Клиффорд Саймак. Дом обновленных
---------------------------------------------------------------
© Copyright Clifford Donald Simak
© Copyright Нора Галь, наследники -- перевод, 1971
Текст выверен по последнему прижизненному изданию.
---------------------------------------------------------------
Перевела с английского Нора Галь (1971)
Дом был нелеп. Больше того, он был тут совсем некстати.
"Ну откуда он взялся?" -- спрашивал себя Фредерик Грей. Ведь это их
заповедный уголок. Они с Беном Ловелом открыли его почти сорок лет назад и с
тех пор всегда сюда ездили и ни разу ни души не встречали.
Он стоял на одном колене и ударами весла привычно удерживал каноэ на
месте, а блестящая, по-осеннему темная вода бежала мимо, унося завитки пены
с водопада, что шумел в полумиле впереди. Гул водопада слабо доносился до
Грея, еще когда он ставил машину и снимал с ее крыши каноэ, и все те
полчаса, пока он плыл сюда и прислушивался, и бережно откладывал голос
водопада в памяти, как откладывал все остальное: ведь это в последний раз,
больше он сюда не приедет.
Могли бы и подождать, подумал он с беззлобной горечью. Могли бы
подождать, пока не закончится его путешествие. А теперь все испорчено. Он
уже не сможет вспоминать речку, не вспоминая заодно и этот нахальный дом.
Речка будет вспоминаться не такой, какой он знал ее почти сорок лет, а
непременно вместе с домом.
Здесь никогда никто не жил. Никому бы в голову не пришло здесь
поселиться. Никто сюда и не заглядывал. Эти места принадлежали только им с
Беном.
А теперь вот он, дом, стоит на холме над рекой, весь белый, сверкающий
в раме темно-зеленых сосен, и от места их обычной стоянки к нему ведет чуть
заметная тропинка.
Грей яростно заработал веслом и повернул свое суденышко к берегу. Каноэ
уткнулось носом в песок, Грей вылез и втащил его повыше, чтобы не снесло
течением.
Потом выпрямился и стал разглядывать дом.
Как сказать об этом Бену? И надо ли рассказывать? Может быть, в
разговоре с Беном про дом лучше не упоминать? Нелегко сказать тому, кто
лежит в больнице и, скорей всего, оттуда уже не выйдет, что у него украли
изрядный кусок прошлого. Ведь когда близок конец, почему-то начинаешь
дорожить прошлым, подумал Грей. По правде говоря, оттого-то ему и самому так
досадно видеть дом на холме.
Хотя, может, было бы не так досадно, не будь этот дом смехотворно
нелеп. Уж очень он тут некстати. Будь это обычное загородное жилище,
деревянное, приземистое, с высоченной каменной трубой, -- ну, еще туда-сюда.
Тогда бы он не резал глаз, по крайней мере старался бы не резать. Но
ослепительно белое здание, сверкающее свежей краской, -- это непростительно.
Такое мог бы учинить молокосос-архитектор в каком-нибудь сверхмодном новом
квартале, на голом и ровном месте, где все дома -- точно прилизанные
близнецы. Там этот дом был бы приемлем, а здесь, среди сосен и скал, он
нелеп, оскорбителен.
Грей с трудом наклонился и подтянул каноэ еще выше на берег. Достал
удочку в чехле, положил наземь. Навьючил на себя корзинку для рыбы,
перекинул через плечо болотные сапоги.
Потом он подобрал удочку и медленно стал подниматься по тропе. Приличия
и чувство собственного достоинства требовали, чтобы он дал о себе знать
новым обитателям холма. Не прошагать же мимо по берегу, ни слова не сказав.
Это не годится. Но пусть не воображают, будто он спрашивает у них
разрешения. Нет, он ясно даст им понять, что ему здесь принадлежит право
первенства, а затем сухо сообщит, что приехал в последний раз и впредь
больше их не потревожит.
Подъем был крутой. Что-то с недавних пор даже малые пригорки стали
круты, подумалось ему. Дышит он часто и неглубоко, и колени гнутся плохо,
все мышцы ноют, когда стоишь в каноэ и гребешь.
Может, глупо было пускаться в это странствие одному. С Беном бы -- дело
другое, тогда они были бы вдвоем и помогали друг другу. Он никому не сказал,
что собирается поехать, ведь его стали бы отговаривать или, того хуже,
набиваться в попутчики. Стали бы доказывать, что, когда тебе под семьдесят,
нельзя затевать такое путешествие в одиночку. А в сущности, путешествие
вовсе не сложное. Каких-нибудь два часа машиной от города до поселка под
названием Сосенки и еще четыре мили заброшенной дорогой лесорубов до реки. А
потом час на каноэ вверх по течению здесь, чуть повыше водопада, они с Беном
издавна раскидывали лагерь.
Поднявшись до середины холма, он остановился перевести дух. Отсюда уже
виден водопад -- кипящая белая пена и облачко легчайших брызг: в нем, когда
солнечный свет падает как надо, играют радуги.
Грей стоял и смотрел на все это -- на темную хвою сосен, на голый склон
скалистого ущелья, на золотое и алое пламя листвы -- от ранних заморозков
она уже полыхала праздничными осенними кострами.
Сколько раз, думал он, сколько раз мы с Беном удили рыбу там, за
водопадом? Сколько раз подвешивали над огнем котелок? Сколько раз прошли на
веслах вверх и вниз по реке?
Славное это было житье, славно они проводили время вдвоем, два скучных
профессора скучного захолустного колледжа. Но всему приходит конец, ничто не
вечно. Для Бена все это уже кончилось. А после сегодняшней прощальной
поездки кончится и для него.
И снова кольнуло сомнение -- правильно ли он решил? В "Лесном приюте"
люди словно бы и отзывчивые, и надежные, и его уверяли, что там он окажется
в подходящей компании -- среди удалившихся на покой учителей, одряхлевших
счетоводов, короче -- среди отставной интеллигенции. И все-таки в нем
шевелились сомнения.
Конечно, будь жив Клайд, все сложилось бы иначе. Они были друзьями, не
часто отец и сын бывают так близки. Но теперь он совсем один. Марты давно
уже нет в живых, а теперь не стало и Клайда, и он один как перст.
Если рассуждать трезво, похоже, что "Лесной приют" -- самый лучший
выход. О нем будут заботиться, и можно будет жить так, как он привык... или
почти так. Ну ладно, пока он еще справляется и сам, но недалеко то время,
когда понадобится чья-то помощь. Быть может, "Лесной приют" и не идеальный
выход, а все же выход. Надо подумать о будущем, сказал он себе -- потому и
договорился с "Лесным приютом".
Он немного отдышался и вновь стал подниматься в гору, пока тропа не
привела на небольшую ровную площадку перед домом.
Дом был новехонький, еще новее, чем показалось сперва. На Грея как
будто даже пахнуло свежей краской.
А кстати, непонятно, как же сюда доставляли материалы для
строительства? Дороги никакой нет. Можно было бы все подвозить на грузовиках
по заброшенной дороге лесорубов, а потом по реке от того места, где он
поставил машину. Но тогда в лесу остались бы следы недавнего движения, а их
нет. По-прежнему вьются в густом молодняке две колеи, между ними все заросло
травой. А если материалы подвозили по воде, должен быть какой-то спуск, но и
тут ничего такого не видно, одна еле заметная тропинка, по которой он сейчас
поднялся. Меж тем непогода и молодая зелень не успели бы скрыть все следы,
ведь еще весной они с Беном приезжали сюда на рыбалку, а тогда этого дома не
было и в помине.
Грей неторопливо пересек площадку, потом неширокий дворик, откуда
открывался вид на реку и на водопад. Подошел к двери, нажал кнопку, и где-то
в глубине дома зазвенел звонок. Он подождал, но никто не вышел. Он снова
позвонил. Опять донесся звонок, и он ждал -- вот сейчас послышатся шаги, --
но никто не шел. Грей поднял руку и постучал -- едва он коснулся двери, она
подалась внутрь и распахнулась перед ним.
Он смутился, ему вовсе не хотелось вторгаться в чужой дом. Может быть,
вновь затворить дверь и тихонько уйти? Но нет, он не желает действовать
крадучись, как вор.
-- Эй! -- окликнул он. -- Есть тут кто-нибудь?
Сейчас к нему выйдут, и он объяснит, что не открывал дверь, она сама
отворилась, когда он постучал.
Но никто не выходил.
Минуту-другую он колебался, потом шагнул в прихожую -- сейчас он
дотянется до ручки и захлопнет дверь.
Тут он увидел гостиную: новый ковер на полу, хорошая мебель. Конечно,
здесь живут, просто сейчас никого нет дома. Ушли ненадолго, а дверь не
заперли. Впрочем, подумал он, в этих краях никто не запирает дверей.
Незачем.
Выкину все это из головы, пообещал он себе. Надо забыть про этот дом,
хоть он и испортил всю картину, и всласть порыбачить, а под вечер спуститься
по реке к машине и отправиться восвояси. Ничто не должно отравить ему этот
день.
Он решительно зашагал по высокому берегу, мимо водопада, к хорошо
знакомой заводи.
Денек выдался ясный, тихий. Солнце так и сияло, но в воздухе
чувствовалась прохлада. Впрочем, еще только десять. К полудню станет
по-настоящему тепло.
Совсем повеселев, Грей шагал своей дорогой; к тому времени, когда
водопад остался в миле позади и он, натянув болотные сапоги, ступил в воду,
он уже окончательно позабыл про злосчастный дом.
Беда стряслась перед вечером.
Он вышел на берег, отыскал подходящий камень, сидя на котором можно
будет с удобством перекусить. Бережно положил удочку на прибрежную гальку,
полюбовался на трех форелей вполне приличного размера, трепыхающихся в
корзинке. И, развертывая сандвичи, заметил, что небо хмурится.
Пожалуй, надо бы двинуться в обратный путь пораньше, сказал он себе.
Нечего ждать, пока погода вконец испортится. Провел три отличных часа на
реке -- и хватит с тебя.
Он доел сандвич и мирно посидел на камне, вглядываясь в плавно бегущую
мимо воду и в крепостную стену соснового бора на другом берегу. Надо получше
все это запомнить, думал он, закрепить в памяти прочно, навсегда. Чтоб было
о чем вспомнить после, когда больше уже не придется ездить на рыбалку.
Нет, все-таки еще полчасика он побудет у реки. Нужно забросить удочку
немного ниже по течению, там поперек реки, почти до середины ее, протянулось
упавшее дерево. Уж наверно там, под деревом, затаилась форель и ждет.
Он тяжело поднялся, подобрал удочку, корзинку и ступил в воду.
Поскользнулся на замшелом камне, которого сверху совсем не было видно, и
потерял равновесие. Острая боль резнула щиколотку, он рухнул в мелководье,
не сразу ему удалось пошевелиться и приподняться.
Нога, соскользнув с камня, попала между двумя глыбами на дне и застряла
в узкой щели. Ее стиснуло, неестественно вывернуло, и в ней нарастала
упрямая, неотступная боль.
Сжав зубы, чтобы не кричать, Грей кое-как высвободил ногу и выбрался на
берег. Попробовал встать, но вывихнутая нога не держала его. При первой же
попытке она подвернулась, и жгучая боль каленым железом пронизала ее до
самого бедра.
Он сел и медленно, осторожно стянул сапоги. Щиколотка уже начала
опухать, она была вся красная, воспаленная.
Грей сидел на усыпанном галькой берегу и раздумывал. Как быть?
Идти он не может, придется ползком. Сапоги, удочку и корзинку надо
оставить, они только свяжут ему руки. Лишь бы доползти до каноэ, а там уж он
доплывет до того места, где оставил машину. Но потом лодку тоже придется
бросить, ему не взгромоздить ее на крышу машины.
Лишь бы сесть за руль, тогда все будет хорошо, машину-то он вести
сумеет. Помнится, в Сосенках есть врач. Как будто есть, а может, это только
кажется. Но, во всяком случае, можно будет договориться, чтобы кто-нибудь
пошел и забрал удочку и каноэ. Может, это и глупо, но он просто не в силах
отказаться от удочки. Если ее сразу не вызволить, на нее набредут дикобразы
и загубят. Этого никак нельзя допустить. Ведь эта удочка -- часть его
самого.
Он сложил все свои пожитки -- сапоги, корзинку с рыбой и удочку --
аккуратной кучкой на берегу, так, чтобы они сразу бросились в глаза всякому,
кто согласится за ними сходить. Посмотрел в последний раз на реку и пополз.
Это был долгий и мучительный способ передвижения. Как ни старался Грей,
не удавалось оберечь ногу от толчков, и от каждого толчка все тело
пронизывала боль.
Он хотел было смастерить себе костыль, но тут же раздумал: перочинным
ножиком, да еще затупившимся, много не наработаешь, а другого инструмента не
нашлось.
Он полз медленно, часто останавливался передохнуть. Оглядывал больную
ногу -- от раза к разу она все сильней распухала и делалась уже не красной,
а багровой.
И вдруг -- поздновато, пожалуй, -- он со страхом сообразил, что
предоставлен на волю судьбы. Ни одна живая душа не знает, что он здесь, ведь
он никому ни слова не сказал. Если не выбраться своими силами, пройдет
немало дней, покуда его хватятся.
Экая чепуха. Он прекрасно управится. Хорошо, что самая трудная часть
пути оказалась вначале. Как только он доберется до каноэ, можно считать,
дело сделано.
Вот если бы только ползти подольше. Если б не приходилось так часто
останавливаться. В былые времена он прополз бы это расстояние без единой
передышки. Но с годами становишься стар и слаб. Куда слабее, чем думал.
Он опять остановился отдохнуть -- и услышал, как шумят сосны: поднялся
ветер. Заунывный шум, даже пугающий. Небо совсем заволокло тучами, все
окутал какой-то зловещий сумрак.
Подстегиваемый смутной тревогой, он попытался ползти быстрее. Но только
стал еще скорей уставать и жестоко ушиб больную ногу. Пришлось снова
замедлить ход.
Он поравнялся с водопадом, миновал его, ползти вниз по отлогому
косогору стало немного легче, и тут на вытянутую руку шлепнулась первая
капля дождя.
А через минуту уже хлестал ледяными струями яростный ливень.
Грей мгновенно промок, холодный ветер пробирал насквозь. Сумрак
сгущался, сосны стоном стонали, разыгрывалась настоящая буря, по земле
побежали ручейки.
Он упрямо полз. От холода застучали зубы, но он сердито стиснул челюсти
-- этого еще не хватало!
Он уже одолел больше половины пути к каноэ, но дорога словно стала
длиннее. Он продрог до костей, а дождь все лил, и вместе с ним наваливалась
свинцовая усталость.
Дом, подумал Грей. Можно укрыться в доме. Меня впустят.
Он не смел себе сознаться, что прежняя цель -- доползти до каноэ и
проплыть на нем до того места, где осталась машина, -- стала недостижимой,
немыслимой.
Впереди сквозь сумрак непогоды пробился свет. Это, конечно, в доме.
Хозяева, кто бы они ни были, уже вернулись и зажгли свет.
Он полз долго, много дольше, чем рассчитывал, но, напрягши последние
силы, все-таки дотащился. Переполз через дворик, у самой двери, цепляясь за
стену и упираясь здоровой ногой, кое-как ухитрился подтянуться и встал.
Нажал кнопку, в глубине дома зазвенел звонок, и Грей стал ждать -- сейчас
послышатся шаги.
Никто не шел.
Что-то тут не так. В доме горит свет, должен же там кто-то быть. А
тогда почему никто не отзывается?
За спиной еще громче и грозней прежнего шумел лес, и тьма сгущалась. С
леденящей злобой свистал и хлестал дождь. Грей застучал кулаком в дверь, и
она, как утром, распахнулась перед ним, дворик залило светом из прихожей.
-- Эй, послушайте! -- закричал он. -- Есть кто дома?
Никакого ответа, ни звука, ни шороха.
Он мучительно напрягся, на одной ноге перепрыгнул через порог и
остановился. Позвал еще и еще, но никто не откликался.
Нога подломилась, и он повалился на пол, но, падая, успел вытянуть руки
и смягчить удар. Потом медленно, с трудом пополз в сторону гостиной.
Позади раздался какой-то слабый звук. Грей обернулся -- входная дверь
закрывалась. Закрывалась сама собой, никто ее не трогал. Он смотрел как
завороженный. Дверь плотно затворилась. В тишине громко щелкнул замок.
Странно это, смутно подумалось ему. Странно, что дверь отворяется,
будто приглашает войти. А когда войдешь, сама преспокойно затворяется.
Но это неважно, бог с ней, с дверью. Важно, что теперь он в доме, а
леденящая ярость бури осталась там, за стенами, во тьме. Его уже
обволакивало теплом, он понемногу согревался.
Осторожно, оберегая от толчков больную ногу, он по ковру дополз до
кресла. Подтянулся кверху, кое-как повернулся и сел поглубже, откинулся на
мягкую спинку, вытянул ногу. Наконец-то он в безопасности. Теперь ни дождь,
ни холод не страшны, а рано или поздно кто-нибудь придет и поможет вправить
вывих.
Непонятно, где же все-таки хозяева. Едва ли в такую погоду бродят под
открытым небом. И, наверно, они были здесь совсем недавно, ведь свет в окнах
вспыхнул, когда уже стемнело и началась буря.
Он сидел не шевелясь, пульсирующая боль в ноге стала глуше, почти
отпустила. Как хорошо, что в доме так тихо, так тепло и спокойно!
Он неспешно, внимательно осмотрелся.
В столовой накрыт стол к обеду, от серебряного кофейника идет пар,
поблескивают фарфоровая супница и блюдо под крышкой. Доносится запах кофе и
какой-то снеди. Но прибор только один, словно обед ждет только одного
человека.
За открытой дверью видна другая комната, должно быть, кабинет. Висит
какая-то картина, под нею -- солидный письменный стол. По стенам, от пола до
самого потолка, тянутся книжные полки, но они пусты -- ни одной книги.
И еще дверь ведет в спальню. Постлана постель, на подушке -- сложенная
пижама. У изголовья, на ночном столике, горит лампа. Все приготовлено,
кажется, постель только и ждет, чтобы кто-то в нее улегся.
Но есть в этом доме что-то непостижимое, какая-то неуловимая
странность. Все равно как в судебной практике: попадется иногда такой
юридический казус, чувствуешь, что кроется тут какая-то загадочная мелочь,
она-то и есть ключ к делу, но она упорно от тебя ускользает.
Он сидел и раздумывал об этом -- и вокруг понял.
Этот дом наготове, но он еще ждет. Он словно предвкушает встречу с
будущим хозяином. Он обставлен, налажен, все в нем подготовлено. Но здесь
еще никто не жил. Нисколько не пахнет жильем, и в самом воздухе смутно
ощущается пустота.
Да нет, что за вздор. Конечно же, здесь кто-то живет. Кто-то зажег
свет, сготовил обед, поставил на стол один-единственный прибор, кто-то
включил лампочку у постели и отогнул край одеяла.
Все это совершенно очевидно, а между тем не верится. Дом упорно твердит
свое, поневоле ощущаешь, что он пуст.
Грей заметил, что по полу в прихожей и по ковру до самого кресла, где
он сидит, тянется мокрый след. И на стене остались грязные отпечатки -- он
цеплялся за нее, когда пытался прыгать на одной ноге.
Куда же это годится -- разводить грязь в чужом доме. Надо будет
потолковее все объяснить хозяину.
Он сидел в кресле, дожидался хозяина и клевал носом.
Семьдесят лет, думал он, почти уже семьдесят, и это -- последнее в
жизни приключение. Родных никого не осталось, и друзей тоже, один только
старик Бен, который умирает медленной, неприглядной смертью в крохотной
больничной палате -- и все вокруг него чужое и неприглядное.
Вспомнился давний-давний день, когда они познакомились -- Бен, молодой
профессор астрономии, и он, молодой профессор права. С первой же встречи они
стали друзьями, тяжко будет лишиться Бена.
А может быть, он и не так тяжело переживет эту утрату, как пережил бы
раньше. Ведь пройдет еще месяц -- и сам он переселится в "Лесной приют". Дом
престарелых. Хотя теперь это называется иначе. Придумывают всякие красивые
названия вроде "Лесного приюта", как будто от этого легче.
Впрочем, что за важность. Никого не осталось в живых, кому стало бы
горько... кроме него самого, разумеется. А ему уже все равно. Ну, почти все
равно.
Он вздрогнул, выпрямился, посмотрел на часы на каминной полке.
Видно, задремал или в полудреме грезил о далеком прошлом. Почти час
минул с тех пор, как он в последний раз смотрел на часы, а в доме он
по-прежнему один.
Обед еще стоит на столе, наверно, все уже остыло. Но может быть, кофе
еще теплый.
Он подался вперед, опасливо встал на ноги. Вывихнутая щиколотка
отозвалась пронзительной болью. Он снова откинулся назад, бессильные слезы
проступили на глазах, потекли по щекам.
Не надо кофе, подумал он. Не хочу я кофе. Только бы добраться до
постели.
Осторожно он выбрался из кресла и пополз в спальню. Медленно,
мучительно изворачиваясь, сбросил промокшую насквозь одежду и влез в пижаму,
что лежала на подушке. К спальне примыкала ванная -- придерживаясь за
кровать, потом за спинку стула, потом за туалетный столик, он на одной ноге
допрыгал до нее.
Хоть чем-то утолить боль. Вот если бы найти аспирин, все-таки станет
полегче.
Он распахнул аптечный шкафчик, но там было пусто. Немного погодя он
опять дотащился до постели, залез под одеяло и погасил лампу на ночном
столике.
Он напряженно вытянулся, его трясло -- таких усилий стоило забраться в
постель. Смутно подумалось: что-то будет, когда возвратится хозяин и
обнаружит на своем ложе незванного гостя?
А, будь что будет. Теперь уже все равно. Голова тяжелая, мутная,
наверно, начинается жар.
Он лежал совсем тихо и ждал, когда же придет сон, тело постепенно
осваивалось в непривычной постели.
Он даже не заметил, как огни во всем доме разом погасли.
Когда он проснулся, в окна потоками вливался солнечный свет. Пахло
поджаренной ветчиной и вскипающим кофе. И громко, настойчиво звонил телефон.
Он сбросил одеяло, подскочил на постели и вдруг вспомнил, что он не у
себя, и эта постель -- не его, и телефонный звонок никак не может относиться
к нему.
На него разом обрушились воспоминания о вчерашнем, и он растерянно сел
на край кровати.
Что за притча, еще и телефон! Откуда тут телефон? Неоткуда ему взяться
в такой глуши.
А телефон все трезвонил.
Ничего, сейчас кто-нибудь подойдет и снимет трубку. Тот, кто там жарит
ветчину, возьмет и подойдет. И при этом пройдет мимо отворенной двери, и
видно будет, что это за человек, и станет понятно, чей это дом.
Грей встал. Пол холодный, наверно, где-нибудь есть домашние туфли, но
неизвестно, где их искать.
Только выйдя в гостиную, он вспомнил, что у него вывихнута нога.
Он в изумлении остановился, поглядел вниз -- нога как нога, не красная,
не багровая, и опухоли больше нет. А главное, не болит. Можно на нее ступать
как ни в чем не бывало.
На столике в прихожей опять призывным звоном залился телефон.
-- Черт меня побери, -- сказал Фредерик Грей, во все глаза глядя на
собственную щиколотку.
Телефон снова заорал на него.
Он кинулся к столику, схватил трубку.
-- Слушаю, -- сказал он.
-- Это доктор Фредерик Грей?
-- Совершенно верно. Я Фредерик Грей.
-- Надеюсь, вы хорошо выспались.
-- Как нельзя лучше. Огромное вам спасибо.
-- Ваше платье все промокло и изорвалось. Мы решили, что нет смысла его
чинить. Надеюсь, вы не в претензии. Все, что было у вас в карманах, лежит на
туалетном столике. В стенном шкафу есть другая одежда, я уверен, она вам
подойдет.
-- Помилуйте, -- сказал Фредерик Грей, -- вы так любезны. Но разрешите
спросить...
-- Отчего же, -- заметил голос в трубке. -- Но вы лучше поторопитесь. А
то завтрак простынет.
И умолк.
-- Минуточку! -- закричал Грей. -- Одну минуту!..
В ответ слышалось только слабое гуденье, линия была свободна.
Он положил трубку на рычаг, прошел в спальню и увидел под кроватью пару
шлепанцев.
НАДЕЮСЬ, ВЫ ХОРОШО ВЫСПАЛИСЬ. ВАШЕ ПЛАТЬЕ ПРОМОКЛО, МЫ ЕГО ВЫКИНУЛИ,
ВСЕ, ЧТО БЫЛО У ВАС В КАРМАНАХ, МЫ ПОЛОЖИЛИ НА ТУАЛЕТНЫЙ СТОЛИК.
А кто это "мы", интересно знать?
И где они все?
И как же это, пока он спал, ему вылечили ногу?
Все-таки вчера вечером он не ошибся. Дом пуст. Никого нет. И однако он
обжитой, а как это получается -- непонятно.
Грей умылся, но с бритьем возиться не стал, хотя, когда заглянул в
шкафчик в ванной, оказалось, что он уже не пустой. Теперь тут были и бритва,
и зубная щетка с тюбиком пасты, и щетка для волос, и расческа.
Завтрак был накрыт в столовой, на столе стоял один прибор. Грея ждала
яичница с ветчиной, аппетитно поджаренная картошка, томатный сок и кофе.
И никаких признаков того, кто приготовил еду и накрыл на стол.
Быть может, в этом доме о гостях заботится целый штат слуг-невидимок?
И откуда берется электричество? Может быть, тут своя станция? Возможно,
берет энергию от водопада? Ну а телефон? Может быть, это какой-нибудь
радиофон? Интересно, каков радиофон с виду -- такой же, как обыкновенные
телефоны, или другой? Кажется, ему такую штуку видеть не приходилось.
И кто же все-таки ему звонил?
Он поднялся и оглядел ждущий на столе завтрак.
-- Кто бы вы ни были, спасибо вам, -- громко сказал он. -- Я хотел бы
вас увидеть. И чтобы вы со мной поговорили.
Но никто с ним не заговорил.
Он сел и принялся за еду -- только после первого глотка он
почувствовал, что голоден, как волк.
После завтрака он пошел в спальню и достал из стенного шкафа одежду. Не
какой-нибудь шикарный модный костюм, но очень подходящий для рыболова.
Когда он переоделся, со стола было уже убрано.
Он вышел из дому -- сияло солнце, денек выдался на славу. Видно, буря
выдохлась еще ночью.
Что ж, теперь он в полном порядке, и, пожалуй, надо пойти на вчерашнее
место, забрать удочку и все, что он оставил у реки. Прочее не так уж важно,
но удочка слишком хороша, чтоб от нее отказаться.
Все так и лежало, аккуратно сложенное на берегу. Он нагнулся, подобрал
удочку и постоял, глядя на реку.
А почему бы и нет? Возвращаться совсем не к спеху. Раз уж он здесь,
можно еще немножко порыбачить. Другого случая не будет. Ведь больше он сюда
не приедет.
Он отложил удочку, сел, натянул сапоги. Выбросил из корзинки вчерашний
улов и повесил ее на плечо.
И почему только сегодня утром? Почему только еще один день? В город
возвращаться незачем, и можно пока пожить в этом доме. Отчего бы не устроить
себе самый настоящий праздник?
Однако быстро же он освоился, с какой легкостью готов воспользоваться
случаем! Дом этот -- штука загадочная, а впрочем, ничуть не страшная. Да,
конечно, он очень странный, но бояться в нем нечего.
Грей шагнул в воду, размахнулся и закинул удочку. С пятой попытки
клюнула форель. День начинался недурно, Не переставая удить, он дошел почти
до самого водопада, до того места, где течение набирало силу, и здесь вылез
на берег. В корзинке у него было пять рыбин, причем две изрядные.
Можно бы еще половить у стремнины с берега, но, пожалуй, не стоит.
Лучше вернуться и как следует осмотреть дом. Непременно надо понять, откуда
берется электричество и что это за телефон, и, наверно, еще во многом нужно
будет разобраться.
Он глянул на часы -- оказалось, позже, чем он думал. Он отцепил
приманку, смотал леску, сложил удилище и зашагал вниз по тропинке.
К середине дня он закончил осмотр дома.
Ни электрические, ни телефонные провода сюда не подведены, нет и
отдельной электростанции. Имеется проводка, но никаких источников
электроэнергии. Телефон подсоединен к розетке в прихожей, и еще есть розетки
в спальне и в кабинете.
Любопытно и другое: накануне вечером, когда он сидел в гостиной, ему
виден был кабинет -- картина на стене, и письменный стол, и пустые книжные
полки. А сейчас полки уже не пустуют. Они прямо ломятся от книг, причем
именно таких, какие он подобрал бы для себя: целая юридическая библиотека,
которой позавидовал бы любой практикующий адвокат. И еще ряд полок... сперва
он решил, что это какая-то шутка, розыгрыш.
Но потом заглянул в телефонный справочник и понял, что это уже не
шутка.
Никогда ни один человек не видывал такого справочника. Тут значились
имена абонентов и номера телефонов, но адреса охватывали всю галактику!
БЕСУР, Йар, Мекбуда-5 -- ФЕ 6-87-31.
БЕТЕН, Вармо, Полярная-3 -- ГР 7-32- 14.
БЕТО, Элм, Рас Альгете-9 -- СТ 1-91- 86.
Названия звезд и номера планет. Ничего другого это означать не может.
Для шутки уж чересчур бессмысленно и расточительно.
Многое множество звезд названо в телефонной книге, и названия звезд --
на переплетах на той полке в кабинете!
Вывод ясен, подумал он уныло, но ведь это ни в какие ворота не лезет,
не принимать же это всерьез. Нелепо, смехотворно, никакого смысла тут нет, и
даже думать об этом нечего. Наверно, возможны какие-то другие разгадки, и в
том числе совсем малоприятная: уж не сошел ли он с ума?
Нельзя ли все же как-нибудь выяснить, в чем дело?
Он захлопнул телефонную книгу, потом раскрыл на первой странице -- ага,
вот оно: СПРАВКИ. Он снял трубку и набрал номер.
Гудок, другой, потом голос:
-- Добрый вечер, доктор Грей. Мы очень рады, что вы позвонили. Надеюсь,
все в порядке? У вас есть все, что нужно?
-- Вы знаете мое имя, -- сказал Грей. -- Откуда вы знаете, как меня
зовут?
-- Сэр, -- ответила Справочная, -- мы гордимся тем, что нам известны
имена всех наших абонентов.
-- Но я не ваш абонент. Я только...
-- Конечно, вы наш абонент, -- возразила Справочная. -- С той минуты,
как вы вступили во владение домом.
-- Как так "во владение"? Я же не...
-- Мы полагали, что вы уже поняли, доктор Грей. Нам следовало сказать
вам с самого начала. Просим извинить. Видите ли, этот дом ваш.
-- Ничего я не понял, -- растерянно сказал Грей.
-- Дом ваш, -- пояснила Справочная, -- до тех пор, пока он вам нужен,
пока вы хотите там оставаться. И дом, и все, что в нем есть. И вдобавок,
разумеется, все, чем еще мы можем быть вам полезны.
-- Но это невозможно! Я ничем этого не заслужил. Как же я могу владеть
домом, за который ничего не дал?
-- А может быть, вы не откажетесь при случае нам немного помочь. То
есть это совсем не обязательно и, уж конечно, не слишком трудно. Если вы
согласитесь нам помогать, мы будем вам крайне обязаны. Но как бы вы ни
решили, дом все равно ваш.
-- Помогать? -- переспросил Грей. -- Боюсь, я мало чем могу вам помочь.
-- В сущности, это неважно, -- заметила Справочная. -- Мы очень рады,
что вы позвонили. Вызывайте нас в любую минуту, когда пожелаете.
Щелчок отбоя -- и он остался стоять дурак дураком, сжимая в руке
умолкшую телефонную трубку.
Он положил трубку, прошел в гостиную и уселся в то самое кресло, в
котором сидел накануне вечером, когда впервые попал в этот дом.
Пока он разговаривал по телефону, кто-то (или что-то, или это
действовала какая-то непонятная сила) развел в камине огонь, и рядом на
медной подставке приготовлены были дрова про запас.
В трубе завывал холодный ветер, а здесь от полена к полену перебегали,
разгораясь, трепетные язычки пламени.
Дом престарелых, подумал Грей.
Ведь если он не ослышался, это оно самое и есть.
И это лучше, несравнимо лучше того заведения, куда он собирался раньше.
Невозможно понять, чего ради кто-то вздумал преподнести ему такой
подарок. Просто уму непостижимо, чем бы он мог такое заслужить.
Дом престарелых -- для него одного, да еще на берегу его любимой речки,
где водится форель.
Да, чудесно... если б только можно было это принять.
Он передвинул кресло и сел лицом к камину. Он всегда любил смотреть на
огонь.
Такой славный дом и такая заботливость, чего ни пожелаешь, все к твоим
услугам. Если б только можно было тут остаться.
А в сущности, что мешает? Если он не вернется в город, это никого не
огорчит. Через день-другой можно будет съездить в Сосенки, отправить
несколько писем, после которых никто не станет его разыскивать.
Да нет, безумие. А вдруг заболеешь? Упадешь, разобьешься? Тогда до
врача не добраться и не от кого ждать помощи. Но вот вчера он искал аспирин,
и аспирина не оказалось. И он насилу забрался в постель, нога была вывихнута
и вся распухла, а к утру все как рукой сняло.
Нет, можно ни о чем не беспокоиться, даже если и заболеешь.
Аспирина не нашлось, потому что он ни к чему.
Этот дом -- не только дом. Не просто четыре стены. Это и пристанище, и
слуга, и врач. Надежный, здоровый, безопасный дом, и притом исполненный
сочувствия.
Он дает все, что нужно. Исполняет все твои желания. Дает огонь, и пищу,
и уют, и сознание, что о тебе заботятся.
И книги. Великое множество книг -- именно таких, какие служили ему
верой и правдой долгие годы.
Доктор Фредерик Грей, декан юридического факультета. До старости только
и знал, что почет и уважение. А теперь стал чересчур стар, жена и сын
умерли, и друзья все умерли или уж совсем одряхлели. И ты уже не декан и не
ученый, а всего лишь старик, чье имя предано забвению.
Он медленно встал и пошел в кабинет. Поднял руку к полке, провел
ладонью по кожаным корешкам.
Вот они, друзья -- друзья, на которых можно положиться. Они-то всегда
на месте и только и ждут своего часа.
Он подошел к полкам, которые сначала так его озадачили, показались
дикой и неостроумной шуткой. Теперь он знал -- это отнюдь не шутка.
Он прочитал несколько названий: "Основы законодательства Арктура XXIV",
"Сопоставление правовых понятий в системах Центавра", "Юриспруденция на III,
IV и VII планетах Зубенешамале", "Судебная практика на Канопусе XII". И еще
много томов, на чьих переплетах стоят имена странных далеких звезд.
Пожалуй, он не понял бы так быстро, что это за имена, если бы не старый
друг Бен. Долгие годы Бен рассказывал ему о своей работе, и такие вот имена
слетали у него с языка запросто, словно речь шла об улице по соседству, о
доме за углом.
В конце концов, может быть, и вправду не так уж оно далеко. Чтобы
поговорить с людьми... ну, может быть, не с людьми, но с теми существами,
что населяют эти чужие планеты, надо только подойти к телефону и набрать
номер.
В телефонной книге -- номера, которые соединяют со звездами, и на
книжной полке -- звездный свод законов.
Быть может, там, в других солнечных системах, нет ничего похожего на
телефоны и телефонные справочники; быть может, на других планетах нет
правовой литературы. Но у нас на Земле средством общения поневоле должен
быть телефон, а источником информации -- книги на полках. Значит, все это
надо было как-то перевести, втиснуть незнакомое и непривычное в привычные,
знакомые формы, чтобы мы могли этим пользоваться. И перевести не только для
Земли, но и для неведомых обитателей всех других планет. Быть может, нет и
десятка планет, где способы общения одинаковы, но, если с любой из них
обратятся к нему за советом, какими бы способами ни пользовалось существо с
той планеты, здесь все равно зазвонит телефон.
И конечно же, названия звезд -- тоже перевод. Ведь жители планет, что
обращаются вокруг Полярной звезды, не называют свое солнце Полярной звездой.
Но здесь, на Земле, другого названия быть не может, иначе людям не понять,
что же это за звезда.
И самый язык тоже надо переводить. Существа, с которыми он объяснялся
по телефону, уж наверно говорили не по-английски, и однако он слышал
английскую речь. И его ответы наверняка доходили до них на каком-то ином,
ему неведомом языке.
Поразительно, непостижимо, и как ему только пришло все это в голову? Но
ведь выбора нет. Никакого другого объяснения не подберешь.
Где-то раздался громкий звонок, и он отвернулся от книжных полок.
Подождал, не повторится ли звонок, но было тихо.
Грей вышел из кабинета -- оказалось, стол накрыт, его ждет обед.
Значит, вот оно что, звонок звал к столу.
После обеда он прошел в гостиную, подсел к камину и стал обдумывать всю
эту странную историю. С дотошностью старого стряпчего перебрал в уме все
факты и свидетельства, тщательно взвесил все возможности.
Он коснулся чуда -- самого краешка -- и отстранил его, заботливо стер
все следы, ибо в его представление об этом доме никак не входили чудеса и не
вмещалось никакое волшебство.
Прежде всего возникает вопрос -- а может, ему просто мерещится?
Происходит все это на самом деле или только в воображении? Быть может, на
самом-то деле он сидит где-нибудь под деревом или на берегу реки, что-то
бессмысленно лопочет, выцарапывает когтями на земле какие-то значки, и ему
только грезится, будто он живет в этом доме, в этой комнате, греется у этого
огня?
Нет, едва ли. Уж очень все вокруг отчетливо и подробно. Воображение
лишь бегло набрасывает неясный, расплывчатый фон. А тут слишком много
подробностей и никакой расплывчатости, и он волен двигаться и думать, как
хочет и о чем хочет; он вполне владеет собой.
Но если ничего не мерещится, если он в здравом уме, значит, и этот дом,
и все, что происходит, -- чистая правда. А если правда, значит, дом этот
построен, образован или создан какими-то силами извне, о которых
человечество доныне даже не подозревало.
Зачем это им понадобилось? Чего ради?
Может быть, его взяли как образчик вида, хотят изучить, что это за
существо такое -- человек? Или рассчитывают как-то им воспользоваться?
А вдруг он не единственный? Может, есть и еще такие, как он? Получили
нежданный подарок, но держат язык за зубами из страха, что люди вмешаются и
все испортят?
Он медленно поднялся и вышел в прихожую. Взял телефонную книгу,
вернулся в гостиную. Подбросил еще полено в камин и уселся в кресло с книгой
на коленях.
Начнем с себя, подумал он; поглядим, числюсь ли я в списках. И без
труда отыскал: ГРЕЙ, Фредерик, Гелиос III, СЮ 6-26-49.
Он бегло перелистал страницы, вернулся к началу и стал читать подряд,
медленно ведя пальцем сверху вниз по столбцу имен. Книжка была не толстая,
однако немало времени понадобилось, чтобы тщательно ее просмотреть, не
пропустить другого землянина. Но другого не нашлось -- ни с Земли, ни хотя
бы из нашей Солнечной системы. Только он один.
Что же это, одиночество? А может быть, можно чуточку и гордиться?
Один-единственный на всю Солнечную систему. Он отнес справочник в прихожую
-- на столике, на том самом месте, лежала еще одна книга.
Грей в недоумении уставился на нее -- разве их было две? Было две с
самого начала, а он не заметил?
Он наклонился, вгляделся. Нет, это не список телефонов, а что-то вроде
папки с бумагами, и на обложке напечатаны его имя и фамилия.
Он положил справочник и взял папку, она оказалась толстая, тяжелая, в
обложке -- листы большого формата. Нет, конечно же, когда он брал телефонный
справочник, этой папки здесь не было. Ее положили сюда, как ставили на стол
еду, как полки уставили книгами, как повесили в стенной шкаф одежду, которая
в точности пришлась ему впору. Это сделала некая непонятная сила, незримая
или, уж во всяком случае, ненавязчивая.
Дистанционное управление? Возможно, где-то существует копия, двойник
этого дома, там какие-то силы, вполне зримые и в тех условиях совершенно
естественные и обычные, накрывают на стол или вешают одежду -- и действия
эти мгновенно и точно воспроизводятся здесь?
Если так, значит, покорено не только пространство, но и время. Ведь те,
неведомые, не могли знать, какими книгами надо заполнить кабинет, пока в
доме не появился жилец. Не могли знать, что сюда забредет именно он,
Фредерик Грей, чья специальность -- право. Поставили ловушку (гм, ловушку?),
но не могли знать заранее, какая попадется дичь.
Каким бы способом ни печатались те книги на полках, на это требовалось
время. Надо было подыскать нужную литературу, перевести и подготовить к
печати. Неужели возможно так управлять временем, чтобы все, вместе взятое,
-- поиски, перевод, подготовка, печать и доставка -- уложилось всего-навсего
в двадцать четыре земных часа? Неужели можно растянуть время или, напротив,
сжать его ради удобства неведомых зодчих, которые возвели этот дом?
Он открыл папку, и ему бросились в глаза строки, крупно напечатанные на
первой странице:
КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ И ДОКУМЕНТАЦИЯ
Балматан против Мер Эл
ДЕЛО ПОДЛЕЖИТ РАССМОТРЕНИЮ
ПО ЗАКОНАМ МЕЖГАЛАКТИЧЕСКОГО ПРАВА
судейская коллегия:
Ванз КАМИС, Рас Альгете VI
Итэ НОНСКИК, Тубан XXVIII
Фредерик ГРЕЙ, Гелиос III
Он похолодел.
Задрожали руки, и он опустил папку на столик, опустил бережно, как
нечто хрупкое: уронишь -- разобьется вдребезги. Межгалактическое право. Три
ученых законоведа, три знатока (?) из трех разных солнечных систем!
А само дело и закон, скорей всего, еще из какой-нибудь четвертой
системы.
Немножко помочь, сказал тогда голос по телефону.
Немножко помочь. Вынести приговор согласно законам и судебной
процедуре, о которых никогда и не слыхивал!
А другие двое? Они что-нибудь слышали?
Он порывисто наклонился и стал листать телефонный справочник. Вот,
нашел: Камис, Ванз. Старательно набрал номер.
-- Ванза Камиса сейчас нет, -- сказал приятный голос. -- Что-нибудь
передать?
Ошибся, подумал Грей. Не следовало звонить. Бессмысленный поступок.
-- Алло, -- сказал приятный голос. -- Вы слушаете?
-- Да, я слушаю.
-- Ванза Камиса нет дома. Что-нибудь передать?
-- Нет, -- сказал Грей. -- Нет, спасибо. Ничего не надо.
Звонить не следовало. Это слабость, малодушие. В такие минуты человек
должен полагаться только на себя. И надо быть на высоте. Тут нельзя
отмахнуться, не такое положение, чтобы прятаться в кусты.
Он взял куртку, кепку и вышел из дома.
Всходила луна, снизу ее золотой диск бы иззубрен темными силуэтами
сосен, что росли высоко на другом берегу. В лесу глухо ухала сова, в реке
звонко плеснула рыба.
Вот где можно поразмыслить, сказал себе Грей. Остановился и глубоко
вдохнул ночную свежесть. Здесь под ногами родная земля. И думается лучше,
чем в доме, который по сути своей продолжение других миров.
Он спустился по тропинке на берег, к своему каноэ. Оно было на месте,
после вчерашней бури в нем застоялась вода. Грей повернул его набок и вылил
воду.
Дело должно рассматриваться по законам межгалактического права, сказано
на первой странице. А существует такая штука -- межгалактическое право?..
К закону можно подойти по-разному. В нем можно видеть отвлеченную
философию или политическую теорию, историю нравственности, общественную
систему или свод правил. Но как бы его ни понимать, как бы ни изучать, какую
бы сторону ни подчеркивать, его основная задача -- установить какие-то
рамки, помогающие разрешить любой возникший в обществе конфликт.
Закон не есть что-то мертвое, неподвижное, он непременно развивается.
Каким бы медлительным он ни был, он следует за движением общества, которому
служит.
Грей невесело усмехнулся, глядя в полутьме на вспененную реку;
вспомнилось, как он годами на лекциях и семинарах вколачивал эту мысль в
головы слушателей.
На какой-то одной планете, если налицо время, терпение и неспешный ход
развития, закон можно привести в полное соответствие со всеми общепринятыми
понятиями и со всей системой знаний общества в целом.
Но возможно ли сделать логику закона столь гибкой и всеобъемлющей,
чтобы она охватила не одну, а множество планет? Существует ли где-нибудь
основа для такого понимания законности, которое оказалось бы применимо ко
всему обществу в самом широком, вселенском смысле слова?
Да, пожалуй. Если налицо мудрость и труд, проблеск надежды есть...
А если так, то он, Грей, может помочь, вернее -- могут пригодиться
земные законы. Нет, Земле незачем стыдиться того, чем она располагает.
Человеческий разум всегда тяготел к закону. Более пяти тысячелетий
человечество старалось опираться на закон, и это привело к развитию права --
вернее, ко многим путям развития. Но найдутся в земном праве две-три статьи,
которые смело можно включить во всеобщий, межгалактический свод законов.
Химия -- одна для всей вселенной, и поэтому некоторые полагают, что
биохимия тоже одна.
Те двое, жители двух других планет, названные вместе с ним как судьи,
которым надлежит разобраться в спорном деле, скорее всего не люди и даже не
похожи на людей. Но при общем обмене веществ они в главном должны быть
сродни человеку. Наверно, это жизнь, возникшая из протоплазмы. Наверно, для
дыхания им нужен кислород. Наверно, в их организме многое определяется
нуклеиновыми кислотами. И разум их, как бы он ни отличался от человеческого,
возник на той же основе, что и разум человека, и работает примерно так же.
А если химия и биохимия общие для всех, отчего бы не существовать
мышлению, которое придет к общему понятию о правосудии?
Быть может, еще не сейчас. Но через десять тысяч лет. Пусть через
миллион лет.
Он снова двинулся в гору, давно уже его походка не была такой легкой, а
будущее не казалось таким светлым -- не только его будущее, но будущее всего
сущего.
Многие годы он именно этому учил и за это ратовал: за надежду, что
настанет время, когда в законе и праве воплотится великая, непреложная
истина.
Да, становится теплей на сердце, когда знаешь, что и другие чувствуют
так же и работают ради той же цели.
Никакой здесь не дом престарелых, и это чудесно. Ведь дом престарелых
-- тупик, а это -- великолепное начало.
Немного погодя зазвонит телефон и его спросят, согласен ли он помогать.
Но вовсе незачем ждать звонка. Надо работать, работы по горло. Надо
прочесть дело в папке, и основательно разобраться в сводах чужих законов, и
разыскать по ссылкам все источники и прецеденты, и думать, думать.
Он вошел в дом, захлопнул дверь. Повесил куртку и кепку.
Взял папку, прошел в кабинет, положил ее на письменный стол.
Открыл ящик, достал блокнот, карандаши, удобно разложил все под рукой.
Сел и вплотную занялся межзвездным правом.
Last-modified: Wed, 14 Oct 1998 03:31:53 GMT