Оцените этот текст:


               Художественно-публицистический альманах

                              Выпуск 10


                 Новосибирск - Москва - Екатеринбург
                              Июнь 1996
---------------------------------------------------------------
Оригинал этого документа лежит здесь:
Альманах "Та сторона" клуба "Лоцман"
Один из  выпусков  я  перетащил  к  себе - ибо на
"родине" альманах лежит в за-arj-ованном виде.
---------------------------------------------------------------



Критика

      Евгений Савин
   В плену Великого Кристалла

      Виталий Каплан
   Религиозные мотивы в творчестве Владислава Крапивина
         1. Зачем я об этом пишу
         2. Что же тут религиозного?
         3. Любовь
         4. Соборность
         5. Молитва
         6. Великое Служение
         7. Манекены
         8. Как это у него получается?
         9. На Дороге

      Виталий Каплан
   Пройдя сквозь Тьму,  обжегшись Светом...
         (О новых произведениях С.Лукьяненко)

Мнения

   От редакции

      Виталий Каплан
   От грез очнувшись (Грустные отклики на грустную тему)

      Сергей Переслегин (Из переписки в компьютерной сети FidoNet)

      Сергей Лукьяненко, Сергей Переслегин (Из переписки в сети FidoNet)

Отряды и неформальная педагогика

      Михаил Кордонский
   Под управлением любви
         (Сказка в трех диалогах, одном монологе и двух документах)

   Объявления, Исправления и добавления к списку адресов
....................................................................

   Мнение авторов может не совпадать с мнением редакции!
....................................................................
   (c) Р.Ахметшин, Д.Ватолин, А.Куклин, Ю.Никитин, 1995
   (c) Верстка Д.Ватолин, Ю.Никитин, 1995
   (c) Рисунок Е.Стерлиговой, 1985
   Адрес редакции: 630078, г. Новосибирск, ул. Ватутина, 17-46
   Сетевые адреса: FidoNet: 2:5080/65.2 (Ю.Никитин)
   FidoNet: 2:5020/290.11,
e-mail: kirill@glas.apc.org (Subj: "For Dmitriy") (Д.Ватолин)
   FidoNet: 2:5080/2, e-mail: lorien@spark.e-burg.su (А.Куклин)
   Дата последней редакции 6.06.96. Текстовый вариант 14.06.96.
....................................................................

   Редакция благодарит  Юлю  Приходько из города Дубны,  которая нашла
время внимательно прочитать черновой вариант ТС-10 и выловила там  не-
мало ошибок.
....................................................................





                                             Евгений Савин (г. Калуга)


   Достаточно привычным  и  даже  банальным является утверждение,  что
каждый писатель создает на страницах (вернее,  "за" страницами)  своих
книг целый мир, мир этого писателя. В наибольшей степени это положение
справедливо для фантастики,  поскольку именно данный жанр предполагает
не  столько описание реальности существующей,  сколько реальности воз-
можной,  мыслимой. Владислав Крапивин в этом отношении интересен пото-
му, что он выступает не только как фантаст, но и как сказочник и "реа-
лист".  В этой связи можно предполагать,  что в его творчестве находит
отражение особого рода задача - задача согласования описываемых миров,
задача их синтеза. Раскроем это положение более подробно.
   Действительно, почему,  собственно,  для писателя так уж необходимо
создание некоторого мира, "своей реальности"? Особый интерес представ-
ляют здесь случаи, когда такая необходимость возникает в самом процес-
се  творчества,  а  не  ставится писателем как задача с самого начала.

   /Такая задача ставится и решается, например, писателями, работающи-
ми, условно говоря, в жанре "фэнтези". Здесь изначально конструируется
некоторая страна,  мир, развивающийся по своим особым законам, имеющий
автономную пространственно-временную организацию (особую "географию").
Лишь затем создается собственно сюжет, событийная канва, нередко в ви-
де мифа,  героического эпоса и т. п. Аналогично обстоит дело и в таком
жанре,  как романутопия.  Здесь автор строит модель идеального мира, а
затем организует сюжетную схему таким образом,  чтобы читатель получил
об этой модели наилучшее представление./

"Обычный" писатель, продумывая фабулу и сюжет своего произведения, со-
вершенно  сознательно выхватывает лишь какой-то относительно замкнутый
на себя "кусок" мира (либо  реального,  либо  мыслимого).  Несомненно,
этот  кусок должен быть в достаточной степени типичен,  представителен
по отношению к целому,  которое за  ним  стоит.  Чем  успешнее  сделан
"срез" с мира,  тем выше ценность произведения. Однако редкий писатель
ограничивается лишь одним произведением. Рано или поздно он берет сле-
дующий "кусок" реальности, художественно обрабатывает его, превращая в
рассказ, роман или повесть. А затем он берет третий, четвертый и т. д.
И  на определенном этапе перед писателем встает вопрос весьма специфи-
ческого свойства:  как соотносятся между собой описанные им в его про-
изведениях  "куски" действительности?  Какое отношение имеет,  скажем,
Марья Ивановна из первого его  рассказа  к  Александре  Степановне  из
третьего?  Для "реалиста" этот вопрос, в конечном итоге, не так актуа-
лен.  Здесь целое,  стоящее за частями,  подразумевается - оно  просто
есть,  это  существующий  мир,  существующая реальность.  Все решается
просто:  Марья Ивановна живет в Ленинграде,  а Александра Степановна в
Коломне;  Марья Ивановна родилась в 1941 году, а Александра Степановна
- в 1956-м. Выдуманные события достаточно просто проецируются на соци-
ально-исторический фон; успешность проекции зависит от опыта читателя,
от того,  что у него лично связано с этими самыми городами  и  с  этим
временем.
   Иначе обстоит дело для фантаста.  Описываемой им реальности нет, не
существует. Единственным способом ее возможного существования являются
ее "части", описанные писателем. Крапивин, конечно, фантаст. Более то-
го, в силу разного рода причин и его реалистические произведения несут
на себе налет этой фантастичности. Это проявляется прежде всего в том,
что события происходят в местах,  реально не существующих. Как правило
это все те же Екатеринбург и Тюмень, "спроецированные" на самые разные
пространственные и временные "ландшафты". Так, областной город, описы-
ваемый в "Колыбельной для брата" и "Журавленке и молниях", должен, ес-
ли  исходить  из некоторых географических примет,  находиться где-то в
Орловской области, хотя это, очевидно, Свердловск. В силу этих особен-
ностей  творчества В.Крапивина,  им особенно остро должна переживаться
проблема прерывности описываемой реальности.  Как же писатель справля-
ется с ней?
   Сначала используются традиционные приемы.  Первые рассказы писателя
связывает общность героев,  они как бы слепляются в более крупные бло-
ки.  За общностью героев стоит и общность места действия. Так, появле-
ние  Деда в "Журавленке и молниях" выполняет как раз эту функцию.  Две
части реальности скрепляются,  становятся единым целым, создается ощу-
щение непрерывности описываемой реальности. Кирилл и Журка в этой неп-
рерывной реальности вполне могли бы встретиться.  Собственно, этого не
происходит только потому,  что Журка отказывается от предложения Лидии
Сергеевны познакомить его с Кошкаревым.  Следует отметить, что на этом
этапе  непрерывность создается в значительной степени спонтанно,  а не
преднамеренно.  Другими словами,  создание непрерывности не  выступает
как  специальная задача.  Поэтому есть и границы,  прежде всего прост-
ранственно-временные.  В романе Стругацких "Понедельник  начинается  в
субботу" герой,  путешествуя по описываемому будущему,  сталкивается с
его неоднородной плотностью:  отдельные века заселены очень плотно,  а
другие,  напротив,  оставлены пустыми.  Подобную ситуацию можно наблю-
дать,  если отправиться в мысленное путешествие  по  миру  В.Крапивина
выстроенному им к концу 70-х годов.  Здесь существуют огромные незасе-
ленные времена и пространства, хотя и освоенные "острова" также доста-
точно обширны,  ведь к этому моменту В.Крапивиным уже написаны крупные
блоки произведений ("Мальчик со шпагой",  "Тень Каравеллы", "Та сторо-
на, где ветер"). Однако, это изолированные острова. Между ними громад-
ные расстояния.  Как связать, скажем, "Я иду встречать брата" и "Маль-
чик со шпагой"? Таким образом, "мир Крапивина" на этом этапе выступает
как непрерывный лишь на отдельных участках.  Условно говоря,  это этап
"блочной реальности". Заметим, что большинство писателей-фантастов ос-
танавливаются именно на этом этапе и далее идут лишь по пути "укрупне-
ния блоков".  Однако,  В.Крапивин идет дальше.  Он осуществляет синтез
отдельных блоков в единое целое.  Представляется уместным выделить три
этапа такого синтеза,  три стадии, которые нашли свое отражение в про-
изведениях:  1) "Голубятня на желтой поляне"; 2) "Острова и капитаны";
3) "В глубине Великого Кристалла".
   В "Голубятне..." лишь предприняты  определенные  попытки  проложить
пути синтеза,  это своего рода пробный эксперимент. И хотя в рассужде-
ниях Альки встречается нечто похожее на "теорию Кристалла",  эта "тео-
рия" не выступила в качестве подлинного мирообразующего закона, не бы-
ла реализована в романе,  не отразилась на его структуре. Как отмечает
сам автор ("Уральский следопыт",  1985, э11), сначала части романа во-
обще не выступали для него как части некоторого целого.  Лишь на опре-
деленном  этапе  появлялась  идея соединить,  синтезировать две части,
скрепить их третьей.  И,  несмотря на то, что свое намерение автор вы-
полнил,  чувствуется определенная натянутость этой третьей части. Кра-
пивин словно пытается собрать воедино все разбежавшиеся линии  романа.
Пожалуй,  самая  большая  нелепость  в романе - это финал его "земной"
части:  гибель Гельки Травушкина.  И автор чувствует это,  в своем ин-
тервью он пытается рационально обосновать необходимость этого эпизода.
Однако, сам факт, что писатель комментирует, объясняет свое произведе-
ние,  свидетельствует о том, что произведение не самодостаточно; необ-
ходимость гибели Травушкина не может быть объяснена "изнутри"  романа.
Полагаю,  что  все рациональные конструкции,  созданные для объяснения
некоторого смысла выражаемого этим персонажем,  вторичны,  производны.
Разгадка  состоит  в  том,  что этот герой является изначально лишним.
Откровенно говоря,  не совсем ясно, почему автор решил во второй части
подать все события глазами Гельки,  с его точки зрения. Ведь централь-
ными фигурами,  связывающими роман как целое,  являются Юрка,  Янка  и
Глеб Вяткин.  Гелька выпадает из этой системы: автор не находит ничего
лучшего,  как установить некую полумистическую связь  Гелька  -  Маль-
чик-с-ящеркой.  После разрыва кольца (железнодорожной линии), автоном-
ное существование обретают два мира: Планета и Земля, причем последняя
представлена  в романе именно как "мир Гельки" (в том смысле,  что все
события,  все происходящее,  оценивается с его точки зрения,  то  есть
Гелька - своеобразный "центр" этого мира). Однако, моделью освобожден-
ного,  единого мира В.Крапивин выбирает освобожденную галактику,  а не
Землю:  именно на Планете в конце концов собираются все герои. Поэтому
автору приходится устранить Гельку как своеобразный центр второй авто-
номии,  ведь двоемирие недопустимо. Финальная перекличка барабанщиков,
собранных Крапивиным из написанных ранее книг,  а  также  из  реальной
жизни  -  это лишь внешнее соединение разорванных миров воедино,  а не
идущее изнутри.  Сбор барабанщиков лишь указывает  на  желание  автора
осуществить  синтез более продуманно.  И этот замысел осуществляется в
"Островах и капитанах".
   Я не собираюсь анализировать содержание "Островов",  смысловую сто-
рону романа.  Речь пойдет скорее о структуре. Автор пытается найти не-
кую общую идею,  которая могла бы выступить как смыслообразующее ядро,
основная закономерность выстраиваемой им единой космогонической  моде-
ли,  объединяющей  как  книжные миры и "книжных" героев,  так и реаль-
ность.  Выстроенная автором фабула однозначно указывает на такое жела-
ние:  здесь есть как реальность, так и "описываемая реальность" романа
Курганова.  Центральную идею "Островов" можно обозначить как "всеобщая
взаимосвязь  всех вещей и явлений".  Крапивин буквально околдован этой
идеей.  В романе нет ни одного лишнего героя,  ни одного лишнего собы-
тия.  Все связано со всем - такова основная формула романа. Здесь пос-
тоянно звучит вопрос:  что было бы,  если бы..., чего не было бы, если
бы... Нет нужды загромождать наше повествование лишними цитатами. Их в
подтверждение этого тезиса можно найти сколько угодно,  поскольку  все
герои  романа  постоянно рефлексируют,  осмысляют всевозможные причин-
но-следственные связи. Если бы Гай не нашел пресловутую гранату, то он
не кинул бы ее Толику,  и тот не принялся бы его успокаивать, и не вы-
ронил при этом обратный билет на автобус,  и не поехал бы  на  вокзал,
где его убили бандиты.  Если бы Наклонов не пришел читать повесть Кур-
ганова,  то Егор не задержался бы в школе и не встретился бы с  Михаи-
лом...  Подобными связками скреплено, и достаточно крепко, все полотно
романа.  Здесь уже нет той мозаичности,  которая присутствует в "Голу-
бятне"  -  мы  имеем дело действительно с целостностью.  Заметим,  что
структурная схема,  в соответствии с которой построен роман, обнаружи-
вает  удивительное сходство со схемами индийских фильмов,  заполнивших
киноэкраны 50-х, или латиноамериканских телесериалов. Мотивы "приемно-
го  сына",  узнающего вдруг свое подлинное происхождение,  неожиданной
встречи родственников, меняющей жизнь главного героя, весьма характер-
ны как для сериалов,  так и для романа. Это сходство, кстати, отмечает
в последней книге романа Егор. Дело здесь как раз в том, что и сериал,
и  роман  выстраиваются по одной и той же схеме,  где упор делается на
всеобщую взаимосвязь всех вещей и явлений.  Именно эти  связи  придают
целостность как многочасовым сериалам, так и огромному роману В.Крапи-
вина.  Содержание этих связей - человеческие отношения друг к другу  -
фиксируется автором в последней книге романа,  где герой размышляет по
этому поводу: "Вот дурак, еще прошлой осенью думал, что книги - беспо-
лезны. Потому что они о чужих, не имеющих отношения к нему, Егору, лю-
дях...  А люди все имеют отношение друг к другу. Даже те, которые жили
в  разные  века.  Вон как в жизни Егора сплелись судьбы Крузенштерна и
Толика Нечаева, Головачева и Курганова, Резанова и Алабышева... Не бы-
ло его?  Да нет же, был, раз столько мыслей о нем и столько из-за него
событий!" Итак,  реальность,  ее свойства в общем не зависят от  того,
описываемая она или действительно существующая. Ключевое отличие "Ост-
ровов" от "Голубятни" в том,  что здесь присутствует большая продуман-
ность  событийного плана именно с точки зрения взаимосвязей и взаимов-
лияний.  Если в "Голубятне" эти самые взаимосвязи в  какой-то  степени
завязались сами,  причем так,  что автор не очень успешно их распутал,
то в "Островах" - завязаны совершенно сознательно, продуманы все дета-
ли.  Сделаем еще одно важное замечание.  То, что целое в данном случае
больше суммы частей - это ясно. Однако Крапивину удалось реализовать и
иной принцип:  часть здесь равновелика целому,  парадоксальным образом
отображает все целое,  а поэтому независима от целого.  Так,  не имеет
большого значения с какой части начать чтение.  (Я,  например, сначала
прочитал третью, а лишь почти год спустя - первую и вторую, но это ни-
чуть  не  помешало  пониманию.) В "Островах" Крапивин впервые построил
такую модель повествования, но с наибольшей определенностью этот прин-
цип построения был реализован в цикле повестей о Кристалле. В действи-
тельности, вопрос, ответ на который содержится в этом цикле, поставлен
в "Островах",  в размышлениях Егора: "А вообще, что такое будущее? То,
чего еще нет, или оно где-то уже есть? Может, это просто прошлое с об-
ратным знаком?  Может,  люди найдут способ докопаться до самой большой
тайны:  что такое время? Чтобы нынешние дни, и те, которые давно прош-
ли,  и те, которые еще только будут, связать воедино? И соединить всех
людей...  Чтобы Егор мог ворваться в каюту Головачева и выбить из  его
рук пистолет...  Конечно,  это фантастика, но иногда (как сейчас вот!)
кажется,  что еще немного и тайна времени раскроется.  Словно ее можно
постичь без формул и математики,  а вот так,  напряжением чувств.  Вот
еще совсем немного...  Кажется,  это не труднее, чем вспомнить забытое
слово. Уже и буквы, из которых оно состоит, известны... Последнее уси-
лие нервов - и буквы рассыпались,  прыгают, мельтешат, как воробьи..."
В  "Островах и капитанах" как произведении реалистическом ответ на эти
вопросы вряд ли мог быть дан.  Здесь своего рода материальным  носите-
лем,  воплощением  всеобщей взаимосвязи всех вещей и явлений выступают
человеческие отношения.  Действительно,  Крузенштерн и,  скажем,  Егор
Петров  связаны  лишь  косвенно,  через сложную цепь опосредствований:
Курганов писал книгу о Крузенштерне,  которую прочитал Толик Нечаев  и
заинтересовался ей,  позднее встреча Толика и Шурки Ревского произошла
именно на корабле,  названном в честь мореплавателя;  из-за  заседания
литературного клуба,  на котором Наклонов читал рукопись о Крузенштер-
не,  Егор задержался в школе и встретил Михаила и т. д. Это, собствен-
но, и есть та закономерность, поисками которой занят Михаил.

   /"Видишь ли ... (говорит Михаил - Е.С.) Ты не думай, что я в приме-
ты верю или что-то подобное. Просто есть какая-то закономерность (выд.
мой - Е.С.) Я не до конца разобрался,  но есть (...) Я говорю  о  Кру-
зенштерне, (...) Будто но до сих пор..., ну что-то решает в нашей жиз-
ни,  как-то сводит всех нас...  Ведь ты (Егор - Е.С.) из-за встречи  с
писателем задержался в школе,  и поэтому мы встретились у директора. А
писатель-то рассказывал о Крузенштерне..."/

Она вполне реалистична.  Но не лежит в основе мира, описываемого писа-
телем,  не выступает как закономерность материального, предметного ми-
ра. Однако, она найдена, а ее перенос в сферу материального мира может
быть  совершен  фантастическими средствами:  так появляется (впервые у
Крапивина) сам мир как некое целое,  как космогоническая модель  Крис-
талла.
   В рамках  этой  модели  могут быть получены достаточно убедительные
ответы на вопросы, подобные поставленному выше (насколько убедительной
можно  считать  вообще фантастическую аргументацию).  Постижение тайны
времени здесь действительно достигается  "без  формул  и  математики",
"усилием нервов", "напряжением чувств". Более того, этот способ пости-
жения оказывается,  по мнению автора, более органичным и естественным,
чем иной,  инструментальный способ.  Время и пространство в космогони-
ческой модели теряют определенность, их значимость предельно мала. Так
же,  как в "Островах и капитанах",  отдельные повести цикла независимы
от целого, то есть представляют определенный фрагмент мира, равновели-
кий  этому миру.  Причинно-следственные связи здесь уже не нуждаются в
специальном "носителе" (человеческих отношениях),  а выступают как не-
обходимые и органично присущие самому миру как единому целому.  Всякое
действие (или даже просто мысль) вызывает бесчисленное множество  пос-
ледствий,  возмущений,  распространяющихся по всей Вселенной. ("Раньше
думали,  что для больших событий нужны большие усилия.  А оказывается,
достаточно одного щелчка, чтобы по граням мироздания пошли трещины", -
говорит Павел Находкин в  "Крике  петуха".)  Собственно,  это  главная
мысль автора, выраженная им в цикле как целостном произведении. С дру-
гой стороны,  в рамках единой космогонической модели мира теперь обре-
тает определенность связь всех "кусков" мира,  описанных во всех прош-
лых и будущих произведениях писателя.  Эти "куски" мира  можно  отныне
трактовать  как грани Великого Кристалла.  Принципиальным является тот
момент,  что все написанное (а не только повести из цикла о Кристалле)
занимает определенное место в отношении некоторой целостности.
   Единая модель типа Кристалла - весьма удобное изобретение писателя.
Теперь его, очевидно, не сковывают формальные рамки "правдоподобности"
происходящего.  Можно даже допустить оплошность и заселить один и  тот
же  фрагмент мира совершенно разными героями,  объяснив это хитростями
типа временной петли.  На вполне научной,  рациональной  основе  можно
дать ответ на вопрос,  скажем, об условиях, в которых возможна встреча
Вальки Бегунова и Алешки Тополькова,  Сергея Каховского и Ярослава Ро-
дина. Если бы писатель уже не использовал прием сбора всех "барабанщи-
ков" Вселенной в "Голубятне",  то он был бы более уместным в  цикле  о
Кристалле (ср.  "сборы" Пограничников в "Крике петуха" и "Белом шарике
Матроса Вильсона").  Однако в этой космогонической  определенности,  в
этой  завершенности и кроется потенциальная ловушка,  "волчья яма",  в
которую может попасть писатель;  создав такую исчерпывающую модель, он
становится ее пленником.
   Такое "попадание  в  плен"  можно  рассматривать  в  двух  смыслах.
Во-первых,  в контексте модели реальности обретают зловещую определен-
ность не только "куски" реальности, описанные в прошлых произведениях,
но  и те ее части,  которые могут быть потенциально описаны в будущих.
Писатель,  таким образом,  оказывается в некотором смысле несвободен в
своем творчестве,  а последнее утрачивает прелесть спонтанности.  Я бы
сравнил это с ситуацией в химии до и после открытия периодического за-
кона.  После  фундаментального  труда  Менделеева могли быть в главных
чертах предсказаны все свойства еще неоткрытых элементов и сам процесс
их поиска сразу лишился некоторой таинственной привлекательности.  За-
полнять белые пятна таблицы - это, во многом, унылая, рутинная работа.
Однако,  подобная работа предстоит и писателю, построившему космогони-
ческую модель.  Кроме того, даже эта рутинная работа не может быть до-
ведена до некоторого удовлетворительного завершения,  ведь потенциаль-
ное число граней Кристалла бесконечно.  Цикл о Кристалле принципиально
не может быть закончен. Писатель обречен умножать число "освоенных" им
граней Кристалла,  но поскольку делает он это в своей манере  и  своем
стиле,  то  он фактически умножает варианты одной и той же реальности.
Во-вторых, писатель попадает в плен в том смысле, что он вовлекается в
описываемый  им мир,  становится его участником.  Ведь космогоническая
модель описывает весь мир,  следовательно, и тот его фрагмент, в кото-
ром пребывает сам писатель; для него уже не остается некоторой вневре-
менной и внепространственной точки или места.  Но это не самое  страш-
ное. Самое страшное - это то, что оказавшись "вовлеченным" в описывае-
мый мир,  писатель утрачивает свою роль как активного, творческого на-
чала этого мира, поскольку в масштабе своей собственной модели он лишь
песчинка,  микроб,  молекула.  В этом, конечно, мало приятного. Налицо
существенный кризис.  И этот кризис блестяще описан В.Крапивиным в по-
вести "Лоцман".
   Эта повесть  вообще необычна,  нехарактерна для Крапивина.  Никогда
еще писатель не проецировал в такой  степени  свой  собственный  опыт,
свое "я" на одного из героев (в данном случае - это писатель Игорь Ре-
шилов). Кто он? По собственному определению, он "беглец в свою послед-
нюю сказку",  в мир, построенный им самим. С творчеством он "завязал";
причин,  побудивших его принять такое решение  мы  не  знаем,  однако,
вполне резонно предположить,  что он оказался в ловушке, подобной той,
которую мы описали выше. Его творчество, а значит, и сама жизнь, лиши-
лись всякого смысла; он болен не только телом, но, более всего, душой.
Убежав в описанный им мир,  он оказывается  совершенно  беспомощным  в
этом мире,  хотя и является его "творцом". Однако, творческой силы ли-
шилось только сознание, бессознательное по-прежнему повелевает в мире.
Интересно,  что обращается Решилов к своему бессознательному не непос-
редственно, а опосредствованно - через зримое его воплощение в образе,
ни много ни мало,  самого Иисуса Христа.  К нему (самому себе, к своей
"отчужденной" части) он обращается за советом и помощью. В остальном -
он покорно следует за "лоцманом" Сашкой, который открывает для Решило-
ва им самим сотворенные миры.  Лишь один раз на протяжении повести пи-
сатель  Решилов "вспоминает" о том,  что это он Писатель,  он Творец -
когда Сашка в соответствии со странной логикой разбивается на  самоле-
те.  Тогда  Решилов  последним  усилием сознания (?) "делает,  что это
сон".
   В "Лоцмане"  присутствует  важный  для  В.Крапивина мотив - Решилов
ищет Тетрадь, ищет написанное. Тем самым автор пытается показать приз-
рачность той грани, которая отделяет описываемое от реального. На пос-
ледних страницах книги эта грань и вовсе исчезает. По странному закону
"стереоскопа" возникает подлинная описываемая реальность.
   Сказочную фантастику Крапивина отличает важная черта:  сюжет разви-
вается не изнутри (в силу "саморазвития характеров героев"),  а извне;
источником его  движения  выступает авторская воля.  /Подробно об этом
см.  статью М.Липовецкого "В одеждах  романтики"  (Лит.обозрение,  э5,
1988, с.49-50)./ Отсюда - налет неестественности, ненатуральности, ха-
рактерный,  например,  для таких вещей,  как "Чоки-чок",  "Возвращение
клипера  Кречет"  и др.  С этой точки зрения "Лоцман",  вообще целиком
умозрительное, "волевое" построение. Однако, смысл в том, что в данном
случае писатель,  прихоть которого является основным фактором развития
событий,  находится не "извне", а "внутри" самого произведения, внутри
построенного им мира,  в описываемой реальности.  Но парадокс: "строи-
тель", Творец оказывается лишним, ненужным в этом мире. И Решилов пос-
тоянно мучается от этой своей ненужности.  Впрочем,  эту ненужность он
ощущает сознательно,  а бессознательным творческие импульсы направлены
на  то,  чтобы видоизменить мир таким образом,  дабы ликвидировать это
чувство дискомфорта.  Так, Решилов не хочет, конечно, Сашкиной болезни
сознательно,  но бессознательное его желание именно таково.  Он хочет,
ему нужно иметь рядом с собой именно беспомощное,  беззащитное сущест-
во,  которому  он  мог бы стать помощником и защитником.  На последних
страницах повести именно так решается для Решилова проблема смысла его
жизни.

   /"... все  годы страх был частью моего существования.  Страх за Ла-
риску, за Дениса, за их непрочное бытие в нашем, безжалостном, как же-
лезо,  мире. В самые счастливые моменты, в самые беззаботные дни он не
оставлял меня совсем,  а только милостиво слабел, как слабеет огонек в
лампе  с приглушенным до отказа фитилем.  Потом дети выросли,  и страх
постепенно ушел.  А если он и возвращался,  то был уже другим - не той
неизлечимой  боязнью  за беззащитных существ,  которым грозят все беды
земные... Первое время я был даже благодарен судьбе за избавление души
от постоянного гнета.  Не понимал,  что отсутствие страха - это и есть
старость.
   А теперь  это  вернулось.  Маленький  лоцман  посапывал под маминым
платком,  и жизнь обретала простой смысл.  Пока лоцман пытается соеди-
нить разные пространства мира,  его должен кто-то охранять. Тут уж ни-
куда не денешься..."/

   /Здесь также перекличка с типом "барабанщиков" (см.  мою статью "За
порогом голубятни", ч.2, "Судьба барабанщиков")./

   В финале  повести Решилов все-таки находит пресловутую Тетрадь.  Ее
возвращение,  в данном случае,  символизирует обретение им  утраченной
части самого себя ("Мальчика в душе") - своих творческих способностей.
Решилов снова начинает писать, творить, конструировать очередной учас-
ток мироздания.  И не случайно эта повесть о мальчике из Назарета, как
мы помним,  является для Решилова воплощением его собственных творчес-
ких сил,  символическим образованием,  опосредствующим его "общение" с
собственным бессознательным.  Таким образом,  когда Решилов пишет  по-
весть  о Мальчике,  он как бы вновь обретает эти силы;  уже не Мальчик
является движущей силой,  фактором развития событий,  а сам Решилов. В
некотором смысле он становится выше Мальчика, обретает над ним власть.
Он вновь становится подлинным Творцом.  Однако следует  заметить,  что
Решилов  все-таки не вырывается из ловушки полностью.  Хотя творческие
способности, дар писателя к нему и вернулись, его творчество все равно
отныне не спонтанно и свободно, а до известной степени управляется не-
которой схемой, моделью. Он, таким образом, обречен, хотя бы и обладая
творческим  даром,  находиться внутри Великого Кристалла и целенаправ-
ленно заполнять его грани.  "Лоцман" имеет странноватый  подзаголовок:
"Хроника неоконченного путешествия".  И это не случайно. Это путешест-
вие и не может быть закончено,  так как бесконечно число граней  Крис-
талла.  Так что писатель Решилов,  хочет он того или нет, будет вечным
пленником собственного творения,  поскольку главное его достоинство  -
глобальность  и всеохватность модели - есть одновременно и главный не-
достаток - ограничение свободы творчества некоторыми рамками.
   Однако все  это относится к Решилову.  А что же В.Крапивин?  Создав
космогоническую модель (Великий Кристалл),  он оказался в  ловушке.  И
чтобы выбраться из нее (полностью,  а не частично), он придумал и осу-
ществил хитроумнейший план.  Собственно, повесть "Лоцман" и есть блес-
тящее исполнение его плана.  Она играет в цикле особую, важнейшую роль
- это и есть завершение.  Парадокс!  Цикл,  как я показал, не мог быть
завершен,  но все-таки он завершен.  Решение проблемы просто и изящно.
Крапивин в "Лоцмане" не просто описывает кризисную ситуацию, в которую
он сам попал; в том-то все и дело, что он описывает не свой кризис, но
кризис писателя Решилова.  Это не Крапивин попал в ловушку, а Решилов.
Парадоксальным образом писатель резко меняет точку зрения.  И вместе с
ним ее должен изменить и читатель: все предыдущие повести цикла оказы-
ваются как бы "вложенными" в "Лоцман",  это "творения" Решилова,  а не
В.Крапивина.  Это он, Решилов, построив модель Вселенной, парадоксаль-
ным образом оказался в нее втянут. Крапивин все это только описал, ос-
таваясь опятьтаки вне любых схем и построений и  сохраняя  бесконечные
возможности для творчества. Несколько упрощая, можно сказать, что Кра-
пивин подставил в ловушку вместо себя Решилова. Последний, таким обра-
зом, такая же жертва, как и Гелька Травушкин. Пожертвовать жизнью пос-
леднего потребовалось,  как мы помним,  чтобы закончить роман,  а "по-
жертвовать"  Решиловым  -  чтобы  закончить принципиально нескончаемый
цикл.

   /Любопытное сопоставление:  Решилов является автором некоего романа
"Станция Желтый гном", где в финале мальчик Валерка "двусмысленно" по-
гибает,  бросившись навстречу поезду.  После этого станция открылась и
был общий праздник.  Эта сцена однозначно проецируется на финал "Голу-
бятни" (с примесью "Заставы на Якорном поле"). Объяснение, которое Ре-
шилов дает Сашке по этому поводу, весьма похоже на аргументацию самого
Крапивина в отношении финала "Голубятни".  Таким образом, "подставляя"
Решилова,  принося его "в жертву" В.Крапивин "искупляет" и свою вину в
отношении Гельки (конечно,  символически),  поскольку Решилов в данном
случае  выступает  как  "заместитель" автора и "причина" гибели Валер-
ки-Гельки./

Впрочем, для Решилова все кончилось достаточно благополучно,  и непри-
ятные  стороны  его  положения заметны только со стороны,  да и то при
очень пристальном рассмотрении.
   Что же дальше?  Не потерял ли В.Крапивин,  отказавшись, в известном
смысле, от своего Кристалла, твердую почву под ногами, некоторую опре-
деленность?  Думаю, что нет. С окончанием цикла о Кристалле бал завер-
шен лишь этап, один из витков спирали творчества писателя. Начало вся-
кого  нового  этапа несет в себе как опасности,  связанные с известной
многовариантностью, неопределенностью развития, так и чувство свободы,
несвязанности теми или иными рамками.
   Очень сложно говорить о том,  что же впереди,  однако  самые  новые
произведения  В.Крапивина  совершенно  неожиданно  оживляют  в памяти,
вступают в резонанс с давними и, казалось бы, уже занявшими вполне оп-
ределенное место романами и повестями. Так, герои "Мальчика со шпагой"
вдруг появляются в "Бронзовом мальчике",  а "Самолет по имени Сережка"
заставляет  вспомнить  и "Летчика для Особых Поручений" и "Ту сторону,
где ветер...". Впрочем, это уже другая история.




                                            Виталий Каплан (г. Москва)


   Я прекрасно понимаю,  что со мной не согласятся, но это меня вполне
устраивает.  Несогласие означает активную работу ума и сердца, что уже
само по себе неплохо.  А вот чего я всегда  боюсь,  так  это  молчали-
во-равнодушного одобрения.
   С самого начала хочу заметить,  что излагаю тут свою точку  зрения,
мнение верующего православного человека.  Боже упаси кого-либо думать,
что я навязываю те или иные мысли и не допускаю права на иной  подход!
Однако  поймите  и меня.  То,  о чем я буду говорить - мое глубочайшее
убеждение.  Это вовсе не интеллектуальная игра,  не интересное допуще-
ние, не мысленный эксперимент.
   Наверное, многое из того, о чем я скажу, кому-то покажется спорным,
неортодоксальным.  И они будут в известной мере правы.  Мой личный ду-
ховный опыт,  к сожалению, весьма скуден, так что вещать от имени Пра-
вославной Церкви с моей стороны было бы нахальством.  И в то же время,
я надеюсь, что заинтересованные читатели смогут разобраться, где я на-
путал,  где сбился и впал в соблазн. Я заранее благодарен за самую су-
ровую критику.
   Итак, Крапивин и религия. Подобная тема лет десять-пятнадцать назад
показалась бы немыслимой,  невозможной. Понятно почему - детский писа-
тель, пионерская тематика, чуть ли не романтика времен военного комму-
низма. Чего еще от него можно ожидать? Таково было устоявшееся мнение.
   Но что же изменилось (не только в стране,  но и в умах), что подоб-
ные слова сейчас не кажутся абсурдом?  Рухнул казенный  марксизм-лени-
низм-атеизм?  Но ведь и до этого официального краха далеко не все были
атеистами (в прямом смысле этого слова).  Занимаясь по вечерам  в  УМЛ
(университете  марксизма-ленинизма),  куда их загоняли кнутом и пряни-
ком, люди забавлялись анекдотами про диалектику. До хрипоты спорили об
НЛО,  о снежном человеке и Шамбале.  И лишь для начальства делали вид,
что мозговые их извилины параллельны основополагающему курсу.  Кстати,
как ни парадоксально это звучит,  в те годы отношение к религии в кру-
гах интеллигенции было куда лучшим, чем ныне. В то же время поклонники
творчества  В.П.  (насколько  я представляю) и не думали рассматривать
его книги с подобных позиций.
   Мне кажется, особой загадки тут нет. И вот почему.
   1) Для того,  чтобы углядеть религиозные мотивы в  чьем-либо  твор-
честве,  надо  все-таки  в религии разбираться.  А в отличие от науки,
чтобы разбираться в религии, необходимо иметь некий внутренний, духов-
ный опыт,  практику веры. Внешнее, теоретическое знание, конечно, нуж-
но,  но явно недостаточно. И поэтому человек, далекий от веры, незави-
симо от своего культурного уровня,  не увидит столь очевидных для иной
неграмотной бабушки вещей.  Тут как в семейной жизни - пока  на  своей
шкуре не испытаешь,  хоть тонны литературы прочти,  ничего не поймешь.
Вот и получилось так,  что пока на страницах произведений В.К. не воз-
никли священники,  храмы,  иконы - до тех пор практически никто ничего
такого не замечал.  На деле же религиозная тема в скрытой  форме  (как
это чаще всего в жизни и бывает) жила в книгах В.П. почти всегда.
   2) Мне кажется,  если художник и в самом деле талантлив,  его твор-
чество всегда будет глубже,  серьезнее и таинственней, чем его же соз-
нательное мировоззрение. Основной инструмент художника (в какой бы об-
ласти он ни творил) - это его душа, его сердце. Если есть что-то глав-
ное в душе,  найдутся и слова, и звуки, и краски. Зачастую бывает так,
что на интеллектуальном уровне человек убежден в одном,  а в его твор-
честве возникает нечто  совершенно  иное.  Настоящий  художник  всегда
больше себя самого.  Вот и с Крапивиным, на мой взгляд, такая же исто-
рия. Каковы бы ни были на тот или иной период его сознательные убежде-
ния  (в  том числе религиозно-философские),  они не слишком мешали ему
выплеснуть на страницы книг то, что рождалось в глубине души (человек,
более приверженный традиционным оборотам, выразился бы "в неизреченной
глубине сердца").
   Однако это  означает,  что пока писатель не заявляет себя верующим,
читатели чаще всего о религиозных мотивах в его творчестве и не  заду-
мываются.  В.П.  верующим себя до последнего времени не заявлял,  да и
сейчас очень осторожно на эти темы высказывается.  За что я ему весьма
благодарен, а почему - скажу в конце этой статьи.
   3) И наконец,  самое главное. Многие люди, даже поверхностно знако-
мые с религией,  даже интересующиеся, не могут перешагнуть некую труд-
ноуловимую грань. Они не могут отнестись "ко всем этим религиозным за-
гибам" всерьез.  И не только из-за недостатка веры,  но, прежде всего,
из-за особого подсознательного страха,  в котором чаще всего не отдают
себе отчета. Принять религию всерьез - это значит по-иному отнестись к
самому себе.  Пересмотреть свою жизнь, что-то существенное в ней изме-
нить.  Ведь если поверить Истине, то неизбежно задашь себе вопрос: что
такое я перед Ее лицом? Совместим ли я с Ней? Как мне теперь дальше-то
жить? Придется выбирать, а выбирать - это всегда резать по живому. Ма-
лоприятное занятие.  Но лишь в этом случае человек действительно начи-
нает чтото в делах веры понимать.
   И поэтому многие поклонники В.П.  просто не в состоянии понять, по-
чему эти книги имеют религиозную подоплеку.  В самом деле, разговоры о
Шамбале,  об НЛО и телекинезе ни к чему не обязывают. Этого не боятся.
А религии боятся. Она мешает жить спокойно.

   /Я не хочу никого обидеть этими словами. Под спокойствием понимает-
ся не столько материальное благополучие,  здоровье и социальная  защи-
щенность,  сколько комфорт душевный,  психологический, боязнь коренной
ломки своих убеждений и неизбежного в случае подобной ломки  душевного
страдания./


   Начну с некоторых общих соображений. Вот рассматриваем мы творчест-
во писателя,  ищем те или иные мотивы, идеи, настроения. А в чем мы их
ищем? Перед нами - целый мир, со своей космологией, географией, переп-
летающимися судьбами героев.  С другой стороны, перед нами - художест-
венное произведение, построенное по своим законам. И важно не ошибить-
ся,  не принять метод за идею,  форму за содержание.  Но тут возникает
вопрос - в чем состоит изображенная писателем реальность?  В сюжете? В
условных допущениях?  В композиции произведения?  В поэтичности языка?
Или все это вещи второстепенные, представляющие интерес для специалис-
та, а реальность не в них?
   По-моему, единственная реальность в данном случае - это сами герои,
их внутренний мир,  пространство их душ. Все остальное - космологичес-
кая идея Кристалла,  например,  чехарда параллельных миров и временных
потоков,  авторские  рассуждения,  симпатии и антипатии по отношению к
тем или иным идеологиям - все это вторично. То есть, конечно, это важ-
но,  это позволяет создать целостное произведение,  но не стоит путать
инструменты с материалом.
   Что это означает практически? Религиозную подоплеку в произведениях
Крапивина следует искать не во внешнем построении сюжета, не в тех или
иных идеологизированных пассажах (чего стоит,  например, "философский"
диспут между Сережей Каховским и дядей Виталием в 3-й  части  трилогии
"Мальчик со шпагой"!). Не стоит искать ее и в авторских размышлениях о
религии (например, речь Альбина Ксото о религии Хранителей ("Гуси, гу-
си,  га-га-га...").  Тамошние  рассуждения  о  мистике показывают лишь
вполне понятную неосведомленность В.П. в богословских вопросах). И да-
же  когда  Крапивин  напрямую  выводит образы православных священников
(отец Дмитрий в "Крике петуха",  отец Леонид в "Лоцмане", отец Евгений
в "Синем городе на Садовой", отец Венедикт в "Сказках...") - даже тог-
да важны не их рассуждения (точнее сказать,  вложенные в их уста мысли
автора) - а нечто иное.
   Еще раз повторю:  религиозные мотивы в творчестве Крапивина следует
искать в самих его героях,  в их взаимоотношениях, в их внутреннем ми-
ре.  Вот та реальность,  которую можно всерьез исследовать. Остальное,
по-моему, к религиозной проблематике не относится.
   Тут надо пояснить один момент,  вполне очевидный для  верующих,  но
другим  вовсе не столь понятный.  Дело в том,  что невозможно провести
черту,  отделяющую обыденную реальность от реальности мистической, ре-
лигиозной.  Точнее говоря,  обыденной реальности вообще нет.  На самом
деле все мистично,  во всем проявляется либо светлая,  либо темная ду-
ховность.  А мы этого чаще всего не замечаем. Не видим, что любая, са-
мая привычная, самая банальная жизненная ситуация имеет свое мистичес-
кое измерение. Поссорились, например, два друга. Потом помирились. Что
может быть обычнее?  А ведь тут столько всего наворочено невидимого! И
взаимоотношения обоих друзей с Богом - на сознательном либо на глубин-
ном уровне.  И восприимчивость их к собственным ангелам-хранителям.  И
податливость  бесовскому влиянию.  И действие молитв - их ли собствен-
ных, или чьих-то, например, их покойных бабушек. И т. д., и т. п.
   Мистическое, духовное  чаще всего и проявляется в самых простых ве-
щах.  Чудеса (в их общепринятом понимании) - дело исключительное, ред-
чайшее.
   И вот, поскольку обычная жизнь имеет духовную основу, писатель, та-
лантливо  эту  жизнь изобразивший,  не может (пускай даже против своей
воли) не затронуть и мистической ее подоплеки. Его текст неизбежно бу-
дет многослойным,  и за внешним, событийным планом обнаружатся и более
тонкие, не всегда заметные с первого взгляда слои. Именно такова ситу-
ация Крапивина.

   /Разумеется, не только Крапивина. Это свойственно многим писателям.
Для контрастности приведу пример Стивена Кинга,  "короля"  современной
мистической  литературы,  того самого Кинга,  которым завалены книжные
лотки и к которому у интеллигентных людей  принято  относиться  слегка
насмешливо. Тут еще сильнее противоречие между сознательными взглядами
писателя (по-моему,  весьма примитивными) и  мистической  реальностью,
пронизывающей его книги, быть может, вопреки авторскому замыслу./

   Теперь я попробую спуститься с теоретических  высот  и  перечислить
некие "основные направления".


   Первое, с чего хотелось бы начать,  это с любви. "Бог есть Любовь",
говорит св.  апостол Иоанн Богослов. "Если я тело свое отдам на сожже-
ние,  а любви не имею - нет мне в том никакой пользы",  добавляет  св.
апостол Павел. Если человек способен по-настоящему любить - он уже по-
этому близок Богу, чувствует его сердцем, какой бы мусор ни имел место
в его голове. Но тут важно - какая любовь? Что значит "по-настоящему"?
Я не собираюсь углубляться в эту необъятную проблему - на то есть кни-
ги, в наше время всем доступные.
   Так вот,  я утверждаю,  что герои произведений Крапивина любят друг
друга именно такой, христианской любовью. Разумеется, речь не обо всех
героях и не во всех ситуациях.  До такой любви еще надо дорасти, что с
героями В.П. происходит не всегда.
   Иногда думают,  будто христианская любовь - нечто заоблачное,  фан-
тастическое,  абстрактное. Нечто в духе Платона. Это не так. Речь идет
о самой что ни на есть реальной,  настоящей любви,  выражающейся не  в
интеллектуальных конструкциях,  а в самой жизни, в поступках героев, в
их мыслях,  иногда и в словах.  Последнее нечасто,  т.к.  любовь - это
прикосновение к тайне,  к такой Тайне,  что никаких слов не хватит,  и
потому иногда лучше просто помолчать. Сравните у Б.Окуджавы: "Как мно-
го,  представьте себе, доброты в молчаньи, в молчаньи." Тут можно при-
вести множество примеров.
   Вот, скажем,  Ярослав  Родин  в  "Голубятне на желтой поляне".  Его
чувство к Игнатику.  Его невысказанная мысль:  "Спасибо тебе,  что  ты
есть..." Это Джонни в "Тайне пирамиды", отказавшийся от поездки к морю
ради маленького Юрика.  Это Дед (Геннадий Кошкарев) в "Колыбельной для
брата",  неожиданно  осознавший,  что  главная ценность его жизни - не
столько корабельно-кинематографические дела,  сколько сами  мальчишки,
их  души.  Это  Сашка из "Лоцмана",  тянущий Решилова сквозь Оранжевые
пески... Это Волынов из "Сказок о рыбаках и рыбках", это Егор из "Ост-
ровов  и капитанов",  это...  Впрочем,  можно взять любую крапивинскую
вещь - и найти нечто подобное.
   Но почему эта любовь - христианская?  Вроде бы самая обычная,  зем-
ная.  Что в ней такого? Такого в ней достаточно. Каковы признаки хрис-
тианской любви?  Эта любовь бескорыстная,  не ищущая никакого блага, в
том числе и собственного психологического комфорта.  Любовь не к сово-
купности своих переживаний,  а к конкретному человеку. К другу. К дру-
гому.  Любовь,  не идеализирующая человека,  любовь трезвая и честная.
Человека  любят не за что-то,  не за ту или иную совокупность качеств.
Ценностью в этой любви является сам  человек,  его  неповторимая  лич-
ность. Эта любовь не подлаживается к недостаткам любимого, не закрыва-
ет на них глаза ради сохранения отношений. Но и не придает им очень уж
большого значения,  зная,  что сам человек бесконечно больше, глубже и
ценнее своих внешних проявлений.  Христианская любовь означает доверие
к человеку, веру в него, неугасающую надежду, что все мелкое в его ду-
ше,  все темное исчезнет, будет преодолено, а сам человек - останется.
Для  христианской  любви  не  имеют никакого значения все социальные и
возрастные различия,  не играет роли разница в образовании,  культуре,
сфере интересов. Хорошо, конечно, если и тут люди совпадают, но это не
главное.  Христианская любовь означает единство любящих и в горе,  и в
радости,  стремление поделиться своей радостью - и в то же время взва-
лить на свои плечи тяжесть "чужой" беды. "Носите бремена друг друга, и
тем исполните закон Христов", писал апостол Павел.
   "- ...Вам не кажется, что люди разучились любить?
   - Это неправда, Яр! - воскликнул Кротов.
   Яр улыбнулся:
   - Я не имею в виду вас, Дима... И я не про ту любовь. Я про ту, где
тревога и боль друг за друга..." ("Голубятня на желтой поляне").
   Христианская любовь  подразумевает  любовь  ко  всему человеку - не
только к просторам его души,  но и ко всей его целостности, к единству
"тело-душа-дух".  Поэтому,  кстати,  тот,  кого любишь, всегда кажется
красивым, независимо от какихто объективных критериев. Поэтому болезни
любимого человека воспринимаешь как беду,  и не только потому, что они
доставляют ему душевную боль.  Господь наш Иисус Христос исцелял боль-
ных не только в "педагогических целях",  не только чтобы доказать Свою
божественность и дать нам,  в какую бы эпоху мы ни жили, наставление в
вере.  Все это,  разумеется, правильно, все это так, но есть и другое.
Именно та самая любовь к человеку,  что заставляет скорбеть о его  бе-
дах, видеть в страдании зло, стремиться это зло преодолеть.
   Христианская любовь не сводится и к супружеской любви, к любви меж-
ду детьми и родителями.  И та, и другая - лишь конкретные формы, кото-
рые должны быть заполнены главным.  И горе,  если главного нет. Отсюда
эгоизм, ревность, стремление сделать из любимого игрушку, подозритель-
ность, непонимание. Христианская любовь не противоречит любви биологи-
ческой,  но должна наполнять, пронизывать ее. И уж разумеется, христи-
анская любовь может возникнуть и между людьми,  не связанными никакими
родственными отношениями. Это, кстати, наиболее частая ситуация в про-
изведениях Крапивина.  Любовь между друзьями,  любовь между учеником и
Учителем, между теми, кто, казалось бы, совершенно чужие друг другу.
   "Это с виду у меня жизнь сейчас растрепанная,  а на душе  спокойно,
честное слово...  Видно,  сам не знаешь, где чего найдешь. Ну, вот кто
поверит, что может быть такая радость: ходить в темноте между мальчиш-
ками, слушать, как дышат, укрывать получше... Сперва думал: просто ра-
ботники,  экипаж, чтобы с кораблем управиться. А вышло, что главное не
корабль, а они..." ("Колыбельная для брата").
   Неудивительно, что в высших своих проявлениях любовь доходит до са-
мопожертвования. "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою
за друзей своих".  (Евангелие от Иоанна;  15,13.) В  книгах  Крапивина
множество тому примеров.  Это и экипаж "Капитана Гранта", с риском для
жизни в шторм спешащий на помощь туристам,  которые могли погибнуть от
лесного пожара. Это и Корнелий Глас, выпрыгнувший из машины, чтобы це-
ной своей жизни спасти от преследования мальчика и его родителей.  Это
и первый Командор,  давший себя сжечь тирану Эгосу,  чтобы уберечь де-
тей.
   Христианская любовь не ограничена ни пространственными,  ни времен-
ными рамками.  Не ограничена она и самой смертью.  Те,  кого мы любим,
живы для нас. Причем не потому лишь, что в нашей памяти хранится о них
информация,  но живы реально. Мы, христиане, знаем, что у Бога все жи-
вы, что умершие не исчезли, они перешли в иной слой бытия, в иной мир,
но между мирами есть связь. (Так, например, погибший мальчик Ромка яв-
ляется во снах своему другу Журке).  Если мы их любим,  если они любят
нас,  то общение с ними не прерывается, оно лишь принимает иные формы.
Они оттуда могут влиять на нас, помогать нам, спасать от невидимых нам
бед.  То же самое можем и мы.  Наша любовь может изменить их состояние
там, в загробном мире, любовь подобна той нити, что тоньше волоска, но
не рвется (Помните веревочку в "Вечном жемчуге"?), за которую мы может
их вытянуть из самых гиблых пропастей небытия.
   В общем, "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а люб-
ви  не имею,  то я - медь звенящая или кимвал звучащий.  Если имею дар
пророчества,  и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так
что могу и горы переставлять,  а не имею любви, - то я ничто. И если я
раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, -
нет мне в том никакой пользы.  Любовь долготерпит, милосердствует, лю-
бовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинству-
ет,  не ищет своего,  не раздражается, не мыслит зла, не радуется неп-
равде,  а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеет-
ся, все переносит..." (1 послание к Коринфянам; 13, 1-7)
   Ну, а теперь скажите - разве не такова любовь в  книгах  Крапивина?
Да, конечно, о Боге, о вере там может не быть ни слова, но что не ска-
зано, то показано. Герои Крапивина, возможно, весьма удивились бы, ус-
лышав,  что их любовь - христианская.  Но это именно так. Христа можно
не принимать умом (причиной чему,  скорее всего, вынужденное невежест-
во), но знать его сердцем. Не думаю, что так уж необходимо вышеописан-
ные свойства христианской любви подтверждать примерами.  Наверное, лю-
бой человек,  более или менее знакомый с книгами В.П.,  сможет сделать
это самостоятельно. Тем не менее, хотелось бы заметить вот что.
   Конечно, герои Крапивина способны проявлять христианскую любовь. Но
"в чистом виде" христианская любовь в жизни встречается  очень  редко.
Лишь у святых.  Чаще же всего она замутнена человеческой греховностью.
В той или иной мере. Замутнена любовь и у многих героев В.П.
   Настоящая, неискаженная  христианская  любовь  - это любовь ко всем
людям,  без исключения.  Это умение в каждом человеке видеть  "ангела,
взятого в плен сатаной". Другой вопрос, в чем конкретно будет выражена
любовь к негодяям.  Вовсе необязательно в  подставлении  щеки.  Иногда
лучшее, что можно сделать для подлеца - это выйти против него с оружи-
ем в руках. Но и в этом случае главное - внутреннее сочувствие челове-
ку,  вера  в то,  что у него есть шанс исправиться,  стремление помочь
ему, не насилуя при этом его свободной воли.
   Что касается  героев Крапивина,  то у них не всегда так.  Любить-то
они любят,  но далеко не всех. И иногда любимых - раз-два и обчелся, а
вот  нелюбимых - полным-полно.  Мир крапивинских героев,  как правило,
четко разделен на своих и чужих.  И если со своими все понятно,  то  к
чужим отношение, мягко говоря, не христианское. С точки зрения героев,
"чужаки" не заслужили любви. Не заслужили своими делами, своими мысля-
ми.  И  если  подчас  к "чужим" и возникает сочувствие,  то ненадолго.
Взять хотя бы отношение Кирилла Векшина к своей классной руководитель-
нице Еве Петровне.  Ему и в голову не приходит хоть разок пожалеть эту
биологичку с изуродованной душой.  Нет, "Евицу-красавицу" он восприни-
мает лишь в качестве врага.
   Я не буду говорить о том,  что сочувствие и согласие - вещи разные,
что жалея человека, вовсе не обязательно принимать его правила игры. В
конце концов, от тринадцатилетнего мальчика нельзя требовать понимания
таких тонкостей. Но способность жалеть от возраста и ума не зависит. А
крапивинские герои весьма часто  заглушают  ее,  когда  дело  касается
"врагов".
   Иногда кажется, что они просто боятся поделиться любовью и жалостью
с "чужими".  Может быть,  подсознательно опасаются,  что тогда запасов
любви не хватит на "своих". Конечно, это попросту глупо. Любовь подоб-
на огню,  и если от одного костра зажечь другой, первый не потухнет, и
пламени в нем меньше не станет.
   Впрочем, В.П. душой не кривит. Описанная выше ситуация действитель-
но типична для человека. С точки зрения верующего, здесь беда, во-пер-
вых,  от того,  что бесы стараются внести в человеческий ум искаженное
понимание любви, а вовторых, от духовной неграмотности. Стоит ли упре-
кать  в  этом  мальчиков,  по воле Божией родившихся в эпоху массового
атеизма?
   Отсюда же вытекает и неумение прощать. Герои В.П. явно не в ладах с
заповедью "Не судите, да не судимы будете". Конечно, подростковый мак-
симализм - штука неизбежная,  но здесь как-то уж очень он силен. Прав-
да,  когда дело касается взаимоотношений детей,  тут вроде  бы  немало
примеров  прощения.  Простил же Кирилл в той же "Колыбельной" Женьку и
Петьку Чиркова (простить Дыбу для него,  разумеется,  немыслимо.  Дыба
обречен  на  вечное осуждение).  Простил Лесь Вязникова ("Дырчатая лу-
на").  Да и взрослых иногда прощают. Простил Галька бургомистра, равно
как и Лотик своих престарелых теток ("Выстрел с монитора").  Примеров,
казалось бы, хватает. Но все же куда больше героев непрощенных. Непро-
щенных не потому,  что они этого прощения не захотели,  а потому,  что
самой художественной логикой произведения им в  прощении  отказано.  А
ведь это неверно, что прощение надо заслужить. Строго говоря, его ник-
то из нас не заслуживает, а вот Господь почему-то все прощает и проща-
ет. Прощения надо захотеть. Этого должно быть достаточно.
   Конечно, рассматривать проблему надо в динамике.  Крапивин 60-х го-
дов и Крапивин 90-х - две большие разницы. Подобрел В.П. Граница между
черным и белым,  между "своими" и "чужими" стала расплываться. Об этом
свидетельствуют его недавние произведения. Новые темы в них появились.
Например,  тема покаяния, "метанойи" (греческое слово, буквально озна-
чающая "изменение ума").  Пожалуй, лучший пример - это духовная эволю-
ция Егора Петрова ("Наследники", 3-я часть трилогии "Острова и капита-
ны").  Если в начале Егор - весьма неприятная личность с задатками са-
диста, то в конце - совершенно иной человек, в нем и следа не осталось
от Кошака (его старая блатная кличка).


   Многие, наверное,  удивятся.  При чем тут она? В самом деле, собор-
ность с точки зрения многих - это что-то связанное с кафедральными со-
борами или с какими-то старыми церковными постановлениями. Смысл этого
слова в массовом сознании исказился и из-за того,  что ее, соборность,
"приватизировали" националпатриоты.
   Тем не менее,  на мой взгляд, слово уместно. В православном понима-
нии соборность - особый вид объединения людей. Соборность несовместима
ни с индивидуализмом, ни с коллективизмом. Что касается индивидуализма
- так ведь это на самом деле иллюзия.  Иллюзия независимости  от  всех
прочих  людей,  не  говоря уже о Боге.  Многие путают индивидуализм со
свободой.  Но это разные вещи. Свобода предполагает ответственность за
те  или  иные поступки (и даже мысли),  а ответственность - это ни что
иное,  как ощущение своей связи с другими, своего к ним отношения. Оно
и понятно.  Вынужденное, подневольное действие не может повлечь за со-
бой ответственности.  Приведу банальный пример.  Есть  такое  школьное
развлечение  - схватить на переменке кого-нибудь послабее,  желательно
младшекласника,  раскачать и бросить в туалет для девочек.  Визгу!  Но
виноват ли бедный пацаненок?
   Так что индивидуалист просто не замечает (или не  хочет  замечать),
что отказываясь от ответственности, он отказывается и от свободы.
   Коллективизм - иная иллюзия.  Это растворение человека  в  какой-то
безликой общей массе, личность тут является "винтиком", имеет ценность
лишь постольку,  поскольку существует коллектив.  Личность нужна  лишь
для осуществления в коллективе каких-то функций и сама по себе коллек-
тиву (как и составляющим его "винтикам") не нужна и не интересна. Пос-
кольку винтик свободным быть не может, а личность, перемолотая коллек-
тивом, превращается именно в винтик, то не может тут быть никакой сво-
боды.  Возникает безликое,  мертвое подобие жизни,  которое,  конечно,
объявляется "мировой гармонией".  И хочется,  вслед  за  героем  В.П.,
удивленно спросить: "А зачем она нужна, гармония?"
   Соборность же - явление принципиально иное.  Человек преодолевает в
ней  и  свою ограниченность,  и зацикленность на себе самом.  Соборное
сознание не поглощает личности, не растворяет ее. Личность остается со
всей своей неповторимостью,  со всем богатством своего внутреннего со-
держания. И в то же время она оказывается связанной с другими столь же
неповторимыми личностями,  и эта связь позволяет ей выйти за собствен-
ные пределы.  Тогда и возникает не фальшивая, а истинная гармония. Тут
действительно уместна аналогия с музыкой,  с аккордом. Если индивидуа-
лизм - это одна лишь нота,  если коллективизм -  чудовищная  какофония
разных нот,  в которой никакое ухо их уже и не уловит, то соборность -
это именно аккорд, сочетание нескольких нот, определенным образом рас-
положенных  по высоте.  Когда звучит аккорд,  в нем отдельные звуки не
умирают,  но,  соединенные вместе, они создают эффект, который ни одна
из нот, взятая по отдельности, дать не могла. И ни одну ноту нельзя из
аккорда выбросить - все тогда пропадет.  И нельзя заменить  одну  ноту
другой - случится то же самое. Прямая противоположность взаимозаменяе-
мым "винтикам" коллективистской мясорубки.
   Так где же,  в чем же видна соборность в произведениях Крапивина? А
все в том же - во взаимоотношениях героев, в том аккорде, который воз-
никает при их объединении. "Один да один - не один", мудро заметил Бе-
лый Шарик.
   Слово "коллектив"  по  понятным  причинам  настолько въелось в наше
сознание, что и применительно к произведениям Крапивина породило штамп
- "ребячьи коллективы".  Я буду пользоваться другим словом - Экипаж (в
традициях моей любимой "Колыбельной...").  С ними мы сталкиваемся пус-
кай и не во всех,  но в большинстве книг В.П. И всюду мы замечаем, что
Экипажи существуют лишь потому, что их члены - разные. И в то же время
в чем-то единые.  Прежде всего в том, что ценность другого ставят выше
собственной ценности. Героям В.П. хорошо в отрядах, но если бы все ог-
раничивалось стремлением к психологическому комфорту, они не продержа-
лись бы и двух месяцев. Для героев Крапивина характерно стремление де-
литься, стремление дать больше, чем получили (что, кстати, естественно
для христианской любви). Именно этим стремлением делиться и скрепляют-
ся  Экипажи.  Будь  то  отряд "Эспада" (трилогия "Мальчик со шпагой"),
будь то команда "Капитана Гранта" в "Колыбельной" или пятеро в  "Голу-
бятне..."
   Экипаж нельзя рассматривать просто как объединение близких по  духу
людей. Это и нечто целое, несводимое к ним (точно так же, как и аккорд
не сводится к нескольким одновременно звучащим нотам; для аккорда важ-
ны и соотношения этих нот по высоте,  а эти соотношения существуют вне
нот.  Нота не знает,  что такое интервал, пока не прозвучит другая но-
та).  Экипаж  заключает  в  себя больше энергии,  чем сумма внутренних
энергий его членов (кстати, прямая аналогия с атомным ядром). Он пита-
ет  своих  членов  этой  "дополнительной" энергией - и люди становятся
добрее, чем каждый порознь, смелее, сильнее. Он придает смысл их жизни
- и не внешним принуждением, а в силу свободы каждого.
   Сейчас я выскажу мысль,  которую, по-видимому, мне не простят. Ате-
исты  обидятся за неприятное сравнение,  верующие оскорбятся по той же
причине, но "с другой стороны". Так вот. В Экипажах, по-моему, отраже-
ны некоторые особенности Церкви.  Разумеется, если понимать Церковь не
как исторически обусловленную властную структуру,  а так, как понимаем
ее мы,  православные христиане. То есть, мистическое единство верующих
во Христа, не зависящее от ограничений пространства и времени, как ду-
ховный организм, в котором живет и действует Дух Святой.
   Разумеется, модель есть модель -  пока  она  остается  таковою,  ее
сходство  с  изображаемой реальностью будет весьма относительным.  Так
почему же я осмелился на подобное сравнение?
   Ну, во-первых,  отношения  между  членами Экипажей весьма похожи на
отношение между членами Церкви. Связаны и те и другие любовью. И те, и
другие  вступили  в  эти отношения свободно.  Причиной вступления было
стремление к некому "полюсу",  некой безусловной  ценности,  придающей
смысл всей обыденной жизни.
   Во-вторых, сходство  внешней  организации.  Отсутствие  "высших"  и
"низших", единство всех перед лицом той самой Ценности. И в то же вре-
мя определенная структурность, "разделение труда". Но разница в служе-
ниях естественна и не означает чью-либо духовную дискриминацию. "Посе-
му,  страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один
член, с ним радуются все члены. И вы - тело Христово, а порознь - чле-
ны" (1 послание к Коринфянам; 12, 26-27)
   Разумеется, этим сходство и исчерпывается.  Одного лишь подобия от-
ношений совершенно недостаточно.  Церковь ведь не есть  только  любовь
между  ее  членами.  И уж тем более не сводится Церковь к тем или иным
организационным формам.  Она неотделима от своей веры,  своего  свиде-
тельства, она живет в своих таинствах и охраняется Духом Святым. Охра-
няется,  прежде всего, от искажения своей мистической сути, от полного
слияния с миром,  с его идеями и ценностями (слово "мир", конечно, оз-
начает здесь не мир как Вселенную,  не мир как отсутствие войн, а лишь
систему ценностей, вытекающую из конкретной политической и экономичес-
кой ситуации).
   Но достаточно  и  того,  что есть.  Могу лишь добавить,  что сам я,
крестившись и войдя в Церковь,  почувствовал в самой ее  атмосфере,  в
каких-то мельчайших,  почти не уловимых деталях нечто знакомое. Знако-
мое, между прочим, по книгам В.П. От них, если выражаться высоким шти-
лем, исходит свет. Свет духовности. Но этот свет - отраженный.


   Никакая вера,  никакая духовная жизнь неотделима от молитвы. О том,
что такое молитва,  неверующие чаще всего имеют искаженное представле-
ние. На самом же деле молитва - это обращение к высшей Реальности, это
разговор с Богом.  Чтобы этот разговор получился,  человек должен быть
предельно искренним. Человек в таком разговоре должен полностью "выло-
житься".  Как ни мала, как ни слаба его вера, но ее необходимо исполь-
зовать полностью.  Все, что накоплено в душе, все запасы любви, надеж-
ды,  доверия - все надо представить Собеседнику. Иначе получится иллю-
зия,  самообман.  Бог,  разумеется,  услышит человека, но Его ответ не
пробьется сквозь корку внутренней лжи и самоуспокоенности.
   Сейчас не место говорить о внешних сторонах молитвы, об ее языке, о
разнице  между молитвой и молитвословием.  Желающие могут обратиться к
литературе,  которой сейчас очень много и которая (по крайней мере,  в
крупных городах) всем доступна.
   Я хочу сказать о другом.  О том, что герои Крапивина при всем своем
внешнем атеизме (в коем глупо было бы их обвинять) умеют молиться. Ка-
залось бы,  парадокс.  Как можно молиться,  не признавая существования
Бога?  Однако  парадокс тут видится лишь далекому от религии человеку.
На самом деле абсолютного неверия не бывает. Любой человек, независимо
от  своих  сознательных  убеждений,  в той или иной мере ощущает бытие
Божье,  т.е. какую-то, пускай малую веру, но имеет. Она, эта вера, мо-
жет  сидеть  глубоко в душе (как сейчас модно выражаться,  "в глубинах
подсознания"), она может лишь изредка проявляться, но она есть. И пока
она есть,  молитва возможна. Пускай без слов, пускай выражающаяся лишь
в трудноуловимых настроениях,  пускай совершенно наивная,  "неправиль-
ная". Все равно она подобна горячему угольку, от которого, при благоп-
риятных условиях, вспыхнет настоящее пламя.
   Так вот,  молитва весьма часто встречается в произведениях В.П. Его
герои могут не понимать,  Кому они молятся, им трудно подбирать слова,
рассудок у них при этом часто конфликтует с сердцем, но они молятся. И
это действительно молитва - ведь они в своем  обращении  к  невидимому
началу предельно честны. Они молятся не ради интереса, не ставя психо-
логические эксперименты,  не для "приличия" или  "на  всякий  случай".
Лишь когда по-настоящему допекло,  они всеми силами своей души обраща-
ются за помощью... неизвестно к Кому. (То есть это им неизвестно).
   Примеров можно привести много.  Проще всего, конечно, взять поздние
произведения Крапивина,  например,  цикл повестей "В глубине  Великого
Кристалла",  где он,  на мой взгляд,  ближе всего подошел к осознанной
вере,  или роман-трилогию "Острова и капитаны" - вещь совершенно  реа-
листическую, и оттого в плане религиозной своей подоплеки более убеди-
тельную. Но чтобы лучше доказать свою мысль, я обращусь к относительно
старой крапивинской повести - "Сказки Севки Глущенко".
   О религии Севка знал все то, что положено было знать советскому ок-
тябренку.  И тем не менее вышло так, что в Бога он поверил. Получилось
это как бы случайно.  Зашел к соседям,  услышал не  слишком  серьезный
разговор, в коем упоминали Бога, дал услышанному атеистическую оценку.
Но после... поверил. На сознательном уровне убеждая себя, что это мыс-
ленная  игра,  что на самом деле ничего такого нет,  он поверил именно
так,  как это и следует делать - сердцем. Поверил, потому что иначе не
мог справиться с приоткрывшейся ему беспомощностью, хрупкостью мира, с
наличием в жизни зла.
   "Тогда... - подумал Севка.  - Тогда...  может,  он и вправду есть?"
Севке была нужна защита от страха.  От нависшей над всем белым  светом
беды. Севка не мог долго жить под тяжестью такой громадной угрозы..."
   И вот тут совершается духовный переворот.  От этого гипотетического
признания Бога делается огромный шаг дальше. От слова "Он" совершается
переход к слову "Ты".
   "Бог... - мысленно сказал Севка.  - Ты, если есть на свете, помоги,
ладно?  Тебе же это совсем легко... Ну, пожалуйста! Я тебя очень-очень
прошу!"
   Вот уже и первая настоящая молитва.  Вот и росток веры.  Нельзя  же
говорить "Ты", нельзя просить, если совершенно не веришь в существова-
ние Того, Кого просишь!
   Так в Севкиной душе появляется тайна.  Он,  конечно, не в состоянии
дать себе отчет в серьезности своей веры,  тем более не имеет он  пра-
вильных представлений о Боге. Так, он воображает его мысленно в образе
седого старика в матроске, сидящего у подножия каменной башни. Ну, ра-
зумеется,  с православной точки зрения такое недопустимо.  Разумеется,
займись такими вещами взрослый,  сознательно верующий христианин  -  с
полным правом можно было бы говорить о ереси, прелести и т. д. Но вто-
роклассник Севка жил в СССР, на дворе стоял 1946-й год, и "Точного из-
ложения православной веры" читать он уж никак не мог.
   Мысленные разговоры с Богом (молитвы!) продолжаются. От этих разго-
воров  Севке  становится легче на душе,  он чувствует себя увереннее в
тех или иных жизненных ситуациях, он преодолевает появившийся у него с
некоторых пор удушливый страх смерти. Но... Но пришло время вступать в
пионеры.
   "Помимо всего прочего, Севка вспомнил, что пионеры не верят в Бога.
   Он не на шутку растерялся. Конечно, о Севкином Боге не знал ни один
человек на свете.  Но сам-то Севка знал. Выходит, он будет ненастоящий
пионер? Все станут думать, что настоящий, а на самом деле нет...
   Севка размышлял долго.  Сначала мысли суетливо прыгали, потом стали
спокойнее и серьезнее.
   Севка принял решение. "Бог, ты не обижайся, - сказал он чуточку ви-
новато.  - Я больше не буду в тебя верить.  Ты ведь видишь,  что нель-
зя...  Ты  только  постарайся,  чтобы я дожил до бессмертных таблеток,
ладно?  А больше я тебя ни о чем просить не буду и верить не буду, по-
тому что вступаю в пионеры. Вот и все, бог. Прощай"".
   Вот тут и происходит слом.  Тут уже не война между верой и  рассуд-
ком,  тут посерьезнее. Надо ли говорить, что у девятилетнего мальчишки
в те годы отношение к пионерской организации (да и вообще ко всей ком-
мунистической  трескотне)  не могло не быть мистическим,  религиозным.
Ведь коммунизм сам по себе является псевдорелигией, как бы он ни прит-
ворялся научным мировоззрением.  Тут столкновение веры истинной и веры
ложной. Но посмотрите, что происходит. Приняв под давлением "тьмы века
сего" сторону лжи, отказываясь от Бога, сколь честен он и перед Богом,
и перед собой!  Не просто "перестал верить",  а почувствовал необходи-
мость выяснения отношений. Что, кстати, говорит о серьезности его "ин-
туитивной" веры.  Он тоскует, он страдает, и при всем при этом он иск-
ренен.  Сам он еще слишком мал,  чтобы понять,  что так просто веру не
потеряешь.  И между прочим, задумайтесь, откуда в нем эта искренность,
эта честность, это ощущение, что Истина (которую он по малолетству и в
силу обстоятельств времени спутал  с  подделкой)  несовместима  с  ка-
кой-либо фальшью, с ложью? Немного позже я постараюсь ответить на этот
вопрос.
   А дальше происходит то,  что должно было произойти.  Вера никуда не
ушла, лишь притаилась в душе. И вот - прорвалась. Тяжело заболела Сев-
кина одноклассница, Алька. Медицина помочь ничем не могла, и никто по-
мочь не мог.  В том числе и небезызвестный  товарищ  Сталин,  которому
Севка собрался было писать письмо,  но вовремя одумался. Ситуация без-
надежная. Что оставалось Севке, кроме как вспомнить о преданном им Бо-
ге?
   "...Правда! - отчаянно сказал Севка.  - Только помоги  ей  выздоро-
веть.  Больше  мне  от тебя ничего не надо!  Ну...  - Севка помедлил и
словно шагнул в глубокую страшную яму...  - Ну,  если хочешь,  не надо
мне никакого бессмертия.  Никаких бессмертных лекарств не надо. Только
пускай Алька не умирает, пока маленькая, ладно?"
   А что  же Бог?  Бог молчит.  И в молчании этом Севка чувствует свою
неискренность, с ужасом осознает, что не до конца был честен перед Бо-
гом.
   "Ты думаешь - в пионеры собрался, а Богу молится, - с тоской сказал
Севка.  - Но я же последний раз.  Я знаю, что тебя нет, но что мне де-
латьто?  Ну... Если иначе нельзя, пускай... Пускай не принимают в пио-
неры. Только пусть поправится Алька!"
   Вот это уже по-настоящему.  Это уже "от всей души нашей и от  всего
помышления  нашего  сердцем..." Масштабы такой жертвы (в той обстанов-
ке!) мы едва ли способны представить.  Надо ли говорить,  что  молитва
была услышана и девочка поправилась?
   Что я могу прибавить к сказанному?  По-моему,  все ясно.  И дай Бог
нам,  сознательным,  убежденным  христианам,  прочитавшим  горы мудрых
книг,  теоретически подкованным в тонкостях духовной жизни -  дай  Бог
нам такую чистую, искреннюю веру, как у этого наивного, не посещавшего
воскресную школу пацаненка.


   Вот живет себе человек, живет как все, жизнью вроде бы доволен, на-
шел свою "экологическую нишу", и он сам, и окружающие уверены, что все
у него в порядке.  И вдруг начинается что-то странное.  В один миг ру-
шится все,  к чему он привык, рвутся все связи с таким уютным мирком -
и  оказывается человек лицом к лицу с самим собою.  И тут он выясняет,
что до сих пор самого себя и не знал.  И что есть нечто,  имеющее куда
большую ценность, чем он сам. Что же ему делать в такой ситуации?
   Большинство уже поняло,  кого я имею в виду.  Конечно же,  Корнелия
Гласа из повести "Гуси-гуси,  га-га-га..." Почему же я, говоря о делах
религиозных, вспомнил именно его? Вроде бы ничего особо уж мистическо-
го с ним не случилось.
   На самом же деле все,  что с ним происходит,  мистично.  Во всем, с
точки  зрения верующего человека,  видна рука Божия.  Выдернула его из
привычной обстановки, поставила на грань жизни и смерти - а дальше ре-
шать самому Корнелию.  Реализуется его свобода воли. Можно вернуться в
привычное болото,  можно пойти в другую сторону.  Бог не принимает  за
него решение.  Он лишь создает вокруг него такую обстановку, когда ре-
шение становится неизбежным.  Но никогда бы не  стал  Корнелий  совсем
иным человеком,  не изменил бы круто свою судьбу,  если бы не было под
пеплом горячих углей,  не было бы способности верить,  надеяться и лю-
бить. Незаметно для себя самого Корнелий привыкает не смотреть на свое
существование как на главный факт во Вселенной.  Он открывает, что ря-
дом есть те, чья ценность никак не ниже его собственной, те, кому пло-
хо,  кто нуждается в его любви и защите.  Несчастные, замученные дети,
лишенные  всех человеческих прав.  Перед лицом этого факта собственные
проблемы отодвигаются на дальний план,  а потом  и  исчезают.  Вернее,
судьба  этих (да и не только этих) ребятишек становится его единствен-
ной собственной проблемой.
   Конечно, такое  превращение  происходит не сразу.  "Ветхий человек"
отчаянно сопротивляется.  Всеми своими силами - доводами ли  рассудка,
биологическими ли потребностями, страхом ли смерти пытается он вернуть
"внутреннего человека" в старую уютную клетку.  И на каждом этапе этой
борьбы  Корнелий свободен.  В любой момент он мог бы убежать.  Сам ход
событий то и дело подбрасывает ему такую возможность. Но... происходит
парадоксальное.  Именно тогда, когда за ним ведется охота, когда жизнь
его висит на волоске,  когда он голоден,  измучен,  - именно тогда  он
становится счастлив. У него появляется цель, и себя он осознает служи-
телем. Человеком, которому поручено делать то, что он делает. И - сно-
ва парадокс - лишь осознавая себя служителем,  он осознает и свою сво-
боду.  Отныне его жизнь подчинена Истине (как бы смутно он сам  Ее  не
осознавал),  само его существование становится частью этой Истины, его
личность, не исчезая, вливается в Нее.
   По-моему, именно так начинается святость (как бы ни шокировало мно-
гих это слово). Бог призывает человека, тот оказывается в ситуации му-
чительного выбора,  но т.к. выбор отложить нельзя, ему приходится реа-
лизовать свою свободу. А реализовав ее, открыть неведомые ранее глуби-
ны и в себе,  и в других,  и в самой жизни.  Бытие его обретает, таким
образом, новый смысл, он оказывается способен полностью раскрыть изна-
чально заложенные в нем образ и подобие Божии.  И тем самым восстанав-
ливает разорванное грехом единство с Богом.
   Конечно, я далек от того,  чтобы отождествлять настоящих,  реальных
святых с Корнелием Гласом и подобными ему крапивинскими  героями.  Мо-
дель никогда не совпадает с тем,  что она призвана выражать. Разумеет-
ся,  реальная святость возможна лишь при наличии реальной и сознатель-
ной веры, возможна лишь внутри Церкви. Герои В.П. - не святые. Но в их
судьбах, в их душах происходят именно те процессы, что приводят к свя-
тости.  Талант Крапивина в том и выражается, что он смог показать, как
это бывает.


   Невозможно, говоря о религиозных мотивах, не коснуться и этой темы.
Мы,  христиане,  знаем, что в мире существуют силы зла, воюющие против
человека,  стремящиеся его уничтожить именно как человека, сделать по-
добным себе самим. Это - падшие ангелы, попросту говоря, бесы.
   Невозможно, чтобы человек,  интуитивно чувствующий бытие Божие,  не
чувствовал бы и действия этих злых сил.  Другое дело,  что он думает о
них на сознательном уровне.  Однако на практике куда важнее содержимое
не ума, но сердца.
   В книгах Крапивина,  на мой взгляд,  отражено существование и дейс-
твие бесов.  Пускай этим словом он, в силу понятных причин, как прави-
ло,  не пользуется,  но достаточно верно (с православной точки зрения)
описывает ситуацию.
   В его произведениях (как и в жизни) мистическое зло редко действует
в своем истинном виде,  редко применяет внешнюю силу.  Чаще всего  оно
проявляется  в  поступках  людей.  Ведь  основное бесовское средство -
действие через человека.  Люди, думая, что поступают по своей воле, на
самом  деле подчиняются командам демонов.  Бесы внушают им те или иные
чувства,  мысли,  настроения. Конечно, от человека зависит, принять ли
внушенное,  или с негодованием отбросить. Но ведь не все же отбрасыва-
ют.
   И вот  в  книгах Крапивина с поразительной достоверностью показано,
как пытается зло войти в человеческую душу.  Читая эти страницы, чувс-
твуешь, что происходит нечто сознательно кем-то планируемое, управляе-
мое. Возникает ощущение находящейся "за кадром" чьей-то злой личности,
реализуется чья-то мерзкая воля.
   Реализуется, опять повторю,  через атаку на человеческую душу. При-
веду  один  лишь  пример такой атаки:  "Журка ощутил полную власть над
этим пацаненком.  Его можно было поставить на колени, можно было отлу-
пить, и он не стал бы сопротивляться. На миг такое всесилие сладко об-
радовало Журку. Но если один всесилен - другой полностью беспомощен. А
ужас  такой  беспомощности  Журка когда-то сам испытал.  Он вздрогнул.
Нет,  не хотел он для этого мальчишки ни боли,  ни унижения..." (роман
"Журавленок  и молнии").  Типичная схема "помысел - рассмотрение - от-
вержение".
   Кстати, интересно было бы проследить по книгам Крапивина весьма ха-
рактерное бесовское воздействие, когда человек подталкивается к самоу-
бийству.  Тут, прежде всего, уместно вспомнить трилогию "Острова и ка-
питаны",  где сия тема имеет немаловажное значение.  Но есть и Журка в
"Журавленке  и молниях",  в минуту отчаянья готовый броситься из окна,
есть и писатель Решилов в "Лоцмане",  готовый ступить на черный  винд-
серфер,  Ярослав Родин в "Голубятне...",  когда все его друзья, как он
думает,  погибли.  (Характерная деталь - Яр чувствует,  что даже  если
там,  за гранью,  ничего не будет,  желтая тоска все равно останется).
Есть и другие примеры. Мне трудно судить, насколько точно В.П. изобра-
жает психологию суицида, но нигде я не почувствовал фальши.
   Есть, однако,  у Крапивина книга,  где бесы действуют уже не  столь
прикрыто.  В  "Голубятне на желтой поляне" возникают некие "манекены".
Странные,  таинственные существа,  ни  имеющие  собственной  оболочки,
пользующиеся  материей  манекенов и памятников в качестве тел (у меня,
кстати,  сразу возникает ассоциация с песней Галича  "Ночной  дозор").
"Манекены" владеют неимоверными,  по человеческим меркам, возможностя-
ми.  Они запросто вертят галактиками,  проникают в параллельные  миры,
замыкают время в кольцо.  Сами себя они называют "иной формой разума".
Весьма распространенная в наше время маска.  У них - грандиозные планы
переустройства Мироздания,  они пытаются создать "мыслящую галактику".
Тут вообще уже из-под маски видны ослиные уши.  Знаем мы, кто возомнил
себя равным Творцу, и что из этого вышло.
   Есть в романе и явные намеки (или проговорки?).  Так, "манекены" не
имеют имен.  Они обозначают себя местоимениями или прозвищами. Тут для
христианина все ясно. Дьявол и примкнувшие к нему духи, отпав от Бога,
лишились и своих имен. Ведь имя означает, помимо всего прочего, мисти-
ческую связь с Создателем.  Падение бесов в том и состояло,  что связь
эту они оборвали.  Слова "дьявол", "сатана" и т. д. не являются имена-
ми.  Это нарицательные существительные, кажущиеся именами собственными
лишь потому, что пришли к нам непереведенными из древнееврейского язы-
ка.  Там они, однако, имели значения "противник", "клеветник". Как еще
обозначать злых духов, раз уж настоящих имен у них нет?
   Один из героев романа, Глеб Вяткин, довольно точно сравнил "манеке-
нов" с тараканами на кухне.  Тараканы - паразиты, нуждающиеся в чем-то
(точнее,  ком-то),  за чей счет можно поживиться.  Бессмысленно давить
тараканов  - они все равно расплодятся.  Единственное средство их выг-
нать - это добиться на кухне чистоты.  В чистоте они не выживут.  Вряд
ли  кто из христиан скажет,  что подобное сравнение не применимо к бе-
сам.
   Что интересно,  "манекены",  при всем своем могуществе и коварстве,
все же уязвимы.  Их не берет мощнейший лазерный излучатель, но обыкно-
венный резиновый мячик, согретый детскими руками, сконцентрировавший в
себе детскую радость,  любовь,  надежду,  пробивает их насквозь. Есть,
по-моему,  некоторая аналогия со святой водой, с крестным знамением, с
именем Иисуса, которые изгоняют бесов (если применяются с верой).
   Вот что интересно. Как писатель, судя по всему, не слишком знакомый
с богословской литературой,  практически полностью не знакомый с  цер-
ковной  практикой,  обычный  российский интеллигент второй половины XX
века - как он сумел столь точно и богословски  верно  изобразить  сущ-
ность сил зла?
   ...В общем,  пора завершить рассмотрение частностей и  ответить  на
главный вопрос.


   Чтобы ответить на этот вопрос,  вновь придется начать издалека. Су-
ществует распространенное убеждение,  что во все века и эпохи, во всех
странах,  у всех народов одна и та же нравственность,  одни  и  те  же
представления о добре и зле,  о чести и достоинстве личности,  о спра-
ведливости и подлости. Т.е. "общечеловеческая мораль", "общечеловечес-
кие ценности" и т.  д. Они, эти ценности, вроде как существуют незави-
симо от религии, культуры, исторической обстановки.
   Так ли это?  В какой-то мере,  несомненно.  Действительно,  человек
хранит в себе образ и подобие Божии,  и потому ему присуща способность
различать доброе и злое,  справедливое и несправедливое. К добру чело-
век стремится,  зло его расстраивает,  тяготит. И это действительно не
зависит от исторической ситуации.
   Но если мы посмотрим глубже,  вглядимся в содержание этих понятий -
"добро" и "зло", то увидим, сколь велика тут разница в представлениях,
как сильно зависят эти представления от внешних обстоятельств.  Приме-
ров можно привести множество.
   Скажем, в античном мире рабство не считалось злом.  Быть рабом, ко-
нечно же,  никому не хотелось,  но никто не делал из этого вывода, что
рабство само по себе недопустимо. Подобно тому, как в наши дни из того
факта, что есть богатые и есть бедные, никто не делает уже вывода, что
нужно отменить собственность.  Все мы знаем,  к чему  это  привело  на
практике.
   С нашей просвещенной точки зрения физические наказания как  учебное
средство недопустимы.  Во времена, допустим, Киевской Руси думали нес-
колько иначе.  Причем,  я полагаю,  учителя в ту эпоху по своим нравс-
твенным  качествам были ничуть не хуже наших современных "школьных ра-
ботников".
   Никто из  нас  не  сомневается,  что  женщина  имеет то же право на
жизнь,  что и мужчина. В древнем Китае, однако, если в семье рождалось
слишком много девочек,  лишних убивали.  Или просто выбрасывали. (Или,
как в Японии, продавали торговцам-странникам).
   Мы понимаем,  что  физические недостатки не лишают человека никаких
прав, что больные и инвалиды - такие же люди, как и мы, ничем не хуже.
А  в древней Спарте новорожденных с отклонениями в развитии сбрасывали
со скалы. В древней Иудее прокаженные считались нечистыми перед Богом,
их презирали, изгоняли из общины и вообще не считали за людей.
   В деревнях еще относительно недавно преследовали  девушек,  которые
по  тем или иным причинам (часто от них не зависящим) не сумели сохра-
нить свою девственность. Причем если рождался ребенок, презрение "доб-
рых людей" переносилось и на него.
   Я думаю,  примеров достаточно. Самое главное, все эти люди, которые
порабощали,  пороли,  убивали младенцев, изгоняли прокаженных, издева-
лись над несчастными женщинами - эти люди были (по меркам своей эпохи)
совершенно нормальны, они были в ладах с тогдашними нравственными кри-
териями. Речь ведь идет не о подлецах и негодяях, которые действитель-
но  во  все  века и у всех народов похожи как близнецы-братья.  Речь о
норме.
   Что же из всего этого следует? А тот простой (и для многих неприят-
ный) факт,  что наши представления о добре и зле, наши представления о
том, каковы должны быть отношения между людьми - наши представления не
универсальны.  Общечеловеческие ценности,  непонятно откуда на  бедное
человечество свалившиеся - это мираж. Наши ценности берут начало в на-
шей истории.
   А история  наша (европейской цивилизации вообще и России в частнос-
ти) - история христианская.  "Общечеловеческие" наши ценности - это на
самом  деле  ценности евангельские.  Пускай многие об их происхождении
забыли (или не знали), но это действительно так. Более того. Можно по-
казать,  что такие вещи, как "человеческое достоинство", "личность" со
всеми ее правами и т.  д.  вошли в человеческий обиход лишь  благодаря
Церкви, ее богословским догматам, которые, обмирщаясь, и стали неявным
обоснованием гуманизма.

   /Такие вещи,  как инквизиция, продажа индульгенций, семейка Борджиа
на святейшем престоле и т.  д. - это ведь все следствия искажения дог-
матов,  что привело к извращению как внутреннего,  так и внешнего цер-
ковного устроения.  Дело вовсе не в том,  что католики - люди дурные и
злонамеренные.  Они-то,  средневековые католики, по своим нравственным
качествам были,  видимо,  получше нас.  Но в силу богословских  ошибок
своих предшественников они оказались в такой печальной ситуации./

Сотни поколений  наших предков были верующими людьми.  Вера для них не
была лишь теоретическими взглядами,  она пронизывала всю их жизнь,  их
отношения друг с другом и с собой,  с государством и с природой.  Вера
определяла их культуру,  их быт,  даже их экономику.  Конечно, не надо
думать,  что все они были такими уж праведными.  На светлые стороны их
веры накладывалась присущая человеку греховность, вера их претерпевала
мучительные изменения, вспыхивали ереси, имело место невежество, обря-
доверие,  смешение христианства с грубым,  примитивным (либо наоборот,
тонким и изощренным) язычеством.  Не будь всего этого, мы жили бы сей-
час на Святой Руси,  а не в СНГ.  Другое дело, что этого, видимо, и не
могло не случиться.
   И вот  революция.  Строительство  социализма.  Борьба с религиозным
дурманом.  Появились поколения людей, ничего о религии не знающих, на-
сильственно  от всякой веры оторванных,  оболваненных коммунистической
пропагандой.  Так что же,  вера исчезла?  Что же, Господь оставил нашу
страну?
   Ничего подобного. Ни Церковь не исчезла, ни вера. Она, вера, как бы
ушла в подполье. Лишенная возможности проявляться как раньше, она, тем
не менее,  продолжала жить на каком-то ином уровне людских душ. Порож-
денные верой ценности жили в народе, проявляясь в человеческих взаимо-
отношениях.  И даже те,  кто умом отвергал религию,  Церковь,  на деле
подвергался  ее  неявному  воздействию.  "Без труда не вынешь рыбку из
пруда",  "Сам погибай - а товарища выручай", "Не плюй в колодец" - эти
пословицы мы все знали с раннего детства. А ведь выраженные в них нор-
мы имеют религиозное происхождение.  Детей воспитывали, быть может, ни
слова не говоря им о Боге,  о Церкви,  но сам стиль отношений в семье,
те песенки,  что пели им мамы,  образ жизни родителей, да и улица с ее
ребячьими порядками - все это влияло на ум и сердце.

   /Между прочими,  влияла,  как ни странно,  и сама  коммунистическая
идеология,  в  которой остались некоторые архетипы религиозного созна-
ния.  При всей своей бесовской сущности коммунистическая идейность  на
бытовом  уровне нередко воспитывала чисто религиозные черты характера:
стремление к идеалу,  веру в конечное торжество справедливости, стрем-
ление к собственной (пусть неверно понятой) праведности, необходимость
борьбы со злом,  мессианское сознание, желание единства теории и прак-
тики и т.  д.  Все эти вещи родились не в мозгах Маркса-Энгельса-Лени-
на-Сталина,  а перекочевали в "единственно правильное учение" из доре-
волюционного массового сознания,  которое при всей тогдашней секуляри-
зации и безобразиях церковной действительности, все же основывалось на
религии, на учении и практике Православной Церкви./

И через все это,  через сферу душевного, действовал (и, конечно, дейс-
твует и сейчас) Бог.  Если невозможна нормальная, естественная религи-
озная жизнь - Бог все равно найдет какие-то пути, чтобы привести к се-
бе обманутых,  оболваненных пропагандой людей.  Кстати,  еще в V  веке
Блаженный  Августин говорил:  "Не все,  принадлежащие к зримой церкви,
принадлежат к церкви незримой,  и не  все,  принадлежащие  к  незримой
церкви, принадлежат к церкви зримой".
   Вот и получилось так, что поколение Крапивина, не по своей воле ли-
шенное религиозного воспитания,  все же не было оставлено Богом. Когда
нет бинтов - прикладывают подорожник.  И самая обычная жизненная дейс-
твительность давала возможность в глубине души почувствовать,  воссоз-
дать в какой-то мере то,  к чему изначально призван человек.  Пускай в
мозгах была сумятица, пускай на сознательном уровне большинство счита-
ло себя безбожниками - а в сердцах у них между тем жил Господь.
   В этом я вижу ответ на вопросы:  откуда в творчестве Крапивина  бе-
рутся религиозные мотивы? Почему он так правильно все эти вещи изобра-
жает? И почему при всем при этом он до сих пор к Церкви не пришел?


   Теперь пора  перейти  к  сознательным  взглядам Крапивина на веру и
Церковь. Конечно, судить об этом можно только по его книгам. Каких-ли-
бо публичных заявлений В.П.  не делает,  во всяком случае, мне об этом
ничего не известно.  В принципе,  это хорошо,  и вот почему. Наверное,
всем ясно,  что устойчивой, окончательной позиции по отношению к рели-
гии у Крапивина еще нет.  Поэтому любое его заявление,  будь это дифи-
рамбы  Церкви  или,  наоборот,  суровая критика,  приковало бы его (по
крайней мере,  в сознании читателей) к этой текущей его позиции. А по-
зиция потому и текущая,  что течет,  меняется. Ему пришлось бы тратить
дополнительные силы,  чтобы разрушать сложившийся стереотип. Кроме то-
го,  он,  по-видимому,  ощущает колоссальную личную ответственность за
сказанное им слово.  Что, кстати, само по себе свойственно всерьез ве-
рующему человеку.  И выносить на суд широкой общественности то,  в чем
сам еще до конца не уверен, Крапивин вряд ли станет.
   Обычный человек  в разговоре с друзьями может позволить себе выска-
зать незрелую, неустойчивую мысль. Писатель, слова которого разнесутся
по всей стране, такого позволить себе не может.
   Правда, В.П.  кое о чем все же обмолвился в  интервью,  данных  ТС.
Приведу несколько примеров.

   Юрий Никитин: Ваше отношение к религии - сильно ли оно изменилось?
   В.К. А я что - высказывал когда-то отношение к религии?
   Юрий Никитин:  Так сформулирован вопрос.  Лучше,  наверно, спросить
просто - ваше отношение к религии?
   В.К. ...Дело в том,  что отношение к религии - вопрос достаточно...
личный,  интимный и глубокий. И говорить на эту тему мне, честно гово-
ря,  не очень хотелось бы... То, что вы по книгам можете видеть, что я
далеко не материалист, - верно ведь?
   Юрий Никитин: Да.
   В.К. Ну, вот так оно и есть.
   ("Та сторона", э4, беседа с Владиславом Крапивиным от 29.12.93)
   Юрий Никитин: В чем вы видите различие между религией и верой?
   В.К. Религия - это,  наверно, целая идеологическая система, постро-
енная на основе веры, но приспособленная уже к данному времени, к дан-
ным общественным формациям,  к данным потребностям.  А вера - это есть
просто ощущение,  уверенность человека в том, что ему дорого, в незыб-
лемости этих явлений, постулатов, высших сил.
   Юрий Никитин:  Считаете ли вы обязательным веру для людей,  которые
работают с детьми?
   В.К. Веру во что?
   Игорь Глотов: Ну, видимо, подразумевается - в Бога.
   Юрий Никитин: Нет, не обязательно. Веру в вашем понимании.
   В.К. Нет,  признаться,  не думаю.  Я думаю, что абсолютно честный и
порядочный в своих убеждениях атеист вполне может работать  с  детьми,
потому что эта порядочность и честность не даст ему воспитывать обяза-
тельных атеистов из детей.  Он всегда будет широк в своих  взглядах  и
всегда предоставит детям право выбора.  А вообще,  вера, конечно, вещь
весьма полезная для тех, кто работает с детьми.
   В.К. <...> Во что превратили религию?  Уже в орудие политики. И все
настолько откровенно...
   ("ТС", э7, беседа с Владиславом Крапивиным от 5.07.94)
   Вот, по-моему, и все публичные высказывания В.П. на эту тему. О чем
они свидетельствуют?  На мой взгляд,  не так уж близок Крапивин к вере
(разумеется,  здесь речь идет не о том,  что в сердце,  а лишь об умс-
твенных, сознательных убеждениях). То, что он не считает себя атеистом
и материалистом - это как раз понятно.  Гораздо интереснее - как давно
он перестал числить себя по сему ведомству? Ведь в наше "постперестро-
ечное" время осталось очень мало людей,  открыто объявляющих себя ате-
истами и исповедующих диамат.  Большинство атеистов сделались агности-
ками (т.е.  считают,  что ответов на коренные вопросы бытия вообще  не
существует, во всяком случае, они человечеству недоступны, а значит, и
нечего головы этим забивать).
   Агностиком, конечно же,  Крапивин не стал.  Это ведь очень скучно и
бесплодно.  Видимо,  на сознательном уровне он признает  осмысленность
бытия,  наличие некого высшего Начала, сотворившего мир (см. в повести
"Дырчатая луна" диалог Леся и Гайки).  Но то,  что это высшее Начало -
не безличное нечто,  а Некто,  что Он - Личность - вот этого В.П., на-
верное, пока не осознал.
   Его представления о вере и о религии,  о взаимоотношении между ними
нельзя,  конечно,  назвать совершенно ложными.  В чем-то такой  взгляд
уместен.  Тем не менее,  эти его слова говорят лишь о том, что смотрит
он на религию глазами либерального гуманиста.  Он,  кажется, нашел им,
религии и вере,  некую "экологическую нишу" как внутри человека, так и
в обществе.  Он признает полезность веры,  испытывает симпатию к людям
верующим (например, потому, что это полезно в работе с детьми. Подход,
если уж называть вещи своими именами, весьма утилитарный).
   Что же касается его отношения к Церкви, то он, как и положено либе-
ральному гуманисту,  похоже, отождествляет Церковь и церковную органи-
зацию,  т.е.  конкретную  административную структуру ("церковные влас-
ти"). Кстати говоря, в оценке действия "церковных властей" я во многом
с ним согласен.  Проблема В.П. в том, что о реальной ситуации в Церкви
он судит не столько по личному опыту (которого,  скорее всего, нет), а
по материалам прессы и телевидения.  Стоит ли удивляться резкости суж-
дений?
   Можно ли  требовать  от  Крапивина большего?  Не думаю.  Тут вообще
нельзя ни от кого ничего требовать.  Он не обрел пока сознательной ве-
ры, не вошел в Церковь. Неизвестно, произойдет ли это когда-нибудь. Но
что движение есть - несомненно.
   И здесь я хочу сказать вот о чем. Не дай Бог, если уверовав на соз-
нательном уровне, войдя в церковную действительность, В.П. начнет то и
дело вставлять в свои книги иконы,  храмы, священников, лампады, свечи
и чудеса. Казалось бы, странно слышать такое от верующего человека. Но
я убежден в своей правоте.  Для того чтобы все вышеперечисленное (хра-
мы,  священники и т.  д.) действительно было уместным в художественном
произведении,  действительно выглядело бы естественным,  необходим со-
вершенно иной жизненный путь,  другая дорога к вере.  Но  Господь  дал
В.П. именно ту, по которой он идет. Именно на этой дороге он полностью
реализуется как художник,  как человек творчества.  В своих книгах он,
часто сам о том не зная,  ставит глубокие религиозные вопросы, показы-
вает глубину верующей души,  создает,  как принято сейчас  выражаться,
"вторую  реальность".  Но  делает он это своими,  вполне определенными
средствами.  Восторги неофита тут могут все испортить. Лучшее, что мо-
жет быть - это если он и дальше будет писать так, как пишет.
   Даже если говорить о пользе его книг,  о влиянии их на  детей,  то,
по-моему, для религиозного воспитания он делает максимум того, что мо-
жет. Теоретические познания, равно как и практику церковной жизни, де-
ти должны получать не из книг В.П.  Для этого есть храм, есть воскрес-
ные школы,  различные курсы, книги. Родители, в конце концов. Крапивин
же своими книгами делает другое.  Он не сеет семена,  не поливает и не
собирает урожай. Он готовит почву для всего этого.
   ...Мне кажется,  те  места  из последних крапивинских произведений,
где имеют место храмы,  священники и т.  д.,  не самые удачные  в  его
творчестве.  Может, я ошибаюсь (дай Бог мне ошибиться!), но он, по-ви-
димому, пишет то, о чем знает понаслышке. Так, весьма странными выгля-
дят изображенные им священники. Они мало похожи на реальных православ-
ных батюшек. Они не то чтобы хуже или лучше. Они - другие.
   Отец Дмитрий  (повесть "Крик петуха") почему-то говорит на какой-то
удивительной смеси церковнославянского языка и современного, рафиниро-
ванноинтеллигентного русского. Мне, во всяком случае, священники с та-
кой речью не попадались.  Уверяю вас, они на самом деле говорят совер-
шенно нормально!  Возникает к тому же ощущение, будто отец Дмитрий все
время извиняется перед окружающими за свое священство и старается  по-
меньше их этим "травмировать". В остальном же он, отец Дмитрий - прос-
то хороший,  добрый и умный человек. Но почему при этом он одет в рясу
- не совсем понятно.
   То же самое можно сказать и об отце Евгении ("Синий город на  Садо-
вой"). Тот, правда, говорит вполне обычным языком, но возникает тот же
вопрос: в чем его "особость"? Почему он священник? По-моему, это самый
типичный крапивинский герой,  "ребячий комиссар", если уж пользоваться
термином застойных лет.  Что-то вроде Олега из "Мальчика со шпагой". С
той лишь разницей,  что в рясе и с крестом. Его собственное объяснение
своего жизненного выбора (насмотрелся смертей в Афганистане  и  понял,
что  должна быть какая-то высшая справедливость) не то чтобы несостоя-
тельно,  но как-то недостаточно. Подобных этико-гносеологических сооб-
ражений мало,  чтобы принять столь глобальное решение.  На мой взгляд,
тут необходим довольно серьезный опыт веры, молитвы, ощущения присутс-
твия Божия, Его благодати. Точнее говоря, крапивинский герой, отец Ев-
гений, и в самом деле мог на основе своих афганских впечатлений обрес-
ти веру,  а позднее и стать священником. Но сам процесс длился бы куда
дольше,  и вел бы себя отец Евгений несколько иначе.  Конечно, все это
лишь мои предположения. Но мне как-то трудно представить православного
батюшку,  рубящего ребром ладони кирпичи,  а затем принимающего  кара-
тистскую стойку (столкновение с лейтенантом Щаговым).  Священник,  на-
верное,  нашел бы какие-то иные средства.  Тем более, что по церковным
канонам  "Повелеваем епископа,  или пресвитера,  или диакона,  биющего
верных согрешающих,  или неверных обидевших, и через сие устрашати хо-
тящего,  извергати из священного сана.  Ибо Господь отнюдь нас сему не
учил:  напротив того,  сам быв ударяем, не наносил ударов, укоряем, не
укорял взаимно, страдая, не угрожал" (27-е Апостольское правило).
   Во всяком случае,  не чувствуется, что отец Евгений, избирая подоб-
ную тактику боя,  понимал,  чем рискует. Да и вообще, слишком легко он
на вещи смотрит. По поводу сопротивления властям он даже как-то весело
говорит:  "Да,  грешен. Но покаюсь, и Господь простит". Не уверен, что
это правильная позиция (не само сопротивление, которое в данном случае
уместно,  а такое легкое отношение к покаянию),  но даже будь она пра-
вильной,  реальный священник вряд ли произнес эти слова вслух, тем бо-
лее перед враждебно настроенным человеком.  (Впрочем,  все последующие
действия отца Евгения, включая "налет" на интернат, мне кажутся совер-
шенно верными в той ситуации и канонам не противоречащими).
   Есть еще отец Леонид из "Лоцмана".  Кстати,  не просто священник, а
монах.  Настоятель монастыря. И, как это ни печально, он тоже не слиш-
ком правдоподобен. Тоже складывается впечатление, что он - либеральный
гуманист в клобуке.  Конечно, он говорит много верного, да и стиль его
речи (в описанной ситуации) особых возражений не вызывает.  Но мне ка-
жется,  те же самые мысли, что он высказывает, настоящий монах выразил
бы иначе. Некоторые его слова, вполне естественные в устах самого Кра-
пивина, выглядят странными в речи православного инока. Кроме того, ре-
занула меня еще одна деталь. На несколько ехидный вопрос Решилова, на-
шел ли он в монастырских стенах истину, отец Леонид отвечает, что нет.
Зато он познал,  что не есть истина.  Это само по себе не так уж мало.
"Но и не так уж много" - парирует Решилов.
   На самом деле в монастырь идут (если отрешиться от карьеристов и т.
п.) не ради поиска истины.  Идут потому,  что Истина коснулась их сер-
дец,  и потому всю последующую жизнь люди хотят посвятить служению Ей.
Они частично уже знают Истину,  принимая постриг.  Бог не по заслугам,
но по своей таинственной воле является человеку, и тот чувствует невы-
разимую словами радость,  чувствует исходящую от Него любовь.  А потом
это чувство пропадает,  но в сердце остается о нем память.  И всю свою
дальнейшую  жизнь  человек  стремится восстановить этот миг единства с
Богом.  Для этого нужно перестроить свою душу,  а это тяжелейшее дело.
На  этом  пути возникает множество соблазнов,  боковых коридоров,  что
выглядят заманчиво,  но от Истины уводят.  И в этом смысле отец Леонид
прав,  говоря,  что узнал, чем не является Истина. Однако, не знай он,
чем Она является, он бы не выжил в монастыре. Еще раз повторяю, многие
живут  годами  и  ничем не отличаются от мирских людей,  это печальная
действительность,  но по авторскомуто замыслу отец Леонид - не из  та-
ких. Он и в самом деле "взыскующий Града".
   (Кстати сказать,  кто из крапивинских героев больше всего похож  на
православного священника,  и своей речью,  и поведением - это,  как ни
странно,  Альбин  Ксото  (настоятель  Петр)  в   повести   "Гуси-гуси,
га-га-га...".  Если,  конечно, отвлечься от его богословских рассужде-
ний, представляющих чисто авторские взгляды. То же самое можно сказать
об отце Венедикте из "Корабликов").
   Что же из всего этого следует? Крапивин изображает не реальных свя-
щеннослужителей, а свои представления о них. Видит их не такими, какие
они есть на самом деле,  а такими,  каких ему хочется. И дело тут не в
фактической недостоверности. Возможно, его герои в контексте его худо-
жественного замысла и  более  уместны,  нежели  настоящие  священники.
Опасно  другое.  Поверив  в  созданный собственным воображением идеал,
отождествив его с реальностью,  он рано или  поздно  с  правдой  жизни
столкнется.  И уже не по газетным статьям, а на собственном опыте убе-
дится,  что священники бывают разные. В том числе и очень ему несимпа-
тичные.  (Я  думаю,  он в подобных случаях чаще всего будет объективно
прав.  Человек его типа "настроен" на добро,  почувствует его  даже  в
непривычной  упаковке.  А уж если не почувствует...) Но столкнувшись с
неоднозначностью современной церковной ситуации, убедившись, что собс-
твенные  идеальные  конструкции  нежизненны,  он может сделать большую
ошибку.  Ту,  которую сделали многие наши интеллигенты.

   /Беда их состоит еще и в том,  что религию вообще и Церковь в част-
ности они рассматривали лишь как идеологическую опору, лишь как средс-
тво противостоять тоталитарному чудовищу. Сама по себе, вне социально-
го контекста, Церковь не слишком их интересовала. С падением же комму-
низма надобность в идеологической основе исчезла.  Зато появилась дру-
гая потребность - обрести точку опоры в нынешнем  политическом  хаосе.
Само по себе это нормальное стремление, но для серьезной веры недоста-
точное. Кстати, весьма похожие процессы имели место в Польше - взаимо-
отношения  "Солидарности"  с католицизмом складывались примерно по той
же схеме./

Он может обидеться на Церковь,  разочароваться в ней  (фактически  еще
ничего  о  ней  не  зная).  И горечь этой обиды неизбежно прольется на
страницы его книг. Что не сделает их лучше.
   Дай Бог ему, Владиславу Крапивину, больше трезвости и серьезности в
своих оценках. Дай Бог ему пройти Дорогу, не спрямляя углы.




              (О новых произведениях Сергея Лукьяненко)
                                            Виталий Каплан (г. Москва)


   Я не знаю,  этично ли писать о книгах,  которые пока не появились в
печати и лишь в компьютерно-принтерном виде стали доступны узкому кру-
гу лиц. А этот круг, само собой, страшно далек от народа. Не испортить
бы людям радость первого прочтения... Да и что касается критики... Тут
уж  я  подставляю  автора.  Потому что во всех литературно-критических
разборках последний судья - текст,  сверившись с которым, читатель сам
вправе  решать,  "кто  же прав был из нас в наших спорах без сна и по-
коя..." Пока что он, читатель, такой возможности лишен.
   И все-таки я отважился на эту статью.  Очень уж хочется. Тем более,
когда еще выйдут последние произведения Сергея  Лукьяненко?  Издатель-
ская  судьба книг непредсказуема,  да и будучи напечатанными,  нескоро
доберутся они до потенциального читателя.  И потому я отдаю себе отчет
в том,  что пишу,  в общемто, всего для нескольких человек, знакомых с
недавними работами Сергея.
   А кроме того,  есть и личный момент.  В апреле этого года я написал
статью "Кто выйдет на мост?" (заметки о прозе С.Лукьяненко).  По боль-
шей части статья была посвящена "Рыцарям Сорока Островов", точнее, за-
щите вышеупомянутых "Рыцарей" от критики Владислава Крапивина.  На тот
момент из всего написанного Сергеем я прочел лишь сборник "Лорд с пла-
неты Земля", раннюю его повесть "Пристань Желтых кораблей", да сделан-
ную  в соавторстве с Юлием Буркиным трилогию "Сегодня,  мама!".  Соот-
ветственно и мои выводы исходили из этого подбора.
   Сейчас, прочитав "зрелого" Лукьяненко,  я бы ту,  апрельскую статью
писать не стал.  Точнее,  написал бы ее совсем иначе.  А то,  что она,
возможно,  появится  когданибудь  на страницах альманаха "Та сторона",
меня не слишком беспокоит. Пускай тоже станет своего рода "зудой".


   Позволю себе  вкратце напомнить основной тезис той весенней статьи.
Итак,  среди всего прочего, есть в литературе некое направление, кото-
рое я назвал "крапивинской системой координат".  В принципе, направле-
ние это не замкнуто на одном Крапивине,  можно показать,  что возникло
оно задолго до первых книг Владислава Петровича,  и, дай Бог, проживет
еще достаточно долго.  "Крапивинским" я назвал его лишь условно,  пос-
кольку в течение трех десятилетий В.П.К. остается наиболее характерным
представителем данной традиции. И надо же дать ей хоть какое-то имя!
   "Крапивинская традиция", как и любая другая, основана на определен-
ной этической системе, на неких трудноописуемых душевных переживаниях.
Сейчас не время их разбирать,  но думаю, каждому человеку, знакомому с
книгами Крапивина, ясно, о чем идет речь.
   Из этики вырастает и своеобразная эстетика,  которая, собственно, и
реализуется уже в чисто литературных понятиях - в тематике и в постро-
ении сюжета, в особенностях композиции и стиля, и т. д., и т. п.
   Разумеется, авторов,  работающих в рамках одной системы, нельзя де-
лить на "основоположника" и "эпигонов".  То есть эпигоны были,  есть и
будут есть, тема эта скучная, да и не о том разговор. Но вполне самос-
тоятельные  авторы  могут быть очень непохожи друг на друга (если гля-
деть изнутри традиции), а с внешней стороны их вектора могут показать-
ся нацеленными в одну точку.  Так, например, Павел Калмыков, допустим,
Лидия Чарская и Аркадий Гайдар (ничего себе подборочка!) все-таки  при
всех своих различиях находятся в одном пространстве, а их современники
Валерия Нарбикова, Андрей Белый и Осип Мандельштам - в другом.
   Это - нормальная ситуация, вообще вся мировая литература напоминает
реку, возникшую от слияния нескольких мощных потоков - традиций. Иног-
да  потоки  иссякают,  иногда вдруг начинают бить из мертвой на первый
взгляд земли.
   В общем,  Лукьяненко, как мне казалось, работал в крапивинской тра-
диции и был вполне описуем соответствующей координатной системой.  Его
книги отличались от крапивинских,  но и в тех,  и в других заметен был
схожий взгляд на мир.
   Это мне казалось.


   Но вот прочел я "Дверь во тьму" - и понял, что строил замок на пес-
ке.  Повесть  настолько  выламывается из "крапивинской традиции",  что
впору задуматься - а не перерос ли Лукьяненко вышеобозначенную систему
координат? И если да, то где же он в итоге очутился?
   Впрочем, на первый взгляд повесть напоминает творения В.П.К. Общего
и впрямь достаточно.  Главный герой - мальчишка,  приключения в некоем
параллельном пространстве,  дружба, то и дело испытуемая на прочность,
борьба светлого и темного начал...  Казалось бы, похоже. Если смотреть
обычным взглядом. А если "Настоящим"?
   Не претендуя на подобное зрение, все же рискну.
   Итак, перед нами некий своеобразный мир,  где имеет  место  вековая
борьба двух таинственных, надприродных сил - Света и Тьмы. Разумеется,
первое побуждение читателя - отождествить Свет с добром,  а Тьму, само
собой,  со злом. Параллель, испытанная тысячелетиями... Потом оказыва-
ется, что есть еще и третья сила, Сумрак, соблюдающая, вроде бы, нейт-
ралитет,  но тем не менее,  ведущая свою игру. Кому ее уподобить? Духу
Познания, что ли? (Ник Перумов был бы счастлив - нашлось-таки Великому
Орлангуру место еще и в этом мире).  Кстати сказать, уже одно это, на-
личие "третьей силы",  не вписывается в крапивинскую традицию. Там та-
кого не бывает - там либо свет,  либо тьма, либо смесь того и другого.
Но чтобы нечто принципиально иное - нет уж,  увольте. Между прочим, не
случайно.
   Подобный дуализм вытекает из монотеистического европейского  мышле-
ния, пускай даже автор об этом и не подозревает. Но есть и другое мыш-
ление - восточноазиатское,  которому присущ монизм.  То  есть  имеется
лишь одно запредельное начало,  Дао, которое может проявляться по-раз-
ному,  и как Свет, и как Тьма, и как Сумрак. А может, как Огонь, Вода,
Земля, Дерево, Металл... Или еще как-нибудь. Борьба этих сил обеспечи-
вает Равновесие,  которым и поддерживается само  существование  нашего
мира.  Тут уже неважно,  на сколько потоков разделяется Дао. Главное -
ни одному не отдавать предпочтения,  принимать все как  есть  и  умело
подставлять свой парус ветрам перемен.
   Так вот,  мир, куда попал Данька, больше тяготеет к восточной моде-
ли.  Хотя закручено там хитро.  Восточная модель маскируется под евро-
пейскую,  дуалистическую. Свет своими действиями пытается претендовать
на особую роль, на свою причастность высшему добру (хотя на словах за-
частую и утверждает обратное),  Тьма, напротив, усиленно демонстрирует
свою сатанинскую сущность,  а Сумрак скромно делает вид, что он тут ни
при чем.
   Таковы декорации.
   Но посмотрим беспристрастно.  Вот некая сила,  называющая себя Све-
том. В чем, собственно говоря, проявляется ее этическая высота? Почему
"Свет" - это именно добро? (А что есть добро?).
   Тут, само собой,  всплывает вопрос о целях и средствах. Ну, что ка-
сается средств, тут все ясно. Обман, провокации, манипулирование чело-
веческими  жизнями...  Ради высшего блага можно обманом затащить маль-
чишку в темный мир,  чтобы затем использовать его  как  орудие.  Можно
сжечь город (подумаешь, всего-то два трупа - старичок да пацанчик! За-
то ради счастья миллионов).  Можно устроить войну на истребление,  тут
вообще уже незачем покойников считать, на то она и война... Как видим,
со средствами все ясно. Мы такое проходили. Да и сам Котенок подтверж-
дает:
   - Данька,  Настоящий свет - это вовсе не добрый волшебник, или бог,
или что-нибудь такое, разумное. Это просто одна из трех сил.
   - Из трех? - Почему-то я удивился именно этому.
   - Ну да. Свет, Тьма и Сумрак...
   - А это еще что такое?
   - Неважно, Данька, ты с ним здесь вряд ли встретишься... Свет - это
просто сила,  и Тьма - тоже сила.  И ничего в них нет ни  доброго,  ни
злого.  И солнце в этом мире могло бы гореть по-прежнему, хоть это был
бы мир Тьмы.  Но получилось так,  что здесь все началось  с  погасшего
солнца.  Значит,  нужно  было немножко солнечного света из другого ми-
ра... и нужен человек из этого мира.
   Конечно, идеально чистых средств не бывает.  История, как известно,
не Невский проспект,  белые перчатки изнашиваются,  хотим как лучше, а
получается как всегда. Да, все так. Но именно по отношению к людям. Мы
все в той или иной мере поражены гнилью,  и, стремясь к светлым целям,
не можем не запачкаться. Да, иной раз мы вынуждены применять недостой-
ные средства. Но разве этому нас учат высшие силы? Во имя Бога столько
совершалось преступлений, столько было лжи, подлости и жестокости, что
временами становится тоскливо и страшно.  Но разве Бог призывал к это-
му?  Разве  к  кому-то  явился ангел и посоветовал сжигать еретиков на
костре?  Разве Богородица приказала крестоносцам огнем и мечом уничто-
жать неверных?  Нет,  это все наши собственные изобретения. Ни разу не
было такого, чтобы оттуда, из Царства Божия, прозвучал призыв к прово-
кации.
   Конечно, бывает и так,  что добрые последствия вырастают из  дурных
дел.  Но это лишь потому,  что "мир во зле лежит",  а стало быть,  "ты
должен делать добро из зла,  потому что его больше не из чего делать".
Но  в том-то и фокус,  что зло подразумевается чужое,  а делать должен
ты.  И вообще:  "Горе миру от соблазнов: ибо надобно придти соблазнам;
но горе тому человеку, через которого соблазн приходит." (Евангелие от
Матфея, 18,7).
   Здесь же не кто-нибудь,  а Котенок, существо мистическое, призывает
к обману и провокации. Причем не кого-нибудь призывает, а детей, кото-
рым сложнее сделать осознанный выбор.
   - Да!  - огрызнулся я, одной рукой запрокидывая Лэну голову, а дру-
гой обнимая его за плечи.  - Ты вовсе не добрый,  Котенок! И Свет твой
ничем не лучше Тьмы!
   Котенок снова вздохнул.
   - Думаешь, мне это нравится, Данька? Это ведь только в сказках если
человек добрый,  то он ничего плохого не делает.  А в жизни, если Свет
хочет бороться с Тьмой,  то он должен быть жестоким. Нет у нас другого
выхода, понимаешь?
   Понимаем. Свет,  выходит, ничего общего с Добром, Любовью и Истиной
не имеет.  Впрочем,  спасибо ему уже за то,  что он и не претендует. У
него другие цели.
   С целями, конечно, разобраться интересно. В чем, собственно, заклю-
чается то счастье,  ради которого совершаются  вышеназванные  пакости?
Дать этому несчастному миру солнце?  Дело, конечно, благородное, но не
могу я отделаться от подозрения, что для Света все происходящее - лишь
ход в исполинской шахматной партии,  обретение же солнышка оказывается
побочным эффектом.
   Впрочем, тут  ситуация  на самом деле сложнее.  Есть "Свет",  некая
мистическая сила,  и есть Солнечный Котенок, полномочный представитель
"Света",  эмиссар. И если поначалу он исправно выполнял свои должност-
ные обязанности,  то потом потихоньку стал работать  и  на  себя.  Еще
большой вопрос, будет ли довольно его "светлое начальство" тем, что он
воссиял в небе этого мира аки самозванное солнце? И даже если сие вхо-
дило в изначальную программу,  то ради кого?  Ради жителей, изнуренных
многовековой тьмой,  вынужденных продаваться в солдаты,  чтобы прокор-
мить свой мир?  Ради того, чтобы прекратить войну Крылатых с Летящими?
Или же все это - приятные мелочи,  а главное - укрепиться еще и здесь,
усилить  свои позиции в бесконечной борьбе с "Тьмой"?  Я не утверждаю,
что это прямо вытекает из текста,  но мое дело - задать вопрос.  Кото-
рый, как мне кажется, вырос не на пустом месте.
   А интересно,  что нужно самому Котенку? Уж не вел ли он своей игры,
целью которой было стать солнышком и питаться всеобщей любовью?
   - ...Но ты же помнишь, любовь - это тоже Настоящий свет. В этом ми-
ре миллионы Крылатых, у которых теперь не осталось ничего - только ве-
ра,  что солнце вернется в их мир.  Они будут любить меня, и этой люб-
ви... этого света мне хватит, чтобы светить им.
   - А если разлюбят?  Если забудут,  что такое Тьма...  и  что  такое
Свет?
   - Тогда я умру, - просто сказал Котенок. - Честное слово, мне этого
не хочется.
   Честное слово,  не могу понять,  что тут главное - забота о  людях,
или  о  самом себе?  Что для Котенка важнее - дарить свет или питаться
им?  Ведь как получается?  Люди будут излучать любовь,  Котенок  будет
принимать ее,  превращать в солнечный свет и посылать обратно,  людям.
То есть станет он чем-то вроде зеркала.  Или фотоэлектронного преобра-
зователя. В некотором смысле, люди перейдут на самообслуживание, а Ко-
тенку достанется контроль и распределение. И всем будет хорошо. Схема,
на мой взгляд, подозрительно знакомая.
   ...Он вообще сложная личность, этот Котенок. Не укладывается в при-
вычные рамки. То он - воплощенная ангельская кротость и мудрость, то -
коварный змий,  то - избалованный пацаненок... Переходы от одного сос-
тояния к другому совершаются незаметно и, пожалуй, необъяснимо. Я дол-
го пытался его понять, и однажды меня осенило - да он же просто болен,
шизофреник он. Да простит мне психиатр Лукьяненко вторжение в его про-
фессиональную область.
   Но действительно - в нем, Котенке, живут две личности. Первая и ос-
новная - представитель Света,  воплощение могучей  надприродной  силы,
осчастливливатель  миров и прочая,  прочая...  Вторая личность гораздо
более человеческая (да и  человечная).  Фактически,  во  второй  своей
ипостаси Котенок - это такой же пацан,  как и Данька, со своими досто-
инствами и вполне простительными слабостями.  Вторая личность не  пре-
тендует на роль вождя и учителя,  на высший этический авторитет. Коте-
нок тут стремится дружить с Данькой на равных, и это у него иногда по-
лучается.
   Причина тут ясно указана самим Котенком.
   - Я же расту умнею...  понемножку. А я хоть и из Света, но форму-то
мне дал ты.  И Зеркало было человеческим.  Так что я  на  вещи  смотрю
по-вашему.
   То есть в момент возникновения Котенка отпечаталась в нем  Данькина
душа,  внутри  сгустка  Настоящего  света зародилась человеческая лич-
ность.  Потому-то в конце концов  и  случился  разрыв,  "расщепление",
"большой" Котенок остался изображать солнышко,  а "малый",  отраженный
зеркалами Гертовой шкатулки,  прыгнул Лэну на руки. И вот этот "малый"
Котенок  -  существо гораздо более симпатичное,  нежели висящее в небе
"его сиятельство".
   Вообще, по-моему, Котенок - огромная удача Лукьяненко, это действи-
тельно интересная, нетривиальная фигура. Хотелось бы, конечно, продол-
жения.
   Ну, а что касается Тьмы... Летящие, сколь бы зловещими они ни каза-
лись поначалу, смотрятся несколько декоративно. В общем-то, ни бесовс-
кой хитрости,  ни бесовских возможностей в них не заметно.  Ну,  воюют
уже много столетий с Крылатыми,  успеха нет ни у одной из сторон. Рав-
новесие. Только вот кто в этом Равновесии заинтересован? Сами Летящие?
А почему,  собственно?  Тот,  кто за ними стоит?  А кто за ними стоит?
Это, кстати, самый любопытный вопрос.
   Летящие жестоки, но не более, чем Крылатые. Можно жечь людей Черным
огнем, можно выкалывать глаза кинжалом - от перемены мест сумма не из-
менится.  И те, и другие стоят друг друга. И те, и другие поражены ра-
ковой опухолью зла.
   И если  действительно говорить о настоящем зле,  о настоящих адских
силах,  то... Вряд ли они сделали бы главную ставку именно на Летящих.
Гораздо эффективнее играть на территории Крылатых, а Летящих использо-
вать в отвлекающих целях.  Ей, Настоящей тьме, не нужна победа ни тех,
ни других.  Ей не нужны обильные жертвы, кровь и трупы. Это все побоч-
ные эффекты. Главный урожай пожинается в человеческих душах. Пока идет
война,  некогда задумываться,  некогда задавать Настоящие вопросы. Так
что действительно, "Равновесие Тьмы" имеет бесовскую природу.
   Но где же они, изощренные губители?
   Взгляд невольно обращается в сторону Сумрака.  Туда, где спокойно и
уверенно стоят улыбающиеся Торговцы.
   Первое, что бросается в глаза - это уважительный нейтралитет по от-
ношению  к  Свету  (насчет  Тьмы представители Сумрака предпочитают не
высказываться.  Хотя и применяют очки тьмы.  Вещи же не виноваты ни  в
чем).  Постоянно подчеркивается, что Сумрак не воюет со Светом, что он
достаточно силен, чтобы позволить себе мир, что пути их не пересекают-
ся, и т. д., и т. п.
   Это наводит на некоторые размышления. Во-первых, не случайно молча-
ние о взаимоотношениях с Тьмой.  Похоже, как серьезную силу представи-
тели Сумрака ее не воспринимают.  Ну, есть такая, ну, можно ее исполь-
зовать, но - не конкурент. Не то что Свет, по отношению к которому Га-
рет то и дело считает нужным определить позицию. И не потому лишь, что
Данька служит Свету.  Он ведь служит именно тем,  что воюет с Тьмой, и
значит, нуждается в союзниках. Тут бы Гарет и развернуться. Либо в са-
мом деле помощь предложить,  либо обманом завлечь в ловушку. Но подоб-
ные игры не ведутся.  В них нет необходимости.  Видимо,  Сумрак  иначе
представляет себе расклад сил, нежели Свет. В самом деле:
   - Я предполагаю, что они служат Сумраку, - очень спокойно, даже об-
легченно сказал Котенок.
   - Это плохо? - тихо спросил я.
   - Нет,  что ты.  Это не плохо и не хорошо.  У них свой путь,  у нас
свой. Пока они не пересекаются.
   А Тьма, напротив, противник более чем серьезный:
   - Мы много лет воевали с Тьмой чистыми руками.  - Котенка мои слова
не задели.  - Не убей,  не пошли на смерть, не предай... И Тьма росла.
Хватит. Мы воюем честно, но если обстоятельства сложились в нашу поль-
зу - почему бы и нет?
   А вот что утверждает представительница Сумрака Гарет:
   - Мы?  Мы - те, кто стал рядом с богами. Мы служим Силам; ты - Све-
ту, я - Сумраку. Это ничего, Свет и Сумрак не враги.
   И еще:
   - Я рада,  что ты победил,  - продолжила она.  - Сумрак не воюет со
Светом.
   Получается, для Света главным врагом является Тьма,  Сумраком он не
интересуется, а тот, напротив, безразличен к Тьме, зато неравнодушен к
Свету. Выходит классический треугольник.
   Из этого можно сделать вывод - позиции трех сил неравны.  И Сумрак,
наверное, обладает некоторым перевесом. В самом деле, войны он, кажет-
ся,  ни  с кем не ведет,  зато использует в своих целях противостояние
Света и Тьмы.  Этакая лисица из китайской басни, стравившая царя львов
с тигриным царем,  после чего отполдничавшая обоими.  Однако в отличие
от упомянутой зверушки Сумрак,  похоже,  не заинтересован в  чьей-либо
гибели.  У  него - своя игра,  свои далеко идущие планы,  охватывающие
бесчисленные миры и времена. И Свету, и Тьме в этой игре отводятся не-
кие роли. Причем Свет важен сам по себе, а Тьма - лишь в качестве про-
тивника для Света, лишь с целью связать ему руки. И возникает подозре-
ние  -  а она вообще существует ли сама по себе,  Тьма?  Не иллюзия ли
это, порожденная Сумраком? Может, мирозданием тут правят все же не три
силы,  а две? И классическая схема даосизма оказывается на поверку ми-
ражом, а мир "Двери во тьму", выходит, все же дуалистичен?
   Интересно получается.  Начинаешь читать - и сперва кажется, что бо-
рются две силы, добро и зло, Свет и Тьма, все по-европейски, потом вы-
ходит, что это обман, что нет здесь ни добра, ни зла, а борются надми-
ровые сущности,  коих уже не две,  а три,  все по-восточному, сплошные
единоборства  (в мягком стиле).  А после получается,  что и это непра-
вильно,  что Тьма - иллюзия,  инструмент Сумрака.  Матрешка вложена  в
матрешку, и та, в свою очередь... Поневоле задумываешься - а что, если
и Свет - не более чем инструмент в руке мастера?
   А кто же мастер?  Чего он хочет?  Сумрак,  он на то и Сумрак, чтобы
скрывать подробности. Но даже из неясных очертаний можно сделать некие
предварительные  выводы.  Во-первых,  он  не  использует потусторонних
эмиссаров,  а действует через людей,  играя на их страстях.  В  первую
очередь имеется в виду гордыня.  "Мы - те, кто стал рядом с богами..."
То есть мы - уже не просто люди, мелочь рыбья, вроде глупого и жалкого
мальчишки Лэна.  Мы - нечто значительное, уже как бы и сверхчеловечес-
кое.  Кстати, интересно, что за богов упоминает Гарет? Очередная иллю-
зия, порожденная Сумраком для собственных слуг? Или... Или Сумрак пре-
тендует на Божественную сущность?  А, да это и не столь важно. Тем бо-
лее,  что одно другому не мешает. В общем-то, жалко этих самоуверенных
суперменов, им еще предстоит большое разочарование.
   Во-вторых, целью  Сумрака уж никак не может быть торговля между ми-
рами.  Что бы ни считали его слуги,  но торговля - лишь инструмент для
какого-то  макроскопического  воздействия  на Вселенную.  Не случайно,
кстати, что самым выгодным товаром являются солдаты. Это уже говорит о
многом.
   Да какая разница, что Сумраку надо? То ли мировое господство, то ли
игра,  то ли эксперимент в космических масштабах... Может, изучают не-
логичную психологию Homo Sapiens?  А может, "мыслящую галактику" выра-
щивают?  Уж не манекены ли это, оправившиеся от поражения на Планете и
здорово с тех пор поумневшие?


   Можно было бы и дальше сопоставлять метафизические модели, примеряя
их к повести Лукьяненко. Но зачем? Разборки между таинственными силами
интересны тут не сами по себе, а лишь применительно к психологии глав-
ного героя, Даньки. Он должен выбирать. И выбор его - не между силами,
не между мистическими хозяевами,  а между любовью и убеждениями, между
долгом и дружбой, между эффективностью и честью.
   Выбор очень  непрост,  и  зачастую Данька идет вразрез со своей со-
вестью. Он, особенно поначалу, склонен обманываться, склонен возлагать
ответственность на других (пускай хотя бы и в мыслях).  Он страдает от
одиночества, мечтает о друге, но друзей у него нет. И лишь здесь, при-
веденный Солнечным Котенком в странный и страшный мир, он начинает по-
нимать,  что причина - в нем самом. Нужно заслужить право быть чьим-то
другом. И на всем протяжении повести он стремится к этому. И, конечно,
постоянно совершает ошибки, о которые очень больно стукается.
   Данька хочет  вернуть  жителям  этого  злополучного мира утраченное
солнце.  И,  сам не понимая того, взваливает на свои плечи непосильный
груз.  То, что в конце концов Котенок воссиял в небе - это, как мы уже
видели,  не решение проблемы.  Это не настоящее солнце.  В самом деле,
несложно прикинуть,  что получится дальше.  Пройдет момент ликования и
эйфории,  начнется будничная жизнь,  и любовь Крылатых к солнцу станет
убывать.  Тем более, что у Крылатых возникнут новые сложности. Летящих
больше нет,  война завершилась, а если так - зачем нужны Крылатые, за-
чем взрослым жителям кормить и вооружать их?  Как бы не пришлось паца-
нам испытать на своей шее увесистый подзатыльник от солидных дядь... А
упомянутые дяди, скорее всего, серьезно подойдут к делу и, распаленные
открывшимися перспективами, начнут делить власть, строить развитой фе-
одализм и т.  д. Да еще и торговать населением придется - народу нужно
зерно для посевов, стекла для окон, солнцезащитные очки и крем для за-
гара.  Все это в обмен на солдат.  Кого сплавят в иные миры, сражаться
по контракту?  Не их ли,  ставших ненужными мальчишек?.. А дальше сме-
нится два-три поколения,  любовь к солнышку ослабнет.  Тем более,  что
ее,  эту любовь, вполне могут возвести в ранг общеобязательной идеоло-
гии,  и  тем  самым обескровить.  И придется Котенку погаснуть,  а мир
вновь погрузится во тьму.  Тут-то Сумрак и сделает очередной ход  -  и
все опять завертится.
   Данька, конечно,  ничего этого не видит. Не понимает он и того, что
подлинная  трагедия  здешних  людей  - это внутренняя,  духовная тьма.
Именно она сделала возможной продажу солнца. Хотя Котенок об этом зна-
ет и даже пытается убедить в том Даньку:
   - ...заставь их быть добрыми!
   - Ни черта себе! Заставить быть добрыми?
   - Да!  Заставь их говорить о Свете, чтобы они поверили в него! Зас-
тавь  их не просто называть себя хорошими и добрыми!  Заставь их стать
такими!
   Но это задача не для мальчишки. Вот если бы отправить туда десант из
нескольких тысяч добрых и мудрых людей, и дать им лет пятьсот... А Данька... Он,
как и любой на его месте, может лишь любить и ненавидеть, сфера его
возможностей ограничена радиусом вытянутой руки. Пускай даже в руку вложен
Настоящий меч. Он не в силах спасти мир. Зато может спасти друга.
   Между прочим, если рассматривать повесть под этим углом, то нельзя не
заметить, что "крапивинский дух" в ней все же сохранился, как бы ни пытался
автор выстроить независимую этическую концепцию. В конце концов Данька
убеждается, что единственное, за что стоит бороться - это люди. Те, кто рядом.
   - Ты все пытаешься выбрать между Светом и Тьмой? - спросил тот,
кто мне снился.
   - Да...
   - Не стоит... Не сравнивай правду, которая стоит за людьми. Сравни-
вай людей.
   - Почему?
   - Да потому,  что не вера делает нас, а мы - веру. Сражайся за тех,
кого  любишь.  И  если  при  этом ты на стороне Света - пусть гордится
Свет.
   Позиция, конечно, далеко не бесспорная. Но зато взрослая.
   Данька и в самом деле стремительно взрослеет. Он начинает понимать,
что  слово - лишь обертка,  что доверять надо тому,  что видишь своими
глазами,  что чувствуешь сердцем, а вовсе не абстрактным схемам, сколь
бы  убедительными  они не казались.  Нам,  живущим в эпоху обветшавших
слов и агонизирующих идеологий,  это близко и понятно, но мальчишке до
такого понимания еще надо дорасти. Что Данька и делает.
   Но что значит - "взрослеет"?  Конечно,  становясь  старше,  человек
что-то теряет в себе, и что-то находит. Вопрос лишь в том, что из най-
денного и потерянного отвечает его внутренней сути,  его  неповторимой
личности, а что - случайное, наносное. Хотя и трудноискоренимое.
   - Жди, ты не сразу увидишь себя... Жди.
   И, словно услышав его слова, в зеркале вновь проступило лицо. Мое -
и не мое.  Оно было взрослым - тому,  кто смотрел на меня  со  стекла,
могло быть и двадцать, и тридцать лет. Но не это было самым страшным.
   Тот - за стеклом - улыбался. Приветливо улыбался, словно наконец-то
дождался  встречи  и безмерно этому рад.  Лицо у него было спокойным и
уверенным. Это он - не я - хотел уйти из дома. Это он - не я - легко и
красиво отомстил Ивону.  Это он - не я - сумел пройти Лабиринт, потому
что давно не грустил по маме, не боялся отца и не собирался умирать за
друга.
   - Почему?  - спросил я,  но губы моего Настоящего отражения не  ше-
вельнулись. Ему этот вопрос был ни к чему, он знал ответ.
   - Потому что ты такой, - грустно сказал Котенок. - Ты совсем-совсем
взрослый, который ненавидит быть ребенком.
   Что, собственно говоря,  увидел Данька, посмотрев на свою душу Нас-
тоящим  взглядом?  Действительно ли в зеркале отразилась его подлинная
суть? Вопрос нелегкий. Да, Данька и в самом деле такой. Если, конечно,
принять его темные стороны за главное.  То, что Котенок назвал "взрос-
лым", не зависит от возраста. Это - самость, эгоцентризм, присущий как
младенцу,  так и глубокому старику. Это сосредоточенность всех энергий
души лишь на себе самом.  Это сила,  оборачивающаяся жестокостью.  Это
мудрость, кончающаяся безразличием. Это любовь, которая "ищет своего".
   А что же тогда "ребенок", которого столь искренно ненавидит "взрос-
лый"?  Быть может,  это некий центр души,  то,  что не может быть лишь
суммой тех или иных качеств. Это личность, незамкнутая на себе, а нап-
ротив, открытая миру. И такая открытость, проявись она в наивности па-
цана или в мудрости дряхлого деда, несовместима со "взрослым", она са-
мим своим существованием отрицает его,  подрывает его правоту.  За что
"взрослый" и распаляется ненавистью.
   И дело тут не в Даньке,  это вообще свойственно человеческой приро-
де, хотя чаще всего мы не замечаем, что наши прекрасные качества - си-
ла, мудрость и любовь - отбрасывают уродливые тени.
   Что ж, если так понимать взрослость, то она, конечно, живет в Дань-
кином сердце. Но живет в нем и ребенок - и в конечном счете оказывает-
ся победителем.  То, что Данька сумел увидеть свою внутреннюю гниль, а
после и поднять на нее Настоящий меч - это не случайно.  Он растет.  И
если понимать взрослость иначе - как открытость  миру,  соединенную  с
трезвым отношением к себе - то Данька, убив в себе "взрослого", стано-
вится взрослым. Но уже - без кавычек.
   ... Итак,  он прорвался сквозь слои иллюзий и увидел свою настоящую
цель.  Как же быть со средствами? Тут, конечно, сложнее. Не остался ли
он все-таки в убеждении,  что воевать чистыми руками неэффективно? Да,
он вроде бы противится такому подходу,  но насколько успешно?  Тем бо-
лее,  что излишне хороший финал повести,  похоже, подтверждает правоту
Котенка.  Действительно - и солнышко в темный мир вернули,  и Лэн  жив
остался,  и потаенная дверь обнаружилась, так что пора и домой к маме.
Все потому, что Котенка слушались.
   Конец повести, по-моему, должен работать на основную ее идею, и ес-
ли так,  то какова же она, идея? Конечно, хочется, чтобы "а дальше все
было  хорошо",  но  "хорошо"  должно из чего-то вытекать,  чем-то быть
обусловленным.  Здесь же,  в "Двери во тьму",  счастливый конец, мягко
говоря, не обоснован всей предыдущей драмой.
   Разве что это завязка для будущего продолжения?


   Что же  касается  другой вещи Лукьяненко,  романа "Линия Грез",  то
вопросов она породила меньше.  В принципе,  читатель  получил  хорошую
фантастику,  где всего в меру - и захватывающего сюжета, и футурологи-
ческих прогнозов,  и, конечно, человеческой психологии. Может быть, по
контрасту  с "Дверью во тьму",  роман не сыграл роль "зуды".  И тем не
менее, читается он с интересом.
   Каждый, видимо,  найдет в нем какую-то "свою" тему.  Для меня это -
дружба взрослого с ребенком.  И видимо,  сия линия романа прежде всего
интересна самому автору.  Не о меклонцах же с силикоидами ему хотелось
поведать читателю.
   Итак, Кей Альтос очень не любил детей. Потом, вроде бы, полюбил, во
всяком случае, Артура, а затем и его "дубля" Томми. Хотя и не старался
как-то  внешне выразить свои чувства.  Но шила в мешке не утаишь.  Ну,
что сказать? Бывает.
   И все  бы это было на уровне неплохой прозы,  кабы не явный элемент
пародии.  Пародируется, естественно, крапивинский подход к взаимоотно-
шениям  взрослого и мальчишки.  Легко выделить в тексте явные намеки -
взять хотя бы косвенное изображение самого В.П.
   ...Воспитателем нашего  блока "джи" был хороший человек.  Разносто-
ронняя личность,  автор детских сериалов, которые шли по телесети Аль-
тоса.  Не садист и не извращенец, которые очень любят такую работу. Он
искренне считал,  что детей надо защищать от взрослых. Он всегда гово-
рил о дружбе и доброте... и, наверное, не мог понять, почему его друж-
ные воспитанники не любят маленького Кея.  Для него я оставался ребен-
ком с трогательно тощей шеей...
   Или Генриетта Фискаллочи,  милая старушка,  бывшая контрразведчица,
ныне мирная пенсионерка на курортно-садоводческой планете.
   - Если сынок ваш захворает, уксусом его натрите. Лучшее средство от
жара, вы уж поверьте...
   Ну как тут не  узнать  Генриетту  Глебовну  из  "Лоцмана"?  Правда,
кое-что добавилось от тетушки Эммы из "Корабликов".  Профессия, навер-
ное.
   Пародия, впрочем, настолько ненавязчива, что не сразу и замечается.
Не то что в "Сегодня, мама!", где местами идет уже явный перебор.
   Труднее понять, что пародируется. Крапивинская идея, что детей надо
защищать от взрослых? Ни в коей мере. Взять хотя бы преследующую Кея с
Артуром старуху-кагебешницу Изабеллу Каль,  которая вполне коррелирует
с крапивинским Антуаном Полозом. Может, и здесь пародия? Но изображен-
ная автором ситуация слишком уж для этого психологически достоверна.
   Может, пародируются не столько конкретные идеи и персонажи,  а само
мироощущение,  когда ребенок априорно тоньше, добрее и светлее, нежели
окружающие его взрослые?
   Кстати говоря, явный намек на миры Крапивина встречается и в "Двери
во Тьму". Умирающий старый Летящий, покинутый всеми в башне.
   - Уже нет...  уже неважно. Котенок... У меня тоже был... хороший...
Мальчик, откуда ты пришел?
   Лицо Летящего было землисто-серым, изо рта при каждом слове вылета-
ло облачко пыли.  Я попытался ответить и не смог. Ужас шершавым комком
застрял в горле.
   - Ты не из Реттельхальма, я вижу... Да... Но жаль...
   Кто же это мог быть? Уж не Галька ли это, Галлиен Тукк, ушедший не-
известно куда вместе со старым Командором?  Какими ветрами занесло его
в эту грань?
   Пародийный оттенок тут создается описью имущества покойного Летящего:
   В кожаном  мешочке,  лежавшем  в  самом  углу тайника,  была всякая
странная мелочь: незнакомая монетка, огарок свечи, прозрачный кристал-
лик,  мячик из красной резины,  большой бронзовый ключ, перочинный но-
жик, карандаш... Эти вещи, наверное, что-то значили для Летящего, ког-
да он еще был человеком.
   Но сквозь пародийную интонацию пробивается,  быть может, неосознан-
ный самим автором, комплимент крапивинскому герою.
   - Не ври, - попросил я. Котенок замолчал. Поколебался и сказал:
   - Видимо, ему не хватило решительности. Он был слишком романтичным,
слишком наивным.  Думал,  что за добро можно драться только честно.  А
когда понял,  что от него требуется,  растерялся. Ну... и ушел к Летя-
щим.
   - Может,  он был прав? Летящие не сжигают города - а ты предлагаешь
это сделать.
   Крапивинский пацан, в отличие от Даньки, сумел отказаться от прово-
кации,  не дал запутать себя хитрыми обольщениями.  Непонятно  только,
зачем надо было уходить к Летящим?
   ...Вернемся все же к "Линии Грез". Есть там еще одна тема, не оста-
вившая меня равнодушным.
   Тема Бога.
   Сергей Лукьяненко,  насколько я понимаю, человек не слишком религи-
озный,  и Бог ему понадобился лишь для поддержания логики сюжета. Надо
же было как-то обосновать наличие аТана у Ван Кертиса,  а также проло-
жить мостик к новой игрушке - Линии Грез. Лукьяненковский Бог выполнил
порученное ему задание.  И тем самым роль его завершилась. Как извест-
ному мавру, ему пора уйти.
   Кого же на самом деле изобразил автор?  Бог,  скучающий в созданной
им Вселенной,  дарящий первому  попавшемуся  технологию  бессмертия  -
просто так, чтобы разнообразить свое существование. И со скуки дарящий
тому же Ван Кертису Линию Грез.  Бог,  не желающий видеть  последствия
своих дел, равнодушный к судьбам людей. Да Бог ли это?
   Зато в вышеприведенное описание  великолепно  укладывается  сатана.
Назвался Богом. Почему нет? "И сатана принимает вид ангела света". Об-
мануть человека несложно.  Дал он Ван Кертису аТан - и получил с  того
колоссальную  выгоду.  Предоставляемое  технологией аТана бессмертие -
точнее, бесконечное продление земной жизни - закрывает человеку путь к
жизни вечной.  Я уж не говорю о том,  что земное бессмертие умножает в
людях зло.  Зачем,  в самом деле, что-то в себе менять, зачем вырывать
из  себя  грех,  если никакого загробного воздаяния,  благодаря аТану,
можно не опасаться? Не забыть бы лишь вовремя оплатить его.
   Если допустить,  что существует возможность неограниченного продле-
ния человеческой жизни,  пускай со сменой тела (а автор имеет право на
такое допущение), то любой, даже самый мелкий бес вполне может предос-
тавить Ван Кертису подобную технологию. Это они умеют.
   Что же касается Линии Грез,  этого источника миров, то как "пользо-
ватель" может проверить,  реален ли созданный его волей мир?  Быть мо-
жет,  на самом деле это лишь иллюзия,  игра его воображения,  пускай и
столь достоверная,  что не отличишь  от  настоящей  жизни?  Получается
что-то  вроде  наркотика,  нечто  вроде  описанного  Стругацкими слэга
("Хищные вещи века").  Только более изысканное исполнение.  О духовном
вреде такой Линии, думаю, говорить излишне.
   В общем,  назвавшийся богом бес дурит людей, как хочет. Никаких до-
казательств его божественности нет.  Неуязвимость Ван Кертиса и Артура
таким доказательством считать, конечно, нельзя. Что, бесу трудно сило-
вое поле вокруг них создать? Да запросто.
   Но люди предпочитают быть обманутыми.  И это понятно. Вопрос лишь в
том,  не окажется ли обманутым и читатель? Впрочем, на то ему, читате-
лю, предоставлена свобода воли.


   Вернусь к тому, с чего начинал. То есть к "крапивинской системе ко-
ординат". Вписывается ли в нее зрелый Лукьяненко?
   Нетрудно заметить,  что Сергей не хочет никуда вписываться.  И нас-
только не хочет, что сознательно пытается истребить в своем творчестве
всякое сходство с крапивинской прозой.  Отсюда и пародийные мотивы,  и
подбор неожиданных (для крапивинской традиции) тем - от  безжалостного
убийцы-ребенка (Томми, застреливший Кея из алгопистолета) до многочис-
ленных сексуальных сцен с участием подростков - как в "Двери во Тьму",
так  и  в  "Линии Грез".  Да и в "Стеклянном море" (3-я часть трилогии
"Лорд с планеты Земля") тоже эти моменты есть.
   Как писатель, он, разумеется, имеет на это полное право. Да и дале-
ко ему до иных "крутых" авторов. Но действительно ли подобные повороты
вызваны художественной необходимостью?  Иногда возникает ощущение, что
Лукьяненко специально пытается вставлять в текст то, что для Крапивина
немыслимо.  Порой эти вставки оправданы, но далеко не всегда. Если моя
догадка верна,  и Сергей специально пишет "не по-крапивински",  то это
настораживает.
   Во-первых, я полностью разделяю мнение Булата Окуджавы, что

   Каждый пишет, как он слышит,
   Каждый слышит, как он дышит,
   Как он дышит, так и пишет,
   Не стараясь угодить...

   И если автор сознательно пытается писать не так, как кто-то, прила-
гает усилия,  чтобы не казаться похожим на кого-то,  то есть  риск  не
расслышать собственное дыхание.  И,  если имеется некоторый опыт, если
набита рука, то получатся вполне читаемые вещи, быть может, заслужива-
ющие тиражей и премий,  но... Но это будет уже не творчество, а ремес-
ло.
   Ни в коей мере не утверждаю, что с Лукьяненко произошла такая исто-
рия, но, боюсь, когда-нибудь может произойти. В известном смысле у не-
го  чувствуется "крапивинский комплекс".  Видно,  в свое время слишком
часто приходилось ему слышать о себе,  что вот,  мол,  появился  такой
подражатель Крапивину...  Но шут с ними,  критиками, не стоит обращать
внимания на всякие наезды.  В конце концов,  сам же Лукьяненко в своей
статье для ТС утверждает:
   Найдется ли достойный подражатель? Честно говоря, сомневаюсь. Перу-
мов после эпопеи "под Толкина" пишет оригинальные вещи, и это неизбеж-
ный путь для любого талантливого человека.  А бесталанный имитатор,  к
счастью,  никогда  Крапивина  не  подделает.  Ну нельзя так писать без
сердца и таланта!
   То, что Лукьяненко талантлив,  думаю,  доказательств не требует.  И
что ему не грозит оказаться в эпигонах Крапивина - тоже очевидно.  Так
зачем же ломиться в открытую дверь?
   Я уверен,  в полную силу Лукьяненко начнет писать лишь отвыкнув  от
оглядки на Крапивина. Ведь ему есть что сказать своего. И нравственные
проблемы он умеет ставить ничуть не менее острые, чем В.П.К., и многое
в жизни он видит более трезвыми глазами.  Так зачем же специально дис-
танцироваться?
   Конечно, неприятно попасть "в систему координат". Это понятно. Зве-
рям из мультфильма тоже не понравилось,  что их посчитали. Но дергать-
ся-то зачем? А что касается собственной традиции... Если такое случит-
ся (а почему бы и нет?),  то все произойдет как бы само собой,  испод-
воль,  без каких-либо резких движений. И кстати, то, что появилась но-
вая традиция,  первым заметит не он.  Заметят читатели и критики. Ког-
да-нибудь.
   А пока - отворив дверь во тьму, куда приведет нас линия наших грез,
расслабимся на берегу стеклянного моря.
                                                         Сентябрь 1995






   В 9-м  выпуске  ТС  была  опубликована статья Т.В.Кертиса ""Система
против" и "крапивинские дети"".  Эта публикация вызвала  неоднозначную
реакцию читателей и весьма бурные обсуждения как внутри редакции,  так
и вне ее. Мы очень сожалеем, что статья задела ряд читателей, работаю-
щих в сфере "неформальной педагогики" и еще раз подчеркиваем, что мыс-
ли,  изложенные в статье - это не более, чем личное мнение автора, ос-
нованное  на  его  собственном  опыте  и все это ни в коей мере нельзя
обобщать на все детские отряды и клубы и в частности, на "Каравеллу".
   В этом  выпуске альманаха мы публикуем несколько откликов на статью
Т.Кертиса.




                 (Грустные отклики на грустную тему)
                                            Виталий Каплан (г. Москва)

                                          От черного пепелища,
                                          От брошенных переулков,
                                          Где бьют дожди монотонно
                                          По крышам, как по гробам,
                                          От злой измены, что рыщет
                                          В домах опустевших и гулких,
                                          Наш маленький барабанщик
                                          Уйдет, не сдав барабан.
                                                     В.Крапивин


   Читать статью Т.В.Кертиса ("ТС", э9) мне было нелегко. Нет, не сум-
бурность и несвязность послужили тому причиной -  автор,  пожалуй,  на
себя наговаривает.  Изложено все очень даже логично. Но за этой содер-
жательной логикой проглядывает и логика иная - логика  обиды  и  боли.
Беспощадная логика абстиненции, попросту говоря, "ломки", когда пройдя
Линией Грез,  обнаруживаешь себя на пепелище.  И каплет сверху  что-то
такое отрезвляющее пополам со снегом.
   Ну ладно, хватит стеба. Итак, обозначу свою позицию.
   1. Автор,  говоря о реальных судьбах отрядов, очень во многом прав.
И даже не просто "во многом" - прав по сути. Однако всей глубины проб-
лемы он, помоему, не видит.
   2. Автор,  воюя с "крапивинской системой",  на деле борется с мира-
жом, с иллюзией. Но с иллюзией опасной.
   3. Статья Кертиса,  в том виде,  как она опубликована в "ТС", может
оказать дурную услугу многим читателям. За авторской обидой они не за-
метят действительно конструктивных идей.
   Но прежде, чем я начну детальное изложение, сделаю необходимую ого-
ворку.  Статья Кертиса главным образом посвящена детским отрядам. Дол-
жен заметить,  что сам я детскими отрядами не занимался, знаком с этой
темой весьма поверхностно,  и потому не вправе оценивать работу  конк-
ретных объединений и конкретных людей.  Могу лишь рассуждать с позиций
своего жизненного опыта - а он не так уж и велик.  Тем не менее в моем
багаже - несколько лет работы школьным учителем, вожатым в пионерлаге-
рях. Сейчас я преподаю информатику в гимназии, параллельно с этим веду
детское литобъединение.  На недостаток общения с подростками я пожало-
ваться не могу. Думаю, что все это дает мне основание поделиться неко-
торыми общими мыслями.


   Итак, я склонен согласиться с автором,  когда он описывает "идеоло-
гию"  детского  отряда,  созданного  чьими-то романтическими порывами.
Действительно,  когда смотришь на мир сквозь розовые очки - не замеча-
ешь ям и ухабов. И когда натыкаешься на них (а это случается всегда) -
горько обижаешься на саму действительность.  Как же так?!  И возникает
соблазн  сменить  розовые очки на черные,  во всем разувериться и тихо
злобствовать в сторонке. Горе тому, кто поддался этому соблазну.
   Однако устоявшие в верности "чистому и светлому" должны в своем ми-
ровосприятии как-то совместить одно с другим.  День с ночью,  добро со
злом.  Понять, как же они между собой соотносятся. А это уже задача на
порядок сложнее. И тут возникает новый соблазн. Разделить весь окружа-
ющий  мир  на две области - сияющий Свет и мрачную Тьму.  Себя,  своих
друзей и близких,  мы,  конечно,  пометим белой краской. Все остальное
заслуживает лишь дегтя.  Это,  по Кертису,  1-й постулат "системы про-
тив".
   Вот и получается,  что отразив прямой удар, люди подставились боко-
вому. И если такие люди создают детское объединение, то и детям внуша-
ется,  дескать, наш отряд - это остров добра и света во "тьме внешней,
где плач и скрежет зубов".  Не всегда такое внушение происходит  явно,
чаще сам строй жизни отряда создает у детей подобные взгляды.
   И что характерно - чем выше этический идеал,  которому должна соот-
ветствовать жизнь объединения,  тем легче его исказить. Чем ярче солн-
це, тем гуще тени.
   Не сам идеал,  и не чья-то сознательная зловредность приводят к та-
кому результату, а некие коренные свойства человеческой природы. Можно
этому противостоять, можно ориентировать детей иначе. Можно научить их
открытости к миру, к людям - при том, что сама эта открытость является
следованием Добру. Научить их в каждом видеть Человека, Личность - не-
зависимо от "обстоятельств времени и места".
   Да, все  это  можно.  Но каким же опытным и мудрым для этого должен
быть руководитель!  Сколь многое должен он иметь в своем сердце, кроме
романтических мечтаний... Такое бывает редко.
   Гораздо чаще,  когда прогорает пламя изначальных порывов,  и костер
готов потухнуть,  у нас не находится дров. Вот и идут в ход сомнитель-
ные суррогаты. Кертис в своей статье называет их прямо.
   "2. Вы - дети, вы не такие, как взрослые, вы лучше и честнее - и ни
в коем случае не должны стать похожими на них."
   Сложный вопрос - действительно ли дети лучше взрослых.  Я, конечно,
понимаю, что в количественном соотношении это может быть и так. Просто
многие дети еще не успели испортиться.  У них все впереди. Однако я не
считаю,  что ребенок рождается безгрешным,  что он - всего лишь чистая
доска,  на  которой взрослые со временем напишут всякие гадости.  Увы,
все мы люди,  все мы несовершенны - и младенцы,  и старики.  Мы  можем
лишь бороться со своим внутренним злом,  изживать его. Но строить воз-
душные замки при этом опасно...
   Что же  до  детей  -  так добро и зло в них еще не перемешаны столь
густо,  как в нас.  Черные пятна на белом фоне (или наоборот) пока еще
различимы невооруженным глазом.  А взрослые, в большинстве своем, вык-
рашены унылым серым цветом.  Ну,  а что касается честности...  Дети не
то, чтобы по природе своей честнее - они просто не успели еще втянуть-
ся в суету многочисленных,  ежедневных,  мелких  обманов,  незаметных,
точно отдельные волокна веревки. Детская ложь примитивнее, проще, лег-
че распознается - и потому по контрасту с нею периоды искренности  ка-
жутся такими светлыми и многообещающими.
   Однако допустим, что 2-й постулат "Системы против" справедлив. Даже
и в этом случае он на практике приведет к стравливанию детей со взрос-
лыми.  Как должен вести себя "лучший и честнейший" мальчик  со  своими
гнусными,  изолгавшимися родителями?  Учителями?  Соседями? Знакомыми?
Тыкать их носом в их же собственную грязь?  Неужели кому-то неочевидны
последствия?
   "3. Мы уникальны,  мы посланники света и должны бороться  со  злом,
наполняющим мир".
   На самом деле это называется немножно иначе.  Мессианская идея. "Мы
наш,  мы  новый мир построим..." Лишь недостатком общей культуры можно
объяснить подобную слепоту. Все это уже было, было, было...
   И конечно, сторонники 3-го постулата не сомневаются в "соответствии
занимаемой должности". Уж кому, как не им, светлым и безгрешным, изго-
нять из Вселенной темные силы.  И, соответственно, нацеливать детей на
такие подвиги.  Ну, а дальше все понятно. Поиск внешнего врага, логика
борьбы...  Последующая грызня между соратниками и,  разумеется, развал
объединения. А потом - слезы и разочарование.
   Этот сценарий уже много тысяч лет крутится, а вы говорите - "АРДО",
"КОНТР-ВТ" и т. п., и т. д. История не в прошлую пятницу началась.
   ...Кажется, увлекся.  О  мировых проблемах столько уже написано,  а
тут еще и я размечтался. Но главное, по-моему, уже сказано. Люди, обу-
реваемые романтическими порывами, пытались создавать детские объедине-
ния.  Ставили перед ними высочайшие этические идеалы.  О которых  сами
имели смутное представление,  как и вообще о жизни. Их инфантильность,
наивность,  самоуверенность и отсутствие элементарных знаний приводили
к появлению чегото, именуемого "отрядом". Чего-то асоциального, по су-
ти своей тяготеющего то ли к религиозной  секте,  то  ли  к  мафиозной
структуре.  Это плохо кончалось для всех, но для детей - в первую оче-
редь.
   Кертис детально описывает эволюцию таких "отрядов",  но,  по-моему,
не понимает глубинных, "метафизических" корней проблемы. И это само по
себе характерно.  Работа с детьми - дело настолько ответственное,  что
нельзя начинать его,  не зная как следует ни  целей,  ни,  тем  более,
средств.  Нельзя ставить перед людьми этические идеалы,  в которых сам
разбираешься смутно,  на уровне подсознательных ощущений. И уж разуме-
ется, нельзя забывать первейшую заповедь что педагога, что врача - "не
навреди!"
   Мне даже  как-то  неловко напоминать эти азбучные истины,  но жизнь
вновь и вновь подтверждает - многие не в ладах с азбукой. Особенно те,
кто измеряет жизнь - книгой.


   Я перехожу к самой болезненной теме.  Пора поговорить о связи "сис-
темы против" и литературного творчества В.П.Крапивина.  Ведь именно из
его произведений (так можно понять Т.Кертиса)  и  вытекает  упомянутая
система. И стоит лишь посмотреть на книги В.П. под этим углом - столь-
ко всего обнаружится... Отважные мальчишки, со шпагой в руке выступаю-
щие против мирового зла - от вредной учительницы до демонических Мане-
кенов. Тупые, скучные дяди и тети, непонимающие возвышенной души своих
детей.  Гадкие  хулиганы,  уже самой своей пакостностью лишенные права
тоже именоваться детьми.  Экстрасенсорно одаренные отроки, способности
которых  являются как бы зримым подтверждением довлеющий над ними бла-
годати...
   Этот ряд можно продолжать сколько угодно. Точно так же, как и выво-
ды отсюда можно делать сколь угодно разные.
   Мне кажется, крапивинские книги действительно оказали не лучшую ус-
лугу некоторым читателям. И не тексты В.П. послужили тому виной, а на-
ивность и житейская несостоятельность этих самых читателей.  Они обма-
нулись потому,  что хотели обмануться.  Но в чем же состоял обман, где
пряталась ловушка?
   Во-первых, книги  Крапивина,  даже  относительно  ранние,  написаны
очень талантливо.  Художественное их мастерство таково, что изображен-
ные события становятся для читателя как  бы  "второй  реальностью".  И
жить хочется уже именно в ней, а не в опостылевшей "первой". Некоторые
пробуют это всерьез,  и уводят за собой других.  В том числе и  детей.
Так  поселившиеся  в  заоблачном  Ветрогорске выпадают из приземленной
действительности своего Урюпинска. Падать - больно.
   Кто виноват? Книги должны быть хуже? Или читатель умнее?
   Во-вторых, практически все,  написанное Владиславом Петровичем,  не
является  реалистической  прозой.  Самые что ни на есть правдоподобные
детали служат лишь приемом для построения чего-то принципиально иного,
нежели фотография жизни. Крапивин использует эти детали, чтобы вызвать
у читателей некие переживания.  Они, переживания, сами по себе глубоки
и реальны.  Они заставляют человека увидеть в жизни что-то, доселе не-
заметное,  задуматься о чемто, вглядеться и в себя, и в людей. И может
быть,  в  результате всего этого изменится читательское сердце,  может
быть,  благодаря воздействию крапивинского текста он, читатель, сдела-
ется добрее, чище. Может быть...
   Но это - если читатель умный,  если не спутает он литературу с  ре-
альностью,  если  не  начнет он претворять книжные образы в жизнь,  не
примется из живых, реальных пацанов фабриковать крапивинских мальчиков
с  синими жилками и ясными глазами - точно некий столяр из некоего по-
лена...
   Я приведу сейчас аналогию,  которая кого-то,  быть может, шокирует.
Итак,  это - икона. Как известно, иконописцы зачастую искажают челове-
ческие пропорции. Делается это сознательно и несет определенный смысл.
Но с точки зрения анатомии (и, следовательно, классической живописи) -
бред полнейший.  Не бывает таких больших глаз,  таких длинных пальцев,
не может тело принимать такую позу - и т. п.
   И вот,  представьте, стоит перед иконой врач. Искренне, глубоко ве-
рующий.  И в то же время он - хороший врач,  он знает свою науку. И он
не станет глядеть на икону как на анатомический атлас.  Для него икона
- нечто принципиально иное,  окно в духовный мир.  Он, стоя перед ико-
ной,  молится тому,  кто на ней изображен, погружается в глубины своей
души.  И очень может быть, в результате получает оттуда некую поддерж-
ку,  ощущает прилив энергии. И это поможет ему в трудной операции. Это
- но и знание медицины.
   Теперь представьте врача-идиота, который, обуреваемый благочестивым
настроем, будет щипцами вытягивать своим пациентам пальцы и скальпелем
расширять глаза - чтобы привести в соответствие иконе. Страшно?
   Я, конечно, далек от отождествления крапивинской прозы и христианс-
кой иконы. Масштабы несопоставимые. Но тем не менее аналогия работает.
   Да, Владислав Петрович в своих книгах говорит о человеке и о жизни,
его книги действительно могут помочь человеку сориентироваться и в се-
бе,  и в окружающей реальности,  действительно дают приток энергии. Но
это - если не рассматривать их как учебник, как сборник педагогических
рецептов на все случаи жизни.  А то и как Уголовно-процессуальный  ко-
декс.
   Книги Крапивина,  как мне кажется, рассчитаны на умного и уравнове-
шенного читателя - будь тому десять лет или сорок. Но, увы, не все та-
кие.  Однако не делать же Владиславу Петровичу пометку на 1-й странице
каждой повести: "без показаний врача не употреблять"?
   Что же касается созданного Крапивиным отряда "Каравелла", то у него
есть свои плюсы и минусы,  однако,  судя по всему тому, что я слышал и
читал, "минусы" колеблются в разумных пределах. И конечно же, рассмат-
ривать этот отряд как опытную делянку "системы против" нельзя. Да если
бы сия "система" определяла строй жизни "Каравеллы",  последняя разва-
лилась бы давным-давно!  И никто, кроме пострадавших при кораблекруше-
нии, о ней бы и не вспоминал.
   Оно и понятно - мы знаем, кто создал "Каравеллу", кто четверть века
вел ее мимо рифов, да и сейчас не оставляет ее своим вниманием. Однако
не часто появляются личности такого масштаба. А подражателям катастро-
фа гарантирована - насколько я знаю, никто из них не продержался более
4-5 лет.
   К сожалению,  альтернатива самой жизнью обрисована четко. Или руко-
водитель  отряда  как человек,  как личность достигает некого уровня -
или начинает свою разрушительную работу "система против".  Причем  сия
система может реализоваться не только в отряде. В конце концов, на от-
рядах свет клином не сошелся. Есть множество видов неформальной работы
с  детьми.  Любой  хороший учитель дает школьникам нечто большее,  чем
знание его предмета. За это, "большее", ему зарплаты не заплатят и от-
четности не спросят. Вот и она, "неформальная работа". То же относится
к клубам,  кружкам, секциям, к летним лагерям и оздоровительным учреж-
дениям,  "авторским", "независимым" и прочим школам. Да и просто к об-
щению с соседскими ребятишками (с чего, кстати, начинал и Крапивин). И
всюду "человека взявшегося" подстерегают соблазны "системы против".  К
счастью, большинство все-таки находит силы, чтобы устоять.
   Но опасность все же есть, о ней нельзя молчать, и в этом смысле по-
явление статьи Кертиса - дело полезное. Однако сам тон статьи невольно
подводит  читателя  (особенно неискушенного) к мысли,  что практически
все те,  кто возится с детьми - личности подозрительные, а то и склон-
ные к извращениям. Думаю, ни один здравомыслящий родитель, прочитавший
статью Т.Кертиса, не рискнет отправить своего ребенка не то что в раз-
новозрастный  отряд  -  в обычный кружок.  Статья написана не для них?
Позвольте,  "Та сторона" - это не литература для служебного  пользова-
ния. Ее читают многие из тех, кто никакого отношения не имеет ни к от-
рядам,  ни к клубу "Лоцман",  кто,  быть может,  ни одной крапивинской
книжки не прочел. Может, я и сгустил краски, но этот, 9-й номер альма-
наха я уже не рискну показать некоторым своим знакомым,  которым  "при
прочих равных" почитать его очень даже стоило бы.


   "Мы не лекарство,  мы - боль" - наверное, мог бы возразить мне Кер-
тис.  Ну что ж, это логично. Однако не пора ли подумать и о лечении? И
тут меня удивили авторские рекомендации.  Оказывается, спасение нефор-
мальной педагогики - это скаутские отряды. Прямо-таки панацея.
   Я ничего не имею против скаутинга (да и знаю его очень  поверхност-
но).  Но  видеть только в нем свет в конце туннеля?  Да и то - есть ли
гарантия,  что "система против" не прорастет и на  скаутской  лужайке?
Ведь корни системы - не в отсутствии методик,  а в личностях руководи-
телей.  Остается уповать на то,  что  система  скаутинга  предполагает
жесткий  отбор  инструкторов  и  определенный  контроль за их деятель-
ностью. Дай Бог! Но на Бога надейся...
   А существует ли она вообще, панацея? Как всем известно, ответ отри-
цательный.  Понятно, что детские объединения и дальше будут создавать-
ся,  и  руководители не всегда окажутся на высоте,  и "системе против"
обеспечено долгое будущее.
   Я обеими руками подпишусь под призывом Т.Кертиса: "Только не пытай-
тесь изображать из себя богов и создавать удобных детей.  И  не  ищите
врагов - мир можно изменить без насилия и войн."
   Однако общих призывов мало.  Необходимо,  чтобы в обществе были ка-
кие-то  механизмы,  не позволяющие "системе против" слишком уж активно
развернуться.  Естественно, я не имею в виду никакие властные структу-
ры.  Пока не нарушается закон,  они должны быть в стороне. Дай им чуть
больше власти - и чиновники сведут под корень вообще всю  неформальную
педагогику. Они это умеют. Известное дело - пусти козла в огород.
   Мне кажется, наша беда - это наша разобщенность, разобщенность тех,
кто возится с детьми не по долгу службы,  но по зову сердца,  кому не-
безразличны эти проблемы.  Но мы,  как правило,  варимся в собственном
соку и не знаем, что происходит на соседней улице.
   А будучи чем-то большим,  имея способы влиять на общественное  мне-
ние,  мы, возможно, могли бы предотвратить многие трагедии. И не сило-
вым путем - просто в нашей среде различного рода сомнительным деятелям
стало  бы  "неуютно".  А вне этой среды им остался бы лишь один путь -
конфликт с законом. Во всяком случае, новоявленным мессиям, революцио-
нерам и извращенцам любого цвета осложнился бы доступ к детям.
   Так что же, я призываю новую партию создавать? Избави Боже! Мы ведь
такие все разные,  под одной крышей не уместимся. И не нужна нам, "пе-
дагогамнеформалам" официальная организация.  Иначе либо формалами ста-
нем, либо перегрыземся и развалимся.
   Выход, однако же,  мне видится в создании некоего общего информаци-
онного пространства.  Чтобы каждый из нас мог узнать что-то о других и
мог сказать что-то свое - и его голос был бы услышан. Реально же обес-
печить это смогут издания, ориентированные на наши интересы - как офи-
циальные, так и фэнзины типа "Той стороны". Но помимо прессы нужны нам
и  компьютерные банки данных,  и возможность общаться по сетям (навер-
ное, отдельная "эха" потребуется, да и не одна). Нужно чаще встречать-
ся, быть может, устраивать семинары по обмену опытом - видимо, со вре-
менем появятся инициативные группы,  которые займутся их организацией.
Появятся и "теоретики",  способные если не создать пресловутые методи-
ки,  то по крайней мере осмыслить наш опыт и разобраться в том, к чему
же мы, собственно, стремимся.
   ...Кажется, и я впал в прожектерство.  Слишком уж велики  масштабы.
Но не нами сказано:  "Тихо ползи, улитка..." И кое-что ведь уже сдела-
но.  И само появление статьи Кертиса (да и моей), и существование аль-
манаха "Та сторона",  и прочих подобного рода изданий - маленькие сту-
пеньки этой лестницы.
                                                          Февраль 1996


                                * * *
   Следующие две статьи представляют собой обработку переписки в  кон-
ференции  SU.BOOKS компьютерной сети FidoNet,  где статья Кертиса была
опубликована и активно обсуждалась.




        "В большинстве случаев отряды создавались людьми, к педагогике
     отношения не имеющими.  "А попробуем" - говорили они.  И пробова-
     ли."
   /Здесь и далее абзацы, выделенные таким отступом и взятые в кавычки
- цитаты статьи Кертиса - прим. редакции./

   В большинстве случаев новые системы только так и возникают.  Это не
компpомат.

        "Так рождались постулаты "системы против".
        1. Мы не такие,  как все.  Мы особенные и уникальные. Мы - на-
     дежда общества.  Там, на улице, - серость и грязь, и только у нас
     в отряде можно быть нормальным человеком."

   "Гpупповая солидаpность усиливается благодаpя изоляции".  Т.Шибута-
ни,  амеpиканский социолог.  А в общем,  любой человек может,  если не
должен, считать себя надеждой общества (хоpошо бы, не последней!)

        "Инаковость. Детям  вдалбливали в голову,  что они - "другие",
     что они лучше и чище остальных. И дети верили."

   Пpавду говоpить легко и пpиятно.

        "И тут начинается деление "свой - чужой"."

   А где оно не начинается? Полный список, пожалуйста.
   (Комментаpий: указанная дихотомия хаpактеpна для евpопейской систе-
мы цивилизационных ценностей и является основным источником гpуппового
pазвития. Развитие может быть как дестpуктивным, так и констpуктивным.
Об  этом  лучше  дpугих сказал,  на мой взгляд,  В.Рыбаков в "Гpавиле-
те...")

        "Война позволяет мобилизоваться, <......>
        О,как сладостно ощутить победу над противником."

   Однако, намного чаще пpиходится ощущать поpажение.
   И вот это уже сеpьезно.  Кpапивин и иже с ним лишь пытались создать
"Систему пpотив", но напpочь не пpеуспели в этом. Боеспособность отpя-
дов, изобpаженных у ВПК, кpайне невелика. Собственно, и в самих книгах
показано, что бьют их все, кому не лень, и даже "школьные дамы", кото-
pым в общем-то лениво.  Дpугой вопpос, что Кpапивин кpасиво изобpажает
"моpальную победу" своих коммунаpов.  Что ж, Эйpел Фоpкосиган у Л.Буд-
жолт говоpит: "Побежденному вpагу нужно дать возможность сохpанить ли-
цо.  Важно,  чтобы  кpоме лица он ничего не сохpанил".  Я позволю себе
сказать,  что все книги Кpапивина - это pомантизация поpажений. В этом
плане он типичный шестидесятник.
   (Вопpос: что общего между шестидесятниками и эльфами Hольдоpа?  От-
вет: и те и дpугие создали из собственных поpажений великую культуpу.)

        "3. Внушаемость.  Дети гораздо внушаемей взрослых и если вы им
     нравитесь, они вам доверяют - вы можете им внушить все, что угод-
     но, лучше всякого Кашпировского."

   Сугубо пpинципиальная ошибка Учителей.  Hе посыпайте голову пеплом:
если уж человек внушаем,  всегда найдется тот, кто этим воспользуется.
(Hа худой конец,  социальная система чеpез свои оpудия - школу, печать
и пp.) Я не увеpен, что Вы - худший ваpиант.

        "Мы, новоиспченные командоры,  уподобились Богам,  создавая из
     податливой как глина детской души свою мечту. Внушая им свои мыс-
     ли,  идеи,  взгляды на жизнь. Превращая их, пусть не в точную ко-
     пию, но в подобие Тиков, Гелек Травушкиных и Братиков."

   Это Ваша пpоблема,  а не пpоблема тех, из кого вы "лепили". Еще pаз
подчеpкиваю:  не будь Вашей pаботы,  над ними бы поpаботал кто-то дpу-
гой. Вы недовольны pезультатами своего тpуда? А с теми, с кем pаботали
не Вы, встpечаться пpобовали?
   Скоpее, Вы огоpчены тем, что вам не удалось вдохнуть в эти "модели"
Тиков, Гелек и пp. pеальную жизнь, или тем, что она - pеальная жизнь -
не совпала с книжными пpедставлениями. Hо это, опять-таки - Ваша, а не
их пpоблема.
   (Пpи пpочих pавных:  pебенок,  пpочитавший "Голубятню..." во всяком
случае не потеpял ничего по сpавнению с непpочитавшим.
   "Совсем бы не хотелось осудить невинных,
   Когда б была возможность отыскать виновных...")

        "Какие только средства не использовались для  создания  нового
     типа детей - книги ВПК,  песни (крапивинские и свои,  ведь не зря
     большинство командоров подражали мэтру), свечки."

   Малый джентельменсий набоp  шестидесятников.  И  это  вы  называете
"психологическим давлением" и "пpомыванием мозгов"? "Вам известно, что
в стpане инфляция?.. Вы вообще знаете, что такое инфляция?.. Вы вообще
что-нибудь знаете?"
   И с таким оpужием Вы достигали Результатов.  За это памятники можно
ставить (не шутка, не наезд).

        "...внушаемость -  палка  о двух концах:  если уж ты ухитрился
     сделать ребенка особо внушаемым - не удивляйся, что плодами твоей
     работы воспользуется кто-то еще..."

   Hе плодами твоей pаботы, а особенностями личности pебенка.

        "...и не с такой "благородной" целью."

   К чему кавычки? Цель была как цель, лучше многих.

        "Проблема старших - это проблема, которая в 90-х годах не была
     решена даже в "Каравелле"..."

   Она вообще нигде не pешена.  Hи в одной стpуктуpе. Инициация, пеpе-
ход во "взpослость" - состояние,  мучительное по опpеделению. Как вто-
pой pаз pодиться.
   Можно без кpика вынуть живого pебенка из чpева матеpи?

        "Некоторые ломаются.  И  когда  командоры  собираются обсудить
     проблемы,  кто-то говорит - "Помните такого-то? Спился, со шпаной
     связался..." "Да, жаль. А такой славный был ребенок...""

   "Что ж каждый выбpал веpу и житье,
   Полсотни игp у смеpти выигpав подpяд..."

        "Мы командоры.  Гордые и одинокие. Бросившие вызов Вселенной и
     боящиеся даже себе признаться, что мы просто испуганные и разоча-
     ровавшиеся в жизни люди."

   Почему одно пpотивоpечит дpугому?

        "Люди, которые не нашли себе места в обществе и создавшие  для
     себя маленькие заповедники,  экологические ниши, где и только где
     чувствуем себя нормальными и нужными."

   Люди делятся на две категоpии. Одни имеют такие экологические ниши.
Их еще называют счастливыми.  Hекотоpые - не имеют.  Их счастливыми не
называют.

        "Система рушится,  друзья исчезают. Свердловск оказывается так
     далеко и в него уже не можешь летать каждый месяц как раньше,  да
     и летать почти не к кому.  Дети выросли.  Командоры поняли что  к
     чему и бросили свои отряды на произвол судьбы. Братья забыли тебя
     и не пишут. И вот ты один."

   Вы очень хоpошие люди. Вы пытаетесь сделать своими пpоблемы великой
стpаны,  потеpявшей  себя,  свои  ценности,  свое место в миpе и,  как
следствие,  те социальные "глюоны",  котоpые связывают людей между со-
бой.

        "Рядом полно людей,  но они другие,  они не понимают тебя и ты
     готов выть на луну,  биться головой об стену.  Ты понимаешь - то,
     что было раньше, - плохо, но сердцу это не объяснишь."

   Если - не объяснишь, то почему обязательно плохо? Я далек от мысли,
что "хоpошо",  а систему командоpства вообще недолюбливаю... но, блин!
оставьте  же вы хоть сами себе пpаво не обесценивать собственный тpуд!
Что за мазохизм?

        "Господи, мы только сейчас поняли,  что воспитывали  идеал  не
     только  "крапивнутых",  но  и  всяческих педофилов - которые тоже
     очень любят детей."

   "Холмс, ваша пpоницательность меня поpажает."
   И что?  Если вы дали pебенку конфетку, не обязательно все вpемя ду-
мать, что вы откаpмливаете его для окpестных людоедов.

        "Только не пытайтесь изображать  из  себя  богов  и  создавать
     удобных детей.  И не ищите врагов - мир можно изменить и без ору-
     жия и войн."

   Вы пpобовали?  Когда пеpвый pаз изменяешь миp (с  оpужием  или  без
оного), говоpят, это запоминается надолго.

        "Готовьте детей к тому,  что они вырастут и тогда, может быть,
     смогут хоть что-то изменить.  Воспитывайте не будущих неудачников
     и  одиночек,  а людей,  способных добиваться успехов и радоваться
     жизни.  Умеющих жить в этом мире,  ведь если присмотреться, он не
     такой уж и серый."

   Hу вот - от идеи изменить миp без использования оpужия и войн пpиш-
ли к идее, что миp не так уж плох... если пpисмотpеться. Так будем ме-
нять или попытаемся пpисмотpеться?


                                       Сергей Лукьяненко (г. Алма-Ата)
                                Сергей Переслегин (г. Санкт-Петербург)

   Сергей Лукьяненко:
   Владислав Кpапивин писал о детях. Hе знаю, почемy так сложилось, но
именно в детях он пеpсонифициpовал все лyчшие чеpты человечества,  ос-
тавив на долю совеpшеннолетних либо pоли вpагов, инеpтного фона, либо,
в единичных слyчаях,  помощников-защитников детей,  Командоpов.  Это в
книгах Кpапивина есть.  Отсюда и беда,  котоpyю "Томми Кеpтис"  назвал
"системой пpотив".

        "В большинстве случаев отряды создавались людьми, к педагогике
     отношения не имеющими. "А попробуем" - говорили они. И пробовали.
        Так родилась "система против"."

   Именно так.  В ловyшкy попадали не педагоги,  pаботавшие с детьми и
pеально, без идеализации их пpедставлявшие. В ловyшкy попала часть чи-
тателей.
   Когда-то я назвал этy гpyппy "yшибленные одиночеством".  Может быть
pезко,  но, к моей pадости, они не обиделись. Это не наезд - меня тоже
"yшибало".  Hедоигpавшие,  не нашедшие в детстве кpапивинских  идеалов
pешили пpинести их следyющемy поколению.  Книги - в жизнь. Роковое pе-
шение...

   Сергей Переслегин:
   Ты увеpен,  что  "pоковое"?  Сфоpмулиpуем так:  из Реальности можно
что-то пpивнести в Книгу - с этим фактом ты,  надеюсь, споpить не ста-
нешь. Hо тогда (из чисто системных сообpажений) пpидется согласиться и
с обpатным явлением - можно пpивнести что-то в жизнь из Отpажений.  Из
Игp.  Из книг.  Хpестоматийные пpимеpы со Шлиманом и с Ж.Веpном пpиво-
дить не буду.
   Можно ли пpивнести что-то в жизнь из книг Кpапивина или Лукьяненко?
Вполне.  Hеоднокpатные экспеpименты это подтвеpждают.  Hужно?  А  этот
вопpос каждый pешает в одиночку.  Были кpапивинские отpяды.  Были КЛФ,
театpы-студии, КСП. Есть движение РИ (ролевых игр).
   Это плохо?  Если убpать у людей,  пpошедших чеpез это,  ту часть их
души, котоpая на этом завязана, они согласятся на это? Если ответ "да"
- пpоблема,  о котоpой pассуждаете вы с Томми,  снимается: pезультатов
pаботы нет. Если ответ "нет", то почему же вы позволяете себе так лег-
ко обесценивать свой тpуд и чужие воспоминания?

           С.Л.:
           Система пpоста и отpаботана. Миp отpажается в человеке, че-
        ловек создает новyю pеальность, новая pеальность влияет на pе-
        альный миp.
           "Он еще  не понял,  что yже сам стал частью великого потока
        отpажений..."
           То, что мы беpем в книгах, yже было чьей-то жизнью, мечтой,
        фантазией.  Обpетало pеальность - неpвными импyльсами, пpикос-
        новением к бyмаге,  гpохотом печатных станков.  "Реальность" -
        ложное слово,  ибо оно несет в себе  пpотивоpечие.  Двойствен-
        ность.  Реальность не может быть единственной. Единственное не
        нyждается в опpеделении "наша".
           Пpимеp Шлимана - некоppектен. Он искал не Отpажение - Тень.
        Тень пpошлого, дошедшyю в наши дни в ином Отpажении.
           "...гpаница междy игpой и жизнью pазмыта, и заклятье неpаз-
        pывно связано с пpоклятьем, и никто не знает, какие силы вызо-
        вет из небытия исписанная бyмага". Это - основа.
           Решение пpинимается  в  одиночестве,  ибо  пpаво  pешать  -
        единственное,  котоpое неотъемлимо.  Даже pешение не пpинимать
        pешений попадает в ловyшкy общей фоpмyлы.  Свобода pеализyется
        даже  отpицанием  свободы.  Единственная  пpивилегия темноты -
        бесконечный выбоp напpавлений. Единственная пpивилегия свободы
        - бесконечный выбоp pешений.
           Отpажения - это хоpошо.  До тех поp,  пока вместо двеpи  не
        шагнешь в холодное,  толстое стекло зеpкала и,  yпав с pасква-
        шенным носом,  ободpанным лбом, вновь посмотpишь впеpед - и не
        захочешь yвидеть, как изменилось лицо.
           Зеpкалам - не больно. Hо это не пpимеp для подpажания.
                               -- -- --

   С.Л.:

        "Книги ВПК - опасное оружие в умелых руках. А люди, входящие в
     АРДО, были умелыми. Сейчас я общаюсь со скаутами, у меня огромное
     количество знакомых руководителей,  но среди них нет,  почти  нет
     людей, умеющих так умело управлять сознанием ребенка."

   Книги - вещь стpашная. И чем талантливее - тем стpашнее. Сомневать-
ся в таланте Владислава Кpапивина не пpиходится. А вот в yмелости pyк,
котоpые  их бpали,  поpой хочется сомневаться.  Hе все надо pyками де-
лать... Человекy и дpyгие части тела даны.
   Радостное пеpенесение  книжных отношений - поpой данных в виде чет-
кой схемы: как оpганизовать детский клyб, как бить хyлиганов и дpyжить
междy собой,  пpивело к последствиям стpанным.  Схема пpижилась. Книга
тоpжествyюще шагнyла в жизнь.  Hо были две беды,  котоpые и последова-
ли...

        "Если посмотреть на АРДОвские фотографии прошлых лет,  вы уди-
     витесь - удивитесь такому количеству "крапивинских"  детей  с  их
     широко открытыми глазами. ободранными коленками. Детей, созданных
     для "накидывания курточек"..."

   Беда не в том, что y детей глаза были pаспахнyты, а коленки ободpа-
ны.  Беда в том, что Книги и созданная на их основе Система Пpотив да-
вали ответы лишь на опpеделенный пеpиод.
   До тех поp, пока дети не подpастyт.

   С.П.:
   Увы, даже Сеpгей Лукъяненко не захотел написать книгу о  столкнове-
нии  геpоев книги типа "40 остpовов" с pеальной жизнью.  Вообще,  тема
"pекондициониpования" в литеpатуpе слабо pазpаботана.

           С.Л.:
           Увы, Сеpгей Лyкьяненко писал книгy совсем о дpyгом... Он не
        догадывался тогда, что в Отpажении каждый yвидит лишь себя.
                               -- -- --

   С.Л.:
   Что делать дальше - и сам Кpапивин не знал.  И не писал.  Hет,  был
один пyть - повзpослев,  yходить в Командоpы.  Этакая пpогpессия. Весь
СHГ был бы сейчас пеpеполнен Командоpами... если бы так слyчилось.

        "Мы, новоиспченные командоры,  уподобились Богам,  создавая из
     податливой как глина детской души свою мечту. Внушая им свои мыс-
     ли,  идеи,  взгляды на жизнь. Превращая их, пусть не в точную ко-
     пию, но в подобие Тиков, Гелек Травушкиных и Братиков."

   Конечно, "Томми".  Hе воспитывать детей,  не защищать их собиpалась
эта гpyппа поклонников Кpапивина.  Доигpать недоигpанное,  длить  свое
детство в чyжих "pаспахнyтых" глазах,  полyчать то тепло, любовь, нyж-
ность, котоpых не имелось в жизни.

   С.П.:
   Тpудно "получать", не "давая". Они давали - тепло, защиту, инфоpма-
цию.  Мало? Hе то? Мало. Hе то. Hо остальные этим детям и вовсе ничего
не пpедлагали.
   В общем,  хоpошо отпpавить больного к вpачу. А что делать, если нет
вpача?

           С.Л.:
           Много, скоpее, давали. Много - тепла, защиты, инфоpмации.
           Hо не той, не той, не той...
           Реальность пyгала,  Отpажения давали покой.  Тепло и  свет.
        "Тепло  и свет - голосyйте за паpтию pаботников ТЭЦ!" Любовь и
        добpота - пpекpасный наpкотик.  Вкyсившие его yже не отвыкнyт.
        Hе pискнyт менять любовь на любовь - пока их не лишат ежеднев-
        ной дозы.  Бесспоpно, что "остальные этим детям и вовсе ничего
        не  пpедлагали".  Беда  в одном - деклаpиpовалось больше,  чем
        могло быть дано.
           "Чем за общее счастье без толкy стpадать,
           Лyчше счастье комy-нибyдь близкомy дать,
           Лyчше дpyга к себе пpивязать добpотою
           Чем от пyт человечество освобождать."
           Отношения любви  и дpyжбы,  заботы и покpовительства стави-
        лись на поток. Hоpмальный социyм фyнкциониpyет в yсловиях лич-
        ной эмоциональной пpивязанности и yмеpенного добpожелательства
        незнакомых людей.  Hе надо быть Командоpом,  чтобы  поднять  с
        земли yпавшего pебенка.  Hе надо любить детей,  для того чтобы
        yважать в них личность, человека.
           ("Вы не люди,  вы дети!" Фоpмyла легко подвеpгается измене-
        нию. "Мы не люди, мы дети!")
           Письмо Кpапивина,  бывшее недавно в эхоконфеpенции... Пpек-
        pасная цитата из пpекpасной книги:  "Ты навсегда в  ответе  за
        тех, кто к тебе пpивязался".
           Стоп! Искаженная цитата! Оговоpок не бывает.
           "Ты навсегда в ответе за всех, кого пpиpyчил..."
           Замена собственного постyпка - постyпком "пpиpyчаемого"? Почемy?
           "- Я бyдy плакать о тебе, - вздохнyл Лис.
           - Ты сам виноват, - сказал Маленький Пpинц. - Я ведь не хо-
        тел, чтобы тебе было больно; ты сам пожелал, чтобы я тебя пpи-
        pyчил..."
           Пpедложение любви,  тепла,  защиты...  Эти  качества всегда
        имели адpесата.  Лишь Хpистос yмел любить всех.  Любовь к  от-
        дельной гpyппе - по любомy кpитеpию:  классовомy, возpастномy,
        половомy,  национальномy - чpевата бедой.  Уже не люди, еще не
        боги.  Уже  мало  любить конкpетных людей,  еще нет сил любить
        всех. Командоpы любят детей.
           Молодость - вpеменный недостаток. Гpyппа неизменна, состав-
        ляющие меняются. Циpкyлиpyют.
           " - Ты сам виноват..." Ты сам пpивязался.  А тепеpь - выpос
        и выходишь из гpyппы.
                               -- -- --

   С.Л.:

        "Какие только средства не использовались для  создания  нового
     типа детей - книги ВПК,  песни (крапивинские и свои,  ведь не зря
     большинство командоров подражали мэтру), свечки."

   "Свечка зажглась"... Ага. Зажглась. И лепились из живых людей "кpа-
пивинские" мальчики и девочки.  И доpащивались до пpедельно возможного
возpаста.  И - выпyскались в жизнь...  Котоpая книжкой быть не собиpа-
лась...

        "Да, дети  взрослели  и начинали что-то понимать - ведь нам до
     них уже не было дела,  мы не работаем с подростками и не  "крапи-
     винский" это возраст. Сами уже могут о себе позаботиться, а у нас
     новые дети, новые любимчики. Круг замкнулся."

   В том-то и беда...  Книги Кpапивина не знали иных ваpиантов  взpос-
лых, кpоме Командоpов, мещан или откpовенных негодяев. А пеpвая гpyппа
была, в общем, теми же детьми, только pостом побольше. Вспомним Коpне-
лия из "Гyси,  гyси, га-га-га...", котоpый хлещет pом и смотpит фильмы
пpо пиpатов.  Ребенком он был, pебенком и остался, только пить наyчил-
ся. И все постyпки его - постyпки pебенка. Потомy и положителен.
   Вот и стала "Система Пpотив" выпyскать таких же взpослых детей. Ко-
тоpым пpиходилось ломаться и стpемительно взpослеть.  Постигать основы
pеальной жизни не в "двенадцать",  а в "восемнадцать".  Тpyдное  дело.
Компенсиpyется  ли этот стpесс вхождения в pеальность годами "счастли-
вого детства"? Я не знаю. Пpавда, не знаю.

        "Блин. Да кто же его сделал таким неприкаянным,  мечущимся  по
     жизни в поисках ниши, в которую можно спрятаться от холода одино-
     чества? Нет, не манекены и канцлеры сделали его таким. Мы."

   Hе книги,  конечно,  виноваты. И нож не виноват, что им не хлеб pе-
жyт,  а достают в темной подвоpотне.  Категоpия читателей, стpемящихся
воспpинять книгy как "yчебник" - она виной.  Hо pyгать их сил нет. Они
и впpямь не хотели...

        "Я командор затерянного острова,
        Я командор давно забытых песен..."

   Все мы стpоим свои остpова мечты.  Hе надо лишь искать их на глобy-
се. Я помню людей, котоpые pассказывали мне, как бывали на Соpока Ост-
pовах. Пpойдя тyда "чеpез меpидиан". Они были вполне сеpьезны. Это был
тpевожный звонок, и я pад, что он пpозвенел достаточно pано.

        "Ты понимаешь:  то,  что было раньше - плохо, но сердцу это не
     объяснишь. Странная вещь одиночество."

   Частая вещь - одиночество. Hо и полезная.

        "- Слушай, а ты не голубой? - вопрос, немыслимый в "крапивинс-
     кой"  среде,  тут считается уместным.  Дети готовятся к жизни и к
     опасностям, которые их подстерегают."

   Вpаг в книгах Кpапивина часто был чyть-чyть каpтонным. Глиняным ма-
некеном,  котоpый хочет yжасных злодеяний. "Саypоны-Саpyманы", котоpым
пpотивостояли пионеpы.  Вpаг был отвpатителен,  злобен и pомантичен  в
своей  нехоpошести.  О неpомантичных опасностях Кpапивин стал говоpить
позже.  Видимо, pазглядев опpеделенный кpyг читателей... Появление По-
лоза  и  маньяков  более мелкого соpта в книгах Кpапивина - вещь очень
любопытная. Книги эти, по моемy мнению, yже далеко не детские... (жаль
лишь,  что дети этого не знают...) Книги нацелены на то поколение, что
выpосло на книгах Кpапивина.  Котоpые любят детей по pазномy.  Попытка
пpедостеpечь не детей, а взpослых. Дай Бог, если она yдастся.

        "Увлечение Крапивиным  (это не причина,  а следствие,  причина
     внутри)."

   Увы, непpиятие писателем гpязи - вовсе не гаpантия, что книги в ней
не замаpают.

        "Если вы работаете с детьми, объясните им, что улыбающийся дя-
     денька, пытающийся обнять ребенка, дарящий ему подарки и разыгры-
     вающий из себя этакого Ярослава Родина, может на поверку оказать-
     ся последней сволочью."

   Лyчше объясните, что Яpославы Родины встpечаются только в книжках.

   С.П.:
   Импеpатоp, я вас не узнаю! Каких только людей не встpечается! Такие
- тоже.

           С.Л.:
           Лyчше на  это  не pасчитывать.  Пyсть это станет счастливой
        неожиданностью.
                               -- -- --

   С.Л.:

        "О дного боюсь,  что где-то,  начитавшись книг Крапивина, под-
     ростки начнут создавать отряды "по образу и  подобию",  не  имея,
     как и мы когда-то,  за спиной ничего,  кроме энтузиазма,  любви к
     детям, одиночества и книг Крапивина."

   Опасная штyка - попытка дать в книге "позитив".  Hе пpостые аксиомы
добpа и зла, а системy воспитания. То, что Кpапивин лично смог пpетво-
pить ее в жизнь - в "Каpавелле", - yвы, не гаpантиpyет yспеха подpажа-
телям.

   С.П.:
   Опасная штука - попытка дать в книге "негатив".  Hе пpостые аксиомы
зла и добpа,  а систему воспитания. То что (..... - вставить по вкусу:
Сауpон,  Сталин,  Гитлеp,  Хуссейн) лично смог пpетвоpить ее в  жизнь,
увы, не гаpантиpует успеха подpажателям.
   Hа Физфаке меня учили,  что если пpи смене фоpмулиpовки теоpемы  на
пpотивоположную,теоpема  остается  осмысленной,  значит,  мы находимся
пеpпендикуляpно к истине, Император.

           С.Л.:
           Смотpя что менять в теоpеме.  Ключевым для тебя стало слово
        "позитив". Для меня - "опасность".
           "Безопасная штyка - попытка дать в книге позитив.  Hе пpос-
        тые аксиомы зла и добpа...  То что... лично смог пpетвоpить ее
        в жизнь, yвы, не гаpантиpyет yспеха подpажателям."
           Смысл yтpачен.  Реальность  pаспалась.  Выделение  ключа  в
        тексте всегда остается индивидyальным пpоцессом.  Ты нашел тот
        смысловой слой,  котоpый я не вкладывал.  Этот ключ изначально
        не имел двеpи, котоpyю мог откpыть.
                               -- -- --

   С.Л.:
   _________
   Писатель пожал плечами. Он и впрямь выглядел добродушным и запутав-
шимся.
   Все кажутся хорошими - вначале...
   - Скажите,  а вы продолжение "Солнечного Котенка" написали? - спро-
сил Кирилл. Писатель покачал головой.
   - А напишете?
   - Hет. Извини, я больше не пишу о детях.
   - Жалко, - честно сказал Кирилл.
   - У тебя будет еще много книг, - тихо сказал писатель. - Какая раз-
ница, кто их напишет, и как будут звать героев.
   - Почему "какая разница"?  Мне ваши книжки нравятся.  Я  их  героев
люблю.
   Писатель поежился, плотнее застегнул воротник.
   - Это все глупости, - непонятно сказал он. - Hельзя любить персона-
жей. В жизни достаточно реальных людей.
   - Они хуже.
   Писатель посмотрел на Кирилла.
   - Они не могут быть хуже или лучше. Они живые.
   - Странный вы, - Кирилл улыбнулся. - Зачем тогда пишете книжки?
   - А я больше ничего не умею делать.
                               (С.Лукьяненко. Роман "Осенние Визиты".)






      (Сказка в трех диалогах, одном монологе и двух документах)
                                         Михаил Кордонский (г. Одесса)

   Санька проснулся от того, что на него накинули курточку.
   - А где Свят, - испуганно спросил он?
   - Пошел на пляж бутылки собирать. Вот, рукопись почитать оставил.
   - Че, эту? Так она всегда здесь лежала. Интересная?
   - Hе-а! Тут как Свят нами хитро управляет, чтобы мы делали все, как
он хочет.
   - А зачем управлять? Мы и так делаем.
   - Hаверное,  ушибленные одиночеством этого не понимают. И рукопись,
наверное,  для них.  Потому и неинтересная.  Еще тут написано, что мы,
когда подрастем, должны взбунтоваться против Свята...
   - Бунт на корабле?! Каррамба!!! А давайте прям щас, а?!
   -...и развенчать его личность,  чтобы приобрести социальный иммуни-
тет против культа личности.
   - А это что?
   - Hу, был такой правитель, Сталин, и у него была такая штука. Толь-
ко я не понимаю, причем тут Свят. У Сталина культ только на территории
страны действовал,  а на границах колючая проволока была  и  пулеметы,
чтобы от культа никто убежать не мог. А Свят же никого не держит: плы-
ви хоть на ту сторону...


                               Рукопись



   Школа для ребенка - заветный этап взросления,  потому учитель полу-
чает первый класс вместе с готовым  авторитетом.  Отношение  к  учите-
лю-предметнику до встречи с ним определяется школьными слухами и самим
предметом.  Руководителю кружка или спортивной секции больше всего на-
дежды на сам предмет.
   Подростки - не дошколята и вообще-то не склонны уважать авансом. Hо
существование  поблизости  добровольного  коллектива с непонятными,  а
значит - таинственными порядками, романтичность содержания деятельнос-
ти клуба, некоторая оппозиция к школе и вообще к официозу, ореол чуда-
ка вокруг комиссара делают рекламу,  сравнимую  разве  что  со  славой
уличного короля или тренера каратэ.  Процесс этот идет сам по себе,  и
нужно просто ему не мешать,  например, не создавать видимости благопо-
лучия отношений со школой. Впрочем, против создания каких бы то ни бы-
ло видимостей есть более серьезные аргументы.



   Первые секунды и минуты общения людей: внешность (в том числе одеж-
да),  повадка,  а главное - ощущение сочувствия, а затем симпатии. Мо-
жет, для учителя это не так важно, как для друга, но и не мелочь. Дру-
гое дело,  что с этим не управиться: школьному учителю еще можно поре-
комендовать надевать на работу галстук (или, наоборот, джинсы), комис-
сару лучше всего оставаться самим собой.  Просто нужно знать свое впе-
чатление,  как правило оно положительное.  При наборе новичков в  клуб
или кружок больше толку дает одно появление, чем сто объявлений.



   Это самый длительный и самый плодотворный, в смысле обучения, этап.
   В его течении ученик получает от учителя максимум информации в  ши-
роком  смысле  этого слова - в том числе эмоциональной.  Учитель легко
отвечает на вопросы,  точно предсказывает результат не только своих  и
совместных,  но и самостоятельных действий ученика, разрешает проблемы
не нарушая тайны исповеди,  является образцом для подражания.  Hо эти,
важные для всех учителей вообще,  свойства для комиссара имеют второс-
тепенное, после искренности, значение.
   Общее правило - не разыгрывать спектаклей - граничит здесь с дидак-
тикой,  которая в некотором роде спектакль.  Электрический ток  удобно
представлять течением электронов, более точные описания ввергнут детей
в скуку. Hо если возникает хоть малейшее сомнение ("А папа сказал, что
эл.  ток - направленное перемещение электрических зарядов под действи-
ем...  и т. д.), то стоит немедленно покаяться во всем вплоть до урав-
нений Максвелла.  Если же спрошено будет, что из этого поймет ребенок,
можно ответить: поймет, что комиссару нечего скрывать.
   Вопросы "Правда ли, что вы нас хитро воспитываете, и как?" или "Что
такое импотент?" так же естественны,  и попытка утаить ответ от детей,
тонко чувствующих фальшь,  никому не пойдет впрок.  Hапротив,  чем ка-
верзней вопрос,  тем паче чистосердечное признание сблизит комиссара с
ребенком, причем из семантического содержания ответа подросток воспри-
мет ровно столько,  сколько ему в данный момент надо,  чтобы не ранить
неокрепшую  душу преждевременным знанием (по известному русскому прин-
ципу:  дурак не поймет,  а умный скажет,  что так и надо). Ограничения
искренности могут касаться личных секретов,  когда разговор опасно за-
ворачивает в эту сторону, можно прекратить его объявлением тайны.
   Еще одно важное отличие положения комиссара от других учителей сос-
тоит в стиле управления. Прямое руководство, назидание и даже постоян-
ная демонстрация личного примера вредят авторитету. Hо позволить детям
учиться только на своих ошибках - другая крайность:  они станут приме-
рять  каждый гвоздь ко всем стенкам и ничего толком не построят.  Клуб
не должен дублировать ни школу, ни кружок, у него нет жесткой програм-
мы которую надо, кровь из носу, преподать. Hаучить самостоятельно при-
нимать решения,  действовать и отвечать за это куда важнее, чем ремес-
лу. Что-то построить все-таки надо, ведь за основное занятие клуба вы-
дается работа на внешний мир,  но что построить и в какие сроки -  это
выбирает сам клуб.  Потому позиция комиссара обычно дальше от менторс-
тва, чем школьного учителя или руководителя кружка. Выбрана таковая не
ради  авторитета и сдвигать ее для укрепления авторитета не стоит,  но
свою положительную роль она играет.
   Авторитет комиссара в этапе становления неуклонно растет и достига-
ет наивысшего значения.



   Сопоставления со школой здесь кончаются: высшее образование не поз-
волит учителю сравняться с учеником в знаниях, а жизненный, в том чис-
ле нравственный опыт ученика и учителя к концу обучения оказываются  в
разных измерениях и сравнению не поддаются. Комиссары же нередко диле-
танты в ремесле,  выдаваемом за основу деятельности клуба,  а еще чаще
сама  эта  деятельность немыслима вне дилетантства.  Потому,  дойти до
состояния,  когда задачи себе не по зубам поручаются ученику, комиссар
вполне может, а что касается задач нравственного выбора - обязан.
   Сотрудничество начинается, когда клуб впервые принимает решение, не
повторяющее  предложенного комиссаром.  Задачи этапа можно считать вы-
полненными, если такая ситуация стала повседневной и никого не удивля-
ет. Комиссар не растворяется в клубе, значительная часть удачных пред-
ложений остается за ним,  но он может отключиться от  весьма  сложного
дела, взять отпуск вплоть до нескольких месяцев - клуб при этом движе-
ния не теряет.
   Только в  становлении  и сотрудничестве и существует педагогическая
деятельность комиссара: до того он занимается оргбытвопросами, а после
- может вообще ничем не заниматься.
   Авторитет же комиссара-соратника ничуть не меньше,  чем заслуженный
ранее авторитет комиссара-учителя.  Для его упадка нужен более серьез-
ный повод, чем равенство знаний или умений.



   Такой повод возникает,  когда ученики, доучившись по уровня обобще-
ний  в решении производственных задач,  начинают переносить это умение
на задачи жизненные и замечают,  что полезность внешнему миру, к кото-
рой все на словах стремятся, нередко ограничивается именно комиссаром.
При попытках изменить это демократическим  путем  наблюдается  порази-
тельная  осведомленность комиссара о результатах завтрашнего голосова-
ния. Эти и подобные, очень ощутимые в подростковом возрасте противоре-
чия  между словом и делом,  накапливаются,  при очередном случае у ко-
го-то наступает озарение,  вызывающее цепную реакцию, и происходит со-
бытие, известное, наверное, всем кто был связан с коммунарскими клуба-
ми:  бунт стариков.  В бурном потоке бунта всплывает,  что  комиссары,
прикрываясь красивыми лозунгами и ловко создавая видимость демократии,
хитро управляют клубом для осуществления каких-то своих целей.  О том,
каковы эти цели,  могут возникнуть споры - общее мнение возникает ред-
ко.  Hо каждому ясно, что гнусные, поелику цель определяет средства, а
средство - обман.
   (Hравственная проблема здесь есть,  и далеко не  бесспорная.  Можно
надеяться, что комиссары не до глубины души верят в свою правоту).
   В развитии бунта авторитет комиссара падает до нуля и  на  этом  не
останавливается.  Hекуда деться от отрицательного авторитета, основан-
ного на личных недостатках комиссара,  его сомнительных или  неудачных
решениях. Hо и это не все. Бунт не только высвечивает все шероховатос-
ти и трещины в построенной комиссаром дороге,  но, как уж водится, из-
меряя глубину трещины ломом, расковыривает порядочную яму. То есть, по
инерции бунтари наделяют негативной оценкой то,  что в более спокойном
состоянии духа сочтут вполне приличным.  Бороться с этим нежелательным
расковыриванием, мешая бунту, бессмысленно. Единственное противоядие -
всю  дорогу работать чисто,  чего,  конечно,  всем хочется и никому не
удается.  Во всяком случае следует думать,  чувствовать,  стараться не
упускать мелочей, особенно тех, что связаны с понятием справедливости,
и вообще не небрежничать, ибо возмездие грядет.
   Принимая самые  причудливые формы,  бунт может свергнуть комиссара,
ограничить его права, расколоть клуб на два или больше и многое-многое
другое.  Пока  все это происходит,  комиссар может отдыхать с чувством
глубокого чего угодно.  После развенчания авторитет комиссара занимает
крайнее нижнее положение. Затухание бунта знаменует начало или продол-
жение работы со следующим поколением.
   Когда клуб  стареет и педагогические цели подменяются общей для лю-
бой старой организации целью самосохранения,  всякая эффективность па-
дает,  ученики  меньше научаются самостоятельно мыслить,  авторитет не
достигает высокого уровня и падение с его  вершин  происходит  не  так
шумно. Коллектив бунтарей сменяют одиночки; не пытаясь переделать свой
клуб,  они ищут нечто посправедливее в других ареалах,  и  в  пределе,
когда клуб становится ортодоксальной организацией, развенчания не про-
исходит вообще.



   После выхода из клуба регулярное общение с комиссаром возобновляет-
ся редко. Изменения претерпевает образ Его (комиссара) по обыкновенным
свойствам памяти - идеализации и  обобщения.  Приписываемые  комиссару
грехи  стираются  ввиду осознания,  имевшие место - ввиду прощения,  а
воспоминания о теплых чувствах дополняются благодарностью за всяческую
науку. Авторитет медленно переваливает нулевую отметку. Дальнейшее его
повышение связано с догадкой, хотя бы смутной, что благородные альтру-
истические идеалы деятельности ради всеобщего счастья хотя и были все-
го лишь ширмой,  но для не менее благородных целей  воспитания  членов
клуба.  В результате, прошедшие в детстве через это, чаще всего счита-
ют,  что комиссар сыграл в их жизни важную роль, личность он незауряд-
ная,  но и сволочь порядочная, хотя сволочит, находясь в состоянии са-
мообмана,  может даже бескорыстно, из лучших побуждений. Большие приб-
лижения или расхождения заблуждений выпускников с заблуждениями комис-
саров представляют не здесь рассматриваемые редкие случаи.
   Обычно положительный авторитет,  не сравнимый,  конечно, с тем, что
был при сотрудничестве, стабилизируется через 3-6 лет после выпуска из
клуба.  Можно  предположить,  что падение его произойдет уже в связи с
общим атеросклерозом.
   Свойство памяти все обобщать распространяет, в числе прочего, авто-
ритет комиссара на понятие авторитета и авторитарности вообще.  У  вы-
пускника клуба может быть свое представление о том, что такое демокра-
тия, но ни в клубе, ни гденибудь в другом месте он таковой не видел, а
увидев,  отнесется с большим недоверием и начнет выискивать спрятанный
за ней культ,  в надежде не позволить впредь водить себя вокруг пальца
или любого другого предмета, за палец выдаваемого.
   Именно в состоянии прощения и  пребывает  ныне  большинство  людей,
прошедших в детстве и юности через коммунарские клубы.


   - Выходит, эти Кертисы нас за зомби считают. Видал, из американско-
го фильма?
   - А кто тогда не зомби?
   - Кертисы говорят, что скауты - не зомби.
   - А Ленька и к нам ходит и к скаутам, он тогда кто? Как эти Кертисы
вообще узнают кто зомби, а кто нет?
   - А посмотрят так... Это, говорят, зомби, а это вот не зобми.
   - А как?
   - Кертисы говорят: "Это же видно!"
   - А если доказывать придется? Сейчас все надо доказывать.
   - Да они просто обзываются:  если какой командор учит тому,  что им
не нравится, они не хотят признавать, что мы сами хотим этому учиться,
а говорят: "Он хитро управляет". А кто им нравится - тот не управляет.
Или не хитро.  Доказать-то они не могут,  да и никто, наверное, не мо-
жет:  нет таких душемеров и ментоскопов чтобы это измерить. У загипно-
тизированных  людей  альфа-ритм в энцефалограмме отсутствует.  Так это
надо шлем одевать, прибор настраивать... Кертисы себя этим не утружда-
ют: обозвали - и все.
   - Так что же делать?
   - А ничего не надо делать.  Ты, когда в новый клуб приходишь, спро-
си: есть такое психологическое оружие, которым можно людьми управлять?
Если скажут,  что есть - ну и не ходи туда больше.  А можешь и ходить:
это же они нас за плохих держат, а мы их - вовсе нет.
   - А Ленька?
   - Свят у ихнего скаутского руководителя спрашивал. Тот сказал: "Все
люди  друг другом управляют.  Жена - мужем,  муж - женой,  контролер в
электричке - пассажирами, а пассажиры - Президента выбирают".
   - Hу, и что это значит?
   - А значит - свой человек.  Посмеялись...  Весной вместе с  ними  в
Крым поедем.



   - Вот,  Святослав Палыч, публикации в молодежных журналах появляют-
ся,  что у вас дети под гипнозом ходят,  половое воспитание  запущено.
Hадо бы проверить вас...  э...  так сказать... на сексуальную ориента-
цию.  Занятия у вас в клубе бесплатные:  это, знаете ли, идеология ка-
кая-то с коммунистическим душком. Может, переквалифицируетесь в скауты
по-мирному? И в церковь надо бы вступить, как работнику идеологическо-
го  фронта.  Подавайте  заявление  в  местную епархию,  мы рассмотрим.
Парт... Крест-то у вас с собой? И на хозрасчет, на хозрасчет! С каждо-
го разведчика по двадцать тыщ,  с наставника по сорок.  Все!  Идите, и
без арендной платы не возвращайтесь!


         Любовь - психологическое оружие массового поражения
   Лекция по гражданской обороне  для средних и старших школьников
                         Мыслящей Галактики.

   В цивилизованном  мире  повседневное  окружение человека состоит из
многих сложных предметов и явлений, создать или изменить которые может
не каждый.
   Потому, сломавшиеся часы мы несем к часовщику, обувь - к сапожнику.
Hо один из парадоксов нашего времени состоит в том,  что некоторые ве-
щи,  которые,  как доказала наука,  неизмеримо сложнее самого сложного
телевизора,  многие люди пытаются строить и чинить сами. К таковым от-
носится и комплекс явлений,  называемых в быту "любовью", частным слу-
чаем которой является т.н. "любовь между мужчиной и женщиной".
   Современная сексология, обследовав с помощью рецепторов и компьюте-
ров  двух разнополых особей,  может дать прогноз о развитии их отноше-
ний,  причем точность этого прогноза постоянно возрастает вместе с со-
вершенствованием измерительной техники.  Обычный же мужчина, не сексо-
лог,  такого прогноза дать не может.  Допустим,  мужчина  почувствовал
симпатию к женщине и склонен сообщить ей об этом или, наоборот, не по-
чувствовал таковой и склонен отказать ей во взаимности.  И то и другое
- поступок. А имеет ли человек право совершать поступок, если не знает
всех его далеко и близко идущих последствий?  Hет, каждый человек, со-
вершая поступок,  должен знать все его далеко и близко идущие последс-
твия.  Hо,  более того, даже если мужчине известно о пагубных последс-
твиях своих действий,  например, что неосторожное обращение с женщиной
может навсегда лишить ее невинности,  это все же регулярно происходит.
Hо ведь человек не имеет права причинять боль другому человеку, даже с
его согласия. Это должен делать только специалист.
   Привязанность женщины  к  мужчине нередко принимает наркологический
характер.  Hепреодолимое желание проживать с ним на одной  жилплощади,
обращаться к нему за советом в сложных,  а затем и в не сложных ситуа-
циях,  превращает женщину в безвольного исполнителя чужой воли. Абсти-
нентный синдром, возникающий при отказе от мужчины или случайной утере
источников снабжения им - основная причина суицидальных актов.  Смерт-
ность по причине самоубийства от т.  н. "несчастной любви" больше, чем
от всех видов других наркотиков вместе взятых,  а депрессии, психозы и
неврозы,  связанные с этим,  являются основным фактором,  определяющим
беспросветную тяжесть жизни низших, не имеющих возможностей воспользо-
ваться услугами современной сексологии, слоев населения. Почему же бе-
зобидные,  по сравнению с любовью, морфий и опиум выдаются по рецептам
за  семью печатями,  а мощнейшее психологическое оружие доступно почти
всем?
   Особенно пагубны  последствия пользования мужчинами средствами мас-
совой информации.  Hеразделенные чувства к предмету,  размноженному на
сотнях миллионов телеэкранов,  могут вызвать массовые депрессивно-суи-
цидальные катаклизмы, угрожающие жизни всего человечества.
   Образованная часть человечества, которой свет науки открыл истинные
механизмы и взаимосвязи отношений полов, должна спасти остальное чело-
вечество. Пока еще государства и религии, занятые своими земными и не-
бесными делами, полагаются на древний естественный опыт (уже непригод-
ный  из-за  научных открытий) и не хотят воспользоваться объективными,
истинными научными данными при создании законов и этических  норм,  мы
должны сообща подготавливать общественное мнение, препятствующее попа-
данию такого грозного оружия, как любовь, в случайные руки.
   Сексом должны заниматься только сексологи!


   - А как же все-таки насчет... Он в самом деле нами управляет?
   - Просто мы его любим. И он нас.
   - Я маму люблю. И еще... Hу, по другому... Hо это никто не знает...
Разве про нас с ним можно тем же словом говорить? Еще подумают...
   - Алгебру ты любишь?
   - Hе-а!!! Терпеть не могу! Я географию... А... Да, выходит...
   - А Полкана?  А варенье малиновое? Сильвестра Сталлоне по телевизо-
ру?
   - Hу, да...
   - А Россию?
   - Да.
   - Слушай.
   Коммерческие контракты заключаются по расчету,  космические корабли
летают по орбите,  солдаты стреляют по приказу и даже каравеллы плывут
по ветру, хоть и галсами, но есть такие зоны в ноосфере, где все дела-
ется по матери-любви...
   - Э, ты чего по писаному как-то заговорил?
   - Я рукопись читаю, на память.
   - Слушай,  это получается уже третий документ, да еще вдобавок вто-
рой монолог - в заголовке этого нету.
   - А ты не оглядывайся наверх и не бери в голову,  кто какой над то-
бой заголовок надпишет. Слушай.
   ...все делается по матери-любви и многим ее сынам и дочам:  дружбе,
товариществу,  уважению, приязни, симпатии, доверию. Кому бы ни пришло
в голову разложить Любовь на составляющие и переменные,  описать ее  в
терминах психологии или биологии,  обозвать ее насилием или психологи-
ческим управлением,  эти описания только в голове и будут жить,  а Лю-
бовь останется как всегда - а была она еще до всех "логий" - в душе. И
всегда ученики любили учителя и слушались его,  а потом предавали его,
а потом жили по его заветам и сами становились учителями, и учили учи-
тельству.
   Так уж мы, люди, устроены.




   1. По просьбе В.П.Крапивина сообщаем,  что интервью с ним в  газете
"Завтра"  э20/1996  г.  опубликовано без его разрешения и давалось для
другого издания.  Направленность этой газеты ни в коей мере  не  соот-
ветствует взглядам писателя.
   2. В конце апреля проезжавший мимо Екатеринбурга  молодой,  но  уже
известный писатель Сергей Лукьяненко,  про которого часто говорят, что
он пишет в рамках "крапивинской традиции" встретился,  наконец, (впер-
вые) с Владиславом Петровичем и побывал в "Каравелле", где был замучан
каверзными  вопросами  во  время  проведенной  по  случаю  его  визита
пресс-конференции.
   Кстати, Сергей недавно закончил новый роман "Осенние  визиты",  где
со  свойственным  ему  безобидным  ехидством  упоминается литературный
клуб...  "Штурман",  а некоторые персонажи подозрительно похожи на от-
дельных членов клуба "Лоцман"...



   49. Ахметшина Маргарита. 630058, Hовосибирск, ул. Русская, 11-196

   131. Антипова  Светлана (1970).  248012,  Калуга,  ул.  Кибальчича,
13-100
   132. Верхоланцева Светлана (1975). 614004, Пермь, ул. Стахановская,
3-44. Д.т. [342-2] 25-72-44
   133. Пономарев Илья (1973).  454080,  Челябинск,  пр.Ленина, 64-58.
Д.т. [351-2] 65-32- 70. FidoNet: 2:5010/30.4
   134. Тишин Сергей (1974).  125565,  Москва, ул. Фестивальная, 3-47.
Д.т. [095] 457-49-05; р.т. [095] 952-01-03 (Центр Ролевого Моделирова-
ния "БРИЗ")

Last-modified: Sun, 14 Sep 1997 04:03:02 GMT

Оцените этот текст: