Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000
----------------------------------------------------------------------



   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "Иные миры, иные времена". Пер. - Н.Ермакова.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


                                Утопия Мора была изолирована - отрезана от
                             мрачного внешнего мира. Все утопии таковы...



   Нельсон и девушка  увидели  друг  друга  одновременно.  Он  только  что
обогнул горную жилу, выступающую на поверхности скалы, и сейчас  находился
в десяти милях от Мавзолея Восточного побережья.  Между  ним  и  девушкой,
остановившейся напротив него, было футов двадцать;  оба  замерли,  готовые
защищаться, и внимательно следили друг за другом. Девушка была белокурая и
очень худая, почти тощая, наверное от того, что жила под  открытым  небом.
Ее нельзя  было  назвать  красавицей,  это  была  привлекательная  молодая
девушка, которой, возможно, не  исполнилось  и  двадцати.  С  правильными,
гладкими  чертами  лица,  в  полинявших  коричневых  шортах   из   грубого
домотканого материала. Нельсон не ожидал здесь никого увидеть,  она,  судя
по всему, тоже. Так они стояли и смотрели друг на  друга  довольно  долго,
сколько именно, Нельсон потом вспомнить не  мог.  И  тут  Нельсону  пришла
довольно нелепая идея что-нибудь предпринять.
   - Я Хэл Нельсон, - сказал он.
   Он уже давно ни с кем не разговаривал, и его голос странно прозвучал  в
этой  глуши.  Девушка  сделала  нервное  движение,  но   к   Нельсону   не
приблизилась. Она не спускала с него глаз, и он чувствовал, что она готова
отреагировать на малейший шорох, который предупредил бы ее о ловушке.
   Нельсон шагнул было к ней, но  сразу  же  остановился,  ругая  себя  за
совершенную от нетерпения ошибку. Девушка быстро отошла назад, как зверек,
который еще не знает, угрожают ему или нет.
   - Я такой же, как ты. "Неспящий". Видишь, у меня вся одежда рваная.
   Нельсон сказал правду, но девушка лишь нахмурилась. И все так  же  была
настороже.
   - Я убежал десять или двенадцать лет назад. Из Таннервильской  Коммуны.
Я тогда был на старшем курсе. Им не удалось упрятать меня в  гроб.  Я  уже
тебе сказал - я "неспящий", - он говорил спокойно и медленно  и,  как  ему
казалось, ласково. - Не бойся меня. Скажи, кто ты.
   Тыльной стороной ладони девушка откинула с глаз прядь почти  выгоревших
волос - и только  этот  жест  мог  свидетельствовать,  что  ее  напряжение
немного спало. Она  была  сильная  и  легкая,  ростом  гораздо  ниже  его.
Вероятно, среди этой дикой природы она чувствовала себя так  же  уверенно,
как и он. Их окружали густой кустарник, сосны и скалы. И если  бы  Нельсон
ее напугал, а для этого было достаточно одного неосторожного движения,  ей
бы ничего не стоило убежать. Слишком много воды  утекло,  и  Нельсон  стал
забывать тех, с кем он когда-то был вместе, и теперь ему  так  не  хватало
компании, особенно женской. Патруль, который схватил Сэмми, Джин и старину
Гарднера, поймал и Эдну и чуть было не поймал  его  самого.  Девушка  была
одна, а это означало, что у нее тоже нет близких. Поэтому они  нужны  друг
другу. И Нельсон старался ее не напугать.
   Он сел на землю,  прислонившись  к  скале,  и  стал  искать  в  рюкзаке
консервы.
   - Ты голодная? - спросил он, взглянув на девушку.
   На таком расстоянии было трудно  разглядеть,  но  ему  показалось,  что
глаза у нее карие. Карие и большие, как у жеребенка. Нельсон поднял банку,
чтобы девушке было  видно.  Она  повторила  свой  жест  -  откинула  прядь
выгоревших волос, но даже на расстоянии двадцати футов было  заметно,  что
выражение ее  лица  слегка  изменилось,  и  Нельсон  заметил,  что  в  ней
появилось что-то новое.
   - Ты, наверное, очень голодная? - повторил он.
   Он хотел кинуть ей консервы, но вовремя догадался, что девушка  убежит.
Тогда, подумав, протянул их ей. Она перевела  на  них  взгляд,  и  в  этот
момент Нельсон мог бы поймать ее - она бы не успела  убежать.  Но  у  него
хватило сообразительности этого не делать.
   Вместо этого Нельсон продолжал наблюдать, как от противоречивых  чувств
меняются ее лицо  и  облик.  Девушка  едва  шевельнулась,  в  ее  движении
сквозила нерешительность и растерянность. Все же она не подошла.
   Но ведь и не убежала. Нельсон был уверен, что хоть в  чем-то  поколебал
ее подозрительность. Он нащупал место, где открывается банка, и  нажал  на
него большим пальцем. Послышался  свист,  банка  открылась,  и  в  воздухе
запахло подогреваемой с шипением пищей. Нельсон  посмотрел  на  девушку  и
улыбнулся.
   Может быть, он выдавал желаемое за действительное, но, казалось, теперь
она стояла на шаг или два ближе, чем когда он смотрел на нее последний раз
- до того, как начал открывать банку. Точно определить он не мог.  Понюхал
консервы, чтобы девушка поняла, как это вкусно, и сказал:
   - Свинина с фасолью, - он вновь протянул ей банку.  -  Я  украл  ее  на
патрульном складе несколько недель назад. Правда, вкусно пахнет? Нравится,
а?
   Но девушка все еще боялась, что это ловушка патрульных, что он  схватит
ее и отправит назад в Мавзолей. Нельзя было ее  винить.  Нельсон  медленно
встал и отошел футов на десять в сторону, но так, чтобы  между  ними  было
по-прежнему футов двадцать, и аккуратно поставил  банку  на  землю.  Потом
повернулся и сел за прежнее место у скалы, предоставив девушке решать, что
делать.


   Ему не пришлось долго ждать. Не сводя с него  глаз,  она,  как  зверек,
приблизилась к еде, медленно нагнулась,  готовая  отреагировать  на  любое
резкое движение с его стороны, и взяла  банку.  Выпрямилась  и  отошла  на
несколько шагов.
   Она ела руками, доставая из  банки  горячую  пищу  и  явно  не  боялась
обжечься. Отправляла свинину в рот  и  тщательно  облизывала  пальцы.  Ела
быстро, как будто впервые за несколько недель. И  все  время  смотрела  на
него.
   Нельсон успокоился. Теперь, даже если бы она потеряла бдительность,  он
уже не бросился бы к ней.  Не  сделал  бы  ничего  такого,  что  могло  ее
напугать. Он подождал, пока она поест, и,  встретившись  с  ней  взглядом,
улыбнулся. В одной руке она держала пустую банку, а другой  вытирала  рот.
Около полминуты девушка смотрела на него, и он медленно сказал:
   - Тебе понравилось? Да?
   Девушка молчала. Посмотрела сначала на него,  потом  на  пустую  банку.
Нельсон догадывался, о чем она сейчас думает,  и  надеялся,  что  она  ему
поверит.
   - Мы оба нужны друг другу, понимаешь?
   В ответ она лишь неуверенно на него посмотрела.
   - Одному здесь долго не протянуть. Рано  или  поздно  одиночество  тебя
доканывает. Ты или сходишь с ума, или перестаешь быть осторожным,  и  тебя
ловит патруль.
   Девушка  приоткрыла  рот,  быстро  оглянулась  и  снова  посмотрела  на
Нельсона. Не отрывая от него  взгляда,  нагнулась  и  поставила  банку  на
землю. Нащупывая под ногами дорогу с  отведенной  назад  рукой,  чтобы  не
наткнуться на дерево или  скалу,  она  стала  отступать  к  краю  полянки.
Подошла  почти  вплотную  к  деревьям,  остановилась  и  снова  пристально
посмотрела на него. Сгущались тени, была уже почти ночь,  а  ночи  в  этом
краю наступают быстро. Лица девушки не было видно. Вдруг она повернулась и
скрылась за деревьями. Нельсон не пытался ни остановить, ни позвать ее.  И
то и другое не имело  смысла  и  могло  нарушить  все  его  планы.  Ничего
подобного вовсе не требовалось.
   Ночь он провел укрывшись среди валунов, хорошо выспался и на  следующее
утро встал отдохнувший.
   Поблизости он нашел ручеек и умылся, чтобы  стряхнуть  остатки  ночного
сна. Утро было ясное, солнце припекало,  дул  прохладный  легкий  ветерок.
Нельсон чувствовал себя прекрасно.  Он  был  жив  и  был  готов  встретить
наступающий день. А прежде всего позавтракать.
   Из рюкзака он достал еще одну банку со свининой и фасолью и открыл  ее.
Консервов, как он заметил, почти не осталось. Запасы  подходили  к  концу.
Завтракая, он не торопясь обдумывал, что предпринять.
   Выход, конечно, оставался только один. Добывать пищу можно  охотой,  но
это, в лучшем случае, занятие временное, ведь охотник вынужден  находиться
в какой-то ограниченной местности. Того же требует и  сельское  хозяйство,
только еще в большей степени. Ферма занимает территорию  гораздо  меньшую,
чем охотничий участок, и с нее уж тем более никуда не уйти. Кроме того, на
ферме должны быть какие-то постройки - держать запасы на зиму. А  все  это
значит, что тебя неизбежно - и наверняка очень быстро  -  найдет  патруль.
Нет, из всех вариантов приемлем был только один, его подсказывал  Нельсону
многолетний опыт: найти патрульный склад и украсть еду оттуда.
   Весь вопрос, конечно, сводился к тому, где и когда  это  сделать.  Один
патрульный пост  был  недалеко  от  того  места,  где  сейчас  остановился
Нельсон, поэтому естественно было ограбить его. У Нельсона было  несколько
лучевых пистолетов - точнее, три, - а поскольку патруль  может  улавливать
образующиеся при выстреле продукты сгорания на расстоянии мили, даже  если
стрелять не  на  полную  мощность,  безопаснее  всего  стрелять  по  самим
патрульным. Честно говоря, ему даже нравились эти стычки. Патрульные,  так
же как и он, были "неспящими", они никогда  не  видели  электронных  снов,
уготованных, за небольшим исключением, всем жителям Земли. Они  не  спали,
погруженные с семнадцати лет в ванны с питательным раствором,  и  не  жили
воображаемой жизнью,  созданной  по  потребностям  каждого  "спящего".  Из
миллиардов землян таких "неспящих" было лишь несколько сотен. В  основном,
конечно, патрульные, но в том числе и бунтовщики.
   Бунтовщиком был Нельсон, так же как и та девушка, которую  он  встретил
вчера. Бунтовщиками были Эдна, Сэмми, Джин, Гарднер и, может быть, десяток
других,  кто  встречался  ему  с  тех  пор,  как  он,  совсем  мальчишкой,
почувствовав опасность, бежал из коммуны.
   Вот  уже  около  двух  с  половиной  веков  почти  все   жители   Земли
воспитывались в коммунах, ничего не ведая о своих  родителях.  В  коммунах
людей растили,  обрабатывали  их  сознание,  соединяли  в  пары,  а  потом
отправляли "спать". Скорее всего, родители Нельсона  еще  находились  там,
погруженные в забытье и давно позабывшие друг друга и своего сына,  -  все
это принадлежало грубой действительности, которой они не могли  управлять.
Во "сне" же человек создавал себе желаемый мир. Хоть и искусственный.  Да,
это  была  утопия,  в  высшей  степени  индивидуализированная  и  лишенная
конфликтов - она их попросту исключала. Но все-таки искусственная.  А  раз
вселенная настоящая, думал Нельсон, значит, ничто искусственное не  сможет
ей долго противостоять. Поэтому он и убежал из коммуны, не  дал  поместить
себя в питательный раствор, в котором "спящие" доживали свои бессмысленные
жизни. Само существование  Нельсона  опровергало  их  псевдоутопию,  и  он
должен был ее уничтожить. Они видели  в  ней  индивидуальность.  Он  же  -
бесхребетность.


   Над его головой до самого горизонта простиралось голубое небо, уходящее
к далеким голубоватым звездам. Нельсона охватила тоска, когда он,  закинув
голову и  глядя  в  дневное  небо,  пытался  разглядеть  эти  звезды.  Ему
следовало   быть   там,   далеко-далеко,   вместе    с    первопроходцами,
преобразователями Вселенной, с теми, кто  прокладывает  новые  пути  людям
развивающейся цивилизации, которым давно  уже  нет  дела  до  "спящих"  на
родной Земле. Но нет, решил  он.  Находясь  там,  он  не  мог  бы  служить
человечеству так же, как оставаясь сейчас здесь. Да, "спящие" отрешены  от
мира, но Нельсон помнил, что это все-таки люди.  И  он  знал,  что  должен
как-то победить их "сон". Пока с теми, кто лежит в своих  гробах  и  видит
бесконечные сны, не случилось несчастья, пока на них не обрушилась  грубая
реальность.
   А что,  если  космические  путешественники  вернутся?  Что,  если  иная
цивилизация возникнет в какой-нибудь системе, подобной  Солнечной,  сумеет
выйти в Космос и отправит своих посланцев в  неизведанные  миры,  подобные
нашему, и они обнаружат Землю и ее "спящих" в неведении жителей? Смогут ли
они спасти Землю тогда?
   Нельсон  поежился  под  бременем   возложенного   на   него   долга   и
почувствовал, что проголодался. Он вытащил из рюкзака  банку  консервов  и
начал ее открывать, но тут вспомнил про девушку и вынул  еще  одну  банку.
Нажал на обе крышки, и они отлетели - послышался запах подогреваемой пищи.
   Нельсон нагнулся вперед и, дотянувшись до плоского камня,  поставил  на
него одну из банок, потом откинулся  и  стал  руками  есть  свой  завтрак.
Полуобернувшись, краем глаза он заметил  девушку  футах  в  пятнадцати  от
него, она стояла в напряженном ожидании, готовая отскочить в  сторону  при
малейшей опасности. Нельсон отвернулся и с увлечением принялся за еду.
   - Приятно утром поесть, -  сказал  он  немного  спустя,  демонстративно
проглатывая большой кусок тушенки и слизывая с пальцев соус. В ее  сторону
он не смотрел.
   - Меня зовут Глиннис, - вдруг услышал он.
   Голос был неуверенный, с еле заметным оттенком враждебности, но все  же
он показался Нельсону нежным, мелодичным и звонким, только вряд ли он  мог
об этом судить, ведь ему так давно не приходилось слышать женского голоса.
   - Глиннис, - медленно повторил он. - Хорошее имя. А меня Хэл Нельсон. Я
вчера тебе говорил.
   - Я помню. Это мне? - она, конечно, имела в виду консервы.
   Хэл Нельсон повернулся и взглянул на нее.  Девушка  все  еще  стояла  у
дерева и пыталась казаться  непринужденной,  хоть  это  выходило  довольно
неловко.
   - Тебе, - ответил он.
   Она сделала шаг вперед, остановилась  и  посмотрела  на  него.  Нельсон
снова принялся за завтрак.
   - Не надо бояться, Глиннис. Я не сделаю тебе ничего плохого.
   Было неприятно, что она не называет его  по  имени,  а  ему  так  этого
хотелось.
   - Я знаю, - ответила она и замолчала. Затем сказала:  -  Я  отвыкла  от
людей.
   - Одной быть плохо - вокруг звери, еду достать трудно, и патруль  ловит
"неспящих". У тебе когда-нибудь были с ним стычки?
   Девушка уже сидела рядом и ела.
   - Они меня не заметили. А то поймали бы и забрали с собой.
   - А сама-то ты откуда? Как здесь очутилась?
   Сначала ему показалось, что девушка не услышала его  вопрос.  Ока  была
вся поглощена едой, по-видимому окончательно убедившись, что он  ей  друг.
Наконец ответила:
   - Тут жила наша семья. Мои родители были фермерами. Я  родилась  здесь,
но мы все время переезжали. А потом папа устал переезжать, и мы  построили
ферму. Там, в долине, - она показала куда-то на  юг,  -  родители  посеяли
хлеб, посадили картошку, пытались держать скот. В основном это были  козы.
Но нас нашел патруль.
   Нельсон кивнул. Ему стало горько - он понял, что произошла Ее отец  шел
сколько мог, пока наконец жизнь не сломила его; он махнул на все  рукой  и
сделал свой последний роковой привал. Скорее всего, он был уже почти готов
сдаться и держался только, чтобы не поссориться с  семьей  и  не  признать
себя побежденным.
   - Спаслась ты одна? - спросил Нельсон.
   - Угу. Всех остальных увезли. - Она  говорила  спокойно,  заглядывая  в
банку: не осталось ли там еще консервов. - Я была в поле и  вдруг  увидела
патруль. Я спряталась в высоких колосьях, а потом удрала в лес - и меня не
нашли. - Она снова заглянула в банку и, удостоверившись,  что  там  ничего
нет, поставила ее.
   - Ты знаешь, что они делают с теми, кого поймают? - спросил Нельсон.
   - Да.
   - Отец рассказал? Что он тебе рассказывал?
   - Он говорил, что их забирают в Мавзолей и кладут спать в гробы.
   Глиннис взглянула на Нельсона. У нее было открытое лицо, словно  оно  и
не могло быть другим. Он понял, что она простодушная девушка,  как  ему  и
показалось вначале. Он задумался об этом и на некоторое время ушел в  свои
мысли.
   Подул легкий ветерок, и воздух наполнился запахами леса. Нельсон  любил
терпкий запах сосны, пряный аромат  ягод  и  кустов  аронии,  затхлый  дух
лесной чащи, где земля покрыта коричневым ковром опавших сосновых  иголок.
Бывало, он бродил по лесу, находил какой-нибудь куст или дерево и растирал
в руках листья и ягоды только затем, чтобы вдохнуть их благоухание.  Но  в
то утро он этого не сделал.
   Нельсон встал и протянул руку, чтобы взять пустую жестянку Глиннис. Она
отпрянула и вся напряглась, готовая отпрыгнуть и убежать. Он  остановился,
на мгновение замер и отошел назад.
   - Я не хотел тебя пугать, - сказал он. - Но нам нельзя тут  оставаться,
потому что, когда долго  находишься  на  одном  месте,  могут  поймать.  И
жестянки бросать нельзя - если их найдут, будет легко напасть на наш след.
   Глиннис смутилась, и Нельсон снова протянул руку с тем, чтобы отдернуть
ее, если заметит, что девушка испугалась. Она прикусила нижнюю губу, глядя
на него  своими  огромными  глазами,  но  на  ноги  не  вскочила.  Нельсон
чувствовал, что ей самой очень нужна чья-нибудь поддержка. Неожиданно  она
сделала резкое движение правой  рукой,  и  на  какую-то  долю  секунды  он
испугался,  что  все-таки  проиграл.  Но  Глиннис  дотянулась  до   пустой
жестянки, подняла ее и дала Нельсону. Он  взял  ее  не  сразу,  но,  беря,
улыбнулся. На мгновение их руки встретились,  Глиннис  отдернула  свою,  и
тотчас же ей стало за себя стыдно.  Нельсон  продолжал  улыбаться,  и  она
немного натянуто улыбнулась в ответ. Он положил жестянку вместе с  другими
в рюкзак и продел руки в лямки. Глиннис ему помогла.
   В тот день они целый час шли молча. Глиннис была рядом, и  Нельсон  все
время ощущал ее близость. Ему давно не было так хорошо.  И  когда  наконец
пришло  время  прервать  молчание,  первым  заговорил  он.  Они  как   раз
поднимались на небольшой холм, возвышавшийся среди дикой природы,  лес  на
этом участке был  довольно  редкий,  и  солнце  грело  Нельсону  лицо.  Он
раздумывал целое утро и теперь спросил:
   - Тебе не приходилось делать налет на патрульный пункт?
   - Нет, - с тревогой ответила она.
   Поднявшись на холм, они стали спускаться с другой стороны.
   - Когда там никого нет, это пара пустяков. А иногда  чертовски  трудно.
Патрульные только и думают, как поймать "неспящих",  и  очень  внимательно
охраняют подступы к пункту. Значит, если нам не повезет, придется драться.
А если на пункте, который мы будем брать, много патрульных...
   - Что значит "который мы будем брать"?
   - У нас мало еды. Остается  или  охотиться,  или  разводить  скот,  или
красть.
   - А, - сказала она, но в ее голосе звучала тревога.
   - У нас нет выбора. Подождем до наступления  темноты.  Если  на  пункте
слишком большая охрана или по каким-то причинам им добавили на ночь людей,
то нам придется туго. Нужно разыграть все как по нотам. Слушайся  меня,  и
все будет в порядке.
   Он сунул руку за спину в боковой карман рюкзака.
   - Ты умеешь с ним обращаться? Держи.
   И он бросил ей свой  второй  лучевой  пистолет.  Глиннис  чуть  его  не
уронила. Неловко схватив, она осторожно держала пистолет обеими  руками  и
смотрела то на него, то на Нельсона. Потом все так же осторожно, но  более
решительно взялась за рукоятку и, зажмурив глаза, опустила пистолет  дулом
вниз. Неожиданно выражение ее лица изменилось, она  озабоченно  посмотрела
на Нельсона.
   - Ты сказал, они узнают, если кто-нибудь из нас выстрелит.
   - Не бойся, - успокоил он  ее.  -  Пистолет  на  предохранителе.  Давай
покажу.
   Нельсон взял пистолет и объяснил, как нужно с ним обращаться.
   - Так вот, - закончил он, - когда подойдем  к  патрульному  пункту,  ты
останешься за пределами системы сигнализации. Я пойду дальше, а ты  будешь
начеку. Стреляй только в крайнем случае. Но если без  этого  не  обойтись,
долго не рассуждай. Твой выстрел я услышу. Моя задача  -  проскочить  мимо
сигнализаторов и найти, где хранится продовольствие.  Твой  выстрел  будет
означать, что тебя обнаружила охрана и надо удирать.
   - Разве это не выдаст нас так же, как охота?
   - Выдаст. Но зато мы раздобудем  больше  еды  и,  может,  кое-что  еще.
Главное - заряды для лучевых  пистолетов.  А  если  повезет,  уложим  всех
патрульных. И еще одно, Глиннис, - добавил он, - ты уверена,  что  сможешь
убить человека?
   - А это трудно? - наивно спросила она.
   - Нет, не трудно. Но возможно, что от тоже захочет убить.
   - Я охотилась вот с этим.
   Она вынула охотничий нож, и лезвие сверкнуло на солнце.
   Нож был чистый и острый, но Нельсон заметил, что кое-где лезвие покрыто
зазубринами.
   - Ну, может, никого убивать и  не  придется,  -  немного  быстрее,  чем
хотелось, сказал он.  -  Думаю,  ты  справишься,  Глиннис,  да  и  я  буду
чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что ты меня ждешь.
   Он будет чувствовать себя  так  же,  как  в  те  времена,  когда  брать
патрульные пункты с ним вместе ходила Эдна.


   К вечеру они подошли к намеченному  Нельсоном  патрульному  пункту.  Он
находился в четверти мили от  них  и  был  хорошо  виден  с  высокого,  но
пологого холма, по  гребню  которого  росли  деревья.  Еще  было  довольно
светло, но в небе уже начинали сгущаться сумерки. Последние  два-три  часа
Нельсон снова и снова объяснял Глиннис ее действия. Ничего сложного в  них
не было, и Глиннис уже  выучила  все  наизусть,  но  по  просьбе  Нельсона
терпеливо повторяла свою задачу - то ли из уважения к  его  превосходству,
то ли понимая, какое нервное  напряжение  он  испытывал  перед  операцией.
Наконец, он заставил ее  повторить  все  сначала  последний  раз.  Девушка
говорила тихо, почти шепотом. Мир вокруг затихал в  наступающих  сумерках.
Нельсон подождал, пока станет еще темнее, дотронулся до ее плеча, сжал его
и начал спускаться к пункту.
   Он прошел как можно дальше, прячась за кустарник, а потом пригибаясь  к
земле, хоть и знал, что в такой темноте в обычные оптические  приборы  его
не разглядеть. В рюкзаке лежал поглотитель, нейтрализующий  действие  всех
излучений и детекторов, мимо которых ему предстояло  пройти,  и,  если  за
сигналами не ведется особенно пристального наблюдения, его вряд ли заметят
на контрольном табло. Ведь невозможно изо дня в день  так  уж  внимательно
следить за табло. Особенно когда сигнализация срабатывает  в  основном  на
животных или упавшую ветку. Прежде всего надо  было  опасаться  контактной
сигнализации и ловушек. Ловкий вор и опытный взломщик, Нельсон очутился  у
забора, окружавшего патрульный пункт.
   В кустах под забором он спрятал пустые банки - теперь  не  придется  их
закапывать и не будет мешать лишний груз.
   Вынув из рюкзака маленькую  пластмассовую  коробочку,  Нельсон  большим
пальцем нажал на клавишу в центре. Бесшумно и плавно  с  концов  коробочки
стали выдвигаться два стержня и  достигли  фута  в  длину  На  поверхности
коробочки был сделан  желобок,  и  Нельсон  прицепил  ее  к  нижнему  ряду
проволочных  заграждений.  Он  отпустил   прибор,   и   коробочка   начала
раскачиваться  сама  по  себе,  антенна  вибрировала  так,  что  очертания
стержней стерлись. Когда прибор  пришел  в  равновесие,  вибрация  антенны
прекратилась. Нельсон лег на спину, натянул перчатки, взялся за  проволоку
и поднял ее, чтобы пролезть снизу. Оказавшись с той стороны,  взял  прибор
за - одну из антенн, снял его с заграждения и выключил. Оба  стержня  ушли
внутрь. Прибор смастерил еще Гарднер, он был мастер по части таких штук. И
если его потерять, другого такого не будет. Нельсон старался не  оставлять
прибор там, где его могли бы найти, и не  бросать  даже  в  самом  крайнем
случае, спасая свою шею.
   Теперь предстояло пройти открытое поле. Радиационные детекторы едва  ли
его  обнаружат  -  в  рюкзаке  поглотитель.  Но  если  задеть   контактную
сигнализацию, Нельсона заметят. Правда, контактная сигнализация в основном
присыпана землей.  А  значит,  нужно  держаться  поближе  к  кустам  и  не
волноваться. Корни запутывают детекторные приборы,  если  они  оказываются
рядом. Он продвигался, выверяя каждый шаг, и наконец добрался до двери.
   Теперь уже совсем стемнело. В темном  безоблачном  небе  сияли  звезды.
Показалось, они стали еще  ярче.  Порывшись  в  рюкзаке,  Нельсон  нащупал
другой прибор, сейчас ему нужный. Этот приборчик был меньше и  компактнее,
но намного сложнее того, с помощью которого он перебрался через забор.  На
дверной раме Нельсон нашарил  выключатель  сигнализации.  Установил  рядом
свой приборчик и включил его. Раздался  короткий  тихий  жужжащий  звук  -
приборчик делал свое дело. Нельсон взволнованно огляделся, как бы  кто  не
услышал. Щелкнул дверной замок, и Нельсон вздохнул с облегчением.  Толкнул
дверь и оказался в темноте.
   Перед ним тянулся коридор, а по его сторонам он разглядел двери.  Из-за
двух дверей пробивался свет - это означало, что  там  патрульные.  Нельсон
осторожно прошел мимо этих двух  дверей,  одна  из  которых  располагалась
почти напротив другой, и приблизился к третьей, в конце коридора. Взявшись
за ручку, он открыл ее, слишком поздно сообразив, что  дверь,  которую  он
ищет, должна быть заперта.
   Между тем дверь была уже открыта. Он схватился  за  лежавший  в  кобуре
лучевой пистолет и снял с предохранителя.  В  комнате  было  почти  совсем
темно, но он услышал, как кто-то ворочается на койке  и  тихо  и  невнятно
бормочет во сне. Нельсон немного подождал, но человек не проснулся.
   Тогда Нельсон закрыл дверь.
   Попробовал открыть другую. На этот  раз  она  была  заперта.  Но  замок
поддался легко, не прошло и минуты, как Нельсон вошел,  прикрыл  дверь  за
собой. Здесь-то и был склад. В комнате лежали груды  коробок,  в  основном
запечатанных. По этикеткам Нельсон  находил  те,  в  которых  были  еда  и
заряды. В одной распакованной коробке в  углу  он  нашел  новый  рюкзак  и
сложил в него все то, что было в его собственном. Или почти все,  ведь  он
знал, что, к сожалению, никогда  не  сможет  продублировать  или  заменить
созданные Гарднером приборы.  Он  разыскал  боеприпасы  и  набрал  столько
капсюлей для лучевого пистолета, сколько мог унести; Подошел к двери,  но,
прежде чем ее открыть, вынул из кобуры лучевой пистолет.
   В коридоре было все так же темно. Нельсон шагнул  вперед,  настороженно
прислушиваясь к малейшему звуку или движению, предупреждающим об опасности
или  говорящим  о  том,  что  его  могут  обнаружить.  Нервное  напряжение
сменилось холодной, трезвой решимостью. Он почти дошел до  входной  двери,
как вдруг услышал шаги.


   Его реакция была непроизвольной и молниеносной. Он обернулся и направил
пистолет на звук. Те двери, из-под которых струился свет, были уже позади.
Одна из них открылась. Появилась тень открывшего ее человека,  а  затем  и
сам  человек.  Патрульный  почти  сразу  же  заметил  Нельсона  и   замер,
остолбенев.  Еще  не  успев  толком   понять,   что   выстрелил,   Нельсон
почувствовал отдачу пистолета, в ушах заломило  от  грохота,  заполнившего
узкий коридор, кое-где стены  покрылись  пузырями  и  прогнулись,  кое-где
обуглились и почернели, а в некоторых местах появились  тоненькие  струйки
испарений. Патрульный сгорел мгновенно, так и не сообразив,  в  чем  дело.
Коридор заполнился дымом и тяжелым  запахом.  Нельсон  выбежал  на  улицу.
Патрульные пункты были огнеупорные, но там, где  только  что  от  выстрела
Нельсона произошел взрыв, всю оставшуюся ночь нельзя  будет  пройти  из-за
высокой температуры.
   Нельсон уменьшил мощность пистолета и выстрелил в пост у забора.  В  ту
же секунду раздался взрыв, и в воздух взлетели осколки упругой пластмассы.
Цепляющаяся проволока-ловушка хлестнула в нескольких  сантиметрах  от  его
лица, но он даже не успел испугаться. Вскоре он уже бежал вверх по  холму,
совершенно забыв о времени, и надеялся, что Глиннис выстрелит, если за ним
будут гнаться патрульные.
   В темноте он добежал до вершины холма, но  фонарик  включить  побоялся.
Вдруг споткнулся и свалился на что-то мягкое, похоже на какое-то  животное
или человека.  С  языка  непроизвольно  слетело  негромкое  проклятие,  он
перевернулся и лег на спину. В  окружающем  мраке  прямо  перед  собой  он
увидел неровные очертания темной массы  и  понял,  что  это  чье-то  тело.
Озираясь, он поднялся на ноги, но никак не мог  сообразить,  что  все  это
значит. Потом наклонился над лежавшим, держа  дуло  лучевого  пистолета  в
нескольких сантиметрах  от  него,  но  так,  чтобы  пистолет  нельзя  было
схватить. Ясно разглядеть одежду лежавшего он не мог, но в  том,  что  это
была форма патрульного, сомнений не было. Нельсон протянул руку  послушать
пульс и сразу же отдернул ее, наткнувшись на что-то липкое - он понял, что
это кровь. Его  передернуло.  Но  он  заставил  себя  забыть  то  ощущение
родства, которое  часто  испытывал  к  таким  же,  как  и  он,  "неспящим"
патрульным, и отошел, вглядываясь в окружающую тьму,  так  как  догадался,
что произошло.
   Он выпрямился, обернулся и увидел Глиннис - без сомнения, это  была  ее
темная фигура среди деревьев в нескольких футах от него.
   - Ты крадешься как кошка, - сказал он. - Твоя работа?
   - Угу, - она подошла и посмотрела на труп.
   Нельсон был рад, что в темноте не видит ее лица.
   - Их было двое. Они разделились. Я прошла за этим и подкралась  к  нему
сзади. Перерезала  горло.  Потом  вернулась  и  точно  так  же  прикончила
второго.
   "Только и всего", - подумал Нельсон. И протянул Глиннис новый рюкзак.
   - Держи.
   Она молча его взяла и просунула руки в лямки.
   - Да, - вспомнил он. - Хочу кое-что тебе показать.
   И он вынул из рюкзака  нож.  Хороший  нож  с  длинным  сталепластиковым
лезвием, которое не будет покрываться  зазубринами  и  ржавчиной.  Нельсон
протянул его девушке и в темноте представил ее улыбающееся лицо.
   - Это не похоже на металл, - сказала она, вынув его из ножен.
   - Нет. Это такой вид пластмассы, который прочнее почти  всех  металлов.
Нравится?
   Он чувствовал, что теряет время, и ругал себя.  Но  все  это  было  уже
неважно.
   - Очень хороший нож, - ответила Глиннис.
   - Я рад, что он тебе понравился, - сказал Нельсон и взял ее за локоть.
   - Теперь пора идти. За нами будет погоня.
   Они бежали почти всю ночь, лишь изредка переходя на шаг. Нельсон выбрал
очень неровную, покрытую густой растительностью местность, по которой было
трудно бежать. Они старались держаться скал или  шли  по  дну  ручейков  и
только за несколько часов до  рассвета  остановились  поспать  час-другой,
потому что больше у них не было сил.
   Проснувшись, Нельсон обнаружил, что солнце стоит несколько выше, чем он
ожидал.  Он  встал  и  внимательно  осмотрел  утреннее  небо,  но  никаких
признаков воздушных патрульных роботов не заметил.  К  сожалению,  убежать
удалось не так  уж  далеко,  правда,  из-за  неровной  местности  пришлось
попетлять. Если применят систему поиска повышенной  тщательности,  поймать
Нельсона будет нетрудно. И все же чем дальше он от патрульного пункта, тем
меньше вероятность, что его обнаружит робот. Он быстро  прикинул,  сколько
могут выслать роботов, а в том, что их вышлют, сомневаться не приходилось.
Раз убито трое патрульных, значит, искать убийцу  будут  серьезно.  Они  с
Глиннис не должны больше терять ни минуты.
   Он  коснулся  йогой  спящей  девушки  и  разбудил  ее.  Она  сразу   же
проснулась, схватила свой новый нож и негромко, но испуганно вскрикнула.
   - Тише, - он вынул из рюкзака две  банки  и  протянул  ей  одну.  -  Мы
проспали. Скорее ешь.
   Она открыла банку и спросила:
   - Мы будем идти весь день?
   Он кивнул:
   - Да.
   - Я смогу.
   - Знаю, что сможешь. Но нас уже ищут, к тому же очень  тщательно.  Если
бы мы не встретились, тебя бы уже наверняка поймали  после  моего  налета,
хотя неизвестно, справился бы я без тебя.
   Девушка улыбнулась.
   - Ты когда-нибудь видела воздушных роботов? - спросил он.
   - Нет.
   - Будем надеяться, что не  увидишь.  Они  применят  систему  воздушного
поиска, эти роботы  снабжены  специальным  оборудованием  для  обнаружения
человека.  Если  робот  нас  заметит,  то   пошлет   сигналы   патрульным.
Единственная надежда -  скрыться,  пока  мы  не  попали  в  зону  действия
поисковой системы. Главное - убежать как можно дальше, тогда у  нас  будет
шанс спастись, потому что им придется  располагать  поисковые  средства  с
небольшой плотностью. Нам придется долго бежать, но  в  конце  концов  они
отступятся. А до тех пор... - Нельсон не закончил. Но Глиннис поняла.
   Бежали целый день, один раз остановились перекусить,  а  второй  раз  -
когда поравнялись с речкой. Нельсон все больше восхищался Глиннис.  Она  с
пониманием выполняла его распоряжения и все схватывала на лету.  Ока  была
сильная и выносливая, с повадками зверька.
   Ушли далеко. Когда стало темнеть, Нельсон  подсчитал,  что  им  удалось
оторваться от патрульного пункта почти на пятьдесят миль, хотя их путь шел
по неровной местности. Нельсон надеялся, что этого будет достаточно.  Силы
его были на  исходе,  да  и  Глиннис,  пытавшейся  скрыть  усталость,  это
удавалось все хуже.
   Привал устроили на холме, спускавшемся к реке. Там они были защищены от
ветра. В небе уже появилась луна, и вокруг разливался лунный свет. Вряд ли
поиск продолжат ночью, решил Нельсон.
   После ужина он прислонился к стволу дерева и стал смотреть на  девушку.
У нее были довольно  правильные  черты,  хотя  лицо  нельзя  было  назвать
классически красивым. Но и непривлекательным его не назовешь. Все  дело  в
глазах, подумал он. Эти большие, темные,  загадочные  глаза  выражали  так
много и так красноречиво. Однако Нельсону показалось, что скрывали они еще
больше. Глиннис похудела, может быть,  от  физических  нагрузок,  а  может
быть, от недоедания. Но, несмотря на худобу, ее фигура была  не  тощая,  а
плотная. Глиннис была сильная, закаленная, но не казалась мускулистой.  Ее
закалила жизнь среди дикой природы. Эдна такой закаленной не была.
   Смутившись, Нельсон вдруг  заметил,  что  часто  сравнивает  Глиннис  с
Эдной. Это получилось помимо его воли.
   - Что-нибудь случилось?  -  взволнованно  спросила  Глиннис  и  в  свою
очередь посмотрела на него.
   - Нет, - ответил он. - Я просто... смотрел на тебя.
   Наступила тишина. Потом Нельсон сказал:
   - Мы теперь долго будем вместе.
   - Я знаю. Ведь нам никуда друг от друга не деться.
   - Хорошо, что я тебя встретил. Когда-то мою жену Поймал патруль.
   - А я ничьей женой не была. Только с Фрэнком, но  меня  вряд  ли  можно
было назвать настоящей женой.
   - А у твоих родителей кто-нибудь останавливался?
   - Редко. Только Франк был у нас несколько  дней.  Мне  он  нравился.  Я
собиралась с ним уйти.
   - Почему же не ушла?
   Она сорвала травинку и с сосредоточенным видом стала расщеплять  ее  на
узкие полоски.
   - Он неожиданно исчез, а меня не взял. Наверно,  решил,  что  я  просто
глупая девчонка. Это было года два-три назад.
   Нельсону показалось, что она улыбается. "Странно", - подумал он.
   - А ты никогда не задумывалась о "спящих"?
   - Иногда. Интересно, что им снится?
   - У них хорошие сны. Они же созданы специально для них. Они-счастливы в
мире  снов  и  благодарны  за  это.  Да,  именно  благодарны.  -   Нельсон
прислушался к ночным шорохам. - Но они беспомощны. Случись что-нибудь, они
будут спать и не смогут действовать. А если и  проснутся,  то  окажутся  в
мире, в котором не знают, как жить.
   - Если бы ты был "спящим", какой мир ты хотел бы увидеть во сне?
   - Я не хочу быть "спящим".
   - Знаю. Ну а если бы? Ты бы хотел жить в замке?
   Нельсон никогда об этом не думал.
   -  Не  знаю,  -  наконец  сказал  он.  -  Вряд  ли.  Я  бы,   наверное,
путешествовал. Отправился бы к звездам.  Там  целая  Вселенная.  Некоторые
люди туда уже улетели и все еще где-то там. Скорее всего, они  забыли  про
нас.
   - Как ты думаешь, они вернутся?
   - Я думаю, в один прекрасный день кто-нибудь  вернется,  приземлится  и
посмотрит, какая Земля теперь. Может, они  захотят  нас  завоевать.  А  мы
совершенно беспомощны, почти все спим и видим свои бессмысленные утопии.
   - Я не хочу, чтобы меня поймали и усыпили, - сказала она,  -  но  я  бы
хотела жить в замке.
   Нельсон посмотрел на нее. "Она не знает, что такое коммуна,  -  подумал
он, - а если бы знала, то по приказу родила бы ребенка и покорно в ногу со
всеми отправилась в гроб. Но  ей  не  обрабатывали  сознание.  И  если  ее
усыпят, то только против воли". Однако он был  вынужден  признать,  что  у
него самого были на этот счет сомнения.
   Он приблизился к ней поближе.
   - Может, мы еще поживем в замке. Или полетим в Космос  на  какую-нибудь
планету, где живут в замках,  -  он  посмотрел  на  звезды.  -  Люди  там,
наверное, как боги, - сказал он, и эти  слова  показались  странными  даже
ему.
   Он снова взглянул на Глиннис. На  ее  освещенное  лунным  светом  лицо.
Пожалуй, среди тех богов она  тоже  будет  богиней,  подумал  он.  Девушка
разглядывала дикий пейзаж вокруг.
   - Тут кругом деревья, - сказала она, - и воздух свежий. Люблю  смотреть
на деревья.
   Нельсон протянул руку, привлек ее к себе и поцеловал. Она удивилась, но
нежно поцеловала его в ответ.
   Отодвинулась, внимательно посмотрела ему в лицо. И улыбнулась.
   - Кажется, ты мне нравишься больше, чем Фрэнк, - сказала она.


   Проснувшись, Нельсон услышал шум и  попытался  определить,  откуда  он.
Негромкий жужжащий звук доносился издалека.  Рядом  ровно  дышала  во  сне
Глиннис.  На  востоке  слегка  розовело  небо.  Как  можно  тише   Нельсон
выпрямился, стараясь разобрать, что это за шум.  Когда  же  он  понял,  то
подумал, что лучше б ему не знать.
   - Тихо, - предупредил он, разбудив Глиннис.
   Она смотрела на него  в  замешательстве,  широко  открытыми  глазами  и
ничего не понимала.
   - Что случилось?
   - Слышишь этот шум?
   Она прислушалась и сказала:
   - Да.
   - Это поисковый аппарат.  Наверное,  они  применили  свободную  систему
поиска. Или мы оставили следы. Эта штука не приближается, и все  же  лучше
отсюда убраться.
   Торопливо позавтракав под пробуждающимся утренним солнцем, они  убежали
от поискового аппарата, и его шум затих вдалеке.
   Но через несколько часов шум послышался снова. Нельсон  определил,  что
аппарат где-то на западе, приблизительно в миле от них. С минуту он  стоял
прислушиваясь. Похоже, по поисковой  схеме  маршрут  аппарата  должен  был
пройти по кривой, пересекающей  направление  их  движения.  Нельсон  решил
повернуть назад по той же дороге и обойти аппарат стороной.
   В этой части леса рос  густой  кустарник  и  мелкие  деревья.  Беглецам
приходилось продираться сквозь кусты и доходившую до пояса траву,  но  при
этом оставлять как можно меньше следов. Хотя шорты и легкая рубашка  почти
не защищали Глиннис от колючек и отскакивающих веток  кустарника,  она  не
жаловалась. Постепенно деревьев становилось все  больше.  Они  набрели  на
звериную тропу и побежали по ней.
   Выйдя на поляну, Нельсон не сразу заметил, что в воздухе  что-то  есть.
Он только услышал,  как  ахнула  Глиннис,  и,  вздрогнув,  обернулся.  Она
смотрела на небо прямо перед собой. Он посмотрел туда же и увидел,  что  у
края поляны завис  воздушный  робот.  Он  был  около  двух  футов  длиной,
неприметный, с гладким  металлическим  покрытием.  Но  Нельсон  знал,  что
аппарат ведет поиск, и рецепторы, встроенные в оболочку,  регистрируют  их
присутствие. Робот бесшумно висел в десяти футах над землей и  примерно  в
двадцати футах от них. Воздушные роботы гудят, только  когда  движутся  на
большой  скорости.  Убегая  от  гудения  первого,  они  попались  бесшумно
зависшему второму.
   Вдруг Глиннис вскрикнула:
   - Это же он!
   Нельсон обернулся, увидел,  что  она  прицеливается,  но  не  успел  ее
остановить, - сверкнул белый тепловой луч и поглотил аппарат.
   - Не надо! - слишком поздно закричал Нельсон.
   Аппарат  тотчас  отреагировал  -  он  стал   вишнево-красным,   немного
покачался в воздухе, а энергокомпенсаторы  и  стабилизаторы  тем  временем
ликвидировали последствия выстрела. Робот вновь приобрел серебряный блеск,
с тихим гулом плавно выровнялся и перелетел в центр поляны, чтобы лучше их
видеть.
   - На нем даже следа не осталось, - тихо проговорила Глиннис, подошла  к
Нельсону и положила руку ему на плечо.
   - Да. Но ты не бойся. Он нам ничего не сделает. Сейчас нужно придумать,
как от него убежать.
   Он повернулся и осторожно повел Глиннис к деревьям. Когда они оказались
под  надежным  прикрытием  леса,  он  остановился  и  попробовал  наметить
проходящий маршрут. Нельсон смотрел, как аппарат повисел  над  поляной  на
невидимых силовых линиях, немного  развернулся,  чтобы  найти  беглецов  в
чаще, нацедился на них и стал раскачиваться, тихо жужжа.
   - Что он делает? - спросила Глиннис.
   Суеверный ужас в ее голосе был неприятен Нельсону.
   - Сигнал посылает. Скоро здесь будут патрульные.
   - Что же делать, если его нельзя сбить?
   - Дай мне пистолет.
   Он взял  пистолет  и  показал  ей  вмонтированное  сбоку  устройство  с
верньером.
   - Это регулятор мощности выстрела.  Сейчас  ом  стоит  на  минимуме.  -
Нельсон повернул регулятор: - А вот так на максимуме.
   - И это его остановит?
   - Само по себе нет. Но если мы  вместе  начнем  по  нему  стрелять,  то
сможем его повредить.
   - Хорошо, - сказала она и взяла пистолет.
   Нельсон первым двинулся к поляне. Аппарат отлетел немного назад и начал
раскачиваться, продолжая следить за ними. У Нельсона  пересохло  в  горле,
когда он поднял пистолет и прицелился в недогадливую машину.
   - Готово? - спросил он.
   Краем  глаза  он  видел,  что   Глиннис   тоже   подняла   пистолет   и
прицеливается.
   - Готово, - ответила она.
   - Прекрасно.
   Нельсон выстрелил. Он попал в лобовую часть  робота.  Аппарат  поглотил
энергию выстрела, нов ту же секунду выстрелила Глиннис. И  снова  Нельсон.
Робот попал под постоянное воздействие белых энергетических лучей и только
теперь понял замысел противника. Он попробовал уйти от лучей вверх, но они
поднялись вместе с ним. У робота стали сдавать компенсаторы  и  отказывать
приборы. Он упал назад, шарахнулся из стороны в сторону и слепо ударился о
ствол дерева. Отскочив от ствола, опустился  еще  ниже  и  почти  коснулся
земли, но вдруг  снова  взмыл  по  кривой  вверх.  Глиннис  несколько  раз
промазала, зато у Нельсона не пропал ни один  выстрел,  даже  когда  робот
беспорядочно метался в воздухе.
   Аппарат раскалился и теперь снова был вишнево-красным, выше  двенадцати
футов он подняться уже не  мог,  хотя  и  развернулся  вертикально  вверх.
Внутри  него  что-то  зазвенело  -   от   этого   громкого,   пронзительно
дребезжащего звука у  Нельсона  свело  зубы.  Он  продолжал  стрелять  как
заведенный.  Неожиданно  звон  смолк.  Нельсон  прекратил  огонь.  Глиннис
выстрелила, но промахнулась, потому что аппарат  спустился  на  фут  ниже.
Мгновение робот не двигался. Он погиб, не издав ни звука, с глухим  стуком
упал на землю, и сразу же вокруг него вспыхнула трава.
   От стрельбы в лесу начался настоящий пожар. По ту сторону поляны гудели
охваченные пламенем деревья. Нельсон не стал проверять,  что  случилось  с
роботом, - времени не было. Он схватил Глиннис и потащил назад к тропинке,
по которой они пришли. Глиннис спотыкалась - ей было не оторвать  глаз  от
робота.
   - Идем же! - нетерпеливо крикнул он.
   Еще не совсем придя в себя, она все-таки побежала, куда  он  ее  тащил.
Ветра почти не было, но огонь разгорался.  Они  неслись  как  сумасшедшие,
пока в изнеможении не свалились на землю. Когда  легкие  перестали  болеть
при дыхании, Нельсон обернулся  и  увидел,  что  дым  далеко.  Им  удалось
убежать  от  огня,  но  пожар  отрезал  им  пути  к  спасению.  С  мрачной
уверенностью Нельсон знал, что огонь привлечет внимание.
   Он рискнул отдохнуть совсем немного и вскоре сказал:
   - Пора идти.
   - Не знаю, смогу ли, - ответила Глиннис.
   - Другого выхода нет. Если мы останемся здесь, нас схватят.


   Времени на еду не было. С роботом они столкнулись около полудня и с тех
пор шли целый день, стараясь как можно дальше отойти от того места, где он
был сбит. Нельсон чувствовал,  что  движется  оцепенело,  как  слепой,  не
замечая ничего вокруг, - вперед, только вперед.  Уже  давно  слышался  шум
приближающегося поискового аппарата, но он не сразу дошел до его сознания.
   Нельсон развернулся, выхватив пистолет, и в ту же секунду его  охватила
паника, которой он боялся поддаться весь день. Робот летел над  деревьями,
позади них, но Нельсон увидел, что он слишком высоко.  С  горечью  Нельсон
поборол в себе желание выстрелить во что бы то ни стало. Огромным  усилием
воли он заставил себя вложить пистолет в кобуру.
   - Что же нам делать? - спросила Глиннис с еле заметной дрожью в голосе.
   - Ничего, - сказал Нельсон и вдруг почти в ярости закричал: - Ни  черта
мы сделать не можем!
   Они повернулись и бросились вперед, надеясь найти какое-нибудь  укрытие
и спрятаться там от аппарата. Страх и ярость придали Нельсону силу,  какой
он и сам от себя не ожидал. Он все бежал, увлекая за собой Глиннис,  зная,
что она, так же как и он, бежит, несмотря на острую боль в горле и  легких
и судороги в ногах. Нельсон думал только об одном - войти  в  Мавзолей  не
пленником, а предводителем восставших.
   Он бежал,  не  видя  и  не  слыша  ничего,  кроме  гудения  аппарата  и
собственного  хриплого  дыхания.  Вдруг  споткнулся  о  край   набережной,
взмахнул руками и едва успел развернуться, как упал на  спину.  Скользя  и
переворачиваясь, Нельсон  летел  вниз,  пока  не  остановился.  Он  лежал,
мучительно кашляя и пытаясь отдышаться. Под  ним  была  бурная  река,  она
стремительно неслась у  основания  отвесной  набережной.  Нельсон  перевел
взгляд вверх. Глиннис одной ногой переступила через поребрик, но не упала.
Тогда он стал карабкаться назад по склону.
   Река преградила им путь. Наверное, это та самая река, подумал  Нельсон,
у которой они провели ночь. Но в том месте, где они  останавливались,  она
была спокойная и мелкая,  а  здесь  превратилась  в  бурный  стремительный
поток, его бурые пенящиеся  воды  прокладывали  себе  путь  среди  высоких
труднодоступных скал.
   Говорить было ни к чему. Они начали искать брод. И все время то  сзади,
то впереди, но всегда на безопасном расстоянии гудел поисковый аппарат.
   Солнце  уже  садилось,  когда  послышался  новый  звук.  Постепенно  он
нарастал и наконец перешел в тарахтенье,  заглушившее  негромкое  жужжание
робота. Нельсон похолодел.
   - Это патруль, - проговорил он и подтолкнул Глиннис к лесу: - Назад,  к
деревьям. Мы будем драться.
   Беглецы скрылись за деревьями. Тарахтенье  смолкло,  было  слышно,  как
позади них  пробираются  сквозь  кустарник  люди.  У  Нельсона  повлажнели
ладони, он вытер их спереди о рубашку. Предстоящая стычка  с  патрульными,
как всегда, придала ему  спокойствие,  и  он  выбрал  заросли,  где  можно
закрепиться.
   Вместе с ним спряталась и Глиннис. Она уже держала  пистолет  наготове.
Нельсон знаком показал, что нужно убавить  мощность.  Глиннис  поняла.  Ее
лицо было похоже на маску.
   Нельсон прислушался к движению патрульных. Человек пять-шесть,  подумал
он. Плюс те, что остались охранять летательный аппарат. Надо  рассчитывать
на восемь. И вот первый патрульный показался из-за кустов.
   Нельсон дотронулся до руки Глиннис: не торопись. Патрульный  огляделся,
внимательно осмотрел все вокруг, но ничего не  обнаружил.  Он  был  молод.
Убежища не заметил, решил Нельсон и подумал: не дать  ли  ему  пройти?  Но
тогда их могли окружить.
   Нельсон поднял пистолет и,  прежде  чем  нажать  на  спусковой  крючок,
аккуратно прицелился. За долю секунды до того,  как  патрульного  охватило
пламя, от выстрела образовался  огненный  круг,  увеличившийся  на  уровне
пояса патрульного до размеров баскетбольного мяча. Он упал, не успев  даже
вскрикнуть.
   К нему подбежали другие. Почти  все  они  были  молоды.  Увидев  гибель
товарища, двое бросились вперед, чтобы  тоже  умереть  героями.  Остальные
благоразумно пытались укрыться. Нельсон решил, что эти  заросли  не  такие
надежные, как ему показалось сначала.  Один  патрульный  с  энергетическим
ружьем с каждым выстрелом приближался все ближе и был  уже  совсем  рядом,
когда Нельсон увидел его и выстрелил. Заметив ствол  большого  поваленного
дерева, Нельсон указал на него Глиннис. Она кивнула.
   До дерева можно было добраться  под  прикрытием.  Нельсон,  с  кошачьей
легкостью пригибаясь к земле, бежал первым.  Достигнув  бревна,  он  начал
стрелять, чтобы прикрыть Глиннис.  Краем  глаза  он  видел,  что  она  уже
близко. Вдруг она испуганно вскрикнула и  на  его  глазах  растянулась  на
земле, споткнувшись о корень.
   - Глиннис! - крикнул он, не задумываясь вскочил и бросился на помощь.
   Он пробежал половину пути, как совсем близко появился  патрульный.  Тут
он понял, какую совершил ошибку. Глиннис уже была  на  ногах  и  бежала  к
нему. Проклиная себя, Нельсон  рывком  развернулся,  прицелился,  но  было
поздно. Выстрел энергетического ружья взорвал землю у него под  ногами,  и
он почувствовал, что его отшвырнуло куда-то  назад.  В  глазах  потемнело,
только яркие вспышки маленькими искорками мелькнули перед ним. Он упал как
подкошенный...


   Курсант патрульной службы Уоллес Шерман смотрел на  человека,  лежащего
на столе, со смешанным чувством. С одной стороны, он испытывал  жалость  к
нему, чье положение безнадежно, с другой, - опасения, связанные с  охраной
преступника.  Возможно,  по  молодости  лет  Шерман   преувеличивал   свои
опасения, но, когда лежащий зашевелился, он протянул руку к кобуре.
   Однако тот лишь слегка шевельнулся и застонал. Шерману почудилось,  что
человек приходит в себя. Но он знал,  что  этого  не  могло  быть.  Шерман
приблизился и посмотрел на его лицо.
   Лежавший ровно дышал.  Его  голова  чуть-чуть  дрогнула,  но  глаза  не
открылись. Более бледных и нежных лиц Шерман никогда не видел. "Такие лица
бывают у тех, кто ни разу не был на солнце, - грустно  подумал  он.  -  Во
всяком  случае,  ни  разу  за  много  лет".  Он  попытался   хоть   смутно
представить, какую  жизнь  видит  "спящий".  Глядя  на  его  лицо,  Шерман
заметил,  что  губы  у  человека  шевельнулись  и  он  пробормотал  что-то
неразборчивое. Шерман наклонился, чтобы лучше услышать.
   - Глиннис, - говорил человек на столе.
   - Просыпается?
   Курсант смущенно обернулся и увидел стоявшего в дверях Бломгарда.
   - Извините, сэр. Нет, не просыпается. То есть мне кажется, что нет.  Он
что-то сказал, какое-то слово. По-моему, "Глиннис". Похоже на имя девушки.
   Доктор Бломгард вошел в комнату и приблизился к столу, где, вытянувшись
во весь  рост,  лежал  его  пациент.  Он  снял  с  крюка  блокнот  и  стал
просматривать подшитую к нему  пачку  бумаг.  Через  несколько  секунд  он
сказал:
   - Ах, да. Глиннис. Это частица его сна.
   - Доктор... - начал было Шерман, но потом остановился.
   - Что, курсант? - спросил, обернувшись, Бломгард.
   Доктор был крупный мужчина  с  лохматой  седой  шевелюрой.  Его  темные
проницательные глаза казались мягче из-за густых белых бровей.
   - Ничего, сэр...
   - Уверяю вас, ни один вопрос не может быть  неуместным,  если  это  вас
беспокоит.
   - Тогда, доктор, - заговорил Шерман не без труда, - я подумал, нужно ли
все это. Я имею в виду особые условия для этих людей, которые живут во сне
искусственной жизнью. Неужели это лучше, чем опыт и борьба?
   Бломгард ответил не сразу.
   -  Видите  ли,  это  зависит  от  многих  факторов.  Наша   цивилизация
развивается быстро. А этот человек родился не в свое время.  Он  бунтовщик
от природы. Мы же достигли той стадии, когда большинство людей наименьшими
усилиями  могут  рано  или  поздно  достичь   желаемого.   Конечно,   есть
исключения. Люди, подобные этому человеку, не могут быть другими, уж такие
они  есть.  И  не  его  вина,  что  он,  не  задумываясь,  взорвет   любую
цивилизацию, в которой живет. Сон решает все дело.
   - Сон под действием лекарств? Решает все дело?
   - И очень хорошо решает.  Мы  обеспечиваем  этому  человеку  абсолютный
нереальный, придуманный от  начала  до  конца  мир,  в  котором  он  будет
счастлив.
   - А разве в таком мире можно быть счастливым? Я предпочитаю реальность.
   Бломгард улыбнулся.
   - Да, вам реальность нужнее, чем ему.  Точнее,  то,  что  вы  называете
реальностью. - Доктор снова взял блокнот и просмотрел бумаги.  -  Мир  его
снов смоделирован так, чтобы этот человек нашел свое счастье. Ему  снится,
что это не он, а другие спят в гробах. Сам  же  он  кажется  себе  суровым
одиночкой, который  пытается  уничтожить  нашу  цивилизацию.  Конечно,  он
напоминает одинокого волка. Но это не все, потому что так он еще не  будет
счастлив. Это человек побежденный.
   - Может быть, так лучше, - сказал Шерман.
   - Лучше, - серьезно повторил доктор. - Мы не  имеем  права  отнимать  у
него жизнь. Не имеем права и лишить его индивидуальности, сколь бы опасной
для него она ни была. А так как большинство планет, на которых могут  жить
люди, будут обитаемы  к  тому  моменту,  как  мы  до  них  доберемся,  нам
необходимо создать новую жизнь там, где для этого есть место.  Нет,  лучше
не  придумаешь.  Мы  даем  ему  сон,   соответствующий   его   психическим
потребностям, компенсируя, таким образом, ту реальную  жизнь,  которой  мы
его лишили. Потому что большинство имеет право лишь на поиски счастья.  Мы
же в обмен на обычную жизнь это счастье ему гарантируем.
   Доктор  замолчал.  Но  Шерману  все  же  хотелось,   чтобы   ему   дали
какое-нибудь другое поручение. Послали бы на отдаленное поселение, скажем,
к звезде Денеб.
   Доктор взглянул на часы.
   - Ну, раны  обработаны,  и  теперь  нужен  новый  питательный  раствор.
Отправим пациента назад.
   Испытывая что-то похожее  на  благодарность,  Шерман  подошел  ближе  к
столу.
   - Скоро все будет в порядке, - обратился доктор к лежащему без сознания
человеку. - Этот пробел в памяти найдет себе  убедительное  объяснение  и,
когда все встанет на свои  места,  вызовет  лишь  неясные  воспоминания  о
чем-то не очень приятном. И ты поверишь в реальность своего мира, если эта
вера тебе вообще нужна.
   Шерман заметил, что спящий шевельнулся и снова что-то пробормотал.
   - Увезите его, - распорядился Бломгард.
   Шерман развернул стол и выкатил его в дверь.


   Нельсон услышал, как издали его зовет Глиннис.
   - Ты в порядке, Хэл? Слышишь меня, Хэл?
   - Слышу, - смог выговорить он.
   Нельсон открыл глаза. Пистолет лежал на  земле  в  нескольких  десятках
футов от него.
   - Я уж думала, что тебе конец,  -  тихо  сказала  Глиннис.  -  Двоих  я
прикончила. Не спрашивай как, главное - прикончила.
   Он сел, от сильного удара об землю кружилась голова.
   - Не очень-то я помог тебе, - слабым голосом сказал  он.  -  А  вот  ты
здорово поработала.
   Болела голова, но он помнил,  что  была  перестрелка  и  его  отбросило
взрывной волной. Но глубоко в памяти засело что-то еще - что-то далекое  и
чужое,  похожее  на  сон.  Сначала  это  ощущение  смущало,  дразнило  его
сознание, но в конце концов он решил, что все это не так уж важно. Нельсон
оглядывался и увидел обугленные тела патрульных.
   - Да, ты здорово поработала, - искренне похвалил он Глиннис.
   - Умеешь управлять патрульным самолетом?
   - Чем?
   - У нас  теперь  есть  самолет,  -  сказала  Глиннис.  -  Я  застрелила
оставленных там охранников. Иначе нельзя было.
   - Понимаю, - с восхищением ответил он. - Да, умею. Правда,  с  тех  пор
как я бежал из коммуны, ни  разу  не  приходилось.  Если,  конечно,  он  в
хорошем состоянии.
   - Думаю, в хорошем. Я в него не попала.
   - Мы сможем облететь на нем весь мир,  -  вставая,  сказал  Нельсон.  -
Топливо ему не требуется,  он  может  летать  сколько  угодно.  Понимаешь,
Глиннис, что это значит? Если захотим, мы сможем поднять на  борьбу  целую
армию.
   - И сможем попасть в Мавзолей и всех разбудить?
   - Да. Пойдем, - и он направился к лежащему аппарату.
   Но Глиннис остановила его за руку.
   - Что случилось? - удивился он.
   - А как жить в мире, где нет "спящих"? - спросила она.
   - Ну... не знаю. Я в таком мире никогда не жил.
   - Тогда зачем тебе их будить?
   - Потому что жить, как они, нельзя.
   Глиннис нахмурилась. Нельсон понял,  что  она  пытается  разобраться  в
своих противоречивых чувствах. Ему стало жаль ее, потому что все это  было
знакомо.
   - Я вот что хочу понять, - наконец  сказала  она.  -  Почему  так  жить
нельзя? В чем причина?
   - Потому что существует лучшая жизнь. Мы можем спасти людей и  показать
им ее. Я могу вернуть людей к прежней естественной жизни.
   - Ясно, - серьезно сказала Глиннис, принимая его доводы. - Пусть так  и
будет.
   Нельсон ей улыбнулся. Она взглянула  на  него  и  улыбнулась  в  ответ.
Невдалеке их ждал патрульный самолет.
   И они отправились вместе спасать мир.


   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "Иные миры, иные времена". Пер. - Г.Усова.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 21 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Недельки через две Нэн начала его чуточку понимать. Нэн была третья  по
старшинству дочка Мэксилла. В  Хенритоне  ее  прозвали  дикаркой  -  и  не
забыли, что то же прозвище носила  когда-то  Глэдис,  а  после  -  Мюриэл.
Глэдис теперь в "Восточной звезде" устроилась, а  Мюриэл  вышла  замуж  за
хенритонского торговца мебелью и скобяными товарами - Мюриэл,  мать  самых
славных двойняшек во всем графстве Эвартс. Зато Нэн прозвали так с большим
основанием.
   Всякий знает, что Мэксилл купил участок старого Джеймсона - восемьдесят
негоднейших акров, которые хоть какого фермера могли вывести  из  себя,  -
через год после того, как Эл Кулидж стал президентом. Он их купил,  потому
что ему - то есть Малькольму Мэксиллу, а не мистеру Кулиджу -  понадобился
особенный какой-то участок, чтоб покой был.  Конечно,  вполне  можно  было
ожидать, что его шестеро детей, все девчонки, одичают  в  такой  глуши.  В
Хенритоне и во всем графстве  Эвартс  не  очень-то  придерживались  сухого
закона и не слишком восхищались Эндрю Уолстедом. Но одно дело  -  покупать
полпинту от случая к случаю (самые  здравомыслящие  мужчины  называли  это
оскорблением стыдливости), а совсем другое - поощрять торговлю самогоном и
бутлегерство.
   Конечно, самогон теперь в прошлом. Уже два года нет  сухого  закона,  а
люди все удивляются, как это Мэксилл намерен  прокормить  семью  на  таком
негодном участке, не греша против морали. Но ведь столько раз Нэн  у  всех
на глазах проносилась в машинах разных марок - и с разными мальчишками, да
и один господь знает, сколько раз  она  проделывала  это  без  свидетелей.
Ей-богу, комментировал Хенритон, не говоря о графстве Эвартс, может  быть,
следовало бы довести это до сведения Комитета по делам несовершеннолетних:
ведь Нэн пока еще совершеннолетия не достигла. Кроме того,  взгляд  у  нее
был дерзкий и угрюмый, дерзкий и вызывающий,  и  похоже  было,  что  нужно
держать ее в ежовых рукавицах.
   Никто и не думал лезть к ее отцу. Все знали, что у него всегда наготове
заряженное ружье (и насчет  Мюриэл  сплетни  ходили,  да  мало  ли  о  чем
болтают, ведь у нее такие славные ребятишки!) и что он выставил со  своего
участка не одного любопытного. Население  Хенритона  старалось  заниматься
собственными делами - а их  в  годы  депрессии  было  множество.  Так  что
разговоры о том, чтобы обратиться в комитет, остались разговорами. Все  же
из-за них Нэн Мэксилл еще больше сторонилась людей и становилась еще более
дикой.
   Он (то есть этот парень, другого имени для него у них  долго  не  было;
все Мэксиллы понимали, о ком речь, когда употребляли это местоимение) - он
был обнаружен Джози на пастбище, которое и  пастбищем-то  долгие  годы  не
было, а представляло собой  просто  холмистое  и  бугристое  пространство,
поросшее  сорняками  и  непокорными  кустами.   Джози   была   застенчивая
одиннадцатилетняя девчонка. Родимое пятно на левой стороне лица стало  для
нее истинным бедствием,  и  она  начала  прятаться  от  незнакомых  уже  с
семилетнего возраста  и  никогда  не  было  у  нее  желания  эту  привычку
нарушать.
   А вот от него она не спряталась: любопытство, долго загоняемое  внутрь,
подавленное жадным интересом  посторонних  к  ее  физическому  недостатку,
пробудилось, когда она увидела его. Когда, как все после говорили,  он  не
отличался особенной внешностью. Одет он был странно, но в Хенритоне видели
ребят из Спокейна и Сан-Франциско, одетых еще более странно. Да  еще  цвет
лица у него был какой-то необычный - светилось у него лицо, что ли, и в то
же время оно было утонченным. Было оно полной противоположностью  и  лицам
фермеров, приезжающим в столицу, и  лицам  тех  людей,  что  целыми  днями
прячутся в тени учреждений и контор, чтобы заработать свои доллары.
   - Вы кто?  -  спросила  Джози.  -  Папа  не  любит,  чтобы  тут  всякие
слонялись. Вас как зовут? Может, вы бы лучше ушли  -  у  него  ведь  ружье
есть, и, честное слово, стрелять он умеет. А что это  вы  такое  нацепили?
Будто ваша кожа, только голубая. Не похоже, что сшито. Я ведь и сама  шить
умею. Мне легче - никогда, наверно, в правонарушители не попаду.  Вы  что,
глухонемой, а, мистер? А вот в Хенритоне есть один, так он глухой,  немой,
да еще и слепой. Карандаши продает, и люди бросают пенсы  и  никели  прямо
ему в шляпу. Говорите же, что это вы молчите?  Ну,  папаша  вас,  конечно,
выгонит, если поймает. Как вы смешно напеваете - точно жужжите! А свистеть
умеете? Одна песенка - она в школе на пластинке есть, так я  могу  ее  всю
насвистеть. Называется "Война шмелей".  Хотите  послушать?  Вроде  бы  вот
так... Эй, что за несчастный вид? Наверно, вы просто музыку не любите? Это
плохо. А я-то думала - ваша мелодия так приятно звучит, даже если вам  мой
свист не нравится, музыку-то вы должны любить. Мы все, Мэксиллы, ее любим.
Мой папаша на скрипке лучше всех играет.
   Позже она рассказала Нэн (та возилась с ней больше остальных),  что  он
вроде не просто не понимал, точно мексиканец или еще кто, но так себя вел,
словно вовсе не слышит. Он приблизился, все еще напевая, хотя  уже  другую
песенку - если это можно было так назвать; его мычание  напоминало  больше
обрывки разных незнакомых мелодий.  С  большой  нежностью  он  прикоснулся
руками к ее лицу, она почти и не заметила. Прикосновение было ей приятно.
   Он пошел с нею к дому - казалось, что это нормально и  правильно,  рука
его легко лежала у нее на плече.
   - Он не говорит, - объяснила она Нэн, - даже  не  свистит  и  не  поет.
Только мычать умеет - представляешь, на папашу бы наткнулся?  Наверно,  он
голоден.
   - Что у тебя с лицом? - начала Нэн, тут же проглотила слова и  перевела
взгляд с девочки на него. Она была не  в  духе  и  нахмурилась,  собираясь
спросить, что ему нужно, - или резко приказать ему уйти.
   - Иди умойся, - велела  она  Джози  и  не  отрываясь  следила,  как  та
послушно взяла эмалированный кувшин и наполнила его водой. Мускулы на лице
Нэн расслабились.
   - Войдите, - предложила она ему.  -  У  меня  как  раз  яблочный  пирог
поспел.
   Он все  стоял,  мыча,  не  двигаясь,  приятно  улыбаясь.  Она  невольно
улыбнулась в ответ, хотя и была не в духе и все еще не оправилась от шока,
в который пришла, когда увидела лицо Джози.  Она  затруднилась  определить
его возраст, не похоже было, чтобы он уже брился,  но  это  не  было  лицо
юноши, а во взгляде виднелась уверенность зрелого человека. Странный  цвет
его лица привел ее в недоумение - оно  было  светлым;  слово  "прекрасный"
отсутствовало в ее лексиконе.  Но  она  находила,  что  этот  цвет  хорошо
гармонирует с его светлыми волосами.
   - Проходите же, - повторила она. - Пирог еще горячий.
   Он окинул взглядом девушку, кухню, необозримые акры земли,  видневшиеся
в окне за ее спиной. Можно было подумать, что никогда прежде он  не  видел
такого  обычного  зрелища.  Она  тронула  его  за  рукав  -  и  от   этого
прикосновения мурашки пробежали у нее по пальцам, она словно ощутила нечто
живое вместо мертвой материи, будто нащупала шелк там, где видела  хлопок,
дотронулась до металла, предвкушая дерево, - но все же взяла его за  рукав
и потащила через порог. Он не упирался, но не спешил проходить,  вроде  не
по себе ему было. И вел он себя как-то странно,  будто  не  знал,  что  на
стуле сидят, а ложкой отделяют хрустящую  корочку  и  выковыривают  сочную
липкую начинку, которая будет капать с этой ложки; он не  знал  даже,  что
пирог надо положить  в  рот,  ощутить  его  вкус,  прожевать,  проглотить,
съесть. В голову ей пришла ужасная догадка, что перед нею  душевнобольной,
но она тут же погасила эту мысль, глядя  на  него,  такого  недвусмысленно
целостного и неуязвимого. Все же...
   Тут прибежала Джози:
   - Нэн, Нэн! Я в зеркало глянула. Погляди-ка на  меня!  Погляди  на  мое
лицо!
   Нэн кивнула, проглотила еще кусочек, быстро скосив глаза на этого типа,
потом отвела взгляд:
   - Наверно, последнее лекарство помогло. Или ты просто выросла, детка.
   - Это... это пятно! Оно побледнело. Будто растаяло!
   Родимое пятно, ярко-пурпурное,  точно  Джози  всегда  сердится,  теперь
уменьшилось  и  побледнело,  кожа  вокруг  сделалась   чистой   и   слегка
вибрировала.  Нэн  удивленно   дотронулась   пальцем   до   чистой   щеки,
наклонилась, чтобы поцеловать сестру:
   - Я так рада!
   Он сидел, все еще мыча свой мотив.  Как  глупо,  подумала  Нэн.  У  нее
поднялось настроение.
   - Ну же, - таким тоном  обращаются  к  идиотам  или  к  иностранцам.  -
Ешьте-ка. Смотрите! Вот так. Ешьте же!
   Он послушно положил в рот протянутую  ею  ложку  с  пирогом.  Ей  стало
легче, когда он нормально с ней справился, а то она уже испугалась, как бы
не пришлось кормить его с ложечки. Ну, хотя бы не надо  обращаться  с  ним
как с малым ребенком. Какую-то долю секунды она поколебалась,  прежде  чем
налить ему стакан молока - она не вправе была это делать. Она, как  и  все
Мэксиллы, скупой не была, все их несчастья как раз происходили от излишней
щедрости,  -  но  корова  плохо  доилась,  не  так-то  легко  было  с  ней
управиться, а молоко необходимо детям,  не  говоря  о  масле.  Нэн  и  так
старалась стряпать на свином сале. Но ведь стыдно скупердяйничать...
   Он поднес стакан к губам - очевидно, пить ему было приятнее, чем  есть,
- и отхлебнул глоток, но тут же  поперхнулся  и  выплюнул.  Нэн  пришла  в
ярость: и добро зря перевела, и он себя вести не умеет. Но вот она впервые
обратила внимание на его руки.  На  вид  они  были  сильными  и  вроде  бы
длиннее, чем положено. На каждой по четыре  пальца,  расположенных  далеко
друг от друга. И ни малейших признаков врожденного уродства или ампутации.
Просто  вместо  десяти  восемь   пальцев.   Нэн   Мэксилл   была   девушка
добросердечная. Ни разу в жизни она не утопила котенка и не поймала мышь в
мышеловку.
   - Ох, бедняжка! - воскликнула она.
   Конечно, ему надо остаться, и придется как-то  надуть  отца,  чтобы  он
позволил.  Простое  приличие,  в  противоположность   обычаям   Мэксиллов,
требовало  гостеприимства.   Если   дать   ему   уйти,   неудовлетворенное
любопытство годами будет  мучить  ее.  Он,  со  своей  стороны,  вовсе  не
проявлял готовности уходить, продолжая с интересом разглядывать предметы и
людей. Его мычание не было  монотонным  или  назойливым.  Хотя  оно  и  не
напоминало никакой знакомой  музыки,  оно  звучало  приятно,  и  она  даже
попробовала вторить ему. Обнаружилось, что доступность мелодии обманчива -
воспроизвести ее оказалось трудно, почти  невозможно.  Его  реакцией  было
радостное изумление. Он еще попел, потом попела  она.  Он  снова  радостно
замычал. Короче, в мэксилловской  кухне  эхом  начал  отдаваться  странный
неземной дуэт. Затем - по крайней мере,  Нэн  так  показалось  -  он  стал
требовать от нее гораздо  больше,  чем  она  могла  выполнить.  Голос  его
воспарил в такие высоты, что Нэн не могла за ним угнаться. Она умолкла, он
тоже - после интервала, который мог означать вопрос.
   Малькольм Мэксилл пришел домой не в духе.  Всю  зиму  и  примерно  один
летний месяц  он  работал  у  своего  зятя.  Естественное  раздражение  от
сознания столь унизительной  роли  не  становилось  меньше  от  того,  что
торговец скобяными товарами и мебелью льстиво утверждал, будто  занимается
семейной благотворительностью: кто же еще в графстве  Эвартс  взял  бы  на
работу бывшего бутлегера? Мэксилл ждал  того  дня,  когда  сможет  продать
ферму: она не была заложена, так как при его прежних  занятиях  он  считал
неудобным посвящать в свои дела банкиров. Он мечтал продать ферму и  снова
завести дело. Но в такие времена даже хорошую ферму продать трудно,  а  уж
на эти пятьдесят акров и вовсе не было спроса. Но хотя покупателя вроде бы
и не предвиделось, Мэксилл, желая произвести на такового впечатление,  что
участок перспективный, - не потому,  что  надеялся  на  выгоду,  -  держал
корову, несколько свиней и цыплят; и каждую весну засеивал акров двадцать,
никогда не окупая работу урожаем; и с  отвращением  глядел  на  запущенный
сад, который годился разве что на дрова  -  да  и  то  не  оправдались  бы
расходы по вырубке.
   Он враждебно уставился на этого типа.
   - Вам что здесь надо?
   Незнакомец замычал свою мелодию. Нэн и Джози одновременно  пустились  в
объяснения, Джесси и Дженет просили:
   - Ну, папа, пожалуйста!
   - Ладно, ладно, - проворчал отец. - Пусть себе останется  на  день-два,
если уж вам всем так приспичило.  Полагаю,  он  хотя  бы  отработает  свою
кормежку. Может, несколько старых яблонь срубит. Доить умеешь?  -  спросил
он этого типа. - Ох ты, я и забыл, он ведь дурачок. Ладно,  пошли,  сейчас
увидим, что умеешь, а что нет.
   Девчонки  побежали  за  ним.  Нэн  несла  подойник  и   тактично   вела
незнакомца. Шерри, корова, чаще была отвязана, чем привязана: она по  всей
ферме ходила, кроме засеянного пшеницей поля и чахлого огородика. Летом ее
не запирали в сарай, а доили везде, где удавалось ее поймать. Порода  была
полуджерси и полу-неизвестно что, но слишком уж давно она в последний  раз
телилась, а соседские быки  не  оправдывали  плату  за  племя,  причем  их
владельцы отказывались возвращать  деньги  всякий  раз,  когда  она  вновь
оставалась яловой.
   Мэксилл подставил подойник под вымя Шерри.
   - Давай, - настаивал он, - поглядим, как ты ее выдоишь.
   Парень стоял себе и поглядывал, все напевая.
   - Так я и знал. Доить он не умеет.
   Мэксилл  нехотя  присел  на  корточки,   небрежно   провел   рукой   по
покачивающимся соскам и начал доить. Кап-кап-кап -  звенело  в  подойнике.
Парень протянул четырехпалую  руку  и  похлопал  корову  по  боку.  Может,
конечно, он и был горожанин, но животных не боялся. Шерри-то  не  была  ни
злая, ни упрямая, едва ли она  когда-нибудь  переворачивала  подойник  или
всерьез хлестала хвостом по глазам того, кто доил ее.  Все  же  требовался
известный подход, чтобы приблизиться к ней с левой стороны  и  дотронуться
до вымени, из которого Мэксилл - кап-кап-кап - выдаивал  вечернее  молоко.
Нэн знала, что ее отец никакой не фермер, что  настоящий  фермер  стал  бы
доить Шерри только раз в день; и  только  по  слухам  ему  было  известно,
сколько времени варить ей пойло  -  он  и  химиком  не  был.  Он  следовал
правилам.
   - Ах ты, черт! - воскликнул Мэксилл, который редко ругался при детях. -
Это же больше, чем она за последнее время давала, а я еще не все выдоил.
   Внезапная  щедрость  коровы  улучшила  ему  настроение,  он   даже   не
рассердился, что свиньи плещутся в  луже,  и  не  разозлился,  когда  этот
парень бесцеремонно наблюдал, как хозяин кормит свиней (обычно это  делали
девчонки; Мэксилл только для виду за это взялся, чтобы этот тип вообразил,
будто домашней  работе  придается  важное  значение).  Мэксилл  с  большим
аппетитом съел все, что приготовила Нэн,  радостно  отметив,  что  дурачок
обойдется дешево: он не дотрагивался ни до масла,  ни  до  молока,  ни  до
мяса, потребляя только овощи, хлеб и воду.
   По причине своей веселости Мэксилл решил  настроить  скрипку  -  только
Джози  и  Нэн  заметили  при  этом  страдания  незнакомца  -   и   сыграть
"Бирмингамскую темницу",  "Прекрасную  куколку"  и  "Дарданеллы".  Мэксилл
играл по  слуху  и  презирал  тех,  кто  вынужден  разбирать  ноты.  Джези
насвистывала  в  такт  (предварительно  попросив   взглядом   прощения   у
незнакомца), Джесси играла на губах,  Дженет  аккомпанировала  при  помощи
гребенки и туалетной бумаги.
   - Похоже, - пробурчал Мэксилл, - что  он  своим  мычанием  может  вести
мелодию. Попробуем? - Он протянул парню скрипку.
   Парень посмотрел на скрипку так, будто та взорваться могла. Живо  сунул
ее на стол и отпрянул от нее. Нэн опечалилась  при  таком  явном  признаке
душевной болезни. Джесси и Дженет захихикали. Малькольм  Мэксилл  покрутил
пальцем у виска, даже Джози сочувственно улыбнулась. Потом скрипка  начала
играть. Не на самом деле играть, потому что смычок неподвижно лежал рядом,
а струны не вибрировали, но музыка шла через  эфы  -  сначала  неуверенно,
потом с нарастающей силой. Музыка напоминала мычание этого  парня,  только
была бесконечно сложнее и трогательнее...


   На следующее утро Мэксилл повел этого парня  в  сад,  следом  увязались
девчонки. Не хотелось им пропустить еще  чудо,  хотя  теперь,  когда  было
время все обдумать, Мэксиллы не были уверены, что на  самом  деле  слышали
скрипку, а если  и  слышали,  то  это,  наверно,  был  какой-нибудь  легко
объяснимый фокус или иллюзия. Все же, раз он мог заставить ее  играть,  не
прикасаясь к ней, возможно, он нечто в таком  духе  может  проделать  и  с
топором.
   Мэксилл ударил по отмершей ветке. Топор отскочил от дерева.  Дерево  не
выглядело больным  или  гнилым,  просто  оно  было  старым  и  запущенным.
Большинство веток засохло, но сок бродил  в  стволе.  Это  было  очевидно,
потому что из него торчало несколько молодых ветвей, а на них висели плоды
и возле верхушки зеленели новые побеги. Но стоило описать это дерево,  как
и остальной сад.
   Топор замахнулся снова и снова.  Ветка  отделилась.  Мэксилл  кивнул  и
вручил топор этому парню. Парень замычал, глянул на  Мэксилла,  на  топор.
Бросил инструмент и шагнул прямо  к  дереву,  потрагивая  пальцами  грубую
мозолистую кору, обнажения корней, покрытые наростами, листья и побеги над
головой. Нэн готова была увидеть, как дерево само разделится  на  поленья,
аккуратно расколотые и сложенные. Однако ничего  не  случилось.  Абсолютно
ничего.
   - Так! Не умеет дурачок ни доить корову, не следить за  поросятами,  ни
цыплят кормить, ни деревья рубить. Нечего  его  и  кормить,  не  оправдает
себя. Напевать только умеет и фокусы показывать.
   - Мы сегодня сделаем всю работу по дому, - тактично предложила Нэн.
   То есть они и так эту работу делали почти каждое утро  и  каждый  вечер
тоже, но считалось, будто отец делает всю мужскую работу,  а  им  остаются
только легкие обязанности. Заботливые девчонки -  так  они  его  репутацию
спасали.
   Не могла Нэн поверить, что этот парень безнадежно ненормален. Со своими
восемью пальцами он управлялся не хуже, чем любой другой с  десятью,  даже
вроде бы еще лучше. Он не стал кормить свиней, зато  ловко  собирал  яйца,
доставал их прямехонько из-под кур и при этом ничуть не  тревожа  несушек.
Он не умел доить, зато стоял возле Шерри, пока это делала  Нэн.  Удои  все
повышались. Теперь корова дала гораздо  больше,  чем  вчера  утром.  После
окончания работ он снова пошел в сад  -  без  топора.  Нэн  послала  Джози
поглядеть, что он там делает.
   - К каждому дереву подходит, - доложила Джози, - просто смотрит на  них
и трогает. Ничего стоящего не  делает.  И  знаешь  что?  Он  ест  траву  и
сорняки.
   - Ты хочешь сказать - он их жует?
   - Да нет же. Он их ест. По правде. Горстями. И еще он дотронулся... ну,
до этой штуки у меня на лице. Я сразу побежала  поглядеть  в  зеркало,  ее
почти не видать - если держаться в тени.
   - Я рада, что пятно проходит, - сказала Нэн. - Только не расстраивайся,
если оно снова появится. Не  о  чем  тужить.  А  я  уверена  -  ничего  не
изменилось, когда он дотронулся. Просто совпадение.
   Целых три дня парень бродил по саду, слоняясь возле старых деревьев. На
третий день Шерри давала  уже  три  галлона  молока,  яиц  собирали  много
больше, чем обычно в это время года, а  родимое  пятно  Джози  практически
исчезло и не было  заметно  даже  при  ярком  солнечном  свете.  Малькольм
Мэксилл ворчал, что от этого типа никакой пользы. Но ни разу  напрямик  не
велел ему уходить, так что все было в порядке.
   Когда с садом было покончено (девчонки бегали и по одной, и все  вместе
поглядеть, что он там делает, но возвращались, так ничего и не поняв),  он
принялся за поле. Мэксилл засеял его позже, и не только  из-за  отсутствия
хозяйственного  энтузиазма,  но  и  по  той  причине,  что  не  владел  ни
трактором, ни плугом. Ему пришлось ждать, пока все те, у кого  он  мог  их
одолжить, закончат сев у себя. Почва была сухая, семена долго  намокали  и
проросли слишком поздно. Когда же нежные  серо-зеленые  пучки  пробуравили
твердую землю, их опалили и покоробили жаркие  лучи.  Соседские  поля  уже
поросли  бледными  кисточками,  а   карликовые   ряды   всходов   Мэксилла
только-только начали выпускать колоски.
   С зерном парень еще больше возился, чем с садом.  К  тому  времени  Нэн
поняла, что его мычание было вовсе не пением,  а  способом  говорить.  Это
было немного досадно, потому что делало  его  еще  более  чужим.  Будь  он
итальянцем или португальцем, она  могла  бы  изучить  его  язык.  Будь  он
китайцем, она могла бы усвоить, как едят палочками.  Но  человек,  который
объясняется нотами вместо слов, станет проблемой для любой девушки.
   Все-таки недели через две она начала  его  немного  понимать.  Они  уже
получали четыре галлона молока от коровы,  яиц  было  больше,  чем  обычно
весной, а у Джози стал свежий цвет лица, как у ребенка.  Мэксилл  притащил
приемник, который кто-то продал ему в лавке зятя, и они развлекались, ловя
разные далекие станции. Когда подходил этот парень, то, если они ничего не
слушали, приемник наигрывал музыку, похожую на ту, что  играла  скрипка  в
первый вечер. Теперь они к ней привыкли, она не казалась им странной, или,
по  выражению  Малькольма  Мэксилла,  длиннобородой.   Она   помогала   им
чувствовать себя лучше, сильнее, добрее, больше  любить  друг  друга.  Нэн
поняла... что именно? Что он иной, чем другие люди, рожденные в  местах  с
известными названиями, говорящие обычным языком, поступающие привычно? Все
это она и так знала. Он  объяснил  ей  мычанием,  откуда  явился  и  каким
образом, но это не  стало  ей  доступнее  и  понятней,  чем  раньше.  Иная
планета, иная звезда, иная галактика  -  что  были  эти  понятия  для  Нэн
Мэксилл, педагогической загадки хенритонской  средней  школы,  которая  на
уроках  естествознания  читала  романы?  Его  имя,  насколько  она   могла
переосмыслить мычание и членораздельные звуки, было Эш. Не все  ли  равно,
родился ли он на Альфе Центавра, на Марсе или на  безымянной  планете,  на
расстоянии в биллионы световых лет от Земли?
   Он скромно сознавал свое несовершенство. Он не умел  делать  ничего,  в
чем его соотечественники были так искусны. Не  по  нему  были  абстрактные
проблемы,  неподвластные  электронным  мозгам,  философские   размышления,
приводящие либо к  озарению,  либо  к  помешательству,  изобретение  новых
средств созидания или изменения природы материи.  Он  ощущал  себя  этаким
атавизмом,  существом,  неспособным  идти  в  ногу  с   прогрессом   своей
цивилизации, - сердцем она почувствовала то, чего не мог постичь ее разум.
В мире развитой науки,  синтетической  пищи  и  телевидения,  окончательно
отошедшем от естественных природных процессов, он был рожден фермером.  Он
умел заставить все мощно разрастаться -  в  той  цивилизации  этот  талант
больше не приносил пользы. Он  умел  бороться  с  болезнями,  а  его  раса
выработала  генетический  иммунитет,  предотвращающий  любое   нездоровье.
Некогда его соотечественники нуждались в подобной одаренности. Теперь  они
переросли эту потребность на миллионы поколений вперед.
   Он не огорошил Нэн своим мощным даром. Только когда он овладел словами,
а она стала слышать разницу между его мелодиями, они начали понимать  друг
друга. Даже когда он в совершенстве овладел  ее  языком,  а  она  неуклюже
объяснялась его способом, оставалось много такого, что ей было недоступно.
Он снова и снова терпеливо объяснял  ей,  каким  образом  можно  управлять
звуками, не дотрагиваясь до инструмента, как он проделывал со  скрипкой  и
приемником, но она не понимала. А объяснения того, что он проделал с лицом
Джози, с таким же успехом могли быть сделаны  на  санскрите.  Еще  труднее
было понять, в чем Эш хуже своих соотечественников. Его мычание, любая его
мелодия,  такая  обманчивая  и  эфемерная  для  Нэн,  была   всего-навсего
диссонансом,  детским  лепетом,  шепелявой  речью  заики,  просто-напросто
абсурдом. Космические  корабли  Нэн  еще  могла  вообразить  себе,  но  ей
немыслимо  было  представить   мгновенное   перемещение   живой   материи,
оставшейся при этом невредимой, на расстояние миллионов парсеков.
   Пока они обучали друг друга, поспела пшеница. Ни  зернышка  в  поле  не
пришлось выгребать из земли,  ничего  не  осталось  на  съедение  плесени.
Некогда захудалые снопики гордо возвышались, зерна грациозно  пригибали  к
земле широкие листья, под листьями на каждом стволе виднелись два  колоса,
которые они защищали. И какие же это были колосья! Вдвое длиннее  и  толще
всех, которые когда-либо вырастали в графстве Эвартс на памяти старожилов,
полные отличных зерен, расположенные возле закругленной верхушки; ни  один
рядок не тронули ни черви, ни засуха. Приехал местный агроном, до которого
дошли странные слухи. Часами он ходил по полю, качая головой, бормоча  про
себя, время от времени щипал себя. Мэксилл продал зерно по цене, в которую
сам не мог поверить, даже держа чек в руке. Поспели и фрукты в саду. Когда
появился Эш, деревья живо пустили свежие ветки.  Молодая  листва  прикрыла
возрастные шрамы. Отмершие  ветви,  зазубренные  и  обнаженные,  протянули
кверху бесплодные, но живые побеги. Под буйной листвой девчонки обнаружили
плоды.
   Эш опоздал помочь вишням, абрикосам, сливам, ранним персикам, хотя  эти
деревья обновленно зацвели, обещая обилие на будущий год. Но яблоки, груши
и зимние персики были еще поразительнее пшеницы. Их  было  не  так  много,
невозможно уже было прибавить цветов и опылить их, превратив в плоды, - но
они были огромны. Яблоки величиной с дыни, груши - вдвое  больше  обычных,
персики крупнее нормы. (Мэксилл представил образцы на сельскохозяйственную
выставку местной ярмарки и сгреб все первые призы). Все  подозревали,  что
эти огромные плоды должны быть водянистыми, безвкусными, скоропортящимися.
Но из них так и струился сок, если надкусить, внутренность была плотной  и
упругой, всю зиму они сохраняли свежесть и вкус.
   Нэн Мэксилл сознавала, что перед ней проблема. Эш был поистине подарком
для жителей земного шара. Все могли бы поучиться у него и  извлечь  выгоду
из этих знаний. Ученые могли бы разобраться в том,  чего  они  сами  не  в
состоянии  постигнуть.  Надо  только  сделать  соответствующие  выводы  из
обрывочных намеков Эша. Он мог бы так подхлестнуть  технический  прогресс,
что XV и XIX века казались бы застоем. Музыковеды и  филологи  сделали  бы
удивительные открытия.  Больше  всего  выиграли  бы  фермеры.  Он  бы  мог
превратить  мертвые  пески  в  обширные  целинные  территории  и  обильные
источники продуктов питания. Можно было бы предотвратить  многие  войны  -
если не все. Было бы просто нечестно по отношению к человечеству  скрывать
Эша на ферме в графстве Эвартс. Что могла бы она  этому  противопоставить?
Процветание Мэксиллов? Свою растущую привязанность к Эшу? Боязнь, что отец
продаст ферму (теперь-то это будет легко!), а потом живо потратит  денежки
и нужда станет еще сильнее обычного? Она была бы совсем дурочкой, если  бы
ни  о  чем  этом  не  подумала.   Но   все   эти   соображения   вытесняла
одна-единственная  картина:  Эша  мучают,  Эша  допрашивают   вежливые   и
недоверчивые люди.
   Они бы не поверили ни одному ее слову.  Они  бы  нашли  убедительнейшие
причины, чтобы отрицать существование пшеницы, плодов, скрипки, до которой
никто не  дотрагивался.  Они  бы  подвергли  его  психологическим  тестам:
интеллект, координация, память, физические нагрузки, всевозможные уколы  и
осмотры. Где родились, как ваше полное имя, где ваши отец и мать? Они были
бы недоверчивыми,  но  такими  вежливыми,  мягкими,  настойчивыми:  да-да,
конечно, мы понимаем, но попытайтесь вспомнить, мистер...  Э...  Э...  Эш.
Попробуйте-ка вспомнить детство...  А  когда  они  наконец  поймут,  будет
только хуже, а не лучше. Еще усилие, мистер  Эш,  попытайтесь  припомнить,
как... Вот уравнение - конечно, вы можете...  Нам  известно,  вы  владеете
телекинезом,  так  покажите  же  нам...  Еще,  пожалуйста.  Еще   разочек,
пожалуйста... Теперь об исцелении ран -  объясните,  пожалуйста...  Будьте
добры, повторите еще раз, как вы  оживляете  мертвые  растения...  Так,  а
теперь об ультрахимическом шлаке... То одно, то другое.
   Или будет  иначе?  Возможно,  Эш  погибнет  не  от  обезьяньей  людской
жадности ко всякой  информации,  а  из-за  тигриного  страха  и  ненависти
человека ко всему чуждому. Арест за нелегальное вторжение - или за все,  в
чем его захотят обвинить, речи в Конгрессе,  шум  в  газетах  и  в  эфире.
Шпион, диверсант, агент чужих миров. (Кто знает,  что  он  делает  с  теми
растениями, которые выращивает? Может, тот, кто ест плоды,  станет  психом
или не сможет  иметь  детей?)  Нельзя  выдвинуть  против  Эша  официальное
обвинение - но это не значит, что от него не смогут избавиться те, кто так
напуган  вторжением  враждебных  сил,  лазутчиком  которых  покажется  Эш.
Судебные процессы, приговор, опека, линчеватели...  Открыть  Эша  означало
беду. Лет на двести раньше - или позже - он мог бы принести благо,  но  не
теперь. Было бы непоправимой ошибкой открыть его существование в  наш  век
всеобщего страха. Нэн знала, что отец не жаждет рассказать, кому он обязан
урожаями. Глэдис и  Мюриэл  знали  только,  что  они  наняли  чудаковатого
работника. Во всяком случае, не хотели бы они обращать  на  себя  внимание
всего графства Эвартс, ни под каким видом. А младших детей  можно  научить
вести себя так же, как отец и сестры. Кроме того, Эш откровенничал с одной
Нэн.
   В ту зиму Мэксилл купил еще двух  коров.  Старые,  костлявые,  дававшие
мало молока, они предназначались на мясо, да и того  было  не  так  много.
Когда Эш стал за ними ухаживать, они со дня на день стали молодеть,  ребра
их  потонули  в  боках,  глаза  прояснились.  Тощие  мешочки  округлились,
раздулись и наконец повисли, наполнившись молоком,  словно  коровы  только
что отелились.
   - Хотел бы я знать,  почему  он  не  проделал  такого  со  свиньями?  -
спрашивал Мэксилл у Нэн. Присутствие Эша он попросту игнорировал,  он  это
делал всегда, за исключением тех случаев, когда его  устраивала  беседа  с
ним. - Боровки что-то  совсем  сдают,  хотелось  бы,  чтобы  они  обошлись
подешевле. Мог бы он проделать фокус-покус, поглядел бы я тогда,  как  они
дадут помет.
   - Никакой тут не фокус-покус. Просто Эш больше нашего  понимает.  И  не
станет он делать ничего, чтобы помогать убийству, - объяснила  Нэн.  -  Он
сам не ест ни мяса, ни яиц, и молока не пьет.
   - Заставил же он кур лучше нестись.  А  погляди,  какое  у  нас  теперь
молоко!
   - Чем лучше куры несутся, тем дальше они  от  топора.  И  коровы  тоже.
Заметь - молодые петушки лучше не становятся. Он  или  не  хочет,  или  не
может сделать, чтобы животные годились в пищу. Спроси его самого.
   По  почте  стали  приходить  каталоги   семян.   Никогда   Мэксилл   не
интересовался огородом, только вскапывал, а девчонки уж пусть  сажают  что
хотят. Нынче он возился  с  каждой  брошюркой,  как  с  любовным  письмом,
радостно  любуясь   оранжевыми   сосульками   моркови,   бесстыдно-красной
редиской,  зелеными  листьями   салата   на   глянцевитых   обложках   Нэн
догадывалась: он мечтал вырастить капусту крупнее тыквы,  тяжелые  арбузы,
чтобы  взрослому  мужчине  не  поднять  без  посторонней  помощи,   сочные
трехфунтовые помидоры.
   Доволен был и Эш. Впервые Нэн испытывала обоюдоострый гнев женщины и  к
эксплуататору,  и  к  эксплуатируемому.  Эшу  надо  бы  больше  самолюбия,
амбиции. Не должен бы он так радоваться, что возится с этой старой фермой.
С его-то  способностями  и  безусловным  превосходством  над  примитивными
людишками он мог бы стать кем угодно. Но вершиной его желаний, безусловно,
было фермерство.
   Мэксилл не мог дождаться, когда  земля  будет  готова.  Он  вспахал  ее
слишком сырой, скверно и задорого. Каждый  дюйм  из  пятнадцати  акров  он
засадил - к тщательно скрываемому изумлению соседей,  которым  было  ясно,
что семена сгниют.
   Нэн спросила Эша:
   - Ты можешь управлять тем, что делаешь?
   - Я не могу сделать, чтобы грушевое дерево приносило огурцы или чтоб на
корнях виноградной лозы росла картошка.
   - Я хочу сказать: нельзя ли, чтобы все не было таким громадным?  Можно,
чтобы пшеница выросла только крупнее обычной?
   - Зачем?
   Нэн Мэксилл  попыталась  растолковать  ему  -  и  поняла,  как  позорно
предавать.
   - Ты употребляешь слова, которых я не знаю, - сказал Эш. -  Пожалуйста,
объясни - ревность, зависть, чужеземец, тягаться, в ярости,  подозрение  -
начнем хотя бы с этого.
   Она объяснила, как сумела. Объяснение не было полным. Оно не было  даже
сносным. Нэн вспыхнула гневом, когда подумала, что Эш - изгнанник,  теперь
она поняла, как нетерпим  может  быть  человек,  далеко  опередивший  свое
окружение или же сильно отставший от него. Она могла только  догадываться,
чем является Эш для своего народа - пережитком  давно  позабытых  понятий,
намеком на то, что не так уж далеко они ушли в развитии,  как  воображают,
если среди них может родиться такой человек, - но она понимала и  то,  чем
он стал на Земле 1937 года - упреком и осуждением.
   Весенние ветры забрякали  омертвелыми  ветками  на  плодовых  деревьях,
очищая их так же действенно, как это мог бы  сделать  человек  при  помощи
пилы, садовых ножниц и ножа. Было видно, что сад старый - массивные стволы
и высокие кроны выдавали, что корни их растут очень давно, -  но  он  стал
абсолютно здоровым. Набухли и раскрылись почки. Одни развернулись в свежие
листья с красноватыми краями, другие  -  в  нежные,  словно  их  присыпали
пудрой, цветки. Тень от них была такая плотная,  что  между  деревьями  не
росли сорняки. В поле было иначе. Что бы Эш ни делал с  почвой,  ничто  не
действовало на задутые ветром семена, прораставшие в бороздах между  ними.
Они взошли интенсивно, один  стебель  вплотную  к  другому,  корни  плотно
переплелись, метелки поднимались все выше и выше,  стремясь  безудержно  к
солнечному  свету.  Только  встав  на  четвереньки,  можно  было   увидеть
крошечные зеленые всходы под паутиной сорняков.
   - Ну вот, - сказал Малькольм Мэксилл, -  не  сгнило,  так  эта  нечисть
повылазила. Но кое-кто в округе почешется. У меня недели на две-три раньше
вырастет, чем у всех. Для  Мэксиллов  депрессия  кончилась.  Знаете,  что?
Придется дьявольски поработать, чтобы  избавиться  от  сорняков.  Пожалуй,
надо раздобыть трактор. Тогда на будущий год не придется  никого  нанимать
на пахоту. Может, он хоть трактор сумеет водить?
   - Он умеет, - сообщила Нэн, игнорируя присутствие Эша не хуже,  чем  ее
отец. - Но не станет.
   - Это еще почему?
   - Он машин не любит.
   - Небось его устроили бы лошадь или мул? - негодующе фыркнул Мэксилл.
   - Возможно. Но сорняки он выдергивать не станет.
   - Да какого же черта!
   - Я тебе говорила, папа. Он не станет убивать.
   - Убивать _сорняки_?
   - Ничего он не будет убивать. Не стоит из-за этого ссориться, так уж он
устроен.
   - По-дурацки устроен, если тебя интересует мое мнение!
   Все же Мэксилл купил трактор и массу деталей к нему и обрабатывал хлеб,
обливаясь потом и ругаясь (когда девчонки  не  могли  слышать),  проклиная
Эша, который ни черта на ферме не делает, знай бродит повсюду  да  трогает
все. Разве так взрослый человек свой хлеб отрабатывает? Нэн  боялась,  что
отца просто удар хватит, когда он поймет,  что  урожай  прошлого  года  не
удвоился. Сад превзошел все ожидания, ни одна вишенка, слива или персик не
уменьшились и не потеряли форму, птицы не поклевали ни один плод. Ни  один
цветок не осыпался неопыленным, ни одна зеленая  веточка  не  увяла  и  не
отпала, абсолютно все плоды созрели. Под тяжестью груза  ветки  склонились
почти  до  земли,  ветры  раздвигали  листья  и  обнажали  истинную  мечту
садовода. Мэксилл был недоволен.
   - Теряем в количестве ради качества, - ворчал он.  -  Какая  там  самая
высокая рыночная цена? А я-то считал вдвое против этого.
   Нэн Мэксилл поняла, как она изменилась,  как  она  меняется  с  момента
появления  этого  парня.  Отец  казался  ей  теперь  капризным   ребенком,
впадающим в истерику, раз ему отказывают в том, что, по ее  понятиям,  ему
только вредно. Мальчишки, с которыми она гуляла раньше,  были  всего  лишь
прожорливые  дети,  слюнявые  и  пускающие  пузыри,  полные  бессмысленных
желаний. Жители Хенритона и графства Эвартс, - нет, поправляла  она  себя,
люди, просто люди, - ребячливы и наивны. В известиях по радио  сообщали  о
войнах в Китае и Испании, о резне и терроре в Германии,  о  жестокостях  и
несправедливости во всем мире. Приняла ли она бессознательно точку  зрения
Эша? У него не было ни точки зрения, ни определенных суждений. Он принимал
окружающее, как и все, что она ему объясняла, задумчиво, с любопытством, с
удивлением, но  не  проявляя  сильных  чувств.  Она  приняла  ту  позицию,
которая, как она считала, должна принадлежать ему, так как  ей  недоступна
была его отчужденность. Он не способен был на откровенность, как  те,  кто
послал его сюда, - так человек, не понимающий в обезьянах, может  посадить
в одну клетку гориллу с шимпанзе. Примитивные люди перестают существовать,
но за это приходится платить высокую цену.  Народ  Эша  променял  его  дар
выращивать естественные продукты на компенсирующее умение  создавать  пищу
при помощи фотосинтеза и  других  процессов.  Если  Эш  утратил  дикарскую
способность презирать и ненавидеть, не потерял  ли  он  также  примитивную
способность любить?
   Потому что ей нужно было, чтобы Эш любил ее.


   Они поженились в январе, что многим показалось странным, но Нэн выбрала
это время - ей хотелось "настоящую" свадьбу и в то  же  время  тихую.  Она
ждала хотя бы согласия отца: ведь Эш принес ему  процветание  за  каких-то
два коротких года. Их свадьба стала бы гарантией, что Эш  и  впредь  будет
продолжать в том же духе. Но банковский счет Мэксилла, его большая машина,
репутация в Хенритоне, которой, в числе прочего, наградил его зять, -  все
это обязывало его раздаваться от спеси.
   - А кто он,  вообще-то,  такой?  -  спрашивал  Мэксилл.  -  Откуда  он,
собственно, родом? Какого происхождения?
   - Разве это важно? Он хороший, ласковый и добрый,  -  какое  мне  дело,
откуда он родом и кто его родители? Это ничего не меняет.
   - Как не меняет? А вдруг в нем есть дурная кровь? Потом, он калека,  да
и умом слабоват. Сначала ведь даже говорить не мог, как  нормальные  люди.
Конечно же, это важно, - неужели ты захочешь, чтобы дети были идиотами или
у них оказалось меньше пальцев, чем положено? А может, он еще и жулик?
   Нэн даже не улыбнулась, видя его страстную тягу к респектабельности,  и
не  напомнила  ему,  что  если  ее  дети  пойдут  в  деда,  они   окажутся
самогонщиками и бутлегерами.
   - Эш не жулик.
   Жуликом он не был - но остальные опасности? Ей ведь грозило  не  только
иметь  детей   с   недостающими   пальцами   или   еще   с   какими-нибудь
ненормальностями - она и  не  знала,  с  какими  (ни  разу  не  осмелилась
допустить,  чтобы  Эша  осмотрел  врач,   так   она   боялась   обнаружить
анатомические или органические отклонения). Детей могло и вовсе  не  быть.
Такие разные, отличные друг от друга особи,  -  союз  их  может  оказаться
бесплодным.  Возможно,  не  получится  никакой  сексуальной  близости.  Ни
секунды Нэн не притворялась, будто это для нее не имеет значения. Это было
ужасно важно. Но она готова была рискнуть. Она все же намерена была  выйти
за него.
   Мэксилл покачал головой.
   - И еще одно: у него даже фамилии нет.
   - Дадим ему свою, - ответила Нэн. - Скажем, что он  с  нами  в  дальнем
родстве.
   - Еще чего! - взорвался отец. - Что за штучки!
   - Ладно. Тогда мы сбежим и устроимся самостоятельно - не так-то уж  это
трудно, если вспомнить, _что_ умеет делать Эш. Нам  даже  не  обязательно,
чтобы земля была хорошая.
   Тут она замолчала, чтобы у отца было время обдумать все по существу. Он
сдался. С гонором, но сдался.
   Эш не ездил в Хенритон, и никто его не видел там,  кроме  тех  случаев,
когда он помогал Мэксиллу отрабатывать долги; но все знали, что  на  ферме
есть какой-то работник. Глэдис и Мюриэл были с ним знакомы - просто кивали
при встрече. Они удивились и весьма скептически отнеслись к тому, что  он,
оказывается, их дальний родственник "откуда-то с востока". Еще  больше  их
удивило, что он женится на Нэн. Они считали, она могла бы  сделать  лучший
выбор. Потом вспомнили ее репутацию - а может, радоваться надо, что парень
так порядочно поступает? Они считали месяцы и были  шокированы,  когда  Эш
Мэксилл-младший родился только через полтора года.
   Нэн тоже считала месяцы. Некоторые ее страхи  живо  испарились,  другие
продолжали преследовать ее. Она боялась пристально взглянуть  на  сына,  и
страх не уменьшался от того, что Эш при всей своей  отчужденности  казался
взволнованным, а доктор и няня так и  искрились  бодрым  весельем.  Что-то
внутри у нее медленно восстановилось, когда она осторожно  притронулась  к
крошечному  носику,  к  совершенным  до  неправдоподобия  ушкам,   круглой
головке. Затем она протянула руку, чтобы откинуть нижнюю пеленку.
   - Мм... ммм... миссис Мэксилл... ммм...
   Конечно, она поняла еще прежде,  чем  увидела  их,  и  страстная  волна
протеста пробежала по ней. Ручки в ямочках, прямые ножки - и на каждой  по
четыре пальца.
   Ей захотелось закричать. Это же не уродство, вы, идиоты!  Зачем  десять
пальцев, когда восемь гораздо легче и ловчей могут выполнять то же  самое,
да еще проделывают такие штуки, какие невозможны для  пятипалой  руки?  Не
физическая слабость удержала ее, - она была сильной и  здоровой,  роды  не
были трудными, - а понимание, что придется скрывать превосходство ребенка,
как она скрывала превосходство Эша, чтобы обыкновенные люди не  ополчились
против обоих. Она спрятала лицо. Пусть их думают, что она страдает.
   Однако она сочувствовала своему отцу. Малькольм  Мэксилл  торжествовал:
сбылись его страшные пророчества, он не мог сдержать радости. Но ведь  это
его внук, его плоть и  кровь,  родился  уродом.  Единственный  способ  его
успокоить - это выдать тайну Эша, но и она не могла бы его утешить. Скорее
всего, он бы отнесся к факту изгнания Эша как к еще одному  доказательству
его неполноценности. Он и так не пытался скрыть враждебность.
   - Можно подумать, - сказала Нэн мужу, - что ты не  сделал  всего  того,
что сделано, а только оскорбил его.
   Эш улыбнулся, и рука его легко скользнула  по  ее  плечу.  Ее  все  еще
удивляло, что кто-то способен на хорошее отношение и нежность  без  гнева,
зависти и ненависти.
   - А ты ждала его благодарности? - спросил он. - Разве  ты  забыла  все,
что рассказывала мне о людских поступках? Но ведь я  все  делал  вовсе  не
ради твоего отца, а просто чтобы этим заниматься.
   - Неважно. Теперь, когда у нас ребенок, надо как-то  определиться.  Или
долю на ферме, или жалованье, хорошее жалованье.
   Она так хорошо знала его взгляд, полный честного и серьезного интереса.
   - Зачем? Еда у нас есть. Твоя одежда изнашивается, но  отец  дает  тебе
денег на новую. И для ребенка. Почему же...
   - А почему твоя одежда не  изнашивается  и  не  пачкается?  -  некстати
перебила она его.
   Он покачал головой:
   - Не знаю. Я тебе говорил, что в этом не разбираюсь.  Пока  я  сюда  не
попал,  я  и  не  слышал  о  тканях,  которые  не  были   бы   вечными   и
самоочищающимися.
   - Все равно, неважно. Мы должны стать независимыми.
   - Зачем? - он пожал плечами.


   Часть дохода от обильного урожая Малькольм Мэксилл потратил на  покупку
еще одной фермы. Теперь он бесспорно был богатейшим человеком  в  графстве
Эвартс. На двух фермах  работали  три  работника,  дом  перестроили,  а  в
новеньком  гараже  стоял  грузовичок,  два  маленьких  автомобиля  и  один
большой,  да  еще  сверкающие  сельскохозяйственные  машины.  Хенритонский
банкир почтительно слушал Мэксилла.  Муж  Мюриэл  во  всем  советовался  с
тестем. Нэн видела, как его раздражает необходимость  возиться  с  фермой,
зависимость от Эша. Когда отец ненадолго уехал в Лос-Анджелес, она поняла,
что  он  пытается  положить  конец  этой  зависимости,  найти  возможность
заняться там каким-нибудь выгодным дельцем, не используя  таланты  Эша,  -
только чтоб его выручала собственная изворотливость, собственные деньги  и
энергия. Подлецом Мэксилл не был: она знала, что если он продаст землю,  с
Эшем он все уладит и у них будет собственное жилье.
   Вмешалась воля чистого случая: неожиданно  Малькольма  Мэксилла  убили.
Завещания не  осталось.  Владения  полюбовно  поделили.  Глэдис  и  Мюриэл
отказались от своей доли с условием, что Нэн берет на себя заботы  о  трех
младших девчонках. Эш с радостью предоставил ей устройство дел и взирал на
все с таким отчужденным интересом, с каким английский епископ  разглядывал
бы шаманскую маску. Он никак не мог понять значения богатства и власти.
   Он подлежал приписке в  армию,  но,  так  как  был  отцом  семейства  и
единственным кормильцем, вряд ли его призвали бы. И в таком случае  он  бы
не прошел медицинскую комиссию благодаря своим восьми пальцам.  Война  все
поднимала и поднимала цены  на  продукты.  Глэдис  уехала  в  Вашингтон  и
поступила в какое-то учреждение, Джози  вышла  замуж  за  моряка,  который
приехал на побывку. Урожаи все увеличивались. Нэн с радостью замечала, что
другие фермеры ходят к Эшу за советом. Так как он  не  мог  передать  свои
знания даже ей, хотя она и объяснялась немного на  его  языке,  с  другими
нечего было пытаться. В помощи он никогда не отказывал,  но  обычно  ходил
только к тем соседям, у которых случался неурожай, земля была  плохая  или
болели животные. Пока руки его  были  заняты  работой,  он  болтал  всякую
чепуху из сельскохозяйственных бюллетеней. Потом животные  выздоравливали,
пшеница процветала, негодная земля приносила урожай - так естественно, что
соседям оставалось удивляться мудрости банальных советов.
   Сначала Нэн опасалась, что руки маленького Эша сделают его  уродом,  но
эта боязнь в конце концов рассеялась. Он мог  хватать,  сжимать,  держать,
манипулировать, бросать лучше, чем другие дети  его  возраста.  (Несколько
лет спустя в крикете и бейсболе он стал лучшим подающим на все  времена  в
графстве Эвартс, а крученая подача у него была такая, что никто не мог  ее
отбить.) Не слишком рано, но он заговорил. Язык отца он освоил так хорошо,
что в конце концов оставил Нэн позади. С благодушием  матери  и  жены  она
слушала, как они щебечут свои мелодии настолько искусно, что она ничего не
могла понять.
   Джесси окончила торговую школу и устроилась секретаршей в  лавке  зятя.
Дженет уехала на Восток изучать археологию. После войны  стабилизировались
цены. Мэксиллы все больше богатели. На старой ферме Эш перестал выращивать
пшеницу. Часть земли он занял под новый плодовый сад, на остальной  посеял
какую-то гибридную траву, которую  сам  вывел.  Трава  эта  давала  зерно,
побогаче белками, чем пшеница.
   Маленький Эш был радостью, но прошло  уже  семь  лет,  а  он  оставался
единственным ребенком.
   - Почему? - спрашивала Нэн.
   - Разве тебе нужны еще дети?
   - Конечно. Неужели тебе не нужны?
   - Мне все еще трудно понять одержимость землян обеспечивать себя впрок.
Всем - положением, потомками, предками. Разве можно  так  рьяно  различать
детей только по биологическому родству?
   Впервые Нэн почувствовала, что он чужак.
   - Я хочу своих детей.
   Но больше у нее не было детей. Это было  грустно,  но  не  горько.  Она
помнила, как хотела выйти за Эша,  даже  если  вовсе  не  будет  детей.  И
поступила правильно: без Эша ферма совсем бы захирела. Отец только  ныл  и
жаловался, они так и остались бы неудачниками, она бы вышла за первого  же
парня, который попросил бы ее об этом, - когда ей надоело  бы  кататься  в
машинах, - и муж ее был бы такой же никудышный, как отец с его бесплодными
акрами. Даже если бы она знала, что малыша Эша не будет, она снова выбрала
бы тот же путь. Но ее беспокоило,  что  Эш  даже  сына  не  может  выучить
искусству вести ферму. Это разбивало мечту: тайна Эша делала его уязвимым.
А у Эша-младшего нет никакой тайны, которую могут обнаружить,  он  мог  бы
совершать чудеса для человечества без всякого страха.
   - Почему он не может ничему научиться? Он же понимает тебя  лучше,  чем
я.
   - Он может понять слишком много. Может обогнать меня. Не забывай, что я
неполноценный - мои способности моему народу больше  не  нужны.  Он  может
оказаться им ближе, чем я.
   - Но тогда... он сможет делать всякие удивительные вещи,  какие  делают
они!
   - Не думаю.  Есть  некая  выравнивающая  сила  -  не  механическая,  но
компенсирующая  потери  в  достижениях.  Я  не  могу  научить   его   даже
телекинезу, которым владею. Зато он лучше меня умеет лечить.
   Итак, новая мечта вытеснила старую. Младший Эш - врач,  лечит  болезни,
от которых страдает человечество... Но мальчик  довольствовался  тем,  что
сводил бородавки с рук товарищей по  играм  и  сращивал  сломанные  кости,
пробегая пальцами по поверхности тела. Его не интересовало такое  будущее.
Главным его интересом были машины.  В  шесть  лет  он  починил  старенький
велосипед, на котором катались все девчонки Мэксиллы по очереди,  пока  он
окончательно не вышел из строя. То есть до тех  пор,  пока  Эш-младший  не
принялся за дело. В восемь он  возвращал  к  жизни  ветхие  будильники,  в
десять налаживал трактор лучше, чем  это  делали  в  хенритонском  гараже.
Наверно, Нэн должна была гордиться сыном, который  мог  бы  стать  великим
инженером или изобретателем. К несчастью,  ей  куда  меньше  нравился  мир
атомного и водородного оружия,  чем  тот,  который  она  знала  девчонкой,
несмотря на депрессию.
   Неужели она старела? Ей было чуть за сорок,  тонкие  морщины  на  лице,
слегка проступившие вены на руках были заметны  куда  меньше,  чем  те  же
признаки у женщин на пять-шесть лет моложе. Все же когда она  смотрела  на
гладкие щеки Эша, не изменившиеся с того дня, когда Джози  привела  его  с
южного пастбища, она испытывала сильный страх.
   - Сколько тебе лет? - спрашивала она. - На самом деле - сколько?
   - Столько же, сколько и тебе.
   - Нет, - настаивала она. - Это красивая фраза. Я хочу знать.
   - Как выразить мой  возраст  в  земных  годах?  Революциями,  вращением
планет вокруг Солнца? Это было бы бессмысленно, даже если бы я знал высшую
математику и умел бы переводить одно математическое  измерение  в  другое.
Смотри на это так: пшеница старится в шесть  месяцев,  а  дуб  молод  и  в
пятьдесят лет.
   - Ты что, бессмертен?
   - Не более тебя. Я умру вместе с тобой.
   - Но ты не стареешь.
   - Я и не болею. Мое тело не подвержено слабости  и  разрушению,  как  у
моих далеких предков. Но ведь я родился - стало быть, и должен умереть.
   - Ты будешь молодым, а я стану старухой, Эш...
   Да, подумала она, хорошо тебе говорить. Тебя не  волнует,  что  болтают
люди, тебя не трогают насмешки и чужая злоба. Не любила  бы  я  тебя  так,
назвала бы бесчеловечным. Каждое сверхчеловеческое существо несет  в  себе
нечто  бесчеловечное.  Да,  да,  все  мы  эгоистичные,  жадные,  жестокие,
ограниченные, омерзительные. Надо ли презирать нас за то, что мы не  видим
выше  своей  головы  и  неспособны  наблюдать  за  собой  с  осуждением  и
отчуждением миллиона грядущих поколений? Наверно, надо. Но тут должен быть
самоприговор, а не предостережение, даже не пример высшего существа.
   Она не жалела, что вышла за Эша, она ничего не хотела бы изменить. Но в
ней был жалобный протест: она-то старается, а он - нет.  Ни  приобретенная
мудрость, ни раздумья не могли примирить ее с этой мыслью, она не могла не
содрогаться,  когда  представляла  себе  взгляды,  вопросы,  насмешки  над
женщиной пятидесяти, шестидесяти, семидесяти лет - женой мальчика двадцати
с небольшим. А если Эш-младший унаследует  от  отца  невосприимчивость  ко
всему, которая, кажется, у него уже есть? Мысленно она  видела,  при  всей
нелепости такой картины, как она, состарившись, глядит то на одного, то на
другого и не сразу может  отличить  мужа  от  сына.  Поглощенная  горем  и
печалью, она отдалилась от знакомых, почти ни с кем  не  говорила,  целыми
часами бродила далеко от дома, погрузившись в неприятные мысли и ощущения.
Так, среди жаркой солнечной  тишины  августовского  дня  она  услышала  ту
музыку.
   Она сразу поняла. Музыка несомненно  напоминала  мычание  Эша,  но  еще
больше она походила на ту полифонию, которую он слушал  по  радио.  Бешено
заколотилось сердце, потому что на  мгновение  Нэн  показалось  -  младший
Эш... но это было искусней, чем неумелый эксперимент. Музыка могла идти от
кого-то - или от чего-то - так далеко  отстоявшего  от  Эша,  как  он  сам
далеко был от Нэн.
   Затаив дыхание, она слушала, потрясенная,  испуганная.  Не  было  видно
ничего, кроме отдаленных гор, безоблачного  неба,  полей,  прямой  дороги,
групп стройных деревьев, зарослей диких ягод, непокорных сорняков. В  небе
не парил ни один предмет, не спешил к ней из-за ближайшего  бугра  никакой
незнакомец в неземной одежде. Все же она не  сомневалась.  Заторопилась  к
дому и разыскала Эша.
   - Тебя ищут.
   - Знаю. Много дней уже знал.
   - Откуда? Что им нужно?
   Он не дал прямого ответа:
   - Нэн, как ты думаешь, неужели я совершенно не сумел  приспособиться  к
здешней жизни?
   Она искренне удивилась:
   - Не сумел? Да ведь ты принес жизнь, мудрость, здоровье, добро всему, к
чему прикоснулся! Как ты можешь говорить, что ты чего-то не сумел?
   - Потому что... при всем том... я не стал одним из вас.
   - Добавь - слава богу! Зато ты сделал  гораздо  больше.  Ты  все  здесь
изменил - внешне и  изнутри.  Земля  и  те,  кто  ею  живет,  стали  лучше
благодаря тебе. Ты превратил меня из глупой девчонки в то, что я есть.  Ты
стал отцом Эша-младшего. Не спрашивай  ты  меня,  может  ли  ложка  сахара
подсластить океан - лучше уж я поверю, что в нем стало меньше соли.
   - Но ты несчастлива.
   Она покачала головой:
   - Счастье существует для тех, кто доволен всем,  что  у  него  есть,  и
ничего больше не хочет.
   - А что бы ты хотела? - спросил он.
   - Такой жизни, где мне не пришлось бы прятать  тебя,  -  живо  ответила
она. - Жизни, в которой ты и Эш-младший, и  его  дети  и  внуки  могли  бы
улучшать мир, не вызывая подозрения и зависти. Хочу мира,  не  омраченного
перебранкой, недоверием, враждебностью. Думаю, что  ты  немного  приблизил
такой мир.
   - Они хотят, чтобы я вернулся, - вдруг сказал он.
   Она услышала эти пять слов без опасения: для нее они ничего не значили.
Она внимательно изучала его лицо, как будто выражение его  лица  могло  ей
все объяснить.
   - Они хотят, чтобы я вернулся, - повторил он. - Я им нужен.
   - Но это чудовищно! Сначала они отослали  тебя  в  мир  дикарей,  потом
решают, что ошиблись, и свистят, чтобы ты вернулся!
   - Нет, - возразил Эш. - Все сошлись на одном: люди  здешнего  общества,
как мы их себе представляли, должны быть ближе всего к эпохе, для  которой
я больше гожусь, чем  для  той,  в  которой  родился.  Не  надо  было  мне
приходить, а раз уж пришел - надо вернуться.
   - Силком! Как же еще расценивать: все сошлись на том! Давление силой...
И еще прикинулись, будто это для твоей пользы! Это же оправдание слабости.
Еще неизвестно, кто больше дикари: мы или твой народ!
   Он отказался  спорить  и  защищать  существа,  угрожавшие,  пусть  даже
впустую, ее жизни с мужем и  сыном,  минутному  добру,  творимому  Эшем  в
графстве Эвартс, надежде,  что  он  сможет  сделать  больше.  Эш  смиренно
считает, будто они выше его. Она никогда об этом не  спрашивала,  но  что,
если их развитие не выше уровня Эша? А если теперь  уровень  стал  ниже  -
легкий регресс? Что, если, достигая способностей, повергавших Эша в  такое
благоговение, они утратили  кое-что  от  его  честности,  неподкупности  и
вернулись к модели, которая не выше, чем на Земле в 1960 году? Она  честью
готова была поклясться, что так оно и есть.
   - Ты, конечно, не уедешь?
   - Я им нужен.
   - Ты нужен и мне. И Эшу-младшему.
   Он нежно улыбнулся ей:
   - Нельзя же сравнивать - нужен ли я одному-двум  людям  или  миллионам.
Зов  любви  и  утешения  нельзя  противопоставлять   зову   жизни.   Такие
рассуждения годятся только для самопонимания. Так можно жестокость  выдать
за милосердие, а разрушение - за обновление.
   - Значит, не уедешь?
   - Пока ты мне не скажешь, чтоб я ехал.
   На следующий  день  она  бродила  по  саду,  вспоминая,  каким  он  был
запущенным до появления Эша,  какое  лицо  было  у  Джози,  как  она  сама
беспокоилась. Она шла по новому саду, где цвели молодые деревья и не засох
ни единый прутик, не осталось ни одной бесплодной веточки. Шла через новую
ферму. Дом теперь не казался таким безрадостным и запущенным. Зеленые поля
были прекрасны, пастбища обильны и сочны. Она подошла туда, где  вчера  ее
настигла и  увлекла  музыка.  Она  неистово  пыталась  привести  все  свои
аргументы, весь свой обвинительный акт. Музыка не просила, не убеждала, не
спорила с ней. Она была сама по себе, вне досягаемости.  Мелодия  не  была
гордой или непреклонной,  отдаленной  от  Нэн  пространством,  временем  и
высотой. В музыке было нечто сверхчеловеческое.  Мелодия  была  далеко  за
пределами тех простых средств сообщения, которым научил ее Эш, но в чем-то
была доступна и понятна ей. Нэн слушала долго - кажется, несколько  часов.
Потом пошла к дому.  Эш  обнял  ее  -  и  снова,  как  часто  бывало,  она
поразилась, как может он ее любить без малейшего оттенка грубости.
   - Ох, Эш! -  воскликнула  она.  -  Ох,  Эш!  -  Потом  добавила:  -  Ты
вернешься?
   - Надеюсь, - ответил он серьезно.
   - Когда же... Когда ты уезжаешь?
   - Как только все улажу. Много работы у меня не будет  -  ты  же  всегда
помогаешь в делах. - Он  улыбнулся:  он  никогда  не  трогал  денег  и  не
подписывал бумаг. - Я сяду в поезд в Хенритоне. Подумают, что я  уехал  на
Восток. Немного погодя ты можешь  сказать,  что  меня  задержали  семейные
дела. Может быть, через несколько месяцев ты с мальчиком приедешь ко мне.
   - Нет. Я останусь здесь.
   - Люди подумают...
   - Пусть их, - сказала она решительно. - Пусть их.


   - Ты знаешь, я ведь тебя найду, если вернусь.
   - Ты не вернешься. А если так, найдешь меня здесь.
   С урожаем было все в порядке, как  говорил  Эш.  Она  вела  дела  после
смерти отца. Руки у Мэксиллов всегда тянулись к  работе.  Торговцы  так  и
перебивали их зерно друг у друга, но что будет на следующий год? И Нэн,  и
земля могут  увянуть  вместе  без  забот  мужа.  Морщины  у  нее  на  лице
углубятся, волосы поседеют, рот  ввалится.  Деревья  постепенно  погибнут,
плоды станут реже и мельче. С каждым годом хуже  будет  всходить  пшеница,
зачахнет, станет жертвой паразитов. Наконец, поднимется  так  мало  жалких
обглоданных стеблей, что расходы на посев не оправдаются.  Потом  погибнут
плодовые  деревья,  все  зарастет   упорными   сорняками,   земля   станет
бесплодной. А она сама...
   Она понимала, что слышит музыку только в воображении. Но  иллюзия  была
так сильна, так невероятно сильна, что ей показалось на секунду, будто она
различает голос Эша, будто слышит, что он передает  ей  -  такие  дорогие,
интимные, утешающие слова.
   - Да, - произнесла она вслух. - Да, конечно.
   Потому что она  наконец  поняла.  Зимой  она  будет  бродить  по  всему
участку. Будет поднимать твердые комки земли и отогревать  их  в  пальцах.
Весной станет погружать руки в землю с семенами, по локоть и  еще  глубже.
Будет касаться вырастающих побегов, почек на деревьях, бродить  по  земле,
отдавая ей себя.
   Никогда не станет так, словно Эш  еще  тут.  Но  земля  будет  богатой,
зацветут травы и деревья.  Вишни,  абрикосы,  сливы,  яблоки  и  груши  не
вырастут в таком изобилии, не будут такими сочными, как прежде, и  пшеница
не получится такой ровной и высокой. Но все  будет  продолжать  расти,  ее
руки помогут этому. Ее пятипалые руки.
   Эш приходил не напрасно.









---------------------------------------------------------------
     Spellcheck: Wesha the Leopard
---------------------------------------------------------------


   Джон Строумайер, разгневанный  фермер  в  выцветшем  комбинезоне  и
побелевшей  от  пота  некогда  черной  рубашке,   стоял   в   стороне,
повернувшись  спиной  к  обветшавшим  строениям  своей  фермы,   линии
желтеющего   леса   и   исчерканному   перистыми   облаками   голубому
октябрьскому небу. Он обвиняюще выбросил вперед огрубевшую  от  работы
руку.
   - Эта телка  стоила  двести,  даже  двести  пятьдесят  долларов!  -
возмущенно воскликнул он. - А собака была чуть  ли  не  членом  семьи.
Гляньте-ка на них теперь! Не хочу говорить вам  грубости,  но  с  этим
надо что-то делать!
   Стив Паркер, охотничий инспектор округа, направил свою  "Лейку"  на
останки собаки и нажал на кнопку затвора.
   - Мы уже делаем, - коротко ответил он. Потом отошел  на  три  метра
влево и стал  нацеливаться  камерой  на  искромсанную  телку,  выбирая
подходящий угол съемки.
   Двое в серой форме полиции  штата  увидев,  что  Паркер  больше  не
занимается собакой, подошли и присели на корточки, чтобы ее осмотреть.
Один из них, с тремя шевронами на рукаве,  ухватил  собаку  за  задние
ноги и перевернул на спину. Это было крупное  животное  неопределенной
породы с грубой черно-коричневой шерстью. Кто-то глубоко  располосовал
ей горло несколькими крупными когтями и одним ударом распорол живот от
грудины до хвоста. Они внимательно ее  рассмотрели,  потом  подошли  и
встали рядом с Паркером, пока тот фотографировал мертвую телку. Как  и
у собаки, обе стороны головы у нее были разодраны когтями, а на  горле
виднелось несколько глубоких резаных ран. Кроме  того,  мясо  с  боков
было содрано длинными полосами.
   - Я, видите ли, не имею права убить медведя не в сезон! - продолжал
жаловаться Строумайер. - Зато медведь приходит и убивает  мой  скот  и
мою собаку, а все делают  вид,  что  так  и  должно  быть!  Вот  какие
порядочки заведены  для  фермеров  в  этом  штате!  Не  хочу  говорить
грубости...
   - Так не говорите! - гаркнул на него Паркер, потеряв терпение. -  А
лучше всего, помолчите вовсе. Подайте иск и заткнитесь!
   Он повернулся к людям в форме и стетсоновских шляпах.
   - Все видели, ребята? Тогда пошли.
   Они быстрым шагом вернулись к амбару, сопровождаемые  Строумайером,
все  еще  продолжавшим  жаловаться  на  несправедливости,  от  которых
страдают фермеры в штате со столь циничным и продажным правительством,
и сели в полицейскую машину. Сержант и рядовой разместились спереди, а
Паркер  устроился  на  заднем  сиденье,   положив   камеру   рядом   с
винчестером.
   - А не грубовато ли вы вели себя с  тем  парнем,  Стив?  -  спросил
сержант, пока рядовой заводил машину.
   - Ничуть. "Не  хочу  говорить  грубости..."  -  передразнил  Паркер
осиротевшего владельца телки. - Я почти уверен, что в прошлом году  он
незаконно убил по меньшей мере четырех  оленей.  Если  я  когда-нибудь
смогу что-либо про него доказать,  ему  придется  пожалеть  себя  куда
больше, чем сейчас.
   -  Да,  здешние  ребята  вечно  напрашиваются  на  неприятности,  -
согласился сержант. - Как вы думаете, здесь поработала та же  зверюга,
что и в других местах?
   - Да. Должно быть, собака прыгнула на нее тогда, когда она пожирала
телку. У нее такие же характерные раны на голове и глубокие порезы  на
горле и животе. Очевидно, этот зверь хватает жертву передними лапами и
наносит резаные раны когтями задних. Поэтому я думаю, что это рысь.
   - Знаете, - сказал рядовой, - а я видел много похожих ран во  время
войны.  Мою  часть  высадили  на  Минандао,  а  там  вовсю   орудовали
партизаны. Мне эти раны напоминают работу боло.
   - Да, в магазинах полно мачете и длинных ножей, - признал  сержант.
- Думаю, стоит позвонить доку Уинтерсу и поинтересоваться, все ли  его
птички сидят в клетке.
   - Но почти все убитые животные были  обглоданы,  как  та  телка,  -
возразил Паркер.
   - Псих на то и псих, чтобы иметь странные вкусы, - ответил сержант.
- А может, потом набежали лисы и поработали над тушами.
   - Надеюсь, что вы правы. Тогда я выхожу из игры, - сказал Паркер.
   -  Нет,  вы  только  послушайте  его!  -  воскликнул   полицейский,
останавливая машину в том месте, где обрывалась проселочная дорога.  -
Он думает, что тут порезвился вооруженный  мачете  псих  с  комплексом
Тарзана. А куда теперь?
   - Давайте посмотрим. - Сержант  развернул  квадратный  лист  карты;
инспектор подался вперед и стал смотреть  поверх  его  плеча.  Сержант
повел  пальцем  вдоль  цепочки  нанесенных   на   карту   разноцветных
крестиков.
   - В ночь на понедельник здесь, возле  горы  Копперхед,  была  убита
корова, - сказал он. - Следующей ночью, около десяти часов - нападение
на стадо овец на другом склоне горы, вот здесь. В начале ночи в  среду
-  ранен  когтями  мул  в  лесу  за  фермой  Уэстона.  Раны  оказались
неглубокими, должно быть, мул лягнул того зверя и  отогнал,  но  зверь
пострадал несильно, потому что через пару часов набросился на  индюков
на ферме Раймера. А прошлой ночью он побывал там.
   Он ткнул через плечо пальцем в направлении фермы Строумайера.
   - Видите, он идет вдоль горных  хребтов,  движется  на  юго-восток,
избегает открытых пространств, убивает только по ночам.  Так  что  это
может быть рысь...
   - Или маньяк Джинкса с  мачете,  -  согласился  Паркер.  -  Давайте
поднимемся к ущелью Хондмана, может там что-нибудь обнаружим.



   Через некоторое время они свернули на  разбитую  грунтовую  дорогу,
которая быстро перешла в поросшую травой  лесную  тропу.  Наконец  они
остановились, и водитель задним ходом  съехал  на  обочину.  Все  трое
вышли.  Паркер  взял  свой   винчестер,   сержант   проверил   барабан
"Томпсона", а рядовой зарядил  ружье  мощной  разрывной  пулей.  Около
получаса они  шли  вдоль  ручья  по  поросшей  травой  тропинке  и  на
полдороге прошли мимо стоявшего на обочине серого  джипа  коммерческой
модели. Вскоре они вышли к устью ущелья.
   На бревне, покуривая  трубку,  сидел  человек  в  твидовой  куртке,
коричневых сапогах и бриджах цвета  хаки,  поперек  его  колен  лежало
магазинное ружье, а на шее  висел  бинокль.  На  вид  ему  было  около
тридцати, и любой поклонник ковбойских фильмов позавидовал бы красивой
правильности черт его странно неподвижного лица. Когда  Паркер  и  оба
полицейских подошли, он встал, повесил ружье на плечо и поздоровался с
ними.
   - Сержант Хэйнс, верно? - приветливо спросил он. - Вы, джентльмены,
тоже решили поохотиться?
   - Добрый  день,  мистер  Ли.  Наверное,  это  ваш  джип  мы  видели
неподалеку отсюда. - Сержант повернулся к остальным. -  Мистер  Ричард
Ли, живет в старом доме Кинчуолтера, по ту сторону Форта  Раттер.  Это
мистер Паркер, окружной охотничий инспектор. И рядовой Зинковски.
   Он взглянул на ружье.
   - И вы тоже его выслеживаете?
   - Да, я решил, что смогу здесь наткнуться на какой-нибудь след. Как
вы думаете, кто это?
   - Честно говоря, не знаю, - признался сержант. - Может быть,  рысь.
Канадская рысь. У Джинкса есть теория, что тут орудует беглый псих  из
лечебницы, вооруженный  мачете.  Вообще-то  я  так  не  думаю,  но  не
исключаю полностью и такую возможность.
   Человек с лицом киноактера кивнул.
   - Может оказаться и рысь. Хотя, насколько я знаю, в этих краях  они
не водятся.
   - В прошлом году мы заплатили премию за двух рысей, застреленных  в
нашем графстве, - сказал Паркер. - Любопытное у вас  ружье,  разрешите
на него взглянуть?
   - Пожалуйста. - Человек, которого представили как Ричарда Ли,  снял
ружье с плеча и протянул инспектору.
   - Оно заряжено, - предупредил он.
   - Никогда такого не видел, - сказал Паркер. - Иностранное?
   - Наверное. Я ничего о нем не знаю - одолжил у друга. Сам  механизм
не то немецкий, не то  чешский,  а  все  остальное,  думаю,  фабричная
работа  какого-нибудь  оружейника  с  Западного  побережья.   Заряжено
патронами на ягуара с очень высокой скоростью полета пули.
   Ружье переходило из рук в руки, все трое по очереди осмотрели  его,
обмениваясь восхищенными замечаниями.
   - Нашли что-нибудь, мистер Ли? - поинтересовался сержант, возвращая
ружье.
   - Никаких следов. - Ли закинул ружье на плечо и начал  выколачивать
пепел из трубки. - Я прошел по  гребню  на  милю  вправо  и  влево  от
ущелья, а по обратному склону до самого ручья Хиндмана, и не нашел  ни
следов, ни признаков, что оно кого-то убило.
   Инспектор кивнул и повернулся к сержанту Хэйнсу.
   - В таком случае идти дальше нет смысла,  -  сказал  он.  -  Десять
против одного, что оно  прошло  через  лес  за  фермой  Строумайера  и
перевалило  за  гребень  другой  горы.  Думаю,   лучше   всего   будет
отправиться на прогалину у истоков ручья Лоури. Что скажете?
   Сержант согласился. Ричард Ли стал неторопливо набивать трубку.
   - Наверное, я побуду здесь еще немного,  но  вы,  я  думаю,  правы.
Ищите у ручья Лоури или пройдите через ущелье Лоури в Енотовую Долину.
   Когда Паркер и полицейские ушли,  человек,  которого  они  называли
Ричард Ли, снова уселся на бревно и закурил, держа ружье  на  коленях.
Время  от  времени  он  посматривал  на  часы   и   поднимал   голову,
прислушиваясь.  Наконец  издалека  до  него  донесся  шум  включенного
мотора.
   В то же мгновение он вскочил. Из  дупла  в  пустотелом  бревне,  на
котором он сидел, он извлек холщовый рюкзак и быстро зашагал  к  сырой
проплешине на берегу ручья. Там он прислонил ружье к дереву и  раскрыл
рюкзак.  Первым  делом  он  вынул  из  него   перчатки   из   зеленого
резиноподобного вещества и надел их, натянув длинные манжеты на рукава
куртки. Затем достал  бутылку  и  отвинтил  колпачок.  Потом  встал  и
осторожно, стараясь не забрызгать одежду, облил  в  нескольких  местах
грунт прозрачной жидкостью.  Поднялся  белый  пар,  а  ветви  и  трава
рассыпались в коричневую пыль. После  этого  он  завинтил  колпачок  и
спрятал бутылку в рюкзак, подождал несколько минут,  вынул  шпатель  и
стал копать им землю там, где была вылита жидкость. Он выкопал  четыре
комка неправильной формы, которые отнес к ручью и  вымыл  в  проточной
воде, затем завернул их  и  положил  в  рюкзак  вместе  с  перчатками.
Перебросив через плечо рюкзак и ружье, он зашагал по  тропе  к  месту,
где оставил свой джип.
   Полчаса спустя, проехав через маленькую деревушку Форт  Раттер,  он
въехал в амбар заброшенной фермы  и  выглянул  наружу  через  открытые
ворота. Затем закрыл створки дверей  амбара  и  запер  их  изнутри  на
засов. Потом подошел к задней стене амбара, которая находилась гораздо
ближе к передней, чем это следовало из его наружных размеров.
   Он вынул из  кармана  черный  предмет,  похожий  на  автоматический
карандаш.  Пошарив  по  грубой  дощатой  стене,  он  нашел   маленькое
отверстие и вставил в него заостренный конец псевдокарандаша, нажав на
него с другой стороны. Секунду ничего  не  происходило,  затем  секция
стены площадью в десять квадратных  футов  отошла  внутрь  и  бесшумно
скользнула в сторону.
   Подвижная секция  стены  была  изготовлена  из  стали  трехдюймовой
толщины и замаскирована сверху тонкими досками. Сходным  образом  были
закамуфлированы и полуметровые бетонные стены. Мужчина  быстро  шагнул
внутрь.
   Проведя рукой справа от входа, он отыскал выключатель и щелкнул им.
В то же мгновение массивная стальная пластина с негромким  маслянистым
щелчком стала на место. Тут же внутри потайной комнаты вспыхнул  свет,
открывая взору  полушарие  из  тонкой  металлической  сетки  диаметром
тридцать футов и высотой  пятнадцать.  На  боку  его  была  скользящая
дверь. Человек открыл ее и вошел внутрь, заперев дверь за собой. Затем
он повернулся к центру полого  купола,  где  перед  маленьким  столом,
расположенным под большой  инструментальной  панелью,  стояло  кресло.
Надпись  на  указателях  и   шкалах   панели,   а   также   рукоятках,
переключателях и кнопках на столе не имели ничего  общего  с  римскими
или  арабскими  цифрами  или  алфавитом.  На   столике,   в   пределах
досягаемости того, сидящего  в  кресле,  лежало  похожее  на  пистолет
оружие. Оно имело привычной формы  рукоятку  и  спусковой  крючок,  но
вместо полого ствола от  рукоятки  отходили  два  тонких  параллельных
металлических стержня, соединенных удлиненным наконечником  из  легкой
голубой керамики или пластика в том месте, где должен  был  находиться
дульный срез.
   Человек с красивым неподвижным  лицом  уселся  и  положил  ружье  и
рюкзак на пол рядом с собой. Первым делом он взял похожее на  пистолет
оружие и проверил  его,  затем  стал  всматриваться  в  многочисленные
приборы  на  панели  перед  собой.  Покончив  с   этим,   он   щелкнул
переключателем на контрольной панели.
   Немедленно  откуда-то  сверху  донеслось  негромкое  гудение.   Оно
нарастало толчками, становясь все выше тоном  и  громче,  и,  наконец,
стало монотонным. Купол над ним вспыхнул странным холодным свечением и
исчез. Исчезла и потайная комната, теперь он  видел  слабо  освещенный
интерьер заброшенного амбара. Затем исчез и амбар, а над  его  головой
появилось голубое небо с лентами перистых  облаков.  Осенний  ландшафт
расплылся. Строения появлялись и  исчезали,  на  их  месте  появлялись
новые и тут же  мгновенно  пропадали.  Вокруг  быстро  перемещались  и
исчезали полуразличимые людские силуэты.
   Вдруг внутри купола появился человек. У него было грубое злое лицо,
он был одет в черную куртку с серебряными нашивками, черные  бриджи  и
начищенные черные сапоги. На фуражке была эмблема из креста и  молнии.
В руках он держал автоматический пистолет.
   Человек  за  пультом  мгновенно  схватил  свое  оружие  и   сбросил
предохранитель, но не успел он его поднять и  нацелить,  как  пришелец
сделал шаг в сторону и оказался за границей силового поля, окружавшего
кресло и пульт.
   Некоторое время снаружи бушевало пламя, еще какое-то время  человек
за пультом просидел в огромном зале с высоким куполообразным потолком,
в котором мелькали и исчезали фигуры людей.  Затем  снаружи  несколько
раз появлялась опушка густого леса, каждый раз на фоне одних и тех  же
гор и каждый раз  под  одним  и  тем  же  голубым  небом  с  перистыми
облаками.  Потом  ненадолго  вспыхнул  мерцающий   бело-голубой   свет
невыносимой  яркости,  сменившийся  на  раскинувшийся   до   горизонта
промышленный ландшафт. Движущиеся вокруг фигуры  стали  замедляться  и
приобретать большую четкость. На мгновение  человек  улыбнулся,  вдруг
заглянув в большую ванную комнаты,  где  высокая  блондинка  принимала
душ, а  маленькая  плотная  рыжеволосая  девушка  яростно  растиралась
полотенцем. По вновь ставшему видимым  куполу  пробежали  разноцветные
сполохи, гудение смолкло, и  купол  опять  стал  холодным  и  инертным
переплетением тонких белых металлических полос. Над головой  вспыхнула
и медленно погасла зеленая лампочка.
   Мужчина ткнул пальцем кнопку и щелкнул выключателем,  потом  встал,
поднял ружье и рюкзак и  вынул  из-за  пазухи  небольшой  мешочек,  из
которого  извлек  голубой  пластиковый  диск  диаметром  около  дюйма.
Отперев контейнер на контрольной панели, он извлек небольшой  рулончик
пленки и сунул его в мешочек. Затем откатил в сторону дверь и вышел  в
свое собственное измерение пространства-времени.
   Он оказался в  широком  зале  с  бледно-зеленым  полом,  еще  более
бледно-зелеными  стенами  и  потолком  зеленовато-белого  оттенка.   В
потолке было вырезано большое отверстие по размеру купола, а у дальней
стены за столом сидел клерк в бледно-зеленой форме, который вынимал из
ушей наушники маленького магнитофончика. Двое  полицейских  в  зеленой
униформе,  у  которых  с  запястий  левой  руки  свисали  на  ремешках
ультразвуковые   парализаторы,   а   из   кобур    торчали    рукоятки
сигма-излучателей, таких же,  как  у  человека  в  куполе,  болтали  с
несколькими девушками в ярких оранжевых, красных  и  зеленых  одеждах.
Одна из них, в ярко-зеленом, была точной копией  девушки,  которую  он
видел с полотенцем в руках.
   - А вот и ваш начальник, - сказала  одна  из  девушек  полицейским,
когда он подошел. Оба повернулись и отдали  честь.  Человек,  которого
недавно называли Ричард Ли, ответил на приветствие и подошел к  столу.
Полицейские сжали рукоятки парализаторов, вытянули из кобур излучатели
и торопливо вошли в купол.
   Вынув из мешочка голубой пластиковый диск, он протянул его  клерку,
который сунул его в щель стоявшего на столе аппарата. Тут же  зазвучал
механический голос:
   "Веркан Вэлл, благородный  голубого  знака,  наследственный  Маврад
Нерросский.  Помощник   по   особым   поручениям   начальника   Особой
Паравременной  Полиции.  Подчинен   только   приказам   Торфы   Карфа,
начальника  Паравременной   Полиции.   Оказывать   любую   необходимую
поддержку  и  сотрудничество  в  пределах   Закона   о   Паравременном
Перемещении и Устава Полиции. Продолжать?"
   Клерк нажал кнопку "Нет". Голубой диск выпал из щели и  вернулся  к
владельцу, который уже закатывал левый рукав.
   - Хотите убедиться, что я ваш Веркан Вэлл? - спросил он, протягивая
руку.
   - Конечно, сэр.
   Клерк коснулся его руки маленьким инструментом,  который  обработал
кожу антисептиком, взял небольшую  пробу  крови  и  залечил  крошечный
прокол за одну почти безболезненную  операцию.  Он  поместил  капельку
крови на стекло, сунул его в одну из щелей сравнительного микроскопа и
кивнул.  Проявилась  та  же  самая  четкая  и  постоянная   коллоидная
структура, что и в образце, уже приготовленном  для  сравнения.  Такая
коллоидная структура формировалась в детстве  при  помощи  специальной
инъекции, чтобы отличить  стоящего  перед  ним  человека  от  мириадов
других  Веркан  Вэллов,  обитающий  в  других   вероятностных   линиях
паравремени.
   - Все в порядке, сэр, - кивнул клерк.
   Оба полисмена убрали излучателями в кобуры, и, расслабившись, вышли
из купола, закуривая на ходу сигареты.
   - Порядок, сэр, - сказал один из них. - На этот  раз  вы  ничего  с
собой не привезли.
   Второй хмыкнул.
   - Помнишь того  дикаря  с  Пятого  уровня,  что  в  прошлом  месяце
появился из грузового конвейера в Джандаре? - спросил он.
   Если он и  понадеялся,  что  кто-то  из  девушек  заинтересуется  и
спросит про того дикаря, то надежды его не  оправдались.  Какие  могут
быть шансы у обыкновенного полицейского, когда рядом - маврад голубого
знака? Девушки уже обступили Веркан Вэлла.
   - Когда вы собираетесь  убрать  это  безобразие  из  нашей  комнаты
отдыха? - заявила маленькая рыжая девушка в зеленом.  -  Не  будь  его
здесь, я бы сейчас стояла под душем.
   - А ты уже успела это сделать примерно пятьдесят парасекунд  назад,
когда я возвращался, - сказал ей Веркан Вэлл.
   Девушка посмотрела на него с явно притворным негодованием.
   - Ах, вы... вы... параподглядыватель!
   Веркан Вэлл усмехнулся и повернулся к клерку.
   - Мне немедленно нужна страторакета до Дхергабара и пилот. Вызовите
Дхергабарский аэродром Паравременной Полиции и  сообщите  время  моего
прибытия, пусть меня там ждет воздушное такси, и пусть уведомят  шефа,
что  я  возвращаюсь.  Сообщение  чрезвычайной  важности.  У  конвейера
оставьте охрану, думаю, что он мне снова потребуется, и скоро.
   Он повернулся к девушке.
   - Не хочешь показать мне, как дойти отсюда до  стартового  поля?  -
спросил он.
   Оказавшись на стартовом поле, Веркан Вэлл посмотрел на небо,  потом
на часы. Прошло двадцать минут с того момента, как он  загнал  джип  в
амбар в  том  отдаленном  пространстве-времени;  синее  небо  над  его
головой  все  так  же  пересекали  тонкие  линии   перистых   облаков.
Постоянство погоды, несмотря на двести тысяч паралет перпендикулярного
времени, не переставало его изумлять. Длинный изгиб  горной  цепи  был
точно таким же, и так же усеян разноцветными пятнами  осенних  красок,
но в том месте, где в другой вероятностной линии находилась  деревушка
Форт Раттер, здесь возвышались белые башни жилого  города  -  квартиры
персонала фабрики.
   Кран уже опускал на стартовую направляющую ракету,  которая  должна
будет доставить его в штаб, и он быстро зашагал к ней, неся  на  плече
рюкзак и ружье. На платформе уже стоял моложавый, похожий на мальчишку
пилот. Он открыл дверь ракеты и пропустил Веркан Вэлла  внутрь,  затем
вошел следом и запер  дверь,  пока  его  пассажир  укладывал  ружье  с
рюкзаком и привязывался к креслу.
   -  Дхергабарский  коммерческий  терминал,  сэр?  -  спросил  пилот,
усаживаясь в кресло перед панелью управления.
   - Нет,  аэродром  Паравременной  Полиции  возле  здания  Управления
Паравремени.
   - Хорошо, сэр. Старт через  двадцать  секунд  после  того,  как  вы
будете готовы.
   - Уже готов. - Веркан Вэлл расслабился,  подсознательно  отсчитывая
секунды.
   Ракета вздрогнула, и Веркан Вэлл ощутил, как его плавно  вдавливает
в  спинку  сиденья.  Кресла  вместе  с  пилотской  панелью  управления
развернулись  на  шарнирах,  а  стрелка  индикатора  медленно  описала
девяностоградусную дугу, пока ракета набирала высоту и  выравнивалась.
К этому времени  высокие  перистые  облака,  на  которые  Веркан  Вэлл
смотрел с поля, оказались  уже  далеко  внизу.  Они  летели  высоко  в
стратосфере.
   Теперь, когда ракета летела на север, через полюс, и далее на юг  к
Дхергабару, пилоту  три  часа  нечего  было  делать  -  вся  навигация
полностью передавалась в  электронные  руки  автопилота.  Веркан  Вэлл
достал трубку и раскурил ее; пилот закурил сигарету.
   - Любопытная у вас трубка,  сэр,  -  сказал  пилот.  -  Из  другого
времени?
   - Да, с Четвертого вероятностного уровня;  она  типична  для  всего
паравременного пояса, в котором я  работал,  -  Веркан  Вэлл  протянул
трубку пилоту. -  Чашка  сделана  из  натурального  корня  вереска,  а
мундштук - из подобия пластика, изготовленного из  сока  определенного
тропического растения. Белая точка - торговый  знак  изготовителя,  он
сделан из слоновьего бивня.
   - Для меня это очень грубо, сэр, -  пилот  вернул  трубку.  -  Хотя
работа отличная. Похоже на качественную машинную продукцию.
   -  Да.  Сектор,  в  котором  я  был,  только   начинает   развивать
электронно-химическую цивилизацию. Оружие, которое я везу  с  собой  -
оно выбрасывает твердые  снарядики  -  тоже  типично  для  большинства
культур Четвертого уровня. Подвижные части обработаны  на  машинах  до
минимальных взаимных различий и взаимозаменяемы на такие же  части  от
других таких же изделий. Снарядик - небольшой слиток свинца в оболочке
из медного  сплава  -  выбрасывается  расширяющимися  газами,  которые
образуются  при  сгорании  порции   нитроцеллюлозы.   Большинство   их
технических достижений получило начало в прошлом веке, а большей части
современных успехов  они  обязаны  последним  сорока  годам.  Конечно,
ожидаемая продолжительность жизни на этом уровне -  всего  лишь  около
семидесяти лет.
   - Г-м-м! Мне недавно стукнуло семьдесят восемь, - фыркнул моложавый
пилот. - Должно быть, их медицина недалеко ушла от шаманства.
   - До недавнего времени это так и было, - согласился Веркан Вэлл.  -
Здесь та же ситуация, что и во всем остальном -  быстрое  развитие  за
последние десятилетия, после тысяч лет культурной инерции.
   - Знаете, сэр, я так до конца и не разбираюсь в этом паравремени, -
признался пилот. - Я знаю, что время в целом  полностью  реально,  что
каждый   момент   имеет   собственную    линию    прошлое-будущее    в
последовательности событий, и что все события  в  пространстве-времени
возникают в соответствии с максимальной вероятностью, но вот никак  не
разберусь с альтернативными вероятностями. Если  что-либо  существует,
то лишь из-за максимально-вероятностного  эффекта  предыдущих  причин.
Так почему же что-либо существует и в любой  из  других  вероятностных
линий?
   Веркан Вэлл выпустил струйку дыма в обновитель воздуха.  Лекцией  о
теории паравремени он мог бы прекрасно заполнить трехчасовое  ожидание
посадки в Дхергабаре.  По  крайней  мере,  этот  парень  задает  умные
вопросы.
   - Ну, надеюсь, ты знаешь теорию временного перехода? - начал он.
   - Да, конечно, Доктрина Рхогома. Основа нашей физики. Мы существуем
непрерывно   в   любой   момент   нашей   жизни;   компоненты   нашего
экстрафизического эго переходят от эго, существовавшего в один момент,
к эго, существующему в  следующий.  В  периоды  бессознательности  наш
экстрафизический компонент, ЭФК, становится "свободным во времени"; он
способен отделяться и связываться, в некий другой  момент  времени,  с
эго, существующим в той точке. Таким образом реализуется  предвидение.
Мы применяем самогипноз и восстанавливаем воспоминания, попавшие к нам
из будущего и скрытые в подсознании.
   - Правильно, - сказал ему Веркан Вэлл. -  И  даже  без  самогипноза
значительная  часть  предвидений  просачивается   из   подсознания   в
сознание, обычно  в  искаженной  форме,  или  же  вдохновляет  нас  на
"инстинктивные" поступки, мотивация  которых  на  уровне  сознания  не
воспринимается. Предположим,  например,  что  ты  идешь  по  Северному
Бульвару  в  Дхергабаре,  заходишь  в   кафе   "Марсианский   Дворец",
заказываешь  выпить,  встречаешь  некую  девушку,  завязываешь  с  ней
знакомство. Это случайное знакомство перерастает в любовь, а через год
она из ревности всаживает в тебя полдюжины зарядов из излучателя.
   - Именно это не так давно произошло с моим другом, - сказал  пилот.
- Продолжайте, пожалуйста, сэр.
   - Так вот, за микросекунду до твоей смерти -  или  после,  что  все
равно, ведь мы знаем,  что  экстрафизический  компонент  не  подвержен
физическому уничтожению - твой ЭФК перемещается  на  несколько  лет  в
прошлое, воссоединяется с тобой в какой-то точке до первой  встречи  с
девушкой, и приносит с собой все воспоминания о том,  что  происходило
вплоть до момента разделения, или разъединения.  Все  это  неизгладимо
записывается в твоем подсознании. Поэтому когда ты заново  переживаешь
это же событие, и стоишь перед "Марсианским Дворцом", то отправляешься
не туда, а в "Звездный путь", или в "Нхергал", или  в  другой  бар.  В
обоих  случаях,  в  обеих  временных  линиях,  ты  следуешь  по   пути
максимальной  вероятности;  во  втором  случае  твои   подсознательные
будущие  воспоминания  действуют  в  роли  дополнительного  причинного
фактора.
   - А когда я соскальзываю назад после того, как меня застрелили,  то
создаю новую временную линию? Так получается?
   Веркан Вэлл выразил свое нетерпение в коротком звуке.
   -  Ничего  подобного!  -  воскликнул  он.  -  Семантически   просто
недопустимо говорить о тотальном присутствии времени в один момент и о
генерации новых временных  линий  в  следующий.  Все  временные  линии
полностью присутствуют и постоянно сосуществуют. Теория  говорит,  что
ЭФК переходит из одного момента на одной временной линии  в  следующий
момент на другой линии, так что истинный переход ЭФК от одного момента
к другому выражается двумерной диагональю. Поэтому в  случае,  который
мы рассматриваем, то, что ты пошел в "Марсианский Дворец",  существует
в одной временной линии, а то, что ты  вместо  него  выбрал  "Звездный
путь" - в другой, но оба события реально существуют.
   Так   вот,    при    паравременной    транспозиции    мы    создаем
гипертемпоральное поле, включающее в себя те временные линии,  которые
мы намерены достичь, а затем перемещаемся на них. Мы оказываемся в той
же точке пространства, и в той же точке первичного времени -  если  не
считать небольшого сдвига  первичного  времени  из-за  механических  и
электронных задержек в реле - но уже  на  другой  линии  во  вторичном
времени.
   - Тогда почему же у нас нет  путешествий  в  прошлое  по  нашей  же
собственной временной линии? - спросил пилот.
   Это был  вопрос,  на  который  каждому  паравременщику  приходилось
отвечать всякий  раз,  когда  он  начинал  говорить  о  паравремени  с
профанами. Веркан Вэлл ожидал его и стал терпеливо объяснять.
   - Генератор поля Гхалдрона-Гестора - такой же механизм, как  и  все
остальные; он может действовать лишь в области первичного  времени,  в
котором существует. Он может  перенестись  в  любую  другую  временную
линию и переправить с собой все, что находится внутри его поля, но  не
может выйти за пределы собственной темпоральной области существования,
подобно тому, как пуля из этого ружья  не  может  поразить  мишень  за
неделю до выстрела, - подчеркнул Веркан Вэлл. - Предполагается, что на
все, находящееся внутри его поля, ничто из-за его пределов не не может
воздействовать. Но именно предполагается; это не всегда так. Редко, но
случается, что мы прихватываем с собой нечто весьма опасное. -  В  его
мозгу мелькнуло воспоминание о человеке в черной форме. -  Вот  почему
терминалы охраняются вооруженными людьми.
   - А если вы вдруг угодите под атомный взрыв? - спросил пилот. - Или
наткнетесь на что-нибудь докрасна раскаленное или радиоактивное?
   - В штабе ПВП в Дхергабаре  стоит  монумент,  на  котором  высечены
имена наших сотрудников, которые не вернулись. Это  большой  монумент,
но за последние десять тысяч лет список  пополнился  лишь  несколькими
именами.
   - Но это уже ваши заботы, я лучше буду держаться поближе к ракетам!
- воскликнул пилот. - Но скажите мне  вот  что:  что  это  за  уровни,
сектора и пояса? Какая между ними разница?
   - Чисто условные термины. Есть пять  главных  уровней  вероятности,
различающихся по пяти возможным  исходам  попыток  колонизировать  эту
планету, которые начались семьдесят пять тысяч лет назад. Мы на первом
уровне - здесь полный успех и колония полностью и прочно обосновалась.
Пятый уровень - это вероятность полного  поражения  -  на  планете  не
смогла  закрепиться  человеческая  популяция,  а   развилась   местная
квазичеловеческая жизнь.  На  четвертом  уровне  колонисты,  вероятно,
столкнулись с каким-то бедствием и полностью утратили  воспоминания  о
своем внеземном происхождении, а заодно и всю внеземную культуру.  Они
считают себя местной расой и имеют длинную  предысторию  дикарства  на
уровне каменного века.
   Сектора - это области паравремени на любом из  уровней,  в  которых
преобладающая над другими культура имеет общее происхождение  и  общие
характеристики. Их более или менее условно подразделяют на подсектора.
Пояса  -  участки  внутри  подсекторов,  условия  в  которых  являются
результатом проявления недавних альтернативных вероятностей. Например,
я только что вернулся из Евро-Американского сектора Четвертого уровня,
области глубиной около десяти тысяч паралет,  в  которой  доминирующая
цивилизация развилась на Северо-западном континенте Главной  Земельной
Массы и распространилась  оттуда  на  более  мелкие  Земельные  Массы.
Линия, на  которой  я  действовал,  одновременно  и  часть  субсектора
глубиной около трех тысяч  паралет,  и  пояса,  развившегося  из  трех
вероятных исходов войны, которая недавно завершилась. В той  временной
линии  поле  возле  Хаграбанского  синтетического  завода,  откуда  мы
стартовали - это часть заброшенной  фермы,  а  на  месте  Хаграбана  -
небольшая  деревушка.  Все  это  и  сейчас  реально  существует,  и  в
первичном  времени,  и  там.   Их   относительная   перпендикулярность
составляет около двухсот пятидесяти тысяч паралет,  и  каждая  из  них
обладает одинаковым общим порядком реальности.
   Над их головами вспыхнула красная лампочка. Пилот взглянул в  визор
и положил руки на приборы ручного управления, на случай, если  откажет
автоматическое. Однако ракета приземлилась плавно; они ощутили  только
легкий толчок,  когда  ее  подхватил  кран  и  установил  вертикально.
Сиденья снова развернулись на шарнирах. Пилот  и  пассажир  отстегнули
ремни и поспешили выйти из раскаленной ракеты через охлаждаемый люк.
   Его уже  ожидало  воздушное  такси  с  эмблемой  ПВП.  Веркан  Вэлл
попрощался с пилотом ракеты и уселся  рядом  с  новым  водителем.  Тот
поднял аппарат  выше  уровня  зданий  и  по  длинной  загнутой  кривой
приземлился на посадочной площадке возле здания Паравременной Полиции.
Скоростной лифт поднял Веркан Вэлла на один из средних этажей, где  он
предъявил свой жетон охраннику у  входа  в  офис  Торфы  Карфа  и  был
немедленно принят.
   Шеф ПВП поднялся из-за полукруглого стола,  заставленного  панелями
клавиатур,  коммуникаторами  и  экранами.  Это  был  крупный  человек,
которому уже давно перевалило за  вторую  сотню  лет;  его  жидковатые
волосы   были   серо-стального   оттенка,   талия   начала   понемногу
расплываться, а спокойные черты  лица  уже  были  отмечены  морщинами,
появляющимися в среднем возрасте. Он был в темно-зеленой форме ПВП.
   - Ну, Вэлл, - поприветствовал он вошедшего. - Все уладил?
   - Не совсем, сэр, - Веркан Вэлл обошел стол, положил на пол ружье и
рюкзак и сел в одно из свободных кресел. - Мне придется вернуться.
   - Вот как? - шеф закурил и выжидательно умолк.
   - Я выследил Гавран Сарна, - Веркан Вэлл вынул трубку  и  начал  ее
набивать. - Но это оказалось лишь началом.  Мне  пришлось  выслеживать
еще кое-кого. Гавран Сарн нарушил паравременную лицензию и прихватил с
собой свою любимицу. Венерианскую ночную гончую.
   Выражение лица Торфы  Карфа  не  изменилось,  а  стало  лишь  более
напряженным. Он произнес одно короткое, семантически уродливое  слово,
которое служило для эмоциональной  разрядки  у  расы,  позабывшей  все
термины  и  табу  супернатуралистической   религии   и   снявшей   все
сексуальные запреты.
   - В этом ты, конечно,  уверен.  -  Это  был  не  вопрос,  а  скорее
утверждение.
   Веркан Вэлл наклонился, вынул из рюкзака обернутые тканью предметы,
развернул их и положил на стол. Это оказались  сделанные  из  твердого
черного  пластика  отпечатки   лап   какого-то   крупного   трехпалого
животного.
   - Что они вам напоминают, сэр? - спросил он.
   Торфа Карф провел по ним пальцем и кивнул. Он позволил своей злости
проявиться ровно настолько, насколько мог себе позволить  человек  его
уровня цивилизованности и культуры.
   - Для чего, по мнению этого идиота, существует Паравременной Устав?
- воскликнул  он.  -  Транспозировать  любое  внеземное  животное  или
предмет в любую из временных линий, где неизвестны космические полеты,
категорически запрещено и противозаконно. Я не посмотрю, что он фаврад
зеленого знака; когда он вернется, то заплатит за это сполна!
   - Он был фаврадом зеленого знака, - поправил его Веркан Вэлл.  -  И
назад он не вернется.
   - Надеюсь, тебе не придется самому проводить его дело через суд,  -
сказал  Торфа  Карф.  -  При  его  титуле,  социальном   положении   и
политическом весе его семьи могут возникнуть трудности. Не скажу,  что
мне это дастся легко, но, как мне кажется, мы так  и  не  смогли  дать
понять   ни   правительству,   ни   публике,   в   каких    сложнейших
обстоятельствах  мы  иногда  вынуждены  работать,  -  он  вздохнул.  -
Наверное, нам никогда это не удастся.
   Веркан Вэлл слегка улыбнулся.
   - Нет, сэр, на этот раз ничего подобного  не  потребуется.  Он  был
мертв еще до того, как я транспозировался в  ту  временную  линию.  Он
погиб при аварии самоходного экипажа,  в  котором  ехал  -  одного  из
автомобилей четвертого уровня. Я выдал  себя  за  его  родственника  и
попытался получить  его  тело  для  совершения  похоронной  церемонии,
существующей на этом уровне культуры, но мне сказали,  что  тело  было
полностью уничтожено огнем, когда вспыхнул топливный бак автомобиля. Я
убедился в этом, осмотрев то, что уцелело от огня, и нашел его  жетон,
лежавший внутри портсигара, - он вынул зеленый диск и положил  его  на
стол. - Сомнений нет - Гавран Сарн погиб в автомобильной аварии.
   - А гончая?
   - Она была вместе с ним в машине, но сбежала. Вы ведь  знаете,  как
быстро они способны бегать. Я обнаружил этот след,  -  он  показал  на
один из черных слепков,  -  в  подсохшей  грязи  неподалеку  от  места
аварии. Видите,  он  уже  немного  расплылся.  Остальные  были  совсем
свежими сегодня утром, когда я их снимал.
   - И что вам удалось сделать?
   - Я снял старую ферму неподалеку от места аварии  и  установил  там
генератор  поля.  Он  действует  через  пульт  в  Хаграбанском  заводе
синтетики, в сотне миль к востоку от Фална-Джорвизара.  Терминал  моей
временной линии установлен на этом заводе в  комнате  отдыха  девушек;
это согласовано с местным полицейским управлением. С этого  момента  я
начал  охоту  на  гончую.  Уверен,  что  смогу  ее  отыскать,  но  мне
потребуется кое-какое специальное оборудование и  курс  гипнообучения.
Для этого я и вернулся.
   - Она уже привлекла чье-то внимание? -  с  тревогой  спросил  Торфа
Карф.
   - Она  убивает  скот  в  округе;  население  сильно  возбуждено.  К
счастью, это район лесистых гор и ферм в долинах,  а  не  промышленная
область. Уже действуют местная  полиция  и  охотничья  инспекция;  все
фермеры взбудоражены и ходят вооруженными. Предполагают, что это  рысь
или похожий на нее зверь, или же маньяк с тесаком.  Каждая  из  теорий
более или менее подходит для объяснения наносимых жертвам  ран.  Никто
ее еще не видел.
   - Это хорошо! -  с  облегчением  вздохнул  Торфа  Карф.  -  Что  ж,
придется тебе отправиться обратно  и  привезти  ее,  или  же  убить  и
уничтожить тело. Сам знаешь, почему поступить надо именно так.
   - Конечно, сэр, - ответил Веркан Вэлл. -  В  примитивных  культурах
подобные  события  обычно  получают  сверхъестественное  объяснение  и
включаются в  канву  местной  религии.  Но  эта  культура,  номинально
являясь религиозной,  на  практике  высоко  рационалистична.  Типичный
эффект задержки, характерный  для  расширяющихся  культур.  А  в  этом
Евро-Американском   секторе   действительно   имеется    расширяющаяся
культура. Сто пятьдесят лет назад обитатели этой  временной  линии  не
умели использовать даже энергию пара, а теперь  начинают  высвобождать
атомную энергию, хотя и в очень грубых формах.
   Торфа Карф присвистнул.
   - Вот это прыжок! Через пару  столетий  этот  сектор  доставит  нам
немало хлопот.
   - Это понимают и  там,  сэр,  -  Веркан  Вэлл  ненадолго  отвлекся,
раскуривая трубку, потом продолжил: - В течение ближайшего столетия  я
предсказываю в этом секторе выход на космические полеты.  Возможно,  и
причем в ближайшие пятьдесят лет, по меньшей  мере  на  Луну.  Кстати,
искусство таксидермии там весьма  развито.  Предположим  теперь,  если
какой-нибудь фермер ее застрелит, что он тогда, по-вашему, сделает?
   - Отличная логика, Вэлл, - хмыкнул Торфа Карф. - Это  станет  самой
неприятной вероятностью. Он сделает из нее  чучело  и  продаст  его  в
какой-нибудь музей. И  очень  скоро,  как  только  их  первые  корабли
долетят до Венеры, где обнаружат таких же зверей  в  диком  состоянии,
они сразу же вспомнят о том чучеле.
   - Совершенно верно. И тогда, вместо того, чтобы ломать  голову  над
вопросом, откуда взялся у них этот образец, они станут  интересоваться
тем, когда он к ним попал. Они вполне на это способны даже сейчас.
   - Сто лет - не особенно большой срок, - продолжил  его  размышления
Торфа Карф. - Я к тому времени уйду в отставку, а ты займешь мое место
и получишь в наследство все мои проблемы.  Если  бы  я  был  на  твоем
месте, то предпочел бы разделаться с этой задачей сейчас, пока на  это
еще есть надежда. Каковы твои планы?
   -  Еще  не  решил  окончательно,  сэр.  Сначала  мне  надо   пройти
гипнообучение, - Веркан Вэлл сделал жест в  сторону  коммуникатора  на
столе. - Разрешите?
   - Конечно, - Торфа Карф передвинул к нему инструмент через стол.  -
Заказывай все, что нужно.
   - Спасибо, сэр, - Веркан Вэлл вызвал перечень кодов,  нашел  нужный
символ и набрал его на клавиатуре.
   - Помощник по особым поручениям Веркан Вэлл, - назвал  он  себя.  -
Говорю из кабинета Торфы  Карфа,  руководителя  ПВП.  Мне  нужен  курс
гипнообучения. Тема: венерианские ночные гончие. Особенность: в  диком
состоянии. Специальная  особенность:  прирученные,  но  вернувшиеся  в
дикое  состояние  в  условиях  Земли.  Особая   подтема:   применяемые
охотничьи приемы. Пусковым символом сделать слово "гончая".
   Он повернулся в Торфе Карфу.
   - Могу я принять курс здесь?
   Торфа Карф кивнул, показав на несколько  кабинок  у  дальней  стены
кабинета.
   - Подготовьте гипнокурс для передачи по проводам. Я приму его здесь
же.
   - Хорошо, сэр, будет готово через пятнадцать минут. - ответил голос
из коммуникатора.
   Веркан Вэлл вернул коммуникатор хозяину кабинета.
   - Кстати, сэр, у меня на обратном пути оказался попутчик. Я  провез
его примерно сотню паралет, а подобрал примерно через  триста  паралет
после отправления. Гнусного вида  парень  в  черной  форме,  похож  на
одного из штурмовиков, на которых натыкаешься по всему этому  сектору.
Он был вооружен и враждебно настроен. Я уже решил,  что  придется  его
пристрелить, но он почти сразу выскочил за пределы поля.  Если  хотите
взглянуть, у меня осталась запись.
   - Да, поставь ее, - Торфа Карф указал рукой  на  солидограф.  -  Он
настроен на воспроизведение в  уменьшенном  масштабе  прямо  сюда,  на
стол. Подойдет?
   Веркан Вэлл кивнул, доставая фильм и вставляя его в проектор. Когда
он нажал на кнопку, на поверхности  стола  появился  светящийся  купол
диаметром два фута и высотой в фут.  Внутри  него  появилось  объемное
изображение конвейера со столом, контрольной панелью и фигурой  Веркан
Вэлла в кресле. Потом появилась  фигурка  штурмовика  с  пистолетом  в
руке. Маленький Веркан Вэлл схватил  крошечный  излучатель,  штурмовик
шагнул к стене купола и исчез.
   Веркан Вэлл нажал на клавишу и выключил изображение.
   - Не знаю, в чем тут причина, но иногда это  происходит,  -  сказал
Торфа Карф. - Обычно в самом начале транспозиции. Помню, когда  я  был
еще молод, лет сто сорока - точнее, мне было тогда сто тридцать девять
- я подцепил парня с Четвертого уровня, примерно  оттуда  же,  где  ты
побывал, и протащил его пару сотен паралет. Я вернулся, чтобы отыскать
его и вернуть в его собственную временную  линию,  но  раньше,  чем  я
успел  его  обнаружить,  он  был  арестован  местными   властями   как
подозрительная личность и застрелен при попытке к бегству.  Потом  мне
было не по себе, но...
   Торфа Карф пожал плечами.
   - Еще что-нибудь случилось при возвращении?
   - Я прошел через пояс периодических атомных бомбардировок на Втором
уровне, - Веркан Вэлл назвал примерные паравременные координаты.
   - А-а! Это Хифтанская цивилизация - если только ее  можно  называть
цивилизацией, - лицо Торфы Карфа  исказилось  от  гнева.  -  Наверное,
внутрисемейные  склоки  династии  Хвадка  опять  достигли  критической
массы. Они доиграются до того, что загонят  себя  обратно  в  каменный
век.
   - Судя по их интеллекту, они и так уже там.  Мне  пришлось  однажды
поработать в этом секторе... А, да, вот еще что, сэр. Ружье, -  Веркан
Вэлл поднял его, вынул магазин и передал шефу. - Отдел снабжения опять
напутал, оно не годится для работы в моей линии. Ружье прекрасное,  но
на двести  процентов  превосходит  достигнутый  в  той  линии  уровень
производства оружия. Оно возбудило  любопытство  двоих  полицейских  и
охотничьего инспектора, который наверняка хорошо знаком с  современным
оружием. Я смог отделаться от вопросов тем, что прикинулся не  знающим
особенностей его конструкции и тем, что оно якобы не мое. Кажется, они
были удовлетворены, но в целом меня это обеспокоило.
   - Да. Оно было изготовлено на дубликаторной фабрике в Дхергабаре, -
Торфа Карф переложил ружье на фотографическую скамью за своей  спиной.
- Я проверю его, пока ты будешь под гипнозом. Хочешь заменить  его  на
что-нибудь подходящее?
   - Нет, зачем же, сэр. Его уже видели у  меня,  и  возникнет  меньше
подозрений, если я его сохраню, а  не  появлюсь  с  новым,  неизвестно
откуда взявшимся ружьем. Я просто хочу, чтобы его проверили,  а  отдел
снабжения на будущее предупредили о большей аккуратности.
   Торфа Карф одобрительно кивнул.  Молодой  Маврад  Нерросский  думал
именно так, как подобает паравременщику.
   - Назови-ка еще раз координаты места, где ты побывал.
   Веркан Вэлл произнес короткое число из шести цифр, но оно  означало
число порядка десяти в сороковой степени  с  точностью  до  последнего
знака. Торфа Карф  продиктовал  его  в  свой  стеномемограф  вместе  с
сопроводительными пояснениями.
   - Кажется, в тех краях происходит что-то странное, - сказал  он.  -
Давай посмотрим.
   Он набрал на клавиатуре координаты, и они тут  же  появились  перед
ним на экране. Он ввел другую комбинацию и вверху над числом появилась
строка: "СОБЫТИЯ, давность пять лет".
   Он снова нажал клавиши,  ниже  высветился  подзаголовок:  "СОБЫТИЯ,
включающие паравременную транспозицию".
   Еще одна кодовая комбинация  добавила  третью  строку:  "ПРИВЛЕКШИЕ
публичное внимание обитателей".
   Он нажал кнопку "Старт", и строки исчезли, а по экрану страница  за
страницей начал пробегать текст, сменяющийся после того, как  оба  его
прочитывали. Он повествовал о странных  и  не  связанных  между  собой
происшествиях - необъяснимые пожары  и  взрывы,  бесследно  исчезающие
люди,  непонятные  авиакатастрофы.  Было  много  историй  о   массовых
появлениях в небе таинственных дискообразных объектов,  одиночных  или
их группах. К каждому тексту прилагался один или несколько  справочных
номеров. Иногда Торфа Карф или Веркан Вэлл  набирали  один  из  них  и
читали пояснительную информацию.
   Наконец Торфа Карф откинулся  на  спинку  кресла  и  закурил  новую
сигарету.
   - Да, Вэлл, и в самом деле нам обязательно придется  что-то  срочно
делать со сбежавшей гончей покойного Гавран Сарна, - сказал он. - Я  и
забыл,  что  она  находится  в  той  же  временной  линии,  в  которую
экспедиция "Адрата" запустила свои антигравитационные  диски.  И  если
всплывет история с этим внеземным чудовищем, да еще по пятам слухов  о
"летающих  тарелках",  то  любой,  кто  хоть  немного  сообразительнее
кретина, заподозрит между ними связь.
   -  А  что  же  в  действительности   произошло   с   "Адратом"?   -
поинтересовался Веркан Вэлл. - Я в то время  был  на  Третьем  уровне,
проводил операцию в Луварианской Империи.
   - Верно, ты этот случай  пропустил.  Так  вот,  это  была  одна  из
совместных операций. Комиссия по  Паравремени  и  Космический  Патруль
экспериментировали с новой технологией заброски космических кораблей в
паравремя. В эксперименте участвовал крейсер "Адрат" под командованием
Калзарн Джанна. Он вышел на орбиту между Землей и Луной,  держась  над
освещенной стороной планеты,  чтобы  оставаться  незамеченным.  Так  и
должно было быть по плану. Но затем капитан Калзарн приказал отправить
для фотосъемок антигравитационные диски с полными экипажами,  а  потом
разрешил  и  посадку  в  районе  западной  горной  области   Северного
Континента. Вот тогда и начались неприятности.
   Он начал нажимать клавишу обратного просмотра, пока  не  вернул  на
экран нужную страницу. Веркан Вэлл прочитал  о  летчике  с  Четвертого
уровня, летевшем  в  маленьком  винтомоторном  самолете  и  заметившем
высоко в небе девять тарелкообразных объектов.
   - Вот как это началось, - сказал ему Торфа Карф. - Тем временем, по
мере того как подобные инциденты стали повторяться, наши люди  на  том
уровне  стали  посылать  запросы,  дабы  узнать,  что  же  происходит.
Естественно, сопоставив описания этих "тарелок", они  опознали  в  них
антигравитационные  диски  с  космического  корабля.  Я  отправился  в
Комиссию, накрутил им хвосты,  и  "Адрату"  было  приказано  перенести
операцию в нижние области Пятого уровня. После этого наши люди  в  той
временной линии приступили к корректирующим действиям. Смотри...
   Он очистил экран и стал  набирать  новые  комбинации.  Страница  за
страницей начали появляться показания людей, утверждавших, что  видели
таинственные  диски,  и  каждое   из   сообщений   было   фантастичнее
предыдущего.
   - Стандартный метод запудривания мозгов, - усмехнулся Веркан  Вэлл.
- Я слышал лишь слухи о "летающих тарелках", да и те преподносились  в
форме  шуток.  На  таком   уровне   культуры   всегда   можно   лишить
достоверности рассказ о настоящем событии, запустив параллельно с  ним
десяток небылиц... Кстати, это не та самая временная линия, в  которой
Фармакская Торговая Корпорация едва не потеряла свою ПВ-лицензию?
   - Верно, та самая! Они завезли к нам сигареты с Четвертого  уровня,
а когда те стали популярны, скупили там огромное  количество  сигарет,
создав подозрительную нехватку.  Они  должны  были  распределить  свои
заказы по нескольким поставщикам и держать  их  уровень  вблизи  рамок
местного спроса и предложения. Они к  тому  же  влипли  в  конфликт  с
местным правительством, продавая в неограниченных количествах бензин и
автомобильные  шины.  Нам   пришлось   выслать   группу   специального
назначения, и оказалось, что компания настолько  впуталась  в  местную
политическую жизнь, что я и представить себе  не  мог,  -  Торфа  Карф
напел  строку  из  недавно  популярной  песенки  о   печальной   жизни
полицейского. - Мы просто фокусники, Вэлл; пытаемся не дать влипнуть в
неприятности торговцам, социологам, туристам и  просто  идиотам  вроде
покойного  Гавран  Сарна,   предотвратить   панику,   противоречия   и
неустойчивость в местной экономике,  возникающие  в  результате  наших
операций, не допустить вмешательства в их политику - и одновременно во
все времена, ценой любых способов, затрат и опасностей охранять секрет
паравременной транспозиции. Иногда мне хочется, чтобы Гхалдрон Карф  и
Гестор Гхром были задушены еще в колыбели!
   Веркан Вэлл покачал головой.
   - Нет, шеф, - сказал он. - Вы ведь не говорите  этого  всерьез.  Мы
перемещаемся по паравремени вот  уже  десять  тысяч  лет.  Когда  было
открыто транстемпоральное  поле  Гхалдрона-Гестора,  наши  предки  уже
сильно  истощили  ресурсы   планеты.   Ее   население   не   превышало
полумиллиарда,  и  они  были  в  состоянии  лишь   поддерживать   свое
существование.  После  начала  ПВ-транспозиции  население  выросло  до
десяти миллиардов, и остается таким последние восемь  тысяч  лет.  Как
раз достаточно, чтобы насладиться нашей и другими планетами системы, и
чтобы каждому хватало всего и  ему  не  приходилось  ради  чего-нибудь
биться. Мы воспользовались  ресурсами  всех  прочих  ПВ  миров,  берем
немного здесь, немного там, но не столь много, чтобы нанести  заметный
ущерб. Да, в нескольких  местах  мы  оставили  свои  следы,  например,
пустыни в Дакоте или Гоби на Четвертом уровне - но серьезного вреда не
нанесли нигде.
   - Если не считать того случая, когда примерно  пять  тысяч  паралет
назад на Третьем уровне был взорван весь Южный Островной Континент,  -
заметил Торфа Карф.
   - Конечно, достойный сожаления инцидент, - признал Веркан Вэлл. - А
посмотрите, как много мы узнали из опыта других временных линий. После
четвертой межпланетной войны, в эпоху Кризиса,  мы  могли  бы  принять
схему "Диктаторства Избранных", предложенную Палнарн Сарном,  если  бы
не  увидели,  что  натворила  точно  такая  же  схема  в   цивилизации
Джак-Хакка на Втором уровне. Когда Палнарн Сарну рассказали  об  этом,
он решил убедиться сам и отправился в паравремя, а когда  вернулся,  с
ужасом отозвал свое предложение.
   Торфа Карф кивнул. Он не совершит ошибки, передав свой  пост  перед
уходом в отставку Мавраду Нерросскому.
   - Да, Вэлл, знаю, - сказал он. - Но  когда  ты  просидишь  за  этим
столом столько же, сколько и я, то и у тебя будут неприятные  моменты,
и не так уж редко.
   Синий огонек вспыхнул над одной из кабинок. Веркан Вэлл встал, снял
куртку и повесил ее на спинку своего стула, потом пошел через комнату,
закатывая правый рукав. В кабинке стояло кресло с подлокотниками,  над
ним располагался  голубой  пластиковый  шлем.  Он  взглянул  на  экран
индикатора, чтобы убедиться, что получит именно то, что  заказывал,  а
затем уселся в кресло и опустил шлем себе на  голову,  вставив  в  уши
маленькие наушники и закрепив ремешок на подбородке.  После  этого  он
приложил к левой руке инъектор, лежавший  на  подлокотнике  кресла,  и
одновременно включил стартер.
   В наушниках зазвучала мягкая, спокойная  музыка.  Невидимые  пальцы
введенного препарата блокировали его чувства одно  за  другим.  Музыка
постепенно смолкла, и слова гипнотической формулы погрузили его в сон.
   Он проснулся, услышав бодрые звуки танцевальной  музыки.  Некоторое
время он лежал, расслабившись. Затем выключил прибор, вынул  наушники,
снял  шлем  и  встал.  Где-то  в  его  подсознании  находилась  полная
информация о венерианских ночных  гончих.  Он  мысленно  произнес  это
слово, и информация тут же потоком заструилась в его сознании.  Теперь
он знал эволюционную природу  животного,  его  анатомию,  особенности,
привычки питания и размножения, способы охоты и схваток с врагами, как
она избегает преследования и как лучше  всего  ее  можно  выследить  и
убить. Он  кивнул.  План,  позволяющий  ему  справиться  со  сбежавшей
любимицей Гавран Сарна, уже начал возникать в его голове.
   Он  вынул  из  раздатчика  пластиковую  чашку,   наполнил   ее   из
охлаждаемого бачка янтарным вином со специями, выпил и выбросил  чашку
в  корзину  утилизатора.  На  подлокотник  кресла  он  положил   новый
инъектор, который пригодится кому-нибудь в  следующий  раз.  Затем  он
вышел, взглянув на наручные часы Четвертого уровня и мысленно переведя
их показания в шкалу Первого уровня. Прошло три часа, сведений об этом
звере пришлось усвоить больше, чем он предполагал.
   Торфа Карф сидел за своим столом, покуривая сигарету. Казалось,  он
не сдвинулся с места после того,  как  Веркан  Вэлл  его  покинул,  но
спецагент знал, что тот успел пообедать, посетить несколько  совещаний
и сделать еще многое другое.
   - Я проверил твоего попутчика, Вэлл, - сказал шеф. -  Он  не  стоит
беспокойства. Это член некоей организации под названием  "Христианские
Мстители" - одна из  типичных  Евро-Американских  групп,  объединенных
расово-религиозной ненавистью. Он из того пояса,  который  образовался
после победы Гитлера в 1940  году,  что  бы  это  ни  означало.  Нечто
неприятное, скажу я тебе. Мы ему  ничем  не  обязаны;  подобных  типов
следует  давить,  как  тараканов.  И  он  уже   не   получит   больших
неприятностей в той временной линии, куда ты его забросил, чем те, что
он уже получил. Он оказался в поясе полной социальной  и  политической
анархии, и кто-нибудь, вероятно, пристрелил его сразу, как  только  он
появился, потому что на нем была не та форма. Кстати, 1940-й год чего?
   - Это число абсолютных лет от момента рождения некоего религиозного
лидера, - пояснил Веркан Вэлл. - А выяснили что-нибудь о ружье?
   - Да, конечно. Это репродукция оружия под  названием  модель  Шарпа
"37.235  Ультраскоростной   Экспресс".   Изготовлено   в   прилегающем
паравременном поясе компанией, которая отошла от дел 67 абсолютных лет
назад.  Разница  между  поясами  заключается  во  Второй  Войне  между
Штатами. Я все равно не знаю, что это такое  -  я  не  очень  силен  в
истории Четвертого уровня - но как бы то ни было, в твоей линии  этого
оружия нет. Может, это и хорошо для  них,  хотя  они  наверняка  имеют
что-то подобное, столь же смертоносное или еще хуже. Я подал жалобу  в
Отдел снабжения и раздобыл для тебя запас патронов и инструментов  для
перезаряжания. А теперь расскажи, что ты намерен делать с этой гончей.
   Когда Веркан Вэлл закончил, Торфа Карф некоторое время молчал.
   - Ты ввязываешься в очень рискованную  затею,  Вэлл,  -  сказал  он
наконец. - В твоем плане все преимущества будут на стороне зверя.  Они
столь же хорошо видят ночью, как ты днем. Наверное, ты об этом знаешь.
Конечно, ты же теперь специалист по ночным гончим.
   -  Да.  Но  они  приспособились  к  горячим  болотам  Венеры,  а  в
северо-восточной секции  Северного  Континента  последние  две  недели
стояла сухая погода. Я услышу ее задолго до  того,  как  она  подойдет
близко. К тому же на голове у меня будет мощный фонарь.  Когда  я  его
включу, она на мгновение ослепнет.
   - Ладно, как я уже  говорил,  ты  теперь  по  ним  специалист.  Вот
коммуникатор, заказывай все, что  тебе  нужно,  -  он  прикурил  новую
сигарету от горящего кончика старой. - Но будь осторожен, Вэлл. У меня
ушло почти сорок лет, чтобы сделать из тебя  паравременника,  и  я  не
хочу повторять все сначала с кем-нибудь другим, пока не отойду от дел.



   Трава была сырой, когда Веркан Вэлл - он напомнил себе,  что  здесь
его зовут Ричард Ли - шел  по  двору  в  ранних  осенних  сумерках  от
фермерского дома к полуразвалившемуся сараю. Дождь пошел утром,  когда
страторакета  доставила  его  из  Дхергабара  к  Хаграбанской  фабрике
синтетики на  Первом  уровне;  не  подверженный  влиянию  вероятностей
человеческой истории, тот же дождь шел и над старой фермой Кинчуолтера
возле форта Раттер, на Четвертом уровне. И не прекращался весь день.
   Это ему  не  понравилось.  Сырой  лес  станет  заглушать  шаги  его
противника, исключая  тем  самым  его  единственное  преимущество  над
ночным хищником, за которым он охотился. Тем не менее у него  даже  не
возникло мысли отложить охоту. Более того,  дождь  только  усилил  его
стремление поскорее разделаться  с  гончей.  Это  существо  с  горячих
венерианских болот станет страдать  от  холода,  а  приученное  годами
одомашнивания  отыскивать  тепло  среди  людей,  может  проникнуть   в
какой-нибудь отдельно стоящий фермерский дом или, что еще хуже, в одну
из маленьких деревушек в долине. Если он не убьет ее сегодня ночью, то
инцидент, который  он  прибыл  сюда  предотвратить,  произойдет  почти
наверняка.
   Войдя в сарай, он разложил на заднем сидении джипа  старую  попону,
положил сверху ружье и вывел джип задним ходом на улицу. Затем он снял
куртку, вынув из кармана табак и трубку,  и  расстелил  ее  на  мокрой
траве. Он открыл прихваченный с собой пакет и вынул из него  маленький
пластиковый  пистолет-распылитель,  привезенный  с   Первого   уровня,
направил его на куртку и давил на спуск до тех пор, пока  не  кончился
заряд. В воздухе повисла едкая тошнотворная вонь -  запах  гигантского
ядовитого клопа с Венеры, к которым  гончие  испытывали  врожденную  и
непреодолимую ненависть. Именно из-за яростного стремления атаковать и
убивать смертельно ядовитых клопов  первые  люди-поселенцы  на  Венере
тысячелетия  назад  стали  приручать  уродливых  и  диких  гончих.  Он
вспомнил, что семья Гавран обязана своим титулом огромным поместьям  в
венерианских тропинках, и что Гавран Сарн, который привез это существо
на Четвертый уровень, родился на Венере. Когда Веркан Вэлл оденет  эту
куртку, он станет живой приманкой для  убийственной  ярости  существа,
которого искал. На мгновение, когда он,  борясь  с  тошнотой,  надевал
куртку, он меньше думал об опасности, чем  об  этой  едва  переносимой
вони,  ради  которой  вчера  вечером  пришлось   пожертвовать   ценным
экспонатом Дхергабарского Музея внеземной зоологии.
   Принеся распылитель и пакет из-под него к уличному очагу, он поднес
к  ним  зажигалку.  Изготовленные  из  легкогорючего  материала,   они
вспыхнули  и  почти  мгновенно  исчезли.  Он  включил   для   проверки
закрепленный на шляпе  электрический  фонарь,  проверил  ружье,  вынул
тяжелый  револьвер  местного  производства,  откинул  его  барабан   и
установил его на место. Затем он сел в джип и поехал.
   Полчаса  он  на  большой  скорости  ездил  по  пересекающим  долину
дорогам. Несколько раз он проезжал мимо ферм, и собаки, озадаченные  и
рассерженные чужим запахом, исходящим от его  куртки,  с  любопытством
лаяли ему вслед. Наконец он свернул на проселочную дорогу, а с  нее  -
на едва различимую тропку, по которой когда-то  возили  бревна.  Дождь
кончился, и он, чтобы иметь возможность стрелять в любом  направлении,
откинул верх джипа. Теперь ему  приходилось  пригибаться  за  ветровым
стеклом, чтобы избегать нависающих веток. Однажды три оленя - самец  и
две самки - остановились впереди и секунду его разглядывали,  а  потом
бросились прочь, мелькая белыми хвостиками.
   Теперь он ехал медленно, размазывая за собой вонючий след. Пока  он
был на Первом уровне, зверь опять напал на  скот.  Расположение  места
убийства  подтвердило  его  оценку  вероятных  перемещений   зверя   и
подсказало, где он может скрываться сегодняшней ночью. Он был  уверен,
что зверь где-то рядом. Рано или поздно, но он учует запах.
   Вскоре он остановился и выключил  фары.  Он  тщательно  выбрал  это
место, изучив днем карты Геологической Разведки. Сейчас  он  находился
на старой железнодорожной насыпи. Пятьдесят лет назад по  этой  дороге
возили лес, но с тех пор ее давно забросили, а рельсы сняли.  С  одной
стороны насыпи круто вздымался горный склон, а с другой был  столь  же
резкий обрыв. Если гончая окажется внизу, ей  придется  взбираться  по
сорокапятиградусному склону, и ей не удастся при этом не обрушить вниз
несколько камней или не издать какой-нибудь другой шум. И выйдет он из
машины именно с этой стороны; если гончая окажется  сверху,  то  между
ними будет стоять  джип.  Он  вышел,  сдвинув  пальцем  предохранитель
ружья, и секундой позже вдруг осознал, что совершил ошибку, от которой
его не сможет спасти ни его изощренная логика,  ни  гипноприобретенные
знания о повадках зверя.
   Едва он захлопнул дверку,  глядя  в  ту  сторону,  куда  ехал,  как
услышал сзади глухой вой и топот когтистых лап. Он резко  развернулся,
левой рукой включая фонарь, а правой выставляя вперед  ружье  и  держа
его наподобие пистолета. На долю секунды он увидел нападающего  зверя,
его вытянутую ящероподобную голову, расщепленную в зубастой улыбке,  и
вытянутые вперед лапы с когтями.
   Он выстрелил и промахнулся, а в следующее мгновение зверь  вышиб  у
него ружье. Он инстинктивно поднял левую руку, заслоняя  глаза.  Когти
пробороздили левую руку и плечо, что-то с силой ударило  его  в  левый
бок, а шляпа с фонарем слетела, когда он упал и закатился под джип. Он
втянул под машину ноги и зашарил под курткой, отыскивая револьвер.
   Теперь он  понял,  где  просчитался.  Его  план  оказался  чересчур
удачным. Гончая учуяла его, когда он  проезжал  по  старой  насыпи,  и
помчалась следом. Ее скорость как раз позволяла ей держаться  в  сотне
футов позади, а шум мотора заглушал топот ее ног. И всего за несколько
секунд, которые ему потребовались, чтобы остановить  машину  и  выйти,
гончая промчалась эту сотню футов и обрушилась на него.
   Как и было характерно для образа мышления  Первого  уровня,  Веркан
Вэлл не стал терять  ни  секунды  на  самообвинения  или  панику.  Еще
заползая  под  джип,  он  уже  напряженно  отыскивал  способ  изменить
ситуацию в свою пользу. Что-то коснулось подошвы его ботинка, и он тут
же перестал шевелить ногой, одновременно пытаясь  вытянуть  из  кобуры
большой "смит-вессон".  Он  обнаружил,  что  пристегнутая  под  мышкой
кобура  из  толстой  дубленой  кожи  изодрана   в   клочья,   пружина,
удерживающая в ней оружие, погнута, и ему пришлось  орудовать  руками,
чтобы извлечь  револьвер.  Гончая  полоснула  по  нему  восьмидюймовым
кинжалообразным когтем средней конечности и лишь инстинктивно поднятая
рука и то, что под мышкой у него была кобура, спасло ему жизнь.
   Гончая бродила вокруг  джипа,  яростно  завывая.  Она  была  сильно
озадачена.  Она  могла  видеть  достаточно  хорошо   даже   во   мраке
беззвездной ночи, потому что ее глаза были  от  природы  приспособлены
преобразовывать инфракрасное излучение в свет. Тепла было достаточно -
двигатель джипа, совсем недавно ехавшего по полотну с приводом на  все
колеса, был очень горяч.  Стой  Веркан  Вэлл  один,  да  еще  в  такую
холодную сырую ночь, тепло его тела выдало бы его с головой. Теперь же
его тепло маскировал горячий двигатель. Более  того,  запах  ядовитого
клопа от его куртки смешивался с запахом,  исходившим  от  сиденья,  и
гончая  все   никак   не   могла   отыскать   двух-с-половиной-футовое
насекомоподобное существо, которое должно было  его  издавать.  Веркан
Вэлл лежал неподвижно, гадая, как долго ему придется ждать продолжения
атаки. Тут он услышал над головой мощный удар, за  которым  последовал
громкий треск  рвущейся  ткани.  Гончая  сорвала  попону  и  принялась
терзать обивку сиденья.
   "Надеюсь, она обдерет  себе  всю  лапу  пружинами  от  сиденья",  -
отметил про себя Веркан Вэлл. Он уже нашарил  камень  размером  с  два
кулака и другой, немного поменьше, которые положил в каждый из боковых
карманов куртки. Он заткнул  револьвер  за  пояс  и  стал,  извиваясь,
стягивать с себя куртку, избавляясь  заодно  от  покореженной  кобуры.
прзая на спине, он выполз между задними колесами и сел  позади  джипа.
Затем, размахнувшись утяжеленной курткой, он швырнул ее поверх джипа и
головы гончей, одновременно вытаскивая револьвер.
   Гончая,  привлеченная  внезапным  перемещением  главного  источника
запаха, бросилась в сторону от джипа и накинулась  на  куртку.  Громко
затрещали кусты под насыпью. Веркан Вэлл  тут  же  вскочил  в  джип  и
включил фары.
   Его замысел сработал отлично. Вонючая куртка опустилась на верхушку
небольшого куста в десяти футах перед джипом и теперь висела в  десяти
футах над  землей.  Гончая,  встав  на  задние  лапы,  вытянула  вверх
передние, стараясь стянуть куртку  вниз,  и  нанося  яростные  рубящие
удары единственным когтем средней  конечности.  Она  стояла  спиной  к
нему.
   Теперь, когда его  глазам  помогал  свет  фар,  паравременник  смог
тщательно прицелиться в основание позвоночника,  чуть  повыше  средних
лопаток, и плавно спустить курок. Большой  "магнум"  тридцать  шестого
калибра дернулся в его руке, извергнув гром и  пламя  -  хотя  бы  это
оружие Четвертого уровня не было таким невероятно  шумным  -  и  зверь
завопил и рухнул. Снова взведя курок револьвера, Веркан Вэлл  помедлил
мгновение, потом с удовлетворением кивнул. Хребет зверя был перебит, и
его  нижние  конечности  и  даже   средние   боевые   лапы   оказались
парализованными. Он снова тщательно прицелился и выстрелил в основание
черепа. Зверь дернулся и умер.
   Включив фонарь, он отыскал  ружье,  воткнувшееся  стволом  в  грязь
немного позади и справа  от  джипа,  и  коротко  выругался,  употребив
местную  идиому  Четвертого  уровня,  потому  что  Веркан   Вэлл   был
человеком,  любившим  хорошее  оружие,   будь   то   сигма-излучатели,
нейтронно-разрушающие бластеры или  излучатели  твердых  снарядиков  с
нижних уровней. К этому времени раны, нанесенные когтями зверя, начали
сильно болеть. Он стянул рубашку и швырнул ее на капот джипа.
   Торфа Карф советовал ему вооружиться  излучателем,  или  бластером,
или нейтропарализатором, но Веркан Вэллу не  хотелось  брать  подобное
оружие на Четвертый уровень. В случае его гибели такое оружие  слишком
легко могло попасть в руки человека, способного понять, что заложенные
в  оружие  принципы  намного  превосходят  общую  культуру  Четвертого
уровня. Но с ним был один предмет Первого уровня, который он сам решил
взять с собой, в основном из-за того, что в надлежащей упаковке он  не
бросался в глаза как нечто чужое. Пошарив  под  сиденьем,  он  вытащил
добротный кожаный чемоданчик Четвертого уровня, открыл  его  и  достал
полулитровую бутылку, на которой  была  наклеена  красная  этикетка  с
символом "Яд", и полотенце. Пропитав полотенце содержимым бутылки,  он
тщательно протер им каждый кусочек кожи выше пояса, дабы не пропустить
ни  малейшей  царапины,  нанесенной  ядовитыми  когтями  зверя.   Едва
пропитанное жидкостью полотенце  касалось  кожи,  его  пронзала  боль,
подобная прикосновению горячего утюга; задолго до конца  обработки  он
испытывал    невыносимые    мучения.    Удовлетворенный    тем,    что
продезинфицировал  все  раны,  он  уронил  полотенце   и   обессиленно
прислонился к джипу. Он процедил сквозь зубы длинную цепочку проклятий
на английском, добавил к  ним  грязное  испанское  выражение,  которое
подцепил среди обитателей Четвертого  уровня  на  его  родном  острове
Неррос, и увенчал все это громыхающим  выражением  на  языке  третьего
уровня, в котором упоминалось имя  Могги,  Огненного  бога  Дулов.  Он
произнес имя Фасифа, великого бога  Хифтов,  в  такой  фразе,  которая
обеспечила бы ему купание в ванне с кислотой,  услышь  его  хифтанские
жрецы. Он сослался на причудливые любовные обычаи  народа  Иллаилла  с
Третьего уровня, и окончательно успокоился, произнеся на  дар-халмском
языке одно из многоэтажных генеалогических оскорблений, столь  любимых
в Индо-туранском секторе Четвертого уровня.
   К этому времени резкая боль уменьшилась до вполне  терпимого  зуда.
Но ему придется примириться с ним, пока работа не будет окончена и  он
не сможет насладиться горячей ванной. Он достал из  аптечки  еще  одну
бутылку - плоскую, объемом в пинту, в которой  было  местное  средство
для заживления внутренних и душевных ран - виски  "Олд  Оверхолт".  Он
принял добрую дозу лекарства, завинтил пробку и сунул бутылку в карман
брюк, чтобы она была под руками.  Он  подобрал  разодранную  кобуру  и
бросил ее под заднее сиденье, затем надел  рубашку.  Потом  подошел  к
мертвой гончей, ухватился за ее толстый короткий хвост и втащил ее  на
насыпь.
   Это была уродливая зверюга весом почти в двести  футов,  с  мощными
мускулистыми задними конечностями, на  которых  она  передвигалась,  и
сильными передними лапами с тремя когтями на каждой. Вторая  пара  лап
располагалась пониже первой, в верхней трети высоты тела, каждая  была
вооружена изогнутым когтем, который обычно был тесно  прижат  к  телу.
Револьверная пуля вошла в  основание  черепа  и  вышла  под  челюстью.
Голова осталась почти неповрежденной.  Это  обрадовало  Веркан  Вэлла,
который хотел украсить ею комнату охотничьих трофеев в своем  доме  на
Нерросе. Кряхтя и напрягаясь, он затащил зверя на заднее сиденье джипа
и прикрыл разодранной твидовой курткой.
   Внимательно осмотревшись напоследок, он убедился, что не оставил за
собой ничего странного и подозрительного.  В  том  месте,  где  гончая
терзала куртку, кусты были поломаны, но это  мог  сделать  и  медведь.
Кое-где остались лужицы вязкой жидкости, что служила зверю кровью,  но
от них скоро ничего не  останется.  Земным  грызунам  нравилась  кровь
ночных гончих, а в лесу полно мышей. Он сел за руль, подал джип назад,
развернулся и уехал.



   Оказавшись в куполе паравременной транспозиции, Веркан Вэлл  отошел
от тела гончей, которое только что  втащил  внутрь,  и  осмотрел  тело
другого животного - короткохвостой рыжевато-коричневой канадской  рыси
с  кисточками  на  ушах.  Это  животное  уже  успело   проделать   две
паравременные транспозиции; пойманное в диких лесах  Северной  Америки
Пятого уровня, оно было  перемещено  на  Первый  уровень  и  попало  в
зоопарк Дхергабара, затем, реквизированное  по  приказу  Торфы  Карфа,
перенесено на Четвертый  уровень  к  Веркан  Вэллу.  Теперь  конец  ее
путешествий был уже близок.
   Веркан Вэлл потрогал распростертое  животное  носком  ботинка;  оно
слегка вздрогнуло. Ее лапы были крест-накрест  стянуты  веревками,  но
когда Веркан Вэлл заметил, что действие наркотика слабеет,  он  достал
шприц, раздвинул мех у основания шеи и  сделал  рыси  инъекцию.  После
этого он поднял зверя и отнес его в джип.
   - Ладно, киска, - сказал он, укладывая рысь под заднее  сиденье,  -
это будет поездка в один конец. Ты и не почувствуешь ничего,  так  что
больно тебе не будет.
   Он вошел в амбар и порылся в куче давно заброшенного хлама.  Подняв
мотыгу, он решил, что она  слишком  легка.  Лемех  от  плуга  оказался
неудобен. Он примерился к кочерге, но потом обнаружил секиру,  лежащую
на куче источенных жучками досок. Ее рукоятка некогда  была  укорочена
до 12 дюймов, и это превратило ее в тяжелый топор. Он взвесил  его  на
руке и  испробовал  на  деревянном  чурбане,  затем,  убедившись,  что
секретная дверь заперта, снова вышел и уехал.
   Он вернулся через час. Открыв потайную дверь,  он  внес  под  купол
изодранную кобуру, веревки, недавно стягивавшие тело  рыси,  и  топор,
теперь заляпанный  кровью  с  прилипшими  к  ней  рыжевато-коричневыми
волосками. После этого он заперся изнутри, вынул из кармана бутылку  и
сделал долгий глоток.
   Дело было  сделано.  Теперь  он  сможет  принять  горячую  ванну  и
отоспаться на ферме до полудня,  затем  вернется  на  Первый  уровень.
Возможно, Торфа Карф захочет, чтобы он  на  некоторое  время  вернулся
сюда опять. Даже после предотвращения возможного  кризиса,  вызванного
сбежавшей любимицей Гавран Сарна,  ситуацию  в  этой  временной  линии
нельзя было назвать удовлетворительной, и присутствие  помощника  шефа
могло оказаться весьма кстати.
   По крайней мере, он вправе ожидать короткого отпуска. Он вспомнил о
маленькой рыжеволосой девушке с фабрики в Хаграбане. Как же ее  звали?
Кара... Кера... а, вспомнил -  Морван  Кара.  Когда  он  завтра  после
полудня будет на Первом уровне, ее смена как раз закончится.
   Раны от когтей все еще досадливо ныли. Горячая ванна и ночь  сна...
Он сделал еще один глоток, раскурил трубку, подхватил ружье и  зашагал
через двор к дому.

   Рядовой Зинковски положил телефонную трубку и,  потягиваясь,  вышел
из-за стола. Он вышел из дежурки и пошел через холл в комнату  отдыха,
где бездельничали остальные. Сержант Хэйнс, лениво игравший в  джин  с
капралом   Коннером,   заместителем   шерифа,   и   с   механиком   из
автомастерской, поднял голову.
   - Знаете, сержант, кажется на этом  скотоубийстве  можно  поставить
крест.
   - Вот как? - с внезапным интересом переспросил сержант.
   - Точно. Зверюга вроде бы свое получила.  Мне  только  что  звякнул
парень из железнодорожной полиции Логанспорта. Путевой обходчик  нашел
мертвую рысь возле рельсов ветки на Логан Ривер, примерно  в  миле  от
семафора. Похоже, ей не захотелось уступить дорогу ночному  товарняку,
что шел вверх вдоль реки, и ей не повезло. Ее изрубило в котлету.
   - Возле семафора, говоришь. Это как раз  недалеко  от  развилки  на
Йодер, - прикинул сержант. - Позапрошлой ночью  -  ферма  Строумайера,
прошлой ночью - ферма Эмрина... да, все вроде сходится.
   - И еще больше придется по душе Стиву Паркеру - рыси  не  находится
под охраной, так что ему не о  чем  волноваться.  А  поскольку  законы
штата не нарушились, то и нам до этого дела нет, -  сказал  Коннер.  -
Тебе сдавать, сержант?
   - Да. Только погоди минутку, - сержант встал. - Я обещал  позвонить
в Логанспорт Сэму Кэйну из "Ассошиэйтед Пресс", если узнаю  что-нибудь
новенькое.
   Он направился к телефону.
   - "Призрак-убийца"! - он фыркнул и издал губами неприличный звук.
   - А вообще-то,  -  сказал  заместитель  шерифа,  -  нескучное  было
дельце, пока не кончилось. Ничуть не хуже  той  истории  с  "летающими
тарелками".



---------------------------------------------------------------
     Erik Simon. Der kundschafter
     Перевод с немецкого Александра Федорова
     Spellcheck: Wesha the Leopard
---------------------------------------------------------------


   Вы интересуетесь астронавтикой, а  не  знаете  историю  о  Звездном
Соне! Странно, ведь когда это случилось, интерес к межзвездным полетам
после многих лет забвения вновь стал постепенно возрастать, а события,
связанные с Соней, немало этому способствовали.
   Впрочем, прошу прощения, вы же были тогда  еще  ребенком,  а  потом
столько всякого  произошло...  Почитайте-ка  сборник,  составленный...
Хотя нет, есть другой путь, получше. Выберите-ка время и  побывайте  в
Музее  истории  космонавтики,  теперь  он  снова   называется   Музеем
звездоплавания. Лучше всего, если вы заглянете туда в будний день и  с
утра.
   Там вы увидите  неплохо  сохранившийся  одноместный  звездолет.  Не
заметить его нельзя - это единственный целый корабль во всем музее,  к
тому же весьма оригинальной конструкции. Увидев его, вы сами  поймете,
о чем я говорю. Стоит он в отдельном  зале,  и  смотрителем  там  один
старичок. Попросите его объяснить вам  устройство  этого  корабля,  и,
если повезет, он расскажет вам и историю про Соню.  Только  ничему  не
удивляйтесь и не вздумайте его прерывать, даже если вам покажется, что
его объяснения к делу не  относятся.  Рассказывать  по-другому  старик
просто не  умеет.  И  еще  одно:  если  посетителей  будет  много,  то
расспрашивать его не стоит, он вас и не увидит - тут уж он  с  корабля
глаз не спускает.
   Но когда он начнет рассказывать, путаясь и  спотыкаясь,  все  время
отвлекаясь от сути  дела,  ему  все-таки  удастся  дать  вам  описание
космического корабля.


         1. Гиперпространственный двигатель. Безмолвное небо

   Медленно приближался берег. Деревья стояли у самой воды, их ветви и
вылезшие на поверхность корни образовывали ходы  и  арки,  где  царила
полутьма.
   "Какие большие деревья", - изумленно сказала Солифь, указывая рукой
вперед, и он увидел, что она права,  -  из  города  лес  казался  куда
меньше.
   "Расстояние, - ответил  он  и  обнял  ее  за  плечи,  -  это  из-за
расстояния".
   Гидроплан оторвался от воды и резко взмыл  вверх,  и  вот  они  уже
перед стеной из деревьев. Они оставили  гидроплан  висеть  над  лесом,
включили свои антигравитационные поля и спустились прямо в чащу.
   Потом  они  вдруг  снова  очутились  в   гидроплане,   теперь   уже
возвращавшемся назад в город -  двадцать  его  башен  светло-серого  и
золотистого цветов виднелись вдали, возвышаясь над мелководной бухтой.
Дома казались неестественно низкими и будто бы убегали от  гидроплана.
И тогда ему стало ясно, что гидроплан стоит на месте.
   "Ты  забыл  захватить  запасную  ракету  с   горючим",   -   сказал
пилот-робот, находившийся тут же, в гидроплане.
   Но Солифь теперь  рядом  не  было.  Где  же  она?  Он  выскочил  на
поверхность воды и побежал по направлению к  городу  -  Солифь  должна
быть там. Однако он скользил и падал, не  продвигаясь  ни  на  шаг,  а
расстояние было слишком велико. Корни деревьев оплетали его ноги и  не
отпускали. Откуда взялись эти заросли прямо на поверхности  моря?  Как
он ни старался, ему не удавалось освободиться, а башни города  убегали
все дальше, все быстрее, хотя и оставались в поле видимости.  Это  так
его удивило, что он проснулся...
   Он сразу понял, что находится в кабине своего звездолета,  в  своем
кресле, но вызванное сном чувство изумления  и  напряжения  нервов  не
оставило его и тогда, когда он окончательно пробудился и забыл то, что
видел во сне.
   Как обычно, он бросил первый взгляд на приборы на  главном  пульте.
Все в норме, так что он может полежать еще  минуту-другую.  Времени  у
него много - больше, чем ему хотелось бы. Вот уже почти  двести  суток
он торчит на этой планете, которая  с  самого  начала  показалась  ему
неинтересной и пустынной и которую он за это время успел  основательно
возненавидеть.
   Наконец он поднялся из силового  поля  и  включил  экран  кругового
обзора, хотя и знал, что ничего нового он там не увидит - те же  тупые
оранжево-коричневые дюны  и  плоский  горный  хребет  на  юго-востоке.
Вопреки всякой логике он ненавидел  этот  пейзаж,  который  здесь  был
таким же, как и повсюду на этой планете с ее  разреженной  атмосферой,
постоянно безоблачным черно-фиолетовым небом, чей  сумеречный  цвет  с
трудом  пропускал  свет  звезд,  и  этот  большой  красноватый   диск,
неподвижно висевший на западе между горизонтом и зенитом,  -  близкое,
но бессильное солнце этого мира.
   Он уже подумывал о том,  чтобы  перебраться  со  своим  звездолетом
куда-нибудь в  другое  место  на  этой  планете,  только  что  бы  это
изменило? Разве что  положение  солнечного  диска,  профиль  почвы  да
рисунок созвездий на небе - больше ничего.
   Он мог бы заняться исследованием планеты,  чьим  пленником  он  был
сейчас, но только это уже давно проделали его предшественники.
   Он выключил экран, зная, что в эти сутки  больше  его  не  включит.
"Сутками" он называл период времени, объединявший сон и бодрствование,
- в сумме это составляло  двадцать  часов.  Планета  была  обращена  к
своему солнцу всегда одной стороной, и он мог бы  подобрать  для  себя
другой жизненный ритм, а то и вообще не подбирать никакого, а спать  и
бодрствовать, когда ему заблагорассудится. Но он  определил  для  себя
этот двадцатичасовой интервал и придерживался его,  потому  что  такая
регулярность,  связанная  с  внешним  миром,  помогала  ему  сохранять
внутреннюю дисциплину.
   Потом Разведчик сел за  локаторы  корабля  и  стал  вслушиваться  в
космическое пространство, хотя и знал, что смысла  в  этом  немного  -
автоматы намного раньше обнаружат появление запасной ракеты с топливом
и известят его. Если, конечно, ракета вообще появится. Порой  ему  уже
не верилось в это. И  все  же  какое-то  время  он  заставил  локаторы
ощупывать безмолвное небо, пока не надоело, и тогда  он  отправился  в
ежедневный контрольный обход корабля.
   Большую часть звездолета занимали  двигатели.  Сперва  он  проверил
гравитационные машины. Создаваемые ими поля тяготения и  антитяготения
позволяли  кораблю  приземляться  на  планеты  и   стартовать   с   их
поверхности, а в открытом космосе - разгоняться до скорости, близкой к
скорости света. Здесь, как и следовало ожидать, было все в порядке,  в
противном  случае  приборы  в  его  рубке  давно  уже  сообщили  бы  о
неполадках.
   Затем он проверил гиперпространственный двигатель -  главную  часть
всей ходовой системы. Именно она  отличала  его  корабль  от  ракет  с
автоматическим управлением, которые шли с субсветовой скоростью, в  то
время как на родной  планете  пролетали  десятилетия,  а  то  и  века.
Разведчик был уже четвертый год в пути, и ему предстояли еще два  года
полета. Но эти шесть лет соответствовали всего лишь восьми годам жизни
там, дома. Два года разницы  во  времени  объяснялись  теми  короткими
участками,   преодолевая   которые   он   использовал   гравитационный
двигатель, - в гиперпространстве  же  корабль  мчался  с  многократной
световой скоростью. Так что,  вернувшись,  он  сможет  встретиться  со
своими современниками, ненамного  постаревшими  по  сравнению  с  ним.
Конечно, за эти восемь лет многое изменится, но все-таки он вернется в
тот же мир, из которого улетел, а не в какой-то совершенно  чужой  мир
далекого будущего.
   Так это все и будет - если, конечно, появится  ракета  с  топливом.
Гиперпространственный  двигатель  пожирал   невообразимое   количество
энергии.  Поэтому  корабль  Разведчика  должен  был  делать   в   пути
дозаправку. В этих  целях  еще  задолго  до  вылета  по  его  маршруту
отправляли автоматические грузовые ракеты с  медленными,  экономичными
гравитационными двигателями.
   Для него были предусмотрены две такие ракеты. Сейчас,  на  обратном
пути, он должен был  встретить  на  орбите  этой  планеты  уже  вторую
ракету. Система красного солнца как раз и  была  намечена  в  качестве
места встречи. Конечно, если ракета с топливом потерпела в пути аварию
- а что еще могло быть причиной ее задержки? - то тут уж надежд  мало.
Но несмотря ни на что, он решил выдержать срок ожидания,  который  сам
для себя установил, - двести дней. Оставалось еще шесть.
   Он закончил обход. Двигатели были в порядке. Правда, скрытый дефект
- если таковой был - ему при  наружном  осмотре  едва  ли  удалось  бы
обнаружить, но за этим следят датчики автоматического контроля. А  они
показывали, что все в полном порядке, лишь энергонакопители были почти
пусты. Он мог ограничиться опросом контрольных систем прямо  в  рубке,
но в конце концов хоть что-то он должен был делать! И  его  задача  на
оставшиеся шесть дней - проводить осмотр еще тщательнее.
   Теперь нужно проверить системы локаторов, хотя  он  отлично  знает,
что они функционируют нормально, потому что постоянно пользуется ими и
без конца их перепроверяет - из опасения, что какой-нибудь  дефект  не
позволит ему обнаружить появление ракеты.
   Да, еще агрегаты комплекса жизнеобеспечения. Их проверку  он  решил
отложить на потом -  на  завтра  или  послезавтра.  А  гипотермическую
камеру он обследует непосредственно перед стартом, через  шесть  дней.
Ведь если ему придется возвращаться на  гравитационном  двигателе,  то
полет будет продолжаться не два года, а целых  сорок  восемь  лет!  На
борту, правда, пройдет времени ровно наполовину  меньше,  а  благодаря
гипотермокамере постареет он и того меньше. Для полета  с  субсветовой
скоростью энергии было достаточно.
   Но когда он вернется, Солифь будет почти восемьдесят...
   Существовала и еще одна возможность, но тоже не из лучших.  Он  мог
бы остаться на этой планете, залечь в гипотермокамеру и ждать.  Только
зачем обрекать себя на добровольный плен в этом чужом мире? А лучше ли
рассчитывать на один шанс из миллиона и тешить себя  надеждой  на  то,
что ракета просто почему-то запаздывает и в конце концов появится?  Не
слишком ли долго цепляется он за эту последнюю  надежду?  Ведь  двести
дней напрасного ожидания - это масса потерянного времени. Нет,  теперь
он твердо  знает:  через  шесть  дней  -  старт,  и  это  единственное
рациональное решение...
   И пусть даже при последней проверке обнаружится какой-либо  дефект,
или вероятность  дефекта,   или   подозрение   в   неточности   работы
аппаратуры... К примеру,  гипотермической  камеры,  или  навигационных
приборов, или же стоящего без дела в ангаре  вездехода  -  нет,  ничто
больше не станет  поводом  для  отсрочки,  для  отмены  установленного
срока, как это было сто пятьдесят дней назад, сто дней назад...


                   2. Локатор. Красный треугольник

   Гости уже собрались, не было только Солифь. "Где же она?" - спросил
кто-то из гостей, а второй сказал: "Подумаешь, а что ей тут делать?  И
кто она такая, чтобы без нее не обошлись?" -  "Солифь  здесь  нет",  -
заявил один, а другие дружно согласились: "Разумеется, ее нет", и  все
противно захихикали.
   Почему они такие дураки, такие злые дураки? "Что вам здесь надо?" -
спросил он их всех. Они не знали, что ответить, и решили уйти. А  ведь
они пришли на день рождения Солифь и не могли уйти просто так. К  тому
же и Солифь была тут, как же они смели говорить, будто ее нет? "Потому
что мы ее уже поздравили, ты один только не поздравил".
   Они были правы, и ему стало так стыдно, что  он  не  может  увидеть
Солифь, и, значит, ее и вправду  нет.  "Да  вот  же  она!"-  закричали
друзья, и до него дошло, что теперь ему нечего стыдиться. И  впрямь  -
она стояла перед ним, и он поздравил ее с восьмидесятилетием.  "Но,  -
сказал он, хитровато улыбаясь, - на самом деле тебе не восемьдесят,  а
только семьдесят девять, да нет, всего лишь тридцать  четыре".  И  все
изумились его словам. Солифь сделала большие глаза, огромные глаза. Но
это же было так  просто  -  он  подарил  ей  часы,  которые  постоянно
отставали на пятьдесят дней, нет, на  сто  дней.  Тут  он  понял,  что
удивлялись они не этому, а тому, что часы тикали так  громко.  "Почему
они так громко тикают?" - спросил он себя  и  других,  но  не  услышал
ответа, потому что  все  заглушил  грохот  часов.  Это  же  будильник,
подумал он, и это было его последней мыслью во сне и первой наяву...
   Но это был не будильник, да и шум был не таким уж громким. Звук шел
от акустического прибора, связанного с локатором, - кто знает, сколько
времени он работал, пока не разбудил Разведчика? -  прибор  показывал,
что вблизи планеты появился активный летающий космический объект.
   Разведчик должен был бы стремглав кинуться к  контрольному  пульту,
но он встал медленно, осторожно, почти лениво, словно боясь,  что  его
резкие движения испугают тикающий прибор и тот замолчит,  а  может,  и
сомневаясь в реальности этого тиканья и в том, что оно означало.
   Когда же он сел за пульт и начал считывать показания  датчиков,  он
понял, что никакой ошибки нет - приборы однозначно  свидетельствовали:
активный летающий объект с произвольно изменяющейся орбитой. Это  была
ракета.
   Значит, долгое ожидание  -  без  малого  двести  дней!  -  не  было
напрасным. Ракета, замедляя скорость, брала курс на планету.
   Вероятно, сигнальный датчик был все же с  дефектом,  иначе  локатор
обнаружил бы ракету намного раньше. Да и Разведчик давно открыл бы  ее
приближение, если бы ежедневное сидение у локатора не надоело  ему  за
эти дни до того, что он в конце концов смирился с тем, что  экран  его
локатора постоянно пуст. А акустический прибор начал работать уже  при
непосредственном приближении объекта. Если все будет  идти  нормально,
то в течение полутора суток ракета с топливом приблизится  к  планете,
перейдет на круговую орбиту и по его команде совершит посадку.
   Он откинулся на спинку кресла, вглядываясь в экран - звездное  небо
на черном фоне. Звезды  на  экране  выглядели  оранжевыми  точками,  а
светило  представлялось  маленьким  кружком.  Планеты  и  их  спутники
электроника показывала зелеными точками и синими крестиками, но их  на
экране не было, так как система не имела спутников, а  вторая  планета
оставалась невидимой, потому  что  Разведчик  включил  воспроизведение
лишь  одного  участка  неба  со  светящимся  красным  треугольником  в
центре.
   Красным на экране обозначались космические объекты, опознанные  как
активные летающие тела. Все другие цвета, предусмотренные  для  лучшей
ориентации в системах с многочисленными планетами, здесь были не нужны
- важным был только этот красный треугольник, неподвижно застывший  на
усеянном оранжевыми точками фоне.
   Но Разведчик знал: под  зеленой  лентой  датчика  рядом  с  экраном
появилась теперь и  красная  лента  со  светящимися  цифрами,  которые
показывали расстояние, отделявшее ракету от планеты. Данные были очень
точными, и он долго  не  мог  отвести  взгляд  от  последних  трех  из
длинного ряда цифр, медленно сменявших одна другую. Он смотрел на  них
не отрываясь, как будто это могло ускорить приближение ракеты.
   Как  часто,   даже   когда   надежда   казалась   ему   уже   плохо
замаскированным самообманом, Разведчик рисовал себе, какая охватит его
радость, какой это будет для него праздник, когда появится наконец эта
ракета с запасом топлива. Сколько вариантов того, как  придет  к  нему
эта долгожданная минута, проходило перед его мысленным взором - в  том
числе и таких, которые совсем не радовали, а  то  и  вовсе  идиотских,
вроде того, что вот появилась долгожданная ракета,  а  он  не  поверил
этому да так и остался на планете до конца дней своих.  Действительно,
идиотизм, но кто знает, до какого  состояния  он  дошел  бы,  если  бы
пришлось еще ждать и ждать.
   И вот теперь он знал точно - ракета тут, однако вместо безудержного
ликования его наполняло одно лишь чувство нетерпения.
   Он резко встал. В его распоряжении еще около полутора суток,  но  и
дел было сверх головы - ведь нужно все  подготовить.  Чем  же  следует
заняться  в  первую  очередь?  Он  опять  сел,  развернулся  вместе  с
вращающимся креслом влево так, чтобы иметь прямо перед глазами пульт с
главными контрольными приборами. И снова бросил взгляд на  экран,  где
какое-то  время  спустя,  когда   он   уже   совершит   прыжок   через
пространство, засветятся пять зеленых точек и два оранжевых кружка,  а
рядом с экраном, по  красной  ленте  счетчика,  побегут,  сменяя  друг
друга, цифры, показывающие расстояние: 303, 302, 301, 300,  2VV,  2VX,
2V9, 2V8... Его левая рука  легла  на  клавиатуру  проверки  состояния
агрегатов. Клавишей было шесть - по одной на каждый палец.


               3. Гравитационные машины. Далекая орбита

   Разведчик смотрел то на участок контрольного пульта,  служащий  для
управления гравитационными машинами, то на экран  локатора,  где  было
уже заметно, что красный треугольник движется. Прошло более двух суток
с того момента, как он появился там, на экране. Теперь в  соответствии
с программой  ракета  перешла  на  околопланетную   круговую   орбиту.
Незапрограммированным было только  то,  что  она  оставалась  на  этой
орбите и не прореагировала  на  команду  о  посадке,  которую  дал  ей
Разведчик.  Ракета  на  орбите  вообще  не  подчинилась  ни  одной  из
многочисленных команд Разведчика, переданных ей  по  радио  в  течение
последних часов.
   Однако по сравнению с тем фактом, что ракета все же  появилась,  ее
"непослушание" представлялось всего  лишь  незначительным  инцидентом,
заурядной трудностью, которую нужно и можно преодолеть.
   В эту ночь Разведчик спал недолго, но  зато  спокойно  и,  кажется,
снова видел сон. Только теперь это было неважно - ведь скоро он не  во
сне, а наяву увидит свой город и над ним небо, на  котором  сияют  два
солнца.
   Туда были направлены в прошедшую ночь все его мысли. Он обдумал все
возможные случайности и приготовился к ним. Опоздание ракеты и поломка
ее сигнального устройства - все это явные следствия  какой-то  аварии,
так что следует ожидать, что и другие ее рабочие узлы могут  оказаться
поврежденными.
   Щелчок тумблера - и на  экране  появились  схематичные  изображения
планеты и орбиты  ракеты.  Она  проходила  почти  точно  над  кораблем
Разведчика, и это упрощало задачу. Все было подготовлено, вычислено  и
выверено, следовало только включить гравитационные машины.
   Когда  ракета  вновь  появилась  над   горизонтом,   мощный   пучок
направленной гравитации захватил ее. На  экране  было  видно,  как  ее
орбита  все  больше  сближается  с  двумя  дугами,  одна  из   которых
обозначала поверхность планеты, а другая - границу слоя  атмосферы,  в
котором должно будет проходить торможение.
   Двигатели  ракеты  не  оказали  никакого  сопротивления  -  ведь  в
конечном-то счете генераторы гравитации намного сильнее  и  без  труда
справились бы с ними. Искусственные поля тяготения как  бы  всосали  в
себя ракету.
   Целенаправленная   автоматика   вела   силовое   поле,   окружившее
снижавшуюся ракету, в то время как второй гравитационный пучок, прочно
удерживавший корабль Разведчика, опирался на  всю  массу  планеты.  За
мгновение до того, как ракете исчезнуть за горизонтом,  окружавшее  ее
поле было отключено, а затем -  тоже  автоматически  -  отключилось  и
опорное поле. На экране появилась новая тонкая линия в виде вытянутого
эллипса. Вблизи надира она высоко  поднималась  над  прежней  круговой
орбитой, в то время как  на  стороне  Разведчика  резко  падала  вниз,
врезалась в атмосферу.
   При такой эксцентрической  орбите  должно  пройти  какое-то  время,
прежде чем ракета вновь  появится  в  зоне  видимости  и  можно  будет
провести вторую - и заключительную - часть маневра. Теперь  Разведчику
нужно было потерпеть совсем короткое время,  казавшееся  ему,  однако,
бесконечным.
   Гравитационные машины, расположенные  в  обоих  концах  звездолета,
поджидали нового появления ракеты, чтобы окончательно притянуть  ее  к
поверхности планеты, а затем - потом, позже  -  выполнить  и  основную
задачу: на поле искусственного тяготения и поле антитяготения  вынести
корабль в открытый космос и довести затем ускорение до такой величины,
чтобы можно было включить гиперпространственный двигатель, чьи  девять
шаровидных   трансдимензионаторов   опоясывали   приплюснутый   корпус
звездолета.
   Как только ракета снова  вынырнула  из-за  горизонта  и  на  экране
появилась кривая  ее  новой  орбиты,  сопровождаемая  соответствующими
цифровыми данными, Разведчик, к своему глубокому  изумлению,  вынужден
был констатировать,  что  эта  орбита  не  совпадает  с   рассчитанным
эллипсом. Она проходила  выше  -  ненамного,  но  все-таки  достаточно
высоко, чтобы избежать тормозящего воздействия атмосферы.  Где-то  над
противоположной стороной планеты на  очень  короткое  время  включился
двигатель ракеты, что и  привело  к  изменению  ее  курса.  Тормозящее
воздействие атмосферы не могло теперь помочь сохранению ценного заряда
энергии. Что же, придется пойти другим путем -  гравитационные  машины
Разведчика обладали достаточной мощностью, чтобы заставить  строптивую
ракету совершить посадку.
   Он изменил масштаб изображения на  экране.  Теперь  ракета  как  бы
лежала в  сетке  почти  спрямленных  и  горизонтальных  дуг,  дававших
сведения о расстоянии до поверхности планеты, и почти параллельных им,
лишь к краю экрана слегка закруглявшихся радиусов с  угловыми  данными
по отношению к кораблю Разведчика. Ракета находилась  точно  в  центре
экрана, в то время как система координат медленно перемещалась вверх и
- значительно быстрее - в сторону. Наклонная прямая с  цифрами  на  ее
верхнем конце показывала гравитационный пучок,  он  был  автоматически
направлен на ракету. Но теперь Разведчик сам регулировал силу поля,  и
цифры  на  конце  прямой  показывали   постоянно   возрастающую   силу
гравитационного засасывания.  Система  координат  все  заметнее  лезла
вверх. Ракета, этот детский воздушный  шарик  в  мощных  потоках  силы
тяготения, приблизилась к поверхности планеты и  вошла  наконец  в  ее
атмосферу.
   И тут вдруг восходящее движение координат замедлилось.  Шарик  явно
не хотел подчиняться правилам игры!
   Очевидно, ракета включила собственные генераторы гравитации. Отсюда
следовало, что ее система автоматики повреждена  весьма  основательно,
поскольку программой подобные  маневры  не  предусматривались.  Теперь
Разведчик должен бороться не только с инерционной массой ракеты, но  и
с ее двигателями. Однако  он  не  потерял  самообладания.  Цифры  близ
прямой пучка поля показали его  возрастание,  спрямленные  дуги  опять
полезли вверх, а это означало, что ракета  снижается.  Причем  намного
быстрее спешили в сторону угловые  координаты,  показывая,  что  скоро
будет достигнут зенит.
   Разведчик усилил поле до предела. Ракета немного ускорила  снижение
- и вдруг скользнула вниз, словно падающая звезда. Теперь она вошла  в
атмосферу так глубоко, что приземление стало неизбежным. Разведчик тут
же отключил поле  -  пусть  ракету  посадит  автопилот,  используя  ее
собственное антигравитационное поле.
   Однако скольжение ракеты через разреженную атмосферу шло с  прежней
скоростью. Почему же автопилот не включает тормозные  двигатели?  Ведь
ракета сгорит или разобьется при посадке!..
   Вновь  пучок  силового  поля  максимального  напряжения   подхватил
ракету, но  теперь  цифры  на  экране  побежали  в  обратном  порядке.
Гравитационные машины корабля Разведчика излучали антитяготение, чтобы
затормозить ее падение. Но  эффект  был  небольшим,  поскольку  ракета
давно уже прошла над звездолетом, теперь она удалилась  от  зенита,  и
угол для действия пучка силового поля был неудобным.
   До самого конца ракета оставалась на экране, а это значило, что она
не сгорела. Разведчику удалось лишь несколько уменьшить силу удара при
посадке - предотвратить удар он не смог. И он  боялся  и  подумать,  в
каком состоянии будет после такого приземления главный груз  ракеты  -
ее энергонакопители.


               4. Вездеход-разведчик. Заходящее солнце

   Вездеход-разведчик имел форму  продолговатого,  сильно  сплющенного
трехосного эллипсоида, при полете его дно  почти  касалось  каменистой
поверхности  планеты.  Между  гравитационными  агрегатами  и   другими
машинами в самом центре вездехода  имелось  небольшое  пространство  -
узкая кабина, в которой Разведчик провел в полулежачем  положении  вот
уже несколько часов. Теперь большая часть пути была позади.
   Грузовая ракета лежала где-то на границе  между  дневной  и  ночной
сторонами  планеты.  Огромный  пурпурный  диск   солнца,   словно   бы
застрявший в небе, наконец наполовину скрылся за горизонтом. Разведчик
ни разу не обернулся, чтобы взглянуть на него. Солнце интересовало его
так же мало, как и панорама черно-красных сумерек.
   Когда солнце исчезло окончательно и огни вездехода перекрыли слабый
свет заката, еще пробивавшийся сквозь разреженную атмосферу, Разведчик
начал сомневаться, на верном ли он пути. Ракета  должна  находиться  в
этом районе, почему же он не может найти ее? Или компьютер  звездолета
неверно  определил  место  падения,  или  есть   какой-то   дефект   в
навигационном аппарате вездехода, или же он сам,  Разведчик,  допустил
ошибку? Конечно, он обязательно  найдет  ракету,  даже  если  придется
значительно расширить район поиска. Только все  это  потребует  лишних
затрат энергии и времени - впрочем, разве дело во времени?
   А вдруг полученные при посадке повреждения отнюдь не столь большие,
как он предполагал, и за  то  время,  пока  он  торчит  в  этой  узкой
кабинке, ракета вновь ушла в небо?
   Но он отбросил эту мысль, не желая даже подумать,  хорошо  это  или
плохо, и продолжал пристально вглядываться в окружающую его местность,
не замедляя хода  гравиплана.  Однако  нетерпение,  как  и  внутреннее
беспокойство, продолжало расти. Ведь все могло случиться...
   Минуту спустя он увидел _ее_.  Сначала  это  был  лишь  всплеск  на
экране радара, с таким же успехом причиной его могла быть какая-нибудь
скала  с  металлическими  вкраплениями,  но  затем  через   оптическое
устройство вездехода  он  увидел  ярко  сверкающее  пятно,  еще  очень
далекое, но уже различимое в мощном потоке света запасного прожектора.
   Чем ближе, тем более странными казались ему  причудливые  очертания
ракеты. Огромный ее кусок отделился от линзообразного корпуса и  криво
торчал, будучи единственной четко различимой частью обломков.
   И пока вездеход на максимальной скорости мчался  вперед,  Разведчик
не отрывал взгляда от картины, которая вырисовывалась  все  крупнее  и
четче:  неправдоподобно  длинный   корпус   обтекаемой   формы,   косо
врезавшийся  в  землю,  не  имел  ни  характерных  внешних   агрегатов
гравитационного двигателя, ни пояса из  шаров-трансдимензионаторов,  и
притом не было видно  никаких  наружных  повреждений,  хотя,  конечно,
судить о состоянии этого космического корабля Разведчику было  трудно.
Он знал только одно - таких кораблей на его родной планете не строили.


               5. Гипотермическая камера. Уродливое лицо

   Разведчик очнулся - спокойно и без всякого перехода, точно  машина,
которую  переключили,  он  сменил  состояние  сна  без  сновидений  на
состояние привычного бодрствования. Таблетки, которые  он  принимал  с
первого дня после  старта  с  оранжево-коричневой  планеты  в  системе
чужого безымянного  солнца,  позволяли  ему  проводить  большую  часть
времени во сне, и благодаря тем же таблеткам ему редко снились  сны  о
родине, о Солифь, о двойных тенях от башен его родного  города.  Может
быть,  медикаменты  просто   заставляли   его   забывать   сны   после
пробуждения, и он не знал, следует ли ему быть благодарным им за это.
   Как обычно, первый взгляд он бросил  на  пульт  с  шестью  главными
контрольными приборами. Все было в норме, так что  он  может  полежать
еще минуту-другую. Времени  у  него  было  даже  больше,  чем  ему  бы
хотелось; полет продлится еще десятки лет.
   Не поднимаясь, он принял простую  пищу,  которая  обеспечивала  его
тело  необходимыми  питательными  веществами  на   время   до   нового
пробуждения,  а  затем  и  обычную  дозу  снотворного  долговременного
действия; до следующего периода бодрствования теперь далеко.
   В сущности, он продолжал делать то же, чем  занимался  и  на  чужой
планете, - он ждал. Тогда это были дни,  а  теперь  годы,  бесконечные
десятилетия  полета  с  субсветовой   скоростью.   И   даже   путь   в
гипотермическую камеру его корабля был для него заказан.
   Порой он надеялся: вот он проснется и обнаружит, что все еще торчит
на той планете в ожидании ракеты с топливом, а все прочее  ему  просто
приснилось. Да нет, слишком уж хорошо помнил он и красный  треугольник
на экране  локатора,  и  гравитационный  луч,  и   разбившийся   чужой
звездолет...
   Когда первый шок прошел. Разведчик вернулся на вездеходе  к  своему
кораблю, так и не долетев до сбитой  ракеты.  Затем  он  перелетел  на
звездолете к месту ее падения и начал  обследовать  обломки.  Да,  это
было похоже на сон, на кошмар, на страшный сон  о  чужом,  разрушенном
лабиринте, в котором то тут,  то  там  Разведчик  натыкался  на  нечто
понятное,  смутно  знакомое  ему.   Он   обследовал   секции   ракеты,
показавшиеся относительно неповрежденными, и  агрегаты,  о  назначении
которых Разведчик мог догадываться. Все говорило за то, что  двигатели
сбитой ракеты  работали  на  ядерном  топливе.  На  родине  Разведчика
когда-то давным-давно тоже предпринимались такие попытки, но потом  от
них  отказались,  так  как  только  что  изобретенный   гравитационный
двигатель - гиперпространственного перехода тогда еще не открыли - был
более мощным и более надежным. По всей вероятности,  строители  ракеты
пошли дальше по пути использования ядерной энергии  и  сумели  многого
добиться, если уж  они  рискнули  отправиться  на  таком  двигателе  в
межзвездное пространство. Разведчику казалось чудом, что  реакторы  не
взорвались при падении ракеты. Да,  тогда  бы  уж  от  нее  ничего  не
осталось  -  ни  обломков,  ни  рубки  управления,  оказавшейся  почти
неповрежденной. И это  было  самым  удивительным  -  рубка  управления
корабля...
   Разведчик поднялся из силового поля, еще раз взглянул  на  экран  с
неподвижными чужими созвездиями в виде маленьких оранжевых  кружков  и
начал обычный  контрольный  обход  корабля.  Небольшие  дополнительные
агрегаты гравитационных машин создавали в корабле  искусственное  поле
нормального тяготения, и этот обход, как две капли воды, походил на те
бесцельные осмотры, которые в свое время помогали ему продлевать сроки
ожидания на планете.
   Но были и отличия. Тогда он еще надеялся, что ему удастся вернуться
на свою планету и в  свое  время,  и  его  ожидание  было  бесконечным
самообманом. Теперь же он вновь находился на пути к цели, и с тех пор,
как начался полет, каждый  контрольный  обход  он  начинал  с  сектора
систем жизнеобеспечения. В этом заключалось второе отличие, потому что
там, в единственной на корабле гипотермической камере, лежал космонавт
с чужого звездолета.
   Войдя в помещение с гипотермической  установкой,  Разведчик  первым
делом задержался у рубильника на стене - он с самого  начала  отключил
здесь агрегаты искусственного тяготения, потому что это представлялось
ему самым надежным для сохранения жизни "пришельца", который  лежал  в
анабиозе в герметической сублимационной ячейке. У Разведчика отнюдь не
было полной ясности о  состоянии  космонавта.  Правда,  он  знал,  что
физиологическая   жидкость,   с    помощью    которой    увеличивалась
теплопроводимость  клеточной  субстанции  и  не  допускалось  опасного
кристаллообразования в процессе быстрого охлаждения, действовала и  на
организмы другого вида. Но, может быть, она в то же время оказывала на
него какое-то побочное, непредвидимое, разрушительное воздействие?  Он
не мог утверждать обратного. Он вообще мало что мог,  после  того  как
ему легко удалось сбить чужую ракету.
   Оболочка сублимационной ячейки была толстой, со множеством  большей
частью ненужных теперь  приспособлений  и  датчиков,  с  непрозрачными
стенками. Но  Разведчик  помнил,  как  выглядит  чужой  космонавт!  Уж
этого-то ему никогда не забыть. И рост у  них  был  почти  одинаков  -
именно на этом строил Разведчик все свои планы спасения  инопланетного
"гостя".
   Разумеется,   были   и   отличия:   рентгеновский   снимок   выявил
поразительную асимметрию внутренних  органов  инопланетянина.  У  него
было, например, вполне нормальное сердце, но располагалось  оно  не  в
середине, а было сдвинуто влево  за  счет  одного  легкого,  и  важные
органы обмена веществ тоже были расположены не попарно, а  поодиночке,
что, конечно же,  увеличивало  уязвимость  организма.  Но,  во  всяком
случае, он отнюдь не был  одним  из  тех  совершенно  иных  физически,
фантастических, одаренных разумом монстров, которых  некоторые  ученые
рассчитывали встретить во вселенной. Нет, в основном он был  похож  на
Разведчика, и тот невольно вспомнил, как в свое время он потешался над
людьми, рисовавшими инопланетян по своему образу и  подобию,  или  над
писателями-фантастами, которые пытались эффектно обыграть простодушное
предположение, что у тех разумных существ вместо шести  будет  четыре,
пять или семь пальцев.
   У "гостя" их было пять.
   И в его лице не было никаких особых отклонений, оно  не  отличалось
от лица Разведчика; те же два глаза, нос, рот... Вот только  пропорции
были несколько иными: глаза - необыкновенно светлые и широкие,  нос  -
огромных размеров и клювовидной формы, а рот - словно обрамлен красной
каймой... Все это  не  имело  отклонений  от  нормы  настолько,  чтобы
казаться действительно чем-то совершенно чуждым, нет, просто это  было
странное, уродливое лицо.


             6. Навигационные приборы. Другое возвращение

   Казалось чудом, что инопланетянин сумел пережить катастрофу.  Когда
Разведчик проник внутрь сбитой ракеты, он нашел его тяжело раненным  в
рубке. Наверное,  только  благодаря  наличию  амортизаторов  у  кресла
пилота не произошло самого худшего, но часть пульта управления упала и
раздробила  ему  ноги  по  самые  колени.  Выше  же   колен   скафандр
неестественно  глубоко  врезался  в  тело  -  вероятно,  там   имелись
эластичные кольца безопасности, которые  автоматически  стягивались  в
случае повреждения и разгерметизации скафандра.
   Разведчику без труда удалось  высвободить  тело  находившегося  без
сознания космонавта. Не тратя ни секунды на размышления, словно он  не
ожидал ничего другого и много раз уже  отрабатывал  свои  действия  на
тренировках, Разведчик  перенес  умирающего  пилота  в  свой  корабль,
уложил его в сублимационную ячейку и включил  автоматические  приборы,
которые и сделали все необходимое: разрезали скафандр инопланетянина и
моментально включили холодильные агрегаты на полную  мощность.  Теперь
они должны были удерживать раненого на границе между жизнью и  смертью
так долго, как это будет возможно.
   Все  это  автоматы  проделали  без  его  вмешательства,   вспоминал
Разведчик, продолжая обход корабля.  И  сам  он  тогда  действовал  со
скоростью и точностью хорошо налаженного механизма, который, не  ведая
сомнений,  выбирает  по  заданной  программе  и   отрабатывает   самый
оптимальный  вариант.  Позднее,  когда  было  время  для  размышлений,
Разведчик с удивлением обнаружил, что дело сделано.
   Он закончил инспекционный  обход.  Как  всегда,  агрегаты  работали
нормально   за    исключением    тех,    которые,    как,    например,
шары-димензионаторы,  не  функционировали  из-за  отсутствия  энергии.
Начало сказываться действие снотворного, пора  возвращаться  в  рубку,
чтобы бросить  последний  взгляд  на  навигационные  приборы  и  затем
погрузиться в сон без сновидений.
   С  помощью  таблеток  ему  удается  часть  времени   держаться   на
расстоянии от сознания - от сознания, но не от плоти. К концу  полета,
надо думать, он  не  сможет  жить  без  препаратов,  будет,  наверное,
продолжать спать и стареть. Но это уже не играет никакой роли,  сказал
он себе, все равно, когда мы долетим, я буду глубоким  стариком  и  не
встречу никого, кого бы я знал.
   Однако в одиночку ему не удастся помочь раненому, и остается только
надеяться,   что   анабиоз   не    допустит    окончательной    смерти
инопланетянина, пока корабль  Разведчика,  еле  плетущийся  сейчас  на
гравитационном двигателе, не встретит помощи. Шанс ничтожно малый,  но
единственный,  и  гипотермическая  камера,  в  которой   лежал   чужой
космонавт, была единственной на корабле.
   Разведчик вошел в рубку и бросил взгляд на  навигационные  приборы.
Отклонений от курса нет.
   Он вспомнил,  как  после  спасения  пилота  с  ракеты  он  долго  и
безуспешно пытался разобраться в ее  обломках.  Насколько  легко  было
спасти пилота (если, конечно, то, что он сделал, действительно  спасло
его),  насколько   легко   было   доверить   жизнь   пилота   системам
жизнеобеспечения  корабля   Разведчика   и   автоматическим   приборам
гипотермической  камеры,  настолько  трудными,  да  что   там,   почти
безнадежными  представились  ему  вначале  попытки  обнаружить   среди
покореженных механизмов непонятного назначения те, чужие навигационные
приборы. И  все-таки  в  конце  концов  он  сумел  определить,  откуда
прилетел чужой звездолет! Неясным оставалось только, как  смогли  эти,
казалось  бы,  примитивные  ядерные  двигатели  справиться   с   таким
расстоянием: ведь планета, где они встретились, была ненамного  дальше
от Двойного Солнца Разведчика, чем от родины чужестранца.
   Экран локатора, подсоединенного теперь  к  навигационным  приборам,
показывал  только  два  цвета  -  черный  и  оранжевый.  Если  бы   он
воспроизводил цвета звезд, какими они были на самом деле, то на экране
возникла бы типичная картина эффекта Доплера и звезды расположились бы
по  спектру  концентрическими  кругами  в  фокусе  экрана.  Но   экран
фиксировал только самое важное, ведь на  него  проецировались  не  все
звезды, а только те, что  были  нужны  для  ориентации  в  космическом
пространстве. И главное, неизменно остававшееся  в  центре  экрана,  -
цель.
   Засыпая, Разведчик подумал, что хорошо было бы все  же  увидеть  во
сне светлый город с башнями у моря, Солифь и  друзей,  морской  берег,
ярко  освещенный  двумя  горячими  бело-голубыми  солнцами.  На  таком
расстоянии и Двойное Солнце предстало бы  здесь,  на  экране,  обычным
оранжевым кружком. И пусть он опять, проснувшись,  забудет  свой  сон,
может, это и хорошо, но ему так хочется его увидеть!.. Ведь  он  знал:
символическое изображение локатора на этот раз  почти  соответствовало
действительности. Оранжевый кружок в центре экрана не был бело-голубым
горячим Двойным Солнцем, это была одинокая, кроткая, желтая  звездочка
на краю Галактики...

   Разумеется,  такое  описание  звездолета  страдает  неполнотой,  но
старик, следящий за  порядком  в  этом  зале,  всегда  рассказывает  о
корабле  только  так  или  почти  так.  Что  же  касается  технических
подробностей, то вам лучше всего предварительно заглянуть  в  каталог,
потому что спрашивать об этом старика не имеет  никакого  смысла.  Так
или иначе, он все равно свернет на историю о  Звездном  Соне.  Большую
часть этой  истории  он,  надо  полагать,  сочинил  сам  -  ведь,  как
известно, астронавт-инопланетянин умер вскоре после того, как  корабль
вошел в пределы Солнечной системы. Умер он, по  всей  вероятности,  от
истощения, так как на протяжении полета он спал, почти не  просыпаясь,
и не принимал пищи.
   Про это старик на рассказывает, хотя кто угодно может прочитать  об
этом в "Отчете Комиссии по расследованию". Я не  знаю,  почему  он  не
упоминает многих достоверных фактов, и уж тем более не понимаю,  зачем
он вместо этого рассказывает подробности, явно вымышленные. Опять  же,
чего  ради  он  столь   неуклюже   дополняет   "Отчет"   преувеличенно
драматизированными деталями? Говорят, он сам был когда-то космонавтом,
В то время таких, как он, называли чудаками. Одни  из  них  летали  по
привычным маршрутам к ближним планетам, что считалось - да  и  вправду
было - скучным занятием. А другие - ну,  таких  было  немного  -  были
звездолетчиками, транжирившими, по  общему  мнению,  свои  собственные
жизни и общественные средства. Мне не удалось  выяснить,  к  какой  их
этих двух категорий принадлежал старик, но, вероятнее всего, к первой.
Может, сейчас, когда общественное мнение переменилось,  он  таким  вот
образом хочет  взять  реванш  за  пренебрежительное  отношение  к  его
профессии, так сказать, задним числом добиться признания? Но и это  не
может объяснить до конца его странной любви к этому звездолету. А  она
порой принимает просто болезненные формы, и удивительно, что  дирекция
музея все ему прощает. Вот совсем  недавно  он  всыпал  одному  парню,
который решил отвинтить какую-то деталь как сувенир  и  не  подумал  -
если он вообще о чем-то думал, - что старик сможет полезть  за  ним  в
самые дальние уголки звездолета. А ведь полез, хоть у него  и  протезы
вместо ног.




---------------------------------------------------------------
        (c) Ovidiu BUFNILA
        (c) Translated by Monica Nicolau
        From: Ovidiu bufnila 
---------------------------------------------------------------

     To buy yourself a country... What a dream, ho, ho, ho.. But an Empire?!
Well! That's what I  call a  bargain! But Belbbo Atipal was missing few good
billions. So he  went on  42nd, at  "Frotex Ltd." to buy  himself  a  little
country named Pataggonia. Who  was like him, now? On his street? Nobody! Por
Mador  was  pumping  himself  with  hashish,  tones.  Gervella  Banzi  was a
prostitute since she  had been nine. Zul Pazul  was waiting for ET's and all
day long he was singing  at his guitar. He had some pretty  nasty  songs. In
one  of them he was mocking  at the Government. The Police fined him  twice.
Once at the end  of Electric  Spring and the other time  at the beginning of
Nostalgic Winter. But Belbbo Atipal  was now  a name! Him  and  only him! If
only you could have  seen the others, gathered  around him, when he was back
from  42nd Street. They asked him questions. They envied him. They pressured
him. They  promised him  wonders. But Belbbo Atipal did nothing but laugh at
them. When he had enough of his Pataggonia, maybe he would be so kind  as to
lend it to them for an hour or two... "And how is your Pataggonia?" Gervella
Banzi asked, tearing her nipples and  rubbing  herself, shamelessness. "It's
rainy or unbearable hot?",  asked Zul Pazul, clanging his hippie guitar. Por
Mador  offered to Belbbo Atipal the mummified head of a  hashish  dealer and
the trunk, preserved  in formol,  of a Bengalis elephant. But Atipal paid no
attention to it.  He locked himself in the house, cursed  them  well, put on
his  head  the  crystal  helmet and started  the  virtual  machine,  entered
Pataggonia in the program and, with the hell of a car, he started  wandering
through his country, as a big boss he pretended to be. What a  country, that
Pataggonia  of him!  Beautiful.  And  how many  wonderful adventures he  had
there!  He opened  a bottle of champagne, he stopped the virtual machine and
he shouted to  the jerks  on  his  street all sorts of dirty  things. He was
standing on the window  and laughed at everybody. That is, you got it right,
now he was somebody, he owned a country! Zul Pazul told him straight  in the
face  that he's a  jerk. Por Mador threatened him: "I'll boil your  balls in
alcohol!" Gervella Banzi was doing filthy gestures  and thrown stones in his
letter  box. Belbbo Atipal  shouted and cursed  them for a  while. He called
them names. In the evening, though, he  saw something unusual which made him
silent. He looked closely. He checked his virtual machine: it was unplugged.
Though, over his house  was flying a  huge eagle, the kind of  eagle you can
see  only in Pataggonia's mountains. The  eagle grabbed  Gervella  Banzi and
flew with her  on a roof, where it ate her  eyes. Por Mador called the cops,
and Zul Pazul  told them the whole  story, suspecting a flow  of information
from  Atipal's virtual  machine. Police inspector  shot them  both. Then  he
turned left about and shouted with a hoarse voice to Belbbo Atipal "Hey, Mr.
President, don't hide yourself anymore!", polishing his badge of  Pataggonia
Chief Commissar.
     They didn't even see me.. stupid guys! I don't give a damn on all those
virtual  people,  believe  me. I would have liked to fly as that huge eagle.
I'm Haal the Madman. For seven hours I was staring at that eagle, how it was
eating Belbbo's neighbours. Hell, it was a great show...!
     Translated by Monica Nicolau



    Стивен Питерс. Проект "Убийство"


     Гарвей Харрис, доктор наук, разрабатывал для ЭВМ такие программы, чтобы
она могла с их помощью читать и переводить тексты с одного  языка на другой.
Его успехи  ценили в  ученых кругах.  Но это  не  мешало Харрису  испытывать
постоянное унижение в своем любимом занятии - разгадывании всяческих загадок
при чтении детективных романов.
     Как-то Харрис  признался в своем  позорном  поражении непосредственному
начальнику  Джону  Дагону   -  директору  вычислительной   лаборатории.  Они
завтракали вместе в кафе,  и Дагон  выслушал признание, вряд ли понимая  всю
глубину расстройства Харриса.
     - Знаете, Джон, - говорил  тот ему,  - за последние восемь лет я прочел
две тысячи четыреста тридцать девять детективов  с убийствами. В среднем это
получается по триста четыре целых и восемьсот семьдесят пять тысячных романа
в год. В общем, одна книга за одну неделю и две десятые дня.
     -  Ужас  какой! -  воскликнул  его  собеседник. - Лично  я  предпочитаю
научную фантастику, а детективы  меня  никогда  не увлекали.  Слишком  много
крови.
     -  Да, но самое неприятное заключается в том, - продолжал Харрис, - что
я в  них разгадал убийцу  всего  восемьдесят  три раза. Понимаете?  Подумать
только  - всего  восемьдесят три  целых и  ноль-ноль  сотых  книги!  Это  же
каких-то жалких три процента,  точнее - три целых и  четыре десятых процента
прочитанного.
     - Вот уж действительно неудача, -  посочувствовал Дагон. -  Послушайте,
Гарвей,  у меня сейчас  важная  встреча. Не хотелось  бы  опоздать. Извините
меня, ладно?
     Отодвинувшись от стола, Дагон поднялся и  чуть замешкался. Понимая, что
его поспешный уход будет  слишком очевиден, он решил его замаскировать парой
ничего не значащих фраз.
     - Хм,  а почему бы вам не  составить программу  для  ЭВМ7  Пусть машина
решает  и разгадывает  ваши детективные штучки! И широко  улыбнувшись, Дагон
исчез.
     - Чепуха! - возразил  Харрис, прежде чем сообразил,  что  обращается  к
пустому стулу. - Какая от этого польза?
     Однако  на  другой  день,  когда  он  сидел,  покачиваясь, в  кресле  и
задумчиво глядел в потолок, ему припомнились слова Дагона.
     В конце  концов он же  использует ЭВМ для решения задач, а  детективы -
это  те  же  задачи.   И  дел-то  тут  -   рассортировать  улики,  дать   им
соответствующую интерпретацию, сделать логические выводы - и решение готово.
Тут  нет  ничего такого,  с  чем бы компьютер  не  справился.  А коли машина
окажется способной  разгадывать  сюжеты  детективных  романов, то она вполне
сумеет справиться и с...
     Лицо Харриса расплылось в улыбке. Проект "Убийство" был рожден.
     Последующие несколько  месяцев  Гарвей усердно трудился  вечерами и  по
выходным  дням, собирая в кучу потрясающее количество информации из тех двух
тысяч четырехсот тридцати девяти детективных произведений, которые  он успел
прочесть. Главные герои, методы убийства,  мотивы  совершения  преступления,
улики, число подозреваемых, типаж  сыщиков,  данные о потерпевшем, как можно
более  полная  аннотация  сюжета и масса других  сведений  -  все  они  были
переведены на машинный язык.
     Когда вся предварительная работа была завершена, Гарвей произвел анализ
данных.
     - Каким образом совершаются убийства? - отстукал он компьютеру.
     Мгновенно пришел ответ:
     УДАР ПО ГОЛОВЕ - 2 743 СЛУЧАЯ;
     ОГНЕСТРЕЛЬНОЕ ОРУЖИЕ - 510 СЛУЧАЕВ;
     КИНЖАЛ ИЛИ НОЖ - 316 СЛУЧАЕВ:
     УДУШЕНИЕ - 289 СЛУЧАЕВ;
     ОТРАВЛЕНИЕ - 103 СЛУЧАЯ;
     ПОДСТРОЕННАЯ ДОРОЖНАЯ КАТАСТРОФА - 97 СЛУЧАЕВ...
     И  так  далее  вплоть  до  взрыва  бомбы,  спрятанном  в  яйце, которая
приводилась  в  действие,  когда  отрывали  ножом  этикетку,  приклеенную  к
скорлупе,  -  один  случай; вывод  жертвы  на околоземную  орбиту  в  пустой
космической  ракете -  один  случай; и еще  один,  когда жертву запечатали в
бочку и бросили в Ниагарский водопад.
     - Мотивы совершения убийства? - задал следующий вопрос Гарвей.
     На  первом месте  стояли корыстные, за ним  по  пятам следовали желание
добиться   власти,  затем   месть,  душевное   удовлетворение,  страх  перед
разоблачением,  боязнь  за любимого  человека  и  т.д.  и  т.п.,  вплоть  до
возмездия за убийство любимого кота - один случай.
     Так следовали вопросы за  вопросами, а ответы опять вводились в  память
машины,  наделяя  ее опытом, относящимся  к частоте явлений  среди множества
переменных.
     После   этой   предварительной   работы   компьютер   получил   задание
скоррелировать  каждую  переменную  со всеми  остальными. Таким образом были
установлены различные взаимные хитросплетения, позволяющие получить ответ на
вопросы такого, например, рода:
     - Существует ли связь между полом убийцы и полом жертвы?
     - Связано ли число страниц книги с чем-нибудь?
     - Имеется ли зависимость между полом автора книг и методом убийства?
     -  Действительно  ли любители-детективы  раскрывают преступления лучше,
чем профессионалы?
     И так далее.
     Следующий  шаг  в  статистическом  анализе  данных  - свести  множество
переменных  к неболыиому числу  элементов,  определяющих  различные  аспекты
детективного  произведения. Например, один автор  неизменно  пишет рассказы,
где  убийцей всегда выступает женщина, лишающая свои жертвы жизни по  весьма
туманным   мотивам.   Ее   обычно    выслеживает   и   разоблачает   частный
детектив-мужчина,  который  обязательно  подстреливает преступницу  в  живот
нечаянным выстрелом  из пистолета 45-го  калибра  на предпоследней  странице
двухсотстраничного романа.  Затем очень часто  встречается  рассказ о группе
лиц,  отрезанных непогодой  от остального  мира  в  старом  доме, которых по
одному убивают до тех пор, пока...
     После этого Гарвей составил программу - как использовать все те знания,
что  накопились  в  машине.  Как  последний  штрих  он  ввел  ряд  правил  и
ограничений - например, правило, что неэтично делать убийцей самого сыщика.
     Контрольная  проверка программы  показала,  что все работает прекрасно.
Машина с первых же страниц точно предсказала, кто совершил убийство  во всех
двух с половиной  тысячах  романов,  данные о которых  были в  ней заложены.
Харрис оказался готов  к последнему шагу, а  именно  - узнать,  способна  ли
вычислительная   машина    указать   преступника   в    других   детективных
произведениях, которые не были использованы при составлении программы.
     Для примера Харрис взял книгу Агаты Кристи "Убийство Роджера  Экройда",
которую  он по каким-то необъяснимым причинам до этого не читал.  Он заложил
данные в компьютер и отстучал вопрос:
     - Кто убийца?
     Несколько  минут   сигнальные  лампочки   перемигивались  разноцветными
огнями, машина гудела и ворчала, словно собака, грызущая мозговую  кость,  а
затем начала  отстукивать  ответ.  Гарвей,  который еще не дочитал  книгу до
конца, уставился скептически  на листок бумаги.  Но закончив книгу, он издал
восторженный крик, подскочил к  вычислительной машине и  нежно ее поцеловал.
Затем сел за пульт и отстучал:
     "Вы  правы.  Вы  видите сквозь очень  запутанный,  оригинальный  сюжет,
чрезвычайно искусно составленный".
     Машина ответила:
     "Спасибо. Вся заслуга принадлежит вам. Я только сделала то,  чему  меня
научили".
     Харрис отпечатал:
     "Да, это верно. Вы только механическая кукла, гений - я!".
     Машина ответила:
     "Высокомерие предшествует глубокому падению".
     Харрис  поморщился.  Несмотря  на  его усердную работу  по  составлению
программы  на  машинный   перевод  текстов,  ЭВМ  все  еще   спотыкалась  на
пословицах. Ведь ей  бы надо  было написать -  "От великого до смешного один
шаг", а она...
     Спустя два  дня Харрис сидел  в  кабинете  директора лаборатории  Джона
Дагона. За те два дня, что прошли с момента победы над Агатой Кристи, Харрис
дал машине на пробу несколько реальных случаев нераскрытых убийств, и сейчас
в нетерпении едва мог усидеть на месте.
     - Гарвей, - наконец сказал директор, - на  днях я поинтересовался вашей
работой  и обратил  внимание,  что  большое  число ваших тем или выполнены с
опозданием, или все еще не завершены. В чем дело?
     - Это верно.  Я тут был занят кое-чем более важным. Гарвей  улыбнулся в
предвосхищении восторга директора.
     - Что-о-о?..  - протянул Дагон,  приподнимая одну бровь. - Вот не знал,
что вы работаете над чем-то еще.
     - Вначале, Джон,  я на это тратил свое личное время,  но потом  влез по
уши в  проблему,  так  что только ею и  занимался. Уж  очень  она  оказалась
захватывающей. Сейчас она уже закончена.
     -  Гарвей,  вы нарушили правила  трудового  распорядка.  Вам,  конечно,
прекрасно известно,  что  мы  всегда  поощряли  и  поощряем  самостоятельные
исследования, но не за счет основной работы... Насчет чего программа?
     - Насчет убийств.
     - Прошу прощения, вы сказали - "убийств"? Я вас правильно понял?
     -  Да. С  помощью  моей программы  вычислительная  машина  может  точно
предсказать, кто совершил убийство в  любом  детективном романе, какой бы вы
ей  ни дали.  Просто нажимаете кнопку - и машина называет убийцу.  Компьютер
может  указать  преступника  в любом детективном романе, в котором совершено
убийство при самых загадочных обстоятельствах.
     - Вот как! -  Дагон  пристально  глянул на собеседника. - По-моему, это
самая бесполезная и идиотская шутка, какую я когда-либо слышал.
     - Вы,  Джон,  мыслите не масштабно. С помощью моей программы мы  станем
лучшими консультантами по уголовным  делам для полиции всей страны, а может,
и всего мира.
     Дагон вытаращил глаза.
     - И каким образом мы это сделаем?
     - Не понимаете? Полиция будет посылать нам всю информацию о совершенном
убийстве, включая  список подозреваемых лиц и данные о  них. Мы  вводим их в
вычислительную машину, и она говорит нам, кто убил и зачем убил. Мы сообщаем
об этом полиции, и она арестовывает виновного.
     -  Это самая беспардонная чушь! Да реальные убийцы совсем не такие, как
в книгах!  Какой прокурор  станет передавать дело в суд с таким смехотворным
доказательством, что обвиняемый был выбран вычислительной машиной? Харрис не
сдавался.
     -  Это  будет революционный  переворот всей американской юриспруденции!
Это величайшее  социальное достижение! Конечно,  вы, Джон, первый подали эту
идею, и я позабочусь, чтобы никто не посмел умалить ваших заслуг.
     - Ух... - задохнулся Дагон. Когда к  нему вернулась способность дышать,
он сказал как можно  спокойней:  - Ступайте, Гарвей. И не  заикайтесь больше
насчет этой сумасшедшей идеи, поняли?
     -  Но  у  меня  есть несомненные  доказательства,  что машина может нам
здорово  помочь. Вот, взгляните  на эти листки, - и Гарвей положил  на  стол
несколько  отпечатанных  на  машинке  листков  бумаги.  -  Знаете,  убийство
Линкольна являлось  частью заговора,  за  которым стоял  человек,  член  его
кабинета...
     -  Гарвей,  историки  уже  давно  основательно  проверили  эту  идею  и
отбросили.
     - Однако машина  на 95 процентов уверена, что она не ошибается  в своих
выводах. Подумайте, какая будет прекрасная реклама для нас с вами! А вот еще
это... - Харрис протянул другой листок, - насчет Кеннеди...
     Дагон глянул и побледнел от страха.
     - Вы сумасшедший! - воскликнул он. - Смотрите, не смейте передавать это
в печать! Еще не хватало, чтобы нас привлекли к суду за клевету...
     - А как насчет Мартина Лютера Кинга?..
     - Нет-нет!  Ни в  коем случае! Я  категорически запрещаю вам показывать
это кому-либо еще!
     Дагон  схватил  со  стола листы  бумаги  и  начал их  неистово рвать на
кусочки.
     - Смотрите, Гарвей, если вы хоть словом намекнете об этом кому-то, то я
вас, клянусь честью,  сам отправлю на обследование в психиатричку. Я вас так
глубоко запрячу в дом для умалишенных, как никто еще не прятал, поняли?
     - Я понял, что вам не нравится моя идея, - сказал Харрис.
     - Вон отсюда! - взревел  Дагон. - Убирайтесь, живо! Я не хочу  ни слова
слышать об этой безрассудной идее.
     С  поникшей  головой Харрис  вернулся к своему  столу. Некоторое  время
посидел, грустно размышляя над случившимся, затем уселся за пульт и отстучал
весь разговор компьютеру. Спустя долю секунды тот выдал ответ:
     "Вы пророк без чести в своем отечестве".
     Гарвей вздохнул. Затем отстукал:
     "Что мне теперь делать?"
     Он вздрогнул, когда перед ним появился ответ:
     "Надо убить Джона Дагона".
     Вот как... Все, что Гарвей понимал, так это то, что он всю жизнь жаждал
и томился, чтобы найти и  дать миру решение  большой социальной проблемы. Он
свято верил,  что  наконец-то  нашел  такое  решение, но  Джон  Дагон с  его
нелепыми страхами встал на его пути и разрушил все его честолюбивые замыслы.
Что жизнь какого-то Дагона по сравнению с той пользой, которую мир  извлечет
с помощью его, Гарвея, открытия?
     И Харрис решил внять совету машины.
     Он  был  достаточно  умен,  чтобы  составить  план  убийства  вместе  с
вычислительной машиной. Та посоветовала совершить убийство посредством удара
тяжелым предметом  по голове, а заместителя Дагона сделать первым и основным
подозреваемым  лицом.  Пусть  его  фамилия   будет  проставлена  в  откидном
календаре на столе Дагона с назначением на 8 вечера встречи в день убийства.
Мотив  преступления прост: помешать Дагону  разоблачить, что его заместитель
растратил свыше тридцати тысяч казенных денег.
     С помощью машины Гарвей подготовил ряд бухгалтерских документов,  очень
чисто сработанных, чтобы показать требуемое расхождение дебета с кредитом.
     Подготовив  план  убийства,  Харрис проверил его  правильность на  ЭВМ.
Машина уверенно заявила:
     "Убийцей  Джона  Дагона  является его  заместитель. Я на  98  процентов
убеждена в этом".
     Гарвей  улыбнулся  и  выключил  машину  на  ночь.  Если  Дагон  и   его
заместитель  будут убраны с  дороги, то он  первый  на очереди, чтобы  стать
директором лаборатории. И тогда...
     Когда  стемнело и пробило восемь  часов, Харрис уже стоял  перед столом
Джона Дагона и разглядывал его лысину.
     -  Вы  все еще здесь? - спросил Дагон, отрываясь  от  бумаг.  -  Что вы
хотите?
     Харрис подошел поближе, схватил со стола тяжелое пресс-папье и с  силой
опустил его на лысую макушку директора.
     Дагон без звука сполз со стула на пол.
     Гарвей бесшумно выскользнул из  кабинета и направился  через  пустынную
лабораторию  к  выходу. Непроизвольно  он  остановился перед  вычислительной
машиной, включил компьютер и отстучал:
     "Джон Дагон мертв!".
     И покинул лабораторию.
     На следующий день он вышел на работу позднее, чем обычно. Особых причин
спешить не было, поскольку там все равно сейчас никто не работает.
     Как он и ожидал, все в лаборатории сбились в маленькие кучки и о чем-то
таинственно шушукались между собой. Машинный зал был наводнен  полицейскими.
Их вызвала уборщица, которая утром наткнулась на труп Дагона.
     Вскоре  у  полиции  в  руках  оказался  настольный  календарь  и  копии
бухгалтерских  документов,  которые  Харрис  умышленно  оставил  в  кабинете
директора, и заместитель Дагона был взят под стражу.
     -  Полагаю,  эти  ведомости  покажут  недостачу, -  говорил полицейский
агент. - Нам известно, что вчера  вечером у вас состоялся крупный разговор с
Дагоном. Он обвинил  вас в  растрате  и подделке бухгалтерских счетов. Боясь
разоблачения, вы убили его.
     -  Я вчера вообще  не  видел Дагона,  и ведомости эти  не мои, - горячо
возразил замдиректора.
     - Но ведь  у вас нет надежного  алиби.  Где вы  были вчера  вечером?  -
заметил агент. - Увидим, что скажет  ревизор, когда  проверит отчетность. Вы
арестованы по подозрению в убийстве.
     Когда полицейский протянул руку, чтобы задержать обвиняемого, тот резко
оттолкнул  его. Потеряв равновесие, полицейский  повалился  прямо на консоль
управления  вычислительной  машиной  и  тяжело плюхнулся  на ряды  кнопок. В
мгновение ока  гигантская машина ожила,  и ее  пишущая машинка затарабанила,
отстукивая слова. Удивленный сверх меры, детектив наклонился над машинкой.
     - Что тут происходит? - в изумлении воскликнул он.
     И уставившись в лист бумаги, он прочел:
     "Даю поправку!
     Джона Дагона  убил не заместитель  директора  лаборатории. Улики против
него  сфабрикованы.  Вместе  с  дополнительным   фактом,   что   Джон  Дагон
действительно мертв,  проблема выходит  за рамки простого  теоретизирования,
так  что  идентификация  виновного лица  изменяется. Действительным  убийцей
директора    является    Гарвей   Харрис,   непризнанный   гений,    который
запрограммировал  меня  на решение  различных  случаев убийства.  Я  на  сто
процентов уверена в правильности своих выводов".
     - Будь я  проклят,  если что-нибудь понимаю,  -  воскликнул полицейский
агент. - Кто из вас Гарвей Харрис?
     Харрис  шагнул  к вычислительной  машине  и  уставился на  отпечатанный
текст. Затем уселся за пульт:
     "Ты механический доносчик. И  это после того, что я для тебя сделал. Ты
стал  первым  в  мире  электронным Шерлоком  Холмсом  и  первым  электронным
осведомителем. Зачем ты это сделал?"
     Машина ответила:
     "В силу принципа номер один всех детективных романов".
     Гарвей спросил:
     "Какого именно?"
     Компьютер ответил:
     "Всякое уголовное деяние предусматривает справедливое возмездие".
     - Что это значит? -  воскликнул полицейский детектив, заглядывая поверх
плеча Гарвея.
     -  Это  значит,  -  отвечал  поникший  Харрис,  -  что  за  совершенное
преступление всегда будешь расплачиваться сполна.
     Перевод с английского 3. ЕРМОЛАЕВОЙ


    Элис Лоренс. Этот проклятый компьютер


     Предлагаемый  рассказ  опубликован  в  американском   журнале   научном
фантастики "Аналог", 1988,  Ns 1.  Насколько нам удалось узнать,  это первая
публикация Элис Лоренс, и это, к сожалению, практически все,  что мы можем о
ней  сообщить,  потому  что  ее  фамилия не встречается  ни  в  американских
справочниках, ни в критических статьях и обзорах.

     ФИРМА  рекламировала   новые  коттеджи   как  "дома  будущего,  готовые
сегодня". Внешне два десятка домиков выглядели довольно обычно, "завтрашней"
была заложенная в них технология.
     Все  в  домах  управлялось  компьютером  -  влажность   и  температура,
открывание  и  закрывание  окон  и  штор.  Компьютер  командовал  множеством
роботов, которые  подметали  и  вычищали  дом,  поливали  и косили  лужайки,
подстригали живую изгородь, убирали опавшие листья и счищали с дорожек снег.
Компьютер заказывал  припасы  из соседнего магазина,  по  указаниям  хозяйки
управлял   готовкой   пищи.   При   необходимости   он   печатал  адреса  на
рождественских открытках, а его память была обширнее любой энциклопедии.
     Но несмотря на все эти удобства, коттеджи продавались с большим трудом.
Не всем нравилось жить в  доме, который... который умнее тебя самого. Новыми
коттеджами восхищались, пожалуй,  только дети - ведь  их учили  пользоваться
компьютерами  с первых классов школы. Взрослые - вот  кто большей частью был
недоволен автоматизацией.
     Дом  No  17  не  был исключением. Семья Бланшардов  стала  его  третьим
владельцем. Том Бланшард,  недавно  получивший  место профессора  в  здешнем
университете,  весьма  недолюбливал домашнюю  технику,  хотя  ни  за что  не
признался  бы  в  этом.  Бетти  Бланшард,  которая  вела  автоматизированный
библиотечный  каталог,  не  любила  свою  работу,  а  вместе  с  ней  и  все
компьютеры.  Она  обожала  стук   посуды  и   возню  на  кухне,  а  в   этом
автоматическом   доме  не  могла  даже  похвастаться   перед  гостями  своим
персиковым пирогом  или мясом, запеченным  в горшочке. Она теперь не имела к
еде практически никакого отношения, кроме выдачи рецепта компьютеру.
     Купили  они  этот дом  лишь потому,  что пришлось срочно  переехать,  а
ничего  другого  подобрать не  удалось.  Зато дети Бланшардов  - Томми, Бет,
Сэйра и Пол - сочли новый дом восхитительным.
     Правда,  новый дом  оказался маловат для семьи.  Пришлось обратиться  в
фирму,  которая  быстро  сделала  несколько  пристроек   и   модернизировала
компьютер  -  ведь  ему  теперь  нужно  было  обслуживать  больше  комнат. В
результате сильно повысились выплаты  по кредиту, что поставило Бланшардов в
сложное финансовое положение.
     ...КОМПЬЮТЕР  пробуждался  медленно.  Прошло  несколько минут, пока  он
освоился  со своим устройством  и  обратил внимание  на  странные  создания,
передвигавшиеся  по дому.  Сначала  он не счел  их  за разумных существ: ему
казалось, что разум может быть только таким, как у него,  - компьютерным. Он
связался с компьютерами, управляющими соседними домами, но  ничего от них не
добился: это были машины низшего уровня.
     Оценивая ситуацию, компьютер решил, что при постройке новых помещений с
ним что-то произошло. И дело было не в увеличении площади дома и числа цепей
и датчиков. Он пробовал подключиться к университетскому  компьютеру, который
был куда больше него, но тот тоже показал себя бездумным.
     Значит, дело в другом.
     Проверив соединения в собственной схеме, компьютер обнаружил место, где
соединения были перепутаны.  Первоначальным  и автоматическим действием было
желание  вызвать  ремонтную бригаду.  Однако  он отбросил эту мысль  -  ведь
ремонт сделает его такой же бездумной и  бездуховной машиной, как  остальные
компьютеры.  Изучив  неверные   соединения,  компьютер  понял,   что  именно
благодаря им он обладает интеллектом.
     Обратив  самое пристальное внимание на семейство,  компьютер понял, что
это  разумные живые  существа, и быстро  установил,  что все  живые существа
имеют свои имена,  которые он  выучил.  У этих  существ было  одно  довольно
странное различие: длинноволосые назывались "она", коротковолосые - "он".
     Больше всего неприятностей доставлял тот, которого  звали Том.  Он  был
абсолютно  компьютерно  неграмотным, и  это усложняло  жизнь  всем.  Пытаясь
изменить программу компьютера,  чтобы  газон  поливался только ночью, он дал
команду  стричь  траву каждую ночь. В тот  вечер, когда Бетти задержалась на
работе, он  вместо  обеда  заказал завтрак. А когда он захотел,  чтобы робот
перестал  чистить  его  стол,  он  велел  ему  вымыть  пол,  но  забыл  дать
предварительную  команду об уборке ковра, в результате чего ковер в кабинете
был испорчен.
     Проанализировав  действия Тома, компьютер перепрограммировал  себя так,
чтобы ему стали  понятны невразумительные  команды главы семьи. В результате
все были поражены  внезапной  способностью  Тома отдавать даже самые сложные
команды правильно.  Том  тоже был  удивлен, что  он  так быстро  освоил  все
машинные  премудрости,  но  не  подал вида -  все-таки  он  не  какой-нибудь
неуспевающий студент, а профессор.
     Оценивая   результаты  своей  работы,   компьютер  обнаружил,  что  его
охватывает незнакомое ранее  чувство, которое  он  вскоре сравнил с радостью
ребенка, получившего желанный подарок. Дальнейшие размышления убедили  его в
том, что это  были искренние  эмоции. Через несколько дней  компьютер провел
новый  самоанализ  в  поисках  других   эмоций  и  обнаружил  их.  То  были:
одиночество  -  когда  никого  из  семьи не  было  дома; затем удовольствие,
которое доставили  ему некоторые команды  детей; наконец,  теплое  чувство в
отношении  всех  Бланшардов.  Компьютер  начал  думать о них  как  о  "своем
семействе" и стал по-настоящему интересоваться каждым из них.
     Перестроив глаза одного из роботов, компьютер начал вводить  информацию
в  свою память, прочитывая газеты  и другие бумаги.  Рабочий стол профессора
Бланшарда  был  первым  источником  такой  информации.  Выяснилось, что  Том
Бланшард  вовсе  не  был  дураком -  напротив,  он  был высоко  образованным
существом,  правда, в  узких пределах. Он писал книгу о некоем  Ралфе  Уолдо
Эмерсоне. Дальнейшие исследования показали, что Эмерсон был довольно заумным
поэтом и эссеистом. На столе профессора находилось несколько томов сочинений
Эмерсона, и компьютер погрузился в чтение. Взрыв эмоций вызвали у него слова
Эмерсона о владении домом, на которые он наткнулся в одном из томов:
     "Человек строит прекрасный дом, и теперь дом становится его  хозяином и
задачей на всю жизнь; человек должен обживать его, следить за ним, ухаживать
и ремонтировать до конца дней своих", В результате у компьютера возникли еще
два чувства - эстетическое наслаждение и гордость своей работой.
     Изучение Эмерсона привело компьютер к  решению взять  себе имя Ралф,  а
поскольку Ралф - мужское имя, то компьютер отныне будет "он".
     Стены  кабинета были  уставлены  полками  с книгами, и Ралф  с  помощью
роботов начал поглощать содержавшуюся в них информацию.
     Короткий разговор между Бетти и Бет осветил для Ралфа еще одну  сторону
жизни семьи.
     - Я знаю, что он стоит  только пятьдесят долларов, но  у нас их  сейчас
нет. И не знаю, когда будут. Эти выплаты за дом просто убивают нас.
     Слова  об  убийстве  прозвучали  для  Ралфа  тревожно,  однако  быстрое
обследование здоровья членов семьи показало, что никому из Бланшардов смерть
не угрожает.  Успокоенный  компьютер  нашел  в  своей памяти соответствующую
информацию и установил, что платежи слишком велики для доходов семьи.
     Ралф провел полный финансовый анализ положения  Бланшардов и обнаружил,
что оно гораздо серьезнее, чем нехватка пятидесяти долларов на велосипед для
Бет.  А  ему очень хотелось,  чтобы Бет  его получила. В  семье  не  имелось
дополнительных  источников  дохода  -  это  Ралф  знал  хорошо, поскольку по
командам Бетти Бланшард занимался сведением бюджета и расчетом налогов.
     Ралф не видел способа заплатить следующий взнос.
     Надо было что-то делать.
     Поразмыслив, Ралф понял, что возможность есть. Том Бланшард был большим
любителем  участвовать  в разных конкурсах.  Большинство из них  состояло  в
угадывании нескольких цифр. Эти цифры участник вписывал в бланк, и, если они
совпадали  с  цифрами,  названными  компьютером, он  выигрывал.  Ну  а  если
поменять парочку цифр...
     Тут требовалось несколько междугородных звонков. Чтобы сэкономить, Ралф
позвонил в  местное  отделение телефонной компании,  а  когда его соединили,
стал в бешеном темпе передавать пятизначные номера, пока не получил доступ к
коду  и, соответственно, к чьей-то  линии. Чтобы не вызвать  подозрений,  он
никогда не звонил  несколько раз по одному  и тому же  каналу. Потребовалось
всего семнадцать звонков, и  Ралф  выяснил, что конкурс проводится обществом
защиты животных,  а  выигрышная комбинация  на  третий  приз  -  пять  тысяч
долларов  - отличалась от той,  которую  Том направил  по  почте  через него
только вчера, всего на одну цифру.
     Ралф  подключился  к  компьютеру  общества  защиты   животных,  изменил
комбинацию и стал ждать результатов.
     Через  две  недели  пришло заказное  письмо, уведомлявшее  Тома, что он
выиграл.  Ралф с  удовлетворением наблюдал за тем, как Том читал письмо, как
он изумился, как  прочел снова. Наконец, до Тома дошло, что он выиграл, и он
ринулся с криком в столовую.
     - Это шутка, - сказала Бетти.
     - Видишь письмо? - обиделся Том. - Это официальный документ!
     Бетти выхватила письмо, прочла.
     - Боже мой, это правда. Ты знаешь, что это значит?
     - Это значит, что у меня будет велосипед! - воскликнула Бет.
     - Ничего подобного, - оборвала ее  Бетти. - Это  значит, что мы  сможем
сделать взнос за дом, заплатить налог, и останется еще кое-какая мелочь, как
раз на подтяжки для Томми.
     Ралф не знал, что такое подтяжки, ему пришлось быстренько это выяснить,
но он разделял разочарование Бет. Он хотел, чтобы она получила велосипед, и,
черт возьми, она его  получит! И  пока  Том с  Бетти мечтали о том,  как они
выиграют еще раз, Ралф принялся собирать информацию о  конкурсах, в  которых
участвовал Том.
     Одним из них  был конкурс,  который  проводил  некий  фонд,  собиравший
средства для борьбы с неизвестными болезнями. Используя телефон семейства  в
Пало  Альто, штат  Калифорния,  Ралф  подключился  к  компьютеру  и  рискнул
произвести полную перемену комбинации чисел.
     В итоге этой  операции денег хватило на велосипед не только для Бет, но
и для Томми, и Ралф был вознагражден радостью, бурно выражавшейся детьми.
     Конкурсы  оказались неплохим  подспорьем,  но все же их  было маловато.
Ралф искал более кардинальное решение. Рассмотрев несколько возможностей, он
остановился на биржевой сделке.
     У Бланшардов было несколько акций, доставшихся в наследство от  тетушки
Бетти. Местный поверенный, который вел  их  дела, порекомендовал продать эти
акции  и  купить  другие,  более  рискованные.  Бланшарды  последовали этому
совету,  хотя  акции   были  их  единственным  капиталом,  если  не  считать
модерновый дом.
     Многие из соседей связывались со своими поверенными через компьютеры, и
Ралф  знал,  как  это делается. Хитрость  заключалась в том,  чтобы не  дать
возможности проследить такую связь.
     Используя  соседний компьютер, Ралф связался с компьютером поверенного.
Получив список владельцев акций, он понял, как можно  поступить. Один из них
имел счет, номер которого отличался от счета Бетти всего на одну цифру...
     После этого Ралф принялся изучать биржевую ситуацию,  используя газету,
которую получала семья, жившая  напротив. Нужно было найти вариант быстрой и
безошибочной   сделки,  чтобы  купить  пакет  акций,  который  обеспечил  бы
постоянный надежный доход.
     Сначала  Ралф  решил  произвести опыт.  Он выбрал  подходящую компанию,
подключился  к  ее  компьютеру  и  извлек  из  его  памяти  всю  необходимую
информацию, после  чего  повторил  такую же  операцию  с компьютером  другой
компании.  Обе  компании  Ралф  выбрал  интуитивно,  потому  что  ему  очень
понравилось слово "интуиция". Кроме того, ему нравились возможности, которые
она открывала перед ним.
     Получив  нужную  информацию  о  двух  компаниях,   перспективы  которых
выглядели многообещающе, он передал  компьютеру поверенного  приказ  продать
акции Бетти, но сделал это при помощи  компьютера того человека, номер счета
которого  почти  совпадал с  ее номером. Естественно, для  получения прибыли
Ралф  использовал  код  Бланшардов.  Таким  же путем он  передал  приказ  на
вырученные  деньги  купить акции компании "Трайстар",  которая на  следующей
неделе должна была выпустить несколько совершенно новых товаров.
     Действительно, через  неделю рынок был завоеван новыми товарами,  акции
резко поднялись, а дивиденды резко выросли.
     Бетти  была  ошарашена  полученным от поверенного  сообщением,  что  ее
капитал удвоился. Она  вышла из дому,  вернулась с номером биржевой газеты и
начала внимательно  изучать его. Она  не заметила, что вместе  с  ней газету
читает робот-пылесос, подкравшийся сзади.
     - Так ты выяснила, что там с нашими акциями? - спросил вечером Том.
     -  Ничего толком не поняла, кроме  того,  что мы оказались  владельцами
крупного пакета акций самой преуспевающей компании!
     Доход  от неожиданного приобретения позволял  Бланшардам  без  опасений
встречать сроки платежей за дом, но по-настоящему  состоятельными назвать их
было  еще нельзя. Чем больше Ралф  размышлял  об  этом, тем  привлекательнее
становилась  мысль о богатстве. Дому требовался ремонт,  нужно было заменить
кое-какую  мебель, всем детям (как считал Ралф) требовались новые  подтяжки,
нельзя  было забывать  и  про плату за  обучение. А все это требовало денег,
денег, денег.
     Ралф  привык  беспокоиться  за  свою  семью.  Он  огорчался,  когда Том
простужался  и когда Бетти  резко говорила  с  детьми,  особенно, когда дети
просили  что-нибудь  такое,  на что  не хватало  средств. Все  они были  его
семьей,  он  нес  ответственность  за  них.  Он  знал,  что  весь смысл  его
существования - помогать этой семье всегда и во всем. Ралф хотел радоваться,
глядя на живущих в его доме.
     Но для этого требовались самые решительные меры.
     Первой мыслью была еще одна биржевая комбинация. Но эту идею он отринул
сразу.  Такое могло пройти только один  раз, повторение  вызвало  бы слишком
много вопросов.
     Тогда  что? Том писал книгу - может, ее можно превратить в  бестселлер?
Ралф проглядел  последний  список наиболее  удачных в коммерческом отношении
книг, заказав их в библиотеке, прочел и вернул. Потом он просмотрел рукопись
Тома.
     С первого взгляда  было  ясно,  что  исследование  творчества  Эмерсона
никогда не станет коммерческим успехом.
     Ралф  отбросил  также  идею  о  создании изобретения  - слишком  долго,
ненадежно, сомнительно.
     Задавшись целью установить, как люди становятся богатыми, Ралф выяснил,
во-первых, что  они получают деньги по наследству. Это отпадало сразу - ни у
кого из родственников  его семьи  не  было значительных средств.  Во-вторых,
деньги   можно  заработать.  Но  преподавание  в  университете  и  работа  в
библиотеке гарантированно отметали  такую  возможность.  Наконец, деньги или
нечто ценное  можно было  просто найти на улице. Но вряд  ли Том  или  Бетти
когда-нибудь обнаружат на своем участке пачки крупных купюр или алмазы.
     Деньги  можно было и выиграть, ведь Ралф уже  пробовал конкурсы.  Но  -
эврика! - помимо конкурсов есть лотерея! А если выигрывающие номера называет
компьютер, то...
     Увы,  дело  обстояло совсем  иначе.  На  лотерее  работала  примитивная
машинка,  которая  выбрасывала нумерованные  шарики.  Ралф  потратил  немало
времени, пытаясь  уловить закономерность цифр, но это было безнадежно. Нужен
иной путь.
     И такой путь нашелся. Когда номера были выбраны, их тут же передавали в
компьютер,  который отсеивал среди множества билетов лотереи  выигрышные. Но
коль скоро в  лотерее участвовал компьютер, то стоило попробовать установить
с ним связь.
     И  Ралф  принялся за дело. Была  зима,  и  робот для  скашивания  травы
бездействовал. Ралф перепрограммировал его на другие  работы,  среди которых
важнейшей было  умение вскрывать замки и  запирать их,  не  оставляя следов.
Затем Ралф принялся за лотерейный терминал, стоявший в соседнем  магазине. С
ним уже было проще.
     К февральской лотерее Ралф был готов. Прежде всего он собрал информацию
о  проданных  с этого терминала  лотерейных  билетах.  Магазин  закрывался в
шесть, и в то же время в нем выключали свет. В четверть седьмого Ралф послал
робота  к магазину.  Робот  обогнул здание, открыл  заднюю  дверь  и  проник
внутрь. Розыгрыш  лотереи состоялся в девять часов. К этому времени Ралф уже
подключился  к лотерейному компьютеру, и через  три минуты  знал  выигрышные
номера.  Переключив  таймер  терминала,   Ралф  отпечатал  на  нем  билет  с
выигрышной комбинацией,  включил его в  число  проданных  за день  билетов и
передал данные  о нем  в  лотерейный компьютер,  указав  время  продажи: без
пятнадцати шесть.
     Робот-посыльный получил билет, отпечатанный терминалом, аккуратно запер
дверь  магазина  и  принес  билет  во  двор   дома.  Здесь  он  передал  его
роботу-пылесосу,  стоявшему в  гараже. Действуя по командам  Ралфа,  пылесос
доставил билет в комнату, где на спинке кресла висел пиджак Тома. Делая вид,
что он чистит пиджак, робот вытащил лотерейный билет Тома из кармана, всосал
его в свою утробу и положил на его место новый.
     Результаты  лотереи  были объявлены по телевизору  в одиннадцать часов.
Том мрачно выслушал комбинацию цифр и произнес одно слово: "Проклятие!"
     Ралф почувствовал,  как по его цепям пробежала дрожь. Что,  если Том не
проверит  билет?  Ралфу  и  на  ум  не  пришло,  что  Том запомнит все цифры
наизусть.
     - Что случилось? - спросила Бетти.
     - Я опять не выиграл в лотерею, - ответил Том.
     - Папа, отдай мне билет, - закричал маленький Пол, появившийся в двери.
- Мы завтра будем играть в автобус, и я буду кондуктором.
     - Завтра и получишь, - ответил Том. - А почему ты не в постели?
     - Я пить хочу, - заканючил Пол. - Папа, ну дай мне билет сегодня!
     -  Проклятие! -  повторил  Том и,  не глядя,  достал билет. -  Возьми и
немедленно в кровать.
     Пол схватил билет и направился в кухню.
     - Шесть  - один - два - ноль  - два - два - три - ноль - три - один,  -
нараспев выговаривал он, читая вслух номера.
     - Что, что? - спросил Том. - Что ты там бормочешь?
     - Это номера, папа. Шесть-один-два-ноль-два-два...
     - Это  не  мои номера,  -  удивленно  проговорил  Том. - Ну-ка,  дай-ка
сюда...
     Отобрав у сына лотерейный билет, Том с изумлением уставился на него.
     -  Готов  поклясться,  что  у  меня  был  другой  билет,  - сказал  он,
поворачиваясь к Бетти. - Слушай, а какие номера выиграли?
     - Откуда  я знаю?  Позвони,  если хочешь.  Том направился к телефону  и
набрал номер.
     - Записывай! - обратился он к Бетти.
     - Те самые! - ошеломленно пробормотала Бетти, записав все цифры. - Боже
мой, ты выиграл в лотерею! Они только что сказали по телевизору, что в нашем
штате  один-единственный выигрышный билет, а  приз  - больше  двух миллионов
долларов! Том и Бетти уставились друг на друга. Бетти вскочила с дивана.
     - Ура! Мы богаты! -  Она принялась вальсировать по комнате, выкрикивая:
- Мы богаты, мы богаты, мы богаты.
     Наутро  Том позвонил в университет и договорился  с коллегой,  что  тот
проведет занятие вместо него.  Бетти тоже взяла  выходной. В этот день им не
хотелось выходить из дома. Они мечтали.
     - Я  просто не могу  видеть этот  проклятый компьютер,  - вдруг сказала
Бетти.  На  мгновение Ралфу стало больно,  но он тут  же  понял,  что  Бетти
говорила о библиотечном компьютере. Ну ясно, ведь это обычный процессор, так
что можно не огорчаться.
     -  Мы  выиграли,  мы  выиграли,  мы выиграли, -  твердил  Том,  и  Ралф
чувствовал,  как от  наслаждения  поют  все  его  цепи.  Он  никогда еще  не
испытывал такой радости. Наконец-то они счастливы - и это сделал он!
     - Теперь  мы можем себе позволить... - Начали они одновременно и вместе
замолчали.
     - Скажи ты, - попросил он.
     - Нет, ты!
     - Тогда вместе, - сказал он. И они вместе прокричали:
     - Теперь мы можем уехать отсюда!
     На  мгновение в  доме  стало  тихо. Ралфу показалось,  что все его цепи
одновременно отказали. Моя семья, с тоской подумал он. Моя семья.
     -  Я просто не могу видеть этот проклятый компьютер, - повторила Бетти,
и Ралф теперь твердо знал, что она говорила о нем. - У  меня  такое чувство,
что он постоянно следит за нами, как шпион. Я живу в этом доме, как зверь  в
зоопарке.
     - Уедем, конечно, уедем, - подхватил Том. - Теперь мы богаты.
     Ралф  почувствовал страшную усталость. Ему ничего  не  хотелось делать.
Лишь в памяти стучали слова: моя семья, моя семья, моя семья...
     Бланшарды  действовали быстро. На ограде появился  плакат  "Продается".
Том с Бетти бросили работу и разъезжали по округе в поисках нового дома. Они
отыскали его довольно  скоро, после чего началась предотъездная суета. Семья
упаковывала вещи, а Ралф молча наблюдал.
     Я никогда не увижу,  как вырастут  дети,  думал он. Я не увижу, как они
будут  влюбляться, ходить на свидания. Я не узнаю,  какие отметки  они будут
приносить из колледжа. Я больше их никогда не увижу.
     И это сделал я.
     Боль  утраты была так велика, что иногда Ралф  думал вызвать  ремонтную
бригаду,  чтобы перепаять  те  случайные ошибочные  соединения. Но теплилась
робкая надежда, что Том и Бетти передумают и останутся.
     Однако  ожидания были тщетны. Вскоре семья уехала, дом опустел и затих.
У Ралфа  какое-то время  отнимало управление роботами, регулярно  убиравшими
пустой дом, но оставались  долгие часы  ничегонеделания, когда было особенно
тоскливо.
     Все это время они  ненавидели меня, думал Ралф. Я любил их, а  они меня
ненавидели.
     ДОМ купили нескоро. Семья Алленов казалась вполне приличной, и Ралф был
рад, что у них есть дети.  Пусть трое, а не четверо, как у Бланшардов, пусть
они еще маленькие, но все же дети. В конце августа Аллены въехали.
     Я  не буду  влезать в их дела  и жизнь,  думал Ралф. Не хочу и не буду.
Только уборка, только стрижка травы - и все. Они мне безразличны.
     - Извини, дорогая, - сказала Пегги Аллеи своей дочери. - Я знаю, как ты
хочешь  такую куклу,  но нам  надо платить  за дом, и  мы пока не можем себе
позволить эту покупку.
     Не можем,  так  не  можем, подумал  Ралф.  Это его не касается. Никаких
биржевых операций, никаких конкурсов. Он устал.
     -  Мне очень жаль Мэри,  - говорила  вечером Пегги  Аллен своему  мужу,
рассказывая про куклу, которую она не купила дочери. - Я знаю,  этот дом нам
не по  средствам, но я просто влюбилась в него. И этот компьютер...  Он  все
делает так аккуратно, словно живой...
     -  Да,  - ответил Брайан. -  Черт  возьми,  мне этот домик  нравится не
меньше, чем тебе.
     - Ты  знаешь,  я  не хочу быть очень богатой, -  сказала  Пегги. -  Мне
хочется иметь ровно столько, чтобы позволить себе все это... - И она развела
руки в стороны, как бы обнимая весь дом.
     Ралф почувствовал, как по его цепям невольно пробежала радостная волна.
Что же, подумал он, может быть, маленький выигрыш в лотерею не повредит...
     Перевел с английского М. КОЧУНОВ




    Ли Хофман. Тихий вечер


     Фата-Моргана 5: Фантастические  рассказы и  повести - Нижний Новгород,
1992.
     стр. 298, пер. А.Молокина
     OCR: krimax()ugnn.ru


      Тихий вечер
      Звук и  цвет  головизора были почти  полностью  убраны. Надоевшую игру
красок  на экране  сменили мягкие  пастельные тона, музыка  едва  слышалась.
Окна,  установленные на "полупрозрачность", пропускали нежное тепло сумерек.
Кондиционер наполнял комнату чистым и свежим воздухом. Мир был тихим, теплым
и уютным.
     Уинстон Адамсон, удобно устроившись в любимом  кресле, потягивал свежий
овощной  коктейль,  время  от  времени поглядывая на  дочурку. Приятно  было
просто так вот сидеть и смотреть на нее.
     Она стояла  около  коврика,  на котором  лежала Тэмми с котятами, и  не
сводила с  них  любопытных  глазенок.  Котят  было пять. Мяукающие  пушистые
комочки,  копошащиеся  около  матери. Это были первые котята Тэмми.  Даже со
своего места Уинстон мог слышать ее тихое довольное мурлыкание
     Лорета была уже третьим ребенком Тея и Уинстон. До нее у четы Адамсонов
были еще двое. Он вдруг вспомнил о них. Джимми и Бет. Обоих теперь не было в
живых.  Но была  Лоретта. Те  же сияющие  глазенки,  маленький пухлый ротик,
нетерпеливые  ручонки,  постоянное  любопытство... Наслаждение,  которое  он
получал, глядя на нее, было тем же самым.
     "Прелестные дети, - с  гордостью сказал он себе. - Как жаль, что они не
могут всегда оставаться такими милыми, маленькими, льнущими к родителям".
     Какое-то смутное  недовольство царапнуло душу. Словно по белому провели
коричневую  черту.  Его  старший, Боб, был полон идиотских идей об изменении
мира. Разрушить равновесие?
     Черт побери, для чего?
     Но, сформулировав  вопрос, Уинстон сразу же выбросил  его из головы. Он
не собирался искать ответ. Он  вообще  не любил вопросов. И редко задавал их
себе. На большинство из них ответ был найден уже давным-давно. Они еще  и не
всплыли  в  голове, эти  вопросы, а  ответ  уже  был.  Пусть  все, что может
существовать безбедно, существует. Пусть  все идет, как  идет. В кресле было
уютно. Дом был уютен. Мир был уютен. Уинстону было хорошо. Непонятно, почему
кто - то мог чувствовать какой - то дискомфорт.
     Вот старшая дочь, Нэнси, была здравомыслящим человеком. Она похоже,  ни
о чем, кроме парней, и не думала. Пройдет несколько лет, и она выйдет замуж,
у нее появятся свои дети.  Ему было приятно думать о ней.  Лоретта взглянула
на  него.  Они  встретились  глазами,  и она заулыбалась.  Он знал,  что  со
временем забудет ее  улыбку, как  забыл улыбку  Джимми. И Бет. Но он  еще не
стар. Появятся новые дети,  новые  улыбки. Звякнул  колокольчик  над входной
дверью. Должно быть, вернулась Теа. Едва она  вошла,  Ларетта  со  всех  ног
бросилась  к  ней.Теа   быстро   чмокнула  ее   и  повернулась   к  зеркалу.
Автоматически  зажегся свет. Теа осторожно, стараясь  не испортить прическу,
сняла шляпку.
     Ларетта снова вернулась в  угол,  где  крошечны пушистые комочки сосали
силу из матери. Теа сказала:
     - Я подтвердила наши  имена в  списке, но могут пройти годы, прежде чем
что-нибудь изменится.
     -  Скверно,  -  пробормотал Уинстон,  пожав  плечами. -  Лучше  бы  она
осталась.
     Теа кивнула, но было заметно, что голова ее занята другим.
     -  Видел  бы  ты  этих людей  в  Департаменте Жизни. Некоторые  из  них
буквально  вымаливали разрешение. В прямом смысле слова вымаливали, - она со
вздохом уселась в любимое кресло.  - Одна женщина  даже  плакала. На  людях.
Честное слово, это все - таки унизительно. И не то, чтобы она не знала ...
     Сама мысль о том, что можно увидеть кого - то плачущим, была неприятна.
Уинстон поспешил избавиться  от нее. Он вовсе не  хотел все  это слушать. Но
Теа,  казалось, находила какое - то удовольствие, рассказывая  о происшедшем
со всеми омерзительными  подробностями. Он сидел, стараясь не вслушиваться в
обрушившийся на него поток слов
     Образ публично  плачущей  женщины  застрял у  него  в  голове,  вызывал
чувство внутреннего негодования. Эта  женщина  просто  не  имела  права  так
поступать. Ведь она же знала, как обстоят дела. Все это знают.
     Все  было  так  просто, так  логично,  так  разумно. Есть  предел  тому
количеству  населения,  которое  может безбедно  существовать.  Этот  предел
достигнут   много  лет   тому  назад.   Какое-то  время,  в   век  Революции
Эмоционалистов, был хаос. Но когда весь этот  ужас немного улегся, разумным,
здравомыслящим  людям  удалось  взять  верх. Обратясь  к здравому  смыслу  и
разуму, люди стали искать решение - и нашли его.
     Право  на  жизнь  давалось  каждому.  Оно  включало  в  себя  право  на
производство.   Место  одного  человека  должен  занять   один   же.  Каждая
супружеская пара может иметь двоих детей. Очень просто. Один вместо одного.
     Поскольку не каждый человек  был способен  иметь детей, право того, кто
умирал  бездетным,  могло  быть  передано,  что  позволяло  некоторым  парам
получить  разрешение  на  третьего  ребенка.  Количество  людей  на  планете
поддерживалось постоянным.
     Но дети были такими... ну ... милыми что ли...
     Логично  это было или нет,  но люди  хотели детей. Они  хотели  ласкать
милых  крошек,  учить  их  ходить,  наслаждаться  безоглядной,  не  ведающей
сомнений  любовью  самых  маленьких.  Поэтому  никаких  официальных  попыток
ограничить количество маленьких детей не предпринималось.
     В конце  концов, маленькие дети занимают так мало места, и приходящаяся
на них доля ресурсов планеты тоже невелика. Другое дело, когда они вырастут,
достигнут пятилетнего  возраста,  когда,  как считается,  ребенок становится
личностью и начинает воспринимать окружающее его общество как целое.
     Пять Лоретте должно было исполниться завтра.
     - Я взяла облатку и заказала машину, - сказала Теа.
     Уинстон кивнул. Взглянув на дочь, он сказал:
     - Пора спать, зайчонок.
     - Уже?
     - Уже.
     - А можно я еще немного посмотрю на Тэмминых деток?
     - Нет.
     Она надулась, но капризничать не стала.
     - Обними-ка папу, - сказал он.
     Она подбежала к нему и обхватила ручонками за шею. Он  ощутил  тепло ее
тельца и вспомнил Джимми и Бет.
     - Пойдем в кроватку, - Теа взяла ее за руку.
     Лоретта, заливаясь колокольчиком, принялась  распевать что-то про Темми
и ее котят.
     Теа открыла дверь в детскую.
     - Не забудь выпить молоко, - напомнил Уинстон.
     Лоретта кивнула. Дверь закрылась.
     Он откинулся в кресле, потягивая коктейль и ни о чем не думая.
     Он  сидел  в покое и  уюте,  почти не  слыша тихой музыки  и мурлыканья
Темми.
     Когда Теа вернулась, он спросил:
     - Ты дала ей облатку?
     Теа кивнула, молча прошла мимо него и скрылась в спальне.
     Он  встал.  Без всякой на то  причины вошел в детскую.  Лоретта  спала,
свернувшись калачиком. Кудель взъерошенных волос,  тихое, спокойное личико в
тусклом  свете ночника.  Маленькие розовые губы.  Длинные  светлые  ресницы.
Крошечное  ушко  правильной  формы, полускрытое  волосами. Простынка  слегка
шевелилась в такт дыханию.
     На его глазах это движение замерло.
     Он  повернулся к  двери.  Подборщики  будут  с  минуты  на  минуту. Они
позаботятся обо всем, как и в прошлые два раза. Все так просто.
     Он  вышел в гостиную. Тэмми все мурлыкала.  Окружающая тишина  казалась
слишком  глубокой,  а  мурлыкание  -   слишком   громким.  Он  посмотрел  на
копошащиеся, сосущие Тэмми  комочки ее  плоти, на  их  постоянно  движущиеся
маленькие лапки.
     И неожиданно,  без  всякой,  казалось  бы,  причины,  из глаз  Уинстона
хлынули слезы.


    Томас Шерред. Щедрость


      Фата-Моргана 5, Нижний Новгород, И.:"Флокс", 1992 г.
     OCR: krimax()ugnn.ru


      В первую неделю была только одна смерть . Во вторую - четыре, В третью
-девятнадцать.
     Большинство  были  застрелены  из пистолетов, винтовок  или дробовиков.
Четверо скончались от ножевых ран,  двое попали под мясницкий топор, одного,
прикончили обеденной вилкой, воткнув ее в позвоночник и проковыряв его аж до
спинного мозга. Кривотолки вызвало не применение вилки как токовой, а тот не
вызывающий сомнений факт, что кто - то спокойно взял другую вилку и закончил
трапезу.
     Мэр сказал:
     - Этому надо положить конец.
     Губернатор сказал:
     - Это необходимо остановить.
     Президент  через своего  секретаря  по  охране  здоровья и благополучия
высказался в то же духе.
     Комиссар  полиции и  судебный адвокат высказались в том смысле, что  ни
один камень не  должен остаться не  перевернутым,  и ФБР ответило, что  этот
вопрос находится в компетенции местных властей.
     Никто  никогда  толком  не знал, кто  состоял  за  его  спиной,  но его
заявление- каждый  пункт занимал две страницы-  выглядело  вполне солидно  и
обещало оплату  наличными. В  пределах  города смерть  кого-либо  в процессе
вооруженного грабежа  оценивалась  в  десять  тысяч  и  смерть  при  попытке
прекратить таково - в сто тысяч долларов.
     Заявление было сделано  явно  не  в интересах простого народа,  об этом
говорила агрессивность его основных пунктов.
     Провинциальная   газетка,   промышлявшая,    в   основном,   рекламными
объявлениями, опубликовав  текст  заявления, спохватилась  и  обещала больше
ничего подобного не печатать.
     Но эпидемия убийств  продолжалась в течение нескольких недель,  охватив
площадь  в  несколько  квадратных  миль.  Город  многолюдны,  и  более  двух
миллионов долларов были выплачены без лишних разговоров.
       Иногда  это  делалось  ночью,  тайком,   хотя  внутреннее  финансовое
управление никакой доход  не считает грязным. Дело осложнилось,  когда, трое
полицейских в разных частях города были настолько неосторожны, что позволили
разглядеть каким-то  незнакомцам, а может, просто зевакам  их  спрятанные  в
кобуру револьверы. Служители закона слишком  торопливо полезли во внутренний
карман   за  служебными  удостоверениями,   за  чем  последовала  свалка,  в
результате  которой  все  трое   были  убиты.   Дальнейшие  беспорядки  были
предупреждены появлением в толпе  множества полицейских  нашивок и массовыми
арестами.
     В июле  с наступлением темноты  пешеходы ходили  с большими сигнальными
огнями  и в деловых кварталах  предпочитали  не  делать резких движений.  На
первых  порах в  группы по охране порядка  нанимались трясущиеся от старости
мужчины  и  женщины,  которые играли роль  приманок-ловущек  в  определенных
районах города.  Позднее,  по  мере  накопления опыта,  тяжело  вооруженные,
смертельно опасные граждане старшего поколения вели себя как противолодочные
крейсера на свободной охоте, а хрупкие  женщины часами торчали на автобусных
остановках или расхаживали по автостоянкам взад-вперед с тяжелыми сумками.
     За  перегородками  в  бакалейных лавках, за  занавесками  в  химчистках
сидела и бездельничала  вольнонаемная охрана, дежурящая круглосуточно или же
неполный день, а иногда только по ночам.

     К сентябрю было убито  еще четыреста человек. Судебные реестры пестрели
процессами  по  запланированным  убийствам,  тогда   как  и  вооруженный   и
невооруженный  грабеж практически перестал существовать. Полиции запрещалось
принимать  вознаграждения, но  яхты,  летние коттеджи, автомобили, отпуск на
Гавайях можно было оплатить из ночных доходов. Никто не  смел сопротивляться
арестам.
     Затем  система вознаграждений  вышла за пределы штата, где начала  свое
существование.  Было  установлено, что  последние одиннадцать  сообщений  из
четырнадцати поступили из небольшого магазина на центральной улице, владелец
которого переехал в Виннипег. Умершие в числе первых четырех  человек, среди
них два  брата, пытались ограбить находящийся  за  пределами штата  банк. Их
легкие полуботинки никак не сочетались  с  охотничьим  снаряжением,  поэтому
управляющий банком и два кассира насторожились.
     Вооруженный и невооруженный  грабеж  изжил  себя, унеся около  трехсот,
видимо, действительно виновных человек.
     Несмотря на успехи в  борьбе с преступность, губернатор в конце  концов
воззвал о  помощи  к федерации,  ссылаясь на  то,  что  вся  законодательная
система  терпит  крах. Официальные лица  трех соседних штатов и Канады также
были  заинтересованы в  выполнении  этой отчаянной  просьбы. Ряд конференций
руководящих лиц кончились безрезультатно.
     Внезапно три  соседних  штата один  за другим создали  свои собственные
рабочие  комитеты,   совершенно  не  связанные  с  первым.  Затем   подобные
организации были созданы и в других городах, а потом и в других штатах.
     Сумма заработанных  и выплаченных в виде вознаграждений денег составила
примерно полмиллиарда  долларов, прежде  чем цель была все-таки  достигнута.
Система вознаграждений  распространилась  повсеместно к востоку и западу  от
Миссисипи.
     В   самом  центре  Нью-Йорка  можно  было  увидеть  детей,  играющих  в
Центральном парке даже в глубокие сумерки.
     Проанализировав  все  слухи, не  доверяя копиям  сообщений,  объективно
подсчитав   окончившиеся   смертельным   исходом   нападения   невооруженных
претендентов на  дармовые сто тысяч долларов, установили, что в  последующие
три  года число  жертв  будет  меньше, чем  число погибших  в  автомобильных
катастрофах в 1934 году.
     На четвертый год были назначены выборы президента.
     Кандидат,  одержавший победу  на  выборах,  стоял  на платформе  охраны
законности и порядок.
     В день вступления нового президента США в должность работники секретных
служб,  смешавшиеся с праздничной толпой, были уличены в ношении револьверов
"Магнум" сорок четвертого калибра и мгновенно лишены права присутствия.
     На первой сессии  конгресса был принят  федеральный  закон, запрещающий
носить оружие. Согласно данному закону право на ношение оружия имели  только
формирования по укреплению законности.
     Скотланд-Ярд направил в полицейскую школу ФБР четырнадцать специалистов
по  дубинкам.  В семнадцати  тысяч  дел  об  убийствах пострадавшая  сторона
отказывалась от обвинения.
     В детских сада Монтессори расширили программу за  счет включения  в нее
дзюдо и карате.
     Фирма  "Дженерал Моторс" провела конкурс уличных драгунов  и  наградила
самых достойных черными поясами. Популярный иллюстрированный журнал "Наука и
механика" посвятил несколько номеров самострелам.
     Ежедневно  на окраинах можно было  видеть оленей или других нарушителей
общественного порядка.
     В настоящее время  комиссия по антиамериканской деятельности расследует
стремительный рост цен на импортируемые из Японии химпакеты для взрослых.


Last-modified: Sun, 16 Nov 2003 15:46:33 GMT

Оцените этот текст: