Оцените этот текст:


                         Памяти Олега Вишневецкого
                         посвящается...



     Уважаемый  читатель! Если по предыдущим романам этой серии Вам довелось
познакомиться с Савелием Говорковым по кличке Бешеный, прошу  простить  меня
за  короткое  напоминание  об основных событиях его одиссеи. Делаю я это для
тех, кто впервые встречается в этой, девятой,  книге  серии  с  ее  главными
героями.
     Итак,  Говорков  Савелий  Кузьмич родился в шестьдесят пятом году, трех
лет отроду остался круглым сиротой. Детский дом, рабочее  общежитие,  армия,
спецназ,  война  в Афганистане, несколько ранений. Был незаслуженно осужден,
потом реабилитирован, по собственной воле вновь оказался в афганском  пекле,
получил  еще  одно  тяжелое  ранение,  был спасен тибетскими монахами, обрел
своего Учителя, прошел Посвящение...
     Затем  наступили  суровые  будни  "мирной"  жизни:  борьба   со   злом,
несправедливостью, коррупцией. Савелию много дано, но и спрос с него особый.
     Обстоятельства   сложились   так,   что   Говоркову   пришлось  сделать
пластическую операцию, сменить фамилию, имя. Сейчас он --  Сергей  Мануйлов,
невысокий,   плотного   телосложения   блондин  с  тонкими  чертами  лица  и
пронзительно голубыми глазами.
     В  предыдущей  книге  "Любовь  Бешеного"  рассказывается  о  том,   как
спецслужбы  двух могущественных стран, объединив усилия, сорвали грандиозную
международную сделку наркодельцов и предотвратили появление нескольких  тонн
"белой   смерти"   в   Европе   и   Америке.   Руководил  операцией  генерал
госбезопасности России Константин Богомолов.  Одним  из  главных  участников
сделки был Аркадий Рассказов, в прошлом -- генерал КГБ, который в свое время
сбежал  из  Советского  Союза,  прихватив значительные средства из партийной
кассы КПСС.
     Эти  события  происходят  в  Нью-Йорке,  где  живет  и  учится  Розочка
Данилова.  В  свое  время  Савелий был близко знаком с ее родителями, знал и
саму девочку, которая когда-то с детской  непосредственностью  категорически
заявила,  что  "будет  его  ждать  хоть  всю жизнь". Вскоре родители Розочки
трагически  погибли,  и  ее  взяла  на  воспитание  сестра  матери,  Зинаида
Александровна.  Несколько  лет  спустя  судьба  сводит  нашего героя с дедом
Розочки, бывшим  функционером  КПСС,  хранителем  одного  из  тайных  счетов
партийной   кассы.   В  благодарность  за  участие  в  спасении  его  жизни,
партаппаратчик, который не оправился  от  ранения,  перед  смертью  доверяет
Савелию  Говоркову  номер  счета  и  завещает  использовать часть средств на
обучение своей внучки в одном из самых престижных университетов Америки.
     Вернув России огромные деньги,  Савелий  Говорков  исполняет  последнюю
волю  старика  и  отправляет  Розу  на  учебу  в  Колумбийский  университет.
Оказавшись  в  Нью-Йорке,  Савелий  решает  проверить,   как   живется   его
подопечной.  Розочка  знакомит  его  со  своей подругой -- дочерью комиссара
полиции, который в силу обстоятельств посчитал нашего героя кровным врагом и
отправил  в  тюрьму  Райкерс-Айленд.  Но  Савелию  удается  освободиться   и
предотвратить преступление, в котором замешан коррумпированный комиссар.
     Пока  Савелий  находится  в  тюрьме, его неожиданно вызывает на Великий
Сход Учитель, и наш герой не только узнает,  откуда  пришел  Учитель,  но  и
приобретает новые уникальные способности, недоступные обычному человеку.
     Названого   брата   нашего   героя,  Андрея  Воронова,  имеющего  самое
непосредственное  отношение  ко  всем  перипетиям   противостояния   Аркадию
Рассказову,  неожиданно  вызывает  из  США  в Москву генерал госбезопасности
Говоров, чтобы поручить ему опасное задание в Чечне...
     Неожиданно наш герой понимает, что испытывает сильные  чувства  к  юной
Розочке  Даниловой.  Однако он вынужден расстаться с любимой, приняв решение
вернуться на Родину: Савелий  считает,  что  не  имеет  права  оставаться  в
стороне  от  того,  что  там  происходит.  Последние  часы перед отъездом он
проводит со своей любимой, встреч с которой раньше пытался избежать...
     Книга  заканчивается  такими  словами:  "Наконец-то   встретились   эти
прекрасные  люди.  Они  так  долго  жаждали  этой  встречи, что нам, дорогой
читатель, лучше оставить их в покое и не мешать познавать  таинственный  мир
ЛЮБВИ,  единственный  мир,  где третий всегда лишний. Тем более, что этой же
ночью им придется расстаться. Надолго  или  нет,  кто  знает,  но  их  будет
отделять друг от друга целый океан и огромное пространство, хотя они этого и
не  заметят,  всякий  раз  так хорошо ощущая мысли и чувства друг друга, как
будто живут одной жизнью..."



     Говорков возвращался в Москву на "боинге" -- билет на этот рейс подарил
ему адмирал Джеймс. Казалось, Савелий дремлет, но на самом деле он  думал  о
своей  любимой Розочке. Прошло всего несколько часов с того момента, как они
расстались в нью-йоркском аэропорту Кеннеди, а он уже соскучился.
     Вчерашний день, как Савелий и обещал Розочке, они провели  вместе.  Это
был  удивительный  день  для  них  обоих.  Вроде  бы ничего существенного не
произошло: они даже и разговаривали только за обедом, к тому же  в  компании
ее  тетки,  Зинаиды Александровны. Надо заметить, что именно она все время и
болтала,  словно  пытаясь  разрядить  несколько  напряженную   атмосферу   и
заполнить  словесные  пустоты прощального вечера. Но для двух любящих сердец
все это было лишним и совершенно ненужным. Им вполне хватало того,  что  они
радом  и  могут  ловить  взгляды друг друга, ощущать запах, дыхание любимого
человека. И лишь изредка, словно отдавая дань вежливости  третьему  человеку
за  столом,  они  нетнет  да  вставляли  словечко.  В  конце  концов Зинаида
Александровна  почувствовала,  что  мешает,  быстренько   выпила   кофе   и,
сославшись на якобы неотложные дела, тут же удалилась.
     Молча,  будто только и ждали этого момента, они радостно улыбнулись. Их
взгляды встретились. Влюбленные встали из-за стола и некоторое время  стояли
неподвижно.  Потом, не отрывая взгляда от Розочкиных глаз, Савелий подошел к
ней и остановился в полуметре.
     "Господи! Он стоит рядом со мной... Я вижу его глаза, ощущаю его каждой
клеточкой своего тела, но почему у меня не идут ноги? Они словно приклеились
к полу", -- произнесла про себя Розочка.
     Однако Савелий "слышал" ее мысли и... не знал, что  делать,  как  вести
себя.  Его  тело  тоже  было  скованно, а к ногам, казалось, кто-то привязал
пудовые гири. Вдруг Розочка подняла правую руку и нежно провела указательным
пальчиком по его щеке, по носу, потом по  губам.  Это  было  так  приятно  и
неожиданно,  что Савелий вздрогнул. Ему хотелось обнять ее, крепко прижать к
себе, но руки не слушались и лишь глаза выдавали его состояние и сияли таким
счастьем, что, похоже, вся  столовая  озарилась  этим  сиянием.  Это  сияние
словно снизошло на девушку, и ей показалось, что сердечко сейчас выскочит из
груди...  Ощущение  было  таким  удивительным  и  прекрасным,  что  на глаза
навернулись слезы. Розочка вдруг бросилась Савелию  на  шею,  зажмурилась  и
стала  тыкаться,  словно кутенок, в его нос, щеки, шею, уши, пока наконец ее
губы не наткнулись на его губы.
     Они замерли на мгновение, опаленные этим  испепеляющим,  но  прекрасным
огнем, по их телам пробежала странная дрожь, от которой внезапно перехватило
дыхание:  казалось,  вотвот их сердца действительно выскочат из груди, чтобы
прямо в воздухе трепетно соединиться. Но тут неожиданно  пришла  помощь:  их
языки  встретились,  потыкались,  как  бы  знакомясь  друг  с  другом, затем
исследовали губы, и только  потом,  пришел  сумасшедший  поцелуй,  длившийся
почти вечность.
     Когда  же  они  наконец  оторвались  друг от друга, у Розочки кружилась
голова. Опьяненная этим поцелуем, она покачнулась и,  если  бы  не  Савелий,
подхвативший ее за талию, возможно, очутилась бы на полу.
     -- Как прекрасно, милый... и удивительно, -- только и смогла прошептать
она.
     -- Чуденько ты мое, -- прошептал Савелий прямо в ее ушко.
     -- Почему та" дрожишь? -- спросила Розочка, почувствовав, как судорожно
вздрагивает все его тело.
     -- Не знаю.
     -- Знаешь, -- упрямо прошептала она. -- Тебе плохо?
     -- Мне хорошо, -- запротестовал Савелий и смущенно опустил глаза.
     --  Господи,  какая  же  я дура! -- воскликнула Розочка, широко раскрыв
огромные глаза, покачала головой и решительно бросила: -- Пойдем-ка со мной!
     -- Куда? -- чуть напугано спросил Савелий.
     -- В бассейн... -- Она хитро прищурилась.
     -- Хорошо, пойдем, -- согласно кивнул он, догадавшись, на что  решилась
Розочка, но твердо сказав себе, что в этот раз у них ничего не будет.
     В  этот  раз?  В  этот  раз  --  нет, а когда будет? Ему вдруг пришло в
голову, что  он  вконец  запутался.  Он  не  представлял,  что  ему  делать,
совершенно  не  узнавал  и  не понимал себя. Одно он знал твердо: пока он не
имеет права допустить близость с ней. Не имеет! Только не сейчас! Он  ОБЯЗАН
дать Розочке возможность познать самое себя. Повзрослеть, наконец! Иначе как
он сможет называть себя мужчиной?!
     В  бассейне, накрытом стеклянным куполом, стоял полумрак, но Розочка не
стала включать свет.  Она  взяла  Савелия  за  руку,  подвела  к  кушетке  и
заставила присесть.
     --  Савушка...  -- тихо прошептала Розочка, держа его руку в своей и не
отрывая взгляда от его лица.
     -- Розочка... -- прошептал Савелий. В горле у него мгновенно пересохло.
     -- Я люблю тебя! -- с надрывом воскликнула Розочка.
     -- И я люблю тебя, родная! -- эхом откликнулся он, стараясь унять  свое
стремительно нарастающее желание.
     Розочка вопросительно смотрела в его глаза и не могла понять, почему он
ничего  не  делает. Неужели он не чувствует, что она сама ЭТОГО хочет? И она
решила помочь: неожиданно для него, как бы  даже  неосознанно,  она  немного
откинулась,  слегка  развела  ноги  и  начала медленно передвигать его руку,
лежащую на ее колене, вверх по своему бедру, пока его  пальцы  не  коснулись
холмика,   прикрытого   кружевом   напитавшихся   влагой  трусиков.  Розочка
вздрогнула,  замерла  на  мгновение,  словно  оставляя  для  себя  последнюю
возможность  одуматься,  вернуться  в  детство,  но  к  ней  тут  же  пришли
воспоминания ТОЙ ночи, ТОГО сна, и воспоминания  эти  были  столь  сладкими,
столь желанными, что ей больше ни о чем н6 хотелось думать. Ей лишь хотелось
вновь  испытать  ЭТИ  ощущения,  и  тут  уж никто не мог помешать: в Розочке
проснулась ПРИРОДА! Она сдвинула край трусиков и, погрузив его  палец  между
пылающими  огнем,  влажными,  по-девичьи упругими губками, прикоснулась им к
клитору. Ощущение было таким неожиданным, что Розочка вскрикнула:
     -- Мамочка!
     -- Что? Тебе больно? -- испуганно спросил Савелий, пытаясь убрать руку,
но девушка и не думала ее отпускать.
     -- Нет, мне хорошо, -- прошептала она и прикоснулась  язычком  к  мочке
его уха.
     Савелию  показалось,  что  его  набухшая  плоть  сейчас  просто лопнет,
взорвется от напряжения. С огромным трудом он сдержался, чтобы не опрокинуть
Розочку на спину и не начать в исступлении срывать с нее одежду. Склонившись
над ее животом, он накрыл поцелуем ее раскрывшиеся розовые бархатные  губки,
не  переставая  пальцем  ласкать клитор. Затем его палец осторожно скользнул
чуть ниже и встретил некую упругую  преграду...  Савелий  почувствовал,  как
спазм перехватил дыхание. Казалось, еще мгновение, еще одно небольшое усилие
и... Как хотелось сделать это движение! Но... Мог ли он?.. Имел ли он на это
право? НЕТ! По крайней мере, СЕЙЧАС -- нет! Он замер на миг, и в этот момент
Розочка неожиданно сама выгнулась навстречу его пальцу, и если бы Савелий не
отдернул руку, все было бы кончено.
     -- Господи, ты с ума сошла! -- укоризненно воскликнул Савелий.
     --  Но  я  же  люблю  тебя!  --  чуть  не плача простонала девушка. Она
недоумевала: какие могут быть преграды, если есть ЛЮБОВЬ?
     Ее тело столь жаждало его ласк, что  она  ни  о  чем  больше  не  могла
думать. Казалось, сама плоть кричала: "Войди в меня! Возьми меня!"
     Понимая  состояние  девушки,  Савелий  снова принялся осторожно ласкать
клитор пальцем, а другой рукой расстегнул верхние пуговки ее платья, обнажил
маленькую девичью грудь, не прикрытую бюстгальтером, и начал  нежно  ласкать
сосок языком. Девушка громко застонала, ее тело стало судорожно, по-змеиному
извиваться, пока наконец любовный нектар не смочил обильно его палец.
     От   неожиданности  Розочка  вскрикнула,  не  понимая,  что  произошло,
конвульсивно дернулась еще пару раз и устало уткнулась в его грудь.
     Через некоторое время Розочка принялась нежно гладить его  бедро,  пока
ее  рука не наткнулась на что-то твердое, упругое, живое и пульсирующее. Она
осторожно провела по его  члену  пальчиками,  и  Савелий  застонал.  Розочка
взглянула  в  его  полузакрытые  глаза, перекошенное, словно от боли, лицо и
вдруг вскочила.
     -- Идиотка! Боже, какая же я идиотка! -- Она решительно сорвала с  себя
платье  и  скинула  ажурные розовые трусики. -- Ну что же ты? -- нетерпеливо
проговорила девушка, лукаво поглядывая на Савелия,  довольная  произведенным
эффектом: с какой любовью и восхищением он смотрел на нее!
     --  Нет,  милая,  только  не  сейчас,  --  возразил Савелий, не в силах
оторвать глаз от ее трогательно маленькой груди.
     -- Почему? -- недоуменно прошептала  Розочка,  опускаясь  на  колени  и
беззастенчиво расстегивая "молнию" на его брюках.
     -- Тебе нужно учиться, -- сказал он первое, что пришло в голову.
     -- Сейчас? -- кокетливо спросила девушка.
     -- Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, -- нахмурился Савелий. Он
хотел  добавить  еще что-нибудь, но в этот момент ее пальчики дотронулись до
его возбужденного члена и высвободили из брюк.
     -- Боже, какой он большой, твердый и горячий! -- удивленно  воскликнула
Розочка и тут же смутилась.
     Савелий  оцепенело смотрел на девушку и не знал, что ему делать. Голова
кружилась, тысячи  молоточков  стучали  в  висках,  и  кровь  с  сумасшедшей
скоростью неслась по жилам.
     -- Не надо, -- измучено прошептал он пересохшими губами. -- Не надо, --
повторил он громче.
     -- Тебе плохо? -- так же шепотом спросила Розочка, словно опасаясь, что
еще кто-то может их услышать, и чуть сдавила его член.
     --  Нет! -- сдерживая стон, выдавил Савелий и воскликнул: -- Господи, я
же не железный!
     -- Ты не хочешь меня?
     -- Боже мой! Конечно, хочу! Как ты не понимаешь? Хочу, но только...  не
сейчас.
     --  А  я  хочу тебе помочь, -- прошептала Розочка, склоняясь все ниже и
ниже; еще чутьчуть, и ее губы прикоснутся к его  плоти,  которую  продолжали
ласкать нежные пальчики.
     Савелий   подумал,   что   надо  прервать  эту  опасную  игру,  но  его
перевозбужденная плоть не выдержала. Розочка в испуге хотела отдернуть руку,
но теперь уже его рука удержала ее и помогла обрести уверенность.
     Для  Розочки  это  было  необычно,  странно,  даже  страшновато,  но  и
любопытно,  и  она  продолжала  свои  ласки  до  тех  пор, пока его плоть не
обмякла. Некоторое время они  не  шевелились  и  молчали.  Девушка  пыталась
осознать случившееся, а Савелию почему-то было стыдно. Вдруг Розочка подняла
руку и поднесла ближе к глазам.
     --  Надо  же...  --  задумчиво  произнесла  она  и  с  какой-то грустью
добавила: -- Сейчас мы  могли  бы  зачать  новую  жизнь...  --  Она  немного
помолчала, потом улыбнулась. -- Вот не думала, что это может быть так просто
и... -- Розочка подбирала слово. -- И так удивительно!
     Савелий изумленно взглянул на нее, но ничего не сказал.
     --  Ты не думай, я, конечно же, много читала об этом, но не думала, что
все происходит ТАК...
     -- Как ТАК? -- не понял он.
     -- А так, что вот здесь все клокочет  и  выскочить  хочет.  --  Розочка
взяла его руку и поднесла к своей груди.
     -- Ты уже и стихами заговорила, -- улыбнулся Савелий.
     -- Мне не только стихами говорить хочется, но и петь во весь голос.
     -- И кто тебе мешает?
     --  Никто!  --  громко  воскликнула  Розочка. -- Пошли! -- Она схватила
Савелия за руку и потащила за собой.
     -- Куда? -- удивленно спросил он.
     -- В воду, -- усмехнулась девушка.
     На ходу Савелий успел скинуть пиджак и  брюки  --  прежде  чем  Розочка
увлекла  его  за  собой в бассейн. Они плавали долго, до изнеможения, словно
пытаясь успокоиться и отвлечься от мыслей  о  скором  расставании.  А  когда
устали  до  боли  в  мышцах,  то уселись на край бассейна и, болтая ногами в
теплой воде, то молчали, то просто говорили ни о чем, но им было удивительно
хорошо, и оба они знали, что навсегда запомнят этот вечер.
     Потом они и правда будут думать о нем, одновременно  жалея  и  радуясь,
что  ничего  тогда  не  свершилось.  И  каждый  постарается  понять, чего же
все-таки больше -- радости или сожаления...
     Савелий не заметил, как постепенно его веки налились усталостью,  и  он
заснул, но мозг неожиданно окунул его в другое прошлое -- в Афганистан...
     К  тому  злополучному кишлаку их взвод подошел после того, как командир
разведотделения, вернувшийся со своими ребятами из  разведки,  доложил,  что
душманов  в нем не обнаружено. Солдаты пошли в сторону кишлака во весь рост,
нисколько не задумываясь даже  об  элементарной  осторожности.  В  то  время
Савелий  был младшим сержантом, командовал отделением, и его парни подходили
к этому селению в составе основной группы.
     На сердце у него почему-то было тревожно, и он, не понимая причины этой
тревоги, предложил взводному послать в кишлак еще когонибудь для контрольной
проверки.
     -- Ты что, не доверяешь ребятам из разведки? --  недовольно  нахмурился
старший лейтенант.
     --  Почему  не  доверяю?  Доверяю,  --  серьезно ответил Савелий, -- Но
повторение -- мать учения.
     -- Еще один Суворов  выискался,  --  буркнул  тот,  но  все  же,  решив
прислушаться  к  его словам, махнул рукой. -- Черт с тобой, младший сержант:
не лень лишний раз  пыль  топтать  --  топчи!  Возьми  кого  хочешь  и  дуй,
проверяй! А мы отдохнем пока. -- Он повернулся и тихо бросил своему заму: --
Объяви привал минут на сорок!
     Савелий  подошел к своему отделению, внимательно оглядел их и участливо
спросил:
     -- Что, мужики, подустали?
     -- Никак нет, товарищ младший сержант! -- тяжело дыша, ответил за  всех
Шалимов.
     -- А почему приуныли?
     -- Мы не приуныли, товарищ младший сержант, мы просто задумались.
     --  О чем это, Шалимов? -- Савелий сразу же почувствовал, что тот хочет
разыграть его, но решил, что  это  будет  неплохой  разрядкой  для  уставших
бойцов, поэтому невозмутимо продолжил игру.
     -- Кому посчастливится получить работенку? -- спросил Шалимов.
     -- Какую работенку? -- не понял Савелий.
     --  Которую  ты сейчас выпросил у взводного. -- Шалимов хитро посмотрел
на Говоркова и неожиданно фыркнул.
     Смех подхватили остальные, и этот смех мгновенно снял усталость,  чего,
собственно, и добивался Савелий.
     --   Ты  прав,  Шалимов,  --  спокойно  кивнул  Савелий,  нисколько  не
обидевшись  и  прекрасно  понимая,  что  парни  действительно  устали  после
двадцатишестикилометрового   маршброска.  --  Скажу  откровенно:  разведчики
доложили, что в кишлаке "духов" нет, но мне почему-то неспокойно...
     -- Слушай, Савка, чего это ты  словно  оправдываешься  перед  нами?  --
неожиданно перебил Шалимов. -- Нужно -- значит, нужно. Давай я сбегаю!
     --  Нет,  на этот раз пойдем все вместе. И пойдем так, словно ничего не
знаем о разведке.
     -- То есть, как я понимаю, по полной программе, --  вставил  Шалимов  с
улыбкой.
     -- Вот именно -- по полной, -- серьезно кивнул Говорков.
     Используя  любое  укрытие -- камень, канаву или просто сухую корягу, --
двенадцать человек его отделения быстро передвигались к кишлаку. Было  около
шести  часов  вечера, а солнце палило нещадно, словно в полдень. До глиняных
мазанок оставалось  немногим  более  трех  десятков  метров,  когда  по  ним
неожиданно  застрочил  станковый  пулемет. Мысленно поблагодарив Бога за то,
что тот помог ему прислушаться к интуиции, Савелий коротко крикнул:
     -- Не высовываться! -- И тут же добавил:  --  Шалимов,  прикрой  беглым
огнем!
     Тот  мгновенно  открыл  бешеный огонь из автомата в сторону пулеметного
гнезда, и ответный огонь тут же  перекинулся  на  Шалимова.  Савелий  именно
этого  и  ожидал:  не  прошло  и  трех  секунд, как он быстро приподнялся на
колено, прицелился и выстрелил из подствольника автомата. Еще через  секунду
высветилась  короткая  яркая  вспышка,  и  почти  тут  же  прозвучал  взрыв,
разворотивший пулеметное гнездо душманов.
     -- Есть! Вперед, ребята! -- крикнул Савелий. -- Не давай им опомниться!
-- Почему-то он был твердо уверен, что это лишь прелюдия, а главный бой  еще
впереди.
     Несколько  очередей,  раздавшихся  с разных сторон кишлака, подтвердили
его догадку. Он бросился вперед,  замечая  боковым  зрением,  как  двое  его
солдат,  совсем  недавно  пришедших  из-за  Речки,  мертво уткнулись носом в
песочную пыль. Савелий не помнил, сколько раз заряжал подствольник и посылал
смертоносный груз в сторону врага, не помнил, как ворвался в первую мазанку,
из которой особенно долго бил автомат, и выпустил длинную очередь,  прошивая
пулями пространство. Когда автомат, выпустив все патроны, захлебнулся, глаза
Савелия  успели  привыкнуть  к  полумраку. Он осмотрелся по сторонам. Слева,
возле небольшого отверстия в стене, похожего на  окно,  только  без  стекла,
лежал мужчина лет пятидесяти, сжимавший в руке гранату Ф-1, которую не успел
пустить  в  ход.  Справа, в самом дальнем углу, лежала женщина, по-видимому,
его жена. Руки ее были прижаты к животу,  и  под  ней  растекалась  кровавая
лужа.
     Но  больше  всего  Савелия  поразил  подросток,  лежавший  возле  дыры,
пробитой,  видно,  специально  для  стрельбы.  Наверное,  сын  хозяев  этого
несчастного  дома.  Он  уткнулся  лицом  в  глиняную стенку мазанки. Савелий
склонился над ним и осторожно перевернул на  спину.  Это  оказалась  молодая
афганка, одетая в мужской наряд. Ее руки крепко сжимали автомат Калашникова,
в  глазах  застыло  выражение,  которое  запечатлела  смерть,  -- ненависть.
Савелий взял в руки ее автомат, передернул затвор: в  ее  автомате  тоже  не
осталось патронов. Младший сержант задумчиво и виновато застыл перед ней.
     В  мазанку  заглянул  Шалимов.  Мгновенно  оценив  ситуацию,  он быстро
подошел, прикрыл глаза девушке и повернулся к сержанту.
     -- Что, жалко ее стало, товарищ командир? -- без особых эмоций  спросил
он.
     Савелий молча кивнул.
     --  А ты не подумал, что если бы не твое упрямство, то сейчас многие из
нашего взвода полегли бы у этого кишлака? И можешь мне поверить, что ей,  --
он  кивнул  в сторону погибшей, -- тебя жалко не было бы. -- Шалимов говорил
спокойно, словно напоминая о чем-то своему командиру.
     -- Наверное, -- со вздохом согласился Савелий, затем вскинул  трофейный
автомат на плечо и медленно направился к выходу.
     Неожиданно  за  спиной  прозвучала  короткая  очередь.  Как ни странно,
Савелий  совершенно  не  испугался,  не  дернулся  с  опаской,   он   просто
остановился  и, как при замедленной съемке, не торопясь обернулся. В мазанке
почти ничего не изменилось,  если  не  считать  одного:  афганец,  сжимавший
гранату,  успел  привстать  на колени, выдернуть из смертоносной штуки чеку,
однако бросить ее не успел -- очередь Шалимова оборвала его  жизнь.  Савелий
повернулся в тот момент, когда мужик падал назад, его рука с гранатой мертво
стукнулась  об  утрамбованный земляной пол, разжалась, и смертоносная штучка
медленно скатилась с ладони.
     -- Сержант! -- завопил Шалимов, и, мгновенно осознав,  что  времени  на
разъяснения  не  осталось,  стремглав  бросился  на  Савелия, выметая его из
мазанки наружу и прикрывая своим телом.
     Прошло несколько секунд, а взрыв все не раздавался.
     -- Черт! -- ругнулся Шалимов. -- Почему?
     -- Что почему? -- с глуповатой улыбкой переспросил Савелий.
     -- Как? -- опешил тот. -- Ты, командир, гранату видел?
     -- Видел. Ну и что? -- невозмутимо пожал плечами Говорков.
     -- Как что? -- завопил Шалимов. -- Он же чеку выдернул!
     -- Ну, выдернул... --  Савелий  вновь  невозмутимо  пожал  плечами.  --
Граната-то учебная, -- пояснил он. -- А может, просто неисправная: из наших,
видно, кто-то подсунул, меняя на спиртное...
     Шалимов  ошарашено  смотрел  на  младшего сержанта, все еще, однако, не
решаясь встать и продолжая прикрывать командира своим костлявым телом.
     -- Как ты узнал?
     -- Да никак, -- буркнул  Савелий.  --  Коль  не  взрывается  через  три
секунды,  значит, учебная или... неисправная. -- Он отодвинул Шалимова и уже
хотел встать, как неожиданно прозвучал оглушительный взрыв.
     -- Учебная, говоришь? -- со злостью переспросил Шалимов, придя в себя.
     -- Нет, не учебная, -- совершенно серьезно возразил Савелий, усаживаясь
по-турецки. -- Неисправная!
     Это прозвучало так комично, что злость Шалимова словно ветром сдуло: он
повалился на спину и зашелся в истерическом хохоте.
     Подошли остальные.
     -- Что это с ним? -- недоуменно спросил молоденький паренек, приехавший
из-за Речки пару недель назад.
     -- Да  так,  --  спокойно  махнул  рукой  Савелий.  --  Анекдот  я  ему
рассказал.
     --  Анекдот?  -- Парень недоверчиво взглянул на Шалимова, продолжавшего
корчиться от смеха, потом вновь на командира. -- Какой анекдот-то?
     -- Про "нового русского".
     -- Нам расскажите, товарищ младший сержант, -- умоляющим тоном попросил
паренек, словно они сидели в компании, а не  находились  во  вражеском  тылу
после смертельного боя.
     --  Рассказать? А ты уверен, что кишлак уже наш? -- нахмурился Савелий,
затем взглянул на Шалимова и добавил как можно серьезней: -- И где-нибудь не
окажется "учебной" гранаты?
     -- Ой, не могу больше -- истошно вскричал Шалимов и  опять  зашелся  от
смеха.
     --  Что  это  с  ним? -- раздался вдруг за спиной Савелия встревоженный
голос старшего лейтенанта. -- Контузило, что ли?
     -- Никак нет, товарищ  старший  лейтенант!  --  вытянувшись  по  стойке
"смирно", ответил молодой солдат, заметив, что командир и не думает отвечать
взводному.  --  Это товарищ младший сержант анекдот рассказал... Про "нового
русского".
     -- Вот как? -- Старший лейтенант  недоуменно  нахмурился,  взглянул  на
рыдающего  от  смеха  Шалимова, потом на Савелия, точь-в-точь как пару минут
назад это сделал молодой солдат, потом именно ему  и  предложил:  --  Может,
расскажешь анекдот, а?
     --  Так  я  ж  сам не слышал, товарищ старший лейтенант, -- сконфуженно
ответил тот, и теперь уже не выдержали и другие:  сначала  фыркнул  Савелий,
затем рассмеялся старший лейтенант, за ним -- все остальные.
     Это  был очистительный смех, успокаивающий. Они только что подвергались
смертельной опасности, некоторые их товарищи так и не встали больше с  чужой
земли,  и  оставшимся в живых любая шутка была сейчас нужнее всего на свете.
Когда все успокоились, а  Шалимов  поднялся  наконец-то  на  ноги,  командир
взвода сказал:
     --  Благодарю, младший сержант, за службу: впредь будет для меня наука.
И как ты учуял опасность?
     -- Сам не знаю. Случайность! -- Савелий улыбнулся.
     -- Случайность? -- недоверчиво переспросил старший  лейтенант,  покачал
головой, потом вдруг спросил: -- Так какой анекдот ты ему рассказал?
     Новый взрыв смеха разорвал тишину: это хохотал рядовой Шалимов...
     --  Извините,  сэр,  вы  будете  есть?  Если  да,  то  что? -- раздался
мелодичный женский голос.
     Савелий открыл глаза  и  несколько  секунд  приходил  в  себя,  пытаясь
сообразить,  где  он,  откуда вдруг взялась эта симпатичная девушка и почему
она говорит по-английски. Наконец понял, что находится в самолете и летит  в
Москву. Улыбнувшись, Савелий кивнул.
     --  Овощной  салат,  цыпленка,  кофе,  ветчину  и  жареные креветки. Из
напитков -- пепси.
     -- Что-нибудь спиртное?
     -- Пиво "Хайнекен".
     -- И все? -- удивилась стюардесса.
     -- Можно два пива.
     -- Хорошо!
     Стюардесса пошла выполнять заказ,  продолжая  удивляться:  похоже,  она
приготовилась к тому, что этот русский загоняет ее, требуя спиртное.
     Савелий  все еще пребывал во власти своего сна, во власти воспоминаний.
Почему мозг отправил его в прошлое? Наконец Савелий  понял:  мысли  крутятся
вокруг  того, что ожидает его в Москве. Почему-то он был уверен, что в самом
ближайшем будущем ему предстоит встреча с Чечней. Откуда такая  уверенность,
он  и  сам  не  знал,  но  поспешный  вызов  Воронова,  последний разговор с
Богомоловым, а также некоторые сведения  из  России  --  все  вместе  взятое
настраивало  именно  на такой вывод. Потому и мозг заставлял его настроиться
на другую волну и задвинуть подальше мысли о Розочке, о мирной жизни...
     Перед вылетом из Нью-Йорка он созвонился с Вороновым  и  сообщил  номер
рейса  и  время прилета. Андрей так обрадовался, что больше ничего и слушать
не захотел, а  говорить  --  тем  более.  Только  бросил  на  прощание,  что
встречать  будет сам. Нечто в его голосе насторожило Савелия: словно Воронов
о чем-то умолчал, недоговорил. В  таких  случаях  человек  либо  трещит  без
умолку,  пытаясь  скрыть  за словесной шелухой главное, либо отмалчивается и
быстро заканчивает разговор. Вполне возможно, Савелий и углубился бы  в  эти
размышления,  если  бы  не  мысли  о Розочке, а потом и сон, окунувший его в
далекое страшное прошлое.
     Воронова Савелий увидел сразу же, как только подошел к пограничникам, и
помахал ему рукой. Из вещей  у  Говоркова  был  лишь  черный  "дипломат",  в
котором  лежали  смена  белья  и  туалетные  принадлежности.  Вся его валюта
хранилась  на  кредитной  карточке,  поэтому  он  спокойно   отправился   по
"зеленому"  коридору.  Пожилой таможенник ничего не сказал, только бросил на
него скользящий, но цепкий взгляд, словно сам был рентгеновским аппаратом  и
в помощи техники не нуждался.
     --  Так  и  думал,  что  ты  по-летнему  одет,  --  усмехнулся Воронов,
протягивая Савелию дубленку, и кивнул на "дипломат": -- Это все твои вещи?
     -- Остальные пришлют вместе  с  вашими,  --  ответил  Савелий.  --  Ну,
здравствуй, братишка!
     Они крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине.
     -- Ты на такси? -- поинтересовался Савелий.
     --  Плохо  думаешь  о начальстве, -- ухмыльнулся Воронов. Генерал лично
распорядился, чтобы тебя встретили на черной "Волге".
     -- Говоров?
     -- Да нет, сам Богомолов.
     -- Все устаканилось?
     -- Да, Константин Иванович снова восседает в своем кабинете.
     -- А Батя?
     -- Батя? Ты бы видел его счастливую физиономию, когда  он  сдавал  дела
настоящему хозяину кабинета.
     -- Подустал старик?
     -- Да, есть немного, -- тяжело вздохнул Воронов.
     Они подошли к машине и сели на заднее сиденье.
     -- Ну, рассказывай, -- бросил Савелий.
     -- О чем? -- не понял Воронов.
     -- О том, о чем умолчал, когда мы по телефону говорили.
     -- Что, было заметно?
     -- Еще как! -- Савелий подмигнул. -- Чечня? -- шепотом спросил он.
     -- Если честно, то не знаю, -- вздохнул Воронов. -- Пока не говорят...
     -- А сам как считаешь?
     --  Думаю,  туда.  --  Воронов  хмыкнул.  --  Уверен,  мы все узнаем не
сегодня-завтра.
     -- Мы? -- удивленно переспросил Савелий.
     -- А как же?! Богомолов ждет нас у себя уже завтра в десять утра.
     -- Ничего себе темпы! -- присвистнул Савелий.
     -- Да, пашем по полной программе.
     -- Где готовитесь?
     -- На тренировочной базе ФСБ.
     -- Разумно ли? -- нахмурился Савелий.
     -- Ты об утечке? Все  нормально:  распоряжением  руководства  ФСБ  база
закрыта   для  "реконструкции  и  установки  современного  оборудования  для
тренинга". Там такие примочки!  "Дорожка  смеха"  Четвертого  управления  --
детская забава по сравнению с ними.
     --  Не  преувеличиваешь?  --  усмехнулся  Савелий.  -- Как никак, а там
действительно жизнью рисковали.
     -- Здесь тоже не хухры-мухры, -- заверил Воронов. -- Жизнью не  жизнью,
а здоровьем своим рискуешь наверняка.
     -- Интересно будет взглянуть.
     -- Так, значит, ты согласен?
     -- В каком смысле? -- не понял Савелий.
     -- Вливаешься в нашу группу?
     -- Не суетись, братишка! Дай оклематься малость, -- рассмеялся Савелий.
-- Да и втемную, как ты знаешь, я играть не люблю.
     -- Говоров словно в воду глядел, -- вздохнул Воронов.
     -- О чем ты?
     -- Он был уверен, что ты сам влезешь в это дело.
     -- Я пока ничего не сказал, -- тут же возразил Савелий.
     -- Вот именно: ПОКА.
     --  Собственно  говоря,  а  ты  как  думал?  Мой  единственный братишка
отправляется в самое пекло, а я, значит,  штаны  буду  здесь  протирать?  --
взволнованно воскликнул Савелий.
     Конечно  же, он порядком устал воевать: хотелось махнуть на все рукой и
отправиться куда-нибудь на море, на пляже бездумно поваляться, но, с  другой
стороны, он прекрасно понимал, что стоит этим мечтам об отдыхе воплотиться в
жизнь,  через пару-тройку дней ему все настолько надоест, что он будет готов
ринуться хоть дьяволу в пасть, лишь бы начать что-нибудь делать.
     -- Как у тебя с Розочкой? -- спросил Воронов.
     -- В каком смысле  "как"?  --  насупился  Савелий:  вопрос  застал  его
врасплох.
     -- Ты прекрасно понял, что я имею в виду.
     -- Я сумел сдержаться, если ты об этом, -- серьезно ответил Савелий.
     -- Собственно говоря, я не о том, -- смутился Воронов.
     --  А  я  о том! -- отрезал Савелий. Он помолчал несколько минут, потом
тихо добавил: -- Расставаться было тяжело... Обоим. Можешь мне поверить.
     -- Настолько все серьезно?
     Савелий тяжело вздохнул и молча кивнул.
     -- Может быть,  и  хорошо,  что  вы  сейчас  расстались,  --  задумчиво
проговорил Воронов, скорее убеждая самого себя.
     Они  долго  молчали,  каждый  думал  о своем. Только когда добрались до
центра, Савелий спросил:
     -- Куда мы едем?
     -- Как куда? К нам.
     -- Не сердись, братишка,  но  мне  хочется  сейчас  побыть  одному,  --
поморщился Савелий.
     --  Ну  вот, здрасте вам, -- обиделся Воронов. -- Да меня Лана на порог
без тебя не пустит! Как ты вчера позвонил, так с того момента она у плиты  и
суетится:  жарит,  варит, парит, пельмени шлепает будто на целую роту... Мне
кажется, ты  не  подумав  ляпнул.  --  Он  перехватил  взгляд  Савелия  и  с
сочувствием  в  голосе  заметил: -- Знаешь, парень, я, конечно, понимаю твое
состояние, а вот как объяснить ей? Это ведь  женщина!  Давай  так:  приедем,
махнем  по рюмашке-другой, ты отдашь должное ее хлопотам, потом сошлешься на
усталость,  акклиматизацию  и  свалишь  потихоньку,  благо  машину   к   нам
прикрепили на сутки... Как тебе мое предложение?
     --  Извини, братишка, мне кажется, я слишком увлекся своей персоной, --
смутился Савелий. Ему действительно  стало  неловко,  он  тут  же  попытался
исправить  ошибку  и  весело  воскликнул:  -- Конечно же, поехали к тебе! --
Савелий почему-то подумал, что  неплохо  было  бы  принять  хотя  бы  душ  и
переодеться...
     Когда  они остановились перед домом, Воронов молча взглянул на Савелия,
чуть заметно кивнув в сторону водителя.
     -- Насколько мне не изменяет память, тебя зовут Александром, верно?  --
обратился к нему Савелий.
     -- Так точно! -- бодро ответил тот.
     --  Значит,  так,  Александр...  --  Савелий  повернулся к Воронову. --
Слушай, братишка, лежачее место у вас найдется?
     -- Еще какое, просто  царское!  --  обрадовано  воскликнул  Андрей.  --
Думаешь,  преувеличиваю?  Ничего  подобного  -- настоящий восемнадцатый век:
Лана в антикварном отхватила.
     -- Верю-верю, -- рассмеялся Савелий. -- Вот что, Саша, заедешь к нам  в
восемь тридцать утра...
     -- Зачем так рано? -- поморщился Воронов.
     -- Не могу же я в грязной рубашке отправиться на встречу с генералом.
     --  Ты  словно  в  гости  едешь,  --  обидчиво буркнул Андрей. -- Саша,
приезжай в девять двадцать пять -- в самый раз успеем.
     Парень ничего не сказал, но на всякий случай скосил глаза на  Говоркова
и, когда тот согласно кивнул, невозмутимо бросил:
     --  Как  скажете.  В  девять двадцать пять -- значит, в девять двадцать
пять. -- И  не  успели  они  выйти  из  машины,  так  газанул,  что  жалобно
взвизгнули покрышки.
     -- Во обрадовался! -- хмыкнул Савелий.
     --  А  ты  как думал! Его, небось, девчонка ждет, а тут пришлось бы всю
ночь пахать...
     Не успели они подойти к квартире, как  дверь  широко  распахнулась.  На
пороге  их  встречала  разрумянившаяся,  улыбающаяся Лана. Плотно облегающее
платье с глубоким вырезом великолепно подчеркивало  прекрасную,  совсем  еще
девичью фигуру.
     --  А  если  бы это оказались не мы, а грабители? -- недовольно заметил
Савелий.
     -- А "глазок" на что? Да и в окно я видела, как вы  подъехали.  --  Она
кокетливо подмигнула, и Савелий шутливо вскинул вверх руки.
     -- Сдаюсь!
     --  Ну,  здравствуй,  Савушка,  --  тихо  произнесла  Лана,  и глаза ее
счастливо заблестели.
     -- Здравствуй, Лана, -- ответил он, немного смутившись от того, что  не
знает, как вести себя с бывшей любовницей.
     Выручил Воронов.
     --  Господи,  вы  как  не  родные!  --  воскликнул  он.  -- Обнимитесь,
поцелуйтесь...
     -- А не приревнуешь? -- спросил Савелий.
     -- Раньше нужно было думать, кого теряешь, -- ответил  Андрей,  и  Лана
тут же подхватила:
     --  Вот  именно! -- Чмокнув по-братски Савелия в щеку, она прижалась на
мгновение к его груди, нарочито тяжко вздохнула, потом бросилась Воронову на
шею и укоризненно заметила: -- Что так долго добирались? Я тут ждужду...
     -- И не долго совсем, нигде не задерживались ни минутки. Савка даже  по
"зеленому"  коридору  прошел, -- начал оправдываться Воронов, а в глазах его
тоже светилось счастье.
     Это была игра двух влюбленных: ОН прекрасно знает, что  ОНА  шутит,  но
ему  приятно  слышать  слова, за которыми стоят ее забота, участие и то, что
она успела соскучиться. И ей, конечно же, приятно произносить  эти  слова  и
слушать в ответ его неуклюжие оправдания. Савелий сразу же заметил их игру и
с улыбкой смотрел то на Воронова, то на Лану.
     --  Может,  все-таки  пригласите в дом уставшего путника? -- спросил он
наконец.
     -- Ну вот,  совсем  головушку  потеряла  от  счастья,  что  вижу  обоих
братьев,  --  сконфуженно  проговорила  Лана, всплеснув руками. -- Прошу! --
Сделав книксен, она посторонилась, предлагая Савелию войти.
     Он шутливо выпятил грудь колесом, вошел, снял дубленку и барским жестом
бросил на руки Воронову. Андрей и Лана рассмеялись.
     -- Может, ванну примешь с дороги? -- предложила Лана. -- Я наполнила на
всякий случай.
     -- Ты просто чудо! -- радостно  воскликнул  Савелий  и  тут  же  бросил
взгляд на Воронова.
     --  А  я  тебе  что говорил? -- невозмутимо заметил тот, снимая пальто,
потом повернулся к Савелию и прямо сказал:  --  Послушай,  братишка,  хватит
тебе  всякий  раз  следить за своими словами. Не напрягай себя и не напрягай
нас! Не думай о том, что было, думай о том, что есть.
     -- Вот не знал, что  так  выгляжу  со  стороны,  --  смущенно  хохотнул
Савелий,  затем  облегченно вздохнул, покачал головой и добавил: -- Ты прав:
будем просто жить.
     -- А это уже тост, -- весело сказал Воронов.
     -- Только после ванной! -- категорически  возразила  Лана,  подталкивая
Савелия в бок. -- На полочке в шкафу -- чистое белье. Надевай, не стесняйся,
оно абсолютно новое.
     Савелий  с  улыбкой покачал головой, взглянул на Воронова, но ничего не
сказал, а тот в ответ лишь многозначительно  пожал  плечами.  Когда  Савелий
скрылся за дверью ванной, Лана тихо сказала:
     -- Савка так смущается...
     --  А  ты  как думала! Мы-то вдвоем, а он сейчас один. Да еще с любимой
девушкой расстался...
     -- Ты о Розочке? -- Лана была несколько удивлена. -- Думаешь, у них все
серьезно?
     -- Не думаю, а уверен, -- ответил Андрей. --  Но  ты  не  касайся  этой
темы, не смущай его.
     --  Как скажешь, родной. -- Лана нежно поцеловала его в губы. -- Он уже
знает? -- как бы мимоходом спросила она.
     -- О задании?
     -- Ну да.
     -- В общих чертах, -- неопределенно ответил Воронов.
     -- И?
     -- Как ты думаешь? -- В голосе Андрея послышалось легкое раздражение.
     -- Ну и слава Богу. -- Лана облегченно вздохнула.
     -- Радуешься, что я проспорил? -- скривился Воронов.
     -- Глупенький! Я радуюсь тому, что вы будете вместе в опасный момент. Я
радуюсь, что рядом  с  каждым  из  вас  будет  человек,  на  которого  можно
положиться. -- В ее голосе звучала печаль.
     --  Прости,  родная,  я  не  подумал.  -- Воронов крепко обнял девушку,
прижал к себе и поцеловал в губы.
     -- Подлиза! -- Дана кокетливо стрельнула глазами.
     -- Стол накрыть помочь? -- предложил Воронов.
     -- Опомнился! Он уже час как накрыт. А вот пельмени  пора  ставить,  --
спохватилась Дана и устремилась на кухню.
     Лежа  в  горячей  воде,  Савелий  удивлялся,  как  вовремя  Лана сумела
наполнить  ванну,  чтобы   вода   не   успела   остыть.   Он   вспомнил   их
умильно-счастливые   физиономии   и  почувствовал  даже  некоторую  зависть.
Почему-то именно  сейчас  Савелий  ощутил  страшное  одиночество.  С  трудом
отогнав  от  себя  неприятные  мысли,  он  быстренько  ополоснулся, растерся
полотенцем и с удовольствием натянул  чистую  майку,  трусы.  Облачившись  в
костюм, он аккуратно причесался и вышел из ванной.
     --  Вот  и  я!  -- объявил он. -- У вас так вкусно пахнет, что я только
сейчас понял, как же проголодался.
     -- Ну и прекрасно! -- воскликнула хозяйка. -- Милости  прошу  за  стол!
Чем богаты, тем и рады...
     --  ...скромненько  сказала  хозяйка, -- подхватил Говорков, -- пытаясь
найти место для триста двадцать седьмого блюда!
     Савелий с изумлением оглядывал стол, заставленный тарелками, на которых
были красиво разложены всякие соленья,  красная  и  белая  рыба  горячего  и
холодного  копчения,  салаты,  зелень... В центре стояло огромное, окутанное
паром блюдо  с  пельменями.  И,  конечно  же,  над  всем  этим  великолепием
возвышалась запотевшая бутылка "Столичной".
     -- Скажешь тоже, триста двадцать седьмое, -- хмыкнул Воронов, хотя было
заметно,  что он очень доволен праздничным столом. -- Давай падай на стул, а
то пельмени остынут. -- Он  открыл  бутылку  "Столичной",  разлил  водку  по
рюмкам  и провозгласил: -- Выпьем за то, чтобы наша компания в таком составе
как можно чаще встречалась за этим столом!
     -- И если состав ее будет меняться, то только по количеству и в сторону
увеличения, а не уменьшения, -- серьезно подхватила Лана,  пристально  глядя
Савелию в глаза.
     --  Отличный тост! -- согласился Савелий и, чокнувшись с Ланой, потом с
Андреем, выпил.
     Мужчины  быстро  захмелели,  и  Лана,   устав   слушать   их   "ратные"
воспоминания,  вскоре  отправилась  спать, а братишки проговорили до четырех
утра. Взглянув в окно, Савелий присвистнул:
     -- Ничего себе заболтались!
     -- Да ладно, -- нетрезво улыбнулся  Воронов.  --  В  кои-то  веки  двум
братьям удалось спокойно пообщаться.
     --  Представляю,  какой у нас будет видок завтра в кабинете Богомолова,
-- вздохнул Савелий.
     -- А какой видок? Человек через океан летел столько  часов!  --  Андрей
подмигнул. -- Не с любимой на свидание: перебьется наш генерал.
     -- И все-таки пора в люльку.
     --  Давай  "на  посошок"!  --  Воронов  ловко,  несмотря на то, что был
нетрезв, разлил по рюмкам водку.
     -- Так "на посошок" пьют перед дальней дорогой! -- попытался  возразить
Савелий.
     --  А это еще можно поспорить, что дальше -- дорога или сон. -- Воронов
упрямо тряхнул головой и поднял рюмку.
     Савелий некоторое время помолчал, потом прищурился и  хлопнул  Воронова
по плечу.
     --  Как  ни странно, а ты прав, братишка. -- И тоже тряхнул головой. --
Будь, Андрюха!
     -- Обязательно буду, братишка! -- Они громко чокнулись, едва не  разбив
хрустальные  рюмки,  выпили,  затем,  не вставая со стульев, обнялись и тихо
запели свою любимую песню Высоцкого:
     -- "Истопи ты мне баньку по-белому..."
     У них здорово получалось петь дуэтом, и вскоре они вошли в  такой  раж,
что  разбудили Лану. Накинув прозрачный пеньюар, она вышла из спальни, чтобы
разогнать братьев по кроватям, но, увидев эту трогательную  картину  мужской
братской  нежности, тихонько подошла ближе, опустилась на колени, раскинула,
как  орлица  крылья,  руки,  обняла  мужчин  за  плечи  и  осторожно  начала
подпевать.  Братьев  нисколько  не смутило это вмешательство, и трио голосов
зазвучало сильнее, заполняя квартиру, стараясь вырваться из нее, чтобы песня
возвестила о приходе нового дня...



     Ровно в десять часов Савелий с Вороновым входили в приемную  начальника
Управления  ФСБ  генерала  Богомолова. Кроме моложавого генерала и помощника
Богомолова Михаила Никифоровича Рокотова, сидевшего на своем обычном  месте,
в  приемной больше никого не было. Увидев вошедших, полковник Рокотов тут же
поднялся изза стола, подошел к ним и радостно воскликнул:
     -- Вы не представляете, друзья, какое  удовольствие  видеть  вас  снова
вместе!  --  Он  крепко  пожал им руки. -- Входите, Константин Иванович ждет
вас.
     -- А как же я? Вы  ж  обещали!  --  разочарованно  воскликнул  генерал,
нетерпеливо поглядывая на часы.
     --  Я вам сказал, примет, если успеет до прихода гостей, -- невозмутимо
напомнил Михаил Никифорович.
     -- Собственно говоря,  мы  можем  подождать...  --  несколько  смущенно
вставил Савелий.
     -- Ну пожалуйста, Михаил Никифорович, -- умоляюще произнес генерал.
     Секунду  подумав,  полковник  махнул  рукой  и  решительно нажал кнопку
селекторной связи.
     -- Константин Иванович, вы сможете принять генерала Максимова?
     -- А что, разве наши  герои  еще  не  явились?  --  недовольно  спросил
Богомолов.
     --  Они  здесь, Константин Иванович, -- но готовы подождать, пока... --
начал Рокотов.
     -- Они-то готовы, но я не готов, -- раздраженно оборвал его  Богомолов.
--  Пусть  входят!  А  Максимова  я  жду...  --  Он  сделал небольшую паузу,
очевидно, просматривая свои записи... -- Сегодня же, в шестнадцать часов!
     -- Убедились? -- развел руками Рокотов.
     -- Да, хозяин вернулся,  --  с  уважительным  вздохом  заметил  генерал
Максимов.  --  Ничего  не  поделаешь.  --  Он сунул папку под мышку и быстро
выскользнул из приемной.
     -- Да, это им не Говоров, -- заметил помощник.
     -- Что, слишком покладистый по  сравнению  с  Богомоловым?  --  спросил
Савелий.
     --  Не  совсем  подходящее  слово...  Я бы сказал, мягковат немного для
такого места, -- ответил полковник. -- Заходите, а те я нагоняй  получу.  --
Он произнес это без всякого страха и с явным уважением.
     Савелий открыл дверь кабинета.
     -- Разрешите?
     --  Давно  пора, -- недовольно буркнул Богомолов, выходя из-за стола им
навстречу. -- Вы эти реверансы бросьте, -- кивнул он в сторону приемной.  --
Сказано в десять, значит в десять. Неужели у Максимова дело важнее нашего?
     Савелий и Воронов переглянулись, но промолчали.
     --  То-то  же!  --  Генерал  довольно  подмигнул.  -- Ну, здравствуйте,
друзья! -- Он поочередно обнял их за плечи, потом указал на кресла, стоявшие
возле журнального столика у окна. -- Прошу! Чай, кофе? Хотя, судя по  вашему
виду,  "кофе,  и  как  можно  крепче",  точно? -- Он усмехнулся, потянулся к
селектору и попросил: -- Миша, сваргань-ка, пожалуйста, кофейку  покрепче  и
бутербродов... -- Он вновь подмигнул гостям и добавил. -- Побольше!
     -- Уже все готово, -- отозвался полковник. -- Можно нести?
     --   Естественно,   --  буркнул  Богомолов,  отключая  селектор,  затем
хвастливо заметил: -- Вот  что  значит  кадры!  А  вы  всю  ночь  трепались,
конечно?
     --  Как  всегда,  товарищ  генерал,  --  преувеличенно  четко отозвался
Савелий, едва не вытянувшись во фрунт.
     Богомолов хотел уже  ответить,  но  в  этот  момент  в  дверь  постучал
помощник.  Константин Иванович поморщился, "недовольно взглянул на Савелия и
коротко бросил:
     -- Войди, Миша!
     Рокотов вошел в кабинет спиной, ногой закрыл дверь, но тут  же  увидел,
как  многозначительно  переглянулись  Воронов  с  Савелием,  и  подумал, что
появился не вовремя.
     -- Извините, -- смутился он.
     -- Все нормально, товарищ полковник, -- успокоил Воронов.
     -- Ну,  рассказывай,  --  предложил  генерал  после  того,  как  Михаил
Никифорович  поставил  перед  ними  на  столик поднос с кофейником, чашками,
бутербродами и тут же выскользнул из кабинета.
     -- Что рассказывать? -- не понял Савелий.
     -- Какие новости из Штатов? Мне кажется, что с тех пор,  как  я  оттуда
вернулся, вечность прошла.
     --  Вы  нас  вызвали,  чтобы  предаваться  воспоминаниям об Америке? --
улыбаясь, спросил Говорков.
     -- И все-то ты всегда знаешь, -- усмехнулся генерал. -- Ты прав, не для
этого. -- Он немного помолчал, затем вытащил из  кармана  небольшой  прибор,
включил его и поставил на столик.
     -- Видно, разговор серьезный. -- Савелий тут же посуровел.
     -- А что это? -- не понял Воронов.
     -- Противоподслушивающее устройство, -- пояснил Савелий.
     -- Что, у кого-то из наших видел? -- нахмурился Богомолов.
     -- Никак нет, у адмирала Джеймса познакомился.
     -- Понятно, -- задумчиво протянул генерал и продолжил: -- Ты прав: дело
весьма  и  весьма  серьезное.  --  Он  снова  немного  помолчал. -- Ты готов
подключиться к работе или дать тебе  отдохнуть  пару  дней?  --  спросил  он
Савелия.
     --  Пару  дней?  --  усмехнулся  тот  и почесал в затылке. -- От такого
отдыха только морока одна... Лучше уж работа.
     -- Ну вот и  хорошо.  --  Богомолов  даже  приободрился,  словно  и  не
рассчитывал  на  такой  ответ.  --  Значит,  дело важное, серьезное и весьма
опасное...
     -- А что, бывало по-другому? -- насмешливо спросил Савелий.
     Богомолов быстро взглянул  на  него,  хотел  что-то  сказать,  но  лишь
покачал головой.
     --  Погоди,  братишка,  дело  действительно серьезное, -- вставил вдруг
Воронов.
     -- Спасибо за поддержку, -- ухмыльнулся Богомолов.
     -- Если все так серьезно, то,  может,  пойдем  в  буфет  перекусим?  --
серьезно  предложил  Савелий,  намекая,  что лучше поговорить в общественном
месте, где никто не сможет подслушать.
     -- Тоже не самый лучший вариант, -- сухо заметил генерал.  --  С  этого
момента  мы  прекращаем  открытое общение. Да и созваниваться будем только в
случае крайней нужды и только по мобильным!  --  Генерал  встал,  подошел  к
столу,  вытащил  из  него трубку мобильного телефона и положил перед ними на
журнальный столик. -- Мой номер не изменился, а ваш я знаю.
     -- Не пора ли к делу перейти? -- нетерпеливо спросил Савелий.
     -- К делу так к делу. -- Генерал шумно опустился в кресло  и  не  спеша
сделал  глоток  кофе.  --  Кроме  нас  с  вами об этом задании известно лишь
Говорову. Оно согласовано с одним человеком в Правительстве России, которому
я доверяю и имя которого, как вы догадываетесь, не могу вам назвать. Да  оно
вам и ни к чему, правда?
     --  Меньше  знаешь  --  лучше  спишь,  --  глубокомысленно провозгласил
Воронов, подняв вверх указательный палец.
     -- Эт-т-то  точно!  --  подражая  герою  из  "Белого  солнца  пустыни",
подхватил Савелий.
     -- Сразу хочу вас предупредить: до самого отъезда из Москвы -- ни слова
о деталях  тем,  кто  отправится  с  вами  на задание. Это приказ! -- твердо
добавил генерал, заметив, что  Савелий  порывается  что-то  сказать.  --  Вы
отправляетесь  в  Чечню. Задание -- я не преувеличиваю -- сложное и опасное.
Вы должны убрать этого человека. -- Богомолов вытащил из внутреннего кармана
кителя портмоне, открыл его, достал оттуда небольшую фотокарточку и  положил
перед ними.
     Савелий  сразу  же  узнал  этого  человека:  в последнее время его лицо
достаточно часто мелькало на  страницах  газет  --  как  российских,  так  и
зарубежных.  Насколько  Савелий  помнил, этот Мушмакаев был вроде бы дальним
родственником покойного Дудаева. И у него  наверняка  не  все  в  порядке  с
головой.  Во  всеуслышание заявить, что объявляет террор всей России, да еще
открыто взять на себя организацию взрывов в нескольких городах страны и даже
в Москве! Савелий прочитал об этом еще в Америке, и у него мелькнула  мысль,
что  Мушмакаев  либо  ненормальный,  либо  просто  настолько  уверен в своей
безнаказанности. Ведь он зарвался настолько, что стал костью в горле даже  у
тех,  кто  выступает  за отделение от России. Савелий тогда еще подумал, что
день-другой -- и парня отправят к праотцам.  Однако  время  шло,  а  подонок
продолжал  нагло  раздавать  интервью  журналистам,  и  это  уже нельзя было
объяснить простым везением.
     -- Да, мерзопакостнейшая личность, -- поморщился Воронов.
     --  Я  могу  задать  один  вопрос,  на  который  хотелось  бы  услышать
откровенный ответ? -- прищурившись, спросил Савелий.
     -- Попытайся, -- насторожился Богомолов.
     --  Почему  этот подонок столько времени остается безнаказанным? Только
не говорите, что его невозможно выследить, как в  свое  время  говорили  про
Дудаева.
     --  А с чего ты взял, что я так скажу? -- недовольно бросил генерал. --
Его, -- он кивнул на фото, -- как и Дудаева, убрать хоть и не очень  просто,
но  можно.  Скажу  больше:  я  тогда  не  раз  предлагал свои услуги, но мне
говорили категорическое "нет".
     -- Кто? -- чуть не хором спросили Воронов и Савелий.
     -- Кабы знать, -- тяжело вздохнул генерал. -- Кабы знать, то и бороться
было бы проще. В таких случаях используются неопределенные выражения:  "есть
мнение группы товарищей", "там предлагают немного подождать"... -- Богомолов
явно кого-то передразнивал.
     --  Кому-то  наверху  очень  не  хочется  мира  в  Чечне,  -- задумчиво
проговорил Савелий.
     -- Но почему? -- возмутился Воронов.
     -- Как почему? -- хмыкнул Савелий. -- Вспомни про фальшивые авизовки на
миллионы  долларов.  А  миллиарды,  вбуханные  в  войну  в  Чечне?  А  потом
миллиарды,  уже  вбуханные  в ту же Чечню на восстановление... И где хотя бы
одна восстановленная деревня, село, да хотя бы дом? И куда ушли эти  деньги?
Конечно  же,  на  чьи-то  личные счета! Верно, Константин Иванович? Или я не
прав?
     -- Прав,  к  сожалению.  Рад  бы  возразить,  но...  --  развел  руками
Богомолов.  --  И  самое  страшное, что мы, даже зная, где осели эти деньги,
ничего не можем сделать.
     -- Интересное кино получается, -- покачал головой Савелий.  --  Как  же
назвать  страну,  где настоящего преступника не могут посадить за решетку, а
тюрьмы   переполнены   всякой   мелочью?   И    это    называется    работой
правоохранительных органов!
     --  Эх,  при  чем  здесь  те, кто работает в органах? Там много честных
парней, которые делают колоссальную работу, -- с досадой поморщился генерал.
-- Ловят "авторитетов" и  мерзавцев,  которые  пролезли  на  государственные
посты,   но   редко,   когда  дело  доводится  до  суда.  Вот  и  приходится
выкручиваться, чтобы совсем все не развалилось. Скажу больше.  --  Богомолов
понизил  голос.  --  И  ваше  задание держится в такой тайне, что со стороны
может показаться, будто бы в нынешних органах  действительно  никому  нельзя
доверять!
     --  Теперь  понятно,  почему  мы  отправимся с липовыми документами, --
протянул Воронов. -- Случись что -- и мы сразу же окажемся как бы ничьими.
     -- Так и должно быть, -- вставил Савелий. -- Мы-то рискуем только своей
башкой, а здесь речь идет о стране, о людях...
     -- Да я не к тому, -- смутился Воронов.
     -- Так и я не к тому, -- буркнул Савелий.
     -- Может, вернемся к нашим баранам? -- напомнил Богомолов.
     -- А мы и не уходили от них, -- усмехнулся Савелий.
     -- Вот и хорошо, -- о чем-то думая,  машинально  кивнул  Богомолов.  --
Вкратце план предлагается следующий: вы возглавите по небольшой группе, одна
из которых будет основной, другая прикрывающей...
     -- Можно добавить? -- тут же прервал Савелий.
     -- Да, пожалуйста, -- кивнул генерал.
     --  Мне  кажется,  гораздо  эффективнее, если эти группы в любой момент
могут стать взаимозаменяемыми.
     -- Для чего? -- нахмурился Богомолов.
     -- Насколько я понял, основная группа  --  та,  которая  должна  убрать
Мушмакаева,  а  вторая  группа  осуществляет  прикрытие,  отход и так далее.
Правильно?
     -- И что тебя не устраивает?
     -- Может случиться всякое. Например, по  каким-то  причинам  задержится
основная  группа,  а  группа  прикрытия неожиданно окажется в более выгодной
позиции, да просто ближе к цели, то есть  к  Мушмакаеву.  И  что  же,  нужно
ждать, пока подойдет основная группа, так, что ли?
     --  Конечно,  надо  принимать  решение  на месте, -- категорично заявил
Воронов.
     -- Не очень-то мне  по  душе  импровизации,  --  недовольно  поморщился
генерал.
     --  В  конце  концов,  Константин Иванович, вам что важнее -- выполнить
задание или не отступать от намеченного вами плана? -- вспылил Савелий.
     -- Важнее всего для меня, чтобы задание было выполнено, а все участники
вернулись целыми и  невредимыми,  --  тщательно  выговаривая  каждое  слово,
ответил  Богомолов,  но  вспомнил  свои  тягостные  ожидания  в  Америке: не
подсуетись он вовремя с тем  "хитрым"  посланием  "доброжелателя"  господину
Рассказову,  еще  неизвестно,  чем  бы  закончилась  та операция. Поэтому он
сказал: -- Хорошо, давайте договоримся так: действовать строго по плану,  но
если  случится  что-то непредвиденное, то принимать решение на месте. Однако
запомните главное: не нужно геройствовать и бросаться грудью  на  амбразуры.
Действовать  только наверняка и желательно без потерь. Это прежде всего тебя
касается. Бешеный.
     -- Надо же как-то оправдывать свое прозвище. -- Савелий  подмигнул.  --
Скажите, предположительное местонахождение нашей цели известно?
     --  И  не  только  нам,  --  ухмыльнулся Богомолов. -- В районе городов
Ведено и Шали.
     -- Кстати, среди отобранных есть двое чеченцев, -- заметил Воронов.
     -- Надежные? -- насторожился Богомолов.
     -- Я их еще по Афгану знаю.
     -- С тех пор много воды утекло, -- недоверчиво возразил генерал.
     -- Да, много,  --  согласился  Андрей.  --  Однако  "афганцев"  это  не
касается.  Кто  сразу выбрал свою дорогу после Афганистана, тот по ней так и
продолжает идти.
     -- Эх, знать бы в восемьдесят девятом то, что  известно  сейчас,  --  с
горечью произнес Богомолов.
     -- И что? -- в упор спросил Савелий.
     -- А я бы из "афганцев" создал особую дивизию типа ОМОНа и бросил бы ее
на борьбу   с   организованной   преступностью.   Уверен,   такого   разгула
преступности не было бы.
     -- И сейчас не поздно, -- буркнул Воронов.
     --  Да  нет,  поздновато,  --  огорченно  вздохнул  Савелий.   --   Уже
поздновато.  Мир  "афганцев"  раскололся  на  два лагеря: на тех, кто еще не
потерял надежду и во  что-то  продолжает  верить,  и  тех,  кто  бросился  в
криминал.
     --  А  те, кто в Фонде ветеранов-"афганцев" работает? -- Воронов поднял
на Савелия тяжелый взгляд.
     -- Ты об убийстве Лиходея и  о  взрыве  на  Котляковском  кладбище?  --
спокойно  спросил  Савелий. -- Мне кажется, я уже ответил на этот вопрос. За
всем этим стоит борьба за льготы, за деньги и, в конечном итоге, за власть.
     -- По-моему, мы несколько уклонились от темы, --  прервал  их  полемику
Богомолов.
     --  Ни  в  коем  случае,  --  возразил  Савелий.  --  Вы  усомнились  в
кандидатурах, выбранных Андреем, и мы пытаемся взглянуть на этот вопрос  под
разными углами зрения. Ну и что, что эти ребята -- чеченцы?
     --  Ничего,  если  у  них  там  не окажется родственников. А это вполне
возможно в Чечне. Что тогда? Ты уверен,  что  твой  "афганец-чеченец  сможет
поднять  оружие  в  такой  ситуации? И не побежит тут же предупреждать своих
родственников?
     -- Насчет оружия -- поднимет или нет против своей родни -- не скажу.  И
не  потому не скажу, что не знаю этих ребят, а потому что и про себя не смог
бы сказать: поднял бы я оружие против своей родни или  нет!  Даже  если  они
преступники...  Но чтобы предать своих братьев-"афганцев"? Ни в коем случае!
За это я ручаюсь головой! -- Он в упор посмотрел на генерала.
     -- Которая, к сожалению, у тебя одна, -- заметил Богомолов. Он  немного
помолчал,   как   бы   взвешивая   все   услышанные  аргументы,  после  чего
примирительно сказал: -- Ладно, Бог с вами. В конце концов, вам с ними  идти
в логово врага, и вы рискуете своими жизнями, а значит, вам и решать.
     --   Вот  именно,  --  кивнул  Савелий.  --  И  какой  маршрут  вы  нам
предлагаете?
     --  Как  вы  понимаете,  несмотря  на  то,  что  сейчас   возобновилось
железнодорожное  сообщение  с  Чечней  из Махачкалы до Грозного, ваши группы
такой вариант использовать не смогут. -- Богомолов встал, подошел  к  столу,
вытащил  из  папки  сложенную в несколько раз карту и развернул ее. Она была
крупномасштабной, занимала много места, и генерал разложил ее прямо на полу.
-- Вот это -- железная дорога,  --  он  провел  шариковой  ручкой  по  всему
маршруту, -- от Махачкалы до самого Грозного.
     --  А  это  --  автомобильная трасса. -- Савелий ткнул пальцем в тонкую
линию.
     -- Да, трасса идет от Махачкалы через реку Аргун, вдоль горного хребта,
мимо Новогрозненского -- поселка нефтехимиков -- и далее до самого Грозного.
А вам нужно добраться сюда. -- Генерал ткнул ручкой в  противоположный  край
карты.  -- Вот в эти места: Шали, Ведено, Шатой... Далее -- Азербайджан. Вот
здесь, перед рекой Аргун, стоит КПП чеченских боевиков, и  вся  приграничная
зона  с  Чечней в Дагестане заселена чеченцами, которые, увидев незнакомцев,
тут же сообщают своим в Чечню, что  значительно  усложнит  вашу  задачу.  По
воздуху,  как  вы понимаете, тоже нельзя: немедленно засекут и подымут такую
бучу, что не отмоешься.
     -- А может, попытаться из Азербайджана? -- предложил Воронов.
     -- Можно было бы, -- огорченно вздохнул Богомолов, -- если  бы  границы
там не охранялись сильнее, чем везде.
     --  Выходит,  куда  не  сунься  -- всюду тупик, -- бросил Воронов. -- С
воздуха нельзя, по железной дороге нельзя, по автостраде нельзя, со  стороны
Азербайджана нельзя, со стороны Дагестана -- тоже. А как тогда можно?
     -- Я не сказал, что со стороны Дагестана нельзя, -- возразил Богомолов.
-- Я сказал,  вашу задачу усложняет то, что о всяком незнакомце, тем более о
группе вооруженных незнакомцев приграничные  чеченские  поселенцы  сразу  же
сообщат  в  Чечню.  Но  из  этого  следует только одно: не попадайтесь им на
глаза!
     -- Вы хотите сказать, что идти надо ночью? -- догадался Савелий.
     -- И только ночью! -- категорично заявил Богомолов. Во-первых, с вашими
русскими  физиономиями  вы  будете  словно  белые  вороны  в  черной   стае,
во-вторых,  я  даже и на миг не могу предположить, что вы отправитесь туда с
голыми руками. Вот и выходит, как ни крути, что отправляться на эту прогулку
в любом случае лучше ночью.
     -- Да, веселенькая прогулка предстоит, -- покачал головой Воронов.
     -- Точно. Похлеще, чем в Афгане, -- согласился Савелий. -- Там хотя  бы
официально  война  шла, и ты знал, что находишься на вражеской территории, а
здесь... Земля -- российская, войны нет, а население вроде бы как вражеское.
     -- Ты, конечно, несколько сгустил  краски,  но  в  целом  не  далек  от
истины, -- неуверенно подтвердил Богомолов.
     --  Меня немного смущает, что мы, в случае чего, никому не принадлежим,
-- задумчиво произнес Савелий. -- Как в свободном плавании. Разумно ли это?
     -- А что тут поделаешь? -- развел руками  Константин  Иванович.  --  Не
могу   же  я  вас  снабдить  документами  нашего  Управления!  Можно  только
догадываться, что бы началось, пронюхай об этом чеченское руководство. Я уже
не говорю о тех в нашем  правительстве,  кто  хотел  бы  продолжить  военные
действия в Чечне.
     --  Об этом я даже и не заикаюсь, -- возразил Савелий. -- Но не кажется
ли вам, что случись что-нибудь непредвиденное и окажись кто из нас  в  руках
чеченских боевиков, то наше молчание или наша "ничейность" сразу позволит им
сделать вывод, который сам собой напрашивается. Кто может спокойно отправить
вооруженную группу в Чечню? Конечно же, российские спецорганы! Это все равно
что на лбу наколку сделать...
     Богомолов явно растерялся.
     -- И что ты предлагаешь?
     --  Мне кажется, у нас есть шанс самим выбрать себе "достойных хозяев".
-- Савелий прищурился.
     -- Мафия? -- в один голос воскликнули Богомолов с Вороновым.
     -- Конечно. Будем играть по их же правилам, но своими силами и на чужой
территории.
     -- Несколько неожиданный поворот, -- озабоченно проговорил Богомолов.
     --  Но  согласитесь,   Константин   Иванович,   весьма   остроумный   и
перспективный,  --  поддержал  Савелия  Воронов с довольной улыбкой на лице,
радуясь за своего братишку.
     -- Перспективный-то перспективный, но здесь вымышленными персонажами не
обойтись. --  Генерал  тяжело  вздохнул.  --  А  у  меня  сейчас  нет  среди
криминальных  структур  должников,  к  которым  можно  было бы обратиться за
помощью...
     -- Вы, главное, дайте "добро", а мы уж сами  позаботимся  о  конкретных
"авторитетах", -- заверил Савелий.
     --   Можно   мне  узнать,  где  вы  собираетесь  брать  информацию?  --
насторожился Богомолов.
     -- А никакой тайны нет, -- улыбнулся Савелий, перехватив  недоумевающий
взгляд  Воронова.  --  Мне  кажется,  более  того,  я просто уверен, что нам
поможет Олег.
     -- Ты хочешь сказать, что  майор  Вишневецкий  связан  с  криминальными
структурами? -- нахмурился Богомолов.
     --  Не  он  связан,  а они наверняка связывались, или, по крайней мере,
уверен на все сто, пытались связываться с ним, -- заметил Савелий.
     -- Откуда такая уверенность?
     --  Все  очень  просто.  Когда  Ассоциация  "Герат"  занималась  только
охранной  деятельностью,  они  с  криминальными  кругами  могли пересекаться
только как противники, но сейчас, когда ассоциация занялась  и  коммерческой
деятельностью,  эти  интересы могут быть и партнерскими -- в хорошем смысле,
-- объяснил Савелий.
     -- Константин Иванович, в этом что-то есть! -- одобрительно  воскликнул
Воронов.
     --  Может  быть,  может  быть... -- задумался Богомолов. -- Что-то меня
настораживает во всем этом, -- заметил он после длинной паузы. -- Хотя и  не
пойму  что.  Ну,  да  ладно.  Бог  не выдаст -- свинья не съест. Действуйте,
только с максимальной осмотрительностью. С максимальной!  --  категорическим
тоном добавил он.
     --  Спасибо  за  доверие,  Константин  Иванович, -- с чувством произнес
Савелий. -- Мы вас не подведем.
     -- Не сомневаюсь. А теперь поговорим о документах.
     -- О документах, которые у нас должны быть с собой? -- спросил Воронов.
     -- По-моему, это очень важный момент.
     -- Это действительно важно,  а  потому,  как  мне  кажется,  документов
должно быть минимум, -- предположил Савелий.
     -- Что ты подразумеваешь под словом "минимум"? -- спросил генерал.
     -- У кого паспорт, у кого -- справка об освобождении.
     -- Справка об освобождении? -- невольно воскликнул Константин Иванович.
-- Очень  интересная  мысль!  Давайте договоримся так: даю вам неделю на то,
чтобы определиться с составом. Думаю, по пять-шесть человек в группе --  это
нормально?
     -- Не уверен, -- покачал головой Савелий.
     -- Мало? -- удивился генерал.
     --  Что  вы,  совсем  наоборот  -- много. Чем больше группа, тем больше
внимания привлекает.
     -- Ну не по двое же в группе отправляться?
     -- Не знаю. Может, и по двое. Пока не могу сказать. Взглянем на  людей,
изучим обстановку, детальнее познакомимся с маршрутом, тогда и поговорим.
     -- Недели хватит?
     -- Вполне.
     --  Что  ж,  в  таком  случае  встречаемся  ровно  через неделю, в этом
кабинете,  --  сказал  Богомолов,  но  тут  же  спохватился.  --  Хотя  нет,
встретимся здесь. -- Он быстро написал на листке адрес, дал им прочитать. --
Запомнили? -- Аккуратно сжег бумажку и продолжил: -- В десять утра, по этому
адресу.   Я  должен  увидеть  паспортного  формата  фотографии  всех  членов
операции... назовем ее...
     -- "Восточный поход", -- предложил Воронов.
     -- Слишком претенциозно, -- с сомнением покачал головой Богомолов.
     -- Можно просто -- "Горный воздух", -- улыбнулся Савелий. -- Вроде бы и
связь есть, как-никак, а Чечня -- горная страна, с другой стороны, не  особо
понятно постороннему человеку.
     --  А  что,  мне  нравится, -- кивнул Богомолов и повторил: -- Операция
"Горный воздух". Определенно нравится! А тебе как, майор? -- он повернулся к
Воронову.
     -- Обеими руками "за".
     -- Вот и ладно. Итак, повторяю: ровно через неделю,  в  десять  утра  я
должен  увидеть  фотографии  всех  членов  операции "Горный воздух", а также
уточненный план операции. Все ясно?
     -- Так точно!
     -- Вопросы, просьбы?
     -- Вопросов вроде нет, -- переглянувшись с Вороновым,  сказал  Савелий.
-- А вот просьба одна есть.
     -- Слушаю.
     -- Транспорт желательно бы попроще.
     --  "Жигули" и два мобильных телефона, а также пять миллионов рублей на
текущие расходы ждут вас у Михаила Никифоровича, -- улыбнулся Богомолов.  --
На этот раз я ничего не забыл?
     --  Предусмотрели  даже  больше,  чем мы ожидали получить, -- признался
Савелий.
     Богомолов с довольным видом вновь улыбнулся и легко поднялся с кресла.
     -- Что ж, желаю удачи!
     Они обменялись рукопожатиями.
     А в это время человек, которому вынесли смертный  приговор,  ничего  не
подозревая, предавался земным радостям и упивался своей сомнительной славой.
     Мушмакаев  был невысокого, можно даже сказать, маленького роста. И, как
многие низкорослые мужчины, страдал комплексом Наполеона. Он всегда был ниже
всех. В детстве -- самым маленьким среди своих сверстников, за  что  получил
обидное  прозвище  Муха. Видя, как он переживает, учителя пытались успокоить
его, уверяя, что  пройдет  три-четыре  года  и  он  догонит  в  росте  своих
одноклассников,  но с каждым годом эта надежда все меркла и меркла, пока со*
всем не исчезла. Муха стал злобным,  нетерпи-*  мым  и  мстительным.  Словно
чувствуя его тяжелую ауру, сверстники избегали его и старались не приглашать
на всякие домашние праздники и дни рождения.
     Это  не  могло  не отразиться на его характере. Он обладал извращенной,
избирательной памятью: помнил каждую нанесенную  ему  обиду,  косой  взгляд,
грубость  в  свой  адрес, но тут же забывал о любой приятной вещи или добром
слове, принимая это как должное.  Муха  презирал  своих  сверстников  и  при
всяком  удобном случае бегал за старшими ребятами, которые гнали его от себя
и  издевались.  Именно  тогда  он  научился  терпеть  боль,  и  каждый  раз,
сцепившись  с  кемнибудь  из старших и, конечно же, жестоко получая от него,
зачастую оказываясь на земле с разбитым носом, он  упрямо  вставал  и  опять
кидался  на  противника,  опять  получал, вставал и бросался вперед. В конце
концов парень, едва ли не вдвое здоровее него, махал рукой и отступал, делая
вид, что не хочет больше связываться с "мелюзгой".
     К седьмому классу Муха сколотил небольшую кодлу и стал  наводить  страх
на  всю  округу,  избивая  любого,  кто подвернется под руку. Он не щадил ни
женщин, ни стариков, ни детей. Подонки не трогали  только  взрослых  мужчин,
которые вполне могли дать отпор. Просуществовала банда чуть больше полугода,
пока один пятнадцатилетний паренек не скончался от их побоев. Состоялся суд,
им  дали от трех до пяти лет в колонии для несовершеннолетних. Из всех своих
бывших приятелей Муха единственный отбыл срок полностью.  В  колонии  он  не
захотел  даже  притворяться,  что  встал на путь исправления: нарушал режим,
затевал драки, пререкался с администрацией. Его художества не оставались без
внимания: своевольный парень постоянно сидел в карцере.
     На волю он вышел законченным негодяем. Однако  снова  садиться  ему  не
хотелось,  так что на некоторое время он приутих и даже устроился на работу.
Но это было лишь временное затишье, рано или поздно обязательно произошел бы
внутренний взрыв,  который  наверняка  вновь  отправил  бы  его  за  колючую
проволоку.  На  его счастье, в Чечне начались волнения, а вскоре его дальний
родственник стал президентом "Независимой Республики Ичкерия". Эльсан ничего
не понимал в политике, но мгновенно сообразил, что при  возникшем  хаосе  он
может  легко воплотить свои давнишние мечты. Муха примкнул к тем, кто поднял
зеленое знамя Ислама против неверных, то есть против русских, с  которыми  у
Мушмакаева были счеты еще с того времени, когда он сидел в "русской" колонии
для несовершеннолетних.
     Его  жестокость,  нетерпимое  отношение  к  слабым, зависть к сильным и
здоровым помогли ему быстро вскарабкаться вверх и возглавить отряд боевиков,
который он назвал "Горные  волки".  Этот  отряд  прославился  жестокостью  и
кровожадностью.  Ни  один  из  попавших  в плен к "Горным волкам" русских не
остался в живых. Их не просто убивали; сначала их мучили, пытали, еще  живым
отрезали  уши,  носы,  половые  органы,  выкалывали  глаза... Постепенно это
превратилось  в  некое  ритуальное  действо,  от   которого   они   получали
удовольствие, как от сильных наркотиков или от секса.
     Для  Мухи начались счастливые времена: его мечты осуществились! Он стал
героем благодаря, тому, за что раньше  его  отправили  в  колонию.  Его  имя
произносили пусть не с уважение, зато со страхом.
     Кроме  того.  Муха  сразу  же понял, что на войне модою делать огромные
деньги, торгуя захваченным у русских  оружием,  а  также  грабежами.  Но  на
всякую  силу  найдется  еще большая сила. Именно поэтому Эльсан старался как
можно реже  принимать  личное  участие  в  "боевых"  операциях,  предпочитая
зарабатывать  на  торговле  оружием.  В первые же дни войны Мушмакаеву и его
головорезам удалось захватить военный склад, существовавший еще с  советских
времен.  Жестоко  расправившись  с  немногочисленной  охраной, они ворвались
внутрь и застыли от удивления; добыча оказалась настолько внушительной,  что
они  сумели  полностью  загрузить  автоматами,  пулеметами,  гранатометами и
боеприпасами два мощных военных "Урала". Но все равно  оружия  осталось  так
много,   словно   они  ничего  не  взяли,  и,  чтобы  русские  не  могли  им
воспользоваться, Мушмакаев приказал взорвать склад.
     Первый шаг на поприще оружейного бизнеса принес Эльсану, после  расчета
с   остальными  боевиками,  около  ста  тысяч  долларов,  и  это  ему  очень
понравилось. Настолько, что он задумался всерьез. Именно тогда  Мушмакаев  и
стал  подыскивать надежного человека, который взял бы на себя основную часть
работы -- поиск покупателя.
     Тщательно перебрав несколько десятков кандидатур, Муха  остановился  на
своем  приятеле,  с которым был знаком еще со времен юношеских "забав". Этот
парень за то же давнее убийство получил второй по тяжести  после  Мушмакаева
срок  --  четыре  года.  Он был на пару лет старше, но учился в параллельном
классе, поскольку дважды оставался на второй год.  Он  был  на  голову  выше
Эльсана,  однако,  как  ни  странно, уважал и побаивался своего вспыльчивого
приятеля, зная его мстительный характер. Звали его Ваха, а благодаря фамилии
Лом-Алиев к нему чуть ли не с первого класса приклеилась кличка Лом, которая
удивительно ему подходила, -- он был тощим и высоким.
     Когда Лома посадили, родители, не в силах  вынести  осуждающие  взгляды
соседей,  переехали  к  родственникам  в  Дагестан, в небольшой приграничный
поселок. Отсидев половину срока, Лом освободился "за примерное поведение"  и
поехал к родителям.
     Встретились  приятели  через  несколько  лет совершенно случайно, когда
Мушмакаев, жаждущий славы,  жестоко  прошелся  со  своей  бандой  по  мирным
дагестанским  городкам Кизляру, Хасавъюрту, оставляя после себя разрушения и
смерть. Возвращаясь с отрядом в Чечню, он остановился на ночлег в  одном  из
приграничных поселков, где и встретил старого приятеля. Попраздновав встречу
едва  ли не до рассвета. Муха предложил старому проверенному бойцу стать его
заместителем,  примкнув  к  отряду.  Но,   к   своему   изумлению,   получил
категорический   отказ.   Однако,  услышав  объяснения,  Эльсан  даже  пьяно
прослезился от умиления: оказалось, Лом уже  несколько  лет  женат,  но  год
назад  его  жена  повредила  себе  позвоночник, нечаянно свалившись со стога
сена. Лом безумно ее любил и не мог надолго оставить.
     Выслушав трогательную историю о том,  как  Лому  приходится  крутиться,
"чтобы  заработать  на  лекарства  для  любимой  женщины",  Эльсан настолько
расчувствовался,  что  вручил  приятелю  пять  тысяч  долларов.  Неизвестно,
правда,  поступил бы так Муха, узнай он о том, что на самом деле произошло с
"любимой женщиной" его старого друга. А правда заключалась в  следующем:  не
получив  однажды у жены денег на очередную бутылку водки, Лом так саданул ее
ногой в живот, что женщина перелетела через скамейку и  ударилась  спиной  о
край бельевого шкафа, сломала пару позвонков и в результате обезножела. Ему,
конечно   же,   грозило  заключение,  но  адвокату  удалось  уговорить  жену
придержать свое заявление. В обмен она получила  договор,  по  которому  Лом
обязался  заботиться о ней и не оставлять больше чем на сутки без присмотра.
В случае нарушения условий договора он бы вновь отправился в  тюрьму,  куда,
понятное дело, ему совсем не хотелось.
     Поблагодарив  друга  за  щедрость, Лом сказал, что Эльсан может на него
положиться, и даже предложил, "если будет такая нужда", помощь в  реализации
различных  товаров.  Они  понимали  друг друга с полуслова, им не нужно было
уточнять, откуда могут  появиться  у  командира  боевого  отряда  "различные
товары".  В  ту  же  ночь  Эльсан  оставил приятелю для реализации несколько
автоматов, два пулемета и ящик патронов  --  часть  добычи  после  рейда  по
дагестанским селениям. С этого начался новый виток дружбы старых приятелей.
     Мало  того,  что  Эльсан был невысок -- лицом он тоже не вышел. Как тут
добьешься расположения привлекательной девушки? А запросы  у  Мухи  были  не
маленькие. Но всякий раз, стоило ему приблизиться к понравившейся девице, та
в  лучшем  случае  с некоторым недоумением отходила в сторону, а в худшем --
просто поднимала его на смех.  Однако  он  вновь  и  вновь  делал  очередную
попытку, не в силах смириться с тем, что может быть чем-то хуже других.
     Но с каждой неудачей обиды и злоба накапливались и накапливались, чтобы
когда-нибудь   прорваться,   как   нарыв.   Наверное,  потому  и  появляются
маньяки-насильники. Обидела такого когда-то какая-нибудь девица, и он затаил
злобу на весь женский пол.
     Первое знакомство Мухи с сексом произошло на "малолетке". Именно  тогда
он  возненавидел  всех  русских.  Хотя,  если  разобраться,  сам был во всем
виноват.
     Это на воле можно покачать права и показать характер, на зоне же,  если
за  тобой  нет  силы,  засунь  свой характер в задницу и не высовывайся, тем
более на "малолетке", где  понятия  о  чести  сильно  извращены,  а  жалость
считается слабостью. Как бы там ни было, но после пары попыток Мухи показать
зубы,  одному  из  малолетних  "авторитетов"  по  кличке Веселый надоели его
рыканья. Он не стал долго думать, как наказать строптивого новичка; трое его
приближенных затащили Эльсана в умывальную комнату, раздели, и, после  того,
как  его  худой  зад  посетила  плоть  Веселого, Муху обработали и остальные
парни, а потом еще сунули ему в задний проход черенок от метлы.
     Несколько  дней  Эльсан  провалялся  в  тюремной  больничке,  пока   не
прекратилось  кровотечение  из прямой кишки, а когда и там один из санитаров
попытался сделать ему "кожаный укол",  Муха  изловчился,  схватил  со  стола
скальпель  и  вогнал  ему  под  ребра,  и  на  сей раз уже санитару пришлось
останавливать себе кровь. После этого  инцидента  к  Мухе  больше  никто  не
приставал,   хотя  ему  пришлось  занять  место  среди  опущенных  со  всеми
вытекающими отсюда последствиями: он не имел права на "общак" и спать должен
был в определенном месте.
     Выйдя на свободу, Мушмакаев, конечно же, скрыл эту историю. А вот когда
он сколотил банду и объявил себя командиром, то во время первого  же  налета
самолично пристрелил двух русских парней. Затем, увидев симпатичную девчонку
лет  четырнадцати,  принялся  прямо на глазах у ее связанной матери всячески
издеваться над  бедной  девушкой  --  изнасиловал,  потом  сунул  ей  внутрь
электрическую лампочку и раздавил хрупкое стекло. Девушка страшно закричала,
и  тогда  он,  вставив ей в задний проход дуло пистолета, нажал на спусковой
крючок.
     Так он начал мстить за свои прежние унижения. Прежде чем убить русского
парня,  он  либо  насиловал  его,  либо  засовывал  ему  в   задний   проход
какой-нибудь предмет -- потолще и подлиннее.
     Вскоре  численность  его  отряда перевалила за сотню человек. При таком
количестве народу гораздо труднее стало прятаться  от  возмездия,  и  потому
Муха  держал  для охраны собственной персоны мобильную группу, состоявшую из
десяти "бригадиров". Под началом каждого бригадира находилось от  десяти  до
пятнадцати человек, которые жили по своим домам и являлись по первому же его
требованию. Любое неподчинение сурово каралось в зависимости от проступка --
от  наказания  розгами  до  смертной  казни.  Поэтому  дисциплина  в отряде,
несмотря на пьянство и наркотики, как ни странно, была строгой.
     С каждой "победой", за которой стояла смерть невинных людей,  Мушмакаев
все больше распалялся, а безнаказанность его росла. Ему уже было мало просто
удовлетворения,  ему хотелось, чтобы о нем заговорили по всей России и за ее
пределами, чтобы его имя наводило на людей ужас.  Если  раньше  он  старался
скрывать  свое  участие  в  преступлениях,  то  теперь,  наоборот, не только
афишировал свои "художества", прикрываясь политическими лозунгами, но и брал
на себя ответственность за любые теракты в разных городах России. Он  охотно
соглашался  на  интервью  с  журналистами  и  во  всеуслышание  заявлял, что
"потопит Россию в крови".




     После  встречи  с  Богомоловым  Савелий  и   Воронов   отправились   на
спортивно-оздоровительную  базу  ФСБ,  чтобы  Говорков  смог познакомиться с
отобранными  Андреем  кандидатами  для  операции   "Горный   воздух".   База
находилась  в  Серебряном  Бору.  Чистый воздух, рядом река, до Москвы рукой
подать. Да, расположена база очень удачно: вероятно, тот, кто в  свое  время
задумал строительство, учитывал специфику работы ее будущих обитателей. База
расположилась  на  отшибе,  и  самый  ближайший  сосед,  пансионат  Академии
сельскохозяйственных наук, находился более чем в километре от нее. К  въезду
на  территорию  базы  вела  неприметная  дорога.  Даже  если кто-то случайно
наткнулся бы на бетонный забор, то решил бы,  что  оказался  возле  опытного
участка,  где сельскохозяйственные ученые мужи выращивают какие-нибудь новые
гибриды.
     Все это Воронов красочно описал Савелию по дороге. Когда они  подъехали
наконец к неказистым железным воротам, Савелий удивленно спросил:
     -- Разве здесь нет никакой охраны?
     -- Как это нет? -- улыбнулся Воронов и пару раз бибикнул.
     Сразу  же  открылась  совершенно незаметная для глаза железная дверь, и
показался древний старик.
     -- Чего надоть? -- часто покашливая, спросил он скрипучим голосом.
     -- Это я,  Гордеич.  --  Воронов  высунулся  из  окна  машины.  Тут  же
заработал электропривод, и ворота открылись.
     Они  въехали  внутрь,  и  ворота  вновь  закрылись. Савелий собирался о
чем-то  спросить  Воронова,  но  увидев  сторожа,  едва  не  присвистнул  от
изумления:  чахоточный старик мгновенно выпрямился, снял взлохмаченный седой
парик и мгновенно преобразился в молодого, примерно одних  лет  с  Савелием,
черноволосого мужчину с короткой стрижкой.
     -- Ну как? -- усмехнулся Воронов, довольный произведенным эффектом.
     --  Впечатляет,  --  признался  Савелий.  --  У  меня  как-то из головы
вылетели твои слова, что на территории базы якобы идет ремонт и, кроме нашей
компании, здесь никого нет.
     -- Вот именно, -- с улыбкой кивнул Воронов.
     -- А твой Гордеич -- настоящий артист.
     -- Гордеич --  это  так,  кличка  для  посторонних  ушей.  Знакомьтесь!
Старший лейтенант Трегубенков, капитан Мануйлов, -- представил их друг другу
Воронов.
     -- Обойдемся без званий, товарищ майор, -- поморщился Говорков и крепко
пожал парню руку. -- Сергей.
     --  А  я  просто Владимир, -- отозвался тот и улыбнулся, обнажив ровные
белоснежные зубы. -- Можно доложить? -- обратился он к Андрею.
     Савелий заметил, что Трегубенков говорит с легким кавказским акцентом.
     -- Докладывай, -- кивнул Воронов.
     -- Двое ночных отдыхают, один готовит обед, шестеро  в  подземном  тире
занимаются огневой подготовкой, -- по-военному четко доложил Владимир.
     Перед  докладом  он  чуть  выпрямился,  словно давал понять старшему по
званию, что отличает военную службу от приятельских отношений, однако это не
означает, что он будет тянуться перед каждым офицером,  словно  какой-нибудь
салага-первогодок.
     И это особенно понравилось Савелию.
     -- Сколько за Речкой провел? -- спросил он.
     -- Первый раз два года, потом четыре...
     -- Ранение?
     --  Да, две пули в живот и ножевое в спину. -- Парень отвечал спокойно,
не хвастаясь, а лишь констатируя факты.
     -- Добить пытались?
     -- Ага, на свою голову. -- Владимир усмехнулся. -- От пуль-то я немного
потерялся, а очнулся от боли в спине. Смотрю --  один  ржет  вовсю,  сверкая
фиксами,  другой  во  второй  раз  замахивается,  тут-то я и разозлился! Ну,
думаю, гад, мало тебе того, что я и с такими дырами вряд  ли  выживу,  а  ты
меня  еще раз решил продырявить. Дернул я ногой, и тот сам себе вогнал нож в
сердце, а второй от неожиданности как разинул пасть,  так  и  застыл  --  от
страха,  видно. Я руками зажимаю раны на животе, а мой автомат метрах в трех
лежит. Я с тоской смотрю на него и думаю: хана мне. У  того  на  плече  М-16
болтается.  Но  он, наверное, от страха забыл об этом и стрельнул глазами на
мой Калашников. Бросился он  к  нему  да  наткнулся  на  свое  оружие...  --
Трегубенков  пожал плечами и замолчал, словно дальше и так все ясно и совсем
неинтересно.
     -- Таэквандо? -- поинтересовался Савелий.
     -- Не только.
     -- Неужели сам добрался до своих? -- продолжал  расспрашивать  Савелий.
Этот парень все больше и больше ему нравился.
     --  Да  нет,  помощь  подоспела... -- Владимир выдержал паузу. -- Через
двое суток.
     -- Ничего себе, подоспела, -- присвистнул Савелий. --  С  тремя  такими
ранами... Как же ты выкарабкался?
     --  Честно  говоря, сам не знаю. Когда дал очередь по второму, а потом,
как оказалось, и по третьему, я вырубился, а очнулся уже в санчасти дивизии.
Разведчики, которые наткнулись на тех  трех  "духов",  направились  по  моим
кровавым  следам,  уверенные,  что  это  наследил  один из выживших "духов",
наткнулись  на  меня  километра  через  три.  Говорят,  я  полз  вперед  "на
автопилоте", да еще весь был перевязан тряпками, которые нарвал из нательной
рубашки...  А мне до сих пор не верится! Думаю, может, кто-то меня перевязал
и протащил немного, потом, видно, устал, пошел за подмогой, а тут и разведка
наша подоспела.
     -- Сам-то ты в это веришь? -- спросил Савелий.
     -- Во что? -- улыбнулся Владимир. -- В то, что помог кто-то, или в  то,
что я сам дополз?
     --  А  вот  скажи,  второй  раз  ты  в  Афганистан  пошел,  чтобы там и
разобраться?
     -- Да нет, все гораздо проще. Когда очнулся в  дивизионной  санчасти  и
услышал,  как  доктор  кому-то  говорит,  что я вряд ли оклемаюсь -- слишком
много крови потерял, я и обратился к Всевышнему с просьбой и поклялся,  что,
если  выживу,  вернусь  в  Афган и буду драться с "духами" уже не по приказу
командиров, а во славу Господа нашего.
     -- И думаешь, он тебе поверил? -- не удержался от ухмылки Воронов.
     -- Кто?
     -- Как кто? Всевышний! -- Воронов еле сдерживал смех.
     -- Не знаю, поверил или нет, но я-то выжил и  стою  сейчас  перед  вами
целехонький.  А  самое  главное,  за  остальные  четыре года больше ни одной
царапины! -- Владимир  не  заметил  насмешливого  тона  Воронова  и  отвечал
совершенно серьезно.
     --  В  этом  что-то  есть, -- так же серьезно согласился Савелий, потом
неожиданно спросил: -- Какие языки знаешь?
     -- На фарси  говорю  свободно,  турецкий  знаю  немного  и  кое-как  --
грузинский,  абхазский...  --  Владимир  перечислял  спокойно, словно просто
рассказывал, какие блюда предпочитает.
     -- А чеченский? -- перебил Савелий.
     -- А чеченский -- мой родной язык. У  меня  мать  чеченка,  а  отец  из
русской глубинки, а жили мы под Грозным. -- Он усмехнулся. -- Поэтому меня и
выбрал товарищ майор.
     --  Ладно,  Володя,  возвращайся  на  пост,  а  мы пойдем знакомиться с
остальными, -- сказал Воронов и направился в сторону  небольшого  кирпичного
строения, стоящего метрах в пятидесяти от них.
     --  Ты веришь в эту чушь, которую он наплел про свое чудесное спасение?
-- спросил Воронов Савелия.
     -- Верю, не верю -- какая разница? Важно, что парень сам верит  в  это.
Ему легче жить с такой мыслью? Легче. А значит, пусть верит.
     --  Может,  ты  и  прав.  --  Воронов  помолчал.  --  Если хочешь, могу
рассказать про остальных претендентов.
     -- Извини, братишка, предпочитаю все подробности услышать от них самих.
     -- Как скажешь. Бешеный.
     -- Давно ты меня так не называл, -- заметил Савелий.
     -- Время еще не пришло, -- сказал Воронов. Он открыл какую-то дверь,  и
они оказались перед лестницей, ведущей вниз.
     --  Да  и  придет  ли оно когда-нибудь? -- подхватил Савелий, спускаясь
следом за Вороновым.
     -- А не придет, что с того? -- бодро воскликнул Андрей.  --  Сам-то  ты
живой! И это главное, разве не так?
     -- Трудно с тобой не согласиться, -- усмехнулся Савелий.
     --  Послушай, а стоит ли воскрешать Бешеного? Это я насчет твоей идеи о
справке об освобождении. Ты же для себя такую легенду приберегаешь?  Не  дай
Бог кто-нибудь захочет раскопать, что связано с этой кличкой.
     -- И что с того? Ну, захочет и, предположим, хотя маловероятно, скажет,
что сидел  и  даже  общался с Савелием Говорковым по кличке Бешеный, который
совсем и не похож на этого Бешеного. Не столь редкая для криминального  мира
кличка, чтобы бояться ею воспользоваться, -- уверенно проговорил Савелий.
     --  Вон  за  тем  углом  --  помещение  тира,  --  подсказал  Воронов и
продолжил: -- Бешеный так Бешеный, тебе виднее. А справка об освобождении --
только для тебя?
     -- Для меня, но, вполне возможно, еще для кого-нибудь. Там видно будет.
Как говорится, вскрытие покажет. -- Савелий хлопнул  Воронова  по  спине,  и
довольно ощутимо.
     Андрей собирался ответить, но Савелий увернулся и быстро открыл дверь.
     --   Прошу   вас,  товарищ  майор!  --  Савелий  склонился  в  шутливом
полупоклоне.
     Они оказались в  довольно  просторном  помещении,  разделенном  на  два
бокса: один предназначался для стрельбы из пистолета, второй -- из автомата,
а  при  необходимости  --  и из гранатомета. В последнем случае нужно было с
пульта сдвинуть заднюю стенку  в  сторону,  за  ней  открывалось  специально
оборудованное  пространство,  которое  не  только гасило шум от взрыва, но и
было снабжено мощной вытяжкой, быстро  очищающей  воздух  от  газа.  В  двух
боксах  одновременно могли заниматься стрельбой по четыре человека. Боевиков
было шестеро, и они разделились на две тройки.
     Савелий быстро переглянулся с Вороновым и чуть заметно кивнул в сторону
тех, кто тренировался с пистолетом. Все трое были в наушниках  и  потому  не
слышали,  как  они  вошли  и стали наблюдать за стрельбой. Двоим было лет по
тридцать пять -- тридцать  семь,  третий  --  значительно  моложе.  Те,  что
постарше,  стреляли не торопясь, тщательно прицеливаясь, а молодой напоминал
ковбоя из вестерна: стрелял из разных  положений  навскидку,  совершенно  не
целясь,  либо  опираясь  на  локоть  второй  руки,  либо, стоя спиной, резко
поворачивался и делал пару выстрелов.
     На первый взгляд "старики" стреляли лучше, чем он, но Савелий сразу  же
понял,  что  это  совсем  не  так. По количеству набранных очков парень даже
выигрывал у одного из них, а второму проигрывал только  одно  очко.  Савелия
охватил  спортивный азарт. Он попросил у Воронова пистолет, и Андрей дал ему
"Макаров". Убедившись, что обойма полная, Савелий стал в точности  повторять
все,  что  вытворял  парень.  Он  так  увлекся, что не заметил, как трое его
соседей прекратили стрелять, скинули наушники и с явным интересом  наблюдали
за его стрельбой. Отстрелявшись, Савелий ловко освободил пистолет об обоймы,
быстро  положил его перед собой и тут же взглянул на часы. Но время стрельбы
отметить не успел: раздались аплодисменты.
     -- Отличная работа! -- восхищенно проговорил один из "стариков" и  снял
мишень  с подъехавшей подставки. -- Ого! Шестьдесят девять из семидесяти! Да
еще с такими выкрутасами! Новенький?
     -- Старенький. -- Савелию чем-то сразу не понравился этот парень.
     -- А, так ты, наверное, тот, о ком рассказывал майор? -- Таким  ехидным
тоном обычно говорят о чьих-нибудь любимчиках.
     --  Вы, сударь, имеете что-то против? -- Савелий произнес это спокойно,
но, если бы парень знал его лучше, то понял бы, что надо заткнуться.
     -- А если да, то что? -- осклабился тот и повернулся к приятелю, видно,
за поддержкой, но приятель неожиданно одернул его:
     -- Ты чего. Серый, к парню привязался?
     -- Захотел и привязался.
     -- Ты бы лучше захотел в "десятку" почаще попадать, -- заметил Савелий.
     -- Глянь-ка, он еще и учить меня вздумал! -- Серому явно  не  терпелось
сорвать  на ком-нибудь злость, и стало ясно, что простой перебранкой дело не
закончится.
     К ним подошли парни, стрелявшие из автоматов,  и  кто-то  даже  захотел
вмешаться, но Воронов придержал его за руку.
     -- Почему бы и не поучить того, кто плохо знает предмет, -- по-прежнему
спокойно ответил Савелий.
     Серый  был  едва  ли  не  на голову выше Савелия, под тельняшкой у него
угрожающе перекатывались бугры мышц.
     -- Если ты такой смелый, может, еще чемунибудь поучишь? -- Серый  нагло
ухмыльнулся  и  снова  взглянул  на  своего  приятеля, но тот махнул рукой и
отошел, не желая связываться.
     -- Чему, например? -- спросил Савелий, прекрасно зная, что  ему  сейчас
предложат подраться.
     --   Например,   свободному   бою.   --   Серый   победоносно   оглядел
присутствующих, уверенный,  что  наглец  либо  получит  свое,  если  рискнет
согласиться, либо откажется, и тогда уж Серый точно поднимет его на смех.
     -- Свободному? Это значит -- без всяких правил? -- уточнил Савелий.
     -- Именно так! -- расхохотался Серый. -- Без всяких правил!
     Парня  звали Сергей Теплягов. Он тоже пробыл два года в Афганистане, но
ни в одном бою не участвовал.  Серый  чем-то  пришелся  по  душе  начальнику
санчасти,  и  тот  взял  его  к  себе санитаром. До армии Теплягов увлекался
каратэ. В основном, потому, что оно  было  под  запретом  "органов",  а  как
классно ввернуть полушепотом при случае, что ты занимаешься каратэ! Сначала,
пока  их часть не участвовала в боевых действиях, санитар Теплягов от нечего
делать оттачивал свое мастерство на коллегах, и довольно жестоко, так что те
попадали в санчасть уже не как санитары, а как пациенты.
     Однако вскоре лафа кончилась -- к ним повалили первые раненые. Их  было
столько,  что  к концу смены ноги просто подкашивались, и Теплягов, с трудом
добравшись до койки, падал замертво и тут же засыпал. А потом ранения  стали
такими страшными, что Теплягова мучили кошмары: ему снились отрезанные носы,
уши,  половые члены, вырезанные на спинах и лицах звезды и похабные слова. И
трупы, трупы,  трупы...  Казалось,  им  не  будет  конца!  Прошло  несколько
месяцев,  и  Теплягов  сломался:  однажды,  когда  к  ним  в  часть во время
дежурства привезли четырех раненных пленных душманов, он, вместо того, чтобы
отвезти  их  в  операционную,  свез  в  комнату,  которую  использовали  как
покойницкую,  и  там буквально на куски искромсал каждого штык-кинжалом. Был
суд, медицинское обследование, и психиатры  единогласно  поставили  диагноз:
острая  психопатия. Серого отправили на Большую землю и больше года лечили в
спецбольнице. Потом врачи сжалились над ним  и  отдали  под  наблюдение  его
старушкематери.  Болезнь  не  прогрессировала,  и  Теплягов  даже  устроился
работать  в  коммерческую  фирму,  потом  в  другую,  третью...  Ему  быстро
надоедали  одни  и  те  же лица, он становился раздражительным, вспыльчивым.
Если его что-то не устраивало, сразу лез в драку. За пару месяцев до встречи
с Вороновым он так жестоко избил заместителя генерального  директора  фирмы,
что  тот  оказался в больнице, и Теплягову вновь грозил суд. В очередной раз
пожалев своего "братишку", президент Ассоциации ветеранов-"афганцев" "Герат"
Олег Вишневецкий заплатил за него  пострадавшему  приличную  сумму,  и  дело
закрыли.  Тут  и  появился  Воронов. Нужно отдать должное Теплягову: если он
хотел понравиться, то мгновенно преображался.  А  понравиться  ему  хотелось
только тогда, когда он рассчитывал извлечь для себя выгоду. Серый становился
вежливым  и сдержанным. Его спортивные успехи и умение действительно отлично
драться сразу поднимали его шансы. Как бы там ни было, он  сумел  заморочить
голову  Воронову.  Однако  вскоре ему надоел постоянный тренинг, бесконечные
дежурства у ворот и  на  кухне,  и  он  стал  показывать  зубы.  Андрей  уже
собирался  его  выгнать,  но  потом решил подождать, пока на парня посмотрит
Савелий: вдруг он, Воронов, слишком придирается?
     -- Без всяких правил? -- еще раз переспросил Говорков.
     -- Драться до  тех  пор,  пока  соперник  не  запросит  пощады  или  не
останется неподвижным на десять секунд.
     -- А если дольше? -- поинтересовался Савелий.
     -- Что дольше?
     -- Ну, если соперник останется неподвижным дольше десяти секунд?
     Только сейчас Серый понял, что незнакомец просто издевается над ним.
     -- Что?! -- зарычал он и бросился на Савелия.
     Теплягов  был  опытным  бойцом.  И  когда  он  вдруг будто наткнулся на
какую-то стену, а потом получил чем-то тяжелым по лбу и  оказался  на  полу,
чего совсем не ожидал, то пару секунд он сидел, озираясь по сторонам, словно
пытаясь  найти  ту  стену,  о  которую так сильно ударился головой. И увидел
Савелия, который, улыбаясь, спокойно смотрел  на  него.  Зарычав  скорее  от
унижения,  чем  от боли, Теплягов вскочил и снова бросился на противника, на
этот раз приготовившись ко  всяким  неожиданностям.  Казалось,  ухмыляющаяся
физиономия незнакомца уже в каких-то сантиметрах от его кулака, но почему-то
кулак  бьет  воздух,  а  соперник,  оказавшись  у  него  за  спиной,  делает
замысловатый  кульбит  прямо  над  его  головой.  Это  было  проделано   так
мастерски, что раздались аплодисменты.
     -- Браво, парень! -- крикнул кто-то.
     -- Что ж ты. Серый? Столько базара от тебя, а дел никаких! -- засмеялся
другой. -- Это тебе не с мешком удар отрабатывать!
     Раззадоренный,  Серый  уже  хотел  повернуться, чтобы достать соперника
ногой, но неожиданно получил такой сильный удар  в  затылок,  что  в  голове
зазвенели  колокола,  а  в  глазах  потемнело.  В  последний момент он успел
подумать о том, что на месте противника  наверняка  воспользовался  бы  этим
моментом,  чтобы  добить,  но  тут  очередной  удар  в  голову вышиб из него
последние мысли, и Серый рухнул на  дощатый  пол.  Все  произошло  настолько
быстро,  что  многие  из  наблюдавших не успели ничего понять и с удивлением
переглядывались. Чтобы как-то разрядить обстановку, Воронов громко сказал:
     -- Знакомьтесь, ребята, это тот, о ком я вам  говорил:  капитан  Сергей
Мануйлов  по  кличке  Бешеный.  Именно  он  будет  решать, кто отправится на
задание. Кроме  того,  он  будет  вашим  инструктором  по  рукопашному  бою.
Вопросы?
     --  Какие могут быть вопросы? Все и так ясно! -- с восхищением произнес
парень  лет  двадцати  двух,  тот  "ковбой",  на  которого  Савелий  обратил
внимание.  --  Кстати,  и  помощь в стрельбе не помешает, -- закончил он. --
Меня зовут Костя, Константин Рокотов.
     -- Случаем, не Михайлович твое отчество? -- удивленно спросил Савелий.
     -- Так точно, Михайлович!
     Когда его  отец,  Михаил  Никифорович  Рокотов,  рассказывал  о  парне,
который  демонстрирует  чудеса владения телом. Костя саркастически улыбался,
но,  к  счастью,  помалкивал  и,  видно,  правильно  делал:   этот   Бешеный
действительно   так   владел  своим  телом,  словно  земного  притяжения  не
существовало.
     --  Предлагаю  следующее:  чтобы  не  знакомиться  впопыхах,  к  стенду
пистолетной  стрельбы  пойдут  Рокотов... А вас как зовут? -- обратился он к
тому, который пытался остановить Серого.
     -- Валентин Горлушков. Только, если можно, на "ты".
     -- Нет возражений, -- кивнул Савелий. -- И вы! -- Он указал на  атлета,
сидевшего рядом с Вороновым.
     -- Александр... -- Атлет замялся и чуть смущенно закончил: -- Матросов.
     -- Матросов? -- Савелий улыбнулся.
     -- Ну вот, всегда смеются, -- без особой обиды поморщился атлет.
     -- Я не смеюсь, -- сказал Савелий и вдруг действительно рассмеялся.
     --  Ну  вот, всегда смеются, -- повторил Матросов, и теперь рассмеялись
все.
     -- А с этим что делать? -- поинтересовался Горлушков, когда смех утих.
     -- Придет  в  себя  и  может  быть  свободен,  --  ответил  Савелий  и,
перехватив взгляд Воронова, добавил: -- Через пару часов пусть подбросят его
до метро.
     --  У  меня еще вопрос, -- вновь обратился к Говоркову Горлушков. -- Вы
отчисляете его изза того, что произошло?
     -- Нет, -- возразил Савелий. -- Просто нам не нужны  люди,  которые  не
могут  владеть  собой, -- это раз, не разбираются в людях -- два, и не могут
критически  взглянуть  на  себя  --  три.  Этого  вполне  достаточно,  чтобы
расстаться  с ним без всякого сожаления. Поверьте, парни, мы отправляемся не
на прогулку. Мы отправляемся на задание, с которого  кое-кто,  может,  и  не
вернется. Скажу больше: может, никто не вернется! Если мои слова уже кого-то
насторожили,  лучше  отказаться  сейчас,  и косо на вас не посмотрят. Честно
оценить свои силы -- это многого стоит! Неважно, какие  силы  --  физические
или эмоциональные. Ну, что скажете?
     --  Я  смерти  не  боюсь,  --  сказал Горлушков. -- Отбоялся свое еще в
Афгане. -- Он глубоко вздохнул. -- За себя не  боюсь.  Но  сердце  последнее
время  барахлит...  Вдруг подведу других? Так что не судите, друзья... -- Он
развел руками.
     -- Ну что ты,  Валентин!  --  воскликнул  Савелий,  подошел  к  нему  и
протянул руку. -- Ты мужественный человек, и я рад знакомству с тобой!
     --  Спасибо!  --  Голос  Валентина  чуть дрогнул. -- А на него не держи
особо зла: болен он, -- добавил Горлушков, покрутив пальцем у  виска,  затем
склонился над приятелем и подхватил его под мышки.
     -- Помогите ему, -- бросил Воронов.
     Парни  легко подхватили беднягу и резво понесли наверх. Савелий заметил
взгляд Воронова и, повернувшись к оставшимся, сказал:
     -- Вот что, парни, займитесь пока стрельбой: из пистолета навскидку, по
три подхода и по три выстрела на подход. Минут через пять-десять я  подойду,
и вместе оценим результаты. А сейчас мне надое майором пообщаться.
     Воронов  внимательно наблюдал, как каждый настраивается для стрельбы из
автомата. Парни были примерно одного возраста -- лет по  тридцать  или  чуть
больше.  Но  характеры,  сразу  видно,  совершенно  разные: один -- нервный,
нетерпеливый, взрывной, другой -- уверенноспокойный, готовится основательно,
но быстро. Задание состояло в следующем: стоя спиной к  мишени  с  опущенным
вниз  дулом  оружием,  по сигнальному звонку повернуться, вскинуть автомат и
поразить мишень, которая,  в  свою  очередь,  поворачивается  ровно  на  три
секунды.
     На  первый  взгляд,  упражнение  не  сложное,  однако сигнальные звонки
посылал компьютер, и посылал хаотично, без какой-либо  системы.  Предугадать
их  практически невозможно. Упражнение было построено на внимании и быстроте
реакции. Сигнал -- повернулся, вскинул автомат, дал очередь. Смена мишени. И
вновь -- сигнал, поворот, автомат, очередь. И на  все  про  все  только  три
секунды. Чуть замешкался, и очередь прозвучит в тот момент, когда мишень уже
повернулась ребром.
     -- Твоя придумка? -- спросил Савелий.
     -- Ты о компьютере? -- хмыкнул Воронов.
     -- Нет, о том, чтобы стоять спиной?
     --  А что, классное упражнение! -- заверил Андрей и шепотом добавил: --
Я с неделю тренировался, чтобы наловчиться хотя бы три пули всаживать.
     -- Неужели так сложно?
     -- Пробовать не советую, а то испортишь впечатление о себе.
     -- А я все-таки попробую, -- возразил Савелий и подошел к  ребятам.  --
Ну, как успехи? -- Он взглянул на того, который слишком нервничал.
     --  Сержант  Никифор Колосков, два года в Афганистане, сейчас работаю в
группе личной охраны, -- представился тот и уныло добавил: -- Из пяти  серий
только четыре попадания!
     -- У вас? -- повернулся Савелий ко второму.
     --  Лучше  на  "ты",  --  поморщился тот. -- Лейтенант в отставке Роман
Кочергин, четыре года Афганистана, в настоящее время  старший  смены  охраны
объекта  в  пути  следования. Мой результат ненамного лучше, чем у Никифора:
семь попаданий из пяти серий.
     -- В какой серии было больше одного попадания?
     -- В первой и во второй.
     Савелий подумал, что дальнейшие показатели ухудшаются  потому,  что  от
усталости  ослабевает  внимание.  А  что  нужно предпринять, чтобы уменьшить
усталость?  Меньше  напрягаться?  Но  если  меньше   напрягаться,   внимание
ослабнет,  а  если  ослабнет  внимание,  то  не успеешь все проделать за три
секунды.  Выходит,  надо  напрягать   мозг,   а   тело   должно   оставаться
расслабленным, чтобы в любой момент отозваться на сигнал мозга.
     --  Что  ж,  попробуем. -- Савелий машинально произнес это вслух. -- Из
этого сегодня стреляли? -- спросил он, сняв со стены автомат.
     -- Да, стреляли. Александр... -- ответил Роман  Кочергин  и  с  улыбкой
добавил: -- Матросов.
     --  Отлично!  -- Савелий вставил рожок, внимательно посмотрел в сторону
пяти мишеней, стоявших боком в двадцати метрах  от  него,  затем  повернулся
спиной,  еще  раз  оглянулся,  после  чего  расслабил  все  мышцы,  замер на
несколько секунд, настраиваясь, и тихо скомандовал:
     -- Пять серий -- пять мишеней!
     -- Есть пять серий -- пять мишеней! -- отозвался Роман и набрал задание
на компьютере.
     Через несколько секунд прозвучал звонок, и не успел он  затихнуть,  как
Савелий,  даже  не  поворачиваясь  всем  корпусом, прямо из-под руки вскинул
автомат и дал очередь. Потом вернулся в исходное положение, расслабил мышцы,
дождался звонка, снова дал очередь, теперь -- уже во вторую  мишень,  и  так
пять раз.
     --  Очень интересно, -- задумчиво проговорил Роман, затем, когда мишени
"подплыли" к ним, быстро подсчитал результат. --  На  первой  --  три...  На
второй,  третьей  и  четвертой  --  по четыре попадания... На пятой... Пять?
Точно, пять! Ничего себе!  --  Он  присвистнул,  затем  отсоединил  рожок  и
пересчитал  оставшиеся  патроны.  --  Израсходовано  двадцать  три  патрона,
попаданий -- двадцать! Ты действительно впервые делаешь это  упражнение?  Не
шутишь?
     -- Какой мне смысл врать? -- пожал плечами Савелий. -- Если ты случайно
узнаешь, что я тебя обманул, то в остальном будешь верить?
     -- Вряд ли, -- неуверенно ответил Роман.
     --   Вот   видишь!  А  если  хотите  совета,  то  слушайте.  Упражнение
действительно  сложное.   Устаешь   оттого,   что   все   время   приходится
концентрировать внимание, ведь так?
     -- А как иначе? -- спросил Никифор.
     -- А иначе очень просто: внимание должно быть сконцентрировано, а мышцы
-- расслаблены, но готовы. Понятно?
     --  Не  совсем,  --  нахмурился Никифор. -- Что значит "расслаблены, но
готовы"?
     -- Мне кажется, я понял, -- встрял Роман.
     -- Ну? -- ободрил его Савелий.
     -- Расслаблены, но готовы среагировать на сигнал, так?
     -- Точно, -- кивнул Савелий. -- А теперь попробуйте!
     -- Интересно,  --  насмешливо  промямлил  Никифор,  однако  даже  и  не
попытался ринуться в бой первым.
     Роман тоже чуть заметно хмыкнул, но решительно встал на место. Он точно
так же,  как  Савелий,  взглянул несколько раз на мишени, затем повернулся к
ним спиной и спокойно, но твердо произнес:
     -- Готов!
     Сигнала ждать пришлось несколько дольше, чем Савелию, но,  едва  звонок
прозвучал.  Роман резко повернулся и дал очередь. Савелий видел, что на этот
раз по крайней мере две пули поразили мишень, и порадовался за Романа  и  за
себя:  значит,  его  размышления  оказались  правильными, при условии, что и
следующие серии выйдут удачными.
     Роман полностью завалил предпоследнюю серию, правда, не совсем по своей
вине: Никифор не смог сдержать эмоции и с восхищением громко воскликнул:
     -- Отлично, Ромка!
     Тот на какое-то мгновение отвлекся и в результате с огромным трудом еле
успел одной пулей попасть в мишень. Когда мишени оказались перед его  носом,
он с гордостью сообщил:
     --  Двенадцать  из...  --  От  тщательно  пересчитал оставшиеся в рожке
патроны. -- Из двадцати девяти! Спасибо, Бешеный, две недели бьюсь над  этим
злополучным упражнением, а больше восьми ни разу не выбивал! -- Он подошел к
Савелию  и с радостью пожал ему руку, после чего повернулся к Никифору. -- А
ты хихикал. Давай покажи, на что ты сам способен!
     Савелий наклонился к Воронову и прошептал:
     -- У этого парня результат будет еще лучше.
     -- Почему ты так думаешь?
     -- Роман немного флегматичный, а потому, хотя и тратит  меньше  нервов,
но в реакции уступает Никифору.
     --   Посмотрим,   --  недоверчиво  ответил  Воронов,  потом  неожиданно
предложил: -- Если ты так уверен, то давай на что-нибудь поспорим, а?
     -- Предлагай, на что, -- тут же согласился Савелий.
     -- Если ты выиграешь... --  Андрей  чуть  помедлил,  пытаясь  придумать
что-нибудь  этакое,  потом  хитро  прищурился  и  радостно  потер  руки.  --
Придумал! Если окажешься прав ты, то  я  сразу  же  после  стрельбы  провожу
показательный  бой  с  двумя нашими претендентами, а если я, то ты бьешься с
тремя противниками, которых выберу я. Идет?
     -- А для тебя я буду выбирать? -- ухмыльнулся Савелий.
     -- Нет уж, и для себя буду выбирать я. -- На всякий случай Андрей решил
оставить небольшую лазейку.
     -- Согласен.
     Пока они  договаривались,  Никифор,  словно  догадавшись,  что  на  его
результат  заключают  пари,  не  стал  торопиться:  он  внимательно осмотрел
автомат, затем тщательно вставил каждый патрон в  рожок.  Со  стороны  могло
показаться,  что  он  просто решил поиграть на нервах у зрителей, но Савелий
сразу  понял:  парень  хочет  немного  потянуть   время,   чтобы   чуть-чуть
успокоиться.  Савелий чувствовал, как внутри у парня все клокочет -- так ему
хочется выиграть этот негласный поединок со своим, вероятнее  всего,  давним
соперником.  Савелий  и Воронов с улыбкой переглянулись, когда услышали, как
кто-то заключал пари с Александром  Матросовым,  который,  к  удовлетворению
Савелия,  тоже  поставил  на  Никифора. Как и предполагал Говорков, Никифор,
нервы которого были натянуты, словно стальная  пружина,  будто  предугадывал
сигнальный  звонок, успевал резко поворачиваться и посылать в мишени очередь
за очередью. Одно попадание было только в первой серии. Во второй -- три,  в
третьей -- три, в четвертой и пятой -- по четыре точных попа дания? Итого --
пятнадцать  попаданий  при  таком  же,  как у Романа, количестве затраченных
патронов.
     -- Не знаю, как ты сумел вычислить, но должен признаться, что  это  был
высший класс! -- восторженно произнес Воронов.
     --  О  чем  вы,  товарищ  майор? -- недоуменно спросил Никифор, все еще
пребывавший в эйфории от выигранного с самим собой и с постоянным соперником
состязания.
     -- Поскольку, возможно, кто-то из  вас  отправится  в  очень  серьезный
поход  в  крепкой  связке, мне кажется, мы должны получше знать друг друга и
всецело доверять. Поэтому я должен рассказать все честно, -- начал Воронов.
     -- Может, не стоит, майор? -- предупредительно заметил Савелий.
     -- Ну уж нет! -- решительно возразил Никифор, словно почувствовав,  что
речь  сейчас  идет о нем и это добавит ему очки. -- Коль замахнулся, то бей,
товарищ майор!
     -- А я и не собираюсь увиливать, -- заверил Воронов.  --  Когда  сделал
свою серию Роман, капитан Мануйлов сказал, что Никифор наберет больше.
     При этих словах все вокруг загалдели, а Матросов горделиво сказал:
     -- Лично я был в этом уверен.
     --  Погоди,  Матросов,  не  перебивай, -- поморщился Роман. -- И что же
дальше, товарищ майор?
     -- А дальше я предложил  капитану  пари:  если  очков  больше  будет  у
Романа,  то  Бешеный сразится с тремя из вас, которых я выберу, в рукопашной
схватке, а если он окажется прав и больше будет у Никифора, то я выберу  для
себя  двух  соперников  и сам проведу с ними показательно-тренировочный бой.
Выиграл он, поэтому сейчас в  тренировочном  зале  я  проведу  бой  с...  --
Воронов  внимательно осмотрел парней, потом остановил взгляд на Никифоре. --
Было бы несправедливо не задействовать одного из виновников этого пари.
     Остальные претенденты, в том числе и Роман, заговорили разом.
     -- Вторым -- Романа! -- воскликнул Матросов.
     -- Даешь обоих соперников! -- крикнул сам Роман.
     -- Ну что ж, желание коллектива -- закон, -- согласно  кивнул  Воронов.
-- Через пятнадцать минут всем собраться в тренировочном зале!
     -- У меня вопрос, -- сказал Никифор.
     -- Давай!
     -- Какие правила?
     Парень  все  еще  был  возбужден своей победой, а потому решил проявить
инициативу и все уточнить.
     -- Правила точно такие же, как в кикбоксинге: не бить  ниже  пояса,  не
бить  коленом  и  локтем,  не  наносить  удары в горло. Все остальное можно.
Победа  считается  моей  только  тогда,  когда  оба  противника  либо  будут
недееспособны в течение десяти секунд, либо признают себя побежденными.
     -- Как это? -- не понял Никифор.
     --  Допустим,  один  из соперников поймал другого на болевой прием, и у
того нет иного выхода, как сдаться, трижды постучав по татами. Теперь ясно?
     -- Вполне.
     -- В таком случае, вперед! -- бросил Воронов.
     -- А кто судить-то будет? -- спросил Матросов.
     -- А судить эту встречу будете вы  с  капитаном.  Старший  --  Бешеный.
Возражений нет?
     -- Никаких, -- ответил Никифор, а Роман безразлично пожал плечами.
     -- Вот и хорошо. Пойдем, капитан! -- Воронов направился к выходу.
     --  Послушай,  Андрюша, может, отменим эту затею? Ты же столько времени
не ломался всерьез, -- с сомнением заметил Савелий, когда они вышли из  тира
и остались вдвоем.
     --  Ошибка,  Бешеный,  ошибка,  -- улыбнулся Воронов. -- Я здесь каждый
день снаряды мучаю, кроме того, несколько поединков провел.
     -- Надеюсь, не с теми же?
     -- А ты что, против? -- с интересом спросил Воронов.  --  Если  да,  то
почему?
     --  Если  уже  встречался  и  победил, то это нечестно, если, наоборот,
проиграл, то ребята могут подумать, что ты решил им отомстить. Так что  и  в
том  и  в  другом  случае  ты  выглядишь  не самым лучшим образом -- пояснил
Савелий.
     -- Неужели ты так плохо обо мне думаешь, братишка? -- обиделся Воронов.
-- Конечно же, я еще с ними не встречался! Кстати, первую  схватку  здесь  я
провел с Матросовым.
     -- И как?
     -- Проиграл вчистую, -- с улыбкой признался Андрей.
     -- Так хорош?
     --  В  общем,  ничего  парень:  подвижный, цепкий, бесстрашный, отлично
удары держит, и сам с ног валит. Правда, я тогда еще не набрал форму...
     -- Зачем же полез?
     -- Хотелось побыстрее посмотреть, кто чем дышит, кроме того,  интересна
была их реакция...
     -- А ты психолог! -- Савелий одобрительно подмигнул.
     --  Приходится... -- Андрей не поддержал шутливого тона. -- Ты думаешь,
я сразу не раскусил этого Теплягова? Конечно, раскусил, и  довольно  быстро.
Но  мне  нужно  было  приглядеться  к  его приятелю, Валентину, во-первых, а
во-вторых, и к остальным: как они будут реагировать на него.
     -- Ну и?
     -- Особой симпатии он не вызвал  ни  у  кого,  а  Матросов  его  просто
отметелил, когда тот решил права покачать.
     -- А Никифор?
     -- Почему ты именно о нем спросил?
     --  Мне  кажется,  у  него  обязательно  должны были быть стычки с этим
Серым.
     -- Ты опять прав. -- Воронов удивленно покачал головой. --  Первый  раз
видишь  человека  и  так  быстро  делаешь вывод, причем правильный. Растешь,
парень! Именно из-за Никифора Матросов и вломил Серому.
     -- Ладно, Бог с ним. Как твои соперники сегодняшние дерутся?
     -- Сейчас увидишь.
     -- Не хочешь посоветоваться?
     -- Не хочу.
     -- Как хочешь, -- без всякой обиды пожал плечами Савелий.
     -- Ты лучше вот что скажи. Двух бойцов  мы  лишились:  осталось  восемь
человек,  а  времени  у нас всего ничего. Что будем делать? У Олега я выбрал
лучших. Он и так морщился, говорил, что оголяю его тылы.
     -- Давай не будем торопиться, Андрюша. Кстати, как ты смотришь  на  то,
чтобы и те двое отдыхающих, и повар тоже пришли на поединок?
     --  Обижаешь,  сержант!  Ты  разве  не  обратил  внимания,  что я велел
собраться в тренировочном зале ВСЕМ?
     -- Отлично! Кстати, кашеварит один и тот же или ребята  подменяют  друг
друга?
     --  Конечно,  подменяют: не брать же с собой на задание личного повара!
-- Воронов рассмеялся.
     Они поднялись наверх, и Андрей показал Савелию  его  комнату  с  вполне
спартанской обстановкой: кровать, стол, на котором стоял небольшой телевизор
"Панасоник",  два  стула  и  платяной шкаф. Потом они зашли в точно такую же
комнату Воронова, где он быстро переоделся в  спортивный  костюм.  Из  шкафа
Андрей достал боксерский шлем.
     -- Вы что, в шлемах тренируетесь? -- удивился Савелий.
     --  А  ты  как  думал?  Конечно! Не хватало, чтобы кто-нибудь серьезную
травму получил. Да не волнуйся ты так, братишка: все  ребята  Афган  прошли,
кровь  видали,  смерть  --  чего  их  лишний раз подвергать не очень нужному
риску?
     -- Может, ты и прав.
     -- Не все же тебе в правых ходить, -- улыбнулся Воронов.
     Когда они вошли в зал, там уже собрались все  кандидаты  на  участие  в
операции  "Горный воздух". Зал оказался огромным: в нем можно было не только
тренироваться,  но  и  запросто   проводить   соревнования   по   волейболу,
баскетболу,  гандболу,  мини-футболу,  а  на  балконе  находились  места для
болельщиков. В центре зала был расстелен достаточно жесткий татами.
     -- А ты почему здесь? --  сердито  спросил  Воронов,  рассмотрев  среди
зрителей Трегубенкова, который должен был стоять на посту у ворот и который,
увидев как они вошли, тут же бросился навстречу Андрею.
     --  Товарищ  майор,  разрешите  мне  посмотреть на ваш бой! -- умоляюще
попросил он.
     -- А ворота?
     -- Я договорился с Валентином, на час он согласился меня подменить.
     -- Значит, тебе  захотелось  посмотреть,  как  твоего  командира  будут
метелить?
     --  Ну  что  вы,  товарищ  майор,  за  вас поболеть пришел, -- принялся
уверять парень, но глаза его лукаво сверкали. -- Ладно, Бог с тобой, смотри!
-- махнул рукой Воронов. -- Забинтуй-ка мне руки, --  попросил  он  Савелия,
протягивая ему эластичный бинт.
     -- Потуже?
     -- Конечно.
     Савелий  начал  бинтовать,  и  в  этот  момент  в  зал  вошли соперники
Воронова. Они уже были в шлемах и с забинтованными руками. Судя по тому, что
тела их блестели от пота, ребята, наверное,  успели  немного  размяться.  Их
сосредоточенные лица выдавали чуть заметное волнение.
     Закончив  бинтовать  Андрею  руки,  Савелий поднял ладонь, и Воронов по
очереди ударил в нее обеими "кувалдами".
     -- Нормально? -- спросил Савелий.
     -- Лучше не бывает!
     --  Будь  повнимательнее,  братишка,  особенно  в  самом   начале,   --
посоветовал Говорков.
     --  Судья  не  имеет  права  симпатизировать  кому-то из соперников, --
улыбнулся Воронов.
     -- Заткнись, законник! -- шутливо бросил  Савелий,  дружелюбно  хлопнув
его  по  плечу.  --  Я  пошел,  -- добавил он, увидев направляющегося к нему
Матросова.
     -- Ну, и как будем судить, товарищ капитан? -- спросил Матросов с  чуть
заметной улыбкой.
     --  Очень  просто: вмешиваемся только тогда, когда кто-то из соперников
нарушит правила.
     -- Мне через вас действовать, если я что-то замечу, а вы пропустите?
     -- Зачем бюрократию разводить?  --  возразил  Савелий.  --  Заметил  --
останавливай бой и делай замечание.
     -- Кстати, майор не сказал о том, сколько будет продолжаться схватка.
     --  Как  обычно:  три раунда по три минуты каждый. Черт, секундомера-то
нет!
     -- Почему же нет, вот! -- Матросов достал из кармана два секундомера  и
протянул один Савелию.
     --  Минутная  готовность!  --  громко  объявил  Савелий,  включая  свой
секундомер, затем подошел к соперникам Воронова, проверил  их  забинтованные
руки  и тихо заметил: -- Старайтесь не пользоваться запрещенными приемами, и
все пройдет нормально.
     -- Постараемся, капитан, -- ответил за двоих Роман.
     Присмотревшись,  Савелий  понял:  потные  они  не  потому,  что  успели
размяться, а от волнения. Ему почему-то стало их жаль.
     --  Не  кидайтесь  вперед  сломя  голову! -- предупредил он напоследок,
вспомнив о сокрушительных ударах своего "братишки". И услышал,  как  Никифор
шепнул своему партнеру:
     --  Он нарочно так говорит: за своего майора боится. Нужно сразу ломать
его!
     Савелий досадливо поморщился, но не вставишь же другому свои мозги.
     -- Внимание! Первый раунд! -- выкрикнул он и дунул в свисток.
     Капитан уверенно  вышел  на  середину  татами,  повел  плечами,  словно
проверяя  связки,  потом расставил ноги и руки чуть в стороны. Его соперники
заняли место напротив и стали быстро  продвигаться  ему  навстречу.  Воронов
спокойно  ждал.  Когда  до него оставалось метра два-три, парни одновременно
бросились в прыжке вперед,  стараясь  сбить  Воронова  ударами  ног  с  двух
сторон.  Но  Андрей  явно  приготовился  к  такому трюку и пригнулся на долю
секунды раньше, чем кто-то из них  успел  достать  его  голову  ногой.  Было
заметно,  что  эти  удары  у  ребят отработаны. Но вес и сила ног у них были
разными, поэтому Никифор выпрыгнул несколько выше, чем  Роман,  а  потому  и
опустился  чуть позднее, буквально на одно мгновение. Савелий уже понял, что
Воронов сейчас останется один на один со вторым соперником. Этого  мгновения
Воронову  хватило, чтобы сделать Роману подсечку, когда тот коснулся татами,
то есть в самый неудачный  для  него  момент.  Роман  потерял  равновесие  и
откинулся  на  спину.  Андрей захватил в замок его руку и заломил ее болевым
приемом. Через мгновение противник уже стучал свободной рукой по татами, что
на всех языках мира означает одно: "Сдаюсь!"
     Савелий свистнул, и Роман покинул татами. Он не ожидал такого  быстрого
успеха  "братишки"  и  был  несколько  разочарован,  уверенный, что и второй
соперник вряд ли продержится дольше. Однако на этот раз  он  ошибся.  Скорее
всего,  Андрея  подвела  несвойственная  ему  самоуверенность,  или хотелось
блеснуть перед Савелием, и он неосторожно бросился вперед,  чтобы  побыстрее
закончить  бой. Но Никифору печальный опыт партнера послужил хорошим уроком,
а может, и совет Савелия вспомнился.  Как  бы  там  ни  было,  но  он  сумел
сконцентрироваться,  увернулся,  хотя  и  не без труда, от нескольких ударов
майора и сам нанес ему ощутимый удар ногой в затылок.
     В этот момент Савелию даже  показалось,  что  бой  действительно  может
закончиться,  и  на  сей  раз -- совсем не в пользу Воронова. Андрей неловко
упал лицом вперед и неподвижно замер на  татами.  Савелий  собрался  открыть
счет,  но  тут перехватил спокойный взгляд Матросова, который наблюдал с еле
заметной усмешкой и даже не пытался что-то предпринимать.  Тогда  и  Савелий
решил чуть выждать. Теперь уже Никифор бросился вперед, подскочил к лежащему
Воронову  и  хотел  ухватить его за ногу, но не успел: Андрей вдруг выбросил
ногу вперед, и Никифор наткнулся на нее прямо коленом.  Если  бы  он  просто
стоял,  то,  вероятно,  упал  бы  на  спину,  но он довольно быстро двигался
вперед, и удар едва не сломал ему  коленный  сустав.  Никифор  вскрикнул  от
боли,  свалился  и  обхватил  руками  колено.  Надо  было открывать счет или
выяснять, может ли он продолжать бой, но в  этот  момент  Матросов  дунул  в
свисток и показал Савелию секундомер: время!
     Воронов  отправился  в  свой угол, а Никифор, с трудом поднявшись, -- в
свой. Савелий быстро подошел к нему, помог сесть на  стул  и  склонился  над
коленом, которое распухало прямо на глазах.
     -- Сильно болит? -- спросил Говорков.
     --   Все   нормально.  --  Пересиливая  боль,  Никифор  даже  попытался
улыбнуться. -- Вот кретин! И почему  я  тебя  не  послушался,  капитан?  Так
здорово  поймал его на противоходе и -- здрасте вам! -- сам же на этот прием
и нарвался.
     -- Мне кажется, тебе вряд ли стоит продолжать бой с таким  коленом.  --
Заметив,  что  парень недовольно скривился, Савелий успокаивающе добавил: --
Не переживай! С каждым может случиться.
     -- А это не помешает мне продолжить занятия?
     -- Ни в коем случае, -- заверил его Савелий.
     -- Ладно. -- Никифор облегченно вздохнул. -- Выкидываю полотенце.
     -- И правильно! -- Савелий подмигнул ему, потом громко  объявил:  --  В
связи  с  тем,  что  один  из  участников получил тяжелую травму колена, бой
прекращается.
     -- А кто же победитель? -- разочарованно спросил Роман.
     -- Победила дружба! -- с улыбкой воскликнул Воронов, довольный, что  не
придется  продолжать бой с травмированным соперником. -- Сейчас попрошу тех,
кто еще не познакомился лично  с  капитаном  Мануйловым,  прийти  в  комнату
отдыха. Остальным -- заниматься по расписанию!
     Савелий положил руку Никифору на колено.
     -- Расслабься, парень, -- сказал он, почувствовав, как Никифор напрягся
от страха и боли. -- Я тебе ничего плохого не сделаю.
     -- Я не боюсь, это инстинктивно, -- смутился тот и радостно воскликнул:
-- Господи, а боль-то проходит!
     --  Ну вот, а ты боялся, -- улыбнулся Савелий и невозмутимо выпрямился.
На его лице выступили капельки пота.
     -- Надо же! -- снова воскликнул Никифор. -- И опухоль спадает...
     -- Только не  говори  никому,  --  шепотом,  будто  заговорщик,  сказал
подошедший Воронов и подмигнул ему.
     --  Как  скажешь,  командир.  --  Парень  радостно  вскочил,  но тут же
испуганно замер, пытаясь понять, болит ли нога, и понял, что  не  болит.  --
Спасибо, капитан!
     -- Живи! Пока! -- улыбнулся Савелий, и Никифор направился к выходу, но,
вдруг  остановившись, с растерянным видом обернулся. -- А как же ребята? Они
ж подумают, что я смухлевал.
     -- А ты похромай немного и откажись от подвижных игр, --  прищурившись,
предложил Савелий.
     -- Ага, вот еще! -- возмутился Никифор. -- Будь что будет! Расскажу как
есть. Не поверят -- их дело; главное, совесть моя чиста.
     --  Не  самое  плохое решение, -- согласился Савелий, и парень уверенно
зашагал к выходу.
     -- Как он тебе? -- спросил Воронов.
     -- Занятный. -- Савелий одобрительно покачал головой.  --  Думаю,  есть
третий кандидат.
     --  А кто первые два? Мы с тобой? -- Воронов уже был готов рассмеяться,
но Савелий серьезно ответил:
     -- Гордеич и Роман.
     -- Согласен. А Матросов?
     -- К нему я хочу еще немного присмотреться. Вроде тоже ничего...
     -- Извини, что о сыне Рокотова не предупредил. Кстати, а он тебе как?
     -- Парень, видно, толковый, но его я, конечно же, не возьму. Отец-то  в
курсе?
     --  В том-то и дело, что парень буквально выпросил у меня обещание, что
я ничего отцу не скажу.
     -- Вот чудак! Это же секрет Полишинеля -- до подачи списков генералу.
     -- Что будем делать? Парня жалко. Изо всех сил старается.
     -- А Олег куда смотрел? -- вздохнул Савелий.
     -- Так он и Олегу голову заморочил.
     -- Ладно, пусть пока тренируется, потом что-нибудь придумаем.  Ну  что,
пойдем с остальными знакомиться?
     Комната  отдыха  напоминала  средней  руки  ночной  клуб. В одной части
комнаты стояли игральные автоматы, бильярдный и теннисный столы;  в  другой,
отделенной  от  первой  раздвижной  стенкой,  мог  уединиться тот, кто хотел
почитать или просто поразмышлять о чем-нибудь. Возле входа  стоял  небольшой
бар  с  холодильником, забитым всякими безалкогольными напитками, начиная от
молока и кончая всевозможными сортами минералки.  Если  нужно  было  собрать
всех  проживающих на базе на кинопросмотр или на собрание, стенка сдвигалась
в сторону, и комната превращалась во вполне вместительный зал.
     Сейчас народу на базе было немного, и сдвигать стенку не потребовалось:
все уместились в "избе-читальне", как прозвал  это  место  какой-то  шутник.
Когда туда вошли Савелий с Вороновым, за столами сидели пятеро претендентов.
Отсутствовали  тоже  пятеро:  двое  выпали  из  списка, Владимир Трегубенков
вернулся, вероятно, на дежурство к  воротам,  не  было  и  друзей-соперников
Никифора и Романа. Увидев Савелия и Андрея, претенденты встали.
     --  Прошу  садиться,  --  сказал Воронов. -- Для тех, кто по какой-либо
причине не слышал, повторю: это капитан  Мануйлов  Сергей,  которого  иногда
называют  еще  и Бешеным. Именно его слово станет решающим при отборе. Кроме
того, капитан будет вашим инструктором по всем видам рукопашного боя.
     -- Разрешите вопрос капитану? -- вызвался Константин.
     -- Пожалуйста, -- кивнул Воронов.
     -- Это правда, что вы, капитан...
     -- Вроде мы договорились разговаривать на "ты", -- прервал его Савелий.
     --  Хорошо.  Правда,  что  ты,  Сергей,  за  несколько  секунд  вылечил
Никифора,  как  он  сам  сказал,  или это была "хитрая" травма, так сказать,
дипломатического свойства? -- Константин  спросил  таким  тоном,  что  стало
ясно: Никифору он не верил.
     --  Знаете,  друзья,  мне  очень понравилось то, что сказал Воронов, --
спокойно начал Савелий. -- Некоторых из вас ожидают смертельные испытания, и
потому ложь в наших отношениях недопустима. Помните слова мудреца: "Единожды
солгавший -- кто тебе поверит?" Вот я и  предлагаю  вам:  сами  не  лгите  и
верьте другим, по крайней мере до тех пор, пока не обманут...
     --  Извини,  но  ты  мог  бы  сейчас доказать, что ты его действительно
вылечил, а не он тебе подыграл? -- Константин хитро прищурился.
     -- Хотя я  и  не  люблю  ничего  никому  доказывать,  но  если  ты  так
настаиваешь,  то,  конечно  же,  могу пойти тебе навстречу. -- Савелий пожал
плечами. -- Только при одном условии!
     -- Каком еще условии? -- насторожился парень.
     -- Судя по всему, ты из тех, кто верит только собственным ощущениям, не
так ли?
     -- В общем, так...
     -- Значит, чтобы я мог доказать свою  правоту,  мне  необходимо  именно
твое участие. Справедливо? -- обратился Савелий к остальным.
     -- Конечно!
     -- Правильно!
     --  Логично,  --  подытожил  Матросов  и  ухмыльнулся: вероятно, он уже
догадался, каким будет это условие.
     -- И  что  мне  нужно  делать?  --  решился  после  недолгих  колебаний
Константин.
     --  Сейчас  при  всех  я  тебя  ударю,  и ты получишь примерно такую же
травму, а потом я ее вылечу.
     -- Как это? -- растерялся парень.
     Все расхохотались: вид у Константина был несчастный. Похоже, он  сильно
пожалел,  что  сунулся со своим вопросом. Неожиданно его выручил розовощекий
крепыш.
     -- Можно мне сказать? -- Он медленно встал.
     Савелий видел его во время поединка, но кто это -- не  знал,  а  потому
вопросительно посмотрел на Воронова.
     --  Это  Жора,  тот,  что  на кухне сегодня дежурит, -- шепотом пояснил
Андрей.
     -- Прошу, -- кивнул Савелий. -- Только представься, пожалуйста!
     -- Поподробнее?
     -- Естественно, -- подтвердил Савелий и улыбнулся.  Он  догадался,  что
именно сейчас предложит Жора, поскольку заметил его перебинтованный палец.
     --  Георгий  Мордвинцев.  Тридцать  четыре года. Полтора года в Афгане.
Ранения хватал как блох, но, к счастью, все были легкими. Сейчас  работаю  в
фирме  "Герат", в отделе личной охраны. До Афгана служил в спецназе, поэтому
владею  обычным  "спецназовским  набором":  различными   школами   восточных
единоборств,  любыми  видами  оружия,  хорошо  знаю  подрывное  дело,  люблю
кашеварить... Что еще? -- он пожал плечами.
     -- Языки?
     -- Только русский, -- гордо сказал он  и  добавил:  --  Пока  меня  это
устраивало.
     -- Ладно. Что хотел предложить?
     --  Я  во  время поединка видел момент травмы: распухло колено или нет,
мне судить трудно -- далековато сидел. Только не подумайте, что я не верю. Я
верю! Но верю, как говорится, сердцем, а хотелось бы убедиться на  деле,  --
сказал он, и вокруг послышался одобрительный гул.
     -- Понимаю. И что?
     --  Если коленка действительно опухла, значит, были какие-то внутренние
повреждения, ну там... капилляры лопнули, сосуды разные...
     -- Хочешь сказать, что были какие-то физические повреждения?
     -- Вот именно. -- Он улыбнулся. -- А коль так, то  вот!  --  Он  поднял
вверх указательный палец.
     Савелий  вспомнил  чеховский  рассказ  "Хамелеон"  -- о том, как собака
укусила за палец золотых дел мастера Хрюкина. Он с трудом  сдержался,  чтобы
не рассмеяться, -- столь комично выглядел Жора. Видимо, не один он вспомнил.
     --  Вроде  собак на базе нет... -- с нарочитой задумчивостью проговорил
Матросов, и все рассмеялись.
     -- А меня никто и не кусал! -- Жора, казалось, собирался обидеться, но,
раздумав, пояснил: -- Это я порезался, когда лук чистил.
     -- Понял,  --  снова  улыбнулся  Савелий.  --  Георгий  предлагает  мне
вылечить его палец, правильно?
     --   Абсолютно,   --   облегченно   вздохнул  Жора  и  победно  оглядел
присутствующих, словно ожидая их одобрения.
     -- Хорошо, я согласен, но только предупреждаю всех: не надо  при  любых
пустячных ранках ко мне бежать. Развязывай свой палец!
     -- Сейчас тебе его оторвут, -- хихикнул Константин.
     --  Ну  и  что?  Зато  болеть  перестанет, -- усмехнулся Георгий и стал
решительно разматывать бинт.
     Савелий прекрасно понимал, что  сейчас  от  его  успеха  зависит  очень
многое:  коллектив должен безоговорочно поверить своему учителю, наставнику,
инструктору. В противном случае сколько бы ни тратилось времени на  занятия,
результат будет нулевой или минимальный. "Закрывать" раны гораздо сложнее, и
Савелий  внутренне  начал  настраиваться  еще  до  того,  как к нему подошел
"пациент".
     Порез оказался действительно глубоким, и  Савелий  поднял  Жорину  руку
повыше, чтобы палец был виден всем.
     --  У  кого  есть  желание проверить чистоту эксперимента? -- с иронией
спросил он.
     -- И так видно, -- махнул рукой Матросов. -- Колдуй, капитан!
     Не обращая внимания  на  его  насмешливый  тон,  Савелий  на  мгновение
прикрыл глаза, зажал больной палец в своем кулаке и мысленно представил, как
срастаются  сосуды  и  капилляры,  как постепенно уходит небольшое онемение,
исчезает боль. Выражение лица "пациента" за  эти  несколько  минут  менялось
несколько  раз.  Сначала насмешливое недоверие, потом чуть заметный страх --
вдруг будет  еще  больнее?  --  потом  любопытство  и,  наконец,  восторг  и
недоумение...
     --  А ведь правда не болит! -- воскликнул он, и, когда Савелий отпустил
его руку, Жора уставился на свой палец, начал вертеть им  и  осматривать  со
всех сторон. -- Не верю своим глазам! Чертовщина какая-то! Куда делся порез?
     --  Ты что, уже соскучился по нему? -- Савелий вытер со лба выступивший
пот. -- Хочешь, обратно верну?
     -- Ну уж, дудки! -- воскликнул  Георгий  и  так  быстро  сунул  руку  в
карман, словно боялся, что Савелий и впрямь сейчас вернет порез.
     Все рассмеялись, но смех вышел каким-то натянутым.
     -- Ну что, теперь-то поверил? -- спросил Воронов Константина.
     --  Как тут не поверишь? -- серьезно ответил Константин. -- Перед всеми
даю слово: никогда больше  не  буду  сомневаться  в  ваших  словах,  товарищ
капитан.
     -- Мы вроде договорились на "ты", -- напомнил Савелий.
     --  Извините,  товарищ капитан, но я теперь, после того, что увидел, не
смогу обращаться к вам на "ты". -- Он говорил сконфуженно, но искренне.
     -- Как  хочешь,  --  пожал  плечами  Савелий.  --  Ладно,  позабавились
немного, и достаточно. Займемся делом.
     -- Ничего себе, позабавились, -- фыркнул Матросов, все еще находясь под
впечатлением от увиденного.
     --  Согласен, неправильное слово подобрал. -- Савелий прекрасно понимал
состояние присутствующих, исключая Воронова, который видел кое-что  покруче,
но  он  не  хотел  слишком  долго  задерживаться  на  этом.  --  Скажем так:
отвлеклись немного. Действительно, парни, займемся делом! Вот ты, к примеру.
Матросов: давай познакомимся поближе!
     -- А что я? У меня все, как и у всех. Тридцать шесть лет,  из  них  три
отдал  Афгану. Ранен не был. Бог миловал, а может, потому, что специально на
амбразуры не прыгал, как мой тезка...
     -- Жалеешь, что ли? -- в шутку бросил Константин.
     -- А что жалеть-то? -- серьезно ответил Александр.  --  Конечно,  тезка
мой  в  памяти  людской  остался  навечно. Но мне бы хотелось, чтобы обо мне
помнили не как о герое, а как о надежном парне, с которым всегда было весело
и легко. До армии выступал за "Динамо" в  вольной  борьбе  и  самбо,  иногда
закрывали  мной  и дыру в боксе по моему весу. В армии меня сразу отобрали в
спецназ.  В  Афганистане  определили  в  разведбатальон,   службу   закончил
командиром взвода разведчиков, в чине старшего лейтенанта. В настоящее время
возглавляю у Олега оперативную часть...
     -- Если не секрет, что заставило тебя согласиться на предложение майора
Воронова? -- в лоб спросил Савелий.
     --  Почему секрет? -- скривился он. -- Мне воздуху не хватает! Простора
для мысли! -- воскликнул он с таким азартом, что сразу же напомнил одного из
киношных героев, который рвал на себе тельняшку и кричал:  "Жора,  плюнь  за
пазуху  -- морская душа не может жить без моря!". Потом спокойно добавил: --
Опасностей захотелось.
     -- Хорошо, а языки?
     --  Немного  говорю  на  фарси,  английский  знаю  лучше.  А  еще  могу
объясняться с глухонемыми.
     --  Спасибо.  Теперь  ты, -- кивнул Савелий на парня, сидевшего рядом с
Матросовым.
     Тот медленно поднялся, и оказалось, что росту в  нем  никак  не  меньше
метра девяносто. Перехватив взгляд Савелия, он сразу же уточнил:
     -- Метр девяносто три. Иван Калуга, тридцать два года, год Афганистана,
два тяжелых ранения...
     -- За год? -- удивился Савелий.
     -- Нет, за три. Сразу же по призыву меня определили в Кремлевский полк,
но потом  в нем побывала какая-то шишка из ЦК, которая заявила: "Кремлевский
полк особый, и в нем все должны быть одного  роста!"  Тогда  меня  сунули  в
морскую  пехоту,  там  я  тоже  кому-то  не понравился. Потом -- к воздушным
десантникам, дольше всего у них был, там меня увидел Чурбанов  и  перевел  к
себе,  а  потом...  --  Он  вдруг махнул рукой, видно, решив, что это никому
неинтересно. -- Языков не знаю, но выкрадывал их  довольно  часто.  Старшина
запаса,  два  ордена.  Все,  вроде  бы...  Сейчас  тоже  работаю в "Герате",
заместителем Вишневецкого. Согласился потому, что, Олег сказал, я могу  быть
полезен в этом задании.
     -- Откуда такая уверенность? -- удивился Савелий.
     -- Я Чечню очень хорошо знаю: детство там провел и потом бывал...
     --  А  почему  ты  решил, что наше задание связано с Чечней? -- спросил
Савелий.
     -- Олег мне сказал, что я могу быть полезен, --  спокойно,  не  моргнув
глазом, повторил Иван Калуга.
     -- Ну, хорошо, садись.
     Не  дожидаясь  вопроса  Савелия,  Костя  Рокотов  поднялся сам и быстро
начал:
     -- Константин Рокотов, двадцать один  год,  служил  в  морской  пехоте,
Афганистан, как вы понимаете, не застал, зато повоевал в Чечне пару месяцев,
обошлось  без  ранений,  в прошлом году демобилизовался, работаю в "Герате",
никаких подвигов пока не совершил и, если честно, очень хочу отправиться  на
ваше задание. -- Все это он отчеканил без запинки, словно выучил наизусть, а
потом уставился на Савелия.
     --  Послушай,  Костя,  зачем  это  тебе?  -- устало спросил Савелий. --
Только, пожалуйста, не нужно говорить о романтике.
     Услышав последнюю фразу, Рокотов заметно растерялся: очевидно, именно о
романтике он и хотел сказать. Помолчав немного, пожал плечами.
     -- Выходит, теперь слово "романтика" как бы ругательное, так,  что  ли?
-- обиженно спросил Константин.
     --  Ну, почему ругательное? Просто когда об этом говорит человек твоего
поколения, звучит не очень убедительно, -- откровенно ответил Савелий.
     -- Моего?  А  разве  ты  сам  не  относишь  себя  к  нашему  поколению?
Подумаешь, каких-то десять лет!
     --  Не  каких-то,  а ЦЕЛЫХ десять лет, -- возразил Савелий. -- А десять
лет по нынешним временам -- это целая жизнь.
     -- Может быть, для кого-то из МОЕГО поколения слово "романтика"  ничего
и  не  значит, но для меня оно не потеряло своего первоначального смысла! --
упрямо произнес Костя. -- Во всяком случае,  объяснить  чем-то  другим  свое
желание отправиться на это задание я не могу.
     --  Хорошо,  пусть  будет  по-твоему,  -- примирительно сказал Савелий,
почувствовав, что Рокотов говорит искренне.
     -- Значит, я могу остаться? -- Костя засиял от счастья.
     -- Скажи, а отец знает о твоем решении? -- неожиданно спросил Савелий.
     -- При чем здесь отец? -- недовольно буркнул Константин.
     -- Ты не ответил на мой вопрос.
     -- Нет, не знает. -- Парень поморщился.
     -- Почему?
     -- Я решил ему сказать только в  том  случае,  если  меня  окончательно
утвердят для этого задания. Зачем заранее волновать?
     -- Выходит, ты не уверен, что тебя утвердят?
     --  А  разве  все  остальные  уверены?  --  ответил Рокотов вопросом на
вопрос.
     -- Думаю, да. Ладно садись. И ты,  наконец!  --  Савелий  посмотрел  на
рыжего парня, сидевшего рядом с Константином.
     Он  оказался  не слишком мощного телосложения, да и ростом лишь немного
выше Савелия, однако было в  нем  что-то  такое,  что  вызывало  симпатию  и
доверие буквально с первого взгляда.
     -- Денис Кораблев, тридцать четыре года, три года Афганистана в войсках
специального  назначения,  служил  в  отделе  военного  прокурора,  приводил
решение суда в исполнение. То есть был и  палачом!  --  Последние  слова  он
произнес  с  некоторым  вызовом  и  тут  же  пояснил: -- Это я сказал, чтобы
предварить вопросы.
     -- Сколько раз? -- уточнил Савелий,  чувствуя,  как  симпатия  к  этому
парню почему-то быстро улетучивается.
     -- Один. -- Кораблев тяжело вздохнул и опустил голову.
     -- Тогда зачем вообще об этом заговорил?
     -- Да тошно мне до сих пор! -- В его голосе звучал какой-то надрыв.
     -- В чем его обвиняли? Ну, того, которого ты...
     --  В  измене Родине. Будто бы он рассказал "духам" о маршруте наших, и
ребята погибли, попав в засаду.
     -- Почему "будто бы"? -- спросил Савелий, хотя уже сам  догадался,  что
того парня осудили напрасно.
     -- Оказалось, "духи" его подставили: пленный потом рассказал.
     Кораблев чуть не плакал, и Савелию стало его жаль.
     --  Тебя это так мучает, что ты подумывал даже пустить себе пулю в лоб,
да храбрости не хватило, так? И ты специально ищешь опасность, чтобы  в  ней
забыться или погибнуть. Так? -- Савелий беспощадно бросал ему в лицо правду,
которой тот боялся. -- Скажи, ты мог бы нарушить присягу?
     -- Нет! -- твердо ответил он.
     --  Так  почему  же  ты  обвиняешь  себя  в  его  смерти? Ты где сейчас
работаешь?
     --  В  аналитическом  отделе  "Герата",  --  ответил  он.  --  Еще   до
Афганистана я в Плехановском учился, а когда вернулся -- закончил.
     --  Вот  видишь,  пользу  людям  приносишь,  а  сам  испереживался. Мне
кажется, у тебя в голове путаница! Ладно, потом  об  этом  поговорим.  Языки
знаешь?
     --  В совершенстве -- только английский. -- Он словно бы извинялся, что
не знает других  языков.  --  Зато  отлично  владею  ножом  и  вообще  любым
метательным оружием, даже камнем.
     -- Вот как? -- улыбнулся Савелий. -- Действительно любым?
     -- Любым. -- Тот пожал плечами.
     --  Проверим.  --  Савелий незаметно сунул руку в карман, пошарил там и
нащупал монету. Быстро вырвав руку из кармана, он бросил монету в Кораблева,
и тот спокойно поймал ее.
     -- Это легко! -- махнул рукой Денис.
     -- Так это еще не проверка, -- успокоил его Савелий. -- Так,  прелюдия!
Сможешь со своего места попасть... -- Он оглянулся и вдруг хитро прищурился.
--  ...вот в этот карман! -- Он показал на нагрудный карман своего пиджака и
слегка оттопырил его.
     От Кораблева до него было метров шестьсемь, кармашек совсем  небольшой,
и  монетка довольно легкая, что существенно усложняло задачу. Савелию просто
захотелось отвлечь парня от тяжелых мыслей. Промахнется -- ладно, попадет --
получит положительные эмоции. Не успел он додумать, как Денис,  взглянув  на
карман  Савелия, небрежно взмахнул рукой. В первый момент Савелий решил, что
тот шутит и бросать не собирается, но в следующее мгновение  ощутил,  как  в
его  грудь  легко  стукнулась монетка, и краем глаза увидел, что она упала в
карман.
     -- А ты действительно мастер! -- восхищенно воскликнул Савелий.
     -- Да ну! -- Денис вяло махнул рукой. -- Ничего здесь сложного нет.
     -- Вряд ли кто с тобой согласится. Просто высший класс! Ладно,  поручаю
тебе подучить всех ребят метанию ножа.
     --  Постараюсь!  --  В  его глазах зажегся огонек, и Савелий понял, что
добился своего.
     Поздно вечером, уже лежа в кровати, он перебирал в  памяти  кандидатов,
пытаясь  решить  для  самого  себя,  с  кем из них отправиться во враждебную
Чечню, чтобы достойно выполнить задание, не потеряв ни одного человека...
     Какие  разные  собрались  здесь  люди!  Разные,  но  всех   их,   кроме
Константина,  объединяло  одно: каждый из них лицом к лицу уже встречался со
смертью...




     Очнувшись, Теплягов с удивлением обнаружил, что лежит в своей  кровати,
и  несколько  минут  пытался  понять,  как  он  здесь  очутился  и что с ним
произошло. Вторая кровать была пустой: значит, его приятель Валентин либо на
дежурстве, либо в комнате отдыха. Обычно они все  делали  вместе,  а  сейчас
вдруг  того  нет рядом. Выходит, что-то произошло. Серый вдруг ощутил боль в
затылке, прикоснулся к нему рукой и поморщился. Зато сразу же все  вспомнил,
и  его  буквально "замкнуло": он обыскал комнату в поисках оружия, но ничего
не нашел и подумал о тире.
     -- Посмотрим, какой ты смелый перед  автоматом!  --  Теплягов  даже  не
заметил, что говорит вслух.
     В этот момент в комнату вошел Валентин.
     -- Как отдохнул? -- участливо спросил он.
     --  Ты че, гад, издеваешься? -- взревел Серый. -- Тоже друг называется!
Не мог поддержать, что ли?
     -- В чем поддержать? -- Валентин неожиданно разозлился, скорее даже  не
на  Теплягова,  а  на  себя  за  то, что дал слабину и сам вычеркнул себя из
списка претендентов. -- Твою дурость,  что  ли?  Ты  же  сам  выпросил  себе
пиздюлей!  --  Он  все  повышал  и  повышал голос. -- Думал: ага, маленький,
слабенький, я его быстро сломаю... А мне этот парень нравится!  Спокойненько
взял  и завалил такого быка. Да ты спасибо ему должен говорить, а не злиться
на него.
     -- За что мне его благодарить? За то, что башку  едва  не  развалил  на
части?  За  что?  --  Теплягов  был несколько сбит с толку: он впервые видел
обычно сдержанного, уравновешенного Валентина в таком состоянии.
     -- За что? Господи, да что ты дурочку ломаешь? Ты же все сам  прекрасно
понимаешь.  Это  ты  другим  можешь мозги парить, пытаясь доказать, какой ты
крутой и смелый, но мы-то с тобой знаем, что ты до чертиков боишься  смерти!
Не дай Бог кому-то послушать, как ты во сне стонешь и мамочку зовешь! Тебе ж
Серый,  действительно  лечиться  нужно! Понимаешь, ты, дурья твоя голова? Ты
думаешь,  я  сюда  пришел,  чтобы  снова  отправиться   повоевать?   Хватит,
навоевался!  Да  за  тобой  я  пошел!  За  тобой,  чтобы  тебя  удержать  от
какой-нибудь глупости! Мы ж договорились: если я  тебя  о  чем-то  прошу  --
слушайся.  А  я  сразу, едва только взглянул в его глаза, понял, что тебе не
сдобровать. Этот капитан мне парня одного напомнил в Афгане.  Ты  ж  знаешь,
что  вэдэвэшников за глаза Рэксами звали, так вот того парня все прямо так и
звали: Рэкс, причем уважительно! С ним самые  здоровые  бугаи  старались  не
связываться,  а  тоже  был,  вроде  этого  -- щупленький, невзрачненький! --
Валентин постепенно остыл и заговорил обычным тоном.
     -- И что же мне теперь делать? -- растерянно спросил Серый: он был явно
обескуражен, услышав правду, и не от кого-нибудь, а от лучшего Друга.
     -- Что делать, что делать... Жить! Просто жить,  не  стараясь  лезть  в
герои.
     --  Почему ты никогда раньше не говорил о том, что я по ночам кричу? --
спросил Серый.
     -- А зачем? Что бы это изменило?
     -- Может, мне действительно нужно к психиатру сходить?
     -- Первая здравая Мысль у моего лучшего друга. -- Валентин улыбнулся  и
подмигнул.  --  Видно, парню-то и правда нужно спасибо сказать -- вправил он
тебе мозги.
     -- Да, звезданул  классно!  --  Теплягов  усмехнулся,  словно  ребенок,
который  хвастается  своим  первым  синяком.  -- Я даже и глазом моргнуть не
успел, а этот шпындик как...
     -- Это точно, -- перебил его Валентин. -- Ну что, пойдем?
     -- Куда?
     -- Трегубенков попросил подменить его на воротах на часок.
     -- Так мы ж уже вроде отслужились...
     -- Тебе что, трудно напоследок хорошее дело для человека сделать? --  с
укором бросил Валентин.
     --  Да  нет,  я  не к тому... -- Серый неожиданно смутился, и Валентину
даже показалось, что, может, капитан все-таки поставил ему мозги  на  место.
-- Как думаешь, Олег-то отпустит меня к психиатрам?
     --  Не  только  отпустит,  но и порадуется за тебя, -- искренне заверил
Валентин.
     Когда Теплягов  позвонил  Вишневецкому,  все  честно  ему  рассказал  и
спросил его по поводу психиатра, Олег с облегчением вздохнул.
     --  Решился  наконец? Давно пора! Если хочешь, могу тебя свести с одним
классным специалистом: он многим нашим мозги вправил.
     -- Не откажусь.
     -- Так ты говоришь, этот Бешеный сбил тебя с ног, а ты до  сих  пор  не
знаешь, как это произошло?! -- спросил Олег.
     -- В том-то и дело, -- откровенно признался Серый.
     -- Тебе, можно сказать, повезло.
     -- И ты туда же? -- обиделся Теплягов.
     -- О чем ты?
     -- Валентин мне уже говорил, что я должен благодарить этого капитана за
то, что он мне мозги вправил.
     --  Может,  и  вправил, но я о другом: я его с Афгана знаю. Недаром ему
кличку дали -- Бешеный. А Валентин как, решил остаться там?
     -- Валентин вернулся вместе со мной.
     -- Капитан отсеял?
     -- Нет, сам отказался. А когда ты меня с доктором сведешь? --  напомнил
Теплягов.
     --  Завтра  и  сведу:  приходи  в  офис часам к трем, вместе и съездим.
Годится?
     -- Конечно. Спасибо! Пока!
     -- Будь!
     Олег положил трубку  и  покачал  головой:  у  Савелия  осталось  восемь
человек,  а если не считать Рокотова, которого он наверняка отсеет, то семь.
Воронов говорил, что им нужно две пятерки. Кого ж дать  еще?  Действительно,
отобрал  самых-самых,  да  и  свою  работу  нельзя  заваливать.  Вишневецкий
задумался и вдруг вспомнил Михаила Гадаева, которого Савелий знал  по  своей
поездке  в  Швейцарию.  Надо же, как он мог забыть о нем? Гадаев же чеченец.
Кстати, один из немногих, кому он мог бы безоговорочно свою голову доверить.
Олег быстро набрал номер.
     -- Мишу можно?
     -- Олег, это же я, -- обиженно отозвался Гадаев.
     -- Не узнал -- богатым будешь.
     -- Не возражаю. Ты по делу или так вспомнил?
     -- А что лучше? -- усмехнулся Олег.
     -- А мне и так и так хорошо.
     -- Ты никуда не собираешься в ближайший месяц-другой?
     -- Вроде нет, а что?
     -- Пока ничего не могу сказать, а потом созвонимся.
     -- И все? -- Михаил был явно несколько разочарован.
     -- А что еще?
     -- Ты сейчас занят?
     -- Через пять минут придет один мужик, решим с ним кое-какую задачку, и
минут через тридцать я свободен. Что ты хочешь мне предложить?
     -- Да тут моя фирма по случаю откупила  четверг  в  одной  сауне...  --
Гадаев говорил как бы между прочим, прекрасно зная страсть Олега к парилке.
     --  Так сегодня же четверг! -- воскликнул Олег, с легкостью попавшись в
расставленные сети.
     -- Правда? -- деланно удивился Михаил. -- Ну, так что?
     -- Конечно же, да! Адрес? И во сколько?
     -- Так, слушай... -- Михаил быстро продиктовал ему  адрес;  сауна,  как
оказалось,  находилась совсем недалеко от офиса "Герата". -- Приезжай сразу,
как освободишься.
     -- Что брать с собой?
     -- Там все есть, -- заверил Михаил.
     -- Все?
     -- Абсолютно! -- Гадаев усмехнулся. -- У вахтера будет пропуск на  твое
имя, а куда идти -- покажут. Жду, до встречи!
     Закончив  быстро  разговор  с  возможным  партнером, Олег вызвал своего
водителя и отправился в сауну, уже предвкушая удовольствие. По этому  адресу
находился какой-то научно-исследовательский институт. Вахтер, дюжий детина с
пышными ворошиловскими усами, не торопясь взглянул в толстый журнал.
     --  Как,  говорыты,  вас  зовуты?  Вишневский?  --  с  явным украинским
акцентом спросил он.
     -- Нет, Виш-не-вец-кий, -- по слогам произнес Олег.
     -- Ну, правильно, я и говорю: Вишневецкий! -- Вахтер лукаво  улыбнулся.
--  Пийдоти  по  тиму коридору, в самом конце спуститесь вниз по лестнице, а
дальше учуете!
     -- А откуда вы знаете, куда мне нужно? -- удивился Олег.
     -- А куда еще, если рабочий день вже ж закончился! -- Он подмигнул.  --
Там вже ждуть.
     Олег  пожал  плечами,  пошел по коридору, спустился по лестнице и сразу
учуял специфический запах, который мог идти только из парилки. Он  пошел  на
этот  запах  и  вскоре  уже входил в предбанник. На крючках висела одежда --
судя по всему, народу было не очень много. Вишневецкий быстро разделся, снял
с вешалки старую шляпу, нахлобучил ее  на  голову  и  подхватил  из  стопки,
лежавшей  на  стуле, чистую простыню. Из предбанника вели две двери, но Олег
не знал, куда идти, и открыл наобум. За дверью  оказался  туалет.  Тогда  он
открыл  другую и в первый момент ничего не увидел -- было темно, а потом его
ослепил внезапно вспыхнувший яркий свет.
     --  Ничего  себе!  Какой  прибор  у  твоего  приятеля!  --   восхищенно
воскликнул тонкий женский голос, и тут же раздался смех.
     Когда  глаза  немного  привыкли  к  свету,  Олег  увидел огромный стол,
заставленный различными яствами, а за столом сидели Михаил и две  пухленькие
девицы, закутанные по пояс в простыни.
     --  Предупреждать нужно, -- усмехнулся Олег, потом скосил глаза на свой
"прибор". -- Всегото ничего осталось после травмы.
     -- Травмы? -- ужаснулась девица с пышными светлыми волосами.
     -- Может, сначала хоть познакомимся? -- предложил Олег.
     -- Это Марина, -- указал Михаил на блондинку. --  А  черненькую  Анютой
зовут. Прошу любить и жаловать моего друга Олега Вишневецкого!
     -- По какому случаю банкет? -- спросил Олег.
     -- По случаю моего рождения, -- ответил Михаил.
     --  Стоп!  Твой  день рождения, я прекрасно помню, пятнадцатого мая. --
Олег погрозил ему пальцем.
     -- Я о своем втором рождении. -- Михаил был серьезен,  и  Олег  тут  же
сообразил.
     -- Ты о ранении?
     --  Да, если бы не классный хирург, то мой последний вздох произошел бы
на чужой земле Афгана. Но для того, чтобы у  этого  хирурга  появился  шанс,
нужно было, чтобы вот этот парень вытащил меня на своем горбу с поля боя. --
Гадаев  встал,  обнял  Олега  и  протянул  ему  рюмку  с водкой. -- Спасибо,
братишка! За тебя! -- Он повернулся девушкам. -- Как говорит наш вещий Олег,
"по писяшке"!
     -- Ты же знаешь, я больше не пью, -- напомнил Вишневецкий.
     -- А ты и не пей, пригуби и поставь взад. За тебя! -- Михаил чокнулся с
ним и опрокинул водку в рот, после чего закусил соленым огурчиком.
     -- Мы тоже за тебя пьем. -- Блондинка встала, чмокнула  Олега  в  щеку,
прижавшись на мгновение пышной грудью, чокнулась с ним и медленно выпила.
     -- А мне можно? -- с завистью спросила Анюта.
     -- Не можно, а нужно! -- воскликнул Михаил.
     У  Анюты  тоже  были  довольно  пышные формы, но когда она встала, Олег
поразился, какая у  нее  задница,  которую  не  удалось  спрятать  даже  под
простыней.  Перехватив  его  взгляд,  Анюта  повернулась  вокруг и кокетливо
спросила:
     -- Нравится?
     -- Очень, -- с улыбкой ответил Олег.
     -- За вас! -- Анюта подошла, обняла его за шею и  смачно  поцеловала  в
губы.  --  Вот так! -- бросила она, затем чокнулась с ним и быстро выпила до
дна.
     Олег пригубил водку, поставил рюмку  на  стол,  потом  отпил  прямо  из
бутылки боржоми.
     -- И все-таки что за травма была? -- спросила Марина.
     Олег рассмеялся.
     --  Это  шутка!  Анекдот  есть такой: познакомилась девушка с парнем, а
когда дело дошло до секса, она и говорит: "Боже, какой у  вас  огромный...",
потом  вдруг замолчала, наклонилась к его члену, а там написано: "При..." "А
что было раньше написано? "Прибор", что ли?" -- спрашивает девица. "Нет,  не
"прибор"  и  никакой  не  огромный!  --  говорит  парень.  --  До травмы был
огромный, а сейчас так себе...  И  написано  было  не  "прибор",  а  "Привет
морякам  балтийского  флота!"  Да  собака  откусила,  и  осталось только три
буквы".
     -- Откусила? Кошмар какой! -- деланно ужаснулась Анюта и  зябко  повела
плечами.
     Михаил рассмеялся:
     -- А я не слышал этого анекдота! Ужас, ты хоть представляешь себе член,
на котором уместилась бы такая фраза?
     -- Смотря как писать. И какими буквами, -- совершенно серьезно ответила
Анюта, и на этот раз рассмеялись все.
     -- Как пар? -- спросил Олег.
     -- Отличный! -- ответил Михаил.
     -- А веники?
     --   Перед  парилкой  замочены  в  тазике.  Рядом,  в  бутылках,  мята,
эвкалипт...
     -- Отлично! Я пошел! -- Олег встал и быстро открыл  дверь,  за  которой
обнаружил  небольшой,  три  на  два  метра,  бассейн,  три  душевых отсека и
деревянную лавку. На лавке стояли тазик с вениками и бутылки с добавками.
     Прихватив с собой обе бутылки, Олег вошел в парилку с тремя полками и с
удовольствием отметил, что пар действительно отличный. Он брызнул из  каждой
бутылки  на раскаленные камни, подождал, пока дух не распространится по всей
парилке, после чего сразу же поднялся и сел на самую верхнюю  полку.  Мягкий
запах  эвкалипта и мяты отлично прочищал дыхательные пути. Дождавшись, когда
пот обильно выступил по всему телу, Олег уже  собрался  выйти,  как  в  этот
момент в парилку зашла Марина.
     -- Не возражаете? -- спросила она.
     -- А почему я должен возражать? -- пожал плечами Олег.
     --  Такой  страстный  поцелуй получился у вас с Анютой, может, вы с ней
хотите пообщаться?
     -- Какая разница, с кем париться?
     -- Тогда ложитесь! -- Марина ловко расстелила на второй полке простыню.
     Олег улыбнулся, но решил посмотреть, что будет дальше.
     -- Нет, сначала на живот!
     Она легко, чуть касаясь, пробежалась пальчиками сперва по спине,  потом
по  ягодицам,  ногам  и  вернулась  к  шее. Ее пухлые пальцы были достаточно
сильными, и массаж она делала довольно профессионально.  Управившись  с  его
мощной  спиной,  Марина  принялась  за  ягодицы,  и  ее  массаж  стал больше
смахивать на тайский. Она стала ласкать его  ягодицы  своим  пышным  бюстом,
пробегаться   по  ним  языком,  слизывая  выступивший  пот...  Не  прошло  и
нескольких  минут,  как  Олег  возбудился,  и  Марина,   почувствовав   это,
прошептала:
     -- Вот теперь на спину ложись!
     От   массажа  Олега  разморило.  Он  чувствовал  себя  отлично.  Марина
несколько секунд с восхищением смотрела на его член, потом сунула чтото себе
в рот, наклонилась и ловко надела губами презерватив.  Олег  тихо  застонал.
Крепче сжав губами его член, Марина несколько раз скользнула ими вверх-вниз.
     --   Так  хорошо?  --  спросила  она  чуть  погодя.  --  Может,  хочешь
по-другому?
     -- Послушай, если честно, то я никак не  хотел.  Мне  достаточно  жены,
которую я люблю. -- Олег попытался отстранить ее.
     --  Вот чудак! Я и не пытаюсь занять ее место, просто хочу сделать тебе
приятно. Разве тебе массаж не  понравился?  --  Похоже,  ее  самолюбие  было
задето.
     -- Понравился, -- признался Олег. -- Но только массаж.
     --  Так и это -- только массаж! Разве нет? -- Марина хитро прищурилась,
продолжая играть его членом.
     Олег вздохнул.
     -- Ладно, заканчивай свой массаж.
     Ей не нужно  было  повторять  дважды:  она  тут  же  нависла  над  ним,
расставив  ноги,  и  аккуратно,  очень  медленно  впустила его плоть в себя,
словно опасаясь боли.
     -- Боже, какой он огромный, -- прошептала  она  и  повторила  несколько
раз: -- Огромный! Огромный! -- И с каждым словом опускалась ниже, вскрикивая
то  ли  от  боли,  то  ли  от  страсти, потом начала двигаться все быстрее и
быстрее, пока наконец не добилась разрядки.
     -- Тебе было хорошо? -- спросила Марина, вставая.
     --  Да  как  сказать...  --  усмехнулся  Олег,  скосив  глаза  на  свой
по-прежнему возбужденный член.
     --  Я  знаю,  ты  не кончил, но у меня все там горит! Я тебе по-другому
помогу.
     В парилку, покачивая огромными ягодицами, вошла Анюта.
     -- Говорила же тебе: не спеши, дай  сначала  мне  его  потормошить!  --
ехидно заметила она.
     Анюта  подошла  ближе  и принялась массировать Олегу грудь. Ее движения
были медленными и приятными. Она пощипала его соски, затем,  схватив  Марину
за  волосы, ткнула ее лицом в грудь Олега, а сама резко насадила себя на его
член. Несмотря на колоссальный размер ее задницы, влагалище у нее было очень
узким.  В  отличие  от  Марины,  Анюта   не   спешила,   стараясь   продлить
удовольствие.  Марина  в  это время целовала его соски и ласкала низ живота;
Олега так разобрало, что, казалось, он сейчас воспарит  от  охватившего  его
блаженства.  Неожиданно  Марина  больно  сжала зубами его сосок. Олег открыл
глаза и увидел, что ее зад усердно обрабатывает Михаил. Девушки начали томно
повизгивать, и вскоре к их взвизгиваниям добавился стон  Михаила.  Почему-то
эти  звуки,  а  может, их трогательная очередность, рассмешили Олега, и он с
трудом сдержался, чтобы не сбить  всем  кайф.  Сейчас  ему  хотелось  только
одного  --  чтобы  скорее  наступил  "момент истины". Вскоре это свершилось.
Поток был таким мощным, что вознес бы  Анюту  вверх,  если  б  не  резиновое
изделие. Почувствовав это, Анюта ускорила темп и с громким криком кончила.
     Сразу  за  ней  закричала  Марина,  и  ее  вопль  подхватил Михаил. Это
прозвучало так смешно, что Олег не выдержал и расхохотался.
     -- Вас бы на сцену выпустить -- вот бы "бабок" срубили!
     -- А что, интересная мысль, -- усмехнулся, тяжело дыша, Гадаев.
     -- Ничего не выйдет, -- совершенно серьезно произнесла Анюта.
     -- Почему?
     -- Советами замучают!
     На этот раз рассмеялись все. Выскочив из парилки, девушки  бросились  в
бассейн,  а  мужчины  встали под душ, после чего вернулись в комнату отдыха.
Олег укоризненно заметил:
     -- Ты же знаешь, что я не любитель таких мероприятий.
     -- Иногда, для разнообразия, можно, -- махнул  рукой  Михаил.  --  Тебе
что, не понравились телки?
     --  Не  в  них дело. -- Олег вдруг понял, что ничего не сможет доказать
ему. -- Ладно, оставим это.
     -- Как хочешь. Но ты мне скажи, Олежек: ты ж не просто так спрашивал  о
моей занятости?
     --  Я  же  сказал:  немного  подожди,  потом все узнаешь, -- недовольно
поморщился Вишневецкий.
     -- Ну намекни хотя бы!
     -- Хорошо, но только дай слово, что сразу же забудешь до поры.
     -- А то ты меня не знаешь!
     --  Вполне  возможно,  что  вскоре  ты  понадобишься   нашему   старому
знакомому, -- тихо произнес Олег.
     -- Саве... -- начал Гадаев, но Олег тут же перебил его:
     -- Никаких имен!
     -- Извини. Понял.
     Заметив,  что  Олег  нисколько  не  шутил  по  поводу  "телок",  Михаил
расплатился с  ними  и  выпроводил,  после  чего  приятели  еще  пару  часов
наслаждались паром...



     Интуиция не подвела Олега: на следующий день ему позвонил Савелий.
     -- Привет, Олежек!
     --  Привет...  --  Вишневецкий  сделал  многозначительную  паузу, давая
понять, что не знает, как его называть, и Савелий подсказал:
     -- Ну вот, забываешь старых друзей? Сергей Мануйлов звонит.
     -- Господи, извини, Серега, совсем зашился! Как ты? Когда увидимся?
     -- Когда время уделишь.
     -- Для тебя -- хоть сейчас! Машину прислать?
     -- Я на машине.
     -- Понял. Далеко?
     -- Через пятнадцать минут буду у тебя.
     -- Отлично, жду. -- Олег положил трубку и вызвал секретаршу. --  Жанна,
что у меня в ближайший час?
     --  В  приемной  сидят представители нашего питерского филиала, а через
сорок минут подъедут из Военной Академии имени Фрунзе.
     -- Значит, так. Пока я буду разговаривать с  одним  человеком,  который
подъедет через пятнадцать минут, займи, пожалуйста, полковников.
     -- Чем, Олег Владимирович?
     --  Чаем  напои, коньяком угости, короче, придумай что-нибудь, чтобы не
обиделись.
     -- Хорошо, Олег Владимирович, постараюсь.
     -- А сейчас зови питерских! Да, и еще позвони-ка, пожалуйста,  Гадаеву:
пусть мчится ко мне, а как приедет, пусть подождет в приемной.
     -- Хорошо, Олег Владимирович.
     Уложившись в пятнадцать минут, Олег поднялся, чтобы проводить питерских
представителей  до дверей и прямо на пороге столкнулся с Савелием. Закрыв за
гостями дверь, приятели крепко обнялись.
     -- Как ты, друг? -- спросил Олег.
     -- Я прекрасно знаю, что ты в замоте, так  что  давай  не  будем  время
тратить на пустяки, -- предложил Савелий.
     -- Что, тоже в цейтнот вошел?
     -- Есть немного, -- кивнул Савелий.
     -- Хорошо, рассказывай, чем помочь?
     --  Здесь спокойно можно говорить? -- спросил Савелий и туг же добавил:
-- Ты уж, извини, что перестраховываюсь.
     -- Значит, нельзя иначе! Говори  совершенно  спокойно:  мои  спецы  все
держат под контролем.
     -- Отлично! Как насчет кофе?
     --  Без  проблем.  --  Олег  включил  селектор.  -- Жанночка, два кофе,
пожалуйста.
     -- А к кофе что, Олег Владимирович?
     -- Ничего, -- ответил он, заметив,  что  Савелий  отрицательно  покачал
головой.
     --  Я  не очень отрываю тебя от дел? -- спросил Савелий, когда девушка,
поставив на стол поднос с двумя чашками  кофе  и  сахаром,  вышла  и  плотно
закрыла за собой дверь.
     -- Пусть это тебя не волнует. Слушаю!
     -- Через несколько дней мы должны отправиться в Чечню.
     --  Понятно.  --  Олег  посерьезнел  еще  больше. -- О задании лучше не
рассказывай.  Меньше  знаешь  --  лучше  спишь.  В  чем  проблемы?   Оружие?
Транспорт?  Люди?  Кстати,  каким  маршрутом вы хотите идти? -- Олег задавал
главные вопросы быстро и четко, словно давно знал, куда Савелий отправится.
     -- Ситуация там, как ты понимаешь,  хреновая,  и  просто  так  с  двумя
группами не сунешься.
     -- Ты прав, не сунешься. Группы по пять человек?
     -- Генерал предлагает по пять, но я сомневаюсь, -- признался Савелий.
     --  Конечно,  с  меньшим  количеством  людей  проще  укрываться. Знаешь
восточную мудрость: "Пять львов  сильнее  пятисот  баранов"?  Мне,  конечно,
трудно судить, но я уверен, что лучше две тройки.
     --  Я  тоже  так  думаю. ~ Савелий благодарно улыбнулся, довольный, что
Олег, сам того не подозревая, поддержал его. -- Тем не менее, это не снимает
проблемы передвижения по территории Чечни,  да  еще  и  попасть  туда  нужно
незамеченными.
     -- Ты не знаешь пока, с какой стороны в нее просочиться?
     --  Ну  да.  Мы  пришли  к  выводу,  что входить в Чечню лучше всего со
стороны Дагестана. Но там, уже прямо на приграничной территории, живет много
чеченцев, которые тут же стукнут своим  о  том,  что  появились  посторонние
люди, к тому же вооруженные.
     -- Вооруженные?
     -- А ты как думал?
     --  Да,  час  от  часу  не легче. -- Олег тяжело вздохнул. -- Тут уж на
простое "авось" не понадеешься. Здесь хорошая легенда нужна...
     -- Вот, в самую точку! -- Савелий так обрадовался, словно его  приятель
предложил кардинальное решение.
     Олег как-то странно посмотрел на него, потом покачал головой.
     -- Слушай, дружище, что ты мне голову морочишь?
     -- В каком смысле?
     --  Ты  же  пришел  ко  мне  уже с готовым предложением и только к нему
подталкиваешь! -- Вишневецкий взглянул на Савелия.
     -- Ты прав, --  признался  тот.  --  Легенду  мы  придумали  следующую:
отправляемся туда под чужими именами...
     -- Естественно.
     -- А некоторые -- со справками об освобождении. -- Савелий сделал паузу
и, выжидая, отпил кофе.
     --  Кажется,  я  догадался, куда ты клонишь. -- Вишневецкий с сомнением
покачал  головой.  --  Хочешь   под   какой-нибудь   криминальной   "крышей"
отправиться, так?
     -- Так.
     -- И что повезете туда для наживки?
     --  Не  знаем  пока...  Предлагалось  разное:  наркотики,  оружие... --
Савелий пожал плечами.
     -- Отлично! -- Олег саркастически усмехнулся. -- Как говорится, в  Тулу
со  своим  самоваром.  Да  ты  знаешь,  сколько в Чечне оружия крутится? Да,
кстати, совсем недавно, буквально на днях, даже нам предлагали...  Стоп!  --
неожиданно  воскликнул  он.  --  Оружие,  вот!  -- Он торжествующе расправил
плечи.
     -- Ну, оружие... -- не понял Савелий.
     -- Вы его туда не повезете, а отправитесь туда за ним, -- пояснил Олег,
но тут же скривился. -- Вот только деньги...
     -- Что деньги?
     -- Денег надо столько, чтобы заинтересовать кого-нибудь  повыше,  чтобы
мелочь  всякая под ногами не путалась. То есть вы должны выглядеть солидными
покупателями.
     -- За это не волнуйся:  деньги  --  не  проблема,  --  тут  же  ответил
Савелий,  вспомнив  слова  Богомолова,  что  на операцию решено не жалеть ни
средств, ни сил. -- Насколько у тебя плотный контакт с  тем,  кто  предлагал
оружие?
     --  Лично у меня -- никакого. Они побаиваются меня, потому и выходят на
тех, кто в контакте со мной.
     -- Ну и? -- нетерпеливо буркнул Савелий.
     -- Момент! -- Олег взял трубку телефона сотовой связи и  быстро  набрал
номер.  --  Привет,  Колян!  Это  самый "любимый" говорит. -- Прикрыв трубку
рукой, он с улыбкой пояснил: --  У  него  тост  такой:  "За  моего  любимого
командира!" -- мы служили вместе. -- Олег нажал кнопку громкой связи.
     -- Привет, любимый командир! Рад, что позвонил -- сам собирался. У меня
очень  важный  разговор. Хотелось бы встретиться, но на Украину ехать нужно.
-- Голос у Коляна был хрипловатый.
     -- Так... -- Олег поморщился, но, взглянув на  Савелия,  полистал  свои
записи. -- Когда?
     -- Дней через десять.
     -- Ну, день-другой всегда можно выкроить.
     -- Отлично! У тебя ко мне дело?
     --  Дело?  Конечно, дело. Помнишь, ты говорил, что тебе кое-кто с "Юга"
товар предлагал?
     -- А что? Интересуется кто-то?
     -- Да, покупатель есть.
     -- Покупатель? На сколько потянет?  Две-три  единицы?  --  без  особого
воодушевления поинтересовался Колян.
     --  Нет,  это солидный оптовик, он сам приедет на место и переговорит с
хозяином.
     -- Куда хватил! Я ж с ним не контактирую.
     -- Понимаю, что ты не контактируешь, но тот, кто предлагал, связан же.
     -- Связан-то связан, но только я же не могу диктовать ему условия.
     -- Понимаю! Ты только законтачь покупателя с ним, а дальше  пусть  сами
разбираются.
     -- Ты ему доверяешь? Мне как-то не в кайф подставлять свою задницу...
     --  Конечно,  доверяю.  Пацан надежный, я с ним не только работал, но и
воевал.
     -- Смотри, чтобы не было  прокола.  Но  гарантировать  не  могу:  вдруг
хозяин не поверит?
     -- Да не волнуйся -- все будет нормально.
     -- Чего ты меня уговариваешь, как девочку? Не от меня зависит.
     --  Да я тебя не уговариваю, а ставлю в известность. Что же это за ТВОЙ
человек, если он не верит твоим рекомендациям?
     -- А он никому не верит! -- Голос Коляна странно дрогнул.
     -- Вот как? -- Олег нахмурился и взглянул на Савелия. -- Извини, ко мне
люди пришли, я перезвоню.
     -- Скоро? Меня в другом месте уже ждут.
     -- Подождут! Минут через пять позвоню. -- Олег отключил трубку. -- Судя
по всему, тот, кто предлагал ему оружие, -- крутой мужик. И мне  кажется,  я
знаю,  о  ком речь. В последнее время Коляна довольно часто видели с Семеном
Краснодарским.
     -- Что за фрукт?
     -- Мужик действительно крутой. Из Краснодара он, отсюда  и  кличка.  --
Олег помолчал немного, потом воскликнул: -- Кажется, я кое-что придумал...
     -- Что?
     --  Подожди,  сначала я должен проверить коечто. -- Он набрал номер. --
Это я, Колян!  Извини:  нужно  было  срочно  подписать  бумаги...  Не  очень
задержал?
     -- Нормально.
     -- Послушай, а этого мужика не Семеном кличут?
     -- Да... -- Колян растерялся. -- Но откуда...
     --  Оттуда!  -- перебил Олег. -- Короче, ты предупреди его, что на него
выйдет человек и скажет, что он от Сиплого. Захочет Семен, пусть проверяет!
     -- От Сиплого? Но...
     -- Наше с тобой дело только свести их, а там пусть сами разбираются, --
повторил Олег, и Колян наконец согласился.
     -- Если подумать, то я ничем не рискую, -- не очень уверенно сказал он.
     -- Вот именно.
     -- А мой навар?
     -- С меня? Нет, дорогой, свои комиссионные ты получишь с продавца, а  я
свои с покупателя. Логично?
     -- Вроде...
     -- То-то же! И как договоримся? Дать ему твой телефон?
     -- Зачем?
     -- Верно! Зачем тебе лишний раз светиться? Подошли лично мне адресок, а
через  месячишко  требуй  свои  проценты.  Да, еще раз прошу тебя, не забудь
предупредить Семена.
     -- А как же! Без меня он с ним и разговаривать не будет, а  то  и  того
хуже...
     -- Вот-вот. Кстати, может, все-таки заскочишь ко мне?
     -- Завтра утром, часов в девять -- устроит?
     --  Отлично!  С  меня  причитается. -- Олег отключил трубку и подмигнул
Савелию. -- Все тип-топ! Завтра у нас будет адрес Краснодарского.
     -- Что ты задумал?
     -- Понимаешь, этот  Краснодарский  действительно  никому  в  Москве  не
доверяет, да и круг больно: ты заметил, как Колян чуть икать не начал, когда
я  произнес  имя  Семена?  Краснодарский  был очень близким другом покойного
Сильвестра. Помнишь такого?
     -- Которого подорвали в машине?
     -- Ну! Так вот, пару месяцев  назад  Семен  появился  в  Москве,  чтобы
скооперироваться  с  солнцевскими  ребятишками. Я слышал, у них там не все в
порядке: кто-то кого-то кинул... Короче, на этом, как мне кажется,  и  можно
сыграть.
     -- А кто такой Сиплый?
     --  Сиплый?  -- Олег чуть задумался, словно лишний раз размышляя, стоит
ли впутывать Савелия в это дело, но потом,  видимо,  решил,  что  иначе  все
равно  не  обойтись.  --  Сиплый  как  раз и был челночным посредником между
Сильвестром и Краснодарским. А месяца три назад окрестили его на четыре года
за вооруженный грабеж. Я и подумал: коль скоро ты  со  справкой  будешь,  то
почему  бы тебе не освободиться с той "командировки", где Сиплый парится? --
Олег подмигнул Говоркову. -- А подробности об этой зоне  и  о  самом  Сиплом
тебе  расскажет  человек,  который  только что оттуда откинулся. Позвони мне
завтра утром, я тебя с ним свяжу. Ему можно  доверять:  он  тоже  "афганец",
залетел  по  глупости.  В  день  ВДВ  поднабрался  хорошенько  и  с  ментами
цапанулся. Дали три года. С месяц, как по двум третям  вышел.  Мне  кажется,
самый удачный ход.
     -- Ну спасибо, Олежек!
     --  Если  честно,  рановато  спасибо говорить. Когда получится, тогда и
скажешь. Дай мне пару-тройку дней, я все узнаю по своим каналам.  Вдруг  что
изменилось  за  эти  дни?  А мне тебя терять очень не хочется, -- усмехнулся
Вишневецкий. -- Кстати, как мои люди? От двоих ты избавился?
     -- Уже знаешь?
     -- Еще бы! Мне Теплягов в тот же день  звонил.  До  сих  пор  не  может
понять,  чем  ты  его  так  саданул,  что  он  в  момент  вырубился. -- Олег
рассмеялся. -- Паря давно сам напрашивался, так что  все  правильно.  Может,
именно  это  ему  и  нужно  было?  Может,  действительно  возьмется за ум? А
остальные как?
     -- Троих вроде отобрал, -- не очень уверенно ответил Савелий.
     -- Трегубенков, Матросов. Еще кто? -- улыбнулся Олег.
     -- Трегубенков, Никифор Колосков и Роман Кочергин, -- поправил Савелий.
     -- А Матросов? -- Олег удивился: в ком в ком,  а  в  Матросове  он  был
твердо уверен.
     -- Пока думаю.
     -- Трое есть, да вы двое, итого -- пятеро. Остается один?
     --  Двое.  Отправимся всемером: одна группа -- трое, вторая -- четверо.
От остальных придется отказаться. Как им объяснить?
     -- Ничего объяснять не надо, скажешь, что остальных я затребовал назад:
они мне здесь нужны. Кстати, это правда.
     -- И Рокотову ничего не объяснять? -- усмехнулся Савелий.
     -- Рокотову? Нет, с Рокотовым ты уж, пожалуйста, сам решай: не  хочется
мне с Михаилом Никифоровичем говорить на эту тему. А правду сказать не могу:
я слово Косте дал.
     -- Надо же, этот парень всем заморочил голову!
     -- Кому это всем? -- встрепенулся Олег.
     -- Тебе, Воронову...
     --  Как?  И  ему  тоже?  --  Олег  развеселился.  -- Ну, парень, далеко
пойдет...
     -- Ага, если милиция не остановит, -- подхватил Савелий.  --  Ладно,  с
ним я как-нибудь сам справлюсь, а за остальных спасибо. Парни все ничего, да
всех-то не возьмешь! Но еще один нужен, -- напомнил Савелий.
     -- Послушай, приятель, у меня есть предложение... -- начал Олег.
     -- У меня тоже, -- подхватил Савелий, и они почти хором воскликнули:
     -- Михаил Гадаев! -- И оба тут же рассмеялись.
     -- А кто-то говорит, что мы не братья, -- заметил Олег.
     --  Раз  одна  и  та  же мысль посещает двух людей одновременно, то это
может означать только одно: эта мысль...
     -- ...правильная, -- закончил хозяин кабинета.
     -- Он в Москве сейчас?
     -- Еще как в Москве! -- ухмыльнулся Олег, вспомнив посещение сауны.
     -- Что, хорошо попарились? -- неожиданно спросил Савелий.
     -- Откуда  знаешь?  Тебе  что.  Мишка  уже  звонил?  --  Олег,  похоже,
обиделся.
     --  Нет, он мне, конечно же, не звонил. Просто я заметил, что ты сияешь
как масленый блин, и запах от тебя исходит банный.
     -- До сих пор? Надо же, -- удивился Олег. -- А мне  никто  об  этом  не
сказал.
     -- Нужно уметь не только заметить, но и проанализировать.
     -- А такое под силу только двум моим знакомым: Савелию и... Бате.
     -- Не преувеличивайте, товарищ майор!
     -- Чего уж там! -- Олег махнул рукой. -- Где уж нам уж выйти замуж...
     -- Ой-ой-ой! Совсем забитый мужичонка! Давай лучше Михаилу позвоним.
     --  Так  он уже с полчаса в приемной дожидается, когда ты его позовешь.
-- Олег усмехнулся.
     -- Ну ты и гусь, Олежек! Что ж сразу-то не сказал?  --  Савелий  быстро
вскочил,  открыл  дверь  и  действительно увидел Гадаева: тот сидел у окна и
читал какой-то журнал.
     Заметив Савелия, Михаил тут же бросился к нему.
     Они вошли в кабинет и только потом  крепко  обнялись,  похлопывая  друг
друга по спине.
     -- Я сразу же догадался, для чего Олег меня так срочно вызывает к себе.
-- Михаил не пытался скрыть своей радости. -- Что, снова вместе поработаем?
     -- А куда ж я без тебя, парниша?
     -- Как к тебе обращаться? -- предупредительно спросил Гадаев.
     --  Как обычно: капитан Мануйлов. Можно -- Сергей, а можно Бешеный. Как
тебе больше нравится!
     -- Ты даже представить себе не можешь,  до  чего  я  рад  тебя  видеть,
Серега!  Я  ж  так  и  не поблагодарил тебя за тот подарок, который ты нам с
ребятами тогда сделал!
     -- А это совсем и не обязательно. -- Савелий недовольно нахмурился.  --
Вы честно отработали эти деньги.
     -- А сейчас куда? Далеко?
     -- Нет, гораздо ближе, но намного опаснее!
     --  "Чем  опаснее,  тем  лучше  для воздушных десантников!" -- произнес
Михаил, подражая генералу Богомолову.
     -- Надо же, запомнил!
     -- Еще бы! Когда?
     -- Обо всем чуть позднее. Сейчас ответь на один вопрос, только прямо.
     -- Спрашивай.
     -- У тебя в Чечне много родственников?
     -- Достаточно, а что? -- Гадаев нахмурился.
     -- В каком месте?
     -- В основном, в Кади-юрте.  Может,  скажешь,  почему  спрашиваешь?  --
Гадаев  разволновался, и его акцент чуть усилился. Потом догадка озарила его
лицо. -- Значит, туда зовешь? -- Взгляд Михаила стал тяжелым. -- Зовешь туда
и боишься, что могу помешать чем-нибудь, так, что  ли?  Выходит,  не  веришь
мне?
     --  Неправильно  говоришь!  Если  бы  не  верил, не стал бы предлагать.
Просто мне не хочется ставить тебя в неловкое положение: что, если там, куда
мы отправимся, окажутся твои родственники, которые встанут у нас на пути?
     -- Мои родственники у нас на пути никогда не встанут! -- твердо  сказал
Михаил.  --  Сейчас  я старший в роду. -- Он вздохнул. -- Отец умер три года
назад, а его родной брат, мой дядя,  погиб  в  больнице,  которую  захватили
бандиты.
     -- Убили?
     --  Врачи  сказали,  от  инфаркта скончался. Но кто, кроме Бога, правду
знает?
     -- А если бы поддерживал? -- спросил Савелий.
     -- Если бы поддерживал, то я все равно пошел бы с тобой, но стрелять  в
своих не стал бы, -- прямо ответил Михаил.
     -- Спасибо за честность!
     --  А  разве я мог ответить иначе? -- Михаил задал этот вопрос, скорее,
себе самому. -- Если не хочешь, не отвечай, но я все равно спрошу.  В  какую
часть Чечни мы направляемся?
     --  В  район  Ведено,  Шали... -- Савелий заметил, как в глазах Гадаева
блеснул зловещий огонь.
     -- Когда начинать подготовку?
     -- Сегодня. Готов поехать со мной прямо сейчас?
     -- Куда?
     -- Туда, где мы будем жить и тренироваться.
     -- Без проблем! Только сделаю пару звонков. Можно?
     -- Никому никакой информации! -- предупредил Савелий.
     -- Естественно, -- кивнул Михаил, отошел в угол и стал  набирать  номер
на трубке сотового телефона.
     -- Доволен? -- спросил Олег Савелия.
     --  Вполне.  Знаешь,  Богомолов  просил,  чтобы  ты  снабдил обе группы
оружием, которое мы закажем, а он с тобой потом рассчитается.
     -- Надеюсь, ты не закажешь стингеры, танки,  ракеты  "земля-земля"?  --
пошутил Вишневецкий.
     -- Пока нет.
     --  В  таком  случае,  составь  список,  мы  "на  собрании  внимательно
рассмотрим все ваши просьбы, завизируем у... Господа Бога и выделим". О  чем
ты говоришь?
     -- Вот список. -- Савелий вытащил из кармана листок и протянул Олегу.
     --  Ничего  себе  списочек, -- вздохнул Олег. -- Ладно, через пару дней
доставим туда, куда скажешь.
     -- Отлично! Скажи, Олежек, как ты сам-то?
     -- В смысле работы?
     -- И работы, и личной жизни.
     -- Знаешь, работы столько, что моя личная жизнь здесь  и  проходит.  Не
помню, когда мы с Ладой вместе по-настоящему отдыхали.
     -- А бросить не хочется?
     -- Иногда так припечет, что кажется -- все, баста! Пошло все к чертовой
матери!  Потом  остынешь  немного,  увидишь  плоды  своих трудов праведных и
успокаиваешься. К тому же стольких наших ребят удалось пристроить на работу,
а кого-то просто от голодной смерти спасти. Так что стиснешь зубы  покрепче,
спрячешь подальше свои сомнения и снова в бой.
     -- Очень рад слышать это, Олежек! Очень рад! Если не мы, то кто?
     Всю  дорогу  до тренировочной базы ехали молча. Михаил думал о том, что
вскоре окажется в своей многострадальной Чечне, где не был с  тех  пор,  как
похоронил  дядьку.  Дядьку  уважали, и на его похороны собралось очень много
людей, среди  них  оказались  и  те,  кто  участвовал  в  захвате  больницы.
Очевидно,  догадываясь,  что  у  Михаила много сомнений по поводу смерти его
дядьки, они показали ему медицинское заключение, где говорилось, что  смерть
Ясы  Гадаева  наступила  от  обширного  инфаркта. Незадолго до этого Михаилу
удалось встретиться с женщиной, которая лежала  в  соседней  палате.  По  ее
немногосложным  ответам  Михаил  понял,  что  не  все  так просто и правду в
ближайшее время ему узнать не удастся.
     Сделав вид, что верит медицинскому заключению, Михаил затаил  злобу.  И
сейчас,  когда  Савелий  начал  расспрашивать,  где  живут его родственники,
сердце Михаила забилось сильнее: кажется, есть  возможность  рассчитаться  с
теми,  кто  отправил  дядьку  на  тот  свет.  Яса  Гадаев был справедливым и
честным. И всегда вставал на сторону слабых.  Вполне  вероятно,  что,  когда
бандиты  захватили  больницу,  он  попытался  их  образумить,  подписав себе
смертный приговор. К тому же преступники поторопились кремировать  тело  Ясы
Гадаева, сославшись на неразбериху. Видно, тело было так изуродовано, что ни
о каком инфаркте и заикаться не стоило.
     Савелий  немного лукавил с Олегом, когда ответил, что с Матросовым пока
не решил. Он почти сразу же остановил на нем свой выбор, но не  хотел  ни  с
кем делиться своими планами, пока не проработал все до конца. Савелий понял,
а  Олег  только  укрепил  его  во  мнении, что идти нужно мобильными, совсем
небольшими группами: максимум по три человека.  Однако  он  чувствовал,  что
чего-то  не  хватает.  Это  как  на  последней  примерке  у портного: раньше
казалось, где-то жмет, что-то топорщится, но стоит мастеру сшить все, убрать
складки, разгладить утюгом, и вещь сидит на тебе, словно ты в ней родился.
     После встречи с Олегом Савелий понял, что именно это и было  "последней
примеркой": не хватало одного стежка, и этим стежком оказался Михаил. Именно
он  мог  выполнить  ту  функцию, о которой все время думал Савелий: функцию,
которую во время войны выполняет высланная вперед разведка. Основными силами
рисковать нельзя, поэтому сначала разведка должна сообщить, что  творится  в
тылу у врага, а потом можно вносить в план коррективы. Именно такой человек,
как  Михаил  Гадаев,  и  нужен  им  для  столь серьезной и опасной операции.
Похоже,  у  Михаила  свои  счеты  с  бандитами.  Правда,  Савелий  не  успел
"выслушать"  все  его  мысли,  но основное уловил. Да и глаза Михаила выдали
его: в них загорелся мстительный огонь, стоило Савелию  лишь  назвать  район
операции.
     Остается  только  ждать  сообщений  от  Олега Вишневецкого. Хоть бы все
получилось!
     -- Кого-нибудь взял еще  из  тех,  кто  был  с  нами  в  Швейцарии?  --
неожиданно поинтересовался Михаил, прервав размышления Савелия.
     -- Нет, ты единственный.
     -- Что за люди?
     --  "Афганцы".  Но  я  отбирал  не только по этому принципу, в основном
учитывал степень профессионализма. Отобрал четверых, ты --  пятый,  и  мы  с
Вороновым. Ты знаком с майором?
     -- Конечно.
     --  Пойдем  двумя  группами  по три человека, а еще один человек пойдет
самостоятельно и станет нашими глазами и ушами. Догадываешься, кто?
     -- Как будем связь держать?
     -- Спутниковый телефон.
     -- Отлично! Но вы-то  как?  Чужаков  там  сразу  вычисляют,  устраивают
слежку,  проверку,  а  потом  могут  и... -- Михаил сделал характерный жест,
резанув ребром ладони по горлу.
     --  Во-первых,  среди  тех  четверых   отобранных   некоторые   говорят
по-чеченски  и  жили  в Чечне; кроме того, есть кое-какие мысли насчет того,
как можно более-менее спокойно передвигаться,  но  пока  об  этом  не  имеет
смысла говорить.
     -- Конечную цель задания ты знаешь? -- осторожно спросил Михаил.
     Савелий  несколько  минут  молчал,  пытаясь  до  конца  решить для себя
вопрос: стоит ли сейчас раскрывать кому бы то ни было  суть  возложенной  на
них  задачи  или  сделать  это  чуть  позднее. Конечно, Савелий предпочел бы
второй вариант, но  Михаил  задал  вопрос,  и,  если  соврать  или  попросту
отмолчаться,   их  отношения  могут  осложниться.  Что  изменится,  если  он
расскажет  сейчас?  Если  Михаил  сообщит  кому-то  услышанное  или   просто
проговорится,  это  грозит смертью всем участникам операции "Горный воздух".
Что значит "если он сообщит кому-то или просто проговорится"?  Не  лучше  ли
называть  вещи  своими именами: если предаст... Выходит, он Михаилу все-таки
не доверяет? Доверяет! Тогда в чем же дело?
     -- Знаешь, -- если что-то тебя смущает, можешь  просто  промолчать,  --
заметил Михаил.
     --  Нет,  меня  ничего  не  смущает, -- возразил Савелий. -- Откровенно
говоря, я думал, стоит ли сейчас говорить тебе о нашем задании или  отложить
до той поры, когда буду рассказывать всем.
     --  Я  же  тебе  предложил  промолчать...  --  начал Михаил, но Савелий
перебил его:
     -- Но ты УЖЕ задал вопрос, а потому я не могу просто промолчать.
     -- И что будем делать?
     -- Раньше нужно было думать,  --  буркнул  Савелий.  --  Ты  первый  из
участников, кто узнает об операции "Горный воздух".
     -- Спасибо за доверие, -- вполне серьезно сказал Михаил.
     -- Наша цель -- Мушмакаев. -- Савелий чуть понизил голос, словно даже в
машине боялся, что кто-то может его подслушать.
     --  Фу,  наконец-то!  --  обрадовано  воскликнул  Михаил. -- Давно пора
заставить заткнуться этого подонка! Позорит чеченский народ! И  можешь  быть
спокоен:  Гадаев  оценил  оказанное  ему  доверие  и никогда не подведет, --
торжественно произнес он. -- Хорошо, что предупредил:  постараюсь  по  своим
каналам выяснить, где сейчас обосновалась эта скотина.
     --  Не  надо,  --  сказал  Савелий.  --  Дойдет  случайно до его ушей и
насторожит так, что и на пушечный выстрел к себе не подпустит.
     --  Зачем  обижаешь,  приятель?  Гадаев  не  такой  глупый,  как  может
показаться  со  стороны.  --  Михаил  действительно  смотрел  на  Савелия  с
некоторой обидой. -- Можешь поверить, что Гадаев  сделает  все  аккуратно  и
незаметно, через самых доверенных своих приятелей.
     --  Я  совсем не хотел тебя обидеть, -- примирительно возразил Савелий.
-- Просто я очень волнуюсь,  может,  гораздо  сильнее,  чем  раньше.  Ты  же
понимаешь,  как  нужно  перелопатить  себя,  чтобы  сунуться в логово врага.
Извини, что так говорю, но это же правда!
     -- В какой-то мере, -- со вздохом согласился Михаил.
     -- С другой стороны, Чечня -- это тоже часть нашей  большой  Родины,  и
мне трудно смириться с тем, что теперь, оказывается, это и не совсем так.
     -- Что ты мне объясняешь, будто я не понимаю?!
     --  Да  нет  же,  это я себе лишний раз стараюсь все объяснить. Даже не
объяснить, а убедить. Короче, ты понял, что я имею в виду. -- Савелий махнул
рукой, но тут же ухватился за руль: машину занесло на льду, и  они  едва  не
зацепили черный "мерседес".
     --  Конечно же я тебя понимаю, братишка, -- словно не заметив аварийной
ситуации, спокойно сказал Михаил. -- Маршрут определили?
     -- Вроде... -- Савелий тяжело вздохнул и спросил: -- Ты  что,  даже  не
заметил? Могли ж долбануться сейчас!
     --  А  чего  зря  волноваться? -- пожал плечами Михаил. -- Чему быть --
того не миновать.
     -- Веришь в судьбу?
     -- А ты разве нет?
     -- Если ты о том, что нас ждет, то сейчас все или,  во  всяком  случае,
многое  зависит от того, как пройдут переговоры, и, конечно же, от удачи. --
Савелий тоже вздохнул.
     Они приехали точно к обеду. Готовил на  этот  раз  Гордеич-Трегубенков.
Его  фантазии  хватило  на отличную сборную солянку, в которой Савелий нашел
даже  дольку  лимона,  и  великолепные  оладьи  с  красной  рыбой  холодного
копчения.  На  третье  был  настоящий  "русский"  компот  -- из сухофруктов.
Представив всем Михаила, Савелий быстро пообедал, и они с Вороновым пошли  в
комнату Говоркова.
     -- Что нового? -- нетерпеливо спросил Андрей.
     --  Сейчас  я  не  сомневаюсь, что мы уложимся в срок, -- твердо сказал
Савелий.
     -- Как это ты вспомнил про Михаила?
     -- Олег подтолкнул.
     -- Отличный парень! Только ты уверен, что он в крайней  ситуации  будет
держать нейтралитет?
     -- Уверен.
     -- Откуда такой оптимизм? -- недоверчиво хмыкнул Воронов.
     --  Не  только  оптимизм,  но  и  факты, -- возразил Савелий и подробно
рассказал о том, как погиб дядька Михаила.
     -- Что ж, иногда и несчастье помогает. -- Андрей задумчиво  кивнул.  --
Что еще?
     -- Кажется, у Олега есть отличная зацепка, чтобы ввести нас под "крышу"
того, кто связан с чеченским торговцем оружием или его посредником.
     -- Лучше бы все-таки с самим продавцом, -- вставил Воронов.
     --  Несомненно,  --  согласился  Савелий. -- Но дареному коню в зубы не
смотрят. Будем пользоваться тем, что дают.
     -- Мне кажется, тебя что-то смущает, -- насторожился  Андрей,  заметив,
что Савелий уставился в одну точку. -- Может, поделишься с братом?
     -- Поделюсь... Олег хочет вывести нас на некоего Семена Краснодарского.
Помнишь Сильвестра?
     -- Еще бы!
     --  Так  вот,  этот  Краснодарский  был  его корефаном. Видно, с давней
подачи Сильвестра, Краснодарский вышел на солнцевскую братву, а потом что-то
не поделил с ними...
     -- И Олег хочет как-то использовать это? -- предположил Воронов.
     -- Точно!
     -- Но это же очень опасно! Представляешь,  как  себя  сейчас  чувствует
этот  Краснодарский?  Хотел  наскоком,  а  получилось  жопом!  Он же теперь,
небось, и своим не доверяет, не говоря уже о чужих.
     -- Так мы же у него ничего и не просим, кроме как, связать с продавцом,
а то и с посредником.
     -- Ты считаешь, что это пустяк? -- удивленно спросил Воронов.
     -- Не пустяк, но риска-то для Краснодарского никакого.
     -- Это ты так рассуждаешь, а он может рассуждать совсем по-другому: "Не
хватает мне еще и на этом проколоться! Мало  мне  одного  фронта,  еще  один
открыть? А пошлю-ка я его в задницу!" Как тебе такие мысли?
     -- Логично, -- согласился Савелий. -- Именно это меня и гложет. Если ты
прав,  а скорее всего так и есть, Краснодарский, решив связать нас с Чечней,
то есть взять некоторым  образом  под  свою  "крышу",  должен  устроить  нам
проверку.
     -- Наверняка.
     Они оба задумались. Молчание длилось минут пять.
     --  Да,  рискованно,  --  сказал  наконец  Воронов,  --  Могут  и крови
попросить.
     -- Это-то нетрудно устроить, но время, которое уйдет  на  подготовку...
Мы  же  пока не знаем, почему Богомолов так спешит с этой операцией. А вдруг
там все завязано на времени?
     -- Да, ты прав. Единственное, что остается, это заверить Краснодарского
в нашей надежности. -- Воронов саркастически усмехнулся.
     -- Стоп! -- вскрикнул Савелий. -- А ведь ты  сейчас  высказал  отличную
идею!
     -- Какую? -- не понял тот.
     --  Для  того,  чтобы  Краснодарский  отказался от всякой там проверки,
нужно, чтобы он изначально доверял нам.
     --  Отличная,  а  главное,  очень  свежая  мысль!  --   Воронов   вновь
усмехнулся. -- Как это ты заставишь его поверить тебе?
     --  Да  погоди  ты1  -- Савелий рубанул воздух рукой. -- Честно говоря,
пока не  знаю  как,  но  мысль  хорошая,  а  значит,  будем  думать  в  этом
направлении...
     -- Ладно, ты думай, а я пойду с ребятами позанимаюсь.
     -- Чем?
     --  Богомолов прислал нам подробные карты Чечни, хочу ребят погонять по
ним.
     -- Ты что, уже показывал их им? -- нахмурился Савелий.
     -- Конечно, нет, -- успокоил  его  майор.  --  А,  вот  ты  о  чем!  --
догадался он. -- Не беспокойся, я хотел поработать только с теми тремя, кого
ты  утвердил  для  операции,  точнее  говоря, теперь уже с четырьмя, включая
Михаила.
     -- Тогда уж зови и Матросова, а остальных пришли в комнату отдыха.
     -- Что, будешь расставаться с ними?
     -- Сам понимаешь -- пора.
     -- Может, подумаешь все-таки насчет Дениса? -- попросил вдруг  Воронов.
-- Я не давлю, просто... просто... -- Андрей не мог найти подходящие слова.
     -- Просто тебе этот парень очень нравится, -- помог ему Савелий.
     -- Ну и нравится! Что с того?
     -- Ты так смущаешься, словно тебя обвиняют в чем-то непотребном.
     --  Да  нет,  это  я  на  себя  злюсь, что не смог толком объяснить! --
Воронов взял себя в руки.
     -- Если честно, то мне он тоже нравится, -- признался Савелий.
     -- Так в чем же дело?
     -- А ни в чем! Раз ты так настаиваешь, то давай возьмем и его.
     -- Это я настаивал? -- Воронов явно обрадовался такому решению. --  Сам
меня  уговаривал,  уговаривал:  возьмем  да  возьмем,  а теперь на меня же и
валит!
     -- Ладно, пригласи остальных в комнату отдыха. --  Савелий  поморщился.
-- Тяжелый предстоит разговор. Только и у меня к тебе будет просьба.
     -- Все, что хочешь, братишка.
     -- Придется тебе отвозить их -- я уже наездился сегодня.
     -- Конечно. Когда?
     --  Я  думаю, они вряд ли, услышав такую новость, захотят здесь надолго
задержаться.
     -- Это точно, -- согласился Воронов. -- Тогда так:  сейчас  ты  с  ними
побеседуешь,  я  дам  своим  задание  по ориентировке на карте, затем повезу
отставников в город, а  ты,  когда  отдохнешь,  поработаешь  с  ребятами  на
татами. Как тебе такой расклад?
     -- Одобрям-с, -- кивнул Говорков.
     Решив  не  оттягивать  время,  Савелий  сразу  же  отправился в комнату
отдыха. Там пока никлого не было.  Савелий  сел  за  стол  и  задумался.  Он
вспомнил  Розочку.  Интересно,  чем  она  сейчас  занимается?  О чем думает?
Вспоминает ли его? На носу --  сессия,  и  бедняжке  нужно  заниматься.  Как
перенесла  ее  подруга  утрату  отца?  Ей  повезло,  что рядом в этот момент
оказался такой душевный и отзывчивый человечек, как Розочка.
     Савелий так глубоко погрузится в размышления, что даже не  слышал,  как
ребята вошли в комнату отдыха. Он очнулся.
     -- Давно пришли? -- прямо спросил Савелий.
     -- Да нет, -- ответил Иван Калуга.
     Он  был  спокоен. Не волновался и Георгий Мордвинцев. Нервничали только
двое -- Константин Рокотов и сам Савелий. Костя --  потому  что  его  мучило
нехорошее предчувствие, а Савелий -- из-за предстоящего разговора.
     -- Вероятно, вы догадываетесь, для чего мы собрались, -- издалека начал
Савелий.
     Ребята молчали.
     --  К сожалению, я бы сказал, к большому сожалению, нам придется с вами
расстаться. Если хотите, могу каждому объяснить, почему.
     -- Честно говоря, хотим. -- В тоне Ивана послышались ревнивые ноты.
     -- Уверяю вас, что ваши профессиональные качества тут ни  при  чем.  Вы
все отлично подготовлены! -- искренне сказал Савелий.
     -- Тогда в чем же дело? -- спросил Георгий.
     --  Сегодня  я  встречался с Олегом Вишневецким, -- начал Савелий. -- И
мне пришлось буквально биться за каждую кандидатуру. После длительной  битвы
с  огромным  трудом  удалось  отстоять  тех,  кто сейчас отсутствует на этой
встрече. И первое категорическое "нет" от Олега Владимировича  я  получил  в
отношении  твоей  кандидатуры, Иван Калуга. Он пытался тебя кем-то заменить,
-- но... -- Савелий развел руками.
     Ему, конечно, было немного стыдно, что приходится  говорить  не  совсем
правду, но он успокаивал себя тем, что и правда никого не могла оскорбить.
     --  Именно этого я больше всего и боялся, -- с обреченным видом покачал
головой Иван Калуга.
     Он произнес это совершенно спокойно, просто констатировал  факт.  Таким
тоном обычно повторяют уже рассказанные новости.
     -- Меньше он сопротивлялся, когда речь шла о тебе, Георгий. Но...
     --   Интересно,   а  по  какой  причине  отказали  мне?  --  усмехнулся
Константин.
     -- Ты, парень, трижды допустил ошибку, -- серьезно сказал  Савелий.  --
Первый  раз,  когда  скрыл  от  своего отца правду, второй -- когда уговорил
Олега Владимировича и Воронова покрыть твою ложь...
     -- А третий, когда подумал, что можно будет и тебя уговорить, -- мрачно
улыбнувшись, закончил за Савелия Константин.
     -- Вот видишь, сам догадался, -- облегченно вздохнул Говорков,  в  душе
радуясь  тому, что не придется нудно объяснять, почему он не хочет брать его
на операцию. -- А раз сам все прекрасно понимаешь, значит,  ты  даже  умнее,
чем я думал.
     -- То ли похвалил, то ли мордой об стол, -- вновь ухмыльнулся Рокотов.
     --  Похвалил,  похвалил! -- подхватили остальные, явно желая поддержать
понравившегося им капитана по прозвищу Бешеный.
     -- Сегодня машина будет? -- деловито спросил Мордвинцев.
     -- Да, вас отвезет сам майор. -- Савелий попрощался с ними и отправился
отдохнуть к себе в комнату.




     Этот день был для Мушмакаева самым тягостным за последние шесть недель.
Дело в том, что все это время он ожидал человека из Центра,  который  должен
был  привезти  координационные  планы  взаимодействия  всех боевых чеченских
отрядов. Мушмакаев, конечно, мог обойтись и без этих дурацких, с  его  точки
зрения,  планов:  страна  большая,  а  бедлама  в  ней еще больше и нетрудно
подыскать место, где можно применить  силы  его  отряда.  Однако  Мушмакаев,
несмотря  на громкие заявления в прессе, что он подотчетен только Аллаху, на
самом деле относился с должным уважением к тем людям, которые  финансировали
"зеленое  движение"  в  Чечне.  Им,  впрочем,  как и самому Мушмакаеву, было
глубоко наплевать на это движение, но  оно  приносило  деньги,  а  тот,  кто
платит,  тот  и  музыку  заказывает.  Потому  Мушмакаев  старался  соблюдать
элементарные правила этой страшной игры. Хотя  в  последнее  время  денежные
поступления стали не очень-то регулярными, и приходилось все больше внимания
уделять  собственному,  оружейному,  бизнесу,  чтобы достойно содержать свой
отряд.
     А чем больший спрос на товар, тем большая в нем  потребность  --  иначе
потеряешь  клиентуру.  Но  отряд не снабжался на государственном уровне, все
поступления  происходили  за  счет  грабежа  воинских  складов,  милицейских
пунктов   и   населения   в  сопредельных  республиках.  Это  Мушмакаева  не
устраивало: во-первых, страшновато, во-вторых, можно  запросто  наследить  в
тех  населенных  пунктах,  которые  находятся  в  сфере интересов финансовых
покровителей "зеленого движения". А чтобы  не  терять  время,  а  значит,  и
доходы,   Мушмакаев,  недолго  размышляя,  нашел  простейший  выход:  набеги
продолжать без всяких координационных планов,  но  внести  одну  коррективу.
Если  раньше  его  соратники не трогали тех, кто добровольно отдавал им свое
оружие  и  не  оказывал  сопротивления,  то  сейчас  Мушмакаев  приказал  не
оставлять в живых ни одного свидетеля.
     Сам   Мушмакаев  был  весьма  косноязычен,  поэтому  долго  искал  себе
помощника,  который  мог  бы  не  только  грамотно  донести  идею  "зеленого
движения" до простых людей, но и сам бы верил в эту идею.
     Харона  Таштамирова  он встретил после набега на одно русское поселение
на границе Дагестана с Чечней.  Таштамиров  в  полном  одиночестве  брел  по
дороге,  и,  казалось,  ему  было плевать на то, что вокруг так неспокойно и
жизнь в любой момент может оборваться. Скорее всего,  так  бы  и  случилось:
захмелевшие  от  легкой  победы  и  пролитой  крови  боевики с удовольствием
отправили бы его на тот свет, если бы им  не  заинтересовался  Мушмакаев.  А
заинтересовался  он  лишь  по одной причине: Таштамиров был еще ниже, чем он
сам. Когда разведгруппа отряда Мушмакаева, шедшая на  несколько  сот  метров
впереди,  задержала  его  и попыталась выяснить, кто он, откуда и куда идет,
тот гордо ответил, что является "воином Аллаха" и направлен на землю,  чтобы
"наказывать  неверных и прославлять его имя". На его счастье, старший группы
оказался   человеком   верующим   и   решил   сдать   сумасшедшего    своему
непосредственному командиру, заместителю Мушмакаева. Тот был изрядно пьян и,
когда  задержанный  понес  свою ахинею, чуть не шлепнул его, но вмешался сам
Мушмакаев.
     -- Отставить! -- крикнул он  за  пару  секунд  до  экзекуции.  И  грубо
спросил: -- Ты кто?
     --  Я  воин  Аллаха!  --  гордо выпрямившись, ответил задержанный. -- Я
послан им на землю, чтобы наказывать неверных и славить его великое имя!
     -- Как тебя зовут, воин?
     -- Имя мое -- Харон, я из рода Таштамировых. А ты  кто?  --  бесстрашно
спросил он.
     --  А  я -- Мушмакаев! -- важно ответил Муха и, поскольку пленник никак
не отреагировал, добавил: -- Командир  отряда  "Горные  волки".  Неужели  не
слышал?
     --  Не  слышал.  А  с  кем  сражается твой отряд? -- Харон говорил так,
словно не он находился в плену у Мушмакаева, а Мушмакаев -- у него.
     Тот разозлился и уже хотел отдать придурка  своим  холуям,  как  вдруг,
неожиданно даже для себя самого, решил с ним поговорить.
     -- Мы сражаемся во имя Аллаха, -- произнес Мушмакаев с легкой усмешкой,
но Харон не заметил этого и снова спросил:
     -- С кем вы сражаетесь?
     -- С неверными, -- как можно серьезней ответил Мушмакаев. Разговор стал
его забавлять.
     --  Да  будешь  ты  благословенным,  как  и  дети  твои?  -- Таштамиров
преклонил перед ним правое колено и прижал к груди правую руку.
     -- А с кем ты ведешь войну? -- спросил Мушмакаев.
     -- С теми, с кем борешься и ты, брат мой! -- Таштамиров поднял  голову.
-- С неверными!
     --  И  как же ты воюешь с неверными? -- сдерживая смех, поинтересовался
Мушмакаев.
     -- Либо обращаю в веру Аллаха, либо отправляю к нему на перевоспитание.
     -- К кому "к нему"?
     -- Конечно же, к Аллаху! -- Таштамиров воздел руки и произнес несколько
фраз из Корана.
     -- И как же ты отправляешь их  к  Аллаху?  --  все  больше  забавляясь,
спросил Мушмакаев.
     -- Я отрезаю им головы, -- буднично ответил пленник.
     Мушмакаев  ожидал  услышать  все что угодно, только не это, а потому не
поверил.
     -- И сколько голов ты уже отрезал? -- спросил он.
     -- Сейчас посчитаю, -- спокойно ответил Харон. -- Дайте мой рюкзак!
     Мушмакаев  кивнул,  и  один  из  боевиков  протянул   Таштамирову   его
потрепанный  рюкзак.  Харон  развязал веревку, вытащил жестяную банку из-под
кофе, открыл крышку и высыпал на землю  человеческие  уши,  затем  начал  их
пересчитывать.
     Мушмакаев мгновенно перестал улыбаться.
     -- Восемь! -- объявил Харон.
     -- И чем же ты их?.. -- Мушмакаев резанул себя по горлу ребром ладони.
     --  А  вот  чем! -- Таштамиров быстро вытащил из рюкзака чуть изогнутый
нож сантиметров сорок длиной.
     В солнечных лучах  он  ярко  вспыхнул  стальным  блеском,  и  по  спине
Мушмакаева  пробежали  липкие  мурашки. Ему вдруг показалось, что Таштамиров
сейчас взмахнет  этим  страшным  клинком  и  снесет  ему  голову.  С  трудом
пересилив страх, Мушмакаев взглянул на тех, кто привел задержанного: их лица
были белее, чем снег, лежавший вокруг. Мушмакаев рассмеялся.
     -- Как, ты говоришь, тебя зовут? -- весело спросил он.
     -- Харон Таштамиров, командир.
     --  Смотри,  Харон,  как  ты  напугал  моих воинов: они стали похожи на
мертвецов!
     -- Я совсем не хотел этого, командир! Прости меня! -- Он вновь  склонил
голову, а его страшное оружие исчезло так же быстро, как и появилось.
     -- Скажи, Харон, ты хотел бы встать в ряды моих воинов, чтобы мы вместе
боролись с неверными?
     --  Очень  хотел  бы командир! -- с воодушевлением ответил тот и тут же
спросил: -- А как же Аллах? Я не могу оставить Аллаха. Ведь я  ЕГО  воин!  И
мне не подобает жить среди других.
     --  Но  ты  будешь  жить  среди  тех, кто борется против неверных, -- с
удивлением заметил Мушмакаев.
     -- Нет, -- возразил Таштамиров и пояснил: -- Между мной  и  Аллахом  не
может быть больше одного человека.
     --  Так  бы  и  сказал  сразу,  --  вновь  рассмеялся  Мушмакаев.  -- А
заместителем ко мне пойдешь? И тогда между Аллахом и тобой буду только я.
     -- В таком случае я согласен. -- Харон с важностью кивнул.
     С того дня в отряде Мушмакаева появился человек, еще более  беспощадный
к  своим  жертвам,  чем сам командир. Харон был настолько предан Мушмакаеву,
что мог перегрызть глотку любому только за то, что тот не так  посмотрел  на
его  командира.  Это очень нравилось Мухе, и он всячески поддерживал Харона,
никому не позволяя дурно отзываться о своем кровожадном любимце. И, конечно,
доверял ему во всем. Разногласия возникали только  тогда,  когда  Мушмакаев,
царственным  жестом  даруя  жизнь  тем,  кто сдавался без боя, уповая на его
милость, не спрашивал даже об их вероисповедании. Этого Харон никак не  мог,
да и не хотел понять.
     Лучше всего Таштамиров чувствовал себя тогда, когда отправлялся в поход
против  нечестивых  без  Мушмакаева,  то  есть  сам возглавлял группу бойцов
Аллаха под его зеленым знаменем. В последнее время эти походы участились,  и
кровь  лилась  рекой.  Харон  не  щадил  никого -- ни молодых, ни старых, ни
женщин, ни детей. И больше всего измывался над  "слугами  дьявола",  как  он
называл русских, причисляя к ним всех светлокожих. Но еще больше доставалось
российским солдатам. Здесь он особенно изощрялся, вырезая прямо у живых все,
что можно было вырезать. Однажды, среди тех, кого захватила их группа, напав
на небольшое российское поселение, оказались шестеро солдат и два офицера, в
том  числе  -- женщина, военный инженер, приехавшая в Чечню для участия в ее
восстановлении. Если солдатам просто отрезали головы, а офицеру, прежде  чем
лишить  его головы, выкололи глаза, то бедной женщине досталось больше всех.
Сначала ей отрезали груди и вогнали во влагалище бутылку  пепси-колы,  чтобы
"она более была похожа на воина", затем выкололи глаза и вырвали язык, чтобы
она,  представ  пред  великим  Аллахом,  не  могла осквернять его нечестивым
взглядом или нечестивыми речами,  но  слушала  его  слова  и  внимала  им  с
благоговением.  Все  это Харон проделал собственноручно, после чего зачем-то
отрезал ей кисти рук и приказал подвесить женщину  на  дереве,  насадив  ее,
словно  свиную  тушу,  на  сук  под  ребро. По рассказам очевидцев, мученица
прожила больше суток и все это время издавала страшные гортанные звуки.  Она
не  могла  видеть,  что  висит  над  глубокой ямой-могилой, где были свалены
обезглавленные тела ее сослуживцев, которых  даже  не  присыпали  землей,  и
всякая  лесная  тварь  устроила  там  свое кровавое пиршество. Перед тем как
уйти, Харон предупредил, чтобы они не вздумали даже пальцем притрагиваться к
неверным, дабы не навлечь беду на  весь  свой  род.  И  те,  наслышанные  об
изуверствах  этого "воина Аллаха", далекой стороной обходили страшное место,
не допуская даже мысли о том, чтобы предать несчастных земле.
     Узнав об изуверствах этого недочеловека, Савелий пришел в  такой  ужас,
что  всю  ночь  провел  без  сна  и,  прежде  чем  вернуться  к своим боевым
приятелям, произнес как заклинание:
     -- Мир, который сейчас окружает меня, нельзя переделать с помощью добра
и любви! Нет! На насилие нужно отвечать насилием! За  отнятую  жизнь  карать
смертью!  Только так можно заставить насильников и изуверов вспомнить о том,
что они тоже смертны и наказание неотвратимо!
     Олег Вишневецкий был точен, как всегда: ровно через два дня он связался
с Савелием и, не вдаваясь в излишние подробности,  предложил  встретиться  в
своем офисе. Не успел Савелий войти в приемную, как Жанна тут же сказала:
     --  Прошу,  входите,  Сергей,  Олег  Владимирович  вас уже ждет. -- Она
кокетливо поправила локон.
     -- Приветствую, дружище! -- бросил Олег, когда Савелий вошел в кабинет.
Лицо Вишневецкого было напряженным, взгляд серьезным.
     -- Привет,  Олежек!  Чувствую,  есть  проблемы?  --  осторожно  спросил
Савелий.
     --  И  да, и нет. Я получил весточку, что Краснодарскому уже сообщили о
твоем приезде.
     -- Отлично! Что ж тебя не устраивает?
     -- А вдруг Краснодарский захочет связаться с  Сиплым,  чтобы  узнать  о
тебе? Может, напрасно мы заранее сообщили ему о Сиплом?
     --  Господи, Олежек! -- улыбнулся Савелий. -- Все хоккей, как говаривал
наш  боцман,  большой  его  любитель.  Во-первых,  не  делай  ты  из   этого
Краснодарского  агента  ЦРУ,  который  только  и занимается тем, что сидит и
просчитывает все варианты  возможного  прокола,  во-вторых...  --  Он  вдруг
рассмеялся.  -- Между прочим, это первое, о чем я подумал, а потому сразу же
связался с Богомоловым. Ответ уже получен. Сиплый пару недель проваляется  в
колонии  на  больничной койке. Ему будут вводить сильнодействующий наркотик,
который должен избавить его от желудочных болей. Как ты понимаешь,  в  таком
состоянии он вряд ли вспомнит о каком-то там Бешеном. Согласен?
     --  Да  уж,  жестоко  с  ним  поступили,  --  покачал  головой  Олег  и
усмехнулся.
     -- Кроме того, генерал сообщил весьма любопытную информацию. -- Савелий
понизил голос, вплотную приблизившись к Олегу. -- По его агентурным  данным,
в  субботу, в шестнадцать часов, на законсервированном нефтеперерабатывающем
комбинате  состоится  примирительная  "стрелка"  Краснодарского  с   Федором
Беспалым...  Так что Семену будет некогда заниматься проверкой какого-то там
человека от Сиплого.
     -- Ну, допустим, -- задумчиво кивнул  Вишневецкий.  --  Что  еще  можно
выжать из этой информации?
     --  Ага!  Тебя,  кажется,  она тоже зацепила! -- Савелий радостно потер
руки.
     -- Ты прав: что-то здесь есть. Говори, не томи! Ведь  ты  небось  давно
все продумал, -- поторопил его Олег.
     --  Эта  информация  дает  нам возможность влезть к Краснодарскому, как
говорится, без мыла. -- Савелий победоносно стукнул кулаком в ладонь.
     Олег нахмурился.
     -- Видно, я совсем заработался -- никак не соображу, --  признался  он.
-- Говори!
     --  Представь,  что  у тебя назначена на нейтральной территории деловая
встреча с довольно опасным человеком. Представил?
     -- Не тяни резину!
     -- И вот появляется некто третий,  который  предупреждает  по-дружески,
что на этой встрече тебя ждет западня. Улавливаешь?
     --  Я тут же связываюсь с тем, с кем должен встретиться, и выясняю, что
это блеф. И... -- Олег усмехнулся. -- Тебя ждут очень большие неприятности!
     -- Предположим, ты вряд ли будешь звонить и спрашивать: "Правда ли, что
вы хотите меня завалить?" Но допустим... -- Савелий поднял руку, когда  Олег
хотел   что-то  возразить.  --  Допустим,  что  у  вас  такие  доверительные
отношения, что ты можешь пойти на это. В таком случае я  прихожу  к  тебе  в
самый  последний  момент, когда всякие выяснения теряют смысл. Что ты будешь
делать? Отменишь встречу? Вряд ли!
     -- Нет, встречу, конечно же, не отменю, но сам на  нее  не  поеду,  это
наверняка.
     -- Вот! -- обрадовано вскочил Савелий.
     -- Но других-то я пошлю проверить!
     --  Разумеется!  Но пошлешь их, предупредив, что там может быть засада,
не так ли?
     -- Конечно! Но когда они приедут, все сразу же и вскроется.
     -- Вскроется, -- согласно кивнул Савелий. -- Если тех, в свою  очередь,
тоже не предупредит какой-нибудь доброхот.
     -- Да, жестокий план! Твой или генерала?
     -- Честно говоря, идея его.
     --  Не  сомневался.  Одним  выстрелом  двух  зайцев убить: сделать тебя
другом Краснодарского и  слегка  прополоть  ряды  криминальных  элементов  в
Москве.
     --  Вот  именно!  Однако  есть  в  этом  отличном плане одно "но"... --
поморщился Савелий.
     -- Какое?
     -- Кто сообщит о кознях "плохого" Краснодарского "честному" Беспалому?
     -- Значит, это уже будут мои проблемы, -- вздохнул Олег. --  А  здорово
было  бы, если б дело выгорело! -- Он произнес это с такой многозначительной
усмешкой, что Савелий догадался.
     -- Заодно решит и какие-то твои задачи?
     -- Не решит, но значительно упростит, -- рассмеялся тот.  --  Кстати...
-- вспомнил он и включил селектор. -- Жанна, пригласи ко мне Пашу!
     Вошел   Еременко,   "Паша-шкаф",   как   между   собой   прозвали   его
друзья-"афганцы", поздоровался с Савелием, и Олег сказал:
     -- Дай-ка ему ключ от машины, он тебе твой заказ погрузит.
     -- Заказ? -- не понял Савелий, но  тут  же  спохватился,  вспомнив  про
оружие. -- А-а! Держи! Если помешает колесо, то перекинь его в салон.
     -- Все будет о'кей, -- заверил Павел и вышел.
     --  Давай  подумаем,  когда  оповестить  "приятелей"  о  "сюрпризе", --
предложил Савелий.
     -- И думать нечего, просто время прикинем. -- Олег заглянул в  какие-то
записи.  --  Краснодарский сшивается в гостинице, которая находится в сорока
минутах езды до места встречи... Беспалому добираться туда несколько  больше
-- час с небольшим.
     --  Так  это  же  прекрасно!  --  Савелий  начал  возбужденно ходить по
кабинету. -- Когда я встречусь с Краснодарским, Беспалый будет  уже  в  пути
и...  -- Он вдруг остановился, прервал свой страстный монолог и чертыхнулся.
-- Совсем забыл о сотовом  телефоне,  черт  бы  побрал  все  эти  новомодные
штучки!
     --  Тебе  они  тоже  во многом облегчают жизнь, -- напомнил Олег. -- Но
здесь все в полном ажуре. -- Он подмигнул, -- Беспалый -- старый  волк,  вор
"в  законе"  со  стажем  и  очень  не  любит  все  эти,  как он их называет,
"новомодные фигли-мигли"! Так что не волнуйся: в машине у него телефона нет.
     --  Но  как  же  тогда  ты  сумеешь  сообщить  ему  про  "сюрприз"?  --
забеспокоился  Савелий.  --  Не  пойдет  же твой человек прямо на встречу --
опасно это! Можно в перестрелку попасть.
     -- Тебе не угодишь, --  хмыкнул  Олег.  --  То  не  нужен  телефон,  то
нужен...  Я  же  тебе сказал, что Беспалый -- мои проблемы. И, как говорят в
Одессе, пусть тебя не волнует этих глупостей!
     -- Как скажешь, дорогой Олежек! -- Савелий развел руками.
     -- Просто я волнуюсь за тебя и твоих людей.
     -- Не сомневаюсь, я тоже переживаю за тебя. Что вполне нормально --  мы
же друзья...
     --  Хорошо,  сейчас  меня  больше  всего  интересует:  клюнут  ли  наши
"партнеры" на эту наживку или нет. И особенно Краснодарский.
     -- Мне кажется, клюнут. А Краснодарский  --  в  любом  случае:  слишком
много  проколов  у него в последнее время. Так что не сомневайся: ты станешь
его "спасителем". Еще в заместители к нему предложит тебе пойти!
     -- Ага, мне только этого не хватало! Ладно, шутки  шутками,  а  сегодня
уже четверг и времени остается совсем ничего. Ты продумал, как я встречусь с
Краснодарским?
     --  Это  совсем  семечки!  --  махнул рукой Вишневецкий. -- Подъезжаешь
поближе к его логову, звонишь ему за пять минут до его выезда на встречу, то
есть ровно в пятнадцать часов  пятнадцать  минут,  представляешься  Бешеным,
передаешь  привет от Сиплого и тут же с волнением в голосе говоришь, что вам
нужно срочно встретиться. Тот, естественно, возражает и  спрашивает,  в  чем
дело, но ты настаиваешь, отказываясь говорить по телефону больше.
     -- Конечно, это же не телефонный разговор!
     --  Очень  важно,  чтобы  он  занервничал  и  согласился на немедленную
встречу. Представляешь его состояние? Человек на важную сходку опаздывает, а
тут намекают, что ему грозят крупные  неприятности,  если  он  не  поговорит
перед тем, как выехать.
     --  Да,  не  хотелось бы мне оказаться на его месте! -- покачал головой
Савелий.
     -- Я на девяносто девять процентов уверен, что  Краснодарский  уцепится
за встречу с тобой. А дальше... -- Олег тяжело вздохнул. -- Дальше все будет
зависеть от тебя. Смотри, не переиграй только! Это тот еще жучара.
     --  А  что,  я  человек маленький. Зачем мне понты крутить? Меня Сиплый
попросил цинкануть своему приятелю, я  и  выполняю!  --  Савелий  на  глазах
превратился  совсем в другого человека: взгляд стал тяжелым, подозрительным,
голос -- чуть хрипловатым, даже некоторая  сутулость  появилась  от  долгого
сидения  на корточках, по-зековски. -- Я ж, кореш, до тебя дело имею: Сиплый
сказал, что могу тебе доверять, как маме родной!
     -- Хорош! -- рассмеялся Олег. -- Про мамуто не перегнул?
     -- Да нет, они на каждом шагу мамой клянутся.
     -- Ладно, тебе виднее. Ты когда с шефом встречаешься?
     -- Завтра! Что-нибудь передать?
     -- Да нет, привет только. -- Олег улыбнулся.
     -- Волнуешься, что он про деньги забудет? -- догадался Савелий.
     -- Нет, что ты! Константин Иванович всегда свое  слово  держит.  Просто
мне подумалось, что тебе неплохо было бы с его помощником побеседовать.
     -- О его сыне?
     -- Ну да! Не нравится мне его настроение последнее время. Боюсь, как бы
дров не наломал.
     --  Завтра вряд ли удастся: мы встречаемся в другом месте. Но могу тебя
заверить, что с Костей все будет нормально. Просто у него  сейчас  небольшие
проблемы -- личные, так сказать.
     -- Он сам тебе рассказал? -- удивился Олег.
     --  Почти.  --  Савелий не хотел обманывать его, но и правду сказать не
мог. -- Уверен, у него все будет в порядке.
     -- Ну-ну, -- только и нашелся, что буркнуть в ответ Олег,  с  сомнением
поглядывая в его сторону. -- Чем еще могу тебе помочь?
     --  Может,  дашь  мне  координаты  Краснодарского?  Не  хочу лишний раз
отрывать тебя от дел, да и светиться у тебя лучше бы поменьше.
     -- Согласен. -- Олег достал карманный ноутбук, открыл и  набрал  личный
код, затем переписал на листок адрес и телефон. -- Было бы лучше...
     -- Уже, -- кивнул Савелий.
     -- Что уже?
     -- Можешь уничтожить запись. Я запомнил и адрес, и телефон.
     -- Опасный ты человек, Бешеный! -- одобрительно заметил Олег.
     --  Не  ты  первый  мне  это  говоришь.  Вооружен  и  очень  опасен, --
усмехнулся Савелий, в душе польщенный словами Олега.
     "Почему так тяжело идет машина?" -- думал Савелий, возвращаясь на базу,
и тут же вспомнил, что багажник забит оружием.
     Интересно, все ли нашел Олег?  Судя  по  тому,  что  он  ни  словом  не
заикнулся  об этом, -- все. Откровенно говоря, Савелий несколько волновался:
одно дело, когда оружие предоставляется государственными структурами, другое
-- когда его достают по другим каналам. К тому же  в  списке  было  и  такое
оружие, которое, как думал Савелий, Вишневецкий вряд ли сумеет достать.
     Например,   новое  изобретение  для  различных  "спецподразделений"  --
штык-кинжал многоцелевого назначения. В нем предусмотрено многое: от нитки с
иголкой до устройства для одиночного выстрела, пуля которого пробивает  даже
броню.  Кроме  того,  Савелий  заказал  три прибора ночного видения, а также
компактные и удобные пистолеты-пулеметы с  глушителем,  снабженные  лазерным
прицелом. Такой пистолет стреляет даже под водой и поражает цель с десяти --
двадцати  метров.  К  тому  же  он  легко умещается в специальной кобуре под
мышкой.
     В списке было также  пять  спецфонарей  с  вмонтированным  пятизарядным
устройством,  стреляющим  почти  бесшумно.  Специально  для Дениса Кораблева
Савелий  заказал  пять  метательных  ножей.  И,  наконец,  четыре   автомата
Калашникова.  Пистолет-пулемет  и  автоматы  были  одного калибра, что очень
удобно.
     Въехав на территорию базы,  Савелий  увидел  Кораблева  и  Матросова  и
попросил их подвезти контейнер, чтобы разгрузить машину. И, открыв багажник,
понял, что заказ выполнен полностью.
     К ним подошел Воронов.
     -- Сергей! Когда приехал?
     -- Только что. Вот, оружие разгружаем.
     -- Ну, слава Богу! Значит, скоро закончится наше безделье.
     Савелий повернулся к парням.
     --  Когда  закончите, опечатайте контейнер. -- Он протянул им пломбир и
специальную, мгновенно застывающую пасту.
     -- Зачем? -- спросил Матросов. -- Нет же никого, кроме нас.
     -- Так лучше. Не дай Бог нагрянет какое-нибудь начальство, -- поддержал
Савелия Воронов. -- Зачем лишний раз привлекать к себе внимание?
     Парни отправились за контейнером.
     -- Ну? -- нетерпеливо спросил Воронов.
     -- Все складывается лучше, чем я думал.  --  Савелий  с  воодушевлением
пересказал Андрею разговор с Олегом.
     -- Дела-а... -- недовольно протянул Воронов. Судя по его реакции, он не
разделял восторга Савелия.
     -- Что не так?
     -- Все так, кроме одного.
     -- Чего именно?
     --  Мне  не  нравится,  что  ты  пойдешь  к  Краснодарскому  один,  без
прикрытия.
     -- Вот! Так я и знал, что ты начнешь к этому придираться.
     -- А ты что думал, братишка? Вдруг Краснодарскому  вздумается  потащить
тебя на эту встречу, чтобы проверить? Что ты будешь делать?
     -- Как это что? Конечно, пойду! -- спокойно ответил Савелий. -- Но Олег
уверен, и я тоже, что до этого дело не дойдет. Краснодарский будет на взводе
-- какие могут быть проверки?
     -- Ну, а если? -- не унимался Воронов.
     --  Андрюша,  не  порть мне настроение! Ты меня знаешь: я понапрасну не
рискую. А там... там, как масть ляжет. -- Савелий положил Воронову  руку  на
плечо.  --  Поверь,  братишка, все будет хорошо! Я даже Олегу сказал, что мы
еще поживем несколько дней.
     -- Несколько  дней?  Ну  спасибо,  успокоил,  --  недовольно  пробурчал
Воронов.
     -- Не зуди! Лучше скажи, фотографии готовы?
     -- Конечно, кроме твоей.
     --  Моя  --  вот.  --  Савелий  достал  из  внутреннего кармана пиджака
карточку и протянул Воронову.
     На следующий день они пришли на явочную квартиру,  и  Савелий  во  всех
подробностях  рассказал Богомолову, как они собираются попасть в Чечню. Тот,
к их удивлению,  отнесся  к  этому  плану  вполне  доброжелательно.  Правда,
поинтересовался,  когда  предположительно  группы  будут готовы приступить к
операции "Горный воздух".
     -- Уже приступили, -- сказал Савелий.
     -- Что значит "уже"? -- не понял генерал.
     -- Вчера мы получили от Олега все, что заказывали.
     -- Все? -- удивился Богомолов. -- Ты вроде  никогда  не  бываешь  сразу
доволен обеспечением.
     -- Ну что я могу сказать на это? -- Савелий хитро прищурился.
     --  Значит,  Олег Вишневецкий лучше выполняет твои просьбы, чем генерал
Богомолов?
     -- Ну что вы, Константин Иванович! Просто я вам  более  сложные  задачи
подкидываю, -- примирительно сказал Савелий.
     --  Да  шучу я! Нужно будет с ним рассчитаться. -- Богомолов вытащил из
кармана блокнот и сделал какие-то пометки. -- Тьфу-тьфу,  но,  кажется,  все
пока идет нормально.
     -- Так точно, Константин Иванович!
     -- Все документы будут готовы в понедельник. Чем еще могу помочь?
     --  Только  одной  вещью,  товарищ  генерал.  --  Савелий вопросительно
посмотрел на него.
     -- Ну, конечно, ты же думаешь, что у Богомолова склероз. Ошибаешься! --
Он вытащил из-под стола спортивную  сумку  и  достал  оттуда  два  небольших
аппарата.  --  Ты  просил спутниковый телефон? Вот, пожалуйста! По одному на
группу.
     -- Нет слов, Константин Иванович! -- Савелий развел руками.
     -- То-то же! И еще... -- Богомолов положил перед ними на стол сложенный
листок розовой бумаги.
     -- Справка об освобождении! -- Савелий развернул листок. -- Слушайте, а
почему я здесь лысый? И откуда у вас такое фото?
     -- В архиве осталось с тех пор, как тебе пластику делали, -- усмехнулся
генерал. -- Кстати, не забудь обриться почти наголо. Ты же только что с зоны
откинулся, а у тебя такие лохмы.
     Савелий и Воронов переглянулись. Вот что значит не "замыленный" глаз!
     Богомолов вытащил из  стола  пачку  стодолларовых  купюр  в  банковской
упаковке.
     --  Десять  тысяч  --  как  раз  пять  процентов  от  двухсот.  Мы  тут
посоветовались и решили, что для солидного продавца двести тысяч  --  вполне
достойная сумма. Посредник обычно берет не больше пяти процентов.
     --  Это  для Краснодарского, значит? -- Савелий повертел пачку в руках.
-- Отдавать этой сволочи такие деньги!
     -- А что поделаешь? --  Генерал  развел  руками.  --  Без  издержек  не
бывает.  Ладно,  теперь  расскажите  поподробнее  о каждом из отобранных для
операции.
     Савелий начал рассказывать, а Воронов лишь изредка  вставлял  некоторые
пояснения.  Когда  они  дошли до Михаила Гадаева, генерал вытащил из кармана
сложенный лист бумаги.
     -- Мне удалось раскопать в нашем архиве  показания  человека,  которого
взяли  в связи с терактом в больнице. Из этих показаний совершенно ясно, что
Яса Гадаев был убит одним из террористов. В него всадили чуть не всю обойму.
     -- Теперь понятно,  почему  тело  так  быстро  кремировали,  --  сказал
Савелий.
     -- Конечно, чтобы избежать лишних кровавых разборок.
     -- А где сейчас этот бандит? -- поинтересовался Савелий.
     -- Зачем тебе? -- удивился генерал.
     -- Мне он не нужен. Но Михаилу... Бандит жив?
     -- Сидит в Краснопресненской тюрьме.
     -- На пересылке... -- Савелий кивнул. -- Отлично! Надо сказать Михаилу.
     -- А что, ты все-таки в нем сомневался? -- насторожился Воронов.
     --   Нет,   я   в   нем  нисколько  не  сомневался  и  верю  совершенно
безоговорочно. Однако мне хотелось, чтобы у Михаила даже мысли не возникло о
том, что он ошибается, участвуя в операции по устранению Мушмакаева.
     --  Интересная  у  тебя  логика,  --  поморщился  Воронов.  --   Веришь
"безоговорочно", а заботишься о том, чтобы совесть его не мучила.
     -- Верю, потому и забочусь, -- твердо произнес Савелий.
     --  Ладно,  хватит  спорить!  --  строго  оборвал  Богомолов. -- Каждый
человек имеет право на собственное мнение, если это мнение  не  мешает  жить
другому.  Лично  мне  нравится  подход Савелия. Если можешь избавить другого
человека от лишних сомнений, сделай это!
     -- Сдаюсь! -- Воронов поднял руки. -- Я  могу  задать  вам,  Константин
Иванович,  один  вопрос?  В прошлый раз вы сказали, что нам не следует знать
фамилию человека в правительстве, который принял решение убрать  Мушмакаева.
Так?
     -- Ну, так. Для вашего же спокойствия.
     --  Согласен,  я  и  не  спрашиваю.  Я хочу узнать другое. Кто все-таки
принял решение: вы или тот человек?
     -- А это имеет значение?
     -- Еще какое! -- воскликнул Савелий. -- Хотя, мне кажется, Андрей, и об
этом спрашивать не стоило.
     -- Почему?
     -- Потому, что генерал уже ответил.
     -- Когда это? -- удивился Константин Иванович.
     -- Вы говорили, что несколько раз обращались  с  рапортами,  в  которых
предлагали  ликвидацию  Мушмакаева,  но к вам не прислушивались, -- спокойно
начал объяснять Савелий. -- Отсюда вывод: раз такой приказ появился, значит,
решение принято наверху.
     -- Опасный ты человек, -- процедил Богомолов: ему явно  не  понравилось
то, что он услышал.
     -- Не вы первый сегодня говорите мне об этом.
     --  Я  могу  быть уверен, что все останется между нами? -- тихо спросил
Богомолов.
     -- Естественно. Можно было бы и не спрашивать. Мы  столько  знаем  друг
друга,  таких  передрягах  вместе  побывали...  Даже  как-то странно, что вы
сомневаетесь.
     --  Извини!  Не  ожидал,  что  ты  так  легко  все  просчитаешь.  А  ты
становишься отличным аналитиком! -- Генерал усмехнулся.
     --  У  меня  хорошие учителя, -- серьезно ответил Савелий, с удивлением
отметив, что почти об этом же говорил и Олег Вишневецкий.
     Первую половину дня Семен Краснодарский провел в совершеннейшей  суете.
Прошедшая  ночь  была  слишком насыщенной. До часу он "гудел" в ночном клубе
"Петровские палаты", параллельно решая вопросы с  одной  итальянской  фирмой
кожаных  изделий.  Из  клуба  ушел  в сопровождении длинноногой блондинки, с
которой и прокуролесил часов до четырех.  В  семь  его  разбудил  звонок  из
Краснодара,  и  Семен  хотел  было сорваться, но неожиданно услышал приятную
новость: его протеже, чью избирательную кампанию  он  финансировал,  выиграл
битву  со  своим  соперником  и  со  значительным перевесом по числу голосов
прошел в областную Думу. Теперь через него можно будет  проворачивать  очень
многое.
     Эта  новость  настолько  взбодрила  Семена, что сон словно рукой сняло.
Краснодарский разошелся, и его даже  хватило  на  то,  чтобы  от  всей  души
позабавиться с блондинкой, которая не успела еще надоесть, но имя которой он
так  и  не  запомнил.  С  удовольствием  поработав над ее задницей, Семен, к
радости  и  удивлению   девицы,   расплатился   двумя   сотенными   купюрами
зелененьких,  хотя  сговаривались  на  сотню,  и  выпроводил  восвояси. День
складывался удачно, и Семен,  принимая  душ,  даже  стал  насвистывать  арию
Фигаро, чего никогда не делал.
     Краснодарский   жил   в  отличном  трехкомнатном  номере-люкс  в  отеле
"Юбилейный". В соседнем номере жили два его телохранителя,  которых  в  свое
время  он  отмазал  от  пятнадцатилетнего  срока,  грозящего  им за убийство
кредиторов. И, конечно, за Краснодарского они  готовы  были  оторвать  башку
любому.
     Другие  члены  команды  проживали  в четырех снятых "фирмой" квартирах.
Основной костяк состоял из пятидесяти человек, но при желании число членов в
течение максимум двух-трех дней можно было увеличить втрое.
     Людей Семен набирал сам,  тщательно  проверяя  каждого  кандидата.  Его
интерес в столице касался двух вещей: автомобильного бизнеса и игорного. Ему
принадлежали  три  ночных  клуба,  которые, как он утверждал, передал ему по
наследству сам  Сильвестр.  Собственно  говоря,  именно  эти  клубы  и  были
основным  предметом  раздора  с  солнцевской  бригадой.  Беспалому  очень не
хотелось делиться. В последнее время его ребятам удалось  через  посредников
провернуть  несколько  дел,  однако  Беспалый очень серьезно прокололся. Это
грозило не только потерей  клубов  --  пришлось  бы  вообще  распрощаться  с
игорным бизнесом в Москве.
     Тогда-то,  с  хитрой  подачи одного из "доброжелателей", Беспалый решил
обратиться за помощью к Краснодарскому. И сегодня, в  субботу,  должна  была
состояться  эта  знаменательная  встреча,  на  которой предполагалось мирным
путем поделить лакомый кусок.
     Краснодарский сделал несколько резких растяжек: когда-то  он  занимался
рукопашным  боем  и  добился  вполне  приличных  результатов  даже на уровне
первенства страны.
     Хотя за ним числилось "мокрое" дело, Семен не одобрял  силовых  методов
воздействия  на  противников, тем более -- на партнеров. Он считал, что там,
где ты не можешь взять мозгами, сила не поможет. Конечно же, он  никогда  не
прятался  в  кусты,  по  крайней  мере,  когда  кто-то из его боевиков решал
показать зубы. Тем не менее не считал это правильным и отдавал  предпочтение
"борьбе умов".
     Краснодарский  не  был  трусом,  но в глубине души, не признаваясь даже
самому себе, боялся смерти, ранений, а еще больше -- тюрьмы.
     И конечно ж, он был очень доволен,  что  Беспалый  предложил  пойти  на
мировую.  Неожиданно  Краснодарский  нахмурился: у него промелькнула смутная
мысль, что вчера был какой-то важный звонок, но он не мог вспомнить,  с  чем
тот связан. Он взял трубку и позвонил в соседний номер.
     --   Славок?   --   спросил   Семен,  услышав  голос  одного  из  своих
телохранителей.
     -- Да, шеф, куда едем? -- бодро отозвался тот.
     -- Пока никуда. Слушай, ты был рядом, когда мне кто-то вчера звонил?  И
кого я просил напомнить мне об этом, когда я проснусь?
     -- Меня и просил.
     -- Так что же ты не напоминаешь? -- раздраженно бросил Семен.
     -- Да я ж думал, ты еще спишь.
     -- А где Митяй?
     -- У твоих дверей.
     -- И не слышал, что я встал?
     --  Может,  и слышал, но мне-то ничего не говорил! -- В его голосе была
обида, и Семен подумал, что зря наехал на парня.
     -- Ладно, о чем я просил напомнить?
     -- Звонил какой-то твой кореш и сказал, что в Москву приехал один кент,
который имеет к тебе важное дело.
     -- Что за кореш? Что за кент? -- пожал плечами Семен.
     -- Почем я знаю? Ты больше ничего не сказал.
     -- Хорошо, значит не так важно.
     -- Завтракать где будем -- в ресторане или в номере? -- поинтересовался
Славок.
     -- Никуда не хочется идти. Давай в номере.
     -- Как обычно или что-нибудь особенное?
     -- Как обычно и бутылку "сухаря" -- нужно немного голову поправить.
     -- А с телкой что делать?
     -- Она еще здесь? -- удивился Семен.
     -- Ну да, -- чуть смущенно признался Славок. -- Я  подумал,  вдруг  она
еще тебе понадобится.
     -- И поэтому сам пока трахал ее во все щели?
     -- Нет-нет, шеф, только в одну, -- с испугом возразил тот.
     Краснодарский  заржал  на весь номер -- настолько смешным показался ему
ответ.
     -- Ладно, трахал и трахал. Бог тебе  в  помощь!  А  сейчас  гони  ее  и
займись завтраком.
     --  Уже, шеф! -- обрадовался парень, довольный, что ему так легко сошла
с рук эта "маленькая шалость": девчонка такая аппетитная и такое вытворяла!
     Положив трубку, Семен вдруг вспомнил, кто ему  звонил,  и  порадовался,
что  память  не отшибло. Звонил Колян. Он намекнул, что речь идет о солидном
покупателе на оружие. Но почему этот звонок напомнил о  Сиплом?  Все,  нужно
прекратить жрать водку, когда решаешь серьезные дела! Позвонить ему, что ли?
Интересно  получится:  "А  скажи, Колян, о чем ты мне вчера говорил? Я такой
косой был, что ничего не помню!" Нет, пусть  все  идет  своим  чередом:  раз
появился  покупатель  и  обратился  к Коляну, значит, тот наверняка дал его,
Семена, координаты, иначе зачем бы ему звонить и предупреждать?
     Вскоре  завтрак  был  в  номере,  и   Краснодарский   с   удовольствием
расправился  с  ним,  сопроводив трапезу хорошим грузинским вином. После еды
его потянуло в сон, и он, приказав не беспокоить его, пока сам  не  позовет,
крепко заснул и даже не слышал будильника, который поставил на два часа. Его
разбудила  трель телефонного звонка. Он уже хотел разразиться крепким матом,
но взглянул на часы, и сон мигом слетел с него.
     -- Слушаю! -- выпалил он, уверенный, что звонят от Беспалого.
     -- Мне бы с Семеном пообщаться, -- раздался незнакомый мужской голос.
     -- А кто его спрашивает? -- Краснодарский решил отшить звонившего, если
тот окажется не нужен.
     -- Это я ему сам скажу, -- упрямо заявил незнакомец.
     -- Тогда говори: Семен Краснодарский на телефоне! --  чуть  раздраженно
бросил Семен.
     -- Я привез тебе привет от Сиплого.
     -- Кто это "я"?
     -- Бешеным меня кличут.
     Краснодарскому  показалось,  что  кликуха  ему знакома, но он на всякий
случай осторожно спросил:
     -- Как поживает  мой  кореш?  Все  так  же  трахает  баб  напропалую  и
прихрамывает на левую ногу?
     -- Трахает он только "петухов", а насчет хромоты, то, когда я видел его
в последний раз, он совсем не хромал. Да и не похромаешь особо: его сейчас в
трюм спустили.  --  Савелий говорил спокойно, без злости, прекрасно понимая,
что Семен проверяет его.
     -- Вот и хорошо... -- начал Краснодарский и спохватился: кореша  в  ПКТ
засадили, а он говорит "хорошо". -- Хорошо, говорю, что хромать перестал, --
поправился он. -- У тебя вроде бы дело ко мне?
     -- И очень срочное.
     --  Что ж, часам к восьми подгребай... -- начал Семен, но Савелий сразу
же перебил:
     -- Нет, прямо сейчас! -- В его голосе слышалось волнение.
     -- Чего такая спешка? Горит, что ли, где? -- Краснодарский еще  пытался
шутить, хотя уже почувствовал: его ждут какие-то неприятности.
     -- Разговор срочный, я сказал.
     -- Тогда говори.
     -- Срочный, но не телефонный, -- возразил Савелий.
     -- Разговор долгий?
     -- Пяти минут хватит.
     -- Хорошо, записывай адрес.
     -- У меня есть.
     -- Ты далеко?
     -- Через семь минут буду.
     --  Не позднее, -- буркнул Семен, взглянув на часы. -- Если хочешь меня
застать.
     -- Конечно! -- В трубке тут же раздались гудки.
     Краснодарский  положил  трубку  и  наморщил   лоб.   Странный   звонок!
Интересно,  о чем хочет поговорить гонец от Сиплого? Парень явно волновался.
Может, Сиплому помощь нужна? Семен пытался себя успокоить, но это ему  плохо
удавалось.  Быстро  одевшись,  он  начал  нервно  ходить  по  комнате. Снова
взглянул на часы: если парень не задержится,  то  он  спокойно  успевает  на
встречу.
     --  Шеф!  --  заглянув  в номер, позвал Митяй, огромный, под два метра,
парень лет двадцати пяти. Лицо его не было омрачено  интеллектом,  а  черный
двубортный костюм шел ему, как корове -- седло.
     -- Ну?
     --   К  тебе  мужик  какой-то  рвется.  Говорит,  что  он  Бешеный.  --
Телохранитель недоуменно пожал плечами.
     -- Пощупай и пропусти.
     -- Понял, шеф.
     Выйдя из комнаты, Митяй прошел через холл и открыл входную дверь.
     -- Заходь! -- бросил он Савелию, а когда тот вошел,  сказал:  --  Сними
шапку, пальто. -- Он кивнул на вешалку.
     Савелий быстро снял пальто, шапку, пригладил "ершик".
     -- Только что откинулся?
     -- Ну!
     --  Ясно.  -- Тот невозмутимо кивнул. -- Ты, мужик, не дергайся, пока я
тебя шмонать буду.
     -- Валяй, -- усмехнулся Савелий и приподнял руки.
     -- Чисто, -- буркнул себе под нос Митяй и дернул головой. -- Пошли!
     Пропустив его в комнату к Краснодарскому, он прикрыл  дверь  и  остался
стоять за ней, готовый в любой момент ворваться и защитить своего хозяина.
     --  Ты и есть Бешеный? -- спросил Краснодарский, внимательно осматривая
вошедшего: лицо его было ему незнакомо.
     -- Да. -- Савелий протянул руку.
     Немного помедлив, Семен пожал ее и тут же нетерпеливо спросил:
     -- Что ты хотел мне сказать?
     -- Сиплый, не я!  --  возразил  Савелий  и,  заметно  волнуясь,  быстро
выпалил:  -- Ты вроде бы скоро с кем-то встречаешься? Так Сиплый сказал, что
это подстава: убрать тебя хотят.
     -- С чего это он взял? -- громко воскликнул Краснодарский, и в  комнату
тут же заглянул встревоженный Митяй:
     -- Звал, шеф?
     -- Нет! -- рявкнул Семен. -- Закрой дверь! -- Он ожидал все что угодно,
только не это. Беспалый хочет его замочить? Чушь какая-то! И повторил вслух:
-- Чушь какая-то! Да и откуда Сиплый мог это узнать?
     --  За  несколько  дней,  как  я  откинулся, на "командировку" спустили
одного хмыря: взяли его по какому-то делу и потому кинули в трюм, к Сиплому,
который его и раскрутил,  что  тебя  хотят  мочкануть.  Этот  фраер  из  той
команды,  с которой ты встречаешься. -- Савелий пожал плечами, давая понять,
что его хата с краю. -- Мне что? Сиплый попросил, я передал,  а  ты  уж  сам
решай, как поступать.
     -- Почему раньше на меня не вышел?
     -- Так я ж только вчера в город въехал. Должен был раньше, да наткнулся
на неприятности,  пришлось следы заметать. А как приехал, сразу же и звякнул
тому, кого мне дал Сиплый, -- Коляну. Просил его сразу связать с тобой, а он
-- подожди, должен сначала у тебя узнать. Ждал-ждал, а он говорит, что  пока
ты  не  отозвался.  Время-то  поджимает,  вот  я  и нажал на Коляна. Смотри,
говорит, если Семену не понравится, что дал твои координаты, рога пообломаю.
     -- Я ему сам пообломаю! Черт бы побрал этого мудилу: не мог толком  все
объяснить!  -- Семен действительно разозлился: не столько на Коляна, который
сделал то, что и должен был сделать, сколько на себя.
     Он начал быстро ходить по  комнате,  а  Савелий  с  невозмутимым  видом
наблюдал  за  ним,  стараясь  не  упустить ни одной его мысли: именно сейчас
решается, подтвердятся или нет  их  с  Вороновым  предположения.  Во  всяком
случае,  в  историю с подставой Краснодарский поверил, и сейчас в его голове
шел мыслительный процесс, который Савелий отчетливо "слышал".
     "Что делать? Взять команду и ехать на разборку или отложить  на  потом?
Если  не  приеду.  Беспалый  сразу догадается, что мне все известно и сумеет
что-то  придумать.  Погань  проклятая!  Сучара  вонючий!  Сам  же  позвонил,
ласковым таким прикинулся. Неужели разнюхал, кто на него наехал? Хочет одним
махом  решить  все  свои проблемы? Думаешь, тебе так просто все сойдет? Хрен
тебе! Ну, Сиплый, дружбан мой дорогой, в долгу я перед тобой  неоплатном.  Я
как  чувствовал и ребят туда отправил. Предупредить бы их! Не хочется терять
ребятишек... Стоп! Кажется, где-то там Светофор живет".
     -- Митяй! -- крикнул Краснодарский, и  телохранитель  мгновенно  открыл
дверь. -- Звякника быстро Светофору.
     -- И что сказать?
     -- Я сам скажу. И мухой сюда Славку!
     -- Щас, шеф. -- Парень быстро исчез: видно, понял, что дело серьезное.
     Краснодарский взглянул на Савелия, точнее не на него, а сквозь него: он
все еще был в своих мыслях.
     --  Может,  я  потом  приду? -- неожиданно спросил Савелий как бы между
прочим.
     Он решил провести тонкую проверку. Если Краснодарский его не  отпустит,
значит  будет  решать  его  судьбу  после  того, как дождется вестей с места
встречи с Беспалым от своих гонцов.
     Именно так и подумал Семен. А  что,  если  это  провокация?  Что,  если
Беспалый  не  замыслил  никакой  засады?  Да,  но зачем тогда Сиплому пороть
всякую ахинею? Неожиданно  Краснодарский  внимательно  посмотрел  на  бритую
голову Савелия, и у того тут же промелькнуло: сейчас он спросит о справке об
освобождении.
     --  Кстати,  Бешеный,  а как твое настоящее имя? -- словно между прочим
спросил Семен.
     -- Сергей. Сергей Мануйлов, -- недоуменно ответил Савелий.
     -- Ты не подумай чего, но ксива у тебя какая-нибудь есть?
     -- Какая может быть ксива у бывшего зека? -- хмыкнул Савелий. -- Только
справка! -- Он вытащил из кармана "документ" и еще раз мысленно поблагодарил
Богомолова. -- Не доверяешь? -- спросил он.
     -- А почему я тебе должен доверять, паря? -- грубо бросил Семен. -- Я ж
тебя впервые вижу. А вдруг ты моими "приятелями" подослан? Теперь вот  вижу:
все честь по чести.
     --  Шеф,  Светофор  на  проводе,  и Славка здесь! -- В комнату заглянул
Митяй.
     -- Иду. Ты, Бешеный, посиди-ка здесь, я сейчас! -- Семен вернул Савелию
справа и вышел, но дверь оставил открытой, что Савелий сразу  отметил:  либо
Краснодарский  ему  поверил  и  предоставил возможность все слышать, либо не
хочет терять его из виду.
     -- Светофор? Привет! Возьми кого сможешь  и  дуй  на  нефтекомбинат!Там
сейчас   Железный  со  своей  группой,  и  я  должен  был  подъехать,  чтобы
встретиться с Беспалым, а нам готовят яму. Так что меня не будет: предупреди
их! Как что? -- разозлился он. -- Всех к чертовой матери!  Они  нас  хотели,
так  вы  их  уройте! Всех! -- Он бросил трубку и повернулся к другому своему
телохранителю, парню лет тридцати, с рыжеватыми  волосами  и  тоже  довольно
внушительного телосложения. -- Слышал?
     ~ Кого с собой взять, шеф? -- с готовностью откликнулся тот.
     --  Никого!  Дуй туда и проверь, чтобы все было как нужно! И не лезь на
рожон. Как все кончится, сразу ко мне!
     -- Какую тачку взять?
     -- Ту, что быстрее ездит! -- раздраженно рявкнул Краснодарский, и  того
как ветром сдуло.
     -- А мне что делать? -- спросил второй.
     --  Дрочить! -- взорвался Семен. -- "Что делать?" -- передразнил он. --
Что и всегда: рядом быть!
     -- Да, шеф, -- кивнул тот невозмутимо, словно не  на  него  только  что
орал хозяин.
     --  Что  ж, подождем, -- сказал Краснодарский, возвращаясь в комнату, и
Савелий решил, что Семен оставляет его  скорее  из  предосторожности,  а  не
потому, что не доверяет. -- Обедал?
     -- Нет, -- со вздохом сказал Савелий.
     -- Митяй, закажи нам обед в номер.
     -- На двоих?
     -- А ты что, голодовку решил объявить?
     -- Значит, на троих, -- сообразил тот. -- Пить будем?
     -- Что будешь пить? -- спросил Краснодарский Савелия.
     -- Конечно же, водочку!
     -- Какую?
     Савелий едва не попросил "Абсолют", но вовремя спохватился:
     -- Как какую? Столичную, конечно!
     -- Да, за пять лет, видно, и вкус-то забыл, -- подмигнул Краснодарский.
-- А сейчас столько всяких водок, что глаза разбегаются.
     --  Почему  забыл?  Наша  "командировка"  неплохо греется: почти всякий
праздник отмечали.
     -- Ну-ну, -- кивнул Семен и снова вернулся к  своим  мыслям,  точнее  к
одной: "Как ТАМ все закончится?"
     -- А у меня к тебе тоже дело есть, -- осторожно начал Савелий.
     -- Да, мне Колян намекал.
     --  Братан  мой  приезжал  на  свиданку и говорил, что занялся оружием.
Просил найти выход хотя бы на посредников. А когда я Сиплому  рассказал,  он
сразу  же вспомнил про тебя: вроде ты можешь свести меня с нужными людьми. И
сказал, что я могу тебе доверять, как своей маме.
     -- Братан что, продает или покупает?
     -- Покупает.
     -- Много хочет?
     -- Много.
     -- Много -- это сколько?
     -- Пока на двести тысяч баксов. Но он хочет наладить постоянный канал.
     -- Постоянный? Это хорошо! -- Хотя Краснодарский старался  скрыть  свои
эмоции,  но  Савелий  заметил,  как загорелись у него глаза. -- Что я буду с
этого иметь?
     -- С меня -- два процента, а с продавцом сам договаривайся.
     -- Три процента с тебя, -- возразил Семен.
     -- Хорошо, три, -- секунду помедлив, согласился Савелий,  подумав,  что
даже сэкономил: Богомолов был уверен, что тот запросит пять процентов.
     -- Когда?
     --  Если  адресок  выдашь  мне  здесь,  то  хоть  сейчас.  -- Савелий с
готовностью полез в карман.
     -- Адресок -- не проблема, -- протянул Семен, словно продолжая в чем-то
сомневаться. -- Нужно еще ему кашлянуть, чтоб принял тебя.
     -- Ты прав, это еще на один процент тянет, -- согласился Савелий.
     -- Три!
     -- Два!
     -- Идет! -- Краснодарский протянул руку,  Савелий  крепко  пожал  ее  и
вручил аккуратную пачку сотенных купюр.
     Семен ловко шелестнул ими, проверяя, не "кукла" ли это.
     -- Словно только что со станка, -- с нежностью проговорил он.
     -- Ага, ночью сегодня печатал, -- хмыкнул Савелий. -- Все в норме?
     --  Тип-топ!  --  Краснодарский  быстро  набросал  на  листочке адрес и
протянул Савелию. -- Когда думаешь ехать?
     -- Ехать? -- Савелий изобразил удивление. -- Я думал, это в Москве.
     -- Нет, дружбан, ехать придется.
     -- Куда?
     -- В Дагестан.
     -- Дагестан? -- Савелий едва не матюгнулся: неужели все напрасно?
     -- В Дагестан. Там встретишься с человеком, которого я тебе дал,  а  он
уже доставит оружие из Чечни. Зовут его Ваха, кличка Лом. Запомнил?
     -- Запомнить несложно, но вот далековато больно!
     --  А  ты  что,  хотел,  чтобы  тебе  прямо в кровать его доставили? --
усмехнулся Семен.
     -- Да нет, просто неожиданно... -- Савелий решил перевести  разговор  в
другое  русло.  --  Водка  есть?  Давай  выпьем  за  то, что я успел вовремя
цинкануть.
     -- Водка всегда есть. Кстати, за то, что ты успел, я и взял с  тебя  за
адресок  только  пять процентов: обычно я беру не меньше десяти. Будь? -- Он
ловко влил в себя две трети стакана водки.
     -- И ты будь! -- подмигнул Савелий, стараясь не показать, что  мысленно
он сейчас находится на том самом законсервированном нефтехимкомбинате, где в
этот момент начинался очень важный этап операции "Горный воздух".




     Все  силы  Розочка Данилова отдавала учебе в Колумбийском университете.
Она по-прежнему дружила  с  Ларисой,  дочерью  покойного  комиссара  полиции
Нью-Йорка, убитого во время налета на банк -- налета, в котором сам принимал
участие...  Боль  утраты постепенно прошла, и Лариса очень изменилась. В ней
уже трудно было узнать ту развязную девицу, "западавшую" на каждого  мужика.
К  счастью,  отец оформил завещание на ее имя, и она долгое время могла жить
безбедно.
     К тому  же  она  загорелась  идеей  познакомить  своего  репетитора  по
английскому   с  теткой  Розочки,  Зинаидой  Александровной.  Профессор  был
вдовцом, дети его уже выросли и жили от"  дельно.  Он  был  моложав,  неплох
собой  и  хотел  обзавестись  семьей.  Когда Лариса впервые поделилась своей
идеей с Розочкой, та рассмеялась, не представляя свою Зинулю в роли  чьей-то
жены,  -- Розочка привыкла к тому, что ее тетка одинока. Но Лариса постоянно
возвращалась к  этой  теме,  расписывала  достоинства  "претендента"  и  так
приучила  Розочку  к  этой  мысли, что подруга всерьез задумалась. Надо было
только подождать, когда подвернется подходящий случай.
     Долго  ждать  не  пришлось.  Двадцать   первого   февраля   у   Зинаиды
Александровны  было  день рождения. Последние двадцать лет свои дни рождения
она отмечала только в кругу семьи и никого не приглашала. Теперь, когда  они
с  Розочкой  вдвоем оказались в чужой стране, где почти никого не знали, тем
более Зинаида Александровна (у Розочки хотя бы была  возможность  приобрести
новых  друзей  среди  студентов),  ситуация  изменилась. На этот раз Розочка
решила, с подачи своей подруги, взять инициативу в свои руки. Сначала  тетка
сопротивлялась   как  могла.  "Зачем  устраивать  балаган?  Подумаешь,  день
рождения! Тоже мне, праздник!" -- говорила она,  сопротивляясь  только,  для
видимости.  На самом деле ей было ужасно интересно: кого собирается привести
племянница?
     Розочка  настолько  загорелась  этой  идеей,  что   взялась   энергично
обрабатывать Зинаиду Александровну, и та вскоре уступила ее настойчивости.
     -- Кого это ты хочешь пригласить на мой день рождения? -- подозрительно
глядя, спросила виновница торжества.
     -- Своих друзей. -- Розочка невинно пожала плечами.
     -- Много?
     -- Двоих.
     -- Я их знаю?
     -- Не всех, -- уклонилась от прямого ответа Розочка.
     --  Интересно.  --  Зинаида  Александровна  задумалась  на  секунду. --
Одного, значит, знаю. Надо же так придумать. Говорит "не всех" вместо  того,
чтобы  просто  сказать: одного! -- Она вдруг рассмеялась. -- А я не пожалею,
если соглашусь?
     -- Не пожалеешь, обещаю! -- Розочка бросилась  тетке  на  шею,  обняла,
крепко  прижалась  и  чмокнула  в  щеку.  --  Спасибо,  милая  Зинуля! Я все
организую, а то у нас осталось только два дня.
     Праздник  удался  на  славу.  Кроме  профессора  Лариса,  с  разрешения
Розочки,   пригласила   еще   и  подругу  своей  покойной  матери.  Марианна
Светогорская в прошлом была певицей московского театра  оперетты,  а  сейчас
давала  только  сольные  концерты,  и  в  Нью-Йорк  ее  пригласили дать пять
концертов в одном из залов на Бродвее. Ее красивый тенор  буквально  покорил
всех и сделал день рождения настоящим праздником.
     Как только профессор и именинница взглянули друг на друга, ничто уже не
могло  их разлучить. Воспользовавшись тем, что гулянье закончилось далеко за
полночь.  Розочка  предложила  гостям  остаться  переночевать   в   гостевых
комнатах.  На  следующий  день  у  профессора  был выходной, а Марианна свои
концерты уже закончила,  поэтому  они  с  благодарностью  согласились,  чтоб
назавтра вновь продолжить праздник. "Чудесный праздник", -- многозначительно
добавил профессор.
     Все  уже  разошлись  по  комнатам, а Зинаида Александровна все никак не
могла отправить своего нового знакомого спать: казалось,  он  совершенно  не
замечает,  как  летит  время,  и  не  чувствует  усталости.  Он  рассказывал
бесконечные интересные истории, но Зинаида Александровна не понимала, о чем.
Она просто  слушала  его  ровный,  удивительно  нежный,  бархатный  голос  и
чувствовала  себя по-настоящему счастливой. Хотя, если бы кто-нибудь спросил
ее в тот момент, почему -- она не смогла бы ответить.  Она  молча  кивала  и
улыбалась.  В  конце  концов  Зинаида  Александровна неожиданно рассмеялась,
спокойно признавшись, что почти ничего не поняла.
     Это признание было столь трогательным, а ее прекрасные и огромные глаза
смотрели на него столь невинно, что профессор с  королевским  именем  Ричард
неожиданно  опустился  на  одно  колено  и, не выпуская ее руки из своей, на
почти идеальном русском языке торжественно произнес:
     -- Мисс Зина! Извините, пожалуйста, возможно, я тороплю события  и  мои
слова  могут показаться вам бестактностью, но, как гласит народная мудрость,
сердцу не прикажешь.
     Зинаида Александровна остановила этот монолог, приложив палец  к  губам
профессора.
     --  О  чем  вы, Риччи? -- ласково спросила она. -- Вы хотите предложить
мне руку и сердце?
     -- Да-да! -- страстно и чуть растерянно воскликнул  он.  Глаза  у  него
блестели,  как  у  влюбленного  юноши.  -- Я люблю вас, и кажется, что любил
всегда.
     -- Вы уверены в этом, Риччи?  --  не  без  кокетства  спросила  Зинаида
Александровна.
     -- Уверен как никогда! -- пылко воскликнул профессор.
     -- Я согласна, -- просто ответила Зинаида Александровна.
     -- Повторите! -- Ему вдруг показалось, что он услышал частицу "не".
     -- Я согласна! -- повторила она и нежно провела рукой по его щеке.
     -- Повтори, Зина!
     -- Я согласна, -- чуть не шепотом опять повторила она, затем потянулась
к нему,  и  они  слились  в  нежном  поцелуе,  который  длился долго-долго и
получился, как ни странно, удивительно платоническим.
     Ричард боялся все испортить каким-нибудь неверным движением, а  Зинаида
была  счастлива  и  не обращала внимания на то, что он даже не предпринимает
никаких попыток. Их устраивало то состояние, какое они сейчас ощущали...
     Обильное возлияние, отличная закуска и разнообразные  блюда  не  валили
их,  и  Савелий  был  как  огурчик. За обедом говорили мало. Митяй вообще не
произнес ни одного слова, а Краснодарский все время был погружен в  мысли  о
происходящем  на  нефтехимкомбинате  и лишь изредка рассказывал какой-нибудь
скучный анекдот "с бородой".  И  только  Савелий  иногда  подкидывал  всякие
незамысловатые  вопросы,  в  ответах  на  которые  черпал  нужную  для  себя
информацию.
     Неизвестно, сколько еще продолжалось бы это нудное застолье, если бы не
появился наконец тот телохранитель, которого Краснодарский посылал ТУДА.  Он
приехал  не  один, а с какимто мужиком лет сорока, довольно высокого роста и
сутулым.  Савелия  поразил  его  наряд.  Кажется,  именно  так  одевались  в
шестидесятые  годы  стиляги.  На мужике была лимонного цвета пальто, зеленый
шарфик, на голове красовалась такая же ярко-зеленая  широкополая  шляпа.  Но
больше всего в глаза бросались алые брюки.
     "Настоящий  светофор",  --  подумал  Савелий  и сразу вспомнил, что так
назвал кого-то Краснодарский.
     -- Привет, Светофор! -- Семен явно обрадовался гостю. -- Выпьешь?
     -- А как же! После всего, что случилось, --  обязательно!  --  Он  снял
только  шляпу,  ловко швырнул ее в кресло, затем сел за стол, сам налил себе
едва ли не полный стакан водки, кивнул хозяину, одним  махом  выпил,  громко
крякнул и смачно захрустел огурцом.
     -- Я пойду на пост? -- спросил Славок, с грустью погладывая на накрытый
стол.
     -- Сначала пообедай, -- милостиво разрешил Краснодарский, хотя на самом
деле ему нужно было иметь полную картину. -- Послушай, может, чего добавишь.
-- Он кивнул в сторону Светофора.
     --  Теперь  могу  и говорить, -- кивнул тот, и было заметно, как быстро
подействовала на него водка. -- Когда я с тремя кентами примчался туда, наши
люди и Беспалый со своими ждали тебя. Честно признаюсь,  Сема,  услышав  про
подставу,  я  тебе  не совсем поверил: не такой Беспалый кретин, чтобы войну
тебе  объявлять!  Но   Беспалый   сам   прокололся.   Спрашивает:   "А   где
Краснодарский,  Светофор?"  А  у  самого  глазки  бегают и голос дрожит. Я и
говорю ему, что ты вот-вот подъедешь. А он  не  выдержал  и  цап  рукой  под
пальто,  да  не  успел:  три пули от меня схлопотал! -- Он усмехнулся, потом
огорченно скривился. -- Вот пальто жаль! -- Светофор поднял левую  полу:  на
уровне  кармана  красовалась  внушительная  дыра.  --  На мою левую руку все
попадаются! -- Он довольно хмыкнул.
     -- И что дальше? Много их было?
     -- Человек восемь.
     -- Шесть, -- поправил Славок с набитым ртом. -- Четверо, сам Беспалый и
один на стреме.
     -- Может быть, -- тут же согласился Светофор. -- Когда пальба началась,
мне показалось, их даже больше.
     -- Тот, что на стреме был, свалил,  сволочь!  Но  я  его  хорошо  знаю.
Убрать?
     --  Конечно.  И спрашивать нечего. -- Краснодарский улыбался. -- А наши
потери? -- спросил он, хотя не горел желанием услышать правду.
     -- Двое. -- Светофор тяжело вздохнул. -- Что со мной были. На себя  все
приняли}
     -- Кто?
     -- Костлявый м Мушка.
     -- Позаботься об их семьях! -- повернулся Краснодарский к Славику.
     -- По сколько? -- невозмутимо спросил тот.
     -- По десять штук баксов.
     --  Не много? -- попытался возразить тот, но Краснодарский тут же грубо
бросил:
     -- Не крохоборничай! Наш человек должен знать, за что он рискует. -- Он
налил всем водки. -- Выпьем за нашего нового друга, благодаря  которому  так
удачно  закончилась  эта подлая встреча! -- Все чокнулись, уважительно глядя
на Савелия.  --  Говори,  чего  тебе  надо.  Я  сегодня  добрый,  --  сказал
Краснодарский, когда все, кроме Славка, дружно выпили.
     Сначала  Савелий ничего не хотел просить, но, чуть подумав, решил, что,
если он обратится по делу, это не будет выглядеть слишком подозрительно.
     -- Вообще-то, если честно... -- начал он, но Семен оборвал его:
     -- Не тяни, приятель! Я  с  друзей  денег  не  беру.  --  Краснодарский
неожиданно громко расхохотался каким-то своим мыслям, и этот смех подхватила
его команда. -- Проси! -- вдруг резко прекратив смеяться, бросил Семен.
     -- Ну, значит, если бы ты мог... -- Савелий решил довести его до нужной
кондиции.
     --  Да  говори  уж! -- нетерпеливо сказал Краснодарский. Ему стало даже
интересно, что собирается попросить новый знакомый.
     -- Позвони своему корешу из Дагестана прямо сейчас, -- наконец попросил
Савелий.
     -- И только-то? -- усмехнулся Краснодарский. -- Без проблем! Он  кивнул
Митяю,  и  тот  подал  ему  телефон. Быстро набрав номер по памяти -- видно,
звонил достаточно часто, -- Краснодарский  подождал,  пока  соединится,  при
этом  не  переставая  поглядывать  на Савелия и ухмыляться, как бы говоря: у
тебя была такая возможность, а ты попросил о какой-то глупости. -- Лом,  это
ты?..  Семен звонит. Привет! Слушай, на днях к тебе обратится мой корефан по
кличке  Бешеный,  передаст  привет  от  меня,  так   ты   ему   сделай   все
по-человечески  и не дери слишком много!.. Да, свой парень!.. Ты-то как? А с
НИМ  давно  общался?..  Да,  наслышан...  Зря  столько  шуму   вокруг   себя
поднимает...  Конечно, его дело! Привет ему! Бывай! -- Краснодарский положил
трубку и взглянул на Савелия. -- Все тип-топ! Лом сказал: "Твой ДРУГ --  мой
друг! Уважаемого гостя приму достойно!"
     --  Спасибо  тебе,  Сема!  -- Савелий сознательно назвал Краснодарского
фамильярно, чтобы проверить его реакцию.
     -- Сема? -- удивился тот, но усмехнулся. -- Вот от Семы  Краснодарского
и передашь Лому привет.
     -- Как пароль, что ли?
     --  Нет, мне эти штучки-дрючки все по фене! Так меня звала мама и зовут
близкие друзья. -- Его взгляд стал вдруг тяжелым, предостерегающим: мол,  ты
теперь  тоже  друг,  не  предавай  и  всегда  будешь  другом. Но потом Семен
улыбнулся и предложил: -- Выпьем!
     Если бы Савелий не умел нейтрализовывать действие алкоголя, в этот день
его можно было бы выносить из номера Краснодарского на  носилках.  Остальные
были  хороши, даже Славок, который держался и не пил до тех пор, пока ему не
приказал сам хозяин. Правда,  сам  Краснодарский,  несмотря  на  то  что  не
пропустил  ни одного тоста, нормально "держал удар" и свалился только тогда,
когда проводил Савелия до дверей.
     Сев в машину, Савелий бросил в рот  несколько  таблеток  "антиполицая",
чтобы  перебить алкогольный запах, и только потом тронул машину с места. Ему
не хотелось нарваться на неприятности с гаишниками.  К  счастью,  доехал  он
спокойно,  без  каких-либо  неожиданностей, лишь один раз остановился, чтобы
позвонить по спутниковому телефону Богомолову, который наверняка  волновался
и ждал от него сообщений. Звонить на ходу он не стал, чтобы не рисковать.
     -- Приветствую вас! -- сказал он.
     --  Кажется,  на  тебя  ГАИ нужно напустить, -- тут же заметил генерал,
моментально почувствовав, что Савелий выпил.
     -- И как вы догадались? Я вроде в сторону дышу. -- Савелий усмехнулся.
     -- Да ты хоть в противогазе звони: я все равно  учую.  Как  прошло?  --
нетерпеливо спросил он.
     --  Лучше  не  бывает.  Выпили,  по душам поговорили... А там заварушка
была!
     -- Знаю. Четыре трупа нашли на месте встречи.
     -- Четыре? Должно быть  шесть,  --  нахмурился  Савелий.  --  Наверное,
"краснодарские"  своих  с  собой  забрали.  А  вы  откуда  знаете?  Что,  не
удержались, проследили?
     -- Только пока не убедились, что тебя там нет, -- признался Богомолов.
     -- Господи! А если бы кто-то из  них  заметил  наружку?  --  недовольно
буркнул Савелий.
     -- Обижаешь! Какие же это были бы профессионалы, если бы позволили себя
обнаружить? Ладно, можешь поподробнее рассказать о вашем свидании?
     И  Савелий,  стараясь  не упустить ни одной детали, рассказал обо всем,
что произошло с тех пор, как он позвонил Краснодарскому.  А  когда  упомянул
про справку, генерал ехидно заметил:
     -- Бутылка коньяка с тебя.
     -- Хоть две -- при первой же встрече, -- согласился Савелий.
     --  В  понедельник  встречаемся  там  же,  где в прошлый раз, -- сказал
генерал, когда Савелий закончил доклад. -- Привет майору!
     -- Передам. А вы передайте привет Никифоровичу.
     -- С чего это вдруг такое  внимание  к  моему  помощнику?  --  удивился
генерал.
     --  Да как сказать... -- Савелий не знал, стоит ли посвящать генерала в
подробности, тем более что ни он, ни Воронов ни словом не обмолвились о сыне
Рокотова, когда рассказывали о претендентах. Потом все-таки  решил  ответить
полуправду. -- Просто на днях познакомился с его сыном.
     --  У  Олега,  что  ли?  --  догадался  генерал, но что-то в его голосе
насторожило Савелия, но понять  почему,  он  не  успел.  Богомолов  не  стал
дожидаться ответа и спросил: -- Как он тебе?
     -- Неплохой парень. Только горячий больно...
     -- Что, просился с тобой на задание?
     -- С чего вы взяли? -- осторожно спросил Савелий.
     -- Не темни! -- строго заметил Богомолов. -- Он был сегодня у меня, все
рассказал и спрашивал, стоит ли рассказывать отцу.
     --  И  что вы посоветовали? -- Савелий пытался понять, почему Богомолов
так переживает за сына своего помощника.
     -- Посоветовал ему сперва решить все свои личные проблемы.
     -- Правильно сделали! -- воскликнул Савелий и понял, что выдал  себя  с
головой.
     --  Очень  рад, что мое мнение совпадает с твоим. -- Богомолов был явно
обижен тем, что Савелий скрыл от него историю с Костей.
     -- Константин Иванович, я не думал, что вас так сильно это заденет,  --
попытался оправдаться Савелий.
     --  Он не только сын моего помощника, а еще и мой племянник, -- пояснил
Богомолов.
     -- Я и не знал, что  вы  родственники.  --  Савелий  действительно  был
несколько  обескуражен:  теперь  ему стало понятно, почему Рокотов-старший и
генерал так заботятся друг о друге и  почему  генерал  держит  его  у  себя.
Наверное, и племянника-то назвали в честь дяди.
     --  Миша  женат на моей сестре. Я не хотел его к себе брать. Кумовство,
скажут, и все такое... -- Богомолов явно был смущен.  --  Я  думал,  ты  это
знаешь, потому и отказался взять его с собой.
     -- Нет, не знал, к счастью. -- Савелий вздохнул.
     -- Почему к счастью?
     --  Труднее было бы принимать решение. Если честно, то я не взял его не
потому, что он сын вашего помощника. Он не прошел по уровню  подготовки,  --
откровенно ответил Савелий.
     -- Что, так плох? -- ревниво спросил генерал.
     --  Не  плох,  но  другие  оказались  лучше.  Кстати,  не  один  он был
отстранен: кроме него не прошли еще четыре человека, которые намного опытнее
Кости.
     -- Что ж, в таком случае прошу прощения.
     -- За что?
     -- За то, что подумал не так.
     -- Мы часто делаем поспешные выводы.
     -- Часто? -- придрался вдруг Константин Иванович. -- Ну, спасибо!  Я-то
думал, что уже научился делать меньше ошибок.
     --  Так  я  не  про вас говорю, а про себя, -- нашелся чуть смутившийся
Савелий.
     -- Думаешь, вывернулся?
     -- Да я... -- начал оправдываться Савелий, но генерал оборвал его:
     -- Ладно, замнем для ясности. Мне кажется, неплохо было бы завтра ребят
отпустить отдохнуть, да и с близкими попрощаться. Как думаешь?
     -- Именно так мы с Вороновым и хотели сделать, -- ответил  Савелий.  Он
не  врал:  они  с  Андреем  действительно  приняли решение отпустить всех на
выходные по домам, чтобы потом встретиться в шесть вечера в понедельник.
     -- Вот и отлично! Значит, до понедельника? Кстати, ты  навестил  бы  до
отъезда... -- начал генерал, и Савелий тут же подхватил:
     --  Генерала  Говорова?  Завтра  к нему на дачу собирался. Что, звонил,
жаловался Батя? -- У  Савелия  защемило  сердце:  каждый  раз,  буквально  с
первого  дня,  как  приехал,  он собирался навестить генерала, но всякий раз
откладывал.
     -- Филя никогда не жалуется, -- сердито возразил Богомолов.  --  Просто
интересовался, переживал за тебя... А ты? Жаловался? -- передразнил он.
     -- Да я не то хотел сказать...
     --  Будет  оправдываться!  Сегодня ты только этим и занимаешься. Видно,
действительно изрядно перебрал. Даже не узнаю тебя. Ладно,  иди  и  проспись
как следует, чтобы не смущать старика своим видом. Удачи тебе!
     -- Спасибо вам, Константин Иванович!
     --  Да  ладно, чего там, ~ буркнул Богомолов и добавил: -- Будь здоров,
сержант!
     -- До свидания, товарищ генерал!
     Всю  оставшуюся  часть  дороги  до  тренировочной  базы  Савелий   ехал
подавленный.  Действительно,  когда  ему  что-то  нужно от Бати, он сразу же
рысью бежит к нему: "Помоги! Посоветуй, Батя!" А сейчас, когда тот  удалился
на заслуженный отдых, Савелий времени не может выбрать, чтобы навестить его!
Все,  завтра  же  к  нему!  Можно было бы и сегодня, да нельзя же, правда, в
таком виде. От  таких  мыслей  на  душе  у  Савелия  стало  еще  муторнее  и
неспокойнее:  возникло  ощущение,  что  он  еще  вспомнит этот день и сильно
пожалеет. Но разум, затуманенный алкоголем,  пока  не  включался  на  полную
мощность.  Соберись, Бешеный! Соберись! Или тебя действительно до конца дней
будет мучить совесть. Но пока он ничего не чувствовал...
     Когда Савелий подъехал к воротам базы, его встретил Матросов,  которого
Говорков  не  сразу  узнал:  с  окладистой бородой, в затрапезном одеянии, в
залатанных валенках с глубокими калошами он и впрямь напоминал  деревенского
мужика,  разыскивающего  свою кормилицу-корову. Услышав шум мотора. Матросов
вышел из "калитки".
     -- Чего изволите, господин хороший? -- чуть шамкая, спросил он.
     -- А ты чего здесь... -- начал Савелий, потом чертыхнулся. -- Открывай,
дед! Не видишь, ужин тебе привез.  --  Говоров  с  трудом  нашел  подходящие
слова, предназначенные для посторонних ушей, хотя маловероятно, чтобы кто-то
посторонний  мог оказаться в это время в таком месте. Часы показывали девять
тридцать вечера.
     Узнав Савелия, Матросов, поохал, покряхтел старчески, пропустил машину,
закрыл ворота и только после этого поздоровался, радостно тряся ему руку.
     -- Слава Богу! Наконец-то вернулся! Мы уж все переволновались за  тебя,
капитан. Не случилось ли чего? -- искренне радуясь, говорил он.
     -- Неужели майор никого не отпустил? -- нахмурился Савелий.
     --  Как  не  отпустил? Гнал даже! Но никто не хотел уезжать, пока вы не
вернетесь. -- Он не заметил, как перешел на "вы", но тут же поправился: -- В
смысле "ты".
     Савелию даже стало неловко.
     -- Спасибо, конечно, -- пробормотал он. -- А где майор?
     -- Сейчас, наверное, выскочит. Хотя, думаю, сейчас  вообще  все  ребята
выскочат: небось услышали, что машина въехала в ворота. -- Не успел Матросов
договорить,  как  из  центрального  здания  тренировочной базы действительно
выбежала вся команда во главе с Вороновым.
     -- Привет, Бешеный!
     -- Наконец-то!
     -- Рассказывай, капитан!
     Они возбужденно выкрикивали со всех сторон, хлопали Савелия по  плечам,
обнимали его, словно он вернулся чуть ли не с того света.
     -- Привет, друзья! -- Савелий поднял вверх руки, требуя внимания.
     --  Тихо,  ребята!  --  скомандовал Воронов, и почти сразу же наступила
тишина.
     -- Может, пройдем в помещение -- не май на дворе, -- с серьезной  миной
предложил Савелий.
     Все рассмеялись и гурьбой устремились ко входу.
     Не  сговариваясь,  они  направились в комнату отдыха и расселись вокруг
стала, ожидая рассказа капитана, за которого так переживали.
     --  Собственно  говоря,  рассказывать-то  особенно  нечего,  --   начал
Савелий,  еще  не  зная,  во что успел посвятить их Воронов, и вопросительно
взглянул на него.
     -- Рассказывай, -- кивнул тот, давая понять, что им все известно.
     И Савелий  довольно  подробно  рассказал,  как  ему  удалось  завоевать
расположение  Краснодарского.  Конечно, он упускал некоторые детали, которые
им было не положено пока знать. Закончив, Савелий переглянулся с  Вороновым,
и тот понял его.
     -- А теперь все свободны до восемнадцати часов понедельника.
     --  Минуту!  --  неожиданно бросил Савелий. -- Кто остается дежурить на
базе? Кому не достался счастливый билетик?
     -- Не беспокойся, капитан, -- сказа Матросов.  --  Мы  с  Денисом  сами
вызвались,  когда  майор  предложил тянуть жребий. Нам с Кораблевым не с кем
прощаться, а потому мы  с  удовольствием  предоставляем  возможность  другим
спокойно  отдохнуть и проститься со своими близкими! -- Матросов говорил так
торжественно и печально, словно прощался со всеми надолго.
     -- У меня такое впечатление, что ты сейчас пустишь слезу, -- усмехнулся
Денис. -- Хватит трепаться. Удачи вам, ребята!
     -- Такой спич испортил! -- возмутился Матросов и сам  засмеялся.  Потом
стал прощаться, пожимая каждому руку.
     Савелий отозвал его в сторону и шепотом сказал:
     -- Возьми у меня в машине на переднем сиденье спутниковый телефон.
     -- Зачем?
     -- Позвонишь свой пассии.
     -- Какой пассии? -- Матросов неожиданно смутился.
     --  Той,  что  сейчас  за  границей.  -- Савелий подмигнул озадаченному
Александру.
     Матросов удивленно уставился на Говоркова,  но  потом  так  же  шепотом
ответил:
     -- Спасибо, командир.
     -- Не за что.
     --  На  сборы  десять  минут!  --  объявил  Воронов,  и  комната отдыха
мгновенно опустела.
     -- Что, действительно все было так  просто?  --  с  недоверием  спросил
Воронов.
     -- Зачем ребят лишний раз грузить? -- вздохнул Савелий.
     --  Я  так  и  почувствовал. Ты что как в воду опущенный? -- неожиданно
спросил он.
     -- Ты давно виделся с Батей?
     -- На третий день, как приехал из Америки, побывал у него  на  даче,  а
что? -- удивился Воронов.
     -- И больше ни разу?
     -- Да все как-то времени не было... -- Воронов отвел взгляд.
     --  Вот-вот!  --  Савелий  встал,  заложил  руки  за  спину  и принялся
расхаживать взад-вперед по комнате отдыха. -- Как только трудности какие, мы
к нему: "Батя, помоги!" А как старик на пенсию ушел,  так  мы  мигом  о  нем
забыли. Я забыл, -- поправился он.
     -- А почему ты об этом заговорил именно сейчас?
     --   Богомолов   напомнил.  Сказал,  что  Батя  звонил,  интересовался,
переживал за нас.
     -- Он что, знает, куда мы отправляемся?
     -- А ты как думал? Недаром же он замещал Богомолова, пока тот в  Штатах
был.
     --  Могу  себе  представить, как сейчас Батя переживает за нас. А с его
сердцем... -- Воронов вздохнул и как-то странно посмотрел на Савелия.
     -- Что? -- вскрикнул Савелий. -- Говори!
     -- У него инфаркт был. -- Воронов поморщился: Порфирий Сергеевич взял с
него обещание не рассказывать о случившемся Савелию. -- Правда, обошлось без
больницы, но врачи сказали, что ему нельзя  волноваться,  а  двигаться  пока
вообще запретили.
     -- Почему ты мне не сказал? Как же ты мог скрыть, что Бате плохо? -- со
стоном выдавил из себя Савелий.
     -- Братишка, я не мог... -- тихо проговорил тот.
     -- Не мог? -- удивленно воскликнул Савелий. -- Почему?
     -- Батя попросил. Он сказал, что тебе сейчас понадобятся все внутренние
резервы и ты не должен отвлекаться на его болезни.
     --  Это  он  так  решил,  но ты-то?! Ты же знал, что я спокойно со всем
справлюсь!
     -- Откуда я мог знать? И не ори на меня, братишка! Мне и самому  тошно.
-- Воронов поднялся и тоже начал ходить по комнате.
     --  Ты  как  хочешь,  а  я  сейчас  же отправлюсь к Бате! -- решительно
произнес Савелий.
     -- Конечно же, и я с тобой, -- облегченно вздохнув, сказал Воронов.  --
Но за руль сяду я.
     -- Почему?
     --  В  таком  возбужденном  состоянии  да еще в изрядном подпитии... --
Андрей выразительно покачал головой.
     -- А как же ребята? -- напомнил Савелий. --  Вместе  с  нами  --  шесть
человек. Вряд ли мы все поместимся...
     --  А мы тут на гараж наткнулись и обнаружили там старый "запорожец" на
ходу. Двоих мы с тобой довезем до ближайшего метро, а  двое  на  "запорожце"
двинутся.
     -- Отлично! -- Савелий кивнул. -- Что, рванули?
     -- Рванули!
     Когда они вышли из здания, ребята уже стояли возле машин.
     --  Мы тут перекинулись между собой, и оказалось, что нам всем примерно
в одну сторону, так что мы вас покидаем, -- весело объявил Роман, поглаживая
по крыше "запорожец", который сам и доводил до кондиции.
     -- Вы уверены? -- нахмурился Воронов: он прекрасно  помнил,  что  живут
они в разных концах города, но не стал спорить, понимая, что творится сейчас
в душе у Савелия.
     -- Уверены, майор. Желаем вам хорошо отдохнуть!
     -- И вам того же!
     Всю  дорогу  Савелий  и  Воронов  ехали  молча. Каждый думал о том, что
нехорошо обошелся с Батей. Савелий чувствовал себя просто отвратительно;  не
только   из-за  Бати,  но  и  потому,  что  наступила  обратная  реакция  --
расслабление после тяжелой нагрузки. Некоторое время он сидел  не  двигаясь,
пытаясь  набраться  энергии.  Потом  стал  делать пассы руками, обращаясь за
помощью к Космосу.
     И неожиданно его аура отделилась от тела,  помчалась  со  стремительной
скоростью  в  пространстве  и  оказалась  в  каком-то странном, невообразимо
ярком, красочном мире. Небо было  фантастического  оранжево-красного  цвета.
Удивительный  запах  заставлял  вспоминать  все  самое  прекрасное  в жизни.
Стремительно проносились перед  глазами  Савелия  картины  прошлого,  и  эти
картины  зачастую  были  связаны  с генералом Говоровым. Вот он впервые, еще
подполковником, появляется перед их строем, строем молодых спецназовцев. Его
мудрая улыбка как бы говорила каждому из них, что он для них  --  не  просто
командир,  для  них  он брат, отец и старший товарищ. Почти в первый же день
кто-то назвал его за глаза Батей, и с  тех  пор  это  прозвище  осталось.  А
позднее  к  нему  стали  прямо  --  так  и обращаться. Порфирий Сергеевич не
возражал, но если его кто-то выводил из себя, а еще хуже, пытался  обмануть,
даже  нечаянно, он тут же взволнованно говорил: "Какой я тебе Батя?" То есть
называть его так считалось даже привилегией.
     Батю уважали и любили не только за справедливость и доброту,  но  и  за
высокий профессионализм. Не важно в чем -- в военной стратегии и тактике или
в  рукопашной  схватке.  Вплоть  до  самого  ухода  на  пенсию  мало кто мог
похвастаться, что справился с Батей в рукопашном бою. Он великолепно  владел
телом,  прекрасно  двигался,  умел  не  только  держать  удар,  но и сам бил
ощутимо. Когда Савелию удалось справиться с Батей  в  первый  раз,  Порфирий
Сергеевич прямо перед строем объявил ему благодарность, но с улыбкой добавил
слова, которые Савелий сделал девизом своей жизни:
     -- Не думай, что ты уже достиг совершенства!
     Прошло  еще  некоторое время, и Савелий вновь победил Батю. На этот раз
Батя прямо перед строем вручил ему именные часы, поздравил и,  наклонившись,
спросил тихо:
     -- Неужели тебе легко было со мной справиться?
     -- До сих пор отдышаться не могу! -- чистосердечно признался Савелий.
     Прошло  еще  немного времени, и Савелий в третий раз одержал победу. На
этот раз, уже будучи полковником, Порфирий Сергеевич объявил всем курсантам,
что Савелий Говорков превзошел своего  учителя  и  теперь  может  сам  учить
других. И действительно, с того дня Савелий получил небольшую группу.
     Неожиданно Савелий увидел перед собой в розоватой дымке своего Учителя.
     -- Учитель! -- с болью воскликнул он. -- Как я рад видеть вас!
     --  ПРИВЕТСТВУЮ  ТЕБЯ,  БРАТ  МОЙ!  --  торжественно  провозгласил тот,
прижимая правую руку к сердцу.
     Его голос был таким грустным, что Савелий сразу воскликнул:
     -- Что случилось. Учитель?
     -- СЕГОДНЯ У ТЕБЯ БЫЛ ТРУДНЫЙ ДЕНЬ, ДЕНЬ, КОГДА ТЕБЕ  ПОНАДОБИЛИСЬ  ВСЕ
ТВОИ  СИЛЫ,  ВСЯ  ТВОЯ  ЭНЕРГИЯ,  ВЕСЬ  ТВОЙ  ДУХ!  ТЫ  СПРАВИЛСЯ!  И СЕЙЧАС
ВОССТАНОВИЛ СВОИ СИЛЫ. ТЕПЕРЬ Я МОГУ СКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧТО Я С ОГРОМНЫМ  ТРУДОМ,
ТОЛЬКО  С  ПОМОЩЬЮ ОБЩИХ УСИЛИЙ ТВОИХ КОСМИЧЕСКИХ БРАТЬЕВ, СМОГ ЗАДЕРЖАТЬ НА
ЗЕМЛЕ ТВОЕГО ЗЕМНОГО УЧИТЕЛЯ, ЧТОБЫ ТЫ УСПЕЛ С НИМ ПРОСТИТЬСЯ...
     -- Батя?! -- воскликнул Савелий едва не со слезами на глазах. -- Что  с
ним? Он умирает?
     --  ДА,  БРАТ МОЙ, ТВОЙ ЗЕМНОЙ УЧИТЕЛЬ НА ПОРОГЕ ВЕЧНОСТИ. ОН УЖЕ ГОТОВ
ОТПРАВИТЬСЯ В ДАЛЕКИЙ КОСМОС, ЧТОБЫ ОТТУДА ВЗГЛЯНУТЬ НА ПРОШЛЫЕ ДЕЯНИЯ СВОИ.
ДАБЫ УБЕДИТЬСЯ: ЧТО БЫЛО ПРАВИЛЬНО, А ЧТО НЕТ,  ЧТО  ДОСТИГЛО  ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ
РЕЗУЛЬТАТОВ,  А  ЧТО  НЕ  ДОСТИГЛО.  ДЛЯ НЕГО НАСТАЛИ ТРУДНЫЕ И ОДНОВРЕМЕННО
СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ, КОГДА МОЖНО НАСЛАДИТЬСЯ ПЛОДАМИ СВОЕГО ТРУДА,  СВОЕЙ  ЗЕМНОЙ
ЖИЗНИ.  Я ДАВНО СЛЕЖУ ЗА ТВОИМ ЗЕМНЫМ УЧИТЕЛЕМ И ОЧЕНЬ РАД ТОМУ, ЧТО ОН ТОЖЕ
МНОГО ДЛЯ ТЕБЯ СДЕЛАЛ. НЕ КОРИ СЕБЯ ЗА ТО, ЧТО НЕ СМОГ ДОЛГОЕ ВРЕМЯ  УДЕЛЯТЬ
ЕМУ  ВНИМАНИЕ: ОН НИКОГДА НЕ БЫЛ НА ТЕБЯ ЗА ЭТО В ОБИДЕ. ОН ВСЕГДА БЫЛ РЯДОМ
С ТОБОЙ И В ТЕБЕ САМОМ.
     -- Но, Учитель! Я же мог чаще  видеться  с  ним,  общаться,  перенимать
опыт!   Разве   не   потерял  я  много  из-за  того,  что  пренебрегал  этой
возможностью? -- Переживания Савелия были столь сильными, что он с  огромным
трудом сдерживал свои эмоции.
     --  НЕТ, БРАТ МОЙ, ТЫ НЕ ПОТЕРЯЛ НИЧЕГО, -- твердо заверил его Учитель.
-- НА ЭТОТ РАЗ ГОРЕ ОТВЛЕКЛО ТЕБЯ, И ТЫ ПЛОХО СЛЫШАЛ МОИ СЛОВА. ПОНИМАЮ ТВОЮ
БОЛЬ И ПОТОМУ ПОВТОРЯЮ: ТВОЙ ЗЕМНОЙ УЧИТЕЛЬ ВСЕГДА БЫЛ РЯДОМ  С  ТОБОЙ  И  В
ТЕБЕ САМОМ, И ПОЭТОМУ ТВОЙ ОПЫТ ОБЩЕНИЯ С НИМ НЕ ПРЕКРАЩАЛСЯ НИ НА МИНУТУ, И
В  МОМЕНТ,  КОГДА  ВЫ НЕ БЫЛИ ВМЕСТЕ, ТЫ ПЕРЕНИМАЛ СВОЙ ОПЫТ ЕЩЕ И ОТ ДРУГИХ
ЛЮДЕЙ. ЭТО ПОДОБНО ТОМУ, КАК МЫ ОБЩАЕМСЯ С ТОБОЙ. РАЗВЕ  ТЫ  НЕ  ЧУВСТВУЕШЬ,
ЧТО Я ПРИНИМАЮ УЧАСТИЕ В ТВОЕЙ СУДЬБЕ В КАЖДЫЙ МИГ ТВОЕЙ ЖИЗНИ?
     -- Чувствую, Учитель.
     --  РАЗВЕ  ТЫ НЕ ПОЛЬЗУЕШЬСЯ ОПЫТОМ, КОТОРЫЙ Я ТЕБЕ ПЕРЕДАЛ И ПРОДОЛЖАЮ
ПЕРЕДАВАТЬ?
     -- Пользуюсь, Учитель.
     -- А ТЕПЕРЬ СКАЖИ, ЧТО ТЫ ПОНЯЛ?
     -- Я действительно все понял. Учитель.
     -- ГОВОРИ! -- строго повторил Учитель.
     -- "Ты во мне -- я в тебе!" Так вы мне говорили, Учитель.
     -- ДА, ТЫ ВО МНЕ -- Я  В  ТЕБЕ!  ПОМНИ  ВСЕГДА  ОБ  ЭТОМ,  А  ИНОГДА  И
ПОВТОРЯЙ.
     -- Да, Учитель. Я буду помнить и повторять!
     -- ПОСПЕШИ К СВОЕМУ ЗЕМНОМУ УЧИТЕЛЮ! -- Голос все слабел, а изображение
становилось все более и более размытым, пока не исчезло совсем.
     Савелию  показалось,  что  он слышит голос Воронова. Он поднял голову и
увидел, что Андрей с удивлением смотрит на него.
     -- Задремал  немного,  братишка?  --  спросил  Воронов,  с  облегчением
заметив спокойный взгляд Савелия.
     -- Андрюша, ты можешь поднажать немножко? -- попросил Говорков.
     -- Попытаюсь. А что за спешка? Пять -- десять минут погоды не сделают.
     --  Погоды, может, и не сделают, а вот... -- Савелий вдруг подумал, что
вряд ли сможет объяснить ему что-то, и  просто  сказал:  --  Я  хочу  успеть
проститься с ним.
     --  О  чем  ты  говоришь?  --  с  тревогой начал Воронов, но тут машина
вильнула.
     -- Следи за дорогой, а то ему с нами  придется  прощаться,  --  буркнул
Савелий. -- Эх, Батя, Батя...
     -- С чего ты взял, что ему плохо? Богомолов сказал?
     --  Нет!  То,  что  мне  сказал Богомолов, ты знаешь, -- угрюмо ответил
Савелий и снова попросил: -- Быстрее, пожалуйста, быстрее, братишка!
     Когда они подъехали к воротам  дачи,  там  уже  стояла  карета  "скорой
помощи".  Воронов  с удивлением взглянул на Савелия, и они помчались к дому,
умоляя Всевышнего только об одном: только бы он был жив?  ПУСТЬ  БАТЯ  БУДЕТ
ЖИВ"
     Кроме  бригады  врачей у кровати генерала Говорова находились почти все
его близкие: жена, дочь, сын, их супруги, а также внучка,  чуть  поодаль  --
соседи.  Глаза  у  всех  были на мокром месте. Увидев вошедших, хозяйка дома
облегченно вздохнула и пошла им навстречу.
     -- Слава Богу, пришли!  Филя  сказал,  что  ждет  только  вас.  --  Она
всхлипнула,  и  братья  обняли  ее,  шепча  на ухо какие-то слова ободрения.
Женщина благодарно посмотрела на них.
     Они медленно подошли к больному. Порфирий Сергеевич настолько  исхудал,
что  у  Савелия  от  жалости сжалось сердце. Желтоватая иссохшая кожа висела
складками, резко обозначились скулы, по обтянутому черепу,  казалось,  можно
изучать  строение  костей,  как,  впрочем,  и  по  кистям  рук. Создавалось,
впечатление, что душа уже покинула это измученное тело, но как только братья
подошли, генерал сразу открыл глаза, и в них засветилась радость.  Только  в
них еще жили молодость, сила воли и сила духа.
     --  Пришли... -- Говоров облегченно вздохнул и даже попытался пошутить:
-- Как вам нравится этот красавчик?
     Савелий опустился перед ним на колени и, взяв  его  легонькую  кисть  в
свою руку, собрал всю волю, энергию, чтобы передать своему земному Учителю.
     -- Оставь, дружочек! Побереги для себя, -- догадливо произнес генерал и
улыбнулся.  Савелий  подумал,  что не только глаза сохранили молодость, но и
его красивые крепкие зубы. -- Мне уже ничего не поможет, я  и  так  в  долгу
перед Всевышним, что еще живу. -- Он немного помолчал, словно набираясь сил,
потом  спокойно сказал: -- Вчера еще должен был уйти, да очень уж хотелось с
тобой повидаться на прощанье. -- Он вдруг подмигнул. -- А то знаю я тебя: ты
ж никогда не простил бы старика, если бы я ушел не попрощавшись.
     -- Не простил бы, -- кивнул Савелий со слезами на  глазах,  которых  он
впервые  нисколько  не  стеснялся. -- Как же так? -- прошептал он. -- Почему
жизнь такая несправедливая?
     -- Ну, почему же несправедливая? -- возразил старый генерал, и с каждым
словом его голос становился бодрее. -- Если бы все старье  оставалось  жить,
то  вскоре  на  земле  не  было  бы места, для молодых. Пожил немного, дай и
другим пожить. Ты не расстраивайся, крестник, твой  крестный  прожил  вполне
счастливую  жизнь!  У  меня  прекрасная  жена,  любящие дети и внуки, у меня
отличные ученики, некоторые из которых даже превзошли меня, стали сильнее  и
мудрее  своего  наставника.  --  Он даже улыбнулся. -- Разве это не счастье?
Жизнь каждого человека -- лишь песчинка в Вечности.
     -- Но я не готов к этому, -- возразил Савелий, и  Говоров  чуть  слышно
попросил его наклониться ближе.
     --  Если  ты думаешь, что я готов к Вечности, то глубоко заблуждаешься,
-- прошептал генерал. -- Ты проследи, пожалуйста, когда я уйду... -- Он  так
и  сказал:  "когда  я  уйду".  -- Когда я уйду, пусть рядом останутся только
родные, но  скажи  им  --  пусть  не  разводят  сырость,  а  лучше  поставят
Высоцкого,  с  которым  я  вот-вот  встречусь...  Нашу,  любимую, -- добавил
Порфирий Сергеевич. -- И прошу тебя, не нужно никакого официоза:  пусть  все
будет  по-домашнему,  только  близкие  и  те,  кто  действительно  хотел  бы
проститься со мной. Если уж слишком будут  настаивать,  то  пусть  стрельнут
немного,  а  там... -- Он замолчал и вздохнул. -- Жаль, что нет сейчас рядом
еще одного близкого мне человека... Представляю, как Костя  расстроится.  Ты
уж  скажи ему: извинения просил, что не смог дождаться, да и расстраивать не
хотел... Ладно, хватят о грустном. Расскажи лучше, как прошло  сегодня  твое
внедрение.
     -- Все отлично. Батя. Все отлично.
     --  До твоей поездки в Америку мне все время хотелось посоветовать тебе
не горячиться лишний раз, подумать, прежде чем бросаться вперед. Но сейчас я
тебе этих слов не скажу: ты сам сумел решить эти задачи. Я  теперь  спокоен:
мой  Рэкс более не нуждается в опеке. И напоследок только одно пожелание: не
будь слишком мягким, когда перед тобой враг, если не хочешь потом проклинать
себя за свою слабость. И не будь слишком жестким со  своими  близкими.  И...
живи долго. -- Савелий ощутил, что генерал пожал ему руку.
     -- Спасибо, Учитель, -- прошептал Савелий.
     --  А тебе, Андрюша, только счастья могу пожелать. Все остальное у тебя
вроде бы есть.
     -- Спасибо, Батя!
     Говоров повернулся,  посмотрел  на  своих  близких,  подольше  задержав
взгляд  на  жене,  выделяя  ее среди всех прочих, благодаря этим взглядом за
долгие годы счастья. Все поняв, женщина горько зарыдала,  но  тут  же  взяла
себя  в  руки  и  замолкла,  не  отрывая  глаз  от умирающего мужа. А взгляд
Порфирия Сергеевича становился все более мутным, казалось, он уже никого  не
видит,  но  вдруг  он  поднял слабую руку, положил ладонь Савелию на голову,
словно благословляя,  а  потом  бессильно  уронил  руку,  но  Савелий  успел
задержать ее, прижался к ней губами: рука была теплой, еще живой.
     --  Умер  Батя!  --  тихо  произнес  Савелий  с  горечью и поднялся. --
Порфирий Сергеевич просил остаться только родных, но просил их  не  плакать,
не грустить и поставить на прощание его любимую песню Высоцкого...
     --  Я уже приготовила, -- прошептала дочь Порфирия Сергеевича, вставляя
кассету в магнитофон. И неожиданно зазвучал  голос  Говорова:  казалось,  он
раздается с того света. Это было так страшно, что многие вздрогнули.
     "Не  ожидали?  --  Порфирий Сергеевич заразительно рассмеялся, заставив
всех улыбнуться сквозь слезы. -- Ладно, не сердитесь на  старика:  этой  мой
последний  розыгрыш!  Никаких  напутствий  и пожеланий говорить не буду: мой
крестник вам все сказал. Живите долго, не торопитесь встретиться со мной,  у
нас  еще  Вечность  впереди. -- Он весело повторил: -- Живите долго! Володя,
давай!"
     И тут же комнату  заполнил  голос  Высоцкого:  "Истопи  ты  мне  баньку
по-белому..."
     Савелий покачал головой, низко поклонился своему земному учителю, потом
выпрямился, подошел к неутешной вдове, обнял ее и прошептал:
     -- Вы о похоронах не волнуйтесь: мы, его ученики, все сделаем как надо!
Как Батя хотел!
     Та  безропотно  кивнула,  прекрасно  понимая,  что ее муж был не просто
военным, но и наставником, у  которого  несчетное  количество  подопечных  и
учеников, и они ДОЛЖНЫ отдать ему почести и проститься с ним.
     --  Спасибо  всем,  --  сказала она и тихо добавила: -- Прошу исполнить
последнюю волю покойного.
     Посторонние тихо вышли, оставив семью наедине со своим горем...
     Савелий и Воронов сели в машину и несколько минут молчали.
     -- Нужно позвонить Богомолову, -- сказал наконец Савелий, и Воронов тут
же достал из кармана трубку сотового телефона. -- Константин  Иванович?  Это
Савелий!
     --  Ты что, все еще пьян? -- спросил генерал. -- Забыл, как тебя зовут?
-- Богомолов рассердился: нельзя допускать такие проколы.
     -- Константин Иванович... -- снова начал Савелий.
     -- Что случилось?
     Савелий помолчал немного и наконец собрался с духом.
     -- Батя умер.
     -- Филя?! -- вскрикнул Богомолов. -- Когда?
     -- Только что.
     -- Ты там?
     -- Да.
     -- Слава Богу! Он боялся, что не  успеет  благословить  своего  лучшего
ученика.
     -- Когда он вам это сказал?
     --  Когда первый инфаркт получил. Ты в Америке был... Мощный старик! --
Генерал вздохнул. -- Жаль, что меня не было рядом...
     -- Именно так он и сказал: "Жаль, нет сейчас рядом еще одного  близкого
мне  человека... Представляю, как Костя расстроится..." Просил извиниться за
него, что не дождался, но и расстраивать не хотел...
     -- Вот чудак,  --  с  нежностью  в  голосе  произнес  Богомолов,  опять
вздохнул и спросил: -- Займешься похоронами?
     -- Конечно.
     -- Только не экономь, пожалуйста: я выделю из фондов Управления.
     -- Кладбище какое?
     -- Разве ты не знаешь?
     -- О чем?
     --  Филя  из очень древнего дворянского рода. По мужской линии все были
военными, а  прадед  при  Бородинском  сражении  прямо  из  рук  российского
императора  получил  высочайшую  награду...  Да,  все  они  достойно служили
Отечеству! -- с гордостью за друга произнес Богомолов. -- Его прадед, дед  и
отец похоронены на Ваганьковском: у них даже фамильный склеп стоит, там же и
его  место есть. Он еще три года назад все оформил. Очень уж ему не хотелось
лишние хлопоты доставлять своим близким. Высоцкий-то поет?
     -- Да, "баньку"  он  попросил.  Напоследок  такое  учудил!  --  Савелий
усмехнулся и рассказал о последнем розыгрыше генерала Говорова.
     Они  разговаривали  с  ним  так, словно он был жив, просто находился не
рядом с ними, а гдето в другом месте. Такое ощущение бывает всегда, когда не
можешь примириться с тем, что близкий тебе человек ушел навсегда  и  ты  уже
никогда  не  увидишь,  как  он  улыбается,  не  услышишь его голос. Никогда.
НИКОГДА! Какое безысходное слово!
     -- Странно, -- сказал Богомолов. -- Разумом понимаешь, что человека уже
нет в живых, а сердце никак не хочет с этим смириться, и  все  кажется,  что
сейчас  откроется  дверь,  войдет  Филя  и  спросит:  "Ну что, здорово я вас
разыграл?"
     Богомолов будто "подслушал" мысли Савелия.
     -- Ладно. Михаил Никифорович все сделает, как нужно:  пару-тройку  дней
генерал дома полежит, потом тело перевезут в Управление, для прощания.
     -- Генерал просил обойтись без этого, -- твердо проговорил Савелий.
     -- Как так? -- Богомолов растерялся. -- Не положено!
     -- Константин Иванович, нужно сделать ТАК, как ОН просил! -- настойчиво
сказал Савелий.
     -- Да, но Говоров же военачальник, -- возразил Богомолов.
     -- Единственное, что Батя разрешил, так это воинский салют на кладбище,
-- добавил Савелий, поразившись, что Батя оказался провидцем.
     -- Ладно, спасибо и на этом. Как ты понимаешь, наша встреча переносится
на следующий день после похорон. Ребята поймут?
     --  Не  только поймут, но и все будут на похоронах! -- уверенно ответил
Савелий.
     -- Ладно, звони, если что. Как же все не вовремя... -- тихо сказал он.
     -- А смерть всегда приходит не вовремя.
     -- Я не о том.
     -- Вы не волнуйтесь, Константин Иванович, мы все  успеем.  Я  правильно
вас понял?
     -- Не сомневаюсь. Будь, сержант!
     -- До свидания, товарищ генерал.
     Савелий повернулся к Воронову.
     -- Переживает? -- спросил тот.
     --  Еще  бы!  Они  же  были  давними  друзьями.  А ты знаешь, наш Батя,
оказывается, из древнего и славного дворянского рода. У них  даже  фамильный
склеп на Ваганьковском есть.
     -- Какая разница, где сгниют твои кости? -- неожиданно буркнул Воронов.
-- Помнишь, у Шекспира? "Пред кем весь мир лежал в пыли -- торчит затычкою в
щели!" За точность слов не ручаюсь, но смысл такой.
     -- Нет, братишка, я категорически с тобой не согласен. Костям, может, и
все равно  где гнить, но родным умершего человека, да просто друзьям, не все
равно. И я уверен, что каждый человек в глубине души хотел бы, чтобы на  его
могилу  приходило как можно больше людей и поминали его добрым словом долгие
годы.
     -- Поминали -- да, но не надо делать из могилы место  для  преклонения.
Или тебе привести для примера Мавзолей?
     --  Это  совершенно  разные  вещи,  --  возразил  Савелий. -- Недавно я
прочитал в какой-то газете, кажется в "Московском комсомольце", историю  про
то,  как  в  русском селе были захоронены останки погибшего в Чечне русского
солдата. И его мать почти  каждый  день  ходила  на  эту  могилку.  А  потом
выяснилось,  что  останки  эти,  возможно,  принадлежат  совершенно  другому
солдату, и его мать не находит себе места, потому  что  не  знает,  где  его
похоронили,  и  не  может пойти на его могилу и поплакать. Казалось бы, чего
проще: проведи эксгумацию и все сразу же станет ясно. Однако все село встало
против раскопок. Дескать, не надо тревожить прах.  Но  я  уверен,  что  дело
совсем  в  другом: они боятся, что там действительно не их сын и земляк. Где
тогда они будут его поминать?
     -- А каково другой матери? -- недовольно процедил Воронов.
     -- А чего это ты? Ты же сам и сказал, что все равно, где костям  гнить,
-- подцепил его Савелий.
     --  Да нет, кажется, я погорячился. Я вдруг поставил себя на место этих
матерей: предположим, мой сын погиб, а я не знаю, где лежат его кости.
     -- А если кремация?
     -- Что кремация? После нее остается прах. И  вообще,  чего  ты  ко  мне
прицепился? Я сам не знаю, что несу! Эта смерть просто выбила меня из колеи.
-- Казалось, Воронов сейчас взорвется.
     --  Ладно,  -- примирительно сказал Савелий. -- Куда поедем? К тебе или
ко мне?
     -- Давай к нам.
     -- Может, позвонишь сначала Лане?
     -- Не могу! Я не знаю, что говорить. Позвони лучше ты!
     Немного  подумав,  Савелий  пришел  к  выводу,   что   все-таки   лучше
предупредить Лану. Он решительно набрал номер.
     --  Привет,  Лана!  -- Хотя Савелий старался говорить бодрым тоном, она
сразу же почувствовала неладное.
     -- Что случилось? Что-нибудь... с  Андрюшей?  --  с  трудом  выговорила
Лана.
     -- Нет-нет, с нами все в порядке, -- тут же заверил Савелий. -- Говоров
умер, -- выдохнул он.
     --  Когда? -- ахнула Лана и всхлипнула: этот человек очень много значил
для нее.
     -- Только что.
     -- Вы у него?
     -- Нет, мы уже возвращаемся и скоро будем у вас.
     -- Я поняла. Все будет готово, я вас жду.
     Лана положила трубку и заметила в зеркале свое отражение. Как  все-таки
меняет  человека  горе!  Человек  сразу будто становится старше на несколько
лет. И так холодно, так тошно,  что  видеть  никого  не  хочется!  А  иногда
наоборот  --  боишься  остаться  один  и  готов  искать сочувствия у первого
встречного.
     Интересно, почему позвонил Савелий, а не  Андрей?  Наверное,  его  тоже
подкосила  эта  внезапная  смерть:  он  был  так привязан к генералу. Но еще
больше к нему был привязан Савелий. Порфирий  Сергеевич  был  для  него  как
родной  отец.  Они  трогательно  называли  его Батей. Дана вздохнула и снова
посмотрелась в зеркало: как ни странно, но  воспоминания  немного  успокоили
ее.
     --  Господи!  --  Лана  всплеснула руками. -- Чего ж я стою? Нужно стол
накрыть, прибраться немного, себя привести  в  порядок...  Помянутьто  нужно
по-человечески...
     Она бросилась на кухню и принялась хлопотать.
     Когда  Савелий  и  Андрей пришли, стол уже был накрыт -- не на кухне, а
торжественно, в комнате.
     -- Здравствуй, милая, -- тихо сказал Андрей.
     Лана нежно обняла его и стала похлопывать по спине,  словно  успокаивая
ребенка.  Потом  помогла ему снять пальто и только после этого повернулась к
гостю.
     -- Здравствуй! Прими мои искренние соболезнования. Я знаю, Говоров  для
тебя был как отец.
     --  Спасибо,  Ланочка.  --  Савелий  хотел  пожать  ей  руку,  но  Лана
поцеловала его в щеку.
     Они говорили тихо, словно покойник находился рядом.
     -- Давайте помянем хорошего человека! -- Лана проводила их в комнату.
     Они сели за стол. Андрей быстро наполнил рюмки и встал.
     -- Лана права. Порфирий Сергеевич был хорошим человеком,  замечательным
просто!  Этот  человек  никогда  не  проходил  мимо  чужой  беды, всегда был
справедлив, не боялся признавать своих ошибок. Внимания у него  хватало  для
всех,  кроме  одного человека -- самого себя! Он нещадно эксплуатировал свое
огромное сердце, отдавая его тепло родным, близким, своим  ученикам,  короче
говоря,  всем  окружавшим  его  людям.  Особенно трудно ему было в последнее
время, когда он вышел на пенсию, а его попросили занять такой пост, где даже
молодому и здоровому тяжело.  Вот  сердце  и  не  выдержало.  Этому  боевому
командиру  пришлось  погрязнуть  в  бюрократических дебрях, пробивать важные
документы в буквальном смысле с боем. Это доконало его! -- Воронов помолчал,
стиснув зубы до хруста, сдерживаясь, чтобы  не  заплакать.  --  Я  предлагаю
выпить  за  этого  человека,  который  навсегда останется в наших сердцах, и
помянуть его минутой молчания!
     Лана с  Савелием  тоже  поднялись,  выпили,  опустили  головы  и  молча
постояли немного.
     После  этого  они сели, немного закусили -- так же молча. Савелий вновь
наполнил рюмки и поднялся.
     -- Боль утраты мы будем ощущать еще долго, и от этого, к  сожалению,  а
может,  и  к  счастью,  никуда  не  деться.  Для нас, его учеников, Порфирий
Сергеевич был не просто учителем, не просто командиром, он действительно был
для многих Батей! К нему, как к родному отцу,  можно  было  прийти  в  любое
время  и поплакаться в жилетку, поделиться горем или радостью. Для каждого у
Бати находилось доброе слово, совет или помощь. С его смертью  действительно
чувствуешь  себя  осиротевшим.  Давайте  же  выпьем за то, чтобы мы, все его
близкие, продолжали нести людям частичку доброты, которую  он  нам  передал.
Пусть земля ему будет пухом!
     Посидев  за  столом  около часа, Савелий попрощался и ушел. Несмотря на
"старые дрожжи", алкоголь нисколько не подействовал.
     Савелий ушел не потому, что хотел остаться в одиночестве.  Он,  как  ни
странно,  не  хотел  быть с теми, кто прекрасно знал Порфирия Сергеевича. Он
говорил о Говорове то, что те и так знали. А он должен  был,  рассказывая  о
Бате, заставить их восхищаться.
     Куда он мог поехать в такое позднее время? Только на базу.
     По пути Савелий набрал номер Олега.
     -- Не разбудил? -- спросил Говорков и не узнал собственный голос.
     -- Разбудил. Кто это?
     -- Твой "бешеный" друг.
     -- Рэкс? Что случилось?
     -- Батя умер.
     -- Батя?! Когда? -- Олег мгновенно проснулся.
     -- Полтора часа назад.
     -- Господи! Ты где?
     -- Я на Кутузовском, еду на базу.
     -- Я сейчас тоже туда подъеду!
     Они  приехали почти одновременно. Увидев, что в "линкольне" Олега сидят
еще двое, Савелий не удержался и спросил:
     -- Без охраны теперь не ездишь?
     -- Ребята, когда услышали, что умер генерал Говоров, сами  напросились.
А чего это не открывают? -- спросил он, кивнув на ворота.
     --  Потому  и  не  открывают:  такие тачки подьехали, а кто в них -- не
видно. Нужно показаться. -- Савелий вышел из машины и помахал рукой,  ворота
туг же начали открываться.
     Машина въехала на территорию базы, и к ним вышел Матросов.
     --  Это  что,  проверка  или  соскучились  по нам? -- весело спросил он
Савелия.
     -- Батя умер, -- сказал Олег.
     -- Порфирий Сергеевич? Как же так? Я под  его  командованием  два  года
пахал...  Буквально  с месяц назад звонил ему, он в гости звал, шутил еще...
Господи! Такой человек! -- Матросов со скрежетом стиснул зубы.
     -- Ромка спит? -- спросил Савелий.
     -- Только что ушел. Сходить?
     -- Сам выйдет. Услышал же, наверное, шум моторов.
     -- Наверняка услышал, -- кивнул Александр. -- Надо  же,  такой  человек
умер! Ему же только-только шестьдесят исполнилось. Сердце?
     -- Да, не выдержало, -- вздохнул Савелий.
     --  Привет  мужики! -- весело воскликнул Роман, выходя из здания. -- По
какому случаю компания?
     -- Батя умер.
     -- Батя? Чей? -- нахмурился тот.
     -- Генерал Говоров.
     -- А, Говоров! Слышал о нем. Говорят,  отличный  мужик  был.  --  Роман
покачал головой.
     -- Не то слово.
     -- Коли так, помянуть нужно! Идемте, я быстренько сварганю что-нибудь.
     --  Тебе  помогут.  --  Олег  дал  знак  своим  ребятам, и те принялись
выгружать из машины сумки.
     Однако есть особо никто не стал, да и пили вяло. Ни Савелию,  ни  Олегу
говорить о покойном не хотелось, а остальным было неловко: они не были с ним
столь  близки, как Олег и Савелий. Савелий вдруг наклонился к Вишневецкому и
прошептал:
     -- Пойдем постреляем?
     Того не нужно было упрашивать: всякий раз, когда что-нибудь случалось и
нужно было снять напряжение, "афганцы" брали в руки  оружие  и  отправлялись
стрелять.  Не  важно  куда: в лес, в тир... Только для того, чтобы ощутить в
руках холодную сталь, которая не раз спасала их в трудную минуту. В  тяжелые
моменты  своей жизни они обращались к нему, словно оружие забирало в себя их
боль, неуверенность, злость. В  такие  минуты  их  руки  словно  становились
продолжением оружия.
     Похороны  генерала  Говорова, несмотря на его пожелания, были пышными и
торжественными. Отправляться на кладбище решили из Управления, но когда тело
привезли и  начальство  хотело,  быстро  выступив  у  гроба,  везти  его  на
кладбище,  многочисленная  толпа  потребовала выставить гроб в актовом зале,
чтобы все пришедшие могли проститься с генералом.
     Прощаться с генералом Говоровым  пришли  многие.  Люди  проходили  мимо
гроба,  усыпанного  цветами,  кланялись,  клали  цветы и так проходили мимо,
шепотом прощаясь и  произнося  последние  слова  благодарности.  Людей  было
столько, что одного дня, конечно же, не хватило: люди шли и шли нескончаемым
потоком. Казалось, что они приехали со всех концов бывшего Советского Союза:
столько  разных  национальностей  здесь  было.  Но  всех  их объединяла одна
национальность, которую можно было распознать сразу по из  выправке,  по  их
стати, и национальность эта была ЗАЩИТНИК РОДИНЫ.
     На следующий день, когда людской поток стал понемногу уменьшаться, гроб
с телом  генерала  установили  на  орудийный  лафет, который в сопровождении
военного оркестра и людской массы  медленно  двинулся  по  улицам  Москвы  в
сторону Ваганьковского кладбища. И когда прохожие, пропустившие информацию о
смерти генерала Говорова, спрашивали, кого хоронят, им отвечали:
     -- Хорошего человека!
     На  кладбище,  перед фамильным склепом славной русской семьи Говоровых,
гроб установили над могилой на специальную  механическую  подставку.  Позади
гроба  застыли  в почетном карауле "голубые береты". Напротив была сооружена
небольшая трибуна, с которой, строго по регламенту, выступали с  прощальными
речами  крупные  деятели  российского  государства, военачальники дальнего и
ближнего зарубежья, специально приехавшие на похороны, сослуживцы генерала и
близкие ему люди. Среди выступавших были и такие, кто хотел использовать эту
трибуну, чтобы заработать  политические  очки,  но  их  быстро  приводили  в
чувство  "афганцы", после чего люди эти тут же произносили: "Пусть земля ему
будет пухом!" -- и мгновенно исчезали, не появившись потом даже на поминках,
на которые допускались все, кто хотел прийти.
     После выступлений  на  трибуну  поднялся  генерал  Богомолов  и  громко
скомандовал:
     --  Взвод!  В  честь  памяти генерала Говорова, одиночными, по команде,
заряжай! -- В наступившей тишине громко проклацали  автоматные  затворы.  --
Товсь!.. Пли!.. Пли!.. Товсь!.. Пли!..
     И после каждого выстрела эхо разносилось по всему кладбищу:
     -- ...овсь-овсь-овсь... пли-пли-пли... ух-ух-ух...
     После  того  как  гроб  опустили  в  землю,  Богомолов по просьбе Олега
Вишневецкого объявил, что все  желающие  приглашаются  на  поминки,  которые
организовали  "афганцы" из Ассоциации ветеранов "Герат". Для этих целей Олег
арендовал ближайший Дворец культуры.
     Несмотря на то что еды и вина было вдоволь, да еще и дежурило несколько
машин, готовых в случае чего сорваться и доставить все, что нужно, никто  не
напился. Помянув добрым словом генерала, люди расходились.
     После  окончания  всех официальных церемоний к Олегу, стоявшему рядом с
Савелием и Вороновым, подошла вдова и низко поклонилась в пояс.
     -- Спасибо вам! От всей нашей семьи спасибо.
     -- Ну что вы, право... -- Растерявшись, Олег  обнял  ее  за  плечи.  --
Прошу  вас,  если  вдруг  понадобится  какая-то  помощь,  сразу звоните мне,
всегда, в любое время.
     -- Спасибо, сынок!  --  Она  повернулась  к  Савелию,  несколько  минут
смотрела на него, потом обняла и шепнула на ухо: -- А я тебя с самого начала
узнала,  Савушка* Но ты не бойся, я никому не скажу! -- потом отступилась от
него, перекрестила и со вздохом сказала: -- Храни тебя Господь... Сережа!
     -- Сильная женщина, --  шепнул  Савелию  Воронов.  --  Ты  смотри,  как
держится! -- Его слова услышал и Олег Вишневецкий.
     --  Это  сейчас.  Виктория  сказала,  что  мать всю ночь проплакала, --
заметил он.
     -- Я и говорю: сильная женщина, -- повторил Воронов.
     -- А ты чего Лану с собой не взял? -- спросил Савелий.
     -- Побоялся. Однажды она  мне  рассказывала,  как  ей  стало  плохо  на
похоронах  ее  знакомого,  да так, что пришлось "скорую" вызывать. Она очень
близко к сердцу все принимает.
     -- Тогда конечно. Тебя подбросить до дома? -- предложил Савелий.
     -- Как? А я думал, ты к нам поедешь. Лана пригласила и тебя, и Олега.
     -- Только при одном условии, -- тут же вставил Олег.
     -- Говори!
     -- В моем распоряжении самое большее час. Потом  у  меня  очень  важные
переговоры...  --  Перехватив  взгляд  Воронова,  добавил: -- Которые нельзя
перенести.
     -- А ты братишка?
     -- Я тоже на  часок!  --  Савелий  согласился,  чтобы  не  расстраивать
Воронова.
     Сейчас,  после  того, что он испытал за эти дни, после того, как на его
глазах опустили гроб с телом Бати в землю, к нему наконец пришло  осознание,
что  Батя действительно умер. Эта страшная мысль настолько поразила его, что
хотелось остаться одному. И ни с кем не общаться,  даже  с  самыми  близкими
друзьями.
     Сейчас  ему  хотелось  остаться одному, взять в руки оружие и стрелять.
Просто стрелять... стрелять... стрелять и ни о чем не думать.




     На следующий день после  похорон  Савелий  и  Воронов,  встретившись  в
условленном  месте,  поехали  на  конспиративную квартиру, где их должен был
ждать Богомолов.
     Однако накануне, как  и  договорились,  после  похорон  они  поехали  к
Воронову и действительно пробыли там около часа. Лана сделала кутью.
     Через  час  Олег и Савелий извинились перед хозяевами и удалились. Олег
отправился на деловую встречу, а Савелий, долго не раздумывая,  вернулся  на
базу. Во время похерен, креме дежурных, Никифора и Дениса, на базе никого не
было.  Остальные  вернулись  с  кладбища подавленные. Вероятно, некоторые из
ребят впервые задумались о бренности жизни на земле и о том, что главное  --
оставить  после себя что-то такое, отчего родные и друзья будут вспоминать о
тебе с добротой и благодарностью.
     Вернувшись, Савелий уединился с Гадаевым.
     -- Хочешь сказать, что  мне  пора  отправляться  на  родную  землю?  --
задумчиво спросил Михаил.
     -- Угадал. -- Савелий помолчал немного, затем вытащил из кармана листок
-- ксерокопию допроса чеченского боевика, протянул Михаилу.
     -- Что это?
     -- Почитай!
     Михаил  прочитал  всего  несколько  слов, и глаза его начали наливаться
злостью. Он сжал кулаки и грохнул по столу. Потом закончил читать, некоторое
время сидел молча, пытаясь успокоиться.
     -- Где эта мразь?
     -- На пересылке.
     -- Окрестили уже?
     -- Да, восемь лет строгого режима.
     -- Восемь? Всего восемь лет?!
     -- Мы с тобой не знаем всех материалов дела, -- мягко произнес  Савелий
и добавил: -- У меня такое впечатление, что для тебя это не новость.
     --  Да, не новость, я был уверен, что его убили. Только фактов не было.
Ну, гады, мамой клянусь,  каждый  из  них  ответит  головой  за  смерть  Ясы
Гадаева!
     Савелий  подумал, что убийцам придется тяжко: этот парень слов на ветер
не бросал. Но как бы эти чувства не помешали их операции!
     -- Ты не беспокойся за меня: сначала -- общественное, а  потом  личное.
Покончим с делом, и я примусь за своих кровных врагов.
     -- Может быть, вместе? -- неожиданно предложил Савелий.
     --  Спасибо, конечно, но не обижайся: это мое личное дело. Я сам должен
разобраться с ними. Сам! -- Михаил сложил лист с  текстом  допроса  и  хотел
сунуть в карман, но Савелий остановил его:
     --  Извини, Миша, но это не слишком разумная идея. Попади случайно этот
листок не в те руки и... -- Он покачал головой. -- Уверен, эти фамилии ты  и
так не забудешь.
     --  Ты  прав,  --  после некоторых колебаний согласился Гадаев, еще раз
пробежал глазами листок и вернул его Савелию. -- Не забуду!  --  как  клятву
произнес он.
     --  А  теперь поговорим о деле. Во-первых... -- Савелий достал из сумки
спутниковый телефон. -- Постарайся сохранить его: государственное имущество!
-- пошутил он.
     -- Сохраню, -- серьезно заверил Михаил.
     -- Как думаешь, сколько тебе понадобится времени, чтобы выйти на след?
     -- Не могу сказать точно, но уверен, что позвоню до вашего  отъезда  из
Москвы. Кстати, куда звонить?
     --  Вот  номер  --  запомни. -- Савелий записал номер на листке, Гадаев
несколько раз повторил его и вернул Савелию.
     -- Можно спросить не по делу? -- спросил Михаил.
     -- Конечно.
     -- Я наблюдал за тобой на похоронах и видел, как ты был спокоен, словно
хоронил  чужого  человека.  Как  тебе  удается  так  справляться  со  своими
чувствами?
     --  Удается? Вряд ли, -- усмехнулся Савелий. -- Просто я вдруг стал еще
больше гордиться моим Батей. И как можно не гордиться, когда видишь, сколько
людей пришли с ним прощаться! Как бы я хотел, чтобы и на мои похороны пришло
много людей!
     -- К тебе -- придут, -- уверенно заявил Михаил.
     -- Откуда ты знаешь?
     -- Потому что ты живешь не для себя, а для других. Можно  еще  привести
много других аргументов, но этот, пожалуй, самый главный.
     Долго еще вспоминал Савелий этот разговор, глубоко запавший ему в душу.
Как оставить после себя хорошую память?
     До  этой  тяжелой  утраты  Савелий был уверен, что его группа, как и он
сам, конечно, готова к началу операции "Горный воздух", но  эта  уверенность
куда-то  вдруг  исчезла,  и  на  встречу  с  Богомоловым  он  ехал с твердым
намерением  выпросить  еще  пару  дней,  чтобы  самому   как   можно   ближе
познакомиться с Чечней:
     Генерал  Богомолов,  едва  поздоровавшись, в упор уставился на Савелия,
после чего спросил осторожно:
     -- До сих пор переживаешь?
     -- Да, щемит здесь что-то. -- Савелий прижал руку к груди.
     -- Не думаю, что Сергеичу понравилось  бы.  Не  надо  раскисать.  Жизнь
продолжается!
     -- Я и не собираюсь раскисать, -- возразил Савелий.
     --  Просто  братишка  ударился в размышления, -- с еле заметной улыбкой
пояснил Воронов, но Богомолов воспринял это серьезно.
     -- В размышления? О чем, если не секрет?
     -- Хочу выпросить у вас еще пару дней на подготовку, -- сказал Савелий.
     -- На подготовку? Какую? -- чуть не хором спросили Богомолов и Воронов,
удивленно глядя на Савелия.
     --  Во-первых,  надо  поработать  над  крупномасштабной  картой  Чечни,
во-вторых,  просмотреть как можно больше видеоматериалов. -- Савелий говорил
уверенно, поскольку заранее подготовился к вопросам.
     -- Каких видеоматериалов?
     -- Любых, связанных с Чечней.
     -- А карта зачем? Ведь в вашей группе есть люди, отлично знающие Чечню.
Да и я давал вам кое-какие карты...
     -- Этого мало.
     -- Хорошо, тебе виднее, -- согласился Богомолов  и  пожал  плечами.  --
Часа на карту хватит?
     -- Вполне.
     --  Хорошо.  -- Богомолов взял трубку сотового телефона и набрал номер.
-- Миша, зайди в спецотдел, пусть  Скворцов  возьмет  карту  "НОЛБ-НОЛЬ"  по
объекту   "В",   и   привези  капитана  сюда  вместе  с  картой...  Под  мою
ответственность! Дверь открою я, он отдаст мне карту и будет  ждать  до  тех
пор,  пока  я  ее  не верну, после чего ты отвезешь его обратно. Нет, еще не
все: у Сергеева возьми на свое имя все видеокассеты,  связанные  с  объектом
"В"  и  тоже захвати их сюда... Ты думаешь? -- Он поморщился, прикрыл трубку
рукой. -- Говорит, что там может быть очень много видеоматериалов.
     -- Пусть возьмет три-четыре кассеты, -- попросил Савелий.
     -- Миша, три-четыре  кассеты  сам  выбери!..  Нет-нет,  видеомагнитофон
здесь есть. И побыстрее! -- Богомолов отключил трубку, взглянул на Савелия и
укоризненно покачал головой. -- Весь рабочий график мне ломаешь.
     -- А зачем вам здесь оставаться? Вы можете заниматься своими делами.
     --  Шустрый  какой! Карта, которую сейчас привезут, секретная, штабная,
со всеми цифрами, датами, и капитан, который ее привезет, не имеет права  ее
даже из рук выпускать: только под мою ответственность.
     -- Понял, постараюсь в полчаса уложиться, -- пообещал Савелий.
     -- А почему под грифом "В", а не "Ч"? -- спросил Воронов.
     --  Это  же  элементарно, Ватсон, -- сказал Савелий. -- Чтобы непонятно
было, иначе каждый сразу поймет, что "Ч"  --  это  Чечня.  А  "В"  наверняка
потому, что "война", не так ли, товарищ генерал?
     -- Вы абсолютно правы. Холме, -- усмехнулся Богомолов.
     -- Надеюсь, кассеты не засекречены?
     -- Как сказать... -- протянул генерал. -- Было бы очень нежелательно их
потерять...  Посмотрите  и  положите  в  сейф, -- кивнул генерал на огромную
картину на стене. -- Я дверцу оставлю открытой, и вы ее  просто  захлопните.
Да,  чтобы  не  забыть:  вот документы вашей группы. Все сделано так, как вы
просили. -- Он достал из "дипломата" пакет и положил на стол.
     Не успели Савелий с Вороновым ознакомиться с документами, как  в  дверь
позвонили, генерал вышел и вскоре вернулся с кассетами и картой.
     --  Рокотов  привез  более  десяти  часов  записи  --  пять кассет: две
записаны нашими сотрудниками,  одна  любительская,  одна  с  документальными
фильмами,  сделанными  Пресс-службой  МВД,  и  одна  трофейная,  правда,  не
переведенная. Достаточно?
     -- Более чем достаточно.
     -- Действительно, -- недовольно буркнул Воронов, взглянув на часы.
     -- Андрюша, я тебя не заставляю смотреть все. Как надоест, так и дуй  к
своей женушке.
     --  Так  я  и  сделаю.  Можешь  не  сомневаться,  -- невозмутимо сказал
Воронов.
     Как и обещал Савелий, на знакомство с картой ушло  не  более  получаса.
Воронов, проглядев ее, махнул рукой.
     -- Что толку сейчас смотреть? Нам бы такую с собой взять!
     -- Примерно такая будет, -- улыбнулся генерал.
     --  Господи!  --  тяжело  вздохнул  Савелий.  --  Смотрю на эту карту и
удивляюсь.
     -- Чему? -- спросил Богомолов.
     -- Вот! Здесь кучка боевиков, там кучка... Каждый район Чечни  расписан
не  только  с точным указанием расположения той или иной группы продудаевски
настроенных боевиков -- указан  даже  командир,  численность.  И  при  таком
количестве  военных, брошенных в Чечню, внутренних войск, милиции не удается
их уничтожить? Как же нужно стараться для этого? Не понимаю! Да если бы мы в
Афгане располагали такими сведениями, то  война  бы  закончилась,  не  успев
начаться. -- Савелий говорил ровно, словно размышляя вслух.
     --  Ну  знаешь!  --  рассердился  вдруг Богомолов. -- От меня-то ты что
хочешь услышать? Меня, слава Богу, в Чечню воевать не посылали!
     -- А я с вас и не спрашиваю за то, что мы, то есть российские  солдаты,
оказались в таком дерьме, что Афган после Чечни кажется простой шалостью, --
нахмурился Савелий. -- Это был риторический вопрос.
     -- А я, с твоего позволения, все-таки выскажу свое мнение, -- продолжал
возмущенно Богомолов. -- Ты позволишь?
     Савелий  пожал  плечами,  понимая, что генерал сейчас не захочет ничего
слушать, пока не выпустит пар и не выскажется.
     -- Вот спасибо, -- процедил Богомолов с  сарказмом.  --  Кто-то,  очень
хитрый  и  ловкий из ближайшего окружения Президента, подставил его, и Чечня
останется в биографии Президента и в истории России самым черным пятном.  И,
конечно  же,  это  не  война, а пародия на войну, и Президент выглядит самым
настоящим клоуном, не способным руководить  ни  своим  окружением,  ни,  тем
более,   российской   армией!  --  Казалось,  сейчас  генерал  нарочно  себя
распаляет, чтобы выплеснуть какую-то правду, но вдруг, словно  осознав,  что
не имеет на это права, махнул рукой и спокойно сказал: -- Да чего там! -- Он
не  мог  произнести  вслух  то,  о чем думал. А думал он о том же, о чем и в
девяносто третьем году, когда из танков расстреливали Белый дом: о том,  что
сам принимал участие в развязывании войны в Афганистане. В декабре 1979 года
он  был  среди  тех,  кто,  захватив  дворец  Амина, убил его вместе со всей
семьей.
     Савелий изумленно смотрел на Богомолова: никогда он не видел генерала в
таком гневе. А уж бросаться такими откровениями... До чего же нужно  довести
человека, чтобы он так сорвался?! Он посмотрел на Воронова, который взглядом
делал ему какие-то знаки. Это не ускользнуло от внимания Богомолова.
     --  Не  смотри  так  на  него,  он  здесь ни при чем, -- устало заметил
генерал. -- Просто... --  Было  заметно,  как  в  нем  борется  желание  все
рассказать,  но  осторожность  взяла верх. -- Просто вот уже где это все! --
резанул он себя по горлу ребром ладони.
     Савелию удалось "услышать" последнюю его мысль:
     "Сколько можно изображать из себя жертвенную овцу?  А  может,  взять  и
послать все к чертовой матери?!"
     -- И кто тогда останется? -- неосторожно спросил Савелий.
     -- О чем ты?
     --  Просто  я предположил, что у вас появились мысли подать в отставку,
-- быстро нашелся Савелий, с трудом удержавшись, чтобы не стукнуть  себя  по
лбу.
     --  Ты прав, -- ответил Богомолов. -- Я об этом думал, но потом спросил
себя: а кто останется с Президентом? Страна-то не виновата,  что  он  иногда
допускает ошибки! Ему труднее всех. Такая ответственность -- целая страна! И
если  дать  слабину  и  уйти, оставить его с этими сволочами, то они его или
заклюют, или в могилу сведут! Как пить дать, сведут!
     -- Правильно подумали, -- облегченно заметил Савелий.
     -- Без тебя знаю,  что  правильно,  --  буркнул  генерал  и  улыбнулся,
сглаживая  резкость,  потом  взглянул  на  часы. -- Все, бойцы, меня кое-кто
может за яйца подвесить, если я еще задержусь с  вами  хотя  бы  на  минуту.
Завтра в пять вечера встречаемся здесь же.
     --  Но...  --  Савелий  попытался  возразить,  что  не успеет не только
проанализировать видеоматериалы, но даже просмотреть их толком.
     -- Ровно  в  семнадцать  часов!  --  отрезал  Богомолов.  --  Пока!  --
Прихватив карту, он направился к выходу.
     -- "Дипломат", -- вдогонку напомнил Савелий.
     --  Завтра заберу. Питайтесь -- там все есть для поддержания штанов. --
Он подмигнул и вышел.
     -- Достали, видно, мужика, -- поморщился Савелий.
     -- А ты еще со своими вопросами полез, -- недовольно буркнул Воронов.
     -- Мне нужно разобраться.
     -- Но Богомолов-то при чем?
     -- Мне нужно разобраться! -- упрямо повторил Савелий.
     -- Ну-ну, -- не стал спорить Воронов, понимая, что это бесполезно: если
Савелий вобьет себе что-то в голову, то пока не найдет ответа не успокоится:
будет долбить. Андрей махнул рукой. -- Давай лучше кино крутить!
     -- Давай. -- Савелий взглянул  на  кассеты:  никаких  надписей,  только
цифры. Он взял ту, что лежала сверху, и вставил в магнитофон.
     Просмотрев   вторую,   потом  третью,  Савелий  догадался,  что  Михаил
Никифорович специально положил их в  определенном  порядке.  Первая  кассета
была  любительской.  Снимал,  судя по всему, какой-то полковник, человек лет
пятидесяти, с хорошим начальственным баритоном. Несколько раз Полковник  сам
появился в кадре, но никто не назвал его по имени или фамилии.
     Ничего  особенного на этой кассете не было: аэропорт, который Полковник
называл "основной  базой"  федеральных  войск,  а  также  лежащий  в  руинах
Грозный. Если бы раньше Савелий не видел подобные кадры в выпусках новостей,
то  поразился бы. Съемка велась в январе девяносто шестого года. Почти дотла
сожженный и разбомбленный город вызывал щемящее чувство вины перед теми, кто
жил в этих домах. И потому немного резануло  слух,  когда  Полковник,  делая
панорамную съемку этих руин, сказал не без удовольствия:
     --   Смотреть   приятно!   Отлично  поработала  "инквизиция"!  Да,  как
говорится, ремонту не  подлежит!  --  Потом,  наткнувшись  на  припорошенные
снегом  трупы,  почувствовал себя, видно, не совсем удобно и потому добавил:
-- Ничего, Варшаву, Берлин восстановили, восстановят и Грозный!
     Этот монолог был неприятен Савелию, он даже мысленно осудил Полковника,
но потом,  просмотрев  весь  материал,  а  в  особенности  кассету,   снятую
чеченцами, понял, что Полковник имел право радоваться, глядя на руины города
своих   врагов.  Ведь  он  ежедневно  сталкивался  со  звериной  жестокостью
чеченских бандитов, слышал об их издевательствах от  мирных  жителей  --  не
только от русских, но и от армян, осетин, ингушей, видел изуродованные трупы
российских  солдат. Все военнослужащие называли чеченских боевиков не просто
бандитами, а врагами. А иногда, как в Афгане, "духами".
     Савелия  приятно  удивило,  когда  в  самый  разгар  боя   жизнь,   что
называется, брала свое. Воспользовавшись кратковременной передышкой, офицеры
Полковника  собрались  в  каком-то  отбитом  у  чеченских  боевиков  отлично
оборудованном подвале, с хорошей мебелью, богатыми коврами, дорогой посудой.
Собрались,  чтобы  отметить  двадцатипятилетие  одного,  кажется,   старшего
лейтенанта.  Не  просто  старшего  лейтенанта, а воздушного десантника, да к
тому же еще и разведчика.
     Высокий, с очень мужественным лицом  парень,  довольно  скромный,  если
судить  по тому, как он смущался, слушая хорошие слова в свой адрес, которые
произносили  товарищи-однополчане,  сумевшие   в   такое   непростое   время
позаботиться  о приличных подарках. Его гости, только что избежавшие смерти,
мгновенно забыв об этом, хотели поздравить своего товарища.  Наверное,  этот
праздник  полковой разведчик, старший лейтенант Вадим Шевчук запомнит на всю
жизнь. Чего только не было на его дне рождения: эти  люди  умеют  не  только
воевать,  но  и  шутить, петь. У них был и свой "Богдан Титомир", похожий на
известного российского певца, как две капли воды, был  и  свой  "Евдокимов",
который   довольно  профессионально  представил  его  сценического  русского
мужика, загнавшего оглоблей в реку половину мужского населения деревни.  Был
даже свой бард, сочинивший в честь именинника песню. В ней были такие слова:
     "Город Грозный не большой и не крутой!
     Грозный ты, но не для нас..."
     Было  очевидно,  что старший лейтенант -- всеобщий любимец. А Полковник
сказал, что, если бы воздушным десантникам в Чечне выделили "Золотую Звезду"
героя, то он, не задумываясь ни на секунду, отдал бы ее Вадиму Шевчуку.
     Однако  Савелию  понравилось  не  только   лирическое   отступление   в
видеоматериалах,   он   еще   взял   на   заметку  и  рассказ  именинника  о
минахловушках, которые устанавливают чеченские боевики, и решил  обязательно
поработать над этим со своей группой.
     Савелий   немного   лукавил,   когда   объяснял   желание   просмотреть
видеоматериалы необходимостью знакомства с географией  местности.  На  самом
деле он сомневался: как относиться к людям, которые вроде бы борются за свою
свободу.  Он  чувствовал, что внутри него тоже идет какаято борьба, но никак
не мог разложить все по полкам: слишком сильно влияние прессы. Савелию нужно
было  прочувствовать  самому,   увидеть   собственными   глазами,   услышать
собственными ушами. То, что он увидел и услышал, ужаснуло его: изуродованные
трупы  российских солдат, которых зверски пытали, прежде чем убить, отрезали
половые органы, уши, носы, еще живым выкалывали глаза.  А  в  документальном
фильме,  снятом  пресс-службой  МВД России, тринадцатилетняя русская девочка
рассказывала, как чеченские бандиты, среди которых она даже узнала одного из
односельчан и назвала его имя, схватили ее прямо  в  собственном  доме  и  в
течение  нескольких часов насиловали вшестером, сменяя друг друга. Почему-то
Савелий, слушая ее подетски нехитрый рассказ, как они "взяли свое и  выгнали
меня",  подумал  вдруг  о  своей  Розочке,  и  внутри у него все похолодело.
Окажись сейчас кто рядом из тех подонков, он просто  разорвал  бы  на  куски
голыми руками.
     После этого интервью давал пресс-конференцию министр МВД России генерал
армии  А.  В.  Куликов  и открыто обвинил чеченские законодательные органы в
бездействии: с этим делом об изнасиловании он обращался и к прокурору Чечни,
и в суд, даже к президенту Чечни -- все оказалось безрезультатно. Министр  с
горечью  и  упреком  говорил,  что  телевидение  отказалось  пустить  в эфир
интервью с этой девочкой, но с  удовольствием  предоставляет  эфирное  время
бандитам.
     Среди захваченных солдатами Полковника военных трофеев, были обнаружены
несколько ящиков с разрывными пулями, запрещенными во всем мире.
     Даже  на  трофейной  кассете,  снятой  какой-то  чеченкой, -- за кадром
слышен ее голос, -- одна отчаявшаяся русская женщина неожиданно ударилась  в
слезы  и  стала  с  надрывом кричать, что народ превратился в рабов, которых
заставляют работать без зарплаты. В то  время,  как  бандиты  набивают  свои
карманы валютой.
     "Бедная женщина!" -- подумал Савелий, но тут несчастную перебил пожилой
армянин:  то  ли  у  самого  наболело,  то  ли решил спасти ее от неминуемой
расправы чеченских бандитов и перенести огонь на себя.
     -- Я -- армянин! С девяти лет живу  в  Чечне!  Всегда  жили  дружно  со
всеми:  хоть  чеченец  ты, хоть ингуш. Но как только к власти пришел Дудаев,
так начался полный беспредел! Мою квартиру разграбили, внаглую,  среди  бела
дня,  отобрали  машину.  А  на  днях  приходит  моя  восьмилетняя  внучка  и
рассказывает, что к ним во время урока в  класс  вошли  четверо  вооруженных
чеченцев,   узнали,  какой  урок,  и  со  смехом  объявили,  что  арифметика
отменяется  и  будет  "урок  секса"!   После   чего   схватили   молоденькую
учительницу,  сорвали  с  нее одежду и стали насиловать на учительском столе
прямо на глазах у ее учеников!
     Его голос дрожал, на глазах были слезы, но не от страха перед возможным
наказанием за эти слова, а от сострадания.
     Видимо, помня о  том,  что  идет  съемка,  женщина-оператор  с  сильным
акцентом сказала:
     -- Война идет! На войне всякое бывает.
     Можно было только догадываться, что сотворили с ними бандиты.
     Переосмысление  шло  постепенно,  и  Савелию  уже  не  просто  хотелось
выполнить задание, порученное генералом, он захотел  САМ  как  можно  скорее
очутиться в Чечне, чтобы убрать с ее земли хотя бы этого подонка Мушмакаева,
который объявил, что готов залить кровью всю Россию.
     На  одной  из  кассет  была запись, в которой речь шла о так называемой
"зачистке" после подписания мирного договора с Чечней, по которому с первого
июня девяносто шестого года прекращаются  всякие  боевые  действия  с  обеих
сторон.   По   этому   договору  внутренние  войска,  совместно  с  войсками
министерства обороны, должны были пройти все населенные  пункты,  в  которых
скрывались боевики, а боевики должны были сдать оружие и написать заявление,
что   отказываются   воевать   против   федеральных   властей.   Командующим
объединенной группы войск министерства обороны  был  назначен  генерал-майор
Шаманов  Владимир Анатольевич. В записи речь шла о Бамутско-Шалинском районе
и одним из героев как раз и является генерал Шаманов.
     Перед тем как войти в очередной населенный пункт, Владимир  Анатольевич
собирал  глав  администрации, старейшин и обговаривал с ними все последующие
действия. Все шло более-менее нормально, пока федеральные войска не  подошли
к  Шали.  Там  велись открытые митинги, призывающие к террористическим актам
против  федеральных  войск,  против  русских,  к  свержению   администрации,
"московских ставленников", к продолжению войны с Россией. И все это делалось
с  подачи  человека,  которого  Президент  России согласился ввести в группу
людей, собиравшихся проводить мирные переговоры с федеральными властями. Его
боевики напали на группу федеральных войск, в результате чего один из солдат
погиб и трое были ранены.
     Савелию понравилось, как генерал открыто заявил представителям  города:
"Все  бандиты  должны  сдать оружие и написать заявление! В противном случае
пусть пеняют на  себя:  я  ни  с  кем  заигрывать  не  буду  и  с  бандитами
разговаривать  не  намерен!  Так  и  передайте им: завтра до восьми утра они
должны сдать оружие!"
     Кроме открытых провокаций, таких, как нападение на федеральные  войска,
бандиты пытались всеми правдами и неправдами сорвать мирный процесс. На этой
же  кассете был эпизод, когда к генералу Шаманову приходит начальник местной
милиции в сопровождении  нескольких  сотрудников  администрации  и  приносит
исковерканный  снаряд,  якобы  разорвавшийся два часа назад в центре города,
прямо посреди базара. Якобы имеются убитые и есть раненые, которые могут это
все подтвердить.
     "Почему по городу стреляют из орудий, если подписан мирный договор?" --
срываясь на крик, вопрошал чеченский "правдоискатель".
     И вдруг Шаманов  спокойно  спрашивает  его,  летал  ли  над  городом  в
последние  два-три  часа  военный  вертолет?  Отвечает:  нет! Шаманов задает
следующий вопрос: разбирается ли тот в снарядах? Чеченец  начинает  крутить,
потом  с  неохотой,  припертый к стенке, признается, что он не специалист. И
генерал доходчиво ему объясняет, что это  снаряд  авиационный,  типа  СНУРС,
который  может  быть  выпущен  только с вертолетной установки. Чеченец снова
пытается что-то возражать, путаясь в собственных ответах, но  генерал  добил
его  окончательно, когда доказал, что этот снаряд вообще не взрывался -- его
просто разобрали и разбили зубилом оболочку. И даже показал следы от зубила.
Нужно было видеть, каким взглядом посмотрел начальник милиции на  одного  из
сопровождавших, очевидно, автора всей затеи.
     Воронов,  просмотрев  только одну кассету и не выдержав, уехал домой, а
Савелий упорно сидел перед телевизором, пока не  просмотрел  весь  материал.
После  этого он долго пытался прийти в себя. Один и тот же вопрос вертелся у
него в голове: почему эти видеоматериалы лежат мертвым  грузом  в  секретном
отделе ФСБ, когда их нужно было бы пропустить по всем телеканалам, чтобы как
можно  больше  людей могли их увидеть. Савелий был уверен, что люди стали бы
совсем подругому смотреть на чеченскую проблему. Нет, прав, тысячу раз  прав
был  генерал  Шаманов,  когда  говорил, что с бандитами нельзя вести никаких
переговоров.  Разговор  должен  быть  коротким:  сдать  оружие   и   никаких
заигрываний!
     На  следующий  день,  явившись  на  базу  за  три  часа  до  встречи  с
Богомоловым, Савелий собрал всех в комнате отдыха и сказал:
     -- Ребята, мы с вами отправляемся в очень опасный путь, в логово врага.
Врага безжалостного, беспощадного и коварного, который понимает только  один
язык  --  язык  силы,  язык  оружия.  Поэтому и мы должны быть беспощадными,
всегда готовыми в любой момент оказаться хитрее врага.
     -- Капитан, ты что, попугать нас решил? -- с усмешкой спросил Матросов.
     -- Не угадал, приятель, это просто политинформация перед походом, --  с
серьезной миной съехидничал Кораблев.
     Не обращая внимания на их подначки, Савелий спокойно продолжил:
     --  Многие  из  вас  наверняка сталкивались в Афгане с противопехотными
минами.
     -- Я уж точно, -- со вздохом заметил Владимир Трегубенков.
     -- Наступил, что ли? -- спросил Савелий.
     -- Ну да, в темноте.
     -- Щелчок слышал?
     -- Вроде слышал, -- неуверенно ответил он.
     -- Вот! -- Савелий поднял вверх  указательный  палец.  --  Если  бы  ты
вовремя  и  правильно  среагировал  на  этот  щелчок,  то остался бы целым и
невредимым.
     -- Каким образом? С помощью молитвы, что ли? -- хмыкнул Денис Кораблев.
     -- Кончай свои шутки! -- оборвал его  Александр  Матросов,  после  чего
серьезно  спросил:  --  Капитан,  ты  хочешь  сказать,  что есть возможность
избежать неприятностей, наступив на эту штуку?
     -- Есть. Все зависит от твоей  реакции.  С  момента  щелчка  до  взрыва
остается  пара  секунд,  за  которые  ты можешь попытаться выскочить из зоны
поражения. Услышал щелчок -- прыжок  в  сторону  и  плашмя  на  землю!  Вот,
смотрите!  --  Савелий  подошел  к доске и начертил схему, на которой указал
место установленной мины, высоту и диаметр места поражения, а также  средний
рост   человека,   наглядно  показав,  что  при  соответствующей  подготовке
действительно можно избежать ранения, во всяком случае хотя бы тяжелого.  --
В  Чечне бандиты придумали еще хитрее: в качестве мин-ловушек они используют
гранаты РПГ и Ф-1. Задел невидимую, тем более в темноте, растяжку, раздается
щелчок и привет -- спасет только, если прыгнешь в сторону и упадешь  плашмя.
С  этими  штучками  мы наверняка хлебнем, а потому предлагаю, пока находимся
здесь, на базе, не терять времени попусту и потренироваться.
     -- Как? По сигналу прыгать в  сторону  и  падать  на  пол?  --  спросил
Матросов.
     --  Почти,  -- усмехнулся Савелий. -- Только я придумал поинтереснее. В
зале выключат свет, а сигнал будет раздаваться в тот момент, когда ты  и  не
ожидаешь.  А  чтобы  ситуация  была  наиболее  приближена  к  реальности,  у
тренирующегося будет только две секунды, чтобы  избежать  удара  боксерского
мешка. Поэтому и двигаться нужно будет по прямой -- это основное условие.
     -- Ничего себе! -- присвистнул Роман. -- Да в этом же мешке килограммов
тридцать песку.
     -- При скорости -- намного больше, -- "успокоил" его Савелий.
     --  По  башке попадет -- точно дурачком сделаешься, -- уныло поморщился
тот.
     -- Вот и старайся свою бестолковку под мешок не подставлять! -- заметил
Матросов, чем вызвал у ребят смех.
     -- Еще посмотрим, кто первым подставит, -- обидчиво произнес Александр.
     -- Кстати, капитан, а кто этим мешком руководить  будет?  --  задумчиво
поинтересовался Владимир.
     -- Я или Воронов.
     --  Но свет-то ты выключишь, -- хитро проговорил он. -- Как ты увидишь,
когда запускать надо?
     -- Действительно, света в зале не будет, но я думал, вы догадаетесь.
     -- Прибор ночного видения! -- тут же воскликнул Трегубенков. -- И как я
сразу не подумал? -- Он недовольно покачал головой.
     -- Просто думал не о том, -- утешительно ответил Савелий. --  Так  что,
пошли в зал?
     -- Пошли! -- с задором ответил за всех Денис.
     В  зале  Савелий  тщательно замерил расстояние от низа висящего мешка с
песком до  пола  и  отрегулировал  его  так,  чтобы  тот  не  достигал  пола
сантиметров  на  пятнадцать, и чем дальше мешок отклонялся от вертикали, тем
больше поднимался над полом. Короче говоря, чтобы гарантировано  не  задело,
нужно  было отскочить в сторону метра на три-четыре и распластаться на полу,
на что как раз и уходило  две-три  секунды.  Надо  заметить,  что  тот,  кто
разрабатывал  конструкцию  крепления  для  мешка,  управляемого  при  помощи
лебедки,  словно  специально  сделал  все,  чтобы   выполнять   именно   это
упражнение.  С  помощью  специального  пульта мешок можно было автоматически
передвигать чуть ли не по всему залу, чтобы не мешать заниматься другим теми
или иными видами спорта. Это особенно понравилось Савелию: тренирующийся  не
мог запомнить, в каком месте его может поджидать опасность, а значит, он все
время находился в боевой готовности.
     Савелий попросил ребят выйти из зала, дождаться, пока их не позовут, и,
как только те вышли, сказал Воронову:
     --  А  сейчас  нужно  замерить,  на  какое  расстояние отводить мешок в
сторону, чтобы он проскакивал через свою вертикаль на второй секунде.
     -- Успеешь ли заметить? -- с сомнением спросил Андрей.
     -- Успею! -- заверил он. -- Отводи!
     Воронов пожал плечами и начал осторожно отводить мешок в сторону.
     -- Стоп! -- Савелий взглянул на секундомер и махнул рукой. -- Пускай!
     С того места, откуда Воронов толкнул мешок, тот долетел до вертикали за
три секунды, и Савелий  немного  уменьшил  угол  подъема,  снова  замерил  и
удовлетворенно сказал:
     -- Запоминай: примерно четыре метра.
     -- Но это еще зависит от силы, с которой ты толкнешь мешок.
     -- И от того, когда подашь сигнал, -- согласился Савелий.
     -- Не покалечим кого-нибудь?
     --  Не  покалечим,  хотя  кому-то, может, и будет больно. Но я не хочу,
чтобы кто-то из них погиб, наступив на мину.
     -- А кто нас потренирует?
     -- Ты -- меня, я -- тебя.
     -- Шутишь?
     -- Ну почему? Сейчас и начнем. Я  --  первый.  Надевай  прибор  ночного
видения.
     -- А где он?
     --  Вон,  в  моей сумке. Да, не вздумай делать мне поблажки! Я выйду за
дверь, передвинь мешок куда хочешь, затем выключай свет и зови! Кстати,  чем
сигнал думаешь подать?
     -- Свистну.
     --  Не  годится:  есть  элемент  случайности:  язык  соскользнет,  губы
пересохнут, да мало ли что, -- возразил Савелий. -- Лучше ударь  ладонью  по
мешку, но не очень громко.
     -- Как скажешь, командир, -- согласился Воронов. -- Выходи!
     Когда  Савелий вышел, тщательно задернув занавес, смягчающий удары мяча
о стену, и закрыв дверь, Воронов стал сдвигать мешок на другое место и вдруг
подумал: зачем готовить место для мешка заранее, если можно  двигать  его  в
любой  момент,  даже  когда испытуемый будет уже в зале? Двигатель находится
далеко от места крепления мешка, и потому определить его местонахождение  по
звуку  не  удастся.  Что ж, именно на Савелии он и проверит. Воронов опустил
прибор ночного видения на  глаза  и  выключил  свет.  Все  вокруг  мгновенно
окрасилось в нереальный зеленоватый цвет.
     Андрей отвел мешок в сторону и попробовал управлять им с пульта: ничего
не мешало, никаких особых усилий прикладывать не пришлось.
     Пока  он  занимался своими манипуляциями, Савелий рассказывал ребятам о
своих впечатлениях от просмотренных видеоматериалов по Чечне.  Их  настолько
это  потрясло,  что  никто  ни  разу не перебил его, и, когда раздался голос
Воронова, приглашающего его войти в зал, -- а в этот момент Савелий как  раз
закончил   пересказывать   эпизод   с  изнасилованной  чеченскими  боевиками
тринадцатилетней девочкой, Трегубенков со злостью бросил:
     -- Я еще в Афгане  понял,  что  с  "чурками"  может  быть  только  один
разговор! -- Он выставил вперед указательный палец, изобразив пистолет.
     Савелий не стал возражать и кивнул на дверь.
     --  Ни  пуха,  капитан!  --  подмигнул  с  улыбкой Александр Матросов и
легонько стукнул его по плечу.
     -- К черту! -- Савелий закрыл глаза, чтобы после  яркого  освещения  не
"ослепнуть", вошел в зал и прикрыл за собой дверь.
     Перед  тем  как  выйти из зала, он машинально запомнил, где расположены
края занавеса, чтобы в темноте не слишком задержаться при входе в  зал.  Это
помогло: Савелий уверенно раздвинул шторы и вошел внутрь. Несмотря на то что
он  пытался,  закрыв  глаза, привыкнуть в темноте, в зале действительно было
хоть глаз выколи -- он располагался в подвале,  и  потому  там  не  было  ни
одного окна.
     Замерев  на  пару  секунд, Савелий попробовал определить, где находится
Андрей, а значит, и  мешок.  Он  уверенно  двинулся  вперед,  но  неожиданно
услышал, как заработал двигатель лебедки. В темноте этот звук прозвучал так,
что  мгновенно  сбил  Савелию внутренний настрой. Сейчас он уже не был столь
уверен, что знает, где стоит Воронов. Оставалось надеяться  только  на  свою
реакцию.
     Савелий расслабил мышцы и осторожно двинулся вперед. Казалось, сейчас у
него нет никаких чувств, кроме слуха. Он слышал даже биение своего сердца. В
темноте многое искажается за счет обострения других органов чувств, особенно
звук,  и,  конечно же, чувство времени и пространства: Савелию казалось, что
прошло уже черт знает сколько, а Воронов почему-то медлит.
     Он уже хотел позвать Андрея, но  тут  услышал  негромкий  хлопок.  Этот
хлопок  оказался  столь  неожиданным, что Савелий чуть замешкался, но тут же
взметнулся в воздух, словно подкинутый невидимой пружиной, затем, едва успев
прикоснуться руками к полу, тут же сделал кувырок и распластался на  животе,
раскинув  руки  в  сторону. Почти в тот же момент он услышал, как его обдуло
ветром: туша мешка пронеслась буквально  в  нескольких  сантиметрах  от  его
головы.
     --  Ну и заставил ты меня поволноваться! -- воскликнул Воронов, включая
свет. -- Я уже просигналил, мешок на него несется, а он себе стоит как ни  в
чем  не  бывало!  Что  случилось?  Почему остолбенел? Задумался, что ли? Или
сигнала не услышал?
     -- Да нет, все слышно нормально.  Просто  оказалось,  что  в  полнейшей
темноте все воспринимается совершенно по-другому.
     -- Например? -- не понял Андрей.
     --  Звуки,  время, пространство... Короче, сам сейчас поймешь. Только я
хотел бы... -- начал Савелий, но Андрей прервал его:
     -- Никаких подсказок! Я должен сам все пройти. Или ты  сомневаешься  во
мне?
     -- Ни в коем случае. Просто я хотел задать тебе вопрос.
     -- Ну?
     --  Как  ты догадался, что, двигая мешок, пока я иду, ты собьешь меня с
толку?
     -- Я и не думал сбивать тебя с толку. -- Воронов пожал  плечами.  --  Я
решил,  что  это  поможет не только усложнить задачу, но и заставит тебя еще
больше собраться, -- пояснил Воронов и направился к выходу.
     -- Понятно. Братишка, может, ты оставишь здесь прибор? Так,  на  всякий
случай!
     --  У,  черт! -- ругнулся Воронов и снял с себя прибор ночного видения.
-- Отличная штука, между прочим.
     -- Я думаю, -- ухмыльнулся Савелий, надевая прибор.
     Затем выключил  в  зале  свет,  полюбовался  фантастическими  красками,
подошел  к мешку, осмотрелся, решая, что лучше: подольше помурыжить Воронова
или наоборот -- попытаться застать  его  врасплох?  Не  придя  ни  к  какому
решению,  Савелий  оттянул мешок в сторону, подумав, что будет действовать в
зависимости от поведения Воронова.
     -- Пошел! -- крикнул он и услышал скрип двери.
     Вскоре он увидел, как Воронов пытается нащупать  край  занавеси,  чтобы
войти внутрь.
     "Не  догадался запомнить, когда выходил, не то, что я", -- самодовольно
подумал Савелий, и эта мысль почти совпала с тем, о чем подумал Воронов.
     "А Савка ни на секунду не задержался: вошел сразу!" -- отметил по  себя
Андрей.
     Наконец  усилия  Воронова  увенчались успехом, и он оказался в зале. Он
шел вперед  чуть  боком,  приставными  шагами:  правую  ногу  вперед,  левая
приставляется  к  правой.  Если  бы  Савелий  сам  не  побывал  уже  в таком
положении, то,  вероятно,  рассмеялся  бы  во  весь  голос.  Но  сейчас  они
занимались  очень  важным  делом, и потому он взял себя в руки, выбрал самый
неожиданный момент, шлепнул по упругой коже мешка и резко толкнул вперед.  В
отличие от Савелия, Воронов не задержался ни на мгновение: его движения были
четкими  и  экономными. Несуетливо, но резво он отмерил два шага в сторону и
рухнул вниз. В какой-то момент Савелий испугался  за  Андрея,  подумав,  что
того  сейчас  собьет  с  ног,  но  все закончилось даже благополучнее, чем у
Савелия. Кожаный балласт пронесся не над головой, а  над  ногами.  Казалось,
все  было  настолько  четко  рассчитано,  что  стоило  сделать  одно  лишнее
движение, чуть изменить положение тела -- и удар неминуем.
     -- Ну, братишка... -- Савелий не мог даже найти  слов,  чтобы  выразить
восхищение.
     Он включил свет, подошел к Воронову и помог подняться с пола.
     -- Неужели ощущал его? -- спросил Савелий.
     --  Ты  имеешь в виду мешок? Нет, я слушал твое дыхание, -- пояснил он.
-- А когда знаешь, где тот, кто его держит, то остальное  --  дело  техники.
Когда я с твоего места наблюдал за тобой, я подумал, что все можно сделать с
меньшими усилиями и более безопасно. Я имею в виду положение тела.
     --  По  поводу  меньших усилий еще можно поспорить, но насчет положения
тела не могу не согласиться: лучше ногами рисковать, чем  головой!  Ну,  как
тебе это упражнение?
     --  Сейчас-то  ничего,  но вначале, честно признаюсь, немного жутковато
было.
     -- Как думаешь, ребята справятся?
     -- Послушай, если такой  старый  пень,  как  я,  справился,  то  они  и
подавно, -- хмыкнул Воронов.
     -- Помолчал бы, старичок! На тебе еще пахать и пахать можно.
     --  Скажешь  тоже, пахать, -- пробурчал Андрей, но по голосу можно было
понять, что он доволен.
     -- Ладно, давай с ребятами поработаем: времени совсем ничего осталось.
     -- Предлагаю быстренько пройти с каждым. Потом поедем к  Богомолову,  а
они сами продолжат, -- предложил Воронов.
     -- И старшим назначим того, кто лучше справится.
     -- Согласен! Кто начнет?
     -- Ты с мешком, а я понаблюдаю со стороны. Идет?
     -- Отлично!
     Они вышли из зала, и ребята внимательно их осмотрели.
     --  Что,  ищете  отметины?  --  усмехнулся  Савелий. -- Не найдете: оба
прошли удачно. Поскольку  время  у  нас  ограничено,  предлагаем  следующее:
сейчас каждый из вас пройдет упражнение с миной-ловушкой...
     -- Скорее, с мешком-ловушкой, -- перебил Роман с кислой улыбкой.
     --  Каждый  из  вас  пройдет  это  упражнение,  -- не обращая внимания,
повторил Савелий. -- Мы с майором выберем того, кто лучше  справится,  и  он
продолжит занятие без нас. Вопросы?
     -- Трудно было, товарищ капитан? -- спросил Денис.
     -- Не очень, если не отвлекаться.
     -- На что?
     --  Дело  в  том,  что  в  абсолютной  темноте  многое ощущается совсем
по-другому, не так, как при слабом освещении: звуки, время, пространство...
     -- Какие там звуки? -- усмехнулся Роман. -- Шорох песка в мешке?
     -- Кстати, и шорох песка, -- серьезно заметил Савелий. -- И не  только.
Не отвлекайтесь на шум мотора лебедки и старайтесь идти по прямой от входа.
     -- А мы думали, что мешок установят до того, как мы появимся, -- сказал
Матросов.
     --  Мы  чуть  усложнили  задачу.  Все  будет  нормально, -- заверил его
Савелий. -- Кто первый?
     -- Попробую! -- шагнул вперед Роман, но его остановил Матросов:
     -- Не спеши, приятель. Командуй, капитан!
     Все парни прошли испытание, хотя каждый раз Савелий и Андрей  старались
как-то изменить упражнение, чтобы опыт предыдущего испытуемого не пригодился
следующему. Несмотря на беспокойство Воронова, обошлось без травм, хотя и не
все  миновали препятствие без эксцессов: мешком ощутимо задело как раз того,
на кого Савелий и подумать не мог, -- Матросова. Как объяснил сам Александр,
это произошло по той же причине, по какой задержался с  прыжком  и  Савелий.
Остальные   более-менее  справились  с  заданием.  Оставив  всех  оттачивать
мастерство, назначив за старшего Владимира  Трегубенкова,  Савелий  напомнил
ему  про Никифора, который дежурит у ворот, и они с Вороновым отправились на
встречу с Богомоловым.
     Эта встреча была последней перед началом  операции  "Горный  воздух"  и
потому  особенно  важной.  Нужно  было  наконец-то  решить,  каким путем они
доберутся  до  Дагестана.  Предлагалось  три  варианта:  железной   дорогой,
автотранспортом  и  по  воздуху.  Савелий  с  Вороновым,  после  тщательного
анализа, пришли к  обоюдному  решению,  что  для  группы  все  равно,  каким
способом  оказаться в Дагестане: в каждом из трех вариантов были свои минусы
и свои плюсы. Хотя, заметил Савелий, если бы  решать  пришлось  ему,  он  бы
выбрал  воздушный  путь:  по  крайней  мере  быстрее. На что Воронов, словно
размышлял вслух, возразил:
     -- Быстрее-то быстрее, согласен, но как ты объяснишь чеченцам появление
в небе самолета, который так и не приземлится? Конечно, ты  можешь  сказать,
что  можно  воспользоваться  вертолетом,  но  это означает, что лететь нужно
будет ночью, что очень опасно. Хотя, если честно, я бы тоже выбрал вертолет,
-- после небольшой паузы добавил он.
     У Богомолова был очень усталый вид.  Поздоровавшись  с  ними  за  руку,
генерал кивнул на стулья.
     --  Садитесь. -- Потом взглянул на Савелия. -- Ну как? Не зря потратили
время на просмотр видеоматериалов? Нашел что-нибудь?
     -- Еще сколько, -- вздохнул Савелий. -- Во всяком случае, сейчас у меня
более ясная голова!
     -- Согласен, -- поддержал его Воронов.
     -- Ну и хорошо. Перейдем  к  делу.  Долго  думали,  долго  гадали  наши
специалисты,  взвешивая  и анализируя все данные, и наконец пришли к выводу,
что прямого пути для группы  людей  вооруженных  до  зубов  нет.  И  поэтому
маршрут  предлагается следующий: спецрейсом, на военном самолете, на который
вы сядете в Кубинке, летите в Калмыкию. Дальше предлагается два варианта  --
либо  морем  до  Махачкалы,  а  там до Хасавюрта пешком, либо -- вертолетом,
ночью, со сбросом в районе Хасавюрта...
     -- С парашютом? -- спросил Савелий.
     -- Нет, выпрыгивая прямо на ходу. Конечно, первый  вариант  безопаснее,
но  сохранить  в  секрете  прибытие такой группы, конечно же, не удастся. --
Богомолов замолчал.
     Савелий переглянулся с Вороновым и спросил:
     -- Константин Иванович, второй вариант -- ваша идея?
     -- Откровенно говоря, да.
     -- У меня такое впечатление,  что  мы  начинаем  одинаково  думать,  --
серьезно сказал Савелий.
     --  А  что  ты  удивляешься? -- заметил Воронов. -- Даже собаки, прожив
долгое время с хозяином, начинают перенимать его привычки.
     --  Отличное  сравнение,  --  усмехнулся  генерал.  --  Остается   лишь
уточнить:  кто  здесь хозяин? -- сказал он и туг же добавил: -- Шучу! Но мне
нравится то, что ты сказал. Надо  так  понимать,  вы  принимаете  вариант  с
вертолетом?
     -- По крайней мере, быстрее доберемся, -- ответил Савелий.
     --  Ну,  что  ж,  давайте  уточним  некоторые  детали.  Во-первых, вот,
посмотрите на эту запись и запомните адрес и имя. Обращаться к нему в  самом
крайнем  случае.  Это наш законсервированный агент, которого мы внедрили для
других целей, не хотелось бы его раскрывать, но... -- Богомолов  вздохнул  и
пожал  плечами.  -- Но вы для меня гораздо важнее. Пароль тот же самый: "Вам
привет от Ка И!" Кстати, у него есть некоторые  связи  в  криминальном  мире
Чечни,  и  с ним можно будет просто созвониться, чтобы получить консультацию
или помощь. К тем словам надо добавить: "Нам нужен сухой паек!"
     -- Странный пароль, -- заметил Воронов.
     -- Он означает,  что  нужен  только  телефонный  разговор,  --  пояснил
Богомолов.  --  Запомнили?  --  Они  кивнули в ответ; и генерал сжег запись,
примяв пепел пальцем. -- Кстати, Гадаев отозвался?
     -- Пока нет. Да и рановато еще.  --  Савелий  вздохнул.  --  Думаю,  он
успеет связаться с нами до того, как мы окажемся в Чечне.
     -- Ты рассказал ему об убийстве дяди?
     -- Конечно.
     -- И как?
     --  Это  не  было  для  него  новостью: Михаил сам догадывался, что Ясу
Гадаева убили, но не было фактов. А сейчас, услышав подтверждение,  поклялся
отомстить.
     -- Как бы не напортил, -- нахмурился Богомолов.
     --  Не  беспокойтесь,  Константин Иванович, он сам сказал, что займется
этим только после завершения операции.
     -- Хорошо, если так. Вопросы?
     -- Насколько мы самостоятельны? -- спросил вдруг Савелий.
     -- Что ты имеешь в виду? -- не понял генерал.
     -- Нужно ли нам придерживаться каких-то правил, или главное для вас  --
уничтожение "объекта"?
     --  Никаких правил. Если только вы не развяжете вдруг ядерную войну. --
Он улыбнулся. -- Ребята, мы действительно столько времени  работаем  вместе,
что  мне  не  хотелось  бы  вас  инструктировать: это можно, это нельзя... Я
уверен, вы не сделаете того, за что мне пришлось бы вас ругать.
     -- Вы сказали,  "не  хотелось  бы  вас  инструктировать",  выходит,  вы
все-таки ОБЯЗАНЫ это сделать? -- напомнил Савелий.
     --  Не  хотелось и НЕ ХОЧУ, -- после некоторой паузы ответил Богомолов.
-- Только одно пожелание. Если у вас  возникнет  вопрос,  что  для  генерала
Богомолова  важнее  --  выполнение  задания  или ваши жизни, то знайте: ВАШИ
ЖИЗНИ! Я понятно выразился?
     -- Более чем, -- кивнул Воронов, а Савелий сказал:
     -- Спасибо за доверие.
     -- Приходите еще, -- буркнул генерал.
     -- Сержанта Дональда вспомнили? -- улыбнулся Савелий.
     -- Почему его?
     -- Это его выражение.
     -- Уже соскучился по Нью-Йорку? -- прищурился Богомолов.
     -- Ни в коем случае, -- неуверенно возразил Савелий.
     -- Здесь не в Нью-Йорке дело, -- подмигнул Воронов.
     -- Я чего-то не знаю? -- нахмурился Богомолов.
     -- Кто тебя за язык дергал? -- смутился вдруг Савелий.
     -- А я сам  вспомнил.  --  Генерал  тоже  подмигнул.  --  Неужели  тебя
действительно так зацепила эта рыженькая? Розочка, кажется? Она ж еще совсем
пацанка? Сколько ей, лет четырнадцать?
     -- Скоро шестнадцать, -- с обидой возразил Савелий.
     --  Шестнадцать?  --  Генерал  покачал  головой.  --  Это,  конечно же,
СУЩЕСТВЕННО меняет дело!
     -- Может, хватит об этом? -- Савелий действительно обиделся.
     -- Не сердись, сержант, это от любви все! Нашей любви к тебе, и  нашего
беспокойства  за  тебя.  Мы совсем не хотим вмешиваться в твою личную жизнь.
Итак, вопросы? Еще есть?
     -- В случае непредвиденной  ситуации  вам  звонить  можно?  --  спросил
Воронов.
     --  Только  по  спутниковому  телефону.  Если  услышите,  что  ошиблись
номером, значит, я не один и не могу не только разговаривать, но и  слушать.
Но  я  надеюсь,  что такой ситуации, когда понадобится мое вмешательство, не
будет. -- Последней фразой генерал недвусмысленно дал  понять,  что  звонить
ему не нужно.
     Почему-то  у Савелия от этой встречи остался какой-то осадок. Ему вдруг
показалось, что Богомолов о чем-то не  договаривает  и  не  договаривает  не
потому, что не хочет, а потому, что не может. И от этого Савелию становилось
не по себе.
     Откуда  было  ему знать, что Богомолов действительно не договаривал, но
совсем по другой причине: ему было стыдно за все то, что делало  руководство
страны,  когда  обостряло  ситуацию,  доводя  ее до абсурда, что повлекло за
собой гибель тысяч людей.
     На  протяжении  последних  восемнадцати  лет  своей  жизни   Богомолову
пришлось  впрямую  или  косвенно  принимать  участие  в  расстреле "дворцов"
правителей трех стран. В декабре  семьдесят  девятого  лично  участвовать  в
захвате  в  Кабуле  дворца  Амина, в девяносто третьем "не возражать" против
расстрела Белого дома в Москве, а в девяносто пятом ему не удалось  отстоять
свое убеждение, что не надо стрелять по "дворцу" Дудаева в Чечне.
     Анализируя   трагедию,  в  которой  принимал  непосредственное  участие
русский человек, то есть Афганистан, в частности, расстрел и  захват  дворца
Амина,  Богомолов  отлично  видел  все  просчеты,  допущенные руководителями
бывшего Советского Союза, как военными,  так  и  партийными.  Поспешность  в
подготовке   операции,   малочисленность  участников  штурма,  недостаточное
количество техники. Захват  дворца  Амина  можно  было  считать  более-менее
успешным  по  сравнению  с другими, и то лишь по одной причине: в его охране
принимал участие советский  "мусульманский"  батальон  и  удалось  обмануть.
Амина. В противном случае не избежать им трагических потерь.
     Когда  в  октябре  девяносто  третьего  года  было  принято  решение  о
вооруженном  захвате  Белого  дома  в  Москве,  Богомолов  отчетливо  увидел
аналогию   с  Кабулом.  Все  повторилось:  поспешность,  неподготовленность,
малочисленность. Хорошо еще, что все закончилось с таким результатом, потери
могли  быть  гораздо  страшнее.  Насколько?   Буквально   через   два   года
представилась  уникальная возможность посмотреть, чем это могло закончиться,
если  бы...  Конечно,  история  не  имеет   сослагательного   наклонения   и
все-таки...  Чечня,  Грозный! Повторилось все, что было в Кабуле, что было в
Москве, но с гораздо худшим результатом.
     Неужели история ничему не учит?  Разве  можно  было  забыть  о  похожей
военной операции, когда аналогия напрашивалась сама собой? Кабул -- Грозный,
Афганистан  --  Чечня.  Все  совпадает:  религия,  менталитет, традиции этих
народов, веками воюющих со всеми, кто  пытается  посягнуть  на  их  свободу.
Самое  удивительное совпадение -- начало ввода войск: декабрь. Но тогда, при
захвате дворца  Амина,  действовали  настоящие  профессионалы  своего  дела:
группы  спецназа,  группы  КГБ  --  "Альфа"  и  "Вымпел",  и поддерживали их
воздушные десантники, ненамного уступающие первым  в  военной  подготовке  и
опыте. Это были специально обученные люди, имевшие военный опыт. А участники
чеченской  войны?  Сплошь  и  рядом  первогодки: автомат с боевыми патронами
увидели впервые. Были, конечно, и отличные военные  специалисты  --  морские
пехотинцы,  но,  во-первых,  их было мало, во-вторых, им все время связывали
руки и не  позволяли,  впрочем,  как  и  всем  остальным,  довести  дело  до
логического для войны конца -- до победы.
     А  недооценка  дудаевских  боевиков?  Господи! Когда же русский человек
научится извлекать пользу из опыта своего прошлого?
     Богомолов вошел в свой кабинет, разделся, бросил пальто в кресло и стал
с раздражением ходить из угла в угол. Сколько раз он пытался остановить  эту
безумную  затею  развязать  войну  в  Чечне.  Он  каждой клеткой своего тела
ощущал, что  они  могут  завязнуть  в  этой  войне,  как  завязли  в  ней  в
Афганистане.  Ведь  чеченская  мозоль  на  Кавказе  появилась еще во времена
Пушкина. Богомолов  даже  этот  аргумент  приводил,  но...  Всякий  раз  его
осаждали,  сначала вежливо, потом все грубее и грубее. Уразумев наконец, что
его все равно никто не слушает, Богомолов изменил  тактику:  коль  скоро  не
можешь  остановить  безумие,  то  постарайся,  чтобы  оно  хотя  бы принесло
наименьший вред. И он попытался убедить руководство: развязав войну в Чечне,
доведите ее до победного конца,  не  только  выделив  для  этого  достаточно
людских  и  военных  ресурсов,  но  и  проведя  всю  необходимую  для  этого
подготовку, прежде всего тщательную  разведку  и  сбор  разведданных.  И  не
давайте   передышки   врагу   для   восстановления   потерянных   сил,   для
перегруппировки.
     И что? Кто-нибудь прислушался к его советам? Нет!  Слава  Богу,  что  у
правителей  хватило  ума  прекратить  эту  позорную войну хотя бы и на таких
условиях, а не затягивать ее, как в Афганистане, на десятилетие.
     И Богомолов настолько отчетливо вспомнил кабульские события, словно это
произошло только вчера.




     К декабрю 1979 года Богомолов был уже  в  чине  старшего  лейтенанта  и
служил   в   частях   Комитета   государственной  безопасности  специального
назначения, или, как его называют, спецназа. Он командовал  взводом,  и  его
подопечные,  чуть  более  трех  десятков бойцов, относились к нему с должным
уважением. Однажды, незадолго до очередного отпуска,  Богомолова  неожиданно
вызвал  к  себе  полковник. Как только он вошел к нему в кабинет и доложил о
своем прибытии, тот молча кивнул, развел руками, словно извиняясь за что-то,
и тут же вышел. Вид у него был чуть напряженный и  несколько  встревоженный.
Старший  лейтенант  Богомолов  ничего  не понимал и удивленный стоял посреди
кабинета, ожидая дальнейших распоряжений.
     Ждать долго не  пришлось:  вскоре  в  кабинет  вошел  довольно  высокий
поджарый  мужчина  с лысой, как бильярдный шар, головой. Ему было чуть более
пятидесяти. Он вошел молча, пересек  кабинет,  сел  в  кресло  полковника  и
сурово   посмотрел  на  старшего  лейтенанта.  Несколько  минут  он  в  упор
разглядывал Богомолова, словно испытывая его  на  прочность,  но  Константин
спокойно выдержал этот взгляд.
     --  Так  вот ты какой... -- Мужчина вдруг улыбнулся, встал из-за стола,
подошел к нему, протянул руку и  представился:  --  Генерал  госбезопасности
Дроздов Юрий Иванович.
     --  Старший  лейтенант Богомолов! -- с волнением, но четко отрапортовал
Константин, вытянувшись по стойке "смирно": он мгновенно осознал, что сейчас
ему предложат какое-то важное задание, от  выполнения  которого  обязательно
будет зависеть благополучие его Родины.
     -- Я очень внимательно ознакомился с вашим личным делом и нашел, что вы
вполне  готовы  для  серьезных  заданий.  Как  ты считаешь? -- Дроздов опять
улыбнулся. -- Не возражаешь на "ты"?
     -- Так точно, товарищ генерал! -- выпалил Богомолов и спохватился,  что
генерал не поймет, к чему относится его согласие: к тому, что он согласен на
"ты" или к тому, что готов для серьезных заданий.
     -- Однако... -- протянул Дроздов, покачал головой и добавил с усмешкой:
-- От скромности ты не умрешь!
     --  Так  точно, товарищ генерал! -- машинально выпалил Константин и тут
же залился краской.
     -- Да ты шутник, я вижу! -- Генерал поморщился, но тут  же  воскликнул:
-- Но мне это даже нравится. Ты догадываешься, зачем я тебя вызвал?
     --  Не  уверен, что окажусь прав, товарищ генерал, -- осторожно ответил
Костя.
     -- А ты рискни! -- сказал вдруг генерал, заинтересовавшийся неожиданным
ответом.
     -- Думаю, вы предложите какое-то важное задание! -- выпалил он.
     -- Так уж сразу и важное? -- съехидничал Юрий Иванович.
     -- Конечно! Разве может ГЕНЕРАЛ давать НЕ важное задание? -- Ответ  был
столь  двусмысленным,  что  мог  быть  воспринят  как  насмешка, но взгляд у
Богомолова был таким искренним и серьезным, что Дроздов улыбнулся.
     -- Ты прав: у генералов не может  быть  НЕ  ВАЖНЫХ  заданий!  Как  твои
ребята?
     -- В каком смысле? -- не понял он.
     -- В любом, -- бросил Дроздов.
     --  С  ними,  товарищ  генерал,  хоть  сейчас  в  разведку! -- уверенно
воскликнул Константин. -- За каждого головой ручаюсь!
     -- Это очень хорошо,  --  удовлетворенно  кивнул  генерал.  --  Значит,
так...  --  Он  немного  помолчал, словно еще раз взвешивая: не делает ли он
ошибки, остановившись на этом парне, потом предложил, махнув рукой на  стул:
--  Садись, Костя, и слушай меня внимательно. Завтра, в шесть тридцать утра,
со всеми своими ребятами ты должен прибыть на Чкаловский аэродром и  оттуда,
через Баку и Термез, вы отправитесь в Баграм.
     -- Баграм? Это же Афганистан!
     -- Не нравится?
     -- Нет, я в смысле документов, товарищ генерал.
     --   Документы   для   всей   твоей   группы,  как,  впрочем,  и  новое
обмундирование, армейское, доставят прямо к самолету. Не удивляйся: с  этого
дня ты майор.
     -- Майор?! -- удивленно воскликнул Богомолов.
     -- Почему не спрашиваешь, зачем вас туда направляют?
     -- То, что мне нужно будет узнать, вы расскажете. Зачем лишние вопросы?
-- рассудительно ответил новоиспеченный майор.
     --  Логично,  -- согласился генерал. -- ПОКА вы направляетесь для того,
чтобы охранять  резиденцию  Генерального  секретаря  Народно-демократической
партии Афганистана Хафизуллы Амина!
     На  слове "пока" Богомолов быстро взглянул на генерала и по его взгляду
понял, что задавать лишние вопросы  действительно  нежелательно:  все  равно
ответа  ему  не  получить.  Поэтому  он  промолчал  и  продолжал внимательно
слушать.
     -- Больше я вам ничего не скажу: все остальное ТАМ, -- после  небольшой
паузы добавил Дроздов, словно подслушав мысли Богомолова.
     -- С кем поддерживать связь?
     -- Со мной. Я лечу с вами! -- Генерал подмигнул.
     -- Что я должен сказать своим ребятам?
     --  То, что самому известно. А тебе ничего не известно, кроме того, что
вы летите в Кабул для охраны главы дружественного нам государства. Понял?
     -- Так точно, товарищ генерал, понял!
     Вернувшись в казарму, Богомолов собрал всех бойцов своего отделения,  а
их  было  тридцать  два,  в  ленинской  комнате,  поставил  у  входа  своего
помощника, чтобы тот никого не впускал, пока он не разрешит.
     Нужно заметить,  что  его  бойцы  были  все  как  на  подбор:  в  части
специального  назначения  КГБ  набирались,  как в кремлевский полк люди, чей
рост был не менее ста восьмидесяти сантиметров.  После  того  как  спецотдел
тщательно  проверял  документы  каждого  новобранца,  а начальник спецотдела
обязательно лично побеседовал  с  ними,  в  списке  личного  состава  группы
осталось  тридцать пять человек из восьмидесяти: остальные были распределены
по другим родам войск.
     Оставшихся,  взяв  подписку  о   неразглашении,   стали   готовить   по
специальной   системе:   обучать   стрельбе  из  всевозможного  оружия,  как
отечественного, так и зарубежного, двум иностранным языкам, подрывному делу,
ориентированию на незнакомой местности при помощи самых необычных  приборов,
а  то и просто по природно-географическим признакам. Особое место отводилось
рукопашному бою, физической подготовке. После восьми месяцев упорных занятий
трое новобранцев не выдержали, и медики были вынуждены комиссовать их.
     Вскоре им присвоили звания: либо сержанта, либо  старшего  сержанта,  а
смышленый  белокурый красавец-балагур, в увольнении гроза всех девиц, парень
из Подмосковья (которого  едва  ли  не  с  первого  дня  выделил  Богомолов,
назначив  позднее  своим  помощником)  с редкой фамилией Серокрылов, получил
даже погоны младшего лейтенанта.
     Старший лейтенант Богомолов был назначен к  ним  с  первого  же  дня  и
потому  хорошо  знал  каждого.  С  самого  начала он делил с ними все тяготы
армейских будней, участвовал во всех  тренировках,  изучал  языки,  да  и  в
рукопашных  мало  кому  уступал.  Несмотря  на  свою  молодость,  Константин
прекрасно понимал, что их группа -- не просто армейское подразделение, а его
бойцы -- не просто отлично  подготовленные  солдаты,  но  еще  и  сплоченный
коллектив,  по  большому  счету  семья,  и от действий каждого в отдельности
зависит жизнь всех остальных. И главное  заключается  во  взаимном  доверии.
Конечно  же, у Богомолова были свои любимчики, но их положение отличалось от
остальных только тем, что к ним он был более требователен и наказывал  более
строго, чем остальных.
     После обучения им не раз пришлось уже побывать в горячих точках планеты
и грудь  многих  украшали  ордена и медали, а один из них, Артем Криворучко,
парень из далекого сибирского  села,  был  награжден  даже  орденом  Ленина.
Конечно,  все их награды, как зачастую и документы, хранились в спецотделе и
не афишировались.
     Собрав всех в ленинской комнате, Константин внимательно вгляделся в  их
лица.
     --  Слушай,  командир,  ты  так  смотришь на нас, словно прощаешься, --
заметил старший сержант Криворучко:  между  командиром  и  его  подчиненными
соблюдалась  негласная  договоренность:  на  "ты"  среди своих и на "вы" при
посторонних. -- Случилось что? А может, нужно кому башку отвинтить за  тебя?
Так скажи, мы это враз организуем!
     -- Не сомневаюсь, -- с еле заметной улыбкой вздохнул Богомолов.
     По  его  тону  бойцы  вдруг  поняли, что шутки нужно пока оставить: все
сразу же замолчали и серьезно уставились на командира.
     -- Завтра ранним утром мы улетаем в Кабул.
     -- Наконец-то!
     -- Слава Богу!
     -- А то киснуть стали!
     В этих возгласах слышалось явное облегчение: всем действительно надоело
околачиваться столько времени без настоящего дела.
     -- С какого аэродрома? -- спросил Серокрылов.
     -- На этот раз с Чкаловского.
     -- А что за аэродром?
     -- Министерства обороны.
     -- Что брать с собой?
     -- Ничего. Документы и личные вещи вернуть в спецотдел, новые документы
и новое обмундирование получим прямо перед посадкой в самолет.
     -- Оружие?
     -- Получить полный боекомплект.
     -- Что ж, повоюем, -- спокойно заметил  Криворучко,  рассматривая  свои
пудовые кулаки.
     --  Нет,  ребята,  мы летим охранять... -- Богомолов вдруг подумал, что
пока незачем открывать имя того, кого они должны будут защищать --  сработал
тормоз, "автомат безопасности". -- Короче, человека одного будем охранять.
     --  Не  темни,  старлей,  --  усмехнулся  Криворучко.  --  Тридцать два
спецназовца во главе со своим командиром, старшим  лейтенантом  Богомоловым,
едут к черту на рога охранять "одного" человека? -- Он покачал головой.
     --  Начнем  с  того,  что не старшего лейтенанта, а майора! -- поправил
Богомолов.
     -- Что же ты молчал, командир?!
     -- Поздравляем!
     -- Отличная новость!
     Ребята вскочили, окружили Богомолова, хлопали по плечу, пожимали  руки.
Они  разом  забыли,  какой  вопрос  задал  Криворучко.  Когда  шум  утих, он
повторил:
     -- Для чего мы в самом деле отправляемся туда?
     -- Мужики, я вам сказал то, что сам знаю. Так что не  обессудьте...  --
Новоиспеченный  майор  развел  руками. -- Потерпите, прилетим и все на месте
узнаем!
     До Термеза они летели с военторговским  грузом,  а  в  Термезе  техники
обнаружили  неполадки  в  самолете,  и  пришлось  искать  замену.  В  Баграм
прилетели поздно ночью. Переночевав в аэропорту,  утром  двадцатого  декабря
отправились в Кабул, где их сразу же представили генерал-лейтенанту Иванову,
руководителю  аппарата  КГБ  СССР в Афганистане, главному военному советнику
генерал-полковнику  Магометову  и  военному  атташе  в   Кабуле   полковнику
Баранаеву,  которые  вроде  бы уже знали об их приезде. Однако Богомолов был
удивлен, когда услышал, как генерала Дроздова встретил руководитель аппарата
КГБ СССР в Афганистане:
     -- А вы зачем приехали? -- сердито спросил он.
     --  Думаю,  что  все  прояснит  шифровка  от  товарища   Крючкова,   --
невозмутимо  ответил  генерал,  затем  повернулся  к  Магометову. -- Товарищ
генерал, вы не скажете, кто займется расселением группы майора Богомолова?
     -- Сейчас их поселят временно, а  потом,  я  думаю,  предоставят  места
вблизи дворца ТаджБек! -- ответил военный советник.
     В  небольших  комнатах,  где  их  расселили  после того, как Богомолова
представили начальнику охраны дворца Амина, царила  спартанская  обстановка:
небольшой  стол,  стул  и кровать с тумбочкой. Комната Богомолова отличалась
лишь наличием бельевого шкафа да раковины с краном, из которого, однако,  не
всякий  день  шла  вода.  После  того как все были устроены, генерал Дроздов
вызвал к себе Богомолова.
     -- Ну, довольны жильем? -- усмехнулся Дроздов.
     -- Бывало и похуже! -- пожал плечами Богомолов.
     -- Вот и хорошо! Сейчас  поедем  знакомиться  с  нашим  "мусульманским"
батальоном! Слышал?
     -- Краем уха!
     --  Этот  батальон  армейского  спецназа  создан из военных с восточной
внешностью: чтобы не привлекать лишнего внимания мировой общественности.
     -- Они тоже... --  Богомолов  сделал  специальную  паузу.  --  Охранять
прибыли, товарищ генерал?
     --  Ага!  Тоже!  --  в тон ему ответил генерал, давая понять, что майор
недалек от истины. -- Постарайся сблизиться  с  командиром  ~  вам  придется
вместе работать.
     -- Вместе охранять?
     --  Не  только охранять. -- Генерал многозначительно посмотрел на него.
-- Ладно, поехали!
     Они сели в военный УАЗик и отправились в расположение  "мусульманского"
батальона, прибывшего в Кабул на несколько дней раньше. Этот батальон, как и
сказал  Дроздов,  создавался  в основном на базе частей ТуркВО, и набирались
туда  военнослужащие  по  двум  параметрам:  профессионализм   и   восточная
внешность.  Перед  вылетом  в  Афганистан  их  переодели в афганскую военную
форму. Все это  делалось  для  того,  чтобы  скрыть  военное  присутствие  в
Афганистане советских войск.
     Батальон  разместили  примерно в километре от дворца Тадж-Бек. Это было
недостроенное здание с  окнами  без  стекол.  А  зима  в  Кабуле  в  декабре
семьдесят  девятого  года была достаточно суровая, температура опускалась до
двадцати градусов мороза. И чтобы не замерзнуть совсем, солдаты натянули  на
окна   одеяла   из  верблюжьей  шерсти,  выданные  им  афганцами,  поставили
печки-"буржуйки" и кровати в два яруса. "Мусульманский" батальон был  создан
и направлен в Кабул в связи с многократными просьбами Амина.
     После   знакомства   с  офицерами  "мусульманского"  батальона  генерал
приказал Богомолову отправиться во дворец, к начальнику  охраны,  чтобы  тот
начал знакомить его со службой охраны дворца.
     --  И  будь,  дорогой,  повнимательнее:  постарайся  запомнить все так,
словно на пленку снимаешь. -- Дроздов произнес это с такой  интонацией,  что
Богомолов  прекрасно  понял:  в  ближайшее  время  должны  произойти  важные
события.
     Оставив за себя Серокрылова, Богомолов прихватил с собой  Криворучко  и
отправился  во  дворец.  Начальником  охраны  оказался полноватый парень лет
тридцати пяти. Увидев огромного Криворучко, он с  завистью  поцокал  языком,
вышел из-за стола и что-то сказал, направляясь им навстречу.
     -- Мы не понимаем, -- тут же вставил Богомолов, почему-то по-английски.
     --  Все  в  порядке,  -- улыбнулся тот. -- Я все отлично понимаю. -- Он
довольно сносно говорил по-английски, но тут же  добавил  по-русски  намного
хуже: -- Хотя, мне уверится, чито моя русски много, много хужее!
     --  Ну почему, вы вполне прилично говорите, -- польстил ему Богомолов и
представился: -- Майор Богомолов, командир спецгруппы, прибывшей для  помощи
в охране резиденции главы государства!
     --  Майор  Джандад!  --  Ярко блеснули белые зубы. -- Не ожидал вас так
быстро смотреть.
     -- Хотелось быстрее представиться и приступить  к  работе,  --  пояснил
Богомолов.
     --  Хорошо,  только гость в дом -- радость хозяину. Прошу! -- Он жестом
пригласил в другую комнату, где был накрыт обильный стол.
     Недолго раздумывая,  Богомолов  решил  принять  приглашение,  чтобы  не
обижать майора, но от алкоголя категорически отказался.
     Система  охраны  дворца  Тадж-Бек  была организована тщательно и хорошо
продумана. В самом дворце несла службу  личная  охрана  Амина,  состоящая  в
основном  из  его  родственников  и  особо  доверенных  людей. У них и форма
отличалась: ремни, кобуры, манжеты на рукавах и  даже  околыши  на  фуражках
были белого цвета. Вторую линию составляли семь постов, на каждом из которых
располагалось  по  четыре  часовых,  вооруженных  пулеметом,  гранатометом и
автоматами. Менялись они каждые два часа. Внешнее кольцо охраны образовывали
пункты  дислокации  батальонов  бригады  охраны:  три  мотопехотных  и  один
танковый.  Они  располагались  на  небольшом удалении от дворца Тадж-Бек. На
одной из господствующих высот были вкопаны два танка  Т-54,  простреливающие
из  пушек  и  пулеметов  все  подступы  к  дворцу.  Всего  в  бригаде охраны
насчитывалось около двух с половиной тысяч бойцов.  Кроме  того,  неподалеку
располагался   зенитный  полк  с  двенадцатью  стомиллиметровыми  пушками  и
шестнадцатью  зенитными  пулеметными   установками   --   ЗПУ-2,   а   также
строительный  полк, вооруженный стрелковым оружием. Кроме них, в Кабуле были
размещены еще две армейские дивизии и танковая бригада.
     С двадцать первого  декабря,  выполняя  просьбу  Амина,  охрану  дворца
усилили подразделениями "мусульманского" батальона. Они заняли позицию между
постами  охраны и афганскими батальонами. Сразу же начали "наводить мосты" с
афганцами, и прежде всего с командиром  бригады  охраны  майором  Джандадом,
который  являлся  еще  и  личным  порученцем  самого Амина. Им удалось столь
расположить майора, что тот даже выделил им  для  связи  с  собой  небольшую
японскую  радиостанцию.  Он  довольно сносно говорил по-русски, потому что в
свое время учился в Рязани в воздушно-десантном  училище,  а  затем  окончил
Военную академию имени М. В. Фрунзе.
     Двадцать  второго  декабря  советский  посол  в  Кабуле проинформировал
Амина, что  Москва  согласилась  удовлетворить  его  просьбу  о  направлении
советских  войск  в Афганистан в полном объеме и министерство обороны готово
начать ввод двадцать пятого декабря. Тот был несказанно рад и тут  же  отдал
распоряжение Генеральному штабу афганской армии об оказании всемерной помощи
вводимым войскам.
     А  уже  двадцать  третьего  декабря,  то  есть  на следующий день после
приезда   в   Кабул,   Богомолова   вызвали   в   советское   посольство   к
генераллейтенанту   КГБ   Иванову,   где   был   заслушан  доклад  командира
"мусульманского"    батальона    Халбаева*    и    представителя    Главного
разведывательного  управления  полковника  Колесника,  а также самого майора
Богомолова   о   системе   охраны   дворца.   Внимательно   выслушав   всех,
генераллейтенант неожиданно сказал, обращаясь к Богомолову:
     --  Вижу, что вы, майор, успели за столь короткое время весьма детально
изучить вверенный вам объект. Но мне хочется,  чтобы  вы  продумали  вариант
действий на случай, если вдруг придется не охранять, а захватывать дворец.
     И  вдруг  Богомолов заметил, как полковник бросил на него выразительный
взгляд,  словно  подталкивая  отвечать  первым,  не  обращая   внимания   на
субординацию.
     --  Если  товарищ полковник не возражает, то разрешите мне высказаться?
-- спросил он.
     -- Прошу, прошу. -- И полковник облегченно вздохнул.
     --  Подумать-то  можно,  товарищ  генерал-лейтенант,  --  смело  сказал
Богомолов. -- Да сил пока маловато.
     --   Об  этом  не  беспокойтесь,  майор,  поможем.  И  ротой  воздушных
десантников, и еще одной группой спецназа, и еще кое-чем.  Вы  продумайте  и
разработайте вариант захвата дворца и завтра с утра доложите.
     Всю  ночь просидели они, вырабатывая план. Считали долго и скрупулезно.
В конце концов согласились с тем, что  и  предлагал  в  самом  начале  самый
молодой  из  них  и  по  возрасту и по званию -- майор Богомолов. Доказывать
преимущества  их  плана  перед  руководством  решили  предложить  полковнику
Колеснику,  прекрасно  понимая,  что  его  слово будет гораздо весомее их. А
после доклада оставалось только ожидать приказа сверху.
     Но для успешного выполнения сначала нужно было ввести советские  войска
в  Афганистан.  На  проведение  всех мероприятий, связанных с вводом войск в
Афганистан, отводилось очень мало времени -- менее суток. Такая  поспешность
не  могла  не  сказаться  в  дальнейшем.  Многое  было  не подготовлено и не
продумано, что привело к огромным потерям.
     Этот страшный опыт не был учтен при проведении операции  в  Чечне:  там
тоже подготовка к боевым действиям осуществлялась в крайне сжатые сроки, что
не   дало   возможности  как  следует  подготовиться  к  операции,  привлечь
необходимые силы и средства. К тому же руководство страны  явно  недооценило
боевые возможности вооруженных дудаевских отрядов.
     Общий  план  операции  по  штурму  дворца Амина заключался в следующем.
Против  танкового  батальона  выставлялся  взвод  ПТУРС  --  противотанковых
управляемых  снарядов.  Рота  спецназовцев,  при поддержке специальных групп
КГБ, совместно с группами воздушных десантников должна была  непосредственно
штурмовать дворец. Частью сил предполагалось захватить и разоружить зенитный
и  строительный  полки.  Одной из важнейших задач был захват двух закопанных
танков, державших все подходы к дворцу. Для этого была  создана  специальная
группа  из  пятнадцати  человек  и  двух  снайперов из КГБ. От действия этой
группы во многом зависел успех всей операции. Именно эта группа  и  начинала
всю  операцию.  А сигналом к началу штурма дворца был взрыв "колодца" связи,
который поручили группе майора Богомолова.
     Дворец Тадж-Бек располагался на окраине Кабула в районе  Дар-уль-Амане,
на  высоком,  поросшем  деревьями  и  кустарником  крутом  холме,  к тому же
заминированном. К дворцу вела единственная дорога, охраняемая круглосуточно.
Сам дворец тоже был труднодоступен. Его стены свободно могли выдержать  удар
даже крупнокалиберной артиллерии. А если учесть, что местность вокруг дворца
простреливалась,  то  можно  было догадываться, какая нелегкая задача стояла
перед нападавшими.
     Руководство и батальона и групп КГБ отлично понимало, что задача  может
быть  удачно  выполнена  только при наличии фактора внезапности. В противном
случае никому живым не уйти. Чтобы раньше времени не  вызвать  подозрений  у
афганцев,  разработали  настоящий  сценарий,  приучая  тех к шуму, стрельбе,
прожекторам и перемещениям военных. В течение нескольких дней  перед  атакой
проводили  демонстрационные  действия:  стрельбу,  выход по тревоге, занятие
участков обороны; в связи с сильными морозами по графику  прогревали  моторы
бронетранспортеров  и  боевых  машин  пехоты, чтобы быть готовыми по сигналу
сразу их завести; в ночное время пускали осветительные ракеты.  Естественно,
это  не  могло не беспокоить командование бригады охраны дворца: в первый же
день приехал майор Джандад. Ему разъяснили, что идет "обычная боевая учеба и
тренировка для более успешной охраны  дворца",  а  дополнительное  освещение
понадобилось  для  того,  чтобы исключить возможность нападения на дворец со
стороны моджахедов. Постепенно афганцы привыкли и перестали  реагировать  на
"маневры" батальона.
     Наконец  в  двенадцать  часов  дня  двадцать  пятого  декабря семьдесят
девятого года войска получили распоряжение министра обороны СССР Устинова  о
том,   что   переход   и  перелет  государственной  границы  Демократической
Республики Афганистан войсками сороковой армии и авиации ВВС следует  начать
в пятнадцать часов двадцать пятого декабря.
     А  у  Дроздова и Богомолова голова болела совсем из-за другого. Узнав о
приказе министра обороны СССР, Дроздов тут же связался с майором Джандадом и
попросил его разрешить подетальнее ознакомиться со всеми помещениями  дворца
своим   специалистам,   "чтобы  иметь  стопроцентную  гарантию  безопасности
Генерального секретаря Народно-демократической партии Афганистана". Как  мог
Джандад отказать? Чтобы вызвать у афганцев еще более почтительное отношение,
генерал  Дроздов  решил сам присутствовать во время осмотра. Он, Богомолов и
еще два офицера спецназа КГБ начали медленный обход дворца, не пропустили ни
одного, даже подсобного помещения, внимательно запоминая, чтобы, вернувшись,
сразу составить поэтажный план дворца Тадж-Бек.
     А вторая группа, в составе трех специалистов КГБ по  терроризму,  стала
обходить  огневые  точки,  расположенные  на  ближайших  от  дворца высотах,
отмечая  их  на  картах,  а  потом  устанавливая  за   ними   круглосуточное
наблюдение.  В  этот  же день, чтобы совсем притупить бдительность афганцев,
командование  "мусульманского"   батальона   устроило   прием   командованию
афганской  бригады  охраны.  Стол  в  буквальном  смысле  слова  ломился  от
различных деликатесов и выпивки: кагэбэшники  расстарались.  Расстались  все
друзьями,  а  поздно  вечером  командование  "мусульманского" батальона было
совершенно трезвым, так как они пили на приеме только воду. Они собрались  с
командирами  спецгрупп  КГБ  и  генералом  Дроздовым,  чтобы еще раз во всех
деталях обговорить все нюансы действий по захвату дворца Тадж-Бек.
     Утром двадцать седьмого декабря началась уже  конкретная  подготовка  к
штурму  дворца  Амина.  В  строжайшей секретности готовились вспомогательные
приспособления: штурмовые лестницы, экипировка,  оружие,  боеприпасы,  белые
нарукавные  повязки,  которые  должны были быть у каждого нападающего, чтобы
отличаться еще издалека от афганцев.  Именно  двадцать  седьмого  декабря  в
любой  момент ожидался приказ о начале штурма дворца, а он все не поступал и
не поступал.
     И только потом,  когда  штурм  был  закончен,  стало  известно,  почему
произошла задержка. Один из специальных отделов КГБ в строжайшей секретности
готовил  самостоятельную  операцию,  которая  могла  помочь если не избежать
кровопролития, то уж  значительно  его  уменьшить,  физически  убрав  Амина,
отравив его во время обеда.
     В  этот  день  Амин решил отпраздновать "великое событие": долгожданный
ввод "дружеских" войск  в  Афганистан.  Это  событие  он  решил  отметить  в
пятнадцать часов дня именно двадцать седьмого декабря, пышным обедом в своей
резиденции  --  дворце  Тадж-Бек,  куда  были приглашены все члены политбюро
Народной партии Афганистана, а также министры со своими семьями.
     А Дроздов, Колесник и Богомолов, встав двадцать седьмого ранним  утром,
по старому русскому обычаю, перед предстоящим боем помылись в бане и сменили
белье.  После  чего  доложили  руководству  о  своей  готовности  к штурму и
получили предварительный приказ о  часе  начала  штурма:  пятнадцать  часов.
Однако   вскоре   из  советского  посольства  пришло  сообщение,  что  штурм
переносится на десять часов вечера. Время начала операции  переносилось  еще
несколько  раз,  пока  советское руководство не решило наконец: девятнадцать
часов тридцать минут. Видимо,  до  последней  минуты  советское  руководство
ожидало сообщения о том, что тайный план по физическому устранению диктатора
Амина закончился успешно.
     Однако  разработчики  этого  плана  не смогли предвидеть того, что Амин
обратится к советским врачам. План провалился: врачи сделали все  возможное,
чтобы спасти главу "дружественной страны".
     Когда  советские  врачи  были  срочно  вызваны во дворец, они настолько
ужаснулись увиденному, что несколько минут приходили в себя. По всему дворцу
-- на ступеньках лестниц в вестибюле,  возле  стен,  в  комнатах  --  лежали
скорчившись  в  неестественных  позах  люди:  массовое отравление. Это врачи
определили сразу и хотели немедленно начать оказание помощи пострадавшим, но
тут к ним подбежал майор Джандад и едва не силой потащил  к  Амину,  уверяя,
что Генеральный секретарь находится в гораздо более тяжелом состоянии.
     Амин  лежал  в  спальне на втором этаже. Он находился в тяжелой коме. И
наши врачи, не предупрежденные сотрудниками КГБ, не задумываясь,  приступают
к  спасению  Амина.  Только к шести часам вечера им удалось добиться своего:
они сохранили Амину жизнь, отодвинув его смерть на несколько часов.
     -- Как? Почему это случилось в моем доме? Кто это  сделал?  Случайность
или диверсия? -- спрашивал Амин, как только пришел в себя.
     -- Мы уже предприняли все нужные шаги, чтобы выяснить это, -- склонился
над ним  майор  Джандад. -- Если это происки врагов, то они дорого заплатят!
На всякий случай я приказал усилить посты и предупредил танковую  бригаду  о
готовности.
     -- Ты правильно все сделал, -- слабым голосом одобрил Амин.
     Вспоминая   о   самоуверенности   майора  Джандада,  Богомолов  грустно
улыбнулся. Откуда начальнику  охраны  было  знать,  что  этим  уже  занялись
специалисты  из  КГБ?  В  каждой  бригаде,  в  каждом  полку и даже в каждом
батальоне  были  советские  военные  советники,   которые,   как   оказалось
впоследствии, оказывали на афганских командиров весьма существенное влияние.
     Перед  самым  началом  штурма  Богомолов собрал всех своих гвардейцев и
разбил их на небольшие группы, каждой  из  которых  поручил  самостоятельную
задачу:  одна группа, из трех человек, должна была взорвать "колодец" связи;
другая, тоже из трех человек,  снайперов,  под  командой  старшего  сержанта
Саркисова,  должна  была взять на себя предотвращение любых попыток танковых
экипажей добраться до своих машин; третья группа должна была бесшумно убрать
кордон охраны на дальних подступах к дворцу, чтобы  те  не  подняли  тревогу
раньше времени. Остальные остались ждать сигнала, чтобы начать штурм дворца.
     Услышав  взрыв,  командиры  отдали приказ: "Вперед!" И тут же по дворцу
прямой наводкой открыли огонь зенитные самоходные установки, обрушив на него
море  снарядов,  а  автоматические  гранатометы   стали   вести   огонь   по
расположению танкового батальона, не давая экипажам подойти к танкам.
     Взорвав  "колодец"  связи,  первая группа Богомолова тоже устремилась к
дворцу, чтобы помочь второй  группе  избежать  главной  опасности:  не  дать
экипажам  залезть в зарытые танки. Богомолов с командиром снайперов Арутюном
Саркисовым заранее выбрали наиболее удобную позицию, и  ребята  пролежали  в
ней  несколько  часов,  стараясь,  чтобы  их  раньше  времени  не обнаружили
афганцы. Как только начался штурм и экипажи попытались пробраться к  танкам,
Саркисов  со  своими  снайперами, меткими выстрелами уложив самых отчаянных,
заставил залечь остальных. Этой передышки другой группе  Богомолова  хватило
для  того,  чтобы  захватить  эти  танки  и направить их огневую мощь против
защитников дворца.
     Первые боевые машины с воздушными десантниками, сбивая по ходу  внешние
посты   охраны,   устремились  к  дворцу  по  единственной  дороге,  которая
серпантином взбиралась в гору, откуда можно было попасть на  площадку  перед
дворцом.   Эта   дорога   усиленно   охранялась,   а  другие  подступы  были
заминированы. Едва первая БМП миновала поворот, выходя на открытый обзор  из
дворца,  оттуда  ударил крупнокалиберный пулемет и подбил машину. Десантники
выскочили из горящей машины и  залегли,  обстреливая  защитников  дворца,  а
некоторые,  используя  штурмовые  лестницы,  стали  ловко взбираться в гору.
Вторая БМП столкнула подбитую машину в  пропасть  и  освободила  дорогу  для
других.
     Богомолов   улыбнулся,  вспомнив  одно  необычное  обстоятельство  этой
операции. Стояли крепкие морозы, защитники отвечали ураганным огнем, и долго
лежать в снегу никому из нападавших не хотелось. И они то  ли  от  холода  и
страха, то ли для того, чтобы нагнать жути на врага, бросались в бой с таким
многоэтажным  матом,  что  потом  сами  вряд  ли  смогли  бы его повторить в
нормальной обстановке. Многие афганские офицеры учились в военных училищах и
академиях СССР и там, естественно, освоили  ненормативную  лексику.  Услышав
отборный русский мат, многие охранники опустили оружие.
     Возле  главного  входа  бойцы Богомолова вновь попали под плотный огонь
афганцев. В первые же минуты группа Богомолова потеряла двух человек,  да  и
сам майор был легко контужен.
     Чем  ближе  подступали  нападавшие,  тем яростнее оборонялась афганская
охрана.  Спецназовцы  и  воздушные   десантники   действовали   отчаянно   и
беспощадно.  Они  взламывали  двери,  бросали  гранату,  затем,  для  полной
гарантии, простреливали помещение из автоматов и устремлялись дальше.
     Один из БМП "мусульманского" батальона при переходе мостика через  арык
завалился  и  перевернулся,  придавив выходные люки. Командир отделения стал
отчаянно взывать о помощи, включив  постоянную  передачу  позывных  старшего
командиру.  Не  подумав,  что  этим парализует радиосвязь с другими частями.
Хорошо еще, что для подобной ситуации был предусмотрен запасной канал.
     На втором этаже дворца начался пожар.  Богомолов  с  небольшой  группой
бойцов  прорвался  туда  и увидел какого-то мужчину, сидевшего на полу возле
стены. На мужчине были  только  белые  трусы  и  майка.  В  руке  он  держал
запаянную   колбу   с   какой-то   жидкостью.   От  колбы  тянулась  трубка,
оканчивающаяся иглой, воткнутой в вену на  сгибе  локтя.  Рядом  с  мужчиной
стоял мальчик лет пяти и плакал.
     Позднее  Богомолову  пришлось  участвовать  в  допросе адъютанта Амина,
которому, как только начался штурм дворца.  Генеральный  секретарь  приказал
позвонить, чтобы предупредить советских военных советников о штурме.
     -- Советские помогут, -- уверенно заявил Амин.
     --  Товарищ  Генеральный секретарь, так это же советские и стреляют, --
чуть растерянно ответил адъютант.
     -- Врешь, не может быть! -- вскричал Амин, потом неожиданно  успокоился
и сказал: -- Соедини с начальником Генерального штаба.
     -- Нет связи!
     -- С командиром танковой бригады!
     -- Нет связи, товарищ Генеральный секретарь!
     Амин уставился в одну точку перед собой и пробормотал:
     -- Я догадывался... -- Потом качнулся взадвперед и тихо добавил: -- Все
верно...
     В этот момент в окно влетел снаряд, впился в стену и... не разорвался.
     --  Ага!  --  радостно  воскликнул  Амин, словно получил сообщение, что
никакого штурма нет, а это салют в его честь.
     В следующий момент второй снаряд  разорвался  прямо  у  окна,  один  из
осколков  впился  в  грудь Амину, но он даже не почувствовал боли и вскочил.
Капельница опрокинулась, Амин  успел  подхватить  колбу  с  физраствором  и,
сжимая  ее  в  руке,  точно гранату, выбежал в коридор. За ним побежал и его
сын.
     Раздавшийся взрыв отбросил Амина к стене. В этот-то момент в коридор  и
ворвался Богомолов с тремя бойцами. Прочитав в глазах русских приговор. Амин
подобрал  с  пола  оброненный  кем-то  пистолет и медленно поднял оружие, но
нажать на спуск не успел:  очередь,  выпущенная  быстрой  рукой  Криворучко,
оборвала  жизнь  диктатора.  Одна  из пуль, срикошетив от стены, вонзилась в
хрупкое тело мальчика.
     --  У,  дьявол!  --  растерянно  выругался  Криворучко,  склоняясь  над
мальчиком.
     -- Ранен? -- с надеждой спросил Богомолов.
     -- Убит! Пуля... рикошетом... -- поморщившись, ответил старший сержант.
     В  этот  момент  из боковой комнаты выскочил мужчина лет сорока. По его
пышным аксельбантам и белоснежной портупее Богомолов сразу же понял, что это
кто-то из окружения диктатора. На всякий случай он взял афганца на мушку, но
тот в отчаянии бросился к телу своего покровителя и начал причитать на своем
языке.
     -- Родственник, что ли? -- удивленно спросил его Криворучко.
     -- Нет, это наш Генеральный секретарь, Хафизулла Амин, -- со слезами на
глазах ответил тот на хорошем русском языке.
     -- Ты уверен? -- переспросил Богомолов.
     -- Конечно, уверен: я его личный адъютант! -- с гордостью произнес он.
     -- Мать честна! -- воскликнул Криворучко.
     -- Вот тебе и мать! -- вздохнул Богомолов. -- Нужно объявить всем!
     -- Можно вас попросить об  одном  одолжении?  --  обратился  неожиданно
адъютант.
     -- Смотря, о каком! -- нахмурился Богомолов.
     --  Разрешите  завернуть  хозяина  в  ковер? Боюсь, что надругаются над
ним...
     -- Хорошо, несите сюда ваш ковер.
     Тело мертвого диктатора завернули в один ковер, его сына --  в  другой,
чтобы потом предать их земле.
     Штурм продолжался около часа. Вскоре Богомолов доложил руководству, что
дворец захвачен. Десять человек погибли. Ранений не избежал никто.
     А  оставшиеся  в живых не знали, что все это -- лишь начало и будут еще
сотни операций, гораздо кровопролитнее, чем  эта,  и  что  последний  солдат
покинет афганскую землю лишь в феврале восемьдесят девятого года...
     Богомолов  тяжело  вздохнул, опустился в кресло и устало откинул голову
на спинку.
     Сейчас главное -- группа Говоркова. Согласившись на эту операцию  после
долгих  колебаний,  генерал  надеялся,  что  Савелий  не  станет  понапрасну
рисковать и вернется без потерь...




     Савелий не знал о переживаниях Богомолова. Он,  конечно,  заметил,  что
генерал беспокоится, но решил, что это связано с предстоящей операцией. Если
бы и сам Савелий не думал постоянно об операции "Горный воздух", он сумел бы
"прослушать" мысли Богомолова, но ему было не до этого.
     Чтобы  избежать  каких-либо  неприятностей  на  милицейских постах, где
могли остановить и проверить багажник, забитый оружием, Савелий обратился  к
Олегу  и  попросил  пару-тройку  машин  для  сопровождения.  У "Герата" было
несколько  оборудованных  спецсиренами  и  проблесковыми   маячками   машин.
Несмотря на занятость, Олег решил лично проводить группу.
     Дорога до военного аэродрома в Кубинке занимала чуть больше двух часов,
но Савелий  не хотел рисковать и назначил сбор группы за три часа до отлета.
В половине  восьмого  утра  он  собрал  ребят  в  спортзале,  чтобы  сказать
напутственную  речь,  но  нужные  слова  почему-то  не находились, и Савелий
сказал просто:
     -- Мужики! Хотелось перед дорогой пожелать  нам  всем  чего-нибудь,  но
слов подобрать не могу. -- Он улыбнулся. -- Мы с вами славно потрудились...
     --  Строили  мы,  строили  и,  наконец, построили, -- писклявым голосом
произнес Роман.
     -- Приятно, что у вас такое бодрое настроение, -- заметил  Савелий.  --
Вы прекрасно подготовлены, чтобы выполнить любую, даже самую трудную задачу.
Саша, -- обратился он к Матросову, сними-ка шапку!
     Вздохнув,  тот  снял  шапку,  и  все покатились со смеху: вместо пышной
шевелюры на голове у Матросова остался лишь коротенький "ежик".
     -- И чего ржут? -- буркнул  Александр  и  спросил  Савелия:  --  Может,
скажешь, зачем меня обрили?
     --  Потом  узнаешь.  Между  прочим,  тебе  такая  стрижка  идет. Ладно,
продолжим. Вы действительно готовы к любым испытаниям. Единственное, чего мы
не успели -- просто не было возможности, -- это отработать слаженность наших
действий.
     -- Боишься, командир, что кто-нибудь может подкачать? -- прямо  спросил
Матросов.
     --  Этого  я  как  раз  не боюсь, -- твердо ответил Савелий. -- Но есть
такое понятие, как бесконтактное общение.  Когда  один  другого  понимает  с
полуслова,  с  полувзгляда.  Ну,  как,  например, близнецы или люди, которые
много лет живут вместе, бок о  бок.  Им  даже  слов  не  нужно:  они  просто
чувствуют,  то,  что  хочет  сказать  или  сделать  другой. Но у нас с вами,
повторяю, не было времени, чтобы научиться этому...
     -- Тем не менее, капитан, пока ты занимался другими делами, мне удалось
кое-чему научить ребят, -- скоромно сказал Воронов.
     -- Например?
     -- Например, одному детскому развлечению.
     --  Знаковой  системе  общения?  --  догадался  Савелий.  --   Здорово!
Получается?
     -- А ты проверь! -- предложил Денис Кораблев.
     -- Хорошо. -- Савелий взглянул на Воронова. -- Только не подсказывай!
     -- Даже и в мыслях не было, -- усмехнулся Андрей.
     --  Отлично!  Договоримся так: я подаю знак, указываю на кого-нибудь из
вас, и этот кто-то сразу же должен объяснить словами или показать. Готовы?
     -- Так точно! -- ответили все хором.
     Савелий отвернулся, чтобы отвлечь их, и незаметно сделал знак пальцами.
После чего указал на Трегубенкова.
     -- "Не вмешивайся! Мы не знакомы!" -- сразу "перевел" Владимир.
     -- Хорошо, -- одобрил  Савелий,  моргнул  раз,  потом  другой  и  ткнул
пальцем в сторону Дениса.
     -- "Сделай что-нибудь!" -- расшифровал Кораблев.
     -- В какой-то ситуации можно, конечно, и так понять, а если поточнее?
     Кораблев  пожал  плечами  и  вопросительно взглянул на Воронова, но тот
демонстративно отвернулся. Савелий посмотрел на Матросова.
     -- "Помоги!" -- с усмешкой сказал он, но тут  же  поправился:  --  Если
совсем уж точно, то "Поддержи меня!"
     -- Вот сейчас верно, -- улыбнулся Савелий и подал еще один знак.
     Все мгновенно бросились на пол.
     -- Молодцы, ребята! Когда вы увидите этот знак, времени для рассуждения
не будет.  "Падай,  если  хочешь  остаться  в  живых!"  Отлично  поработали,
господа!
     -- Служим Родине, господин капитан! -- хором ответили парни.
     -- Да, палец в рот вам не клади... --  начал  Савелий,  а  они  так  же
слаженно подхватили:
     -- ...враз оттяпаем!
     -- Отличный девиз, между прочим, для нашего отряда, -- заметил Роман.
     -- Длинноват больно, -- поморщился Матросов.
     -- Можно просто: "Палец в рот -- откусим!"
     -- А это совсем не в струю, -- покачал головой Воронов.
     -- Кстати, как назовем отряд? -- спросил Савелий.
     -- Мы уже придумали, -- ответил Кораблев. -- "Крутые ребята". Нравится?
-- без особого воодушевления спросил он.
     -- Вижу, тебе самому -- не очень?
     -- Не очень, -- согласился Денис. -- Но за это большинство.
     --  В  таком  случае  мне  тоже нравится. -- Савелию вспомнилась песня,
которую он слышал, когда просматривал видеоматериалы по Чечне. "Грозный  ты,
но не крутой..." -- Мне кажется, лучше девиза, чем у Дюма, не придумаешь.
     -- Один за всех... -- начал Матросов.
     -- ...и все за одного!
     -- Детские игры какие-то, -- пробормотал Воронов.
     -- Ага, как детские развлечения, вроде знаковой системы общения, -- это
хорошо, а как Дюма -- так по-детски, -- заметил Матросов.
     -- Я не сказал, что это плохо, -- возразил Воронов.
     -- Так и я не сказал, -- тут же нашелся Александр.
     В  этот  момент  в  кармане  куртки  Савелия  прозвучала трель сотового
телефона.
     "Неужели Гадаев звонит?"  --  промелькнуло  у  Говоркова  в  голове,  и
Савелий  сделал  знак:  "Внимание!".  Все  мгновенно  притихли,  и он достал
трубку.
     Звонил действительно Михаил. Савелий  несколько  минут  говорил  с  ним
короткими  фразами,  а ребята внимательно и с некоторой тревогой смотрели на
него, понимая, что, возможно,  сейчас  их  командир  получает  очень  важную
информацию.  Пожелав  Михаилу удачи, Савелий отключил телефон и посмотрел на
Воронова.
     -- Ну? -- нетерпеливо спросил тот.
     -- Судя по всему, Гадаев был не один, говорил иносказательно, обращаясь
ко мне как к своей знакомой. -- Савелий вдруг улыбнулся. -- Кажется, кое-что
ему удалось выяснить, но подробности он сообщит  через  два  дня,  поскольку
хочет проверить.
     -- Ну, слава Богу, -- облегченно вздохнул Воронов.
     --  Точно!  --  поддержал  Матросов.  --  У  тебя,  командир, был такой
вздрюченный вид, что мы подумали, не случилось ли чего.
     -- Вздрюченный?  --  с  усмешкой  переспросил  Савелий.  --  Интересное
определение.
     --  Если  и  неверно  по  форме, то по существу очень близко, -- сказал
Воронов.
     -- Ладно, приму к сведению. Итак, ребята, по машинам?
     В немецкий микроавтобус, который прислал Олег,  были  погружены  личные
вещи  и  оружие.  Вишневецкий  пригласил  Савелия  и  Воронова в свой черный
"линкольн", остальные сели в микроавтобус. В начале кортежа ехали "жигули" с
проблесковой мигалкой на крыше и  надписью  на  кузове  "ГЕРАТ".  Там  сидел
заместитель  Олега  Паша-шкаф.  На  нем  был камуфляжный костюм с фирменными
знаками отличия сотрудников Ассоциации ветеранов-"афганцев". Следом двинулся
"линкольн", потом -- микроавтобус, и  замыкал  кавалькаду  военный  УАЗик  с
мигалкой  на  крыше.  Добрались  без  приключений  и  практически без единой
остановки: не успевали они  сбавить  скорость  перед  светофором,  как  тот,
словно загипнотизированный, мгновенно переключался на зеленый свет.
     Ребята  ехали  молча,  и  каждый  вспоминал последние сцены прощания со
своими  близкими.  Естественно,  никто  даже  намеком  не  обмолвился,  куда
отправляется,  отделываясь  общими  словами о "служебной командировке", хотя
прекрасно сознавали, что кто-то  из  них,  возможно,  из  "командировки"  не
вернется.
     Почти всю дорогу молчали и в "линкольне".
     Воронов  тоже  вспоминал  последний вечер, проведенный с Ланой. Жена не
задавала лишних вопросов: она и так отлично понимала, КУДА едет  Андрей,  но
старалась  не  подавать  виду, что догадывается, старательно пряча тревогу и
слезы, оставляя их на потом, когда Андрей уедет и  она  останется  одна.  Но
стоило  мужу  сказать  как  бы между прочим: "Мы завтра отбываем", и Лана не
выдержала.
     -- Во сколько? -- машинально спросила она.
     -- Надо выйти без пятнадцати семь утра.
     -- Утра? -- переспросила Лана, и тут до нее наконец дошло. --  Господи!
Уезжаешь?!  --  воскликнула  она.  --  Почему же ты... -- Но взглянула в его
усталые глаза и поняла, что он и сам узнал эту новость недавно.  --  Как  же
так?  Я  хотела  наготовить всего... Сладкое что-нибудь... Проводить... -- И
Лана заплакала.
     -- Родная, ты у меня самая сладкая, -- улыбнулся Воронов и крепко обнял
жену.
     -- Подлизываешься? -- прошептала она, шутливо отбиваясь от  его  нежных
объятий. -- Голодный, небось?
     -- Есть такое слово в моем словаре, -- улыбнулся Андрей.
     -- Тогда пойду приготовлю?
     -- Позже, -- прошептал он, подхватывая ее на руки.
     --  Ну  все, разыгрался! -- Лана еще крепче прижалась к нему. -- Может,
сначала поужинаешь?
     -- Позже, -- снова прошептал Андрей.
     Он отнес жену в спальню, поставил на пол и стал раздевать.
     Лана  стояла  покорно,  вроде  бы  совсем  безучастно,  но  только  для
видимости:  всякая  попытка Андрея снять одно, другое, третье оканчивалась с
ее помощью легкой победой, пока она не осталась лишь  в  трусиках  и  поясе,
поддерживающем  чулки.  Неизвестно, кто больше получал удовольствия от этого
домашнего стриптиза.  Пока  Лана  мягкой  кошачьей  походкой  подбиралась  к
магнитофону,   чтобы  включить  музыку,  Андрей,  словно  солдат-первогодок,
заслышавший команду: "Отбой!", в несколько секунд сбросил с себя  одежду  и,
когда   Лана,   включив   музыку,   повернулась,   был  полностью  "готов  к
употреблению".
     Несмотря на то, что это стало  уже  почти  ритуалом,  всякий  раз  Лана
изображала на лице удивление. Потом делала несколько движений, которые могли
возбудить  и  глубокого  старца,  садилась  на  самый  краешек  стула, легко
поднимала  сначала  одну  ногу,  потом  другую,  раздвигала  их  в  стороны,
незаметно  отстегивая  чулки.  "Чок!"  --  призывно щелкали резинки. В такой
момент Андрей обычно порывался подойти к ней, но Лана  всегда  останавливала
его.
     -- Не спеши, милый, -- томно прошептала она и теперь.
     Воронов  сел в кресло, с трудом пытаясь сдержать растущее желание. Лана
медленно и грациозно  сняла  сначала  один,  потом  другой  чулок,  небрежно
расстегнула  пояс, отбросила его в сторону, встала со стула и покружилась по
комнате. Ее трусики словно сами по себе оказались на полу.
     В груди у  Воронова  защемило.  Он  вдруг  испугался,  что  видит  Лану
последний раз, и от этой мысли на глаза у него навернулись слезы.
     Заметив это, Лана опустилась перед ним на колени.
     -- Что с тобой?
     --  Я вдруг подумал, что могу потерять тебя. -- Андрей улыбнулся сквозь
слезы.
     -- Что за глупости! Ты прекрасно знаешь, что я  с  тобой  навсегда!  --
Лана обняла его голову и прижала к своей груди, источавшей запах ЛЮБВИ.
     Андрей  прикоснулся  языком  к  ее мгновенно набухшему розовому соску и
ощутил какой-то незнакомый привкус.
     -- Что это? -- Он удивленно поднял голову.
     -- О чем ты?
     -- Мне показалось... Какой-то странный вкус.
     У Андрея был такой растерянный вид, что Лана с трудом сдержала смех.
     -- А ты не догадываешься? -- осторожно спросила она.
     -- Ты о чем? -- продолжал недоумевать Андрей.
     -- Ну, почему у женщин иногда появляются выделения из  груди?  --  Лана
вдруг смутилась.
     -- Ты хочешь сказать, что... Почему же ты раньше молчала?
     -- Я не хотела, чтобы ты переживал за меня ТАМ и отвлекался на НАС.
     -- У меня будет сын! -- воскликнул Воронов.
     -- Почему сын? -- ревниво спросила Лана. -- А может, дочь?
     -- Дочь, сын... Какая разница? У меня будет ребенок! Нет, ты понимаешь?
У меня  будет РЕБЕНОК! -- Андрей стал трясти жену за плечи. -- Понимаешь? --
Он на глазах глупел от счастья.
     -- В общем... как-то... стараюсь... -- с трудом выговорила Лана. --  Но
я... не уверена, что ребен... ку полезна та... кая тряска!
     --  Ох,  прости!  Я, видно, с ума сошел от счастья. -- Андрей подхватил
Лану на руки, покружил по комнате, осторожно опустил на  кровать,  встал  на
колени, наклонился и поцеловал в живот. -- Спасибо, родная, -- прошептал он.
     Лана  вздрогнула,  развела ноги, подаваясь навстречу его губам и языку.
Ее плоть уже призывно источала аромат страсти.  Нежные  прикосновения  языка
заставляли  Лану то вздрагивать, то замирать от сладкого ожидания. Казалось,
сердце может  не  выдержать  такого  наслаждения.  Наконец  Лана  закричала,
чувствуя, как вырывается на свободу томившееся в ней желание.
     Некоторое  время  они  лежали  неподвижно,  умиротворенные.  Потом Лана
приподнялась, обхватила голову мужа руками и  приблизила  к  нему  лицо.  Ее
глаза сияли, и Андрею казалось, что он чувствует идущее от них тепло.
     -- Спасибо, -- прошептала Лана. -- Как же я люблю тебя, Андрюша! -- Она
вдруг  всхлипнула.  --  Только  с  тобой я поняла, что от счастья тоже можно
умереть...
     -- Кто ж тебе позволит?
     Лана прижалась ртом к губам Андрея,  потом  стала  медленно  спускаться
ниже и ниже, словно отмечая поцелуями свой путь.
     --  Какой  ты  хороший,  -- шептала она, -- какой нетерпеливый... -- Ее
язык ласково щекотал его кожу. -- Вот так... вот так...  и  так...  --  Язык
коснулся пылающей головки члена.
     Андрей не мог больше сдерживаться...
     Олег  внимательно  следил  за  дорогой,  хотя мог бы этого и не делать:
водитель сам прекрасно знал путь к аэродрому, но Олег  чувствовал,  что  его
пассажирам  надо  сосредоточиться,  и  поэтому  не  отвлекал их разговорами.
Взглянув искоса на Воронова,  он  заметил,  что  тот  улыбается.  "Наверное,
вспоминает  прошедшую  ночь",  --  подумал  Олег. Говорков неотрывно смотрел
вперед, похоже, пытался решить какие-то сложные проблемы.
     Савелию, в отличие от остальных, не с кем было прощаться: самый близкий
его друг  ехал  вместе  с  ним,  а  единственный  человек,  с  которым   ему
действительно  хотелось  бы  проститься, был очень и очень далеко. А почему,
собственно, он не может с ней проститься? Для чего тогда существует телефон?
Савелий так жаждал ее увидеть, что совсем позабыл о возможности услышать  ее
голос.  Как просто: набираешь номер и... А если ее нет? Савелий вдруг понял,
что боится: вдруг Розочки не окажется дома?  Да  он  просто  с  ума  сойдет!
Может, не звонить? Так хоть можно заставить себя поверить, будто она дома. А
где  она  может  быть  так  поздно?  Конечно же, дома! Но чем больше Савелий
пытался убедить себя в этом, тем больше сомневался. В конце концов он  устал
бороться с собой, потянулся к сумке, раскрыл ее и достал трубку спутникового
телефона.
     Набрав номер, Савелий замер в напряженном ожидании.
     -- Родной мой, это ты? -- раздался в трубке голос Розочки.
     Это было так неожиданно, что Савелий растерялся.
     --  Милый,  почему  ты молчишь? Я же знаю, что это ты! Как долетел? Как
живется в Москве без меня?
     Розочка разговаривала с Савелием так, словно именно  сейчас  ждала  его
звонка и вообще никто другой не мог ей позвонить.
     -- Господи, девочка моя! Как ты догадалась, что это я?
     --  А  кто  еще  может  мне  звонить  по междугороднему? Только ты! Ну,
рассказывай. Почему ты столько времени не звонил? -- упрекнула  Розочка.  --
Только  не  говори, что не звонил, потому что не надеялся застать меня дома,
-- предупредила она.
     -- Разве я могу тебя обмануть? --  спросил  Савелий,  хотя  две  минуты
назад терзался сомнениями.
     -- Ты мне не ответил.
     -- Честно?
     -- Конечно.
     -- Я боялся, что не застану тебя и буду... -- Савелий запнулся.
     --  Кажется,  ты ревнуешь? -- Розочка счастливо засмеялась. -- Боже, ты
меня ревнуешь!
     -- Чему ты так радуешься? -- буркнул Савелий.
     -- Как чему? Ревнуешь -- значит, любишь. Разве я не права?
     -- Ладно, расскажи лучше,  как  у  тебя  дела.  Как  учеба?  Как  тетка
поживает? -- Он специально засыпал ее вопросами, чтобы скрыть смущение.
     --  Учеба  --  отлично!  А  Зинуля моя замуж выходит. -- Девушка тяжело
вздохнула.
     -- Замуж? Вот те на! За кого?
     -- За одного профессора, филолога. Влюбился в тетку с первого взгляда.
     -- Поздравь ее от моего имени!
     -- Обязательно. А у меня все нормально. Хотя было бы лучше, если бы  ты
был рядом.
     -- Роза! -- строго произнес Савелий.
     --  Да  знаю,  знаю:  сначала  нужно  окончить университет. -- Кажется,
Розочка его передразнивала.
     -- Вот именно.
     -- Все равно ты от меня никуда не денешься! -- с вызовом заявила она.
     -- А я и не собираюсь никуда деваться. -- Савелий улыбнулся.
     -- Попробовал бы только! -- с деланной угрозой произнесла  Розочка.  --
Ты  не представляешь, как я рада тебя слышать! Целыми днями жду, жду, жду, а
ты все не звонишь, не звонишь, не звонишь...
     -- Не сердись, милая, работы много было.
     -- Было? Значит, теперь  ты  будешь  почаще  звонить?  --  обрадовалась
девушка.
     --   Нет,   пока   придется...  --  Савелий  досадливо  поморщился,  --
...набраться терпения.
     -- Что-то случилось? -- насторожилась Розочка и тут же  догадалась:  --
Ты куда-то уезжаешь...
     -- Да, Розочка, мне нужно ненадолго уехать.
     -- Далеко? -- упавшим голосом спросила она.
     -- Не очень.
     --  Понятно.  Не  можешь  сказать...  --  И с тревогой спросила: -- Это
опасно?
     -- Не больше, чем обычно, -- неопределенно ответил Савелий.
     -- И совсем-совсем не будет возможности  позвонить?  --  Чувствовалось,
что Розочка вот-вот расплачется.
     --  Не знаю... Но, честное слово, при первой же возможности позвоню. Ты
мне веришь?
     -- Верю. Только очень прошу  тебя,  будь  поосторожнее!  Если  с  тобой
что-нибудь  случится,  я  просто  не  переживу этого. -- Голос у Розочки был
очень серьезным, и в какой-то момент Савелий  даже  позабыл,  что  ей  всего
пятнадцать лет.
     -- Ничего со мной не случится. Все будет хорошо, -- попытался успокоить
ее Савелий.
     --  Да,  забыла тебе сказать: на днях звонил Майкл Джеймс, -- вспомнила
Розочка.
     -- Майкл? -- нахмурился Савелий. -- Что случилось?
     -- Ничего, просто спрашивал об учебе, о том, как мне живется, не  нужна
ли  какая-нибудь  помощь...  О  тебе спрашивал: почему не звонишь? Обижается
очень... Говорит, уехал и забыл своих друзей.
     -- Никого я не забыл. Розочка. Никого и ничего. Когда  он  в  следующий
раз позвонит, передай, что я, как только смогу, свяжусь с ним.
     -- Ты надолго уезжаешь?
     -- Трудно сказать.
     -- Понятно. Я очень скучаю по тебе!
     -- Я по тебе тоже.
     -- Правда?
     -- Правда.
     -- И скучай! Сильно скучай! Как я, хорошо?
     -- Хорошо.
     -- Обещаешь?"
     -- Обещаю.
     --  Поговори  со  мной  еще  немного, -- тихо попросила Розочка, словно
почувствовав, что он собирается закончить разговор.
     Савелий взглянул на Воронова -- Андрей был погружен в свои мысли.  Олег
демонстративно  отвернулся, делая вид, что его очень интересуют проносящиеся
за окном пейзажи.
     -- Извини, моя хорошая, но мне сейчас не совсем  удобно  разговаривать,
-- тихо сказал Савелий.
     -- Рядом кто-то есть?
     -- И не один.
     -- Тогда скажу я. Помни, любимый: сейчас ты у меня единственный близкий
человек на всем белом свете!
     -- А Зинаида Александровна?
     -- Ей теперь придется все время посвящать своему супругу.
     -- Так она тебя и оставит одну, как же! -- возразил Савелий.
     -- Не оставит, -- согласилась Розочка. -- Но это все равно уже будет не
то. Да ты и сам все прекрасно понимаешь.
     --  Понимаю.  --  Только  сейчас  до  Савелия  дошло,  что  у  ее тетки
действительно появились свои личные заботы и племянница  отойдет  на  второй
план.  Это  взволновало  его, но он пока не знал, что предпринять. -- Ладно,
давай прощаться.
     -- Я люблю тебя, Са...
     -- Розочка! -- предостерегающе напомнил он.
     -- Я люблю тебя, Сереженька, -- чуть не плача, произнесла  девушка.  --
Очень-очень?
     -- Я тоже люблю тебя. Не скучай!
     -- Буду.
     -- Хорошо.
     -- Целую тебя.
     -- Я тебя тоже. Пока! -- Савелий отключил телефон и убрал в сумку.
     -- Ну очень содержательный разговор, -- насмешливо сказал Олег.
     -- Не твое дело, -- отрезал Савелий.
     -- Прости. Только хочешь один совет?
     -- Ну?
     -- Мог бы с девушкой говорить и поласковей. Или нас стеснялся?
     --  Никого  я  не  стеснялся. Просто... -- начал Савелий и подумал, что
ничего не сможет объяснить Олегу; может, даже Андрей его не понял бы,  да  и
сам  Савелий  не  очень понимал, что творится у него в душе. Чтобы перевести
разговор на другую тему, он спросил Олега: -- Послушай,  я  не  путаю  --  у
"Герата" в этом году юбилей?
     -- Не то чтобы юбилей -- шестая годовщина. Десятого октября.
     -- Отмечать будете?
     -- Конечно.
     -- Где?
     -- Наверное, в Центральном Доме армии. Надеюсь, вы с Вороновым придете?
     -- Посмотрим.
     -- Во всяком случае, считайте, что я вас пригласил.
     -- Договорились... Слушай, я вздремну чуток. Толкнешь?
     -- Толкну, -- усмехнулся Олег.



     В микроавтобусе "мерседес" было не менее уютно, чем в "линкольне". Даже
работал небольшой телевизор.
     Никифор Колосков вспоминал Рязанское воздушно-десантное училище. Там он
обрел   несколько   новых   друзей   и   наконец   избавился   от   излишней
закомплексованности. До этого Никифор терялся при посторонних,  был  уверен,
что  не  умеет  толком  ни  двигаться,  ни говорить. Собственно, поэтому ему
пришлось уйти из хоккея, которым увлекался с детства. Он все  время  избегал
силовой  игры,  но  не  потому, что боялся за себя. Он боялся причинить боль
сопернику. Тренер терпел-терпел, а потом распрощался с ним.
     В училище  Никифор  познакомился  с  Романом  Кочергиным.  У  них  была
какая-то  странная  дружба:  вроде  бы  все  вместе  старались делать, но не
проходило ни одного дня, чтобы они не поспорили или не поругались. Роман все
время подшучивал над ним и старался вызвать в нем дух соперничества. Все это
он делал неосознанно, словно интуитивно понимая, что только  таким  способом
можно  растормошить  приятеля.  Даже  когда Никифор по-настоящему влюбился в
одну девушку. Роман специально начал ухаживать за ней.
     Тогда Никифор этого не понимал и,  естественно,  злился.  А  сейчас  он
вспоминал  о тех временах с особой теплотой. Самые нежные воспоминания были,
конечно, о НЕЙ -- той единственной, из-за которой он потерял голову.  Именно
там, в училище, он познакомился с самой красивой девушкой на свете. Ее звали
Мариной,   но   все   называли   ее  Мальвиной  --  за  роскошные  волосы  и
фарфорово-белое личико, на котором всегда играл румянец.
     Марина работала в учебной части, и, понятное дело, заигрывать с ней  не
пытался  только  ленивый. Но Мальвина остановила свой выбор почему-то именно
на Никифоре. Он навсегда запомнил их знакомство.  Выполняя  какой-то  приказ
дежурного  офицера,  он несся по коридору, а Мальвина неожиданно вышла из-за
угла, нагруженная стопкой тетрадей. Столкновение  было  неизбежным.  Тетради
разлетелись  в  разные стороны, девушка потеряла равновесие и начала падать.
Никифор успел подхватить ее, но  сам  не  удержался,  и  они  упали  вместе.
Несколько мгновений оба пребывали в шоке и лишь смотрели друг другу в глаза.
Первой пришла в себя девушка.
     -- Дурак! -- беззлобно бросила она.
     -- Нет, Никифор, -- жалобно возразил Колосков.
     --  Никифор?  --  Девушка  вдруг  залилась звонким, словно колокольчик,
смехом.
     -- Да, Никифор, -- повторил он и смутился.
     -- Ты не хочешь помочь мне подняться, Никифор?
     -- Ой, простите! -- воскликнул Колосков,
     Он помог Мальвине встать, и они вдвоем быстро  собрали  тетради.  Между
ними словно пробежала какая-то искра, и они боялись не только разговаривать,
но  и  смотреть  друг  на  друга.  И  только когда все тетради были собраны,
девушка взглянула на Никифора и сказала:
     -- А меня, между прочим, зовут Марина.
     -- Я знаю, -- со вздохом признался Никифор.  --  Я  часто  наблюдаю  за
вами, когда вы идете домой.
     -- Откуда?
     -- Из окна.
     -- Ни разу не замечала.
     -- Я старался. -- Никифор улыбнулся, уже без смущения.
     Потом  она призналась, что именно эта улыбка, "добродушная, застенчивая
и очень милая", и покорила ее, хотя до встречи  с  Никифором  она  поклялась
себе, что на работе "будет холодна, как лед, со всеми без исключения".
     К  тому  времени  Никифор  уже  очень  сдружился с Романом, и им иногда
приходилось гулять, ходить на концерты, на  танцы  втроем.  Трудно  сказать,
сколько  еще  Никифор  не  решался  бы признаться Марине в любви, если бы не
Роман, который стал оказывать Мальвине некоторые знаки внимания. А  девушка,
устав  ждать,  когда  же  наконец  Никифор  сделает  ей  предложение, начала
кокетничать с Романом, чтобы подтолкнуть Никифора к  действиям.  И  добилась
своего: в один из субботних вечеров Никифор наутюжил свою курсантскую форму,
купил  на  последние  деньги  букет  красных гвоздик, пришел к Марине домой,
торжественно преклонил колено и попросил ее руки.
     Они поженились, и Роман был у них на свадьбе свидетелем.
     А через полгода послали в Афганистан сначала Романа, а  вслед  за  ним,
через  пару  месяцев,  и  Никифора.  Марина,  еще не зная, что беременна, со
слезами провожала его, моля Бога, чтобы тот сберег  ее  Никифушку,  как  она
ласково  называла  мужа. Марина продолжала работать в училище и, несмотря на
декретный отпуск, работала до того самого дня, когда  ее  увезли  в  роддом.
Молодая мама дала сыну имя в честь отца -- Никифор.
     Теперь  Никифору-младшему  шел уже десятый год, и он был очень похож на
отца.
     Приняв предложение Савелия, Никифорстарший не стал  скрывать  от  жены,
что  задание  --  крайне  опасное.  Марина,  чтобы  не  напугать  сына, тихо
произнесла:
     -- Родной мой, я все понимаю и прошу только об одном: помни,  что  тебя
ждут  два  любящих человека. Возвращайся! Возвращайся во что бы то ни стало!
Хорошо?
     -- Даю  слово,  --  пообещал  Никифор,  обнял  ее,  и  так  они  стояли
долго-долго, пока в комнату не зашел сын.
     -- Чего это вы притихли? -- удивленно спросил он...
     Никифор  улыбнулся  своим  воспоминаниям  и  вдруг услышал раздраженный
голос Матросова:
     -- Тебе что, делать больше нечего?
     -- Скучно, -- зевнул Роман и сладко потянулся.
     -- О чем речь, ребята? -- спросил Никифор.
     -- Спал, что ли? -- удивился Владимир Трегубенков. -- Запах чувствуешь?
     -- Ну, серой вроде пахнет...
     -- Ромка фокус со спичками решил показать, да едва Сашку не поджег.  --
Он усмехнулся.
     -- Скучно ему, блин, -- проворчал Матросов и вдруг замер, уставившись в
экран телевизора. Лицо его помрачнело.
     Денис заметил это и попросил Романа, державшего пульт:
     -- Переключи на другой канал.
     -- Зачем? Тебе что, клип не нравится?
     Денис отобрал у Романа пульт, переключил канал, повернулся и, незаметно
для Матросова, повертел пальцем у виска, выразительно глядя на Романа.
     --  Один  из них Сашкину невесту увел, -- шепотом пояснил Денис, кивнув
на экран, где только что показывали клип  известной  группы,  а  теперь  шла
реклама стирального порошка.
     -- А-а... -- протянул Роман, хотел еще что-то добавить, но, взглянув на
Матросова, не рискнул.
     Он отвернулся и стал смотреть в окно. Сашке можно посочувствовать.
     Роман  вспомнил  тот день, когда Валя провожала его в армию. Они вместе
учились с первого класса, вместе праздновали все дни рождения, ходили в одну
музыкальную школу: Валя играла на пианино, а Роман увлекся гитарой.
     Однажды, когда они  гуляли,  к  ним  пристали  двое  парней,  и  Роману
порядком  досталось  от  них.  Ему  было  так  обидно и стыдно перед любимой
девушкой, что он решил во что бы то ни стало научиться  драться,  чтобы  уже
никогда  не  испытать  такого  унижения.  И  он, втайне от Вали, записался в
секцию каратэ. Около года он скрывал это, поскольку был уверен, что Вале его
новое увлечение не понравится, потому что девушка считала все эти  восточные
единоборства  жестокими.  Однако  вскоре  во  время  прогулки  к  ним  вновь
привязалась подвыпившая шпана, и один  из  парней  попытался  задрать  подол
Валиного   платья.   Извинившись   перед  девушкой.  Роман  довольно  быстро
разделался с ними, раскидав в стороны.
     -- Они не умерли? -- с испугом спросила Валя, глядя на распростертые на
земле тела.
     -- Тебе что, жалко их стало? -- с раздражением бросил Роман,  вспомнив,
как они только что пытались задрать ей платье.
     --  Глупенький! Я просто подумала: если ты их убил, то тебя посадят. --
Валя сжала ладонями его лицо и внимательно заглянула ему в глаза.
     -- Да ничего с ними не будет! Полежат минут пять-десять и очухаются, --
тихо ответил Роман.
     Его сердце билось так сильно и быстро, словно он  только  что  пробежал
стометровку.  Валя  впервые  прикоснулась  к  его  лицу. Раньше он сам делал
робкие  попытки  поцеловать  ее  в  губы,  но  она  уворачивалась,   и   все
ограничивалось  простым чмоканьем в щечку. Теперь, когда она ТАК смотрела на
него, а ее пальцы нежно поглаживали его щеки, Роман почувствовал, что именно
сейчас  что-то  должно  произойти.  Девушка  приподнялась   на   цыпочки   и
прикоснулась  губами  к  его  губам. В горле у Романа мгновенно пересохло от
волнения. Он навсегда запомнил этот поцелуй, первый поцелуй любимой девушки,
который длился вечность...
     Казалось, никто и ничто не помешает им всю жизнь провести рядом друг  с
другом. Однако человек полагает, а Бог располагает. Пришла повестка, и через
несколько  дней  Валя  провожала  Романа  в  армию.  Поезд  тронулся.  Роман
высунулся, насколько мог, в окно, протянул руку, и Валя  пошла  по  перрону,
продолжая  держать  его  за  руку.  Поезд  набирал скорость, и девушка пошла
быстрее, потом побежала изо всех сил, чтобы не отпускать руку  любимого.  Но
устав,  остановилась  и  только тогда дала волю слезам, наверное, уговаривая
себя, что два года пролетят быстро. Откуда ей было знать, что они расстаются
на целых пять лет...
     Узнав, что Роман занимался каратэ, в военкомате ему предложили  служить
в  воздушно-десантных  войсках.  Кто  из мальчишек отказался бы от такого? И
Роман не задумываясь написал заявление. Год он провел в  Рязанском  училище,
где  познакомился  со своим будущим другом, с которым, он был уверен, судьба
связала его на всю жизнь.
     Когда они впервые столкнулись. Роман поразился,  зачем  такой  человек,
как Никифор, пошел в ВДВ. Ему явно не хватало ни силы воли, ни смелости.
     Они  были примерно одного возраста, но Роман ощущал себя намного старше
и опытнее, и потому, вспоминая собственные  переживания,  решил  сделать  из
Никифора "настоящего мужчину".
     Он специально "заводил" приятеля, подначивал его, провоцировал на споры
и вызывал на дружеские потасовки.
     Роман регулярно получал письма от любимой. Половина срока уже прошла, и
он мечтал, как вскоре встретится с ней, чтобы уже никогда не расставаться.
     Неожиданно  их  роту  посадили  в  эшелон  и отправили в неизвестность.
Довольно быстро они догадались, что их везут в Афганистан.  Романа  открытие
не  огорчило  и  не испугало, он лишь сожалел, что не успел написать об этом
Вале. На  одной  из  кратковременных  стоянок  ему  удалось  договориться  с
каким-то пацаном, сунув ему тельняшку, что тот отправит его письмо по почте.
Однако  по  злой  иронии  судьбы  парнишка в этот же день попал в больницу и
только через несколько месяцев смог выполнить свое обещание.
     Поначалу Валя не очень  волновалась  из-за  того,  что  Роман  перестал
писать,  объясняя  себе  это  тем,  что  он очень занят, но с каждой неделей
беспокойство ее росло, потом перешло в разочарование. И однажды,  поддавшись
уговорам подруг, которые возмущались, что она "целыми днями сидит дома, а он
даже  письма  не напишет", Валя решила сходить на вечеринку. Там она выпила,
расслабилась, выпила еще и потеряла над собой контроль. Какой-то  незнакомый
парень  воспользовался  ситуацией  и  овладел ею. Боль отрезвила ее, и она с
ужасом поняла, что наделала.
     -- Как ты мог, мерзавец?! -- закричала девушка,  вскочив  с  дивана,  и
зарыдала, размазывая по лицу тушь.
     В комнату заглянула Валина подружка -- та самая, что уговорила ее пойти
на вечеринку.  Увидев,  что из этого получилось, она с кулаками бросилась на
парня.
     -- Подонок! Подонок! Я тебя просила только поухаживать  за  ней,  а  не
трогать!
     --  Так  она  сама была не против, -- уворачиваясь от ее чувствительных
ударов, оправдывался тот.
     -- Так это ты?.. -- в ужасе воскликнула Валя.
     -- Валюша, я ж хотела как лучше!
     -- Лучше?! -- Валя подошла и изо всех сил залепила ей пощечину...
     Физическая боль вскоре прошла, но душевная осталась надолго. Валя  была
сама себе противна, она ощущала себя грязной и ничтожной. Еще хуже ей стало,
когда  наконец пришло письмо от Романа. Узнав, КУДА отправили любимого, Валя
разрыдалась. Он там рискует своей жизнью, а она? Вале было  так  плохо,  что
она  всерьез  подумывала о самоубийстве, но удержалась. Она с головой ушла в
учебу, никуда не ходила, только в институт, а потом -- на работу.
     Узнав, что  Роман  ранен.  Валя  хотела  тут  же  сорваться  к  нему  в
госпиталь,  но  вспомнила  о  том,  что  натворила,  и поняла, что не сможет
смотреть ему в глаза. Роман подлечился, получил краткосрочный отпуск и сразу
же поехал к любимой, но Валя была в командировке. Те  же  "добрые"  подруги,
которые  подбили  Валю  пойти на ту злополучную вечеринку, теперь с радостью
сообщили Роману, что произошло  в  его  отсутствие.  Роман  не  поверил,  но
вернулся  в роту в паршивом настроении. Однако никому ничего не сказал, даже
Никифору, лучшему другу.
     Отвоевав свое в Афганистане,  Роман  написал  Вале,  что  возвращается.
Приехав  домой,  он несколько дней ждал, что Валя придет к нему, но так и не
дождался. Наконец не выдержал и пришел сам. Валя  не  успела  произнести  ни
одного слова, а Роман уже понял, что все эти слухи -- правда. Он развернулся
и ушел.
     Роман ударился в загул, ночуя где попало и с кем попало. Валя узнала об
этом и  бросилась его искать. Найдя, привезла к себе домой, уложила спать, а
утром честно обо всем рассказала.
     -- Рома, если сможешь, прости! Поверь, я  никогда,  ни  на  минуту,  не
переставала  любить  тебя.  Конечно, я понимаю, какую боль причинила тебе. Я
тебя не тороплю и готова ждать. Простишь -- будем жить счастливо, и  я  буду
тебе верной женой. Не сможешь -- я не обижусь, потому что все понимаю.
     На  том  и  порешили.  Роман  продолжал  жить  у  себя. Валя -- у себя.
Встречались два-три раза в неделю,  страдали,  но  серьезного  разговора  не
заводили.  Роман  не  позволял  себе  поцеловать Валю даже на прощание. Но в
последний день перед отъездом в Чечню Роман решился.
     -- Я все обдумал, -- серьезно начал он, и Валя  замерла.  --  Завтра  я
уезжаю...
     -- Уезжаешь? -- упавшим голосом проговорила она.
     -- Да, уезжаю. Насколько -- не знаю. Если я вернусь... -- Он запнулся и
поправился: -- Когда я вернусь, мы поженимся. Вот!
     Но  Валя  не  заметила его оговорки, она услышала главное для себя: "Мы
поженимся!" Боже, наконец-то! Наконец-то! Она дождалась! Она всегда  верила,
что они будут вместе!
     --  Родной  мой!  --  Плача  от  счастья,  Валя  бросилась ему на шею и
прильнула к его губам. -- Люблю тебя! Слышишь, люблю!  --  шептала  она.  --
Значит, ты простил меня, да?
     --  Все, забудем о том, что было. Прошло и прошло, зачем вспоминать? --
твердо сказал Роман и вытащил из кармана огромную плитку шоколада.  --  Чаем
напоишь?
     --  Конечно! Погоди, -- вдруг опомнилась Валя. -- Ты сказал, что завтра
куда-то уезжаешь...
     Роман кивнул.
     -- Надолго?
     -- Не знаю.
     -- Это связано с твоей работой?
     -- Да. -- Он опустил глаза.
     Валя всплеснула руками.
     -- Куда?
     -- Не спрашивай меня ни о чем. Все равно не скажу.
     --  Господи!  --  воскликнула  Валя.  --  Ты  только  что  сделал  меня
счастливой и тут же отнимаешь его у меня!
     --  Да  что  ж ты меня хоронишь заранее? -- рассердился вдруг Роман. --
Давай-ка лучше стол соорудим: надо же по-человечески проститься!..
     Они просидели за столом чуть ли не  всю  ночь,  не  выпив  при  этом  и
половины  бутылки  вина:  они  и  без того были пьяны -- от счастья. А потом
легли в постель. Их первая ночь была прекрасна. И не было у Вали той  пьяной
вечеринки,  а  у  Романа -- тех пьяных оргий... Они ощущали себя так, словно
ЭТО действительно было у каждого из них впервые.
     Когда Денис говорил, что у Матросова увели невесту, он,  мягко  говоря,
был  не  совсем  точен. Правильнее было бы сказать, что невеста сама едва не
сбежала, влюбившись в одного из солистов популярной группы.
     Александр познакомился с Машенькой на торжественном вечере,  устроенном
для  ветеранов-"афганцев"  Ассоциацией "Герат". Машенька приехала из Сибири,
чтобы принять участие в конкурсе на звание "Мисс Россия": у  себя  в  городе
она стала победительницей конкурса красоты. Ей сразу же понравился Александр
--  высокий,  стройный,  красивый.  И  вдобавок, как говорится, "без вредных
привычек". Вполне  возможно,  что,  если  бы  Матросов  сразу  же  после  их
знакомства  запер  бы  Машу под замок или хотя бы постарался не отпускать от
себя больше  чем  на  метр,  они  спокойно  дождались  бы  свадьбы  и  стали
жить-поживать.  Но  Александр  почему-то  не  подумал,  что красивые девушки
нравятся не только ему. И однажды Маша, которую пригласили в ночной клуб  на
концерт   популярной  группы,  ослепленная  блеском  обстановки,  немедленно
влюбилась  в  одного  из  солистов.  Тому  и  в  голову   не   пришло,   что
провинциальная красотка примет обыкновенный флирт за серьезные отношения.
     На  следующий  день  девушка  сообщила  Александру, что отправляется со
своим новым избранником в круиз на гастроли.
     С трудом сдержавшись,  Александр  пришел  на  репетицию  группы,  чтобы
"выяснить  отношения".  Телохранителей группы, попытавшихся встать у него на
пути, быстро утихомирили его приятели-"афганцы". Найдя Машиного  избранника,
Саша спросил:
     -- Ты что, действительно предложил Маше поехать с тобой в круиз?
     -- Какой Маше? -- испугался тот.
     --  У тебя их что, сотни? -- разозлился Александр, хотя, кажется, начал
кое-что понимать. -- Я спрашиваю: ты вчера  обещал  Маше  жениться  на  ней?
Обещал взять ее с собой на гастроли?
     -- А, так вы об этой Маше! -- обрадовался солист. -- Да у меня ничего с
ней не   было!   Ну,   потанцевали   раз-другой,  а  если  она  что-то  себе
навоображала, то я тут ни при чем.
     -- Вот как? Что же, она все это выдумала?
     -- Ну, может ей просто хотелось, чтобы так было? -- предположил парень.
-- Да до лампочки мне ваша Маша!
     -- Ах, до лампочки?! --  раздался  неожиданно  женский  голос:  в  зале
появилась сама Маша. -- Господи, какая же я дура! Пошли, Саша, отсюда!
     Обернувшись,  Александр  положил  огромную  ладонь на ее хрупкое плечо,
сдавил,  не  то  собираясь  оттолкнуть,  не  то,  наоборот,   удержать   эту
легкомысленную  девчонку,  и увидел, как от боли на глаза у Маши навернулись
слезы. Гнев его тут же прошел. Он обнял ее за плечи и повел к выходу,  потом
обернулся, взглянул на "соперника" и молча показал ему кулак...
     Теперь, увидев по телевизору ненавистную физиономию, Александр с трудом
сдержался, чтобы не плюнуть в экран, но Денис быстро переключил канал.
     А  Владимир  Трегубенков был из тех "счастливчиков", которым каждый миг
счастья приходится отрабатывать с лихвой, платя зачастую непомерную цену. Он
вырос в очень простой семье, где с трудом  жили  от  зарплаты  до  зарплаты.
Кроме  него  в  семье было еще двое детей. Поэтому Володе как старшему часто
поручались еще и заботы  о  брате  и  сестре.  Чувствуя  себя  не  по  годам
ответственным,  свой  характер  он "выковал" сам. Владимир был из тех ребят,
которые никогда не прощают себе слабость или трусость. Его били -- он  давал
сдачи, его били компанией -- он вылавливал каждого обидчика по отдельности и
сполна возвращал долги.
     В  нем перемешались русская и чеченская кровь. Если бы не приобретенные
еще в детстве качества -- стремление во что бы то ни стало добиться  победы,
держать  удар,  не  опускать  руки и не распускаться, то взрывной кавказский
темперамент мог бы завести его не туда, куда нужно. Но, к счастью, Владимира
призвали в армию. Его сразу же заметили  командиры,  и  вскоре  он  попал  в
армейский спецназ, а потом -- в Афганистан.
     На  войне  человек  быстро  проявляется,  и Владимир завоевал авторитет
НАДЕЖНОГО парня, на которого можно положиться во всем и который  никогда  не
предаст.
     Но  за  все счастливые моменты Владимиру приходилось дорого платить. За
признание товарищей -- ранами.  А  за  свое  семейное  счастье  он  заплатил
дружбой  с  человеком,  которого  знал  еще  со  школы. Когда Владимир после
ранения лежал в госпитале,  Федор  пришел  навестить  его  вместе  со  своей
подругой.  На  следующий  день девушка пришла уже одна и стала ходить каждый
день. Когда Владимир выписался, они поженились. Федор так и не смог простить
его и вычеркнул не только  из  списка  друзей,  но  даже  из  списка  просто
знакомых.
     Едва  ли  не  с  самого детства Владимир мечтал, что у него будет много
детей, и  мечта  его  осуществилась.  Полина  забеременела  сразу  же  после
свадьбы,   и,   когда  он  вернулся  из  Афганистана,  дома  его  ждали  две
очаровательные близняшки. Через три года родились еще  двое  близнецов,  еще
через  два  года  --  вновь  двойняшки.  Казалось,  Бог обратил наконец свое
внимание на него и теперь все будет отлично, но  через  полтора  года  после
рождения третьей двойни жена Полина умерла от заражения крови.
     И Владимир сломался: запил так, что буквально за месяц спустил все, что
удалось  скопить  за многие годы. Детей забрала к себе сестра. Возможно, все
кончилось бы тюрьмой или просто смертью под забором, если  бы  однажды  его,
пьяного, замерзающего, не подобрал какой-то бомж.
     Очнулся  Владимир  в  каком-то  подвале. У него был сильный жар. Однако
закаленный организм победил, и Владимир, провалявшись две недели на  вонючих
лохмотьях,  благодаря  заботе бомжа Мити наконец встал на ноги. За это время
он многое передумал и пришел к выводу, что Бог дает ему еще один шанс, и  он
обязан  вернуться  к  детям.  Но  его ждало новое испытание: соседи, которые
терпели его постоянные пьянки только из жалости и в память о тех днях, когда
они не могли нарадоваться на счастливую семью, написали заявление в милицию.
     Для  Владимира  это  был  удар.  Узнав,  что  его   собираются   лишить
родительских  прав,  он чуть было вновь не ушел в запой, но сдержался. Судья
назначил ему испытательный срок, и Владимир с благодарностью  принял  вызов.
Через  своих  друзей-"афганцев"  устроился работать к Олегу Вишневецкому. До
окончания испытательного срока оставалось два месяца, когда появился Воронов
с предложением принять участие в сложной операции. Владимир согласился сразу
по двум причинам: во-первых, быстрее  пролетит  время,  во-вторых,  что  еще
важнее,  за  эту  работу  было предложено хорошее вознаграждение. А ему надо
было думать о детях...
     В отличие от Владимира Денис Кораблев был с детства настоящим  баловнем
судьбы.  Про  таких говорят, что они родились с золотой ложкой во рту. Семья
была достаточно обеспеченной. Денису, единственному сыну, потакали во  всем,
не  жалея  денег.  Он  брал уроки игры на гитаре, ходил на фигурное катание,
потом  увлекся  боксом,  рукопашными  боями,  большим  теннисом,  плаванием,
живописью.  Все  ему  давалось  легко. Он был рыжим, но его, как ни странно,
никогда не дразнили даже в детстве: он уживался со всеми, а девчонки  просто
сходили  с  ума  по  зеленоглазому рыженькому парнишке, у которого к тому же
всегда водились деньжата. Вполне возможно, будь родители чуть понастойчивее,
он поступил бы, например, в МГИМО -- у отца были связи. Его могли "отмазать"
от армии, но у Дениса было очень сильно развито чувство долга.
     Он пошел в армию и вскоре проявил себя  настолько,  что  его  командиры
советовали  ему  стать  профессиональным  военным.  Однако  Денис не захотел
форсировать события.
     По ходатайству отца его перевели в военную прокуратуру. Отец думал, что
там сыну будет легче. Но судьба распорядилась иначе, и вскоре Денис оказался
в Афганистане. Он и там сумел проявить себя: спас  в  бою  своего  раненного
командира,  за  что  был  награжден  орденом  Красной  Звезды.  Служить  ему
оставалось чуть больше трех месяцев, но тут произошел этот случай, о котором
он рассказал Савелию при первом знакомстве.
     Вернувшись домой, Денис узнал, что именно отцу обязан своим переводом в
военную прокуратуру. Разругавшись с ним, Денис ушел из дома и  стал  жить  у
своей бабушки. Та души не чаяла во внуке и часто ходила в церковь замаливать
его  грех  перед  Богом,  искренне  надеясь,  что  тот  сможет вернуть внуку
душевный покой.
     Бабушка волновалась не напрасно: из Афганистана Денис  вернулся  совсем
другим  человеком  --  мрачным,  замкнутым.  Он  сидел  дома,  не  общался с
друзьями, не встречался с девушками, чем огорчал многих из них.
     С Олегом Вишневецким Денис познакомился еще в Афганистане,  и  тот  сам
предложил  ему работать в "Герате". Узнав, что ребят-"афганцев" набирают для
серьезной работы, Денис одним  из  первых  попросил  Олега  включить  его  в
команду.  Сейчас,  глядя  на мелькающий за окном микроавтобуса пейзаж, Денис
думал о том, что, может быть, в этом  походе  ему  удастся  наконец  обрести
душевное равновесие...



     После  того, как Савелий позвонил с КПП военного аэродрома в Кубинке по
телефону, который дал ему генерал Богомолов, к ним вышел плотный мужчина лет
пятидесяти. Несмотря на то, что день был довольно теплым, на нем красовались
дубленка и пыжиковая шапка.
     -- Полковник Радомыслин! --  представился  он.  --  Вы  Воронов,  а  вы
Мануйлов, угадал? -- спросил он, пожимая им руки.
     --  По  фотографии  узнали?  --  улыбнулся  Савелий.  --  У вас хорошая
зрительная память.
     -- Что, выгружаться из машины? -- спросил Воронов.
     -- Зачем? Сейчас проедете прямо к трапу. Это чьи машины? А, "Герат"! --
Полковник заметил эмблему. -- Только номера впишу.
     Минут через  пятнадцать  они  уже  подъезжали  к  темно-зеленому  ИЛ-28
военно-транспортной авиации.
     -- Кто еще с нами летит? -- спросил Савелий.
     -- Только экипаж, вы и груз. Придется немного помучаться.
     -- В каком смысле? -- не понял Воронов.
     --   Пассажирское   отделение   очень  маленькое.  Обычно  там  два-три
экспедитора ездят.
     -- Может, вы начнете погрузку,  пока  мы  тут  побеседуем?  --  спросил
Савелий у Воронова.
     --  Да,  не  будем  терять  время.  --  Андрей понял, что Савелий хочет
поговорить с полковником наедине. -- Давайте грузиться, ребята!
     Когда они отошли, Савелий спросил Радомыслина:
     -- С кем нам иметь дело в Калмыкии?
     -- Прямо на аэродроме вас встретит мой человек,  который  знает  вас  в
лицо.  Он все организует. На всякий случай он задаст вам вопрос: "Как погода
в Москве?", а вы должны ответить: "В Москве, как в Африке, всегда жарко".
     -- Ответ с юмором, -- улыбнулся Савелий.
     -- Еще я должен передать вам вот что... -- Полковник открыл  "дипломат"
и  достал  оттуда увесистый пакет. -- Генерал просил вручить вам. Что в нем,
мне неизвестно. Желаю удачи!
     В самолете Савелий распечатал пакет.
     -- Прошу получить документы и за время  следования  выучить  не  только
свои  новые  имена,  но  и  краткую "легенду", после этого дать ознакомиться
остальным, затем все уничтожить. Нам с тобой, "дружбан"  Матросов,  придется
побыть в шкуре только что освобожденных зеков.
     --  Тогда понятно, зачем меня обрили, -- уныло произнес Александр. -- И
как же меня кличут?
     -- Ты теперь Мерзликин Александр Николаевич. Подойдет?
     -- Вполне. -- Матросов взял "свою" справку об освобождении и  листок  с
"легендой".
     С трудом разместившись, ребята углубились в чтение...




     Впервые  за последние несколько недель Мушмакаев пребывал в благодушном
расположении духа: он даже пощадил одну из пленниц.  Обычно  Эльсан  жестоко
расправлялся с женщинами, мстя им за все нанесенные ему когда-то обиды.
     На  сей  раз двух из трех молоденьких пленниц Мушмакаев отдал на потеху
своим приближенным,  прекрасно  понимая,  что,  знай  эти  женщины,  что  их
ожидает,  они  предпочли бы смерть. В арсенале его подручных был целый набор
пыток, которые они применяли к "неверным сучкам", как называли всех  русских
женщин  --  от  девочек  до  глубоких старух. Самые тяжкие пытки применялись
именно к старухам --  ведь  это  они  "наплодили  столько  неверных  собак".
"Грязное  место",  то  есть  детородные  органы, подвергали самым изощренным
пыткам:  засовывали  туда  бутылки,  колючую  проволоку,  щетки  для  чистки
кастрюль  от  ржавчины... Достаточно помучив жертву, а потом убедившись, что
она еще в сознании, изуверы брались за кинжалы  и  устраивали  соревнование:
кто больше отрежет органов и частей тела.
     С молодыми женщинами и девушками поступали по-другому. Сперва с ними по
очереди  забавлялись  все бригадиры. Если жертва пыталась сопротивляться, ее
начинали  бить  и  били  до  тех  пор,  пока  несчастная   либо   прекращала
сопротивление,  либо  теряла сознание. Потом ее отдавали рядовым боевикам, и
те "работали" с ней уже не по одиночке. В конце молодых женщин ждало то  же,
что и старух, -- смерть.
     На сей раз Мушмакаев оставил для себя черноволосую девушку лет двадцати
двух,  у  которой  во  внешности было что-то восточное. Эльсан посадил ее за
стол, накормил, напоил, а потом прямо предложил  заняться  любовью.  Девушка
прекрасно  понимала,  что  ждет  ее  в  случае  отказа, потому согласилась в
надежде, что представится случай сбежать.
     Тележурналистку Людмилу Караваеву вместе с  тремя  коллегами  захватили
недалеко от Хасавюрта, где она пыталась сделать репортаж о чеченцах, живущих
в  Дагестане.  Несмотря на охрану, микроавтобус, в котором ехали журналисты,
обстреляли.  Шофер-дагестанец  погиб,   а   оператор   Никита   Цыплаков   и
администратор  Артем  Бочугов получили ранения. Охрана -- сотрудники милиции
-- потеряла двух человек, остальных взяли в плен. Людмила сразу поняла,  что
бандиты действовали по наводке. Они оставили на месте захвата труп мужчины в
российской  военной  форме,  очевидно,  чтобы  представить  все  происшедшее
столкновением дагестанцев с федеральными войсками.
     Они ехали, как показалось Людмиле, несколько дней. Пленникам связали за
спиной руки и завязали глаза,  однако  журналистка  по  некоторым  признакам
определила,  что  двигались  они  только  по  ночам,  днем  же  пережидали в
каком-нибудь селении. Их запирали то в подвале, то в сарае. Кормили один раз
в день: полбуханки хлеба, кипяток и небольшая кастрюля каши на  троих.  Руки
на  время  еды  им  развязывали, и бдительная охрана не спускала с пленников
глаз.  Разговаривать  было  строго  запрещено,  за  любое  слово  немедленно
следовал удар прикладом по спине.
     Мушмакаев   ошибся:   Людмила   была  русской,  хотя  немного  понимала
по-чеченски. Она уже несколько раз бывала в Чечне и начала учить  язык,  что
могло  помочь  ей делать репортажи. Теперь Людмила, конечно, пыталась скрыть
свои познания, благодаря чему ей удалось узнать,  куда  их  везут.  Один  из
боевиков  сказал  другому,  что неплохо было бы позабавиться с красоткой. И,
гнусно улыбаясь, повторил это по-русски -- специально для Людмилы.
     -- Не советую, -- зевнув, по-чеченски ответил его приятель.  --  Ты  же
знаешь порядок: Мушмакаев всегда должен быть первым.
     -- Так мы ему их везем? А я думал, чтобы выкуп потребовать.
     --  Хозяин  сам  решит!  --  отрезал  первый. -- Наше дело -- "подарок"
довезти в целости и сохранности.
     Вскоре коллег Людмилы забрали. Она слышала, что их собираются отвезти к
врачу, чтобы придать "товарный" вид: кажется, за  них  собирались  попросить
выкуп. А потом, на одной из остановок, боевики прихватили в каком-то селении
двух  девушек.  Людмиле  удалось  улучить  момент  и пообщаться с ними. Одна
оказалась осетинкой, другая -- черкеской. Они горько рыдали, что  теперь  их
никто  не  возьмет  замуж.  Очевидно,  они даже представить не могли, что их
ожидает.
     Один из чеченцев, голос которого Людмила узнала,  --  именно  он  хотел
"побаловаться" с ней, -- сказал приятелю:
     -- Послушай, Абаз, надеюсь, эти две милашки не для командира?
     --  Ты,  Удди,  все  никак  не уймешься? -- со злостью бросил тот. -- К
Хозяину приехал гость из Москвы. Вдруг ему тоже нужен "подарок"?
     -- Гость... -- разочарованно протянул Удди.
     -- Очень важный гость. Банкир какой-то. Велихов, кажется. Я видел,  как
наш командир вокруг него бегает, обхаживает, будто родного. Наверное, он ему
очень нужен.
     -- Что-то я ни разу не видел, чтобы хозяин вокруг кого-нибудь бегал.
     -- Приедем -- увидишь.
     --  Ладно, придется, значит, "сухомяткой" обойтись, -- вздохнул первый,
но, похоже, не удержался и облапал одну из девушек, потому что та  закричала
и быстро начала причитать на своем языке.
     Людмила отлично знала Велихова, даже както брала у него интервью. Каким
образом  он  оказался  гостем  Мушмакаева?  Что  их  может связывать? Банкир
казался таким интеллигентным, вежливым...  Неужели  это  всего  лишь  маска?
Людмила  вспомнила,  что  фамилию  Велихова  упоминали  в  прессе  в связи с
фальшивыми авизо. Выходит, у  банкира  с  Чечней  давние  отношения.  И  эта
встреча  с  Мушмакаевым не случайна. Неужели Велихов финансирует Мушмакаева?
Сперва  эта  мысль  показалась  журналистке  дикой,  но,  чем   больше   она
размышляла, тем больше вспоминала факты, подтверждающие ее догадку.
     А  Мушмакаев  был  в  отличном  настроении по двум причинам: во-первых,
прибыл гонец от Лома, привез несколько небольших заказов на поставку  оружия
и  рассказал,  что  на  днях  к  Вахе  должен  приехать весьма состоятельный
покупатель. Подробностей гонец не  знал,  но  заверения  Лома  в  надежности
покупателя  обнадеживали  Эльсана,  хотя  немного и настораживали. Мушмакаев
приказал гонцу передать Лому, чтобы  тот  проверил  покупателя  "кровью",  а
потом  сразу  же  прислал  подтверждение.  Мушмакаев  не  доверял телефону и
потребовал, чтобы для подтверждения Лом прибыл  лично  или  отправил  своего
человека.
     Второе  событие  было  еще  более  приятным. После довольно длительного
перерыва Мушмакаева посетил один  из  тех,  кто  финансировал  действия  его
отряда.  С  банкиром  Велиховым  Эльсан  познакомился  еще в то время, когда
Дудаев был президентом. Собственно, он и познакомил их на одном из  приемов.
Велихов сразу вызвал симпатию у Мушмакаева, и не только потому, что тоже был
невысокого  роста,  но  и  потому, что Эльсан заметил в нем те уверенность и
силу, которых недоставало ему самому. Симпатия была обоюдной,  и  это  стало
особенно  заметно  после  того,  как  Велихов  поддержал  затею Мушмакаева с
мобильным отрядом, который будет действовать не только в Чечне, но и на всей
территории бывшего Союза. Затея понравилась банкиру настолько, что он  сразу
же   отстегнул   пятьдесят  тысяч  долларов  на  создание  такого  отряда  и
впоследствии субсидировал "Горных волков". Встречались  банкир  и  Мушмакаев
редко,  поскольку  Велихов  не  желал "светиться", но через доверенных людей
всегда передавал пламенный привет "самому талантливому командиру  в  Чечне".
Существовала  даже  договоренность:  при  любых контактах с прессой поливать
друг друга грязью. Несмотря на обоюдную симпатию, Велихов называл Мушмакаева
по имени, а Эльсан банкира -- по имени-отчеству: Аркадий Романович.
     И вдруг Велихов сам настоял на встрече! Мушмакаев сразу понял, что тому
что-то нужно от отряда. И не ошибся. Поездка была столь  засекреченной,  что
даже  самые  доверенные  сотрудники  банкира думали, что их начальник улетел
отдохнуть в теплые края со своей пассией. Приехав к Мушмакаеву, банкир сразу
хотел приступить к делу, но Эльсан не дал ему рта раскрыть.
     -- Аркадий Романович, таким гостям мы всегда рады! Меня только  немного
пугает  внезапность вашего появления. Неужели мы что-то сделали не так, и вы
решили лично перемыть нам кости? -- Мушмакаев говорил  заискивающе  и  очень
осторожно, чтобы прощупать настроение важного гостя.
     --  Оставь  свои  восточные  церемонии,  Эльсан,  --  устало отмахнулся
Велихов. -- Если бы ты где-нибудь напортачил, я бы не сам приехал, а прислал
своих ребят. Шучу, -- с усмешкой добавил он, заметив,  как  изменилось  лицо
Мушмакаева.  --  Мне нравится, как ты обделываешь НАШИ дела, и я даже смотрю
сквозь пальцы на твои шалости на  тех  территориях,  которые  мы  решили  не
трогать.
     --  Но,  Аркадий  Романович... -- попытался возразить Мушмакаев, однако
Велихов перебил его:
     -- Не надо, Эльсан, оправдываться. Мне все известно. Сколько бы  ты  ни
хитрил,  сколько  бы  ни  пытался избавляться от свидетелей, тебе не удастся
меня обмануть. Я же сказал: закрываю глаза. И мне нравится, что  ты  изменил
тактику и подчищаешь за собой следы. Так впредь и действуй!
     --  От  вас,  Аркадий  Романович,  ничего не скроешь, -- льстиво сказал
Мушмакаев. -- Но поверьте, что обманывать вас у меня и  в  мыслях  не  было.
Какая собака укусит руку, которая кидает ей мясо?
     -- А вдруг ты решил, что мяса мало? -- с усмешкой спросил банкир.
     --  Собака  ищет себе пропитание, если хозяин забывает ее покормить, --
осторожно заметил Мушмакаев.
     -- Именно так я и расцениваю твои действия. -- Гость рассмеялся.
     -- Может, оставим пока дела?  Поужинаем,  с  девочками  побалуемся?  --
предложил Эльсан, вспомнив, как щедро Велихов платит за гостеприимство.
     --  Не  отказался бы -- я эти шалости люблю, но времени нет. Через пять
часов у меня встреча в Тбилиси. Так что в другой раз.
     -- Желание гостя -- закон для хозяина. Чем мы можем  быть  полезны?  --
Мушмакаев сразу посерьезнел.
     -- Ты, конечно, слышал, что Москва готовится к юбилею? -- глядя прямо в
глаза Мушмакаеву, спросил Велихов.
     --  Как  же  можно  было  не  услышать  про  такой большой праздник? --
усмехнулся тот.
     -- Было бы неплохо, чтобы твои ребята серьезно подготовились к  нему  и
приняли  в  нем  самое  деятельное  участие.  --  Взгляд  банкира стал таким
тяжелым, что Мушмакаев даже поежился.
     -- Ограничения будут?
     -- В каком смысле?
     -- Может, попугать только? Без крови?
     -- Никаких ограничений! -- Велихов грохнул по столу кулаком.
     "Да, видно, здорово приперли тебя к стенке! Так приперли, что ты  готов
родной  город  взорвать  к  чертовой  матери",  --  промелькнуло  в голове у
Мушмакаева: он знал, что у Велихова давняя вражда со столичными властями.
     -- Кажется, праздник будет в сентябре?
     -- В сентябре. Время есть.
     -- Время-то есть... -- Мушмакаев выразительно замолчал.
     -- Ты, как всегда, про деньги? --  усмехнулся  банкир.  --  Деньги  уже
здесь.  -- Ногой он подтолкнул в сторону Мушмакаева "дипломат". -- Сто тысяч
баксов. Это аванс, на подготовку. Если все получится, исполнители обижены не
будут. Ты лично за каждый взрыв получишь по двадцать пять штук,  --  добавил
банкир и заметил, как жадно загорелись глаза у Мушмакаева.
     --  Есть  какие-нибудь  пожелания,  или  мы можем действовать по своему
усмотрению? -- спросил Эльсан, любовно поглаживая бока "дипломата".
     -- Издеваешься, что ли? Конечно,  мне  нужны  взрывы  только  там,  где
нужны,  а не там, где твои "специалисты" захотят по-легкому срубить "бабки".
Основные объекты следующие... -- Волохов достал карту  и  развернул  ее.  --
Здание  мэрии,  Университет на Воробьевых горах, ГУМ и одно из сооружений на
Манежной  площади.   Самым   идеальным   вариантом   было   бы,   во-первых,
одновременность  действий,  во-вторых,  в  самый  разгар  гуляний. За каждое
дополнение гонорар умножается на два. Берешься?  Или  мне  подыскать  других
исполнителей?
     --  О  чем  разговор?  Мои  ребята  сделают  все по высшему разряду! --
воскликнул Мушмакаев. Мимо его  ушей  не  прошло,  что  банкир  намекнул  на
возможность  участия в операции каких-то других людей. Да нет у него никого!
Просто хочет сбить  цену.  Мушмакаев  вновь  льстиво  улыбнулся.  --  Может,
задержитесь  все-таки на часок? -- спросил он. -- Там такие девочки... -- Он
прищелкнул языком.
     -- Ты же меня знаешь: если бы мог, сам бы попросил, -- заверил Велихов.
-- Значит, договорились, Эльсан?
     -- Стопроцентно.
     -- Тогда прощай.
     Они крепко пожали друг другу руки, и Велихов ушел.
     Вскоре появился Удди.
     -- Командир, мы привезли "подарок".
     -- Давай сюда!
     -- Есть! -- Парень вышел, и через минуту в комнату ввели  трех  молодых
женщин с завязанными глазами.
     -- Сними повязки, -- приказал Мушмакаев.
     Парень подчинился, и женщины, отвыкшие от света, испуганно заморгали.
     Людмила сразу узнала Мушмакаева.
     -- Я могу задать вопрос? -- смело начала она.
     -- Задать можешь, а вот отвечу ли я... -- Мушмакаев усмехнулся.
     У  Людмилы  мелькнула  мысль  попробовать  покачать  права:  "на  каком
основании", "я журналистка" и тому подобное, но, подумав,  она  решила,  что
это только озлобит его.
     -- Вы Мушмакаев, не так ли? -- спросила она.
     -- Да, и что?
     --  Я  давно  хотела  сделать  интервью  с вами. -- Людмила постаралась
улыбнуться как можно обаятельней. -- Я тележурналистка.
     -- Вполне вероятно, у тебя будет  такая  возможность,  --  самодовольно
хмыкнул Мушмакаев.
     --  Но  у меня нет аппаратуры, а оператор... -- Людмила хотела сказать,
что его отвезли к врачу, и прикусила язык: этим она  могла  бы  выдать,  что
понимает по-чеченски. -- Оператора куда-то забрали.
     -- Что с ним? -- по-чеченски спросил Мушмакаев Удди.
     -- Пулю получил, операцию ему делают.
     -- Идиоты! -- бросил Мушмакаев. -- Тяжелое ранение?
     --  Через  неделю  как  новенький  будет, -- усмехнулся Удди и, заметив
недовольство в глазах хозяина, добавил: -- Так врач сказал. А где ваш гость?
Будет он себе девочку выбирать?
     -- Гость уехал. -- Мушмакаев поморщился. -- А эти две откуда?
     -- Дочки одних засранцев, которые на тебя, командир, лаяли.
     -- Убрали?
     -- Не стали, командир, -- народу было  много.  Только  девчонок  втихую
прихватили.
     --  Хорошо,  -- кивнул Мушмакаев, задумчиво глядя на Людмилу. -- Забери
их и пусти по обычной программе. Когда надоест, спрячьте так, чтобы и собака
не нашла, а журналистку оставь мне.
     -- Слушаюсь, командир! -- Удди схватил испуганных  девушек  за  руки  и
потащил из комнаты. Те кричали и отбивались.
     Как  только  дверь  за  ними  закрылась,  Мушмакаев  радушно  улыбнулся
Людмиле.
     -- Твоего оператора, оказывается, ранили солдаты,  и  сейчас  чеченские
врачи борются за его жизнь.
     -- Солдаты? -- переспросила Людмила.
     --  Да,  русские  солдаты,  -- подтвердил Мушмакаев, сверля журналистку
взглядом маленьких глаз.
     -- А почему нас захватили ваши...  солдаты?  --  Она  едва  не  сказала
"боевики".
     --  Захватили?  Девушка, мне кажется, ты не понимаешь, что происходит в
Чечне. Вас спасли мои солдаты, а врачи сейчас спасают твоим  друзьям  жизнь.
Вы не арестованы, а взяты под защиту!
     Журналистка решила сделать вид, будто поверила.
     --  В  таком  случае  я  благодарна вашим солдатам. А что будет с этими
девушками?
     -- Это сбежавшие жены двух моих солдат, -- нашелся Мушмакаев. -- Что  с
ними делать, решат их мужья. Захотят -- палками забьют, захотят -- простят.
     -- Но...
     -- У нас, девушка, свои законы, -- оборвал ее Мушмакаев.
     -- А что будет с нами?
     --  Как  только  ваш  друг подлечится, вас отправят домой. -- Мушмакаев
хитро улыбнулся. --  Если,  конечно,  ты  правильно  будешь  себя  вести,  а
российские  власти  проявят  милосердие  к  моим солдатам, попавшим в плен к
вашим.
     -- То есть вы хотите совершить обмен. Понятно, -- вздохнула Людмила. --
А что означают ваши слова: "Если правильно будешь себя вести"?
     -- Ты девушка сообразительная, сама догадайся.
     -- Вам нравится секс без  чувств?  --  Людмила  попыталась  задеть  его
самолюбие.
     -- Так я же не замуж тебя зову, -- усмехнулся Мушмакаев.
     -- А если я откажусь?
     -- Ну вот, а говоришь, что домой хочешь.
     Людмила  почувствовала,  что  Мушмакаев  начинает  злиться, и решила не
рисковать.
     -- Где?
     -- Что где?
     -- Где будем трахаться?
     -- А если я  потом  прикажу  вздернуть  тебя?  --  Мушмакаеву  явно  не
понравился ее пренебрежительный тон.
     --  Что  ж  поделаешь:  хозяин  --  барин.  Зато  перед  смертью получу
удовольствие. -- Людмила с вызовом взглянула  прямо  ему  в  глаза  и  стала
стягивать свитер.
     --  А  ты мне нравишься! -- воскликнул Мушмакаев и радостно потер руки.
-- Не спеши! Посидим, покушаем, выпьем... Ты небось голодная?
     -- Конечно. Твои помощники только кашей кормили, да и  то  один  раз  в
день. И... -- Людмила решила рискнуть. -- И лез ко мне один все время...
     -- Удди! -- крикнул Мушмакаев.
     -- Да, командир! -- немедленно появился тот.
     -- Ты забыл, кто здесь главный?
     -- О чем ты, командир? -- Удди бросил быстрый взгляд на Людмилу и сразу
понял, в чем дело.
     -- Ты дурака-то не строй, дубина!
     Удди упал на колени.
     -- Прости, командир: шайтан попутал! Гадом буду! Прости!
     --  Гадом?  Точно  будешь! -- Мушмакаев пнул его сапогом. -- Пошел вон,
шакал вонючий!
     Удди поднялся с колен и выскользнул за дверь.
     -- Он больше не будет, -- усмехнулся Мушмакаев. --  Садись,  красавица!
-- Эльсан кивнул на стул, стоявший рядом со столом.
     Людмила подошла ближе.
     --  Удди, ужин! -- крикнул Мушмакаев и тут заметил, что не убрал карту;
он сложил ее и сунул в ящик стола.
     Но Людмила успела  разглядеть,  что  это  была  карта  Москвы  с  тремя
красными  кружками  в центре И одним -- на юго-западе. Зачем она Мушмакаеву?
Не на экскурсию же он собирается! Неожиданно Людмила вспомнила разговоры про
гостя из Москвы, но тут появилась моложавая, довольно симпатичная чеченка  и
принялась накрывать на стол. Делала она это быстро, ловко и тихо, и блюда на
столе  появлялись  словно  бы сами по себе. Меню ужина можно было сравнить с
меню хорошего ресторана. Много деликатесов, дорогие вина.
     -- Начнем, -- весело сказал Мушмакаев,  как  только  чеченка,  поставив
последнюю  тарелку, тенью выскользнула из комнаты. -- За тебя, красавица! --
разлив вино по стаканам, провозгласил Мушмакаев и подмигнул.
     Людмила не любила вино, предпочитая коньяк, но сейчас  с  удовольствием
выпила. От голода ее тошнило, от вкусных запахов сразу закружилась голова, а
выпив вина, журналистка вообще чуть не свалилась со стула.
     Мушмакаев засмеялся.
     -- Что, сразу ударило? Ты закусывай лучше.
     Неожиданно  Людмиле  стало очень хорошо. Понимая, что от его лап ей все
равно не отвертеться, она решила напиться вдрызг и без стеснения сама налила
себе второй стакан, потом и третий.
     -- Тебе не хватит? -- нахмурился Мушмакаев. -- Ешь, а то совсем никакая
будешь.
     Людмила пьяно расхохоталась. Этот смех подействовал на  Мушмакаева  как
сигнал.  Он  отложил  вилку и принялся шарить по бедру Людмилы. Для тепла на
ней были надеты шерстяные рейтузы, и Мушмакаев все никак не  мог  залезть  в
них. Он вскочил, подхватил девушку под мышки, поставил на ноги и, шатающуюся
из стороны в сторону, с трудом довел до кровати.
     У   Людмилы   все   кружилось   перед  глазами,  она  слабо  попыталась
сопротивляться, но не смогла. Мушмакаев повалил  ее  на  кровать,  дрожа  от
нетерпения, быстро раздел и разделся сам. Людмила увидела его маленький, как
у десятилетнего мальчика, член и опять расхохоталась.
     Взобравшись  на  нее,  Мушмакаев  потыкал  членом  несколько раз, потом
заревел по-звериному и начал дергаться,  словно  эпилептик.  Боясь,  что  он
сейчас  свалится,  а потом, обозлившись, сделает хуже ей, Людмила придержала
его, обняв.
     Но Мушмакаев принял это за ласку, которой  никогда  в  своей  жизни  не
получал.
     --  Никто  тебя  больше  не тронет, -- в порыве прошептал он Людмиле на
ухо.
     В Калмыкию группа прилетела к  вечеру,  и  встречающий  после  нехитрой
проверки предложил ребятам отдохнуть денек, чтобы на следующий день, ближе к
ночи,   сесть   в   вертолет,   который   доставит  их  в  район  Хасавюрта.
Посовещавшись, ребята приняли решение отправляться в эту же ночь, чем  очень
обрадовали  встречающего:  он  и  сам хотел побыстрее расстаться с людьми, с
которыми было запрещено даже разговаривать на посторонние темы. Он лишь имел
право задавать конкретные вопросы только одному человеку  по  имени  Сергей.
Кивнув,  встречающий предложил им пройти в депутатский зал, а сам отправился
заниматься подготовкой вертолета.
     В зале был накрыт стол:  горячий  плов,  зелень  и  огромный  кувшин  с
кумысом.  Плотно  перекусив, парни расположились в шикарных мягких креслах и
задремали, не выставив даже дежурных, поскольку снаружи уже была  охрана  --
возле единственного окна и за дверью стояли по два автоматчика.
     Через три часа они уже взлетали. Лететь было недолго, и Савелий еще раз
проинструктировал ребят.
     --  Да не волнуйся, командир! В случае чего поступишь так, как ковбой с
женой в одном анекдоте, -- улыбнувшись, сказал Никифор.
     -- И как же он поступил?
     -- Едет хмурый ковбой,  навстречу  ему  --  приятель.  "Слушай,  Билли,
почему  ты  такой  хмурый?" -- "А, Сэм, не спрашивай! Жена ногу сломала". --
"Ну и что?" -- "Пришлось пристрелить!"
     Взрыв смеха едва не перекрыл гул двигателя.
     -- Нет, ребята, вы уж лучше  не  ломайте  себе  ноги,  --  отсмеявшись,
сказал Воронов.
     --  Да  уж, -- согласился Савелий. -- Только ноги коснутся земли, сразу
кувырок, еще кувырок и вставай! Без вещей, думаю, будет не очень сложно.
     -- Все пройдет нормально, командир, -- заверил его Матросов.  --  Давай
лучше еще раз карту посмотрим.
     Савелий развернул карту, и все склонились над ней.
     Еще  в  Москве  Говорков ярким фломастером обозначил путь их следования
после приземления: Савелий, Матросов и Кораблев отправятся к  посреднику,  с
которым разговаривал Краснодарский, а Воронов с остальными пойдет неподалеку
параллельно  и  будет прикрывать их. Они договорились о визуальной связи и о
телефонной.
     От района приземления до поселка, где жил посредник, было  чуть  больше
восьми  километров.  Так  что  к  рассвету  группа  Савелия  должна  до него
добраться. Перед самым вылетом Савелий позвонил посреднику,  передал  привет
от  Семена  и  сказал,  что  прибудет  до  обеда.  На  всякий случай Савелий
специально не стал уточнять время: мало ли каких сюрпризов можно ожидать  от
этого Лома.
     Сбросив  сначала  тщательно  упакованные  вещмешки,  парни  высыпали из
идущего на бреющем  полете  вертолета,  и  тот  сразу  повернул  в  обратную
сторону.
     Ночь  была тихой, и Савелий с тревогой всматривался в темноту: вертолет
грохотал так, что, казалось, перебудит всю округу.  Несколько  минут  ребята
оглядывались  по  сторонам,  но,  очевидно, до ближайшего населенного пункта
было далеко -- не слышно было даже собачьего лая.
     -- Кажется, пронесло, -- вздохнув, произнес Воронов.
     -- Надеюсь, --  согласился  Савелий  и  посмотрел  на  часы.  --  Через
пятнадцать  минут  начнет светать. Быстро собрать груз! Встречаемся здесь же
через восемь минут.
     На поиски вещмешков времени ушло меньше.
     -- Молодцы! -- похвалил Савелий. -- Теперь разберите  оружие,  а  мешки
аккуратно заройте и замаскируйте.
     На это ушло еще пять минут -- тренировки не пропали даром.
     --  Ну  что,  братишки,  мы сейчас на вражеской территории, -- серьезно
сказал  Савелий.  --  Хочу,  чтобы  вы  постоянно  помнили  об  этом  и   не
расслаблялись  ни  на  секунду.  Не  буду повторять то, что вы и так знаете:
времени нет. Матросов и Кораблев пойдут  со  мной  к  посреднику,  остальным
придется,  пробравшись  вот  сюда, -- Савелий ткнул пальцем в карту, где был
обозначен небольшой лесок на окраине Хасавюрта, -- ожидать от нас сообщений.
     -- А если сообщений долго не будет? -- с тревогой спросил Трегубенков.
     -- Ждать сообщений! -- железным тоном повторил  Савелий,  потом  сказал
мягче: -- Все будет нормально, Володя. Вы нас услышите в течение двух часов.
Еще вопросы?
     -- Удачи вам, Сергей! -- сказал Воронов и крепко обнял его.
     --  Не замерзните! -- подмигнул Савелий и кивнул Матросову и Кораблеву,
чтобы те следовали за ним.
     Они едва успели отойти от второй группы,  как  начало  быстро  светать.
Оглядываясь  по  сторонам, они ускорили шаг. Отличная карта и занятия по ней
позволили им двигаться почти без остановок. Только один раз они  сиганули  в
какую-то   канаву,   заслышав  мотор  приближавшейся  машины.  Это  оказался
светло-серый "москвич" с частными номерами. Его хозяин спешил, видно, занять
место на рынке: на крыше были укреплены какие-то корзины и мешки.  Переждав,
пока "москвич" скроется из виду, парни снова двинулись вперед.
     Февральское утро, несмотря на изморозь, покрывшую деревья и кусты, было
довольно   теплым   --  чувствовалось  приближение  весны.  Весело  чирикали
проснувшиеся воробьи, с ними переругивались  сороки.  Савелий  подумал,  что
если  бы  группа  задержалась еще на пару-тройку дней, то сейчас пришлось бы
месить грязь. Хотя через час солнечные лучи  прогреют  покрывшуюся  за  ночь
ледяной  коркой  землю,  и грязь все равно появится. Хорошо еще, что до цели
оставалось идти считанные минуты.
     Хасавюрт оказался небольшим поселком с низкими домами.
     Вид у парней был вполне мирный. Оружие спрятано под верхней одеждой, но
так, чтобы им легко было воспользоваться в случае необходимости. За  плечами
--  видавшие виды рюкзаки. Лица небритые. Насчет этого -- бриться или нет --
спорили долго. В конце концов победила точка зрения Савелия, который сказал,
что чисто выбритые люди с рюкзаками скорее вызовут  недоумение  у  сельского
жителя.
     Первый, кто им встретился, был мужик средних лет на велосипеде, явно не
чеченец.  Почувствовав  его  настороженность, Савелий решил заговорить с ним
сам, не дожидаясь вопросов.
     -- Привет, земляк! -- Он широко улыбнулся.
     -- И вам здравствуйте, -- хмуро сказал тот, не  отвечая  на  улыбку,  и
слез с велосипеда. -- Охотники?
     Савелий  понял,  что  этот простой с виду мужичонка проверяет их. Какие
они, к черту, охотники, когда у них ружей нет!
     -- Мы что, похожи на охотников? --  Савелий  усмехнулся.  --  Нет,  мил
человек, мы бродим по земле, записываем легенды всякие, сказания, былины...
     --  Зачем?  --  Мужик  так  удивился,  что едва не выпустил из рук руль
велосипеда.
     -- Как зачем? Соберем,  книгу  издадим,  а  люди  прочитают  и  спасибо
скажут, -- вклинился в разговор Матросов.
     --  Что,  и  на жизнь хватает? -- Мужик, похоже, успокоился и спрашивал
уже с любопытством.
     -- Хватает, даже остается. Как в том анекдоте.
     -- В каком анекдоте? -- подыграл Денис.
     -- Один генерал приезжает с инспекцией в военную часть. А командир  той
части узнал заранее о его приезде и говорит солдатам: "Смотрите у меня -- не
сметь  жаловаться!"  Заходит  генерал  в столовую и спрашивает одного тощего
солдата: "Ну что, соколик, хватает тебе пищи?" "Так точно! -- отвечает  тот.
--  Хватает, даже остается, товарищ генерал". "А что с остатком делаете?" --
не унимается дотошный генерал. "Как что? -- удивляется солдат. -- Съедаем!"
     Мужик рассмеялся.
     -- "Даже остается..." "Как что? Съедаем!" -- повторял он самые  смешные
с его точки зрения фразы. -- Ну и повеселил ты меня, парень! И в вашей книге
такие смешные истории будут?
     -- Постараемся, -- улыбнулся Савелий. -- А что?
     -- Я б тоже такую купил!
     -- Ты местный? -- неожиданно поинтересовался Савелий.
     -- Ну! Ищете кого или на постой хотите определиться?
     -- Да нет, хочу по пути приятеля навестить, он на Кирпичной живет.
     --  На  Кирпичной?  Так  я  там  всех  знаю, -- оживился мужик. -- Я на
соседней улице всю жизнь живу. И кто ж у тебя приятель там?
     -- Ваха. Может, знаешь?
     -- Лома-то? -- Мужик хмыкнул. -- Кто ж его не знает? Только ты, видать,
врешь про сказки свои. Не может у Лома в друзьях такой быть...
     -- Да, тебя не проведешь... -- Савелий снял вязаную шапку. -- Мы с  ним
"парились" однажды...
     --  Так  бы  и сказал, а то фигли-мигли тут разводит! -- Мужик был явно
доволен, что оказался таким сообразительным.  --  Я  ж  сразу  заметил,  что
врешь!
     --  Да,  ты  глазастый.  --  Савелий  похлопал  его по плечу. -- Может,
проводишь к Лому?
     -- Может, и провожу. -- Мужик задумался. -- Ладно, провожу. Но  с  тебя
причитается. -- Он вопросительно посмотрел на Савелия.
     -- Без проблем, -- согласился тот. -- Есть где купить поблизости?
     -- Были бы деньги...
     Они  шли  следом  за  мужиком,  пока  тот не остановился возле довольно
приличного дома из кирпича. Их провожатый постучал в дверь.
     -- Кого принесло так рано? -- раздался за дверью сонный мужской голос.
     -- Открывай, Лом!
     -- Ты, что ли. Мишка?
     -- Узнал, сосед, узнал, -- обрадовался Мишка.
     -- Чего тебе? -- сердито спросил, открывая дверь, высокий  тощий  мужик
лет сорока.
     --  Да не бойся ты! Друга я к тебе привел. -- Мишка посторонился, чтобы
Лом мог видеть Савелия.
     -- Ты вот что, Миша, сбегай-ка, купи чегонибудь,  --  тихо  бросил  ему
Савелий и сунул стотысячную купюру. -- Мы тут сами с друганом разберемся.
     -- Я мигом! -- обрадовался тот и, схватив деньги, побежал.
     --  Вам  чего?  --  недружелюбно  спросил  Лом,  поглядывая на незваных
гостей.
     -- Ты Ваха?
     -- Ну! А ты кто?
     -- Бешеный я. Тебе привет от Семы Краснодарского.
     -- Так бы и сказал сразу.  --  Ваха  скривился,  изобразив  улыбку.  --
Говорил, до обеда заявишься!
     --  Да  что,  дело к ужину идет? -- усмехнулся Савелий. -- Сказал -- до
обеда, до обеда и пришел. Или ты не выспался еще?
     -- Да нет, все нормально. Проходите!  --  Лом  посторонился,  пропуская
гостей.
     Дом оказался довольно просторным, теплым, хотя и неухоженным.
     -- Только вы потише -- жена у меня приболела... -- Лом поморщился.
     "Чтоб ей сдохнуть!" -- "услышал" Савелий его мысль.
     -- Давно болеет? -- участливо спросил он.
     --  Года  три,  --  вздохнул  Ваха.  -- Позвоночник повредила. Но вы не
волнуйтесь, мне соседка по хозяйству помогает,  так  что  сейчас  завтракать
будем. А может, баньку истопить?
     --  Банька  есть?  Спасибо,  но мы перед дорогой как раз попарились, --
отказался Савелий и добавил удивленно: -- Вот не думал, что в Дагестане тоже
париться любят!
     -- Для жены  пришлось  построить  --  врачи  прописали,  --  недовольно
пояснил Лом. -- Да что это я? Совсем разболтался! Раздевайтесь, проходите, а
я пойду соседку кликну. -- Он повернулся и вышел.
     --  Неприветливый он какой-то, -- заметил Денис. -- Видать, и правда не
выспался.
     Повесив в прихожей куртки, они сунули оружие в рюкзаки и, прихватив  их
с  собой,  прошли  в  комнату. Там стояла очень приличная мебель, было много
ковров, а под потолком висела  огромная  хрустальная  люстра.  В  российской
глубинке такой дом считался бы зажиточным.
     Вскоре  пришла  темноволосая  женщина лет сорока. Она быстро вскипятила
воду, заварила чай и поставила перед каждым гостем  чашку  с  блюдцем,  а  в
центр стола -- вазу со сладостями.
     --  И  это  все?  --  удивленно  спросил  Савелий. -- Как-то маловато с
дороги...
     -- Не беспокойтесь, гости дорогие,  я  знаю  русские  обычаи.  Но  ведь
женщине надо все приготовить! А пока мы чайку попьем, погреемся, помолчим...
     Сначала  Савелий  решил,  что  хозяин шутит, но они действительно молча
пили ароматный чай, и каждый думал о своем.
     Через час стол наконец-то был накрыт,  хотя  и  без  особых  излишеств:
вареная  баранина,  овощи,  фрукты. Хозяин принес огромный кувшин с домашним
вином.
     -- Мы Мишу зарядили, сейчас принесет, -- сказал Савелий.
     -- Сколько ты ему дал?
     -- Сто тысяч.
     -- Ага, как же, жди -- придет он... -- усмехнулся Лом.  --  Если  б  ты
двадцать дал, он через час сюда пришел бы догоняться, а на стольник он долго
будет здоровье поправлять после вчерашнего.
     -- Ну и Бог с ним, -- махнул рукой Савелий. -- Только разговору помешал
бы.
     --  Сначала  выпьем,  закусим,  познакомимся,  а  потом  можно  и делом
заняться. -- Хозяин явно тянул с разговором, словно ожидая чего-то.
     Так это и было:  после  звонка  Савелия  Лом  сразу  отправил  гонца  к
Мушмакаеву  и  теперь  ждал  указаний.  Несмотря на то, что гости явились от
самого Краснодарского, Лом не хотел брать на себя ответственность, если речь
пойдет о каких-то серьезных суммах, а Семен именно на  это  и  намекал.  Лом
немного  нервничал:  Мушмакаев  не  доверял телефону и запросто мог передать
указания так же с гонцом.  Но  Лом  зря  волновался.  Завтрак  был  в  самом
разгаре, когда в соседней комнате раздался звонок.
     -- Я сейчас. -- Лом вскочил и бросился к телефону.
     Звонил действительно Мушмакаев.
     -- Привет, приятель!
     -- И тебе привет, -- облегченно вздохнул Лом.
     -- Твой гонец передал, что покупатель должен сегодня объявиться.
     -- Уже. Пришел даже раньше, чем обещал, -- радостно сообщил Лом, но его
слова, похоже, насторожили Мушмакаева.
     -- Раньше? -- задумчиво переспросил он.
     --  Ну!  Позвонил вчера и сказал, что до обеда будет, а пришел с самого
ранья -- я спал еще.
     -- Разбудил, значит,  беднягу?  --  насмешливо  спросил  Мушмакаев.  --
Ладно, о деле разговаривали?
     -- Конечно, нет. Я твоего решения ждал.
     --  Мое  решение  такое:  предоплата  -- пятьдесят процентов, и товар в
течение недели будет  поставлен  туда,  куда  скажет  покупатель.  Остальные
пятьдесят -- когда он будет забирать товар.
     -- А если начнет торговаться?
     -- Можешь снизить предоплату до двадцати пяти процентов, но не больше.
     -- А если...
     -- Все! Никаких "если"! -- рявкнул Мушмакаев и бросил трубку.
     Лом  пожал  плечами.  Он услышал все, что хотел, и даже больше. Никогда
еще Мушмакаев не снижал предоплату  до  двадцати  пяти  процентов.  Отличные
условия для ведения переговоров!
     Ваха вернулся с сияющим лицом и сразу же предложил тост:
     -- За моих дорогих гостей!
     Они выпили, и Савелий спросил, хитро глядя Лому в глаза:
     --  Мне  кажется,  ты уже получил необходимые инструкции. Значит, можно
поговорить о деле?
     -- Можно, -- кивнул Лом, сделав вид,  что  не  понял  намека.  --  Сема
сказал, что вас вроде бы интересует оружие.
     -- Именно для этого мы и приехали.
     --  Сема  сказал,  что вас вроде бы интересует большая партия... -- Лом
говорил неторопливо, с достоинством, будто играл какую-то роль.
     -- Ты правильно  понял  Сему.  --  Савелий  понял,  что  с  Вахой  надо
разговаривать  жестко,  а  то он слишком уж увлекается спектаклем. -- Может,
хватит ходить вокруг да около? "Вроде, вроде"... В огороде!  Есть  товар  --
давай  обкашляем!  Нет  --  будем  искать  другого  продавца. Как говорится,
спасибо за угощение и всего хорошего!
     -- Кажется, у русских есть пословица: "Поспешишь --  людей  насмешишь",
-- осторожно заметил хозяин.
     --  У  русских  есть  и  другая  поговорка: "Время -- деньги", -- грубо
перебил его Савелий. -- Что на это скажешь?
     -- Скажу, что это правильно, -- согласился Лом. -- К делу так  к  делу.
Сколько  и  куда?  Предоплата  -- пятьдесят процентов. В течение недели груз
будет там, где вы скажете.
     -- Во-первых, товара нам надо много, вовторых, утром стулья, вечером --
деньги. Никакой предоплаты. Забудь о ней!  Ты  нам  --  товар,  мы  тебе  --
деньги. И разбежимся в стороны: зад об зад и кто дальше прыгнет.
     --  Да,  но...  --  Ваха растерялся: он явно не ожидал такого поворота.
Видно, не получил на этот счет инструкций.
     -- Никаких "но"! -- отрезал Савелий. -- Сема уверял, что ты примешь нас
как друзей, а ты, я вижу, фуфло  толкаешь.  --  Говорков  сделал  "зверское"
лицо.
     -- Аллах с вами! Я и не собирался... -- забормотал Лом.
     -- Тогда повторяю: ты нам -- оружие, мы тебе -- деньги, и... мы никогда
друг друга  не  видели.  Какие  проблемы?  -- Савелий напирал, не давая Лому
собраться с мыслями. -- А может, у тебя товара-то нет?
     -- Есть, -- возразил Ваха. -- Только... не здесь.
     -- А где?
     -- Не очень далеко.
     -- Слушай, говори прямо: ты продавец или посредник?
     -- Я  не  то  чтобы  продавец,  --  попытался  оправдаться  Лом,  --  я
представитель продавца в Дагестане.
     --  Значит,  посредник!  А  раз  так,  земляк,  мы не по адресу пришли.
Придется  Семе  вернуть  "бабки".  --  Савелий  поднялся,  сделав  вид,  что
собирается уйти.
     --  Погоди!  --  испугался  Лом.  --  Зачем так сразу-то? Назовите ваши
условия, я передам продавцу, и, думаю, мы  договоримся.  --  Он  просительно
посмотрел на Савелия.
     -- И как долго ждать ответа?
     -- Сутки, не больше.
     Савелий  помолчал,  словно  размышляя  о  чемто,  потом  переглянулся с
ребятами.
     -- Хорошо, -- наконец произнес он. --  Ждем  сутки,  а  потом  ты  либо
связываешь  нас  с  продавцом, либо мы связываемся с Семой Краснодарским, --
многозначительно сказал он, прекрасно понимая, что Лом ни за что не  захочет
портить отношения с Краснодарским.
     --  Договорились,  --  с  облегчением  выдохнул Лом. -- Я сейчас! -- Он
выскочил из комнаты.
     -- Может, проследить? -- предложил Денис.
     -- Не стоит, -- покачал головой Савелий. -- Он пошел  гонца  отправить.
Кажется, мы все сделали правильно.
     --  Да,  командир,  ты  его  разыграл,  как  по нотам, -- с восхищением
произнес Матросов.
     -- Вскрыл, как консервную банку, -- добавил Денис.
     -- Он сам шел в сети, -- возразил Савелий. -- Тихо! -- Он  прислушался.
-- Похоже, я ошибся. Он звонит кому-то.
     --  С  чего ты взял, командир? По-моему, ничего не слышно, -- удивленно
произнес Матросов.
     -- ВАМ не слышно, -- шепнул Савелий и приложил палец к губам.
     Лом и правда хотел  отправить  гонца,  но  вспомнил,  что  тот  еще  не
вернулся  от  Мушмакаева.  Посылать другого нельзя: Мушмакаев опасался новых
людей. Да и не успеет гонец, не успеет!  И  черт  его  дернул  говорить  про
сутки! А сейчас попробуй объясни этому Бешеному... И точно -- бешеный! Морда
зверская,  того  и  гляди  перо  под  ребро  сунет.  А  позвони  Лом  сейчас
Мушмакаеву, тот не только пройдется по всей его родне  до  десятого  колена,
нет!  Если  сделка  сорвется,  одним  матом  дело не кончится. Выходит, надо
позвонить...
     Трясущимися руками Лом набрал номер.
     -- Извини, хозяин... -- начал он.
     -- Я тебе говорил, мать твою... -- Мушмакаев долго матерился,  а  когда
умолк, чтобы перевести дыхание. Лом успел вставить:
     -- Дело может не выгореть!
     -- Почему? -- мгновенно сбавил обороты Мушмакаев.
     --  Этот  Бешеный отказывается от предоплаты. Ты мне, говорит, товар, я
тебе -- деньги. Никуда, говорит, доставлять не надо -- сами  отвезем.  Хочет
встретиться с продавцом.
     -- Что из себя представляет?
     -- Только что от "Хозяина" -- то ли сбег, то ли откинулся.
     -- Он знает, кто продавец? -- насторожился Мушмакаев.
     --  Откуда?  Нет, конечно, -- сказал Лом и добавил на всякий случай: --
Его же Сема прислал.
     -- Да помню, -- задумчиво произнес Мушмакаев. -- Говоришь, хочет  много
купить?
     -- Да, Сема сказал, клиент солидный, -- подтвердил. Лом.
     -- С зоны, говоришь, свалил?
     -- Похоже на то.
     --  Тогда  скажи  ему так: хочет с продавцом встретиться, пусть сделает
одну работенку. Проверим его на вшивость. Так и скажи: продавец, мол, никому
на слово не верит.
     -- Какую работенку-то? -- спросил Лом.
     -- А то ты не знаешь! -- усмехнулся Мушмакаев. -- Пускай кровь пустит.
     -- Кому?
     -- Я пришлю претендентов. Завтра к  вечеру  жди  --  твой  гонец  их  и
доставит.  И  кинь  этому  Бешеному  кость: если они пойдут на это, то товар
обойдется им дешевле.
     -- А если...
     -- Тогда им самим кровь пусти!
     -- А Сема?
     -- Да кто такой этот твой Сема? Нашел крутого! Наорать  мне  на  твоего
Сему!  Действуй!  И  больше  не  звони  --  яйца оторву. -- Мушмакаев бросил
трубку.
     После того, как журналисты повсюду растрезвонили, что Дудаева выследили
по мобильному телефону, Мушмакаев решил не рисковать  и  боялся  лишний  раз
звонить даже по обычной линии.
     Положив  трубку.  Лом  некоторое  время  стоял,  потом тяжело вздохнул.
Делать нечего: из двух зол выбирают меньшее.  Ослушаться  командира  "Горных
волков",  хоть  он  и  считается твоим приятелем, -- все равно что подписать
себе приговор. "Вот именно, только считается", -- мысленно усмехнулся Ваха и
пошел к гостям.
     -- Что не пьете, не едите? -- спросил он, входя в комнату.
     -- Отправил сообщение? -- хмуро процедил Савелий.
     -- Нет. Но все оказалось проще, -- пояснил Лом.
     Савелий "прислушался" к его мыслям.
     "Как же я предложу им это? Они, видать, только что с "командировки"  --
как бы меня не замочили! А если откажутся, тогда что?"
     -- Не тяни, Лом! -- грубо сказал Савелий.
     --  Продавец  готов встретиться с вами, но... -- Он замолчал, и Савелий
"услышал": "Помоги мне, Аллах!"
     -- Но что?
     -- Это не мое условие...
     -- Говори!
     -- Он сказал, что не может доверять вам, поскольку не знает вас...
     -- И что мы  должны  сделать,  чтобы  он  перестал  сомневаться?  --  с
усмешкой спросил Савелий и подал знак ребятам: "Все нормально!"
     --  Он  хочет проверить вас "на крови". -- Лом перевел дыхание. -- Если
вы это сделаете, то товар будет дешевле...
     -- И только-то? -- небрежно спросил Савелий и взглянул на ребят.
     -- Кого мочкануть-то? -- лениво поинтересовался Матросов.
     -- Завтра покажу.
     -- А почему не сегодня?
     -- Они завтра здесь будут.
     -- Кто  "они"?  Надеюсь,  нас  не  собираются  подставлять  федеральным
войскам?
     -- Нет, это не военные.
     -- Ладно, подождем до завтра, -- кивнул Савелий и потянулся к кувшину с
вином.
     После  плотного  завтрака  ребята,  слегка захмелевшие от сытной пищи и
хорошего вина, отправились на  второй  этаж,  где  им  приготовили  комнату.
Поднимаясь  по деревянной лестнице, Савелий подумал, что застать врасплох их
не удастся: очень уж скрипели ступени.  Говорков  специально  оставил  внизу
свой  рюкзак,  в  котором  был  пистолет-пулемет, а теперь вернулся за ним и
успел заметить, как Лом метнулся от  рюкзака  к  столу.  Савелий  ничего  не
сказал, лишь догадался, что хозяин уже удовлетворил свое любопытство.
     -- Хорошего вам отдыха! -- заискивающе пожелал Лом.
     --  Спасибо.  Разбуди  к  ужину!  В  случае пожара -- выносить в первую
очередь гостей. -- Савелий подмигнул Лому, взял рюкзак и отправился наверх.
     -- Все идет, как по маслу, -- сказал он ребятам. -- Остается  дождаться
звонка  Михаила,  а  там  будем решать, идти по плану Лома или искать другие
пути.
     -- А как быть с их проверкой "кровью"? Не убивать же  нам  кого-нибудь,
-- серьезно спросил Матросов.
     --  Здесь  может  быть два варианта. Либо они подставят своих и в самый
последний момент все отменят, либо  сюда  действительно  везут  кого-то  для
ликвидации.
     -- И как мы это узнаем? -- спросил Кораблев.
     --  Разберемся.  --  Савелий  взглянул  на часы. -- Все, парни, давайте
спать.
     -- А ребятам позвонить? -- напомнил Александр. -- Они же волнуются.
     -- Уже не волнуются. Не зря же  я  в  сортир  выходил,  --  ухмыльнулся
Савелий.  --  Контрольного звонка они ждут завтра до обеда, в случае тревоги
-- в любое время.
     -- Отлично, командир, -- уважительно произнес Матросов.
     -- Служу Родине! -- усмехнулся Савелий. -- Все, спать!
     Еще  раз  проанализировав  ситуацию,   Савелий   остался   доволен,   с
наслаждением вытянулся на пуховой перине и мгновенно уснул.
     Разбудили  их  около  девяти  вечера.  После многодневных изнурительных
тренировок и волнений у них впервые появилась возможность так  отдохнуть,  и
они, быстро поужинав и похвалив хозяйские перины, опять пошли спать.
     Утром   Савелий   проснулся   первым   и  посмотрел  на  часы.  Восемь.
Прислушавшись, убедился, что внизу тихо, и набрал номер Гадаева.
     -- Международная? -- спросил он по-английски: это был пароль.
     -- Нет, междугородняя, -- ответил Михаил, давая понять,  что  он  может
разговаривать.  --  Наконец-то!  Сам  звонить  боюсь: мало ли, что у вас там
происходит.
     -- Есть новости?
     -- А как же! -- В голосе Гадаева слышалось возбуждение. -- Я узнал, где
точно базируется наш объект.
     -- И где же?
     -- В Ведено.
     -- Отлично! Это недалеко от нас. Правда, кто может сказать, сколько  он
там пробудет...
     -- Как "кто"? Конечно, я.
     -- Так говори!
     -- Не меньше недели.
     -- Откуда такая информация?
     --  Мне  стало  известно, что вчера его навещал один человек из Москвы.
Кто -- пока не знаю, но узнаю. Важно другое: после  отъезда  этого  человека
наш  знакомый  объявил  сбор  своих "специалистов" и самых доверенных людей.
Такое было только однажды, когда он готовил свой рейд в Дагестан.  А  как  у
вас продвигается?
     -- Мы сейчас в доме Лом-Алиева...
     -- У Вахи?
     -- Да. А что ты так разволновался?
     --  Мне удалось выйти на мужика, который связан с этим Ломом. Сегодня у
нас встреча. Насколько я понял, у них с Ломом какой-то бизнес.
     -- Оружие, -- уточнил Савелий.
     -- Возможно, и оружие. Постараюсь влезть в этот бизнес и приблизиться к
нашему знакомому...
     Савелию показалось, что скрипнула ступенька лестницы.
     -- Опасность! -- бросил он. -- Жду звонка  завтра.  --  Савелий  быстро
сунул трубку под подушку.
     В комнату осторожно заглянул Лом.
     -- Доброе утро!
     --   Надеюсь,   что   доброе!  --  хмуро  сказал  Савелий.  --  Ты  что
подкрадываешься, как шпион?
     -- Скажешь тоже! -- обиделся Лом. -- Не хотел будить раньше времени,  а
у  меня  в  этой  комнате лекарство для жены. -- Он подошел к шкафу и достал
оттуда какую-то коробочку.
     -- Ладно, все нормально. Подъем! -- гаркнул Савелий, и  ребята  тут  же
вскочили.
     --  Что,  пора?  --  спросил  Кораблев,  а Матросов, увидев Лома, начал
спокойно натягивать брюки.
     -- В десять завтрак, а в двенадцать поедем, -- сказал Лом и вышел.
     -- Все идет отлично, -- сказал Савелий, когда шаги Лома  стихли.  --  Я
только что говорил с Михаилом. Лом -- близкий приятель, -- он понизил голос,
--  того,  кто  связан  с  Мушмакаевым.  Я не исключаю, что именно Мушмакаев
приказал устроить нам проверку.
     -- Зачем ему разыгрывать спектакль? -- покачал головой Матросов.
     -- Да, скорее всего,  он  подставит  нам  тех,  кого  и  сам  не  прочь
отправить к Аллаху, -- согласился Савелий.
     -- И что будем делать? -- скривился Кораблев.
     -- Помните, как суетился Лом, когда нужно было принимать решение?
     -- И что? Может, он звонка ждал?
     --  Логично,  если бы не одна важная деталь. Мушмакаев панически боится
говорить по телефону.
     -- Но говорит же! Или, считаешь. Лому звонил кто-то другой? --  спросил
Матросов.
     --  Возможен  и такой вариант, -- согласился Савелий. -- Но если звонил
именно  Мушмакаев,  то,  вполне  вероятно,  что  именно  от  него   привезут
намеченных жертв. Значит, дальше мы вообще спокойно можем обойтись без Лома.
     --  И  вместо  приговоренных  мы  его... -- Денис резанул себя по горлу
ребром ладони.
     -- Вот именно.
     -- А у него жена больная... -- с жалостью заметил Матросов.
     -- Которую он же и сделал калекой. Его лоб давно по зеленке скучает. *
     -- А если ты ошибаешься?
     -- На этот раз ошибки не будет, -- уверено сказал Савелий.
     -- Надеюсь, -- неуверенно вздохнул Денис.
     -- Нет, так не пойдет. Каждый  из  нас  должен  быть  уверен,  что  его
действия  и  действия его товарищей правильны. Если у тебя есть сомнения, ты
можешь в любой момент выйти из дела.
     -- Зачем ты так? -- воскликнул Денис.
     -- А ты как думал? Если ты не уверен, в какой-то момент  тебе  придется
принимать решение, кто даст гарантию, что у тебя не дрогнет рука?
     -- Я, -- спокойно произнес Матросов.
     -- Спасибо, Саша, -- сказал Денис. -- Поверь, командир, я не подведу.
     -- Верю, -- после некоторых колебаний кивнул Савелий.
     Он  понимал,  что Денису сейчас трудно, и ему было немного жаль его, но
как командир он не мог поступить иначе.
     -- Ладно, пошли умываться, завтракать и  готовиться  --  нам  предстоит
тяжелый день.
     Получив  от журналистки свое, Мушмакаев уже утром следующего дня понял,
что выполнит свое обещание только наполовину: от себя отпустит,  но  свободы
ей  не  видать.  Канителиться  с ней, чтобы получить выкуп, не имело смысла.
Таскай ее с места на место, следи, чтобы у нее был "товарный" вид, чтобы  ее
кто-нибудь  не  трахнул...  Конечно, можно было попробовать, но тут позвонил
Лом и  сообщил,  что  покупатель  не  согласен  с  условиями,  предложенными
Мушмакаевым,  и  настаивает  на  личной встрече. Это особенно настораживало.
Однако упускать деньги тоже не хотелось, и Мушмакаев решился на старый,  как
мир  трюк: замарать покупателя так, чтобы тот даже при самом большом желании
не смог отмыться перед русскими.
     В дверь постучали.
     -- Кто? --  недовольно  буркнул  Мушмакаев.  Он  не  любил,  когда  его
отрывали от размышлений.
     В комнату заглянул Удди.
     -- Чего тебе?
     -- С тобой хочет поговорить Харон.
     -- Так пусть зайдет.
     -- Он не один.
     -- А с кем?
     -- С мужиком каким-то.
     -- Хорошо, пусть сначала зайдет один.
     Надо  сказать,  что,  когда  Савелию  показалось,  что  Гадаев о чем-то
недоговаривает, он не ошибся. Но Михаил относился  к  той  категории  людей,
которые, прежде чем сообщить новость, все должны проверить от и до.
     Михаил встретился с неким человеком по имени Тамерлан. В свое время Яса
Гадаев  спас  его  честь,  и  теперь  Тамерлан был должником тейпа Гадаевых.
Михаил  выяснил,  что  тот  связан  с  людьми  Мушмакаева.  Встретившись   с
Тамерланом, он прямо сказал, что Яса погиб от рук его "приятелей".
     Тамерлан  Умаров  рос  в  семье, где было одиннадцать детей. У него был
абсолютный слух, и ему прочили всемирную славу музыканта. Он писал стихи,  и
учитель  литературы  уверял  родителей,  что  их сын -- чеченский Пушкин. Он
решал в уме сложнейшие задачи, и учитель математики утверждал, что  Тамерлан
--  чеченский  Лобачевский. Но его способности только раздражали окружающих.
Над  ним  смеялись,  потом  стали  бить.  В  школе  он  получал  тумаки   от
одноклассников,  на  улице  --  от  соседских  мальчишек,  дома  его  ругали
родители. Из него буквально выбивали все его таланты, и в  конце  концов  им
это удалось. Тамерлан стал таким, как все. Но остался честным и справедливым
и попрежнему раздражал многих.
     После  школы  он  ушел в армию, но и там оказался белой вороной. Его не
любили ни солдаты, ни офицеры. Единственный  человек,  который  относился  к
нему  по-доброму,  был  его  земляк,  чеченец  Михаил  Гадаев. Когда их роту
послали в Афганистан, Тамерлан получил от кого-то из своих пулю  в  спину  и
истек бы кровью, если бы Михаил не вынес его на себе с поля боя.
     Они  вернулись из Афганистана, и пути их разошлись: Михаил перебрался в
Москву, а Тамерлан остался на родине. Парень, подстреливший его, натворил  в
России  дел  и  сбежал в Чечню. Встретив Тамерлана, он испугался, что давняя
история выплывет наружу, и распустил слух, что Тамерлан в Афгане  струсил  и
побывал  в  плену  у "духов". И что даже пулю в спину получил, когда бежал с
поля боя.
     Тамерлан мгновенно опять стал изгоем. Отчаявшись что-либо доказать,  он
позвонил  в  Москву и попросил помощи у Михаила. Гадаев немедленно приехал и
обратился к своему дяде, старейшине  тейпа.  На  общем  сходе  Тамерлан  был
оправдан, и Михаил, уверенный, что справедливость восторжествовала, вернулся
в  Москву.  Однако  гонения продолжались, и тут на беду Тамерлану встретился
Харон. Трудно понять, как ему удалось уболтать парня, но только  вскоре  тот
стал  правой  рукой Харона. Впервые за свою жизнь Тамерлан почувствовал, что
его боятся.
     Узнав об этом, Михаил не поверил. Он был убежден, что его друг  не  мог
пасть так низко, что его еще можно спасти.
     Они встретились.
     -- Опять воюешь? -- с насмешкой спросил Михаил.
     -- Продолжаю, -- чуть смущенно ответил Тамерлан и опустил глаза.
     -- Значит, и убиваешь?
     -- Иногда приходится.
     -- И нравится тебе такая жизнь?
     --  Мне пути назад нет! -- Тамерлан поднял глаз", и Михаил увидел в них
усталость и пустоту.
     -- У каждого человека есть возможность  вернуться  назад,  --  возразил
Михаил.
     --  Со  мной все кончено, -- отмахнулся Тамерлан. -- Лучше скажи, чем я
могу тебе помочь. Ты же искал меня не для  того,  чтобы  наставить  на  путь
истинный?
     --  Хорошо, пока отложим этот разговор. А помощь твоя мне действительно
нужна.
     -- Слава Аллаху! Наконец-то я смогу  вернуть  тебе  долг.  --  Тамерлан
улыбнулся. -- Говори, что я должен сделать.
     --  Это  может быть связано с теми людьми, с которыми ты сейчас по одну
сторону окопа. -- Михаил прямо посмотрел ему в глаза.
     -- Даже если ты попросишь  убить  моего  "благодетеля"  Харона,  я  это
сделаю! -- убежденно ответил Тамерлан.
     -- Об этом я тебя не прошу. Мне нужно попасть в окружение Мушмакаева.
     --  Мушмакаева?  --  В  глазах Тамерлана мелькнул страх. -- Я к нему не
вхож.
     -- Зато твой "благодетель" вхож.
     -- Да, через него можно... Но ты понимаешь, чем рискуешь?
     -- Конечно, понимаю. Но я также понимаю, что  долги  надо  платить!  --
Михаил скрежетнул зубами.
     -- Я не отказываюсь!
     -- Я не о тебе. Ты знаешь, что дядю Ясу убили?
     --  Убили?! -- растерянно воскликнул Тамерлан. -- Я слышал, что он умер
в больнице...
     -- Его убили в больнице люди Мушмакаева. У меня есть доказательства.
     -- О, Аллах... -- простонал Тамерлан. -- Такого человека... Я  поговорю
с Хароном. Слушай, а я могу тоже участвовать в твоем деле?
     -- Каком?
     -- Ты же хочешь отомстить за смерть дяди Ясы, так?
     -- Пока мне нужно только попасть в окружение Мушмакаева, а дальше видно
будет. -- Михаил хотел бы верить старому другу, но не имел права, потому что
был не один и не мог рисковать чужими жизнями.
     Тамерлан в упор посмотрел на Михаила.
     --  Ты поможешь мне?.. Я имею в виду -- выбраться из этой трясины? -- В
его глазах, была такая надежда, что Гадаев не мог отказать.
     -- Постараюсь.
     -- Тебе, наверное, на роду написано спасать меня.
     -- Мне это не трудно. -- Михаил улыбнулся.
     -- Ты у кого остановился?
     -- У Зилаутдиновых.
     -- Я приду туда за тобой часа черед полтора.
     Ровно через полтора часа Тамерлан зашел за Михаилом.
     -- Сними-ка шапку, -- попросил он, когда они вышли из дома. --  Хорошо,
что  ты  так коротко стрижен. Я сказал Харону, что ты мой друг еще с Афгана,
только что от "Хозяина", восемь лет отсидел за  убийство  мента,  попал  под
амнистию  как  ветеран-"афганец" и вышел по двум третям. -- Тамерлан говорил
быстро и четко. -- Что ты хочешь мстить "неверным". Это для него главное.
     -- А если он документ какой-нибудь попросит?
     -- Здесь не паспортный стол, --  усмехнулся  Тамерлан.  --  Я  --  твой
документ. Между прочим, Харон хочет представить тебя Мушмакаеву.
     -- И мы прямо к нему поедем?
     -- Ну да. -- Тамерлан пожал плечами.
     -- Ну, друг, ты даешь!
     -- Как бы мне не пожалеть об этом.
     -- Не понял, -- нахмурился Михаил.
     -- Случись что с тобой -- никогда себе не прощу. Ага, вот и сатана.
     Они увидели Харона и подошли к нему.
     --  Это один из самых талантливых полководцев Ичкерии Харон Таштамиров,
а это -- мой самый лучший друг Михаил Гадаев, -- познакомил их Тамерлан.
     -- Друг моего друга -- мой друг, -- по-чеченски сказал Харон.
     -- Так хотел сам Магомет. Аллах акбар! -- по-чеченски ответил Михаил.
     Они обнялись, по-восточному обычаю прижимаясь щекой к щеке.
     -- Я слышал, тебе много досталось от неверных, -- сказал Харон.
     -- Они еще пожалеют об этом, горько пожалеют!  --  со  злостью  ответил
Михаил.
     --  Мне  нравится  твой  друг, -- повернулся Харон к Тамерлану и сказал
Гадаеву: -- Пойдем, я представлю  тебя  моему  господину.  А  ты,  --  опять
обратился  он  к  Тамерлану,  --  скажи  моим  девкам: пусть стол накроют --
возможно, я с гостем вернусь.
     Отправляясь на встречу с Хароном, Михаил  не  взял  оружия,  и  теперь,
когда Харон обнимал его, почувствовал, как тот осторожно прощупал его.
     Они  подошли  к  небольшому домику. Охраны видно не было, но, стоило им
подойти поближе, как словно из-под земли  возникли  два  бородатых  парня  с
автоматами.
     --  А,  это  ты,  командир, -- сказал один из них, узнав Харона. -- А с
тобой кто?
     -- Это мой друг, -- нахмурился Харон,  недовольный  тем,  что  охранник
обратился к нему без должного почтения. -- Что еще спросишь?
     -- Извини, командир, -- сменил тон парень. -- Проходите.
     Они  зашли  в  дом,  и Михаил сразу отметил роскошь обстановки: дорогие
ковры, шикарная мебель, хрусталь... "Интересно, --  подумал  Михаил,  --  он
что, возит все это с собой с места на место?"
     -- Аллах акбар! -- приветствовал их еще один охранник.
     --  Аллах  акбар!  --  отозвался  Харон,  проведя ладонями по седоватой
бороде. -- Удди, скажи Хозяину, что я привел к нему своего гостя.
     Удди быстро исчез за какой-то дверью и вскоре вернулся.
     -- Хозяин сказал, чтобы ты сначала зашел один.
     -- Может, мы не вовремя? -- спросил Михаил.
     -- Харон всегда  приходит  вовремя,  --  гордо  заявил  Таштамиров.  --
Подожди.
     Он вернулся и пригласил:
     -- Заходи, брат мой!
     Но охранник преградил Михаилу путь.
     -- Извини, командир, но я должен его...
     -- Это мой гость! -- резко оборвал его Харон.
     -- Извини, командир. -- Удди покорно посторонился, пропуская Михаила.
     Войдя, Михаил изобразил на лице благоговейный трепет.
     -- Аллах акбар!
     --  Аллах  акбар,  --  спокойно ответил Мушмакаев, с интересом глядя на
незнакомца. -- Как тебя зовут?
     -- Михаил Гадаев.
     -- Не сын ли ты достопочтенного Ясы Гадаева?
     -- Я его племянник.
     -- Хорошо. Мой самый преданный командир рассказал, какие  страдания  ты
перенес из-за русских, и поручился за тебя.
     --  Командир  Таштамиров  очень  добр  ко  мне, -- с почтением произнес
Михаил.
     -- Ты побывал в Афганистане?
     --  Так  точно,  хозяин!  Три  года  в  воздушнодесантных  войсках,  --
вытянувшись по стойке "смирно", четко доложил Михаил.
     --  А мне хочешь служить? -- спросил Мушмакаев, но, заметив пробежавшую
по лицу Харона тень, поправился: -- Аллаху, Ичкерии и мне?
     -- Разве я мог мечтать, что меня возьмет к себе сам великий  Мушмакаев?
-- как можно искренней воскликнул Михаил.
     -- В каком звании ты служил в Афганистане?
     -- Дослужился до старшего сержанта, хозяин!
     --  Произвожу  тебя  в  лейтенанты,  --  важно сказал Мушмакаев, словно
только что даровал ему княжеский титул.
     -- Да не оставит вас Аллах в своих милостях, хозяин!
     -- Под твоим началом будет пятьдесят  человек,  из  которых  ты  должен
сделать настоящих бойцов.
     -- И защитников Аллаха, -- добавил Харон.
     --  И  защитников  Аллаха,  --  повторил Мушмакаев. -- Но сначала нужно
чуть-чуть поработать... -- Он задумался. --  Пока  побудешь  у  меня  личным
порученцем.
     -- Готов выполнить любой ваш приказ, хозяин.
     -- Называй меня полковником.
     -- Да, полковник.
     -- У меня сразу же есть для тебя поручение.
     -- Слушаю, полковник. -- Михаил не мигая смотрел на него.
     --  У нас тут есть одна русская журналистка... Отвезешь ее в Хасавюрт к
моему старому приятелю. По дороге захватишь ее "товарищей". А  мой  приятель
знает, что с ними дальше делать...
     Михаил  с  трудом  скрыл  волнение.  Скорее  всего, приятель, о котором
говорит Мушмакаев, и есть тот самый Лом.
     -- Проследишь там, -- продолжал Мушмакаев, -- потом вернешься ко мне  и
подробно расскажешь.
     -- Так я и знал! -- огорченно воскликнул Харон. -- Не успел я встретить
отличного  воина,  как  ты  забрал  его  себе. Да еще за столом не дал с ним
посидеть.
     -- Ничего, командир, как только вернусь  с  задания,  мы  попируем,  --
весело сказал Михаил.
     --  Удди!  --  крикнул  Мушмакаев, и охранник ввалился в комнату. -- Ты
познакомился с гостем?
     -- Нет еще.
     -- Лейтенант Михаил Гадаев. Теперь он мой личный порученец. Ясно?
     -- Ясно, хозяин, -- без особой радости ответил Удди, вероятно, не желая
делить с кем-то права на Хозяина.
     -- Михаил доставит нашу пленницу и ее приятелей  в  Хасавюрт,  к  моему
другу.  Покажешь  ему  дорогу и поможешь, когда надо. У тебя есть оружие? --
спросил он Гадаева.
     -- Пока нет.
     -- Дашь ему пистолет и автомат, -- приказал Мушмакаев Удди.
     -- Спасибо, полковник.
     -- В добрый путь! Аллах с вами! Вернитесь с хорошими вестями!
     -- Не беспокойтесь, полковник.
     -- Запомни пароль: "Я воин Аллаха". Отзыв: "Аллах нам защита".




     В отличие от группы Савелия, Воронов с  ребятами  устроился  с  меньшим
комфортом  --  в  старом  полуразрушенном  доме.  Заметно  было, что хозяева
покидали свое жилище в спешке: осталась мебель, хоть и старая,  но  довольно
крепкая,  матрасы,  посуда, повсюду были разбросаны книги и фотографии. Судя
по фотографиям, хозяева были русскими.
     Ближайшее жилье находилось в паре  километров:  дом  стоял  на  отшибе.
Наткнувшись  на  него, ребята долго прислушивались, пытаясь определить, есть
ли в нем  кто-то,  потом  решили  подождать,  пока  не  развиднеется.  Когда
забрезжил  рассвет,  они  увидели,  что  в  окнах  нет  стекол,  часть крыши
обвалилась, кое-где были отметины, какие остаются после обстрела. На  всякий
случай Воронов приказал Трегубенкову сходить на разведку.
     -- Будь осторожен: могли заминировать перед уходом, -- сказал Андрей.
     Отсутствовал Трегубенков довольно долго, а когда вернулся, поднял вверх
большой палец.
     -- Почему так долго? -- спросил Андрей.
     Трегубенков показал ему гранату Ф-1.
     --  Они,  сволочи,  так  хитро  ее укрепили, что я минут двадцать с ней
возился. И подход к колодцу заминировали, гады!
     -- Больше ничего?
     -- Были и еще, но с теми я быстро управился.
     Они зашли в дом. Найдя кусок фанеры, заложили окно. В сарае  обнаружили
печку-"буржуйку",  но  решили топить только по ночам, чтобы дым не привлекал
внимания.
     После разговора с Савелием Андрей понял, что  им  придется  провести  в
этом  доме  два-три  дня. Продуктов им хватит, с водой, благодаря Владимиру,
тоже будет нормально. Воронова беспокоило другое. Он с ребятами  никак  пока
не мог помочь Савелию.
     На  следующий  день  Трегубенков,  не  выдержав  бездействия, предложил
отправить его в разведку.  Чеченский  язык  он  знает,  а  потому  опасности
никакой,  зато, возможно, появятся какиенибудь новости. Поразмыслив, Воронов
категорически запретил. Он понимал, что любое  вмешательство  с  их  стороны
может поставить Савелия и его группу в опасное положение.
     Чем  дольше  Людмила  Караваева  сидела  в  подвале,  куда  лишь сквозь
небольшую щель в люке проникал свет, а в углах раздавалось мерзкое  крысиное
попискивание,  тем  яснее  она  понимала,  что  Мушмакаев,  несмотря  на  ее
послушание, не собирается держать слово. С каждой минутой надежда  ее  таяла
все больше, но неожиданно люк открылся, и свет хлынул в подвал.
     Людмила подняла голову и увидела Удди и какого-то незнакомого парня.
     --  Я  могу  спросить...  --  дрожащим  голосом начала Людмила, но Удди
оборвал ее:
     -- Пленным нельзя разговаривать!
     -- Ей уже все можно, -- сказал второй парень по-чеченски.
     Пока они шли за  пленницей,  Удди  объяснил  Михаилу,  что  бабу  и  ее
приятелей завтра пустят в расход.
     --  Ей  еще  повезло,  --  добавил  он. -- Хозяин ее напоил, накормил и
трахнул от души. -- Он осклабился, но в голосе его слышалась зависть.
     -- Чего ж повезло, если завтра -- в расход? -- спросил Михаил.
     -- Не скажи! С ней еще две бабы было, так по ним сначала все  бригадиры
прошлись, потом рядовые, а потом их Харону отдали. -- Он вдруг поморщился.
     -- А Харону зачем?
     --  Так  он  опыты над неверными ставит! Отрежет им чего-нибудь и время
засекает -- сколько они потом проживут? А то крови отцедит...  Или  подвесит
бабу  за ноги, из вены кровь пустит и ждет, пока та не откинется... Бр-р! --
И Удци передернул плечами.
     Теперь, вспомнив, что бабу завтра все равно отправят на тот свет,  Удди
ощерился и крикнул Людмиле:
     -- Давай вылезай, милая, поговорим!
     Людмила выбралась из подвала.
     -- Куда меня теперь?
     -- Поедем в Хасавюрт, -- сказал незнакомый парень.
     -- Зачем?
     -- Там узнаешь.
     -- А где мои коллеги?
     -- По пути захватим.
     Неожиданно Людмила все поняла.
     --  Господи!  --  воскликнула она. -- Мушмакаев же обещал, что отпустит
меня! -- Людмила постаралась взять себя в руки. -- Меня убьют?
     -- Да не дергайся ты, -- сказал незнакомый парень, и Людмиле  почему-то
послышалось в его голосе сочувствие.
     --  А  ты  мастак  с  бабами  общаться,  --  с  завистью  произнес Удди
по-чеченски. -- Сразу успокоилась, а то  я  уже  подумывал  кляп  ей  в  рот
засунуть... кожаный... -- Он заржал, довольный своей шуткой. -- Ты-то будешь
ее трахать?
     -- Я трахаюсь только по обоюдному согласию, понял?
     --  Как хочешь. -- Удди пожал плечами. -- А я лично немного побалуюсь в
дороге.
     -- А кто машину поведет?
     -- Ты.
     -- А я не умею, -- сказал незнакомец.
     -- Как это? -- Удди даже остановился и  чуть  не  налетел  на  Людмилу,
идущую впереди со связанными за спиной руками. -- Ты же в ВДВ служил!
     -- Служил. БТР могу водить, а машину -- нет.
     -- А какая разница?
     -- Машина -- это машина, а БТР -- трактор.
     Удди сплюнул от досады.
     --  Ладно,  доедем  до  места,  тогда  отведу душу. Правда, девушка? --
сказал он по-русски и ущипнул ее за задницу.
     -- Убери руки, шакал! -- брезгливо бросила Людмила.
     -- Я не шакал, девушка, я волк из отряда "Горные волки". -- Удди  вновь
заржал.
     Они вышли к машине.
     -- Погоди минуту, я тебе стволы принесу.
     В  этот  момент  Михаил  понял, что Удди "на взводе" -- слишком странно
блестели у него глаза.
     -- Ты журналистка? -- спросил Гадаев у Людмилы.
     Она с некоторым удивлением посмотрела на него и кивнула.
     -- Не смотри на меня, -- тихо сказал Михаил, едва шевеля губами. -- Как
в плен попала?
     -- Нас подставили. Вы... поможете мне?
     -- Постараюсь. Только сама не проявляй никакой инициативы.
     -- Кто вы?
     -- Какая разница? Человек.
     -- Человек здесь -- большая редкость. Здесь были еще две девушки. Вы не
знаете, что с ними?
     -- Убиты, -- коротко ответил Михаил.
     -- Какие звери! -- простонала Людмила. -- А вы почему с ними оказались?
     -- Молчите!
     В дверях дома показался Удди. Он подошел  и  отдал  Михаилу  автомат  с
двумя  рожками  и  пистолет.  Гадаев понял, что не ошибся насчет наркотиков:
глаза у Удди совсем остекленели.
     -- Ты не слишком дурью-то увлекайся, -- почеченски сказал Михаил. -- Не
хватало еще в аварию попасть! Так, бабе в сортир нужно.
     -- Потерпит.
     -- Я не хочу, чтобы в машине мочой воняло.
     -- Не поведу же я ее в дом! По дороге остановимся.
     Они сели в военный УАЗик: Удди -- за руль, а Михаил  и  Людмила  --  на
заднее сиденье.
     -- Сколько нам ехать до того места, где остальные? -- спросил Гадаев.
     --  Час с небольшим. -- Удди обернулся и осклабился. -- Ты уж не обижай
парня-то! -- бросил он Людмиле, по-своему поняв вопрос Михаила, и  рванул  с
места.
     Отъехав  немного  от  поселка, Удци притормозил возле одиноко стоявшего
дерева.
     -- Со всеми удобствами, -- хмыкнул он. -- Давай ссы быстрее!
     Людмила посмотрела на Михаила, но его лицо оставалось непроницаемым.
     -- Может, руки мне развяжешь? -- спросила она.
     -- Я готов с тебя сам штаны снять, -- услужливо сказал Удди и заржал.
     --  Хватит,  парень!  --  разозлился  Михаил.  --  Дай  бабе   спокойно
оправиться.
     -- Шуток не понимаешь? Просто не хочу, чтобы она сбежала. -- Он вытащил
из-за пояса пистолет Макарова.
     Михаил развязал девушке руки, и она вышла из машины.
     Людмила  ждала,  что  сейчас  что-то  должно  произойти  --  недаром же
незнакомец придумал, будто ей надо помочиться. Однако он продолжал сидеть, и
девушке ничего не оставалось, как бесстыдно снять рейтузы и трусики, оголить
зад и помочиться.
     -- Ты посмотри, какая жопа! -- воскликнул Удди.
     Людмила вернулась в машину  и  протянула  Михаилу  руки,  вопросительно
глядя на него.
     --   Ладно,   так  обойдемся.  Только  не  вздумай  шутить!  --  угрюмо
предупредил Михаил.
     Вскоре  они  въехали  в  небольшой  городок  и  остановились  у  здания
больницы.
     --  Посиди  с  ней,  я  тех двоих притащу. -- Удди выскочил из машины и
скрылся за дверью больницы.
     -- Я думала... -- начала девушка, но Михаил резко оборвал ее:
     -- А о своих друзьях ты подумала?
     -- Нет, -- смутилась Людмила. -- Слушайте, как вас зовут?
     -- Михаил.
     -- А меня Людмила. Вы не  сердитесь...  --  Она  умолкла,  взглянув  на
здание больницы. -- Странно! Второго я не знаю.
     --  Разберемся,  --  шепнул  Михаил,  присматриваясь  к  двум мужчинам,
которых вел Удди.
     Одному из них, с измученным бледным лицом,  было  лет  сорок.  Другому,
светловолосому,  лет тридцать. Правая рука его вместе с плечом была закована
в гипс.
     Удди открыл УАЗик. Тот, что с гипсом, сел назад, к Михаилу и Людмиле, а
второй -- рядом с Удди.
     -- Это что, ее приятели? -- по-чеченски спросил  Михаил,  когда  машина
рванула с места.
     --  Только  дохляк.  --  Удди  кивком  показал  соседнее  сиденье. -- А
безрукого наши вчера прихватили. Он тоже оператор, только питерский.
     Михаилу вдруг показалось,  что  Людмила  внимательно  прислушивается  к
разговору, и у него мелькнула мысль, что она понимает по-чеченски.
     Ехали  долго.  Сослуживец  Людмилы  был  очень  слаб  и,  когда  машину
подбрасывало  на  ухабах,  тихо  постанывал.  Питерскому,  очевидно,  хорошо
досталось:  глаз  заплыл, брови рассечены, сломан нос. Дышал он со свистом и
хрипом -- наверное, отбиты легкие или  переломаны  ребра.  Он  тоже  стонал,
когда УАЗик трясло на ухабах.
     -- Ты что, земляк, нарочно ни одной ямы не пропускаешь? -- не выдержав,
рявкнул Михаил по-чеченски.
     -- А тебе что, жалко ублюдков?
     -- Придурок! Мне себя жалко, ты мне поспать не даешь!
     -- Так бы сказал сразу, -- протянул Удди и повел аккуратнее.
     Людмила легким прикосновением поблагодарила Гадаева.
     Они ехали всю ночь.
     -- Сколько нам еще трястись? -- спросил Михаил.
     --  Часа через два-три прибудем. Можешь дальше дрыхнуть. Только смотри,
чтобы они тебя во сне не придушили! -- хохотнул Удди.
     -- Думаешь, могут? -- насмешливо спросил Михаил и  посмотрел  на  часы.
Было девять утра.
     --  Ты  бы  видел,  что  этот  однорукий  вытворял, когда его брали! --
продолжал Удди. -- Троих наших ребят в  больницу  отправил  с  переломанными
руками и пробитой башкой. Каратист сраный!
     -- А чего не добили? -- спросил Михаил.
     --  Думали  выкуп  за  него  потребовать, но Хозяин чего-то передумал и
сунул к этим, до кучи. Как говорят у русских: "Бог троицу любит".
     -- Для того он и Хозяин, чтобы приказывать.
     -- А я что говорю? --  спохватился  Удди.  --  Наш  командир  --  умная
голова! Знаешь, сколько на него покушений было?
     -- Читал в газетах.
     -- Врут твои газеты. На Хозяине места здорового нет. Вот у бабы спроси:
она, небось,  разглядела.  -- Он хихикнул. -- Шрам у него на лице видел? Это
осенью его какая-то сволочь подкараулила. Я гада на куски порубал! Но нашему
хозяину все хоть бы хны!
     -- Аллах его хранит, -- как можно серьезней сказал Михаил.
     Он все время следил  за  Людмилой  и  убедился  окончательно,  что  она
понимает по-чеченски.
     Наконец машина остановилась на каком-то пустыре.
     --  Хозяин  говорил,  что  мы  должны  доставить  их к его приятелю, --
заметил Михаил.
     -- Мы и доставили. Лом сам сюда подъедет.
     -- Почему сюда?
     -- Тебе Хозяин что велел?
     -- Проследить, чтобы все было как надо, и доложить ему.
     -- Вот и выполняй.
     Вскоре на пустыре показались белые "жигули". За  рулем  сидел  какой-то
мужик  --  очевидно, Лом. Михаил с удивлением увидел, что в машине находятся
Савелий, Матросов и Кораблев.
     -- Это он? -- спокойно спросил Гадаев.
     -- А кто же еще? -- Удди вышел из машины. -- Салам аллейкам. Лом!
     -- Аллейкам салам, Удди! Давно ждете? --  Лом  не  вышел  из  машины  и
разговаривал через открытое окно.
     --  Только  что подъехали. Где будем дело делать? -- Удди подмигнул. --
До города близко, вдруг услышит кто-нибудь?
     -- А что за парень с тобой? -- настороженно спросил Лом.
     -- Это Михаил Гадаев, новый личный порученец Хозяина,  --  скривившись,
пояснил Удди. -- Он должен будет обо всем доложить командиру.
     -- А ты для чего? Для мебели, что ли?
     --  У  меня  своя  работа  есть.  А  если тебя чтото не устраивает, так
позвони Хозяину и скажи ему об этом.
     -- Ладно, поехали. Километрах в двух отсюда есть одно хорошее местечко.
-- Лом дал по газам.
     -- Шайтан! При Хозяине как овца, а  здесь  гонор  показывает!  --  Удди
сплюнул сквозь зубы.
     --  Волка  нет,  вот овцы и гуляют, -- усмехнулся Михаил. -- Не обращай
внимания. Поехали!
     Удди  вернулся  к  УАЗику,  сел  за  руль,  и  они  поехали  следом  за
"Жигулями". "Жигули" остановились возле какого-то полуразрушенного дома.
     --  Отличное  место,  -- сказал Лом. -- Здесь участковый наш жил. -- Он
злобно ухмыльнулся. -- Попортил, сука, мне кровушку! Ну,  и  я  в  долгу  не
остался:  сделал  ему  операцию  на  сердце  без наркоза. Прямо тут, в доме.
Сперва-то он сбежать хотел, семью спрятал, но за барахлом вернулся. А я  как
чувствовал  --  трое  суток  его дожидался. Слышал бы ты, как он верещал под
"перышком"! Приятно вспомнить...
     -- Хватит воспоминаний! -- оборвал его Удди. -- Зови своих,  дело  надо
делать.
     -- А куда ты торопишься? -- хмыкнул Лом.
     --  Куда-куда?  Жопой резать провода! -- порусски заорал Удди. -- Миша,
иди познакомься с Ломом, а я пленными займусь. -- Он направился к УАЗику.
     Михаил вышел из машины, но не успел он подойти к Лому,  как  из  УАЗика
раздался крик.
     -- Помогите! -- кричала Людмила.
     -- Опять бабу лапает, -- усмехнулся Лом.
     Михаил  быстро переглянулся с Савелием и подал знак: "Идем на помощь!".
Савелий мгновенно оценил ситуацию. До УАЗика было метров  десять-двенадцать,
и,  если  Удди  заметит,  что  Лома  "успокоили", то сразу же откроет огонь.
Неожиданно Говорков заметил, как из-за угла дома высунулась чья-то  рука,  и
пальцы сделали знак: "Помощь идет!".
     -- Что, завидуешь? -- спросил Савелий Лома, чтобы отвлечь его.
     Лом  обернулся  и,  видно,  что-то  почувствовав, выхватил пистолет, но
выстрелить не успел: нож, метко брошенный Денисом, вонзился в его  прыгающий
кадык.  Лом  рухнул  на  землю  и  захрипел.  В  голове у него промелькнуло:
"Проклятые деньги..." Дернувшись, он затих.
     В УАЗике, похоже, никто  ничего  не  заметил.  Удди  срывал  с  Людмилы
рейтузы   и   пытался   засунуть  ей  в  промежность  свои  грязные  пальцы,
одновременно расстегивая ширинку и вытаскивая член.
     -- Ну что, развлечемся напоследок?
     -- Иди подрочи, ублюдок!
     -- Ах ты, сука! -- Удди изо всех сил ударил ее кулаком в лицо.
     Людмила опять закричала.
     Неожиданно питерский оператор изловчился и саданул загипсованной  рукой
Удди в лицо.
     --  Ах  ты,  шакал!  --  выплевывая зубы вместе с кровью, заорал Удди и
схватился за автомат, но подоспевший Воронов обрушил на его затылок приклад.
Удди дернулся, машинально нажал на спусковой крючок, и  из  ствола  вылетели
две  пули.  Одна из них разнесла голову питерскому парню, а другая ударила в
грудь Людмилу. В ту же секунду его самого прошила автоматная  очередь.  Удди
сполз  на  землю и увидел свой член, из которого пролилось несколько капель.
Удди стукнулся головой о дверцу машины,  и  в  глазах  его  навечно  застыло
удивление.
     К  УАЗику подбежал Михаил. Он открыл дверь с другой стороны, и на землю
вывалился питерский оператор. Гадаев осторожно перевернул его и  понял,  что
тому  уже  ничем  не  поможешь.  Он  заглянул в кабину. Второй оператор тоже
никаких признаков жизни не подавал.
     -- Люда, вы живы?
     Девушка слабо улыбнулась, взяла его за руку  и  неожиданно  поднесла  к
губам.
     --  Спасибо  вам,  Миша...  --  Она  закашлялась,  и  в  уголке  ее губ
показалась кровь. -- И простите...
     -- За что?
     -- В какой-то момент я плохо подумала о вас.
     -- Имели право.
     Михаил наконец увидел рану у нее на груди.
     -- Аптечку сюда, быстро! -- крикнул он ребятам.
     -- Кто вы? -- прерывисто дыша, спросила девушка.
     -- Русские солдаты.
     -- Старший у вас кто?
     -- Позвать?
     К машине подошел Воронов.
     -- Врач нужен? -- Он имел в виду Савелия.
     -- Вряд ли, -- попыталась улыбнуться Людмила. -- Мне надо  кое-что  вам
рассказать... Оставьте нас, Миша, -- виновато попросила она.
     Гадаев  с  ненавистью  пнул мертвое тело Удди -- из кармана брюк у того
выпал полиэтиленовый пакет с чем-то белым. Подобрав его, Михаил ушел.
     Людмила говорила с трудом, часто  останавливаясь,  один  раз  замолчала
надолго,  и  Воронову показалось, что она умерла. Но девушка пришла в себя и
продолжала говорить, потом умолкла на полуслове.
     -- Капитан! -- позвал Воронов Савелия.
     Говорков подбежал, увидел  рану  на  груди  девушки,  приложил  руку  и
покачал головой.
     -- Все! Что ж ты раньше не позвал?
     --  Она  запретила.  Слушай,  она  такое  рассказала...  Ты знаешь, что
Велихов финансирует Мушмакаева? Собирай ребят, надо, чтобы все слышали!
     К ним подошел Михаил.
     -- Кто эти парни? -- спросил у него Савелий.
     -- Операторы. Один с ней работал, другой из Питера.
     -- В одного вроде не попало, -- заметил Савелий.
     -- В дороге умер. Эта сволочь так  вела  машину  --  ни  одной  ямы  не
пропускала! А парень только что после операции...
     -- А ты почему сам за руль не сел? -- спросил Воронов.
     --  Девчонку  хотел защитить от этой мрази. Он всю дорогу мечтал до нее
добраться... Нужно было его прямо по дороге кончить! -- сжав кулаки,  сказал
Михаил.
     -- Ты же не мог знать, кто вас встречать будет, -- возразил Савелий. --
А если бы не мы, да Лом со своей кодлой?
     -- Вы-то как здесь оказались? -- спросил Савелий Воронова.
     -- Надо же было где-то ночевать.
     -- Ладно, пошли в дом, поговорим, -- сказал Савелий.
     Они вошли в дом, и Савелий огляделся.
     -- А вы тут неплохо устроились! Так, разбор делать будем?
     -- Зачем? -- буркнул Михаил. -- И так все ясно.
     Савелий повернулся к Денису.
     -- Спасибо, братишка, что спас меня!
     Кораблев пожал плечами.
     -- Ладно. Рассказывай, Михаил!
     --  Мне удалось втереться в доверие к Мушмакаеву. Он даже произвел меня
в лейтенанты. -- Гадаев усмехнулся. -- Назначил своим личным порученцем.
     -- Отличная новость, -- похвалил Савелий. -- А как ты здесь оказался?
     --  Мушмакаев  направил  меня  проследить,  как   будут   расстреливать
журналистов. Прямо он не сказал, но я догадался.
     -- А Удди?
     -- С ним не все ясно. Я пытался его разговорить, чтобы выяснить, что он
будет дальше делать, но он не раскололся.
     --  Меня  настораживает,  что  Мушмакаев  так быстро принял тебя в свою
команду, -- задумчиво сказал Савелий.
     -- Меня это тоже настораживает, если честно, -- признался Михаил.
     Савелий молчал.
     -- Есть идея! -- вдруг сказал Роман. -- Я взял с собой поляроид.
     -- И что?
     -- Надо снять трупы и показать карточки Мушмакаеву, -- Роман с жалостью
посмотрел на убитых. -- Им уже все равно...
     -- Согласен, -- вздохнул Савелий. -- Сделаем снимки,  потом  похороним,
как полагается. -- Он опять вздохнул. -- Ладно, майор, рассказывай!
     --  Девушка сказала, что ей удалось подслушать разговор чеченцев -- она
по-чеченски  понимает...  Понимала,  --  поправился  Воронов.  --  Так  вот,
Мушмакаев   планирует   организовать   серию   взрывов  в  Москве  во  время
празднования юбилея.
     -- Объекты известны?
     -- Она видела карту на столе у Мушмакаева, но успела разглядеть  только
два: мэрию и Манежную площадь.
     --  Сволочь!  -- стиснув зубы, процедил Савелий. -- Надо карту достать.
Когда ты должен вернуться к Мушмакаеву? -- спросил он Михаила.
     -- Немедленно.
     -- Если  он  поверит  тебе,  то  скорее  всего  пришлет  к  нам,  чтобы
договориться о встрече.
     -- Согласен.
     -- Будем исходить из худшего. Допустим, не поверит. Что тогда? От денег
ему отказываться  не  резон, значит, он пошлет другого человека и попытается
все проверить через Лома и, в зависимости от результата, либо согласится  на
встречу, либо прикажет пустить нас в расход. Как думаешь?
     -- Ты прав, -- кивнул Михаил.
     -- В таком случае, остается одно: быть начеку, перехватить посыльного и
заставить привести прямо к Мушмакаеву.
     -- Может, мне вас сразу привести?
     --  А ты уверен, что он не подстраховался и не сменил место стоянки? --
спросил Воронов.
     -- Об этом я не подумал.
     -- Ладно, -- закончил обсуждение Савелий. -- Надо идти делать снимки.
     Они вышли из дома и направились к распростертым на земле телам.  Первым
подошел   Трегубенков.  Он  склонился  над  московским  оператором  и  вдруг
воскликнул:
     -- Капитан, сюда, быстрее!
     -- Что случилось?
     -- Парень-то жив!
     Савелий  подбежал,  приложил  руку  к  груди  оператора,  потом  сделал
несколько пассов над его головой.
     Оператор открыл глаза.
     -- Где я? -- спросил он слабым голосом.
     -- У своих, братишка, у своих, -- успокоил его Савелий.
     -- Родненькие... -- прошептал оператор. -- А где Люда?
     -- Погибла, -- хмуро ответил Михаил.
     -- Господи... А парень из Питера?
     -- Тоже.
     -- Господи... А где мы?
     -- Недалеко от Хасавъюрта. Не помнишь?
     --  Я помню только, как ехали... вот с ним... -- Он едва заметно кивнул
на Михаила. -- Значит, Люда правду сказала, что ты наш?
     -- Правду.
     Тут оператор заметил в руках у Трегубенкова поляроид.
     -- Хотели последний снимок для родных сделать?
     Трегубенков отвел глаза.
     -- Тебя как зовут? -- спросил Савелий.
     -- Никита. Цыплаков моя фамилия.
     -- Так вот, Никита, скажу тебе честно: мы хотели снять ваши тела, чтобы
предъявить доказательства тому, кто заказал ваше убийство. Тогда  мы  сможем
отомстить за всех.
     -- Подкачал я, значит... -- попытался пошутить Никита.
     --  Ты  не  возражаешь,  если  мы  тебя измажем кровью? А ты постарайся
изобразить мертвого.
     -- Мне для этого больших усилий не потребуется... А что потом  со  мной
будет?
     -- В Москву как-нибудь переправим.
     -- Может, с собой возьмете?
     -- Это может спутать нам все планы, -- признался Савелий.
     -- Понял. А кто гримировать меня будет?
     -- Вот что: не надо тебя гримировать. Скажем, что двоих кокнули, а один
сам умер  по  дороге,  --  сказал Савелий, вспомнив слова Михаила о том, что
Удди нарочно вел машину по ухабам, -- это придаст правдоподобия.
     Сделав снимки, ребята вырыли две отдельные  могилы  для  своих  и  одну
большую -- для чеченцев. Похоронив тела, вернулись в дом.
     -- Ну что, ребята, -- сказал Савелий, -- операция продолжается. Однако,
думаю,  надо  внести  кое-какие  коррективы.  Я  уверен,  что для завершения
операции достаточно одной группы -- той,  которая  уже  вошла  в  контакт  с
противником.
     --  Ты  хочешь  сказать,  что  вы  можете  обойтись  без  прикрытия? --
нахмурился Воронов.
     -- Стопроцентно уверен. Более -- того, считаю, что вторая группа только
помешает. Мы убрали двух приближенных Мушмакаева, поэтому время  сокращается
до  минимума. В любой момент он может хватиться своих людей, поднять тревогу
и скрыться. Ищи тогда ветра  в  поле!  Здесь,  в  Дагестане,  вы  еще  могли
прикрывать нас, а в Чечне будете только зря рисковать.
     --  И что ты предлагаешь? -- спросил Воронов, насторожившись: он понял,
куда клонит Савелий.
     -- Вы берете с собой  Никиту,  садитесь  в  "жигули".  Машина  местная,
Трегубенков  говорит  по-чеченски,  так  что осложнений быть не должно. И вы
возвращаетесь в Москву.
     -- Я возражаю, -- сказал Воронов. -- А как же вы без нас?
     -- Во-первых, нас меньше, во-вторых, у  нас  есть  Михаил.  --  Савелий
положил руку Воронову на плечо. -- Не волнуйся, Андрюша, все будет хоккей...
     --  Как  говаривал  ваш  боцман,  большой  его  любитель, -- с грустной
усмешкой закончил Воронов. -- Ноет у меня здесь  почему-то...  --  Он  потер
ладонью левую половину груди.
     -- Думаешь, мне легко с вами расставаться? Но ты же понимаешь, что дело
важнее!
     -- Понимаю. А то оставил бы я тебя, как же! Ладно, что вам оставить?
     --  Оружие  мы  возьмем  свое,  один  спецфонарь нужен, приборы ночного
видения, спутниковый телефон...
     -- И мои ножи, -- добавил Денис.
     -- И самое меткое оружие на свете --  "Денисовы  ножи"!  --  усмехнулся
Савелий.
     Они с Вороновым крепко обнялись.
     --  Счастливой тебе охоты, братишка, -- прошептал ему на ухо Андрей. --
Живи долго!




     Савелий,  Матросов,  Кораблев  и  Гадаев,  попрощавшись   с   ребятами,
проводили их и снова собрались в доме.
     --  Вот  мы  и  остались  одни,  без  поддержки,  -- со вздохом заметил
Савелий.
     -- Да, грустно как-то, -- согласился Матросов.
     -- Ничего, мы все сделали правильно.
     -- Да я не об этом. Просто мы как-то  прикипели  друг  к  другу.  Стали
словно родные братья.
     --  Очень  точно  ты  сказал,  Саша. -- Савелий подошел к нему и крепко
пожал ему руку. -- Очень точно. Мы действительно братья. Миша, --  обратился
он к Гадаеву, -- когда нужно выехать, чтобы ты попал к Мушмакаеву ночью?
     --  В  принципе,  можно  и  сейчас. Смотря как ехать. А почему я должен
приехать ночью?
     -- Чтобы мы могли схорониться до поры без особых осложнений.
     -- Так вы едете со мной? -- обрадовался Михаил.
     -- Да, мне кажется, это значительно ускорит нашу с Мушмакаевым встречу,
а значит,  уменьшит  риск,  что  он  хватится  своих  исчезнувших  приятелей
быстрее, чем нам хотелось бы.
     --  Правильно.  Могу  я кое о чем спросить? -- Казалось, Михаила что-то
смущает.
     -- Конечно, спрашивай. -- Савелий был чуть удивлен.
     -- Может, оттого, что я уехал с базы раньше всех и потому  кое-чего  не
знаю,  меня  сильно  беспокоит  один  момент...  --  Он  в упор посмотрел на
Савелия. -- Ты действительно хочешь убрать Мушмакаева?
     -- Зачем ты спрашиваешь? Ты же знаешь, что это цель нашей операции,  --
недовольно ответил Савелий, стараясь не встречаться с Михаилом взглядом.
     --  Командир,  ты  чего-то не договариваешь, -- нахмурился Матросов. --
Скажи, что не можешь говорить, и мы  поймем,  --  добавил  он,  предоставляя
Савелию  возможность  уйти  от ответа. -- Сам же сказал, что у нас не должно
быть друг от друга тайн.
     Несколько минут Савелий молчал, переводя взгляд с одного на другого: он
прекрасно понимал, что  от  его  ответа  многое  зависит.  Если  солгать  --
исчезнет  доверие, но и правду говорить было трудно. Трудно, потому что он и
сам пока не разобрался в себе. А сказать, что выполнить приказ он не  может,
поскольку  сомневается  в  его  целесообразности,  было бы, по крайней мере,
глупо, по-детски как-то. Поэтому Савелий принял единственно  правильное  для
себя решение: поговорить начистоту, поделиться с ребятами своими сомнениями.
     --   Мы  все  с  вами  знаем,  какая  мразь  этот  Мушмакаев.  За  свои
преступления он давно заслужил смертную казнь. Причем, показательную, такую,
к какой призывают сами чеченцы. Суд Шариата! Приговор  огласить  публично  и
публично  казнить.  Забить  камнями!  И  коль скоро нынешние правители Чечни
ратуют за суд Шариата, то  их  самих  нужно  судить  и  казнить  перед  всем
народом.
     --  Это вряд ли получится, -- с сомнением заметил Михаил. -- Для многих
чеченцев Мушмакаев -- символ освобождения страны  от  "русских  оккупантов".
Народу  так  заорали мозги, что многие просто не понимают, где правда, а где
ложь. И для них Мушмакаев -- национальный герой.
     -- Вот! -- воскликнул Савелий  и  вскочил.  --  Правду!  Именно  правду
должны  узнать  не  только чеченцы, но и русские, весь мир, наконец! Узнать,
чтобы во всем разобраться!
     Савелий вспомнил кассету,  которую  смотрел  перед  отъездом  в  Чечню:
министр  МВД  России  Куликов с горечью говорил о том, что средства массовой
информации  охотно  предоставляют  возможность  высказываться  людям   вроде
Мушмакаева,  вместо  того,  чтобы рассказать, как чеченские бандиты насилуют
детей.
     -- Правду узнать -- это хорошо, только не забывай о религии, --  сказал
Михаил.  --  Ислам  --  страшное оружие в руках нынешней правящей верхушки в
Чечне. И они прикрываются этой религией.
     -- И все равно людям надо помочь прозреть.
     -- А что ты предлагаешь? -- с усмешкой спросил Денис. -- Выйти на улицы
Чечни и рассказывать всем прохожим, какие подонки ими управляют?
     -- Верно по мысли, но примитивно по исполнению, -- поморщился  Савелий.
-- Когда мы готовились к операции, все было четко и ясно: есть враг, который
наносит  вред всем -- и чеченскому народу, и русскому. И есть задание убрать
его, стереть с лица земли. Однако сейчас мы владеем  кое-какой  информацией,
которая  перевернула,  по  крайней  мере,  в  моих мозгах, отношение к этому
заданию. И мне кажется, уничтожить в таких обстоятельствах Мушмакаева -- это
подыграть тем, кто увяз с ним по самое "не могу", а  значит,  точно  так  же
замарать свои руки в крови.
     --  А  если эта информация ложная? -- выразил сомнение Матросов. -- Кто
может дать гарантию, что это все не  подстроено  специально?  Ты,  командир,
можешь?
     -- Такой гарантии не даст никто.
     --  Я  и  говорю... -- задумчиво продолжал Матросов, но Савелий перебил
его:
     -- Узнать правду можно только в том  случае,  если  негодяи  предстанут
перед судом.
     --  Ты  веришь  в  справедливость суда? -- удивленно спросил Михаил. Он
единственный из присутствующих знал о прошлом Говоркова, о том, что  Савелий
был невинно осужден и целый год отбывал в колонии строгого режима.
     Савелий бросил на него предостерегающий взгляд.
     --  Верю  или не верю, в данном случае не имеет значения, -- сказал он.
-- По крайней мере, если суд состоится, всегда есть шанс,  что  люди  смогут
узнать наконец правду.
     -- А какую правду они должны узнать? -- спросил Матросов.
     -- Что в России есть силы, которые финансируют этого террориста. Что ни
чеченский,  ни российский народ, которых все время пытаются столкнуть лбами,
в конечном счете, не виноваты.  Что  некоторые  отщепенцы,  называющие  себя
борцами  за мир и свободу, прикрываясь высокими словами, на самом деле несут
своим странам разорение и нищету, голод и  страдания,  смерть,  наконец!  --
Савелий говорил все более жестко и уверенно.
     --  В таком случае я -- с тобой! -- Матросов встал, подошел к Савелию и
протянул ему руку. -- Вот тебе моя  рука,  командир!  Давай  доставим  этого
сукиного  сына  в  Москву  и  отдадим  под  суд.  И  пусть только кто-нибудь
попробует помешать ему там говорить! -- Он  так  сильно  сжал  свой  пудовый
кулак,  что  хрустнули суставы, потом повернулся к остальным и вопросительно
посмотрел на них. -- Что скажете, парни?
     -- Я -- как ты, -- с готовностью ответил Денис.
     -- А ты, Миша?
     -- Помните, с чего я начал? Многие  чеченцы  верят,  что  Мушмакаев  --
герой, который несет им свободу. Мне кажется, что убить сейчас Мушмакаева --
значит  сделать из него великомученика, святого. А тащить в Москву человека,
известного почти каждому, кто смотрит телевизор,  очень  трудно,  почти  что
невозможно.
     --  Почти?  --  прищурился  Савелий.  --  Колись  народу,  что  ты  там
напридумывал? Ведь придумал же, не отпирайся!
     -- И не собираюсь, -- усмехнулся Михаил. --  Мы  можем  воспользоваться
тем,  что  известно  именно  тем  людям,  которые  смотрят телевизор, читают
газеты, короче говоря, знают Мушмакаева в лицо.  Воспользуемся  той  славой,
которую Эльсан Мушмакаев создал себе сам.
     -- Не тяни! -- нетерпеливо бросил Матросов.
     --  Он создал себе славу героя, который, словно птица Феникс, все время
восстает из пепла.
     -- И что? -- не понял Матросов.
     -- Как говорил Шерлок Холмс, если хочешь спрятать что-то от посторонних
глаз, положи это "что-то" на самом видном месте. Дошло?
     -- Откровенно говоря, нет, -- поморщился Матросов.
     -- До меня тоже, -- сказал Денис.
     -- Мне кажется, я понял. --  Савелий  покачал  головой.  --  Ты  хочешь
сказать, что мы можем открыто повезти "раненного героя" на лечение, так?
     -- Именно так.
     --  Идея,  бесспорно, интересная... -- Савелий задумался. -- Если бы не
два "но"... Вряд ли Мушмакаева можно  так  запугать,  что  он  согласится  с
нашими  доводами  и  поедет  добровольно,  -- это во-первых. И второе слабое
место: вряд  ли  все  встречающиеся  на  нашем  пути  чеченцы  безоговорочно
поверят, что мы -- спасители их героя.
     --  Что  ж,  я  всегда  знал,  что башка у тебя не только для головного
убора, товарищ капитан, -- подмигнул Михаил. --  Твое  "во-первых"  решается
достаточно  просто:  Мушмакаева  можно  накачать  наркотиками.  Ста  граммов
героина хватит на всю  дорогу?  --  Он  вытащил  из  кармана  полиэтиленовый
пакетик.
     -- Откуда? -- удивился Савелий.
     -- Подобрал возле трупа Удди.
     -- А как быть с "во-вторых"?
     -- Думаю, что это тоже решаемая проблема. Моя сводная сестра заведует в
больнице  хирургическим  отделением.  И  больница  находится как раз по пути
следования  к  Мушмакаеву.  Остановимся,  возьмем  у  нее  историю   болезни
Мушмакаева  и  направление на операцию, допустим, в Санкт-Петербург, причем,
сразу на двух языках -- русском и чеченском...
     -- Думаешь, удастся ее уговорить? -- недоверчиво  спросил  Савелий.  --
Ведь в случае чего она же первая подпадет под подозрение.
     -- Она очень любила дядю Ясу, -- с грустью произнес Михаил, словно этим
все объясняя.
     --  Ну  что  же...  --  Савелий наморщил лоб: в голове у него вертелась
какая-то мысль, которую он пытался ухватить, но она все ускользала.
     -- Тебя что-то беспокоит? -- спросил Михаил.
     -- Подожди! -- отмахнулся Савелий. -- Вот! -- наконец воскликнул он. --
По-моему, я нашел логическое продолжение и фундамент  для  твоей  идеи.  Все
медицинские  документы  Мушмакаева  должны  быть  на трех языках: чеченском,
русском и английском. И везти его мы  должны  не  в  Россию,  что  сразу  же
насторожит любого чеченца, а за границу!
     --  Любишь  ты  заграничные  дела,  --  усмехнулся  Михаил.  --  Должен
признать, что ты, как говорится, одной левой устранил слабые  места  в  моем
плане. Только куда мы с ним отправимся?
     --  По  "официальной"  версии -- в Лондон, на самом деле -- в Болгарию,
через Азербайджан и Турцию. -- Савелий с победным видом взглянул  на  ребят.
-- Что скажете? Как насчет погреться на берегу Черного моря?
     --  Отлично!  --  воскликнул  Матросов.  -- Дело совсем за малым: взять
Мушмакаева. -- Он криво усмехнулся.
     -- Никуда эта мразь от нас не денется! -- Глаза Михаила зло сверкнули.
     -- Точно! -- Савелий хлопнул его по плечу. -- Знаешь анекдот?  Приходят
в камеру контролеры, чтобы провести проверку. "Иванов!" -- "Я!" -- "Петров!"
--  "Я!"  --  "Сидоров!"  --  "Здесь!"  --  "А  куда  ж  ты на х... в тюрьме
денешься!"
     Все расхохотались.
     -- Ладно, -- сказал Савелий, -- хватит ржать. План, насколько я  понял,
принимается единогласно?
     -- Со всеми твоими дополнениями, -- ответил Михаил.
     -- В таком случае, в путь! Миша, за руль!
     Прихватив  рюкзаки, они покинули свое временное пристанище, забрались в
УАЗик и отправились в путь. Один Бог знал, что ждало их впереди...
     Пока Савелий со  своей  группой  разрабатывали  план  действий,  группа
Воронова  быстро мчалась по дорогам Дагестана. В какой-то момент Андрей стал
с беспокойством всматриваться вперед: слишком уж все гладко!  Прошло  больше
трех  с  половиной  часов,  а они даже ни разу не остановились. Владимир вел
машину ровно и уверенно, словно много раз ездил по этой  дороге.  Иногда  им
встречались люди. Заметив незнакомую машину, они сначала проявляли некоторый
интерес,  но,  разглядев чеченский номер, тут же старательно делали вид, что
им совершенно все равно, кто это там едет.
     Ребята остановились возле небольшого лесочка, быстро перекусили и вновь
отправились в дорогу, решив ехать до тех пор, пока есть возможность или пока
не нужно будет заправлять машину.
     Вскоре стемнело. Вдалеке показались огни.
     -- Кажется, Кизляр впереди, -- заметил Трегубенков.
     -- Кажется? -- удивленно произнес Воронов. -- Ты  так  уверенно  ведешь
машину, что я думал, ты знаешь, где мы находимся.
     --  В  темноте  трудно  ориентироваться,  но  я  уверен,  что  едем  мы
правильно. Махачкалу не проедем, гарантирую.
     -- Надеюсь, -- не очень уверенно сказал Воронов.
     Они миновали довольно крупный поселок, похожий,  скорее,  на  небольшой
городок,  и  вновь  оказались на главной магистрали, стремительно проскочили
несколько десятков километров  и  очутились  в  лесополосе.  Если  до  этого
городка им, хотя и редко, попадались машины, то сейчас шоссе словно вымерло,
а  в  свете  фар темные деревья, мелькающие по обе стороны дороги, выглядели
зловеще. У Воронова появилось какое-то нехорошее предчувствие, и  он  громко
сказал:
     --  Ребята,  кончай  ночевать!  Повнимательнее,  пожалуйста!  Гляди  по
сторонам в оба!
     --  Что-то  заметил,   товарищ   майор?   --   мгновенно   насторожился
Трегубенков.
     -- Да нет, темно слишком...
     Еще  раньше,  только  отъехав  от  Хасавюрта, они договорились в случае
обстрела не пытаться оторваться -- машина перегружена, и скорости быстро  не
наберет.  Поэтому  решили:  при  первом  же  выстреле  останавливать машину,
высыпать из нее, рассредоточиваться  и  самостоятельно  открывать  огонь  по
противнику.  Учитывая плохое самочувствие Никиты Цыплакова, пришли к выводу,
что ему лучше оставаться в машине, по возможности быстро опустившись на  пол
между  сиденьями. А чтобы он чувствовал себя более уверенно, Воронов, узнав,
что тот понюхал уже пота солдатской казармы, вручил ему автомат Калашникова,
шутливо заметив, что Никита не перепутает  цель  и  не  станет  стрелять  по
своим.
     Вспомнив   об   этом,   Воронов  скосил  глаза  на  их  попутчика  и  с
удовлетворением увидел, что тот держится молодцом:  во  всяком  случае,  при
первом же обращении Воронова тут же открыл глаза и проверил автомат.
     --  Никита  в  полной  боевой готовности. Можно быть спокой... -- опять
хотел пошутить Воронов, чтобы ободрить уставших ребят, однако договорить  не
успел:  прозвучала  короткая  автоматная очередь. Казалось бы, этого ждали в
любой момент, и все равно стрельба оказалась неожиданностью.
     -- Черт! -- вскрикнул кто-то.
     Воронову показалось, что голос принадлежал Роману: видимо, его задело.
     -- Пригнитесь! -- крикнул Андрей.
     При первых же выстрелах отлично среагировал Владимир: он крутанул руль,
и машина резко свернула на обочину, тут же  остановилась,  и  ребята  быстро
выпрыгнули.  Трегубенков автоматически выключил фары. Стояла кромешная тьма.
Где находятся те, кто стрелял,  неизвестно,  значит,  разговаривать  нельзя.
Воронов  прислушался:  чуть  слышное  дыхание  рядом  успокаивало -- значит,
ребята успели выскочить из машины вместе с ним.
     Кто  стрелял?  Бандиты?  Или  военные?  Несколько   томительных   минут
неизвестности заставили Воронова понервничать. Андрей успел заметить вспышки
автоматной  очереди,  но  стрелять  в  ту сторону означало обнаружить себя и
показать, что они тоже вооружены.  Стараясь  не  шуметь,  Воронов  осторожно
развязал рюкзак, вытащил из него прибор ночного видения, напялил на голову и
стал  всматриваться в сторону неприятеля. Наконец разглядел одного: мужчина,
вооруженный автоматом Калашникова, прятался за деревом и тоже всматривался в
их сторону, очевидно, также пытаясь  определить,  свои  или  чужие  ехали  в
машине. Нужно ждать.
     -- Эй, вы живы? -- по-русски крикнул стоявший за деревом мужик. Голос у
него был хриплый, прокуренный.
     Воронов  растерялся:  если  вопрос  задан  не  случайно -- это разведка
словом. В этот момент инициативу взял в свои руки Трегубенков.
     -- Со хажа эшуш хума дуй хан, доттага? -- произнес он с такой усмешкой,
словно спросил стрелявшего, давно ли тот менял свои носки.
     -- Что он сказал? -- Это был другой голос, тонкий, почти писклявый.
     -- Кажется, послал куда подальше... -- ответил мужик, которого  Воронов
мысленно окрестил "Хриплым".
     -- Да нет, он спросил тебя, идиот, чем может быть нам полезен, -- грубо
возразил кто-то третий.
     -- Вы что, чеченцы? -- спросил Хриплый.
     -- Допустим, -- по-русски сказал Михаил.
     --  Вот что, мужики, давайте разойдемся без лишней крови, -- миролюбиво
предложил Хриплый.
     -- Что ты хочешь?
     -- Нам нужны  "колеса".  Оставляете  тачку  и  топайте  себе  восвояси.
Обещаем,  что  никого  не  тронем.  --  Несмотря  на  браваду,  в его голосе
чувствовалась неуверенность.
     Теперь стало ясно, что это бандиты. И  здесь  уже  неважно,  какой  они
национальности:  с бандитами любой национальности разговор может быть только
один -- разговор силы.
     -- Послушай, ты. Хриплый, -- вступил Воронов агрессивно,  давая  понять
остальным  ребятам,  что можно приступать к активным действиям. -- У меня --
другое предложение. -- К этому времени он уже  успел  оценить  обстановку  и
рассмотреть, кто где прячется.
     Его  ребята  рассыпались полукругом, заняв более-менее удобную позицию:
во всяком случае, начни бандиты стрелять, никого не заденет.  К  счастью,  у
бандитов, судя по их поведению, вряд ли был опыт боевых действий: они гуртом
прятались за кустами метрах в тридцати от Воронова. Их было четверо. Заметил
Воронов и то, что Роман действительно тяжело ранен, а Трегубенков смотрит на
него,  Воронова,  во  второй прибор ночного видения. Воронов сделал ему знак
обойти бандитов.  И  Владимир,  продолжая  разговор,  уверенно  передвигался
вправо, чтобы застигнуть тех врасплох.
     -- Какое у тебя предложение? -- спросил Хриплый.
     --  Вы  бросаете  оружие,  поднимаете  руки  и  выходите  на дорогу, --
произнес Воронов. -- Даю слово, что в  этом  случае  все  четверо  останутся
живы.
     --  Да  мы таких, как ты, вчера только троих на дереве развесили вместо
игрушек! Иди и попробуй взять  меня,  защитничек!  --  Хриплый  вышел  из-за
дерева,  открыл  яростный  огонь,  и  несколько  пуль вспороли землю рядом с
Вороновым.
     Андрей направил на него спецфонарь, включил свет,  и  узкий  яркий  луч
ослепил  бандита.  Еще  одно  нажатие  на  кнопку -- и освобожденная энергия
мощного заряда вытолкнула десять с  лишним  граммов  сплава,  которые  через
мгновение разнесли Хриплому череп.
     --  Храп!  --  с беспокойством позвал писклявый голос. -- Храп, ты где?
Чего молчишь?
     -- А ты как думаешь? -- с усмешкой спросил Воронов. --  Ваш  Храп  шлет
вам привет с того света. Сдавайтесь!
     --  Храп,  где ты? -- все еще не веря, снова выкрикнул писклявый, и, не
дождавшись ответа, открыл огонь из автомата, беспорядочно  водя  стволом  по
сторонам.
     К  нему  присоединились  и  остальные  бандиты. Через пару секунд пуля,
выпущенная Трегубенковым из  пистолета  с  глушителем,  оборвала  жизнь  еще
одного бандита. Выстрел Воронова оторвал третьему левую руку и задел сердце.
Удержав автомат в другой руке, парень дал предсмертную очередь и несколькими
пулями прошил грудь своего приятеля.
     Убедившись, что с бандитами покончено, Воронов громко сказал:
     -- Все, ребята! -- Потом подошел к Роману. -- Как ты, братишка?
     -- Держусь пока, -- ответил Роман и даже постарался улыбнуться.
     --  Все будет хорошо, -- попытался успокоить его Воронов, хотя осмотрев
рану, понял: если парня немедленно не положить на операционный стол,  то  он
даже  до  утра  не  доживет. -- Перевяжите его, ребята! -- приказал Андрей и
крикнул: -- Никита! Ты как? Жив?
     -- Так точно, товарищ майор! -- бодрым голосом отозвался тот.
     -- Хорошо. -- Воронов еще раз посмотрел на Романа,  тяжело  вздохнул  и
пошел посмотреть на трупы бандитов.
     Он с трудом сдержался от рвоты: майор впервые видел результат попадания
пули от спецфонаря. Преодолевая тошноту, Воронов обследовал карманы убитых и
не нашел  никаких документов, только лист бумаги, сложенный в несколько раз.
Андрей развернул его и увидел четыре  фотографии  и  набранную  типографским
способом  надпись:  "Внимание!  Разыскиваются  четверо опасных преступников,
бежавших  из  здания  суда.  Эти  люди  обвиняются   в   совершении   тяжких
преступлений.  За  последние  два  года они совершили более десятка зверских
убийств..."
     Воронов подумал, что надо будет сообщить о бандитах в прокуратуру.
     -- Володя! -- крикнул он. -- Иди сюда и захвати "поляроид".
     -- Ты  что,  командир,  на  память  их  снять  хочешь?  --  подойдя,  с
неожиданной злостью спросил Трегубенков. -- Роман умер...
     Несколько секунд Воронов молчал. Потом произнес:
     --  Ему  уже  ничем  не  поможешь.  А  это дело, -- он потряс листком с
фотографиями, -- надо закрыть.
     -- Ты что, командир, железный? -- тихо спросил Трегубенков.
     -- Нет, не железный, просто я обязан держать себя в руках. И не  думай,
что  мне  это  легко.  Не  легко! -- И столько горечи было в его голосе, что
Трегубенков смутился.
     -- Извини меня, майор. Что дальше будем делать?
     -- Во-первых, надо достойно похоронить нашего товарища, потом... --  Он
кивнул  на бандитов. -- Думаю, для этих выродков одной ямы будет достаточно.
-- Воронов протянул ему листок с надписью "Разыскиваются".
     Подошел Никифор.
     -- Суки! Такого парня загубили! -- со слезами на глазах сказал  он.  --
Командир, Ромку надо снять... для невесты...
     -- Для невесты? Я думал, он женат давно, -- покачал головой Воронов.
     --  Это...  --  Никифор с трудом сдерживал слезы, -- ...долгая история:
они еще со школы знакомы,  а  пожениться  решили,  когда  Ромка  вернется  с
задания...
     -- Снимите не только Романа, но и его могилу и пометьте на карте. Вдруг
невес... -- Андрей запнулся. -- Вдруг вдова захочет приехать на могилу?
     -- Валюша обязательно приедет, -- сказал Никифор.
     Пока  ребята  копали, Воронов пытался проанализировать все происшедшее:
мог ли он как командир, как  человек,  которому  были  доверены  жизни  этих
ребят, сохранить эти жизни? Воронов обвинял себя в том, что не прислушался к
своей интуиции, которая за несколько секунд до того, как прозвучала очередь,
предупреждала  об  опасности.  Почему он не предпринял мер предосторожности?
Почему не приказал  остановиться?  Теперь  до  конца  своих  дней  он  будет
задавать  себе  эти  вопросы  и  мучиться...  Ну  почему  история  не  имеет
сослагательного наклонения?
     К удивлению Савелия и ребят из его группы, они довольно легко  миновали
контрольно-пропускной  пункт  у  моста через реку Аргун. Когда их остановили
автоматчики, Михаил сказал им чтото по-чеченски. Они насторожились и  что-то
сказали  в  ответ.  Тогда Михаил произнес какую-то фразу, и Савелий разобрал
слово "Мушмакаев". Автоматчики внимательно осмотрели  сидящих  в  машине,  и
один  из  них  что-то  крикнул  в  сторону  небольшого строения, похожего на
милицейскую будку. Оттуда  вышел  чеченец,  вооруженный  только  пистолетом,
очевидно,   старший,   и   Михаил  еще  раз  повторил  ему  то,  что  сказал
автоматчикам. Старший тоже с интересом посмотрел  на  машину,  но  подходить
ближе  не стал, а что-то сказал своим боевикам, которые сразу потеряли к ним
всякий интерес, успокоились, опустили автоматы, без звука подняли шлагбаум и
даже помахали им на прощание.
     -- Что ты  им  сказал?  --  спросил  Савелий,  когда  они  отъехали  на
приличное расстояние.
     -- Сначала назвал пароль: "Я воин Аллаха".
     -- Звучит воинственно. А отзыв какой?
     -- "Аллах нам защита."
     -- Вот уж в точку, -- усмехнулся Савелий.
     -- К сожалению, этот пароль, как оказалось, за ночь успел смениться...
     --  Ну  и  выдержка  у  тебя  --  даже  глазом не моргнул! А почему они
успокоились?
     -- А  я  им  сказал  то,  что  они  могли  проверить  только  у  самого
Мушмакаева: везу, мол, по его приказу покупателей. Как видишь, даже врать не
пришлось.  -- Он усмехнулся. -- Я объяснил, что выехал вчера, потому не знаю
нового пароля.
     -- Выходит, фамилия Мушмакаева срабатывает лучше всякого пароля?
     -- А я что вам говорил? Этот сын  шакала  для  многих  чеченцев  сейчас
"герой независимой Ичкерии". -- Михаил сплюнул.
     -- Далеко еще до больницы?
     -- Не очень. Если задержек больше не будет...
     -- А что, могут быть? -- насторожился Савелий.
     -- Думаю, вряд ли.
     Михаил  оказался  прав:  до  самого городка Аргун, где работала сводная
сестра Михаила, их больше никто  не  останавливал.  Притормозив  у  главного
входа в двухэтажное здание, Гадаев сказал:
     --  Я пойду к сестре, а вы, кто бы ни подошел к машине, говорите только
одно: "Все вопросы задайте тому, кто нас сопровождает, а он сейчас  зашел  в
больницу".
     -- А если станут спрашивать твою фамилию? -- Савелий был недоволен, что
не может сам принимать решение.
     -- Назовите. Да ты, командир, не беспокойся: это так, на всякий случай.
Скорее всего, к военному УАЗику с чеченскими номерами никто не подойдет. А я
постараюсь все провернуть как можно быстрее, идет?
     --  Идет.  Авось  пронесет  нелегкая,  --  не очень уверенно согласился
Савелий.
     Михаил отсутствовал минут сорок, и Савелий уже начал волноваться,  хотя
понимал,  что  составить  столько документов не так просто. Успокаивало лишь
то, что к ним действительно никто не подходил.  Наконец  в  дверях  больницы
показалась  сияющая физиономия Михаила. Его руки были заняты двумя огромными
полиэтиленовыми сумками.
     -- Живем, братишки! -- воскликнул он, протягивая им сумки. -- Сестренка
нас фруктами, овощами и напитками снабдила. Словно специально ждала  нас:  в
обед ходила на рынок.
     --  Наверное,  для  семьи купила, а ты ее обобрал, -- заметил с улыбкой
Матросов.
     -- Семье она еще купит, а нам лишний раз светиться в людных местах ни к
чему,  --  рассудительно  ответил  Михаил.  --  Впрочем,   если   ты   такой
щепетильный,  то  могу  отнести  все  назад. -- И Гадаев потянулся к сумкам,
словно собирался забрать.
     Матросов  моментально  прикрыл  их  огромными  ладонями  и  высокопарно
произнес:
     --  Ты  был так убедителен, что я просто вынужден согласиться с тобой и
принять этот дар, идущий прямо от сердца твоей благородной сестры! --  Затем
вытащил  из  сумки  жестяную банку. -- Пиво! -- воскликнул он, открыл и стал
жадно пить.
     Михаил улыбнулся, остальные рассмеялись и тоже потянулись к сумкам.
     -- Десять минут на перекус, -- разрешил Савелий, с аппетитом  вгрызаясь
в огромную сочную грушу. -- А снабжение у Чечни на уровне, -- заметил он.
     -- А ты как думал? Сюда все бизнесмены лезут, чтобы набить карман.
     -- Да ты, никак, обиделся? -- удивился Савелий. -- Или мне показалось?
     Когда  они  добрались  наконец до небольшого селения, где, по имеющейся
информации, находился Мушмакаев, стало смеркаться. Михаил остановил  машину,
не доехав до того места, где мог находиться пост чеченцев.
     --  Дальше  ехать  вместе,  думаю,  опасно,  --  сказал он. -- Вон там,
недалеко от дороги, метрах в  десяти,  я  присмотрел  небольшую  заброшенную
землянку,  -- он указал рукой. -- Наверное, здесь застава была... Ждите там,
а я постараюсь сегодня же ночью вырваться к вам.
     -- Не думаю, что это разумно,  --  возразил  Савелий.  --  Только  если
Мушмакаев перебазировался в другое место.
     -- Тогда договоримся так: если до утра я не появлюсь, значит, Мушмакаев
здесь.  А если он здесь и поверит моему рассказу и фотографиям, то он должен
будет послать меня или кого-то другого за вами в Хасавъюрт.
     -- Он наверняка перестрахуется и пошлет не тебя, а кого-нибудь другого,
-- сказал Савелий. -- Главное, не прозевать этого другого.
     -- Следите за каждой машиной. Но мне кажется, он пошлет этот же  УАЗик,
чтобы не напрягаться лишний раз и не предупреждать посты о другой машине. --
Михаил  говорил уверенно. -- До утра, как мне кажется, он гонца не отправит.
А вот утром держите глаза пошире! Увидите УАЗик -- двое выходят  на  дорогу,
третий прикрывает. Останавливайте и спокойно требуйте документы.
     --  Что-то  во  всем  этом  меня смущает, -- поморщился Савелий. -- Ну,
проверили, ну, узнали, что его послал Мушмакаев... Что дальше?
     -- Смотрите по обстановке.
     -- Вот именно, по обстановке. -- Савелий задумался.  --  Ладно,  езжай,
только не рискуй понапрасну. Пошли, парни, отдохнем немного... Не оставляйте
в машине вещи. Мало ли...
     Перед  самым  въездом  в  поселок  машину  остановил чеченский наряд, и
Михаил мысленно возликовал: значит, "объект" здесь. Гадаев  не  знал  нового
пароля  и потому приготовился снова козырнуть фамилией Мушмакаева, но делать
этого не пришлось: один из охранников был приближенным Харона.
     -- Привет, Миша, -- радостно поздоровался тот, словно они были близкими
друзьями и долго не виделись. -- Как съездил?
     -- Нормально, -- осторожно ответил Гадаев. -- А у вас как?
     -- По-старому. Курить есть что? Уши пухнут.
     -- А  как  же!  --  Михаил  был  рад,  что  сестра  всучила  ему  пачку
"Мальборо", которые купила для мужа. -- Держи!
     -- А ты?
     -- Я бросил.
     --  Счастливый,  --  с завистью вздохнул охранник. -- А у меня никак не
получается. Ладно, езжай!
     Въехав на главную улицу, Михаил не раздумывая повел машину к дому,  где
видел в последний раз Мушмакаева. Остановившись у дороги, он вышел, поправил
автомат  на  плече  и,  спокойно  насвистывая,  направился  ко  входу. К его
удивлению, никто его не остановил. Похоже, Савелий оказался прав:  Мушмакаев
решил подстраховаться на всякий случай и сменил лежбище.
     "Осторожный, сукин сын", -- подумал Михаил.
     Тем  не  менее  он  подошел  к  двери и громко постучал. Краем глаза он
заметил, что к УАЗику метнулась какая-то тень. Михаил вновь громко постучал.
     -- Ищешь кого-нибудь или на ночлег хочешь определиться? -- спросили его
по-чеченски.
     Гадаев обернулся и увидел возле машины пожилого мужчину.
     -- А ты кто такой,  чтобы  меня  расспрашивать?  --  грубовато  спросил
Михаил.
     --  "Я воин Аллаха", -- ответил мужчина. Это был пароль, который Михаил
получил перед отъездом в Хасавъюрт от самого Мушмакаева.
     -- "И Аллах нам защита", -- произнес отзыв Михаил. -- Почему  никто  не
открывает? Спят, что ли? Вроде рановато.
     --  В  доме  нет  никого, а Хозяин ждет тебя в другом месте... Тебя как
зовут?
     -- Михаил Гадаев.
     -- Ну, здравствуй!
     Незнакомец  наконец  подошел  ближе.  Ему  было  далеко  за  пятьдесят.
Невысокий,  но крепко сколоченный. На плече у него висел автомат, который он
закинул за спину, как только убедился, что Михаил "свой".
     -- Часа четыре тебя дожидаюсь, -- с некоторым  укором  добавил  он.  --
Умар! -- Он протянул руку.
     --  Свеча одна полетела. Пока нашел... -- Михаил пожал ему руку. -- Где
Хозяин-то ждет?
     -- Садись, покажу. -- Умар  открыл  дверцу  и  сел  в  машину  рядом  с
водительским  креслом.  --  Он  уже  дважды справлялся о тебе. Видно, важных
новостей ждет?
     Они ехали всего несколько минут, пока  Умар  не  приказал  остановиться
возле небольшого, выкрашенного в зеленый цвет домика.
     -- Приехали, -- бросил он. -- Иди, Хозяин беспокоится.
     -- А ты что, со мной не пойдешь?
     --  Нет,  я  так намерзся, что хочу скорее добраться до моей вдовушки и
погреться. -- Он подмигнул.
     -- А машину куда поставить?
     -- Пусть здесь стоит. Может, ей скоро опять  поработать  придется.  Ну,
побежал я.
     Михаил  вышел  из  машины,  хлопнул дверцей и направился к дверям дома.
Перед ним немедленно вырос бородатый чеченец с автоматом  на  груди.  Михаил
заметил и еще одного, который прятался за углом.
     -- Ты куда? -- недружелюбно спросил первый охранник.
     --  Как  ты  обращаешься  к  личному  порученцу  Хозяина? -- недовольно
нахмурился Михаил.
     -- Прости, в темноте не признал, -- смутился тот. -- Проходи!
     Михаил постучал в дверь, и  она  тут  же  открылась:  на  пороге  стоял
высокий худой мужчина лет тридцати пяти с редкой бородой -- один из тех, кто
в прошлый раз дежурил перед домом и останавливал их с Хароном.
     --  Приехал,  наконец,  --  сказал  он.  -- Иди скорее! А то Хозяин уже
злиться начинает. Все в порядке? -- спросил он хитро, с прищуром.
     -- Лучше не бывает, -- подмигнул  Михаил.  --  Тебя,  вроде,  Шарудином
зовут?
     --  Ну  память  у  тебя, парень! -- с восхищением заметил тот и покачал
головой.
     Скинув теплую куртку и шапку, Михаил хотел уже  постучать  в  указанную
охранником  дверь,  но  перехватил  его  настороженный  взгляд,  и аккуратно
положил поверх вещей автомат. Достал из-под мышки пистолет  и  тоже  положил
рядом.
     -- Проверять будешь? -- Михаил поднял руки.
     --  А  чего  проверять?  Сам  все  знаешь... -- сказал тот, но все-таки
быстро обшарил Михаила. -- Все чисто, можешь идти.
     -- Входи, -- раздался голос Мушмакаева, как только  Михаил  постучал  в
дверь.
     --  Здравствуйте,  полковник!  --  бодро  воскликнул Гадаев, переступая
порог, и присвистнул от удивления: здесь было все, что он  видел  в  прошлый
раз, от мебели до ковра перед дверью.
     --  Привыкаю  к  вещам и люблю, когда они на своих местах. -- Мушмакаев
был явно доволен произведенным эффектом. -- Ну, рассказывай!
     -- Обо всем?
     -- Дорогу можешь опустить, мне и так все известно.
     "Неужели ему известно и то, что я ляпнул про  покупателей  на  КПП?  --
промелькнуло  в голове, у Михаила, и он похолодел. -- Если так, то я погорю.
С другой стороны, Мушмакаев сам попросил не рассказывать про  дорогу.  Можно
на  этом  и  сыграть:  в случае чего сослаться на его же приказание. А потом
само что-нибудь придумается..."
     Гадаев подробно рассказал про расстрел пленных. Он настолько увлекся  и
насочинял  такие  подробности,  что Мушмакаев слушал с открытым ртом, словно
Михаил  пересказывал  приключенческую  книгу.  Но  едва  он  закончил,   как
Мушмакаев неожиданно заметил:
     --  Тебе бы романы писать! -- Он недобро посмотрел на Михаила. -- А где
Удди?
     -- Удди? Когда все закончилось  и  Лом  с  покупателями,  зарыв  трупы,
уехали,  Удди  сказал  мне,  чтобы  я возвращался один. Я спрашивал, куда он
намылился и что передать вам, полковник, но он сказал,  что  вы  все  и  так
отлично знаете.
     -- И больше ничего? -- Мушмакаева явно чтото беспокоило.
     -- Ничего. -- Михаил пожал плечами, потом вдруг решил сымпровизировать.
-- Только... -- Он замялся.
     -- Что только? -- быстро спросил Мушмакаев.
     -- Не хотелось бы мне наживать врагов... -- осторожно сказал Михаил.
     --  Не будь мне врагом, а остальных не бойся, -- с пафосом провозгласил
Мушмакаев. -- Говори!
     -- Когда мы ехали, он все время  эту  журналистку  тискал,  а  та  визг
подняла...  А Удди говорит: "Раз ты, сука. Хозяину дала, то и со мной можешь
ноги раскинуть!" -- Михаил сделал паузу, словно раздумывая,  продолжать  или
нет,  потом махнул рукой: будь что будет! -- А еще говорил, что, мол, у него
член намного больше, чем у вас. -- Гадаев понизил голос до шепота.
     -- Так и сказал? -- мрачно спросил Мушмакаев.
     -- Ну да. Распустил язык.... -- Михаил изобразил негодование. -- Только
он сказал не "член", а "балда". Я потом  прикрикнул  на  него,  сказал,  что
мешает  вести  машину:  он, вроде, успокоился, а потом поделился, что у него
есть одна бабенка, он на ней и отыграется. Может быть, Удди сейчас у нее?
     -- Вот сучий сын! -- разозлился Мушмакаев, вскочил  со  стула  и  начал
нервно  ходить по комнате. -- Никак не успокоится со своими блядями! Сколько
раз говорил ему, что сперва нужно дело сделать, а  потом  уже  "балду"  свою
совать  куда  ни  попадя! Ну, появится он у меня! Я ему покажу, кому дала, а
кому не дала! И у кого  "балда"  больше!  Он  же  еще  к  обеду  должен  был
вернуться, бараний хвост!
     Плюхнувшись   в  свое  любимое  кресло,  Мушмакаев  отдышался  немного,
постепенно успокоился и снова взглянул на Михаила.
     -- Честно говоря, я посылал его, чтобы он подтвердил твой  рассказ,  --
признался Мушмакаев.
     --  Так  вы  мне  не  верите,  полковник?  -- с негодованием воскликнул
Михаил.
     -- Я и себе не каждый день верю, -- недовольно буркнул тот.  --  И  как
мне теперь быть?
     --  Да  простит  меря  Аллах!  Я  с  таким  благоговением  принял  ваше
предложение служить вам, хотел, чтобы как  лучше,  даже  фотографии  сделал,
чтобы вам угодить, а вы... Знаете, полковник, верните меня назад к Харону.
     -- Погоди горячку пороть. О каких фотографиях ты говоришь?
     --  Увидел  я  случайно  у  ваших покупателей поляроид... Я же классный
фотограф, -- похвалился Михаил. -- Вот и решил снять все на фото...
     -- И где они?
     -- Кто?
     -- Да снимки, -- нетерпеливо сказал Мушмакаев.
     -- В кармане. -- Михаил вытащил из кармана карточки.
     Мушмакаев рассматривал снимки долго и внимательно. Михаил уже  подумал,
что  тот  нашел  какой-нибудь  прокол,  но  Мушмакаев  оторвался  наконец от
фотографий и улыбнулся Михаилу.
     -- Ты уж не держи зла на меня, -- сказал он.  --  Не  мог  же  я  тебе,
совершенно  незнакомому  человеку,  сразу  поверить.  Да,  за тебя замолвили
слово, но я-то тебя не знаю. Надеюсь, ты меня понимаешь?
     -- Понимаю, -- кивнул Михаил. -- Может, я на вашем  месте  поступил  бы
также.
     -- Вот и хорошо, что понимаешь, -- удовлетворенно заметил Мушмакаев. --
Присаживайся! Есть, пить будешь?
     -- Мне бы умыться с дороги, а еще лучше ванну принять, если здесь есть,
конечно.
     -- У меня здесь все есть, -- с гордостью сказал Мушмакаев.
     --  Вот  и отлично. А то я думал, что придется грязным ехать. -- Михаил
забросил наживку.
     -- Ехать? Куда?
     -- Как куда? Меня же покупатели  ждут.  Сказали,  что  если  завтра  не
встретятся с вами, то уедут к другому продавцу.
     -- Так и сказали? -- недовольно скривился Мушмакаев.
     -- Ну!
     Мушмакаев  задумался  и  молчал  несколько минут, словно решая для себя
очень важную задачу. Наконец снова взглянул на Михаила.
     -- Иди мойся, отдыхай после дальней дороги, а я найду кого послать.
     -- Вам виднее, полковник. -- Михаил сделал вид, что  сразу  успокоился.
--  Хотя я и сам мог бы съездить за ними, не так уж я устал. -- Больше всего
Михаилу не хотелось насторожить Мушмакаева и сорвать все операцию.
     -- Отдыхай -- ты это заслужил.
     Михаил понял, что Мушмакаев все-таки решил подстраховаться.
     -- Спасибо, полковник, отдых -- дело хорошее. -- Гадаев деланно зевнул.
-- Как с ванной? И где мне расположиться?
     -- Жить будешь здесь -- как и подобает личному порученцу. А ванну  тебе
сейчас устроят. Шарудин! -- позвал Мушмакаев.
     В комнату тут же заглянул охранник.
     -- Слушаю, Хозяин!
     --  Скажи,  чтобы  наша  бабенка  приготовила лейтенанту ванну и помыла
его... как следует. -- Мушмакаев  многозначительно  ухмыльнулся.  --  Так  и
быть:  не  буду тебя сегодня дергать. Отдохни! Позови Жамбулата, -- приказал
он Шару-дину.
     -- Есть, Хозяин! Ну что, пошли?! -- повернулся Шарудин к Михаилу. В его
голосе слышалось явное недовольство: он ревновал Хозяина.
     -- Ты что-то хочешь  сказать,  Шарудин?  --  заметив  это,  раздраженно
спросил Мушмакаев.
     -- Нет, Хозяин.
     -- Ну-ну, -- буркнул тот и потянулся к шкафчику, висевшему на стене.
     Чуть  замешкавшись, Михаил успел заметить, что Мушмакаев вытащил оттуда
какую-то карту.
     Комната, куда отвел его Шарудин, была меньше, чем у Мушмакаева, но  так
же  богато  обставлена:  зеркальный дорогой сервант, платяной шкаф орехового
дерева, полы застланы коврами. На огромной тахте могли спокойно разместиться
трое. Раскрыв шкаф, Михаил повесил куртку, шапку,  оружие,  затем  осторожно
подошел  к  двери  и  чуть-чуть  приоткрыл  ее,  чтобы  увидеть Жамбулата. К
счастью, Шарудин вернулся быстро.  Жамбулат  оказался  плотным  мужиком  лет
тридцати,  с  рыжеватой  окладистой  бородой.  Взгляд  карих  глаз  тяжелый,
недоверчивый: Жамбулат сразу заметил  приоткрытую  дверь,  но  промолчал,  и
только кадык его ходил вверх-вниз, как ручка насоса.
     --  Не говорил, зачем вызывает? -- спросил он Шарудина, кивнув на дверь
комнаты Мушмакаева.
     -- Думаю, что тебя ждет дальняя дорога. -- Шарудин хитро прищурился. --
Иди, не бойся! ~ подбодрил он и дружелюбно подтолкнул его  в  спину,  а  сам
уселся возле входной двери.
     Неожиданно откуда-то раздался молодой женский голос:
     -- Шарудин! Иди, помоги мне!
     Понимая,  чем рискует -- охранник мог в любой момент вернуться, и тогда
объясняйся  с  ним,  --  Михаил  быстро  подскочил  к  двери  Мушмакаева   и
прислушался.
     --  Дуй  к  Лому  и  быстро  привези  ко  мне  покупателей,  -- говорил
Мушмакаев. -- Пароль знаешь?
     -- "Аллах -- пророк". Отзыв: "Зеленое знамя Ислама".
     -- Не задерживайся нигде, заправься сразу под завязку и  прихвати  пару
канистр  с  собой. Если встретишь Удди, скажи, пусть немедленно мчится сюда,
если не хочет, чтобы я ему "балду" укоротил.
     -- Слушаюсь, командир! Аллах акбар!
     -- Акбар, акбар! -- торопливо бросил Мушмакаев.
     Михаил одним прыжком вернулся в  свою  комнату,  но  закрыть  дверь  не
успел,  а  потому  быстро повернулся, сделав вид, что собрался выйти. Увидев
Гадаева, Жамбулат просверлил его взглядом, но ничего не сказал  и  вышел  из
дома.
     Если  Жамбулат  доберется до Хасавюрта и не обнаружит на месте Лома, он
сразу заподозрит неладное, и весь их план начнет рассыпаться, как  карточный
домик.  Но  что  Михаил  может  сделать  в данной ситуации? Ничего. Остается
только ждать и надеяться на лучшее. Размышляя, Михаил даже не сразу заметил,
как в комнату вошла молодая женщина, дородная, с пышным бюстом  и  не  менее
пышным  задом, с огромными зелеными глазами и копной светло-русых волос. Под
прозрачным коротеньким  халатиком  на  ней  ничего  не  было.  Она  подошла,
положила пухлую руку на плечо Михаилу.
     --  Устал, миленькай? -- с украинским акцентом произнесла она. -- Миша,
кажется? А меня Катериной зовут. Нравится тебе это имя?
     -- Очень, -- сказал Михаил.
     -- Тогда раздевайся и ложись. Я тебе массаж сделаю. -- Катерина  начала
раздевать его. -- Какой же ты худющий! -- по-бабьи всплеснула она руками.
     --  Ничего  себе  --  худющий, -- усмехнулся Михаил. -- При росте в сто
восемьдесят сантиметров девяносто килограммов...
     -- Не знаю про твои килограммы, но я бы  тебя  подкормила,  --  заявила
Катерина.  --  Мужика, должно быть как можно больше. А то ляжет сверху, и не
чувствуешь ничего: чи есть кто, чи не.
     Продолжая болтать, Катерина ловко раздела Михаила до трусов, уложила на
живот на огромную тахту и начала делать массаж.
     -- Ты не думай, я курсы  профессиональных  массажисток  закончила...  У
Киеву...  А  тело  у  тебя  ничего:  сильное...  Спортсмен,  наверное?..  --
Спрашивая, она и не ждала ответа. -- Не, не похоже, да и  шрам  на  спине...
Военный, наверное... Видно, повоевать пришлось...
     Пальцы  у  нее  были  сильными,  уверенными, и Михаил почувствовал, как
усталость действительно уходит. Но трахаться ему совсем не хотелось.
     Промассировав спину, Катерина решительно спустила пониже  его  трусы  и
начала  поглаживать  ягодицы.  Это  было  уже  слишком.  Осторожно, чтобы не
обидеть женщину, Михаил натянул трусы обратно.
     -- Ты что, стесняешься меня? -- удивилась Катерина.
     -- Нет, просто я сейчас не в настроении.
     -- А зачем тебе настроение? Расслабься, я все сама сделаю. -- Она вновь
взялась за трусы, но Михаил удержал их руками.
     -- Как ты сюда попала? -- спросил он, чтобы отвлечь Катерину.
     -- Как? -- Она вздохнула. -- Ты знаешь, что творится у  нас  сейчас  на
Украине? Работы не найти, а если и найдешь, то получаешь столько, что хоть в
гроб ложись. И месяцами не платят. У меня старики на руках да двое ребятишек
малых.
     -- А муж?
     --  Муж?  --  Она поморщилась. -- Лучше б его, паразита, не было вовсе,
пропойцы  проклятого!  Поначалу  я  в   Москву   ездила,   подрабатывала   у
"Националя",  потом  толстеть  стала,  а  там  толстушки  не  очень... Вот и
согласилась сюда поехать... -- Катерина машинально продолжала делать массаж.
-- Если ты не хочешь вообще женщину --  это  одно,  но  если  ты  не  хочешь
меня...
     -- Ты здесь ни при чем, -- мягко сказал Михаил.
     --  Тогда  пойдем в ванную -- я тебя искупаю. Только не говори Хозяину,
что у нас ничего не было, -- прошептала она испуганно.
     -- Хорошо, -- улыбнулся Михаил и погладил ее по руке. --  Ты  посильнее
потискай меня, а я поору. Тогда он поверит!
     Улыбнувшись,  Катерина  с такой силой принялась массировать, что Михаил
действительно заохал и застонал...
     Как только Гадаев уехал, Савелий приказал всем лечь спать. Матросова  и
Кораблева  не нужно было уговаривать: они свалились на кучу подпревшего сена
и мгновенно  уснули.  Савелий  тоже  уснул  быстро,  но  минут  через  сорок
проснулся, словно кто-то толкнул его в бок. Открыв глаза, он не сразу понял,
где  находится. Услышав ровное дыхание ребят, Савелий улыбнулся. Он взглянул
на светящийся циферблат часов: половина двенадцатого ночи.  Странно!  Почему
он проснулся?
     Стараясь  не  шуметь, Савелий осторожно выглянул наружу: было так тихо,
что он слышал биение своего сердца. Ладно, все равно  теперь  не  заснуть...
Высоко  в  небе  стояла  луна,  и  ее  яркий  свет  заливал все вокруг. Было
прохладно и сыро. Где-то совсем далеко  залаяла  собака,  ей  вяло  ответила
другая...
     Постояв  несколько минут и не обнаружив ничего подозрительного, Савелий
вышел из землянки и подошел к дороге. В свете  луны  дорога  просматривалась
довольно  хорошо.  Интересно,  чем  сейчас  занимается  Михаил?  На месте ли
Мушмакаев? Почему-то Савелий подумал, что, если гонца отправят с утра,  есть
опасность,  что  перехватывать  его  придется при свидетелях, а это не очень
входило в их планы. Судя по всему, Михаил встретился с Мушмакаевым в том  же
месте.  Значит,  гонец может появиться с минуты на минуту. Вряд ли Мушмакаев
будет долго ждать, рискуя потерять выгодных покупателей.
     Савелий еще раз взглянул на часы, и в этот момент ему  показалось,  что
он слышит шум мотора. Всмотревшись, он увидел машину, похоже, даже тот самый
УАЗик,  на  котором  уехал  Михаил.  Стараясь не наступать на ветки, Савелий
быстро побежал к землянке.
     -- Ребята, подъем! -- негромко, но четко приказал он,  и  те  мгновенно
поднялись.
     -- Идет машина. Занять свои места!
     Прихватив  оружие, они быстро вышли из землянки и направились к дороге.
Они заранее определили,  что  Савелий  с  Матросовым  будут  исполнять  роль
патруля, а Денис их прикроет: заляжет за кустом и возьмет на прицел тех, кто
будет в машине. Для большей достоверности Савелий повязал вокруг лба зеленую
матерчатую полоску, но, когда они вышли на дорогу, снял.
     -- Зачем? -- удивился Матросов.
     --   У   меня  есть  другой  план.  Объяснять  некогда,  действуйте  по
обстановке! -- Савелий взял автомат на изготовку.
     УАЗик остановился метрах в пяти от  них.  В  окно  высунулся  бородатый
мужик и бросил:
     -- "Аллах -- пророк"!
     --  Это тебя послал Мушмакаев за нами? -- спросил Савелий, догадавшись,
что тот назвал новый пароль.
     -- За вами?
     -- Брось, парень! То Лом нам мозги парил, теперь ты?
     -- А где Лом? -- подозрительно спросил тот.
     -- Перевез нас через КПП у реки Аргун и  сказал,  чтобы  мы  сами  сюда
добирались. -- Савелий зло сплюнул.
     -- А почему он вас не довез?
     -- Перед КПП ему кто-то позвонил. Может, еще покупатели подвернулись...
     -- А как вы узнали, что я за вами еду?
     --  Ты  что, парень, проверку устраиваешь? -- нахмурился Савелий. -- На
этом же УАЗике приезжал к нам вчера порученец Мушмакаева.
     -- Удди, что ли?
     -- Тьфу, блин! -- взорвался Савелий.  --  Ты  сколько,  бля,  проверять
будешь?  Удди  тоже  был,  но с ним ехал порученец Мушмакаева Михаил. Ты вот
что, земеля, если не доверяешь -- дуй своей дорогой, мы сами  дойдем:  всего
ничего осталось топать. -- Он махнул рукой. -- Пошли, мужики!
     Жамбулат, похоже, уже хотел пригласить их в машину, но тут из-за кустов
появился Денис с автоматом.
     -- Так вас трое? -- подозрительно спросил Жамбулат.
     --  А  что, Лом не предупреждал? Или, может, ты думаешь, у нас в засаде
еще народ сидит? -- Савелия понесло. -- В вашей стране Лимонии не  только  с
автоматами, с пулеметами ходить нужно! Часа четыре назад, бля, столкнулись с
федералами,  едва  на  "кичу" нас не бросили. -- Он вновь смачно сплюнул. --
Пришлось к вашему Аллаху отправить весь наряд. -- Он посмотрел на свою руку,
словно она была еще в крови, и брезгливо вытер об куртку.
     То ли этот жест, то ли уверенный тон Савелия убедили Жамбулата.
     -- Ладно, садитесь, -- решился он. -- Меня Хозяин действительно  послал
за вами. Пусть сам разбирается.
     Савелий "прислушался" к его мыслям.
     "Аллах  их  знает,  может,  все  так  и есть, но очень все как-то... не
очень. Если я ошибусь. Хозяин с меня шкуру спустит! Да и второй вон меня  на
прицеле  держит...  Может,  не  верят, а может... Я вот поеду, а они меня --
хлоп! Ладно, доеду до поста, а там легче будет. Если что  --  ремни  из  них
нарежу!"
     -- Поехали, а то мы все ноги стоптали, -- весело сказал Савелий.
     Они быстро забрались в машину. Савелий сел на переднее сиденье, рядом с
водителем,  Матросов  и  Денис  --  на  заднее.  Когда они садились, Савелию
удалось незаметно подать им знак: "Внимание! Делай, как я!"
     -- Ты что такой недоверчивый, земеля? --  спросил  Савелий,  когда  они
развернулись и поехали в обратную сторону. -- Словно мент расспрашиваешь...
     -- Угадал, -- хмуро ответил тот. -- Я раньше в милиции работал.
     --  Я  ментов за километр чувствую, -- хвастливо заявил Савелий. -- Как
зовут-то тебя?
     -- Жамбулат.
     -- А меня Серегой. Кликуха -- Бешеный. Может, слышал?
     -- В России "парился"?
     -- В ней, родимой! -- усмехнулся Савелий. --  Слушай,  это  что,  новый
пароль -- "Аллах -- пророк"? Придумали же!
     -- А чем тебе не нравится Аллах? -- угрожающе спросил Жамбулат.
     --  Мне  все  святые  нравятся,  если  помогают. А когда палки ставят в
колеса -- нет. Но Аллах действительно пророк, -- успокаивающе  произнес  он,
так и не узнав, несмотря на свою хитрость, отзыв.
     Савелию  удалось  перехватить  не  только мысли Жамбулата, но и образы,
вертевшиеся у того в  голове:  дежурный  дозор,  неказистый  домик  зеленого
цвета... Савелий понял, что тянуть больше нельзя.
     -- Ты куришь? -- спросил он.
     --  Закурить, что ли, хочешь? -- Жамбулат полез в карман за сигаретами,
и в это же самое мгновение Савелий нанес ему точный удар  ребром  ладони  по
острому кадыку. Жамбулат отрубился, и Савелий ловко перехватил у него руль.
     Остальное   сделал   Матросов:   обхватив   голову   Жамбулата   своими
ладонями-лопатами, он чуть дернул, и гонец отправился к Аллаху.
     Савелий остановил машину.
     -- Что делать-то с ним? -- спросил Матросов.
     -- Сейчас. -- Савелий надел прибор ночного видения и  осмотрел  дорогу.
--  Рискнем! Помогите, -- бросил он, перетаскивая мертвеца на свое место. --
Спрячем в землянке.
     -- Дай Бог, чтобы не  наткнуться  на  кого-нибудь,  --  угрюмо  заметил
Матросов.
     -- Ничего страшного: мы пароль знаем.
     -- А отзыв? Он же не раскололся на отзыв.
     --  А  он  нам  и не нужен. Первыми будем говорить, если что. А вот нам
пусть отзыв скажут!
     -- Не нравится мне все это, -- поморщился Матросов.
     -- Кто не рискует, тот не пьет шампанское, --  усмехнулся  Савелий.  --
Что тебя волнует?
     --  Только  то,  что  проколоться  можем  в  самый  последний момент на
мелочевке.
     -- Откуда такой пессимизм? -- воскликнул Денис.
     -- Честно говоря, сам не знаю, что со мной, -- признался Матросов.
     -- Ты что, боишься? -- тихо спросил Денис.
     -- Да не страх это!
     -- Интуиция? -- спросил Савелий.
     -- Может быть.
     -- Что ж, к интуиции надо прислушиваться, чтобы  в  любой  момент  быть
готовым принять меры. Ладно, ребята, потом об этом поговорим.
     Дорога  была  пустынной. Они быстро отнесли труп Жамбулата в землянку и
на всякий случай засыпали сеном.
     -- Скажи, капитан, ты его вырубил потому, что почуял опасность?  С  ним
ведь легче было добраться до Мушмакаева.
     -- Ты видел его глаза? -- спросил Савелий.
     -- Нет.
     --  А  я видел. Этот бандит -- бывший мент, а это страшная смесь! Он ни
единому  слову  не  поверил,  просто  в  одиночку  действовать  не  решился.
Очевидно, хотел довезти нас до ближайшего поста.
     --  Хочешь  сказать,  что  он мог ослушаться Мушмакаева? -- с сомнением
спросил Матросов.
     -- А он хитрил, сволочь! С одной стороны, у него приказ  Мушмакаева,  с
другой  стороны  -- подозрения и, заметь, весьма обоснованные: мы неожиданно
появились за сотни километров от  того  места,  откуда  он  должен  был  нас
забрать; и Лома с нами нет. Лично я в такой ситуации сразу бы без разговоров
открыл огонь, -- сказал Савелий. -- Слава Богу, что он трусоват оказался.
     Они уже подъезжали к поселку, когда неожиданно перед ними возникли трое
вооруженных  бородатых  чеченцев. Савелий заметил, что в кустах прячутся еще
двое.  У  всех  автоматы,  а  под  камуфляжными   куртками   просматриваются
бронежилеты. Один из них поднял руку, приказывая остановиться.
     -- Кто такие? -- спросил он.
     -- "Аллах -- пророк"! -- уверенно произнес Савелий.
     -- "Зеленое знамя Ислама"! -- ответил тот.
     -- Привет! Мы едем к Мушмакаеву.
     -- А где Жамбулат?
     -- В Хасавъюрт поехал -- Хозяин приказал.
     -- Ладно.
     В  этот  момент  со  стороны  поселка прозвучало несколько выстрелов, и
Савелий незаметно потянулся к оружию.
     -- Что это? -- настороженно спросил он.
     -- Это? -- Боевик усмехнулся. --  Это  наш  командир  балуется.  Дорогу
знаете?
     -- Жамбулат говорил, но ты еще раз объясни. Дом зеленый такой...
     -- Езжай по этой дороге, на развилке поверни налево, третий дом справа.
Аллах акбар!
     -- Пусть его имя живет в веках, -- ответил Савелий.
     Когда они отъехали. Матросов удивленно спросил:
     -- Откуда ты узнал, что Мушмакаев живет в зеленом доме?
     -- А я не знал. -- Савелий пожал плечами -- Предположил.
     -- Капитан, -- позвал его Денис. -- Что ты думаешь о выстрелах?
     -- Думаю, здесь не обошлось без нашего Миши. Помните русскую сказку про
то, как  один  пастух,  забавляясь,  все  кричал:  "Волки!  Волки!" -- и вся
деревня сбегалась? А когда волки и правда появились, ему никто  не  поверил.
Волки его и съели.
     -- Очень поучительная история, -- усмехнулся Денис.
     --  Надеюсь,  что  чеченцы  плохо  знают  русские  сказки,  --  буркнул
Матросов.



     Савелий не  ошибся.  Приняв  ванну,  Михаил  постучался  к  Мушмакаеву,
поблагодарил  его  за  "доставленные удовольствия" и предложил отпраздновать
его приезд. Тот сразу согласился, а когда они достаточно выпили, Михаил, как
бы между прочим, похвастался, что может с пятисеми метров в  монету  попасть
из  пистолета. Мушмакаева это задело, и он предложил посоревноваться. Монеты
не нашлось, поэтому стреляли по спичечному коробку. На  первые  же  выстрелы
прибежала  охрана,  потом заявился Харон. Охрану Мушмакаев прогнал, а своему
лучшему  командиру  предложил  присоединиться.  Тот  пытался  отказаться  от
выпивки,  и  Мушмакаев  начал  злиться.  Испугавшись хозяйского гнева, Харон
согласился и, быстро захмелев, начал стрелять из пистолета, пытаясь  попасть
в  пикового  туза,  укрепленного  на  стене.  Именно эти выстрелы и услышали
Савелий и ребята.
     -- Внимание! -- сказал Говорков. -- Вот  дом  Мушмакаева!  --  Будто  в
подтверждение его слов вновь прозвучало несколько выстрелов.
     --  Если  у  нас  не  выгорит  и  нам  не удастся взять Мушмакаева, как
поступим? -- спросил Денис.
     -- Мушмакаев должен остаться живым, -- категорически заявил Савелий.
     Не успели они выйти из машины,  как  к  ним  подошли  двое  боевиков  с
автоматами.
     -- "Аллах -- пророк", -- настороженно произнес один из них.
     -- "Зеленое знамя Ислама", -- спокойно отозвался Савелий.
     -- Кто вы и к кому приехали?
     -- Мы гости Эльсана Мушмакаева.
     -- Он ждет вас?
     -- Жамбулат сказал, что очень, -- усмехнулся Савелий и добавил: -- Если
не верите, сходите и спросите у него сами.
     Это был психологически верный ход. Савелий слышал, что, когда Мушмакаев
пьян,  к  нему лучше лишний раз не соваться. Савелий был уверен, что трезвым
тот вряд ли станет палить прямо в доме.
     -- Ладно уж, -- сказал охранник. -- Только будьте  осторожнее:  он  там
гуляет вовсю.
     -- А мы к нему с хорошими новостями.
     -- Ну-ну! -- Чеченец покачал головой, и они с напарником посторонились,
чтобы гости могли выйти из машины.
     Савелий  вытащил ключ зажигания, спрятал его в карман и сунул под мышку
пистолет-пулемет, который все время держал наготове.
     -- Готовы? -- повернулся он к ребятам.
     -- Еще вчера, -- ответил Матросов. -- А кто нам откроет дверь?
     -- Кто бы ни открыл -- нужно осмотреться. Стрелять  только  одиночными!
Ладно, с Богом! -- Савелий решительно выбрался из машины.
     Когда  они подошли к дому. Матросов и Денис заняли места по обе стороны
от двери, и Савелий постучал.  Несколько  минут  никто  не  открывал,  затем
послышались шаги. За дверью спросили что-то по-чеченски. "Кого принесло?" --
по интонации догадался Савелий, но промолчал.
     Раздался  металлический  лязг замка, и дверь открылась. На пороге стоял
чеченец с редкой бородой. Увидев незнакомые, явно русские лица, он удивился,
потом нахмурился.
     -- К кому? -- спросил он по-русски.
     -- К Мушмакаеву.
     -- Как доложить?
     -- Гости из Москвы.
     -- А где Жамбулат? -- Настороженность не исчезала из глаз чеченца.
     -- С Ломом куда-то поехал, -- спокойно  ответил  Савелий.  --  Ну  что,
пустишь в дом или нам уехать?
     --  Момент!  --  Шарудин вдруг сунул руку в карман, и Савелий напрягся,
однако охранник достал не оружие, а фонарик. Посветив на машину и рассмотрев
знакомый УАЗик, кивнул. -- Входите! Просто не ждали вас так скоро.
     -- Это все Лом. Хочу, говорит.  Хозяину  сюрприз  сделать.  --  Савелий
пожал плечами. -- Что, празднует? -- спросил он.
     --  Ага,  со  своим  новым  помощничком  завелся. -- Чеченец недовольно
поморщился.
     -- С Михаилом? -- спросил Савелий.
     -- Ну!
     -- Тебя как зовут-то?
     -- Шарудин...
     -- Веди к Хозяину, Шарудин!
     -- Доложить нужно сперва.
     -- Ты ж слышал -- сюрприз.
     -- Сюрприз так сюрприз! Но я вас прощупать должен.
     -- Насчет оружия, что ли?
     -- Ну!
     -- Так бы и сказал сразу, -- добродушно улыбнулся Савелий и вдруг резко
ткнул Шарудина сложенными пальцами точно в солнечное сплетение.
     Тот со всхлипом попытался втянуть ртом воздух, словно внезапно оказался
в вакууме, и потерял сознание. Матросов подхватил его за руки, а Денис -- за
ноги. Они бесшумно внесли чеченца в  сени,  на  всякий  случай  сломали  ему
шейные  позвонки,  положили  в  угол  и прикрыли какой-то валявшейся на полу
рогожей. Когда они вернулись, Савелий  уже  успел  обследовать  дом:  никого
больше  не  было,  только  из  одной  комнаты  раздавались пьяные голоса. Он
подошел  к  двери,  раздумывая,  как  поступить:  Мушмакаев  наверняка   был
вооружен. В этот момент кто-то крикнул:
     -- Шарудин!
     Савелий решительно постучал.
     -- Да входи ты, черт! -- раздалось из-за двери.
     Говорков  решительно  толкнул дверь и шагнул в комнату. Справа от входа
сидел сам Мушмакаев. Он целился из пистолета в игральную карту,  укрепленную
на  стене. У окна стоял Михаил и аккуратно записывал что-то на листке бумаги
-- то ли количество выстрелов, то ли очки. Мушмакаев сидел спиной  и  потому
не видел вошедших.
     --  Шарудин,  неси  еще  патроны!  --  раздраженно  крикнул  он и снова
выстрелил.
     Савелий  выхватил  пистолет,  но  Михаил  незаметно  подал  ему   знак:
"Опасность!" Говорков быстро обернулся, но все равно опоздал.
     Таштамиров  стоял так, что когда Савелий вошел, оказался за дверью. Тот
увидел отражение незнакомого человека  в  зеркальном  серванте.  В  руках  у
чужака  было  оружие.  Не  раздумывая  ни  секунды, Таштамиров резко толкнул
дверь, она ударила Матросова по плечу,  и  тот  от  неожиданности  нажал  на
спусковой крючок. Прогремел выстрел, и Мушмакаев обернулся.
     --  Ты  что,  сучий  сын,  с ума... -- заорал он и осекся, увидев перед
собой незнакомых людей.
     Матросов удержался на ногах и попытался заглянуть за дверь. Таштамиров,
никогда не расстающийся со своим клинком, мгновенно взмахнул  им,  и  острая
дамасская  сталь  рассекла  могучую  шею Александра. Он успел выстрелить, но
промахнулся. Харон опять взмахнул клинком, но опустить уже не успел.
     -- Падаль! -- крикнул Савелий и всадил в Таштамирова подряд три пули.
     Одна пуля раздробила Харону кисть, выбив из  рук  смертоносный  клинок,
вторая  срезала  ухо, а третья пробила череп. Таштамирова откинуло на стену,
он медленно осел на пол  и  затих  навсегда,  не  успев  вознести  последние
молитвы Аллаху.
     Почти  одновременно  раздались  еще  два  выстрела.  Савелий обернулся.
Михаил держал в руках пистолет. Лицо Мушмакаева было  залито  кровью,  и  он
слепо  целился  в  Савелия,  без  конца  нажимая  на  спусковой крючок, хотя
последний патрон только что достался Матросову.
     Говорков подошел к Мушмакаеву, вырвал у него пистолет и ударил наотмашь
рукояткой в лицо. Тот вскрикнул и потерял сознание.
     -- Надень на него наручники, Миша, -- приказал Савелий и  склонился  на
Матросовым, который сидел, прислонившись спиной к дверному косяку и прижимая
к горлу руку. Из-под пальцев у него сочилась кровь.
     --  А  интуиция  меня не подвела, -- пытаясь улыбнуться, прошептал он и
закашлялся.
     -- Не разговаривай, братишка. --  Савелий  одной  рукой  вытаскивал  из
кармана  бинт,  а  вторую положил поверх руки Матросова, зажимавшей рану. --
Сейчас я тебя перевяжу, и мы  поедем  к  Мишиной  сестренке.  --  Он  зубами
разорвал обертку бинта, но Матросов остановил его.
     -- Не трать понапрасну и бинты, и свои способности...
     -- Не говори глупостей! -- рассердился Савелий.
     --  Это  же не порез на пальце. У меня сонная артерия задета... Передай
моей... -- Матросов снова закашлялся, рука его соскользнула с раны, и  кровь
хлынула фонтаном.
     -- Все будет... -- начал Савелий, но тут увидел на груди Александра еще
одну рану  и  понял:  все! -- Не разговаривай. Обещаю тебе: найду и передам,
что ты любишь ее больше всего на свете. Правильно?
     Матросов уже не  мог  говорить,  он  лишь  благодарно  улыбнулся,  чуть
заметно  сжал  пальцы  на  локте  Савелия, потом дернулся всем телом и затих
навсегда.
     Как страшно было видеть этого огромного, веселого парня  мертвым!  Даже
после смерти он продолжал улыбаться.
     --  Господи!  --  воскликнул  Савелий.  --  Сколько еще? За что ты меня
наказываешь. Господи?
     -- Ты же не виноват, -- тихо сказал  Денис,  положив  руку  Савелию  на
плечо.
     -- А кто виноват? Кто?
     -- Может, стоит выйти осмотреться? -- предложил Гадаев.
     -- Нет, сначала решим, что дальше делать. -- Савелий взял себя в руки.
     --  А  что  тут  решать? Берем Сашу и Мушмакаева в машину и уезжаем, --
сказал Денис.
     -- При хорошем раскладе его, -- он кивнул на  Мушмакаева,  --  хватятся
уже утром.
     --  За  это  время  мы  до границы с Азербайджаном не доберемся. Ты это
хочешь сказать? -- спросил Савелий.
     -- Именно! Узнав о том, что случилось, столько добровольцев  отправится
за нами в погоню, что мало не покажется.
     --  Значит,  надо сделать так, чтобы они узнали то, что надо нам. Зачем
мы медицинские документы оформляли?
     -- А кто подтвердит, что на него было покушение?
     -- Мы, -- спокойно ответил Савелий.
     -- И где этот смельчак, покушавшийся на жизнь  Мушмакаева?  --  спросил
Михаил. -- Сбежал, что ли?
     --  Мне кажется, я понял, -- сказал вдруг Денис. -- Капитан, ты хочешь,
чтобы они увидели тело Саши?
     -- А что, есть другой выход?
     -- Но они же могут надругаться над ним!
     -- Сделаем все, чтобы этого  не  случилось,  --  вздохнул  Савелий.  --
Вызовем  охрану,  покажем  им  тело  Саши.  А  если  они  потребуют показать
Мушмакаева, покажем. И скажем, что, перед тем,  как  потерять  сознание,  он
просил отвезти в Аргун, где есть хороший хирург.
     -- Думаешь, поверят? -- сомневаясь, спросил Михаил.
     --  А  что  им  останется  делать?  В крайнем случае просто уберем их и
оттянем время. Мне кажется, рискнуть стоит. А вы что скажете?
     -- Восточная мудрость гласит: "Если ничего не можешь предложить взамен,
то лучше молчи", -- ответил Михаил.
     Савелий вопросительно взглянул на Дениса.
     -- А я -- как все! Когда позовем охрану?
     -- Подожди, подготовиться надо. Миша, держи шприц. --  Савелий  вытащил
из кармана одноразовый шприц, который прихватил из дорожной аптечки. -- Дозу
знаешь?
     -- Обижаешь, капитан! Пришлось немного побаловаться в Афгане. -- Михаил
быстро развел водой щепотку героина, подогрел в ложке, наполнил шприц и стал
перетягивать ремнем руку Мушмакаева.
     Неожиданно тот открыл глаза и мутно посмотрел на Михаила.
     -- Что случилось, лейтенант?
     --  Тебя  ранили,  полковник. А я тебе делаю обезболивающий укол. -- Он
постарался спрятать усмешку, но в этот  момент  Мушмакаев  заметил  Савелия.
Михаил  коротко ткнул его кулаком в шею, Мушмакаев снова потерял сознание, и
Михаил вколол ему в вену внушительную дозу героина. --  Дальше  что  делать,
капитан?
     --  Теперь  нужно  найти  карту,  -- сказал Савелий. -- Она должна быть
где-то в этой комнате. Вперед! -- Он подошел к столу,  где  были  разбросаны
бумаги.
     -- Я видел, как он доставал какую-то карту из этого шкафчика. -- Михаил
показал на шкафчик, висевший на стене.
     Савелий открыл дверцу.
     --  Есть!  -- воскликнул он, достал карту, раскрыл ее и присвистнул. --
Вы посмотрите, что удумали, сволочи! Четыре точки Москвы! И какие! Даже дата
стоит. Вот суки! Там же столько народу будет...
     -- Ее нужно уничтожить, -- заметил Денис.
     -- Не уверен, -- задумчиво  проговорил  Савелий.  --  Наверняка  о  ней
известно  еще  кому-то.  Если ее здесь не найдут, то подозрение первым делом
падет на нас. К тому же они могут все поменять. Конечно, иметь такую карту в
качестве улики было бы не плохо, но... --  Он  вздохнул.  --  Запомните  эти
объекты! -- Потом сложил карту и убрал назад.
     -- Пожалуй, ты прав, капитан, -- согласился Денис.
     -- На то он и командир, -- заметил Михаил. -- Позвать охрану?
     -- Погоди, давай еще раз все уточним. Мы -- покупатели. Взять Матросова
с собой предложил нам Лом. Мы пришли, начали переговоры, а он вдруг принялся
стрелять  в  Мушмакаева. Первым среагировал сам Мушмакаев: выстрелил в него,
потом стрелял я, но промазал, тут не сплоховал  Арон,  который  и  спас  нас
всех. Он нанес ему смертельную рану, но Матросов все-таки успел выстрелить в
него  несколько раз. Кстати... -- Савелий подошел к Александру, подобрал его
пистолет-пулемет, сунул ему в руку свой, затем поднял пистолет Мушмакаева  и
зарядил его.
     -- А этой сволочи? -- кивнул Денис на Таштамирова.
     --  Этот все расстрелял по пиковому тузу, потому и взялся за клинок, --
пояснил Савелий. -- Теперь можно звать охрану.
     В дверь нетерпеливо постучали. Ребята переглянулись.
     -- Нужно открывать, -- решительно произнес Савелий.
     -- Кто пойдет? -- спросил Денис.
     -- Конечно, Михаил. Разговаривай только почеченски! С Богом, Миша.
     Вскинув автомат, Гадаев подошел к двери.
     -- Кто там? -- недовольно спросил он по-чеченски.
     -- Открывай, дежурный! Скажи племяннику, что пришел Джохар Дудаев...


Last-modified: Mon, 25 Jan 1999 13:22:22 GMT

Оцените этот текст: