когда возле ресторана можно было сидеть под зонтиками. А летом, в два часа, в субботу, в Родном городе не так много людей. И вот я шел на встречу с Максом, по не то чтобы знакомой, а по выученной наизусть улице. Солнце мешало смотреть, а трещинки на асфальте мешали идти. В голове мозг ощущался как определенный орган. То, как я в этот момент выглядел, было неважно. И вот мы молча сидим друг напротив друга. - Как тяжело, оказывается, идти по жизни с высоко и гордо поднятой головой, - сказал ссутулившийся Макс. Он отпил совсем немного пива, пока ждал меня. В моей кружке пива на полтора сантиметра больше. Он заказал нам пива и ждал. Макс всегда печально остроумен с похмелья. - Макс, ну я же просил тебя - не бери мне пива! Оно уже выдохлось и согрелось! - брюзжу я. - Помолчи, а! Что ты за человек такой! - Он брал свою кружку, я тоже... Как вкусно! Потом я выпивал еще маленькое пиво, а Макс большое. Тут приносили горячую солянку и сто грамм ледяной водки. Мы разливали водку и выпивали по пятьдесят... И сразу суп... И через несколько минут жизнь начинает возвращаться. Солнце, большие листья на деревьях, тень от зонтика, летние звуки, дети на велосипедах. .. И мысль, которая радостно подбрасывает сердце высоко-высоко: "Впереди еще целый вечер, а завтра воскресенье! Счастье! И лето только началось! Господи! Как хорошо! Выходной!" Я ехал, не открывая глаз. Я устал. Я очень устал. Голова склонилась, и подбородок улегся на грудь... Непонятно, сколько я спал. Минут десять-двенадцать, не больше. Проснулся я от того, что навалился на соседа. Хорошо, что проснулся! Во-первых, я не пропустил свою станцию, а во-вторых, я успел втянуть обратно в рот слюну, которая начала сползать с нижней губы. Я быстрым движением вытер рот и осмотрелся безумными глазами. Безумными, потому что я увидел за эти десять-двеннадцать минут. .. точнее, даже не увидел. А побывал... В общем... Я стоял, широко расставив ноги. Глаза слипались. И спать хотелось так, что я пару минут всерьез обдумывал вопрос, можно ли в глаза вставить спички, и как это делается. Как-то же это делается, если есть такая поговорка. На мостике остались только вахтенный матрос и я. Матрос только что заступил на вахту, но тоже едва держится на ногах. Вглядываться в темноту не было никакого смысла. Не видно было ни черта, но мы упорно делали это. Шторм утих. Нас трепало полтора суток, а теперь стало полегче. Я почти не спал все это время. Весь день пришлось провозиться в машинном отделении. Механик и два машиниста почти не поднимались наверх. Старая машина просто отказывалась работать. Я периодически спускался к ним. Хотя, чем я мог им помочь?! Во время шторма мы кое-как давали ход, чтобы держать курс и не перевернуться. Теперь, когда шторм утих, механик с гордостью сообщил, что мы можем дать 12 узлов. А что такое 12 узлов, когда последние шесть часов... я считал каждый час! Уже шесть часов Макс не подавал никаких сигналов. Его SOS первыми услышали норвежцы, двинулись на помощь, но сообщили о толстом льде в районе поиска, и поостереглись двигаться дальше. В общей сложности на помощь Максу двинулось четырнадцать судов. Датчане собрались поднять два самолета, и даже стали их готовить, но погода настолько испортилась, что про самолеты можно было забыть. Шторм налетел и бушевал больше суток. Спасателей разметало кого куда. Большинство поспешили вернуться. Но SOS продолжал пробиваться. Мы то теряли этот сигнал, то находили. Но я был совершенно уверен, что Макс пока жив и держится. Что случилось с его кораблем, никто не знал. Он неожиданно передал сигнал бедствия, причем оттуда, откуда никто не ожидал его услышать. Как его туда занесло? Но что уж теперь? Мы одни ползли ему на помощь, со скоростью всего 12 узлов, хотя впору было самим подавать SOS. А шесть часов назад он замолчал. Я сказал рулевому держать прежний курс и решил спуститься к себе в каюту. Когда проходил мимо камбуза, заглянул туда. На камбузе сидя спал кок. Я, не без сожаления, разбудил его и попросил кофе. - Сахару шесть кусков. На мостик тоже отнеси, - сказал я. - И поесть ему дай. Пусть ест, тогда не уснет. Я взял большую эмалированную кружку с горячей коричневой жижей. Знаю я этот кофе! Одно название. Надо было выпить чего-то горячего и сладкого. Я сделал большой глоток... и чуть не заорал... Так сильно я обжег небо и ... дальше пищевод. Глаза наполнились слезами, я почувствовал, как кожа с неба просто отслоилась. Сон был отброшен, но ненадолго и недалеко. Я сунул палец в рот, собрал с неба обожженную кожу, и просто вытер руку об зюйдвестку. Чувствительность притупилась. Датчане, норвежцы, шведы в один голос предупреждали о толстом льде. Но мы устали так, что было уже просто не страшно. К тому же, толстый лед или тонкий, какая разница?! Моей старой посудине было все равно. В смысле, потонем в любом случае. Я набросил капюшон зюйдвестки и выглянул на полубак. Льда на палубе было много, красиво обледенели леера. Ветер дул холодный, но не сильный. "Темно! - это был единственный вывод, который мог сделать мой засыпающий мозг. - Где-то там, в темноте, Макс". В этот момент меня позвали на мостик. Снова поймали SOS! Оказывается, мы все время шли правильно. - Ну и чутье у вас, - сказал матрос. Радист, рулевой и я могли только улыбаться, и все. Я сообщил в машинное отделение хорошую новость и попросил добавить хода. Механик что-то буркнул и отключился, казалось, что он где-то за много тысяч миль, а не совсем рядом. Тут я понял, что мне можно прилечь хотя бы на полчаса. Я спустился в каюту и сел на койку. Пару секунд я думал про бутылку бренди, закрытую в корабельном сейфе. Но решил, что просто нет сил, да и тем, кто сейчас ждет нас там, в темноте, бренди будет нужнее... "Макс обрадуется", - подумал я, и, не ложась на койку, просто прислонился спиной к переборке и моментально уснул... Меня разбудило ощущение, что я валюсь, падаю куда-то вбок. И еще я почувствовал, как слюна стала вытекать у меня изо рта. Я сел прямо и открыл глаза... В вагоне было уже не так много людей. Тетка, которой я не уступил место, сидела прямо напротив меня. На носу у нее были очки, и она читала книжку в мягком переплете. В тот момент, когда я посмотрел на нее, она послюнила палец и перелистнула страницу. "Трогательно, - подумал я. - Наверное, она много ездит в метро. А я уже нет. Хорошо!" Еще я подумал о грязной машине со спущенным колесом и бардаком в багажнике. И вдруг вспомнилось видение, из которого только что вернулся. Там опять было хорошо. Там было так легко и чудесно! Таких ясных, связных и последовательных видений у меня не было никогда. "На сон это не очень похоже", - понял я. Надо было над этим подумать. Потому что там, внутри... ну... внутри того, что я видел, все было ясно, просто и кристально строго... Но при этом легко! Как мне, тому, который сидел в вагоне московского метро, нравился тот "Я", который в холодном море... или в пустыне... "Там спасение! - понял я. - Спасение!" *7* Я вышел на улицу из метро, сразу набрал Ее номер. Тут же нажал на отбой. Во рту было гадко. Я ни черта не ел сегодня и, к тому же, уснул в метро. Даже по телефону нельзя было разговаривать с Ней, когда во рту такая мерзость. В киоске я купил жевательную резинку. Жуя, стал набирать номер, и снова прервал вызов. Как можно разговаривать с Ней жуя? Я посмотрел на часы... Полчетвертого! На метро действительно быстрее! Хотя кажется, что дольше. Нужно было поесть чего-нибудь. Просто перехватить немного еды, затолкать в себя еду! Голова даже кружилась от пустоты в желудке. Но есть не хотелось совершенно! Тошно было думать о том, что придется жевать и глотать... все равно что. Я купил бутылку кефира и быстро влил ее в себя. "Полезно, - подумал я и сам себе усмехнулся. - Чего полезно? Полезно, главное!!!" Два года назад я купил себе велотренажер. Он стоял сейчас посреди беспорядка в моей спальне и своим видом сообщал беспорядку некоторую молодежность, здоровье и надежду на то, что целеустремленность и благоразумие наконец-то придут и воцарятся в этой комнате. Сколько я видел таких вот тренажеров, стоящих в гаражах, кладовках, чердаках и дачах... и все же купил его. Эта покупка была полезна только тем, что, после того как велотренажер оказался у меня дома, я перестал периодически думать о том, что надо начать бегать по утрам, ходить на каток или поднимать тяжести. Он стоял рядом с моей кроватью и как бы говорил: "Все бесполезно!". Только три дня после покупки я крутил педали, очень себя уважал и чаще обычного подходил к зеркалу. Зато Макс, когда приходил ко мне, сразу усаживался на него, даже не сняв пальто или куртку, и начина-а-л...... - Саня! Это что за цифры? Это я столько километров проехал, что ли? - спрашивал он, тыча пальцем в дисплей тренажера. - Нет. Это калории, которые ты сжег. А вот - метры, - терпеливо объяснял я. - Сань, а ты-то понимаешь, что это все х.. .ня, а? Американцы здорово всех с этими калориями обманули. Молодцы! Надо мне будет такой же купить, - болтал Макс, сильнее крутя педали и глядя на бегущие цифры. - А помогает? - От чего, Макс? - Ну, вообще... - Вообще? Помогает! Я шел от метро к своему "объекту", поминутно поскальзываясь. Не люблю Москву, когда в ней много несвежего снега, скользкой наледи, и машины все грязные. Чувствуется, как город устал, как Москва стала как бы ниже ростом оттого, что вросла в кучи снега и придавлена темным небом. Еще не было четырех, а уже вечерело, и во многих окнах горел свет. А в каких-то окнах свет не гасили с утра... "Мы устали, устали вместе", - прозвучало в моей голове. Идти было недалеко. Перед тем как войти внутрь, я остановился перед витриной с надписью "Ремонт". Было тихо. Значит, действительно, дела идут на "объекте" плохо. Как радостно подходить к стройке и издалека слышать стук, гул, громкие голоса. "Сейчас придется сильно ругаться", - понял я. Но прежде, чем шагнуть внутрь, я набрал Ее номер. Мне было страшно снова услышать голос... Не Ее голос, а голос, говорящий о том, что мне нужно перезвонить позже. Мне было страшно... просто страшно. Я испытывал этот страх всегда, когда набирал Ее номер. Но вот прошли секунды, необходимые для непостижимого факта соединения двух телефонных номеров... И пошли длинные гудки. Один... второй... тре... Она взяла трубку! *8* Я не могу воспроизводить Ее слова. Хотя, мне кажется, я помню каждое Ее слово, все, что она говорила мне при встрече или по телефону. Помню интонации... Но воспроизводить, повторять Ее слова, не буду. Просто не могу и все! Она взяла трубку и обрадовалась мне. Сказала сразу, что у нее была важная встреча, и ей пришлось выключить телефон. Она предположила, что я звонил, и объяснила все. Какая она прекрасная! Я, конечно, спросил, как у нее прошла эта встреча, она сказала, что хорошо прошла... На Ее вопрос о том, как мои дела, я быстро-быстро стал рассказывать все... Про то, что приехал Макс, мой друг, и я хотел бы их познакомить, рассказал про машину и колесо, про проблемы на "одном объекте". - Да, и еще мой приятель Паскаль, помнишь, я говорил тебе... Ну, француз, такой авантюрист-романтик. Ну, помнишь, я рассказывал про такого наивного, очень активного французика, - она, конечно, сразу вспомнила, - так вот, он оказался не так уж наивен. - Я засмеялся. - Расскажу при встрече, что он сделал. Очень забавно... Потом я предложил встретиться попозже вечером, и лучше бы сегодня вечером, хотя бы ненадолго, после ее работы. Я сказал, что подъеду куда угодно. Она сказала, что пока не может сказать, удастся ли ей со мной встретиться сегодня. Она сама хотела встретиться, но какие-то сложности были связаны с ее дочкой. В общем, Она сказала, что перезвонит мне сама. А я сказал, что позвоню сам через час. Она засмеялась. Хорошо засмеялась. Ура! Мне сразу стало не то чтобы лучше. А стало хорошо! Мне просто очень хорошо стало. "Можно идти ругаться", - понял я и шагнул внутрь объекта. Когда на стройке дела идут хорошо, тогда на ней очень шумно, но при этом мало мусора. Здесь все было прямо наоборот. Стояла тишина, и все было завалено мусором. Отовсюду свисали провода... В общем, было очень плохо. В большом помещении торгового зала будущего магазина не было никого, и было холодно. Какие-то звуки доносились из коридора. Я пошел туда. Там пахло сигаретным дымом и едой. Из дальней комнаты доносились смех и голоса... Запахи шли тоже оттуда. Там сидело и стояло шесть молодых строителей в пыльных зеленых комбинезонах, бригадир Боря, толстый бровастый мужик в синей спецодежде, и мой помощник Гриша, хороший, шустрый парень, который очень хотел быть похожим на меня, и старался мне во всем подражать. Когда я это понял, я стал чаще его прощать и поменьше ругать его. Хотя все равно Грише доставалось от меня. Как только я вошел туда, все замолчали. За руку я поздоровался только с Гришей, остальным кивнул, и пробежал по их лицам взглядом. Сразу почувствовалось напряжение. Конечно! Всем было все понятно. Все были готовы к ругани. В комнате было плохо. Плохо пахло, на столе стояли немытые чашки и замызганный чайник, на стене висел календарь с тремя женскими задницами в бикини. Во всем было видно разложение и саботаж. - Гриша, выйдите на минутку! - сказал я Грише. - Извините, мы удалимся ненадолго, - обратился я к остальным. Вежливого обращения на вы строители боятся больше всего. Такое обращение возбуждает у них чувство вины. Не всегда, но часто. Я этим пользовался. Мы отошли с Гришей в другую комнату. - Ну, что здесь у нас? Докладывайте, - с ним я был на вы всегда. - Проблемы! У Паши, я его перевел сейчас на другой объект, пять дней назад родился сын. Он мне об этом сообщил. Я дал ему два дня отдыха. Ну а он в тот же день накупил всего, и прямо здесь... Но, правда, по окончании рабочего дня. А тут заехал хозяин, да еще с каким-то своим приятелем. Один раз такое случилось... и как назло! Ничего особенного не было. Ребята были выпившие, обрадовались, когда хозяин появился, даже налили ему, мол, "дело святое". Короче, он на них наорал, потом на меня. Говорил, что не заплатит, что нужно сменить бригаду... Угрожал, в общем. Паша обиделся. - Ну, платить он будет или не будет - это, скорее, вопрос ко мне, - сказал я очень сурово. - Гриша, проблема-то в чем? - Ну-у... В этом и проблема... - В чем в этом? - Ребята, - Гриша неопределенно указал рукой в сторону комнаты, где были рабочие, - хотят получить денег... - Каких денег? Аванс они получили! Дальше нужен результат, и будут деньги. - Они говорят, что надо дать денег хотя бы Паше, чтобы он мог отметить рождение сына. - Они что, не наотмечались, что ли?! Я говорил, а сам понимал, что зря я это объясняю Грише. Что он может сделать? Крепкие мужики, работяги, особенно, когда они вместе, могут так усовестить, так надавить на чувство справедливости... Гриша пожал плечами. - Так! У нас что здесь, забастовка, что ли? - Нет, не то чтобы... В общем, хозяин тоже вел себя неправильно. - Гриша совсем расстроился и не мог смотреть мне в глаза. - Он ничего не захотел слушать, сказал, что будет разговаривать только с вами. Конечно, я запустил дела! Это очевидно. Хозяин этого магазина был довольно нервный мелочный мужичок. Все перепроверял по десять раз. Но это нормально. Хуже всего было то, что он был уверен, что очень сильно переплачивает мне. Он постоянно приводил на "стройку" каких-то своих друзей-знатоков, которые говорили ему то, что он хотел услышать - мол, его сильно обманывают. Но такое поведение - обычное дело. Просто противно слушать нытье. Хотя деньги есть деньги. С этим объектом как-то сразу не заладилось, и я малодушно отстранился от него. Паша, у которого родился сын, хороший парень и давно уже со мной работал. Боря - тоже нормальный такой бригадир. Остальных рабочих я знал не всех. Бригада как бригада. Но чего-то накопилось, и пошло вкривь и вкось. Гриша не справлялся, заказчик, то есть "хозяин", нервничал и звонил мне... А я?... Я влюбился ужасно! Вот и все! Ситуацию необходимо было переломить. Ребята и так-то работали медленно и плохо в последнее время, а тут совсем остановились и явно готовились мне чего-то предъявить. Я отлично знаю эту коллективную демагогию, мужицкие обиды и поиски справедливости. Не люблю я это. Надо было идти к ним, а хотелось немедленно поехать к Ней... Я снова вошел в комнату, где меня ждали семь недовольных, и сплоченных этим недовольством, мужиков. - Ну-у-у?! Так, значит?! - ничего более бессмысленного и беспомощного я сказать не мог. Но надо же было с чего-то начинать. - Вот что, коллеги, вы перед кем тут решили демонстрации устраивать? Так не пойдет! Два дня не работали? Значит, выходных в этот раз не будет. Логика простая. А про пьянку на рабочем месте - это уже отдельный разговор, такие номера... - Пока нам не заплатят за то, что мы уже сделали, и пока перед нами не извинятся, - мы дальше работать не будем, - сказал большой белобрысый парень. Он один сидел, остальные стояли. Я раньше с ним не работал. Сказал он это так... в общем, он давно подготовился к тому, чтобы это сказать. - Сильное заявление! - ответил я. - Что еще? - Пашу надо вернуть и премию ему надо небольшую дать! - сказал маленький и сухонький парень. Его комбинезон был самым чистым. Я давно его знал. Хороший специалист, и парень нормальный. - У человека сын родился первый. Надо как-то по-людски... - По-людски? И премию? Да? - перебил я его резко. - Конечно премию! За пьянку на рабочем месте, за хамство и разгильдяйство - конечно премию! Обязательно! - Он хорошо работал до этого случая, и нельзя сказать, что он нахамил, - вступил в разговор Гриша. Он стоял чуть сзади меня. На самом деле, ему сейчас было хуже всех. Он был как бы между мной и бригадой. Гриша чувствовал себя кругом виноватым, но встрял он в разговор совершенно некстати. - Пьянка на рабочем месте - это мерзость! И я этого не терплю. Вы, Григорий, это отлично знаете. С вами у меня будет отдельный разговор, - сказал я, даже не обернувшись к нему. - Если не можете организовать нормальный рабочий процесс, значит не вмешивайтесь! - Мы выпили после работы. У человека сын родился! После работы мы что, не можем выпить?! - сказал все тот же белобрысый. "Проблема в нем", - понял я. - Выпить? Да пожалуйста! Мне все равно! Но на "объекте", в рабочей одежде - это свинство! Хоть бы у него тройня родилась - этого делать нельзя. - Я смотрел этому блондину прямо в глаза, он глаз не отводил и нагло улыбался. - Вы будете наказаны и за пьянку и за саботаж. - Это наше рабочее место, - не сводя с меня своих прозрачных глаз, сказал белобрысый. - Мы здесь работаем и можем отметить... ну, поздравить друга. - Он сделал ударение на слово "наше" и слово "мы". - Это рабочее место дал вам я. И я могу разрешить делать здесь что-то или не разрешить, понятно?! - я сделал ударение на слово "я". - А пьянку здесь я запрещаю! Я уже решил, что уволю этого белесого, и намеренно обострял разговор. Нужна была победа. - Скажите спасибо, что мы этого... вашего... ну, этого "хозяина" тут не покалечили, - продолжал мой собеседник. Остальные молчали. Значит, они были с ним согласны. - За такие слова, которые он тут сказал, вообще-то надо отвечать... - Мне вам спасибо говорить не за что! Лично вам! - я показал на него пальцем. - И мне насрать, что и кто вам тут сказал. Если вы находитесь здесь и в рабочей одежде, значит вы должны тут работать, а не прохлаждаться целых два дня. Понятно? - "Уволю обязательно", - продолжал говорить и думать я. - Вы напились, и никаких оправданий тут быть не может, и нечего тут даже... - Короче, чего ты заладил "напились, напились", ничего другого сказать не можешь что ли, а? - белобрысый сорвался. "Отлично! - подумал я. - Все, он уже проиграл". - Слово "короче" вы будете говорить у себя дома. Можете сказать его своим родителям, потому что они вас плохо воспитали. - Он прямо-таки обалдел от этих слов. Я намеренно затронул "святую" для таких вот пафосных горлопанов тему родителей. - И "тыкать" вы будете тоже у себя дома. Он резко поднялся, почти вскочил. Его лицо пошло пятнами. На правой щеке загорелся румянец неправильной формы. "Похоже на карту Африки", - успел подумать я. - Вы что, хотите меня ударить? - очень спокойно сказал я. - Учтите, вам в этом никто не поможет. С вами тут не очень-то согласны. Мы с коллегами, - я сделал такой округлый жест, указующий на всех остальных, - давно работаем вместе, и до драки не опускались. Правда, Борис? - Я вел себя просто иезуитски. Я разрушал единство коллективного негодования. Манипулировал? Да! А что делать? - Ну-у-у... - промычал в ответ Боря и забегал глазами. - Если говорить действительно "короче", вы, молодой человек, уволены... - Не называй меня "молодой человек", понял-да, - совершенно беспомощно, но воинственно сказал блондин. - А я вас больше вообще никак называть не буду. Мы с вами больше не увидимся. - Я повернулся к Грише, на него было больно смотреть. - Григорий, произведите расчет с... мужчиной. Заплатите ему и за два последних дня. Не будем мелочиться, правда? Примите у него спецодежду и инструмент. Впрочем, вы сами все знаете, что нужно делать. Извините, Григорий, я не сомневаюсь в вашем профессионализме, но... - Бараны, блядь! - сказал, обращаясь ко всем кроме меня, блондин. И начал быстро снимать с себя комбинезон. - Григорий, давайте выйдем. Не будем мешать переодеванию, - сказал я одеревеневшему Грише. - Борис, подождите, пожалуйста... И все пусть тоже подождут, - обратился я к бригадиру, который охотно кивнул. - Мы сейчас с Григорием вернемся. Как только мы вышли из комнаты, оттуда раздался голос свежеуволенного, и пошла перепалка. - Григорий, ответьте мне на два вопроса. Вы пили с ними? И откуда взялся этот деятель? - Я только один раз чокнулся со всеми за Пашиного сына, - казалось, Гриша может упасть в обморок. - Извините меня, пожалуйста. А этот парень... он мой родственник из Твери. Он недавно после армии. Я его совсем не знал. Родственники попросили... Он неплохой... - Он очень плохой! - перебил я Гришу. - Может быть, он потом будет хорошим, но я не педагог, и заниматься его воспитанием - не наше с вами дело. А родственников брать на работу - очень неблагодарное занятие. Но хуже всего, что вы выпили с ними, были с ними тогда и, конечно, вынуждены были их сейчас защищать. Мне придется вас наказать вместе с ними. - Конечно! Я не отказываюсь! - Гриша просто обрадовался моим последним словам. - Я ничуть не отрицаю ... В этот момент мимо нас, широко шагая, прошел белобрысый. Он был в черной куртке и вязаной шапочке. Перед тем как выйти на улицу, он оглянулся и, обращаясь к Грише, сказал: "Спасибо!". Потом он резко вышел и сильно хлопнул дверью. - Значит так, мужики, - сказал я бригаде, когда вернулся к ним в комнату, - Пашу я обязательно верну обратно сюда, даже не сомневайтесь. Какие тут у нас все-таки проблемы? Давайте серьезно и без истерик. - Саша, знаете... - сказал Борис, - то, что наговорил нам этот ваш заказчик... Как-то после этого что-то ему делать, ну... не хочется. Тут все нормальные ребята, ну выпили. Мы ему все объяснили... А он... давай орать. Он кто нам такой, чтобы на нас так орать? - Александр, он действительно очень обидно говорил, - убежденно сказал Гриша, - и угрожал! А меня он совершенно не хотел слушать. - Если бы вы не выпивали со всеми, ему пришлось бы вас послушать, - ответил я. - Но увы, Григорий, ваша позиция была очень слабой. А на хамство отвечать хамством - последнее дело. - Я достал телефон. - Напомните, пожалуйста, телефон нашего клиента... Я набрал номер и приложил к уху. Все молча ждали, что же будет. - Але, добрый день! Евгений Львович?! Здравствуйте! Да, это Александр! Он узнал меня и сразу стал что-то быстро говорить. Но на меня смотрели семь пар глаз. - Простите, Евгений Львович! Я сейчас на объекте и хочу вам сказать следующее: если у вас есть претензии к качеству исполняемых работ, срокам исполнения этих работ и к моим людям - пожалуйста, высказывайте эти претензии мне. Эти люди работают со мной не первый год, и я не позволю их оскорблять и ими командовать. Запомните, для них вы никто, понятно?! Он, видимо, немного собрался с мыслями и завизжал там... в свою трубку. Я немного отвел руку с телефоном от уха, сморщился и подмигнул Борису. Все заулыбались и одобрительно запереступали ногами. - Евгений Львович! Евгений Львович! Остановитесь! На меня кричать вот так бесполезно! И угрожать мне бесполезно! Вы мне и так должны уже за выполненные работы. Но если вы будете так разговаривать, я сниму людей с объекта! - Он попытался перебить меня. - Евгений Львович! Мы с вами в понедельник об этом поговорим, но если вы не измените тон, то разговор не получится. До свидания, всего хорошего. - Я отключился. Победа была полная. "Жаль, что Она не видит меня сейчас", - подумал я. Все заговорили разом, наступило облегчение. - Григорий, не волнуйтесь! Этот Евгений Львович никуда не денется. Верните Пашу оттуда, куда вы его отправили, - сказал я Грише негромко, а потом обратился ко всем. - Мужики, вы работаете не на этого дядю, - я показал им телефон, как будто заказчик, Евгений Львович, находился прямо там, в телефоне, - а со мной. Поэтому давайте-ка сейчас разберитесь с мусором. Пока будет так много мусора, никакой нормальной работы не получится. Да вы сами знаете. - Да, Саша, хорошо. Прямо сейчас и займемся. А Пашку хорошо бы завтра сюда. У нас кроме него электрику делать никто не будет, - сказал Боря. Он был доволен, что напряжение рассосалось. - Ну, мужики, выходные вы уже, считай, отгуляли. Так что нынче без выходных. Разрешаю, правда, короткий день. И жопы эти уберите, пожалуйста, - показал я на календарь на стене. - Григорий, подберите коллегам хороший календарь. - Так это Гриша и повесил, - сказал маленький и самый аккуратный строитель. Все заржали. Я вынул из кармана бумажник, достал несколько купюр. - И еще, никакой специальной премии Паше за сына я платить не буду, - сказал я, - пусть ему жена и теща за это премии выписывают, но скинуться ему на подарок, полагаю, "дело святое", как вы говорите. Я положил деньги на стол и почувствовал такое всеобщее одобрение, что даже мурашки пробежали по спине. Удалось поставить отличную точку. "Победа совершенно чистая", - сам себе объявил я. - Григорий, проводите меня, пожалуйста, - позвал я Гришу. - Ну все, пока, мужики, - я простился со всеми за руку и пошел к выходу. - Никогда не пейте с рабочими. Никогда! Это вам урок, Григорий! До завтра. Пока. Я крепко пожал Грише руку и вышел на улицу. Там уже было почти темно. Я поспешно достал телефон, чтобы позвонить Ей. Но сначала взглянул на часы. Нет, звонить было рано. Прошло пятьдесят три минуты, а я сказал, что позвоню через час. Тогда я набрал Макса. *9* Как только Макс ответил, я тут же сказал: "Извини, Макс, я тебе чуть позже перезвоню. Минут через пять. Хорошо?" - и отключился. Метрах в двадцати слева от выхода... Ну, от входа, откуда я вышел... стоял тот самый Мерседес. Это было черт знает что и е-мое. "Как это возможно? Я же ехал на метро. Кто я такой, чтобы за мной следить?! Что происходит?!" - в один миг подумал я. Нельзя сказать, что я испугался, совсем нет. Но стало неприятно... и очень. Возникло сильное желание подойти к машине и прямо спросить: "В чем, собственно, дело?". Наверное, так и следовало сделать. Но я поступил по-другому. Я повернул вправо и направился к проспекту. Сзади зажглись фары, и машина тронулась с места. Я прошел метров двадцать пять, остановился, развернулся и откровенно уставился на ползущий за мной Мерседес. За лобовым стеклом я различил очертания только одного человека. Мешал свет фар, а боковые стекла автомобиля были тонированы. Мерседес резко набрал скорость, проехал мимо меня, потом остановился на светофоре, показал правый поворот и, как только зажегся нужный сигнал, рванул на проспект. .. и умчался. Это было уже серьезно. Об этом нужно было подумать и разобраться. Почему-то возникла сильная тревога за Нее. Нестерпимо захотелось позвонить Ей, убедиться, что с Ней все в порядке, и предостеречь Ее. Вот только от чего предостеречь?! Я набрал Ее номер... Она ответила сразу. Она засмеялась вместо обычного "Алло". Потом сказала, что по мне можно сверять часы. Боже мой, как мне повезло влюбиться именно в Нее. Как с Ней хорошо и спокойно. Я успокоился моментально. Она смеялась, была в отличном настроении, сказала, что вышла из офиса, и значит можно немного поговорить свободно. Я был этим и обрадован и одновременно обескуражен. Мне нечего было ей сказать. Я чего-то помямлил и снова спросил про встречу. Она подумала секунды три и сказала, что нет другой возможности встретиться, кроме как сразу после ее работы. Ей сегодня не с кем было оставить дочь. Работала она до восьми, и у нас было полчаса для того, чтобы выпить кофе в маленьком кафе рядом с ее офисом. Я был рад! Отлично!!! Прекрасно... - Прекрасно! - сказал я. - Я буду без пяти восемь там. До скорого. Целую! Пока! Она тоже "поцеловала"!!! Тревога по поводу темного Мерседеса уменьшилась и отдалилась так, как будто я рассматривал эту тревогу в бинокль, а потом перевернул бинокль другой стороной. Хоп! И все такое маленькое и игрушечное. Макс позвонил сам. - Ну, ты куда пропал? - заворчал он. - Я тут с голоду помираю просто. - Макс, тебе нужно, чтобы я тебя с ложечки покормил, что ли? - Мы же договорились встретиться и поесть! Так? Я сижу, как дурак, и жду, когда ты позвонишь. - Макс, не шантажируй меня. Уже давно поел бы один и все. Мы договорились встретиться. А встретиться и поесть - это не одно и то же. - Саня! А тогда на кой черт ты нужен вообще? Как с тобой без еды встречаться? Если будешь есть, то хотя бы вещать не станешь. Рот будет занят. Тебя, наверное, в Москве никто не слушает, вот ты... - Короче, Макс! Ты решил, где мы будем встречаться, а? - Сань, а кто из нас москвич? Ты же лучше меня все знаешь. Я тебе предложу куда-нибудь сходить, а ты начнешь кривляться, морщиться. Поехали в самое модное место! - Самого модного места в Москве нет! Ты что, не можешь чего-нибудь перекусить без меня? Как маленький, в самом деле. - Я в ресторан хочу! Ждешь-ждешь, когда в Москву поедешь. Хочется же в хороший ресторан сходить. Москва, Сань!!! Обидно время тратить на всякую фигню, - канючил он. - Макс! Времени у меня не очень много, чтобы капитально засиживаться в ресторане. Что у нас сейчас? - я знал, сколько времени, но зачем-то снова взглянул на часы... (Однажды я экспериментировал. Как только видел, что человек. .. какой-нибудь человек, смотрел на часы, я тут же подходил и спрашивал у него: "Сколько времени?" Все, без исключения, опять смотрели на часы, прежде чем ответить.) - Так! У нас пять. А в восемь у меня встреча... Недолгая встреча. После этой встречи я снова твой. А сейчас? Давай сходим в грузинский ресторан. На Остоженке. Как тебе? - Отлично! Я выезжаю, - было слышно, что он просто подскочил с места. - Буду там через полчаса. - Хрена ты будешь там через полчаса! Там такие пробки! - А я на метро, Саня! Понял? На метро! - Макс отключился. Когда надо действительно было прийти вовремя - он опаздывал всегда. Но в ресторан он обязательно приходил даже раньше времени и успевал либо с кем-нибудь познакомиться, либо все заказать, либо и то и другое вместе. Макс перезвонил через б секунд. - Как точно называется ресторан? - спросил он. - "Генацвале", он за... - я не успел закончить, Макс отключился. Я вдохнул в себя темный, зимний, холодный воздух. Вдохнул полной грудью, а выдохнул белый пар. Мне было хорошо. Москва! и-мое! Я подошел к краю проспекта. Там скопилась неизбежная снежная каша. Но в этот раз я не так внимательно смотрел под ноги... как обычно. Я люблю хорошую обувь и отношусь к ней бережно. Однако в этот раз я внимательно осмотрелся вокруг. Что я хотел увидеть? Непонятно! Просто, беспокойство и некоторая настороженность уже обострили зрение и слух. Еще бы! У меня практически не было сомнений, что за мной следят или меня преследуют. Мимо ехали машины. Много! Я поднял руку. Остановилось такси. - Добрый вечер. На Остоженку? - спросил я и оглядел машину и водителя. "Нормально", - подумал я. - Извольте, - сказал сидевший за рулем крупный мужчина с длинными волосами, бритым лицом и в круглых очках. На нем был светлый свитер. Он улыбался. - А вы знаете, как ехать? - Представляете?! Знаю! - ответил он. - Приходилось туда ездить. Раз этак... - он сделал вид, что прикидывает и считает что-то в уме, - миллион. Я сел на заднее сидение и мы поехали. Водитель включил музыку. Не громко, а так... комфортно. У него в машине стояла хорошая акустическая система, это было слышно по качеству звука. Он включил какой-то джаз. Я в нем ничего не понимаю... в джазе. Для меня он - одна бесконечная и извилистая композиция. Но сейчас было приятно. Я прищурил глаза, от этого городские огни и огни автомобилей вокруг расслоились и пошли длинными лучами. И вот - такси, ползущие огни, джаз, длинноволосый водитель в круглых очках, запах автомобиля, за мной следят... Америка!!! - Вам музыка не мешает? Может быть, сделать тише? - спросил водитель. - Только радио я не включу. Я радио не слушаю. - Все очень хорошо! Мне нравится. Спасибо, - ответил я. - Если курите - курите, но радио ни за что! - голос у него был низкий и очень приятный. - Спасибо, я не курю. А что ж радио так не любите? Я думал, что последует ответ на тему, что нет сил слушать ту ужасную музыку, которая звучит, или что новости все негативные, зачем их слушать, когда жизнь и без того гадкая. Но я услышал совершенно другой ответ. - Я радио не не люблю, я его не слушаю. Волнуюсь сильно! Есть ощущение, что чего-то пропускаю. Радиостанций так много! Их количество меня и беспокоит. Хотя понятно, что на всех каналах приблизительно одно и то же. Новости приблизительно одни и те же, музыка... Но беспокоит как-то... - он говорил медленно, спокойно. Было видно, что он давно возит людей по Москве. Его спросили - он отвечает. Не будут спрашивать - будет молчать. - Кстати, меня Москва раньше тоже сильно тревожила. Пока хорошо Москву не изучил - беспокоился, спать не мог, боялся чего-то упустить. А теперь знаю ее... не отлично, но на твердую четверку. Теперь успокоился. Не дергаюсь. - Вы джаз любите? - теперь мне уже интересно было задать ему любой вопрос. - Не люблю, но слушаю. Не могу совсем без музыки. А теперь такое количество разной музыки, что тоже волнуюсь. А джаз - он и есть джаз. К тому же, у нас как-то принято считать, что джаз - музыка серьезная, непростая. Слушают его умные и непростые люди... Вот и ко мне так же относятся, мол, человек слушает джаз - значит серьезный человек. Без разрешения не закурят и не нагадят. - А когда один едете, тоже джаз включаете? Или есть что-то любимое, только для себя? - мне действительно было любопытно. - Я этот джаз не выключаю. Он что есть, что его нет. Хорошая музыка! Вы не подумайте, это я так, прибедняюсь. Я в джазе разбираюсь, и давно... и звук себе поставил в машину не стыдный. Но любимой музыки у меня в машине нет. Зачем мне нужен этот надрыв? Правильно?! Если не просто так трепаться о музыке, а серьезно... Любимая музыка, ну... та, которую любишь!.. Понимаете, о чем я говорю? Любимая музыка без надрыва не бывает. - Он на секунду оглянулся ко мне. - Так что у меня тут джаз. То есть музыка для тех, кто отлюбил! - Простите, а вы москвич? - почему-то спросил я. - Да-а. Я москвич, - коротко ответил он. - А сколько нам лет? - Немного, но точно больше, чем тебе, - он снова коротко оглянулся ко мне и улыбнулся. Это был классный таксист. Как он технично и уместно перешел на "ты"! Я люблю их. Настоящих таксистов, тех, которые давным-давно ездят на своих машинах, по своим городам. Настоящих немного! Но я имею в виду только настоящих. Это те, которые понимают и любят тех, кого везут! В смысле, нас любят! Не сильно, конечно! Они столько людей перевезли туда-сюда! Они столько про людей знают! Таксисты - они не романтики, и не этакие городские ангелы. Совершенно уверен, что прямо вот этот таксист, с которым мне так приятно было ехать и беседовать, если бы я говорил с каким-нибудь иностранным акцентом, или был бы подвыпившим сибиряком-балагуром, обязательно тут же заломил бы такую цену... Он наверняка знает, где можно взять проституток, и сколько они стоят. У него, если быть аккуратным, можно узнать, откуда в этом городе берутся наркотики. Он все это знает. Он перевез по этим улицам такое количество неприятных ему людей, которые его не уважали, оскорбляли, вели себя безобразно, что я бы, наверное, давно потерял веру в человека и человечество. Он видел такое множество аварий, разбитых машин, истерзанных и остывающих тел, что кто-нибудь другой уже давно бы стал либо прожженным циником, либо истеричным идиотом. Он видел свой город в любую погоду, в любое время года и при всяком освещении. Он провел такое количество времени на этих улицах и проспектах, стоя в пробках, ожидая проезда каких-нибудь спецмашин с сопровождением, уворачиваясь от наглецов и мерзавцев, а порой просто от дураков и дур... которых так много выезжает каждый день на эти улицы и проспекты... Мне бы и сотой доли всего этого хватило, чтобы проклясть все ЭТО раз и навсегда. А он ездит, он продолжает... Помню, как я почувствовал, что начал ориентироваться в Москве. Много лет я не любил Москву. Она меня пугала и обижала, когда я приезжал сюда по каким-то делам или был тут проездом. Я не понимал, в какой стороне здесь восходит солнце, не ощущал расстояний. В Москве все было далеко. Я нырял в метро или напряженно и недоверчиво позволял таксистам перемещать меня по Москве. Самое страшное здесь было потерять бумажку с номером телефона каких-нибудь родственников или знакомых, у которых можно было переночевать или которые могли чем-то помочь. Как легко и приятно было ругать и не любить Москву. Одежда, в которой я сюда приезжал, всегда не совпадала с московской погодой. Либо в ней было слишком жарко, либо наоборот. А потом я приехал сюда жить. Помню, как в первый раз выехал на своей машине на московские улицы. Один. И был страшно удивлен. Ничего страшного! Вообще! Как это было удивительно - я еду по Москве! Никто не тычет в меня пальцем, все в порядке. Ничего особенного. Меня так поразило это чувство, что я проехал по Садовому кольцу два раза, а потом катался полночи. То, что давило на меня и угнетало, вдруг исчезло... Я потихонечку стал слышать и чувствовать полутона и чистые звуки. Я как будто снял скафандр и с изумлением обнаружил, что здесь тоже можно дышать. И что здесь есть люди. Много людей... В такси было тепло, и я почувствовал, что потею. Тогда я расстегнулся и распустил шарф. Очень горела шея. Я не мог удержаться, чтобы не чесать ее. Водитель увидел это и немного приоткрыл окно. - Спасибо, - сказал я, - очень кстати. Прохлада и шум улицы были приятны... Но шея... - Вас что-то беспокоит? - спросил таксист. Он снова перешел на вы. - Та-а-ак, ерунда! Сходил в парикмахерскую в обед, волосы за шиворот насыпались. Сил нет терпеть! Но ничего не сделаешь, надо терпеть до вечера. - Да-а-а, это неприятно, я знаю! - вполне равнодушно сказал он. - Хотите, у меня есть лосьон после бритья. Знаете, такая жизнь, так что мыльный набор у меня всегда с собой. - Не откажусь! Спасибо! - я согласился не из вежливости, мне действительно надоел этот зуд. Таксист достал из бардачка пакет, там была бритва, баллончик с пеной для бритья, зубная паста, щетка и лосьон... Я протер шею прохладной и в то же время обжигающей влагой... Как много в жизни приятных ощущений! "Хороший мужик", - думал я. Нужно было решить, сколько заплатить ему... в смысле, сколько дать на чай. Это самое сложное. Как оценить деньгами его участие и помощь. Он же помогал мне не с целью набить себе цену. Просто помог. Может быть, я ему симпатичен. Как выразить в денежном эквиваленте свою благодарность? Важно не ошибиться с этим. Много давать не следует - он может обидеться, мол, ему дают деньги за искреннюю помощь. И обычные чаевые дать тоже нельзя, нужно показать, что я оценил его стиль и этот стиль мне по душе. - Кстати, возьмите вот, может, пригодится, - сказал он и протянул мне что-то... - А что это? - удивился я. В руках у меня оказалась тонкая и совсем гладкая ткань. - Одна барышня оставила тут, давненько уже. Бери, можно на шею повязать, будет типа шейный платок. Как у поэтов, - говорил он своим спокойным, приятным и каким-то очень взрослым голосом. - А потом выбросишь, если не нужен. - Да что вы! Я не могу, - я протянул то, что он мне дал, обратно. - Бери-бери, я все равно выброшу. Он шелковый, им пыль не протрешь. Он у меня давно здесь болтается. - Таксист включил свет. - Посмотри! Красивый, правда?