Джордж Сампер Элби. Вершина
---------------------------------------------------------------
Перевод: ? ?
Редакторская правка перевода Сергей Петров
---------------------------------------------------------------
"9 ч. 07 мин. утра. Джонатану Джерберу от Л. Лестера Лиса,
- гласил лежавший на письменном столе бледно-зеленый листок
служебной записки. - Будьте добры, оставайтесь в моем
распоряжении весь рабочий день. Постоянный пропуск, разрешающий
использование лифта, прилагается. Советую Вам посетить сегодня
утром 13-й этаж, но выше пока не поднимайтесь. Л. Л. Л.".
- Итак... после всех этих лет...-сказал себе Джонатан,
вынимая из пластикового конверта пропуск - первый такого рода,
полученный за все время службы. Он, как и ожидалось, имел форму
небольшой пирамидки. С одной стороны на металлической
поверхности стояло название фирмы - "Объединение", с другой -
было отпечатано его, Джонатана, изображение - фотогравюра по
пояс. Он понятия не имел, где и когда его сфотографировали; но,
должно быть, это произошло совсем недавно, потому что он был
снят в галстуке, который только что купил; видимо, полицейский
агент компании сделал моментальный снимок, когда он входил в
здание или покидал его.
- Мисс Кайндхендс, - обратился он по внутренней связи к
своей секретарше, - отмените на сегодня все мои встречи. Я
нужен мистеру Лису.
С золотой пирамидкой в руке он уверенно зашагал по ярко
освещенному коридору к лифту. - Тринадцатый,-произнес он.
Несмотря на то, что лифтеру давно было знакомо его лицо и
мягкий твидовый костюм от Харриса, тот в смущении остановился.
- Все в порядке,-успокоил его Джонатан и, повернув руку
ладонью кверху, показал пропуск.
- Слушаюсь, сэр, - выдохнул лифтер. Эти два слова
прозвучали подобно двум низким нежным нотам, которые мог бы
выдохнуть из флейты музыкант.
Спохватившись, он быстро закрыл бронзовую дверь и нажал
кнопку.
- Четырнадцать лет или же их было шестнадцать? -
пробормотал про себя Джонатан, и, хотя лифт уносил его вверх к
власти и престижу, сам он стал спускаться по ярусам
воспоминаний к своим первым дням в этом здании.
Он с улыбкой вспомнил, какие сомнения вызывали в нем
лифты. Когда утро за утром они поднимали его на восьмой этаж в
отдел рекламы, вопреки всякому здравому смыслу ему чудился в
этом какой-то обман, ему казалось, что его везут не вверх, а
вниз, вниз, в катакомбы, раскинувшиеся под гигантской
ступенчатой пирамидой "Объединения". Мерцание маленьких
электрических лампочек, отмечавших первый, второй и третий
этажи, не могли убедить его в том, что он едет вверх; кабина
двигалась настолько плавно, что терялось всякое ощущение
движения, и, когда дверь бесшумно открывалась, никто уже не мог
с уверенностью сказать, где он находится. В бесконечную даль
уходили одинаково длинные пустые коридоры, узкие, как шахтные
галереи; на пластиковых панелях отражался, струившийся из
вделанных в потолок матовых квадратов, свет. В здании нигде не
было окон, и сияние, проникавшее сквозь стеклянные блоки,
вполне могло исходить от искусно скрытых электрических ламп:
никак нельзя было проверить, что этот свет - дневной.
- Игра воображения, - одергивал себя Джонатан.-Мне
повезло, мне невероятно повезло. Ведь мне только двадцать семь
лет, а я уже здесь, в "Объединении". За то, чтобы очутиться на
моем месте, любой другой дал бы отсечь себе правую руку.
В настоящее время такие образные выражения он употреблял в
своих рекламных статьях для привлечения большего числа
читателей, но в прошлом он совершенно невинно пользовался ими
для собственного удовольствия.
Он работал составителем объявлений в одном нью-йоркском
рекламном агентстве, как вдруг однажды под вечер его вызвали к
себе старшие компаньоны фирмы и сообщили, что его приглашает на
работу одна, ставшая почти легендарной, компания в Миннесоте.
Джонатану недвусмысленно дали понять, что, если он откажется
предоставить свою персону в распоряжение этой фирмы, агентство
может счесть затруднительным содержать его у себя на службе
дальше. Столь же холодный прием ожидал его и в других рекламных
учреждениях. Итак, польщенный, но снедаемый сомнениями, словно
юноша-ацтек, которого избрали для заклания на каменном алтаре,
он сел в поезд, направлявшийся в Миннесоту, и, войдя в свое
купе, внезапно обнаружил там шоколад и алые розы. О, в каком он
был тогда смятении!
Да и первое впечатление от Л. Лестера Лиса отнюдь не
подействовало на него успокаивающе. Звуконепроницаемый кабинет
Лиса с окрашенными в светло-серый цвет стенами, со светло-серой
мебелью, со стеклянным плафоном, испускавшим тусклое сияние,
которое в равной степени могло быть, а могло и не быть
солнечным светом,-этот кабинет буквально витал в клубах густого
тумана. И было трудно определить, где кончался туман и
начинался сам Лис. У него был дымчатый цвет лица и волосы
белесые как алюминий, на котором сконденсировалась влага; его
белые пальцы двигались по поверхности стола подобно маленьким
призракам, а в голосе звучали ласковые печальные басы
пароходного гудка, на много миль разносящегося над окутанным
пеленой морем.
Прошло некоторое время, пока Джонатан привык к голосу Лиса
и его удивительной способности к туманным иносказаниям.
- В чем будут заключаться мои служебные обязанности? -
спросил он.
И Лис ответил, что служебные обязанности-это удел низших
слоев общества, а слова существуют не для того, чтобы их
употребляли неточно.
- Я хотел спросить, в чем будет заключаться мой труд? -
поправил себя Джонатан. И в ответ Лис сказал следующее: - Труд!
Ах, труд! Это труд сделал отцов нашей нации великими. Это труд
сделал Америку тем, чем она является ныне, - светочем и маяком
обуреваемого тревогами мира. Люди слабеют, им нужна защита. И
лучшая зашита для них, единственная защита - это труд.
Джонатан сделал третью попытку. И на этот раз Лис ответил
так:
- Какую вы будете рекламировать продукцию? Мой мальчик,
"Объединение" не рекламирует никакой продукции. Вернее сказать,
"Объединение" создает и совершенствует полуфабрикаты, которые в
условиях свободного предпринимательства дают возможность мелким
производителям в одном случае украсить, в другом - улучшить
отдельные виды продукции. И делается это с одной целью,
обеспечить максимальную выгоду потребителю - Мистеру и Миссис
Америки. Вашей темой будет само "Объединение". Я вызвал вас
потому, что у вас тонкое чутье к словам. На меня произвел
глубочайшее впечатление ваш заголовок к рекламе дробового ружья
- "Юноша и его пес". И та маленькая заметка, которую вы
написали для фабриканта-изготовителя пеленок. Как вы ее
озаглавили? "Младенцы - это упавшие звезды". Вы должны дать мне
для "Объединения" именно такие слова. Дайте мне ощутить
патриотизм, дружбу, благородство, любовь...
Итак, четырнадцать лет назад - а может быть, шестнадцать,
а может, и все семнадцать? - Джонатан начал писать для
миллионов читателей короткие бессодержательные очерки. Когда
его первый нравоучительный опус появился в печати, он со
страхом ждал, что над ним будут смеяться. Но никто не смеялся.
Наоборот, со всех концов страны посыпались хвалебные письма.
Его заметка, в которой перечислялись добродетели Джорджа
Вашингтона, а "Объединение" именовалось их современным
преемником, была удостоена платиново-рубиновой медали
национального Совета по Делам Рекламы. А его небольшая статья,
утверждавшая, что в своей деятельности "Объединение" свято
следует наставлениям, которые Честный Эби Линкольн получил из
уст своей старенькой матушки, была даже занесена Младшей
Торговой Палатой в особый список. С тех пор, создавая подобные
произведения, он все глубже проникался сознанием их высокой
ценности, глубокой выразительности и благородства. И все это
время Л. Лестер Лис только восхищался им и был к нему неизменно
добр, а "Объединение" повысило ему жалованье с десяти тысяч
долларов в год до семнадцати с половиной, а потом с семнадцати
с половиной до двадцати трех тысяч двухсот. Кроме того,
ежегодно он получал в качестве премии привилегированные акции
Класса С, на которые он мог потерять право только в том случае,
если покинет компанию, не достигнув пенсионного возраста.
На тринадцатом этаже его ждали. Его приветствовал
атлетически сложенный молодой охранник в серой форме, по всей
видимости завербованный из футбольной команды какого-нибудь
колледжа.
- Мистер Джербер? Я покажу вам здесь все, что вы захотите
осмотреть, - почтительно сказал он.
- Боюсь, я сам точно не знаю, что именно мне хотелось бы
увидеть, - улыбаясь, произнес Джонатан. - Ведь я здесь впервые.
- Мистер Лис сказал, сэр, что, может быть, вы пожелаете,
чтобы я представил вас заведующим отделами.
- Тогда мы этим и займемся, - спокойно произнес Джонатан.
- Немедленно.
Охранник строевым шагом направился вперед, открывая одну
за другой бронзовые двери. В пятнадцати отделах Джонатан
обменялся рукопожатиями с восемью лысыми тощими и семью лысыми
толстыми мужчинами. Они не были директорами. Это были
всего-навсего
принимающие-решение-и-несущие-бремя-ответственности преданные
отцы семейств, которые получали сто тысяч в год и
преждевременно умирали от сердечных приступов. Джонатан
осмотрел их машинописное бюро, их пункт управления сложной
системой связи, их ресторан и маленький, на три койки,
госпиталь.
- Я вижу, что у госпиталя свой отдельный лифт, - обращаясь
к охраннику, произнес Джонатан. - Если человек умрет за
письменным столом, вы сможете убрать его из здания таким
образом, что никто этого даже не заметит.
- Мало что ускользает от внимания Правления, сэр, -
отозвался тот.
На четвертом или пятом году службы в компании Джонатан был
непосредственным свидетелем того, с какой точностью действовал
при подобных роковых обстоятельствах механизм "Объединения".
Однажды в лифте инженер по имени Джекс побледнел, стал
задыхаться и рухнул на пол. Джонатан опустился около него на
колени, а лифтер тем временем остановил кабину между этажами и,
спокойно связавшись по телефону с находившимся в вестибюле
диспетчером, получил соответствующие указания; после этого
кабина быстро понеслась вниз, в глубину подземных помещений.
Там их уже ждали охранники с носилками. - Боюсь, что он
умер,-сказал Джонатан. - О нет, сэр, - возразил старший
охранник. - Он только потерял сознание, а может, ему просто
нездоровится.
- Вы доставите его немедленно к врачу? - Вернитесь в
кабину, сэр, - произнес старший охранник.
И на этом дело кончилось. Позже Джонатану так и не удалось
получить сколько-нибудь вразумительного ответа ни от лифтера,
ни от охранников, ни от кого бы то ни было. На третий день в
газете, на странице, отведенной для некрологов, появилось
краткое сообщение о том, что скончался некий Д. М. Джекс,
инженер, "проживавший в нашем городе", но ни одним словом не
упоминалось о том, что этот человек работал в "Объединении".
Джекс просто-напросто исчез. Компания не отвергала смерть, она
обходила ее стороной. Когда кто-нибудь умирал, на его место
садился его заместитель. В корпорации, состоявшей из десятков
тысяч служащих, ежедневно кто-нибудь мог отправиться на тот
свет, но нельзя же из-за этого то и дело прерывать работу.
Вернувшись на свой этаж, Джонатан приоткрыл дверь и
просунул голову в элегантно обставленную приемную Лиса.
- Если он хочет меня видеть, - сказал он, - то имейте в
виду, что я уже вернулся.
- У него сейчас врач, - сообщила мисс Теблейн, личная
секретарша Лиса. - Будьте добры, оставайтесь на своем рабочем
месте и не отходите от телефона.
Усевшись за письменный стол, Джонатан, которому за
неимением других дел оставалось только ждать да разглядывать
висевшие на стене листы читательских отзывов, спросил себя, что
же все-таки происходит. Лиса можно было заподозрить в чем
угодно, только не в совершении импульсивных поступков.
Постоянный пропуск, разрешение прохода на Тринадцатый - все это
само по себе свидетельствовало о повышении. Над Тринадцатым
этажом был только Четырнадцатый, ибо ни одной живой душе не
разрешалось подниматься на Пятнадцатый, где в самой верхней
части пирамиды размещались апартаменты Президента. Неужели мне
действительно предстоит стать членом Правления? - подумал
Джонатан. Работая в отделе рекламы он не мог подняться выше, не
заняв место самого Лиса.
"Каков бы ни был ответ, я очень скоро его узнаю",-сказал
себе Джонатан. Пожав плечами, он вытащил из кармана пропуск,
внимательно изучил свое сходство с изображением и paссмеялся.
Канули, канули в вечность златые кудри юности!
Расчувствовавшись от воспоминаний, он попытался представить
себе, как он выглядел в двадцать семь лет. Но у него ничего не
получилось.
Однако же я хорошо помню, с улыбкой подумал он, что в те
времена я был настроен скептически. О, каким же я был тогда
скептиком.
ОН вспомнил как, не доверяя лифтам, измерял шагами
коридоры, желая убедиться в том, что нижние этажи пирамиды
шире, чем верхниe. А ведь он совершал и более серьезные
проступки. Покидая в рабочее время свой письменный стол, он
отправлялся исследовать подвалы, не обнаруживая там, впрочем,
ничего зловещего, ничего примечательного вообще.
Затем, изучив по возможности само здание (с улыбкой
вспоминал Джонатан), он попытался выяснить, какого рода
продукцию выпускало "Объединение". И ему удалось кое-что
узнать. Так, например, ему стало известно, что каждому из
четырех тысяч видов выпускаемой компанией продукции
соответствовало определенное буквосочетание, от "Ааб", которое
обозначало примесь к молочному коктейлю, до "Яюя", за которым
стояли роторы для тракторных индукторов. Но эта коллекция
"Аабов" и "Яюяев" вскоре ему наскучила.
На столе раздался резкий телефонный звонок, установленный
на полную громкость. С ловкостью, развившейся в результате
длительной практики, Джонатан снял трубку и, как говорящего
попугая, водрузил ее себе на плечо.
- Джербер у телефона, - произнес он. Звонила секретарша
Лиса.
- Врач еще не ушел,- сказала она. - Должно быть, сегодня с
утра его особенно беспокоит язва, а может, у него опять скачет
давление. Но у меня есть для Вас кое-какие инструкции. Будьте
добры, сначала позавтракайте, в час дня ознакомьтесь с
Четырнадцатым этажом, а в два зайдите сюда.
- Чем там пахнет, мисс Теблейн? - спросил Джонатан.
Секретарши считали жаргонные выражения доказательством
демократичности, и, если вы употребляли их, то рассказывали
другим, что вы очень обаятельны. Не жалея юных сил, девушки
расшибались в лепешку, работая на босса, который был признан
всеми достаточно обаятельным.
- Не знаю,- ответила мисс Теблейн.-Но, несомненно,
происходит что-то важное. Обсуждается Главный Проект.
- Но вы же осведомлены, что я завтракаю в двенадцать с
Группой Младших Сотрудников. Директора же отправляются
завтракать не раньше четверти второго. Если я поднимусь на
Четырнадцатый, когда они уйдут, я никого не застану. Случайно
не знаете, что, по его мнению, я должен там делать?
- Думаю, что вам нужно только осмотреть помещение, -
сказала мисс Теблейн. - Как бы я хотела пойти с вами! Мистер
Джербер, обещайте мне одну вещь. Обещайте, что, вернувшись, вы
скажете мне, действительно ли в туалете мистера Уоффена
позолоченное сиденье.
- Хорошо, - пообещал Джонатан, отлично зная, что никогда
этого не сделает.
Он позавтракал со своими двумя помощниками, более молодыми
чем он и еще не закончившими стажировку. Обнаружилось, что
весть о получении им золотого пропуска уже успела разнестись по
этажам, и это открытие позабавило его. Сидящие перед ним юноши
буквально сияли своими чисто вымытыми восторженными лицами; как
только он открывал рот, они, подчеркнуто уважительно
вслушивались в его слова.
Вскоре после часа Джонатан поднялся в лифте на
Четырнадцатый этаж. Он был заметно меньше Тринадцатого; видимо,
разница между размерами ступеней пирамиды была значительней,
чем это казалось с улицы.
Стоявший там охранник, отдав честь, сообщил, что на этаже
помещается восемь директорских кабинетов и зал для совещаний, и
что Джонатан может свободно осмотреть все, что захочет.
- Здесь есть на что взглянуть, сэр, - добавил охранник.
И он был прав. В нескольких кабинетах располагались
многочисленные парикмахерские кресла, гигантские телевизоры и
бары, заполненные бутылками с винами и настойками по вкусу
хозяина. В одном находилась шкатулка для хранения сигар
размером с небольшой банковский сейф, в другом - мишень для
стрельбы из пневматических пистолетов, рядом с третьим была
оборудована финская баня "сауна". Самой интересной оказалась
комната, представлявшая собой точную копию палубы прогулочной
яхты, со складным стулом и стойкой для удочек и спиннингов.
Нигде и в помине не было ни одного чиновника, ни одной
секретарши. Ни один документ не осквернял сверкающее
полированное дерево громадных письменных столов.
- Скажите,-обратился Джонатан к охраннику, - как часто
заходят сюда члены Правления?
- Они собираются здесь на ежегодные совещания, сэр, -
ответил тот. - А в другое время, мне кажется, они приезжают
сюда только тогда, когда их вызывает мистер Седеруэйт.
Хэнском Лэдлоу Седеруэйт Второй был тем самым Президентом
"Объединения", чьи апартаменты занимали самый верх пирамиды и
чье, судя по снимкам, нестареющее с годами лицо многократно
фотографировалось, но которого никто и никогда не встречал в
обычной жизни.
- А кто-нибудь из них живет в Миннесоте? Простите мое
любопытство. Ведь я здесь впервые. Охранник хихикнул.
- Что вы, сэр, вы забываете, что у них у всех теперь свои
самолеты и свои летчики. Взять, к примеру, мистера Иппингера -
у него четыреста тысяч акров в Луизиане, которые ему необходимы
для разведения и ловли креветок; там он и живет. Мистеру
Летчуэллу принадлежит маленький остров у берегов Мексики; у
него там есть собственный замок и своя маленькая армия -
поэтому-то он и носит красно-синюю форму и кожаные сапоги со
звездами.
- Я наверняка встречал мистера Летчуэлла в лифте.
Джонатану удалось в разное время мельком повидать почти
всех осанистых, импозантных директоров. Один из них, несомненно
рыбак, носил белые парусиновые брюки и белую фуражку с зеленым
целлулоидным козырьком. Другой по соображениям здоровья ходил в
сандалиях из сыромятной кожи, из которых вызывающе торчали
пальцы ног. За всеми этими маленькими чудачествами крылся,
конечно, определенный расчет; как неоднократно и терпеливо
объяснял ему мудрый старый Лис; они прибегали к ним, чтобы
продемонстрировать свою демократичность.
Поблагодарив охранника, он снова спустился вниз.
- Без пяти два, - сообщил он, просунув свою лысую голову в
приемную Лиса.
- Можете зайти и подождать здесь, - сказала мисс Теблейн,
глядя на него поверх очков. - Ну, говорите же! О, вы должны мне
все рассказать! Оно на самом деле...
- Наши директора слишком много работают, чтобы заниматься
подобными глупостями, - неодобрительным тоном прервал ее
Джонатан. - Но я понимаю, конечно, что вы просто пошутили. - А
мне так хотелось узнать!
Достаточно ли надежна мисс Теблейн? Не исключено, что она
может оказаться опасной сотрудницей, подумал Джонатан. Прервав
разговор, он погрузился в чтение "Дорогих сограждан" -
печатного органа, который "Объединение" выпускало для своих
сотрудников, и читал до тех пор, пока не вспыхнула сигнальная
лампочка и мисс Теблейн не объявила, что он может войти.
Хорошие новости или плохие - а, по его мнению, они едва ли
могли быть плохими - сейчас он их узнает.
- Добрый день, сын мой,-сказал Л. Лестер Лис.
Лицо его было белым, как лист "Гга" - полуфабриката,
который компания производила для предприятий зубной пасты. Под
глазами залегли глубокие тени. Один угол рта слегка отвис.
Левый глаз с огромным зрачком был широко, по-совиному раскрыт.
- Да вы больны, Лестер! - вскричал потрясенный Джонатан.
- Я не болен, я умираю, - невозмутимо ответил заведующий
отделом рекламы.- Я скоро умру за своим письменным столом,
по-видимому, минут через пять-десять. - Позвольте мне отвезти
вас домой! - Нет, я хочу, чтобы это произошло именно так,-
произнес Лис тихим голосом, сходным с клубами исчезающего
тумана.- Я хочу, чтобы моя смерть, как и вся моя жизнь, стала
демонстрацией верной службы "Объединению" и тем идеям, которые
оно олицетворяет. Но время не ждет, сын мой. Завтра утром во
внутриведомственном бюллетене - Голубая форма 114В - будет
объявлено, что вы становитесь моим преемником на посту главы
отдела рекламы. Для начала вы будете получать пятьдесят тысяч.
Соответственно увеличится число ваших привилегированных акций.
- Благодарю вас, Лестер.
- Я надеюсь, первое, что вы сделаете вступив в должность,
это найдете себе помощника, в котором как в нас с вами, будет
гореть священный огонь. Советую вам последовать моему примеру -
осмотрите агентства, найдите мoлодого Джонатана Джербера и
воспитайте его, как в течение двадцати одного года воспитывал
вас я.
День был пасмурный. Через стеклянный плафон не
просачивалось ни лучика солнечного света. Джонатану показалось,
что комната заполнена столбами тумана, сложенными штабелями,
точно бревна на лесном складе. В полумраке, в мерцании теней тo
появлялось то исчезалo белесое лицо Л. Леcтера Лиса, свободно
парящее в пустом пространстве видение, лениво покачивавшееся,
словно бочка на волнах покрытого туманом моря.
- Служить "Объединению" было таким счастьем, что я не
считал годы,-сказал Джонатан. Он хорошо усвоил урок и подобные
заявления давались ему теперь без труда. И все же он был слегка
обескуражен. - Неужели прошло столько лет? - спросил он.
- Да, сын мой,-ответил Лис. - И я уверен, что оставляю
отдел в надежных руках. Вы поднимались на Тринадцатый? - Да,
сэр. - А на Четырнадцатый? - Конечно. Ведь вы так приказали.
Лис покачнулся. С огромным трудом он собрал остатки уже
изменявших ему сил.
- Прежде чем вы примете от меня должность,- угасающим
голосом произнес он,- выполните еще одно дело, исполните еще
один последний ритуал. Вы должны познакомиться с нашим
Президентом. Поднимитесь на Пятнадцатый.
И он обмяк в своем большом кожаном кресле. - Лестер! -
рванулся к нему Джонатан.
Очень медленно Лис воздел к потолку побелевший
указательный палец.
- Пятнадцатый, - прошептал он и скончался. Джонатан
бережно закрыл за собой звуконепроницаемую дверь кабинета,
который отныне стал его собственным.
- Мисс Теблейн,- сказал он, - вызовите, пожалуйста,
управляющего. Мистер Лис навсегда покинул "Объединение".
Кабина лифта открылась сразу же как он нажал кнопку, будто
известие о его повышении проникло в темные глубины шахты по
телефонному проводу.
- На самый верх,- резко бросил он лифтеру, едва показaв
cвой пропуск.
Замигали маленькие лампочки: дверь открылась.
- Но ведь я же сказал, что мне нужно на самый верх! - с
возмущением воскликнул Джонатан. Он был заведующим отделом
рекламы; он получал в год пятьдесят тысяч; его время стоило
"Объединению" слишком дорого, и он не мог допустить, чтобы его
понапрасну тратил какой-то лифтер. - Ведь это - Четырнадцатый,
а не Пятнадцатый.
- Простите, сэр, но выше мы не поднимаемся,- сказал
лифтер. - Обратитесь к охраннику. - И обращусь! - рявкнул
Джонатан. Охранник уже стоял рядом: тот самый парень, который
сопровождал его по директорским кабинетам.
- Что это значит? - набросился на него Джонатaн.-Мне, черт
возьми, нужно на Пятнадцатый!
- Все в порядке, сэр. Пройдите сюда, сэр,-сказал охранник.
Он подвел его к полированной бронзовой двери без ручки и
без замочной скважины.
- Опустите ваш пропуск в эту прорезь. Он замкнет
электрическую цепь, и дверь откроется. То же самое вы
проделаете с другой стороны, когда будете возвращаться.
- Не хотите ли вы сказать, что поднявшись сюда на лифте,
мистер Седеруэйт дальше идет по лестнице пешком? - недоверчиво
спросил Джонатан.
- Сам я никогда его не видел, сэр, но, должно быть, он
именно так и поступает.
От побережья до побережья гудели заводы "Объединения". Сто
девяносто три тысячи рабочих создавали четыре тысячи видов
различной продукции. А здесь, в самом центре страны,
возвышалась эта колоссальная пирамида - сердце всего
гигантского механизма; здесь, на самом верхнем этаже, четко
работал тот мозг, который в своей гениальности понимал все его
тонкости и управлял им. И здесь, именно здесь, стоял он,
Джонатан Джербер, человек, которому предстояло пожать руку
этого высшего существа! Сверкая глазами, Джонатан расправил
плечи, опустил в узкую прорезь свой пропуск, вошел и закрыл за
собой дверь.
Перед ним была обыкновенная крашеная железная лестница с
перилами. Взбираясь по ней вдоль шершавых неоштукатуренных стен
из оранжевого пустотелого кирпича, он не переставал восхищаться
увиденным. Как это достойно, что мистер Седеруэйт, обладая
столь неограниченной властью, пренебрегает ее внешними
атрибутами! Множество раз Джонатан писал в своих статьях, что
Президент "Объединения" скромный человек, и, как это обычно
бывает, вымысел обернулся явью - Седеруэйт оказался таким на
самом деле. Преодолев последние ступени, Джонатан вступил на
голый цементный пол, усеянный обрывками обоев, дохлыми мухами и
заставленный банками с высохшей краской. В воздухе пахло чем-то
похожим на стильтонский сыр. Он приоткрыл дверь налево и
заглянул в мрачную нишу, где на огромные колеса со спицами
наматывались покрытые смазкой металлические тросы лифтов. Затем
он приоткрыл дверь направо и увидел еще одну точно такую же
нишу.
Пять, десять минут стоял он в затхлой духоте, медленно
поворачиваясь вокруг своей оси, отыскивая глазами сам не зная
что: потайную дверь, тайник, грифельную доску, на которой его
предшественники могли по крайней мере оставить хотя бы свои
подписи. Но он видел лишь банки с краской, мух и четыре
крохотных, похожих на глаза круглых окошка, по одному в каждой
наклонной стене. Окна были затянуты паутиной и покрыты толстым
слоем грязи, но он заметил, что в нескольких местах на стекле
пыли не было, будто ее кто-то стер рукавом пиджака. Шагнув к
ближайшему окну, он сделал просвет пошире и выглянул наружу.
Через просвет виднелась часть города, внешний вид которого
отсюда напоминал хаотичное нагромождение источенных временем
кусков дерева, а дальше простирались бескрайние равнины
Миннесоты. И он увидел то, о чем совершенно забыл. Он увидел,
что в прериях сейчас стояла зима. Над фермерскими постройками и
изгородями в порывах ветра кружился сухой снег. До самого
горизонта, насколько хватало глаз, лежала посиневшая от холода
поверхность равнин. И надвигались еще большие снегопады, еще
более суровые холода. Потому что лето - это всего лишь
каникулы, антракт, а реальностью, постоянным спутником
оставалась зима; зима всегда царила в нескольких милях к
северу, ожидая своего часа, чтобы вернуть себe то, что
принадлежит ей по праву. Словно глубокое море синела оплетенная
белыми жилами земля, и жилами ее был лед.
- Как холодно, как же холодно, - поежившись, пробормотал
Джонатан.
Затем он стряхнул пыль со своего теплого твидового костюма
и, придав выражению лица подобающую степень благоговения и
преданности, стал тяжело спускаться по лестнице; каблуки его со
звоном ударялись о крашеное железо, а под подошвами скрипели,
рассыпаясь в песок, куски обвалившейся штукатурки.
"Было бы совсем некстати поскользнуться и
упасть,-предупредил он себя.-Нет, нет, теперь мне никак нельзя
поскользнуться".
Last-modified: Thu, 20 Aug 1998 18:46:58 GMT