператива  по розыску
пропавшей рукописи Булгакова. И не долго думая, такой кооператив родился. Он
и не мог не родиться. Он считал себя необходимым и поэтому явился на свет. И
назвался он малым предприятием. Учредители его  видимо решили, что раз оно -
малое, то много, в случае чего, не дадут.
     Появление его на свет было похоже на рождение планеты. Сперва вспыхнуло
множество   концентрированных   звезд,   потом   они   стали   рассеиваться,
превратились  в  туман,  одна   какая-то   песчинка,  концентрированная  как
перестройка, взорвалась, и на обломках ее создалась планета.
     Слух  о  поисках пропавшей  рукописи Булгакова  пронесся  по Ассоциации
после письма на  имя Председателя. Но разнесся не вихрем, а вымученно, и так
как в  Ассоциации никто не  знал,  что это была за  рукопись  и  для чего ее
искать, начались какие-то нездоровые  разговоры, которые просто не  могли не
вылиться в создание нечто. Этим нечто и стала команда по поиску рукописи.
     Малое предприятие  "Поиск" было  создано при  Ассоциации,  и ссуду  оно
получило  со  счетов Ассоциации,  при  том, однако, условии, что  члены  его
обещали  руководству,  что приоритет  доходов получит  Ассоциация и ее  зам.
пред. Стародревов.
     - Да, но сам Стародревов - пешка, и даже не пешка, типичная шестерка.
     Оба  приятеля,  которые  только  что узнали о  решении создания  малого
предприятия "Поиск", оба внезапно захотели пить и вышли на  улицу.  По улице
шла  в  это  время  длинная колонна  автобусов,  на  заднем  было  написано:
"Осторожно, колонна. Впереди ученик".  Коллеги учли это и  подошли к большой
очереди за квасом.
     - Кстати, - сказал Нестеров, - вы не забыли,  что у нас  с вами сегодня
заседание совета по изготовлению календаря?
     - Не забыл, сейчас попьем и вернемся.
     - Да, и в газету надо дать объявление: "Все граждане, сдавшие деньги на
памятник композитору  Мусоргскому, извещаются о том,  что  часть  средств от
памятника   пошла  на  установление   бюста  поэтессе  Людмиле  Щипахиной  в
Санкт-Петербурге". Договорились?
     И  развеселившиеся  квасопивцы  отправились  на  работу,  на  заседание
какого-то Совета и, как водится,  в соответствии  с  новыми традициями новой
организации немного опоздали.
     Седой  Председатель   с  вываливающейся  челюстью  Осовиахим  Семенович
Стрикачев  говорил  уже довольно долго,  но  так как  сегодня  говорил он  с
некоторым акцентом, при этом чуть присвистывал, то слушать его было не очень
интересно, да и  вообще эта процедура утверждения всего  того, что надо было
сделать и без утверждения, утомляла.
     В его доклад остряки навставляли разных глупостей, но сделали  это зря,
потому что ни оратор, ни слушатели этого не замечали.
     Члены Совета,  большей  частью похожие на  прохожих с  улицы,  зашедших
дождаться  в прохладе  старинного здания  надлежащего  троллейбуса,  даже не
представляли себе, что здесь происходит, скучали и думали о домашних делах.
     Председатель,  который  неизвестно что  вообразил, вдруг  оторвался  от
бумажки и возопил о том, что  надо выпускать календарь для того,  чтобы  его
можно было повесить в семье и двенадцать месяцев наслаждаться произведениями
искусства, посвященными мастерами  живописи  святой  теме  сохранения семьи.
Календарь должен быть семейным. С ним никто не спорил.
     - Вместе с тем, - сказал  Осовиахим Семенович, -  я своеобразно трактую
семью,  делаю  это  современно,  перестроечно.  Мы  должны  показать   таким
календарем, что такое негатив в семье.
     И он стал  перечислять произведения  искусства, способствующие, по  его
мнению, сохранению и упрочению первичной ячейки общества.
     Никто  не вникал в его слова,  а он  уже  перечислил  "Ивана  Грозного,
убивающего своего сына",  "Жертвоприношение  Авраама", "Смерть переселенца",
"Дочерей  Лотта", которые отдавались  своему  отцу, "Лаокоона  с сыновьями",
"Возвращение блудного сына", "Сатурна, пожирающего своих детей", "Не ждали",
"Неравный брак",  от  которого  хорошей семьи не  жди,  царевича  Алексея  с
Петром, которого последний упек.
     Аудитория, наконец, проснулась.
     - Следуя вашей логике, - сказал кто-то из  зала,  зная, что полемика  -
хлеб  сегодняшнего  общества,  -  надо  бы еще  добавить  сюда  "Клеопатру",
"Меньшикова в Березове" и шубинский Портрет неизвестного".
     -  Причем тут семья, - заволновались остальные, кто успел проснуться, -
в шубинском "Портрете неизвестного"?
     - Ни при чем, -  взвизгнул Председатель, пытаясь отстоять  свое видение
мира. - Ни при чем. Клеопатра сама  себя укусила змеей, а насчет Меньшикова,
так  товарищ  Рыбников  сказал:  "Мы  политикой не  занимаемся".  А  вот  вы
потрудитесь объяснить, при чем тут неизвестный?
     -  Пожалуйста, -  солидно сказал тот  же  голос  из зала.  - Мы живем в
правовом государстве, и я поэтому требую, чтобы начала действовать, наконец,
презумпция  невиновности.   Какие  у   вас   основания  считать,   что  этот
изображенный в мраморе неизвестный не был примерным семьянином?
     Таких оснований у Осовиахима Семеновича не было, и прения прекратились.
     Нестеров и Смолянинов смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами.
     -  Боже мой, это или сумасшедший дом, или хорошо скрытая уголовщина. Ну
надо же!
     Внизу, возле входной  двери их обоих что-то  насторожило. Чего-то здесь
не было из того, что было привычным.
     Поразмыслив,  Нестеров обнаружил,  что  вместо вахтера  Бабусина  стоял
другой.

     ПОДПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
     Согласно вашего указания был в  санатории в Карловых-Варах  совместно с
главным редактором  Нового журнала  Ениколоповым. Кстати, это его псевдоним,
настоящая его фамилия Вермишелев,  так вот ночью Ениколопов разбудил меня  и
предложил  отвинтить  огромную  старинную люстру  с потолка  главного зала и
привезти ее в Москву, продать, а деньги сдать в бюджет  Ассоциации. Дескать,
нечем платить зарплату.  Лестницу он обеспечил. Я  не  посмел ослушаться - у
него зарплата 1000 рублей, 4-е управление и книжная  экспедиция, а я простой
вахтер. До без четверти восемь утра мы разбирали эту чертову  люстру  (я - в
качестве внештатного сотрудника, так  что прошу это  отметить), Ениколопов -
из стяжательских соображений. Нас  задержала полиция,  возбуждено  уголовное
дело. Ениколопов кричит, что у него на столе - "вертушка" и что чехи еще про
него услышат, а я что? Прошу содействия.
     ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
     внештатный сотрудник

     ГЛАВА 14
ИДЕЯ МЖ
     Рыбникова,  как фактически ответственного за все, не  могли не печалить
дела вверенного ему детища.
     Из хороших  рук  он  достал  себе  еще  одного, слегка  подержанного  в
Казахстане заместителя, который умел по-восточному красиво произносить речи.
     Он произносил их  по всем правилам ораторского  искусства.  Периоды его
говорильни   выражали   попеременно  желание,   негу,   восторг,  жалость  и
благосклонность.
     Заместитель председателя по развертыванию программ - так он назывался в
соответствии  со штатным  расписанием  -  имел  профиль  римлянина  и  анфас
одалиски.
     -  Интересно,  - спросил его однажды новый вахтер, -  а 20 апреля в ФРГ
тоже проводятся капиталистические субботники?
     После этого новый зампред, убоявшись, на неделю взял бюллетень. Пока он
болел,  выяснилось, что  его  переводили  на  работу в  сельскохозяйственную
организацию, но перепутали анкеты, и  потому теперь всю процедуру  надо было
начинать или заново, или не рыпаться.
     Работа в Ассоциации  "Культ-ура!" была  для него делом новым. Привыкший
трясти сиськи  овцам,  запред Карпушкин окунулся  в удивительный мир и,  как
умеющий приспосабливаться функционер, тотчас же  огляделся  по сторонам. Ему
показалось,  что он  с работой  справится, потому что его фамилия напоминала
ему самому фамилию великого поэта.
     Перво-наперво он решил искать маяки и критерии интеллигентности.
     Томную   девочку   с   выпученными   глазами,    дальнюю   родственницу
Председателя,  он  принимал  долгое  время  за  истинную  интеллигентку,  ее
распущенность  - за  особое величие души, а  ее сентенции -  за божественные
откровения.
     Но, несмотря на уникальность  личностей,  набранных в штат  Ассоциации,
дела там продолжали идти плохо, и он  это  усек  быстро и так же быстро и по
старинке решил, что дело лишь в  том  только, что к работе мало привлекается
молодежь.
     Ошибка  вполне понятная, так как,  что это такое - молодежь -  мало кто
по-настоящему знал.
     Тем не менее уже  вскоре в стенах роскошного особняка Ассоциации по его
инициативе  были  собраны и  шлялись  в вареных джинсах,  воняющие  мочой  и
сигаретами, обвешанные  цепями и кожей  металлисты, брейкеры,  ностальгисты,
фанаты, оптимисты, волосатые, панки, представителя системы, мажоры, роггеры,
теляги и даже бомжи, которые охотно оставались ночевать в бывшем  купеческом
особняке, ничего  по-прежнему не делали, но тщательно  и регулярно пакостили
парадную лестницу.  Впрочем, они просуществовали в Ассоциации недолго и были
изгнаны не без помощи милиции.
     Стародревов,  уверовав,  что  такие  вот  сборища  (молодежь  тянется к
культуре) и есть правда жизни,  глядя на них, чувствовал себя их  отцом,  он
понимал, что  вскоре  сам будет  бомжом, и  случится это скоро, когда страна
поймет: происходит что-то  не то.  Однажды он пригласил всю эту шпану в свой
кабинет  и демократично  с ней беседовал,  смачно приправляя свое  скудоумие
сквернословием.
     На всякий случай по всей Ассоциации он развесил лозунги:  "Ассоциация -
наше общее  сокровище,  поддержи  его -  богаче  сам  становишься",  "Множте
Ассоциацию год от года, это достояние народа" (недостающий мягкий знак потом
силами  аппарата  вставляли  от  руки),  "Ассоциация  хороша  тем,  что  она
неделима,  что ей отдаешь -  остается  твоими", - которые,  по  его  мнению,
определяли сегодняшнюю политику страны как в плане орфографии, так и в плане
смысла.
     Покончив с  политикой, Стародревов решил подумать, наконец, о себе.  Он
вплотную  приступил к  диссертации.  А  так  как  наука  для  него  казалась
естественной потребностью, как и многое  другое,  он и в вопросе диссертации
ушел не далеко. Для этого, собственно,  и пригласил он однажды  Нестерова  и
Смолянинова,  как  наиболее  нормальных  сотрудников,  в  свой  кабинет  для
конфиденциального разговора.
     - Стенды Ассоциации  хорошо  бы установить еще и в общественных уборных
города и брать за вход  не десять, а двадцать копеек на благотворительность,
вот вам и доход, - сказал зампред и посмотрел на своих подчиненных. Дескать,
и мы кое-что смыслим.
     Задание  его  Нестеров  и  Смолянинов   выполнили  не  шутя,  быстро  и
неукоснительно, потому что  понимали: чем  больший идиотизм будет проведен в
жизнь, тем быстрее кончатся этот бардак и синекура.
     Стародревов  появился   в  общественной  уборной,   заодно  намереваясь
проделать там  то,  что  он давно выстрадал, но на что постоянно не  было за
текучкой  времени.  Чтобы  не платить  двугривенный, он  предъявил служебное
удостоверение по прошлой своей работе стоящей возле двери бабульке и подошел
к  писуару.   В  этот  момент  возле  того  же  писуара  появился  сотрудник
Ассоциации.
     - Здравствуйте, сказал он, увидев начальство.
     -  Привет,  -  ответствовал  демократ  Стародревов,  перекладывая  свое
хозяйство из правой руки в левую и протягивая руку сотруднику.
     И он еще раз взглянул н стенды.
     За эго взором восторженно следил подчиненный.
     - Задание тебе, - вдруг сказал Стародревов, совершенно забыв о том, что
то, что  он собирается  поручить подчиненному,  идет в разрез с  действующим
законодательством.
     - Зайдешь в женский сектор и установишь все так же. Потом доложишь.
     Сотрудник  доложил  через  час, что  задание  руководства выполнить  не
может, потому что его туда не пускают.
     - Кто хочет сделать, - наставительно изрек  начальник, -  ищет способы,
кто не хочет - ищет причины, дай вместо двугривенного рубль, но пройди...
     Вечером же Стародревов ездил в милицию выручать своего сотрудника.
     Но его огорчило не это, а то, что,  несмотря на преодоленные трудности,
Нестеров и Смолянинов  не выполнили его задания, и в дамской  уборной стенды
так и не установлены.
     - Как же так? - грозно спросил он Нестерова.
     -  Это бесперспективно,  - ответил Нестеров,  - в  дамской  уборной нет
писуаров,  и  поэтому  женщины,  запираясь  в  кабинке,  лишены  возможности
приобщиться к культуре.
     Стародревов вынужден был с этим согласиться, и не огорчился, потому что
в  своей  диссертации  о приобщении к  культуре  масс  теперь он намеревался
выдвинуть идею о разграничении восприятия культуры по половому признаку.
     ПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
     На  Пленуме   Ассоциации  присутствовала  член   Правления.  Росту  она
среднего,  одета  в  дорогое  платье  с алмазными  погончиками.  На  Пленуме
проходил  отчет, она кивала всем выступавшим. Даже бухгалтерше, которая явно
была  не объективна  в  оценках.  И нулей  у нее в отчете  больше, чем надо.
Продолжал наблюдение за членшей, пока охрана не послала меня.
     Прошу отметить вредность занимаемой должности.
     ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
     внештатный сотрудник

     ГЛАВА 15
ПРЯМОЙ ПРОВОД
     -  Ты  доведи  до конца дело  с  местным воришкой, - сказал Смолянинову
Нестеров,  - книги  тащат, деньги. Это мелко, и  мы обойдемся  без  милиции.
Поймаем - накостыляем по шее.
     - Есть!  - сказал  Смолянинов,  но  прежде чем  идти  выполнять  боевое
задание,  позволил себе осторожно напомнить своему  начальнику, что  сегодня
Ассоциация проводит серьезное мероприятие, а именно, приглашено телевидение,
и  на  вопросы страждущих  приобщиться  к  интеллигентности  будет  отвечать
телезрителям сам Осовиахим Семенович.
     Нестеров помнил об этом.  Телевидение  пригласить он не  забыл, но  вот
только со Стрикачевым заминка,  потому что Председатель  уже  несколько дней
болел дома и на работу не ходил.
     Решено было заменить Стрикачева Рыбниковым.
     -  Это  суррогат, - поморщился  Смолянинов, - телезрители  хотят видеть
настоящего интеллигента, а не бывшего партийного работника.
     - Наша задача, - ответил ему  с улыбкой  Нестеров, - убедить аудиторию,
что,   поработав  полчаса   с  Осовиахимом  Семеновичем,  каждый  тотчас  же
становится интеллигентом. Выступать будет Рыбников.
     И Рыбников действительно выступил. И выступил неплохо.
     - Мне поручено нашим Председателем, - сказал он в кадре, - поговорить с
вами  по-нашему,  по-простому,  по-интеллигентски. Ну давайте, пуляйте  ваши
вопросы. - И на экране засветился номер телефона Ассоциации.
     Но вопросов не было, поэтому перед экраном телевизора долго пили чай.
     Пока заполнялась пауза, в  кадр норовили  влезть самые разные работники
Ассоциации,  как-то:  слесаря,  машинистки,  референты,  шоферы  и  помощник
Председателя Арамеец.
     Меж  тем  передача прошла  удачно. Ее  никто  не  смотрел,  потому  что
граждан, сидящих перед телевизорами, волновал фильм, демонстрирующийся в это
время  по  другой  программе.  Телезрители  не  задали  никаких вопросов,  и
Рыбникову  пришлось  отвечать на незаданные. Одна лишь  его супруга, пожалев
мужа,  позвонила  на передачу  и спросила на всю  страну:  придет ли ее  муж
сегодня обедать.
     Рыбникову так надоела жена, что сей общественный деятель, услышав голос
ее еще  и  на работе, плотно  войдя  в кадр, так, что  чуть  не вывалился из
телевизора, на всю двухсотсемидесятимиллионную аудиторию возвестил в эфир:
     - Приду, радость моя, закончится передача, и приду..
     И  передача действительно  уже  норовила  было  закончиться,  как вдруг
отворилась дверь залы, и  ее стали наводнять  люди  в одинаковых  серебряных
костюмах , которые в кадр не  лезли. Они стали по стенам залы, как изваяния,
и стали смотреть в разные стороны, а тут как раз и появилась член Правления.
     - Без меня начали, - лукаво сказала она,  но,  видя включенные камеры и
быстро сориентировавшись, полезла в телевизор с пламенной речью.
     Она говорила невероятно  долго, тягуче, и, в  конце концов, у оператора
закончилась пленка.
     Режиссер подошел к Нестерову, чтобы сказать  ему об этом, но тот махнул
рукой.
     - Делайте вид, что снимаете, - сказал он.
     -  Это  была самая  моя длинная  и  удачная  передача,  -  сказал  член
Правления, когда, наконец, ее красноречие иссякло.
     Осветительные  приборы погасили,  и в наступивших вдруг  сумерках  было
совершенно  не  заметно,  что  она поглаживает себя рукой по  животу  тайной
рукой, которая находилась у нее под одеждой.

     ПОДПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ

     Сообщаю, что Ассоциацией была организована выставка за рубежом,  причем
отправлялись  туда  картины из личных коллекций.  Накануне отправки в  число
участников  группы  выезда влез Евлампий Таксистов - известный коллекционер.
Через  месяц выставка вернулась  обратно, однако  в  коллекции были заменены
подлинные картины на копии, а Евлампий Таксистов теперь каким-то чудом ездит
на "Опель-адмирале".
     ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
     внештатный сотрудник
     ГЛАВА 16
ПОМОЩНИК
     - Сегодня,  -  читал  докладчик,  -  в  ситуации  глубокой  всенародной
озабоченности  о  судьбах культуры,  они  готовы отдать  опыт и мудрость  на
преодоление  тех  трагических  изломов,  которыми  в  истекшее   десятилетие
изобиловала  культурная  жизнь   общества.  Этот  неотступный  вопрос,  этот
эфемерный конгломерат инспирированных инсинуаций...
     Нестеров попал в  актовый  зал случайно, выскочил, закрыл  дверь, потом
вдруг вспомнил, что он начальник информационно-издательского отдела и ему не
только  надлежит  слушать  всю  эту  незакамуфлированную галиматью, но  даже
делать  из  нее краткие сводки и  отправлять в  газеты. Более того, убеждать
газеты публиковать эту чушь.
     Решительно  открыв еще  раз  дверь, Нестеров сел на стул  у самого края
большого зеленого стола. Пресс-конференцию  проводил отдел санкционированных
инициатив,   и   суть  ее  сводилась  к   тому,  что   надо   бы  совершенно
законсервировать Соловецкие  острова,  не пускать туда туристов и сделать их
как бы заповедником, а культурный туризм пустить по  другому  пути, насыпать
такие  же  острова где-нибудь  еще  и  там устроить  декоративные  развалины
монастыря, чтобы те не отличались от настоящего.
     Эта  идея обсуждалась  довольно  долго,  но по  части сметной стоимости
развалин  вышла большая  неувязка. Отодвинув в  сторону массивное  мраморное
пресс-папье,  скоросшиватель  и  другие  предметы.  могущие  вдруг  помешать
откровенному, непредсказуемому разговору товарищей по работе, новый  зампред
Карпушкин открыл прения, но облагородить уши слушателей не успел.
     Через весь зал,  не видя  никого  и ничего,  зажмурив глаза, крадучись,
прошел  помощник  Председателя Арамеец.  Вся  его физиономия  была  заляпана
черной  ваксой,  к  ней, закрыв ею глаза,  нос и рот,  он  прижимал  рваный,
промокший от краски кусок пипифакса.
     Вид его был ужасен.  Посмотрев ему в затылок, Нестеров обнаружил, что у
помощника ярко-красные уши. Красное на черном смотрелось красиво.
     Нестеров поднялся на цыпочках,  чтобы  не мешать коллегам решать судьбу
Соловецких островов, и отправился за помощником.
     На ощупь помощник  открыл  дверь своего кабинета и собрался  запереться
изнутри, но Нестеров успел войти, и, когда кабинет захлопнулся, Нестеров уже
сидел  спиной к  окну и ждал, когда  помощник  отлепит от глаз,  носа  и рта
порванную клозетную пришлепку.
     Это ему удалось не сразу, а когда удалось, то почти тотчас же он увидел
Нестерова.
     - Привет представителю славной администрации, - приветствовал помощника
Нестеров, - как служба?
     Помощник смачно выматерился.
     - Хозяйственники, мать их так, краску не закрыли, - пытался  улыбнуться
помощник.
     -  А  что,   отдел   программ  и   санкционированных  инициатив   снова
ремонтируют? - искренне удивился Нестеров.
     - В каком смысле?
     - Ну как в каком, в красочку вы ведь вляпались там.
     - Что? Подумаешь, не в суд же на них подавать, сейчас отмоюсь.
     С этими словами он взял носовой платок, смочил  его в графине, отжал  и
провел по лицу.
     Ни грамма краски не смылось.
     - И не смоете.
     - Почему это не смою, надо бензинчиком, вот у меня есть, - и  он достал
флакон из ящика стола.
     Попробовал бензинчиком и ... снова не смыл.
     - Черт, чем же ее? - сказал помощник.
     - А вот чем, - сказал Нестеров, достав из кармана флакончик.
     Помощник протянул руку.
     Нестеров не спешил.
     - Давайте же.
     - В обмен на информацию.
     - Что за шутка, давайте флакон.
     - Я сказал, в обмен на информацию.
     - Я сейчас позвоню Председателю и расскажу о вашем поведении.
     -  Это  будет самое  умное  с вашей  стороны,  жаль,  у  него  нет пока
видеотелефона.  К  тому же он болен,  и, я думаю, ваш вид напугает и погубит
его.
     - Что вы хотите?
     - Хочу знать ваше мнение о пословице: "Мудрость - это ум. настоянный на
совести".
     - Хорошее мнение, все? А теперь отдайте флакон.
     - Пишите расписку.
     - Что еще за новости?
     - Пишите, пишите.
     Помощник нехотя взял лист бумаги.
     - Вымажу же.
     - Ничего, эта краска на бумаге не остается, пишите.
     - Про флакон?
     - Про  флакон. Пишите так:  "Расписка  дана  настоящая  в том,  что  я,
фамилия,   имя,  отчество   полностью,  получил  флакон  смывки-растворителя
специального назначения для уничтожения красителя, пометившего меня в момент
хищения чужой собственности".
     - Вы что, издеваетесь?
     - Ходите грязным.
     - Я сейчас в милицию обращусь.
     - Я только этого и добиваюсь.
     - Поймите, это случайность, ну, открыл я, открыл ящик. Случайно.
     - Специальным ключом?
     Помощник опустил голову.

     Который год  существуют некоторые общественные  организации, до сих пор
не выработавшие  своей концепции и неизвестно  чем занимающиеся. Может быть,
эти организации создавались персонально для кого-то...
     Из выступления какого-то начальника,
     пожелавшего быть в авангарде.

     ГЛАВА 17
СФЕРЫ
     Когда  в  одной  маленькой  Ассоциации  столкнулись  несколько  больших
корпораций  жуликов  и бездельников,  возник, естественно,  вопрос о  сферах
влияния.
     Кто-то пошел на нехорошее: пустил слух о Нестерове,  что, возможно, тот
все еще действующий работник органов внутренних дел.
     Эту информацию тотчас же проверили, но в кадрах МВД сидели  люди умные,
они-то  и  подтвердили,  что  Нестеров  давно  уже  уволен. Нестерову  потом
доложили, что звонок был из кабинета Стародревова.
     Последний уверял себя, что не примыкает ни к  какой мафии,  собственно,
так оно  и  было,  всерьез  его  не  воспринимали и планами своими  с ним не
делились, более  того,  использовали его лишь как правоспособного  человека,
имеющего  определенные  возможности подписывать  тот  или иной  документ, но
вскоре для ненасытных мальчиков этого стало не хватать.
     Как-то Смолянинов нарочно разговорился с Шафраном при Нестерове.
     -  В  Ассоциации  рукопись  классика,   Булгакова?  А  не  является  ли
обладателем такой рукописи сам маэстро Стародревов? Очень уж к нему  тянутся
все нити, - веско сказал Нестеров, вмешиваясь в беседу.
     Шафран раскрыл  глаза  и вдруг  вспомнил про  красный  шкаф. Потом  под
благовидным предлогом удалился и  вскоре  уже сидел в кабинете  зампреда  по
хозяйственным вопросам.
     Стародревов принял его не так, как обычно, а  ласково и сентиментально.
Сидел за столом, долго молчал, глядя куда-то в даль.
     - Оказывается, умер наш президент, - наконец, сказал он.
     Шафран остался спокоен.
     - Какой президент? - спросил он без дрожи в голосе.
     - Нет, -  поспешно  взял себя в руки Стародревов, почему-то оглянувшись
на два больших  портрета, висевших на стене за его спиной, возле плакатов. -
Президент Ассоциации. Умер, - причмокнув, повторил Стародревов.
     Но в его глазах не было скорби,  смерти Стрикачева ожидали каждый  день
последние сорок лет. Его все очень  уважали, но никто не читал его трудов, а
о его жизни рассказывали легенды.
     Легенду рассказывали и о его смерти.
     Приглашенный   на  последний  пленум  Правления   94-летний   Осовиахим
Семенович долго шел к  трибуне, совершенно забыв, что самый главный здесь он
и перед ним на столе в президиуме стоит микрофон и не надо никуда ходить.
     Он  шел и  думал:  неужели  настало  время,  и  он сможет,  наконец, на
Правлении высказаться, сказать  правду. Не рисковавший в течение  всей своей
почти вековой  жизни,  он решил напоследок выговориться. Он набрал воздуха в
легкие,   поставил  на   кафедру  от   греха   нитроглицерин,  обвел  взором
присутствующих, словно прощался с ними, видимо, не веря, что его не арестуют
тотчас  же  после  выступления.  Снова  набрал  воздуха в  легкие,  засопел,
посуровев, и произнес обличающим голосом:
     -  Я  живу  на  улице  Мясковского  с пятнадцатого  года,  - заявил  он
торжественного.  -  И  все  это  время  перед  подъездом  моего  дома  зияет
колдобина.
     Зал  затих, присутствующие приняли  позы,  свидетельствующие,  что  они
готовы немедленно бежать засыпать колдобину.
     Пригнувшись,  словно   в  ожидании   выстрела,   оратор,  не  договорив
(сказалось волнение от собственной выстраданной в течение жизни речи), сошел
с трибуны и заплакал нездоровыми старческими слезами.
     Но дальше произошло самое страшное.
     Член правления, присутствующая  здесь, в зале, на секунду отвлеклась от
поглаживания  собственного живота, кому-то что-то, нагнувшись,  сказала (она
любила  делать  добрые дела), и вечером, когда  Осовиахим Семенович вернулся
домой, он не нашел там у подъезда колдобины. Скорее всего, в этой преступной
акции был повинен МосСтройдорремонт, а может быть, и сам мэр города.
     Стрикачев  ползал на коленях перед подъездом своего  дома, но колдобины
не  находил. Не было выщербины в  асфальте, пережившей  с ним две революции,
три войны, репрессии, свободу и первое чувство.
     Потрясенный грандиозностью возможностей перестройки, он поднялся в свою
квартиру, не здороваясь с домашними, прошел в кабинет, не раздевшись, лег на
диван, сложил руки на груди и умер.
     Руководство Ассоциации, глубоко скорбя об утрате,  обращалось к юристу,
чтобы  он  составил  исковое  заявление в суд на  Дорстрой, который оказался
виновником гибели истинного творца перестройки.
     В связи с  похоронами его Стародревов получил отсрочку и использовал ее
неправильно.  Перепугался и никак не  мог  найти  рукопись  Булгакова. Потом
нашел и перепрятал ее в сейф.
     Выпроводив Шафрана и посидев немного в кабинете, вспотев и посетовав на
то,  что в его апартаментах  до сих пор не установлен кондиционер, он  вдруг
решил гульнуть  и  сходить в  недавно открывшийся  неподалеку  от Ассоциации
частный бассейн.
     Вот  где он  поблаженствовал,  и  поплавал, и  понырял,  и  потом,  уже
собираясь  выходить,  как  всякая  свинья,  которая  подрывает  корни  дуба,
наевшись желудей, сделал то, что он обыкновенно делал во всяком водоеме.
     Делая это здесь, он слушал музыку и  щурился  на  солнышке,  и на  воду
вокруг себя не смотрел, а между тем в  воде был подмешан краситель на случай
таких вот  гостей, как  Стародревов: вода вокруг  становилась  ярко-красного
цвета.
     Музыка  смолкла, и два дюжих верзилы, выловив несчастного Стародревова,
быстро объяснили ему, что социализм кончился и надо вести себя прилично.
     Стародревов  потерял  на этом  купании неделю  здоровья (он отлеживался
дома)  и полторы тысячи  долларов  штрафа, бесстрастно наложенного  на  него
работником милиции, случившимся неподалеку.
     Выйдя  через  неделю на  работу (он в похоронах Председателя участия не
принимал), Станислав Аркадьевич открыл  сейф, не  обнаружил там  рукописи  и
забил тревогу.


     ПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
     Поздравляю  с  присвоением  звания  полковника.   На  отчете  правления
бухгалтер Карпова  произнесла несколько явно не  стыкующихся  цифр для того,
чтобы  обратить  внимание члена  правления на невероятность ситуации. Однако
член правления заставила  правление доклад утвердить  и легким кивком головы
обещала благосклонность.
     Россию вывозят, товарищ полковник, вывозят.
     ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
     внештатный сотрудник

     ГЛАВА 18
ЛОШАДЬ ОСНОВАТЕЛЯ

     После  смерти Председателя  его статьи появлялись в печати еще долго, и
все они  были актуальны. По  ним принимались  меры, и  это  давало основание
предположить, что авторы статей, возможно, не знали о его смерти, иначе  чем
еще  объяснить  тот  факт,  что  шеф  вдруг,  как  сообщила газета  "Русский
писатель", выехал встречать в  аэропорт своего коллегу - Главу Интеллигенции
из  какой-то  африканской  страны.  В это  же  время появилась  также статья
Стрикачева о русском чугунном литье, которым очень интересовался африканский
Интеллигент.  Статья  была своевременной  и  саркастической,  в ней покойный
Стрикачев заявлял, что памятник  основателю  Москвы  Долгорукому неправилен,
потому что князья на кобылах не ездили.
     И  вот  в  соответствии с  указаниями покойного  Председателя,  окружив
памятник шеренгами  стражей  порядка,  какие-то  люди,  готовясь  к  приезду
высокого африканского  гостя, стыдливо приваривали чугунному  зверю  все то,
что заставляет нас немедленно отличить жеребца от кобылы.
     Интеллигентного  гостя  повезли  к  памятнику.  Поскольку  он по-русски
изъяснялся чрезвычайно плохо, то вполне вероятно, что принял его за монумент
самому Председателю.
     Но Бог с ним. Нестерова волновали совсем другие проблемы.

     ПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
     Член Правления  прибыла  на заседание в автомашине "Волга",  однако при
ближайшем рассмотрении  оказалось, что у нее  только вид "Волги", а на самом
деле  это  -  "Мерседес",  загримированный под  "Волгу". Из  машины выскочил
Ениколопов. У меня есть сведения, что по нему плачет тюрьма. Его бесконечные
поездки  за  рубеж  финансируются какими-то сомнительными дельцами,  которые
плавают благодаря поддержке Стародревова.
     ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
     внештатный сотрудник

     ГЛАВА 19
ПРОЦЕНТ
     Нестеров  вышел на  Стародревова тотчас же  после  похорон  Президента.
Зампред,  разводя  в  стороны  короткие  ручки,  клялся,  что  действительно
рукопись  Булгакова  была  у  него,  но почему-то  исчезла,  не  забыл  он и
упомянуть,  что  рукопись была  старой  и  потрепанной,  тем  самым  как  бы
подчеркивая незначительность утраты.
     В подтверждение своих слов он открыл сейф и как дважды два доказал, что
рукописи в нем нет. Но это мало заботило Нестерова.
     - Может быть, вызовем милицию? - предложил Стародревов.
     - Чуть позже, - значительно сказал Нестеров.
     Придя к себе в кабинет, он там немедленно вляпался в очередную ловушку,
которую поставил неудержимый Смолянинов. Оттираясь, он напряженно думал,  и,
только полностью уничтожив следы своей беспечности и  невнимания, отправился
к помощнику  покойного председателя  Арамейцу. Войдя в его кабинет, Нестеров
сел, посмотрел ему прямо в глаза. Сказал:
     - У Стародревова украли рукопись из сейфа.
     -  И  что?  -  завопил  помощник.  -  Теперь  я  буду  всегда  виноват,
приглашайте милицию и ищите.
     - Тихо, - сказал Нестеров, - я зашел подумать.
     -  Ладно, - согласился помощник. - А  вот вы не могли  бы мне  устроить
тормозные передние колодки на одиннадцатую модель "Жигулей"?
     - Устроить нет, а из дому принесу, у меня есть комплект.
     -  Спасибо,  -  сказал  помощник  тоном  человека,  которого  надо  еще
уговаривать их взять, - так чем могу быть полезным?
     - Вы лучше знаете людей, давайте  вместе подумаем. Кто мог это сделать?
То есть, кто мог быть исполнителем, ясно. Ведь крупный коллекционер на кражу
да на риск не пойдет. У него дома висят сотни тысяч на стенах.
     - А во сколько вы оцениваете пропажу? - спросил помощник.
     - Трудно сказать, сколько  стоит оригинал,  но максимальная плата наших
музеев - 10 тысяч.
     - А какой процент обычно берут воры?
     - Воры? - Нестеров улыбнулся. - В кино бывает, что и все забирают, а на
самом деле - процентов 25-30.
     - Немного, особенно за риск попасться в опечатанном помещении.
     -  Но за три  тысячи на это пойдет любой  наш хозяйственник. Подумаешь,
зайти  в кабинет шефа,  особенно ночью, когда покрывались, к  примеру, лаком
полы. Застукают - выгонят, не более того, а то и простят.
     Нестеров, конечно, ни секунды не  сомневался  в том, что  залез ночью в
сейф не рабочий, который красил допоздна полы, а...
     Нестеров хлопнул себя по лбу: "Как это я сразу не догадался?".
     Конечно  же, рукопись исчезла в суматохе в  период  похорон Президента.
Как раз и Стародревов отсутствовал.
     Нестеров  пытался вспомнить,  кто подходил  к  гробу,  и,  в  общем-то,
вспоминал  всех  начальников отделов, заместителей (их,  к счастью,  не  так
много), сотрудников.
     Но сотрудникам не дадут дубликат ключей от начальственного сейфа.
     Нестеров  посидел  чуть-чуть  и  отправился к  недосягаемому начальнику
спецчасти.
     После  церемониальных  приветствий,  взаимных уверений  в  преданности,
которые только и бывают между людьми, в прошлом аттестованными:
     - Не, - сказал начальник спецчасти, - ключи у меня на месте, они целы.
     И Нестерову ничего не оставалось, как вновь отправиться восвояси.
     По дороге его  перехватил  вахтер, и  Нестеров  принужден был выслушать
переполненный символикой рассказ.
     Он был точно таким же, как и словословия предыдущего вахтера.



     ПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
     Вы уж извините, товарищ полковник, но как-то все у  нас не так, раньше,
когда я слышал слово  "интеллигент", я видел перед  собой таких столпов, как
Луначарский, Фурцева,  Лихачев,  а  теперь?  Теперь  я  должен  просить себе
прибавку к жалованию и работать осведомителем на двух-трех консервантов.  На
тридцатку не проживешь...
     ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
     внештатный сотрудник

     ГЛАВА 20
СЮЖЕТ
     -  Николай  Константинович,   а   Николай   Константинович,  вы  просто
представить себе не можете, -  торжественно провозгласил Смолянинов,  увидев
Нестерова, - совпадение невероятное.
     Нестеров на секунду остановился.
     - Что случилось?
     -  Да   вот  же,  посмотрите,  -  и  он  протянул  заведующему  отделом
сегодняшнюю "Зависимую газету".
     Нестеров бегло прочел отчеркнутую заметку.
     - Что, собственно, вас  здесь забавляет? - спросил он,  хотя  прекрасно
понял, что.
     В заметке сообщалось, что на вильнюсском международном аукционе в числе
прочих   вещей   была  продана  и   увезена  за   границу  рукопись  романа,
приписываемая  Булгакову.   Эксперты  не  дали  категорического   заключения
относительно  авторства рукописи, но зато газета как  могла  облизывала этот
вопрос,  ставя  общественное  мнение  в  положение разящего  меча,  могущего
запретить вывоз из страны всего того, что было в ней создано.
     Аукцион  состоялся,  но где же  нашлась такая дрянь, которая  подсунула
аукционистам эту рукопись на продажу?
     Нестеров принялся было  выяснять этот  вопрос, и уже вскоре стало ясно,
что  рукопись поступила не  от  частного  лица, а  от одного книгохранилища,
которое  в  соответствии с действующей инструкцией  имело право "заведомо не
представляющую  ценность рукопись"  поставить  на  продажу, в  том  числе  в
комиссионный магазин или на аукцион.
     Нестеров  поехал  в  книгохранилище. И довольно  скоро из  разговоров с
администрацией  выяснил,  что  рукопись  действительно  была  направлена  на
аукцион по акту,  но  и  копия  акта,  и  копия  рукописи в наличии,  и  он,
Нестеров, может с ней ознакомиться, если пожелает.
     Нестеров  немедленно  пожелал  ознакомиться  с  рукописью,  а  пока  ее
готовили, съездил  в Ассоциацию, схватил  буквально в охапку  Стародревова и
привез его в хранилище.
     Едва только зампред взглянул на нее, как сразу сказал:
     - Это не та.
     - Да приглядитесь получше.
     - Не та, я говорю.
     На этом закончилось опознание.
     А вечером Нестеров сидел в своем кабинете и пил остывший, грустный чай.
Небо за окном было  хмурым,  смеркалось, но он  не зажигал  света,  хотелось
побыть в компании со своими мыслями.
     Только сейчас он  всерьез сообразил, что всю свою жизнь безумно одинок.
Нет,  конечно,  любящая жена и дети - это здорово. Мамочка, опять же. Иногда
теща. Но он одинок в своих проблемах,  которые  особенно остро  ощущаются им
здесь,  во мраке кабинета, а там, куда он сейчас едет, там прелестная семья,
нарядные близкие, там свет и тихая, как он любит, музыка.
     Нестеров на  секунду включил свет, только  чтобы проверить,  все  ли  в
кабинете в порядке, закрыт ли на  всякий случай второй шпингалет на  окне, и
отправился домой.
     И дома все было именно так, как он мечтал.
     И  был удивительно вкусный ужин, и ласки  жены, и  добрые милые  голоса
детей и мамы.
     И  вдруг  телефонный  звонок  разорвал  все  это  великолепие. Нестеров
предчувствовал, что этот звонок не принесет ему радости, но трубку снял.
     -  Это  Станислав Аркадьевич  говорит, - помедлив,  сказала  трубка,  -
извини, что беспокою, но тут у меня странности творятся, не поможешь?
     - Сейчас буду, - сказал Нестеров.
     Вроде бы начало клевать.
     Через полчаса, а был уже глубокий вечер, почти что ночь, Нестеров вошел
в кабинет Стародревова, в котором  сидел перепуганный, состарившийся зампред
и с ужасом смотрел на Нестерова.
     - У кого дубликаты ключей от сейфа? - спросил  Николай  Константинович,
тотчас же оценив обстановку.
     -  Это шведский  сейф, два ключа всего,  один  у начальника  спецчасти,
другой у меня.
     С этими словами он протянул Нестерову ключ.
     Ключ действительно был особенный.
     - И что, - спросил Нестеров, - опять кража?
     - Хуже, подброс.
     - Чего?
     -  Рукопись подбросили,  - Стародревов показал Нестерову  рукопись. Это
был подлинник той, которую они видели сегодня в книгохранилище.
     - Та-а-а-а-к, - сказал Нестеров, - ясно.
     - Что вам ясно? - спросил Стародревов.
     - Один вопрос, и спать идем.
     - Какой вопрос?
     - Кто знал, что вы едете сегодня со мной в книгохранилище?
     - Никто.
     - А вот это плохо. Подчиненные должны знать, куда делся их начальник.
     - Почему?
     -  Круг  подозреваемых  сужается,  ведь если  бы  знали, что  мы едем в
хранилище, не подбросили бы. Тут расчет на то, что вы не помните ту, которая
была здесь раньше, и на то, что истинную я не видел.
     - А на самом деле вы видели истинную?
     -  Нет,  но я видел ту, которая перед  вами, копию. У меня,  знаете ли,
хватит пока извилин мысленно их сравнить.
     - Так вы  думаете, - прозрел  вдруг Стародревов,  - что за границу ушла
подлинная, а эту подкинули, чтобы мы заткнулись?
     - Именно так я и думаю...

     дети спали, жена спала, мамочка спала.
     Нестеров лег, взял томик китайских изречений. Прочел некоторые.
     Хотел было запомнить, да что-то не запоминалось, но все же:
     "Бесполезно  бросать пить  после того, как спьяна убил  человека, равно
как и перед смертью давать обет добродетели".
     Резко  зазвонил  телефон.  Нестеров  взял  трубку, а  потом в  телефоне
произошел какой-то щелчок, и из телефонной трубки полились угрозы...
     Хорошо,  что  у  Нестерова был  телефон,  который сам определял  номер.
Звонили из квартиры Ениколопова.
     ПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
     Сообщаю, что привезенные Ениколопо-вым пистолеты из  Франции, как якобы
имевшие место на дуэли  Пушкина, куплены им  на  толкучке Парижского Марше о
пюис (Блошиный рынок) за тридцать пять франков. Остальные денежные средства,
переданные  ему для покупки  настоящих  пистолетов,  пропиты  им с атташе по
культуре Советского посольства.
     ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
     внештатный сотрудник
     ГЛАВА 21
КОНЦЕРТ
     Великий Гоголь искал  красок, чтобы описать ассамблею у  городничего. Я
не могу искать красок, их  нет  уже давно ни  в одном художественном салоне.
Поэтому  запросто одолжу  их  у  Гоголя, ибо  лучше,  чем  он,  не  скажешь:
"...затеявши  какое-нибудь   благотворительное   общество   для   бедных   и
пожертвовавши  значительные  суммы,  мы  тотчас  же  в ознаменование  такого
похвального поступка  задаем обед всем первым сановникам города, разумеется,
на  половину всех  пожертвованных сумм;  на остальные нанимается тут же  для
комитета великолепная квартира, с отоплением и сторожами, а затем и остается
всей суммы для бедных пять рублей с полтиною...".
     Ничего  не скажешь,  изящно. Но сумму  для  бедных в Ассоциации еще  не
распределяли, потому отнесемся к тому милому мгновению, когда в предвкушении
огромных сумм пожертвований, якобы для благотворительных целей, Ассоциация в
лице лучших своих представителей давала благотворительный концерт.
     А  чем,   собственно,  благотворительный   концерт   отличается  от  не
благотворительного? От обыкновенного, на который вы взяли билет, да и пришли
отдохнуть? Очень просто. На обыкновенный концерт  вы идете с  пятью рублями,
покупаете  билет,  и у  вас остается еще рубль для того, чтобы угостить вашу
спутницу стаканом воды в буфете или разговорами о том,  что с  первого числа
вам прибавляют зарплату. И довольные, вы  сидите с ней  в зрительном  зале и
слушаете то, что обычно не слушаете по радио.
     На  благотворительный концерт вы приходите с той же суммой, и тотчас же
у входа вам сообщают о том, что этой суммы достаточно только для того, чтобы
отдать  ее на  какое-то  мало вам интересное  мероприятие, а если вы  хотите
пойти  и  послушать что-то еще и  в зале, то  надо платить  гораздо  большую
сумму. Такая сумма,  в конце  концов, находится у вашей спутницы, отложенная
на  починку  обуви. А это,  конечно,  никоим  образом  не стимулирует вашего
настроения.
     В  фойе  она кормит вас  бутербродами  по комиссионным ценам, потом вам
хочется блеснуть, и она дает  вам  еще три рубля,  чтобы  вы опустили  их  в
медную кружку  пожертвователя. Пять раз прерывается концерт для того,  чтобы
сообщить вам, что он проходит в  благотворительных целях, и в конце  концов,
уже перед выходом обнаруживается, что вам не  то что не на  что везти  домой
вашу спутницу, но уже и  не хочется,  поэтому вы  долго идете  пешком  к вам
домой,  знакомите  ее  с  перепуганной  мамой,  обеспокоенной  вашим  долгим
отсутствием, и наконец, после намеков и перемигиваний, ложитесь спать.
     Вот что такое благотворительный концерт.
     А  утром,  переругавшись  со  смущенной  и  не  спавшей всю  ночь вашей
спутницей и  матерью  одновременно,  вы  читаете  в  утренних  газетах,  что
возбуждено уголовное  дело  по факту вымогательства  у вас  денег, якобы  на
благотворительность.
     Впрочем, на таком  концерте  Нестеров был недолго.  Ему это было не так
интересно,  потому  что  самое  интеллектуальное,  что  он там  увидел,  это
сидящего возле прохода Ениколопова,  который в  проход выставил  свои  ноги,
снял ботинки и в такт музыке поигрывал пальцами.
     А  Нестеров,  пробегав  с  вечер,  поспел всюду. Как опытная ищейка, он
ловил  обрывки  слов  и  фраз,  он рисковал,  он  врывался  в аудитории,  он
сопоставлял   интонации,   накладывал  их  на   схему  символик,  сообщенных
вахтерами, и он в итоге нашел.
     Наконец, отдышавшись, он вышел в фойе.
     И  теперь уже не шестое чувство, а убежденность оперативника подсказала
ему, что именно Ениколопов - один из виновников похищения рукописи.
     Он подошел к буфетной стойке и тотчас же почувствовал, как ему на плечо
легла чья-то мягкая рука.
     Это был Ениколопов.
     - Добрый день, Николай Константинович, - сказал он.
     - Здравствуйте, - ответил ему Нестеров.
     - Все промышляете? - спросил его писатель.
     - Работаю, - улыбнулся сыщик.
     - Не боитесь?
     - Вас? Нет.
     - Напрасно. За мной стоит член Правления, - веско сказал Ениколопов.
     - Это я замечаю, - усмехнулся Нестеров, - вы там же, где и она, держите
руку.
     В  этот момент заиграла такая громкая музыка,  что Ениколопов  вынужден
был оставаться при своей позе, так и не успев ничего ответить.
     ...  А  ночью   потрясающая  луна  стала  свидетельницей  нападения  на
сотрудника  Ассоциации.   И   если  бы  Нестеров   был   только  сотрудником
"Культ-ура!", он, конечно, не сумел бы отбить нападение четырех неизвестных.
     - Лягавый! - кричали они.
     Впрочем,  раскидав  нападавших  и отдышавшись,  он без  труда установил
причинную  связь  между  странным  разговором  с  Ениколоповым и сегодняшней
дракой.
     И еще одно он хорошо понял: благотворительный концерт и вообще все, что
здесь  происходит, было  преддверием  одного:  лазания  во власть тех  милых
ребят,  которым  так  мешал  сегодня  бедный Нестеров,  неизвестно  в  какое
заклание направленный сюда на работу.

     ПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
     Под видом тени покойного председателя я  проник в квартиру Ениколопова,
огляделся. Одна  комната  занята  иконами. На обратной стороне каждой  иконы
отмечено: украдено там-то  и там-то или выменяно у  того-то  на тот-то. Икон
насчитал 252 штуки. В  обыске  участвовали жена, теща и свекровь. Книг много
старинных.
     ЗЯМА РОСТОВЦЕВ,
     старший внештатный сотрудник.

     ГЛАВА 22
СПРАВЕДЛИВОСТЬ
     После   информации   Нестерова  консульские  агенты   быстро  разыскали
господина,   купившего  рукопись   Булгакова.   Руководству   Ассоциации   и
Правительству  пришлось очень  поднапрячься, чтобы  произвести на миллионера
впечатление. Но  чудеса  бывают  не  только в сказках.  Миллионер проникся к
России и вернул рукопись. Достояние русского народа поехало обратно. Правда,
миллионер  потребовал от правительства компенсацию... но это уже,  как любят
говорить на Западе, его проблемы.
     Здесь автор принужден сказать о том, что не представляет себе, для чего
он пишет заключительную главу.  Ведь  в  сущности все ясно  и без нее. Порок
наказан, заодно наказана и добродетель, но, по правде, перед ней в последний
момент  невнимательно извинились,  и  она в  соответствии с  приказом  может
считать себя торжествующей.
     Ассоциация продолжала жить. Ее не могло поколебать ничто.  Пожилые люди
на  долгих совещаниях говорили о перспективах его развития  до  2015 года. И
активно готовились к выборам в Верховный Совет.
     Нестеров смотрел на своих  временных  коллег так,  как будто  видел  их
впервые. Все казалось ему  пародией.  Он не  понимал,  как взрослые, сильные
люди могут болтать о такой чепухе, о которой  они болтают, в то  время как в
Москве открылись уже пункты для приема голодных.
     Время от времени отчитывались начальники отделов и главные специалисты.
     Всю суть их выступлений можно было свести к паре заезженных фраз о том,
почему не идет работа, ссылкам на объективные причины и оправдания.
     Фраза  Куинджи,  обращенная  им  к  молодому Рериху: "Объяснить-то  все
можно,  а ты вот пойди и  победи", - словно бы и не присутствовала в Дубовой
зале, хотя именно она метровыми буквами была написана на стенах.
     Нестеров вспомнил, что сегодня должен отчитываться и он,  и когда дошла
очередь, то медленно поднялся, после чего сказал,  но,  конечно, не  то, что
должен был говорить начальник информационного отдела, а нечто  неординарное,
и потому интересное.

     ПОЛКОВНИКУ СТРАЧУКУ
     Под видом Иниколопова побывал на даче Рыбникова. На стенах дачи обратил
внимание на обилие картин, числившихся в отделе дарений Ассоциации.
     Я, вероятно, схожу  с ума,  потому что не  могу себе  представить,  как
картины Ассоциации  могут одновременно висеть на даче и в здании  Правления.
Неужели  в стране  всего-навсего  чуть-чуть не победившего социализма  может
быть такое? Разрешите, я уеду.
     ЗЯМЯ РОСТОВЦЕВ,
     старший внештатный сотрудник.

     ГЛАВА 23
ЭПИЛОГ
     - Ну ты молодец, -  бодро сказал Рыбников Нестерову, когда тот появился
у него в кабинете, -почистил мне кадры. Проси чего хочешь.
     Нестеров помялся и попросил подписать заявление об уходе.
     - А в партию не хочешь? Член Правления велела принять тебя в партию.
     - Но я и так член партии.
     -  Я  это  пытался ей объяснить, но  она  меня  не послушала,  говорит:
"Примите, проверю". Так что подавай заявление.
     - Но зачем мне второй партийный билет?
     Но Рыбников уже не слышал...
     ... Второй партийный билет Нестеров послал через  месяц в Паблиси хаус,
издающий Книгу рекордов Гиннеса.

     ... Когда на  самом верху Рыбникова спросили о программах Ассоциации (и
ему предстоял отчет), то он  рассказал  о них без тени улыбки, а так как его
никто не слушал, его выступление было номинальным, - никто не вник, что одна
программа  была  в  плане  поиска рук Венеры Милосской,  другая предполагала
розыск автора Библии и  выдвижение  его посмертно на Государственную премию,
третья... впрочем, все остальные были тоже такие же.
     - У  меня для  вас две новости,  хорошая и плохая, - сказала секретарша
взмыленному,   пытавшемуся   войти  в  кабинет  обычно,  спокойно  и  потому
зацепившемуся плечом за обшивку двери, а карманом - за замок Стародревову.
     - Да, - сказал он, не понимая, почему  подкладка кармана не вправляется
обратно, - что же это за новости?
     - Плохая та,  что вас, видимо, освободят от  должности,  но не посадят,
так сказал следователь.
     - А хорошая?
     - У нас с вами будет ребенок.
     Стародревов тихо присел в проеме двери.
     И, сидя в  проеме, он ощущал,  что действительно наступило новое время,
вот  и по телевизору  уже рекомендуют прочитать повесть  Булгакова  "Собачьи
яйца"...
     Вот  и все.  Осталось  только сказать о  том, что следователь  по особо
важным делам Ступенькин предложил Ениколопову, как  наиболее  перспективному
подследственному, выкупить себя из этой истории за 100 тысяч зеленых.
     Ениколопов думал  о том, где раздобыть  деньги,  и  решил  вопрос очень
просто.  Он  опубликовал  в  собственном  журнале  о себе грязный,  заведомо
клеветнический фельетон, а потом подал в суд на собственный журнал. И журнал
из бухгалтерии  той  же Ассоциации  "Культ-ура!" выплатил ему 100  тысяч  за
моральный ущерб, которые он и отнес по назначению...

     Наступило такое время, когда командующие авианосцами приватизировали их
и продавали за границу...
     Наступило  такое  время,  когда почти  все  герои  этой  повести  стали
депутатами и добились неприкосновенности, а Нестеров бросил  сыск и ударился
в сочинительство.
     Наступила   обычная,  много  раз  известная   истории,  конституционная
анархия: в церквях установили  автоответчики,  а слово "проходимец" заменило
слово "первопроходец"...


Last-modified: Sun, 05 Feb 2006 20:53:11 GMT
Оцените этот текст:Не читал10987654321