Оцените этот текст:

                   перевод Алексея Данилова

 Date: 27 Feb 1998
 From:
       Алексей Данилов (leha@mo.msk.ru)
       Тимур Валетов   (tim@hist.msu.ru)
---------------------------------------------------------------



       Уважаемый  читатель!  Перед  тобой  лежит первый русский
перевод нашумевшего документального триллера "Охта-95".
       Описываемые  здесь  события действительно имели место на
территории Карелии летом 1995 года. Однако, в силу ряда  причин
(узости   кругозора,   врожденной   неграмотности,   недостатка
образования и др.) автор отразил их не вполне объективно.
       Допущены  ряд фактических ошибок (например, Данилов - не
пельмень) и неописуемое число просто неточностей.
       Лексика,  орфография и пунктуация оригинала приближены к
боевой. Мы надеемся, что это не помешает  Вам  насладиться  сим
замечательным трудом.

                                             Уважаемая редакция.



   Приведенные фамилии возможно истинные, возможно - нет, какая
Вам разница? Во всяком случае, принята следующая  раскладка  по
экипажам:

КНБ "Мурена"-1.
Ченцов Алексей (кап) (зажимпрод) - Меньшикова Ксения (не кап) (матрос)

"Таймень-2"-1.
Лебедь Алексей (кап) - Савостьянова Наталья (не кап) (1й помощник)

КНБ "Мурена"-2.
Фионин Дмитрий (адмирал) - Рычагов Денис (не кап) (боцман)

"Таймень-2"-2.
Данилов Алексей (кап) - Валетов Тимур (тоже не кап) (балласт)

---------------------------------------------------------------
                              Посвящается
                              Алексею Николаевичу Данилову,
                                       Человеку и Пельменю.




   День был ничего, нормальный. Мы на поезде ехали. Ехали себе.
Поезд, правда, был номер 112, а  на  станциях  ходили  личности
унылые разнообразные да на нас смотрели неприветливо, но это не
расстраивало,  а  только  взбадривало (По древнему, хотя и узко
локализованному  поверью,  существуют   наиболее   несчастливые
предметы   и   понятия,  именуемые  Даупскими.  В  их  числе  -
несчастливые числа,  важнейшие  среди  которых  -  12  и  13  -
Прим.   переводчика).   Белье  взяли  для  разнообразия.
Продуктов, естественно, не считано было. Проводник  был,  опять
же. В общем, вполне нормальный поезд. Накануне оказалось, что в
нем  едет  группа  из школы с Баталиной и Петровой на Воньгу. С
байдарками у  них  откровенно  плохо,  и  они  в  Петрозаводске
пытались  свистнуть  у  нас  весло.  Безуспешно,  впрочем.  Что
неудивительно. Вообще в Петрозаводске была оч. хор.  погода,  и
солнце,  и  тепло,  и вообще. Баталина авторитетно сказала, что
такая  погода  две  недели  простоит  гарантированно.  Вот  так
авторитеты  и лопаются (Под этими фамилиями обозначены школьные
учителя  участников  похода,  причем  Т.Н.Баталина  -   учитель
географии.  Прим.  переводчика). Мороженое поели средней
съедобности, и вообще  все  было  нормально.  Данилов,  Ченцов,
Фионин  и  Лебедь  расписали пулю на дежурство - кто проиграет,
тот дежурит первый. Финик проиграл за 350 вистов, и это значит,
что  ему  дежурить  из  двадцати  походных   дней   семнадцать.
Остальные  три  дня  дежурит  Ченцов, с чем я его и поздравляю.
Лебедь выиграл на два виста меньше,  чем  Данилов,  поэтому  мы
помогаем дежурить два раза против лебедевских трех. Так что все
исключительно  благополучно.  День был цивилизованный, жаркий и
скучный.
   А вот вечер выдался ого. Даже  огого.  Не  в  пример  другим
вечерам,  когда  грустно,  и  нечем  заняться.  Нам  было,  чем
заняться. Мы сидели и ждали станцию  Сосновец.  Было  известно,
что  еще  мы должны проехать несколько станций (кажется, пять).
При этом на станции Тунгуда  стоянка  десять  минут  (В  Москве
оказалось,  что  единственный в тех местах город Тунгуда удален
от железной дороги минимум на  сорок  километров)..  И  вот  мы
сидим  и  ждем,  пока  они  пройдут,  в  смысле  проедутся. Как
называются  проезжающие  станции,  никто  не  знает.  Начальник
поезда  идентифицирует  станцию  как  "станция  Кусты".  Бардак
ужасный, темнеет, время выходит, облака на горизонте. Все сидят
и ждут, когда  же  будет  Тунгуда,  и  можно  будет  потихоньку
вытаскивать  вещи  в  тамбур.  Наконец  остановка. Конечно, это
Сосновец и оказался, но мы-то  об  этом  не  знали.  Данилов  и
Фионин  отправились  с  проводником  о жизни поговорить, на тот
случай, если это вдруг Сосновец, а он  и  не  знает.  Двоечник,
наверно.  Неопытный.  Или  опытный,  но  конспиратор.  Ну поезд
постоял чуть-чуть, поехал себе. Мимо какая-то  группа  едет.  -
"Эй,  мужики,  какая станция?" - "Да Сосновец!". Тогда началась
беготня.  Данилов  дернул   стоп-кран,   а   Фионин   прибежал,
взволнован  крайне, сообщеньем нас потряс. Мы разгрузились, как
на  пожаре.  Но  конспиратор  теперь  из-за  нас,   по   словам
начальника   поезда,  будет  писать  объяснительную  и  лишится
премии. Я вообще  с  трудом  понимаю,  зачем  же  тогда  писать
объяснительную.  А  хорошо бы еще, чтобы из-за Баталиной премию
не дали и начальнику поезда, а это  реально,  так  как  станции
Энгозеро  вообще  нет  в  расписании.  Но  в  целом  мы  хорошо
разгрузились, громко. Ну там, уголь  развалили  около  печки  в
вагоне, чьи-то там пассажирские тапки по всему вагону разнесли,
Лебедь  браслет  у  часов  сломал.  Но  разгрузились быстро. Мы
молодцы.
   На дворе стоял туман коромыслом, и комары  летали  хатиевичи
(Тоже   древнее   слово  с  невообразимо  сложной  этимологией.
Основное  значение  -  "плохой,   злой,   вредоносный".   Может
относиться  ко  всему  Прим.  переводчика Если у кого-то
папу случайно зовут Хатий  или  как-нибудь  вроде-того,  то  не
хотелось  бы,  чтобы  такой читатель принял это близко к сердцу
Прим. автора). Они даже не летали, а гордо реяли. Нам бы
туго пришлось, но  тут  пришел  мужик  из  параллельной  группы
(четыре  человека)  и  сказал, что нас могут подбросить к месту
прямо сейчас, к утру.  Пошли  разговаривать  с  водителем.  Он,
старая  хитрая русская лиса, хотел было везти нас не до конца и
брать за это 500.000. Говорили-говорили с ним, сбросили цену до
360.000. Он укатил грузить  еще  группу  (до  Шуи),  а  мы  еще
подумали  и  решили, что нафиг он нужен. А он-то уже настроился
ехать, и тут ему такой облом. Ну и мы ему сказали, чтобы он вез
нас до места. Очень ему не хотелось, но уж пришлось. Такая злая
судьба. Знай наших. Так началось



   Трясло, конечно, гадостно, так, что даже у  Финика  червячки
(все,   что   нажиты  непосильным  трудом)  загнулись.  Они  не
выдержали тягот дороги. Правда,  Финик  говорит,  что  это  они
вымокли насмерть в какой-то там воде, но, по-моему, это сказки.
Ну  разве  можно  погибнуть  от  кружки  воды? Тот грузовик был
несравненно смертоноснее. Вообще червячки погибли как герои  от
руки  маньяка.  Но  они,  следует  признать,  отомстили за свой
поучительный конец смертию смерть поправ, потому что Фионину не
на что стало ловить рыбу. Вот такая получилась грустная притча.
Загнулись, короче, червяки.
   Но вот там, куда нас привезли, едва не  загнулись  мы  сами.
Там  было  Очень  много  всякого поганого комарья и мошкары. Мы
приехали еще до восхода, и эта мошкара, моментально проснувшись
в своих  безнадежно  мерзких  норах  (или,  возможно,  дуплах),
учуяла  нас  как  новый  завтрак  и  как  слетелась на халявное
угощенье! И ведь спасенья от них нет -  ведь  только  приехали,
отступать  некуда,  и  палатки  ведь тоже нет, и дымного костра
нет, и вообще из укрытий вокруг  -  только  болото  со  мхом  и
отдельными кустиками голубики.
   Усугубляет  радость  картины вид моста и речки. Нашей речки,
на которую так рвались, идиоты. Ни одного нормального схода  на
воду.  Ну  как  же  так  можно? К счастью, мы оказались умней и
спустили байдарки с другой стороны, после  поворота  речки.  Я,
честно   говоря,  не  знаю,  кто  этот  спуск  обнаружил.  Ему,
вообще-то, надо бы поставить памятник, но лучше мы объявим  ему
благодарность. Скромность украшает.
   Так  что  нашли  спуск,  и  собрали  байдарки,  и  разложили
рюкзаки, и собрали из них  гермы,  и  перетаскали  их  к  этому
чудесно  обнаруженному  спуску,  умиленно обдирая ноги об седые
валуны  и  проваливаясь  по  щиколотку  в  болото  между  этими
козлиными  седыми  валунами, и все это не за один-то час, и все
сплошь под пристальным вниманием мошки. В общем, мы уже  совсем
умирали,  как  вдруг  оказалось,  что ченцовская новая байдарка
течет по швам, и настроение у большинства резко испортилось.  И
при  этом  оказалось,  что  места  в  Муренах  еще  меньше, чем
подозревалось раньше, а раньше  подозревалось,  что  в  них,  в
общем-то,  места  нет,  и  это обстоятельство тоже не подбавило
оптимизма. Ну все же вышли еще через  часок,  и  плавание  было
счастьем,  потому что скрашивалось отсутствием мошки и видом на
плывущего в тесной Мурене Ченцова А.А.,  чьи  длинные  ноги  не
просто  не  помещались  в  байдарке, а, образно говоря, комично
выпирали из нее.
   Но скоро и эта радость кончилась.  То  есть  ноги-то  так  и
остались,  но  это  уже  никого  не  радовало. Начались суровые
будни. Собственно, все из-за того, что забросили нас  вовсе  не
на  Охту,  а  на  ее приток - речку с гордым и метким названием
Козледеги. Ну Козледеги - это та же  Валдайка,  но  в  Карелии.
Сказать,  что  мы  там тащили (проводили) байдарки вместо того,
чтобы плыть на них - ничего  не  сказать.  Посторонний  человек
скажет: "Ну тащили, эка невидаль", а бывалый скажет: "Козледеги
- это огого, не миска каши" и заплачет скупыми слезами. И будет
совершенно   прав,  кстати.  Уж  мы-то  знаем.  Нас  совершенно
задолбали  перекаты,  на  девяносто  процентов   состоящие   из
скользких  каменьев  и  только  на десять - из воды. Если такое
встречается раз-два, еще можно жить, жаль только намокших  кед,
но  если  такие перекаты сменяют друг друга километрами, то про
кеды уже и не думаешь. Уже ни про  что  не  думаешь.  В  общем,
быстро дуреешь на таких речках, скажу я вам.
   Окончательно   доконал   нас  древний  недобитый  мост.  Его
пришлось обносить, и там  мы  сделали  первый  наш  перекус.  А
питались  мы  как-то  все  продуктами  с поезда. Подмечено, что
продукты с поезда - это великая штука, они  трудно  измеримы  и
долго  съедаемы,  их  количество  стремится в бесконечность при
том, что каждый отдельно взятый член коллектива берет вроде  бы
ну  чуть-чуть  больше,  чем на себя лично. Однако ведь и начало
этого похода было по  обыкновению  ознаменовано  их  доеданием.
Мистика,  одним  словом.  На  перекусе с горя посмотрели карту,
сориентировались,  и  оказалось,  что  водила  еще   спаситель,
поскольку  если  б  ему  вздумалось  проехать  по той же дороге
дальше километров этак на семь, попали бы мы на  другой  приток
Охты  с еще более выразительным названием Хераноя. По карте вид
у нее действительно даже более скорбный, я бы по  ней  идти  не
хотел. И не пошел. И это радует.
   После  моста  речка  скоро  стала  менее  запруженной всякой
недвижимостью, берега раздались, поросли всякими водорослями, и
через пару часов без особых приключений  мы  выплыли  в  озерцо
вроде   бы  без  названия.  Берега  озера  также  заболоченные,
мошклявые. Слепни разлетались какие-то необычайно  слонобойные.
Так  себе картина. Но оказалось, что у Фионина с Денисом полная
Мурена воды, да и у Ченцова тоже насочилось порядком,  так  что
решили искать место. Пока Финик отчерпывался, два наших ударных
Пельменя  сплавали  и  поискали  место.  Лучшее  (за счет своей
единственности) место обнаружилось метрах в двухстах  от  места
аварийного  выхода Мурен, на нем загружалась после обеда группа
четырех, с которыми мы трясли костями в грузовике. Они  поплыли
дальше,  а  мы  встали  на  их место. Наверно, это единственное
место на том озере с  каменным,  а  не  болотистым  выходом  на
берег. На скалах по солнцу неплохо сохли носки, мы искупнулись,
подняв  тем  самым  ископаемую  муть на полозера. Вообще озерко
несколько дрянное, в центре с байдарки видно дно, и поросло оно
некой гадкой помесью ила с сине-зелеными водорослями. Фу. Бяки.
   Да, к прочим обломам прибавилось то, что  уважаемый  Дмитрий
Александрович как-то плохо завязал свои гермы и промочил партию
продуктов.  Вымокла  половина  всего  сахара группы, промокли с
разной степенью  тяжести  упаковки  вермишели,  риса,  баранок,
бесславно умерли некоторые сухари и недобитые дорогой червячки.
Короче,  места у него стало побольше. Молодец. Данилов доставал
слона - шоколадный крем,  все  вяло  отбивались  от  мух,  так,
собственно,  день  и  завершился.  Насыщенный  день  получился,
боевой.

                                          Moral level: 3 (Low).



   Кашу, между прочим, не доели. Ни с утра, ни вчера вечером. И
суп. Просто беда. Выбрасывать пришлось. Там была уже вырыта яма
для бывших фионинских продуктов, туда все и выбросили.
   Жара 3 августа стояла могучая, слепни, опять же, носились, а
когда  мы  вышли  из болотистого этого безымянного озерка в еще
более болотистую по берегам и поросшую всякой гадостью в центре
протоку  (низовья  реки  Козледеги,  надо  полагать),  там  нас
принялась  раздражать некая болотно-речная моль, такие плюгавые
безмозглые мотыльки, они всю жизнь только  тем  и  заняты,  что
летают скорей-скорей с одного берега протоки на другой, и такое
впечатление, что они, выбиваясь из сил, только и ждут, когда же
наконец  покажутся  долгожданные байдарки. Наверно, отдыхать на
берегу они считают делом зазорным,  может,  у  них  на  высоком
уровне поддерживается спортивная честь, я не знаю. Зато я знаю,
что  уж  на  байдарках посидеть они не дураки. Некоторые просто
сидят и что-то замышляют, эти  еще  ничего,  а  то  в  основном
попадаются  такие  деятельные,  чуток  передохнут и принимаются
исследовать, и все-то им надо облазить, и досмотр личных  ваших
вещей  тщательно  произвести, и по гребцам поползать, и на деке
байдарки попрыгать, на прочность ее проверить.  Особо  активные
находят  так  свой  безвременный  конец,  но  от этого братство
вонючих мотыльков только крепнет. Достали они, в общем.
   А погода прекрасная, солнце  палит,  вода  тихая,  тростники
везде  торчат,  мест  для стоянки боле-менее сносных там вообще
нет.  Собственно,  Козледеги  в  нижнем  своем  течении   также
напоминает  Валдайку  -  большое  поле  травы,  которая пучками
нависает над водой, лесок такой среднерусский,  солнце,  слепни
эти  безумные... Слепни, впрочем, даже в Фанах, помнится, были,
они  -  предмет  интернациональной  фауны.  Те  же,  что  и  на
Валдайке,  тростники, дно глинистое, коряжистое, упавшие стволы
в воду воткнуты. К середине дня выплыли  по  таким  стволам  да
тростникам в устье нашей тоскливой речки.
   Козледеги  впадает,  если  про  нее  можно так выразиться, в
Кевятозеро. Сюда, на озеро, привозят более  счастливые  группы.
Кевятозеро вытянуто практически с запада на восток и достаточно
длинно,   так   что  лес  на  дальнем  конце  озера  уже  и  не
воспринимается как лес, но ширина Кевятозера  оставляет  желать
лучшего, и переплыть его ничего не стоит. Но нам как раз и надо
было его пересечь, а не плыть вдоль. Мы постояли минут десять в
тростниках  с  видом  на  озеро,  собрались с духом и, по сути,
начали свой маршрут. Все предыдущее было безобразной прелюдией,
а   маршрут-то   начинается   из   Кевятозера.   А    некоторые
малосознательные начинают его даже дальше.
   Маршрут,  естественно, начался по тростникам, опять же. Там,
посреди озера, есть мыс, который  группы,  заботящиеся  о  том,
чтобы  свой  маршрут  закончить,  должны обогнуть. Дотрюхали мы
кое-как до этого мыса, а около него дно  даже  не  мелкое,  оно
смешное просто. Не понимаю, как у приличного, уважающего себя и
заботящегося  о  своей  репутации  озера,  которое, кроме того,
несет ответственность перед туристами за то, чтобы  представить
им  озерный мир популярного маршрута, так вот, как у него может
быть такое безответственное дно? Но нам, правда, повезло  и  мы
не  увязли  там в глине, а потом мыс кончился, и началось опять
приличное,  глубокое  дно.  По  огибании  вышеописанного   мыса
любознательным  предоставляется вид на деревню Кевятозеро. Там,
собственно, и люди живут, на моторках по озеру шныряют. При нас
один так шнырял. Моторка, на самом деле, быстрее  байдарки,  но
вот  как  они  огибают тот мелководный мыс, я не знаю. Впрочем,
это их дело, пускай себе живут, я так думаю.
   Как  показалась  деревня,  байдарка  нашего  друга   Фионина
немедленно  рванула  к деревне. Первое, что пришло на ум, - это
что он соскучился по людям. Немедленно за этим  пришла  другая,
наиболее  трезвая  мысль - Финику надо накопать червячков. Мало
ему тех невинно  убиенных  червей  -  требуются  новые  жертвы.
Порядочная  рыба,  способная  понять  чужие проблемы, по-моему,
должна клевать  и  на  кашу,  например.  Есть  червяков  вообще
стыдно.  И  уж совсем неприлично подкармливать рыбу червяками -
это может разжечь межвидовую рознь. Но, как к нашему  удивлению
оказалось,  байдарка  нашего друга Фионина поплыла к деревне не
за червями. Возможно, впрочем,  что  это  он  просто  одумался,
устыдился намерений своих и сказал нам, что хотел купить что-то
поесть, молока там, что ли. Короче, в деревню-то мы не пошли, а
поплыли  дальше  своим  путем. Опять же Фионин чуть не сбился с
пути, он хотел отрулить дальше  по  озеру  (судя  по  карте,  в
направлении  озера  с  подходящим  названием Кондылампи), но мы
непонятно почему уберегли его от этого.
   К выходу из Кевятозера в свое время подходила дорога,  и  от
нее остался разрушенный мост. Это, собственно, уже и не мост, а
так,  надводное недоразумение неопределенного цвета. Еще вокруг
этого, извините, моста беспорядочно стоят  столбы  старой  ЛЭП.
Можно  допустить в первом приближении, что ЛЭП еще действует, и
даже, напрягши воображение, можно допустить,  что  ЛЭП  еще  не
старая,  но производит она исключительно тоскливое впечатление.
Ее столбы иначе как сиротливыми не  назовешь,  они  наводят  на
мысли о тщетности человеческого бытия. Вот.
   Чтобы    философское    настроение,    созданное   осколками
первобытных дороги и ЛЭП, не исчезло так скоро,  мы  встали  на
перекус  сразу  за мостом на больших каменных плитах. Интересен
этот перекус лишь тем, что он был первый плановый,  и  ели  там
пищу походную - конфеты, например. Только хлеб был не походный,
настоящий,  но  это  взамен  безвременно погибших сухарей. Ели,
впрочем, не слишком-то активно, это,  как  уже  подчеркивалось,
откровенное  безобразие,  хотя  лично  мне  от  этого  перепала
дополнительная,  даниловская,  порция  халвы.  Жизнь   зачастую
уравновешивает минусы общественные плюсами личными.
   После  перекуса  мы  вошли  собственно  в реку Охту, точнее,
Нижнюю Охту. Это звучит гордо. Выглядит это, однако, далеко  не
так  гордо.  Весь интерес заключался в том, чтобы плыть себе по
длинной полосе воды  почти  совсем  без  течения  среди,  между
прочим,  болота.  Возможно, что то поле травы, которое окружило
реку, и не было болотом, но лес определенно ушел куда-то  вдаль
и  глаз не радовал. Радовали глаз только лопасти впереди идущих
байдарок, которые (байдарки) ушли уже за два поворота  от  нас,
но которые (лопасти) все равно видны. Ничего, кроме глаз, такая
картина  обрадовать  не в состоянии. Уже спускался вечер, когда
мы без всяких осложнений миновали этот скучный участок  реки  и
подошли к плотине номер один. Какой дурак поставил там плотину,
тоже  неясно.  Мне  кажется,  что  она  там  совершенно лишняя.
Плотина посреди реки. Номер один.
   На стоянку встали перед плотиной.  С  этого  места,  где  мы
встали,  по  традиции  уходили  те  четверо,  что составили нам
компанию по подпрыгиванию в кузове грузовика, и  мы  еще  минут
десять  кружили  вокруг них, безмолвно поторапливая их суровыми
взглядами и нервными переговорами - "Ну, как там?"
- "Да ничего, встаем." - "Ну что, встаем?" - "Конечно, встаем".
- "Вот сейчас эти уплывут, и встаем." -  "Ну,  поскорей  бы..."
Ничего  не скажешь, мы их основательно деморализовали, они даже
предложили нам черничного компота. Ясное дело, только они его и
видели.  Бедняги.  Они  там  уже  вволю  постояли,   пособирали
черники,   половили  рыбки,  покормили  комаров,  а  тут  и  мы
подоспели. Подарок второго рода. Они,  чувствуется,  так  потом
втопили,  что  уж  больше  мы  их  никогда  не видели. А жалко.
Черники там оказалось действительно порядочно, особенно поближе
к плотине. И была  эта  черника  крупная,  как  вишня,  могучая
такая,  съедобная. Комаров тоже порядочно, дров так себе, но мы
понатащили лапника и на нем варили ужин. Грибы еще  жарили,  от
комаров спасались, одним словом, неплохо провели вечер.

                                         Moral level: 9 (High).



   Утро  выдалось тоже хорошим, хотя небо уже было в облаках, и
солнце светило явно неохотнее, чем вчера.  Зато  с  утра  Денис
поймал  офигенную  щуку,  толстую,  как  свинья, и длинную, как
спасконец. Ну, может быть, как короткий спасконец. Она  клюнула
на  живца,  и  у всех кроме нее был небольшой праздник. Ну, как
полагается, всеобщее ликование там, удивление, вопросы типа  "а
еще  такую  же  можешь?",  опять  всеобщее ликование, убежавшая
каша,   фотографирование   с.   Дмитрий   Александрович    тоже
сфотографировался,  да.  Потом  щуке  сломали  шею  и принялись
завтракать остатками  каши.  Ксеня,  пока  все  спали,  собрала
черники,  благодаря  чему  каша  вышла  с вареньем, и долго еще
потом каша выходила с вареньем.  Варенье  облагораживает  кашу.
Так уж повелось.
   Первое  препятствие  на  Охте  -  это  плотина;  она, честно
говоря,  нормальным  препятствием  не  является,  но   все-таки
как-никак  развлечение,  можно  встать  около  нее и покричать:
"Идите правей!..", можно  еще  пофотографировать  кого  попало.
Романтика.  Мы с Даниловым так и сделали - проплыли по-быстрому
плотину, развернулись, причалились и стали всем кричать, как им
идти, и еще стали фотографировать. Кого попало. Фионин плывет в
панамке, вид у него геройский, сразу видно -  это  он  промочил
продукты. У него хорошее настроение, он загребает веслом мощно,
с  размаху,  как  ложкой.  У Дениса тоже хорошее настроение, он
выловил рыбу-подарок,  и  у  него  нет  такой  панамки,  как  у
плывущего  впереди  Фионина.  Лебедь плывет в панамко-бедуинке,
вид у него  чрезвычайно  воинственный,  не  для  слабых  духом.
Гениальный  у него все-таки головной убор, в нем можно играть в
привидения и плавать туда-сюда по  рекам.  Спасает  от  солнца,
ветра,  дождя, чужих любопытствующих групп и комаров. Я бы тоже
носил такой, но мне будет в нем не по  себе.  Ченцов  плывет  в
байдарке,  вид  у него озабоченный, значит, у него тоже хорошее
настроение. Данилов в кепке,  он  прыгает  с  фотоаппаратом  по
разваливающимся бревнам плотины, ему хорошо. Капитаны, блин.
   Следующим  номером  программы  были  три каких-то совершенно
убогих порожка, больше о них  написать  нечего.  Не  стоят  они
того,  не  заслужили.  Чуть погодя начинается озеро Куккомозеро
(ну и названия у этих озер). Оно сильно вытянуто и  еще  десять
раз  подумаешь,  прежде чем сказать, что это не широкая река, а
узкое озеро. Озеро, как водится,  поросло  травой,  но  это  не
раздражает,  потому  что  среди  всех  этих водорослей довольно
часто растут кувшинки. На озере есть несколько  очень  красивых
выходов  на  берег, составленных в характерном для классических
северных берегов стиле - большие серые камни, местами  поросшие
зеленым  и  светло-серым  мхом,  и  чуть  выше на них, там, где
начинаются кустики низкорослой травы и ягод, стоят деревья. Как
правило, это сосны, хвоя у сосен все больше наверху, и  поэтому
открыто  пространство  между серыми чешуйчатыми стволами, и это
пространство на заднем плане незаметно уступает  место  молодым
деревцам  и другим камням, также с моховой бородой. Кроме того,
Куккомозеро  довольно  удачно  изгибается,  в  перспективе  его
лесистые берега сходятся, и это образует замечательные пейзажи.
   Периодически    проглядывало    солнце,    настроение   было
прекрасным, и мы с Даниловым от нечего делать изрядно зашизели.
Чтобы скрасить свое  плавание,  мы  проорали  несколько  добрых
старых   песен,  наибольшим  интеллектом  из  которых  блистала
веселая песня про Портленд. Мало того, что  мы  этим  распугали
рыбу Денису и Финику, которые везли за собой рыбацкий хвост, мы
распугали  ее  еще  и  каким-то  незадачливым  местным рыбакам,
которые незаметно плавали на середине озера и пытались  ее  там
ловить.  Я  подозреваю,  что  мы  распугали  еще  и  самих этих
рыбаков. Мы люди приличные и не хотели  этого  делать,  так  уж
вышло. Будем считать, что все, что ни делается - к лучшему, так
спокойнее.  На  изгибе  озера,  а это где-то две трети пути, мы
миновали мыс, просто кишащий еще и другими  местными  рыбаками.
Там  хорошее  место  для  стоянок,  коптильни какие-то, каркасы
бань. Те рыбаки, которых мы распугали,  тоже  спешно  причалили
туда,  наверно,  они боялись, что мы сейчас вылезем там и будем
воевать за землю. Этого, к сожалению, не случилось, мы  поплыли
дальше.
   К  тому времени небо расслабилось, со всех сторон понаползли
грозовые тучи, в них что-то загремело, забурчало, и вокруг нас,
очевидно,  пошли  дожди.   Напуганное   нашим   шизением   небо
непосредственно  над  нами  изо  всех сил крепилось и вело себя
тихо,  но  тучи  откровенно  перли  на  нас.  Мы  счалились   и
встревоженно   потормозили   около   выхода   из   Куккомозера.
Откровенно гадкое зрелище являют собой неизвестно откуда  вдруг
взявшиеся темно-синие тучи над вашей головой, тем более, что за
ними  упорно  ползут  все ближе тучи уже даже не темно-синие, а
уже чернильно-безобразного цвета, и все это быстро движется  со
всех  сторон,  и  видно,  как с некоторых туч совсем поблизости
проливается серая пелена дождя. Конечно, мы сделали вид, что не
испугались,  но  стали   оглядываться   в   поисках   просвета,
натягивать  фартуки, а также вспоминать Энгозеро и прочие страх
наводящие грозы. Но  делать  особо  нечего,  бороться  с  таким
раскладом   столь   же  бесполезно,  как  и  с  любыми  другими
раскладами, и мы снова погребли себе.
   Представление началось. Я не знаю, как это нам удавалось, но
очевидно, что мы  всегда  уходили  из  под  всех  туч  в  самый
последний   момент.   Когда  что-нибудь  ужасное,  грохоча  как
реактивная  сверхзвуковая  телега,  неслось  на  нас  издалека,
сберегая  дождь  для  нас,  мы успевали проплыть через его путь
прежде, чем оно туда приносилось. Если же точно такая туча, вся
набухлая дождем, летела на нас с короткого расстояния, то  река
делала  резкий  поворот,  направление  движения  облачных  масс
заметно менялось, и коварная туча проносилась мимо. Мы, однако,
не расслаблялись. Поэтому мы не  сделали  перекус  перед  новой
плотиной,  как  это  планировалось, чтобы не стоять под дождем.
Плотина была благополучно пройдена, и только здесь нас на  пару
минут поймала гроза. После этого небо, видимо поняв, что хорошо
и  это,  и  что  большего  вряд  ли  удастся  добиться,  начало
постепенно приходить в себя и разводить свои тучи.
   В это время мы были заняты прохождением порогов. Пороги  как
пороги,  с  водой, с камнями, с основными струями, всякая такая
дребедень, заканчиваются они порогом Лестница с выходом в озеро
Муезеро. Как бы то ни было,  а  на  этих  порогах  мне  удалось
покалечить  весло.  Я  где-то отталкивался от камней, и лопасть
попала в щель  поперек  течения.  Все  происходило  на  большой
скорости,  я его, конечно не вытащил, пришлось бросить так, еще
и получив напоследок от него на орехи. А вот  Данилов  оказался
на  удивление проворен и увернуться от несущегося на него весла
сумел. Хорошая реакция - всему голова. На этом  пороге  поэтому
вышла  задержка,  и  когда  наш  Пельмень  подошел  к Лестнице,
остальные ее уже взяли.
   Лестницу надо было осматривать, готовились это  сделать,  но
вышло  по-другому.  Вовремя отследить начало порога не удалось,
только посередине, когда становится  виден  плес  с  выходом  в
озеро, некоторые (в частности, Ченцов, по его словам) просекают
момент  и  радуются.  В конце Лестницы стоят два больших камня,
прямо и потом справа, соответственно  там  надо  уйти  от  того
камня,  что  лежит прямо, при этом струя выносит вправо, и надо
тогда побыстрее уходить влево.  Плывем.  Где  идти,  ясно  лишь
примерно.  На пороге народ высыпал, все смотрят, как мы пройдем
там, где они уже прошли. Интересно  им.  Весело.  Впереди  всех
Фионин  стоит. А мы, значит, плывем, и быстро. Кричим ему: "Как
идти?" Фионин, надо отдать должное, не растерялся, и его  планы
посмотреть,   как   мы  вслепую  проходим  порог,  крушения  не
потерпели. Он обрадовался, что может нам помочь, и стал  махать
руками на себя, что означает "плывите ко мне". Таким образом он
и  указывал  нам  путь,  и  в то же время никакой информации не
давал. Когда же мы прошли  первый  камень  и  пошли  прямо,  он
крикнул,   чтобы   мы   уходили   влево.   Это  было  опять  же
предупреждение справедливое, но безнадежно опоздавшее. Ну, зато
нам были обещаны фотографии, как  мы  сидим  на  камне  посреди
бурунов порога Лестница.
   Тучи,  в большинстве своем, упилили куда-то вбок, поэтому мы
честно устроили перекус на песочке сразу после порога. Там  еще
стояли  чуть  подальше  некие  киевляне,  большое количество, с
детьми,  катамаранами  и  палатками.  Мы  там  не  стали  долго
задерживаться,  а  поплыли  в  озеро.  Озеро  Муезеро  довольно
большое,   имеет    форму    кляксы    и    множество    разных
достопримечательностей,  -  устье  реки Нижняя Охта, исток реки
просто Охта, тростники, острова, деревню Ушково  жилую  (ее  мы
видели),  деревню Афонино нежилую (ее мы не видели), тростники,
тургруппы, черничники, триангуляционные  знаки  и  др.,  и  пр.
Среди  этого  изобилия выгодно выделяется деревянная церковь на
острове Троица. То есть вообще-то она церковь как  церковь,  но
если  принять  во  внимание  необычность ее месторасположения и
древность постройки, станет ясно, почему  все  туристы  считают
своим   долгом   на   нее   поглядеть.   Туристы  вообще  народ
пронырливый, и их не надо много упрашивать  потолпиться  в  том
или  ином  памятном  месте.  И  мы не составляем исключения, мы
геройски вылезли  и  церковь  осмотрели.  Потом  несознательные
разбрелись по чернику.
   Пока  то  да  се,  нас  опять  накрыло  дождем. Погода снова
разболталась, повела себя кое-как,  очень  быстро  идущие  тучи
перемежались  с  просветами,  и наконец нас накрыл один большой
фронт серых облаков. К этому времени  мы  снова  были  в  пути,
посреди  озера.  На  озере,  плюс  ко всему, поднялась ощутимая
волна, идти приходилось почти боком к ней, но зато  сразу  было
замечено  (Даниловым)  место  для  стоянки. Место это оказалось
совершенно замечательным во всех отношениях, мы  не  без  труда
выгрузились  на  огромных  черных  каменных  плитах и встали на
плановую дневку. Рыбу жарили, суп грибной варили, на  небо  все
время на пасмурное смотрели, ближе к ночи даже у костра попели,
в  целом  очень  неплохо  провели  вечер,  тем  более,  что  он
получился длинный, - встали часов в пять,  а  солнце  село  уже
после одиннадцати. Такие дела.

                                         Moral level: 8 (High).



   Дневали. Палатки мы разбили на мысу шириной метров семьдесят
от силы  и  длиной  метров  в  триста,  прямо посередине озера,
поэтому  стоянка  продувалась  ветром,  разгоняемым  на  озере,
насквозь.  Это  счастливое  обстоятельство  привело  к  полному
отсутствию на стоянке комаров.  Бедные  комары!  Как,  наверно,
грустно  им  было  видеть  с того берега нашу цветущую стоянку,
вход на которую был им закрыт. Вернее, задут. Сильный ветер дул
весь день с завидным постоянством, волны  шлепались  на  камни,
вызывая  у  нас  смутное  беспокойство,  а  у палаток то и дело
звенели растяжки. Было  довольно  холодно,  во  всяком  случае,
значительно  холоднее,  чем  раньше.  Костер  же  раздувать  не
приходилось вовсе, напротив, то  и  дело  приходилось  заливать
землю  около  него, которая все время упорно дымилась, там весь
день неприлично тлело  непонятно  что.  Что  это  за  земля,  у
которой  вид  пепельной  пустыни,  но  которая постоянно гнусно
тлеет?
   На другой стороне мыса, то есть через семьдесят метров,  был
очень  неплохой  вид,  -  там  берег  резко  обрывался  в озеро
маленькими скалами высотой метра в четыре, на них, как водится,
рос мох, а больше ничего не росло.  В  некоторых  местах  можно
было  и  спуститься  к  воде.  Денис с Фиником там ловили рыбу,
можно было сделать баню, вид сильно напоминал место для бани на
Воньге, но как-то спустили  на  тормозах  эту  полезную  затею.
Вообще   расслабуха   там  была  полнейшая,  ничего  делать  не
хотелось, все отдыхали, кто как мог, спали там, блины ели себе.
   Кстати, оказался там черничник тоже  очень  даже  приличный,
все  как-то  без  проблем набрали по паре кружек ягод, варенье,
разумеется, натерли. Получился целый кан,  у  него  был  весьма
симпатичный  вид,  приятно посмотреть - стоит такой кан, полный
варенья, он горд  собой  и  уверенно  смотрит  в  будущее,  это
неудивительно, ведь восемь человек не могут его сожрать быстро,
в  два-три  дня, тем более, что открыта еще банка сгущенки; наш
кан чувствует себя прекрасно, он полон сил, он долговечен,  его
не  съедят.  Теоретически. Но преимущество практики над теорией
заключается  в  ее  неожиданных   ходах.   Это   нам   блестяще
продемонстрировала   группа   безответственных   товарищей,   в
основном представленная Даниловым А.Н. и Фиониным Д.А.  Ну  кто
мог  предположить  такой печальный конец кана с черникой? После
блинов прошел-то всего какой-то часок, как уже  нашлись  убийцы
всего светлого, которые сели со своими огромными ложками с двух
сторон  кана  и  прикончили  его.  Это, разумеется, безобразие,
поступок,  недостойный   честного   туриста   и   заслуживающий
всяческого,  и  немедленного,  общественного порицания. Однако,
как отмечалось выше, в тот день была чудовищная  расслабуха,  и
поражающей  воображение  иллюстрацией тому служит тот факт, что
всем (ну, в  крайнем  случае,  кроме  Ксени)  было  все  равно.
Честное  слово,  никто  ведь  даже  не  отреагировал подобающим
образом. Мы вели себя до смешного глупо. Вот ведь. Бывают такие
странные дни.
   Еще стоянка  интересна  обилием  муравьев.  Муравейники  там
повсюду, они умело разбросаны по всему лесу и замаскированы. Из
них  по  всем  направлениям  расползаются  муравьи. Муравьи там
крупные,  толстые,  деловитые.  Они  ползают  везде.  Создается
впечатление,  что  многочисленные тропы, идущие, как правило, в
никуда, протоптаны именно муравьями.
   Когда мы еще спали, где-то в районе половины десятого  утра,
на  берег на мысу выбралась какая-то совершенно безумная группа
членов Тайной Лиги Ранопросыпающихся, кажется, было у  них  два
катамарана.  Эти странные люди быстро выгрузились на берег, но,
по счастью, их спугнули муравьи, катамараны немедленно  сплыли.
Это как привидение - только что было тут, как его уже нет.
   А  тем  временем дождь начинал подготовку к своему звездному
часу. Он периодически приходил и наводил шороху. Но  он  всегда
знал меру и умел вовремя закончиться. Таким образом, даже он не
отравил  нам  дневки,  и  мы  отдохнули,  в общем, кто как мог.
Ченцов вот дно байдарки резиной  оклеивал.  Некоторые  способны
найти  себе  удивительные  развлечения, я просто поражаюсь. Кто
спит, кто природой наслаждается, кто варенье ест,  как  свинья,
все  тихо-мирно  отдыхают  -  и  только Ченцов, весь измазанный
клеем   "Умелец",   скачет,   как   последний   умелец,   среди
муравейников и машет ножницами, резиной, обреченными тюбиками с
клеем...  Мало  того,  что  он  портит тем самым пейзаж, он еще
постоянно просит всех ему помочь.  Пожалуй,  это  единственное,
что было плохим на дневке на озере Муезере.

                                    Moral level: 10 (Highest).



   План 6  августа  диктовал  нам  необходимость  добраться  до
следующего  озера под кодовым названием Юляозеро. Необходимость
эта  была  обусловлена  записью  в  отчете,  гласящей,  что  до
Юляозера  мест  для стоянки нет. Сначала, правда, потребовалось
добраться до  этих  мест,  где  мест  для  стоянки  нет,  иными
словами, выбраться с Муезера. Это оказалось не таким уж простым
делом.  Ветер,  который  по  морю  гуляет,  за  ночь не стих, и
волнение, поднятое им, почему-то не убавилось.
   Не слишком-то приятно выходить в  такое  волнение,  особенно
после   дневки.   Некоторые  боязливые  члены  нашего  храброго
коллектива, то есть Фионин, перетащили свою байдарку на другую,
подветренную, сторону  мыса.  Они  грузились  там.  Это,  стоит
заметить,  вряд  ли  так  уж  помогло им в труде, как-никак они
вышли в  море  позже  всех.  Остальные,  храбрые  члены  нашего
храброго  коллектива,  составляющие,  так  сказать, его основу,
грузились там, куда их позавчера принесла судьба. На камнях, на
волнах, решительно и смело. Потом мы так же решительно и  смело
ждали,  пока выйдут отстающие. Скучать не пришлось, пришлось из
последних  сил  воевать  с  волнами  и  следить,  как   бы   не
повернуться  к  ним  бортом  да  не  набрать  воды. А волны все
норовили ударить именно вбок с тем,  чтобы  нагадить  побольше.
Это  настоящее  искусство  -  не  черпнуть воды от какой-нибудь
каверзной волны при том, что курс лежит  перпендикулярно  дутию
ветра  и  плытию  волн.  Еще, между прочим, приходится в это же
самое время не плыть вперед, а стоять на месте,  поджидая  тех,
кто  только выходит со стоянки. Тяжело. Забавно только смотреть
на берег и представлять себе  некого  гипотетического  туриста,
который перевернулся и хочет выбраться. Бедный. Но мы проплыли,
конечно,   некуда  деваться.  Интересно  оказалось  повернуться
кормой к волне; это удалось,  когда  после  другого,  большого,
мыса  направление ветра несколько поменялось, и можно было идти
на волне скорее попутной, чем боковой. То раньше волна хлестала
в основном в нос, и вся вода, естественно, попадала ко мне,  то
есть  на  меня,  или же нам било в борт, и тогда мы оба хватали
свою скромную порцию счастья, а тут вдруг, как в сказке,  волны
пошли  в корму и только немножко вбок, и нас просто так понесло
себе вперед, как будто и  не  штормит.  Через  некоторое  время
оказалось  гораздо  более  интересно  мне  повернуться  носом к
волнам. Причем байдарка-то шла кормой  к  волне,  нос  был  мой
собственный.  После  нескольких минут спокойствия вид на волны,
по которым нас несет, явил собой  душераздирающее  зрелище.  Не
девятый вал, конечно, но уж второй-то с половиной, видимо, был.
   Потом  была плотина, потом тростнички, потом - пороги. Отчет
гласит: "пороги несложные,  всего  их  три".  Он,  по  крупному
счету,  прав,  но  однако  же  к перекусу вода у нас в Пельмене
была, и ее уровень наводил на мысли  о  вычерпывании.  Я-то  не
люблю,  когда  меня  наводят  на  мысли, а вот Данилов скоро на
мысли навелся и запряг меня вычерпывать воду.
   Перекус  был  на  левом  берегу,  в  тростниках  и  в  осоке
преимущественно.    Оказалось   возможным,   однако,   развести
костерок, и, воспользовавшись этим, известный  обществу  бандит
Ченцов  подстроил  безобразную  акцию  уничтожения коробка моих
спичек. Он их заблаговременно промочил (и то был уже второй раз
за поход), а тут  сделал  вид,  что  пытается  их  "подсушить".
Результат,  насколько  я  понимаю,  превзошел все его ожидания.
Данилов с подачи Ченцова  неловко  повернулся,  и  мои  любимые
спички  погибли.  А Ченцов смеялся. Плохо, когда в поход с вами
идут люди откровенно грубые, беспринципные,  бессердечные,  для
которых нет ничего святого. А Фионин выложил на перекусе мокрые
сухари. Так-то.
   После перекуса река пошла медленная и скучноватая; берег чем
дальше,  тем  больше  мрачнел за счет болотистости берегов, лес
отодвинулся дальше  и  приобрел  вид  леса-манифестанта  против
атомной  войны.  Я уж не знаю, что с ним случилось, но смотреть
на него было несколько неприятно  -  одни  голые  стволы  среди
бледненькой  травы, кустов нет, зверей нет, полезных ископаемых
нет. Потом лес одумался, похорошел,  придвинулся,  потом  опять
раздумался  (подурнел,  отодвинулся),  короче,  так  и вел себя
кое-как. Тоска одна. Болотная. Боевого настроения, однако,  эта
береговая тоска не испортила, потому что погода была хорошая, с
облаками,  и  километры, которые обещали завершиться нормальным
берегом, благополучно и без неприятностей проплывали мимо.  Еще
мимо  проплыл  некий  дядька  на  резиновой  лодке с бородой. В
смысле, дядька с бородой. А лодка без бороды. Лодка с  дядькой,
понимаете,  да?  А дядька с бородой. И с удочками. Возможно, он
рыбак. Бородатый. Да.
   К вечеру выплыли на Юляозеро и почти сразу встали на  правом
берегу.  К  воде  там  спускаются  под хорошим углом гигантские
черные плиты. Их поверхность  можно  условно  поделить  на  две
части.  Первая,  поменьше, покрыта печальным хиленьким мхом или
вообще ничем не покрыта и честно  являет  собой  часть  неживой
природы.   Вторая,   побольше,   пестрит   гордыми  наскальными
надписями  типа  "Москва  07.07.94"  или  "Тула   Ксш   "БОБрЫ"
7.7.1994" или там "КСППОГОуШ "Глупый пингвин" г. Зачуйск 1994".
Еще  сверху над всем этим безобразием стоит деревянный человек,
выполненный достаточно прилично, если не обращать  внимание  на
две  кривые  палки  по  сторонам  от  его  головы  и  странную,
несколько двусмысленную надпись снизу на  камнях:  "Рога  наши.
КПП  (или,  возможно,  КПЗ) Vikings" Написано, кстати, масляной
краской, которую, очевидно,  славные  vikings  тащат  с  собой.
Короче,  на  той  стоянке,  если  поискать,  можно найти немало
занятных следов пребывания здесь первобытного человека. Стоянка
первобытного человека, другими словами.
   Как выяснилось довольно  скоро,  стоянка  эта  не  такая  уж
блестящая.  Камни  камнями,  но  вокруг-то сплошное болото. А в
болоте живут, образно говоря, мошки. А едят-то они,  собственно
всех,  кто  подвернется.  Мы  подвернулись 6 августа. Мы еще не
успели поставить палатки, как мошки этот  момент  прочухали  и,
стуча  зубами,  полетели  к  нам ужинать. Мошки побольше, мошки
поменьше, плюс к этому  комары,  без  которых  вообще,  видимо,
никакое  торжество  не  обходится,  плюс  к  этому еще какие-то
сумасшедшие, неясно где живущие в этом  болоте,  давно  уже  по
идее обязанные загнуться без солнца слепни. Хатиевичи.
   Погода  и  тут  решила  помочь нам. Сделала она это, правда,
несколько  специфично  -   небо   совсем   закрылось   тучками,
похолодало,  и  пошел  мелкий  дождик.  Слепни,  действительно,
отвалили. По крупному счету, дождик был нормальный - он  и  сам
не  испортил вечер, и не дал его испортить мошкам. Тогда Фионин
второй раз поджарил рыбу.
   Где-то через час после нас к стоянке подплыли три каяка. Эти
каякеры оказались людьми бывалыми и, кроме того,  героическими.
Они  сделали  за  день полтора наших предыдущих, выгрузившись с
утра на автомосту перед Лестницей. Соответственно,  они  прошли
порожки  до  Лестницы,  саму  Лестницу,  все  Муезеро и еще всю
длинную и скорбную протоку между озерами. Они  встали  там  же,
около  нас.  Совсем вечером мы еще посидели с ними около костра
под дождем,  попили  их  чай  в  пакетиках,  хорошо,  то  есть,
посидели.  Мне  понравилось. Приятно обуть кого-нибудь на чай в
пакетиках среди дождя.
   И уж совсем-совсем вечером,  когда  половина  населения  уже
ушла  спать,  дождик  закончился,  небо на горизонте снова дало
просвет и показало  нам  весьма  красивый  закат.  Данилов  его
снимал.  Тоже  достаточно  забавное  зрелище. Казалось бы, есть
закат, есть фотоаппарат, взял и снял. Так нет, он долго  ходил,
что-то   измерял   (потом   оказалось,  что  результаты  долгих
измерений первоначальным предположениям полностью соответствуют
- зачем, спрашивается, тогда измерять?), что-то все настраивал,
место на площадке искал, деревянного бедолагу  этого  с  чужими
рогами  всего  облазил,  дрын себе нашел, чтобы с него, значит,
фотографировать,  долго  строил  установку...  Это  все,  между
прочим,  под  вновь  воспрянувшей  духом  мошкой. Непростое это
дело, а со стороны очень смешно выглядит.  Смех  сразу  прошел,
когда  мы забрались в палатку и попробовали убить внутри мошек.
Столько мошек в одной палатке я раньше не видел.  Господи,  как
же спать-то теперь?

                                      Moral level: 6 (Normal).



   Проснувшись  рано  утром,  я  все  же  решил  разобраться  с
мошками.  Конечно, можно было просто сложить палатку и так всех
их замучить, но я хотел отомстить им поодиночке. Сначала  я  не
считал, скольких победил, но мне это быстро наскучило, и я стал
считать.  Лучше  бы я этого не делал. Их оказалось 332 особи. Я
до сих пор чувствую себя не очень комфортно. Не то,  чтобы  мне
снились  их  предсмертные вопли, а просто я хорошо представляю,
как они все вместе кусали меня ночью, и мне не по себе.
   Утро выдалось туманное, вечерний  просвет  снесло,  но  были
надежды  на  новые  просветы.  Хорошо,  что  они  так  блестяще
оправдались. Выходили мы уже, насколько я помню, по солнцу.
   Мы   7   августа   праздновали   Наташин   день    рождения,
соответственно  ходовой  день  был  коротенький,  по озерам, по
хорошей погоде, неинтересный, но приятный. Волнения  на  озерах
не  было,  берега  то и дело попадались замечательные, все было
нормально  и  моменту  соответствовало.  Особенно  хороший  вид
открылся на озеро под названием Ригорека; само озеро вытянуто и
имеет  очень  даже  приличные, лесистые берега, а мы проплыли с
краю от него и поперек, получив такую милую панораму озера.  Из
Юляозера  в  следующее,  Алозеро,  можно проплыть либо по реке,
сделав  порядочный  крюк,  либо  по  мелкой  и  неизвестно  где
находящейся  протоке.  Те  каякеры,  что  стояли  с нами, пошли
искать ее, нашли, проводили даже каяки, и  в  итоге  сбились  с
курса  -  их  понесло  по  уже  нашему пути обратно в Юляозеро.
Только мы их спасли, мы дали им правильные рекомендации.
   Место, где мы  хотели  было  встать,  оказалось  уже  совсем
болотом,  и местная мафия мошек была там сильной и влиятельной,
как нигде до того. В поисках лучшей жизни мы плавали еще час  -
вперед,  назад,  на  другой берег Алозера и обратно. В итоге мы
выбрали место рядом с деревней, которая по  странному  стечению
обстоятельств тоже называется Ригорека. Прямо как озеро. Бывают
же  такие  удивительные совпадения! Палатки поставили на поляне
немного не доходя  до  деревни  и  только  тогда  уже  устроили
праздничный, насколько позволяли ресурсы, обед.
   Потом   сходили   в  деревню.  Деревня  Ригорека,  очевидно,
переживает не лучшие времена. Причем уже давно. В ней никто  не
живет.   Уже   тоже  давно.  В  единственной  избе,  боле-менее
пригодной для того, чтобы там  переночевать,  все  стены  давно
изрезаны  нетерпеливыми  туристами;  наиболее  старые  надписи,
которые я  видел,  датированы  1974  годом,  возможно,  есть  и
древние  надписи,  но я их не видал. Деревня нежилая со времени
прекращения сплава леса по Охте, а  отчет  говорит,  что  сплав
прекратился  в  1968  году.  Я  не представляю себе, как вообще
можно сплавлять лес по Охте, - по озерам, по порогам,  наверно,
кто-то  шибко  грамотный  это  затеял, кто-нибудь типа Ченцова.
Вот. Деревня вообще-то не деревня, три, от  силы  четыре  избы.
Крыши  везде  провалены.  У  нас  около  костра валялись старые
доски, их какой-то доброхот безмозглый  притащил,  с  ними  все
равно  ничего  нельзя  сделать  по той простой причине, что они
гнилые насквозь. Вся  деревня  заросла  травой  в  человеческий
рост,  но смелые туристы протоптали там свои дорожки. Вообще на
маршруте  очень  много  туристов,  в  любом  нормальном   месте
стоянки, кострища, повсюду натоптаны дорожки, написаны памятные
слова  и  набросаны  разнообразные  следы деятельности людей. А
если стоять на одном месте в часы пик, все они проплывают мимо,
весьма гордые собой.
   Там, у Ригореки, мимо проплыло просто  несметное  количество
групп,  и  почти  все были заметно горды собой. Ужасно надоели.
Катамараны, байдарки, с детьми, с собаками,  с  шумными  весело
перекликающимися  друзьями  и  родственниками,  орут, суетятся,
лают, веслами машут, кошмар какой-то. Все они,  видно,  считают
себя  бравыми  туристами,  которые  вот  не боятся плыть, когда
кто-то  другой  стоит.  Одни  сплывут   -   другие   немедленно
приплывут, поплавают, покричат, сплывут. Приплывут следующие. И
так весь день. Не речка у черта на рогах, а проспект Маркса.
   Мы  же  вечером  в  большинстве  своем  клеились. Фионин вот
баллоны  клеил.  Как  можно  продрать  баллоны?  Фионин  умеет.
Поэтому  он их клеил, а еще они с Ченцовым подрались баллонами.
Откровенно безобразное зрелище. Мирная поляна, покрытая зеленой
травкой, залитая солнечным  светом,  такая  добрая  идиллия,  и
вдруг она нарушается совершенно противоположной, леденящей душу
картиной:  по всей поляне скачут два... э... так скажем, друга,
издают страшные крики, годящиеся в позывные любому ниндзя, и  с
трудом  машут  четырехметровыми  толстыми резиновыми сосисками,
стремясь поразить друг друга.  Победила  неожиданно  дружба,  и
Фионин опять стал клеиться.
   Данилов  тоже  клеился,  -  вся наша байдарка безбожно текла
непонятно сквозь что. На всякий случай Данилов  проливал  клеем
каждый  раз все, что плохо выглядит, на следующий день Пельмень
тек по-прежнему, и Данилов  снова  клеился.  Лебедь  тем  более
клеился.  Правда, настоящего повода для этого у него не было (у
единственного за весь поход), но зато  было  желание  (также  у
единственного  за  весь  поход), а ведь это главное. Поэтому он
клеился для профилактики.
   Ремонтные  работы  протекали   в   экстремальных   условиях,
поскольку  основу  всей  стоянки  составляла безграничная армия
мошек. Имя им - даже не легион, скорее им имя  -  мерзкая  туча
мошкары.  Питаются  мошки,  если  кто  не  знает, нами, поэтому
стоянка со временем  сделалась  совершенно  невыносимой.  Мошка
была везде. Если кто шел к палатке, мошка вилась около палатки,
если  кто  рубил  дрова  - дрова были с мошкой, если кто одевал
накошмарник -  мошка  была  уже  там.  Я  точно  знаю  -  самый
последний,  самый безнадежный Greenpeace там одурел бы, потерял
бы человеческий вид и стал бы орать, ругаться и кидать в  мошек
сапогами.  Мы  одели  накошмарники, завернулись в штормовки (по
солнцу  и  жаре),  намазались  отравой,  кто  сколько  мог,  мы
совершенно  измотались нравственно, то есть разболтали себе все
нервы, но мы не потеряли человеческий вид и не стали кидаться в
мошек сапогами.
   Те, кто заклеивал  свои  плавсредства,  ощутили  присутствие
мошки  на  стоянке  более  всех,  им повезло не так сильно, как
остальным,  их  покусало  чуть  больше  мошек,   ну,   конечно,
ненамного,   так,   тысячи   на   полторы.  Этот  сам  по  себе
непримечательный    факт,    однако,    привел     к     такому
антиобщественному  явлению,  как крики при проклейке. Эти крики
были ужасны. Просто безумны. То и дело кто-либо  из  работающих
вдруг   громко   страшным   голосом  орал:  "Уйди!!!"  или  еще
"Уйдите!!!" или даже просто "А!!!! А-а!!"  Все  сидящие  вокруг
немедленно   испуганно   вздрагивали   и   на  некоторое  время
отключались, чего нельзя сказать обо всех вокруг  летающих.  Те
только  веселились  и продолжали немилосердно кусаться, вызывая
новые крики. То и дело наивные ремонтники грустно  приходили  к
костру  и  потерянно,  без  всякой надежды, совали туда кустики
можжевельника.   Бедный    можжевельник    трещал    и    слабо
сопротивлялся,  выпуская  бледные  облачка  дыма.  Потом кто-то
проговорился сдуру, что можжевельник для дыма и сжигают, он это
понял и совсем перестал выпускать свой чахленький дымок. Тем не
менее его жгли в не меньших количествах, а потом  с  полученным
дымом  бежали,  как  дураки,  к  байдаркам. Пару раз Данилов не
выдерживал  и,  издавая  наиболее  дикие  вопли,  вскакивал   и
быстро-быстро убегал в направлении конца маршрута. Тем не менее
он   всегда   возвращался,   видимо,   чувство  ответственности
приводило его неизбежно к дальнейшему ремонту байдарки.
   Одновременно с  проклейкой  все  занимались  кто  чем,  так,
Фионин  ловил  рыбу,  а  Ченцов  с Даниловым умудрились еще час
просидеть над описанием и картой в попытках подкроить  маршрут,
но   так  ничего  и  не  добились.  Скорее  всего,  они  просто
изначально бесполезно проводили время, спасаясь от мошки в дыму
костра. А мошки между тем становилось все больше. У  Финика  от
нее,  видимо,  чуток  съехала крыша, и он полез в холодную воду
купаться, после чего уже совсем сбрендил и стал всем настойчиво
рассказывать, что вот чистого меньше кусают.  Все  роптали  как
могли,  подтверждая правоту Лебедя, который еще в начале похода
провозгласил "доктрину Лебедя",  согласно  которой  все  должны
желать  наступления  ветров  и  морозов, и побыстрее, до полной
победы. Весь вечер только об этом и мечтали. С  заходом  солнца
мошки стало поменьше, а когда стали ложиться, у нас с Даниловым
открылся  второй  за  день,  уже локальный, праздник. В палатке
почти не было мошек. Все-таки так нельзя жить,  это  не  отдых,
это  скорее  бессмысленная и бесконечная борьба. Господи, пусть
будет холодно!
                                        Moral level:
                                            Утром: 7 (Normal);
                                             Вечером: 2 (Low).




   Сбылось. Блин.



   Что-то холодновато  сегодня.  Даже  слишком,  я  бы  сказал,
холодновато. Мерзкая какая-то погода, гадкая. Небо все в тучах,
ветер  противный,  волнение наблюдается явно недоброе, я уж про
температуру и не говорю. На том самом  месте,  где  вчера  была
солнечная  совершенно ровная гладь, волны откуда-то серые, тучи
тоже серые везде, все вокруг серое и везде.  Ветер,  опять  же,
холодный.  Плохо,  в  общем.  Ну,  что  ж делать, идти надо. Не
хочется, а надо. Но, на  самом  деле,  не  хочется.  Погода  не
фонтан  потому  что.  Но  надо.  Дождя  вроде  пока нет, решили
выходить. Кроме того,  уже  неоднократно  получалось  так,  что
непогоду  проносило  мимо  нас,  хотя положение вроде бы было и
хуже. Так что и надежда на лучшее была, и не было особых причин
не выходить. Собственно, чтобы не  выходить,  даже  вопроса  не
возникало.  Ну  подумаешь,  пасмурно. Ну неприятно, конечно. То
все к утру просветы хоть были, а то вот нет. Да мерзкая погода,
что там говорить. Но мошек и  вправду  нет.  Совсем.  Хоть  это
радует.
   Собрались  довольно  скоро. Вышли. К этому моменту как раз и
дождик пошел. Да и ветер  усилился.  Волнение,  соответственно,
обрадованно  усилилось  также. И дождик, прямо скажем, мерзкий.
Мелкий, зараза, но явно обложной. У  нас  уже  были  дожди,  но
этот-то  обложной. И поэтому какой-то особенно мерзкий. Гадкий.
И небо серое. Тут у нас появилась мысль, что  неплохо  бы  было
сегодня  вообще  не  выходить.  Но  ведь  надо. И все равно уже
погрузились.
   Ну погребли себе, все озабоченные  такие,  настроения  ни  у
кого  особенного  нет,  и  еще,  между  прочим, погода мерзкая.
Дождик идет, волнение там, тучки  сплошные,  серые.  Вчера  эти
места все хотелось на пленку заснять, да на цветную желательно,
вид  был  прекрасный  - солнце, вода гладкая-гладкая, лес в ней
отражался. Сегодня  снимать  как-то  не  хочется.  Я  почему-то
совсем  этому  не  удивляюсь.  Озеро  Алозеро  идет  сначала на
северо-запад, а потом резко поворачивает  под  прямым  углом  и
продолжается на северо-восток. Когда мы за этот угол завернули,
мы обнаружили там стоящую группу бездельников и еще значительно
более   сильное   волнение.   Бездельники  ужасно  обрадовались
бесплатному развлечению и все, как тараканы, высыпали на берег.
Что за интерес какой-то для недоразвитых, смотреть, как  другим
плохо.  Паразиты  они,  вот и все. Смотрят. А мы плывем себе. А
погода   плохая,   фу.   Сыпется   с   неба   морось   какая-то
малопривлекательная, и вообще. Ну то есть фу.
   Довольно  скоро  мы  добрались до плотины. Ее вроде бы сразу
видно. Она практически соединяет озера Алозеро  и  Щучье.  Где,
судя  по  всему,  щуки  водятся. В отчете написано: "...Плотина
представляет из себя ряжевую стенку, перегораживающую выход  из
озера;  в стенке два прохода: правый помельче, левый поглубже с
бревенчатым дном. За левым сливом через  10-15  метров  поперек
струи каменная гряда. Шивера за плотиной глубокая, мелкосидящие
камни   только   на   выходе..."  Грамматические  ошибки  здесь
исправлены, а ошибки по существу вообще трудноисправимы,  и  за
них  надо  убивать.  Еще  написано: "...Плотину и шиверу за ней
осматривать лучше с левой стороны..." Хотел бы я  взглянуть  на
того,  кто скажет, что их можно осматривать с правой стороны! С
левой, впрочем, это делать тоже приятного  мало.  Слишком  даже
мало.  Плотина  нам  сразу  не понравилась. После осмотра стало
очевидно, что необходима  проводка.  Это  по  такой-то  погоде,
когда  из  фартука  просто не хочется вылезать. И ничего нельзя
сделать  -  в  "ряжевой  стенке"  нет  "проходов   помельче   и
поглубже".  Там  даже  нет проходов помельче и помельче. Их там
вообще нет, понимаете?
   Пришлось проводить.  Наиболее  гордые  залезли  в  струю  по
колено  и  потащили  мимо  себя  байдарки,  другие, поскромнее,
кряхтя, ругаясь  и  брякая  веслами  потащились  через  высокие
блиндажи  по  левому  берегу  на  другую  сторону  плотины. Эти
строители плотин такие кретины, они, наверно, чувствовали,  что
сплав  кончится  не сегодня-завтра, и по реке пойдут туристы. В
предвкушении этого они понастроили на  всех  плотинах,  сколько
могли,   на  обоих  берегах  побольше  ряжевых  стенок,  всяких
баррикад  и  устрашающих  срубов,  напоминающих  старые  хорошо
укрепленные  форты, разве что без крыши. Да крыша - это лишнее,
а нагадить-то им и  без  того  удалось.  А  стены  высокие,  но
гнилые,   все   ненадежное,  да  еще  они  туда  камней  острых
понабросали, да больше, больше, да трава какая-то  инициативная
колючая  растет,  да  гвозди  отовсюду  и  штыри  старые ржавые
радостно торчат во все стороны, да весла еще эти,  черт  бы  их
подрал...   А  ну-ка  перелезь,  в  общем.  Ну  перелезли.  Для
догадливых: как вы думаете, что там нам потом было?  Правильно,
каменная  гряда поперек. А какой ширины? Да метров восемьдесят.
Так-то. А перед ней и вправду 10-15 метров воды, но обходить по
суше это надо по берегу залива, по скользким  камням,  теснимым
болотом,  так  что  там  и  мышь с трудом развернется. И не то,
чтобы залив был очень большой, но такой нормальный, уверенный в
себе заливчик,  с  камнями  посередине  (так,  чтобы  его  было
труднее переплыть), но глубокий и достаточно широкий, чуть-чуть
подается  назад, потом еще, насколько ему удается, влево, туда,
сюда; возможно даже,  что  в  других  обстоятельствах  на  него
приятно  посмотреть.  Ну  что,  бросили  там байдарки, пошли по
"левой стороне" смотреть.
   Было  на  что  посмотреть.  За  каменной,  извините,  грядой
началась шивера. Действительно, мелкосидящие камни у нее только
на выходе. Но выход начинается сразу же после входа, а на входе
у  нее,  как  ни крути, получается каменная гряда. Влево уходит
потайная протока, но в ней проблематично провести даже бумажный
кораблик, поэтому она выпала из рассмотрения.  По  основной  же
протоке  бумажный  кораблик  провести  несложно,  а  вот  байду
несколько  проблематично.  В  середине  там   есть   живописный
безобразный  слив  - вода входит в миниатюрное ущелье шириной в
лучшем случае с ширину байдарки, там бурлит, пенится, и  падает
вниз  на  камни  маленьким  водопадом.  Этого хватает для того,
чтобы провалить дно протоки под сливом на ощутимую глубину,  по
пояс  там  ниже слива будет наверняка. И с берега там проводить
нельзя, потому что берег  там  тоже  безобразный  -  над  водой
нависают  с  обеих  сторон полутораметровые стены, образованные
огромными камнями. Не то, чтоб там негде было развернуться,  но
там  негде  нормально  встать, чтобы проводить байдарку. Встать
можно сверху по течению и снизу, под сливом. Там сначала  Финик
стоял,  а  потом  и  Дапнилов. Под бурлящим сливом. Не стоит им
завидовать. Это нехорошо. Я не завидовал. Я также не  завидовал
и тем, кто поплыл через заливчик подгонять свою лодку к шивере.
Они  постоянно  (плывя  для  облегчения байдарки в одиночестве)
садились там на камни, и обрадованно прыгали  на  них,  пытаясь
сняться  с  них,  но не слезая в воду. Еще для этой благородной
цели они использовали весла. Они хватали весла, как  в  старину
их  предки  хватали  рогатины,  размахивались,  как  в бою, и с
ужасным грохотом и скрежетом что было  сил  долбали  веслами  в
соседние  камни. Камни, однако, держались молодцом и не сдавали
своих позиций. По ним, как в  шахте,  долбали  снова.  Так  что
веслам я тоже не завидовал.
   Тем,  кто  ходил  по  берегу,  тоже  повезло относительно. В
обнимку со  вторыми  веслами  (вот  кому  и  вправду  повезло),
постоянно  оскальзываясь  и  натыкаясь на деревья и собственных
бестолковых друзей, проклиная раздутый спасжилет и мокрую  юбку
на  фартук, дрожа от холода, уже не обращая внимание на морось,
которая упорно и постоянно сыпалась с неба, ругаясь просто  так
вообще  ни  о чем и думая, что жизнь прекрасна, если она жизнь,
мы прыгали туда-сюда  по  камням  в  робкой  надежде  спастись.
Спаслись мы только через два часа.
   Мы  потратили на плотину два часа, собираясь пройти ее минут
за двадцать в крайнем случае! А ходовой  день  только  начался.
Шансы  дойти  до  озера Лежево (где планировалось встать) резко
сократились. Однако настроение, начавшее было падать, незаметно
перешло ту грань, за которой оно теряет право так называться, и
мы  начали  неуклонно   скатываться   к   зашизеванию.   Погода
испугалась  и  добавила нам дождичку. Это было неосмотрительно.
На  первых  порах  это  охладило  нам  дух,  настроение   снова
появилось,  причем плохое. Но постоянная такая погода (мерзкая,
как отмечалось выше)  чревата  полным  зашизением  группы.  Это
стоит крепко запомнить всем злопыхателям.
   До  перекуса  мы  прошли  озеро  Щучье,  интересное  срубами
невыясненного назначения, стоящими посередине озера в воде. Еще
на том озере случилось непредвиденное: когда мы  прошли  дальше
от плотины метров на триста, нас настиг один добрый сюрприз. Он
имел  вид  шиверы,  впадающей  в  озеро  со стороны Алозера. Он
немножко заинтересовал нас. Очень может  быть,  что  настоящая,
основная  и  лучшая, плотина находится именно там и что в таком
случае  мы,  возможно,  проходили  черти-где.   Мы   не   стали
проверять.  Не  хватало нам еще вылезать в холод и дождь, чтобы
лазить и смотреть на другую  шиверу.  Нет,  мы  уже  достаточно
насмотрелись   на   такое   безобразие.   Тем  более  был  риск
дополнительно  испортить   настроение   в   случае,   если   мы
действительно  ошиблись.  И, наконец, из достопримечательностей
на озере Щучьем нам довелось увидеть еще  группу  туристов.  Ее
представляли   сумрачного  вида  дедушки,  в  накидках,  мокрых
шерстяных шапочках типа "мечта бомжа" и небритые. Они,  правда,
оказались  довольно общительными гражданами и радостно обсудили
с нами сложившуюся метеорологическую  ситуацию  (ну,  то  есть,
погоду);  мало  того,  они,  несмотря  на  свой  пиратский вид,
оказались людьми также явно приличными  и  с  плохо  скрываемым
удовольствием  посочувствовали  нам. С этого момента стоящие на
берегу группы начали  попадаться  нам  постоянно,  как-то  даже
неприлично  часто.  Многие  даже  не выходили на берег, они все
сидели себе в палатках, сухие и недовольные, и раздражали нас.
   После Щучьего начались перекаты, а после них открылся  порог
Немес.  В  отчете  говорится, что он, мол, сложный, да плюс еще
"очень красивый", да еще там хорошее место для тренировки,  где
якобы  можно  организовать  надежную  страховку.  Впрочем, я не
спорю, возможно, там  и  вправду  можно  организовать  надежную
страховку,  только  вряд  ли  кто этим занимается. Фионин пошел
Немес без просмотра. Вообще, надо сказать, Мурена с  Денисом  и
Фиником  шла  обычно  далеко  впереди остальных. Мурена сама по
себе полегче, осадка у нее была достаточно маленькая, во всяком
случае, по сравнению  с  Пельменями,  и,  главное,  гребли  они
постоянно  будь  здоров.  Боюсь,  что темп задавал Финик, а он,
известное дело, как начнет грести, так и уплывает  себе  вдаль.
Лучше  бы  Ченцов  все  время  уплывал,  ну, спокойней бы было,
приятней как-то. Так вот, Финик уплыл порядочно  вперед  и  там
увидел  Немес.  Основные  препятствия там за углом, Дмитрий наш
Александрович их поэтому, естественно, не  увидел,  решил,  что
порог   простой   и   простодушно   пошел  себе  вперед.  Порог
действительно оказался просто никакой (или я уже из-за дождя не
мог объективно  воспринимать  действительность),  так  что  ему
здорово  повезло.  Он  прошел  без  проблем.  Мы,  которые  его
задержать не успели, но которым было из-за дождя уже все равно,
посмеялись и отправились за ним. Проблем Немес и для  нас  всех
не  составил.  Только  Лебедь и Наталья вошли в порог как-то не
так, где-то там воткнулись в камни, их  Пельмень  развернуло  и
понесло   кормой   вперед.   Но  это  устраняется,  они  быстро
развернулись обратно и за поворот ушли уже как следует.
   Вскоре после Немеса у нас случился перекус. Мы даже не стали
вылезать на берег, поскольку, во-первых, все боле-менее сносные
места были уже заняты разнообразными бездельниками,  считающими
себя туристами, а во-вторых, не очень-то и хотелось вылезать по
холоду  из  байдарок.  Когда  все  вокруг  мокрое и холодное, в
байдарке странным образом создается некоторый микроклимат,  так
что  сидишь  не  в  холодной  луже, а в теплой. И это хорошо. А
когда  оттуда  приходится  вылезать,  оказывается,  что   ветер
снаружи  холодный,  поэтому  ничего  не  остается,  как  вконец
замерзнуть, что неприятно  и  посему  нежелательно.  Тем  более
противно  сознавать,  что  теплая,  ставшая  уже  родной, можно
сказать, сердцем согретая лужа на твоем посадочном месте в  это
время  только  что льдом не покрывается, иначе говоря, безбожно
стынет. Кто же в таких  условиях  хочет  выходить?  Так  вот  и
перекусывали, отрулили себе в какой-то заливчик, то ли это было
устье  притока, в общем, это неважно. Все счалились, зацепились
за траву, Ксеня порезала сыр, и еще щербет, и  конфеты  тоже...
Было  мало.  Мало  было.  Плохо.  Поэтому еще мы с горя сожрали
какую-то там заначенную на черный  день  кондитерскую  соломку,
еще одни конфеты, прочую гадость.
   Тут  дождь  решил,  что  это  много, и что мы позволяем себе
лишнего, и устроил себе праздник. От этого погода  превратилась
из  мерзкой  в  мерзейшую,  и  стало  неожиданно  неуютно.  А я
предупреждал уже, что такая погода чревата неприятностями.  Так
и  вышло.  Полное  зашизение  группы  состоялось  вскоре  после
перекуса, когда съеденные продукты потеряли свою поддерживающую
силу. Река стала спокойной, напрягаться на  препятствия  больше
не   потребовалось,   и   мы   зашизели.  Мы  хорошо  зашизели,
профессионально. Мы плыли под проливным дождем, насквозь мокрые
и уже  не  пытающиеся  сохранить  надежду  на  то,  что  мы  не
окоченеем,  с  отвращением  глядя на свои мокрые фартуки, среди
безобразных, как обычно, заболоченных берегов, мокрых,  однако,
больше  обычного, заросших травой и опять же неприлично мокрыми
деревьями, мы  пробивались  вперед  неуклонно,  как  миноносные
крейсера,  без  всяких мыслей вообще, и громко пели известную в
определенных кругах  маршевую  песню,  основной  смысл  которой
заключается  в словах из нее же: "Э, але, болюа-болюэ" Это, как
известно,  очень  древняя  песня  для   шизения,   с   хорошими
традициями, и мы ее пели.
   А  Фионин  тем  временем  медленно  уходил  под воду. У него
просто спустили  баллоны,  но  уж  зато  они  спустили  хорошо.
Поэтому постепенно вид у его байдарки становился все плачевнее.
К  вечеру  на  него  было  грустно  смотреть  - практически вся
свободная поверхность Мурены была в  воде.  Мурена  так  коряво
сделана,  что  80  процентов  ее площади поверхности может быть
залита водой, но она плывет. Как крокодил.  При  этом  она  еще
способна остаться относительно сухой внутри. Забавно, не правда
ли? Вот так он и плыл.
   Также  плачевнее  становился  вид еще и у берегов. В отчете,
опять-таки, этим  берегам  уделено  некоторое  внимание  -  там
написано,  что  стоянок  после  Немеса  и  до озера Лежево нет.
Пожалуй, так оно и есть.  А  на  Немесе,  хоть  об  этом  и  не
написано  ни  слова,  все  стоянки  безбожно заняты. Особенно в
дождливый день. Так что шли мы по таким вот тоскливым местам  и
радостно  пели грустные песни. А вот у погоды вид плачевнее уже
и не стал. Это,  впрочем,  не  так  уж  и  удивительно,  трудно
представить  себе  такое  явление,  как  ухудшение  той погоды.
Воображение нужно иметь воспаленное.
   Тем временем солнце, которого видно не было,  подкатилось  к
закату,  захотелось  уже  вставать.  Надежда  вставать на озере
сократилась до прямо смехотворно  мизерных  размеров.  Особенно
добивал  ее  тот  факт,  что  должен  быть еще приток слева, да
приток справа, да еще там притоки, а после них  еще  километров
пять-шесть  такого  вот дождливого праздника, и только тогда...
Искали место для стоянки. Но не  нашли  и  отправились  дальше.
Миновали  притоки.  После  чего  искали  место  Фионину поддуть
баллоны. Но не нашли и  такого  места.  И  отправились  дальше.
Вскоре,   в   виде   насмешки,  мы  узрели  место  стоянки,  но
традиционно занятое. Там стояли сразу несколько групп.  Вообще,
как  утверждают очевидцы, место было так себе, дурное, но и это
не прибавило нам счастья. Правда, там  обе  Мурены  высадились,
Ченцов  дал  Финику  насос,  и Финик поддул наконец свои борта.
Угроза вылавливания потонувшей Мурены немного поникла. Это была
наша первая в тот вечер, маленькая победа.
   Крупная победа состоялась чуть позже. Она  получилась  очень
для  нас  неожиданно, сама собой. Заключалась она в том, что мы
вдруг, явно не пройдя  пресловутые  5-6  километров,  вышли  на
финишную  прямую,  ведущую  к озеру Лежево. Некоторые, боящиеся
спугнуть неожиданно рухнувшее на нас счастье (как  вообще  мало
надо  для  счастья),  например, мы с Даниловым, еще не верили и
говорили, что это мираж,  дождливые  глюки,  но  все  оказалось
точно  -  до  озера  мы  доколупали.  Как случилось это - такая
задача по праву должна занимать  одно  из  ведущих  мест  среди
философских  казуистических  вопросов  и  великих неразгаданных
тайн природы, по сложности  решения  и  по  своей  нравственной
сущности  для нас эта проблема сопоставима разве что с явлением
нашего удачного вылезания из поезда на станции Сосновец.
   За Крупной Победой последовала также  Великая  Удача.  Такие
удачи не все даже способны сразу прочувствовать, они понимаются
только  потом,  в  перспективе  взгляда  на весь поход. Скажем,
Ченцов наверняка сразу не понял, что нам выпала Великая  Удача,
а  вот уже в Москве я с ним разговаривал, и он признал, что да,
повезло нам сильно, кто бы мог подумать. Короче, там  оказалась
стоянка.  Пустая.  Удобная. С сухими бревнами, дай Бог здоровья
тому, кто их там  набросал.  Высокая,  кроме  того.  Разве  что
подходы  к  воде там были дурные, мелкие и нездоровые. Но мы бы
согласились на гораздо более плохие. Нам было уже абсолютно все
равно. Лучше жить плохо, но жить. А эта стоянка  была  хорошая.
Высокая,  к  тому  же. А это оказалось очень важным, потому что
снизу, у воды, было очень  холодно  даже  по  тем  и  без  того
неблагоприятным  временам,  дули  бодрые  холодные  ветры сразу
сзади, с реки, и спереди, с озера, и жизнь там, внизу, у  воды,
окончательно  теряла  свой  смысл. А тем временем наверху, не у
воды, мы боролись с природой.  Все  ходили  туда-сюда,  мокрые,
лихорадочно трясущиеся и суетящиеся. Постепенно лагерь принимал
нормальный вид, разгорелся дым, встали косые палатки, появились
на  зависть остальным переодевшиеся в сухое и намокающие заново
друзья. Были и грустные исключения. Дикий Данилов, например, не
стал переодеваться, а пошел за  дровами  мокрый,  и  еще  ходил
черти-сколько, лес оказался насчет дров плохой, вероломный. Так
ведь ничего, пришел Данилов обратно, и даже с деревом. И как же
он там не замерз? Потом, впрочем, он переоделся.
   Мы,   разумеется,   лечились  в  тот  пасмурный  вечер.  Для
профилактики. Наташа вытащила  из  памяти  смертоносный  рецепт
зелья,  которое  должно  спасти человечество от простуды. Чтобы
его приготовить, пришлось погубить полкана  кипятка,  некоторую
ощутимую  часть  чайной  заварки  и  недопустимо много спирта и
меда. Все это пропало. Все это было смешано вместе  и  пропало.
Пить  такую  смесь  откровенно  не  хотелось.  Когда  же я себя
преодолел и, утешаясь надеждами  на  пользу  данного  снадобья,
разом выпил свою порцию, я сообразил, что поступил удачно в том
смысле,  что это надо пить исключительно разом. Иначе остальное
пропадет, потому  что  тот,  кто  его  раз  испробовал,  больше
никогда  в ближайшие полгода такой досадной ошибки не совершит.
Хотя очень может быть, что свое целебное действие эта  штука  и
оказала,  - во всяком случае, я потом не болел весь поход. Это,
по большому счету,  не  так  уж  и  удивительно,  ведь  следует
учитывать,  что  простудные  заболевания вызываются вирусами, а
какой  же  вирус  способен  противостоять   настолько   тяжелым
испытаниям? Они вымерли.
   Увидев,  что  нам не так уж и важно, какая происходит погода
(еще бы, сколько же можно беспокоиться  об  одном  и  том  же),
наконец  и  небо  позволило  себе  расслабиться  и показало нам
далеко-далеко  на  горизонте  просвет,  не  прекратив,  однако,
дождя.  Мы,  по-прежнему  заливаемые  дождем,  тихо радовались,
пугая рыб и лесных зверей, и беспечно рассказывали друг  другу,
что жизнь прекрасна.
   А  самым пиком дня стало наблюдавшееся нами где-то в десятом
часу удивительное явление проплывания мимо  группы,  состоящей,
видимо,  из  членов  Тайной  Лиги Поздно-Встающих-На-Стоянку. Я
думаю, что они опаснее встреченных  нами  ранее  членов  Тайной
Лиги  Ранопросыпающихся,  во  всяком  случае,  вид  у  них  был
откровенно антисоциальный. Хотя мы их неплохо поняли, и если бы
они решились встать рядом  с  нами,  мы  бы,  мне  кажется,  не
выгнали  бы их. То есть мне кажется, что мы бы их и не стали бы
выгонять, а что не выгнали бы, так это точно.  Будь  мы  на  их
месте,  нас бы никто не смог прогнать откуда бы то ни было. Они
явно хотели встать там, долго плавали себе, тормозили.  Но,  по
счастью, вставать так рано противоречит их Уставу, и они уплыли
дальше.  И  быстро  растворились в ночи. Странные какие-то. Вот
таким забавным и одновременно поучительным  случаем  закончился
день восьмого августа, который навеки останется в наших сердцах
как День Подвига.

                                         Moral level: 3 (Low).



   А  утро  неожиданно  выдалось  солнечное. Просветы, наконец,
пришли. И они принесли Солнце на своих, образно говоря, плечах.
Где ж они вчера, свиньи,  были?!  Но  хорошо,  что  они  вообще
удосужились прийти. После таких подвигов, как вчера, необходимо
оправиться  от  потерь  и восстановиться. Так что лучше поздно,
чем никогда, и солнце пришло, и было хорошо.
   Сделали дневку. (Она  все  равно  была  запланирована).  Это
отличие гордых и независимых людей - они стоят, кусаемые всякой
летучей гадостью, в хорошую погоду, когда все другие идут, даже
не   подозревая,  насколько  они  неоригинальны,  и,  напротив,
независимые люди идут, преодолевая дождь,  и  волны,  и  буран,
честно упираясь в трудности и смеясь над всеми другими, которые
стоят  и  пережидают непогоду. Им, гагарам, недоступно. Нам, не
гагарам, тяжело. Но зато у нас дневки хорошие.
   Плюс к солнцу был ветер, и мы довольно  быстро  перегородили
всю  поляну веревками, сколько было, и понавешали на них мокрых
вещей. Первую половину дня было совсем трудно продираться через
них, так все было кругом завешано. Потом мы привыкли.  Несмотря
на солнце, жарко-то не было, особенно у воды. Но это не мешало,
и  все  откровенно отдыхали и приводили себя в порядок. Фионин,
скажем, промочил палатку, соответственно они с Денисом ночевали
в мокрой палатке, а днем Финик ее сушил. Вид  был  потрясающий.
Все  вещи  ровным  слоем  валялись  перед палаткой - спальники,
пустые гермы, традиционно мокрые продукты,  они  сушились,  как
могли, а сама палатка стояла поднятой над землей, как на курьих
ножках.  Финик  спер  для  этих  целей от костра четыре полена,
которые, между прочим, ведь не он нарубил. И он пошел  с  этими
крадеными  дровами,  поднял дно палатки и подставил поленья под
углы.  Классный  вид  получился.  Первобытный.  Не  палатка,  а
гнездо. Так он сушил себе дно палатки.
   А Ченцов, разумеется, клеился. Да и Фионин тоже клеился. Они
разобрали  к чертовой бабушке свои Мурены и клеили, как обычно,
баллоны. Ченцов, как кладоискатель, часами ползал по баллону  и
прислушивался  к  своим  ощущениям.  Он  искал дырку. Ощущений,
понятное дело, не было никаких.  Разве  Ченцов  способен  найти
что-нибудь нужное? Но он, ко всеобщему удивлению, не сдавался и
продолжал  упорно  исследовать  поверхность  баллона. Под вечер
Ченцов,  мне  кажется,  просто  сроднился  со  своим  поддувным
бортом,  но  дырку  так  и  не  нашел. Ее нашел Денис, и за это
Ченцов надувал ему борта. Финик же к этому времени  решил,  что
высушил палатку, снял с нее костыли и пошел туда что-то клеить.
Конечно  же,  он  провонял  себе резиновым клеем всю палатку, и
если раньше они спали в мокрой палатке, то теперь им предстояло
сомнительное  во  многих  отношениях   удовольствие   спать   в
резиновой атмосфере. Наша байдарка тоже не без потерь перенесла
предыдущие  дни,  у  нее  были  дыры в шкуре, и в деке, и у нее
совершенно вырвались из деки некоторые веревочки, за которые  к
ней цеплялся фартук.
   С  фартуком  у  нас всегда были проблемы. Так, половина юбок
(то есть одна юбка) была безобразно маленькая. Как раз  к  этой
дневке  Данилов  заметил,  что  она совершенно не соответствует
фартуку,  и  надумал  ее  поменять.  На   мою,   которая   была
нормальная.   И   мы,  как  дураки,  бегали  вокруг  фартука  и
производили примерочные эксперименты. Они закончились явно не в
мою пользу, поскольку оказалось, что его  юбка,  хотя  и  очень
плохо,  но  все  же налезала на фартук спереди, и мы поменялись
юбками. С тех пор  я  все  время  испытывал  в  пути  некоторую
неприязнь  к  хозяину байдарки. А конкретно в те моменты, когда
я, выбиваясь из сил, пытался натянуть юбку, я испытывал скрытую
неприязнь и к Данилову тоже. У него-то всегда  была  нормальная
юбка. А заливало-то в основном меня. Но 9 августа я еще об этом
не знал, поэтому мы поменялись.
   Глядя  на  всеобщую  занятость, Лебедь тоже усердно принялся
клеиться. Хотя, насколько я понимаю, ему  это,  как  и  прежде,
было   не   слишком-то  нужно.  Но  ведь  есть  еще  туристская
солидарность.
   Крайне важным всеобщим делом на дневке также была  еда.  Еда
занимает  весьма большое, едва ли не главное место среди прочих
дел на дневке. Не стала  грустным  исключением  и  эта  дневка.
Запланированные  завтраки  и  обеды  бодро  сменялись  не менее
привлекательными блинами и грибами, в  целом,  веселье  шло  на
славу.  Блинов  было,  так  скажем, ограниченно много. Когда их
пекли, противень ставился над углями не на камни, а  на  дрова,
дрова  же  оказались сухими и нервными, и поэтому они постоянно
вспыхивали  и  горели,  мешая  нормальной  работе.  Поэтому  их
приходилось  постоянно заливать из кружки водой, основная часть
которой  попадала,  разумеется,  на  угли.  Угли  по  мере  сил
сопротивлялись,   орали,   шипели,   плевались  пеплом,  но  не
выдерживали и гасли.  Из  этой  ситуации  естественным  образом
возникали новые геморрои, связанные с разведением нового огня и
получением  новых  углей. И так постоянно. Забавно, но при этом
еще надо было печь  блины.  Чудесная  работа.  Редко  встретишь
такую.  Ее  с честью выполнили Ксеня и Лебедь. Ура. Страна, что
ни говори, должна бы знать своих героев.
   А чернику собирала Наталья. Это уж  вообще  был  героизм.  Я
никогда  бы не пошел в лес, чтобы набрать кан-другой черники на
всех. Ну действительно, разве так можно  -  ползаешь  по  всему
лесу,  расталкивая  комаров  накомарником, и собираешь по одной
несметные количества ягод, позабытый и брошенный всеми, а потом
приносишь эту  драгоценную  чернику  в  лагерь,  и  ее  съедает
какой-нибудь  Ченцов.  Это  же  какой  удар.  Так можно и с ума
сойти.  Но  Наталья  на  удивление  стойко   совершила   подвиг
собирания  ягод и даже как будто не расстроилась, когда их съел
Ченцов. Это удивительно, это достойно преклонения.
   Грибов тоже было много.  Некоторые,  кому  не  жалко  лишней
пленки,  фотографировали  их  со  всех сторон. Мне кажется, это
идиотизм второго  рода.  Из  каждого  похода  все  привозят  по
нескольку  фотографий,  на  которых  увековечены  их творческие
успехи - на клеенках накиданы  бесформенные  горки  благородных
грибов,  стоят  в  черных закопченных канах или в лучшем случае
россыпями насыпаны кучки  частично  подавленных  ягод,  грустно
вповалку лежат дохлые рыбы. Разумеется, каждый такой кадр - это
победа  человека  над  жадной  природой.  Встречаются  на таких
кадрах  и  раздражающие  воображение  кучи  блинов,  хотя   вот
фотографии  канов  с  супом  я  еще ни разу почему-то не видел.
Такая фотография - это тем более победа, но уже победа человека
над собственными продуктами. В любом случае  все  эти  кадры  -
несомненные  победы, они смотрятся гордо. Но это же не причина,
чтобы снимать  их  повсюду,  да  побольше.  Их  полно  в  любом
альбоме, и никогда нельзя сказать наверняка, если только это не
написано  рядом,  где  это снято и зачем. Где это снято, обычно
написано. Зачем - остается  загадкой.  Нередко  случается,  что
фотографируют  продукты  наловленные, но потом выброшенные. Это
ведь, по большому счету, уже неважно. Обычно  это  относится  к
рыбе  и  к  грибам.  По счастью, наши грибы тогда избежали этой
трагической судьбы.
   Но ведь трагическая судьба - это не такая простая штука,  уж
кого-нибудь  она  да обязательно постигнет, и она действительно
постигла  на  этот  раз   баранки.   Это   вышло   так.   Наши,
пельменьские,   многочисленные   баранки,  жили  без  потерь  в
полиэтиленовых пакетиках, но от скуки некоторые из них  изнутри
запотели.  Особенно  хамски  себя  вел  один недобитый пакетик.
Капельки внутри него уже скооперировались и приняли вид больших
капель, угрожающих сухому существованию  сушек.  Поэтому  когда
Ченцов сказал, чтобы мы достали на перекус сушки, я обрадовался
и  неосторожно  сказал,  что  да,  есть  у  нас один погибающий
пакетик. Неожиданно эту мысль уловил Фионин, и оказалось, что и
у него есть погибающий пакетик  сушек.  Пока  я  не  опомнился,
Финик побежал к своей палатке и принес этот пакетик. Всем сразу
стало  ясно,  что  сегодня  сушек  не  предвидится. Они были не
погибающие. Они были безнадежно  и  давно  мертвые,  причем  не
просто  так  погибшие, а безнадежно утонувшие. Они, как огурцы,
состояли на 98 процентов из воды. Настроение  у  всех,  однако,
приподнялось. Фионин предложил их поджарить в масле. Настроение
у всех поднялось еще больше. Тогда Фионин предложил их запечь с
вареньем,  и с сахаром, и с заварным кремом, и с этим, и с тем,
да побольше. Настроение  у  всех  совсем  поднялось,  так,  что
Фионину пришлось сдать позиции и вернуться к первому, настолько
же  бессмысленному,  но  зато  безвредному для целых продуктов,
варианту. Он сел жарить сушки.
   Зрелище было неплохое, но скоро оно почти всем наскучило,  и
толпа  постепенно  рассосалась с места события. Прошло полчаса.
Сушки дымились, но не сдавались и были такими же мокрыми, как и
прежде. Но только стали подгорать. Прошло еще пятнадцать минут.
Сушки сгорели. Прошло еще  минут  пять,  некоторые  из  горелых
сушек  просохли изнутри, и Финик пригласил всех принять участие
в очищении противня. Герои. Мы съели больше половины.  И  никто
не  умер.  Иногда  случаются  просто удивительные вещи. Так что
сушки не доконали нас.
   К вечеру нас доконали мошки, но это уже было  неоригинально.
Но  достаточно  противно.  С 7 августа не сравнить, конечно, но
тоже много. Но пережили как-то. Но вот пока  бегали  от  мошек,
наткнулись  вдруг  на  баню. Настоящая баня, хотя и плохонькая.
Некоторые даже помылись. Но там даже спуска  к  воде  не  было,
приходилось  каны  нагревать,  а  каны  нужны  на  кухне, а еда
гораздо важнее чистоты,  так  что  помылись-то  немногие.  Зато
многие  поели.  А  вечером был замечательный закат. По дороге к
бане располагался аккуратный  соснячок,  так  солнце  оранжевым
светом  било в эти сосны, и создавалась очень приятная картина.
Ну, в общем, и весь день получился очень  приятный,  во  всяком
случае, мы полностью высушились. И это главное.

                                       Moral level: 6 (Normal).



   А  сегодня  Финик  уничтожил  рис.  Это  у  него здорово так
получилось,  успешно.  Ченцов  завтрак  варил.  А   мы   только
собирались вылезать из палатки. Вдруг Ченцов кричит: "Финик, ты
что  с  рисом  сделал!?"  Все  тогда  уж  сразу  вылезли, пошли
смотреть. Ну что, ничего особенно и не сделал, испортил только.
Когда на первый день Мурена протекла, и все продукты  промокли,
рис  не  избежал  общей  участи.  Но  Фионин  оказался хитрей и
высушил его по мере возможности. Но рис,  как  выяснилось,  был
еще  хитрей,  и  высох  не  до конца. А потом, когда он, будучи
влажным, попал снова в родные свои молочные пакеты, он  получил
возможность  портиться  сколько душе угодно, потому что его уже
никто  не  контролировал.  И   рис   использовал   эту   редкую
возможность   полностью.   Из   четырех   пакетов   два  совсем
заплесневели и выглядели настолько неаппетитно, что их пришлось
выбросить. Но это значит, что запас продуктов,  о  необъятности
которого постоянно говорил Лебедь, сократился еще на две порции
завтраков.  Завтраков  стало еще на два меньше. Все радовались.
Ченцов тоже не унывал. Хотя это и странно, поскольку  это  ведь
его  будут  бить,  если  продуктов не хватит. Фионин же и будет
бить. Я ведь поэтому и радовался.  Наверно,  Ченцов  до  такого
поворота  темы  просто  не  додумался.  А надо бы. Наказания за
глупость не заставляют себя ждать.
   Такое наказание настигло Ченцова в то же  утро  и  заставило
нас  всех  стоять  на  волнах  и  ждать,  пока он, Ченцов А.А.,
подкачает свои борта. Вчера он, понимаете, бездельничал, причем
так долго, что даже успел собрать и разобрать свою  бестолковую
байду,  но  когда  дело  дошло  до того, чтобы сделать что-либо
полезное, а именно поддуть баллоны, его разломало. Трудно  было
бы  найти  более  неподходящий  момент.  Когда  же  все  быстро
погрузились, рассчитывая пройти  озеро  по  как  можно  меньшей
волне,  и  бодро  (для  быстроты)  вышли  на  продуваемое всеми
ветрами пространство, до этого тормоза неожиданно дошло, что на
сдутых  баллонах  он  может  и  не  пройти  озеро,   тогда   он
десантировался  на ближайшие камни и принялся надуваться. Волны
между  тем  использовали  дополнительное  время  и   вышли   на
качественно иной уровень.
   Озеро  Лежево  -  самое большое на маршруте. Его, конечно, с
Энгозером не сравнить, но это все же не  лужа  вокруг  дома,  и
волна  там  в  благоприятные  для этого момента может подняться
весьма приличная.  Дело  усугубляется  еще  и  тем,  что  озеро
идеально подходит для разгона ветра
- оно  явно  не замусорено островами и имеет простейшую форму -
вытянуто сверху вниз. То есть с  северо-запада  на  юго-восток.
Если  плыть  поперек, как делает большинство групп, озеро можно
пересечь за пару часов, а вдоль, видимо,  можно  плыть  годами,
если  ты тормоз типа того же Ченцова. Некоторые группы, далекие
от сомнительного счастья нести в своем составе таких  тормозов,
все  же  идут  туда,  тогда  в конце пути они выходят в Среднюю
Охту, по которой сваливаются, испытав дополнительные трудности,
в озеро Воронье. Нам это, очевидно, не грозило,  и  потому  нам
требовалось всего-то пересечь Лежево поперек.
   Как  и  следовало  ожидать,  волна,  которая  еще утром и не
помышляла о работе, незадолго до нашего выхода  спохватилась  и
стала резко усиливаться. С помощью Ченцова она успела разойтись
к  тому  времени,  как нас вынесло на большую воду. Так что нам
осталось  только  ободрять  себя  размышлениями  о   том,   что
рассекание  волн  способствует  увеличению  чистоты  байдарок и
экипажей. Ладно еще погода была вполне сносная.
   Путь по  Лежеву  делится  пополам  мысом  Всех  Уезжающих  с
Маслозера.  (Там  можно  свернуть на Маслозеро, где живут некие
железные    полумифические    фермеры,     которые     способны
транспортировать  всяких  нуждающихся,  куда им надо). Это одна
ходка. У мыса на устрашающего  вида  камнях  можно  постоять  и
отдохнуть,   если   это   кому-то   может  понравиться.  Дальше
открывается вид на лес, среди которого имеет место вытекание из
озера реки на озеро Воронье. Там я  лишний  раз  убедился,  что
друзья   мои   богатым   интеллектом,   увы,   не  страдают.  Я
единственный сразу увидел исток реки. Ровная полоска  леса  там
имела  очевидный минимум, но все расплылись кто куда, только не
прямо по курсу. Дмитрий Александрович вообще рванул резко влево
и сильно отдалился от коллектива. И только потом,  когда  стало
уж  совсем  очевидно,  что  я прав, все дружно скорее бросились
туда и даже не поблагодарили меня. Впрочем, я на это особенно и
не рассчитывал, от них  нельзя  ожидать  слишком  многого.  Тем
более, что мне стало как-то не до того.
   Дело  в том, что по Лежеву мы шли по нормальной погоде, небо
было по привычке засорено  кучевыми  облаками,  но  сквозь  них
изредка  даже  пробивалось  солнце. А вот когда мы подплывали к
плотине, - выходу из Лежева, -  и  уже  не  находились  в  зоне
влияния  волн,  вдруг оказалось, что нас вот-вот накроет тучами
настолько безобразного  цвета,  что  жизнь  сама  собой  как-то
показалась  откровенно  печальной  штукой.  Это даже были не то
чтобы тучи, а  скорее  единый  антитуристический  фронт  густой
серо-синей  окраски,  могучий  и  абсолютно  непрошибаемый.  Он
недвусмысленно пер на нас спереди, так что не  оставалось  даже
шансов уплыть от него.
   Следующим   номером   программы   снизу   было   Торосозеро,
удивительно мерзкое,  мелкое,  без  стоянок,  сплошь  затянутое
различной   тиной,   изъеденными  листьями  кувшинок  и  прочей
гадостью, битком набитое мертвыми  стволами  сосен,  на  ветках
которых  было  опять  же  понавешано  на удивление много тех же
отвратных водорослей и всякой другой дряни. Короче,  Торосозеро
оставляет   откровенно  гнусное  впечатление,  остается  только
радоваться, что оно такое маленькое. Однако часок-то  точно  мы
скоротали развлекаясь предложенными нам отвратительными видами.
Погодка  тем  временем подошла к концу, антитуристический фронт
накрыл нас и мог раздражать уже не только спереди, но и со всех
сторон сразу, стало холодно, неуютно и вообще поганенько.
   Торосозеро, к счастью, кончилось, и впереди нас  ждал  порог
Пебозерский, обозначенный вместе с Немесом как один из наиболее
сложных порогов похода. Перед ним по описанию живет средненькая
шивера  и  ряжевая  стенка.  Сам  порог,  опять же по описанию,
характеризуется относительно чистым сливом, правым плюгавеньким
рукавом,  забитым  камнями,  бревенчатыми  стенками  по  бокам,
быстрым течением и огромным бульником на выходе, который к тому
же  неясно,  где  и  обходить.  Гроза  все  никак не торопилась
разразиться, и мы прошли пару черти-чего такого,  что  можно  с
натяжкой принять за шиверы, а также мы прошли мимо бревен, явно
бывших когда-то стенкой.
   Наконец  мы  уткнулись  в порог. Там было все по описанию, -
правый  рукав,  бревенчатые  стены,  быстрое  течение  и,   как
выяснилось  вскоре,  бульник  на  выходе.  Он  был единственным
препятствием, но создавал устрашающего вида метровую волну  над
собой,  и  такая  же по виду бочка дислоцировалась чуть ниже по
течению, но справа. В итоге почти перекрывался  весь  выход  из
порога.   Эта   оптимистическая   картина  не  видна  от  места
зачаливания, так что ее первым увидел Данилов, который  отважно
пошел  по скользким бревнам сбоку от порога осматривать его. За
ним по ошибке пошел и я; мне очень надоело сидеть в луже,  и  я
решил   пройтись.   Я   моментально  замерз  до  околоминусовой
температуры, а на обратном пути еще поскользнулся и  провалился
в воду по колено, что тоже не прибавило бодрости. Еще мне очень
не  понравилось  то,  что  я  увидел,  хотя  Данилов и прокидал
камнями второе бурление и сказал, что там, наверное,  чисто.  Я
не  был  уверен,  что  нам  так  уж сильно повезло, но мы пошли
первыми проверять даниловские теоретические выводы. Тут как раз
и пошла гроза, и еще Лебедь обрадованно сказал, что  все  самые
гадкие  пороги  мы  всю жизнь проходили в проливной дождь. Я не
протестовал. Для вида я тоже порадовался и сделал даже какое-то
ценное замечание по этому поводу, но  на  самом  деле  мне  уже
ничего   не  хотелось,  разве  что  согреться.  Добрый  Данилов
недовольно заметил, что он против того,  чтобы  я  так  дрожал,
потому   что   якобы  Пельмень  слишком  раскачивается,  Ченцов
запоздало побежал смотреть, как проходится порог. (Он потом  по
своей   врожденной   неуклюжести   упал   там  в  воду).  Жизнь
продолжалась в привычном темпе. Порог проходится. Там и вправду
чисто, и мы все под проливным дождем его успешно прошли.
   Дождь прекратился, и мы отправились себе дальше.  Теперь  мы
шли в конце, было еще холоднее и мокрее, Фионин изредка бухтел,
что   порог   Пебозерский   должен   выходить   в  Пебозеро,  а
следовательно, то был не он, жизнь все еще продолжалась.
   Финик оказался прав. Так всегда - кто-то постоянно бухтит  о
грядущих  неприятностях, и все время хочется дать ему по башке,
а потом он вдруг оказывается  неожиданно  прав.  Наверное,  это
проявление   некоего  тайного  диалектического  закона  Правоты
Бухтящих  о  Неприятностях.  Порог  Пебозерский   действительно
выходит  в  озеро  и  интересен  своим  сходством с той поганой
ряжевой стенкой, которую мы полчаса осматривали  и  под  дождем
проходили.  Первые успели отрулить и свалили влево на коряги, а
нам там уже было тесновато, и нам крикнули: "Идите так  (читай:
проваливайте),  здесь негде встать!!!" Друзья, называется. Мы и
пошли. И с ходу крепко сели на риф на самом входе  в  порог.  А
они  там  стояли  на  приколе на своих корягах и радовались при
виде того, как нам по их милости тяжко  приходится  (потом  еще
Лебедю  пришлось  их  с этих коряг снимать). Я не помню, как мы
снялись, но все  же  снялись  кое-как,  соответственно  тут  же
влетели  на хорошей скорости в струю, беспомощно махая веслами,
потом нас еще крепко тряхнуло где-то пару  раз,  шкрябнуло  обо
что-то,  залило, качнуло, снова залило, и мы наконец вывалились
в  озеро  Пебозеро.  А  все  остальные  остались  грустить   за
поворотом.  Нам было уже лучше всех, но все равно не слишком-то
радостно, - мокрые, мерзнущие и  свирепые,  в  мокрых  раздутых
спасах,  как  в  уродливых  скафандрах,  мы злорадно прыгали по
камням вокруг порога и смотрели, где там фарватер, по  которому
могут  пойти  наши  недалекие друзья. Фарватер прослеживался не
везде.
   Сложнее  всего  дело  обстояло  с  камнем,  с  которого   мы
снимались на входе в порог. Это чудесный камень. Он так стоит в
отдалении,  будто  бы  вовсе  и  не  имеет отношения ни к каким
порогам, но однако он несомненно занимает весьма видное место в
обществе наиболее  коварных  камней  региона,  поскольку  стоит
вроде  еще  и  не  в пороге, зато ловит почти все плавсредства,
которые  в  порог  идут.  Когда-нибудь  потом,  разумеется,  он
доиграется,  и  лодки,  байды и катамараны совместными усилиями
сотрут его своими днищами в ноль, но этот  чудесный  камень  от
природы  непроходимо,  просто  патологически глуп, (я бы назвал
его Глупым камнем), понять такого  грозного  обстоятельства  он
просто  не  в  состоянии  и  с  дороги  убираться, насколько мы
заметили, не собирается. И мы там  сидели,  и  Финик  там  тоже
сидел,  а когда на прорыв пошел Ченцов, всем было ясно, что ему
мало что светит, разве что он по ошибке пойдет  не  туда,  куда
планирует, и тогда случайно пройдет порог.
   Чуда  не случилось, и Ченцов застрял на Глупом камне гораздо
крепче, чем все, так что было ясно  -  родственные  души  нашли
друг  друга.  Эпопея  прохождения  Ченцовым порога Пебозерского
весьма поучительна  и  интересна,  она  заслуживает  отдельного
описания  и  рассмотрения,  но  вот  лично  я  не хотел бы этим
подробно заниматься. Ченцовскую Мурену безнадежно развернуло на
Глупом камне, потом Ченцов  еще  пару  минут  злобно  скрежетал
веслами,  потом  он  вылез  по  пояс, потом поскрежетал зубами,
потом сразу провалился еще глубже, и Ксеня взяла весла и  пошла
вниз  по  порогу  пешком, а еще потом Ченцов схватил байдарку в
охапку и уволок ее на запасные пути,  то  есть  на  практически
непроходимый  пресловутый  правый  рукав,  а  Финик  пошел  ему
помогать,  а  Лебедь  с  Натальей  в  это  время  прошли  порог
практически  чисто,  а  Данилов  Алексей  Николаич  все  подряд
фотографировал, а Ченцов потом провалился в воду еще  несколько
раз,  в  общем,  когда  наконец  насквозь  мокрый  злой  Ченцов
выбрался с  любимой  байдаркой  в  Пебозеро  на  большую  воду,
спускался   вечер,   слева   радостно   валила   новая   группа
ультрафиолетовых туч, и все стояли и встречали его,  безнадежно
замерзшие, голодные и раздраженные.
   Спустя  десять минут мы уже стояли на песчаном берегу, Финик
с  Денисом  пытались  развести   костерок   из   абсолютно   не
предназначенных  для этого полусырых, грязных и мокрых веток то
ли  тополей,  то  ли  осин,  которые   накидал   там   какой-то
горе-дровосек,   из   вконец   разорванной   перекусной   сумки
лихорадочно доставали жалкие крохи еды, которые еще сухой утром
Ченцов соизволил выделить нам на поддержание сил, которое он  с
жестокой  иронией  назвал перекусом, Николаич зачем-то (видимо,
от холода) бегал и разгружал нашу байду, все  сосредоточенно  и
быстро   хаотично  двигались,  отдаленно  напоминая  дурдом  на
прогулке.
   Еще  через  пять  минут   костер   худо-бедно   дымил,   наш
многострадальный  Пельмень  валялся  на  песке распотрошенный и
брошеный,  как  большая  дохлая  рыба,   и   все,   сгрудившись
бесформенной  толпой  вокруг  дыма, озабоченно глядели в небо и
обсуждали сами с собой наши  перспективы  на  погоду  в  редких
перерывах  между бесплодными поисками ножика, якобы нужного для
нарезания перекуса, хотя  очевидно  было,  что  резать  там  по
большому счету нечего.
   Еще  через  две  минуты среди дыма мелькнул первый огонек, а
среди людей произошло  движение  к  своим  накидкам,  вызванное
преимущественно тем, что перспективы стали всем очевидны.
   Еще  через  восемь  секунд  пошел  дождь, и была буря, и был
ветер, и был гром, ну просто ой, ой. Потом  мы  еще  не  меньше
получаса  сосредоточенно  сушились,  грелись, ругались и грызли
свои  приблизительно  съедобные   конфеты.   Выдвигались   идеи
вставать  прямо  там,  но  тучи вновь ушли, пришли даже кусочки
синего неба, и эти идеи были с негодованием  отвергнуты  всеми.
Даже  автором,  хотя  я  и  не  помню точно, кто это был. Не я.
Наверное, то была мысль народная.
   Когда тучи ушли, оказалось, что еще, собственно, и не вечер,
и что можно еще плыть, и мы пошли снова  с  упорством  маньяков
вперед,  через кляксообразные озера Пебозеро и Хизиярви (причем
сложно точно сказать, где именно кончилось Пебозеро и началось,
так сказать, Хизиярви), мимо многочисленных абсолютно покинутых
(и одной не  совсем  покинутой)  деревень,  каждая  из  которых
больше  двух  коробок  домов  как  правило  не содержала (все с
замечательными названиями, к  примеру,  там  был  дом,  который
называется  Кангашнаволок), и мимо снова под солнцем получивших
цвет  деревьев,  кустов,  травы,  поганок,  обломанных  сучьев,
мусора, коряг...
   Приключения  продолжались.  В  итоге через часок мы подплыли
вплотную к озеру  Вороньему,  так  ни  разу  и  не  сбившись  с
московского графика, и стали искать там стоянку. Первые попытки
позорно  провалились. Мы облазили порядочные участки берега, но
нашли лишь указатель, который самодовольно говорил, что  справа
- страна   Духов,  а  слева  -  страна  Дураков.  Наверное,  ее
установил   какой-нибудь   дух    или    дурак.    Пограничник.
Общеизвестно,  что  на  озере Вороньем находится так называемый
остров  Добрых  Духов,  там  понатыкано  множество   деревянных
скульптур  и чего-то еще, оттуда-то и мог прийти дух. Дурак мог
прийти с любой стороны, это естественно  и  тоже  общеизвестно.
Они встретились и поставили указатель.
   Но  дураки  отхватили себе неплохую территорию; именно слева
мы  нашли  прекрасную  стоянку,  обезображенную  надписью  "Мыс
Уютный",  ровную,  с  дровами,  с  черникой,  с благоустроенным
очагом, даже с баней и коптильней, с хорошим причалом  и  видом
на  море.  Пока мы искали стоянку, тут как тут приперлись новые
тучи, стало опять неприятно, холодно, так что мы разгружались и
разбивали  лагерь  быстро,  не  тормозя.  Вот  мы  с  Даниловым
разгрузились  тогда  примерно  за  минуту,  и больше никогда не
разгружались быстрей, а поставились еще минут через десять.  Не
все,  конечно, могут не тормозя сделать работу качественно, так
что Ченцов расставил палатку прямо  под  наклонившимся  стволом
большой  сосны,  но  это  мелочи,  ничего  другого  и не стоило
ожидать.  Стоянка  была  отличная,  но  решили,   что   дневка,
запланированная   еще  в  Москве,  будет  отменена  по  причине
нецелесообразности.
   Ужин оказался отмечен новым слоном  -  Ксеня  достала  банку
абрикосового  джема,  а  Данилов ее съел. Я порой удивляюсь, до
чего он прожорлив. Почти как Фионин. Он схватил эту банку,  сел
с  ней  подальше  от  всех  и  быстро-быстро начал поедать джем
ложечкой. Когда кто-нибудь подходил, Данилов со стонами отдавал
немножко джема, но когда этот кто-нибудь  уходил,  он  снова  с
урчанием  набрасывался  на еду, и таким образом благодаря своей
близости к банке он один съел процентов семьдесят джема. Сердце
мое плакало, и мы с ним едва  не  подрались.  Столько  продукта
пропало!  Вечером  погода совсем испортилась, скоро стемнело, и
мы легли спать. Вот такие бывают боевые дни.

                                 Moral level: 5 (Satisfactory).



   Дорогие товарищи! От  имени  и  по  поручению  Правительства
Страны Добрых Духов и всего Добро-душного Народа мы вынуждены с
глубоким  прискорбием  огласить  всем тягостную весть. Сегодня,
одиннадцатого августа тысяча девятьсот девяносто  пятого  года,
приблизительно  в  четыре  часа  утра  по Вороньему времени, на
озере  Вороньем  после  тяжелой   и   продолжительной   болезни
скоропостижно скончалась Народная Утешительница всех угнетенных
и  вымокших  Хорошая  Погода. Добрые духи, непроходимые дураки,
все прогрессивное человечество понесли тяжелую утрату.  Хорошая
Погода   родилась   в   конце   июля...  отличалась  наилучшими
качествами...  тепло  и  солнечный  свет...  всегда  на   самые
ответственные  посты...  работа  с  туристами... болела почти с
рождения... тяжелый приступ восьмого августа... почти полностью
оправилась...  надеялись...  вновь  ухудшение...   надеялись...
Удар.  Непоправимой  утратой...  Безвременная  кончина  Хорошей
Погоды потрясла... возмущенные  туристы...  некому  заменить...
тепло...   моральные  качества...  солнечный  свет...  навсегда
останутся в наших сердцах.



   Мы одними из первых узнали о смерти хорошей погоды. Это было
немудрено.  Весь  день  с  утра  и  до   вечера   погода   была
смертельная,  даже, скажем прямо, убийственная. Очень плохо. Ну
очень плохо. Мама! Как нам плохо. А жить хочется. Безумные идеи
идти в такую погоду погибли сами собой прямо утром. Весь день и
холод собачий, и дождь идет не переставая, Лебедю вот  к  обеду
залило   палатку.  Все  ходят  туда-сюда  мокрые,  злые,  шурша
накидками и проклиная судьбу. Все вещи вокруг тоже  холодные  и
мокрые,  и  на  них постоянно налипают грязные сосновые иголки.
Костер с утра минут сорок никак не разводился, и  это  несмотря
на  то,  что  вокруг  стоянки  в  достаточном количестве есть и
береста, и лапник. И дров на этой стоянке сколько угодно,
- просто редкостное изобилие. Но все настолько мокрое, что  без
оргстекла  не  обошлись.  Солнца  и  света  день  совершенно не
принес, - все было беспросветно серым, и вид  на  озеро  только
удручал своей тоскливостью.
   У   всех   весь  день  все  нормальные  мысли  находились  в
кристаллическом состоянии по причине  мороза  (красного  носа).
Все   же   остальные   мысли  делились  условно  на  две  четко
разделяемые категории. Первая (героическая) - в  течение  всего
дня  -  "Если эта погода будет продолжаться и дальше, то что? И
как нам жить? И кто вообще пойдет дальше? Я пойду дальше?  Нет,
я в такую погоду не пойду. Ищи дурака". Вторая (прозаическая) -
примерно  после  пяти часов дня - "А ведь сегодня мы уже ничего
больше есть не будем". Эти мысли вызывали тоску и отчаяние.
   В пояснение к  первой,  героической,  следует  сказать,  что
впереди  по московской раскладке оставалось еще в лучшем случае
четыре ходовых дня (причем два ближайших - даупские  числа),  а
денисов  сволочной радиоприемник авторитетно заявил, что погода
портится окончательно и, судя по всему,  бесповоротно  на  всем
европейском  севере  (будьте  здоровы),  и  что  таких  могучих
циклонов сюда уже давно не приходило, и что вообще по  народным
приметам  какой  сегодня  день,  таким  и  будет все оставшееся
больное   лето.   Несложно   было   видеть,   что   день    был
отвратительным,  а следовательно, и от будущего не стоило ждать
ничего   мало-мальски   доброго.   Общее   настроение   неплохо
ассоциировалось с темой ободряющей песни "Дети юга".
   Комментарии  же  ко  второй, прозаической категории всеобщих
мыслей, вкратце таковы. Поскольку мы, руководствуясь инстинктом
самосохранения, в море не вышли,  была  дневка.  Дневка  обычно
характеризуется  отдыхом  и  едой.  И здесь еда была на должном
уровне - мы ели грибной суп, делали блины, все, кажется, только
кроме меня (потому что у  меня,  видимо,  лучше,  чем  у  всех,
развит  инстинкт  самосохранения), собирали чернику, и к блинам
было сделано не меньше обычного протертой черники, мы ели также
всю плановую еду с завтраком  и  ужином  (только  халву  Ченцов
зажал из-за своего злобного нрава), Фионин даже ловил рыбу (!!)
и  поймал  двух  селедок (потом их пришлось выбросить), короче,
питались мы хоть и  плохо,  но  не  хуже,  чем  обычно.  А  вот
отдыхать там было невозможно, и потому свободное время никак не
тратилось.  Соответственно  все  время  уходило  на  еду, и еда
закончилась гораздо быстрее ожидаемого. Часов в пять был съеден
ужин,  и  делать  стало  нечего.  Навалилась  тоска   по   еде,
захотелось повыть на луну.
   Луны,  к сожалению не было, ужин закончился непривычно рано,
а если б и поздно, все равно на небе были только  сплошь  серые
тучи  и  ничего  более.  Кто  смог  влезть  в  одну  палатку  -
отправились   тихо   петь    тоскливые    песни    про    дожди
преимущественно.  У  меня  оторвалась подошва от кроссовка, и я
побрел  его  реанимировать.  Наташа  и   Алексей   Владимирович
помогали  мне  морально, а также иногда заходил Ченцов, поэтому
кроссовок мой приобрел вид несколько пугающий, - с  него  почти
по  всему  периметру свисала разной длины бахрома от капроновых
ниток. Такие кроссовки - мечта любого индейского шамана, и если
я их когда-нибудь  кому-то  и  продам,  то  только  за  большие
деньги.
   Был  в  тот  день  и ужасный, зловещий момент - нам довелось
наблюдать,  как  в  дождь  поплыл  по  озеру  вдаль  член   уже
совершенно  дикой  и  внушающей  рефлекторный  ужас Тайной Лиги
Безумных Пловцов На Резиновых Лодках. Или это был  член  партии
соответствующих  пловцов.  Я  подозреваю,  что он в этой партии
только один, иначе в мире было  бы  слишком  много  сумасшедших
маньяков,   следовательно,  он  Председатель  этой  партии.  Он
проплыл  мимо  нашего  мыса,  мыса  Уютного,  если  так   можно
выразиться,  он  сурово  и  молча глянул на нас так, что у всех
душа ушла в пятки, и уплыл в серый  туман  на  своей  резиновой
неопределенного    цвета    лодке    с   каким-то   непонятного
происхождения спутником, свирепо глядящим из-под горы  барахла.
Мы  были  потрясены, и долго еще мы не могли забыть это ужасное
видение.
   В общем, такой вот грустный день, бессмысленный, заполненный
капающей  со  всех  окрестных  веток   водой   и   раздражающий
однообразным  затянутым моросью серым пейзажем озера Вороньего.
Единственное решение дня - уходить скорее с маршрута,  так  что
двигаться  завтра  по любой погоде, если только не будет дождя.
Остров Добрых Духов, видимо, пролетел, но уж тут не до жиру.  Я
хочу домой.

                                     Moral level: 1 (Hopeless).



   Господи, опять это озеро поганое прямо с утра,  как  же  оно
уже надоело! И когда же это прекратится! Впрочем, не исключено,
что   сегодня,   но  по  большому  счету  погода  сегодня  тоже
безобразная. И холодно, и мокрое все кругом, и ветер,  и  проч.
Но  дождя  тем  не  менее  нет. Такое обстоятельство превращает
погоду в хорошую, можно  во  всяком  случае  уходить  отсюда  с
минимальным  риском.  Вообще с утра были вопросы типа "а пойдем
ли мы или все плохо", но тем не менее  запланированный  вечером
на то, чтобы быть сэкономленным (две порции на три раза), и без
того  скудный  паек  пшенной крупы - "ченцовский паек" - не был
урезан, а был съеден полностью. С радостью. Радость как-то сама
собой уменьшилась, когда по озеру на  нас  понесло  тучи  серой
измороси,  которые неплохо задели наш мыс (уютный) и накрыли ко
всем чертям остров Добрых Духов.
   Бедные духи! Как им несладко пришлось, тупицам.  И  поделом.
Мне  их  не  жаль. Я так понимаю, что если ты добрый дух, то уж
будь любезен обеспечить на вверенной  тебе  территории  хорошие
условия  для существования честных людей. Тем более, что там не
один какой-нибудь захудалый добрый дух, а целый остров таковых.
Чем  же,  спрашивается,  эти  бездельники  там  заняты?  А  еще
навешали  табличек  дезориентирующего  содержания,  здесь, мол,
страна Духов, а там якобы страна Дураков.  Дураки  дураками,  а
просветы-то  пришли  именно  от  них.  Дело делают дураки. В то
время  как  эти  на  первый  взгляд  добрые   духи   занимаются
демагогией. Вот такая есть поучительная иллюстрация расхождения
слов с делами.
   От  страны,  так  сказать, дураков и вправду пришел просвет.
Изморось накрыла нас по древнему закону  в  тот  момент,  когда
лагерь  был  уже  частично  свернут,  а  байдарки только-только
начинали паковаться, однако к тому времени, когда мы  собрались
выходить,  ее  окончательно  унесло  к  добрым,  если так можно
выразиться, духам,  а  далеко  слева  (то  есть  на  западе,  в
Финляндии  то  есть,  а  судя по табличкам, это и есть в стране
дураков) среди ярко-серых туч появились просветы неопределенных
оттенков.  Развиднелось,  в  общем,  в  стране  дураков,   духи
получили  по  заслугам,  а  мы запаковали свои истекающие водой
байды и печально тронулись в путь, уповая на поддержку все  тех
же  дураков  (финнов),  которые  у  себя  погоду уже наладили и
теперь  неспешно  улучшали  ее  в  Карелии,  в   районе   озера
Вороньего. Вот.
   Тут  еще  ветер  оказался  на  подхвате. То на него никто не
обращал  внимания,   все   больше   интересовались   состоянием
атмосферы,  а как дошло до дела, выяснилось, что ветер как был,
так и есть, и он  готов  приятно  холодить  неготовых  к  этому
туристов,  и волны опять же просты как правда. Они заняты своим
обычным делом. Они заливают. Причем они определенно достигли  в
этом    деле    профессионализма.    Так   что   они   заливают
профессионально. Черт бы  побрал  эту  юбку!!!  Ненавижу  всех.
Достали меня все.
   Тут  вдруг выяснилось, что дураки победили, и ближе к выходу
из озера мы даже получили несколько  секунд  солнца.  Это  было
прекрасно. Вода вокруг сверкала, Данилов сзади сиял, настроение
просто  лучилось  радостью,  и  с умилением думалось, что самая
прекрасная в мире реакция
- термоядерная. Через эти несколько секунд  солнце  свалило  за
облака  и больше не появлялось до вечера. Вместо него появилась
в поле нашего зрения последняя  из  плотин  -  выход  из  озера
Вороньего.
   Плотина  была хороша. Ее явно построили злобные Добрые Духи.
Слив был очень широкий, но почти весь загаженный  направляющими
бревнами,  за  счет  чего  очень  мелкий  и с сильным течением,
соответственно и плохопроходимый, притом его  почти  невозможно
нормально  просмотреть благодаря его ширине. Единственное точно
проходимое место выглядело весьма  и  весьма  непривлекательно.
Бревна  лежали  там  глубже,  но  такая малина там недостаточно
широка. Соответственно там надо идти очень осторожно, чтобы  не
нарваться  ненароком  на границы, опять-таки бревенчатые, этого
прохода, а  вероятность  этого  достаточная,  потому  что  чуть
только  не  так вошел в струю, начинает упорно сносить к краям.
Но это полбеды, а вообще-то еще там есть такой забавный момент,
как ступенька по окончании  бревен.  Там  сразу,  как  водится,
организована  бочка.  Данилов все ходил и боялся, как бы нам не
сломало байдарку в тот ответственный момент,  когда  ее  первая
половина  уже пройдет ступеньку и зависнет в воздухе, но еще не
упадет в воду. Ведь наш доблестный Пельмень был в  этом  смысле
наиболее  уязвим.  И  вот  Данилов  долго ходил вокруг плотины,
смотрел на нее и кидался  в  нее  камнями,  -  очевидно,  чтобы
поднять  таким образом уровень воды после ступеньки и тем самым
уменьшить время зависания. Еще там ходил Ченцов А.А., и  Фионин
Д.А.,  и  прочие  официальные  лица,  и еще лица неофициальные,
представленные  группой  катамаранщиков,  только   собирающихся
выходить,  и  еще  там  ходил  один сумасшедший рыбак из той же
группы,  он  ничем  не  занимался,  не  обсуждал  плотину,   не
переживал  со  всеми,  не  собирался  в  путь,  а угрюмо бродил
туда-сюда с удочкой и то и дело мрачно совал ее в воду. Он  был
исключительно   тосклив   и  навел  на  некоторых  упаднические
настроения. Но мы прошли плотину нормально, без всяких проблем.
Если  не  считать,  конечно,  таких  мелочей,  как   долгое   и
бессмысленное,   я   бы   сказал,   просто   покрытое  маразмом
натягивание юбки перед плотиной и соответствующее слетание этой
же юбки во время прохождения, точно во  время  входа  в  бочку.
Счастливым  результатом  такой мелочи явилось, естественно, мое
абсолютное вымокание. Поход, прямо скажем, не то, чтобы  только
начался,   так   что,   надо   полагать,   именно  поэтому  сие
обстоятельство меня почти не  тронуло.  И  мы  поплыли  дальше.
Вперед.   Вперед.  Подальше  от  всяких  ультрапессимистических
рыбаков. И мы уплыли.
   Кстати, в протоке, уходящей  из  этой  плотины,  было  очень
приятно, - протока там неширокая, поэтому с быстрым течением, и
при этом абсолютно чистая. Там так здорово плыть по прямой, тем
более,  что  можно  почти не грести, а двигаться тем не менее с
заметной скоростью. "После плотины, - гласит отчет, -  перекат,
за  ним  порог  Олений и Корнизозеро". Отчет прав, там и впрямь
находится порог Олений. Но прошли мы его кто как.
   Первым по обыкновению срулил в неведомое Финик. За ним  ушел
в  порог  Ченцов,  успев  на  всякий случай сказать Лебедю, что
проходить Олений надо  по  центру.  А  сам  ушел  влево.  Шутка
удалась.  Лебедь,  который  до  того  тоже  думал  идти влево и
который до сих пор еще не  научился  правильно  реагировать  на
злобные слова хитрого как бабуин Ченцова, простодушно поверил в
то,  что  он  что-то  такое знает, и пошел по центру. Он быстро
раскаялся в этом. Он уже точно видел, что основная струя уходит
влево, но все еще думал, что это потом, а  входить-то  надо  по
центру.  Скоро  он  сел  на  камни  и  тогда все понял, но было
поздно. Сел он так здорово, что нос сидел  на  одном  камне,  а
корма  в  то  же  самое время - на другом. Но это выяснилось не
сразу, и он еще долго и безуспешно пытался сняться. Потом ему в
сапогах пришлось вылезать по  пояс,  дергать  байдарку  и  тихо
ругать  коварного  Ченцова.  Как  только  он  снялся с камней и
запрыгнул в байдарку, та села на  следующий  камень.  Он  снова
вылез,  вымок  еще  больше,  помял обручи для юбки на фартуке и
проклял все подряд. Так что в порог они вошли кое-как.  Поэтому
когда  мы  вышли  в  Корнизозеро, среди нас были потери, Лебедь
вылез на берег, сел там под сосной и пока мы  проплывали  мимо,
он сидел там, мокрый и злой, и перематывал свои мокрые портянки
по  принципу  "переодень  носки,  Карлсончик". Я лично давно не
видел его таким сердитым, его раздражало буквально все  вокруг,
а  Наташа  одиноко сидела в байдарке и думала, судя по всему, о
смысле жизни. Однако потом они поплыли за нами дальше. Все-таки
все потрясения можно пережить.  Просто  было  очень  холодно  и
мокро.
   Корнизозеро  -  последнее  озеро на маршруте, и больше ничем
оно не интересно. Маленькое  это  озеро  и  гнусное,  мелкое  и
забитое  камнями и разной дрянью. По плану за ним следует порог
Пичепорог.   Отчет   взволнованно   сообщает   нам    следующую
удивительную  деталь:  "В  дальнем  конце  озера уже слышен шум
Пичепорога". Я подозреваю, они неправы,  авторы  этого  отчета.
Наверное,  они  слышали  шум  Кивиристи  или даже шум самолета.
Многие ориентируются по самолетам. Как бы то ни  было,  мы  еще
довольно  долго  пилили  до  тех  мест,  где стало небесполезно
искать Пичепорог.
   Это занятие увлекательное и многотрудное.  Река  делится  на
несколько рукавов, и сложно сказать, где точно находится порог.
Отчет всячески увиливал от прямого ответа, плел басни и в итоге
ничего вразумительного не сказал. Карта, которой в принципе все
равно,  где туристы будут проходить порог, и которая знает, что
военные-то пройдут по любому рукаву, а скорее всего, они там не
пойдут, нарисовала черточку порога справа. В таких условиях мы,
руководствуясь собственной интуицией, ушли  сначала  вправо,  а
потом  влево, тем более, что ориентиры порога по отчету (валуны
светлого цвета на входе) то и дело валялись тут и там сразу  во
многих  местах. Порог, к которому нас принесла судьба, оказался
на диво омерзителен. Широкая струя, густо  заваленная  камнями,
продраться   через   которую   тяжело   даже  вплавь,  все  это
удовольствие опять же под серым  небом  и  на  холодном  ветру.
Пошли  продираться.  Потом  уперлись  в необходимость проводки.
Потом Фионин ушел  вниз  по  течению,  а  мы  остались  грустно
проводить свои байдарки.
   Вдруг  откуда  ни  возьмись  приплыл  давешний  Председатель
Партии Безумных Пловцов На Резиновых Лодках.  Он  как  раз  там
прогуливался  и  выглядел он так же колоритно, как и прежде. Он
мрачно и несколько сварливо осведомился, почему это мы не  идем
через  Пичепорог,  а идем здесь, и дал несколько неутешительных
прогнозов   по   поводу   реальности   нашего    благополучного
прохождения  здесь.  Мы  так  испугались  того,  что  он с нами
заговорил, что немедленно развернулись, не сумев докричаться до
Финика и надеясь, что он доберется до цели и без нас, и втопили
с максимальной скоростью обратно. Правда, с  учетом  течения  и
наличия  в  воде  бесконечных  камней эта максимальная скорость
оказалась близкой  к  нулю,  но  Председатель  Партии  Безумных
Пловцов  На  Резиновых  Лодках  не  погнался  за нами, и спустя
полчаса мы благополучно, если не считать неудачей  потерю  двух
наших невезучих товарищей, вырулили к началу Пичепорога.
   Там  очень  приятное место, причал для нескольких лодок чуть
ли не песчаный, и еще там стоит деревянный  усатый  дядька,  не
иначе,  как  поссорившийся  с соплеменниками бывший Добрый Дух.
Еще полчаса мы осматривали порог,  а  бедные  Денис  и  Дмитрий
Александрович тем временем прошли порог сбоку, по местам боевой
славы  Пловцов  На  Резиновых  Лодках,  и развлекались тем, что
плавали внизу и беседовали со всеми  подряд.  В  том  числе  им
удалось  побеседовать  и с катамаранщиками с последней плотины,
везущей с собой неуемного сумасшедшего  рыбака,  которые  вышли
значительно  позднее  нас,  но  коварно  обогнали  нас  на этом
пороге. Пичепорог, вообще говоря, несложный, и если бы не юбка,
я бы прошел его без потерь. Разве что  вот  был  момент  -  нас
резко   вынесло   на   отвратительного   вида  длинный  камень,
среагировали мы поздно, и  хотя  все  же  мы  ушли  от  прямого
столкновения, но пришлось неплохо задеть за него бортом. Ну это
пустяки,   лишней   воды   это   не   прибавило  все  равно,  и
соответственно настроения не испортило.  А  вот  Фионину  порог
почему-то  заметно  не  понравился,  он ходил хмурый, как туча.
Тучи составили ему компанию и ходили хмуро,  как  Фионин.  Было
опять  же  холодно,  и сыро, и неуютно, и холодная вода, гнусно
радуясь, постоянно капала с мокрой юбки.
   В таких уродливых условиях мы развели костерок  и  принялись
греться. Начался перекус. Он подозрительно быстро закончился, и
мы  скоро  действительно  почувствовали, что вошли в такую фазу
похода, где не озера сменяются плотинами, а пороги идут один за
другим. В данном случае нам встретился порог Кожаный, а  вообще
потом постоянно то и дело встречались всякие пороги и перекаты.
Они  набросаны по реке достаточно равномерно, так что создается
ошибочное впечатление, что их неприлично много.
   Непросто писать про все эти дурные пороги, потому  что  они,
по  сути,  все одинаковы, и выделяются из них явно немногие. Ну
вот, к примеру, порог Кожаный. Видим заводь,  за  которой  река
бурлит  там  и сям на камнях и, как правило, уходит за поворот.
Все встали, потормозили, посмотрели, где  идет  главная  струя.
Первым  туда  пошел  Фионин.  Несколько  взмахов веслами, и его
байдарка быстро делается маленькой и  уходит  за  поворот.  Все
стоят   и   думают  о  его  печальной  судьбе,  ждут,  пока  он
гарантированно снимется со всех камней, на которые успел  сесть
за  поворотом.  Потом  обычно  на  маршрут  уходит  Ченцов.  Мы
вчетвером качаемся на волнах и  насуплено  смотрим  ему  вслед.
Скоро  он тоже исчезает вдали. Мы оживленно переглядываемся, но
скоро вперед уходит Лебедь. Потом отправляемся и мы, нас быстро
проносит по валам, в самых ответственных  местах  подлые  волны
сбивают  с  фартука  мою юбку, меня моментально заливает, и нас
выносит на спокойную воду,  где  иногда  ждут  нас  все  те  же
безрадостные  лица.  Лица друзей. И это повторяется каждый раз.
Так что вспоминать о таких порогах отдельно совсем  неинтересно
и достаточно бессмысленно, и поэтому от многих порогов остается
одно  название.  Обычно  оно не делает чести тому, кто его дал,
например  я  подозреваю,  что  только  последний  тупица  может
назвать порог Кожаным или Муравейным.
   Как  бы  то  ни  было,  пороги  приходится  преодолевать,  и
вечернюю программу завершил порог, зовущийся в  народе  большой
бочкой  Ойнагайне.  Произносить это по традиции почему-то нужно
особенно, с благоговейным трепетом и  завываниями,  так,  чтобы
сразу  становилось ясно, что это не большая, а просто огромная,
гигантская бочка, и не бочка даже, а скорее небольшой контейнер
Ойнагайне,  причем  само   слово   Ойнагайне   должно   звучать
таинственно  и  мрачно.  Фионин научился искусству произношения
имени Ойнагайне, и несколько  раз  старательно  и  небезуспешно
пугал  нас  этим.  Порог  Ойнагайне  действительно представляет
собой лишь одну большую  бочку  и  больше  ничего.  Нормального
места  для осмотра порога нет, оба берега заболочены и в теплую
погоду несомненно крайне мошконасыщены. В этот раз погода  была
не  ах,  но  к  вечеру  сквозь  облака,  вызывая наше умиление,
проглянуло синее небо,  и  несколько  непонятно  как  прошедших
естественный  отбор  предыдущих  дней  комаров попытались из-за
угла подло напасть  на  нас.  Попытки  были  пресечены,  и  все
отправились  осматривать  порог.  Надо  сказать,  что  к  этому
времени почти все в нашей группе  плыли  в  сапогах,  и  их  не
смутило,   что   на  берегу  ноги  постоянно  проваливаются  на
пять-десять сантиметров в воду, Поэтому все  храбро  вылезли  и
ушли,  забыв,  в частности, меня, который не пошел на то, чтобы
пожертвовать сухими  кедами  ради  какой-то  большой  бочки.  Я
остался сидеть в байдарке, но я же не ожидал, что вид Ойнагайне
так  напугает  их  всех,  что  они останутся там в шоке бродить
целый час. Но именно так и случилось, и я настолько замерз, что
уже  собирался  плюнуть  на  все  и  вылезать.  Тут  неожиданно
вернулись первые исследователи. Ничего хорошего они не сказали,
но общий смысл выразил Финик, сказав примерно в том смысле, что
если  мы  усилием  воли  заставим себя пройти этот порог, то мы
будем героями (как будто бы мы не сделались героями, пережив  в
полном  составе вчерашнюю дневку). Потом вернулись и остальные.
Они не были очень уж словоохотливы, и заметно мрачно смотрели в
будущее. Потом наконец одним из  последних  появился  бодрый  и
незамерзший  Данилов,  он радостно сказал мне, что не вымокнуть
мне не светит, и я с ним с  удовольствием  немножко  поругался.
Финик  все  думал,  как  же  идти  Ойнагайне,  я  думал, как же
согреться, а Ченцов думал, как же уйти с  московского  графика,
который  подвергался уточнениям и дополнениям уже много раз, но
назло всем стойко держался. На 12  августа  было  запланировано
встать  на  Ойнагайне,  и  было  уже  очевидно,  что  так все и
получится. Остается только сказать, что большую бочку Ойнагайне
все прошли абсолютно без потерь, а мы  прошли  даже  не  сквозь
саму бочку, а сильно вправо от нее, что, однако, мало спасло от
заливания.  Лично я так и не почувствовал, чем же навел на всех
такой страх этот коротенький порог.
   Стоянка была уже занята все теми же  катамаранщиками,  и  их
рыбак  уже  ловил  рыбу. Однако поляна там большая, и мы сумели
встать на порядочном расстоянии от них.  Стоянка,  по  большому
счету,  оказалась  козлиная,  -  сама  по  себе  каменная,  она
окружена со всех сторон болотами, на которых непонятно  как  во
мху  среди  кустиков  голубики растут двухметровые сосенки, и в
хорошую  погоду  нас  бы  там  обязательно  съели  какие-нибудь
летучие  уроды.  Но  погода,  по  счастью, была оптимальной для
этого места, - холодно и без дождя. Немедленно вся поляна  была
перегорожена  веревками,  завешана промокшей на проходе большой
бочки одеждой, и мы удовлетворенно сели к костру.
   Ужин  был  отмечен  распитием  даниловской  бутылки  вина  с
названием   Рошудехинчести,   которое   своей  бессмысленностью
напоминает название Ойнагайне, и прибытием еще одной группы  на
то же место. Мы назвали их панками. Наверное, потому что в пути
они  были  похожи  на  панков.  Это не значит, что сами мы были
похожи на что-то более благородное. Сначала кто-то пустил слух,
что они из Минска. Потом, два дня спустя, оказалось, что они из
Москвы, причем узнали мы это потому только, что они как-то  раз
вслух зачитывали избранные отрывки из того же отчета, что был и
у нас. Панки встали между нами и катамаранщиками, и потом долго
суетились  там. Ченцова волновали не они, а соблюдение графика,
по этому поводу он ходил и бесился. День закончился надеждой на
лучшее.

                                Moral level: 4 (Satisfactory).



   С  утра  сегодня  денек  выдался  заметно  поганый.  Поганый
денек-то.   Даупское  число  потому  что.  Вчера  вечер  был  с
подходящей погодой, кое-где мелькало синее небо. Сегодня  утром
халява  кончилась,  и небо снова было заложено тучами. После по
обыкновению  скудного  завтрака,  когда  мы  уже  было   начали
собираться  и даже свернули все содержимое палатки, вдруг пошел
дождь, и все с радостью залезли под  свои  тенты  и  затаились.
Минут  через пять дождь унялся, и нам пришлось снова вылезать и
паковаться дальше. Порядочно осточертевшая жизнь  продолжилась,
а   это  значило,  что  и  сегодня  нам  светит  ходовой  день,
наполненный холодом и промоканиями.  Вдобавок  к  этим  печалям
наконец  закончилось растительное масло, и мы слазили за второй
бутылкой, а она оказалась хоть и пластиковой,  но  на  редкость
непрочной,  поэтому  она  уже  когда-то  успела  дать несколько
трещин, и масло из нее наполовину вытекло. Так что мне пришлось
его переливать  в  нормальную  бутылку,  и  я  весь  испачкался
маслом. Я подозреваю, что это все случилось из-за Ченцова.
   Проснулись  мы, разумеется, поздно, но тем не менее вышли на
маршрут  раньше  всех.  Начало  дня   ознаменовалось   всего-то
перекатом,  на нем, однако, мы крепко сели на мель, и в итоге у
нас появилась дырка. Сначала мы только смутно  догадывались  об
этом,  но  надеялись на лучшее. Примерно минут через сорок наша
надежда окончательно исчезла, и в это время мы как раз  подошли
к  Лоунапорогу. Небо было, как обычно, мрачным и серым, порог -
длинным,  а  берега  -  болотистыми.  Сидеть  в  байдарках   не
захотелось   никому,   и   все  по  болотистым  берегам  дружно
отправились осматривать порог.
   Лоунапорог начинается  большим  количеством  разных  камней,
накиданных  по  обыкновению  без  всякой  системы,  и эти камни
создают небольшие, но многочисленные трудности при прохождении.
Подлая сущность Лоунапорога в том и заключена, что честные люди
отвлекаются на долгий слалом между препятствиями на  протяжении
не  менее  чем  двухсот  метров  и забывают об основном сливе в
конце порога, тем более, что с воды он  очень  плохо  различим.
Главный   слив   Лоунапорога  очень  эффектен.  Там  стоят  под
некоторым углом друг к другу и в целом вдоль течения,  как  раз
так,  что  по течению образованный ими угол сходится к вершине,
две гигантские плиты. Они,  однако,  не  соединяются,  так  что
образуются   своеобразные   ворота   по  ширине  примерно  двух
байдарок, что, в общем-то, очень мало по сравнению с  размерами
и этих плит, и всего сооружения в целом. Туда, в слив, уходит с
большой  скоростью мощная струя воды, а кроме того, вода идет и
поверх самих плит слоем в несколько сантиметров, так, что плиты
очень  хорошо  видны,  но  при  этом  постоянно  спрятаны   под
движущимся  блестящим покрытием, что создает замечательный вид,
который, как мне  кажется,  невозможно  нормально  передать  ни
словами, ни фотографиями. Такая картина сильно напоминает порог
Собачий  на  Воньге,  где  одинаковым  образом стоит под сливом
черная плита, но там она одна, и она там больших  размеров.  За
воротами,  образованными  двумя маленькими Собачьими, находится
резкий перепад высоты, не то, чтобы очень большой,  но  ощутимо
заметный,  и  хотя  высоты  не хватает, чтобы образовать что-то
вроде небольшого водопада, зато ее хватает на активное красивое
и шумное бурление. Еще  несколькими  метрами  ниже  по  течению
находится  большая  бочка,  которая, однако, чистая, хотя через
нее и не слишком приятно  проходить.  Сразу  после  бочки  надо
забирать  вправо,  и  тогда  гарантирован  нормальный  выход из
порога.
   Мы долго бродили вокруг этих плит и вычисляли свой  маршрут,
между тем мимо нас на своих катамаранах проплыли бывшие соседи,
и  еще  к  месту  действия подтянулись панки. Катамаранщикам не
понять всей прелести Лоунапорога, их легко проносит  над  всеми
камнями, и главный слив они прошли просто поверх плит, там, где
байдарка  неизбежно  садится,  разворачивается  бортом к воде и
переворачивается, и все это за несколько секунд. У  панков  же,
напротив, как я понимаю, иногда возникали еще дополнительные по
отношению  к  нам  проблемы (с головой), поэтому они не тратили
лишнего времени на осмотр, пришли, наскоро посмотрели  и  пошли
порог  всем  скопом  в перерыв между нашими стартами, то есть в
тот момент, когда Финик порог уж прошел, а мы еще нет. В  итоге
они  прошли  Лоунапорог  за полчаса вместо наших полутора, но у
нас не было таких неловких ситуаций,  как  у  них,  когда  одна
байдарка  сидела  по  итогам неудачного слалома среди камней, а
другая уже с криками неслась на нее.
   Фионин проплыл порог первым из  нас,  они  с  Денисом  взяли
вправо  не после бочки, а до нее, сразу после слива, их вынесло
бортом на большой камень, и они как-то даже в один момент плохо
накренились к воде, но сумели выправиться,  снялись  со  своего
камня  и  ушли  из  порога  благополучно.  Потом  Финик  вылез,
забрался  на  плиту  как  раз   напротив   слива   и   принялся
фотографировать  всех  проплывающих. Лебедь сел на камни где-то
перед основным сливом и что-то около минуты нервничал,  пытаясь
сняться  с  них.  Такие  моменты  сильно  раздражают, поскольку
вылезать из байдарки, чтобы снять ее практически невозможно,  -
на  сильном  течении  после этого не удастся залезть обратно, а
сниматься  не  вылезая  слишком  тяжело,  и  никогда  потом  не
понимаешь,  как  же  это удалось. Кроме того, все время сильное
течение угрожает так развернуть байдарку, что она либо затонет,
либо встанет так, чтобы  в  случае  успешного  освобождения  от
камней  пойти  в  порог  бортом или кормой. Однако когда Лебедь
снялся с камней, дальше он прошел нормально. У нас  за  полтора
часа  сквозь  дырку  от  утреннего  переката натекло еще больше
воды, просадка была как у бывалого бегемота,  иначе  говоря,  в
воде  все  брюхо,  поэтому  мы, насколько заметил Данилов, сели
везде, где только было можно. Однако, насколько заметил  я,  мы
нигде слишком долго не засиживались, отовсюду нас сразу срывало
течением и несло дальше.
   Мокрые,  довольные  и  сфотографированные  на очень красивом
месте, мы последний раз поглядели на Лоунапорог  и  отправились
дальше.  Нам с Даниловым надо было бы вылить воду и заклеиться,
но нас  убедили  идти  до  порога  Хемег,  где  все  равно  был
предусмотрен  обнос, а следовательно, полное выгружение вещей и
некоторое  время.  Никто  еще  не  знал,  что  предстоит  перед
Хемегом.  Позорный  манускрипт,  называемый  в  народе отчетом,
пишет по этому поводу следующее: "Через 300м после порога Лоуна
начинается каменистый перекат  длиной  200м.  В  500м  ниже  по
течению  -  еще  один  каменистый  перекат  длиной 200м". Отчет
неправ  и  глуп.  Если  то,  что  мы  прошли,   можно   назвать
всего-навсего  каменистыми  перекатами, то непонятно, почему бы
не назвать порог Ойнагайне небольшим  стоячим  валом.  Впрочем,
пусть   это  остается  на  совести  безымянных  авторов  такого
дурацкого отчета. Свиньи, они добились того, что хотели,  -  мы
промокли  насквозь  два  раза  в тех местах, где не ждали. Было
неприятно, но смешно.
   Наконец, как сказали бы в  подобном  отчете,  показался  шум
порога   Хемег.   Хемег  -  порог  не  длинный,  но  производит
достаточно сильное впечатление.  Хемег  -  могучий  порог.  Там
очень  много  воды  уходит  сразу  в  одно русло, гораздо более
узкое, чем  раньше.  К  этому  добавляется  порядочный  перепад
высоты,  в  отчете  говорится,  что  это  полтора  метра, и это
реально. Правда, еще там  говорится,  что  скорость  в  течении
составляет  25-30  км/ч,  так что относиться ко всем цифрам там
надо с опаской. К такому отчету вообще всегда надо относиться с
опаской. Естественно, струя  такого  порога  давно  унесла  все
обозримо  большие  камни, а необозримо большие камни там только
по берегам, поэтому слив чистый, хотя и с большими  неприятными
валами.  Зато  там  каменные  берега,  и небольшой поворот реки
налево обеспечивает заметную боковую бочку от берега справа.  В
целом   порог  не  слишком  сложный,  но  приходится  постоянно
внимательно следить, куда плывешь. Я уж не говорю  о  том,  что
проплыть Хемег и остаться при этом сухим нечего и думать.
   Хемег  находился у нас в прямых кандидатах на обнос. Мы даже
не думали его идти, а непосредственно у нас с Даниловым были  в
основном  проблемы  иного  свойства  -  насчет  воды, залитой в
Пельмень без всякой меры.  Пока  мы  разгружались,  и  выливали
воду,   и  вытаскивали  байдарку  сохнуть,  некоторые  товарищи
поглядели на  порог  и  выдвинули  идею  проходить  его.  Тропа
осмотра,  она  же тропа обноса, там широка и удобна, есть много
мест,  с  которых  так  приятно  попялиться  на  порог.   Мысль
проходить Хемег была воспринята настороженно, но с интересом, и
все  принялись  тормозить.  Это  продолжалось долго. Даже очень
долго. Процесс отдаленно  напоминал  выращивание  баобаба.  Все
ходили  и  кто  во  что  горазд  тратили  время,  даже не очень
старательно делая вид, что  принимают  решение,  идти  нам  или
обносить. За это время не только Данилов проклеил байдарку (там
оказалась  замечательных  размеров сквозная дыра), но также все
просмотрели,  как  проходят  Хемег  панки,   побродили,   поели
черники,   пообсуждали   наши   перспективы.   Вдруг   наименее
ответственная часть нашей группы неожиданно свалила  посмотреть
порог  Кивиристи, начинающийся метров за сто ниже по реке, хотя
непонятно было, зачем это  делать.  Обратно  они  пришли  минут
через  сорок.  Вообще  достаточно  сказать,  что  порог  Хемег,
который мы обносили бы ну никак не больше часа, проходился нами
три с половиной часа.
   Разумеется, что в итоге мы его пошли. Главное в таком деле -
подбросить идею, а уж ее  осуществление  -  дело  десятое,  оно
несомненно  происходит  издевательски  успешно,  и  единственно
плохо  то,  что  полный   процесс   сильно   задалбывает   всех
непосредственных   участников.   Я  лично  к  моменту  принятия
окончательного  решения  успел  полностью  высохнуть  и  сильно
замерзнуть.  Было  откровенно  не  жарко.  То  есть  стояла  по
обыкновению противная погода. И уж ни в коем случае не хотелось
по новой промокать. Но  это  уж  сущность  водного  похода.  Ее
однажды  умело  и  точно  выразил  Денис,  но  я затруднился бы
дословно повторить здесь его героическую  фразу.  В  целом  она
сводится к тому, что неприятно вновь почувствовать себя сидящим
в  луже  после  того, как высохла промокшая на последнем пороге
одежда, и проходится порог новый. В этом заключена  поэтическая
сущность жизни туриста-водника.
   Наконец  решение  было  принято,  но  еще  долго  после того
продолжался  процесс  прохождения  порога.  Прохождение  каждой
байдарки   было   событием,   к   которому  готовились,  как  к
долгожданному празднику. Зрители расходились по своим местам  и
налаживали   свои   фотоаппараты.  Фотоаппаратов  было  четыре,
соответственно четыре фотографа и один сочувствующий. Еще  один
вставал ниже основной, боковой, бочки по течению, цепко держась
за  спасконец  и  поджидая,  пока  еще двое, проплывающие мимо,
вдруг перевернутся. Если бы это случилось, настал  бы  звездный
час страхующего. Он бы тогда с радостью размахнулся и бросил бы
со счастливым гиканьем в воду веревку, и принялся бы наблюдать,
как спасаемые им друзья тщетно пытаются за нее ухватиться. А со
всех  сторон щелкали бы фотоаппараты, запечатлевая его звездный
час. Надо сказать,  что  на  первом  прохождении  у  дерева  со
спасконцом  стоял  Ченцов,  поэтому  Финику  вообще  ничего  не
светило. После того, как все вокруг занимали исходные позиции и
устраивались   поудобнее,   будущие   герои-участники    штурма
сдержанно,  но  долго  прощались  со  всеми  и уходили по тропе
обноса к своим байдаркам. Там они долго надевали спасы и каски,
и влезали в байдарку,  и  одевали  фартук,  и  привязывали  его
веревочками,  и натягивали на обручи фартука юбку, и после этих
трудов они еще некоторое время отдыхали. А в это  время  друзья
наизготовку  с  фотоаппаратами  уже  не  знали, куда себя деть,
дубели от холода и  настойчиво  спрашивали  друг  у  друга,  не
появилась   ли   заветная   байдарка.  Ее  экипаж  наконец-таки
собирался отплыть,  долго  отталкивался  от  глинистого  берега
веслами, в итоге отчаливал и выходил на исходные позиции. Потом
были  небольшая шивера и десятисекундное прохождение собственно
порога,  сопровождающееся  глубоким  промоканием,  многоразовым
фотографированием, обиженным бухтением снова оставшегося в тени
и  основательно замерзшего спасателя с веревкой. На этом эпопея
не завершалась, так как предстояли еще  вылезание  победителей,
их   оживленные   комментарии,  передача  другим  касок,  обмен
фотоаппаратами, смена спасателя.  Теряется  еще  десять  минут.
Начинается новый цикл. Так все мокрые, но счастливые, потерявши
три с лишним часа, мы прошли порог Хемег.
   Сразу  же  перед нами встала задача обноса порога Кивиристи.
Идея проходить Кивиристи даже не выдвигалась. Хотя это было  бы
интересно.  Порог Кивиристи имеет три ступени. Первая - сама по
себе нормальный порог, но она бледнеет перед второй.  Вторая  -
замечательный  настоящий водопад, вовсю бурлящий и наводящий на
самые неожиданные мысли. После водопада река с шумом  уходит  в
живописный   каньон,  образованный  скалами  высотой  метров  в
пять-семь над рекой.  Сверху  эти  скалы  протоптаны  туристами
вдоль  и  поперек,  и  на них то и дело растут тоненькие сосны.
Место очень красивое.  Каньон  продолжается  метров  пятьдесят,
причем  река так поворачивает, что сверху не видно ни входа, ни
выхода из  него,  так  что  создается  впечатление  замкнутости
картины.  Фотографии,  мне  кажется, достаточно хорошо передают
замечательный  вид  каньона  Кивиристи,   загаженный,   однако,
надписями  на  одной  из  скал  о  том, что ее столкнули в воду
кретины такие-то и такие-то такого-то числа сего года.  Ну  это
неудивительно.  Порог  Кивиристи  реально проходится. И даже на
байдарках,  хотя  это,  наверное,   средненькое   удовольствие.
Иллюстрацией   тому  служит  прохождение  некой  группы  сквозь
Кивиристи, которое  наблюдали  те,  кто  пошел  раньше  времени
осматривать   Кивиристи.  Говорят,  что  байдарка  свалилась  в
главный слив так, что ушла в воду  вместе  с  седоками,  и  что
одному  из  них  выбило  весло, и он поймал его, когда байдарку
вынесло обратно из воды. В целом, если байдарка грамотно  вошла
в  слив,  и  если  ее экипаж вовремя загребает в нужных местах,
Кивиристи проходится без проблем, так  как  дно  его  опять  же
чистое.  Но  если,  скажем,  войти  в  порог  боком,  то  можно
перевернуться, покалечиться и даже потерять  байдарку.  Это  не
слишком желательно, и большинство групп Кивиристи обносят.
   Дорога     обноса     примечательна    своей    широтой    и
универсальностью, - там проедет  любое  транспортное  средство,
какое  может придумать человеческий ум. Впрочем, самолет там не
проедет. Узковато. К сожалению, на этой дороге в тот день  было
сыро  и  грязно,  но  мы  прошли  по  лесным  тропам, в больших
количествах проложенных вдоль  нее.  Еще  там  есть  порядочное
количество  стоянок, но туго с дровами, что неудивительно, если
учитывать количество групп, встающих там на ночлег или перекус.
Мы тоже устроили там перекус, причем даже  нашли  дрова,  чтобы
согреться, обсохнуть и приободриться. Приключения продолжались,
солнце   двигалось   к  закату.  Но  что  интересно  -  в  этот
знаменательный  момент  стало  ясно,  что   московский   график
наконец-таки  нарушен,  и  что  мы  не  будем сегодня стоять на
Кивиристи, а пройдем дальше, хотя бы через пороги Бычий,  Белый
и   Темный,   которые   предстояли  впереди.  Мы  с  сожалением
оторвались от костра и пошли по высокому грязному склону вниз к
воде паковаться.
   За пренебрежение к графику мы были наказаны. Кроме того,  мы
явно  расслабились.  За  спиной  были  Лоунапорог  и  Хемег,  и
казалось  пустяком  прохождение  всяких  там  мелких  Бычьих  и
прочих.  Действительно, эти пороги слабы по сравнению с Хемегом
или там с Пичепорогом, но бдительность всегда  должна  быть  на
высоте,  а  были  среди  нас  люди неорганизованные, поэтому на
пороге Бычьем Финик кильнулся, а Ченцов пошел  прямо  на  него,
еле  ушел  от  столкновения,  и у Ксени утонула каска. Финику с
Денисом пришлось туго. Финик еще успел ухватиться за  байдарку,
и  его  протащило сквозь весь порог, хотя и не слишком длинный,
но неприятный, тем более, что  он  плыл  в  сапогах.  Денис  же
вообще от байды отделился и промчался по порогу самостоятельно,
после  чего  долго и, может быть, без особого повода благодарил
свой  спасжилет.  Плюс  ко   всем   несчастьям   Финик   утопил
фотоаппарат.  Как  он  сказал, это была единственная в байдарке
непривязанная   вещь.   Погибли   единственные   фотографии   с
Лоунапорога.  Вот такая грустная ситуация. Это грамотно, что мы
съели уже весь рис и прочие продукты, которые Финик вез.  Финик
потом вылезал и ходил вокруг порога, но совершенно гиблым делом
было  искать  фотоаппарат где-то в волнах весьма-таки глубокого
порога, в вечерней черной воде, где было трудно разглядеть даже
бревно в пяти сантиметрах под водой.
   Оба они, и Денис, и Дмитрий Александрович,  промокли  просто
насквозь,  в  сапогах,  шапках  и шерстяных свитерах. Я неплохо
понимал их. Я почему-то мерз весь день, но тут высох, а они вот
промокли. Возникла  непосредственная  необходимость  оперативно
вставать  на  стоянку.  Но  стоянок уже не было, и нам пришлось
пройти еще некоторое время, покоряя пороги Белый и Темный.
   За ними следует тяжелый Печкопорог, он тоже  явный  кандидат
на обнос, и нам не светило сегодня идти его. Ориентир - большая
плита   на   входе.   Когда   Ченцов   пошел  на  порог  Темный
(естественно, без просмотра), мы вдруг  увидели  там  на  входе
большую  плиту и здорово испугались. Неизвестно было, не настал
ли это уже Печкопорог, и не придется ли нам сегодня  его  идти.
Потом,  посоветовавшись,  мы  пошли  его  без  просмотра, как и
Ченцов. Нам повезло,  это  оказался  не  Печкопорог.  Настоящий
Печкопорог  был  вовремя отслежен, и оказалось, что на нем есть
стоянка, метрах в десяти над  рекой  среди  деревьев,  идеально
ровная.  Там  даже был деревянный серый стол и табличка, как-то
эту стоянку именующая. Стоянка моментально была завешана мокрой
одеждой.  А  погода  вдруг  разошлась,  выглянуло  синее  небо,
появились залетные мошки.
   Ставиться  на стоянке пришлось на колышках, камней просто не
было, и если  нам  с  Даниловым  это  обстоятельство  забот  не
прибавило,  так  как мы всегда ставились на колышках, то другие
ходили и друг у друга стреляли все, что может сойти за колышки.
Ужин был ударный, все праздновали уход с  графика,  сушились  и
ели,  между  прочим,  сгущенку, хотя Лебедю она и не досталась.
Когда стемнело, вышла  луна,  и  ее  бледные  лучи  окрасили  в
бессмысленный  бледный  цвет  стволы  завешанных мокрой одеждой
деревьев.  На  этой  лирической  ноте  мне  бы  очень  хотелось
закончить  описание  предпоследнего  нашего  полного дня пути -
даупского дня 13 августа.

                                        Moral level: 9 (High).



   А это последний нормальный день. Собственно, никто не думал,
что он станет последним, и  даже  никто  не  подозревал  этого.
Планы  строились  совсем по-другому. Мы мечтали дойти поближе к
выходу,  а  выход  находится  в  реке  Кемь,  притоком  которой
является  Охта.  Мы  хотели  продвинуться  так, чтобы в крайнем
случае иметь возможность без особых проблем закончить  маршрут,
и  сделать  в  этом  месте  заслуженную последнюю дневку. Отчет
клятвенно заверял нас, что  проблем  со  стоянками  на  участке
Муравейные  пороги - порог Охта нет. Поэтому мы рассчитывали на
этом участке встать на хорошую стоянку, и достойно отметить там
окончание похода, которое было теперь заметно более близко, чем
окончание продуктов и нормальной погоды.
   Погода и  впрямь  решила  хоть  чуть-чуть  реабилитироваться
перед  нами  и  разродилась  солнцем  и  мошками. С самого утра
погода была не сумрачной, как обычно, а облачной с  большими  и
частыми   прояснениями.  Благодаря  тому,  что  мы  стояли  над
Печкопорогом, проходить его, а тем более обносить, не пришлось.
Вообще Печкопорог проходится без таких уж офигенных трудностей.
Основное его препятствие - столообразная скала посреди реки,  и
в нее с полной скорости ударяется основная струя. Чтобы вовремя
уйти с этой струи и тем самым избегнуть столкновения со скалой,
надо  приложить  значительные,  но, уж конечно, не титанические
усилия, и, в общем, вряд ли многие из тех, кто идет Печкопорог,
получают на нем неожиданные и малоприятные сюрпризы.  С  другой
стороны, особого удовольствия от прохождения такого порога тоже
не  получишь, потому что он какой-то невзрачный, и незрелищный,
и даже мнимой особой опасности он из себя не представляет, и, я
надеюсь, что его успешное прохождение не вызывает чувств борьбы
и одновременного единения с природой, не то, что Хемег  или  же
Лоунапорог.  За  скалой  находится  маленький  тихий  участок с
неплохими местами для причала, а  то,  что  идет  дальше,  даже
сложно  и  назвать  порогом,  хотя  официально  это должно быть
продолжение  Печки.  Там  идут  все.  А  мы  наблюдали  процесс
прохождения Печкопорога панками.
   Панки  были  удивительной,  просто чудесной группой. Они все
значительные пороги проходили тогда, когда и мы  находились  на
этих  порогах,  там  панки нас обгоняли и уходили вперед. Но мы
приходили на следующий порог, тормозили там по разным причинам,
и вдруг из-за угла снова, как будто  они  нас  и  не  обгоняли,
выплывали  они  же. Мне представляется ужасная картина - группа
панков, в своих коричневых болониевых  куртках  и  бесформенных
кепках,  кусаемая всеми возможными погаными мошками, затаившись
в болотной траве незаметного заливчика ниже порога  и  обгрызая
от  нетерпения последние ногти, нервно и настороженно следит за
рекой. Они  ждут,  пока  мимо  радостно  проплывем  мы,  чтобы,
подвывая   от   чувства   наконец   удовлетворенного  ожидания,
незаметно отправиться вслед за  нами,  а  в  самый  неожиданный
момент вырваться из-за угла и лихо пройти порог на виду у нас в
надежде   спутать   тем   самым  наши  карты  и  испортить  нам
настроение. Эта картина, правда, несколько дебильная,  но  зато
забавная. Панки прошли порог нормально.
   Мы  тоже  скорее  всего  прошли  бы его нормально, но уже не
хотелось, и, собственно, что бы мы себе  ни  говорили,  сделать
уже  ничего  нельзя  -  Печкопорог мы благополучно выбросили из
своего маршрута. Ну и фиг с ним. Там,  где  панки  причаливали,
радуясь своим победам и отплевываясь от воды, мы тихо загружали
байдарку,  тоже  радуясь, но тому, что нам отплевывться от воды
совершенно не нужно. А еще мы ловили в  байдарке  у  Натальи  и
Лехи  малую мышку, которая накопилась там за ночь. Вообще, надо
сказать, мышки там на Охте такие наглые, - ты на них  идешь  по
тропе, а они только сидят и скалятся, и разве что на расстоянии
метра они соизволят величественно свалить в траву. Впрочем, это
лирическое   отступление,   а   так  я  писал,  как  мы  прошли
Печкопорог.
   Дальше начались пороги и порожки просто один на  другом.  Из
них  имя  достоин  носить один порог Петрушка, да и тот, честно
говоря, не порог, а черти-что, несколько стоячих валов в чистой
струе и не более того, их  даже  можно  пройти  немного  сбоку,
иначе говоря, по сравнению с давешними "каменистыми перекатами"
порог  Петрушка и вовсе не порог. Солнце разошлось, оно светило
вовсю  и  старательно  высушивало  одежду  в  перерывах   между
перекатами,  да еще мы с Даниловым на всех порогах брали сильно
вбок от  всех,  так  что  все  стоячие  валы  проходились  нами
относительно  без  потерь.  После  нескольких  дней постоянного
холода это навело всех на полнейшую расслабуху, тем более,  что
впереди  прохождения  особо сложных порогов не ожидалось. После
серии порогов наступило время долгого плеса, на  солнце  и  без
порогов  было очень приятно, и настроение было отличным у всех,
кроме Лебедя, у которого сильно болела голова.
   Наконец начались Муравейные пороги. Всего их пять, но только
последний представляет из себя настоящий порог, а все остальные
на столь громкое название тянут явно с трудом. Тем не менее  на
Третьем  Муравейном  Лебедю удалось сесть посередине реки прямо
на плиту. Дело в том, что идти там посередине  нельзя,  а  надо
рулить  вплотную  к  левому берегу, иначе выносит на необъятную
плиту таких размеров, что навряд ли с нее  реально  сняться  не
вылезая  из  байдарки.  Бедный  Леха!  Ему  пришлось вылезать и
мокнуть по пояс. Он снялся только через несколько минут.  Мы  с
Даниловым  в  это  время  отдыхали  около берега, наблюдали его
печальную участь и просчитывали все  варианты,  как  идти  нам.
Когда мы наконец по двадцать раз объяснили друг другу, что идти
следует  слева,  Лебедь  снялся с плиты, запрыгнул в байдарку и
унесся вниз по течению, а мы вышли влево, зашли в порог  и  там
резко  повернули  к  середине, где и сели благополучно на ту же
самую плиту. Естественно, все попытки сняться с  нее  оказались
тщетными. Откуда ни возьмись вдруг из-за угла выплыли панки, мы
печально  сказали  им,  куда  плыть, и они благополучно прошли.
Бедный Данилов! Ему тоже пришлось вылезать и мокнуть  по  пояс.
На  берегу перед Муравейными порогами, как говорит отчет, "есть
небольшая избушка". Эта  явная  неприкрытая  ложь  должна  была
насторожить  нас, чтобы мы не так доверяли отчету, но мы совсем
расслабились и все уверенней говорили о том, как мы  организуем
в районе порога Тютерин себе дневку.
   Мы  честно  прошли  порог  Еловый  слева  от  руин  древнего
деревянного моста, и нам даже пришлось разобраться  с  панками,
причем тогда и оказалось, что они из Москвы. Мы устроили долгий
перекус,  удивительно обильный из-за того, что от сэкономленных
дней осталась прорва продуктов. Мы  пропустили  все  боле-менее
сносные  места для стоянок, уповая на то, что уж дальше проблем
со стоянками нет. Это Ченцов накаркал. Он еще в Москве  сказал,
что  проблем  со  стоянками  нет,  так  как  нет самих стоянок.
Стоянок действительно там нет. Мы  шли  вперед  и  вперед,  как
последние идиоты, высматривая сначала хорошие места для дневок,
потом  просто  места  для  дневок,  потом наконец и вообще хоть
какие места, а вечер уже стал неумолимо приближаться.
   Скоро почувствовалось, что мы еще ни в один день  не  прошли
столько, а впереди был порог Тютерин. Нас вынесло к нему, когда
уже никто не хотел ничего обносить, и вообще никто уже не хотел
работать.  Тютерин  пришлось  обносить.  Это  объективно  самый
непроходимый  порог  на  всем  маршруте.  Мощная   струя   воды
сваливается  вниз  с  большой  скоростью  под заметным углом по
гигантским  плоским  плитам  по  всей  ширине  реки.  При  этом
основной  струи  нет,  вода  валится  вниз сплошной массой, все
бурлит, и абсолютно невозможно точно сказать, где есть  в  воде
камни,  а  где  нет. Порог Тютерин берется не столько техникой,
сколько везением, и проходить его неприятно.  Никто  его  и  не
ходит.  Дорога  обноса  Тютерина  никак не меньше дороги обноса
Кивиристи, причем проходит не в лесу, а по траве, так  что  там
запросто проедет и самолет. Там сосредоточено трудновообразимое
количество   мошки,  летучие  гады  нетерпеливо  поджидают  там
очередную группу туристов  и  деловито  набрасываются  на  них.
Поэтому   обнос  порога  Тютерин  потребовал  от  нас  большого
нервного напряжения, и как только мы покидали вещи в  байдарки,
мы  отгребли на середину реки на максимальной скорости, которую
только из наших байдарок удалось выжать.
   В середине  реки  было  больше  ветра  и  меньше  мошек.  Из
зарослей  на  другом  берегу выбрался некий старичок и опасливо
осведомился,  не  хотим  ли  мы  там  встать.  Мы  самоуверенно
обрадовали его отказом и отправились дальше. Больше стоянок нам
не  попадалось. Уже совсем никому не хотелось идти последний на
маршруте порог, называющий себя  порогом  Курна.  Но  пришлось.
Благостная  идея  вставать  как  раз на пороге, как и в прошлую
стоянку, с треском провалилась, точнее сказать, она  утонула  в
том болоте, которое окружает порог.
   Курна-порог  не  слишком  интересен,  там  чистый и бурлящий
слив, но уж  очень  не  хотелось  снова  мокнуть.  Вдруг  мы  с
Даниловым  заинтересовались,  нельзя  ли  пройти порог сбоку от
всех  валов,  это  выглядело  очень  реальным.  Подслушав  наши
разговоры,  так  прошли,  почти даже не намочив деку, и суровый
Фионин,  и  грустный  Лебедь,  и  по  обыкновению   замышляющий
недоброе Ченцов. Мы шли последними. Пока мы всех ждали, да пока
опять  надевали  спасы,  да юбки, да натягивали фартук, нас так
заели местные мошки, что мы уже не знали, как спастись от  них.
В  итоге  мы,  как только смогли выйти, сразу рванули вперед не
разбирая  дороги.  Наверно,  не  стоит   объяснять,   что   мы,
инициаторы   идеи  безболезненного  прохождения  последнего  на
маршруте порога, вошли почти в  самую  середину  всех  валов  и
только  что не наглотались воды. Юбку, разумеется, сорвало, и я
опять почувствовал,  что  сижу  в  луже.  Так  часто  бывает  -
выдвигают  прекрасные  идеи  гении,  а  пользуются  ими  всякие
тормоза. Жизнь так несовершенна, и я лишний раз ощутил это сидя
в холодной луже на рюкзаке.
   День подходил к концу, а стоянка и не думала  появляться.  В
воздухе  принялись  носиться  озорные  мысли  пройти сегодня до
Кеми, собраться и уехать домой. Это стало бы прохождением  трех
дней  московского  графика  за  один  ходовой. Но судьба решила
иначе. Следующим оказался порог Охта. Его тоже  надо  обносить,
хотя  можно  и пройти, и это все, что о нем следует сказать. На
Охта-пороге много мест для стоянок, но, естественно,  дров  там
еще  меньше,  чем на Кивиристи. Около трех групп, и в том числе
наши ненаглядные так же жестоко прокинутые отчетом  панки,  уже
стояли  на  Охта-пороге, и ожидалось прибытие еще многих. Места
так себе, главным образом потому, что там все  лето  постоянный
проходной двор, и совершенно нет дров, и много опять же мошек.
   Мы  долго  ходили  и  прикидывали,  что  же  делать  дальше.
Выходило, что  надо  вставать,  так  как  идти  дальше  слишком
рискованно,  а  здесь медлить нельзя, - будет совсем мало места
и, главное, дров, которые  так  необходимы,  чтобы  посидеть  у
костра  и  проводить  поход. Встали мы быстро, а вот дрова всем
скопом искали еще очень долго. Но в итоге нашли сразу две сухие
сосны, и стоянка удалась.
   Свободных продуктов за счет экономии сразу  нескольких  дней
оказались  целые  горы, что-то здесь Ченцов не рассчитал. Ну да
ладно, от него и не стоит  многого  ожидать.  Зато  было  много
разнообразной  еды. Все наелись и сели вокруг костра петь песни
и просто так, ничего не делая, не беспокоясь о завтрашнем дне и
не  экономя  время  наслаждаться  мельканием  рыжих   всполохов
костра,  отдаленным  шумом  порога  и  мягким  шорохом листвы и
невозможным в городе чувством душевного  спокойствия  от  того,
что  ты  так сидишь среди чувствующих то же, что и ты, и просто
греешься у костра под звездным небом, и ни о чем не заботишься.
Это чувство почти не проявляется  в  течение  всего  похода,  и
только  когда  действительно  остается  последний  такой вечер,
последние несколько часов, оно вдруг остро ощущается всеми и от
того только усиливается. Я так понимаю это, и, видимо, за  этим
мы  идем  в горы, на воду, в лес. И всегда хочется продлить это
состояние, и всегда обидно, когда все разбредаются от костра, и
оно уходит. Так заканчивается поход. Поэтому я думаю,  что  наш
поход   закончился   в   половине  четвертого  утра  в  ночь  с
четырнадцатого на пятнадцатое  августа.  Потом  еще  были  свои
замечательные  моменты, и мы в ту же ночь, разойдясь от костра,
веселились и хотели побродить вокруг палатки  панков  и  попеть
сдавленными  голосами  "Э,  але,  болюа-болюэ";  потом мы утром
грузились, и вода то уходила от финиковской  Мурены,  то  снова
приходила,  а  Денис  стоял  и удивлялся; потом и Ченцов так же
неумело, как  Финик,  использовал  пакет  с  зеленой  гадостью,
которая   якобы   способна   помочь  самолетам  найти  на  воде
потерпевших крушение; потом еще мы топили на устье Охты в  реке
мелкие  деньги  и  лебедевская  байдарка с Наташей впереди, как
первая вошедшая в Охту из Козледеги, первой же вышла из Охты  в
Кемь.  А  еще  мы  потешались над тем, как Данилов вылавливал с
гневными  криками  ченцовскую  байду,  одиноко  отплывающую   в
сторону  ГЭС, и разбирали байдарки, и сжигали разное оставшееся
барахло. А еще мы ждали под тучами мошки автобус, а потом ехали
не без приключений в поезде. Но поход-то  кончился  уже  тогда,
ночью на Охта-пороге, когда погас костер.

                                Moral level:
                                   Утром: 10 (Highest);
                                   Вечером: 4 (Satisfactory);
                                   Ночью: Уже никакой.




   Это  был хороший поход. Прекрасный поход, по которому даже в
один безумный момент захотелось написать  записки.  И  неважно,
как  они  получились,  они  лишь  кусочки  памяти  об удавшемся
походе. Нам очень повезло  с  составом,  при  котором  мы  даже
отлично  обошлись  без  системы  дежурств,  так, что ни разу не
возникло никаких претензий друг к другу, нам повезло с тем, что
мы выбрались в поход все вместе, -  единственный  раз  за  семь
лет,  что  мы  вместе  с  восьмого  класса,  нам даже повезло с
атмосферой, которая в равной мере навалила на нас плохую погоду
без мошки и хорошую с мошкой, и, кстати говоря, пороги-то лучше
проходить именно в пасмурную погоду, когда солнечные  блики  на
воде  не бьют в глаза, а мы только по пасмурной погоде пороги и
проходили, в общем,  нам  повезло  с  тем,  что  поход  удался.
Отвечайте все быстро - когда еще мы пойдем в такой поход?



   Представленная   вниманию  читателя  повесть  изначально  не
претендовала на то, чтобы быть лоцией по пройденному  маршруту.
Однако    отдельные    участки   маршрута   описаны   настолько
субъективно,  что  могут  ввести  этого   самого   читателя   в
заблуждение.   Автору   настоящей   повести   не   хотелось  бы
уподобляться авторам того убогого отчета, по которому  пришлось
проходить  маршрут,  поэтому родилось данное послесловие. Кроме
общего предупреждения о художественной интерпретации  маршрута,
здесь  помещены  некоторые  замечания  по  отдельным  участкам,
которые, как строго указал автору его капитан (и все  остальные
капитаны), описаны чересчур вольно.
   На   том   автор   выразил   капитану  признательность  и  с
удовольствием  перевалил  на  него  составление   нижеследующих
замечаний.

1. Маршрут  проходился  по  высокой воде, так что некоторые его
сложности,  вполне  возможно,  прошли  для  нас  незамеченными.
Следите за такими местами внимательно.

2. Как оказалось впоследствии, плотину при выходе из Алозера мы
проходили  действительно  не  в том месте, где ходят нормальные
люди. Если Вы видите перед  собой  совсем  никудышную  плотину,
лучше  поищите,  не  сливается  ли основной поток где-то сильно
левее.

3. Порог Ойнагайне на самом деле великолепно просматривается  с
правого  берега,  где  и  находится значительное число мест для
стоянки. Мы высадились на берег немного не доходя  до  входа  в
порог,  и  там  действительно был небольшой болотистый участок.
Автор не заметил этого только потому, что просидел все время  в
байдарке.

Last-modified: Fri, 27 Feb 1998 11:00:16 GMT

Оцените этот текст: