просто использовал самый доступный способ выражения, чтобы сказать ребятам, что они ведут себя недостойно. Я восхищенно покачал головой, ошеломленный сказочными возможностями бунабской ненормативной лексики, и мы отправились купаться, поскольку нет лучшего занятия для праздного человека в теплый день. Во дворе, тем временем, полным ходом шли приготовления к пиру. Многочисленные "почтенные рабы" папну, все, как один в высоких агибубах и широких штанах, неторопливо раскладывали на примятой после многочисленных пирушек траве круглые циновки и пухлые подушки. Ребята действовали неторопливо, как настоящие художники: положив на землю очередной предмет, непременно отходили на несколько шагов и смотрели, как выглядит вся композиция в целом. К тому моменту, как солнышки решили спуститься пониже, а я понял, что несколько переборщил с водными процедурами, эти вдохновенные парни наконец закончили работу над своей инсталляцией: большой пестрый круг из подушек и циновок благополучно сомкнулся. Начался новый этап священнодейства, папну принялись расставлять многочисленные столовые приборы: миски, мисочки и совсем уж крошечные блюдечки - пока совершенно пустые. Я понял, что не доживу до начала всеобщего чревоугодия и отправился в свою комнату, где тихо, по-партизански уничтожил несколько здоровенных плодов странного вида, но совершенно уникального вкуса. - Все у тебя не как у людей! - огорчился Хэхэльф. Он застукал меня за поеданием последнего, самого экзотического, плода из его утренних запасов, немного похожего на смешной головной убор бунаба: тоже своего рода "сапожок". На вкус сей дар природы напоминал, как ни странно, сдобную булку. - Кое-что у меня как у людей, можешь мне поверить! - успокоил я своего скорбящего друга. - Ну, может быть, кое-что, - вздохнул он. - Но кто же так объедается за полчаса до пира? - Я объедаюсь. А что, было бы лучше, если бы я лег и умер? - возмутился я. - Я ведь даже не завтракал. - И кто тебе виноват? - Хэхэльф озабоченно покачал головой. - Теперь ты, пожалуй, ничего жрать не станешь под предлогом, что, дескать, сыт. Хозяева, чего доброго, разобидятся: пир все-таки в нашу честь - оно тебе надо? - Разобидятся, говоришь? - помрачнел я. - Ладно, сделаю над собой героическое усилие и съем еще что-нибудь. - "Что-нибудь" делу не поможет, - строго сказал Хэхэльф. - Ты даже не представляешь себе, Ронхул, сколько надо съесть, чтобы бунаба убедились, что тебе по душе их угощение... Нет, без масла сагыд тут не обойдешься! - Что это за масло такое? - заинтересовался я. - О, это по-настоящему чудесная вещь, - многообещающе протянул Хэхэльф. - Его едят? - не отставал я. - Нет. Его не едят, маслом сагыд мажут брюхо, - совершенно серьезно объяснил он. - А вот уже потом едят. Столько, что страшно делается! И без тяжелых последствий: ты даже не разжиреешь особо от такой пирушки. И уборную не придется отстраивать заново после того, как ты посетишь ее поутру - словно и не было ничего. Слышал когда-нибудь выражение: "жрет как не в себя"? Ну вот, именно это и происходит с человеком, который намазал живот маслом сагыд. И сейчас тебе прийдется познакомиться с этим чудесным средством на собственном опыте, а не то плакала моя дипломатия! - Надо, так надо, - нерешительно согласился я. - А со мной точно не начнут твориться всякие странные штуки, как от твоей хваленой кумафэги? - Никаких странных штук! - пообещал Хэхэльф. - Никаких чудес, за исключением зверского аппетита: ты сам себя не узнаешь! - Ладно, - вздохнул я, - уговорил. Давай сюда свое масло. Хэхэльф тут же отправился в свою комнату и принялся с остервенением рыться в дорожных сумках. Этому удовольствию он посвятил добрую четверть часа. Наконец вернулся ко мне, неописуемо гордый свершенным подвигом, и торжественно потряс перед моим носом небольшой керамической бутылочкой. Аккуратно вытащил пробку, сунул драгоценный сосуд мне в лапы и нетерпеливо взмахнул рукой - дескать, давай, не тяни. Я осторожно понюхал содержимое бутылочки: хотя мне и не предстояло его пить, но мазать чем попало собственный живот тоже не слишком хотелось. Вопреки опасениям, запах мне очень понравился: масло сагыд пахло, как увядшая роза, медом и жухлой травой. - И что я теперь должен делать? - спросил я Хэхэльфа. - Как им пользуются? - Вот бестолочь! - почти нежно сказал он. - Просто расстегни рубаху, плесни немного масла на ладонь и намажь свое тощее брюхо: не велика наука! - Тебе все "просто"! Откуда я знаю: может быть положено мазать какой-то определенный участок живота, - вздохнул я, слегка обиженный словом "бестолочь". - "Определенный участок" мазать не надо! - ехидно откликнулся Хэхэльф. - Только брюхо... Ладно, ладно, не скрипи зубами, грозный Маггот, если очень обиделся, можешь сказать мне "масса пхатма", я переживу! - Масса пхатма, - с удовольствием повторил я, и мы оба расхохотались, как дети, оставленные без присмотра и упражняющиеся в произнесении запретных, но заманчивых "взрослых" словечек. - Несолидный! Человек! Не берегущий свою честь! Да к тому же еще и с грязным задним проходом! - сквозь смех простонал я. - Ишь ты, сразу запомнил! - восхитился Хэхэльф. Потом я все-таки выполнил его нехитрую инструкцию и осторожно намазал живот густой темной жидкостью, на ощупь действительно напоминающей масло. - Вот и молодец., - с облегчением сказал Хэхэльф. У него был вид заботливой мамаши, только что убедившей свое чадо принять приписанную доктором микстуру. - Можешь застегнуться. Или ты теперь собираешься всегда ходить в таком виде? - Рубаха испачкается, - проворчал я. - Пропадет. Жалко же! - Не испачкается, - заверил меня Хэхэльф. - Масло уже почти впиталось, сам посмотри. Я опустил глаза и с изумлением обнаружил, что мой живот снова выглядел почти таким же чистым, как после купания. Пока я пялился на сие чудо, слово "почти" перестало быть актуальным: последнее темное пятнышко бесследно исчезло с моей кожи. - Круто! - восхитился я, застегивая маленькие непослушные пуговицы, скользкие, как стекло. Потом прислушался к своим ощущениям и с удивлением сказал: - Знаешь, пока ничего не происходит. Я по-прежнему не чувствую себя голодным. - Ничего, скоро почувствуешь! - оптимистически заверил меня Хэхэльф. - Требуется некоторое время, чтобы масло сагыд как следует пропитало твои потроха. Оно и к лучшему: пир начнется не раньше, чем через четверть часа. Вынужден признаться: я не дождался начала пира. Минут через десять я понял, что просто погибну, если немедленно не съем хоть что-нибудь. К счастью, существовала корзина с плодами, опустошенная всего наполовину. Я извлек оттуда спелую умалу и захрустел, как оголодавший кролик. - Ты бы все-таки прожевывал, - сочувственно сказал Хэхэльф. - Так ведь и подавиться можно! Держи себя в руках, Ронхул: вечер только начинается! - Ты сам намазал меня этой дрянью, - проворчал я, - а теперь выпендриваешься с полезными советами... Раньше надо было думать! Тем не менее Хэхэльфу как-то удалось сдержать мой первый стихийный порыв жрать все, что под руку подворачивается, а потом я сам взял себя в руки: ко всему можно притерпеться, если припечет. По крайней мере, когда пришло время идти во двор, я не рычал при виде пищи и вообще вел себя вполне прилично. Нам достались почетные места: Хэхэльфа усадили по правую руку от пустующего пока места ндана-акусы, а меня - рядом с ним. Сервировка оказалась скромной и незамысловатой, к моему величайшему облегчению: терпеть не могу тужиться, пытаясь отличить рыбный нож от десертной вилки! Перед нами стояли пустые миски разных размеров и лежали большие трезубые вилки, отличающиеся от знакомых мне столовых приборов тем, что острия их зубцов располагались не на одной прямой линии, а являлись вершинами невидимого равностороннего треугольника. Я понял, что с технологией поглощения продуктов питания у меня проблем не будет - и на том спасибо! - А где ндана-акуса? - шепотом спросил я своего спутника. - Что, он передумал общаться? - К этому моменту я уже настолько взял себя в руки, что смог интересоваться вещами, не имеющими отношения к пище. - А кто его знает, - пожал плечами Хэхэльф. - Но то, что его пока нет - это нормально. Ндана-акуса всегда появляется примерно через час после начала пира: во-первых, чтобы продемонстрировать окружающим свое презрение, во-вторых, дабы дать всем понять, что он не торопится набить желудок... ну и еще потому, что в начале пира все так голодны, что уделяют ндана-акусе недостаточно внимания, а ему это не нравится... - Мудрое решение! - удивленно согласился я. - И самое главное: все довольны. Потом я сказал себе "можно" и принялся вовсю демонстрировать гостеприимным хозяевам свое уважение: уписывал за обе щеки все, до чего мог дотянуться, не слишком заботясь об этикете - я заметил, что и сами бунаба о нем не слишком заботятся. Они тоже дружно пережевывали пищу и практически не общались, только время от времени что-то неприветливо бурчали себе под нос: насколько я понял, просто просили своих соседей по застолью передать им то или иное блюдо. "Я же говорил, тебе, что на кухне этого дома хозяйничает настоящий монстр: готов поклясться, что для большинства домочадцев это первая трапеза за день!" - весело шепнул мне Хэхэльф. В самый разгар этого "веселья" я получил великолепную возможность в очередной раз разинуть рот от изумления. Событие того стоило: из глубины сада вышла самая невероятная компания, какую только можно себе представить. Большие - ростом до полутора метров - толстые мохнатые создания, этакие пушистые "холмики" с короткими лапками, маленькими аккуратными, почти кошачьими ушками, черными блестящими глазками-бусинками и неописуемо большими щеками - Дизи Гиллеспи обзавидовался бы! В довершение ко всему, они были одеты в разноцветные передники, совсем как домохозяйки из рекламных роликов. Яркая раскраска передников свидетельствовала, что эти создания природы одеваются в том же "бутике", что и все окрестные бунаба. Из кармашков торчали трезубые вилки вроде тех, которыми были вооружены все участники пира. Из дома тут же выскочило несколько рабов с ковриками под мышками и мисками в руках. Они поспешно расстелили коврики на некотором отдалении от нас, расставили котлы и рванули в дом, чтобы через некоторое время появиться с новыми порциями. Толстые звери, чинно расселись по местам, достали из карманов свои вилки и принялись за еду. Я смотрел на все это, разинув рот, временно забыв даже о непреодолимом чувстве голода, масле сагыд и прочей мистике в бунабском стиле. - Кто это, Хэхэльф? - наконец я догадался, что мой друг может дать мне исчерпывающую консультацию по этому вопросу. - Это? Это кырба-ате, - с набитым ртом ответил он. - Впрочем, бунаба называют этих замечательных толстяков "шубабодо". Хочешь сказать, что никогда раньше их не видел? Вообще-то на Мурбангоне их хватает. Хотя, конечно: землю Нао они не очень-то жалуют, а ты в основном там околачивался... - А кто такие эти кырба-ате? - настойчиво спрашивал я. - Что они здесь делают? - Как - что? Сам не видишь: едят! - пожал плечами Хэхэльф. - Они всегда едят. Вот уж кому не требуется масло сагыд! Они каждый вечер приходят к ндана-акусе, когда в доме начинается пир. Тут уж хочешь, не хочешь, а корми гостей! - Это обязательно? - восхитился я. - Вообще-то, конечно, не обязательно. Но весьма желательно. Кырба-ате - звери Мараха. А с Мараха лучше не ссориться: ни с людьми Мараха, ни с животными, ни даже с деревьями... И потом, если ндана-акуса не будет кормить их на пирах, они повадятся на его огороды. Здесь земля добрая, урожай следует за урожаем: сегодня сорвал умалу, а завтра на ее месте уже новая пробивается... Но если кырба-ате начнут ходить на твой огород, можешь искать себе новое занятие, чтобы прокормиться: тебе ничего не останется! - Страсти какие! - уважительно сказал я. - Настоящий рэкет! - Ну, для ндана-акусы Анабана приглашать к себе десяток кырба-ате каждый вечер - не проблема, сам понимаешь, - заверил меня Хэхэльф. Зато он может хвалиться перед соседями своим богатством: говорит им, что кормит всех окрестных кырба-ате. Такое удовольствие мало кому по карману. А они за это не трогают огороды: ни его собственные, ни его людей... Ну, вообще-то, бывает, побезобразничают иногда, но только изредка, чтобы их уважать не перестали! - Ну дела! - изумленно сказал я. И робко спросил: - А местные жители на них не охотятся? Они на вид такие славные... и совершенно беззащитные: ни клыков, ни когтей! - Смеешься? - Хэхэльф даже на месте подпрыгнул от удивления. - Охотиться? На кырба-ате? Они же Мараха, дурень! - Извини, забыл, - вздохнул я. - А в чем это выражается? Я имею в виду: они умеют делать какие-нибудь чудеса, как люди Мараха? - Еще бы! - с энтузиазмом кивнул Хэхэльф. - А какие? - не отставал я. - Понятия не имею, - он пожал плечами. - Они никому об этом не рассказывают... Да ты жуй давай! Тетя Хондхо уже на тебя подозрительно косится. Наверное ей кажется, что ты недооцениваешь жареные плавники рыбы бесеуxlii в сладком соусе из плодов улидибу... Зря я, что ли, столько масла сагыд на тебя перевел? Неужели уже наелся? - Нет, конечно, - вздохнул я. - Просто эти удивительные зверушки... Глаз отвести не могу! - Ты бы действительно лучше жрал, чем на нас пялиться. А то тощий такой - смотреть противно! - внезапно сказал один из мохнатых гостей, обернувшись к нам. Он говорил громко, четко и, судя по всему, на языке кунхе - по крайней мере, я его сразу понял. - Ничего себе, - упавшим голосом сказал я. - Скажи, Хэхэльф, здешний повар добавляет кумафэгу во все блюда, или только в некоторые? Предупреждать надо... - Никто никуда кумафэгу не кладет, ты что спятил? - он озадаченно покачал головой. - С чего ты взял? - Они со мной разговаривают, эти зверушки, - пожаловался я. - Сейчас в беседу вступят мои ботинки... Знаешь, мне уже не смешно! - А, ты решил, что тебе мерещится! - рассмеялся Хэхэльф. - Не переживай, кырба-ате действительно говорят, да еще и на всех языках, какие только есть в мире Хомана - как и все прочие Мараха... Правда, деревья Мараха крайней редко говорят вслух, но такое с ними все-таки иногда случается. - Давай, давай, жуй, - снова ворчливо сказал мне пушистый кырба-ате, - и нам не мешай. Потом, когда мы поедим, можешь подойти поближе, если уж тебе так припекло. - Слышал? - весело спросил меня Хэхэльф. - Экий ты, оказывается, обаятельный, Ронхул Маггот: даже кырба-ате согласны подпустить тебя поближе. Вообще-то, они нашего брата, человека, не слишком балуют вниманием... Тут у меня случился очередной приступ обжорства и я наконец оставил его в покое. Все к лучшему: по крайней мере, тетушка Хондхо смогла убедиться в моей лояльности к жареным плавникам рыбы бесеу. Ндана-акуса Анабан появился, как и предсказывал Хэхэльф, примерно через час. Оглядел всех присутствующих с таким выражением лица, словно оказался в обществе отравителей, клятвопреступников и предателей сотрапезников, и уселся на подушки между Хэхэльфом и своим старшим сыном, нданой - то есть местным "принцем Уэльским" - со странным трехступенчатым именем Рэй И До, молчаливым мужчиной средних лет, почти столь же величественным, как его отец, и таким же недовольным. Хэхэльф сообщил мне, что ндана Рэй И До - "человек степенный и с правильным мнением" - среди бунаба это считалось самым крутым комплиментом. Некоторое время ндана-акуса Анабан брезгливо разглядывал поставленную перед ним еду, потом все-таки снизошел до того, чтобы ее продегустировать, и что-то буркнул себе под нос. - Он говорит, что еда не так отвратительна, как могла бы быть - если учесть, что все повара в этом доме - бездарные бездельники, - перевел мне Хэхэльф. И добавил: - На самом деле он так не думает, и все это знают, просто ндана-акуса должен все время быть недовольным - иначе его постепенно перестанут уважать. - Будешь смеяться, но у него имеется куча единомышленников в любом из известных мне миров, - кивнул я. Ндана-акуса внезапно заинтересовался нашей беседой и потребовал перевода. Хэхэльф тут же склонился к нему и что-то забубнил. Ндана-акуса выслушал его речи и удовлетворенно прикрыл веки. Мне показалось, что он остался доволен услышанным. Потом я снова набросился на еду: проклятое зелье действительно превратило меня чуть ли не в прету - несчастного обитателя мира голодных духов. - Ндана-акуса весьма удивлен тем, что ты бывал в разных мирах и спрашивает, нравится ли тебе наш мир, - внезапно зашептал Хэхэльф. Я призадумался. - Скажи, что поначалу, когда я попал в Землю Нао, он мне совсем не понравился, - честно ответил я. - Потом дело пошло лучше, и я начал находить в нем некоторую приятность - до тех пор, пока не повстречался со страмослябами... А потом я попал в Сбо, и решил, что этот мир - замечательное местечко. Ну а с тех пор, как моя нога ступила на Хой, я не перестаю благодарить судьбу за то, что она меня сюда привела, - признаться, в финале я слегка приврал: вежливость обязывала. Хэхэльф принялся старательно переводить мое словоизвержение своему покровителю. На сей раз ндана-акуса переваривал информацию не слишком долго: по крайней мере, я не успел забыть, о чем мы говорили. - Он сказал, что ты очень мудрый, хоть и демон, - сообщил мне Хэхэльф. - Ндана-акуса просил меня сказать тебе, что он с тобой согласен: Земля Нао вызывает у него величайшее отвращение - от себя добавлю, что это отнюдь не пустые слова: все бунаба терпеть не могут обитателей Земли Нао и лелеют мечты о том, как однажды с помощью Варабайбы займут их место на Мурбангоне. У них, знаешь ли, большие завоевательские амбиции... Потом ндана-акуса изволил добавить, что сама по себе земля Мурбангона - неплохое место, так что тут ты тоже прав. Что касается страмосляба, о таких гадостях здесь не принято говорить за столом... Кроме того ндана-акуса снисходительно согласился с тем, что Сбо - не самое плохое из поселений на Хомайге, поскольку добрую треть населения составляют его соотечественники, хойские бунаба. Ну и разумеется, похвалив Хой, ты обмазал медом его суровое сердце, сам понимаешь! - По крайней мере, я на это надеялся, - удовлетворенно вздохнул я. Ндана-акуса Анабан, тем временем, вошел во вкус: он жаждал общения. Он снова поманил Хэхэльфа и что-то забубнил. Когда Хэхэльф повернулся ко мне, он выглядел очень довольным. - Ндана-акуса говорит, что ты так ему понравился, что он с удовольствием пригласил бы тебя поселиться в его доме и жениться на одной из его дочерей, или сестер - на выбор... Правда, не на твой, а на их выбор, но это не имеет значения, поскольку такое счастье тебе все равно не светит: ндана-акуса хорошо понимает, что тут есть два непреодолимых препятствия. Во-первых, ты демон и собираешься исчезнуть в конце года, а во-вторых, - Хэхэльф сделал драматическую паузу и с удовольствием закончил: - На его взгляд, ты слишком уродлив, так что с женитьбой все равно ничего не получится. - Я слишком уродлив? - растерянно переспросил я. - Вот уж не думал! - Вообще-то, я никогда не был столь невысокого мнения о своей внешности, даже в юности, когда человек способен совершенно искренне впадать в продолжительную депрессию из-за формы своего носа, подбородка, или, не приведи господи, прыщика на щеке. Скажу больше: если когда-то у меня действительно были некоторые претензии к своей роже, то жизнь неоднократно пыталась убедить меня в обратном, и ей это в конце концов удалось. Поэтому заявление ндана-акусы показалось мне обыкновенным оскорблением, и я недоумевал: зачем ему это понадобилось? Еще один милый местный обычай - так, что ли? - Не обижайся, Ронхул, - сочувственно сказал Хэхэльф. - Ндана-акуса говорил совершенно искренне, он не хотел тебя обидеть, более того: он тебе сочувствует. Видишь ли, по меркам бунаба ты действительно жуткий урод! У тебя круглые глаза, улыбчивый рот, слишком незагорелая кожа и слишком светлые волосы - именно то, что здесь считается самыми большими недостатками. Не переживай: я здесь тоже считаюсь не слишком красивым, мои друзья бунаба искренне мне сочувствуют и постоянно пытаются уговорить кого-нибудь из своих сестричек выскочить за меня замуж: они совершенно уверены, что я до сих пор неженат именно потому, что ни одна женщина в здравом рассудке не свяжет со мной свою судьбу... Но по сравнению с тобой я, конечно, почти красавчик! По крайней мере, кожа у меня загорелая, а улыбаться эти ребята меня давным-давно отучили. - Ладно, переживем, - усмехнулся я. - В конце концов, все к лучшему, а то пришлось бы жениться - просто из уважения к хозяевам дома, и все такое... - Я скажу ндана-акусе, что ты ценишь его заботу, но поскольку сам осведомлен о собственном уродстве, просишь его не хлопотать о твоей личной жизни, дабы не повергать в ужас женщин, живущих в этом гостеприимном доме, - решил Хэхэльф и повернулся к ндана-акусе. Тот внимательно его выслушал и посмотрел на меня с настоящим отеческим сочувствием, а потом наконец приступил к трапезе. Я заметил, что кырба-ате уже опустошили свои миски и снова обернулся к Хэхэльфу. - Меня не сочтут хамом, если я на время покину общество и подойду к этим говорящим зверушкам? А то они уже все съели, еще уйдут... - Ну что ты, конечно обязательно к ним подойди, - кивнул Хэхэльф. - Когда я сказал ндана-акусе, что кырба-ате обратили на тебя внимание и согласились поболтать с тобой в конце вечера, твои ставки рванули вверх со страшной силой! Я тут же отправился к кырба-ате. Всяческая живность - это моя слабость, неудивительно, что грозные "собачки" чару не стали вгрызаться своими крокодильими зубками в мою беззащитную задницу: я всегда отлично ладил с представителями фауны, даже с кусачими. Но кырба-ате были не просто очаровательными толстыми комками меха, а говорящими зверями Мараха, поэтому я здорово волновался: у меня был некоторый опыт общения с людьми Мараха, и я не мог назвать его таким уж позитивным. - О, явился! А мы тебя уже ждали, все хотели спросить: с какой стати ты на нас весь вечер пялился? - тут же сварливо спросил один из пушистых холмиков. - Вы показались мне очень красивыми, - совершенно искренне ответил я. - Красивыми и... удивительными! - Да, мы красивы, - важно согласился он. - Но что в этом удивительного? - Может быть, ничего, но я видел вас впервые в жизни, - смущенно признался я. - Как такое может быть? - теперь пришла очередь кырба-ате удивляться. - А я здесь совсем недавно, - объяснил я. - Не только на Хое, а вообще в мире Хомана. - Вот так-так! Ну и как тебя сюда занесло, человек? - Ворчливо спросил один из мохнатых толстяков, тщательно вытирая свою вилку большим круглым листом невысокого кустика, росшего поблизости. - Только не говори, что ты не человек, а демон: самый обыкновенный человек, это невооруженным глазом видно. Нас не проведешь! Я опешил от его словесной атаки и хлопал глазами, пытаясь сообразить, что бы такое ответить. - Рассказывай свою историю, только коротко, - проворчал другой кырба-ате. - Или вовсе ничего не рассказывай: ну какая у тебя может быть история? А нам уже пора по домам: ужинать и спать. - Ужинать?! - я не удержался от кривой усмешки. - А здесь вы что делали? - Вот глупый человек! Какой же это ужин? Так, баловство одно! Сюда мы ходим только для того, чтобы дать хозяину дома возможность засвидетельствовать нам свое уважение, - объяснил он. - А настоящий ужин может быть только дома, в норке, под любимым одеялом... - Ты давай, не отлынивай, рассказывай свою историю! - потребовал еще один кырба-ате. В десять слов уложишься? Я растерянно помотал головой. - Ладно, пусть будет больше слов, но не намного! - великодушно решили мохнатые толстяки. Я старался изо всех сил. В конце концов мне удалось рассказать историю своих скитаний по миру Хомана за пять минут - своего рода рекорд, особенно когда такой болтливый парень как я то и дело попадает в столь причудливые обстоятельства. - Ну вот, действительно ничего интересного! - вздохнул тот кырба-ате, который все это время старательно вытирал вилку. Он наконец счел ее достаточно чистой и положил в карман своего комичного цветастого передничка. - Да ты не огорчайся, - сказал другой, - у вас, людей, почти никогда не бывает интересных историй! Так уж вы устроены... С тех пор, как на Хой приезжал акуса-па-хумха Малого Халндойна, который добавляет в острый соус яд морской змеи керадбыxliii, я ни разу не слышал, чтобы из человеческих уст звучало что-то заслуживающее внимания! - Люди вообще очень странные существа, - вмешался еще один. - Например у вас почти совсем не растет шерсть. Ну, это я еще кое-как могу понять: природа обидела. Но вы же - разумные существа! Почему вы не носите шубы, чтобы замаскировать свои голые бледные тела? - и он возмущенно умолк. - Ладно, - проникновенно сказал я, - вы меня убедили: я непременно постараюсь раздобыть себе шубу. И буду ее носить, честное слово! - Вот и умница, - снисходительно одобрили меня кырба-ате. - Вот ведь, какой молодец: вроде, человек - а соображает! - Ты тут с нами зря время теряешь, - вдруг сказал одни из кырба-ате. - Вернуться домой мы тебе не поможем, хотя могу наперед сказать, что все у тебя рано или поздно будет хорошо, особенно, если ты действительно начнешь носить шубу... А теперь иди и ешь. А то такой тощий - смотреть на тебя противно! - И щеки впалые! - с отвращением добавил другой. - Как можно так скверно обращаться со своим телом?! Оно же у тебя одно-единственное, казалось бы, о чем еще заботиться, а ты ни щек не наел, ни боков, ни задницы... Я послушно вернулся на свое место, с трудом сдерживая запрещенную правилами бунабского этикета улыбку: комментарии кырба-ате касательно моей внешности здорово подняли мое настроение, слегка подпорченное официальным заявлением ндана-акусы Анабана о моем патологическом уродстве - как все-таки странно устроен человек: вроде бы, я отлично понимал причину такого недоразумения, тем не менее, мне все равно было обидно, и только беседа с пушистыми ворчунами кырба-ате поставила все на место. - Ну что? - нетерпеливо спросил Хэхэльф. Я кратко пересказал ему содержание нашей беседы. Хэхэльф не обратил никакого внимания на рассуждения зверей о моей внешности, его заинтересовало совсем другое. - Слушай, Ронхул, это просто здорово! - просиял он. - Если уж кырба-ате говорят, что у тебя все будет хорошо, значит так оно и есть: они редко что-то предсказывают, но никогда не ошибаются. На то они и Мараха! В свое время они так же небрежно предсказали мне, что я уеду с Хоя и буду возвращаться сюда только погостить - тогда это был большой вопрос, поскольку мой батюшка благополучно нарушил взятые им обязательства, и по правилам меня не то что отпускать домой - оставлять в живых не следовало... Разумеется, ндана-акуса не собирался меня убивать: к этому моменту он успел потратить слишком много времени на мое обучение, чтобы просто так взять и уничтожить результаты своих усилий. Но отпускать домой меня он тогда не собирался... Извини, Ронхул, но вечер воспоминаний закончен: я должен рассказать нашему хозяину о твоей беседе с кырба-ате. Они довольно долго шушукались, потом Хэхэльф повернулся ко мне. - Ты не поверишь, но ндана-акуса спрашивает, когда тебе будет угодно отправиться в путь, к Варабайбе. Обычно он сам принимает решения, и не дает себе труд советоваться с другими заинтересованными лицами - а тут спросил! Понимаю, что ты скажешь: "завтра же!" - и полностью разделяю твое нетерпение. Но я тебя умоляю: сделай несчастное лицо, чтобы ндана-акуса увидел, как тебе не хочется покидать его гостеприимный дом. А то затаит обиду, мне же потом и расхлебывать... Я послушно скорчил скорбную рожу: никаких проблем! Достаточно было вспомнить суровых Вурундшундба и их прогноз касательно моего светлого будущего в каких-то неподдающихся описанию "Гнездах химер", чтобы загрустить почти по-настоящему: невзирая на оптимистические пророчества мохнатых мудрецов, моя судьба по-прежнему висела на волоске... Пока Хэхэльф рассказывал ндана-акусе о том, какие чудовищные сожаления мы оба испытываем в связи с необходимостью отправиться в путь прямо завтра, я мрачнел все больше и больше, пока не понял, что еще немного, и какая-нибудь из бунабских красоток решит, что я вполне подхожу для семейной жизни: по крайней мере, мой основной недостаток - "улыбчивый рот" - был полностью ликвидирован. - Он сказал: "завтра - так завтра!" - бодро сообщил мне Хэхэльф. - Пожалуйста, постарайся заплакать! Ндана-акусе будет приятно увидеть, что предстоящая разлука разрывает твое сердце. - Заплакать сложно, - неуверенно протянул я, но сделал все, что мог: закрыл лицо руками и издал несколько сдавленных всхлипов, а когда отнял руки от лица, мои глаза были по-настоящему мокрыми - я ухитрился незаметно, но очень сильно надавить на их внутренние уголки. - Сойдет, - похвалил меня Хэхэльф. - Ты просто на лету схватываешь! Ндана-акуса с интересом посмотрел на мое несчастное лицо и, кажется, преисполнился сочувствия: во всяком случае, бедняга Хэхэльф был вынужден в течение получаса переводить мне его глубокомысленные рассуждения о мимолетности приятных мгновений, которые, тем не менее, можно сохранить в каком-то таинственном уголке своего сердца... Вечер завершился концертом художественной самодеятельности - за все хорошее надо платить! Впрочем, я напрасно выпендриваюсь, поскольку музыканты оказались настоящими профессионалами, а их репертуар чуть было не довел меня до тяжелого нервного срыва. А мне-то казалось что я уже готов к любым неожиданностям! Сначала происходящее показалось мне просто забавным: на поляне появились печальные серьезные люди в более чем странной одежде: у меня создалось впечатление, что эти ребята решили надеть на себя все содержимое своего гардероба сразу: на них были и штаны, и длинные цветастые юбки с элегантными разрезами: чтобы открыть восхищенному взору сторонних наблюдателей расписную ткань штанов, и коротенькие "пляжные" топики, берущие начало под мышками и выставляющие на всеобщее обозрение узкую полоску загорелого поджарого живота. Не удовлетворившись этим, ребята потрудились украсить себя многочисленными пестрыми лентами, косынками и шарфами, тяжелая рука какого-то местного дизайнера приложилась даже к агибубам, почти утонувшим в ворохе ярких тканей. Некоторые из них пришли налегке - чуть позже выяснилось, что это были певцы, а четверо принесли с собой музыкальные инструменты. Один вооружился неким подобием банджо и смычком, другой - маленькой, почти игрушечной, голубой дудочкой, третий притащил с собой сразу два барабана: длинный и узкий, словно изготовленный из куска водопроводной трубы, и короткий, напоминающий пухлую подушку ндана-акусы. Больше всего меня удивил загадочный музыкальный инструмент, похожий на своего рода "бант": два расклешенных "стаканчика", соединенных между собой узкими концами. В месте соединения имелось своеобразное утолщение, слегка напоминающее узел банта. - Этот инструмент называется "сум", - пояснил Хэхэльф. - Играть на нем - самая сложная наука: лично у меня так ничего и не получилось... - А прочие инструменты? - лениво поинтересовался я. - Длинный барабанчик называется "балух", короткий - "инайма"; смычковый инструмент - "ладуба", а голубая дудочка - это бунабская флейта "ута". Вот на уте я в свое время играл неплохо! - он мечтательно умолк, а потом прибавил: - У бунаба совершенно необычная музыка, мелодичная, берущая за душу и ни на что не похожая. Недаром, эти ребята, бузы, считаются не просто музыкантами, а "маленькими жрецами" , сам сейчас оценишь! Я оценил. Бунабские песни показались мне на удивление мелодичными и неописуемо печальнымии. Кроме того, меня поразила великолепная акустика: создавалось впечатление, что мы сидим в хорошем концертном зале, а не на свежем воздухе. Сами бунаба были благодарными слушателями: эти, и без того унылые, ребята окончательно пригорюнились, а некоторые даже пустили слезу. Через некоторое время все слушатели дружно рыдали - я не преувеличиваю: на смуглых щеках блестели ручейки слез, даже сам ндана-акуса величественным жестом утирал глаза. - Бунаба - довольно суровые люди, особенно с виду, - пояснил мне Хэхэльф. - Единственное, что может их растрогать - это красивая мелодия, чем печальнее - тем лучше. Могут рыдать до утра, и не заметят, как уходит время... Каюсь, мне так и не удалось разделить это их увлечение. То есть, музыка мне нравится, но слезы из глаз почему-то не текут... У тебя тоже, да? - Не текут, - согласился я. - Знаешь, я думаю, все дело в воспитании: в детстве мне все время твердили, что "настоящий мужчина" не должен плакать - ни при каких обстоятельствах. Теоретически понимаю, что это чушь, но привычка есть привычка! - Вот-вот! - обрадовался Хэхэльф. - Я-то думал, у меня одного такие проблемы... Вечер завершился под хоровые рыдания суровых бунаба, не испорченных "комплексом мачо". Я отправился спать, расстроганный и умиленный: вот это, я понимаю,благодарная публика! Глава 10. Паломничество к Варабайбе На новом месте мне спалось просто отлично: все эти подушечки и коврики оказались отличным материалом для строительства уютного гнезда, в недрах которого я почувствовал себя защищенным от всех бед, потрясений и неожиданностей. Мне повезло: спали в этом доме долго и со вкусом, никаких подъемов на рассвете здесь не практиковали, следовательно ни одна голосистая сволочь не заявилась в мою спальню за компанию с первыми лучами первого солнца, чтобы пожелать мне "доброго утра" поэтому мне удалось выспаться. Впрочем, "голосистая сволочь" все-таки заявилась, но только с первыми лучами последнего из трех солнышек, которое сегодня собралось посетить небо лишь после полудня. - Ронхул, ты тут так здорово устроился, и мне очень жаль, что приходится тебя будить, но нам пора собираться в дорогу, - виновато сказал Хэхэльф. Он стоял на пороге моей спальни и с нескрываемым любопытством рассматривал сооруженное мною гнездо. - Было бы что собирать! - сонно возразил я. - Что касается моих вещей, я их даже не распаковывал... - Я заметил, - кивнул он. - Поэтому не разбудил тебя два часа назад. Но уже пора ехать, а ты ведь еще наверняка захочешь умыться и перекусить... - Ага, перекусить... предварительно обмазавшись твоим маслом сагыд с ног до головы, - вздохнул я, с содроганием вспоминая невероятное количество уничтоженной вчера пищи. - Кстати, - заметил Хэхэльф, - мне кажется, было бы неплохо, если бы ты подарил ндана-акусе парочку мешочков с кумафэгой. Он не ждет от тебя никаких подарков, но тем лучше: это будет настоящий сюрприз! Тем более, тебе, насколько я понял, все равно не жалко... - Мне не жалко, - согласился я. - Могу хоть всю оставить: жил же я до сих пор без кумафэги, и как-то не умер... - Вот всю не надо! - веско сказал Хэхэльф. - Никогда заранее не знаешь, что тебе понадобится в дороге. Думаю, три мешочка совершенно достаточно: даже одна порция кумафэги считается самый ценным подарком, какой только можно придумать, а при обмене за нее можно получить дюжины две самых лучших агибуб, или дюжину агибуб и лодку, или... - Я уже понял, что являюсь самым богатым человеком на всех островах Хомайского моря, - улыбнулся я. - Чего я не понимаю - это как сунуться к ндана-акусе со своим бесценным даром? Он такой важный дядя... - Правильно! - согласился Хэхэльф. Здесь принято оставлять подарки на пороге его комнаты и убегать, производя как можно больше шума, чтобы ндана-акуса велел кому-то из своих рабов выйти и посмотреть, что творится. Раб непременно найдет подарок и принесет его своему господину. Все это считается изысканным придворным этикетом, а вот если сунешь подарок в руки ндана-акусе, можно и по морде схлопотать! Но я нахожусь в очень теплых отношениях со старыми доверенными рабами ндана-акусы, с тех самых пор, когда они гонялись за мной по всему побережью после того, как я упражнялся в стрельбе из лука по кончикам их парадных агибуб, поэтому мы можем просто передать твой подарок через них. - Давай так и сделаем, - обрадовался я. - Передай ему, пожалуйста, три... нет, даже четыре мешочка кумафэги, пусть знает наших! А я пока действительно умоюсь... Когда мы с моей дорожной сумкой вышли из дома, готовые к трудностям пешего похода вглубь острова Хой, меня подкарауливал очередной сюрприз - скорее приятный, чем нет. У ворот уже выстроился своеобразный караван: больше десятка уже хорошо знакомых мне "свинозайцев". Но и кровожадный Капик, запряженный в телегу Мэсэна, и перекрашенные "лже-свиньи" на корабле страмослябских пиратов, очевидно, являлись самыми мелкими представителями этой породы. Зверюги, с которыми мне довелось встретиться сейчас, оказались настоящими великанами. У доброй половины на спинах были установлены большие яркие сооружения, больше всего похожие на расписные бочки. Остальные были навьючены тюками с грузом. - Что это? - спросил я Хэхэльфа. - Как что? Звери абубыл, - невозмутимо ответил он. - На них мы и поедем. А ты думал, пешком пойдем? Хой - большой остров, я тебе уже говорил? - Говорил... - я с некоторым сомнением покосился на зверюг. - А они что, быстро бегают? - Не слишком. Немного медленнее, чем хороший ходок. Но сидеть в удобной корзине гораздо приятнее, чем переставлять ноги, сгибаясь под тяжестью дорожной сумки. - Да, дорожная сумка - это просто наказание какое-то! - согласился я. - Ну вот. А если я добавлю, что с нами к Варабайбе отправятся второй сын ндана-акусы, мой старинный приятель Кект и один из главных жрецов пага Пикипых, которые ни за что не согласятся спать под открытым небом, ходить в одной и той же одежде несколько дней кряду и есть сушеную рыбу и ягоды с придорожных кустов, ты сразу поймешь, что нам пришлось взять с собой несколько шатров, пару сундуков с одеждой и украшениями, несколько бочек вина, чуть ли не тонну продовольствия, и еще кучу всякого барахла... - А что, с нами поедут такие серьезные ребята? - уважительно сказал я. - Вот уж не думал, что все так круто! - "Круто" - не то слово! Будь ндана-акуса помоложе, он возможно и сам бы с нами отправился. Мы же едем не куда-нибудь, а к Варабайбе! Вряд ли Варабайба станет общаться с тобой, или со мной: мы ведь не хойская знать и вообще не бунаба. А вот с таким великим колдуном как пага Пикипых, и с таким знатным человеком как ламна-ку-аку Кект, он наверняка захочет поговорить. Они вас познакомят, замолвят за тебя словечко, скажут, что старый ндана-акуса ночами не спит, оплакивает твою печальную участь - и дело в шляпе... - В агибубе, - усмехнулся я. - Ну да, ну да, - рассеянно согласился Хэхэльф. И продолжил: - Впрочем, вполне возможно, что заступничество любого бунаба ничем не хуже, чем протекция ндана-акусы. Варабайба очень трогательно заботится обо всех людях своего народа. Когда я был мальчишкой и жил в этом доме, у всех на устах был один примечательный случай: молодой человек по имени Пок, один из рабов ндана-акусы области Вару-Хапра-Маруга, самовольно покинул дом своего хозяина, явился к Варабайбе и прямо сказал, что жиз