- Ты полагал, что все американцы жадны до денег?
     - Полагал,  а  теперь вижу,  что дурак был...  зря говорил.  Везде есть
праведные души...
     Дунаев между тем  рассказал,  что он  нанялся капитаном и  через неделю
двинется в путь. Обоз небольшой - всего тридцать фургонов.
     - А еще другую новость сообщу: Билль приехал.
     - Когда?
     - Часа два тому назад. Я заходил в контору и видел Билля... Он обещал в
четыре часа быть у  тебя...  Обрадовался,  что ты поправился...  Все о  тебе
расспрашивал.
     Чайкин, в свою очередь, рассказал Дунаеву о посещении директора театра,
и оба приятеля весело смеялись. Даже Дунаев, несмотря на то, что считал себя
американцем, понял, что директор сделал уж чересчур смелое предложение.
     - А деньги он на тебе бы нажил,  Чайкин!  -  добавил, смеясь, Дунаев. -
Публика пошла бы  смотреть на  тебя.  Ты  ведь  в  газетах везде пропечатан.
Оказал,  значит,  себя русский человек,  настояще оказал, каков он есть! - с
неменьшею гордостью за русского проговорил Дунаев.
     Через  полчаса  явился  Старый  Билль.  Встреча  его  с  Чайкиным  была
сердечная.
     Дунаев уже  успел рассказать Биллю обо  всем,  что  было с  Чайкиным за
время  отсутствия Билля,  и  Билль  не  без  горделивого чувства  смотрел на
бывшего своего пассажира и друга.
     - А вы,  Билль,  благополучно приехали? - спрашивал Чайкин. - На дороге
спокойно?
     - Не совсем, Чайк, не совсем.
     - Агенты шалят?
     - Агентов я  не встречал по дороге,  а  индейцы вышли на боевую тропу и
нападают на ранчи и на проезжающих...  пощады не дают,  скальпируют. Помните
мексиканца трактирщика?
     - Помню.
     - Убили его.
     - И жену?
     - Жену увели в плен, а из ранчи унесли всю водку. Теперь против сиуксов
из  фортов войска послали...  Сиуксы скроются до нового случая...  Ненавидят
они янки.
     - За что?
     - За то,  что янки сюда пришли и занимают их земли,  за то, что буйволы
убегают дальше и индейцам труднее охотиться, за то, что янки не по-братски с
ними обращаются и спаивают их,  вот за что,  Чайк... И, надо сказать правду,
янки виноваты во многом. Можно бы с индейцами ладить. Я жил среди них и знаю
этот народ. Добром дело не кончится! - прибавил Билль.
     - Что же будет?
     - Отгонят индейцев с  их  мест  подальше от  дороги и  в  конце  концов
уничтожат их.  Сила на стороне янки.  Пришлют сюда побольше солдат - и будет
новая резня... Такие резни уже прежде бывали... Я помню их.
     - А вы не встречали дорогой индейцев, Билль?
     - На меня не нападали, Чайк. Старого Билля индейцы знают, знают, что он
не враг им, и мой дилижанс благополучно миновал опасные места. Ну да недолго
уж ездить в дилижансах! - прибавил Билль.
     - Отчего недолго?
     - Железную дорогу будут строить.  Она пройдет из Нью-Йорка во Фриски...
Тогда индейцы исчезнут из тех мест, где дорога пройдет.
     - И скоро построят дорогу? - любопытствовал Чайк.
     - Лет через пять, я думаю.
     - Что же вы тогда будете делать, Билль?
     - Если к  тому времени не  умру,  то  еще будет время подумать об этом,
Чайк! - отвечал, смеясь, Старый Билль. - Куда-нибудь в сторону дилижансы все
же будут ходить. А где дилижансы, там и Билль... Еще на мой век хватит места
на козлах, я полагаю.
     Дунаев сообщил о внезапном отъезде Макдональда, о чем он узнал, посетив
квартиру бывшего агента. Билль проговорил:
     - Подозрительно что-то... Если б он уехал, то дал бы Чайку какую-нибудь
весть.
     - То-то и я так полагал! - заметил Чайкин.
     - Но что же могло с ним случиться? - спросил Дунаев.
     - Мало ли что случается! - значительно вымолвил Билль. - Агенты и здесь
иногда пошаливают. А Макдональд для них лакомый кусок...
     - Почему?
     - А  потому,  что у  него богатые родные и прошлое у него не из чистых;
знали его за Дэка,  а он оказался Макдональдом. Если сообщить родным о Дэке,
то им не особенно будет приятно,  а если взять с Макдональда выкуп,  то Дэка
знать не будут... Понимаете, Дун?
     - Так  вы  думаете,  Билль,  что  с  Макдональдом случилось  что-нибудь
неладное?
     - Ничего я не думаю. Я только нахожу странным, что Макдональд не дает о
себе знать.  Мне будет очень жаль, если с молодым человеком, которому мы все
трое обязаны,  что-нибудь случилось неладное. И я наведу справки! - прибавил
Билль с спокойною решительностью человека,  у которого слово не расходится с
делом.
     - Вот так отлично сделаете, Билль! - обрадованно сказал Чайкин.
     - Постараюсь, Чайк.
     И с этими словами Билль кивнул головой и ушел, обещая скоро вернуться и
поболтать с Чайкиным.


        3

     Из  госпиталя Билль  отправился в  контору:  "Джон Макдональд и  К<sup>o</sup>"  и
попросил свидания с распорядителем фирмы.
     Когда Билля позвали в кабинет,  он увидал перед собой старого, сурового
и  холодного с  виду джентльмена в  безукоризненном черном сюртуке и в белом
галстуке.
     При  появлении Билля старый джентльмен поднял глаза с  письма,  которое
писал, и, оглядев Билля с головы до ног, спросил:
     - Что вам нужно и кто вы такой?
     - Я - Старый Билль, кучер в Обществе дилижансов. Может быть, слышали?
     - Слышал!  - коротко отрезал представитель фирмы "Джон Макдональд и К<sup>o</sup>"
и вслед за тем протянул руку Биллю.
     - Какое же у вас дело ко мне, Старый Билль?
     - Насчет вашего племянника, Вилли Макдональда! - ответил Билль и уселся
в кресло напротив старика, не дожидаясь его приглашения.
     При этом имени старик нахмурился.
     - Мне нет ни  малейшего дела до Вилли Макдональда.  И  если вы принесли
его долговое обязательство,  то напрасно потратили время: я за него ни цента
не дам.
     - А  я  бы  дал  доллар за  доллар за  Вилли.  Он  малый хороший,  Джон
Макдональд и  К<sup>o</sup>!  Но обязательства его у  меня нет никакого,  а у него есть
мое... и я хотел бы уплатить по этому обязательству вашему племяннику...
     - Гмм... Очень странно... И велико оно?..
     - Очень велико,  - настолько, насколько может быть велико обязательство
человека, которому оказали большую услугу.
     - Это Вилли оказал услугу... И большую? - недоверчиво процедил старик.
     - Немалую,  если  считать,  что  спасти  человека от  неприятности быть
убитым или,  по меньшей мере,  раненным, рискуя при этом собственной шкурой,
есть услуга...
     - Что же вам угодно от меня в таком случае?
     - Узнать, где Вилли Макдональд. Не имеете ли вы о нем известий?
     - Никаких. Знаю, что его здесь нет.
     - И никто не может дать мне сведений?
     - Сходите к  его матери,  мистрис Макдональд...  У нее вы,  может быть,
что-нибудь узнаете!
     И с этими словами представитель фирмы кивнул головой, давая понять, что
разговор окончен.
     Старый Билль разыскал мать Макдональда и  нашел ее обезумевшей от горя.
Она ничего не знала о сыне с тех пор, как он внезапно куда-то уехал.
     - Он говорил, что собирается уехать?
     - В том-то и дело,  что нет. В тот же день он обедал у меня и ничего не
говорил об отъезде.
     - Делаете вы розыски?
     - Я обращалась к шерифу, напечатала объявление в газетах...
     - Говорили ли  вы  об этом с  своим братом,  главой фирмы "Макдональд и
К<sup>o</sup>"?
     - Говорила...
     - И что же?..
     - Брат ничего не знает...
     "Или знает, но не хочет сказать", - подумал Старый Билль.
     - Но по крайней мере он подал вам какой-нибудь совет? - спросил он.
     - Никакого... Он не любит Вилли.
     - За что?
     - За беспутную жизнь. Три года он пропадал в городах Запада... вел себя
недостойно джентльмена...  был в дурном обществе... играл в карты... Но ведь
он  молод...  Ведь вы  знаете,  Билль,  -  он мне рассказывал про вас и  про
Чайка!..  Вы  знаете,  что он ничего слишком дурного не сделал!  -  говорила
мать, защищая сына.
     - Уверен!  -  храбро  солгал Билль,  чтобы  оставить старуху в  прежнем
неведении относительно очень некрасивых дел ее сына.
     - А Джон Макдональд и К<sup>o</sup> скуп...  Он все боится, что Вилли заставит его
платить свои долги, и не хочет о нем разговаривать.
     - Вы говорите, скуп?
     - Очень, Билль.
     - И если бы вашему сыну, положим, очень нужны были деньги...
     - Вилли не обратился бы к нему! - торопливо сказала мать.
     - Да и Джон Макдональд и К<sup>o</sup> не дал бы их?
     - Наверное, не дал бы...
     Собравши эти сведения,  Старый Билль успокоил, насколько умел, старуху,
выразив  надежду,  что  Вилли,  вероятно,  скоро  вернется из  путешествия и
расскажет о  своих  приключениях,  и  ушел,  втайне очень встревоженный,  на
квартиру, в которой жил до своего отъезда Макдональд.
     Горничная,  лицо которой очень не  понравилось Биллю,  объявила,  как и
Дунаеву, словно затверженный хорошо урок, что мистера Макдональда дома нет.
     - Уехал куда-то! - прибавил она.
     - Не  знаете  куда,  милая  барышня?  -  приветливо спросил  Билль,  не
сомневаясь в том, что горничная кое-что знает.
     - Не говорил.
     - В котором часу он уехал?
     - Не помню.
     - Прямо на железную дорогу?
     - Нет, кажется.
     - Он взял с собой чемодан?
     - Нет, не брал.
     - Почему же  вы  знаете,  что  Макдональд уехал?  -  допрашивал Билль с
искусством опытного следователя.
     Горничная сперва заплакала,  а потом стала браниться,  что ее,  честную
девушку, и вдруг словно в чем-то подозревают.
     Однако когда Билль сказал, что если она категорически не ответит на его
вопрос,  то  он  обратится  к  шерифу,  -  горничная  объявила,  что  мистер
Макдональд не взял чемодана и не собирался,  по-видимому, уезжать, когда три
недели тому назад вышел из дому и  не возвратился.  Сообщил же ей об отъезде
мистера Макдональда какой-то джентльмен,  приходивший на другой день, причем
прибавил,  что Макдональд через несколько дней вернется.  А  он между тем не
возвратился.
     - Вот  все,  что  я  знаю по  этому делу!  -  заключила свое объяснение
горничная.
     - Не припомните наружности этого джентльмена?
     - Не старый...
     - Лет сорока или больше?
     - Вроде этого.
     - Брюнет или блондин?
     - Кажется, брюнет.
     - Борода и усы были?
     - Были...
     - Длинная борода?
     - Не припомню.
     - Одет как был, не припомните?
     - Вполне прилично.
     - В цилиндре?
     - Да.
     - Благодарю вас.
     - А вы почему так интересуетесь господином Макдональдом?  - спросила, в
свою очередь, горничная. - Вы, верно, сыщик?
     - Сыщик! - ответил Билль.
     - Они  уже  были раньше и  расспрашивали...  Но,  видно,  не  разыскали
мистера Макдональда. Он, верно, улизнул в Европу.
     - Почему вы думаете, что ему нужно было улизнуть?
     - Так... Иначе куда же он девался?..
     Билль  не  нашел нужным более допрашивать молодую девушку и,  далеко не
успокоенный полученными сведениями, решил добыть более точные.


        ГЛАВА VIII


        1

     Билль отправился в  одну из больших улиц и,  войдя в подъезд небольшого
дома,   позвонил  у   дверей,   на  которых  было  написано:   "Смит  и  К<sup>o</sup>,
комиссионеры".
     Двери отворил гигантского вида негр, подозрительно оглядевший Билля.
     - Вам кого угодно?  - спросил он, заслонивши своей внушительной фигурой
двери.
     - Смит дома?
     - Нет мистера Смита.
     - Скоро будет?
     - Не знаю. Он уехал из Фриски.
     - Куда?
     - Спросите у него сами. Мне он не говорил.
     - Кабы он с  вами очень серьезно не поговорил за то,  что вы дурак и не
пускаете его  приятеля.  Мне  нужно  видеть  Смита  по  делу,  которое очень
заинтересует Смита и К<sup>o</sup>. Поняли?
     - Понял, но только Смит и К<sup>o</sup> уехали...
     - Идите и скажите,  что Старый Билль желает видеть Смита и К<sup>o</sup>! - громко
крикнул Старый Билль.
     Вслед за тем чей-то резкий голос крикнул из комнат.
     - Сам!  Идиот!  Когда  вы  научитесь  разбирать  посетителей?  Впустите
джентльмена!
     Негр тотчас же отскочил от дверей и  испуганно проговорил,  пробуя в то
же время улыбнуться, оскалив свои блестящие белые зубы:
     - Извините, сэр, я ошибся, Смит и К<sup>o</sup> дома. Пожалуйте, сэр!
     И  когда Билль вошел в  темноватую прихожую,  негр тотчас же  захлопнул
двери и задернул цепь.
     Билль вошел в комнату налево, в контору Смита и К<sup>o</sup>.
     Это была небольшая, почти пустая комната, разделенная пополам барьером,
за которым были две конторки и шкаф.
     За одной из них сидел какой-то чахлый молодой человек.
     Несколько стульев стояли у  стены по  эту сторону барьера и,  очевидно,
предназначались для посетителей.  Но ни души не было,  и  молодой человек не
без  удивления  взглянул  на  Старого  Билля,  которому  понадобились услуги
конторы Смита и К<sup>o</sup>.
     - Мистер Смит просит вас в кабинет!  -  проговорил он усталым,  больным
голосом.
     И  с этими словами молодой человек сполз со своего высокого конторского
табурета и, отворив дверцы барьера, постучал в двери соседней комнаты.
     - Войдите!  -  раздался тот же резкий голос, который только что выругал
негра.
     Билль очутился в большом,  хорошо убранном кабинете,  где за письменным
столом,  стоявшим посреди  комнаты и  заваленным газетами,  сидел  худощавый
высокий  красивый  старик,  с  вьющимися седыми  волосами  и  длинной  седой
бородой.
     Он  производил  впечатление  вполне  приличного  джентльмена,   не  без
щеголеватости одетый в  черную пару,  в  белом галстуке и  с  безукоризненно
чистыми воротничком и манжетами.
     - Здорово,  старина!  -  ласково приветствовал старик Билля, протягивая
ему руку и  зорко вглядываясь в него своими пронзительными и острыми,  как у
хищной птицы глазами, словно бы несколько удивляясь его приходу. - Садитесь,
Билль, вот сюда, в кресло. Давненько мы с вами не встречались.
     - Давно, Смит. После того случая...
     - А вы, Билль, все еще его помните?..
     - Помню, Смит...
     - Чего хотите: пуншу или бренди?
     - Спасибо, ничего...
     Оба  не  без  любопытства  оглядывали  друг  друга,  встретившись после
долгих-долгих лет,  когда были приятелями и вместе были в шайке, как "агенты
большой дороги".
     После "того случая",  как  Билль нечаянным выстрелом убил  девочку,  он
проклял и бросил свое ремесло, а Смит продолжал его и, счастливо избавившись
от виселицы, перебрался во Фриски и открыл контору "Смит и К<sup>o</sup> комиссионеры".
Но комиссионерство это было только для вида. В действительности же Смит и К<sup>o</sup>
(хотя  никакой  компании  и  не  было)  занимался укрывательством,  покупкой
краденых  и  награбленных вещей  и  состоял  в  непосредственных сношениях с
агентами  большой  дороги,   причем  вел  это  дело  так  ловко  и  с  такою
таинственностью, что до сих пор не попадался, и полиция не догадывалась, что
находившиеся в подвальном помещении,  под конторой Смита и К<sup>o</sup>, большие бочки
с фруктами,  принятые будто бы на комиссию, были наложены ими только сверху,
а под ними были всевозможные предметы, но только не фрукты.
     Билль, знавший всю подноготную комиссионерской конторы Смита и К<sup>o</sup>, знал
также,  что  Смит через подставных лиц является посредником между агентами и
публикой в  тех редких случаях,  когда агенты задерживают состоятельных лиц,
требуя выкупа, или в других более частых случаях шантажа и вымогательства.
     Поэтому-то  он  и  пришел  к  Смиту,  надеясь от  него  получить верные
сведения о Макдональде.
     - А я к вам,  Смит, по маленькому дельцу! - проговорил Билль, закуривая
свою короткую трубочку.
     - Знаю, что по дельцу. Так-то вы не зашли бы, Билль. Не правда ли?
     - Не зашел бы, Смит. Врать не стану.
     - Каждый по-своему живет.
     - По-своему, Смит.
     - И зарабатывает по-своему.
     - Правильно.
     - Так какое же у вас,  Билль,  дельце? Чем может служить вам Смит и К<sup>o</sup>?
Верьте,  что по старому знакомству моя контора исполнит всякую вашу комиссию
и сделает двадцать процентов скидки.  Вам,  быть может,  кучер требуется для
Общества дилижансов?  Могу отличного человека рекомендовать!.. Или вам нужно
сделать объявление в газетах об отходе дилижансов?
     - Полно,  Смит,  зубы заговаривать.  Я  ведь не "грин"!  -  проговорил,
смеясь, Билль.
     - Привычка,  Билль.  В  старые годы  не  легко отстать от  привычек!  -
отвечал Смит и тоже рассмеялся. - Так если вам, старина, не нужно ни кучера,
ни  прачки,  ни  респектабельной невесты с  приданым,  ни капитала на верное
дело, ни компаньона для золотых приисков, - продолжал, понижая голос, мистер
Смит, - то говорите потише, зачем пришли... А то эта дохлая каналья, которой
нечего делать там (мистер Смит кивнул головой по направлению к  дверям),  от
скуки может подслушивать,  а вы помните,  Билль,  я никогда не имел привычки
вести деловые разговоры иначе, как с глаза на глаз и без посредников...
     - Такой же осторожный и предусмотрительный, как и прежде были, Смит!
     - Без осторожности живут только святые или очень богатые люди, Билль, а
я ни свят, ни богат! - усмехнулся Смит.
     И с этими словами он встал с кресла, подошел к двери, открыл ее, что-то
проговорил своему клерку,  затем  запер  двери на  ключ  и,  приблизившись к
Биллю, проговорил:
     - Пойдемте сядем  вон  в  тот  уголок,  Билль.  Я  его  называю уголком
дружеских бесед... Там мы поговорим по-приятельски.
     И он направился в дальний угол комнаты, где стояли рядом два кресла.
     Идя вслед за ним,  Билль заметил,  что Смит и К<sup>o</sup> нащупал что-то рукой в
кармане,  и не усомнился,  конечно,  что это "что-то" был револьвер,  причем
невольно вспомнил ходившие среди  "молодцов Запада" слухи о  том,  что  Смит
иногда  вместо  комиссионера  исполняет  роль  "агента"  и  притом  довольно
решительно.  По  крайней мере  в  числе многих доблестных подвигов Смита,  о
которых однажды рассказывали подвыпившие рыцари  большой дороги в  гостинице
Денвера,  не  стесняясь  присутствием Билля,  значился  особенно  блестящий,
возбуждавший общее сочувствие подвиг Смита, состоявший в том, что переодетый
сыщик,  явившийся к  нему и  отрекомендовавшийся оптовым торговцем фруктами,
уже  более из  конторы Смита и  К<sup>o</sup>  не  вышел,  а  через неделю его труп был
выброшен морем на берег, в двух милях от Фриски.
     И Билль, в свою очередь, машинально опустил руку в карман штанов, чтобы
удостовериться, что и его револьвер на месте.
     - Теперь мы совсем одни в  кабинете,  Билль!  -  произнес,  опускаясь в
кресло,  Смит,  указывая на  другое своей рукой,  на мизинце которой сверкал
брильянт. - Мы заперты, и никто нас не услышит. Я послал свою дохлую каналью
выпить кружку пива и  пить ее не менее получаса,  а идиот Сам,  -  все негры
ведь Самы,  хоть он и говорит,  что его зовут Томасом,  - сидит в прихожей у
дверей и  никого не  впустит,  если бы  и  зашел какой-нибудь дурак с  улицы
искать через мою контору пропавшую собаку.  -  И, рассмеявшись своим словам,
Смит прибавил:  -  Так говорите о своем деле,  Билль,  и имейте в виду,  что
виски и бренди за нами, вот здесь в шкапе, сделанном в стене. Хотите?
     - Нет, Смит, не хочу. А дело мое: справка о Дэке-Макдональде. Не можете
ли вы сообщить мне о нем чего-нибудь?
     - Могу. Но прежде позвольте спросить: вы от себя наводите справки?
     - От себя.
     - Слово Билля?
     - Честное слово.
     - Но какое вам дело до Дэка?
     - Он  оказал мне  услугу после  того,  как  я  хотел  его  вздернуть на
виселицу.
     - Слышал,  слышал.  Я тоже обо всем осведомлен, хоть и не езжу, как вы,
по  большой дороге,  а  сижу в  своей берлоге;  и  что  Дэк  укокошил своего
приятеля,   знаю.  Мое  дело  такое,  что  я  все  должен  знать,  обо  всем
догадываться и...  и  молчать.  Но  вам  по  старинной дружбе,  Билль,  могу
сообщить,  что Дэк-Макдональд жив и  здоров и находится в надежных руках.  В
очень надежных! - значительно прибавил Смит.
     - Охотно верю...  Особенно если он  в  ваших,  Смит!  -  сказал в  виде
комплимента Старый Билль.
     И  от его зоркого взгляда не укрылось,  что при этих случайно сказанных
им словах по лицу Смита мгновенно пробежала словно бы судорога, искривив его
губы и вздернув щеку.
     Но через мгновение оно было по-прежнему добродушно и спокойно,  и голос
Смита не обличал ни малейшего волнения, когда он сказал:
     - Я этим не занимаюсь, Билль. Я иногда принимаю на хранение вещи, но не
людей.
     - Я в этом и не сомневаюсь,  Смит!  -  поспешил согласиться Билль, чтоб
усыпить  подозрения старого  осторожного и  опасного мошенника.  -  Я  хотел
только сказать вам комплимент.
     - Благодарю.  Так  повторяю вам,  что  Макдональд в  хороших руках и  в
укромном месте,  в некотором расстоянии от Фриски. Его хорошо кормят, хорошо
поят,  записывая,  разумеется,  все это в счет, и только не выпускают из его
временного помещения.  А  если бы  он  не  был  так упрям,  то  давно мог бы
разгуливать по Монгомерри-стрит от четырех до шести дня.
     - В чем же его упрямство, Смит?
     - Он  решительно отказывается написать своему богачу дяде  Макдональд и
К<sup>o</sup> и своей почтенной матушке,  миссис Макдональд,  чтобы ему прислали десять
тысяч долларов за выкуп... Кажется, с него не запросили... Как вы полагаете,
Билль,  а?  -  деловым тоном спросил Смит и К<sup>o</sup>.  - Они было хотели запросить
двадцать тысяч, но я отсоветовал. Надо дела вести по чести. Это мое правило!
Дэк больше десяти тысяч не стоит.
     - Положим.  Но он и в эту сумму не согласен себя оценить. Отказывается,
как видите, писать родным... Поймите, Смит, что ему это затруднительно.
     - Вполне понимаю,  Билль,  вполне понимаю,  что для молодца,  решившего
переменить образ  жизни  и  вместо Дэка  называться снова Макдональдом,  это
вопрос деликатный... И они... вы понимаете, кого я подразумеваю, Билль?
     - Вполне, Смит. Продолжайте.
     - Так  они,   говорю,  хотели  облегчить  молодому  человеку  выход  из
неприятного положения - непосредственно обращаться к дяде, с которым он не в
особенных  ладах,   и  в  особенности  к  матери,  которая  и  так  ухлопала
значительную часть  состояния на  уплату  долгов сынка...  Они  написали три
самых убедительных письма в "собственные руки" Макдональда и К<sup>o</sup>...
     Билль вспомнил,  как дядя отозвался полным неведением о  племяннике,  и
проговорил:
     - И получили, разумеется, отказ!
     - Хуже.  Ни на одно из писем не получено ответа.  Большой мерзавец,  по
правде сказать,  этот Макдональд и К<sup>o</sup>.  Племянник случайно попался в беду, а
дядя  и  ухом не  ведет.  Я  замечаю,  Билль,  что  ныне родственные чувства
становятся слабей,  чем  были  в  наше  время...  Прежде,  помните ли,  если
захватишь молодчика, у которого есть папа или мама или даже дядя или тетя со
средствами,   то  дельце  по  первому  же  извещению  кончалось,   -  деньги
уплачивались,  и все три стороны были довольны...  А нынче,  когда находятся
молодчики,  которые  входят  в  стачку  с  агентами,  чтоб  выудить денег  у
родителей под видом выкупа, - куда труднее получать заработанные деньги.
     - Дэк знает, что дяде его писали?
     - Разумеется. Они даже показывали ему письма, прежде чем их отсылать, и
вообще ведут себя вполне корректно относительно пленника.
     - И что ж он?
     - Обрадовался, что дядя отказал.
     - А они?
     - Они поставили на вид Дэку,  что долго ждать не намерены,  и объявили,
что Дэк по сущей справедливости должен сам написать дяде и матери...
     - Он отказался, конечно?
     - Отказался...  Тогда они  предложили ему  еще  двухнедельный срок  для
обдумывания своего положения.  И если к четвергу,  -  сегодня у нас вторник,
Билль, - Дэк не одумается и не напишет дяде и матери, то они вынуждены будут
сами написать,  как это ни прискорбно,  и  дяде и  матери письма,  в которых
расскажут кое-какие  не  особенно приятные для  молодого человека сведения о
его прежней жизни:  о том,  как он был агентом,  как убил товарища,  - одним
словом,  легонькую биографию...  Положим,  это крайняя мера, но ведь надо же
сломать упорство молодого человека...  И  наконец надо же  получить и  им за
стол и квартиру! - прибавил Смит.
     - Но послушайте, Смит, ведь такое письмо может убить мать! - воскликнул
Билль, употребляя усилия, чтобы скрыть свое негодование.
     - Так кто же мешает ему написать в таком случае письма?  А между тем он
до сих пор и  не думает писать.  И  в  ответ на ультиматум объявил знаете ли
что?
     - Что?
     - Что если осмелятся написать его матери, то он размозжит себе голову.
     - Он сдержит слово! - угрюмо проговорил Билль.
     - Тем хуже для него! - промолвил Смит.
     - Но если я попрошу за него вас,  Смит...  Если я,  положим,  внесу три
тысячи долларов,  -  это  все мои сбережения,  Смит,  -  вы  в  свою очередь
попросите их, чтобы Дэка выпустили?
     - Я,  Билль,  охотно бы согласился, но они едва ли... Они рассчитывают,
что Дэк в последнюю минуту сдастся и напишет письма...  Вдобавок они и очень
злы на него.
     - За то, что он помешал напасть на моих пассажиров?
     - Да,  Билль.  Ему не следовало бы впутываться в это дело,  как бывшему
агенту. Не следовало! - повторил Смит.
     - И при этом не следовало иметь дядю банкира?
     - Пожалуй,  Билль.  Это был приятный сюрприз даже и  для меня.  И  я не
знал, что этот Дэк - наследник скаредного банкира и называется Макдональдом.
Он был очень скрытен, Билль.
     - Так, значит, Смит, вы ничего не можете сделать?
     - К сожалению, не могу даже и для вас, Билль. Они не согласятся... Все,
что по старой дружбе я  сделаю для вас,  Билль,  это то,  что я  откажусь от
своего комиссионного процента по этому делу. Сходите к банкиру или к мистрис
Макдональд,  если  найдете это  более  удобным,  и  попросите их  послать по
адресу,  который я вам сообщу, десять тысяч, и дело будет в шляпе. Завтра же
Макдональд явится благодарить и вас и этого олуха русского... Чайка, который
своими проповедями совсем сбил с толку Дэка...
     - Спасибо,  Смит,  за  сбавку.  Я  последую  вашему  совету!  -  мрачно
проговорил Билль.
     - Вот и видно умного человека, Билль.
     - Я  пойду к  мистрис Макдональд и посоветую ей обратиться к брату,  но
прежде...
     И Старый Билль был уже на ногах и держал в руке револьвер, направленный
на Смита.
     - Не  шелохнитесь,  Смит,  если не хотите быть убитым...  Вы знаете,  я
слово держу...
     Смит смертельно побледнел. Лицо его исказилось бешенством.
     - Ловко поддели,  Билль...  Сознаюсь, ловко! - проговорил он сдавленным
голосом.
     Билль  тем  временем вытащил левой  рукой из  кармана Смита револьвер и
опустил его в карман своих штанов.
     - А пока,  Смит,  покажите мне,  куда вы запрятали Дэка.  Ведите в ваши
подвалы,  где хранятся бочки с  фруктами...  Нет ли там хорошего помещения и
для Дэка... И слушайте, Смит, что я вам скажу...
     - Говорите:  я поневоле должен вас слушать,  так как не могу размозжить
вам голову...
     - Даю вам честное слово,  что ни  я,  ни  Дэк ни одной душе не скажем о
том, что произошло, и не дадим знать полиции о том, какие у вас фрукты... Вы
и без меня рано или поздно попадете на виселицу, и это не мое дело, Смит. Но
знайте,  что,  если агенты или вы еще раз тронете Дэка, то ваши фрукты будут
накрыты и  сами вы  будете на  виселице скорее,  чем  ожидаете...  А  теперь
показывайте дорогу в  ваши склады и  не  забывайте,  что  я  пускаю пули без
промаха... Дэк у вас... Я знаю! Ведите к нему, Смит... и не шумите, чтобы не
возбудить подозрения вашего Сама.
     - Козыри ваши.  Я принимаю условия...  Вы одурачили меня, Билль. На кой
только дьявол вы предлагали три тысячи?
     - И дал бы их!
     - Тогда вы  бы  были дурак,  давши их,  если могли выкупить Дэка даром.
Идите за  мной!  Да  не спустите нечаянно курка,  Билль.  А  то вам придется
вспоминать убийство старика к убийству ребенка... А это поведет к бессоннице
такого защитника обиженных, каким вы стали...
     - Будьте спокойны, Смит. Я осторожен не менее вас, когда надо.
     - А я оказался неосторожным, принявши вас. Сам был догадливее меня.
     Смит  между  тем  открыл  едва  заметные двери  и  прошел  в  следующую
небольшую комнату, которая была спальней. Из спальни он вышел в коридор и по
крутой лестнице спустился в полутемный подвал, заставленный бочками.
     За бочками он остановился и отпер двери небольшой,  но довольно светлой
комнаты, с одним окном, заделанным крепкой решеткой и выходящим в сад.
     - Вот ваш Дэк! - проговорил он, входя в комнату.
     При виде Билля Макдональд замер от удивления.
     - Идем  отсюда.  Смит был  так  добр,  что  выпускает вас  без  всякого
вознаграждения, требуемого агентами. Он даже ничего не хочет брать за стол и
квартиру!  -  проговорил Билль, не спуская глаз со Смита. - Поздороваемся на
улице,  Макдональд,  а теперь выходите скорей!  Смит будет так любезен,  что
покажет нам дорогу. Не правда ли, Смит?
     - Теперь все будет правдой, какую бы глупость вы ни сказали, Билль... А
вы вот Дэку повторите при мне то, что обещали и за себя и за него.
     Билль повторил. Макдональд дал слово молчать.
     - А хорошо ли я кормил, пусть подтвердит Дэк! - сказал Смит.
     - Отлично.
     - И хорошее ли я давал вино вам, Дэк?
     - Недурное.
     - И были ли у вас всегда сигары по десяти центов штука?
     - Были.
     - Имейте это в виду, Билль!
     - Имею, Смит, и приношу вам чувствительную благодарность.
     Через  пять  минут Смит  привел Билля и  Макдональда в  свой  кабинет и
провел их до дверей.
     Негр пришел в изумление,  когда увидел, что вместо одного посетителя из
конторы Смита и К<sup>o</sup> вышло двое.
     - Прощайте, джентльмены!
     - Прощайте, Смит.
     - Всего вам хорошего!
     - И вам так же! - отвечал, улыбаясь, Макдональд.
     - Не забудьте условия, Билль, и моего револьвера!
     - Не забудьте и вы, Смит. А револьвер я вам пришлю сегодня же.
     Оба гостя вышли за двери.
     Между тем негр,  широко раскрывши свои большие черные глаза,  испуганно
проговорил, обращаясь к Смиту:
     - Другой, масса. Откуда он пришел?
     - Дурак! ты сам его впустил.
     - Я впустил молодого? Когда это могло быть?
     - Перед тем, что впустил старого.
     - Клянусь богом, я не впускал молодого! - горячо воскликнул негр.
     - Не клянись. Ты впустил. Слышишь? - прикрикнул Смит.
     - Слышу.
     - Так впустил?
     - Не...
     - Что?..
     - Впустил, впустил, масса! - испуганно пролепетал негр.
     Не  менее  был  изумлен и  чахлый  молодой человек,  когда  у  подъезда
столкнулся с двумя джентльменами,  выходившими из конторы.  Он отлично знал,
что  если хозяин отправлял его  пить пиво,  то  до  его  возвращения никакой
другой посетитель не пускался в контору.
     Он,  однако, старался скрыть свое изумление и почтительно раскланялся с
клиентами Смита и  К<sup>o</sup>.  Войдя в контору,  он был еще более озадачен при виде
патрона:  до  того  было  искажено его  лицо  злобой и  так  блестели глаза,
глядевшие в  окно,  мимо которого проходили в эту минуту только что вышедшие
посетители.
     "Верно,  дельце не выгорело!" -  подумал чахлый молодой человек, влезая
на свой высокий табурет.
     - Дильк! - обратился к нему хозяин.
     - Что, сэр?
     - Можете сейчас же уходить и не являться неделю в контору.
     - Слушаю, сэр.
     - Я уезжаю на неделю из Фриски.  Вывесите на дверях аншлаг, что контора
на неделю будет заперта.
     - Вывешу, сэр.
     - И сами уезжайте из Фриски на неделю.
     - Куда, сэр?
     - Куда хотите. Но чтоб вас в городе не было. Понимаете, Дильк?
     - Понимаю, сэр.
     - И вот вам на путешествие деньги...
     Смит отсчитал двадцать пять долларов и положил на конторку Дилька.
     - Благодарю вас, сэр.
     Через четверть часа молодой человек ушел.
     Тогда Смит  позвал негра и  объявил ему,  чтобы он  никого не  пускал в
контору.
     - Ни души, понимаете?
     - Понимаю, сэр!
     В  ту же ночь подвал Смита и К<sup>o</sup> был очищен,  и бочки с фруктами куда-то
увезены.
     А утром рано Смит рассчитал негра и,  когда тот ушел,  запер контору на
ключ и отправился объявить хозяину дома,  что по случаю отъезда он закрывает
контору.
     - Куда едете, мистер Смит? - полюбопытствовал хозяин.
     - На Восток! - неопределенно отвечал Смит.
     И,  кивнув хозяину головой, вышел на улицу и направился к пристани. Там
он  сел на  пароход,  отправляющийся в  Гонолулу,  на Сандвичевы острова,  и
записался в книгу пассажиров под именем Джорджа Брухлина.
     Багаж его был доставлен на пароход еще накануне.


        2

     - Что  все  это  значит,  Билль?  Объясните:  я  ничего не  понимаю!  -
обрадованно спрашивал Макдональд Билля, когда они очутились на улице.
     Билль  вкратце  рассказал,  как  он  от  Чайка  и  Дуна  узнал  об  его
исчезновении и решил идти к этому Смиту.
     - Ну,  и я перехитрил его,  как видите,  Макдональд...  получил вас без
всякого выкупа! - прибавил Старый Билль улыбаясь.
     - Благодарю вас, Билль! - горячо проговорил Макдональд.
     - Не благодарите. Мы только расквитались! - остановил молодого человека
Билль.
     - А   я  уж  решил  было  размозжить  себе  об  стену  голову,   Билль,
послезавтра.
     - Знаю.  Смит говорил,  но сам он не верил этому: думал, что вы под его
подлой угрозой написать вашей матушке о  вашем прошлом напишете ей просьбу о
деньгах.  Но  я,  Макдональд,  верил,  что вы не напишете и  размозжите себе
голову...
     - Спасибо, что поверили, Билль.
     - И это старый мерзавец делал вам такие предложения?
     - Он. И раз я ему плюнул в лицо.
     - И он обтерся?
     - Сказал только, что прибавит пятьсот долларов к сумме выкупа.
     - Скотина!  -  энергично промолвил Билль.  -  Но раз дано слово -  надо
держать.   О  вашем  заточении  у  Смита  ни  слова,   Макдональд.  Сочините
какое-нибудь путешествие... Мать ваша поверит... Она всему поверит, увидавши
вас... А как она тревожилась...
     - Почему вы знаете?
     - Я  был у  нее и старался успокоить.  Она сделала все возможное,  чтоб
отыскать вас: делала объявления, обращалась к сыскной полиции.
     - О Билль! чем отблагодарю я вас?
     - Вы уже отблагодарили тем,  что стали другим человеком. Чайк был прав,
когда так горячо защищал вас.
     - А он что, поправился, этот славный Чайк?
     - Я  сегодня был  у  него.  На  днях  выходит из  госпиталя.  Очень  он
беспокоился,  когда узнал,  что вас нет в городе.  "Дал бы о себе знать",  -
говорил он, уверенный, что вы его не бросили бы больного.
     - Еще бы!..  Я сейчас отправлюсь к матушке,  успокою ее,  а от нее -  к
Чайку.
     - Придем к нему вместе.
     - Отлично. Я в девять часов буду у него.
     - И я к этому часу приду.
     - До свидания, Билль!
     - До  свидания,  Макдональд...  Еще  слово:  дядя ваш  Макдональд и  К<sup>o</sup>
жестокий человек... Я у него был.
     - И у него были?
     - Да. Думал, что он даст о вас сведения.
     - И что же он?
     - Сказал, что ничего не знает, а между тем...
     - Смит ему писал три письма, и никакого ответа... Я знаю дядю...
     - И лучше не надейтесь на него, Макдональд, а на одного себя. Не правда
ли?
     Молодой человек крепко пожал  руку  Биллю,  как  бы  выражая этим  свое
согласие с его словами,  и,  кивнув головой, веселый и радостный, впрыгнул в
проходившую мимо конку.
     А  Старый Билль с  утра,  в  поисках за Макдональдом,  ничего не евший,
чувствовал страшный голод и вошел в первый попавшийся ресторан пообедать. На
радостях,  что  выручил из  беды человека,  он  даже позволил себе маленькую
роскошь -  спросил к  обеду бутылку вина и  после обеда пил кофе с коньяком,
покуривая  свою  коротенькую трубочку  и  глядя  в  открытое  окно  на  ярко
освещенную улицу того самого Фриски,  на месте которого всего пятнадцать лет
тому  назад он  видел пустынные красноватые бугры,  над  которыми вздымались
пики сиерр.
     И  Билль не без горделивого чувства старого калифорнийца посматривал на
высокие пятиэтажные дома с блестящими магазинами в нижних этажах, вспоминая,
что  этот  богатый и  блестящий Фриски,  жемчужина Тихого  океана,  создан в
каких-нибудь двенадцать лет.


        ГЛАВА IX


        1

     Чайкин только что навсегда простился с Кирюшкиным.
     Прощание  было  без  слез,   без  тех  чувствительных  слов,   которыми
обыкновенно при разлуке обмениваются люди,  и,  глядя со стороны, можно было
бы подумать, что Кирюшкин и Чайкин прощаются до завтра.
     Но, стыдливо боящиеся обнаруживать свои чувства, по обыкновению большей
части простолюдинов, они тем не менее оба сильно чувствовали горечь разлуки,
хотя в это последнее свидание и говорили о самых обыденных, простых вещах.
     Кирюшкин как-то  особенно долго рассказывал о  том,  как  чуть  было не
лопнули тали,  когда утром на клипер поднимали здоровенного черного быка,  и
как за  это старший офицер разнес боцмана ("Однако не вдарил ни разу,  хотя,
по всей справедливости,  и  следовало бы,  -  потому его дело было осмотреть
раньше тали!" -  вставил Кирюшкин),  рассказывал, что на клипер было принято
пять  быков  для  команды и  десять  свиней,  четыре барана и  много  всякой
домашней птицы  для  капитана и  офицеров и  что  ходить за  всей  животиной
назначены матросы Баскин и Музыкантов.
     Словно бы для того,  чтоб избежать тяжелого разговора,  Кирюшкин, почти
не умолкая,  говорил о том,  что с тех пор,  как убрали прежнего "левизора",
пища куда "скусней" и что сегодня старший офицер очень "засуетимшись" был по
случаю отхода.
     - Однако и идти пора! - неожиданно вдруг оборвал свою болтовню Кирюшкин
и, поднявшись с кресла, прибавил чуть-чуть дрогнувшим голосом: - Так прощай,
Вась... Напиши, ежели когда в Кронштадт...
     - Прощай, Иваныч. Кланяйся всем ребятам...
     - Ладно.
     - И Расее-матушке поклонись, Иваныч!
     Кирюшкин,   уже   бывший   в   коридоре  и   в   сопровождении  Чайкина
направлявшийся быстрыми шагами  к  выходу,  остановился при  этих  словах и,
глядя на своего любимца, строго проговорил:
     - А ты, Вась, смотри, в мериканцы не переходи. Свою веру держи!
     - Не сумлевайся, Иваныч. Прощай.
     - Прощай, Вась!
     И Кирюшкин кинулся к дверям и скрылся за ними.  Почти бегом дошел он до
пристани. Там стоял катер с "Проворного".
     - Скоро,  братцы, отваливаете? - спросил он у двух матросов, сидевших в
шлюпке.
     - Должно, через полчаса.
     - Кого дожидаете?
     - Лейтенанта Погожина и механика. Сказывали, в десять будут.
     - А где остальные гребцы?
     - В салуне напротив...
     - И я туда пойду...
     - Ой, не ходи лучше, Кирюшкин! - заметил белобрысый немолодой матрос. -
Дожидайся лучше на катере! - прибавил он.
     Казалось,  Кирюшкин хотел последовать доброму совету.  Но колебания его
были недолги.
     - Я только стаканчик! - проговорил он и пошел в салун.
     Там он выпил сперва один стаканчик,  потом другой, третий, четвертый, и
через полчаса гребцы привели его на шлюпку совсем пьяного.
     Мрачный сидел он под банками и пьяным голосом повторял:
     - Прощай, Вась... Прощай, добрая твоя душа!
     - У Чайкина был, ваше благородие... Жалеет его! - доложил унтер-офицер,
сидевший на руле, лейтенанту Погожину.
     Лейтенант Погожин, казалось, догадался, почему Кирюшкин, возвращавшийся
всегда от Чайкина, к общему изумлению, трезвым, сегодня напился.


        2

     Грустный ходил и Чайкин взад и вперед по своей маленькой комнатке после
ухода Кирюшкина.  В  лице его он словно бы терял связь с  родиной и  со всем
тем,  чем  он  жил  раньше и  что  было ему  так  дорого,  -  он  это  снова
почувствовал в последнее время частого общения с Кирюшкиным. И в то же время
ему казалось, что возврат к прежнему теперь уж для него невозможен.
     И Чайкин думал: "Везде добрые люди есть, и здесь легче жить по-своему -
никто не запретит тебе этого.  Он, разумеется, не сделается американцем и не
переменит своей веры.  Он  будет стараться жить по  правде,  по  той правде,
которую он  чувствовал всем  своим  сердцем и  пытался понять умом,  нередко
думая о той несправедливости, которая царит на свете в разных видах и делает
людей без вины виноватыми и несчастными.
     И словно бы в доказательство,  что везде есть добрые люди,  размышления
Чайкина были прерваны появлением мисс Джен.
     - Вот вам, Чайк, моя фотография, которую вы хотели иметь! - проговорила
она, передавая Чайкину свою карточку.
     Чайкин поблагодарил, посмотрел на карточку и, тронутый надписью на ней,
еще раз выразил свою благодарность.
     И при виде этой самоотверженной девушки, живущей по тому идеалу правды,
который носил он в своем сердце, и у Чайкина на душе просветлело и тоскливое
настроение прошло.
     - А вот, Чайк, примите от меня на память маленький подарок! - И с этими
словами мисс Джен вручила небольшую книгу в переплете.  -  Это евангелие! Вы
читали его?
     - Нет, мисс Джен.
     - Так почитайте,  и  я  уверена,  что вы  так полюбите эту божественную
книгу,  что  будете часто прибегать к  ней за  утешением в  ваших горестях и
сомнениях. Нет лучше этой книги на свете! - восторженно прибавила сиделка.
     Чайкин  бережно спрятал в  ящик  своего  столика книгу  и  фотографию и
сказал, что непременно прочтет евангелие.
     Мисс  Джен заметила,  что  Чайкин невесел,  и,  присаживаясь в  кресло,
сказала:
     - Я у вас посижу пять минут, Чайк.
     - Пожалуйста, мисс Джен.
     - Вы как будто расстроены. Что с