дложила сыграть свадьбу в ее загородной резиденции Кастель- Бланко, куда она намерена пригласить молодых вельмож - своих гостей по окончании официальных торжеств. Поскольку никаких возражений ни от кого не последовало, на том и порешили. Отобедав, молодые люди еще немного поболтали о всяких пустяках, затем Бланка во исполнение своего обещания послала Этьена де Монтини за Габриелем, строго-настрого велев ему не затевать с ним ссоры, а сама, попрощавшись с Филиппом и Маргаритой, отправилась к себе. Не успел Филипп проводить ее изящную фигурку вожделенным взглядом, как Маргарита очутилась у него на коленях и обхватила руками его шею. - Сегодня отец сказал мне, что наш брачный контракт уже готов к подписанию. - Ну да. А что? - Как это что! Я жду, не дождусь, когда стану твоей женой. От неожиданности Филипп нервно закашлялся. Появись перед ним Сатана собственной персоной, он бы, пожалуй, здорово испугался, но удивлен был бы куда меньше, ибо в существовании Князя Тьмы нисколько не сомневался. Маргарита похлопала его по спине. - С тобой все в порядке, милый? Что стряслось? - Ничего особенного, - ответил он, с трудом уняв кашель. - Слюной подавился... Так о чем мы говорил? Ах да, помолвка. Если не возражаешь, объявим о ней сразу же после турнира. - Угу. А вскоре поженимся, - проворковала она, запуская свои тонкие пальчики в его золотистую шевелюру. - Это будет просто замечательно! "Чтоб я сдох!" - прошептал себе под нос ошеломленный Филипп. Перед ним было лишь жалкое подобие той гордой, независимой, своенравной красавицы, очаровавшей его накануне вечером. Правильные черты ее лица безвольно расплылись, голос звучал вяло и отталкивающе, а ее большие голубые глаза смотрели на него с собачьей преданностью. "Боже! - ужаснулся он. - Что я наделал!.." Между тем Маргарита крепче прижалась к нему и сказала: - Кстати, ты всегда покидаешь женщин среди ночи? - Нет, крайне редко. Лишь когда вынуждают обстоятельства. - И какие же обстоятельства были этой ночью? - Я беспокоился за Габриеля. Когда мы расстались, он был не в себе, и я очень боялся, что он сделает какую-нибудь глупость. Как видишь, мои опасения подтвердились. - Тут Филипп малость покривил душой, причина его ухода была гораздо банальнее. Днем ему не удалось как следует отдохнуть с дороги, и он раньше времени выбился из сил, но не хотел выказывать это перед принцессой. Маргарита наклонила голову и нежно коснулась губами его губ. - В таком случае, милый, за тобой должок. Филипп улыбнулся: - А я не люблю оставаться в долгу. - Тогда начнем? - Как? Прямо здесь? - Нет, я предпочитаю заниматься этим в постели. - Она ловко соскочила с его колен и, смеясь, протянула ему руку. - Пошли, пока я еще в состоянии ходить. А то тебе придется нести меня на руках. - Без проблем, - ответил Филипп и подхватил ее на руки. Позже, утомленные ласками, они лежали рядышком на широкой кровати в спальне принцессы. Филипп уже начал погружаться в сладкую полудрему, как вдруг до его ушей донеслось тихое всхлипывание. Затем еще одно. Он раскрыл глаза и озадаченно взглянул на Маргариту. Щеки ее были влажными от слез. - Что с тобой, милочка? - Да так, ничего, - ответила она, утирая слезы. - Просто... просто я подумала, что... что... - Лицо ее исказила плаксивая гримаса, и она с нытьем в голосе, точно обиженный ребенок, произнесла: - Ты-не-лю-бишь-ме-ня! - Почему же, дорогая? - Филипп привлек ее к себе и поцеловал. - Я люблю тебя. Очень люблю. - Да уж, любишь, - продолжала ныть Маргарита. - Так же, как любишь Бланку, свою кузину Амелию и еще десяток, если не сотню женщин. - Ты ошибаешься! Я люблю тебя больше, чем других. - Все равно это не настоящая любовь. Ты не любишь меня так, как люблю тебя я. - И как же ты меня любишь? - Всем сердцем. Всей душой. Вся моя любовь принадлежит тебе, только тебе - и никому, кроме тебя. - О Боже! - с притворным ужасом вскричал Филипп. - Ты хочешь сказать, что не наставишь мне рога? - Конечно, нет. Зачем мне другие - ведь у меня есть ты... А ты... - Маргарита горько вздохнула. - Ты будешь изменять мне, бессовестный! Я так несчастна...- И она с жаром принялась покрывать его лицо поцелуями. - Черти полосатые! - сокрушенно пробормотал Филипп. - Настает конец света... Уже в который раз за последние сутки ему пришлось на деле доказывать Маргарите, как крепко он ее любит. Глава 35 В КОТОРОЙ ФИЛИПП ЗНАКОМИТСЯ С РЕГЛАМЕНТОМ ТУРНИРА И УЗНАЕТ НЕКОТОРЫЕ ПОДРОБНОСТИ ИЗ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ СИМОНА В четыре пополудни Филипп вернулся в свои апартаменты, чтобы надлежащим образом подготовиться к встрече с императором. Однако тут его ожидало разочарование. Незадолго до этого в королевский дворец прибыл курьер с сообщением, что начальник императорского поезда допустил ошибку в расчетах. Как оказалось, итальянские гости не успевают прибыть в Памплону засветло, и Август ХII отложил свой въезд в город до утра следующего дня, решив остановиться на ночь в одной из резиденций наваррского короля, что в трех часах езды от Памплоны. Таким образом, у Филиппа неожиданно освободился весь вечер. Идти обратно к Маргарите ему не хотелось: на сегодня он был сыт ею по горло и чувствовал какое-то странное опустошение при одной лишь мысли о ее ласках. К тому же перед самым его уходом принцесса велела пажам разыскать Рикарда Иверо. Она собиралась по душам потолковать с ним о ночном инциденте, а Филиппа совсем не прельщала перспектива быть свидетелем словесного (а может, и не только словесного) мордобоя. Бланка была занята. Вот уже третий час кряду она, пуская в ход все свои чары и доводы здравого смысла, тщетно пыталась убедить Габриеля в пагубности его брака с Матильдой. Как с самодовольной ухмылкой поведал Этьен, подслушивавший их разговор, дело явно шло к поражению Бланки. Раздосадованный Филипп еле сдержался, чтобы не врезать Монтини по его ухмыляющейся физиономии, и отправился на розыски Эрнана, но вместо него нашел только его камердинера Жакомо, который сообщил, что Шатофьер, прихватив с собой Симона, поехал осмотреть ристалище и там немного поразмяться. Тогда-то Филипп вспомнил, что должен установить возле отведенного ему шатра на ристалище свой щит с гербом и собственноручно поднять знамя, тем самым засвидетельствовав, что он, как рыцарь-зачинщик, уже прибыл на турнир и готов сразиться с любым посвященным рыцарем. Недолго думая, Филипп решил воспользоваться удобным случаем, чтобы совместить полезное с приятным - выполнить необходимые формальности и увидеться с друзьями. По пути к ристалищу он отпустил поводья лошади, предоставив ей не спеша следовать за слугами, а сам, мерно покачиваясь в седле, приступил к чтению только что полученной копии регламента состязаний, из коего следовало, что праздничный турнир по случаю восемнадцатилетия наследной принцессы Наварры начнется утром 5 сентября "на ристалище в ложбине, близ славного города Памплоны" и продолжится четыре дня. Филипп бегло просмотрел перечень предполагаемых ратных забав, особо отметив для себя весьма экзотическую охоту за сарацинами (Альфонсо Кастильский обещал привезти с собой два десятка плененных мавританских воинов), и вернулся к первому дню состязаний, когда в единоборствах с копьями и в тяжелых доспехах будет разыгрываться корона короля турнира. В этом виде Филипп выступал в числе рыцарей-зачинщиков. Кроме него зачинщиками были также граф Александр Бискайский, Тибальд де Труа, граф Шампанский, граф Педро Оска, принц Эрик Датский, барон Ричард Гамильтон и рыцарь Гуго фон Клипенштейн, по прозвищу Гроза Сарацинов (слово "бакалавр" после имени Клипенштейна было зачеркнуто, а рядом, другим почерком, была сделана приписка: "командор, прецептор Аквитанский достославного ордена Храма Сионского"). Вечером накануне турнира среди рыцарей, изъявивших желание сразиться с зачинщиками, должна состояться жеребьевка, призванная определить, в каком порядке они будут вызывать зачинщиков на поединок. А если желающих окажется больше тридцати пяти, то жребий отсеет лишних - так, чтобы каждый зачинщик сразился с пятью противниками, после чего маршалы турнира определят четверку сильнейших рыцарей, которые затем разыграют между собой венец победителя. У Филиппа был добавочный стимул стремиться к победе, и не столько из тщеславия, сколько потому, что королю турнира предоставлялось право выбрать королеву любви и красоты - а он не хотел, чтобы Маргариту выбрал кто-нибудь другой, тем более после того, как она согласилась выйти за него замуж. Кстати сказать, с выбором королевы любви и красоты наваррский король попал в весьма затруднительное положение. Согласно традиции, этот почетный титул принадлежал самой знатной из присутствовавших на турнире дам и девиц, обычно жене устроителя, либо старшей его дочери, либо жене его старшего сына. Так, в бытность Филиппа в Кастилии, на королевских турнирах место в украшенной гирляндами цветов ложе занимали поочередно Констанца Орсини, жена Альфонсо, и Бланка. По логике вещей, королевой на предстоящем турнире должна была стать Маргарита, ведь и турнир-то устраивался в ее честь. Но, с другой стороны, на празднествах ожидалось присутствие двух королев - Галлии и Кастилии, и пяти принцесс, королевских дочерей, - Бланки Кастильской, Элеоноры Кастильской, Изабеллы Арагонской, жены наследного принца Франции, Марии Арагонской, жены Фернандо де Уэльвы, младшего брата кастильского короля, и Анны Юлии Римской, дочери императора. В этих обстоятельствах дон Александр, со свойственной ему деликатностью, не отважился назначить свою дочь королевой, с самого начала поставив ее как бы выше других дам и девиц, не менее знатных, чем она, и решил поступить в лучших традициях рыцарских романов - переложить бремя выбора на будущего короля турнира. Он был уверен, что кто бы не вышел победителем (а что победит зачинщик, он не сомневался), королевой будет избрана Маргарита - Ричард Гамильтон и Гуго фон Клипенштейн, как истые рыцари, поступят так из уважения к хозяйке празднеств, а Филипп, Тибальд Шампанский, Педро Оска и Эрик Датский претендуют на ее руку. Графу Бискайскому лавры сильнейшего не угрожали - он был хорошим полководцем, но никудышным бойцом, и король принуждал его к участию в турнирах лишь в тайной надежде, что когда-нибудь он серьезно покалечится. На месте предстоящих баталий лихорадочно кипела подготовительная работа. Плотники сооружали помост для почетных гостей и сколачивали на близлежащих холмах временные трибуны для мелкопоместного дворянства и плебса, на самчм ристалище косари скашивали высокую траву, а землекопы разравнивали бугры и затаптывали землей рытвины. Роскошные шатры зачинщиков уже были возведены; возле каждого из них был установлен деревянный навес с яслями для коней. Подъезжая к своему шатру, Филипп внимательно оглядывался по сторонам в надежде увидеть друзей, но на ристалище не было ни единого всадника - лишь только рабочие да гурьба ребятишек из окрестных сел. - Вот черт! - раздосадовано произнес он, слезая с лошади. - Разминулись все-таки. Оруженосец развернул знамя Гаскони - золотые оковы на лазоревом поле - и при помощи двух слуг поднял его над шатром. Филипп ничего не делал, лишь наблюдал за их работой, но его присутствие при сием действе было обязательно - на турнирном жаргоне это называлось поднимать собственноручно. Затем на специальной жерди справа от входа в шатер был укреплен щит с гербом, касаясь которого концом своего копья противники должны вызывать Филиппа на поединок. Когда все формальности были выполнены и Филипп уже собирался трогаться в обратный путь, из небольшой рощицы, которая начиналась шагах в трехстах позади шатров, показались два всадника. Они во весь опор неслись к нему, размахивая руками и что-то выкрикивая на ходу. Один из них, могучего телосложения великан на громадном коне, был, несомненно, Эрнан. Вторым всадником, чья лошадь, в сравнении с Шатофьеровым Байярдом, больше походила на пони, оказался, как и следовало ожидать, Симон. Друзья подъехали к Филиппу и спешились. - Привет, соня! - загрохотал Эрнан. - Проспался, наконец? - Говорят, ночью ты был у принцессы, - вставил свое словечко Симон. - Ну и как, здорово развлекся? Филипп содрогнулся. - Ой! Не напоминай! - Что, объелся? - Да вроде того, - уклончиво ответил Филипп и решил переменить тему разговора: - Так вы уже размялись? - Да вроде того, - передразнил его Эрнан. - И даже чуток отдохнули в той рощице. Этак самую малость... - Он сухо прокашлялся. - Черт! Жажда замучила. Пожалуй, пора возвращаться. Филипп это предвидел. - Может, сначала перекусим? - с улыбкой спросил он. - А? - оживился Эрнан. - У тебя есть жратва? - Естественно... Гоше, - велел он слуге, - занеси котомку в шатер... Давайте войдем, ребята, укроемся от солнца. Вот жара адская, не правда ли? Если такое будет твориться и во время турнира, дело дрянь. - Гораздо хуже будет, если зарядит дождь, - заметил Эрнан, следом за Симоном входя в шатер. - К жаре я привык в Палестине. А вот дождь... Терпеть не могу, когда чавкает грязь под ногами лошадей. - Кому как, - пожал плечами Филипп. Внутри шатра они устроились на мягкой подстилке из соломы, накрытой сверху плотной тканью, и принялись за еду. Филипп маленькими глотками потягивал из бутылки вино и, добродушно усмехаясь, наблюдал, как его друзья с громким чавканьем уписывали за обе щеки внушительные куски хорошо прожаренного и обильно сдобренного пряностями мяса. Наконец Эрнан удовлетворенно похлопал себя по животу и сыто отрыгнул. - Очень даже неплохо, - проворчал он, отбросив в сторону пустую бутылку и извлекая из котомки следующую. - Это, как я понимаю, наваррское. Великолепное вино, нечего сказать. - Гасконское лучше! - хором возразили Филипп и Симон, затем недоуменно переглянулись и громко рассмеялись. Эрнан тоже захохотал: - Экие мне патриоты! У дураков, говорят, мысли сходятся. Симон мигом унял свой смех. - Ты меня обижаешь, Эрнан, - с оскорбленным видом произнес он. - Это насчет чего? - Насчет дураков, разумеется. - А-а, понятно! - Шатофьер уже привык, что зачастую Симон принимает шутки за чистую монету, и давно перестал этому удивляться. - Ты уж прости, дружок, что я лишний раз напомнил тебе о твоем несчастье... Да, кстати, Филипп, об обиде. - О какой? - Твой будущий тесть, оказывается, пригласил в числе зачинщиков Гамильтона. - Ну и что? Судя по рассказам, Ричард Гамильтон - добрый рыцарь. Эрнан состроил презрительную гримасу. - Да уж, добрый! - негодующе фыркнул он. - Много хуже меня. - Не спорю. Но это еще не значит... - Значит!!! Почему он, почему не я?! Ведь я лучше, я сильнее! Какого черта, спрашивается, король пригласил зачинщиком его, а не меня? - Думаю, потому что он издалека... - Шотландский выскочка! - Выскочка, не выскочка, однако прославленный воин. - (Филипп решил не бередить рану друга и умолчал о том, что поначалу король собирался пригласить седьмым зачинщиком Шатофьера, но, получив письмо от Ричарда Гамильтона, в котором тот изъявлял желание принять участие в турнире, отдал предпочтение шотландцу.) - Надеюсь, ты не упустишь случая доказать свое превосходство над ним? - Непременно! Я покажу этому сукину сыну, где раки зимуют. - Между прочим, - Филипп извлек из-за отворота камзола копию регламента. - Ты можешь записаться еще до жеребьевки - но только начиная с третьего круга. - Я уже записался, - ответил Эрнан. - Пятнадцатым. - Не хочешь рисковать? - Ха! Разве это риск? Это называется полагаться на случай. Когда придет время бросать жребий, незанятыми останутся лишь четырнадцать первых и, возможно, еще несколько последних мест - и на них будут претендовать не менее полусотни рыцарей. А я не хочу, чтобы глупая случайность помешала мне сразиться с Гамильтоном. - Понятненько, - сказал Филипп. - А ты, Симон, тоже записался? - Да какой из меня рыцарь! - небрежно отмахнулся тот. - Впрочем, если кто-то из вас возглавит одну из партий в общем турнире, я, конечно, присоединюсь к нему... Ну, и еще попытаю счастья в охоте за сарацинами. Эрнан усмехнулся и вновь запустил руку в котомку. - Ай-ай-ай! - сокрушенно произнес он, вынимая последнюю бутылку. - Осталась единственная и неповторимая. - Не грусти, - утешил его Филипп и протянул ему свою, полную на две трети. - На, возьми. С меня достаточно. - И мою можешь взять, - добавил Симон. - Там осталась почти половина. Шатофьер одобрительно хмыкнул: - Вот и ладушки. Вы, ребята, настоящие друзья... Ну что ж, коль скоро у меня есть что пить, я, пожалуй, побуду здесь до приезда императора. Передайте Жакомо... - Это излишне. Август Юлий изменил свои планы. Он прибывает завтра утром. - Ах, так! Тем лучше. Тогда я чуток сосну в твоем шатре, не возражаешь? - О чем может быть речь! - пожал плечами Филипп. - Спи здесь, сколько тебе влезет. - Так я и поступлю, спешить-то мне некуда. Во дворце меня никакая барышня не ждет... Между прочим, о барышнях. Слыхал я, что ты остался с носом. Это правда? - Что ты имеешь в виду? - Ну, я о той смазливой девчушке, сестре Монтини, - Эрнан лукаво прищурился. - Говорят, ты положил на нее глаз, но она отвергла твои домогательства и отдала предпочтение Габриелю. Прошедшей ночью у них уже состоялось свидание. - Ба! - изумился Филипп. - Говорят? Кто? - Спроси у Симона. Это он мне рассказал. Филипп повернулся к Симону: - А ты откуда знаешь? Тот почему-то смутился. - Я сам видел, собственными глазами. - Что?! - вытаращился на него Филипп. - Ну, не... не это, а... Собственно, я видел, как Габриель выходил из ее комнаты. - Ага, понятно. Ты разговаривал с ним? - Да. - И он не попросил тебя держать язык за зубами? - Ну... Собственно говоря... Это... - Все-таки попросил? Симон виновато заморгал. - Да, попросил. - Ах, ты трепло несчастное! - негодующе рявкнул Эрнан. - Какого тогда дьявола ты разбалтываешь чужие секреты?! К твоему сведению, Филипп, этот пустомеля уже по всему дворцу раззвонил про Габриеля и его барышню. Филипп укоризненно поглядел на Симона и вдруг улыбнулся. - Стало быть, ты видел, как Габриель выходил от Матильды? Ладненько. - Тут он ткнул его пальцем в грудь. - Но ты-то что делал на половине фрейлин в это самое время? - Точно, - подхватил Эрнан. - Воистину: сей вопрос достоен пристальнейшего изучения! Симон покраснел, как вареный рак, и, запинаясь, пробормотал: - Я?.. Я просто... просто так... - Ой, не заливай! - отмахнулся Шатофьер. - Если тебе удается водить за нос Амелину, и она искренне убеждена в твоей верности, то со мной этот номер не пройдет. Думаешь, я не знаю про дочь лурдского лесничего? - А? - Филипп озадаченно взглянул на внезапно скисшего Симона, затем вопрошающе посмотрел на Эрнана: - О чем ты толкуешь, дружище? Причем здесь дочь лурдского лесничего? - А при том, что у этой самой дочери есть три дочурки, чертовски похожие на верного супруга госпожи д'Альбре де Бигор. - Да ты шутишь! - воскликнул ошарашенный Филипп. - Нет, клянусь хвостом Вельзевула. Он путается с нею с тринадцати лет, а старший их ребенок родился за полгода до его женитьбы на Амелине. - Черти полосатые! Симон, это правда? Симон и не шелохнулся, как будто вовсе не расслышал вопроса. Ссутулив плечи и опустив глаза, он был похож на пойманного с поличным преступника, который прекрасно понимал, что выкручиваться бесполезно, и хранил гордое молчание. Филипп вновь обратился к Эрнану: - Но как же так? Почему я не знал? - Да потому, что никто не знал... Гм, почти никто - за исключением лесничего, нескольких слуг, держащих свои языки на привязи, и матери Симона. - Его матери?! - Ну, да. Она-то и подыскала для милки своего сына покладистого мужа, который постоянно находится в разъездах и не задает лишних вопросов насчет того, откуда у его жены берутся дети. Надобно сказать, что наш Симон, хоть и простоват с виду, но хитрец еще тот. Он так ловко обставлял свои амуры с той девицей, что даже его товарищи, с которыми он отправлялся якобы на охоту, ничего не подозревали. Я и сам проведал об этом лишь недавно. - Как? От кого? - Э, нет. Позволь мне не открывать своих источников информации. - Эрнан вздохнул. - Впрочем, зря я тебе рассказал. Теперь у вас с Амелиной появился достаточно веский повод наплевать на свое обещание и возобновить шуры-муры. М-да, боюсь, что так оно и будет. Филипп энергично затряс головой, словно прогоняя жуткое наваждение. - Нет, это уму непостижимо... Невозможно... Я не могу поверить! Право... Симон, ты... ты... Ведь ты был для меня своего рода идеалом... идеалом супружеской верности. Я всегда восхищался твоей беззаветной преданностью Амелине и... и даже немного завидовал тебе - что ты способен так любить... А теперь... Нет! Пожалуй, я вернусь во дворец. Мне надо переварить это... привыкнуть... осознать... смириться... - И он, как ошпаренный, вылетел из шатра. Вскоре послышался стук копыт уносящейся прочь лошади. Полог у входа в шатер отклонился, и внутрь заглянула коротко остриженная голова слуги. - Прошу прощения, господа. Что-нибудь стряслось? - Нет, Гоше, ничего особенного, - успокоил его Эрнан. - Просто твой хозяин вспомнил о неотложных делах. Бери остальных и следуй за ним. Когда слуга откланялся и исчез, Шатофьер повернулся к Симону и назидательно произнес: - Вот так крушатся идеалы, друг мой любезный! - Жирный боров! - пробормотал Симон, бесцельно блуждая взглядом по шатру. - Зачем ты рассказал Филиппу? - И вовсе я не жирный, - с непроницаемым видом возразил Эрнан. - Я большой и могучий, это во-первых. А во-вторых, поделом тебе. Поменьше надо трепаться о чужих прегрешениях, коль у самого рыльце в пушку. И потом, меня до жути раздражает твое постоянное лицемерие. Строишь из себя святошу, житья не даешь Амелине, все упрекаешь ее, упрекаешь... - Ведь я люблю Амелину! Я так ее люблю... Только ее и люблю... - А зачем тогда якшаешься с той девицей? - Ну... Это так... несерьезно... - Разве? И трое детей - тоже несерьезно? Какой же ты еще мальчишка, Симон! Вот когда повзрослеешь... гм, если, конечно, повзрослеешь когда-нибудь... - Эрнан растянулся на подстилке и широко зевнул. - Да ладно, что с тобой говорить! Лучше я чуточку вздремну, а ты, малыш, ступай себе с Богом... Едва Симон вышел из шатра, как за его спиной раздался громкий храп. Несмотря на скверное настроение, он все же не удержался от смеха: - Да уж, нечего сказать, чуточку вздремнул... Глава 36 ЖУТКИЙ СОН ШАТОФЬЕРА Вообще, Эрнан не имел обыкновения храпеть во сне. За годы, проведенные в крестовом походе, он приучился спать тихо и чутко, а громогласный храп в процессе засыпания был лишь своего рода вступлением fortissimo con brio[29], быстро переходящим в pianissimo[30] его обычного сна. Симон еще не успел покинуть пределы ристалища, как Эрнан перевернулся на бок и утих. -------------------------------------------------------------- 30 pianissimo - очень тихо (итал., муз.) -------------------------------------------------------------- 29 fortissimo con brio - громко, с задором (итал., муз.) И виделся Шатофьеру самый популярный из его снов, к которому он привык настолько, что даже во сне отдавал себе отчет в том, что это всего лишь сон. ...Тихая и душная палестинская ночь, лагерь крестоносцев, на часах - уснувшие стражники, да и он сам, монсеньор де Шатофьер, гроссмейстер ордена Храма Сионского, безмятежно дремлет в роскошном командорском шатре на вершине холма. За перегородкой слышится ровное сопение его оруженосцев, звучащее как аккомпанемент к подозрительному шепоту, доносящемуся снаружи. Эрнан прекрасно знает, что это за шепот: в который уже раз коварные сарацины никем не замеченные пробираются в лагерь, чтобы убить гроссмейстера (то бишь его) и таким образом обезглавить могущественное христианское войско. Однако их надеждам сбыться не суждено: всякий раз Эрнан вовремя просыпается, собственноручно расправляется со всеми злоумышленниками, а потом задает взбучку часовым, которые проворонили очередную вылазку врага. В конце концов все войско радуется благополучному исходу ночного инцидента, а менестрели ордена спешно слагают героическую балладу, прославляющую отвагу и бдительность вождя тамплиеров... К большому огорчению Эрнана, в этот раз ему не удалось вновь пережить все перипетии ночного происшествия, и вместо того, чтобы проснуться во сне, он проснулся на самом деле и удивленно огляделся по сторонам. "Ну и дела! - промелькнуло в его голове. - Кажись, я в Филипповом шатре на ристалище... Пожалуй, что так оно и есть... Это же Наварра, чтоб мне пусто было!.. Но откуда здесь взялись сарацины, черт их дери?!" С пробуждением Эрнана шепот не пропал, а напротив, стал громче. Теперь уже это был не шепот, но спокойный разговор двух человек на арабском языке. "Нет, это не сарацины, - наконец сообразил Эрнан, обнаружив, что смысл произносимых слов ускользает от его понимания. - Мавры?.. Нет, не мавры... Христиане, провалиться мне на этом месте!.. Как они безбожно коверкают арабский..." Он весь обратился в слух, и первая же понятая им реплика буквально сразила его наповал: - Она должна умереть, хочешь ты того или нет. Я уже вынес ей смертный приговор. Эрнан осторожно протянул руку к лежавшему рядом мечу. "Вот поди ж ты! Оказывается, я присутствую на тайном судилище, где вместо латыни используется арабский язык... Да-а, очень некстати я здесь вздремнул - для "судей" некстати, разумеется... А как же Байярд? Они что, слепые?.. Впрочем, нет. Скорее всего, он опять сорвался с привязи. Хороший конь, умница..." Тут отозвался второй (Эрнан понял, что это был второй, лишь из контекста разговора - чужой язык и плотные стенки шатра делали голоса собеседников, и так похожие, совершенно неразличимыми): - Боюсь, мне придется смириться с этим. - Тем более, - заметил первый, - что она поступила с тобой по- свински. - Да, ты прав. Затем воцарилось минутное молчание. "Интересно, - подумал Эрнан. - Кто о н а ? С кем о н а поступил по-свински? А что, если мне сейчас выйти и спросить у них напрямик: "О чем вы толкуете, милостивые государи?" Гм... Нет, это будет не слишком умнч с моей стороны - сперва нужно поподробнее узнать, что они задумали... К тому же их явно больше, чем двое". И в самом деле, по соседству слышалась басконская болтовня. Эрнан определил, что разговаривали трое, судя по лексикону - слуги, несколько раз кряду они упомянули о какой-то "тряпке". Наконец, те двое возле шатра Филиппа возобновили свою весьма занимательную беседу: - Ну как, решился? - Я уже сказал: мне придется смириться. - То есть, ты согласен пассивно поддерживать меня? - Вроде того. Но... - Это меня не устраивает. Ни в коей мере. Теперь мы с тобой одной веревкой связаны, так что будь любезен разделить со мной ответственность. И не увиливай - без твоей помощи мне придется туго. - А я не увиливаю. Просто хочу получить гарантии, что мы равноправные союзники. Я не собираюсь таскать для тебя каштаны из огня. - О нет, будь в этом уверен. Конечно, мы союзники, как же иначе? А она стоит у нас на пути, само ее существование - смертельная угроза для нас... во всяком случае, для меня. Либо она, либо я - другой альтернативы нет. Ну, а ты... В конце концов, она отступилась от тебя - так что же ты колеблешься? Вот я бы на твоем месте... - Да, это уж точно. Тебе чужды сантименты. "Так, так, так,- отозвалась та часть сознания Эрнана, которая занималась анализом услышанного. - О н а отступилась от второго. Очень важная информация! А для первого о н а представляет смертельную угрозу... или для его планов - порой честолюбцы отождествляют поражение со смертью, по себе знаю... Неужели?.." Последовавшие за тем слова первого, сказанные с мрачной решимостью, подтвердили его догадку: - Когда речь идет о власти, сантименты излишни и даже вредны. Ради короны я готов пожертвовать всеми без исключения родственниками... Гм, разумеется, присутствующие не в счет. - Ой, не заливай! В твоих глазах моя жизнь не стоит и гроша. Просто сейчас я полезен тебе и, к счастью, не стою на твоем пути. - Зато эта сучка... прости, кузина - вот она стоит. - Кузина... - не сдержавшись, прошептал Эрнан. - Все-таки кузина. Понятно... Первый употребил именно это слово, а не какой-нибудь его арабский эквивалент. Догадка Шатофьера переросла в убеждение. Теперь он знал обоих злоумышленников, хотя одного из них впервые увидел лишь вчера, а с другим вообще никогда не встречался. После длительного молчания разговор продолжился, перейдя в более практическое русло: - Так что выберем - яд или кинжал? - Только не яд. - Почему? - Слишком опасно и не наверняка. - Разве? По мне, это самый верный способ. - А я так не думаю. Смерть от отравления неизбежно вызовет серьезные подозрения. Начнется расследование... - Ну и что с того? - В нашем положении это очень нежелательно. - Согласен. Но я не вижу иного выхода, кроме отравления. Ведь кинжал, веревка и тому подобное еще хуже. - Ну, не скажи. Кинжал, к примеру, тем хорош, что убийство им легко свалить на другого - подставить его так, что ни у кого не возникнет и тени сомнения насчет его виновности. - Да? И каким образом? - Есть у меня одна идея, но это будет дорого стоить. Очень дорого. Впрочем, большую часть затраченных денег мы затем вернем, но потери неизбежны. - Деньги меня не волнуют. Так что у тебя на уме? - Через три недели Маргарита устраивает загородную прогулку в свой замок... - Через три недели?! - Не беспокойся, все будет в порядке. Это самый подходящий срок. - Ты уверен? - Я отвечаю. - Ладно. Давай, выкладывай, что ты задумал. - Позже. Я еще не просчитал все детали. - А кого подставить, уже решил? - Позже, я сказал. По-видимому, он привлек внимание собеседника к выполнившим свою работу слугам, так как последовал ответ: - Ах да, ты прав. Здесь нам не стоит задерживаться. - Правильно. И пусть нас поменьше видят вместе - на всякий случай, чтобы никто ничего не заподозрил. "Поздновато хватились, ребята! - злорадно прокомментировал Эрнан. - Вы у меня на крючке, и гореть мне в адском пламени, если в самом скором времени вы не познакомитесь с топором палача". - Добро. Тогда я поехал. Послышалось конское ржание. - Будь рассудителен, кузен, - уже по-кастильски бросил вслед уезжающему тот, что остался. - Не горячись, не нервничай. Все обойдется. "Ну, это еще как сказать, господин граф! - Эрнан заранее предвкушал свой триумф. - Не думаю, что виконт Иверо согласится с вами, когда предстанет перед судом Сената по обвинению в покушении на убийство наследницы престола". Спустя некоторое время вместе со слугами тронулся в обратный путь и второй злоумышленник. Чуть отклонив полог шатра, Эрнан проводил их долгим взглядом, пока все четверо не исчезли в сгустившихся сумерках. Тогда он выбрался наружу и огляделся вокруг: над соседним шатром гордо развевалась "тряпка" - знамя Бискайи. Байярда нигде видно не было. Эрнан положил два пальца в рот и вывел замысловатую трель. Минуту спустя, радостно фыркая, к нему подбежал конь. Шатофьер потрепал его длинную гриву. - Молодчина, Байярдик! Умница! Ты даже не представляешь, какую услугу сделал всем нам, когда сорвался с привязи. Только что здесь о таких приятных вещах говорилось - брр! - волосы дыбом встают. Дикие звери - взять хотя бы тех волков, которые едва не загрызли тебя в Аженском лесу, - так они сущие агнцы по сравнению с людьми. Это я начал понимать давно. Был один тип, Гийом де Марсан, и была... - Он печально вздохнул. - Давно это было... А в крестовом походе я окончательно убедился: что неверные, что христиане - все на один пошиб. Деньги, земли, слава, власть наконец - вот их главные стимулы в жизни... Впрочем, почему "их"? Можно подумать, что я равнодушен к власти. А Филипп - другого такого властолюбца на всем белом свете не сыщешь! Мы с ним два сапога пара, и мир еще услышит о нас - содрогнется, когда услышит! Это не пустое бахвальство, милый друг, у меня чутье такое - а оно меня еще никогда не подводило. Кто десять лет назад первый увидел в Филиппе наследника Гаскони? Гастон говорит, что он, и он искренне верит в это, наш драгоценный граф д'Альбре. Ну и пусть себе верит - чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало, - а мне все равно, я на такие мелочи не размениваюсь. Запомни, Байярд, что я тебе скажу: будет наш Филипп великим государем, чертовски великим - Филиппом Великим, вот кем! Был у нас и Август Великий[31], и Карл Великий, и Александр Великий[32]. Был Корнелий Великий[33], был Филипп-Август Великий - а вот Филиппа-без- Августа Великого еще не было. Так будет, Байярдик, поверь мне на слово, будет. А я в его коннетаблях чувствую себя гораздо ближе к жезлу гроссмейстера тамплиеров, чем если бы был командором или магистром ордена... Ты, верно, спрашиваешь, к чему я это веду? Охотно отвечу. Я, знаешь ли, тоже хорош и ради власти способен на многое. Но хладнокровно убить женщину... И какую женщину! Королеву среди женщин! Она - само совершенство. Прекрасная, обаятельная, умная, величественная, властная... Скажу тебе по секрету, Байярд: вчера, увидев ее, я впервые в жизни пожалел, что принял обет целомудрия. Грешно, конечно, и я должен гнать прочь подобные мысли, но они, подлые, обнаглели вконец - ну, никак не хотят оставить меня в покое, хоть ты лопни! И что мне с ними делать, с мыслями этими, ума не приложу. Вот какая женщина Маргарита Наваррская!.. Да, ты прав, она беспутна, легкомысленна, любвеобильна. Но разве можно вменять ей это в вину? Лично я не решусь... Нет, определенно, Филиппу повезло, что он женится на ней. Лучшей хозяйки для Гаскони... гм, и королевы для всей Галлии нету и быть не может. Совет им да любовь... Ну, а что до меня, - Эрнан снова вздохнул, - то я всегда буду ему преданным другом, а е й - верным рыцарем... Что ж, поехали, Байярдик, во дворце нас, наверняка, заждались... Впрочем, нет, погоди! В шатре осталась непочатая бутылка великолепного вина. Негоже оставлять ее без присмотра - чудесный букет! -------------------------------------------------------------- 33 Корнелий Великий (541 - 592) - римский император из династии Юлиев, основатель объединенного королевства Италия. 32 Имеется в виду Александр Македонский. 31 Имеется в виду Гай Юлий Цезарь Октавиан Август. КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА (См. продолжение: ПРИНЦ ГАЛЛИИ, том второй) │ prince2.txt