Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 © Copyright (C) Александр Тюрин, 1995
 Официальная авторская страница Александра Тюрина
 http://rusf.ru/tjurin/
 Изд. "АСТ"
---------------------------------------------------------------
 Данное  художественное  произведение    распространяется    в
 электронной форме с ведома  и  согласия  владельца  авторских
 прав  на  некоммерческой  основе  при   условии    сохранения
 целостности  и  неизменности  текста,   включая    сохранение
 настоящего  уведомления.  Любое  коммерческое   использование
 настоящего текста без ведома  и  прямого  согласия  владельца
 авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
---------------------------------------------------------------
 С  откликами,  вопросами  и  замечаниями  автору,  а так же по
 вопросам  коммерческого  использования  данного  произведенияя
 обращайтесь  к  владельцу  авторских  прав  непосредственно по
 email адресу:  Tyurin@altavista.net ;
---------------------------------------------------------------



     или
     САПОГИ ВЕРХОВНОГО ИНКИ

     "Если народ прост -- государство сильное; ежели распущен -- государство
будет слабым."
     Шан Ян




     Утром  тошнило. А  еще мутило, кружило и  шатало. Как  мне впоследствии
объяснили,  чтобы  предохраниться  от самопала, надо внимательно  проверять,
присутствует   ли   на  бутылке  "Распутина"  стереопортрет   отрицательного
исторического персонажа.  И  если даже  присутствует,  то надо  разбираться,
моргает  он правым или левым оком. Короче, когда утром зазвонили в  дверь, у
меня   работал  только   мозжечок.  Поэтому  отворил   я  сразу,  как  будто
подсознательно  надеялся, что мне поднесут качественную опохмелку  и соленый
огурец впридачу. Но едва взгляд сфокусировался под неожиданно ярким солнцем,
ударившим через разбитое  лестничное окно  прямо  в мой глаз, то на сетчатку
легли образы трех сограждан. Армейского лейтенанта и двух омоновцев, коих бы
век не видеть.
     Лейтенант  глядел  ласково,  как  голубь  мира.  Омоновцы  были  чем-то
озабочены, они, похоже, торопились  и не  расположены  были  к церемониям --
судя  по  качающимся  в  их  руках  дубинкам.   Я  представил  одну  из  них
опустившейся  со  стуком на  мою  макушку, и меня так  замутило, что едва не
стравил на гостей.
     Однако   благоразумный   лейтенант  чуть  отошел   и  выдержал   паузу,
достаточную для  того, чтобы  я сообразил -- это  призыв.  Родина позвала на
ратный труд и подвиг -- и я попался под повестку.
     Сейчас как  раз гребут офицеров запаса моего  возраста. Это потому, что
каждая  следующая  горячая  точка как правило  раскаленнее,  чем предыдущая.
Кругом бандиты, боевики, кругом ваххабиты, шииты. Одни вреднее других.
     -- Вот  именно, --  хмыкнул читающий  мысли лейтенант.--  На  медосмотр
поедешь сейчас. Домой уже не вернешься. Вечером отправка -- бесплатный билет
в южную сторону у тебя уже имеется, так что не волнуйся.
     -- Но товарищ лейтенант, почему именно сегодня? -- заныл я.
     -- Потому что мы  к тебе приходили и вчера, и неделю назад, но никто не
открывал.  Твое время истекло,  -- вежливо объяснил армеец. -- Однако ты  не
мельтеши, спокойно  собирайся, у тебя в запасе  целых десять  минут.  Мы  на
лестнице культурно подождем.
     Когда я обернулся,  чтобы  идти вглубь квартиры,  то почему-то вспомнил
Чарли Шина  из  "Апокалипсиса",  который при схожих  обстоятельствах показал
пришедшим  офицерам голую  задницу. Интересно, намного  ли  лучше  смотрятся
давно нестираные семейные трусы?
     Я собирался, бросая  в портфель первые обозначившиеся в глазах вещи  --
носки, домашние тапочки, губную гармошку, фталазол, русско-турецкий словарь,
-- и думал, что одна  дополнительная неприятность не слишком испортит список
уже имеющихся. Бросил взгляд на свое жилье, телевизор "Рекорд" и шкаф  стиля
ампир, найденный на помойке -- кроме  этих предметов  некуда  адресовать "до
свиданьица".  Бывшая  жена  с сынишкой где-то  в  Шувалово,  бывшая  мать  с
сестренкой где-то в Африке, неизвестный отец где-то в одном из миров.
     А потом был медицинский осмотр в хмуром слякотном районе за Финляндским
вокзалом.  Небрежные  взгляды   утомленных  врачей  дополнялись   подсчетами
имеющимися у меня на данный момент органов:
     -- Яичек -- два, пенис -- один...
     -- Доктор, у меня еще гастрит и простатит...
     -- Это нормальные мужские болезни. Вот если бы у вас было три яичка или
два   пениса,   мы  бы  подумали.   Кроме   того,  согласно  вашей   учетной
специальности, вы --  тыловик-транспортник,  значит,  с харчами и  с  теплым
сортиром все будет в ажуре. Годен, годен, дорогой... Следующий!
     И военком меня утешил, мол, будешь в транспортной комендатуре встречать
и провожать поезда, и с дружественной ухмылочкой поздравил с поступлением на
действительную службу в ряды вооруженных сил.
     Если военком согласился бы мне внимать, я бы порассказал о том, что и в
самом  деле   кончал   Ленинградский   железнодорожный   институт,   но   по
специальности  трудился не более трех месяцев. А те  премудрости, что в меня
на военной  кафедре  закачали, вообще испарились из головы на следующий день
после экзамена.
     Впрочем, вечером  я  уже  лежал на полке плацкартного вагона и обо всем
таком мог  беспрепятственно трындеть своим попутчикам -- контрактным бойцам.
Но это воинство Перуна и Одина, эти грубые мужские силы торопились на бой, в
атаку, и мои жалобы отлетали от них как ошпаренные.
     Однако,  алкоголь,  известный  под   русским  именем  "бухало",  вскоре
объединил  нас  всех, и  я,  наяривая на  губной гармошке про вчерашний день
"Yesterday",  забыл,  что  был неудавшимся железнодорожником,  музыкантом, у
которого  медведь  на  ухе  сидит,  не  тем  мужем,  художником-дальтоником,
литератором, бесконечно далеким от народа.
     А  ночью  мне снилось,  что я  маршевым  шагом  топаю в полный рост  на
врага-супостата,  почему-то  в  белых обтягивающих  чресла  штанах и большой
треуголке.  Потом  неприятельское  ядро оторвало  мне  голову, и  она, махая
удлинившимися ушами, полетела куда-то в дальние края. Пробивая пространство,
все  более уплотняющееся  и складывающееся  на манер куска  ткани,  крылатая
башка неслась над мерцающими морями, над  голубыми и розовыми вершинами гор,
чтобы оказаться в стране, где население в пестрых чудных одежках поклонялось
трехликому Солнцу, отдавая ему свои чувства и свою кровь...



     Мины я  невзлюбил больше всего, особенно падающие.  Пулемет с полминуты
поработает,  и  становится  ясно,  откуда  и куда он палит. Ты  принимаешься
вместе с соратниками жвахать в ту сторону из всех стволов и растворяешься  в
общем  раже  и  почти  радостном возбуждении.  А когда шмаляет  миномет,  то
вначале  свист  буравит тебе  макушку  и  ты  понимаешь, что  тебе никуда не
укрыться  от   невидимого   "гвоздя",  спускающегося  с  неба.  А  потом  ты
машинально, из-за отключки ослабевших  ног,  бросаешься  на землю, безвольно
растекаешься  или же бесмысленно  съеживаешься и  становишься  чем-то  вроде
амебы.
     Конечно, минофобией мои  страхи не ограничивались. Я безусловно дрейфил
вражеских снайперов, но это было вполне разумное осознание почти абстрактной
опасности,  ведь   снайперскую  пулю   не  слышно,  ты   не   успеваешь   ее
почувствовать. Если она тебя достает,  то сразу отправляет на  вечный покой,
где  все  до  фени.  А вот неприятельских минометчиков я  терпеть не мог  за
предоставляемую ими возможность обделаться со страха.
     Не знаю, как вообще,  но мы все тут до неприличия  ненавидели боевиков.
Линия  фронта  проходила то в  двадцати километрах от нашей  железнодорожной
станции, то в пяти, то прямо за околицей.
     Местные граждане, при солнышке вежливо проезжающие  мимо на "мерседесе"
или повозке, при луне  могли обернуться свирепыми  вурдалаками. Те, кто днем
пытался устроить забавный ченч и выменять порножурнал на головку сыра, ночью
садил в тебя из тепловизорного пулемета РПК-74Н или швырял  в  твою  задницу
ножи.
     Мы крупно не любили джигитов, потому  что были в постоянной напряженке,
а  они могли пострелять в нас, а затем отдохнуть с бабой в соседнем доме. Мы
были  постоянной мишенью для них, а они лишь  тогда, когда  накидывались  на
нас. В остальное время они являлись самыми мирными, кроткими,  и их окружали
со  всех сторон женщины и ребятня. Мы сильно не любили горцев оттого, что их
карманы оттопыривались от крупных  купюр  и они  могли в любой момент ввести
нас в  страшный соблазн,  кинув тысячу  баксов за  какой-нибудь  подержанный
пулемет. Мы  торчали безвылазно в этом  сраче, а они, вволю покромсав  тебя,
могли упорхнуть на  недельку в Москву  или Питер,  чтобы  жрать там барашка,
тискать  девочек  и  выжимать  дань  из толстяков-бизнесменов. Джигиты  были
инстинктивными профи во всем, мы -- словно вчера вылупились из яйца.
     Конечно,  в   моей   голове  еще  крутились  шарики-ролики,  поэтому  я
догадывался, что есть своя правда-истина и у волков, и у овец, и у пастухов.
Знал я про то,  как  артиллеристы  или летуны, выражая делом  нашу нелюбовь,
могут проутюжить  какое-нибудь село-юрт, откуда пальнули  враги. Знал, что у
нас тоже достаточно зверья, особенно среди контрактников (кстати, самые злые
солдаты  не  обязательно самые лучшие).  Однако, общий настрой чувств  резко
снижал  мои  умственные способности и недосуг  было разбираться,  кто больше
виноват перед  небесами --  мы со своими неуправляемыми снарядами или они со
своим щитом из живого мяса.
     Тот  весенний  денек  ничем  примечательным  не  выделялся.  Спозаранку
какие-то нехорошие  люди приехали  на локомотиве, к которому был  прицеплена
цистерна с  бензином. Я как  раз выскочил на  улицу, чтобы  избавить  нижнюю
часть тела от  лишних  веществ  и заметил среди ланит  Авроры приближающееся
темное пятно. Тогда своим бодрым воплем разбудил дремавшего диспетчера, и он
пустил  с горки платформы с песком. А вот стрелка автоматически не сработала
-- тут мало что работало автоматически, "калашников" и то заедало. Я кинулся
к ней, вспоминая Бена Джонсона, Карла Льюиса и прочие горы мышц.
     Когда  до  стрелки  оставалось  метров  пятнадцать,  а  до   вражеского
локомотива чуть побольше, его  команда влупила по мне из ручных пулеметов. Я
тоже огрызнулся из своего "АК-74М", с которым даже в сортир ходил, по-моему,
ссадил с поезда кого-то. Но когда до стрелки оставалось  несколько  прыжков,
внутренний шепот посоветовал мне свернуть влево.  И тут гранатомет  долбанул
по  тому самому месту, куда я не добрался. И надо же, именно взрывом стрелку
свернуло в  нужную  сторону,  отчего  платформы  поцеловались с локомотивом.
Кажется, кто-то перед этим еще пытался в меня попасть и едва  не  щелкнул по
кумполу. А затем я обогнал всех чемпионов по спринту -- секунд за десять сто
метров сделал -- так что огненный шар, получившийся из  бензиновой цистерны,
меня не схарчил.
     Пока  завтракал,  кто-то пристреливал свой  миномет (122  мм)  к  нашей
столовой. Когда я доглатывал сосиску, мина  просквозила крышу и попала в чан
с  так называемым кофе. Напиток  бы  настолько омерзительным,  что вражеская
плюха только зашипела и не разорвалась.
     Где-то около полудня неприятельский снайпер застрелил чучело на огороде
и я окончательно сообразил -- день-то хороший выдался.
     Правда, ближе  к обеду я немного огорчился -- из центра прибывал эшелон
со всякой военной всячиной, но, судя по накладной, в  один из крытых вагонов
был всунут на станции  Ростов гуманитарный  груз  от какой-то  международной
организации. Нередко эти  самые гуманитарные грузы мгновенно растворялись на
нашей  станции  --  солдатики считали, что там непременно имеются  курево  и
спиртяга.  После этого  надо  было доказывать до  усрачки,  что  иностранные
товары  станция  еще  не приняла под свое крыло  и за все  отвечает командир
эшелона.
     Не  успел  я  огорчиться,  как  меня вызвал  комендант и, напомнив, что
гуманитарный  этот груз  ценнее  десятка  старших  лейтенантов,  дал команду
немедленно развести его по адресам. И первым делом - в госпиталь, потому что
речь идет о самой натуральной наркоте.
     Какая  уж тут пруха -- я явным  образом лишался обеда и мне  оставалось
надеяться только на холодные объедки.
     Я подкатил на "уазике" с парой десантников к опасному вагону, а там уже
сгруппировались солдафоны, готовые взять гуманитарную помощь на абордаж.
     Я сдернул пломбу и дал команду поддеть  ломами дверь, как тут подлетела
ко  мне дамочка и  заговорила на  странном русском языке с ненашими звуками,
интонациями и добавлениями импортных слов.
     -- Chi e voi? Вы кто такой?
     -- А вы кто такая, я вас мелко вижу.
     Она заобъясняла и замахала бумажками, отчего я понял,  что эта мадам --
представительница   той  самой  международной  организации,  которая  должна
следить  за распределением  гуманитарного  добра и зовут ее  госпожой  Ниной
Леви-Чивитта.
     Пришлось вразумлять ее минут  десять, прежде чем она усекла,  что я тот
самый российский боец, которому она может доверять больше всего.
     После этого мы перекинули коробки с "колесами" и наркотой в автомобиль,
одного верзилу-десантника я оставил сторожить раскупоренный вагон, второй --
двухметровый  сержант Коля  Кукин -- разместился на  заднем сидении. Госпожа
Леви-Чивитта,  повыбирав  между  моей  физиономией  и  кукинской,  предпочла
все-таки усесться рядом со мной.
     Это  была  тетка  южноевропейского  вида, испанского  или итальянского,
набравшая на  возрастном  счетчике  три  с  половиной  десятка,  со  скорыми
движениями, хрипловатым голосом и застывшим  выражением  неприязни на резких
линиях лица. Мы  все  ей явно не нравились,  она, похоже, считала  нас  всех
канальями, которые мучают невинных горных "овечек".
     Она выглядела настолько чужой, что, несмотря на блеск темных маслиновых
глаз и приятные  обводы фигуры, я на нее не отреагировал. То есть,  если  бы
неведомая сила  приклеила госпожу Леви-Чивитта к дивану  и сдернула штаны, я
бы на нее  залез не сразу. А вот Коля Кукин бы -- сразу, я это понял, глянув
на хитринку, затаившуюся в его усах.
     Потом я ухватил  своими ушами-пеленгаторами  какой-то неприятный звук и
глянул в боковое  стекло  --  к нам  на  свидание  летели  три яркие  точки.
Какой-то абрек вжарил из "Града"! Голова моя  сработала так быстро, что  я и
сообразить ничего  не  успел.  Одна  рука  бросила  баранку  вправо,  другая
зашуровала коробкой скоростей. Проломив какой-то забор под возмущенные вопли
иностранной  госпожи, "козлик"  проскочил между  двух  хибар, тут перед нами
появился распахнутый  контейнер, в который мы  все дружно  влетели. А следом
загрохотало, контейнер зашвыряло, в кабине запахло гарью. Однако стало ясно,
что хотя реактивные снаряды поцеловались с поверхностью, мы из-за  этого  не
разорвались и не раскрошились. Едва устаканилось, я дал задний ход.
     Остатки левой хибары пускали вонючий дымок, похоже, тут  недавно варили
самогон для  наших  войск,  обшивка  же  контейнера  явно  приняла  на  себя
осколочный ветер и прилично защитила нас.
     Я  оглянулся на  мадам, кожица ее  лица  превратилась  из персиковой  в
серую,  как упаковочная  бумага,  а  вот Коля  продолжал  что-то невозмутимо
жевать.
     Где-то вдалеке вырос огненный грибок.
     --  Кажется,  накрылись  наши обидчики,-- подытожил Кукин,-- и, похоже,
мадам не против.
     -- Ладно,  не травмируй женщину, -- отозвался я .--  Пускай думает, что
джигиты нас только попугать хотели.
     Впрочем, реакция дамы была нестандартной.
     -- Я бы после забора свернула еще раз.  Из  этого контейнера, если что,
мы бы не сумели удрать, capisci.
     --  А с открытого места, если что, мы бы не удрали, а улетели, причем в
виде очень мелких и хорошо прожаренных кусочков, -- завершил я дискуссию.
     До  госпиталя оставалось  полкилометра,  мы  эту дистанцию  осилили  за
четверть часа, что по весенней грязюке было неплохим результатом.
     Я внутрь входить не захотел, не люблю смотреть на то, что меня  ожидает
в  любой момент, поэтому  поручил Коле  Кукину перетащить коробки начальнику
госпиталя.  Но тут из ближайшей палатки  вылез  доктор Крылов,  он  же майор
морской пехоты.
     -- У меня выходной на полдня, так что заходи, Хвостов... Резать сегодня
уже никого не надо, если только не  завезут новеньких, обход  был недавно, а
покемарить  не  получается  --   мандраж  какой-то.  Все  вокруг   суетятся,
понимаешь, но мы-то с тобой примем на грудь, Егор?
     Я зашел в  палатку, уж  больно  все  соблазнительно  звучало.  Конечно,
надлежало за пару часов разбросать гуманитарный груз. Ну, так можно это дело
поручить   сержанту  Кукину.   У   него   только   физиономия  подозрительно
бесшабашная, а вообще он надежный парнишка. Тем более,  мы это добро на свою
ответственность не принимали, весь спрос с мадам Нины.
     Ладно, уселся я на ящик из-под снарядов, а доктор-майор  и разливает по
стопочкам, и колбаску режет -- любо и недорого посмотреть.
     -- Далеко морская пехота от моря ушла, -- посетовал он,-- мне несколько
лет назад и присниться не могло, что я возле гор околачиваться стану. У меня
ведь высотобоязнь...  Ранее  я больше по  теплым  морям шлепал.  Коралловое,
Саргассовое -- названия-то какие.
     Хряпнули  мы  пару  раз  и  мало-помалу Крылов  беспорядочную  трепотню
прекратил   и  сосредотился   на  рассказе  о   скатах-хвостоколах,  летучих
голландцах и прочих морских диковинах.
     -- ... Так вот, Егор, поскольку вся команда с этого советского парохода
напрочь  исчезла, мы  думали уж, что ее чуть ли не русалки утащили. А  потом
выяснилось, что мимо советских моряков проходил катер американской береговой
охраны, вот пара наших  матросиков не выдержала, сиганула в  море и  поплыла
кролем  к иностранцам.  Наш боцман  заорал:  "Люди за  бортом" и на  шлюпке,
вместе с еще тремя матросами кинулся вдогонку. Вскоре он видит,  что достать
беглецов, которые  шпарят от него  как  от акулы, не удается, а американский
катер ближе,  чем советский  пароход. Тогда  расторопный боцман тоже  просит
политического убежища у иностранного капитана. Мол, зачем мне отвечать перед
родиной за этих дернувших на Запад  паршивцев? Почин  боцмана поддерживают и
трое  бывших  с  ним  на шлюпке  матросов. После этого старпом  прибывает на
американский  катер  требовать  выдачи  своих подчиненных,  поскольку-де они
украли  судовую   кассу   и  насильно   трахнули   буфетчицу.   Американские
пограничники удивляются низкому  моральному  уровню  советских  моряков,  но
возвращать никого не собираются, поскольку  не  знают, что толкнуло стольких
людей  на  преступления.  Старпом видит, что ничего  не получается, посылает
нахрен начальство и, чтобы не  нести партийную и  уголовную ответственность,
сдается  американцам.  Примерно та же история приключается  и  с  капитаном.
После этого остатки экипажа, и механики, и  мотористы, и повара, на шлюпках,
плотах  и  спасательных  кругах наперегонки  шуруют к  американскому  борту.
Последним  бросается  в  море  быстро  свихнувшийся  замполит,   он   плывет
по-собачьи к иностранным пограничникам и кричит: "И  меня возьмите,  я  могу
работать в ЦРУ, советские чекисты - лучшие профессионалы в мире."
     Тут  я  заметил подхихикивающего  Кукина  и  свирепо  зыркнул  на  него
глазами.
     -- Товарищ старший лейтенант, разрешите промочить горло,  -- обращается
он  .-- Там эта лахудра импортная требует от  товарища полковника разрешения
повстречаться с ранеными  "духами".  Он пока ни в какую, наверное, принял ее
за шпионку.
     --  А что, может, и правильно принял,  -- согласился медицинский майор.
-- Ты садись, сержант, отдохни чуток.
     -- Но, чтоб потом носился как метеорит, -- предупредил я.
     -- Однако  самая чудная морская прогулка у  меня  состоялась  в августе
девяносто  первого года, причем по линии КГБ, -- продолжил доктор Крылов. --
По  идее,  давал я подписку  о  неразглашении, однако  отсутствующей  сейчас
организации. Да и вы, ребята, свои в доску. Кроме того, все, что я расскажу,
тянет на образцовый бред сумасшедшего. Никто мне, конечно же, не поверит.



     Доктор Крылов действительно не  лукавил, его  повесть тянула на  звание
первосортной бредятины, и я долго думал, поразила ли военврача белая горячка
или какая-нибудь шизия.
     Однако  выглядел  он  спокойным,  будничным,  глаза не горели неистовым
огнем, голос не показывал никакого возбуждения.
     Майор  Крылов рассказывал, что в  авусте  девяносто  первого  советский
десантный корабль, замаскированный  под  ролкер  торгового  флота,  вплотную
подошел  к   перуанским   территориальным  водам.   На  его  борту  была   и
бронетехника, и десантно-штурмовая рота  морской пехоты, и спецподразделение
КГБ.  Цель  была  известна  только  начальству,  но офицеры шушукались,  что
намечается       братская      интернациональная      помощь      перуанским
партизанам-коммунистам из группировки "Светлый путь".
     Стояла странная  погода, полный штиль и какое-то марево, сквозь которое
не было видно горизонта, отчего океан и небосвод сливались в одну огроменную
сферу, а солнце то размазывалось в большую кляксу,  то растекалось  в желтую
полосу.  Судно подошло еще ближе  к берегу, остановило двигатели и принялось
потихоньку дрейфовать  из-за  какого-то  океанического  течения.  Вначале  к
берегу  отправились  моряки  из состава флотских  диверсионных сил.  Лебедка
спустила   в   море  плавательные  одноместные  аппараты,   на  них  уселись
аквалангисты,  вооруженные подводными автоматами  АПС,  и,  оставляя цепочки
легких пузырьков, двинулись  своими жидкими тропами.  После  их  возвращения
берег  навестили  морские пехотинцы-разведчики на быстроходных катерах.  А в
один  прекрасный  момент лацпорт на  носу судна поднялся,  и по опустившейся
аппарели  в воду  начала  съезжать плавающая  бронетехника  морской  пехоты.
Доктор Крылов насчитал  пять танков, три бронетранспортера и  два  БМП.  Это
было семнадцатого августа.
     А  двадцать  третьего десант  стал возвращаться.  Как позднее догадался
доктор Крылов, двадцать первого из  Москвы долетела шифровка, так мол и так,
ввиду резкого изменения политической ситуевины в стране, завязывайте наскоро
с  операцией и дуйте назад. Как раз в  это время погода изменилась в  худшую
сторону,  началась  болтанка  и,  наверное, поэтому  десантники возвращались
налегке, без бронетехники, на посланных за ними катерах.
     В числе последних прибывших на борт судна  был раненый  капитан морской
пехоты. Его крепко  отделали. Сотрясение мозга после удара камнем  по каске,
пулевое  ранение в ногу и  колотая  рана в боку. Удивление вызывало то,  что
камень, похоже, был пущен пращой, колотая рана  осталась от стрелы (пришлось
даже извлекать  обсидиановый наконечник), а  пуля, которая застряла  в ноге,
совсем  не походила  на те,  что  применяются  в  советских или американских
автоматах и пистолетах. Доктор Крылов  благодаря коллекции своего отца, тоже
военврача,  неплохо разбирался в боеприпасах  последних семидесяти  лет. Так
вот,  девятимиллиметровая пуля, вытащенная из морского пехотинца, напоминала
немецкую,  времен второй мировой - от пистолета-пулемета "МП-41", известного
как "шмайссер".
     Особенно  неприятным  для медицины оказалось то,  что наконечник стрелы
был смазан ядом.
     Я, конечно, поинтересовался, не кураре ли. Доктор Крылов сказал, что он
так и не разобрался со сложным набором гемолитических и нервнопаралитических
токсинов. И эта  отрава  исполнила роль  первой скрипки  в оркестре  смерти,
сыгравшем  в организме капитана. Сработала и  отрицательная  погода, мертвая
зыбь плюс перепады давления, отчего  даже у здоровых мужиков кровь  хлестала
из носа. Короче, гвардии  капитан почил  в бозе и  поплыл на  родину  уже  в
холодильнике.
     Правда,  перед  своим  отбытием на  тот  свет,  офицер  успел  кое-чего
порассказать, что  можно  было счесть бредово-лебединной песней, если бы  не
сопутствующие странности.
     Доктор  Крылов взял  небольшую паузу, собираясь снова  разлить водку по
баночкам с  надписью  "мокрота" и дать  указания  фельдшерам, потому  что за
занавеской принялись  материться  выздоравливающие  бойцы.  Потом все  опять
стихло,  и  поскольку  иностранная мадам пока  отсутствовала,  мы в  прежнем
составе  продолжали  внимать  военврачу.  А  он  как раз  принялся  излагать
последние  слова капитана морской  пехоты, который до последней  капли крови
выполнял задание родины на перуанском берегу.
     Гвардии капитан Петр Калиновский  находился  в передовой группе  нашего
десантного отряда. На базе, в Балтийске, он командовал разведротой, откуда в
Перу вместе  с  ним  прибыло  еще несколько сержантов. Вдобавок в  передовой
группе  проявляли  свои  недюжинные  способности  несколько офицеров КГБ  из
управления "С" Первого Главного Управления. При них состоял мужичок довольно
интеллигентного вида, который выступал в роли проводника и следопыта.
     Все они ехали  на  боевой машине  пехоты  вдоль русла небольшой быстрой
речушки,  видимо, сбегающей  с  гор.  Причем  передвигались  преимущественно
ночью, а  днем хоронились в прибрежных зарослях. Несколько раз им попадались
индейцы откровенной дикарской  наружности,  замотанные в пестрые  тряпки,  с
разрисованными физиономиями и растатуированными руками, с копьями и палицами
мрачного  вида. Попадались  и разбегались с  воплями, теряя свое  оружие,  а
также  кувшины,  сделанные  из  тыкв, и  набедренные  повязки. Выглядело это
слишком экзотично даже для Южной Америки.
     Пару  раз  приходилось  применять  против тех,  кто  линял  не  слишком
торопливо, гранаты с газом "Черемуха" и снотворные шприц-пули.
     Дорога  упорно  шла в  гору,  дикая местность  оставляла  желать  много
лучшего  по части цивилизации, передовая группа старательно огибала селения,
представляющие скопления хижин, сложенных  из слабо обработанных камней. Чем
дальше,  тем индейцы  становились  нахальнее.  В один нехороший  момент  они
большой толпой накатили на разведчиков, швыряя из пращей каменюки  и садя из
длинных луков,  одежда  у  этих  чудаков была  просто  как с премьеры мод  у
какого-нибудь   Кардена.  Яркие  плащи  с  орнаментами,  шлемы,   украшенные
зверскими мордами и плюмажами из  перьев, щиты, обитые шкурами, содранными с
разных  хищников.  И  что  самое  интересное  -- индюшки тащили  с  собой на
носилках какую-то важную мумию.
     Одна  стрела все-таки укусила в руку  сержанта из  Балтийска и пришлось
угостить  нападающих резиновыми  пулями. Сержант к вечеру  отдал концы из-за
остановки  дыхания,  и  это  было большим  неприятным  сюрпризом  -- индейцы
активно  использовали отравленные наконечники.  Морского  пехотинца оставили
под кучей камней, попытавшись запомнить это место.
     Зелень  становилась  все жиже, сошли на  нет высоченные  папоротники  и
огромные бамбуки, местность  неуклонно изгибалась в сторону неба, русло реки
быстро превращалось в ущелье. Однажды поутру путь машины преградил завал, со
скальной стены  стали валиться валуны,  один из них проломил  броню, оглушил
водителя  и  вывел из строя управление. Торчать  в металлической неподвижной
коробке  не  было  никакого положительного смысла. Когда разведчики  вылезли
наружу,  на них направился плотный поток стрел. Теперь  уж было  не  до игр.
Очередями из ручных пулеметов  морские пехотинцы  посшибали  головы  у особо
ретивых лучников и стали отходить.  Но тут их встретил свинец, вылетающий из
вполне  огнестрельного  оружия.  Среди  камней  мелькали  фигуры  в  обычных
индейских  шмотках,  но  в  тех самых  касках,  которые  у  нас  справедливо
считаются фашистскими. Такие же "фашисты" принялись быстро спускаться сверху
на канатах.
     (Уже тогда  было  замечено, что в  тамошних  краях  стволы, даже  самые
крупнокалиберные,  не столь  действенны, как к тому привыкла морская пехота.
Чтобы   пули  никуда  не  свернули,  надо  по-настоящему  не  любить  врага,
концентрированно изливать  ненависть.  Не  работал  здесь в прежнюю  силу  и
глазомер, расстояния казались короче, чем были  на самом деле, словно другим
стал изгиб земной поверхности.)
     Еще немного и завязался бы ближний бой, в котором разведчики вряд ли бы
уцелели. Однако были с толком употреблены ослепляющие гранаты, дымовые шашки
и  огнеметы.  Ущелье затянулось  гарью  и  смрадом, в  получившейся  смутной
атмосфере удалось пробиться из окружения. Правда, в списке  живущих осталось
из семи  разведчиков только трое: капитан Калиновский, сержант из его роты и
проводник.
     Им пришлось еще целый  день искать основную часть десантного отряда  --
рацию во время боя они потеряли. И, естественно,  морские  пехотинцы долбили
следопыта вопросами -- что это за чудной враг и какова, собственно, цель.
     Проводник  юлил  и увиливал, но  когда  к  его  голове  был  приставлен
"Макаров", все же раскололся.
     Оказалось, что года за три до  этого следопыт побывал в  Перу в составе
советской геологоразведочной  экспедиции, которая  суетилась  насчет цветных
металлов  в  Сьерре  -- так кличется здешняя  гористая  местность. И  вот  в
перуанской глухомани кандидат геологических наук скребся по кустам, да вдруг
забрел в ущелье, на скалах  которого заметил древний барельеф. Почистив его,
геолог  узрел...  изображение  танкового  сражения.  Он,  конечно,  не  стал
обольщаться.  Фон  Деникен   тоже  углядел  в   одном  ацтекском   барельефе
космонавта, летящего в ракете. Ну, а оппоненты ему возражали, что это скорее
изображение мужика, сидящего в отхожем месте.
     Геолог еще прогулялся  по  ущелью,  определяя из  каких  пород  сложены
скалы, да вдруг  набрел на  щель  между  двух каменных глыб. Бывают  минуты,
когда  любой  научный сотрудник становится отважным как фокстеррьер.  Геолог
оставил снаружи  в виде опознавательного знака свою куртку и  кепку  и полез
внутрь, благо что имелся фонарик.
     Это была  уака. Таким словом  инки  и прочие древние перуанцы прозывали
любое  священное место,  где таились  сверхъестественные  силы --  начиная с
камней  и кончая деревьями.  Испанцы  же под  этим  словом подразумевали  те
места,  где  могло  обнаружиться  золотишко,  то  есть,  в  первую  очередь,
гробницы.  Естественно, что геолог насчет этого  самого металла и  подумал в
первую очередь, поэтому храбро внедрился в щель.
     Там нашлась мумия важного гражданина  с  множеством предметов, полезных
на  том свете  -- но одна керамика и  ткани. На  мертвеце была тиара с двумя
змеиными головами и медная маска. Когда  любопытный  геолог приподнял маску,
то  под  ней  вместо  высохшей  головы нашлась  одна  лишь  тыква.  Пытливый
исследователь оторвал  один из  полуистлевших кусков  ткани и на  сморщенной
почерневшей грудной клетке древнеперуанца нашел серию дырок, похожую на след
от  автоматной  или  пулеметной  очереди.  Рядом  с  мумией,  помимо жезла с
навершием в виде старичка  с ягуарьими клыками,  лежало  то, что  напоминало
изъеденный коррозией ствол от огнестрельного оружия. В пещере было полно еще
мумифицированных  трупаков, видимо жен и подчиненных знатного  покойника, но
золотые изделия  так и не нашлись. Тогда геолог из принципа "с паршивой овцы
хоть шерсти клок" прихватил с собой странную стволоподобную вещь.
     Меж  тем,  пытливый исследователь  действовал  отдельно от  всей  своей
советской команды  так долго, что привлек  внимание  стукача  и был  взят на
заметку. Этим, наверное, и объясняются  крутые перемены в жизни геолога. Уже
в  родной стране  он проболтался на  какой-то  вечеринке  про уаку и показал
друзьям  находку,  а  на  следующий  день  в  институтской  столовой  с  ним
познакомился офицер КГБ.
     Вначале   пытливого  исследователя  гебешники  трясли  насчет  древнего
золота;  не забыли, конечно, изъять и ржавый ствол. А потом как-то свезли  в
особое подведомственное  учреждение  типа института. Там  люди  ученого вида
внимательно выслушали геолога. Насколько можно было понять, они все являлись
физиками. Геолога еще несколько раз вызывали в  эту  шарашку,  однако, никто
уже не приставал насчет припрятанных изделий желтого цвета.
     Спустя где-то год гэбэшники сообщили  ему, что поездку в Перу  придется
повторить на благо родины.
     И был сложный запутанный путь: от Москвы до Лимы на самолете, от Кальяо
на катере, затем на надувной лодке. С геологом отправилось еще  двое физиков
из  специнститута.  Они  все  время  лопотали  об   изменяющихся  параметрах
хронального окна,  делали  замеры сверхчувствительными  магнитными датчиками
СКВИД, щелкали клавишами складного компьютера "лэп-топ"  и связывались через
спутник с Москвой, требуя повторить расчеты.
     В  итоге,  лодка прошла  сквозь какое-то марево и  достигла берега. Тут
физики  стали  скакать от  возбуждения и  махать руками.  Геолог  же  ничего
особого не заметил -- побережье как побережье, песочек,  галька да и только.
Но один  из  физиков крикнул прямо  в  среднее ухо,  что  над  головой чужое
звездное  небо,  не  характерное  для  нынешнего  времени,  что  им  удалось
преодолеть силы хронального поля.
     Правда,  в  ответ  на  въедливые  вопросы  геолога, физики  в  основном
отшучивались.  Ему популярно объяснили,  что  у берегов  Перу как-то раз лет
пятьдесят  назад сработал  "эскалатор",  который  перенес  всех  желающих  и
нежелающих  в  иную реальность.  И  что,  скорее всего,  им  воспользовались
небезысвестные люди. А именно те, что вышли из порта Киль в мае сорок пятого
на подводной лодке особого  образца  --  сверхавтономной, мощной,  с высокой
грузоподъемностью. Согласно данным  разведки эта субмарина, на борту которой
предположительно находились золотые запасы  фашистской Германии  и известный
нацист Мартин  Борман,  словно испарилась. Из чего  следует,  что фашистское
отребье удачно попало  на "эскалатор", скрывшись от справедливого возмездия.
По ходу объяснений физики то и дело хихикали, и было непонятно, смешит ли их
собственная выдумка или же у них просто нервишки пошаливают от возбуждения.
     А  утром  на  берегу  троим   исследователям  повстречалась   процессия
индейцев:  какой-то  крутой  мужик  в   паланкине  плюс  обслуживающие   его
носильщики и воины. Один из физиков, листая историческую энциклопедию, тыкал
пальцем  в  индейцев  и  кричал,  что  это  инки  пятнадцатого  века.  Крики
продолжалось, пока  палица одного из индейских воинов не обрушилась на умную
голову ученого.  Историческая правда, таким образом, была соблюдена. Товарищ
пострадавшего  физика  пальнул   в   воздух  из  пистолета,  отчего  индюшки
разбежались,  оставив на  песке  жезл с золотым  набалдашником  и  ту  самую
смертоносную палицу с бронзовой шестигранной макушкой. Вскоре двое  живых  и
один  мертвый  житель  двадцатого  столетия  преодолели  прибрежное марево в
обратном направлении, а там, с пересадками, за три дня достигли Москвы.
     И   золото  с  жезла   и  бронза  с   палицы  долго  проявляли   слабую
радиоактивность,  но  потом  стабилизировались,  никаких  же   отклонений  в
здоровье  геолога и уцелевшего физика не отмечалось. Поэтому и  было принято
решение предпринять более основательную  экспедицию.  Тем  более, как  узнал
геолог,  фашистская подводная лодка с  золотом рейха  должна  была достаться
Советскому Союзу, кабы не аномальное исчезновение: ведь за ней осуществлялся
постоянный пригляд. И на ней имелся человек, связанный определенными узами с
ЦК ВКП(б) и НКВД -- сам Мартин Борман. Рейхсляйтер Мартин Борман, казначей и
секретарь нацистской партии, борец со старой  гитлеровской гвардией,  своего
рода  немецкий  Сталин,  был  с некоторого  времени  нашим  агентом влияния.
Несколько попыток сепаратных  переговоров,  инициированных  то  генсеком, то
фюрером,  осуществлялись  именно  через Мартина  Бормана,  который,  в  свою
очередь,  крайне презирал гнилые буржуазные  демократии Америки и  Британии.
Вместе с рейхсляйтером,  на  той  же  подлодке, находился связной  - матерый
советский разведчик.
     Так,  во   всяком   случае,  объяснял  высокопоставленный  офицер   КГБ
генерал-майор  Сайко  перед  второй  экспедицией. Мол, Борману предстояло  в
удобный  момент  передать  золотишко  советскому  правительству.  Но удобный
момент так и не наступил. Или же геноссе Борман решил схитрить. А теперь эти
средства  надлежит  срочно  вернуть, поскольку своего  золотишка у нас стало
недоставать.  И  возвращать  их  придется из  особой  физической реальности,
которую   одни   специалисты   называют   "абсолютным  прошлым",  другие  --
"хрональным карманом".
     Трепливый  генерал  Сайко, давая странные сведения, не хихикал. Однако,
выдавал ли старший офицер мощную информацию или же нес околесицу, потому что
был "на кочерге", геологу осталось непонятным.
     После того как геолог  добросовестно раскололся и выложил всю известную
ему правду-матку, капитан Калиновский отвел  дуло пистолета. Ему стало ясно,
что  военнослужащих  опять подставили,  не  обрисовав  им  противника  и  не
поставив четкую задачу.
     После привала,  наполненного рассказом следопыта,  все трое разведчиков
двинулись в обратный путь.  Ощущения  были самые тягостные, советским  людям
казалось, что  за ними следят деревья,  камни, трава,  земля. Пару раз среди
древесных  стволов  мелькали какие-то смутные тени,  отчего по коже  скакали
мурашки.  Геолог  захромал  и  немного  приотстал,   так  что  двое  морских
пехотинцев ненадолго потеряли его  из виду. Вдруг  сзади раздался выстрел  и
отчаянный, но быстро стихнувший вопль. Бойцы бросились на звук,  но нашли на
тропе только лужицу крови. А чуть  подальше, в зарослях на скалистом склоне,
был замечен ягуар, который тащил обвисшего геолога, зажав клыками его шею.
     Капитан и сержант давай строчить из автоматов, срубая ветки  и  листья,
однако на  их глазах хищник  поднялся на  задние  лапы и его тело  приобрело
человеческие очертания. Чудовище  разок оглянулось  назад кошачьей мордой, с
мощным ревом прыгнуло и... растаяло в сумеречном воздухе.
     От  этого  зрелища  сержант  немного  запсиховал,  и  капитану пришлось
отлупить  его  по щекам. Обратную дорогу  морские  пехотинцы  приблизительно
знали, но  то, что легко далось на боевой машине, изматывало в  пешем  ходу.
Казалось, даже камни под ногами притягивают подметки, вливают в тело тяжесть
и  усталость. На очередном  привале  капитану  Калиновскому почудилось,  что
глыба, к которой он прислонился спиной, обхватила его и стала вбирать в себя
-- он еле выдрался. Сержант же  признался, что на какое-то мгновение потерял
офицера из виду.
     Они  снова  потопали  по  тропе,  и  вскоре  выяснилось,  что  основные
неприятности приходят не от камней.  Над ними долго кружили кондоры, а потом
одна из птиц спикировала  прямо  на голову  сержанта.  Тот шагал  в каких-то
десяти метрах от капитана, но птица неожиданно оказалась огромной, настолько
огромной,  что смогла  подхватить солдата и  мгновенно  вознести  на  высоту
метров  в сто. А капитан даже  стрелять  боялся, чтобы не подсиропить своему
товарищу,  который  вскоре превратился  в  крошечную  точку  и  затем  исчез
полностью и окончательно.
     Калиновский, беспрестанно озираясь, брел по тропе, и где-то  спустя час
перед ним проползла змея. А потом с дерева послал стрелу затаившийся в кроне
лучник. Капитан готов  был поклясться, что, когда  она впилась ему в бок, то
какое-то время напоминала извивающуюся и  шипящую рептилию. Едва офицер снял
из  автомата  лучника,  как  возник  целый  отряд индейцев, а вместе с  ними
бородатый мужик без штанов, но в каске и со "шмайссером".
     Целый час  раненый  капитан  вел неравный  бой,  ползая  среди камней и
оставляя  на  них  кровавые  следы.  Пуля  клюнула  его  в  ногу,  а  там  и
обсидиановый  шар,  метко выпущенный  из  пращи, на какое-то время  затемнил
мозги.  Когда  Калиновский   очухался,  враги  со  своими  палицами  были  в
нескольких шагах. Морской пехотинец очередью из автомата срезал их, а самого
близкого индейца, уже замахнувшегося своей шипастой дубиной, подсек здоровой
ногой и пришил ножом.
     Однако враги снова хлынули в атаку, их фигуры туманились и расплывались
-- наступал последний момент в жизненной биографии. И тут редкие выстрелы из
капитанского автомата были поддержаны шквальным огнем,  который скосил  всех
зловредных индейцев.
     Оказалось,  морской  пехотинец  вел  свой  бой  неподалеку  от основной
десантной группы, которая, следуя на шум, обнаружила место боевого действия.
     Собственно, на этом повесть раненого капитана закончилась.



     Доктор вытер запачканные колбасой пальцы об окровавленное полотенце.
     -- Что  же  получается, Егор,  --  добавил майор  Крылов,  --  не  то в
"абсолютном  прошлом", не  то  в  "хрональном  кармане"  осталась  советская
бронетехника, присыпанная землей и камнями. С меня, по возвращению в  Страну
Советов,  нервный гэбэшник взял строгую  подписку о неразглашении и отправил
обратно  в  ВМФ,  не выплатив  даже  походные деньги. Я позднее еще пробовал
осторожно  разыскать специнститут КГБ, чтобы  излить  там  рассказ  капитана
Калиновского. Но  уже через несколько месяцев это научное заведение покинуло
систему  госбезопасности,   а  еще  позже   приватизировалось   и  назвалось
акционерным обществом закрытого типа "Хроноскаф". Так что все концы в воду.
     Доктор  умолк  и  разнес  остатки  спиртного  по  баночкам  с  надписью
"мокрота". Крылов, я и Кукин подняли глаза и импровизированные бокалы, чтобы
помянуть  Петра Калиновского,  но  тут заметили - на  входе, подперев  бока,
стоит иностранная мадам.
     Майор закашлялся, поперхнулся и мучительно покраснел.
     -- Что вы тут делаете? -- наконец возмутился он.
     -- O, porche misere.  А вы что тут делаете? -- злобно отразила  женщина
.-- Вообще, в этих горах?
     Я давно понял, что она  не такая простая, какой хочет казаться. И  этим
вопросом  просто уводит нас в сторону,  на политические рассуждения,  вместо
того, чтобы отвечать, как долго и почему она здесь ошивается.
     --  Это моя гора, -- опешил доктор, -- и  вот его. -- Крылов показал на
сержанта Кукина.
     --  Ага, мой дедуля  проживал  как  раз  внутри этой горы, -- подхватил
Коля.-- Его звали Данила-мастер.
     -- Ладно,  госпожа хорошая,  нам мозги не  надо пудрить. Почему  вместо
того, чтобы дружески беседовать с  ранеными бандитами, вы  проникли в особую
палатку? -- атаковал я.
     Ее взгляд красноречиво выразил некоторую долю уважения ко мне,  но уста
были лживы:
     --  Che  cosa  e? Что такое  "пудрить мозги"?  Это  какая-то изощренная
пытка,  которую вы  применяете по  отношению  к  горцам?  И  пытаете вы  их,
наверное, прямо в этой палатке.
     -- Мы просто едим их здесь, -- опять закуролесил Кукин.
     Я понял, что  разоблачить гражданку иностранного государства не удастся
и,  возможно,  она  стала  свидетелем  секретного  рассказа, поэтому  и взял
несколько тоскливых нот на губной гармошке.
     --  Этот  ужасный  начальник,   этот  врач-полковник  не  разрешил  мне
беседовать с пленными, -- вынуждена была заобъяснять она.
     --  Ну  что,  Нина,  может  есть  резон  выпить?--  поинтересовался  я,
протягивая  свой  "бокал"  и понимая, что  вызываю  обвинения  в нетрезвости
российской солдатни.
     Госпожа опять-таки  не  пошла  по отработанному пути и не стала  ругать
пьяных московитов, а взяла и хватанула сто грамм.
     Взгляд Кукина сразу потеплел и сказал мне: "А все-таки она -- не сука в
ботах." Да и майор Крылов немного расслабился.
     --  Слушайте, мадам,  вам  раненые  бандиты  нужны? Отдыхает тут у меня
парочка за занавеской,-- галантно предложил он.
     Майор Крылов приподнял  парусиновый полог и я понял, что пленные абреки
располагались в  каких-то трех метрах от нашей пьющей компании.  Один из них
вряд ли мог  внимать разговору  о  золоте  рейха,  потому что из-под  бинтов
торчала  одна всклокоченная  борода.  У  другого  же,  несмотря  на  наличие
повязок, активно шныряли глазенки и принюхивался длинный нос.
     -- Весь в бинтах -- это  Аслан,-- представил доктор.--  Он как  минимум
снайпер.  Стрелял,  стрелял, пока не ухнул с  дерева вниз.  А  вот тот,  что
получше выглядит, зовется Абубакаром. У него пуля задела  мошонку, но  мы, в
госпитале, ему мужское достоинство спасли.
     -- Спасибо, доктор, -- Абубакар с веселостью поддержал разговор, -- мне
это достоинство очень даже пригодится. Приезжай ко мне, всегда стол накрытый
для тебя. С друзьями приезжай. Ты молодого барашка любишь?
     -- А ведь посадят, Абубакар, -- вздохнул доктор и  обернулся  к нам. --
Вообще-то  он специалист  по финансовым вопросам и пулей его  поцарапали  за
чрезмерную активность, когда он выменивал установку  залпового  огня "БМ-21"
на мерседес "700" с доплатой.
     -- Мне "Град" для себя был нужен. Поле перед домом пахать. За что  меня
сажать?   --   уверенно  отвечал  финансовый  специалист.  --  Разве  нельзя
договориться? Судья тоже человек, высший примат.
     -- Симпатичный паренек, -- вздохнул доктор.
     Я заметил, что  Крылов к раненым  бандюгам относится  с пониманием, как
Эскулап, а ведь для меня они -- дерьмо на  дерьме за редкими вычетами, и так
оно еще будет мне казаться лет двадцать.
     Мадам же суетилась вокруг пленных, подносила подарки, от "Сникерсов" до
презервативов, выпрашивала насчет мучительных пыток и не замечала,  что рука
Абубакара елозит по ее коленке.
     Впрочем, финансист оказался достаточно бесхитростным.
     -- Что ты там, доктор, говорил  насчет золота рейха, а? Слушай, я  беру
все расходы на себя, только объясни,  как добраться до этого... "хронального
кармана", правильно я сказал?
     -- Эй, фельдшер Вася, -- потихоньку подозвал доктор мордастого солдата,
-- больной  перевозбудился.  Сделай-ка ты  ему укольчик димедрола.  -- Майор
Крылов  обернулся  ко  мне.-- Авось  покемарит  Абубакар и  все  забудет.  А
по-большому счету, чихать и кашлять мне на "хрональный карман". Лично я туда
ни ногой. Чертово место.
     Вскоре  нам   пришлось  распрощаться  с   многоуважаемым  и,  наверное,
чрезмерно болтливым майором Крыловым.
     На  большой  скорости,  не  обращая  пристального внимания на  весеннюю
сопливость дорог,  мы  раскидали гуманитарную  помощь по  точкам:  беженцам,
детдомовцам,  старперам, досталось  даже  всем  хромым  и  увечным,  которые
попадались  по дороге. Казалось, что и мадам  торопится поскорее закончить с
этим  добрым  делом,  особенно, после того как  с "Камаза", проезжающего  по
далекому   холму,  нам   прислали  пару  подарков  из  приличного  миномета.
Просматривались  в  ее  поведении  и  другие  новые  интонации.  Поубавилось
злобности по отношению ко мне и даже Коле Кукину. На крутых поворотах, когда
ее женское тело инерционные силы бросали на мое мужское, она отстранялась не
слишком поспешно.
     Правда, я  не торопился обольщаться, хотя Коля Кукин делал мне знаки --
мол, цапай соседку, а следом и он присоединится.
     Нина Леви-Чивитта как бы невзначай поинтересовалась, откуда родом  этот
замечательный  и  заботливый   доктор  Крылов   и  надолго  ли  ей  разрешат
задержаться  на станции.  На это я отозвался,  что мы все -- из  народа  или
около того, а ей на станции после оказания гуманитарной  помощи делать особо
нечего.
     А когда мы уже возвращались в транспортную комендатуру от самой дальней
точки,  свинофермы,  превращенной в  пункт санитарной  обработки вшивых, наш
"уазик" перестал слушаться коробки передач.  Вскрытие показало, что накрылся
ответственный шарикоподшипник.
     Что  бы  такого умного предпринять? Впереди раскисшее поле,  за ним сам
поселок  со  станцией, позади раскисшее поле с блок-постом на  краю, но  там
только вкопанный  танк  и два  БТР,  которые  никуда  с боевого дежурства не
двинутся.
     -- Ну, Коля, ты не импортная женщина, так что дуй вперед через поле, --
распорядился  я, -- сыщи где-нибудь телефон и с  коменданта  потребуй, чтобы
прислал тачку помощнее - нас  забрать и это дерьмо отбуксировать. Если через
час никто не появится, мы тогда пешком отсюда почешем,  но тебе это в  минус
будет.
     Кукин,  утратив  бодрое расположение  духа, зачавкал  своими  короткими
сапогами по простору, понуро бросив напоследок:
     -- С коменданта же требовать, как с мраморной статуи.
     --  Ну, что будем-таки делать? --  спросила мадам. Мне показалось,  что
часть   иностранных  интонаций   пропала   и   сейчас  по  произношению  она
приблизилась к коренным жителям Одессы.
     -- Слушай, Нина, у тебя, наверное, в Мадриде дом есть? -- заговорил я о
более интересном.
     --  Нет.  В Мадриде нет, есть в  Риме, неподалеку  от памятника Витторе
Эммануеле.
     -- Ладно, без разницы. А чего сюда-то потянуло? Неужто, чтобы с Асланом
и Абубакаром пообщаться?
     -- Да уж скорее с ними, чем с тобой...
     Тут  мое внимание целиком переключилось на овражек, который образовывал
вмятину в земле  метрах в двадцати от нас, да  еще  зарос кустарником. Робко
зашевелилась одна из его веточек. Мы с дамой как раз стояли у борта "уазика"
и только его корпус отделял нас от источника возможных неприятностей. Больше
того, мой автомат  хоть имел флажок, установленный на стрельбу очередями, но
отдыхал  на  переднем  сидении.  Еще  одно шевеление  кустарника  и  я, сбив
женщину, вжался вместе  с  ней  в  грязь.  На лету  она  успела  заголосить:
"Варвар,  насильник!  Aiutate!",  однако  поперхнулась,  когда поверх  наших
падающих голов прошла очередь.
     Поверхность земли  ни  одним изгибом  не  защищала  нас, на  два  хилых
автомобильных  борта  надежды  большой  тоже  не было,  и автору  автоматной
очереди оставалось только пристрелять к нам свое оружие.
     Второй  удар  свинцовой  плетью   пришелся  на  "уазик".  Внутри   него
остервенело зарикошетили, зазвенели кусочки смерти.
     Я машинально  вытянул  "макарова" из кобуры -- какая же жалкая  пукалка
против  вражеского  "калашникова".  Имейся у  меня  приличное оружие,  то  и
помереть  было  бы  не  страшно  --  когда  всерьез  дерешься, ничего  кроме
фронтового психоза не ощущаешь.
     --   Ну-ка,  дай   мне  пистолет,  --   неожиданно  предложила  госпожа
Леви-Чивитта. -- Я тебя прикрою, пока ты автомат хватать будешь.
     Имелась весомая вероятность,  что  она меня тут же шпокнет  и  отдастся
джигиту,  но я все-таки поверил. Пока Нина жвахала во  вредного мужика из-за
переднего  бампера,  я  запрыгнул  как дельфин  в кабину,  цапнул  автомат и
вывалился  в  противоположную  дверцу   (если  бы  пополз  назад,  результат
получился  бы стопроцентно  летальным).  Но,  в итоге, я оказался совсем без
прикрытия, что казалось не слишком полезным для здоровья.
     Автоматная  "стежка" протянулась в полуметре от моей  башки.  Следующей
предстояло прошить  меня. Тут я  заметил в пяти метрах впереди и  чуть левее
достаточно глубокую рытвину.  И пошел  в атаку, вопя что-то грозное и строча
от  живота. Видимо,  джигит  не слишком ожидал такого прыг-скока. По крайней
мере, он меня  не  срезал, а  только  задел  правую  ногу. Когда  я отчаянно
прыгнул с толчковой левой и улегся в  рытвинку, то выпал из его поля зрения.
В  результате  он  высунулся  больше  чем  надо  и  начал  вертеть  головой,
высматривая мишень.
     Тут  гавкнул  пистолет, и  все  подозрительно стихло. Выманивает гад? Я
растерялся,  не зная как правильно поступить. Но неожиданно сверху  пролился
спокойный голос госпожи Леви-Чивитта.
     -- Alzate, signore  Egor.  Хватит загорать, Хвостов.  Солнце  давно уже
спряталось. --  Она  сунула "ПМ" мне в руку со  словами. -- Метко стреляешь.
Настоящий ворошиловский стрелок.
     Я сел, в сапоге было тяжело, тепло и влажно. Посмотрел на кусты. Голова
джигита незатейливо валялась на земле.
     Мадам заметила пулевую дырку на моей обувке.
     --  Держи  хвост  пистолетом,  Егор.  Благодаря  этому  раньше  дембель
настанет, ты ведь не кадровый военный.
     Послышался  рев приближающегося мотора.  Во всю прыть к  нам несся БТР,
набитый бойцами.
     Нина приблизила ко мне свое южноевропейское лицо. На  сей раз его линии
не показались мне такими резкими, наоборот, даже мягкими и успокаивающими.
     -- Мне кажется, что мы с тобой еще увидимся, Хвостов.
     Я  почувствовал ее  губы, которые,  скользнув по  моим, чмокнули меня в
щеку. Было  очень  даже недурно.  Я  начал вспоминать это прикосновение, еще
когда лежал на броне  БТР, доставлявшего меня к лекарям, а Нина  была совсем
рядом. И на госпитальной койке, -- где из  подружек  только подушка, -- тоже
не  раз.  Конечно   же,  это  многомесячное  безбабье   заставило  меня  так
зациклиться на  контакте с  госпожой Леви-Чивитта. Короче,  запала она в мои
нервные центры. Наверное, ей того и требовалось.



     Госпожа  Леви-Чивитта  редко   ошибалась.  В  этом  я  убедился  спустя
несколько месяцев, когда меня стали  подсиживать и  потихоньку выпроваживать
из армии. Да-да, горячая точка немножко остыла, а "бабки" в ней отламывались
прежние: немаленькие и верные. Так что нашлось много желающих подменить меня
на боевом посту --  из тех, кто раньше посиживал в глубоком тылу, переползая
от  горшка к обеденному столу  и обратно. Особо настаивать на своей воинской
карьере  я не стал,  хотя  и привык к автомату,  даже  спал  с ним.  И после
отрицательного  решения  медкомиссии  на  перекладных  отправился  домой,  в
последний раз за армейский счет.
     Жилплощадь  встретила  меня разбитыми  окнами,  размоченными  с помощью
атмосферных   осадков  книгами,  а  также  осколками  стаканов   и  тарелок,
раздолбанных зимними бореями и летними зефирами.  Телевизор и то превратился
в черепки археологического вида.
     Естественно, что я не расстроился.  Закончив  войну,  я считал, что мне
все нипочем, и, что для штатского человека  является веской причиной скулежа
и нытья, мне -- лишь повод для кайфа и смеха.
     Когда все испорченные, размоченные и расколоченные предметы, завернув в
простыню,  я снес на  помойку,  то в  небольшой комнатке  оказалось чересчур
просторно. Поэтому  я, вставив  стекла, обзавелся  чучелом южноамериканского
попугая  ара  -- один  бомж  сменял  его  на  бутылку "Амаретто"  --  и стал
придавать  порядок своим мыслям; благо, что накопленной зарплаты хватало еще
на пару месяцев.
     Для  начала  я  создал "Записки военного железнодорожника",  в  которых
отразил свои  немеркнущие подвиги,  потом  сочинил "Воспоминания военврача".
Эта повесть  мне  понравилась  больше,  потому  что я туда  вставил бредовую
историю насчет похождений  морских пехотинцев в "хрональном кармане". А что,
в общем-то  клево вышло.  Только  довольно  бессвязно.  Поэтому пришлось еще
всякого  тумана  и  шизофрении  поднапустить,  чтобы получилось  авангардное
произведение, включающее цикл  бесед гвардии  капитана  Калиновского (я  его
сделал Малиновским) с ягуаром,  кондором  и змеей.  Короче,  со всяким таким
калом моя книжица для Букеровской премии вполне годилась.
     Для начала  стоило снести  свежесваренное произведение в  издательство,
которое располагалось через два дома от меня (правда, до этого оно выпускало
только  половые  пособия  -- "Секс в автомобиле",  "Секс  в лодке", "Секс  в
телефонной будке").
     Но тут меня  посетило чувство  неудовлетворения от проделанной  работы.
Что  толку,  если  я  пропущу  через  издательство вещь-однодневку,  которая
скончается  в памяти народной едва ли  не  по прочтению?  Мне  это навряд ли
принесет  моральное удовлетворение.  Да  и  с  материальным будет  настолько
негусто, что оно не покроет психологический ущерб.
     Что  это  за  "эскалатор"  применялся у  берегов  Перу?  Неужто  машина
времени, которую изготовили  вначале фашистские ученые, а  потом повторили и
наши умельцы?  Или  не все так просто? Может, стоит  пообщаться еще разок  с
доктором  Крыловым?  Он  вряд  ли полностью  выложил  правду-матку во  время
кратковременного застолья с возлияниями из мокротных баночек.
     После тех памятных посиделок я за время службы пересекался с военврачом
еще  не раз. Однако, насчет своих похождений в августе 91 года он  больше не
заикался, соответствующие вопросы ответом не удостаивал. Впрочем, я не особо
настырничал. Не до того было.
     Кстати, доктор Крылов  тоже благополучно покинул  горячую  точку и ныне
людей  чинил в клинике военно-медицинской академии в моем  родном  Питере. Я
подумал, что сейчас, когда напряженка военной поры нырнула в Лету, майор  не
будет особо запираться.
     Я  звякнул  ему и  деликатно напросился  в  гости,  а вернее на  прием.
Дескать, моя подстреленная нога иногда непроизвольно дает пинка какой-нибудь
проплывающей мимо толстой заднице.
     На  следующий день, в полдень, я  уже торчал в приемном покое и уточнял
по телефону у доктора Крылова, как мне добраться до "второй хирургии".
     Еще раз повторюсь -- не люблю я шастать по госпиталям, страшно  неохота
сталкиваться с тем, что, возможно, вскоре ожидает и мой организм. Впрочем, в
этом  госпитале  порядком вертелось  медсестричек, у  которых приятные ножки
выглядывали  из под  куцых халатиков. Но это, к  сожалению, не относилось ко
"второй хирургии", где  по части  обслуживающего персонала  было негусто  --
похоже, что  там проходила пересменка,  инструктаж или совещание. Поэтому  и
спросить некого. Я  заглянул в ординаторскую -- пусто, кабинет завотделением
заперт, каморка старшей сестры тоже.
     Я  дошел до приоткрытой двери с надписью "операционная". Внес голову  в
щель  -- в  предбаннике тоже  ничего живого. Я подал голос: "Доктор Крылов",
опять-таки напрасно. И что-то меня дернуло сделать еще несколько шагов.
     На  столе  лежало  тело, прикрытое  простынкой.  Тело  явно не  дышало.
Похоже, что  медики,  сделав свое  черное  дело, потеряли всякий  интерес  к
покойнику. Вон даже  инструмент в  нем оставили. В самом деле  скальпель был
воткнут  в плоть, прямо сквозь простыню,  и вокруг него расплылось приличное
пятно алого  окраса.  Тут до меня дошло, что  я думаю  чушь. В  пациентов не
втыкают   скальпель   прямо   через  простыню.  Покойников  не  забывают   в
операционной. Случилось убийство. Я подошел и решительно откинул ткань.
     На  столе  лежал  доктор Крылов. Грудная клетка его была рассечена  и в
ней, насколько я понял, отсутствовало сердце. На  волосах виднелись капельки
свежей  крови.  Похоже,  майора  вначале  оглушили  кастетом,  а  потом  еще
препарировали. И это прошло за те пятнадцать минут после  звонка,  в течение
которых я  снимал куртку,  надевал  сменную обувь  и искал  дорогу.  Значит,
"операцию"  делал  настоящий  специалист. И не просто опытный  медик - наших
врачей  вряд  ли  учат  в два  приема выхватывать сердце -  а  специалист по
кромсанию людей.
     Первая моя догадка заключалась в том, что некий расчленитель занимается
добычей органов для трансплантации.
     А  вторая догадка: в том, что  здесь, в больнице, человеческие органы и
члены  можно доставать  в нужных  количествах  более  естественным,  то есть
коммерческим образом.
     Значит,  убийца  - потрошитель был не столько обычным киллером, сколько
садистом, или... чего доброго, даже сатанистом.
     У меня  ноги словно пластилиновые  стали.  Ну,  надо  же,  майор Крылов
столько проскочил  горячих точек и  раскаленных пятен, чтобы здесь погибнуть
как овца.
     И  третья догадка возникла: убийство с элементами садизма мог совершить
кто-нибудь из  джигитов. Показалось  ему,  например, что доктор Крылов плохо
прооперировал  его родственника, ну  и решил отомстить по старинному  обычаю
кровной мести.
     Тут меня  как  ветром  сдуло из операционной.  Я подумал, что  найдется
немало  желающих отомстить и мне. А  в коридоре осенило  -- когда я вошел на
этаж, злодей находился еще в операционной, а  потом спрятался в какой-нибудь
палате. Недаром же ни одна рожа не попалась мне по пути.  А  сейчас, пока  я
здесь, потрошитель  торопится,  должно быть,  на  выход. Значит, срочно надо
звякнуть  на  вахту,  чтобы  успели  задержать.   Где-то  ведь  должен  быть
сестринский пост, оснащенный телефонным аппаратом, и, скорее всего, в начале
коридора.
     Когда я подбежал туда, какой-то больной в пижаме цвета  детских какашек
накручивал колесико телефона. Я тронул товарища за плечо.
     -- Извините, любезный, спешное до неотложности дело.
     Он  полуобернулся ко мне. Парень, похоже,  был казахом, но это полдела;
еще я  заметил на отвороте его пижамы, на серой фланели, две капельки крови.
И он заметил,  что я  заметил. Я успел почувствовать, что он  сейчас сделает
что-то нехорошее болезненное и инстинктивно стал заслонятся. Молнией блеснул
металл в руке парня, но  я, конвульсивно дернувшись, блокировал ее в  районе
запястья.  А  потом машинально ударил якобы  больного  гражданина ногой  под
коленку и кулаком --  по физиономии. Так называемый пациент завалился.  Я не
выпустил из  внимания, что  нож  у него странной формы и цвета. Но когда для
верности хотел запаять врагу носком по "тыкве", он зацепил  мою ногу рукой и
пинком уложил меня. Тут же эта  бестия вскочила и напрыгнула, занося широкое
лезвие, чтобы проделать дополнительную  дырочку в моем организме. Впрочем, я
успел перехватить руку с этаким "дыроколом".
     Сразу стало ясно, что мышцы у "пациента"  тигриные и статически он меня
пережмет. Тогда  я попробовал применить динамику  и  жвахнул  ему  локтем  в
челюсть.  Помогло. Затем я  рычагнул оппонента  набок.  Мы еще покатались по
полу,  сокрушая по  пути  стулья, столы,  шкафы.  В конце  концов, он  снова
оседлал меня -- ловкая же  зараза, сущая обезьяна -- и приготовился провести
болезненную операцию по  рассечению тканей.  Да уж, какой из меня  ушуист  -
знаю только базовую стойку: присел будто на унитазе, рука словно протянута к
рулону туалетной бумаги.
     Но тут по коридору раздался спасительный топот множества ног.
     Этот  гад  вскочил,  бросил  звериные  взгляды  по  сторонам  и стрелой
сорвался с места. Через  несколько секунд  до  меня  добежала кодла врачей и
медсестер, которые только что закончили какое-то совещание.
     Добежала медицинская шатия-братия и застыла, пялится, ничего  понять не
может. Я тоже не сразу собрался с силами, чтобы заорать на обормотов:
     -- Звоните на вахту, на посты, эта падла пришила доктора Крылова.
     Тут уж они забегали, заголосили, зазвонили. Естественно, что на вахте и
на постах отказывались понимать, не  врубались,  говорили "а?", "что?", "это
вам не милиция".
     Короче, улепетнул убивец. Переоделся в какой-нибудь нормальный прикид и
выбрался через окно на нижнем  этаже, или  же спокойно, чинно прошествовал в
главную дверь.
     Через полчаса  пожаловала  ментура.  Конечно  же,  она  сперва  на меня
поперла,  стала  ко мне приставать насчет того, как я оказался в госпитале и
что делал  в операционной. Но поскольку  три  десятка человек  наблюдало мою
борьбу   и  убегающего  гражданина,  то  менты  со  мной   стали  обращаться
поделикатнее.
     После переклички среди пациентов  "второй  хирургии"  выявилась пропажа
одного  товарища из  Ташкента, Угара Халилова, госпитализированного  якобы с
грыжей. Хороша была грыжа,  когда этот "больной" меня  прирезать пытался. Но
не выяснилось, отчего  он  находился  в  клинике  министерства обороны, кому
сунул на лапу, чтобы там оказаться.
     А еще менты на месте  нашей драки нашли немного просыпавшегося кокаина,
если точнее  -- высушенные  листочки  коки. Поэтому меня  досмотрели, изъяли
кровь на наркотическую пробу, да еще обшмонали квартиру на предмет наркоты.
     После этих процедур следователь Буераков в  своем кабинете  взял с меня
подписку о невыезде, однако, злобу не проявил.
     --  По большому, счету  мы  к вам  претензий  не имеем, Хвостов, но как
свидетель вы формально нам можете понадобиться.
     -- Рад за вас. Но не за себя. Если узбекский гражданин прирезал доктора
Крылова и собирался тоже самое проделать со мной, почему бы ему  не зайти на
новую попытку?
     Но капитан Буераков, конечно же, понял меня превратно.
     -- С  чего  это вы  чувствуете  такое  неудобство?  Вы  что,  в  чем-то
замешаны, Хвостов?
     --  Только в  том, что вместе  с доктором  Крыловым  исполнял  приказы,
воинский долг и тэдэ и тэпэ.
     -- Сдается  мне, что абреки не станут  резать  всех подряд, или уж,  по
крайней мере, начнут не с вас с доктором Крыловым, - тонко заметил Буераков.
     А что, убедительно звучит. Если уж мстить, то первым делом  не врачу  и
железнодорожнику, а каким-нибудь спецназовцам.
     Может, майор Крылов, действительно, влип в некую денежную историю, ну и
поскользнулся на  скользком месте. А  я  просто попался  киллеру под горячую
руку.
     Когда я добрался  из РУВД домой, то  обнаружил, что после ментов у меня
опять  были гости  и  здорово  пошмонали.  Впрочем, пропали  только "Записки
военного   железнодорожника"   и  "Воспоминания   военврача"   в  первом   и
единственном экземпляре.
     Я  опустился на коврик посреди этого разгрома.  Не исчезновение бумажек
меня опустило, написать-то я могу еще много раз и каждый раз много лучше.
     Расстраивало то, что я попал в центр недружественного внимания.
     Единственное, что связывает убитого майора Крылова  и свистнутые у меня
литературные произведения -- это рассказ о "хрональном кармане".
     И  этот печальный  рассказ  может  быть  известен именно тем  бородатым
пленникам, что подслушивали нетрезвую болтовню доктора в полевом  госпитале.
Тогда охота должна вестись именно за Крыловым, мной и, возможно, Кукиным.
     Это мне  совсем не понравилось. Не люблю такое пристрастное отношение к
своей персоне. На  войне я все-таки находился в гуще соратников, у нас  была
взаимная заводка, всей кучей мы бились с врагом и не особо горевали. А когда
случалось  психануть из-за  дерьмовой  службы,  то  шмалял  я из автомата по
окрестным кустами и это действовало получше любого транквилизатора...
     Скорее  всего,  охоту  организовал  Абубакар.  Он  ведь там,  на койке,
активно шнырял глазенками и шевелил ушами.
     Стоп. Так, значит, Абубакар воспринял всерьез всю эту историю  о золоте
рейха, попавшем в "хрональный карман". Однако чего вдруг?
     Может, Абубакар имеет какую-то дополнительную информацию? Только где он
мог  почерпнуть ее?  Не  в  "Хроноскафе" ли,  бывшем институте  системы  ГБ,
ставшем акционерным обществом?
     Надо  срочно  туда  проникать,  выдергивать  на   солнышко  упомянутого
генерала Сайко и вообще подбирать там все, что плохо лежит.
     Опять   стоп.   Неужели   я   такой   герой,   чтобы   конкурировать  с
бандформированием по части реальных  или  мнимых сокровищ? Скажем прямо -- я
еще не такой герой. И вообще я к себе хорошо  отношусь, жалею  себя, уважаю.
Потому что  больше  некому  этим заниматься.  Вот кабы вырос  я во дворце  и
фамилию  бы имел  -- принц  Уэльский,  тогда  точно  проявлял  бы героизм  и
самоотверженность.
     Но в  любом случае, надо уматывать из дома, пока не поздно.  Здесь же я
как  кенар в клетке. И неплохо бы  предупредить о грозящей "заднице" недавно
дембельнувшегося Кукина -- а он у нас свердловский житель.
     Напрасно потерял время, накручивая Колин телефонный  номер -- наверное,
парнишка щупает  сейчас  женский  пол  на  какой-нибудь  вечеринке,  ведь  в
Екатеринбурге на два часа больше чем здесь.
     Я  за девять с  половиной минут собрал  шмотки  в  вещмешок,  аккуратно
распахнул дверь и вымелся на лестничную площадку. Сразу стали слышны шаги --
кто-то  спускался сверху.  Я  живу  на  пятом  этаже,  все,  кто выше  меня,
пользуются  лифтом для  перемещения вниз. Значит,  это  персонально  ко  мне
торопятся.
     Я бросился по ступеням вниз и как раз с первого этажа  двинулся лифт. В
моем  доме лифтовая шахта решетчатая, а у кабины застекленные двери. Поэтому
в этом своем  полете на улицу я успел заметить  рожи тех, кто  ехал в лифте.
Уроженцы  гор,  кавказоиды, крепкие почти квадратные ребятки. Ой,  нездорово
это, у меня даже перочинового ножика нет.
     В парадной злодеи отсутствовали  и у меня немного отлегло от сердца. Но
едва я сошел с крыльца, откуда-то сзади послышался голос с характерным южным
акцентом.
     -- Эй, разгавор есть. Стой, каму сказал!
     Я прибавил ходу,  чувствуя неприятные ощущения в спине - неужто  сейчас
этот тип выстрелит? Однако сзади вместо выстрелов раздались  звуки  ударов и
резкие выдохи. Я превозмог себя и обернулся.
     Натуральный  двухметровый Коля Кукин  укладывал  на  мостовую  джигита,
который совсем обмяк.
     --  Я  вовремя   подоспел,   старлей,  --  радостно   скалясь,  сообщил
экс-десантник.
     --  Это  точно, теперь  тебя  никто  не обидит, --  я подошел  к дверям
парадной и как раз сверху донеслись звуки выстрелов. Первый, второй, третий.
Сейчас  пальба  меня  не слишком расстроила, ведь будем мы теперь с  Кукиным
делить всю подлянку пополам.
     -- Извини, Коля, что не могу пригласить домой  и даже  предлагаю срочно
удалиться. В моей квартире сегодня слишком тесно.
     -- А кто там у тебя в гостях? -- поинтересовался приятель,  которого  я
усердно тащил за рукав.
     -- Те, кто приехал сверху  и те, кто снизу. Они уже приходили в гости к
доктору Крылову.  Поэтому  майор теперь  на небе проживает.  Похоже,  чей-то
пристальный интерес к  нашим трупам связан  с памятным  разговором в полевом
госпитале. -- отозвался я, усердно вращая головой: нет ли "хвоста".
     -- А я-то думал тогда, что доктор нас потешает, -- поделился Коля. -- И
сейчас так считаю. Из-за чего тут заводиться? Непонятно.
     Ненадолго глаза Кукина стали рассеянно-грустными.  Десять секунд заняло
его  прощание с  майором Крыловым, и  не  потому,  что времени  жалко стало.
Просто надлежало  по  - быстрому сделаться  сосредоточенным  и веселым, ведь
где-то поблизости бродила непонятная угроза.
     -- Ты-то как здесь оказался, Николай? -- уточнил я.
     -- Так ты же приглашал, Егор Саныч.
     -- Тоже правильно. Как там дела у тебя. Наверное, хорошо?
     -- Да  чуть не женился.  Познакомился в  киношке с  одной смугляночкой,
казашкой  или  может узбечкой  по  имени  Зухра, то есть Венера  по  нашему.
Глазищи -- во!  как  маслины  на блюдце.  Титьки,  как  снаряды,  ножки,  по
счастью, не  кавалерийские. Она искренний  интерес  ко мне проявляла, насчет
службы особенно выспрашивала. Она, конечно, диковатая  была. У меня по части
книжек небольшой культурный багаж, а у  Зухры -- вообще  по нулям. Видно,  в
своем ауле не много образования отхватила. Впрочем, на постельные дела у нее
эрудиции хватало. И что любопытно, я к себе домой затащить ее не мог, мы все
по хатам ее подружек таскались. Я так и не понял, где она обитает. Ну и...
     Тут я заметил свежий шрам у Коли на щеке и решил поделиться догадкой.
     -- Ну и в итоге она тебя заманила на очередную хату, а там появились ее
друзья и  попросили тебя уплатить за пользование девушкой.  Ты был против  и
они тебя поцарапали.
     -- Не они,  а  она. Зухра меня чуть не зарезала --  прямо в кровати.  В
комнате  ничего не было, кроме этой самой кровати и двух  стульев, и сам дом
выглядел  будто  заброшенный.  Я  успел  заметить  неладное...   Руку  Зухры
перехватил, но  она все равно полоснуть меня изловчилась.  Там  еще кто-то в
окно лез, так я его стулом  приголубил по кумполу. Из того окна  выпрыгнул и
убежал...
     -- В чем мать родила?
     -- Точно. Пришлось с одного прохожего мужика плащ снять. В общем, тогда
я решил к тебе, Саныч, съездить, посоветоваться. Ведь непорядок, рэкетиры-то
обязаны  знать, что я  едва после дембеля, никому ничего не должен, ничем не
разжился. Значит, это маньяки какие-то на меня посягнули. Попробуй теперь от
них отвяжись.
     Я  подвалил к  телефонной будке.  Накрутил номер  Буеракова.  Он  сразу
поинтересовался, куда я так тороплюсь, аж  запыхался. Я сообщил, что то ли в
моей квартирке, то  ли  на лестничной  площадке,  посторонние люди  выясняют
отношения, нажимая на спусковые крючки своих пистолетов.  Поэтому неплохо бы
правохранителям  проведать  мой дом  и  узнать  итоги  этого  дела.  Капитан
Буераков, похоже, попытался своим трепом задержать меня, чтобы вычислить мое
местоположение, но я был бдительным и бросил трубку.
     После этого мы со Кукиным переместились с Васильевского острова в центр
города, съели по бутылке пивка и я снова прозвонился Буеракову.
     -- Хвостов, ты где? Нам бы побеседовать надо. Приезжай в РУВД.
     -- Вы там вначале разберитесь...
     -- Чего там разбираться. У тебя в квартире свежий труп.
     -- Кавказец или среднеазиат?
     --  Кавказец...  Хвостов,  не  клади трубку.  Хвостов, ты  пожалеешь, я
объявлю на тебя розыск...
     Я  отсек  капитана  Буеракова  и  снова потащил  Кукина на  троллейбус,
надеясь, что мышка-наружка не успела сесть нам на хвост.
     --  Какие-то кавказцы, какие-то среднеазиаты. Моя Зухра, ваш больничный
киллер. Чертовня какая.  Чего им всем от нас надо? -- задался вопросом  Коля
Кукин, который сейчас непрочь был завалиться  в  киношку  или  приклеиться к
девушкам.
     --  Ну, если  насчет  кавказцев,  то  имеются кое-какие  соображения...
Допустим,  Абубакар  клюнул на  всю  эту  историю  о золоте рейха, тогда  он
должен,  прежде всего, изловить меня или тебя, чтобы выудить  дополнительную
информацию. Собственно, джигиты этим вроде и занимались. Уж  тем более им не
к чему мочить доктора Крылова. У меня пока нет примеров на тот счет, что они
кого-то  шлепнули  или  наверняка  собирались   это  сделать.  Впрочем,  мои
соображения, наверное,  говна  не  стоят...  Действует  к тому же  еще  одна
группа, так называемые "среднеазиаты". И она, похоже,  принципиально кончает
всех, кто имеет отношение к данной теме.
     Вначале  Коля  не откликался  на  мои  размышления, только сплевывал  и
говорил: "Перемудрили вы, Егор Саныч". Но потом включился в мозговой штурм:
     -- Может, среднеазиаты  действуют по заказу? Допустим, кто-то их нанял,
чтобы никого из посторонних не подпустить к своей теме.
     -- Значит, Коля, кто-то считает эту тему своей?
     -- Точно так. Например,  доктор Крылов  говорил  о  специнституте  КГБ,
который  стал   потом  акционерным   обществом,   как  его...   "Хроноскаф".
"Хроноскаф", он самый.
     А что, логично. Опять "Хроноскаф" выплывает  в размышлениях. Но уже как
заказчик убийств.
     --  Пошли, Коля, пошли вон  из троллейбуса.  Он  мешает нам продуктивно
думать.
     Возле остановки  стоял книжный киоск, в котором среди прочего торговали
толстенным телефонно-адресным справочникам.
     Сперва,  киоскерша  артачилась и не давала его посмотреть, однако после
угрозы подпалить ее будчонку или запустить туда змею, мигом выдала требуемое
под залог кукинских часов. И надо же, в  справочнике нашелся "Хроноскаф"  --
акционерное  общество  закрытого  типа, разместившееся  на одной  из  улочек
Петроградской стороны.
     -- Вообще, это подозрительно, -- поделился я мыслью  с  напарником,  --
тот  ли  самый институт  здесь  указан,  да  и  почему  он отдал свое  имя в
общедоступный  справочник? Ведь  род занятий  у него  как  бы и  не  требует
широкой огласки.
     --  А может они  заманивают кого-то?  -- предположил Кукин. -- В  любом
случае  хорошо  бы на них  поглазеть.  И  желательно  в  темную часть суток,
которая  скоро наступает -- чтобы раньше времени не  примелькались  там наши
физиономии. Только надо пару  фонариков в  собственность приобрести... Но я,
однако,  с места не  сдвинусь, пока не положу в пузо большую сосиску  и литр
пива.
     --  А  я не двинусь  в  ту  сторону даже с бочонком пива и  с сосиской,
превышающей по росту Петра Великого.
     -- Кто много дрейфит, тот долго не живет, --  веско  сказал  Коля. -- В
Отечественную войну, в основном, те летчики уцелели, что летали выше  других
и часто бросались в атаку.
     А  что, убедительно звучит, я ведь  зажат в клешнях  и тисках,  мне  не
затихариться  в  какой-нибудь  норе  с  набитым  холодильником  и  исправным
сортиром - везде найдут.
     Короче, посетили мы "Очки", легендарный пивняк возле магазина с оптикой
на углу Невского и Грибоедова.
     Мне  после  того   литра   похорошело   --   наверное,   ввиду   общего
психопатического  состояния,  --  Кукин  же,  напротив,  обрел  еще  большую
стремительность в движениях, которая, правда выражалась в поисках писсуара.
     Это сильно сказалось на нашей дальнейшей активности. Когда мы потратили
последние карманные деньги на  осветительные приборы и нащупали "Хроноскаф",
на улицах давно лежал мрак.
     Здание,  исполненное  в  стиле  "модерн",  снаружи  немного  напоминало
теремок Кощея. По обе стороны от него тянулся кирпичный забор, огораживающий
внутреннюю территорию. Поверх забора колючка в три линии. Под напряжением?
     -- Вряд ли. -- отозвался  Кукин. -- Вид у  нее неухоженный, кроме того,
на электрическом заборе любая самая богатая фирма смертельно разорится.
     Глядь, а Коля под видом дворника -- куртку на другую сторону напялил --
начинает какой-то плакатец с кирпичной стены  отдраивать и подкатывает к ней
мусорный бачок, и подпрыгивает и заглядывает по ту  сторону забора, несмотря
на маячащих вдали пешеходов.
     --  Даю объективку,  Егор Саныч. На территории много  хламья,  разбитые
автомобили  марки  "козел",  старый  автобус,  обгоревшие  ящики,  еще  одно
кирпичное здание в три этажа со следами приличного пожара, на торце главного
дома тоже прокопченности. По-моему, тут не  так давно что-то полыхало... Все
ворота закрыты, охранников и собаченций на территории не видно.
     Коля спрыгнул вниз и, срочно поменяв дислокацию -- на случай  того, что
кому-то намозолили глаза, -- мы расположились на подоконнике дома напротив.
     -- Да надо поскорее туда влезать и как  следует  копытить. -- Убежденно
произнес Кукин, прихлебывая пивко из заначенной бутылочки.
     -- Это же уголовка, Николай.
     -- Уголовка  будет,  если мы там что-нибудь слямзим.  А  так  мы просто
гуляем.  Откуда  нам знать, что через забор нельзя. Тут же нигде не чиркнуто
"частная собственность" или "стой, сука, стрелять буду".
     Через  полчаса  мы,  вывернув  штаны  на обратную  сторону,  под  видом
разнорабочих приблизились к стене "Хроноскафа" в районе пустынного переулка.
С собой несли только доску.  По команде "стоп" мы не  только остановились. Я
прислонился к стене спиной, сделал  руками ступеньку, после  чего ко мне  на
плечи вскарабкался экс-десантник. Раз и, подтянувшись, он оказался на гребне
стены.  Потом я  с  помощью доски и  кукинской руки тоже взобрался на забор.
Вскоре мы были уже на  той  стороне. Никто не  залаял, не направил  слепящие
прожектора. Территория была  подмазана  скудным  светом  за заборных уличных
фонарей. Да еще сочились фотоны от пары окон на первом этаже главного здания
-- там, похоже, ночевал стрелок.
     Мы,  сперва,  направились  к трехэтажному прокопченному домику c  одной
единственной  дверью,  рядом с которой висело несколько вывесок: "кооператив
"Мокроступ",    "компания   "У    Маши",   "товарищество    с   ограниченной
ответственностью "Зоосад", и  так  далее.  Похоже, полусекретная организация
сдавала  в аренду свою площадь разным шарамыжникам. На  удивление дверь была
открыта. Пять минут хождений по этажам и стало ясно, что внутри все выгорело
напрочь,  -- осталась только  полуобугленная  мебелюшка, железяки  какие-то,
внизу валялось несколько тюков  всякого шматья. Подвал же был залит по самое
горлышко, наверное, пожарники перестарались. Или же кто-то соединил подвал с
рекой для сокрытия ненужных вещей путем затопления.
     -- Не похоже на то, что здесь занимались золотом рейха и потусторонними
мирами, -- Николай спокойно закурил. --  Впрочем, надо  еще навести  шмон  в
главном корпусе.
     Насчет  шмона  он слишком разбежался.  Со  стороны двора  крепкие двери
главного корпуса были хорошо заперты и наверняка поставлены на сигнализацию.
     Пытливый взор определил, что первый этаж имел сплошь зарешеченные окна,
да и выше этажом на стекла были налеплены датчики.
     -- Ну что, Коля, зря все-таки ты хлобыстнул пива.
     --  А  вот и  не  зря,  Егор  Саныч. Между  корпусами дистанция  метров
пятнадцать. Поднимемся  на  крышу не главного здания,  перекинем  веревку  с
повязанном на конце грузиком на трубу главного  дома,  она  там обмотается и
зафиксируется... а мы, соответственно, перелезем по ней.
     -- А у кого веревку возьмем, догадливый ты наш?
     -- У  тюков на первом этаже,  Егор  Саныч.  Они  чуть  ли  не  стропами
парашютными обвязаны.
     Смекалка --  это  еще  не ум, по  крайней мере, у  штатских. Так я себя
утешал, пока Кукин вязал веревку и привязывал к ней гирьку.
     Мы  поднялись  на  крышу.  С  неба  смотрела  на  нас  Венера  каким-то
будоражащим, подзуживающим взглядом. Пока я пересекался взглядом с  хозяйкой
ночи, Кукин покрутил над головой утяжеленный веревочный конец, бросил его  и
действительно  зацепил  дымовую  трубу  на  соседнем  здании,  если  точнее,
притороченную к  ней  антенну. Грузило  там худо-бедно  обмоталась  -- Кукин
подергал веревку и она не  соскочила -- после чего  закрепил второй конец на
той трубе, что торчала рядом с нами.
     --  Парашютисты, само собой, высоты не боятся, -- констатировал Коля и,
обхватив веревочную трассу руками  и ногами, двинулся над пропастью. Кстати,
перемещаться  приходилось "в гору",  поскольку  крыша  главного задания была
повыше на этаж, чем жестяная кровля кирпичного дома.
     -- Лучше  бы ты, Николай, был морским пехотинцем. Высоты бы боялся,  но
зато хорошо вязал бы узлы.
     Коля, несмотря на пиво, довольно  бодро преодолел дистанцию,  хотя было
заметно,  что к  концу  пути он  выдохся. Но Кукин  ведь был крепким мышечно
развитым парнем, да и годков на десять посвежее чем я.
     К  середине пути  я познал,  что  не  могу  одновременно  держаться  за
веревочную тропу и перебирать  руками --  хотя это необходимо для  движения.
Скошенный вниз  глаз  нарисовал  мне  мрачный  колодец,  уходящий  в  погреб
небытия. Я задергался, но страстные телодвижения ничего не  давали мне кроме
окончательной  утраты  силушек.  Колодец  тянул   меня,   наливал  тяжестью,
высасывал  волю, мне казалось,  что на дне его вижу человеческую физиономию,
постепенно превращающуюся  то  в морду ягуара,  то в  клюв стервятника, то в
раскрытую  пасть  змеи.  Обращение  к  положительным  примерам,  к  подвигам
скалолазов и  бравых спецназовцев, ничего  не  давало  мне. Но  потом  перед
каким-то полувнутренним взором пролетела птичка типа колибри, оставляя после
себя  светящийся  след, как  бы  линию  счастливой  судьбы.  И  от птичкиной
легкости  мне  тоже  полегчало,  я  будто  сбавил  килограммов  сорок  веса,
оставшись  при прежней силе --  казалось, взмахну ладошками и полечу.  Но  я
этого  благоразумно  делать  не  стал,  а  использовал  прилив  мощи,  чтобы
закончить мучительный путь.
     --  Я  уж  думал  --  забурел командор.  Вы  бы  ремнем  для  страховки
попользовались. -- разумно сказал Коля.
     -- Раньше  надо было  предлагать. --  Гавкнул  я,  презирая собственную
тупость.
     Конечно,  Кукин не ощутил всего трагизма. Ведь не  просто  так ослабели
мои мышцы,  ну не прибредилось же мне, что какая-то сила старается отправить
меня в  режим пике.  А может и прибредилось.  В момент  перебздения черт  те
знает как начинает куролесить умная начинка черепа -- это я по войне знаю.
     Впрочем, размышлять о подобных вещах было и бесполезно, и вредно, ведь,
когда  играешь  в футбол,  не думаешь,  что соперник шарахнет тебе  в нос из
газового баллона.
     Мы нашли на крыше "Хроноскафа" чердачное оконцо -- в отличие от оконных
проемов  на этажах  там  не было никакой  сигнализации, да и  вообще  стекло
разбито. Оставалось только влезть.
     Вскоре  стало ясно, что пожар прилично погулял и в  главном корпусе. На
чердаке  хранилось много всяких обгоревших вещей, не такого, правда, барахла
как в соседнем доме,  но,  в общем-то,  ничего примечательного.  Почерневшие
металлические шкафчики и сейфы свидетельствовали о некогда протекавшей здесь
секретной деятельности.
     Впрочем, ниже этажом мы увидели совсем не то, что ожидали. Большой зал,
разделенный  невысокими  прозрачными  переборками,  новомодная   обстановка,
компьютеры-персоналки с  модемами, факсы,  ксероксы,  стеллажи с  папками --
обычное   помещение   для   фирм,   занимающихся  торговой   или  финансовой
деятельностью. Заметно было, кстати, что ремонт и переоборудование случились
не так  уж давно и не повсюду.  Лестницы и  коридоры сохранили весьма унылый
казенный вид, а  кое-где остались отметины  от сажи и копоти. Я включил один
из компьютеров, два  накопителя были запаролены и не получилось туда влезть,
но  открытые  каталоги  оказались полны  всякой муры  -- биржевые и фондовые
справки,  цены  на  мировых  рынках,  сведения  по  поступлению  товаров  от
поставщиков и  отправкам  получателям.  Оптовая  торговля,  да и только;  не
похоже,  чтобы закрытые каталоги могли  хранить разведывательные  данные или
научные программы.
     Ниже  этажом были  офисы,  тоже модернового вида.  Кукин довольно умело
вскрыл  парочку из них  и  у меня возникли большие  сомнения насчет рода его
занятий на гражданке.
     Судя по  папкам  в  шкафах  и  бумагам в  столах, тут  тоже  настойчиво
занимались коммерцией.
     На  втором  этаже  аналогичная  ситуевина.  Видимо  здание  подверглось
серьезному переустройству.
     На первом этаже  располагались столовые,  буфеты, подсобки  и -- ничего
намекающего на иные  реальности,  машины  времени,  хрональные  поля и  тому
подобное фуфло.
     В конце коридора, в вестибюле, у входных дверей, кемарил вахтер.
     -- Наверное, не стоит тревожить его  покой и бить по кумполу, -- шепнул
я  компаньону,  --  Нынче  "Хроноскаф" --  это куча всякого  малоинтересного
говна. Недаром  же  он в справочнике  присутствует, как  и любая  нормальная
коммерческая контора.
     -- Ладно, тогда шуруем на крышу. Вам, Егор Саныч, уже не карабкаться, а
съезжать по веревочке предстоит. Так что приободритесь.
     На третьем этаже Кукин неожиданно задумался:
     --  Сбоку  от вахтера какая-то  дверка  была,  а  перед  ней  несколько
ступенек вниз. Может, она в подвал ведет?
     Мне уже неохота было возвращаться, но Кукин настаивал:
     -- Если  мы  сейчас,  Егор Саныч, обратно  через  забор полезем  и  нас
заметут, так  ведь зазря пропадем, чувство неудовлетворенности останется.  С
ним в тюряге трудно будет жить и работать.
     После  таких  убедительных слов  мы вернулись вниз.  План действий  был
идеально прост. Я уронил в коридоре ведро с пожарного стенда, вахтер очнулся
и отправился глянуть, с чего это шум.  На входе в коридор его скрутил Кукин,
а потом я на пару с бывшим десантником принайтовал охранного воина к стулу.
     -- Что в подвале, любезный? -- вежливо спросил я пленного.
     Вахтер  зашнырял туда-сюда  глазками, но,  осознав, что  спасения ждать
неоткуда, быстро раскололся:
     -- Да  туда во  время  пожара и даже  после того сносили вещи  со всего
здания... Но там ничего интересного, только разная рухлядь.
     -- Суди,  дружок,  не выше  сапога...  А  кто, кстати,  велел туда  все
сносить?
     -  Генерал... извините, зам  директора по административно-хозяйственной
части Сайко.
     Уж  не тот ли  гэбэшник  Сайко,  который прозвучал в  рассказе  доктора
Крылова?
     -- Ну, пленный, а где же ключи от подвала?
     Вахтер  показал челюстью -- руки-то были связаны за спиной - на  стенд.
Там имелся и  искомый ключ, и кнопка,  снимающая  сигнализацию с  подвальной
двери.
     В благодарность за это, Кукин вложил вахтеру в рот жевательную резинку,
а в  связанные руки --  какую-то железяку,  названную смекалистым  пареньком
противотанковой гранатой. Кажется,  вахтер поверил. Он замер,  боясь сделать
лишнее телодвижение, а мы с Николаем направились в подвальный поход.
     Это  был  не  подвал,  а Подвал. Капитальнейшее  сооружение,  полностью
воплотившее замысел архитектора-маньяка: создать кносский лабиринт.
     Лабиринт  отражал  историю  здания в  частности  и историю человечества
вообще.
     Тут была мебель минувших веков,  венские  стулья, бюро стиля "барокко",
сервант  стиля  "ампир",  дубовые столы  стиля "советский  вампир",  красные
знамена, противогазы, плакаты Осоавиахима и НКВД. Ворохи каких-то  брошюрок,
инструкций,  циркуляров,  относящихся  к  работе   органов  внутренних   дел
тридцатых-сороковых.  Энциклопедии  Брокгауза  и  Граната,   французские   и
немецкие книжульки  девятнадцатого  века,  разные там Бенжамены  Констаны  и
Клейсты,   здесь   валялись   даже   дипломные  и   диссертационные   работы
петербургского  университета  за   девятисотые   года.  Похоже,   подвальная
коллекция  появилась  за счет  знаменитых чекистских реквизиций. Конечно же,
ценное  имущество  утекло  во  всякие Гохраны и  на красно-чиновные дачи,  а
никому не нужные следы изъятых жизней оказались здесь.
     Впрочем,  мы  с Кукиным искали  то,  что имело бы  отношение  к  работе
специнститута КГБ СССР.
     И странные вещи  стали попадаться.  Вислоухие идолы с островов Океании,
шаманские  маски из  Монголии,  черепашьи  панцири  для  гаданий  из  Китая,
статуэтки  Будд  из  Непала  и мандалы из Тибета,  каменные фаллосы  Шивы из
Индии,   древнеегипетские   саркофаги,   шумерские   клинописные   таблички,
южноамериканские  амулеты, африканские...  высушенные головы --  этого добра
здесь тоже хватало.
     Подвальный   коридор  раздвоился,   потом   растроился,  наши   попытки
разделиться и вести поиски по  нескольким направлениям разбивались о сложное
устройство  подземелья.  Больше всего хотелось  не  потеряться в  откровенно
жутковатой тьме, где там и сям на тебя могли взглянуть то индийский ракшас -
пожиратель сырых человеческих потрошков, то  божество-кровохлеб с ацтекского
барельефа.
     Впрочем,  в  подземелье не  содержались  какие-либо  намеки  на  машину
времени  и прочие транспортные средства,  доставляющие  в иную реальность. А
времени было в обрез. Уже  два ночи.  Вахтер мог доползти до  кнопки  вызова
милиции или же не ответить на контрольный звонок из ментовки, что опять-таки
послужило бы сигналом. Может, на выходе нас уже ждут. Ну и помнут же!
     Неожиданно в мой мятущийся внутренний мир проник бодрый голос Кукина.
     -- Эй, Саныч, тут шкаф, весь набитый магнитными лентами.
     -- Музыка что ли?
     -- Музыка для железных вычислительных ящиков. Здоровенные такие бобины.
     Это были магнитоленты от устаревших ЭВМ, "еэсок" и "эсэмок". Конечно, в
такой  куче  я  вряд ли  бы  разобрался,  если  бы не  аккуратная запись  на
некоторых футлярах: "В архив. Бореев, 23 августа 91 года."
     Где-то в глубине подвала раздался  хлопок, я от неожиданности присел  и
почти сразу  почувствовал, что ногам  стало  мокро  и  нуютно. Луч  фонарика
высветил большую лужу, в которой  я мочил подметки и которой полминуты назад
не существовало.
     -- Ты сделал эту лужу, Кукин? -- строго спросил я.
     -- Да, что я слон? Уже ведь мокро по щиколотку.
     Я спешно  засунул  пару интересных  бобин в полиэтиленовый пакет, потом
запаял его с помощью зажигалки и спрятал в свой вещмешок. Когда мы собрались
в обратный путь, холоднючая вода уже достала колени даже у длинного Николая.
     -- Откуда такая волна, наводнения вроде не намечалось?
     -- А если из подвала соседнего  дома? Похоже, кто-то взрывчаткой сделал
проход. Или вообще  задействовал тоннель, соединяющий это подземелье с рекой
Невой. --  резонно заметил Коля. -- Менты такую диверсию вряд  ли сообразят.
Может, это наши джигиты или так называемые среднеазиаты подсуетились?
     Тут в качестве ответа на вопрос ударила  очередь поверх голов. Мы сразу
присели и вода постаралась попасть нам в рот.
     --  По-моему,  мы  попали  в  оборот, -- заметил,  выплевывая  довольно
неаппетитную жидкость, Коля. Я  ее тоже активно выплевывал, поэтому не  смог
отозваться.  А еще я запсиховал, потому что в голове царила  полная  тупость
насчет возможных вариантов спасения.
     --  Не  надо  сразу захлебываться,  Егор  Саныч,  давайте подаваться  в
противоположную сторону от выхода. -- предложил Кукин.
     -- Но почему именно туда?
     Он, не удостоив ответом,  нырнул и поплыл. Тоже пришлось сделать и мне,
потому что кто-то снова нажал спусковой крючок. Пули ударили  по воде совсем
рядом  с  моей  головой.  Не  думал  я,  что придется  заниматься  подводным
плаванием в  подвале здания на Петроградской стороне.  Фонарик еще работал и
высвечивал там и сям  страшные зыбкие  рожи  южноамериканских и  африканских
идолов -- впечатление такое было, что подвальное плавание ведет меня ровно в
преисподнюю.
     Я  вынырнул  и  к  своему  большому  огорчению  заметил,  что  один  из
неприятелей совсем рядом,  более того свет  его фонаря  слепит меня. Я знал,
что за светом  последуют  пули. Надо было срочно нырять, но тут слепящий луч
растаял  в  воде, вместе с тем послышался  звук крепкого  удара  и  всплеск.
Вскоре  луч  снова направился на меня,  но  одновременно  раздался  знакомый
голос.
     -- А,  Егор Саныч...  пока  вы тут стометровку сдавали, я спрятался  за
саркофагом. Теперь у нас есть пистолет-пулемет. Кажется, "беретта".
     И снова загавкали стволы. В свете своего и Кукинского фонаря я различал
три  человеческих силуэта метрах в тридцати от нас, ближе к началу коридора.
Уровень пола там  был повыше, поэтому  вода не слишком скрывала их. Они были
неплохими мишенями, однако садили из пистолет-пулеметов. Кукин пришил одного
из них, после чего нам снова пришлось отступить. Вскоре дно ушло из под ног;
хорошо,  что  при  этом коридор  сделал изгиб и мы вышли из  зоны  обстрела.
Навстречу проплыла мумия не то египтянина, не то индейца с шикарными черными
волосами, которые набились мне в разинутый рот. Пока я отбивался от трупака,
возле поворота, который мы недавно миновали, появился  неприятель. Он мощно,
как ватерполист, бурлил ногами, создавая подъемную силу, в руке  его маячила
граната. Ну, это кранты.
     Вот  рука грозно замахнулась, однако кто-то  произвел  профилактический
выстрел.  Это  не Коля сработал, он больше занимался  плаванием.  Рука врага
вместо мощного броска  практически выпустила  гранату,  которая, конечно же,
вскоре грохнула. Я в  последний момент успел зацепиться за какой-то железный
шкаф. Это  было  правильно,  потому что  следом меня словно  ударило стеной.
Стена  превратилась в горячую гущу и, наконец, снова  в "аш-два-о".  Тогда я
вынырнул. На поверхности не было видно ни неприятеля, ни Кукина.
     -- Коля! Кончай придуриваться, вылезай.
     Вместо Кукина появилась странная  фигура в  гидрокостюме, с миниатюрным
аквалангом. В руке у нее был странный длинный  пистолет, похоже, не боящийся
сырости.
     -- Это еще что за черт? -- не удержался я от реплики.
     Фигура сдвинула маску на лоб.
     -- Это не черт, а дама, -- произнесено было явно женским голосом.
     Похоже, эта  чертова дама  и пришила  неприятеля с  гранатой.  Впрочем,
дамин голос казался мне знакомым. Жалко, что фонарик мой почти сел.
     -- Мы с вами где-то встречались? -- решил уточнить я.
     -- Ну, иди поближе, Хвостов.
     Я понял, что  это Нина Леви-Чивитта  задолго до того,  как добрался  до
нее. И тут снова началась стрельба. Насколько можно было разобрать -- кто-то
подплывал на спасательном круге с автоматом и гранатометом.
     --  Сейчас будем  нырять,  --  крикнула  мне  Нина в  промежутке  между
очередями.  Она  протянула  мне  маску  и  небольшой  ранец с  баллоном.  --
Натягивай.
     Я  кое-как  нахлобучил  маску,   зажал  мундштук,  после  чего  госпожа
Леви-Чивитта  потянула  меня за собой,  под воду. Мы проплыли мимо  каких-то
каменных азиатских  драконов, мимо надгробной плиты с грустной  надписью  на
латыни, мимо  мало изящной статуи богини Кали с ожерельем из  черепов,  мимо
квадратного индейского божества с клыками  хищника и отрезанными  головами в
лапищах.  Мне   на  мгновение   показалось,  что   божество  не  каменное  и
глазки-бусинки у него светятся нехорошим огнем, а клыкастый рот ухмыляется.
     Потом  мне стало  не до мистических заморочек,  потому что мы принялись
протискиваться в какую-то дырку в полу, похоже,  отверстие люка, и  едва  не
застряли  там  вдвоем.  Наконец,  Нина  покрутила  пальцем  около  виска,  я
пропустил  женщину  вперед,  а  сам направился следом,  ориентируясь  на  ее
круглую попку.
     Мы   вначале   опускались   в   тесном  колодце,  который,  загнувшись,
превратился  в тоннель. Дама неплохо знала дорогу, поэтому даже протаскивала
меня  сквозь узости. Преодолев  обломки  взорванной решетки, мы оказались  в
большом водном объеме.  Внизу шевелился  ковер из водорослей, справа уходила
ввысь буро-зеленая стена, над головой было зыбкое  смутное  "небо". Мы  явно
бултыхались в реке.  Темное пятно наверху, как  я вскоре догадался,  было не
облаком, а днищем небольшого суденышка.
     Когда мы вынырнули на поверхность,  крепкие руки немедленно втащили нас
на  борт.  А еще через полминуты мы  уже пользовались благами цивилизации  в
каюте катера. Довольно  неплохой каютке с полированными дубовыми  и сияющими
никелированными   поверхностями,  с   баром,   с   японским  телевизором,  с
радиотелефоном.
     Нина скинула маску и  сдернула непромокаемую  материю  с головы. Черные
кудряшки рассыпались  по  ее  плечам.  Ее  рука  взялась  за  молнию и стала
продвигаться  вниз,  высвобождая  и  раскупоривая  из  объятий  гидрокостюма
женское тело. Застежка дошла до "буферов", еще немного и в мои глаза влетело
бы весьма  аппетитное  изображение  двух  розовых  "кнопочек",  но  тут дама
обратила ко мне свой резкий каркающий голос.
     -- Basta, bambino, ты кажется большой любитель халявы. Ну-ка, повернись
и смотри на дверь. Она как раз подружка для тебя.
     В таких условиях пришлось повиноваться.  Утратив источник положительных
эмоций, я задумался о том, насколько продрог в осенней водичке.
     -- Мне не во что переодеться, Нина.  --  Голос был уже жалобным, но еще
мужественным.
     -- А мне какое дело. Я не могу  решать все твои проблемы. Ну, разве что
подарю жетон на метро.
     -- Мне  нельзя появляться дома, там  вся квартира  трупами закидана,  а
деньги из моего  кармана вымыло в подвале. Там все просто кипело, понимаешь.
У Коли Кукина был толстый кошелек, но они оба куда-то запропастились.
     -- Ну,  тогда  продавайся мне  в  рабство,  славянин.  Будешь  собирать
выделения, оставленные на  газонах моими собаками.  --  Скверным  вызывающим
голосом произнесла дама.
     --  Нет,  никогда, никогда. --  Я постарался быть обиженным  и твердым.
Ишь, выдумала, сука забугорная.
     Я  обернулся.  Нина  была  уже  не в гидрокостюме, и не  в том полярном
прикиде, которым она щеголяла на памятной северокавказской станции.  Госпожа
Леви-Чивитта обрядилась в  довольно  свободную юбчонку-клеш, из-под  которой
выглядывали  стремные   ножки,  равномерно   подкрашенные  средиземноморским
солнцем.  Да  и  джемперок  явно  демонстрировал,  что  между  ним и  бабьим
естеством ничего нет.
     --  В рабство?  --  я  еще раз  подумал,  оглядывая  женские  обводы  и
округлости. -- За дешево  никуда не продаюсь... Ладно, я  рвану от  вас даже
без всякого жетона, шпионы прокля...
     --   Silenzio,  тише,  --  она   поднесла  пальчик  к  губам.  --   Мой
сопровождающий чикаться не будет, раз и вернет тебя обратно рыбам.
     Так, меня припугнули.  Теперь будут  выуживать информацию, а  затем все
равно отправят кормить рыб. В руках у Нины нет оружия, однако, не исключено,
что  "сопровождающий"  --  тот  крепыш, что втащил нас на борт -- потихоньку
держит меня на мушке. Вон как раз скрипит пудовыми башмаками по палубе.
     --  Хвостов,  что  ты  лелеешь в  своем  рюкзаке?--въедливо  произнесла
допрашивающая сторона.
     -- По-моему, вы и так достаточно в курсе всех дел.
     -- Хвостов, мы все равно узнаем, что  там. -- Дама подошла  к зеркалу и
стала  прихорашиваться.  Почему-то она уверена,  что  я  не  дам ей сзади по
кокошнику.
     --  Зачем  тогда  спрашивать,  Нина?  Узнаете, когда найдете  советскую
ЭВМку-пенсионерку серии "ЕС".
     -- Да, это  действительно сложно... Так  почему ты  присвоил  эти, надо
полагать, магнитные ленты?
     Стопроцентно   запираясь,  я,   пожалуй,   ничего   не  достигну.   Вот
подозрительно заскрипела  палуба где-то  совсем рядом.  Я  выудил  из пакета
бобины и показал на надписи.
     -- Сайко, Сайко. Cognome.  -- Нина  словно попробовала  на вкус фамилию
гэбэшника. -- Вроде бы знакомое слово.
     Женщина достала из ящика стола компьютер размером с небольшую шахматную
доску  и  стала  быстро  перебирать  клавиши, при  этом бибикал  спутниковый
телефон, стоящий около иллюминатора. Видимо, ответ вскоре поступил на экран,
потому что Нина произнесла: "Va bene" и захлопнула свой "ноутбук".
     --  Позвольте осведомиться --  мы  же  все-таки старые знакомые --  что
сообщает разведцентр насчет Сайко? -- попробовал выпытать я.
     -- А вам что известно, мужчина?
     --  Это  высокопоставленный  гэбэшник, который в девяносто первом  году
занимался контактами третьего рода, так сказать, с иными реальностями.
     Надеюсь,  я  ничего  не  выдал врагу.  Контактами  с  иной  реальностью
занимается любой алкаш.
     --  Caro Егор,  этот  Сайко -- не  просто  гэбэшник, а генерал-майор.--
ответила   с  некоторой   откровенностью  Нина.   Известно,   что  в  начале
восьмидесятых  он  курировал работы по использованию так называемого Ф-поля,
Поля Судьбы.
     -- Что-то не слыхал такую сказку. Ну-ка, наплети еще.
     -- Если это и сказка,  то ставшая былью. Ученые из  системы ГБ пытались
использовать  силы  судьбы, причем  небезуспешно, но  потом у  них что-то не
заладилась и  в  результате  неудачного  эксперимента  был  вдрызг раздолбан
специальный  исследовательский центр под Москвой. Достоверно  известно,  что
тогда  там  присутствовал  и  получил серьезную травму  будущий  генеральный
секретарь сеньор Горбачев.
     Ну, ахинея. Вокруг меня замкнулось кольцо бреда. И я не могу ни принять
такой треп на  веру, ни  отвергнуть его напрочь. В  подобных ситуациях  люди
быстро свихиваются.
     -- Елки-палки, Нина. Если  в этом присутствует  хоть одна  элементарная
частица правды,  то Сайко должен знать чертовски много. Удивительно, что его
еще не пришили, также как и майора Крылова... Тьфу, зараза, может вы и убили
доктора.
     -- Stupido,  если мы бы встряли в это дело на  день пораньше, то доктор
Крылов был бы  жив  - здоров и я  бы его расцеловала. --  Дама  отпустила  в
пространство воздушный поцелуй, который выглядел несколько жутковато.
     -- Кто  же  его убил, Нина? Джигиты, Абубакар? Кто  навалился на нас  в
подвале?
     --  Абубакар  у нас работает  на подхвате. Кроме того, не джигит  он, а
армянин. Настоящее имя -- Гарик Арутюнян. В девяносто первом его  прихватили
люди  из  мусульманского братства батал-хаджия. Чтобы уцелеть, Гарик  принял
ислам и вынужден был покупать для них оружие. Когда мы пообещали ему защиту,
он перекинулся на нашу сторону. Аслан, тот что с бородой, он как раз один из
лидеров батал-хаджии, но ему для поиска сокровищ  нужен был и ты, и Крылов в
живом виде. По крайней мере, поначалу.
     -- Так кто же убивает, выдергивая  при этом сердце словно на мясобойне?
-- почти выкрикнул я.
     -- Мы не знаем. -- Мне показалось, что  в  голосе Нины мелькнула  нотка
сочувствия к доктору Крылову. -- Но узнаем обязательно...
     -- Да  откуда вы вообще  взялись? Похоже, Нина,  ты  подслушала  наш  с
доктором разговор в госпитале. Между прочим, подслушивание сейчас порицается
даже в развивающихся странах.
     -- Мы  не могли пустить это дело на самотек. Кстати, из-за того, что мы
стали  следить за тобой, твоя misere душонка осталась  прикрепленной к телу.
Пришлось мне и катер нанимать, и гидрокостюм напяливать, и подвал затоплять,
чтобы проникнуть  к тебе с неожиданной стороны. Иначе перестрелка длилась бы
много дольше, поучаствовали бы в ней менты и чекисты, и получилось бы больше
трупов... Короче, после всего сказанного, Хвостов,  ты должен сотрудничать с
нами.
     -- Иначе вы меня грохнете?
     -- Не  исключено, mio amico Егор. Но еще  вероятнее  то,  что  мы  тебя
отпустим --  и ты не  проживешь двух дней, потрошители  обязательно до  тебя
доберутся  и расфасуют.  А  пойдешь  в милицию -- так тебя же она упрячет на
нары, бегал ведь от нее.
     -- Я  не  стану,  виляя  хвостиком, сотрудничать с ЦРУ.  Не  дождетесь,
господа. -- Твердо было заявлено шпионам и реакционерам из Лэнгли.
     --  Я  не из ЦРУ, я из особой неправительственной организации,  которая
занимаемся... ну, поисками неправедно накопленных сокровищ. Базируется она в
Лозанне. -- Сообщила не слишком внятную информацию госпожа Леви-Чивитта.
     -- Ах, Лозанна... И в чем мое сотрудничество будет заключаться, Нина?
     -- Ну, во-первых, Хвостов,  ты  полностью расколешься и расскажешь  нам
все, что тебе известно.
     -- Ага, разбежались. Я потреплюсь, а  потом мне скажут  "спасибо" и под
зад коленкой. Мне нужны гарантии,  что после того,  как  я объясню вам,  что
почем,  меня посадят на самолет,  летящий в Гонконг, и сунут в карман десять
тысяч баксов в счет найденного  в будущем сокровища. С оттопыренным карманом
я, пожалуй, сумею обеспечить свою безопасность.
     Дама  откупорила ловкими  и сильными пальчиками две банки пива, одну из
них протянула мне.
     -- Егорушка,  ты правильно  сказал,  что сокровище  найдется  в светлом
будущем, in futuro,  так что пока никаких тысяч баксов. Кроме того, все, что
ты знаешь,  я  уверена,  тянет на  какую-нибудь сотню долларов, поэтому  рот
особо не  разевай.  -- Нина разбиралась "что почем" и я сразу сообразил, что
имею дело с матерой капиталистической акулой.
     -- Несмотря  на этот беспрецедентный прессинг, уверен, что вам  чего-то
от  меня  требуется... -- я прихлебнул халявный  "Tuborg".-- Ладно, возьмите
меня в дело, согласен на процент от прибыли... Или...
     Я еще  раз обозрел Нинины ножки, повел  рентгеновский взгляд от круглых
коленок выше и выше. Неожиданно включилось и заработало мое секс-начало.
     -- Я все расскажу и даже  покажу с помощью  рук и  так далее,  когда мы
окажемся без лишней одежки на достаточно близкой дистанции.
     Она не опешила, не закричала: "каналья".
     --  Чтобы войти  в серьезное  дело, Егор,  надо  себя показать с лучшей
стороны. Чтобы оказаться со мной на достаточно близкой дистанции, да еще без
лишней одежды, тебе надо стать трупом в морге, впрочем, как и мне.
     -- Да, это вдохновляет. -- Секс-начало сразу стало секс-концом.
     -- Ладно, Хвостов, проверим твои способности. Что нам  в первую очередь
стоит сделать?
     -- Вычислить Сайко.
     -- Этим мы и займемся. -- Согласилась дама.
     Стоп. А как же Коля Кукин?
     -- Но мне надо найти еще своего дружка.
     -- Хотя этот верзила мне никогда не нравился, я все же рада, что ты его
вспомнил. Впрочем, ты ничем ему не  поможешь. Если  он утонул, то сейчас его
заботят  совсем другие вещи. Если  живехонек, то сейчас  его  допрашивают  в
этом... да, КПЗ.
     Нина достала  из рундука  какие-то шмотки и  метнула мне.  Я машинально
перебрал одежку и взвился.
     -- Я что -- клоун? Какая-то цветастая  рубаха, ковбойские сапоги, да за
кого вы меня принимаете?
     -- Так все ходят у  нас,  на диком западе. Очень  милая одежонка. Кроме
того,  тебя ищут  разные  плохие  люди,  brutti  cattivi segnori.  А  в этом
стильном наряде ты не будешь похож сам на себя. Еще вот напялишь черные очки
и наклеишь усы, стиляга... А магнитные ленты, кстати, я пока возьму в залог,
потом отдашь нам баксами за свое вызволение из страшного подвала.
     Того и  следовало ожидать,  в  этом  мире никто не  хочет  спасать меня
бескорыстно.  Несмотря  на  расстройство  чувств,  через пять  минут  я  был
прикинут как техасский фрайер. Мы с Ниной  перешагнули через  леера катера и
оказались на гранитных ступеньках, ведущих вверх, на Аптекарскую набережную.
     Там нас  поджидало черная  машина  марки  "вольво"  с  большим  объемом
двигателя.  Водителем был тот  самый  крепыш -  "сопровождающий",  сейчас  я
рассмотрел  его  широкие  плечи   и  шрам  на   южноевропейской   бандитской
физиономии.
     Мы уселись в  просторную кабину,  так что между мной и  Ниной оказалась
еще карта пригородов.
     -- Сейчас  Сайко  должен  быть  на  даче  и мы  уже в  курсе,  где  она
находится. В Комарово. -- Оповестила Леви-Чивитта и махнула рукой  водителю,
дескать, трогай. -- А магнитоленты мы всегда успеем прочитать, даже если для
этого придется построить специальную машину.



     Дача  Сайко  располагалась  на участке,  густо  застроенном  советскими
номенклатурщиками полувысшего  звена. На западный  взгляд,  это были обычные
пригородные коттеджи, на мой, до сих пор, -- настоящие хоромы.
     Нина  хотела  допустить преступную  оплошность  и въехать на участок  в
своем  "вольво".  Тоже  мне шпионка.  Я ее остановил  и мы отправились через
приватизированное  садоводство   пешочком.   Яблоневая   улочка,   Грушевая,
Вишневая,  а вот и Колхозный тупик --  всего один  дом  около пруда.  И  эта
двухэтажная  кирпичная  постройка,   судя   по  предварительным   сведениям,
принадлежит генерал-майору.
     Однако никаких следов человеческой активности не отмечалось ни в  доме,
ни поблизости от него.
     Нина  нажала  кнопку звонка,  расположившуюся возле калитки, однако, ни
ответа ни привета.
     --  Я прямо  в  дом, а  ты,  amico, поброди по окрестностям и попытайся
ненавязчиво выведать, куда запропастился Сайко.
     В  руках  у  дамочки  появилось   устройство,  напоминающее  ружье  для
подводной  охоты.  Далее из  него  выпрыгнула  стрела  на привязи, в  полете
наконечник оснастился  якорьком, который и застрял, в итоге, где-то в кровле
дома. Нина, держась за веревку, перемахнула через забор, подбежала к стене и
двинулась вверх к окну на втором этаже. Через пару минут, она, взломав раму,
скрылась внутри. Я обошел пруд и через заросли  малины направился к какой-то
даче весьма запущенного вида. Там, уже на пороге, встретил странного дедулю,
похожего на  бабу-ягу. Один глаз у него был нормальный по старикашьи мутный,
другой морозный словно ледяной.
     -- Эй, товарищ... -- начал я.
     -- Про Сайко будете спрашивать? -- резко отозвался старичок.
     Я опешил.
     -- Нет,  не совсем... Я просто хотел узнать, не  продает  ли кто-нибудь
домик в этом замечательном месте. Я -- маклер.
     Старикан  хитро прищурил мутный глаз  и взглянул  пронзительным ледяным
оком.
     -- Ладно, завязывайте с легендой. Я все понимаю. Сайко  до сих пор всех
интересует, потому что он  остался на  плаву,  а меня утопили... Кажется,  я
лучше других  разбирался в том,  что  происходит  на Поле Судьбы. Однако  не
удосужился проследить за собственной судьбиной ниточкой, которой бес-аферист
заштопал дырку на своем носке.
     -- Вы -- специалист по силам судьбы?
     -- Правильно  поставленный вопрос.  -- Похвалил странный дедок. -- Если
вы  интересуетесь генералом  Сайко,  то, возможно, вам кое-что  известно  об
экспериментах с  Ф-полем.  Я  всегда говорил,  что  глобальный  ход времени,
исторический процесс -- это тоже судьба, только не каких-то отдельных персон
и   явлений,   а  целых  народов  и  человечества.  Но  меня  отстранили  от
хронально-фатумных исследований в  самый важный и решающий момент, когда был
уже найден  общий  язык с Владыками  судеб. Вы скоро поймете,  о ком  это  я
толкую. В плачевном  итоге перевели  меня,  сперва в консультанты,  а  потом
вообще  спровадили  на  пенсию. Да, я получаю смехотворную пенсию отставного
доктора наук.
     Старичок  жаловался   таким   тоном,  словно  его  лишили  как  минимум
Нобелевской Премии, но мне все было невдомек, куда он клонит.
     --  Молодой  человек,  я был знатоком Поля Судьбы,  то есть, сущностей,
определяющих  последовательность  и  смысл  событий,  от  самого   микро  до
макроуровня.  Можно  без  стеснения  назвать  некоторые  из  этих  сущностей
демонами, ведь  они обладали личностью и волей...  Я сумел бы научить  людей
управлению своим временем, как замедлять его, как ускорять, как направлять в
нужную сторону.  Я  показал  бы целой  стране, как  делать  свою судьбу.  Но
возобладали  чистые  эмпирики,  которые  принялись  тупо  искать   "окна"  в
хрональном поле, якобы ведущие в абсолютное прошлое. Как бы не так...
     Старичок,  видимо,  сообразил,  что  ляпнул лишнее  и повернулся, чтобы
зайти в свою запущенную постройку.
     -- Эй, товарищ дорогой,  куда все-таки подевался ваш  сосед, этот самый
генерал Сайко? -- напоследок кинул я, уже ни на что не надеясь.
     Дедок застыл, но, видимо, зашевелил мозгами.
     --  Ладно,  юноша,  на  тему  генерала  Сайко  я  не  давал  подписку о
неразглашении.  Он укатил сегодня утром из города, после того как узнал, что
в подвале  института случилась  перестрелка. Там, в этом подвале,  хранилось
много чего интересного. Виталий Афанасьевич ожидал,  что любители пострелять
наведаются и к нему. Я догадываюсь, с каким делом все это связано - увязано.
Кстати, не таким уж давним делом.
     Интересно, почему старикан мне что-то вообще рассказывает. Я ведь  могу
оказаться тем, кто собрался кокнуть генерала Сайко. Пожалуй, все-таки дедуля
благополучно пребывает в маразме.
     -- Я, между прочим, уверен, что вы не  собираетесь прикончить Витальку,
-- неожиданно включился старик. -- У вас пулевое ранение было?
     Ах,  да,  чуть  не  забыл.  В  этих  ковбойских сапогах  я  снова  стал
прихрамывать. Однако прозорливости старца стоит отдать должное.
     --  Джигиты поцарапали  в  одной горячей  точке.  У  меня, в  общем-то,
недавно дембель был.
     -- Вот  вам  подарок  к  демобилизации, -- старик выудил из  кармана  и
протянул мне приборчик размером с маленькую рацию.
     Ну, что за причуды. Возьму эту фигню, а старикан потом скажет, что я ее
спер.
     -- Я не слишком заслужил подарочек.
     --  Позвольте настоять. Этот прибор как раз показывает, что  вы  вполне
его достойны.
     Я  повалял в  ладонях так  называемый прибор -- эта штучка смахивала не
столько на  "уоки-токи", сколько  на карманную электронную игру -- экранчик,
кнопочки.  На крохотном экране  шла  возня, бегали человечки,  на них падали
кирпичи, налетали пузыри, а также приставали мушки и червячки.
     -- Таков малый локатор судьбы, "Сивилла-2м". Но, как говорят, мал клоп,
да вонюч. С помощью этого "клопа"  вы можете определить какие неприятности и
прочие  происшествия  вас  поджидают  в  недалеком будущем --  на  временном
отрезке где-то  от десяти  минут до  часа.  Устройство  "Сивиллы" вам  знать
необязательно, но на всякий случай сообщу, что прибор работает со вторичными
магнитными возмущениями, вызванными силами судьбы.
     Старикан еще пять минут объяснял, как определять, откуда возьмется бяка
и когда  она  начнет  приставать,  а  также  ее  характеристики -- стихия ли
разгулявшаяся  (на  экране появляются пузыри),  злые ли по  отношению ко мне
люди  и  звери  (экранные  змейки,  мушки   и  многоножки),   ломающиеся  ли
конструкции и машины (падающие кирпичики).
     Пообъяснял и отвалил, даже не попрощавшись. Ладно, повертел я приборчик
и назад  двинул. Старичок-то - наверняка маразмоид-белобилетник, его поклепу
на меня  никто не поверит.  Просто  всучил мне карманную электронную игру  и
доволен,  как  будто  дал  орден.  Много  ведь  сейчас  электронных  игрушек
развелось, каждый второй пацан с собой такую таскает.
     Я  потопал через малину,  заодно пытаясь разобраться, как  пользоваться
этой  ерундюшкой.  На  экранчике  сновал  неугомонный человечек,  а  к  нему
подползала,  нарастая  в  размерах,  вначале  малюсенькая,  а  потом  хорошо
заметная  змея   с  раззявленной  пастью.  На  экране  замелькала   надпись:
"Опасность типа "агрессивные оппоненты". Полигон -- пять минут.  Удаленность
минимальная. Курс неопределенный. Вероятность летального исхода -- 0,95".
     Какое-то  не хорошое  предчувствие  заставило  екнуть сердце. В затылке
появилось напряжение, я инстинктивно  пригнулся и... тут надо мной свистнула
пуля.  Она ведь меня хотела клюнуть!  Я ломанулся  через кусты почти наугад.
Тут  выстрелы  повторились  и я  сообразил,  какое  направление взять, чтобы
свинцовые посылки не прилетели ко мне в ближайшие моменты. И это направление
вело  меня прямо в пруд. Заросли резко оборвались около воды  и я мигом ушел
под зеркальную  до  поры  поверхность. Очередное мое купание  не  доставляло
удовольствия; хорошо,  что  жидкость в этом  унитазе чуть больше прогрелась,
чем в реке.
     Первая  мысль  была: а  что  собственно дальше?  Немного  ведь  я смогу
продержаться  в водном царстве,  обделила меня  мама  жабрами. А чуть высуну
маковку на поверхность, по ней с удовольствием вмажут из пухи.
     Так  бы я и размышлял до пускания пузырей,  кабы руки не нащупали некие
провода,  идущие через весь пруд -- похоже, оставшиеся от какого поваленного
столба. Тут и возникла идея --  вернуться на то  место, откуда  я уплыл. Это
будет достаточно неожиданный ход.
     Все равно,  чуть не захлебнулся, пока  добирался  назад. Кровь  в  ушах
колотила как свихнувшийся  звонарь.  Впрочем,  провода уже не просто провода
были, а пучок светящихся жилок, волшебная тропа, линия счастливой судьбы...
     Бережок был  крутой, так что я затаился  в  пруду, скрючившись у самого
среза воды и сунув  голову под какой-то комок из мха и грязи. Преследователи
чмокали  ступнями в  каких-нибудь  жалких  метрах от  меня,  но зато  упорно
пялились на середину этой лужи, зорко смотрели на противоположную сторону. А
потом я услышал чавканье пары ног прямо над головой. Первой, второй, третьей
пары. Охотники начали обход -- рано или поздно они меня засекут. Чьи-то ноги
задержались -- они мялись  около  моего  лица.  Я чуть выпростал  физиономию
из-под  грязи и  заметил дуло  в паре  дециметров от  меня. А потом рванулся
вверх,  как  дрессированный  морж --  одной  рукой  схватился  за  вражеский
пистолет, другой за вражескую  куртку. Товарищ  неприятель не  удержался  на
скользком  месте  и полетел в воду. Я держался крепко  за пистолет,  поэтому
вражеская кисть пошла на вывих и выпустила оружие. Я  стал прытко выбираться
на  берег, однако,  крепкие руки  схватили меня за ногу и принялись тащить в
воду. От одной мысли,  что меня сейчас будут топить, я озверел.  После чего,
из последних силенок цепляясь левой рукой  за  склизкий берег, правой  рукой
направил тяжелый пистолет на взбалтывающего воду соперника.
     Выстрел, непривычно сильная отдача, над бровью у неприятеля  появляется
красный пузырь и тело ложится плашмя в воду.
     Тут  же  с  разных  сторон  от  меня появились  фонтанчики, противник с
двадцати шагов  лупил  с  двух стволов. Я  успел  несколько  раз выстрелить,
удерживая пистолет обеими руками, прежде  чем вражеская пара  вышла из игры:
один шлепнулся в воду, другой осел в кустах. Вскоре ясно стало, что не из-за
моих  снайперских способностей. На берегу  появилась  Нина, оснащенная сразу
двумя "пушками".
     Мадам,  оказывается,  умеет,  и  по-македонски  стрелять.  Я  выбрался,
наконец,  на берег и туповато глядел на  два  трупа,  маячившие парой темных
пятен  на воде, на того мужика, что застрял в кустах. А ведь тоже  джигит, с
кавказской бороды кровушка капает. Опять люди Аслана?
     Нина налетела как ураган и потащила прочь.
     --  Ну, что трупаков, не видел что ли?  Включись же ты, олух. И выбрось
этот пистолет в воду.
     Я  в  этот момент  даже не  обратил  внимания на  то,  что  уж  слишком
"по-нашенски" гражданка иностранка разговаривает.
     -- А что, милиция уже едет?
     -- О, mamma mia, откуда мне знать? Зато я точно знаю, что мы опаздываем
на поезд в Москву.
     --  Но  почему  в  Москву?  Сайко  никому не  сказал,  куда  именно  он
уматывает.
     Мы  пробегали через сосновый лесок и торопились отнюдь не в ту сторону,
где стоял "вольво".  Кроссовая подготовка у Нины  явно  уступала стрелковой,
поэтому она то и дело подставляла свою талию для поддержки.
     -- Егор, у Сайко  на этой даче телефон, запоминающий номера. Легко было
узнать,  что  ему сегодня звонили  с московского  вокзала,  видимо, уточняли
номер кассы, в которую генералу-минералу надо обратиться.
     Что-то  заиграло  арию в  кармане  у  Нины,  и она  прилепила крошечный
мобильник  к  уху. Если точнее,  к  красивому  довольно  ушку,  дополненному
спускающейся кудряшкой и сережкой-пуссетой, которую не вырвешь.
     --  Поезд вместе с Сайко только что проследовал Тверь, хорошо, что  его
засекли со спутника. Нам неплохо бы поторопиться, сеньор Егор.
     Прежде чем усесться во вместительное "вольво", мы добрались до  станции
Комарово  и  доехали  до  Финляндского  вокзала.  А там уже на автомобиле до
Московского, где загрузились в одиннадцатичасовой поезд.  Билеты в одно купе
даже Нине за пять  минут до  отхода достать не удалось. Хорошо хоть вагоны у
нас были соседние.
     Мы встретились с госпожой Леви-Чивитта после посадки в тамбуре. Сперва,
я  ей рассказал про странного  дедулю,  который считает себя  знатоком  Поля
Судьбы и обладает страшным ледяным глазом.
     --  Не   исключено,  что   это  Бореев,  бывший  научный   руководитель
хронально-фатумных  экспериментов. Ему, видно, есть  за что  не переваривать
генерала Сайко, -- отозвалась Нина.
     Но  когда я  хотел  продемонстрировать  "Сивиллу",  мадам  отмахнулась,
дескать, Бореев явно  замаразмировал  и  уже никому  не интересен.  Тогда  я
переключился на более важное.
     -- Нина, мне  как-то неудобно было  спрашивать раньше, но все же как мы
отыщем Сайко в Москве?
     -- Он нас найдет. Дадим объявление в популярную газету. Мол, обнаружены
документы и вещи, имеющие отношение к гражданину Сайко. У нас, в самом деле,
есть не только магнитные ленты, но и это.
     Нина выудила из кармана что-то  вроде набалдашника от жезла. Эта  штука
представляла человекообразного демона с малоприятной рожей и клыками ягуара.
     -- У генерала на даче нашла.
     Я засомневался в полезности таких широковещательных действий:
     --  Да  после  твоей объявы,  Сайко поднимет  на  ноги  всю  московскую
госбезопасность.
     -- Как  же. Этот  набалдашник четырнадцатого  или пятнадцатого века  из
Южной Америки вряд ли товарищ генерал покупал  на свою зарплату. Он попросту
прикарманил его, когда подходящий момент настал. Поэтому у Сайко нет  резона
вмешивать в это дело какие-то официальные инстанции. Сечешь?
     Я  еще раз заметил, что  южноевропейские интонации  из речи Нины  почти
пропали, а вот одесские полностью расцвели.
     --  Ну,  а  потом  генерал Сайко нам все расскажет  чин  - чином  и  мы
распрощаемся с тобой, Егорушка. Однако не волнуйся, тебе не придется платить
за свое спасение, напротив,  мы тебе  подарим коробочку  "Сникерсов". Жуй на
здоровье, малыш.
     Я чуть было не послал ее в  задницу, но  потом ощутил, что распрощаться
со мной могли и чуточку пораньше, однако не поспешили с этим делом.
     Я  вернулся  в  купе  и от нечего  делать  разглядел  своих попутчиков.
Попутчики как  попутчики. Мелкий лысоватый  человечек,  инженер с виду,  уже
забрался   в   постельку  на   нижнем  ярусе.   А   два  других   --  крутые
хлопцы-компаньоны в стильных кожаных куртенях, один славянского вида, другой
южанин. Да  и потрепаться с ними было о чем. Ребята  собаку  и суку съели на
всякой коммерции, знали не только "что почем", но и как вставить кому угодно
фишку, от бандита до бюрократа. Они хорошо разбирались в тех немногих вещах,
которые   были  мне   известны  --  железнодорожном  транспорте,   оружии  и
издательском  деле,  все  от  зубов отскакивало. Пожалуйста,  вагон  бананов
загнать, пожалуйста, книжонку издать. Вот мне презенты -- банан и справочник
на тему, как стать умным и богатым. Крутые хлопцы запросто  орудовали в  тех
сферах,  которые  для  меня  оставалась страной  чудес.  Я,  конечно, крупно
вспомнил   о  своих  сплошных  неудачах,  пропавших  рукописях   и   изъятых
магнитолентах.
     Конечно,  тут подумалось --  что-то  мне не  удается  выкарабкаться  из
категории  разменной мелочи. И зачем это Нина,  зараза шпионская, тащит меня
за собой? Не для того ли, чтобы я сыграл в  Москве роль живца?  Скормит ведь
меня  лозаннская   организация   родной  госбезопасности   после  того,  как
выпотрошит генерала Сайко.
     Разговор  c попутчиками закончился,  я  заметил, что проводник,  взявши
деньги,  так и не доставил  мне чая с лимоном,  а  бельишко  было не  только
охренительной цены, но и  словно  обписанное. Наконец я  устроился на второй
полке  и  собрался было расслабиться  с  помощью сна.  Но,  чуть  закемарив,
очнулся от мысли, что ребята-попутчики больно много лопотали на интересующие
меня  темы.  Почему этим  жлобам все-все известно,  а я хоть с  пяти лет  не
вылезал из книжных завалов, полный обормот в нужных мне делах... Нет, как-то
немного подозрительно.
     А что  там  брешет приборчик старикана,  сайковского соседа? Я  наощупь
вытащил  коробочку-сивиллу из кармана куртки. Надо  же,  экранчик и кнопочки
светились сами по  себе, без моей просьбы.  Человечка опять ожидали  крупные
неприятности, наглая змея  свивала в непосредственной близости свои колечки,
угрожая  почти  восьмидесятипроцентным  летальным исходом. Ну,  ладно, хорош
врать. Если бы речь шла о стихийных бедствиях  или  технической аварии, я бы
еще поверил,  но зачем уверять  меня, что  опять  какие-то  злодеи-оппоненты
посягают...
     А что если  эти всезнающие  ребята  имеют что-то против меня?  Как  мне
тогда обороняться?  Стоит только заснуть и  в  Москву, возможно, приедет мой
задушенный  труп,  а  труподелы  выскочат,  потирая  руки,   на   первом  же
полустанке.
     Но даже если я и не закемарю, останусь бдительно бодрствующим, они меня
вмиг грохнут при желании. Вон здоровяк лежит на соседней полке, между прочим
не храпит и  не сопит, его ручищи разом меня  достанут, а затем ему приятель
поможет.
     Да нет же -- это шизия, образцовая  мания преследования. Вот тот третий
попутчик,  инженеришка,  он-то  каким   боком   пристегнут   к   намечаемому
злодейству?.. Впрочем, почему нет? Инженерик не станет деятельным участником
удушения, однако, он занимает место третьего лишнего.
     Мысли лихорадочно заскакали.  Чем  воспользоваться для самообороны? Ну,
разве  что ключами от дома, один  из которых -- ригельный.  Зря я выбросил в
пруд пистолет.  Я прижался  спиной  к  переборке и  согнул ноги  в  коленях.
Кажется, тип на соседней полке зашевелился и повернул голову. Я замер... Тот
тип  тоже взял паузу, но потом опять пришел в движение. Нет, это не мерцание
тьмы, он тянется ко мне. В лучшем из худших случаев он -- педик. Наверное, в
таких  случаях жертвы  никогда  не орут,  боясь стыдобы... Через  секундочку
свершится гадость.
     И  я врезал ногой,  отшвырнув мощного типа. Снизу  расплывчатым  пятном
вынырнула рожа, которую я  тяпнул ригельным ключом. Раздался короткий всхлип
и на руку что-то брызнуло. Тут я получил обалденный удар в челюсть от типа с
соседней  полки, так что мой затылок  врезался в переборку.  В  темном месте
стало  еще  темнее.  Но я,  наверное, принял  верное  решение  и  швырнул  в
предполагаемое  лицо   противника  свою  куртку,   а  потом  дернул  его  за
мускулистое  плечо.  Поезд  вовремя тряхнуло, агрессивный оппонент сверзился
вниз и, похоже,  впаял головой  в столик. Я соскочил со своей  полки и зажег
свет. Два тела улеглись бутербродом на полу  и слабо шевелились. Инженеришка
сидел на  своей  постельке, поджав ножки. Я,  схватив  куртку и определитель
судьбы, "Сивиллу", бросился из купе.  Нина,  Нина, как  ты там? Может  быть,
сейчас тебя активно обижают как женщину и как человека.
     Пробегая  мимо  титана, в котором  греют  чай, я прихватил железяку для
помешивания угольков и совок для подбирания мусора.  В тамбуре, несмотря  на
позднее  (или  раннее)  время, стоял напряженный  человек. Рука его  нырнула
подмышку, тут я  и угостил его совком  по  "чайнику".  На  всякий случай  --
надеюсь,  я  был  прав. В проходе  соседнего  вагона,  по счастью  оказалось
свободно.  Когда  мне потребовалось  место  номер "шестнадцать",  я просунул
кочергу в ручку соответствующей купейной двери. Получился рычаг, который я с
остервением рванул -- завелся уже, значит.
     Что тут произошло, я просек лишь пять минут спустя.
     Нина была на нижней полке, на даме сидело двое мужиков и она не слишком
трепыхалась. Я  два раза ударил  кочергой  по этой  парочке  товарищей и они
заколдобились.   Тут  на  меня  сверху  бросилась  масса.  Боевая  масса.  Я
автоматически заслонил совком свою  голову и защитил ее от  нокаута, но  все
равно на ногах  не удержался. Попробовал пнуть противника ногой, даже врезал
ему,  но особого впечатления не произвел.  Светящиеся  ниточки протянулись к
моему животу и  я вовремя вильнул  в  сторону,  а  на то место, где  недавно
имелось  мое мягкое место, обрушился каблук.  В  полумраке неприятель  решил
больше не оплошать и наклонился, чтобы приголубить меня руками. И приголубил
бы,  если бы я  не нащупал оброненную  кочергу. Не  знаю, куда  я там угодил
супротивнику,  однако  он обмяк и навалился  на  меня как рухнувший блиндаж.
Чтобы выкарабкаться из-под, понадобилось больше времени, чем на саму  драку.
Потом я включил свет и решил посмотреть, что там осталось от Нины.
     Она,  в  принципе,  была  не  столь   далека  от  нормы.   Я  подхватил
полубессознательную  женщину,  а  также ее сумку, в которой,  между  прочим,
покоились  мои магнитоленты, и  потащил и ту,  и другую по проходу. Сейчас я
меньше всего представлял, что надо делать, где еще могут встретиться гады...
Ага, стоп, а что кажет приборчик "сивильник"?
     На  экране  к  двум  человечкам  никто  не  подступал,  ни  агрессивные
оппоненты, ни технические неполадки. Я, окрыленный  приятным известием,  без
дальнейших  приключений дотянул Нину  до  своего купе.  Там  царила приятная
пустота,  поверженные  тела  напрочь исчезли. Может, в связи  с этим и поезд
ненадолго стопанулся.  Я искренне  понадеялся, что наши  негодные  попутчики
решили сойти  на полустанке.  Затем хорошенько  заперся  и похлопал Нину  по
щекам. Она поймала мою руку и отшвырнула -- значит, очухалась.
     --   Госпожа  Леви-Чивитта,  алло,  я  забрал   свой  залог,   то  бишь
магнитоленты, поэтому  тебе  не  надо  выкладывать  баксы за свое  спасение.
Cчитай это приятной новостью.
     -- Ну,  ладно, ладно. --  Она  уселась, одежки  на ней было  немного  и
только самая  нужная. Длинная футболка  и пока неясно  что еще. --  Я  вижу,
Егор, что ты немного годишься нам. Так  что  могу взять тебя в долю, если ты
полностью расколешься и отдашь ленты. Как, устраивает такой вариант?
     --  Не совсем.  Как насчет того, чтобы оказаться поблизости  без лишней
одежды, причем не в морге.
     Дама ответила невпопад.
     --  Я  могу  поручить  тебе собрать  и  возглавить специальную  группу,
которая займется  золотом рейха. Получишь  аванс, а в случае успеха и десять
процентов от прибыли.
     В ее голосе импортные интонации исчезли совсем -- какое уж притворство,
когда полуголая попа наружу.
     -- Я высказал пожелание, Нина.
     -- Ну,  ты настырный. --  Отозвалась  дама  без гневных обертонов. И  я
воспринял это как добрый знак.
     Я  придвинулся,  одновременно  просовывая  руку  под ее  футболку.  Там
действительно имелось немного из одежки, но зато все необходимое из телесных
принадлежностей,  выпуклостей  и  обводов,  обтянутых  шелковистой  шкуркой.
Оказывается, Нина  умела  быть ласковой  и  под  скорлупой  из  резкостей  и
колкостей, переходящих в грубости и враждебности, было аппетитное ядрышко из
весьма нежных эмоций.  А  чуть  дальше  потрескавшихся краев  губ  ощущалась
теплая, вводящая в резонанс, мякоть.
     Удобств, для самого интимного дела, в купе явно недоставало, но дама  с
неожиданной чуткостью, а  может и квалификацией, расположила меня так, чтобы
движение поезда не мешало, а помогало нашему общению.
     Она как  будто  ждала  от меня  решительных  действий,  поэтому мы  все
проделали сноровисто и толково. Я быстро понял, что эта мадама -- лучший мой
вариант.
     Утром,  перед приездом, нам еще пришлось наведаться в Нинино купе -- не
идти  же  иностранной  гражданке  по столице  нашей  родины  в  одной  мятой
футболке.  Однако  ничего страшненького, кроме нескольких  капелек крови  на
простыне  и на полу,  не обнаружилось.  Так  что госпожа  Леви-Чивитта вновь
облачилась в свои  стильные тряпки, а я опять должен был ходить как клоун, в
ковбойских прохарях и цветастой рубахе навыпуск.
     Нина побывала  желанным гостем  в  одной бойкой московской  газетенке и
запустила  рекламу насчет привлечения Сайко как мухи на говно. Клюнет  ли не
клюнет чудак на приманку  в виде своих документов  и вещичек? Пока напарница
забрасывала  рекламную удочку, я сидел в кафешке, потягивая сладкую жидкость
и выслушивая хихишки каких-то пэтэушниц на предмет ковбойских сапог.
     Потом мы с Ниной навестили  моего приятеля Сашу Крейна, который работал
в вычислительном центре  одного  академического  института.  Тут уж была моя
стратегическая инициатива.
     В казенном научном учреждении имелось полным полно  всякого занюханного
вычислительного барахла, начиная с первых советских ЭВМ пятьдесят четвертого
года. Здесь  царили анархия  и  стакан портвейна, каждый ученый  и  неученый
занимался  чем-то  своим:  начальство обустраивало  в  здании  кафе-шантан и
казино,  младший же персонал выплавлял  золото из  деталей умных и  безумных
машин.
     Мы с приятелем Сашей расположились за мощными  стенами  выложенными  из
"БЭСМ-6", взяли  дешевый  фугас  "московской"  водки  и под  это дело  стали
раскочегаривать "ЕС-1040".
     Вылетали  искры  из  контактов, шипели и  перегорали  лампы,  плевались
конденсаторы, операционная  система загружалась и снова бессильно падала под
грузом  дефектов и сбоев. Саша менял железную  и программную начинку до  той
поры, пока  эвээмские  магнитофоны  не  закрутились  и  не  стали  считывать
подвальные ленты. Как вскоре  выяснилось, подлинных мучений мы еще, по сути,
и не терпели, все они находились впереди.
     Трухлявые ленты были там и сям подпорчены, да еще все интересные  места
запаролены.  Однако  всевозможные  комбинации "ключей"  подбирались рядом на
свеженьком  "Sextium-600".  Наконец  спрятанный на магнитолентах программный
комплект заговорил, причем довольно сносным языком.
     Наверное,   из-за   непонятных   шпионских   штучек,   программы   были
замаскированы  под какую-то  игру. Путешественник попадал в  древнюю страну,
пользуясь "ключом" и находя "дверь", далее он преодолевал разные препятствия
и неприятности. Вначале ему перечили простые голожопцы-дикари, но чем больше
он ошибался, тем  сильнее и изощреннее становились  недруги.  Вначале  у них
появились стреляющие свинцом палки и железные колесницы, потом непрошибаемые
доспехи и огненные стрелы, а еще засасывающие волшебные ловушки.
     Рассказчиком  выступал некий  старикан  с клыками  ягуара.  На вопросы,
например,  о  "ключе" и  "двери", он давал  честный  ответ  в  виде какой-то
математики, где я ни полстрочки не понимал.
     -- Значит, желаете попасть в некую чудесную страну и не знаете как,-- с
ухмылочкой подытожил Крейн.-- Я учился на матмехе, но  чтобы мне разобраться
с  этими  уравнениями  --  а  похоже описывается  колебательный  процесс  --
потратится  немало месяцев. Конечно же, неясно, кто  при этом станет платить
мне  зарплату  в размере ста минимальных окладов, ради чего я не буду щадить
мозгов своих.
     Нина явно приуныла. Ее можно было понять. Даже стало жалко.
     -- Послушай, Саша, -- вступил я,  -- человек, применяющий лопату,  тоже
имеет дело  с электромагнитными силами упругости, колебательными процессами,
квантовыми свойствами, но ему все такое по  фигу, ему главное, чтобы входило
по черенок.  Не может быть,  чтобы  люди из ГБ имели  дело с этой  китайской
грамотой.
     Крейн  неторопливо  хлебнул  "московской",  сморщил  физиономию,  потом
разгладил ее, хрупнув соленым огурцом.
     --  Ты  почти прав, Егор.  Однако, человек  применяющий  лопату, знает,
какой  предмет называется этим звучным именем.  Мы, напротив, не бе ни ме  в
том, что является в данном случае лопатой, а что, например, черноземом. Да я
вообще  не  врубаюсь,  об чем разговор в этих программах. Для игрушки,  даже
самой  мудреной, чересчур сложно  и заковыристо,  ну разве что, варганили ее
математики-параноики. Так сказать параматематики.
     В  сумочке у  загрустившей мадам  что-то бодро пискнуло и  она вытащила
мобильник. Через пару минут стало ясно, что генерал Сайко клюнул на приманку
и назначил "стрелку" на  каком-то  спортивном  объекте Юго-Запада, причем на
десять вечера.
     Как  передала Нина,  отставной гэбэшник укрепляет  там свои  старческие
силы сауной да бассейном и даме предложил заняться тем же самым.
     Когда мы с Крейном принялись перекатывать сведения со старинных лент на
более безопасные носители, дискеты и винчестеры,  госпожа Леви-Чивитта стала
собираться.
     -- Ладно, bambini, вы тут покумекайте над математикой, а я на волнующую
встречу со старым хрычом.
     --  Точно,  точно, --  заметил Сашок  Крейн,  --  пускай  красивая дама
укрепляет свой организм водой, а мы спиртяшкой.
     Я, почему-то, был менее индифферентным.
     -- Уважаемая сеньора Леви-Чивитта, меня, конечно, не  слишком  волнует,
утопят ли тебя в  бассейне, или сварят в сауне, я просто  интересуюсь насчет
твоей крутизны. Будет ли там у тебя прикрытие?
     -- Ты чудак, Хвостов,  зачем мне  прикрытие?  Я же не беру с собой  эти
ленты. Пожилому джентльмену нет никакого смысла топить или варить меня.
     Тоже логично. Когда мадам ушла, мы с Крейном снова "приняли на грудь" и
почувствовали  облегчение,  но  вскоре меня  взбудоражили  неприятные мысли.
Насчет Сайко вроде все правильно, ему незачем мочить Нинку,  но за ним могут
пристально следить, из  него  могли тоже сделать блесну. А  ведь в последние
несколько дней большую  активность показывали и  хреновы  джигиты  Аслана, и
чертовы исчадия, известные под названием "среднеазиаты".
     Я  глянул на экранчик  "сивильника".  Там,  помимо  моей  символической
персоны, которой ничто не угрожало на небе и на земле, я увидел связанную со
мной  веревочкой  символическую  женскую фигурку. Она мерцала  и  таяла,  но
вокруг  нее  кучно вились неприятные  мушки.  Значит  так, велика  опасность
групповых, организованных, заговорщицких, антидамских действий. Я принял еще
одну рюмашку и неожиданно затвердевшим голосом произнес:
     -- Все, я пошел прикрывать ее, дуру.
     Крейн, пророчески кривясь, замотал головой.
     -- Глупо, Егор. Я, конечно, не  въезжаю в то, что связывает тебя с этой
выдрой и ради чего вы ломаете  копья, но ты  не  годишься  в прикрывальщики.
Тебе же за это не платят. Что ты корчишь из себя Шварцнэггера?
     -- Во-первых, она не выдра. -- Оспорил я.
     -- На "афишку" эта тетя и в самом деле ничего, но характерец  у нее еще
тот.
     --  В общем, Сашок, понимаешь... --  я стал  думать о  том, что  должен
понимать Сашок.-- Может она меня и в грош не ставит, но, хочешь - не хочешь,
мы  с ней пока на  одной стороне.  А на  другой стороне те  кретины, которые
укокошили моих отличных корешей -- майора Крылова и Колю Кукина.
     -- Джигиты, что ли, подгадили?
     -- Китайский хрен  его знает. Доктор Крылов  этих самых джигитов, между
прочим, лечил,  а мы с  Кукиным  не такие фигуры, чтобы попасть  под кровную
месть. Тут что-то другое.
     --  Даже  если  ты  толком  не шурупишь,  что  уж говорить про меня. --
умиротворенно произнес Крейн, погружаясь в алкогольную нирвану.
     Это меня задело.
     --  Ты, Сашок, само  собой,  не  рюхаешь в  этом деле,  но я-то кое-что
соображаю.  Люди  ищут  в  иной  реальности золото,  золото рейха у  древних
индейцев.
     --  Золото  рейха у древних индейцев! Ну, вы, ребятки, далеко зашли, --
присвистнул  Крейн.--  Я   бы   сказал,  что,  скорее  всего,  имею  дело  с
коллективным творчеством дурдомовцев.
     -- А если нет?
     -- Тогда  эти ключи и двери  необходимы для доступа в иную  реальность.
Ну-ка, наплети еще что-нибудь.
     Он подпер голову рукой, показывая готовность выслушать очередной бред.
     -- Я  расскажу,  Саша, но  если ты  будешь  вести себя  как задница при
расстройстве, то есть  трепливо,  ты лишишься и  своей драгоценной кормы,  и
головы, и всего прочего.
     Я  конспективно  поведал  главное,  на  что  Крейн,   не  долго  думая,
отозвался:
     -  Если ты  меня не разыгрываешь гнуснейшим образом, то  могу сообщить,
что вам с мадам никогда не попасть  к  древним  индейцем, бряцающим  золотом
рейха... Если только я лично не  посодействую вам.  Хотя мне трудно сказать,
речь  идет ли  о контакте  с  абсолютным прошлым  нашего  мира или  с  неким
хрональным   "карманом",   периферийным  миром,  отколовшимся  от  основного
космоса. Впрочем, я склоняюсь к последнему решению.
     Да, действительно вышеупомянутый геолог  нашел ржавый автомат в инкской
гробнице 15  века,  но  ствол  мог  там  оказаться  в  результате  обратного
воздействия периферийного мира на основной космос.
     Я встал и обнаружил, что не слишком твердо качаюсь на ногах.
     -- Мы все к чему-нибудь склоняемся, Саша, и на что-нибудь воздействуем.
Ладно, я -- в бассейн, а ты здесь бдительно сторожи пленки и дискеты.
     --  Я кое-что  вспомнил,  Хвостов. Теми самыми инками очень хорошо было
управлять,  они  представляли  собой  идеальных  подданных.  Однако,  отряду
конквистадоров   в  триста   голов  даже   не   понадобилось   сражаться   с
двухсоттысячной  армией   индейцев  Перу.  Им  достаточно  было  унасекомить
верховного  властителя  Атауальпу,  чтобы   вся  индейская  рать   поголовно
обессилела.
     -- Ты начитанный парень, Крейн. Надеюсь, это пригодится.
     Я  вышел  за территорию  института.  Единственное,  что  я  знал  - это
название  и примерное местоположение  объекта. Если бы не  проезжавший  мимо
автолюбитель из Вологды, я бы точно никуда не успел. Он любил быструю езду и
любил спрашивать у москвичей,  куда ему  -- направо  или налево.  Те нередко
врали, поэтому от частых ускорений и торможений я чуть харчи не метнул.
     Наконец  мы  добрались. Вопреки  ожиданиям  спортивный объект  оказался
темной  доминой  без  каких-либо признаков жизни.  А вокруг  высились только
смутные громады новостроек-долгостроек.
     -- Ты, мужик, уверен, что по адресу попал?  --  уточнил  вологжанин. --
По-моему, такое место понравится только привидению.
     Я глянул на  "сивильничек". На мою фигурку там  недвусмысленно посягали
не  только мушки-злодейки и еще какая-то  многоножка.  Значит, враждебное ко
мне бандформирование  может быть  сильно и  сплоченно. Впрочем, вещий прибор
соврет недорого возьмет.
     -- Ну, что, смельчак, туда или сюда? -- еще раз осведомился водитель.
     Да уж, не особо хотелось идти в атаку. Но я все-таки захлопнул дверцу с
другой стороны. Мерцающая ниточка выходила  из моего  позвоночника,  как  из
некой силовой оси, протыкала  лоб  и уводила  вглубь зыбучего мрака, будь он
неладен.  Я двинулся  вдоль этой светящейся  тропки,  порожденной,  как  мне
казалось, страхом и алкогольными парами.
     Глаза  мало-помалу привыкли,  что  фотонов тут кот наплакал. Территория
оказалась огороженной, а ворота и калитка запертыми. Но "колючки" по счастью
не было, так что с имеющимися препятствиями  я быстро управился и почесал по
дорожке к корпусу.
     Интересно, подумал я по пути, что верховный инка  Атауальпа был у своих
индейчиков  вроде   узелка.  Развязали  его  жлобы  -  конквистадоры  и  все
рассыпалось.
     Двери  корпуса  были  заперты. Я, балбес,  чуть  не  позвонил.  А потом
опомнился и благоразумно отправился вдоль  стены. Долго не попадалось ничего
подходящего, пока я не наткнулся на водосток. А парой метров выше начиналась
пожарная  лестница. Я,  конечно  не так ловко, как обезьяна, но  поднялся на
третий  этаж,  прошел  по  карнизу  и,  разбив  окно,  ввалился  в  коридор.
Опять-таки  темный.  Мелькнула  грустная  мысль,  что  я  немножко ошибся  с
адресом.
     Я  прошвырнулся  мимо  ряда  дверей.  На одной были  изображены струйки
жидкости. Ну-ка, посмотрим, что за дверью, вода или пиво.
     Там  была  душевая,  совсем  темная,  но  в  ней  усердно работали  две
прыскалки.  То ли  у нас совсем не умеют экономить воду, то ли здесь недавно
подмывали  телеса. Я прошел сквозь душевую, приоткрыл выходную дверь и сразу
затворил ее.  Дальше было  пространство,  огромный  зал, хоть  несильно,  но
все-таки  освещенный.  Я вернулся  в  предбанник  душевой,  отломал ножку  у
несчастной скамейки  и  снова стал заглядывать в дверь, ведущую в большой  и
страшный зал. Где-то внизу плескалась вода. Похоже было, что внизу находится
чаша бассейна, в которой кто-то  или  что-то бултыхается. Я  приник  боком к
полу  и стал  выползать, прося у всех  святых поддержания  тишины.  Выполз с
довольно скромным звуковым оформлением и  оказался на галерее,  опоясывающей
зал  по  второму  ярусу.   Затем  глянул  через  ограждение  --  ага,  плеск
производится от  того, что  даму в красивом платье,  срамно  взявши за ноги,
пара  мужиков  опускает с бортика в воду. Рядом с  интересом стоят  еще двое
мужиков.  У дамы были  приятные ножки, но пытатели -  истязатели безжалостно
макали и макали ее. Слышались и шаги  кого-то, гуляющего по галерее. До чего
же их много, долбаебов.
     Все ясно, генерал  Сайко находился и находится под контролем у какой-то
группировки,  скорее всего,  тех самых  "среднеазиатов".  А они интересуются
доступом в  "хрональный  карман". Ну, конечно же, генерал  Сайко подал им на
блюдечке  доктора  Крылова. Ведь тот  встречался с Виталием Афанасьевичем  и
задавал лишние вопросы. А через Крылова "среднеазиаты" могли выйти и на меня
с Кукиным. Нет, доктор не запродал  меня  с потрохами генералу Сайко. Просто
Виталий Афанасьевич  с  должным умением  пораспрашивал майора Крылова насчет
фронтовой жизни  и  друзей-товарищей  по Кавказу.  А  тот  и порассказал про
друзей - корешей, с которыми легко было в трудную годину.
     Интересный генерал  Сайко сейчас сработал как безотказная  ловушка  для
Нины. Мадам,  чтобы не  пускать  пузыри, должна  поведать  вопрошающим,  где
находятся магнитоленты. А в итоге, ей все  равно капец, заодно Крейну, и мне
тоже. Думали, как лучше, а получилось как всегда.
     Шаги приближались.  Я  вполз обратно в  душевую и запахнул  дверь. Надо
как-то  убрать того,  кто гуляет  по  галерее.  Но я же  не профессионал.  Я
профессионал ни в чем, включая и киллерство. Профи незаметно бы подкрался и,
ушибив гуляющего товарища по затылку, затащил бы обмякшее тело в душевую. Но
я любитель, причем не слишком толковый.
     Вот неприятельские подошвы соприкасаются с полом совсем рядышком. Такое
волнительное ощущение образовалось в теле, будто я вот-вот должен сигануть с
парашютом в  пропасть. Кажется, что стук  моего сердечного мотора  слышен на
десяток метров. Ну, пора.
     Я вылетел наружу, и кинулся сзади  на  проходящего  гражданина.  Ножкой
скамейки,  нечаянно сделавшейся моим оружием, стал  давить ему на  горло. Но
вышло не так, как мне хотелось бы.
     Ни  задушить оппонента, ни  втащить его в душевую у меня не получилось.
Напротив, он меня вырвал  на галерею - здоровый лось  -- да и там не захотел
удушаться. Я прижимал палку к его шее из последних сил  -- об чем этот козел
не  знал,  поэтому  и дернулся  вперед.  Ограждение не  выдержало и  мы  оба
полетели вниз. Этот  тип почти развернул  меня, но  я снова крутанулся и  он
оказался в  проигрыше. Внизу  стояла скамейка, об которую он сломался вместо
меня. Рядом с ним упал большой импортный пистолет, который я, к своей чести,
мигом подобрал. И правильно. Один из мужиков стал  стрелять по мне, вскоре к
нему присоединились и те,  что доселе макали Нину. Они выронили  ее в воду и
достали из-за пазух, кто револьвер сорок пятого калибра, кто помповое ружье.
Впрочем, та "пушка", что досталась мне, тоже была тяжелой и длинноствольной.
Я сновал среди скамеек и стульев, от которых под действием обстрела отлетали
здоровенные  щепья. Впрочем,  в один чудесный момент, мне удалось примостить
длинное дуло и произвести три выстрела. Кстати, прицельных. Одного подлюку я
срезал и он ушел непосредственно головой в воду.
     Тем не менее, двое  других задали мне такого перца, что я еле дополз до
какой-то  двери  и  втянулся  в  нее.  Это  было  сауна,  судя по повышенной
температуре. Там спрятался на  полке и  стал  ждать вооруженного  вторжения.
Однако, вместо  того, услышал, как защелкивается одна дверь.  Другая тоже. И
входная, и выходная были теперь заперты. И обе чертовы штуки были стальными.
Я  пострелял в эти стальные щиты,  но так и не  размозжил  замки. А возможно
двери были  заблокированы ломиками  для надежности.  Потом температура стала
расти, в смысле, я чувствовал, что все больше испаряюсь и обугливаюсь.
     При какой  же жаре  человек  вынужден отдать концы?  А, может,  я и сам
захочу все отдать из-за такой невеселой жизни.
     Горячий  воздух  проникал  внутрь.  Кожа  уже не терпела  скрытое  свое
горение  и собиралась перейти к открытому. Наступала отключка, дереализация.
Мой  дух серебристыми нитями  поплыл от  силовой  оси  позвоночника в разные
стороны.  Он натыкался на враждебные полюса, которые только отшвыривали его.
Долго  ли  коротко  плыл,   но  неожиданно  повстречал  что-то   знакомое  и
доброжелательное.
     И тут дверь  вылетела, на меня рванулся холод,  я едва успел подхватить
свою пушку, где оставался один патрон.
     Впрочем, такая прыть оказалась ни к чему, я повстречал Колю Кукина.
     -- Слушай, ты не дух? -- на всякий случай уточнил я.
     -- Дух от тебя, Егор Саныч. Видно, что струхнул страдалец...
     Мы вышли в коридор.
     -- Мне сразу не понравилась  эта нагретая, но запертая дверь, -- сказал
он и сунул в мою руку "Узи".  -- Затвор дернешь здесь, давить  для  стрельбы
тут.
     -- Сейчас не время  спрашивать, как ты  вылез из того дерьма в подвале,
но  как ты  нашел  этот  спортивный  объект? -- поинтересовался  я,  радуясь
Колиному воскрешению.
     -- "Друзья" доставили почти по месту назначения, -- загадочно отозвался
Николай.
     Мы тем  временем попали через коридор в какую-то подсобку, где было  до
жопы всякого оборудования -- насосы, компрессоры и все такое.
     Тут уж  я  стал соображать,  а  Кукин начал действовать. Я и раньше  не
понимал,  когда  он успевает  думать  и думает  ли вообще.  Мы  распатронили
здоровенную трубу, которая шла от нагнетателя  теплого воздуха, влезли в нее
и стали  съезжать вниз, в сторону чаши бассейна. Притормозить  не удалось --
мы  вышибли  решетку,  и вылетели  в  открытое  пространство, строча из всех
стволов. Я приземлился на  мелководье в  самом бассейне и  сразу заметил две
головы на  галерее.  В одну из  них  стал  стрелять и, кажется,  продырявил.
Кукин,  который  приземлился на  бортик,  тоже пришил  кого-то. Первый  этап
разборки на этом закончился вместе со стрельбой. Я сделал несколько  шагов и
наткнулся на труп противника  --  видимо  того,  которого  я замочил в самом
начале. Потом набрел еще на какое-то тело,  плавающее возле лесенки, ведущей
на бортик. Приятные дамские ножки...
     Да это же Нина. Неужели ей конец? Я достал  женщину из воды.  Ну,  все,
откинула копытца.
     -- Эх, Нинка, стремная ты была бы баба, кабы не дура.
     Я, все таки, попробовал  пооткачивать ее, поднимая, так сказать, за таз
и стряхивая жидкость.
     Она тут очнулась и нанесла предупредительный удар в мой пах.
     -- Рано ты меня списал в утиль.
     И показала мне  дыхательную трубочку  с поплавком  на  конце. Очередная
шпионская хитрость.
     Мы выбрались на бортик, Кукин шнырял по залу, делая сплошной шмон.
     -- Непотопляемый этот парень, -- заметила Нина. И, выдернув из какой-то
мертвой руки револьвер, взвела курок.
     -- Тикаем отсюда, -- крикнул Николай.
     Мы дернули из бассейна мимо душевой в административный коридор.
     -- Тебе  все здесь  нравится? --  спросил  Кукин рядом  с  дерматиновой
дверью, украшенной надписью "директор".
     -- Не  очень, -- отозвался я, -- и в самом  деле, "сивильник" показывал
мерцающую  змею,  то  есть  затаившуюся  поблизости  опасность  с  приличной
степенью  "летальности".  Да  и  серебристая  ниточка --  я снова  видел ее,
протянувшуюся  из моего  лба в сторону  директорского кабинета, -- нервно  и
тяжело пульсировала.
     Кукин достал  из кармана "лимонку", сдернул чеку и, расположившись чуть
левее, вышиб дверь ногой.
     -- Стой,- - заорал я.
     И  действительно  за  письменным  столом  сидел  пожилой   широкоплечий
товарищ,  сразу опознанный мной  как  Сайко, а справа  от него,  приставивши
пистолет  к  генеральскому уху, располагался  этот самый "среднеазиат". Этот
самый, который убил майора Крылова.
     Да уж, Сайко -- видимо, тот субъект, который нужен всем, и нам, и им.
     -- Хорошо, -- откликнулся Коля и поставил чеку обратно.
     --  Отойдите  от входа,  все  в одну сторону, налево, и замрите  там,--
велел "среднеазиат" негромким странным голосом.
     Мы послушались,  а  через  несколько  секунд он, прикрываясь генералом,
покинул кабинет и направился по  коридору в противоположную  от нас сторону.
Итак, все уходят -- и  киллер,  и  многознающий  генерал.  Я  уже завелся на
борьбу,  замахнулся  на  победу,  и   сейчас  тяжко  страдал  от  внезапного
поражения.
     Неожиданно заморгал свет. Возникла суматоха. Последовательность событий
я  осознал  потом.  Кукин дернул  ковер,  выведя  "среднеазиата" и  Сайко из
равновесия, а  Нина выстрелила. Одна  пуля  --  один  труп. Труп того самого
киллера.  Мы направились  к  генералу, но  и на  расстоянии  десяти  шагов я
заметил, как  шныряют глазки краснощекого старичка.  Он, кажется, не слишком
был  доволен  освобождением.  Нервничал так, будто что-то  случится  -- и не
какой-нибудь там понос.
     -- Замри, братва,-- крикнул я своим. Серебристая нить, ведущая от моего
лба к генералу, побагровела и затрепыхалась. -- Ложись!
     И тут старичок кое-что  сделал,  а именно взорвался.  Когда  мы, слегка
контуженные, подошли к нему, то не с чем было разговаривать.
     Нина отлепила от стены обрывок проводка.
     -- Заминирован был генерал.
     --  А  кто  же  его  подорвал?  Киллер   вряд   ли   бы  успел  кнопкой
дистанционного взрывателя воспользоваться.
     -- Возможно, господин  генерал был психически закодирован. Он сам  себя
подорвал после гибели опекуна. -- Отпустила маловразумительную фразу Нина.
     -- Скорее уж Сайко был на хитром автоматическом радиообмене с опекуном.
"Среднеазиат" отбросил хвост и не дал ответ на очередной сигнал передатчика,
установленного  на  генерале,  отчего  сработало  подрывное  устройство.  --
Предложил свое толкование Кукин.
     -- Вы мне лучше объясните, почему замигал свет в самый решающий момент?
--  поинтересовался  я,  потому  что  по-прежнему  не  врубался  в  недавнюю
ситуацию.
     --  Ну,  Егор  Саныч,  ты  залудил.  Просто  бросок  по  напряжению  на
подстанции. -- Немудряще высказался Коля.
     -- Просто я просигналила на спутник, а он своим мазером направил мощный
электромагнитный   импульс  на  подстанцию.  --  Выложила  какую-то  научную
фантастику госпожа Леви-Чивитта.
     --  Ну-ну... Надеюсь,  тебя, Коля, сюда переправили не электромагнитным
лучом.
     -- Немногим лучше. Меня сюда доставили в этом, как его, каталептическом
состоянии.  Те, кого мы все не любим, отловили меня  в подвале "Хроноскафа",
вывели  оттуда подземным  ходом, помариновали  в  карцере, а  затем  напоили
какой-то гадостью,  от которой  я  весь  окоченел  и видел  только  глюки --
страшные рожи с клыками и все такое. Ну и, завернув в тряпку, притащили меня
сюда.
     -- Прямо гуманисты... Как много прекрасного и удивительного я услышал в
последние несколько часов. Согласно  системе Станиславского, сейчас я должен
закричать: "Не верю", после чего все растает.
     Коля,  не  обращая  внимания на мои причитания, довел  нас  до камбуза,
вернее  до  большого холодильника. У  его дверей лежал труп  с  малоприятной
дырой на месте  глаза. Николай  распахнул холодильник... и ого, там еще один
жмурик из команды противника.
     -- Не жмур он, а тоже в каталептическом состоянии. -- Заобъяснял Кукин,
как на экскурсии.  -- Мы  тут  вместе лежали. Честное слово.  Этого парня  в
подвале "Хроноскафа" взрывом  повредило, особенно головной горшок пострадал.
В общем, меня  должны были  в удобный момент принести в жертву демону Супаю,
чтобы тот  не забирал  себе  душу ихнего парня. А потом холодильник перестал
морозить  -- советский  ведь, "качественный" -- я проснулся раньше  времени,
встал,  исполненный  сил и  ненависти. И когда двери распахнулись, то дал по
башке мужику, который на охране стоял. Вон тем крюком дал...
     -- Ладно,  давай без подробностей, - остановил я его.  -- Гордиться нам
нечего. Просрано вчистую. Сайко-то утрачен.
     --  Ты не  убивайся больше меня, -- распорядилась Нина. -- Я  ведь пока
командир. Сайко хоть и закодированный,  но кое-что  мне успел наплести, пока
мы там все в бассейне разбирались.
     --  Пока  тебя  там  макали.   Они  явно  использовали  женщину  не  по
назначению.
     -- Короче, -- рявкнула дама, -- генерал думал, что это последнее, что я
услышу  в  своей  жизни, поэтому  кое-что  выдал.  Существует  некий  прибор
пространственно-временной  навигации.  Он  как раз заменяет ту  "лопату",  о
которой говорил Крейн. Сложная электронная плата. А может сверхсложная.
     -- Ага, улавливаю. С этой  штучкой - дрючкой  откроется  нам  дорога на
"тот свет", где полно золота и всякого  другого кайфа.  Надо только добавить
этот, так  сказать, "компас"  к  тем уравнениям,  которые у  нас  имеются на
лентах, и прорвемся... Стой, Нина, у нас же нет этого магического кристалла.
     -- Нет, так будет.
     Смелая агрессивная женщина. Однако глуповатая. Впрочем,  глупость можно
считать разновидностью ума... Но я, кажется, знаю, где надо искать "компас".
И хотя это дело срочное, все-таки стоит отложить его на потом, потому что...
     -- Сдается мне,  Нина,  что  с  магнитолентами  у  нас запросто  выйдет
промашка.  Ты ведь  раскололась, где они, во  время  дружественной  беседы с
этими паршивцами. Да или нет?
     --  Ну,  вообще-то,  скорее  "да",  чем  "нет", --  скромно  призналась
представительница международной организации.
     Я уже мчался на выход.



     Академический  институт  был  заметен издалека -- по  собравшимся около
него пожарным машинам. Из трех или четырех окон валил густой дым, похоже, он
имел  отношение к залу, где  полно  всяких  ЭВМ, от древнеримских  до  самых
модерновых. Впрочем, там  активно  трудились  пожарники,  они швыряли детали
машин и  целые  стойки в  оконные  проемы,  оснащая  меткие броски радостным
матом. А на земле другие удальцы добивали остатки сложной техники ломиками.
     С первой попытки цепь из пожарных и милиционеров прорвать не удалось.
     Во  второй  раз  я с  дикими воплями "пропустите ведущего  специалиста"
просочился под руками и кулаками оцепления, и  как ни странно, никто за мной
не погнался. Лень им было,  а  для  стрельбы тоже повода не нашлось. Однако,
шмыгнувших за мной Кукина и Нину, отсекли в полувежливой форме, так что Коле
только фингал поставили, а госпоже Леви-Чивитта отвесили поджопник.
     А я почесал по лестнице, затем по дымному коридору. Где Крейн? Выскочил
ли он? А если выскочил, то  захватил  ли с  собой мои ленты? "Сивильник" был
тревожен,  подозрительные  бабочки  порхали  над  моей  экранной "куколкой",
свидетельствуя  о  разборках,  которые  имеют  какое-то  отношение  ко  мне.
Пожарные в  коридоре уже поработали, так что здесь хоть  все  было обуглено,
испорчено,  прокопчено  и  промочено,  но  уже  не  горело  синим  пламенем.
Оставался  какой-то  десяток  метров  до  зала,  набитого  эвээмками,  когда
изъеденное  огнем  перекрытие  хрупнуло  подо  мной  и  я  полетел,  набирая
ускорение,  вниз. Сброс потенциальной энергии закончился на первом этаже. Не
разбился я, конечно, но и смеяться тоже не захотелось.
     Внизу   была  примерно  та  же  планировка,   аналогичный  зал,  только
переоборудованный в  кафе  -  шантан. Я шел  вглубь  недавно  еще  шикарного
помещения и  разглядывал потолок, который украшали дыры, испускающие вонючий
пар.  А потом сверху раздались выстрелы,  тут я и вспомнил,  что  у меня под
курткой, кстати, висит  "Узи". Даже  мураши пробрали  от того, что я с такой
штуковиной  под  одежкой увильнул  от милицейских рук --  это ж верный  срок
светил. А потом  мне  на макушку упало несколько капель крови. Я поднялся на
стол,  поставил  стул  и   уцепился  за  стробоскоп.  Затем  вскарабкался  с
кряхтением по тросу, протиснулся в дыру,  образованную балками перекрытия, и
вынес глаза и уши на уровень пола следующего этажа.
     Кто-то гулял по залу, но покамест всякая рухлядь заслоняла его от меня.
Я  выбрался  целиком наружу,  потом стал  выползать  из-за  скрывающего меня
ящика.  И,  наконец,  "запеленговал"  мужика,   с  очень  хищным  выражением
скуластой физиономии. Опять кто-то из команды "среднеазиатов". Он, вспучивал
ноздри, словно вынюхивая  какое-то лакомство.  И тут из ящика, за  которым я
укрывался, выпорхнул слабый едва слышный  шепоток, похоже принадлежащий тому
самому "лакомому" объекту.
     --  Хвостов,  это  я,   Крейн.  Я  почти  решил   задачу  пульсирующего
хронального окна, но тут случился пожар. А потом "эти" явились.
     -- Слушай, кровь из тебя течет?
     -- Да цапнули  меня в руку, а сейчас  еще хотят добить. Их двое. Одного
ты видишь, а другой -- левее ошивается. Магнитоленты они уже прикарманили.
     -- Ты перетяни руку ниже дырки тряпкой или ремнем, а я пойду разберусь.
     Я  прополз еще  немного и  заметил второго "хищного"  мужика, уже возле
окон. Он, немного петляя, приближался  слева к тому укрытию,  где мы с Сашей
Крейном залегали бесполезными ископаемыми.
     Итак, конкурентов обнаружилось двое, а я один.
     И  пришло  изящное  решение. Сейчас между ними  пустое  пространство, я
сигану  на  этот пятачок,  покачусь  и  стану  стрелять  в  обе  стороны.  А
"среднеазиаты" шмалять из своих  стволов будут аккуратно, чтобы не  засадить
друг дружке.
     Я  оперся на  носок,  потом на  коленку,  ну и прыгнул. И, в  общем-то,
получилось.  Я катился -- головой  к одному противнику, ногами к другому,  и
строчил то туда, то сюда. В итоге, оба типчика послушно упали. Я трепетно на
четвереньках  подобрался  к одному  -- верный трупак.  Направился к другому,
искренне надеясь на лучшее, что тот тоже сделал одолжение и сыграл в ящик.
     Враг лежал за бугром, сложенном из деталей ЭВМ. А потом вылетел оттуда,
как чертик на пружинках. Совершенно неожиданно. Раз и вышиб пистолет-пулемет
из моей  руки  --  я  как раз опирался стволом о пол.  Потом  быстроногий  и
агрессивный  оппонент  хотел   мне,   наверное,  башку  продолбить  шипастым
кастетом, чтобы потом  мозги  размазать  по  паркету,  но  поскользнулся  на
каких-то соплях. Пока "среднеазиат"  за  равновесие  боролся, я приподняться
успел на одну ногу, а другой, крутанувшись, подсек его.
     Мне  удалось  практически   из   положения   сидя  прыгнуть  к   своему
осиротевшему оружию. Но ловкий  недруг коварно зацапал мою лодыжку. Я был не
только остановлен, но и повержен.
     Затем агрессивный оппонент пнул меня разок в пузо  -- хорошо, что попал
на пряжку ремня -- и направился к моему "Узи". Теперь уже я вцепился врагу в
пятку и затормозил его. Пятку я ему удачно повернул, так что он шлепнулся на
спину.  Наконец,  я гордо протопал  по  его животу  и ухватил  вначале двумя
пальцами, а потом и всей горстью желанный пистолет-пулемет.
     Противный противник  снова  воспрял и потянулся к "Узи", но тут получил
от меня рукояткой по  зубам и на время угомонился.  В свою  очередь, я  стал
водить  дулом неподалеку от физиономии сникшего человека и вопрошать  насчет
того,  кто его  послал.  Вид у  меня  был  не слишком  свирепый, но глаза  у
поверженнего вдруг замерли,  даже остекленели и я  уловил  остроту момента -
сейчас что-то случится.
     Я откатился  назад и тут  шарахнуло. Пару минут  не мог  в  себя прийти
из-за контузии,  а перед глазами все  картинка стояла: голова "среднеазиата"
стартует в потолок. Да, еще один непонятный человек подорвал себя, наверное,
благодаря какому-то вредному кодированию: лишь бы не сдаться в плен.
     Я, шатаясь, поискал Крейна -- тот уже наполовину вылез из своего ящика.
     Я,  конечно,  сперва,  перетянул ему тряпкой  сосуды,  чтобы  кровь  не
вытекала из пробитого предплечья, потом строго вопросил:
     -- Где все-таки ленты?
     -- Поищи у тех мужиков.
     Я  поискал и нашел магнитоленты в виде следов  грязи на  полу и стенах.
Взорвавшийся неприятель, напрочь уничтожил важные материалы вместе с собой.
     Голова моя поникла, вот облом-то.
     - Чего губу свесил? -- окликнул меня Крейн.
     Я хотел было послать раненного товарища подальше, но он сказал отличные
слова.
     --  Да черт  с  лентами.  У  меня ведь кое-что  осталось.--он указал на
карман пиджака.
     Там нашлись две трехдюймовые дискеты.
     -- Ты все скопировал, Саша? Неужели поместилось?
     --  Однако  ты,  братец, отстал в своем развитии.  Скопировал все,  где
содержался  хоть  намек  на  будущие  свершения.  И  вот  что,  Егор,  учти.
Хрональное окно откроется где-то в середине  декабря  на  двадцатом  градусе
южной широты. С долготой еще предстоит  поработать. --  Крейн взял небольшую
паузу, отчего стало  ясно, что он  вдобавок  с болью сражается.  -- И,  само
собой,  надо достать навигационный кристалл, который все уточнит...  Сдается
мне, что требуется  он не только нам, поэтому вынюхивай его по быстрому. Еще
я хотел сказать, что собираюсь с тобой в далекие края.
     -- Зря хотел. Тебе что и после сегодняшнего мало впечатлений? Ты кто, в
конце концов, видный ученый или авантюрист вроде меня?
     В коридоре послышался топот. Это был верный сигнал к отрыву.
     -- Ну,  выздоравливай,  Саша. А мне пора  смываться. Иначе довесят пару
лишних трупов.
     -- Справа от большого  окна имеется выход, малоприметный такой.  Скорее
всего, с той стороны  никто не прется. Если там не обвалилась  лестница,  то
попадешь во двор, где двинешь наискосок, чтобы попасть к забору...
     Дружок дружком, но я чесанул достаточно стремительно и не заметил даже,
цела ли лестница, -- просто съехал  по перилам. А потом припустил по темному
задымленному  институтскому  двору.  Пару   раз  мимо  фланировали  какие-то
непонятные фигуры, но  я прятался  за кучами хлама, где  и отдавал им честь.
Вот уже  до забора осталось метров двадцать.  Пространство открытое, однако,
около забора мусорный бак. Авось, проскочу. Я рванулся через пятачок, но тут
сзади  ударили  лучи  и  раздались  грубые  голоса:  "Стой,  сука". Ой,  как
зачесалась спина. Если не пристрелят,  то потопчут  меня почище медведей.  Я
запетлял,  как заяц.  Вначале  выписал крюк, направляясь  к  другому участку
забора, а когда засвистели  пули, то резко свернул влево, вскочил на бачок и
прыгнул перекидным стилем через преграду.
     Приземление  оказалось  жестким, умопомрачительным,  кости загрохотали,
челюсти залязгали.  Тут меня и вяжи  на здоровье.  Так  оно  и вышло, чьи-то
крепкие руки схватили меня,  потащили и швырнули в автомобиль между сидений.
Оперативник  придавил меня одной  ногой и машина  тронулась, отчего вжался в
бок острый носок второй ноги. Ну, все, задержан.
     Я вывернул голову,  пытаясь  определить форму и  размер мучающего  меня
ботинка. Что за  хрен?  В  мой бок  впилась  небольшая туфелька. Я продолжил
наблюдение, поведя взглядом вверх. У оперативника были стремные голые ножки,
которые тянулись аж до...
     Рассматривание  трусиков  оперативника  было  прервано резким  голосом.
Голос был знакомым.
     --  Ты не  слишком  верти  головой, compagno Хвостов. А то  шейка может
сломаться.
     Вскоре я  раскинулся  на  мяконьком сидении автомобиля марки  "вольво",
рядом  со  мной  телесно  присутствовала приятная  дама  по имени  Нина.  На
передних  сидениях  разместились   Коля  Кукин   и  уже  знакомый  водила  с
сицилийско-мафиозной физиономией.
     --  Кого я вижу! --  воскликнул  я  с неподдельной  радостью. -- Вы как
будто следили за мной.
     -- Мы следили за шумом,  а не за тобой, так  что будь скромнее. -- Нина
показала мне палку с поролоном на конце -- похоже, что звукоуловитель.
     --  А вот  и  не буду скромнее. Поцелуй  меня  в  рот и  я тебе кое-что
покажу.
     -- Как же, стану я тебя целовать, если мы потеряли ленты.
     -- Как бы не так. -- я вынул из кармана две трехдюймовые дискеты.
     По счастью, не раздолбал этих крепышей по ходу приключений.
     -- Здесь  копии ленточных записей,  все самое  существенное.  Крейн как
только оправится от прострела, начнет врубаться в суть.  А он, между прочим,
хотя внешне похож на дебила, но внутри очень одарен и содержателен.
     Глазки Нины радостно сверкнули и она достала платочек.
     -- Ладно уж, поцелую через материю. Буду представлять, что я тебе делаю
искусственное дыхание.
     --  Уже проехали,  Нина.  Если у тебя  не получилось это спонтанно,  по
эмоциональному выплеску  из сердца, то  не  надо.  Но  у меня есть еще  одна
информация, так что постарайся не упустить свой шанс.
     --  Ну, Егорушка, говори, vivace. --  госпожа  Леви-Чивитта  сместилась
поближе ко мне. -- Parla, parla, mio caro.
     -- Надо срочно двинуть  к  пруду, что возле дачи Сайко.  Там, на дне, с
хорошей    вероятностью   покоится    навигационный    прибор,    то    есть
пространственно-временной компас, то есть ключ, который открывает иные более
интересные  миры.  Простые  необразованные  колдуны  называют его магическим
кристаллом.
     -- Эту информацию надо проверить.  Тут уж, извините, никаких спонтанных
вознаграждений. -- Нина предусмотрительно отодвинулась.
     --  Только делать это лучше в  срочном порядке.  Боюсь,  что сон нашего
разума рождает конкурентов.
     Через семь  часов именно  мне  пришлось  нырять  и проверять свою идею.
Правда,  товарищи  прикрывали меня. Я проплыл вдоль  памятного мне провода и
тютелька  в  тютельку въехал  в штуку, напоминающую небольшой  металлический
ананас и покоящуюся в кастрюле.
     Прежде  чем  разбираться с  этим  предметом,  я  хотел  было  навестить
старичка-соседа, но его и след простыл.  Спасибо, что хоть возле его дома не
было  устроено  засады.  И вообще  постройка  производила впечатление  давно
заброшенной и нежилой.
     А  конкуренты не появились, несмотря на  то, что Сайко  наверняка выдал
"среднеазиатам" местоположение навигационного прибора. Похоже, вся их группа
была истреблена за вредность. А появление  новой команды  в наших краях  без
такого   вот   "компаса",  должно  быть,   откладывалось.  Аслан   тоже   не
проклевывался, то ли сбился со следа, то ли лег на дно после неудач.



     --  Хронос-время  --  это,  по  старинке  выражаясь,  один  из  четырех
первоэлементов. Помнишь их наименования, Егор?
     -- Ты, товарищ Крейн,  нарочно  меня валенком  представляешь,  чтобы на
моем фоне поумнее выглядеть. Воздух, огонь, вода, земля -- вот такие  клички
у первоэлементов. Хронос-время -- это, должно быть, вода.
     --  Правильно,  угадал. Хронос-вода  обеспечивает  любое  изменение,  в
первую  очередь  взаимодействие всех  остальных  первоэлементов,  о сущности
которых мы пока умолчим.
     -- Ну и когда, Саша, ты мне  нальешь стаканчик такой "воды", я не прочь
изменится в лучшую сторону.
     -- Не скоро,  друг Хвостов. Хронос-время от нас за многими печатями, за
многими экранными  полями,  даже самые  смелые  мозги  не знают,  как к нему
подступиться.
     -- Похоже,  что по количеству извилин эти  мозги похожи на  мои. Ладно,
насчет чего ты еще шурупишь?
     -- Соединение первоэлементов приводит к  рождению многомерных стрингов.
Они  есть   основа  всего   сущего  и  несущего,   сырая   материя.   Именно
проводки-ниточки стрингов переносят энергоинформационные волны, исходящие от
матриц  Поля Судьбы, во все остальные миры.  Стринги  предопределяют смысл и
последовательность  явлений  в  нашем  мире, так  сказать, в  организованном
космосе.
     --  Красиво.  Стройно, Саша. Чувствуется гармония  сфер. Но что это нам
дает на практике, которая есть критерий всякой вздорной теории?
     -- А  вот  что.  Когда многомерные стринги  попадают в наш  мир, с ними
происходит интересная вещь. Начинает активно работать хрональное измерение и
порождать частички времени -- хрононы.
     -- А на что они похожи, Сашок? Я все в сравнении понимаю.
     -- Хронон похож на челнок ткацкого станка, на луч развертки телевизора.
Неугомонные хрононы постоянно перемещаются  из прошлого в будущее,  создавая
печально  известный континуум "время-пространство". Кстати,  при их движении
возникают все  остальные  физические кванты -- кварки, гравитоны,  лептоны и
так  далее.   Короче,   там,  где  появляется  время,   материя   становится
организованной, реальность настоящей. Но это еще не все...
     -- Неужели, Шура, происходит еще что-то худшее?
     -- Я подозреваю,  Егор, что отклонения хрононов от стабильных орбит при
поглощении  или  отдаче  энергии, приводят  к  созданию периферийных  миров,
своего  рода "хрональных карманов". Они появляются уже  за  пределами нашего
космоса, как бы пропечатываются в сырой материи-эктоплазме.
     -- Стоп, мудрила. Допустим, кто-то тряхнул мои хрононы и оттопырил этот
самый  "карман". Что-нибудь изменится? Стану  ли  я в периферийном  мире  из
железнодорожника водопроводчиком?
     -- Почем  я знаю,  Егор?  В любом  случае,  периферийные миры рано  или
поздно  исчезают,  чем  опять-таки  производят  возмущающее  воздействие  на
стабильные  хрональные  орбиты.  Но  ты,  попробуй еще  отклони  хрононы  от
стабильных  орбит.  Только  обгадишься с  натуги. На это надобна несусветная
энергия сдвига, равные взрыву  тысячи самых мощных ядерных  бомб. Вот  тогда
ты, может, и станешь из железнодорожника водопроводчиком или там балериной.
     --  Тоже  правильно,  Сашок.  Однако  ты  зря  лопотал про  несусветную
энергию.  Энергия  сдвига, то есть  сила судьбы,  должна быть  маленькая, но
удаленькая. Только ее  надо умело добыть  и правильно  направить.  Тут  надо
разбираться с матрицами Поля Судьбы. Мне так кажется.
     Я выудил из банки  соленый грибочек. И с тоской  посмотрел за окно, где
качался на ветке какой-то фрукт. Так ведь выходить за ним надо,  карабкаться
по дереву. Неохота.
     Вторую неделю мы с Крейном  сидим в пригороде перуанского города Куско.
В  Питере  зима, здесь лето, кругом  сочная  "зеленка".  Сашок  работает над
теорией и ее воплощением, я при нем состою в роли спарринг-партнера. Мы сюда
махнули  спустя пару  месяцев  после  того,  как Санек подлечил свою пулевую
дырку. Кстати,  вена  едва-едва  не была задета. Вместе с нами прилетела вся
команда.  Крепкую бригаду  мы  подобрали  для  проникновения  в  "хрональный
карман".
     Нина  Леви-Чивитта -- коммерческий директор, она  деньги незнамо откуда
достает. Вместе с ней ее молчаливый шофер, он же хранитель тела. Коля  Кукин
-- заместитель  по  боевым действиям. Я же заместитель по общим  вопросам  и
ответам. Взяли в  дело  Гарика и пару его  парнишек  --  тех, что понадежнее
выглядели.  Аслан  по  счастью  не  проклюнулся  --  наверное,  таинственные
"среднеазиаты"  всю его команду перебили (при  моем  и Нинкином  участии) --
иначе главного абрека мы бы тоже завербовали. Коля подобрал еще пяток детин,
своих  знакомых по Кавказу, отбарабанивших последнюю войну в ВДВ  и  морской
пехоте. Чего стоят только Коковцов  и Кузьмин, один грызет стаканы, а другой
безболезненно колет бутылки  об лоб. А  в Перу госпожа Нина нашла  несколько
местных,  которые  и  по-испански  шпарят,  и на  кечуа умеют  выражаться --
навроде  такой язык  в "хрональном  кармане" нам  шибко  пригодится. Нанятые
перуанцы-кечуанцы    тоже   не   лыком   шиты,    поскольку    послужили   в
спецподразделениях, боровшихся  с красными  партизанами  из "Светлого пути".
Итого получилась кодла в двадцать три головы, включая мою и Сашину. Впрочем,
Крейн по  слабости  здоровья  должен  был  остаться  в тылу и не переться на
хрональную передовую. И со мной нечаянная промашка получилась.
     Как в Перу прилетели, я получил  первые поощрительные бабки  -- пятьсот
баксов. То есть,  это счастье случилось в Лиме, но тратил  их уже  в  Куско,
куда мы перебрались из  столицы  на  летаке. Из  этого города  лежала прямая
дорожка  в  портик  Мольендо,  откуда   мы  должны  были  отплыть  до  точки
назначения. В Куско я, конечно,  пошел куролесить по местным кабакам. Может,
стоило вести  себя более  цивилизованно,  но ведь никто никогда не учил меня
хорошему времяпровождению.
     Чудесные это места, доложу вам. Зубастый горный горизонт, дома-аркады в
два яруса, балкончики, вьющиеся растения, слегка удушающий воздух, с помощью
которого выпивон действует в два раза круче, плюс местный  пипл с каркающими
голосами и махающими  руками. Мы киряли вначале с Кукиным, потом он  куда-то
отпал.  Его  фамилия  чудесным  образом  резонировала  с  названием  местной
общеупотребительной  наркоты  -- листьев куки, которые  к тому  же  являются
основой всемирно известного кокаина.
     В общем,  в середине  ночи  я  бродил вокруг  доминиканского монастыря,
который приходился  ровно на  то  самое  место,  где некогда сверкал золотом
Кориканча,  инкский  дворцово-храмовый  комплекс. И мощную каменную  кладку,
оставшуюся от инков, можно было пощупать.
     Мои  телеса стали терять жар и подмерзать, надо было подаваться обратно
к  отелю,  но я все бродил --  это местный  напиток "чича", верно, был всему
виной.  Да если  признаться,  нюхнул  для  куража  и  кокаина.  Поле  зрения
сузилось, я даже не мог сообразить, куда мне надобно свернуть. Несколько раз
попадались  навстречу  местные  товарищи,  но   их  неславянские  физиономии
вызывали некоторую оторопь. Когда я все-таки напрягал горло для произнесения
звуков, рожи уже успевали растаять в ночном тумане. Потом они стали казаться
мне  какими-то  пятнистыми,  даже  клыкастыми   и   очень  плотоядными.   Я,
естественно, старался не обращать на это дело пристального внимания.
     Но  что-то большое и пернатое забило  крыльями надо мной, отчего крайне
неуютно почувствовало себя мое темечко. Что-то  зашипело около  ног и я стал
передвигаться  скачками.  Неясное  же рычанье  наполнило  мои  жилы трепетом
бздения.  С  каждой  секундой кожу саднило все  больше,  будто  ее  обдирали
скребками,  а  шейные позвонки стало  покалывать,  будто им надоело общество
друг друга. Встречаемые по дороге личности уже ни в какие ворота не лезли --
они  несли на  коротких шеях  головы квадратные,  бурые, с лишними глазами и
ушами. Головы были защищены шлемами из черепов змей, акул и больших кошек, а
вместо  животов  будто  бы  виднелись  внутренние  органы,  кишки,  печенки,
неприкрытые  кожей.  Я закружился  на  месте,  пытаясь не  допустить,  чтобы
какой-нибудь монстр бросился на меня со спины.  Но движения мои замедлялись,
становились скованными, я словно залипал в  смоле. И при этом, конечно, весь
вспотел и завибрировал от ужаса.
     Но  вдруг  послышался  голосок,  не  такой  резкий   и  каркающий   как
предыдущие, а скорее даже нежный и ласковый:
     -- Hola, amigo.
     -- Hola,  amiga. Tengo prisa.  Que  quieres?  -- отозвался я  заученной
фразой,  мол,  занят. Однако  продолжил.--  Entiendes el  ruso?  -- Дескать,
понимаешь  ли  по-русски. Чем  черт  не шутит, шлюхи-то они  на всех  языках
лопочут.
     -- Un poco. Si hablas despacio.
     Я  оказался прав. Индеанки,  или  там  метиски  городца  Куско  немного
разумели по нашему.  Если  точнее, amiga меня слегка понимала, хотя говорить
по нашенски не тянула.  Прикид на ней был отнюдь не шлюховидный, никаких там
коротеньких  на ползадницы юбочек и вырезов до пупа.  Скорее, народный был у
нее  наряд,  фольклорное пончо  и  все  такое. Я  не  большой  специалист  в
этнографии, но мне показалось, что ткани какие-то особо  стильные, и рисунок
на  пончо многозначительный в  виде солярных  и  лунных  знаков,  и ожерелье
классное из  изумрудных головок  разных  зверей, и перо экзотической птицы в
волосах.
     Так вот,  этот музейный  экспонат подставил  под руку  хмельного  бойца
Хвостова  свое  плечо.  Я,  соответственно, облокотился  с  охотой  и  сразу
почувствовал  --  девица-то  ничего.  Сразу  вся напряженка  куда-то уплыла.
Никаких  тебе пакостных  рож,  да  и  монастырь  словно  засветился  золотом
изнутри, от  самого фундамента.  Я,  конечно,  учел этот факт  --  как-никак
именно здесь располагался храм Солнца.
     Глаза мои словно застило золотистой пеленой  и я стал различать сияющие
абрисы деревьев, словно пьющих солнечный  свет,  и фигуры  животных, которых
как бы соткали небесные лучи. И пение разнеслось -- так, похоже, голосили бы
звери и птички разные, кабы владели мелодией и правилами вокала.
     В сопровождении этих  золотистых глюков  мы с девицей  зашли в кабак. Я
там хлебнул чего-то возбудительного и стал общаться не только со своей новой
подружкой  -  индеаночкой,  но  даже  с  попугаем  ара  на  жердочке.  Я  им
рассказывал  про  свои  геройские  подвиги  и  многочисленные  таланты,  про
трагическую непонятость  со стороны  современников.  При  этом  держался  за
гладкую индеаночкину кожу, упруго реагирующую на надавливания.
     В общем, поразила меня любовная ракета класса "баба-мужик".
     Обстановка  потихоньку  стала  расплываться,  я  во   имя  стабилизации
положения плотно облапил  подружку, а  она куда-то повела меня, все  выше  и
выше.  Потом пришли интенсивные, приятные,  но не очень  понятные  ощущение.
Девушкино лицо словно из расплавленного золота светило мне из зенита, грудки
и бедра ее сияли, излучение ее тела проникало в каждую мою клеточку.
     -- Айо, койа, -- повторил я подсказанные кем-то слова.
     И золотистая девица отозвалась:
     -- Ху, капак инка.
     Ну, стремно.  Она меня  за  какого-то  инку  принимает  и  поэтому  так
старается. Вообще-то, я не особо избалован по части приятных чудес, у меня в
биографии  идут  сплошняком   тяжелые  беспросветные  периоды  --   детство,
отрочество, юность, зрелость, перезрелость. Чудеса, если случались, то разве
что поганые, вроде моего призыва на войну. А теперь, получается, самое время
проявлять оптимизм.
     Только  хотел  я порадоваться,  как  увидел  над  собой,  с  позволения
сказать, лицо полуженщины  -  полуягуара, не слишком-то  милое. Золотой свет
был испещрен темными пятнами. И каждый согревающий луч вошел в меня холодным
острием. Вернее,  воткнулся россыпью  игл. Заиграл  оркестр  боли и  я  стал
проваливаться в черноту.
     Очнулся, когда меня ткнули под ребра дубинкой.  Я сразу понял,  до чего
промерз,  просто  задубел,  лежа около  какой-то  грязной стены.  Надо  мной
склонялся местный гражданин, похоже, что в униформе.
     -- Quien es usted? -- уточнил я профессию местного жителя.
     -- Soy policia .-- Ну, все понятно, мент.
     Он тоже решил кое-что узнать.
     -- Eres americano?
     -- No, soy ruso.  De Rusia. -- Мент наконец разобрался со страной моего
рождения.
     -- Oh, Rusia. Vodka, balalaika, mucho bandites. - перуанский мент выдал
серию слов, относящихся, по его мнению, к моей родине. Но у меня не было сил
возражать, все силы отняла ночь.
     Он  в виде гуманитарной помощи отвез меня в  отель. К вечеру  вышел  из
мертвецкого  сна побитый  кем-то  Кукин, а  у  меня  разыгралось  воспаление
легких. И я остался в Куско, когда  вся  наша группа отправилась в Мольендо.
Она погрузилась там на яхту и зашла на точку: то есть, попала в пульсирующее
"окно"  точно в  положенное  время  --  как выходило  по  расчетам Крейна  и
показаниям "хронального компаса". Того самого, что я нашел  на  дне пруда, а
Санек отремонтировал.
     Крейн  помозговал и все-таки определил, что  для  создания "хронального
кармана" вовсе  не требуется  чудовищная энергия, равная  тысяче  водородных
бомб. Существуют резонансные точки в узлах гравитационной решетки Земли, где
на  прикладываемых силах  можно существенно  сэкономить.  Короче,  для такой
точки  хватило бы довольно скромной  энергии, если  бы сдвиг  начался в Поле
Судьбы и достиг бы физической Вселенной, исказив по дороге "хронос", стринги
и хрононы. Эти частицы, сойдя со стабильных орбит, образовали бы "хрональный
карман". А "карман" -- это вам  не  карман,  а фактически целый мир,  правда
периферийный,  с  неясной  структурой и  темными  взаимоотношениями  с нашим
базовым миром-метрополией.
     А  попасть  в  "карман" вообще проще,  чем грабануть  банк, надо только
подловить момент положительной пульсации точки перехода.
     Саша нашел пару таких точек и одна из  них  пульсировала  именно в  том
районе, где полвека тому назад пропала подлодка с фашистами и золотом. Ну, а
затем   с  помощью   пространственно-временного   компаса  вычислил   точные
координаты "окна" и поймал подходящий момент для большого скачка.
     Короче, все туда, а я обратно. Я даже не смог, как Крейн проводить нашу
команду в  район "перепрыга".  Сижу  вот  теперь напротив ананасов  и прочих
персиков.  Саша-то  продолжает над  хрональной навигацией  трудится, пытаясь
определить,  как  попроще попадать  в "иной  мир"  и без трудов возвращаться
оттуда.  А  я  ползаю, как  перегревшаяся  на Солнце муха.  Можно,  конечно,
вечерком в кабачок завалиться. Но видок у меня не юношеский, не клевый, да и
с  ин.язом  туго. Так  что ничего приличного  из местного  бабьего мира  мне
склеить не удастся, а заниматься шлюшками не первой свежести -- воспоминания
не позволяют. Я ведь такую Венеру поимел в этом самом Куско у храма Солнца.
     В  общем,  последнее  что  мне  еще нравится --  это ходить вечерком на
лужайку  и  смотреть  на  взаимоотношения   неба  и  гор.  Особенно  умиляет
подобострастное   отношение  вершин   к  закату,  насколько   они   прилежно
окрашиваются в пурпур и позолоту.
     Наступил  очередной вечер и я отправился на свой наблюдательный пост на
лужайку  между двух  гасиенд. Я видел, что на балконе трехэтажного домика  в
мавританском стиле маячит женская фигурятинка и, кажется, наблюдает за мной,
но делать  призывные жесты с помощью  флажного семафора пока  не  хотелось -
сперва эстетическое удовольствие.
     Я радовал глаз пейзажем, пока мне не показалось, что фигурка на балконе
напоминает мне девицу-красавицу, встреченную у Кориканчи.
     А   когда  я  решил  повнимательнее  присмотреться   к  балкончику,  то
неожиданно  мое  внимание было захвачено видением - со стороны гор летели не
слишком  понятные  яркие пятнышки.  Для  самолета  слишком низко  и чересчур
маневренно они двигались.
     Я немного всполошился, когда все  пятна, разрастаясь, резво направились
в  мою  сторону. Тем  более, что они имели жутковатые очертания. Человека со
змеиной разинутой пастью, женщины со звериными лапами, мужчины  с  палицей в
руках и  тыквой вместо головы. Недолго они пугали меня, что приятно.  Раз  и
превратились в оранжевые хлопья над головой, которые вскоре растаяли.
     Когда с этим неприятным делом было покончено, я глянул опять в  сторону
балкончика. И никакой женской фигурки на сей раз.
     Обидно,  однако, претензии отложим  на потом. Я,  направившись  в  свое
пристанище, зашел  по пути в аптеку, где не забыл купить флакон медицинского
спирта и бутылочку  лимонной  эссенции.  Эти  компоненты еще со студенческой
скамьи служили  основой для  приготовления вкусного  напитка  под  названием
"девичья слеза".
     Можно  сказать, на подъеме  я  вошел  в  старинное, или  вернее, ветхое
здание гостиницы. Она была лучше других перуанских отелей только своей ценой
--  десять  баксов  с  рыла за день.  И,  конечно же,  отличалась в выгодную
сторону  от  постоялого  двора  где-нибудь  в  Жлобине  или  Ельце  исправно
работающим сортиром и душем.
     Однако бедолага Крейн был явно  в миноре.  Он  застыл  напротив мощного
компьютера. Вычислительным средством  он,  кстати,  отоварился  на все  свои
пятьсот  долларов плюс  на  тысячу,  выданную  Ниной  на  науку, так  что  в
дальнейшем приобретал дополнительные электронные платы, а также  жрал и  пил
за мой  счет. Сейчас Саша  явно подражал  скульптуре "Мыслитель"  известного
французского мастера. Единственное  отличие, что  в  роли  каменюки выступал
стул.
     -- Ну что  случилось, Сашок?  Ты  не знаешь  как сказать, что ты спалил
материнскую плату и теперь тебе требуется от меня пара сотен баксов?
     -- Я рассчитал  параметры  пульсаций известных  мне точек и вывел,  что
период  нестабильности,  а,  значит,  и  время  существования   "хронального
кармана" гораздо меньше, чем казалось поначалу.
     -- Только мне о чужих карманах и думать.
     Я  потянулся  в  холодильник  за  пивом и  расстроился, потому  что там
оставался только гостиничный "Хайнекен", за который пришлось бы  выкладывать
втрое больше. Вот это проблема так проблема. Но Крейн упорствовал:
     --  Ты  понимаешь,  Егор,  что  "карман"  намного быстрее  соединится с
миром-метрополией, чем мы считали раньше.
     -- Ну и на здоровье.
     --  Какое здоровье. Будет такая сильная  интерференция, что от  меньшей
структуры,  то  есть  периферийного  мира, мало  что  останется.  И  от  его
обитателей, включая наших друзей-товарищей, тоже. Но и это не самое худшее.
     -- Вот как?  Потеря друзей - товарищей для тебя не худшее, а может даже
лучшее?
     --  Хуже,  много хуже, Егор,  что весь  наш базовый мир-метрополия тоже
перестроится.
     --  Эка невидаль. Перестройка. Есть вещи и  пострашнее. А если  даже  в
"кармане" по-прежнему  сидят фашисты, то не думаю,  что они такие же жуткие,
как и пятьдесят лет назад.  Возраст,  друг  мой,  берет свое,  из них  давно
песочек сыпется.
     -- Мы не знаем, Хвостов, по каким принципам  произойдет соединение двух
миров. -- Зло тявкнул Крейн.
     -- Так чего ж  ты раньше эти самые параметры  не  рассчитал? -- резонно
поинтересовался я.
     -- Спешка была, -- объяснился без зазрения  совести этот гад.  -- Вы же
кричали мне: "Давай, давай."
     У меня, наконец, поползла испарина по спине. Конечно, есть вариант, что
Саша меня разыгрывает,  но уж больно  пресная  у него рожа.  Я от  огорчения
откупорил  гостиничный  "Хайнекен",  чихать  на  расходы,   если  весь   мир
перестроится.
     --  Вот так всегда с учеными.  -- забухтел я. --  Вначале наколбасят, а
потом уже начинают думать, как  это аукнется... Так что же нам  предпринять,
уважаемый знаток?
     --  У меня только один  рецепт,  который  трудно назвать всеобъемлющим.
Надо подаваться следом за нашей командой и обо всем их предупредить.
     Ну, прямо стресс, по моим жилам поплыл адреналин, из-за чего я вспомнил
то, что  забыл благодаря предыдущему огорчению --  у меня ж  в  сумке  лежит
спиртяга, приобретенная в аптеке-наркотеке.
     --  Ты  погоди-ка,  стремительный  Крейн.  Благоприятная-то пульсация в
ближайшие месяцы не предвидится.
     --  Это на  той точке, которую  мы использовали вслед за  фашистами. Но
есть другая.  По предварительным  расчетам,  она находится  в Сьерре. Где-то
неподалеку от Кильябамба. Это "окно" откроется через пять дней. Точное место
и время мы узнаем благодаря навигационному прибору.
     У  меня дернулась  рука,  льющая  спирт,  и "девичья  слеза"  оказалась
крепче,  чем надо. Это ж надо  такое придумать. Отправляться  туда,  не знаю
куда, да еще в  таком жалком составе --  я плюс хиляк Крейн --  да  еще  без
снаряжения, без оружия, без  непортящейся жратвы, без  фармацевтики  всякой.
Попадем ведь незнамо куда, может прямо в котел.  А как там за "окном" искать
своих? И вообще существует еще сто тысяч "нет".
     -- Надо, Егор, -- твердо сказал Крейн. -- Ты сам заварил всю  эту кашу,
поэтому  изволь теперь кушать.  Считай, что это Поле Судьбы  тебя  втравило,
поэтому уж лично тебе вывернуться не удастся.
     Нет,  удастся. У меня в  кармане бабки на обратный билет. Вернусь домой
-- Буераков  авось забыл про меня, можно и квартиру поменять, -- ну и заживу
как Фенимор  Купер. Не  думаю, что в результате перестройки  Вселенной я  из
железнодорожника превращусь в дворника. А если "да" - это тоже не беда.
     Однако,  Кукин.  Однако,  Нина. Им-то худо придется, а,  может,  вообще
кранты  настанут. Можно, конечно, сказать, что и они не полезли  бы  в такой
омут ради меня...
     Хотя Кукин запросто полез бы -- у него никакой рефлексии нет. Да и Нина
не  такая уж  барракуда.  Я понимаю,  что  у нас никогда с ней не  заладится
семейная или даже близкая жизнь -- ну не  могут  же сойтись баран и пантера.
Но случилось все же несколько моментов,  когда мы с ней были, как две дольки
одного  апельсина, как две  половинки одного  яблочка,  и  казалось,  что  в
благоприятных  условиях мы  просто срастемся словно сиамские близнецы. Потом
это  ощущение  пропадало  --  едва,   например,  она   начинала  отстегивать
причитающиеся  мне  баксы.  Госпожа  Леви-Чивитта  так  и  норовила  сделать
какой-нибудь вычет или штрафануть меня -- якобы за мое плохое поведение...
     Тем не  менее, когда я в больнице валялся,  то  Нина плату  за лежку из
моей доли  не удерживала. А еще, улучив момент, забралась ко мне  в  койку и
так разогрела, что температура у меня поднялась до сорока, а потом  упала до
тридцати шести с небольшим.
     Ладно, допустим, я решусь полезть в это самое "окно".
     Опять-таки,  отложив  в  сторонку  деньги на обратную дорогу, нам  едва
хватит,  чтобы  добраться  до Кильябамба  и  переночевать  там. А  еще  надо
покупать  уйму всякой ерунды, от иголок и консервов до презервативов. Жалко,
но  непреложный  факт -- Нина не  оставила ни одной кредитной  карточки,  не
выписала на меня ни единого чека.
     -- До Кильябамба можно добраться  на перекладных, автостопом, -- уловив
ход моих мыслей, предложил Крейн.
     -- Ну и что с того, выгадаем двадцатку.
     -- А может, никакого снаряжения нам не надо? Ни примусов, ни консервов,
ни теплых кальсон. Мы будем действовать малой группой и тогда наша первейшая
задача -- никоим образом не выделяться из той массы населения, что обитает в
"кармане".  Ну, разве  что  можно  захватить украдкой  антибиотики, да  пару
ножей.
     Это, конечно, в каком-то смысле идея  -- не выделяться из массы и гущи.
Однако с нашим внешним видом...
     -- Да еще и незнание тамошнего языка, -- вспомнил я.
     -- Но там говорят на кечуа.
     --  Мы  и  в  кечуа  не  шибко  сечем,  Сашок.  Вряд  ли особо  помогут
испано-кечуанский словарь и русско-испанский разговорник.
     -- Если ты, Егор, не пойдешь со мной, я это сделаю сам.
     --  Ой, какие мы храбрые. Да  тебя там сожрут уже через пару часов.  Ты
сам будешь помогать  себя жарить и варить, с  вертела подсказывать  станешь,
где у тебя филейная часть.
     Да  еще вместе с  блюдом,  которое будет  сготовлено из мозгов  Крейна,
исчезнут  в  животах  благодарных  дикарей знания  о том,  как  проникать  в
злокозненные "хрональные карманы".
     -- А мне, Егор, кажется, что все закончится хорошо.
     -- Конечно,  всегда кому-нибудь хорошо, да только  не нам... Понимаешь,
ты меня  не убедил. У тебя не хватило  аргументов... Но я пойду на это дело,
будь оно проклято и обматерено по всей таблице умножения.



     Нож я  все-таки отхватил приличный, с широким лезвием и  зубчиками, где
положено. Cторговалcя с одним местным Рэмбо, у которого глаза в  кучку из-за
кокаина. Принайтовал  ножик к ноге эластичным бинтом.  Вдобавок снабдил себя
газовым  баллончиком  -"пшиком".  Крейн  же  оснастил  нашу  мини-экспедишку
пенициллином,   азитромицином   и   даже  трихополом,  а  заодно  стерильным
перевязочным  материалом.  Как я ни уговаривал Сашу  загнать  компьютер,  да
приобресть в личное пользование парочку крупнокалиберных  смит-вессонов,  он
ни в какую.  То  есть, прежний комп  он  загнал,  но приобрел взамен  легкий
полукарманный, однако набитый гигабайтами "Proximus".
     Из Куско мы ехали на рейсовом автобусе по  извилистой  дороге. В салоне
одни  индейцы, метисы  и прочие  чудаки  в этом роде.  Наверное, люди  белой
окраски  в   стране   Перу  только  на  личном  автотранспорте  раскатывают.
Неожиданно, пока я озирался на попутчиков, меня посетила мысль, что те самые
"среднеазиаты", которые орудовали  в Питере, Москве и Екатеринбурге очень уж
похожи  на  здешних жителей.  Тех  киллеров  я условно  называл  казахами  и
узбеками только по бедности ассоциаций.
     Со  мной  рядом сидел дедок в драном пончо и  шапке-корзинке. Пожевывая
какую-то  травку,  он  мне время  от  времени улыбался  двумя  зубами. Я  на
"сивильник" на всякий случай  взглянул -- нет ли  каких-нибудь козней. Явной
опасности никакой,  но  птички порхают -- символ большой неопределенности  и
переформирования  судьбы.  Этот  дед  мне  на  испанско-кечуанском  диалекте
рассказывал, какие тут звери водятся и какой у них  нрав: у  ягуара-утурунку
обидчивый  и  злобный,  у льва-пумы  замкнутый,  независимый, у  медведя  же
добродушный, хотя при  удобном случае он своего не упустит и  когтем цапнет,
обезьянка же -- трусоватая нахалка. В общем, все как у людей.
     Я на ломанном русско-испанском задавал вопросы насчет того, кто у них в
фольклоре заместо  бабы-яги  и кощея бессмертного. Этим вредителем  оказался
некий Супай, если точнее -- начальник нижнего мира Супайпа Уасин.
     А когда мы проехали мимо большого черного камня,  словно бы украшенного
клыками, старичку вдруг заплохело, стал хватать он воздух и скрести руками и
без того драное  сидение.  Автобус  остановился,  однако никто  отчего-то не
решался помочь мне вытащить дедулю на травку.  Пассажиры только тараторили и
махали коричневыми руками в разных направлениях.
     Наконец подошел Крейн и объяснил то, что усвоил из индейской перепалки.
Дедуля-то, оказывается, колдун и  поэтому люди  боятся подойти к нему. Вдруг
он откинет лапти. И тогда в любого гражданина,  который окажется  к  телу со
стороны темечка, войдет демон, обитавший дотоле в старичке. Ну, дребедень.
     Я взял  старого индюшку  за  руки,  Крейн ухватился за ноги и  мы мигом
вынесли  тело на лужок. Старикан  то и дело  тарабарил на своем языке, но  я
только одно слово  разбирал -- "уака". Это так у индейцев кличутся священные
предметы, от талисманов до гробниц и целых гор.
     По тропке,  ведущей мимо  ближайшего кукурузного  поля,  приплелись две
старушки,  им-то  водитель  и  поручил  позаботиться  о  колдуне. Пора  было
отчаливать.  Неожиданно сильным  движением  лежащий старичок  сдернул с  шеи
талисман, состоящий из двух когтей хищника, одного попугайного пера, а также
вырезанного из  малахита трехликого мужика, ну и протянул мне.  Отказываться
грешно,  взял  я  презент,  повязал  на  шею --  довольно стильно  --  пожал
перуанскому колдуну руку, тут он и отключился.
     Можно  было   спокойно  двигать  дальше.   Впрочем,  до  самого  пункта
назначения никаких передряг уже не случилось. Мы сошли за пару километров от
Кильябамба.  До  самой ночи  Крейн  заставлял меня  карабкаться  по  скалам,
поскольку  со  своим хрональным  компасом  определял,  где  затаилась  точка
перепрыга.  Когда  нашарил,  все  уже  окутала чернильная  тьма и  пора было
устраивать привал.
     Ночь на южномериканской природе требовала, конечно, некоторой  закалки.
Выкрики птиц, вопли обезьянок,  рыки  неких крупных  зверей, писк насекомных
стай,  посвистывания  каких-то  мелких  гадов  в ближайших  кустах. Я  себя,
конечно, успокаивал:  дескать, здесь мы  как-никак  не  в джунглях, тутошняя
природа не кишит смертоносными тварями и дрейфить надо поменьше.
     А Саша, кстати, и не дрейфил. Он  давил клавиши на  своем "Проксимусе",
выясняя  последние детали  перепрыга. Не заметил даже змейку, которая словно
прилежная  ученица положила свою головку ему на колено. Я аккуратно отбросил
ее ножом, но Крейн не заметил и этого. Увлекающийся товарищ.
     При таком антураже я почти и не спал. А утром, вскоре после восхода, мы
оказались неподалеку от края утеса-великана, с которого  открывался чудесный
вид  на горную  долину.  Метрах  в  двухстах  от нас  сбегала  полуводопадом
речушка.  Внизу  проходила автотрасса. Хорошо  была  видна заправка  "Шелл",
кафешка и мотель рядом с ней. Там мы могли бы  отлично переночевать, если бы
не торопились на "тот свет".
     -- Что-то я не вижу точки перепрыга, Саша,-- с надеждой произнес я.
     Крейн поводил по сторонам маленьким  пеленгатором,  похожим на  зонтик.
Потом  показал  пальцем.  И я действительно углядел  метрах  в трех от  края
соседнего утеса какое-то марево.
     -- Саша,  марево-то прямо над обрывом. Ниже  -- пять метров  пустоты до
поверхности, ну и  по каменистому склону предстоит катиться еще  метров  сто
как колбаске. Задницу-то не обдерем?
     -- Надо прыгнуть в это марево. Причем, именно тогда, когда я скомандую,
-- упорно произнес Крейн. А затем веско добавил. - Я кое-что предусмотрел на
случай падения. Одевайся -- у нас в запасе всего четырнадцать минут.
     Он  выбросил из  рюкзака  пару шлемов,  а также щитки для  ног,  рук  и
плечей, вроде тех, что применяются в американском футболе и хоккее.
     Пришлось  напяливать  все  это добро  на себя. А сверху еще футболки  и
треники, чтоб доспехи были не очень заметны. Для отрыва на три метра от края
утеса предстояло еще разбежаться и мощно прыгнуть.
     -- В темпе вальса, Егорка. Трехминутная готовность.
     Я покрепче  завязал шнурки  на кроссовках, подтянул  постромки на своем
вещмешке, где не было ничего особенного, кроме свитера, пары трусов, носок и
штормовки. Пакет  с лекарствами и бинтами лежал в поясной  сумочке,  там  же
компас, описание магнитных поправок,  карты, календари, инструкция по поиску
хронального "окна",  таблица времен  благоприятной  пульсации,  а также  мой
"сивильник". Нож по прежнему был закреплен на ноге.
     -- На старт. Внимание. Марш. Всего семь секунд...
     Я когда бежал, то почему-то думал, торопится ли Крейн следом  за  мной,
но ничего не слышал, кроме собственного пыхтения, и не мог оторвать глаза от
того легкого марева за краем  обрыва. Вот последние пятачок тверди,  попадаю
на правую ногу, толкаюсь, лечу...
     Ну,   сейчас   загремлю  вниз!  Неожиданно   пространство  передо  мной
разделилось на  множество радужных пузырьков. Они быстро раскрошили меня  на
мелкие кусочки,  вернее  я  распался  на толпу  почти одинаковых человечков,
каждому из которых  нашлось  удобное место в ячейке. Вначале непонятно было,
где нахожусь именно я. А вот и нашелся, в  одном из  бесчисленных пузырьков,
устремившихся навстречу  солнцу.  Но и  в других  ячейках тоже был я. Только
немножко  другой,  более  или  же  менее  счастливый,  спокойный, удачливый,
образованный,  умный,  женатый, сильный, слабый, с  чуть иной  биографией. В
одном случае  я даже был знаменитым писателем -- в смысле,  писал мемуары  и
предвыборные речи от имени и по поручению разных знаменитых людей...
     Вот солнечное  пламя становится ослепляющим, жуть просто непереносимая.
Какое-то мгновение  не было ничего,  кроме  переливов света,  а потом солнце
осталось  позади.  Нет и  тьмы пузырьков  -- тот, в котором путешествовал я,
тоже  лопнул. И  вот я остервенело  несусь  навстречу  земле. Только  сейчас
успеваю отметить,  что склон  не серый,  каменистый, а даже зеленый.  Но это
обстоятельство ненамного смягчает горечь падения.
     Я еще  не оправился от легкого  сотрясения мозга и  тяжелого сотрясения
тела, как сообразил, что меня уже атакуют.
     Воины с плюмажами из розовых перьев, в белых стеганных куртках,  нацеля
копья,  несутся  вверх по склону на меня.  У  них  шлемы из  черепов крупных
животных, более того, некоторые  физиономии защищены металлическими масками.
Эти наличники вдобавок  оснащены устрашающими клыками. У одних бойцов палицы
с  многолепестковыми головками,  похожими на  хризантемы,  у других цепы, то
есть  рукояти, на которых  болтаются шары с шипами. У меня сразу  зачесалась
голова -- не хотел бы я получить такие подарки.
     Естественно, что я стал удирать  от атакующих  вверх  по склону. Однако
скорость с перепугу не та, сыплются камешки  и  оскальзывается нога. Вначале
левая, потом  правая.  До  гребня  остается метров двадцать,  а  меня  почти
догнали страшные полузвериные маски и рожи без наличников, но  разрисованные
желтыми  и  черными  красками,  с  оскаленными ртами,  из  которых  с  шумом
вырывается  горячий  насыщенный  слюной  воздух.  Передний  воин  уже  может
пощекотать  меня своим копьем.  Я  попытался  увильнуть,  даже  метнул ему в
пронзительные зенки горсть грязи.
     Да  уж, автомат  Калашникова  не  помешал бы. Вместо  этого  компьютера
долбанного запросто можно  было  приобрести.  Кажется, одному бойцу  глаза я
все-таки запорошил. Но  его соратник садит копьем -- отпрыгиваю в  сторону и
заодно съезжаю по склону  вниз.  Воин  хватает меня  за ногу  и заносит нож,
сделанный, кажется из обсидиана. Ой, сейчас отхватит нелишнюю конечность.
     Я переворачиваюсь на  спину и свободной  ногой мажу  по  неприятельской
роже. Кажется, отпал боец.  Но лежать  и загорать не приходится, пускай даже
очень  хочется. Вскакиваю и,  надрывая  жилы,  жму  наверх.  Хоть бы все это
кончилось. Согласен быть  простым земледельцем, ковыряться в дерьме, лишь бы
не война,  а мир.  Над плечом  проносится  дротик  и втыкается  в  землю,  я
машинально подхватываю его и тащусь вверх.
     Когда до гребня оставалось максимум пару метров, на него высыпала орава
воинов в другой форме, с плюмажами из синих перьев, с размалеванными в белое
и красное рожами,  в  плащах, с  палицами, украшенными набалдашниками в виде
розочек,  с топорами, с  круглыми щитами. А на пальцы у  этих долбаебов  еще
были насажены звериные когти. Тот, что  оказался ближе ко мне, сразу нацелил
на меня свой топор, но я со страху метнул  в него дротик...  и, ядрен-батон,
попал в  "яблочко", то есть в Адамово Яблоко. Этот мужик загнулся, но ему на
смену  явились другие. Я  подхватил у случайно умерщвленного  бойца топор  и
стал им крутить. Штука тяжеленная, но и боевой дух быстро проснулся.
     Мне по молодости удалось взять несколько уроков каратэ. Мой гуру-сэнсэй
-- по совместительству цирковой  артист  -- показал от избытка знаний приемы
боя  на  тонфах  и палках. Поэтому сейчас не  столько  пригождалось  лезвие,
сколько древко. Удавалось даже блокировать падающие  на меня палицы и давать
по  яйцам тем агрессорам, которые  собирались  угостить мою  голову топором.
Пригождались и хоккейные щитки, по которым скользили острия вражеских копий.
Кстати, бился я только с  воинами  в  синих перьях,  розовоперые же, видимо,
посчитали за своего и больше не обижали.
     Впрочем,  выдохся я  быстрее,  чем  закончилась битва. Пришлось бросить
тяжелый топор  и сменять его на короткое трофейное копье, потом и  оно стало
отягощать меня. Передо мной появился здоровенный рычащий  отчего-то жлоб, он
замахнулся многолепестковой булавой, имея в виду мои мозги -- удар древком в
его пузо  ничего победного не  принес. Тогда я  поднырнул  под локти жлоба и
попробовал  бросить  через себя.  Однако ножки мои подогнулись  и  я рухнул,
причем вражеская масса оказалась на мне. Хорошо, что вспомнил о своем ноже и
куда-то ткнул  острием.  Но все равно  голова моя  получила свое,  она мигом
опухла от удара и я благополучно отключился.
     Я  иногда выплывал из  темных  глубин  и снова  в них  тонул.  Во время
включений  осознавал,  что  вражеская масса исчезла, а рядом валяется  труп,
пригвожденный  к  земле  копьем.  Что  розовоперые  воины  ходят  и спокойно
отрезают  уши  и  пенисы  у  лежащих  синеперых.  Эти  части  тела  идут  на
изготовление ожерелий. Иногда  вместе  с ушами  сносят башку и укладывают  к
себе  сумку. Некоторых уцелевших  синеперых, впрочем, жалеют и,  связав,  по
двое, волокут куда-то.
     Чего  только не вытворяли  такие изобретательные, такие человеколюбивые
воины  в розовых  перьях,-- действительно,  они  все  уважали в  человеке, и
кровь, и члены, и органы, и душу, и одежду.
     Вот   рядом  со  мной  остановились  несколько   розовоперых  и  начали
дискутировать.  Наверное то, как  меня  "обслужить"  -- камнем по голове или
более творческим образом.  Решили, наверное, в  мою  пользу.  Я  хоть  и  не
способен  был активно веселиться, все-таки отметил  с элементом радости, что
меня укладывают на носилки.
     Вскоре я попал под навес для раненых бойцов и  тут элемент радости меня
оставил.  На  земле лежало человек тридцать  пострадавших в  бою за какую-то
родину. Как  правило, с  черепно-мозговыми травмами  --  "кочерыжки"  все  в
кровавых тряпках,  там  и  сям размазаны мозги.  Под тем  же  навесом лекаря
исцеляли раненых, применяя весь свой арсенал. Это было что-то!
     Услаждая слух своим звучным пением, медбратья в  птичьих  масках давали
пострадавшим отвар  каких-то трав с дурманящим  запахом,  после  чего  стоны
становились из мучительных  более  благостными. Даже у  меня  перед  глазами
поплыли  розовые  облака. Кто-нибудь  из  лекарей  начинал  причитать, махая
фигурками идолов, а остальные, помедитировав немного, приступали к операции.
Раненные  головы  зажимались  между  деревянных  колодок  и в них  вбивались
обсидиановые иглы. Это в  лучшем случае. В  худшем, в  дело пускались пилы с
обсидиановыми зубчиками. Отвратный звук распиливания сопровождался усердными
причитаниями лекарей, и  под этот хор раненые, скорее  всего, отправлялись в
кому или вообще на тот свет.
     Ответственно проделывая свою работу, лекаря приближались ко  мне. И вот
уже  опытные руки стали ощупывать  мою голову, выискивая фронт работ. Только
не это! Но я даже не мог выразить свою чувства на языке, понятном целителям.
     Вот  ко мне  подносится обсидиановая  игла  --  даже  без дурман-отвара
сволочи потчуют  --  и  втыкается под  замирание  моего сердца... все-таки в
руку.  Я дергаюсь,  врачи улыбаются,  кладут  мне  в рот какую-то  ароматную
лепешку  и отчаливают.  Пронесло.  От ароматной  лепешки  становится в кайф,
взгляд плывет,  взмывает выше  облаков  к  солнечному  сверканию.  Там  меня
встречает  ласковая  женщина-ягуар,  чей  проворный  язык   снимает  боль  и
напряжение.
     Потом было  еще несколько дней и  ночей под хлопчатобумажным пологом. Я
несколько раз  наудачу вытаскивал из поясной сумочки таблетки антибиотиков и
кидал их пригорошнями в  рот.  На второй день мне настолько полегчало, что я
стал снова озираться и осматриваться.
     Слева от меня возвышалась горка, составленная из павших героев, которых
срочно мумифицировали.  То есть вспарывали,  выбрасывали  требуху,  заливали
ароматной  смолой, снова  зашивали  и  заворачивали  в  ткани,  превращая  в
куколок, пригодных для нового рождения.
     Я  не  смог больше выносить внутрипалаточные  ужасы и уполз подальше от
них на  солнышко. А поскольку госпитальный навес стоял на бугорке, то передо
мной предстала  в  выгодном  свете сцена  праздничного банкета победоносного
войска.
     Кругом веселится  военная публика, полыхают костры и  воткнуты в  землю
штандарты  в виде метелок  из  перьев  краснокнижных птиц. Вот  там, ближе к
кустам, победители  развлекаются содомским  образом с пленными побежденными.
А, использовав в любовных целях, разрывают на куски с помощью пары  стройных
деревьев,  или  на  крепком  пне  раскалывают  черепа с помощью  лепестковой
палицы.
     На  полянке между  диких  олив  отдыхающие бойцы,  которых подбадривают
болельщики, сражаются в футбол.  Впрочем, отдельные приемы напоминают регби.
Кстати, вместо мяча используется чья-то бритая голова.
     Далее,  на пригорке,  установлен  переносной  алтарь,  за ним  изваяние
трехликого солнечного бога, покрытое позолотой -- все три физиономии круглые
и  довольные.  И,  кстати,  сросшиеся,  так  что  каждый  глаз  одного  лица
принадлежит  и другому.  Ниже  солярного  божества символическое изображение
мирового древа в виде трехглавой змеи, по бокам идолы, чьи светлые лики я бы
не назвал привлекательными. Жрецы творят требу, их крепкие руки режут глотки
жертв, да  так,  что кровь брызжет на солнечного бога.  Тот  улыбается.  Мне
кажется, что даже облизывает забрызганные  красным губы.  Не  все  закланные
отделываются  перерезанной  глоткой.  Некоторым  жрец-специалист  вспарывает
грудную  клетку,  потом  крепкими  руками разводит ребра  и выдирает  важные
органы -- сердце  и  легкие. Другой  специалист тычет эти потрошки идолу под
нос, пытаясь определить, по нраву ли жертвоприношение.
     Вон там, под соснами, умельцы разделывают свежезарезанных пленных, кожу
натягивают  на барабаны  и  маски,  из черепов  чашки  мастерят, из берцовых
костей -- флейты. Шуруют по костям скребки  лунообразной формы, отделяя мясо
и жилы, которые идут в специально подготовленные бадьи.
     Ближе к госпитальному навесу победители занимались приготовлением пищи,
что я наблюдал крупным планом. В одних больших чанах лежали с горкой умные и
глупые  головы, в других -- руки (мне  показалось, что  у одной пальцы  даже
шевелятся), в третьих -- печенки и сердца, в четвертых -- мозги, в  пятых --
почки и пупки.  Повара  что-то помешивали деревяшками, похожими  на весла, в
котлах,  поставленных  на  огонь.  Впрочем,  ясно  что.  Вон  торчит  чья-то
полусваренная  задница.  Можно   представить   себе,  каков  суповой  набор.
Бесштанный  повар зачерпнул  черпаком  своего  варева и  опробовал,  на  его
круглом коричневом лице отразилось удовлетворение -- враги были приготовлены
на славу. Он, наверное подумал:  это только дикари все  жрут в сыром виде, а
мы, цивилизованные люди, готовим прекрасные блюда по лучшим рецептам.
     От такой сцены у меня здорово разыгралась тошнота, переходящая в рвоту.
Не  от всего хорошо  организованного процесса  утилизации  ненужных людей, а
именно  из-за  поварской  улыбки,  содержащей  законное   удовлетворение  от
проделанной  работы. Жить было весело и  хорошо.  Да уж  ради  этого  стоило
сигануть с обрыва в иной мир.
     Все  происходящее  сформулировалось в  нелепой  фразе:  "Индеец  думал,
думал, да в суп попал."
     Мой гордый дух был повержен не на поле брани, а на поле срани.
     Я так заколдобился, что медбратья бережно вернули меня на прежнее место
и опять  вложили в рот  кайф-лепешку, в  которой теперь явственно  ощущалась
кока.
     Потом я  нашел  себя  на  носилках, на  меня  с  нефритового  небосвода
смотрело  лицо  женщины-ягуара  и  ее  ласковый  язык,  спускаясь с  высоты,
разглаживал и насыщал лаской мои нервы.  Тропа вилась по горному  склону, по
бокам располагались рваные ярко-зеленые заросли. Местность, в конце  концов,
несколько  выровнялась,  на  смену  зарослям  пришли  культурно  возделанные
террасы полей.  Я узнал и кукурузу, и белые коробочки хлопка, и картофельную
ботву.  По сторонам дороги стояли квадратноголовые идолы, украшенные мирными
цветочными  гирляндами. А к строению, которое я вначале  принял за гробницу,
вереницы женщин тащили и тащили, как муравьи, зерно в плоских сосудах.
     Меня  внесли в селение, на площадку под большое дерево. Со  всех сторон
тянулись длинные  постройки  из необоженного кирпича, с галереями, в которых
располагались  почти  окостеневшие  старцы.  На   крыши  ближайших  построек
наезжали,  используя  неровный  рельеф,  дома  из   верхнего  ряда.  На  них
утверждались строения  из  следующего яруса. Получалась уступчатая  сплошная
застройка  вверх   по  склону.   Взгляд,  брошенный  в  довольно  узкую,  но
чрезвычайно  протяженную долину,  принес образ  мощной кубической постройки,
похожей  на  большой склеп.  Эта махина  располагалась  в  какой-нибудь паре
километров  отсюда.  Мне  показалось,  что  поле моего  зрения стало гораздо
обширнее, как будто кривизна поверхности в этом мире меньше, чем в родном.
     Носильщики сгрузили меня и исчезли. Вокруг же сгустилась  толпа. Бабы в
одних юбках, титьки  свисают аж  до  пупа, за спинами подвязаны  круглолицые
младенцы,  уныло  жующие  какую-то  дрянь.  Пацаны-огольцы   были  вообще  в
первозданном виде, наверное, экономили одежду. Девушек-молодушек не  видать.
А вот среди  мужиков выделялись  товарищи  в  ярких  плащах,  с  изумрудными
заколками,  с  кольцами в  ушах,  с  головными  повязками,  в  которые  было
вставлено по красному большому перу. Это, наверное, руководство.
     Чьи-то руки стали  поднимать меня, дескать, неудобно перед начальством.
Я кое-как взгромоздился на  ноги -- с  непривычки  зашатало. Окинул взглядом
свой прикид -- какие-то грязные лохмотья остались от некогда белой футболки,
на одной ноге сохранились хоккейный  щиток и почти свежий носок, рядом с ним
нож, а вот вещмешок канул в  лету вместе с новыми трусами и свитером, хорошо
хоть поясная  сумочка с  ее  сокровищами не  покинула меня.  В  общем-то, на
пришельца с неба не очень похож.
     Из  руководящих товарищей выделился  один,  которого я  мысленно назвал
"председателем",  он и стал  что-то грозно вопрошать.  Из всех слов я уловил
только  парочку:  "Тики Виракоча". Это, кажется, наиболее верховное божество
было у индейчиков,  самое  возвышенное и  незапятнанное.  Я  повторил: "Тики
Виракоча", отчего некоторые присутствующие заулыбались.
     Председатель приложил руку к своей груди и сказал:
     -- Ньяви, уаранка камайок.
     Это, наверное, названы имя и должность.
     -- Будь здоров, Ньяви.-- я, продолжая в том же духе, приложился к груди
и сказал.-- Егор Хвостов, старший лейтенант запаса.
     -- Егоур, Ягуар,-- согласился Ньяви и обозвал меня каким-то "янаконом".
Затем  он  обвел  руками местность и сказал:  "Урубамба". Наверное, так  эта
долина кличется.
     На  этом Ньяви не  успокоился  и стал показывать пальцем  то на восток,
называя его  "анти",  на запад-"колья",  север-"чинча" и  юг-"конти", даже в
сторону   подземного  царства  "уку  пача"  ткнул.  Ясно,  товарищ  пытается
выяснить, откуда я родом.
     Я естественно показал  своим  пальцем в сторону неба и  даже кечуанское
название верхнего мира вспомнил:
     -- Ханан пача.
     В   самом  деле,  мой  родной  базовый  мир-метрополия,  действительно,
является верхним по отношению к этому периферийному гадючнику.
     Тут   все  как   загалдели.  Сразу   появились   вооруженные   люди   с
палицами-маканами.   Кажется,   я   дал   маху.    Надо    было   оставаться
Ягуаром-Янаконом, дикарем-несмышленышем с востока или юга  и не претендовать
на  серьезную  роль.  Кто-то  галдел  свирепо,  кто-то  тараторил  мягче,  с
некоторой оглядкой на меня.
     Появилось еще одно действующее лицо,  в длинном плаще,  в  шапке-тиаре,
украшенной двумя позолоченными змеями,  с жезлом, увенчанным набалдашником в
виде головы злобного ягуара. Наверное, жрец. Он, похоже, успешно  доказывал,
что я не могу быть пришельцем с неба, а для подтверждения слов несколько раз
толкал меня, отчего мое неустойчивое тело валилось на землю.
     Вот уже двое  воинов подхватили меня под руки, лишив степеней  свободы,
жрец замахнулся своим острым жезлом и тут... заметил талисман, сохранившийся
на моей груди и доставшийся в наследство от индейского колдуна.
     Два  когтя  хищника, попугайное  перо и  трехликий  малахитовый мужичок
успокоили жреца. Он опустил свой жезл  и ласково посмотрел на точно такой же
талисман, висевший на собственной груди.
     Минута раздумия и жрец уже благостно показал  пальцем в сторону мощного
каменного строения.
     -- У тебя красивый дом, -- похвалил я.
     -- Инти Уаси,-- свирепо рыкнул жрец.
     Да-да, понял, это дом божества.
     Трое младших служителей  культа подхватили  меня  и потащили  туда.  На
удивление никто из толпы не последовал за мной. Предстояло что-то серьезное,
где не было места никому, кроме меня и жреческого персонала.
     Тащиться пришлось несколько дольше, чем казалось поначалу. Да, в долине
Урубамба, как  и во всем  этом веселом  крае, расстояния выглядели несколько
обманчиво. А горы-то, горы прямо так и нависали на тебя...
     В храме за внешней стеной имелся двор с дорожками, выложенными туфом, с
большими   бронзовыми  светильниками,  с  изваяниями   демонов-привратников,
украшенными, к моему сожалению, запекшейся кровью. Посредине двора хлобыстал
источник  прямо из  пасти  большой  черно-гранитной змеи. Вода поступала  на
клумбы, где  вместе с обычными цветами росли и "золотые". На  золотых цветах
сидели и  золотые  бабочки. У  некоторых идолов  на шее  гирлянадами  висели
кишки, толстые и тонкие. Такой вот натюрморт.
     У входа  в  само  святилище стояли две  позолоченные пумы  с бирюзовыми
глазами.   Чушь,  конечно,  но  впечатление  такое  было,  что  они   готовы
попробовать меня. Да и "сивильник",  на который  я украдкой глянул,  показал
близкую  опасность в виде червяков -- дескать, что-то угрожает моей психике.
Две каменные твари так и гудели от переполняющей их ярости. Если  до этого я
ощущал  разве  что  опасность  или тошнотворное омерзение, то теперь испытал
ужас с большой буквы "Уууу", даже все замерло внутри. Причем, из-за какой-то
ерунды. Что же дальше будет?
     На входе в  святилище жрецы  приложили руки  к своим  волосам и сделали
вид,  что  вырывают прядку  и сдувают  ее  в сторону ближайшего идола.  Тоже
самое,  на всякий случай, проделал и я. Мы не сразу попали внутрь святилища,
вначале надо было пройти на полусогнутых ногах через узкий тоннель с давящей
сверху  каменной  кладкой,  которая  отсекала  внутреннее   пространство  от
наружного.
     Первое  время я  не  мог определить в сумраке храма источник освещения,
потом  глаз,   повращавшись,  нашел  смутно  мерцающую  золотую  пластину  с
изображением  кого-то, заросшего  множеством  змеящихся волос. Да и вдобавок
прилагалась  к  нему двуглавая змея, изгибавшаяся сверху  дугой -- на  манер
хомута.
     Снизу  от  фриза  была  парочка  масляных  ароматизаторов-светильников,
осыпанных ониксами. В центре зала имелся небольшой бассейн  неясной глубины,
ближе к  фризу -- алтарь  из матово-черного почти незаметного камня  в  виде
черепахи  с  человеческой головой.  Там  и  сям  были  установлены идолы  --
изваяния  двухголовых, или  кошкоголовых,  или птицеголовых демонов с широко
раззявленными  ртами,  с  клыками,  со  странными жестами  рук,  с провалами
глазниц. Ощущения были крайне давящие, но я мигом успокоил  себя -- дескать,
вся эта  театральная  примитивщина неспособна на  меня, тертого - жеванного,
повоздействовать.
     Жрец подвел меня к бассейну и, брызнув в мое умное лицо  затхлой водой,
гавкнул резко-вопросительно:  "Уку  пача?" Я  отрицательно повертел головой.
Ведь стоит мне признаться, что я пришелец  из нижнего  мира или, что одержим
его темными  духами, как палица с  шестигранным навершием  опустится  на мою
содержательную  голову.  Недаром  же  это  грозное  оружие  держит  в  своих
широченных ручищах помощник жреца -- нешуточного вида мужик с пуком смоляных
волос, стянутых веревкой на затылке.
     Запахло  чем-то  невкусным, другой помощник жреца  поднес ко мне чашу с
тем  содержимым,   которое  называлось  "айя  уакак".  К   сожалению,   чаша
представляла  собой  череп. Я  закочевряжился,  тут  мне вывернули  руки  и,
схватив за челюсти, разжали рот. После чего в него полилась гнусная густая с
комками  слизи  жижа,   которую  приходилось  торопливо  глотать,  чтобы  не
захлебнуться. Помощники жреца по ходу пития беззлобно  посмеивались - видимо
над   моей  неприязнью  к  чудесному   напитку.  Через  полминуты  я,  икая,
расположился на краю  бассейна,  в то время как  остальные граждане покинули
святилище и затворили мощные двери.



     Даже через  полчаса  ничего особенного  не случилось. Хотя  "сивильник"
показывал,  что "червячки" сплошь  меня облепили.  Опять надувательство. Как
жаль,  что  я  не  захватил  в  этот  прекрасный  светлый  периферийный  мир
что-нибудь  вроде автомата с подствольным гранатометом.  Все этот  Крейн  со
своим  проклятым  компьютером.  Сдается мне,  что Сашок не прыгнул следом  и
предпочел   задержаться  в  родном  мире-метрополии.  Не  знаю,   чем  здесь
занимаются  остальные  наши  удальцы, они  может  и растерялись, а я, имейся
автоматик, сколотил бы банду и на второй день оказался у  ворот Куско. А еще
через день  сидел  бы в  Кориканче на стуле Верховного  Инки и  потягивал бы
пивко  из золотого жбана,  а вокруг бы  кружились  отборные  девочки из Дома
Избранниц.  Пиво и  девочки -- примитивные вкусы,  конечно, сознаю,  но ведь
какие верные! Это совершенно правильный ответ на вопросы "быть или не быть",
"иметь или чтоб тебя имели".
     И тут  я поплыл, кажется. Вернее, взгляд поплыл внутрь мозга и глазницы
предстали все уменьшающимися  окнами не  слишком правильной  четырехугольной
формы. Окна располагались  в зале, похожем на то самое святилище, в  котором
пребывало  сейчас мое бренное тело. В этом подчерепном отражении тоже имелся
бассейн  с  темным зеркалом  воды,  матово-черный алтарь в  виде  черепахи с
человеческой  головой,  фриз с  изображением солнечного бога,  обросшего как
хипан  змеящимися волосами. А  также были смонтированы те же  самые идолы --
изваяния  двухголовых,  или кошкоголовых, или птицеголовых демонов  с широко
раззявленными ртами,  с  гирляндами из ушей,  с поясами, сшитыми  из  членов
побежденных врагов.
     Все идолы находились внутри  меня, я сам находился внутри себя. Вернее,
я  просто  терялся  в  догадках  насчет  своего местонахождения.  То ли я  в
настоящем святилище, то ли в его отражении. И вдруг началась  художественная
самодеятельность.   Проявив  гражданскую  активность,  идолы  запели  хором,
загудели утробными голосами, задрожали и даже запульсировали.
     Вообще-то немного жарко стало. А бассейн на что? Я макнул руку в  воду,
желая ополоснуть лицо.
     Вода  потянулась следом  за  кистью  пучком сверкающих  нитей.  Ну вот,
начались все-таки  неслабые фокусы. Сверкающие нити  прошли сквозь ладонь  и
повисли  на  руке  метелкой.  Стринги   это  что  ли?   Или,  как  они  там,
по-мистически кличутся -- эктоплазма? Одним словом, гадость.
     Тот, что был изображен на центральном фризе, пустил пучок ослепительных
лучей, которые вдобавок облачились в  ореолы, и от них  тоже исходили  лучи.
Лучи  касались  идолов,  отчего  те  воспламенялись, но не сгорали,  а  лишь
приобретали подвижность.  Насытившись светом,  и  головы, и  лапы,  ноги,  и
прочие  органы  начинали  шевелиться  и двигаться,  царапаться, скрестись  и
лягаться.
     Храм раскололся  будто  орех, демоны устремились  по сияющей тропе  и я
полетел вместе  с  ними, не просто вместе, но и ощущая совмещенность с ними.
Наружного  пространства  вначале  словно  бы и не существовало,  но когда мы
двигались  по тропе-лучу,  оно разворачивалось  и раздувалось.  И у  каждого
демона было свое занятие, свое министерство-ведомство.
     Внизу разошлись словно гармошка серые горные хребты, они сжимали  бурые
мертвые долины. Здесь обязано было поработать "аграрное министерство". И вот
безголовая демоница  со звериными лапами выблевала из  глубины своего  чрева
пузырчатую   пену,  которая   чавкала   и   плевалась.  Струйки   застывали,
вытягивались в деревья,  что мгновенно покрывались  плодами.  Плоды падали и
превращались в червеобразные и огурцевидные существа с усиками и ресничками.
Кто из них колыхался на месте, кто слипался, из живых куч лепились все более
знакомые по облику твари, ползающие и бегающие.
     Здесь  подключилось  "министерство  водного   хозяйства".  Демоница  со
змеиной головой,  присев, пустила шумную струю теплой мочи, от которой почва
полопалась, как кожура перезревшего помидора.  Жидкость  быстро стекалась  в
ручейки,  а те  --  в быстрые потоки.  В  них  заплескались  и забултыхались
студневидные  существа с  иглами  и щупальцами, весьма  недолговечные твари,
которых  вспучивали, разрывали  и выходили наружу более привычные  создания,
рыбы и моллюски.
     Демон  с круглыми  птичьими  глазами командовал авиацией. Он с трубными
звуками пустил из-под хвоста весьма насыщенные ветры,  в которых затрепетали
мясистые  цветы с  лиловыми и  фиолетовыми лепестками; пестики, напоминающие
собачьи  языки,   свешивались   набок.  Но   вот  все   бутоны   взорвались,
разлетевшиеся лепестки стали  бабочками, пестики оперились в мелкокалиберных
птичек.
     И  я  тоже  был вместе  с  этим  хороводом, лопался, становился  пеной,
прорастал, расползался, вспучивался,  бултыхался,  летал. Если я  исчезал  в
каком-то конкретном  обличии, это меня нисколько не  волновало, потому что я
продолжал существовать  в других видах. Исчезновение одного было толчком для
появления другого.
     Наконец, я подобрал формулировку всему присходящему.
     Жизнь -- это мощный  поток, а  конкретные организмы и  личности --  это
всего  лишь сосуды, через которые она течет  и продолжается.  Нет распада  и
конца,  а  есть  только  ее  круговорот  в  природе.  И  это  все  благодаря
некрасивым, но трудолюбивым товарищам демонам.
     Как смешны были мои страхи перед отрубленными головами и выпотрошенными
грудными клетками. Все это -- тоже хоровод жизни.
     Какой  же  я  дурень был  в  том  кичливом  мире-метрополии  -  смешной
обитатель маленькой тесной ракушки.
     Я  с  демонами  поднялся  еще  выше  и   светлый  наш  путь   обернулся
змеей-громадиной, которая пронзала мглу. Сквозь  мглу  виднелось тело другой
змеи, еще более величественной. Мы сближались, чтобы сплестись...
     Довольно неожиданно внизу открылся зев мрачной трубы. Как не старался я
полетать еще, она, срывая кайф, втянула меня. Я падал и падал в никуда.
     Очнулся снова на каменном полу в святилище.  Нездорово  мне было  после
такого путешествия. В  каждой клеточке словно сидел маленький демон и жевал,
грыз ее.  Но я был  спокоен,  ведь  меня приобщили  к кругу верховных. Мы --
вместе, я им брат или по крайней мере кузен, они это ясно дали понять. А тот
якобы базовый  мир-метрополия, из  которого  я  пришел, поблек и  побледнел,
превратился в неясные страницы ветхой и скучной книги.
     Дверь  святилища   распахнулась  и,  гулко  ступая  по  камню,  ко  мне
приблизился человек.  Тот самый здоровяк с пучком смоляных  волос и палицей.
Сейчас,  впрочем,  он  был  без  палицы,  но  сквозь его глаза  смотрел  дух
Повелителя. Мужик сказал пару слов, я их сразу понял и двинул следом.
     Мы прошли через боковой коридор и попали в низкую каморку без окон. Там
на циновке сидел тощий незнакомец в набедренной повязке и  с одиноким пером,
воткнутым  в  повязку,  стягивающую  сальные  волосы.  Но  и  в  его  глазах
проглядывался  дух Повелителя,  а  над макушкой  мерцал  птицеголовый  демон
Мудрости, ведающий счетом и знаниями.
     --  Стало ясно,  что зовут  тебя Ягуар-Скиталец,  -- худосочный человек
быстро сделал узелок на  одном из желтых шнурков,  привязанных к палочке. --
Признано, что духи нижнего мира не населяют сосуд твоей  головы, однако лучи
всевышнего Солнца коснулись твоей телесной души, вызвав небольшой умственный
жар... Явился ты незнамо откуда, делать ничего по-нашему не умеешь. На землю
сажать тебя рано, потому что навредишь -- значит, пойдешь на простую работу.
Однако и  там будешь  служить Правителю  верой и правдой. Сейчас на  радость
богам сооружается дамба через великое  озеро Титикака к святому острову, что
посреди. Туда тебя и направим.
     Человек  завязал еще один узелок, но  уже на другом шнурке, синем.  И я
осознал, что ведь  понимаю этого тщедушного,  хотя нигде никогда не обучался
древнекечуанскому.
     -- Жить тебе не меньше года на стройке, предпринятой Его Величием -- да
укрепит  Его дух нашу  немощь  -- тело  будешь питать маисом, коего положено
получать  две меры в день, если без провинностей.  Работать станешь как все,
от  зари  до  зари. Угождай  благим богам  -- всякому  жертву  приноси,  как
положено - угождай и трудом  своим, и початками, и другими плодами. Это ведь
благодаря высшим творцам и хранителям мира все твои телесные члены  живут  и
существуют. Нравься начальникам. Ведь и на стройке  можешь стать десятником.
Коли проявишь рвение и смирность, вернем тебя  обратно в  селение, а, может,
попадешь и  в мастерские Правителя. Сейчас же раздевайся,  оденем  тебя  как
остальных.
     У  меня  ведь  что-то  важное в  поясной  сумочке.  "Колеса",  то  есть
антибиотики в таблетках. Если заболею, они, возможно, меня спасут. А еще там
"сивильник", "пшик", карты и  компас.  На ноге же, между  прочим, нож,  тоже
важная штука.
     --  Насчет переодевания не  согласен, начальник. Не привык я без штанов
гулять.
     --  Тебя  никто  и  не  спрашивает.  Всякое  мое  слово  выражает  волю
божественных  владык  и  Правителя,  хозяина  твоей судьбы.  --  предупредил
тщедушный бюрократ. -- Так что живо.
     Ну, это чересчур. Быстро командир нашелся,  да еще стал волю всех богов
выражать. Мне такое дело уже знакомо по прежней жизни, особенно той, когда я
еще комсомольцем был.  Хоровод  жизни  - это хорошо,  да только  мне неохота
играть роль пыли  под ногами хороводящих. Кое-кто собирается поставить  надо
мной  тьму естественных  и  сверхъестественных начальников,  и каждому  надо
угождать, потому что без них якобы ни один мой член существовать не может. А
вот хрен вам, еще как может!
     --  Ты  назвал  меня  Ягуаром-Скитальцем,  товарищ  чинуша.  Да,  я  --
скиталец,  поэтому  сейчас усвистываю отсюда.  Считай, что  меня здесь  и не
было. И узелки свои развяжи.
     --  У нас никто  просто  так  не  ходит.  Кто  ходит  просто  так, того
обуревает злой дух, посланный Супайпой. -- спешно возразил бюрократ.
     -- Да пошел ты со своим Супайпой.
     Я решительно обернулся и тут же столкнулся  с пузом верзилы. Ну, зря ты
мне попался, недоразвитый. Я вытащил свой нож и посулил:
     -- Сейчас тебя поковыряю. Сейчас узнаю, что ты хавал на завтрак, жлоб.
     Я успел  сделать  всего  один выпад,  когда над головой "недоразвитого"
замаячил клыкастый демон войны и на меня обрушился забивающий  удар. Я вошел
в землю по самую шляпку и отрубился. Последнее, что услышал от чинуши, было:
     -- Без  этих самых штанов, между прочим,  полезнее.  Ибо тело должно не
только верхними, но и нижними устами дышать...
     По-настоящему пришел в себя только в отряде, который топал на стройку в
край Пуно, к серебристому озеру Титикака. Первый день я шел в колодках, куда
были продеты моя голова  и шея. А потом стражники  сняли эти мучилки, оценив
мой унылый вид, но  находились неподалеку, чтобы "помочь" мне топором,  если
потребуется.  Ни своей  поясной сумчонки,  ни  ножа  с  зубчиками  я у  себя
естественно не обнаружил. Как ни странно, я быстро примирился со своим новым
положением.  Даже  успокоительную  формулу  выработал  --  приобщение  через
повиновение.  Видимо  тут  все  жили  по  этой формуле, только  словесно  не
выражали ее.
     Если хочешь участвовать в общем хороводе жизни, то изволь соблюдать его
правила, даже если они  строгие.  К тому же, хотя тут чикаться не любят, мне
фактически сошло с рук нападение  на  тщедушного храмового служителя. Видимо
было принято во внимание мое дикарское происхождение.
     Я добрался  до всенародной титикакской стройки на этом радостном заряде
и на том, что мне разрешили остаться в кроссовках -- видимо, догадались, что
дикарю, привыкшему к "мокасинам", не осилить босичком полсотни километров по
усыпанной щебнем дороге.
     Переход закончился в глинобитном сарае, или бараке, как уж угодно. Хоть
я  сразу  понял,  что будет круто, в  смысле,  дерьмово  будет  --  ведь  ни
переодеться,  ни  помыться  по-человечески, не  обсушиться  --  но  все-таки
обрадовался маисовым лепешкам, согретым теплом Земной Матери.
     Ночью  храп, вонь, --  мое место, как  дикаря, у параши,  ветер  дует в
щели,  никак  не  заснуть, но  вижу в  дыру  кусок неба, звездные  девы  мне
улыбаются и становится легче.
     А утром ударили бронзовой колотушкой в медный  таз и я обрадовался, что
настал конец ночи и по небосводу покатился Отец-Солнце. Выбрался я из охапки
соломы, заменявшей кровать, повязал передничек, что теперь мне служил вместо
штанов и трусов, накинул полурваное пончо, сверху нахлобучил шляпу-корзину и
побежал туда, где собиралась моя ватага.
     Вскоре я выяснил, что есть  начальник десятки. Его звучно зовут Большой
Кулак. Есть  еще  начальник  сотни  по имени  Стоухий Зверь. Есть  и  другие
командиры, осененные Светом Небес. Еще и Отец-Солнце за тобой присматривает.
То, что  не  заметят Большой  Кулак и Стоухий Зверь, Отец-Солнце обязательно
зафиксирует.  Так  что ленится  не стоит,  дело может кончиться колодками  и
колодцем, а то и топором  по  шее.  Товарищи будут  очень  рады  возможности
полакомиться тобой для обогащения своего скудного белкового рациона.
     Но и расходоваться безмерно тоже не стоит, кормежка-то не больше раза в
день. Так что, не избегай подножного корма.
     К концу первого рабочего я был как в тумане, а тут еще случился прием в
братский  союз  каменщиков  Полуденного  Солнца.  Это  тебе  соответствующую
татуировку  делают, плюс прокалывают ухо  обсидиановым  ножом  --  вопить не
рекомендуется,  иначе  завтра  "случайно"  сбросят  в  каменоломню  --  а  в
обагренную   дырочку  вставляют   нефритовый   стерженек.  На   второй  день
снисхождение ко  мне  кончилось  и  я попал  под порку  -- били  прутьями по
заднице, выводя  ее  из строя. Правда, потом мне один смышленный индейчик по
имени Носач подарил половину своей премиальной коки. Кокаиновая кайф-лепешка
делает  жизнь  прекрасной, потому что из  нее  в  твои жилы входит  Друг  --
однако, попробуй,  заслужи ее. А  найти  дурман-траву, в  которой тоже живет
Друг, редко удается.
     Работа тут всякая. Кирками и клиньями ломать  камень, кажется зернистый
кварцит, обкалывать и  шлифовать глыбы -- впрочем,  на это хитрое  дело меня
еще  нескоро поставят, -- тащить  громадные монолиты на громадных  салазках,
переносить в  корзинах  щебенку.  Она  идет  в  воду  первой,  а  потом  уже
устанавливаются  тесаные плиты.  До  священного острова,  что  посреди озера
Титикака,  еще три  полета стрелы.  Но там, где  пока  летают  лишь стрелы и
птицы,  скоро можно будет  пройтись, не замочив сандалий, по дамбе.  Тогда и
будет достроен островной храм Виракочи, а  через него станет поступать в наш
мир щедрая сила богов.
     Меня поставили на щебенку. От каменоломни до растущей насыпи два полета
стрелы, то  есть семьсот метров,  и  все  это  расстояние надо  преодолеть с
корзиной на голове или в руках. А в корзине минимум пуд.
     Я  естественно  подумал  о том,  что с тачкой  жизнь  была  бы  проще и
приятнее.  Но какая  тачка  без  колеса.  Когда  я  своему  приятелю  Носачу
рассказал об  этой полезной  штуке, он пришел в  ужас и замахал руками, мол,
речь идет  о  святотатстве. В чем  суть святотатства я понял позднее,  когда
поведал о своей задумке Большому Кулаку и  нарисовал образ тачки палочкой на
песке. В обоих  глазах начальника засверкали золотые пумы, яростные посланцы
Отца-Солнца.  Десятник   закричал:  "Так   ты   хочешь   использовать  образ
Пресветлого для катания  грязного камня." Я слишком поздно понял свою ошибку
- действительно колесо и символическое изображение Отца-Солнце весьма схожи.
     Большой  Глаз  лупил  меня вместе  со  Стоухим Зверем, потом  еще  была
церемониальная  порка и  колодец  с колодками. В колодце, вернее  в засохшей
выгребной яме, я окончательно понял, что лишние знания страшно мешают.
     На третий  день я не  мог вспомнить, как  называется тот  ящик, которые
показывает живые картинки  без помощи коки и дурман-травы. Я верил с трудом,
что люди  могут  передвигаться без  помощи ног,  в блестяших ящиках, за счет
силы, добываемой из  подземной  черной жижи.  Исчезли из памяти названия для
того,  что замораживает еду, и  для того, что ее жарит, для того устройства,
что показывает с помощью  двух палочек  время, для того  приспособления, что
летает с  помощью  огня  и для того, что  плюется огнем на расстояние в  сто
полетов  стрелы.  Казалось  страшным  сном  существование  невидимой  струи,
которая течет  по медным проводам и заставляет гореть грушевидные прозрачные
сосуды.
     В карцере-колодце стало замедляться и  исчезать время, каждый следующий
день уже не отличался от предыдущего и был простым его повторением. Я больше
не хотел узнать что-нибудь новенькое и стремиться к чему-либо интересному, в
моей жизни прекратилось движение и изменение.
     Когда  меня достали из колодца,  я радовался  добрым  демонам  дыхания,
проникающим из  воздуха  сверху  и  снизу для оживления моих жил и костей, я
приветствовал добрых духов, растящих для меня маис и картофель, я благодарил
добрых духов, отверзающих мои уши и переносящих слова, открывающих мои глаза
и переносящих образы. Я боялся темных духов,  ворующих  жар из моей крови, я
дрейфил мрачных демонов, которое крали мое дыхание из жил и свет из глаз.
     В общем, все теперь устаканилось, все стало на свои места.
     Поэтому,  когда  один из  нашей ватаги  провинился настолько,  что  его
приговорили к съедению, я употреблял  человечинку, не  отставая от остальных
-- не пропадать же теплу и добру, накопившемуся в теле собрата.
     Наш труд измерялся не  по количеству вбуханных в озеро корзин и плит, а
по тому,  как движется дамба к священному  острову  на серебристом озере, из
которого некогда  вышли  благие боги.  Если движется медленно, то  наказанию
подвергается  тот, к кому приклеился  недовольный  начальственный взгляд.  А
начальственный   взгляд   поддельное   старание   определяет   быстро.   При
неподдельном старании, даже если что-то  не очень получается, то  начальство
простит.  Ложь  и   обман  всегда  наказываются,   поскольку  противны  делу
благоустроения земли.  Даже и  тупой,  и  неловкий человек  принесут немалую
пользу,  если будут  усердно повиноваться начальникам и способствовать им  в
трудах.  Ведь  малые  начальники подчиняются  большим, а  большие великим, а
великие Верховному, чья душа общается с великими духами, обнимает  всю землю
и  дает ей  наилучший путь.  Поэтому  преступен тот, кто противится замыслам
Правителя и, не понимая сути работы, говорит: что толку в ней. Еще хуже тот,
кто,  не понимая по своей  умственной слабости Великих Замыслов,  замыкается
сам в себе, как куколка в  коконе, и не  отдает всех своих сил труду. Ведь и
силы,  и сама жизнь появляются  при  соблаговолении Правителя, чье дружеское
общение с богами дает дождь посевам, солнечные лучи всходам и тепло семени.
     Сладость повиновения все более охватывала меня, ведь оно давало чувство
причастности к Верховному, к его братьям  богам, к великим и мудрым силам. Я
приспособился  почти  бегом  таскать корзины  с  щебнем,  я  научился  ловко
откалывать  многотонные глыбы и прилежно  шлифовать внушительные  плиты. Мне
захотелось еще больше приспособить к полной трудовой отдаче  моих братьев по
союзу Полуденного Солнца. Собирался  я рассказать начальствующим  людям, как
поощрять  послушание,  увеличивая, например, труженикам-отличникам свободное
время на ловлю блох и прочие естественные надобности. Хотел  я еще доказать,
что  колесо  не  образ  оно  Отца-Солнце,  а  посланный  добрыми  божествами
инструмент. Ибо  с  помощью его можно  за счет прежних  усилий  достичь куда
большего успеха в благоустроении земли.
     Но  в  глазах  десятника  светились  две пумы,  а  над теменем  сотника
виднелся демон с ядовитой  головой  осы. Кроме того, было мне стыдно,  что я
своим ничтожным умом пытаюсь изменить мудрые устои труда. Поэтому я молчал.
     А потом как-то Большой Кулак послал меня промерять глубины для  укладки
второй линии дамбы -- с противоположного берега озера.
     Мы  с Носачем ответственно ныряли  с плотика, сжимая  в руках свинцовое
грузило и  разматывая  веревку  с плавающей пробковой шайбой. Соответственно
нашим замерам учетчик делал узелки на цветных шнурках.
     Ближе к полудню  Носач отправился искать вдоль берега съедобную  траву,
учетник тоже куда-то запропастился, а я растянулся на земле на предмет того,
чтобы прогнать холод  из костей  с помощью  Отца-Солнце. И от нечего  делать
стал рисовать угольком на куске коры колесо, тачку и телегу.
     И  тут  слышу шаги, приподнял голову -- идет сотник Стоухий Зверь.  А с
ним глава  тысячи,  старший  охраны и  некто в пернатом  плаще  с нефритовой
заколкой, на гордой  голове желтая  повязка и  перо птицы нара,  пряди волос
спрятаны в  серебряные  трубочки,  сандалии позолоченные,  с  пояса  свисают
разноцветные  бусы,  в  отвислых ушах блестят золотые  кольца  серег.  А над
головой  сияет мощь Властелина  всех  людей.  Никак это  Управитель  стройки
прохаживается.  А  если? Если коснется  меня благосклонность  Управителя,  а
вместе с  ней и  милость  нашего  Властелина, то я  смогу  поведать  о своем
изобретении,   которое  только  поспособствует  Замыслам  Верховного.   Ведь
наверняка  не сам  я придумал  усовершенствование, это просто моей души  как
солнечный луч коснулась мысль Властелина...
     Лучшие люди, тихо  беседуя,  приближались и  вселяли сладость надежды в
мое  сердце.  Я,  чтобы  не  произвести  отрицательного   впечатления  своим
бездействием, стал  сворачивать веревки.  Однако  начальники  не  только  не
подошли ко мне, но и постарались обойти стороной.
     Опять для меня все  рухнуло  -- с этим  я еще мог смириться, призвав на
помощь  спокойствие  Земной  Матери, но  ведь откладывалось  дело  устроения
дамбы, замедлению подвергались Замыслы Властелина.
     И  я на полусогнутых ногах отправился следом за лучшими людьми, хотя  и
знал, что самочинно догонять их воспрещено. Я  выбирал то место, где мог  бы
вынырнуть  перед ними, но  неожиданно из-за  дерева возник  охранный  воин в
шлеме  из  черепа медведя  и зарычал: "Куда  ты,  обезьяний  кал?" Я  сделал
несколько приплясывающих движений,  показывая, что перестарался с кокой, это
должно  было смягчить  наказание. Но охранник твердой  рукой схватил меня за
шкирку. Все, попался. Я машинально присел и  крутанулся под его рукой. Когда
воин оказался  ко  мне  спиной,  я не удержался от  того, чтобы отвесить ему
поджопник.  "Убийца",   --  заорал  неловкий  воин,  вынимая  физиономию   с
расквашенным носом из травы. Вот за это меня точно съедят!
     Я бросился за начальниками с криком: "Великий дар Отца-Солнце!", потому
что  надеялся  еще  получить  звание  "священного  безумца". Память с трудом
подыскивала  нужные слова, а вот спина почувствовала приближающееся острие и
ноги подогнулись. Над головой свистнул дротик, украшенный перьями кондора, и
тут страшная сцена ошеломила меня, упавшего в траву.
     Управитель стройки закричал, как обезьяна, взвился, как птица, к небу и
рухнул,  как кирпич,  в  объятия  Матери-Земли.  Наконечник дротика  обагрил
кровью белоснежный пернатый  плащ  внука  богов.  Вот  уж святотатство,  так
святотатство. Это мигом  осознал и  старший охраны и трое сопровождающих его
воинов.  Они  мигом  обернулись,  хищно раздувая  ноздри,  и  увидели  моего
охранника, застывшего в бросковой позиции.  Естественно, что  сопровождающие
Управителя  яростно устремились  на  него,  воздев  топоры, палицы  и  цепы.
Охранник недолго оправдывался словами:  "Невинен я". Он  почему-то не принял
справедливое наказание, как это делают простые труженики, не рухнул внезапно
обессилевшим  телом на землю, а,  напротив, бросился улепетывать в  заросли.
Туда же устремилось и трое мстителей за пролитую кровь полубога.
     А я, забыв о запрете перемещаться ползком и на четвереньках, устремился
в прибрежный тростник.  Я понимал,  что случилось  страшное, что  при  любом
раскладе мне несдобровать. Однако сердце не принимало то обстоятельство, что
не удастся  послужить  планам и замыслам  Властелина и исполнить волю Высших
Сил. Сердце насыщало жаром мои жилы, коченеющие от страха.
     Однако  разум  уже взвешивал  выгоду и невыгоду.  Кроме как вдоль озера
бежать мне некуда, -- услужливо сообщал  он,  -- гор  я не знаю, на  дорогах
заставы,  в любом  населенном месте  буду схвачен  и  предан  закланию,  как
нарушивший волю  богов и Властелина. Правда,  и  здесь,  на озере совершенно
неясно, кто мне будет выдавать  харчи для голодного живота и одежонку вместо
сносившейся.
     Неожиданно  я наткнулся  в  тростниках  на Носача, объедающего какой-то
съедобный росток, и чуть не утопил его с налета.
     --   Куда  несешься  ты  подобно   потревоженной   утке?   --   вежливо
поинтересовался он.
     --  Носатый, ты  ведь тоже  вляпался, раз  из-за  меня  был  ранен  сам
Управитель стройки, он же Опора Властелина.
     Индюшка обхватил голову руками, как будто по ней уже прошлись палицей -
маканой и только повторял: "Святотатство".
     -- Да, святотатство. Но жить хочется даже после  него. --Я произнес эти
поразительные слова и сам им удивился.
     Я  схватил  Носача и потащил  вслед за собой, замечая, что волочить его
все легче и легче. Наконец, он и сам стал меня подталкивать. Тем временем, я
не  без успеха  старался  отогнать от себя обессиливающую  мысль, что  жизнь
конкретного куска плоти по имени Ягуар-Скиталец весьма  ущербна по сравнению
со всеобщей жизнью, которая есть дыхание Кон-Тики Виракоча.
     Стремительно  покрыли  мы  расстояние  в  два  полета  стрелы  и  вдруг
столкнулись  с  тем  охранным воином, который недавно поразил  Управителя  в
задницу, скрытую плащем.
     Беглый охранник попробовал разрубить  меня топором, я же вцепился ему в
глотку.
     -- Из-за тебя, обезьяний кал, -- рычал он.
     -- Из-за тебя, ведро собачьего поноса, -- ревел я.
     Впрочем он начинал одолевать, не помогала мне и помощь Носача.
     --  Деваться  нам некуда, -- сквозь борьбу выдавил я,  -- надо  удирать
вместе.
     -- Это как? -- неожиданно опомнился охранник и отпустил меня.
     -- Тебя как зовут?
     -- Золотая Звезда.
     -- Неплохо. А я - Ягуар-Скиталец. Понимаешь, скиталец. Торопиться нам в
одну сторону.
     -- Ты знаешь, куда бежать? -- недоверчиво протянул воин.
     -- Спрашиваешь.



     Взгляд  летел  вдоль  священных  серебристых  вод  Титикаки,  но они не
кончались и в конце  концов сливались  с  низким небом. Берега густо заросли
камышом и тростником, в которых таились и зверь, и птица.
     Сведущие люди,  Жрецы  и  Учителя говорили, что у  озера  нет дна и оно
напрямую сообщается с  другими мирами. Недаром из  его вод вышел Отец Вещей,
Душа  Живущего, бородатый  Кон-Тики  Виракоча, вдохнувший жизненное  тепло в
грязь, ставшую  первым человеком.  А  позднее  священные воды родили  первых
инков, Манко Капака и Маму Окльо.
     Через  святое  озеро  приходят для телесного воплощения  небесные духи.
Через святое озеро телесные души покойников нисходят для сохранения в нижний
мир.  Тот, кто построит на священном острове храм Духа Всего Живого Кон-Тики
Виракоча, будет ведать тремя мирами. Так говорят Жрецы и Учителя.
     Но сейчас я сомневался, возможно ли вбухать в бездонное  озеро  столько
камней и щебня, чтобы проложить дамбу до острова.
     Мы  шли  по  тростникам  и  камышам,  стараясь  не  приминать  их,   не
взбаламучивать воду, не  поднимать  птиц  и даже  не  пугать рыб. Мы просили
духа-Хозяина этих вод не  открывать нас недругам. Пару раз  Носач протягивал
мне  пожевать  стебелек  какого-то  водного  растения,  по-видимому  бывшего
жилищем духа-Помощника.
     Однако, несмотря на ублажение, доставляемое Помощником, голодный  демон
грыз  меня  изнутри, все  сильнее  и сильнее.  Попытки  изловить  водосвинку
капибару  или водяную крысу агути успехом не увенчались, но привели  к тому,
что Носач  чуть пальцев не лишился. Водосвинка  в период гона  оказалась  не
менее свирепой, чем пума.
     Однажды, в сумеречный  час я наткнулся на гнездо,  из которого поползли
маленькие нежненькие  черепашки, радостно стал  собирать их в котомочку,  не
обращая внимания на то, что оттуда же потянулись и какие-то забавные ящерки.
Едва я закончил работу, как на меня пристально посмотрели  два злых огонька.
Я понял свою ошибку -- маленькие ящерки были  детишками здоровенного черного
каймана. Дух-Хозяин  озера  принял  его обличие и  двинулся на  меня,  чтобы
разделить на куски, неспособные сохранить телесную душу. Во время отчаянного
бегства я не только потерял черепашек,  но  и  был весь исцарапан, исхлестан
травой и ветвями. Я выл, запутавшись в кустах, пока меня  оттуда  не вытащил
Носач и не напомнил, кто такой Ягуар-Скиталец.
     В  одном месте узкий и довольно высокий мысок  вдавался в озеро.  Когда
преодолели его, тростники внезапно  кончились и мы оказались перед  огромным
бальсовым плотом,  на котором  стоял дом. На плоту нас  сразу  заприметили и
десятка три  длинных  луков посмотрели в  нашу сторону.  Лица стрелков  были
закрыты  позолочеными  свирепыми  масками. Мы зыркнули  назад,  но там,  над
тростниками,   уже  качались  оперенные  копья.   Дюжина   крепких  мужланов
толкнулись  шестами  и плот подошел  поближе. Не дом,  настоящий  дворец был
воздвигнут на нем.  Покрытые глянцем  доски  скреплены  золотыми  клиньями и
серебряными  скобами, по  четырем сторонам --  светильники  в  форме водяных
демонов, возле плавучего дома плавучий двор,  на  котором  стоят  деревья из
бронзы с изумрудными, рубиновыми и бирюзовыми плодами.
     На краю плота  показался воин в  плаще из красных  перьев и набедренной
повязке из шкуры ягуара, с высоким плюмажем на шлеме-черепе большой змеи,  с
топором  на  плече,  чей обух  украшал  крупный алмаз. То был  уаранку, воин
личной стражи Верховного Инки. Я  сразу  понял, кто это,  хотя раньше никого
подобного не видел.
     -- Ну-ка, комки грязи, живо плывите сюда. -- велел суровый воин.
     Делать  нечего,  мы  втроем   кинулись  вплавь,  хотя  близкое  дыхание
Властелина  заставляло  коченеть  руки  больше, чем холодная вода. Когда  мы
вскарабкались на плот, нас провели в дом мрачные квадратные бойцы с топорами
на плечах.
     Моих товарищей  заперли в  какой-то каморке, а меня завели в  покой  из
красного дерева.  Тут стояли золотые сосуды с узкими горлышками,  и  чаши из
сплава золота с серебром, и лазуритовые кубки, похожие на отсеченные головы.
Все под ногами  было покрыто  коврами из  шерсти  серебристых  лам,  лежанка
представляла собой спину позолоченного  изваяния пумы. У входа-выхода пучили
розовые  аметистовые  глаза черные  агатовые  идолы духов-покровителей этого
плавучего  жилища  --  уискамайоков. Каждый из  них мог похвастаться яшмовым
поясом в виде змеи. Я поднес ладонь к оку одного идола и заметил как сузился
и  блеснул  красным  огоньком зрачок.  Впрочем, несмотря на  грозный  облик,
взгляд у них был довольно снисходительный.
     Все  в этом доме  дышало мощью Властелина и близким присутствием богов,
казалось,  что  от одного прикосновения к  предметам  я заряжаюсь  бодростью
необыкновенной.
     К  тому же, в  одном из золотых  чеканных сосудов с изображением Земной
Матери я нашел сухие  фрукты, а  в  инкрустированном бирюзой кувшине немного
превосходной чичи, глотнув которой растянулся на лежанке-пуме.
     Открыл глаза, когда почувствовал вблизи тело, причем женское. А затем к
ощущению  добавился  образ.  Из ее  глаз смотрела сама  Венера-Часка,  а  на
ланитах словно отражалась Луна-Килья.  Золотое кольцо в ноздре придавало еще
больше  прелести ее  нежному  лицу.  На  тонких  запястьях  играли  сапфиры,
обсыпавшие золотые же браслеты. Шейку подчеркивало ожерелье из круглых белых
и  кажется  костяных  шариков,  со вставленными  изумрудами  --  что  весьма
напоминало выдавленные  глаза.  Мягкую ткань  туники натягивали те "яблочки"
наливные, с которыми  не прочь  поиграть каждый уважающий себя индеец  вроде
меня. Два  зуба, как и полагается по местной моде,  были  подпилены.  Ножки,
смугленькие и  точененькие,  тоже были хорошо  заметны,  особенно  благодаря
браслетам с бубенчиками.
     Елки-пальмы,   она  довольно   похожа  на  ту  девицу,  которая  то  ли
пригрезилась,  то  ли взаправду морочила меня  у Кориканчи в  Куско. С такой
штучкой  надо  бы поосторожнее. Мне даже показалось пару  раз, что очертания
незнакомки    расплываются   и    я   вижу   страшно    сексуальный    образ
полубабы-полуягуарши. Я быстро перешел из лежачего состояния в сидячее.
     -- Что это всполошились, господин мой? - послышался голосок гостьи.
     -- Какой это  я тебе  господин? Я тебе господин не больше, чем вон  тот
горшок.
     --  Велено  быть  во   всем  вам  послушной,   --  последовало  краткое
объяснение.
     -- А если бы тебе велели слушаться во всем этот самый горшок?
     -- Так бы оно и было. -- Кратко доложила девушка.
     А что, тоже правильно.
     -- И если я тебя поцелую взасос?
     -- Так тому и быть.
     Я взял паузу на сомнения. А если она из Дома  Избранниц? Вдруг мою душу
захватил в  свою власть посланец  Супайпы и  подначивает?  С другой стороны,
девица может быть куклой на чьих-то ниточках -- страшно даже подумать чьих.
     Я, тем не  менее, прикоснулся к неведомой избраннице,  а  потом взял ее
более  основательно и  занялся  поцелуем. Похоже, меня на это дело тянула  и
подталкивала какая-то высшая сила.
     Внезапно заиграла  музыка, и флейты, и барабаны, и тамбурины, и дудели.
Кто-то запел  о любви сильным чистым голосом. Дверь открылась и появился сам
Верховный Инка. Нет, сомнений  быть  не может.  В  головной повязке два пера
птицы  кора-кенке,  концами вверх. На ушах подвески в  виде  солнц,  золотой
посох-скипетр  с небесной двухглавой змеей  в виде набалдашника.  Плащ  весь
обсыпан  драгоценными  камушками,  и алмазами,  и  сапфирами, и  фиолетовыми
александритами,  и  золотистыми топазами, и  благородными  опалами, так  что
получается изображение звездного неба. Полами плаща играют здоровенные кошки
дымчатого окраса.
     -- А я все видел, -- сказал Инка.-- Жених да невеста...
     Я заметался по комнате, наконец распростерся  на полу, пытаясь заползти
под  пуму-лежанку.  Сам  Инка  пожаловал! Да  от  него,  наверное,  небесные
копья-молнии  сейчас  посыпятся.  Не   удивлюсь,  если  следующим  в  дверях
покажется Отец-Солнце.
     --  Ну ладно, хватит, хорошего понемногу, -- изрек Верховный Инка Уайна
Капак и сделал жест, чтобы я поднялся.
     Одна из дымчатых кошек пописала рядом с моим лицом.
     Я хоть и поднялся, но сильно зашатался.
     -- Да,  тебе,  наверное, лучше  посидеть. -- с  поражающей  воображение
заботой произнес Сын Солнца.
     Я  присел  на  лежак  и тут  до меня дошел уровень  святотатства  -- я,
ничтожный, сижу, а великий-то, стоит себе.
     --  Ничего,  ничего,  --  уловил  мои мысли Властелин и даже  милостиво
успокоил, -- когда ноги  твои окрепнут, то и встанешь на них. А поклонишься,
когда сочтешь нужным по собственному разумению, а не из привычки.
     От этих слов во мне проскочило какое-то сомнение.
     --  Вы,  Властелин всех  людей,  Мировой  Столб,  Вселенский  Кормилец,
Верховный Инка Уайна Капак?
     -- Да, мы -- именно то самое.
     Человек  с  перьями кора-кенке  щелкнул пальцами и  пума, на  которой я
сидел,  дрогнула  и  зарычала,  а  потом  снова застыла.  Человек  с перьями
кора-кенке хлопнул в ладоши и где-то раздался раскат  грома, хотя небо  было
предельно ясным.
     -- Да, мы -- Властелин всея Земли.
     Великий был простым и близким, но величия от этого не терял.  Мне стало
хорошо и благостно оттого, что я приобщился к великим таинствам владычества,
однако не пострадал при этом. А он по-прежнему обращался ко мне:
     -- Ты думаешь, легко  управлять светилами, просить о  чем-то Солнечного
Отца Инти, Морскую Мамакочу, Земную Пачамаму, Небесный Огнь Париакаку? Ведь,
между нами  говоря,  не всегда  они хотят  действовать по  справедливости  и
угождать людишкам, которые для божеств что-то вроде микробов. А Супайпа - он
вообще не склонен сотрудничать.
     -- Я не думаю, Повелитель.
     -- А надо бы, милый  мой,  хоть иногда.  Высшие Силы, Владыки Судеб так
далеки от людей,  на людей им  по-большому счету наплевать. Были бессмертные
божества раньше homo sapiens и будут после. Вот тебе, наверное, не по нраву,
что  у  нас  на любой проступок одно  наказание -- даже  если чихнул не в ту
сторону, сразу хана, высшая мера. Ты спрашиваешь, почему такая жестокость? А
я отвечаю. Во-первых,  недостаток протеинов,  -- ты, наверное, такое  словцо
забыл, -- поэтому приходится кушать друг друга  и  находить для этого  любой
благоприятный повод. Поголовье  едоков  не  должно  превышать поголовья еды.
Во-вторых,  при  нашей неприветливой  среде  обитания  требуется  образцовый
порядок, и  чтоб  никакой разболтанности.  В-третьих, что  значит конкретная
песчинка в общем урагане жизни, который метет нас всех? Но при том,  заметь,
нет у  нас  трагической  оторванности людей  от себе  подобных, от общества,
государства и природы, никаких тебе неврозов, рефлексий, истерик.
     -- Дозвольте спросить, Повелитель, отчего я жив до сих пор?
     -- А вот  это особый разговор,  Егор. Давай оставим  его на  потом. Для
начала я верну тебе часть памяти и соображения.
     Он стукнул посохом, от него пошла волна, которая закружила меня  вокруг
собственной оси и вынесла на поверхность слова и мысли. Время резко ускорило
свой ход, я в мгновение ока вспомнил и постиг все забытое, я снова  поставил
перед собой цели и задачи.
     -- Но  почему вы говорите таким странным языком? Откуда вы знаете слово
"протеины"? -- почти выкрикнул я.
     -- Ого,  очнулся,  заголосил.  Я еще знаю песню  "не слышны в саду даже
шорохи,  все  здесь замерло до утра..." Ты бы лучше спросил,  отчего это  ты
вдруг заговорил на инкском "сима руми", то есть, старокечуанском языке?
     Уайна Капак протянул руку и из середины  моего лба вылетел попугай. Как
бы небольшое пернатое облачко. Раньше были серебряные нити, а теперь это...
     --  Вот это твой  переводчик, который помогает ушам и движет голосовыми
связками.
     -- Ну что, поц, усек? -- спросил попугай, вернее дух в птичьем обличии.
Проникающие из-за стены звуки разговора стражников теперь казались настоящей
тарабарщиной. Растаяли в голове даже названия некоторых сосудов и украшений.
Я сразу стал нулем по части понимания кечуанских слов.
     Но вот  попугай снова влетел за мой лоб и имена с названиями встали  на
свои места. А странный Повелитель продолжил:
     --  Раскрою тебе секрет, я  тоже  пришелец в  этом  мире, но  настолько
давний, что могу называться старожилом.  Нас было много на челне -- тех, кто
проник сюда. Но  иных съели  ягуары, других -- акулы,  третьих погубили злые
демоны Супайпы, от четвертых остались только многочисленные дети. Да, еще до
нас в этом мире стали возникать и появляться люди. Все они говорили на кечуа
и имели повадки индейцев полтысячелетней давности. То есть  всецело одобряли
повальное  людоедство,  в  том  числе  кровохлебство  и  жранье сырого мяса,
уважали   человеческие  жертвоприношения,   плотски  любили   верблюдиц-лам,
сексуально эксплуатировали  подчиненных  и военнопленных, имели отвращение к
колесу и так далее. Понимаешь, даже культуру  людоедения и то приходилось им
прививать.
     -- Этот мир имеет границы?
     -- Да, он  имеет географические пределы: на  юге и востоке --  море, на
западе и севере -- джунгли. У него есть определенные границы в каждой точке,
за которой начинаются верхний и нижний миры.
     -- И вы, товарищ  Верховный, не пробовали продраться хотя  бы через эти
джунгли "за бугор"?
     --  Конечно, пробовали. И без толку.  Просто на каком-то  этапе джунгли
становятся  непроходимыми.  Более  того,  мы  строили   из  хлопчатобумажных
просмоленных   тканей  приличные  воздушные  шары.  Но  они  сталкивались  с
непреодолимыми ветрами. Впрочем, чего скрывать, есть у нашего мира "окошки",
мы  пользовались ими и еще не  раз воспользуемся.  А  однажды пришлем вашему
базовому миру-метрополии от нашего периферийного провинциального мирка очень
дорогой подарочек. Алаверды так сказать.
     Я  сразу вспомнил  таинственных "среднеазиатов". Значит, не  только  мы
прорываемся в "карман", но из него непрошенные гости тоже жалуют к нам.
     -- Кстати, Хвостов, где твой приятель Крейн? Да-да, нас интересует этот
господин, а еще больше доставшийся ему навигационный кристалл.
     -- Не знаю. Ну, хоть пытайте меня, не знаю я .--чистосердечно признался
я.
     -- Ладно, ты не напрягайся так,  Егор-Ягуар. Жить надо проще. И вообще,
пора нам сообща из кубка пригубить.
     Уайна Капак щелкнул пальцами и тут возник кое-кто с золотым  кувшином в
руках... Я  удивился больше, чем при появлении Властелина всех людей. Возник
Коля Кукин, прибарахленный как вся личная  стража в красноперый плащ и шкуру
ягуара, имелись и кольцо  в носу, и волосы были упрятаны в трубочки, на  шее
висело ожерелье из когтей пумы, живот  защищал широкий пояс, на которым были
отштампованы  оскаленные  морды, шлемом  служила  черепушка какой-то матерой
анаконды, на плече лежал нехилый топор, а внушительные бицепсы были украшены
орнаментом-татуировкой и густо смазаны маслом.
     -- Ну ты и пугало, Колька.
     Кукин слегка оскалился, но не отозвался.
     -- У него отключена большая часть памяти. -- пояснил Уайна Капак. -- Он
живет  как растения,  животные и простые  индейцы в замедленном  и замкнутом
времени,  ему  не  требуется  ничего  нового,  у  него  нет  никаких  личных
притязаний. Он просто идеал.
     Отключенный  Кукин  прилежно  разлил   спиртной  напиток  по  кубкам  и
удалился.  Из увеселительного  сосуда  Властелин  пил гораздо ловчее, чем я,
который то и дело заливал манишку.
     -- Зачем вам все это?  -- наконец спросил я. -- Вы, похоже, пришелец из
цивилизованных  краев,  где  есть  автомобили,  унитазы.  Я  хотел  добавить
"магнитофоны", но не мог вспомнить, имелись ли они в продаже полвека назад.
     -- Ну-ну, друг Егор, у вас, увы, несистемный подход. Какие автомобили и
магнитофоны может построить жалкая кучка людей, даже если она и ввалились из
базового цивилизованного мира?  Для этого  нужна  промышленность,  разные ее
отрасли, сотни тысяч рабочих и инженеров,  тонны  проектной  документации. У
нас есть тут сотни тысяч, но это -- пустоголовые полудикари. Начать на голом
месте  и провести  индустриализацию  --  это, значит,  просто  прикончить их
психическими и физическими нагрузками.
     -- Я не заметил, Повелитель, чтобы вы особенно жалели своих граждан.
     -- Я  могу  пустить в распыл хоть половину моих индейчиков, и за десять
лет эта половина вновь появится, как у ящерицы хвост. Но если я резко ускорю
ход времени,  если  дам людям  вместо  простого одинакового  труда сложный и
специальный, то  насколько  разбухнут  их  притязания  и амбиции!  Они  даже
размножаться   перестанут.  Ты   помнишь,  как  в  мире-метрополии   Хозяину
Виссарионовичу легко было  заварить индустриализацию, но уже через сорок лет
люди перестали слушаться приказов и даже производить детишек.  Нет,  так как
есть  у меня  --  гораздо  спокойнее. Впрочем, имеется здесь радиосвязь, а в
столице несколько  телефонных линий -  для  сообщения с Домом Избранниц, для
предотвращения конфликтов на женской половине, так сказать.
     -- А у вас большой гарем? -- почему-то поинтересовался я.
     --  Но  он  вообще-то не  совсем мой,  наполовину  принадлежит  Солнцу.
Большой да запущенный, некогда даже вечера отдыха проводить. Жрецы, конечно,
разъяснительную  работу проделывают,  но  с  индивидуальным подходом  у  них
слабовато. Ладно,  мы отвлеклись от  вопроса индустриализации. Был  тут один
сильный электротехник,  но  его  принесли в  жертву  в  каком-то  занюханном
селении после того как он продемонстрировал игрушечного зайца на батарейках.
Имеется  у  меня кое-какое оружие и  пара рот  приличных солдат,  отличников
боевой и политической подготовки -- я, конечно, не про мужиков в перьях, это
шуты гороховые. Так  что, мои бойцы крепко потрепали твоих предшественников,
когда они сунулись со своей бронетехникой в столицу. В том бою, кстати, твой
приятель Кукин заработал по чайнику и попал ко мне  в  плен.  Ничего, сейчас
хорошо, верно служит.  Между  прочим, в  наших  краях  пуля  не так исправно
работает, как  в базовом  мире, ты это учти...  А теперь,  давай-ка  мы тебя
переоденем.
     Верховный Инка тряхнул колокольчиком, в комнату  вошла стройная колонна
слуг и внесла на вытянутых руках местный прикид.
     -- Переодевайся, хлопчик.
     Я  взял  набедренную  повязку  из  шкуры  пумы.   Один  из  слуг  сразу
приготовился завязать учетный узелок на шнурке-кипу.
     --  Не  стесняйся,  Егор.  --  Властелин обернулся к девушке. --  А ты,
Часка, пока  отвернись.  Он  к тебе  еще  не  привык... Ты  привыкай  к ней,
Хвостов.  У  вас,  конечно, вкусы разные, тебе, например,  нравятся пироги с
повидлом внутри, а ей  --  пироги с юношами  внутри, но любовь  ведь  творит
чудеса.
     Часка -- это, значит, Венера. У инков звезда с таким именем означает не
только любовные утехи, но и связь с подземным миром Супайпы.
     -- Некоторые предпочитают  набедренную повязку из ламы, потому  что она
щекочет яички и усиливает потенцию, --  прокомментировал Верховный Инка,  --
но   тебе  потенция  не  особо  нужна,  тебе   требуется   воинственность  и
агрессивность.
     Слуга принялся за учет и контроль.
     -- Набедренные  повязки из  шкуры  молодой  пумы  --  две  штуки.  Плащ
хлопчатобумажный, из ткани  кумпи, с  перьями колибри на  клеенной основе --
одна штука.  Кольцо золотое  ушное. Ожерелье  золотое  с дисками  из золотой
проволоки. Пояс  со сценами борьбы  Отца-Инти и Властелина всех людей против
мерзкого  Супайпы, шлем  из черепа  акулы,  инкрустированный,  щит  круглый,
обтянутый   кожей  броненосца,   топор  с  бронзовым  лезвием,   с  насечкой
изображающей Мать-Всех-Побед.
     -- Как ты мог уже заметить,  золота  у нас  завались.  - Лично осмотрев
обмундирование, вновь  заговорил Инка. -- И это совсем не то золото, которое
приплыло  из  мира-метрополии  --  с  подводной лодки-то  пришлось спасаться
вплавь,  надувные плоты загружали  едой, оружием и  оборудованием. Так  что,
если мы когда-нибудь появимся в твоем цивилизованном мире, Егорушка, то нам,
голозадым, не понадобится становиться инженерами и механиками,  мы навербуем
их в нужном количестве за наше золотишко. Для нас главное -- не образованные
мозги, а сплоченность и воля  к победе. Сплоченность у нас уже есть, а вот с
волей к победе пока плоховато.
     --  Зачем вашим голозадым  воля к победе? Кого  вы  сможете  победить в
цивилизованном мире-метрополии двумя ротами автоматчиков? Ну, подмажете пару
сотен инженеров  и механиков  своим золотишком. А потом вами  займутся ЦРУ и
КГБ и выведут все на чистую воду.
     -- Мы  войдем  в  твой расхристанный мир, как пальцы входят в  кашу. --
Вежливо  оспорил Инка. --  Моих ребят  нельзя расколоть. Их  нельзя купить и
запугать.  Я могу любому своему подданному приказать, то  есть  закодировать
властным    взором,   и   он   съест   сам   себя,   начиная   с   подметок.
Продемонстрировать?
     -- Не надо, верю.
     Повелитель свистнул и  вошел  служка с подносом,  на  котором лежал мой
"сивильник".
     -- Вот  эта штука  может предсказать, что с тобой будет в лучшем случае
через полчаса.  А я  тебе скажу, что с тобой случится в течение полугода как
минимум.  Я знаю  твою  судьбу,  как свои  пять  пальцев. Вскоре  мы с тобой
распрощаемся  -- устроишь после этого банкет и  танцы, -- конечно же, я тебя
отпущу вместе с  Кукиным. Выделю также для увеселительных  и камбузных работ
девушку  Часку. Ты же поднимешь  против меня  мятеж...  -- буднично произнес
Властелин.
     Я усиленно замотал головой.
     -- Да я -- за вас, Повелитель. Да здравствует нерушимый союз трудящихся
инков и их руководства в лице товарища Уайна Капака...
     -- Спасибо, но  цыц.  Конечно же, по  моей просьбе, Егор,  поднимешь ты
восстание. Найдешь нужных тебе людей, будешь брать селения и принимать новых
разбойников и всякие  антиобщественные элементы  в  свою вооруженную  шайку,
даже крепость захватишь...
     -- Но вам-то зачем это надо, товарищ Повелитель?
     --  Мне  нужно   заставить  тех,   кто  останется  верен  мне,  воевать
по-настоящему. Я хочу их частично разбудить, пускай живут по-прежнему в мире
снов, в  замкнутом,  замедленном времени, но  станут воинственными, бодрыми,
сноровистыми. Перековать хочу жевало на забрало.
     Великий Инка еще  c пятнадцать  минут  описывал, как  станет  протекать
мятеж, как будет расширяться зона, занятая повстанцами, как станет нарастать
сопротивление преданных Властелину людей, как будут свирепеть бунтовщики.
     -- Значит, мятеж, в конце концов, подавят, а меня жутко казнят. Верно?
     -- Ну, в общем, да. -- согласился Инка.
     -- Тогда  зачем мне  это  надо? Я никуда  не пойду, не стану  поднимать
мятеж и расходовать напрасно силы своей души, пусть  меня казнят немедленно,
и точка.
     -- Это действительно точка. А  так у тебя будет надежда, что ты сумеешь
провести и  обжулить  судьбу -- я тебе даже "Сивиллу" верну. Ты постараешься
не поверить  в мое всемогущество и таким образом отстоять свою психику, свою
личность... А вообще-то, Егор,  я обещаю, что тебя казнят не жутким образом.
Просто  оттяпают  голову  одним махом и  все...  А если я тебя помилую? Этот
момент  я  даже не берусь  предсказывать.  Может,  произойдет  первый случай
помилования  в  этом  мире  и истории доколумбовых цивилизаций  Америки;  не
исключено, что это лишь подчеркнет мое могущество.
     Я поправил  на себе новый прикид, напялил акулий шлем, посмотрел сквозь
рыбьи зубы в  серебряное зеркало, помахал топором. Ну,  чем не  предводитель
мятежников? Внушительная фигура.
     -- Ну, ладно, Егор,  чувствую, скоро ты освоишься,  шлем  станешь набок
носить... А вообще, ты же любишь  книжки читать приключенческие, вот с тобой
и приключится почти книжная история. У меня тут было пару томов Хаггарда, да
сплыло. Любил я прочитать замечательную страницу, а потом использовать ее по
прямому  назначению -- в нужнике. Не сразу  привык я применять для  этих дел
ладошки прекрасных дам -- сортирных фрейлин.
     Да,  Егор, даже в таком  рутинном процессе, как дефекация,  можно найти
повод для радости.
     Инка повернулся и вышел из комнаты-каюты, где его мигом  подхватили под
руки двое  придворных.  Я  увязался  следом,  однако на  открытой палубе Его
Небесность  ткнул пальцем вниз, мол, оставайся. Царский плот стоял у сходен,
а на берегу  уже выстроилась личная стража и  ждали здоровенные носильщики с
шикарным паланкином, обсыпанным по пологу жемчугом.
     -- Веселись тут не больше суток, а потом обязательно сожги плот и уходи
в горы Карабая. Тебе дается приличная фора. -- сказал Уайна Капак, собираясь
прощаться.
     -- Послушайте,  Властелин, а злые  демоны действительно  существуют? --
задал я напоследок прямой вопрос.
     -- А мы  все существуем? Если есть какое-то  мнение, то оно обязательно
найдет воплощение. -- Отделавшись загадочной  фразой,  Его Солнечность сошел
на  берег,  который был устлан  белоснежными покрывалами  для  предотращения
контакта сиятельных  стоп  с  грязью. Властелин  уселся в паланкин  вместе с
дымчатыми  кошками.  Носильщики  слабо крякнули,  вознося  его  на  плечи. И
процессия   торжественно   двинулась.   Последней   покинула  плот   команда
музыкантов, которая мелодией и ритмом ускоряла ход ноги у носильщиков.
     Кто же был этот Уайна Капак, знакомый с "подмосковными вечерами", с кем
я  вступил в малоприятную сделку? Одно утешает, что не Мартин Борман, не тот
злодей, который своей этикой пострашнее всех инков и ацтеков вместе взятых.
     Я пошел  с обходом по плоту.  Тут полно оказалось всякого барахла, хотя
заметно было, что самые ценные вещи  люди Верховного Инки захватили с собой.
В  одном  ларе  обнаружился мой  нож  с  зубчиками, наручные часы и  газовый
баллончик. Был там и  компас -- я смог убедиться в полной его бесполезности,
глядя  на бестолково  мельтешащую стрелку. В этом периферийном мирке напрочь
отсутствовали магнитные  полюса. А  вот  таблеток и  след  простыл.  Зато  в
какой-то каморке нашлись Носач  и Золотая  Звезда.  Место заключения не было
даже заперто засовом,  но  подельники  сидели смирно  и  к тому  же дрожали.
Впрочем,  у  Носача  была  смазана  душистой  бактерицидной  смолой  ладонь,
цапнутая водосвинкой.
     -- Теперь я здесь хозяин, -- скромно произнесли мои уста.
     -- А Властелин всего Живого, Мировой Столп куда ушел? -- спросил
     посеревший от переживаний Носач.
     -- Леший его знает. -- беспечно отозвался я.
     Через полчаса в кают-компании -- так я назвал самое большое помещение с
колонной  в виде  извивающихся змей  -- собрался весь наш дружный коллектив.
Перебздевшие  Носач  с Золотой  Звездой, малоразговорчивый и  отупевший Коля
Кукин, подозрительная, но привлекательная - по  крайней мере,  на мой взгляд
-- Часка. И я.
     И  вот  с  таким-то человеческим  материалом мне  надо  было  разыграть
комбинацию, устроить  мятеж,  да еще так,  чтобы  не  прокакать все это дело
вопреки  предсказаниям  Властелина всего  Живого. А  воевать мы не умели  ни
числом ни умением.
     Однако  думать  тут  нечего.  Я  перво-наперво  занялся  распределением
должностей. Золотая Звезда  стал начальником штаба, ему я поручил нарисовать
хотя бы приблизительную карту местности и объяснил, как это делается. Носач,
поскольку владел  двумя системами  письменности -- на шнурках  и  на бобах -
стал   адьютантом.  Мой  адьютант  недавно  проучился  в   школе  при  храме
громовика-Париакаки,  поэтому  разбирался  в  местном  календаре  и  знал по
звездам да разным приметам, какой  месяц и какая  погода должны наступить. А
выключенный  Кукин, ввиду  малой  полезности,  был  произведен  в денщики  и
телохранители.  На  все  вопросы он отвечал  только:  "Не  знаю", "Забыл"  и
"Отвяжись".  Девушку  Часку   я  назначил  приказом  номер  пять  заведующей
провизией и  кухней,  а  также  буфетчицей,  уборщицей  и официанткой.  Даже
медсестрой определил --  поскольку  у нее был запас коки, дурмана,  табака и
прочих трав да листьев для успешной борьбы с запором и поносом.
     Возжелал я получить от  нее и другие услуги, чем занялся после  сытного
обеда  на постели из  обезьяних шкурок. Как выяснилось, Часке знакомы только
"звериные позы", а остальные  она  отказывается понимать. Хотя в  чрезмерной
активности  ей не  откажешь.  Ну, сообразил  я пару "палочек", а потом такую
слабость  почувствовал,  что  за  два часа  едва отлежался.  Что, впрочем, с
Венеры взять? Однако, девушка Часка  теперь мне казалась куда меньше похожей
на чудесное сексуальное  видение у Кориканчи. К  тому же, когда я вздремнул,
то  в  виде  кошмарного сновидения явилась  баба-ягуар и стала грызть  меня,
приятно мурлыкая.
     Целую  ночь мы всей командой  напрягали  шесты  и весла,  добираясь  до
нужной береговой точки.  На следующее утро мы стояли, навьюченные как  ламы,
но  по  пояс  в воде, среди прибрежных  тростников,  и прощались  с плавучим
дворцом Властелина. Я бросил факел на плот и от свежего ветерка пламя быстро
занялось.  Затем  мы,  напоминая  южноамериканских верблюдов,  двинулись  по
кратчайшей дорожке в горы.
     По  ходу  дела  я  повнимательнее  вгляделся  в  Золотую Звезду  и  мне
показалось, что смахивает он на крепыша-шофера  госпожи Леви-Чивитта,  особо
подозрительным выглядел шрам на щеке. Впрочем, на прямо поставленный  вопрос
я не был удостоен ответом.
     А  Носач сильно напомнил мне  Гарика-Абубакара, особенно  носом  своим.
Однако, на сей счет он при всем желании ничего сообщить не мог.



     Попробуйте-ка, навьючившись мешками в тридцать-сорок  кило, переться по
склону градусов  так на  тридцать-сорок, причем на протяжении целого  дня. У
меня от такой прогулки в горах Карабая плыли перед глазами радужные круги --
посланцы  владыки радуги  Париакаки. А ведь я предводитель,  мне  людей надо
подбадривать,  весело шагать впереди. Улыбку сохранять. А я тягостно  плелся
последним, с  насупоненным  выражением  лица. Хорошо,  что  мои  спутники  и
спутницы индейской национальности к  таким переходам были куда привычнее, да
и Кукин ввиду своей отключенности шел с равномерной скоростью  как вездеход.
Я бы, наверное, давно  взбесился  бы,  но  кока  за щекой  помогала. Кстати,
благодаря ей снова начал демонов видеть,  и  даже побольше,  чем Носач. Пару
раз  мы тормозили, потому  что  мне с индюшкой грезился  дух  местности. Он,
приняв вид дерева с большим дуплом, требовал обойти  его  владения  стороной
или принести обильные жертвы, иначе-де устроит большие неприятности. Нередко
и женщина-ягуар меня поглаживала своей страшной и ласковой лапкой.
     А   как-то  раз   налетели  дикие  люди.  "Сивильник"   мой  предсказал
неприятности, показав  "комариков" (то  есть,  агрессивную  толпу),  но  еще
раньше Носач унюхал неладное. Мы шли горно-лесной тропой, когда мой адъютант
остановился и поднял руку, мол,  тихо. Он провел  дротиком впереди  себя  по
земле, засыпанной прелой  листвой, и  тут сработала ловушка -- предательская
петля  захлестнула  оружие,  выдернула  и  вознесла  на десяток  метров.  Я,
покрывшись  испариной,  понял: на месте  дротика могла  оказаться  моя  нога
вместе с тем, что к ней приделано.
     -- Это охотники за головами... -- принялся объяснять Носач, но  тут  же
прижался к земле. Остальные машинально повторили  это телодвижение. И не зря
оказывается.  Над   нашими  залегшими   фигурами  просвистели  два   бревна,
представляющие собой  смертельные качели. Они  ударили сбоку (хорошо хоть не
нас),  спереди  же  прилетело несколько острых кольев. А  потом  с ближайших
деревьев  посыпались люди  --  не меньше  десятка, в одних только шкурах, со
странными регалиями, присобаченными к поясам.  Разглядывать  было некогда --
мимо моего  уха просквозило копье, чуть  не  сделав  мне еще один  прокол  в
мочке.
     Носач и Золотая Звезда сразу пустили несколько стрел,  а Кукин не  стал
тратить на это время и кинулся на  превосходящего врага, прикрываясь щитом и
вращая  топором. Я  видел, как он прошелся по шее  одного  оппонента, вломил
левой  ногой другому. И правой ногой -- ударом  назад "уширо гери" -- уложил
человека, похожего по свирепости на вождя. Вскоре Колю поддержали  и Носач с
Золотой Звездой, который  отвешивал головкой своего  цепа направо  и налево.
Тут раздался женский крик и отвлек меня - двое голозадых тащили в лес Часку.
На  мгновение пролетела шальная мысль, что без этой дамы жизнь будет  проще.
Но я себя сразу же  устыдил -- красотки на дороге  не валяются  -- и, скинув
поклажу,  рванул  вдогонку. Передо мной возникла какая-то злодейская  рожа и
замахнулась копьем  с длинным  и широким  обсидиановым острием.  Я  сработал
"пшиком" прямо в неприятельскую рожу и дрогнувшее копье промахнулось.
     После  чего догнал  голозадых  и обезвредил  их  чрезвычайно элегантно:
схватил за пучки  волос,  которые у них произрастали на макушках, и столкнул
головами.  Через  несколько секунд Часка захлебывалась от счастья у меня  на
груди.  Когда я  вернулся на прежнее место, все было закончено. Справедливое
возмездие совершено. Там и сям валялись бездыханные налетчики. Разглядел я и
регалии на их поясах -- что-то типа орденской планки, только вместо жестянок
висят головы, искусно выделанные, то есть  уменьшенные раза в два. Смотрю, и
Кукин с Носачем несут свежеотрубленные "кочаны",  а Золотая Звезда  вдобавок
тянет какого-то упитанного мертвеца за ногу.
     -- Это вам зачем? -- строго вопросил соратников.
     -- Чтобы народ уважал, -- кратко отозвался Кукин.
     -- Его на обед, -- солидно сказал Золотая Звезда,  указывая на тушу. --
Я  долго выбирал, где  мясо  понежнее.  Пощупай,  какая  попа  мягкая.  Чего
пугаться, мы же не в сыром виде жрать его будем, а культурно приготовим.
     -- Это, чтобы  ум врага перешел  к нам,-- объяснил Носач, подбрасывая и
ловя трофейную голову. -- Сделаю из нее поилку.
     -- Мне казалось, что ты тонко чувствующий, -- попрекнул я.
     --  Носач -- тонкочувствующий. --  сердито  отозвался соратник. --  Эти
люди как бы и неживые уже. Согласен, брат мой?
     -- Согласен.
     -- Так  вот,  они хотят  нам помочь, принести  какое-нибудь  благо,  --
индюшка привел назло убийственный довод. -- А мы им уважение должны оказать.
Надо показать, что мы их на самом деле любим и не брезгуем.
     -- Ты  забыл  поинтересоваться  насчет  любви и  уважения  у них самих,
Носатый.  Поскольку  я  все-таки  здесь  командир,  то приказом  номер  семь
запрещаю использовать черепа и  кости поверженных врагов для всяких поделок,
а  их мясо, начиная от филе и кончая  пупками, употреблять в  пищу.  За этот
запрет мы и воюем --  ведь каждый  имеет полное право собственности, если не
на автомобиль, то хотя бы на собственный организм, на свою личность.
     -- Ладно, черепа и личности уж куда ни шло, но жрать-то надо, -- угрюмо
отреагировал Кукин. -- Не будет приличных харчей, так и разбежаться недолго.
     -- Значит, неповино... -- начал я и осекся.
     Весь   этот   периферийный  мирок   не   видит   ничего   зазорного   в
человекоядстве,  принуждении  к  бессмысленному труду  и  так  далее.  Здесь
приветствуется  полная  утилизация ближнего  своего, дабы веселее  крутилась
карусель жизни. Здесь  одна личность откровенно становится утехой для другой
личности. Здесь, чтобы  стать настоящим  мужчиной надо съесть, трахнуть  или
загнать на строительные работы другого мужчину. То, что у нас, в метрополии,
проделывается  втихаря,  стыдливо,  за  закрытыми  дверями,  за  завесой  из
красивых слов, здесь вытворяется в открытую.
     Итак, до моего родного добродетельного  мира-метрополии хочет добраться
Уайна Капак и какие-то  там еще Высшие Силы. Но чтобы  помешать им, мне надо
использовать все возможности. В  каком-то  смысле получается опять, что  моя
цель оправдывает средства.
     --  Ладно,  жрите, сволочи, -- я  отвернулся  от  сосредоточенно жующих
товарищей  и стал искать свою поклажу, где лежала солонина и чернослив. Но и
тут облом. Несколько уцелевших врагов спроворились унести мой тюк.
     Через  полчасика Носач  мне  уже предлагал  на  палочке  чью-то  ляжку.
Пришлось бы мучительно выбирать между голодом и  грехом, кабы Часка не  дала
пожевать  немного  коки,  а  затем не поджарила несколько сочных жуков.  Они
хрустели  на зубах,  ну прямо как чипсы.  А еще милая девушка нашла для меня
несколько  жирных,  толщиной с  сосиску,  гусениц. Хоть  и  подержала их над
костром, но они  все равно активно шевелились  во рту. И в животе,  кажется,
тоже.
     Если утром мнилось, что впереди  нас ждут  только тощая травка, ковыли,
вейники  и льды, да  демоны, жаждущие  поживиться нами за  нарушение границы
проживания людей, то  к  вечеру мы спустились во вполне приличную  долину. И
первым дело нашли  несколько  глинобитных  построек плюс хранилище, где  еще
хватало жратвы. Пристанище было обустроено  рачительным  Властелином для тех
подданных, который забредут по его воле в эти края.



     --  В  месяц  Инти,  в день  светлой  богини  Часки,  человек  по имени
Ягуар-Скиталец совершил святотатство. Он нарушил обычай богов, установленный
порядок   вещей   и  волю  Властелина  живущих.  Осквернив  светлый   алтарь
Отца-Солнце и священный покой Мирового Столпа, он спалил плавучий дом своего
Господина и ушел дерзкими  стопами  в горы.  Установлено, что в голове этого
человека  поселился  сам Супайпа, иначе  как  объяснить, что  вместе  с  ним
презрели все  законы  благой жизни  также избранница  Солнца  дева Часка,  и
доселе верный уаранку Руми-Ньяви... Руми-Ньяви -- это ты,  Кукин,  то  бишь,
Каменный Глаз...
     Отключенный  Кукин  не  особо  реагировал. Я прекратил фантазировать на
тему  того,  как Верховный  Инка  подает  общественности  наш  побег.  Сразу
захотелось перекусить.  Но  под  рукой  оказался  только  сваренный  початок
кукурузы.
     -- Ну-ка, подружка Часка,  поройся по сусекам, небось со вчерашнего дня
медовые коржики остались...
     -- Тихо, -- вдруг рявкнул Кукин, несмотря на набитый рот.
     -- Ну, ты даешь, Каменный Глаз, я же все-таки командир. Совесть имей.
     Тут я понял, что неспроста  всполошился Кукин и  тоже подошел к оконцу.
Так и есть, к дому аккуратно подваливали какие-то люди. Числом двенадцать.
     Что-то непохожи они на индейцев, хоть и меднокожие.
     Да это же наши!
     Я  выскочил на крыльцо,  следом  вышел и  Кукин, не забывший прихватить
топор. Двенадцать  человек, которых  я когда-то собирал в экспедицию, теперь
приближались  к дому.  Впрочем,  не было  резвости в их  движениях.  Походка
выглядела  вялой и  уставшей,  ботинки почти  у  всех  просили каши  и  были
перевязаны тряпками,  камуфляжка  вся  в  дырах,  подпалинах и  у  некоторых
дополнялась плащами  местного  производства.  Кое-кто уже лишился  штанов  и
ходил в юбках из  звериных шкур. Однако, имелись на руках и автоматы "АК-74"
с подствольными гранатометами "ГП-25",  и пистолеты-пулеметы "ПП-91",  и два
ротных  пулемета  "РПК",  и даже  маленький  миномет,  а в кармашках  лежали
"лимонки".
     --  Здорово,  братцы!  --   заголосил  я   и  засалютовал,  когда   они
остановились в десяти метрах от дома. -- Неужто не узнаете?
     Стоявший впереди Сережа Коковцов, экс-десантник, лениво жуя и сплевывая
смолу, произнес:
     -- Ты кукурузиной-то не маши, словно Чапаев саблей. -- я  мигом спрятал
початок кукурузы за спину, зачем он только в руке оказался.
     -- Узнаем мы тебя, Хвостов. Можешь не представляться. И  этого жлоба мы
знаем. -- Коковцов показал дулом на Кукина.
     --  Ты,  неуважаемый  Хвостов,  а также  Каменный  Глаз этот  сраный  и
Нинка-лахудра втравили нас  в херовую историю. Пообещали по миллиону  баксов
на рыло и  что в итоге? Для начала  - пять трупов.  Нина  же теперь в Куско,
блядствует у Верховного Инки.  Кукин --  заколдованный,  мать  его.  Гарик и
нинкин  шофер  вообще незнамо куда запропастились. А ты  вдруг объявляешься,
весь в перьях, причем пребываешь в казенном домике.
     -- Давайте отрэжем ему яйца, -- предложил Хусейн, один из людей Гарика.
     --   Вам  не  пообещали  миллион   "зеленых"  за  легкую  прогулку.  --
заторопился я с разъяснениями. -- Никто не занимался перед вами меценатством
и благотворительностью.  Вам  сделали доброе дело,  забросили в  иной мир, а
дальше  самим надо  было деньги зарабатывать. Я пришел  вслед за вами, когда
понял,  что понадобится  моя  помощь.  Мы  вместе с Крейном проскочили через
новую точку  перехода  -- которую  он  вычислил. Через нее мы все и смоемся,
максимум через два-три месяца.
     --  Ну и  где твой  Крейн?  --  поинтересовался рыжий  экс-морпех  Витя
Кузьмин.
     -- Потерялся куда-то.
     -- Не  исключено,  Хвостов,  что  мы  его  встретим где-нибудь  в  виде
жреца-мудодея... Так как  ты попал в казенную избу, да  еще в таком стильном
прикиде? Ого, да я смотрю там шикарная баба выглядывает.
     -- Попал на стройку,  бежал, наткнулся  прямо на царственный плот Уайна
Капака, тот предложил мне работать на  него. Ну и потом... короче, спалил  я
его плавсредство и улепетнул в горы вместе с  Кукиным, двумя преданными  мне
индюшками  и  вот  этой  оказавшей   содействие  девушкой.  Надеюсь,  вы  не
претендуете на нее все вместе.
     -- Мы как-нибудь и без твоих щедрот  найдем бабелей. -  Гордо отозвался
Коковцов, отчего Хусейн заметно огорчился и померк глазками.
     -- Я  рад. Значит и проблем не будет, когда мы все вместе станем биться
с этим гадом.
     -- Ни с кем мы биться не собираемся.  -- Отрезал Коковцов.  -- Да и ты,
похоже, только с бабой в кровати сражаешься.
     -- Может, зайдете, проведем совещание, открытую дискуссию, под это дело
чичи хлебнем. Ну, соратники.
     -- Совисельники, соэшафотники, -- беззлобно пошутил Кузьмин.
     --  Зайдем  мы  только для того,  чтобы взять  у  тебя,  что получше  и
полегче, а потом снова подадимся в горы, -- сказал Коковцов. --  Здесь мы --
как на подносе, приходи  и бери нас. А ты, если хочешь, дуй  с нами, мы тебя
на вшивость проверим.
     Мне показалось, что иного выбора у меня и нет.
     Неделю я проскитался с командой,  которую называл  "казаки-разбойники",
по горам  по  долам --  а Кукин и  индюшки  дожидались  меня тем  временем в
казенном доме. Каждый день переход, чтобы никто не засек, спать  приходилось
в гамаках на ветках, ежесекундно предчувствуя, что на тебя свалится змея или
напрыгнет ягуар. Однако со жратвой прилично, благодаря огнестрельному оружию
всегда имеется жаркое  из местного кабана "пекари" на второе и мясной супчик
из попугая на первое.
     Дня через три ребята привыкли ко мне и рассказали про свои злоключения.
     Команда,  оказывается,  дошла на яхте  до  нужной  "переходной"  точки,
преодолела полосу марева и высадилась на мало уютном  берегу. Вскоре удалось
сыскать тайники с бронетехникой - все три  танка, два бронетранспортера, три
БМП, а  также запасы солярки. Так что и случившаяся вскоре вылазка охотников
за   головами  не  принесла  никаких  хлопот.  Разве  что  голопопые  ребята
обделались, когда из  кустов, которые  они только что обстреливали  луками и
пращами, вдруг  выкатился  танк и  дал очередь  поверх глупых  голов.  Когда
стемнело, механики-водители  взялись за рычаги  машин и колонна бронетехники
двинулась в сторону горных долин Сьерры-Невады вдоль притока реки Укаяли.
     По  мере продвижения  (а переходы  совершались преимущественно  ночью),
команда  встречалась  вначале  с   полудикими   воющими   оравами,  потом  с
организованными  отрядами   индейских   воинов,   и,  в  конце   концов,   с
орлиннокрылыми  бойцами, которые имели  не такое уж  хилое вооружение. В том
числе и пистолеты-пулеметы, и одноразовые гранатометы по типу небезызвестных
фауст-патронов  и  даже  ремесленно сработанные  танки,  апоминающие "тигры"
времен  второй  мировой. Эти машины,  впрочем, были украшены  барельефами  с
изображением   инкского  бога  войны  Париакаки,  всяких  жутких   кошко-  и
змееголовых демонов.
     Впрочем,  команда  не  робела,  жгла  эти  демонические  танки  и  даже
захватывала  пленных.  Один  из захваченных  воинов  орла, глотнув  водки  с
хреном,  дал  показания,  что его папаша  прибыл из далекого мира на далекой
звезде,  который  назывался "Третий  Рейх"  и  что  предводителем-фюрером  и
Верховным Инкой раньше был благой Манко Капак, Сын  Солнца,  чье  сакральное
имя Рейхсляйтер Мартин  Борман.  Теперь  он уже божество  и переселился  для
вечной жизни в нижний  мир. А в  этом, среднем,  мире нынче  правит преемник
Манко Капака, которого зовут Уайна Капак. У него тоже есть сакральное имя --
     Штурмбанфюрер Фон Рауш. Пленный  еще рассказал, что  технические знания
простолюдинам "пурекам" пока  не доверяются, но  в стране  имеется несколько
приличных  мастерских, рудников и  заводиков.  Однако не  за горами времена,
когда  вся страна  инков  Тауантинсуйю будет преобразована  силой послушания
народа и крепкой  волей  Верховного  Инки. Тогда к единству добавится мощь и
инки отправятся в  те далекие края, откуда прибыл когда-то Кон-Тики, а затем
инка-фюрер Мартин Борман -- к звезде по имени "Третий  Рейх", чтобы очистить
ее от скверны.
     Нашей  команде удалось разгромить  в чистом  поле неподалеку от столицы
Куско войско противника, в котором отборные отряды врага, уаранку и "орлов",
оснащенные танками и  фауст-патронами,  были  поддержаны толпами ополченцев,
швыряющих  бутылки с "коктейлем Молотова".  Однако уже тогда  было замечено,
что  пули не  всегда  производят  должное  воздействие,  "залипают",  словно
опасаются амулетов и заклинаний, декламируемых жрецами.
     То ли черт, то ли Супайпа дернул команду решиться на вторжение в город.
На  узких улочках  бронемашины  оказались под перекрестным обстрелом  и были
подожжены. Пять человек отдали концы  и  их души полетели обратно, в  родной
мир. Нина Леви-Чивитта, ее шофер-телохранитель, также Гарик Арутюнян и Кукин
угодили в плен, а оставшиеся спустились в дренажные каналы, выбрались вместе
со всяким мусором за пределы города и подались в горы.
     Теперь же им приходится  пробавляться  то  охотой, то чистым разбоем, и
ждать нападения спецназа Верховного Инки.
     Вот такая воистину херовая история.
     Хорошо, что у ребят имелся запас кофейного порошка и зеленого горошка в
банках. Правда, и мне  пришлось  распрощаться с  исключительными  правами на
засахаренные  фрукты,  мед и  хмельную чичу, которыми снабдил  в путь-дорогу
заботливый Верховный Инка.
     Однако,  в моем неприкосновенном для других  запасе осталось  несколько
мешочков с кокой-кукой, о чем я предпочитал не сообщать, чтобы не возбуждать
зависть. Ведь благодаря этим листочкам меня частенько навещала расслабляющая
дама-ягуар.
     Кока  за щекой была плюсом, а минусом являлось то,  что  мне  никак  не
удавалось подначить своих  недоверчивых сотоварищей  на крупную  вылазку, на
разведку боем, пока у нас оставались хоть какие-то боеприпасы. Однако,  надо
было  признать,  что команда  худо-бедно  приспособилась  для  дикого житья.
Знала, как подстеречь  задумавшегося оленя, как вычислить квартиру медведя и
чем можно полакомится в мире насекомых и червей.
     Вожаками считались Коковцов, Кузьмин  и перуанец Альварес. Витя Кузьмин
казался  самым  резким из  них  и его удалось  бы  сгоношить  на  что-нибудь
отчаянное. Грегорио Альварес  же выглядел весьма  умеренным  синьором. Ну, а
Коковцов вообще был приспособлен только для лежания на печи.
     Мы  бродили по склонам,  которые вели прямо  в  протяженную долину, уже
известную  мне  Урубамбу,  где  было  полно  жилья  и  жратвы,  но  эти лохи
предпочитали ночевать на деревьях.  В этом духе и продолжалось бы, кабы меня
не  разбил  радикулит,  в  просторечии,   люмбаго.  В  то  утро  мы   удачно
поохотились,  подстрелили  двух олешек, одного лично  кокнул  я,  просидев в
засаде  около горной речушки часа с  три. Нахолодил поясницу. А еще половину
моей  добычи  дали  тащить  мне   самому,  как  менее  навьюченному.  Однако
полуразвитая  мускулатура  не  выдержала нагрузки и передала  ее на  костяк.
Позвонки сплющились  и сдавили  межпозвоночные диски,  заодно и простуженные
нервные  окончания,  те  стали   трезвонить  в  болевые  центры.   Все  было
справедливо, однако я стал выламываться из колонны и отставать. Если точнее,
я пытался кое-как ковылять с помощью посоха. Но в какой-то момент понял, что
безнадежно затерялся. Товарищи  не  заметили этого или вернее, предпочли  не
замечать. Оставалось  только  сесть  на  мшистый  камень  и  сунуть  за щеку
несколько листиков коки.
     И  тут  снова подступило  то, что  не наблюдалось последние  две недели
горных  скитаний.  Две  недели я был  просто отпрыском цивилизации, случайно
оказавшимся в диком лесу.  Две недели я шастал,  где  попало и стрелял какую
угодно дичь,  не думая  о демонах-хранителях и  тотемных  духах. Сейчас же я
смог легко вспомнить, что мне сделана неслабая прививка древней шизофрении.
     Вначале ненадолго возникла женщина-ягуар, но выглядела она недовольной.
Затем вместо нее появился тот самый олень,  которого  я недавно  кокнул,  не
спрося разрешения у Духа Оленей, у лесных  и горных демонов.  Олень выглядел
ни живым не мертвым, глаза  его были неподвижны, однако тело слегка дрожало,
а  потом  изо  рта  стала  выползать  змея. Должно  быть,  недовольная  душа
животного  потянулась  ко мне, собираясь наказать. Ну,  что тут попишешь, не
глотать же седуксен.  Я, ощущая жуть от нарушения всех и всяческих запретов,
стал раскисать. Однако тут заработал мой позвоночник, как ось... вокруг него
закружились вихри, которые  крупным планом  представали  в виде  серебристых
нитей   эктоплазмы.   Они   сплетались,   стягивались,   обвивались   вокруг
позвоночника, а в  итоге я  заметил возле своей лица голову  очередной змеи.
Моей личной  змеи! Она могла выползти только из меня. Я даже ощущал, как она
движется вдоль моего спинного хребта.
     Немного  затошнило.  А еще  больше  я растерялся,  потому  что не знал,
радоваться  ли  с  криками  "ура", или  горевать,  не  мог  сообразить,  что
предпримет  так называемая  "моя" змея, не говоря  уж  о  том  гаде, который
выползал  из  невинно  убиенного животного.  Мой  аспид поступил  правильно,
кинулся  на  змею  оленя и мигом  заглотил ее.  Я  видел  как перекатываются
челюсти  змеи-победительницы,  как работают  ее  глотка и  пищевод,  как  от
побежденного гада  остается только шевелящийся хвостик. Вот так зараза  -- я
выплюнул коку из-за щеки. Змеи тут же исчезли. Но послышались другие шорохи.
     Из-за деревьев показались  воины -- с шлемами в виде клювов  и  черными
перьями кондоров на  щитах. Не  какие-нибудь голопопые дикари,  а  настоящие
бойцы. Я даже видел огромные крылья, развевающиеся за их спинами -- хотя это
было явным глюком. Копья целились в меня, у них были широкие лезвия (похожие
на лист шалфея), которыми приятно колоть и даже рубить мясо. Однако рядом со
мной  лежал  автомат  с  пятью патронами  в  рожке. Поэтому я решил все-таки
рискнуть, тем более, что бредово увидел на себе пятнистый мех зверя ягуара.
     Рывок к спусковому крючку... но метко брошенный вражеский топорик выбил
из моего ладони рукоятку оружия,  заодно сделав внушительную насечку на моей
коже. А до ножа с зубчиками  я уже не успел  дотянуться, потому что на  меня
навалилась вражеская  кодла. Какое  уж после этого  сопротивление,  особенно
если учесть радикулит.
     Они  не прикончили меня сразу. Это было бы слишком  просто.  Мою  тушку
привязали к палке и понесли в долину.
     Утром следующего дня я оказался  в селении, с  которого не столь  давно
началась моя инкская биография. Там у меня отобрали все ценные вещи, включая
ушное золотое  кольцо, и кинули  в  яму, возле которой неотступно находилось
четверо стражников. Время  от время  вниз  падали и лепешки  для  пропитания
хиреющего тела. Ночью я заледеневал, а днем распаривался  до  состояния желе
под лучами солнца.
     Я  понимал, чем  дело  пахнет, поэтому пытался  выкарабкаться  из  ямы,
цепляясь за  корешки и  камушки.  Попытки оказывались безуспешными --  и это
минус, зато благодаря им у меня прошел радикулит -- что было плюсом.
     Кроме  того,  возле  ямы  то  и  дело  вертелся  упитанный жрец, хорошо
запомнившийся  мне  мужик в  длинном плаще, в  шапке-тиаре, украшенной двумя
позолоченными  змеями,  с жезлом,  увенчанным  набалдашником в  виде  головы
ягуара. Щеголял  он в  своем ухе и конфискованным у меня кольцом.  Служителя
культа звали Золотой Катыш.  Тут,  кстати, все  торопились добавить к своему
прозвищу  какое-нибудь "золото"  --  и не  потому,  что  сознавали  рыночную
стоимость  этого металла,  а  скорее  уж  учитывая  его  почетные магические
свойства.
     Золотой  Катыш готовился  к празднику.  Судя по  несчастным  голосам, в
соседних  ямах откармливались другие кандидаты на тот  свет, и главным делом
жреца  было  следить  за их  внутренним и  внешним благополучием.  Чем он  и
занимался -- усердно как замполит.
     --  Ягуар-Скиталец, подходит  время  большого  торжества, а вид  у тебя
несносно скучный. Найди в своем  сердце радость. - Упрашивал незлобного вида
человек. Хотелось даже как-то помочь ему.
     --  Слушай, Золотой  Катыш,  а  по  какому  -  такому  поводу я  должен
веселиться?
     Жрец, недоумевая,  всплескивал руками и разводил упитанные ладоши. Ведь
для  него  все  было  предельно  ясно.  Он,  как  и  все местные  жрецы, был
параноидальным шизофреником.
     -- Все у нас честно и по справедливости, сам знаешь. - Увещевал Золотой
Катыш.
     Так  оно и  было  на самом деле, если  без дураков. Только честность  и
справедливость являлись своеобразными.
     -- Говорили же тебе, Скиталец, блюди четыре закона и будешь чист  перед
богами. -- напомнил клерикал. -- Такие простые правила. АМА СУА -- не воруй.
АМА ЛЬЮЛЬЯ -- не бездельничай. АМА  КЕЛЬЯ - не лги. Чти Великого  Инку, сына
Солнца, который убеждает божества и светила быть благосклонными к людям.
     -- Помню, помню. Так почему  же я должен быть доволен? Что я попаду под
серп и молот Супайпы?
     Золотой Катыш садился на корточки и начинал терпеливо объяснять:
     --  Змея Яку  Мама, воплощение предвечного Виракочи,  душа  всей жизни,
поднимается  из  преисподней  и  уходит в небо.  Она состоит  из  темного  и
светлого. Каждое  ее свойство --  это божество, которому нужно  поклоняться.
Иначе, конец порядку и начало  смуте. Супайпа ничем не хуже других. Просто в
его  обязанности входит устранение  всего старого и  бесполезного, чтобы  на
очистившемся месте могли появиться новые жизни.
     --  Надеюсь,  что  я бесполезный.  И  что  же, с этим шайтаном  никаких
трудностей? -- с надеждой спросил я.
     -- Ну как же без них. Когда Супайпа -- да защитит нас  благое Солнце --
перестает ведать меру и дает началу беспорядку, мы просим  его отступиться и
приносим  ему обильные жертвы.  Именно для того, чтобы  не дать чрезмерности
превратится  в зло... Но  ты не думай о Супайпе, ты нужен светлым богам. Они
ведь  не довольствуются,  как Владыка  Преисподней, естественной  жатвой. Им
подавай заклание молодого, цветущего и сильного, им подавай свежую кровь.
     --  Ага,  я  понял, чему радоваться. Тому,  что  самые светлые божества
нахлебаются моей кровушки, а простой народ накрутит из меня котлет.
     -- Тепло  нашей крови нужно светлым божествам, чтобы им хорошо жилось в
трех  мирах,  тогда  и милость нам  будет  оказана.  Ну, теперь  все  понял,
несмышленыш?
     --  Как же, разве не  поймешь  тут  у вас.  -- Что  мне  оставалось еще
ответить.
     -- Если понял, тогда не  обижайся,  когда  мы принесем  тебя  в  в день
осеннего равноденствия  отцу  нашему Солнцу, умоляя не наказывать  нас своей
недостаточностью или чрезмерностью.
     --   Они  меня  принесут  в   подарок,  чтобы  сиятельная  особа  могла
восстановить свои киснущие силы. Ну, а мне что-нибудь положено в этом мире?!
-- возопил я в сердцах.
     -- Пойми, на самом деле тебя нет, -- Золотый Катыш застрекотал быстрее,
потому что близилось  время обеда. -- Ты состоишь из частей, дарованных тебе
щедрыми  богами.  И  даже  твой  ум-разум,  который  возражает  мне,  сделан
Виракочей с таким расчетом, чтобы тебе казалось, что ты существуешь  сам  по
себе... Твоя разумная душа вернется к  предвечному Конирая Виракоче, владыке
мира. Змея Яку Мама,  воплощение Виракочи, унесет  ее на небо звезд,  пройдя
через двенадцать небес, желтое, белое, черное, небо Луны-Килья, и так далее.
Душа  твоей крови,  ее  огнь и  влага, уйдут  к тому, кто  дал  ее  тебе,  к
громовому Париакаке...
     -- У Париакаки -- губа не дура.
     -- Он,  владелец Копья  Света, Небесного Луча и Млечного  Пути, возьмет
душу  крови  к  себе  и  разделит со  своей  сестрой  Чаупиньямки,  Теплотой
Плодородия.  А  твоего  жизненного  двойника, телесную  душу,  звезда  Часка
отведет в преисподнюю, в Супайпа Уасин.
     -- Часка, Венера, припоминаю это слово, и эти буфера, и эту попку...
     --  Сладкая  Часка  проведет  твоего  жизненного  двойника  через  воды
Титикаки в дом Супайпы,  между  сдвигающихся гор, мимо  яростных и  огромных
змей и крокодилов, через пустыни, в которых непрестанно дуют ледяные  ветры,
несущие  обсидиановые лезвия, к  сердцу земли,  к престолу  Нижнего Владыки,
богу с головой кондора. И через год твой жизненный  двойник отдаст свою силу
прорастающим семенам новой жизни.
     --  Хорошо,  что  в  самом  последнем  походе  у  меня  будет  приятная
компания...
     И вот наступил праздничный день. Толпы народа из разных  селений долины
двинулись по дороге, ведущей к главному храму Урубамбы.
     Впереди чинно шествовали идеологические  работники, жрецы. Атун уильяк,
святой  отец  всей  долины в  белом плаще  и  плюмаже из страусиных  перьев,
важного мужчину поддерживали двое служек; среднее  звено, настоятели храмов,
среди  которых  был   и  Золотой   Катыш;  плюс  стая  дьяков-уакаримачиков,
заклинатели   дождя,    лекари,   колдунишки;   плюс   толпы    айяртапуков,
мелкотравчатые  ясновидцы,  прорицатели,  гадатели,  изготовители  амулетов,
ублаготворители      земельных     духов-чаркакамайоков      и      домашних
демонов-уискамайоков.
     За  ними  тащились  песнопевцы,  прилежно  исполнявшие гимны-уалья  под
мелодии  флейт,   сделанных   из   берцовых   человечьих   костей,  и   ритм
барабанов-уарачику, обтянутых людской кожей,  соответственно выкаблучивались
и танцоры со своими магическими плясками.
     Далее  в процессии участвовало начальство в виде  десятников, сотников,
темников --  уну камайоков,  все были  приодетые по форме  и  различались, в
первую  очередь, по перьям на  плюмажах.  Солидно вышагивали  уполномоченные
комиссары Верховного  Инки --  тикуй-рикуки с золотыми пластинами маскапайча
на лбах.
     Далее   семенили    пуреки    --   радостные   трудящиеся,    довольные
гарантированной  похлебкой и  набедренной  повязкой. Они тащили  на  головах
корзины  с початками  маиса, клубнями картофеля  и прочими  плодами стеблей,
веток и корней, а также кувшины с пивом и чичей.
     В  общем, шла праздничная демонстрация  по типу недавних наших, тут вам
партийные,  хозяйственные,  государственные руководители,  тут вам  наглядно
представлены  всевышние  законы  природы  и общества. Тут и мы, приносимые в
жертву. Я двигался в окружении бравых  воинов вместе со своими товарищами по
торжественному закланию.
     Многие  из  них относились к разряду "сладкие кости",  миски-тульу,  то
есть лентяев. Одни попали в лентяи, потому что дрыхли по утрам, вместо того,
чтобы торопиться  в  поле.  Другие  стали  "сладкими  костями",  потому  что
экономили силы, придумывая всякие ухищрения на замену  сохе и мотыге -- типа
плуга, запряженного верблюдицей-ламой. Не помогло лентяям  наказание  в виде
битья камнем и лечение в виде  тонкого  вскрытия черепа, оттого решено  было
вычеркнуть их из списка живущих.
     Были в нашем числе и нарушители запретов, ходившие по женской тропе,  и
те, кто  встречался с девушками без разрешения начальства  --  лучше  бы эти
распутники любили лам. Были и те, кто забыл принести благодарственную жертву
какому-нибудь чаркакамайоку,  и те, что  пытались унести с  государственного
поля (владений Солнца) в личный котел пару початков кукурузы.
     Кстати,  во время праздничных гуляний я заметил, что стал  воспринимать
произношение кечуанских слов. Значит, благодаря  демону-попугаю,  я все-таки
выучился  инкской фене,  стал  двуязычным.  Жаль, что поздновато, когда меня
вот-вот должны разобрать по частям многочисленные божества и духи.
     Основная церемония должна была проходить  не внутри пирамиды-зиккурата,
а  на ее верхушке,  в четырехугольном  открытом  храме.  К нему тащиться  по
ступеням пришлось минут с двадцать.
     На пьедестале  торжественно стоял трехликий истукан  Инти, с двухглавой
змеей  на макушке,  по  углам расположились демоны,  хранители сторон света.
Пониже главного  изваяния находился алтарь, на  этот  раз  из  яшмы,  в виде
распластанного ягуара.
     Золотой Катыш  был  тут как  тут,  медитировал на  образе  Отца-Солнце,
хлебнув  айя-уакаки.  Впрочем,  впередсмотрящим являлся атун  уильяк, каждое
слово  которого  подхватывал  хор.  И  меня  не  обидели,  в   числе  других
"закладываемых" обнесли чашей с напитком из дурман-травы,  знаменитой Datura
inoxia.
     И  странное  дело.  Как  отхлебнул  я   отвара  из   чаши  (похожей  на
обезглавленный труп), так вскоре и заработала моя голова на местный манер. Я
увидел  Инти-Солнце  живым  существом.  Нет,  не  сам истукан.  Тот, кого  я
углядел, имел огромные умопомрачительные размеры.  Ноги были горами, тело --
маревом и дымкой над вершинами, а голова -- самим солнечным диском.
     В руках жреца-палача, чья физиономия была скрыта  позолоченной кошачьей
маской, сверкнул  широкий нож-секач, этим  инструментом была вскрыта грудная
клетка  первой  жертвы. Специалист помог  себе  руками, раздвигая  кости еще
живого  человека.  Вот  жрец  ухватил сердце и  дернул его, лопнувшие сосуды
брызнули  красным.  Дымящийся орган был направлен на  исследование гадателю,
жертва  же  осела возле  алтаря  --  и после  непродолжительного  трепыхания
застыла.  А  кровь-то текла не вниз по ступеням, а вверх, к истукану!  Кровь
превращалась в пучок золотистых нитей, в змейку, которая  обвивала идола  и,
оторвавшись  от него, взмывала к  небу. Рубиновые глаза изваяния  залучились
теплым ласковым светом.
     Я видел тех,  кто  подходил полизать и  похлебать  к  красному ручейку.
Собакоголовые демоны, духи с клыками ягуара, стайка мелких духов, похожих на
птиц, вот подвалил кто-то  большой, совсем без головы, пойло уходило  в дыру
на его груди. Следом приблизилась особа с женским телом, но змеиной головой,
та шипела, но не забывала елозить раздвоенным языком в кровавой гуще.
     Меж тем работа спорилась, каждый был при деле. Жрец-палач уже обработал
три жертвы, обследованные гадателем сердца смирно лежали  в  корзине, свитой
из золотой проволоки, тела крючьями оттаскивались в сторонку, где начиналась
их разделка.
     Я оценил очередь  к  жертвеннику.  Еще троих обработают, а затем  я.  В
запасе  десять  минут, не больше. Мне будет очень говняно, но все-таки успею
понаблюдать  как  в руках  опытных  людей  я  превращаюсь  в  мясопродукты и
энергопродукты,  и  даже  ознакомлюсь face-to-face со своим сердцем.  Я буду
идеальной  стандартной  жертвой,  свидетельством  хорошо  отлаженной  работы
жертвоприносительной  машины.  А  после  негеройской  кончины  придется  еще
полюбоваться,  как меня потрошат подземные и небесные  чудища. Или же ничего
этого не  будет и  сразу атеистический черный ящик поглотит меня? Что лучше,
чтобы я лично предпочел?
     Впрочем, могу добавить в "плюс", что сгину я не где-нибудь в  питерской
подворотне  из-за  выстрела в  упор,  ни  в чистом,  то  есть  грязном поле,
разорванным кавказской миной, не на больничной койке с градусником в попе. Я
погибну в  таинственной  неизведанной  реальности.  Почти  как космонавт. Но
почему-то это меня не радует сейчас.
     Я,  может  быть,  хотел  бы  откинуть  коньки  именно  в   той  обычной
реальности,  но,  чтобы  после  меня  всплакнули  жена-вдова и  дети-сироты.
Впрочем, даже в той обычной реальности я был бы  лишен  такого удовольствия.
Бывшая  жена употребляет мое  имя только в  сочетании с названиями некоторых
некрасивых животных, а родное дите кличет папой совершенно другого человека,
который ну ни капельки не похож на меня. Он больше на кабана смахивает.
     От дурман-напитка, или же от переживаний, что выплескивали  в мою кровь
морфины-эндорфины, пейзаж  перед глазами немного  заволокся туманом  и  стал
отдаляться от меня. Отдалялся  я не только от пейзажа, но и от свого тела, и
от своих переживаний. Еще немного и я бы взмыл, полетел, а затем бы рухнул в
черный колодец  без дна и стен.  Как  никак,  моя очередь к алтарю подходила
через одного.
     И может в самый последний всплеск интереса к миру, я заметил кое-что на
фоне сияющего лика киллера-Солнца. Темное пятнышко. И  урчание мотора уловил
ухом. Неужели аэроплан?
     Отрешенность и отстранность  сразу как  вентилятором сдуло.  Хоть  руки
были связаны, но жрецу-палачу, потянувшемуся за мной, я хорошо впаял. Ногой,
облаченной в кроссовку, прямо в промежность. Затем в челюсть. Меня бы быстро
угомонили, если бы не таинственный  фактор.  Навстречу летел не  аэроплан, а
дельтоплан, но это  уже что-то. В цепь воинов кондора,  окружавших пирамиду,
слетела  сверху  автоматная  очередь,  затем  посыпались гранаты. Не слишком
аккуратно посыпались, не только на воинов и руководителей,  но и  на простых
пуреков. Однако, я не мог отказать себе в радости.  На радостях я поддал еще
какому-то воину,  который собирался  приголубить меня обухом топора.  Где-то
неподалеку свалилась граната и унесла с лестницы  пять черноперых бойцов. Я,
воспользовавшись шухером, перерезал веревки на  руках об обсидиановое лезвие
топора. Но тут выяснилось, что понаделав шума, дельтоплан усвистал прочь.
     Может, оттого, что инкские воины дружно направили свои луки в небо?
     Неужели это все?
     Да нет, не все и даже не конец. С крыш ближайших домов ударили очереди.
Я  сразу  узнал гавканье  "АК-74"  и  "РПК".  Толпа  с  поросячьими  визгами
бросилась врассыпную.  Молодцы  мои ребята, хорошо  подобрались. Но  надо их
как-то поддержать. Я, подхватив жертвенный нож,  бросился  резать веревки на
других связанных-увязанных.
     --  Давайте,  братва,  увеличим  свои  степени  свободы.   --  кинул  я
зажигательный клич.
     Однако, граждане, спасенные  от заклания, не  торопились увеличить свои
степени свободы. Они таращились на меня, явно не врубаясь -- почто нарушаю я
установленный порядок вещей.
     -- Вы теперь вольные птицы, господа.  Вас никто не растерзает, весь ваш
организм до последнего элемента  и  винтика принадлежит вам  лично и  никому
больше.
     Однако, покамест  пропаганда  не давала желаемого результата. В  то  же
время я наблюдал  за  нашими десантниками-диверсантниками, они  приближались
перебежками, от  стены к стене. Но  и среди  инкских воинов  вдруг появилось
несколько человек, оснащенных  пистолетами-пулеметами.  Впрочем,  со стороны
нашей команды заработал миномет.
     Я, пользуясь моментом, хотел  выколупнуть  колдовские  рубиновые  глаза
истукана, чтобы компенсировать утрату  ценных вещей, но он  стал  утопать  в
каменном полу, а потом и  вовсе поплыл вниз, словно  кабина лифта. Похоже, в
пирамиду была встроена механика, пусть и примитивная, но работающая.
     Одновременно,  я  с  неудовольствием видел  как  демонические  крылышки
подхватывают стрелы инкских воинов и, набирая ускорение,  несут их в сторону
моей родной команды.  Я  хотел было  сигануть  вниз по  ступеням  пирамидной
лестницы,  но  тут  сообразил,  что  не  зря опустился  истукан.  Сейчас  из
открывшейся дыры  полезут инкские элитные бойцы  и тогда у них под обстрелом
окажутся все окрестности. Я подбежал к краю шахты и сразу заметил подъемник,
движущийся  уже к  вершине.  На нем  толпился вооруженный люд. Для начала  я
подхватил бесполезное тело жреца и отправил в шахту, снизу ответили пальбой.
Что еще можно  бросить,  не  считая  самого  себя? Вовремя попался на  глаза
светильник с раскаленными угольями. Горячая оказалась штука, едва донес, но,
слетев в шахту,  она вызвала там очень  бурную  реакцию. А  потом я встал на
краю площадки  и стал семафорить своим, показывая,  куда надо положить мину.
Со  второй попытки  мои друзья-товарищи попали  в  дыру.  Меня  же  швырнуло
взрывной волной по ступеням вниз.
     Внизу меня, изрядно ушибленного, встретили инкские воины с копьями. Они
подступали  ко  мне вместе  с десятником, который, шипя,  указывал  на  меня
гневным перстом.
     -- Святотатец, он нарушил волю богов, он нарушил мудрый порядок вещей.
     --  Ну и что? Как  видите,  ничего особенного не случилось. Пора  духов
поставить на диету, пусть  вкушают  только  духовную пищу  -- книги, газеты,
картины. А мы принадлежим  сами  себе.  Если  вам  угодно,  то  поклоняйтесь
Господу, тому, который требует только одного -- хорошего поведения.
     Я заметил, что  по  примеру  святых отцов  миссионеров  начал проповедь
монотеизма.  Некоторые   индюшки  призадумались,  другие   решили  на   деле
опровергнуть тезис, что со мной "ничего особенного не случилось". Их копья с
"шалфейными"  наконечниками,  нацелились  на  меня, одно острие  хотело  уже
кольнуть, но я,  увернувшись, уцепился  за древко. Осталось  крутануть  им и
срезать противника с ног.  В качестве десерта  на меня  замахнулся товарищ с
палицей, я  сумел поймать его  за запястье и  попытался дать коленкой в пах.
Однако мы рухнули и стали кататься и бороться на земле.
     Тут подключился чей-то автомат и  заклевал всех окруживших  меня воинов
кондора,  и  задумавшихся, и  тупых.  А  потом чья-то  мощная  рука  сразила
индейца, с которым  я  отчаянно боролся,  -- ударом по  затылку. Та же  рука
подняла  меня   за   шкирку.   Это  был  безусловно  улыбающийся   Кукин   с
"калашниковым".
     -- Эх, черт, Колька, хоть и  Каменный Глаз, хоть и отключенный, но толк
от тебя все же есть.-- Стал нахваливать я, едва отдышался.
     -- Да он нас, собственно, и втравил  в эту историю. -- Ко мне  подходил
оснащенный ручным пулеметом Кузьмин. -- Коковцов как всегда  не доверял, был
против,  не  хотел  подставляться.  Но  потом  Кукин  молча  нарисовал  план
местности и пути безопасного подхода к главному храму долины. А еще приписал
на бумажке, что наш отряд расположился в уязвимом месте, и здесь нас орлиная
гвардия  скоро накроет. И вправду,  только мы снялись со стойбища,  как туда
гранаты  посыпались  и  пули...  Короче,  уломался  Коковцов,  а  с  помощью
Альвареса сотворили мы этот самый дельтоплан -- перуанец-то как никак бывший
планерист-любитель.
     С двух сторон от процессионной дороги  на обочине лежали простые пуреки
и руководители.  В  основном  не  мертвые, а живые,  хотя  некоторые из  них
действительно были трупами. Часть народа уже удрала на приличное расстояние,
виднелись только мелькающие коричневые пятки.
     Наши "казаки-разбойники" расхаживали по дороге, кто с пулеметом, кто  с
автоматом.  С  удивлением  я  заметил  среди  них  десятка  два  практически
голозадых дикарей.
     -- А это еще кто?
     -- Союзники.  Мы дали им пару раз стрельнуть из "громобоя" и они  стали
наши. -- отозвался Коковцов. -- Ну, что пора отходить?
     -- Куда отходить, зачем?
     Я прошелся вдоль дороги и нашел "епископа" долины - атун уильяка.
     -- Будешь работать  с нами? Тогда останешься атун уильяком, что само по
себе и неплохо.
     Человек потерял свой плюмаж, но сохранил плащ из голубиных перьев.
     --  Как это работать?  Эти ходячие трупы  говорят о какой-то работе! Да
скоро  огненный дождь  упадет на  ваши  безумные  головы и  превратит  их  в
обугленные  головешки. Вас  на пути  в Супайпа Уасин будут  терзать ядовитые
скорпионы-великаны  и размачивать едкой  слюной  огромные пауки.  Вы  будете
корячится в когтях подземного ягуара...
     В итоге, атун  уильяк, прервав  пропаганду  насилия, ухватился  за  мое
горло со стандартными обвинениями в святотатстве. Тут  пропела  спасительная
стрела, пущенная одним из союзников, и "епископ", испортив оперение,  рухнул
на дорогу ничком.
     Отдышавшись и расправив горло, я огляделся по  сторонам. Ага, вот залег
и Золотой Катыш. Я подошел и протянул ему руку. Он вначале делал вид, что мы
незнакомы, но я все равно потащил его вверх по ступеням пирамиды.
     На высоте метров двадцать мы присели.
     -- Катыш, видишь людей долины, распластавшихся  внизу?  Ты можешь стать
их атун уильяком.  Тебе даже не придется держать ответ за  то золотое кольцо
стоимостью в двести баксов, которое ты у меня спер.
     -- Что от меня требуется, господин?
     -- От тебя ничего. Ты просто должен слушаться нас.
     После небольшой паузы, наполненной наморщиванием лба, жрец отозвался.
     -- Я согласен, если кто-то из вас назовется Сыном Солнца.
     Этот малый был вполне понятливым и действовал адекватно ситуации.
     -- Допустим, Золотой  Катыш, кто-то  из нас  назовется Сыном  Солнца. С
чего ты взял, что он будет истинно Сыном Солнца?
     Опытный идеолог, конечно же, не растерялся.
     --  Если  Господин-Солнце  не  испелил  вас своими жгучими руками и  не
спустил  на  вас  своего  огненного   ягуара,  когда   вы   дерзко  прервали
жертвоприношение, значит, он потворствует или даже помогает вам.
     -- Ты можешь проводить какие  угодно ритуалы, достопочтенный, однако мы
потребуем от тебя прекратить заклание людей.
     --  Это   бессмысленно!   --  закричал  жрец,   досадуя   уже  на   мою
непонятливость. -- Ведь тогда прекратится кругооборот жизни в  природе. Если
к богам не будет возвращаться то, что они дали нам, мир замрет, окоченеет, и
никто  никогда  не сможет оживить  его. На  нас опуститься Солнце Ночи и  мы
станем бледными призраками.
     --  Хорошо   описано,  Катыш.  Но  попробуй   обойтись  кровью   лам  и
каких-нибудь кроликов.
     Я, прекратив приватный разговор, обратился к распростертым внизу инкам.
     -  Меня  должны были принести  в  жертву  Господину-Солнце,  но он  был
против. Как видите,  я жив, здоров и улыбаюсь. Похоже, что  я его внебрачный
сын. Но не это главное. Отныне боги  занимаются своими  делами, а вы своими.
Вы им больше не нужны, вы им пофиг, все  что есть  у вас,  члены,  косточки,
жизненные соки, мысли,  знания, теперь только ваши. Есть Единый, который все
сотворил. Вы на свой лад  представляете его и  зовете Конирая  Виракоча. Так
вот, он дает добро, чтобы вам пользоваться всеми благами и  удобствами этого
мира, не боясь неудовлетворенных  духов. Он своим небесным декретом запретил
поить богов  вашей кровью. Это называется  Сухой Закон. Из-за  Сухого Закона
вовсе  не  остановится  Солнце,  скорее уж  наоборот,  и каждую  ночь  будут
исправно   карабкаться  на  свои   небеса  и   Мать-Луна,  и  Дева-Венера  и
сестры-звезды. А тот, небезызвестный начальник,  который называл  себя Сыном
Солнца,  который  запрещал  или разрешал  вам  дышать,  уходить,  приходить,
какать,  чихать, сношаться,  который заставлял вас наполнять хранилища вдоль
дорог, строить  какие-то дурацкие дамбы,  кормить его баб в Доме Избранниц и
всю эту стаю тикуй-рикуков, он больше не имеет власти  над вами. Теперь воля
наступает.  Каждый может сидеть сиднем  на  одном  месте или  же отчалить на
заработки,  может выращивать хоть маис,  хоть  орехи,  или же, вместо этого,
тачать сандалии, может ссыпать свой  урожай в общие хранилища или же продать
на базаре, может жениться на ком угодно под любым забором...
     Я  спустился  на  несколько  ступенек вниз и снова обратился к  народу,
который как обычно безмолствовал, не врубившись в новые идеи:
     -- Вопросы есть? У кого есть вопрос, может встать и задать.
     Спустя минуту тягостного  ожидания, поднялся какой-то селянин скромного
вида.
     -- Вы, новый повелитель, за ленивых, за "сладкие кости" воюете?
     -- Опять слышу стереотип, пардон, устойчивое суждение. Нельзя всю жизнь
ходить по одной колее,  которая ведет  вас в разделочный цех. Пора, товарищи
индейцы, искать свежие пути. Нельзя лишь тупо и однообразно трудиться, это и
дятел умеет, весь день-деньской носом  долбит;  надо  думать  и  соображать.
Каждый должен самостоятельно найти свое дело, то самое, с  которым он  лучше
справится и на котором больше заработает, пусть это будет совершенно новое и
необычное дело. Каждый обязан знать свою меру, сколько ему работать, сколько
отдыхать и сколько сидеть на горшке, сколько оставить себе и сколько продать
на  сторону.  Надо,  господа,  смотреть  не  только  под ноги, но  еще и  по
сторонам, и даже вверх.
     Я  оглянулся и увидел склоненные головы индейчиков и недоумевающие лица
соратников. Кажется, переборщил со своей агитацией.
     -- Ты не слишком на политику налегай, тем более, они и не поймут, чурки
ведь, -- притормозил меня Кузьмин.
     -- Короче, кто сейчас  запишется в наше войско, тот освободится от всех
повинностей. Желающих прошу встать.
     --  Ну, наконец-то  дело  сказал,  --  выдохнул  кто-то из наших внизу,
кажется, Коковцов. -- Ребята, вы извините, что он такой трепач несносный.
     Поднялось   до   полусотни   желающих  вступить   в   войско.  Это   из
десятитысячной-то толпы.
     В другом селении мы набрали еще сотню "отчаянных".
     В  следующем селении  мы вывели  из строя  каждого третьего и никто  не
отказался.
     Тем более, и Золотой Катыш везде напускал тумана,  что, дескать, я имею
прямое отношение к Солнцу, если уж не сын, так внучатый племянник.
     В  других населенных пунктах выводили каждого второго и даже первого. И
опять  никто  не возражал и не  сопротивлялся. К концу  недели  у  нас  было
минимум пятитысячное войско. К сожалению, я быстро убедился, что большинству
моих воинов  лучше бы в стаде баранами работать -- впрочем,  в  стране инков
даже бараны не водились.
     А к концу недели стало меркнуть солнце, подернувши пеленой свой светлый
лик. Казалось  тот самый  умопомрачительный великан, которого  я наблюдал  с
верхушки  пирамиды, наклонился к нам своим недовольной физиономией. Грозовые
облака около соседних вершин изобразили собой морду зловредного беса, однако
дождь так  и  не пролился. Вдобавок, стало трясти  почву, как будто  кто-то,
ворочаясь, просыпался в сердце гор.
     Впрочем,  я нередко говорил соратникам, чихаю-де  на все, что угрозливо
нарисует  нам природа. За такую  открыто проявленную  храбрость  на  военном
совете   меня   избрали  главой  стремительно   растущего   войска.   "Пусть
покомандует, --  согласился Коковцов, --  посмотрим, надолго ли его хватит."
Кстати, Кузьмин стал  начальником штаба, а Коковцов  -- замом по тылу. Кроме
того, было принято решение  спешно покинуть долину и потихоньку спускаться с
гор.
     Так начался героический  переход  Суворова через Альпы, вернее Хвостова
через  Анды.  Кстати,  особой  поклажи  мы  на себе  не  тащили,  надеясь на
общественные  хранилища,  носильщиков  у  нас  было  завались,  также как  и
проводников. И  лам, верблюдов местных,  хватало -- поскольку мы забирали их
везде, где ни  попадя, не стесняясь. Ведь  все стада были имуществом Солнца,
то есть общегосударственными.
     Узкими  скалистыми тропами мы преодолели  перевал Уилькабамба, несмотря
на пару  каменных  и несколько селевых лавин.  И,  наконец,  оставили позади
насупившийся  лик  Господина-Солнце.  В  центральных  областях  страны инков
солнышко светило с прежней силой.
     Тут  мы и занялись  мы крепостью Мойок-Марка, которая  запирала путь  к
инкской столице. Решено было показать врагу, что такое лихой ночной рейд.
     Обстреляли  мы крепостные  стены из  пулеметов, а то,  что за  ними, из
миномета. Наши лучники тоже хорошо поработали, утыкав стрелами и превратив в
ежиков немало  вражеских  солдат.  Правда,  воспользоваться  лестницами  для
штурма крепости не  получилось -- из-за  глубоких пристенных  рвов. Зато  мы
вскарабкались  на  верхотуры  с помощью  веревок,  оснащенных  "кошками"  на
концах. Потом перекрошили  гарнизон  у  стен и  обезвредили башни,  нашвыряв
через бойницы  "лимонки". В крепости, кстати, имелось пару пулеметных гнезд,
но  пулеметчиков  кокнули  наши  снайпера и  гранатометчики.  Боеприпасы  мы
сэкономили, когда остатки гарнизона также просто, как и оловянные солдатики,
перешли на  нашу  сторону.  В общем-то, мы только в раж вошли,  а  уже все и
кончилось.
     Набеги на окрестные селения быстро увеличили наши ряды до семи тысяч --
за счет оперативно сдававшихся в плен ополченцев. Впрочем, все остальное они
делали чрезвычайно замедленно, как  будто  были погружены в густую кашу. Мне
это не слишком нравилось. Чересчур уж легко поддавалось государство инков, я
в два приема получил большое, но малобоеспособное и дурное войско. Например,
в  штурме крепости и последующих  набегах принимало участие  не  более  пары
сотен моих солдат.  Из  них  тринадцать тех, кто  пришел  вместе  со мной из
цивилизованного  мира-метрополии,  плюс  союзники  из  самых  диких  племен,
которые ненавидели инков за то,  что те мешали людоедствовать-сыроедствовать
и  спариваться в  любое время  суток, а также  заставляли  пахать  и  сеять.
Остальные  мои  тысячи  годились  только  на  то, чтобы тащить что-нибудь на
горбу, выносить горшки и подметать улицу.
     Однако хотелось  отдохнуть, чем я и занимался в покоях на верхнем этаже
цитадели,   которая  раньше   принадлежала  коменданту   крепости.  До  меня
доносились вопли глашатая Верховного Инки, который, стоя  на соседнем холме,
проклинал  наше  воинство.  Минут  через десять до него  доберется  патруль,
прирежет или прогонит, ну, а до этого придется терпеть откровенное хамство.
     "И нарушили  бунтовщики волю богов, осквернили храмы, предали поруганию
святыни, разорвали хоровод жизни. Господин-Солнце закрыл свое лицо пеленой и
очнулся  от   снов  Хозяин  Гор,  сын  Супайпы.   Но   пока   страшная  кара
предотвращается   милостью  Верховного   Инки,   Сына   Солнца.   Покайтесь,
бунтовщики, пока не поздно, и примите справедливое  наказание с очистившейся
душой..."
     Из-за этих воплей плохо сочинялись лозунги насчет  привлечения  на нашу
сторону честных тружеников, а не только лентяев и разных "отмороженных".
     Мешали   и   "казаки-разбойники",   топавшие  внизу  на   площадке  для
тренировок.
     Экс-десантники  и экс-морпехи гоняли индейцев,  пытаясь  сделать из них
хороших строевиков. Всем тренируемым дали в левую руку  по початку кукурузы,
чтобы  те не  путались,  с какой ноги  надо  начинать марш.  Эта же кукуруза
выполняла роль  учебной  гранаты и учебной  палицы.  От  маршевых песен типа
"через две зимы, через две весны" уже болела голова.
     В   последнем  селении,  которое  мы   взяли,  пришлось  столкнуться  с
нешуточным сопротивлением. Из ополченцев девяносто процентов сразу сдались в
плен и затем  только  путались  под  ногами.  Но десять процентов  вместе  с
небольшим  отрядом инкской  гвардии -- воинами орла -- дрались  как звери (и
птицы). Причем огнестрельного оружия у них было еще меньше, чем у нас.
     Прорваться к  центру  селения и  водрузить  штандарт  они позволили, но
потом взяли нашу передовую группу в клещи. Пришлось нам  ударить с флангов и
брать буквально каждый дом с боем. И что самое  интересное: когда,  наконец,
гвардейцы Инки были окружены и сгрудились в каменном доме тысяцкого, то  они
оттуда  просто-напросто исчезли.  Наши ворвались  в дом  и не  встретили там
никого,  ни трупов, ни раненных. И  никакого  подземного хода. Словно воинов
орла и  не было в  помине. Растаяли  как бред,  как  сон-кошмар. Я терялся в
догадках: как эти "приснившиеся" бойцы так наклепали нам.
     И еще чудной момент. У этих воинов орла имелось необычное огнестрельное
оружие. Помимо  тяжелых "шмайссеров" нашлось несколько  странных трубочек  с
непонятными деталями  из золота и серебра. У  нас  было с  десяток убитых  и
вдвое  больше  раненых (по счастью, все командиры остались целы), и  кое-кто
получил  диковинные  сквозные  ранения.  Судя  по  обугленным  краям  дырок,
противник  всаживал  в  наши  тела высокотемпературные  импульсы. Похоже, те
самые трубочки в наглую  плевались огнем. Это наводило на мысли, что у Уайна
Капака имеется много всяких штучек-дрючек, которые держатся пока в запасе.
     Вдобавок, из  нескольких разведывательных  групп,  направленных  мною в
сторону Мачу-Пикчу и Куско, вернулась только одна. А от остальных  ни ответа
ни привета.
     Сейчас никакие разумные лозунги не  приходили в голову. Я не  знал, как
из  придуманной  Великим Инкой  игры с  известным  малоприятным  результатом
сделать что-то непредсказуемое. На  стороне Уайна Капака была  стопроцентная
осведомленность во всех  местных делах.  Плюс хороший контакт с непонятными,
но бесспорно  существующими силами  судьбы. Плюс нежелание нормальных  инков
заниматься самовыражением и прочими  изысками, когда дисциплины и послушания
достаточно  для  того,  чтобы  было  сытно и  тепло.  Плюс  уверенность всех
нормальных  инкских людей,  что установленный простой, но строгий порядок --
это основа жизни на земле.  Все целесообразно и справедливо в мире, движимом
волей  Властелина   и   его  друзей   богов.   В  самом   деле,   что  можно
противопоставить трем наставлениям: "не лги", "не воруй", "не бездельничай"?
Если и  принесут  тебя в  жертву, или,  допустим,  съедят -- так  это мелкая
неприятность, ведь в целом жизненный процесс не пострадает.
     Опору мне представляли только грязные "отмороженные" маргиналы, которые
были  настолько бесполезны, что даже  не хотели  приносить себя в  жертву на
очередном торжественном мероприятии.
     Как  не  кричал  Золотой  Катыш  на  каждом  сходе, что я очередной Сын
Солнца,  вкушающий золото  и  драгоценности,  народ  быстро определял обман,
послушав мое выступление.
     Получалось  в  итоге  --  как не  склоняй людей  на  разные  проявления
творчества и инициативы, ничего не сделаешь лучше того, что существует.
     Эх, коки  что  ли  пожевать? Или  что-нибудь  покрепче  принять?  Легко
прервав хилую цепочку мыслей, в моих покоях появилась девушка Часка.
     -- Ну чего тебе, мешаешь ведь. До ночи еще далеко.
     Хотя Часка нынче  ослабляла меня в периоды интима меньше, чем поначалу,
однако  лишний раз я старался с ней дела не иметь. Без коки  она не казалась
такой прекрасной, как в  ту пору, когда мы познакомились на  царском плоту и
когда я был почти настоящим индейцем. А если барахтаться с ней под  наркоту,
то к девице добавлялась и грызущая баба-ягуар.
     -- Господин, что вы  только  про ночь,  как  будто со мной и поговорить
нельзя?
     Сейчас  я толком и  не знал, общаюсь  ли с ней по-русски, по-кечуански,
или каждый по-своему с переводом через демона-попугая.
     --  Ну,  если ты считаешь,  что любишь меня,  то пожалуйста про другое.
Можешь, например, воспеть меня и востанцевать.
     -- А ты меня? -- неожиданно спросила она.
     Пришлось соврать девушке.
     -- Я тебя -- да. Когда выйду на пенсию, займусь тобой вплотную.
     --  Вот я и думаю, господин, что  сейчас ты любишь меня левою ногой. --
Похоже, демон-попугай использовал не слишком правильную идиому для  описания
моего отношения к Часке.
     -- Ну, ты требовательна совсем не по-инкски. Забыла, наверное, что будь
ты  простой  девчонкой,  мужа  бы  тебе  нашел  тикуй-рикук,  предварительно
попользовавшись тобой на пару со жрецом.  А  останься  ты среди Избранниц, в
Аклья-Уаси, то дожидалась бы годков пять-десять, пока тебя навестит  Великий
Инка со своими гостинцами.
     -- Ну, я не должна уже думать по-инкски, -- нашлась  девушка. -- Ведь я
постоянно  верчусь  возле  тебя. Накормить,  принести-унести,  помассировать
уставшие плечи,  обслужить в  постели. Я стала наполовину  человеком  вашего
верхнего мира. Хотя он, конечно, страшный. Все люди там сами по себе.
     -- А у вас тут просто райский уголок.
     Часка  подсела ко  мне  и я подумал, что  она мне может  понравиться, в
смысле как  человек.  И скоро,  чего доброго, появится  у  меня к  ней та же
привязанность, что и к Нине Леви-Чивитта, канувшей в неизвестность.
     Однако едва я вспомнил  про  Нину, тут же  зароились  в голове мысли  о
шпионах, агентах  и так  далее. В самом деле, исторический  процесс  в  этом
мире, скорее всего, углубляется,  расширяется и идет по плану. Не по  моему.
По  плану  Уайна Капака.  И Часка играет, как моя  наперсница,  наверное, не
самую  последнюю  роль. Она  наверняка  запрограммированна, причем программа
включает и  это мнимое раскрепощение  ее личности. Вдобавок,  меня смущает и
постоянное присутствие демонической бабы-ягуарицы.
     -- А если я скажу, Часка, что не неволю тебя, особых чувств не  питаю и
отпускаю на все четыре стороны. Ты бы пошла?
     -- Нет, мой господин, -- она еще теснее прижалась ко мне.
     -- Ага,  значит ты  поступила  бы отнюдь не  как нормальная девушка  из
нашего цивилизованного мира-метрополии.
     Я  зазвонил  колокольчиком  и появился  верный  Золотая  Звезда,  чтобы
получить приказ.
     --  Препроводи эту дамочку в карцер  --  ну, в ту самую кладовку внизу,
которую  мы  условились считать карцером. Кормить  ее исправно и не обижать.
Подождем, пока не сознается.
     --  Шпионка,  враг народа, я  так и знал,  -- в унисон отозвался верный
приспешник и схватил девушку за обе руки.  - Ничего посидит в кутузке, так и
научится говорить по-русски.
     -- Ага, Егорушка, принял меня за шпионку Верховного Инки, -- отозвалась
напоследок девушка.  -- Дурачок ты, ему нет нужды с  моей помощью следить за
тобой. Здесь все следит за тобой, и  камни, и воздух, и птицы, и мыши. Здесь
у тебя нет ничего  своего,  даже  времени.  Повязка,  скрывающая срам, и  то
дареная.
     -- Зря ты посчитала, что такие слова очаруют меня. Уайна Капак  подарил
мне повязку из пумы, так  ее давно у меня отняли. А  сейчас, как видишь,  на
мне передничек  из обезьяньих  шкурок, трофейный, взятый с боем у коменданта
крепости. У него же конфисковано и  золотое кольцо для уха... Так что, уведи
арестованную, Золотая Звезда.
     Приспешник увел поникшее существо и я снова задумался, еще тяжелее, чем
раньше.
     Уже  сегодня  у  меня  максимум тысяча полезных бойцов  и  шесть  тысяч
"балласта".  Псевдовоины  тащили  из  хранилищ  все  подряд, трахали  баб  и
верблюдиц-лам (лучше  уж,  конечно,  ламы пострадают,  чем  бедные женщины),
налегали на чичу, кукурузную и кактусовую водку, еще на коку, дурман-траву и
чудный напиток  уилька из алкалоидной айя-уакак, то бишь Banisteria caapi. И
несли потери  в основном  от заворота  кишок, белой горячки  и  наркомовской
ломки.
     Еще  пяток  захваченных   селений  и  у  меня  появится   тысяч  десять
пластилиновых бойцов. В то же время массы простых  инков сплотятся в  едином
порыве вокруг своего вождя. Ловушка захлопнется и моя песенка спета, а песня
Верховного  Инки  зазвучит  на  просторе.  И  тогда  он со  своим  воинством
превратится в  мощный кулак, готовый обрушиться на разболтанную метрополию и
поразить ее в самые болевые точки.
     Мне надлежит овладеть тайными силами этого мира, иначе я останусь  лишь
игрушкой в крепких ручонках Уайна Капака. Игрушкой для того,  чтобы поиграть
ей, а потом сломать.



     К вечеру меня извлекли из тягостных раздумий крики и вопли моих бойцов.
Неужели внезапное нападение? Я,  схватив топор и автомат, ринулся вниз. Буду
биться до последнего вздоха и выдоха.
     Однако биться до последнего пока не требовалось.
     Мое  воинство  столпилось  на  "топталовке" и  наблюдало  за  небесными
явлениями. Закатное  солнце раздвоилось, потом расчетверилось. Четыре солнца
стали  глазами  пренеприятного демона, чей рот был  подобен черной  дыре,  а
голова  выглядела  не только огромной, но  и  распластанной. Он  высовывался
из-за горизонта, положив свои четыре короткопалые лапы на самую его линию. С
двух  сторон короткопалого беса  сопровождала  пара ящероголовых демонов. Их
гнусные шипящие  пасти то  и дело вытягивались  в  нашу сторону, занимая  до
четверти небосвода.  При этом в  разинутых глотках виднелись багровые вихри.
Навстречу   этой  адской  тройке  с  другого  конца  горизонта  тянулись  по
потрескавшемуся небосводу призрачные,  но человеческие фигуры со скрученными
за спиной  руками. Не  только  тянулись,  но  и  сопротивлялись, и  пытались
увильнуть, однако черная дыра короткопалого  демона всасывала их. А  на краю
горизонта  ящерные головы  хватали несчастных  человеков,  рвали  напополам,
жевали той гадкой манерой, которая принята у пресмыкающихся, и заглатывали.
     Дальше  хуже,  в  лицах  тех,  кто  катился  навстречу  адскому  ужину,
узнавались знакомые черты.
     -- Это Коковцов...  Да это  не  иначе как  Кузьмин... А  вот физиономия
Кукина... А вот там Хвостов, тоже попался наш главнокомандующий.
     Но  вот  сцена  закончилась и  все  четыре  солнца  ушли  за  горизонт.
Наступило тягостное молчание, Золотой Катыш аж посерел, видать раскаивался в
своей измене Властелину всех людей. Я же вскарабкался на камень, что повыше.
     -- Не знаю как вас, а меня этим не проймешь. Если Верховный Инка пугает
нас  этими страшилками, значит, ему  больше  нечего предъявить.  Он называет
себя Сыном Солнца, тогда я назову себя отцом солнца, луны и всех звезд. Я --
воин  Единого  Господа,  которому не  нужно курочить на кусочки ничью душу и
ничье тело. Я здесь, целиком перед вами, а не в животе у какой-то ящерицы. Я
не шизик, понятно?
     -- Ты называешь себя воином Виракочи, -- выступил один из  индюшек,  --
но как ты докажешь,  что сможешь говорить с  солнцем, командовать звездами и
обладать луной?
     --  Я не знаю, но у меня получится. Я ведь как-никак спустился из иного
мира, я уже  избежал  вскрытия головы и заклания.  Справлюсь  и с остальными
заморочками.  Сегодня я изловил шпионку Верховного, тоже будет  и  с прочими
соглядатаями. Победа будет за нами, ура!





     Я заглянул  в  серебряную  гладь  зеркала.  Показавшуюся там физиономию
теперь трудно было назвать  славянской. Хотя и на классически индейскую  она
тоже не слишком тянула. У остальных пришельцев из мира-метрополии наличность
тоже  была  непонятной, полуевропейской-полуиндейской.  Как будто здесь  нам
дополнительно  проштамповывали  морду  и маленько  перекрасили.  Похоже, что
такие  изменения  происходили  при  пересечении  границы между  мирами, хотя
полной  уверенности  в  этом не было. Я  ведь  не  сразу получил возможность
полюбоваться  собой. А кроме того, у меня не возникало проблем с  узнаванием
моих  друзей-товарищей,  хоть   они  и  переменились  внешне  --  как  будто
демон-толмач помогал понять, кто скрывается под той или иной личиной.
     После  отрицательных  небесных  явлений  окончательно  дозрел  замысел.
Пускай  штурмбанфюрер  Уайна  Капак  считает,  что  все  идет по его  плану:
птичка-де  влетает  в  клетку и закрывает за  собой дверку на крючок. Пускай
Верховному  Инке  все  известно  о  прошлом  и  будущем  передвижении  моего
воинства. Но вряд ли ему станет известно  о передвижении меня самого. Я хочу
понять, каким макаром  этот  дядька держит в  руках  весь периферийный  мир.
Какие рычаги дергает и на какие кнопочки давит.
     Я  повязал  на   лоб  повязку  с  золотой  пластиной  маскапайча  -  от
захваченного вчера в плен  тикуй-рикука  --  налобная деталь  поможет  очень
быстро и без лишних проблем попасть в столицу.
     Затем  снова снял  пластинку и,  собрав корзинку  с едой,  направился в
карцер   к  Часке.  При  моем  появлении  девушка  приникла   лбом  к  полу,
демонстрируя полное смирение.
     -- Ну-ну, вставай, мы не за это воюем, а за прямо противоположное.
     Часка послушно встала, но опять-таки как манекен.
     Я, приобняв ее за  плечи, усадил на каменную скамью  и сам расположился
рядом.
     --  Я знаю, что  у вас, у инков, не принято прощать и  миловать,  но ты
прости меня как-нибудь. Не могу я смириться  с  возможной утечкой информации
на решающей фазе борьбы... Тебе ведь ничего плохого не  будет, покуда я жив.
Странно,  что мы  с  тобой  пересекли бездонейшую пропасть  и встретились  в
диковиннейшем из миров, чтобы заниматься  какой-то ерундой... Скажи мне, что
это  за  человек,  Уайна   Капак?  Надеюсь,  твоя  запрограммированность  не
распространяется на выдачу сведений об обожаемой персоне.
     -- Он -- сын Солнца.
     -- Знаю, знаю, он -- Сын Солнца, я - художественный руководитель Солнца
и так далее. Ты мне скажи, что он за человек?
     -- Ночью он иногда кричал на непонятном мне языке. А теперь я знаю, что
это  твой родной  язык.  Кажется,  это  были слова:  "товарищ генерал, я  не
виноват" и "полковник Максимов по вашему приказанию прибыл".
     -- Я догадывался, что  наш он -- русскоязычный. Возможно, разведчик, из
НКВД, поэтому прибыл сюда вместе с Мартином Борманом.  Где же интересно  сам
фашист? Может, и в самом деле, в доме Супайпы?.. Ты питайся, питайся.
     Она с охотой принялась за еду.
     -- Я тут  должен отлучится,  Часка. Когда вернусь,  предложу тебе снова
уехать.  Если  же я не  объявлюсь через пару  недель, Носач отведет  тебя  в
какое-нибудь тихое селение.
     -- Если ты  не против, я  буду  ждать тебя  больше двух недель, сколько
понадобится.
     -- Лучше расскажи все, что ты знаешь о Кориканче и прилегающих районах.
     Она  рассказывала,  а  я  сверялся  с  тем, что видел и читал  в  своем
двадцатом  веке, в  родном  мире. В книжке одного полуинки-полуиспанца  было
рассказано, как после конкисты водопровод в Куско помаленьку развалился и на
его  месте образовалась  канава, проходящая вдоль  северной стены монастыря,
возведенного на развалинах дворцового комплекса.
     Я сверялся  и  рисовал  карту.  Слова Часки  имели большое,  может даже
судьбоносное значение. Удальцы Кузьмина и Коковцова в свое время врывались в
столицу, но до Кориканчи им было ой как далеко.
     Естественно, я  полагался  не только на эти отрывочные,  а  возможно  и
недостоверные сведения. Предстояло  совершить еще и  воздушную  разведку.  Я
предпочел  бесшумный  воздушный шар,  и  качество инкских  тканей  оказалось
вполне подходящим для его изготовления.



     В  столице  Уайна  Капака было два водопровода.  Один  снабжал полезной
жидкостью горожан, другой Кориканчу. Чтобы добраться  до царской трубы, надо
было  захватить грот, в котором бил источник  чистейшей воды. Грот захватить
было невозможно, потому что его неустанно сторожили воины орла,  вооруженные
и  своими   инкскими  "шмайссерами",  и   пистолетами.  Раз  так,  надлежало
воспользоваться  обычным водопроводом, который, по счастью снабжал  обширный
резервуар в Кориканче, из  которого вода поступала в фонтаны и пруды. (Из-за
такого  влажного  способа  перемещения  пришлось  на  время   расстаться   с
"сивильником".)
     Городской водопровод представлял собой канал,  выложенный снизу медными
листами. Здесь было скользко и холодно, но в общем-то терпимо. Чтобы попасть
в  резервуар, потребовалось  взорвать решетку, на  что сгодилась  граната. В
середине  водохранилища стоял "журавль", исполненный в виде водяного демона.
Он  черпал  то  одной,  то другой  своей "лапой"  воду и  подавал  в  арыки,
находящиеся на несколько метров выше. Я уселся на "ладонь" и вскоре оказался
в  верхнем  желобе. Хронометр показывал уже двенадцать  ночи. Инки не любили
темное  время,  поэтому  этот  час лучше всего годился для  проникновения  в
Кориканчу.
     Арык  привел  меня  в  тесное помещение, где  работал хитрый  механизм,
состоящий из нескольких насосов, которые выбрасывали воду наружу. Можно было
догадаться,  что я нахожусь  внутри  какого-то истукана. Сковырнул пробочку,
напоминающую глаз, и получил возможность выглянуть наружу.
     Истукан,  оказывается, торчал  посередь  фонтана, выложенного костяными
плитками. Сам фонтан находился то ли в широченном  коридоре, то ли в  крытом
пассаже  между  двумя  домами.  По  крайней  мере, с  обеих сторон виднелись
входы-выходы с фризами, украшенными идолами различной свирепости. По пассажу
еще гулял народ дамского пола и возле фонтана на яшмовом бортике сидели девы
в белом. Еще те девы.
     Меня явно занесло в  Дом Избранниц.  Впрочем, вспыхнувший в  крови  жар
вскоре угас, и не  только из-за мокрой  одежки. За связь с этими весталками,
наполненными девственной энергией, сдирали кожу заживо, вначале  с рук и ног
снимали "чулки", потом с головы стягивали скальп. Я, когда совсем  остыл, то
подумал, что одна из девичьих  фигурок, пожалуй,  мне знакома. Неужели  Нина
Леви-Чивитта? Вот так дева нашлась. Хотя я не был уверен, однако сопровождал
взглядом эту интересную фигуру, пока она не скрылась в одном из входов.
     Через  полчаса повсеместное хождение резко  закончилось, видимо,  из-за
"отбоя"  или  ночного молебна  (послышался какой-то хор), часть факелов была
загашена,  создав  приятное  затемнение.  Я  оживился и  стал искать  способ
выбраться.
     У истукана  имелся  хорошо замаскированный  люк -  предназначенный  для
доступа снаружи к механизмам. Запор поддался  штык-ножу, после чего я выплыл
в фонтан, а затем перебежками, от идола к идолу, направился вдоль стены.
     Вот,  кажется,  у пятого истукана  тот  самый вход, куда запропастилась
знакомая фигура. На фризе богиня  с  птичьей головой.  Дальше была небольшая
анфилада,  которая заканчивалась светелкой,  оный охраняла парочка свирепого
вида  изваяний, но  под  балдахином из  чего-то серебристого почивала  Нина.
Пожалуй, Дом Избранниц  Акльа Уасин не пошел ей во вред.  Кожа, как и у всех
прочих пришельцев  из  иного мира  приобрела медный оттенок, но заодно стала
более тугой, а буферочки даже как-то набрякли по местной моде.
     Я  подрулил  ближе  к  балдахину. Серебристая  ткань  оказалась  просто
дымкой,  исходящей  из курильниц. По-моему, мою красавицу крепко  накачивали
наркотой по ночам. Я хорошенько втянул носом и мне даже показалось, что мимо
скользнула женщина-ягуар. Опять она тут как тут.
     Я  тряхнул  спелое  плечо  вроде  бы  знакомой  женщины.  Ноль реакции.
Красавица явно решила  быть спящей. Ну что ж,  используем  испытанный метод,
поцелуй "рот-рот".  Губы ее  рефлекторно отозвались, но, в общем,  результат
оказался хуже  ожидаемого. Тогда вариант второй --  взгромоздиться на  нее и
облюбить.     Совсем    безнравственный    вариант,    не    соответствующий
общечеловеческим ценностям. А если утопить курильницы в позолоченной ванне и
прилежно отхлестать красавицу по щекам?
     Это подействовало. Весталка очухалась и первым делом ее глаза офонарели
от ужаса, как будто в ней в гости пожаловал батальон демонов из преисподней.
     --  Свои,  свои.  --  видимо  госпоже  Леви-Чивитта  требовался  теперь
какой-то пароль, поэтому я зажал ее приготовившийся заорать рот.
     Черт ее дери, я уже начал сомневаться, Нинка ли это.
     -- Хвостов, -- наконец откликнулась она.
     -- Ну вот, очнулась.
     --  Хвостов, Хвостов,  -- повторила она, словно  никак не  давались  ей
воспоминания.
     -- Ну, освежи в памяти частные и общие моменты -- телевизоры, колготки,
самолеты, нашу с тобой автомобильную прогулочку под падающими  минами, виски
с тоником,  компьютерные  игры,  встречу на катере, ночку  в поезде... Вырви
свои мозги из плена, включись.
     Слово "Хвостов",  которое  сразу вызвало  некоторые  симпатии, все-таки
обросло жизненной тканью и Нина прижала  мою голову к  своей груди. Кажется,
левой.  Тут я не выдержал и...  Она не возражала.  Интимный процесс показал,
что Нина не утратила прежнего чутья,  (а может и квалификации), но приобрела
непосредственность  и простодушие. Я  был весьма обрадован  тем,  что она по
совокупности баллов  все-таки превосходила  подозрительную Часку.  Мне  даже
показалось,  что  та  дамочка,  которую  я  встретил  в  мире-метрополии,  у
Кориканчи, была неким идеализированным отражением Нины.
     -- С  тебя сдерут  кожу,  вначале  с  рук  и  ног, потом  с головы,  --
удивительно спокойно подытожила бывшая сеньора Леви-Чивитта.  Да, теперь она
тоже казалась весьма подозрительной.
     --  Я  как  инкогнито  пользуюсь  дипломатической  неприкосновенностью.
Однако это не  главное.  Тебе, конечно, прочистили мозги, но хочу напомнить,
что бизнес у нас общий. Тут, в Кориканче, должен быть какой-то узелок, некий
пульт  управления.  Я  знаю,  он  существует  --  отсюда  всеведение  вашего
Верховного Инки, его влияние на судьбу и все такое. Может, эта узловая точка
находится в храме Солнца -- Инти-Уаси? Ну, колись.
     Нина, взяв паузу на раздумия, опровергла меня.
     -- Скорее уж,  в Килья-Уаси,  Доме Луны.  Храм Солнца --  это так,  для
государственного и гражданского культа. Если точнее, его надо назвать храмом
Трех Солнц. Там  алтарь  Брата-Солнце,  правившего в прошлом мире,  что  был
пожран  пожаром,  алтарь  нынешнего  Господина-Солнце, чей  мир погибнет  от
потопа,  и  алтарь  грядущего  Сына-Солнце.  Его  землю  когда-то  уничтожат
чудовища...
     --  Я знаю последовательность веков: вначале каменный, потом  кирпичный
и, наконец, говняный, то есть крупнопанельный. Ты вернись к Луне, Нинуль.
     -- В общем,  если  храм  трех  Солнц выражает историографию  и  будущие
чаяния, то Храм Луны -- это, скорее всего,  для влияния на наш нынешний мир.
Я всегда так... приподнято себя там чувствую.
     -- Ты должна отвести меня туда, чтобы и я приподнялся. А вообще очнись,
Нинка. Почему ты здесь безропотно торчишь словно курочка-несушка? Как ты все
это терпишь?
     -- Я  мало  что  помню, Егор.  Знаю только, что родилась  в Одессе,  на
Молдаванке,  что  выехала  из  Союза в  1987  году, что мой  второй  муж был
настоящим итальянцем, что ты мне понравился сразу, хотя я и не подала виду.
     -- Ну я в этом и не сомневался... В  каком-то смысле, частичная амнезия
пошла тебе на пользу. А ты помнишь, на какую организацию работаешь, кто тебя
благословил на труд и на подвиг? -- задал я давно наболевший вопрос.
     Взгляд Нины сразу стал выражать  затруднения, но ее рот  все же раскрыл
кое-какие тайны.
     --  В  1988  году меня  завербовала израильская разведка, вербовщик был
шикарным мужчиной. Два года спустя я уже  стала офицером. Арутюнян был нашим
агентом,  он  посылал  сведения  о  сотрудничестве  и  прочих  шашнях  между
мусульманскими  группировками на  Кавказе и ближневосточными  исламистами из
"Хезболла" и "Хамаз". Мы  с тобой познакомились, когда я  выискивала Гарика.
Он,  пока   лежал   на  койке,  и   записал  рассказ  доктора   Крылова   на
микромагнитофончик.
     Этот бред  неожиданно получил подтверждение  от  одного нашего  отдела,
который  следил за специнститутом КГБ, тем самым  "Хроноскафом", и генералом
Сайко,  с тех пор как они экспериментировали с Полем Судьбы в южном Ираке...
Но нашу экспедицию я  снаряжала  на свой  страх и риск, начальство не давало
добро и не придет на помощь.
     -- А как ты,  шпионочка моя дорогая, оказалась на  довольствии у  Уайна
Капака?
     --  Я  пришла  к Верховному  Инке...  он привел меня сюда... здесь  мне
давали  отвар,   содержащий   духа-Помощника...   Каждую   ночь  повторяется
сладостное служение матери  Луне... Верховный Инка хочет подняться в Верхний
Мир и принести туда успокоение в труде и порядке.
     Очень любопытно  было за  ней  наблюдать, и  в  ее глазенках  и в  лице
перемежалось "свое",  одесское,  и  "чужое",  инкское.  Желание  помочь мне,
поучаствовать,   повспоминать,   поанализировать   сочеталось   с   какой-то
переключенностью,  вовлеченностью  в  чужеродный хоровод  жизни,  в  инкский
метаболизм.
     -- Нина, устойчивое успокоение  только благодаря отдыху случается. Труд
и  порядок тут  не при чем. Это  я тебе говорю,  специалист по  рекреации  и
релаксации.  Ладно, когда  ты  меня  сможешь  спровадить  в Килья-Уаси?  Или
объяснить хотя бы, как туда можно попасть?
     -- Килья-Уаси -- это храм, где мы должны присутствовать каждую ночь. Ты
попадешь  туда  сегодня ночью,  если пойдешь вместо  меня.  И если, конечно,
захочешь.
     Из желания помочь Нина  показывает мне дорогу  в храм Луны, из-за своей
отрешенности  она  делает  это  явно  бездумно,  не  прорисовывая  мне  всех
опасностей.
     Сильно  опростилась Нина, вроде  прежнее сознание и проклевывается,  но
все  равно наполнена она  робостью необыкновенной,  задействована  в местный
круговорот  времени, и  даже  словно  сочувствует агрессивным  планам  Уайна
Капака.  Как  будто  она  кукла,  сделанная  по  образу  и  подобию  госпожи
Леви-Чивитты. Вторая мысль наследовала первой: может все мы тут -- куклы.
     Я на всякий случай уточнил:
     -- Ты  хоть понимаешь, что Уайна  Капак, кто бы он  ни был,  и весь его
"хрональный  карман"  --  это  полный  бред  и  угроза  для  нашего  родного
мира-метрополии?
     Нина даже этого не понимала.
     -- Если честно,  Егор, его слова выглядят убедительными. Мы пришли сюда
за нашим золотом. Не знаю как ты, а я собиралась отдать  его на благие цели.
Но оказалось, что наше золото сыграло какую-то роль в этом мире и сейчас его
уже  нет.  Я думаю, отсюда в мир-метрополию должны вернуться не сокровища, а
что-то иное.
     -- Может, людоедство?
     -- Да нет же, там хватает протеинов.
     -- Ну, извиняюсь. Значит, простота вернется. Каждый отдельный гражданин
станет настолько простым  и незаметным, что его можно  будет в  любой момент
оприходовать на какое-нибудь хорошее дело.
     -- Ты  преувеличиваешь, дружок. Между прочим, так называемая "простота"
лучше,  чем треп про неповторимость личности и  бессмертие души. Надоели эти
байки, что все вокруг сделано для нас, что  небеса якобы велели нам: идите и
овладевайте. Наша метрополия набита людьми, которые уверены, что они владыки
вселенной,  в то время как они -- полные "нолики"... А здесь все знают  свое
место.  Здесь гармония... Здесь настоящая свобода, ведь каждый уверен, что с
ним происходит только необходимое и целесообразное...
     Похоже, Уайна Капак умело воспользовался умственными способностями Нины
для оправдания своих делишек и планов.
     -- Слыхали уже эти фразочки  об  осознанной необходимости...  Да  здесь
Эйнштейна будут лечить вскрытием черепа -- за лень,  а Нильса Бора сожрут --
за бесполезность... Ладно,  не хочу больше тратить время на политинформации,
дождусь я от тебя помощи или нет?
     -- Наверное. Хотя ты просто используешь меня, нахал ты этакий.
     И  с  таким  тезисом можно  было  согласиться,  едва  я  вспомнил  свою
прошедшую жену, которая использовала меня для построения  уютного гнездышка,
в  котором мой  организм  оказался ненужным. А  еще  вспомнил своего киндера
Витьку, который называет какого-то мужика, похожего на борова, своим папкой.
Вспомнил и отца, о котором ничего не было известно, за исключением того, что
он должен был когда-то существовать. И мать вспомнил, которая пятнадцать лет
назад  выскочила  замуж за арапа из тогда еще  дружественной  страны,  чтобы
навеки растворится  в  неизвестности вместе  с  моей сестренкой  Верой.  Все
уникальные, все неповторимые, всем чихать друг на друга.
     И такой вот "цивилизованный"  мир я должен защищать, вместо того, чтобы
раствориться  в  радостном служении  Солнцу  и  Луне...  Однако  плюнуть  на
метрополию не  могу,  как будто дал этому  гадючнику  присягу  на  верность.
Потому и я вытянул максимально подробный инструктаж из полуотключенной Нины,
хотя она зевала, конфузливо прикрывая рот ладошкой.
     А  потом  она  продолжила  отдых,  а  я  занялся  ее  непосредственными
обязанностями, хе-хе, Избранницы. Отчасти это было не слишком сложно, потому
что  все девицы-красавицы,  посещавшие для  ночной  службы  Храм Луны,  были
сокрыты длинными такими балахонами. С  другой стороны, мне пришлось тащиться
на полусогнутых и съеживать плечи, чтобы не выделяться ростом и статью.
     Перед  входом в подземный храм был разбит  металлический сад со  всякой
тварью в виде серебряного или  платинового изваяния.  Так и хочется сказать,
что  все изваяния были исполнены талантливыми руками  инкских ремесленников.
Вдобавок эти твари производили неприятное впечатление застывшей живой плоти.
Еще когда я проходил по этому саду, то догадался по трепетаниям и вибрациям,
захватившим   мой   организм,   что   храм   Луны   --   это   как   минимум
энергораспределительный щит.
     Избранницы  занимали  в  культовом заведении только один ярус. В первой
половине зала  собирались мужики, и не только  идеологическое начальство, то
бишь жречество, но и  высшие  чины по линии  хозяйства и  обороны. Во второй
"алтарной"  половине,   находившейся   на   возвышении,  находилось   нечто,
напоминавшее толстый половой член, мирового змея и древо жизни впридачу.
     Вдобавок,  конечно, имелось  изваяние  богини  Луны. То  была  дама  со
строгим лицом  в канонах местной  идольской  красы,  сидевшая  на  попе,  но
выпроставшая  наружу  набитый чем-то  живот.  На ее  груди  государственного
формата висела  обезьяна с топором в руках. В том месте,  которое изображало
срамное место, находился череп с зубами.
     И  Килья-Луна,  и  древо-член  обитали  в  нише, по  бокам  от  которой
размещался  "иконостас",   представляющий   демонскую  номенклатуру.  Там  в
несколько рядов выстроились идолы всех уровней преисподней, земли, воздуха и
различных небесных градаций. Видимо, Луна считалась  женской связующей силой
между  всеми отделами  и департаментами  мироздания. В то  же  время, гордый
древочлен   "олицетворял"   мужское   связующее    начало,    так    сказать
исполнительскую вертикаль.
     В середине "литургии" состоялось подношение даров. Несколько охмуренных
психотропной похлебкой человечков без особого волнения,  даже с энтузиазмом,
сунули свои головы в  "детородный орган",  то  есть череп с зубами. Механизм
сработал, дергающиеся тела были  втянуты внутрь богини, брызнувшей кровью же
был вымазан ее плодоносящий живот.
     Затем несколько руководящих особ в  плащах из голубиных перьев целовали
и  обнимали этот  обагренный животик,  приобщаясь  к  сверхъественным силам.
Начальники  тоже  трепыхались,  но более  радостно,  как  будто  вступали  в
интимное общение с богиней.  Соответственно, и избранницы, и жрецы распевали
хвалебные гимны в адрес сластолюбивой и плодородной Кильи.
     Во время всей церемонии я искал куда бы сунуться и  обнаружил, наконец,
статую   полукрокодила-полугражданина,   за   которой   можно   было  вполне
схорониться. В конце, когда  избранницы развернулись налево,  чтобы очистить
ярус, я юркнул в пыльную щель за этим скульптурным монстром.
     Когда я  покинул нишу, подземный храм был уже пуст и, наверное, заперт.
Впрочем, я еще не размышлял о том, как придется выбираться наружу. Ведь меня
ждала исследовательская работа.
     Для  начала  пригодилась веревка с грузилом на конце, доселе обмотанная
вокруг тела, -- чтобы попасть в алтарную часть храма. Я набросил отяжеленный
кончик на шею какого-то каменного изверга (с ожерельем из отрезанных пальцев
на толстой шее) и переместился вниз.
     Здесь  ощущения  переменились.  Пространство   словно  было   пронизано
голубыми вибрирующими нитями, которые  исходили из живота Кильи. Пронизывали
они и меня. Во  мне  сразу активизировалось  мужское начало.  От  взгляда на
мировой древочлен  оно еще  только укрепилось. Я пошел, вернее  потек  вдоль
этих  легких, но ощутимых вибраций,  которые тянули меня к Ней. И вскоре она
уже  не  казалась такой дурнушкой. То есть, облик  ее  не изменился в лучшую
сторону,  но словно насытился другим содержанием.  Я стал  тем, для кого эта
страшила  выглядела  прельстительной   красавицей.   Наступили  желто-черные
сумерки. Золотой свет соединился  с мраком ночи в шкуре  ягуара. Такова была
суть Луны, которая и раньше представала передо мной в виде дамы-ягуарши.
     Я  обнял Ее и Она сделалась для меня  слаще, чем и Нина, и Часка, и все
прочие  дамы  вместе взятые.  Весь этот  четырехугольный мир сделался  нашим
домом свиданий. Комок огненных мужских вибраций вошел в ее зыбкое прохладное
тело, полное женского трепета. Все это  имело глобальное значение. Благодаря
нашему соитию росли  скалы и распускались цветы,  соединялись брачными узами
миллионы живых существ. Вот что я учудил.
     После  этого дела Она,  сверкнув  ягуарьей пастью, превратилась в серую
пустоту, которая принялась активно втягивать мое тело. Вначале я не возражал
против  свободного падения, но  потом  внизу возникли  малоприятные багровые
сумерки, которые разрастаясь, быстро охватили меня.
     Я снова  оказался  в  том  же  подземном  храме, вернее, в каком-то его
отражении, где Килья была совсем живая  и невыразимо страшная, нисколько  не
притягательная. Сосущая  ее груди  обезьяна ловко  вертела топором. Каменная
баба повела себя агрессивно, я предусмотрительно попытался флиртануть с ней,
но  она опрокинула меня, невзирая на мои удары "уширо гери"  и "мае гери". А
потом обезьяна раскроила мне голову своим топором.
     Черт, куда это заманила меня Нинка, в настоящую преисподнюю.
     Темя раскрылось словно огромные ворота. И в них стали вступать монстры:
пузатая Килья-Луна с обезьяной-убийцей на шее, огненный громовик Париакака с
красным испепеляющим языком,  богиня вод и плодородия  Чаупиньямки с головой
змеи,  земная  мать Пачамама  без головы, с  грудями до  полу и  загребущими
звериными лапами, бог воздуха  Токапу с  круглыми птичьими глазами,  морская
богиня  Мамакоча  с извилистым  змеиным  телом. А дальше, согласно  табелю о
рангах,  шли и летели боги-держатели,  боги холода  и льда, боги звезд, боги
дождя  и небес,  безголовые  боги-созидатели и боги-разрушители  с  головами
ягуаров.  Цепочку начальствующих личностей замыкал  Супайпа  с  черно-желтым
лицом, клыками и дымящимся зеркалом в руках.
     Черно-желтое  лицо  стало  небосводом,  на   фоне   которого  появились
морщинистая голова кондора с неотрывно следящим  глазом и зазубренная  морда
ящера.
     Я поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел к выходу из храма.
     Дворцовый комплекс  Кориканчи теперь  напоминал внутренности  какого-то
чудовища. Часть из них уже сгнила, но сквозь гнилье прорастала  новая плоть,
которая была чем-то средним между мясом и камнем.
     Порой  это было красиво -- спинной хребет  и прилагающиеся к нему ребра
выглядели галереей, своды черепа напоминали большой прохладный зал. И  стены
и потолки,  и  колонны были  сделаны  из  каменного  мяса, нервов и  костей.
Короче, Кориканча производила теперь впечатление живого существа.
     Я шел на слабый свет и, в итоге, попал не в какой-то царский покой, а в
кабинет высокопоставленного бюрократа.
     -- Твое путешествие закончилось, Хвостов, мы посылаем тебя назад.
     Неподалеку от окна, сквозь которое  проглядывали желто-черные  сумерки,
стоял приземистый и круглоголовый мужичок преклонных лет в хорошо начищенных
сапогах. Он,  не  глядя на  меня, продолжал  высказываться  уверенным ровным
голосом:
     --  Мне до сих пор  снится тот весенний  вечер в Берлине  сорок пятого.
Погибала  великая идея, я  шел  вместе с кем-то  за  танком,  потом взрыв. Я
отполз  от кровавого месива, спустился в канализационный люк, там встретился
с преданными мне людьми. И через двое суток был на борту подводной лодки...
     -- Вы секретарь партии НСДАП Мартин Борман? -- решил я подтвердить свою
догадку.
     -- Да,  я  --  рейхсляйтер  Мартин  Борман,  тот,  что не  давал  покоя
партийному чиновничеству и номенклатуре. Затем  я стал Манко Капаком, первым
Верховным Инкой Зазеркалья. Кто я такой сейчас -- тебе известно.
     -- А кто тогда Уайна Капак?
     --  Сейчас  мой  заместитель  по  среднему миру,  а  некогда  советский
разведчик полковник Максимов. Раненный во  время  одной из  первых  бомбежек
Берлина, он в бреду кричал по-русски: "Мама, клюквы!", и я прихватил его. Но
как ни странно, не уничтожил. Напротив, он  как бы завербовал меня. Я всегда
ощущал симпатии к мировому рабочему движению. Рабочие  чем-то напоминают мне
троллей.
     -- Нина привела меня к вам?
     -- А ты как думал, Хвостов? Дурочка из "Моссад" явилась ко мне за своим
жидовским  золотом.  Но   золотко  уже  сослужило  службу,  образовав  своей
жизненной  энергией  этот, так сказать,  периферийный  мир. Золото --  очень
сильный  аккумулятор, хотя  многие меркантилисты-капиталисты забывают о  его
магическом значении.  А  теперь благодаря Ниночке  Леви мы  сделали из  тебя
бомбу для завоевания такого большого такого цивилизованного мира-метрополии.
     Мирный такой на вид толстячок, а чувствуется, что правду говорит.
     --  Я бомба для базового мира-метрополии? Но ведь  Уайна Капак  поручил
мне быть бунтовщиком в его  периферийном мире. Объясните в  популярном виде,
почему такой разнобой?
     --   Никакого   разнобоя,  Хвостов.  Ты  стал  бунтовщиком,   чтобы  не
превратиться в  обычного  чурку. Ты посредник  между мирами, половина  твоей
головы принадлежит  метрополии,  половина --  нам. Поэтому тебе и  предстоит
осчастливливать мир-метрополию. Боюсь, что именно тебе, а не  мне воздвигнут
памятник при жизни.
     -- Отсюда я могу попасть домой?
     -- Можешь  открыть  эту дверь и очутиться дома. Быть нашей бомбой,  вот
увидишь, занятие  приятное и безболезненное.  Я,  конечно, упростил, но дело
обстоит  примерно  так.  Для   ближайшей  точки  перехода   наступило  время
положительной пульсации. Поэтому ты и оказался у меня в гостях.
     Совершенно   ясно   теперь,   из   какой   дыры   брались    загадочные
"среднеазиаты". Борману все известно о точках перехода. Но самое неприятное,
что я по-прежнему претворяю в жизнь планы "инкских" главарей.
     Короткошеий  пенсионер, он же по совместительству владыка нижнего мира,
продолжал говорить уверенно, понятно и дружелюбно.
     -- Мой юный друг, проблемы с резонансными точками и навигацией перехода
мы  в принципе решили,  причем давно. Ты станешь  как бы нашей  дискетой, мы
начинили  тебя  новой  программой,  способной  перенастроить   базовый  мир,
который, соответственно, вполне представим в виде компьютера. Как видишь, мы
в курсе всех последних веяний в технике и науке.
     --  Ну,  если  в  курсе,  тогда  ваша  дискета  начинена  компьютерными
вирусами... А, кстати, давно вы меня пасете? - попытался разведать я.
     -- Ну и как ты думаешь, малыш? Мы давно сделали ставку на тебя. А людей
ненужных и опасных мы убирали. Например, генерала Сайко и майора Фролова, за
которыми мы следили с той  поры,  как высадилась  на  нашем берегу советская
морская пехота. Когда настал твой черед, тебя взяли за ручку и  повели. Куда
нам надо. Но я думаю, ты тоже в накладе не останешься.
     --  Извините,  гражданин  начальник,  но в мире-метрополии  со мной  вы
чикаться не собирались.
     -- Напротив, мы тебя спасали от людей Аслана.  Это  был очень серьезный
бандит,   хищный   такой,   не   просто   боевик,   а   один   из   главарей
религиозно-террористической  организации.  Он  бы  тебя  выжал,  а  потом бы
повесил за яйца.
     -- По-моему, ваш посланец едва не прирезал меня в госпитале.
     -- Захотел бы, так прирезал. У него, Егор, было две задачи, покончить с
Крыловым  и  одновременно  отвести   от  тебя   подозрения.  В   подвале  же
"Хроноскафа"  наши люди стреляли только по Кукину. В поезде, в бассейне и  в
институте тебя, дурачок, никто не  собирался убивать. Тебя, напротив, хотели
сберечь, отсекая при том лишних людей.
     Да, неплохая работа, если не врет. Я подошел к двери.
     -- Можно глянуть, начальник?
     -- Само собой.
     Я,  осторожно приоткрыл. Там была моя хаза. Моя неприбранная квартирка,
такое  тихое, засаленное,  уютное гнездышко.  А сам переход из иного мира  в
родную  метрополию  находился  на месте  двери,  заколоченной  еще  во время
революционных свершений (пролетариям не требовались анфилады комнат).
     -- Иногда у нас фокусировка не слишком точная. Но сейчас - в яблочко,--
пояснил партайгеноссе.
     Ну что  ж, один шаг. И  я дома. Возможно, ничего особенного в ближайшее
время не случится.
     -- Тебе будет не  хуже других,  а лучше. -- откликнулся высокий  адский
начальник, просканировавший мои мысли.
     -- Но я в каком-то смысле должен отдать вам свою душу.
     -- Но с другими мы вообще не церемонимся... Если хочешь, Егор, отпустим
вслед за тобой Нину,  хотя, честно говоря,  жидков я  не люблю  выпускать из
своих лапок целенькими.
     -- А Часку можно взять?
     -- Часку -- нет. Экий ты хваткий, товарищ Хвостов. Ее  программа еще не
отработана. Кроме того, Часку кодировал Максимов и не мне в  это дело лезть,
все-таки я -- нижний, а он -- верхний.
     Я  снова  открыл дверь.  Теперь за ней была не слишком  приятного  вида
долина.
     -- А куда ж подевалась комната?
     -- Да я, как опытный режисссер, использовал образный прием, необходимый
для вызывания ностальгии. Попасть домой все же не так просто.  Эта долина --
и есть точка перехода, если точнее межпространственная "коробка передач". Но
там тебя проводят, куда надо.
     Я вышел и,  закрыв дверь за собой, сделал несколько шагов вперед. Потом
оглянулся назад -- ничего, кроме группки кактусов.
     Кто же должен провожать? Я подумал,  что на языке Мартина Бормана слово
"проводить",  возможно, означает -- стрельнуть в  затылок. Я в растерянности
поозирался и никакого  живого объекта-субъекта  поблизости не  зафиксировал,
однако заметна была цепочка следов, уходящая к холмам, где как мне казалось,
что-то посверкивало.
     Это, наверное, и есть проводка.
     Где-то  полчаса  спустя  надо мной закружила большая птица, похоже, что
журавль. Она явно намекала, что чесать надо совсем в другую сторону.
     Журавль. То есть, crane, крейн. Так это  же фамилия моего дружка Сашки.
Неужели это он так хитро замаскировался?
     -- Сашка, это ты?
     Птица приземлилась и пару  раз присела. В знак согласия, что  ли? Потом
взяла курс в сторону от холмов. Что делать -- я свернул за ней. И тут передо
мной появились  неприятности.  Сначала груды  камней  и кактусовые  заросли.
Потом  на  вершине  какой-то  глыбы  возникла  недружелюбная  ягуарья  самка
собственной персоной.
     Тут уж ничего не попишешь. Я сразу обессилел, ноги перестали меня нести
на  встречу с желто-черной красавицей. Невзирая на  жалобные  крики журавля,
пришлось свернуть в прежнюю сторону, чтобы с максимальной резвостью убраться
подальше от ягуарихи. И где-то час спустя я оказался на вершине холма. Здесь
стояло  несколько  монолитов,  вроде  тех,  что  применяются  индюшками  для
слежения за звездами.
     Я прошел в рамку, образованную громадными каменюками...



     И,  откинув  рваное одеяло, спустил на  грязный пол бледные ноги. Ну  и
квартирка у меня, просто загляденье для какого-нибудь художника-сюрреалиста.
Когда вернулся после военной службы, она представляла собой омытое дождями и
продутое ветрами  углубление  в стене. Сейчас не видно воздействия непогоды,
зато кругом пыли на три пальца. На полу мелом выведен силуэт. Здесь не столь
давно валялся труп, оставшийся после разборки инков и кавказцев.
     Судя  по трепотне радио,  я отсутствовал  месяца четыре. Если бы не это
отсутствие, можно было подумать, что всякие  там инки, ягуары,  храмы, идолы
поганые мне просто приснились. А если не приснились?
     Вот зараза!  Значит, моя голова, или  вернее разумная душа, нашпигована
демонами-страшилищами, которые запросто разнесут на кусочки весь наш базовый
мир-метрополию,  затем снова соберут  его на свой лад.  В какую же инстанцию
обратиться? Если  в ментуру  податься,  так ведь упрячут в кутузку  и  будут
дознавать с  пристрастием, какой терракт я  собрался провести  и где заначил
взрывчатку.  Может, тогда  сунуться к психиатрам? Они как-нибудь выжгут  всю
эту демоническую муть.  Но что  тогда останется от моих мозгов? Литр зеленой
жидкости?
     Поток  пытливых  мыслей был  прерван  звонком  в  дверь.  Я  совершенно
бездумно отворил. И сразу  же раскаялся.  На  пороге  стояло  два совершенно
диких кавказоида. Елки, да это же люди Аслана. Их явно не всех замочили. Или
новые   абреки    с    гор   подъехали.    Бороды   густые-густые,    глазки
пронзительные-пронзительные, ручищи такие мускулистые.
     Один  из  гостей схватил меня  за  ворот  и втащил  в  комнату.  Другой
захлопнул дверь.
     -- Гдэ золото, а? -- ворот затянулся на моей шее.
     -- Вы что, ребята, обалдели, какое золото? Откуда оно должно взяться?
     -- Аткуда, аткуда? Канэчно, из страны, где инки живут.
     -- А-ха-ха. Вы про эти эксперименты со временем, про эти бредни?..
     К  моему  виску прижалось пистолетное дуло. Крайне неприятное ощущение.
Это подоспел второй визитер.
     -- Панимаэшь, что с тобой случится, если нэ расколешься?
     На  понт берут, уж  по-крайней мере сразу не  застрелят... А если вдруг
рассвирепеют? у них ведь это быстро.
     -- Ну, нет у меня золота. Сами попробуйте взять его в  стране инков. Вы
там понравитесь. Тамошние демоны обязательно с вами  поделяться. Вы, кстати,
из  какого  клана?  А  может  вы  из мусульманского  братства  батал-хаджия?
Расскажите, это очень интересно...
     Воротник стал  теснее, он просто  не  давал  мне дышать.  Оп  - и горло
пережато. Изнутри кровь давит на лоб, на темя, быстро опухает голова.  Потом
гости немного приотпустили  ворот -- чтобы я стал думать о хорошем. И  опять
-- назойливые вопросы про золото.
     -- Вы  бы  хоть спросили про иные  реальности,  про линии  судьбы,  про
нестабильные  орбиты  хрононов  и  отпечатки в эктоплазме... -- попрекнул  я
абреков за то, что интересовались только одним.
     Напрасно я  их корил. Лучше бы хвалил. Снова  случилось сдавливание  до
темноты, до хруста кадыка. И  опять повтор, только темнота стала еще глубже.
Кажется, предстоит  мне  жалкая кончина, причем,  когда сожрано  уже столько
дерьма... И вдруг изнутри красный просверк.
     Зрение начинает  работать совершенно  по  иному. То,  что  было  сзади,
теперь  слева. То, что было  впереди -- справа. То, что  было рядом,  теперь
представляется в распластанном виде, видны затылки и спины врагов. Как будто
из моего позвоночника хлынули потоки серебристых нитей и перешили окружающее
пространство на свой лад.
     Я вижу, что некая чешуйчатая лапа выбивает пистолет у одного из гостей,
а  некая  вытянутая пасть впивается в  того абрека,  что  стоит напротив, да
прямо  в физиономию. Он оседает, держась за укушенное  лицо,  между  пальцев
течет кровь. Тот бородач, который потерял пистолет, драпает наружу.
     Но  мускулистая  зеленоватая глыба  прыгает  ему  вслед,  сразу на пять
метров с  места,  бегущий  гость  складывается под  ударом  мощного корпуса,
чешуйчатые лапы ложатся на челюсть и затылок упавшего, затем следует поворот
с хрустом. Лапы  тащат двух бывших врагов за шкирки  на лестничную площадку,
вызывают  лифт, бросают тела  в  кабину,  один из поверженных стонет, другой
молчит.  Тот,  что  укушен,  приподнимается  и  жмет кнопку,  отчего  теряет
последние силы и валится лицом в пол. Кабина ползет вниз и застревает где-то
между вторым и третьим этажом.
     Я сижу в кресле и не понимаю,  что  случилось. Чьи это  были чешуйчатые
лапы,   а  пасть  с   мощными  выступающими  челюстями  откуда   взялась?  Я
приподнимаюсь и начинаю крутиться возле зеркала.
     Руки как руки, хотя  чешуйчатые  лапы  я великолепно чувствовал, словно
свои. А вытянутые челюсти? Я сам ощущал их силу, они как будто располагались
где-то  на  моем лице.  От такой  мысли случился  короткий рвотный позыв.  Я
что-то  выплюнул на пол и подобрал. Рвотные позывы  стали гораздо сильнее --
штучка,  выплюнутая  и подобранная  с пола,  была  осколком  зуба,  длинного
заостренного нечеловеческого зуба.
     Но что  со мной? Если  я,  допустим, низко  пал в морально-нравственном
плане,  это  не должно отразиться  на моих зубах. Ладно, стрессовая ситуация
завершилась и сейчас хорошо видно, что по всем кондициям я -- цивилизованный
европеец.  Не заметен даже тот  медный  оттенок кожи,  который  я приобрел в
стране  инков Тауантинсуйю, хотя  пара шрамов осталась.  И  еще на память об
индейском  периоде моей жизни сохранилось красное почти квадратное  пятно на
лбу.  Но  ничего, замажем  белилами. К сожалению, исчезла  прежняя  стибовая
одежонка  из сундуков коменданта Мойок-Марки,  которая мне  заменила подарки
Уайна Капака. Вместо нее рваные джинсы из шкафа и пижамная  куртка. Особенно
жалко  канувшее  в  никуда  золотое  кольцо  для  уха  и   теплый  плащ   из
краснокнижного колибри.  Да  и набедренную повязку из обезьян загнал  бы  на
базаре за приличную монету.
     Я все же перебрал, наверное, уильки или дурман-травы перед возвращением
домой, оттого  и жуть  всякая  мерещится.  Хотя два  трупа  в лифте  вряд ли
являются  глюком. Эх, с  удовольствием  обменял  бы свои кошмары на три года
работы грузчиком или дворником.
     Я едва дотащился до койки и рухнул костьми. Вяжи меня капитан Буераков,
я все расскажу как было и как не было.
     Сколько  провалялся в  полном отпаде,  наполненном какими-то  багровыми
всполохами, не знаю; только включил меня настойчивый звонок в дверь. Ну, вот
и Буераков пожаловал. Собраться,  наверное,  успею, так что отворю  товарищу
милиционеру поскорее --
     пусть не нервничает.
     За дверью  вместо  ментов  стояли  две дамы. Иностранки.  Или крутые из
наших. Одна пожилая, но моложавая. В смысле,  корчит  из себя моложавую. Под
глазами мешки,  жесткие  моршины  возле губ,  на шее  и  животе  -- жирок  в
складку, но зато короткая юбка и сапоги  выше  колена. В общем,  шапокляк на
выданье. А вот вторая -- девица, что надо. Первый раз такая красотка  стояла
со мной рядом и не отворачивалась.
     Нина  Леви-Чивитта  была   дамой  интересной  и  оригинальной  во  всех
отношениях, но на красавицу, конечно, не тянула, да и первая свежесть прошла
--  Верховный Инка не за красу ее в гарем взял; Часка  на свой индейский лад
была привлекательной, но  по международным цивилизованным критериям все-таки
не пробивалась в первый эшелон. А вот эта девица. Не просто куколка, а идеал
породистой красоты.  Она как будто лучшее взяла и от  Нины, и от Часки, плюс
своего добавила. Пожалуй, она  более  всего похожа  на то памятное видение у
Кориканчи.
     Чего  только глаза стоят -- кусочки яркого южного небосвода.  Волосы --
ореол серебристый.  Нос  --  настоящий  резной, а не  пуговка  какая-нибудь.
Пальтецо стильное под английскую королеву, но  это к слову. А ножки-то -- от
них Боттичели бы отпал.
     -- Вы, дамы, наверное, не ко мне. Вам или выше или ниже.
     -- Мы  к тебе, -- решительно сказала девушка, -- если ты, конечно, Егор
Хвостов. Я -- твоя сестра Вера.
     Это Вера?  Не  Вера, а Венера настоящая. Тогда, значит, эта шапокляк --
моя мать. Явилась - не запылилась.
     -- Да, я твоя мать. -- подтвердила особа.
     Она зашла в  квартиру и  скривила рот вкупе с носом, рвотный запашок-то
давал  о  себе  знать. Да  и беспорядок,  пыль,  тряпье,  бутылки,  разбитый
телевизор...
     -- Ну и свинарник тут у  тебя. -- Это было фактически первым,  что  мне
сказала мать за пятнадцать лет. Пятнадцать лет назад она смылась, потому что
ей  было неинтересно заниматься моим  сопливым носом, моими драными носками,
моими  сальными  волосами.  Она оставила меня  придурку деду, грезившему  на
горшке  о мировой  революции, и  полусумашедшей  бабке,  которая  вынесла  и
коллективизацию, и блокаду, и гонения на космополитов, и фаната отрешенного,
то  есть деда;  только  не выносила меня.  Не  было мамани дорогой, когда  я
вступал  в жизнь  по бутылкам портвейна, когда я  сочетался узами с хитрой и
ушлой   бабенкой,   когда  надо  было  закапывать   деда   и   ухаживать  за
полусумасшедшей бабкой,  писающей под себя  и постоянно ломающей  руки-ноги,
когда надо было стирать пеленки Витьки и бегать по детским невропатологам.
     А сейчас заявилась мамаша дорогая и сразу про свинарник.
     -- Ты  надолго? --  спросил  я с надеждой  на то,  что  визит  окажется
непродолжительным.
     -- Навсегда. Мохамед умер.
     Все,  я пропал.  Арап  отдал концы Аллаху, после  чего  курчавая  родня
поперла импортную вдову на историческую родину.
     -- Давай, я приберусь,  --  предложила сестренка. Она мне  положительно
нравилась.
     -- Тут, Вера, за сто лет не приберешься. Лучше сядь, отдохни.
     Села отдохнуть моя мать, долго перед этим обмахивая и обтряхивая стул.
     -- Хорошо, что я чемоданы оставила  в камере хранения. Как будто знала.
Наверное, надо будет покамест квартиру поприличнее снять. Опять расходы.  Но
сюда-то никого не пригласишь, даже уличную жучку.
     Вера быстро  достала где-то  тряпку, ведро  и  собралась прибирать  мою
блевотину.
     --  Ты как,  не  болен?  --  спросила  мать.  Похоже, не  за  меня  она
беспокоилась, а за заразных микробов, послуживших причиной рвоты.
     -- Я в порядке. Лучше некуда. Просто пастеризованный огурчик.
     -- Даже телевизор не посмотреть будет, -- со вздохом произнесла она.
     -- Разве что-то  интересное показывают? -- простодушно спросил  я и тут
же присел под тяжелым взглядом мамаши.
     А Вера уже сняла королевское пальто, оставшись в  платье, которое бы  я
назвал бальным,  и замывала мои  дела.  От  этой работы ее  ножки  были  еще
заметнее.
     --  Верка, ты  бы хоть переоделась, -- недовольно  произнесла мать.  --
Подол  ведь  запачкаешь и чулки...  Егор, хоть  и брат, а  вон  как  на тебя
пялиться.
     Черт, сразу  это  дело  заприметила мамаша  моя  драгоценная,  хотя мой
взгляд на Верины ножки был  почти инстинктивным -- ну  не внушил я еще себе,
что она мне сестра, и все такое.
     -- Вот что, я  пойду, пока  торт куплю, а вы тут порядок  наведите,  --
сказала мать и вышла за дверь. Я вспомнил,  что лифт не работает  из-за  тех
двух трупов, а на  первом этаже  имеется никудышная лестничная ступенька. На
вид нормальная, а на самом  деле  отломанная и держащаяся только на стальной
арматуре.  Все  жильцы  про нее  крепко  помнят.  Вспомнил  я про  каверзную
ступеньку, но африканской мамаше ничего почему-то не сказал.
     -- Когда мама вернется, у нас тут с тобой будет полный ажур, -- сказала
Вера,  заканчивая с  полом, -- у  меня в  сумке  "заморозки" лежат,  супчика
наварим.
     От  этих  слов  я сразу осознал,  что  не виделся с  едой тысячу лет. Я
двинулся поискать  кастрюлю  и тут  сквозь  неплотно закрытую выходную дверь
донесся вопль.
     Когда  я  спустился  по лестнице,  предположения оправдались  -- мамаша
ругалась по-русски, как  сантехник, и  по-арабски,  как злой джинн,  нога ее
была, скорее всего, сломана. Болевые  ощущения не мешали  пострадавшей крыть
двуязычным матом и  страну,  и город, и дом, и квартиру. И даже меня. Только
через  двадцать  минут появилась "скорая",  прикрутив  фонтан ненормативного
красноречия.
     --  После того, как гипс наложим, обратно привозить? -- поинтересовался
врач.
     -- Не стоит, у меня тут никаких условий, чтобы ухаживать  -  то работа,
то командировки. Пусть нормально полечится.
     -- Как знаешь, хозяин, -- согласился врач. -- Только не охренеет ли она
от нашей больницы?
     -- Пусть привыкает, да и доктора у нас самые лучшие, -- скупо отозвался
я.
     Вера  тоже  не  слишком  огорчилась   отсутствием  мамаши.  Видимо,  за
последние  пятнадцать лет они порядком надоели  друг другу.  Вечером  сестра
порассказала мне  про  свое  житье-бытье в  Судане.  Но до  этого  закончила
приборку в доме, рассовала цветочки по  вазам, залепила картинками  масляные
пятна на  стенах,  задрапировала  разбитые  стекла  на  окнах  и  сервантах,
расставила  уцелевшие книжки  по полочкам, поменяла сгоревший предохранитель
на  магнитофоне,  завела  приятный  музон   и  стала  подмурлыкивать  нежным
голоском,  сготовила  недурственные  харчи  по   рецептам  сразу  нескольких
национальных кухонь.
     Вера  хотела  пройтись по  магазинам насчет недостающего провианта,  но
время было уже темное  и  я сам вызвался на это дело,  откопав  из-за  печки
какое-то количество "зеленых".
     Мои устремления на хлеб и колбасу были посрамлены, эти вкусные вещи шли
только по  карточкам,  или же у  черного  входа  по умопомрачительной  цене.
Что-то  непутевое  случилось  на  продовольственном  рынке  за  время  моего
отсутствия.   Выяснить  насчет  пагубных  событий  у   некоторых   случайных
покупателей не получилось. Один откликнулся матом,  другой  словами: "Жратву
моль погрызла." Ладно, завтра разберемся.
     Я вернулся домой и выслушал от  сестры Веры-Венеры африканскую историю.
Так вот, оказывается моя  мать была у какого-то суданского генерала-адмирала
второй женой. От первой жены у Мохамеда  появилось  семь негритят, от второй
-- двое  мулатиков  плюс приемная дочь Вера. Сколько не  случалось  в Судане
военных переворотов хартумский  генерал  Мохамед аль-Василла успевал вовремя
сдать  прежних командиров и  переметнуться  на сторону будущих  победителей.
Только  один раз ему не повезло, когда его  засекли на  получении  взяток от
южных мятежников-христиан и расстреляли в упор.
     Вера росла в строгих шариатских правилах -- естественно,  что  и она, и
моя  мамаша приняли мусульманство, а также фамилию аль-Василла. А по шариату
запрещены хи-хи,  и  тем более разные  вольности с пацанами и юношами.  Вере
несколько раз подбирали женишков, но те не подходили сестре из-за различия в
эстетических  воззрениях  с отчимом  Мохамедом.  Один слишком  черен  -  как
кирзовый  сапог,  другой не моется по старинному  обычаю предков, третий  --
громко чавкает за столом, и так далее. Измучился Мохамед со  своей  приемной
дочерью, поэтому, наверное, и потерял  привычную осторожность  при работе  с
взяткодателями.
     Так  вот, моя сестра была воплощением соблазна. И голос, и движения,  и
одежка оказывали воздействие. Даже на меня. Она была просто воплощенный секс
о двух ногах, и еще каких ногах.
     Понятно, что Вера-Венера засиделась  в своем замкнутом шариатском мире,
поэтому сейчас  ей  трудно отправится в  бар, на дискотеку,  и закогтить там
кого-нибудь. Понятно,  что  я  не  мог  в один момент соединить  объект  под
названием  "классная баба" и субъект  под названием "сестра". Но тут имелось
еще что-то дополнительное,  может  на меня эти инкские штучки подействовали,
особенно обнимания с Кильей. Ведь Инти-Солнце -- брат и муж Килья-Луны,  а у
Верховного Инки сестра-"койа", одновременно является  и  женой.  Вдобавок, я
все больше замечал, что Верка в самом деле, сильно  смахивает  на ту  девку,
что охмурила меня в Куско у Кориканчи -- несмотря на другую масть.
     Однако,   я  решил  держаться  крепко.   Завтра   спроважу   гостью  на
какую-нибудь  более-менее крутую дискотеку, а сегодня...  Комнаты у нас две,
так что вскоре после ужина я  отвел девушку, облаченную в шелк, в уединенное
помещение,  а  сам  -- в  другой комнате  --  принял бутылку  расслабляющего
напитка  по имени  "агдам".  Однако интерес  к  противоположному полу только
вырос во всех отношениях. Я почему-то был  уверен,  что Вера рано или поздно
под  каким-нибудь  предлогом  заявится  в  мою  комнату.  Вот  тогда  станет
действительно тяжко, несмотря на  то, что я вовеки не  проявлял склонности к
каким-либо видам половых извращений и отклонений.
     Впрочем,  мне удалось немного расслабиться,  разглядывая  свою  любимую
коллекцию  бабочек  и  тараканов,  как  вдруг  в соседней  комнате  случился
непонятный шумок и ко мне вбежала Вера со словами: "Мне страшно".
     Я  так и знал, что  она сочинит чего-нибудь в этом роде,  поэтому  даже
разозлился немного.
     -- Надеюсь, успела придумать что-то интересное?
     Подбородок Веры  неподдельно  дрожал, когда она  указывала  пальцем  на
дверь соседней комнаты:
     -- Там Они.
     --  Ладно,  давай посмотрим, кто они  и с  чем их  едят,  с  перцем или
кетчупом. Только по-быстрому.
     Я  зажег свет  в своей комнате  и  мне сразу  бросилась  в глаза Верина
зазывность.  Она не была  раздета, даже наоборот, -- по нашим-то стандартам,
-- но все атрибуты действовали безотказно.
     Тоненькая  ночная  рубашка,  которую  пробивали  соски, которая  слегка
натягивалась на животике, которая  давала  тень  в  районе  интимного места.
Наброшенный, но не застегнутый, а лишь завязанный поясом халатик подчеркивал
изгиб "бортов".  Тапочки  с помпончиками  фиксировали  изящество  лодыжек  и
прочих деталей ноги, названия которым знают только старые распутники.
     Я поскорее двинулся в соседнюю комнату, оказался в полумраке и тут... В
соседней  комнате  имелось, действительно,  кое-что  страшненькое.  Какие-то
полукрокодилы-полулюди, похожие на тех, что я видел в храме Кильи. Только не
статуи.  Эти внушительные живые  фигуры были двух с половиной метров  роста,
если  не  считать  хвоста. Один  из  нежданных-негаданных посетителей  сразу
двинул меня именно хвостом  и сшиб  с  ног. Я увидел склоняющееся над  собой
мурло,   состоящее   из   страшно   разинутой   шипящей   пасти,   усаженной
зубами-штыками, а также проницательных человеческих глаз.
     Тут  у  меня,  конечно, ступор случился.  Еще бы -- через  пару  секунд
какая-то непреодолимая сила, какая-то сволочь выдернет мне кадык  и выгрызет
все потроха. Но тут мой позвоночник словно разряд дал, активизировался полюс
новых  сил. Я,  удивляясь  на  самого себя,  стал сопротивляться  -- схватил
монстра за толстенную лапу и своей ногой пихнул в его бронированную грудь. Я
как  бы наблюдал со сместившейся точки зрения, что моя  нога, уткнувшаяся  в
грудь  монстра,  была  подозрительно  чешуйчатой и  когтистой.  Но  зато она
завалила  противника. Украшавшие ее пластинчатые когти элегантным  движением
рассекли брюхо поверженного, выпустив на ковер кучу кишок.
     А потом я почувствовал, что кусаю другого неприятеля за горло. То есть,
перевернулся я на  живот, прыгнул  с четверенек, одновременно выгибая шею, и
впился в мясо. Вроде дело малоприятное, а вкусно. Я странно водил челюстями,
вверх-вниз,  влево-вправо, отрывал куски  и  старался  сразу  их  заглотить.
Особенно  заботился  о том, чтобы  не  упустить ни  один из ручейков  крови,
которая при поглощении вызывала у меня сладкий трепет в жилах.
     Наконец  действие  закончилось. Я  сидел  возле  двух  околевших гадов,
которые после смерти не стали симпатичнее, из одного ползли кишки как живые,
из  другого  хлестала  зеленая  кровь.  Я,  шатаясь  и  падая,  добрался  до
включателя света. Стало ясно, что неприятели проникли сюда  не  поймешь как.
Не  через  по-прежнему запертую  дверь, не через окно, где  все было,  как и
раньше на щеколадах и заколочено фанеркой. Возникли гады и все тут.
     Я заправил  кишки одному посетителю -- уже почти  без тошнотных позывов
-- затем  схватил его за хвост  и потащил на  лестничную  площадку, оставляя
зеленую дорожку. Потом разжал створки лифтовой двери, зафиксировал  их ломом
и  сбросил  жуткую  падаль  в шахту.  Туда же вскоре  последовало  и  второе
невероятное существо.
     Потом я затворил створки и своей тряпкой протер  лестничную площадку от
зеленой пакости. Это осталось повторить и в комнате, послужившей полем боя.
     Кстати,  действия-то  мои  все  являлись  машинальными, но  в  общем-то
правильными. Когда кое-какой марафет был наведен, я вернулся в свою спаленку
и тут вспомнил о Вере.
     Потому что она лежала, зарывшись с головой, в моей кровати.
     -- Вылезай, Вера, там полный ажур. Я даже глянец навел.
     -- Нет, нет и нет!
     С одной стороны понятно, что ей не хочется возвращаться в  постель, всю
забрызганную "зеленкой" -- а у  меня нет даже запасных  простынок. С другой,
черт его знает, что у этой девицы на уме. Действительно, черт вроде Супайпы,
наверное,  знает... Да и  со мной неясно,  откуда берутся  чешуйчатые лапы с
когтями "давай  зарежу"? Впрочем, почему я должен с этим разбираться? Я что,
Академия Наук или  Генеральная Прокуратура? И  к тому же, если меня все-таки
посадят, то демонические когти мне очень пригодятся в зоне. Буду ими бриться
и щекотать вредных людей.
     Я, допустим, благодаря Супайпе начинен демонами. Ну, а кому какое дело?
Я никому ничего не должен. Такая  фраза хорошо звучит. Да  и вряд ли инкские
демоны  сумеют  навредить  всему  цивилизованному  миру с  его компьютерами,
стратегическими бомбардировщиками и баллистическими ракетами.
     -- Ладно, Вера, тогда я  отвалил  в ту  комнату.  Спи спокойно, дорогой
товарищ.
     Она   тут   заскулила,  горестно-горестно.   Такой  жалостный  писк   с
подвываниями. Ну, просто, Муму в человеческом обличии.
     И  я решил задержаться на  пять  минут для успокоения  разволновавшейся
родственницы. Сидеть в  трусах было  зябко и я посчитал, что если  ненадолго
заберусь  под одеяло, ничего особого не случится. Ведь после всей этой драки
никаких   сексуальных   позывов  у   меня  не  осталось,  а  человека   Веру
по-человечески жалко. Она, к тому же, и не дергается, лежит себе и лежит.
     Но  через пять  минут  меня  сморил сон. Когда  проснулся,  в  окно уже
проникли серые сумерки. Она лежала рядом, наполовину раскрывшись, похожая на
серебристую  тень,  в  декольте виднелся  бутончик  всем  известной  женской
детали, а в разрезе рубашки -- точеная ножка аж до...
     Чуть ли  не  до  нее, любезной, до  самой  интимной принадлежности. Вид
эстетически  законченных  гениталий  и  намек  на  прочие  интересные  штуки
заинтересовал  меня так,  что  я  не удержался и провел  ладонью по  гладкой
кожице.  Тут  ручка девушки, понимаешь,  ожила и  пощекотала меня. То  есть,
скользнула ласковая ладошка  умело и там, где надо. Причем шла от нее теплая
и будоражащая волна.  Естественно, я "взъерошился" больше, чем требуется для
спокойного  отдыха.  Попробовал  улепетнуть с кровати, привстал, оказался  в
неустойчивом  положении,  тут  бодрая  разгоряченная  самка  меня  схватила,
оголила и приложив  кратковременную, но серьезную силу воткнула мой "прибор"
в  себя.  Она была  подготовлена: и  позой, и физиологией,  поэтому я  сразу
оказался  в  ней.  Можно сказать, с головой  она  меня  втянула -- все  было
неожиданно,  пронзительно  и сильно.  В общем,  не очень-то даже  похоже  на
предыдущие  мои  "достижения".  Был задействован  и позвоночник, по которому
словно  скользнула  сладкая  змейка.  На  мгновение  лицо  девицы показалось
красиво-монструозным  -  желтые  глаза, удлиненные клыки,  вытянутые  вперед
челюсти.   Короче,  промелькнул  образ   бабы-ягуара.  Страх   и  кайф   так
соединились, что я быстро разрядился.
     Совершив  гнусный грех, я сбежал в другую  комнату.  Там  рассыпался по
грязной постели, словно из меня были высосаны все соки. А затем погрузился в
обморочный тошнотворный сон-падение.
     С  утра, не отворяя дверь в  другую  комнату, я решил  послушать радио.
Наверное,  оттого, что не  знал с какой физиономией и  с какими словами надо
выйти к Вере.
     И  надо  же,  выпуски  всех новостей  всех  радиостанций  начинались  с
сообщения насчет  урожая зерновых,  вернее, насчет неурожая. Оказывается, во
всех  странах  свирепствует  болезнь.  Вирус,  неудержимо   распространяясь,
поражает пшеницу,  рожь, ячмень, кукурузу, прочие зерновые  и даже  бобовые.
Человечество,   как   всегда,   оказалось   неготовым  к  появлению   нового
патогенного-злогенного  микроорганизма.  Поиски  противоядия ведутся методом
случайного тыка и потребуют десятков милиардов баксов в ближайшие пять лет.
     Болезнь начинается в период роста полезных злаков, но продолжается даже
после жатвы, превращая все запасы в серую труху. А что и останется целым, то
не  годится для  сева,  поскольку заражено. Естественно, все  это  привело в
разных  странах,  или   к  социальным   потрясениям,  или  к   политическому
тряхомудию, или  к межпартийным разборкам,  или к военным  заморочкам, или к
мятежам  и  бунтам.  У  нас  же  --  к  введению  карточек, к  росту  всяких
экстремистских  группировок  с  усатыми-полосатыми  вождями,  и  особенно  к
распространению  мощных сект, сочетающих религиозную  мешанину и  нападки на
начальство,  которое  объявляется  сатанинским  отродьем, исчадием  греха  и
погубителем еды...
     Тут прослушиванию радиопередач  помешал  звонок -- и крепко же засела в
нас  холуйская черта  бежать  к  двери  в таких случаях.  Короче, хочешь  не
хочешь, а надо сейчас повстречаться глазами с Верой.
     По счастью, встречаться глазами не пришлось, она плескалась в ванной. А
вот   пришлось   пересечься   взглядами  с  капитаном   Буераковым   и   его
оперативниками.
     -- Когда ты,  Хвостов, уехал незнамо куда, один труп был найден в твоей
квартире,  второй жмурик валялся на твоей лестнице.  Едва ты приехал и снова
два  трупа, на этот раз в лифте.  Два стопроцентных человеческих трупа. Плюс
еще   какие-то  дохлые   пресмыкающиеся  на  крыше  кабины.   --  Напустился
милиционер. - А ведь ты давал подписку о невыезде.
     --  Ну  и  что?  --  дерзновенно  отвечал я.  --  Из-за  чего  сыр-бор?
Во-первых, я  тут не  при чем.  Во-вторых, никто  меня  в прямую ни в чем не
обвинял. В-третьих, волка ноги кормят.
     Буераков уселся на стул, а невоспитанные оперативники на кровать.
     -- Ну и где же ты был, Хвостов?
     -- В Перу... Жаль, не могу показать загранпаспорт. Потерял.
     --  Мы знаем, что  ты улетал  в Лиму, но у нас  нет никаких сведений от
аэропорта о твоем прибытии.
     --  Все  выяснится, товарищ капитан. В Перу  я работал,  в частности на
стройке (а  ведь  чистая правда). Озеро Титикаку знаете? Там и проливал свой
пот.
     --  Это  тебе  на  стройке  шкуру  проштамповали?  Чтобы  веселее  было
трудиться?
     Я посмотрел туда, куда был направлен милицейский взгляд, на предплечье,
где  был изображен демон, держащий в  руках свою голову. Мне  эту татуировку
действительно  накололи  у  инков,  так  сказать,  на  счастье,  в  братстве
Полуденного Солнца.
     --   Если  без  подвоха   спросили,   товарищ  капитан,  то   признаюсь
чистосердечно -- на руке, можно выразиться, нарисован мой ангел-хранитель.
     --  Ладно,   хранимый  безголовым  ангелом,  какие  у  тебя   счеты   с
группировкой Аслана Фархадова?
     -- Ну, какие у меня могут быть счеты? Бизнесмен  из  меня, как из говна
пуля. Так что я никому ничего не должен. -- Опять же правдиво ответил я.
     --  Брось, Хвостов,  все  убитые  были  из бандформирования  Фархадова.
Причем,  всех  их  уничтожили профессионально и изобретательно.  -- Буераков
подчеркнул интонацией  последние слова. --  Ты воевал  на  Кавказе, в  то же
время и в том месте, где орудовал Фархадов со своими людьми. Мы знаем также,
что  ты  служил  именно  на  той железнодорожной  станции, где  он  лежал  в
госпитале. Твой приятель доктор  Крылов лечил Фархадова, а потом был зарезан
каким-то южанином. Если  точнее, убит по особому ритуалу. Тебя же в тот день
и час крепко помяли.
     Оперативники  стали двигаться  по комнатам, аккуратно разглядывая то  и
се, отодвигая и отколупывая, разрушая с трудом наведенный порядок.
     --  Вы,  товарищ  капитан,  почти  все  знаете,  в   отличие  от  меня.
Разберитесь  до конца  и расскажите мне.  Я к  тому времени диктофон  куплю.
Вдвоем сделаем на этом сочном материале книгу-бестселлер.
     --  Ну ты обнаглел,-- незлобно подытожил  Буераков.-- И  почему ты  так
обнаглел?
     -- Просто вам не привязать меня к этим мокрым делам.
     Один из оперативников притащил простыню, измазанную зеленой кровью.
     -- Что это за дерьмо? -- решил выяснить капитан.
     -- Последствия  медицинских экспериментов. Вот если бы эта  краска была
голубой, вы могли бы обвинить меня в том, что я пришил аристократа.
     -- Где находился вчера с трех до четырех вечера, Хвостов?
     -- Дома, начальник.
     -- Кроме тебя кто-нибудь еще был в твоей  квартире? То  есть, находился
тогда внутри жилища, входил или выходил?
     -- Тогда нет.
     Какая-то новая догадка прорастала  в  голове  Буеракова.  И  он, сделав
глаза мудрыми и проницательными, произнес:
     --  Я ведь в курсе того,  что Крылов сотрудничал с госбезопасностью. Ты
тоже ОТТУДА?
     Ага,  товарищ  капитан  меня,  кажется,  зауважал.  Не  будем  товарища
капитана разочаровывать в его умозаключениях.
     -- Ну, как вам сказать.
     И  тут  из ванной вышла к народу Вера. В халатике,  где сверху и  снизу
много интересного открывалось пытливому взору.
     Народ обомлел. Наверное, именно в тот  самый момент Буераков решил, что
я точно связан с госбезопасностью. А то откуда же взялась в моей обделанной,
убогой квартирке секс-бомба?
     -- О, мальчики, да еще в форме, -- проворковала Вера. - Кофе будете?
     --  Я-а?   --  Буераков   застенчиво  проглотил  слюну,   но  попытался
восстановить статус. -- Вы когда здесь появились?
     --  Вчера, в  пять,  по-московскому  времени. Вы, наверное, документики
хотите посмотреть.
     -- Я бы  не возражал,  -- промямлил Буераков.  А  потом  принял  в руки
паспорт с заграничными письменами.
     -- Гражданка Судана, выходит. Я думал,  там негры живут. Вера... аль...
аль-Василла. Извините, гражданка аль-Василла.
     Буераков, щелкнув каблуками,  вернул  паспорт девушке. Потом, несколько
покраснев, отвел  взгляд от девушкиного бедра, выглядывающего из халатика, и
обратился ко мне.
     -- Мы,  Хвостов, пошли. Я  буду связываться с твоим  начальством. Ну, в
самом  деле,  не можете,  что  ли,  поаккуратнее?.. Завтра  вообще  весь дом
взорвете, а на мне это дело опять повиснет.
     После  такого  риторического  призыва  к  умеренности  и   аккуратности
милиционеры  как-то  робко  вышли   за  дверь,  и  теперь  мы  действительно
встретились взглядами с Верой.
     --  Егор,  да не думай  ты об этом. Просто минутная слабость. --  легко
утешила  меня суданская  сестра.  Было  заметно, что  она не  переживает. --
Больше ничего такого не повторится. Ладно, я пошла натягивать кожуру.
     Похоже, она  куда-то  намыливалось  и это  было  хорошо. Мне  повесело,
отчего  я  водрузил  на  голову  черный  берет,  подаренный  на  войне одним
морпехом.  Я  всегда  напяливал  этот  убор,  когда  хотел  казаться крутым,
решительным и начинающим новую жизнь.
     Тут в дверь снова зазвонили. Надо, бля, отворять.
     Возле  порога  стояло  двое  сектантов.  Квадратная баба  и мужик  типа
"кабан".  Коротко  стриженые  волосы  с белыми  повязками,  почти нормальная
одежка пятьдесят четвертого размера, только напялены  ожерелья из  камушков,
ракушек,    зубов,    когтей.    Плюс,    на     цепи    довольно    крупная
пятиконечная-пятилучевая звезда-свастика.
     -- Вообще-то,  друзья-товарищи, меня  поздно обращать в какую-либо веру
или выводить из нее. -- обратился я с предостережением к вновь прибывшим.
     --  Брат, мы пришли  тебе напомнить о  скором  Изменении. Все  признаки
указывают  на то, что Оно  близко.  Мир  созрел  для  него.  -- внушительным
толстым   голосом   произнесла   проповедница.   Ясно,   что   мужик  только
сопровождает,  на   тот   случай,  если   кто-нибудь  из  заблудших  овечек,
рассвирепев, ринется на  бабу  с  кулаками.  Однако, на мой взгляд, она сама
способна дать сокрушительный отпор,. потому что смахивает на каменную глыбу.
     -- Изменение,  может, ко мне близко, да только я от него далек. Что это
за штука-дрюка? Только в двух словах.
     --  Ну, если  ты  желаешь, брат.  Ведь мы  многое говорили  об  этом по
телевизору. Подходит к концу эпоха Второго Солнца,  при котором в мире царят
случай и беспорядок, наступает время для очищения и прихода Третьего Солнца,
когда снова восторжествуют порядок и целесообразность.
     -- Третье Солнце?
     -- Ну да. Христиане называют это время Вторым пришествием Мессии, иудеи
-- приходом Машиаха, хотя,  конечно, и те, и другие, не понимают в  чем суть
Изменения.
     -- Ну и в чем суть, братие-сестрие?
     Баба стала послушно отвечать, не мигая глазами.
     -- Я  тебя  обрадую,  брат.  Мир  перестает быть бездушным  механизмом,
ржавой полуиспорченной  машиной, ибо скоро воцарятся в нем сверъестественные
разумные силы.
     -- А человек что при этом поделывает?
     -- А человек, если он умен, перестает тщеславно претендовать  на вечную
славу и бессмертие  души,  корчить из себя царя  вселенной и венец творения,
человек становится  тем,  чем  ему положено быть  -- скромным,  но довольным
слугой.
     И  баба, и мужик  по ходу  разъяснений старательно улыбались, изображая
радость всеведения -- с таким же успехом могли бы лыбиться гиппопотамы.
     -- Чем довольным-то?
     -- Тем, брат, что получит за  верную службу  и свою  полезность...  Вся
старая  собственность,  интеллектуальная   и   материальная,  будет  напрочь
отменена. Все претензии ума  и тела  окажутся бесcильными. Все амбиции будут
посрамлены.
     Да,  суждения   квадратной  бабы  весьма   отличались   от  устоявшейся
иудеохристианской концепции, согласно которой мир  был создан Господом Богом
для своих детей рода Homo sapiens.  Этим миром  им было положено овладевать,
не  обращая  пристального  внимания на всяких там духов-управителей и прочие
Высшие Разумные Силы.
     -- Ах, вот  как. -- вежливо откликнулся я.-- И какие же признаки  того,
что Изменение начинается?
     -- Время движется все быстрее, в  мире резко возрастает мера беспорядка
и беззакония, все твари погружаются в  раздоры, сотворенные человеком машины
делаются ему непонятными  и страшными, новые болезни приходят к человеку и к
тем злакам, что выращивает он себе на пропитание. Указания на Изменение были
явлены еще  в  1914 году,  когда  род  людской сам  взорвал свою более-менее
благополучную  жизнь.  Масса   признаков   грядущего  Изменения  отмечены  в
последующие  годы,  когда  рухнули  все   империи,  Российская,  Германская,
Австро-Венгерская,   Британская,  пытавшиеся   придать  жизни   человеческой
вневременной смысл, поднять ее над суетой и тщетой.
     --  Да,  империи  жалко,  --  искренне  посочувствовал  я, --  особенно
коронованных особ. Всегда представлял себя на их месте.
     -- Исключительные признаки грядущего Изменения были явлены тогда, когда
возникли  лжеимперии,  под  напускным  порядком  которых скрывались  хаос  и
безумие.
     -- Я понимаю, о чем вы, товарищи пропагандисты.
     -- Основные  признаки грядущего  Изменения  обозначились  тогда,  когда
рухнули лжеимперии и люди, погрязшие в мелком себялюбии, стали удовлетворять
свои жалкие потребности через всеобщую войну.
     -- Ну, допустим, господа и дамы.
     --  Финальные  признаки скорого изменения проявились тогда, когда  были
созданы  те   кибернетические   машины,   из-за   которых   потуги  среднего
человеческого  разума  и  труды  рук  человеческих  стали  выглядеть  просто
смехотворными.  Когда  гордые умом  ученые  и  инженеры  своей  безрассудной
деятельностью  стали  плодить  микробов   и  вирусов,  несущих  быструю  или
медленную смерть. Когда  стали болеть  и умирать растения, данные человеку в
пищу согласно древним заветам.
     -- Это вы в точку попали, по  радио об том балабонят, да и по магазинам
кое-что заметно.
     -- Главным же сигналом о начале  Изменения служит приход  из иного мира
Чудотворца,    который    сможет    наглядно   показать    людям    разумные
сверхъестественные силы и остановит бег времени. Чудотворец придет  не один,
а  вместе со свей невестой и сестрой, прекрасной лунной девой. Он явит людям
Владыку Огня, громового бога, и Владыку Воды, божественного Ящера.
     --  Опознают  ли люди  вовремя вашего Чудотворца?  А то ведь  сунут его
менты в  "черный воронок" и будет  являть  образ Ящера где-нибудь на нарах в
зоне.
     -- Не  сомневайся, брат. Опознают его по красному квадратному пятну  на
лбу. -- успокоила меня баба.
     -- Такому, что ли?-- я легкомысленно сдвинул берет на затылок.
     Проповедница  хотела  заталдычить  вызубренный текст,  но  вместо этого
уставилась на мой лоб. И стала  прямо-таки  Каменной Бабой. И мужик сделался
Каменным, настоящим Командором.
     -- Извините, -- наконец прорезалась она и почти что сделала книксен. --
Я обязана немедленно доложить своим начальникам, иначе буду наказана.
     -- Об чем доложить-то?
     Из соседней комнаты выплыла принаряженная Вера.
     --  А  я  все  слышала,  пока  одевалась.  Очень  интересно.  Чего ж вы
убегаете? Я еще хотела узнать, где вы собираетесь, какие у вас ритуалы и все
такое?
     Глянув на Веру,  мужик с  бабой снова стали монументальной скульптурой.
Пауза еще  дольше  была, чем в случае со мной. Наконец баба чуть приложила и
едва шевелящимися губами шепнула мужику:
     -- Дай портрет, дуралей, дай портрет, говорю.
     Мужчина  неловкими застывшими пальцами  вытянул  из  кармана  маленькую
картинку в рамочке.
     Оба визитера взглянули на нее и окончательно побледнели.
     --  Это  Лунная Дева,  сестра  Чудотворца,  одно же лицо.  -  просипела
напряженным горлом баба.
     Проповедники с  невиданной  шустростью  обернулись и кинулись  вниз  по
лестнице. Я  даже удивился,  как  быстро стучат  их ноги-тумбы по лестничным
ступеням.
     -- Эй, а как зовут сестру Чудотворца? -- крикнула восслед Вера, а потом
обратилась ко мне. -- Ладно, Егорушка, я за ними. Потолкую с проповедничками
немного, а потом по своим делам. Если задержусь, то позвоню, братик дорогой.
     И она тоже покинула квартиру.
     Я хотел было запереть  дверь, но  тут  заметил пару листовочек, которые
оборонили ретировавшиеся проповедники. Подобрал бумажки, а потом уже заперся
получше.
     На  одной из  них был  изображен Чудотворец и его сестра, Лунная  Дева.
Внизу  подпись:  "Своим  появлением  посланцы  Высших  Сил возвестят  начало
Изменения."
     Чудотворец был похож на  меня весьма приблизительно, разве что  красным
квадратным пятном. Этот образ  вообще был мало на кого похож. Лунная же дева
имело  внушительное сходство  с Верой, хотя,  конечно, любая красотка должна
иметь более-менее стандартный облик.
     Вторую листовку я читал в кресле  под неустанный бубнеж радио о  гибели
урожая на  корню и кончине  запасов зерна,  о  вынужденном  забое  скота,  о
недовольстве трудящихся  в разных не  шибко развитых  странах мира, о криках
"правительство на мясо" на демонстрациях и митингах.
     "Братья и Сестры.  Вскоре будет  явлен вам знак присутствия Высших Сил.
Не противьтесь  очевидному ни словами,  ни мыслями.  Встречайте  с радостным
светлым   лицом   приход   Порядка  и  Справедливости.   Ни  прежние   права
собственности, ни прежние начальники ничего больше означать не будут. Каждый
человек  получит  столько  имущества  и столько  лет жизни  в  распоряжение,
сколько  будет соответствовать его  полезности,  смирению  и радению за Дело
Благоустроения  Земли.  Слушайтесь,  Братья  и  Сестры,  новых  Начальников,
которые иногда будут являться вам во плоти и  крови, а иногда  придут в виде
голосов  и образов в ваше  бдение и  в  ваш сон.  И если иной дурной человек
будет признан Начальниками  бесполезным для участия в общем хороводе жизни и
следовательно разъят, то не пытайтесь его защищать. Желание помочь возникнет
лишь по недомыслию вашему и скоро пройдет.


     На первый взгляд, и  на последний тоже -- чепуха. Пожалуй, только слово
"разъят" вызывает некоторый интерес. Ясно, что под продовольственный  кризис
этакая  дребедень  подействует на  граждан  со  слабыми мозгами, но  таковых
наберется не слишком много.
     В этот день Вера уже не вернулась, также как и в ближайшую ночь. Отчего
я  испытал  лишь облегчение  и  удовлетворение.  Видно,  закадрила какого-то
мужичка. Оставалось надеяться, что  это товарищ поприличнее. Не смутило меня
и то, что  Вера  не звякнула к концу дня. Не позвонила она  и  на  следующий
день.
     Где-то к вечеру я стал укорять себя за то, что из-за стыда за свой грех
пожелал  исчезновения  самому  источнику греха. А "источник  греха", кстати,
слабая девушка и вдобавок моя чудом обнаружившаяся сестра.
     Надо чего-то предпринять. Но куда звонить, кроме морга?
     Я занервничал и нервничал до тех пор, пока около  одиннадцати вечера не
заявилась, как  всегда прекрасная, Вера. Правда,  косметики на сестре  стало
поменее и волосы уже не образовывали ореол, а лежали смирно как у крестьянки
из прошлого века. На прицепе  у нее было двое квадратных проповедников и еще
пара  персон. Видимо,  из  тех самых  Вестников.  Эти типы  были  вообще без
побрякушек. Солидные люди, похожие на  чиновников или коммерсантов несредней
руки.
     --  Брат  Золотой Дождь, брат  Небесное Копье, -- представились  они  и
склонили при этом головы. -- Обетование свершилось, ты пришел к нам.
     Я сразу испытал смущение. Не люблю быть  в центре внимания, если только
того не требует нужда.
     --  Позвольте, тут  какое-то  недоразумение. Я к вам  не шел, скорее уж
наоборот.
     -- Не  стесняйся,  Свет-Егорушка, -- вступила  Вера,  -- эти два дня  я
провела  с Вестниками. Как пообщалась с ними вчера  утром, так уже не смогла
расстаться. Мне не  хватало уверенности,  внутреннего стержня -- я не  знала
откуда и куда иду. А теперь благодаря им я уверена, я знаю.
     Пойди пойми, что это  у нее  -- глубоко законспирированная игра  с нами
всеми или же пробуждение шизии и маньячества.
     -- Значит, Вера, они вставили тебе стержень и вдобавок подарили карту с
маршрутом твоего движения по жизни?
     --  Он шутит, и это хорошо, --  вдруг  воодушевленно произнес  Небесное
Копье.
     --  И  это  правильно,  -- по-холуйски  скалясь, поддержали  квадратные
проповедники.
     Вера,  не  обращая  внимания  на  эти милые чудачества, подошла  ко мне
поближе и заговорила полушепотом, практически конфиденциально:
     -- Откровенно говоря, у них  везде  свои люди, это  очень перспективная
секта. Многие политические лидеры, депутаты, генералы  имеют  тесные связи с
Вестниками. Ты просто упадешь, когда я тебе назову некоторые фамилии.
     -- Не надо. Я и так рад за  радужные перспективы сектантского движения,
но...
     -- Я им рассказала про то, что на тебя уже нисходила Сила Ящера, как ты
преобразился, как ты обзавелся чешуйчатыми лапами и раскрыл такую прекрасную
такую страшную пасть  -- мне же  все удалось увидеть и даже сфотографировать
"Поляроидом".
     Я  вспомнил, что  вспышка действительно  была. Отчего на  фотокарточке,
которой  сейчас  замахала  Вера,  хорошо  пропечатались  три  чудовища.  Два
полукрокодила  и  еще существо, не уступающее им  по жуткости. С  хвостом, с
какими-то  получеловеческими-полурептильными руками  и ногами,  с широкими и
длинными  челюстями, с  приземистым  лбом.  Со  странной  серебристой дымкой
вокруг туловища.
     --  Идите с  нами, Чудотворец,  вас  ждут братья  и сестры, --  ласково
сказал Небесное Копье,  но прозвучало это для меня почти  как "пройдемте" из
уст мента. Похоже,  я крупно попался в сачок Вестников. Ведь мне почти нечем
возразить  на такую  массированную  атаку  после того, как я  превращался  в
стопроцентное  чудовище. Я бы скорее предпочел, чтобы вместо этих хитрожопых
маньяков меня завербовала правительственная  спецслужба -- для оказания моим
жутким обликом деморализующего воздействия на войска противника.
     -- Где ждут? -- мой голос прозвучал словно издалека.
     -- У нас ночной молебен на стадионе "Петровский".
     У  меня немного замерзло  внутри. На этом стадионе помещается  тридцать
пять-сорок  тысяч.  Если даже народу  будет  втрое  меньше,  и то нехило для
какой-то бредовой секты.
     Я  на  ватных ногах  отправился к вешалке,  накинул куртку  и  двинулся
следом  за  почитателями-конвоирами. Внизу нас ожидал  "мерседес"  последний
марки  с   тонированными   пуленепробиваемыми   стеклами.   А   на  стадионе
присутствовали все сорок тысяч, народ даже между сидений размещался.
     Большая  часть  прожекторов была погашена,  чтобы трибуны пребывали  во
тьме, зато вся публика оснастилась  свечками и фонариками, отчего напоминала
какую-то  огромную  фосфоресцирующую  амебу.  В   то  же  время,  на  сцену,
сооруженную посреди поля, были направлены мощные лучи.
     Так вот, меня, к  моему ужасу, повели не на трибуны, а именно на сцену,
к микрофонам. Рядом со мной поставили Веру, чуть сзади расположились Золотой
Дождь  и  Небесное  Копье,  накинувшие серые  балахоны,  плюс  еще несколько
человек вполне цивильной наружности.
     И они возвали:
     -- Мать-Земля, проснись, услышь нас.
     А стадион откликнулся.
     -- Твои, твои навсегда. Соединись с нами.
     Потом  перечислялись разные  Высшие Силы: и  Владыки  Мирового Огня,  и
хранители Вселенских Ветров, и Властелин  Вод, и Держатели  Устоев, и всякий
раз публика откликалась: "Твои навсегда, соединись с нами".
     -- День, который мы так ждали, настал. С  нами Чудотворец и его сестра,
Лунная Дева. Они  пришли не раньше и не позже, они пришли в час Поворота, --
в открытую заявил Небесное Копье и показал на нас пальцем.
     Прожектор тут же ослепил меня, прямо в лицо ударил жаркими лучами.
     --  В этом пришельце из  иномира сокрыты  Высшие  Святые Силы,  которые
должны подхватить нас  и вывести  из Смуты и  Беспорядка, сделать  любого  и
каждого  частичкой  бесконечного  Жизненного Круговорота.  Хвала Чудотворцу,
благодаря  ему  поток  времени  будет  замедлен  и  замкнут,  мы  перестанем
двигаться к всеобщему разрушению и концу.
     --  Ну,  выпусти  наружу божественного Ящера,  Властелина  Вод,  --  не
слишком любезно прозвенел под ухом Небесное Копье.
     -- Чудотворец, Покажи нам Святые Высшие  Силы, --  проревела заведенная
толпа.  Похоже,  она  уже  испробовала  веселящего  порошка  или  надышалась
возбудительных токсинов.
     Я лихорадочно огляделся  -- все пути  отступления и бегства были плотно
перекрыты, и толпой, и вооруженными мужиками в масках.
     -- Да что вы обалдели? Если у меня один раз что-то получилось, то зачем
требовать регулярности? Не в  столовую ведь пришли, -- шепнул я, стараясь не
в микрофон. Однако никто не обратил внимания на мои переживания.
     Может,  я тут  как раз  и  очумел  от психологического  прессинга.  Мне
показалось, что свет прожектора стал ветром, который сдувает, уносит меня. Я
замахал руками и наклонился вперед, пытаясь удержаться на ногах.
     -- Во, выделывает, ну, сейчас что-то будет, -- прошипел кто-то рядом.
     Послышался и умоляющий шепот сестрички:
     -- Не подведи, Егорушка. Иначе нам с тобой каюк.
     Ветер свободно проходил  сквозь мой  многострадальный организм, обдувал
позвоночник, закручивался смерчем вокруг спокойного полюса сил. Я чувствовал
тяжелый вихрь, похожий на  быстро  растущий  камень,  и легкий, напоминающий
мыльную пену,  и  шипящий, как огонь,  и булькающий, как водяная струя. Меня
будто раздувало воздухом и словно наливало водой. Я как бы  оделся в камень,
в  моих жилах побежал огонь.  Рев  толпы расцветился  протяжными обертонами,
чаша стадиона свернулась в гигантский причудливо раскрашенный бутон, зрители
стали его тычинками, сцена -- пестиком.
     -- Хотите вы песен, их есть у меня!
     Я снова стал обладателем пасти и  затрубил в многослойное  небо, фонтан
голубых нитей взмыл вверх,  достиг звезд и их  колокола отозвались мне; лапы
топнули оземь и откликнулись нерожденные души.
     Я  поднял Лунную  Деву  и она  просочилась словно сумеречный свет между
моих чешуйчатых пальцев.
     Потом фонтан подхватил,  закружил и  шлепнул меня, в результате чего  я
обнаружил  себя  лежащим  на  помосте.  Публика визжала  от восторга, сверху
спускались  серебряные   нити   небес,  снизу   прорастали  багровые  ростки
преисподней. Все  было навеки соединено и увязано в  единую ткань, в  единый
круговорот.
     -- С этого момента мир подчиняется Высшим Силам! -- кинул Золотой Дождь
зажигательный лозунг. -- Дайте мне сюда сомневающегося.
     К  помосту  крепкие  руки  уже  передавали  сомневающегося  гражданина.
Непонятно было, кто и как его вычислил, этого человека с отрешенными пустыми
глазами, но с искаженным от страха ртом.
     Золотой Дождь и  Небесное Копье  растянули его  на  какой-то  тумбочке,
достали  ножи  и... брызнули красные фонтанчики.  Двое добровольцев кромсали
человека неумело, не то что инкские жрецы, но все же с энтузиазмом.
     Вот  выдернуто  сердце через разорванную  рубашку и грудную клетку, вот
отсечена  и подброшена  голова, вот мерцающие жизненным теплом ручейки крови
жадно  всасываются  серебристыми небесными  нитями  и  багровыми  подземными
ростками.
     --  Вот оно,  парное, полное жизненной силы  мясо, --  заорал  Небесное
Копье, впиваясь жадным ртом в выдернутый из жертвы комок: кажется, это  была
печень. -- Даешь реализацию продовольственной программы.
     -- Вы меня использовали, суки!..
     Я  с  криком   бросился  на  кромсателей-потрошителей,  но  тут  что-то
влепилось в мой затылок и стадион завертелся перед глазами...

     Я лежал в долине, заросшей кактусами, и надо мной кружился журавль. Все
вернулось  вспять.  Я понял,  что хотел  сказать летающий на  манер  журавля
демон.  Он  предостерегал  меня  от  выбранного  пути.  Теперь я должен  был
следовать  за  птицей,  чтобы  предотвратить  жертвоприношение  на  стадионе
"Петровский" и прочее гадство.



     Чтобы свернуть на  нужную тропу, надо было преодолеть заросли кактусов,
а потом гряду камней, на которой виднелась "подружка" ягуарица.
     Ну что ж, посмотрим, чего из этого получится.
     Из-за страха я снова стал обессиливать и "залипать" словно муха в меду,
но вспомнил  кровавую  катавасию на стадионе и окреп. Отломал сук покрепче и
начал продираться сквозь кактусы. Конечно  же,  они  меня крепко  потрепали.
Добрался  до  камней,  а  хищницы  уже  не   видно.  Стал  иголки  из   себя
выковыривать.  Таскал-выковыривал,  пока не встретился  взглядом  с  желтыми
глазами злобной твари.
     Лежит себе неподалеку, как будто никуда не торопится.
     Насчет того, чтобы  подраться  с ягуарихой, я по-прежнему  не был особо
решителен. Хотя, конечно же, вспомнил действия Мцыри, оказавшегося в сходной
ситуации: "Но в горло  я успел воткнуть  и там два (или три?) раза повернуть
свой мощный сук."
     Большая  кошка предостерегающе дернула  мордой и заурчала  низко-низко,
мол, не суетись.  Оскал  ее  несколько  напоминал усмешку. (Впрочем,  и наша
улыбка, как известно, произошла по прямой от звериного оскала.) У  меня тело
и так саднило от  иголок кактусов, а  тут  предстояло  ознакомиться с чем-то
более существенным, с клыками и когтями.
     Я  ухватил  сук  на манер копья, ягуарша  же демонстративно  опробовала
когти  на  камне. Я  с  трудом удерживал  себя от  паники,  представляя  все
происходящее простой компьютерной забавой. Наконец-то помогла птица, которая
спикировала  на  голову хищницы, отчего  та усердно замахала  лапой, пытаясь
превратить летучего наглеца  в облачко  перьев.  Однако, журавль  еще больше
обнаглел и повторил  психическую атаку.  Ягуарица  распалилась  насчет того,
чтобы покарать птицу,  а  я не  стал ждать развязки и,  подметив в  сторонке
просвет между камнями, устремился туда.
     Осилил  я метров  пятьдесят, уже  посмеивался,  довольный, как  услышал
позади себя рычание.  Нет, это  не то рычание, что в зоопарке. Совсем другое
дело. Когда ты знаешь, что никакой  решетки нет, а зверюга зла  и беспощадна
как воин  СС, то начинаешь  нервничать. Как видно, хищница все-таки проявила
хладнокровие или  же быстро покончила с пернатым наглецом. Я заторопился, но
вся  моя прыть не давала особо ощутимого результата на качающихся под ногами
камнях. И  вот  я,  балансируя  вспотевшими руками и  лихорадочно  озираясь,
заметил  позади себя  хищную  самку.  Близился  миг  нашего  свидания, охота
подходила к концу. Хоть бы сейчас вылез какой-нибудь другой плотоядный зверь
и  повздорил  бы  с ягуаршей.  Но из-за  чего  им  сориться?  Вряд  ли уж  я
представляю такую знатную добычу, чтобы стать яблоком или хотя  бы косточкой
раздора.
     Гряда   заканчивалась  обрывом  и  ущельем.   Обрывом  закачивалась   и
теоретические  размышления, и вся моя  жизнь,  заброшенная в  неведомый мир,
куда ни проникает никакая милость даже в микроскопическом виде.
     Я зашатался на самом  краю, поводя отрешенным  затухающим взглядом то в
сторону смертельной кошки,  то по  крутому склону. И  неожиданно пришла идея
насчет  того, как уцелеть.  Метрах в двух  ниже имелся  маленький уступ, так
почему бы не соскочить и не зацепиться -- желание-то есть.
     Хищница  несколько  притормозила метрах  в  трех, готовясь  привести  в
исполнение  приговор. Задница ее  уже приникла к земле,  лапы напряглись.  Я
соскочил  на  уступ ровно  тот в  момент,  когда она  прыгнула.  Тютелька  в
тютельку.   Желто-пятнистое  тело   пролетело  над  моей  головой,  заставив
подскочить   чубчик.  Наблюдать   за   дальнейшей   судьбой   ягуарихи  было
затруднительно.  Я импульсивно-конвульсивно  пытался  удержаться,  но еще  и
подмечал, что забраться обратно куда труднее, чем спрыгнуть вниз.
     Над головой закружил журавль. Жив бродяга  и  то  приятно, хотя втравил
меня в  пренеприятную историю. Он  пролетел вдоль  склона и призывно крикнул
пару раз.  Я заметил  парой метров ниже и сбоку еще один уступ. Значит, надо
подаваться все-таки не вверх, а вниз.
     Я, прыгнув,  едва не  соскользнул с крохотной  площадочки, но  все-таки
примостился. А  дальше что?  Журавль скрылся за  краем ущелья.  Ну,  демагог
пернатый. Заманил и бросил, Сусанин этакий.
     Нет, он  опять  появился,  как-то неторопливо  выписал пару  кругов,  и
закурлыкал, снова показывая уступы.
     Пару раз  оскальзывалась  нога  на  гладких камнях  и  пальцы не хотели
держаться  за  острые  грани, сдирающие  кожу. Но худо-бедно  добрался я  до
влажного дна ущелья.
     Журавль  и  там не оставил меня.  Он усердно,  как штурман, прокладывал
дорогу  вперед, вернее  вверх, из ущелья  наружу --  однако  противоположная
скальная  стена выглядела практически отвесной. Птица явно  издевалась  надо
мной. Или была уже перевербована врагом.
     Пока суть  да дело вмешалось новое  действующее лицо. Или вернее морда.
По  гладким камням заструилось бесконечное тело, кстати, без  ручек и ножек.
Это была здоровенная  змея по имени  якумама  (по-нашему анаконда),  которой
лишние конечности не  требовались.  Скорость  ее  извилистого движения  была
гораздо больше моей, в чем я смог вскоре убедиться.
     Ягуарша  теперь показалась невинным существом, как бы я  хотел обменять
отвратительную  рептилию на милую игривую кошечку,  которую  можно чесать за
ухом. Журавль  по-прежнему баражировал,  показывая,  что  мне  надо переться
прямо на стену. К сожалению, пользы сейчас  от него было не больше,  чем  от
унитаза.
     Вот змеиная пасть рядышком, уголки ее загнуты вверх  - анаконда заранее
довольна --  а мне никак не  включить заложенные в меня Высшие Силы,  всяких
там ящеров; впрочем, известно, откуда они берутся.
     Движения мои становятся судорожными, бесцельными, я опять-таки словно в
смоле застреваю.
     Змея считает, что подходит законный финал и распахивает пасть, все шире
и шире,  бледно-розовый зев выглядит орудием  квалифицированной  казни.  Она
даже  не собирается душить  меня кольцами, а хочет просто заглотить целиком.
Из ее зева выглядывает морщинистый красноглазый демон желудка.
     Моя душа сейчас  - глубокий колодец,  наполненный ужасом. Но откуда  из
его глубины  вылетает искорка, центр бесстрашия, полюс спокойствия. И я, что
говорится, полез на стену.
     От  первого  же   шага   стена  качнулась,   от  второго   шага   стала
опрокидываться -- ущелье переворачивалось  как корыто. Вот она уже сделалась
горизонтальной,  а  потом  наклонилась  в  противоположную  сторону.  Весьма
нестандартная  стена.  Она,  похоже,  была порождением моего  ужаса.  А  под
воздействием моего бесстрашия стала склоном, сотканным из серебристых нитей.
Да уж,  с эктоплазмой надо  разбираться, привлекая  скопом всех  Нобелевских
лауреатов.
     Ну,  а  пока я соскользнул по склону,  затем  преодолел  влет  туманный
барьер  и шлепнулся на  пол в храме Кильи.  Я быстро разобрался, что снова в
царстве Уайна Капака,  мире  верхнем по отношению к царству Супайпа-Бормана.
Видимо,  я  только-только  отпал  от  значительного  живота матушки  Луны  и
опрокинулся от полноты чувств на спину.
     Рядом со мной стоял  пес, немного  склонив набок голову,  что придавало
ему вид внимательный и сострадательный.
     --  Если  ты  хочешь  помочиться,  то делай это,  пожалуйста, не на мое
тело.-- таковы были мои приветственные слова.
     Я вспомнил, что  у инков собака  вовсе  не  друг человека, а черный пес
вообще считается проводником в нижний мир. Тут мне стало не до воспоминаний,
потому  что  в  храме начали  появляться люди,  если точнее,  инкские воины.
Ближайший  из  них  метко  кинул  в меня легкое  копье. Я  как-то увернулся,
пропустив его мимо уха.
     Но полку воинов прибывало и все они чего-нибудь метали. Копья, дротики,
топорики, камни, даже ножи.
     Меня спасало то, что я прятался за матушкой-Кильей, отцом-древочленом и
дядюшками-идолами,  отчего бойцы  аккуратничали и старались наносить  только
"точечные" удары.
     "Точечный" удар топором уничтожил рядом со мной приземистое изваяние.
     На несколько  секунд я потерял самообладание, стал тонуть в собственном
страхе  как  муха  в  сметане.  И  вдруг  внутри  меня  легкий  взрыв,  меня
останаливает полюс спокойствия и силы.
     Килья  обдала меня волной  жгучих вибраций.  Но они  закружились вокруг
моего  полюса  сил  и  он  превратил  их  в  послушные эктоплазменные  нити.
Сообразно моим представлениям об ужасном, они свились в  щупальцы, в длинные
змеевидные щупальцы кракена.
     Хочешь быть кракеном - будь им.
     Я захлестывал своими гибкими конечностями сильные руки, ноги, туловища,
шеи инкских воинов, приклеивал их, сжимал, стягивал, обездвиживал, превращал
в слабую плоть. Я из оппонентов как будто сок выдавливал.
     Я  видел, что  лица  воинов  пунцовеют  а-ля помидор, глаза набухают  и
становятся как спелые сливы,  руки дрожат и опускаются. Кто-то даже испортил
воздух. Куда уж там копьем попасть...
     Но следом за первым  подразделением врага, влетело до полувзвода воинов
орла с пистолет-пулеметами. Мои щупальцы  отлетели  от них как ошпаренные, а
сам  я  завертелся, удирая  от  свинцовых плевков. Уже  не  кракен, а крыса.
Укрывался  я  по-прежнему  за  статуями и  истуканами.  Пули увечили  бедных
идолов, сшибали с них куски, крошили каменные головы.
     И я был следующим на очереди.
     Но  тут  сыграл пес, крепко сыграл. У него, оказывается, был свой ход в
храм и обратно.
     Вначале  мне показалось, что  им могут пользоваться только четвероногие
некрупные животные, но  потом подумалось, что  вряд здесь устраивают туннели
лишь для псов и котов.
     Я немного подвинул  одного  симпатичного  истукана, заслонявшего выход,
протиснулся в узость,  едва не схлопотав копьем  в попу, и рванулся каким-то
мрачным переходом. Заодно,  конечно,  размышлял  о том, кто такой этот  пес?
Впрочем,  если Крейн в нижнем мире  Бормана-Супайпы  был птичкой, почему  бы
здесь ему не стать собаченцией?
     Я несся за прыткой псиной, а за  мной, естественно, гнались воины орла.
И удивительное дело, я как будто чувствовал и ощущал  весь дворец. Казалось,
что  от меня расходятся  волны  какого-то эфира и, отразившись от  пределов,
возвращаются  ко  мне  обратно.  Впрочем,  крайние пределы  я  ощущал весьма
невнятно, в виде тихо жужжащих и слегка царапающихся пятен, а вот то, что за
ближайшим углом -- совершенно  отчетливо,  хотя и  странно. То, что осталось
позади, я  видел слева, то,  что впереди -- справа. Удаляющиеся предметы как
бы сплющивались и, в конце концов, превращались в нити...
     Коридор   вдруг   стал  тупиком,   он  закончился  стеной,  практически
монолитом.
     Мои ощущения меня  обманывали, пес тоже оказался дураком.  Заткнись ты,
не гавкай хотя бы. А где-то неподалеку уже слышится топот и  гомон несущихся
"орлов".
     Я  запрыгал  перед  тупиком,  заметался  между  стен,  как  броуновская
частица. Ой, сейчас меня насадят на копья, а это так вредно для здоровья.
     И тут проклятый пес прыгнул и канул в никуда. Я даже не успел заметить,
как это случилось. Все-таки  заманил  и  бросил меня лохматый фрайер, словно
какой-нибудь опытный  партийный  лидер.  Но в  чем  загадка  его физического
исчезновения? Паузы на тягостные раздумья практически не осталось.
     А если? Я разбежался  и бросился на стену, как бык на подлюку-матадора.
И не добился ничего, кроме легкого сотрясения мозгов. Куда дальше дергаться?
Стены непрошибаемы, сверху давит  потолок.  Я  одряб и  обессилел, в  голове
наступила  пустота,  я словно  погрузился  в  густую  обездвиживающую массу,
похожую не столько на сметану, сколько на говно.
     В конце коридорчика  тем временем  показались  воины  орла. Они  уже не
стреляли, а собирались взять меня живым и теплым, чтобы подвергнуть зверским
изощренным пыткам.
     И   тут  посреди   омертвевшего  ума-разума   опять   проявился   полюс
спокойствия, который проложил путь.
     Я  подпрыгнул,  вытянув руки.  В какой-то момент  потолок наверху  стал
водоемом внизу. В конце полета "вверх-вниз" я расплескал некую вонючую жижу,
которая,  впрочем, спасла меня от  травмы.  Я пробурлил  в стиле "брасс" еще
пару десятков метров и остановился, чтобы задать риторический вопрос:
     -- Где это я, мать твою?
     -- По уши в фекалиях. -- раздался отнюдь не риторический ответ.
     Я протер  глаза. Рядом со мной стоял Крейн  в  плаще из перьев красного
ара и змееглавой тиаре. Это был положительный момент.
     Отрицательный  же  заключался  в  том, что он  стоял в  дренажной воде,
активно приправленной дерьмецом, а я в этой жиже лежал.
     -- Ну-ка, стоп, машина, и расскажи все по порядку. -- призвал я, потому
что он собирался зашагать прочь.
     Тогда  Крейн подождал, пока я встану  и подойду ближе... чтобы  ударить
меня в лоб. У меня что-то там пискнуло и хрустнуло, в глазах заиграли темные
пятна, я чуть не опрокинулся.
     -- Ух ты, гад... Я еще поговорить с ним хотел.
     Может быть, я бы тоже врезал дорогому другу, но Крейн показал  на своей
ладони убитого демона-переводчика.
     -- Нам ретранслятор  не нужен, а на  кечуа ты и так научился болтать...
Кстати, здесь  тебе  не  стоит  задерживаться,  вот  выберешься  за  пределы
Кориканчи, тогда и резвись. Уайна Капака ищет  тебя для проведения серьезной
беседы.
     -- А тобой он не интересуется, Шурик?
     -- Меня здесь в общем-то и нет,  дорогой друг. Однако  именно благодаря
мне  откладывается  твоя беседа  с  товарищем  Максимовым. Странно,  да?  Но
кое-что я тебе втолкую по дороге.
     По дороге  я заметил,  что Крейн  стал  рослее и  шире  в плечах, да  и
краснее кожей. Одежка же была, как у жреца из храма Луны. Вот стервец.
     -- Так вот, Егор, я действительно не сиганул в то самое облачко марева,
обозначающее  точку  перехода.  Это  было, конечно,  не по-товарищески, но в
самый  последний момент меня осенило, что... ты мне друг, но истина, извини,
дороже. Вспомнил я одно из уравнений и понял: оно имеет не одно, а несколько
решений.  Вовсе не  обязательно  перемещать свое  физическое тело, -- белки,
жиры и углеводы, -- в периферийный мир. Можно закрепиться непосредственно  в
точке   перепрыга,   а  это  своего  рода  энергоинформационный   узелок,  и
бесхлопотно пускать свои волны-эманации в "хрональный карман".
     -- Ты не кидай мне  странные словечки, как зерна курочке, я их в  любой
книжке по мистике-шмистике  отыскать смогу.  Лучше  признавайся, где это  ты
закрепился?
     -- Я  отыскал другую точку  перехода, она  локализована не над памятным
тебе обрывом, а на твердом грунте. Палатку там установил, добился разрешения
на   проживания  от   владельца   земли.  Он  дозволяет   мне   пользоваться
электричеством для компьютера, сортиром и водопроводом, а также рвать яблоки
с деревьев.
     -- Подожди  ты со своим сортиром. Ты как-то  говорил,  что за пределами
мира-метрополии во всей Вселенной одни только стринги,  сырая  эктоплазма, в
которой что-то отпечатывается порой. Как мне тут, в этакой "сырости", вообще
не захиреть?
     --  Организованная материя отличается  от сырой только тем,  что  у нее
функционирует дополнительное измерение -- время -- за счет чего и существует
"настоящесть", "реальность". Но если в сырой материи образуются нестабильные
отпечатки  мира-метрополии, то  опять-таки  начинает  течь время,  и  оттого
появляются   расстояния,  формы,  предметы,  возникает   какая   -   никакая
реальность. Короче, жить тут можно, если недолго.
     -- Здорово.  Только  потекло  куда-то  время и у тебя  сразу  появилась
форма,   внешность,  внутренность,   масса,  ты  уже   куда-то   торопишься,
нервничаешь,  стареешь.  А  теперь притормози. Какого  рожна образуются  эти
нестабильные реальности, эти несчастные "карманы"? Откуда  все-таки  энергия
берется на такое дело?
     --  Кажется,  с этим я немного разобрался. Сокровище  фашистов,  вернее
золото замученных  в  войну  евреев,  стало  аккумулятором  энергии  сдвига.
Энергия   сдвига   --   это  замороженный   концентрированный  хронос,   это
спокойствие, это  сила  судьбы, это,  к  сожалению, то,  что теряют жертвы и
приобретают  палачи.  Используя рычаги  Поля  Судьбы,  можно энергию  сдвига
направить  куда  угодно. Она нахлынет волной в самую сырую  неорганизованную
эктоплазму  и  запустит  в  ней  время.  Такую  эктоплазму   лучше  называть
дрессированной,  время  в  ней  можно  ускорять  и  замедлять, отчего  будут
изменяться  все  ее  свойства. Наглядный  тому  пример, как ты застрял перед
эктоплазматическим потолком --  вспомни свое полное  бессилие и безволие, то
есть замедление времени.  Но потом ты  бодро проскочил  препятствие --  твоя
энергия сдвига ускорила время и, соответственно, движение.
     Да,  опять  без подробностей,  призрак  Крейна  не  шибко  пытается мне
разъяснить правду-истину. Неужели, я такой дуб?
     --  Но почему  периферийный мир  Уайна  Капака, образовавшийся в  сырой
материи  -- отпечаток именно древнего Перу?  Говори  немедленно, не то упаду
лицом в говно.
     Отреагировав на страшную угрозу, призрак Крейна поторопился объяснить:
     --  Потому  что на  самом-то деле отпечаток случился почти  пятьсот лет
назад, когда конквистадоры в  одночасье  уничтожили  империю инков и сгребли
все ее  золото, которое  тоже  несло  энергию  сдвига.  Второй  "фашистский"
отпечаток просто наложился на первый "конквистадорский".
     -- Толково объяснил, Сашок. А как образовался периферийный мир Бормана,
то есть Супайпа Уасин?
     --  Это резонансное явление, вторичный отпечаток, как бы второй круг на
воде  от брошенного камня.  Вторичный,  нижний мир  -  он  еще  более сырой,
демонический,  эктоплазменный.  Почему  в  один  "хрональный  карман"  попал
полковник  Максимов,  а  в  другой  --  рейхсляйтер  Борман,  мне  никак  не
разобраться.  Может, это  связано  с  персональным уровнем "демоничности"  и
"злобесности".
     Но  сейчас отпечатки  как  бы  разглаживаются,  вторичный мир поглощает
первичный  и,  похоже,  не  прочь  вернуться  в  метрополию  в виде большого
"подарка".
     --  Между прочим,  в  мире,  придуманном  Борманом,  все как  в  родной
метрополии: и  дома, и стулья, и туалетная бумага, -- только я играю роль не
железнодородника и даже не водопроводчика, а самого натурального Чудотворца.
     -- Я догадываюсь, Егор, что творится в бормановском Супайпа Уасин, хотя
мне туда доступ  закрыт.  Едва эта адская реальность достаточно окрепнет, то
внедрится  в  мир-метрополию, также  как вирус  входит в  организм человека.
Последствия трудно представить...
     -- Мне  не трудно. Я тут все на своей шкуре испытываю, как  белая мышь,
пока  ты  там  на компьютере поигрываешь.  Хоть бы написал  письмо в прессу,
заклеймил бы позором то, что здесь творится...
     Беспокойный Крейн не дал досказать.
     --  Да  утихни ты... Думаешь, мне тут приятно в палатке прозябать,  без
вина,  без  пива? И  кроме  того, злокозненный "подарочек"  пожаловал  бы  в
организованный космос  гораздо быстрее, если бы  Супайпа-Борман отыскал меня
вместе с навигационным прибором. А так ему приходится переминаться с ноги на
ногу  в ожидании... Пару раз его посланцы чуть не нападали на мой след, но я
сплавлял их перуанской полиции как наркоманов и партизан.
     --  А теперь ты  умолкни  насчет своего мужества  и героизма, я  другое
скажу...
     Тут я заметил, что в тоннеле заметно посветлело, а в свою очередь Крейн
стал таять и стремится к полной незаметности.
     -- Ты куда, Саша? Побудь еще немного, я тебе и чичу скоро налью.
     --  Я сейчас в  хилом  эктоплазменном  теле,  поэтому на свету  начинаю
распадаться.  Кроме того, есть  смысл  не засвечиваться мне  здесь. А  тебе,
чтобы справиться с "подарком" Бормана,  надо уметь обращаться с эктоплазмой.
"Дрессировать"    ее     с     помощью    энергии    сдвига.    Использовать
энергоинформационные узлы, которые именуются уаками. Один из них "завязан" в
храме  Луны, тебе больше  не стоит  туда  лезть. Но есть и  другие  -- через
которые  происходит  накатывание нижнего мира.  Особенно важна  Титикака  со
священным островом. Наверняка, туда и двинет Уайна Капак, так что поспеши со
своим отрядом.
     -- Обижаешь,  у меня не отряд,  а  целое  войско,  семь тысяч дубин.  К
сожалению, не могу сказать, семь тысяч голов.
     -- Избавься от балласта, в решающий момент он помешает.
     -- Да и без тебя знаю, умник...
     Крейна   поблизости   уже   не  было.  Растаял.   Наверное,   в   своем
организованном,  а   также  расхристанном   и  уязвимом  космосе-метрополии,
отправился почитать газетку в сортир.



     В Мойок-Марке  был оставлен гарнизон --  примерно пять тысяч  удальцов.
Имелась уверенность, что за неделю они все разбегутся.
     Для продолжения кампании  было отобрано примерно две  тысячи - в первую
очередь из товарищей дикарей, и тех инков, у кого физиономии выглядели менее
сонными.  Чтобы  ускорить  процесс  отсеивания  ненужных  кадров,  я устроил
соревнования  по  шашкам,  стрельбе,  вольной  борьбе,  футболу,  волейболу,
арм-реслингу,   спортивному   ориентированию  и   разгадыванию  ребусов.   К
сожалению, в  число  отобранных не попала девушка Часка.  Я  не желал больше
держать при себе закодированную рабыню-шпионку. Кем же еще могла быть Часка,
если даже Нина  Леви-Чивитта  меня продала? Да еще  хотелось  избавиться  от
изрядно досаждавшей мне бабы-ягуарихи.
     Естественно, я дал страшную нерушимую клятвы  не брать в рот коки-куки,
невзирая ни какую жару-жажду и голод-холод.
     На  военном совете мне  удалось навязать соратникам мысль, что идти  на
столицу еще рано, надо закалиться в боях и заиметь крепкий  тыл. А для этого
идеально подходит озеро  Титикака в  краю Пуно,  где помимо рыбной  ловли  и
охоты  на  водоплавающих птиц, можно кормиться картохой,  маниокой и  другой
едой  из запасов,  накопленных для  строителей  дамбы и  жрецов,  обитателей
священного острова.
     Двигаться предстояло в гору вдоль русла быстрой, но мелководной речушки
Апуримак, а затем по дороге, проложенной по горным долинам, вплоть до самого
озера.  Стоит  отметить, что  по сравнению с настоящим Перу, западные склоны
гор и  межгорная  Сьерра  в  периферийном  мире были куда более  влажными  и
заросшими. Впрочем, так оно, может, и выглядело в древности.
     После отборочных мероприятий войско смотрелось  достаточно боеспособным
и бравым. Еще  в крепости солдаты переоделись в трофейные  плащи и стеганные
хлопчатобумажные панцыри, а на голову каждый напялил крепкий шлем из панцыря
черепахи.
     Однако   сыро  стало   не   только   в   смысле  влажности,  но   и   в
эктоплазматическом плане, облако зла все более окутывало двигающееся войско.
Солнце  смотрело малоприятной  мордой  ягуара, из-за облаков зыркал громовой
демон.   Сама  земля  вела  себя  недружественно  и  вытягивала   все  силы.
Обессиленные  ноги  вдруг  начинали прилипать к почве, как  будто  она  была
намазана клеем или приобрела заряд магнетизма. Даже наши ладони и то липкими
стали, густой склизкий пот затягивал лоб и спину. На этой земле замедлялось,
таяло,  исчезало  наше время, воля к победе тоже испарялась.  В этих случаях
помогало только кофе, зычные матерные крики и  переход на скользящий  лыжный
шаг.
     В других  случаях,  особенно на  склонах покруче,  злобная  поверхность
начинала отбрасывать  руки, ноги  и копыта, отчего  срывались  и летели вниз
воины, носильщики и навьюченные ламы.  Теперь  наши  ладони были  совершенно
сухими,  движения   конвульсивными,  быстрыми  --   время  явно  ускорялось.
Облегчение наступало лишь при употреблении коки и прочих видах расслабона.
     Но  продвигаться надо было  не сколько вверх, сколько  вбок,  отчего мы
сбивались  с  пути  и  плутали  между древовидных  папоротников  и сумрачных
плаунов. Короче, войско превращалось в блуждающую толпу.
     Где-то к  вечеру,  когда люди,  не обращая ни  на  что внимания, тяжело
тащились  на  очередную высоту  и  вдумчиво  цеплялись  за  стволы  огромных
бамбуков,  нас  встретил огневой  рубеж. За деревьями  и камнями  спрятались
паршивцы, подосланные Уайна Капаком, и лупили по нам. Я вначале даже не смог
распознать,  сколько их,  потому что помимо  обычного огнестрельного оружия,
пистолет-пулеметов и  винтовок, у  них имелось  кое-что похуже.  Огнеплюйные
трубки,  так  бы я это  назвал.  Их  высокотемпературные  импульсы прожигали
насквозь моих солдат,  одного за другим. Я такую трубочку  рассмотрел, когда
мы прикончили первого врага  -- и все равно не слишком понятно было, как она
устроена.  Ничего знакомого  и  чересчур проста  на  вид.  Как  ни  странно,
"сивильник" не  показывал, что противник  серьезен.  Обычные  "червячки"  на
экране. Словно мы сами придумали эти огнеплюйные трубки. В то время я еще не
мог понять подобное утверждение своей мудрой "Сивиллы".
     Народ у нас запаниковал, опять-таки обессилел от страха, кого из бойцов
посекли,  кто  сам залег. Я  шлепнул  одного своего  солдатика по щеке,  для
придания  бодрости...  а  у  него  вся  половина  лица  краснющая  стала,  в
кровоподтеках,  как  будто   полная  потеря  сопротивляемости  случилась   у
организма. Так может, огненные плевки в значительной степени фикция -- вдруг
мы сами себя калечим?
     Чтобы обтечь врага с флангов, и думать не приходилось -- непонятно, где
располагались наши  фланги. Оставалось последнее: сконцентрировать  какие-то
силенки и ударить в центре. Я и сам дрейфил, пока  не разъярился из-за того,
что  не могу даже роту поднять в атаку -- и при том у меня под командованием
две тысячи "штыков".  Ярость поглотила страх, появился полюс спокойствия,  я
начал  материть и  отвешивать зуботычины  своей  солдатне.  А  тут  как  раз
повстречался Кукин, который прикладом подгонял взвод индюшек.
     И мы пошли вперед -- то он меня  прикрывает, то я его.  Я уже упоминал,
что  пули  тут клепают  не всегда  как  надо,  но  поскольку вливал  тяжелую
уверенность  в каждый  свой выстрел,  то  получалось неплохо.  Я даже  видел
багровые  стежки судьбы,  которые прошли  в сторону врагов --  и  вдоль  них
летели мои свинцовые плюхи.  В самый решающий момент боевого соприкосновения
истощился  рожок  моего  автомата  и  как  раз  из-за укрытия на меня  вылез
здоровенный  воин  орла  в  очень  крутых  доспехах.  На  нем была  сплошная
металлическая броня, шлем в виде ягуарьей головы, нагрудник, пояс и передник
--  все  из  серебристых  чешуек. Очень  подвижных, словно текущих  пластин.
Вдобавок в руках меч, чего у инков отродясь не водилось.
     Разглядывать долго не пришлось, потому что клинок обрушился на меня,  а
инка закричал: "За родину, за Уайна Капака!". Я естественно заслонился своим
"калашом", но почувствовал, как хлынула от меча рвущая сила. В прыжке я ушел
назад  и  еще  вильнул  в  сторону.  Правильно сделал, инкский клинок рассек
хваленую тульскую  сталь и даже меня  немного достал, его кончик чиркнул  по
моей щеке  и  груди.  Хорошо,  что  ярость  пересилила  боль; я заблокировал
упавшую вниз руку  врага, дернул  его на  себя и  сделал  подсечку. Он  стал
падать, да я  еще  помог ему, двинув локтем по кумполу.  А потом мне попался
обрубок  калашниковского ствола вместе со  штыком.  Его и засадил воину орла
куда-то под забрало, чтоб больше не рыпался. При этом видел, как и моя рука,
и  штык, озарились  багрянцем и обросли ненадолго  красными  нитями,  словно
волосами.  А  ощущения  такие  неприятные  были, что меня всего передернуло.
Одному моему  приятелю-менту  какая-то пьяная  свинья на памятной московской
демонстрации ткнула заточкой под шлем. Полсантиметра до мозга не дошла. Но у
меня сейчас выхода не было. Ну, разве что сунуть врагу лимонку под передник.
Короче, я лимонку  сохранил  и  швырнул ее  в группу бронированных молодцов,
ринувшихся на меня вниз по склону. Всех по счастью уложил и  оказался позади
вражеской  цепи. Толку от этого был бы ноль -- ведь автомат пропал -- но тут
ко мне прорвался Кукин со своим "РПК".
     Теперь  уж  агрессоры  присмирели  и  стали  потихоньку  отступать.  Не
слушались даже какого-то типчика, похожего на жреца-политрука, который махал
пистолетом  и  штандартом  в  виде метелки из  перьев гиацинтового  попугая.
Впрочем,  политрука  скоро  накрыл  гранатой  Николай. А  когда  мои  ребята
почувствовали  себя  увереннее,  то  неприятели  быстро  стухли  и  исчезли,
скрывшись за гребнем высоты.
     Туда вскоре  поднялись и  мы. Можно  было  устроить привал,  подсчитать
потери -- их было до сорока  убитых, в том  числе Хусейн с прожженной спиной
-- и поразглядывать трофейные огнеплюйные трубки и доспехи.
     Чешуйчатая,  а  вернее  пластинчатая  броня  явно   держалась  за  счет
демонических сил,  которые  вредительски использовали эктоплазму. По крайней
мере, на наших телах  она просто разваливалась. А трофейные трубочки в наших
руках  плевались  чем-то похожим  на бенгальские огни  -- покалывало, но  не
прожигало. Получилось, в самом деле, что убивало и увечило нас фиктивное, но
эффективное  оружие,   которое   действовало   за   счет   энергии   сдвига,
вычерпываемой из наших хилых душ паразитами-демонами.
     Едва мы  попеняли на инкский пандемониум,  как стемнело и пришла  новая
напасть.  Не  сразу,  конечно.  Сперва  мы разбили лагерь, выставили  посты,
натянули  гамаки  и разожгли  костры. Пока  мы это проделывали, уже сумятица
была,  все действовали вразнобой, резко,  бестолково, несогласованно, словно
какое-то  расщепление  времени произошло.  Вдобавок в  голове  сотни  разных
мыслей мелькало, и ни одна не могла закрепиться. Просто шизия натуральная.
     И вдруг  на нас хлынула  тьма  насекомых, от полубезобидных  комаров до
весьма обидных  скорпионов, ядовитых пауков, многоножек, и самое страшное --
муравьиных  семейств.  Все  эти  канальи  бежали к нам наперегонки  со  всей
округи. Чему предшествовала  наступившая вдруг  тишина со  стороны обезьян и
птиц.
     Склоны,   заросшие   кривыми   деревцами,  лианами   и   папоротниками,
наполнились  не  только  жужжанием,  писком, щелкающими  звуками, но жалкими
стонами и жалобными криками моей армии.
     В  свете факелов  я видел  сплошь  облепленных муравьями людей, которые
бежали  не куда-нибудь, а к своим товарищам, словно стремились  поделиться с
ними радостью.  Кто-то резво  карабкался  на  дерево,  но  вскоре  падал под
ударами десятков жал и сотен  челюстей.  Кто-то бестолково молотил  палицей,
просто, чтобы отвлечься от ядовитых укусов, но силы так иссякали еще быстрее
и  обессиленное  тело  после затухающего трепыхания  застывало  где-нибудь в
кустах. Кто-то с радостью находил тихий уголок  между костров, но тут ему на
шею падала древесная змея или спускалась по лиане многоножка.
     Одновременно  я  наблюдал,  что  творится  в  диверсионном  мире-бомбе,
созданном  Борманом в  своем  нижнем  царстве.  Там  действовал  мой двойник
Чудотворец. Там Вестники продолжали триумфальное шествие. На  стадионе имени
Кирова проходило первое крупное жертвоприношение.
     Чудотворец  успешно  вызвал  синекожую  богиню  плодородия  со  змеиной
головой,  которая  появилась  из  сгустившегося воздуха  и  принялась  бодро
насыщаться кровью, хлеставшей из сотни свежезарезанных мужчин-распутников.
     Сто  тысяч  бесплодных  женщин,  собравшихся  на  стадионе,  неожиданно
почувствовали способность к  зачатию. Иные зачинали прямо на спортивном поле
от Небесного Копья, Золотого Дождя и прочих братьев, в которых бушевала сила
Отца-Солнца.  Группа подвижников  героически осеменила  около сотни  женщин.
Один из Вестников шутливо назвал это собрание осеминаром.
     Радостные  самки,  получив   горячие  ласки,   рвали   затем  на  куски
свежезарезанных  распутников, большинство из которых  являлось по  профессии
бизнесменами и бюрократами. Красными от  крови  ртами  возбужденные вакханки
требовали еще и еще.
     Действие  транслировалось  по  телевидению  и  вызвало  мощный  всплеск
чадородия у женской половины страны.  Более  того, на  ночных улицах группки
женщин насиловали мужиков, возвращавшихся с работы или пьянки-гулянки.
     Следующей ночью в спортивном комплексе имени Ленина собралось сто тысяч
мужчин,  страдающих импотенцией и слабой эрекцией. Чудотворец просил явиться
Мать-Луну.  Благосклонная  богиня  вначале приняла  облик Лунной Девы  Веры,
сестры  Чудотворца.  Та  исполнила искусный стриптиз  под  оглушительный рев
довольной публики,  а  затем придала  закланию трех  развратных  женщин,  по
профессии секретарш, рассекая их  длинным ножом от промежности до груди. Это
вызвало  немедленную  и сильную  эрекцию  у всех  мужчин, присутствующих  на
стадионе и наблюдающих действо по телевидению.
     Когда Лунная Дева  вымазалась с головы до ног в крови жертв, Чудотворец
взмахнул  руками  и  на  ее  месте появилась  Килья со  свисающими грудями и
распахнутым  лоном.  Она  была   ужасна,  но   она  же  была   и  невероятно
обольстительна.  Сто тысяч  мужчин,  присутствовавших  на  стадионе,  и  сто
миллионов, наблюдавших по телевизору, вступили с богиней в мысленное соитие,
затронувшее  все нервные узлы, и почти немедленно спустили. Среди немедленно
спустивших были и пацаны двенадцати лет, и девяностолетние старцы.
     В эту ночь практически все мужское население  страны вступило в половую
связь с тем или иным живым, а то и неживым объектом. Случилось  около десяти
миллионов  сексуальных  насилий и  домогательств,  часть  из  которых  имела
гомосексуальный,   скотоложеский,   онанистический   и  даже   некрофильский
характер.  Однако  никто из потерпевших,  сознавая торжественное пробуждение
мужского начала, не заявил в милицию.
     --  Закутывайтесь  в  тряпки,  окружайте  себя  кострами,  --   пытался
командовать я своим обезумевшим воинством.
     Меня, как  ни странно, разные твари не особо  пытались  цапнуть,  может
потому,  что  я хорошо  облился  тройным  одеколоном.  Все равно,  от  такой
ситуации можно было  спокойно  рехнуться. Так бы  и  произошло. Если бы я не
взглянул  на  "сивильник".  На  экранчике  присутствовал  человечек и совсем
мелкие  людишки,  повисшие  на одной  ниточке  --  это, наверное,  я  и  мои
товарищи-подчиненные.  Нас  опять  окружали  "червяки",   то   есть   мнимые
опасности.
     Я  хотел  было  запустить  "сивильником" в первый попавшийся  баобаб --
ничего  себе "мнимые  опасности"  --  а потом раздавил трех-четырех пауков и
подумал.  Не  стоит  ли  за  сообщением  хитроумного   прибора  какая-нибудь
правда-истина?
     Этот мир становится все "сырее", то  есть, сплошь облеплен эктоплазмой,
которая  легко  поддается  дрессуре.  Найди только энергию  сдвига, и  с  ее
помощью лепи мелких и гадких тварей, стаи, рои, эскадрильи, дивизии. А потом
сыпани ими в нас. Наш страх ускоряет время, вызывает мельтешение, он придает
этой условно существующей дряни смертельную вредность и непобедимость.
     Плачевный результат налицо, сколько соратников превратилось в  багровые
пузыри из-за ядовитых укусов.
     Надо как-то закрыть наши души, чтобы волосатые руки демонов не добывали
там энергию сдвига, которая воплощает все новые членистоногие орды.
     Надо отвадить демонов. И точка. Но в первую очередь, не бояться кусачую
мелкоту.
     -- Не дрейфить, паршивцы! -- заревел я на подчиненных в приказном тоне.
-- И демоны смоются отсюда.
     Как  бы не так. Мне  никто не поверил. Зато над лесом встала гигантская
фигура  Чаупиньямки,  покровительницы всего живого, с нимбом из москитов, ее
уши  вместо серег украшали  скорпионы, на шее висело ожерелье из многоножек,
по грудям сидели, ползали и  вкушали стекающее молоко мухи и осы,  на животе
копошились сплетенные змеи,  напоминающие  ожившие кишки,  юбка  состояла из
паутины, по которой сновали пауки. Такая вот красавица.
     -- Хорошо, что ты появилась,  --  кинул  я  демонической силе, чувствуя
справедливую ненависть. -- Но не думай, что тут все от тебя торчат.
     Демоническая   сила  надвигалась.   Я   видел  каналы   ее   истечения,
распустившиеся  как  женские волосы, они  пронизывали моих людишек, швыряли,
дергали  их,  болтали  по  воздуху, развратно елозили  в  мозгах и  добывали
энергию сдвига. Один из таких побегов вертелся около моего лба.
     Но сейчас  не  панику,  а справедливую  ненависть это  вызвало  во мне.
Ненависть  поглотила  страх.  Активизировался  полюс  спокойствия  и  вокруг
позвоночника  завертелись вихри и смерчи, среди которых выделялись тяжелые и
острые вибрации.  Абстрактные  ощущения  сменились более  конкретными. Вихри
становились нитями, нити сплетали мне новое  тело -- "тело войны". Моя новая
голова была тяжела. Более того, ее украшало острие. Я видел свои новые ноги,
этакие колонны, обшитые толстенной кожей. Я видел свои  бока, более  похожие
на  борта танка.  А  потом я  налился огнем  и  рванулся в  атаку  на объект
ненависти. Ноги  увязали в  какой-то  липкой  дряни,  корпусу  мешала гибкая
словно  резиновая   растительность,  но  я  все-таки   добрался   до   брюха
Чаупиньямки.  Заострившаяся голова воткнулась в  мягкое и  мерзкое нутро, на
меня  брызнула и посыпалась копошащаяся,  кусающаяся,  царапающаяся требуха.
Такого омерзения я никогда еще  не испытывал. Стопроцентный антикайф. Только
полностью  сосредоточившись на  холодном  полюсе спокойствия, представив всю
цепочку миров, тянущуюся из небытия к сверхбытию, я избавился от  омерзения.
А потом взгляд мой опять втянулся в исходный мир.
     Кругом еще мучились солдаты  и матросы, но насекомых  было уже  в сотни
раз меньше, а те, что остались, удирали со всех членистых  ножек под ударами
факелов и хрустели под карающими подметками сандалий и башмаков.
     Ко мне подходили Кузьмин и Коковцов. Они явно были искусаны и явно были
недовольны. Я решил стать вежливым и предупредительным.
     --  Вижу, друзья, что вы собираетесь провести заседание  штаба или даже
устроить  военный совет. Заранее скажу, что я не  против.  Только,  давайте,
вначале чайку сообразим.
     --  Похоже, нас твое мнение скоро  перестанет интересовать,  -- зловеще
произнес опухший Коковцов.
     -- Почему?
     -- Потому что мы идем не туда, -- обвинил экс-сержант Коковцов.
     -- Опять подозрения, что  меня  нанял Верховный  Инка в  своих  гнусных
целях?
     -- А  что, если да?  -- скупо, но веско сказал Кузьмин,  который раньше
всегда был на моей стороне.
     -- Тогда  стал бы он напускать  всю членистоногую гадость  на нас?  Эти
мучительные укусы как раз свидетельствуют  о том, что мы движемся туда, куда
Уайна  Капак  не  хочет.  А  вот когда мы наступали  на  столицу, захватывая
селение за селением, все у нас ладилось и удавалось. Так или нет?
     -- Так, -- вынужден был согласиться Коковцов.
     -- Значит, ты считаешь, что коли попрут на нас еще какие-то  гады,  это
будет самым благоприятным признаком? -- уточнил Кузьмин.
     --  Ты  точно  уловил.   Сие  только  надо   приветствовать  радостными
апплодисментами и криками "браво".
     --  Значит, Хвостов, озеро  Титикака  важнее  для Верховного  Инки, чем
собственная столица?
     -- Опять угадал.
     Я,  стараясь говорить  разумнее, стал  объяснять, что дело не  только в
крепком  тыле и кормовых  ресурсах. Через Титикаку, мол, ползет эктоплазма и
текут демонические  силы  из нижнего мира. И если мы их не задержим,  то они
прямиком попадут в наш любимый родной мир-метрополию.
     Говорю  красиво и  убедительно, а  потом смотрю, что особого контакта с
аудиторией  нет. Эти  ребята,  кажется,  так  до сих пор  не  поверили,  что
оказались за  пределами  не  только  Земли, но  и  организованного  космоса,
фактически в  обители зла, которая готовится  преподнести серьезный  сюрприз
нашим  родным  краям.  Но,  по-крайней мере, зубы  Коковцову  и  Кузьмину  я
заговорил. И даже предложил, по крайней мере,  на  людях, обращаться ко мне:
товарищ командарм, -- для укрепления уставного порядка.
     До позднего утра бойцы отсыпались за бессонную ночь, свалив свои палицы
и  топоры в кучу. Потом опять марш-бросок.  Два  часа ходьбы и карабканья по
лесистой и скалистой местности,  после чего мы  оказались на  плато. А затем
впереди замаячило Нечто. Оно было похоже на громадный бутон, расположившийся
в  углублении,  имеющем  много  общего  с  кратером. Над  бутоном  виднелось
багровое  сияние. Мало кому из нас захотелось  встретиться с этим неприятным
образованием и мы свернули влево.
     Еще  час все менее  бодрого топания и впереди показался  тот  же бутон,
только полуоткрытый  и  лежащий прямо на поверхности земли.  Да еще  граница
багровых   сумерек  проходила   гораздо   ближе,  а  пестики   с   тычинками
монструозного  цветка напоминали внешние органы захвата пищи. Еще поворот  и
час утомительной  ходьбы, но, в  итоге, багровые  сумерки  повисли над нами,
вымотавшимися и отчаявшимися, а  цветок  был  размером с  десятиэтажный дом,
пестики  же с тычинками -- хищный  злодейский рот со множеством  челюстей  и
острых хоботов. Ловушка, иначе не назовешь.
     "Сивильник"  упорно  показывал   мнимую   опасность.  Однако  несколько
отважных  бойцов,  неосторожно  приблизившихся к  бутону,  были насажены  на
пестики, а затем сунуты в  жующие тычинки. От такого опыления цветок страсти
заполыхал  алым  цветом. А  с  другой  стороны  багровых  сумерек  виднелись
громадные  тени марширующих  воинов -- это,  пожалуй, были мы сами, только в
прошлом.
     Цветок  из  дрессированной  эктоплазмы  сжимал  время,  превращал его в
пространство.  Из-за  этого  при  движении  в  любую  сторону  мы  неизбежно
проваливались к центру ловушки. Эх, сейчас бы Крейна сюда, он бы поразмышлял
насчет девятимерных нитевидных стрингов, для которых и время, и пространство
-- всего лишь два проявления одного измерения.
     На  вершине  цветка уже воссела торжествующая Чаупиньямки, на этот  раз
она  была  вполне прекрасна  и напоминала Веру.  И  стройностью, а  румянцем
ланит, и тугой бархатистостью кожи, и яркостью глаз.
     Несколько секунд я боролся с силой притяжения, которую почему-то ощущал
в нижней части живота,  потом вошел сознанием в холодный полюс  спокойствия.
Тут меня и осенило: деревья-то,  которые  здесь как-никак растут,  вовсе  не
попадают к цветку на закуску... И  потому именно, что не движутся, а  торчат
на одном месте. Я предложил всем соратникам сесть, передохнуть и перекусить,
то есть, просто прекратить  перемещение. И  в  самом  деле, через час  стало
заметно, что цветок помаленьку  удаляется, а  багровые сумерки рассыпаются и
превращаются в  тающие серебристые нити. Соответственно и мой авторитет, как
командующего,  укрепился  в результате  чудесного  избавления.  Кто-то  даже
назвал  меня "товарищем командармом",  а одна индейская колдунья (непонятно,
как  она  прошла отборочные соревнования)  расцеловала и  предложила  срочно
разделить с ней ложе.
     Я сказал ей,  что после победы  -- обязательно, и стрельнул у кудесницы
табачку,  а потом  мы  снова  двинулись  в  путь. Когда заночевали  в  своих
гамаках, нам оставалось  совсем немного  до горной  дороги. Деревья в районе
стоянки  росли реже, меньше было  налеплено мха, лишайников и меньше свисало
лиан.  Однако  народ  уже  боялся  --   на  блок-посты  солдатиков  загоняли
рукоприкладством и поджопниками.  При том на каждом посту сидело по бойцу из
числа  тех, кто  "спустился"  из  верхнего мира,  с автоматом  и  гранатами.
Пришлось и мне,  отставив свой генеральский статус, идти на боевое дежурство
с  "калашниковым"  в руках.  Взял с  собой  адьютанта  Носача с  самодельной
винтовкой и еще пару индюшек.
     Вначале все  спокойно текло, я даже  погрузился в  полудрему, в которой
грезил, как бы все могло у меня  удачно сложиться с Ниной или с Чаской, если
б  не  закодировал их  преступный  Уайна  Капак.  А  потом,  перед  тем  как
всхрапнуть, почти случайно чиркнув  взглядом по лесу, заметил в лунном свете
какие-то тени.  Я сразу мог бы дать честное пионерское, что  это --  ягуары,
целое семейство. Они двигались, то очень медленно, то мгновенно  перемещаясь
с  места на  место. "Сивильник"  сразу  сделал подсказку, да впрочем я и так
догадывался -- это нападение "дрессированной" эктоплазмы.
     Хотя было скудно по части света, я заметил как  посерели  и обмякли мои
индейчики. Демоны предъявили нам не только  эктоплазменных ягуаров в большом
количестве, но еще размочили наши души  водой страха и отчаяния.  Я приладил
автомат и думал было стрелять, но тут понял, что порождениям "сырой" материи
вряд ли много  вреда нанесу, а  вот весь  лагерь ввергну  в  панику со всеми
вытекающими последствиями. Но влупил очередью  кто-то другой --  с соседнего
поста.
     Пришлось присоединиться и мне. Шагах в пяти возникла  оскаленная морда,
в которую я и пустил  пули.  Зверюга натурально дернулась и затихла,  уронив
голову  в  лужицу крови.  И тут я  заметил,  что ягуары уже  позади  меня, и
некоторые из них имеют  подозрительные человекообразные очертания. Проклятая
индейская фантазия! Это она превращает эктоплазму в сущих монстров.
     Над  лесом  шагало  божество с головой ягуара. Оно проникало  в  каждый
мозг,  окольцовывало органы чувств, пичкало  своей  устрашающей  пропагандой
центры восприятия, захватывало психическую ось и забирало энергию сдвига.
     Сзади раздались хоровые вопли ужаса, мимо моей головы свистнул каменный
шар, наудачу пущенный каким-то пращником. Ягуары, полуягуары, четвертьягуары
и  прочие  ягуарантропы шли в психическую  атаку, нападая  с разных  сторон,
возникая там  и сям, обретая вещественность, когда им нужно. Кое-кто  из них
пользовался таким нехитрым оружием, как заостренные колы и дубье.
     Пару  моих  выстрелов  --  и я  уложил  двух  хищных  монстров.  Второй
ягуарантроп чуть  не засадил  кол  мне  в пузо, я еле  успел воспользоваться
автоматом  как палкой.  Но  все  равно злобный  чудик  напрыгнул на меня, на
автомат  легли  лапы хищника,  причем  с  заметными  пальцами,  неизгладимое
впечатление производили здоровенные когти, с клыков капала слюнка, пятнистая
и  шерстистая морда лица не внушала симпатий. Я понимал, чем рискую, поэтому
выдержал натиск, а затем потянул на себя и поддал злыдню ногой снизу,  чтобы
он кувыркнулся через меня. И, в итоге, шарахнул его прикладом по черепу.
     Однако, по-большому  счету,  в  лагере царило несусветное,  несмотря на
имеющееся  ограждение  из  веток и  стволов. Брань,  скрежет,  хруст костей,
гневные  крики,  редкие выстрелы,  пораженческие вопли. Пораженческие  вопли
звучали чаще всего.
     Я вместе  с Носачем  ринулся  назад, в центр  нашего стойбища,  пытаясь
организовать людей в малые боевые группы.
     -- Эй, козлы,  в тройки, четверки  становитесь,  два с факелами,  два с
топорами, и никакая эктоплазма к вам не прорвется. Главное, не дрейфить.
     Кое-где самоорганизация происходила и без меня. Особенно  по периметру,
где на постах  находились  мои десантники  и диверсанты,  но в центре лагеря
царил ад.
     Ягуары  и полуягуары  кромсали людей  как газеты. Люди как  проигравшие
футболисты  падали  на  землю  и  зажимали  глаза руками  -- жри,  не  хочу.
Большинство  монстров  жрать  хотело.  К  ягуарьему  племени  присоединились
чудища, похожие на  пум, волков и медведей. Костры  кое-где  превратились  в
огненные столбы, от  которых  спасения  не было ни моим бойцам,  ни  хищному
племени.

     Каким-то   третьим  или  четвертым  глазом   я  наблюдал   нижний   мир
Супайпы-Бормана, готовящийся  стать  подарком  метрополии. Я видел костры на
улицах   городов,   сложенные   из   трупов,   легковушек,   книг,   дискет,
компакт-дисков.  Я  видел   руки  людей,   рвущие   жареную   человечину   и
заталкивающие ее себе в  рот. Я видел и слышал дикторов телевидения, которые
объясняли, почему  надо поедать врагов народа, особенно их  мозги, печенки и
сердца. Потому что надо вернуть себе их  несправедливо накопленную жизненную
силу.  Потому что  надо  уничтожить  их  телесные души-двойники, чтобы те не
могли  больше навредить или  воплотиться. Потому что надо вобрать в себя  их
дух, чтобы  он  не смог  вознестись  к небесам и притянуть оттуда враждебные
астральные сущности.
     Дикторы телевидения объясняли,  что не всякое обладание имуществом есть
зло,  а лишь то,  что противоречит  воле божеств и круговороту жизни. Братья
Вестники отделят праведных собственников от неправедных.
     Тем временем братья  Вестники  в белых туниках и в масках, изображающих
солнце,  луну,  медведя,  волка,  зайца,  врывались  в квартиры, вытаскивали
оттуда "себялюбцев, недостойных  хоровода жизни", в основном  граждан гордых
да  независимых,  и  резали  их   широкими   ножами  на  восходе  солнца.  У
свежезарезанных спрашивалось: "Ну что, не будещь больше выпрындываться?" При
этом ярчающий диск казался головой радостного бога.
     Еще   уцелевшие  "себялюбцы"   не   отстреливались   от   разгулявшихся
"альтруистов", а только виновато прятались по темным углам.
     Я видел и слышал коллективные молебны  восходящему солнцу -  на газонах
перед  домами, простодушные песнопения луне на  закате -- около  рек и озер.
Организовывали массовые ритуалы опытные проповедники из общества Вестников.
     Я видел, как двигалась людская  очередь на  пункте по  проверке функций
мозга.  Проверяемым закреплялись на головах датчики, которые снимали альфа-,
бета- и  дельта-ритмы.  Испытываемые проходили массу  тестов, причем датчики
изучали   по  пульсу  и   состоянию   зрачка,  правдивы  ли  ответы.  Данные
обрабатывались  сверхмощными  компьютерами  на   параллельных   процессорах,
которые определяли способности граждан к включению в большое  общее дело,  к
опрощению,  самоотдаче и самоотрешению, к эмоциональному подъему, к смирению
и поклонению Высшим Разумным Милам.
     Те мозги, что полностью не подходили, вскоре просто вышибались ломиками
и   дубинками.   Другим  мозгам,  частично  испорченным   индивидуализмом  и
себялюбием,  давался испытательный  срок,  в  течение  которого  происходило
Исцеление  с  участием  опытных  нейрохирургов  и  фитотерапевтов  из  числа
Вестников.
     Еще быстрее двигалась очередь на избирательных участках, там голосовали
за списки партии  "медведя", партии "волка" и партии "барана". Народ  больше
всего  доверял  ветеранам  движения  Вестников. Парламентом был принят новый
герб страны -- пятилучевой знак солнцеворота.
     Одно  министерство за  другим  переходило  под  покровительство  Высших
Разумных.  В   экономическом   ведомстве   бразды  правления   взяла  богиня
плодородия, чье  изваяние со  змеиной головой  и набухшими  грудями занимало
холл главного здания.  Теперь каждый  чиновник знал, что вышестоящей  у него
является сверхъестественная сила, перед ней и придется нести ответственность
за нерадение. Особо нерадивые бюрократы были покараны уже на следующий день,
их  тела умерли из-за  внутренних кровоизлияний, а  над лицами с  застывшими
масками недовольства летали тучами мухи...

     Сам-то я отбивался довольно лихо, с автоматом-то, с матом, сзади меня к
тому  же  прикрывал  Носач.  Но  мои  личные  успехи не  имели судьбоносного
значения  в этом кавардаке. И вот где-то в центре лагеря среди огня и павших
бойцов  надо  мной  зависло божество  хищного  племени.  Морда  его  лица  с
довольной ухмылкой наклонилась и как бы сказала: "Зря трепыхаешься, зудень."
     Сейчас я  не думал  о  вечной борьбе добре и  зле  -- тем  более,  ведь
неизвестно, кто есть who и что есть what.  Я примитивно хотел отомстить.  По
уже  испытанной  технологии  я  вошел   в   полюс  спокойствия,  позвоночник
завибрировал и  вокруг  него закрутились вихри. Однако,  они  никак не могли
соединиться во что-либо путное. Демон-ягуар рассеивал их своих дыханием. Как
я  не вспоминай  свои чешуйчатые конечности с когтями, ничего серьезного  не
получалось. Я оставался  маленьким человечком,  к  тому  же мне  приходилось
увиливать  от  мощных  лап,  которые  искали  меня.  Упал  --  и одна из них
пронеслась надо  мной, отпрыгнул в сторону и другая свистнула в дециметре от
меня.
     Демон-ягуар уже готовился закогтить  меня, когда я поймал  свежую струю
эктоплазмы. Вначале меня понесло  словно бурным потоком,  а я только твердил
пароль - огонь и лед. Потом я заново  родился  на свет  из  сгустка энергий.
Сгусток  стал  клубком багровых  нитей,  из  которых было соткано мое  "тело
войны".  Панцырь, чешуйчатый гребень, кривые  мощные лапы,  вытянутая пасть,
костяные  дуги  над  глазами и шеей.  Глава и вдохновитель  всего бесовства,
демон-ягуар, сразу прыгнул на меня и воткнул свои когти  -- в гребень -- там
они и застряли.  Хвост, мой хвост, сбил  неприятеля с ног, оставалось только
изогнуть  шею  и  запустить  челюсти с  многорядками  зубов  в  его  глотку.
Жизненная сила потекла ко мне обратно...
     А потом я шел  с автоматом  и топором, собирая ватагу  бойцов и добивая
разбегающихся  монстров, которые, похоже, потеряли ориентацию в пространстве
и жалобно скулили.
     Коковцов и Кузьмин тоже воспряли и, собрав несколько сот людей в боевые
порядки, прочесали весь лагерь и  его окрестности.  Кукин, окруженный верной
командой  дикарей  и внушая им бесстрашие, бился как  воинственный демон  от
начала до конца... Это дело мы довершили к утру.
     В строю,  в  итоге, оставалось  не более полутора тысяч,  но зато самых
крепких. В поход  мы  снова  двинулись лишь около  полудня, но когда  солнце
собиралось  заползти за  край  горизонта,  очутились уже на  крепкой дороге,
выложенной из каменных монолитов.
     Это ночь  прошла спокойно, было достаточно времени для зализывания ран.
На  следующий  день  до Титикаки оставалось менее шести  часов  перехода, но
дорога входила в довольно узкое ущелье между двух скалистых массивов. Вперед
были высланы патрули из наиболее ловких и осторожных бойцов.
     Оказывается,  по обе стороны ущелья нас  уже караулили.  Слева от  него
были только  крутые  склоны гор,  а  справа, за  скальной  грядой -- долина,
полная войск. Тысяч семь не меньше, причем отборные, среди них личная стража
Верховного  Инки -- уаранку, также воины кондора и воины  орла, которые, как
известно,  плюются огнем  и  пулями.  Это против  наших полутора  тысяч плюс
двухсот раненых. (Кстати, дикари потихоньку своих раненых жрали, несмотря на
разъяснительную   работу.   Нетерпеливые   жруны   уверяли   меня:   увечные
соратники-де  сами хотят, чтобы их магические силы перешли  к здоровым; я же
тщетно  объяснял,  что мы воюем  именно за то, чтобы каждый соратник мог при
желании съесть только самого себя.)
     -- Как видите, направление было выбрано правильно, -- уверенно сказал я
на  военном  совете,  -- именно к  Титикаке боялся  нас пропустить Верховный
Инка.
     -- Направление как раз  было выбрано неправильно,  -- оспорил Коковцов.
-- Инка хотел  увести нас подальше от своей столицы и засеянных полей, чтобы
разбить в этом диком углу. Что у него почти получилось.
     --  На пути в столицу нас бы  встретило не семи, а сорока семи тысячное
войско, --  напомнил я, с чем присутствующие должны были согласиться. -- Так
что давайте решать военные вопросы. Напоминаю, что  в  рукопашном бою важную
роль играет  плотность клинков, а  в дальнем -- плотность огня. Ни  того, ни
другого у нас нет. Так что ночью мы вскарабкаемся на скалы, те что справа от
дороги, а  утром атакуем врага ударом сверху -- надеюсь он будет  внезапным.
Сколько у нас огнестрельного оружия?
     -- Десять  "АК" и  шестьсот  патронов, восемь  пистолетов,  два  ручных
пулемета  и  к  ним семьсот патронов  в снаряженных  магазинах. Плюс  десять
самодельных винтовок. Еще десятка  два гранат. Один легкий миномет и десяток
мин к нему. Огневая мощь "потрясающая". -- отозвался  Коковцов. --  Да враги
заплюют нас, пока мы будем торжественно спускаться со скал в долину.
     -- Есть еще прибор ночного видения. -- напомнил Кукин.
     --  Тогда мы  пройдем по скальной гряде  незамеченными  и  ударим по их
войску с  той стороны,  которая сейчас считается  ими тыловой,  -- включился
Кузьмин. -- Там, конечно, случатся шум, паника, переполох  и все такое. Если
нам в такой ситуации не удастся выиграть, значит, нам ни в коем  разе победа
не светит.

     Ну,  что,  остается  согласится  с таким мнением.  Нам,  действительно,
полторы тысячи человек не спустить без шухера и заморочек со скальной гряды.
     -- Остается узнать, господа, у кого альпинистская подготовка?
     -- У Альвареса. Он чуть ли не на пальцах умеет карабкаться по скалам.
     Подозвали Григорио Альвареса, иначе говоря, дядю Гришу. Он уже  неплохо
научился  изъясняться  по-русски.  Как  выяснилось,  ему все-таки нужны были
веревки. Даже не столько ему, сколько тем, кто полезет следом.
     Дикари, к сожалению,  раненых товарищей уже доели, так что весь  личный
состав, к счастью, был готов к продолжительным физическим нагрузкам. Привели
ко  мне предводителя  голозадых Кори-Амару, господина с жирными и довольными
губами,  который  сказал,  что  его люди  умеют  плести отличные веревки  из
некоторых  сортов лиан.  Сказано  --  сделано.  Три часа  понадобилось диким
людям, чтобы нарвать  гибкие растения и сплести  их - получилось нечто вроде
веревочной лестницы.
     В первой тройке скалолазов двигался дядя Гриша, его глаза были оснащены
прибором ночного видения, который все представлял  в  призрачных зеленоватых
тонах. Следом Кузьмин, а потом я, но в той же связке.
     Я не люблю гор, особенно  ночью. А  тут, чтобы  остаться незамеченными,
надо  было оперативно  вскарабкаться  по  стене  высотою  в  двести  метров.
Альварес,  который тащил веревку, конечно, классно  пер вверх.  Правда, раза
три поскользнулся на влажных камнях, но  все-таки  не упал, так что  нам  не
пришлось его вытягивать. Скорее уж наоборот -- он нас заражал бодрячеством.
     При этом Альварес уверял,  что некоторые камни его кусают за пальцы или
специально  рассыпаются. Я же, как спец по экстрасенсорике,  различал  живые
вибрации и понимал, что это "сыроватости" играют. Эктоплазма здесь  заряжена
дурной энергией сдвига на всякие пакости.
     Альварес,  наконец, выбрался  на  более-менее  горизонтальную площадку,
потом мы с Кузьминым.
     Неподалеку прогуливалось несколько вражеских солдат, наверное, какой-то
патруль.  Они  шли  уверенно, причем без  прибора теплового  видения  и даже
факелов. Не иначе, их ведет что-то или кто-то.
     -- Я беру первого, Альварес -- второго, ты -- третьего. -- распорядился
Кузьмин, не дождавшись моего приказа.
     -- Там еще проводник должен быть, демон такой. -- сказал я.
     -- Да, ну тебя,  выдумщик...  Гриша, оставайся  посередке,  я  проползу
влево, ты, Егор, -- вправо. Подключайтесь после меня.
     Кузьмин ухватил "своего"  неприятеля  за ноги, затем повалил  и кокнул,
Альварес тоже  подсек  противника приемом  "ножницы" и свернул ему голову. А
мне  не  хватило  природной ловкости.  Я кинулся  на  "своего" врага  сзади,
пытаясь зажать ему рот и избавить  от мучений штыком. Однако неприятель чуть
не прокусил мне руку, а штык уткнулся во что-то  твердое.  Потом я схлопотал
удар  вражеского  затылка  в  свой  лоб  и  вообще  отпал.  Инка  уже  хотел
приголубить меня топором, так бы и сделал, кабы Кузьмин не метнул финку и не
попал, куда надо.
     Вместо того, чтобы  отдышаться, я кинулся  за демоном-проводником, а он
от меня -- мелкая тварь, похожая на крысу.
     Сейчас он нас всех раскроет и тогда -- хана! Позвоночник мой задрожал и
выплеснул несколько вихрей, вихри стали нитями, из которых получилась стайка
преследователей... Я вгрызся во  тьму многими глазами, я  увидел  юркую тень
сразу  со многих сторон.  Потом  последовал рывок. Этой "крысе" некуда  было
выскочить и  вскоре она  хрустнула  на  зубах.  О  чем  я  радостно  поведал
соратникам.
     -- Ну  ты чмо! -- только и сказал Кузьмин. Альварес воспринял мои слова
стоически, он  как  раз  искал  утес,  на котором  можно закрепить  лиановую
лесенку.
     Когда  это получилось,  то  начали  появляться  остальные  товарищи  по
борьбе.  Двинувшаяся вперед  цепочка  соратников старалась  держаться правой
стороны, потому что слева, ближе к ущелью, располагались вражеские бойцы.
     Справа  за обрывом была видна  долина, которая полнилась огоньками. Как
ни  странно,  огоньки   поднимались   и  вверх,   словно  инки  пользовались
сигнальными ракетами. В  любом случае, зрелище было внушительное. За полтора
часа  мы  без  особых  происшествий --  разве что я  пару раз сшибал  своими
"щупальцами" летучих демонов -- прошли вдоль всего скального массива и стали
спускаться вниз. Через два с половиной часа мы оказались с другой стороны от
вражеской кодлы.
     --  По-моему, пора  начинать,  --  сказал  Коковцов, когда  наши  бойцы
построились в несколько  колонн.  --  Днем мы все равно  просрем.  А  сейчас
достаточно светло из-за этих тысяч факелов.
     -- Вижу,  кстати,  золотой  штандарт.  В том  шатре, похоже,  проживает
военачальник. Может сам  Верховный Инка.  -- Заметил Кузьмин,  приладивший к
глазам прибор ночного видения.
     -- Вот туда ударим колонной с левого фланга. -- Предложил я.
     --  Чтобы  нас  отрезали и  забили дубинками,  - скептически  отозвался
Коковцов.
     -- Тогда ударим к  центру одновременно  и  с правого  фланга. Пусть они
думают,  что мы их  окружаем.  Когда у  них подымется  паника  и всякий хай,
остальные наши колонны ударят им в лоб и сомнут то, что останется.
     -- Ну, ты стратег, -- присвистнул Кузьмин.
     -- Это достаточно глупо,  чтобы  сработать, -- согласился Коковцов.  --
Только я поведу те колонны, что выступят в конце.
     --  Ладно, я ударю с левого фланга. Пятисот человек мне, думаю, хватит,
-- вынужден  был сказать я, хотя от страха немножко  вспотел. Заекали разные
рефлекторные зоны: сердце задергалось, под ложечкой образовалась томительная
пустота, в коленках -- слабость. Погрузился во мрак полюс спокойствия.
     -- Пойду с  правого фланга, -- вызвался  молодец  Кузьмин.  -  Мне тоже
нужно не менее полутысячи народа, и как минимум один пулемет.
     -- Я -- с тобой, -- веско заявил мне Кукин.
     Меня  тут  сомнение  взяло,  все-таки был  Коля  закодирован-заколдован
Верховным Инкой. Хоть и  не  навредил  он  ни разу, однако, неизвестно,  как
сыграет в самый ответственный момент.
     -- Ты лучше себя побереги, -- сказал я.
     Он подошел поближе, поигрывая желваками.
     -- Без  меня  пропадешь.  Я выдавил из  себя  беса,  которого имплан...
имплантировал мне полковник Максимов.  Эта тварюга напрочь лишала меня воли,
заставляла жить по плану товарища полковника.
     -- Это, когда надо было напасть на храм долины Урубамба?
     -- Нет, тогда еще я  действовал по  плану Верховного. Истребил  я  беса
этого во время штурма высоты, на которой засели огнеплюйщики.
     Так, сейчас Кукин уже раскодированный или притворяется раскодированным?
По  идее,  если  он  человек  Максимова, то  зачем ему  сейчас раскрываться?
Продолжал бы творить втихаря  свое темное  дело. Поэтому надо вроде  бы  ему
довериться.
     -- Коля,  не подведи, -- внушительно сказал я. -- Вспомни ту кавказскую
станцию, где мы бегали от свинцовых конфет, вспомни майора Крылова, которого
зарезали эти гады, вспомни и держи себя в руках...
     И  вот взмыла  наша синяя  ракета,  сразу  ударили очереди, отправилось
несколько  мин в центр вражеского стойбища, а  следом, после такой хиленькой
артподготовки, пошли в атаку две усиленные колонны.
     Первые   сто  метров   удалось  преодолеть  довольно   спокойно,   инки
мельтешили,  бегали во всех направлениях, но  разбивались о нас, как волны о
каменный мол.
     Мы двигались клиньями -- тактика  не  очень известная местному  люду --
это когда выстроенная острым углом группа,  прикрывшись щитами и  ощерившись
копьями, режет и протыкает вражеские порядки и толпы. С крыльев клина должны
вдобавок  работать  лучники  своими  длинными луками,  а  также  пращники  и
метатели дротиков. В случае применения огнестрельного оружия колонна обязана
была сразу залечь, а из ее  сердцевины  застрочить пулеметчик. Если он будет
спокоен и силен, то пули его будут разить наповал. Возглавлял мой клин Кукин
-- это дело у него неплохо получалось, не зря он все-таки напросился.
     Воины врага, полусонные или нажевавшиеся коки, замахивались топорами  и
палицами, наседали,  но кончалось это  тем, что  просто повисали на  копьях,
после чего их скидывали на землю, как сено с вил.
     Однако, после первой сотни метров появились воины орла и стали поливать
огнем. Наш клин быстро залег, загавкал пулемет, находившийся в руках Носача.
     Где-то за десять минут мы израсходовали  практически все боеприпасы, но
наши минометчики лихо обработали вражеские огневые точки.
     Теперь  можно было наступать на шатер  вражеского  главкома,  сближаясь
заодно  с колонной  Кузьмина. Кукин, находящийся  на  острие  нашего  клина,
взмахнул топором и расколол очередную голову.
     Когда до  ставки  вражеского главнокомандующего  оставалась  не слишком
протяженная  дистанция,  путь  преградили цепи  личной стражи - уаранку -- в
мощной броне. Такую  я уже  видал на  лесистом склоне.  Только там выступило
против нас куда меньшее количество латников.
     На  уаранку  были   сплошные  доспехи,  шлемы  в  виде  змеиных  голов,
нагрудники,  наплечники,  пояса, передники,  наручи,  перчатки  с  когтями и
прочее --  все из металлических пластин. Причем они постоянно перемещались и
меняли форму доспеха - для соответствия  движениям тела. Происходило это так
плавно, непринужденно и без  скрежета, что оставалось  признать  - у деталей
этой брони  не имелось обычных сочленений, не были пластины нашиты  на ткань
или  кожу. Скорее всего, специалисты опять создали  из податливой эктоплазмы
вещи условно существующие и страшно опасные. Воины-уаранку были вооружены не
только  палицами, цепами  и топорами, похожими  на секиры, но и мечами.  Как
прямыми, так и  изогнутыми. Использовавшийся на доспехи и клинки металл имел
сочный черный оттенок.
     Среди  наших воинов  прошел  шорох,  они  не ожидали  встретить  такого
бронированного  противника   в  таком  количестве.  Но  я-то  и  понимал,  и
чувствовал, что  эти  доспехи произведены нашей энергией  сдвига, той самой,
которую выжимают из нас демонические силы.
     Над  шатром  вражеского владыки твердо  встал каменного вида  демон  из
нижнего мира с черно-желтой головой ягуара, с морщинистой головой кондора, с
зазубренной головой ящера  - символ неотвратимости и неприступности. Похоже,
готовилось серьезное изменение судьбы.

     Я видел, как из недалекого озера Титикака выплывает нижний мир, подарок
рейхсляйтера Бормана. Недостроенный храм-зиккурат на  святом  острове рос на
глазах, набирая ярус за ярусом, превращаясь в тоннель, связующий реальности.
     В этом диверсионном мире человек был  органично включен  в  кругооборот
веществ и энергий.
     Там  одни  граждане поедали  других  открыто  и  не  стесняясь, получая
одобрение  прессы  и  начальства.  Персоны, предназначенные к  употреблению,
обязаны были носить на одежке  знак "М"  -- "мясо". Просторечно их  называли
"ходячими бифштексами". В назначенный  час  их  усыпляли и  уносили в мясной
магазин,  где сразу  выстраивалась  очередь. Туда же  приезжали  фармацевты,
добывающие  полезные   вещества  из   человеческих  организмов,  и  хирурги,
подыскивающие органы  для  трансплантации.  Ясно,  что  люди  с  буквой  "М"
старались дома не проживать, поэтому их отлавливали по подвалам и чердакам с
помощью охотников-любителей и пионерских дружин.
     Попасть  в  категорию "мясо"  мог любой, кто  отлынивает  от порученной
работы, не видит в ней толка или же плохо сотрудничает с товарищами.
     На  Красной площади  в  Москве,  и  на Дворцовой  в  Питере происходили
массовые  заклания, присутствующие массы народа  ("бодрствующие") в активном
трансе помогали энергии  сдвига  покинуть свежие жертвы и слиться  в  единый
поток. Единый  поток под  управлением Высших Сил  и контролем "бодрствующих"
устанавливал  гармонию  в  природе, уравнивая количество сознания в  камнях,
растениях, животных и людях.
     Созданные  из  металла  и  лазерных  лучей изваяния-изображения  Высших
Разумных Сил украшали центры городов.
     На окраинах и в старых городских  кварталах  строились  храмы,  которые
назывались "медитационными центрами". Там все граждане регулярно, два раза в
будний день и три раза  в  выходной,  слышали  голоса и видели образы Высших
Сил, которые вдохновляли на труд и на подвиг.
     Высшие  Разумные приходили  к  каждому,  кто  умел  правильно дышать  и
раскрывать свои энергетические центры.
     Высшие Разумные, духи стихий и  устоев, нисходили к народу и спонтанно,
при  помощи телевидения и радио. Электронные  средства информации  постоянно
крутили психоделическую музыку,  отключавшую малополезные  и вредные участки
мозга,  которые  годятся  лишь  для  обдумывания мелких делишек,  но  не для
приобщения к Генеральной Линии Жизни.

     Между нашим клином и передней цепью гвардии уаранку не осталось пустого
пространства и уже пошла  крутая рубка. С  огорчением я заметил,  что другая
наша  колонна,  потихоньку сдает,  отползает  назад, едва  сдерживая  натиск
оправившихся  инков.  Да  и мы бы охотно двинулись в ту же сторону, кабы  не
Кукин. Он  методично пер вперед, работая топором, словно  не  замечал крутых
вражеских  доспехов  и  этих  злых  клинков,  как  будто  в  нем жила  сила,
защищавшая судьбу всей нашей метрополии.
     Он дал мне уверенность,  я погрузился  в полюс спокойствия, из которого
вышла  эфирная  волна, прокатившись  по  полю  боя,  она ушла  к  пределам и
отразившись от них, вернулась обратно.
     Мой разум видел это отражение. Оно представало в сферической проекции.
     Фигуры  и вещи,  находящиеся  поблизости, выглядели большими и и словно
размазанными, пребывающие вдали -- сплющенными и тощими. Но что удивительно,
события, уже  происшедшие, тоже  отражались  на  этой  магической  сфере, на
обратной  ее  стороне.  Поддавалась наблюдению  траектория каждого  тела  во
времени, то  есть  линия  его  судьбы. На одном из полюсов сферы я  различал
будущее --  наши  клинья,  отсеченные  и  рассыпающиеся под ударами с разных
сторон, порубленные  тела  моих  и  кузьминских  бойцов,  потом  неудержимые
фронтальные и фланговые удары инков по нашим силы, оставшимся в резерве.
     Я  понял, что опять  владыки инков  заставляют  нас  работать  на  свою
победу, захватывая наши души, выжимая из нас энергию сдвига и превращая ее в
свое могущество.
     Для   начала   возникло  первое   соображение   --  тактическое.  Чтобы
предотвратить  окружение  и  уничтожение,  надо оба наших  клина неторопливо
развернуть   на  девяносто   градусов  и   соединить.   Довольный  противник
соответственно  станет  молотить  нам  в  центр  фаланги.  Тут  наши  фланги
крутанутся градусов еще  на девяносто, навстречу друг другу, и основные силы
врага окажутся в "мешке".
     Эх, если бы я оставил на скальной  гряде какие-то силы и они бы нанесли
отвлекающий удар, вот тогда случилась бы паника в стане сдрефившего врага.
     Сфера отозвалась  на мои мысли  и, покрутившись, приблизило ко мне свою
обратную сторону.  Я  снова увидел наш  военный совет перед началом перехода
через скалы. И не только видел, но снова участвовал в нем:
     --  ...Так что  ночью мы  вскарабкаемся  на  скалы, те,  что  справа от
дороги, а утром атакуем врага ударом сверху --  надеюсь, он будет внезапным.
Сколько у нас огнестрельного оружия?
     Коковцов  снова  талдычил,  что огневая  мощь у нас  хиленькая, поэтому
нечем будет прикрывать спуск нашей армии со скал в долину.
     Кузьмин опять  предлагал пройти по  скалам  незамеченными  и ударить по
инкам с тыла.
     Только я уже не соглашался с советниками во всем.
     -- На  скалах  оставим  пару  сотен,  спустятся они  уже  после  начала
побоища. Инки сперва  внимания не обратят  на эту  команду, зато  потом  она
понаделает шухера...
     Сфера неожиданно сжалась, я снова оказался в нормальной реальности.
     Здесь было  жарко. Враги  крошили  острие  наше  клина.  Даже Кукин еле
отбивался. Но я был рад, что он цел, что  его  окружает жутковатое  багровое
сияние и что наш боевой порядок еще существует.
     -- Первые двадцать рядов отступайте вправо и  назад,  --  скомандовал я
"голове" клина, -- вторые двадцать рядов двигайтесь влево  и вперед,  пока я
не дам команду остановится, -- велел я "хвосту".
     Приказы  побежали вдоль порядка  и мы стали разворачиваться. Можно было
заметить  по  движению  знамен,  что Кузьмин,  командовавший вторым  клином,
уловил мой маневр и стал его повторять.
     Отступать "голове" было не слишком сложно, ведь левое крыло поддавались
серьезному натиску  "орлиной"  гвардии  и уаранку. А  вот со стороны правого
крыла  нам  не  особо  препятствовали  воины  инкского ополчения, которых мы
успели прилично помять.
     Вот "голова" нашего клина, наконец, сомкнулась с "головой" Кузьминского
клина,  получилось  что-то  вроде  фаланги.  Теперь   главное  не   потерять
соединения, не дать рассечь наш  строй,  но продолжать отступление в центре,
одновременно пытаясь с флангов замкнуть врага в "мешок".
     Неприятели,  казалось,  уже  просекли  мой план,  поэтому  и  собрались
поскорее разрубить нашу линию. Они, вообразив себя зверями, бросались на наш
боевой  порядок, с  воем размахивая черными клинками.  Однако  их  встречали
окутанные рыжей дымкой квадратные щиты, под прикрытием которых врагов рубили
топоры  и  дырявили  копья.  Конечно,  досаждали  нам стрелы,  которые  были
снабжены  теплонаводящимися   демоническими  головками,  жадными  до  крови.
Страшно  долбали  по нашим  доспехи  камни,  которые присылались  вражескими
пращниками.  Метательные  снаряды явно были усилены тяжелой эктоплазмой. Но,
коснувшись   багровой   дымки,   окружавшей   наших   солдафонов,   смирнели
головки-упыри и легчали шары-болиды.
     Был, правда, момент,  когда несколько вражеских  богатырей, похожих  на
потные горы,  прорубили  наш  строй  наполовину.  Причем  в  том  месте, где
располагался лично я. Магазины к моему "калашникову" давно уже опустели, так
что пришлось  отмахиваться  холодным  оружием. На  меня надвинулся мужик  --
шипованные браслеты с его  широченных запястий годились бы мне для украшения
головы. Взлетела палица  с многолепестковым  набалдашником -- я почувствовал
ее  тяжесть  всеми  фибрами души  --  кое-как  поднырнул под локти богатыря,
пытался дать в пах,  но  наткнулся коленом  на  металл передника. Хотел было
произвести захват и бросок, но обхватить противника не получилось  - слишком
необъятен  он  был.  Тем  временем  богатырь  ухватил  своей   левой  рукой,
облаченной в латную рукавицу, меня  за  шею и стал давить, сминая позвонки и
кровеносные  сосуды.  Все сопли выдавил.  Я  же  пробовал  отжать  вражеский
подбородок. Плохо действовало. Тогда,  собрав последние ускользающие силы, я
прыснул своим  "пшиком" в  отверстие забрала. Это  помогло лучше,  противник
заколдобился и я кое-как вывернулся.
     Однако  на меня  с двух  сторон замахнулись топорами еще двое  мужчин в
шлемах,  изображающих разъяренную пуму. Я закричал "полундра". Однако криком
не спасешься. Хорошо, что удалось почувствовать направление ударов. Потому я
вовремя  отклонился  в  сторону,  чикнул  одного  врага  ногой  по  коленке,
намеренно упал на спину и толкнул другого врага в пузо, одновременно схватив
его за пятку.
     Впрочем,  басурманы  бы меня  растерзали  в оставшееся  до  конца матча
время, но  справа донеслись вопли каких-то атакующих  и инкские ряды заметно
дрогнули.
     --  Хорошо,  что ты  оставил  резервную  группу на  скале,  -- похвалил
подоспевший Носач.
     -- Я? Ну да, я.
     Я вытащил  из НЕНАСТОЯЩЕГО две роты условно существующих эктоплазменных
воинов.  И  эти  призраки,  питаясь  энергией  сдвига,  становятся  по  мере
наступления в НАСТОЯЩЕЕ все плотнее и злее.
     Благодаря  двум ротам полтергейстов нашим флангам удалось  соединиться,
кольцо   вокруг  инков   замкнулось,   после   чего   заработала  мясорубка,
перемалывающая   элитные   части   Уайна   Капака.   Не   помогали   им   ни
доспехи-трансформеры, ни мечи острые. Наши топоры и копья не уступали теперь
по рубящим и  колющим  способностям  их  клинкам. Вот что энергия  сдвига-то
понаделала!
     Коля вдохновенно заорал:
     -- Нам  форму  новую  дадут, научат бить  из автомата, когда  по городу
пройдем, умрут от зависти ребята...
     И побежал вперед на оставшийся около ставки инкского главкома заслон из
личной стражи уаранку и орлиной гвардии.
     Соответственно  наша фаланга пошла  в  атаку  на  шатер рядом с золотым
штандартом. Первый ряд  копий опирался на  щиты, второй ряд  копий  на плечи
первого ряда.
     И  вот  мы накатились  на бастион  из живого камня. Наши  гибкие  копья
жалили  и  прошивали насквозь черные доспехи, однако их мрачные  палицы  еще
мозжили черепа, а  вострые мечи  быстро  снимали  головы. Но берсеркер Кукин
надвигался  на врагов словно солнечный протуберанец, он весь будто  покрылся
красными  длинными волосами. Мне  то  и дело  казалось  -- в  Николая что-то
вселилось, некая  буйная огненная стихия. Попросту выражаясь, одержимый  наш
Коля. После возвращения в мир родной придется лечить приятеля в Бехтеревке.
     Именно в районе  Кукина мы  пробили боевой  порядок  инков и сыпанули в
брешь. Из шатра вышел Властелин,  в плаще, обсыпанном драгоценными камнями и
накинутом поверх  золотого доспеха. Над Уайна Капаком по-прежнему возвышался
каменный Супайпа-Борман.
     -- Ну, что не вышло по-вашему? --  крикнул я Инке через разделявшие нас
тридцать тяжелых метров.
     -- С чего  ты взял? -- голос  подозрительно спокойного Уайна Капака был
тих,  но тем  не менее  легко проникал в  уши.  -- Вся эта  петрушка  вполне
укладывается  в мой  сценарий, о котором я,  извини  уж,  тебе не  говорил в
подробностях.
     -- Твоя голова начинена моими демонами, -- хохотнул Супайпа. -- Куда бы
ты ни пошел, обязательно прихватишь с собой голову. Разве не так?
     Мне, действительно,  захотелось оторвать на какое-то  время свою башку.
Даже показалось, что так оно и произошло. Из позвоночника всплыл полюс сил и
разошелся волной вибраций.
     Острые  вибрации стали  багровыми нитями,  из  которых соткались  клюв,
когти; быстро  распространяющиеся вихри сделались  серебристыми нитями, а те
сплелись  в  маховые перья,  в  крылья.  Супайпа же,  не зевая, опустился на
четвереньки и обернулся гигантским аллигатором из преисподней.
     Гад есть гад  -- если,  увернувшись от пасти, я доставал его клювом, то
не получалось пробиться через толстенную шкуру.
     Наконец, я подхватил его, вонзивши когти в зазубрины спины, стал тащить
выше и выше, пока не увидел всю цепочку миров, тут и сбросил вредную тварь.
     После чего ринулся вниз, чтобы нанести удар обмякшему противнику. Огонь
клюва пробил твердые покровы и стих.
     Уайна Капак, он же полковник Максимов, он же оберст фон Рауш, повалился
на землю, немного потрогал грудь и стал коченеть.
     Недолго простоял  и золотой  штандарт с  изображением  солярного знака,
пятилучевой свастики-солнцеворота. Кто-то, кажется Кукин, случайно опрокинул
его и втоптал в грязь.
     Но хронос на этом не  успокоился. Пейзаж поплыл, как будто я оказался в
купе скорого поезда.
     А когда кто-то нажал на  тормоза,  я  был уже в доброй  сотне метров от
шатра, да еще посреди клина, рассыпающейся под ударами врага.
     У царского же шатра вновь красовался живой и веселый Уайна Капака.
     Передо мной возник воин  в шлеме, похожем на  череп акулы,  его забрало
поднялось,   --   и   я   встретил   свое   лицо,   только   с  малоприятным
гнусно-торжествующим выражением.  Пока  я изумлялся, двойник  опустил на мою
голову что-то чертовски тяжелое и взрывное...
     Демоны неохотно покидали расколотую башку. И богиня со змеиной  головой
Чаупиньямки,  и  богиня без головы с  дверцой на груди Пачамама, и божество,
похожее на огненный вихрь после взрыва, Париакака, также боги дождя и ветра,
боги-держатели  и  боги-разрушители,  все Высшие  Разумные,  которые  хотели
получить епархии в мире-метрополии и стричь клиентов...
     Я  не знал, доведено ли вражеское дело до конца. Однако был уверен, что
уже  скапустился.  Неожиданно  на  меня  упала  тень  от фигуры, заслонившей
солнце. Я устало посмотрел на нее. Это был Крейн.
     -- Вставай, Егор, пошли домой.
     --  Мне  некуда  больше спешить,  --  напомнил я  слова из  подходящего
романса.
     --  Я  же тебе  говорил, что этот периферийный мир довольно  "сыроват".
Поэтому мне и удалось устроить еще один реверс времени.
     -- Реверс времени? Грешно смеяться  над дохлым человеком. Чего  ты меня
дуришь, Саша? Объяви честно и со всей откровенностью, что я геройски откинул
копыта.
     Я подумал,  что единственным плюсом  в создавшемся  положении  является
полное отсутствие каких-либо проблем  -- и денежных, и любовных, и по поводу
того, как выпить-закусить.
     -- Ты откинул бы геройские свои копыта, Егор, не сомневайся. Но я успел
крутануть пузырь  эктоплазменного мира  и направить поток  времени по  более
подходящей   линии  судьбы  --   той,  которая   не  предусматривала   твоей
безвременной кончины.
     -- Не плети, сказочник.
     Крейн воздел руки, одновременно пытаясь почесать нос.
     --  Ну, не дело сейчас  трепаться, когда надо кончать всю эту бодягу...
Говорил же  тебе,  вдохни  в  эктоплазму  время  и  делай с ней что  хочешь.
Демонические  силы  выдаивают энергию сдвига,  которая способна  передвинуть
самую  настоящую  реальность  совсем  в  другую зону эктоплазменного мира, в
прошлое. Тебя  трахнули по черепушке как  раз после  того, как Супайпа ловко
провел  реверс  времени.  Однако,  устроив реверс,  фюрер  подземного  рейха
несколько растерялся --  ведь именно твоя голова питала энергией сдвига весь
диверсионный мир. Поэтому я перехватил инициативу и устроил свой реверс.
     Я с трудом поднялся -- хотел было опереться на Крейна, но тот напоминал
по плотности мыльный пузырь. Мои солдаты сгоняли в кучу пленных воинов Уайна
Капака и, кажется, собирались  их  сожрать. Однако Кукин вел разъяснительную
работу. В лучах неохотно восходящего солнца виднелось темным  зеркалом озеро
Титикака.
     -- Теперь  средний мир заблокирует нижний, Супайпе придется долго-долго
скучать, прежде,  чем подвернется  новый  удобный  случай.  -- сказал  Крейн
устало.

     Мир-подарок рейхсляйтера Бормана  медленно оседал в Титикаку, окрашивая
воды в багрянец. Эпоха жертвоприношений завершалась резней жрецов. Их  никто
не   собирался  кушать,   а  просто  выбрасывали  как  падаль  на  кольцевую
автодорогу,  где  проезжающие  мимо  люди  могли  убедиться, что  наваждение
заканчивается.
     Кольцо  времени  разомкнулось; время, набирая ускорение, снова полетело
вперед.
     Я   видел,   как   стадионы   и  спортивные   центры,  которые  недавно
использовались  для   кровавых  медитаций,  превращаются  в  барахолки,  как
устанавливаются ларьки и  гаражи на  газоны,  которые вчера  еще применялись
только для коллективных  молебнов  и песнопений.  Как взрывают недостроенные
дома   демонов  или  перестраивают  их   в  казино  --  храмы  необходимости
стремительно  превращались  в  храмы   случайности.  Как  Золотому  Дождю  и
Небесному Копью  отрезают  яйца, а  других Вестников выпроваживают из окон и
дверей.  Как  по телевизору  и  радио вместо  въедливых  заклинаний-мантр  и
психоделических  танцулек  начинают  крутить  жлобские рэпы  на тему  пива и
девочек  или же фильмы  об том,  как  хорошие мальчики  мочат плохих. Как из
министерств вышвыривают изваяния  сверхъестественных руководителей, а вместо
них вносят компьютеры и молодых программисток.
     Как всегда не обходилось без перегибов.
     Я видел, как Лунную Деву сажают на ящик с динамитом и поджигают фитиль,
чтобы отправить ее на луну. Я не мог выдержать этого и двинулся на выручку.

     -- Это  не  твоя  сестра,  поэтому  умерь  прыть,  --  произнес  Крейн,
придерживая  меня   за  плечо.  --  Твоя  сестричка  работает  медсестрой  в
католической  больнице неподалеку от горы Килиманджаро и даже на полногтя не
думает о тебе. А твоя мать не приедет  к тебе, потому что ее в живых нет уже
с десяток лет...
     Нина  Леви-Чивитта  шла ко мне,  протягивая руки. Это было трогательно,
учитывая ее прошлое матерой шпионки.
     -- А она настоящая? -- уточнил я у Крейна.
     -- Конечно, Уайна Капак взял ее с собой в комплекте походных жен.
     -- Она все та же предательница?
     -- Да  что ты все  нервничаешь, Егор. Кодирование испарилось. -- утешил
меня  Крейн.  -- В случае с  Ниной  энергия  сдвига,  выжатая  демоническими
силами, произвела лишь умеренные изменения в ее психике, не больше того...
     Дальше я  почти  ничего не  расслышал,  потому что госпожа Леви-Чивитта
стала мять и тискать  меня, включая мои уши. А также  покрывать  поцелуями и
шептать ласковые словечки.
     -- Ну что,  наше  общее задание выполнено?  -- спросил я ее после того,
как отдышался после очередного смачного чмоканья.
     --  Вот  еще  разберемся  с  золотом,  --  лицо  Нины  снова  приобрело
настороженный "шпионский" вид.
     -- Отсюда нельзя брать инкское золото и прочее добро. Оно несет энергию
сдвига. -- напомнил Крейн. -- Возьмите лучше друг друга, дети мои.
     -- Стоп, а где ты сам находишься? -- обратился я к призрачной фигуре.
     --  В  своей однокомнатной палатке,  дую  чай с бананами.  Говорят, они
полезнее всего.  Общаюсь с вами через интерфейс, какого еще не знала история
программирования.
     Похоже,  мы всего-лишь смешные  пузатые человечки  на  экране  Сашиного
компьютера. Однако, он неплохой программист.
     Рука Нины оказалась в моей, она хотела сказать еще что-то деловое, но я
просто предложил:
     -- Пошли домой.
     Кстати,   Золотая   Звезда,   действительно,   оказался  шофером   Нины
Леви-Чивитта, так что нашим свадебным кортежем рулил именно он. А Носач был,
конечно,  Гариком  Арутюняном. Он вспомнил свое  истинное имя  вскоре  после
ухода с  царского плота, но  только не хотел  признаваться  --  как истинный
любитель розыгрышей. А на  банкете после бракосочетания половина гостей была
инкской   национальности.  Но   человечину  им  я  строго-настрого  запретил
употреблять. Так что никого собственно  и  не съели, если не считать Аслана,
который  даже  в  такой  торжественный  момент  пытался  помешать  с помощью
гранатомета. Но  Кукин  как всегда вовремя засек такое дело.  Однако это уже
совсем другая история.

Last-modified: Sun, 08 Jun 2003 11:07:10 GMT

Оцените этот текст: