ез колебаний: -- Для меня это звучит дико, но все идет к тому, что они сдали город. -- Вот именно! Чтобы спасти жизни двадцати своих соотечественников, причем не гражданских, а военных, они без боя уступили город, который обязались защищать, и в результате последовавшей за тем резни был уничтожен каждый третий его житель -- а это без малого десять тысяч человек. Мораль сей давней истории такова, что армия -- плоть от плоти народа, и страна, погрязшая в гедонистической культуре, неспособна воевать. Ее граждане, надевая мундир, просто играют в детскую войнушку, они не понимают, что настоящая война -- это кровь и смерть, а первейшая обязанность солдата -- жертвовать собой, защищая мирное население. Допустим даже, что за семьдесят лет нам удалось бы построить огромный флот для нанесения ответного удара по чужакам. А что дальше? Кого бы мы посадили на эти корабли? Людей, для которых война -- только кадры из фильмов, строки из книг, игрушечные битвы из виртуальных реальностей. Это были бы не солдаты, а всего лишь солдатики, которые обратились бы в бегство при первой же серьезной опасности. Им было бы наплевать на остальное человечество, единственное, чего бы они желали, так это в целости и сохранности вернуться на родную планету, где нет никакой опасности, которая надежно защищена от любых врагов. Да, мы и наши предшественники поступили жестоко и подло со своим народом, заставляя его воевать без нужды, жертвовать своими лучшими сынами и дочерьми. Мы вполне могли бы обойтись без этого, но тогда нас не было бы здесь. -- Взмахом руки министр указал на большой иллюминатор, где виднелся край Земли. -- Мы бы сидели на своей Терре-Галлии, сытые и довольные, а по вечерам, просматривая выпуски новостей, сочувствовали бы нашим братьям с других планет, томящимся под игом чужаков. Вот и все. Вы согласны со мной, месье Матусевич? Я кивнул: -- Согласен, сэр. Это действительно жестоко и подло, это цинично, но боюсь, что у вас не было другого выхода. Кстати, если не секрет, какова сейчас численность вашей армии? -- Сто пятьдесят миллионов. Из них сто тридцать было мобилизовано в течение недели. При необходимости мы в те же сроки могли бы призвать и втрое больше людей. Толпы добровольцев -- и мужчин и женщин -- буквально штурмовали окружные военные комендатуры, возмущаясь тем, что не получили повесток. -- Впечатляет... -- пробормотал Шанкар. -- Недурственный итог грандиозного семидесятилетнего обмана. -- Помимо обмана был еще один вариант, -- задумчиво промолвил Агаттияр. -- Еще более жестокий, зато менее подлый. Диктатура. -- Тогдашнее руководство Терры-Галлии рассматривало такую возможность, -- ответил Карно. -- Но диктатура экономически неэффективна и морально ущербна. К тому же она противоречит традициям нашего общества, тем основополагающим ценностям, которые наш народ исповедует более полутора тысяч лет, еще со времен великого Наполеона. Я с трудом подавил улыбку. После того, как Клод Бриссо сообщил, что меня представили к ордену Наполеона Бонапарта, я, естественно, заинтересовался этой исторической фигурой. Да, без сомнений, он был великим полководцем -- но вряд ли его можно было назвать великим демократом. Хотя, в конце концов, это несущественно. Каждый народ имеет право на свои мифы. Поль Карно и Раджив Шанкар приступили было к обсуждению более конкретных и менее глобальных вопросов, связанных с текущей ситуацией в Солнечной системе, как вдруг в конференц-зал буквально ворвался офицер в чине капитана третьего ранга. Отсалютовав двум присутствующим адмиралам, он вручил министру иностранных дел какую-то бумагу. Лицо офицера было бледным, как полотно, а в глазах застыл ужас. Когда Карно ознакомился с текстом, лицо его стало таким же бледным, с болезненным сероватым оттенком. Он обвел нас всех взглядом, исполненным тоски. -- В системе Бай-Син мы потерпели неудачу. Объединенный флот габбаров и келлотов, убедившись, что наши войска побеждают, начал массированную бомбардировку Страны Хань. Подробности пока неизвестны. Это только предварительное сообщение, более детальная информация должна поступить через пару часов. Несколько минут все присутствующие в конференц-зале молчали, не в силах вымолвить ни слова. Первым отозвался Шанкар: -- Уже есть реакция вашего правительства? -- Еще нет. Это сообщение они получат позже, чем мы. Из системы Бай-Син к Солнцу ведет исследованный канал второго рода. А к Терре-Галлии -- нет. Так что нам остается только ждать. Следующие три с лишним часа растянулись для нас в целую вечность. Вскоре к нам присоединилось еще с десяток адмиралов из главного командования флота, но никакого совещания не проходило. Все просто ждали, в основном молча, только изредка обмениваясь короткими репликами весьма мрачного содержания. В этой компании мы чувствовали себя лишними, но не уходили, а нам даже не пытались намекнуть, что наше дальнейшее присутствие здесь совсем необязательно. Как бы то ни было, мы являлись полномочными представителями пятимиллиардной планеты Махаварши и имели право получать всю информацию из первых рук. Часа через два Карно принесли правительственную шифрограмму с Терры-Галлии. Ознакомившись с ней, он ничего нам не сказал, а спрашивать его никто не решался. Единственно лишь было ясно, что в шифровке никаких новостей не содержалось. Скорее всего, там были только инструкции, связанные со сложившейся ситуацией. Наконец поступило сообщение из системы Бай-Син. Прочитав его, Поль Карно долго сидел, уставившись взглядом в пустоту перед собой, потом сухо заговорил: -- По последним данным, общая мощность сброшенных на Страну Хань термоядерных и позитронных зарядов превышает два миллиона килотонн. Атмосфера планеты представляет собой сплошное радиоактивное облако. От силы взрывов ее ось вращения сместилась на двенадцать градусов. Судя по некоторым признакам, бомбардировка привела к резкой активизации тектонических процессов. В соответствии с заранее полученными инструкциями, главное командование Шестого Флота Освобождения приняло решение заблокировать все каналы, оставленные для возможного отхода противника, и приступить к полной ликвидации вражеских войск. Согласно тем же инструкциям, на планету келлотов будет сброшена глюонная бомба. "Девять миллиардов человек, -- пульсировала в моем мозгу мысль, пронзая все мое существо нестерпимой болью. -- Девять миллиардов, погибших в одном шаге от свободы. Девять миллиардов мужчин и женщин, стариков и детей, похороненных в одной общей ядерной могиле..." -- Господин главнокомандующий Первым Флотом, -- заговорил министр, обращаясь к адмиралу-фельдмаршалу Дюбарри. -- Как полномочный представитель Терры-Галлии и глава временной администрации Земли и Солнечной системы, я приказываю вам применить против населяющих Землю габбаров бактериологическое оружие. Дюбарри начал было говорить по-французски, но потом, покосившись на нас, осекся и повторил свой вопрос на английском языке: -- Без предупреждения, сэр? -- Без всякого предупреждения. Немедленно. Габбары не должны знать наперед, что их ожидает. Иначе, в порыве отчаяния, они попытаются превратить Землю в сплошные руины. Будем надеяться, что к тому времени, когда они разберутся в происходящем, им будет не до того. Еще в канун операции мы на специальном заседании правительства рассматривали такой вариант развития событий. Этот удар станет не единственным ответом на уничтожение Страны Хань. В шифрограмме, которую я получил полтора часа назад, говорится, что уже подготовлены к отлету эскадры, которым будет приказано сбросить глюонные бомбы еще на три планеты габбаров и на две -- принадлежащих келлотам. Все остальные расы будут оповещены о причинах наших действий. Это послужит им предупреждением. Тут отозвался Агаттияр: -- Господин министр, сколько еще человеческих миров находится под контролем габбаров и келлотов? -- Только семь, -- ответил Карно. -- Да и то они охраняют их вместе с другими чужаками. Келлоты слишком слабы, они по сути просто придаток к габбарам, а сами габбары считают себя главными в союзе девяти рас, в определенном смысле высшей расой, поэтому обязанности тюремщиков перекладывают на плечи своих младших партнеров. -- И все же есть целых семь систем, где присутствуют войска габбаров и келлотов, -- стоял на своем профессор. -- Вы не считаете, что ваши действия спровоцируют их к уничтожению и этих планет? Министр как-то неопределенно кивнул: -- Данный вопрос мы долго взвешивали и рассматривали, месье Агаттияр. И пришли к выводу, что это как раз тот случай, когда нет верной и неверной линий поведения. Есть только плохой вариант и еще худший. Если мы не накажем габбаров и келлотов за Страну Хань, то тем самым продемонстрируем свою слабость, и тогда даже те расы, чья этика не приемлет геноцида в качестве инструмента политики, примутся шантажировать нас, угрожая уничтожением подконтрольных им человеческих планет. Единственный сдерживающий фактор для них -- это неотвратимость ответных актов возмездия. Между тем Дюбарри обратился к Клоду Бриссо: -- Специальная эскадрилья бомбардировщиков находится в вашем подчинений, вице-адмирал. Приступайте к выполнению задания. -- Есть, главнокомандующий! -- козырнул Бриссо. С мрачным и решительным выражением лица он направился к выходу из конференц-зала. Сорок минут спустя из ангаров станций вылетела сотня челноков, снабженных специальными распылителями, и под прикрытием барражировавших над планетой легких крейсеров устремилась вниз, к Земле. А через три с половиной часа эскадрилья вернулась в свои ангары, не потеряв во время операции ни одного челнока. Так состоялась решающая, бескровная, но смертоносная, атака на Землю. И началось недельное ожидание... 5 Луна полностью лишена атмосферы, а сила тяжести на ее поверхности в шесть раз меньше земной, поэтому посадить на нее легкий крейсер типа "Зари Свободы" было делом несложным. Сигурдсон произвел посадку, как было принято говорить среди пилотов, "на глазок" -- то есть, не прибегая ни к каким компьютерным расчетам, на одном лишь ручном управлении. Плавно сбросив мощность антигравов, пока корабль не лег всем своим весом на сверхпрочные опоры, Лайф отдал последнюю, уже чисто символическую команду "посадка завершена" и посмотрел на меня, довольно потирая руки. Эти его взгляды после каждого удачно проведенного маневра вызывали у меня легкое чувство неловкости. Он словно бы хотел убедиться, что сделал все правильно и я целиком одобряю его действия. В глазах Сигурдсона я по-прежнему оставался непререкаемым авторитетом в области пилотирования, даром что его опыт управления межзвездными кораблями был гораздо больше моего. Правда, прежде он водил только махонькую прогулочную яхту, оснащенную примитивным скачковым генератором, но в конечном итоге это не имело решающего значения -- все-таки он путешествовал по космосу с девятнадцати лет и за это время избороздил вдоль и поперек весь Сектор Один. Ну а я, если не считать увлечения виртуальными реальностями, лишь месяц назад впервые вырвался из сферы притяжения родной планеты и оказался за пилотским пультом настоящего корабля. Но как бы то ни было, Сигурдсон ожидал моей реакции. Поэтому я улыбнулся и сказал: -- Здорово, Лайф! Очень мягкая посадка. Я бы так не смог. На его щеках вспыхнул румянец -- как у школьника, который удостоился похвалы учителя. Пытаясь скрыть смущение, я прокашлялся и встал с капитанского кресла. -- Ну, ладно, пойдем на выход. За нами уже едут. -- Я указал на гравикар, который катил через космодром, направляясь к нашему кораблю. Мы приземлились возле самого большого из лунных куполов -- Купола Тихо, который сейчас был превращен в лагерь для военнопленных. Здесь у нас было одно дело, и мы с Сигурдсоном прилетели только вдвоем -- для короткого путешествия между Землей и Луной полного экипажа не требовалось. Но Лайф почему-то не стал освобождать свое место. Он растерянно отвел взгляд и сквозь прозрачную обзорную стену уставился на призрачный лунный ландшафт, в данный момент освещенный лишь отраженным Землей светом. -- Знаешь, Стас, -- нерешительно проговорил Сигурдсон. -- Я понял, что это неудачная идея. Лучше обойдемся без личной встречи. Я удивленно посмотрел на него: -- С какой стати? Что случилось? -- Понимаешь... В общем, Гриша был моим лучшим другом. Самым лучшим, если не считать Мелиссы, которую я... с которой все иначе. Мы много налетали с ним, мы были отличной командой, мы понимали друг друга с полуслова. Но теперь... Нет, я не стал считать его врагом. Он по-прежнему мой друг. Но после всего, что я узнал, что увидел, я перестал симпатизировать его народу. Я уже не смогу относиться к нему так, как раньше. И при встрече... при встрече он сразу почувствует это. Он очень чуткий и ранимый. Сейчас он думает... он, верно, тешит себя мыслью, что есть на свете хоть один человек, который относится к нему с искренней симпатией, без всякого предубеждения. А после нашей встречи он... ему станет очень больно. Это будет для него тяжелым ударом. Не знаю, понимаешь ли ты меня... -- Понимаю, Лайф, -- сказал я. -- Прекрасно понимаю. И что же нам делать? Он бессильно пожал плечами: -- Наверно... наверно, я просто передам ему короткое сообщение. Ну и, конечно, дарственную, ключи, шифры, диск со спецификацией и картами. Я задумался. Тем временем гравикар уже приблизился вплотную к кораблю и стал пристыковываться к пассажирскому люку. -- Значит, сделаем так, -- произнес я. -- Все, что нужно, я передам ему сам. А насчет тебя что-нибудь солгу. По пути придумаю. -- Ты в самом деле хочешь с ним встретиться? -- Да, -- решительно кивнул я. -- Мне есть, что ему сказать. Покинув рубку, я спустился к люку и через шлюз прошел в гравикар. За десять минут машина прибыла в Купол Тихо, там я встретился с уже ожидавшим меня представителем администрации лагеря, и вместе с ним мы вошли в небольшое помещение, разделенное надвое перегородкой из бронированного стекла. -- Уберите это, -- сказал я, постучав кулаком по перегородке. -- Она мне ни к чему. -- Вы уверены, месье? -- спросил администратор. -- Вам известно, что эти твари могут плеваться ядом? -- Известно, сэр. Но я этого не боюсь. И, кстати, не вздумайте надеть на него намордник. -- Вы полностью берете на себя ответственность за все последствия? -- Да, полностью. Администратор кивнул: -- Ваши слова записаны, капитан Матусевич. В случае чего они послужат доказательством, что мы вас предупреждали. -- Да, безусловно, -- согласился я. Администратор покинул помещение, и почти сразу после этого стеклянная стена поднялась к потолку. А через пару минут в комнату ввели альва Григория Шелестова. Его сопровождало двое охранников в плотных, водонепроницаемых комбинезонах, прикрывающих все тело от шеи до самых кончиков пальцев, а на голове у них были надеты шлемы с прозрачными смотровыми стеклами. Оставив альва наедине со мной, они сразу же ушли. -- Здравствуй, Григорий, -- сказал я. -- Здравствуй, брат-человек, -- ответил альв. -- Не думал я, что ты захочешь повидаться со мной. -- Однако захотел. Со мной должен был прилететь и Лайф, но он ранен и теперь лежит в лазарете. Он так сожалел, что не может встретиться с тобой. Шелестов встревожился: -- Рана серьезная? -- Да нет, пустяковая. Через неделю Лайф будет в полном порядке. Он и сейчас может ходить, но врачи строго-настрого запретили ему полеты. Так что он передает тебе самые искренние приветствия. Альв вздохнул: -- Жаль. Я так хотел еще раз увидеться с ним. Ведь он мой лучший друг, настоящий друг -- единственный среди людей и альвов. -- Как с тобой обращаются? -- спросил я. -- Люди никак, -- ответил он грустно. -- Совсем никак. Ко мне, как и к другим альвам, они относятся... не по-человечески. Просто как к опасным животным. Меня это очень, очень печалит. Но теперь я понимаю их отношение. Я познакомился с другими альвами. Они... они действительно больны. Они совсем не помнят, как наш народ дружил с людьми. Не помнят, как мы были братьями. Не хотят даже говорить о том, как много вы для нас сделали. Они считают вас злобными и жестокими, они обвиняют людей во всех смертных грехах, рассказывают небылицы о дискриминации и преследованиях. Я знаю, что все это неправда, потому что несколько приведенных ими примеров относятся еще к тем временам, о которых я знаю. Все те случаи исковерканы, искажены, приправлены ложью, а некоторые мелкие недоразумения, что случались между отдельными представителями наших рас, нынешние альвы представляют как злонамеренные действия со стороны всего человечества... Это ужасно, друг-Стефан! Меня это приводит в отчаяние. Я сочувственно покачал головой. -- А как другие альвы относятся к тебе? -- Плохо, очень плохо, -- с горечью ответил Шелестов. -- Я пытался раскрыть им глаза, развеять их заблуждения, но они только смеялись и издевались надо мной, называли меня глупой комнатной собачонкой. Потом несколько раз били, а однажды пытались задушить. Но тогда вмешались охранники. Тех, кто хотел меня задушить, они просто отогнали прочь, а меня жестоко избили. Я знаю, они это сделали специально, после того случая братья-альвы уже не трогали меня, они продолжали издеваться, насмехаться надо мной, но... но уже без злобы -- мол, ты, Гриша, наивный, глупенький братец, вот видишь, как обращаются с тобой твои любимые люди. -- Лохматой лапой он вытер слезы со своих глаз. -- Впрочем, сейчас братьям-альвам уже не до меня. Они сейчас трясутся от страха, каждую минуту ожидают смерти. -- Почему? -- Да все из-за того, что эти изуверы-габбары сделали со Страной Хань. Мы все шокированы. Мы потрясены. А сегодня, когда меня забрали из барака и без всяких объяснений куда-то повели, я испугался... я думал, что меня расстреляют. -- Мы не убиваем военнопленных, Григорий. -- Но габбаров же вы убили. Пять дней назад. Вечером они еще были в бараке, а утром уже все до одного исчезли. А охранники намекнули нам, что... что мы можем последовать за ними. -- Они просто пугали вас. Этакий мрачный юмор. На самом деле габбаров перевели в другой купол, подальше от вас, чтобы избежать неприятных инцидентов. -- Каких инцидентов? -- Дело в том, -- объяснил я, -- что альвы и дварки сейчас воюют с габбарами. -- Что?! -- Он даже подпрыгнул от неожиданности. -- Мы выступили против этих гнусных тварей? Мои соотечественники наконец-то опомнились и поняли свои заблуждения? -- Увы, нет. Они по-прежнему ненавидят людей. Как и раньше, мы враги. Альвы с дварками воюют не за нас, а против габбаров. Воюют не из любви к нам, а из страха перед нами. Шелестов вконец растерялся: -- Я не понимаю тебя, брат-человек. -- Сейчас поймешь. В отместку за Страну Хань мы уничтожили всех габбаров, которые засели на Земле и отказывались сдаваться. Сейчас наши санитарные команды как раз собирают тела погибших и поддают их кремации. Также мы разрушили нашим новым оружием три габбарские планеты и три келлотские. Что касается келлотов, то они поняли, что нам по силам истребить всю их расу подчистую, и стали вести себя тише воды ниже травы. Зато габбары попытались подвергнуть ядерной бомбардировке планету Мельпомену в системе Ригеля. Вместе с ними ее охраняли альвы и дварки. Они выступили против габбаров, так как знали, что за уничтожение Мельпомены мы станем мстить и их расам. Сейчас наши войска уже находятся в локальном пространстве Ригеля и вместе с силами альвов и дварков громят габбарский флот. Но это отнюдь не значит, что мы снова стали друзьями или хотя бы союзниками. Мы просто заключили временное перемирие -- перемирие, основанное на страхе. Мы по-прежнему ненавидим и альвов и дварков, а они ненавидят нас. Шелестов обхватил голову лапами. -- Это ужасно, брат-человек! Мир совсем обезумел. Как же это могло случиться? -- Не знаю, Григорий, я сам ничего не понимаю. Мне ясно только одно: в этом безумном мире ты чужой. Ты чужой, как для нас, людей, так и для своих братьев-альвов. -- Я достал из кармана пластиковый пакет, который передал мне Сигурдсон, и вручил его Шелестову. -- Здесь есть все необходимое, чтобы ты стал полноправным хозяином "Валькирии". Лайф дарит ее тебе. Мы договорились с командованием, что тебя доставят к Звезде Дашкова и пересадят на яхту. А дальше поступай, как хочешь. Но мой тебе совет: беги прочь. Корабль, который доставит тебя к яхте, наполнит топливные баки, и дейтерия тебе хватит на десяток тысяч парсеков. Там, на диске, который лежит в пакете, есть полный каталог всех известных планет, пригодных для человеческой... ну, и альвовской жизни. Их много в радиусе десяти килопарсеков, и большинство из них необитаемы. Выбирай себе любую по вкусу и живи там. На "Валькирии" установлен довольно мощный конвертор, который способен выделять из обычной воды тяжелую, а потом добывать из нее дейтерий. Так что энергии тебе хватит до конца твоих дней. Это все, чем мы можем тебе помочь. Альв задумчиво повертел в лапах пакет, даже не раскрывая его. Затем грустно посмотрел на меня: -- Ты сказал: много пригодных для жизни, но необитаемых планет. А мы воюем друг с другом. Зачем? Что нам мешает быть братьями? Я отвел в сторону взгляд. -- Ты спрашиваешь о таких вещах, на которые я сам не нахожу ответа. Я в растерянности, Григорий. Галактика так велика, что мы, все десять разумных рас, могли бы жить в ней, совсем не общаясь друг с другом. Мы могли бы разделить ее на сферы влияния, настолько огромные, что для их освоения понадобится много миллионов лет. Но мы воюем друг с другом... Да, ты прав -- это безумие. Форменное безумие. И самое страшное, что ничего поделать с этим мы не в силах. -- А, может, мы просто не хотим? -- Так и не заглянув в пакет, альв сунул его в карман своих шортов. -- Я, пожалуй, последую твоему совету, друг-Стефан. Я спрячусь где-то на необитаемой планете -- но не навсегда. Мне нужно некоторое время, чтобы обдумать все случившееся, а потом я вернусь к своим братьям-альвам и попытаюсь образумить их. -- Ты закончишь так же, как и Ахмад, -- сказал я. -- Для своих ты будешь таким же предателем, как он. -- Нет, -- решительно мотнул он головой. -- Я не такой, как Ахмад. Он был с другими расами и против вас, а я буду с альвами -- но за людей. Я вздохнул: -- Ну что ж, желаю тебе удачи. Поняв, что я собираюсь уходить, альв робко протянул мне свою лапу. -- Прощай, брат-человек. После некоторых колебаний я осторожно пожал его лапу... Нет, все-таки руку. -- Прощай, друг-альв. Назвать его братом я так и не решился. эпилог ОБРЕТиННОЕ НЕБО В Париже было ясное весеннее утро. Дул свежий прохладный ветерок, развевая над Елисейским дворцом два флага -- сине-бело-красный триколор Франции и голубое полотнище, усеянное золотыми звездами, -- символ Земной Конфедерации. А рядом с парадным входом во дворец на флагштоках были подняты знамена всех восьми свободных от чужаков человеческих планет -- начиная с Терры-Галлии и заканчивая лишь недавно отвоеванной Мельпоменой. Чуть в стороне, на девятом флагштоке, висел приспущенный и повязанный черной лентой флаг Страны Хань. На этой смертельно раненной планете все еще продолжались спасательные работы, за минувший месяц галлийским десантникам удалось отыскать и эвакуировать свыше двух миллионов чудом выживших ханьцев, но почти все они были поражены лучевой болезнью, и, по оценкам врачей, лишь у трети из них имелись шансы на полное выздоровление. Остальные были либо обречены на скорую смерть, либо на несколько лет медленного умирания... Мы с императором Махаварши Падмой XIV стояли вдвоем на площади перед дворцом и смотрели на гордо реявшие знамена. До начала первого пленарного заседания Ассамблеи Человеческих Миров оставалось еще более двух часов, и сейчас мы, никуда не торопились, наслаждаясь прекрасным весенним утром. -- Восемь планет, -- задумчиво проговорил император. -- Всего восемь людских планет, двадцать один миллиард человек. А против нас -- три с половиной триллиона чужаков и несколько тысяч населенных ими миров. Силы неравные, но мы выстоим. Мы должны выстоять, потому что мы люди. Есть еще двадцать миллиардов наших собратьев, которые по-прежнему томятся в неволе. Вскоре мы освободим их, и они присоединятся к нашему содружеству. Нам предстоит пройти долгий и нелегкий путь, но в конце концов мы снова станем самой могущественной в Галактике расой. Обязательно станем -- я в это верю. -- Я тоже верю, сэр, -- сказал я. -- Но вы неправильно сосчитали. Сейчас у нас девять планет, а не восемь. Землю мы тоже заселим, обязательно. Я уверен, что каждая планета сочтет за честь внести свой вклад в возрождение Земли. Каждая -- в меру своих сил и возможностей. Одни меньше, другие больше. Например, Терра-Галлия вполне может "командировать" сюда четыреста или даже пятьсот миллионов своих граждан. А наша Махаварша -- хоть целый миллиард. И никого принуждать не придется, добровольцев будет много, гораздо больше, чем необходимо. Вот, скажем, я... -- Тут я слегка замялся. -- Сэр, я очень люблю нашу планету, она моя родина. Но если мне предложат стать гражданином Земли, я соглашусь без раздумий. Император улыбнулся, но ответить ничего не успел. Звонкий оклик заставил нас обернуться, и мы увидели, как через площадь к нам спешат две молодые девушки -- обе стройные, черноволосые, смуглые. Одна из них, постарше, была просто симпатичной и привлекательной, а та, что помладше, -- блестящей красавицей. И все же, несмотря на красоту младшей, мое сердце защемило при виде ее старшей спутницы -- Риты. В последнее время я всячески избегал с ней встреч, да и она по возможности сторонилась меня, но вот мы снова оказались лицом к лицу... -- Здравствуй, отец, -- жизнерадостно произнесла младшая из девушек, обращаясь к императору. А потом уже ко мне: -- Здравствуйте, капитан Матусевич. Я давно уже хотела познакомиться с вами. Принцесса Сатьявати в жизни выглядела гораздо моложе, чем на телеэкранах, менее величественной и не такой изысканной, но еще более очаровательной. А ее улыбка по своей ослепительности могла соперничать с сияющим в чистом утреннем небе солнцем. -- Мое почтение, ваше высочество, -- церемонно ответил я и поймал себя на том, что чуть не отсалютовал ей по-уставному. Служба в военном флоте, даже при том, что я продолжал считать себя человеком гражданским, все-таки давала о себе знать. -- Ой, не надо так официально! -- рассмеялась Сатьявати. -- Называйте меня просто "мисс". Или, в крайнем случае, принцессой. Но ни в коем случае не высочеством. Я этого страшно не люблю. -- Хорошо, мисс, -- кивнул я. -- Буду иметь в виду. -- У меня к вам сразу два дела, капитан, -- сказала Сатьявати. -- Во-первых, хочу выразить свое восхищение вами и поздравить вас с наградами. Она умолкла, протянула руку и прикоснулась к двум ленточкам на моей груди -- орденам Наполеона Бонапарта и Джавахарлала Неру. -- Благодарю, мисс, -- ответил я. -- Но смею вас заверить, что я не заслужил такой похвалы. -- Заслужили, заслужили, можете не сомневаться. А во-вторых, сэр, как и всем остальным соратникам моего отца, я хочу выразить вам свое возмущение и негодование. Свое громкое "фе", так сказать. Вам должно быть совестно, что вы столько лет держали меня в неведении, заставляя думать о нем... то, что я о нем думала. Хоть бы один из вас, хоть бы единым словом намекнул мне, что отец не тот, за кого себя выдает. -- Увы, принцесса, -- вежливо заметил я, -- ваше возмущение обращено не по адресу. Даже при всем желании я не мог сообщить вам правду, поскольку сам ничего не знал. Я вообще не участвовал в работе подполья. На прекрасном лице Сатьявати отразилось искреннее недоумение: -- Как так? -- Да вот так, мисс. На самом деле я просто оказался в нужное время в нужном месте. Мне просто повезло, и в этой удачливости состоит вся моя заслуга перед родиной. Так что я вовсе не скромничал, когда говорил, что не заслуживаю ни этих наград, ни вашей похвалы. Принцесса вопросительно посмотрела на императора: -- Как же так, отец. Ведь ты, выступая перед народом, чуть ли не прямо заявил, что капитан -- один из твоих ближайших соратников. -- Так оно и есть, дочка. Я нисколько не покривил душой. Я лишь умолчал о том, что для этого мистеру Матусевичу понадобилось всего несколько часов -- и чтобы стать моим ближайшим соратником, и чтобы внести неоценимый вклад в дело освобождения Махаварши. Просто он слишком скромен и застенчив, чтобы признать свои заслуги. -- Решительным жестом Падма пресек мои возражения. -- Это долгая история, Сати. Пусть ее расскажет тебе мисс Агаттияр. -- Он ободрительно улыбнулся скромно стоявшей рядом с дочерью Рите. -- А нам с капитаном нужно еще кое-что обсудить. Принцесса мигом поняла намек и предложила Рите пойти прогуляться в парк. Та, разумеется, согласилась и, уже уходя, одарила меня страстным взглядом, исполненным нежности и тоски. Я печально смотрел девушкам вслед. За время нашей разлуки я понял, что действительно полюбил Риту. Она тоже любила меня, но мы не могли быть вместе. Между нами стояла двенадцатилетняя девочка, которая владела всеми моими чувствами и помыслами. Ради счастья быть ее отцом я готов был отказаться от всего остального -- даже от любимой женщины. Сейчас Рашели не было на Земле. Три недели назад она улетела на Терру-Галлию к матери, но вскоре обещала вернуться. Я очень, очень скучал за ней... -- А мы, пожалуй, тоже пойдем прогуляемся, -- наконец отозвался император. -- Вы не возражаете, капитан? -- Конечно, нет, сэр. Мы миновали окружавший дворец сад и вышли на Елисейские поля, которые тянулись от Площади Согласия до Площади Звезды, разделенные надвое кольцевым перекрестком, украшенным четырьмя фонтанами. -- Куда пойдем? -- спросил Падма. -- К Лувру или к Триумфальной арке. Я прикинул, что Рита с принцессой, скорее всего, направились в сторону Лувра, поэтому выбрал Площадь Звезды. Мы зашагали по парк-променад к перекрестку с фонтанами, именуемого Круглой площадью. Париж принадлежал к числу тех нескольких десятков самых древних земных городов, которые габбары оставили почти в полной неприкосновенности и не перестроили их на свой манер. Поступили они так вовсе не из уважения к многим тысячелетиям человеческой истории и не из любви к нашим памятникам архитектуры, а именно для того, чтобы лишний раз подчеркнуть: именно им, габбарам, принадлежит старейшая в Галактике планета, прародина человечества -- некогда самой могущественной из галактических рас. Некоторое время мы шли молча, восхищенно и с благоговением оглядываясь по сторонам и стараясь не замечать следовавших на некотором отдалении от нас охранников. Последние были разумной, хоть порой и не очень комфортной, мерой предосторожности. Искусственно вызванная пандемия за шесть дней выкосила почти все габбарское население Земли, но некоторые чужаки все же сумели избежать гибели и укрылись в густых лесных массивах -- главным образом в джунглях Африки, Индии и Центральной Америки, в сельве Амазонки, а также в тайге России и Канады. По приблизительным оценкам, их осталось до нескольких десятков тысяч, и сейчас ими занимались специальные отряды коммандос (к сожалению, порой они отстреливали ни в чем не повинных земных горилл, принимая их за врагов). На территории Западной Европы пока ни одного уцелевшего габбара обнаружено не было, но тем не менее люди держались начеку. -- Сэр, -- наконец спросил я, -- почему вы все-таки возглавили правительство? Ведь вы сами говорили, что категорически против укрепления императорской власти. -- Теперь это не имеет значения, капитан. Императорской власти все равно уже не будет. -- С какой стати? Вы хотите провозгласить Республику? -- Нет, мистер Матусевич. Все куда проще и печальнее. Монархии на Махаварше не будет, потому что не будет самой Махаварши. Я понял это сразу, когда узнал, что наша планета -- не единственная цель галлийцев. Поэтому и согласился встать во главе правительства. -- Погодите, сэр, -- растерянно произнес я. -- Как это не будет Махаварши? -- Очень просто -- нам не удастся ее удержать. Это был ясно с самого начала. -- Но... почему? -- Вы же военный, капитан, сами подумайте. Помните, вы говорили мне, что прекрасно знаете, сколько звезд находится в радиусе светового года от Махаварши? -- Да, -- машинально ответил я, а потом вдруг остановился как вкопанный. -- Так вот оно что! -- В том-то все и дело, -- подтвердил император. -- Махаварша расположена в чересчур плотной области Галактики. Заблокировав дром-зону в нашей системе, мы вовсе не обезопасим себя от угрозы вторжения. Противнику не составит труда собрать крупный флот в окрестностях одной из ближайших звезд и атаковать нас оттуда. Несколько световых месяцев, это не несколько световых лет. Вот, скажем, Звезда Роллана, ближайшая соседка Дельты Октанта, расположена на расстоянии полутора парсеков от Терры-Галлии. Это примерно пять-шесть лет полета для быстроходных легких крейсеров, десять лет -- для кораблей среднего класса и более пятнадцати -- для сверхтяжелых линкоров и боевых станций. Вы должны согласиться, что с такой длительностью полета говорить о массированной атаке попросту нереально. В нашем же регионе совсем другая ситуация. -- Теперь ясно, -- кивнул я. -- Правда, можно заблокировать дром-зоны всех ближайших звезд... Хотя нет, их слишком много. Это будет чересчур расточительно. -- А вдобавок опасно. Как я понимаю, тщательно изучив структуру заблокированной дром-зоны, можно разгадать механизм, с помощью которого производится подобная блокировка. Стало быть, каждую такую дром-зону нужно усиленно охранять -- а в окрестностях Махаварши это не просто расточительно, и даже не чересчур расточительно, это вовсе неосуществимо. Значительно экономнее переселить всех жителей на другие планеты. Мы уже миновали Круглую площадь и теперь шли по пустынной авеню к видневшейся вдали Триумфальной арке. Над нами кружил флайер недавно воссозданной и еще немногочисленной Федеральной Полиции Земли. -- Значит, -- произнес я, -- Махаваршу изначально рассматривали в качестве своеобразного донора, источника человеческих ресурсов для других планет? -- Да, капитан. Это, конечно, неприятно -- но, увы, неизбежно. В течение одного или двух лет все население Махаварши будет эвакуировано, после чего флот Терры-Галлии разблокирует дром-зону и покинет систему. Ну, разумеется, мы заберем с собой все, что только сможем забрать. А что останется... это останется уже для наших потомков. Рано или поздно человечество вновь обретет свое прежнее могущество и вернется на все планеты, которое оно вынуждено было покинуть. -- Мы переселимся на Землю? -- Да, но далеко не все. В возрождении Земли будут принимать участие все человеческие планеты -- как вы сами недавно выразились, в меру своих сил и возможностей. В связи с гибелью Страны Хань, основную нагрузку придется взять на себя Махаварше и Терре-Галлии. В частности, этот вопрос и будет одним из главных предметов обсуждения на Ассамблее. Думаю, наша квота составит порядка миллиарда, а галлийцев, как вы и предполагали, от четырехсот до пятисот миллионов. Прочие наши соотечественники будут распределены по другим планетам. Однако все триста пятьдесят миллионов жителей Полуденных, это уже твердо решено, переселятся на Землю, в Северную Америку -- где, собственно, находятся их исторические корни. Так что можете считать, что ваше желание стать гражданином Земли удовлетворено. -- Ну а вы? Падма бросил на меня быстрый взгляд: -- Кого вы имеете в виду -- меня лично или всю императорскую семью? -- А тут есть какая-то разница? -- Да, есть, и очень существенная. Вся моя родня переберется на Землю, а Сатьявати станет конституционным монархом Королевства Индия. Я же останусь на Махаварше. -- Почему? Император остановился и пристально посмотрел мне в глаза. -- Потому что у меня нет другого выхода, мистер Матусевич. Разве это не очевидно? Что касается моих личных желаний, то я, как бы ни больно было расставаться с родной планетой, все же предпочел бы поселиться на Земле. Но на Махаварше найдется немало стариков, которые не захотят никуда уезжать, а насильно их никто увозить не станет. Я так думаю, что их будет около ста тысяч. От голода они не умрут -- остаточных ресурсов экономики пятимиллиардной планеты хватит, чтобы прокормить сотню тысяч человек в течение двух десятилетий. Но я не смогу бросить этих людей на произвол судьбы. Я их император и должен до конца оставаться с ними. Как капитан последним покидает терпящий крушение корабль, так и я должен стать последним человеком, который покинет Махаваршу. -- А если нагрянут Иные? -- Все будет зависеть от их поведения. Если не станут трогать нас, мы смиримся с их присутствием. Если полезут к нам, будем воевать... пока не поляжет последний старик. Будущее покажет. В этот момент, кроме полицейского флайера, над нами появился еще один -- чисто армейский. Сделав круг, он приземлился прямо посреди авеню, метрах в двадцати от нас. Его дверца тотчас распахнулась, и оттуда выпрыгнула хрупкая девичья фигурка с развевающимися на ветру белокурыми волосами. -- Рашель! -- радостно воскликнул я. Девочка бегом бросилась ко мне. Я торопливо зашагал ей навстречу, а со спины до меня донеслись слова императора: -- Ну, похоже, я здесь уже лишний. Встретившись с Рашелью, я подхватил ее, легкую как пушинку, на руки и крепко прижал к груди. -- Здравствуй, милая! -- Здравствуйте, дядя Стас, -- ответила она, чмокнув меня в щеку. -- Я так за вами соскучилась! Очень-очень соскучилась. -- Я тоже скучал без тебя. Очень скучал. -- А я попросила дядю, чтобы он не сообщал вам о моем прилете. Хотела сделать вам сюрприз. -- Сюрприз удался, Рашель. Удался на славу. Я поставил девочку на землю и оглянулся назад, чтобы извиниться перед императором за свое немного бестактное поведение. Но поздно -- Падма уже садился в полицейский флайер, который всю дорогу сопровождал нас. Приветливо помахав нам рукой, император захлопнул дверцу, флайер взлетел и направился обратно к Елисейскому дворцу. Между тем из армейского флайера, на котором прилетела Рашель, выбралась высокая светловолосая женщина и несмело подошла к нам. Когда она приблизилась, я узнал ее по той фотографии, которую показывала мне Рита в капитанской каюте "Зари Свободы". Женщина смотрела на меня широко распахнутыми голубыми глазами, а на ее милом лице, так похожем на лицо Рашели, было написано безмерное удивление вперемежку с каким-то суеверным испугом, словно она узрела восставшего из могилы покойника. Собственно, в некотором роде так оно и было... -- Это моя мама, дядя Стас, -- сказала Рашель. -- Ее зовут Луиза. Я ей много-много про вас рассказывала. К сожалению, она совсем не понимает по-английски. -- Ничего страшного, -- произнес я на ломаном французском. -- За это время я немного научился говорить по-вашему. Здравствуйте, мадам Леблан. -- Здравствуйте, месье Матусевич, -- ответила она срывающимся от волнения голосом. -- Знаете, я... я уже видела ваши снимки. Но все равно я не ожидала, что вы... что вы так похожи на... -- Мама! -- укоризненно перебила ее Рашель. -- Я же просила тебя! -- В