Оцените этот текст:


----------------------------------------------------------------------
   © Copyright Андрей Балабуха (balaboukha@mail.ru)
----------------------------------------------------------------------


             ПОВЕСТЬ


                            Нынче то же, что вовеки,
                            Утешение одно:
                            Наши дети будут в Мекке,
                            Если нам не суждено!
                                       Саша ЧЕРНЫЙ




     Лет  десять назад  я  бы голову себе сломал. Я пытался  бы  догадаться,
зачем меня приглашают и  почему.  Перебирал бы варианты:  то ли Феликс вдруг
воспылал ко мне нежными чувствами (хотя с чего бы?), то ли кто-то накатал на
меня  могучую телегу (хотя особых грехов за мной вроде нет(). Словом, маялся
бы всю дорогу до министерства. Но за эти  годы я  изрядно  перелопатил  свой
характер. Или это как раз годы его перелопатили? Так или иначе, все полчаса,
что мой не первой молодости  "алеко" добирался  до площади  Независимости, я
представлял себе, как нырну завтра из этого гнилого лета в лето настоящее. И
-- в море. И раскинется надо  мной белесо-голубое, солнцем выжженное небо. А
по вечерам будем мы с Аракеловым посиживать в качалках на балконе гостиницы,
изредка  перекидываясь словами да потягивая джин-пампельмюс,  и слева  будет
подмигивать   бессонный  Херсонесский  маяк.  И  еще   будут  древние  камни
херсонесских стен -- тысячелетиями выбеленные,  высушенные и прокаленные( Но
все  это, увы, завтра;  а  сегодня  был  еще  мозглый здешний дождь,  сквозь
который проступила,  наконец,  серая  махина  "Сороканожки", как  называли в
просторечии здание  Министерства внутренних дел.  И не зря:  длинная, плавно
изогнутая буквой  S бетонная коробка опиралась на множество колонн. Я загнал
машину между колоннами и направился к седьмому подъезду.
     Дежурный был совсем зелененький. Он долго вертел в руках  мой патент --
видно,  такое  было ему в диковинку.  Потом  вызвал дежурного офицера.  Тот,
слава богу, меня знал.
     -- Привет, Перс! -- мы обменялись рукопожатиями. -- Ты к кому?
     -- К самом(.
     -- К папе Феликсу? Ну, счастливо.
     В  начальственную  приемную  я  вошел  ровно  в четырнадцать  пятьдесят
девять. На моей  памяти  это  был уже третий  феликсов  кабинет. Первый, еще
когда он возглавлял антирэкетную  бригаду, выглядел  куда как скромно и  был
заткнут в самый  конец длиннющего коридора  второго этажа.  Следующий -- это
когда ему поручили отдел по борьбе с терроризмом, куда он перетащил за собой
и  меня, --  был уже настоящим персональничком,  какой и  положен  солидному
полковнику;  из  окон открывался вид  на  город  ( с  высоты  шестого  этажа
кварталы  Старого  центра  казались  макетом.  Теперешние   же   апартаменты
привольно  раскинулись на самом верху. В приемной отфильтровывал посетителей
новехонький,  с  уставной картинки лейтенантик  -- не  то секретант,  не  то
адъютарь, героически охранявший генеральский покой.
     -- Капитан Айле?
     -- Милый,  -- сказал  я как  можно  ласковее, --  я  уже восемь  лет не
капитан и, надеюсь, впредь никогда им не стану.
     Глаза  лейтенантика  уплыли   куда-то  внутрь,  однако  секунду  спустя
все-таки вернулись на место -- правда, уже с других выражением.
     --  Вас ждут, --  лаконично  сказал  он, но  не  назвал  меня никак, ни
капитаном, ни коллегой, ни даже просто господином  Айле. А мог бы, кстати. Я
обошел его и распахнул дверь.
     Да, начальник столичной полиции -- это вам не  хухры-мухры. Не кабинет,
а сераль:  пушистый ковер, из окон  открывается вид на озеро, ласкающий взор
даже  сквозь   дождевую  вуаль,  а  вместо  обтянутого  бордовым  синтетиком
диванчика, на котором мы, случалось, и ночевали там,  на втором этаже, здесь
разместилась  такая кожаная мягкость и роскошь, что и  домой  уходить  вроде
незачем.  Феликс  лихо взлетел по служебной  лестнице --  и  в  прямом, и  в
переносном смысле.
     Генерал  уже  шагал  мне   навстречу.  Был  он  в  штатском  --  этакий
респектабельный  высокопоставленный чиновник, серый  костюм,  темно-вишневый
галстук. За  шесть  лет, что мы  не  виделись,  он даже  не постарел. Только
заматерел  еще больше. Он вообще из  тех мужиков, что  лет  до семидесяти не
стареют, а лишь матереют, чтобы потом в одночасье сломаться и превратиться в
дряхлых старцев. Мы обнялись.
     --  Спасибо, что  пришел, -- Феликс приглашающе  махнул рукой в сторону
кресел. Мы погрузились.
     Тотчас подле нас возник давешний адъютарь и водрузил  на столик чашечки
с дымящимся кофе. Чашечки были настоящего костяного фарфора, а кофе, судя по
аромату,  настоящий "мокко". Школеный секретант исчез так же беззвучно, -- я
восхитился феликсовой дрессурой.  Впрочем, это мог быть и врожденный талант.
Не всякий ведь захочет сразу после училища осесть в приемной(
     Феликс молча  прихлебывал  кофе.  Я  тоже.  Любопытство  --  невыгодная
стратегия. Он меня высвистел --  ему  и говорить. Так прошло минуты две-три.
Потом Феликс, отставив чашку, поинтересовался :
     -- Как у тебя с клиентами, Перс?
     Словно мы  с  ним  расстались этак  недельки  две  назад.  Ну  месяц. И
встретились ненароком на именинах у Анны.
     -- Не жалуюсь, -- ответил я в тон.
     -- Но хорошее дельце пригодится?
     -- Уж не хочешь ли сосватать? Сколько процентов комиссионных?
     -- Сдаешь, Перс. Комиссионные, выплаченные должностному  лицу, -- та же
взятка.
     -- А может, проверяю, не сдал ли ты, -- парировал я.
     Феликс ухмыльнулся:
     -- Пока не собираюсь. Перс. И тебе но советую.
     Вообще-то я терпеть не могу прозвищ. Но это приклеилось так прочно, что
стало неотделимым. Семнадцать лет  назад я  пришел в антирэкетную бригаду --
такой  же новоиспеченный  лейтенантишко,  как  нынешний  Феликсов секретант.
Феликс принял рапорт, а потом легонько  потрепал меня по щеке: "Смотрите-ка,
-- восхитился он, -- какой нам персик прислали!" И  на целых три года я стал
Персиком. Лишь после  того, как мы повязали  "Веселых ребят", Феликс впервые
посмотрел на меня с уважением. "А знаешь, парень, ты не Персик,-- сказал он.
-- Ты Перс. Они, говорят, когда-то неплохими бойцами были". Вот так я и стал
Персом. И Персом останусь -- до конца дней своих. Для друзей, естественно.
     Я опять присосался к чашке с кофе, держа паузу.
     -- В самом деле, ты сейчас очень загружен? -- поинтересовался Феликс.
     --  Видишь ли, -- уклончиво отозвался я, -- я  сейчас исключительно  об
отпуске думаю.  Может  же  частный сыщик позволить себе  частную  жизнь? Или
право на отдых не для него писано?
     -- Для него,  для него, -- успокоил Феликс. -- Вот только отпуск, как я
понимаю,  у тебя не по графику. Когда захочешь у тебя отпуск. Или  что,  дел
нет?
     -- Ревнивых жен  да мужей на мой век  хватит. И скандалов в благородных
семействах -- тоже. Так что безработица мне не грозит, не беспокойся.
     --  И то  правда, --  согласился  Феликс.  -- Я слышал, ты дом купил на
Соборной Горке? Значит, неплохи дела?
     --  Так ведь не капитанский оклад, сам понимаешь. И не майорский.  А до
большего я бы вовек не дослужился. Не всем же генералами быть(
     --  Не   всем,   --  спокойно   подтвердил  Феликс.  --  Ты,  например,
индивидуалист. А служба этого не любит. Так возьмешь дело?
     --  Нет, Феликс, извини.  У меня уже номер  заказан.  В "Атлантике".  С
завтрашнего дня. И приятель там ждет.  И билет в  кармане. Вот только  ласты
осталось  купить.  Хочу,  понимаешь,   найти  "мурену",  да  их  нет  нигде.
"Ихтиандр"  лежит,  "барракуда", "акванавт", "батиандр", а вот "мурену"  как
черт языком слизнул. Правда, есть у меня один магазинчик на примете(
     --  Мне  бы  твои  заботы,  -- завистливо  вздохнул  Феликс.  --  Жаль,
генералам  на  задержание  ходить  не  положено.  А  то  бы  тоже  под  пулю
подставился, комиссовался да пошел в частные сыщики(
     -- Я конкуренции не боюсь, у меня репутация.
     -- Вот потому-то ты мне и нужен. Так что давай серьезно.
     -- А серьезно --  у тебя вся  полиция есть. Или сам в  клиенты рвешься?
Так я дорого беру(
     -- Последний раз говорю, Перс. Давай серьезно.
     -- Хорошо. Серьезно так серьезно. Излагай.
     Даже в Феликсовом изложении дело мне не понравилось.
     Жил-был  некий Виктор Меряч. Заведовал  себе  лабораторией  в Институте
физиологии,  слыл  человеком добропорядочным и пунктуальным до отвращения. И
-- судя по  фотографии  -- был до  отвращения же зауряден внешне. В  прошлую
пятницу он вышел из  института,  сел в машину -- респектабельный, как и все,
что  окружало  доктора Меряча, "датсун" модели  "кабинет",  номерной знак СТ
0195 А. Видели,  как со стоянки он вывернул на проспект Патриотов и двинулся
вниз,  к озеру. С  тех пор о  нем не было ни слуху,  ни духу. Естественно, в
субботу и воскресенье  никому до этого дела не  было. Но когда в понедельник
он не явился на службу, в институте  всполошились, потому что на вторник был
запланирован  какой-то  эксперимент,  и присутствие доктора  Меряча  при его
подготовке и проведении было необходимо. Дома его не оказалось; все обычные,
бытовые  способы разыскать его ни  к  чему не  привели. И тогда обратились в
полицию. В принципе говоря,  три дня ( не тот срок, чтобы возбуждать дело об
исчезновении; но учитывая обстоятельства  дела, полицейское управление пошло
навстречу администрации института.  Двое суток розысков не дали даже рабочей
версии. В самом  деле,  будь  это  киднепинг -- уже давно потребовали бы  за
Меряча  выкуп.  Хотя  требовать  его пришлось бы  разве  что с  институтской
администрации  --  жил  Меряч   один  как   перст.  Если  бы  это  оказалось
политической  акцией  (хотя  несчастный завлаб  из Института  физиологии  не
министр и не генеральных прокурор, что его  похищать?), то  в  обмен на  его
жизнь были бы уже выдвинуты какие-то требования.  Наконец, если  бы это была
работа каких-то занюханных террористов (а  не  занюханных у нас, слава Богу,
нет), кто-то уже взял бы на себя ответственность за акцию. Да  и труп в этом
случае наличествовал бы. Самым натуральным и  вещественным образом. Как и  в
том случае, если бы здесь имела место обычная уголовщина. А раз ничего этого
нет ( остается  предположить, что уважаемый доктор  Меряч сам очень  захотел
исчезнуть.  Либо  же  попросту  провалился  в  какой-нибудь  канализационный
колодец, где  его  бренные останки и найдут со временем.  Найдут  совершенно
случайно, ибо все неподходящие места, где  человек может  свернуть себе шею,
обыскать   практически  невозможно.   И   только  чудом  может  обнаружиться
когда-нибудь его "датсун-кабинет", перекрашенный и с перебитыми номерами: не
останется же машина бесхозной на улице, всегда сыщется, кому  этим заняться.
Наконец,  если  допустить, что  ни  та,  ни другая  версия  не соответствует
действительности, -- от этой истории попахивает чем-то совсем уж грязным.
     -- Послушай, Феликс, -- сказал я. -- Если твоим молодцам не справиться,
при  чем  здесь я? Клиента у  меня нет, ты  сам говоришь, что Меряч  твой --
сиротинушка неженатая. А я всего-навсего частный сыщик.
     -- С репутацией.
     -- Допустим. Но это  ничего  не меняет. К тому же, не забудь, меня ждет
гостиница в Севастополе.
     -- Не упрямься. Перс, -- тихо сказал Феликс, и я вдруг впервые заметил,
что лицо у него очень усталое, а глаза( Нехорошие были глаза. Не хочу я быть
генералом, если к золотым  погонам выдают в  придачу такие  глаза.  Впрочем,
генералом я в любом случае быть не хочу. -- Учти, прошу тебя не только я.
     -- А кто еще?
     Феликс выразительно возвел очи горе.
     -- Президент Биармии, что ли? -- полюбопытствовал я.
     -- Не заносись. Министра внутренних дел тебе мало?
     --  Плевать  мне  на  министра.  Твоей просьбы  вполне хватило  бы.  Но
понимаешь, не мое это дело. И влезать я в него не хочу.
     ( А я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, Перс.
     -- Даже так? -- это становилось интересно. Такого нажима я  еще ни разу
не испытывал -- с тех пор, как комиссовался из полиции.
     --  Понимаешь, Перс, я  действительно не  хочу,  но  учти, твой  патент
зарегистрирован в Управлении. И там же может быть признан недействительным.
     Вот  это да! Каюсь,  такого я от  Феликса не ожидал.  Когда я выправлял
патент,  Феликс -- он тогда  еще не был Высоким Начальством, но весил, прямо
скажем,  немало  -- стоял  за меня горой. И не в последнюю очередь благодаря
ему я стал тогда первым в столице частным сыщиком. Парочка агентств, правда,
была.  Занимались  они, в основном,  той  же  защитой  от рэкета.  Меня туда
приглашали, но от такой работы  я давно уже устал. А вот сыщиком-одиночкой я
стал первым.  И на тебе  --  теперь тот же Феликс( Припекло же его,  однако,
если старого товарища сует головой в дерьмо!
     --  А как насчет закона  об обжаловании?  Ведь надо еще  найти, за  что
лишить патента. А я, между прочим, чист.
     -- Ой ли? -- во взгляде Феликса проступило участие. Ему явно не по себе
было от роли, которую приходилось играть. Но помогать ему я не собирался. --
Частный сыск -- сам знаешь( Балансирование на грани. И всегда можно выискать
тот шаг, что уже за гранью. И не один. Перс, правда?
     К сожалению, мы знали  это одинаково хорошо.  Нет, я, пожалуй, все-таки
лучше.
     -- Ну,  спасибо,  --  сказал я  как мог  холодно.  --  Комиссионных  я,
конечно, не предлагаю, -- кому за взятки сидеть охота? Но при случае отплачу
той же монетой.
     -- Не злись, Перс. Потом все поймешь. Нет у меня выхода, поверь.
     -- А у меня, между прочим, нет клиента.
     -- Будет, -- пообещал Феликс и, не  повышая голоса,  произнес в воздух:
-- Лейтенант, пригласите(
     Старая штучка: селектор врубается  на кодовое  слово.  Пока  мы  просто
беседуем,  адъютарь  пребывает о нашем разговоре  в полном неведении, но как
только прозвучит: "Лейтенант!"  -- у него включается громкая  связь. Или  не
громкая -- не суть важно.
     --  Стоп!  -- перебил я. --  Никаких "пригласите".  Если нужно (  пусть
клиент  обратится в мою контору. Я  там буду через час. И не забудь, Феликс,
мне еще нужно покрытие убытков за несостоявшийся отпуск.
     -- Лейтенант, отставить,  -- так же в  воздух  приказал Феликс.  --  Не
беспокойся, убытки тебе покроют. И вот еще что, держи меня в курсе, ладно?
     -- В курсе я могу держать лишь клиента. А тебя -- только  чтобы не быть
обвиненным в сокрытии преступления.
     -- Будь по-твоему, -- махнул рукой Феликс. -- Но если что -- не забудь,
я тебя жду. У тебя все мои телефоны есть?
     -- Нет, --  сказал я. -- И искать не стану. И учти, Феликс,  если вдруг
надумаешь пригласить на день рождения -- не жди. Не приду.
     Когда  я уходил, лейтенант проводил меня  взглядом, но  из-за стола  не
встал. И черт с ним.
     На улице по-прежнему шел дождь.




     Конторой мне служила двухкомнатная квартира в бельэтаже старого, но еще
достаточно  представительного дома на Якорной. Уже четвертый год я арендовал
ее у одной симпатичной,  хотя  и  весьма прижимистой старушенции, безвылазно
обитавшей  на ферме  у  сына.  Правда,  за  такое  удовольствие  приходилось
ежемесячно отстегивать по  пятьсот кун, --  но  с тех пор, как деда пошли на
лад, меня  это не слишком смущало. Тем более, что такие  расходы вычитаются,
слава богу,  из суммы, подлежащей налогообложению. Зато расположение конторы
в Старом центре повышало престиж фирмы. В двух комнатах тоже был свой резон.
Клиент  клиенту рознь -- эту нехитрую истину я усвоил быстро. И потому завел
разные  приемные:  "деловую"  и  "задушевную".  Первая  откровенно  отдавала
присутствием,  вторая  --  будуаром. Довершала  картину Магда  --  студентка
юрфака, которую я  выбрал исключительно  за внешние  данные; это срабатывало
безотказно. А когда у Магды  обнаружились и  некоторые деловые  качества,  я
счел  их бесплатным приложением к экстерьеру. Я платил ей по три стипендии в
месяц за восемнадцать часов в  неделю. И пока  что  мы  были  довольны  друг
другом.
     --  Должен сообщить  вам  пренеприятное  известие,  -- заявил я Магде с
порога. -- К нам едет клиент.
     -- А отпуск?
     -- Лейтенант, отставить! -- гаркнул я, не очень удачно подражая  голосу
Феликса.  Магда  недоуменно  повела  плечом. -- Ничего  не поделаешь,  этого
клиента принять придется. Отпуск пока подождет.
     -- Мне-то что, -- отозвалась Магда. -- Мне лишние деньги не помешают, а
июнь  так и так  в  городе  торчать --  сессия.  Вас  жалко, Марк.  Куда его
заводить?
     -- В "деловую". А пока, если успеешь, сообрази-ка чаю. Что-то мне после
генеральского кофе пить хочется(
     Мы как раз успели  отчаевничать в кухне, когда в прихожей аккуратненько
тренькнул звонок. Клиент оказался под стать звонку -- такой же гладенький да
аккуратненький.  Когда  Магда  ввела  его  в  "деловую", я  с  непроницаемой
физиономией  гонял  по  дисплею  зайчика;  бедняге  угрожали все  мыслимые и
немыслимые  опасности (  от динозавра  до  браконьера.  Но  со  стороны  это
выглядело вполне солидно. При  появлении посетителя  я тут же выключил  свою
"охтинку"  и, чуть привстав, жестом указал  на кресло. Гость чинно уселся. Я
взглядом отпустил Магду, и та удалилась, неслышно притворив дверь.
     -- Слушаю вас.
     -- Мне рекомендовал обратиться к вам генерал Керро, -- начал клиент.
     -- Знаю. Но давайте начнем с другого(
     Через полчаса  я уже знал, что Фальстаф  Пугоев (и  откуда только пошла
эта  идиотская  мода  на  литературные  имена?)   доводится  доктору  Мерячу
родственником. Правда,  настолько  дальним, что моих,  например, познаний  в
генеалогии,  простирающихся до кузин и  внучатых  племянников, оказалось для
постижения  степени   такого  родства   явно   недостаточно.  Однако  бумаги
подтверждали оное со  всей очевидностью. Работал господин Пугоев в  какой-то
инновационной фирме в Каргархольме. О Викторе Меряче  он вроде бы слыхал  от
кого-то в детстве, но в жизни с  ним не встречался и никогда не испытывал на
сей счет трогательного родственного интереса. Проснулся  интерес лишь вчера,
когда полиция принесла Пугоеву весть об исчезновении родича. А  заодно  -- и
приглашение прибыть в столицу и посетить генерала Керро. Оперативно работает
Феликс,  ничего   не   скажешь!  Двигала   господином  Пугоевым   отнюдь  не
христианская любовь к ближнему. Если Меряч найдется, то не сможет не оценить
прилива пугоевских родственных  чувств, на худой конец -- возместит расходы;
если же  нет ( наследство покроет все  потери с такой лихвой, что ради этого
стоит  поиздержаться.  Толком о финансовых  обстоятельствах  Меряча господин
Фальстаф, естественно, ничего не знал, но один  только дом на Овечьем берегу
стоит  много больше, чем  я  мог бы потребовать за услуги. Раз в сто больше.
Если не в тысячу. И  это при том,  что щадить  пугоевской мошны  я отнюдь не
собирался.
     Мою  цену  он  принял  настолько  легко,  что мне даже  обидно стало. И
возникло ощущение, что платит он не из своего кармана. Уж не из каких-нибудь
ли министерских фондов, о существовании которых  в полицейскую свою бытность
я  и  не  подозревал?  Согласитесь,  какой  нормальный  человек   равнодушно
расстанется    с   пятью   тысячами    кун    --    причем   лишь   в   виде
двадцатипятипроцентного задатка? Фальстаф же выписал чек, не моргнув глазом.
Погашение всех связанных с  работой расходов предусматривалось в подписанном
нами соглашении отдельной статьей. Да, такого прибыльного дела у меня еще не
было -- в этом Феликс оказался прав.
     -- Отчеты направлять ежедневно? -- поинтересовался я.
     -- Не стоит, это осложнит вам работу. Давайте раз в три дня.
     -- Куда направлять?
     -- Я пока задержусь  в  столице.  Раз  уж  пришлось сюда ехать, надо  и
делами  подзаняться.  Так  что  до  конца  недели  вы  можете  найти  меня в
"Озерной", триста первый номер. А дальше видно будет.
     На том мы и порешили.
     Итак,  у меня  был  клиент,  было  дело и даже  аванс.  Я поручил Магде
избавить меня от  билета,  на самолет  и гостиницы  в Севастополе,  а заодно
послать телеграмму Аракелову -- чтобы не ждал зря. В конце концов,  июльское
море  не хуже  июньского,  подводные  гроты  Фиолента  никуда  не денутся, а
никаких планов батиандра на покое моя задержка вроде бы не нарушала.
     Сам  же  я  решил  отправиться  в  Институт  физиологии.  Прежде  всего
следовало  понять,  что за  человек этот  самый  Меряч,  тогда  будет  легче
предположить, что же могло  с ним приключиться. После  нескольких телефонных
звонков я вышел на заместителя  Меряча. Рой Ярвилла, кандидат медицины, судя
по голосу и манере разговаривать  -- человек  не очень  молодой и не слишком
общительный,  удостоил  меня  аудиенции. Правда, не  в институте. Он изволил
назначить  встречу в "Пороховой  бочке", явно рассчитывая  пообедать  за мой
счет.  Я  не имел ничего  против: кухня там приличная, а расходы  все  равно
оплатит  этот  "зализанный  глист",  как  со  свойственной ей  изысканностью
выражений окрестила господина Пугоева Магда.
     Трехэтажная, но благодаря  необъятной толщине казавшаяся могучей, башня
возвышалась  посреди  Рыночной  площади.  Лет  двести или  триста  назад там
действительно был пороховой склад, и давший название нынешнему ресторану.  В
хорошую погоду было приятно  посидеть на плоской крыше,  окруженной зубчатою
стеною, где от солнца  укрывал черепичного  цвета  шатровый  тент, а ветерок
обдувал куда  лучше любых  кондиционеров. Но  такое  удовольствие  (  не для
нынешнего гнилого  июня.  Поэтому  я  устроился  в зале  второго этажа  и  в
ожидании  Ярвиллы потихоньку  потягивал  пиво.  Пиво  здесь  было  отменное,
настоящее  бочковое,  а  не  та  баночно-бутылочная бурда,  где консервантов
больше, чем благородного ячменя.
     Ярвилла оказался  пунктуален. Был  он  невысок и коренаст,  лицо  не из
породистых,  но   холеное,   замкнутое;   с   бежевым   костюмом   элегантно
контрастировал  галстук цветов национального флага. Уважаемый ученый явно не
чурался Фронта национального возрождения. Впрочем, во  Фронте состоит -- или
сочувствует ему -- едва ли не треть населения.
     Ярвилла одинаково  внимательно изучил мой патент и  меню, сделал заказ,
явно  пощадив при  этом  кошелек  господина  Пугоева,  и  лишь  после  этого
поинтересовался, чем, собственно, может быть полезен. Я изложил, что являюсь
частным  сыщиком,  представляю  интересы  моего  клиента, Фальстафа Пугоева,
каковой  доводится   родственником   пропавшему  доктору  Мерячу,   и   веду
расследование  упомянутого  исчезновения.   Прежде  всего  меня   интересует
личность непосредственного начальника моего сотрапезника.
     --  Личность(  --  Ярвилла  пожевал  губами.  --  Что  ж,  доктор Меряч
несомненно  личность. Даже, я бы сказал, личность примечательная. Но, видите
ли, мне бы очень не хотелось ни навязывать, ни предлагать вам своих  оценок.
Я  могу  быть субъективным, в чем-то  -- неправым, вас же это лишь собьет  с
толку.  Давайте  лучше  придерживаться  фактов,  то  есть  тех  предметов  и
категорий, о которых мои суждения могут быть конкретны и объективны.
     Вот  как!  Что  ж,  будем  играть  по  правилам  кандидата  Ярвиллы.  А
понадобится -- и смухлевать не грех.
     -- Вы сказали, что доктор Меряч -- личность примечательная. Какой смысл
вкладываете вы в эти слова?
     -- К сожалению, они относятся как раз к той области оценок, которой мне
хотелось  бы  избежать.  Но,  сказав  "а",  приходится  говорить и "б". Иное
показалось бы нелогичным. Прежде  всего, я имел в виду,  что патрон является
прекрасным, больше того ( блестящим специалистом. Цепкость и нетривиальность
мышления плюс врожденный дар экспериментатора. Вот только факты: университет
он окончил  в  двадцать,  кандидатскую  диссертацию  защитил в двадцать три,
докторскую -- в двадцать восемь. Причем, заметьте, в Санкт-Петербурге. Он --
почетный   доктор   десятка   университетов,   и  отнюдь   не  только  стран
Конфедерации. Насколько мне известно, в этом году его  должны были выдвинуть
в академики. Впрочем, здесь мы вновь вступаем на зыбкую почву предположений.
     Ах ты,  лис! За гладкими периодами проступала очевидная зависть. А это,
между  прочим, один  из смертных грехов. Правда, нашему брату  с  грешниками
иметь дело заметно проще, чем с праведниками.  Да и  встречаются  праведники
куда реже(
     -- А чем он, собственно, занимался? -- это  был уход в сторону, гораздо
больше  меня интересовало,  что представляет собой  пропавший  биохимик.  Но
кружной путь -- часто самый короткий. Банально, но факт.
     --  Почему  вы  говорите  в  прошедшем  времени? --  вопросом на вопрос
отозвался Ярвилла. -- У вас есть основания предполагать, что(
     --  Нет, -- перебил  я  его.  -- Пока у  меня нет никаких  оснований  и
никаких предположений.  Я просто имел в виду  -- чем он занимался до  своего
исчезновения.
     -- Как и  вся наша лаборатория -- вакциной Трофимова. Это наша основная
тема.
     --  Но ведь  вакцина Трофимова создана  Бог весть  когда. Если  женщины
Биармии чуть ли не четверть  века проходят поголовную трофимизацию, о  каких
еще исследованиях можно говорить?
     -- Вы правы и не правы, друг мой.  Вакцина действительно была создана в
девяносто третьем году.  После первых проверок она  была  признана  наиболее
эффективным   и  не  имеющим  побочных  явлений   средством   предупреждения
беременности, и как таковое вошла в мировую практику. Тотальная, или, как вы
выразились, поголовная трофимизация в  Биармии  проводится действительно вот
уже двадцать семь лет. Во всем этом вы правы. Но мы обязаны исследовать даже
самые  отдаленные последствия трофимизации.  Ведь на скольких бы  поколениях
мышей,  собак  или шимпанзе мы ни прослеживали  ее воздействие, на  человеке
широкомасштабные  эксперименты  пока, по сути  дела, не  ставились.  И  хотя
теория  полностью  исключает  какие бы  то ни  было  негативные последствия,
контроль  необходим.  Но это  только  первая  задача.  Есть  и  вторая.  Вы,
наверное, лучше  меня знаете,  что  гражданская сознательность  не  является
всеобщей добродетелью, в том числе и у нас в Биармии. А это означает, что на
черном рынке  то и дело появляются препараты, ослабляющие или нейтрализующие
действие вакцины  Трофимова.  Что, в  свою очередь,  порождает необходимость
непрерывно совершенствовать  ее, чем  и  занимается  наша  лаборатория.  Как
видите, поле деятельности обширное.
     -- Понятно. Скажите,  а есть у  доктора  Меряча враги? Те, кто мог быть
заинтересован в его исчезновении?
     -- У кого нет врагов? -- снова вопросом на вопрос ответил Ярвилла.
     -- А конкретнее можно?
     -- Пожалуйста. Я.
     Что это -- удивительная искренность или поразительное нахальство?
     -- Вы?
     -- Конечно. Если Меряч не вернется, --  заметьте,  ничего  худого я ему
никогда  не желал и не желаю, --  работу  нашей лаборатории возглавлю я.  И,
смею надеяться, справлюсь.
     -- Но вы же сами говорили о выдающихся достоинствах Меряча.
     -- И продолжаю утверждать это. Но и я обладаю не меньшими.
     Пожалуй, это все-таки нахальство. И ущемленное самолюбие в придачу.
     Ярвилла в упор посмотрел на меня.
     -- И поверьте, друг мой, что это  не гипертрофированное самомнение. Это
трезвая самооценка. -- В голосе его прозвучала какая-то нотка,  которую я не
взялся бы  определить, но  почему-то  поверил ему. Впрочем, это  уже  не мое
дело.
     -- И еще одно, --  продолжил Ярвилла,  все так же не отводя взгляда. --
Запомните, пожалуйста. Я не убивал Меряча, не похищал его и вообще не имею к
его исчезновению ни малейшего  отношения. Хотя  печалиться по этому  поводу,
поверьте, не стану. Полиция,  кажется, поняла  это. Надеюсь, поймете и вы. И
спасибо за обед.
     Он поднялся и, не попрощавшись, направился к выходу. Но на третьем шаге
остановился и обернулся.
     --  А  если  вас  интересует  личность  Меряча,  --  поговорите  с  его
любовницей. Думаю, она сможет оказаться в этом отношении иуда полезнее меня.
Я молчал.
     -- Ее зовут  Рита.  Рита  Лани. Работает  в  "Детинце". Это  на севере,
где-то под Марьямэ.
     И  он уверенной  походкой зашагал прочь.  Парфянская  стрела или добрый
совет?  Непрост, ох, непрост  был Ярвилла(.  У меня возникло  такое чувство,
словно  вместо  полтинника мне  в  копилку  кинули блестящую пуговицу. Может
быть,  как раз  в  пятьдесят белок  ценой. А  может  --  и  в  куну. Но  вот
пригодится она или нет ( Бог весть.
     И только одного вопроса задавать Ярвилле я не стал. Потому что в ответе
был уверен.  Таким  неудовлетворенным,  нескрываемым честолюбием, пусть даже
самым обоснованным, чаще всего страдают в Биармии те, у кого нет детей.




     Прежде чем покинуть "Пороховую бочку", я позвонил в контору. Магда была
еще там, и я попросил ее дождаться моего возвращения.
     Увидев мою постную физиономию, она ни слова не говоря препроводила меня
в  "задушевную" и  усадила  на диван.  Задернутые шторы  отсекали комнату от
паскудной  непогоды.  Акустика  источала  что-то медленное  и  ласковое. Бра
бросали  приглушенный свет  на стеклянный столик, где горело  свеча и  стоял
запотелый стакан. Аромат "самого смелого" я бы узнал и за версту.
     -- Расслабьтесь, Марк,  -- посоветовала Магда. --  Слабость --  изнанка
силы.
     --  Уже, -- честно признался я. -- Спасибо, боевая  подруга. Как всегда
-- то, что надо. А себе нальешь?
     --  Шампанское  -- вроде повода пока  нет,  а ничего  другого  я,  если
помните, не употребляю. Но могу посидеть пять минут за компанию.
     -- Только пять?
     --  Или чуть-чуть больше. Но немножко. Мне  еще надо заскочить домой  и
привести себя в порядок.
     -- Свидание?
     -- Не угадали, Марк. Ночной концерт Инги Бьярмуле. И билет обошелся мне
ох, как недешево.
     -- А кто это?
     -- Господи, Марк, на каком свете вы живете? Это же лучшая гитаристка со
времен Анидо! Она гастролирует по свету куда больше, чем концертирует здесь.
И попасть на ее концерт не легче, чем стать "мисс Биармия".
     -- А тебя это привлекает?
     -- Концерт?
     -- Нет, "мисс Биармия".
     --  Куда  уж  мне,  -- Магда притворно  вздохнула,  явно  набиваясь  на
комплимент.  Но я  стоически  молчал, потягивая коктейль. Лучше, чтобы  наши
отношения не переходили  определенной грани. А дистанция от  комплиментов до
постели в наш трофимизированный век слишком коротка. Кстати, о(
     -- Слушай, ты не могла бы просветить меня по части трофимизации?
     Способность  женщин к метаморфозам  всегда ставила  меня в тупик. Магда
взвилась:
     -- Может устроить еще и сеанс  прикладной гинекологии? Она выскочила из
комнаты,  и  сразу  же  вслед  за  этим  хлопнула  входная  дверь.  Я  сидел
дурак-дураком. И ведь я мог поставить свой  патент  против рваного  ботинка,
что  Магда уже не раз готова была поехать ко  мне или даже остаться здесь, в
"задушевной",  прояви   я  некоторую  активность.  Больше   того,  я  сильно
подозревал, что рано  или поздно  это  должно  будет случиться. И  не потому
совсем, что была она вполне современной девушкой. Просто я ей нравился.  Так
же, как она мне. Не знаю, насколько, но -- факт. И вдруг -- такой всплеск(
     Впрочем,  через полчаса Магда  вернулась. Хотя это  и не совсем  точное
слово. Она возникла в комнате и метнула на столик  передо мной кучу каких-то
бумаг.
     -- Что это?
     --  Проспекты.  И брошюры.  Из  ближайшей женской  консультации.  Желаю
понаслаждаться от души!
     И она исчезла с последним порывом бури -- на этот раз окончательно.




     Хотя  было   еще  не  очень  поздно,  я  решил  заночевать  в  конторе.
"Задушевная"  не  раз  уже  служила мне  спальней,  в  шкафу  всегда  лежала
свежевыглаженная пижама, а  в холодильнике магдиными  стараниями не  иссякал
кое-какой припас. Я принял  душ,  закутался в  халат  и завалился на  диван,
пододвинув поближе принесенные Магдой проспекты.
     Дебаты  по программе национального возрождения и проблемам трофимизации
пришлись на мое детство, и никаких воспоминаний  об этих временах у меня  не
сохранилось. Вернее, воспоминаний было сколько  угодно  -- о  том, например,
как мы исследовали заброшенные, еще времен  Второй  мировой,  доты  Озерного
укрепрайона.  Или   как  отправлялись  в  плавание   через   озеро  Вено  на
доморощенном "Кон-Тики" (к счастью, нас успели снять до того, как плот начал
разваливаться). Но к делу все это ни малейшего отношения  не имело. Какие-то
отдельные  фрагменты  зацепились  в памяти  со школьных времен, но  были они
слишком  отрывочными  и  бессвязными,  чтобы  на это можно  было  опереться.
Поэтому    посмотрим,    что    пишут    специалисты.    Пусть    даже    на
рекламно-просветительском уровне. Возможно, этого и хватит(
     Часа  через два в  голове у меня сложилась довольно  стройная картинка.
Надо признать, авторы  и составители  всех  этих проспектов и брошюрок  были
специалистами хорошего класса. Кстати, одна из них  -- по истории вопроса --
принадлежала перу  кандидата медицины Р.Ярвиллы( Не  знаю  уж, какой он  там
ученый, но писатель в нем явно пропал.
     Программа   национального   возрождения   сформировалась   лет    через
десять-двенадцать  после того, как наша республика  из номинально-автономной
превратилась  в  суверенную,  вернула  историческое название -- Биармия -- и
обрела в  Конфедерации  статус равного  среди равных.  Постепенно  биармы из
разных концов бывшего  Союза стали стягиваться на свою  историческую родину.
Медленно  и  трудно, но  все-таки шла национальная  консолидация, более  или
менее завершившаяся  примерно к тому  времени,  когда я появился на свет.  А
чуть  раньше  родилась  идея жесткого контроля  рождаемости. Идея отнюдь  не
новая  --  в каких только странах  ни пытались ее осуществить,  но нигде еще
всерьез это не получилось. Даже там, где было  настоятельной необходимостью.
Мы оказались первыми.
     В свое время я вычитал в музее Херсонесского заповедника, что земельный
надел  греческого колониста  достигал  ни много ни мало -- тридцати с лишним
гектаров. Конечно, кормился  с  них  не один колонист -- вся его семья и все
его рабы. Само  собой,  за двадцать пять веков  многое  изменилось. Но  даже
после всех прогрессов и  зеленых революций  доктора  Борлога на долю каждого
человека должен  приходиться  гектар  пашни, сада,  огорода(  И  как ни  мал
биармский  народ  --  всего-то  нас,  не  считая  диаспоры,  три с половиной
миллиона  --  кормиться ему должно со своей земли. Вот только где ее  взять?
Пригодной --  не больно-то густо, как ни крути, а все-таки зона рискованного
земледелия;  к  тому же половину,  если  не  больше, еще  только  предстояло
возродить  к жизни. Вволю  поиздевались над  ней  предки.  Не щадя сил.  Это
сейчас  уже можно  сказать, что  многое  удалось.  А  полвека  назад  задача
представлялась едва ли не утопической.  И тогда родился лозунг: пусть станет
нас меньше, но жить будем лучше.
     Тут   и    подвернулась   под   руку   вакцина   Трофимова.   Идеальное
противозачаточное   средство.   Ежегодная  прививка   давала   стопроцентную
гарантию, причем главным преимуществом этого метода была даже не столько его
абсолютная надежность  (один отказ  на  девять  с  половиной тысяч), сколько
полная безвредность. Я  не больно-то разбираюсь в биохимии и физиологии,  но
главное  уловил:  ничего  общего   с   прежними   гормональными  препаратами
трофимизация  не имела. Скорее уж напоминала аутогемотерапию: некий субстрат
извлекался  непосредственно   из  организма  и  после  надлежащей  обработки
организму  же  возвращался. Ничего чужеродного,  никакой химии.  Тогда и был
внесен  законопроект   о  всеобщей  трофимизации.  Споров   было  множество.
Сторонники и противники схлестывались на  всевозможных аренах. Активнее всех
возражала   церковь,  причем  все  конфессии   обнаружили   в   этой  борьбе
поразительное единство. Родилось  и  объединение сторонников трофимизации --
Фронт   национального   возрождения.  В  конце  концов   пришлось  проводить
референдум. Большинством  -- незначительным, но достаточным  -- законопроект
обрел  силу закона. Всем  (или почти  всем) хотелось,  чтобы дети жили лучше
них.  Пусть даже детей этих  будет меньше.  Отныне каждой женщине раз в  год
делалась прививка (прочтя описание этой процедуры, я, кажется, понял причину
магдиного взрыва). К тому же право иметь детей стало дополнительным стимулом
-- было решено,  что  в  первую очередь предоставляться  оно будет  тем, кто
исповедует здоровый образ жизни и больше потрудился на благо Биармии.
     Мои  занятия  прервал  телефонный  звонок.  Было уже за  полночь,  и  я
чертыхнулся.
     -- Ну как, Перс, накопал что-нибудь? Помощь нужна? -- это был Феликс.
     -- Понадобится, сам позвоню, -- отрезал я и повесил трубку.
     Дороги  до  "Детинца" было  часа  три, приехать  туда стоило  пораньше,
поэтому я завел будильник на шесть утра. Потом нырнул под плед и уснул.




     Первые  полсотни  километров  по  выезде  из  столицы  шоссе  повторяет
прихотливые, но  плавные  извивы  русла  Виэны.  Мой  "алеко" бежал довольно
резво,  невзирая на свой достаточно почтенный  возраст. Конечно, пора бы его
сменить. После  покупки дома новых крупных трат вроде не  предстояло  (когда
же, наконец, машины у  нас  подешевеют настолько, чтобы не считаться крупной
тратой?), но расставаться с ним мне было жаль. Не то чтобы я так уж привыкал
к вещам, но машина -- не вещь. Она почти товарищ. Как лошадь.
     От Солдатова дорога свернула на север. Теперь шоссе рассекало лес почти
по  прямой,  от  поворота  до поворота вполне можно было  выспаться.  Однако
однообразной  эту  часть  пути  я бы  не  назвал.  То  и  дело  по  сторонам
открывались озера,  и при всей схожести каждое  было в  чем-то  неповторимо.
Изредка я  проскакивал  через  деревни --  в  этой  части страны  фермерских
хозяйств мало,  преобладают крупные  кооперативы, в основном скотоводческие,
одним  словом, мясной  край. В  одной из деревень я остановился на полчаса и
позавтракал в  придорожной закусерии.  Кормили  здесь  весьма прилично,  без
изысков, но  по-домашнему  основательно.  В "Пороховой  бочке"  одной  такой
порции хватило бы на троих.
     В   половине   десятого   над  лесом  завиднелись  золоченые   луковицы
Покровского  собора -- я подъезжал к "Детинцу". Когда-то он был православным
монастырем --  из тех, рожденных радением Сергия Радонежского, где  иноки  с
одинаковой сноровкой  звонили в колокола и  палили из пушек, а к бердышам да
пищалям были  привычны не меньше, чем к наперсным крестам. Он  разрастался и
богател  --  пока  после  переворота  тысяча девятьсот семнадцатого  монахов
отсюда не выгнали безо всяких церемоний. Что только  ни обосновывалось здесь
потом:  от  складов до тюрьмы  и  от каких-то мастерских до психиатрического
интерната. На здания всем было, само собой, наплевать. Лет двадцать пришлось
провозиться  здесь энтузиастам  и  подвижникам,  прежде  чем  Свято-Михайлов
монастырь обрел  божеский вид.  Однако церкви он оказался не нужен. И  тогда
его  превратили  в  "Детинец"  --  нечто  среднее  между  сиротским приютом,
деревней "СОС" и  античным полисом. Целый  детский город, со своими школами,
спортивными  комплексами,  огромными  подсобными  хозяйствами.  Если  верить
легендам,  некогда  монахи  выращивали  тут  дыни  и  виноград.  Как  насчет
винограда  не знаю, но продуктов "Детинца" в  его фирменных лавках хватает в
столице  лишь  до  обеда.  Причем работают ребята  в охотку,  это отнюдь  не
трудовая  повинность. Все  это я знал  не понаслышке. Биармия  --  маленькая
страна,  и здесь  немного сыщется мест, где не  побывал  бы человек, ведущий
мало-мальски подвижный образ жизни. Три  года назад  мне  пришлось прожить в
"Детинце"  с  неделю, расследуя довольно пакостное дело  о  краже.  Тамошние
деятели  не хотели  предавать  его  огласке,  и потому к  официальным  путям
расследования решили не прибегать.
     Я  припарковал  машину  на  стоянке  так,  чтобы  ее  накрыла  тень  от
надвратной церкви:  погода с утра переломилась, и солнце  сейчас поджаривало
так же всерьез, как все последние дни поливал дождь.
     Теперь оставалось разыскать Риту Лани.
     Сделать  это не  составило никакого труда. Уже  через несколько минут я
знал, что преподает  она в здешней музыкальной школе, что  сейчас  там  идут
уроки,  но кончиться они должны  ровно через час.  Я соскучился  по солнцу и
потому  решил побродить  этот  час по  "Детинцу",  вызвав  тем  самим  явное
неудовольствие дежурного привратника -- солидного человека пятнадцати лет от
роду, уже предвкушавшего обстоятельную и  приятную беседу с новым человеком.
Я поднялся  на  монастырскую  стену  и пошел по  галерее.  Отсюда открывался
прекрасный вид на окружающие "Детинец" сады с разбросанными по ним семейными
коттеджами. В каждом таком двухэтажном, крытом черепицей домике жила здешняя
семья  -- групповые родители  с  шестью-семью детьми  самого разного пола  и
возраста,  от  младенцев до  юношей  и  девушек,  уже  готовящихся  покинуть
"Детинец".  Родителями  могли  работать только бездетные  супружеские  пары.
Конкурс на каждую вакансию был бешеный, отбор производился самый тщательный,
потом следовала годичная специальная подготовка  -- и в "Детинце" появлялась
новая семья, объединявшая детей, лишенных родителей, и родителей, не имеющих
детей. Я  сделал полный  круг  по стене и  ровно через  час  вошел в  здание
музыкальной школы.
     На вид Рите Лани можно было дать  дет тридцать. И, насколько  я  понял,
впечатление соответствовало действительности. Красавицей я бы  ее не назвал,
дурнушкой -- тоже, сплошное среднее арифметическое. Словом,  выйди вечером в
Александровский сквер ( там таких прогуливается девять из десяти. Бог знает,
что сыскал в ней доктор Меряч, но это уже его личное дело.
     -- Меня зовут  Марк Айле.  Я  частный сыщик. Клиент  поручил мне поиски
Виктора Меряча, что и привело меня к вам.
     Мы сидели  в маленькой, спартански обставленной гостиной  двухкомнатной
квартирки Риты, помещавшейся здесь же, в здании школы.
     -- Частный сыщик? -- она удивленно посмотрела на меня. -- А разве такое
бывает? Я думала, Шерлок Холмс -- это очень давняя история.
     -- Несомненно, -- согласился я. -- Однако -- вот мой патент.
     Она бегло глянула на запаянную в пластик карточку.
     -- А могу я поинтересоваться, кто ваш  клиент?  Кого, кроме меня, может
волновать судьба Виктора?
     -- Его дальнего родственника, Фальстафа Пугоева.
     -- Никогда о таком не слышала.
     --  Насколько  я  понимаю,  доктор  Меряч  сам   не  подозревал  о  его
существовании.
     -- А откуда ваш Пугоев -- так? -- узнал об исчезновении Виктора?
     -- От полиции.
     Собственно,  кто кого расспрашивает? Но пока это было  не  столь важно.
Лишь бы в конце концов сложился разговор.
     -- Выходит,  полиции  проще найти никому  не  нужного родственника, чем
человека, попавшего в беду?
     -- Вы думаете, доктор Меряч попал в беду?
     -- А что еще я должна думать, если его ищет полиция?
     -- Они у вас уже были?
     -- Позавчера. Но я не смогла сказать им ничего полезного.
     ( Это их мнение или ваше?
     -- Мое. Но, думаю, они его разделяют.
     Внешне она  держалась  достаточно  спокойно.  И в  то  же время даже на
расстоянии чувствовалась бившая ее внутренняя дрожь. Бывают такие состояния,
которые  не всегда  можно  правильно истолковать,  но  ощущаешь их не  менее
явственно, чем страх или сексуальное влечение.
     --  И  все-таки позвольте  задать несколько вопросов. При  этом  должен
предупредить, что вы имеете полное право не отвечать на них. Ответственность
за дачу ложных показаний на вас сейчас не распространяется.
     -- Зачем вы это говорите? Я не собираюсь лгать.
     -- Я вас в этом и не подозреваю. Но таковы правила.
     -- Что же вас интересует?
     -- Прежде всего, мне важно понять, что за человек доктор Меряч.
     -- Это слишком общий вопрос. На многочасовую исповедь я сейчас попросту
неспособна, а иначе о человеке не расскажешь, не правда ли?
     -- Не знаю. Это кто как.
     -- Я  --  так.  Попробуйте  задавать вопросы. Более конкретные вопросы.
Может, так у нас что-то получится?
     --  Хорошо,  давайте попробуем, Рита. Когда вы  в последний раз  видели
доктора Меряча?
     -- Полиция уже спрашивала  об этом. Две  недели назад. В среду. Шестого
июня.
     -- Где?
     -- У него дома.
     -- И с тех пор не встречались?
     -- Мы видимся не так уж часто. У него работа. У меня -- тоже.
     -- И вас это устраивает?
     -- Когда не можешь изменить обстоятельств, их остается принимать.
     -- И все-таки?
     -- Н Виктора люблю. Этого не достаточно?
     -- Вполне, Рита. Простите мою настойчивость,  но ведь  вы хотите помочь
найти доктора Меряча?
     --  Найдите -- и к тому, что вы получите  от своего клиента, я прибавлю
столько же.
     -- Вряд ли. Я получу с него немало.
     -- Я найду любую сумму.
     -- К тому же это незаконно. Одно дело -- один клиент.
     Она  в упор посмотрела на меня  и вдруг сменила позу, быстрым движением
закинув ногу на  ногу  -- так,  чтобы  я смог  оценить  их  по  достоинству;
оценивать, между прочим, действительно было что. Я начал понимать Меряча.
     -- Все  равно  я сумею  отблагодарить вас, --  произнесла она  с этакой
горловой дрожью  в  голосе  и сразу испортила впечатление. Каюсь,  разговоры
мартовских кошек никогда не были мне по душе.
     -- Нет, -- сказал я. -- И оставим это. Тем более,  что доктора Меряча я
все равно ищу. И постараюсь найти.
     -- Прошу вас, найдите его!  --  Теперь  в голосе было  не мурлыканье, а
явное предвестье слез. Господи, до чего же трудно иметь дело с  женщинами! Я
с радостью променял бы Риту Лани на добрый десяток Ярвилл.
     --  Но  все-таки,  Рита,  что  за  человек   доктор  Меряч?  Спокойный?
Уравновешенный?
     -- Безусловно. Самый пунктуальный изо всех, кого я встречала.
     -- Способный на нелогичные поступки, неожиданную смену планов?
     -- Нет( Пожалуй, нет. Точно нет.
     --  Хорошо. Вы  знаете, куда направлялся  доктор  Меряч в  день  своего
исчезновения?
     -- Как куда? Сюда, ко мне.
     -- Тогда почему же не вы первой заявили  в полицию? Почему это  сделала
только через три дня администрация института?
     --  А  вы встречали  когда-нибудь женщину, которая призналась  бы,  что
мужчина собирался к ней и не приехал? Если это еще не муж, разумеется?
     -- Вы собирались пожениться?
     -- Не знаю. Скорее, да. Во всяком случае, я этого хотела. ( На этот раз
ее искренность была обезоруживающей.
     Ну и переходы! Два самых бессмысленных занятия  -- по  крайней  мере, у
нас в Биармии -- предсказывать погоду и играть  в  карты с женщиной. Никогда
не знаешь,  что  прольется  с  неба через  два  часа, и  какой  ход  сделает
партнерша через две секунды.
     Словом,  уезжая из  "Детинца",  я  знал  ненамного  больше,  чем  вчера
вечером.  Было три  часа.  Расследование  длилось  уже  ровно  сутки,  а  не
продвинулся я  пока ни  на  шаг.  Само по себе  это не было  трагедией:  мне
случалось топтаться на месте и  неделями.  Но в  этой истории я  чувствовал,
нутром  чуял какую-то гнильцу. И больше всего на свете мне хотелось поскорее
из  нее выкарабкаться.  И податься  к моим  любимым херсонесским  камням. На
полпути к столице опять пошел дождь.




     В контору я  вернулся в  начале седьмого. Магды сегодня  не должно было
быть.  Почтовая  и телефонная  информация  свелась к двум  счетам,  оплатить
которые я еще десять раз  успею. Я соорудил нехитрый то ли  обед, то ли ужин
-- омлет с  консервированной ветчиной, сдобренный  ложечкой рому, и  кофе  с
крекерами. Пока омлет  доходил в духовке, я успел принять душ. И теперь, без
особого усердия ковыряя вилкой, размышлял, что же делать дальше.
     Судя по  словам Риты Лани, Меряч не из тех, кто по настроению мгновенно
меняет планы. Значит, крайне маловероятно, что он,  направляясь в "Детинец",
вдруг взял да свернул  на юг и теперь околачивается в гостинице какой-нибудь
Горловки. Да и что ему там делать?
     Дорожное  происшествие  можно  исключить напрочь  -- уж  его-то  родная
полиция не прохлопала бы. Дорога контролируется  вертолетами, и свались даже
мерячев "датсун" в озеро, его наверняка заметили бы. Тем более, что поиск по
трассе проводился.
     Все остальные  версии тоже вроде бы не проходили. Это было очевидно еще
вчера.
     Значит, остается искать следы. Если  не человека, то хотя бы  машины. А
раз так -- придется пощупать Филина. Правда, искать его сейчас бессмысленно:
раньше десяти  он не  появляется. Филин -- птица  ночная. Значит,  часа  два
можно поспать -- кто знает, как пойдут дела ночью.
     Приняв  это решение, я  свалил посуду в мойку, -- Магда завтра  наведет
порядок, --  и  отправился в "задушевную". Может, сон и  сокращает жизнь, но
доставляет удовольствие.

     * * *

     В  половине десятого я  двинулся в обход излюбленных филиновых мест. Во
"Фрегате"  его  еще  не  было.  В "Щах и каше"  тоже. Не попался он  мне и в
"Гамлете"  --  просторном полутемном  подвале,  излюбленном  месте столичной
богемы. Здесь  я  довольно долго  бродил  между столиками  и даже  посидел с
четверть  часа  у  стойки,   приглядываясь  к  лицам,  искаженным  багровыми
электрическими сумерками: Филин  появлялся тут, пожалуй, чаще  всего. Душа у
него, видите ли, богемная( Затем я навестил "Берлогу",  "Стерлядь золотую" и
даже заглянул в  диско-бар "Ивушка", более известный  в народе  как "Бешеный
децибел" -- название,  комментариев  не требующее.  Здесь я  встречал Филина
всего один-единственный раз,  но на всякий случай  посмотреть стоило. Однако
поиски  мои оказались  тщетными. Я  вздохнул и  двинулся  по  второму кругу.
Половина одиннадцатого для Филина -- раннее утро.
     Филин  был фигурой колоритной. Прозвище  свое он получил не столько как
производное от имени -- Филипп, --  сколько за привычку и вывернутым суткам.
Днем его никогда и никто не видел. Говорят, он отсыпался где-то в своей норе
и  вылезал из нее не раньше десяти вечера, чтобы  не сходить с горизонта уже
до самого  утра. Он  был идеологом  и вдохновителем подпольного автобизнеса.
Если у вас угнали машину, то разумнее -- увы! -- было идти не в полицию, как
положено по закону, а к Филину. И  за соответствующее вознаграждение  машина
без  единой   царапинки   возвращалась   к   вам.   В  противном  же  случае
перекрашенная, с перебитыми  номерами и вполне достоверными -- комар носу не
подточит -- документами она могла всплыть в  любом конце не  только Биармии,
но    и    всей    Конфедерации,     от    Новгородской    республики     до
Православно-Коммунистической  ассоциации  народов Приморья. Связи  у  Филина
были развитые. Снабжал он кое-кого машинами с незарегистрированными номерами
--   этакая  прокатная   контора   уголовного   мира.  Но  сам   при   любых
обстоятельствах оставался чист перед законом, аки слеза младенца. Не раз уже
полиция  выметала едва  ли  не всех  его  шавок и шестерок -- мальчиков,  за
сотню-другую кун готовых  угнать  любую  машину  или попросту  раздеть ее за
тридцать секунд  на глазах у изумленной публики, колдунов  -- автомехаников,
преображавших "волги" и "вольво" о таким  искусством, что их не узнал  бы не
только  владелец,   но  и  родной  завод;  наконец,  пчелок,   собиравших  и
переносивших   информацию  и  совершавших   сделки.   На  считанные   недели
деятельность фирмы Филина увядала, но потом сеть возрождалась в прежнем виде
и с прежним размахом. Менялись только имена. Не удалось установить даже, как
Филин раздает  свои  ценные указания и каким образом получает  причитающиеся
ему за  общее руководство проценты. Неизвестным оставалось и то немаловажное
обстоятельство,  работал  ли Филин на  себя самого или  под чьей-то  могучей
дланью.
     Впервые  мне пришлось  с ним столкнуться в  самом начале частно-сыскной
деятельности, выполняя  поручения нескольких клиентов, хотевших вернуть свои
машины  и  не  надеявшихся  на  помощь  полиции.  Скажи  мне   кто-нибудь  в
курсантские годы, что я буду преспокойно улаживать дела с одним из боссов --
пусть даже боссов невысокого полета -- организованной преступности, -- морду
бы  набил.  Был  я  тогда  идеалистом и  максималистом,  и свою  цель  видел
исключительно в том, чтобы наш маленький народ  избавился  наконец  ото всей
этой похабели. Но позже  стал понемногу  понимать, что все не так  просто. В
конце  концов, даже  Филин  --  тоже наш  народ. Да и  вообще к сорока годам
научаешься уже  идти  на компромиссы.  Не с  совестью  --  этого  никому  не
пожелаю, -- но с идеями.
     В  половине двенадцатого я  поймал-таки  Филина  -- в "Гамлете",  как и
ожидал. Он сидел  за столиком  с какой-то девицей  из тех, что носят разовые
сережки из прозрачного пластика  с цветными презервативами внутри: мол, ради
милого дружка -- и сережку из ушка. Я демонстративно прошелся мимо,  а потом
прочно засел у  стойки. Филин прекрасно понял намек. Он вообще умел понимать
с полуслова. Иначе не  бывать бы  ему Филином, гулял бы по  свету безвестный
мелкий  служащий  Филипп Дука. Вскоре он взгромоздился  на соседний табурет.
Заметив его натренированным  оком,  бармен тут же подошел к нам, хотя  перед
тем я минут пять тщетно пытался привлечь его внимание.
     -- Что будем пить? -- поинтересовался Филин.
     -- Ничего. Я за рулем. Безалкогольное пиво есть?
     -- Для хороших клиентов все есть, -- отозвался бармен и поставил передо
мной банку "Датч премиум спешиал".
     -- А мне как всегда, -- лениво бросил Филин.
     Перед ним  тут  же  возник  хайболл, на  три пальца  наполненный чем-то
малиновым.
     -- Какими судьбами, капитан?
     Этот сукин сын, конечно  же, быстро выяснил мое прошлое и всякий раз  с
любезнейшей  улыбкой величал  меня  по званию.  Тешило его душу, что вот он,
Филин, запросто беседует с  полицейским  офицером,  пусть даже бывшим, и тот
перед ним, Филином, бессилен. В этом была доля истины. Приходилось терпеть.
     -- Да вот интересуюсь одной каталкой.
     --  Какой?  --  в  глазах  его   блеснул  охотничий  огонек,  отчетливо
различимый даже в здешней полутьме. Но говорил он лениво, цедя слова так же,
как содержимое своего стакана.  -- Если знаю, отчего  ж  не  помочь хорошему
человеку(
     --   "Датсун".   Модель   "кабинет".   Номерной   знак   СТ   0195   А.
Темно-коричневый.
     --  Цвет "кола", -- тоном знатока  поправил Филин.  -- Хорошая каталка.
Угнали болезную?
     (  Нет. Но  если что-нибудь знаешь,  видел ее, слышал, --  за  мной  но
заржавеет. Клиент у меня хороший.
     -- Хороший  клиент  -- это хорошо, --  согласно кивнул Филин. -- Да вот
беда, капитан, вряд  ли помочь смогу. Машину  эту я знаю.  У  нас в  столице
таких немного. Да и во всей Биармии тоже. Но мои ребята ее не трогали. -- Со
мной  он  позволял себе  даже  такую  откровенность. Знал,  подлец,  что мои
показания  уликой в любом случае  не будут: мало ли  что можно  сболтнуть  с
глазу на глаз да еще за рюмкой.
     --  Верно.  Но,  может,  видели где?  Могла даже  брошенной стоять,  не
исключено.
     -- Такую  машину --  и  бросать,  --  возмутился  Филин и  даже  языком
зацокал,  артист. --  Ай-яй-яй, как  нехорошо!  Что за  люди  пошли!  Ладно,
подумаю.
     -- И долго?
     -- Часок надо, капитан. Нынче вечером у  меня мысли медленно  крутятся.
Так что давай через час.
     -- Здесь?
     (  Нет. Я в "Стердядочку" загляну. По рыбке соскучился. Да и киска  моя
рыбки  хочет, -- он мотнул  головой в сторону сиротливо сидевшей за столиком
девицы. -- Как, подойдет?
     -- Подойдет, -- согласился я. А что мне еще оставалось?
     -- Да, -- спохватился Филин, -- а когда каталка-то пропала?
     -- В пятницу. Вечером. Или около того.
     -- Значит, договорились.  -- Филин  не слишком ловко слез с табурета --
был он невысок и рыхловат.
     Когда   час   спустя  я   вошел   в  огромный,   оформленный  в  этаком
русско-купеческом стиле зал "Стерляди золотой", Филин, привстав, приглашающе
помахал мне рукой. Он был в обществе все той же девы. Я сел.
     -- Видели твою каталку, капитан, твое счастье, -- сказал Филин.
     -- Может, дама  потанцует?  --  предложил  я.  Девица  метнула  в  меня
недобрый взгляд и повернулась к Филину, ожидая его слова.
     -- Не надо, -- милостиво разрешил тот.  -- В нашем  деле все  честно  и
открыто. Я свидетелей в жизни не боялся.
     "Потому что не было их у тебя, -- подумал я.  -- Умеешь  ты  устраивать
дела, Филин("
     -- Кто видел? И где?
     --  Где --  не знаю. Честное  слово, не знаю.  Но что в  пятницу "  это
точно. Вечером.
     Оч-чень интересно!
     -- А кто?
     -- Ох, не люблю  я этого, капитан, смерть не люблю. Зачем  лишних людей
друг  с другом  сводить? Много знать будут( Впрочем, ты  и так слишком много
знаешь(  Шучу, капитан,  шучу! Ну да  ладно, для  хорошего человека чего  не
сделаешь.  Вот  только  прядется  тебе  в Заброшенные  деревни  прокатиться,
капитан. Не сдрейфишь?  Да шучу я, шучу! Есть  там человек  один, Кудесником
кличут.  Найдешь  его.  Если просто  скажешь, что от  филина  пришел  --  не
поверит. Передай это дот, -- Филин сунул мне в руку какую-то штуку, на ощупь
плоскую  и  круглую, не то жетон, не то фишку, не то монету, рассматривать я
не стал, успеется. -- Ну, а при случае, капитан, и  ты про Филина не забудь(
Если,  конечно, из  Заброшенных  деревень невредимым  вернешься( Опять шучу!
Веселый  я человек, капитан, ничего не  могу с собой  поделать. Так вот, про
Филина, говорю, не забудь. Будут еще у тебя для Филина клиенты, будут(
     Я ничего не  ответил; хотя и знал, что Филин прав -- будут. Тащиться на
ночь глядя &а тридевять земель мне, прямо скажем, не улыбалось. Но обитатели
Заброшенных деревень придерживаются, как  правило, ночного образа жизни. Так
что выбирать не приходилось. Я взглянул  на часы. Половина второго.  Значит,
на месте я могу быть не раньше трех. Поздновато( Рискнуть, впрочем, стоило.
     Первые  семьдесят с  лишним километров  Западное  шоссе  плавной  дугой
врезается в  сплошной хвойный лес, и дорога  даже  днем не  кажется  слишком
интересной.  Ночью  и того хуже. Высвечивая  асфальт, фары  сгущают  тьму по
сторонам,  и  ты  мчишься, словно  по коридору,  на  стенах которого  смутно
различимы  какие-то рисунки. За семидесятым километровым  столбом я  сбросил
скорость: теперь  важно  было  не прохлопать поворот на. проселок. Грунтовка
эта  считается давно заброшенной, и потому никакого указателя  нет.  В ясные
ночи ориентироваться помогают контуры, различимые на фоне звездного неба. Но
когда  оно  затянуто облачной пеленой, полагаться приходится  не столько  на
зрение, сколько на интуицию. К счастью, ни зрение, ни интуиция не подвели, и
я вовремя свернул с шоссе.
     По такой дороге езда уже не кажется скучной. Я от души пожалел, что мой
"алеко" не тяжелый армейский джип. Впрочем, кряхтя и переваливаясь с боку на
бок, мы с ним все-таки приближались потихоньку к Мертвым озерам.
     Для Биармии  Мертвые озера примерно то же, что для американцев Денежная
шахта на Оуке или сокровища "Генерала Гранта". Раз в несколько лет сбивается
какая-нибудь очередная компания, вытягивает  из республиканских фондов или у
спонсоров очередные  сотни  тысяч  или  миллионы  и  пытается озера оживить.
Каждый раз  придумывают какой-то новый  фокус, а  то  и попросту, без затей,
вспоминают  хорошо забытый  старый. Полгода спустя торжественно объявляется,
что Мертвые озера вновь можно считать Большим и Малым Охотничьими, как они и
значатся на карте. Что вода в них свежа,  как поцелуй девственницы. Заводилы
совершают  ритуальный  заплыв,  мужественно  выхлебывают  традиционный кубок
озерной  водицы,  срывают  аплодисменты  восхищенной  публики  и  быстренько
отправляются куда-нибудь в Очамчири поправлять здоровье. Правда, в последнее
время  аплодисменты стали пожиже, да и публики  заметно поубавилось( Потом в
озера запускают рыбу, которая в будущем  должна  завалить прилавки и окупить
тем  самым  все расходы.  Но ей,  рыбе то есть, почему-то окупать расходы не
хочется.  Ей,  дуре,  почему-то больше  нравится  всплывать  кверху  брюхом.
Несметные  сокровища  остаются  в  Денежной  шахте,  Мертвые  озера остаются
мертвыми,  а   фиаско  очередных  кладоискателей   и  экологов-реставрологов
остается  в равной мере  незамеченным.  Разве что  появится в меру  ядовитая
статья в какой-нибудь вечерней газете.
     А  ведь  когда-то  места  эти  были  не  просто  обитаемыми  --  землей
обетованной. Уж Бог весть какую пакость накачал в озера заводишко, развалины
которого  до  сих  пор знаменуют  собой одну  из первых  побед общественного
мнения. Историкам  это, может, известно,  но я  понятия не имею.  И что этот
завод выпускал -- тоже не ведаю. Но зато не раз слышал, как вспоминают  свои
родные места  те,  кому  пришлось их  оставить. Сейчас-то уже получше стало,
время, как известно, все лечит, а прежде тут на три километра к воде подойти
нельзя  было,  один только запах  --  и  тот  наповал  бил.  И  остались две
осиротевшие деревушки. Небольшие.  Маленькие даже. Да в том ли счастье? Что,
сотня семей -- мало?
     Правда,  не  только  свято,  но  и  проклято  место пусто не бывает.  И
понемножку сюда стали стекаться самые разные людишки. Порой мне кажется, что
подобные места  попросту  необходимы -- они дают  приют  тем,  кому деваться
больше  некуда. Причем  Филип совершенно зря  стращал  меня  здешним  людом.
Потому  как прибиваются сюда  в основном обломки кораблекрушений, а вовсе не
матерые  уголовники.  Кстати, таких обломков немало было и на тех судах, что
везли колонистов в Новый Свет или ссыльнопоселенцев в Австралию. К  чему это
привело  -- объяснять  не  приходится.  В  Заброшенных  деревнях  можно было
встретить кого угодно -- от спившегося врача до мелкого жулика и  от бродяги
по убеждению до  проповедника-неудачника. Здесь все  обо всех знали, здешний
народ  вообще знал немало, но никто никогда никого ни о чем не расспрашивал.
Прелюбопытная  сдобилась  тут  вольница  --  со  своими  законами  и нормами
поведения. И  нарушать  эти нормы  было столь  же  неприлично, как запускать
пальцы в тарелку  где-нибудь в "Стерляди золотой". Вот здесь-то и предстояло
разыскать  неведомого   Кудесника.  Судя  по   прозвищу,   он  был  из   тех
механикусов-искусников,  что  перелицовывали машины для  филиновой  конторы.
Небось  соорудил себе мастерскую где-нибудь  в развалинах завода и знай себе
колдует,  пока не нагрянет  однажды очередная полицейская бригада( Знать  бы
только, как его разговорить? Филинов  пароль -- им оказался,  кстати, пятак,
самый  обыкновенный  советский  пятак  1967 года  чеканки  -- это,  конечно,
хорошо. Но, скорее всего, мало. Деньгам в  Заброшенных деревнях предпочитали
обычно  натуральный  продукт,  и  потому,  покидая   "Стерлядь  золотую",  я
прихватил с собой литровую бутылку водки. Может, сгодится?
     В первую из  деревень я въехал, как и  рассчитывал,  без минут  три. Не
скажу, чтобы здесь  было слишком  людно. Но возле  одного из домов, у совсем
почти полегшего забора, теплился  костерок  и вокруг  него собрались трое. Я
вышел из машины и направился к ним.
     Все  трое  заинтересованно  смотрели  в  мою  сторону.  Двое  сидели на
корточках, третий  полулежал на траве. Ревматизма он явно не боялся -- земля
была  сырая.  Над угольями прогоревшего костерка  жарилось на прутьях что-то
похоже-- на шашлык.
     -- Не подскажете, как Кудесника найти?
     Ответом  было дружное  молчание.  Я повторил. Тогда тот,  что лежал  на
земле, начал медленно подниматься. Вид у него был угрожающий.
     -- Слушай, ты( -- начал было он, но тот, что сидел на корточках поближе
к огню, проговорил примирительно:
     --  Увянь, Хобот.  Не  видишь разве,  человек  к нам  впервые,  человек
культурный,  с ним и говорить культурно надо,  а  ты сразу( Нехорошо, Хобот,
ей-ей нехорошо!
     Он встал и шагнул ко мне.
     -- Вам нужен Кудесник? -- изысканно-вежливо поинтересовался он; ни дать
ни взять --  доцент или  профессор. Вот пусть и будет Профессором, раз уж мы
друг другу не представлены.
     Я кивнул.
     -- И, как я понимаю, Кудесник нужен вам по делу, -- все так  же любезно
продолжал Профессор. --  А поскольку вы с Кудесником прежде не  встречались,
то наверняка захватили с собой для душевного разговора хорошенький пузырек.
     Ишь, психолог выискался, рентген чертов!
     -- Но, видите ли, --  гладкие периоды Профессора так и катились дальше,
-- во-первых, Кудесник не пьет. То есть я  имею  в  виду, в  рот не берет ни
капли спиртного. А во-вторых, Кудесника сейчас нет.  Но, возможно,  он скоро
будет. И потому  мы предлагает вам сделку. Вы распиваете с нами тот пузырек,
что привезли  с  собой, а  мы  при первой  же  возможности  представляем вас
Кудеснику. Согласны?
     Ни слова  не говоря, я вернулся к машине,  заглушил двигатель и взял  с
заднего сиденья бутылку. Профессор улыбнулся мне навстречу.
     -- Вот видите, какая прекрасная вещь  интеллигентное общение, -- сказал
он. И, обернувшись к Хоботу, попросил: -- Сделай, будь ласков.
     Что именно надо сделать.  Хоботу  объяснять не пришлось.  Он поднялся и
исчез,  чтобы минуты  через  две  вернуться  с четырьмя стаканами.  Довольно
чистыми, кстати. Однако мне пришлось отклонить приглашение.
     -- Я за рулем.
     -- Ну что ж, -- согласно кивнул Профессор, -- причина уважительная. Но,
надеюсь, вы не откажетесь разделить с нами трапезу? Это грибной шашлык. Если
присолить -- вполне съедобно.
     Я согласился  -- и  не  пожалел. Не знаю, что за мухоморы они жарили  и
какие  заклинания при том  произносили, но  получилось  вкусно. Тем временем
Профессор  с  завидной  точностью  --  такой  глазомер  вырабатывается  лишь
долголетней практикой -- разлил водку по стаканам. Вся троица дружно выпила,
занюхала  грибками  и  повторила.  Какими судьбами попали они в  Заброшенные
деревни  стало теперь  совершенно  очевидно.  Но признаться,  для  начала  я
столкнулся  с далеко не  худшими представителями здешнего люда. Глаза  у них
заблестели подозрительно быстро -- влага явно упала  на старые дрожжи. И тут
я  в полной мере прочувствовал прелести положения  единственного непьющего в
компании.  Как  ни  пытался  я  принять участие в  застольной, так  сказать,
беседе,  все мои  реплики шли не в масть и вызывали лишь недовольное сопение
Хобота. Остальные двое тактично этого не замечали, лишь профессорова ухмылка
временами  была явно иронической. Но мое профессиональное  искусство общения
было оскорблено. Конечно, мне ничего не стоило изобразить ту  же кондицию  и
включиться в разговор на равных, но будучи трезв по определению, я спасовал.
     К счастью,  примерно  через полчаса Хобот насторожился, приподнялся  на
локте, потом уверенно проговорил:
     -- Кудесник.
     -- У Хобота удивительный  слух, --  повернулся ко мне Профессор. ( Если
он  говорит:  "Кудесник", -- значит, действительно Кудесник. И нам  остается
лишь поблагодарить вас за прекрасный напиток и приятное общество.
     Теперь и я расслышал доносившийся с дороги шум двигателя.
     Звук  нарастал, потом на дороге показалась и  сама машина. Прорвавшаяся
сквозь облака луна позволяла разглядеть ее достаточно хорошо, и я ахнул. Это
был даже не  динозавр.  Это был  скелет динозавра, меж ребер  которого, чуть
прикрытых    лохмотьями   полуистлевшей    кожи,   мощно   билось,   однако,
полуторастасильное сердце. Возле моего "алеко" скелет остановился.
     -- К тебе гость, Кудесник, -- чуть повысив голос, сказал Профессор.
     --  Знаю,  -- прозвучал мощный бас.  -- Шагай сюда, парень! -- Это уже,
очевидно,  относилось ко мне. Я подошел.  В диковинной машине, при ближайшем
рассмотрении  напоминавшей  гибрид  багги  с  марсианским вездеходом,  сидел
солидный бородатый дядя лет за шестьдесят. -- Ты от Филина?
     Я кивнул и протянул ему пятак.  Кудесник чиркнул зажигалкой и при свете
колеблющегося язычка газового пламени внимательно осмотрел монету.
     -- Все правильно. Шестьдесят седьмого. Ну  что, поедем ко мне или здесь
говорить будем?
     -- Можно  и здесь, -- согласился  я. Разговор не обещал быть долгим. Но
каков Филин! Вот сукин сын! Заставить меня переться к  черту  на рога, когда
этот  самый  Кудесник  явно  приехал  из  столицы.  Не мог  отказать себе  в
удовольствии  погонять  меня  четыре  часа  по ночным  дорогам, подонок! Ну,
придет мой час, спою я ему песенку!
     Я  забрался в машину Кудесника и сел рядом. Кресло, надо  сказать, было
удобное, похоже, от "форда-комфорта".
     -- Так что тебя интересует, парень?
     -- Филин сказал, будто вы видели в пятницу вечером "датсун"(
     -- "Дацун", --  перебил Кудесник. -- Запомни,  парень,  и  не позорься:
"дацун". А "датсун" -- это от безграмотности, понял?
     Ишь, грамотей на мою  голову выискался! Но скорее всего, он прав --  на
всем, что с машинами связано, явно собаку съел.
     --  Ладно,  "дацун"  таи "дацун". Учту.  Модель  --  "кабинет". Цвет --
"кола". Номер -- СТ 0195 А. Так?
     -- Насчет номера не скажу. Остальное точно.
     -- Где? И когда?
     --  Вечером.  Часов около девяти,  точнее не знаю.  Незачем мне было на
часы смотреть. А где -- на Подгорной, у самой развилки.
     Подгорная улица -- это район фешенебельных частных домов. Любопытно(
     -- Дом там такой, -- продолжал Кудесник, -- двухэтажный, но солидный. И
забор из сплошных кованых завитушек. Сразу узнаешь.
     -- А вы уверены, что это был тот "дацун"?
     -- Слушай, парень,  с тех пор, как взялся за  дело  папа Форд, на  свет
Божий вышло семь  тысяч девятьсот семьдесят моделей машин. И я любую на слух
за километр узнаю. И диагноз поставлю, если нездорова. Понял? Твой "дацун" я
видел. Ясно?
     -- Ясно, -- кивнул я. -- А что вы видели? Он стоял, ехал, куда, откуда?
     -- Стоял.  И вылезала  из него  бабенка. Из приличных, не нам  с  тобой
чета.
     Ну,  спасибо, Кудесник! Хорошего же  ты обо мне мнения! Впрочем,  Бог с
тобой -- оно и к лучшему(
     -- А дальше что?
     -- Дальше я мимо проехал. Все.
     -- Спасибо, -- сказал я, гадая, как предложить ему деньги и сколько. Но
Кудесник меня опередил.
     -- На хрен мне твои голубенькие, парень, -- сказал он. -- Не майся и не
доставай. Филин просил, я сказал. Хоть он и гнида  последняя, твой Филин, но
ему не откажу. А тебя не знаю. Хоть вроде ты мужик ничего.
     С чего бы это ему такой  вывод  сделать? То "не  нам  чета", то "ничего
мужик", хотя одно другого и не исключает( Оценочки( Забавно. И еще забавнее,
что Филин, похоже, выдал  меня за приятеля. Не  хотел, значит, признаваться,
что имеет дела с сыщиком, хоть и частным. Испортить ему игру,  что ли? Да уж
ладно. Хлопот больше.
     -- Спасибо, Кудесник, -- еще раз сказал я. -- Вы мне здорово помогли.
     Я вышел из машины.
     -- Постой-ка,  парень, -- окликнул меня Кудесник. Я остановился.  -- Не
лез бы ты в это дело, а?
     -- Почему?
     -- Не хочешь -- не слушай. А я совет дал.
     -- Спасибо, но(
     --  Ах,  хребтом  тя по хлебалу!  --  гаркнул вдруг во всю  силу легких
Кудесник  --  меня  аж  шатнуло  от  акустического удара.  Но  продолжил  он
негромко: -- Ты про Йомалатинтис слыхал?
     -- Как?
     -- Йомалатинтис.
     -- Нет.
     -- Вот и лучше бы тебе не слыхать.
     -- Но почему?
     Кудесник не ответил.  Он врубил двигатель,  жуткий  динозавр  взревел и
рванулся, обдав меня кисловатым дизельным выхлопом.
     Всю  обратную  дорогу я размышлял над  двумя проблемами. Во-первых, что
такое Йомалатинтис? Или -- кто такой? Слово  казалось смутно знакомым, вроде
бы я  встречал  его  где-то, не  то слышал, не  то читал, но вспомнить, хоть
убей, не мог. А во-вторых, --  и это было, пожалуй, еще загадочнее, -- чем я
мог приглянуться  Кудеснику? Конечно, это тешило мое самолюбие, и не  только
профессиональное.  Но причин я понять не мог. И было похоже,  что решить эту
загадку мне не удастся никогда.
     На въезде  в  город я  поехал не прямо, по Торговой,  а свернул направо
через посольский квартал. Не то чтобы до дому было ближе, просто контора мне
надоела.




     Осенило меня утром, когда я допивал кофе. Я поднялся в кабинет и снял с
полки томик  "Бьярмскринглы". В редкой  стране относятся к своему эпосу так,
как у нас. Не знаю, в каждом ли испанском доме  стоит в книжном шкафу "Песнь
о Сиде",  всякий  ли француз  читал "Песнь о Роланде" и у любого ли русского
есть "Слово о полку Игореве". Но в Биармии даже в том доме, где не сыщется и
намека на библиотеку, Библия и "Бьярмскрингла" обнаружатся неизбежно. Это не
чтение -- это  часть  души дома. С  этим  может  сравниться разве что  культ
"Калевалы" в Финляндии,  -- не заметить его за время двухмесячной стажировки
в  полиции   Оулу  было  при  всем   желании   невозможно.   Все-таки  обмен
специалистами -- полезная штука( Я потихоньку посасывал кофе и листал книгу.
К счастью, у меня академическое юбилейное  издание с комментариями, именным,
алфавитным и предметным указателями и  пространной сопроводительной статьей.
Да, точно: слово "Йомалатинтис" дважды встречалось здесь, в  конце седьмой и
середине девятой рун.  Первый  раз -- в  том месте, где  рассказывается, как
злобный карлик  Карьяхойя, страшась гнева Йомалы, бежит на север, "в царство
льда и царство мрака", где "во тьме  лишь  Харра бродит, белый зверь с душою
черной". После прекрасного описания полярной ночи следовали строки:
     Но и там добычей стал он
     Острых стрел Йомалатинтис,
     Стрел немых Йомалатинтис.
     Так возмездие любого (
     Храбреца иль труса равно (
     Настигает, если Круг он
     Преступил неосторожно.
     В девятой руне упоминание было еще менее понятным. Там рассказывалось о
болезни прекрасной  и отважной лунной охотницы  Инты. Когда близкие потеряли
уже  надежду, к ней приходит старуха Ругенгарда, поит волшебным  снадобьем и
утешает:
     Станешь ты крепка, как прежде,
     Лук согнешь рукою сильной,
     И копье с жестоким жалом
     Полетит все так же метко.
     Лишь душа твоя прозрачность
     Потерять должна навеки,
     И доступной станет взору
     Лишь очей Йомалатинтис,
     Зорких глаз Йомалатинтис.
     Признаться, я ничего не понял. Уж не разыграл ли меня Кудесник?  Может,
он  шутник   --  вроде  Филина?  Правда,  я   ни  в  коей  мере  не   знаток
"Бьярмскринглы".  Возможно,  я  чего-то  здесь  не вижу.  Предостережение-то
Кудесника  звучало вполне  серьезно. Искренне  звучало.  Впрочем, и  хорошая
шутка всегда звучит серьезно  и искренне. Пожалуй, стоило  посоветоваться  с
кем-то, кто разбирался бы в этих делах получше меня.
     По  дороге в контору я дал крюку и проехал по Подгорной. Дом, о котором
говорил  Кудесник, выделялся среди остальных каким-то удивительным  чувством
собственного достоинства. Он  не был ни  больше, ни богаче других, но точные
пропорции,   кровля  из  медного  листа  (пластик  под   медь,  конечно,  но
смотрится!), просторные  венецианские  окна -- все это позволило архитектору
добиться  поразительного   эффекта.   Это   вам  не  моя  типовуха,  у  дома
обнаружилось  свое лицо.  Кованая же  чугунная  решетка, которой был обнесен
палисадник, вполне могла быть причислена к произведениям искусства. Конечно,
не  воронихинская  строгость   линий,  --  была  здесь  какая-то  чрезмерная
витиеватость  и  кудреватость,  --  но  я  все равно  залюбовался. На  белой
фаянсовой  табличке  у  ворот   черными   лебедями  выгнулись   две  двойки.
Асфальтированная дорожка вела от ворот куда-то за дом ( очевидно,  гараж был
не  подземным, а размещался  на заднем дворе.  Значит,  и участок  солидный.
Оставалось узнать, кому дом принадлежит.
     Это я сделал сразу же по приезде в  контору.  Если  верить справочнику,
дом   принадлежал  капитану   дальнего  плавания  Лаэрту  Бьярмуле.  Фамилия
показалась  мне знакомой.  Где-то я ее уже слышал, причем  совсем недавно. Я
снял с полки том "Кто есть  кто". Да, правильно:  капитан Бьярмуле был женат
на   Инге   Бьярмуле,  урожденной   Хайми,   выпускнице  Санкт-Петербуржской
Консерватории, лауреатке,  дипломантке и прочая, и прочая. Это на ее концерт
собиралась давеча Магда. Похоже, я опять вытащил пустышку.
     Я позвонил в Дорожную  полицию. С прошлых лет у меня еще оставались там
приятели,  и  вскоре  я уже знал, что "дацунов"  модели "кабинет"  в столице
зарегистрировано  четыре. Из них два  -- цвета "кола".  Причем один  "дацун"
принадлежал как раз капитану Бьярмуле. Правда, синий. Но Кудесник мог ведь и
ошибиться --  ночью  все  кошки серы.  Хотя июньские  ночи  в  наших широтах
светлые,  однако  в пятницу небо было плотно затянуто тучами,  я  это хорошо
помнил, а фонари  -- как и положено по сезону  -- отключены.  Во-вторых, кто
мешал обладателю второго коричневого "дацуна" приехать  в гости к обитателям
дома  на  Подгорной,  22? Правда,  владельцем  этой  машины  числился хозяин
небольшого спортивного магазинчика на  площади Труда, -- того  самого, где я
собирался присмотреть себе ласты. Но  что  с того? Стоило  проверить и такой
вариант.
     Через полчаса я выяснил два любопытных обстоятельства. Капитан Бьярмуле
пересекал  в  настоящее время  Атлантический  океан, и возвращения его судна
можно  было  ждать  не  раньше, чем недели  через две.  "Дацун" же владельца
спортивного   магазина  вот  уже  десять  дней  находился   в  авторемонтной
мастерской.  Так  что  с  этой  версией  приходилось,  пожалуй,  проститься.
Навсегда.
     Под конец я сделал еще один звонок -- на этот раз на  кафедру биармской
литературы филфака.  Узнав о  столь  углубленном интересе  частного сыщика к
реалиям "Бьярмскринглы",  доцент кафедры  Борис Брумман  любезно  согласился
принять меня в любое время. Сговорились мы на полудне.
     -- Знаете, -- оказал мне Брумман, когда мы уселись в  пустом в этот час
малом читальном зале университетской библиотеки, -- вы  меня удивили не тем,
что  вы частный сыщик,  хотя,  признаюсь, я о таком в Биармии не слыхивал; и
даже не тем, что частный сыщик интересуется "Бьярмскринглой". Но скажите  на
милость, как вы ухитрились  напасть на одно из самых  темных мест,  которых,
кстати, там не так уж много?
     -- Судьба, -- улыбнувшись,  развел я руками. Вдаваться в подробности не
хотелось.  Да  и  ни  к  чему  было:  вопрос  явно носил чисто  риторический
характер.
     -- Видите  ли, темные места и загадочные реалии есть во  всяком  эпосе.
Так, никто не знает, например, что же такое "див" в "Слове о полку Игореве".
Читали?
     Я  кивнул.  Правда, это было  давно,  еще в  мальчишеские годы, в  пору
недолгого,  но  довольно серьезного увлечения историей.  Точнее, собственно,
археологией,  --  я  мечтал  тогда  о лаврах  Шлимана,  Картера  и  Гонейма.
Естественно, в памяти с тех пор удержалось не так уж много, но сейчас это не
имело ни малейшего значения.
     -- Тогда вы, наверное,  помните,  -- продолжал Брумман, -- таинственное
существо, которое "кличет връху древа, велит послушати земли незнаеме, Влъзе
и  Поморию, и  Сурожу,  и Корсуню, и  тебе, Тьмутороканский  блъван".  Каких
только  версий ни выдвигали, чтобы этого самого "дива" объяснить!  Это-де  и
мифическое существо  восточных народов, что-то вроде гибрида  лешего с вещей
птицей. И дьявол,  а точнее, пользуясь словами Ипатьевской  летописи, "земли
дьявола". И традиционный фольклорный леший (опять, видите,  леший!),  но уже
из  брянских  лесов.  И  метафорический  образ  половецкого  разведчика.  И,
наконец, самый обыкновенный удод, симпатичная такая хохлатая птичка. Даже до
прирученного  реликтового гигантопитека кто-то додумался(  Ну, а проще всего
-- и такова, кстати, общепринятая точка  зрения, -- объяснять примерно  так:
"Традиционный фольклорный образ". И  Бог с  ним, что  в  фольклоре он больше
нигде не встречается, -- в русском фольклоре, я имею в виду. Зато все просто
и  понятно, не  правда ли? Вот так  же и с "Йомалатинтис" в "Бьярмскрингле".
Надеюсь, про богиню Йомалу вам объяснять не надо?
     Я  снова  кивнул. Брумману этого было вполне  достаточно. --  Так  вот,
скульптурные изображения Йомалы нередко выполнялись с пучком стрел в  правой
руке,  этот  пучок  и назывался "Йомалатинтис". Можно  сказать,  он является
таким же непременным атрибутом Йомалы, как молния Зевса. Хотя немало сыщется
изображений Зевса  вовсе без перуна и Йомалы без стрел. Каждая стрела Йомалы
--  "йомалатинта"  --  имела  овальный  наконечник, украшенный  изображением
глаза. Отсюда, кстати, и слова о "зорких глазах Йомалатинтис". Между прочим,
именно    эта     особенность    стрел     Йомалы    позволила     некоторым
спекулянтам-псевдоисторикам   вдоволь    наболтаться    в   свое   время   о
"самонаводящемся оружии древности". Если, конечно,  одиннадцатый век,  когда
складывался основной свод  "Бьярмскринглы", записанной, как известно, только
в  семнадцатом столетии, можно считать  древностью.  Ну  да что с  полузнаек
спрашивать!   Была  у  йомалатинт  и  еще  одна  особенность  --   хитроумно
закрученное оперение, которое  можно  прекрасно рассмотреть  на некоторых из
сохранившихся изображений. Оно делало полет стрелы беззвучным,  в отличие от
свистящих или гудящих охотничьих и боевых. Отсюда, как вы понимаете, слова о
"немых стрелах Йомалатинтис".
     Зрячие и зоркие, йомалатинты  сами находили свою  жертву.  Беззвучные и
немые, подкрадывались  они х обреченному, и  не  было от них спасенья. Ну, а
кто же этот  обреченный?  Всякий, кто  вызвал  гнев  Йомалы. Чаще  всего  --
святотатец, вторгшийся в ее  святилище. Помните? -- "(если Круг он преступил
неосторожно". Круг  (  это стены  святилища. Причем  "неосторожно" --  слово
точное. Для Йомалы было безразлично, по неведению, по  злому ли умыслу или с
самой что  ни  на есть  благой  целью  совершен проступок.  Незваный  должен
погибнуть,  таков закон Йомалы. Правда,  погибнуть он  может  не  сразу.  Но
йомалатинта  настигнет его, где бы ни пытался несчастный укрыться, настигнет
и покарает с неотвратимостью рока. Так изначально предрешена участь злобного
карлика Карьяхойи в седьмой руне  "Бьярмскринглы". Вот со вторым упоминанием
-- в девятой руне -- дело обстоит не так просто. Судите сами(
     Тут  Брумман прямо-таки  сразил меня,  наизусть  процитировав фрагмент,
найденный  мною утром  лишь благодаря  прекрасному  аппарату  академического
издания. Что ж он, всю "Бьярмскринглу" наизусть знает, что ли? Профессионал!
     -- Ведь  лунная охотница Инта  не совершила никакого святотатства.  Она
ничем  не  навлекла на себя гнева  Йомалы. Более  того, она даже  избранница
Йомалы, как явствует из пятьдесят девятой руны восьмой песни. И после своего
исцеления она живет,  как и предсказала Ругенгарда,  долго и  счастливо. Как
понять это, если встреча с йомалатинтис -- синоним смерти?  Это самое темное
место во всей "Бьярмскрингле". Однако  в рунах, не вошедших в основной свод,
в канонический текст книги,  Йомалатинтис упоминается еще раз. К  сожалению,
упоминание это  не только не проливает света  на  загадку Инты, но напротив,
еще больше запутывает  ситуацию. Относится эта  руна, по  всей  видимости, к
сюжету  о  Великом Восточном походе.  Здесь Йомалатинтис  встречается уже  в
другом контексте.
     И тогда ему явилась
     В блеске золота Йомала
     И сказала: "Чоурраут,
     Отправляйся в путь смелее,
     Ничего в пути не бойся,
     А советчицею будет
     В том пути великотрудном
     Для тебя Йомалатинтис", (
     Так сказала и исчезла.
     Мне кажется, --  да и не  только мне, это общепринятая точка зрения, --
что  здесь проявилось метафорическое, образное мышление.  Правда,  находятся
порой оригиналы,  чтобы не сказать  больше, на  основе  этих трех фрагментов
усматривающие в Йомалатинтис чуть  ли  не тайный жреческий орден,  биармскую
инквизицию одиннадцатого или даже более раннего века и еще Бог знает что. Но
в этом не  больше смысла,  чем в предположении, будто солдаты старой русской
армии вступали в интимную  связь о мортирами  и  гаубицами. Ведь при желании
вполне возможно именно так истолковать слова солдатской песни: "Наши жены --
пушки заряжены, вот где наши  жены".  А? --  Брумман громко расхохотался. --
Так что советы Йомалатинтис, конечно же, просто советы стрел, советы оружия.
Смысл этого выражения можно сформулировать примерно так: "Слушай, что скажет
тебе твой меч". Точнее,  конечно, стрела, но  меч -- более привычный,  более
традиционный образ. А что  это значит? Это значит -- разум и честь воина. Я,
во всяком случае, ни с  каким иным толкованием согласиться не могу. И это, к
сожалению, все, что я могу сказать  вам  о Йомалатинтис. Сомневаюсь, чтобы в
Биармии кто-нибудь мог сказать больше. Это не самореклама, поверьте.  Просто
такими  аспектами  "Бьярмскринглы"  занимаются считанные люди, и я  их  всех
поневоле прекрасно знаю. Смогли вы извлечь для  себя  что-нибудь полезное из
моего рассказа?
     --  Пока не  знаю, --  честно признался я. -- Но в  любом случае  я вам
искренно  благодарен. --  Я встал. -- Простите, что  заставил вас  потратить
столько времени на просвещение профана.
     -- Пустяки, -- отмахнулся Брумман. -- Поковыряться в таких вещах всегда
приятно.
     По идее, мне следовало бы откланяться, но я почему-то медлил.  Какая-то
мысль блуждала в потемках, и я никак не мог уцепиться за нее. Впрочем(
     --  Еще  один  вопрос.  Последний.  Вы упомянули о каком-то  оригинале,
трактующем Йомалатинтис(
     -- Ах, это, --  по лицу  Бруммана пробежала легкая тень неудовольствия,
но он был человеком воспитанным. -- Это один из наших историков. Пожалуйста:
Айн Калхайно,  магистр Республиканского  университета, работает  в Институте
Биармии.
     Уходил   я   из   Университета  со   смешанным   чувством.   Некоторого
разочарования  -- вряд  ли филологические изыски доцента Бруммана смогут мне
пригодиться. И смутной радости: кто знает, будет ли полезна встреча с Айном,
но повидаться с приятелем отроческих лет само по себе приятно.




     Дозвониться до Айна не составило труда. Не знаю, чего здесь было больше
-- везения или закономерности. Конечно же, Айн мог оказаться в  отпуске,  но
те, кто  любит весну, отправляются путешествовать или отдыхать в мае, а люди
летней души --  в июле. Сейчас  был июнь,  и потому, пожалуй, закономерность
преобладала над  везением. Естественно, Айн  не узнал меня  по голосу,  как,
впрочем,  не  узнал бы его  и  я, позвони он  вот так, неожиданно.  Все-таки
прошло слишком много лет( Но стоило мне представиться, и:
     --  Марк!  Ну,  молодец!  Это ты здорово  придумал  -- позвонить! Когда
встретимся?  Знаешь что?  Давай  завтра.  Суббота,  день у  меня  свободный,
приезжай, я тебя со своими познакомлю, -- сыпал он.
     -- А сегодня можно? -- поинтересовался я.
     -- Ну, знаешь! Что это тебя так прихватило?  Чуть не семь лет пропадать
-- и это в одном-то городе! -- а теперь пороть горячку( Ну, Марк!
     --  Слушай,  --  сказал я. --  Я все понимаю. Но  признайся честно:  ты
можешь  повидаться со  мной сегодня?  В любом месте и  в любое время. Но чем
скорее, тем лучше.
     --  Странно, -- озадаченно  протянул Айн.  -- В  чем  дело? Я могу тебе
помочь?
     -- Не знаю. Может быть. Если встретимся.
     --  Хорошо,  --  сказал  он  уже  другим,  деловым  тоном.  --  Я  могу
освободиться через час. Извини, но раньше никак. Где?
     -- Где тебе удобно.
     -- В институте не поговоришь. Ты где квартируешь?
     Я назвал адрес конторы. Она все-таки была в центре, не то что мой дом.
     -- Буду в четыре, -- оказал Айн. -- Жди.
     Мы  с Айном  познакомились в  тот год,  когда  мне грезились потерянные
пирамиды Египта и скрывающиеся в  сельве  города индейцев неведомых  племен.
Мои мечты обернулись скоротечной романтикой, оставившей лишь пожизненный, но
слабый реликтовый интерес. У Айна же увлечение, похоже,  сохранилось  на всю
жизнь. Мы вместе занимались в  археологической  студии года  два, а потом  я
ушел  в  Полицейскую школу.  Еще через  три  мы снова  встретились -- уже  в
университете.  Но я учился на юридическом, а он на истфаке. К тому же на два
курса старше меня. Встречались мы теперь редко, хотя и по-прежнему тепло. Но
после Университета наши дороги снова разошлись. Лишь  изредка, буквально раз
в  год,  мы сталкивались где-нибудь,  ( город-то невелик, -- останавливались
поболтать или заглядывали  в какой-нибудь ресторанчик. А последние несколько
лет  не виделись вовсе. Так уж как-то оно получилось. И  вот теперь,  ожидая
его  прихода,  я вдруг почувствовал, что все эти годы мне не хватало  именно
Айна. Или нет, не то. Просто  вдруг  вернулось прошлое, а это  всегда  очень
тревожно.  Возвращенное  прошлое чаще всего  обманывает.  Но  должны  же  из
всякого правила быть исключения!
     Айн приехал почти точно в четыре.
     --  Ну, что у тебя стряслось? --  опросил он с порога. -- И  что это за
дурацкая табличка там, внизу? Ты что, в самом деле в пинкертоны записался?
     --  Фу,  как  банально!  --  возмутился  я.  --  Ничего  пооригинальнее
придумать не мог?
     Мы   рассмеялись,  и   все  стало  как-то  просто.  Я  провел  Айна   в
"задушевную".
     -- Пить будешь? Что?
     -- Ничего. Или -- кофе, если есть.  В институтском баре опять кофеварка
сломалась(
     -- Сейчас сварю. А ты пока обживайся.
     -- Погоди. Что все-таки у тебя стряслось? Зачем я понадобился?
     --  Если  честно, сам до конца  не пойму.  Просто  сегодня я был в alma
mater, и  некий  доцент  Брумман сболтнул  ненароком,  будто  у тебя имеются
нетрадиционные соображения по  поводу  значения  слова  "йомалатинтис"?  Это
правда?
     -- В принципе. А зачем тебе?
     -- Вот  что.  Пока  я ничего говорить  не  буду.  Я займусь кофе, а  ты
соберись с мыслями  и скажи все, что думаешь на сей счет. Потом, может быть,
скажу что-то и я. Прости, но это касается дела, которое я  сейчас расследую.
И есть такое понятие -- профессиональная тайна. Не обижайся, Айн.
     -- Я не обижаюсь. Я кофе жду.
     И я отправился на кухню.
     Айну  не пришлось долго обживаться: когда  я вернулся, он уже привольно
раскинулся на мягких диванных подушках. Я быстро сервировал столик, и вскоре
мы уже  понемножку прихлебывали кофе, сваренный, как учил меня когда-то дед:
"черный, как ночь, горячий, как  конь, и сладкий, как поцелуй". Запивать его
полагалось ледяной минеральной -- от контраста сладко ломило зубы.
     -- Давай условимся, -- начал  Айн. -- Я постараюсь  изложить свою точку
зрения  предельно кратко.  Что  именно тебя  интересует, не  знаю,  и потому
рассусоливать не стоит. А дальше -- задавай вопросы. Сумею -- отвечу. Идет?
     -- Идет.
     --  Ну что  ж( Только  учти, при  всем лаконизме мне придется начать  с
небольшой преамбулы.
     Я кивнул.
     -- Так вот, я, видишь ли, уже почти двенадцать( Да, точно -- двенадцать
лет занимаюсь одной  любопытной темой. Кстати, и диссертацию по ней защищал.
Знаешь, как она называлась? Слушай! -- он указующе воздвиг перст. -- Дай Бог
не  сбиться( Вот: "Типологические  и  структурные  конгруэнтности  и подобия
зарождения и функционирования потаенных социальных образований". Каково?
     -- Прилично закручено -- согласился я. -- В высшей  степени академично.
Такое нельзя не утвердить.
     -- Точно. А по-человечески  это означает, что я  пытался  рассмотреть в
едином ряду различные тайные общества и организации, существовавшие в разных
странах за последние три тысячи лет.
     -- Ого!
     -- Ну, это, может, и громко сказано. Естественно, я  не мог рассмотреть
их все.  Обо многих попросту ничего не известно. Как, например, об индийском
Братстве  девяти неизвестных.  Само  его  возникновение  в  древнем  царстве
Айодхья весьма спорно( Хотя именно такие и представляют наибольший интерес.
     -- То есть?
     --  Потому  что  лишь общество, о деятельности  которого  нам абсолютно
ничего не известно, и можно считать тайным в полном смысле слова.
     Во всяком случае, любовь к парадоксам у Айна осталась прежней.
     -- Однако по  порядку,  --  продолжил  он. --  И  не беспокойся, лекций
читать не собираюсь.  За всю историю  человечества не было и нет страны, где
не существовали бы тайные  общества. По крайней мере  -- с тех пор, как стал
разваливаться первобытнообщинный строй.  На первый  взгляд, все они  кажутся
возникшими     по     разным    причинам    в     принципиально     несхожей
общественно-исторической  обстановке.  Но  ежели  вглядеться  попристальнее,
оказывается, что их можно свести к  очень немногим  типовым моделям. С точки
зрения  целей  они  делятся на три группы. Одни использовали свое  влияние и
могущество  для   сохранения  существующего  порядка;   другие  --  для  его
разрушения и  создания  нового;  третьи -- для собственного преуспеяния  при
любом  порядке.  Примерами  могут сдурить соответственно "Общество  Иисуса",
русские  тайные общества начала девятнадцатого века и современная  мафия.  В
каких-то  случаях  эти цели могут сочетаться  друг с другом, но  это  уже не
принципиально.  С  точки  зрения  психологической   они  позволяли  человеку
удовлетворить сразу несколько духовных запросов. Прежде всего -- потребность
в  игре. Ведь  собственно говоря,  вся наша жизнь --  это игра. Не с позиции
арии  Германна, естественно, а с позиции теории игр. Котенок, играя,  учится
ловить  мышек  и  пташек,  и продолжает играть,  став  здоровенным нахальным
котярой. Человек  в детстве играет в казаков-разбойников,  а когда потом,  в
силу социальных  предрассудков,  ему становится уже  неудобно  делать  это (
зачитывается  и  засматривается  детективами. К тебе  это,  само  собой,  не
относится, ты способен  играть в казаки-разбойники до конца дней. Во-вторых,
это  тяга  к  таинственному, заложенная  опять-таки  почти в  каждом из нас.
Наконец, в-третьих, -- естественное стремление не затеряться в людском море,
обрести  тесную  связь  с  племенем  единомышленников.  А  попутно --  и  их
поддержку,  что   также  немаловажно.  Эти  два  последних   свойства  вовсю
эксплуатировали,  например, масоны. Правда, в  последние полтораста лет  они
стали  порационалистичнее,  но это не суть  важно. И  последнее. По  степени
закрытости тайные  общества можно разделить как минимум на  три разряда. Это
явные  тайные  общества, неявные тайные общества  и, наконец,  тайные тайные
общества. Вот,  например,  японская  мафия.  Вроде  бы общество  тайное,  но
настолько,  что мафиози пишут на  визитных карточках: "Итиро  Маюмура,  член
банды  Ямагути".  Это классическое  явное  тайное общество.  И таких немало.
Лежит у меня дома забавная книжица, выпущенная  лет семьдесят назад в Париже
-- "Путеводитель по тайным обществам Франции". Кого там только нет: Граждане
мира  и  Церковь  Сатаны, карбонарии  и  розенкрейцеры. Орден Белого Лотоса,
какая-то  Международная  ассоциация  трансцендентальной  медитации,  масоны,
наконец,  --  всего больше  сотни.  И все  с адресами, телефонами,  факсами,
адресами электронной почты(
     Теперь о неявных тайных обществах.  Их тоже предостаточно. Кое-что мы о
них всегда знаем,  но многого --  нет.  Таковы, например,  греческое "Филики
Этериа"  или,   скажем,  более   известный  орден  отцов-иезуитов,  воинство
Иисусово. Мы знаем, кем  и когда  был создан орден. Знаем его девиз.  Знаем,
когда он был утвержден  папой  Павлом  III,  когда распущен, когда воссоздан
опять.  Знаем  его  монастыри и учебные заведения. Известно, кто и когда был
генералом  ордена.  И мы  более или  менее  представляем  себе его цели.  Но
понятия не имеем обо многих средствах, которыми он пользовался; можем только
догадываться о тайных, светских иезуитах, которых было немало, а также очень
и очень обо многом другом. Теперь, наконец, тайные тайные общества. Чтобы не
томить тебя, разберем их на примере Йомалатинтис.
     Возникло  оно  как реакция  на  разрушение матриархата  и  преследовало
сугубо охранительные цели. Обрати внимание:  Чоурраут,  который фигурирует в
не вошедших в канонический свод "Бьярмскринглы" рунах -- первый, заметь это,
вождь  всех  биармов. А что  это  значит?  Не объединение  биармов  под  его
властью, они были едины и  раньше.  А то, что  он -- первый вождь-мужчина. И
ему  тонко намекают, что  лучше бы прислушаться к  указаниям Йомалатинтис --
тайного женского совета. Почему я так решил? Очень просто. Не знаю, что было
раньше -- курица или яйцо,  символизировали стрелы Йомалы этот женский орден
или, наоборот, орден  возник  как реализация образа, овеществление метафоры,
несомненно  одно:  стрелы  Йомалы  убивали реально.  Вспомни историю  Эйрика
Красной Лисы, которого упоминают и скандинавские саги. Он  погибает здесь, в
Биармии,  от  стрел  Йомалы,  настигающих  его  после  восьмидневной погони.
Заметь,  саги  всегда  скрупулезно точны в деталях.  Какая же  стрела  может
лететь восемь дней? Только йомалатинта, тайная мстительница, служительница и
карающая  стрела  Йомалы.  Йомалатинтис  (  тайный  союз  защитниц  женского
божества, посылал  за  Эйриком,  за карликом Карьяхойей, за  множеством иных
прочих свои стрелы. Йомалатинты не только изображались с глазами -- они были
зрячими,   ходили  на  двух  ногах,  отличались  упорством,  жестокостью   и
коварством.  Опять-таки,  обрати  внимание,  в целом  ряде  стран,  особенно
африканских, существовала женская гвардия.  И она была надежнее мужской.  Не
стану  утомлять  тебя  подробностями,  перечислением  источников  и   прочей
шелухой, принципиального значения не имеющей. Вот суть.
     С  крушением  матриархата  изменился мир.  И  чтобы  сохранить  власть,
женщинам  пришлось изменить  саму  ее  природу. Из  явной (  сделать тайной.
Зародыш такой  власти уже  был -- жрицы Йомалы.  Они постепенно создали свой
тайный орден. Причем самым страшным в этом обществе была его таинственность,
закрытость.  Членом  Йомалатинтис  могла оказаться  твоя мать, сестра, жена,
дочь. Рука  Йомалатинтис была  неуловимой и жестокой. Никому  не  дано  было
знать, кто нанесет удар, неожиданный  и непредсказуемый. И хотя Йомалатинтис
просуществовал  не так уж долго,  от силы лет двести-триста,  и подобно всем
подобным  социальным  образованиям  оказался  не  слишком  эффективным,  мне
думается порой, что искони  свойственное  нашему народу уважение  к  женщине
уходит корнями в этот древний страх. А теперь -- спрашивай.
     Увы, ответы на интересовавшие меня вопросы следовало искать отнюдь не в
эпохе  крушения матриархата.  Но когда я сказал  об этом, Айн как-то странно
улыбнулся.
     -- Чаще всего отсутствие ответа означает неумение поставить вопрос.
     -- Нахал! На правах старой дружбы заявляю об этом прямо.
     -- Я тоже сказал прямо. И плесни-ка мне еще кофейку.
     -- С удовольствием.
     Я  налил  Айну кофе,  принос из холодильника новую бутылку "боржоми", а
думал  тем  временем, что вопроса  и  впрямь поставить  не  могу. А  почему,
собственно?
     --  Понимаешь, вчера один  человек предостерег  меня  от  Йомалатинтис.
Поскольку отправляться  в  одиннадцатый век я  не собираюсь,  то  ни  лекция
Бруммана, ни вся твоя премудрость, похоже, оказываются ни при чем.
     -- А ты уверен, что вся? -- поинтересовался Айн.
     И тут до меня дошло.
     -- Постой! Ты сказал -- на всем протяжении истории? То есть( Да нет, ты
же сам говорил, что они просуществовали не слишком долго!
     -- Вот ты и попал в точку, Марк.
     -- Выходит, Йомалатинтис существует? Снова?
     -- Этого я не говорил.
     ( А что же?
     --  Что есть некоторые  косвенные -- не  данные даже,  а так, намеки  и
полунамеки,   позволяющие   допустить   подобное.  Конечно,  это  уже   иной
Йомалатинтис. Но название выбрано не случайно  -- он  тоже из  тайных тайных
обществ. Иначе это были бы не подозрения. Была бы информация.
     -- Так какого же черта ты столько времени водил меня за нос?
     -- Во-первых,  чтобы подразнить  некоего  сыщика,  который вспоминает о
своих приятелях раз в семь лет, да и то  по делу. А во-вторых, потому что ты
сам молчал. Предостережение, о котором ты говоришь -- еще одно подтверждение
существования   Йомалатинтис.  Гипотетического,  уточним,  существования.  И
наконец,  в-третьих, я думал, что этим все-таки интересуется полиция,  а  не
частные сыщики.
     -- Я интересуюсь исключительно пропавшим без вести человеком.
     -- Ясно.
     -- Ладно, Айн. Давай попробуем разобраться вместе.
     -- А как же профессиональная тайна?
     --  Мы  не станем ее  нарушать. Мы просто  поговорим о некоей ситуации.
Идет?
     И мы стали разбираться.
     За время  нашего военного совета Айн  дважды  звонил домой. Он старался
говорить  потише,  а  я,  естественно, не  прислушивался.  Около  восьми  он
отставил очередную чашку кофе (его кофеемкость еще в студенческие годы вошла
в легенду, помнится, на  пари он выпил  однажды тридцать  девять чашек  -- и
остался жив!), посмотрел на меня и спросил:
     -- Ну  как, на сегодня все? Учти, если я  еще  нужен,  то -- вот  он я.
Пусть  даже  Эльза  сделает  из  меня  фарш  для своих фирменных  зраз.  Но,
по-моему, мы иссякли.
     С этим нельзя было не согласиться.
     -- Тогда -- до завтра? Мы с  Эльзой будем  ждать. Скажем, к шести.  И с
детьми познакомлю.
     -- У тебя есть дети?
     -- Двое. Мальчишки.
     -- Высоко же ценится труд историка!
     -- Сам удивляюсь. Но факт, как говорится,  в детской. Сорванцы -- жуть.
И взглянуть на живого частного сыщика им( Да за это они у меня неделю манную
кашу есть будут! Так мы ждем?
     -- Прости, не получится завтра.
     Айн удивленно вскинул брови.
     -- Но мы же договорились! Сегодня -- дела, а завтра(
     -- И завтра у меня будут дела.  Видишь ли, для меня Йомалатинтис  -- но
академический интерес.
     -- Вот оно  что, -- Айн нахмурился. -- Ты уверен, что я больше ничем не
могу тебе помочь?
     --  Уверен.  По  крайней  мере  --  сейчас.  А  там  видно будет,  если
понадобится -- позвоню. Или когда кончу дело. Договорились?
     -- Ну  смотри, Марк, если  опять  позвонишь через семь лет, я тебя безо
всяких стрел Йомалы! Понял?
     -- Позвоню, в  самые  ближайшие дни позвоню, --  пообещал я. Совершенно
искренне пообещал.
     -- Слушай,  а пистолет у тебя  хоть есть? -- всполошился вдруг  Айн. --
Сам понимаешь, не игрушки(
     Я от души расхохотался.
     -- Младенец,  -- сказал  я,  --  кто же  позволит частному,  понимаешь,
частному сыщику носить оружие? У нас на сей  счет законы ох как строгие.  Да
ты не беспокойся, оружие мне не понадобится.
     -- Точно?
     -- Абсолютно.
     -- Ну  тогда  удачи  тебе,  Марк.  И помни  -- жду.  Оставшись  один, я
завалился на диван и стал думать. Подумать было о чем.




     Когда в голове у меня сложился план действий, я позвонил Магде
     -- Какие у тебя планы на выходные, боевая подруга?
     -- А что вы можете предложить, Марк?
     --  Увы,  только  работу.  Скорее   всего,   на  оба   дня.   И  притом
круглосуточно. Но сверхурочные, естественно, с меня.
     -- Идет. Когда надо быть?
     -- Знаешь, как говорят в таких случаях? Вчера.
     -- Ясно. Буду через сорок минут. Устроит?
     -- Вполне. И не забудь права.
     В  ожидании Магды я еще раз  прикинул все детали. Вроде  бы  сходилось.
Если сойдется в действительности, мне будет что написать в завтрашнем отчете
господину Пугоеву. Но, как  говорят  англичане,  чтобы приготовить  рагу  из
кролика, надо  иметь хотя  бы  кошку.  А  пока у  меня  были  только идеи  и
предположения, пусть даже  убедительные  и правдоподобные. Что ж,  попробуем
поймать кошку.
     Через коммутатор  "Детинца" я соединился  с  квартирой  Риты Лани.  Она
сняла трубку так быстро, словно сидела у телефона и ждала звонка.
     -- Здравствуйте, Рита. Это Марк Айле, частный сыщик. Помните?
     -- Я вас узнала. По голосу.
     Ну конечно, профессиональный слух(
     -- Я закончил дело.
     --  Вы нашли  Виктора?  -- спросила  она  странно  ровным,  напряженным
голосом.
     -- Нет. Но я нашел неопровержимые доказательства его смерти.
     На этот раз она все-таки вскрикнула.
     -- Примите мои соболезнования,  -- сказал  я как мог официальнее. Такие
интонации позволяют легче врать. И повесил трубку.
     Я  ожидал,  что  она  перезвонит. Чтобы  узнать  мой  номер,  ей  могло
понадобиться максимум минут пять. Но прошло четверть часа, а звонка не было.
     Магда появилась с обычной пунктуальностью -- ровно через сорок минут.
     -- Привет, Марк! Какие будут указания?
     -- С указаниями успеется. А пока, если не трудно, организуй чего-нибудь
пожевать. Я сегодня еще не обедал. И вряд ли буду ужинать.
     Наличные запасы, как оказалось, иссякли, и Магде пришлось прогуляться в
пиццерию  на  углу. Потом мы  поужинали; ужинал, собственно, я; Магда больше
составляла компанию. Попутно  я изложил инструкции. Сейчас  мы поедем в одно
приятное и  спокойное  место. Я останусь там, а Магда вернется в контору.  И
будет  сидеть здесь у телефона. Это  главное. Она может заниматься чем  душе
угодно  --  есть,  пить,  читать,  раскладывать  пасьянсы, печь  пироги  или
смотреть телевизор,  но должна быть готова  в  любую  секунду по  первому же
звонку снять трубку. Если не вернусь к утру, -- позвонить генералу Керро. Он
меня в это поганое дело втравил, пусть сам и вытаскивает.
     -- Вот телефоны -- два  служебных  и домашний. Если у телефона окажется
кто-то другой, скажешь только, что у тебя срочное сообщение от Перса.
     -- От кого?
     -- От Перса. Запомнила?
     -- Запомнила. Перс. Вопрос можно?
     -- Давай.
     -- Это что, псевдоним? Мы работаем на полицию?
     --  Нет, --  улыбнулся я.  -- Мы честные частные сыщики. И  работаем на
клиента -- в  полном соответствии с законом. Так что  заговорами, шпионами и
прочей чепухой головы не забивай -- она тебе  для другого пригодится. А Перс
-- просто прозвище. Детское, можно сказать. Все?
     Магда кивнула.
     -- Если  скажешь так, он вскорости тебе позвонит. Ну,  а  если сразу на
него нападешь, скажи: "Персу худо". И все. Ясно?
     -- Куда яснее.
     -- Вот конверт. Вскроешь только во время разговора с генералом. Кстати,
после соединения лучше обращайся к нему просто по имени -- Феликс. Он поймет
правильно, не сомневайся. В конверте адрес. Зачитаешь ему.
     -- Хорошо, Марк. Что, дело так серьезно?
     --  Ей-богу, не знаю.  Но береженого Бог  бережет. Главное (  будь  при
телефоне.  Ты можешь понадобиться в любой момент.  И я понятия  не имею  для
чего. Договорились?
     -- Не беспокойтесь, Марк.
     -- Тогда повтори.
     Магда повторила. Очень точно.
     -- Хорошо, -- сказал я, -- спасибо, боевая подруга. А теперь нам пора.
     Перед  уходом  я еще раз позвонил в  "Детинец". Телефон в квартире Риты
Лани не отвечал. Похоже, все  идет именно  так,  как я предполагал. Не знаю,
как насчет кроликов, но кошку, возможно, словить удастся.
     И мы отправились ее ловить.
     Когда  я  отъезжал от дома,  почти одновременно  от пиццерии  тронулась
голубая "кама". Сперва я не обратил на нее никакого внимания, но потом вдруг
спохватился. Может, это и аберрация памяти, но я готов был  поклясться,  что
такая  же  зализанная  голубая  машина стояла рядом  с  моим  "алеко"  возле
Университета.  Об этом стоило подумать.  Чтобы  выиграть  время,  я  не стал
сворачивать к Старому Рынку, а поехал прямо --  к Садовой площади. Временами
я  поглядывал  в  зеркальце.  "Кама"  следовала  за  мной,  причем  довольно
профессионально, не  впритык,  а оставляя между нами то одну, то две машины.
На  Садовой я сделал круг и  двинулся  в обратном  направлении.  Магда молча
сидела  рядом,  ничем не  выдавая удивления. Молодец,  девочка!  И  водитель
"камы" тоже,  к сожалению, молодец -- словно приклеился. Да что же это такое
делается? Отрываться на  скорости  я не  мог:  и  мотор у меня похилее, да и
вообще на  улицах с  ограничением  до восьмидесяти  это не имеет  смысла.  В
прежние  времена,  когда я  разъезжал на служебных машинах --  другое  дело.
Тогда никто  не  стал бы задерживать машину с полицейскими номерами. Их  вся
дорожная полиция  знает, как "Отче наш". Нынче же я только привлек бы к себе
внимание, а это  с любой точки зрения  не с руки. Значит, надо выкручиваться
иначе. Но кому могло придти в голову  сесть мне на хвост? Или это я прищемил
кому-то хвост?  Уж не  нашей ли кошечке? Выходит, ей стадо горячо?  Странно(
Размышляя  таким  образом, я  хаотично  сворачивал то  налево,  то  направо.
Вернее, вроде бы хаотично, потому что на самом деле цель у меня была. Просто
ни к чему было ее заранее демонстрировать. А не феликсовы ли это штучки?  Но
приставил ли он ко мне своих тихарей? Не похоже. По номеру не похоже. Знаю я
и служебные номера, и сменные, и частные. Нет, не то. Ай да кисонька!
     -- К чему эти гонки, Марк? -- не выдержала наконец Магда.
     -- Экскурсия по городу, -- коротко бросил я. -- Погоди. Потом.
     -- Потом  так потом, -- голос  у Магды  был по-прежнему  спокойным, но,
скосив глаза, я заметил, что сидит она напряженно.
     -- Спокойно,  девочка,  --  сказал я.  -- Все в  порядке.  Мы  миновали
грузинское посольство, выехали на Угловую, с нее надо будет резко свернуть в
Перевозный  переулок.  Этот фокус поставил нас в тупик, когда мы с  Феликсом
брали Пятачка. Перевозный переулок короток. Он соединяет  Угловую с  Майской
набережной. А  примерно на  середине его  есть одна хитрая подворотня( Будем
надеяться,  водитель  "камы"  отстанет от меня достаточно, чтобы  я успел. Я
резко прибавил газ.
     --  Ну,  выручай,  старина,  --  сказал я "алеко". --  Покажи,  на  что
способен!
     -- Что? -- спросила Магда.
     -- Ничего.
     "Алеко" всхрапнул и  рванулся. Резкий поворот, машину занесло, противно
заскрипела резина. Сколько у меня секунд? Авось хватит. Снова резкий поворот
-- и сразу еще один.  Подворотня  действительно хитрая, она раздваивается, и
оба ее  рукава выводят во дворы, образующие  целый лабиринт. Если его знать,
то можно выскочить и на Черемуховый спуск, и на Скотопрогонный проезд. А там
ищи ветра  в поле. Главное,  чтобы тот,  в "каме", был уверен, будто я успел
свернуть на  набережную. Если он  даже вернется и  нащупает мою  подворотню,
поди знай,  в какой  из  рукавов я свернул. Искать  в  лабиринте  дворов  --
безнадега полная.  В  объезд, чтобы  встретить  -- тоже  трудно,  тут сплошь
одностороннее движение. Да и попробуй угадать, на какую из улиц я выверну. В
общем, верняковый фокус.
     И  он  мне  удался.  Я  выскочил  на Скотопрогонный,  потом свернул  на
Рождественскую. Так-то, кисонька!
     -- Что, Магда, с профессионалами-то тягаться -- кишка тонка?
     -- Не знаю, -- отозвалась она. -- А что это было?
     -- Кому-то очень захотелось узнать, куда мы едем.
     -- Кому?
     -- Понятия не имею.
     Она посмотрела на меня недоверчиво, и я повторил:
     -- Ей-богу, не знаю. Пока. Но выясню обязательно.
     Минут через двадцать мы приехали на Подгорную. Я остановился не доезжая
знакомого  дома. К  счастью,  несколько  машин на улице стояло, так что  мой
"алеко" не должен был бросаться в глаза. Марка ходовая, цвет неброский(
     -- Все, -- сказал я. -- Приехали. Давай меняться местами. Выходи.
     Магда выбралась из  машины  и обошла ее спереди, я перебрался  в правое
кресло,  не показываясь никому на глаза. Хотя на первый -но  пристальный  --
взгляд ничьих глаз вокруг вроде не было.
     -- И что теперь? -- поинтересовалась Магда.
     ( Теперь будем ждать.
     Если я прав, ждать оставалось не больше получаса.
     ( Просто ждать?
     ( Не просто. Будем разыгрывать парочку, у которой нет другого места или
другого времени.
     ( Идет, ( отозвалась Магда с энтузиазмом. ( Целоваться будем?
     ( По настроению.
     ( Настроение подходящее.
     Я хотел  было  сказать  что-то  язвительное,  но  не  успел. Ничего  не
скажешь, целоваться она умела. Я с трудом перевел дыхание. Вот чертовка! И я
тоже хорош ( забыл, что  мне уже за сорок, и последние пятнадцать из них  не
целовался в  машинах( Впрочем, додумать этой очень  интересной  и,  главное,
полезной мысли я опять-таки не успел. Так что полчаса пролетели даже слишком
быстро. Правда, какой-то автомат во  мне все-таки работал.  Помню, например,
что  за  это  время мимо проехало  семь машин (  три "волги",  один "алеко",
точный  двойник моего, "тойота", "кама", но красная, и серая "лада". Все они
двигались в  одном  направлении (  движение  по Подгорной одностороннее.  Но
восьмую я буквально  почуял издалека.  Может быть, потому что она шла ( судя
по звуку ( с явным превышением скорости. Я оторвался от Магды.
     ( Все, девочка. Похоже, началось.
     Она серьезно кивнула.
     Мимо нас промчалась  оранжевая двухместная "кама-спорт". Перед воротами
двадцать второго  дома  она резко затормозила,  из  нее выскочила фигура,  в
которой даже в  полуночных сумерках я  без труда узнал Риту Лани. Она нажала
на кнопку переговорника.
     (  Так, (  сказал  я Магде. ( Теперь слушай. Когда  я выйду, ты выждешь
секунд тридцать-сорок и снимешься. Сперва ( под уклон, накатом. Метров через
двести включай зажигание. Приедешь в контору ( и дальше как договорились.  И
вот  еще что. Когда  будешь  парковаться, глянь,  нет ли  поблизости голубой
"камы". Трехдверная "пятерка".
     -- От которой мы удирали?
     3аметила-таки! А я-то думал(
     -- Она.
     -- Хорошо.
     -- И ничего не бойся.
     -- А чего  мне  бояться? --  опросила  она, и по тону я понял,  что она
действительно ничего не боится. Или ничего  не понимает. В данном  случае --
это одно и то же.
     Створки ворот дома двадцать два  распахнулись. Рита вернулась в машину,
мотор  заурчал, и  "кама-спорт"  въехала  внутрь. Ворота сомкнулись плавно и
беззвучно.
     -- Ну, пока, -- сказал я  Магде и вылез  наружу.  А  про  себя подумал:
"Вернусь -- надо будет продолжить".
     Дом  и  участок  капитана Бьярмуле  я успел более  или  менее  подробно
разглядеть еще в  прошлый  раз. Тогда-то и пришла мне на ум эта идея. Ограда
здесь  хитрая,  с  охранной  сигнализацией,  и  перелезать  через  нее  было
бессмысленно.  Но  если  взобраться  на  ближайшее к  углу  участка  дерево,
перебраться  с  него  на соседнее, росшее  в палисаднике  дома  двадцать, то
оттуда  можно  спрыгнуть как  раз куда  надо.  Конечно, это  нарушение  прав
частного владения  и неприкосновенности  жилища.  Но я  надеялся  в  крайнем
случае отделаться штрафом,  платить  который придется  господину Пугоеву.  И
занялся обезьянством.
     Сук, на который мне  предстояло  залезть, отходил от ствола  достаточно
высоко, чтобы об этом пути  никто не подумал. Я перекинул через него веревку
с  грузиком на  конце и  в  этот  момент  услышал,  как  неподалеку  завелся
двигатель "алеко". Магда точно выполняла инструкции. По веревке я  взобрался
на сук и прополз по нему до тех пор, пока не почувствовал, что дальше уже не
стоит. Зато  ветвь,  на которую мне требовалось перебраться, оказалась точно
надо мной. Остальное было делом техники. Мальчишками мы проделывали еще и не
такие  трюки. Правда, с тех  пор я здорово  отяжелел, но и тренированность у
меня сейчас не мальчишеская. А это тоже кое-что.
     Через минуту я был уже на территории дома Бьярмуле. Хотелось надеяться,
что собак здесь на ночь не спускают.
     Выходящие на  боковой  фасад окна  светились, но были зашторены, однако
для вящей  надежности я в  два  прыжка преодолел полосу дорожки  -- кусты по
сторонам предательски затрещали. Но теперь  меня уже нельзя  было увидеть. Я
осторожно  пошел  вдоль стены.  Задний двор  был  невелик.  Асфальтированная
дорожка,  обогнув дом, вливалась в площадку перед гаражом-пристройкой. Крыша
его была плоской и служила открытой террасой. Судя по размерам, гараж был на
три машины. Или  на две и мастерскую.  Со второго этажа дома на террасу вела
дверь,  и  она  была  чуть-чуть приоткрыта.  Перекинув ту  же веревку  через
балюстраду  террасы,  я взобрался  туда.  Похоже, меня  никто  не  видел.  Я
осторожно подошел  к  двери  и  прислушался.  Тихо. От  легкого нажима дверь
беззвучно  открылась, и  я шагнул  внутрь.  На втором  шаге  у меня возникло
какое-то  смутное  отпущение,  и я  обернулся,  но  заметил  только  неясное
движение.  Потом был  удар,  боли от  которого я не  успел почувствовать.  Я
вырубился.




     В первый момент мне показалось, что очнулся я во  мраке. Но  постепенно
сквозь  тьму  проявилась  и  обрела  четкость  светло-серая сетка. И тогда я
понял, что смотрю на выложенную черной плиткой стену. Нет -- потолок. Потому
что лежал я на спине. И  на связанных за спиной руках. Это было больно. Руки
болели  не от  плеч ( от  самой  шеи. Про  голову и говорить нечего. Я повел
глазами  ( даже  это движение  отозвалось  в  мозгу  настоящим взрывом. Черт
возьми,  сделали меня профессионально( Когда я снова обрел способность четко
видеть, перед глазами оказалось  зеркало. Оно занимало часть  потолка. Какую
именно, я не  мог понять. Но теперь стало ясно, что лежу я в ванной комнате.
Пол, потолок  и стены выложены черной  плиткой. Ванная тоже была черной -- я
видел ее  в зеркале. Там же  отражались  и сверкающие хромированные краны. Я
лежал на полу  возле стены. Если  бы не  мощные очки вокруг глаз, я выглядел
вполне прилично. Для такой ситуации.
     Интересно, чем  меня связали? Кожа  потеряла чувствительность, и понять
этого я не  мог. Я  кое-как  перекатился  на бок. Потом повернул  голову  --
насколько был в состоянии -- и посмотрел  в зеркало. Слава богу, это была не
бельевая веревка. Обыкновенный брючный ремень. Очевидно, капитанов.  С кожей
еще можно потягаться. Особенно, если она синтетическая.
     Я  принялся  усиленно  гнать  кровь  в  руки.  Минут  через  пять   они
почувствовали тепло --  сначала слабое, оно росло, но вместе  с  ним росла и
боль. Только теперь не  такая разлитая.  Она сконцентрировалась у запястий и
плечевых  суставов. Да,  классно  меня  сделали.  Как  первогодка.  Впрочем,
справляться с болью меня учили. С этим мы сладим. Ведь сладим, Перс?
     Хуже всего, что приходилось торопиться. Я не знал, кто меня тут уложил.
Не знал, когда этот кто-то вернется. И с какой  целью. Если добить,  то явно
не  сразу. Сразу  это можно было уже двадцать раз сделать. Значит, выкачать.
Но что?  В любом случае освободиться надо было прежде, чем  сюда придут.  Но
чтобы собраться, мне нужно было время. Приходилось, как говорится, поспешать
не спеша.
     Наконец мне  удалось  совсем заглушить боль. Осталась  только некоторая
онемелость -- как  через несколько часов  после  анестезии. Постепенно мышцы
налились. Теперь можно было попробовать.
     Я напрягся. Ремень, обернутый вокруг  запястий  трижды,  не поддавался.
Ладно, попробуем иначе. Я расслабился, поправил дыхание.
     Потом рванул.  Запястья  опять пронзило  болью,  но  это  уже не  имело
значения. Главное  -- ремень лопнул  с сухим бумажным треском. Я  оперся  на
локти,  потом  сел.  Ноги  оказались  связаны уже  веревкой.  Хороший  такой
капроновый шнур. Мне здорово повезло: руки вязали  первым, что подвернулось.
Потом сходили за веревкой. Но рук перевязывать не стали -- сойдет. Идиоты! Я
взялся за  край  ванны и кое-как встал. Потом на  связанных  ногах попрыгал,
придерживаясь за  ванну, к шкафчику. Неужели у  капитана  не  найдется здесь
лезвия? Моряки -- народ запасливый( Впрочем, судя по ас-сортименту всяческих
кремов,  шампуней,  бальзамов и лосьонов,  ванная  эта не  была капитанской.
Однако  пачка  лезвий  в  углу шкафчика  все же нашлась. Теперь  у меня были
свободны и ноги.
     Я посмотрел на часы.  Ого! Было уже пять.  Выходит, в глухой отключке я
провалялся больше четырех часов. Да еще минут сорок освобождался( И  все это
время меня  больше не трогали.  Как прикажете такое понимать? Кстати,  о "не
трогали". Я пробежался по карманам. Исчез патент -- ксерокопия, естественно,
--  а  заодно и  все  остальные  документы:  водительские  права,  кредитная
карточка и даже билет Публичной библиотеки. Остальное было на месте.
     Я ополоснул  лицо,  легонько  прокачал  мышцы; они  работали  и  уже не
болели,  а только ныли. Болела лишь голова, хотя уже слабее.  Но  с  этим  я
ничего не мог поделать.
     Я  толкнул  дверь.  Как  и  следовало  ожидать, заперто.  Вышибить  ее,
разумеется,  не составляло труда. Но это значило бы  поднять тарарам на весь
дом. Выбираться надо, но  тихо. Конечно,  если  снаружи обычная задвижка  --
дело швах. Только я в жизни не поверю, что в таком пижонском доме могут быть
обычные задвижки да крючки. Скорее что-нибудь этакое. Ну, конечно -- врезная
защелка с двусторонней блокировкой. С этим мы управимся быстро.
     Из ванной я попал в  широкий коридор. Странное дело -- обычно ванные на
вторых этажах находятся между спальнями и имеют по три двери. Стоп! А с чего
я взял,  что  нахожусь  на втором этаже? Меня  десять  раз могли стащить  на
первый. Хотя нет --  тогда  вязали бы получше, не первым попавшимися ремнем,
второпях  выдернутым из  капитановых  брюк. Посмотрим( Я  тихонько пошел  по
коридору. Миновал  три  спальни  --  две хозяйские,  судя  по  обжитости,  и
гостевую. Было так пусто и тихо, как будто все в панике бежали из дома. Тоже
странно( Следующая комната  больше напоминала музыкальный класс -- очевидно,
здесь репетировала Инга  Бьярмуле. Слева, напротив, была бильярдная. Хороший
дом! А  вот и лестница.  Вниз. Значит, я все-таки  на втором  этаже. Ступени
были  деревянные. Я  стал спускаться,  молясь  про  себя, чтобы среди них не
оказалось антиворовской -- той,  что с неистребимым скрипом. На первом этаже
я обшарил все, от обширной гостиной до кухни, где на всякий случай прихватил
нож -- из тех  самоделок с  наборными ручками, изготовлению которых  вот уже
добрую сотню  лет предаются в свободное  от вахты время моряки. Но ни единой
живой души мне так и не встретилось.  Куда же  все  подевались? Кто-то  ведь
сделал  меня  здесь, в конце концов? И  тут  я  набрел на еще одну лестницу.
Снова вниз. В подвал, значит. Поглядим.
     Там были две кладовки,  морозильная  камера, отличная сауна  на  четыре
персоны. И еще одна  дверь, из-за которой смутно доносились голоса. Вот оно!
Я  подкрался поближе и, кое-как пристроившись, заглянул в щелку.  Видна была
лишь небольшая  часть  здоровенного зала; до меня не  сразу дошло,  что  это
кегельбан.  Людей  видно  не  было.  Зато  голоса  стали  слышны  отчетливо.
Постепенно  я  разобрался, что  их четыре  --  три женских  и  один мужской.
Впрочем, говорила в основном одна. Предельно осторожно -- хватит  уже с меня
лихачества!  --  я  миллиметр  за миллиметром расширил  зазор между дверью и
косяком. И когда щель стала шириной пальца в полтора, увидел говорящих.
     Кегельбан был  в  одну дорожку. Поэтому  в  ширину  большая  часть зала
оставалась  свободной.  В  дальнем  ее конце  поблескивали  хромом  и  лаком
спортивные тренажеры. А ближе ко входу стоял  круглый стол на гнутых ножках,
окруженный полудюжиной  кресел. В одном из  них сидела Рита  Лани.  Рядом --
брюнетка лет  сорока пяти. Эффектная женщина. А поодаль -- через два  кресла
от  брюнетки и через одно от Риты -- доктор  Виктор Меряч, совсем не похожий
на ту  фотографию, что дал мне  Фальстаф Пугоев, и точь-в-точь такой, как на
портрете  в квартире  Риты.  Меряч был связан, причем на  первый взгляд куда
капитальнее, чем я давеча. Но в остальном вроде бы  цел и невредим. Наконец,
в шаге от стола возвышалась надо всеми еще одна особа.  Возвышалась в прямом
смысле слова -- было в ней не меньше ста девяноста. Типичное лицо северянки,
прямые волосы, не светлые, не темные, а так, серединка-наполовинку, и мощный
голос. Колоритная фигура. А на столе  лежал прямо  перед ней самый серьезный
аргумент в их разговоре -- десантный "борз" с откидным прикладом. Дотянуться
до него этой валькирии  -- или йомалатинте? --  было делом доли секунды. Так
что  пока соваться явно не стоило. Лучше было дождаться момента поудобнее. Я
привалился  к  косяку,  принял  устойчивую  позу,  чтобы  не  выдать  своего
присутствия случайным движением или звуком, и стал слушать.
     -- (но почему, доктор? -- говорила йомалатинта. В голосе ее было больше
гнева, чем вопроса.
     --  Во-первых,  потому  что  я биарм. Я здесь родился, здесь и умру.  А
во-вторых,  потому  что  это  про  вас  всех сказано  в Писании: "Ибо они не
ведают, что творят", -- бесцветным голосом отозвался Меряч.
     -- Зато мы прекрасно знаем, что творите вы!  И такие как вы! -это опять
йомалатинта.  -- Вам мало? Вы  еще не сыты?  Не надоело? А что вы  жрете? Вы
наших детей жрете! Нерожденных. Ясно?
     Меряч молчал, и она распалялась все больше.
     --  Почему ни у кого из  нас нет детей? У трех четвертей женщин ( пойми
это  своей  академической  башкой,  доктор! Почему мы должны рожать детей во
Пскове? Оставлять их там? Растить гражданами Новгородской республики? Потому
что здесь их отберут. По какому праву, я спрашиваю?
     -- Таков закон, --  все  также бесцветно  ответил  Меряч. Я не знал, от
природы у него такой голос или обесцвечен усталостью и отчаянием.
     -- Плевать нам на ваш  закон! Не  может закон нормальных  здоровых  баб
лишать  детей! --  при  этих  словах лицо Меряча  странно  дернулось, но  он
промолчал. --  В общем так. Вот твой последний шанс. Мы и так с тобой неделю
возимся.  Больше нельзя. Соглашайся -- и завтра  будешь в любом городе любой
страны  Конфедерации.  Через  неделю  получишь  новые  документы. Хочешь  --
становись гражданином  Татарстана, хочешь -- хоть к папуасам отправляйся, не
одной Конфедерацией мир кончается. Ну, а нет -- она положила руку на приклад
"борза", -- разговор другой. Здесь нас никто не услышит, ясно? А потом -- на
цементный  завод.  Устраивает?  И будешь лежать в старом карьере  в бетонном
бушлате. Выбирай.
     -- Я никуда не уеду, -- ответил Меряч. -- Я уже сказал. Я биарм.
     -- Ну, как  знаешь,  -- начала было йомалатинта, но брюнетка остановила
ее:
     -- Погоди, Инара. Позволь мне.
     -- Только покороче, Инга.
     Так вот она какая, знаменитая Инга Бьярмуле!
     -- Послушайте, Виктор, давайте поговорим  спокойно. У нас действительно
мало времени, но мы постараемся.  Сейчас наверху,  в ванной, лежит связанный
частный сыщик. Мы еще не знаем,  что ему известно и что известно кому-нибудь
кроме него.  И  поэтому мы  должны торопиться.  Поверьте,  мы тянули сколько
могли. Честное слово, Виктор, мы этого не хотели(
     В  совершенно  естественной  плавности  ее речи чувствовалась,  однако,
какая-то  глубинная  фальшь.  Так,  наверное,  говорила  бы   Агата  Кристи,
попытайся она сама выступить в роли мисс Марпл.
     -- Мы собирались вернуть вас  так, чтобы никто ни о чем не  заподозрил,
-- продолжала  тем  временем  Бьярмуле. -- И  вы  сами в  первую очередь. Вы
должны  были в  понедельник  возвратиться  в  свой  институт,  ни  малейшего
представления  не имея о том, что произошло  здесь. Но кто же мог знать, что
вы не поддаетесь гипнозу?
     --  Ты  должна  была  знать, --  вмешалась  йомалатинта.  --  Тебе была
поручена операция, идиотка. И ты ее провалила.
     Все верно, Агата Кристи может написать лихой детектив, но вряд ли стоит
нанимать ее для расследования(
     -- Во-первых, Инара,  --  спокойно отреагировала  на  этот  выпад  Инга
Бьярмуле, -- я и разработала все. И гипнотизера нашла я. И Кудесника. И если
даже что-то пошло не так, я сейчас это исправляю. -- Ее спокойствие  здорово
смахивало  на  грань истерики,  но  держалась она  молодцом.  -- Вот что  мы
сделаем. Если  вы  дадите  формулу  вашей усиленной  вакцины,  --  простите,
Виктор,  я в  терминологии не  сильна, -- мы успеем приготовиться. Мы найдем
специалистов,  которые сумеют  изготовить нейтрализатор.  А вы  ( вы  можете
оставаться в Биармии. Вы будете моим любовником(
     -- Никогда! -- взвилась Рита. -- Он мой! Не слушай ее, Виктор!
     --  Так  этого и не  будет,  дурочка.  Умей  слушать.  Конечно,  Виктор
останется  с  тобой. Но как  иначе мы  сможем объяснить?..  -- с Ритой  Инга
Бьярмуле говорила, пожалуй,  даже ласково. -- Так вот, Виктор, -- продолжала
она, -- вы будете моим любовником. Мы провели здесь, у меня, медовую неделю.
Специалистов такого класса за прогулы не выгоняют, вы им нужны. И пусть сюда
нагрянет полиция -- что ж, Рита  примчалась выцарапывать мне глаза, прознав,
что у вас роман с ее  лучшей подругой, Инара здесь по долгу службы: она  мой
телохранитель и компаньонка, а сыщика мы приняли за грабителя и обезвредили.
Да он и  влез  как грабитель. Как видите,  все  еще можно уладить. Согласны,
Виктор?
     -- Нет.
     --  Поймите, Виктор,  все равно так  продолжаться не может.  Вы знаете,
сколько платят женщины за нейтрализатор нынешней  вакцины? По пять тысяч кун
за  дозу. А  где взять такие  деньги? Тем, кто  и  так еле  сводит  концы  с
концами? А таких много, очень много. Вы знаете, сколько  стоит лицензия? Да,
Виктор, сколько она стоит у ваших честных чиновников?  Столько  же. И  это в
лучшем  случае. А  если вы побогаче -- и десять тысяч сдерут. И двадцать. За
это все отдают.  До последнего.  Но сколько же можно отдавать?  Вы говорите,
детей  имеют те,  кто больше  сделал для родины.  Мой муж --  лучший капитан
Биармии.  Меня знает весь мир. Этого мало?  Но нет, нет  у меня  детей!  И у
сотен тысяч их нет. Подумайте, Виктор!
     -- Я думал, -- сказал Меряч. -- Нет.
     -- Хватит! -- гаркнула Инара-йомалатинта, она явно навинчивала себя. --
Кончай рассусоливать! На  цементный пора. Сама пришью подонка,  раз без него
им  трудней будет. Понял,  доктор долбаный,  я тебя сама  порешу. И  рука не
дрогнет!
     -- Ради Бога, Инара, -- взмолилась Рита, -- подожди, ради Бога!
     -- Не канючь, -- обрезала та.
     -- Виктор,  -- Рита не  успокаивалась, --  ну  пожалуйста, Виктор,  ну,
согласись, ну  что тебе стоит, ведь у нас же все хорошо было, и  все  хорошо
будет. Инга, правда, у нас все хорошо будет? Ты только согласись, Виктор. Ты
подумай,  что  такое  мой "Детинец",  ведь  там же незаконнорожденные живут,
понимаешь, не внебрачные, а незаконные, дети тех, кто сумел,  это наши дети,
понимаешь, тех,  кто сумел избежать, кто врачу пачку кун сунул, чтобы вместо
вакцины новокаин ввел, кто  лицензию купил  да попался, кто не успел вовремя
из Биармии уехать, чтобы там родить, их же десятидневными отбирают, подумай,
Виктор, подумай и скажи, и все хорошо будет(
     -- Заткнись, шлюха!  -- крикнула Инара. --  Нет тебе слова! Мы еще тебя
судить будем! Судом Йомалатинтис судить! Кто на  хвосте сыскаря приволок? От
тебя всего и требовалось -- сказать, когда  хахаль к тебе покатит и по какой
дороге. Сидела бы дома -- проблем бы не было. Сказано ведь: вернем академика
твоего, ничего ему не отчикаем, не беспокойся. Так нет же! Вот теперь молчи,
смотри и вспоминай -- больше ты его не увидишь! -- Она повернулась к Мерячу.
-- Сейчас я тебя, доктор хренов(
     Инара  не  договорила.  Все-таки  метр от стола  даже  при ее  росте  и
длиннющих  руках  --  многовато. Особенно если  имеешь  дело  с  разъяренной
кошкой.
     Рита рванулась, ухватила "борз" за  ствол, отскочила, опрокинув кресло,
перехватила автомат. Не ожидал я от нее такой прыти!
     -- Сидеть!  -- закричала  она. -- Всем сидеть! Инара, на  пол!  На пол,
говорю! Спиной ко мне! Ноги шире! Руки на голову! Не шевелись, Инга! Сидеть!
     Автомата она явно отродясь в руках не держала, разве что в кино видела,
как это делается. Но  "борз"  был снят  с  предохранителя, а  курок начать и
ребенок сумеет. Тем более, что спуск у "борза" легкий. Обе женщины, кажется,
поняли это. Инга замерла  в кресле,  положив  руки на стол.  Инара  медленно
опустилась  на пол  и села, охватив ладонями  могучий затылок. При  этом она
сыпала словечками, среди которых "шлюха", "гнида" и "сучье семя" были далеко
не самыми забористыми.
     -- Не бойся,  Виктор, --  сказала Рита уже другим голосом, -- мы сейчас
уйдем. Вдвоем уйдем. И плевать на них на всех.. На  весь мир. На Биармию. На
Йомалатинтис плевать. Будем мы с тобой, Виктор. И  только. Сидеть!  -- снова
крикнула она. На всякий случай крикнула -- никто и не шевелился.
     Я понял, что пришло  мое время. Резко распахнув дверь, я прыгнул в зал,
рассчитав так, чтобы  оказаться  по возможности за спиной у Риты -- новичкам
часто везет, а превращаться в решето калибра 5,47 мне совсем не улыбалось.
     -- Спокойно,  Рита, -- сказал я.  -- Это Марк Айле. Мы уйдем вместе. --
По окаменевшей спине Инары я понял, что мое появление произвело впечатление.
Инга Бьярмуле  смотрела на меня,  как на призрак любимого дедушки. -- Доктор
Меряч, я частный сыщик, по поручению  клиента  разыскиваю вас. Сейчас мы вас
освободим.
     --  Спасибо, -- как-то  буднично  проговорил Меряч.  Так,  словно  ждал
чего-то подобного.
     -- Рита, передайте мне автомат, я с ним лучше управлюсь. А вы возьмите,
-- я вынул из кармана и протянул ей нож. -- Режьте веревки.
     Рита восприняла мое появление на редкость спокойно.
     -- Сами разрежьте, Марк. Вы ловчее, а я их под прицелом держу.
     В этом  был  резон.  Я  разрезал  веревки  на  конечностях  Меряча. Тот
попытался было встать,  но не смог -- ноги  затекли. И отекли, разумеется --
веревки были стянуты слишком туго. Вязать -- тоже уметь надо(
     -- Растирайте руки, доктор, -- приказал я. -- Знаю, больно. Но мне  вас
массировать некогда. Мне надо Риту подстраховать. А начнете руки чувствовать
-- трите ноги. Через десять минут вы у  меня побежите. -- Это, конечно, было
резким преувеличением.  Но  ковылять,  пожалуй, он  смог бы. И в этот момент
Рита показала себя.  Ствол "борза"  резко  метнулся  в  мою сторону.  Я  был
слишком далеко, чтобы выбить оружие у нее из рук.
     -- Давай к ним, сыщик! К этим бабам! К стене! Лицом к стене!
     Выбора у меня не было.
     -- Но, Рита, я же хочу вам  помочь, -- пытался я убедить  ее, стоя, как
дурак, у стены.
     -- Не верю! Ты  меня уже обманул, гад!  Никому я теперь не верю! Все вы
подонки! -- У нее снова изменился тон: -- Ты уже можешь идти, Виктор?
     Конечно, он не мог.
     --  Три, три  ноги, Виктор, растирай,  милый, нам торопиться  надо,  --
опять  зачастила-запричитала она.  -- Ты не бойся, я сумею,  я все  сумею, и
тебя вывести, и  от этих защитить, и все сделать, чтобы  нам  хорошо было, и
дети у нас будут, мы их в "Детинце" устроим, я и это  сумею, и они нас знать
будут, слышишь(
     И тут доктор Меряч взорвался.
     -- Заткнись,  идиотка!  Какие  дети! Не будет у меня никаких  детей! Не
может быть  никаких детей! Ты  что  думаешь, дура, их  как медали вешают? За
труды?  Сказки! Про  землю,  про  демографический  оптимум  --  все  сказки.
Прокляты мы. За грехи отцов. До седьмого колена. Они дышали тем, чем  нельзя
дышать, пили  то,  что  нельзя  пить,  лечились  тем,  что  калечило( --  Он
задохнулся.  --  На  игле торчали,  водку  жрали(  А  за  это  мы  прокляты.
Бездетностью  прокляты.  Нельзя   нам  иметь  детей!  У  трех  из   четверых
генетические дефекты, ясно? За породу  детей дают,  за  породу!  -- Вгорячах
Меряч ухитрился  даже  встать, хоть его и  шатало. -- Что я,  дурак? Не знаю
ничего? Больше вас,  идиоток, знаю! И  чем  дольше вы сопротивляться будете,
врачам куны  совать,  лицензии покупать  --  тем дольше  все тянуться будет!
Жестоко? А  что  делать?  Рожать  больных, тянуть  цепочку дальше?  Этого вы
добиваетесь? Лечить надо, гены перестраивать,  чинить, латать!  Так  нет же,
была, видите ли, "воронежская  трагедия", мол, "генетический Чернобыль"!  Ну
была,  была, а  дальше что?  Вперед надо  идти,  осторожно, умно идти, а  не
закрывать!  Нет  же,  закрыли, проголосовали,  мораторий ввели! Вот блуждаем
теперь Моисеевым путем!  И на  нем подохнем.  Я подохну. И вы все подохнете.
Можете меня хоть десять раз застрелить,  мне  все  равно, после меня  и  так
Мерячей не будет!..
     Я осторожно повернул голову. Но Рита не  смотрела на меня. Она смотрела
на Меряча, и лицо ее было страшным. Автомат вдруг дернулся  у нее  в руках и
заплясал.  От дробного  грохота заложило уши. Я  бросился  на  пол.  Но  еще
раньше,  чем  я успел крикнуть: "Ложись!" ( рухнул доктор Меряч. Его не надо
было убивать десять раз. Одного оказалось вполне достаточно.
     Отдачей  Риту  отбросило к стене. Ствол  автомата опустился.  И тогда я
прыгнул. Расстояние оказалось чуть-чуть  велико, я едва не упал, но все-таки
успел  схватить ее  руку и вывернуть.  Она не сопротивлялась,  и я  выхватил
автомат. Все это произошло  почти  мгновенно  --  даже при  скорострельности
"борза" она  успела  опустошить магазин только наполовину.  Но  опоздай я на
долю секунды  -- и  оружием  завладела  бы  Инара.  Все-таки реакция  у этой
йомалатинты была неплохая.
     -- Сидеть!  -- рявкнул я, судорожно соображая, что же теперь делать. Не
стоять  же  вот так, держа их  под  прицелом,  вечно. Я  огляделся. Телефона
поблизости  не было. Меряч лежал навзничь, и грудь его была разворочена так,
что смотреть  не  хотелось. Все-таки пуля калибра 5,47 со смещенных  центром
тяжести --  штука страшная. Рита,  обмякнув, в глубоком обмороке  сползла по
стене  на  паркет. Инара снова опустилась на  пол, теперь уже осыпая  бранью
меня.  Инга  сидела  за  столом. Она  вообще  за  вое  это  время ни разу не
пошевельнулась, даже  в  тот  момент, когда я  приказал всем лечь,  чтобы не
угодить  под  шальную  пулю.  Это  был какой-то  ступор. Наконец, я  углядел
телефон. Он стоял на полке  стеллажа с кегельными шарами. Выпускать Инару из
поля зрения мне совсем не хотелось.
     -- Инга, встаньте.
     Она не слышала.
     -- Встать! -- заорал я во всю мочь. -- Встать, говорю! Ко мне!
     Она вдруг послушно поднялась и подошла.
     -- Идите к телефону. Наберите номер. Я продиктую(
     Но  закончить я не  успел. В  дверь  ворвались  четверо  в  полицейских
бронекомбинезонах с автоматами в руках -- образцовая группа захвата.
     -- Всем лечь! -- крикнул один из них. -- На пол, гады!
     Это становилось слишком однообразно. Что-то вроде гимнастики.
     -- Послушайте, -- крикнул я, отшвырнув "борз". -- Я частный сыщик! Я(
     В этот момент один из полицейских налетел на меня и двинул прикладом по
голове. И второй раз за сутки я потерял сознание.




     Первые  двадцать  четыре часа после этой ночи выпали у  меня из  памяти
начисто. В  следующие  я уже временами сознавал, что лежу  в постели  у себя
дома, а Магда поит меня какой-то пакостью. На четвертый день я пришел в себя
настолько,  что  надиктовал  отчет  для  господина  Пугоева,  -- невзирая на
героическое   магдино  сопротивление.  Цербер,   кстати,  из  нее  получился
первоклассный, я начал даже опасаться, не слишком ли. Может, конечно,  она и
была  права, но  мне  нетерпелось поскорее покончить с  этим  делом. Правда,
Фальстаф Пугоев пенять на задержку с отчетом не стал.  Вскоре от него пришло
благодарственное  письмо,  а  еще через  несколько дней банк известил меня о
поступлении  двадцати  трех  тысяч  кун.  Сумма  эта соответствовала  нашему
договору,  причем издержки были покрыты даже  с  лихвой.  Не  берусь судить,
предстоящее ли наследство или  что другое склонило Пугоева к широкому (пусть
и  не слишком) жесту(  Но  так или иначе, дело  можно было считать закрытым.
Впрочем, это было уже потом.
     А пока я валялся  в постели, соблюдая предписанный полный покой, причем
делал  это  даже  с удовольствием. Похоже, составление отчета оказалось  тем
последним эхом, за которых наступает уже окончательная тишина. Вставать я не
только не мог -- мне этого вовсе не хотелось.  Не хотелось вообще  ничего. Я
часто засыпал ( недолгим,  но каким-то тягучим сном, и чуть ли не каждый раз
снова  возвращался  в  этот проклятый  подвальный кегельбан,  и  опять видел
доктора Меряча; я пытался задать ему некий вопрос -- и не успевал, он падал,
но   --   во  сне  --   беззвучно,  из   развороченной  груди  била   кровь,
неправдоподобно   яркая,   ненастоящая,   но   именно   потому   еще   более
отвратительная. И я просыпался и не  мог вспомнить,  о чем должен был успеть
его спросить,  зачем  мне это нужное  и снова  засыпал,  и так по многу  раз
подряд.  Впрочем, наяву я тоже  возвращался мыслями к  Мерячу. Я мог  понять
этих несчастных, доведенных до отчаяния баб. Но что двигало им? Чем питалось
его   упорство?   Я  пытался  заставить  себя  не   думать  обо  всем  этом,
переключиться, но ничего не получалось. Не помогали ни комедии с Ануш Акопян
и  Пьером  Турром  --   самое   надежное   средство  на  магдин  взгляд,  ни
патентованные  таблетки,  от  которых  мысли   становилось  более   вязкими,
замедленными -- и только.
     Но на  седьмой  день я проснулся  и  почувствовал, что  больше всего на
свете хочу есть.  И  еще  -- встать. Голова слегла  кружилась; ноги, однако,
держали  вполне прилично.  Я  спустился в кухню и к ужасу Магды произвел там
изрядное опустошение. За этим преступным занятием и застал меня Павел.
     По-моему,  он  слегка  обалдел,  но  не подал  виду.  По  тому, как  он
переглянулся с Магдой, я понял, что они уже успели спеться. Павел улыбнулся,
похлопал меня по плечу и с неистребимым профессиональным оптимизмом изрек:
     -- Кто плюет на докторов? Тот, кто помер иль здоров!
     -- Я плачу вам  за свое здоровье, а не за ваше сомнительное  остроумие,
-- говорить с набитым ртом было непросто, но я справился. -- Хотите печенки?
Магда дивно запекает ее с луком в фольге.
     -- А что? -- Павел с интересом посмотрел на меня. -- Думаете, откажусь?
Не  на  такого нарвались. Кто  ж от дармового обеда откажется только потому,
что еще рано?
     В  общем-то  мы с ним всегда понимали друг друга.  Не  зря же, в  конце
концов,  он  оставил  меня в своих пациентах, когда я переехал сюда, в новый
дом. А ведь теперь ему приходилось мотаться через весь город(
     Увидев,   что  Павел   не   погнал  меня   обратно   в  постель,  Магда
приободрилась,  и  мы  премило посидели,  хотя  после  кофе  Павел  все-таки
заставил меня подняться в спальню и подверг осмотру с пристрастием.
     -- Ну  что ж, поздравляю, -- сказал он под конец. -- И на  этот раз вам
удалось  выкрутиться, Марк.  Не  знаю, долго  ли  будет  продолжаться  такое
везение -- при вашей-то  профессии! -- но сейчас так. Только  не торопитесь.
Вставайте понемногу, на час-другой. Читайте, если глаза не устают и головной
боли  нет.  Появится  -книжку  долой. То  же и  с  телевизором.  Обязательно
прогулки -- по часу  два раза в день. И легкий тренинг. Но --  действительно
легкий. Потом снова  сможете на  полную катушку.  Конечно,  лучше  всего вам
сейчас податься на курорт. На месячишко. Есть возможность?
     Я кивнул.
     -- И прекрасно. Через  недельку, хорошо? И вести там растительный образ
жизни.
     -- А животный можно?
     --  Сперва растительный, а  там  видно будет. Но  никакой  выпивки.  По
крайней мере месяца два. Если не хотите неприятностей.
     -- Убедили.
     -- А я зайду завтра-послезавтра. Так, для порядка.
     -- Спасибо.  И привет вашим  рыбкам. -- Павел  заядлый аквариумист, и я
всегда давал ему возможность похвастать каким-нибудь очередным рыбьим дивом.
На этот раз я попал в десятку.
     -- Передам. Особенно новичкам.
     -- То есть? -- Не поинтересоваться -- насмерть обидеть.
     --  Капские тетры. Порода молодая, вывел  ее  недавно  один  дурбанский
любитель.  Редкая,  и  потому  стоит(  -- Он  прищелкнул  пальцами. --  Сами
понимаете. Но и стоит того  -- приезжайте, не пожалеете.  Не рыбки  -- живой
свет.
     Когда  Павел  ушел,   я  завалился  на  диван  и  взялся  просматривать
скопившиеся за полторы недели газеты. Читать, однако, не хотелось. Я устал и
совсем начал было задремывать, когда  в памяти всплыли вдруг слова:  "порода
молодая". Сотни  раз  я  слышал что-то подобное,  но никогда не задумывался.
Принимал  как  данность.  А ведь в самом деле,  сколько  же  всего  на свете
человек  вывел  ( лошади, кошки, коровы, куры, собаки, рыбы(  Не  счесть.  И
почитал себя  вправе.  Не  сомневался. Для охоты на  львов собаку?  Получите
эрдельтерьера. Канареечку басовую -- распишитесь в получении. Гиппопотамчика
в  полметра  ростом -- ради Бога,  любезные  мои, нате вам!  Надо будет -- и
льва-вегетарианца выведем, идеально приспособленного к спасанию  на водах. А
вот сам человек -- табу. И думать не смей!
     --  Слушай,  отравительница, -- спросил  я  Магду, когда  она  принесла
очередное  витаминное  пойло, --  как ты думаешь,  почему новые породы кошек
выводить почетно, а стоит за людей приняться ( сразу в компрачикосы запишут?
     -- Выпьешь -- скажу.
     Что  мне оставалось?  Я залпом проглотил ее очередное творение -- не то
фейхоа с фенхелем, не то хрен с хурмой. Но съедобно.
     -- Ну так?
     -- Потому, что кошек Бог  создал на  пятый день, насколько я помню курс
воскресной школы. А человека сотворил по образу своему и  подобию на шестой.
Вот  и  выходит,  что  человеки  могут выводить тварей  земных,  морских  да
небесных,  а человеков  -- только Бог. Понял,  философ?  -- Магда фыркнула и
ксилофонно промчалась по ступенькам  вниз,  судя по  всему, весьма довольная
собой и своим ответом.
     А я остался размышлять,  какой процент  правды был в этой шутке. Ведь и
впрямь   здорово  въелась  в  нас  эта   идея.   Невольно,   подсознательно,
инстинктивно,  как  ни называй, а попробуй-ка представить, что  кто-то хочет
изменить человека. Подправить. Чуть-чуть.  С самыми благими  намерениями.  И
враз -- мороз по  коже. Иррациональный,  прямо скажем, мороз. И потому, если
всерьез такое задумать --  так уж не признаваться. Закамуфлировать, за любые
ширмы  спрятать. Вот  оно  как получается.  Ах,  хребтом  тя по хлебалу, как
говаривает  наш  правдивый  Кудесник. Вот  только  --  кого?  Законодателей,
которых,  может, и в живых  уже  нет  -- закону-то  за тридцать  перевалило?
Несчастных этих йомалатинт? Или вообще наш неустроенный мир?




     А на следующий день гость, как говорится, пошел косяком.
     Я сидел в  кабинете  и без особого усердия просматривал счета.  Было их
немного. Пугоевский  гонорар  позволял бездельничать еще месяца  три-четыре,
если  понадобится. Да и без того на  счету  кое-что  было. И значит, советом
Павла  пренебрегать не  стоило.  В конце концов, мое здоровье  -- инструмент
рабочий.  Куда  я буду  годиться,  если не  войду  снова в форму?  Только на
свалку.
     Как  раз  когда  я  дошел  до  этих  душещипательных рассуждений, снизу
донеслись голоса. Я прислушался. Черт возьми! Айн! Как был, в халате, я чуть
не кубарем окатился по лестнице, не успев даже подивиться собственной прыти.
Мы обнялись.
     -- Ну как ты?
     -- Жив, как видишь.
     -- Вижу.  Я к тебе уже третий день  прорываюсь,  но(  --  Он кивнул  на
Магду.
     -- И ты мне ничего не говорила! -- возмутился я.
     -- А чем сюрприз хуже?
     Возразить было  нечего. Мы  все  посмеялись, потом Магда  пошла  варить
кофе, а мы устроились в гостиной. Сославшись на присутствие  дамы, Айн чинно
уселся в кресло,  меня же -- на правах больного -- заставили  развалиться на
подушках, что твой капудан-паша. Справедливости ради замечу,  сопротивляться
я не стал. Хотя со стороны, вероятно, выглядело это презабавно.
     -- Ну, рассказывай!
     --  Давай  отложим всякие  рассказы на  потом. Неохота  мне вспоминать.
Ладно?
     -- Уговорил.
     --  И вообще,  лучше о  себе  расскажи. Я ведь  знаю  всего только, что
диссертацию свою непроизносимую защитил, женился, обзавелся двумя отпрысками
мужского пола и неизвестного возраста.
     -- Как так неизвестного? Шесть и семь.
     -- Так что, мы с тобой с тех пор ни разу не виделись?
     -- Наконец-то осознал!
     -- Каюсь, каюсь( Только ты-то чем лучше?
     В конце концов  мы  договорились  не  препираться  на эту неисчерпаемую
тему.  Магда  принесла  кофе,  и  мы  добрых  два  часа  просто болтали -- с
легкостью, какой я  давно не испытывал.  Язык у Айна и с детства был  хорошо
подвешен, а с годами еще  и отшлифовался. Магда, ко всему прочему, наблюдала
этот  фейерверк  впервые  и  явно получала огромное  удовольствие.  Мне было
приятно исподтишка наблюдать за ней,  и написанное у нее на лице откровенное
восхищение  айновым  словоплетством  не  вызывало  у  меня  даже  намека  на
какое-либо   ревнивое   чувство.  Скорее   наоборот,   придавало   разговору
дополнительную теплоту. Айн рассказывал, как в позапрошлом  году соблазнился
предложением некоей любительской  экспедиции, из  тех, что  рыщут по свету в
поисках  снежного   человека,   сокровищ  атлантов   и   следов  космических
пришельцев.  Правда,  у этих цель была менее впечатляющей,  но вряд ли более
реальной: отыскать гробницу Чингисхана.  Однако это  был  способ  побывать в
Монгольском Трехречье -- тех местах между Ононом, Керуленом и Толой, которые
манили  Айна  уже  давно  ("Вспомним  же,  вспомним  степи  монгольские,  --
мечтательно пропел  он,  --  голубой  Керулен,  золотой  Онон("). К тому  же
экспедиция  исхитрилась  найти  себе каких-то  спонсоров,  и  потому тратить
собственные сбережения не было необходимости.
     --  И  как,  нашли? --  полюбопытствовала  Магда, практичная,  как  все
женщины.
     -- Искали -- рассмеялся Айн, -- что гораздо важнее. Нашли только меня.
     -- Как это?
     Ситуация  была  классической.  Айн  вышел  как-то  поутру из  лагеря  с
намерением  погулять  часок-другой на рассвете.  Рассветы в  тех  местах  --
видеть  надо,  такого  богатства  красок   нигде  больше  встречать  ему  не
приводилось( Спохватился он лишь тогда, когда понял, что обратной дороги ему
не найти. Сотоварищи в свою очередь принялись разыскивать его, и  делали это
столь успешно, что в конце  концов вертолетчикам  национальной  спасательной
службы  пришлось отыскивать и доставлять в  лагерь  уже троих. Влетело это в
кругленькую сумму, причем Айну по справедливости пришлось  раскошелиться  на
большую ее часть.
     --  Но пока я  блуждал,  -- а места  там, Магда, прекрасные,  сказочные
места,  таких пейзажей, такой  палитры нигде больше не увидишь, -- так  вот,
пока я кружил да петлял, мне пришло в голову(
     Что именно  пришло Айну на ум я уже не слышал. В мозгу что-то щелкнуло,
лопнуло, и я вспомнил, наконец, вопрос, который хотел и  не мог задать -- во
сне -- доктору Мерячу.
     -- Прости, что перебиваю, Айн(
     Тот  осекся  на полуслове, воззрился было  на меня,  но  тут же  махнул
рукой:
     -- Будет расшаркиваться. В чем дело?
     -- Ты, часом, не знаешь, что такое Моисеев путь?
     -- О Господи! В каком контексте?
     --  Один  человек  сказал  при   мне:  "Блуждаем  Моисеевым  путем".  О
библейском Моисее я помню только про корзину,  тростники и десять заповедей.
А если речь о каком-то другом, то и вовсе ума не приложу.
     --  О  том,  о  том,  успокойся.  Пророк  Моисей,  Моше-рабейну,  Муса(
Устойчивого  понятия  Моисеев  путь  (  как,  например,  Моисеев  закон  или
Пятикнижие Моисеево  ( нет. Это, скорее, метафора. Более или менее  расхожий
образ.
     -- И что он означает?
     -- Видишь ли, Моисей был великим  политиком.  Когда он вывел народ свой
из  египетского  рабства, то не повел его сразу  в землю обетованную, -- Айн
получал  столь  откровенное  удовольствие от  своего  просветительства,  что
смотреть на него было  любо-дорого. -- Идти-то было -- рукой подать, что там
от  Нила до  Иордана,  а Моисей сорок  лет водил  евреев по пустыне, блуждал
самыми замысловатыми путями, с помощью Божией досыта кормил манной небесной,
поил водою сладкой(
     -- Зачем? -- не утерпел я.
     -- А затем, чтобы рабы, за чьими плечами  стояло четыреста тридцать лет
рабства, ставшего уже генетическим,  в Ханаанскую землю не  вошли. Только их
дети, родившиеся свободными. Следующее поколение.
     -- Какой ужас, -- ахнула Магда. -- Это точно, Айн? Про Моисея?
     --  Вполне. Я же  говорю,  это было  гениальным  политическим ходом  --
создавать новое государство с новыми людьми.
     -- И это -- пророк? Год за  годом кружить по пустыне? Ждать -вот скоро,
вот завтра, вот за холмом! Умирать! Быть обреченным и не знать, что обречен!
Нет, Айн, это Макиавелли, а не Моисей! Я представляла себе Исход иначе(
     --  Это  очень  серьезно  --  то,  о  чем вы  говорите,  Магда.  Только
Макиавелли ни при чем. В Библии есть уже вся политика. И с библейских времен
самые  жестокие  люди чаще всего  встречаются среди тех, кто  хочет привести
свой народ к счастью.  Осуществить  утопию. Поскребите  как  следует  любого
пророка, любого диктатора-утописта
     --   и   под  пестрыми  красками   наверняка  обнаружится  неистребимое
моисейство. Причем,  хотя сам  Моисей был еще отнюдь  не  из  худших,  и  он
получил воздаяние по делам своим.
     -- То есть?
     (   Его  могила  затерялась  в  пустыне   Моавитской  --  как  гробница
Чингисхана. А привел народ в землю обетованную уже Иисус Навин. Моисей этого
был недостоин. Ему не дано было перейти Иордан.
     --  Тяжело  вам   жить!  --   все-таки  переходы  у  женщин  совершенно
непредсказуемы.
     -- Почему? -- удивился Айн.
     -- Слишком много понимаете и слишком мало можете.
     -- Ну отчего же? -- чуть-чуть слишком быстро и весело возразил Айн.  --
Я вот, например, вполне могу выпить еще кофе.
     -- Сейчас, --  Магда резво вскочила и отправилась в кухню. Мы поболтали
еще немножко, но,  признаться,  уже без  прежнего  вдохновения.  Я все время
сбивался мыслями на свое, на Меряча и его Моисеев путь. Рассказывать об этом
я не хотел и не мог. И потому, когда  Айн стал откланиваться, каюсь, испытал
даже некоторое облегчение. Хотя знал, что теперь мы прощаемся ненадолго. Он,
по-моему, тоже.
     Поднявшись в кабинет, я снял с  полки  книгу,  к которой не прикасался,
пожалуй,  со  школьных лет.  Впрочем,  тогда и  подавно не слишком увлекался
Священной  историей( Я  внимательно  перечитал "Исход". Айн был  прав. Не то
чтобы я сомневался  в этом,  просто привычка все проверять  и  перепроверять
становится со временем второй натурой. Теперь я понимал, откуда черпал Меряч
свою непоколебимую  уверенность. Убежденность. Кто его знает,  проклятие или
благословение для человека  та жертвенность, с  какой водит  он сорок лет по
пустыне народ свой, обрекая  на вымирание целое  поколение.  И зная, что сам
умрет в преддверии земли обетованной, ступить на  которую ему не суждено. Но
одно мне  было  ясно: сам я на такое  не  гожусь.  Я  скорее  всего  из тех,
"малодушествующих на пути". Интересно, а можно  ли отнести к ним йомалатинт?
И  еще.  Вот ведь какая  штука:  в  рабство  египетское  народ Иосифа пришел
добровольно. В  поисках  лучшей жизни. Собрались, позаседали, проголосовали(
Вполне демократическим путем(
     От этих размышлений меня оторвала Магда.
     -- Марк, к тебе генерал Керро. Может, -- она была явно  обеспокоена, --
сказать, что ты еще не в форме?
     В конце концов, вызволили меня из капитанова кегельбана ребята Феликса.
Когда  Магда, не утерпев, раньше времени (впрочем, я  ведь и  не  называл ей
конкретного часа!) подняла тревогу, Феликс дал команду -- и они явились меня
выручать. Правда, не слишком вежливо. Еще слава Богу, что отделался я только
сотрясением мозга.  Могло  быть  и хуже  --  припаяли  мне  крепко.  Ретивые
мальчики. Добраться бы мне до того мордоворота(
     -- Нет, -- сказал я.  -- Не надо. Пожалуй, мы  с ним посидим. Ты только
сообрази что-нибудь.
     -- Без выпивки, -- по-хозяйски категорично заявила она.
     Я вздохнул.
     --  Ладно. Но у Феликса-то сотрясения нет.  Так что пошуруй  все-таки в
баре. Я точно помню, там кое-что оставалось.
     Магда вышла, а я  переоделся  -- принимать генерала в халате было вроде
не с руки -- и спустился вниз.
     --  Привет, Перс! -- шагнул  мне  навстречу Феликс.  Сегодня он был при
полном  параде --  весь  в  золоте  и  лампасах.  --  Давно  собирался  тебя
навестить, да все неловко было беспокоить. И дела(
     -- Вот и скажи честно: дела. А про неловко(
     --  Правда, Перс, собирался, ей-богу( И извиниться за( ( он замялся. --
Словом, извиниться хотел. Я тому сержанту(
     --  Да  брось ты,  --  рассмеялся  я. -- Ты -- сержанту?  Кому  ты  это
говоришь? В лучшем случае ты  оказал пару ласковых  начальнику  бригады. Кто
там сейчас? Рейн Воньо?
     -- Как в  воду глядишь, -- ухмыльнулся Феликс. --  Только Рейн тебя все
еще за своего держит, не забудь.  Так что сержанту до сих пор небо с овчинку
кажется.
     -- Спасибо, утешил.
     ( Ладно, не злись.
     -- Не злюсь, -- соврал я, потому что как раз сейчас и начал заводиться.
Разбередилась  отболевшая  вроде обида  на мордастого  сержанта.  Понабирали
энтузиастов!
     Обстановку  разрядит Магда,  вкатившая столик. Сервирован он был на ять
-- все-таки недаром я два года муштровал ее в конторе.
     Мы  с Феликсом сели, а Магда с обаятельной фирменной улыбкой исчезла. Я
не  стал ее удерживать. Сейчас  нам, пожалуй, лучше  было поговорить вдвоем.
Ныло,  ныло во мне болезненное любопытство, которое,  признаться, я не хотел
удовлетворять, но и отказаться тоже не мог.
     -- Слушай,  Феликс, давай начистоту. На кой черт ты втравил меня в  это
поганое  дело? Неужто твои ребята сами бы не разобрались? Только не  пой мне
песенку про то, что,  мол,  дело возбуждено не было, ладно? Я-то  знаю,  как
можно и без этого обходиться. Всегда есть пути -- и законные.
     -- А ты еще не понял?
     ( Нет.
     -- Я думал, ты поймешь( -- Феликс в упор посмотрел на меня, потом отвел
глаза. -- Будь по-твоему.  Мне хотелось, чтобы  ты сам узнал все, что сейчас
знаешь.
     -- Ну хорошо, узнал я об этих несчастных бабах, дальше что?
     -- Несчастных?
     -- А каких же? -- Меня  вдруг понесло. -- Кто  хватается за  ружье? Иди
подонок, или несчастный.. Иди тот, кто слишком много хочет, или тот, кто все
потерял.  Они  -- потеряли. И я не  понимаю, как  это получилось. Меня учили
чтить закон. Чту. И верю. Потому что если не верить  в закон,  верить  не во
что. А кто их довел? Тоже закон. Зачем мне такое знание, скажи?
     -- Ладно, -- проговорил Феликс. -- Забудь обо  всем. Может,  так  оно и
лучше.
     ( А ты бы смог?
     -- Вот потому я и втравил тебя, Перс. Потому, что не могу.
     -- Втравил. И что же?
     -- Себя спроси. Перс. Что я могу сделать?  Я кто?  Цербер.  Фараон. Мое
дело блюсти закон. И есть  еще такая поганая штука -служебная тайна. Слишком
немногие  знают подлинные  причины программы возрождений нации. Трофимизации
этой,  чтоб ей( Стоит мне заикнуться  -- от меня перья полетят. А я еще хочу
поработать на своем месте. Здесь я все-таки полезен.
     -- Так ведь сейчас уже не умолчишь. Ведь будет суд, и молчать на нем не
станут ни Инга Бьярмуле, ни эта, как ее( Инара.
     -- Станут.
     -- Почему?
     -- Потому что суда не будет. Потому что живым  из подвала вышел  только
ты. Ты разве не знал?
     -- А ты знал? Заранее?
     -- Нет, -- сказал Феликс. Сказал так уверенно, что я ему  даже поверил.
Тут бы ему и остановиться, но он продолжил: -- Ребята переусердствовали. Они
ведь что знали?  Что идут брать террористов, которые захватили заложников. И
все.
     Вроде бы все в его словах было логично, убедительно, и все же( Так  мог
говорить генерал с шестнадцатого этажа  "Сороканожки", а не  тот человек,  с
которым мы не  раз  делили убогий диванчик  на  втором.  Что-то изменилось в
Феликсе. И мне показалось, что сквозь сукно генеральского мундира пахнуло на
меня знойным ознобом моисейства.
     -- И теперь ты хочешь чужими руками жар загребать?
     -- Не чужими, Перс. Твоими. И не для себя.
     -- Спасибо за честь,  начальник. Только не по плечу она мне, эта честь.
Я сыщик. А это странное  ремесло, Феликс.  Иногда  мне  кажется, что все  мы
барахтаемся  в море,  а  между нами  плавают, лежат  под нами на дне  тысячи
запечатанных  сосудов. Всяких  там кувшинов, амфор, бутылок( И в  каждом  --
тайна.  Грязная, чаще  всего. Вот находит человек бутылку, а  что  в  ней? И
зовет  меня. Но мое дело -- лишь вскрыть. А дальше уж пусть сам думает.  Что
там -- джин или джинн, добро или  дерьмо -- это уж не мое дело. Если джин --
не я пью, он. Если джинн -- не мне он дворцы строит и принцесс поставляет. И
обратно в бутылку его загонять тоже не мне. В мои обязанности входит только,
как в классике было оказано, распечатывание подобных сосудов. Понимаешь?
     -- Вот и распечатай этот. Наш. Общий. Биармский. И ничего не решай.
     -- Ты рискуешь местом. А я? Чем я рискую?
     -- Тебе честно сказать?
     Я посмотрел на него и  вспомнил голубую "каму". А ведь  никакой это  не
Йомалатинтис. Они  тогда обо мне и не думали. И не ребята Феликса.  Выходит,
еще кто-то? Если есть государственная тайна, ее следует охранять(
     --   Нет,  --  сказал  я,  --  можешь  не  говорить.  Но  пойми,  я  не
законодатель. Не депутат. Не  журналист даже. Да  и  будь я  парламентарием(
Закон  не противоречит Конституции. Иначе  его бы не  было, этого закона. За
этим Конституционный суд бдит. Да и с фактами у меня не густо.
     -- Найдешь, если решишься. Да и я помогу.
     -- А самое главное -- надо ли? Ведь одно, два поколения(  А потом закон
не будет  нужен.  Он  умрет.  Все  законы смертны. Бессмертны лишь заповеди,
потому что в них -- этика, мораль, а не кодифицированное право.
     -- Все так, Перс. А если в детях откажут тебе? Мы-то ведь родились  до.
Да   и   законы,   дающие  кому-то   власть,   право  решать,  распределять,
осчастливливать -- умирают очень трудно(
     Я подумал о Магде.
     -- Слушай, -- сказал я. -- Мы с тобой оба юристы. Хотя не знаю, как ты,
а  я видел в юрфаке  только дорогу  к офицерским  погонам. Но оба  мы  равно
знаем,  что  дело не  в  законах. Тридцать  тиранов пощадили  Сократа. А при
демократии -- блестящей афинской демократии -- ему  пришлось выпить  цикуты(
Нет,  Феликс, дело в  том, что политика  и  нравственность  никогда  еще  не
сходились. В людях дело. Во  врачах этих самых,  что за  пять  косых  вместо
вакцины   новокаин  закачивают.  Или  в  тех  чиновниках   из   Министерства
здравоохранения, которые лицензии продают.
     --  Ну,  Перс,  это  уж от  века.  Не  нами  писано: "Законы  святы,  а
исполнители -- лихие супостаты". Вот  затем я и хочу сохранить  свои погоны,
чтобы супостатов поменьше(
     -- Не поможет. Закон -- законом, а люди -- людьми. И их переделываем не
мы. Их воспитывают без  нас. Тут уже  не  те  законы, а я не священник и  не
учитель. Я знаю, как  охранять тот закон, что записан в кодексах. Но вот как
охранять  закон  нравственный?  Ты знаешь, Феликс? Я --  нет.  Но ты хочешь,
чтобы действовал  я. Чего ради? Разогнать Йомалатинтис? Новый вырастет, пока
жив закон о  трофимизации.  В этом ведь не  только несчастные бездетные бабы
заинтересованы.  Вот  автоматы  у  них  чеченские   --  откуда?  И  о  каких
специалистах-биохимиках   говорила   Бьярмуле?  Их  ведь  еще  найти   надо,
физиков-химиков. И заплатить  им. Хорошо заплатить. Вот и распространяют они
эту самую противовакцину на черном  рынке.  И сами же дерут за нее три шкуры
-- на  святую цель. На противовакцину свою, на липовые документы, что Мерячу
предлагали, на оружие, мало ли на что еще! А что все это значит? Что за ними
кое-кто посерьезней стоит. Профессионалы. Идеалистки-то эти о том могут и не
подозревать. А мы с тобой? Вот и не хочу я влезать в это дело. Не мое оно. Я
пусть я буду малодушествующим на пути.  Все равно,  я не знаю, что делать. И
надо ли что-то делать? И еще потому, что боюсь.
     -- Ты?
     -- Я.
     -- Смелый ты мужик. Перс. Я бы не признался.
     -- Ты уже признался. Когда сказал, что о места не хочешь слетать.
     Феликс крякнул.
     -- Так меня!
     -- Прости.
     -- Чего там. Правда ведь. От другого бы не стерпел. А с тобой у нас(
     Так мы ни до чего и не договорились.
     Уже когда Феликс собрался уходить, я спросил:
     -- Слушай, меня до сих пор мучит: клиент у меня был настоящий?
     --  Самый что ни на есть.  Только  найти его было -- что  искать черную
кошку в угольной шахте темной осенней ночью(
     -- (особенно если ее там нет, -- закончил я.
     Мы невесело посмеялись. Поганое  это дело  --  искать кошек. Никогда не
знаешь, что найдешь.
     -- И еще. Это твои ребята в голубой "каме" мне на хвост сесть пытались?
     -- Нет, -- сказал Феликс. -- Я тебе на хвост никого не сажал.
     На этот раз я ему поверил. Только стало мне еще безрадостней.
     Ответ  на этот вопрос я  получил с самой неожиданной стороны. Уже когда
Феликс уехал, Магда подошла ко мне.
     -- Я случайно услышала конец вашего разговора, Марк.
     -- Греха не вижу.
     -- Тебе очень важно знать, кто был в той "каме"?
     -- А ты как думаешь?
     -- Видишь ли( Это не за тобой следили( -- Впервые на  моей памяти Магда
запиналась и подбирала слова. -- Понимаешь,  ты меня вызвал( Срочно( А он не
поверил, что -- работа(
     -- Постой, постой. Кто -- он?
     -- Неважно, кто. Дурак один.
     -- Только не за рулем.
     -- Дурак. Но гонщик.
     Показалось мне,  или  в  самом  деле между последними  двумя ее словами
проскользнула  крохотная, почти неуловимая  пауза? Или я становлюсь  слишком
подозрительным?
     -- Вот и не водись больше с дураками, -- посоветовал я.
     -- Не  буду,  --  пообещала Магда  с  готовностью.  --  Во  веки веков.
Замужним женщинам это не к лицу.
     Замужним! Ого!
     -- Аминь.
     Интересно,  знал  ли  капитан  Бьярмуле, чем занимается  его жена между
концертами и экзерцициями? Хоть  догадывался? И  -- был ли гонщик?  И гонщик
ли?
     И вдруг мне стало противно. К черту! Феликса, Йомалатинтис, гонщиков --
все! Могу я в конце концов просто жить?!
     Очевидно,  что-то  такое проступило у  меня  на физиономии, потому  что
Магда обеспокоенно спросила:
     -- Что? Голова? Болит?
     --  Ерунда,  -- отмахнулся я.  -- Слушай,  давай-ка перед  Севастополем
завернем в Карью. Я тебя со своими познакомлю.
     А заодно -- и поговорю с ними. Они ведь не только родились, ( они "жили
до", как говорит Феликс.
     И  еще я подумал,  что  рано или  поздно  нам  с  Магдой  тоже придется
обращаться за лицензией. Потому что я не  хочу быть последним  из всех Айле,
как Меряч.
     И что тогда?


     Севастополь-Ленинград
     1989





Last-modified: Fri, 28 Jul 2000 21:05:30 GMT

Оцените этот текст: